Второе правило стрелка

ГЛАВА 1

Питер Гриффин был волшебником среднего звена. Он разменял первые пятьсот лет, построил двадцатишестиэтажную башню и уже мог не волноваться, что стариканы вроде Горлогориуса припашут его к грязной и неблагодарной работе, когда ногам приходится гораздо тяжелее, чем голове. Впрочем, Питер звезд с неба не хватал, и шансы, что стариканы вроде Горлогориуса попросят его поработать головой, также были исчезающе малы.

В общем, Питер был среднестатистическим волшебником. Он жил в сельской местности, подряжался на разовую работенку для местных крестьян, которые взамен снабжали его всем необходимым, вел теоретические исследования и был вполне доволен своим теперешним положением.

Как и подавляющее большинство волшебников, Питер редко просыпался ранее полудня, а если и просыпался, то был нервным и раздражительным целый день.

Волшебники любят свежий воздух. Зачастую они проветривают свои жилища, под потолок наполняя их свежим воздухом, потом запирают окна и хранят свежий воздух в течение нескольких десятков лет. Проветривание спальни Питера состоялось несколько лет назад, так что этим утром окна были плотно закрыты, что не помешало звукам, доносившимся снаружи, прокрасться в помещение и разбудить волшебника.

Питер продрал глаза и вышел на балкон на предмет выяснения личностей виновников безобразий и их наказания, если оное наказание не сможет повредить здоровью Питера или его бизнесу.

Виновников оказалось много. По сути, для определения их количества больше всего бы подошло слово «орда». От внимательного взгляда волшебника не укрылось, что эта орда состояла сплошь из одних только орков, и все орки были вооружены. Конечно, вооружены они были плохо, по большей части топорами, вилами или выщербленными во многих боях мечами, но для Питера это не имело принципиального значения. С его точки зрения, между благородным клинком, выкованным гномами и имеющим свое собственное имя, и простой ржавой заточкой нет никакой разницы, по крайней мере в тот момент, когда эта заточка входит тебе под ребра.

При виде хозяина башни толпа пришла в еще большее волнение, и крики, которыми она постоянно разражалась, стали пронзительнее и надрывнее. Питер поднял руки вверх, добиваясь внимания и тишины, и только тут заметил, что в дверь его башни стучат.

Трое орков стучали в нее топорами.

Конечно, орки обитали неподалеку от башни Питера, но они редко обращались за помощью к волшебнику, поскольку зачастую им нечем было платить, и никогда еще они не являлись в таких количествах.

Но одно им удалось совершенно точно. Им удалось привлечь к своему визиту внимание волшебника.

За дверь Питер переживал не слишком сильно. Она была сделана из древесины тысячелетнего баобаба и заговорена на случай грабежа, штурма, пожара, наводнения и прочих мелких житейских неприятностей. Тем не менее орущая под окнами толпа выводила Питера из равновесия, и он решил разобраться, что к чему.

Поскольку с балкона спальни, находящейся на тринадцатом этаже, толпу было не переорать, Питер спустился на несколько уровней ниже и обратился к собравшимся с балкона гостиной.

– Чего приперлись, уроды? – ласково спросил он.

Надо заметить, что в своей башне волшебники чувствуют себя в полной безопасности. Для запершегося в своем многоэтажном жилище волшебника угрозу может представлять только другой волшебник. Когда снаружи обретаются толпы ничего не смыслящих в магии существ, реальной опасности для волшебника нет.

Услышав обращение Питера, орки заткнулись и расчистили пространство, на которое вышел человек. Питер догадался, что этот человек руководит собравшимися здесь орками, иначе он вряд ли оставался бы в живых столь долгое время. Внешность этого типа показалась Питеру смутно знакомой. Или встречались когда-то давно, или он похож на кого-то, с кем Питер встречался.

– Открой дверь, – потребовал Негоро.

Мы-то с вами точно знаем, что это был он, а вот Питера эта новость ожидала в ближайшем будущем.

– А если не открою? – поинтересовался Питер.

– Тогда мои ребята останутся здесь, – сообщил Негоро. – И к твоей башне ни один клиент на пушечный выстрел не подойдет. А это, сам понимаешь, повредит твоему бизнесу.

Это верно, подумал Питер. Крестьяне орков не любят. Черт с ним, с бизнесом, но они ведь и еду приносить перестанут!

Негоро был дублем могущественного мага и унаследовал от него богатый жизненный опыт. Он хорошо понимал, что при всем желании не сможет выковырять Питера из его башни. С другой стороны, он знал, как досадить Питеру и осложнить его жизнь до такой степени, что тому все равно придется выйти.

– Открой дверь, и я войду один, – пообещал Негоро. – Мне просто с тобой поговорить надо.

– Тогда сделаем проще, – сказал Питер. – Я тебе лестницу скину.

– Договорились, – сказал Негоро.

Спустя пять минут орки за окном немного утихомирились, а Негоро и успевший прикрыть пижаму мантией Питер сидели в креслах гостиной.

– Чего надо? – спросил Питер.

– Для начала я представлюсь, – сказал Негоро. – Я – Негоро.

– Знакомое имя, – сказал Питер. – О чем-то оно мне напоминает…

– Наверное, о Негориусе, – сказал Негоро. – Я – его дубль.

Питеру, как и любому другому уважающему себя волшебнику, было стремно общаться на равных с каким-то там дублем, но орки вокруг башни временно уравновешивали их социальное положение.

– Точно, – сказал Питер. – Я и смотрю, лицо у тебя знакомое. И как там старикан Негориус поживает?

– Плохо поживает, – сказал Негоро. – Умер он.

– Очень жаль, – соврал Питер. На самом деле ему было все равно. Дела кашалотов пескарей не касаются, ибо эти рыбы плавают в разных водоемах. – Надеюсь, смерть была быстрой и безболезненной?

– Можно и так сказать, – согласился Негоро. – Но речь сейчас не о том, как он умер. Я унаследовал от своего создателя многие знания, а также его крепость, власть над орками и договоренности с повелителями зомби.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Потому что хочу, чтобы ты понял, как неприятно будет, если я вдруг, совершенно случайно, стану твоим врагом.

– С чего бы это? – спросил Питер. – Я имею в виду, с чего это ты можешь стать моим врагом?

– Я им обязательно стану, если ты не выполнишь мою просьбу, – пообещал Негоро.

– Что за просьба? – поинтересовался Питер.

– Мне нужно, чтобы ты создал магический портал по адресу, который я тебе укажу, – сказал Негоро. – И чтобы ты держал его открытым, пока мой человек не пройдет им обратно в наш мир.

– То есть портал должен соединять два разных мира? – догадался Питер.

– Схватываешь на лету, – сказал Негоро. – Буду откровенным. Старый козел Негориус оставил мне богатое наследство, но забыл одарить меня хоть какими-то магическими способностями. Вот почему приходится обращаться за помощью к тебе.

– Ты представляешь себе, сколько стоит открытие магического портала между мирами? – поинтересовался Питер. – Это не говоря уже о том, чтобы удерживать его открытым неопределенно долгий период времени? Мы цены, знаешь ли, не с потолка назначаем. Тут магической энергии столько уйдет, что всех твоих орков можно, к примеру, в эльфов превратить. Три раза.

– Я тебе хорошо заплачу, – сказал Негоро.

– Золотом?

– Еще лучше.

– Драгоценностями?

– Я отзову отсюда своих орков и не отдам приказа жечь соседние деревни, – сказал Негоро. – Как ты думаешь, крестьянам сильно понравится, если орки будут жечь их деревни, при этом объясняя, что виноват в этом ты и твое нежелание сотрудничать?

– Это шантаж, – заявил Питер.

– Шантаж – это самый быстрый способ добиться желаемого, – не стал лукавить Негоро.

– Сколько народу пойдет порталом? – спросил Питер.

– Один человек.

– А если он не вернется?

– Если он не вернется в течение месяца, ты будешь волен закрыть портал, – сказал Негоро. – Но если он не сможет вернуться по твоей вине, то ты позавидуешь жителям сожженных нами деревень.

– А как вы узнаете, что он не вернулся по моей вине? – поинтересовался Питер. – Не то чтобы я собирался ему помешать, просто из академического интереса спрашиваю.

– Молись, чтобы я этого даже не заподозрил, – сказал Негоро. – Не забывай, что я останусь здесь и буду контролировать все твои шаги.

– Что, прямо здесь? В башне? – ужаснулся Питер.

– А как иначе мне за тобой следить? – удивился Негоро. – Конечно, в башне.

– Интересно, а что мне мешает испепелить тебя прямо тут, на месте? – спросил Питер.

– Как я понимаю, этот вопрос тоже представляет для тебя чисто академический интерес? – уточнил Негоро.

– Конечно.

– Если со мной что-нибудь случится, то мое благотворное влияние не сможет сдерживать первобытную силу орков, и они учинят в округе настоящий погром, винить в котором все будут исключительно тебя.

– Хм, – сказал Питер. – Куда, ты говорил, человечка твоего отправить надо?

Сэр Реджинальд Ремингтон, эсквайр, вывалился из магического портала и осмотрелся.

Местность вокруг была неприглядная. Пара хаотичных скальных нагромождений, голая каменистая пустыня и полное отсутствие солнечного света.

Реджи огляделся по сторонам в поисках разумной жизни на предмет уточнить адрес и узнать дорогу. На первый взгляд разумной жизни поблизости не обнаружилось. На второй тоже. Реджи никак не мог заподозрить в разумности здоровенного двухголового пса со змеями, растущими вокруг шеи вместо шерсти.

Пес сидел рядом с огромной дыркой в скале и добродушно щерил обе свои повышенно зубастые пасти. Реджи ему подмигнул. Правая голова пса подмигнула в ответ.

«Странно, – подумал Реджи. – Не то странно, что подмигивает, а вообще. Откуда тут мутанты? Неужели уже успели всю экологию испортить?»

Реджи порылся в саквояже, нашел коробку собачьих галет, вытащил горсть и бросил псу.

– Спасибо, – сказал пес правой головой. Левой он жрал галеты.

– Не за что, – машинально ответил Реджи. Стрелка было трудно чем-то удивить, но данному созданию удалось произвести на него впечатление. – Еще хочешь?

– Не откажусь, – сказал пес.

– Забирай всю коробку, – сказал Реджи и высыпал содержимое на камень перед псом.

– Добрый ты для смертного, – сказал пес. – Меня и навещают-то редко, а угостить вообще еще никто ни разу не додумался.

– Тяжело, – сказал Реджи. – И давно ты тут сидишь?

– Очень давно. С сотворения мира практически.

– А чего в другое место не срулишь?

– Служба, – вздохнул пес. – Меня Цербером звать. А ты кто?

– Реджинальд, – сказал Реджи. – Можно просто Реджи.

– Как тебя сюда занесло, Реджи? Живые в наших местах – большая редкость.

– Почему так?

Левая голова пса продолжала жрать. Может быть, разговаривать способна только правая?

– Там, – хвостом пес указал на дырку позади себя, – царство Аида.

– Понятно, – сказал Реджи. – А кто у нас Аид?

– Повелитель мертвых.

– Предупреждать надо, – сказал Реджи. – По счастью, мне в другую сторону.

– Никто из смертных не может сказать этого с полной уверенностью, – философски заметил Цербер.

– Тоже верно, – согласился Реджи. – А ты охраняешь, чтобы туда никто не вошел или чтобы оттуда никто не вышел?

– Сложно сказать. Отсюда туда никто особенно не рвется, а те, кто там, давно глотнули водички из Леты, и им все по фигу. Так что я тут чем-то вроде декорации работаю.

– Скучновато, наверное, – посочувствовал Реджи.

– Первую пару веков было скучно, – признался Цербер. – Потом привык.

– Есть вещи, к которым нельзя привыкнуть, но скука не относится к их числу, – согласился Реджи.

– А ты, кстати, откуда взялся? – вдруг насторожился Цербер. – Местные так не одеваются.

– Я издалека, – сказал Реджи.

– Из этой форточки вылез? – уточнил Цербер, указывая на открытый за спиной Реджи магический портал.

– Точно, – сказал Реджи. – Слушай, а я по правильному адресу попал? Это Древняя Греция?

– Не такая уж она и древняя, – сказал Цербер. – Местные называют свою страну Элладой.

Реджи порылся в памяти.

– Вроде бы подходит, – сказал он. – У вас тут боги есть?

– Этого добра у нас навалом, – обнадежил его Цербер. – По правде говоря, но это только между нами, богов у нас тут даже более чем достаточно. Плюнуть некуда, в бога попадешь. Ну, верховных это не касается, в них не очень-то и поплюешь, а вот те, которые рангом помельче… У каждой горы, каждой реки по богу, у каждого дерева по дриаде, нимфы полуголые по лесам бегают… Тьфу! А ты по какому поводу богами интересуешься? Если работа нужна, то забудь. Места в мавзолее… тьфу, в пантеоне, все заняты.

– Работа у меня уже есть, – сказал Реджи. – Где у вас самые главные парни тусуются?

– А парнишка-то из деревни, – заключил Цербер. – Всякий образованный человек знает, что боги Эллады обитают на Олимпе.

– Отлично, – сказал Реджи. – А Олимп – это что? И самое главное – это где?

– Олимп – это гора, – сказал Цербер. – Надо иметь хоть какое-то представление о мире, в который прибываешь. А вот насчет второго твоего вопроса… дай прикинуть. Это к северо-западу отсюда.

– Север, запад – это относительные понятия, – сказал Реджи. Он побывал во многих мирах и точно знал, насколько эти понятия относительны. – Ты рукой… в смысле хвостом махни.

– Туда, – сказал Цербер и махнул хвостом. – Только я тебя сразу предупредить хочу, что еще ни одному смертному на Олимп взобраться не удавалось.

– Это у вас просто альпинизм еще не развит, – сказал Реджи. – А попыток много было?

– Не так чтобы очень. Боги у нас очень ревностно к жилищу своему относятся. Ближе всех к вершине подобрался парень на коне, но и он плохо кончил.

– Впервые слышу, чтобы кони умели по горам лазать, – сказал Реджи.

– А он и не лазил. Летал он, – объяснил Цербер. – Это крылатый такой конь был, специальный.

– Теперь понятно, – сказал Реджи.

– А тебе на Олимпе что надо?

– Напиток богов, – сказал Реджи. – Думаю, одного литра хватит.

– А на что тебе этот литр?

– Знакомые попросили, – сказал Реджи.

– Сочувствую тебе и твоим знакомым, – сказал Цербер. – Боги просто так нектар смертным не раздают.

– Меня предупреждали, что это будет нелегко, – сказал Реджи. – Может, посоветуешь мне чего-нибудь?

– Посоветую, – сказал Цербер. – Нормальный ты парень, для смертного, я имею в виду, потому и посоветую. Если кто и может тебе помочь, так это один парень, Гераклом его кличут. Наш самый главный бог ему вроде как папа. Геракл этот, конечно, не самый умный из смертных, но парень неплохой и хорошему человеку всегда поможет. Герой потому что.

– Где его искать?

– Есть такой город, Микены, – сказал Цербер. – Руководит этим городом некто Эврисфей. Геракл временно на него работает, провинность, так сказать, искупает. В Микенах его легче всего найти будет. Он там между подвигами перекуривает.

– А Микены где?

– В том же направлении иди, – сказал Цербер.

– Спасибо, – сказал Реджи. – Портал посторожишь?

– А куда я денусь? – вздохнул Цербер. – Все равно тут сижу.

– Ага, – сказал Реджи. В его мозгу почти оформилась очень интересная мысль. Реджи задолжал одному типу несколько неприятных моментов. Стрелок не любил оставаться в долгу, а Цербер, при всей своей мифичности, был все-таки псом. – У тебя свободного времени много?

– Ты дурак или откуда? – поинтересовался Цербер. – У меня служба. Нет у меня свободного времени вообще. А что тебе от меня надо?

– Хотел тебя об одной услуге попросить, – сказал Реджи.

– Что за услуга? – насторожился Цербер.

– Какая разница, если ты все равно отсюда отойти не можешь?

– Договорюсь с кем-нибудь, чтобы подменили, – сказал Цербер. – Если твое предложение меня заинтересует, конечно.

– Ты как к котам относишься?

– Не люблю я их, – признался Цербер. – Очевидно, на генетическом уровне, потому как тут в округе отродясь котов не было.

– Есть один кот, который задолжал мне пару неприятных минут, – сказал Реджи. – Если бы ты с ним разобрался, я был бы тебе очень благодарен.

– Двадцать коробок вот этого самого, которое я только что сожрал, – включилась в разговор до сих пор молчавшая левая голова.

Значит, он обеими головами разговаривать может, подумал Реджи. А мозгов у него сколько, один или два?

– Договорились, – сказал Реджи.

– Диктуй адрес.

– Ты в других мирах нормально ориентируешься?

– Вполне. Я, между прочим, не просто собака. Я – персонаж мифический, силой и мастерством не обижен. Адрес давай.

– Триодиннадцатое царство найдешь?

– Запросто.

– Есть там такое место, Лукоморье называется.

– Слыхал, – сказал Цербер. – Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей.

– Типа того, – согласился Реджи. – В Лукоморье растет дерево. По виду – чистый баобаб, но почему-то принято считать его дубом. Ты его легко узнаешь – вокруг ствола намотана золотая цепь.

– Действительно, приметное растение, – согласился Цербер.

– Вот по этой цепи ходит кот, – сказал Реджи. – Кот да Винчи. Умный, скотина, но характер у него паршивый.

– Коты все такие, – сказал Цербер. – Мне его как, финально уконтрапупить или просто проучить хорошенько?

– По ситуации разберешься, – сказал Реджи.

– Разберусь, – пообещал Цербер.

– Тогда я пошел. Как я Геракла узнаю?

– Он тоже приметный, – сказал Цербер. – Примерно как твой дуб с золотой цепью.

ГЛАВА 2

– Странно, – сказал Питер Гриффин. Они с Негоро уже полчаса пялились в открытый портал и наблюдали за прибытием стрелка в мир Древней Греции. – Тварь, с которой твой парень так мило беседует, это ведь Цербер?

Порталы волшебников средней руки отличаются тем, что видеть сквозь них можно, а вот слышать – нет. Поскольку ни Питер, ни Негоро не владели искусством читать по губам, о содержимом разговора оставалось только догадываться. К тому же читать по губам собаки было бы затруднительно даже для специалиста из ФБР.

– Похоже, что Цербер, – согласился Негоро.

– Тогда почему у него две головы? Принято считать, что у Цербера три головы.

– Может, третью голову ему кто-нибудь отгрыз, – предположил Негоро. – В конце концов, он же Цербер, а не Змей Горыныч.

– Зевс с ним, с Цербером, – сказал Питер. – Раз уж нам придется какое-то время жить бок о бок, давай познакомимся поближе.

– У меня правильная ориентация, – сказал Негоро.

– А я вообще волшебник, – сказал Питер. – Я имел в виду, выпьем вина, поговорим, обсудим проблемы, которые нас волнуют…

– Выпить можно, – сказал Негоро.

Питер щелкнул пальцами, и на столе материализовались бутылка вина и два бокала. Питер щелкнул еще раз, пробка вывернулась из горлышка, а бутылка дважды наклонилась и наполнила бокалы до половины. Негоро с завистью наблюдал за манипуляциями волшебника. Мелочь, думал он, но мелочь приятная и полезная в хозяйстве. Я так не могу. Зато я теперь бессмертный. С технической точки зрения.

– За знакомство! – провозгласил Питер.

Они сдвинули бокалы и выпили.

– Между первой и второй перерывчик небольшой, – сказал Питер, и бутылка снова наполнила бокалы.

Реджи нашел поведение местности довольно странным. С того места, где он беседовал с Цербером, ему казалось, что каменистая пустыня простирается от горизонта до горизонта, но стоило ему только сделать несколько шагов, как вокруг стала появляться зелень, проявились доселе незаметные цвета и краски, под ногами пробилась молодая трава, а прямо по курсу выросла нехилых размеров гора, сплошь поросшая лесом. Реджи оглянулся и не обнаружил позади себя ни унылой пустыни, ни входа в царство Аида, ни Цербера, ни магического портала. Тем не менее Реджи не сомневался, что если он сейчас повернет назад, то обнаружит все то, что он только что оставил.

В мифических мирах присутствует своя, ни с чем не сравнимая логика. И еще в таких мирах надо быть очень осторожным, потому что каждое твое слово может породить новый миф, а любой поступок способен превратиться в легенду.

Поскольку гора была единственным ориентиром, Реджи двинулся к ней, и уже через полчаса над его головой сомкнулась лесная чаща. Время и расстояния в мифических мирах подчиняются своим законам. Можно сорок лет преодолевать девятьсот километров, отделяющие Египет от Ханаана, а можно за несколько дней совершить два или три кругосветных путешествия. Реджи спешил, и расстояние решило пойти ему навстречу.

Внезапно в кустах послышались довольный женский визг и чье-то похотливое хрюканье.

Реджи замедлил шаг и на всякий случай положил руку на пояс, поближе к револьверу.

С грохотом, которому позавидовало бы стадо продирающихся сквозь джунгли слонов, из кустов вывалилось создание с головой и руками человека, брюхом кабана и ногами козла. Из вполне человеческой головы росли козлиные рога. Помимо прочего, о козле напоминали хвост и исходивший от создания запах. Еще от него разило перегаром.

– Здорово, – сказал сатир сэру Реджинальду. – Пить будешь?

– Нет, – сказал Реджи. Пить в компании столь сомнительного элемента ему не улыбалось.

– Зря, – сказал сатир. – С девочками поразвлечься не хочешь?

Реджи представил, что пресловутые «девочки» похожи на это существо, и содрогнулся.

– Пожалуй, не хочу, – сказал Реджи.

– Скучный ты человек, – сказал сатир. – Неинтересный. Если тебя девочки не интересуют, может, я тебе по вкусу?

– Вряд ли, – сказал Реджи.

– Зря. Ты не знаешь, от чего отказываешься. Возможно, об этой упущенной возможности ты будешь жалеть весь остаток своей короткой, скучной и никчемной жизни.

– Возможно, – сказал далекий от категоричных суждений Реджи. – Тебя как зовут?

– Перед тобой сам маэстро Силен, искушенный в делах пития и любви. А ты что за тело молодое, незнакомое?

– Реджи.

– Стрелок, значит? – сказал Силен, присматриваясь к собеседнику. – Видали мы таких стрелков. Кого истреблять пришел?

– Никого. Я тут мимоходом.

– Такие, как ты, везде мимоходом, – сказал Силен. – Один такой пройдет мимо, а мы, местные, потом тысячу лет неприятности разгребаем. Говори, зачем пожаловал, а то девчонок позову. Они знаешь какие? Сначала залюбят до смерти, а потом на части разорвут.

– То-то я смотрю, ты уже полумертвый, – заметил Реджи. – Вообще-то я Геракла ищу.

– Ах этого, – расслабился Силен. – Ну, для того чтобы Геракла истребить, одного стрелка мало. Ты знаешь, кто у него папа?

– Знаю.

– Зевс у него папа, – сказал Силен, – Дий Высокогремящий. Самый главный на нашей грядке баклажан.

– Где я могу его найти? Геракла, не Зевса.

– Если не в Микенах, то в Тиринфе. Если не в Тиринфе, то где-нибудь по всему миру. Он, знаешь ли, сейчас подвиги совершает, без помощи богов и без платы людей. Тяжелая и грязная работенка, но кто-то должен ее делать.

– Что за подвиги? – поинтересовался Реджи.

– Обычные такие подвиги, – сказал Силен. – Чудовищ мочить в основном.

– Нужное дело, – сказал Реджи.

– За дело! – провозгласил Силен, вытащил из кустов бурдюк с вином и основательно к нему приложился. – Точно пить не будешь?

– Точно.

– А то бухни, – предложил Силен. – Ты бухни, а я тебя потом в Микены тайным проходом доставлю.

– Зачем это тебе? – поинтересовался Реджи. В бескорыстие козлорогих и козлоногих он верил с трудом.

– Надо развеяться, – объяснил Силен. – Прогуляться, так сказать, свежим воздухом подышать и обстановку сменить. А то сопьюсь.

– Тайным проходом, значит, проведешь? – уточнил Реджи.

– А то, – сказал Силен. – Самым, блин, тайным. Есть у меня такая фишка, Гермес научил, когда мы с ним бухали вместе.

– Ладно, – сказал Реджи, принял бурдюк из рук козлорогого и осторожно глотнул. Вопреки его ожиданиям, вино оказалось превосходным, и стрелок сделал глоток побольше.

– Гарно, хлопец, – сказал сатир с непонятным акцентом. – А как насчет по бабам?

– Мне в Микены надо.

– Сначала – по бабам, а потом – в Микены.

– Не пойдет, – сказал Реджи. – Не было такого уговора.

– Ну не было так не было, – легко согласился Силен, надолго приложился к бурдюку, а потом отшвырнул его, уже пустой, обратно в. кусты. – Сейчас пойдем. Только девчонок предупрежу.

Силен сунул в рот два пальца и пронзительно свистнул. На свист из кустов выскользнули две обнаженные девицы весьма привлекательной даже на взгляд стрелка внешности. Фигуристые, длинноволосые, они тоже были навеселе, но пахло от них не в пример приятнее, чем от Силена.

– Значица, так, – сказал Силен, облапив обеих девиц за талии. – Мы с товарищем по делу в Микены. Вы ждите меня здесь и много без меня не пейте. Доступно объясняю?

Девицы принялись стенать по поводу «на кого же ты нас оставил и как же мы без тебя в лесу». Силен остался к стенаниям равнодушен, поцеловал обеих на прощание и отправил обратно в лес, шлепнув каждую по ягодицам.

– Точно не хочешь развлечься? – спросил он у Реджи. – Смотри, какие девки. Самый сок.

– У меня дела, – сказал Реджи. – Некогда.

– Как знаешь, – сказал Силен.

Он неожиданно подпрыгнул на высоту своего роста и трижды стукнул копытами друг о друга. Приземлившись, нарисовал хвостом в воздухе замысловатую фигуру, похожую на символ, обозначающий доллар, и воздух перед ним замерцал.

– Дромос, – объявил Силен. – Фирменная штучка олимпийских богов, ну да и мы не лыком шиты. Прошу вас в Микены, мой воздержанный и непохотливый друг.

– Между двадцать третьей и двадцать второй пере-рывчик са-авсем маленький, – сказал Питер.

– Точно, – согласился Негоро. Они выпили.

– Вот я тебя уважаю, – сказал Питер. – Знаю тебя всего ничего, а уже уважаю. А ты меня уважаешь?

– Конечно, – сказал Негоро.

– Вот ты мне тогда объясни, чего ты хочешь от жизни? От всей этой суетливой, бессмысленной и преходящей бодяги?

– Как бы тебе объяснить, – сказал Негоро. – Я должен закончить то, что начал мой оре… ори… оригами? Оригинал! Вот. Он начал, а я продолжаю и должен закончить.

– Достойное дело, – сказал Питер. – Надо это дело спрыснуть.

– Точно.

Спрыснули дело.

– А если конкретизировать? – спросил Питер. – Какова твоя жизненная цель, каковая ранее являлась жизненной целью твоего оригинала?

– Вообще-то это большая тайна, – сказал Негоро. – Но тебе я скажу. Но только тебе. Потому что я тебя уважаю и ты меня уважаешь.

– За уважение, – сказал Питер.

Бутылки на столе сменяли одна другую и сами наполняли бокалы. Это было очень удобно, потому что собутыльники вряд ли могли бы справиться с этим делом и не расплескать живительную алкогольную влагу.

– Дело у меня важное, – сказал Негоро. – Такое дело не любому доверят. Я хочу положить…

– На что? – спросил Питер.

– Ты не дослушал, – сказал Негоро. – Я хочу положить конец…

– Вот я и спрашиваю, на что.

– Не на что, а чему, – поправил его Негоро. – Я хочу положить конец Вселенной.

– Всей? – уточнил Питер.

– Всей.

– Это глобально, – признал Питер. – За глобализацию!

Выпили за глобализацию.

– А на фига тебе это надо? – спросил Питер.

Когда-то Негоро задавал точно такой же вопрос своему создателю.

– Это сложно объяснить, – признался Негоро. – Потому что я сам не знаю. Полагаю, я унаследовал это стремление от своего оригинала. Просто свербит у меня в мозгу одна мысль – уничтожь Вселенную. Уничтожь Вселенную. Уничтожь Вселенную. Я ни о чем другом просто думать не могу.

– Нормальная причина, – сказал Питер. – Слышал я причины и похуже твоей.

– За причины, – сказал Негоро.

Выпили за причины.

– Понимаешь, причина не важна, – сказал Негоро. – Главное – не причина. Процесс, вот что меня завораживает. Процесс важнее всего.

– За процесс.

Выпили за процесс.

– А мы не слишком частим? – обеспокоился Негоро.

– Не, все нормально, – заверил его Питер. – Мы ж еще и беседуем. А под хорошую беседу и пьется легко.

– Это точно. За беседу.

Златые Микены не произвели на Реджи особого впечатления. Маленький вонючий городок, какими было большинство городов до изобретения проточной канализации.

Человек в странной одежде привлекал больше внимания, чем тащившийся по правую руку от него рогатый сатир, что было неудивительно. Сатир был местным жителем, а стрелок – нет.

– Тут неподалеку есть хороший трактир, – заявил Силен. – Можем промочить горло, а потом продолжить поиски Геракла.

– Сначала поиски, – сказал Реджи. – Кстати, а куда мы идем?

– Во дворец Эврисфея, – сказал Силен. – Там всегда знают, где Геракл обретается. Это ж Эврисфей его постоянно на подвиги посылает. Эврисфей этот, кстати, скотина редкостная. Только и ищет, как бы Гераклу подгадить, чтобы он с очередного задания не вернулся. Но он как агент 007. Неистребимый. Всегда возвращается. Только тачки крутой у него нет и примамбасов всяких.

– По-моему, тебя заносит, – сказал Реджи.

– Это со мной бывает, – сказал Силен. – Ты меня одергивай, если что. А то с похмелья такого насмотришься, начнешь кому-нибудь рассказывать не подумавши… В лучшем случае смеются.

Дворец Эврисфея тоже не произвел на Реджи никакого впечатления. Здание было чуть больше остальных домов, а крыша помазана желтой краской, очевидно символизировавшей золото.

К Эврисфею их, понятное дело, не пустили. Даже на порог дворца. Стражники сомкнули перед ними щиты и ощетинились копьями. Увещевания Силена на них не подействовали, а Реджи счел неразумным пробиваться во дворец силой. Гнев местного правителя обычно может негативно сказаться на текущем задании.

– Незадачка вышла, – признал Силен. – Не ожидал я такого поворота. Приступим к выполнению плана Б.

Сатир схватил за хитон первого попавшегося прохожего и пристально посмотрел ему в глаза.

– Браток, а где Геракл?

– Так его Эврисфей к амазонкам отправил.

– На фига?

– За поясом их царицы Ипполиты.

– Давно?

– Пару недель как.

– Спасибо. – Сатир выпустил хитон, и прохожий уковылял по своим делам. – В принципе тут каждая собака о Геракле все знает.

– Гм, – сказал Реджи. – А сразу нельзя было у прохожих спросить? Зачем мы во дворец-то перлись?

– Так интереснее, – сказал Силен. – Кроме того, у них во дворце такие служаночки! Полный цимес!

– Тебе в лесу девок мало?

– Девок много не бывает, – сказал Силен. – К тому же городские более искушены в плотских утехах. Слушай, я тут одно заведение знаю…

– Амазонки где живут? – перебил его Реджи.

– Там. – Силен неопределенно махнул рукой. – Довольно далеко отсюда, как я слышал. Но тебе повезло. Я с тобой пойду.

– С чего бы это?

– Давненько я собирался к амазонкам наведаться, – сказал Силен. – Вот всякие у меня были, а амазонок еще не было. Непорядок. К тому же надо их породу немного улучшить.

– Ты считаешь, что можешь улучшить чью-то породу? – уточнил Реджи. Он бы не слишком удивился, если бы речь шла о козах. Но женщины…

– Ты не смотри, что я невысокий, – сказал Силен. – Рост в этом деле не главное. У меня, между прочим…

– Не продолжай, – попросил Реджи.

– Не буду, – пообещал Силен и подпрыгнул, исполнив свой фирменный пируэт с пощелкиванием копытами. – Пошли, что ли…

Питер Гриффин храпел, свалившись под стол.

Негоро некоторое время пытался выковырять его из груды пустых бутылок и отнести на кровать, но ему удалось только водворить пьяного мага обратно в кресло.

Тогда Негоро прошелся по комнате, схватил бутылку и опустошил ее из горла.

– Не умеет пить молодежь, – констатировал он.

Фактически самому Негоро не было от роду и года, однако он унаследовал ментальность своего создателя, а Негориус, если вы помните, был сверстником самого Горлогориуса, а значит, являлся одним из самых старых деятелей волшебной гильдии.

Поскольку сам Негоро был дублем, то есть личностью неорганического происхождения, алкоголь его почти не брал.

Гермес, самый молодой и пронырливый бог из олимпийской дюжины, спешил в царство Аида по своим делам и был крайне удивлен, когда обнаружил, что вход перекрывает громадная туша, состоящая сплошь из голов и рук. Когда Гермес бывал здесь в последний раз, а случилось это не так уж давно, Цербер выглядел несколько… менее внушительным.

– Здрасьте, – сказал Гермес. – А где бабуля? В смысле где собака? В смысле Цербер где?

– Я за него, – ответили Гермесу пятьдесят глоток, и земля задрожала от этого гула.

– Громкость уменьши, Бриарей.

– Вообще-то я Гиес, – сказала туша, но громкость уменьшила.

– Все время вас путаю, – признался Гермес. – Больно вы, ребята, друг на друга похожие. Голов много, рук еще больше… «Еще бы мозгов хоть чуть-чуть», – добавил он про себя. Но вслух произносить не решился. Бог ты или не бог, а эта сторукая скотина может прихлопнуть тебя, как комара.

Впрочем, большую часть времени гекатонхейры[9] были ребятами добродушными, и неприятностей от них ждать не приходилось. Но различать их Гермес так и не научился.

– Это потому что ты невнимательный, Гефест, – сказал великан.

– Вообще-то Гермес, – поправил здоровяка Гермес.

– Я вас тоже все время путаю, – сказал Гиес. – Похожие вы друг на друга. Все как один мелкие. А Гефест кто?

– Гефест – это такой хромой и с молотом. Кузнец он.

– Точно, – вспомнил Гиес. – А ты, значит, Гермес.

– Да.

– Бог воров? – уточнил Гиес.

– И воров тоже, – сказал Гермес. – И потом, что за наезды? Воры что, не люди, что ли?

– Люди, – согласился Гиес.

– Каждый человек заслуживает бога, который будет выслушивать его молитвы, принимать его жертвы и…

– И плевать на него с Олимпа, – закончил Гиес.

– Ты мне зубы не заговаривай, – сказал Гермес. – Я с тобой политику партии обсуждать не собираюсь. Где Цербер?

– В отгуле.

– Где?! – изумился Гермес.

– Не ори, – сказал Гиес. – А то я так заору, что на тебя небо грохнется. Веришь?

– Верю, – сказал Гермес. – Так что там с отгулом?

– Значит, дело было так, – сказал Гиес. – Сидим мы с братанами, Тартар охраняем и в карты режемся. Тут Цербер прибежал. Привет, говорит, гекатонхейры. Мы ему тоже говорим, привет, мол, Цербер, давно не виделись…

– Ближе к теме, если можно, – сказал Гермес. – А то ты мне сейчас будешь пересказывать, как он с каждой головой отдельно здоровался.

– Ну, он говорит, чего вам, ребята, втроем Тартар охранять, когда из него уж тысячу лет никто сбежать не пытался, – сказал Гиес. – Тут и двоих за глаза хватит. А третий пусть за меня пару дней подежурит.

– А сам он куда слинял?

– Дело у него, говорит. Надо кота какого-то за хвост куснуть. Хороший, мол, человек попросил.

– Зашибись, – сказал Гермес.

– И не подумаю, – сказал Гиес. – Сам зашибись, если приперло.

– Ладно, я с этим кобелем потом разберусь, – сказал Гермес. – Оставил пост, так сказать, манкировал служебными обязанностями… А сейчас мне некогда. Дай пройти.

– Пароль! – громыхнули пятьдесят глоток.

– Пошел на фиг, скотина сторукая, – сказал Гермес.

– Это для прохода в Тартар пароль, – сказал Гиес. – А тут другие слова нужны. Мне Цербер их на ушко перед уходом шепнул.

– Да я в жизни паролем не пользовался, – сказал Гермес. – Меня Цербер всю дорогу без пароля пускал.

– Тогда сиди и жди, пока Цербер вернется, – сказал Гиес. – Потому что я без пароля тебя не пущу.

– У меня дела, – сказал Гермес.

– У всех дела.

– Меня дядя Аид ждет.

– Всех дядя Аид ждет.

– У меня времени нет.

– У всех времени нет.

– Ну ты и гад, – сказал Гермес.

– Теперь точно без пароля не пущу, – обиделся Гиес. – Ходют тут всякие, нехорошими словами обзываются…

От злости Гермес прикусил свой кадуцей.

ГЛАВА 3

– Где амазонки? – требовательно спросил Реджи.

Место, куда они попали, не слишком отличалось от окрестностей горы, где стрелок встретил сатира. Амазонок не наблюдалось.

– Понимаешь ли, в чем дело, – сказал Силен. – Прямого дромоса в страну амазонок не существует. Иначе почему я так долго собирался к ним наведаться? Боюсь, что дальше нам придется идти пешком.

– В принципе я ничего не имею против хорошей пешей прогулки, – сказал Реджи. – Но тут мне в голову пришла мысль, а не дурак ли я. Давай уточним кое-какие моменты.

– Давай уточним, – сказал Силен, извлекая из воздуха кувшин с подозрительным запахом алкоголя. – Люблю уточнять на двоих. Хотя на троих оно как-то веселее выходит.

– Не сейчас, – отмахнулся от кувшина Реджи. – Насколько я понимаю, ты – существо сверхъестественное?

– Это кому как, – сказал Силен. – В нашем мире я вполне естественен и органично в него вписываюсь.

– Но, по сути, ты являешься представителем мифологического сословия?

– Типа того.

– Ты местный бог?

– К счастью, нет, – сказал Силен. – Правда, жертв мне никто не приносит, но и ответственности меньше. У богов слишком много обязательств, связанных с их статусом. Аресу надо зарисовываться чуть ли не на каждой войне, Дионису требуется постоянно бухать независимо от того, хочет он этого или нет, Зевс вынужден вмешиваться во всевозможные дрязги, Гермес служит у него на побегушках… А я – птичка вольная.

– У тебя есть доступ к нектару, птичка вольная?

– Нет, – сказал Силен. – Чего нет, того нет. А ты с какой целью интересуешься?

– Мне, собственно, нектар нужен, – сказал Реджи.

– А Геракл тут при чем?

– Мне посоветовали обратиться к нему за помощью.

– Кто посоветовал?

– Цербер.

– Здоровенный двухголовый пес со змеями вместо гривы?

– Ага.

– Известная личность, – сказал Силен. – В принципе он прав. Геракл конечно же тебе поможет. Если захочет. И если это в его силах.

– Мне намекали, что у него здесь хорошие родственные связи.

– Это да, – сказал Силен. – Связи у него тут – закачаешься. Его даже обещали на Олимп взять, когда он откинется. В смысле, когда он копыта откинет.

Пока Питер храпел, Негоро отыскал в башне волшебника кухню, немного порылся в шкафах и наконец нашел то, что ему было нужно. Нехитрая вроде бы вещь, но она поможет заполучить нового союзника, причем союзника, имеющего магические способности. Со знаниями Негоро и волшебством Питера они смогут продвинуться по пути к цели, поставленной еще стариком Негориусом.

Надо только правильно разыграть свои карты.

– Вообще я должен тебе признаться, что боги в наших краях – один другого краше, – разглагольствовал Силен, периодически прикладываясь к вину. Реджи слушал его вполуха. В конце концов, информация могла оказаться полезной, ведь именно пойло этих ребят стрелку предстояло добыть в итоге всего этого похода. – Компания, честно говоря, довольно-таки гнусная. Кровосмешение, постоянные супружеские измены, склоки, геноцид… Воры, убийцы, развратники. Боюсь, долго они не протянут. Слишком они на людей похожи. А люди, сам понимаешь, смертны. Быть похожим на смертного – смерть. Особенно для бога.

– Не боишься такие разговоры вести? – спросил Реджи.

– А чего мне бояться, если меня никто не слышит?

– Я слышу.

– Ты не считаешься: Ты не местный и вряд ли меня вложишь. А если и вложишь, то никто тебе не поверит. Сам подумай, твое слово против моего, при том, что я – сатир, и не последний, а ты – какой-то стрелок, перекати-поле. И вообще, ты сам – смертный.

– Природа тут у вас красивая, – сказал Реджи.

– Не фиг тему менять, – сказал Силен. – Впрочем, ты прав. Места неплохие. Хочешь, я тебя потом на рыбалку свожу?

– Я не большой любитель рыбалки.

– А чего тут любить? Наливай да пей.

Они шли сквозь рощу, в которой резвились дриады. Дриады были чем-то средним между девушками и молодыми деревьями. Реджи не мог точно определить, что в них от девушек, а что от деревьев, но общий эффект не был ему неприятен.

«Что-то мне все это подозрительно, – подумал Реджи. – Вторая миссия подряд, как я попадаю в довольно приятные места и встречаюсь с относительно приятными личностями». Реджи терпеть не мог, когда все так хорошо начиналось. В конце за это приходилось слишком дорого платить.

Илья Муромец лежал на печи в своей любимой позе «сытый гиппопотам» и довольно мурлыкал себе под нос. В Триодиннадцатом царстве все было спокойно. Проученные хазары копили в своих степях силы для новой попытки, Кащей Бессмертный окончательно умер и вроде бы не собирался воскресать, Змей Горыныч в последнее время вел себя прилично и никого не похищал, а князь Владимир наконец-то проявил уважение к главному былинному богатырю и отдал под его командование целую дружину.

В общем, жизнь удалась.

Муромец собирался немного отдохнуть от былинных подвигов и пожить в свое удовольствие. Единственный человек, который мог это удовольствие испортить, – Иван-мудрец, недавно превратившийся в Ивана-дурака, уже не представлял опасности. Дурак не может навязывать богатырям выполнение непонятных миссий. На то он и дурак, чтобы самому с ними париться.

Эх, хорошо, подумал Муромец, и тут в дверь богатырской избы постучали.

Стучавший явно пытался сделать это аккуратно, но у него не вышло. Стены заходили ходуном, а с потолка посыпалась побелка.

Иногда просто беда с этой богатырской силой.

– Входи, Леха, – сказал Муромец.

Смущенный Алеша Попович протиснулся в дверь и разместил свое тело на лавке.

– Откуда ты знал, что это я, старшой?

– Кто еще может действовать с деликатностью бешеного слона и беспокоить меня в неурочное время? – риторически вопросил Муромец. – Вернулся из патрулирования, как я погляжу.

– Вернулся, старшой.

– Ну и как там в патрулировании? Все спокойно?

– Не совсем, старшой.

– Проблемы? – Муромец изумленно изогнул правую бровь. – Я надеюсь, ты уже все разрулил?

– Не совсем, старшой, – снова вздохнул Алеша.

– Ты меня удивляешь, – сказал Муромец. – Более того, ты меня беспокоишь и даже пугаешь. Что же это за проблемы такие, что с ними не может справиться целый былинный русский богатырь?

– Да как бы тебе объяснить, старшой…

– По возможности доступно, – сказал Муромец. – Используя для этого нормальные русские слова. Или я слишком многого от тебя требую?

– Ну, в общем… как бы да… а он… и ржет, собака… Я такого отродясь не видывал.

– Слова русские, – согласился Муромец. – И в какой-то степени даже нормальные. Только я все равно ничего не понял.

– Э… Вот…

– Попробуем задать наводящие вопросы, – сказал Муромец. – Где?

– В Лукоморье.

– Нездоровое место, – сказал Муромец. – Вечно оттуда всякая пакость лезет. Кот еще этот.

– Нету кота, – выпалил Алеша.

– Куда же он делся? Я думал, его с этого дуба калачом не сманишь.

– Кранты коту, – сказал Алеша. – Собственно, это и есть часть проблемы.

– Пока я вообще никакой проблемы не вижу, – сказал Муромец. – При вести о смерти этого поганца и слезинки из моего глаза не выкатится. Он на нас всех контракт заключил и тварь эту в сапогах науськал. И кто его порешил?

– Он… Оно… Чудище.

– Поганое? – уточнил Муромец.

– Классификации не поддается, – сказал Алеша. – Никогда в наших краях такие не водились.

– Мутации, блин, – вспомнил старшой богатырь мудреное слово. – Экология портится, вот и чудища с каждым годом все страшнее. Какое оно из себя-то?

– Собака.

– Логично, – сказал Муромец. – Собака задрала кота. Законы природы, и ничего ты с ними не сделаешь.

– Страшная тварь, – продолжил описание Алеша.

– Ротвейлер со стальной челюстью и капающей с клыков кровавой слюной? – предположил Муромец.

Алеша вздрогнул.

– Нет, – сказал он. – Вроде беспородная. Дворняга в смысле. Здоровая такая, что твоя лошадь. И ржет.

– Минуточку, – сказал Муромец. – Так оно все-таки собака или лошадь? Я в том плане интересуюсь, что собаки вроде бы не ржут.

– А она не как лошадь ржет, а как человек. И разговаривает по-нашему.

– Ага, значит, чудище говорящее, – сказал Муромец. – А ты говоришь, не поддается классификации. Особые приметы у него есть?

– А то, – сказал Алеша. – Примет у него куча, и все особые.

– Думаю, тут ты прав. Говорящую собаку размером с лошадь трудно перепутать с кем-то другим.

– Еще у нее две головы, – сказал Алеша.

– Точно, мутант, – сказал Муромец. – Мало нам трехголовых змеев, так еще двухголовые собаки бегать повадились. Интересно, сколько голов у детей будет, если эту тварь с Горынычем спарить.

– Он Горынычу скорее все три глотки перегрызет, – сказал Алеша. – Хотя, если подумать, есть в этой твари что-то змеиное.

– Шизофрения косила наши ряды, – вздохнул Муромец. – Ради всего святого, что есть в нашей земле, объясни мне, что змеиного может быть в двухголовой собаке размером с лошадь?

– Грива, – выпалил Алеша.

Муромец глубоко вдохнул, задержал дыхание. Выдохнул. Повторил процедуру несколько раз.

– Кажется, я начинаю понимать, в чем дело, – сказал он. – Дыхни.

– Да не пил я, старшой.

– Все равно дыхни.

Алеша дыхнул. Занавеска сорвалась со своего места и вылетела в окно. С пола поднялись тучи пыли. Муромец принюхался.

– Вроде действительно не пил, – сказал он. – Жаль, такая хорошая версия накрылась. Значит, у чудовища была грива, напоминающая гриву змеи?

– Не совсем так, старшой, – сказал Алеша. – Она сама состояла из змей. Грива, я имею в виду.

– Чисто из интереса спрашиваю, а хвост этой собаки ты видел?

– Нет, старшой. Как-то не рассмотрел.

– Жаль. Любопытно было бы поглядеть. И как эта твоя собака справилась с котом? Она умеет лазать по деревьям?

– Видимо, да. Когда я прибыл на место событий, она уже доедала.

– Офигеть, – сказал Муромец. – И что ты предпринял?

– Как обычно.

– Напал на животное со спины, пока оно питалось?

– Э… Типа того.

– Хорошая тактика, – сказал Муромец. – Почему она не сработала?

– Оказывается, эта скотина жрет только одной головой. Второй она постоянно осматривается.

– А сразу ты этого не заметил?

– Ну… Не до того было.

– Понятно, – сказал Муромец. – Как прошел бой?

– Э… Плохо. Лошадь мою задрали, копье сломалось, а меч запутался в долбаных змеях… Меня укусили два раза. – Алеша продемонстрировал свою богатырскую ляжку. – Вот сюда примерно. Хорошо, хоть змеи не ядовитые.

– Откуда ты знаешь, что они не ядовитые?

– Ну так жив же я еще.

– А ты никогда не слышал о такой вещи, как инкубационный период? – поинтересовался Муромец. – Неужели ты не в курсе, что надо делать при укусе змеи?

– В курсе. Надо яд отсасывать.

– И что тебя остановило?

– Так не было никого рядом. А сам я так не изогнусь. В доспехе тем более.

– Видимо, яд этот тебя не берет, – сказал Муромец. – Во всяком случае, будем на это надеяться. И чем дело кончилось?

– Тварь осталась под дубом, – сказал Алеша. – А я отступил на заранее подготовленные позиции.

– Удрал, – поправил его Муромец.

– Удрал, – согласился Алеша.

– Разумно, – сказал Муромец. – Ладно, иди, собирай людей. Хотя нет, людей не надо. Никитича крикни, и поедем. Не след столицу совсем без охраны оставлять. А с другой стороны, должен же я посмотреть, какой у этой собаки хвост.

– А зачем Эврисфею пояс Ипполиты? – поинтересовался Реджи у Силена.

– А я почем знаю? – сказал сатир. – Дуркует, сволочь. Уже не знает, куда Геракла загнать и что ему поручить. Вот, скажем, лернейская гидра. Сидела она в своем болоте и сидела, единственная в своем роде тварь. Ну жрала кого-то, но она ведь только дураков и жрала. Умный человек в самую топь не полезет, тем более если знает, кто его там поджидает. Никому гидра не мешала по большому-то счету. На города не нападала, посевов не портила. На фиг ее убивать было? Да втемяшилось этому придурку в башку, что надо животное извести. Иди, говорит он Гераклу, убей ящерку, и никаких разговоров. Пока гидра жива, мол, подвиг не засчитаю.

Реджи нашел, что жизненный путь Геракла похож на путь стрелка. Ни минуты покоя, постоянная дорога от свершения к свершению. Единственное различие было в том, что стрелки никогда не называли свою работу подвигом.

Если ты создан для этого, если именно это получается у тебя лучше всего и больше ты в этой жизни ничего не умеешь, в чем же тут подвиг?

Геракла в Элладе знали все. По словам Силена, Геракл уже был популярнее некоторых богов. Еще немного, и на него при жизни молиться начнут.

Задолго до его рождения все знали, что он будет великим героем. Его готовили к этой работе с самого детства. Натаскивали в боевых искусствах, развивали его физическую силу и умение тактически мыслить.

Точно так же в ордене Святого Роланда поступали с юными стрелками.

Ни Реджи, ни Геракла никто не спрашивал, хотят ли они заниматься той работой, что уготовили для них другие. Реджи не особенно комплексовал по поводу своего образа жизни, но часто задумывался, что могло бы быть, если б он не стал стрелком.

Правда, он так ничего и не смог придумать.

Сэр Реджинальд Ремингтон, эсквайр, не видел себя оседлым человеком. Странствия были его жизнью, револьверы были самыми верными его спутниками. Он слишком втянулся во все это, чтобы видеть для себя что-то другое.

– А в чем суть его теперешнего подвига? – спросил Реджи. – Что такого героического в том, чтобы отобрать у женщины деталь ее туалета?

– Ипполита – это не просто женщина, – сказал Силен. – Она – амазонка.

– Ну и что?

– Знаешь, как амазонки поступают с мужчинами?

– Как?

– Неужели не знаешь?

– Может, и знаю, – сказал Реджи. – Но в данный момент припомнить не могу. В нашей Вселенной много миров, и я побывал уже в половине. Неужели ты думаешь, что я способен помнить их все?

– Амазонки похищают мужчин, используют их, а после этого – убивают.

– Как именно используют?

– Тебе сколько лет? – спросил Силен.

– Понятия не имею, – сказал Реджи. – Сбился со счета.

– А такое впечатление, что там и считать-то особенно нечего, – сказал Силен. – Как вообще женщина может использовать мужчину?

– По-разному, – сказал Реджи. – Потому и спрашиваю.

– Амазонки используют мужчин для продолжения рода, – сказал Силен. – Как ты думаешь, откуда берутся новые амазонки? Почкованием они размножаются, что ли?

– Ну, используют они мужчин. А дальше что?

– Дальше они мужчин убивают, – терпеливо сказал Силен. – Через девять месяцев они рожают детей. Мальчиков они тоже убивают, а девочек воспитывают в духе истинных амазонок. Еще вопросы?

– Я тебя понял. Частично. Амазонки – это не просто женщины, – сказал Реджи. – Но и Геракл – это не просто мужчина. Так в чем опасность?

Силен вздохнул.

Утром следующего дня они наткнулись на странного человека. Он был высокий, повышенно волосатый и очень мускулистый, а из одежды носил только набедренную повязку. Но странным в нем было отнюдь не это.

Человек возился с деревянной конструкцией, которая представляла собой нечто среднее между скамейкой и «железной девой».

На Силена этот человек не обратил никакого внимания, зато оживился при виде стрелка.

– О, – сказал он. – А вот и первый пациент. Что ж, утро начинается удачно.

– О чем он говорит? – спросил Реджи у Силена.

– Это Прокруст, – сказал Силен. – Он немного сумасшедший и много агрессивный. Не зли его и держись подальше.

– Я – первый в мире мануальный терапевт, – объявил Прокруст. – Больной, вас позвоночник не беспокоит?

– Нет, – сказал Реджи.

– Это поправимо, – сказал Прокруст. – Ложитесь. Он указал куда-то в центр деревянной конструкции.

– Это прокрустово ложе, – сказал Силен. – Самая знаменитая эллинская деревянная конструкция. После троянского коня, естественно. Если ты туда ляжешь, то вряд ли ты уже встанешь.

– И много уже людей сюда легло и не встало?

– Достаточно.

– Тогда почему они все это терпят? Почему этот тип до сих пор не нейтрализован?

– Его за Тесеем застолбили.

– Не понял.

– Я тебе потом объясню. Он на нас уже косится.

Прокруст нетерпеливо хрустел костяшками пальцев и искоса поглядывал на Реджи.

– Больной, а вам известно, что перед операцией разговаривать вредно?

– О какой операции идет речь?

– Это я могу сказать только после диагностики. А диагностику я могу начать только после того, как вы больной, займете свое место.

– Он тебя вытянет, если ты окажешься коротким, – вполголоса сказал Силен. – Или укоротит, если наоборот.

– Мне это не нравится, – сказал Реджи. – Мне кажется, что я совершенно здоров.

Стрелок помнил, как опасно ввязываться в локальные разборки мифических миров, и надеялся обойтись без стрельбы. Он не сомневался, что сможет уложить Прокруста. И еще он не сомневался, что после этого здесь может появиться новый миф.

Реджи не нужна была лишняя реклама.

– Здоровых людей нет, – отчеканил Прокруст. – Есть недообследованные.

– Старая хохма, – сказал стрелок.

– А я думал, что ее сам сочинил. Впрочем, это не имеет значения. Ложитесь, пациент.

– А если не лягу?

– Тогда я вынужден буду принять меры, – сказал Прокруст, вытаскивая из-под своего ложа здоровенную дубину. – Вплоть до наркоза. Больной, вам следует понять, что врач должен причинить пациенту боль, чтобы потом ему стало хорошо.

– Только хорошо тебе будет уже в царстве Аида, – добавил Силен. – Если ты понимаешь, о чем я.

– Согласия больного на операцию мне не требуется, – сказал Прокруст и замахнулся дубиной.

Реджи выстрелил.

Пуля пробила бицепс Прокруста. Самозваный мануальный терапевт завопил от боли и уронил дубину себе на правую ногу, после чего принялся комично прыгать на левой. На десятом прыжке он обо что-то споткнулся и рухнул на землю. Падение оказало положительный эффект, ибо удар выбил воздух из его легких, и Прокруст перестал орать.

– Упс, – сказал Силен.

– Милосердия! – взмолился Прокруст.

– Изволь, – сказал Реджи и выстрелил ему в голову. Следующими пятью выстрелами он привел в полную негодность деревянное пыточное приспособление, после чего перезарядил револьвер и сунул его в кобуру.

– Не подумай, что я хочу сказать что-то плохое, тем более теперь, когда увидел, как ты обращаешься с этой штукой у тебя на поясе, – сказал Силен. – Но должен заметить, что у тебя странное представление о милосердии.

– Я подарил ему быструю и безболезненную смерть, наверняка более легкую, чем та, которую он готовил для меня, – сказал Реджи. – Я называю это милосердием, и это не обсуждается.

– Как скажешь, – сказал Силен. – Просто твоя позиция в этом вопросе очень напоминает мне позицию некоторых наших богов. А почему же ты сразу не выстрелил ему в голову?

– Потому, что у него в руке была дубина, – объяснил Реджи. – Даже если б я убил его первым выстрелом, он мог бы завершить удар чисто по инерции, и тогда мне тоже пришлось бы туго.

– Удивляюсь, как быстро ты успел все это сообразить, – сказал Силен.

– Я и не соображал, – сказал Реджи. – Это рефлекс.

– Странные у тебя рефлексы.

– Обычные, – сказал Реджи. – Нам очень долго вдалбливали их в голову.

– Все-таки зря ты его убил.

– Ты не понимаешь, – сказал Реджи. – У меня не было выбора. Пока мы просто разговаривали, этого еще можно было избежать. Но после того как он достал свою дубину, а я в него выстрелил, из простых случайных собеседников мы превратились во врагов. А я очень редко оставляю за своей спиной живых врагов, особенно если существует возможность сделать их мертвыми.

– Должно быть, за твоей спиной тянется целая вереница трупов.

Реджи обернулся. Они отошли от развалин прокрустова ложа уже метров на двести.

– Вроде бы не тянется, – сказал он.

– Это я фигурально выразился, – объяснил Силен.

– А почему ты считаешь, что мне не следовало его убивать?

– Это долгая история, – сказал Силен. – У нас в Элладе сложилась весьма непростая ситуация. Скажи, что делает героя героем?

– Полагаю, подвиги.

– Правильно полагаешь. А что делает обычного героя великим героем?

– Если следовать формальной логике, великие подвиги.

– Снова правильно. А что требуется для совершения великих подвигов?

– Тут я в некотором затруднении. Видишь ли, я никогда не рассматривал героев как отдельный класс и плохо ориентируюсь в их потребностях.

– Для совершения великих подвигов нужны великие чудовища или великие злодеи, которых надо сразить. – Силен говорил тоном человека, вынужденного объяснять несмышленому ребенку очевидные вещи. – Именно отсюда вытекают все наши сложности.

– Я все еще не понял, – сказал Реджи.

– Нашим миром управляют боги, – сказал Силен. – В целом они похожи на людей, только бессмертные. Они амбициозны, кичливы, коварны и конкурируют между собой. В последнее время боги стали считать престижным наличие героя, совершающего подвиги в их славу и честь. Некоторые спариваются со смертными, чтобы в жилах героев текла божественная кровь, некоторые покровительствуют уже более-менее сложившимся героям. Но каждый делает ставки на своего. Это как лошади, понимаешь? Что-то в этом роде. Между олимпийцами идет постоянная конкуренция. Чей герой круче, чей герой навалял больше трупов, чей убил самого здорового монстра. С каждым годом героев становится все больше.

– И что? – спросил Реджи.

– Им же надо кого-то убивать, – сказал Силен. – А если учесть, что каждый герой за свою жизнь убивает в среднем гораздо больше одного злодея или чудовища, генерация врагов общества тает с угрожающей быстротой. Каждый бог пытается застолбить для своего любимца как можно больше монстров и злодеев, чтобы сделать своего героя величайшим. Понимаешь, о чем я?

– Похоже, начинаю понимать.

– Прокруста застолбили для Тесея, – сказал Силен. – Тесею сейчас лет десять, и он достигнет героического возраста еще лет через семь-восемь. За это время Прокруст должен был набрать нужную репутацию и переместиться из этого захолустья ближе к большим городам. Тогда его убийство вполне можно было бы засчитать Тесею за подвиг. А ты взял и убил Прокруста, значит, У Тесея теперь будет одним подвигом меньше.

– Это порочная практика, – сказал Реджи. – Из твоих рассуждений я сделал вывод, что Эллада может спокойно переварить только определенное количество героев, которое уже явно превышено. С Прокрустом или без, вашим героям скоро некого будет убивать, и тогда случится катастрофа.

– Например? – насторожился Силен.

– Доказывая свою крутизну, герои начнут убивать друг друга, – объяснил Реджи. – Может быть, даже развяжут самую грандиозную в вашем мире войну. И дети тех, кто сегодня сражается плечом к плечу, переколют друг друга копьями. И все во славу богов.

ГЛАВА 4

Богатыри осадили своих коней в нескольких сотнях метров от центрового лукоморского дуба.

– Вон оно; чудище, – сказал Алеша Попович тоном подростка, показывающего своего обидчика старшему брату.

Нечто отдаленно смахивающее на собаку дрыхло в тени дуба, совсем рядом с необъятным стволом. Илья Муромец спешился, взял в руки свою палицу, приказал младшим богатырям прикрывать его сзади и вмешаться в бой только в самом крайнем случае, и аккуратно, на полусогнутых, двинулся к чудовищу.

Когда богатыря и монстра разделяло всего двадцать метров, Цербер проснулся.

– Bay, – сказал Цербер при виде богатыря. – В смысле гав. Здоровенный какой мужик. Слышь, парень, у тебя родственников за границей нет?

– Я сирота, – сказал Муромец.

– Странно. Ты очень напоминаешь мне одного парня с моей родины.

– Ты мне зубы не заговаривай. Я – лицо государственное и здесь по делу.

– Вот как? – удивился Цербер. – Выкладывай.

– Как тебя зовут?

– Тебе зачем?

– Для протокола.

– Цербер меня зовут. Может, слыхал?

– Вопросы здесь задаю я. Назови цель визита в нашу страну.

– Туристическая. А фиг ли ты ничего не записываешь, протоколист?

– У меня память хорошая. Значит, ты у нас турист?

– Ага.

– А чего кота загрыз?

– Но, во-первых, при виде кота сработал мой первобытный инстинкт, – сказал Цербер. – А во-вторых, хороший человек попросил.

– Убийство при обоюдном сговоре, – пробормотал Муромец. – Может быть, даже заказное. И кто же этот хороший человек?

– Скажи, а тебе так уж был дорог этот кот? – спросил Цербер. – Может быть, ты знал его еще котенком? Выкармливал из соски молочком? Насыпал песочек в его туалет?

– Кот этот был той еще скотиной, – сказал Муромец. – Кота мне не жалко. Но грызть кого ни попадя на подведомственной мне территории я тоже не позволю.

– Понятно. Порядок любишь?

– Дело не в том, люблю ли я порядок или нет. Порядок должен быть.

– Опять понятно. Подраться хочешь?

– Дело не в том, хочу я подраться или нет. Порядок должен быть, – повторил Муромец. – Ты кота загрыз, это не проблема. Но ты все еще здесь, и мне нужны гарантии, что больше безобразничать ты не станешь.

– И лучшей гарантией этого будет моя смерть, – подытожил Цербер. – Ты все-таки уверен, что у тебя нет родственников за границей? А то я уже похожие рассуждения где-то слышал. А твой приятель, который с коняшками остался, вообще со мной разговаривать не стал, сразу набросился. Ничего не скажешь, офигенный пример гостеприимства. Стрелок мне ни о чем подобном не говорил.

– Стрелок? Это какой стрелок?

– Который попросил меня кота вашего покусать, – сказал Цербер. – Реджи его зовут. Хороший парень. Вкусным меня накормил.

– Так ты знаешь Рыжего? – удивился Муромец. – Пожалуй, наша с тобой драка откладывается на неопределенный срок. Ребята, идите сюда! Это вовсе не чудище! Это свой!

Реджи и Силен и не знали, что оказались на земле амазонок, пока их не окружил добрый десяток полуголых девиц с огромными луками в руках. Впрочем, для стрелка это не было большим сюрпризом. Он слышал дыхание и шаги амазонок за несколько минут до того, как те решили показаться на глаза, но ничего предпринимать не стал.

Ему вовсе не нужен был вооруженный конфликт с девичьим племенем. Ему просто требовалось поговорить с Гераклом.

– А издалека казалось, что тут двое мужчин, – с сожалением сказала одна из амазонок. – Увы, мужчина только один. Сатир для наших целей не подойдет.

– Еще как подойдет, цыпочка, – сказал Силен. – Ты меня еще в деле не видела.

– Нам не нужны девочки с рогами и копытами, – возразила амазонка. – Поэтому, как бы хорош ты ни был, здесь тебе ничего не светит.

– Вы просто не знаете, от чего отказываетесь, – сказал Силен. – В любовных делах я – Геракл.

Реджи отметил, что поведение сатира не вяжется с его заявлением о дальнейшей судьбе имеющих дело с амазонками мужчин. Впрочем, сатир, может быть, думал, что на него это правило не распространяется. А может быть, сейчас его голосом говорил тестостерон.

– Мужчина пойдет с нами, – заявила амазонка. – Сатир пусть валит, куда хочет. Если что, можем и стрелой пониже спины подбодрить.

– Я с вами пойду, – сказал Силен. – Я смотреть тоже люблю.

С надоедливым сатиром решили не связываться и позволили ему плестись следом за отрядом, ведущим Реджи под прицелами луков. Саквояж у стрелка никто не отбирал. Видимо, здесь еще не существовало оружия для тайного ношения, и девушки не подозревали, как опасен стрелок. Реджи прикинул, что мог бы убить всех присутствующих, включая и Силена, тремя разными способами, и фиг бы кто его остановил.

Идти пришлось недолго. Уже через полчаса они вышли на широкую полянку, где амазонки разбили лагерь.

Реджи насчитал около двадцати шатров. Меж ними бродили женщины, девушки и девочки. Старухи сидели у костров и готовили еду в больших котлах. Неподалеку пасся целый табун лошадей.

При виде Реджи и сатира особого оживления в лагере не случилось. Реджи проводили к самому большому шатру. Ему навстречу вышла высокая молодая женщина с красивым и властным лицом. Сатир толкнул Реджи в бок и шепнул, что это и есть Ипполита.

– Силен, это опять ты? – спросила Ипполита. – Я же тебе говорила, что голодный год еще не наступил.

– Да я просто так, за компанию, – сказал Силен.

– Твою бы настойчивость да в мирное русло, – вздохнула Ипполита. – А ты кто такой, чужеземец?

– Меня зовут Реджи., Я Геракла ищу.

– Геракл занят, – сказала амазонка.

– Рано или поздно он должен освободиться, – сказал Реджи. – Я готов подождать.

– Ты сам сюда пришел? – спросила Ипполита. – Добровольно искал встречи с нами?

– Не с вами, – поправил Реджи. – С Гераклом.

– Разве ты не знаешь, какие слухи бродят о нашем племени?

– Так это просто слухи? – уточнил Реджи.

Силен потупился.

– Конечно, слухи, – сказала Ипполита. – Мы их сами распространяем, иначе от мужиков бы просто отбоя не было. Но убивать их… Какой в этом смысл? По большей части мужчины – это безобидные и слабые существа.

Реджи пожал плечами.

– Но раз уж ты сюда пришел, ты должен отработать, – сказала Ипполита. – Тем более что Геракл все равно до вечера не освободится.

– Я в общем-то готов, – сказал Реджи. – А чего надо делать?

Амазонки засмеялись.

Геракл, высокий, мускулистый, бородатый и чем-то похожий на Илью Муромца, сидел на скамье и пил вино из большого бурдюка. Компанию ему составлял сатир, общавшийся с великим героем запанибрата.

– Скажи, Герыч, а тебя нисколько не напрягает тот факт, что всех мальчиков, которых ты мог зачать этой ночью, ожидает смерть сразу же после рождения? – спросил Силен. – Это не кажется тебе несправедливым?

– Не я придумал этот мир и установил правила игры, – сказал Геракл. – Не я, и даже не мой отец.

– Но кто, как не ты, может сделать наш мир лучше?

– А чем я, по-твоему, занимаюсь? – спросил Геракл. – Каждый день я делаю мир чуть чище.

– Это ты про тот случай с конюшнями?

– Нет, это я про свою деятельность в целом, – сказал Геракл. – Но все дело в том, что нельзя ломать устои мира слишком уж радикально. Да и что я могу сделать в защиту мальчиков? Ты думаешь, эти феминистки, шлифующие свой образ жизни сотню лет, послушают увещевания одного героя?

– Есть и другие методы воздействия, – сказал Силен.

– Что ты мне предлагаешь? – осведомился Геракл. – Поубивать всех амазонок на фиг? По-твоему, это будет проявлением гуманизма по отношению к еще не рожденным мальчикам? И вообще, мне странно слышать слова про улучшение мира от существа, всю жизнь занимающегося пьянством и блудом.

– А еще я пою, – гордо сказал сатир и затянул хриплым голосом:

– Достаточно, – просительным тоном сказал Геракл. – Если ты на самом деле хочешь, чтобы мир стал лучше, просто не пой.

– Не буду, – сказал Силен. – Хотя иногда душа рвется наружу и просит музыки.

– Не стоит поддаваться на провокации, – сказал вышедший из шатра Реджи.

– Наконец-то, – сказал Силен. – Мы уж думали, ты там с концами пропал.

– Не дождешься. – Реджи сел рядом с Силеном, вытянул ноги и закурил. – Ты бы нас представил.

– Геракл, это Реджи, – сказал Силен. – Реджи, это Геракл.

– Вино будешь? – спросил Геракл.

– Пару глотков.

Геракл протянул ему бурдюк. Реджи основательно приложился в его содержимому и вернул заметно полегчавший сосуд герою.

– Силен сказал, что тебе нужна помощь, – сказал Геракл.

– Мне нужен нектар, – сказал Реджи. – Одна амфора. От этого зависит судьба мира, из которого я пришел. По крайней мере, так говорят.

– Не уверен, что добыть нектар будет легко, – сказал Геракл. – Боги Олимпа считают, что обладают монополией на свою провизию.

– Силен сказал, что ты можешь помочь.

– Силен много чего говорит, и не всему из того, что он говорит, можно верить. – Это Реджи уже и сам понял. – Но я попробую. Помогать людям – мое призвание.

– Когда начнем? – спросил Реджи.

– Полагаю, с утра, – сказал Геракл. – У меня тут есть еще пара неоконченных дел, но к утру я с ними точно управлюсь. Кстати, твоего общества ищет вон та молодая дама.

Реджи посмотрел в указанном направлении и вздохнул.

– Подвиги бывают разные, – сказал Геракл, угадав его настроение. – Иногда не мы их выбираем, а они выбирают нас.

Геракл начал сборы утром, но прощаться с амазонками, стенающими на тему: «Да на кого ж ты нас покидаешь?», пришлось аж до самого полудня.

Поцеловав на прощание добрую сотню амазонок, Геракл упаковал в дорожный мешок пояс, подаренный ему Ипполитой, накинул на плечи львиную шкуру, и они отправились в путь.

Оказание помощи Реджи прославленный герой Эллады решил начать с самого простого.

Троица углубилась в чащу леса, стараясь особенно не шуметь. Реджи с Гераклом были профессионалами в скрытном передвижении, а Силену пришлось несколько раз напоминать, что он – дитя природы, лес для него является естественной средой обитания и орать пьяные песни совсем необязательно.

Как только сатир заткнулся, Гераклу удалось обнаружить семейство кабанов. Хряпнув самого здорового хряка дубиной по загривку, Геракл взвалил тушу на плечо, и они пошли дальше.

Найдя подходящую полянку, Геракл вывернул из земли камень, соорудив импровизированный жертвенный алтарь, а Реджи с Силеном натаскали по его просьбе дров.

Когда костер уже весело пылал, Геракл положил вепря на алтарь и воззвал к Олимпу.

– Папа, поговорить надо, – сказал он.

В ожидании ответа Громовержца троица решила побаловать себя шашлыком.

Они доедали третью порцию, запивая ее вином из безразмерных запасов Силена, и тут воздух на поляне сгустился и замерцал. Из этого мерцания неохотно вылез молодой человек с посохом и в крылатых сандалиях. Реджи он показался слишком молодым для верховного бога местного пантеона, и стрелок подумал, что это не Зевс.

– Здорово, Гермес, – сказал новоприбывшему Геракл. – А где папа?

– Папа занят, – сказал Гермес.

– Небось опять золотым дождем на кого-нибудь проливается, – заметил Силен и похабно заржал.

– Это его дело, – сказал Гермес. – Чего звали?

– Мы вообще-то не тебя звали.

– Папа занят, – терпеливо объяснил Гермес. – Прислал меня разобраться. На тот случай, если у вас тут что-то срочное. У вас тут что-то срочное?

– Нам нужен нектар, – сказал Геракл. – Небольшая амфора.

– Нектар, значит?

– Нектар.

– Свежий?

– Желательно.

– Одну амфору?

– Да.

– Не получится, – сказал Гермес. – Ты ж знаешь нашу политику в этом вопросе, Геракл. Что положено Зевсу, не положено быку.

– Я не понял, кого ты сейчас назвал быком, – сказал Геракл.

– Это я фигурально, – быстро проговорил Гермес. – Не имея в виду никого конкретного. Но с нектаром ничего не выйдет.

– Ты даже не спросишь, для каких целей он нам нужен?

– Какая разница? Правила есть правила.

– Правила существуют для того, чтобы их нарушать.

– Странное у тебя отношение к правилам, – сказал Гермес.

– Я, между прочим, на вас почти с самого рождения пашу, – сказал Геракл. – От рассвета и до заката. Монстров во славу папочки поубивал уже немерено, народ меня уважает. Могли бы и исключение из своих правил сделать.

– Дай подумать, – попросил Гермес. – Все, уже подумал. Нет.

– В Элладе существует три способа, которыми делаются все дела, – сказал Геракл. – По-хорошему, по-плохому и по-олимпийски. Видимо, пришла пора продемонстрировать вам четвертый способ. Хотите увидеть, как делаются дела по-моему?

– Угрожаешь? – спросил Гермес.

– Пока только предупреждаю, – сказал Геракл.

– И что ты предпримешь? – поинтересовался Гермес. – Олимп штурмовать будешь? Были уже такие. Сказать тебе, где они теперь?

– Таких, как я, еще не было, – сказал Геракл. – И не будет.

– Теперь-то уж точно угрожаешь, – сказал Гермес.

– Найди мне папу, – сказал Геракл. – Я буду ждать его здесь до вечера. Если к этому времени он не явится, я начну действовать. Все понял?

– Папе не понравится твой ультиматум, – предсказал Гермес.

– Пусть он мне это сам скажет. Он – первый среди богов, а я – первый среди героев. Мы с ним вдвоем поговорим, без шестерок.

– Вот так, значит? – сказал Гермес. – Ладно, я твои слова папе и передам. Все слова передам.

И скрылся в дромосе, оставив за собой последнее слово.

Царь богов Олимпа и всея Эллады появился под вечер, когда уже начало темнеть.

Зевс оказался высоким, кряжистым мужчиной с густыми бровями и волосатой грудью. Грива седых волос развевалась на ветру, который дул только на него одного. Очевидно, главный греческий бог носил с собой небольшой ураган для усиления эффекта.

– Здравствуй, сынок, – не слишком ласково сказал Зевс.

– Привет, папаша, – сказал Геракл.

– Гермес мне твои слова передал. Сказал, что ты к себе особого отношения требуешь и угрозами сыпешь.

– А разве я к себе особого отношения не заслужил, папа? – спросил Геракл. – Тем более с твоей-то стороны. Ты должен мне, папа, должен с самого рождения. Ты обесчестил мою мать и наставил рога моему отцу.

– Я – твой отец! – громыхнул Зевс. Между пальцами его правой руки проскользнула небольшая молния.

– Только биологически, – сказал Геракл. – Не ты воспитывал меня, не ты радовался моим победам и переживал рядом со мной мои поражения, не ты вложил мне в руки мое первое оружие, не ты приходил желать мне спокойной ночи перед сном.

– Я не обесчестил твою мать! Я оказал ей высочайшую милость!

– То, что ты сделал, можно истолковать по-разному, – сказал Геракл. – И хотя сейчас в ходу твой вариант истолкования, грядущие поколения могут с ним не согласиться.

– Чихал я на ваши грядущие поколения с Олимпа, – сказал Зевс.

– Очень типичное для богов отношение к смертным, – сказал Геракл. – Люди в вас верят, жертвы вам приносят, молятся на ваши изображения, а вы на них с Олимпа чихаете.

– Не хамил бы ты отцу, – сказал Зевс.

– Давай поговорим, – сказал Геракл. – Не как бог и человек, не как отец и сын, а как двое мужчин.

– Давай, – согласился Зевс.

– Я нужен тебе точно так же, как ты нужен мне, – сказал Геракл. – Я много лет прославлял тебя здесь, на земле, и не требовал ни слова благодарности. Мне было велено совершать подвиги, и я их совершал. Мне было велено служить какому-то коротышке, возомнившему себя царем Микен, коротышке, которого я мог бы перешибить одним пальцем, и я служу. Я не ропщу, ибо таков мой жребий, предопределенный еще до моего рождения. И в ответ на это ты мог бы оказать мне ничтожнейшую из всех услуг.

– Я хочу уточнить, – сказал Зевс. – Зачем тебе нужен нектар?

– Нектар нужен мне, – сказал Реджи.

Зевс одарил его взглядом, от которого любой другой на месте стрелка почувствовал бы себя букашкой, но Реджи было наплевать. Он давно научился не обращать на чужие взгляды никакого внимания.

– Зачем? – спросил Зевс.

– Просто нужен.

– И ты, сынок, согласен испортить со мной отношения из-за этого смертного?

– Да, – сказал Геракл.

– Но почему?

– Он попросил меня о помощи, – сказал Геракл. – А помощь людям – это моя работа.

– Но он ведь даже не грек!

– Это еще не означает, что он – не человек, – сказал Геракл.

– Хоть ты и мой сын, порой я твоих закидонов просто не понимаю, – сказал Зевс.

– Это нормально, – успокоил его Силен. – Такое происходит между родителями и их детьми сплошь и рядом.

Сатира Зевс взглядом не удостоил. Даже уничижительным.

– Значит, ты считаешь, что я тебе должен? – спросил Зевс у Геракла.

– Не совсем так, – сказал Геракл. – Но выполнить одну мою просьбу ты бы мог. Тем более что тебе это ничего не будет стоить.

– Кроме принципов, – заметил Зевс.

– Время от времени любые принципы необходимо пересматривать, – ввернул Силен. – К тому же мы об этом никому не расскажем.

– Что будет, если я тебе откажу? – спросил Зевс, пропуская обещание Силена мимо ушей.

– Я обижусь, – сказал Геракл.

– Неприятная ситуация, – сказал Зевс, знавший, чем чреваты обиды Геракла. – Но я просто не могу пойти тебе навстречу.

– Тогда я брошу Олимпу вызов, – сказал Геракл. – Можешь выставить против меня своего лучшего бойца. Аполлона, Ареса, Гефеста, мне все равно. Пусть против меня выйдет хоть Колебатель Тверди. Если я выиграю, то ты отдашь мне нектар.

– А если проиграешь?

– Откажусь от своего будущего места на Олимпе.

– И ты готов рискнуть провести вечность в царстве Аида беспамятной и бесплотной тенью ради одного человека, которого ты толком и не знаешь?

– Готов.

– Почему? Это же просто глупо!

– Потому, что я именно тот, кем ты хотел меня видеть Я – герой. А герою это не кажется глупым.

– Ну а если я не отвечу на твой вызов и не выставлю бойца?

– Тогда смертные узнают, что сами боги Олимпа дрогнули перед Гераклом.

– По-моему, ты зарываешься, сын.

– А мне кажется, что ты раздуваешь из мухи слона, – сказал Геракл. – От одной амфоры нектара силы Олимпа не убудет.

– Допустим, – сказал Зевс. – Только допустим, что я соглашусь. И на чем же ты предлагаешь биться?

– Мне все равно. Можно на мечах, на луках, на копьях, на колесницах, просто на кулаках…

– Кого бы я ни выставил против тебя и чем бы ни закончился ваш поединок, в итоге я потеряю одного члена семьи, – сказал Зевс.

Геракл пожал плечами:

– Я не боюсь смерти. А боги, как мне всегда казалось, не ведают, что это такое.

– Это было до того, как они узнали тебя, – сказал Зевс. – Впрочем, мне кажется, что я вижу выход. Ты примешь любой поединок, если я дам согласие на него в принципе?

– Да, – сказал Геракл. – Приму любой.

– Тогда это будет командное соревнование, – сказал Зевс. – Вас же тут трое? И я выставлю против вас троих младших богов.

– Минуточку, это нечестно, – запротестовал Силен. – Я вообще тут случайно оказался. Я этих двоих парней впервые вижу. И я слишком молод, чтобы умирать.

– В том-то и прелесть, что умирать никто не будет, – сказал Зевс. – Завтра утром против вас выйдут Аполлон, Дионис и Гермес. Прямо здесь. Это будет песенное состязание.

– Песенное состязание с Аполлоном, и в итоге никто не умрет? – недоверчиво спросил Силен. – Сколько он застрелил из своего лука аэдов, которым присудили победу в состязании с ним, со скольких сатиров содрал он шкуры…

– В этот раз ничего подобного не произойдет, – сказал Зевс. – Я вам это гарантирую.

– А судьи кто? – вопросил Силен.

– Суд будет справедливый и беспристрастный, – сказал Зевс. – Высшая инстанция, так сказать. Я.

– Согласен, – сказал Силен и протянул богу правую руку для пожатия, но тут же испугался своей наглости и спрятал ее за спиной, словно с рукой могло случиться что-то нехорошее.

– Согласен, – сказал Геракл.

– Я не умею петь, – сказал Реджи, когда Зевс отбыл обратно на Олимп и они вновь остались втроем, наедине с остывающим шашлыком и согревающимся вином. – Очень ценю вашу поддержку, но должен существовать какой-то другой способ…

– Мы бросили вызов, и вызов был принят, – сказал Геракл. – Пути назад уже нет.

– Но я не умею петь.

– Фигня, – сказал Силен. – Я умею.

– Да, я слышал, – язвительно сказал Реджи.

– Я хорошо пою, – сказал Геракл. – Меня этому учили. Кроме того, ты неправ, и Силен может принести нам огромную пользу. Диониса и Гермеса можно не принимать в расчет. Один всегда пьяный и поет на уровне Силена, у другого слишком слабый голос. Они обычно выступают в качестве бэк-вокала. Зато у Аполлона абсолютный слух.

– И что? – спросил Реджи.

– Он терпеть не может, когда фальшивят, – сказал Геракл. – Стоит только Силену исполнить одну из своих любимых песен, и Аполлон признает свое поражение лишь бы не длить эту пытку.

ГЛАВА 5

Питер Гриффин мучился от похмелья, которое оказалось много сильнее всех похмелий, которые он когда-либо испытывал в своей жизни.

Нет, по его голове не били молоточками зловредные гномы. Они надели сапоги со стальными набойками и играли в футбол, гоняя кирпич.

Он не думал, что у него во рту сдохла крыса. Он подозревал, что там поселилось целое семейство живых скунсов.

Ему не казалось, что от любого неосторожного движения его глаза могут вылететь из орбит и растечься по полу. Глаза уже давно провалились внутрь черепа, и Питеру приходилось смотреть на мир через ноздри.

Сейчас он смотрел на Негоро. Негоро был отвратительно бодр и весел, и ни единого следа вчерашнего не отражалось на его гладко выбритом кремнеуглеродном лице.

– Приветик, – сказал Негоро.

В ответ Питер смог только простонать.

Будучи волшебником, он знал сотню способов избавиться от похмелья. Единственная сложность была в том, что в таком состоянии он не мог совершить ни одного магического действа, даже самого примитивного. С подобными проблемами сталкивается большинство волшебников, поэтому самые мудрые из них творят похмелительные заклинания и варят зелья заранее, за несколько часов до намечающейся гулянки. Потом им остается только найти их и выпить. Или произнести. Особым шиком в магической среде считаются заклинания отсроченного действия. Сначала вы произносите заклинание, потом вы пьете, потом заклинание срабатывает в точно назначенный срок, и вы избавляетесь от всех проблем. Главное здесь – точно рассчитать время. Если заклинание сработает раньше, то вы окажетесь единственным трезвым человеком посреди всеобщей пьянки, и вам будет крайне трудно найти язык с окружающими людьми. В общем, вариантов много. Есть из чего выбрать.

Но так поступают мудрые волшебники.

А волшебники поглупее, такие, как Питер Гриффин, тупо надеются, что завтра никогда не наступит.

– Я видел людей, которые выглядели хуже тебя, – подбодрил его Негоро. – Как правило, эти люди были мертвыми. Некоторые уже несколько лет.

Питер сориентировался в пространстве и обнаружил, что сидит в том же самом кресле, в котором начал пить вчера. Значит, он не вставал с него всю ночь. Значит, вылезти из кресла будет целой проблемой.

– Помнишь, о чем мы вчера говорили? – спросил Негоро.

Питер не помнил, о чем они вчера говорили. Он сотворил для этого типа заклинание портала между мирами, порталом кто-то прошел, Негоро предложил спрыснуть это дело… А может, он и сам предложил… Дальше воспоминания обрывались.

– Я сделал тебе предложение, помнишь? – продолжал Негоро. – Ты сказал, что утро вечера мудренее, и пообещал дать ответ на рассвете. Так вот, уже рассвело.

Предложение, обещания, ля-ля-ля… Утро, конечно вечера всяк мудренее, только не такое вот утро.

Негоро поводил у Питера перед носом прозрачной банкой. В банке находилась живительная влага, чуть отдававшая зеленым цветом. Питер вдруг обнаружил, что хочет пить. И не просто хочет, а очень хочет. Фактически сейчас он мог бы выпить море, если бы оно не было соленым.

– Это рассол, – сказал Негоро. – Но ты получишь его только после того, как дашь мне положительный ответ. Не раньше.

Это жестоко, подумал Питер. Это подстава, подумал Питер. Он хочет меня как-то использовать, и я буду последним дураком, если соглашусь…

Но с другой стороны… Рассол… Рассол!

– Я все еще жду ответа, – напомнил Негоро, качнув банку, чтобы рассол поиграл в солнечных лучах всеми цветами радуги.

– Хрмпрф, – сказал Питер.

– К сожалению, такой ответ принять я не могу.

– Я… согласен… – прохрипел Питер из последних сил.

– Этого мало, – сказал Негоро.

– Слово… – прохрипел Питер.

– Какое именно слово?

– Слово мага…

– Чудесно, – сказал Негоро и поднес банку с рассолом ко рту Питера. Незадачливый волшебник принялся пить.

Когда банка опустела, гномы сбавили футбольные скорости, явно перейдя из бразильских клубов в российские, семейство скунсов убралось из ротовой полости, напоследок нагадив Питеру под язык, а глаза заняли свое более-менее привычное положение.

Что было гораздо хуже, у Питера включился мозг. И он начал вспоминать, в какую авантюру втянули его хитрый дубль и литр рассола.

Ведь этот парень говорил что-то об уничтожении всей Вселенной, и я только что подписался ему помогать! Когда об этом узнают члены гильдии, мне настанет конец, понял Питер. Придет какой-нибудь неприятный тип вроде Горлогориуса и сровняет мою башню с землей, положив меня у ее основания.

Ой, мамочка, что же я наделал?!

Негоро поступил с ним подло, коварно и жестоко, но что еще можно ожидать от такого человека? Когда ты один, беззащитный, стоишь против всего мира (орды орков во главе с Чингиз-ханом, трое повелителей нежити, играющий в твоей команде стрелок и собственное бессмертие не в счет), ты просто не можешь выиграть игру без подобных ходов.

Питер Гриффин знал, что не может пойти на попятную.

Магия предоставляет людям, которые ею занимаются, немалую власть над предметами, материями и стихиями. Но она также требует кое-чего взамен и налагает на волшебников определенные ограничения.

Например, волшебник должен очень тщательно следить за тем, что он говорит. Поэтому обычно из волшебников получаются очень плохие политики. Они могут давать невнятные клятвы, изворачиваться до последнего, демонстрировать чудеса демагогии и казуистики, однако если волшебник дает слово, он должен его сдержать. Иначе с ним произойдут очень неприятные вещи.

Какие?

Все зависит от слова, которое он дал.

Если волшебник говорит: «Да провалиться мне под землю, если я этого не сделаю» и все-таки не делает, то он действительно проваливается под землю, причем на глубину, которая может стать для него фатальной.

Если волшебник говорит: «Не сойти мне с этого места», то в случае нарушения клятвы его ноги намертво прирастают к поверхности, на которой он стоит, и в дальнейшем с ним следует обращаться, как со статуей.

Если волшебник говорит: «Чтоб я лопнул», то его останки потом приходится очень долго собирать по всей округе.

А если волшебник дает слово мага, а потом нарушает его, то он перестает быть магом, и это для волшебника зачастую бывает куда хуже смерти.

Все это пронеслось в голове Питера, как только она начала хоть чуть-чуть соображать, и Питер снова застонал. На этот раз не от боли.

От досады на собственную глупость.

– Добро пожаловать в наши ряды, – широко улыбнулся Негоро. – Обещаю, с этого момента жизнь твоя будет яркой, веселой и насыщенной. Только довольно короткой.

Вот это Питер сообразил и сам, а потому следующий его стон оказался куда громче.

Несмотря на то что встреча с Зевсом произошла вечером в глухом лесу, утром предназначенная для состязания поляна оказалась заполненной народом. Тут были амазонки, чей лагерь находился неподалеку, сатиры, дриады, наяды и прочие лесные и водные жители, пара маленьких лесных божков, купцы из проходившего мимо торгового каравана и жители окрестных деревень. Как вся эта толпа умудрилась пронюхать о песенной дуэли и собраться здесь, оставалось загадкой даже для Геракла с Силеном. Слухи разносятся быстрее Гермеса и даже быстрее удара Зевсовой молнии.

– Обсудим стратегию, – предложил Силен. Он все утро не отрывался от бурдюка с вином, утверждая, что алкоголь стимулирует его творческий потенциал.

– В их команде главным голосом будет Аполлон, – сказал Геракл. – Гермес мотается по всему миру и даже за его окрестностями, поэтому он будет выполнять роль источника песенного материала. Дионис обычно выступает на подпевках.

Реджи слушал Геракла и потихонечку балдел. Он участвовал во многих дуэлях в разных мирах, но сражаться на песнях ему еще не доводилось.

– Правила поединка таковы, – сказал Геракл. – Судья либо кто-то из зрителей дает тему какой-то команде. Команда должна исполнить на эту тему песню. Если она не может этого сделать, а противник – может, то он получает одно очко. Команда, получившая три очка, выигрывает. Команда, ни один из представителей которой больше не может петь по причине потери голос или сознания, снимается с соревнований и считается проигравшей.

– Вроде ничего сложного, – сказал Реджи. – И как долго может длиться подобный поединок?

– Бывает, что несколько часов. А бывает и несколько дней, – «обнадежил» его Силен. – Но не волнуйся, на несколько дней у Аполлона терпения не хватит.

– От нашей команды петь буду я, – сказал Геракл. – В крайнем случае Силен.

– А я? – спросил Реджи.

– Ты же не умеешь петь, – сказал Геракл.

– Да, но я так понял, что оценивается тут в основном не умение, – сказал Реджи.

– И умение тоже, – сказал Геракл.

– Слушай, ты побывал во многих мирах и наверняка слышал немало песен, – сказал Силен. – Подсказывай нам, если что.

Реджи почувствовал некоторый дискомфорт. Эти люди… Ладно, не люди. Этот герой и этот сатир пошли ради него на конфликт с местными богами, вызвав неудовольствие самого главного бога. Сейчас они готовились принять участие в состязании, пусть и не опасном для жизни, но, судя по описанию, вредном для здоровья, а ему отводилась роль слушателя и консультанта.

Реджи считал, что это нечестно. Геракл ведь его почти не знает. Подумаешь, выпили вместе. Половину людей, с которыми он когда-то вместе выпивал, Реджи потом убил.

Геракл не был ему ничем обязан и все-таки помогал. Силен не был ему ничем обязан, но тоже стоял на его стороне.

Реджи почувствовал, что независимо от исхода состязания он окажется у этих парней в долгу.

Внезапно Силен ойкнул и попытался спрятаться за могучей спиной Геракла. Реджи обернулся: из толпы к ним направлялось существо, внешне имевшее с Силеном некоторое сходство, только куда более серьезное, массивное и властное.

– Кто это? – спросил Реджи.

– Это мое непосредственное начальство, – пискнул Силен. – Пан.

Пан приблизился к троице, вежливо поздоровался с Гераклом и Реджи, после чего приказал Силену вылезать.

– Я ж тебя, поганца, все равно вижу, – сказал он.

– Невиноватый я, – заголосил Силен. – Я только помог этому чужеземцу Геракла найти, а потом не свалил вовремя и рядом стоял, когда Зевс поединок назначил. Я больше не буду, честно…

– Конечно, будешь, – сказал Пан. – А то я тебя не знаю. Вечно неприятности на свой хвост находишь. Но я сейчас по другому поводу.

– Да? – с надеждой спросил Силен.

– Да, Силен, – сказал Пан. – Ты, конечно, пьяница, бабник и дурак, но ты наш дурак. Я пришел тебе сказать, что мы будем за тебя болеть.

– Спасибо, – кивнул Силен. – Большое спасибо. Преогромное спасибо…

– Выволочку ты все равно получишь, – сказал Пан. – Но если команда проиграет по твоей вине, то выволочка эта будет раз в десять страшнее, понял?

– Понял.

– Не стыдно тебе против отца-то болеть? – спросил у Пана Геракл. Реджи поднапрягся, вспомнил мифологию и сообразил, что отец Пана – Гермес. Хотя на вид Пан выглядел раза в три старше своего олимпийского папаши.

– Не стыдно, – сказал Пан. – Папаша давно уже заслуживает хорошего урока, как и все олимпийцы. Оторваны они от народа, понимаешь ли, все реже видим мы их на земле.

С ясного неба громыхнуло и сверкнуло молнией, возвещая о прибытии Громовержца. Вслед за ним на поляне появились другие боги Олимпа: и те, кто участвовал в состязании, и те, кто явился в качестве зрителей.

Зрители расселись на траве и принесенных с собой складных стульях, а тройка чемпионов Зевса вышла на середину поляны.

Гермеса Реджи уже видел. Аполлон являл собой образец суровой мужской красоты и держал в руках кифару. Дионис выглядел гораздо моложе Аполлона, одежда его находилась в полном беспорядке, а на лице присутствовали следы хорошо проведенной ночи.

Силен метнулся к своим и притащил Гераклу лютню.

– Начнем! – возвестил Громовержец, и шум вокруг поляны стих, как будто его выключили одной кнопкой. – Первой будет выступать команда, принявшая вызов.

Аполлон сделал шаг вперед и коротко кивнул.

– Спой нам песню о великой безответной любви, – сказал Зевс.

Аполлон ударил по струнам кифары и запел. Более того, он еще и затанцевал.

Голос у него был прекрасен, как у Коли Баскова, движения его были плавными и грациозными, как у Бориса Моисеева, а играл он вдохновенно, как Виктор Зинчук. Когда он брал особо сложный аккорд, зрители аплодировали, когда он брал высокую ноту, кто-то даже начинал плакать.

Реджи не понимал ни слова из того, что пел Аполлон. Он не сомневался, что Аполлон поет по-древнегречески, но тут все разговаривали по-древнегречески, и устную речь Реджи понимал прекрасно.

Реджи поделился своими сомнениями с Силеном.

– Ерунда, – сказал Силен. – Просто поэтическая речь не переводится на другие языки[10].

– Но если тут можно петь только по-древнегречески, я вам много пользы не принесу, – сказал Реджи.

– Не волнуйся, петь можно на любом языке, – сказал Силен. – На этот счет нет никаких ограничений.

Аполлон закончил петь, публика разразилась аплодисментами.

Реджи подумал, что в состязании с таким асом им ничего не светит, но тут Зевс дал задание Гераклу, и прославленный герой запел.

Нет, это был не Басков и Зинчук. Пение Геракла больше походило на вокал Джо Коккера, а игра на струнах навевала на Реджи воспоминания о Джимми Хендриксе. Реджи по-прежнему не понимал ни слова, но песня задела такие струны в его душе, о существовании которых он даже не подозревал.

Зрители аплодировала стоя и куда громче. Конечно, Геракл пел не лучше Аполлона, но…

Людям вообще свойственно болеть за более слабые команды.

Помимо прочего, Геракл был собравшимся гораздо ближе и понятнее, чем олимпийские боги, и симпатии публики были на его стороне.

Реджи начал верить в успех затеянного ими предприятия.

– Песня о справедливой войне, – объявил Зевс, и Аполлон снова принялся терзать свою кифару.

Питер Гриффин немного протрезвел. В лаборатории, куда он поднялся, ему удалось сотворить немного отвара, который привел его в чувство и избавил от похмелья.

Жизнь тут же предстала перед ним в другом свете, и волшебника слегка отпустило.

Во-первых, уничтожение всей множественной Вселенной в его понимании было процессом долгим. Он не знал точного плана Негоро, но полагал, что его осуществление может занять несколько веков, а значит, он, Питер, еще поживет.

Во-вторых, гильдия наверняка уже осведомлена о действиях Негоро и тем не менее не предпринимает против него открытых выпадов. Может быть, она закроет глаза и на участие в деле Питера. В крайнем случае он попытается объяснить им отчаянное положение, которое прямо-таки вынудило его дать слово мага. Руководители гильдии тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Наверняка сам Горлогориус тоже напивался до такого состояния.

В-третьих, план Негоро может обломаться и не по вине Питера. Тогда и Вселенная останется целой, и он сам будет присутствовать в ней в виде мага.

В-четвертых, даже если Питер нарушит слово, люди ведь тоже как-то живут. Правда, придется очень быстро убегать от орков и прочих Негоровых прихвостней, но Питер предпочел бы жизнь беглеца жизни трупа. По меркам волшебников состояние Питера оценивалось как очень скромное, но по людским меркам он был довольно богат и мог обеспечить себе достойное существование в течение нескольких веков. А больше он, лишенный магических способностей, и не протянет. Говоря по правде, без магии он и века не проживет, но при необходимости можно будет прикупить омолаживающий эликсир у какого-нибудь из обитателей волшебных башен.

В общем, есть варианты и есть время, чтобы их обдумать.

Спускаясь к Негоро, Питер даже посвистывал себе под нос.

К полудню с каждой стороны было исполнено по двенадцать песен.

Дионис дважды сменял Аполлона на месте солиста, давая Кифареду отдохнуть. Геракл продолжал петь сам, периодически прикладываясь к бурдюку с вином, чтобы смочить пересохшее горло.

Публика устала аплодировать и берегла ладони.

Реджи подумал, что состязание оказалось более жестким, чем он предполагал сначала. Слова про потерю певцом сознания, сказанные Гераклом, больше не казались стрелку шуткой.

Кто-то может усомниться: ну что может быть такого сложного в исполнении двенадцати песен? Типа современные певцы на концертах и больше поют.

Следует помнить, что состязавшиеся пели не под фонограмму, как большинство современных певцов. Кроме того, древнегреческие песни были гораздо длиннее, чем шлягеры наших дней, обязанные строго вписываться в жесткий формат радиостанций. Одна из песен Аполлона звучала больше сорока минут, и ее не взяли бы ни в одну ротацию. С учетом сводок новостей, прогноза погоды, рекламных роликов и реплик ди-джея одной этой песней можно было бы заполнить весь музыкальный час.

Геракл закончил петь, выслушал жидкие аплодисменты и уселся на траву.

– Песня о колеснице, – возвестил Зевс.

Аполлон обернулся к своей команде, и они принялись совещаться.

– Попали, – радостно сказал Силен. – По ходу не знают они такой песни.

– Невелика радость, – сказал Геракл. – Я тоже не знаю.

– Я знаю, – сказал Реджи. – Слушай и запоминай.

Стрелок принялся наговаривать текст.

– Я столько не запомню, – сказал Геракл.

– У меня идея, – сказал Реджи. – Эта песня наполовину поется, наполовину произносится речитативом. Возьми на себя песенную часть, она короткая. А говорить буду я.

– Что же это за песня, которую не поют, а говорят? – удивился Геракл.

– Очень популярная в тех краях, где я ее слышал, – сказал Реджи.

Спустя отведенный для раздумий срок Аполлон с покрасневшим от негодования лицом объявил, что песню именно про колесницы не знает и предоставляет право пения другой команде.

Геракл улыбнулся, ударил по струнам и запел, явно не понимая, о чем именно он поет.

А Реджи читал рэпованную часть.

По счастью, эти стихи не являлись высокой поэзией, а потому на древнегреческий ложились вполне нормально, и публика более-менее сообразила, о какой колеснице идет речь.

Счет стал один – ноль в пользу команды Геракла.

Аполлон со товарищи сравняли счет через три часа и шесть песен. Зевс затребовал у Геракла очень грустную песню, и чтоб в итоге все умерли.

Геракл и Силен перебрали множество вариантов, но в финале кто-нибудь все равно оставался жив. Тут им не смог помочь и Реджи.

Геракл признал свое неведение, Гермес перехватил кифару у Аполлона и выдал: «Уно, уно, уно, ун моменте…»

– На итальянском поет, – определил Силен. – Выпендривается, гад.

Голос у Гермеса был, конечно, не оперный, вдобавок он не всегда попадал в ноты, но с эмоциональной наполненностью дела обстояли куда лучше, и когда он допел, некоторые зрители снова рыдали.

Горлогориус тоже утер слезу и отодвинулся от хрустального шара.

– Ведь знаю, что древний идол и шарлатан, – пробормотал он. – Знаю, что все там у них в Элладе плохо кончится, герои друг друга перебьют, а про олимпийцев все забудут, но как поет, а!

– Действительно, поет неплохо, – признал Мэнни. – Как думаешь, кто победит?

– Думаю, что Геракл, но будет это еще не скоро, – сказал Горлогориус.

– А почему Геракл? – спросил Мэнни.

– Есть в нем что-то такое, – признался Горлогориус. – Смотришь на него, и сразу видишь – наш человек.

– Он тоже плохо кончил[11].

– Покажи мне, кто там хорошо кончил, – сказал Горлогориус. – Троянская война и ее последствия положили конец всем мифам Древней Греции.

– Видел я современную Грецию, – сказал Мэнни. – Маленькая, зеленая, добродушная и миролюбивая страна. Откуда что берется? Зачем грекам такой кровожадный эпос?

– Как свидетельствует история, наиболее глобальные эпические войны провоцирует непосредственное присутствие в человеческом мире богов, – сказал Горлогориус. – Греция, Индия, Скандинавия… везде все заканчивалось одной большой свалкой. В Индии на поле Куру столько народу полегло, сколько там сейчас во всей стране не наберется.

– Я смотрю, ты прямо теолог, – сказал Мэнни.

– Каждый волшебник отчасти теолог, – сказал Горлогориус. – Отчасти философ, отчасти медик, отчасти воин… Магия – слишком широкое понятие, чтобы уложить мое представление о ней в одно слово.

– Значит, ты болеешь за Геракла? А где сейчас твои парни? – спросил Мэнни.

– В компьютерные игры рубятся, – сказал Горлогориус. – Думаю, особых сложностей там не возникнет. Я заслал одного человечка, чтобы он для них почву подготовил.

– Меня беспокоит другое, – сказал Мэнни.

– Что именно, старина? Выкладывай.

– В этой операции слишком большая концентрация стрелков, – сказал Мэнни. – Если ты понимаешь, что я имею в виду. В настоящий момент стрелков очень мало, и они редко встречаются в мирах множественной Вселенной, тем не менее, когда наша история только начиналась, в одном мире оказались сразу двое служителей ордена. Я не верю, что это простая случайность.

– Что ты думаешь о стрелках?

– Они опасны, – сказал Мэнни.

– Почему? Потому, что убивают людей? Брось, старина, во Вселенной существует множество профессий, связанных с убийством людей. Солдаты, полицейские, телохранители, волшебники в конце концов…

– У стрелков нет цели, – сказал Мэнни. – Человек, у которого нет цели, может натворить все что угодно. Их представление о добре и зле отличается от общепринятого еще сильнее, чем наше собственное. Зачастую они вообще не видят разницы.

– Зачастую я тоже ее не вижу, – сказал Горлогориус. – Добро и зло – это субъективные понятия, которые в первую очередь зависят от человеческого отношения к тем или иным явлениям. Добро и зло формируются волеизъявлением большого количества людей, и то, что в одном мире принято считать стопроцентным добром, в другом может оказаться абсолютным злом.

– Ты должен сформировать границу между светом и тьмой внутри самого себя и наплевать на общественное мнение, – сказал Мэнни.

– Именно так я и поступаю. Особенно с общественным мнением, – сказал Горлогориус. – Возвращаясь к нашему разговору, скажу, что у стрелков есть свои принципы и свои правила, и они никогда их не нарушают.

– Это и плохо, – сказал Мэнни. – Если человек хочет выжить, он должен быть гибким. Он должен уметь отступать. Я слышал историю, когда тысячи невинных людей погибли только потому, что какой-то стрелок решил соблюсти свои принципы и пошел до конца.

– Ты слишком много беспокоишься, Мэнни, – сказал Горлогориус. – Но ты прав. Присутствие в нашей истории двух стрелков не объяснишь простым совпадением.

– А как ты его объяснишь?

– Сговором, – сказал Горлогориус. – Сговором между мной и Негориусом. Я надеюсь, для тебя не сюрприз, что мы с ним поддерживали отношения вплоть до того момента, как его дубль подвел доверчивого старикана под меч героя-дракона?

– Не сюрприз, – сказал Мэнни. – Для того чтобы удивить меня, тебе придется особенно постараться.

– Мы специально ввели в дело двух стрелков, – сказал Горлогориус. – Неужели ты думаешь, что Гарри мог самостоятельно призвать себе на помощь столь могучего союзника? Я воспользовался его заклинанием в качестве прикрытия своей магической деятельности и прислал ему стрелка. Я предвижу ситуацию, когда нам потребуется наличие двух служителей ордена Святого Роланда.

– Могу представить себе такую ситуацию, – согласился Мэнни. – Скорее всего, это будет одна из тех ситуаций, куда входят вдвоем, а выходит только один.

– Именно так, – сказал Горлогориус.

– Значит, этот парень, – Мэнни ткнул рукой в сторону хрустального шара, который демонстрировал Реджи, о чем-то тихо переговаривающегося с сатиром за спиной поющего эпического героя, – он предназначен тобой для роли агнца? Ты собираешься принести его в жертву?

– Я еще не решил, кого именно, – сказал Горлогориус.

– Как это? Второй парень играет с тобой на одной стороне с самого начала!

– Они все играют на одной стороне, – сказал Горлогориус. – Пусть они об этом сами и не подозревают.

– Ты, должно быть, наслаждаешься ролью кукловода, – заметил Мэнни.

– Отнюдь, – возразил Горлогориус. – Но если существование вселенной будет зависеть от моего мастерства, то я буду очень искусно дергать за ниточки.

– Ты очень любишь играть в игры.

– Без этого мне скучно жить.

– Когда-нибудь ты заиграешься, Горлогориус, и подведешь нас всех под монастырь, – сказал Мэнни. – Ты усложняешь любую ситуацию донельзя. Если с тобой вдруг что-то случится, мы век будем все раскапывать и еще столько же вникать в твои планы.

– Со мной ничего не случится, – сказал Горлогориус, схватился руками за грудь, захрипел и рухнул на пол. Мэнни попытался оказать первую помощь извивающемуся в судорогах и исходящему пеной волшебнику, когда Горлогориус открыл глаза и ехидно улыбнулся. – Здорово я тебя подловил?

– Чтоб тебя… – сказал Мэнни. Поскольку он сам был нехилым магом, продолжать гневную тираду и выдавать что-то более конкретное было опасно. – Старый уважаемый человек, которому гильдия поручила ответственную работу! А ведешь себя, как пацан в детском саду.

– Немного адреналина тебе не повредит, – ухмыльнулся Горлогориус. – Нет, ну видел бы ты свое лицо!

Мэнни зло сплюнул.

Наступил вечер, а состязание продолжалось.

Зрители разводили костры и готовили себе пищу, пили вино, спали, бегали в кустики поодиночке и парами. Наименее стойкие завалились спать. Не участвовавшие в состязании олимпийцы периодически отлучались на Олимп, чтобы подкрепить свои бессмертные силы.

Как ни странно, тяжелее всех приходилось не участникам соревнования, а Зевсу. С каждым разом ему было все труднее придумывать темы для песен, и вскоре он стал выдавать нечто вроде «песни о несчастной любви к некрасивой женщине» или «песни о гибели славного воина в несправедливой войне».

Песни становились короче. Притомившиеся участники порою выкидывали целые куплеты, следя только за сохранностью общего смысла.

Реджи с величайшим удивлением обнаружил, что хранит в своей памяти огромное количество текстов и мелодий песен из самых разных миров. Он всегда знал, что у него хорошая память, но чтоб до такой степени… Некоторые песни он слышал только по одному разу и все равно помнил их до последнего слова.

Это его не только удивило, но и испугало. Реджи раньше не представлял, сколь огромный объем практически бесполезной информации хранится в его голове.

Он даже не думал, что в какой-то момент все это может ему пригодиться.

В полночь весь его огромный багаж не подсказал ему ни одной песни про «человека, который утонул в реке в плохую погоду и при странных обстоятельствах», и Гермес со зловредной ухмылкой и песней «жуткая ночь хохотала потоками ливня»[12] вырвал для своей команды одно очко.

Догнать противника Гераклу и его партнерам удалось уже ближе к рассвету, когда тройка богов не сумела вспомнить ни одной песни про «нехороших, но обаятельных животных нестандартной для их вида окраски».

Что бы Зевс ни имел в виду этим заданием, его вполне удовлетворила песня «я – шоколадный заяц», которую исполнил, а точнее, проорал дурным голосом пьяный в сосиску Силен.

– Что-то я притомился, – сказал верховный бог Олимпа, когда Силен перестал убеждать всех и каждого в том, что он «ласковый мерзавец». – Давайте закругляться. Предлагаю блицтурнир. Оглашаю условия. Тема будет только одна. Кто вспомнит больше песен по этой теме, тот выиграл.

– Какая именно тема? – спросил Геракл.

– Давайте о бабах! – крикнул Дионис, который своим состоянием очень быстро догонял Силена. Амазонки зааплодировали.

– Ни за что, – отрезал Аполлон. – Так мы еще неделю тут проторчим.

Амазонки поникли.

– Может, о богах? – предложил Силен и запел, заглядывая Зевсу в глаза:

– Уважил, голубчик, – сказал Зевс, смахивая скупую мужскую слезу. – Но петь мы будем о другом.

– Лично я, – сказал Дионис заплетающимся языком, – ни одной песни про другого не знаю.

– Мы будем петь… – сказал Зевс. – Точнее, вы будете петь…

– О старом, – предположил Геракл.

– О главном, – рискнул Аполлон.

– О новом и главном, – сказал Гермес.

– О бабах! – настаивал Дионис.

– О дорогах, – сказал Зевс. – О дорогах, которые мы выбираем. Вы когда-нибудь задумывались о том, что такое дороги? Это не просто утоптанные ногами и укатанные колесами направления. Это дуалистический символ перманентного… Так, я смотрю, что меня никто не слушает. Ладно, тогда пойте.

Горлогориус стиснул зубы и извинился перед Мэнни за свое недостойное великого и мудрого мага поведение, Мэнни кивнул, и инцидент был исчерпан.

– Вы с Негориусом были давними приятелями? – спросил Мэнни, закуривая трубку мира.

– Не так чтобы приятелями, – сказал Горлогориус. – Скорее мы были закадычными соперниками. Мы с ним начинали в одно и то же время и несколько веков жили по соседству.

– Должно быть, это было очень давно, – сказал Мэнни.

– Да уж, не вчера, – подтвердил Горлогориус. – В те времена магия была в загоне, клиенты, сам помнишь, в очередь не выстраивались. Приходилось биться за каждую золотую монету, и присутствие в округе конкурента делало твою жизнь весьма веселой. Мы с Негориусом постоянно соревновались, доказывая друг другу, кто из нас круче. Я до сих пор удивляюсь, как у нас не дошло до дуэли.

– Я тоже удивляюсь, – сказал Мэнни. – Зная твой взрывной темперамент… Наверное, Негориус был очень выдержанным человеком.

– Да, порой он бывал даже чересчур хладнокровен, – признал Горлогориус.

– В нашей профессии это скорее плюс, чем минус, – заметил Мэнни. – У волшебника должна быть холодная голова, горячее сердце…

– И длинные руки, – закончил за него Горлогориус.

– А разве не чистые?

– Нет, от длинных рук пользы куда больше, чем от чистых, – сказал Горлогориус.

– А как складывались ваши с Негориусом отношения после того, как вы разъехались?

– С увеличением разделяющего их расстояния отношения волшебников друг с другом только улучшаются, и это – аксиома, – сказал Горлогориус. – Мы с ним не так уж часто встречались. Негориус был старейшим членом Гильдии, но не принимал активного участия в ее делах. Пожалуй, все его участие ограничивалось выплатой членских взносов. Но зато платил он их регулярно.

– Похоже на некролог, – сказал Мэнни.

– А это и есть некролог, – ответил Горлогориус. – Мне жаль, что Гильдия потеряла такого мага, как Негориус. Пусть часто он бывал мямлей, но это не мешало ему быть одним из лучших наших теоретиков и исследователей. Помянем?

– Давай.

– Кто сегодня алкоголь материализовывать будет?

– Лучше ты, – сказал Мэнни. – У тебя к этому очевидный талант. Тот коньяк на прошлой неделе был просто неподражаем. Какой букет!

– Букет я сам составлял, – сказал Горлогориус, закатывая рукава мантии и потирая ладони. – Ну, как говорится, крибле-крабле-бумс!

Чувствуя, что представление приближается к своему апогею, публика начала просыпаться и усаживаться поудобнее. Все боги, улизнувшие поспать на Олимпе, вернулись на свои места.

На «путь-дорожку фронтовую», исполненную Аполлоном, Геракл ответил «эх, дорогами, пылью да туманом». Аполлон с Дионисом дуэтом грянули «дорога-дорога, ты знаешь так много о жизни моей непростой», закончив песню многократным выкриком «Атас!».

Реджи порылся в памяти, и они с Силеном вспомнили бессмертного Шнура: «дороги мои, дороги, уносили ноги, помогали боги», чем окончательно привели Зевса в благодушное настроение.

Гермес ответил «дорогой в небеса», на что Силен тут же отреагировал «дорогой в ад».

К утру тема казалась исчерпанной.

Геракл закончил петь «как далека и как близка дорога в облака», последовала небольшая дискуссия, не считается ли эта песня вольным переложением детской песенки «по дороге с облаками», уже исполненной Аполлоном, но Зевс заявил, что мелодии разные, слова не совпадают, а потому Аполлону и его товарищам надо сначала заткнуться, а потом исполнить что-нибудь еще.

Тройка олимпийских певцов яростно чесала в трех божественных затылках.

– Ставлю Камень Правосудия против дырявого носка, что не вспомнят, – сказал Горлогориус, внимательно глядя в хрустальный шар.

– Принимаю, – сказал Мэнни.

– Начинаю обратный отсчет, – сказал Зевс. – Пять.

Аполлон принялся чесать в затылке так яростно, что выдрал клок волос.

– Четыре.

– Дорога, дорога, – бормотал Гермес, то ли вспоминая, то ли пытаясь сочинить на ходу.

– Три.

– Надо выпить, блин, – пробормотал Дионис. – Боги, какой позор…

– Два.

– Я протестую! – возопил Аполлон.

– Один. Ноль. Время вышло, – сказал Зевс. – Право пения переходит к другой команде.

– Возьми, – сказал Мэнни, снимая правый носок и дырявя его резким движением пальца. – Заслужил.

Зрители затаили дыхание.

– Вы будете смеяться, – сказал Реджи Силену и Гераклу. – Но мне совершенно ничего не приходит в голову.

– Я потом посмеюсь, – прошипел Силен. – Думай!

– Ну же, – сказал Мэнни, болевший за команду Геракла всей широтой своей магической натуры. – Вспоминайте! «Мы в город Изумрудный идем дорогой трудной» или что-то в этом роде.

– Так это ж детская песня, – сказал Горлогориус, листая нотную тетрадь. – Откуда им ее помнить?

– Опять начинаю обратный отсчет, – сказал Зевс, и на лице Аполлона загорелась надежда. – Пять.

– Вспомнил, – сказал Реджи.

– Четыре.

– Излагай, – сказал Геракл.

– Три.

– Нет времени. Я затяну, а вы подпевайте.

– Два.

– Заметано, – сказал Силен.

– Один. Пойте.

Реджи запел.

– Что это за песня? – тревожно спросил Мэнни. – Я не знаю такой песни. И при чем здесь дороги?

– Может, он чокнулся? – спросил Горлогориус.

– Это стрелок-то?

– Песня не по теме! – радостно завопил Аполлон. – Дисквалификация!

Зевс нахмурил брови:

– Не по теме! – разорялся Аполлон. – Не по теме!

Реджи продолжал петь.

Последнее слово герой, стрелок и сатир грянули втроем, а публика разразилась аплодисментами и восторженными выкриками.

– Браво! Бис! – бесновались амазонки и обнимались с сатирами.

– Очко! – провозгласил Зевс. – Дамы и господа, у нас есть победитель!

– Йес! – кричал Мэнни. – Клево! Знай наших!

– И которые там, интересно, наши? – спросил Горлогориус.

– Ну не боги же.

– Поздравляю, сынок, – сказал Зевс, хлопая Геракла по плечу. – Ты опять победил.

– Наверное, твои гены сказываются, – сказал Геракл.

– Умеешь польстить отцу, – сказал Зевс. – Гермес!

– Я, – пробурчал один из проигравших.

– Метнись на Олимп за бухлом.

– Почему я? – возмутился Гермес.

– По вечному праву младшего, – объяснил Зевс.

– Еще один ключ у нас в кармане, – сказал Горлогориус. – Мэнни, тебе по-прежнему не нравится моя стратегия?

– Результаты она дает, не спорю. Только уж больно она забубённая.

Геракл настоял на том, чтобы проводить Реджи и его драгоценный груз до самого портала. Силен идти с ними отказался, заявив, что климат приграничных с царством Аида территорий для сатиров слишком вреден, а кроме того, он (Силен, не климат) с Цербером не в ладах.

Реджи особо и не настаивал.

Путешествовать с Гераклом было просто и легко. Геракл не уступал в скорости Реджи, а, пожалуй, даже немного превосходил его, был немногословен и, в отличие от сатира, не отвлекался по пустякам. Путь до входа в царство мертвых и портала между мирами они преодолели меньше чем за сутки.

Цербера на месте не оказалось.

– Что ж, давай прощаться, – сказал Геракл.

– Давай, – сказал Реджи. – Я тебе очень благодарен. Даже и не знаю, как тебе отплатить.

– Ты мне ничего не должен, – перебил его Геракл. – Воспоминание о вытянувшемся лице Аполлона, когда их команде засчитали поражение, для меня лучше любой награды.

– Все равно, – сказал Реджи. – Я чувствую себя обязанным. Ты примешь от меня скромный подарок?

– Легко, – сказал Геракл.

Реджи порылся в саквояже и протянул Гераклу картонную коробку.

– Что это? – спросил герой.

– Собачьи галеты, – сказал Реджи. – Если вдруг тебе понадобится какая-нибудь услуга от Цербера, угости его этими галетами. Он их любит.

– Не представляю услуги, которую мне могла бы оказать собака с двумя головами и кучей змей вместо шерсти, но все равно спасибо[13]. Я это сохраню.

– Примешь ли ты от меня еще и совет? – спросил стрелок.

– Охотно.

– Если хочешь прожить подольше, никогда не стреляй в кентавров отравленными стрелами. А еще лучше – не женись[14].