Выбор

Глава первая

Опираясь сильными крыльями на струи теплого воздуха, степной орел парил в небесах, то опускаясь к земле так близко, что можно было разобрать окрас его перьев, то стремительно взмывал ввысь, почти исчезая с виду и превращаясь в едва различимую черточку. Но это только для человека такое расстояние казалось невообразимо далеким, а орел мог видеть все происходящее на земле вполне отчетливо, хоть, ни к чему и не присматривался. Для беркута в Кара-Кермене не было добычи, а кружил хищник над человеческим жильем из-за обилия восходящих потоков, позволяющих ему передохнуть перед настоящей охотой.

Барон Владивой сидел на широкой скамье, вкопанной под окном своего нынешнего дома, и с неприкрытой завистью следил взглядом за полетом свободной птицы. Едва вкусив настоящей, беззаботной воли, бывший хозяин Дуброва, взвалил на шею ярмо еще пущей тяжести. Только-только начала налаживаться новая жизнь, и опять все завертелось в водовороте событий, когда надо либо выгребать изо всех сил, либо — тонуть…

И зачем он поддался на уговоры слепого провидца Али Джагар ибн Островида? Почему не остался с сестричками в зимовнике? Ханджар… Расшитый золотыми нитями жупан да шапка, утыканный драгоценными каменьями пернач, много гонору, еще больше забот, а реальной власти пока нет. Признав его право, доказанное мечом в Роще Смирения, назваться Повелителем Степи, харцызкая старшѝна не спешила изъявить покорность новому Хану. Больше того, только сегодня, атаманы соизволили согласиться собраться в Кара-Кермене, на Малый Круг, чтоб согласно обычаю, объявить Владивоя Ханджаром и вручить ему соответствующие регалии. Не забыв при этом намекнуть, что до сих пор взнуздать степную вольницу, еще никому не удавалось. И одного знамения для этого слишком мало. Чтобы воины пошли за ним без оглядки, Ханджару нужен настоящий авторитет, основанный не только на умении размахивать саблей.

Зато бывшего десятника Медведя, а нынче есаула Ханджара, никакие тревожные мысли не волновали. Сплевывая под ноги шелуху жаренных тыквенных семян, седоусый харцыз всего лишь один раз проворчал: 'Да не бери ты в голову. Куренные атаманы, как красна девица: 'вначале ломается для приличия, а после и сама рада отдаться', - после чего, считая, что с избытком исполнил долг советника, умолк и больше никаких разговоров не затевал.

Владивой еще раз взглянул на небо, выискивая взглядом орла, мимоходом отметил, что скоро полдень, — значит, еще совсем немного и старшѝна начнет собираться. Прийти раньше, чем солнце зависнет в зените, считалось недостойным атаманов проявлением торопливости и неуверенности. Но и задерживаться, войти в хату не просто последним, а с опозданием, значит выказать неуважение ко всему Совету и хозяину…

Они и в самом деле показались на площади, почти одновременно выходя из разных переулков. Девять куренных атаманов! Девять воинов, наделенных властью целый год карать и миловать… Вольных распоряжаться жизнью каждого, шагнувшего за Проход, хоть по своей охоте, хоть в путах. Но все они знали, что в день зимнего солнцестояния придет час атаману держать ответ перед избравшим его куренем. После чего куренному либо опять вручали, сшитую из белых и черных смушек, шапку и просили взять под свою руку, либо поблагодарят, но выберут кого другого, более достойного. А такого атамана, что слишком злоупотреблял врученной ему властью, курень мог и к смертной казни приговорить. Легкой или мучительной — это по заслугам. Чтобы после и другим неповадно было.

И только когда все девять атаманов прошли центр площади, со стороны капища Громовержца показался скарбничий Лунь, самый пожилой из всей степной старшѝны. Глядя на его седины и глубокие морщины, новики поговаривали, что дед еще помнит времена возведения Кара-Кермена. А потому, даже чуть припозднившись, старик никого бы этим не обидел, зато атаманам не было нужды толкаться в дверях, чтоб не войти в хату последним.

— Пора, — негромко напомнил Ханджару есаул Медведь.

Согласно давнему обычаю, Владивой должен первым зайти в дом. А оставаясь на улице, он как бы демонстрировал всем, что не рад гостям.

В Кара-Кермене никогда не было замков, но никто б не посмел переступить порог чужого жилища в отсутствии хозяина. А так как атаманы уже пересекли центр площади, и от дома Ханджара харцызов их отделяло всего три десятка шагов, барону следовало поторопиться.

Владивой последний раз взглянул на небо, словно хотел проститься с благородной птицей, символизирующей силу и свободу, как окрестность пронзил яростный клич сапсана. А в следующее мгновение, словно черная молния, ударила сверху в беркута. Орел возмущенно заклекотал, но в схватку с защищающим свою территорию соколом вступать не стал. Тот был в своем праве, пытаясь изгнать непрошеного гостя. Беркут несколькими мощными взмахами крыльев взмыл вверх и пропал из виду. А без него выцепить взглядом небольшого сапсана не стоило и пытаться. Да и улетел уже быстрокрылый сокол, скорее всего, исполнив долг, но сознавая, что более сильный и крупный хищник отступил не из-за страха перед его клювом и когтями, а лишь потому, что делить им нечего.

Так и не разобравшись в том, как ему истолковать это знамение, — ненавязчиво, но упорно подталкиваемый в спину есаулом, — Владивой шагнул в дом, оставляя дверь распахнутой настежь.

Дом Ханджара был выстроен так, что двери, без каких либо сеней, вели сразу в большую светлицу, похожую на пиршественную залу замка, но меньше размером. Здесь, сдвинутый в сторону окон, стоял один большой стол, занимающий добрую половину всего свободного пространства комнаты, а для сидения — за ним жались к стенке широкие, удобные лавки. Еще одна дверь, та, что справа, открывалась в опочивальню Владивоя, а другая, в противоположной стене — вела в большую кухню.

Там сейчас готовили праздничную трапезу самые искусные поварихи Кара-Кермена. И в светлицу тянуло такими ароматами, что, невзирая на предстоящий, важный и, вполне возможно, не слишком приятный разговор, живот будущего Ханджара исподволь начинал урчать так, словно неделю постился.

Владивой прошел вдоль стола и занял почетное место хозяина дома. В самом центре стола, спиной к простенку между двумя широкими окнами. И только-только уселся, как просвет в дверях заслонила чья-то широкая спина.

— Здравствуй, хозяин! — чуть хрипло прогудел атаман Секирник. — Мир дому твоему!

— И тебе здравствовать, добрый человек, — степенно ответил Владивой, — коль с миром приходишь…

— Громовержец тому свидетель, — привычно вскинул взгляд к потолку, куренной.

— Тогда, проходи путник к столу, гостем будешь… — хоть и всего лишь придерживаясь установленной традиции, серьезно ответил Владивой. — И да испепелит гнев Перуна этот дом, если под его кровом я обнажу против тебя оружие, или позволю это сделать другим.

— Да будет так, — кивнул Секирник и вошел в светлицу, уступая место следующему атаману…

Когда все именитые гости расселись, в хату вошел скарбничий Лунь. Он чинно приблизился к столу и с поклоном выложил на разостланный перед Владивоем малиновый стяг пернач Хана Кара-Кермена и обруч Ханджара.

— Перед лицом Совета куренных атаманов, вручаю тебе Хан Владивой эти священные для нас регалии, право обладать которыми ты доказал в Роще Смирения, и от имени всех воинов Вольной Степи прошу: будь нам отцом и прими под свою руку. Правь нами мудро и справедливо, а мы обязуемся исполнять твою волю, как свое собственное хотение…

— Благодарю за оказанную честь, — ответил Владивой, заблаговременно подученный есаулом, уважительно отодвигая от себя пернач и обруч Власти, непроизвольно задержав взгляд на необычном драгоценном камне, украшающим его. Необычным тем, что постоянно менял цвет, за минуту проходя всю радугу вдоль и поперек. — Но я не могу именоваться отцом таких достойных и уважаемых воинов… Разве что, куренные атаманы снизойдут к моей смиреной просьбе и разрешат недостойному новику называть их братьями?

Скарбничий сделал вид, что задумался, обводя взглядом серьезные лица харцызов, а после неспешно кивнул.

— Пусть будет так, отныне ты равный среди равных. Прими пернач Хана Кара-Кермена и повелевай нами по праву старшего брата. И пусть Громовержец подтвердит, что уговор заключен.

Оглушительный гром хлестнул в небесах над Кара-Керменом в то самое мгновение, когда Лунь произносил последние слова. И громыхнуло необычно, не так, как всегда, сопровождая любую грозу, а с этаким залихватским посвистом-кличем, с которым харцызы бросались на врага. Впечатляюще, в общем…

Похоже, никто из куренных, присутствующих на церемонии вручения регалий, ничего подобного не ожидал, поскольку все дружно вскочили на ноги, и только въевшаяся с годами привычка сдерживать эмоции, позволила атаманам удержаться от возбужденных восклицаний.

Чуть дрожащими руками скарбничий Лунь возложил на склонившего голову Владивоя обруч, и на этот раз даже самые хладнокровные воины, не сумели скрыть громкого вздоха! Едва коснувшись чела Ханджара, изменчивый камень полыхнул ярким белым огнем, а потом сменил цвет на кроваво-пурпурный. Замер на мгновение и задышал, запульсировал в такт биению сердца.

— Перун услышал произнесенные слова… — торжественно объявил скарбничий, почти всовывая растерявшемуся Владивою в руку пернач. — Отныне в Кара-Кермене новый Хан и первый Ханджар. Слава Хану Владивою! Слава Ханджару!

— Слава! Слава! — дружно рявкнули в десяток глоток атаманы, голосами более привычными отдавать команды воинами в лязге и гвалте боя. Аж окна задрожали.

— Слава!!! — рык сотен харцызов, дожидающихся этой минуты на площади, мог заглушить даже поданный Громовержцем знак одобрения их выбора. — Слава Ханджару! Слава Хану Владивою!

И, будто этот рев, распахнул двери в кухню, оттуда потек бесконечный хоровод празднично разодетых девушек с подносами в руках.

Владивой даже удивился. Он и представить не мог: как столько людей втиснулось в не такое уж и большое помещение? А непрерывный ручеек степных красавиц, тем временем споро застелил стол чистой скатертью, на которой, словно по волшебству, возникло множество мисок, тарелок, горшков и горщиков, кувшинов и фляг, кружек, кубков и прочих приборов. И главное, все это было наполнено всевозможными яствами и напитками, исторгающими такой аромат, что из-под харцызких чубов тут же улетучились все знамения, умные мысли и тревожные вопросы…

* * *

Спустя часа полтора-два, — когда на лица атаманов снизошел жаркий румянец, а их движения стали неторопливыми и плавными, после чего мужчины расстегнули жупаны и ослабили пояса, — с кубком в руке поднялся куренной Шило. Невысокий, вертлявый, остролицый. В общем, с виду неказистый и неприятный мужичок, но зато, неглупый и хозяйственный.

— Слава, — он демонстративно выпил до дна, — а потом проговорил задумчиво. — Я вот о чем сомневаюсь, братове… Хан Владивой, безусловно, доказал в Роще Смирения свое право надеть обруч Ханджара, да и сам обруч его принял, как мы все тому свидетелями стали. А вот — пернач…

— Ты к чему это клонишь, трясця его матери? — вскочил на ноги куренной Трясцяегоматери, бешено поводя глазами. — Что Ханджар, трясця его матери, не достоин быть Ханом? Ты что, трясця его матери, оглох, когда сам Громовержец, трясця его матери, подтверждал право Владивоя? Какие тебе еще, трясця его матери, доказательства нужны?

— Погоди, Трясця, не горячись, — потянул его обратно за полу, сидящий справа, Тарапунька. — Шило дело говорит.

— И ты туда же?! — вызверился на соседа тот, привычно нашаривая на поясе рукоять сабли. Но сегодня, как велит закон: в дом Хана атаманы пришли безоружными. Почти… Ножи и перначи куренных, будучи в умелых руках куда смертоноснее меча или сабли, тем ни менее оружием не считались. — А ну, выходи на улицу!

— Ну-ка, утихните оба! — шикнул на них Медведь. — Шило не новик в степи и зря болтать не будет. Дайте послушать его резоны… Надеюсь, никто не подозревает достойного атамана в желании оскорбить хозяина дома?

Глядел Медведь при этом прямо в глаза Шилу, и если у того и была подобная мыслишка, то огласить ее во всеуслышание, после столь явного предупреждения, не отважился б и самый бесшабашный удалец. Коим куренной никогда не был.

Спорщики утихли.

— Говори, Шило, слушаем тебя, — поддержал Медведя Лунь. И авторитета скарбничего, как всегда, хватило, чтоб шум за трапезным столом на время поутих.

— Я это к чему сказал, — продолжил Шило, оглаживая усы, чтоб собраться с разбегающимися от хмеля и тяжелого взгляда есаула, мыслями. — Взять пернач в руки может каждый, штука не сложная…, а вот удержать — труднее, чем угря будет…

— Ты дело говори, — оборвал его словоизлияние Лунь. — Чай, не песню слагаешь…

— Да, да… — посерьезнел тот. — Чтоб вся степная вольница безоговорочно признала власть Хана, надобно Владивою проявить себя не только искусным бойцом, но и атаманом — мудрым и удачливым. Одним словом, поход нужен…

— А ведь верно гуторит, Шило, — пробормотало сразу несколько голосов. — Должен Ханджар показать себя воинам в деле. Иначе, найдутся среди наших башибузуков и сомневающиеся… Особенно, когда смерть им в глаза заглянет…

— Дельный совет, — произнес негромко Медведь, на правах есаула сидящий по левую руку от Владивоя. — Подумай над этим, барон. Уверен, желающих встать под твой бунчук, будет больше, чем надо. Отберем самых лучших. А после похода, организуем из них твою личную гвардию. Знамения и клятвы, это хорошо, а полсотни верных только тебе воинов, никогда не мешает. Да ты, небось, и сам это не хуже меня знаешь.

Владивой понимал, что ему и в самом деле не помешает показать себя грамотным, удачливым командиром. Он поднялся и, уже хотел было огласить атаманам о принятом решении, но не успел.

— День добрый, честной компании… — негромкий и знакомый каждому, присутствующему здесь, старческий голос, донесшийся от двери, привлек общее внимание вернее самого заполошного ора. — Что-то тихо тут у вас, атаманы?.. На площади и то веселье оживленнее…

В дверях, опираясь на дорожный посох, стоял известный всей Степи, слепой провидец Али Джагар ибн Островид.

— Я тут слышал, вы Ханджара на поход подбиваете… — продолжил он все так же негромко, неторопливо приближаясь к столу. Прислужницы быстро поставили еще один стул и, почтительно подвели к нему старца.

Куренные только переглянулись. А с другой стороны, чему удивляться? На то он и провидец.

— Простите, атаманы, но должен этому воспрепятствовать.

— Почему? — за всех сразу спросил Владивой, и сам не ожидающий старика в гости.

— Да все потому, Ханджар, что тебя дела гораздо более важные, чем захват дюжины селянок ждут, — ворчливо и чуть ли не с упреком ответил Островид. — А вы, атаманы, не печальтесь. Не минует и двух седмиц, как весь Зелен-Лог будет доступен степным воинам, как связанная пленница.

— Твои слова, Али Джагар, всегда сбываются, — будучи летами не очень-то и моложе провидца, скарбничий Лунь не испытывал к старцу столь благоговейного трепета, как более молодые атаманы. — Но позволь мне усомниться и спросить: как такое возможно?

— Человеку свойственно сомневаться, в этом нет ничего предосудительного, — здраво заметил Островид. — А секрет прост: вскоре на земли королевства придут другие враги. И Беляне придется отправить к Бобруйску все свои войска. В замках да городах останутся только бабы, дети да старики, не способные оказать никакого сопротивления…

Куренные атаманы переглянулись. Кто недоуменно, кто растерянно, а кто и с хищным блеском в глазах. Подобного известия не ожидал никто.

— Бобруйск? — переспросил Шило. — Это значит, что на Зелен-Лог нападут северяне? Орден серых братьев?! Но как же они Пролив сумеют переплыть?.. Прости Али Джагар, если бы это было возможно, островитяне давно подмяли бы под себя королевство. Сразу после Моровицы…

— Ну, все в этом мире когда-нибудь, раньше или позже случается. Даже самое невероятное и невозможное.

— И все же?

— Вообще-то я провидец, а не мудрец, но скорее всего, это может случиться из-за того что, удерживающий Темна в заточении, кокон слабеет. И я думаю: это именно чернокнижник сумеет устроить так, чтоб боевые суда Объединенного княжества преодолели воды Пролива.

— Невероятно… — таким был общий смысл, многоголосого гомона, возникшего в светлице.

— А теперь, прошу простить мою бесцеремонность, братья атаманы, — как бы смущенно прокашлялся старец, — но мне необходимо переговорить с Ханджаром, с глазу на…, вернее… — он указал на свои закрытые веки, — нос к носу. О важности предстоящего разговора, можете судить хотя бы по тому, что я сам поспешил в Кара-Кермен, а не стал дожидаться его приезда.

— Конечно, конечно, — заторопились куренные, словно приструненные старшим новики. — Как ни понимать…

— Далеко не уходите… — бросил провидец им вслед. — Проветритесь чуток и возвращайтесь к столу. Я не отниму у Ханджара много времени, а бросать такое великолепное пиршество в самом разгаре, грех и неуважение к Ладе и Роду.

Но как только дверь закрылась за последним атаманом, облик и голос Островида изменился до неузнаваемости. Вернее, Владивой с легкостью узнал своего давешнего странного ночного гостя — Артаса.

— Ну, что, барон? — без предисловия спросил тот. — Помнишь наш уговор? Готов исполнить свою часть? Надеюсь, я нынче не зря тебе с небес громыхал?

— Уже? — только и смог спросить Владивой, ощущая неприятное посасывание в области подвздошной кости. — Прямо сейчас?

— Нет, до полуночи можешь веселиться, ну а потом седлай коня и скачи в степь. В любую сторону, я сам тебя, как достаточно удалишься от города, подхвачу и в нужное место доставлю. Еды прихвати, питья… Дня на два-три. Точнее сказать не могу, но, похоже, супротивник твой вот-вот к Ущелью Снов подойдет. И я очень расстроюсь, если он сумеет пройти в Запретные Земли. Надеюсь, мы понимаем друг друга, господин барон?

— Да.

— Вот и отлично… — усмехнулся Артас. — Тогда я опять слепцом побуду, еще немного… Слышу, кошевые обратно к столу торопятся. Похоже, от новостей моих, атаманы мигом протрезвели.

— А ты серьезно, о нападении на Зелен-Лог? Или так просто?

— Стал бы я выдумывать подобные мелочи. Нападут, нападут. Можешь не сомневаться. Кстати, заодно, подумай: кем тебе дальше быть? Повелителем Степи или первым в истории королем Зелен-Лога? Трон королевства во многом зависит от того, куда развернуться острия харцызких сабель. А после того, как конница Ханджара сбросит врага в Пролив, кто сможет воспротивиться твоей воле? Хоть на себя корону напяливай, хоть вместе с королевой тащи под венец, а потом и в опочивальню. Беляна, сказывают, очень даже ничего бабенка.

Глава вторая

Отчего мир устроен так странно, что родственные чувства становятся тем крепче, чем большее расстояние разделяет близких людей? Живя в Бобруйске, Ладислав никогда не испытывал особой любви к старшей сестре и, уж тем более, к ее мужу Ярославу, урожденному Зеленому Медведю. Но сейчас, увидев вымахнувшую из ворот небольшую кавалькаду, король почувствовал несвойственное ему умиление. Не глазами, а сердцем распознав впереди десятка всадников огромного Ярослава и обоих племянников — Маковея и Лебедяна. Умом понимая, что сестры Светланы среди встречающих нет и быть не может, он продолжал пристально вглядываться в приближающуюся группу. Не в силах побороть нахлынувшие чувства.

— Здоров будь, шурин! — заорал еще издали Ярослав, громогласный и жизнерадостный, широко распахивая объятия, будто не сюзерена встречал, а с кумом случайно столкнулся на ярмарке. — Какая радость моей Светлане! А Беляну чего ж не взял с собой?.. И Боженку?

Но подъехав ближе, Бобруйский воевода все-таки отдал надлежащую дань этикету, спешился и преклонил колено. Оба его сына, удивительно напоминающие Ярослава в те годы, когда Ладислав жил в родном доме, проделали то же, в нескольких шагах позади отца. Как и вся свита графа.

— Здравствуй, Яр, — Ладислав поспешил поднять с колен зятя. — Рад тебя видеть. Здорова ли моя сестра?

— И ты здравствуй, Лад, — воевода Бобруйска тут же простодушно и бесцеремонно заключил худощавого, в сравнении с ним, венценосного шурина в свои медвежьи объятия. — Все живы, все здоровы. А как поживает твоя Беляна, как принцесса?

— Спасибо, Яр, — еле высвободился Ладислав, стараясь сохранить хоть какую-то дистанцию между королем и подданным, и прибавил кисло усмехаясь. — Со здоровьем в королевстве все хорошо. Куры несутся, коровы доятся, а овцы ягнятся сразу тремя…

— Да ты что? — захохотал зять, либо искусно притворяясь, либо и в самом деле не поняв намека. — Истинное благоволение небес.

— Если б, — сразу посерьезнел король. — К сожалению, Яр, есть новости куда важнее и тревожнее… Что, собственно, и послужило причиной моего появления в ваших краях…

— В ваших краях… — сразу погрустнел лицом граф Бобруйский и негромко, так чтоб не расслышал никто, кроме самого Ладислава, с упреком в голосе продолжил. — Неужто только простым людям позволено по родному дому скучать? А королю запрещено?.. Или Вашему Величеству долг перед троном и подданными память о родительском доме и об отце с матерью затмить может? За пять лет не смог из столицы даже на день вырваться, чтобы могилу навестить, а воротился — еще и порог переступить не успел — снова о делах…

— Совершенно с тобой согласен, Ярослав, — степенно ответил король, подпустив в голос чуток грусти. — Справедливый и горестный упрек. Увы, от забот да хлопот никуда не деться. По себе, небось, знаешь. Только у тебя город да замок на плечах, а у меня — весь Зелен-Лог. Но, у каждого своя стезя и своя мера ответственности. Родители мои, земля им пухом, не пшеницу сеяли, поймут и простят, когда свидимся. Зато теперь я задержусь у вас, а значит, и для семейных радостей время найдется. И если ты не захватил с собой фамильный погребец, то лучше продолжим путь. В горле пересохло. А еще, очень хочется умыться с дороги и почувствовать под зад… ну, ты понял, что-то мягче седла.

— По коням! — отдал команду Ярослав. — Король въехать в город желает!

Почтительно придержал стремя венценосному шурину, потом — очень легко, как на свою монументальную комплекцию вскочил на коня сам, а когда тронулись, негромко спросил:

— Так что у вас такого важного в столице приключилось, что ты самолично в нашу глушь пожаловал, а не гонцом депешу выслал?

— Война приближается, граф…

— Шутишь, — облегченно вздохнул Ярослав. — Хвала Создателю. А то я уж и вправду поверил, что беда какая-то…

— Какие тут шутки, — не желая обсуждать государственные вопросы на ходу, Ладислав тронул шенкелями лошадь, и та, прибавив шагу, послушно затрусила вниз по дороге к городу.

Привлеченная запахом конского пота, большая муха нагло вилась вокруг головы короля Зелен-Лога, совершенно пренебрегая этикетом. И ему пришлось совершенно не величественно несколько раз взмахнуть рукой, прогоняя надоедливое насекомое.

Конь Ярослава уверенно держался рядом, а лошади племянников и сотника Мирослава двигались на корпус сзади. Остальная свита приотстала еще на более почтительное расстояние.

— Ну, не томи… — Ярослав, как и все Медведи, не утомлял себя этикетом.

— Так вот, — видя, что шурин не отстанет, вернулся к прерванному мухой разговору Ладислав. — По желанию королевы, Ксандор сделал новое предсказание. И при участии хранителя Вышемира, которого предсказатель ввел в транс, мы смогли узнать, что еще до зимы войска Объединенного княжества нападут на Зелен-Лог, и солдаты Серого ордена осадят Бобруйск.

— Они же не смогут преодолеть Пролив, — совершенно уверенный в собственной правоте, убежденно возразил граф Бобруйский. — Лад, этими россказнями даже детишек не напугать. Скажи, что ты шутишь?

— Яр, зачем произносить пустые слова? — укорил зятя король. — Особенно, когда берешься судить о том — над чем ни ты, ни я не властны. Но последний глупец тот, кто, будучи предупрежден, ничего не сделает, дабы предотвратить беду. Даже, если ты не веришь в предсказанную опасность… Согласен? А то, потом спохватимся, а поздно.

— Да, это верно, — кивнул задумчиво граф. — Но если Ксандор прав, и Пролив откроет северянам путь на материк, ох как туго нам придется, Лад…. Людей у них в десятки раз больше, чем в Зелен-Логе… Смертоносная Моровица была к островитянам не так сурова, как к жителям королевства.

— Или их защитил Искупитель… — подал голос из-за спины отца, старший из двух братьев, Маковей.

— Не встревай в разговор, — замахнулся на сына плеткой Ярослав.

— Отчего же, — остановил его король. — Это что-то новенькое. И много людей в Бобруйске стало придерживаться подобного мнения?

— Много, не много, — вздохнул граф Бобруйский, будто сознаваясь в собственном проступке, — но и такие найдутся. Все ж нам чаще других приходиться общаться с княжескими купцами и их прислугой, матросами. А они все, как завороженные… О чем не заговори, о чем не спроси — сперва непременно Искупителя поблагодарят, и только потом на тебя внимание обратят. Да так искренне и непритворно возносят свои молитвы, что поневоле задумаешься… Неужели сам не помнишь. При тебе, правда, это еще не так заметно было, как в последние годы.

— В том то и дело, что помню, — покивал головой Ладислав. — А нам с ними воевать! Не дрогнут бобруйцы? Может, уже сами готовы открыть городские ворота и преклонить перед Искупителем колени?

— Перестань, Лад, — с неприкрытой обидой ответил зять, одновременно демонстрируя за спиной внушительный кулак возмущенно заворчавшим сыновьям. — Ты же здесь, среди этих людей, вырос… Неужто совсем своим землякам не доверяешь? Разговоры — разговорами, а как враг нагрянет, измены среди нас не будет. Головой отвечаю.

— Добро, Яр, — уже гораздо мягче произнес король. И примирительно прибавил, чтоб внести окончательную ясность. — Я не сомневаюсь в жителях Бобруйска. Но, ты тоже понимать: Княжество не простой враг, а Серые Призраки не спят и, чтобы нам с тобой, в самом деле, после не пришлось за беззаботность расплачиваться своими и чужими головами, я хочу во всем убедиться лично. И помочь подготовить город и крепость к обороне силами всего королевства. Потому что, если Бобруйск устоит, то в остальных замках только эхо битвы услышат. А проглотят вас войска, несущие свет Искупителя, — Зелен-Логу уже никогда от серости не отмыться.

— Располагайте нами, Ваше Величество, по своему усмотрению, — в знак повиновения Ярослав обнажил голову. — Слово короля — закон для всех.

— И опять ты меня не понял, Яр, — досадливо поморщился Ладислав. — Ты граф Бобруйский и воевода, значит: тебе и распоряжаться. А я буду огрехи высматривать, и подкрепление у Беляны требовать. А пока суть да дело, в ближайшие дни, из столицы подтянется три сотни ополченцев.

— Ополченцев? — чуть удивленно переспросил Ярослав. — И какой из них прок? Только харчи переводить?

— А вот тут ты ошибаешься, граф, — усмехнулся король. — Во-первых, это все мастеровой люд, и их умелые руки в подготовке замка к войне лишними не станут. Во-вторых, все они обучены стрельбе из лука и, если 'серые' не взберутся на стены, будут сражаться не хуже ратников. И в-третьих, это Беляна подсказала, большинство из них — бобыли… Как думаешь, сколько свадеб мы к зиме сыграем? Или в Бобруйске холостых мужиков больше чем молодых девок?

— Куда там, — не задумываясь, ответил Ярослав. — Как и по всему краю, на пять-шесть невест один парень на свет появляется. — И осознав целиком раскрывающуюся перспективу, восхищенно покрутил головой. — Ох, и мудр ты, Лад. Будет война или нет, но Бобруйск оживет. Это уж точно! А то еще десяток-другой годков, и его можно было бы в перечень сел записывать.

— К сожалению, будет, — слегка остудил пыл зятя король. — Кроме пророчества Ксандора, имеются и другие данные, собранные агентами Тайного кабинета. Поэтому, даже не сомневайся: 'серые' придут к нам. Видно, тесно стало учению Искупителя за Проливом. Да и много еще чего разного да важного произошло за последние дни… Но, об этом поговорим чуть позже. Сейчас, воевода, у тебя только одна, но очень важная задача — организовать отправку на Острова королевского посла.

Ладислав обернулся и указал на Мирослава.

— От успеха его миссии во многом зависит день, когда рать Ордена появиться под стенами Бобруйска. А чем позже это произойдет, как ты и сам понимаешь, тем лучше для нас. Страда на носу… Не уберем урожай — не с чем будет за стенами отсиживаться. Голод вернее любого врага капитулировать заставит…

Граф Бобруйский и оба его сына уважительно взглянули на сотника. Тот в ответ неопределенно пожал плечами, словно говорил: 'Моя-то в чем заслуга? Служба такая…'

— Организуем… — кивнул Ярослав. — Хоть Пролив и капризен, как баба на сносях, но приморскому городу совсем без флота никак нельзя. Есть пара вполне пристойных купеческих сойм, да и военный бриг один на плаву держим. И вроде толку с него никакого, с тех пор, как пираты повывелись, а моряки все равно за ним глядят. Не дают сгнить. И сыновья мои Светлану упросили средства на ремонт выделять. Оба с малолетства к морю неравнодушны. Особенно — Лебедян. Так и ходят на нем вместе… Младший сын — штурманом, а Маковей — капитаном. Графиня, правда, не приветствует этих забав, но и не слишком препятствует. Ну, а нынче их умение и на что путное сгодится…

Теперь пришла очередь короля и сотника Мирослава взглянуть с не меньшим уважением на молодых парней. Особенно Ладиславу, который хоть и вырос на морском побережье, но воду не любил и даже побаивался чуток. Может от того и не тянуло короля домой?

— Так что не сомневайтесь, Ваше Величество, тут заминки не будет. Доставим посла на Острова в лучшем виде…, если на то будет воля Создателя и Пролив не воспрепятствует. А, заодно, вопрос со свитой для Мирослава снимется. Надеюсь, двух дворян хватит для придания посольству достаточной солидности?

— Даже с избытком. Сотника Мирослава пятеро гвардейцев сопровождают. Хоть и не из старинных родов, но тоже дворяне. Все равно эти варвары не смогут оценить по достоинству, оказанного им уважения. Но держитесь там настороже. Наблюдайте и запоминайте. И мой совет твоим сыновьям… Нет — королевский приказ! Маковей! Лебедян! Ни в коем случае одновременно борт корабля не покидать! И всегда будьте готовы поднять парус, даже если при этом придется кого-то оставить в плену. Вести, которых мы ждем от вас, важнее многих жизней. Это понятно?

— Да, — кивнули оба.

— Смотрите в оба, парни… — продолжил Ладислав уже не так строго, почти по-родственному. — Мало ли что случиться может. Враг коварен.

— Чай не маленькие, — насупился Ярослав, как и все Медведи, не терпящий лишних указаний. — Разберутся. Только, уговор: Светлане об этом поручении ни слова. Для графини, вся их задача: отвезти посла туда и вернуться. От материнского сердца все равно вряд ли что скроешь, но попытаться, думаю, стоит.

— Хорошо, Яр, — согласился король. Ему и самому не хотелось расстраивать сестру. — Ты здешний воевода, значит, тебе решать. Сделаем, как считаешь нужным. А еще лучше — отдайте необходимые распоряжения, а сами забудем до утра обо всех горестях и тревогах. В конце концов, ты прав, зять, я домой приехал!

Сказав это, Ладислав вдруг увидел, что Бобруйск на мгновение растворился в дымке, а снова возник совершенно преобразившись. Будто принарядился и помолодел. Или это его, невольно увлажнившиеся, глаза очистились от дорожной пыли и стали видеть четче?..

* * *

…Вот уже которое утро, после отплытия 'Зеленого Бобра', Ладислав начинал с того, что поднимался на крышу донжона и, глядя на город и замок глазами врага, планировал его осаду и всевозможные способы захвата. А потом делился своими соображениями с Бобруйским воеводой, а тот либо спорил с ним до хрипоты, либо тут же отдавал надлежащие распоряжения начальникам строительных подразделений.

Здесь расширить, там — углубить. Между этими домами приготовить материал для завала. Вот эти деревья спилить и расчистить простор для обстрела, а вон там, наоборот, сложить хворост, чтобы поджечь его и осветить для лучников врага, если тот попытается пробраться к стенам крепости в ночное время.

И с каждым днем королю все труднее было застать самого себя врасплох, но облегчения и радости это не приносило. Ладислав совершенно отчетливо понимал: что войско 'серых' не станет штурмовать, ожидающую нападения, крепость. Княжеский военачальник прикажет поджечь, не вступая в бой, все внешние постройки, оставит у стен, удерживающий горожан и защитников внутри, отряд, — а главные силы поведет прямиком на беззащитную столицу. Поэтому первый оборонительный рубеж надо ставить на большаке, ведущем из Бобруйска в Турин, а второй — на берегах реки Веселой.

Осознав это, Ладислав уже и с выбором места сосредоточения всех сил королевства определился, но не мог в душе смириться с тем, что родной Бобруйск и сестру Светлану ему придется покинуть с малым гарнизоном защитников, на милость врага… Оставить отрезанными от остального Зелен-Лога. И если 'серые', вопреки логике и целесообразности, все же решат начать со штурма припортового замка, причем всей армией, то Бобруйску не устоять и нескольких дней. А у короля уже не будет возможности, хоть что-то изменить, хоть как-то повлиять на ход событий.

Тяжела доля военачальника… Гораздо тяжелее обычного ратника. Воину предстоит всего лишь один раз встретиться в бою с врагом и там, либо победить, либо умереть, а полководец проводит сражение в уме десятки, сотни раз. При этом, каждый раз умерщвляя частичку собственной души. Потому что даже, если побеждает, — все равно осознает: какой ценой придется заплатить за одержанную викторию.

Глава третья

Взбудораженная и потрясенная известием о загадочной смерти провидца, Беляна вспомнила последний разговор с Ксандором, и собственную шутку о неизбежности его преждевременной кончины. И вот уже последовало ужасное подтверждение того, что астролог не ошибся и в этот раз. А упоминание о возможном появлении в Турине 'серого призрака', окончательно убедило королеву в обоснованности его опасений.

Едва дослушав доклад тысяцкого, королева приказала немедленно усилить охрану дочери и распорядилась отправить с голубиной почтой сообщение мужу, с требованием его немедленного возвращения в столицу. Потом Беляна велела удвоить и даже утроить все караулы во дворце и выставить дополнительный пост у каждой двери. А еще лучше: вообще закрыть ворота в город, никого не впускать и никого не выпускать из Турина, без тщательного досмотра. Запереть на замок всю столицу!.. Обязать горожан не покидать собственные дома без особой надобности и ее личного на то разрешения.

Пока напуганная и не вполне еще проснувшаяся молодая женщина несла всю эту околесицу, рядом находились только тысяцкий Маламир, Вышемир и самая доверенная из ее фрейлин Истома. Понимая состояние королевы, мужчины не торопились выполнять ее распоряжения, а лишь кивали головами, предоставив тем самым Их Величеству время выговориться и успокоиться. Тогда как, растревоженная душевным состоянием своей госпожи, и такая же сонная фрейлина суетилась вокруг своей госпожи, пытаясь всунуть Беляне в руки флакон с нюхательной солью.

Именно эта, вполне невинная, сценка натолкнула Вышемира на мысль: использовать так удачно сложившиеся обстоятельства, для более решительных действий. И поскольку идея возникла мгновенно, без длительных раздумий, он имел все шансы обойти запрет на приумножение зла. Уже привычным усилием воли Вышемир спешно загнал подлинные мысли в самый потаенный уголок сознания, как щитом прикрывая и маскируя их за, почти искренним, желанием всего лишь помочь тетушке успокоиться… Все же королеве не подобает вести себя, словно простолюдинке…

Хранитель тронул за рукав Истому и заменил ее флакон с нюхательной солью на коробочку с пыльцой сирени, которую, с недавних пор, стал постоянно носить с собой. Фрейлина по-своему, сообразно обстоятельствам, истолковала его намерение. И, считая, что этот порошок более сильное успокоительное, изловчилась заставить Беляну нюхнуть его, а потом и сама вдохнула полной грудью непривычный аромат. Она ведь тоже волновалась…

Результат воздействия сказался незамедлительно. Королева безвольно обмякла в кресле, словно ее сморил мгновенный сон, а Истома опустилась на пол у ног госпожи, таращась на мужчин бездумно-кукольными глазками. Впрочем, она всегда так смотрела…

— Здорово, — одобрил уловку Ищущего истину простодушный вояка. — Убойное средство. Хотел бы и я такое действенное зелье иметь под рукой, когда моя супружница бушевать начинает. А то, стыдно признаться, единственный способ, которым мне удается избежать полного разгрома, это вовремя ретироваться с поля сражения. Не продашь щепотку, Вышемир? Вовек не забуду…

— Снадобье редкое, дорогое… — словно в нерешительности промолвил тот, а потом вынул из мягких, словно вылепленных из теплого воска, пальчиков Истомы заветную коробочку и протянул ее Маламиру. — Ладно, держи. Пятьдесят золотых…

— Благодарю, — радостно ответил тысяцкий, совершенно искренне считая, что заключил удачную сделку и тут же сунул в коробочку свой нос.

Мгновение — и Вышемир едва успел поймать закованную в легкую броню тушу Маламира, которая грохотом падения могла всполошить полгорода. А потом щелкнул пальцами перед его лицом.

— Сядь в кресло, закрой глаза и дремли, пока не позову по имени. Ни к чему не прислушивайся и ни во что не вмешивайся!

И когда начальник гарнизона послушно выполнил полученное распоряжение, Вышемир поспешил к женщинам. Сначала повторил ту же фразу для Истомы и только потом занялся королевой.

— Беляна, тетушка, ты меня хорошо слышишь?

— Да, — вяло ответила королева.

— Я здесь для того чтобы помочь. Если ты помнишь: следующая смерть, которую предсказал Ксандор — твоя. Но ее можно избежать. Доверься мне! Я знаю, что делать! Сейчас главное: немедленно, не мешкая ни дня, услать из столицы Боженку!

— Куда?! Зачем?! — материнские чувства оказались так сильны, что королева даже сумела частично оправиться от воздействия гипнотического снадобья, и взгляд ее стал чуть осмысленнее.

— Думаю, в Зеленец — Вышемир старался говорить, так убедительно, что почти сам поверил в собственные слова. — Матушка присмотрит за принцессой, лучше, чем за родной дочерью. И 'серым призракам' Боженку там ни по чем не достать. У нас не столица, каждый чужак на виду…

— Наверное, ты прав, Вышемир, — под воздействием зелья и непоколебимой логики рассуждения, согласилась королева. — Звенислава сможет спрятать и защитить принцессу… Да, надо немедленно отдать распоряжение и подготовить усиленный отряд сопровождения из особо доверенных гвардейцев. А возглавишь их ты!..

Похоже, провозившись с Маламиром и Истомой, Вышемир пропустил мгновение, когда гипнотическое влияние порошка самое эффективное, и к Беляне начало возвращаться сознание и присущая королеве властность. Следовало либо оставить все как есть и поспешно приводить в чувство остальных, либо…

Гм!

Вышемир задумался, уже почти привычно приводя мысли в нужный настрой. В таком состоянии королева не отвечает за свои слова и поступки! Кто знает, к чему приведут ее необдуманные приказы? Возможно, даже к смерти принцессы! Так какие еще могут быть сомнения? Он просто обязан воспрепятствовать этому! В ее же собственных интересах!

Вышемир тряхнул головой, прогоняя остатки сомнения, и снова открыл коробочку.

— Нюхните, тетушка, — предложил вкрадчиво, поднося снадобье к лицу королевы.

Оставаясь, пусть и частично, под влиянием гипноза, Беляна послушно вдохнула коварную пыльцу.

— Вот и славно, — облегченно перевел дыхание Ищущий истину. — Вот и ладушки. И почему женщины решили, что они умнее нас? Вот же — дура дурой.

Вышемир подошел к двери в опочивальню, приоткрыл ее и выглянул в коридор. По обоим бокам створа каменными истуканами застыли четверо гвардейцев, выставленных еще Маламиром.

— Повторяю приказ! — не терпящим возражений тоном, негромко произнес хранитель. — Никто и ни при каких обстоятельствах не должен войти в эту дверь, пока королева лично не отменит мое распоряжение. Это ясно или повторить?!

— Не извольте беспокоиться, господин хранитель, — вывернулся откуда-то сбоку десятник. — Не впервой на посту. Телами дверь загородим, но никого не впустим… Кроме Их Величества короля Ладислава.

Вышемир одобрительно кивнул и запер дверь.

Потом вернулся к королеве и щелкнул пальцами.

— С этой минуты, тетушка, все, что я скажу, станет для тебя непреложной истиной и обязательным приказом. У тебя не должно возникать никаких сомнений, вправе я отдавать подобные распоряжения или нет. Помни: все это делается с одной единственной целью — сохранить жизнь королевы и спасти от наемных убийц наследницу престола. И чем быстрее и лучше ты станешь исполнять мои советы, тем больше шансов у вас с Боженой уцелеть. Я доступно излагаю?

— Да… — голос королевы потерял какой-либо оттенок. Так могла разговаривать деревянная кукла, будь она наделена даром речи.

— Ты поняла, как обязана себя вести?

— Да…

— Отлично, встань!

Королева повиновалась.

— Приклони колени.

Беляна без каких-либо колебаний выполнила и это распоряжение.

— Умница, — похвалил ее Вышемир. — Садись в кресло и слушай дальше… Когда меня нет рядом, ты должна вести себя как обычно, но при этом твердо помнить, что все распоряжения отданные тобой по моему совету, сделаны исключительно во благо Зелен-Лога и благополучия дочери. Как бы тебя не пытались убедить в обратном другие. Запомнила?

— Да…

— Вот и хорошо… — Вышемир ласково потрепал королеву по щеке, словно послушную собаку. — Жаль, нет времени, милая тетушка, а то б мы с тобой еще во что-нибудь не менее интересное поиграли. Ну, ничего, еще успеем, правда?

— Да…

— Ладно, а для проверки и успокоения, поцелуй меня, так сладко, как только умеешь, и займемся спасением принцессы… — не смог удержаться хранитель, чтоб хоть немного не покуражиться и не потешить самолюбие, пользуясь ситуацией.

Целоваться Беляна умела! Да так, что не готовому к подобному пылу королевы, Вышемиру едва удалось освободиться из ее объятий.

— Ого! — воскликнул он, отдышавшись. — Юность и наивность, конечно, полны очарования, но и некоторый опыт имеет цену. Вот это страсть! Ну все, все, мой бельчонок… Поспи немного. Очнешься, когда я трижды хлопну в ладоши.

— Хорошо, — покладисто согласилась королева, привалилась к спинке кресла и безмятежно задремала. Откинув золотистую головку на спинку, от чего губы ее слегка приоткрылись, Беляна была настолько прелестна, что молодому мужчине пришлось собрать всю волю, чтоб подавить, вспыхнувшее желание.

— Клянусь Создателем, она будет жить! — произнес задумчиво Вышемир. — Тетушка мне еще пригодится. А вообще-то, пора б и остепениться?! Что-то я, в последнее время, стал слишком много внимания уделять женским прелестям.

Но, прежде чем привести в чувство фрейлину, вопреки собственным словам, Вышемир с удовольствием помял безвольное тело. Совсем чуть-чуть… А поскольку от этой ветреной красавицы ему не было никакой пользы, кроме определенного рода услуг, но не здесь и не сейчас, то Вышемир без затей приказал Истоме считать его своим возлюбленным. А потом условился с красоткой о тайном свидании, ни мгновения не сомневаясь, что она прибежит хоть на край света, как только Вышемир подаст нужный знак.

Потом занялся Маламиром. Подчинение старого рыцаря не входило в планы хранителя, поэтому он всего лишь дал тысяцкому установку забыть о происшествии в королевских апартаментах. И посоветовал начальнику гарнизона считать его, Вышемира, не смотря на разницу в возрасте, одним из самых лучших друзей. После чего трижды хлопнул в ладоши.

Все тут же ожили, и Маламир повторно начал докладывать королеве о ночном происшествии. На что та непреклонным тоном заметила, что если пророчества Ксандора столь неуклонно сбываются, то стоит немедленно отправить наследницу престола в более безопасное место. Например, в замок Зеленец, под присмотр графини Звениславы. Поскольку в провинции людей настолько мало, что всякий чужак заметен сразу, а значит: наемному убийце не удастся подобраться к принцессе.

Тысяцкий одобрил такое решение и предложил сформировать эскорт из лучших воинов гвардии и дружины.

Тут королева замялась и вопросительно взглянула на Вышемира.

— Мне кажется, — начал медленно хранитель, — что большое сопровождение привлечет внимание 'серого призрака'. А что, если он здесь не один? Нет, принцессу надо отправить с доверенным человеком и небольшой охраной.

— Возможно, ты и прав, — спустя некоторое время согласился Маламир, неожиданно для себя осознав, что уж кто-кто, а его друг Ищущий истину Вышемир плохого не присоветует. — Есть в этом плане здравый смысл. Хорошо, я подберу троих самых лучших…

— И опять-таки, привлечете этим всеобщее внимание, — возразил хранитель. — Разве не заинтересует вражеского агента, куда собрались ваши лучшие люди?

— А как же быть? — растерялся начальник гарнизона. — И так плохо, и эдак не хорошо…

— Есть у меня на примете один ратник. Парень вполне надежный. Посадим его кучером на повозку, никто и внимания не обратит…

— Кто таков? — проявила заинтересованность Беляна. Все ж материнское сердце умудрялось творить чудеса, проявляя беспокойство даже через двойное внушение.

— Зовут Лучезаром, тетушка, но что вам скажет имя простого ратника, одного из сотен…

— Ты прав, Вышемир. Твоя рекомендация, для меня, гораздо важнее. А кого определим в сопровождающие?

— Двух бывших слуг барона Владивоя, ушедших от хозяина, когда тот затеял свое черное дело, пытаясь отнять венец у падчерицы. Кстати, именно они предупредили Анжелину, благодаря чему, баронете удалось избежать его коварства.

— Что ж, все эти люди, действительно заслуживают нашего доверия, — кивнула головой королева. — И наследница будет находиться в полной безопасности под их защитой. Я согласна с Вышемиром. Маламир, прикажи приготовить коней, но — только не привлекая к этому всю столицу. Истома, передай мое распоряжение нянькам, одеть принцессу в дорогу. Хранитель, собирай своих людей. Я хочу, чтобы моя дочь еще сегодня покинула Турин!

— Как прикажете Ваше Величество, — дружно поклонились все трое и вышли из комнаты. Истома тут же метнулась в детскую, успев украдкой прислониться грудью к плечу хранителя. Вроде, незаметно, но в коридоре Маламир ткнул шутейно Вышемира в бок кулаком и одобрительно произнес.

— Ты обратил внимание, как эта кошка на тебя глядела? Едва из платья не выпрыгнула! Но ты не тушуйся… Я слышал как-то, от своих бедокуров, что фрейлина, в этих забавах настоящая мастерица… Хотя, глядя на ее невинное личико, невольно задумаешься: а не брешут ли злые языки понапрасну? Эх, мне бы твои годы, уж я такой шанс проверить слухи, ни за что б не упустил… Тем более, что по тем же самым сплетням: завоевать расположение капризной и разборчивой красотки, очень непросто… Вот и кумекай, го-го-го! — засмеялся раскатисто тысяцкий, топая огромными сапожищами по ступенькам вниз. Словно и не случилось ничего, и не лежал несколькими анфиладами дальше, хладный труп Ксандора,

Вышемир усмехнулся, провожая взглядом широкую спину Маламира, и медленно прошествовал к себе, впервые приглядываясь к королевскому дворцу, как к собственности. Если до сих пор Ищущему истину хватало всего лишь знать о возможности повелевать людьми, то теперь Вышемир уже не собирался ограничиться удовлетворением простейших желаний. Теперь он мог подчинить себе весь этот мир. Полностью и безраздельно! Естественно, для его же, мира, блага. Ведь люди так безрассудны и опрометчивы в желаниях и поступках, а потому нуждаются в умном, добром, заботливом и справедливом хозяин… отце!

А в королевской опочивальне Беляна поднялась с кресла и в задумчивости подошла к окну. Прижалась воспаленным лбом к прохладному, дарующему облегчение стеклу и едва не упала от внезапно нахлынувшей слабости. Вроде она сделала все правильно, вроде именно так и надо, но что-то в душе молодой женщины предвещало неминуемую беду и пыталось дать знать об этом ее задурманенному разуму. Но, увы — напрасно… Вроде, немного и оставалось, чтобы сознание королевы прояснилось, но тут Беляне почудилось, что она целуется с Вышемиром, и это ощущение было таким правдоподобным, что ее даже в жар бросило.

Зардевшись от смущения и машинально прикоснувшись кончиками пальцев к странно припухшим губам Беляна, пытаясь избавиться от столь неприличных для замужней женщины фантазий, поспешно присела за столик, торопясь написать письмо мужу. Совет, поддержка Ладислава очень пригодились бы ей сейчас. Но, мужчины редко оказываются рядом, когда в них возникает настоящая нужда.

Глава четвертая

Горы! Такие однообразные издали и столь непохожие вблизи… От беспощадных, стреляющих на поражение, каменистых скал и обрывов, до мягких пологих склонов, ласково шелестящих уютным лапником над тихо журчащим ручьем. Большинство моих бывших сослуживцев с радостью соглашались повидаться и тут же оказывались невероятно занятыми, получив приглашение приехать на курорт в Моршин или Трускавец. Самая смертоносная пустыня вызывала у них меньшую неприязнь, чем воспоминание о горах. И только побывав, пожив недельку-другую в Карпатах, парни оттаивали душой, вновь начиная понимать, что ненависть живет в человеческом сердце, а природа 'чиста и невинна'.

Скалы Прохода, с виду, тоже были не слишком гостеприимны, но и не таили особенной опасности. Если б не десяток Змиев, чьи неподвижные силуэты, словно высеченные из камня статуи, четко выделялись на фоне более светлого известняка.

Стражи Прохода внимательно следили за приближением чужака, и их пронзительные взгляды отчетливо напомнили мне то, давнее, уже полузабытое ощущение, когда на тебя наводит прицел и берет на мушку вражеский снайпер. А ведь я даже пароль не знаю… Вот будет забавно, если спросят. Как там Алибаба к закрытой скале подмазывался? В общем, будем надеяться, что служба оповещения у Змиев на должном уровне поставлена, и о том, что я временно свой, Стражей уже предупредили.

Отвесные склоны обрывались так круто, что если хозяева Прохода передумают, мне с узкой расщелины — еле-еле идущей рядом паре вьючных лошадей протиснутся — деваться будет некуда.

М-да, похоже, поторопился я разоблачаться. Надо было еще немного походить в латах чернокнижника. Хоть на ту сторону перебраться. Но я давно привык доверять интуиции. И коль она трезвонила во все колокола, что обманувший один раз, легко может сподличать снова, к ее ответственному мнению стоило прислушаться. С Артаса станется: оставить меня, в самый неподходящий момент, так сказать: посреди бала, в трусах и ластах. Нет, что не говорите, а старенькая кольчужка Мышаты, хоть и не так убойно прокачана, как доспех Темна, зато подарена от чистого сердца, и послужит исправно. Понятное дело — в меру своих возможностей. Ну, так и нечего переть на рожон. Человеку, в довесок к уму, за тем и даден природой-матушкой страх, чтобы мы могли соизмерять реальную опасность с собственными возможностями. Как говориться: на Бога надейся, а бегать кроссы учись смолоду…

Экспериментальным путем установлено, что в неизвестных условиях имеет больше шансов уцелеть не тот боец, который вооружен до зубов и считает себя круче Терминатора и Ильи Муромца вместе взятых, а тот — кто ощущает свою незащищенность, а потому предельно собран и всегда начеку.

Исходя из этих соображений, я тоже решил основательно разгрузиться, дабы не дать шанса излишней самоуверенности возобладать над разумной предосторожностью. И захватил с собой только самое необходимое… В перечень которого, по уже изложенным причинам, даренный мне Артасом, полный рыцарский доспех не вошел. Вот и наслаждался теперь всем букетом острых ощущений по самое 'не хочу'. Так и подмывало нырнуть под корпус коня, чтоб хоть как-то укрыться от цепких взглядов чудовищ, изучающих меня, словно аист лягушку. В раздумье: проглотить, или пускай себе скачет?.. Врете, гады! Человек — это звучит громко! Особенно если водка на столе давно закончилась, а официант не торопится. И вообще, русские просто так не сдаются… С нас еще, сперва, фольгу соскоблить надо!..

А тем временем, пока я старался держать спину и в диареи мыслеблудия нащупывал психологическую опору, мой верный конь — который в этом мире 'не роскошь, а средство передвижения', а так же друг, товарищ и почти что близкий родственник — неторопливо цокая по каменной осыпи подковами, потихонечку вывез меня из жуткого ущелья.

Степь распахнулась внезапно, словно рывком отдернули занавес.

Крутой поворот, и беспредельная равнина, на которой не зацепится взгляду, так неудержимо и стремительно ринулась в глаза, что даже слезу вышибла.

А я едва успел подхватить падающую челюсть… Очуметь! Феерическое зрелище! Непостижимое… Такое, что мне, выросшему в горах, а после демобилизации поселившемуся на морском побережье, вдруг захотелось, подчиняясь какому-то подспудному велению, возникшем на генном уровне — гикнуть, свистнуть, хлестнуть коня нагайкой, и пустить его вскачь, вопя от запредельного экстаза, что-то разудалое и непристойное! Матерясь и богохульствуя…

Леса и рощи, морская гладь и седой шторм, дороги и проселки, села, города, замки и прочие селения — все это и рядом не стояло с великолепьем степи. Вот где ширь, вот где ори что хочешь, все равно никто не услышит.

Подсознание тут же, уловив ключевое слово, привычно подсунуло анекдот в тему. Заблудился как-то охотник в лесу. Стрелял, стрелял, чтоб внимание привлечь, пока патроны не закончились. Стал кричать. Подходит к нему медведь и спрашивает: 'Чего орешь-то?'. 'Да вот — заблудился, понимаешь. Кричу, может, услышит кто', - отвечает охотник. 'Ну, я услышал, — ухмыляется медведь. — Легче стало?..'

Откат от безудержного восторга саданул так, что аж под ложечкой заныло.

И куда я такая ничтожная букашка лезу?! Да ведь в сравнении только с этим миром, я меньше любого собственного микроба. А миров энтих, как мне тут давеча объяснили, до фига и еще пара дюжин. Вот же, блин, угораздило записаться добровольцем! Раздайся море, г-герой плывет…

Эмоциональный маятник долетел до очередной крайней точки и лопнул с таким звоном, что уши заложило. Мотнув головой, прочищая слух, я ощутил прилив здоровой злости.

Это что еще за левый уклонизм и прочее оппортунистическое разгильдяйство, товарищ Ракитин? Вы венец творения или пивка попить вышли?! Ну-ка, прекратить панику, смирно и равнение на впередсмотрящих…

Фу, ну и бредятина. Это я так разнервничался, или надышался в ущелье каких-то галлюциногенных испарений? Ладно, кроме Змиев моего паникерства никто не видел, а сам я никому об этом не расскажу. И вообще — бояться не зазорно, главное не дать страху собой овладеть…

Я отер ладонью лоб, стирая с него побочный продукт мыслительного процесса, а так же волнительного восторга, и уже более осознанно вгляделся в раскинувшуюся впереди ширь, лениво простирающуюся во все стороны от горизонта и до… горизонта.

И это некоторые злопыхатели смеют утверждать, что у нас не дороги, а направление? Хотел бы я услышать их мнение сейчас, когда и направления-то никакого нету! Даже непременного камня с упреждающей надписью поставить не удосужились! Езжай, путник, куда глаза глядят, может, если очень повезет, во что-нибудь со временем и упрешься.

Ха!.. А ведь мысль грамотная! И в самом деле — упрусь… в Барьер. Его, как я понял, где-то там, поперек всех Полуденных Земель поставили. Значит, мимо не проеду. А раз так, то и нечего тень на плетень наводить, погоняй до яма… В смысле: до того приятного времени, когда диетологи рекомендуют отдать пищу своему врагу. Но, пусть тот не раскатывает губу — лично я, пропустив обед, ужин намерен слопать самолично, хоть он, враг, и дерись…

* * *

Никто не пробовал готовить на охапке сухой травы? Уверяю вас, гораздо проще сжечь всю степь, нежели получить требуемый результат. Все, чего я добился от жарко полыхнувшего сена-соломы — ветчина стала чуть теплее на ощупь, чем нагретая в ладонях, а к вкусовым качествам прибавилась легкая горчинка, и стал более ощутим запах дыма. Такая вот петрушка. Вообще-то, насколько я осведомлен, степь это не просто большая лужайка, в пару-другую тысяч квадратных километров. Должны здесь и рощи попадаться, и буераки, и прочие зеленые насаждения, способные обеспечить усталого путника запасом сухой древесины для костра, но лично мне вот подвернулась именно такая, неправильная степь. И ничего, толще стеблей лебеды и чертополоха, в обозримом пространстве не наблюдалось.

Ну, ничего: кто знает беду — ест колбасу без хлеба и маслом намазывает…

Стоп! Ощутив важность мимолетной мысли, промелькнувшей краешком сознания, я напрягся и попытался подтащить ее поближе. Так, так, так… Где она там прячется? 'Колбаса — кишка, начиненная рубленым мясом с приправами…' Не то. 'Хлеб с маслом — это бутерброд…' Не то. 'А Васька слушает да ест…' Тьфу, ты! Не мешай!.. 'Беда всему научит…' Опять мимо. 'Кто знает…' Знать — уметь, мочь! Вот он — ключ к счастью, благоденствию и процветанию! Правда, не всеобщему, а только моему личному.

Кой дурень станет возиться с сухой травой, пытаясь разогреть мясо, если в Междумирье без толку полыхает такой прелестный и почти бесхозный костер, а ты умеешь между этими самими мирами перемещаться?.. Сейчас, мотнусь туда по-быстрому, разогрею ветчину, а заодно — взгляну: может, Алена уже прикопала в уголке мою волшебную книжицу. Очень было бы кстати… Когда ж еще читать, как не теперь? И время убью, и поумнею чуток…

Сказано-сделано… Наученный историей с волками, я сперва стреножил коня и только потом, не забыв прихватить мясо, закрыл глаза и внутренним взглядом стал искать в кромешной тьме отблеск вечного огня…

Костер не промедлил откликнуться. Да так быстро, что я едва носом в него не влетел. Аж волосы от жара затрещали… Тоже, наверно, скучает в одиночестве, вот и рад компании, пусть даже такой бесцеремонной, как я. Глядя на игру пламени в этом варианте Неопалимой купины, я что-то сильно засомневался, что идея поджарить здесь мясо такая удачная, как казалось сперва. Богохульством однако отдавало… Но, мы атеисты народ плечистый, и вообще — голод не тетка, так что попытка не пытка и если наше не в лад, то свалить со своим назад никогда не поздно. И я медленно, чтоб при малейших признаках недовольства, успеть отдернуть руку, стал протягивать к огню, насаженные на стрелу, кусок полусырой ветчины.

— Зря стараешься, — неожиданная фраза полоснула по напряженным нервам, как медиатор по струнам. Я аж отскочил на пару шагов, прежде чем распознал голос. Едва мясо не выронил.

— А постучать нельзя? Что за манера подкрадываться со спины?

— Ну, извини, — усмехнулся Арагон. — Не знал, что мы нынче такие нервные. Но мясо можешь в любом случае в костер не тыкать, там по-другому организовано и с процессом термического окисления ничего общего не имеет. Скорее твой ужин, даже, остынет немного…

— Не понял? А как же жар? Галлюцинация?

— Не совсем. Это спонтанная реакция твоей психики на сумму привычных ощущений. И недостающий фактор, воображения дорисовывает само. Вода — значит мокрая; огонь — должен жечь; укус змеи — ядовит; камень — тяжелый и твердый, ну и так далее.

— Вот и сходил за хлебушком, — вздохнул я. — Ну, ничего, как-нибудь прожуем. Это не беда, а всего лишь неприятность. Хуже, когда жевать нечего. Вы-то сами, господин Арагорн, по какой надобности сюда пожаловали?

— Уж точно не амброзию разогревать, или чем вы, люди, еще обычно нас потчуете… — рассмеялся тот. — Разговор есть… Я же обещал: объяснить подробно, куда и зачем тебя посылаю. Или ты уже не интересуешься?

— Мало ли… — повел я плечом. — У бессмертных, небось, заботы и важнее разговоров со стабилизаторами найдутся.

— Угу, я вижу, что общение с Аленой не пропало зря. Прогресс, так сказать: на лице в виде упрека написан… Причем, очень большими буквами.

— Не обращайте внимания, игра света…

— О Свете пока умолчим, а вот сор из твоих мозгов самое время вымести. Готов слушать?

— У меня есть выбор?

— Естественно, — кивнул Арагон. — Ты можешь слушать, не перебивая меня, и в этом случае мы быстро все проясним, а можешь умничать — но тогда логика повествования затеряется в словесной пурге. Какой из перечисленных вариантов предпочитаешь?

— Первый.

— Почему-то я так и подумал. И в виде бонуса разогрел твой ужин…

— Спасибо, — буркнул я, недоверчиво поглядывая на сочащуюся жиром ветчину.

— Не стоит… С полным ртом на порядок больше шансов, что ты промолчишь и дослушаешь до конца без реплик.

Логично. Я как раз откусил от бутерброда и вынужденно оставил колкость бога без ответа.

— Судя по тишине, работает, — правильно оценил возникшую паузу Арагон. — Тогда, приступим… Итак, для начала хочу сообщить тебе одну затасканную мудрость. Большинство глупостей и несуразностей происходит из-за скуки. Сидит себе некий индивидуум на стуле или… облаке, зевает, почесывается в… разных местах. В общем, дурью мается, а потом какая-то мыслишка — бац! — прямо в голову. И понеслась телега по бездорожью, ломая колеса и дышло. Примерно так случилось и с этим миром. Один из божков здешнего пантеона с чего-то невзлюбил людей и решил их извести. Но, поскольку, особым могуществом наделен не был, то для этой цели создал Змиев. В твоем мире их больше драконами именуют, хотя и тем, и тутошним Змиям — до настоящих драконов Междумирия, как смертному до бога. Впрочем, это неважно, не будем отвлекаться… В целом, идея Неназываемого, была не так и глупа. Спроектированные по передовым открытиям магии и генной инженерии, Змии вполне могли справиться, с возложенной на них миссией. Если б их создателю не взбрело в голову дать своим творения зачатки разума. И естественно, осознав, в процессе развития, себя и свое место в мире, Змии отказались служить палачами, и убрались из этой ветки веера, достаточно далеко, чтобы Неназываемый не смог их оттуда призвать и подчинить себе.

— А Стражи… — поспешил я проглотить кусок и спросить о главной нестыковке в этом мифе.

— Придет и их очередь. Подожди, — поморщился Арагон. — Ты вообще умеешь слушать молча?

Проглотив 'да', я кивнул.

— Потерпев фиаско со Змиями, но, все еще не раздумав избавиться от людей, Неназываемый пришел к здравой мысли, что лучшее средство против человека — сами люди. И стал искать способ уничтожить человечество руками одного из вашего племени. А тут ему, по случаю, зерно Хаоса досталось…

— Вот так прямо, взяло и досталось? — опять не удержался я от ехидной реплики, вспомнив, как сам ходил в тридевятое царство за слезой Создателя.

— Это к делу отношения не имеет, — чуть помешкав, решил не углубляться в вопрос Арагон. — Важно другое, что с этим артефактом любой школяр обретал могущество архимага! А если к такой силище присовокупить мелкую душонку, томимую всяческими комплексами и неуемной жаждой власти, то коктейль Молотова отдыхает… Так и тут. Желающий стать палачом нашелся быстро, долго и уговаривать не пришлось. Только поманили… Как и следовало ожидать, Неназываемый просчитался и на сей раз. К сожалению, здешним обитателям, данный факт будущее не облегчил. Поверив в собственную непобедимость и безнаказанность, Темн так разошелся, что едва не очистил мир от людей, путем аннигиляции самой среды обитания. Что привело бы и к развоплощению бога-опекуна. К счастью, для людей, маги успели объединиться и временно нейтрализовать безумца. Но человеческих усилий для изоляции столь мощного артефакта недостаточно. Вернее — действие заклятие не бесконечно и все больше слабеет. Понимая, что подобные шалости не останутся без внимания Куратора Веера или Смотрящего, Неназываемый поспешил ретироваться отсюда куда подальше, бросив подотчетный ему мир на произвол судьбы. И вот тогда вернулись Змии, чтоб присмотреть за коконом.

— Зачем?

— Как тебе объяснить попроще… В общем, это ведь тоже их родина. Здесь их энергетические корни, генный базис… — Арагон задумался. — Нет, внятно не получится, слишком далек твой уровень образования от нужного для понимания… Но, чтоб снять вопрос, скажу так: погибнет здешний мир — вымрут и Змии.

— Это меняет дело, — кивнул я. — Иглу в своем яйце каждый старается от чужих рук уберечь…

Арагон сморгнул, а потом усмехнулся.

— А-а, ты о Кощее Бессмертном. Знаешь, сказки они ведь тоже не на пустом месте произрастают…

— Почему-то я с детства, именно так и думал.

— Смышленый мальчик. Ну, вот мы и приблизились к самому важному. Тебе, Игорь, предстоит пересечь Барьер, найти там Темна, победить его и изъять Зерно Хаоса. После — передать его мне, лично в руки.

— Суть задания, Арагон, мне давно ясна, но твой интерес в этом — пока непонятен.

— Миры бесхозными не бывают по определению. Но останется он в грозди Порядка, или переформатируется под нужды Хаоса, уже другой вопрос. Это зависит от того, кто первым к Зерну прикоснется. Я — представитель Порядка, или знакомый тебе Артас — резидент Хаоса. Тот из нас и решит будущее данного кластера… Доступно?

— Еще бы, — кивнул я, демонстративно вздыхая. — Все как обычно: одни под пули, а другим — чины, ордена и звания.

— Аналогия неуместна, — вроде как обиделся бог. — Наград всем хватит. Но, ни ты без меня, ни я… в данном, конкретном случае…

— Проехали. У меня организационный вопрос. До Барьера далеко? Долго ехать?

— Это неважно… Сделаем, как в прошлый раз. Надеюсь, ты ничего не имеешь против телепортации?

— Нет.

— Ну и славно. Тогда, если ничего больше спросить не хочешь, забирай свой фолиант из тайника, — Арагон ткнул пальцем чуть правее. — Клирик его вон под тем камушком припрятала. Потом возвращайся к себе, возьми все, что посчитаешь нужным, и крикни чего-нибудь погромче. К примеру: 'Слава, Арагону!', и я доставлю тебя к месту перехода. Лошадь отпусти здесь, на ту сторону Ущелья Снов, по Призрачному мосту ей все равно не перейти…

— А потом что?

— В смысле? — вскинул брови бог. — А… Хорошо, что спросил. Увы, но любой результат воздействия скажется на ткани Мироздания так громко, что его услышат даже те, кого я и не слишком хотел бы оповещать. А потому, взяв Зерно, поспеши сюда. Какое-то время, у пламени Порядка, ты будешь в безопасности. Надеюсь, достаточно — чтоб я успел придти на помощь. Ну, что ж, вроде, все обговорили?.. — Арагон чуть подался ко мне, но передумал. — Прощаться не будем, Рыцарь. Рассчитываю, вскоре увидеть тебя в полном здравии и с трофеем в руках…

Глава пятая

В длиннополой сутане, скорее напоминающий огородное чучело, нежели учителя, долговязый и сутулый мастер-наставник Блажен, сидел по своему обыкновению не на стуле. Он с трудом запихивал длинные ноги под стол, а потому, предпочитал садиться на столешницу сверху. Потрясая перед притихшей аудиторией зажатыми в руке листами бумаги, он совершенно не обратил внимания на вкатившееся в двери аудитории кресло Остромысла — видимо из-за близорукости посчитав того за одного из опоздавших учеников — и продолжал торжественно вещать. А студиозусов, дернувшихся встать, чтобы поприветствовать Мастера-Хранителя, тот сам остановил нетерпеливым жестом и, приложив палец к устам, потребовал соблюдать тишину.

— В этом документе упоминается имя Мастера-хранителя Казаруса! — звонкий баритон Блажена, даже как-то неподобающий семидесятилетнему старцу был полон восхищения. — Следовательно, описанные события происходили, по крайней мере, четыре сотни лет тому. Еще до Армагеддона! Где-то между 1009 и 1185 годами. Потому, что если вы натужите мозги, то припомните, что позже Оплотом правил Мастер-хранитель Лютоволк. А значит, перед нами очень давний манускрипт. Нужно не забыть выразить благодарность старшему архивариусу Бронеку. Заслужил… До сих пор, этот отчет корабельного исповедника Парвуса воспринимали как развлекательный опус одного из сонма, канувших в безвестность, не слишком удачливых литераторов. Еще бы: беспрепятственное путешествие вокруг побережья Полуденного континента каждому здравомыслящему человеку покажется неумной басней. Ведь вся эта территория давно закрыта даже для магии. Это информация о территории, где, как принято считать, появились драконы, ведьмовские круги, в которых время течет вспять, источники с живой и мертвой водой, показывающиеся лишь тому, кого сами изберут, странствующие деревья, что могут подсказать верный путь страннику, а могут и в непроходимую глухомань завести… Теперь вы понимаете, почему я собрал здесь именно вас?

— Потому, что это твои любимые ученики, наставник, — ответил вместо студиозусов Остромысл. — А ты, отрок, чего замер? Или я так и буду, как затычка, в дверях торчать. Давай, кати меня дальше… — проворчал Мастер прислужнику, и, дождавшись, когда тот протолкнул кресло-каталку в помещение, продолжил. — И тебе не терпится поделиться с ними этой ошеломляющей новостью. Ибо ты уверен, что будущие архивариусы и библиотекари лучше будущих лекарей или старост смогут оценить ее содержание. Не могу не согласиться… Но, позволь узнать: отчего ты не включил в этот список и своего старого друга?

— И тебе доброго здравия, Мастер, — Блажен слез со стола еще при первых звуках знакомого голоса, а ученики дружно вскочили со своих мест. — Понимаешь, я хотел, сначала сам разобраться…

— Ну, поскольку я все равно уже здесь, — остановил его извинения Остромысл, — предлагаю не транжирить попусту драгоценное время, а приступить к чтению. У кого из твоих любимчиков самый внятный голос?

Блажен поманил пальцем одного из сидящих в первом ряду послушников, вручил парню стопку листов, а сам взгромоздился обратно на стол.

— О, люди! Опомнитесь! О, небеса! Смилуйтесь! Я, Константин Парус, исповедник с фрегата 'Соленый Тур' под флагом империи Снов, пишу эти строки после того, как море приняло тело, а Создатель душу последнего из моей духовной паствы. Знание, которое открылось мне, слишком ужасно, чтобы я смог разобраться в его истинном значении, и решить что лучше для людей: узнать правду, или и дальше находиться в блаженном неведении? Я доверю это послание океанским волнам, и пусть Создатель сам осуществит свою волю! Потому что, если в настоящий момент кто-то читает эти строки, значит так должно быть! Часы мои сочтены, и я лишь смиренно прошу Создателя: дать мне силы завершить начатое. Итак, я приступаю, описывая все настолько подробно, как сумел запомнить — стараясь не упустить ни одной детали. Поскольку не мне решать, что в этой исповеди важнее…

Мы шли фордевинд вдоль южного побережья где-то между 22-м и 24-м градусами восточной долготы, в поисках захваченной пиратами шхуны 'Волшебная Лия'. Сообщение поступило из корвета 'Мгновенный'. Они подобрали в море помощника капитана, которому удалось вырваться из рук матросов, поднявших мятеж.

Южный тропик радовал на удивление уютной погодой. Океан едва-едва шевелился, ленивый ветер почти не надувал парус, а фрегат держался так близко берега, как только позволял рельеф дна. Марсовые привычно высматривали в ломаной линии берега каждую бухту, где могли скрываться пираты. Кроме них на вантах висели все свободные от вахты матросы, отчасти для развлечения, отчасти в надежде заработать несколько монет. Поэтому плот, который отлив медленно сносил в океан, увидело сразу несколько глаз.

На плоту был распят истощенный мужчина лет тридцати, тело которого являло одну сплошную рану. Не буду останавливаться на перечне всех пыток, которые судя по его состоянию, пришлось вытерпеть несчастному, потому что лишь при упоминании о них, сердце мое обливается слезами. Хочу только отметить, что увидев его вблизи, половина матросов выблевывала свой завтрак. А все это люди смелые, с увечьем и смертью знакомые не по рассказам в таверне.

Белый, словно полотно на парусах, корабельный хирург суетился около несчастного, пытаясь привести его в сознание, одновременно накладывая на ужасные раны обезболивающий бальзам. Несчастный уже давно должен был либо умереть, либо обезуметь…

И, словно пытаясь доказать обратное, незнакомец открыл глаза.

— Воды… — едва прошептали его пересохшие уста, вернее те кровавые лохмотья от них.

В глазах неизвестного была лишь боль… огромная, как летнее небо. Но остатки здравого ума все еще теплились в них.

— Вы нас слышите? — спросил капитан Изид. — Вы можете говорить? Если можете, назовите себя.

— Где я? — были следующие слова незнакомца, после того как врач влил в него добрую кварту густого макового отвара.

— Вы на борту фрегата империи Снов.

— Исповедника… Ради Создателя, позовите исповедника!

— Я здесь, друг мой! Все ужасы уже позади. Ты — среди друзей…

— Слушайте меня внимательно! — неожиданно громко и внятно заговорил несчастный, наверное, подействовала обезболивающая микстура. — Слушайте, потому что лишь осознание тайны, которую я должен поведать, удерживает меня при жизни! Примите как исповедь и поверьте, что все сказанное, правда, а не бред безумца!

— Никому из нас наверняка не ведом час кончины, — ответил я скорее по привычке, потому что давно понял, что мученик держался при жизни лишь боясь унести в могилу невероятную тайну. — Все в воле Создателя. Но наши молитвы будут сопровождать твою душу. Назови свое имя, чтобы они обрели завершенность.

— Мое имя вам ничего не скажет, да я и сам уже не уверен, какое из имен, что остались в памяти, принадлежит мне. Я — путешественник. Поиски нового, неизведанного, носили меня по свету, и мало оставалось мест, где я еще не бывал. Чрезвычайная легкость в изучении языков служила мне хорошую помощь, и я ходил из страны в страну, знакомился с разными обычаями, изучал странные народы… В этот закоулок Полуденного континента я попал несколько лет тому. В то время, обо мне уже слышали, как о путешественнике бывалом и удачливом даже в Зелен-Логе. Узнав, что я собираюсь в очередную экспедицию, ко мне обратился Мастер-хранитель. От имени Академии он предложил мне большие средства, с условием, что я обязательно зайду в некий район, где при неизвестных обстоятельствах исчезли два хранителя. Путешествуя в одиночку, я не нуждался в деньгах, но дома оставались пожилые родители… А в предложении Оплота не было ничего зазорного, и мы быстро пришли к согласию.

Высадившись на Черном мысе, я не спешил выполнять поручения Оплота, рассудив, что прежде, чем лезть в опасное место, необходимо ознакомиться с местными языками и обычаями. Мастер Казарус, вероятно, согласился бы со мной, потому что ему важен был результат поисков, а не еще один исчезнувший эмиссар.

— Вот! — перебил чтеца наставник Блажен. — Слышали? Рассказчик сам отсылает нас во времена Казаруса!

— Безусловно, — согласился Остромысл. — Мы все отметили этот момент. Продолжай, юноша…

— Высадившись на Черном мысе, я не спешил выполнять поручения Оплота, рассудив, что прежде, чем лезть в опасное место, необходимо ознакомиться с местными языками и обычаями. Мастер Казарус, вероятно, согласился бы со мной, потому что ему важен был результат поисков, а не еще один исчезнувший эмиссар.

Так минуло несколько лет…

Побывав везде, где лишь можно и пожив среди множества племен, я решил, что достаточно приготовился к важнейшему испытанию. Вождь племени Гепардов, с которым я подружился ближе других, всячески пытался отговорить меня от этого путешествия, говоря, что там, за горами, плохое место, и что ни один человек оттуда еще не возвращался… Но для настоящего исследователя, чем опаснее — тем интереснее. И, дождавшись окончания сезона дождей, я пустился в путь.

Представьте себе мое удивление, когда после недельного путешествия дикими дебрями, с северного склона высокой горы, я неожиданно разглядел у ее подножья ухоженные поля, сады, стада коров и довольно большое селение…'

На этом месте послушник кашлянул и умолк.

— Ну, в чем дело? — недовольно вскинулся Блажен.

— Эта страница совершенно не читаема, наставник, — объяснил тот. — Размытые и неразборчивые каракули.

— Да, — согласился тот, взглянув на протянутые листы. — Время не пошло на пользу документу. Жаль, но ничего не поделаешь. Продолжай с того места, где слова становятся понятными.

* * *

— … какой благословенной показалась мне эта неведомая страна! Нарядные, уютные домики, ухоженные, взлелеянные сады. В каждом селении, пусть даже всего из дюжины жилищ, красивая каплица. А какая чистота! Мощеные камнем дороги, посыпанные толченым кирпичом и песком дорожки. Бордюры и низенькие штакетники, ограждающие цветники перед ухоженными и опрятными домиками аккуратно побелены известью. Даже дымоходы, и те, казалось, старались спрятать дым, чтоб не нарушать общее впечатление. Хотя секрет, наверняка, в том, что никто не клал в очаг сырые дрова.

Так случилось, что тот день, когда я вошел в первый на моем пути городишко, был воскресным, и все население, в праздничных нарядах собралось на утреннюю мессу. Вокруг себя я видел лишь счастливые, добродушно улыбающиеся лица. Взрослые мужчины и женщины искренне радовались жизни, воспринимая его, как бесценный дар, к которому нужно относиться бережно и уважительно. Что ж, если миссионеры хранителей, попав в этот волшебный мирок, решили здесь осесть и забыли об остальном мире, то кто сможет упрекнуть их за это? Только не я…

Выбрав один из домов, я решил попроситься в гости и познакомиться с особенностями здешней жизни поближе. Наверно, это было легкомысленное решение, но добродушие, которым так и веяло отовсюду, очень уж к этому располагало.

Поднявшись по резному крыльцу, я постучал специально повешенным рядом с дверью деревянным молоточком о косяк.

— Просим, просим! — послышались из-за застекленных дверей веселые, беспечные голоса взрослых и детей. А мгновение позже на пороге показался хозяин дома. Крепкий мужчина моих лет, румяное лицо которого так и сияло.

— Слава Создателю! — поздоровался я учтиво.

— Пусть Его милость всегда пребудет с нами, — искренне ответил хозяин. — Милости просим. Давненько нас никто из высокочтимых наставников не навещал…

Не ведаю, почему он принял меня за наставника и кто они, но выяснения этого, как и многих других вопросов, решил оставить на потом.

Мужчина посторонился, пропуская меня внутрь. Пройдя просторные сени, я очутился в горнице, где стоял стол, накрытый для праздничного обеда, вокруг которого собралось все семейство: мать и трое подростков.

— Милости просим, присоединяйтесь… Отобедайте с нами.

— Просим, просим, — поддержала мужа хозяйка, а старшенький мальчик между тем придвинул шестой стул. Девочка достала с полки тарелку и искусно вырезанную ложку.

— Благодарю, но…

— Будете благодарить потом, — мило улыбнулась женщина, насыпая в тарелку щедро приправленный овощами гуляш, — если понравится моя стряпня. Кто знает, к чему вы в столице привыкли…

Спорить было напрасно, и я присел к столу. Младший сынишка тут же поднес мне миску с водой для мытья рук.

Хозяин занял свое место и начал молитву. Тонкие голоса детей и супруги так ладно сливались с его густым басом, так что я и не заметил, как присоединился к ним.

Ели медленно, с чувством достоинства, смакуя каждый кусок… И только после того, как моя тарелка, словно по волшебству, опустела — хозяин начал разговор.

— Меня зовут Улаф, господин наставник… Я и моя семья счастливы, что вы выбрали наш дом для отдыха. Позволите поинтересоваться: далеко путь держите?

— Не очень, — ответил я пространно, обдумывая: как держаться дальше и что именно рассказывать.

— Давно из столицы? — поинтересовалась хозяйка. — Как здоровье Солнцеликого? — и тут же стушевалась под укоризненным взглядом мужа. — Извините, мое праздное любопытство, но в храме возносили молебен, вот я и подумала…

— Гм… — тянуть с правдой больше не было смысла. Ничего не зная о здешней жизни, я мог обмолвиться в любую минуту и уж тогда, вряд ли хозяева продолжали б принимать меня с прежней гостеприимностью. — Прежде всего, я хотел бы извиниться перед вами, за возникшее недоразумение… Я, уважаемые хозяева, не тот, за кого вы меня принимаете… По правде говоря, я впервые в вашем городе, как и вообще в стране… Я — чужеземец…

После этих слов, в комнате установилась такая тишина, что можно было расслышать биение сердец. Некоторое время и взрослые, и дети сидели неподвижно, таращась на меня широко раскрытыми глазами. А затем начался ад…

С диким визгом старший мальчик вцепился в косы сестры и стал свирепо дергать их во все стороны. Да так увлеченно, что не заметил, как младший, ухватил с кухни тяжелую сковородку, подкрался к брату из-за спины и с силой врезал ему по голове. Тот вскрикнул и, обливаясь кровью, свалился на пол.

Хозяйка нервно хохотнула и медленно потянулась рукой за ножом.

— Как вы меня допекли, — проговорила почти шепотом и так свирепо блеснула глазами, что девочка и младший с визгом прыснули в другую комнату.

Зато хозяин прищурился и очень нехорошо ухмыльнулся.

— Ты действительно чужестранец? Не обманываешь?

Потрясенный столь внезапными переменами, я смог только кивнуть.

— Ну, наконец-то! Слава, Создателю, дождались! Сиди здесь и никуда не уходи, я быстро, — мужчина вскочил и выбежал за дверь.

Перспектива, остаться наедине с разозленной мегерой, гоняющейся с ножом за собственными детьми, меня не привлекала, поэтому, я торопливо выскользнул следом за Улафом.

Мой хлебосольный хозяин, торопливо вошел в дом напротив, а вскоре оттуда послышался звон бьющейся посуды и, чуть погодя — отчаянный визг.

Я долго колебался, не зная, что предпринять, а когда решил вмешаться, двери отворились, и во двор вышел Улаф.

— Ты даже не поверишь, сколько я ждал, чтоб разложить ее, не упрашивая… — проговорил он довольно, поправляя одежду и крепко беря меня за руку. — Ну что, чужестранец, поехали в столицу? Порадуем принца… Хе-хе, я уже чувствую себя бароном!

— Чужестранец! Улаф нашел чужестранца! — загудело между людьми, которые сбежались на крики о помощи, словно побежало сухой стерней пламя. И хоть большинство из горожан тут же умчались прочь, гул только нарастал.

Улаф грубо потянул меня к коновязи перед корчмой на площади. Там стояли чьи-то кони. Не спрашивая позволения, он выбрал двух, вскочил в седло одного из них и указал мне на второго.

— Садись.

Удивляясь и возмущаясь, я все же послушался. Наверно, сказалась растерянность от невероятности происходящего. Кто знает, какие здесь обычаи? За долгие годы путешествий мне часто приходилось сталкиваться с нравами, которые возмутили бы любого, но у коренной житель считались нормой.

Мы не успели отбыть, как двери корчмы распахнулись, и оттуда выскочила целая толпа вооруженных людей.

— Эй! — воскликнул один из них. — Улаф ты что, спятил?! Это же мои кони! Ребята! Держи конокрадов!

Воины решительно двинули к нам, и на мрачных лицах я не увидел ничего хорошего.

— Прочь с дороги! — властно рявкнул Улаф, а потом прибавил. — Я сопровождаю Искупителя! И если вы не последние дурни, не теряйте времени!

Те недоверчиво переглянулись, а затем ринулись обратно в корчму. И звуки, которые донеслись оттуда, уже не могли иметь ничего общего с тихим полднем в городке, где каждый житель только-то вышел из церкви.

И так же, с небольшими отличиями, повторялось в каждом селении, в котором мы останавливались, чтоб сменить лошадей. Впереди стелился рай, каким воображает его человек, а позади — оставался ад, который начинался после слов Улафа: 'Я везу Искупителя!'…

— Как-как?! — переспросил Остромысл. — В рукописи действительно упоминается Искупитель?

— Да, Мастер, — подтвердил Блажен, бросив взгляд на текст. — Подумать только: на Полуденном континенте верили в Искупителя! Невероятно! Неужели именно оттуда распространилась эта страшная ересь, захватившая почти весь мир и даже после Армагеддона уцелевшая на островах?

— Похоже, наставник, что ты поспешил с групповым чтением, — задумчиво продолжил Остромысл. — Наверное, стоило сначала самому изучить ее содержание. Слишком важными и опасными могут оказаться знания, изложенные здесь. Но теперь уж ничего не поделаешь — стог легче зажечь, чем потушить. Поэтому, прошу всех, о найденном манускрипте никому не рассказывать. Это понятно?!

— Да, Мастер! — хор голосов был довольно слитным.

— Хорошо… А я, в свою очередь, обещаю: если в ближайшие дни по Оплоту не поползут ненужные слухи, то чтение послания брата Парвуса будет продолжено в вашем присутствии.

Глава шестая

Может, летние месяцы как-то особенно горячат кровь, или разум решил освободиться от избытка эмоций, но безумство этой ночи запомнится Вышемиру надолго. То, что умела и с удовольствием вытворяла в постели ветреная красавица фрейлина, молодому мужчине не грезилось и в самых жарких сновидениях. Поначалу, его даже немного насторожила столь явное бесстыдство девушки. Потом Вышемир сообразил, что она завелась от счастья встречи с воображаемым 'возлюбленным' после долгой разлуки. А потому, насмешливо и чуть отстраненно наблюдал за совершенно потерявшей белокурую головку прелестницей, позволяя Истоме ласкать себя, как той лишь вздумается. Но вскоре не выдержал натиска жарких губ и шаловливых пальчиков разгоряченной проказницы и, отбросив все сомнения, с удовольствием погрузился в бурлящий омут сладострастия…

Выпроводить 'влюбленную по уши', а потому совершенно неугомонную Истому удалось только под утро. Да и то пришлось прибегнуть к прямому приказу, поскольку никакие заверения и обещания скорой встречи не помогали. Это подействовало. Утерев повлажневшие глазки и шмыгнув носиком, фрейлина в считанные минуты привела себя в порядок, да так ловко, что по ее внешности ни в жизнь не догадался бы: где и как она провела эту ночь. Ни малейших следов не осталось, хоть нюхай, хоть на язык пробуй. Истома казалась такой свеженькой и бодренькой, словно наливное яблочко, умытое в утренней росе. Поправив что-то важное, но совершенно незаметное мужскому глазу, в пышной прическе, девушка мило улыбнулась, послала ложному любовнику воздушный поцелуй и упорхнула — шурша подолом и цокая туфельками.

— Вот уж кому магия без надобности… — хмыкнул Вышемир, чувствуя себя так, словно все это время не развлекался, а перетаскивал связки книг с подвала библиотеки на чердак и обратно. — И как это у них получается? Я — на жмых выжат, а эта неугомонная гулена, как бабочка порхает. Парадокс… Надо будет посмотреть в книгах, что об этом феномене древние философы думали.

Вышемир с некоторым усилием слез с ложа, брезгливо сбросил на пол влажные простыни, жадно осушил кубок сладкого вина и подкрепил растраченные силы ломтем сыра, и только после этого блаженно растянулся на мягких шкурах, устилающих ложе и все еще хранящих фиалковый аромат фрейлины. Несмотря на сладкую истому, укутывающую мозг и тело — вот уж угадали родители девочки с именем — сон к хранителю не шел. Сказывался избыток впечатлений и событий.

Всего лишь несколько дней тому, он был одним из десятка хранителей посвященных в ранг Ищущего истину. Ничем особенным, кроме происхождения, от товарищей не отличающийся, а потому не ждущий в обозримом будущем никаких существенных перемен. Нет, не так… Вышемир всегда верил в свою планиду и точно знал, что сумеет подняться к вершинам власти, но что это произойдет так скоро, ему не приходило в голову и в самых смелых мечтах.

Бывший друг и учитель, королевский астролог, жалкий уродец и мудрец, неожиданно оказался начальником Тайного кабинета. Кстати, в таком ракурсе было понятно: как Ксандору удавалось, не прибегая к магии, предвидеть все точно, до мелочей. 'Провидец' попросту владел скрытой от других информацией, добросовестно проставляемой ему десятками, а то и сотнями агентов. К тому же — за счет королевской казны! Теперь ясно и то, почему Ладислав, скептически воспринимающий любые откровения свыше, так внимательно прислушивался к пророчествам Ксандора. Ведь король не мог не знать, кто именно возглавляет его Тайный кабинет и понимал истинную цену слов мнимого астролога. И вот теперь — Ксандор мертв. Мертв! Не зря Вышемир всегда ощущал некую опасность, исходящую от мудреца. Значит, решение устранить его было правильным и своевременным. Гм, а что если мне, пока Ладислав в отъезде, занять место Ксандора? Маламир не только введет меня в курс дел Тайного кабинета, но если понадобиться, поклянется перед королем, что я всегда был первейшим помощником провидца. Даже не так, именно я и был истинным главой секретной службы королевства, прикрываясь уродцем, как ширмой. Да так ловко, что даже орденские братья промахнулись. Умный ход… Но, надо все хорошенько взвесить. Что мне это даст в будущем? А то, как бы и в самом деле на клинок 'призрака' не нарваться!..

Вышемир хлопнул себя по лбу и громко расхохотался.

'Вот заигрался… Какие еще 'призраки'? Это ж мой слуга убил Ксандора. И если Лучезар тайный член Серого ордена, то мне надо возвращаться в Зеленец, и до старости выращивать горох'.

Вышемир наполнил кубок и глотнул вина, но даже не ощутил вкуса. Его мысли вновь были устремлены в будущее…

'М-да… Вообще-то, место начальника Тайной канцелярии и без тайных убийц жжется. Ощутимых преимуществ не дает, а забот прибавить может. К примеру, а что если король, паче чаянья, знает гораздо больше, чем я думаю, и не поверит в нашу с тысяцким ложь? Да и зачем мне размениваться по пустякам? Королевская корона — вот на что надо глядеть!.. Но, тем ни менее, дядюшка Ладислав становиться проблемой. Не так, чтоб слишком увесистой, но вполне занозистой. И это в то время, когда королева Зелен-Лога уже покорна, как собачонка и готова, если мне взбредет в голову, носить за мной скипетр. В зубах… — Вышемир усмехнулся, представив себе столь забавную картинку из жизни Ее Величества. — А начальник столичного гарнизона тысяцкий Маламир — с радостью исполнит любую просьбу своего наилучшего друга. И то, что никакой осечки в моих возможностях повелевать ими не возникнет, Истома доказала сегодня ночью со всем усердием…'

Вышемир сглотнул и усилием воли изгнал неуместные мысли.

'Вот напасть, так и лезет скоромное в голову… Ну, уж нет, пока судьба благосклонна, о деле надо думать, а не о баловстве. Эх, жаль, кровное родство не разрешает мне жениться на Беляне. А то можно было бы одним махом все решить. Особенно теперь, когда тысяцкий убежден, что в городе завелся 'серый призрак'. Король умер — да здравствует король! Надо признать, что это куда более интересный вариант. Как только Лучезар с Калитой вернутся, попробую прикинуть способ… А главное, никто и не удивиться. Особенно, если вспомнить все ужасы, предсказанные Зелен-Логу покойным астрологом. Ладно, не сейчас… Не забыть бы посоветовать Беляне: отписать мужу, чтобы тот не торопился обратно в столицу. У нас, мол, все успокоилось, так что не отвлекайся, готовь Бобруйск к вторжению… Бред. Какое вторжение? Хотя — я же своими глазами видел горы трупов на побережье. Или мне это под воздействием пыльцы сирени пригрезилось? Кстати, еще один, из нерешенных вопросов. И потом, этот Игорь, со своим запретом… Стоп!'

Вышемир даже с постели спрыгнул и от возбуждения закружил по комнате.

'Я только что обдумывал убийство короля, и ничто мне не помешало! Никакие угрызения совести и прочие упреки сознания не препятствовали! А что это значит? А то — что печать 'не умножения зла' больше не действует! Ха! Но, если я правильно запомнил лекции наставника Соввы, то подобное происходит в одном-единственном случае — когда маг, наложивший заклятие, умирает!..'

Вышемир даже зажмурился, собираясь с духом и страшась спугнуть удачу, произнес желаемое вслух как можно деликатнее.

— Похоже, моя бедняжка сестрица скоропостижно овдовела, а я потерял любимого шурина…

Сказал, прислушался к собственным ощущениям, выждал какое-то мгновение, но не ощутил никакого дискомфорта. Это стоило отметить. Вышемир щедро плеснул себе в кубок, а потом громко и насмешливо произнес.

— Земля тебе пухом, чужестранец Игорь. Извини, коль что не так. Я очень старался тебя убить… Но, как видимо, преуспел кто-то другой. Ничего не поделаешь, и такое случается. Покойся с миром. Мне с тобой было даже интересно… Жаль, что ты ушел раньше, чем я нашел способ добраться до тебя лично.

Хранитель чуть-чуть пригубил, а остальное выплеснул в камин.

— Какое наслаждение: больше не искажать мысли, и не прятать их даже от себя самого.

Вышемир говорил негромко, только чтоб еще раз убедиться, что свободен от заклятия.

— Решено! Говорю один раз, и повторять не стану… Я убью короля и еще до окончания траура обвенчаюсь с принцессой! Что, упреки, молчите, не совестите меня больше? Закончилась ваша власть? Так знайте: пока девочка Божена достигнет совершеннолетия, я заставлю ее венценосную матушку стелить и согревать мое ложе. Что, и теперь не возражаете?! Что ж вы такими покладистыми стали… А кровать у регента просторная. Боюсь, Беляне одной не справиться. Придется определить на помощь вдовствующей королеве некоторых ее фрейлин, самых прелестных и юных. И даже призвать для этого трудного и достойного занятия ко двору еще одну вдовушку… из Зеленца. Интересно будет наблюдать, которая из них быстрее превзойдет Забаву в услужении, а Истому — в искусстве ублажать мужчину.

Так и не дождавшись никакого ответа или упрека от еще совсем недавно столь правильного и категоричного подсознания, Вышемир мысленно махнул на него рукой. Какой прок пытаться уязвить безмолвие? Он опять улегся на подушки и продолжил рассуждать.

— Но, даже если что-то пойдет вопреки планам, у меня остается кузина Божена. Все-таки я вовремя придумал организовать ее похищение. Теперь главное, чтобы мои помощники не оплошали. А уж я своего не упущу…

* * *

Городские жители, попав в лес и восторгаясь, укутывающей их тишиной, никогда не поверят, что тот смолкает именно из-за незваных гостей, от которых не знаешь чего ожидать. А вообще-то, он шумит не хуже праздничной ярмарки и, тому, кто знает лесной язык, расскажет все новости и сплетни, вернее любой языкатой кумушки.

Возница, управляющий парой не по-крестьянски упитанных лошадей, но при этом запряженных в самую обычную телегу, неторопливо углубляясь по пустынному королевскому тракту в расступающуюся перед ним тишину, тоже не догадывался, что та мгновенно наполняется за его спиной оживленным обсуждением всех странностей, подмеченных внимательными глазами и чутким обонянием лесных жителей.

Во-первых, как уже было сказано, деревенские конячки редко имеют такие гладкие бока и лоснящуюся шкуру. Во-вторых, даже молодой поселянин, редко держится настолько прямо, а чаще устало сутулиться, используя каждую свободную минуту, чтобы дать отдых натруженным мышцам спины. Тем более, когда ему и делать-то ничего не надо, — лошади идут, а ты сиди да поглядывай, чтоб они не остановились, или не свернули на обочину, заприметив краем глаза кустик особо сочной травы. В-третьих, сидящая на возу дородная молодуха, как для крестьянки, была слишком рыхла телом и бела кожей. Да и держала она себя с расположившейся рядом девочкой, не как мать или тетушка, а будто служанка. Что само по себе не казалось бы странным, если бы господа, сызмальства окруженные слугами, имели обыкновение путешествовать в крестьянских телегах, а не в карете или, хотя бы — повозке.

Четвертая странность состояла в том, что позади телеги, метрах в двадцати, ехала пара вооруженных всадников. Как будто сами по себе. Но, при этом, несмотря на отличных лошадей, они не спешили ни обогнать, едва плетущийся воз, ни — поравняться с ним и, по обыкновению скучающих воинов, скоротать себе путь, заигрывая с совсем не старой и вполне миловидной поселянкой. А возницу, несмотря на безлюдье, совершенно не беспокоила упорная привязанность столь сомнительных спутников, опасных даже с виду. И еще, от него самого, как и от всадников, пахло сталью и оружейной смазкой.

Вся эта неестественность тут же привлекла внимание Мухомора, с детства любопытного и падкого на все необычное. Поманив за собой товарищей, леший бесшумно заскользил придорожными зарослями, вслед за людьми. Щерба попытался было затеять спор, но быстро поняв, что никаких внятных объяснений от брата он все равно не добьется, привычно положился на его чутье. А не склонный к долгим размышлениям, Гнездо молчаливо последовал за обоими, привыкнув так поступать уже много лет тому. Тем более что это позволяло ему наслаждаться ядреным запахом лошадиного пота.

— Мне надоело сидеть, няня, — капризно сказала девочка. — Вели им покатать меня на лошадке…

Женщина беспомощно взглянула на возницу, и тот, словно почувствовав ее взгляд, пожал плечами и ответил, не оборачиваясь.

— Из города мы выбрались незаметно. Лишних глаз тут нет. Пусть… — и натянул поводья. — Тпру… — а потом крикнул спутникам. — Есаул! Покатай Их Высочество! Кривица, не в службу, а в дружбу, подмени меня чуток. Возьми вожжи. Что-то умаялся я со всей этой кутерьмой. Отдохну маленько…

Наемники подъехали к телеге.

Калита протянул руки к девочке, и наследница престола, с помощью няньки, которая своей суетливостью больше мешала, проворно перебралась к нему в седло.

— Как скажешь, Лучезар, — равнодушно согласился одноглазый воин, набросив поводья своей лошади на уключину заднего колеса, и перебрался на место возницы. — Хранитель тебя назначил главным… Вот и решай: кому бдеть, а кому — дрыхнуть.

Ворчливое настроение харцыза объяснялось тем, что он так и не решил, как быть с ратником, после той глупой стычки на постоялом дворе.

'Никогда не оставляй за спиной того, кто вынужденно просил у тебя прощения… — учили новиков в Кара-Кермене. — Ибо всегда придет день, когда он вспомнит, как унижался'.

Но запрет поднимать руку на товарища по оружию, жестко вколоченный в сознание каждого харцыза, был гораздо сильнее. Вот и маялся…

— Но, волчья сыть, — натянул Кривица поводья. — Шевелите копытами…

Лучезар тем временем удобно растянулся навзничь на устланной сеном телеге, бесцеремонно положив голову на пухлые колени женщине, которая не посмела возразить, и закрыл глаза.

— Если усну, — пробормотал в спину харцызу, — перед развилкой на Оплот разбуди. Скажу, что дальше делать.

— Не беспокойтесь, господин Лучезар, — вместо Кривицы поспешно и угодливо ответила нянька принцессы, обмахивая платком его лицо. Женщина видела, как дружески с Лучезаром разговаривал не только Ищущий истину и тысяцкий Маламир, но и сама королева, и считала дружинника переодетым дворянином, в чине не ниже сотника.

'Господин… — повторил мысленно крестьянский сын и довольно потянулся. — Как приятно звучит… Слава Создателю, что освободил меня от навозных вил и сподобил избрать стезю ратника… Было у отца три сына. Старший умный был детина. Средний сын ни сяк, ни так. Младший же — совсем дурак… А чем закончилось? Оба умника копаются в земле, а младший женился на королевской дочери'.

При этом Лучезар невольно повел глазами в сторону принцессы, беззаботно восседающей на коне, впереди Калиты.

'Охолонь! — цыкнул самому себе. — Кто мечтает о журавле в небе, тому и синица не достанется… Забава, хоть и не благородных кровей, но красавица каких поискать. Да и денежек, благодаря щедрости хранителя, у меня уже сейчас больше, чем во всем родной деревне вместе взятой. А служба-то, лишь начинается'.

В семье Дедяты, из Кривой Липы — третьего младенца, вопреки традиции, назвали не Третьяком, а Лучезаром. Больно уж хотелось Галке иной судьбы своему сыну. И так она часто произносила вслух свою мечту, что никто не удивился, когда в их дом заехал вербовщик и предложил продать третьего сына в ратную школу.

Трудно было сперва маменькиному любимчику приспособиться к казарменной жизни, но когда втянулся и понял, что прилагая минимум усилий можно навсегда забыть, о голоде и нужде, Лучезар стал относиться к своим обязанностям со всем крестьянским прилежанием. Считая, что коль уж повезло ухватить Судьбу за подол, то и удержать должно.

Из разговоров старших товарищей, он знал, что человек, совершивший убийство или иное тяжкое преступление, теряет покой и угрызениями доводит себя до такого состояния, что не успокоится, пока не сознается или не сведет счеты с жизнью. И только самые стойкие, уверенные в своем праве и не желающие раскаяться преступники, убегали в Степь, ища облегчение среди таких же изгоев. Этому не удивлялись, ибо считали наказанием Создателя, за отнятую жизнь. Но вот уже вторые сутки с того мгновения, как он вонзил нож в грудь провидца, а совесть все еще не давала о себе знать. Скорее наоборот, Лучезар чувствовал подъем, от сознания удачно выполненного задания и щедрого вознаграждения. И даже 'страшный' взгляд убитого, должный неотступно его преследовать, если верить тем же рассказам, беспокоил воина не более, чем остекленевшие глаза курицы, голову которой он отрубил намедни, помогая Забаве готовить ужин. Или причина в том, что не он убийца? Вполне возможно… Ведь Ксандор уже едва дышал, когда Лучезар заменил торчавший из раны стилет, на кинжал хранителя. Здраво рассудив, что Вышемир неспроста вручил ему для убийства именно это, столь приметное оружие. И угадал. Очень славно получилось. Хранитель остался настолько доволен, что перепутал кошельки, вручив Лучезару горсть золото, вместо серебра. Иначе такую щедрость не объяснить. А может, ласки Забавы обильной сладостью затмили неприятные воспоминания? Да какая, собственно, разница. Важно другое — он опять угадал с выбором… А предложив трюк с переодеванием, сумел заработать отдельную благодарность и очередное вознаграждение.

Сложив в уме общее число желтых кругляшей, спрятанных в надежном месте, Лучезар осознал, что седмица, проведенная в услужении Вышемиру, принесла ему больше, чем все прежние годы ратной службы. Воин довольно ухмыльнулся и повернулся на бок, при этом, как бы невзначай, просовывая ладонь между теплых ног няни. Женщина тихонько охнула, но и на этот раз не посмела одернуть наглеца.

'Эх, хорошо быть богатым и знатным', - подумал Лучезар, погружаясь в сладкий сон.

Бархатное покрывало, коим заботливо застлали для княжны, простеленное на возу сено, пахло незнакомыми ароматами, навевающими мечты о богатстве и неге, на дорогу к которым он, с благословения Создателя, ступил и не намерен свернуть с нее, любой ценой…

— Принцесса! Ты слышал, Мухомор?! — от возбуждения Щерба даже голос повысил, за что заработал чувствительный тычок в бок от Гнезда и сдавленно охнул от боли. — Полегче, дубина… — зашипел на брата и товарища. — С поломанными ребрами, какой с меня толк?

— А с целыми? — нехотя уточнил тот.

В другой раз удачная шутка молчуна имела бы значительный успех, но сейчас было не до этого. Мухомор остановился и стал задумчиво чесать, густо поросший рыжей растительностью, подбородок.

— Ну, — нетерпеливо переминался с ноги на ногу рядом с ним вертлявый Щерба. — Чего решил?

— Погодь… — неспешно выцедил тот.

— Да чего глядеть-то? — тормошил мыслителя за рукав Щерба. — Понятное ж дело: похитили малую!

— Кто? — удивился Мухомор.

— Враги Зелен-Лога, — сразу нашелся товарищ. — Видели, что король войска в Бобруйск отправил. И купцы все, как повывелись.

— Тогда, почему девочку вглубь страны везут, а не к побережью? И почему в городе тихо? Неужто, до сих пор отсутствие принцессы не заметили? И как можно было похитить ее прямо из дворца, да еще вместе с нянькой? — попытался остудить пыл Щербы, более рассудительный Мухомор, присаживаясь на ствол поваленного дерева.

— Потому, что враги наняли для этого харцызов. Харцызы и не такое учудить могут, сам знаешь, — не дал сбить себя с толку непоседа. — А нянька… — он на мгновение умолк. — А она с ними заодно!

Тут удивился даже Гнездо и выразительно постучал себя по лбу.

— Согласен, — тут же поправился Щерба. — Харцызы никогда не возьмут в дело бабу. Но почему она парня, сидящего на возу, господином назвала? Может, ее обманули. А как отъедут дальше, так и порешат обоих?

— Вот поэтому, — подвел черту разговору Мухомор, — и не надо спешить. Развилка к Оплоту не так уж и далече. К вечеру доберутся, а мы их там подождем. Поглядим, чего задумали…

Гнездо хмыкнул и любовно погладил своей лапищей лук, который был настолько громадным, что он даже не вешал его на плечо, а так и носил, будто посох.

— Значит, на том и порешим. Пошли дальше, что ли?

Щерба хотел было возразить, но споткнулся о взгляды товарищей и благоразумно смолчал. Сделал вид, что хотел зевнуть, и нырнул в кусты.

Глава седьмая

Как только 'Зеленой Бобер' вошел в порт, на палубе оказались не только дворяне, но и все свободные от вахты матросы, изумленно разглядывая шумную толпу, наводнившую набережную и причал. Такая оживленность и многолюдье, в не самом большом из городов Объединенного княжества, оказались для жителей королевства полной неожиданностью. После привычного запустения, воистину ярмарочная сутолока, царившая в порту Южном, ввергла Мирослава в тревожное смятение. Разница была столь разительна, что даже не вполне воспринималась.

Впечатление сродни тому, если б он из добротного, но полупустого лесного дома, попал прямиком в тронную залу, да еще в разгар праздничного пиршества.

Но особенно изумило сотника обилие новых домов, выделяющихся на фоне более давних построек светлыми пятнами не потемневших от времени деревянных балок. Что свидетельствовало не только о наличие свободных рук, пригодных для строительства, но и семей — нуждающихся в жилье. И это в то время, когда в Турине, специально организованным артелям каменщиков и плотников, едва удавалось поддерживать в надлежащем состоянии все пустующие здания, в надежде, что в них кто-то еще поселится.

Эти невеселые мысли не давали Мирославу объективно оценить, радующую глаз картину богатства и зажиточности. Ведь даже с борта брига было заметно, что разнообразие товаров в торговых рядах, как минимум вдвое превосходит самые богатые столичные ярмарки. И, тем ни менее, толпа покупателей от этого не оскудевала. Даже если предположить, что им посчастливилось прибыть именно в один из торговых дней, то и тогда ощущалась легкая зависть, к чужому богатству. А о том, что подобное изобилие на островах может оказаться повседневным, не хотелось и думать.

— Ну как тебе Южный, сотник? — поинтересовался негромко Маковей. — Удивил? То-то же… И попробуй, когда такой наглядный пример перед глазами, требовать от людей безоговорочной веры в справедливость Создателя и не воспринимать учение Искупителя… Торговый люд, рыбаки и моряки всегда видят и знают больше сухопутных граждан. И пересказываю обо всем увиденном семье и родне. Сам слышал, как давеча король Ладислав хотел обвинить нас в измене. И что ты, посол, на это нынче скажешь? Да за такую стойкость, которую показывают жители Бобруйска, их награждать надо. Легко слыть праведником, живя посреди пустыни, но многим ли хватит воли и веры, чтоб оставаться святым в борделе?

— И зачем им воевать? — присоединился к разговору Лебедян. — Посылали б купеческие соймы одну за другой с товарами да переселенцами. И через десяток лет во всем королевстве не нашлось бы ни одного человека, который еще сомневался бы в истинности пути, указанного Серыми братьями. Сами просили б Орден принять нас убогих под свою длань. А буде королева воспротивились бы желанию народа, так мятежная толпа сама и вздернула бы ее, под горячую руку.

— Да уж, — произнес со вздохом Мирослав и прибавил абсолютно серьезно. — Действительно, зрелище впечатляет. Но, тем важнее наша миссия. Войны с Княжеством нельзя допустить ни в коем случае. Слава, Создателю, Пролив хранит нас от их мощи, но все может измениться. И тогда Зелен-Логу не устоять. Это всякому понятно… А лично я, хоть и не против изобилия, но если для этого придется поклониться чужому богу, предпочитаю умереть в нищете.

— Красивые слова, — неопределенно хмыкнул в ответ Маковей. — Громкие и не слишком умные…

— Но, но! — возмутился Мирослав. — Не забывайся Бобер! С дворянином разговариваешь!

— И вправду, брат, ты погорячился. Но, и ты, сотник, поумерь пыл, — примирительно положил на плечи обоим руки Лебедян. — Я не буду столь категоричен, в своих речах, как Маковей, но ответь мне, Мирослав по совести. Ты уверен, что люди, умершие в Моровицу, согласились бы с твоими словами, предложи им кто-нибудь спасение из рук Искупителя?

Возможно, полномочный посол королевы Зелен-Лога и сумел бы найти достойный ответ, но услышать его не судилось, поскольку именно в это время на борт 'Бобра', по опущенных на берег сходнях, стал подниматься человек в серой сутане. Двигался он неспешно и, опустив покрытую капюшоном голову, будто выискивал под ногами что-то мелкое, но ценное.

— А вот и брат Вильгельм к нам пожаловал, — произнес Маковей.

— Кто таков? — поинтересовался Мирослав.

— Управляющий делами порта и таможни… Точнее не объясню, в княжестве гражданская власть настолько переплетена с духовной, что, не зная тонкостей, в этой иерархии ничего не понять.

— Мир вам, братья путники! — не слишком громко, но внятно произнес брат Вильгельм, ступая на палубу брига. — Да пребудет с вами терпение Искупителя.

— Мир и тебе, брат Вильгельм, — ответил за всех Маковей. — Рад видеть в добром здравии.

Только после этого 'серый' поднял голову и быстро мазнул взглядом по лицах стоявших перед ним чужестранцев. И хоть глаза его ни на мгновение не задержались на Мирославе, дольше, чем на других, сотнику показалось, что брат Вильгельм успел его взвесить, оценить и нацепить соответствующий ярлык.

— А, непоседливые братья Бобры… — пробормотал тот. — Не нам сетовать, что волею Искупителя территория островов слишком мала, и знакомые лица встречаются гораздо чаще, чем…

— …их хотелось бы видеть, — закончил за 'серого' Лебедян.

— … незнакомцы, — не реагируя на выходку младшего Бобра, как ни в чем не бывало, закончил мысль брат Вильгельм. — Но это обедняет наши познания о внешнем мире. Ибо нельзя услышать новости от человека, которого видел совсем недавно. Поэтому, всегда приятно увидеть в кругу друзей незнакомца, общение с которым сулит изучение неизвестного… Но прежде, капитан Маковей, позвольте мне закончить таможенные формальности.

— К вашим услугам, брат Вильгельм, — слегка поклонился тот.

— На борту есть больные?

— Нет.

— Тогда всем членам экипажа судна и прочим, пребывающим на нем, лицам разрешается сходить в удобное для вас время суток, оставаться на берегу сколь угодно долго и свободно перемещаться в пределах княжества. Плата за стоянку судна — десять золотых за седмицу. Вам запрещается своим поведением причинять неудобства жителям города. Незначительное умышленное или неумышленное нанесение вреда имуществу или здоровью граждан, как то — побои или поломанная мебель — карается денежным штрафом в размере от одного до пяти золотых талеров. Принуждение женщины или девицы — соответственно, три и десять талеров. Убийство — десять дукатов в казну Ордена с капитана судна, а убийца передается в вечное рабство родне убитого. Вас устраивают наши условия?

— Да.

— Тогда, милости прошу…

— … к нашему шалашу… — прошептал на ухо Мирославу неугомонный штурман.

— …быть гостями Великого князя и Ордена. Если возникнут затруднения, обращайтесь к любому опоясанному брату. Все вопросы будут урегулированы незамедлительно. Вы прибыли негоциировать, или по каким иным надобностям?

— По иным.

— Позволено ли будет мне, от лица Ордена, узнать — по каким именно? И не нужна ли вам в этом помощь братьев? А то из поднятых вами вымпелов, я так и не смог понять, то ли сама княгиня находится на борту 'Бобра', то ли капитан судна стал королем…

Маковей укоризненно взглянул на зардевшегося Лебедяна и объяснил.

— Их Величество королева Зелен-Лога шлет полномочного посла к Великому князю и магистру Ордена.

Мирослав чуть выступил вперед и надменно кивнул головой.

Согласно этикету с этой минуты он олицетворял королеву и должен был вести себя соответственно.

— Сотник гвардии и потомственный дворянин, Мирослав из рода Белого Волка. С кем имею честь?

Невозмутимый и чуточку ироничный брат Вильгельм мгновенно подтянулся и с его лица исчезло всякое выражение, кроме глубочайшей почтительности.

— Брат Вильгельм, — ответствовал он кротко. — Господин посол желаете незамедлительно отправиться в путь к Его святейшеству, или имеет иные планы?

И тут Мирослав сделал то, что не было предусмотрено никаким этикетом. Он подошел к 'серому' брату, взял его по-товарищески под руку и доверительным тоном попросил:

— А вот как ты посоветуешь, брат Вильгельм, так мы и поступим. Я вижу: ты человек опытный, а мы сгоряча можем что-то сделать не совсем так, как у вас заведено. Или, даже, совсем не так. А хотелось бы произвести на Светлейшего князя надлежащее впечатление. Чтоб слова моей королевы были услышаны им, как должно.

Брат Вильгельм более пристально, чем прежде, взглянул в совершенно простецкое лицо посла и понимающе покивал головой.

— Думаю, — произнес медленно и значаще, — Их Величество не ошиблись с выбором посла… — и прибавил. — Если вас интересует мнение скромного смотрителя порта, то я бы посоветовал осмотреться здесь пару деньков. Ибо, — он хитровато прищурился и понизил голос почти до шепота, — как у нас говорят: 'Нежданные гости, чаще всего, не застают хозяев дома'.

— Совершенно согласен с тобой, брат Вильгельм, что именно так и следует поступать воспитанным людям, — не раздумывая согласился Мирослав. — И еще, не зная ваших уставов, мы ничего не нарушим, если пригласим тебя скромно отобедать с нами?

— Ни единого подпункта, — широко улыбнулся тот. — При условии, что и вы разрешите мне завтра угостить вас.

— Идет, — засмеялся Мирослав и едва удержался, чтоб не хлопнуть 'серого' брата по плечу. Такое поведение было бы слишком уж нарочитым и преждевременным. С подобными жестами и вольностями в разговоре следовало выждать хотя бы до третьего, распитого сообща, кувшина.

* * *

Несмотря на сутану и духовное звание, брат Вильгельм понимал толк в застолье не хуже любого моряка, и опрокидывал кубки наравне со всеми, не пропуская ни одного тоста. А когда у хозяев возникала неожиданная заминка с затейливыми здравницами, тут же предлагал свою прибаутку. Правда, все они так или иначе сводились к благодарности Искупителю. Но, чтоб не обидеть добродушного гостя, который на самом-то деле был настоящим хозяином — пили и за это. А между тостами, как бы невзначай, Мирослав расспрашивал обо всем, что только может представлять интерес человеку, впервые попавшему в чужую страну.

Брат Вильгельм отвечал подробно и обстоятельно. Не задумываясь. Будто излагал въевшуюся в память, как ржавчина в плохое железо, легенду. Или — рассказывал вещи обыденные и общеизвестные, лежащие на поверхности, а потому не отнимающие время на поиск. Но в такую искренность и простоту таможенного чиновника, хоть и монаха, как-то не верилось. Иначе, как расценивать ответ, например на такой вопрос:

— А что это, брат Вильгельм, в толпе на пристани одни купцы да горожане? И совсем не видно ни солдат, ни стражников…

— Откуда ж им тут взяться-то? — удивлялся в свою очередь тот. — Я тревоги не объявлял. А ношение оружия в черте города хоть и не запрещено законом, но является, как бы поточнее выразиться… — он на мгновение замялся, подбирая нужное слово. — Дурным тоном, что ли?

— Кто ж тогда порядок в гавани поддерживает? — продолжал допытываться Мирослав.

— А зачем его поддерживать? — совершенно искренне, или искусно притворяясь, не понимал 'серый'. — Он что, тоже напился и сам на ногах удержаться не может? Га-га-га… Не волнуйтесь — не упадет.

— А все-таки, — не унимался посол.

Брат Вильгельм твердой рукой наполнил кубки и провозгласил:

— Да приблизиться приход Искупителя!

Выпили, закусили кто чем. И 'серый' продолжил:

— Да сами жители и поддерживают. Согласитесь, братья, что жить в мире и спокойствии гораздо приятнее, чем в бардаке. Так почему бы не приложить немного старания и не навести общими усилиями порядок раз и навсегда? А если никто не станет его нарушать, то и поддерживать не понадобиться.

— Но люди разные. Нарушитель всегда найдется.

— На все воля Создателя. Искупитель позаботиться о грешнике, — торжественно ответствовал брат Вильгельм. — Извини, сударь, не могу с тобой согласиться. Как раз люди совершенно одинаковые, как овцы в отаре. И вряд ли во всем княжестве найдется достаточно богатых глупцов, чтоб закон преступали слишком часто.

— Любое правонарушение карается денежным штрафом, — поспешил объяснить сотнику Маковей. — Мелкие провинности — в размере полугодового дохода всей семьи смутьяна. А те, что посерьезнее, с материальным и физическим ущербом — вообще могут ввергнуть в вечную кабалу пострадавшему или Ордену весь род преступника. Думаю, на таких условиях, всякий поостережется.

— Совершенно верно, — кивнул брат Вильгельм, но поднял голову уже с заметным усилием.

— По тем суммам штрафов, которые были доведены нам, — не согласился Мирослав, — это не слишком заметно. Неприятно, согласен, но никак не разорительно. Кроме смертельного исхода…

— Для чужеземцев установлена десятинная часть виры, — объяснил 'серый'. — Мы же понимаем, что варварам трудно сразу избавиться от дурных привычек. Да и плата за стоянку судна частично выравнивает разницу…

— И что, если я дам в морду зарвавшемуся хаму, то он еще и заработает на моем оскорблении? — возмутился Мирослав. — А как быть униженному достоинству? Утереться и промолчать? Угроза вечного рабства остудит любой, даже самое благородное сердце!

— Напротив, — возразил брат Вильгельм. — Если хамское поведение будет подтверждено хотя бы одним свидетелем, хам заплатит по дукату пострадавшему и в княжескую казну. А если кто не удовлетвориться вирой и потребует дуэли, то и тут нет препятствий. Правда, проводиться поединок должен в специально отведенном для этого месте и в присутствии братьев Ордена. Которые сначала уточнят все подробности возникшего инцидента, установят ответчика, размер налагаемого штрафа, предложат пострадавшему компенсацию и только в том случае, если истец категорически откажется принять денежную компенсацию, разрешат получить сатисфакцию кровью. Но, в случае нанесения серьезного увечья или смертельного исхода дуэли, платить уже придется истцу. И чем больше семья ответчика, тем выше сума начисляемой компенсации. По-моему — очень даже справедливо. Вы как считаете?

— Похоже, — задумчиво прогудел Маковей. — Но без кубка доброго вина, во всех тонкостях дела сразу и не разберешься. Давайте, други, выпьем, чтоб наше пребывание на островах обошлось без происшествий…

— Великолепный тост, — согласился брат Вильгельм. Выпил до дна, а потом произнес извиняющимся тоном. — Что-то я устал сегодня. Не будете ли вы любезны, предоставить мне одну из кают для отдыха, или парочку матросов — для сопровождения в мои чертоги? Первое — предпочтительнее. Мое появление в порту в столь веселом виде не нанесет урона достоинству, но выдаст аванс подчиненным. А зачем их баловать? Я и так не суров и снисходителен к невинным слабостям.

— Конечно, конечно, — успокоил начальника портовой службы Маковей. — Я сейчас же распоряжусь. Будь нашим гостем, брат Вильгельм.

— Благодарю, — тяжело уронил голову на грудь 'серый', но последним усилием воли еще раз взял себя в руки и довольно внятно произнес. — А завтра, милости прошу ко мне в самую лучшую харчевню… — после чего уткнулся лицом в сложенные на столешнице руки и сладко захрапел.

— Слабак! — подвел итог Лебедян, потрясая возле уха кувшином и с недовольной гримасой ставя его на пол. — Пустой… Предлагаю, продолжить трапезу на берегу… Вы как?

— Согласен, — поддержал младшего Бобра посол. — Почувствовать под ногами твердую почву, а не эту норовистую палубу, будет приятно.

— Сомневаюсь, что именно сейчас тебе удастся ощутить разницу, но почему б не и попытаться?.. — не стал возражать Маковей.

— А ты разве не с нами? — удивился Мирослав.

— Если кто позабыл, то я охотно напомню. Приказ короля был совершенно однозначен. Один из нас обязан оставаться на корабле.

— Точно! — подержал брата Лебедян. — И поскольку приказы не обсуждаются, пошли, сотник, гулять вдвоем. Проветримся, поглядим вблизи на врага.

— Не мели языком! — цыкнул Маковей, указывая взглядом на безмятежно похрапывающего 'серого' брата.

— Будет тебе, — легкомысленно отмахнулся младший Бобер. — 'Монах' спит, как убитый. А если и нет, то и так завтра ничего не вспомнит. И потом, кто в здравом уме, поверит, что мы хотим воевать?

— Поверит, не поверит, но темы этой лучше не касаться даже в шутку.

— Ладно, ладно, — сдался Лебедян. — Чего налетели будто коршуны?.. Каюсь, глупость сморозил. В дальнейшем буду более осторожен. Годиться? Или вам, по обычаю островитян, виру заплатить?

— Знаешь, — произнес задумчиво Маковей. — Похоже, не такая уж и глупая придумка… Вот чем тебя, баламута, пронять? Сечь нельзя — дворянин. Сразу на плаху — провинность пустячная. А вот если ты б выложил из собственного кармана парочку талеров, а после прикинул сколько вина или иных сладостей мог за них приобрести — небось, в следующий раз хорошенько подумал бы, прежде чем рот открывать.

— Хвала, Создателю, что наши хранители не додумались до подобного изуверства… — непритворно ужаснулся Лебедян. — Пошли, Мирослав, быстрее отсюда, пока брат Маковей, на правах капитана, не ввел этот закон на 'Бобре'. А то мне нечем будет наш ужин оплатить.

Старший брат оценивающе пригляделся обоим и громко свистнул. В дверях каюты почти мгновенно возник вестовой матрос.

— Боцмана! — бросил отрывисто капитан, и посыльный исчез. А еще через несколько минут на его месте возникла бородатая физиономия боцмана.

— Лобан! Выдать всем полумесячное жалование, разрешить до полуночи вольный выход в город. Штурману и послу обеспечить незаметную охрану. На глаза не показываться, но и шалостей не допускать!

— В общем, все, как обычно, — кивнул понимающе боцман. — Не извольте беспокоиться, капитан. Исполним в лучшем виде…

— Свободен! — рявкнул Маковей, оглядываясь на Мирослава и думая понял ли тот главное в словах боцмана или пропустил мимо ушей.

Наверное та же мысль посетила и Лебедяна, ибо младший Бобр забубнил что-то о духоте в каюте и необходимости срочно освежиться и заторопился вон, утаскивая с собой совершенно разомлевшего посла…

— донесся снаружи до Маковея голос полномочного посла. И хоть изъясняться Мирослав мог уже с изрядным трудом, пел он вполне внятно и громко. Возможно, потому что крепко держался обеими руками за мачту и мог сосредоточить все внимание на любимой песенке.

— Вы-гну-ла!.. Вы-гна-ла!.. — вторил ему хоть и невпопад, но с завидным энтузиазмом Лебедян.

— Вперед, сотник! Гвардия не сдается!

— Вперед! Тур! — заорал тот и, как в атаку, рванул на берег. Первых пять шагов… А там его аккуратно приняли матросы, в последний момент успев поймать в ладони от земли, попробовавшего с разбега нырнуть головой в мостовую, посла. Поймали, поставили на ноги, отряхнули и прислонили к Лебедяну.

После чего оба дворянина, образовав равносторонний, но еще достаточно острый угол, неспешным шагом двинулись в сторону близлежащей таверны.

В отличие от пшеничного вина, валящего с ног качественно и надолго, виноградный хмель тем и хорош, что хоть и забирает быстро, но столь же легко отпускает. Особенно если день ветреный и не особо жаркий. Поэтому, когда они добрались до заветной двери, то уже и шаг печатали гораздо тверже и взгляды обрели осмысленность. Но ненадолго… Войдя внутрь таверны, Мирослав перестал вообще что-то понимать.

Каждому купцу известно, что понять истинную покупательную возможность жителей любого населенного пункта, можно наведавшись в парочку окраинных или портовых питейных заведений. И здешний контингент безошибочно укажет нижний уровень платежеспособности населения. Поэтому, если видишь заплеванный пол, грязные столы, непонятно когда стираный фартук хозяина, засаленные передники служанок, неопрятную одежду и опухшие морды завсегдатаев — с дорогим товаром здесь делать нечего. А на время пребывания хорошо бы усилить охрану. Ибо эти места для дешевой контрабанды и… торговцев драгоценностями. Потому как крайняя бедность подразумевает стоящий за ее спиной призрак по-настоящему огромного состояния. И тому, кто выкладывает на прилавок товар среднего качества, здесь не найти покупателя ни среди богачей, ни в домах простолюдинов.

Тогда как опрятная прислуга, чисто выскобленные столы, приятный запах, наплывающий из кухни в обеденную залу, и неторопливый говор, зашедших подкрепиться или отдохнуть, степенных клиентов — не менее убедительно утверждают, что тут проживают люди состоятельные и рачительные. За добротный товар готовые заплатить надлежащую цену, а никудышную дешевизну или роскошные безделушки — им лучше не предлагать.

Но это заведение язык не поворачивался обозвать таверной или харчевней.

В просторном и светлом помещении все сверкало чистотой. Сквозь прозрачные стекла свет беспрепятственно вливался внутрь, придавая ощущение домашнего уюта. Тем более, что снизу и чуть выше головы сидящего человека широкие окна были прикрыты от взглядов прохожих, белыми занавесками. Столики, рассчитанные не больше чем на пять-шесть человек, застелены такими же, белоснежно-чистыми скатертями!

Миловидные служанки, разносившие заказы, напоминали сбежавшую из театра группу танцовщиц. Ибо, невзирая на вполне целомудренную одежду, любому было понятно, что под ней скрыто стройное, красивое тело, соответствующее хорошеньким личикам и ослепительными улыбками. И наполненные тарелки они не шлепали на стол абы как, а подложив под каждую салфетку из мягкой кожи.

Стоявший за шинквасом детина, своей внешностью и силой рук мог поспорить с мясником или биндюжником, но накрахмаленный фартук на нем прямо сиял девственной чистотой. А разбойничья рожа излучала такое искреннее радушие, что Мирослав, на всякий случай, проверил на месте ли кошель с деньгами. Особенно, после того, как к ним подскочила пара подростков, чтоб проводить гостей к свободному столику.

А следом ним подлетела улыбчивая служанка и почтительно поинтересовалась:

— Что, гости, желают заказать?

— Для начала, — ответил за обоих Лебедян, — хорошо бы промочить горло. Чем-то не слишком крепким.

— Вино, пиво? — уточнила служанка. И получив согласие на пиво, улетучилась, чтоб вскоре вернуться и поставить перед путниками запотевшие литровые глиняные кружки. Грубой лепки, но покрытых глазурью.

— Это куда же мы с тобой забрели, штурман? — изумленно поинтересовался сотник, стараясь не вертеть головой.

— На вывеске было написано: харчевня 'Приют моряка'… - обстоятельно ответил Лебедян, прихлебывая пенный напиток. — Ох, хорошо пошло… Как сплетня по деревне. Попробуй.

Мирослав попробовал и согласился.

— Но это никак невозможно… Даже в столичных постоялых дворах полы устланы соломой, а скатерти шьют из разноцветных лоскутков, чтоб не бросались в глаза пятна от вин и соусов. Сколько ж надо тратить на поддержание такой чистоты? Нам хватит денег расплатиться? — забеспокоился посол.

— Хватит, — успокоил его штурман. — Мы с братом здесь уже бывали пару раз. И не разорились. Да и люди, сидящие вокруг нас, не похожи на вельмож.

Внимательнее осмотревшись, Мирослав согласился с Лебедяном. Посетители харчевни одевались как обычные горожане. Опрятно и добротно, но совсем не вычурно. Частично успокоенный этим обстоятельством, он смог более внимательно распробовать предложенный напиток. Пиво было холодным, отдавало приятной горчинкой и вызывало аппетит.

— Вы уже определились с выбором блюд? — будто подслушав его мысли, опять подошла служанка.

— А что повару сегодня особенно удалось? — вспомнил Мирослав самую эффективную тактику общения с прислугой.

— Мясо в горшочках с острой приправой. Под пиво — изумительно. А так же, отбивные котлеты из оленины с картофельно-грибным гарниром.

— Подходит, — одобрил посол перечисленные блюда. — Неси.

— И еще пару пива! — кинул вдогонку Лебедян.

— Не понимаю, — пожал плечами Мирослав, когда они снова остались одни. — Если так едят простолюдины, то где и как трапезничает знать?

— Не знаю, — пожал плечами младший Бобер. — Мы никогда не покидали порт. Но местные купцы утверждают, что столовые для состоятельных людей и знати отличаются от обычных харчевен лишь тем, что пищу там подают на серебряной утвари.

— Ты шутишь?! Этого не может быть!

— Если мне будет позволено вмешаться… — несмело подала голос служанка, подающая на стол.

— Говори, — разрешил Мирослав.

— Господин штурман прав. В столовых для уважаемых граждан княжества посуда серебряная.

— Невероятно… — помотал головой сотник, прикладываясь к кружке с пивом.

— Почему? — не поняла его недоверия к своим словам служанка. — Они делами и искренней верой заслужили такой почет… — но заметив, что гости не намерены поддерживать разговор, сделала книксен и упорхнула к другим клиентам.

— Я не купец и не смогу толково объяснить, — проговорил чуть погодя Лебедян, когда мастерство повара было оценено по достоинству. — Маковей сделает это лучше. Но помниться позапрошлый раз, он спросил у хозяина харчевни во что ему обходиться поддержание чистоты. И тот ответил: 'Во много раз дешевле штрафа… Особенно, если комиссия магистрата ее заметит и внесет в список заведений, заслуживающих поощрения'.

— Все не так, как дома… — вздохнул посол. — Трудно нам будет. Ох, трудно.

— Ничего, сотник, — подмигнул Лебедян. — Гвардия не сдается. И не только за пиршественным столом?

— Гвардия не сдается никогда! — едва не грохнул кулаком по столу тот, но вовремя сдержался. — Но пусть нам поможет Создатель, ибо я сам уже начинаю думать, что без магии здесь не обошлось…

— Конечно, — охотно подтвердила, кстати подвернувшаяся служанка и на всякий случай отошла подальше от странных клиентов. Потом переглянулась с хозяином и недоуменно пожала плечами. — Интересно, а как еще можно приготовить на такую ораву? Руками что ли?

Глава восьмая

Владивой догадывался, что человек, собирающийся перейти Барьер и сразиться с чернокнижником Темном, не из простого десятка, но увидеть незнакомца, выходящего из собственноручно сложенного костра — не ожидал никак. Хорошо хоть котелок с кашей успел снять, а то б странный гость весь ужин в огонь вывернул, — так поспешно он вышагнул наружу. Почти что выпрыгнул. А потом громко выругался. Смачно так, от души.

— И вам не хворать, — насмешливо проворчал Владивой.

Молодой, рослый мужчина, несмотря на кажущуюся тяжеловесность, по-кошачьи ловко и быстро извернулся на голос, но за меч хвататься не стал. Увидев Владивоя, он чуть замешкался, а потом широко улыбнулся и извинился.

— Прошу прощения, сударь, я совсем не вас имел в виду…

— Охотно верю, — кивнул Владивой. — Но, поскольку вокруг никого кроме нас с вами нет, позвольте полюбопытствовать: кто именно был удостоен столь лестных сравнений?

— Шутник один, доморощенный… — не слишком охотно ответил гость. — Почему-то уверенный, что чем глупее шутка — тем она смешнее.

— А разве нет?

Незнакомец внимательнее взглянул на Владивоя, стараясь понять: смеется тот или серьезен. Но, видимо, так и не пришел к окончательному решению.

— Я, во всяком случае, от его затей не в восторге. Да и вы, уверен, окажись на моем месте, тоже изменили бы мнение. Кстати, с кем имею?

— Бывший барон Дуброва, а ныне великий Ханджар Вольной Степи Владивой. А вас как величать, шевалье?

— Барон Дуброва? — вместо ответа не слишком вежливо хмыкнул витязь. — Как же, как же. Наслышан… А меня, сударь, можете называть — Игорем. К другим титулам я еще не привык.

— Мы с вами знакомы? — удивился Владивой. — Простите, не припомню.

— Лично вам представлен не был, но с гостеприимством господина барона знаком не понаслышке.

— Странно, — пожал плечами тот. — Обычно, я на память не жалуюсь. И когда вы, шевалье, у нас в Дуброве бывать изволили?

— Аккурат в тот самый день, когда ваша падчерица сбежала из замка. Собственно, сударь, я и был тем самым харцызом, которому баронета Анжелина устроила побег, и который потом помог ей скрыться от погони.

С каждым произнесенным словом Игоря, Владивой мрачнел все больше.

— Значит, это благодаря тебе я был вынужден бежать из Зелен-Лога и скрываться в Степи?

Он говорил ровно, не повышая голоса, но просыпающаяся в душе бывшего барона ярость все ж прорывалась наружу, обозначая себя чуть более длинными паузами между словами.

— Можно и так сказать, — не стал отрицать своего участия в судьбе Владивоя Игорь. — Но я считаю, что каждый человек сам ответственен за свои поступки. И не будь, господин барон, ваши виды на девушку столь, мм… энергичны, все вполне могло бы сложиться по-другому.

— Я не намерен обсуждать свои поступки с кем бы то ни было, — от спокойного и рассудительного тона гостя Владивой вскипел еще больше. — А сейчас прошу ответить: зачем вы здесь?

— Вот как? — прищурился Игорь. — А вы уверенны, милостивый сударь, что вправе задавать подобные вопросы. Что-то я не наблюдаю у вас на руке красной повязки с тремя буквами.

Владивой не до конца понял, причем тут какая-то повязка и тем более какие-то буквы, — но суть ответа уловил.

— Не советую дерзить, шевалье Игорь Без Титулов. Иначе мне придется поучить тебя хорошим манерам! Лучше отвечай, когда спрашиваю!

— Ого, а мы уже перешли на 'ты'?! — радостно воскликнул Игорь. — Странно, я что-то ни бокалов с вином для брудершафта не заметил, ни дружеского поцелуя.

Витязь изъяснялся как-то странно. Вроде и слова обычные, а смысл, произносимых им фраз, все время ускользал от понимания Владивоя. Это начинало раздражать…

— Послушай, Игорь, или кто ты там, — барон чувствовал, как его захлестывает злость. — Я здесь жду…

И не договорил. Вот же глупость! Вспылив из-за еще не улегшейся в душе горечи, он совершенно запамятовал о необычном появлении витязя.

— Да, похоже, именно тебя и жду!

— Это приятно, — несмотря на угрожающий тон бывшего барона, Игорь продолжал держаться очень спокойно. — Значит, я еще кому-то в этом мире нужен. И вдвойне радует — если ждут с добром. Вы, сударь, к какой категории встречающих относитесь? Тех, которые скандируют: 'Добро пожаловать!', или предпочитаете лозунг 'Посторонним вход воспрещен!'?

И опять Владивой уловил только общее очертание ответа.

— Отвечай, невежда, когда тебя потомственный дворянин спрашивает! — теряя остатки самообладания, Владивой вскочил на ноги и положил ладонь на эфес меча. — Это ты вознамерился перейти Барьер?!

— Ааа… — понимающе кивнул Игорь. — Так вот зачем понадобилось все это демонстративное раздражение и напускная злость. Нужен повод для драки? Извольте, господин барон. И хоть я не понимаю: почему вас так обеспокоило мое желание покончить с чернокнижником Темном, — но, если угодно…

Витязь неспешно уложил на землю свои пожитки и отшагнул в сторону, так чтобы близость огня не мешала поединку. Он и в самом деле был готов скрестить клинки, хотя всем своим поведением, мимикой и жестами выражал сомнение в целесообразности этого действа. И Владивою, несмотря на данное Артасу слово, и неприкрытую угрозу со стороны бога, вдруг захотелось просто поговорить с Игорем. Как с давним приятелем. Без церемоний, не выискивая в каждом произнесенном слове двойного смысла. Но прежде все-таки требовалось удостовериться: достоин ли этот неизвестный рыцарь его расположения и доверия…

* * *

Терпеть ненавижу попусту размахивать оружием, толком даже не понимая: во имя чего приходиться сражаться? Но, судя по всему, сейчас без выяснения: 'кто кому Рабинович?' не обойтись. Слишком уж напорист вице-барон. Явно считает себя непревзойденным фехтовальщиком и, используя это преимущество, конкретно намеревается повозить меня физиономией по почве. Ну, это мы еще поглядим. Меня сейчас другое больше интересует: кто его надоумил именно здесь дожидаться? Ведь время и точка перехода только Арагону известна. Неужто и этот бог двойную игру затеял? Или давешний знакомец Артас подсуетился? Ладно, после точки над 'ё' расставлять будем, а для начала общий текст пропишем. Вон, Владивой уже и стило свое обнажил…

А оружие у барона, надо отметить, довольно интересное, как по здешним меркам. Эдакий благородный отпрыск папы-меча и матушки-шпаги. Минимум инерции. Клинок рассчитанный на быстроту удара, а не на силу. Моим бастардом, пожалуй, от такого перышка не отмашешься.

— Одну минуту, — я снял через голову перевязь и, не вынимая меч, вместе с ножнами отложил его в сторону. — С вашего позволения, я воспользуюсь другим оружием.

Владивой равнодушно пожал плечами, мол: мне все равно, чем ты собираешься защищаться. Исход поединка был ему известен заранее. Но когда я пару раз крутанул восьмерку, приноравливаясь к весу и балансу атаманской сабли, его самомнение, похоже, дало первую трещину. Во всяком случае, вальяжности в позе заметно поубавилось. Барон подобрался, и стал в стойку.

— Начнем?

Вместо ответа Владивой коротко отсалютовал мечом и, почти продолжая движение, прямо из верхней позиции нанес удар.

— Ого! — прокомментировал я, уходя с линии атаки, его не то чтобы подлость, но и не тот поступок, который прибавляет воину чести. — Куда торопимся? Детки малые дома плачут?

Еще один выпад. Теперь барон метил в грудь, но я отвел нехитрый удар саблей.

Вполне возможно, что здесь Владивой числился среди мастеров клинка, но в нашем мире ему едва удалось бы сдать и кандидатский минимум. Уже прямо сейчас я мог использовать инерцию и на обратном движении черкнуть его по руке, но мы же не кровожадные туземцы, а благородные прогрессоры. Зачем приумножать зло, даже если оно само на акт размножения напрашивается?

О, а вот этот финт более интересный. Я едва не купился. Надо запомнить… Едва успел заметить — откуда прилетело. Поспешил я барона в разрядники списывать. Но, чтоб не наглела их светлость, мы его вот так пугнем чуток. Ага! Не нравиться? То-то, дядя! Знай наших! А то наехал, как с рублем на буфет… И вообще, меняй программу, сколько можно одно и то же ката крутить? Что-то праведного энтузиазма не видно, словно на почасовой оплате отмахиваешься. Совсем на последний и решительный бой не похоже. К чему бы?

Я разорвал дистанцию и сделал вид, что тяжело перевожу дыхание. Устал, мол. В сам раз лютому вражине нещадно атаковать и добить кулему. Ну же, барон, давай, действуй!.. Вот он я — весь твой.

Хм, не спешит Владивой, не торопится. Опустил меч, отирает рукой совершенно сухой лоб.

'Ничего не понятно?! А нафига вообще было кашу заваривать, если жрать не охота? М-да, это 'жу-жу' не спроста…'

Но, зачем? А главное, как же я сразу не сообразил — моя божья коровка спит сном праведника и даже не чешется. Значит, никакой угрозы нет, а весь поединок — от начала и до конца — спектакль, бутафория? Я даже огляделся украдкой, высматривая постановщика трюков, но нет — никого не видно.

Ну, ты, Игорь, и тупой! М-да, как одену портупею, так все тупею и тупею. Это же фуфушка! Фу-фу! Фу-фу! Инсценировка для того, кто Владивоя 'на тумбочку' поставил и меня встретить велел! Дошло?

'До Штирлица не дошла шифровка из центра. Он перечитал ее еще раз — все равно не дошла…' — веселилось самокритичное подсознание.

Ладно, берем бразды правления в свои руки. Раздайтесь господа присяжные заседатели, править парадом буду я.

Конкретность ситуации сразу все упростила. 'Передохнув', я напал на барона с удвоенной энергией. И через пару минут агрессивного бряцанья, поймав Владивоя на противоходе, заплел саблей его меч и выбил оружие из руки.

Может, и показалось, но я почти уверен, что увидел улыбку на лице воина. Да и меч выпорхнул так легко, словно его и не держали вовсе.

Барон шагнул назад и замер, скрестив на груди руки.

Я в свою очередь тоже отступил и спросил:

— Продолжим, или поговорим? Кажется, нам есть, что сказать друг другу? А танец с саблями всегда доплясать можно. Хачатурян не обидится… Вы как считаете, господин барон?

— Возможно, шевалье Игорь, вы правы, — неспешно кивнул тот. — Можно и поговорить. Тем более — каша стынет. Я и так не ахти какой повар, а чем разогревать это варево, лучше сразу вылить.

— Своеобразное, должен заметить, предложение, — засмеялся я. — Так убедительно меня еще ни разу к трапезе не приглашали.

Владивой тоже рассмеялся. Потом подобрал меч, вложил его в ножны и церемонно указал на костер.

— Прошу.

— С удовольствием.

Моя сабля тоже удалилась на заслуженный отдых, а вместо нее я взял в руки увесистую флягу с вином.

— Из запасов Зеленца. Подавалось на стол новобрачных.

— Кто-то из троих Вепрей женился? — заинтересовался Владивой. — Кто? Когда? Видно, здорово я тут, в степи, отстал от светской жизни.

— Я.

— Вы? — пуще прежнего удивился бывший хозяин Дуброва.

— Позвольте представиться… Муж виконтессы Весняны из рода Зеленых Вепрей, шевалье Игорь из рода Белых Журавлей.

— Вот как? — сменил тон Владивой. — Это меняет дело. Прошу прощения, виконт, но вы сами виноваты, что не представились надлежащим образом. Вот я и держал себя, как с обычным, гм… харцызом. Тут, в Кара-Кермене, разбойник на разбойнике едет и разбойником погоняет…

— Так уж прямо все разбойники?

— Как один, — кивнул Владивой. — И наглядное подтверждение моим словам, вы видите перед собой. Как я уже представлялся — Хан харцызов. То есть, самый главный среди упомянутых мною разбойников.

— О, за такое повышение, барон, стоит выпить! — я призывно колыхнул флягой. И мы оба рассмеялись, давая понять друг другу, что все это не что иное, как шутка, в которой, как известно, есть доля шутки, — а для серьезных разговоров время еще не настало.

* * *

— Судя по вашему удивлению, господин барон, вы давненько не получали известий из королевства?

— С того самого дня, виконт, когда почтовый голубь доставил в замок письмо Ее Величества, в котором королева ясно давала понять: что ей ведомы мои тайные замыслы. А таким предупреждением, как вы сами понимаете, не пренебрегают. Поэтому, я уже к вечеру был по эту сторону Прохода. Вот только, до сих пор, ума не приложу: каким образом Беляна сумела разузнать обо всем так быстро?

— А вы не станете опять хвататься за меч, если я приоткрою вам сию страшную тайну? — я повторно наполнил опустевшие кубки.

— Воздержусь, — пообещал Владивой и, чтоб занять руки, взялся за вино. — Более того, буду весьма благодарен.

— Ну, это вряд ли… — покачал головой я. — Потому, как и здесь не обошлось без моего участия.

— Вот как? Тем более. И… знаете что, говорите все, как есть. Один месяц, вроде, и не большой срок, но за это время со мной столько всего приключилось, что былое баронство иногда уже кажется бесконечно далеким прошлым. Как детство… Мне всего лишь любопытно узнать: как вам удалось так ловко запутать моих следопытов и уйти от погони? Да еще и сообщить обо всем королеве, раньше чем в столицу домчались гонцы?

— Если честно, — я тоже отхлебнул из своего кубка. — Большей частью, благодаря случаю и везению. Если б ненастье не заставило свернуть с дороги, то ваши дружинники настигли бы нас всего через каких-то полчаса. Погоня промчалась мимо раньше, чем мы успели толком укрыться. И только сгущающиеся сумерки да пелена дождя не дали вашим людям разглядеть нас. А после того, как за первым отрядом проследовал и второй, мы просто развернули коней и поскакали обратно.

— Куда обратно? — изумился Владивой. — В замок?! Вы укрылись от погони в Дуброве? Следопыты, чтоб им до конца жизни собственный зад не найти!..

— Нет, — поспешил я успокоить его. — Не в замке. На развилке мы свернули к мельнице Мышаты. Ну, а припустивший ливень завершил дело. Пока погоня моталась вперед и назад, следы троих коней не прочитал бы и вождь апачей Винниту, а не только бледнолицый охотник Соколиный Глаз.

— Это ты Кривицу так красиво называешь? — хмыкнул Владивой. — Хотя, похоже. Во всяком случае, что-то ястребиное в лице отступника было. Особенно, когда слепой глаз не виден…

Он немного помолчал, задумчиво глядя в огонь, а потом протянул мне вновь опустевший кубок.

— Гм, и в самом деле — досадная случайность. Не заряди так не вовремя дождь, ни по чем не уйти бы вам от отступников. Что ж, значит, так было угодно Создателю… С этим разобрались. А дальше?

— Дальше, еще проще. Мельник Мышата приютил у себя баронету, а меня его внук Лукаш, прямиком через болота, вывел к Зеленецкому замку, где я и передал графине весточку от Анжелины. Вот и все…

— Действительно, просто и глупо. Подумать только: от каких ничтожных мелочей, порой, зависит судьба человека, да и сама жизнь. Всего лишь, обыкновенный дождь… Эх, выпьем, виконт, а то мне что-то опять грустно становиться!

— За удачу…

Отхлебнув, еще немного помолчали.

— И не верь после всего этого в судьбу… — чуть погодя продолжил Владивой. — Ты встал у меня на пути и не дал надеть баронский венец… Хотя, я не в обиде — иначе не видать мне ни пернача Хана, ни обруча Ханджара, но… — он сделал длинную паузу, наставительно подняв палец. — А теперь я должен удержать тебя от опрометчивого поступка.

— Что именно ты называешь опрометчивым?

— Понимаешь, Игорь, — Владивой был очень серьезен. — Того что случиться с миром, если ты пройдешь Барьер, но не убьешь Темна, даже в самом кошмарном сне нельзя себе представить. Месть чернокнижника будет ужасной. И это я даже не упоминаю о полчищах мертвяков, которые хлынут на наши земли. Именно поэтому я здесь. Чтоб остановить тебя.

— А направил тебя, Владивой, в это место некий бог, отзывающийся на имя Артас? Угадал?

Мог и не спрашивать. Ответ легко читался на лице бывшего барона.

— Значит, угадал… И тебя ничего не насторожило, не показалось фальшивым в его поведении?

Владивой молчаливо и хмуро глядел в огонь.

— Это я к тому веду, что однажды тоже имел с ним дело. И должен заметить, что Артас даже для бога слишком лукав.

— Ты так рассуждаешь, — проворчал Владивой, — словно знаком с несколькими богами и можешь сравнивать.

— Знаком всего с двумя, но наслышан о многих, — кивнул я, проводя быструю ревизию в своих информационных запасниках. — Это в вашем мире кроме Создателя как бы и нет никого. А у моих земляков — из небожителей целые пантеоны сформированы.

— В нашем мире? — барон сумел услышать главное. — Ты хочешь сказать…

Владивой даже вперед подался от возбуждения, а дальше повел себя весьма странно. Потянулся, широко зевнул, потом устало провел ладонью по лицу и снова зевнул.

— А, ну их… Хвати молоть глупости. Давай, виконт, лучше спать. Кашу мы доели, вино — допили. Скоро и костер потухнет… Да и с ним — не видать ни зги. Вот придет утро, оглядимся вокруг и покумекаем: как нам быть дальше. Авось, придумаем что путное?.. Как считаешь? — и, не дожидаясь моего ответа, улегся на бок.

А еще минуту спустя, он размеренно засопел, всхрапывая и причмокивая губами, как любой человек, крепко спящий и видящий приятные сны.

Столь странное поведение рыцаря объяснилось в тот самый миг, когда я уловил аромат табачного дыма. А следом, из ночной тьмы в круг, чуть освещенный последними сполохами угасающего огня, смоля папиросу, шагнул Наблюдатель.

— Что же ты творишь, Игорь? — без предисловий наехал он, только что в распальцовку не ударился. — Очень хочется с Хранителями познакомиться? Должен тебя разочаровать — эти, не местные, а настоящие, не станут с тобой цацкаться. Распылят на атомы, и пукнуть не успеешь. Тебя разве не учили, что 'язык твой — враг твой', а 'болтун находка для шпиона'? Себя не жалко — пожалей барона? Думаешь, все расы, как вы — земляне, так легко воспринимают множественность миров? Да он уже только благодаря одному Артасу, с его фокусами, на грани помешательства был, а тут еще ты со своими откровениями. С женой хватило ума не делиться, а сейчас на откровенность потянуло.

— Обстановка, наверно, располагает… — попытался съехать я.

— Помолчи, лучше… — не дал сбить себя Наблюдатель. — Короче, нечего рассиживаться, хватай мешки вокзал отходит. Тебе туда… — он ткнул рукой в направлении Владивоя. — Шагай смело, не промахнешься. А барон пусть считает, что ты ему приснился. Я ему сейчас еще кое-что интересное навею. Так, что и Артас не поймет — был ты здесь, или каким иным путем за Барьер прошел.

— Спасибо.

— Иди, иди, балаболка… Да гляди там в оба. Пока Зерно Хаоса в руках Темна, мне туда не пройти. Так что… — Наблюдатель умолк на полуслове и поспешно сунул в рот папиросу. От глубокой затяжки та аж зашкварчала…

Глава девятая

Не было в Дуброве ни одного заезжего двора или корчмы, стены которой вторые сутки подряд, не сотрясала бы разудалая песня и довольный рев бесшабашных мужских голосов, изредка прерываемый звонким, манящим женским смехом. Словно жители города, в едином порыве решили одним махом отметить все свадьбы, крестины и прочие не менее веселые и любимые народом празднества.

Стоя на излюбленном месте, у окна своей девичьей светелки — Анжелина в полной растерянности вслушивалась в гам, так неожиданно возникший и столь крепко обосновавшийся в ее городе. Раздраженно и недоуменно пожимая плечиками каждый раз, когда от очередного взрыва хохота, звенели оконные стекла. Это повальное сумасшествие было юной баронессе совершенно непонятно. Люди радовались грядущей войне!

Потому что началось это повальное безумие, после того, как Любомир объявил на площади, о наборе добровольцев в дружину. Не прошло и часа, а в сборный пункт, возле городских казарм начали стекаться все парни, коим минуло шестнадцать лет и все молодые мужчины, еще не успевшие обременить себя женами и детишками. А к вечеру добровольцев, желающих поступить в ополчение, насчитывалось свыше ста восьмидесяти человек. После чего Любомир огласил, что набор закрыт, а всех остальных, желающих отправиться в Бобруйск бить северян, но не попавших в списки, заверил, что отчаиваться не следует, ибо набор этот, наверняка, не последний. Записанные добровольцы проорали 'Слава!' и разбрелись по домам. А ближе к вечеру — закипела потеха…

— Не понимаю я этого, — неизвестно в который раз повторила Анжелина, отходя от окна и присаживаясь на диване, рядом с Любомиром. Достаточно близко, но все еще сохраняя определенную дистанцию. — Не по-ни-ма-ю…

— Чего именно? — переспросил молодой рыцарь, вздыхая украдкой, поскольку считал, что баронесса могла вести себя с ним хоть чуточку нежнее. — Скажи определеннее. Может, я сумею объяснить?

— Как можно радоваться предстоящему кровопролитию, смерти, увечьям?.. Ведь многие из добровольцев не вернуться домой. Их родные осиротеют, невесты не выйдут замуж, не родят детей. Это же горе! А они хохочут, будто их не в бой позвали, а посулили дармовую выпивку… Нет, не понимаю.

— Потому что ты… — Вепрь хотел сказать: 'ребенок', но вовремя спохватился и произнес с запинкой, — 'женщина'… - и поспешно пояснил, видя, как насупились брови девушки. — Мужчина не только внешне иначе выглядит. Он и внутри по-другому устроен.

— Если мерилом отличия считать отсутствие ума и здравого смысла, то не могу не согласиться с твоим утверждением, — ехидно согласилась баронесса. — Мужчина действительно похож на волка, которого — сколько не корми, все на лес поглядывает. Вместо того, чтоб делом заниматься, вы норовите оружием бряцать, силой и удалью бахвалиться.

Если б эту обличительную речь произнесла матушка, Любомир может и сдержался бы. Но, из уст девчонки, капризом судьбы и стечением недобрых обстоятельств усаженной в кресло баронессы, подобное нравоучение звучало столь нелепо, что рыцарь не удержался от короткого смешка. За что был немедленно вознагражден испепеляющим взглядом. А после того, как эта мера наказания не возымела на него надлежащего действия, еще и чувствительным тычком в бок.

— Прекрати немедленно, — потребовала Анжелина. — Твое поведение, по меньшей мере, бестактно. Я не сказала ничего смешного. Моя матушка именно так выговаривала отцу, а после — отчиму. А, может, ты тоже подвержен героическому сумасшествию? В таком случае, я велю позвать лекаря.

— Извини, Анжелина, — повинился Любомир. — И ты сама, и все остальные — матери, жены, невесты, сестры и подружки совершенно правы, требуя от парней степенности, присущей вашим… дедам. Но!.. вы не понимаете, что как не нагулявшийся жеребец никогда не станет хорошим конем, так и мужчина, прежде чем превратиться в достойного семьянина, должен пройти все ступени взросления. А не прыгать в семейную степенность с отроческих лет. Становая жила лопнет. И сам надорвется и весь род искалечит. До определенного возраста каждому мужчине свобода — вот единственная и самая желанная из всех женщин.

— Как ты можешь произносить подобную чушь? — возмущенно воскликнула Анжелина, вскочив с дивана. — Да такие мысли только харцызу впору! Стыдитесь, господин рыцарь! Или вам свобода тоже дороже любимой женщины?

— Зорька ты моя, ясная, — нежно произнес Любомир. — Во-первых, я лишь повторяю слова Ставра, а он-то уж наверняка знает, что говорит. Особенно, когда спорит с матушкой… А во-вторых, когда приходит настоящая любовь, мы взрослеем очень быстро. И вообще, давай не будем ссориться и переходить на личности. Все эти, молодые юноши и мужчины празднуют не столько обретенную свободу, сколько долгожданную возможность проявить себя еще в чем-то кроме вспашки поля, косовицы и разбрасывания навоза. Согласен, все перечисленные работы необходимы и достойны, иначе люди умерли бы от голода, но, и ты согласись: романтики в них маловато. Еще никто не стал героем — выкосив лужок быстрее соседа. А ведь хочется…

— Вот вся ваша мужская глупость и обнаружилась, — торжествующе подняла вверх указующий перст Анжелина. — Скажи, на милость, кому нужен мертвый герой?

— Но, ведь не обязательно погибать… — нежно приобнял за плечи девушку Любомир. — Я и в схватке с драконом остался победителем, а Игорь казаков у Песьего Лога посек. Где были б сейчас те поселянки, коих ему отбить удалось? Если б не наше умение 'бряцать' оружием?

— Немедленно пообещай, что не будешь рисковать напрасно! Пожалуйста, — повелительные нотки в голосе девушки сменились нежным воркованием. — Я не хочу еще и тебя потерять. Обещай вернуться! Или я своей волей запрещу тебе покидать Дубров! Небось, твой старший брат не поедет в Бобруйск? Я права?

— Да не волнуйся ты так. Вернусь я… В Бобруйске есть свой воевода. И пока враг не высадился, ни Ставру, ни мне там делать нечего. Зачем нам у него и короля под ногами путаться? Отведу ополчение, погощу пару деньков, осмотрюсь немного… Просто так, для интереса. И обратно. Поверь, солнышко, мне и самому тебя покидать не хочется.

— Правда? — Анжелина пристально взглянула в глаза молодого мужчины. — А не обманешь? — и, видя, как тот вскинулся, погладила его мозолистую сильную руку своими тонкими пальчиками. — Пойми, Люб, боюсь я… Мать отца любила. Потом — Владивоя… тоже… любила. А как страшно все закончилось. Я не хочу так! Я хочу — чтоб на всю жизнь. Чтоб — даже если умирать, так вместе. Понимаешь?

Единственное, что Любомир действительно понимал, так это то, что слова сейчас ничего не значат и произносить их, только время терять. Поэтому, прижал к себе девушку и нежно поцеловал повлажневшие глаза. Да и что он мог ответить? Разве жизнь и судьба спрашивают: чего мы хотим и к чему стремимся? Правда, и тот, кто совсем не прилагает усилий для достижения цели, отдавая себя воле рока, уж точно никогда и ничего не добьется…

В коридоре, за приоткрытой дверью деликатно прокашлялись, а потом под сводами комнаты гулкий бас прогрохотал витиеватое приветствие.

— Да пребудет в добром здравии пресветлая баронесса Анжелина. Разрешено ли мне потревожить ее покой?

Хранитель внешнего круга и лекарь Дуброва Удал своим обликом напоминал поставленное на коротенькие ножки крупное румяное яблоко. Поскольку ростом не вышел, и был ко всему прочему чрезвычайно тучен и краснощек. Может именно поэтому судьба, подчиняясь очередной прихоти, наградила его неимоверно густым басом. Гулкий зычный голос так не вязался с детским лицом лекаря, что как только он открывал рот, все невольно начинали вертеть головами, выискивая взглядом того невидимого богатыря, что соизволил заговорить с ними.

Любомир не стал исключением из общего правила. Взглянув поверх головы лекаря и никого там не увидев, он в недоумении оглянулся на Анжелину. Но та лишь коснулась его рукой и степенно ответила.

— Мы всегда рады видеть любого Хранителя. Какие заботы привели тебя ко мне, на сей раз?

Маленький человечек бочком протиснулся в дверь и изобразил попытку поклониться.

— Я позволил себе потревожить госпожу баронессу исключительно из-за только что доставленного голубиной почтой письма из Оплота.

— И что пишет нам Мастер Остромысл? — поинтересовалась Анжелина.

— Мастер-хранитель обеспокоен событиями, происходящими в королевстве, и рекомендует не спешить с отправкой в Бобруйск добровольцев. Будет война или нет — неизвестно, а остаться на зиму без хлеба Зелен-Лог может. Нельзя отсылать в период страды сотни самых работящих рук.

Возможно, если бы эти слова произнес кто-то другой — купец, ремесленник, только не Хранитель, Любомир воспринял бы содержание послания совершенно по-другому. Но после многих лет постоянного противостояния Вышемиру, он накопил недоверие и раздражение вообще ко всему, хоть немного имеющего отношение к Оплоту. Поэтому, как только Удал умолк, Любомир порывисто вскочил на ноги и, едва сдерживаясь, чтоб не перейти на крик, громко поинтересовался:

— С каких это пор Оплоту разрешено вмешиваться в ратные дела королевства? Или Закон о военном времени вас не касается? Могу напомнить, если запамятовали!.. Там четко оговорено, что с момента объявления в Зелен Логе мобилизации и до окончания военных действий, вся полнота власти переходит воеводам. Вся! И не вам решать, какие силы, когда и куда отправлять. А если Мастер Остромысл так обеспокоен уборкой хлеба, то пусть лучше пришлет в помощь всех своих дармоедов, зря протирающих штаны на ученических скамьях!

Дав витязю высказаться, Хранитель снова прокашлялся и беспристрастно прогудел.

— Кхе-кхе… Извини, воевода… Но не гоже правителю… демонстрировать несдержанность и глупость… Причем, и одно, и другое одновременно. Даже, с учетом юношеской горячности… — и, не обращая внимания на возмущенный взгляд Любомира, неспешно продолжил. — Во-первых, и тебе это известно, на время страды в Оплоте остаются только больные и хранители самого преклонного возраста. Остальные отправляются по домам именно для оказания помощи в сборе урожая. А во-вторых, Мастер не вмешивается в мирские дела, а лишь на правах человека более опытного, хотя бы из-за разницы в возрасте, дает совет. Поверь мне на слово, Любомир, если б Оплот хотел приказать, то и слова нашел бы соответствующие. Засим, госпожа баронесса, разрешите откланяться. Больные, знаете ли, ждут…

Прощальный поклон удался Хранителю чуть лучше приветственного, да и выскользнул он обратно значительно резвее, чем вошел. Похоже, несмотря на напускную вальяжность, Удалу совершенно не хотелось отдуваться за все шероховатости, издавна существующие в отношениях между Оплотом и королевской властью.

— Чего ты взбеленился? — немного раздраженно спросила Анжелина, покусывая стебель ириса, который перед тем задумчиво вертела в руке. — Как по мне, вполне дельный совет. Может и в самом деле не стоит спешить с отправкой добровольцев?

— Терпеть не могу, когда кто-то считает себя умнее всех. Даже если прожил чуть дольше и прочитал на одну книгу больше, — резко ответил Любомир, раздраженно прохаживаясь по комнате. — Неужто ты кажешься такой беспомощной и глупой, что Оплот решил за тобой особо приглядывать? Хотел бы я видеть, как Остромысл напишет подобное послание моей матушке!..

Напоминание о ее излишне юном возрасте Анжелине тоже не понравилось и, если буквально минуту назад девушка еще собиралась спорить с Любомиром, то теперь была полностью на стороне витязя.

— Тем более, что я планировал отправить в Бобруйск только обозы, в сопровождении охраны из полусотни ратников, необходимой для их безопасного передвижения. А остальных дружинников придержать до окончания страды. Собственно и в Бобруйск собирался именно с целью: разобраться во всем на месте. Издали многое видится иначе. Возможно, задержка в месяц ничего не изменит, и будет на благо Зелен-Логу, а возможно…

Он приблизился к Анжелине, опустился перед ней на колено, взял в ладони ее пальцы и взглянул в глаза. В этот раз девушка не отвела взгляда.

— Если ты пришлешь голубя, клянусь: я отправлю на помощь все мужское население Дуброва. Даже, если нам всем после придется питаться желудями. Ты только останься жив. А остальное как-нибудь сладиться.

Поцелуй, которым они скрепили, уложенный союз, был по-настоящему жарким с обеих сторон…

* * *

Как ошибаются физически здоровые люди, конфузливо отводящие взгляд при виде слепого. Во всяком случае Островид давно не чувствовал себя ни увечным калекой, ни тем более — ущербным. Разве ж найдется среди тех же зрячих человек, которому удастся отличить пчелу, вылетевшую из улья, от пчелы — возвращающейся с взяткой? Или, к примеру, распознать по едва слышимому писку беззаботного комара и жаждущую крови комариху? А мириады запахов и оттенков, рассказывающих обо всем на свете тому, кто спрашивать умеет? То-то же…

Вот и сейчас, никого не видно, даже топота копыт не слыхать, а ветер уже принес слепому провидцу весточку. Гости к нему едут… И не кто-нибудь, а его любимец — атаман Медведь поспешает, торопиться. Совсем коней не щадит. Да и сам притомился изрядно… С чего бы это он? Вроде только виделись недавно? В тот самый день, когда они с Ханджаром о поединке в Роще Смирения рассказывали… Неужто случилось что? Вряд ли. Откройся Барьер, даже он, недоучившийся хранитель, столь мощный выброс магической силы непременно почувствовал бы. Иное что-то произошло. Ну, да чего гадать, вон уже и топот слышен. Значит, вскоре гость и сам пожалует.

Островид, не нарушая установленной им же традиции, поднялся и вышел во двор, навстречу… Раньше он так поступал намеренно, чтоб удивить, мужественных, жестоких сердцем, но по-детски наивных харцызов, внушить им почтение, а там и привык. Давно уже нет в Степи более уважаемого человека, чем слепой провидец, а он по-прежнему, неизменно встречает каждого, сидя на лавочке перед домом.

Топот становился все громче, пока не приблизился к краю буерака. Там Медведь придержал коня, и вроде неспешно, но быстрее чем обычно, съехал вниз.

— Здорово, батька! — заорал, по обыкновению, еще не спешившись. — Как оно живется-можется?

— И тебе не хворать, Медведушка. Хвала, Создателю, ползаю еще…

— Вечно ты, батька, прибедняешься… — приблизился атаман. — А самого и оглоблей не пришибить.

— Может и так, — не стал спорить Островид, хитро улыбаясь. — Есаулу войска харцызкого виднее.

Тот только охнул.

— Вот сколько лет мы уже знакомы, а все удивляюсь: как ты это делаешь? Есаулы что, по-другому пахнут?

— Шуршат иначе… — рассмеялся Островид, довольный произведенным эффектом. — На тебе не обычный шелковый кушак, а расшитый золотом. Что в Кара-Кермене является знаком отличия есаула великого Хана, если я не ошибаюсь.

— Ты, батька, никогда не ошибаешься и никогда ничего просто так не делаешь и зря не скажешь… — чуть серьезнее подтвердил Медведь, присаживаясь рядом. — Одно мне не понятно: куда вы с Владивоем так поспешно исчезли? Я потом едва угомонил разобиженных неуважением атаманов. Только имя Али Джагара и успокоило всех. Потому как еще ни разу твои поступки не были во вред степной вольнице. А советы и предупреждения спасли не одну жизнь… Значит, важное что-то случилось и некогда было объяснять и прощаться…

— Постой, постой, — удивился Островид. — Это ты о чем сейчас толкуешь? Когда это я за Ханджаром приходил?

Медведь растерянно замолк, но сбивчивое дыхание есаула выказывало, нешуточное волнение.

— Так три дня тому. Как раз после пира по случаю провозглашения Владивоя Ханом и Ханджаром вы оба и исчезли.

— Угу… — задумался провидец. — Очень интересно. Может, ты и не поверишь моим словам, есаул, так как чувствую — сам тоже правду говоришь, но я не покидал заимку с того дня, как вы с Владивоем у меня гостили. Хоть у Арины спроси.

Посылание на прислужницу, как на свидетеля, верней всего убедило харцыза, что Островид не шутит. Ибо нет большего оскорбления для мужчины, чем перепроверять его слова у женщины.

— Ты хочешь сказать, что… Но, я же собственными глазами…

— Ну, ну, — заинтересованно повернул голову к есаулу провидец. — Поведай слепцу, что такое видели зрячие, чего, на самом деле, быть не могло.

— Зрячий! — возбужденно вскричал Медведь. — Ах, ты ж лихоманка меня возьми! Как я сразу не заметил! А ведь почудилось что-то странное. Но я был уверен… Вот раззява!

— Ты не торопись, Медведушка. Не части. Давай, сначала… — остудил разволновавшегося харцыза Островид.

— Тот, который выдавал себя за тебя, при разговоре переводил взгляд. Значит, не слепой. А мы и внимания не обратили. Да кто ж мог подумать?..

Видя, что у есаула все равно получается не слишком связно, провидец усадил его обратно и заговорил сам.

— Я понял так: в Кара-Кермен, на торжество по случаю провозглашения нового Хана и первого Ханджара, явился некто, в моем обличии? Верно?

— Угу.

— И он же увел Владивоя?

— Увел, батька! Увел! — опять вскочил на ноги Медведь. — Что ж нам теперь делать?

— Ничего, — пожал плечами Островид.

— То есть как? — опешил есаул. — Ты предлагаешь мне сидеть, сложа руки, когда с Ханджаром невесть что приключиться может?

— Именно, — кивнул старец. — Да ты не горячись, Медведушка. Рассуди сам. Во-первых, не нам тягаться с тем, кто людские личины, как одежду менять может. Поверь на слово: такое и не всякому магу дано. Тем более — рядом с Барьером, впитывающим всю силу, до которой только дотянется. Кто-то очень могущественный в Кара-Кермен приходил. А во-вторых, ничего непоправимого с Владивоем не случится, пока он свою миссию не исполнит. Иначе — я бы другое будущее узрел. И, вообще, откуда тебе знать: может он сейчас именно там — где и должен быть? Уразумел?

Медведь неопределенно пожал плечами.

— Вот и ладно, — как всегда слепой верно истолковал и его сопение, и это движение. — Лучше поведай, есаул: как тебе куренных атаманов остудить удалось? Это даже для меня непростая задача. Особенно, когда они вином хорошенько разогретые…

— Это как раз сущая безделица, — довольный похвалой самого Али Джагара, степенно ответил тот. — Любого воина можно отвлечь от чего угодно, если в поход позвать…

— О как?! — пришла очередь удивляться Островиду. — И куда ж вы решили коней поворотить?

— На Дубров…

Теперь провидец умолк надолго. Есаул даже заерзал от нетерпения, получить взбучку или одобрение своему решению.

— Что ж, это не так глупо, как кажется на первый взгляд. Дать возможность воинам размяться перед решающей битвой с мертвяками, а заодно и убедиться, что Хан по какой-то неведомой причине не сбежал обратно в Зелен-Лог. Ну, а если — паче чаянья, Владивой все же их предал, то достойно покарать предателя. Но, тогда, меня тоже следует казнить… Ведь это я увел Ханджара.

— Как ты можешь, батька? — возмутился есаул. — О тебе худого слова никто не сказал. Наибольшее: предполагали, что Владивой сбежал после вашего разговора, потому что испугался чего-то.

— Спасибо и на том… — усмехнулся Островид, хотя полностью скрыть, что ему приятны такие слова, все ж не сумел. — И когда в поход?

— Так уже… Круг куренных назначил наказным Секирника, а я с полдороги к тебе завернул. Думаю, завтра к вечеру уже замок и обложат. Вообще-то меня атаманы еще кое-что спросить просили… Теперь и не знаю, как быть. Ведь о грядущей войне с северянами тот, который не ты, сказывал. Верно аль нет?

— Не знаю… — чуть растеряно произнес провидец. — Мне такого видения не было.

— Обманул, значит… — насупился есаул. — Тогда поспешать надо. Своих предупредить! Ведь хлопцы думают, что в замке только малая часть дружины осталась, а они все там засели.

— Можешь не торопиться, — махнул рукой Островид. — О войне с Княжеством мне ничего не ведомо, но о том, что третьего дня часть Дубровской дружины и еще две сотни ополчения вместе с обозом в Бобруйск отправилась — знаю. Так что не ждут вас там. Кстати, крови не вижу… Похоже, легкая победа достанется. А если так, удержи хлопцев от ненужного насилия.

— Добро, батька. Обещать не буду, но попытаюсь.

Глава десятая

Таинственное ущелье Снов не впечатляло ни шириной, ни бездной. Обрыв, с которого мне не так давно довелось сигать в воды реки Веселой, у замка Вепрей, и тот был на несколько ударов сердца круче. И огнем не пыхало, и водой не журчало… Обычная расщелина, каких не счесть в здешних горах. А свою котомку с припасами я наверняка смог бы легко перебросить на другую сторону провала. Вот только — не дружелюбное какое-то. Глядя на него, так и подмывало — развернуться и уйти, оставив ущелье как можно дальше за плечами. И узенький, веревочный мостик с множеством прогнивших до трухи перекладин, размеренно покачивался, будто кивал пальцем в запрещающем жесте. Мол, даже и не пытайся… Стой, где стоишь, а еще лучше — вали, откуда пришел. Нечего тебе, турыст, на другой стороне делать! Никто тебя туда не звал, и никто тебя там не ждет… Пшёл вон, проходимец, чтоб и духом твоим здесь не пахло!

А вот это зря… Маг, творивший волшбу, не учел, что нельзя так себя вести с временно исполняющим обязанности рыцаря, человеком из третьего тысячелетия земной цивилизации. Мы же все политкоректны аки овцы, пока какой-нибудь баран на любимую мозоль не наступит. Ну, а уж после, извините — 'кто к нам с мечом придет, тот в орало и получит'. И если на заборе аршинными буквами написано 'Посторонним ход категорически воспрещен! Только для служебного пользования!' — значит, нам как раз туда и надо.

— Старый веревочный переход. Совершенно обветшалый… Как только вообще уцелел за минувшие века? Опять иллюзия. Игра подсознания, а на самом деле все имеет совершенно иной смысл. Как в притчах… — поставил я окончательный диагноз, он же — вердикт. — И что все эти декорации должны значить? Думай голова, картуз куплю…

Дабы ускорить мыслительный процесс, я прибег к универсальному средству выманивания из укрытия джинов и разума — потер его вместилище. Подействовало. Мозг откликнулся…

— Если я вижу хоть какой-то мост, значит, сквозь Барьер пройти можно. Это — раз. А хлипкость сооружения… скорее всего, предупреждает о поджидающих впереди трудностях и опасности. Или, если истолковывать в лоб — запрет брать с собой большую поклажу. Не знаю… Можно проверить… Вон и камешек подходящий валяется. Если переброшу через ущелье, то и котомка не помеха.

Я взглянул под ноги, выбрал из россыпи годящийся булыжник, весом в три-четыре кило, примерился и легко метнул его через ущелье, приготовившись услышать, как тот бухнет о землю на противоположной стороне. Снаряды такого веса мне приходилось бросать на расстояния раза в два превышающие ширину провала. Но камень не долетел… и исчез в бездне. Кстати — совершенно бесшумно.

М-да, в мире иллюзий, все не по-людски. Тут даже не столько думать — сколько чувствовать надо. Не внешность образа важна, а его внутренний смысл. Заложенная идея…

'Здесь будет город заложен', - выдало подсознание. — Надпись на ломбарде'.

— Учту, — серьезно пообещал я ему и шагнул на воображаемый мост, недоуменно продолжая чувствовать под ногами устойчивую твердь земли.

— Не волнуйся, Игорь… Иди смело, — прогудел негромко, кто-то сзади. — Тебя там уже ждут…

Я оглянулся на голос, но увидел только уходящий в необозримую даль, вдруг ставший невероятно длинным, подвесной мост и исчезающие в тумане стены бездонного ущелья. Похоже, меня и в самом деле ждали. Вот и побеспокоились, чтоб не раздумал в последний момент. Для ступившего на мост Снов, обратного пути не было.

'Наш паровоз вперед летит. В коммуне остановка. Иного нет у нас пути. В руках у нас винтовка…' — бравурно и насмешливо выдало очередной перл из закромов памяти неугомонное подсознание.

С каждым последующим шагом, моя убежденность в том, что я нужен Запретным землям, только крепла. Как и в лживости иллюзорного мира.

На втором часу пути, в обычных условиях достаточного для преодоления целой мили, я уже с глуповатой усмешкой вспоминал наивную попытку перебросить камень на другую сторону ущелья. Вокруг по-прежнему простиралось молочное марево тумана, оставляя для глаз сферу окружностью в десяток шагов. А подвесной мост покачивался и натужно кряхтел, едва держась над дышащей смертью бездной.

Похоже, просто передвигать ноги было недостаточно, для того чтоб достичь противоположного края. Я остановился и закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, чтоб решить: как быть дальше. Но ничего стоящего в голову не приходило. Хотя, похоже, именно этого от меня и ждали.

Потому что постояв немного зажмурившись, я почувствовал, как исчезло ощущение размеренное покачивание. А когда открыл глаза, то в изумлении вытаращился на огромную дверь, парящую в воздухе, всего в нескольких шагах, прямо по курсу. Тогда как мостик непринужденно нырял под ее 'порог'. И, несмотря на то, что вокруг одинокой створки не было совершенно ничего, кроме уже привычной дымки, я понимал, что даже не стоит пытаться обойти ее стороной.

— И что дальше?.. Кричать? Стучать?

'Ищите и обрящите. Толцыте и отвержится…' — веселилось мое второе я, позабыв об аналогичном и бородатом анекдоте о внутреннем голосе и ковбое.

— Ага, откроют и дадут вам. А потом — догонят и еще раз дадут. Увянь, Чапай думать будет.

После более тщательного осмотра, мне удалось выяснить, что висящая поперек пути створка была вытесана из цельной гранитной брылы, и больше походила на могильную плиту, поставленную торчком. Нашлись даже какие-то сильно затертые письмена и руны, высеченные по всем четырем углам, изукрашенные непонятными рисунками. Но тем не менее, там где и располагается замочная скважина, имелось неглубокое или сильно затертое углубление, знакомой формы.

'Для идентификации личности, предъявляйте сетчатку глаза в развернутом виде…'

Дверь работала в более гуманном режиме и всего лишь изъявляла желание ознакомиться с ладонью. Примитивно, но надежно. И мгновение спустя, преграда исчезла без каких-либо дополнительных спецэффектов, открывая моему взгляду широкую каменную дорогу, ведущую чуть в гору, к вырисовывающимся на фоне пасмурного неба, очертаниям человеческого поселения. С виду — небольшого городка или крупной деревни.

А еще — вокруг, по-прежнему, как и на мосту, переброшенном через Ущелье Снов, расстилалась небывалая тишина… Столь звонкая, какую можно услышать только перед приближением урагана.

* * *

Впечатление от деревни на пригорке, куда вела заброшенная дорога, как и ощущение от всего неизвестного мира, простиравшегося вокруг меня, можно было легко передать одним понятием — 'слишком'.

Слишком тихо было вокруг… Настолько тихо, что не только собачий брех, петушиное кукареканье, блеянье овец, коровье мычание или иные звуки, непременные спутники человеческого жилья, не доносились от селения, — не слышно было даже обычного и вездесущего птичьего гомона, как то: карканья ворон, воробьиного чириканья, стрекотанья любопытных и беспокойных сорок.

Слишком безлюдно… По выгону в предполье с воплями, свистом и лаем собак, не носилась ватага горластой ребятни, увлеченно играющих во что-то понятное только им самим. А на невозделанных, густо поросших травами и сорняками, полях никто не только не пахал или не косил, но даже не выпасал стадо. Ни единой пары стреноженных коней — и то не попалось на глаза.

Слишком тревожно… Пасмурное, несмотря на близкий полдень, небо не рассекала над селением ни одна быстрокрылая молния. Не то что благородных стрижей — а шустрых сельских ласточек, с удовольствием вьющих гнезда непосредственно на стенах хлевов и прочих хозяйственных построек, и тех не было видно. Будто не только люди попрятались из виду, но и все мушки и мухи в один миг исчезли вместе с ними.

Слишком печально… С каждым шагом, крепло понимание, что деревня давно заброшена. Не курился дым из труб на крышах домов. Не полоскалось на ветру, вывешенное для просушки белье. Но даже не это настораживало больше всего, — от селения вообще не пахло жизнью!.. Ни вкусной домашней выпечкой или иной пищей, ни стружкой или окалиной, ни даже — навозом. А те слабые запахи, которые редкие порывы ветра бросали вместе с мелкой пылью мне в лицо, разили тленом и сырой гнилью.

И всех этих 'слишком' насобиралось так много, что я вновь почувствовал усиливающееся смятение и беспокойство. Чересчур земли, находящиеся по эту сторону Барьера, отличались от уже ставшего мне привычным мира Зелен-Лога.

Даже очнувшись на мельничной запруде и совершенно ничего не помня о себе, я не чувствовал себя чужаком в чужой земле. Даже ничего зная о новом мире, я ощущал, что вокруг живут такие же люди. Течет хоть и не совсем привычная, для выходца из цивилизованного мира, но вполне понятная жизнь. А отличиями в обычаях и традициях никого не удивишь. Сколько людей — столько и привычек. Но здесь, за Барьером — все было совершенно иначе.

Люди любят громкие слова и пышные фразы, не придавая произнесенному особенного значения и не задумываясь над смыслом, лишь бы красиво звучало. Но именно сейчас я осознал всю полноту древнейшей поговорки: 'в родном краю березка спрячет, а роща — накормит'. Эта земля не любила людей. Не то, чтоб ненавидела или презирала, — попросту была к ним равнодушна. И мне — родившемуся не просто за Барьером, но и под другим Солнцем, предстояло понять и разобраться: что надо содеять настолько мерзостного, чтобы мать отвергла собственных детей?..

Войдя в деревню, я понял, что не ошибся в предположениях. Она и в самом деле была давно покинута. Настолько давно, что все возведенное людьми удерживалось в целом виде скорее по недоразумению, нежели из-за прочности построек. И дома, и сараи, и ограда вокруг дворов настолько обветшали, что хороший порыв ветра давно должен был их обрушить. И в том, что они все еще стояли практически целехонькие, я узрел очередную насмешку злой силы, что столь явственно ощущалась вокруг. Вроде своеобразного, изощренного осквернения останков, — их не предали земле, а выставили на всеобщее обозрение и порицание.

И столь муторно мне было продвигаться этим могильником крестьянского зодчества, что я едва сумел подавить желание, бегом вернуться на околицу и обойти стороной заброшенную деревню. Каменный тракт тут был гораздо удобнее и короче, а терять время зря из-за мнимых страхов, я не хотел, поскольку совершенно не представлял себе: как долго еще придется добираться, до того места, где обитают жители здешних земель. Если таковые вообще имеются в наличии.

Но тревога не отпускала и сам того не замечая, — белым днем, по широкой центральной улице пустой деревни, я двигался осторожно и тихо, словно подкрадывался по минному полю к вражескому секрету. При этом время от времени, непроизвольно вздрагивая от почти явного ощущения чужого и недоброго взгляда. Впечатление усиливалось каждый раз, когда сзади, на пределе восприятия, мелькали какие-то невразумительные тени. То ли шевелились на ветру рассохшиеся ставни и калитки, то ли — что-то иное, заявившееся сюда вместе со мной из призабытых, детских страшилок.

Возможно, я и воротился бы на околицу, но к счастью, деревня была не такой уж большой, — и, миновав еще одно подворье, я оказался на центральной площади, у неожиданно добротного сооружения, превосходно сохранившегося, в отличие от остальных домов. Больше всего здание напоминало сторожевую башню — квадратную и узкую. Этакий донжон. С высокими стрельчатыми прорезями вместо окон, чрезвычайно похожих на бойницы, а потому четко указывающих, что ее строители, не предполагали, а заведомо готовились защищать здесь свои жизни.

И все-таки мир не терпит однообразия ни в палитре красок, ни в мелодии жизни, — тем более, когда все это, словно маятник, так и норовит забиться в одну из крайностей. Ибо, как еще расценить появление в угрюмой, источающей смрад пустоши и запустения деревни, пощипывающего прямо посреди площади травку ослика. Милого, добродушного и забавно помахивающего хвостиком и длинными ушами.

Совершенно не ожидая увидеть что-либо подобное, я так растерялся, что не сразу заметил сидящего в сторонке, под тенью старой липы, хозяина животины.

— Что-то ты припозднился, Разрушитель… — отозвался тот надтреснутым, хриплым басом. — Видать не слишком торопился, а?

— Чего? — опешил я, непроизвольно кладя руку на эфес сабли. (Надо же, приобретаю новые рефлексы). Но быстро справился с собой и уже почти спокойно поздоровался. — И тебе доброго здоровья, незнакомец.

— Как скажешь, Говорящий с драконами, — насмешливо прогудел тот, поднимаясь с земли. При этом стало очевидно, что если ширина плеч вполне соответствовала голосу мужчины, то рост, увы, существенно подвел своего хозяина. В результате незнакомец оказался почти квадратным.

— Как, как? — поразился я. — Извини, уважаемый, ты случаем меня ни с кем не путаешь?

— Суди сам, — развел длинными руками, тот. — Дозорный холм уже лет сорок как опустел окончательно. За спиной у тебя путь в Никуда… Так кем же ты еще можешь быть? Посланец безумца Темна? Сомневаюсь. Даже, если чернокнижник еще помнит: зачем все затеял, то вряд ли ему понадобился землепроходец. Да и к часовне Создателя ты не смог бы подойти так близко. Хотя… — он почесал огромной, как лопата, ладонью бочкообразную грудь. — В твоих словах есть смысл. Доверяй — но проверяй…

Незнакомец сделал неуловимо быстрое движение и выхватил из-за спины короткий арбалет.

— Будь добр, приложи ладонь к двери.

— Зачем? — поинтересовался я, не слишком довольный таким поворотом разговора. — Имей в виду, что я неплохо владею саблей и, если тебе не удастся убить меня сразу…

— Я не собираюсь в тебя стрелять, Разрушитель, — успокоил меня незнакомец. — Просто, сделай, как я прошу. Для уверенности. Сам же предложил…

Пожав плечами, я подошел к донжону, именуемому часовней, и дотронулся до нечеткой, заплывшей от времени, резьбы на ее дверях. Потом обернулся к чудаковатому крепышу.

— Достаточно? Или может на крышу взобраться и прокукарекать оттуда?

Но облегченный вздох и искренняя улыбка незнакомца, свидетельствовали, что испытание мной пройдено с отметкой 'успешно'.

— Извини, Говорящий с драконами. Обживешься чуток, и подобная предосторожность перестанет казаться тебе чудачеством… — произнеся все это, мужчина уже без опаски приблизился и протянул руку. — Торус… — представился, а потом прибавил, что-то более непонятное и как бы сдерживая всхлип. — Значит, легенда не солгала?.. И мы — спасены…

— Игорь… — пожал я твердую, словно литую, ладонь.

— Хорошее имя, — одобрил Торус. — Непонятное… Трудно будет наложить заклятие. Ну, что, пошли?

— Куда?

— В убежище Хвата. К вечеру должны успеть. Или ты здесь хочешь заночевать? Можно и так… Я в твоем распоряжении, Разрушитель. Вот только куда Баруха девать? Как думаешь, Создатель простит, если я ослика на ночь, в часовню заведу? Иначе ж сожрут… Жаль малыша. Привык я к нему…

— Погоди, Торус, — взмолился я. — Скажу честно, за последнее время я уже ко многому привык и даже начал откликаться на Разрушителя, хотя Игорь мне больше нравится. Именно поэтому будет лучше для всех, если ты неспешно и подробно расскажешь мне о здешней жизни, обычаях и легендах. Иначе — боюсь, несмотря на любые пророчества, от незнания я могу разрушить как раз то, чего трогать не следует. И уж тем более — никого не спасу.

— Разумно, — покладисто согласился тот и прибавил с некоторой грустью. — А ведь тебя, Игорь, еще мой дед поджидать начал. Аккурат, как жители Холма, так это гнилье прежде называлось, окончательно отчаявшись, решили подальше от границы переселиться. Я как тебя увидел, так обрадовался, что обо всем позабыл. Все те наставления, которые землепроходцы поколениями передают друг другу, мигом из головы вылетели. Я ж, собственно говоря, для того и поджидаю тебя здесь, дабы поведать обо всем, что здесь случилось.

— Ну, вот и славно, — обрадовался я. — Хуже нет, чем ввязываться в драку, совершенно не понимая, кого бьют, за что и на чьей стороне справедливость.

— Согласен, — с уважением в голосе согласился Торус. — Но, в таком случае, предлагаю, не мешкая отправляться в путь. Окромя нас с Барухом, ничего интересного в этой пустоши более нет, а разговаривать сподручнее в пути. От этого — версты короче становятся.

— Не возражаю, — кивнул я, но тут у меня в нутре предательски заурчало. Живот подлая штука и добра не помнит. Сколько не корми, вскоре опять просит.

— О-хо-хо! — воскликнул слегка обескуражено Торус. — Ну, голова дырявая. Спасибо, что напомнил… Ведь для того, чтоб Говорящий с драконами принял нашу сторону, землепроходец должен разделить с ним трапезу. Во всяком случае, так говориться в древнем ритуале. Не возражаешь?

Произнеся скороговоркой все это, Торус достал из заплечного мешка небольшой сверток. Им оказался завернутый в чистую тряпицу толстый шмат брынзы и тоненькая, почти прозрачная лепешка.

— Не возражаю, — улыбнулся я. — Благодарю за угощение.

Мужчина ловко разделил снедь на две равные части и протянул одну мне. Некоторое время мы сосредоточенно жевали.

Овечий сыр имел обычный вкус, а вот хлеб сильно отдавал варенными отрубями и лебедой. Выводы делать было слишком рано, но они напрашивались сами, — вряд ли важного гостя стали бы встречать пищей хуже той, которую едят сами. А если, продолжить мысль, то мне даже думать не хотелось о повседневном рационе жителей здешних мест.

— Вообще-то у меня самого чего в котомке имеется, — намекнул я. — Товарищи не скупились, собирая в дорогу.

— Это хорошо, — одобрил Торус. — Не придется в пути задерживаться… Лично я не люблю с полным пузом топать, поэтому сам решай, когда в следующий раз проголодаешься. И не стесняйся привал объявлять. Я ж — землепроходец. Могу даже спать на ногах, если предыдущая ночка слишком беспокойная выдалась…

— Договорились, — кивнул я, возвращая себе хорошее расположение духа и даже некоторую уверенность в завтрашнем дне. — Не беспокойся, если я вдруг постесняюсь и захочу геройствовать, то мой живот, как ты уже мог убедиться — сраму не знает.

— Хе-хе, — коротко хохотнул Торус, показывая, что оценил шутку. — Тогда, в путь, Игорь. И да пребудет с нами свет и слово Создателя. Барух! Мертвякова ты сыть! Хорош с… жрать! Пошли домой!

Обруганный ни за что ослик поднял умную морду, посмотрел с упреком на хозяина, а потом развернулся хвостом на север и неспешно потрусил старым трактом вниз по склону, вглубь Запретных земель.

Глава одиннадцатая

Любое строение начинается с фундамента. И чем крепче, чем надежнее фундамент, тем дольше простоит и постройка. Того же мнения Остромысл придерживался и по отношению к предсказанию будущего. Считая, что результат окажется тем вернее, чем больше провидец знал о прошлом. И никогда не жалел времени, потраченного на изучение документов из архива Оплота. Особенно тех, что были написаны еще до Армагеддона, навсегда изменившего лик планеты. Странное чувство какой-то щенячьей восторженности и ожидания чуда, возникало у Мастера каждый раз, в минуты сопричастности к чужой, прошлой жизни. Будто глыба минувшего времени, дышащая ему в лицо из усеянных словами страниц, отбирала часть прожитых лет и возвращала хранителя в счастливое отрочество. И тем сильнее было это ощущение, чем древнее записи предстояло изучить. Островид закрыл глаза, давая мыслям вынести себя из стен кабинета на свободу.

Как часто он забирался в своих мечтаниях в тот измененный край, в поисках чудес, которые могли улучшить жизнь людей, а то и планировал исследовательскую экспедицию.

Но — всегда находилось какое-то 'но'. Вспомнить хотя бы Моровицу, собравшую такую обильную жатву на человеческом поле. И всем уцелевшим пришлось неустанно готовить из каждого более-менее пригодного ученика странствующего знахаря. Чтобы отправить хоть в города и замки по одному целителю внутреннего круга и паре-тройке искателей истины, в сопровождении десятка хранителей низшего ранга. А где, на милость Небес, было взять такое количество целителей, если в целом Оплоте, считая вместе с учителями мудрецами и самым молодыми послушниками, вообще всех адептов Равновесия не набиралось и сотни?..

Но, беды прошли, а тайна осталась. И манила к себе все сильнее. Поэтому, как только все улеглось, Мастер сосредоточил усилия на поисках ключа к загадке, скрытой в старинных манускриптах. И неожиданно выяснил, что, по какой либо из неизвестных причин, практически все давние документы, которые содержали в себе достоверные географические данные о Полуденном континенте, бесследно исчезли из всех библиотек и архивов. Тем интереснее был для Остромысла каждый лучик, который хоть немножко проливал свет на Terra incognita. Мастер умостился удобнее и сосредоточенно углубился в чтение старательно перебеленной рукописи, в которой так неожиданно всплыло упоминание об Искупителе. Страшнейшей ереси, вред од распространения которой переоценить невозможно.

'…Когда мы оказались в покоях его высочества, во дворце еще никто не знал, что я чужеземец, и жизнь там протекала размерено и спокойно. Миловидный, стройный юноша сидел у отворенного окна и кормил голубей. Увидев нас, он поднялся навстречу и вежливо склонил голову на наши поклоны, а затем промолвил учтиво:

— Не ведаю, кто вы, уважаемые, и с чем прибыли сюда, но хочу сразу предупредить, что отец мой тяжело болеет вот уже почти год. И в скорби нашей мы не склонны выслушивать разные глупости. Поэтому лучше еще раз обдумайте все, что хотите произнести вслух…

— Ваше Высочество, выслушайте! — не дал сбить себя Улаф и торжественно произнес. — Перед вами — Искупитель! Ваше Величество!

Принц покачнулся, ухватился рукой за грудь, рванул воротник, будто задыхался, и побледнел. Потом перевел взгляд на меня:

— Ты — чужестранец?!

Не ведая, каких еще ужасов ожидать, я все же не стал отрицать очевидное.

Получив утвердительный ответ, принц хищно улыбнулся, выхватил из ножен острый стилет и выбежал из покоев…

Вернулся он через каких-то полчаса, весь бледный, будто сама смерть, или ее посланец. Что было более вероятно, учитывая кровь, что скапывала с его стилета. Улаф понял все произошедшее быстрее меня, потому что упал на колени и неистово закричал:

— Король умер! Слава королю!

Принц слабо улыбнулся и тихо ответил:

— Благодарю вас, барон. Я всегда буду помнить: кто привел во дворец Искупителя. А теперь прикажи проводить его в темницу. Видеть не могу эту отвратительную рожу.

Так я стал невольной причиной того, что сын убил отца…

Две недели меня держали в удобной солнечной камере и сторожа выполняли каждую мою прихоть… Но молча, категорически не произнося, ни одного слова. Только где-то на пятнадцатый день в мою тюрьму вошел человек в священных белых одеждах.

— Отче! — обратился я к нему. — Молю вас, сжальтесь над несчастным путешественником. Скажите: в чем меня обвиняют? Почему держат здесь? Я же только пришел к вам и еще совершенно ничего не мог сделать. Предосудительного…

Священник благословил меня десницей и ответил мягко:

— Что ты, сыне, разве можно тебя в чем-то винить? Мы все безгранично благодарны тебе и с радостью исполним каждое твое желание. А держат тебя здесь потому, что подсчет смертных грехов дело длинное и нелегкое. Ведь не сразу понятно, который из них необходимо искупать, а который — и так простить.

— Но я-то здесь причем?

— Как это? — не меньше моего удивился священник. — Столько грехов… Создатель Всемилостив… На моей памяти — такое впервые! Их же нужно все искупить! Грешные души нуждаются в очищении от скверны…

— Так пусть помолятся. Разве ж я против? Создатель милостив.

— Сыне! — воскликнув священник, осеняя себя крестным знамениям. — Скажи: ты не веришь в сохранение священного Равновесия?

— Я? Ну что вы, отче — конечно же верую.

— Помнишь ли ты, что Создатель говорил об искуплении?

— Да, отче.

— Скажи!

— Во имя Равновесия на каждый грех должно быть осуществлено покаяние.

— А кем?

— Как это кем? — удивился я. — Конечно же, самим грешником.

— Несчастный, — сплеснул руками священник, — Ты ничего не ведаешь об Искупителе?

— Нет.

— Тогда слушай и запоминай. В большой любви к людям, Создатель послал нам своего сына, чтобы тот, умерев в тяжких муках, смертью своей очистил человечество от грехов и указал нам путь к Равновесию. Пока нет жертвы, а ею может быть лишь чужеземец, присланный нам Творцом, мы живем, твердо придерживаясь всех десяти заповедей. И только в тот, единственный день, когда приходит Искупитель, людям позволено дать выход всему злу, что накипело в душе. Потом все скрупулезно подсчитывается братьями, и каждый засчитанный грех Мессия искупает одним мгновением мук.

Он замолчал, внимательно глядя на меня. И лишь после того, как заметил, что я все понял, поднялся и отступил к дверям.

— Молись, чужеземец, земное воплощение Сына Божьего. Проси у Отца своего сил выдержать все, уготованное судьбой. Потому что путь тебя ожидает тернистый и длинный. Слишком давно Создатель не посылал к нам Искупителя…

Одновременно с этими словами мученик потерял сознание, и спустя несколько ударов сердца его не стало.

А на следующий день судном завладел мор.

Среди первых умерли капитан и штурман. Оставшись без офицеров, команда корабля была обречена. В этих водах, не разбираясь в навигации доплыть можно было только до ближайшей подводной скалы. Пытаясь спастись, люди бросались за борт и пробовали добраться вплавь до неприступного берега, а те, которые остались на борту, беспомощно наблюдали, как их одного за другим затаскивали под воду акулы или какие иные морские чудовища.

О, Всемогущий Создатель, неведомы пути твои… Если мы не должны были узнать о страшной тайне, то зачем нам встретился этот плот в бескрайних водах Полуденного моря? Что сделано не так?

Незнакомец, берегись рока! Ведь теперь и ты знаешь!'

Остромысл отодвинул на край стола свиток пергамента с копией 'Путешествия к Полуденному континенту' и устало закрыл глаза. С одной стороны он остался доволен, что вовремя успел прекратить чтение рукописи учениками, как говорится: осторожного и Создатель оберегает. Как знать: сколько в записке Парвуса выдумки, а сколько правды? Целое королевство, в котором ради поддержания Равновесия священнослужители приносят кровавые человеческие жертвы?! И это за два столетия до того, как учение об Искупителе возникло на островах! Неужели оно пришло в королевство именно оттуда? Но, каким чудом миновало Зелен-Лог? Да, уж… Как всегда — вопросов больше, чем ответов. Недаром мудрецы говорят, что как только решишь: будто ты что-то знаешь — в тот же миг оказываешься в начале пути.

* * *

Телега неспешно тарахтела лесным трактом, а наемники, пренебрежительно поглядывавшие на слишком быстро уставшего городского стражника, которого они и за воина не считали, даже не догадывались о том, что вспоминалось в эти минуты Лучезару. И хвала Создателю и Громовержцу. Иначе вряд ли чувствовали себя столь беспечно и уверенно.

А Лучезар, задремав, снова очутился в апартаментах Ищущего истину…

— Молодец, — первым делом похвалил дружинника Вышемир, когда Забава провела его в кабинет и оставила их наедине. — Я доволен. Ловко сделал. Заслужил и награду, и Забаву. Как говориться: 'сделал дело — забавляйся смело'… - довольно засмеялся хранитель, вальяжно раскинувшись на подушках дивана. — Присаживайся… — он указал Лучезару рукой на кресло рядом с накрытым для легкого ужина столиком. — Угощайся. Ешь, пей и слушай…

— Благодарю, — поклонился дружинник и присел на краешек указанного кресла. Но, несмотря на голод и жажду, он еще не чувствовал себя настолько раскованно, чтоб наброситься на еду, в присутствии дворянина.

Вышемир почувствовал его состояние, усмехнулся, наполнил собственноручно два вычурных кубка вином и, указав взглядом на один, стал мелкими глоточками потягивать веселящий напиток с другого.

Томимый жаждой Лучезар одним глотком выпил свою порцию и почувствовал что напряжение, сковывающее его несколько последних часов, начинает неспешно удаляться.

— Спасибо, господин… Это огромная честь для простого…

— На первый раз я тебя прощаю, — ворчливо перебил поток его благодарностей Вышемир. — Но на будущее запомни: мои распоряжения надо выполнять четко и быстро. И неважно, что я приказал. Скажу: 'садись', значит, тут же падаешь в кресло. Сказал: 'пей', должен пить, даже если вокруг нет ничего кроме мочи и болотной жижи? Уразумел?

— Да, господин. Извините, господин, — растерянно проблеял дружинник, для которого столь резкий переход од похвалы к выволочке стал полной неожиданностью и согласно воинского уставу попытался вскочить на ноги.

— Не уразумел… — недовольно покрутил головой Вышемир. — Поэтому, повторяю: садись, ешь, пей, слушай…

В этот раз Лучезар не оплошал. Тут же плюхнулся обратно в кресло, схватил одной рукой пустой фужер, другой цапнул с блюда зажаренную гусиную ногу и выжидающе уставился на Ищущего.

— Что-то типа того, — одобрил Вышемир. — Так вот… На чем я остановился? Ах, да… На награде. Итак, Забаву я тебе уже вручил, а кошель, что на столе рядом с твоим локтем, это окончательный расчет за прошлые заслуги. Теперь поговорим о новом задании…

Ищущий истину требовательно посмотрел на дружинника, которого уже можно было с полным основанием именовать наемником, и тот, вспомнив о мясе, зажатом в руке, поспешно откусил кусок и стал старательно и демонстративно работать челюстями. Тем не менее, Вышемир удовлетворенно кивнул головой и продолжил.

— Перво-наперво, хочу, чтобы ты знал: что с сегодняшнего утра, согласно приказу начальника столичного гарнизона, ты переходишь в мое полное распоряжение, на должность порученца. С присвоением чина младшего десятника и назначением соответствующего оклада.

Неимоверным усилием Лучезару удалось удержаться и не вскочить на ноги, а судорожно проглотить безвкусную массу во рту, молча кивнуть и потянуться за кувшином с вином.

— Вот, правильно, — одобрил его поведение Вышемир. — Проявишь смекалку и в остальном, долго в младших не засидишься. Теперь — о менее приятном. Убийство Ксандора, безусловно совершенное наемными убийцами Серого ордена, так зваными 'серыми призраками', всполошила всю столицу. Поскольку явилось уже вторым подтверждением его же пророчества… — заметив непонимание в глазах воина, Ищущий запнулся. — Ты никогда не слышал о пророчестве Ксандора?

А когда Лучезар растерянно пожал плечами, задумчиво произнес:

— Действительно гордыня человеческая не знает предела, и как жестоко ошибается тот, кто считает, что вокруг него вертится мироздание. Собственная гибель кажется венценосным особам концом Вселенной, а большинству людей и невдомек, что одним из них стало больше или меньше. Ну, да оставим философию, и вернемся к нашим реалиям. Объясняю — пророчество Ксандора предупреждает о множестве бед, которые должны постигнуть наше королевство сразу после замужества моей сестры. И в числе первой из них Ксандор называл собственную смерть…

— Господину нет нужды тратить время, и что-либо объяснять мне. Достаточно приказать. Я исполню все в точности…

Вышемир глубоко вздохнул, промочил горло глотком вина и медленно, нажимая на каждое слово, произнес:

— Парень, я в последний раз попытаюсь тебе объяснить свои требования. Если ты и сейчас их не поймешь, значит, я ошибся и придется искать замену. Запомни: только мне решать, что говорить, и о чем — умалчивать. Слепое подчинение иногда имеет ряд преимуществ, но в большинстве случаев вредно, именно из-за 'слепоты'! Жизнь редко укладывается в придуманные нами рамки и, при выполнении более сложных заданий, тебе придется самому решать: что необходимо предпринять, для достижения цели. А как ты сможешь выбрать, если не будешь понимать смысла поступков?

— Извините, господин… — потупился Лучезар. — Я хотел как лучше…

— А вышло — как всегда, — закончил Вышемир. — Знай, если я, хоть на мгновение засомневаюсь в твоей преданности, ты — исчезнешь. Такое хранение секретов самое простое и надежное…

Вышемир немного помолчал, собираясь с мыслями.

— Первым несчастьем Ксандор предсказал собственную смерть, которая давеча и произошла. А следующими, в списке возможных жертв, провидец упоминал королеву и принцессу Божену…

Ищущий умышленно выдержал паузу, провоцируя Лучезара высказаться. Но новоиспеченный младший десятник уже не купился. Сохраняя на лице выражение совершенного безразличия, он взял со стола вторую порцию мяса и с аппетитом стал поедать его, запивая большими глотками. Разве что — слишком уж жадно, как для такого случая.

— Хорошо, — одобрил Вышемир. — Соответственно, Беляна всполошилась, и мне удалось убедить ее отправить девочку подальше от столицы. Спрятать в надежном месте. А чтоб не привлекать к этому внимание всего города и врага, было решено вывезти принцессу скрытно. В сопровождении двух-трех надежных людей. Подобрать охранников доверили мне. Этими доверенными людьми будешь ты, и еще два отступника. Те самые, что ты с товарищем приводил как-то ко мне. Я нанял их телохранителями. Но харцызам я доверяю меньше чем тебе, поэтому ты назначаешься старшим. И только тебе будет известно все. А теперь можешь спрашивать…

— Куда отвезти принцессу?

— Все, включая королеву, должны думать, что девочка отправляется в Зеленец, к моей матери.

— А на самом деле?

— Тут два варианта, — эти слова Вышемир проговорил медленно, будто додумывая мысль. — Либо в Оплот к Остромыслу… Я дам тебе письмо к Мастеру-хранителю. Но оно, ни при каких обстоятельствах, не должно попасть в чужие руки. Даже если тебя убьют, прежде чем умереть, ты должен письмо уничтожить, — Ищущий впервые за весь разговор по-настоящему сурово глянул на наемника, и тот непроизвольно скукожился под взглядом пары темных омутов, заменявших Вышемиру глаза. Из которых на мгновение исчезло все человеческое, и дыхнула холодом жуткая бездна.

— Вариант второй, — как ни в чем не бывало, продолжил хранитель. — Наследница вообще не должна никуда доехать. Вместе со всеми, сопровождающими ее лицами… — тут Вышемир сделал еще одну паузу, но Лучезар и на этот раз не полез в расставленную ловушку. Ищущий удовлетворенно хмыкнул и закончил. — Кроме одного, раненого, героя, который доставит королеве печальное известие. Теперь понятно, почему я так подробно объясняю детали? До оплота три дня пути, мало ли что может случиться? Судьба — известная затейница, иной раз такой фортель завернет, что никакому рифмоплету даже с похмелья не придумать. Уразумел?

— Да, господин, — голос наемника был совершенно спокоен, будто разговор шел о ценах на рынке или каких иных жизненных мелочах. — Но вам лично, какой из предложенных вариантов более по нраву?

— Не знаю, — не чинясь, попросту ответил Вышемир. — Второй, вроде более надежен, для дальнейших планов, но хладнокровно приказать тебе убить малышку, как прежде уродца Ксандора, не могу. Что-то не позволяет…

— Спасибо, за доверие, — приложил руку к сердцу наемник. — Я все понял и сделаю как должно. Можете не сомневаться. Позволю лишь уточнить: уцелеть может только один?

— Двое, из троих сопровождающих, выживших при разбойном нападении, выглядят слишком подозрительно. Их словам не будет веры. Сочтут трусами и допросят со всем пристрастием. А к одинокому, чудом уцелевшему, герою иное отношение. Я понимаю, что твой вопрос имеет далеко идущий скрытый смысл… Мол, сегодня Ищущий не пожалел одних слуг, а завтра, если понадобиться — подставит и меня. Я с тобой откровенен… В жизни случается, когда приходится жертвовать многими и многим, ради достижения цели, уподобляясь в этом попавшему в капкан зверю, который отгрызает собственную лапу. Но будем надеяться, что общими усилиями мы сможем обойти ловушки и победить врага без лишних потерь. Поверь, хороший помощник и верный слуга слишком ценен, чтоб я с легкостью им пожертвовать. Как если б голова вдруг решила отрубить собственные руки или ноги. Чего не скажешь о наемниках, выполняющих мои поручения из-за страха перед наказанием. Поскольку петля их заждалась и по законам Зелен-Лога, и по кошевым уложениям.

Вышемир убрал из голоса доверительные нотки и прибавил немного пафоса.

— Тем более, что если все удастся, как задумано, вскоре тебе совершенно некого будет опасаться, кроме собственной глупости. Но этот разговор преждевременный. Вернемся к нему, после того, как закончим с Боженой. Иди, отдохни немного, чтоб, как только прибудут Калита с Кривицей, ты был готов двинуться в путь.

— Если, господин позволит, я хотел бы предложить одну уловку, — вместо того чтоб вскочить на ноги и уйти, промолвил Лучезар.

— Да, — слегка удивился Ищущий. — Говори…

— Если действительно необходимо соблюдать скрытность, поскольку мы же знаем, что никакие, ни серые, ни зеленые призраки в палаты не проникали — то лучше всего отправляться в путь после обеда, когда из города выезжает большинство поселенцев, выбравшихся поторговать и теперь желающих, еще затемно, воротиться домой. И соответственно переодевшись. Крестьянский воз везущий женщину и девочку, ни у кого не вызовет подозрения…

— Женщину? — переспросил Вышемир. — Ах, ну да, княжну ж без няньки никуда из замка не отпустят. Совсем запамятовал. Молодец, Лучезар. Пойду, ознакомлю королеву с новыми деталями плана. И готов спорить на собственный кошель, что вернусь не с пустыми руками. Вернешься — получишь еще одно вознаграждение… на лечение, ха-ха-ха. А теперь — ступай, негоже невесту надолго одну оставлять. А то умыкнут. Понадобишься — позову.

Лучезар не стал ждать повторения приказа, — поднялся, угодливо поклонился и торопливо вышел…

А после полудня из ворот замка выехала обычная крестьянская телега, управляемая мужиком, одетым в простое дорожное платье, и с восседающей на ней дородной молодицей, ласково прижимающей к своим телесам, худенькую девочку.

Глава двенадцатая

Этот лес был самым странным из всех виденных мною прежде. Похоже, когда-то давно за ним ухаживали, как за фруктовым садом. И хоть, все это хозяйство кропотливого лесника, было давно заброшено и с годами основательно одичало, я постоянно подмечал очищенные от старых сучьев, деревья, или — истребленный под корень подлесок. Под ноги подворачивались остатки дорожек, просыпанных крупным желтым песком, галькой, щебнем и толченым кирпичом.

Замечал я и фрагменты не заплывших сточных канав…

Даже кустарник здесь рос не абы как, а ровной живой изгородью, при этом — иногда попадались кусты, формой напоминающие фигуры зверей или иную скульптуру.

Торус, натужно сопя, тащил за собой, не обращавшего внимания на все понукания и никуда не торопящегося ослика, от чего у меня появилась возможность глядеть по сторонам, чем я и не преминул заняться, с превеликим удовольствием. Тем более что, как объяснил в самом начале пути не слишком говорливый проводник, до наступления сумерек, в парке — так он назвал эти зеленые насаждения, опасаться было совершенно нечего. Или — некого? И все же — солнце уже опустилось достаточно низко, чтоб подумать о поисках убежища. В лесу, даже таком редком и ухоженном, темнеет гораздо быстрее, чем на открытом пространстве.

— Уже близко, — промолвил Торус, будто уловил мои мысли. — Скоро будет развилка, и считай — мы на месте. Не волнуйся, успеем…

— Да я, собственно, не из пугливых.

— Это оттого, Игорь, что ты со здешними 'зверушками' еще не встречался. Вот, погоди — скоро начнут появляться.

— В самом деле?

— Ты не подумай, — поправился проводник, — что я тебя обидеть хочу. Будь ты трусом или неумехой, как бы сюда попал? А все ж мертвяк, нечто иное, чем живой враг. Не каждый сдюжит. Тут не столько храбрость, как привычка нужна, ну и… вера, что ли?

— Вера во что? — полюбопытствовал я, обрадовавшись, что не промолвивший за весь путь и десятка слов, Торус наконец-то разговорился.

— Да как тебе объяснить… — свободной от повода рукой, землепроходец почесал затылок. — Наверное, в то, что Создатель не оставит нас в своем милости и разгонит Тьму, — а вместе с ней исчезнут и ее порождения. А тех, что останутся, мы сами добьем.

— А если все наоборот? — мне захотелось поспорить скорее от скуки, чем от ощущения правоты. Несмотря на том, что драка так рождается гораздо чаще, чем истина. — Может, безоглядно веруя в Свет, вы тем самым и Тьму наделяете силой, какой у нее отродясь не водилось, а собственные возможности, дожидаясь помощи свыше, существенно преуменьшаете? И если б воспринимали эти бродячие трупы, как обычного врага, то давно б уже покончили с ними раз и навсегда?

— Возможно в твоих словах, есть резон, — не стал спорить проводник. — Не зря же Создатель именно тебя сюда направил. Попробуй, может, чего и получиться. А мы поглядим, поучимся и подмогнем, чем сдюжим… Кстати, чувствуешь, в воздухе тленом потянуло? Значит, скоро появятся твари. И, это… ты пока не приноровишься, держись ровнехонько посередке тропинки. А то достанут, не ровен час… О! — ткнул рукой, указывая на что-то впереди себя. — Вон! Видишь? Дымка сгущается?

Я не успел ответить, поскольку такое же марево возникло гораздо ближе. И не одно. Будто путевые ограничители, вдоль всей аллеи, на расстоянии примерно десяти шагов друг от друга, заклубились одинаковые веретенообразные сгустки тумана. А в них, напоминая появления джинов из фильмов-сказок, стали проступать расплывчатые, но с каждой минутой обретающие плотность, очертания скорее человеческих, чем звериных фигур.

— Началось, — сплюнул под ноги Торус. — Спаси и сохрани, Создатель! Ничего… Успеем… До убежища рукой подать. Видишь вон ту ель? — указал на четко виднеющееся впереди исполинское дерево. — За ней будет расколотая осина и поворот направо. Потом — еще метров сто и пещера. Ну, а там мы уже в безопасности. Н-но, скотина, шевели копытами! — рявкнул землепроходец на ослика. Тот, похоже, тоже знал: чего ждать от умертвий, потому что в этот раз без повторных понуканий прибавил ходу. — Я так подробно объясняю, чтоб ты, Игорь, сам дорогу найти смог. Ежели что… Оно, знаешь, по-разному бывает… И хоть для слепого упыря еще слишком рано, но если появится и атакует — беги не раздумывая. Они ослиное мясо всем прочим яствам, тьфу, предпочитают. Думаешь, зачем я эту упертую скотину за собой таскаю?.. Жаль длинноухого, но для человека его запах — последний шанс на спасение.

— А как их отличить, слепого от зрячего? — задал я резонный вопрос.

В туманных коконах окончательно сформировались коренастые личности с увесистыми дубинами или топорами в руках. Пока еще на их, изъеденных червями и тленом, лицах, хранилась одинаковая маска безразличия. Но, то один, то другой уже пытались открыть глаза и с шумом втягивали в себя носовыми дырами воздух. Типа, принюхивались… Спрашивается, что они хотели почуять, если сами смердели так, что аж в глазах щипало?

— Те твари, что сейчас вдоль дороги выстроились, обычные трупаки, — объяснил Торус. — Они для нас, можно считать, совершенно безопасны, только воняют сильно. Главное не приближаться на расстояние удара. Присмотрись внимательнее, видишь, они все безногие — и останутся такими пока хоть один солнечный лучик на небе светит. Зато, когда окончательно стемнеет, упаси Создатель, с такой компанией встретится. Очень уж неохотно они во второй раз погибают. И оружие их, все как есть, трупным ядом изгваздано. Достаточно царапины, чтоб человек болеть начал, а если много ран, то и помереть недолго. А упыри — те помельче будут. Как огромные псы. Но, зато и ловчее, заразы. И если от трупака можно убежать или отбиться, то встреча с упырями в одиночку — смерть верная. Втроем или вчетвером — став друг к другу спинами и обрызгав обильно вокруг землю водой свяченной — еще будет шанс до утра продержаться. Но если всерьез наваляться…

Тут один из окончательно прозревших зомби взмахнул топором, пытаясь дотянуться до проходивших мимо него людей, но длинны рукояти не хватило на добрый локоть. И ржавое, зазубренное лезвие только прогудело в воздухе, заставив ослика перейти на мелкую рысь.

Не удержавшись, я вынул из ножен меч и, выждав, когда трупак повторит попытку, резко рубанул по запястью, удерживающему оружие. Топор упал на землю вместе с кистью. Ничего особенного…

— Эй, герой, не задерживайся! — крикнул Торус. — Всех не изрубишь, а время уходит. Видишь, у многих уже колени появились, а у некоторых и ступни отрастают!

К тому времени мы миновали ель, и за сломанной осиной, в живой изгороди действительно открылась боковая тропа, в конце которой виднелся небольшой, освещенный двумя факелами, вход в грот.

— Добрались, слава Создателю! — облегченно вздохнул проводник, едва поспевая за осликом, который едва на третий аллюр не перешел, учуяв пристанище. — Сюда этим тварям хода нет!

— Волшба или другое что? — полюбопытствовал я.

— Это очень древнее убежище. Путники столько раз тропу к нему свяченой водой кропили, а выжившие люди — поутру возносили Создателю благодарственную, что любое умертвие, ступив на эту землю, на пепел сгорает. Они, особенно трупаки, все равно прут, но дойти не могут. Не поверишь, Игорь, иной раз за ночь их столько тут погибает, что смотрителю убежища даже дверь пришлось полотном внутрь перевесить. Утром, из-за наваленной груды пепла, створки не открывались. А тварей, меньше не становиться. И так будет пока, кто-то чернокнижника из Храма Создателя не прогонит и Зерно Тьмы с алтаря не сбросит…

Проводник покосился на меня, мол — теперь понимаешь, зачем ты здесь, — Игорь Ракитин, рекомый Разрушителем? Потом толкнул плечом совершенно неприметную, в стремительно надвигающихся сумерках, да к тому же спрятанную в каменной нише дверь, открывавшую вход в пещеру.

— Заходи. Тут нам и ужин, тут нам и ночлег. Ну, а завтра, с рассветом, дальше двинемся.

Закрыв, плотно прилегающую к косяку, изрядно обгоревшую снаружи и исцарапанную когтями дверь на обычную щеколду, я обратил внимание на, начертанный мелом, косой крест. Привычный символ христианства, тут был немного видоизменен и вписан в двойной круг, но, судя по всему, нанесен на внутреннюю сторону тяжелой дубовой створки с той же целью, что и верующими моего мира: удержать нежить на улице. Видимо, одной только прочности дерева было слишком мало.

Само убежище представляло собой искусно приспособленную под человеческое жилье, не слишком просторную пещеру, но вполне достаточную, чтоб худо-бедно приютить содержимое тройки деревенских изб вместе с хозяевами. Тут был и загон для скота с несколькими животными и парой дюжин пернатой живности, а также небольшой сеновал и кладовую. Соответственно, дух внутри убежища стоял едко-пряный, пощипывающий глаза, несмотря на явственно ощутимый сквознячок и что-то еще. Будоражащее сознание, хотя еще не опознанное.

Но люди, обитавшие здесь, похоже, настолько притерпелись к стойкому смраду, что совершенно не обращали на него внимания. Кстати, как и на вошедших в убежище путников… На нас, то есть.

Вот только, если первое обстоятельство, еще можно было истолковать многолетней крестьянской привычкой, то полное равнодушие к незнакомцам, в том числе и со стороны детей, настораживало. И чувство это становилось все острее, по мере того, как я всматривался в лица обитателей пещеры.

Света от десятка почти не чадящих факелов хватало, чтоб разогнать тьму, но я никак не мог себе представить, что кто-то живет вот так всю жизнь.

Очевидно, проводник угадал мои мысли, и объяснил, не дожидаясь вопроса:

— Днем здесь гораздо светлей, да и воздух чище. Наверху свода находиться несколько отверстий, которые на ночь закрывают такими же, как дверь, крепкими и освященными знаком Создателя ставнями. И хоть не было еще случая, чтобы умертвия взбирались наверх, но — береженного и Создатель бережет. Лучше немного потерпеть вонь, зато проснуться целым и невредимым. Верно?

— Безусловно… — согласился я, вспоминая кое-что, не слишком приятное, из земной жизни. В стреляющих горах… — Опыт лучший советник. И если люди, живущие здесь, поступают именно так, а не иначе, значит — их выбор себя оправдал.

'Битье определяет сознание и способ маскировки…' — подсуетился внутренний голос, но я не отреагировал. Не до пикировки сейчас.

— Да это и не важно, Торус. Пусть себе ночуют, как привыкли. Странно — другое. Их глаза, их взгляды…

— А что с ними не так? — недоуменно переспросил землепроходец, вглядываясь в лицо ближайшего человека.

— Они тусклые…

— Да, ну, глупости… — фыркнул Торус. — Тебе показалось. Это из-за факелов. Надо же такое придумать, — он покрутил головой и еще раз насмешливо фыркнул. — Тусклые…

— Я не выдумываю, присмотрись… Они совершенно безжизненные… — продолжил я, ощущая, как сострадание и ненависть наполняют сердце. — Как у того, кто потерял всяческую надежду на спасение. Эти люди не живут, а выживают. К тому же — они напуганы и смертельно устали. Я знаю, о чем говорю. И самое страшное, что это продолжается из года в год, из поколения в поколение… — я с трудом сглотнул. — Это даже не пытка, Торус, это самое изощренное издевательство над человеком, о котором мне приходилось слышать… И тот, кто сотворил подобную мерзость, не заслуживает никакого снисхождения, кем бы он ни был. Я найду его и уничтожу, клянусь!

* * *

Вообще-то не в моей натуре разбрасываться пустыми обещаниями, но сейчас в груди клокотала настоящая ярость. Нет, я и сам далеко не ангел, но всегда считал непреложной одну простую истину, что смертельного и непримиримого врага можно и должно убить, а вот издеваться над безоружным — подло и недостойно. Тем более, над мирным населением, чаще всего, совершенно не по своей воле очутившимся в зоне боевых действий. Так что, помимо задания Арагорна и прочих пророчеств, к Темну у меня теперь появился личный счет.

Торус указал мне свободное место, а сам повел Баруха в загородку для скота. Судя по тому, что этот угол пещеры, сравнительно уютный, никто не занял, — здесь было постоянное место обитания самого Торуса, либо территория гильдии землепроходцев.

Я присел на дощатый лежак, с удовольствием протягивая гудящие ноги. Все же в этом мире до супинаторов еще не додумались. Наверно, исходя из предположения, что тот, кому по карману сафьяновые сапоги, найдет способ не топтать подошвами землю. Такая обувка, как и в моем мире туфли от кутюр, подразумевают наличие у их обладателя черного, или хотя бы — сивого… мерина.

'Черный бумер, черный бумер девкам очень нравится…'

Бумер, не бумер, но что-то не давало расслабиться. И это не тревога. Скорее — наоборот, нечто приятное, навевающее мягкую ностальгию. Сейчас бы закрыть глаза, включить какую-то лирику и неспешно, маленькими глоточками потягивать кофе. Можно без коньяка…

Кофе!

Чтоб мне провалиться на этом месте, если сквозь непередаваемый штын* (*жар., - вонь) пещеры не пробивался бодрящий аромат кофе.

Я встряхнул головой, но наваждение не исчезало. Более того — оно даже усилилось и локализовалось. Кофейным духом веяло от третьего от меня костра, где женщина большим черпаком разливала что-то по кружкам, сидящих рядом людей.

— Ты чего вскочил? — вернулся Торус. — Ложись, отдыхай.

— Что они пьют? — ткнул я пальцем в заинтересовавших меня людей.

Землепроходец даже не посмотрел в указанном направлении. А бросил в угол свой заплечный мешок, тяжело присел рядом и только после этого, сонно зевая, ответил.

— Робэ… Тут больше нечего не растет. А этот кустарник непривередлив. Дозревает даже внутри, если погода портится. Днем горшки на улицу выносят, а на ночь — обратно. Мертвяки, очень не любят его запаха и всегда вытаптывают. Вот и приходиться прятать. А ты почему спрашиваешь? Там, откуда ты пришел, разве нет робэ?

— В том-то и фишка, что есть. Причем, именно в том мире, откуда я пришел. Только зовется иначе. Кофе… Угостишь?

— Чем? — сделал усилие, чтобы проснуться Торус.

— Робой…

— Робэ… Так подойди к костру, нальют. Этого пойла никому не жаль. Черное и горькое, как сама жизнь. Только имей в виду: после кружки робэ, заснуть долго не сможешь.

— А они зачем?..

— Это же бдящие… — пожал плечами Торус. — Ты же воин, неужели не понимаешь? Всем одновременно спать нельзя. Если случится беда, хотя бы часть общины должна соображать быстро. Давая время очнуться ото сна остальным. Да, если поймешь, что не спиться — посиди с ними. Не бойся, расспрашивать чужака у нас не принято, а поглядеть на новое лицо, приятно. Это им напомнит, что в мире все еще живут другие люди…

Последние напутствие землепроходец пробормотал уже засыпая, так что я едва разобрал их смысл. В общем-то и не волнуясь особенно. За глоток свежего кофе я готов был заплатить цену самого длинного и дотошного допроса, а не только ненавязчивого разговора.

Торус не ошибся. Только лишь я приблизился к костру, как орудующая половником женщина, наполнила еще одну кружку и протянула ее мне. Возможно, мы слишком громко разговаривали, а может, прочитала все на моем лице. Никогда не умел делать его непроницаемым, особенно для женского взгляда.

Я поблагодарил ее энергичным кивком и с наслаждением, глубоко вдохнул кофейный аромат. Показалось, что от этого даже тени на стенах заплясали гораздо энергичнее. А может, всего лишь голова закружилась. Во всяком случае я не отказался присесть на гостеприимно освобожденное мне место на толстом и кое-как отесанном бревне. Это только казалось, что люди сидят на земле…

Вдохнув второй раз, я сделал маленький, осторожный глоток.

Да, это был настоящий кофе. Хотя, после столь длительного 'воздержания' я наверняка с не меньшим наслаждением выпил бы и печально известный 'Ячменный колос'. Коим, в советские времена, лечили от запора свиней и вместо благородного напитка поили простой рабоче-крестьянский народ. Повсеместно рассказывая, что смесь горелого ячменя и цикория гораздо полезнее для организма, чем придуманная буржуями отрава.

После третьего глотка робу усталость отступила, а мысли выстроились в ровную колонну по одному. В том смысле, что я наблюдал только первую и единственную, а прочие прятались за ее затылком. Сонливость, как и предупреждал Торус, тоже куда-то заторопилась и, судя по энергичности сборов, надолго. Значит, следовало чем-то заняться. Разговаривать не хотелось, да и местное население не проявляло соответствующего желания. Лежать и пялиться в потолок? Бесспорно, занятие во всех отношениях достойное и занимательное, при наличие соответствующего потолка. Увы, исчезающий во тьме, свод пещеры такому времяпровождению не способствовал. Гм, а все-таки, чем же мне заняться?

'О, воин, службою живущий, читай Устав на сон грядущий! И поутру, от сна восстав, читай усиленно Устав!'

Кстати. Идея не лишенная смысла. Проверенно миллионами — глаза слипаются почти мгновенно. Вот только Устав я с собой прихватить забыл, а листать его по памяти — это уже мазохизм. Стоп… Отпустил ручник. А 'Трактатъ' чем хуже? Там я тоже половины букв не догоняю. Если только Аленка его уже на общепонятный не перелопатила.

Когда я с фолиантом в руках вернулся к костру, сидящие вокруг него люди, встретили меня настороженными взглядами, а потом один за другим перешли на противоположную сторону. Отгородившись пламенем. Видимо, книга у них ассоциировалась с опасностью. Собственно, а чему тут удивляться, если не забывать, что виновен во всех их бедах и несчастьях чернокнижник. И если б меня сюда привел не землепроходец, то не известно, чем такое легкомыслие могло бы закончиться.

— Тут нет зла, — произнес я убедительно. — Вот, смотрите.

Подчиняясь интуиции, я сунул 'Трактатъ' в огонь. Подержал его в пламени несколько секунд, пока жар не стал нестерпимым и вынул обратно. Хвала Создателю, этого условного очищения оказалось достаточно. С лиц дежурных сошла настороженность и враждебность.

Вот и ладушки. Можно вернуться к своим планам.

Записка от Алены лежала прямо поверх шмуцтитульного листа.

'Привет. Посмотрела. Это самоучитель магии. Но написан так коряво, что разобраться в нем сможет только маг. Короче, полезность опуса сопоставима с самоучителем езды на велосипеде. То есть — нуль! Но, я знаю, кому эта книжица будет интересна. Если предложение интересует — положи 'Трактат' обратно под камень. Заранее ничего не обещаю, но как земляку выбью оплату стоящую. Пока'.

Вот как? Самоучитель… Да, чему-чему, а магии я уж точно не собирался учиться. Алхимией побаловаться, на досуге, это дело другое. И не в плане изобретения пороха… Пусть джин посидит еще в своей бутылке. А вот аспирин, особенно к старости, совсем бы не помешал. Ивы растут, мураши суетятся… Даже если самому недосуг будет, хранителей непременно озадачу.

А 'Трактатъ'? Фиг с ним. 'Солдату лишнего имущества не надо. Махнем не глядя, как на фронте говорят'. Вот прямо сейчас и избавлюсь от него, чтоб за собой не таскать. Пока не спиться и костер не потух…

* * *

У каждого костра свой характер. Я бы даже сказал: душа, но боюсь гневить Создателя. В человека он что-то личное вдыхал, а огонь создал только благим словом. И тем ни менее. У одного костра и отдохнешь, и согреешься, а другой — норовит тебя сбагрить. Ни на секунду не даст расслабиться. Так и пышет тревогой, призывая из темени ночи и подсознания все твои потаенные страхи.

Вот и сейчас. Положив книгу в 'почтовый ящик', я хотел было устроится у огня и еще раз взвесить имеющиеся у меня факты, как буквально физически ощутил спиной опасность. В Междумирье я выхожу во всеоружии, ученый, так что особенного страха не было. Шишак на голове, кольчуга — тоже. Щит за спиной, меч… А меч уже в руке. Да и я на ногах. Ну-ка, кто там добру молодцу отдыхать мешает?

А ведь и в самом деле, за пеленой тумана что-то происходит. Характерные, знаете ли звуки раздаются. Да и слова вполне понятные… Из тех, что знакомы любому русскому, но вряд ли имеют повседневное употребление во всем Веере миров. А по сему, в предложенных условиях, напрашивается только два вывода: 'Наши бьют', или 'Наших бьют'. И то, и другое одинаково познавательно.

Туман, видимо, в данном вопросе был со мной солидарен, потому как начал неспешно истончаться. И вот я уже стал не только лучше слышать, но и видеть… нечто.

Твою трижды краснознаменную Таманскую дивизию! Это еще что за шыдевры гримерного искусства?! Хорошо Торус ознакомил меня уже с некоторыми образцами, а то б и не поверил.

— Привет, дядя! У тебя ножки уже отросли? Потанцуем?

Ближайшее умертвие начало оборачиваться на мой голос.

Вот и ладушки. Не люблю бить в спину, не удобно. Другое дело, когда враг стоит вполоборота, да еще шею вытягивает. Х-хе! Голова, скаля внушительные клыки, покатилась под ноги. Их мы тоже подрубим… Видали в фильмах, какими живучими бывают зомби, а на одной ножке далеко не попрыгаешь.

Ручку с секирой тоже стоило бы укоротить, да не успеваю. Ходи так… Вон еще парочка таких же вонючек торопится. Левый чуть дальше, значит побежали встречать того, что справа. Ох, и тормоз же ты, дядя! С такой реакцией тебе не с людьми сражаться, а тренировочные манекены портить. Статичные… Голова с плеч, ногу по колено. Похоже, нарабатывается двойка. Ну, а зачем изыски, если система работает?

Разворот. Три шага вперед. Голова, колено. Разворот. Дуга в пять шагов, чтоб поставить следующую пару друг за другом. Голова, колено… Не успеваю… Колено… Не нравиться на одной ножке балансировать. Ну, извини. Вот теперь голова…

Э, да у них тут, похоже целое гнездо… Или это я на чужую дискотеку забрел? Тем более не позволю обижать музыкантов. Ишь, взяли себе за моду: чуть что не так — и барабан на голову! А ты его покупал?! Деревня!

Еще одна голова и еще… И еще… Зомбаки повалили плотнее, стало не до изысков. Если удвоят натиск, придется не прорываться на матерящийся на все заставки голос, а планомерно отступать на заранее подготовленные позиции. А как загибает незнакомец! Определенно товарищ знаком с анатомией не понаслышке. Настоящий мастер… Если отмашемся, надо будет взять у него пару уроков…

И тут все исчезло… В один момент. Будто кто рубильник дернул. И тишина… Только мертвые вдоль дороги с… топорами и мечами… лежат. В виде компактных кучек пепла. И это значит, что я стал либо жертвой галлюцинации, либо свидетелем массового сожжения в знак протеста. А что, может, и у них, для блага народа, хотят пенсионный возраст увеличить. Вдвое!

Ладно, пойдем поглядим на своих. Чего-то незнакомец тоже затих. Вроде вон оттуда перлы ораторского искусства доносились.

В общем-то в Междумирье все не как у людей. Я не сделал и двух десятков шагов, как прямо перед собой увидел орка и человека. Усталых, но живых и даже, вполне целых. Судя по интенсивности движений, когда они передавали друг другу некий сосуд.

— А что это вообще было? — поинтересовался я вполне нейтрально.

— Мне кажется, — прорыв Хаоса, — ответил парень в треуголке. Орк только голову соизволил в мою сторону повернуть. Видимо, ему все-таки досталось.

Я снял шлем и тряхнул головой, пытаясь понять: я это вижу, или к нам пожаловал очередной глюк. Правда, на это раз, с виду не опасный и сильно потрепанный. Лев, не лев. Размером с пуделя, причем грива местами выщипана до плеши, словно с женой повздорил.

— А это кто?

Орк попытался приподняться, чтобы понять, что я увидел, но в этот момент глюк толкнул его в бок, и орк снова рухнул на спину.

— Подвинься! — проскулило создание.

Орк повозился, сдвигаясь чуть в бок:

— Иди, питайся!

Ощипанный пудель, бормоча что-то непонятное, улегся в щит и свернулся клубком. А орк сел и стал осматриваться. Я тоже присоединился к нему в этом познавательном процессе. Ведь, до сих пор, все как-то недосуг был.

Вокруг высилось нечто вроде трибун Колизея, а мы втроем, что вполне естественно для гладиаторов, располагались на арене, заваленной трупами. Самая большая куча — неподалеку от нас. Несколько куч поменьше — там и сям. Но самым удивительным было не количество мертвецов, а то, что они, как и упокоенные мною умертвия постепенно исчезали, рассыпаясь в прах. А еще по арене бродили высоченные фигуры в бесформенных балахонах и педантично сметали в кучи то, что оставалось от тел. Им бы еще противогазы выдать, и готова стопроцентная картинка дегазации и дезактивации зараженной местности силами роты химзащиты. На нас уборщики не обращали никакого внимания. Наверно, живые проходили по другому ведомству и не включались в их зону ответственности.

— Откуда ты взялся? — задал вопрос орк парню в треуголке:

— Сам не знаю, — ответил, пожав плечами, тот. — Спал, очутился в тумане — дело обычное. Но потом вдруг словно ураган налетел, и я очутился вон там.

Парень показал на верхние ступени 'амфитеатра' и продолжил:

— Вижу: ты дерешься с толпой. Добежать не успевал, да и бесполезно, стал стрелять сверху. Попал в какого-то голопузого негра верхом на тираннозавре, тот развернулся, ко мне поскакал. Но тут появились эти, — он показал на продолжавшие деловито подметать арену фигуры и продолжил. — Негр сразу исчез, словно в воздухе растворился. Остальные чудики кто куда бросились, но вокруг тебя толпа еще кучковалась…

— Я тоже к шапочному разбору попал, — решил я поддержать тему знакомства, но при этом не особенно распахивать тельняшку. Еще моя бабушка учила: 'умеешь считать до десяти, останавливайся на семи'. В том плане, что оставляй себе свободу для маневра. Не на исповеди, чай. И не в особом отделе, тьфу-тьфу… — Меня тоже перенесло из сна, да, словно кутенка, сюда кинуло. Дивлюсь: дерутся. Не знаю, что торкнуло, но сразу дошло, за кого впрягаться надо. Но, пока бежал, тут одни остатки были.

— Ничего себе остатки! — орк вроде как уважительно посмотрел на цепочку холмиков праха, которая еще пять минут назад была двумя десятками трупов.

— Они ошалелые какие-то были, словно у них завод кончился, — я счел необходимым прояснить ситуацию. Не люблю чрезмерных чествований. Запишут сгоряча в чемпионы, и в следующий раз, против чемпиона и выставят. Плавали, знаем… — А что это все-таки было?

— Сражение сил Хаоса и Порядка, — орк надул щеки и придал лицу максимально пафосное выражение. — Ты принял сторону Порядка и, думаю, не прогадал. Водку пьешь?

Лицо у меня наверняка стало соответствующее, потому что захихикали не только орк с человеком, но и ощипанный пудель.

— Да, тебя перенесло сюда потому, что выпивать надо на троих, — подхватил шутку парень и протянул мне флягу. — Давай за знакомство. Меня зовут Богдан, этого зеленого — Александр.

— Ракитин… Игорь, — ответил я, понюхал горлышко фляги и глотнул.

'Забористая, зараза!'

Отдышался, утер слезы, покачал головой:

— Смачно! Ни разу такой горилки не пробовал!

Потом боле внимательно присмотрелся к орку. Как-то не увязывалась зеленая образина с Александром.

— Ты не смотри, что я зеленый и с клыками, это я так, временно, — правильно истолковал тот мой немой вопрос. — Я вообще-то человек, только так получилось. Как был на ролевке орком — так и стал им в иномирье.

— На чем?

— На ролевой игре. А тебя Арагорн разве не с игры перенес? Или ты из реконструкторов?

— Из кого?

Вообще-то я не такой тупой, да и Алена уже просветила, но коней… то бишь, роль по ходу спектакля не меняют. И мне это удалось. Теперь пришла очередь орка хлопать глазами и разевать рот. Но все же он собрался и попытался уточнить:

— Судя по одежде и доспехам, вы воссоздавали облик бойцов боярского ополчения времен Ивана Грозного. Южная Русь, походы на Азов…

— Нет, — покачал я головой. — Я из больницы сразу к деду Мышате попал.

Разговор обещал стать занимательным, но нам помешали. Дворники в балахонах закончили уборку территории — смели весь прах и собрали его в мешок. Я и не заметил, как они переместились к нам и выстроились полукольцом. Вроде как только что бродили по арене — и вот все тут, рядом. Одна из фигур выступила вперед и, уронив на землю ятаган, гулко пробасила:

— Смертный, отдай то, что ты принес! Тебе оно принесет только вред.

Поскольку лично я ничего, кроме себя самого, сюда не приносил, то и обращение не принял на свой адрес. И правильно, засуетился зеленый Александр. Достал из сумки что-то не слишком объемное и подал 'дворнику'. То повертел в руках коробку, открыл ее — щит орка при этом полыхнул так, что пуделя с него буквально сдуло. Но великан быстро сунул 'сувенир' в тот же мешок, куда собирали мусор, и ощущение выворачивающего внутренности давления исчезло. Кивнув, 'главный дворник' отвернулся, группа поддержки выстроилась в колонну по одному и двинулась в направлении одной из ведущих на арену арок. Причем перемещались они с невероятной скоростью — вот вроде бы только что были тут, а вот уже почти неразличимы в постепенно затягивающим открытое пространство тумане. Я хотел было сунуться следом, тупо поглядеть. Но тормознулся. Помниться, у Булгакова Иван-дурак тоже пытался кое-кого догнать.

— Парни, а вы можете объяснить, что происходит?

— Что сами знаем — расскажем, — ответил Богдан.

А через миг мы уже были у Костра. Причем орк по-прежнему лежал, держа в руках щит и ятаган, а мы с Богданом стояли.

— Здесь и поговорить, и выпить приятнее, — сказал зеленый, глядя на наши, чего уж там, недоумевающие физиономии.

— Да, говорят, сюда никакая тварь Хаоса не сунется, — кивнул Богдан.

И, обращаясь ко мне, добавил:

— Да ты садись, в ногах правды нет. А флягу перекинь по кругу, нечего тару задерживать!

Рассказывал в основном Богдан. О веере миров, оси мироздания, на которой мы находимся. О Создателе с его следами, про Хаос, который в его мире зовут Скверной, про ролевые игры, про угрозу всему мирозданию и хитрый план Арагорна, который на самом деле — никакой не врач и не устроитель ролевых игр, а самый настоящий бог, о людях, которые способны своим присутствием стабилизировать миры и еще много о чем.

— И что теперь делать? — поинтересовался я, когда от разговором запершило в горле, а голова начала гудеть, как задетый сапогом чугунный казан.

— Тебе — пока ничего, — из тумана раздался знакомый голос, и появился Арагорн, которому мы только что перемывали косточки. — У тебя в твоем мире проблем хватает. А вы двое…

В общем, явный наезд. Но затевать свару не буду, не то настроение. Да и прав он, нечего в чужие разборки встревать, пока собственные хвосты не подчистил.

Бог склонил голову набок, оценивающе осматривая на орка с Богданом, словно в первый раз видел и продолжил:

— А вам скоро все-таки придется лезть в закрытый мир. Да, кстати, кто умеет фотографировать?

— Я, — отозвался Богдан. — А что?

— Да мысль у меня появилась. В общем, держи!

И Арагорн кинул Богдану небольшое круглое зеркальце в металлической оправе.

— Конечно, не 'Кодак', но приспособишься. Надо только навести на то, что собираешься запечатлеть и подумать, что хочешь это сделать. Ну-ка, наведи на огонь!

Тот пожал плечами и повернул зеркальце в сторону Костра. Из пламени выпорхнуло несколько лепестков и опустилось на зеркало, словно растворившись в нем.

— Вот и ладненько, — удовлетворенно кивнул Арагорн. — А то нужный момент может наступить в любой секунд… В общем, могу забыть, а мне тоже любопытно…

— Что любопытно? — не выдержал орк.

— Не важно, — отмахнулся бог. — А теперь — по домам!

Глава тринадцатая

В предрассветной тиши еще не проснувшегося порта, карета лихо подкатила к самому трапу и остановилась метрах в десяти от пирса, но дверцами точно напротив сходень. Почетный караул из дюжины, отблескивающих латами, всадников остановился чуть поодаль. Просторная, с небольшим красным гербом в белой окаемке на двери, запряженная четверкой лошадей, накрытых в тон, лазурными чепраками и с пышными султанами на головах.

Когда и как, не покидавший ни на мгновение борт 'Бобра', брат Вильгельм сумел поставить в известность канцелярию Светлейшего князя о прибытии посла из Зелен-Лога, оставалось только гадать.

И пока вахтенный пытался разбудить капитана, к трапу приблизился еще один 'серый', фигурою и одеянием, как две капли, похожий на брата Вильгельма. Черты лица невозможно было сравнить из-за низко опущенного на чело капюшона.

— Вам что-то нужно, почтенный? — поинтересовался, проснувшийся, но еще не пришедший в себя Маковей.

— Мир вам, путники, — чересчур учтиво, но не подобострастно, поклонился ранний гость. — С кем имею честь?

— И тебе мир, брат…

— Брат Иннокентий. Воротный канцелярии Его святейшества.

— Виконт Маковей, капитан брига 'Зеленый Бобер'. Чем обязан столь раннему визиту?

— Его святейшество Магистр Ордена 'Благодати' соблаговолит принять господина посла королевы Беляны, как только тот будет готов к нанесению визита…

— Спасибо за приглашение, — важно поклонился Маковей. — Я обязательно передам приглашение Его святейшества послу Мирославу, как только тот закончит утреннее омовение. Уверен, господин посол не заставит слугу Его святейшества ждать. Я уведомил бы посла немедленно, но, — капитан развел руками, — наши обычаи запрещают прерывать утренний ритуал.

Если брат Иннокентий и остался недоволен подобным ответом, то высказать его не успел, поскольку именно в этот момент на палубу выбрался брат Вильгельм и быстро направился в их сторону.

— Жди Искупителя, брат смотритель, — поприветствовал его воротный.

— Внемли Искупителю, брат воротный, — ответствовал тот. — Иди к карете. Господин посол уже одевается.

Подождал, пока брат Иннокентий отойдет на приличное расстояние и, чуть пошатываясь подошел к Маковею. — Мое предложение, касаемо ужина за мой счет, остается в силе, капитан.

— А если посол к тому времени еще не воротиться? — чуть растерявшись от неожиданности спросил тот.

— Великолепно, — широко улыбнулся брат Вильгельм. — Если господин Мирослав останется ужинать у Его святейшества, то значит наше застолье мне обойдется дешевле. Кстати, примите совет. Особо не спешите, это всегда вызывает презрение. Но и не тяните сверх меры. А что карету подали ни свет, ни заря — так и путь не близкий. Добро, если к обеду поспеете.

— А сопровождающие лица? Мы же еще даже коней не купили…

— Если прислали только одну карету, значит Его святейшество хочет видеть посла за закрытыми дверями. Торжественный въезд и прочие церемонии пока придется отложить. Похоже, в Канцелярии не определились: какой статус вам предоставить.

— Это плохо?

— И да, и нет… Было бы плохо, если бы Воротного вообще не прислали. А так, — брат Вильгельм выразительно пожал широкими плечами. — Всяко обернуться может. Как посол себя подать сумеет… А вот и он.

Оба ценителя крепких напитков, одновременно выбравшиеся на палубу из своих кают, выглядели далеко не лучшим образом.

— Так, — протянул брат Вильгельм, — если глаза меня не обманывают, кое-кто вчера пил после вина пиво и угощался сладкими наливками. Эх, молодежь, молодежь… Разве ж так можно? Для кого сказано в писании: 'Не смешивай напитки, произведенные из разных растений. Употребляй отдельно соки плодов, произрастающих на земле, кусте, лозе или дереве, — и утренняя немощь будет тебе неведома'. Позволено мне высказать совет?

— Конечно, брат Вильгельм, — кивнул головой Маковей. — Разумные слова никогда не бывают лишними. Даже с похмелья…

— Тогда я рекомендую поднести штурману ковш чуть подслащенной медом холодной воды и отправить досматривать сны. А послу… Послу лучше всего поможет чарка пшеничного или ржаного вина и кус хорошо сдобренного специями жареного мяса. Обязательно — горячего. На некоторое время это его ободрит, а доспит он по пути — в карете.

— Именно с таким приказанием, — согласился Маковей, — я только что отправил на камбуз юнгу.

— Похоже, капитан, у наших народов гораздо больше общего, нежели может показаться на первый взгляд, — задумчиво произнес брат Вильгельм, доставая из-под рясы небольшую, до полулитра, баклагу и протягивая ее Мирославу. — Здесь старый, выдержанный мед. Пить его не советую, но глоток-другой чудесным образом очистит разум и взбодрит тело. Дорога длинная. В карете — и на сон сморит, и растрясет. Держи, уверен, он тебе понадобиться.

— Благодарствую, — оценил по достоинству подарок гвардейский сотник.

— Не стоит, — отмахнулся брат Вильгельм. — И вот что еще… В разговоре с Его святейшеством говори только правду. Пусть самую горькую и нелицеприятную, но — правду. Магистр Ордена чувствует ложь лучше чем пчелы нектар. И если твои слова и мысли будут хоть немного отличаться, то за все сказанное не дадут и ломаного гроша. Предупреждаю, даже не пытайся обмануть Его святейшество! Из этого ничего, кроме неприятностей не получиться.

— Я учту, — кивнул головой Мирослав, потом выпил поднесенную чарку, крякнул, занюхал корочкой хлеба и впился зубами в мясо.

— Почему? — не слишком понятно спросил Маковей, глядя пристально в глаза 'серому' брату. Но тот внял.

— Почему я столь откровенен и стараюсь вам помочь? — уточнил смотритель порта.

— Да.

— Потому, что мне больше нравятся рассказы о тех временах, когда в порту было не протолкнуться от купеческих сойм, и не никакого желания смотреть на стройные обводы военных суден. А веселые лица, спешащих обмыть удачную сделку, негоциантов — наверняка приятнее надменных физиономий, завершающих воротники офицерских мундиров.

— Ты слышал, — не столько спросил, сколько подтвердил свои догадки Маковей.

— Не надо этого, капитан, — скривился брат Вильгельм. — У каждого своя служба и нести ее надобно с прилежанием. Но лично к вам у меня нет неприязни. И если ваша королева действительно хочет мира, то от чего бы мне вам в этом, хоть немножко, не поспособствовать? Я же не приторговываю государственными секретами… Да и у вас их не выпытываю. Поэтому, если не передумаете, загляну за вами, Бобры, когда дневная жара спадет. Да? Нет?

— Будем рады видеть тебя, брат Вильгельм, — искренне ответил Маковей.

— Мир вам, — слегка поклонился смотритель порта и двинулся к трапу. Потом остановился и полуобернувшись добавил, обращаясь к Мирославу. — Брат Иннокентий молчалив сроду. Поэтому на познавательную беседу в пути можешь не рассчитывать. Но коль уж скажет чего, запомни как имя собственной матери. При встрече с Его святейшеством, ничего важнее этой фразы для тебя не будет.

— Благодарствую еще раз, брат Вильгельм.

— Удачи, — пожелал тот и теперь уж окончательно покинул судно.

— Что ж, наверно и мне пора, — вздохнул Мирослав. — А то, как бы этот молчальник не доложил, что я неоправданно долго собирался на встречу.

— Думаешь?

— А ты? Сразу два 'серых' желающих мира между нашими странами — явный перебор.

— Удачи, сотник, — пожал ему руку Маковей. — Не дрейфь, гвардия, прорвемся!

— Угораздило ж Беляну… Ну какой из меня посол?

— Искренний и честный… — рассудительно ответил капитан 'Бобра'. — А как я понял со слов Вильгельма, именно эти качества, в данном случае, важнее прочих. Так что не ошиблась королева, доверяя эту миссию именно тебе.

— Может и так… Но и вы будьте на чеку. И, ежели почувствуете что-то дурное, снимайтесь с якоря немедленно. Лучше я, в случае ошибки и мирного исхода переговоров, доберусь домой на какой-либо купеческой развалюхе, чем пропадать все вместе.

— Не волнуйся, сотник. На этот случай у нас приказ четкий. Любое подозрение — и мы поднимаем паруса. Но, думаю, обойдется. У 'серых' было достаточно времени, чтоб провернуть какую-то каверзу.

Дворяне еще раз пожали друг другу руки, и Мирослав, неторопливой, исполненной собственного достоинства, походкой прошел к карете. Брат Иннокентий помог ему сесть внутрь, уважительно прикрыл дверцу, обошел карету с другой стороны и присоединился к послу. На поданный братом воротным знак, дремлющий на передке возница тут же встрепенулся, щелкнул кнутом, и экипаж тронулся…

* * *

Ровная дорога, мягкие рессоры, удобный диван, плотно занавешенные окна и молчаливый спутник — именно тот набор, который позволил Мирославу быстро уснуть и безмятежно проспать все путешествие. И проснулся он только после того, как брат Иннокентий отодвинул занавеску. Беззастенчивое июльское солнце тут же ворвалось в полутьму кареты и моментально прогнало дремоту с глаз посла. Отоспавшись, тот уже чувствовал себя достаточно хорошо, а сделав глоток из подаренной смотрителем порта фляжки, вообще пришел в радостное возбуждение.

— Прибыли? — поинтересовался у так и промолчавшего всю дорогу воротного, заметив, что карета въезжает в огромные ворота какого-то замка или монастыря.

Вместо ответа тот пристально оглядел посла, протянул руку и снял с лацкана его камзола какую-то лишнюю пылинку, а потом произнес:

— К Его святейшеству обращаться — 'Магистр'. Разговор не официальный. Рекомендую высказывать исключительно свои личные мысли и суждения. Тем межгосударственных, если Его святейшество не задаст прямых вопросов, лучше не касаться… — потом немного помолчал и прибавил. — Пригласит отобедать — соглашайтесь. От предложения остаться на ужин, буде такое последует, отказывайтесь под любым предлогом…. Добро пожаловать, в резиденцию Его святейшества Магистра Ордена 'Благодати'! — неожиданно громко и торжественно закончил брат Иннокентий напутственную речь.

В этот же момент карета остановилась, и подоспевший привратник, в неизменном сером балахоне, услужливо открыл дверцу и опустил складывающуюся подножку.

Мирослав неспешно вышел наружу и огляделся. Все-таки это был не привычный для него город-замок. Резиденция Магистра представляла собой настоящую крепость, вокруг и внутри которой не возводят ни одного лишнего строения. Ни привычного предместья, ни торговых или ремесленных построек. Только суровый пятиярусный детинец и кольцо мощных оборонительных стен вокруг.

'Интересно, — подумал гвардейский сотник, — от кого Его святейшество так усиленно готов защищаться? По счастливому люду Южного порта и не подумал бы, что правлению 'серых' может хоть что-либо угрожать. Или это дань, уходящим корнями в далекое прошлое, традициям?'

Додумать до конца эту интересную мысль послу не дал брат Иннокентий, тактично но крепко взявший его под локоть.

— Следуйте за мной, — произнес негромко. — Поскольку брат Сигизмунд, коридорный Его святейшества, не вышел нам навстречу, значит Магистр ожидает в малом кабинете, и я должен провести вас туда ходом для личных гостей Его святейшества.

— А что это значит? — слегка опешил от избытка таинственных церемоний Мирослав.

— Только то, о чем я уже говорил… Ваша встреча носит сугубо частный характер. Магистр соизволит пообщаться с иноземным гостем ради удовлетворения собственного любопытства, а не как с послом другой державы.

— Послушайте, брат Иннокентий, — остановился Мирослав. — Я хоть дворянин и сотник гвардии, но в душе — обычный воин. Объясните, в чем смысл всех этих игр? Почему нельзя просто принять посла королевы Зелен-Лога? Выслушать наши предложения, дать ответы, высказать пожелания и проститься. Друзьями, врагами, как получиться или — как пожелаете… Но быстро и четко.

— Ответы на ваши вопросы, сударь, не входят в мои обязанности. Наберитесь терпения… господин сотник, и вы все поймете сами, — неожиданно изобразил подобие улыбки воротный. — И постарайтесь побыстрее снова стать послом.

Обойдя здание детинца против солнца, Мирослав нырнул в совершенно неприметную в стене дверцу, которую он даже и не заметил бы, если б ее услужливо не распахнул перед ним брат Иннокентий.

Три витка не слишком крутых ступеней, и витязь оказался в просторной и уютной комнате, на его вкус, обставленной скорее с изысканной требовательностью женщины, нежели согласно простым вкусам мужчины. Слишком уж много было здесь мягких подушек, вычурной мебели, красивых драпировок и штор. Присутствовали даже цветы. Правда они не стояли на столах, а скромно выглядывали из высоких угловых ваз, но — тем не менее. И никакого оружии, книг или хотя бы графина с вином на каминной полке.

Тогда как сам Магистр производил впечатление человека скорее склонного к аскетизму, нежели роскоши и чревоугодию.

Это был довольно высокий мужчина среднего возраста. Ближе к сорока чем пятидесяти. Сложение определить было невозможно из-за бесформенного одеяния. Но не тучный и не сутулый. Черты лица напоминали кое-как облагороженную скульптором каменную глыбу, но серые глаза при этом смотрели на Мирослава мягко, почти ласково. Одновременно и оценивающе, и с примесью любопытства. Сотник сам так бы взглянул на новорожденного жеребенка или на помет любимой суки. Из-за этого Мирослав вдруг почувствовал себя в роли шута, потешного уродца, неожиданно появившегося среди вялотекущего пиршества, для увеселения гостей. Подобное сравнение разозлило гвардейца, и он, отвесив обязательный поклон, расправил плечи и устремил на Магистра Ордена взгляд прямой и гордый.

— Сотник гвардии Мирослав из рода Белого Волка, путешествующий по своей надобности, — произнес у него за спиной воротный, — с частным визитом к Его святейшеству.

— Рад гостю, — произнес Магистр, пригласительным жестом указывая на кресло перед собой. Сам он восседал в таком же, но стоящем на небольшом возвышении, достаточном, чтоб даже сидя, Его святейшеству не пришлось глядеть на посетителя снизу вверх. Слова глава Ордена 'Благодати' произносил тихо и не слишком внятно. Как человек, привыкший, что все сказанное им будет услышано, даже если он вздумает что-то прошептать посреди многоголосой толпы. — Как дошли? Пролив не препятствовал навигации?

— Рад лицезреть господина Магистра в добром здравии, — ответствовал Мирослав, занимая предложенное место. — Отлично плыли. И поскольку в море я вышел впервые в жизни, то склонен считать, что опасности подстерегающие мореходов в Проливе сильно преувеличены ими же самими.

— Честно говоря, — неожиданно улыбнулся тот. — Я иногда и сам об этом подумываю… Страшилка созданная купцами для того, чтобы максимально взвинтить цены на заморские товары и отбить охоту у конкурентов сходить за ними самостоятельно. А каково сложилось у гостя впечатление от нашего государства?

— Чисто, как в девичьей светелке, — без раздумий привел Мирослав первое пришедшее на ум сравнение. — И так же безмятежно… Но в окошко поглядеть все равно охота.

— Гм, — не слишком довольно хмыкнул глава Ордена. — Никогда не смотрел на это с такой стороны. Хотя, пожалуй, что-то похожее есть. И все же я, скорее, сравнил бы заведенный у нас порядок с образцовой казармой.

— Не знаю, как выглядят казармы у вас, но наших дружинников заставить навести хоть какой-либо порядок может только раздающий затрещины десятник, да и то — отправив прежде одного или двоих ратников в караул сверх графика. Свинюшником их комнаты не назовешь, но порядку там не больше, чем в лавке торговца, после визита сборщика подати. Нет, оружие и броня содержаться в идеальном виде, а вот все остальное, — Мирослав выразительно развел руками. — И не говорите, что ваши шпионы об этом умалчивали.

— Да, упоминали, — без паузы кивнул Магистр. — Но, как-то не верилось, и всегда хотелось услышать подтверждение из первых уст. А все равно, непонятно… Почему?

— Не знаю. Как-то не задумывался над этим. Может, потому что поддержание порядка ради самого порядка не столь уж и необходимо… — ответил Мирослав. — Если беспорядок возникает сам, а для создания порядка надо приложить определенные усилия, то, возможно, тем самым мы вмешиваемся в устои мирового Равновесия?

— Глупости. Тем более, что и усилия нужны не такие уж большие. К примеру, если в доме не сплевывать на пол шелуху, входя с улицы вытирать ноги, не разбрасывать вещи, то и порядок в ней будет сохранятся достаточно долгое время без каких-либо дополнительны работ. А с другой стороны… Почему бы и не потрудиться немного, если после этого жить в доме станет приятнее и удобнее? Что за глупец придумал такой бессмысленный Закон? Можешь не отвечать, — остановил он жестом Мирослава. — Это так, к слову… Я прекрасно осведомлен о вашем Оплоте хранителей, созданным немощными старцами, которые собственное бессилие прячут за громкими словами о Запрете. А вся причина в том, что как молодая любовница покидает импотента, так Сила ушла от них. И страшась признаться в этом себе и всем остальным, они придумали басни о Равновесии. Скажи, неужели Творец похож на безумца?.. Исходя из их утверждений — да! Ведь он создал бессмысленную вещь. А как иначе назвать то, что существует, но пользоваться им нельзя? Можешь себе представить солнце, которое не светит? Ветер — который не дует? Огонь, который сжигает дрова, но при этом не греет. Зачем Творец стал бы придумывать и воплощать вещи заведомо лишние? Нет уж, коль что-то создано, значит и цель найдется! Ваши хранители, уподобились старым девам, которые так долго берегли свою добродетель, что стали никому ненужными. Они сидят на возможностях, которые могли бы существенно улучшить жизнь людей. Вылечить больных, спасти от засухи посевы, от града — урожай… Да что тут долго говорить, Остромысл только тогда решился обратиться к Силе, когда почти все население королевства вымерло. А мы не стали ждать, и у нас Мор забрал людей куда меньше, чем у вас выжило! И не надо говорить о Темне… Байку о заточенном чернокнижнике, у нас уже даже детям не рассказывают.

Его святейшество перевел дух и вроде даже как-то устыдился своей горячности. Во всяком случае замолчал надолго.

— Наверное, во всем, сказанном вами, Магистр, есть резон, — как можно тактичнее проговорил Мирослав, воспользовавшись паузой. — Но я не хранитель. Моя стезя — меч в руке, да добрый конь под седлом. А обо всем остальном пусть болит голова у тех, кто умеет ею пользоваться.

— До сих пор, более глупого ответа мне слышать не приходилось, — хмыкнул глава Ордена. — Но зато, сказано искренне. Хорошо, сударь… Оставим философские споры и поговорим о вещах военных. Для меня не тайна цель твоего визита, — остановил он открывавшего рот Мирослава. — И могу заверить, что мы не собираемся воевать с Зелен-Логом. Во всяком случае… — он чуть подумал, — пока в этом нет целесообразности. У нас еще достаточно пустующих земель и … Ну, это не важно. Просто передай Беляне, мои слова. И заверения в полнейшем миролюбии. Более того, я призвал тебя, вот по какому поводу… — Магистр помолчал еще немного, то ли собираясь с мыслями, то ли подбирая наиболее уместные слова.

— Мы будем просить королеву разрешить нашему экспедиционному корпусу проход через земли королевства в Заскалье. Численность корпуса не будет превышать тысячи воинов. Из них — три сотни латной кавалерии, остальные — конные стрелки и егеря. Мы заплатим за каждую вытоптанную или съеденную лошадьми травинку, а так же — оплатим весь провиант и фураж, который ваши крестьяне предоставят нашим воинам. А еще мы разрешим вашим купцам торговать без ограничений и пошлин. А если ваш мастеровой люд и иные граждане решат попытать счастья на наших землях, мы не станем обращать их в нашу веру. А своим скитальцам запретим проповедовать учение Искупителя в пределах королевства… Не хочу добавлять к предложенному меду ложку дегтя, но… Мы все равно войдем в Полуденные земли еще до наступления зимы, даже если путь к Проходу придется проложить огнем и сталью. Думаю, ваши глаза видели достаточно, и полномочный посол найдет нужные слова, дабы убедить свою королеву, что жить в мире и согласии целесообразнее, нежели воевать.

— Вообще-то, — чуть недоуменно ответил Мирослав, — я пока ничего, кроме Южного порта не видел. Но со всем сказанным Вашим святейшеством, согласен и непременно передам эту убежденность Их величеству.

— Позвольте, — пришла очередь Магистра удивляться. — Как же вы умудрились проехать двести миль и ничего не увидеть?

— Я спал, — просто ответил Мирослав и только теперь сообразил, какое расстояние назвал Магистр. — Простите, сколько вы сказали миль?

— Если я не ошибаюсь, от порта Южный до моей резиденции что-то около двухсот семи или восьми миль. А что? Это так важно?

— Важно? — воскликнул Мирослав. — Двести миль за восемь часов? Это немыслимо? Или ваши лошади имею крылья и мы, подобно птицам неслись по воздуху? Или вы и здесь используете силу?

— Как только подобный вздор мог прийти вам в голову? — возмутился Магистр. — Расходовать Силу ради подобной безделицы… Прямые и ровные дороги, частая смена лошадей на подменных станциях — вот и весь секрет. Который вы увидели бы и сами, если б не проспали все это время… А, кстати, с чего это вас так сморило? Надеюсь — не морская болезнь? Может, позвать лекаря?

— Благодаря, Ваше святейшество, — смущенно ответствовал Мирослав, но помня напутствие брата Вильгельма, не посмел соврать. — Вчера я чуть дольше, чем пристало, дегустировал ваши напитки… и — не рассчитал своих возможностей. Или — пиво оказалось несвежим?

— Муки Искупителя! — воскликнул Магистр и громко расхохотался. — Положительно, сударь, вы мне нравитесь! И если остальные дворяне Зелен-Лога не хуже, то никому скучно не будет. Хо-хо-хо! Подумать только… Пиво! Хо-хо-хо!

Мирослав собрался было с мыслями, чтоб хоть немного оправдать свое поведение, но незаметный все это время брат Иннокентий тихонько потащил его за пояс назад, к выходу.

— Пиво! Хо-хо-хо! — никак не мог успокоиться Его святейшество и только, когда Мирослав уже почти скрылся за дверями, глава Ордена громко прибавил. — Время вашего пребывания, сударь, на островах не ограниченно. Но, помните, я жду ответа от королевы. И чем быстрее, тем лучше для обеих стран. И еще… Если слова королевы мне понравятся — ты и все твои потомки, в землях Ордена 'Благодати', будут пить пиво даром!..

Глава четырнадцатая

Предрассветная августовская мгла, серпанок, наверняка придумана Создателем с единственной целью, — чтобы люди смогли увидеть, как выглядит уготованный им Рай.

Равнины, луга, поля — все укутано белоснежной невесомой пеленой, где исчезает всякая грязь, кровь и прочие нечистоты, а остается лишь чувство свежести и легкости полета. Только бегущая вода, не прячется от людских глаз, сама по себе, будучи и свежестью, и девственной красотой. Она не оспаривает прав тумана, на существование, но не дает ему ложиться до тех пор, пока тот не вспомнит о своем происхождении, и не прольется вниз шалым летним дождиком. А если он выберет иную судьбу и, совершенно забывшись, унесется ввысь — к солнцу и свету, она станет ждать его обратно, уже вместе с осенними угрюмыми облаками.

Лес тоже упрямо и цепко удерживает марево острыми верхушками, жадно впитывая влагу, обильно сочащуюся на листья из плотной белесой дымки. Лишь изредка разрешая ей осесть на просеку или дорогу, чтоб спрятать в непроницаемой мгле еще одну тайну. Не навсегда, — только пока солнечные лучи не войдут в силу, и не распахнут занавесь, перед каждым, кому придет охота заглянуть в лесную чащу, или просто случиться проезжать мимо — по своей или чужой надобности.

А до этого времени, ничто не потревожит жизнь лесных обитателей. Даже паучок не броситься к росинке, скатившейся с листика над липким кружевом и дернувшей паутинку. Всему свой час и свои очевидцы…

Зная лесную дорогу, не хуже чем улицы городка, пятеро всадников, как только выбрались за ворота, рванули вскачь со всей возможной скоростью, на какую только были способны их кони — рассчитывая проскочить, под прикрытием тумана, самый опасный участок — голое предполье и просеку вблизи замка.

В любое другое время их отчаянная вылазка не имела бы шанса на успех. Даже и пытаться не стоило, — харцызы били из луков зайца на бегу, а то и пришпиливали коську стрелой к земле, на спор, за левое или правое ухо. У пятерки смельчаков, невзирая на плотную мглу, и сейчас было немного шансов на успех. Степные лучники не менее метко стреляли и на слух. Поэтому, воины держались плотным ромбом, взяв гонца внутрь. Прикрывая его самого, а главное — лошадь, щитами, кольчугами, собственными телами и толстыми попонами. Все четверо вызвались добровольцами, после того, как стало понятно, что ни один из предыдущих гонцов, считая как людей, так и птиц, не смог прорваться за кольцо осады, — а над обитателями замка Дубров все плотнее сжимал свою длань беспощадный призрак одной из самых мучительных смертей — жажда!

Подмога была рядом, всего лишь в трех конных переходах, но те, от кого зависела жизнь сотен людей, даже не догадывались об этом, и естественно — не собирались на помощь.

Стрелы посыпались на всадников как-то сразу и отовсюду. Заржали от боли кони, вскрикнул кто-то из воинов. А второй повалился под копыта своей лошади, не издав ни звука. Потом стрелы свистнули еще раз, и опять наступила зловещая тишина. Только одна из раненых лошадей еще несколько раз отрывисто всхрапнула, но вскоре затихла и она. А мгновением позже, плотная, совершенно непроглядная белая пелена, как-то вдруг, прямо на глазах, истончилась и не растаяла. К огромной радости харцызов, и неописуемому ужасу человека в кольчужной рубахе, который, несмотря на раненую ногу, совершенно бесшумно, с ловкостью рыси, пытался скрыться в лесу.

Из всей группы, по слепой воле случая, уцелеть посчастливилось только молодому юноше. Да, видно, не слишком велика была благосклонность судьбы к нему, коль все закончилось, еще толком и не начавшись. Всего пару шагов оставалось сделать парню до густого переплетения придорожных зарослей, но без прикрытия мглы, спасительные кусты отодвинулись от гонца Анжелины на расстояние, измеряемое не саженями, а жизнью.

— Не стреляйте! — крикнул он громко. — Я держу сумку за внешний клапан. Если умру — все содержимое ее исчезнет!

О свойствах сумок гонцов, предназначенных защищать послания от чужих и слишком любопытных глаз, знал каждый, поэтому ответ долетевший из лесу был вполне ожидаем:

— Что ты хочешь взамен, парень?

— Жизнь!

— И только? — насмешливо уточнил голос. — Какая разница, о чем баронесса хочет известить соседей или королеву? Тем более что она точно просит о помощи, как и во всех предыдущих письмах. А если тебя помиловать, потом стеречь придется. Столько лишних хлопот. Вот если б ты, девицей уродился, тогда мы договорились бы… Хотя, если ты не против…

Последние слова прямого оскорбления утонули в хохоте десятков голосов.

— В сумке… Ключ от казны… — понизив голос, словно делая над собой усилие, чтобы унять дрожь, произнес гонец.

Какое-то мгновение тишину не нарушало даже шевеление листьев. Только в чьих-то нетерпеливых руках скрипнула туго натянутая тетива. И юноша непроизвольно облизнул враз пересохшие губы.

— Вот как? Это меняет дело, — отозвался все тот же голос. — Мне доводилось бывать в замке. Без ключа в сокровищницу Дуброва не попасть. Охранные заклинания на ее дверь еще до Армагеддона наложены. Что ж, неплохая цена за одну жизнь и стоящая сделка. А ты поверишь мне на слово?

— Еще не знаю, — чуть громче и тверже ответил гонец, осознавая, что его смерть присела неподалеку передохнуть и даже косу отложила в сторону. Пока… — Назовись!

— Я — наказной атаман Секирник. Слышал о таком?

— Извини, атаман, не приходилось как-то. О Вернигоре — да, слышал. О Шиле и Медведе тоже до…

— Да? А что ж голосок твой так задрожал, щенок?! — рыкнул взбешенный харцыз. — Думаю, ты прекрасно знаешь: за что меня так прозвали! Но, ты не знаешь: что больше всего я не люблю лжецов и трусов!

— Постой, атаман! — взмолился гонец, понимая, что поторопился с ответным оскорблением. — Я не трус, просто мне нельзя умирать, пока не исполню клятву!..

— А мне какое дело, до твоих клятв? Хотя, щенок, ты прав — да, мне интересно: почему ты решил, что она сможет убедить меня остановить стрелков?.. Тем более что я не хотел подарить тебе жизнь, даже в обмен на ключ к сокровищам? В чем ее важность?

— Я поклялся перед Перуном… — еще тише ответил гонец.

— Перуном?! — удивленно воскликнул атаман, выходя из чащи на дорогу. — Не Создателем женщин, а Громовержцем мужчин? Звучит неплохо. Ну, ну… поведай мне свою байку…

Это был дородный, не слишком высокий мужчина, непривычно для харцыза, закованный в цельный доспех и лишь забрало его басинета* (*тип рыцарского шлема) было поднято. Соответствуя имени, атаман опирался на большую боевую секиру.

— Тогда ты не так прост, гонец. Ключ от сокровищницы, клятва Перуну?.. Думаю: стоит поговорить с тобой немного дольше и откровеннее. Может, наша беседа и не доставит тебе удовольствия, но — поживешь еще. Слушайте все! Не трогать мальчишку. Гонец, я дарую тебе жизнь, взамен на то, что ты поведаешь мне все о своей клятве и отдашь ключ. Идет?

— Хорошо, — с некоторым колебанием, ответил тот, ломким юношеским баском. — Уточним. Я открою тайну моей клятвы, а взамен — получаю свободу, коня и смогу уехать, цел и невредим. Так?

— Мне нравиться твоя наглость, парень, — чуть насмешливо произнес атаман, приближаясь к гонцу. — И я соглашусь на твои условия, если рассказ будет, хоть что-то стоить. И не забудь о ключе от двери в сокровищницу замка.

Харцыз подошел ближе и стал почти грудь в грудь с пареньком. Который оказался, хоть и небольшого роста, но изрядно широк в плечах.

— Ну, говори, сосунок… — сказал так пренебрежительно, словно в лицо плюнул, Секирник — разглядев вблизи подлинный возраст гонца. — Я жду!.. И не вздумай соврать! Если услышу что-то несуразное, к секире даже не притронусь, прикажу разорвать между верхушками деревьев. Лучше, скажи правду — и либо убирайся к ослиной матери, либо — умри достойно. Фу, как от тебя вином разит… — втянул ноздрями. — Для храбрости, что ли принял, герой?

— Я, Лукаш, внук мельника Мышаты, поклялся своей жизнью и честью Громовержцу Перуну, которого почитаю наравне с другими богами, — побледнев от едва сдерживаемой ярости, юноша понизил голос, вынуждая Секирника податься вперед и немного наклониться. — Что… убью тебя, харцыз! — и Лукаш быстрым движением воткнул атаману стилет в левую глазницу.

Закованный в латы воин дернулся, покачнулся и рухнул с громким бряцаньем на землю. А парень, утомленно присел ему на грудь и протер глаза. В них не то чтоб двоилось, но некоторая расплывчатость присутствовала. Вкупе с легкой дымкой… И страшно хотелось спать.

Какое-то время не раздавалось ни звука. А потом из-за деревьев и кустов стали выходить десятки угрюмых мужчин и неспешно собираться вокруг поверженного атамана и его убийцы.

Лукаш поднял голову, оглядел разбойников и совершенно бесцветным от усталости голосом попросил:

— Ради всего святого, кто-нибудь дайте пить…

Чья-то рука протянула парню полную флягу. Парень вынул пробку, поднес ее к губам, но тут же отдернул руку.

— О, нет…Воды! Умоляю, просто воды… От вина меня уже мутит. Третий день ни капли воды…

Харцызы недоуменно переглянулись, но вода у кого-то тоже нашлась, и гонец баронессы жадно вылакала литровую емкость всю, до капли. И только после этого устало произнес:

— Слава Громовержцу и Создателю, так хорошо, что и помирать не страшно… Кто у вас старший?

Степняки сдали назад, выдвинув вперед усатого и мощного детину. Он, покачиваясь, с любопытством глядел на Лукаша и чуть насмешливо улыбался:

— Так, ты теперь и будешь… Раз, Секирника завалил…

Сказанные страхолюдным харцызом слова не сразу дошли до сознания, уже во второй раз, за сегодняшний день, простившегося с жизнью, юноши. А когда он все-таки уловил смысл, то поднял голову и недоверчиво поглядел на окруживших его лесных братьев.

— Это как? — переспросил Лукаш. Непривычный к употреблению вина, разум явно сыграл с ним злую шутку и, перейдя за грань, подменил действительность пьяным бредом.

— А вот так… — неожиданно широко и по-доброму улыбнулся разбойник, сообразив, что юноша находиться в том состоянии совершенного опьянения, когда человек ведет себя почти как трезвый, пока не свалиться с ног. — Закон степного братства гласит: кто наказного атамана убьет, хоть в поединке, хоть случайно — тому на его место и становиться и за все отвечать. Пока круг атаманов не изберет другого. Или ты хочешь отказаться?

— А могу?

— Можешь. Этого закон не возбраняет.

— И что, никто из вас не станет возражать. Мстить за убитого?

— Я же ясно сказал, — совершенно ровным тоном, будто вдалбливая прописную истину не слишком понятливому ученику, повторил харцыз. — И слово есаула Ханджара, бывшего атамана Медведя, о котором даже ты слышал, в Кара-Кермене имеет вес. И пока луна не спрячет свой лик, а это значит, — есаул задумался что-то прикидывая. — Еще две седмицы, тебе, бойкий вьюнош, за все ответ держать. А там — не обессудь. Найдутся желающие твою планиду проверить. А то как же… Ну что, герой? Рискнешь головой, или сразу откажешься?

— Я в детстве темечка не зашиб, — ухмыльнулся Лукаш, которому вода ослабила похмелье, разбавила загустевшую кровь и, вновь погнав алкоголь по жилам, вернула кураж, — чтоб по доброй воле отказаться от командования самыми искусными воинами мира.

Мельничук вылез с ногами на поверженного врага и с высоты этого жуткого постамента оглядел свой, столь неожиданно свалившийся на голову, отряд. За то время, что он переговаривался с Медведем, вокруг собралось уже больше пяти дюжин вооруженных крепких мужчин, статью напоминающих волков и посматривающих на него с насмешливым любопытством. В основном — из-за столь юного возраста новоявленного наказного атамана.

— Меня зовут Лу… — громко начал Лукаш.

— Мельником тебя зовут, атаман, — хохотнул Медведь, перебивая парня. — О прежнем имени, забудь. Пока вновь в Зелен-Лог не возвратишься. А останешься в степи, значит, Мельником и помрешь… Или — заслужишь более громкое имя.

Глава пятнадцатая

Теперь главное чтоб Лучезар сумел все исполнить не хуже, чем с Ксандором. А до его возвращения Ищущий мог лишь гадать, как все обернется… А пора бы уж. Третий день минул с момента отправки Божены в Зеленец. Королева чуть не каждый час интересуется нет ли голубя от Звениславы.

Как все-таки сильны у женщин материнские чувства. Ведь под двойной дозой зелья пребывает Беляна, а о дочери не забывает. Ни о муже, ни о каких-либо иных делах ни разу не вспомнила, а о принцессе не перестает волноваться.

Оценив трезво состояние молодой женщины, Вышемир вчера сам отказался от мелькнувшего желания проверить силу гипнотического воздействия уже 'традиционным' способом. Понял, что ничего хорошего из этого не получиться. А подвергать опасности такой отличный план из-за минутной прихоти, по меньшей мере — глупо. Когда все идет как надо, за мелкие шалости победителей не осудят. Но если что-либо сорвется, ему припомнят каждую ошибку и своеволие. И по головке не погладят. Или погладят и даже в лоб поцелуют — предварительно сняв с плеч.

Вышемир перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. Именно в таком положении он всегда быстро засыпал. А перед сном, в то последнее мгновение, когда разум еще балансирует на грани сна и реальности, к нему чаще всего приходило озарение. И ответы на самые, казалось бы, неразрешимые вопросы.

Надо с ней определенно что-то решать!.. В смысле — с Беляной. Убивать жалко, но и оставлять королеву здесь — в столице, в таком неустойчивом состоянии рискованно…

Не успел Вышемир додумать до конца эту мысль, как дверь в опочивальню рывком распахнулась, и внутрь влетела возбужденная Забава.

— Там… — промолвила девушка, шмыгая носом и размазывая по лицу слезы. — Там…

У Ищущего истину от плохого предчувствия пересохло во рту.

— Что случилось? Говори внятно! — шикнул на служанку.

Окрик подействовал, и Забава довольно четко, хотя и не слишком понятно, произнесла:

— Едва живой…

— Лучезар вернулся?.. — плохое предчувствие отпустило. Ведь именно этого известия он и ждал.

Вышемир быстро вскочил с постели.

— Помоги одеться. Отведешь меня к нему. Сильно ранен?

— Я не знаю, господин… — опять шмыгнула носом Забава. — Весь в крови… Лекарь еще ничего не сказал. А я сразу к вам бросилась. Как вы велели…

— Умница. А слезы чего льешь? Иль, этот прохвост и в самом деле столь люб тебе?

— Да я его… и вы сами велели замуж, господин… — чуть растерянно проговорила девушка, подавая одежду и старательно затягивая шнуровку. — А он сказал, что жениться хочет… Но если вы недовольны… Я не знала, извините, господин… — и служанка поспешно вытерла мокрые глаза.

— Реви сколько угодно, — отмахнулся небрежно Вышемир. — Я просто так спросил. Из любопытства. Женская душа всегда сплошная загадка, вот и пытаюсь от случая к случаю что-то понять. Забудь, не твоего ума дело. Веди к Лучезару! Показывай, под каким забором наш герой валяется? Ха-ха-ха…

* * *

Лучезар 'валялся' в доме горшечника Горобца, куда его в бессознательном состоянии отнесли дежурившие у Южных ворот дружинники. Дом Горобца стоял сразу за крепостной стеной, почти у самых ворот. И учитывая тяжелое состояние воина, его внесли в дом горожанина, не рискуя тащить к казармам, а за Белеутом, гарнизонным лекарем отправили сынишку хозяина. К тому времени, как ведомый Забавой Вышемир добрался туда, — Лучезар обмытый, с перевязанной головой и переодетый в чистую рубаху чинно возлежал на мягкой кровати, белизной лица почти не отличаясь от укутывающей его льняной простыни и наволочки на подушке.

Ищущий истину присел рядом, пощупал лоб, пульс на шее и вопросительно взглянул на гарнизонного лекаря.

— Стрела под левой лопаткой и оглушающий удар по голове в районе правого виска, — доложил, хоть и младшему по возрасту, но старшему в иерархии хранителей, Белеут. — Стрелу остановила кольчуга. Повезло десятнику, били не бронебойной, а охотничьей. А головой ударился, скорее всего, падая с лошади. Жить будет. Но отлежит седмицу, не меньше… Потерял много крови. Стрелу он пытался из спины вытащить, глупец. Чему их командиры учат? Надо обязательно Ждану и Лысогору внушение сделать. А то эти умельцы, в следующий раз, чего доброго выпавший глаз обратно в глазницу вправлять затеют… при помощи меча и булавы. Кстати, Ищущий Вышемир, Ждан отправил именно десяток Лысогора, по дороге на Оплот. Со слов раненого мы поняли, что нападение произошло именно там. Ну, кажется, все. Я тут больше не нужен? Утром, хлопцы, перенесут молодца в казарму. А пока его лучше не беспокоить, — эти слова уже были обращены к хозяину дома.

Горшечник молча кивнул головой. Тем более что его никто и не спрашивал, а просто ставили в известность. Уже то хорошо, что только на одну ночь. Могли и до полного выздоровления оставить на полном попечении. Кому пойдешь жаловаться на королевского дружинника?

— Вот и славно… — Белеут вытер руки о край простыни, еще раз окинул взглядом раненого и, довольный своей работой, неторопливо побрел к двери.

— Всем выйти! — тоном не терпящим возражений приказал Вышемир едва дождавшись пока лекарь уйдет. Не хотелось при 'коллеге' демонстрировать свою чрезмерную заинтересованность. В Оплоте всех студиозусов учат наблюдать и сопоставлять. Достаточно и того, что Вышемир примчался к обычному, хоть и раненому, дружиннику одним из первых.

Подождав, пока его распоряжение будет исполнено, Ищущий наклонился к Лучезару.

— Ну, герой, рассказывай…

— Простите, господин, — едва слышно промолвил тот. — Подвел я вас…

— Мы здесь одни… Что с Боженой? Где остальные?

— Ничего не знаю, господин. Ехали по дороге, вдруг — боль ожгла спину. Потом — темнота. Очнулся — Калита и Кривица уже остывают… и — ни принцессы, ни няньки. Лошадей и тех тати забрали.

— Хорошая версия, кивнул головой Вышемир. — Но я же тебе сказал: мы сейчас одни. Мне скажи правду…

— Жизнью клянусь, господин!.. — возбужденно воскликнул Лучезар, делая попытку приподняться и со стоном валясь обратно на подушки. — Как на духу… Ничего не помню. Наверное — ее разбойники похитили.

— Великолепно, — похвалил воина Ищущий, довольно потирая ладони. — Даже лучше, чем я рассчитывал. Молодец! Вот только не пойму, как же ты умудрился сам себе стрелу в спину засадить? А? Ладно, ладно, не отвечай, — он приложил ладонь к губам раненого, предотвращая его попытку ответить. — Поговорим, когда поправишься, старший десятник. Думаю, к тому времени, как ты снова сможешь сесть в седло, в Турине, да и во всем Зелен-Логе многое измениться. А сейчас потрепи, я волью в тебя немножко сил. Верный помощник должен быть под рукой, а не валяться в постели. Много нельзя, чтоб не вызвать преждевременных подозрений, но недельный срок, прописанный тебе Белеутом, сократим на половину. Пусть лекарь думает, что ранение было не таким серьезным, просто большая кровопотеря усложнила общую картину… Это не магия, так что запретов не нарушим, и тем более — ничто не будет возражать против небольшого доброго дела. Так сказать, для разнообразия…

Дальше Лучезар уже ничего не слышал, поскольку вскрикнул от жгучей боли, вызванной прикосновением рук Вышемира к ране, а потом погрузился в глубокий и целительный сон.

А еще через минуту в дом горшечника, надсадно и прерывисто сопя, как издыхающий вол, ввалился тысяцкий Маламир.

— Вышемир, друг мой! — заорал он прямо с порога, держась обеими руками за судорожно вздымающуюся грудь и не давая тому даже рта раскрыть, гаркнул еще громче, как на своего подчиненного. — Успокой меня! Скажи, что с принцессой ничего не случилось!

— Увы, друг мой Маламир, — хмуро ответил Вышемир, с трудом пряча насмешливую ухмылку. — Сопровождение перебито. Принцесса похищена.

— Как?! Кем?! Когда?!

— Советую так не орать, сударь, — шикнул на него хранитель. — Не стоит извещать о беде, постигшей Зелен-Лог, весь город. Думаю, королева этого не одобрит…

— Королева… — Маламир схватился со стоном за голову. — Беляна нас убьет! Как такое могло произойти? Ведь мы же все так хорошо продумали, подготовили… Откуда 'серые'…

— Увы, судьбу не обманешь, мой дорогой друг, — покачал изображая смирение Вышемир. — И Ксандор подтвердил эту непреложную истину собственной смертью. Думаешь мудрец не искал способа выжить, с того самого дня, как узнал и произнес вслух собственное пророчество? Однако же, ему ничего не помогло: умер, как и было предначертано. Вот и наша с вами попытка спрятать принцессу Божену в замке моей матери из того же разряда. И тоже — ничего не смогла изменить… И следующая в списке — королева.

— Так чего же мы тут сидим?! — испуганно выпучил глаза начальник гарнизона, вскакивая на ноги. — Бежим к королеве, может еще успеем?!

— Успокойся, Маламир, — повысил голос Ищущий. — Немедленно возьми себя в руки! Как не стыдно, сударь? Представляю себе, как поведут себя в случае опасности твои подчиненные, если их командир так легко впадает в панику,?

От нелицеприятных слов и получив дополнительную команду, все еще подавленный гипнотическим средством, разум тысяцкого обрел некое равновесие, Маламир успокоился и тяжело опустился на скамью под стеной.

— И в самом деле, что-то я совершенно недопустимо раскис, — признал нехотя. — Слишком огорошило меня это известие. Ведь Божена совсем еще ребенок… За что же ей такая участь?

— А ведомо тебе, господин тысяцкий, — вдруг зло промолвил Вышемир, — сколько крестьянских детей ежегодно пропадает бесследно? Сколько гибнет в клыках хищных зверей, когда родители посылают их без присмотра старших за ягодами-грибами. Тонет в реках, пытаясь поймать рыбу на ужин взрослым, работающим в поле. Или по множеству иных причин… Их тебе не жаль? А тех девок, что харцызкие ватаги десятками увозят в Кара-Кермен?

— Что ты такое говоришь, Вышемир? — удивленно произнес тот. — Конечно их всех мне тоже жаль, но я к этому какое имею отношение? Я же не Создатель, а всего лишь начальник столичного гарнизона. У ребятишек родители имеются, пусть они о детях и беспокоятся. Девок у нас и так, на каждого жениха по дюжине… Не убудет. Ты лучше думай, как мы королеве на глаза покажемся? Ведь Беляна и казнить сгоряча может. Как считаешь?

— Забудь, — как-то сник и еще больше насупился Ищущий истину. — Разговор нас ждет малоприятный. Но, не такой уж и страшный… Хотя, — он вопросительно взглянул на тысяцкого, — может, утаим пока от матери неприятное известие? Побережем ее разум, пока Ладислав не вернется?

— Как это? — непонимающе посмотрел на Вышемира тысяцкий. — Что ты такое говоришь?

— А что? — Вышемиру уже самому нравилась только что пришедшая в голову идея. — Я попрошу Остромысла написать Беляне, что принцесса в Оплоте. Изменение маршрута объясним усиленной секретностью. А сами, тем временем, начнем поиски. Объявим о вознаграждении. Долго скрывать не удастся, но чем Тьма не шутит? Вдруг Божена найдется. Ведь если, паче чаяния, похитители не 'серые', а обычные разбойники, то за хороший выкуп они девочку обязательно вернут. Гм. А это не так глупо, как сразу кажется? Вполне может, что и удастся.

— Да, но по возвращению, Божена все расскажет матери. И тогда нам уж точно не поздоровиться.

— А мы, когда найдем принцессу, и в самом деле отправим ее к Остромыслу. И через пару месяцев занятий у Вавулы, она либо совсем ничего не вспомнит, либо будет воспринимать, как рассказанную кем-то сказку. И потом, друг Маламир, неужели ты не знаешь, что победителей не судят… Дворянам — потерявшим наследную принцессу, и все тем же персонам — но уже нашедшим ее, совсем разные наказания полагаются. Или я не прав?

— Так-то оно так, — все еще сомневался тысяцкий. — Но как бы хуже не стало. Да и согласиться ли Остромысл покрывать нас?

— Согласиться… Мастер Хранитель поймет, что сейчас не то время, когда стоит переворачивать все королевство с ног на голову. А обезумевшие от горя Беляна и Ладислав именно это сделают, напрочь позабыв и о грядущей войне, и обо всем остальном.

— Тут ты, Ищущий, конечно прав, — вынужденно согласился Маламир. — Все ж не зря вас столько лет Мудрецы в Оплоте мурыжат. Голова! Ладно, действуй, как считаешь нужным. Я с тобой до конца. И будь, что будет… Короля сейчас и в самом деле нельзя отвлекать. Ему в Бобруйске и без того забот хватит. Ну, а не справимся — на войне для дворянина всегда найдется способ умереть не столь бесславно, как на эшафоте.

— Спасибо, — вполне искренне поблагодарил старого служаку Вышемир. — Не сомневайся, найдем мы девочку.

— А если Беляна спросит, что случилось с твоими людьми? Или сама захочет проведать малышку в Оплоте?

— Люди при принцессе остались. Охрана нигде не помешает. Лучезара ранили разбойники, когда он один в столицу возвращался, — не задумываясь ответил Ищущий истину. — А если Ее величество вдруг пожелает лично в Оплот отправиться, то считай — мы спасены. Извини, сейчас не могу открыть тебе все секреты, но поверь — обратно она приедет с полной уверенностью, что виделась с дочерью. Возможно, нам даже следует через какое-то время самим присоветовать Беляне эту поездку. Хорошая мысль, друг мой, спасибо… Сам я как-то не подумал. Ну, пойдем, что ли, господин тысяцкий? А то как-то слишком долго мы с тобой засиделись у ложа обычного дружинника, хоть и десятником. Зачем плодить ненужные слухи?

— А он сам не проболтается?

— Нет.

— Ты так уверен в этом? — удивился тысяцкий.

— У меня людей гораздо меньше, чем в столичном гарнизоне. Поэтому, я знаю слабые и сильные стороны каждого, — чуть надменно ответил Ищущий истину. — Можешь поднять его на дыбу, но он будет твердить лишь то, что упал с коня и совершенно ничего не помнит.

Маламир неопределенно хмыкнул, то ли с завистью, то ли с сомнением и вышел на улицу.

— Чего толпитесь?! Заняться нечем?! — сразу долетел оттуда его зычный рев. — Я найду вам дело! Всех в ополчение отправлю! Распустились, дармоеды! Не дружина, а стадо тельных коров! Бегом!

И пока Вышемир неспешно выбирался следом, улица перед домом Горобца, совершенно опустела.

— Тише, сударь, — взял под руку разбушевавшегося Маламира Ищущий истину и, чтоб снять напряжение, попытался пошутить. — А то, спасаясь от твоего начальственного гнева, даже ближайшее соседи горшечника переберутся к своим родственникам, проживающим на другом конце города. И кто-то, сдуру, решит, что началась поголовная ретирада…

Глава шестнадцатая

Осень еще даже не начиналась, а Запретные земли, несмотря на то, что лежали гораздо южнее, совсем не привечали путников яркими солнечными лучами. Скорее — наоборот. Даже в горах, зимой и то небо редко бывает столь угрюмым и пасмурным. А под низкими облаками, напоминающими вырвавшиеся из котла клубы пара, что ударились об холодный потолок и заволокли его плотной пеленой, воздух был мокрым и липким, как в остывающей бане. И влага, обильно струившаяся по моему лицу и спине, в большей части состояла из осевшего на коже тумана, а не пота. И чем дальше уводил меня Торус, тем сквернее становилось вокруг.

— Хорошо вам, — попытался пошутить я, размазывая пятерней по лицу превратившуюся в грязь дорожную пыль. Откуда только и взялась, если под ногами вот-вот зачавкает как на болоте? — Ни умываться, ни стирать не нужно. Походил вокруг дома и можно все на просушку вывешивать…

— Можно, — не стал спорить землепроходец. — Только негде. Кроме как у жарко натопленной печки ничего не высыхает.

Потом заметил, с каким удивлением я рассматриваю грязную ладонь, скупо объяснил.

— Гарь… Безумный Темн все время что-то жжет.

— Извини… — я понял, что невольно задел наболевшее.

— Не стоит извиняться… — махнул рукой Торус. — Влажная одежда не самая большая проблема здешних мест. Гораздо хуже, что на этих землях почти ничего созреть не успевает. Зерно и клубни сгнивают, едва завязавшись. Поэтому хлеб нам удается собрать раз в два-три года. А то — и реже. Вот и приходится выращивать самые неприхотливые овощи в кадках или небольших гротах, где удается хоть немного подсушить воздух, разжигаемыми при входе кострами. Если б не скотина… — землепроходец немного помолчал, а потом добавил. — Голод, вот худшая из бед, а не бродячие мертвяки, как может показаться вначале. Понимаешь, о чем я?

— Только догадываюсь… — не стал я лукавить. — В тех местах, откуда я родом, даже старики не помнят тех времен, когда еды не хватало. С разносольем оно всяко бывало, но чтобы голодать… Если только в войну… Хлеб не уродил, картошка была… А где людей не так густо — грибы, ягоды, охота неплохая.

— Охота… — проворчал Торус. — И много дичи ты заметил в пути?

— Дичи? — переспросил я и отчетливо понял, что так подспудно беспокоило меня все это время. За все время, проведенное в пути, кроме воронья, на глаза вообще ничего не попадалось. Даже полевка суетливо не перебежала дорогу, на другую сторону заброшенной пашни. — А со зверьем-то что случилось?

— Мертвяки… — пожал плечами Торус, будто объяснял самые, что ни на есть обыденные вещи. — Люди от своих мертвецов в церквях да освященных приютах прячутся, а птицам и иной живности — куда деться? Одни только голуби на колокольнях уцелели, да и то — не везде. Оно ж создание безмозглое, — живого от мертвого отличить не может, а зимой сумерки ранние, обманчивые…

— Нет, Торус, — остановился я. — Так дальше не годиться. Вот уже второй день мы вроде разговариваем, а я в происходящем все еще ничего толком не понимаю. Слишком сумбурно ты излагаешь. Давай, облегчим чуток мой заплечный мешок, а я тем временем поспрашиваю и попытаюсь сложить все вместе. А то, с непривычки и несуразности, в голове у меня такая каша образовалась, что ум за разум заходит.

— Как хочешь, — покладисто согласился землепроходец. — Времени у нас достаточно. До ближайшего укрытия еще часа четыре неспешного пути, и если не волочить ноги, доберемся до него гораздо раньше, чем сумерки окончательно начнут сгущаться. Барух! Куда ты прешь, волчья сыть?! Не видишь разве, что мы обедать собрались?

— Зверья говоришь никакого нет, а ослика волчьей сытью зовешь? — удивился я, доставая из сумы припасы, уложенные туда еще Лукашем. — Или волки, как и воронье, остались?

— Присказка такая у моего деда была, вот и прицепилась… — объяснил Торус. — А самих волков, как и всего остального зверья, у нас давненько никто не видывал. Может, и водятся они еще где-то, да только теперь зверье поумнело и так наловчилось прятаться от нежити, что днем с огнем не найдешь.

— Что же в этом мире осталось, кроме воронья?

— Змии… — Торус так резко замолчал, что я оторвался от припасов и более внимательно посмотрел на землепроходца.

— Ты чего?

— А это что у тебя такое? Запеченный сыр?

Волнения в голосе Торуса было гораздо больше чем любопытства.

— Где? — недоуменно переспросил я и проследил за восхищенным взглядом землепроходца. — Да нет же, обычный хлеб. Немного зачерствелый, правда… Но, я уже четвертый день в пути. Тут и лопухи не помогут.

— Такой большой? — недоверчиво произнес Торус.

— Обычный, — пожал я плечами, продолжая думать о драконах и не желая отвлекаться по пустякам. — Вот когда свадебный Каравай пекут, тогда действительно большущая коврига получается. Иной раз, чтоб показать всем, в какую зажиточную семью жениха берут, родители невесты специальную печь строят. А потом, чтоб вынуть испеченную хлебину, ее ломают. Каравай такой огромный вырастает, что сквозь зев не пролезает. Мешка два, а то и три муки на него уходит. Четверо здоровых мужиков на стол с трудом выносят, а стол посредине снизу подпоркой усиливают, чтоб не подломился.

— Ха-ха, — коротко хохотнул Торус. — Умеешь ты, Игорь, баляндрасы плести!.. Только эта твоя байка ни в одни ворота не влезет. На два мешка муки, сколько лет хозяева зерно копить должны?.. С рождения дочери?

Я уже было открыл рот, чтоб объяснить, что на свадебный Каравай идет мука только нового урожая, причем исключительно ярой пшеницы, вдруг осознал страшный смысл слов землепроходца и, после секундной заминки, попытался свести все на неуклюжую шутку. Зачем зря человека расстраивать заморскими млечными реками, да кисейными берегами, когда мы с ним здесь оба.

— Зависит от невесты. Сам небось знаешь — одна в четырнадцать уже детишек нянчит, а иная и до двадцати глазами вслед за парнями водит… Только, мы ж с тобой не девок обсуждать остановились. Так что давай обедать, а я начну спрашивать.

Произнеся все это, я разломил пополам хлебину и протянул одну часть Торусу, понимая, что самовольно, он к подобному богатству даже притронуться постесняется.

Землепроходец бережно принял из моих рук краюху и едва не упустил ее от неожиданности, — мякиш на изломе ковриги был белее горки соли, лежавшей тут же, на капустном листе. Торус поднес этот невиданный, чужедальний хлеб к лицу и задохнулся от его изумительного аромата. Потом почти нежно положил краюху на холстину и, опустив долу лицо, чтоб юноша не заметил увлажнившихся глаз, глухо промолвил:

— Спасибо, что-то не хочется. Сыт я… С собой возьму, если не возражаешь. Детям гостинец будет…

— Как знаешь, — я продолжал думать о Змиях и опять едва не прозевал. Но опомнился вовремя… — Но, у меня с собой еще три таких ковриги. Так что хватит и детишкам… Одну — уж точно оставим. Скажи лучше, чем же у вас Змии питаются, если вся живность повывелась? Неужто — людьми?

— Типун тебе на язык, — сразу очнулся Торус и оторвал взгляд от хлеба. — Надо же такое ляпнуть. Да если б не Змии, мы бы все давно вымерли. Только благодаря их помощи и держатся людские селения. Они хоть с нежитью нам управляться не помогают, вроде как запрет какой-то имеется, так зато подкармливают нас, чем только могут. Недели не проходит, чтоб то к одному убежищу, то к другому коровью или лошадиную тушу не приволокли. А где берут — ума не приложу…

— Вот как?

— А то, хоть и твари, а лучше иного человека, храни их Господь!

— Ладно, о змиях позже договорим. Скажи-ка мне вот что, Торус: что за господа ты все время поминаешь?

— Ну как же, — удивился землепроходец. — Отец наш небесный. Творец всего сущего. Если б не его защита, и Змии б не помогли. Только в освященные молитвой дома и посвященные Ему храмы нежити нет хода. Против Его символов — все зло бессильно. Благодаря вере в Спасителя и надежде на обещанного им Разрушителя, мы и держимся в этом аду столько времени.

* * *

Очередной привал мы сделали на берегу небольшого озера. Во-первых, песок даже очень влажный, куда приятнее раскисшей глины. Во-вторых, если уж быть мокрым, то хотя бы — чистым. А в-третьих, оказалось, что вода каким-то образом защищает своих обитателей от волшбы чернокнижника и рыба в водоемах совершенно не изменилась и вполне съедобна.

— Вот так и живем, — грустно промолвил Торус. — Днем ловим рыбу, стараемся хоть что-то вырастить или найти, а на ночь — прячемся в убежищах. Лет сто тому, говорят, смельчаки еще собирались вместе и шли бить мертвяков. Но Темн плодит их гораздо быстрее, чем удавалось одолеть. Потому как для его черной волшбы пригоден любой мертвец — хоть человек, хоть мошка. И каждый, кто в бою погиб, а тело его товарищи сжечь не сумели или не успели, тот в следующей битве на стороне умертвий сражается. Это-то и обидно более всего! Кому охота умереть в бою, чтоб самому…

— Понимаю, — я сочувственно дотронулся до плеча землепроходца. — Неверие в собственные силы, самое худшее, что может случиться с воином. От безнадежности слабеют ноги и дрожат руки. А объясни, почему ты называешь меня — то Разрушителем, то Повелителем змиев?

— Ответ на этот вопрос меня еще деда заставлял выучить назубок… — неожиданно улыбнулся землепроходец и продолжил, словно впадая в транс — Сейчас… — он прикрыл веки и монотонно забубнил. — Только тот, кто умеет говорить со Змиями, сможет пройти Барьер и убить безумца Темна. А мы, землепроходцы, должны его ждать, встретить и проводить к Проклятому Храму. Создатель милостив, и Разрушитель грядет… — Торус отбарабанил текст на одном вдохе.

— Мудро… — хмыкнул я. — Поскольку, рано или поздно, что-нибудь когда-нибудь, да произойдет. Пусть не в этой жизни, пусть не с нами, но — непременно…

— Зачем так говоришь? Ты же пришел, — не согласился Торус. — И это значит, что слова провидцев — правда. А я выполнил возложенную на всех землепроходцев святую миссию — встретил тебя и указал, вернее, указываю путь!

'Фанатик! Вот же угораздило!.. Прекрасные люди. Можно говорить о чем угодно и любым тоном, при условии — что не будешь касаться их убеждений и заблуждений. А наступишь на мозоль — убьют, и никакая божественная аура не поможет. Объявят Лжепророком и все, Митькой звали!.. Но, здраво рассуждая, кто из так называемых, нормальных людей смог бы дожидаться обещанного пришествия триста лет? То-то…'

— Ладно, поглядим… — неуклюже съехал я с темы. — Пойду, искупаюсь…

Торус задумчиво кивнул и начал сооружать костерок. Собственно, как я узнал совсем недавно, это и была главная поклажа Боруха — сухие дрова.

Пройдя берегом озера до того места, откуда землепроходец уже не мог меня видеть, я вынул Рог и легонько в него дунул. Как и прошлый раз — совершенно беззвучно.

Сначала ничего не происходило, а потом прозвучал негромкий хлопок, словно полиэтиленовый кулек лопнул… Но вместо огромного Змия, приветствовать которого я приготовился, в воздухе, трепеща крыльями, возникло небольшое существо, больше всего напоминающее перекормленного пузатого голубя, вооруженного клыкастым утиным клювом.

— Добрый вечер, сударь, — приятным альтом поздоровалось оно. — Разрешите представиться. Я — Родедердрон IV из Родедердронов Стрелохвостых. У вас что-то случилось? Помочь найти ближайшее убежище?

— Добрый… Очень приятно, — вежливо ответил я, пребывая в полной растерянности, но еще не перешедшей в более тяжелую форму неожиданности. — Спасибо, но убежище мне без надобности. Наш костер горит на другом берегу озера и его прекрасно видно. А теперь, разрешите полюбопытствовать — тот Змий, с которым я имел честь общаться, правда, только мысленно — вам не родственник?

— Это мой дядя, — слегка забеспокоилось создание, оказавшееся просто юным змийчиком. — А что?

— Да я, собственно, его рассчитывал увидеть…

— Понимаю, — совершенно по-детски опечалился змийчик. — Но дело в том, сударь Призывающий, что сегодня очередь нести дежурство у алтаря подошла моему отцу. А он как раз отлучился, гм… поужинать. Вот я и воспользовался вашим вызовом. Сфера никого не впускает, а мне так хотелось мир посмотреть… Надеюсь, вы меня не выдадите? Я же не знал, что с вами надо только мысленно…

— Не выдам, — успокоил я малыша. — Тем более, что в тот раз я не один был. Может, дядя потому и… А родители тебя как кличут, парень? — сменил я тему.

— Отец — Родионом, а матушка — Родей…

— Так вот, Родя, ты не волнуйся. Может, статься и без взрослых обойдемся?..

— Давайте, сударь! — обрадовался змийчик. — Если я сумею вам помочь, то и отец не заругает. Спрашивайте!

— Обязательно… Ты есть хочешь?

— Да, — растерялся змийчик. — Что? Это уже был вопрос?

— Ну, если ты на него ответил, — улыбнулся я. — Значит, вопрос. А жареное мясо ты ешь?

— Я любое мясо ем, — чуть понизив голос, ответил Родя. — Только, мамка, больше кашами меня пичкает. Говорит, от мяса, особенно в сыром виде, может живот заболеть. А я, сколько не съем, еще ни разу не жаловался.

— Мамке твоей мы не скажем, только ты и в самом деле не увлекайся. Договорились?

— Да.

— Тогда садись мне на плечо. Удобно будет?

— Я же не девчонка, не привередничаю. А на какое?

— Да хоть на левое.

Змийчик ловко облетел меня сзади и ловко уселся на плече. Весу в малыше было чуть больше, чем казалось на вид. 'Голубок' тянул на откормленного каплуна.

— Вернемся к костру, там я тебя и накормлю, только веди себя тихо — моему товарищу Змия не впервые видеть, но к разговорам с ними он еще не приучен.

— А давайте, я вам отвечать прямо в ухо буду.

— Огнем не пыхнешь, увлекшись разговором? — пошутил я, но Родя ответил совершенно серьезно.

— Нет. Я еще маленький. Не умею…

— Это радует.

Но отведать любимого лакомства Роде не удалось. Я и пары шагов пройти не успел, как он беспокойно завозился и расправил крылья.

— Что такое? Неудобно?

— Меня ищут…

— И что?

— Надо возвращаться.

— А как же ужин? — я вспомнил те случаи, когда торопящиеся куда-то родители уводили меня от праздничного стола и искренне посочувствовал малышу. — Может, успеешь? Запах чувствуешь? Наверняка уже все готово.

— Нельзя. Я же по чужому зову явился. Отец и так заругается… — в голосе Роди прозвучала неожиданная твердость. Видимо, клюнув на размеры змийчика, я недооценил его возраст. — А ты даже не объяснил: зачем звал?

— Просто хотел проверить услышите ли вы меня из-за Барьера. А заодно, спросить, почему Барьер задерживает все живое, а вы свободно летаете туда и обратно?

— Ну, на первый вопрос можно уже и не отвечать, — явно наследуя интонациями кого-то из старших, пробормотал Родя. — А второй ответ в том, что Барьер проложен гораздо больше в мире духовном, чем в реальном.

— Это как понять?

— Извини, Игорь. В двух словах не объяснить, а мне и в самом деле пора.

— Жаль… Ты мне понравился.

— А ты, в следующий раз, когда к Зову прибегнешь, именно обо мне подумай. Тогда меня обязательно отпустят. Наставлений кучу дадут, но задерживать не станут.

Родя оттолкнулся от моего плеча и взмыл в воздух. Какое-то время я провожал задумчивым взглядом, удаляющееся красное пятнышко, отчетливо понимая, что о главном я все-таки будущего Змия так не спросил.

Глава семнадцатая

Седые волны столь откровенно выказывали свою неприязнь к людям, что, несмотря на середину лета, ни у кого не возникало желания окунуться в негостеприимные воды Пролива. Ни у матросов 'Бобра', ни у жителей городка, в гавани которого пришвартовался бриг.

Это же надо додуматься до такого — порт Южный! Будто насмешка. Хотя, с точки зрения островитян — название, как нельзя лучше соответствует географическому положению гавани.

Сидя на свернутом в бухту канате и раздраженно сплевывая за борт, Мирослав так глубоко задумался над проблемой взаимопонимания двух народов, — если даже в такой мелочи нет единого мнения, — что не заметил подошедшего Маковея.

— Я бы не стал этого делать, — проворчал неодобрительно капитан. — Море обидчиво, как ребенок. И так же жестоко.

— Ты о чем? — удивился сотник.

— Плевать в море нельзя… Примета плохая. А нам утром выходить… Чего не спишь?

— Да вот, думаю…

— О чем?

— Обо всем увиденном… Туда меня, — он смущенно замялся, но Маковей и так был в курсе. — В общем, как кота в мешке везли, зато обратную дорогу я уже в оба глядел. Ох, и богатейший край!.. Представляешь, — воскликнул восторженно, — бордюры вдоль дороги из тесаного камня. И даже посреди поля — выбелены! Люди одеты опрятно. А дома — как с картинки.

— И что в этом плохого?

— Не знаю, — дернул плечом сотник. — Все, будто понарошку. Какое-то неживое, ненастоящее. Ну, не может крестьянин входить в хлев в чистой рубахе и совершенно не испачкаться. Или пекарь, или кузнец… Я вот вспоминаю нашу замковую прислугу. Для них хуже нет места, чем за столом прислуживать. Чашник за небрежный вид, за каждое пятнышко на ливрее шкуру спустит, а весь день оставаться чистым и аккуратно причесанным еще никому не удавалось. А здесь целую страну, тысячи людей, кто-то в подобной строгости держит. Не по-людски…

— Это их проблемы, — легкомысленно отмахнулся Маковей. — Нашел чем печалиться.

— Не скажи… — не согласился с ним Мирослав. — Уж если правители смогли от людей добиться повиновения даже в этом, то попытайся представить степень их послушания? И с какой готовностью они возьмутся за оружие, если Орден все же решит объявить нам войну?

— Но ведь ты говорил, что Магистр…

— Какой-то мудрец сказал как-то: все меняется, и сегодняшние незыблемые истины, завтра могут стать своей противоположностью. Меня ведь не зря приняли, как частное лицо, друг мой Бобер. Возможно, не все иерархи Ордена придерживаются одинакового с Магистром мнения. И Его святейшество решил, что если он примет посла королевы Зелен-Лога официально, то тем самым даст возможность своим недругам, что-то предпринять против его власти…

— Очень дипломатично сформулировано, но, к сожалению, именно так и обстоят дела… — донесся из пристани тихий голос, совершенно невидимого во тьме ночи человека. — Разрешите подняться на борт?

— Кто здесь? — встревожился Маковей. — Вахтенный! Почему посторонние шатаются возле судна?

— У трапа никого нет, капитан! — отозвался вместо вахтенного боцман. — А запретить жителям прогуливаться по пирсу я не имею прав… Они же нечем предосудительным не заняты. Глазеют на бриг, да и только…

— Так что касаемо моей просьбы? — настойчиво переспросил таинственный незнакомец.

— Подымайтесь, — нехотя буркнул Маковей. — Вахтенный! Пропустить!

— Голос странно знакомым кажется, — произнес Мирослав. — Где-то я его совсем недавно слышал. Звучал он немного иначе, но слишком уж интонации характерные…

— Ты не ошибся, сотник, — подтвердил его догадку незнакомец, приближаясь и произнося слова четче и гораздо властнее. — Мы и в самом деле беседовали с тобой не далее, чем нынешнем полднем.

— Ваше святейшество?! — воскликнул изумленно Мирослав.

— Тише, — попросил тот, надвигая ниже капюшон. — Не надо громких титулов. Всего лишь — брат Маркес.

— Как будет угодно, Вашему… брату Маркесу. Но, что случилось?

— Обычные неурядицы, неизменно возникающие, когда в органах власти слишком много народу, — небрежно, как о совершенно незначительном пустяке ответил глава Ордена. — У каждого иерарха имеется свое мнение, а пока всем растолкуешь целесообразность того или иного действия, зачастую потребность в нем уже отпадет за ненадобностью или в связи с тем, что минули все разумные сроки. Увы — такова плата за чрезмерное заигрывание с народом…

Капитан и сотник недоуменно переглянулись, совершенно ничего не понимая.

— Пообщавшись с вами, — объяснил Магистр, — я пришел к выводу, что ожидать одобрения моих действий со стороны Совета иерархов совершенно напрасная трата времени. Как и дожидаться вашего возвращения, с разрешением от королевы. Запрета на путешествие частным лицам нет? Нет. А чем брат Маркес не частное лицо? Отчего бы ему не попутешествовать немного? Как вы считаете?

— Собственно, вы вправе сами принимать то, или иное решение… Тем более, у себя… — пожал плечами Маковей. — Но как оценят исчезновение Вашего святейшества другие? Так некстати, имевшее место сразу после нашего визита, и совпавшее по времени с отплытием 'Бобра'? Я даже боюсь предположить, как это отразиться на отношениях между нашими государствами?

— Можете поверить, — нехотя промолвил глава Ордена, — хуже уже не будет. Вчера, на вечернем заседании Совета иерархов, было принято решение напасть на Зелен-Лог еще этой осенью…

— Что?! — воскликнул Мирослав. — И вы, Магистр, хотите отправиться с нами? Одни? Во вражескую страну?

— Я охотно дам ответы на все вопросы, — поднял руку останавливающим жестом… брат Маркес. — Но не лучше ли будет: во-первых, разрешить подняться на борт также сопровождающим меня, гм… братьям? Не волнуйтесь — их всего дюжина. А во-вторых, нам самим укрыться в каюте? Хоть брат Вильгельм предан лично мне, но у Совета везде свои глаза и уши. И именно по этому, если вы, капитан, не страшитесь ночного плаванья, я рекомендовал бы отдать швартовые, как только мои люди взойдут на палубу.

— Думаете? — слегка напряженным голосом переспросил Маковей.

— Полностью быть уверенным ни в чем нельзя, — тьма не разрешала разглядеть усмехается при этом Его святейшество или говорит вполне серьезно. — Но поскольку решение об интервенции Советом принято, то отчего б, заодно, не задержать неприятельское судно в порту? Врагов — военного корабля лишить, а самим — лишнюю сотню солдат переправить…

— Возможно, Магистр, вы и правы, — дал убедить себя Маковей. — Боцман! Пропусти пассажиров и зови на мостик штурмана.

Дюжина людей в таких же неприметных балахонах шустро поднялась на борт 'Зеленого бобра', а следом за ними, громко топая ногами по трапу, объявился и смотрящий порта.

— Ммм… брат Маркес… — обратился он негромко к Магистру. — Только что мною получен приказ из вашей канцелярии: задержать бриг в порту до особого распоряжения.

— С гонцом?

— Нет, голубиной почтой.

— Это хорошо… Вы все расслышали, капитан?

— Да, Ваш…, блин, брат Маркес. Мы отплываем немедленно.

— Благодарю тебя, брат Вильгельм, — глава Ордена 'Благодати' протянул руку смотрящему, которую тот учтиво поцеловал. — Я никогда не забываю преданных и верных людей.

— Как скоро ждать вас обратно?

— Обратно… — протянул Магистр. — Это, брат, как судьба распорядиться. Может, ты к нам быстрее присоединишься. Ладно, ступай. Не задерживай, нас. Я дам знать…

— Вот, — протянул брат Вильгельм почти неразличимый в темноте какой-то небольшой шебаршащий сверток. — Возьмите, брат Маркес, пригодиться.

— Что это? — удивился Магистр.

— Голубь, который принес приказ о задержании судна. Его же это… ястреб съел. А он из моей, личной голубятни. Дорогу только ко мне домой и знает.

— Хорошо, оставь. Брат Северин, возьми птицу, — обратился к одному из своих молчаливых спутников. — А теперь, брат Вильгельм, поспеши на берег, если не решил присоединиться. Слышишь — трап убирают…

— Я им, уберу! — рыкнул поодаль боцман. — Капитан приказа отплыть не давал! Не извольте беспокоиться, ваша милость, службу знаем.

— А что тут происходит, Лобан? — громко поинтересовался Лебедян, уже выбравшийся на палубу, но еще окончательно не проснувшийся.

— Готовимся к отплытию, господин штурман, — доложил боцман.

— Куда готовитесь? — переспросил недоуменно тот, протирая глаза, но поскольку вокруг светлее не стало, уточнил, — ночью? Тут что, опять все кроме меня перепились? Маковей?! Что за бардак происходит? Может пора нам 'Зеленого Бобра' в 'Пьяного Ёжика' переименовать? Отставить отплытие!

— Есть. Отставить отплытие! — эхом отозвался боцман.

— Отставить выполнять распоряжение штурмана! — прокричал с мостика Маковей. — Штурман, на мостик!

— Есть, отставить!..

— Есть, штурман на мостик! — совершенно трезвым голосом повторил приказ Лебедян и со всех ног бросился к старшему брату.

— Ты что творишь, сорванец? — зашипел на него Маковей, как только брат стал рядом. — Хочешь нас перед Магистром опозорить?

— Его святейшество на борту? — переспросил тот. — Вы точно ничего больше не пили?

— На борту. Не пили, — лаконично ответил капитан, прекрасно понимая, что в игру 'вопросы-ответы' можно играть бесконечно. — Вон та, отдельно стоящая личность — он самый и есть. Подойди, поздоровайся. Обращаться к нему — брат Маркес. Понятно?

— Не-а…

— Выполнять.

— Есть, выполнять.

— Не обижайся, брат. Все разговоры откладываются до того момента, как выйдем в открытое море. Как только развернемся носом на юг, кормовые огни потушить. Теперь понятно?

— Теперь, да!

— Так кого ждем? Все уже на борту! Займись, наконец, отплытием. Только — скрытно. Лишнего шума не поднимать! Если можно — совсем не поднимать

— Боцман, — прошептал все еще ничего не понимающий Лебедян, чтоб хоть как-то подколоть старшего брата.

— Я здесь, господин штурман, — в полголоса ответил вездесущий Лобан. — Что прикажете?

— Якорь поднять. Швартовые отдать. Отплываем, ё моё…

* * *

Из гавани выбрались без происшествий. Возможно, в кои-то веки, капризная удача решила улыбнуться беглецам, или смотрящий порта Южный, брат Вильгельм, отвлек внимание сторожей неожиданной ночной инспекцией. Но как бы то ни было — 'Зеленый Бобер' бойко заскользил по волнам Пролива, а в капитанской каюте — трое дворян вернулись к незаконченному разговору с неожиданным гостем.

— Извините, Ваше святейшество, но как прикажете обращаться к вам в дальнейшем? — для начала уточнил Маковей. — Брат Маркес? Или как-то еще?

— Хороший вопрос, — кивнул головой Магистр.

С откинутым капюшоном, при свете ночника и без ауры всевластия, навеянной таинственностью и стенами резиденции, Его святейшество выглядел вполне заурядно. Рядом с дворянами королевства сидел довольно моложавый мужчина, совсем недавно ступивший на рубеж сорокалетия. Роста среднего, телосложения скорее гибкого, нежели мощного. Коротко остриженные в круг волосы открывали высокий лоб и умное лицо. Вот только глаза у Магистра цепкостью взгляда подобали хищной птице.

— Что ж, давайте подумаем… — произнес он. — Я, гм… немного знаком с обычаями Зелен-Лога и знаю, что духовников и монахов у вас совсем нет, а определенные привилегии имеют только лица благородного сословия и хранители. Учитывая идеологические противоречия, примазываться к Оплоту не стану. А вот благородство происхождения имеется, так сказать, в наличии… — Магистр негромко рассмеялся. — Граф? Нет, это привлечет ненужное внимание, да и обязательства на меня накладывает, совершенно сейчас не нужные. Виконт?.. Или — староват я, для наследника? Хотя, если батюшку Искупитель, то бишь — Создатель, здоровьем не обидел, то вполне… Итак, милостивые судари, с этой минуты перед вами — виконт Маркес из рода, ммм… Серого Волка. Прошу любить и жаловать.

— Капитан судна Маковей, виконт из рода Зеленого Бобра.

— Штурман судна Лебедян, шевалье из рода Зеленого Бобра.

— Посол Великой княгини, сотник гвардии шевалье Мирослав из рода Белого Волка.

— Рад знакомству, — кивнул головой новоиспеченный виконт Маркес. — Присаживайтесь, господа. Прошу прощения, — спохватился. — Надо отвыкать. Поэтому, прошу вас: давайте — без церемоний. Тем более что на корабле нет никого главнее капитана. А штурман — второе лицо. О важности посла, на время исполнения полномочий, я и упоминать не стану. Капитан, да очнитесь же, и — командуйте!

— Конечно, Ваше… тьфу, — Маковей разозлился на невесть откуда возникшую растерянность и сумел-таки взять себя в руки. — И в самом деле, давайте уже, в конце концов, глотнем виноградной слезы. И за знакомство, и за то, чтоб путь домой был легким и быстрым.

Все четверо, не чинясь, сдвинули кубки. Пригубили, каждый в меру собственной жажды, а далее отозвался самый нетерпеливый и все еще ничего не понимающий Лебедян.

— Виконт, все же хотелось бы, хоть в общих чертах, уяснить происходящее. Согласитесь, что ваше присутствие на борту 'Бобра', да еще и инкогнито, не совсем обыденное явление.

— Соглашусь, — кивнул головой Маркес. — И объясню. Дело в том, что задуманная Советом иерархов война, сильно мешает моим планам. Ожидать чей-либо победы или перемирия недосуг. Поэтому, приходиться совершать такие вот, гм… странные поступки.

— Но, что может быть настолько важным, чтобы первое лицо государства, бросило все и тайком бежало в страну, настроенную к последователям Искупителя далеко не дружелюбно?

— Пророчество.

— Ну, да, — согласился Маковей. — Только любовь и исполнение пророчества могут толкнуть мужчину на безумство.

— Как странно, — произнес задумчиво Мирослав. — У нас, особенно со смерти Ксандора, тоже все только и говорят, что о пророчестве.

— Да, я знаю, — кивнул головой островитянин. — Не удивляйтесь. Обычное дело между добрыми соседями. Ваши шпионы присматривают за нами, а наши глаза и уши — следят за всем, что деется в княжестве… То, что сейчас происходит в Зелен-Логе, и то, о чем я упомянул — все это части одного целого. Предсказанного давно, но удостоившегося свершится только теперь. На всякий случай, сразу уточню, что к гибели королевского астролога и начальника Тайного кабинета Серые братья непричастны.

— Еще кто-то погиб кроме Ксандора? — уточнил Лебедян.

— Ксандор?.. — сообразил сотник.

— И что же это за событие? — не стал отвлекаться на пустяки Маковей.

— Близиться миг, когда в первый храм Искупителя войдет Разрушитель ложных истин… — вдохновенно начал виконт Маркес.

Три пары глаз дружно уставились на гостя.

— Как, — удивился в свою очередь тот, — хотите сказать, что вы ничего не знаете о Разрушителе?

Маковей тряхнул головой и промолвил:

— Предлагаю, чтоб не запутаться окончательно, неспешно поведать друг другу все по порядку. А чтобы не повторять прописных истин, — одна сторона задает вопросы, другая — на них отвечает. Потом — наоборот. Согласны?

Все кивнули.

— А чтоб разговор не походил на допрос, предлагаю меняться местами каждые пять-шесть вопросов. Годиться?

— Годиться, — согласился виконт Маркес. — И право начать я предлагаю хозяевам… — чуть помолчал и добавил. — Думаю, за это следует выпить… В смысле, за понимание.

Возражений не последовало и в этот раз.

— Начнем с уяснения обстановки в целом, — повел беседу на правах капитана Маковей. — Стало быть, война между нашими странами неизбежна?

— Наверняка. Если б я оставался на своем месте, то некоторая вероятность, что смог бы успокоить Совет иерархов, еще оставалась. А теперь — вопрос решен окончательно. Две-три недели уйдет на подготовку, а там — ждите наши корабли.

— Виконт, вы так легко выдаете военные секреты своей страны? — чуть надменно произнес Мирослав.

— Секретность, сударь, заканчивается с наступлением очевидности, — отмахнулся тот. — Да и что мои слова прибавят или изменят, если вы и так уже стягиваете войска к Бобруйску? Давайте, говорить о вещах действительно важных и серьезных…

— Что может быть важнее войны? — вскинулся Лебедян.

— Мир, который останется после окончания военных действий. И мне бы очень не хотелось, чтоб он стал враждебным для всех людей, не зависимо от того, где они родились — на материке или на островах.

— О чем вы, виконт? — посерьезнел Маковей.

— Это вопрос или риторическое восклицание? — уточнил брат Маркес. — Если вопрос, то на четкий и краткий ответ не рассчитывайте.

— Пропустим, — согласился капитан 'Бобра'. — Из ваших слов я допускаю, что грядет нечто более страшное, чем война, и вы — пытаетесь предотвратить это Зло?

— Совершенно верно, — кивнул островитянин. — Но, прежде чем я попытаюсь объяснить, что именно может произойти, хотелось бы понять глубину ваших познаний в этом вопросе, а также, гм… возможные заблуждения, исторически сложившиеся или возникшие из-за различного толкования некоторых событий прошлого и идеологии. Вы не возражаете?

— Спрашивайте, брат Маркес… — дал добро за всех Маковей. — Тем более — ваш черед.

— Благодарю. Пожалуй, начнем с наиболее простого. Что вам известно об Искупителе? Вкратце… самое главное. И не бойтесь обидеть меня резким словом. Говорите, как думаете. Это важно.

Дворяне снова обменялись взглядами.

— Если честно, то — ничего… — с молчаливого согласия друзей ответил Лебедян. — Жестокий, кровавый обряд, придуманный Орденом дабы оправдать все, даже самые тяжкие прегрешения…

— Примерно этого я и ожидал, — кивнул виконт. — Обычная практика теологических войн и противостояний, в борьбе за умы прихожан. Объявлять всех инакомыслящих еретиками, врагами веры или сразу — Антиподами. Среди верян не так уж много тех, кто попытается хоть что-то понять, а толпе — достаточно. Тогда второй вопрос: чем именно Искупитель угрожает столь полюбившемуся хранителям Равновесию?

— Люди, уверовавшие в ересь, живут не в согласии с собой, а лишь сдерживают в душе Зло до той поры, когда приход жертвенного агнца разрешит им безнаказанно выплеснуть всю накопившуюся в душе Тьму. В то время как признавшие Равновесие ежедневно сами укрощают свои слабости, не нуждаясь и не ожидая никаких поблажек свыше.

— В самом деле? — хмыкнул брат Маркес. — И преуспевают в этом?

Дворяне Зелен-Лога чуть замешкались с ответом.

— Человек слаб, а искушений слишком много… — произнес задумчиво Маковей.

— А Хранители, прочитав единожды свою проповедь, оставили вас наедине с ними. Прекрасно зная, что люди, в этом противостоянии, заведомо обречены на поражение. Отгородившись от вас и от собственной ответственности законом о невмешательстве. Якобы завещанным Творцом. Почти как бросить ребенка в бурную реку и ожидать на берегу — выплывет он или утонет. Видя в обоих случаях перст судьбы. Тогда как учение Искупителя отвергает подобную глупость. Хотите испытать судьбу, научите прежде ребенка плавать…

— Твои слова, виконт Маркес, звучат разумно, — недовольно проворчал Маковей. — Но именно от подобных речей нас и предостерегают хранители. Ибо сказано: 'Придут слуги Его, и будут их уста изливать мед для разума вашего, но непоколебимым останется тот, кто внемлет не разумом, но сердцем'.

— Прошу прощения. К сожалению, привычки сильнее нас. И все же вернемся к моему вопросу. Чем Искупитель угрожает Равновесию?

— Нам говорили, что на принявших его учение землях, Орденом 'Благословения' устанавливается единый порядок… — как-то нехотя произнес Мирослав.

— Великолепно, — сплеснул ладонями Маркес. — И чем же, господин сотник, Порядок неугоден сторонникам Равновесия?

— Тем, что он противоестественный, насаждаемый силой власти и ложными обещаниями. А настоящее Равновесие содержит в себе понемногу всего — и порядка, и хаоса! — чуть раздраженно и слишком горячо ответил Лебедян. — И мы не хотим, чтобы кто-то приказывал всем и каждому в отдельности, как должно жить, а после оценивал наши поступки, и наказывал за отклонение от выдуманных норм!

— Аргумент веский, — согласился островитянин. — Но, спорный… Вы все живете, придерживаясь определенных правил, и настолько к ним привыкли, что уже и не замечаете этого. И все же — я его принимаю. Пока. Ваша очередь спрашивать.

— Что это за храм, в который должен войти Разрушитель? И где он стоит? — не удержался Лебедян. — В пределах Зелен-Лога ничего похожего мне не встречалось.

— Ого, — усмехнулся островитянин. — Вот так сразу? Ладно, — остановил он жестом, открывавшего рот Мирослава. — Попробую ответить… Согласно нашим летописям, вера в Искупителя зародилась где-то в Полуденных землях. Именно там и возведен Первый храм. А Разрушитель — это уже ваши легенды. Неужто не приходилось слышать?

— Это вы о воине из другого мира, что когда-то пройдет Барьер и убьет чернокнижника?.. — пробормотал Лебедян, у которого отроческое обучение в Оплоте еще не полностью выветрилось из головы. — Кажется так? — взглянул вопросительно на Маковея.

— Именно, — подтвердил вместо брата виконт Маркес. — Вот только не 'когда-то', а именно сейчас. Думаю, посол, подтвердит мои слова? Что скажете, шевалье?

Оба Бобра взглянули на Мирослава.

— Да, о чем-то таком шушукались в столице, до моего отбытия, — признал сотник. — Но меня самого волновала предсказанная Ксандором грядущая война. Да и короля это занимало гораздо больше. Так что ничего более внятного не скажу.

— А королеву? — удивился Его святейшество, на мгновение, выходя из образа. — Неужели такое событие прошло мимо Беляны. Хранители не могли не известить ее! Ведь даже мне известно, что Разрушитель был принят в Оплоте лично Мастером Хранителем. Гм, еще одна тайна и подтверждение правильности принятого мною решения. Похоже, в Турин спешить не надо. Сперва проведаем старика Остромысла.

— Думаю, господин виконт, это все от того, — попытался объяснить Маковей поступок хранителей, — что уж слишком долго затянулось ожидание. Настолько, что когда предсказанное начало исполняться, его не заметили, или сочли шуткой. И не придали должного значения.

— А зря, — повертел в руке пустой кубок Маркес, — Потому как это наиважнейшее событие…

Немного помолчал и негромко прибавил.

— Настолько, что жизнь любого из нас больше не имеют значения.

Глава восемнадцатая

Владивой сел, и со стоном ухватился обеими руками за больное место. Странно, вроде и пили вчера всего ничего — кувшин на двоих, а голова болела так, словно нею долго и увлеченно колотили о землю. Да и странное какое-то похмелье получается: голова раскалывается, а все что было — он помнит до мельчайших подробностей. С того самого момента, как незнакомый воин выпрыгнул из костра, едва не опрокинув котелок с кашей. Хотя, почему именно с той минуты? Яркой, конечно, но о своем избрании Ханджаром и Ханом Вольной Степи он разве позабыл? Или — о празднике? Помнит. И очень отчетливо. Как и о Артасе, который заявился на торжество под личиной Али Джагара и приказал Владивою любой ценой остановить Разрушителя. Не дать ему пройти сквозь Барьер! А он?

Владивой еще более отчетливо, словно переживая заново, вспомнил свой поединок и разговор с Игорем. Так почему же он все-таки нарушил данное Артасу обещание и пропустил виконта? Что заставило его принять такое решение, отлично понимая, что подобное самовольство вряд ли понравится богу?

— И как? Нашел причину?

В голосе, задавшем вопрос, было столько неподдельного участия, что Владивою он показался отзвуком собственных мыслей. И барон только кивнул. Лучше бы он этого не делал. Боль полыхнула в мозгу, как костер от охапки сухой хвои.

— Тихо, тихо… — произнес тот же голос. — Не надо резких движений. Потерпи еще чуток, скоро пройдет. Я же не знал, что ты после переноса… Лучше словами. Итак, Артас велел тебе остановить Игоря, но ты почему-то этого не сделал. Вернее — даже не попытался задержать его. Если не засчитывать в попытку ваше совместное возлияние и небольшую фехтовальную разминку перед этим. Для аппетита. Так, почему? Отвечай смело, Ханджар, как на духу. Я на твоей стороне, просто хочу понять причины, по которым обычный смертный, при этом — далеко не праведник или борец за идеалы, осмеливается нарушить волю бога. Отчетливо понимая, что вознаграждения за это не будет, а наказание воспоследует обязательно.

— А ты кто? — Владивой сидел неподвижно, даже глаза не открыл. Подсознательно понимая, что все равно ничего не увидит. — Какого сословия?

— Это имеет значение?

— Имеет. Впрочем, можешь не отвечать. Дворянин подобного вопроса попросту не задал бы.

— Намекаешь на честь?

— Почему намекаю? Именно о ней и говорю.

— Занятно… — хмыкнул все еще невидимый собеседник. — А где же была твоя дворянская честь в истории с Анжелиной? Напоминать не надо?

— Не надо… Но и ответа не жди. А вот то, что именно этот поступок дал повод Артасу записать меня в подлецы, я понимаю не хуже других. Но, он ошибся… Семейные неурядицы и чувство долга — вещи разные. Зелен-Лог зажат между островитянами и прячущемся в Запретных земля безумце, харцызов я не считаю, это всего лишь пена на волнах, как между наковальней и занесенным молотом. И уже слишком долго ничего не происходит. Значит, ждать недолго… Рука устанет, и молот рухнет вниз… И если у кого-то есть хоть малейший шанс изменить ситуацию к лучшему, я — препятствовать не стану.

— Но почему ты решил, что Игорь сможет победить?

— А зачем тогда ему мешать? Ограду строят, чтобы овцы не разбежались, а волкодава у ворот совсем по другой причине садят.

— Занятное сравнение. Так и видится вор или волк. Игорь бы оценил.

— Я словами играть не обучен, — пожал плечами Владивой, — не хранитель. Но ты меня понял. Зачем я понадобился Артасу, почему он сам не встретил Игоря у прохода? Вот я и подумал: уж если бог не может остановить воина, значит, тот все-таки не совсем обычный ратник, а кое-что умеет. Так пусть попробует. А что до мертвяков, полчища которых якобы хлынут в Степь, когда падет Барьер, — то и тут лучше времени ждать не приходится. Зря что ли в Кара-Кермене Ханджар объявился? Вольница вольницей, но лучше харцызов пока воинов нет. Разберемся…

— Кстати, о харцызах. Они сейчас Дубров осаждают.

— Как Дубров?!

Владивой мигом позабыл и о головной боли, и о тьме в глазах. Едва сдержался, что на ноги не вскочил. И правильно сделал, бельмо из густой пелены, никуда не делось. Посерело только чуток.

— А чему ты удивляешься? Эта крепость ближе всех к Проходу. Вот и постановила старшина: дать воинам размяться. Заодно и Хана своего прощупать в последний раз. Выяснить: с кем ты, действительно ли предан Вольному Степу, или все еще за баронский венец цепляешься?

— Мне надо к ним!

— Успеешь. Да ты не волнуйся, Секирник добрый атаман. Город и без тебя возьмут…

— Если харцызы возьмут Дубров, то…

— Да ничего особенного не случится. Отступников всех вырежут. Мужиков изобьют. Девок и баб… Ну, это и так понятно. А если ты о Анжелине беспокоишься, то не надо. Медведь историю Владивоя знает, так что баронессу не тронут. Тебе в подарок привезут.

— Ты не понимаешь! Этого нельзя допустить?

— Вот как? И почему?

— Кара-Кермен и Турин как два рассорившихся брата. Могут навек разойтись, а могут и помирится. Сейчас между ними много кривды, но вся она не слишком обидная. При желании, можно и забыть… Но, если прольется такая большая кровь — это уже никогда не удастся простить. А поодиночке ни Зелен-Логу не устоять перед островитянами, ни Степи не выжить. Даже, если с мертвяками управимся, то там — дальше что?

— Ты в этом уверен?

Владивою показалось, что на него пахнуло каким-то странным дымком. И горьким, и приятным одновременно. Как табачный, но совсем чужой, непривычный.

— Да.

— Ну, тогда сам со своим войском и разбирайся. Заодно и сам решишь окончательно: кто ты — Ханджар или барон?

* * *

У слепого человека остальные чувства обострены настолько, что почти заменяют зрение. Владивой, конечно, не ослеп, но и с закрытыми глазами, сразу понял, что он больше не в степи. Секунду выждал, так, на всякий случай, — а потом осторожно, сквозь прищуренные веки взглянул на мир.

Он сидел на обочине дороги к своему бывшему замку. Кстати, очень удачно. Именно с той стороны, где росли деревья. А потому, хоть Владивой и слышал гул множества голосов совсем рядом, но никого не видел. Как и его самого пока никто не заметил. Что не могло не радовать. Мало ли как харцызы восприняли б такое необычное появление своего Хана? Возможно — это только утвердило бы их в мыслях о божественности Ханджара, а возможно — и наоборот? Владивой не зря упоминал о похожести Вольной Степи и Зелен-Лога. И тут, и там все знали о чернокнижнике Темне и запрете на магию.

Владивой встал, оправил одежду, взял под уздцы коня, тоже любезно доставленного сюда неизвестным собеседником, и не спеша двинулся к повороту, за которым уже должно было показаться предместье и стены замка.

Долг побыть в одиночестве ему не дали.

Откуда-то спереди послышался громкий свист. Один, второй…, и на дорогу высыпал с десяток вооруженных копьями харцызов. Все как один молодые парни, но даже они узнали своего Хана. Поэтому поклонились издали, подождали немного: не будет ли какого приказа? А потом, так же молча, снова скрылись в подлеске.

А там и Владивой вышел на прямой отрезок дороги.

Картина, открывшаяся ему, напоминала ярмарочный балаган. Прямо посреди тракта, валялся воин в доспехе, у него на груди стоял какой-то юноша, а вокруг толпилось несколько десятков степняков вместе с есаулом. Широкую спину Медведя не узнать было невозможно и с куда большего расстояния.

Помня о том, что всадник, возвышаясь над пешим, внушает дополнительное уважение (давал себя знать опыт барона), Владивой заскочил в седло и послал коня вперед. Теперь его заметили и все остальные.

Медведь сперва кинулся было с распростертыми объятиями, но вовремя вспомнив, что они не на заимке Али Джагара, сунул ладони за пояс и степенно поклонился.

— Что тут происходит, есаул? — чуточку надменно, как и надлежит Хану, но не пережимая, чтоб не раздражать свободолюбивых харцызов, поинтересовался Владивой. Указывая подбородком сразу на неподвижного воина и незнакомого парня. — Это кто?

— Да ничего особенного, — как-то чересчур небрежно ответил есаул. — Этот шустрый вьюнош Секирника к праотцам отправил. Вот мы ему и предлагали, по обычаю, побыть наказным атаманом. Взамен убитого… Но теперь, когда с войском сам Ханджар, это уже нет смысла обсуждать. С прибытием тебя, Хан Владивой! Челом! — и только теперь, словно вспомнив: кто перед ними, все харцызы низко поклонились Ханджару.

— Челом и вам, хлопцы! — громко ответил на приветствие Владивой, а потом чуть понизив голос, обратился к Медведю. — Есаул, объясни: что у вас тут происходит? Кто убил Секирника?

— Да, вот он и убил, — дюжий харцыз вновь указал на паренька, неуверенно стоящего на ногах.

— Этот недомерок? Секирника?

— Это кто тут недомерок? — возмутился паренек. Пошатнулся и едва не запорол носом. Но, в последний момент, взмахнув руками, каким-то чудом удержался на ногах. — Слезай с лошади, померяемся. А сидя в седле любой курдупель* (*диал., - овечий хвост, тут в значении — низкорослый человек) гигантом себя мнит…

— Я слезу, — насупился Владивой, недовольный, что слова парня совпали с тем моментом, когда он спрыгнул на землю. И получилось, что как бы по его команде. — Только язычок попридержи, сопляк. А то, как бы тебе его вместе с головой не потерять. Эй, атаманы! Из чьего куреня этот желторотый птенчик выпал?

Но прежде чем кто-либо ответил, Лукаш качнулся вперед, икнул и от души выдохнул прямо на Владивоя.

— Он же пьян?! — совершенно праведно взъярился тот. — Медведь! Что, в конце концов, тут происходит?! Какой-то пьяный щенок в походе убивает наказного атамана, и его не только не посадили на кол, но ты еще что-то бубнишь об избрании его атаманом вместо Секирника?! Вы что, все тут перепились, или попросту сдурели?! Отвечай немедленно!

— Да ты погоди гневиться, Хан Владивой, — степенно ответил есаул. — Тут несколько иная история.

— Ну, так расскажи ее уже мне! А то, право слово, рука к нагайке тянется!..

— Обязательно расскажу. Кваску с дороги не отведаешь? — Медведь протянул Владивою флягу.

— Спасибо, — не стал отказываться тот. Ведь утреннее похмелье тоже не осталось в степи, а перенеслось сюда вместе с ним. Может, потому и горячился так Великий Хан. Известно же, что 'Держите вора!' громче всех орет именно тот, у кого 'рыльце в пушку'.

— Тебя несколько дней с нами не было… — то ли просто к слову пришлось, а может и упрекнул Владивоя харцыз. — С самого начала рассказывать, или что-то конкретное узнать хочешь?

— Сперва поведай, почему он пьяный? — Ханджар пренебрежительно ткнул пальцем в грудь Лукаша. — Или в Степи теперь другие законы и в походе можно пить?

— Значит, с начала… — кивнул Медведь.

— Не понял?..

— А я о чем?.. Хлопец, не из наших. Это — гонец баронессы. А пьян он потому, что Секирник, прежде чем замок обложить, все колодцы в городе отравил. И во всем Дуброве уже третьи сутки нет ни капли воды. Животных и тех вином поят.

— Вином? — переспросил Владивой и увидел, как лицо парня перекосилось от отвращения. — Секирник, говоришь, придумал? — посмотрел на труп атамана. — Гм… — только теперь Владивой обратил внимание, что парень прижимает к себе курьерскую сумку. — А гонец, взял и убил его… Воробушек заклевал коршуна. Да, похоже, с наскока и в самом деле не разобраться. Давай, есаул, начинай от печки… Но без подробностей. Только самое важное…

— Как скажешь… — Медведь прикрыл глаза, собираясь с мыслями, а затем стал рассказывать.

— Когда ты отлучился по своим надобностям, круг старшин постановил выступить в общий поход на Дубров. Наказным избрали Секирника. А он, решил зря харцызкую кровь не лить. Город взяли в облогу, а чтоб жители не засиживались слишком долго за стенами крепости, за ночь до этого в Дуброве отравили все колодцы. И жителям ничего не оставалось, как осушать винные и пивные погреба. Думаю, поначалу, им это даже понравилось. Но всеобщий запой длиной в несколько дней — не каждый выдержит. Баронесса, конечно же, слала гонцов за помощью, но и мы не дремали. Ни одному проскочить не удалось, всех положили. Этот был последним. Успел вовремя заорать, что везет в сумке ключ от казны и готов обменять его на свою жизнь. Секирник заинтересовался, подошел, ну и вот… — есаул указал на мертвого атамана. — Хлопец его уделал.

— Ключ? — переспросил Владивой. — Гм… Странно. Насколько мне известно, в замке не настолько много денег, чтобы Анжелина об их сохранности так сильно заботилась. Что-то тут не так. И личность гонца мне незнакома. А уж своих бывших слуг я всех помню. Ты кто таков, парень?

— Это — Лукаш, — ответил Медведь. — Внук мельника Мышаты. А теперь — Мельничуком прозывается.

— Внук мельника? — Владивой вспомнил рассказ Игоря. — И ты здесь? Ну, тогда готов присягнуть, что дело и в самом деле не только в деньгах.

— Знаешь его? — удивился есаул. — Хотя, да… Ты же из здешних мест…

— Скорее наслышан… — не стал вдаваться в подробности прошлого Владивой. — Ладно. Распорядись всем отдыхать и без моего распоряжения из лесу не высовываться. А мы, втроем прогуляемся в город. Там все и проясним окончательно.

— Втроем? — переспросил Медведь? — Может, хоть с десяток воинов прихватить?

— Зачем? Если там все так перепились, как этот герой, то чего нам опасаться?

Есаул внимательно посмотрел на Владивоя, подумал, сообразил, что тот неспроста решил ограничить круг посвященных в забрезжившую тайну, и кивнул.

— Ты прав, Ханджар. Если придется, справимся и сами.

Потом несильно толкнул Лукаша в спину.

— Давай, шагай, гонец. Только не вздумай глупить. Тебя никто за язык не тянул. Отдать ключ ты сам поклялся. Громовержец тебя слышал…

На эту неприкрытую угрозу харцыза Лукаш равнодушно пожал плечами и… икнул.

* * *

Весь Дубров напоминал третье утро после деревенской свадьбы, где одна половина жителей была гостями со стороны жениха, а другая — радовалась за счастье невесты. Вот только с той разницей, что в городе гуляли все! От дряхлых стариков до младенцев в люльках. И народ либо крепко спал там, где хмель свалил их с ног, либо тупо взирал на мир осоловелыми глазами — явно ничего не соображая и озабоченный, как любой перепивший человек, одной только мыслью: где бы похмелиться?

— Сурово, — оценил картину всеобщей победы хмельного зелья Владивой. — Надеюсь, баронесса Анжелина будет хоть немного в лучшем состоянии, чем ее подданные. А то ведь не получится у нас разговора.

— Так, может, и не надо к хозяйке соваться? — предложил Медведь. — Идем прямиком в сокровищницу. Там все сами и увидим. Ну, а если нет — тогда и станем расспрашивать. Надеюсь, барон, ты еще не позабыл дорогу к своей бывшей казне?

— Не забывайся, разбойник! — вроде как в шутку, но демонстрируя есаулу кулак, пригрозил Владивой. — Еще раз назовешь меня бароном, получишь в рыло от Ханджара. Пошли, проведу…

Ворота в крепость оказались приоткрытыми. Похоже, стражники с последних сил пытались их закрыть, но выпитое вино побороло их раньше — они так и дремали рядом. Все пятеро, вместе с десятником… Прислонившись к створкам и просто ничком.

На ступенях дремало еще несколько ратников.

— Да это же Желтяк! — воскликнул есаул, одним движением выхватывая саблю и бросаясь к одному из них. — Вот я тебя и нашел!

— Стой! — крикнул Владивой, но было поздно. Клинок есаула мигнул в воздухе и с силой обрушился на шею спящего. И удар этот был столь зол, что рассек стражника до половины груди.

— Ты что творишь, гад?! — Лукаш бросился к харцызу, но получил кулаком в скулу и отлетел в сторону.

— Извини Великий Хан, но это отступник! — хмуро огрызнулся Медведь, вытирая лезвие сабли полой кафтана убитого. — А таким нет прощения. И этот обычай даже тебе не отменить!

— Надо будет — отменю, — угрюмо пообещал Владивой. — Тут, в Дуброве половина таких. Всех перебить, с кем мертвякам отпор давать станешь, атаман Медведь? Об этом подумай. И не смей больше никого трогать. Это приказ!

— Как скажешь, Ханджар, — с натугой поклонился есаул. — Но не думаю, что вольному воинству это понравится.

— Мы в походе и сейчас только я буду думать и распоряжаться, — еще тверже произнес Владивой. — А ты, если не согласен, потом Круг созовешь и выскажешься. Надеюсь, повторять не придется?!

— Твои головы, батька, — повинился Медведь. Воинский закон послушания в Кара-Кермене был суров и никакого своеволия или роптания в походе не сносил. Потом подал руку Лукашу и помог парню подняться. — Он друга моего убил… — объяснил негромко. — Вернее — умирать бросил… Та еще гнида. А ты, вдругорядь, под руку не суйся, коли такой хлипкий.

Лукаш, ворочающий на дедовой мельнице четырехпудовые мешки с зерном и мукой, наверняка нашел бы, что ответить есаулу, но Владивой уже входил внутрь замка. И оба его спутники поспешили следом. Один — по долгу, второй — из любопытства.

Сразу за входом располагался небольшой, слепой холл, с разбегающимися во все стороны дверями и ведущими наверх лестницами. А так же — стрельчатой двухстворчатой дверью открывающей вход в главную залу.

— А разве сокровищница не в подвале замка? — не удержался от вопроса есаул, не слишком уютно чувствуя себя в непривычной обстановке. Медведю все время казалось, что вот-вот все эти двери распахнуться и оттуда хлынут вооруженные ратники, а с верхних ступеней лестниц на головы непрошеным гостям плеснут кипящим рассолом или смолой. — Зачем мы сюда поперлись?

— В подвалах, — кивнул Владивой. — Только здешние подвалы не деревенский погреб. Снаружи не войти.

Он что-то повернул в простенке, с большим деревянным щитом с линялым гербом, и обе двери по его сторонам со скрипом приоткрылись.

— Возьмите факелы, — бывший хозяин Дуброва указал на ящик в углу. А сам не утруждаясь, вынул себе из крепления на стене.

— А которая в сокровищницу? — опять не выдержал Медведь.

— Левая ведет вниз, правая — обратно.

— А тем же самым путем почему нельзя вернуться?

— Когда мы войдем, дверь захлопнется. А запоры все снаружи. Тогда как у правой — запоры изнутри. Тебя еще что-то беспокоит?

Живущего всю жизнь в бескрайней степи и под высоким небом, харцыза беспокоило решительно все. Наверное, именно так чувствует себя зверь, попавший в клетку. Но признаваться в этом Медведь не стал бы даже под пыткой.

— Интересно. В Кара-Кермене такого нет. Да что я тебе рассказываю, ты же сам видел нашу казну.

Владивой кивнул. Действительно видел. Просторная мазанка под соломенной крышей и с десятком небольших окон, затянутых бычьими пузырями. А внутри — прямо на глинобитном полу кучи всевозможного добра. От обычных монет до разнообразнейших украшений. Только и того, что отдельно лежат изделия с драгоценными камнями, а отдельно чистое золото. Ну и серебро тоже свалено в одном углу. Снаружи, у входной двери, под навесом стоял стол и широкая скамья. Иногда на той скамье дремал подскарбничий, и тогда харцызам или атаманам, имеющим разрешение от старого Луня, вольно было войти внутрь и взять то, что им понадобилось. В любое другое время вход в войсковую казну был строжайше воспрещен. И, несмотря на то, что никакой охраны возле скарбницы никогда не выставляли, в Кара-Кермене не нашлось бы ни одного глупца, что осмелился б нарушить это приказ. Наказание за кражу общего добра было одно для всех, невзирая на заслуги — напиток из расплавленного золота. А для того чтобы все желающие могли полюбоваться на полученный слиток, по другую сторону от двери, к стене мазанки была приколочена специальная полка, — сиротливо пустующая с самого основания Кара-Кермена.

И вот что странно: в Зелен-Логе за кражу и изготовление фальшивых денег полагалось точно такое же наказание, но, тем не менее — преступники не переводились, и поймать их было совсем непросто. А пойманных, кроме самых глупых — далеко не всегда удавалось осудить. Неужели вся разница в том, что в степи вор посягал на общественное и тем самым противопоставлял себя всем без исключения, а в королевстве он задевал интересы кого-то одного, — и остальным жителям было глубоко плевать на проблемы своего… соседа?

* * *

Как и можно было предугадать, за входной дверью оказалась каменная лестница, ведущая во тьму, из которой пахнуло холодом и сыростью. Свод нависал так низко, что даже факелы нельзя было поднять над головами, а приходилось отставлять вбок. Светлее от этого, естественно, не становилось. Только и того, что кое-как освещалось несколько ступенек впереди, — хорошо хоть не осклизлых, чего можно было ожидать при такой сырости.

— Смотрите под ноги, — предупредил спутников Владивой. — Лестница заканчивается колодцем. Так что если, кто поскользнется и собьет остальных — падать будем долго.

— Как колодцем? — удивился Медведь. — А почему же тогда…

— В нем нет воды. Сперва засыпать хотели, а потом оставили. Для воров. Дверь в сокровищницу потайная, кто не знает — не увидит и пойдет дальше. А в конце пути найдет скошенные и обильно смазанные жиром ступеньки. Жира, наверно, за столько лет, там уже не осталось, но ступеньки стесаны так, что удержаться на них невозможно…

— Добрые вы тут все, как я погляжу… — проворчал Медведь. — А мне еще казненного отступника в укор ставили…

Он готов был продолжить разговор, но как раз в этот момент Владивой остановился.

— Вот и пришли. Ну, внук мельника, давай, доставай ключ. Посмотрим, что такого ценного прятали от остальных женщины рода Зеленого Дуба.

Лукаш, не говоря ни слова, приложил ладонь к совершенно ледяному на ощупь оберегу, вшитому в клапан сумки, дождался пока тот, впитает тепло его руки и исчезнет. Потом открыл сумку, вынул из нее большой ключ и протянул Владивою. Мелькнувшую было мысль: как бы невзначай уронить ключ, парень отогнал прочь сразу. Позволив ему убить харцызкого атамана, боги тем самым подали знак, что клятва его принята и одобрена. А потому — нарушив данное обещание, Лукаш призвал бы на себя их немилость. И хорошо, если только на себя одного. Боги и так не слишком милостивы к людям, поэтому даже гадать не стоило: на что способны небожители в гневе?

Владивой принял ключ, сунул его в потайную щель, нажал, повернул. За стеной что-то негромко щелкнуло, и часть кладки левее от лестницы, отодвинулась вглубь и в сторону, открывая еще один коридор. Уже гораздо просторнее и совершенно сухой. Медведю даже показалось, что он ощутил на лице легкое дуновение воздуха. Впрочем, затрещавшие веселее факелы, полыхнувшие более ярким пламенем, эту догадку подтвердили тут же.

— Входите смело, — шагнул внутрь сам и позвал за собой остальных Владивой. — Больше никаких сюрпризов не будет. Мы уже в сокровищнице. Та дверь, что впереди, как раз тот самый выход наружу. Там запоры простые, так что разберетесь и сами.

— Почему так говоришь? — тут же насторожился есаул.

— Ну, мы же не знаем, что спрятано среди драгоценностей и что именно найдем? А может там какое-то наследие со времен безумца Темна? В другое время я бы и глядеть не стал. Но теперь все изменилось, и в грядущих битвах что угодно может стать как подспорьем, так и… Тогда лучше не трогать, но знать — не помешает.

Говоря все это, Владивой встал перед окованной хоть и тусклой, но не позеленевшей медью дубовой дверью, обнаружившейся в правой стене, и просто толкнул ее от себя. Хорошо смазанные петли повернулись без скрипа, открывая вход в сокровищницу замка.

— Столько лет был хозяином Дуброва, а никогда раньше не переступал порога этой комнаты, — пробормотал негромко Владивой, не то чтоб, таясь от спутников, но и особенно не стараясь привлечь их внимание к своим словам. — Сопровождал баронессу до входа и ждал здесь, всего лишь воображая, что находится внутри. Что ж, даже ради этого стоило сменить баронский венец на венец Ханджара. Добро пожаловать…

Владивой сунул свой факел в крепление на стене, потом проделал то же с факелом Медведя, а третий — оставил гореть снаружи.

Как он и ожидал, сокровищница рода Зеленого Дуба могла произвести впечатление только на Лукаша, никогда прежде не видевшего больше горсти монет сразу. Да и то — не золотых. В сравнении с Кара-Керменом, бароны Дуброва были почти нищими. В сравнительно небольшой комнате стояло три сундука, небольшой ларец на поставце и кое-какое оружие, ножны и эфес которого были украшены драгоценными камнями. А если точнее — меч и пара кинжалов.

— Это их от всех прятали? — загорелись глаза харцыза, вполне искренне уверенного, что ничего ценнее хорошего оружия в мире нет. — Гляну?

— Почему нет, — пожал плечами Владивой. — Мы же за этим сюда и пришли.

Есаул торопливо шагнул к стене. Осторожно снял с него меч и не менее осторожно обнажил клинок. Но по мере того, как лезвие выползало из ножен, на лице воина возникло выражение недоумения, вскоре сменившееся почти обидой.

— Дерьмо! — высказал Медведь свою оценку. С треском вложил клинок обратно в ножны и протянул оружие Владивою. — Никуда не годное железо. Сломается при первом же ударе. Только и годится, что зайчики камнями в глаза противнику пускать. Не удивляюсь, что бароны Дуброва его так глубоко от всех спрятали, стыдно было показывать.

— Может, оно магическое? — предположил Владивой.

— Если позволите, — шагнул вперед Лукаш. — Я гляну.

— Разбираешься в магии? А почему на мельнице сидишь, а не в Оплоте?

— Нет, я Силой управлять не умею, — ответил тот. — Только чувствую. И могу сказать: есть она в предмете или нет.

— Что ж, умение хоть и не ахти какое, но тоже полезное. Гляди… — Владивой передал меч Лукашу.

Мельничук взял его в руки и прижался к нему лицом. Сперва к ножнам, потом к рукояти, и на завершение — к чуть обнаженному клинку.

— Пусто. Никакой магии в этом оружии нет. Обычное железо, дерево, кожа и драгоценные камни. Вот этот рубин, что побольше, в оголовье — был в руках человека сведущего в магии. Я бы сказал — очень сильного мага. Но и только…

— Может, кинжалы?

— Такая же дрянь, — ответил есаул, уже успевший осмотреть и их. — Разве что мяса нарезать за трапезой. Да и то — затупишь, на кость наткнувшись.

— Что ж, — пожал плечами Владивой. — Жаль, конечно, но ведь мы еще сундуки не открывали.

— Не в сундуках, — мотнул головой Лукаш. — Вон в том ларчике. Я сразу почувствовал, но тоже сперва на оружие подумал. Там смотрите…

Глава девятнадцатая

Кроме приумолкших улиц и галдящих меньшего обычного площадей, да и то заметного лишь коренным жителям столицы, не указывало на ведущуюся подготовку к войне и о том, что сегодня утром уже третья сотня добровольцев покинула город, чтобы отправится в Бобруйск.

Да и как тут заметишь? Ну, стали чуть тише галдеть соседки, предпочитая переговариваться стоя в дверях домов, а не высунувшись по пояс из окон, как прежде. Не так громко обсуждают последние новости кумовья, случайно повстречавшиеся за столиком пивного или винного подвальчика. Зазывалы, подают голоса только в том случае если рядом с лавкой не видно гвардейцев или дружинников… Мелочи, не достойные внимания. Мало ли от чего у обывателей столицы траурное настроение? Может, королева налоги повысила, или умер кто из городской знати? И только полное отсутствие подвыпивших гуляк, было явлением по странности и беспокойству сопоставимое с толпой упитанных крыс, дружно покидающих корабль перед самым его отплытием.

Маламир неторопливо шел все еще хранящем былое величие, но уже отчетливо дряхлеющим городом Турином и думал. Недавно присланный Ищущим истину слуга передал, что все готово к докладу и господин Вышемир ждет его к шестому часу в королевских палатах. Малый колокол совсем недавно отбил половину шестого, поэтому тысяцкий мог не спешить, а еще раз все обстоятельно взвесить. Окончательно, и принять то решение, после которого обратного пути уже не будет ни у кого…

То, что они затеяли с Ищущим истину еще не походило на заговор, но в случае неудачи могло закончиться плачевно для обоих. В поддержку подобного фортеля самым Мастером-хранителем, начальнику гарнизона столицы верилось с трудом. Вышемир, конечно, объяснил все складно. Да, как говориться: 'гладко было на бумаге, но нарвались на овраги'. А умереть на эшафоте, в шкуре изменника, позоря свой род, всего лишь за несколько лет до почетной отставки, пожилому дворянину, весь век верой и правдой прослужившему короне — совершенно не хотелось.

'Вечно с этими длиннополыми в какую-то гадость вляпаешься…', - подумал Маламир, имея в виду покрой одежды хранителей.

Тысяцкий тщетно перебирал в памяти события последних дней и часов, но никак не мог понять: что заставило его согласиться с безумным планом Вышемира. Ведь по любому разумению, он должен был сразу же поставить в известность королеву. Поднять по тревоге гарнизон, рассылать гонцов во все замки с приказом приступить к поискам принцессы… А вместо этого он — бездействовал, поверив какому-то гм…, сопляку, что все образуется само собой. Бред! Не иначе затмение какое-то нашло. Но еще не поздно, он сейчас же примет все необходимые меры, и совесть его будет чиста. Даже, если потом королева все-таки решит наказать тысяцкого, то он пойдет на плаху, как нерадивый слуга престола, но — не как предатель…

— Куда это ты так мчишься? — удивленно и чуть угрожающе поинтересовался у тысяцкого Вышемир, перехватывая на улице почти бегущего к палатам, взбудораженного Маламира. — Надеюсь, еще никаких глупостей натворить не успел? Ну, прям как дети… Глаз да глаз за всеми нужен.

— Отойди с дороги, Ищущий! — насупился старый вояка. — Я больше в твоих затеях не участвую.

— Позволь узнать в каких именно? — сделал невинное лицо Вышемир, беря тысяцкого под руку и отводя чуть в сторону. — Не будем орать посреди улицы… Не солидно! Кстати, — будто только что вспомнив, воскликнул он. — Я получил письмо от Мастера, коим он любезно извещает королеву, что Божена благополучно прибыла в Оплот. А меня — о том, что все меры, будут им незамедлительно предприняты. Что именно Остромысл имеет в виду объяснять надо, или сам додумаешься?

— Успокоив на время Беляну, Мастер начал поиск?

— Разумеется… И еще, исключительно для твоего успокоения, сударь. Цени мое отношение… Не открывая принципа тайнописи хранителей, могу сообщить дополнительно, что Мастером принято решение: если в течении ближайших дней принцесса не будет обнаружена обычными способами провидцев Оплота, он — воспользуется Силой. Теперь ты удовлетворен? Или все еще продолжаешь сомневаться в моей искренности?

— Извини, Вышемир… — потупился начальник гарнизона под гневным взглядом Ищущего истину. — Это была минутная слабость. Обещаю, больше подобное не повториться. Я пойду с тобой до…

— Забыли, — перебил старого вояку Вышемир, удовлетворенный тем, что наложенное им внушение все еще действует. — Я и сам весь как на иголках. Так и хочется чем-нибудь об пол шваркнуть. Да так, чтобы грохоту на весь дворец, а осколки — во все стороны.

— А вот этого не надо, держи себя в руках, — совершенно искренне попросил Маламир. — Потому что если и ты потеряешь голову, то мне даже страшно подумать: чем все закончится…

— Не волнуйся, — улыбнулся Ищущий истину. — Я крепкий… Но, поспешим во дворец. Слухи распространяются гораздо быстрее, чем нам хотелось бы. Особенно — неприятные. Уверен, Беляне фрейлины уже что-то успели нашептать, и совсем не то — что следует.

— Их Величество Пресветлая королева незамедлительно требует к себе начальника гарнизона тысяцкого Маламира и Ищущего истину Вышемира! — на одном дыхании выпалил, подскочивший к ним, посыльный и только после этого почтительно поклонился двум вельможам.

— Ну, вот и дождались, — тяжело вздохнул Маламир. — Теперь, отступать поздно.

— Вперед, мой друг, — вполне беззаботно засмеялся Вышемир. — Только вперед! Ибо не для обретения достатка, или пустой славы направлены наши усилия, а исключительно во славу и на пользу государства!

— Твоими бы устами… — махнул рукой тысяцкий, но уже не так обреченно. Хотя, всего лишь из опыта прожитых лет, должен был понимать, что все постыдные дела тщательнее всех других прикрываются звонкими фразами.

* * *

— Что случилось с моей дочерью?!

Королева задала этот вопрос раньше, чем Маламир и Вышемир успели выпрямиться после приветственного поклона. И при этом голос Ее Величества звенел от ярости, как натянутая тетива.

— Где Божена?!

Беляна, пренебрегая всеми писанными и не писаными этикетами, как обычная женщина бросилась к вошедшим дворянам и почти вцепилась руками в обшлаг кафтана Ищущего истину. А в ее глазах плескался такой страх, пополам с безумием, что тот даже отшатнулся непроизвольно. Но мгновенно взял себя в руки и с хорошо наигранным недоумением переспросил:

— Ваше Величество, о чем вы?! Как это где? Конечно же там, куда мы ее отправили.

— Не лги! Я только что получила письмо из Зеленца! От Звениславы. Письмо отправлено три часа назад. О Божене в нем не сказано ни одного слова! Почему?! Где моя дочь!

— В Оплоте, — прекрасно понимая, что любое затягивание чревато непредсказуемой истерикой, быстро ответил Вышемир. — Мы с Маламиром держали это небольшое изменение маршрута втайне от всех. Во дворце слишком много ушей и ртов, всех не проконтролируешь, а имея дело с Серыми Призраками — лучше перестраховаться.

— Ваше Величество! — преклонил колено тысяцкий. — Простите, нас за это самоуправство. Все наши поступки совершены только на благо короны. И для безопасности девочки.

И так убедительно это прозвучало, что королева мгновенно успокоилась.

— В Оплоте?

— Да, тетушка, сейчас принцессе лучше всего находится именно там. И я даже не об убийцах северян говорю. С предсказанием шутить нельзя! А если кто и сможет предотвратить его, то только Мастер Остромысл. Под опекой хранителей Божена будет в полной безопасности. Вот, — он протянул королеве лист бумаги, — полученное буквально полчаса назад письмо Остромысла и перебеленное мною специально для вас.

Королева предпочла бы держать в руке оригинал, но она знала, что письма хранителей могут читать только посвященные, да и сами пергаменты, специально обработанные, разрушаются сразу после прочтения.

После разговора, произошедшего у кровати раненого дружинника, Маламир хотел сразу направиться с докладом к королеве, но Вышемир настоял на том, чтобы не показываться Беляне раньше, чем он получит ответ из Оплота. И — не ошибся… Одним только словам королева не поверила бы.

Женщина раздраженно выхватила из рук Вышемира лист бумаги и углубилась в чтение.

— Приветствую… зашевелились… отказались… заслужил… — королева нетерпеливо притопнула ногой. — Не то, не то. Где же?! А, вот… принцесса Божена пребывает в добром здравии!.. Твои люди… Что, и это все?

— Это ж не депеша доставленная с гонцом, Ваше Величество, — с легкой укоризной заметил Ищущий истину. — Голубь не лошадь, много не нагрузишь. Да и писано мне, а не вам… Но, самое главное: 'Божена пребывает в добром здравии'.

— Возможно, — никак не хотела успокоиться растревоженная мать. — Но, я чувствую — что-то во всем этом не так… Я не разрешала!

— Мы, конечно, виновны в том, что сделали все в тайне, — опять пришел на помощь Вышемиру, Маламир. — Но и только. К тому же, главное достигнуто… — тут он чуток замялся, все же был больше воином, чем придворным — и юлить не умел. — Принцесса в безопасности.

— Даже больше, чем в безопасности, — подхватил Ищущий истину, резонно считая, что в данной ситуации лучше повториться, чем промолчать. — Уж в Оплот точно никакие призраки не смогут проникнуть. Каждый хранитель чует 'серых' братьев, как собаки волка. Тут не поможет ни переодевание, ни — какое другое умение. Принцессе там будет надежно. Да и дворянских детишек в Академии хватает, разных возрастов.

— Вы оба верно говорите, — еще спокойнее произнесла Беляна. — И слушая ваши слова, я почти успокаиваюсь… Но стоит мне закрыть глаза, как я вижу свою девочку в лесу, возле костра, в окружении каких-то совершенно жуткого вида мужиков! — в голосе королевы снова зазвенели истерические нотки. — Если с Боженой все в порядке, как вы пытаетесь меня уверить, то откуда эти странные видения? Кто можете мне объяснить?!

— Видения, посещающие людей, не имеют временных характеристик, — пожал плечами Вышемир. — Даже, если предположить их истинность, то почему оно обязательно должно совпадать с днем нынешним? И зловещность иных событий, кажется нам таковыми лишь на первый взгляд, а после понимания сути происходящего, картина предстает совершенно в ином свете.

— Все это так, — заломила руки венценосная мать. — Но я чувствую беду!.. Чувствую! Вы можете это понять?! Нет, решено! Я сейчас же оправлю письмо Остромыслу и потребую от него подробный отчет. Голубиной почтой — немедленно и самое главное, а более подробно — с гонцом!

Вышемир тяжело вздохнул, сделал шаг назад и, поравнявшись с тысяцким, шепотом произнес.

— Творец свидетель, я этого не хотел. Придержи королеву сзади за локотки. Придется снова прибегнуть к успокоительному. А то она еще сегодня на дыбу нас пошлет… Тогда уж принцесса точно пропала, ибо кроме нас никто всей правды не знает. А палачи услышанному под пытками не поверят.

То ли разделяя мнение Ищущего истину, то ли подчиняясь прежнему императиву, тысяцкий кивнул и двинулся в обход комнаты, чтобы оказаться за спиной Беляны, верно впадающей в безумие, из-за беспокойства о судьбе дочери. А хранитель, наготове с неизменной коробочкой, стал приближаться спереди.

— Не сметь! — взвизгнула та, заметив его приготовления. — После твоих успокоительных порошков, я сама как не своя! Ты слышал, Вышемир? Я запрещаю прикасаться ко мне!

— Извини, тетушка, но лекарю лучше знать какое лекарство нужно применить для устранения болезни и быстрейшего выздоровления. Что он и делает, если хочет помочь, а не проводит время в дискуссиях с больным, о достоинствах и недостатках снадобья. В этом перед ним, как и перед болезнью, все равны. От пахаря и до венценосных особ. Вдохни глубоко, и вскоре тревога отступит, а тебе станет легче. Вот увидишь. Ну, же — будь умной девочкой…

Вряд ли Беляна добровольно поддалась бы на его уговоры, но Маламир уже успел подкрасться и крепко схватил королеву за руки. Вышемир тут же дунул ей в лицо пыльцой. Результат сказался незамедлительно.

Подхватив потерявшую сознание женщину, заговорщики бережно перенесли ее на диван. Где уложили с максимальной заботой.

— И что дальше? — чуть напряженно поинтересовался тысяцкий. — Теперь она нас, как очнется, уже точно отправит на плаху. Это и к провидцу не ходить.

— Я не был бы столь категоричен в своих суждениях, — с насмешкой в голосе ответил Вышемир. — Лучше кликни Истому. Когда королева придет в себя, услуги фрейлины ей понадобятся. И не мешай мне, а то упустим время, — и нагнулся к лицу Беляны. — Успокойся, тетушка, и все забудь! Я знаю, что делаю, и ты мне веришь безоговорочно! Это — приказ!

Давая Маламиру время найти Истому, он не стал прерывать гипнотический сон королевы традиционным щелчком, а предоставил женщине возможность очнуться самостоятельно.

— Что с их величеством? — влетела в комнату перепуганная неразговорчивым тысяцким фрейлина, и бросилась к Беляне. Но королева даже не шевельнулась. Она совершенно пустым взглядом бессмысленно пялилась в потолок и молчала.

Сидевший рядом с ней, Вышемир уступил свое место фрейлине, а сам подошел к Маламиру.

— Совсем худо, — развел руками. — Лекарства почти бессильны. Не вынесла душа королевы столь многих забот и тревог. Да и что тут удивительного? Тут сломался бы и характер покрепче… Разве что моя матушка? Да, она и сама б не раскисла, и другим спуску не дала… Такие вот дела, господин начальник гарнизона. Придется нам отправить Беляну на излечение в Оплот.

— Без разрешения короля?! — отшатнулся тот. — Не будет на это моего согласия, даже не намекай!

— Конечно же, — успокоил тысяцкого Вышемир. — Всякому своеволию есть предел. Я же не безумец… Немедленно шли гонца к Ладиславу. И теперь уж опиши ему все подробно, без утайки. А я, чтоб не было никаких сомнений, я тем временем, созову на совет лучших лекарей Турина. Но, уверен, их мнение не будет отличаться от моего. А потому — готовь сопровождение и карету. Беляну необходимо показать Мастеру. И чем раньше, тем лучше. Как только получим разрешение от короля, я лично повезу Ее Величество в Оплот… Да, такие вот дела. Женское сердце и тем более — материнское, одна сплошная загадка.

— Ох, натворили мы с тобой дел, Ищущий истину, — тяжело вздохнул Маламир. — Одному Творцу ведомо, чем теперь все обернется…

— Пророчество… — пожал плечами тот. — Надо было прислушаться к словам Ксандора.

Немногословный ответ Вышемира был настолько емок, что тысяцкий даже не стал переспрашивать. В самом деле, что могут противопоставить люди самой Судьбе, столь не двузначно объявившей свою волю устами провидца? И в подтверждение серьезности своего предупреждения, забрав его жизнь первой.

Глава двадцатая

Благодаря быстрокрылым голубям, отряды добровольцев Дуброва и Зеленца сумели выйти к перекрестку королевского тракта почти одновременно и, перевалив общей численностью за сто пятнадцать ратников и семьдесят телег, теперь могли совершенно никого не опасаться. Даже объявись здесь харцызы, то и они б не решились тронуть столь внушительное войско. Даже пара Змиев, что аккурат в этот момент заявились, покружила над сливающимися в один ручей двумя обозами, покружила и улетела прочь, явно предпочтя такому скопищу вооруженных людей беззащитные стада или одиноких путников.

— Сто лет, сто зим! — радостно заорал Любомир, приветствуя старшего брата, когда обе полусотни сошлись на развилке. — Отметим встречу?

— Не вижу причины для отказа, — засмеялся Ставр, обнимая младшего. — Дней всего ничего минуло, а словно год не виделись.

Передав командование десятникам, оба Вепря уселись неподалеку от тракта, под ветвями лесного исполина, перекусить и обговорить последние новости. В прохладной тени старого развесистого дуба было так хорошо, что даже мысль о том, чтобы снова выбираться под беспощадные лучи июльского солнца, взбираться в седло и тащиться дальше, вызывала в теле ноющую ломоту, как при лихорадке. Несмотря на то, что рыцари сняли с себя все, вплоть до рубах, пот целыми ручейками прокладывал себе путь от шеи и под ремень, сквозь слой грязи, осевшей на загорелых телах.

Хвала Создателю, что можно было не торопиться. Запряженные в телеги волы двигались столь медленно, что даже пыль не поднимали. И того времени пока мимо них проползут все семь десятков подвод, могло хватить не только на обед, но и на послеобеденную дрему. Вопрос о тягловой силе решался долго, но поскольку молодые волы, одновременно с доставкой обоза, еще и частично снимали вопрос о пропитании войска, предпочтение было отдано именно им. Тем более что враг еще не напал, и в поспешном марше надобности не усматривалось.

— Ну, рассказывай, что нового? Как матушка? Сестричка? Как брачные узы, не жмут пока Игоря? — засыпал вопросами Ставра Любомир, едва только сделал первый глоток из фляги.

— Новостей у нас почти никаких нет, — степенно ответил старший Вепрь, вытирая увлажненные вином усы. — Матушка здорова. Уф, вздремнуть бы сейчас, чуток. Совершенно умаялся, пока выпихнул всех за ворота. Это сейчас они у меня ровно и стройно плетутся, а видел бы ты, что творилось, когда обоз только трогался…

— Можешь не объяснять, — махнул рукой Любомир. — Мои умельцы тоже пытались сдвинуться с места все одновременно… Перебранку, наверняка, аж до Прохода слышно было. Зато смог расторопность своего младшего десятника оценить.

— Повысь… — подсказал старший брат. — Если заслужил. Еще больше стараться будет. И остальные оценят, подтянуться. Теперь для этого достаточно твоей власти.

— Спасибо за совет, — кивнул Любомир. — Значит, я поступил правильно… Но, не будем отвлекаться на мелочи. Так что там с сестренкой?

— Это у тебя праздное любопытство, — подмигнул Ставр, — или хочешь наперед разведать все броды в бурном потоке семейной жизни? Разузнать, где соломку стелить, да?

— Не настолько уж я глуп, чтоб опыт чужой семейной жизни пытаться примерить к своему дому, — усмехнулся в ответ Любомир. — Это охотник, если знает повадки одного оленя, то может легко выслеживать и всех остальных из стада. А с женщинами каждый раз все заново, и как впервые. Что одной нравиться — другую бесит. И наоборот… Просто, интересуюсь. Ну, например, из вежливости.

— Думаю, Весняна счастлива. И Игорь тоже. Как я видел: ему совершенно не хотелось уезжать…

— Я рад за них, — младший Вепрь обнял старшего за плечи и стукнул своей кружкой об его. — Выпьем, брат, за влюбленных. Пусть это чувство длиться как можно дольше…

— Пусть…

Витязи сделали по большому глотку, и теперь спросил Ставр.

— А как у тебя с баронессой отношения складываются? Матушка сказывала: дело к свадьбе идет? Девочка-то, судя по всему, с характером. Не обижает?

— Спасибо, у меня тоже, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, все отлично. Она мне очень нравится. Вернее — по сердцу. Ну, и я ей… кажется, не безразличен. Более определенно утверждать не берусь, слишком уж много потрясений за такое короткое время на долю Анжелины выпало, но… Я, собственно, для этого и отправился с обозом, чтобы дать ей ощутить разлуку и… время подумать.

— Умно… — Ставр приподнял кружку в шутливом салюте и сделал еще глоток. — Прямо, как Вышемир, из-за угла заходишь. Комбинируешь…

— Глупости говоришь, брат, — с укором заметил Любомир. — Мы с Анжелиной вполне ясно объяснились и даже поцеловались на прощание… Совсем не по-родственному. Но, тащить оглушенную всеми теми бедами девчонку под венец, не по мне. Неправильно это. А вот через одну-две седмицы, как вернусь обратно в Дубров — спрошу ее обо всем прямо.

— Ты прав, братишка, — кивнул Ставр. — Извини. Я просто не заметил, когда ты вырос.

— Ага, прослезись еще… — рассмеялся младший Вепрь. — Типа, дети растут, а мы дряхлеем.

Ставр усмехнулся.

— Трудно оспорить столь очевидные вещи… От Игоря что слышно?

— Ушел в Заскалье, — пожал плечами Любомир. — Лукаш сказывал, что один из Змиев о чем-то с ним разговаривал, а потом — пропустил дальше. Ну, а голуби, как ты знаешь — ни туда, ни оттуда не летают.

— Что ж, — Ставр повторно наполнил кружки. — Насколько я успел изучить нашего зятя, вскоре одним чернокнижником станет меньше.

— Вполне… Ну, что, отобедаем или как?

— Не хочется, — отказался младший Вепрь. — Жарко. Может и в самом деле вздремнуть часок? А то даже разговаривать лень?

— Ну, поскольку мы дальше двигаемся вместе, то поговорить и вечером успеем, — согласился Ставр. — А вот кому из нас отдыхать, а кому с обозом до следующей стоянки ехать, жребий решит.

— Не надо жребия, — вскочил на ноги Любомир. — Отдыхай, старче…

— Кто-то, похоже, сейчас дошутится… — проворчал Ставр, но младший брат уже сидел в седле и отдавал какие-то распоряжения своему десятнику. Вереница возов, скрипя осями и отмахиваясь хвостами от мух, неспешно ползла на север…

* * *

Много в мире прекрасного, радующего человеческий глаз, слух и… прочие органы чувств, данные людям для восприятия. И каждому найдется, чем угодить и доставить удовольствие. Одни восторгаются величественной картиной восхода или заката, иной может бесконечно долго любоваться речным течением, особенно в ледостав или половодье. Третий — замирает от восторга, взобравшись на горную вершину. Еще кто-то приходит в восхищение от аромата сирени или ландышей. А распускающиеся на безмятежной глади сонного пруда, белоснежные купавки, лилии?

Воевода замка Зеленец из рода Зеленых Вепрей — любил слушать пенье жаворонка. Серенькой невзрачной пичуги, одаренной умением издавать волшебной чистоты звуки. Хрустальный перезвон пернатого колокольчика, лившийся из поднебесья, наполнял душу витязя каким-то безмятежным умилением. Достаточно было Ставру на несколько минут закрыть глаза и погрузиться в звонкую и бесхитростную мелодию, самозабвенно выводимую жаворонками, как все горести, все тревоги тотчас уносились прочь из его души, освобождая место покою и уюту.

Вот и сейчас — казалось бы, столько забот, а стоило впустить в себя птичий перезвон, и уже исчезла терпкая пыль на бесконечной дороге, подобрели беспощадные августовские солнечные лучи, улетучился и не раздражает более ноздри ядреный запах пота, от взмыленной лошади, на который слетаются кровожадные и докучливые слепни со всей округи. Да и сам он не трясется в седле, а босоногим пацаненком несется шелковистыми луговыми травами к прохладной речке, широкой синей лентой вьющейся невдалеке…

Странно, но ощущение, нереальности происходящего, за последнее время, почти не покидало Ставра. Он не смог бы внятно объяснить, что именно ему не нравиться, но чувствовал себя так, словно принимал участие в грандиозной мистификации или театральном действии. Будто все люди, которых он знал много лет и с которыми теперь общался, в том числе и он сам, однажды отринули обычную жизнь и стали лицедействовать… Согласно отведенным им ролям, в грандиозном спектакле с названием 'Подготовка Зелен-Лога к нападению северян'.

И вся эта круговерть неслась и бурлила, согласуясь только лишь с какими-то своими внутренними законами, заставляя при этом всех куда-то мчаться, что-то говорить, предпринимать какие-то суматошные действия, что во всякое иное время показались бы абсурдными и неуместными. Даже — глупым!.. К примеру, по абсолютно пустячно вопросу, воевода мог вскочить в седло и не щадя ни себя, ни лошадь, погнать куда-то, сломя голову, вместо того, чтоб как раньше, послать гонца или почтового голубя.

Ставр был прав в своих ощущениях, но даже не догадывался, что так отзывалась в людях более чем полувековая мирная жизнь. И сам того не зная, воевода Зеленца, как и все остальные жители королевства, ощущал воздействие отголоска Паники. Смятения и страха, которые всегда ползут впереди своих господ — Войны, Разрухи и Смерти!

Из полудремы и мечтательного настроения витязя вернул на тракт громкий свист, раздавшийся внезапно из лесной чащи.

Ставр не опасался нападения. Во-первых, лесные братья почти никогда не связываются с дружинниками — поживи с гулькин нос, а мороки предостаточно. Иное дело — остановить купеческую валку или зажиточного горожанина. Ну, а коль все-таки взбрела в чью-то голову блажь атаковать рыцаря с десятком оруженосцев, то вместо молодецкого свиста, Вепрь услышал бы гул и шелест гусиных перьев. И звук этот сопровождал бы его переход с мира живых, в мир иной… Потому что и шлем, и доспех, и даже щит ехали на вьючной лошади, отдельно от рыцаря. А, значит, если не убили сразу, то и не собирались.

Воевода спокойно и внимательно осмотрелся по сторонам, но ничего интересного не заметил.

— Ну, и на кой я кому-то понадобился? — осведомился громко, глядя прямо пред собой, дабы не озираться по-глупому. Выискивать взглядом лесников среди деревьев, если они сами не желают показываться, дело еще более бессмысленное, чем пытаться увидеть рыбу в мутной воде.

Ответа на свой вопрос Ставр не получил, зато, примерно в двадцати шагах от него, на опушку, отделяющую королевский тракт от леса, вышла какая-то девочка… С виду самая обычная и одетая как простая мещанка, но даже так Зеленый Вепрь не мог не узнать наследницу престола и свою кузину.

Ставр быстро спешился и еще раз огляделся. Лес безмолвствовал. Тогда витязь, все так же, не делая резких движений, неспешно приблизился к девочке и как можно приветливее поздоровался с принцессой Боженой.

— Доброго дня, ваше высочество, — немного растерявшись, витязь забыл, что разговаривает с шестилетним ребенком. — Не слишком ли далеко от столицы прогуливаться изволишь?

— Здравствуй, витязь! — звонко ответила та. — Судя по гербу на твоем нагруднике, ты из рода Вепрей?

— Сын-воевода Ставр, к твоим услугам, принцесса, — изобразил поклон тот. — Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо, — девочка улыбнулась каким-то своим недавним и приятным воспоминаниям. — В лесу весело и интересно. А дядьки Мухомор, Гнездо и Щерба никому не разрешали меня обижать… Они сказали, что ты отвезешь меня к маме? Это правда?

— Обязательно, отвезу. Но, замок Вепрей гораздо ближе. Думаю, нам стоит сначала заехать туда. Умоешься, переоденешься… Заодно и посмотришь, где и как твои будущие подданные живут. Согласна? Ты же еще никогда не гостила у тетушки Звениславы?

— Хорошо, — кивнула головой Божена. — Но пошли кого-нибудь уведомить маму, что я нашлась. Она, наверное, беспокоятся?

— Не волнуйся… В замке Зеленец много почтовых голубей. Эти птицы летают очень быстро. Еще к вечеру королева узнает, что ты жива и здорова.

Ставру очень хотелось спросить: как принцесса оказалась здесь одна, и кто такие Мухомор, Гнездо и Щерба, но он прекрасно понимал, что добиться вразумительных ответов от ребенка ему вряд ли удастся. И решил предоставить расспросы матери и Весняне. В конце концов, графиня аж четверых вырастила, в том числе и девочку — разберется.

— Тогда, поехали…

— Гладила! — позвал Ставр десятника. — Возьми в седло принцессу! — и когда тот подъехал, подал девочку ратнику на руки. — Те дядьки, что приглядывали за тобой, еще здесь?

— Да… — кивнула в сторону леса Божена. — Они вон там прячутся.

— Ясно… Гладила, отправь гонца к Любомиру с известием, что я передаю ему командование над всем отрядом, а сам возвращаюсь в Зеленец. Подробности будут с голубем. Потом, бери всех людей и вези Их высочество в замок. Меня не ждите, я — чуть позже догоню. Хочу с лесовиками, словом перемолвиться. Думаю, у них найдется, что мне сказать…

* * *

— Кого ждешь, воевода? Может, нас? — услышал Ставр рядом насмешливый и чуть шепелявый голос, когда топот конских копыт окончательно затих вдали. — Не задремал, случай?

Вепрь открыл глаза и увидел, прямо перед собой, сидящего на скрещенных ногах рябого лесника. Но говорил не он. Справа от сидящего Мухомора, как сразу окрестил его витязь, беспокойно переминался с ноги на ногу, невзрачный мужичонка. Судя по характерному тембру голоса — Щерба. Чуть повернув голову в другую сторону, Ставр краем глаза заметил опирающегося на дерево, третьего лесника. Здоровяка с прической более всего напоминающей воронье гнездо.

— Именно вас… дядя Мухомор. А так же — Щерба и Гнездо. Благодарю за возвращение принцессы. Обговорим условия передачи вознаграждения?

— Не будь ты, воевода, благородных кровей, — демонстративно сплюнул на землю Щерба, а тень отбрасываемая здоровяком угрожающе отлепилась от дерева. — Сказал бы я, тебе куда засунуть свое вознаграждение…

— Не понял? — слегка оторопел Ставр. Лесовик обиделся столь искренне, что витязь не обратил внимания на его вызывающее поведение. — А разве вы ее не с этой целью похищали?

— Погоди, воевода, — промолвил спокойно Мухомор. — Взаимное недопонимание происходит из-за того, что ты решил, будто похищение — наших рук дело. В то время, как все случилось совсем иначе.

— Так рассказывайте! — не выдержал Ставр.

— Непременно… — все так же неторопливо продолжил рябой. — Да только, сдается мне, что фляга у твоего пояса слишком тяжела, учитывая скорое возвращение домой.

— И в самом деле, — улыбнулся намеку Ставр. Отцепил флягу, откупорил ее и сам чуток отхлебнул. Потом протянул посудину Мухомору. — Угощайтесь.

— Благодарю, — кивнул тот. — Здоровье принцессы Беляны, — произнес чуть торжественно и приложился так плотно, что неуемный Щерба, завозился еще беспокойнее и ткнул товарища в бок носком сапога. А потом, не выдержал и попросту отобрал у рябого флягу.

— Полегче, приятель, — воскликнул возмущенно. — Не только ты хочешь выпить за здоровье наследницы престола королевства Зелен-Лог… — и с удовольствием припал к горлышку. Справедливости ради, стоит заметить, что выдержку Гнезда он не стал испытывать, и вскоре фляга перешла к третьему лесовику, — который ее и допил до дна.

— Чудесный напиток, — похвалил Мухомор. — Вот теперь можно и поговорить. Ты, воевода, мой сказ послушай. А потом — спросишь, если непонятно что будет. Хорошо?

Ставр кивнул.

— В тот день мы возле Турина промышляли. Обычный день, ничего интересного, но эта подвода привлекла к себе внимание слишком упитанными лошадьми. Не бывают они у поселян столь застоянные, особенно в страду… Да и парочка вооруженных всадников, усиленно изображающих, будто путешествуют отдельно, но в тоже время упрямо не желающие опережать едва плетущийся воз, вызывала подозрение. А еще бабенка… Слишком бела лицом. Словно никогда из дому не выходила. Вот и решили мы за ними проследить…

— Зачем? — не принял ответа воевода. — Мало ли какое объяснение всем этим странностям могло быть? Лошадей поселяне, к примеру, только что сменяли в городе. Всадники и в самом деле, просто никуда не спешили или хотели с чужой молодухой поиграть, как подальше от города отъедут. Сам говоришь: белолица, значит, вполне собой привлекательная. Кстати, что с нянькой принцессы? Жива?

— Еще как жива… — хихикнул Щерба.

— Что ж ее не отпустили?

— Да она сама осталась… — буркнул сзади Гнездо. — Сказала: что ни в жизнь не бросит без присмотра столько одиноких мужиков…

— О, как, — улыбнулся витязь. — Ну, каждый своей жизни хозяин. Вернемся к прежнему разговору… Что-то ты, брат Мухомор, не договариваешь. Была ведь и другая причина, более веская, чем застоявшаяся бабенка. Я прав?

— Прав, воевода… — посерьезнел тот. — Лесной Дух мне шепнул, что девочка на возу в опасности и помочь ей обязательно надо. Иначе не видать нам больше удачи ни в охоте, ни…

— А Лесной Дух никогда зря не беспокоит и тем более — не угрожает… — докинул Щерба, пользуясь тем, что товарищ замолчал.

Невысокий лесовик так и не захотел присесть, а все время неспокойно пританцовывал рядом, будто готов был, в любое мгновение, прыгнуть в кусты и скрыться.

— Да, — согласился Мухомор. — Вот мы втроем и стали следить за повозкой. И так все вместе добрались аж до развилки, ведущей к Оплоту… Проехав чуток в том направлении, возница остановил телегу и все три воина отошли к обочине, будто по нужде. С воза их слышно не было, а мы прятались рядом и слышали каждое слово…

— Верно, — подтвердил Щерба. — Так все и было. Один сказал: 'Хозяин велел обеих порешить!'. А второй, одноглазый, ответил: 'Ищущий истину тебя, Лучезар, старшим назначил, тебе и решать. Только не забывай, что и спрос тоже, потом, только с тебя будет… Как велишь, так сделаем' Третий кивнул и прибавил: 'С нянькой не будем торопиться. Нас, обратно, не раньше чем через три-четыре дня ждут? Съедем в лес и повеселимся чуток, по харцызкому обычаю'

— Именно так и говорили? — переспросил потрясенный услышанным Ставр. — Ты ничего не путаешь, с именами? Это очень важно! Ищущий истину приказал?! Неужели Вышемир в этой неимоверной подлости замешан?.. Поднять руку на наследницу престола и собственную кузину?.. Не может того быть!

— Там слов, всего ничего было сказано… — обиделся Щерба. — Гнездо и тот запомнил бы…

— А дальше?

— Положили мы их, сразу, как только поняли, что они и в самом деле собираются их убить, — молвил Мухомор. — А потом, забрали девочку и ее няню к себе…

— Что ж во дворец не отвели? — удивился воевода. — Рассказали бы все, как есть. Награду получить могли немалую!.. Или, опять, Дух не велел?

— Не насмехайся, воевода… Ты прав — не велел. Сказал, чтоб не спешили мы объявляться, что опасность для наследницы не миновала еще. И потом, с наградами иногда случается, что награждают посмертно. Вот и нам не слишком хотелось стать героями, после того, как, под горячую руку, палач сначала затянул бы нам на шее бант. С лесным людом редко церемонятся.

— А теперь, надо понимать, опасность миновала? — серьезно спросил Ставр.

— Этого я не знаю, воевода Вепрей. Сказано было отдать девочку в твои руки. Вот, мы и исполнили повеление Духа, а дальше — не нашего ума дело… — произнеся эти слова, Мухомор поднялся с земли. — Благодарим за угощение, витязь. А коль будет в нас нужда, или… награду передать захочешь — свистни. Кто-нибудь всегда услышит…

Ставр тоже встал.

— Спасибо, братцы. Сейчас мне нечем вас отблагодарить, но клянусь — за мной не пропадет. Доброе дело вы сделали. И дело даже не в том, что Божена — наследница королевского престола, а просто ребенок. Слишком много материнских слез пролилось в Моровицу…

— Тогда ты понимаешь, что награду мы уже получили… Хотя, от кувшина такого же знатного вина, отказываться не станем. Ну, бывай, воевода.

Кусты на другой стороне дороги как-то необычно шевельнулись, воевода вгляделся на них пристальнее, а когда оторвал взгляд, то рядом уже не было никого. Только лошадь его неподалеку пощипывала травку, радуясь неожиданному отдыху…