Вызов

Дрейф

Халасатская наглость вполне могла состязаться с расчётливостью, но обе уступали жадности.

— Три сардины, — повторил перекупщик на случай, если посетитель не расслышал.

— Сколько? — переспросил Роваджи. Ему хотелось расхохотаться, но сильнее — заехать дельцу по мерзкой физиономии. — Это же золото!

— Ну, да. Червонное. И весом ничего так, — согласился мужчина средних лет, приглаживая промасленную бородку. — А камушки фальшивые. Стекляшки поди.

— Да хрен с камнями! Три сардины за золото? Это грабёж!

Обычно Ро вёл себя скромнее и не срывался на людях, но в эту паршивую лавчонку его привела нужда. Он уже второй день ничего не ел, не считая одной перезрелой груши, а тело болело так, что можно было не мечтать о работе. Расставаться с кулоном не хотелось, и вор расшиб о стену кулак, когда осознал, что придётся. Он рассчитывал выручить серебра, набить живот и отлежаться на постоялом дворе. И при этом ему должно было хватить на то, чтобы убраться из Синебара хоть по реке, хоть в дилижансе. Но, Ликий погуби, три сардины⁈

— Это не грабёж, молодой человек, — спокойно и вкрадчиво произнёс перекупщик. — Грабёж — это то, каким способом ты получил эту вещицу. Не нравится моя цена? Так иди в другую лавку. Думаю, там, завидев твою разбитую рожу, торговаться не станут и сразу кликнут стражу. Ну так что? Три сардины?

— Иди в жопу! — осклабился Ро и вышел, громко хлопнув за собой дверью.

Его дерзостное «проживу сам» обещало продлиться ещё пару суток и закончиться в помойной канаве. Города он не знал. Ему было четыре, когда они с матерью здесь жили, пока не перебрались в Ангру. Помнил только причудливые крыши, бесконечные кварталы и что окна в десяти футах напротив друг друга, отчего соседи всегда ближе, чем хотелось бы. Тогда Ро всего этого не понимал. Ему и самому было любопытно таращиться, высматривая, как живут люди, но мать прикрикивала, чтобы закрыл ставни, и плотнее запахивала халат под чьё-нибудь улюлюканье. В те годы они проводили много времени вместе, но стоило сыну подрасти — его всё чаще выставляли на улицу, где он и проводил беспечное детство. Теперь же у него только улица и осталась.

Кулон в виде ножниц вёл себя тихо. Он больше не вертелся и не вибрировал. Если в нём и оставалось волшебство, то не желало развлекать фокусами всяких невежд. Можно быть и приветливее с новым хозяином, а то променяет на горстку монет или, не ровён час, переплавит! Кусок золота сбагрить легче, чем экстравагантную цацку. А камни, пусть и фальшивые, но всё равно можно попытаться продать. Блестят благородно — и сам повёлся.

Нацепив кулон и спрятав за пазухой, Ро побрёл вдоль однотипных лавок, обходя глубокие лужи. Сдаваться не стоило. Везёт лишь тем, кто не опускает рук. Взгляд искал возможности: широко разинутую сумку с какими-нибудь ценностями, зазевавшегося торговца у ящика сочных слив, оброненную в грязь монету. Наградой ему стала одна единственная ржанка на дне деревянной миски, что стояла подле закутанной в выцветшее покрывало старухи — слепой, судя по бельмам. Обирать такую было ниже его достоинства, и Ро раздражённо свернул в проулок, выискивая, где бы забраться на крышу.

Хотелось погреться в лучах солнца, пока его не заволокли тучи. В Халасате не бывало безоблачных дней, но несколько часов тепла иногда случалось. Не таверна с потрескивающими жаровнями, но тоже сгодится. Главное — дать отдых побитым бокам и немного успокоиться. Холодная голова всегда лучше горячей, если только не болтается в петле.

Время шло, и надо было что-то решать, а ещё одного вызова Ро не хотел. Не каждый же день дёргать богов! Нужно и своей головой думать. Достать денег, поесть, убраться подальше. Придётся воровать. Лучше дождаться темноты и наведаться в чьё-нибудь окно. Жаль ловкостью вор не мог теперь похвастаться. Убегая от расфуфыренного колдуна, он был слишком опьянён успехом, чтобы осознавать последствия ночных приключений. Наутро болело всё. Тело расцвело огромными синяками, ссадина на губе покрылась грубой коркой, а под глазами темнели круги цвета не самого свежего трупа. Спустя день лучше не стало. С таким лицом лучше вообще не шляться по улицам: того и гляди прилетит за бродяжничество. Выставят за ворота, ещё и пинка дадут на прощание.

Вытягиваться было больно, и Ро подпирал дымоход, подтянув колени к груди. Стёртые сапоги наконец были ему по размеру, но он ещё помнил, как они болтались, если не заталкивал тряпки в носы. От кадетских пришлось избавиться: быстро стали малы. О них вор и вовсе не жалел, так как ненавидел натягивать ботфорты, да и лазать в них было неудобно.

Хотелось подремать, но мысли обступали голову, напоминая о насущном. Они нашёптывали согласиться на три сардины, или наведаться к другим перекупщикам, или обокрасть последнего. А вот пойти поискать работу они не предлагали. Вряд ли Синебар чем-то отличался от Санси или Ранты. С первых дней на улице Ро был слишком рослым, чтобы вызывать жалость, и при этом выглядел достаточно жалко, чтобы не доверить ему какого-нибудь честного дела. Но подобная жизнь тяжела и для взрослого, и для ребёнка. Думать лучше о том, как раздобыть ужин.

И всё же сон пополз вместе с солнцем, увлекая в тепло и безмятежность. Немного счастья боги отвели для каждого, пусть оно и таяло при пробуждении.

Треск черепицы и лёгкое жжение на груди вернули Ро в сознание. Он нащупал кулон и ощутил покалывание вместе с неожиданным осознанием, что кто-то стоит неподалёку. Кто-то буквально осязаемый, пусть и находился позади, футах в двадцати с другой стороны дымохода.

— Ненавижу кр-рыши! — прорычал резкий голос.

— Не бойся, я котам не скажу, — позлорадствовал другой, неприятно знакомый. Принадлежал он Кагмару — тому самому осязаемому человеку, потревожившему кулон своим присутствием.

— Где-то здесь пр-ритаился. На кр-рыше. Чую, — произнёс бист. Только пастью можно было издавать подобные звуки. — Запах свежий.

Ро усмехнулся, лишь бы не поддаваться панике. Уж чем-чем, а свежестью он точно не пах. Давно пора было помыться если не из вопросов гигиены, так чтобы всякие псины не взяли след. Прятаться больше не имело смысла: острая на нюх зверюга мимо не пройдёт.

Проклиная изменчивую Наминэрию, Ро вскочил на ноги, пробежался по скату до края крыши и перепрыгнул на следующую. От колдунов лучше держаться подальше. Вряд ли его разыскивают, чтобы снова угостить ликёром. Может вздёрнут, может четвертуют. А может рыжий сид пожелает лично расправиться с выскочкой.

— И́мпас! — выкрикнул Кагмар на искажённом алорском.

В паре футах под ногами задрожала черепица, а потом её разметало в стороны, но Ро перемахнул, не глядя: уж больно хотел жить.

— Стой, мерзавец! Вернись, а ни то пожалеешь!

Но ветер слишком удачно подгонял в спину, а ноги занялись любимым делом, и только грудная клетка грозилась сложиться капканом, если её не перестанут проверять на прочность.

Пусть в фехтовании и рукопашной Ро не был хорош, зато бегал быстро и резво. Вокруг плаца или казармы, по доскам и реям, на большие дистанции, с препятствиями или на скорость по прямой. Без страха и сомнений перепрыгивал рвы и стремглав проносился по «разрушенным» мостам и лестницам. Бывало срывался и падал, особенно с подачи кого-нибудь из соратников, но всякий раз упрямо поднимался и мчался ещё проворнее и быстрее. Эти уроки позволили ему выжить не раз и не два. Вот и теперь он сделал ставку на лёгкие ноги.

Синебар отличался от всех прочих городов Юга. Здесь практически не было одноэтажных халуп — только высокие здания футов по пятьдесят-шестьдесят в высоту, громоздящиеся так тесно, что казались сплошной стеной, редко прерывавшейся арками или проулками. Одна крыша перетекала в другую, словно то была высотная улица, разве что мощёная не камнем, а черепицей или крашенными досками. Одна беда: легко было провалиться если не всем телом, так ногой. Вот и приходилось выбирать места понадёжнее. Например, где должны были находиться балки. Жителям верхних этажей оставалось только сочувствовать. Наверняка на их головы сыпалась с потолка застарелая пыль.

Простор для бегства оказался ловушкой. Куда не кинься — везде как на ладони. Оставалось лишь оторваться и юркнуть в тень неприметных дворов. Увы, вокруг были только людные улицы, но не настолько, чтобы затеряться в толпе. Перелетая через очередную такую, Ро не рассчитал силы и еле ухватился за карниз, повиснув над головами горожан. Кто-то ахнул, кто-то прикрикнул. Засуетилась стража. Медлить было некогда. Ро подтянулся, заполз на крышу, поднялся и снова бросился наутёк. Наёмники, стража — какая разница? Пусть хоть поубивают друг друга из-за добычи! Да и вряд ли ещё кто-то преследовал вора. С его манёврами и скоростью уже наверняка отстали и сдались.

Обернувшись, Ро не поверил глазам. За ним упрямо гнался здоровенный бист с волчьей башкой и белой шерстью. Из приоткрытой пасти торчал язык, а в жёлтых глазах сменялись жажда расправы и боязнь высоты. Желая сбросить хвост, беглец устремился к краю здания, где один за другим тянулись балконы, накрытые сеткой, оплетённой пышным виноградом. Прутья с бряцаньем выдерживали худосочного юношу, чего нельзя было сказать о туше фунтов в триста. По грохоту Ро догадался, что преследователь провалился на один из балконов, и поспешил изменить направление.

Ладони и носки сапог заскользили по отвесным стенам, громоздящимся друг напротив друга на расстоянии трёх локтей. Так Ро спустился на два этажа, ввалился в открытое окно, промчался через комнату, потом сквозь гремучую штору из бусин на длинных нитях, перемахнул через стол, взбежал по лестнице и выпрыгнул в окно на строительные леса, оказавшись с другой стороны улицы. Чем изобретательнее он петлял, тем меньше сил оставалось, но и крепла уверенность, что сегодняшний день не последний.

Остановившись перевести дух, Ро опёрся на перила узкого мостика, соединявшего верхние ярусы двух пятиэтажных домов. Здесь жили люди — семьями или группами, набиваясь по пятеро-семеро в одинаковые комнатушки по обе стороны узких коридоров. Незнакомое лицо не вызывало много вопросов, ведь сюда ежедневно приходили новые люди в поисках крыши над головой. И всё же алорцу невозможно было совсем не привлечь внимание. Дети глазели на него с интересом, а взрослые перешёптывались.

После натуги и азарта по ногам расползалась слабость, но Ро оставался бдительным и озирался. Казалось, он сумел спрятаться, но тут вдалеке коридора возник силуэт, расталкивающий обитателей. Волчья морда, оскаленная пасть, всклокоченная белая шерсть.

Застонав, вор сорвался с места. Кое-кто явно не поскупился на золото ради возмездия. Сложно сказать, что сильнее обидело рыжего: кража кулона, отказ от сомнительного предложения или личное оскорбление. Не стоило рассчитывать на снисхождение. Следовало убраться из города в ту же ночь! Да кто ж отправляется в путь без монет и припасов?

Крыша, доска, новая крыша, прыжок на соседнюю. В бегстве ощущался устойчивый ритм, хотя каждый поворот требовал спешной импровизации. Мысли ухватились за единственную цель: добраться до реки, чтобы сбить ищейку со следа. Остальное только мешало.

На новом рывке Ро снова ощутил, как кулон бессовестно жжётся. Он запетлял, как полоумный, предчувствуя беду, и не сбавляя ходу влетел в возникшего перед ним Кагмара. Халасатец появился из воздуха и был удивлён не меньше беглеца, когда оба покатились по скату, отшибая локти. Звякнули оброненные ножницы — длиною в фут, с богатой чеканкой на продолговатых кольцах. Вор явственно успел их разглядеть, когда падал, а потом ослеп от тысячи вспышек, колючих оранжевых искр, закопошившихся прямо в глазницах.

— Убью! — завопил Кагмар где-то поблизости. — Бишак, лови его!

Крик отрезвил Ро, и следом вернулось зрение. Он всё ещё катился, приближаясь к краю, но вовремя подскочил, не сбавляя скорость, и воспользовался инерцией, чтобы прыгнуть.

Лапа белого биста пронеслась в дюйме от драного рукава, обдав его дуновением, и беглец перемахнул через десятифутовый пролёт. Он летел головой вперёд, потому сгруппировался, перекатился, чудом не сломав шею и спину, а потом очутился на ногах, чтобы продолжить бежать. Видел бы его сейчас капитан — мигом настрочил бы рекомендацию в воздушный флот. Хотя то глупости и фантазии! Единственное, на что мог рассчитывать дезертир, — приказ о повешении.

Черепица, мостки, балконы, ступени. Всё проносилось мимо, неважное и размытое. Сердце стучало, рёбра скулили, лёгкие нещадно сжигали воздух. Кулон то успокаивался, то оживал, будто и сам желал пуститься наутёк. Глаза метались по пейзажам улиц, но не находили возможностей, потому ноги создавали их сами. Быстрее. Дальше. Больше всего на свете Ро жалел, что не умеет летать. Нужен был такой трюк, такое препятствие, чтобы ни человек, ни бист не смогли состязаться. Силы почти на исходе, и единственное, что оставалось — бросить самому себе вызов.

Небо было слишком синим, а солнце слишком ярким, чтобы больше никогда их не видеть. За свою жизнь Ро часто падал, но и немыслимое совершал нередко. Пролегающий впереди проспект был значительно шире провала между казармами, но заметно у́же пропасти между Алуаром и свободой. Правда тогда Ро был юнее, и легче, и полон сил. Тогда у него не ныли кости и потроха. Тогда он не обходился одной грушей в два дня и ничего не знал о настоящей жизни.

Дом кончился и началась пустота. Подошва правого сапога оттолкнулась от черепицы, колени взлетели почти до груди. Ветер затрепал рукава с одобряющим свистом. Футы сгорали, как подожжённый фитиль. Край заветной крыши нёсся навстречу. Никакие законы природы не были способны препятствовать желанию выжить, правда не всегда могли его утолить. Не хватило совсем чуть-чуть, чтобы приземлиться на крепкое здание. Руки загребли по воздуху, пальцы царапнули голую стену, тело рухнуло вниз, задевая короткие подоконники. За вспышками резкой боли последовал беспощадный удар, и самый солнечный день поглотила кромешная тьма.

Чёрная пелена давила и обволакивала. Она казалась мучительной, однако, когда её пронзил свет, стало ещё хуже. Света было не много — слабые пятна, но их хватило, чтобы зайтись стонами.

Мир вокруг не спешил проясняться. Прежде всего ощущался холод и что-то жёсткое упиралось в висок. Боль особенно остро пульсировала где-то там и волнами пробегала по телу. Прошло немало минут, прежде чем пальцы нащупали каменный пол. Стылый, да в общем-то ледяной и немного влажный. Как сталь на морозе. И запах стоял отвратительный, словно рвоту смешали с кровью. Тошнота сушила глотку и крутила желудок.

Как гвозди, забитые в лоб и затылок, в сознание вонзились резкие звуки. Возня, звон ключей, скрежет решётки, голоса. Для нового стона недоставало воздуха, а хотелось орать.

— Я разве просил его убивать?

— Так ведь живой! Был… Минут десять назад.

— Ну и что вы с ним делали?

— Ничего! Светочем клянусь, я его и пальцем не тронул! Никто из нас! Он сам с крыши сиганул! Дурной какой-то!

— Дурной, — согласился язвительный голос Рамифа.

— Но полетел красиво, — продолжил объясняться Кагмар. — Если он без нача́ров так прыгает, боюсь представить, что будет…

— Что будет⁈ Ты мне почти что труп притащил! — не сдержал злость рыжий, и что-то громко шандарахнуло по металлу.

— Так это я его ещё поймать успел, — уже с меньшей уверенностью выдал наёмник. — Точнее замедлить… Но и то было сложно! Ваш кулон, надо полагать…

— Ну ты, конечно, молодец. Но много ли мне радости его теперь избивать?

— Так дышит же, глядите!

— Вот как ни увижу тебя — кольцевой, а как ни посмотрю — идиот беспросветный. Исчезни, пока не оказался на его месте!

Судя по торопливым шагам, Кагмар предпочитал пожить подольше и о собственном здравии пёкся сильнее прочего. Сапоги застучали звонкими подошвами, отчего у пленника усилилась дурнота. Как же ему хотелось умереть или снова провалиться в черноту забвения! Даже тусклый свет причинял много боли, не говоря уже об изломанном теле. Ро осторожно пошевелил кистями, затем пальцами ног. Он лежал на спине, но перекошено, завалившись на левое плечо и лопатку, нелепо раскинув руки и ноги. Комната покачивалась туда-сюда, но постепенно обретала равновесие. Морщась, вор оторвал щёку от пола и со стоном водрузил затылок на камень.

Носок чужого сапога упёрся в бок. Это был не удар, а лишь лёгкий тычок. Способ растормошить. Брезгливая попытка привлечь внимание.

Превозмогая агонию в каждом суставе, Ро подтянул ноги, приподнялся на локтях и, стиснув зубы, отполз. Спина упёрлась в стену уже через пару мгновений. Комнатушка длиной оказалась не больше десяти футов и не имела ни окон, ни мебели. Повсюду жёсткий камень и грязные тени. Оставалось лишь забиться в угол и сожалеть, что не расшибся насмерть. Редкостная сука — удача.

— Знаешь, а ты везучий ушлёпок, — подбодрил Рамиф, глядя сверху-вниз и невесело ухмыляясь. — Ещё вчера я хотел тебя выпотрошить, но сегодня уже передумал, — он наслаждался моментом, ведь партия выдалась долгой и утомительной. — Так легко ты не отделаешься.

У него на груди висел волшебный кулон, поблёскивая фальшивыми янтарями — такими же рыжими, как волосы сида и его диковинные чудовищные глаза. Глаза самого Ликого, не иначе. Шёлк и парча, золотая вышивка и перстни. У таких людей всегда есть время, чтобы отнимать его у других. Почему бы не медлить, великодушно подарив несколько давящих мгновений?

Ро запрокинул голову. Сверху на него уставился давящий потолок, немногим выше человеческого роста. Смотреть некуда, кроме как на мерзавца, пришедшего поглумиться над пойманным вором. Ро не умел сдаваться. Любые последствия и удары судьбы он встречал вздёрнутым подбородком и вызовом.

— Ничего не хочешь мне сказать? — жестокая улыбка изуродовала холёное лицо рыжего.

Возможно, он ждал извинений или хотел, чтобы его умоляли. Быть может, это бы его позабавило или даже удовлетворило. Увы, сегодня и его поджидало разочарование. Ро не собирался унижаться. Проиграл так проиграл. Не судьба.

— Знаешь, нормальный вор стащил бы кошелёк, — заметил Рамиф, самодовольно скалясь. — Сейчас бы плыл в столицу, загорая на палубе. Но, сдаётся мне, ты вовсе не нормальный и даже не вор. Ты не лукавил, что это дело тебе не даётся, — он зажал между пальцами кулон и потёр в задумчивости. — Вор всегда знает, чего хочет. А ты?

Обычно Ро хотел есть, или спать, или сняться с места и пуститься в путь. Сейчас он согласился бы просто ничего не чувствовать и не думать. Но вот чего он точно не хотел, так это отвечать на дурацкие вопросы.

— Янтарь не знает покоя, — продолжил рыжий неспешный монолог. — Ты прогоришь раньше, чем это осознаешь. Да и откуда тебе знать? Кровь истинных сильна, даже малая капля. Скажи спасибо кому-то из предков. Тому, кого этот дар первым изничтожил. Так же, как и всех, кто был до тебя. Люди не способны вынести этого жара. Даже алорцы.

Прежде Ро не связывался с умалишёнными и предпочёл помалкивать. Может, выговорившись, колдун остынет и решит избавиться от обидчика по-быстрому?

— Сложно винить тебя в том, что от тебя не зависит. Но ликёр в лицо⁈ Знаешь, что я делаю с теми, кто просто косо на меня посмотрит?

Потянулась тишина, приказывающая ответить.

— Наверное, убиваешь? — предположил пленник.

— Я что, по-твоему, сумасшедший? — возмутился Рамиф и даже отступил на полшага. — Нет, конечно! Но на место я таких выскочек ставлю. А ты даже не выскочка. Выбрось тебя на улицу — подохнешь сам. Твоя жизнь — худшее для тебя наказание.

Раздражение побороло усталость и боль. Ро далеко не всем нравилась его жизнь, но другой у него не было. Ошибок он совершил немало, но точно не хотел обратно в Алуар, или в армию, или на порог притона какой-нибудь банды.

— Да пошёл ты! — процедили губы сами собой. — Делай, что хочешь, только заткнись.

Обычно за такое давали по роже. В гневе богатые ничем не отличались от бедных и готовы были марать руки, вымещая злость. Но Рамиф и бровью не повёл. От колдуна стоило ожидать чего угодно, но точно не того, что последовало потом.

— Вставай и иди за мной, — приказал рыжий и вышел, оставив решётчатую дверь распахнутой. — И не отставай. Терпеть не могу, когда меня задерживают.

В смятении Ро предпочёл бы, чтобы его побили, чем заставили шевелиться. Но путь на свободу был один и начинался точно не на полу глухой камеры.

Опасаясь развалиться на части, пленник поднялся по стене и сделал несколько осторожных шагов. Для упавшего с большой высоты он был до неприличия целым, но вряд ли на нём нашлось бы живое место. И он заковылял, подтаскивая левую ногу. Бедро кололо судорогой, колено еле сгибалось. Больше по крышам ему не побегать. Уж точно не в ближайшие месяцы, а столько ему не прожить. Закралось подозрение, что он тащился на одной лишь горячности, и как только остынет — рухнет на землю и, наконец, издохнет.

Рамиф не торопился, но всё равно шёл достаточно быстро. На правах мучителя мог себе это позволить. До выхода из тюрем он ни разу не обернулся. Ро хватался рукой за решётки и только тем и держался, но потом пришлось сцепить зубы и полагаться лишь на собственные силы.

Коридор закончился провалом в зал. Двое человек сидели за столом, но почтительно встали при виде сида. Крепкие лбы бандитского вида — оба кутались в синие шерстяные плащи и запоздало сунули под них кожаный стаканчик и игральные кости. Небрежным взмахом руки рыжий велел им отставить. Он продолжал идти вперёд, к следующему проходу-провалу. Такие высокие потолки могли быть только в каких-нибудь замках. Стены из гладкого камня казались сплошными, словно то не полированные плиты, а цельная скала, внутри которой выбили помещения.

Зал, новый зал, коридор, широкая винтовая лестница. Изощрённая пытка даже для здоровых ног. На новом пролёте начинались длинные окна с прозрачными стёклами толщиною в кулак. За ними кружилась густая метель, швыряясь огромными хлопьями и пытаясь залепить ими обзор. Ро застыл на площадке, не веря глазам. Ну какой в Халасате может быть снег? Он и в Алуаре-то случится не раньше, чем через два месяца. И то будет лёгкий мороз со скудным инеем, а не пурга, способная хоронить города.

— Пошевеливайся! — прикрикнул Рамиф.

Злить его хотелось всё меньше. А куда отсюда бежать? И зачем? Чтобы замёрзнуть насмерть, и тело никогда не нашли? Не стоило связываться с колдунами!

Стопа, голень, бедро, рёбра, локти, плечи, голова — всё скулило и надрывалось. Боль убивала любые порывы и чувства, но только не упрямство. Упасть, значит, сдаться. Только идущий достигает цели, находит выход. А если выхода нет, ну так что же? Не поищешь — не узнаешь. Жаль только лестнице нет конца.

Навстречу спустились двое алорцев — осанистые и беловолосые — и, поравнявшись, слегка склонили головы перед сидом, а потом уставились на сородича в искреннем недоумении. Сказать им было нечего. Ро пожелал провалиться, но сделал вид, что в упор их не видит, и постарался хромать незаметнее.

Через ещё два пролёта лестница всё-таки кончилась. Снова коридоры и залы с бескрайними окнами, за которыми кружился всё тот же снег, а вдалеке светлели горные вершины.

— Где мы? — решился спросить пленник.

— На острове Мглад. Вряд ли ты о таком слышал, — ответил Рамиф.

Не слышал и не читал. Уж точно бы запомнил. Погода пугала и изумляла, но здание казалось не менее возмутительным. Пока что не встретилось ни одной ставни, ни одной щеколды, и даже дверей в этой нескончаемой крепости не было. Если попадался проход, то стена просто прерывалась дырой от пола до потолка. Вряд ли кто-то так решил сэкономить на рамах и арках, ведь всё остальное не имело изъяна.

— И как долго я был без сознания? — вслух прикинул Роваджи.

— Полагаю, не долго. Опережу твоё любопытство: сюда ты попал не обычным путём.

Кто бы сомневался. Наверняка, дирижабли сюда не летали. Небось снова не обошлось без магии, как было с прогулкой до Синебара. Узнать бы теперь, как можно по щелчку пальцев оказаться где-нибудь в Небаде, ну или просто подальше отсюда.

— Что, больше вопросов не будет?

— Переборщу — ничего не узнаю, — признался пленник, продолжая переваривать обстоятельства.

— Умно. Это мне нравится, как и то, что ты не ноешь.

Комплименты Ро принял с мрачным безразличием. Портить с колдуном отношения ещё сильнее было бы глупо, ну а угодить он не стал бы пытаться. Разве эта прогулка что-то меняет? Просто один подонок хвастается своим могуществом, чтобы другой прочувствовал всю степень своего ничтожества. Не впечатляет. Как будто красота дворцов — заслуга королей! Остров, так остров. Пусть хоть вулкан! Где умереть — особой разницы нет, сюда хотя бы вьюга не задувает, лишь воздух неприятно холодный. Хорошее место, чтобы хранить трупы. Наверняка их здесь немало, учитывая интересы одного лжебога.

Паршивый исход. Хотели затащить в застенки, чтобы осквернить самым незавидным образом, а теперь приговорённый идёт туда сам. Иронично. Может хоть травами напоят или одурманят. Сон, пожалуй, лучшее преддверие смерти.

— Почти пришли, — то ли застращал, то ли подбодрил рыжий.

И снова пара верзил и винтовая лестница, словно у этой крепости не было конца и края. Можно даже не сбегать, а просто потеряться где-нибудь в коридорах. Когда найдут, уже сам остынет.

После подъёма начиналась приёмная, отапливаемая десятком огромных жаровен. Наверняка непросто было прогреть это зимнее царство. Тут же откуда-то выпорхнул молодой человек в опрятном кафтанчике — халасатец от промасленной макушки до расшитых золотой нитью сапог — и засеменил за сидом, подсовывая какие-то бумаги.

— Всё, как вы просили! А вот это оставил Ристан. Сказал, что вернётся завтра, когда проспится. А ещё… — тут прислужник заметил побитого гостя и брезгливо скривился. — А ты ещё кто?

«Не твоё собачье дело», — подумал Роваджи.

— Тебя не касается, — менее грубо отмахнулся Рамиф. — Остальное завтра. Меня не тревожить.

— Как прикажете. Ужин, должно быть, остыл. Подогреть или подать новый?

— Не надо.

За провалом в стене снова началась лестница, вызывая у пленника дикую злобу, но эта хотя бы вела лишь на один этаж вверх, где по затейливому проходу можно было попасть в башню-кабинет. Окна открывали вид во все стороны света, и наконец-то нашлись массивные ставни на выходе на балкон. Здесь тоже горели жаровни, бросая тусклый свет на книжные полки. Ещё здесь были диван, и кресла, и несколько столов: письменный, диванный и стол-карта с объёмным макетом континента. Всё и сразу в одной огроменной комнате.

Стоило подняться, как большой мохнатый пёс разразился радостным лаем и запрыгал вокруг вошедших, виляя хвостом. Рамиф на ходу скинул плащ и отправил на вешалку: тот сам полетел, словно на невидимой нитке. Одно из кресел отодвинулось, предлагая садиться. Второе услужливо приняло хозяина. Странно, что рыжий прямо на нём не ездил по крепости. Быть может колени у него тоже волшебные?

Дважды приглашать Ро не пришлось: он рухнул на парчу и вцепился в подлокотники, морщась от боли. С него достаточно. Захотят уложить на стол или вернуть в камеру, так пусть сами и волокут.

Тем временем сид потрепал пса, скомандовал «место», снял с подноса высокую пухлую крышку и с тоской рассмотрел свой сегодняшний ужин. Кусище жаренной свинины — одно только мясо без сала, тушёные перцы и баклажаны, соус в специальной тарелочке, ломти белейшего хлеба, пара фруктов. Столь пышные яства не стоило показывать голодному человеку, но сытый сделал такое лицо, будто его затошнило. Небрежным движением он пододвинул поднос пленнику, предусмотрительно забрав бокал с каким-то напитком. Ро тихонечко хмыкнул, не в силах бороться с характером. Можно было самоотверженно отказаться от высокомерной подачки, но гордость — удел благородных. Бродягам важнее пополнить силы, чтобы прожить ещё один день.

— А пока жуёшь — слушай, — Рамиф откинулся на мягкую спинку кресла, поигрывая в руках злосчастным кулоном. — Терпеть не могу людей, для которых мери́ло — деньги. Такие могут быть отменными воинами или великими умниками, но покупаются и продаются. Верность, конечно, тоже товар, но срок службы у неё слишком непредсказуемый. А ещё я не выношу болтливых. Слова таких стоят куда меньше верности прочих. Поступки всегда показательнее слов. Согласен?

Роваджи, проглатывая пищу, почти не жуя, на мгновение замер и неопределённо пожал плечами.

— Если ты посмотришь дальше тарелки, то непременно обнаружишь вилку, — подсказал рыжий, качая головой. — Надо было сразу вести тебя к Мизартису. Вдруг его бы удар хватил⁈

Наверняка шутка заключалась в том, что упомянутый — алорец, а этих плохими манерами можно даже пытать. Ро показательно вытер пальцы о салфетку и потянулся к столовым приборам. Семь лет назад наставники постоянно били его по рукам, искореняя дурные халасатские привычки. Три года бродяжничества привили новые, куда как более скверные.

— Так вот: поступки весомее слов и правдивее рекомендаций. Я много рассуждал об этом в последние дни, и знаешь, что мне показалось забавным?

Повисла условная тишина, нарушаемая клацаньем вилки и неумышленным чавканьем. Хозяин башни дожидался ответа и постепенно терял терпение.

— Расскажешь? — проглотив очередной кусок, приличия ради спросил Роваджи.

— Мне показалось забавным, что ты предпочёл стащить мой маятник, а не что-то другое. Ты не знал, сколько он стоит и как с ним обращаться, но украл именно его. Были более практичные варианты.

— Кстати говоря, камни фальшивые, — пользуясь случаем, сообщил пленник.

Рамиф улыбнулся так, будто смотрел на ребёнка, ляпнувшего глупость.

— Это спектральные кристаллы, а не драгоценные камни, — медленно и с ехидством пояснил он. — Для бесталанных глупцов они ценности не имеют, но стоят дороже редчайших алмазов.

Это, несомненно, являлось правдой, вот только вряд ли такой аргумент переубедил бы того перекупщика. Красть кулон действительно было глупо, ведь вор не знал никого, способного разглядеть его магические свойства.

— Это был вызов. Я же рассказывал, — напомнил пленник, уплетая за обе щеки.

Наличие вилки его аппетит не умерило. Перед смертью, как говорят, не надышишься, но вот наесться не помешало бы.

— Вот и я о том же. У тебя дурь в голове, и это следствие спектры. В природе янтарных нарушать законы и правила. Тебя тянет к риску, к вызовам самому себе. Ты ищешь то, чего не в силах понять и что никогда не сможешь догнать. Звучит, как бессмыслица, но это надёжнее желания наживы и даже каких-либо принципов, ведь и они бывают изменчивыми при разной погоде.

— Я, кстати, тоже не выношу, когда много болтают. А если ещё и красиво — совсем ненавижу, — прочистив горло, сообщил Роваджи. Поесть он, конечно, любил, но говорить гадости — куда сильнее.

— Этот пёс раньше тоже рычал, — Рамиф указал на питомца, разлёгшегося на диване и наблюдавшего за людьми умными и отчего-то грустными глазами. — Когда я подобрал его на улице в Шиме.

Пленник перестал жевать и с дребезжанием отодвинул тарелку.

— Так заведи себе второго, а я лучше пойду.

— А мне казалось, ты не обидчивый, — хмыкнул рыжий, не снимая улыбочку. — Но не ищи в моих словах оскорбление. Этот пёс судьбу не выбирал. Ему просто нужен был дом и немного внимания. Он получил, что хотел, а я обрёл надёжного друга. Ну и кто от этого проиграл?

— Я искренне рад за вас обоих, — подчёркнуто фальшиво слюбезничал Ро.

— Вилять хвостом я тебя не прошу. У тебя его, если на то пошло, и нет. Да и нужно тебе совершенно другое. Хочешь это? — рыжий снова потряс кулоном. — Получишь и это, и гораздо большее. А, поскольку, кроме меня, никто не даст тебе и крупицы подобного, то мне не придётся сомневаться в твоей порядочности.

— А пса ты тоже на цепи к себе в башню тащил? — возмущённо выпалил Ро, еле сдерживаясь, чтобы не запустить подонку в лицо на сей раз тяжеленным подносом.

— Ты пришёл сам. Я тебя пальцем не тронул, — парировал рыжий и ещё гнуснее улыбнулся. — И нет, я тебя не вынуждаю. Спектры в тебе — кот наплакал. Дар ключника редкий, но его не отрежешь и не пришьёшь. Так что, если моё предложение тебя не устраивает, — вставай и проваливай. Распоряжусь отправить тебя хоть в Синебар, хоть в Санси. Заметь, не на мороз. Хотя я гнутой ржанки не поставлю на то, что ты долго протянешь. Никто не заставлял тебя бросаться с крыши.

Звучало всё складно, вот только нисколько не верилось. И сид это тоже понимал, но перестал уговаривать, ограничившись последним аргументом:

— Только учти, если мы сейчас с тобой распрощаемся, третьего раза не будет. Я говорил, что не люблю, когда тратят моё время?

Роваджи посмотрел на него с усталым презрением, как и на всех в своей жизни. Потом он уставился на снег за окнами, обернулся на пса, поискал подсказки в почти опустевшей тарелке. Ничто не трогало и не убеждало. И только кулон с фальшивыми янтарями поблёскивал в неярком свете жаровен, молча́ о том, что мог бы о себе рассказать, и напоминая, что вызов был брошен, но в споре с богами незадачливый вор проиграл.