Встречная-поперечная

Теперь оставалось лишь надеяться на благосклонность матушки, которая засобиралась в Приречье из Рязанской губернии. С ней планировали приехать Машины сводные сестры.

Мария фыркнула, представив маму в роскошном особняке Левецких. Ольга Матвеевна могла сколь угодно разглагольствовать о женских свободах, но сама-то вторым браком не пренебрегла и, разумеется, как все матери, хотела пристроить дочь по любви, но и с малостью расчета. Породниться с князьями она и не мечтала. И Мария до сих пор сомневалась бы в возможности союза с Иваном Леонидовичем, если бы не слова князя Андрея Николаевича, сказанные им в их беседе один на один:

— Марья Петровна, внук мой бывает упрям, порывист и вспыльчив, однако душа у него хорошая, чистая. Мы, вдольские князья, выбираем подруг не разумом, но сердцем и данной нам силой, что по сути одно и то же. И если выбрали, не отступимся. Потому мне нужно знать, любите ли вы Ваню.

Маша залилась краской до корней волос, но ответила твердо:

— Люблю. Всем сердцем.

Князь кивнул. Признался честно:

— Не будь в вас вдольской крови и родства с потомками русских витязей, а также непосредственного отношения к равновесной науке, сей брак не состоялся бы. Государыня бы не дала ему совершиться. Однако Государь встал на вашу сторону. Я сам лично отбил телеграмму Его Императорскому Величеству. Михаил Александрович столь радеет за поддержание Равновесия, что немедленно дал согласие.

Счастье казалось Маше абсолютно безмерным. И даже тень Змея не могла его омрачить.

Она бродила по дому в полном блаженстве. Князь Андрей в кабинете пил травяной отвар, приготовленный Любавой, и громкий, несмотря на возраст, веселый голос его разносился по всему дому:

— Душа моя, ты никак меня со свету сжить решила. Хинин! Чистый хинин!

— Это что же такое? — невозмутимо интересовалась ведунья.

— Жуткая горькая гадость, лекарство. Случалось мне принимать его в Африке в молодые годы.

— Значит, вы привычные, — парировала Любава. — Вот и пейте. И знайте: сладкие лекарства по пальцам перечесть можно, а все самое действенное – горькое да кислое.

В гостиной на втором этаже Саша показывала Любушке свои рисунки.

— Ах, какой ежик! — восклицала Любушка. — Как живой! Неужели тебя никто не учил?

— Мамочка, немножко.

— А вышивку свою покажешь?

— Конечно!

Ульяна сидела подле дочери, еще бледная и словно потерянная. Саша бурно радовалась похвале. Из недавних работ у нее имелась целая папка с иллюстрациями к сказкам волшебного фонаря. Сашенька несколько раз просилась с Машей в лес, чтобы посмотреть на настоящих поперечных зверушек, но Уля была категорически против.

Отчего же Томилина так испугалась, услышав о планах Змея? Вряд ли за Машу, ведь ее драгоценная Марья Петровна была теперь под защитой друзей. Неужели…

Стоя у двери в гостиную, Маша нахмурилась и покачала головой. Неужели посетившее ее предположение имеет право на существование? Нужно немедленно поговорить с Улей.

Но Томилина рано ушла спать, и разговор не состоялся. А Маша все меньше сомневалась в своей правоте.

Татарьина поминали в доме Абрамцевых. Из его полка пришло странное письмо, прочитав которое, Лизонька так ничего не поняла. В послании говорилось о каком-то дополнительном расследовании с целью определить личность Николя.

Но зачем было ее определять? Кто мог сомневаться, что погиб именно Николя. В гробу Татарьин выглядел всего лишь чуть более бледным, чем при жизни, а ужасные шрамы на шее были скрыты воротником мундира. Военные чины разрешили друзьям проститься с покойным, но потом гроб забрали и увезли с собой.

Сергей исподволь наблюдал за сестрой. В глухом траурном платье, похудевшая, она казалась совсем больной. Но на Татарьина в гробу Лиза глянула равнодушно, лишь сделала вид, что касается белыми губами чела покойника.

Софья Сергеевна сидела во главе поминального стола и роняла слезы. Все знали, что она недолюбливала Татарьина при жизни, но после смерти (не для нее одной) он обрел некие святые черты, как если бы принес себя в жертву ради спасения Марии Петровны.

И хотя все знали подробности, каждый из присутствующих, говоря свою поминальную речь, невольно старался пусть слегка, но возвеличить образ пьяницы и разгильдяя.

Лапушкин то и дело грозил пальцем куда-то в пространство и повторял:

— Вот она, ваша нежить заповедная. Погубила доброго молодца. А ведь я говорил: уничтожать, беспощадно уничтожать!

Но когда на поминки пришли Левецкие, помещик притих и с князем Андреем поздоровался покорно и доброжелательно. А Ивану Леонидовичу так и вообще громогласно вознес хвалу за уничтожение змеедевы.

Ни от кого не укрылось, что с князьями явились и Осокины. Маргарита Романовна держалась поближе к племяннице, исполняя традиционную роль цербера при девице перед замужеством, а княжич беспрестанно уделял внимание Марье Петровне.

— Молчи! — жестким шепотом потребовал Сергей у сестры, схватив ее за локоть у входа в столовую. — Только попробуй устроить скандал.

Лизонька удивленно вскинула на него глаза, а потом вся сгорбилась, сутулилась, будто ее разом покинули живость и молодость.

— Ты ведь понимаешь, — беспощадно продолжил Абрамцев, — что они только из-за траура не объявляют о помолвке. Я предупреждал тебя. Я говорил...

— Да оставь же меня Серж! — тихо взвыла Лиза, вырываясь. — Если бы ты знал, как мне больно! Николя... умер! А он… с другой!

— Только не делай вид, что тебе есть дело до Татарьина, — фыркнул Сергей. — Если бы не Левецкий, ты бы и смерть Николя в свою пользу обратила, заставила бы общество тебя жалеть.

Злой взгляд, искоса брошенный, подтвердил его предположение.

Мэри Лопушкина не отходила от стола с закусками, а ее мать опрокидывала в рот одну стопку рябиновой наливки за другой. Амалия нервно обмахивалась веером. С Татарьиным она не ладила, но теперь бормотала под нос на немецком слова сожаления.

Возгонцев был тих и задумчив. Сергей заметил, как скрестились взгляды Лизы и Алексея. После ужина сестра выскользнула на веранду, а граф, будто на поводу, последовал за ней.

Сергей с удовольствием подслушал их разговор. Удивился, но не подал виду. Лизонька всегда была умной девочкой. Вот и теперь вывела поддельного графа на чистую воду.

Абрамцеву удалось не только подслушать, но и посмотреть в щелку между занавесками. Лиза была бледна, натянута, будто струна. Алекс откровенно ухмылялся.

— Я знаю, кто вы, — выпалила Лизонька в лицо Возгонцеву.

Тут с фальшивым удивлением поднял брови и спросил:

— И кто я, по-вашему?

— Змей, — глаза Лизы смотрели жестко. — Тот, кого все ждут и кого страшатся. Все. В последнее время только самый ленивый жрец в храмах не прочитал молитву о защите Приречья. Простой народ скупил у ведунов все амулеты и поет запевки от змей. Но я вас не боюсь.

Возгонцев склонил голову к плечу и поинтересовался:

— Отчего же, если я так страшен?

— Оттого, что я знаю, зачем вы явились. И помогу вам в… вашем деле.

— А если я не Змей? — граф мило улыбнулся, будто сытый кот, и Сергей подивился его выдержке.

Лизонька оперлась о спинку стула, поморгала и решительно заявила:

— Но вы не Возгонцев, не Алекс. Вы с ним похожи, отдаленно. Темноволосы, смуглы, кареглазы... но нет. Пять лет назад я встречала Алекса Возгонцева в Венской Опере. Меня... меня с ним познакомили, матушка надеялась на наш с графом брак. Я никогда не забываю лиц, помню до малейшей черточки. Вы не Алекс. Возгонцев умер, в Вене. Мы первыми об этом узнали. За телом приезжал его старший брат, на него вы тоже не похожи. Ходили слухи, что Алекс покончил с собой... что он... был... — Лиза замялась.

— Не самым горячим поклонником женской любви, — любезно подсказал ей мужчина, которого все считали наследником графской семьи. — И самоубился, когда его принудили к браку.

— Да. Поэтому до Приречья не дошли вести о его кончине на чужбине... и позоре. И тут приезжаете вы.

— Ну, предположим, вы правы, раскусили меня, — протянул лже-Возгонцев, делая шаг к Лизе.

Та машинально отступила, и ее собеседник довольно заулыбался:

— И чем же обещаетесь вы мне помочь?

— Я отдам вам в руки... ту, кого вы выбрали в качестве жены, — проговорила бледная как смерть Лиза.

— Почему вы подумали, что я сам не справлюсь?

— Не справитесь. Она невеста вдольского князя.

— Так разве я младого князя не одолею? — продолжал издеваться лже-Возгонцев.

— Нет, — мотнула головой Лизонька. — Она под его защитой, в его доме. И старый князь… он сильный. Я и про жрицу вашу знаю. Она тоже не справится. А со мной...

— А вы, значит, получите князя?

— Получу и желания своего не стыжусь.

— И что же вы сделаете с моей невестой? Проклянете? В вас кровь лесных нимф, так ведь? — Возгонцев по-звериному повел носом. — Старая кровь. Чужая, нерусская… В роду имелись северяне?

— Нимф? — Лизонька не сумела скрыть замешательство.

— А вы не знали? Вот только не вздумайте никого проклинать. Предложение ваше, так уж и быть, рассмотрю, но на любую подлость с вашей стороны отвечу троекратно. Мне моя невеста нужна живенькой и здоровенькой. А с князем сами разбираетесь.

— Вы обещаете, что не тронете Левецкого? — прошептала Лиза. — Вы ведь… вы чужой облик приняли. Вы Лучинский, Фома Лучинский, революционер. Иван Леонидович вас искал… он отомстить хочет.

Возгонцев тихо рассмеялся:

— Вот я, оказывается, какой, один в двух ликах. Обещаю, Левецкого я не трону. Он мне живым нужен. В полночь, в вашем саду, приходите. Расскажете, чем вы мне пользу принесть сумеете. Боитесь? Право, голубушка, снявши голову, по волосам не плачут. Влезли в дела нечеловеческие, так стойте прямо.

— Я просто не хочу… — пролепетала Лиза.

— В мою свиту вступить? — Алекс поднял брови. — Так сами же сказали, жрица у меня имеется, и невеста есть. Куда мне еще… женского полу, не граем же собираю. Ступайте. Вас зовут.

Лиза ушла, и Сергей неслышно отступил от окна. Вот так история! Ай да Лиза! Еще бы душу продала за любовь, дура романтичная!

Абрамцев вернулся в столовую, подсел к фроляйн фон Линген и завел бессодержательную беседу о погоде. Он не видел, как после его ухода Возгонцев, оставшийся на веранде, остро глянул на качнувшиеся занавески и усмехнулся уголком рта.

— На то и Колесо, чтобы дни мелькали, — приговаривала Догва, сидя в своей комнате на старых, но еще мягких и пушистых шкурах.

Машу тянуло в покои монголки, а та была не против. Рассказывала о своей жизни до замужества и после. В ее устах оживали удивительные события. Слабое зимнее солнце играло на диковинных статуэтках и позолоте сундуков.

Маша дивилась: как же можно сохранить воспоминания о том, что было так давно? Или не давно, а то, что для других – полвека назад, для Догвы – вчера?

И ведь действительно, дни перед зимним солнцестоянием понеслись будто бы вприпрыжку. Один был похож на другой, и все они были пронизаны тревожным ожиданием.

Зима выдалась малоснежной. Старики ворчали, пророчили плохой урожай и приписывали причину всех неурядиц разгулявшемуся Бесовскому выезду.

Маша тревожилась за нечисть, малую и крупную, которой холодно и неуютно приходилось в оголенных полях и лесу. Упадет численность эндемического поперечья, веками существующего бок о бок с человеком – придет на ее место что-нибудь поопаснее. Или уже пришло?

Та ночь была как другие, обычная. Предшествовал ей очередной приятный вечер. После ужина удольское общество чаевничало в гостиной, и Любушка, подсела к Маше с разговором, чему та была рада. Девушки сдружились на радость Ивану Леонидовичу, вот только Люба была постоянно занята. Приглашения приходили в «Удолье» по нескольку раз в день, и на некоторые нужно было отвечать ответными посланиями и визитами.

Знатные семьи Родовейска и Помеж-града, прознав о визите внучки князя Левецкого в Приречье, слали визитные карты и приглашения на празднование Колеса, Рождества и Нового года. Особенно настойчиво зазывали Любушку на ежегодный бал в Ратуше Родовейска. И если от частных визитов княжна Левецкая еще могла отказаться, не нарушая приличий (мол, она каждодневно нужна князю Андрею в его вдольских делах), то те же приличия обязывали присутствовать на столь значимом событии, как губернаторский бал.

Машу приглашали не столько часто, но она успела запутаться в именах и титулах. Конечно, слухи о помолвке наследницы Осининых и княжича Левецкого просочились в общество. Узнали в нем и о благословении Государя. Это немного охладило желающих посудачить на счет межсословного брака и приостановило поток злословия, но от пересудов жениха и невесту не спасло.

Кто-то находил будущий союз ужасно романтичным, кто-то равнодушно пожимал плечами, дескать, вдольским князьям с древности закон не писан, кто-то просто баловал острый язык в саркастических выпадах на тему «мезальянса».

Машу и Ивана сии рассуждения не особо беспокоили. Марья Петровна даже удивлялась тому, как мало ее ранят колкости в «Родовейском балаболе», который начал выписывать князь Андрей. Дедушка ее жениха с самого начала не скрывал, что этому браку будет сложно остаться незамеченным.

Зато теперь князь орлом парил над молодой парой, прикрывая ее от нападок и просчитывая деятельность недоброжелателей. Оттого и желтую прессу стал почитывать. Ведь не секрет, что при государевом дворе имелись многие желающие воспользоваться ситуацией и ослабить позицию влиятельного аристократа Левецкого.

… И в этот вечер, побеседовав с Любушкой о немалых способностях Сашеньки и выказав обеспокоенность некоторыми странностями, присущими одаренности девочки, Маша пошла к себе, размышляя на ходу о перипетиях людских судеб и чертах человеческих, таких противоречивых. Какое, казалось бы, дело толпе до Маши и Ивана? Ан нет, каждый норовит подглядеть хоть в щелочку.

Иван накануне уехал в Великий Новгород, дабы самолично поблагодарить Государя за помощь и извиниться перед Государыней. Вечерами, скучая по жениху, Маша украдкой перебирала те листочки со словесами, что рисовал Иван под видом камердинера. Она смотрела на милые рисунки под столбцами рун и поглаживала их пальцами.

Вот и теперь она торопилась в свою комнату. Повстречав на лестнице Прасковью Лазоревну, няню Саши, поклонилась ей и справилась о здоровье. Старушка редко спускалась к ужину, предпочитая коротать время у камина. И сейчас пожаловалась на холод и ломоту в костях.

Маша подошла к окну. Пальцы сразу окоченели, не желая раздвигать тяжелые шторы. Что там, в саду Левецких?

Белое свечение. Будто бы снег сам по себе светится. Но луны не видно, да и слабая одна, краешком. Маша похолодела уже не от ледяного сквозняка. Такое она уже видела, сквозь веки. И в просветах между ветвями словно кто-то развесил полупрозрачный кружевной полог.

Но нет, быть того не может! «Удолье» защищено силой вдольского рода Левецких! Что могло нарушить защиту?

Стуча зубами, Машенька быстро оделась. Вот и пригодилась заячья шуба, подаренная тетушкой, не по моде, но теплая. Платок и варежки из овечьей пряжи, сапожки валеной шерсти…

Маша вышла в коридор и быстро пошла к лестнице. Там не выдержала, понеслась вниз. Заглянула к князю в кабинет. Андрей Николаевич дремал в кресле. Будить его Мария Петровна не стала: пока поймет, пока оденется, несчастье может случиться.

Ей повезло встретить Любашу у дверей комнаты.

— Предупреди всех! — крикнула ей Мария, пробегая мимо. — В саду – паутинница. Чтоб никто не вышел! Даже не выглянул!

— Но как… но почему? — испуганно захлопала глазами Люба.

Но видя, что Маша шутить не собирается, подобралась и отозвалась вслед:

— Предупрежу! Сама в дверях встану! Не ходи!

Но было уже поздно. Понимая, что чары паутинницы при таком-то странном раскладе могут с минуты на минуты проникнуть в дом и выманить наружу его обитателей, Мария выскочила на крыльцо.

Глаза прикрыла, целиком обратившись в слух, подключив не только человеческие чувства, но и тонкие поперечные умения.

Паутинница была слева. Оттуда донесся слабый шепот, который был в голове только лишь, но чаровал неимоверно:

— … храбра… отчаянна…

Голос прозвучал удивленно-торжествующе.

— А ты другого ожидала? Что тебе, нечисть? — выдавила сквозь зубы Маша.

Хотя и говорить вслух не обязательно было, паутинница всяко бы ее услышала.

— … давно мечтала вдольским князьям визит нанести… кого первого заморить?

— Только посмей. Князь тебя развоплотит.

— … знаю… — тихий насмешливый вздох. — … значит, только ты мне и достанешься…

— А ты поймай сначала.

Маша двинулась к садовой калитке. Больше всего она опасалась, что наглая нечисть останется у крыльца, не пойдет за Марией. И только уже в лесу догадалась, что все так и задумывалось. Паутинница спровоцировала недалекую городскую учительницу, посчитавшую себя самой хитрой, на глупейший поступок.

Однако Маша закусила губу и продолжила идти, все больше углубляясь в лес. Здешние места были ей немного знакомы, тут они с Иваном гуляли в редкие часы наедине до его отъезда.

Маша заманивала паутинницу в чащу, уводя нечисть от людского жилья и при этом передавая себя в волю того, кто все это задумал.

— Как ты так близко к дому подобралась? — храбрясь, спросила она у нечисти.

Моровая дева подплыла совсем близко за спину, осветив звериную тропку. До Маши донесся смешок:

— … невеста Змея мне дорогу открыла… не ты, та, кто посильнее тебя будет… она пока своих сил не понимает, не властна над ними… вот и открывает, не ведая, что творит, дорожку поперечную из Нави в Явь.

— Так я и думала, — просипела Маша. — Что предрекаешь? — на этот вопрос нечисти решались только самые отчаянные. Но Марии терять было уже нечего.

— … смерть… но ты и так знаешь…

— Знаю, — эхом неохотно отозвалась Маша. — Только и ты знай: кого люблю – спасу.

На этот раз смеяться паутинница не стала, промолчала.

Вот и поляна. И дорога, к ней примыкающая, по которой углежоги лес возят. Что дальше?

Но паутинница вдруг проплыла мимо так неожиданно, что Маша едва успела зажмуриться. Застыла, прижав руки в варежках в груди, чувствуя стук сердца.

— … прости… — донеслось до нее, — ты добрая, нам не враг… но ЕЙ я противиться не могу, она от ЕГО имени приказала … спасись… вторая невеста, о ней помни, дары ее не отвергай… и о своей силе не забудь: что умеешь, тем и пользуйся… прощай…

— И на том спасибо, — выдохнула Мария, когда паутинница исчезла в чаще на другой стороне тропы, и лес погрузился в темноту.

Маша стояла, ожидая, когда привыкнут глаза, и слушала.

В лесу не бывает абсолютной тишины. Треснет под тяжестью снега ветка, сорвется с дерева ночная птица, зашуршит под сугробом, почуяв хищника, мелкий грызун.

И человеческие шаги чуткое ухо различило сразу. Кто-то подбирался к Маше почти не таясь. А зачем уже таиться? Все карты разыграны, вот она – невеста Змеева, бери и пользуйся.

Пришло время взглянуть в глаза опасности. Маша храбро развернулась лицом к глубоким синим теням у края поляны. По крайней мере, тот, кто наблюдал за ней из-за деревьев, вел себя, как человек. Мария чувствовала на себе его взгляд. И слышала его иным ухом, через Поперечье.

Его боялась даже Навь.

Уж достаточно узнала Мария Петровна о Змее из рассказов Фалька и Любавы: про смерть Порфирия и Прасковьи, про чешуйку. Был еще сон, в котором существование подземного гада подтвердилось словами ее деда.

Пусть лучше Полозович явится перед ней в человеческом облике. Она не так храбра, чтобы встретиться лицом к лицу с огромной змеей, как это случилось с дедушкой.

Скрип снега раздался громче, но выходить из-за деревьев невидимка не спешил.

Через минуту Маша поняла, почему. Она услышала шум с другой стороны дороги. И различив звуки в нем, уже не просто похолодела, а затряслась в смертельном ужасе.

Храпели кони, звенела их упряжь, лихой свист подгонял скакунов. Кто еще в полночь проскочит по лесу, не различая пути, если не Дикая Охота?

Бежать? От Бесовского Выезда не убежишь. Всех смертных на пути обратит он в призраков: тело оставит, а душу заберет. И от тела того проку никакого. Забудет оно, как есть и спать. Хорошо, если близкие люди позаботятся о пустом сосуде, пока не отпустит душу глава призрачной кавалькады. Но и потом такой человек полностью в себя не вернется, до самой смерти. Будет ему чудиться, что он по-прежнему скачет по лесам, собирая зловещую дань.

Ноги подкосились, тяжело дыша, Маша опустилась в снег. Значит, такая у нее судьба, у встречной-поперечной, неприкаянной. Маму только жалко... И Ваню... Тетушку, опять же, только нашла племянницу и тут же потеряла.

Будучи совсем близкой к обмороку, Маша все же оглянулась на лес. Тот, ради кого паутинница завела свою жертву в чащу, так и не вышел на поляну. Значит, и он боялся. ЧуднО.

А удары копыт слышались все ближе. Мария Петровна опустила голову, покорно ожидая своей судьбы. Ее заметили, но, вопреки ожиданиям, бесовские всадники не подхватили душу на скаку, а придержали коней и стали спешиваться, обмениваясь удивленными возгласами. Язык, на котором они говорили, не был похож на поперечный, но и русский напоминал лишь отчасти.

Кто-то подбежал и склонился над Машей. Она подняла голову. Мужчина, стоявший перед ней, высокий, в белым плаще, с лицом, укрытым капюшоном, видимо, и являлся тем самым белым всадником. Однако он вдруг совершенно по-человечески изумленно воскликнул:

— Мария Петровна? Как вы тут оказались?

… — Не призраки, а обычные люди? — в который раз повторил Иван Леонидович, удивленно качая головой. — Люди, которым… увлекательно в зимнюю стужу по лесам скакать, на путников ужас навевая?

— Каюсь, скачем, навеваем. Это не моя тайна, — Возгонцев вздохнул с притворным раскаянием.

Без белого плаща, белых же перчаток и сапог был он менее всего похож на призрачного всадника, возглавляющего Бесовской выезд. И за это Маша от всей души его простила и прониклась немалой благодарностью ко всей затее с Дикой Охотой.

— Орден? — подсказал князь Андрей от камина. — Я слышал о нем. Имен называть не буду. Однако в молодости один человек предлагал мне вступить в тайное сообщество магов, стоящих против оборотней, вампиров и прочих нелюдей.

Алексей развел руками, мол, коли знаете, так к чему лишние комментарии?

— Но ведь вы вроде как в Европе… работаете? — продолжал с подозрением допрашивать гостя княжич, накануне спешно вернувшийся из столицы. — Зачем в наши-то края пожаловали?

— Соглашение, — пояснил лже-Возгонцев. — Ваши вдольские князья из одной… хм… тоже не слишком открытой организации заключили соглашение о совместном противодействии запретной магии. Я воспользовался именем покойного графа Возгонцева. И… вот… Мои спутники – тоже маги, квартируются в Родовейске под видом туристов по Поперечью.

— И как же нам вас теперь величать, сударь? — поинтересовался князь Андрей.

— Алексей, — со всей серьезностью подтвердил гость. — Мне так и зовут… почти.

На подозрительность Левецких граф не обижался. И Машу ругать не стал, вытащив ее из сугроба, а обрадовался, что спас юную девицу от Змея.

Зато от князя Марье Петровне досталось без оглядки на ее пол и молодость: и едких слов, и обещаний. К примеру, запереть ее до самой свадьбы, да и потом из дому не выпускать без мужниного разрешения.

Маша со всеми упреками соглашалась. Да, ушла, князя не разбудила. В следующий раз… Ладно, ладно, не будет следующего раза, не будет.

Ваня по приезду тоже добавил… пылких слов. Но и его Маша простила. Очень уж он за нее испугался.

— Зачем же вы изображали Дикую Охоту? — Марья Петровна не выдержала и встряла-таки в разговор, заслужив гневный взгляд князя.

— Мы тоже Змея ищем, — отозвался Возгонцев. — Только нас не только сам сын Полоза интересует. Много бед он натворил и в Европе, и в Америках. Однако главная наша цель – Храм Змеиного бога. Без него Кецаль-змей, так называют потомков Полозов в Южной Америке, получает свои силы и умения. И эти умения растут с каждым годом. Потому что симбиоз человека и магической твари – страшная штука: у человека имеется разум и способность самосовершенствоваться, а у его звериной сути – жажда убивать.

— На каком же языке вы говорили в лесу? — Марья Петровна решила, что терять уже нечего и обратилась к Возгонцеву с очередным вопросом.

— На сербском, — пояснил тот. — Многие мои друзья с Сербского нагорья. У них большой опыт борьбы с нежитью. Вот они им и делятся.

Алексей устало потер глаза и признался:

— Я и представить не мог, что у вас в провинции такая интересная жизнь. Не успел приехать, а меня объявили сыном Полоза. И вся моя легенда, тщательно выстроенная вокруг покойного графа, чуть не рухнула. А ведь я так старался.

Возгонцев пересказал разговор с Лизой Абрамцевой и в конце него серьезно добавил, обращаясь к Маше:

— Марья Петровна, вам сейчас в Приречном обществе бывать не следует. Не покидайте усадьбы. Вы можете себя выдать, а жрицам Змея нельзя знать, что мы объединились. Змей видел, что мы общались в лесу, но вряд ли меня узнал. В облике Белого всадника я… несколько иной. Магия, сам иногда удивляюсь.

— Лиза – жрица Полозовича? — в ужасе прошептала Маша.

— Мне так не кажется, — усомнился Возгонцев. — Ее нежеланием иметь дело со Змеем показалось мне вполне искренним. Она его боится… очень сильно боится. И как человек, и как потомок лесных духов. В ней говорит древняя кровь, она же заставит ее подчиниться, если произойдет встреча с настоящим Змеем. Но ведь еще одна девица, приближенная к монстру.

— Узнать бы, — пробормотал князь Андрей.

— Боюсь, что скоро узнаем, — кивнул Алекс. — И вот еще что: у Абрамцевой есть цель – вы, господин Левецкий.

Иван сердито повел плечами.

— О, вы не видели, насколько серьезно настроена ваша поклонница, — покачал головой Возгонцев. – Полагаю, Змей действовал через Лизу, когда отдавал приказ паутиннице. Сама она явно собиралась выманить Марию Петровну из «Удолья» каким-нибудь простым девичьим способом: просьбой о разговоре, например, и чтоб Мария Петровна никому о нем не рассказывала… как-то так. Однако… Подозреваю, наш разговор с Лизой был подслушан. Возможно, то был сам Змей. Абрамцева о том не ведает… и слава богу, но кровь лесных нимф вполне позволяет ей общаться с поперечными духами. Самому Змею Поперечье, насколько я понимаю, пытается противостоять.

Маша кивнула. Пытается. Арим, водяной и кикиморы тому пример. Меньше всего Поперечью хочется нарушить Равновесие и занять чью-то сторону. Человечество изменилось. Нынче у людей такое оружие имеется, что против него все магические уловки лесного народца курам на смех.

Однако же Змей сильнее мелкой нечисти. Да и крупной, как выяснилось.

— В общем, такие вот предположения… — договорил Возгонцев.

— Значит, Змей – кто-то, кого мы знаем, — сделал вывод старый князь.

— Я к тому веду, — Алексей замялся, — что сил у Змея тоже может быть довольно, чтобы он менял тела, как ему вздумается, без необходимости спускаться в шахты.

Князь Андрей кивнул, потемнев лицом:

— Человеческие тела. Сосуды для людского обличия, — пояснил он для всех. — Оболочки. Для этого и человека убивать не нужно, он не поймет ничего, лишь забудет все, что произошло, пока Змей был в его теле. Но это временная мера, только если Змею становится почему-то невмоготу в старом облике.

— Тогда, — пискнула Марья Петровна, — может ли быть, чтобы Змей давно пребывал в облике Николя Татарьина… и… сменил тело?

— Может, — подтвердил князь.

— И скоро он, Машенька, повторит попытку до вас добраться, — вздохнул Алекс.

***

— Отпусти меня, — Лиза сжалась в комок в кресле, обращаясь к силуэту у окна. — Я все сделала. Это… это было ужасно. Она была в моей голове… эта паутинница. Столько… горя. Они разумны, ты знаешь? Разумны! Ей было двенадцать… давно… много лет назад… Ее украли из дома, растили в каком-то тайном месте… Из нее выращивали нечисть, понимаешь! Она мертва, но жива! Кто-то превратил ее в тварь! И теперь она будет вечно бродить по земле и убивать людей! Мстить им!

— Не кричи, — не оборачиваясь, спокойно отозвался мужчина у окна. — Я даже знаю человека, который это сделал. Помнишь спиритическую доску? Александр Ижинский, человек, который создал твою паутинницу, был магом-оккультом. Он жил в Приречье, изучал Змеиные пещеры. Это он украл девочку из дома, сжил ее со свету в подвале… она долго мучилась и превратилась в Моровую деву. Ему нужны были души, чтобы наполнить доску. Пробить дорогу из Нави в Явь и обратно не так просто.

— Господи! — Лиза прижала ладони к лицу. — Хватит! Я же все сделала! Как мне это забыть?!

— Забудешь, — мужчина вышел из тени и подошел к креслу. Он положил руку на голову девушки. — Уже забыла, спи. Ты не вспомнишь об этом разговоре, обо мне и моем поручении.

Абрамцева уже спала. Ресницы бросали серые тени на ее лицо. Мужчина некоторое время рассматривал спящую девушку, а затем вполголоса задумчиво заметил:

— От тебя было мало пользы, но я тебя не виню. В конце концов, ты красива и одарена. Живи пока…

Змей перенес Лизу в спальню и аккуратно уложил на кровати. Девушка читала и заснула. Вот и книга рядом, и лампа горит. Он вышел из комнаты и спустился в вестибюль дома Абрамцевых. Опустился в кресло. Нужно было обдумать следующий шаг, и Змей воззвал к своей жрице.

— Вы считаете, что Машу снова попытаются выманить из «Удолья»? — спросил Иван.

— Непременно попытаются! — отчеканил Возгонцев. — Ждите появления жрицы, а она, судя по всему, барышня серьезная. В поместье же Змей войти не может, по причинам вам известным.

— А если опять... через девочку?

— Вряд ли. Она, конечно, сильна, раз построила дорогу в Явь, но не настолько. Как ее зовут?

— Сашенька.

— Сашенька. Красивое имя. Означает «защитница». Кто-то знает, как получилось, что она сделалась невестой Змею?

— Мы пытались поговорить с Ульяной Денисовной, — поспешно объяснила Маша. — Но Уля слишком взволнована… испугана. С ней истерика настоящая приключилась. И...

Именно в этот момент кабинет со смехом вбежала Саша. Не иначе как они играли с Любой в догонялки.

Осознав, что ошиблась комнатой, Саша замерла посреди кабинета. Люба позвала ее от дверей по-французски, но Сашенька, раскрыв рот, смотрела на гостя – лицо новое и пока ей не знакомое.

— А вот и сама Саша, — улыбнулся князь Андрей. — Не бойся, дитя. Поздоровайся с нашим гостем, графом Алексеем Возгонцевым. И ты, Любонька, не стой в дверях, заходи, поможешь нам в разговоре.

Вслед за Любой в кабинет вошла Ульяна Денисовна. На ее бледном лице Маша с радостью прочитала решимость обсудить, наконец, ситуацию с Сашенькой.

Сама девочка продолжала смотреть на Возгонцева. В ее взгляде не было ни капли робости, лишь ожидание и непонятная надежда.

— Я вас узнала, — внезапно проговорила девочка. — Вы мой жених, будущий муж, настоящий, а не тот… другой. Я знала, что вы придете? Мы теперь вместе будем?

Маша с Любонькй хором ахнули. Но Алексей лишь сделал знак, чтобы ему не мешали, шагнул ближе к ребенку и наклонился к Сашеньке, вглядываясь в ее черты. Во всеобщем молчании и замешательстве Возгонцев спокойно произнес:

— Вы уверены, юная леди?

Сашенька упрямо закусила губу и кивнула.

— Вот как? — задумчиво проговорил Алексей, не проявив ни удивления, ни возмущения таким заявлением.

Напротив, он долго и пристально глядел в глаза Сашеньки, словно надеялся там увидеть подтверждение ее словам. Разогнувшись, выдохнул, явно разволновавшись:

— Мне предсказали... давно… очень давно. Что моя судьба сама ко мне явится и потребует защиты от Зла, с которым я столкнусь на своем пути, — протянул Возгонцев. — Той пророчице можно было доверять, и я поверил. Ждал. Но время шло... Уж я решил, то была ошибка. И уж точно встретить столь юную барышню в России и получить от нее долгожданное заявление я не ожидал.

Сашенька пожала плечами и сказала:

— Я быстро расту. А ты маг. Маги долго живут и не стареют. Ты подождешь, когда я вырасту?

— Конечно, — хладнокровно пообещал Возгонцев.

— И ты отберешь меня у Змея?

— Уже отобрал.

В подтверждение его слов с руки Саши слетел и опустился на пол широкий кожаный браслет. Маша смотрела на него, не до конца понимая суть происходящего. Дело в том, что браслет сей сделан был из змеиной кожи и прежде, судя по удивленным взглядам, которыми обменялись присутствующие, никто его на руке у девочки не замечал. Маша тоже видела его в первый раз, хотя сама неоднократно повязывала на запястье Саши бисерные плетенки.

— Я же говорила, что он есть, — обиженно пожаловалась Сашенька. — А никто мне не верил. Я потому и браслетики плела, чтобы вот этот скрыть... гадкий! Это хорошо, что ты меня нашел, граф Алексей Возгонцев. Я боюсь змей. И маменька расстраивалась. Я сказку читала про Полозову невесту. Она грустная. Я не хочу под землю.

— Дай мне руку, — попросил Возгонцев у Саши.

Та смело протянула ему ладошку. Они соприкоснулись пальцами, и над их руками мелькнуло и погасло тайное поперечное слово.

— Обручились, — охнула понявшая смысл руны Маша.

Полоска кожи на полу зашипела, обуглилась и превратилась в пепел. Ульяна Денисовна пробормотала что-то и осела в кресло, разрыдавшись.

— Маменька! — удивленно воскликнула Саша, подбежав к Томилиной. — Почему вы плачете? Все так чудесно вышло! Больше Змей надо мной не властен!

Ульяна, сквозь глухие рыдания, промолвила:

— Я знаю, доченька. Я не грущу, я радуюсь.

Позже, когда Сашу увели, Томилина дала объяснения. Змей явился к ней во сне, когда Сашеньке было всего два года. Сразу после этого муж Ульяны захворал и начал чахнуть. Сначала она не связала болезнь супруга со сном, но, работая у князя Андрея уже после смерти мужа, прочитала несколько книг из библиотеки князя.

— Я не видела его лица, — рассказывала вдова глухим голосом, — но Змей сказал, что моя дочь особенная, одаренная великими силами природы и что рано или поздно он за ней придет. Что это великая честь для нас, а мой муж… всего лишь необходимая жертва. И тут... книги о Полозе. Книги, легенды местные, кто же о них не слышал? Я боялась... Как же я боялась! Когда Мария Петровна приехала, я даже не подозревала... А потом... еще больше испугалась.

— Все теперь хорошо, — твердо проговорил Возгонцев. — И мое предсказание сбылось, и для Саши, видно, была приготовлена лазейка.

— Возможно, во время разговора со Змеем, вмешалось Поперечье, подложило соломки, — заметила Маша. — Так бывает. Саша очень близка к природе. Вы это увидите в ее рисунках и набросках с узорами. Это… руны, она их видит.

— Значит, это действительно она, — глаза Алексея загорелись мягким светом.

— И что теперь? — Томилина с надеждой подняла глаза на будущего зятя.

— Теперь? Ждать. Зловещие узы разорваны, но Саша должна как-то помочь Марье Петровне и Ивану Леонидовичу.

Маша вздрогнула, когда ожерелье из серебра и ледяных сапфиров коснулась ее шеи.

Иван застегнул замочек. Его подарок, семейное ожерелье Левецких, красиво легло в скромный вырез воздушного бального платья. И всем-то он был хорош, этот подарок, и вручен торжественно в старинной же бархатной коробке за семейным ужином. И князь Андрей даже прослезился.

Но Маша при всем своем желании не смогла бы сейчас оценить великолепие камней и тонкость плетения. Ожерелье казалось ей бутафорией, еще одной деталью неподходящего ей образа. Маша вздохнула, и Иван вздохнул вместе с нею, вполне правильно истолковав выражение лица невесты.

— Машенька, — княжич беспомощно развел руками, — я бы сам охотно остался в Приречье, с тобой, но ты же все понимаешь. Губернатор собственнолично нас пригласил, и повод для отказа должен быть серьезным... я таковой так и не придумал.

— Ну и ладно, — согласилась Мария Петровна. — Врать все равно нехорошо. В «Удолье» остались люди Возгонцева из его «Дикой Охоты», Ульяна Денисовна и Саша под защитой. И я спокойна за них. Да и Любаша расстроилась бы. Я обещала, что не буду отходить от нее далеко на балу. Она почему-то волнуется.

— У Любы весь светский опыт сводится к посещению больниц и школ, — подтвердил княжич. — Так уж сложилось. Ни сестра, ни я к шумным развлечениям не тяготеем.

— И я весьма этому рада... — подхватила Маша, улыбнувшись. — Впрочем... — она хитро прищурилась отражению Ивана в настольном зеркале, за которым прихорашивалась к балу, — время еще покажет, насколько силен в нас дух затворничества. Я вот, скажу честно, в столице тайно мечтала побывать на балу.

— Ты? — рассмеялся княжич. — Как-то не верится.

— Да-да, но… — Маша поправила ожерелье, которое нагрелось от ее кожи, — не так, чтобы оказаться в центре внимания. А тут... пересуды эти, сплетни... Нет-нет, Ванюша, это я так просто жалуюсь, а на деле все выдержу. Ведь это… бал. А на балах положено веселиться. Клянусь, что буду веселиться изо всех сил.

— Вот и славно, — с облегчением проговорил Иван Леонидович. — Мне ведь гораздо страшнее не пустые разговоры за спиной, а оставить тебя в доме одну. Хоть Алексей и подтвердил, что пути для нечисти в «Удолье» закрыты, мне как-то... не по себе. Что еще он выдумает, этот Лучинский?

Княжич поймал себе на мысли, что ему гораздо легче думать и говорить о Змее как о человеке, о своем враге. После того как Возгонцев пересказал разговор с Абрамцевой, все для Ивана встало на свои места.

Стало понятно, как лидер бунтовщиков все эти годы скрывался от закона. Развлекался, значит. Прикрывался политической деятельностью, внушал мысли о свободе и равенстве своим последователям, а сам просто, грубо говоря, жрал – питал свою ложную плоть, занимая чужие тела.

Ведь надо же как все обернулось! Столько лет Иван Леонидович гонялся за убийцей своих родителей, а он сам к нему пришел – и теперь хочет отнять у Левецкого любимую женщину. В этот раз Иван его не упустит.

Перед балом Иван практически не спал, посвящая время чтению литературы, позаимствованной у поднаторевшего в таких делах Возгонцева. Не то чтобы много узнал, но понял суть тварей вампирического характера. Ты выдавали себе за людей, но чувств, вроде любви и привязанности, не испытывали. Зато питались человеческим страхом, отчаянием... и кровью.

План, предложенный Возгонцевым, Левецкому категорически не нравился, хотя сама Маша заняла позицию графа. Умом он понимал, что кроме как на «живца» Лучинского не поймает, но делать из Маши наживку не соглашался.

На совете в узком кругу (Ивана, деда, Алексея и ведуньи Любавы) обдумано и обсуждено было огромное количество вариантов. От того, чтобы вызвать подмогу – магов из «Избы» (но тогда бы Змей легко ушел под землю в своем истинном обличии и затаился, и Иван с Машей обречены были бы вечно ждать и оглядываться), до совсем экстремального – спуститься под землю и добиться внимания самого Железного Полоза (который на деле вряд ли согласился бы показаться людям, будь то даже вдольские князья).

— Ты прекрасна, — выдохнул Иван, отвлекшись от своих мыслей, когда Мария поднялась из-за столика.

Будущая жена его (как же приятно было это осознавать!) смущенно зарделась и поправила рукава. Длинное струящееся платье из какого-то немыслимого сочетания воздушных тканей с кружевом и бисером, подчеркивало ее идеальные формы и тонкую, изящную шею. И, может быть, Иван предпочел бы видеть ее в том простом сарафане в лесу, Встречную-поперечную, явившуюся ангелом на его пути, но и в дорогом наряде она была ему несказанно мила.

С улицы через окно отеля уже доносились голоса Любаши и князя. Маша и Иван спустились и сели в карету, чтобы отбыть на бал в честь именин Помежского губернатора.

Дворец губернатора был полон света и снаружи, и внутри. К нему подъезжали многочисленные автомобили, кареты и сани. Перед зданием пускались фейерверки, должные отпугнуть всякое зло и нечисть, охочую до проказ в эти праздничные дни.

В «Ведомостях» писали, что танцы на балах в нынешнее время стали немодны. Что синематограф и прочие новые забавы вытесняют менее прогрессивные традиции. Может, так оно и было.

Но Машенька до этого дня на балах бывала нечасто, а синематографу предпочитала театр. Поэтому бальная суета накрыла ее с головой и закружила, как юную дебютантку. Она испытывала большее волнение, чем, предположим, в опере или драматическом и поневоле сравнивала губернаторский бал с тем, что был посвящен вручению диплома Высших женских курсов в Великом Новгороде в присутствии Государя и Великой княгини. Тот был куда скромнее.

И Маргарите Романовне было чем сравнивать. Прежде она бывала на больших приемах с мужем и знала в них толк.

Тётушка, в своём бордово-красном платье, расшитом гранатовой бусиной, выглядела прекрасно.

Этот факт с восторгом отметил поверенный Осининых Колодков, прибывший намедни в Помеж-град, чтобы закончить оформление наследства, и получивший приглашение на празднование Колеса. При виде тетушки он вперил в нее свой восхищенный взгляд и более его не отрывал.

Получив комплимент и внимание, Маргарита Романовна зарделась. А почему бы и нет, отстранённо подумала Маша. Фёдор Терентьевич – вдовец, чину хоть и неброского, но уважаемого, и происхождения благородного. И раз после появления родной племянницы Осинина-Дольская так расцвела, отчего бы ей не пойти дальше и не выковать личное счастье?

Мужчины блистали мундирами и фраками. Дамы благоухали модными парфюмами. Гости поднимаются по мраморной лестнице, затянутой алым ковром, дожидались представления и входили в зал, по случаю Колеса и Рождества украшенный еловыми и сосновыми ветками с убранством из красных лент.

Стоя в очереди на объявление церемониймейстером, Маргарита Романовна немного ворчала. В её время девицам позволялось являться на балы лишь в лёгких, светлых, простого крою нарядах со скромными украшениями. А это что? Показ мод?

Хорошо хоть модные цвета в этом сезоне были блеклые, палевые. Зато в фасонах молодое поколение скромничать не стало. Куда ни посмотри – греческие богини, едва задрапированные. А в ушах и на изящных шеях – целые фамильные состояния. Одним словом, ярмарка невест, но без прежней сдержанности.

Маша опустила взгляд на своё колье. Камни нагрелись теплом от кожи и больше не казались неродными. Наоборот, Марию словно бы окружили тонкой защитой, пузырём родовой магии Левецких. Недаром во многих старых вдольских семьях из поколения в поколение передавались не просто ювелирные шедевры, а особые защитные артефакты. Таковым, видимо, и было сапфировое ожерелье.

Маша нашла глазами Абрамцевых. Лиза и Сергей держались подле тётушки.

Лизонька выглядела нехорошо: взгляд её словно ушёл внутрь, а под глазами проступили тёмные круги, заметные даже под слоем пудры. Впрочем, одета она была в платье новомодного фасону, скорее восточного стиля, чем русского. И причёску куафер сочинил самую очаровательную, с веточками из жемчужин.

Сергей выглядел равнодушным, впрочем, как всегда. Он встретился глазами с Машей и скуповато улыбнулся. Маша улыбнулась в ответ. В её изысканную бальную книжку с отделкой из слоновой кости, тётушкиным подарком ко дню помолвки, первым кавалером был вписан князь Андрей, за ним три танца по праву принадлежали Ванечке. Далее шли пустые страницы, а юным девам крайне вредно иметь в бальной книжечке пустые страницы.

Мэри Лопушкину Маша нашла флиртующей с гвардейским офицером. Отозвав ее в сторону, она пожаловалась на полупустой свой сarnet de bal(*). При том, потупив взор, выразилась, что весь бал танцевала бы только с княжичем, но сие неприлично, а незнакомые кавалеры весьма ее смутят.

(*) – бальная книжка

Мэри, преисполнившись чувством долга в поддержке «любимой подруги и тезки», забыла о своем офицере и исчезла в толпе. Вернувшись с бальной книжечкой Маши, она торжественно вручила ее владелице. Расчет Марии оказался правильным – пятым в списке кавалеров стоял Сергей Абрамцев. Шестым записался один из кузенов фроляйн Амалии.

Поблагодарив Лопушкину от всей души и вернувшись к тете, Маша еще раз оглядела зал. Фон Лингены столпились у окна в нескольких шагах от Левецких.

Брат главы семейства, подданный Германии Фридрих фон Линген, сиял от счастья. Он удостоился чести быть представленным широкому кругу высокопоставленных лиц, включающего самого губернатора графа Птыльского и вдольского князя Андрея Николаевича Левецкого, и был тем несказанно доволен.

Целью Фридриха фон Линген было укрепление торговых связей и создание совместной немецко-русской компании. Он продвигал идею «заповедного туризма», весьма популярного в Европе, даже успел открыть конторы в Москве и Помеж-граде.

— Ужасно, — с кислой улыбкой поморщилась Амалия, успевшая перекинуться с Машей парочкой слов перед началом танцев, когда гостям разнесли лимонад. — И сюда они приедут… Touristen… глупые, невежественные люди, чтобы узнавать ваше Поперечье и губить его.

— Неужели все так плохо? Вы, наверное, преувеличиваете, — заметила Маша.

— Nein. Все плохо. Я каждый день спорю с папа, с кузенами и братьями. Кузенам моим вообще милее охота. Они… жестокие.

Машу разговор растревожил. Нужно предупредить князя Андрея, но того, кажется, снова вызывают в Петербург.

Бал начался с полонеза. Граф Птыльский танцевал его с Любушкой. Это означало, что Помеж-град по-прежнему признает и ценит свою вдольскую аристократию, несмотря на некоторый уход от традиционного уклада.

Далее последовали полька, мазурка, кадриль и вальс. Близость Ивана вознесла Машу на вершину счастья, но появление Сергея Абрамцева призмелило и заставило сосредоточиться.

Серж танцевал неплохо, аккуратно вел партнершу и скуповато поддерживал разговор. Говорили о великолепии бала, грядущем Новом Годе, с его надеждами и чаяниями. В середине танца, когда темы для беседы иссякли, Абрамцев с выражением упрека на капризном лице заметил:

— Поздравляю с помолвкой, Мария Петровна. Иван да Марья, надо же… Однако отмечу, что жених ваш никакому другому кавалеру шанса не дал. Не в упрек, в восхищение.

— Иван Леонидович энергичен и обаятелен, — не моргнув глазом светски улыбнулась Маша. — Он во всех делах таков, будьте уверены. Он и в делах вдольских таков. И в карьере. Вот некоторое время тому назад вышел на след опасного преступника, бунтовщика… Я счастлива была стать его избранницей, — с экзальтацией «призналась» Мария, сверкая глазами. — И простые свои умения с радостью направлю в пользу семейному делу.

Маша пела дифирамбы Ивану, а на лице Абрамцева из-под маски избалованного бездельника медленно проступало иное выражение. Мария с удовлетворением отметила, что смогла расшевелить скрытую натуру Абрамцева и подтвердить свои предположения.

Танец закончился. Сергей поклонился партнерше и наклонился к ее руке.

— Жизнь так непредсказуема, — заметил он, касаясь губами кружевной перчатки. — А истинная любовь… она всякой бывает.

Вернувшись в «Удолье», Маша радостно обнаружила, что дом украшен к праздникам. Ульяна и Сашенька нарядили в гостиной елку и развесили еловые венки. Не успели отпраздновать день зимнего солнцестояния, как грянуло Рождество.

Выпал, наконец, хороший снег. Молодежь пропадала на гуляньях. Удольские обитатели тоже не отставали – соорудили горку и залили каток – но только в пределах границ именья, чтобы оставаться под защитой родовой магии.

В Банниках вовсю шли вечерние, ночные потехи, переходящие в девичники и молодечники – молодые люди, сговорившиеся за осень, объявляли о свадьбах.

Марфуша бухнулась в ноги Маше и выклянчила у хозяйки «особое благословение», сразу и от Вдолья, и от Поперечья. Мария рассмеялась над такой хитростью и согласилась прийти на девичник. Ивана же пригласили на мужскую пирушку к Игнату.

В один день, но порознь – в разные избы, которые друг от друга отстояли почти на полверсты.

— Вот оно, — после разговора с горничной Маша нашла жениха в библиотеке и крепко обняла, скрывая некоторый испуг.

— Думаю, да, — Иван поцеловал невесту в макушку. — Тебе придется выйти из дома. Но помни: мы рядом, ни на секунду тебя без внимания не оставим. Ульяна Денисовна пойдет с тобой, дед даст ей сигнальный камешек. Если только заподозрите неладное, сразу его разбейте. Возгонцев будет близко со своим отрядом, дед вызвал магов…

— Он тоже это знает! Что за мной присматривают, что охрану приставят. Он все равно нас перехитрит! — с содроганием перебила Ивана Мария. И тут же устыдилась собственному малодушию.

— Я не позволю, — мягко заверил княжич, подчеркнув голосом первое слово. — Я его изучил, знаю его уловки. Только жрица… кто же жрица?

— Вот скоро и узнаем, — выдохнула Маша.

Выйдя из библиотеки, она наткнулась на Сашу. Девочка свисала с перил, восхищенно разглядывая сверху рождественскую звезду на елке.

— Тетя Маша! — воскликнула она. — У меня для вас подарок… только не тот подарок, который маменька на Сочельник вручила, а… вот.

Сашенька показала два алых браслетика с причудливой руной, и Маша послушно оголила запястья.

— Это от огня, — особым образом накручивая браслеты и пыхтя от усердия, сообщила Саша. — Если вокруг будет пожар, с вами ничегошеньки не случится. Вам пригодится, поверьте.

Мария верила, только вот сердце кольнуло немного от тревоги. Еще и пожар. Скольким богам ей подношения делать, когда все это закончится?

***

На потехах Маше было так весело, что даже слезы из глаз потекли. Ульяна тоже оживилась, хлопая и подпевая.

Невеста, обряженная в простую свободную рубаху со старинным узором (который Маша поспешила зарисовать в книжечке), сидела во главе стола. В этот вечер и до самого утра ей полагалось веселиться от всей души, пока отсчитывала последние денечки вольная девичья жизнь.

А потешники расстарались порадовать молодую: то рядились курами и петухами и разыгрывали скоморошье сценки, то пели частушки, то подменивали невесту на веселую толстую бабу с нарумяненными щеками.

После потех закружился по избе яркий девичий хоровод во главе с невестой. Девушки подбрасывали вверх свернутые ленты, а маленькие девочки ловили красоту и наряжались. Сашенька добыла себе целый ворох лент и гордо повязала их через плечо.

Стемнело. Начали накрывать чай с пирогами и сладостями. В самый разгар пира в избу проскользнула фроляйн Амалия. Она была бледна, с красными воспаленными глазами и нездоровыми пятнами на щеках.

— Марья Петровна, — зашептала она с сильным акцентом, упав на лавку рядом с Машей и Ульяной. — Только вы мне помогать. Ужас! Ужасное событие!

— Что же стряслось? — слегка дрогнув голосом, спросила Маша.

Краем глаза она видела, как Ульяна достает из сумочки магический сигнальный камень, но мягко коснулась плеча подруги, предостерегая ее от поспешных действий.

— Мои братья… кузены… — на глазах немки проступили слезы. — Поперечье… лебеди… маленький попечречные сущевства…

Через несколько минут полубессвязных причитаний Маша выяснила, что в лесу пробудились зимние духи – прекрасные и совсем безобидные поперечные создания, похожие на лебедей. Так бывало, если на зимние праздники в округе праздновалось много помолвок. Аркадий Вельяминович Скубчинский, криптозоолог и знаток исчезающих поперечных видов, объяснял сей феномен чувствительностью Нави к повышению энергии плодородия.

Так вот, отец Амалии, приехавший в гости к брату, и все ее многочисленные братья и кузены в отличие от защитников Поперечья видели в лебедУшках не редкий вид, а источник особо тонкого и дорогого пуха. Но в большей мере ими руководила страсть к охоте, которую в последнее время подогревал злопамятный Лопушкин.

— Но отстреливать лебедушек запрещено! — воскликнула Маша.

— Вы не знаете мой родня! Азарт! Я пыталась, но не смогла их убеждать! Родион Дементьич говорить: так надо, истребить! Пока князь Андрей отбыл, а княжич… он молодой и нет опыт! И Мэри там, какой ужас! — с отчаяньем прошептала Амалия. — Mein Gott, мне так стыдно за семья! Сделайте что-то, любезная Мария Петрофна! Вы ведь посредник между Нафь и Яфь! Прикажите лебединкам улетать! Это их спасать! Братьев все равно не остановить!

— Машенька… — предупредительно зашептала Томилина.

— Амалия Фридриховна права, — спокойно ответила ей Мария. — Я попытаюсь обратиться к Поперечью. Предупредите моего жениха… пожалуйста, Ульяна Денисовна.

— Да! — фроляйн фон Линген всплеснула руками. — Иван Леонидович – вдольский князь! Он очень помогать!

— Я все сделаю, — Ульяна ответила многозначительным взглядом, и Маша немного успокоилась.

***

Амалию Маша потеряла почти сразу. Она-то старалась ступать осторожно, а немка ломилась напролом. Вылетели из потревоженного гнезда полупрозрачные зимние однодневки-кровососы, вцепились фроляйн в волосы, и та с воплями убежала.

Впрочем, к такому Маша была готова. Она больше удивилась, что про охоту ей не солгали. Неподалеку от моста слышались крики на русском и немецком. Мария различила голос Лопушкина, кричавшего «Ату, ату!», а затем раздались выстрелы.

Перед Машей, поспешившей к самому, по ее сведениям, большому гнезду лебедУшек, появился вдруг Иван. Он сунул ей в руки детеныша пигси, совсем крохотного, по всей видимости, из осеннего помета. Мария попыталась сказать, как рада она видеть жениха, но Иван приложил палец к губам и проговорил:

— Не бойся ничего. Дед тоже тут, никуда он не уезжал. Сейчас будет немного громко и страшно, но нужно это дело прекратить.

Маша кивнула… пустом месту – Иван исчез, растворившись в заснеженном лесу. Она посмотрела на пигси, пигси посмотрел на Машу и спрятался у нее за пазухой, где застыл, боясь пошевелиться.

— Не переживай, — в свою очередь успокоила древесное создание Мария, — найдем мы твое дупло… когда все закончится.

Крики сначала вроде приближались, потом вдруг начали удаляться… потом и вовсе затихли.

Гулкая дрожь сотрясла землю, волной прокатилась по лесу, отряхнув снег с деревьев. Маша задохнулась всплеском дикой, необузданной силы. Сердце заколотилось так, что пришлось присесть на выворотень. Пигси затрясся, но быстро успокоился.

«Вдольская сила», — с благоговением определила Мария.

Вот такая она, когда не сдержана усилиями вдольских магов. Всех к миру принуждает. А как тут повоюешь, если с седла сносит, а душа в пятки уходит.

Вдалеке раздались испуганные вопли и ругательства. Даже если компания Лопушкиных и фон Лингенов, получив красноречивое предупреждение, и не ускакала, продолжить охоту она не решилась. Слышался спокойный голос Ивана, уговаривающего охотников разъехаться по домам.

Через несколько минут Маша увидела, как поляну пересекает стая вспугнутых лебедушек. Высоко лететь они были неспособны, но плавно вспархивали над снежными сугробами, роняя ажурные перья. Дивное зрелище. К счастью, раненых среди поперечных не было. Одно перышко легло Маше на плечо. К удаче.

Она отыскала следы пигси и его дупло и опустила малыша, начавшего при виде родного дерева резво брыкаться, в дыру. Казалось бы, прошло не так много времени, но над лесом уже разгорался рассвет. Маша вышла к деревянному мосту, вглядываясь в ведущую от него дорогу. Тишина. И надежда, что Иван и князь где-то неподалеку.

Что-то послышалось за спиной… шорох ли… или легкие шаги. Маша медленно обернулась. За ней стояла Ульяна. С ружьем, и дуло направлено было в Машино плечо.

— Ты, — выдохнула Мария. — Но…

— Не делайте поспешных выводов, Марья Петровна, — Ульяна Денисовна целилась с видом холодным и спокойным. — Лучше стойте смирно.

Маша починилась.

— Вот так, — одобрительно кивнула Томилинa. — А теперь два шажочка в сторонку сделайте, пожалуйста.

И Маша снова послушалась, ни капли не сомневаясь, что тот, в кого теперь целилась Ульяна, стоял за её спиной. Когда именно Амалия – вернее, жрица, прикрывавшаяся именем немки – подкралась сзади, Маша не заметила. Минуту назад на дороге от леса к мосту никого не было.

Но теперь фроляйн фон Линген стояла на линии выстрела, безоружная. И отчего-то Мария понимала, что физическое оружие жрице и не требуется – слишком долго та была рядом со Змеем, слишком многому от него научилась. И способна она не только с духами по спиритической доске созваниваться.

Зимние однодневки, мелкие поперечные паразиты, слегка попортили причёску Амалии Фридриховны. Оттого вид у неё был слегка безумным. Видимо, с Поперечьем у жрицы не сложилось – сфера ее деятельности была иная, запретная. Во взгляде ее плескалась тёмная бездна, в которую Мария Петровна заглядывать побоялась.

— Недооценила я тебя, Ульянушка, — качая головой, уже без всякого акцента певуче произнесла лже-немка.

— А хотите, Мария Петровна, я ее пристрелю? — продолжая целиться, поинтересовалась у Маши Томилина. — Она ведь тварь опасная. Как видите, никакая она не немка. Настоящая Амалия давно умерла. А эта... просто похожа была. Змей её ещё в пансионе подменил, с тех пор она ему служит. Фон Лингены, небось, ни о чем не догадываются. А что? Отдавали в пансион девицу, одну штуку, забрали тоже одну… похожую.

— Точно, недооценила, — с милым вздохом признала жрица. — Не упрямилась бы ты, Ульянушка, совсем по-другому твоя бы жизнь сложилась. И Сашеньки твоей.

— Как твоя? Чёрной тенью по навьим дорожкам пробираться, смерть нести? Я десять лет готовилась, вас, тварей, высматривала, лишь бы дочь от Змея защитить.

— Но не сразу меня разгадала, верно? — девица фыркнула. — И вы, Марья Петровна. Все колебались, гадали...

— Предполагала и догадывалась, — бросила Маша. — Особенно после спиритического сеанса.

— И кто Змей, уже знаете?

— Знаю.

— Так помните, какая честь вам оказана, — голос жрицы из приятного сделался резким, во взгляде мелькнула… жгучая зависть? Не иначе как Маша заняла чужое место. — Ни секунды не сомневайтесь. Придет время – поймете, — девица нервно сглотнула, оглядываясь на лес… — Он скоро будет здесь. Он уже близко. Не надейтесь на помощь жениха, Марья Петровна, с ним вы более не увидитесь.

Жрица вся обратилась в слух. И Маша последовала ее примеру, только слушала и высматривала иное.

Движение под водой Маша ощутила своим «поперечным чувством», как в синематографе, когда луч света рисовал на экране разные картины, только ощущение соткалось в голове. А еще она поняла, что жрица что-то делает: уплотняет вокруг энергию, природу которой Маша определить не могла, но которую отнесла к магии смерти.

Томилина, видимо, тоже что-то почувствовала и быстро проговорила:

— Это я тогда ночью пряталась в кустах. Я носила водяному браслеты для наядид. Саша их сплела. Я тогда еще вам не полностью доверяла, простите. Не рассказала.

— Ты все правильно сделала, — успокоила ее Маша. — Спасибо за помощь, за то, что не позволила застать меня врасплох и снова обмануть. Теперь уходи. Он действительно близко.

— Я ее убью.

— Нет. Ее судить будут, человеческим судом и божьим. А Змея мы победим, теперь я это точно знаю.

Тем временем напряжение росло. Теперь Маша слышала и шаги. Что-то страшное, мрачное передвигалось по лесу.

А в воде под мостом ждали приказа.

«Приготовьтесь, — мысленно попросила Мария, — собой не рискуйте, не надо».

«Хитрость в том, что каждый из вас должен взять от того, что вам легче всего дается», — вспомнились ей слова кикиморы. Вот Маша и берет из тех знаний, которые ей ближе всего – из Поперечья.

Змей, с недавних пор занимавший тело Сергея Абрамцева, появился из лесу. Шутливо приподнял шляпу. Обычный человек с виду, может, бледный слегка, так городским бездельникам такое присуще. Но лес замер и что-то сдвинулось в мире, будто сама суть его вывернулась гадкой темной изнанкой наружу.

— Почему она не зачарована? — ласково поинтересовался Абрамцев у своей жрицы. — Я же просил…

От его голоса Амалия затряслась и начала оправдываться… ее отвлекли, а эта… невеста…. что-то замышляет и Томилина ей помогает.

— Убей, — велел Змей, указав на Улю.

— Беги, — сказала Томилиной Маша.

Та больше не заставила себя ждать – рванула к полосе леса на другой стороне моста.

Жрица и Змей ударили силой почти одновременно, мимо Маши, в сторону бегущей по снегу Ульяны Денисовны.

— Нет, — жестко проговорила Мария, с трудом разомкнув губы. — Ей вы зла не причините.

С двух сторон моста с ревом воздвиглись водные стены, дрожа, закрыли мост, поглотили выпущенную силу смерти и опали.

Зимой водяные спят в тепле солнечных камней. Иногда просыпаются, по большой надобности. Вот и Машин водяной проснулся, сыновей и внучек разбудил, чтобы противостоять злу. Сашины браслетики дали необходимую силу, чтобы творить магию и не страдать от холода. Но теперь…

— И вы уходите… — прошептала Маша, обращаясь к невидимым под водой помощникам. — Дальше мы сами.

Иван жив, Маша это чувствует. И есть и другие помощники, добрые и не очень, но готовые встать на сторону Равновесия. Пусть только сегодня, но и этого достаточно.

Один из таких помощников стоял позади Маши. Она уже как-то попривыкла даже, что все хорошее и нехорошее к ней за спиной подкрадывается. Главное, Змей и жрица о присутствии паутинницы явно не подозревали, а значит, сами ее не вызывали.

«Это он, он!»

«Кто?» — спросила Маша, но ответа не получила, лишь почувствовала силу ярости паутинницы и сама догадалась.

Змей подошел так близко, что Маша смогла увидеть его глаза с вертикальными желтыми зрачками. Ему больше не нужно было прятать свою суть – Маша была тем последним делом, ради которого Полозович оставался в Приречье.

— Здравствуй, невеста, здравствуй, Машенька. Ждала меня?

Мария ответила взглядом, полным презрения, смогла выдержать пристальный взор Змея, но ощутила тошноту… и голова закружилась премерзко.

— Повезло мне с тобой, — с улыбкой констатировал Змей, разглядывая Машу так, словно видел ее в первый раз.

— Скорее, с моим дедом, — сухо возразила Мария. — Мы с вами на брудершафт не пили, извольте на «вы». Почему Абрамцев?

— Видите ли, душа моя, — Змей поглядел вдаль поверх Машиного плеча, и она испугалась, что он заметит паутинницу, таящуюся в Нави. — Татарьин, пьяница эдакий, был непредсказуем, слушаться не хотел, чувствовал что-то и напивался до чертей, и тогда я не мог его контролировать. А Сергей… Сережа всегда жаждал, чтобы его заметили, похвалили. Вот, — Змей шутливо развел руками, — заметили в итоге.

— Александр Ижинский, — напомнила Маша, — тот, кто сделал спиритическую доску… он жил здесь сто лет назад… это ведь тоже вы в иной ипостаси? Вы пленили и убили девушку – замучили ее до смерти, превратили в паутинницу.

— Это она вам сказала? — глаза Змея вспыхнули восторгом. — Вы действительно сильны, моя дорогая невеста, но кое в чем я сильней.

Полозович коснулся ее руки. Мгновенно помутнение перед глазами – и Маша оказалась в странном месте. Подол юбки был присыпан снегом, значит, Машу куда-то привели под чарами. Она и не почувствовала, как.

Она стояла в середине зала, а по нему ходил Абрамцев, зажигая свечи. Змеиный храм, поняла Маша. Тот самый, который так и не смог найти Возгонцев. Немудрено: место очень старое, древнее. Капище поклонников змеиного культа. Снаружи его, должно быть, невозможно было заметить из-за веток плюща летом и под снегом зимой. Пробив прогнившую крышу, высохшие, ветки и остатки досок свешивались внутрь храма.

Пол был покрыт сухой листвой, углы засыпаны мусором, но везде, где из-под хаоса виднелись лавки, стены, странные чаши, вились змеи – деревянные, иные потрескавшиеся, а иные и гладкие, с сохранившимися глазками и бусинами из самоцветов. И дерево. Маша ведь слышала о подобном, редком и ценном, идущим на дорогие предметы интерьера. Оно тоже змеиным называлось, характерное такое с толстыми темными прожилками и вкраплениями светлых волн.

— Они сделаны из особых деревьев, пробиваются к свету возле змеевых пещер. Там редко что-то растет. Но если растет, напитывается силой, — пояснил Абрамцев, проследив за Машиным взглядом, — и этой силой мы сейчас воспользуемся, чтобы закрепить наш брачный союз. Колец, простите, нет. Не тот обряд. Захотите если, можем после пожениться, красиво, с помпой. Даже в церкви обвенчаться.

Присутствие паутинницы за спиной больше не ощущалась, и Мария почувствовала себя уязвимой, беспомощной, обреченной. На секунду лишь, но это позволило страху разлиться по жилам.

— Не бойтесь, — сказал Змей. — Вы не обычная девица, которых я во множестве подбирал на своем пути. Они не смогли ни родить мне умственно и физически полноценного наследника, ни силы толком передать, потому были наказаны. Но вы другая, Маша. Смотрите.

Змей обнял Машу за плечи и развернул ее к стене напротив входа.

— Приберись там, — кинул он жрице.

Амалия поморщилась, двинулась в направлении взгляда хозяина, небрежно посрывала плющ, обнажив широкий деревянный трон с высокой спинкой, тоже увитой змеями. Маше показалось, что змеи движутся, сплетаясь и расплетаясь телами.

— На нем ваше место, — жаркий шепот прозвучал над духом, — подле меня.

Маша невольно сглотнула, потому что разглядела еще кое-что: каменную чашу перед троном, на возвышении, подозрительно похожем на алтарь. С подозрительными коричнево-красными ржавыми разводами.

— Две капли крови, ваше согласие, — выдохнул Сергей, — и вместе навсегда. Смерть не разлучит нас, ибо ее для нас не будет. Рука об руку пойдем далее сквозь столетия. Узнаете, как прекрасно быть бессмертными. Цена велика, но соразмерна награде.

— Никогда, — тихо проговорила Маша. — Этого не будет никогда.

Змей развернул ее к себе:

— Я ведь могу опять вас зачаровать… и кровь возьму без согласия. Или вон жрица моя ее вам пустит, очень ей хотелось бы ваше место занять. Но она понимает, что силой не вышла, — это уже предупреждающе прозвучало для Амалии, которая с ненавистью глядела на них из-за потрескавшейся деревянной колонны.

— И зачаровать можете, и заставить, и кровь без спросу взять, — согласилась Маша. — Но зачем вам та, кто предана никогда не будет? А выпадет шанс – сама прирежет.

— Передумаете, когда увидите, сколько власти я имею, сколько у меня золота, драгоценных камней, земель, домов…

Маша засмеялась, и ее уверенный смех поколебал убежденность Полозовича. Он не справился с эмоциями и на миг потерял самообладание: из-под маски существа, считавшего себя выше простых смертных, показался обычный страх.

— Вы же сами только что сказали, что я сильнее остальных. Знаете, в чем моя сила? В моем деле, которому я, как мой отец, себя посвятила. В Поперечье. Я к нему добра – а оно ко мне.

— Нечисть? — губы Абрамцева искривились. — Навь может быть к кому-то добра?

— А вот посмотрим.

Их было множество. Тихие, скрытные, они окружали храм. Пигси, берегини, лесовушки, даже саламандры и кикиморы ради такого дела от спячки пробудились. Мария чувствовала их неясное бормотание. Они пришли не ради Маши, а устали от постоянного страха и заняли сторону того, кто имел храбрость встать против Зла.

— Марья Петровна, — вернув самообладание, раздраженно сообщил Змей. — Я жил в теле известного оккультиста, забирая души и жизни, натравливал бедняков на богатеев, проливал кровь и крал людские обличия. Что мне ваше Поперечье?

Абрамцев крепко схватил Машу за руку и подтащил к чаше с запекшейся кровью.

Амалия запела, низким грудным голосом на незнакомом, но отчасти понятном маше языке. Змеиное наречие она когда-то изучала, но не глубоко. Жрица раскрывала врата между жизнью и смертью, и в них Маше предстояло шагнуть, чтобы, как было ей обещано, умереть, но остаться живой – нежитью стать.

Свечи по углам замерцали. Змей схватил протянутый жрицей костяной кинжал и провел лезвием по внутренней стороны своей ладони. Кровь, полившаяся в чашу, поначалу была красной, но после приобрела выраженный зеленоватый оттенок и зашипела, касаясь стенок.

— Рептилия, — прокомментировала происходящее Мария.

— Госпожа Ос-с-синина, — прошипел Змей, — лучше бы вам промолчать, а то ведь я могу все обещанные вам блага отменить. Останетесь под землей и будете остаток жизни рожать мне детей.

— Не дождетесь. Вы вообще смешны. Это какой-то… фарс, ей богу. В двадцатом веке под землей ползать и девиц похищать. Вас поймают и в какой-нибудь музей старинных ужасов отправят, в банке, в спирту.

Змей скрипнул зубами и перехватил поудобнее Машину руку, занеся над ним свой нож. Амалия взвыла речитативом, повторяя слова черного заклятия. Глазки деревянных змеев по всему капищу вспыхнули, будто огоньки на рождественском дереве. Стало красиво и… совсем страшно. Маша в свою очередь выкрикнула призыв на поперечном языке. Увидела, как вспыхнули в пространстве словеса с причерками...

Нечисть хлынула в храм сквозь дырки в стенах. Саламандры выжигали самоцветы из глаз статуй, лесовушки грызли тела змей, пигси рвали древесину на волокна, крупная лебедушка влетела почти в самую чашу и сильным клювом выбила кинжал из руки Абрамцева. Одна за другой тухли свечи, в полумраке завизжала Амалия.

— Напрасно вы это все затеяли, милая! — Змей упрямо отмахнулся от пары шипастых костоедок. — Пеняйте на с-с-себя!

Маша с ужасом увидела, как трансформируется лицо Сергея – от человеческого к змеиному… шея вытягивается, хрустят позвонки… монстр тянется к ее ключице, чтобы вонзить в нее змеиные клыки – и замирает с приставленным к чешуйчатому кадыку родовым кинжалом Левецких.

— Машенька, отойди от него, — велел невесте Иван Леонидович. — Там фроляйн Амалия… слева, нехорошо будет, если ее съедят твои подопечные. Позаботься о ней, ma cherie, а я пока разберусь с этим… искусителем.

Маша посмотрела на жениха... особым взглядом. Вот вроде не с упреком, но с чем-то таким… многозначительным в глубине глаз. Все дамы, которых Иван когда-либо знал, рано или поздно выучивали вот такой взгляд.

Но Маша тут была в своем праве – смотреть на Ивана настолько укоризненно, насколько ей хотелось. Он потом ей все расскажет, а она поймет. А что страху натерпелась... если они оба выживут, Левецкий ее всю жизнь на руках будет носить.

Они ведь ее потеряли. После того как вляпались в стену черной силы, поставленную Змеем у моста. Пока разбирались с напастью, Полозович увел Машу в Навь, по тому самому навьему лугу. Хозяина луга, лесовика, вставшего на защиту владений, Змей просто-напросто развеял пеплом.

Возгонцев все же не зря свой хлеб ел: за время странствий его «Дикой охоты» по Приречью ему и его сотоварищам удалось найти тропу змеепоклонников. По ней Левецкий и Возгонцев и двинулись, наобум, надеясь на помощь свыше.

Да, в Приречье еще оставались почитатели змеиного культа, и наверняка водила их в храм не нынешняя жрица, а кто-то постарше, опытный, хорошо знающий здешние места, не давший борцам с чернообрядием отыскать святилище раньше.

Дед, вложивший огромные силы в разрушение черного магического покрова у моста, помочь уже ничем не мог. Любава увела его в село, к Догве. Такая плотная стена антиматерии, как, плюясь и ругаясь, научно выразился Возгонцев, убила бы всех, обратив плоть в темную энергию.

И где Лучинский только этому научился? Должно быть, у колдунов Амазонии, которых тамошние жители называли «морч», смерть. И возможно – Ивану было больно об этом думать – так же погибли жертвы Лучинского во время бунтов. Многие тела тогда так и не были найдены.

Навь поглощала руны поиска, и даже Возгонцев не мог отыскать следы Змея и его спутниц. Граф остановил поиски и развел руками. Левецкий покачал головой – он не сдастся.

Моровая Дева, возникшая на пути Ивана и Алексея, Левецкого не испугала – настолько полон он был отчаяния и досады на себя самого, не просчитавшего варианта с Навьим лугом.

Паутинница состояла на тропе.

— Не надо! — Возгонцев схватил Ивана за рукав. — Сожрет ведь, пакость!

Сожрет, наверняка сожрет, согласился Иван, но это потом, где-то в далеком туманном будущем, а сейчас Маша в беде.

Он шагнул навстречу неясной в дневном свете фигуре, которую выдавали лохмотья паутины вдоль тропы.

— Помоги, — попросил с поклоном, как требовалось по кодексу Равновесия, хотя вряд ли кто-то до этого кланялся паутинницам – до этого дело обычно не доходило.

Их взгляды встретились, но единственным желанием нечисти была месть. Не всякой неупокоенной душе, загубленной злодеем, выдается шансы отомстить, а у паутинницы он появился. Иван то ли услышал это в голове, то ли сам догадался, о чем думает Моровая Дева.

Оно развернулась и поплыла над дорогой. Это только казалось, что движется паутинница медленно – Иван и Алексей едва успевали за ней бегом.

Дева привела их к храму. Вовремя они подоспели. Еще немного... К счастью, на помощь Маше бросилось ее любимое Поперечье. Получилось, что Маша прибегла к своим навыкам, поперечным, а Иван – к своим, вдольским. Иван да Марья. Вдолье и Поперечье. Равновесие.

Змея Иван собирался убить без капли сожаления. Тот, получив возможность защищаться, сражался отчаянно. Его костяной нож, притворявшийся изящной легковесной игрушкой, на деле оказался коварным оружием.

Несколько раз Полозович сумел дотянуться до Левецкого, и из крошечных на вид ранок потекла, не думая останавливаться, не только кровь, но и жизненная сила вдольского князя.

Змей впитывал ее, криво улыбаясь. Черты его лица принимали совсем уж нечеловеческую форму.

Иван не отставал – успел трижды ранить нелюдя. Рукав рубахи княжича – тулуп он скинул еще у входа в храм – постепенно пропитывался кровью.

— Что? — просипел Змей, превращаясь лицом в Лучинского, в одну из его ипостасей, которую Иван когда-то видел на листовке в Техасе под словом «wanted». — Сам до меня добраться не смог – через бабу свою попытался?

Он плел еще много всего, перевирая реальное в постыдное, стараясь отвлечь Левецкого от битвы: о родителях и их мучениях перед смертью, о Любаше, до которой он когда-нибудь доберется. Раньше все эти слова, наверное, приникли бы в мозг Ивана, но сейчас он думал только о Маше. Погибнет Змей – близкие Ивана будут в безопасности. А слова… это только слова.

Противники были примерно в одинаковом положении. Змей не мог применять чары – в этом была сила родового оружия Левецких: стоило пустить им кровь, попробовав вражьей сути, кинжал строил защиту для хозяина. Но кровь и силу свои Иван постепенно терял и понимал, что долго не продержится.

Он услышал голос Возгонцева, зовущего его и Машу от входа, и крикнул через плечо:

— Забирай Марию и уходи! По возможности прихвати Амалию.

— Мария Петровна! — взревел Возгонцев. — Где вы? Это я, Алекс!

— Мы тут! Помогите! — отозвалась Маша откуда-то слева.

Хотя бы ее выведут из этого хаоса. На Амалию… или как там звали продавшуюся Змею девицу… Ивану было глубоко наплевать. Но магом интересно будет пообщаться со змеиной жрицей, расспросить, побеседовать о том, о сем.

Змея княжич отпускать из виду не намеревался, будучи уверенным, что тот легко избежит человеческого суда, даже из одних только магов составленного.

Должно быть, Полозович увидел это в его глазах, потому как усилил натиск. Он не мог покинуть тело Абрамцева и занять чье-то еще: женская суть ему не подходила, а Левецкий и Возгонцев были категорически против вселения в них злого духа. Уничтоженные поперечной нечистью деревянные статуи тоже не в силах были подпитать хозяина места, хотя создавались именно с этой целью.

На несколько секунд противники разошлись, тяжело дыша. Сквозь клубы пыли, поднятой возней нечисти, они с трудом видели друг друга.

Змей колдовал теми немногими силами, что у него остались. Иван чувствовал, как его вдольская сторона уходит через текущую из раны кровь. Мысль о том, что будет, если он не одолеет Змея, к Левецкому еще ни разу не приходила.

«Беги, только беги, не останавливайся, уведи Машу», — обратился он к Алексею, веря, что граф услышит его последнюю просьбу.

Что-то скользнуло по спине, царапнуло плечо. Жаром обожгло щеку. Иван покосился вбок. Впившись когтями в остатки рубахи, на плече сидела крошечная саламандра. Поперечное существо чего-то ждало. Вспомнив уроки деда, Иван дернул за рукав. Рубаха треснула, обнажив залитую кровью руку. Саламандра аккуратно спустилась по предплечью, лизнула ранки длинным оранжевым языком.

Тело взорвалось болью… и все прошло. На месте порезов остались ожоги.

— Спасибо, — хрипло проговорил Иван. — Не забуду…

Саламандра прыснула с плеча куда-то во тьму, но Левецкому показалось, что она кивнула в ответ. Теперь сила не просто задерживалась в теле – она возвращалась болезненными волнами, которые Ивану трудно было выдержать. Но он выдержал.

Змея выполз из облака пыли преображенным. Из остатков силы он сумел нарастить чешую по всему человеческому телу. Руки приросли к бокам, ноги соединились в хвост. Существо балансировало, готовясь нанести удар тупой змеиной башкой.

А Иван просто повторил тот же фокус, что и в лесу – ударил силой в землю. Навь откликнулась волной сопротивления, сметая алтарь и трон. Змей распластался по каменному полу, и Левецкий заметил небольшое пятно чистой кожи у шеи Абрамцева. Именно туда, ломая змеиные позвонки, ударил Иван.

На этот раз, казалось, содрогнулся весь мир. Рев, прокатившийся по храму, оглушил Левецкого до звездочек в глазах. Ревел не Змей, а что-то… или кто-то… из глубин земли.

Должно быть, Железный Полоз почувствовал смерть сына. Забавно будет, если и папаша сюда явится. Мысль вяло мелькнула в голове и потухла. Вцепившись в колонну, Иван наблюдал, как рушится змеиное святилище. Остатки свечей, упав, подпалили щепу и доски.

Огонь вырос и за спиной, как-то быстро, словно масла подлили. Чудеса закончились, пламенный круг подбирался все ближе...

… Его схватили за плечи и поцеловали в соленые щеки. Маша. Маша? Здесь?! Зачем?! Нельзя!

— Руку! Руку дай! Скорее! — шептала Мария. — Да хватит меня отпихивать!

Что-то сдавило запястье, прохладное, гладкое...

— Ничего, ничего… мне обещали, обещали, что поможет. А не поможет… мы же вместе. Я твоя, а ты мой! Везде парой.

Глупо, как же глупо!

Огонь уже был везде.

Они умрут тут.

Глупо.

Огонь везде… но не жжет. Что-то давит и пульсирует на руке…

Иван обнял Машу и прижал ее к себе так крепко, как только мог…

***

Часть крыши над единственной сохранившейся в храме колонной удерживалась каким-то чудом. Маша и Иван, живые и невредимые, стояли посреди пепелища. Огонь стих так же быстро, как и занялся, уничтожив все, что мог поглотить. Опомнившись, Иван подхватил Машу на руки и выбежал на поляну прямо по тлеющему мусору.

Через несколько секунд вместе с колонной рухнула крыша.

Увидев Машу и Ивана живыми, страшный закопченный Возгонцев сел в снег, запихнул в рот снежок и захихикал. Его не сразу привели в себя.

Он долгое время пытался пробить путь в горящее святилище с помощью магии – храм сопротивлялся. Потом граф нашел в снегу голого стонущего Абрамцева и попробовал пройти его путем, через узкий лаз, через который разбегалась нечисть, – и тоже потерпел неудачу. Капище все еще защищало «своих».

… — А ведь он встал и поплелся куда-то, — вспомнил Алексей уже дома, поглощая сваренный Марфушей холодный кисель – от горячего чая графа воротило. — Абрамцев. Ни царапины. Голый только. Как-то мне тревожно.

— Могой сгинул, — отрезала Догва. — Железный Полоз его оплакивает. Железо на землю выйдет. Грозы будут, предупредите людей. Но и за этим… слабоумным… присмотрите. Если хоть частица Змея в нем осталась – жди беды. Метку нужно поискать. Если Змей еще в нем – метка будет.

Маша и Иван спали, откинувшись на спинку дивана и переплетя пальцы. Все присутсвующие поглядывали на них с умилением. Над бровью у Маши подживал стараниями Любавы тонкий ожог, рукав рубашки княжича топорщился над повязками.

Фальк, судорожно записывающий все обстоятельства «Дела Змея» в блокнот, только и успевал цокать языком и удивляться. Владимиру Сигизмундовичу во время всей заварухи пришлось успокаивать взволнованных селян, некоторые из которых, каким-то невероятным образом разнюхав подробности появления Змея, осадили дом Любавы.

— Абрамцева мы, конечно, отправим в Москву вместе с девицей Дарьей Перекладовой, выдававшей себя за дочь предпринимателя Фон Лингена, в исследовательскую контору. Дарья эта под присмотром, в себя еще не приходила. За Абрамцевыми наблюдение установлено. Сергей дома, отсыпается. Сам-то он, может, не виноват, что злого духа принял, но в связях с Лучинским замечен был неоднократно. Наша задача… так сказать… сопоставить личность Фомы Лучинского, подозреваемого в многочисленных убийствах и прочих злодеяниях, с его… формой Змея. Эх, — Фальк закряхтел. — Трудно будет доказать.

— Я дам показания, — пообещал Возгонцев, потянувшись за новой порцией киселя. — Мне поверят.

— Меня тоже, дай бог, не проигнорируют, — подал голос князь Андрей. — А вот и невестушка твоя, граф. Подойди к нам, Сашенька.

Девочка осторожно приблизилась, склонилась над спящими, выдохнула взволнованно:

— Помогли мои браслетики. Сгорели… не жалко ни капельки!

— Ты чудо, — серьезно отозвался Возгонцев. — Подрастай поскорее, нас ждут великие дела.

За Сашей вошла Ульяна. Присела у камина и со вздохом облегчения обняла дочь. Обвела гостиную счастливым взглядом, словно не веря, что все закончилось, и тихо выразила всеобщее мнение:

— Вот и хорошо.

***

Сергей очнулся перед рассветом. Лиза в неудобной позе спала в кресле. Встрепенулась и подняла голову:

— Сережа. Как ты? Что случилось?

Она со страхом вглядывалась в его черты. Кажется… кажется, он что-то плохое сделал. Что-то натворил. Вспоминался почему-то бал и танец с Марией Осининой. Глупость какая-то. Зачем он вообще вызвался танцевать с невестой Левецкого? Они потом… на дуэли? Было же что-то… вот опять же злое лицо князя стоит перед глазами. Во что Серж вляпался?

Абрамцев схватился за голову и застонал. Обозрел себя, почему-то одетого в старую длинную сорочку, и пошел одеваться.

— Сережа, ты помнишь, что с тобой случилось? — залепетала из комнаты сестра. — Ты голый домой пришел, чудом только не замерз. Где ты был?

— Лиза, прошу, оставь меня в покое хоть на время. Я должен восстановить события… мне плохо. Я пил, должно, потом дуэль эта… Господи, кто сейчас дерется на дуэлях… ножами? Пойду к князю. Нужно извиниться… Ты не знаешь, я никого случайно не убил? Полиции не было?

Лиза запричитала, залившись слезами, но Сергей отмахнулся и, надев новое модное пальто с меховым воротником, отправился с визитом к Левецким.

Но у каменного моста через Вележу, почувствовав, что задыхается, он спустился к воде. Стоял, вдыхая морозный воздух, судорожно вспоминая события ночи. Проблема была в том, что он не помнил ни прошлую ночь, ни предыдущую, ни всю неделю. Была поездка в Помеж-град, а потом…

— Симпатичный какой, — донеслось до него. Кто-то хихикнул и засмеялся, переливчато, звонко…

Сергей опустил взгляд на реку. Там, несмотря на холод, плескалась водяница. А Серж думал, они зимой в спячку впадают.

— Я Аксаша, — русалка перекинула косу на грудь, прикрыв чудные прелести, от которых Абрамцев не мог отвести взгляд – пытался, но не мог. И еще перед глазами как-то… поплыло. — А ты кто?

— Меня Сергеем зовут, — выдавил Абрамцев. — холодно. Как ты… там… лед вон… плавает…

— И ничуть не холодно, — водяница капризно надула губки. — Кажется тебе все. Совсем ты запутался, болезный. Ничего, Аксаша тебя вылечит. Лето на дворе. Скидывай тулупчик, барин, сам поймешь.

И действительно, холодно Сергею не было. Наоборот, сердце вроде как забилось сильнее, по венам побежал жар. И не морозно вовсе – жарко! Лето ведь. Вон… бабочки летают, зеленая листва ивы над водой колышется.

Абрамцев стянул с себя сначала пиджак с жилетом, затем рубашку от братьев Жульиных из ателье мужского нижнего и верхнего платья, что в Петербурге на Знаменской. Как только деньги завелись, он ее и прикупил, рубашку модного кроя. Оказалось, все столичное можно было и в Родовейск выписать.

— Ах! — русалка смущенно прикрыла ротик кончиком косы. — Хорош ты, барин. А на шее что?

— Не знаю, — Сергей удивленно потер пальцем странную отметину.

— Никак чешуя, — весело сообщила русалка. — Значит, мы с тобой родня, барин. Спускайся, обниму на радостях, в уста сахарные поцелую.

Сергей спустился. Заглянул в зеленые глаза, дал себя обнять, крепко-крепко, страстно даже, поцеловать… почувствовав укол в том месте, где шелушились на груди змеиные чешуйки, а дальше…

Вода была ледяной. Она хлынула в легкие, и Сергей Абрамцев просто перестал существовать, обретя вечный покой под корнями ивы, разрушив последнюю надежду Змея на возвращение.

Спустя четыре года

Маленький Алеша, балуясь, натянул игрушечный лук. Юркий пигси подпрыгнул и шмыгнул в кусты.

— Ты его пугаешь, — предупредила Алексея Маша. — Он наверняка знает, что у тебя в руках оружие.

— Так ведь не взаправдашнее, — отвлекшись от своего блокнота, с которым не расставался ни днем ни ночью, заступился за сына Иван. — Да и где бы пигси лук видел? У нас все больше ружья, не дай бог, конечно.

— Значит, не он видел, а далекие предки его, — задумчиво протянула Мария Петровна. — Родовая память. Ванечка, и все-таки я жалею, что так мало внимания этой теме посвятила в монографии! До последнего думала, во вторую часть внести или повременить, глубже исследовать. Надо было внести. А рукопись в типографии уже!

— Ничего страшного, — успокоил жену Левецкий. — Это тебе задел на третью часть. Ты же хотела о Полозах отдельную книгу выпустить.

— Хотела, — согласилась Маша.

— Материалу побольше наберешь и выпустишь с заметками о памяти поколений.

— Да, Ванечка, ты прав, так и сделаю, — поразмыслив, заулыбалась Мария Петровна. — А потом и четвертую напишу. И, может, пятую.

— .Пятую? Это о чем же она будет? — удивился Иван Леонидович.

О планах жены продолжить научный цикл пятой книгой он слышал впервые, хотя не сомневался, что Машенька найдет материалу на целую многотомную энциклопедию. Особенно после того, как профессор Московского университета Курницкий, специалист по поперечному миру, выделил ее из своих учениц и предложил совместные исследования.

— О вдольских княгинях, — хитро прищурилась Маша.

— Их не бывает. Вдольский титул с браком не передается.

— Знаю, знаю, — шутливо замахала руками Маша. — Уж мне-то и не знать. Однако в столице в день защиты работы я познакомилась с княгиней Огненской... Помнишь, я тебе рассказывала про свою ученицу, Нюточку, дочь графа Опренского, который мне протекцию составил. Нюточке еще младой князь Николай, сын князя Огненского, нравился.

— Что-то припоминаю. А что касается Огненских, то они огневики, у них саламандры в роду, — кивнул Иван.

— Княгиня Огненская... она мое выступление в научной коллегии слышала. Сама подошла. Хочет, чтобы я одну историю записала, с ее слов.

— Интересная хоть история? — спросил князь.

— Интересная, но рассказать пока не могу, — ответила Маша виновато. — Мне пока самой многое непонятно. Еще бы раз с княгиней повидаться. И, знаешь, они с господином Фальком знакомы. Он ее у мобиля с цветами встречал после моего выступления. Поедем осенью в Москву?

— Как скажешь, родная.

Маша обхватила руку мужа и прижалась головой к его плечу, глядя, как на лугу резвятся их двухлетний сын и расхрабрившийся пигси.

Из крошечного взъерошенного детеныша, спасенного Иваном и Машей в ту страшную ночь, пигси вырос в лохматого подростка. Перед рождением Алеши он повадился появляться в «Удолье». Сначала Маша, будучи в положении, боялась визитов нечисти, но Арим поперечного не гнал, и водяной его вроде как привечал.

Однажды ночью, застав пигси качающим колыбельку Алешеньки (Прасковья Лазаревна придремала в кресле-качалке в тепле от камина), Маша страшно перепугалась, заговорила окна и двери от вторжения и пожаловалась домовому.

— Не бойся, хозяйка, — успокоил ее тот. — Малой вреда Алексею Ивановичу не причинит. Он его в хозяева выбрал. Такое нынче редкость, а раньше при каждом вдольском княжиче поперечный помощник имелся, как посредник между Вдольем и Поперечьем и как учитель. Увидишь, пригодится Алексею Ивановичу мелочь древесная.

Домовой оказался прав.

Маша наблюдала, как пигси настойчиво, но терпеливо учит малыша заглядывать в Навь: исчезает и появляется в другом месте, заставляя княжича угадывать точку выхода с тропы.

— Пора, — вздохнул Иван, оторвавшись от созерцания идиллической картины. — Сегодня у меня разговор с водяницами.

— Опять шалили? — Маша принялась укладывать остатки от пикника в корзину.

Пигси умиленным видом тут же возник рядом. Пришлось дать ему кусочек мягкого сыра, который древесный звереныш обожал всей душой.

— Нет, не шалили, — ответил князь. — Аксаша на разговор позвала. Никак решилась.

Они пошли назад старой дорогой, знакомой им по ностальгическим воспоминаниям. Прошли и мимо места, где когда-то встретили паутинницу.

— Она больше не появлялась? — уточнил у жены Ивана.

— С тех пор не видели, — ответила Маша и, помолчав, добавила: — Третьего дня к храму Лада подкинули младенца, девочку, самое большее недельную от роду. Жрец провел обряд представления богам... тяжелый, долгий, потом сутки отсыпался. Нарекли девочку Анной. У нее на руке... родимое пятно в форме паутины.

— Анна, — понимающая кивнул князь, придерживая уснувшего на плече сына. — Ту девушку, которую Змей, будучи оккультом Ижинским, украл и обратил в паутиницу тоже, кажется, Анной звали?

— Да. Вот я и думаю...

— … переродилась? Нелегкая у девочки судьба будет – столько грехов отработать.

— Но раз родилась снова человеком, часть вины искупила. Многое она не сама делала, а по принуждению. Я за ней присматривать стану, — решительно выдохнула Маша. — Сестры монастырские ее не взяли, настоятельница была против. Из-за пятна. Я с храмом Дива договорилась. Они всех принимают. Кормилицу нашли. Не пропадет божья раба Анна.

Иван кивнул. Он никогда не сомневался в жене, верил, что она всегда поступает так, как надобно.

Освежившись и переодевшись в свой самый простой наряд, князь отправился к реке.

Аксаша ждала его там, прощалась с подругами.

— Решилась? — еще раз уточнил князь, когда заплаканные русалки уплыли.

Аксаша вздохнула, глядя на солнце. Уже сейчас водяница казалась прозрачной, бесплотной.

— К Диву меня отнеси, — попросила она. — Пусть кости сожгут по обряду, потом прах мой над водой развеют. А после... там, — она указала на низко склонившуюся над водой иву, — под корнями посмотрите. Уже можно, зла от того не будет.

Иван согласно склонил голову, зная, кого они найдут под корнями дерева. Нет, благодарен Аксаше он не был, но понимал, от скольких проблем она их избавила.

Как только мужики вытащили на берег немногие сохранившиеся за сто лет останки, Аксаша осыпалась в воду тонкими струями. Удостоверившись, что прах девицы Аксении Лютовой, тысяча восемьсот шестнадцатого года рождения, отправился в храм Дива, Левецкий снова переоделся и отправился за женой в школу.

По дороге Иван Леонидович размышлял о бренности жизни и надеялся, что через пару лет в округе родится еще одна девочка с родимым пятном… например, в форме листа плакучей ивы.

Бывший особняк Осининых был перестроен в учебное заведение для девочек сирот два года назад. Всего в пансионе проживали двадцать семь воспитанниц от семи до четырнадцати лет, разделенных на классы в зависимости от возраста и склонностей.

Из-за столика в яблоневым саду навстречу зятю вышла Ольга Матвеевна, улыбнулась. Иван Леонидович тещу немного побаивался. Зная ее историю, он помнил, на какие жертвы пошла эта статная, красивая женщина, чтобы вырастить дочь. Железная женщина, одно слово.

Ольга Матвеевна приехала в Приречье вместе с падчерицами перед свадьбой дочери и энергично погрузилась в дела пансиона. Она преподавала девочкам секретарское дело, которым сама подрабатывала первое время в Великом Новгороде. Ольга Матвеева настаивала на том, чтобы каждая девица научилась стенографии и машинописи.

— Кому повезет с замужеством, а кому и нет, — трезво рассуждала она. — И в замужестве... тоже не всегда сладко бывает. Пусть у девушек будет профессия.

Сводные сестры Маши, Настасья и Ксения, вежливо пригласили Ивана присоединиться к чаепитию. Но тот так же вежливо отказался, спеша найти Машу и рассказать ей новости. Настя и Ксения Левецкому нравились. Скромные и хорошо воспитанные, они, как и Маша, стали добрыми подругами Любаше. Настя уже преподавала старшим классом физическую культуру, для хорошего здоровья и осанки.

Машу Иван Леонидович нашел в классе на втором этаже. Она как раз заканчивала урок. Доска в комнате была исписана поперечными словесами. Увидев мужа, Марья Петровна обратилась к Сашеньке Томилиной:

— Отведи второй класс к лужку у пруда, проведайте водяного. Я с ним заранее договорилась, он будет ждать.

Сашенька, уже не худенькая бледная девочка, а высокая, в маму, живая, подвижная гимназистка и начинающая художница, с важным видом кивнула. К ней подбежали девочки в аккуратных фартучках, соревнуясь за право на прогулке держать помощницу учительницы за руку. Саша с первых уроков завоевала их доверие и любовь, видимо потому, что сама недавно вышла из детского возраста.

— Не забудьте взять хлебцы на кухне для угощения! — крикнула Маша вслед процессии.

— Подросла как Алекса невеста, — улыбнулся Иван, нынче редко видевший Сашу. — Как у них дела?

— Переписываются, — Маша тоже улыбнулась. — Трогательно так. Алексей голубков на полях рисует. Домой?

— Да. Ульяна Денисовна тоже здесь? Подвезти ее? Дед у нее что-то спросить хотел, по мемуарам своим.

— У нее урок математики, — Мария Петровна поглядела на настенные часы. — Может, это подождет? Завтра уроков будет мало, послезавтра еще меньше, а с выходных и мы каникулы объявим. Купание организуем... красота!

— И тебе отдохнуть не помешало бы.

— С радостью! Новой книгой как раз займусь, — со смехом кивнула Маша.

Они с Иваном вышли, и Марья Петровна ахнула: у крыльца особняка стоял новенький красный мотор, заказанный Левецким из Германии.

— Привезли уже? Можно? — Маша умоляюще посмотрела на мужа, пританцовывая от нетерпения.

— Осторожнее только, прошу, — предвидя просьбу жены, Иван Леонидович обошел мобиль и помог ей усесться за руль.

Маша послушалась, вела аккуратно, но с удовольствием прокатилась по сухой дороге до самых Банников.

Поместье Возгонцевых, мимо которого они проехали, гордо поблескивало в закатных лучах новенькими стеклами. Алексей так и остался в образе графа, и только в Тайной канцелярии знали, что когда-то младший наследник поместья носил другое имя.

А вот фон Лингены уехали на родину, в Германию. О Дарье, девушке, выдававшей себя за их племянницу, с тех пор никто ничего не слышал да и слышать не хотел. Князь Андрей один только раз обмолвился в разговоре, что бывшая жрица Змея жива, изолирована от общества и сотрудничает с магами.

После исчезновения Сергея Абрамцева его сестра Лиза уехала в Питер и вскоре вышла замуж за актера синематографа. С ним она укатила в Европу, и строгая Софья Сергеевна доживала свой век в имении в одиночестве, оплакивая пропавшего племянника и кляня племянницу за легкомыслие. Что ж, скоро она узнает, что случилось с Сергеем. Жаль старушку.

Елизавету Абрамцеву следствие практически не тронуло, только Фальк изъял спиритическую доску и допросил как сестру подозреваемого.

Иногда от Лизы приходили письма с фотокарточками, на которых она позировала рядом с красавцем мужем. Софья Сергеевна ругалась, плевалась, поминала бесов, но письма читала, приговаривая, что бесстыдница пока хотя бы денег не просит. А фотографии бережно складывала в ящик комода.

Мэри Лопушкина неожиданно съехала от родителей, коротко остриглась и сделалась в Помеж-граде активным борцом за права женщин. Потом вдруг вернулась, оставила Лопушкиным-старшим свою годовалую дочь и снова ринулась в гущу сражения за независимость слабого пола от мужского притеснения. Лопушкины имя отца ребенка так и не узнали, но смирились и наняли для внучки хорошую няню.

Все это промелькнуло в голове у Маши, пока она вела новый мотор по проселочным дорогам, однако не вызвало (как бывало, когда всплывали в голове воспоминания), грусти.

Мария была занята собственными мыслями. Вчерашнее утреннее недомогание повторилось и сегодня, что говорило... о многом говорило. Даже Поперечье подавало знаки, а пигси так вообще притащил из леса дикого меда в сотах и на своем наречье велел Маше, словно ребенку малому, много кушать и отдыхать.

Маша нашла красивое место, чтобы полюбоваться на закат из открытого салона автомобиля, но в основном, чтобы собраться с мыслями и начать серьезный разговор. Душа вдруг наполнилась ощущением счастья.

Иван, конечно, очень занят, протекция Государя принесла ему продвижение по службе и известность в узких кругах. Император Михаил ведь тогда лично посетил их свадьбу в Великом, оказав великую честь молодоженам и негласно одобрив двусмысленный, с точки зрения общества, союз.

Свадьба вышла пышной и помпезной, с множеством незнакомых, но полезных особ высшей крови. Маше куда больше понравились традиционные гулянья с обрядами и Любавиным благословением в сельском клубе в Банниках, на которые, перепугав селян, явились с дарами посланцы от окрестной поперечной нечисти. Но тут уж следовало помянуть поговорку про груздь и туесок.

— Укачало? — заботливо спросил Иван.

— Да. Нет, — Маша покачала головой. — Задумалась. Тут другое. Знаешь, Ванечка, ну ее… эту книгу. Отложу.

– Но ты хотела...

— Хотела. Однако в ближайшие месяцы мне будет, чем заняться. Знаешь, нас, кажется, скоро станет четверо...