Встречная-поперечная

Маша ждала Левецкого. Вопрос с Томилиными требовал безотлагательного решения.

Но вот зашевелились Лопушкины, и Лиза поднялась со стула, нервно теребя локон.

Князь Левецкий, в идеально сшитом фраке и лаковых туфлях, вошел в гостиную, отдал трость и перчатки лакею, и поклонился собравшимся.

Гости загомонили и потекли кругом, чтобы поприветствовать представителя вдольского рода.

Маша смотрела на него, онемев. И когда он повел по комнате ищущим взглядом, не придумала ничего лучшего, как шагнуть за штору. Оттуда она наблюдала, как Иван Леонидович рассеянно поцеловал руку Лизоньке, кинул какую-то любезность Мэри, кивнул Родиону Дементьевичу и подошел к Маргарите Романовне, сердечно с ней поздоровавшись.

Маша со вздохом вышла из-за шторы – все равно ведь найдут – и очередной взгляд Левецкого сразу же за нее зацепился. Князь изменился в лице, поклонился и едва заметно развел руками. Признает, что виноват? Это хорошо. И сколько бы он еще водил ее за нос, если бы не ужин у Абрамцевых?

Еще никто и никогда Машу так… не дурил. Ужо она сейчас отыграется.

— Машенька, — позвала ее тетушка, — а вот и Иван Леонидович, с которым ты так хотела познакомиться!

Маша со светской улыбкой направилась к тете. Левецкий руку ей целовать не стал, но залился краской и поклонился, тряхнув по обыкновению взъерошенной головой.

Мария посмотрела на губу князя. Цела. Может, отвесить ему как следует, чтобы сходство с Игнатом стало совсем уж полным? Рука у Маши тяжелая, особенно если кулачком-то бить.

Лизонька призвала дам расставить букеты. Амалия привезла розы из поместья фон Лингенов, которыми занималась ее тетя, и комната наполнилась божественным ароматом.

— Хотела, хотела, — звонко проговорила Мария, прищурившись. — Давно хотела. Видите ли, ваше сиятельство, жалобы у меня к вам накопилось, но исключительно как к вдольскому князю. А вы все тишком да тишком. Дел много было?

Если кто и услышал в ее словах вызов, так это сам князь, отчего лицо его сделалось слегка… кислым.

— Ну что ты такое, Машенька, говоришь, — смутилась Маргарита Романовна. — Какие могут быть жалобы? Князь только недавно приехал.

— Однако же, — встрял вдруг Левецкий, — Мария Петровна правы совершенно. И все ее упреки – к месту. Мария Петровна, давайте отойдем на минутку… в сад, и вы мне все расскажете… выскажете. И я… вам.

— Скоро ужин, — предупредила тетушка.

И, как показалось Маше, превнимательно поглядела вслед племяннице.

Они вышли в сад, провожаемые взглядами. С листвы еще стекали тяжелые капли. Дождь охладил атмосферу, сад пах свежестью, где-то с шумом сорвалось с ветки яблоко, с хрустом разломилось о землю.

Иван развернулся к Маше лицом, остановив ее.

— Ну… ругайте же меня, — обреченно сказал он. — Я заслужил.

— Я вас ругать не могу, потому что не понимаю цель… игры, — объяснила Маша, сверкнув глазами. — Зачем, князь? Захотелось стать ближе к… необычному? Так вы и так вроде… недалеки.

— Марья Петровна, есть причины, по которым я…

— Шутом решили поработать? Или нет! — Маша всплеснула руками. — Я поняла! Это ваше постоянное амплуа! То-то Любава сразу вам подыграла.

— Да нет же! Это все русалка! Она меня с головы до ног водой окатила…

— На песчаном бережку, на мягком песочке? Они это любят: молодцев красных и игры с водою.

— Да вы…! Уж я не думал, — возмутился князь, — что вы такая… едкая!

— Да вы многое обо мне не знаете. Я вам говорила, что не люблю, когда меня за дуру держат.

— Да не держал я вас за…

— Врали тогда зачем?

— Так я пытаюсь объяснить! — взревел Левецкий. — Дайте же хоть слово сказать! Я все понимаю: что вел себя неприлично, что чуть репутации вашей урон не нанес и в глупое положение вас не поставил. Я пытался сказать, как только понял…

Маша нахмурилась: лицо у князя сделалось какое-то сосредоточенное, даже самую малость ожесточенное. Левецкий понизил голос:

— … что вы не она.

— Не я? — сбилась Мария.

— Послушайте. В тот день мою одежду действительно испортила Аксаша, русалка, это она пыталась коней Лопушкина напугать. У нее к Лопушкиным давняя… претензия. Бортник дал мне сухую одежду. И мы с вами… встретились. И встреча была, как будто подгаданная.

— Вы думали, я вас ждала? — удивилась Маша.

Рассказ о русалке ее немного смутил. Она же знала, что княжич Иван к ней наведывался. И вот… глупости почему-то изо рта посыпались. Она ревнует, что ли? К нечисти?

— Думал, — признался Левецкий. — Накануне разговора с дедом, в котором он попросил меня заменить его в Приречье, Догва разложила свои ыжбалы, это такие фигурки из дерева и камня. Она сказала, что мой враг очень близок, что я найду его… здесь, в местах, где прошло мое детство. Но будет еще одна встреча. С девицей. У которой руки по локти в крови. И меня ей поручат на тот свет отправить, потому что… Это сложная история, на самом деле. Дело в том, что я под защитой Поперечья и своей крови. И чтобы до меня дотянуться, нужно приблизиться… очень близко. Еще Догва сказала, что так просто убийцу не разглядеть, что сама она очаровательна и выглядит невинным ангелом, но эта суть ее обманчива. Я встретил… вас… первой из местного общества. И словеса ваши… просьба…

— Боги равновесные, — шокированно прошептала Маша, прижав ладони к щекам. — Вы подумали, я вас убить хочу. Вы меня проверяли.

В ее интонации не было упрека или возмущения. И князю она поверила сразу же. Она чувствовала… нет, не его подозрения, а внимательный, вкрадчивый взгляд, который все время сопровождал их с Иваном.

Левецкий покачал головой:

— Я почти сразу понял, что это не вы, когда мы в лес пошли. Возможности убить меня открывались огромные. Я ведь только вначале был настороже. А потом… лесовик… река… паутинница… Можно было просто не переводить меня через зачарованный луг, а оставить в Нави. И поминай, как звали.

— Можно, — согласилась Маша. — Нас ищут, должно быть. Давайте вернемся.

— Вы меня простили?

— Нет. Я еще сердита. И вы мой должник. Я вам потом изложу, что вам сделать, чтобы загладить вину.

— Мы и вас должны поговорить, — сообщил княжич. — Я узнал кое-что, и это меня пугает.

— Поговорим, — пообещала Маша. — А вы пока… присматривайтесь. Здесь, кроме Ульяны Денисовны Томилиной, все женское очаровательное и ангелоподобное общество собралось. Вот и ищите свою… ассасинку. Вряд ли это кто-то из простых, тут местные все друг друга знают. Хотя к слугам я бы тоже присмотрелась.

Лизонька нервничала. Уж какие там срочные дела ни имелись у Осининой, но вот так взять и лишить присутствующих общества князя... неприлично просто!

— Небось, за Томилину просит, — предположила Мэри, зевая.

Она как-то незаметно очутилась подле Абрамцевой, и Лиза поняла, что эмоции ее от любопытной Лопушкиной не укрылись.

— Как вам князь? — спросила Абрамцева, лишь бы заполнить паузу в беседе, отвлечь сплетницу и спрятать свое волнение.

— Простоват, — призналась Мэри. — Я его другим представляла, интереснее, с усами, постарше и величавого. Но право слово, это моветон так надолго бросать компанию. Марья Петровна могла бы и в другое время конверсацию завести. Все знают, что Ульяна Денисовна в бедственном положении. Зачем же так на гостя набрасываться?

«Хорошо бы, если бы дело было только в этом», — подумала Лиза.

Как-то всё подозрительно. Абрамцева была готова поклясться, что Мария Петровна и Иван Леонидович знали друг друга не первый день. Уж больно красноречивыми были взгляды, которыми они обменялись при встрече. Может, было то и от несогласия и каких-то претензий со стороны Осининой, как желали они показать, но если Маша действительно казалось сердитой, так княжич скорее взволнованным.

Князь и Маша вернулись. Оба показались Лизе умиротворёнными. И это пугало еще больше. А княжич сам-то… так приличия проигнорировать!

За стол они уселись рядом, проигнорировав и карточки, тщательно Лизонькой, в рассадке гостей, продуманные, отчего фроляйн фон Линген пришлось пересесть.

Однако германской гостье все было, как обычно, трын-трава. Амалия всё делала с приятной, дружелюбный улыбкой, которая несказанно Лизу раздражала. И ведь не поймёшь, что думает, какое мнение при себе имеет. Вот и правду говорят, что русский огласит, немец затаит.

За столом Осинина и Левецкий продолжили тихо переговариваться.

Лиза всё время прислушивалась к беседе, ловя отрывки фраз. Несколько раз от того сбилась, и глупостью какой-то ответила на вопрос Лопушкина, но Родион Дементьич лишь привычно махнул рукой, видимо, по обыкновению списав все на женскую безмозглость.

Пару раз Лизонька услышала имя Томилиной. Это немного её успокоило. С другой стороны, что взять со вчерашней мещанки, пусть и с образованием? Это нынешняя принадлежность к роду Осининых Маше в голову ударила?

Татарьин полез с очередными комплиментами, и Лиза сделала знак брату. Пусть отвлечёт осоловевшего от выпивки и шума поклонника. Если бы можно было напрямую сказать Николя, что Абрамцевы разорены! Сразу бы исчез из виду, только пыль бы стояла.

Сама она не заметила, что за столом сменилась тема обсуждения. Мадам Лопушкина с восторгом заговорила о приезде Алекса Возгонцева. Супруг её подхватил разговор, выказывая надежды на возрождение поместья старого рода.

Однако князь почему-то ликование не разделил – нахмурился и забарабанил пальцами по столу. Лиза тоже почувствовала… холод по коже. Что если она права? Это ведь… мистично все. И не так приятно, как в модных романтических романах описывается. Там упырь кусает прекрасную деву от большой любви, и они живут бесконечно и счастливо. Кстати, о мистике.

— А теперь сюрприз! — воскликнула Лиза, поднимаясь со стула. — Иван Леонидович, вы же не откажете нам в просьбе принять участие в развлечении? Спиритические доски сейчас в Европе модны как никогда. Серж, принеси.

— О да, — оживившись, подтвердила Амалия. — При дворе императора есть старинный доска фон Болленбрасс.

— Германского алхимика прошлого века? Того самого? — с интересом уточнил князь.

— Ja! — сообщила Амалия. — Того самого… черного книжник.

— Чернокнижника, — Марья Петровна тоже сверкнула глазами и подалась вперед. — Я читала его труды о темных чарах. О демонах и тех, кто скрывается в Тени. Очень… познавательно.

— Тогда вы знать, что он сделал семь доска. И каждый доска говорить с вопрошающим. И отвечать точно. Предсказать богатство, любовь… разлука… смерть… Сбыться, все сбыться.

— Страшно-то как, — поежилась Мэри. — Не хочу я про смерть. И про демонов… не надо. И от познавательного, пожалуй, воздержусь. Я, разве что, про любовь хочу. Если про любовь, то отчего бы нет.

— Вы разбираетесь? А эта доска? — Лиза подала Амалии старый рассохшийся спиритический круг с полустертыми буквами по краю. — Сергей купил ее в лавке старьевщика. Выглядит, как будто ей много пользовались.

— Это не Болленграсс, — фроляйн фон Линген внимательно осмотрела доску и покачала головой.

И только все успели выдохнуть с облегчением, добавила:

— Это Александр Ижинский, он… оккульт.

— Оккультист? — подсказал Иван Леонидович, подходя к немке. — О нем я тоже слышал. Здесь его знак, три ряда по шесть погасших светильников. Шесть-шесть-шесть.

— Страсти господни! — взвизгнула Екатерина Михайловна, подпрыгнув. — И не уговаривайте, и близко к жути этой не подойду!

— Не ори, матушка, — поморщился ее муж. — А я вот послушаю, что месмерические духи думают о будущем России-матушки.

— Ja. Александр Ижинский – ваш русский оккультист, — кивнула Амалия княжичу. — Он приезжать в Германия, делать сеанс с императрицей. Она не любить тот сеанс, выгнать… доски сжечь.

— Значит, не все сожгли, — протянул Сергей Абрамцев. — Кое-что, видно, припрятал ворлок на родине. Я, кажется, уже жалею, что на сию штуку позарился. Лизок, давай отменим наше… э-э-э… мероприятие. Мурашки по коже.

— А я не прочь узнать, когда и мне богатство на голову свалится, — лениво подал голос Татарьин, уже успевший разместиться в углу и дымящий дорогой сигарой.

И часть общества потянулась за Лизой в специально для этих целей затемненную малую гостиную.

Из всех присутствующих за стол уселось только пять человек. Впрочем, больше он и не вместил бы.

Сколько ни просила Лизонька князя присоединиться, как не умоляла, тот не согласился.

И Маша, покачав головой, отошла в сторонку, отчего заслужила ещё один негодующий взгляд Абрамцевой. Мария всё больше чувствовала исходящую от Лизоньки неприязнь, но не понимала причины. За спиритическую доску она не села бы ни за какие обещания. Если магия Поперечья была порой опасна, то что говорить о темной, колдовское стороне. Особенно, если создали такие вот инструменты люди, имевшие к ней непосредственное отношение – ворлоки и колдуны.

От участия в сеансе также воздержались Лопушкина-мать, Сергей, Маргарита Романовна, сама Маша и Иван Леонидович.

Слуги зажгли свечи, и те сразу дали таинственный мерцающий свет. Маше сделалось не по себе. Ей показалось, что в углах гостиной заворочались тени. Но то, верно, были отблески свечей.

— Дух, приди! — звонка и с плохо сдерживаемой смешинкой проговорила Лиза.

В комнате ничего не поменялось. Лишь свечи замерцали сильнее.

— Дух, приди, — уже не так уверенно повторила Абрамцева.

— Приди, дух! — с сильным акцентом, вызванным, очевидно, волнением, произнесла за ней Амалия.

Доска подпрыгнула на столике. Маша вздрогнула. Маргарита Романовна стиснула на коленях белые пальцы.

— Уедем? — едва слышно спросила она у племянницы. — Мне такие забавы не по душе.

— Мне тоже, — так же тихо отозвалась Мария. — Но давайте погодим еще.

Будто чей-то недобрый взгляд устремился к Маше от стола. Присутствующие заохали. Лиза немного побледнела и без возражений передала фроляйн фон Линген деревянный указатель, гладкий и скользкий.

— Вы, верно, коленками поддаёте, — проворчал Лопушкин. — Вот все и сотрясается.

— А вот нисколько! — обиженно воскликнула его дочь. — Ни капельки! Оно само!

— Дух уже прийти, — загробным голосом произнесла Амалия. — Всем можно вопрошать.

Собравшиеся заозирались, но ничто на присутствие потустороннего существа не указывало, даже свечи горели ровно.

— Кто первый? — поинтересовалась Лизонька, и голос её дрогнул.

— А вот, пожалуй, я спрошу, не побрезгую, — Родион Дементьевич потер подбородок. — А скажи-ка, дух, что ты есть?

Указатель в руках Амалии начал двигаться, она негромко вскрикнула и убрала руки от указателя. Деревянная планшетка сама продолжила елозить по доске.

Лизонька растерялась и только потом сообразила, что нужно записывать буквы.

— Однако же, — подкрутив ус, фыркнул Лопушкин.

— Магнит, — снисходительно кивнул Татарьин. — И кто-то из присутствующих им управляет. Впрочем, интересно даже получается, продолжайте, фроляйн.

Мэри неуверенно хохотнула. А Амалия бросила на офицера негодующий взгляд.

Указатель перестал двигаться, и фроляйн снова им завладела.

— «Anguis in herba», — Лизонька растерянно прочитала получившееся послание. — Это латынь?

— Змея в траве, — подтвердил Левецкий. — Так раньше говорили о скрытой, грозной опасности.

Княжич был хмур и сосредоточен. Даже встал и выбрал место у комода, чтобы хорошо видеть стол с тоской.

— Ну, — протянул Лопушкин, посмеиваясь. — Что-то в этом есть. Следующее лето пророчат жарким. В засуху змеи выползают туда, где влага имеется, к рекам и колодцам. И сие действительно серьезная опасность для скота и человека. Нехорошее пророчество, конечно, но… спасибо за предупреждение.

— Кто следующий? — осмелевшим голосом спросила Лиза. — Если никто не желает, позвольте мне. Дух, скажи, пожалуйста, зачем ты здесь?

Руки Амалии задёргались, следуя за указателем.

— Вроде как по-русски даже складывается, — неуверенно заметила Мэри.

Планшетка двигалась по нижнему ряду, с кириллицей, витиеватой и по написанию похожей на поперечные словеса.

— Верно, — медленно подтвердила Лизонька, после того, как указатель перестал двигаться. —Получается слово… «невеста».

— Дух жениться желают? — захохотал Николя. — За суженой явился? Господа, хватит, уж толку от этой забавы никакого.

Указатель вырвался из пальцев Амалии и забегал по доске.

— Первое слово «вода», — пояснила Лиза, нервно сглотнув. — Второе...

— Никак… «смерть», — убито проговорила Мэри.

Николя криво ухмыльнулся:

— Это он что, мне сейчас смерть предрёк... от воды? Или это в комнате некто балуется? Господа, я ведь человек злопамятный, узнаю, кто…

— Это уже не шутки, — укоризненно подхватил, покачав головой, Сергей Абрамцев.

— Никто не сметь шутить с духом, — строго отчитала молодых людей Амалия. — И вы, Николя, осторожно быть. Вы вызвать гнев ubernaturlich... потусторонний.

— Глупости это всё, — заключил, наконец, Лопушкин, хлопнув себя по коленкам. — Что это за дух такой попался, обидчивый? С таким знаться – себе в ущерб. Я-то с людьми заносчивыми знакомств не вожу, не говоря уж о потусторонних… особах. Лизонька, душенька, не прикажете ли подать кофейку с коньячком?

Абрамцева охотно кивнула, спиритуалисты бодро повскакивали с мест и устремились в столовую, обгоняя друг друга.

— Что вы об этом думаете? — улучив момент, поинтересовалась Маша у князя.

— Это непосредственно касается темы нашего разговора, — ответил тот хмуро. — Когда вы сможете уделить мне время?

Маша вспомнила, что обижена и что князь пока только обещал помочь Томилиной.

— Завтра меня в поместье не будет, — ответила Мария. — Завтра…

Завтра она привезет внучкам водяного бусы и браслеты и поговорит, наконец, с кикиморами. Вспомнились запевки Марфушины, холодная лужа в гостиной и крошечные обереги, развешанные над дверью. Про обереги все отнекивались, и плетение на них было старое, ныне малоизвестное. Если уж домовой боится… с ним Маша тоже побеседует. И не складывается ли все в понятную, но пугающую картину?

Остаток вечером был бы чувствительно омрачен выходкой духа (или, как весело утверждал Татарьин, «баловством романтически-настроенных присутствующих на ужине дам»), если бы общество не начало оживленно обсуждать посредничество фроляйн фон Линген. А та утверждала, что прежде никогда не служила медиумом, и сей дар открыла только сегодня. Сама, дескать, взволнованна и смущена.

После кофе Лизонька – в отчаянном усилии удержать компанию в сборе – предложила рыбалку. На границе владений Лопушкиных и Возгонцевых имелась заброшенная сажалка. Говорили, что рыбы развелось там чрезмерно. Сергей вызвался проследить, чтобы на пруду поменяли деревянный настил на мостках, наверняка уже давно сгнивший.

Компания разошлась, повеселев. Все предвкушали новое развлечение, не такое волнительное, а вполне привычное: рыбалку, пикник и свежий воздух в оставшиеся от теплой осени деньки.

После ухода гостей Сергей расположился в кресле, нацелившись на остатки коньяка и пирожных. Лиза вошла и присела напротив. Она хмурилось и устало поводила плечами, закутанными в теплую шаль.

— Неловко как-то вышло, — посетовал Сергей. — Впрочем, я весьма позабавился. А Амалия-то наша… Небось, вернётся к себе в неметчину – откроет спиритический салон.

Лиза невесело усмехнулась в ответ:

— Мне не нравится это предсказание. Я сидела рядом с фроляйн и, клянусь, никто стол коленками не подбивал. Страшно. Не нужно было мне устраивать такое сомнительное развлечение.

— С другой стороны, — попробовал утешить сестру Сергей, — когда бы мы ещё в медиумов поиграли? И князя, наконец, увидели.

Пришёл момент затронуть серьёзную, неприятную тему. От Сергея не укрылось, как сестра поглядывала на княжича. Она часто увлекалась, и в Петербурге ее романтическим влюблённостям не было счесть числа. Но этот взгляд… Такою Серж никогда еще сестру не видел.

— Послушай, Лиза, — начал Абрамцев. — Повторюсь: Левецкий… он тебе не по зубам. И, кажется, симпатии его… в сторону другой особы направлены. Но дело даже не в этом. Находиться рядом с князем опасно. Я кое-что знаю: его ищут люди, способные… на многое, на убийство, на кровавую месть. Некогда Левецкий разворошил осиное гнездо, наступил кое-кому на больную мозоль. Такой ли жених тебе нужен? В чём привлекательность его капиталов, если не сегодня-завтра настигнет его карающая рука? А ежели и тебя зацепит?

Лиза подняла на брата взгляд, и тот вздрогнул. Холод, лёд… что-то неживое было в её глазах.

— Ты нечто думаешь, что я ради его капиталов к браку стремлюсь? Иван Леонидович – воплощение всего, что я ценю и люблю в мужчинах. Он смел, добр и красив. С ним рядом я не буду унижена и задвинута куда-то… в дальний угол, как вы, мужчины, обычно поступаете со своими жёнами. Разве не ровня я ему? А если и нет, я умна, воспитана, красива…

— Откуда тебя знать, что он там воплощает? – покачал головой Сергей. — Ты-то видела его всего два раза.

— Я знаю. И также знаю, что это вы... ваша так называемая революционная организация на него нацелились. Иначе ты не сидел бы тут, а уехал бы в Питер к своей очередной... престарелой покровительнице.

Сергей мелко заморгал. Он не ожидал от сестры такой проницательности.

— Ну… Лиза, право, ты обвиняешь меня в чём-то таком... в твоей голове придуманном.

— Нет, — отрезала сестра. — Тебе было велено следить за ним, да? Я всё поняла. И деньги тебе заплатили. Я ведь знаю, ты тратишься, покупаешь себе новые вещи. Так вот, Серёженька, предупреди своих и сам подумай. Если хоть один волос упадёт с головы Ивана Леонидовича, я тебя прокляну. Не посмотрю, что ты мой брат. Я полюбила. Навсегда… навечно… Любую помеху на пути своей любви смету, не побрезгую.

Проклянёт, понял Серж. И у неё получится. Словно услышав его мысли, Лиза напомнила:

— Ты ведь помнишь моего несостоявшегося жениха. И чём дело закончилось…

Конечно, Сергей помнил, о таком было бы трудно забыть.

… Купец Ильин явился к ним дом на второй день после похорон. На похоронах он тоже, впрочем, присутствовал: встал незаметно в задних рядах и посматривал на Лизу. Венок поднес, богатый, из белых роз. Осиротевшим Абрамцевым было известно, что купцом выкуплены почти все карточные долги отца на огромную сумму.

Ильин не стал тянуть кота за хвост, чуть ли не с порога заявив, что готов помочь Абрамцевым вполне предсказуемым способом.

— Вы, барышня, — приговаривал он, бестактно расхаживая по гостиной, — смотрю, к хорошему привыкли. Расточительны-с. Платье на вас дорогое, шляпка опять же, и в доме добра достаточно.

— Мы всё продадим, — осипшим от рыданий голосом ответила сестра, и Серж знал, что оплакивает она вовсе не отца утрату, а их дома и положения, — и долги наши покроем.

Купец фыркнул:

— Разве что домом. И на что далее будете существовать? Жизнь в граде Петровом дорогая. В камеристки запишитесь? Дело хорошее, но бедное. Видал я таких камеристочек в… весёлом доме… в хористках да арфистках в ресторациях низкого пошибу. На арфе играть умеете?

Лиза вспыхнула, а Сергей шагнул вперёд.

— Не смейте оскорблять сестру, — прошипел он.

— А то что? На дуэль вызовите? Я же вам выход предлагаю. Каюсь, женат. И детей у меня шестеро. Так ведь и жена, и дети далеко, а мне надобно тут свою жизнь… хм… мужскую наладить. Я не стар еще. Богат. Не обижу. Квартирку куплю, запишу на ваше, Лизавета Тимофеевна, имя. А хотите – дом. На проживание положу щедро, даже вам, Сергей Тимофеевич, перепадёт, вы же тоже своим трудом жить не привыкши.

— Подите прочь, — устало велела Лиза. — Я вам в дочери гожусь.

— Может, и в дочери, — ухмыльнулся Ильин. — Вот только я вас удочерять не собираюсь. Зря вы так. Я человек серьёзный. Начнёте противиться, дорога вам будет или в бордель, или в монастырь. Или вон в реку… кхе-кхе… по-благородному. И вы, Сергей Тимофеевич, угрозами не разбрасывайтесь. Руки у вас коротки и кошелек пуст, чтобы мне угрожать, купцу первой гильдии.

— Вон, — свирепо произнесла Лиза.

— Как изволите, так я недалече буду, в «Империале», как надумаете, записочку черканите.

— Я все-таки вызову его на дуэль, — прорычал Сергей, когда Ильин ушёл.

— Серёженька, ты застрял в подростковых иллюзиях. Он просто велит тебя в тёмном переулке прирезать. И в реку. Был барчук – и нету, — сестра передразнила тон купца.

А ведь она права. Ильин богат. Чем только он не владеет. Говорят, одно его акционерное товарищество винодельное на шестьсот паев на пять милльонов тянет. И может, другая отчаявшаяся женщина была бы даже польщена таким предложением, но не Лиза.

— Будь он проклят, — тихо проговорила сестра. — Проклят, проклят! Пусть он сам… в реку, да с позором, — глаза Лизы нехорошо сверкнули.

По спине у Сергея пробежал холодок. В воздухе запахло грозой как будто… По ногам подул ледяной сквозняк, хотя окна и двери были закрыты.

Смерть купца Ильина сопровождалась балаганом. Он прилюдно явился в низкопробный притон, выбрал себе двух «жриц любви» и отправился с ними на набережную. Там, как писали в газетах, «… раздевшись донага, отплясывал на льду, исполняя срамные движения телесами, и, будучи от природы неимоверной силы, все попытки остановить его пресекал рёвом и кулаками». А затем Ильин разбил босой пяткой лёд на полыньи и прыгнул в реку. Его нашли только весной.

… — Я предупредила, — спокойно проговорила Лиза, вернув брата из воспоминаний. — Если ты имеешь хоть какой-то вес в своём… сообществе, сделай так, чтобы Левецкий не пострадал.

Сестра ушла, оставив Сергея в невеселых раздумьях. Вот уж… выбор. Вызвать гнев покровителей или сойти с ума, как Ильин. Или положиться на судьбу. Дух предсказал появление Змея, и, наверное, только Сергей из компании понял, что означало это пророчество.

Когда Маша и Маргарита Романовна вернулись, все в доме, кроме Марфуши, спали.

Маша заглянула в комнату Ульяны. Сашенька спала с мамой. Мария знать не знала и ведать не ведала, как дальше сложится судьба Томилиных, ведь разговор с Иваном Леонидовичем все-таки состоялся. И княжич, нужно отдать ему должное, к вопросу подошёл крайне серьёзно. Но пока Саше нужна комната для учебы, со столом и всем необходимым: атласами, настенными картами, британским и франкландским алфавитами на картонках… И учителя хорошо бы нанять.

Впрочем, Маша пока может и сама обучать: словесности и азам арифметики, истории и литературе. И княжич обещал с нового учебного года найти для Сашеньки место в гимназии… Много чего обещал, как и место секретаря при старом князе для Ульяны.

При мысли об этом у Марьи Петровны загорались щёки, ибо она, несомненно, читала в этом щедром участии попытку завоевать ее одобрение.

Сомнений тут уж не было никаких. Сама она влюблена была по уши. Но на ответные чувства не надеялась. Они-то вроде и имеются, ответные чувства, если сердце Машу не обманывает, однако куда ей, вчерашней мещанке, на княжича заглядываться?

Лизонька перед уходом Осининых торжествующе нашептала ей в ухо, что Левецкий помолвлен с фрейлиной Ягумской. И если по-честному, фрейлина из знатного рода подходит Ивану куда больше. Ивану… Ване… Кто-то другой будет называть его по имени – правильная жена-аристократка, а не сельская учительница, которой решила стать Марья Петровна.

Она прислушивалась к своим ощущениям. Не стало ли чувство сильнее, после того как обнаружилось, что легкомысленный Игнат – княжич и есть? Может, в Машеньке тоже охотница за состоянием пробудилась? Но нет, чувства были прежними, к ним добавилось лишь облегчение. Княжича должно было простить, он не собирался Марию позорить. Ему самому угрожала опасность.

Маша думала об этом за поздним чаем с тетей на кухне. Кто же та девица, что запятнала себя кровью и охотится на Левецкого?

Тётушка была настроена благодушно. Особенно после того, как выяснилось, что ее племянница к манипуляции с потусторонними силами тоже отнеслась неодобрительно (они обсудили сеанс и нашли знаки иного мира пугающими и опасными).

Маша обратилась к ней с вопросом. Обрисовала ситуацию. Дескать, она тут книгу читает романтического характера. Героиня главная в деревне воспитана, однако входит в тайное сообщество наемных убийц. Возможно ли такое?

— Ох, и страсти! — с улыбкой подивилась Маргарита Романовна. — Что, вот так и убивает?

— Ага, саблей... И из пистолета стреляет. Вот и я думаю, глупости: девица же, откуда бы ей знать, как с пистолетом управляться?

— Не скажи, — Маргарита Романовна отпила чаю с выражением задумчивости на лице. — Вот ежели взять наших деревенских барышень... Оно тут и раньше принято было, чтобы девица защитить саму себя способна была, а после бунтов каждая вторая здесь – воительница. Вот, к примеру, Мэри Лопушкина. Родион Дементьевич на пятнадцатилетие записал её в Помеж-град на уроки фехтования. И стреляет она неплохо, и, как и отец, весьма уважает охоту. В глаз белке попадет, не сомневаюсь. Или вот Ульяна Денисовна. Пару лет назад, в голодную для живности зиму, когда волки развелись и стали в поселки выходить, Томилина отстояла дом от двух матёрых. Одного ранила, другого выстрелом насмерть уложила. Она всё больше с ружьём, от мужа досталось. Про госпожу Амалию знаю мало. Однако фон Лингены – известные охотники. Говорят, Марк Петрович наш фон Линген в компанию к Амалии пригласил из Неметчины двух её кузенов. А ещё Лиза... Лиза Абрамцева, я не удивлюсь, если у неё где-то револьвер припрятан. Ходят слухи, в Петербурге жизнь у неё была несладкой. А ее тетя Софья Сергеевна опять же во время бунтов упокоила из ружья трёх грабителей. Так что насчет барышни-убийцы особых преувеличений нет. Ты же видела эти нынешние женские револьверы – махонькие, в лиф поместятся. И у женщины всегда преимущество в схватке – мужчины нас недооценивают. Я тебе, Машенька, порекомендовала бы тоже обучиться стрелять. Что ни говори, а местность здесь довольно безлюдная. И скажу тебе, с Поперечьем договориться проще, чем с беглыми каторжниками, которые здесь то и дело появляются.

«Вот уж действительно, кто бы мог подумать?» — размышляла Маша, провожая тётушку. Как все-таки мало она знает о мире за пределами городских джунглей. А стрельбе она, кстати, тоже обучалась, на дополнительных курсах. Всем курсисткам рекомендовано было. Поперечные точно также от пуль погибают, как лесное зверье. И любому этнографу в чаще с ружьем привычнее.

Она вернулась на кухню, чтобы отправить Марфушу спать. Бог с ними, с грязными чашками, завтра Маша сама поможет горничный с посудой. Уговорила-таки Марфу. У той уж глаза слипались и рот то и дело в зевоте распахивался. А у Марии сна не было ни в одном глазу, уж очень встревожили её спиритический сеанс и рассказ Маргариты Романовны.

— Не знаешь, когда Арим придёт? — спросила Маша у горничной.

— Так вон он, — Марфуша кивнула на окно, выходящее в хозяйственный двор, и широко зевнула. —Камины вычистил, почитай перед самым вашим возвращением, золу выносит.

Маша немедленно выскочила через чёрную дверь. Кряжистая спина Арима мелькнула у дальних коровников, и Мария Петровна устремилась за таинственным слугой. Однако нагнать не смогла и в темноте потеряла всякий след бородача. Ведро-то в руках Арима гремело, но звук доносился то слева, то справа.

Тогда Маша пальчиком сложила в воздухе поперечное слово для поиска. И вон же он, Арим! Показался, просто за телегой было не видать. Маша позвала слугу по имени. Но ветер качнул дверь на амбаре, и та захлопала, заглушив голос.

— Арим! — крикнула она ещё раз.

В ту же секунду заухала сова. Маша даже смешно сделалось: вот же... уловки.

— Встречный-поперечный! — громко выпалила Мария Петровна, вспомнив присказку Ивана Леонидовича. — Лесной, домовой, приречный! Если нечисть, обернись!

Арим нехотя остановился, втянул голову в плечи. Пошёл сначала задом наперёд, затем обернулся, понурившись, и зашагал к Маше. С каждым шагом он уменьшался в размерах, и к Маше подошёл приземистый мужичок, ей по пояс, в локтях плетёных на старинный лад и в мягкой шляпе, связанной из косиц сена.

— Хозяйку не признал? — грозно поинтересовалась Мария Петровна, когда домовой приблизился. — За труд и заботу спасибо, — она поклонилась по старинному обычаю, до земли. — Но вот прятаться нехорошо.

— Дык, — вздохнул, признавая право барышни на гнев и принимая благодарность, домовой, —обстоятельства…

— Рада познакомиться, Арим. Будь и дальше нашим помощником и защитником.

— Благодарствуйте, — домовой тоже с достоинством поклонился. Слово сказано. Служба его в доме продлена.

— Что знаешь о Змее? — напрямую спросила Маша. — Это ведь с ним мой дед договор заключил?

— Догадались, барышня? — домовой помрачнел и сжал кулаки.

— Сложила... два и два, — пожала плечами Мария. — Про Полозовых детей, Змеевичей, мне ещё отец рассказывал. Но не верится, что мой собственный дед меня, свою родную внучку, Змею пообещал, — Маша спрятала дрожащие руки под шаль.

Ох, как непросто было всё это время притворяться спокойной! С самого спиритического сеанса сомнений в ней больше не осталось. Совсем ещё недавно, на уроках поперечного языка в Великом Новгороде они с ученицей читали книгу преданий, собранную отцом в Приуралье. Тот как-то неохотно упомянул:

— А у нас в Приречье полозовы пещеры наружу выходят. Змеевичам надобно время от времени вглубь земли спускаться, шкуру обновлять. В свое время много у нас от них божьего и поперечного люду пострадало.

В том возрасте Машу больше интересовала сказочная составляющая преданий. На картинках, нарисованных отцом со слов приуральских старожилов, все Змеевичи были писаными красавцами. Вот уж не думала она тогда, что станет героиней подобной «сказки».

— Простите Арима, — пробормотал домовой. — По первой смалодушничал. Но все равно б сказал, к словам кикимор свой рассказ добавил бы. Сколько живу на свете, а всё жить хочется. Триста лет назад был я слугой в этом доме, а в момент смерти попросил богов, чтобы оставили меня здесь при хозяйстве. Дом этот... Хороший он. Сам бы я не позволил никакой тёмной твари его осквернить. Но кто я против воли хозяина?

— Романа Александровича?

— Евонной... Бабушка ваша не должна была о том договоре узнать. Однако никто не ведал, сколь сильна в ней вдольская кровь. Поперечье ей всё рассказало. И кое-какие меры принять она смогла, однако усилий тех не выдержала и слегла.

— Какие меры? — заволновалась Маша.

— Вот, держите, — Арим поднял с земли плоский камушек, пошептал, сжав его между ладоней, и отдал Маше. — Под подушку положите, когда спать уляжетесь. Из меня рассказчик плохой, сами всё увидите.

То ли дом заскрипел, то ли ухнула за окном сова.

Маша открыла глаза и села, прислушиваясь к звукам дома. Кто-то ходил внизу в гостиной, шуршал и поскрипывал половицами. А вот и старое кресло-качалка застучало полозьями по полу.

Маша надела тёплый халат и спустилась, осознавая, что она спит и видит сон.

В гостиной горел камин, и в комнате было непривычно тепло. И кресло... не пустовало. В нём сидел пожилой мужчина со старомодными бакенбардами и в видавшем виды шлафроке. Он обернулся с надеждой во взгляде. Маша невольно перевела взгляд на портрет, висящий слева от камина, сравнивая оригинал и изображение.

Роман Александрович сильно постарел. Было ли то частью магии камня под подушкой, показавшего Марии её деда в последние годы жизни, или всю эту седину, и морщины, и дряблые веки, и мутноватый взгляд подсказало ей воображение.

— Машенька, — взволнованно просипел призрак, привстав. — Пришла? Я рад... рад...

— Пришла, — согласилась Маша. — Это ведь сон, да?

— Сон, — мелко закивал Роман Александрович. — Присядь... Вот здесь присядь, напротив... Времени у нас мало, вот-вот петухи запоют. А сказать мне тебе надобно нечто важное...

Маша настороженно опустилась в кресло, в котором некогда сиживала Татьяна Варфоломеевна. Дед потянулся было, чтобы коснуться бледных рук внучки, но не решился...

— Времени мало, — повторил старик. — Прости меня, Машенька, прости, если можешь. То уже не я сам с тобой говорю, а то, что осталось от моей души. Молись за меня, ежели простишь, пока еще для дальнейшего существования души моей каждая молитва значение имеет. Обещай, что будешь молиться.

— Буду, — со вздохом заверила деда Маша.

Старик громко выдохнул, мутные глаза его залились слезами. Он шумно вытер их платком.

— Ты ведь знаешь, в чем мой грех.

— Знаю, — эхом откликнулась Мария.

— Грех… тяжкий грех… Злоба и невежество затмили мне ум... Всё думалось, что сын неправильной дорогой пошёл, мнилось, что я его спасаю... А потом он умер, и ненависть, словно яд... она окончательно отравила мою душу. Я просыпался с мыслью о мести и засыпал с нею же... твоей матери... тебе, хоть ты и была мала. Считал, что вы украли у меня Петрушу, хотя я сам его оттолкнул… Я хотел, чтобы матушка твоя испытала то же, что и я... боль от потери ребёнка. Но чтобы страдала она больше, чем я, гадая, на какую судьбу ты обречена... Я даже хотел ей написать, предупредить о проклятии, которое для тебя выпросил, дабы устрашить. Однако подумал, что кровь твоя может подсказать выход, и поберегся.

— И тогда вы заключили сделку со Змеем? Как только вам такое в голову пришло? — Маша с искренним недоумением покачала головой.

Роман Александрович застонал, царапая себе щёки. Заговорил, сбиваясь на стоны:

— Я виноват… Есть такой обычай у Полозов: глава рода может отдать Змею кого-то из потомков в обмен на... всё. Но я ничего не хотел для себя. Я лишь... ненавидел. Вины своей не умаляю, вовсе нет.

— Как вы его призвали?

— Он сам меня нашел. В детстве, однажды сбежав от нянечки, я пошёл гулять с мальчишками-холопами. Детвора, видно, решила проверить, насколько у избалованного барчука хватит мужества, и предложила забаву. Мы поднялись в Змеевы пещеры, и я на спор полез в узкий лаз, ведущий в штольни. Держался я за верёвку, и приятели мои обещались вытянуть меня назад. Не помню, как далеко я заполз. Часто в страшных снах потом я снова видел это: жёлтые глаза Полоза в темноте... Слышал шуршание его чешуи.

— Вы увидели Змея?

— Он полз мне навстречу. В его глазах была насмешка… Кажется, я потерял сознание. Не помню, как вернулся: сам или с чьей-то помощью, но очнулся я в пещере. Ненадёжные товарищи мои разбежались. Со временем история та позабылась, память моя постаралась стереть страшные минуты, — старик впился пальцами в подлокотники. — Однако я снова встретил Змея после смерти Петра, когда ненависть моя дошла до предела. Полозович пришёл в мой сон, как ты сейчас, и предложил способ отомстить за смерть сына. И я позволил себе согласиться. Во сне договор был заключён, но, проснувшись, я не мог понять, было то реальностью или игрой моего разума. Шли годы, я старел. Танечка, супруга моя, которой я прежде никогда не уделял достаточно внимания, с которой был строг и груб иногда, с печалью наблюдала, как черствели мои душа и сердце. Она пыталась вернуть меня на путь истинной любви, водила в храмы, где я почувствовал некоторое облегчение. Детали того сна окончательно стёрлись из памяти, я подумал, что сам себе всего навоображал. Но вскоре Змей явился вновь и напомнил мне о нашем договоре. Я понял, что сотворил, и сердце моё не выдержало. И только Танечка, которой я признался в содеянном, провела меня по последней дороге. Не способная никому рассказать о проклятии из-за чар Змея, она, обладавшая частицей вдольской крови, смогла воспользоваться своей силой и добавила в договор свое условие. И вот об этом я хочу тебе рассказать, Машенька. Светает. Мы прощаемся навсегда. Запомни: чарам Змея помешать может только Истинная любовь. Тот, кто станет твоей защитой, тот и Гада уничтожит. И вместе с сыном Железного Полоза он разрушит способность змеиного рода чаровать людей и принимать их обличие.

Старик с мольбой заглянул в глаза Маши. Чувство на душе у неё было... препоганое, и простить Осинина оказалось не таким уж простым делом. Но она превозмогла себя и проговорила:

— Я вас прощаю, покойтесь с миром, буду за вас молиться.

Призрак посветлел лицом и растворился с первым криком петуха. Маша проснулась, сердце ее билось как сумасшедшее. Она ни секунды не сомневалась, в том, кем мог быть её защитник. Однако, как она уже успела удостовериться на небольшом опыте своём, благие намерения и добрые заговоры при столкновении с реальностью вес имели весьма небольшой.

Яркий сон-виденье омрачил солнечное утро. Машу потянуло в лес. Уйти бы от всех, обратиться к любимому делу, не вспоминать, как гадка человеческая натура. Чем заслужила Маша предательство родного деда? Ничем. Лишь тем, что осмелилась родиться.

Нет, Маша не поддастся! Она не вещь какая-то, чтоб ее продавать! Пусть явится Змей, она с ним поговорит… заодно вспомнит, как из ружья стрелять.

Тетрадка с заметками о Поперечье так и лежала в кабинете раскрытой. Сколько ещё интересного можно было бы в неё вписать. А Маша всё занята, устраивает жизни других людей, нет бы о своей подумать.

Словно чей-то коварный голос нашёптывал злые, недобрые мысли в Машину голову. Она попыталась от них отстраниться, переведя внимание на Сашу. Вот уж кому доброты и оптимизма было не занимать.

С утра Сашенька успела поухаживать за котёнком, помочь маме в саду, перебрать и отложить в сторону одежду, из которой она выросла (а выросла она почти из всего). Теперь она рисовала в своём блокноте. Получалось у неё очень неплохо. Кот вообще вышел замечательным, будто бы живым.

«Альбом для рисования», — сделала Маша пометку в блокнотике для покупок. В нем уже многое имелось, получился целый список: принадлежностей для учёбы, обновок, лекарств. Любава накануне принесла несколько склянок с отварами, но даже будучи опытный лекаркой, посоветовала купить микстуру от кашля и «Патентованные витамины сэра Джона Блэкинга, удобные для приему и хранения».

Очень приободрило Машу предвкушение поездки в Родовейск. И, конечно, возможность тратить деньги на всё, что она пожелает, вдохновляла на «авантюры». И пусть Мария желала покупок не для себя, а скорее для гостей своих, настроение улучшилось.

Никогда прежде Маша не имела возможности вот так просто запустить руку в шкатулку и достать оттуда пачку ассигнаций. Это всё ещё казалось ей волшебством. Или, может, она просто старалась отогнать чёрную тоску, которая томила ей сердце.

Отчаянно хотелось увидеть Ивана Леонидовича, посмотреть в чудесные его глаза, узреть в них отражение себя самой. Но всё изменилось. Княжич Левецкий оказался не камердинером Игнатом, простым парнем, внуком ведуньи, а вдольским аристократом, женихом фрейлины при царском дворе. Маша внезапно оказалось далеко внизу по статусу, даже с обретенными деньгами и родовым признанием.

Арим более не скрывался, являясь всем в человеческом облике, с мрачным выражением лица, из-за которого не хотелось лишний раз к нему обращаться. Домочадцы (кроме любопытной Саши и столь же любопытного котенка) явно его побаивались. Именно это ему и нужно было.

Маша вообще удивлялась, что обычно скрытная нечисть открывается людям. Но, видимо, обстоятельства были таковы. Маше Арим при встрече поклонился, а Маша кивнула, отвечая на немой вопрос: сон был, и теперь она знает намного больше. Осталось только кикимор расспросить.

От тётушки прислали коляску, и Маша с Марфушей отправились на пристань, чтобы сесть на паром до Родовейска.

В истоках Помежи начались дожди, и река раздобрела, грозясь вовсе выйти из берегов. Паром шёл плавно, салютуя баржам и лодкам заливистым гудком.

Марфуша придремала на лавке, а Маше всё было в новинку: и паром, и люди на нем, разных сословий и достатка.

Вот завтракают на палубе купцы третьей гильдии. Едят вареные яйца, разливают водочку (умеренно), закусывают салом и луковицей. То и дело осеняют себя окружным знамением и с опаской поглядывают на воду. Паром как раз проходит Гольевские омуты, а в них всякой нечисти видимо-невидимо.

Жрец Храма Лакшаны с семьей расположился на носу, не иначе как по просьбе владельца парома. Всем известно, что Лакшана лучше всех иных богов обеспечивает защитой путешественников по водам, речным и морским. Поблизости разместился дьякон с корзинкой яиц, видно, набранных по окрестностям у прихожан во время водосвящения. Дьякон мирно беседует с коллегой о сложностях священных водных обрядов, жрец соглашается и поглядывает на небо.

Опрятная торговка, дождавшись, когда ход парома выровняется, открывает огромную свою корзину, и оттуда вкусно тянет мясной кулебякой. Пассажиры не брезгуют, покупают по куску пирога и по бутылочке свежего молока.

Маша вглядывалась в сизые речные воды. Как там поживают два брата водяных? Куда определил их княжич? А не повод ли это отправить записочку в Удолье? Впрочем, княжич сам поговорить рвался, только молчит. Или же готовится к приезду князя Андрея?

В Родовейске Марью Петровну встретил шум набережной. Знающая город Марфуша повела её вверх по белокаменной лестнице мимо беседок, где отдыхали горожане.

От вида ярмарки с холма захватило дух – внизу кипело, волновалось яркое людское море.

У пруда проходили гулянья с каруселями и кукольными балаганами, дальше у реки в честь Огненной Рунницы жрецы жгли соломенные колеса, и все желающие могли к ним присоединиться – спалить с соломой страхи и болезни в преддверии долгой зимы.

Слева вливались в городской торговый квартал потоки торговцев-лоточников и лепились в рядах собранные на скорую руку коробки с разнообразным мелким товаром.

Мария поначалу растерялась, но затем решила начать с городских лавок. Саше требовался гардероб. Да и Ульяне, сколько бы та не отнекивалась. И, что греха таить, и самой Марье Петровне обновки бы не помешали.

Маша довольно быстро отыскала подходящую модную лавку, где на две недели «выписала» в поместье модистку. Девушка обещала приехать с образцами тканей и фурнитуры.

Теперь требовалось накупить украшений для наядидок. И подарок… подарок Саше, чтобы был и полезным, обучающим, и интересным.

Глобус и книги? Они и так потребуются. Но Маше нужно было что-то, что порадовало бы трепетное Сашино сердечко. Что-то… необычное. Она поделилась соображениями с торговцем в лавке учебных принадлежностей, но тот пожал плечами: пусть сначала барышня сама определится, а он уж продаст.

— Волшебный фонарь, — раздался за спиной знакомый голос. — Вам нужен волшебный фонарь. Лучший подарок для любознательной юной барышни.

Маша еще не видела, кто тихо вошел в лавку и встал за ее спиной, но она узнала и голос, и чуть ироничные в нем интонации. И довелось же им с княжичем встретиться именно тут!

— Волшебный фонарь, — зачарованно повторила Маша. — У меня в детстве был... со сказками.

— И у меня, — улыбнулся княжич. — Про Царевну-лягушку...

— … и про Несмеяну, — подхватила Мария.

Владелец лавки посмотрел на них поверх очков и фыркнул не без раздражения.

— А имеется у вас в продаже волшебный фонарь с картинками из сказок? — обратилась к нему Маша, очнувшись.

— Никак нет-с, не продаем, — сухо откликнулся тот. — В сию провинцию не поставляем-с. Товар дорогой, ежели с качеством-с. И никто не продает-с. Возьмите лучше калейдоскоп.

— Врет, — шепнул княжич на ухо Маше. — Я знаю место. И вам покажу.

Они вышли из лавки под неодобрительное пофыркивание владельца.

— А вы тоже… ярмарку решили посмотреть? — осмелилась поинтересоваться Маша на улице.

— Тоже. Подарок ищу, для сестры, для Любаши. Деду уже прикупил трость с набалдашником – очаровательным бульдогом из янтаря. С Любой сложнее, у неё каждый день новые пристрастия. Летом она увлекалась шахматами, а сейчас остыла. Это у неё с детства: очаруется чем-нибудь, изучит, достигнет успеха, а потом интерес теряет. Один психолог из Австрии сказал, что это патология, — Иван Леонидович поморщился.

— Но разве это плохо, раз успех есть, — усомнилась Маша. — Не обязательно же специалистом становится. На свете столько всего интересного.

— Вот и я так подумал. А вот хороший специалист в Петербурге заверил нас, что это нормально. Главное, чтобы живость ума не оскудевала, а многие хобби ум только развивают. Только что дарить Любаше на именины?

— Да уж, — сочувственно произнесла Мария. — Столь разностороннему человеку с подарком угодить сложно.

— Вот и я о том же, — увлекшись беседой, Маша и Иван углубились в лабиринты торговых рядов. — Дед в письме упоминал, что у Любаши теперь в фаворе рисование пастелью. Куплю ей, пожалуй, целую коробку французских мелков.

— Тогда нам по пути, — сказала Маша. — Моя протеже, Сашенька Томилина, тоже любит рисовать. Знаете, Иван Леонидович, у неё такой талант... самородный. Ей учиться надо.

— Я всё помню, — кивнул Левецкий. — Пусть Любаша посмотрит Сашины рисунки, она опекает несколько гимназий для одаренных детей в Петербурге, возможно, какую-нибудь и посоветует. Насчёт Ульяны Денисовны с дедом уже договорился. Она, как прежде, станет вести его записи. Два-три часа в день будет достаточно. С домом сложнее. Починить его не сложно, однако соседство там…

— Пусть пока живут у меня. Вы очень много делаете для Томилиных, спасибо вам.

— Я и сам мог бы догадаться, без подсказки, — сконфуженно проговорил молодой князь. — У Левецких правило – не бросать своих людей в беде. А я вот… оскоромился. А вы? У вас всё хорошо?

— Всё хорошо, — подтвердила Маша, отведя взгляд. И решилась перевести разговор на сложную тему: — Вы не нашли... ну... ту девицу?

— И думал, и гадал, кто это может быть, но, выходит, под подозрение попадают все.

— Тётушка тоже так сказала... Я ей, конечно, ничего про вас не рассказывала, так, поинтересовалась, кто из местного дамского общества управляется с оружием. Получается, что действительно… все.

— Мы пришли, — со вздохом проговорил князь. — Лавка художественных принадлежностей, лучшая в Родовейске. Если чего-то не будет, можно заказать из Помеж-града или из Москвы.

— Привезём-с, — подтвердил приказчик, услышавший последнюю фразу княжича и принявший постоянного клиента с распростертыми объятиями.

Впрочем, в магазине нашлись и карандаши, и пастель, и альбомы. Все отменного качества, с клеймами известных мануфактур России и Европы.

Разговор пришлось прервать до самой лавки колониальных товаров. Уж слишком шумны стали улицы. Маша и Иван шли рядышком и молчали.

Лавка сама по себе оказалась чудом из чудес. А уж товары… дух захватывало: хиндусские маски, крошечные каноэ на подставках, и огромные тоже, курительные трубки и парусники. Как-то и неудивительно стало, что Серж Абрамцев нашёл в ней спиритическую доску.

Маше бросились в глаза искусно выполненные из слоновой кости и чёрного дерева шахматы. Король носил чалму, конь был конем с крошечным всадником, а слон – слоном, с хоботом и бивнями.

Жена владельца лавки принесла и выставила на прилавок волшебный фонарь. В комплекте шли ленты с французскими сказками. Маша попросила к ним и русских сказок, но в лавке остались только сказания о богатырях.

Подарок обошелся Марии в целых двадцать рублей. В другой раз она бы ужаснулась, а сейчас ничего – выложила на прилавок ассигнации и глазом не моргнула.

Иван Леонидович и вправду купил калейдоскопы, один для Любы, другой для Саши. Только здесь они были крепкими, деревянными, со стеклышками крохотными, словно рисинки.

Следующим маневром князь и Маша обошли лотки с нехитрыми украшениями россыпью. Марья Петровна набрала браслетов, колец и бус из местного самоцветного камня, не пожалев денег на подарок наядидам. А вот наушницы пришлось купить в лавке: серебро нечисть не жаловала, какой другой металл в воде быстро заржавел бы, но нашлись подвески из малахита.

— Ну вот и все, — выдавила Маша, когда список покупок закончился. — Только… проводите меня до гостиницы, Иван Леонидович. Здесь, кажется, недалеко, но боюсь потеряться. Меня Марфуша ждет.

— А где вы остановились?

— В «Светлом Граде».

— Так и я у них. Ресторан там хорош, а вы, верно, голодны. Планируете заночевать в городе?

Словно и не было того путешествия по зачарованному лугу.

И паутинницы.

И лихорадочного рассказа Ивана в саду Абрамцевых.

И долгих часов в кровати, когда Маша думала о княжиче, не в силах забыться сном.

А они беседуют, как чужие люди. И Мария волнуется, что кто-то увидит их, входящими в одну гостиницу. О том ли ей сейчас думать? И когда это она сделалась такой… чувствительной к слухам и сплетням? Маменька вот Машина никогда чужое мнение во внимание не брала. А ведь сколько о ней болтали! И что замуж вышла в расчете на богатство, а оно возьми да не обломись. И что замуж из вдовства не хотела, а ведь столько предложений имелось! И ведь сами неудавшиеся женихи сплетни и множили.

— Планирую, — твердо сказала Мария. — Я устала… город утомил, отвыкла. Не хочу сейчас спешить, торопиться.

— Голодны?

Вместо Маши отозвался ее живот – запел тоскливо, печально, поминая далекий завтрак и перекус на пароме. Хорошо, что в торговых рядах было шумно.

— Голодна, — решительно кивнула Мария.

В гостиницу они все же вошли порознь. Маше и Марфуше досталась комната на втором этаже, с видом на реку.

Велеша здесь крепчала, разливалась широко. По мосту сновали экипажи. Если и был Родовейск раньше крошечным уездным городком, то ныне назвать его захудалым язык не поворачивался.

Комнаты в «Светлом граде» были скромными, но уютными. Устроившись, Маша заказала еды в номер для Марфуши, а сама спустилась в ресторацию при гостинице. Княжич уже был там. Оба изобразили случайную встречу и сели за столик у окна. Окна в гостинице тоже были хороши: широкие и чистые, и всё смотрелось аккуратным, новым.

— Не только за границей умеют публику ублажать, — словно услыхав Машины мысли, заметил Иван Леонидович, — А и у нас уже научились.

Однако подали им не заграничные яства, а ушицу, запечённые языки, кулебяку и пару чая.

Попробовав всего понемногу, Маша улыбнулась.

— Что вас развеселило? — тоже улыбнувшись, поинтересовался Левецкий.

— Вспомнила, как мы устроили на берегу пикник, а потом... потом как я по болоту идти боялась... —смело призналась Маша.

Пусть Княжич догадается, как ценны для неё эти воспоминания, пусть. Прежде Маша никогда своих чувств не стеснялась, потому что понимала, чтоб подкреплены они её умом и знаниями. Но общество Абрамцевых и всех этих... Лопушкиных будто бы заставило её надеть маску. И даже при Левецком носила она чужое обличие. Но ведь именно с ним во время их путешествия ей не нужно было притворяться. Что же изменилось?

Ну подумает княжич, что она экзальтирована и инфантильна. Значит, не так они близки духом, как Маше вначале показалось.

Но Левецкий, отпив чай из нарядной чашки с маками, оживлённо подхватил:

— А Любава? Я трясся перед ней, как мальчишка. Всё боялся, что она меня выдаст.

— А она не выдала, — задумчиво заметила Маша. — Почему? Вы говорили ей, что злодейку ищете?

— Не говорил, она сама себе на уме.

— А внучки водяного, — вспомнила Маша. — Такие очаровательные девчушки... Я удивилась, очень. Водный Люд Поперечья для меня всегда загадкой был. Там, где мы с мамой жили, рек крупных не было.

— Что это было за место? — с любопытством спросил Иван Леонидович.

— Мест было много, — доверительно сообщила Маша. Словно растрескался и растаял в душе лёд. Или стена, что прежде выросла между ней и княжичем. Говорить было легко, и Маша наслаждалась моментом: — Сначала мы жили в Берёзовке, недалеко от Костромы. Умер папа... Мы провели в Берёзовке ещё два года, пока мама не отошла от удара. Местные помнили папу и очень помогали... Но потом содержать большой дом нам стало не по карману. Так начались переезды. Мы несколько раз сменили место проживания, а затем осели в Великом Новгороде. Там я пошла в гимназию для девочек. Сбережений и денег от продажи дома хватало, и мы не бедствовали, но и позволить себе многого не могли. Однако маменька настояла на моём дальнейшем образовании, а я рада была хоть как-то приобщиться к ремеслу покойного папеньки. Там и преподавать начала, и оказалось, что на поперечные языки имеется большой спрос. Дела наши выправились. Маменька повторно замуж вышла, а я... Вот узнала про дедушку и бабушку.

Маша запнулась, кашлянула, чтобы унять неожиданный спазм в горле.

— Что-то не так?— нахмурившись, спросил Левецкий.

— Не знаю, как сказать... Но поскольку дела наши… мое и ваше… оказались связаны... Помните, что предсказала спиритическая доска? Вы ведь не считаете, что то был розыгрыш?

— Отнюдь, — проговорил княжич. — Я и с Любавой на этот счет консультировался. Она тоже не увидела в вызове духа забавы. Сказала только, что Змей уже здесь. И ведь знаете... Я не должен об этом говорить, я обещал сохранить тайну следствия… и в детали вдаваться не буду… но вы должны знать.

Иван Леонидович заговорил о страшной находке подле Змеевой пещеры.

Маша слушала, затаив дыхание, холод обнял её руки и плечи, как это всегда происходило при упоминании таинственного Змея.

— Вот как, — обречённо проговорила она, когда Левецкий закончил рассказ.

— Мария Петровна, вы побледнели. Я, верно, вас испугал.

— Меня испугали задолго до вас, — возразила Маша. — Дело в том, что мой дед...

***

Иван слушал Марью Петровну, и пальцы его непроизвольно сжимались в кулаки. Сколько же невзгод свалилось на голову этой хрупкой девушки! Если кто-то в силах её защитить, то это только Иван.

Судьбы их оказались переплетены. Завершив свой непонятный ритуал с зельем, куда Любава добавила крошку чешуи, найденной в пещере, ведунья провозгласила:

— Змей уже здесь, и тот, кого ты ищешь тоже. И кое-что подсказывает мне, что это может быть один и тот же человек.

Левецкий нечто подобное и подозревал. Давно. Он объехал полсвета, охотясь на Лучинского, организатора бунта, который забрал жизни его родителей. Хитрость и ловкость, с которой так называемый «лидер революции» ускользал из рук Ивана, говорили о его выдающихся магических способностях. И если правда то, что Иван узнал о змеевичах, удивляться тут было нечему.

Получилось, что и женщине, за которую с недавнего времени Левецкий готов был отдать жизнь, угрожали злые потусторонние силы. Тоже Лучинский?

Самое время было извлечь из сейфа родовой заговорённый кинжал от высшей нечисти. Нужно отписаться деду и попросить его достать реликвию из секретного ящичка. Вот только просто так вернуть кинжал на место не получится, пока не будет исполнено его предназначение — уничтожить подземную тварь в облике человека.

Иван понял, что задумался и сидит молча уже несколько минут. Мария смотрела на него испуганно, но с надеждой в глазах.

— Мы должны быть вместе, — вырвалось у Ивана, — то есть... я хотел сказать... Вам нельзя оставаться одной. Мы отправимся к Любаве, поговорим с моей нянюшкой Догвой, мы всё выясним об этом Змее. Теперь вы под моей опекой, Мария Петровна, надеюсь, она не будет вам в тягость.

Сблизиться с Левецким, увы, не получалось. Сергей пригласил княжича на охоту, но тот отговорился занятостью. Позвал на партию в покер, однако выяснилось (Иван Леонидович ответил со всевозможными словесными реверансами), что младой князь в карты не играет, дескать, у вдольских аристократов карточные игры под запретом, так как разжигают азарт и оным вредят тонким чувствам посредников между Явью и Навью.

Тогда Абрамцев набрался наглости и явился в «Удолье» без приглашения, якобы прогуливался неподалёку, заметил что-то подозрительное в лесу и как бдительный гражданин пришёл предупредить.

Однако Иван Леонидович незадолго до этого отбыл в Родовейск в полицейскую контору. Сергею от такой новости стало не по себе, и он сам решил отправиться в город под предлогом посещения ярмарки.

Левецкого он отыскал быстро, тот остановился в «Светлом граде», самый приличной гостинице Родовейска. Тут бы можно было «случайно» столкнуться с княжичем, завести разговор, пригласить отобедать вместе, но вид у Левецкого, когда тот выходил из гостиницы, был странный, вроде сосредоточенный, но как будто рассеянный. Серж чувствительным нутром своим ощутил, что не стоит сейчас к князю приближаться, не время.

Сергей шёл за княжичем по Родовейск. Князь переходил от одной лавки к другой, нигде подолгу не задерживаясь, и системы в этом не виделось Сержу никакой. Это страшно злило и раздражало. Хаотичное движение Левецкого напоминало Абрамцеву о его собственном обучении в ячейке – так их натаскивали проверять, нет ли слежки, и уклоняться от внимания филёров. Поведение Ивана Леонидовича напоминало о слухах, что княжич связан с Тайной Канцелярией, и случись такому подтвердиться, это значительно усложнило бы дело.

Спустя некоторое время у Абрамцева утвердился в подозрениях, что князь его заметил. Пришлось рассекретиться и надеяться, что Левецкий не придал значения «неожиданной встрече». Абрамцев даже прошёл мимо, поздоровался и бросил пару фраз о погоде.

Дело было в том, что Сергею засветло принесли записку от Терехова. Тот еще раз напоминал о необходимости сблизиться с Левецким и сообщал, что в Родовейск вот-вот приедет Лучинский. О дальнейших действиях Фомы Семёновича Терехов и сам не имел представления, но подозревал, что у Лидера какой-то интерес в Приречье.

— Сам, небось, нынешнего его в глаза не видел, а важничаешь, словно правая рука, — бормотал Сергей, разбирая записку.

Составлена она была так, что только информированный человек мог понять зашифрованный в простых словах смысл.

«... после Рунницы пожалует к нам Антоша, лучик наш солнечный. Видел бы ты, как он изменился, помолодел на германских водах. И не узнаешь».

«Антоша» было партийным именем Лучинского.

Это означало, что Лидер опять сменил внешность. Как он того добивался, знали лишь посвящённые люди. Куда до них было Сержу, мелкой сошке, да и Терехову, который только изображал приближённость к Лидеру, а на самом деле в иерархии ячейки стоял не намного выше Абрамцева. Поговаривали, что среди последователей Фомы Семёновича имеются маги огромной силы, из тех мест, где не различают Поперечья и сырой извечной Силы, как бы её не называли, тёмной ли, запретной или первозданной.

«... так что, дорогой Серж, жди гостей. Ни о чём не заботься, всё уже оговорено и организованно. Гость тебе не помешает, всё сделает сам, но, однако же, возможно, будет надобность помочь в делах мелких, житейских».

— А такие у него бывают? Мелкие, житейские — ворчал Серж.

Он и так полагал, что делает чрезвычайно много. Следит за Левецким, отыскал спиритическую доску, заинтересовал местное общество сеансом. Впрочем, ему потребовалось лишь забросить удочку, всё остальное сделала Лиза.

Пройдя мимо и затаившись за лотками, Сергею удалось увидеть, как княжич выходит из лавки канцелярских товаров вместе с Марьей Петровной Осининой. Сомнений не осталось, и подозрения недавние подтвердились: Осинина и Левецкий были влюблены друг в друга. Это сказал бы любой, кто понаблюдал бы за ними хотя бы пару минут.

То, как они смотрели друг на друга, как плыли посреди толпы, чудом избегая столкновений, словно огороженные от праздных гуляк невидимой стеной... нет, двух мнений тут и быть не могло.

Ивану Леонидовичу больше не было дела до окружающих его подозрительных личностей, и Сергей сумел последовать за ним до самой гостиницы. Чуть погодя туда вошла и Мария Петровна. Между ними явно наклевывался страстный роман. Сообщить Лизе? Нет, Сергей не настолько дурак, чтобы принести плохую весть. Сам ведь попадётся под горячую руку. Лиза тоже не дура и скоро сама догадается.

Абрамцев очень рассчитывал, что его рано или поздно заметят в ячейке, привлекут к делам поинтереснее, чем стирать штиблеты о мостовую. Тяготила его мысль о том, что будет с Лизой. Если Левецкого устранят, это разобьёт ей сердце.

Домой Маша с Марфушей добрались на том же пароме. Народ большей частью плыл на нём навеселе, но вел себя тихо, а большинство пассажиров и вовсе отсыпалось после гуляний.

Однако Рунница на ярмарках и огненных забавах не заканчивалась. Ещё два-три дня пропразднует сельский житель, радуясь окончанию трудоёмких работ. Урожай собран, зима на пороге. Нужно заручиться защитой богов, чтобы пережить суровое время.

Прихожане понесут в храмы подношение: длинные полоски запеченного теста с повидлом, рассыпчатую полбу с маслом, вареные яйца, символизирующие земную жизнь человеческую до Нового Рождения в храме о двенадцати углов.

И пусть повадились писать в заграничных газетах, что русский мужик ленив и бестолков, Маша была с тем категорически не согласна, особенно после того, как пожила в деревне. Короткое русское лето не позволяло мужику разогнуть спину, но пройдут Покрова, человек отдохнёт и подастся на другие работы. И домашним скучать не придётся, одно только сохранить в зиму скотину чего стоит.

С этими мыслями Маша прибыла домой. Ульяна Денисовна и Сашенька расхозяйствовались, Арим подлатал к холодам крыши на хозяйственных постройках, чтобы по весне заселить их всякой живностью.

Ульяна собрала по комнатам хлам, и Маша предложила сжечь всё в очистительном рунницком костре. Туда, правда, отправились и записи Романа Александровича, в коих Маша при всех усилиях не смогла найти ничего толкового.

Дед много писал о политике, но мысли его были наивными, как у всякого провинциального помещика. Имелись в пожелтевших бумагах и рассуждения о судьбе вдольского дворянства. Но знаний о нём у Осинина было маловато, и он нещадно ругал посредников между людским миром и Поперечьем. Очевидно, уже тогда его беспокоили задатки подрастающего сына. После отъезда Петра Романовича из поместья, записи Осинина обрывались.

Маша сама вынесла их во двор и бросила в пламя, как и Саши обноски. Костёр получился славным. Неподалёку, отдельно, Арим разжег другое кострище, из сухих яблоневых ветвей и обрубков. На нем объединенными женскими силами приготовлена была традиционная рунницкая похлёбка.

Её съели в беседке, на свежем воздухе, и оттого, наверное, она показалась невероятно вкусной. Плошку похлебки и чаю с пирожным поднесли и водяному, а ещё Мария Петровна передала ему подарки для внучек.

— Жди,— велел водяной. — Ночью придут кикиморы, совет дадут, раз уж знаешь про Змеевича. Вместе подумаем, как его одолеть.

— А если... если ещё один человек ко мне присоединится? — робко поинтересовалась Маша.

— Кто таков? — нахмурился водяный дух.

— Вдольский младой князь, — покраснев, сообщила Мария Петровна.

— Вдольский князь? Молодой? Тот, что меня перевозить помогал? Хороший он, не гордый. Да и вообще, вдольском князю мы перечить не можем, — кивнул водяной. — Мы Равновесие чтим. Ежели хочет, пусть приходит. Это и его касается.

Вечером после чаепития с эклерами Маша и Ульяна устроили представление для Сашеньки.

Девочка была очарована волшебным фонарём. И больше всего восхищал её факт, что эта дорогая и красивая игрушка принадлежит теперь ей одной. Она никак не могла успокоиться и все перепрашивала об этом Марью Петровну.

— Мне тоже сложно было привыкнуть к мысли, — сказала ей Маша, погладив девочку по голове, — что у меня теперь столько всего, о чём я раньше и помыслить не смела. Значит, мы обе счастливицы. Давай смотреть сказки.

Среди лент со стёклышками попались две истории о Поперечье: одна о шустром лесовике, обманувшем охотников, а другая о царевне, заключённой Царём нечисти Кощеем в высокую башню. Это сказка понравилась Сашеньке больше всего. Снова и снова она двигала стёкла в рамке, зачарованно любуясь, как царевна спускает свои русые косы до самой земли, и по ним взбирается вдольский царевич.

— Если получится, — пообещала Маша, — закажу тебе сказку о саламандре. Говорят, от огненных ящериц пошёл род князей Огнинских и что женщины в их роду до сих пор умеют управлять пламенной стихией.

— Как же это будет чудно! — загорелась Сашенька, хлопая в ладони. — Я знаю одну интересную руну. Хотите, выложу её вам на браслетике?

— И что же это за руна? — улыбаясь, спросила Маша.

— Тоже огненная, да только она от огня защищает. Если надеть браслетики на обе руки, нипочём не обожжётесь. Я пробовала. Пламя лижет, но не кусается.

— Интересно как, — задумчиво проговорила Маша. — И кто же тебе её подсказал, эту руну?

— Сама увидела, — Сашенька вдруг замялась, опустила глазки и посмотрела на Марью Петровну искоса. — Вот только не подумайте, что я врунья. Я их вижу, руны. В огне, среди травы, на поле с пшеницей… И на камнях вижу, и на воде в пруду. Только многие неясные совсем. Я их в браслетики вставляю. И они помогают... иногда. Но я боюсь, что делаю что-то… не то. Вдруг боги меня накажут. Вы мне тоже не верите, да?

— Я не могу тебе не верить, — возразила Маша. — Ты ни разу не дала мне повода усомниться в честности. Хочешь, я расскажу о твоих рунах вдольскому князю? Скоро приедет его дедушка. Это очень мудрый человек. Я полагаю, он что-нибудь да подскажет.

Сашенька подумала и кивнула. Машеньке очень захотелось, чтобы слова Саши оказались правдой, а не детскими фантазиями. Тогда это стало бы сенсацией. Но сенсации... они не всегда добрыми бывают, а больше несут беспокойства и угроз.

Поразмыслив как следует, Маша решила, что расскажет только Ивану Леонидовичу. А вдвоём они уже найдут, как проверить талант Саши.

Убедившись, что в доме все спят, Марья Петровна выскользнула в сад.

До первых заморозков удалось собрать с яблонь лишь две дюжины корзин «колокольчика». Но яблоки, к счастью, оказались хороши – без гнили, без червоточин. Марфуша планировала сварить из них варенье на всю зиму. Однако же остальной урожай отравил своим дыханием чёрный пруд.

Маша вышла на берег и удовлетворённо вздохнула: теперь ничего не напоминало, что некогда водоём был отравлен. Вода блестела в лунном свете, и хотя Маша по природе своей никогда не была романтичной, красота ночи тронула ее душу, оживив давние мечты о любви.

Вот что-то громко булькнуло, и на середине пруда всплыл на поверхность водяной. Сидя на коряге, он греб к берегу, орудуя перепончатыми лапами, будто вёслами.

Выскользнул из-за дерева княжич. Маша его ждала и готовилась к встрече, уговаривая себя не волноваться, но сердце застучало, забилось, снова наполнилось сладким ожиданием. Права была бабушка: нашёлся защитник. Хорошо, что цели у них с Иваном совпадают. Плохо, что Маша всё больше влюбляется. А им бы Змея одолеть.

— На зимовку готовлюсь,— поведал водяной, поздоровавшись и приняв от Маши подарки для внучек.

— А как же вы под водой согреваетесь? — не выдержала Марья Петровна.

Даже в старой книге, доставшейся от отца, не было сказано, как переживают водные твари зимовку под толщей льда.

— Известно как, — крякнул водяной, — солнечной магией. Находим особый камень. Выставляем мы его под солнце на всё лето, напитываем теплом и благодатью. Я свой с прежнего места обитания забрал. Сыновьям тоже по камню раздал. В спячку не принято у нас скандалить да барагозить, все водяного слушаются. Строим грот, собираем туда водный народ. Чем теснее, тем теплее. А как там мои сыновья? — водный дух обратился к Ивану Леонидовичу.

Тот немного смутился и почесал в затылке:

— Не сразу договорились, — признался он. — Первый по старшинству требовал места по реке до самых Соленых камней. Второй утверждал, что отец его больше любит и от того власти у него должно быть больше. Пришлось, — Левецкий развёл руками, — гаркнуть на них как следует, напомнить, кто я и что волю вашу исполняю не из слабости, а в ответ на услугу и по собственному пожеланию.

— Правильно, — водный дух одобрительно кивнул. — Иначе позабудут, кто над кем поставлен. Вдольская кровь богами избрана – Равновесие хранить, и не всяким там несмышленым дуралеям с этим спорить. Спасибо тебе, младой князь. Деду привет передавай. Он меня должен помнить. А вот и кикиморки мои плывут, обещание исполнять.

Вперёд опять вышла самая старая кикимора. Забулькала сонно, мелко подрагивая. По ней видно было, что пришла пора нечисти впасть в спячку, и ждёт водное племя только первых заморозков.

— Спрашивай, — булькнула кикимора.

— Про змея я знаю, — поспешно сообщила Маша, испугавшись, что кикимора прямо тут, на бережку, и закемарит, — про деда его обещание тоже. Но всё библиотеку обыскала – ничего не нашла о том, как можно победить змеевичей.

— Не правдой, не мечом, а только хитрым словом, — пропела старуха. — вдольский клинок змеевича только ранить может. Но пока жива тёмная душа его, он будет приходить за своим. Одолеете душу – уничтожите семя Железного полоза.

— Ну как же нам это сделать? — растерялась Маша.

— Змеи берут свою силу от людей. Есть те, кто им поклоняется, — пояснил водяной. — Имеются у Полозов свои храмы. Жрецы только думают, что люди забыли туда дорогу. Но каплет кровь на алтарь, и сила змеевичей увеличивается. Они сами жертву принести не прочь. И плоть людская для них самая сытная еда. Но кровь сытнее и сильнее.

Старая кикимора, всё это время кивавшая головой, то ли подтверждая сказанное, то ли борясь со сном, вялым голосом добавила:

— А хитрость в том, что каждый из вас должен взять от того, что вам легче всего даётся.

… — И опять новая загадка, — вздохнула Маша, проводи взглядом водяного и кикимор, облепивших его корягу. — Теперь их до весны не увидим. Одно хорошо – рыбу привозить не надо. В последние недели аппетит у постояльца нашего прибавился заметно.

— Что-то я смотрю, раздобрел водяной, — улыбнулся Иван Леонидович.

— А то конечно, — хмыкнула Мария Петровна. — По семь корзин карасей съедал, жирок набирал. Впрочем, в пруду скоро своя рыба появится. Рыба... — Маша пригорюнилась, — как же не хочется мне идти на рыбалку к Абрамцевым.

— А давайте не пойдём, — пожал плечами Княжич.

— Я тётушке обещала, — с сожалением пояснила Маша, — что буду с соседями хорошие отношения поддерживать. Если мы сразу вдвоём тихариться начнём, они догадаются, — Маша вдруг покраснела, — То есть я хотела сказать... Начнут подозревать, что мы что-то задумали.

— Пусть подозревают, — Левецкий почему-то оказался ближе, чем казалось Маше. В лунном свете блеснули его глаза. Князь осторожно взял Марию за руку, а она руки не отобрала, только замерла.

— Марья Петровна, я давно хочу вам признаться... И, пожалуй, лучшего случая не представится. Хочу получить у вас дозволения навестить Маргариту Романовну, вашу тётушку, и просить у неё...

Кусты слева зашуршали, и в лунном свете мелькнула чья-то тень. Княжич сорвался с места и нырнул в тёмные заросли. Что-то как будто заплескалась у самого берега, но быстро стихло.

Левецкий появился на берегу, досадливо рубанул воздух ребром ладони:

— Здесь был кто-то. Подслушивал, но ушёл. Маша, немедленно возвращайтесь в дом. Закройте окна и двери. Если сможете, начитайте словеса, обратитесь к Поперечью. После того как проверите дом, подайте мне знак через окно. Поднесите свечу или лампу. Но если что-то... хоть что-то заподозрите, немедленно кричите. Время блюсти приличия прошло. Я приду завтра и осмотрю вашу электрическую машину, лишним не будет. Нечисть боится электричества. А чем Железный полоз от неё отличается? И домовой... не забудьте его предупредить. Если он уже встал однажды против Змеевича, если нашёл в себе храбрость, то пускай и дальше дом защищает, ему зачтется.

Никогда ещё Маше не было так страшно. Она всё сделала, как велел Иван Леонидович. И даже о многообещающих словах его, прерванных появлением шпиона, старалась не думать, а размышляла о том, какую хитрость можно использовать против Змея. Что ей легче всего дается?

— Ещё чаю? — предложил Владимир Сигизмундович, потянувшись к кофейнику на примусе. — Чай у нас хороший. У контрабандистов давеча отобрали.

— Пожалуй, — Иван Леонидович задумчиво проследил, как сыскной следователь наполняет его чашку. — Так значит, ещё и обескровил?

— Не то чтобы... Я видал полностью высосанных покойников, а этими вроде как... закусили, — Фальк сконфуженно хмыкнул. — Упыри, что нашенские, что у них, в европах, из ещё живых кровушку высасывают, пока сердце бьётся, всю дочиста. И этот... тоже сначала полакомился, потом только, так сказать, энергетически прикончил. Бараночек?

— Да я к вам не чаи распивать пришёл, — напомнил Левецкий, тем не менее с удовольствием принюхиваясь к ароматному напитку.

— Так уж я догадался. Третьего дня у меня были, и сегодня вот... Зачастили вы к нам, Иван Леонидович.

— Сами сказали, что сегодня будут результаты вскрытия. И меня, как местного вдольского князя, последние происшествия немало волнуют. Видите ли, преследуя цель сохранения Равновесия…

Фальк выжидательно моргал и слушал вдохновенно вещающего княжича. Иван Леонидович дошел до подробного перечисления последствий нарушения Равновесия и… несколько сдулся. Всё ещё сомневаясь, что поступает правильно, перешел непосредственно к волновавшей его теме:

— Вы говорили об упырях. Вам случалось самому их одолевать?

— А как же! Упокаивал и не единожды. Разумеется, не сам, а при содействии вашего брата. Однако одного разу… — пышные усы Фалька поникли, он почесал шрам на голове, — ранение приобрёл, и, можно сказать, из-за них, упырищ проклятых, службу пришлось оставить в самой столице. Сложный случай был, — быстро договорил сыщик, верно, решив, что слишком разоткровенничался.

Насколько было известно Левецкому, в «сложном случае» засветилась одна особа императорской крови, а упрямый сыщик не захотел пойти на компромисс, за что был снят с начальственной должности и отправлен в Родовейск.

— Тогда вы, наверное, сможете помочь мне советом и действием, — с надеждой обратился к Фальку Иван Леонидович. — Дело в том, что наши края действительно посетил потомок Железного полоза. Думаю, убийство Яковлевых было лишь первым его шагом, физиологической необходимостью. Змеевичи должны время от времени спускаться в свои пещеры, а также питаться человеческой силой и кровью. И ещё… им нужны человеческие спутницы, просто невинные девушки, которых они зачаровывают и берут в любовницы против их воли, а также – я бы назвал их жрицами – добровольные помощницы… фанатичные поклонницы. По поводу... невесты Змеевича, — Иван сжал руки в кулаки, — Я знаю, кого он избрал в жертву, и намерен помешать его нечестивым замыслам. Насчёт жрицы... Пока у меня даже догадок нет. Знаю только, что в известный час она должна совершить ритуал в храме.

— И который из храмов пустит к себе богопротивную подземную тварь? — нахмурился следователь.

— В наши не пустят, — кивнул Левецкий, — но, говорят, в лесу есть древнее капище. Я попробую поговорить с Поперечьем, они, разумеется, знают. Но скажут ли?

— Поперечье, — Владимир Сигизмундович восхищенно цокнул языком. — В который раз вижу перед собой посредника между человеком и лесными духами, а все не верится. Вот как так: запросто прогуляться в лес и поболтать с нечистой силой?

— Не запросто, — улыбнулся Иван.

— Вот потому вы, вдольские князья, так и ценны, — глаза Фалька загорелись: — Но я вижу, ваши познания и о подземных тварях велики. Тогда как по моему запросу в Великий прислали лишь циркулярную бумагу с рекомендациями.

— Кое-что подсказала ведунья. Мой дед, князь Андрей, загодя прислал письмо, — объяснил Левецкий. — А сегодня я встречаю его на вокзале и надеюсь, что он добыл для нас больше информации в царской библиотеке. Владимир Сигизмундович, я знаю о ваших... карьерных неприятностях в столице, — видя заинтересованность сыщика, Иван Леонидович решил высказаться прямо. — Князь Андрей считает, что это дело, будучи раскрытым, может принести вам славу и вернуть утраченное доверие государя.

Фальк с полминуты молчал, теребя ус:

— Если бы я только мог на это рассчитывать... на заступное слово вашего дедушки…

— Можете, — убеждённо кивнул Иван. — Князь сделает все от него зависящее. Но нам нужны ваши связи. Иначе злодей, будучи даже уничтоженным в качестве нежити, не понесет наказание в качестве человека.

— Хм… А девица? Из местных? Мне-то имя сообщите?

— Сообщу, но вы же понимаете…

— Понимаю, — сыщик многозначительно прищурился. — Обещаю, что постараюсь максимально оградить барышню от лишнего внимания. И чем же она так примечательна, что заслужила внимание Полозовича?

— Она… необыкновенная, — выдохнул княжич, — знаток поперечных языков… Из старого рода Осокиных. Ее дед продал ее Змею, будучи озлобленным на сына.

— И такое бывает? — крякнул Фальк, смутившись. — Кажется, я знаю, о ком вы. Маргарита Романовна Дольская-Осокина полгода назад к нам обращалась, искала племянницу, а натыкалась на лиходеек. Нашлась, значит, наследница. Жаль девицу.

— Помните, вы обещали защитить ее репутацию. И помочь. А мы поможем вам. Ведь все это дело, Владимир Сигизмундович, не только про уничтожение твари, много лет терроризирующей как Россию, так и весь мир. Вы когда-нибудь слышали о Лучинском?

— Неуловимом бунтовщике, подстрекателе, лидере экстремистского движения? Помилуйте! Кто же из сыскных о нём не слышал!

— Слышали все, а видели немногие, — подтвердил Левецкий. — И уж никто доселе не смог поймать.

Любушка признала, что братец выглядит неплохо: совсем даже не бледным, свежим. Отдохнул, окреп и больше не похож на замученного долгими скитаниями странника.

— Деревенский воздух пошел тебе на пользу, — ворчливо согласилась Люба.

Не успели занести чемоданы, как сестрица обежала дом и сад, а затем устроилась на кухне и принялась ластиться к Догве, по которой необыкновенно соскучилась. Монголка тоже была счастлива, только как всегда не подавала виду, однако на плоском лице в уголках глаз и губ таилась улыбка.

Иван отметил, что с последней их встречи несколько месяцев назад Любаша тоже изменилась, как меняются в ее возрасте все юные девушки: сделалась степеннее, рассудительнее, и походка получалась плавной, но только до тех пор, пока Люба чем-нибудь не очаровывалась. Увлекшись, она забывала о манерах и вела себя подобно маленькому восторженному ребенку.

Она довольно быстро отыскала новое убежище домового и долго пыталась выманить из него старичка. Домовой дух в «Удолье» всегда был застенчив, а тут, увидев повзрослевшую хозяйку, совсем смутился. Вышел только по просьбе Догвы, принял угощение да испарился.

Дед устроился в любимом кресле и выглядел весьма довольным. Поездка прошла хорошо, с комфортом. В дороге Андрей Николаевич отдохнул и привел в порядок некоторые бумажные дела. Он нашел, что внук весьма хорошо управляет поместьем, а также неплохо исполняет обязанности вдольского князя.

За ужином Иван рассказал князю Андрею про русалку Аксашу, и оба нашли, что за водной девой нужен глаз да глаз.

Про паутинниц княжич сообщил деду за чашкой кофе у камина в отсутствие Любаши, рано ушедшей спать. Люба и так слишком переживала по поводу вдольских обязанностей брата, лесное Поперечье ее пугало, а силы Ивана казались ей недостаточными.

— Вот как, — протянул Андрей Николаевич, выслушав внука.— Паутинница – нежить непростая, появляется как предвестник еще большего зла. Я привез наш родовой кинжал. Но ты должен помнить о связанном с ним ритуале. Оружие вернется в ножны, только когда зло будет истреблено.

— Я знаю, — кивнул Иван. — Но боюсь, мне все-таки придется извлечь кинжал. Я не намерен оставлять Лучинского в живых. Будь он человеком, суд для него был бы человеческим, но он смертоносная безжалостная нежить.

Князь сокрушенно, но согласно кивнул:

— Рассказывай дальше. Я порылся в дворцовой библиотеке, много чего выяснил, но мне нужны точные сведения, чтобы знать, на чем заострить внимание.

Рассказ занял у Ивана почти час. Он старательно избегал упоминания Маши, но ее имя то и дело мелькало в истории. Впрочем, князь не стал умалять важности спасения наследницы «Тонких осинок».

— Марья Петровна, значит, — старик пожевал губами. — А помнишь ли ты, мой дорогой, что у тебя имеются некоторые обязательства в отношении княжны Ягумской? На днях я получил записку от императрицы, она справлялась о тебе, спрашивала, не соблаговолишь ли наведаться ко двору.

— У меня никаких обязательств перед Ягумской, мы ничего друг другу не обещали, и помолвки как таковой не было, — холодно ответил Иван. — Наш брак – исключительно идея государыни, ей не терпится выдать всех своих фрейлин замуж.

— Это так, — прокряхтел Андрей Николаевич. — Однако отказ вряд ли добавит нам расположения императрицы.

— Ее императорское величество Наталья Сергеевна, — покачал головой княжич, — человек увлекающийся, вспыльчивый, но отходчивый. А нам разве нужны еще милости от Короны? По-моему, роду Левецких и своих регалий предостаточно. Дорогой дед, я встретил женщину своей жизни и отступаться не намерен. Это было… с первого взгляда. Один только взор ее – и я понял, что наша судьба едина. Сам в такое не верил, но… — Иван развел руками. — Я имею право устроить свое счастье, и я им воспользуюсь. Иначе обреку себя на страдания.

Андрей Николаевич смотрел на огонь. После долгой, мучительной для княжича паузы он тихо проговорил:

— Судьба… Быть посему. Что боги связали, человеку не развязать. Только боязно мне за вас. Лучинский – мерзкая пакость, сильная.

— Мы справимся, — твердо заверил деда Иван.

— Ну-ну, — со вздохом протянул князь. — Кстати, забыл рассказать. Случайно услышал, как в Родовейске носильщик выкрикивает имя Алексея Возгонцева. Подошел. Смотрю – ба! А это ведь действительно младший сын покойного Анатолия Романовича. Из щупленького подростка Алеша вырос во вполне представительного молодого человека, весьма симпатичного. Любушке он понравился. Брюнет, высокий, темноглазый, остроумный и живой в общении. Обещал навестить нас в ближайшие дни.

— Сколько ему? — напрягся Иван.

— Около тридцати. Он был поздним сыном, много болел. Родители отправили его в Швейцарию, учиться и укреплять здоровье в Альпах. Надо же, вернулся. Уж не разобраться ли с Земельной управой? Жалко, если поместье продадут каким-нибудь немцам.

— Я в каждом готов видеть Змея, — признался княжич.

— Вряд ли это Алексей. Слишком уж нагло для нежити забрать личину человека, которого тут многие знают.

— Ах вы окаянные! — раздалось от двери. — Решили своими силами одними одолеть Могоя?

Князь и княжич подпрыгнули в креслах. У двери, покачивая головой в кумачовом мордвинском платке, стояла Догва.

— Мужжжчины, — укоризненно бросила она со своим жужжащим акцентом, который начинал проявляться, когда женщина волновалась. — Зла на вас не хватает. Вот и Любава давеча на вас жаловалась: ее, ведунью, какой-то сыщик столичный в сторону отодвинул.

— Владимир Сигизмундович – профессионал, опытный следователь… — начал Иван.

— Ага, ему бы все на каторжников беглых списать. И Левецкие туда же, бессмертными себя возомнили. Разве ж вы думаете о тех, кто рядом? О старой Догве кто подумает? А о Любоньке? Могой род сиротами оставит – а плакать только нам. Вы к богам, а нам здесь оставаться.

— Догва Макаровна, — уязвленно проговорил князь Андрей. — Ну зачем вы? Хороните за просто так, право слово. Мы, Левецкие, не лаптем деланы, мы все-таки вдольские дворяне.

— Смертные вы, — упрямо напомнила монголка. — Костями великих батыров выстланы пещеры Могоя в горах к северу от земель моего племени. То были грозные воины, но и они не одолели потомство Змея.

— Но и Змей с тех пор изменился, — возразил князь. — Он прячется в смертном теле.

— Он перерождается, — авторитетно заявила нянюшка. — Ему смерть – начало новой жизни. Вот и невесту он нашел, чтобы сил поднабраться перед новым явлением. Потому как устал человеческие тела менять, на то много усилий уходит. Потомство Могоя надобно истребить навеки. Если Змей успеет спуститься в пещеры, спустя время он выйдет из нее обновленным и страшно отомстит. Слушал бы ты своих поперечных, Ванечка, а не ходил бы по чаепитиям. На тебя опять дурной глаз лег, почистить бы тебя.

Младшему Левецкому сразу вспомнился взгляд Лизоньки Абрамцевой, нехороший такой, в сторону его самого и Маши. Почиститься надо бы, да. Правда, это означает долгое сидение в бане в дыму от трав Догвы и ее заунывные песнопения. Ничего, он потерпит.

— Я спрашивал совета у нечисти, но поперечные тоже сказали, что вдольским клинком Полозовича можно только ранить, — задумчиво подтвердил Иван. — Дескать, нужно уничтожить его душу. А хитрость в том, что каждый из нас должен взять от того, что нам легче всего дается. Это точные слова кикимор.

— То не душа, — поправила его Догва, — а сгусток предвечной тьмы, коим Змей питается. Нужно разложить ыжбал. Боги ветра покажут, как лучше действовать.

— Возможно, ты сможешь увидеть, кто из местных жителей жрица Могоя, — Иван вытянул шею, глядя, как нянюшка рассыпает темные фигурки на ломберном столике. — Это должна быть девушка благородного происхождения, не простолюдинка. Не знаю, правда, почему именно благородного.

— Кровь, — бросила Догва, двигая фигурки пальцем.

— Старая кровь одаренных, злая, темная, от магов-отступников и колдунов, тоже разошлась по благородным семьям, — кивком подтвердил князь Андрей. — Когда-то потомки темных сил были хорошо известны, нынче же все перепуталось. В нужный час жрица должна будет провести через себя определенную стихию. Та, в ком нет крови темных, на такое будет неспособна, она просто погибнет. Все живое в этом мире, даже псевдоживое, вроде нежити, вынуждено обращаться к Высшим силам. Без этого искра, называемая Духом, тухнет, и человек скатывается до состояния животного. Высшая нежить не исключение, но их отношения с богами несколько иные. Старые, темные боги, более известные как демоны, пошедшие против Света, некогда отступили, но не исчезли. Им нежить и поклоняется.

— Ты, суженая твоя и следующая избранница Змея, — торжественно заключила Догва, изучив ыжбал. — Только втроем Могоя одолеете.

Было место, где Марья Петровна чувствовала себя в безопасности – лес.

В доме все было хорошо и ладно: Арим пообещал, что сумеет защитить обитателей «Тонких осинок», особенно теперь, когда приехавший из Родовейска специалист починил электрическую машину.

Вокруг дома заработали подвесные лампы. Трудно было представить, что при них, включенных во всю мощь в случае опасности, нечистая сила решится сунуться на порог.

Марфуша осваивала кухонную машину с опаской, точнее, даже подходить к ней боялась. А вот Ульяна, нарядившись в фартук, от агрегата не отходила. Наготовила фарша, к радости Саши взбила гоголь-моголь и даже тесто сумела замесить за пару минут.

Томилина вообще приободрилась, узнав, что приезжает князь Андрей. Ей предстояло до самого Рождества работать у него секретарем на хорошем окладе. Ульяна хоть и принимала от Марьи Петровны подарки и милости, но заметно этим тяготилась. Маша все понимала и радовалась за подругу.

Маша улучила-таки минутку, когда Сашенька сидела над уроками, а Уля с Марфушой щебетали на кухне, и выскользнула за ворота.

В поперечном мире она могла укрыться… и успокоиться. Сил не было носить в себе тревогу и страх.

От пестрой лесной зелени ничего не осталось. Чаща обнажилась, родник под ледяной коркой уже не бурлил, а бился, будто сердце леса. Одна нечисть отправлялась на зимовку в норы и под кучи залежалого бурелома. Другая, зимняя, более опасная, просыпалась из летнего забвения.

После Покровов жители Приречья готовились справлять Колесо и Рождество. Вот уже и в мастерских при храмах и сельских клубах дети начинали делать украшения на хвойные венки и елки. Ночью посыпался снег, но едва хватило, чтобы припорошить землю.

Маша побродила по лесу, успокаиваясь, посидела на бревне у ручья, нашла логово окальниц, мелкой вредной нечисти, питавшейся застоявшейся энергией в покинутых домах, и характерные обрывки паутины вдоль поляны – тут побывала паутинница.

Следы вывели Марью Петровну к Мельникову оврагу, почти к старой усадьбе Возгонцевых, к ее непарадной части. Но если раньше на версту вокруг брошенного дома стояла тяжелая, давящая тишина, то сейчас на хозяйственных дворах суетился народ.

Работники поправляли постройки, а несколько человек копошилось на крыше особняка.

С одной стороны, Маша обрадовалась – дом не брошен, значит, в округе станет повеселее. С другой – тетя хотела скупить земли Возгонцевых и переделать особняк в пансион-приют для бедных девочек.

Так Маша стояла на холме, ежась от холодного ветра, задумчиво обводя взглядом некогда пустые угодья. Лес, за годы потихоньку съевший по десять аршин с кромки, был тут хорош – с малым подлеском и несколькими дубовыми рощами. Лопушкин, со своей страстью к охоте, очень его хвалил.

— Простите великодушно… — раздалось справа от Маши.

Она вздрогнула и повернулась. Перед ней стоял молодой человек лет двадцати семи-тридцати, высокий, черноволосый и черноглазый с растрепавшимися на ветру кудрями, румяный, одетый элегантно и как-то… не по-русски, скорее, по немецкой моде – в бриджи и твидовый сюртук.

— Не напугал?

В руках молодой человек держал кепи в неброскую клетку, усиливая сходство с баварским охотником, которых часто изображали на посуде.

— Почти, — выдохнула Маша.

— Извините. Я долго за вами наблюдал и, наконец, решился подойти. Но вы так глубоко задумались… Разрешите представиться, Алексей Львович Возгонцев. Можно просто Алекс. Недавно прибыл на земли, так сказать, предков, припал к родовому источнику, — молодой человек весело усмехнулся, и стало понятно, что он слегка кривляется. — Совершенно вами очарован.

— Мария Петровна Осокина, — Маша холодно кивнула. — Добро пожаловать. Вас тут давно ждали.

— Это кто же? — заинтересовался Возгонцев, опершись на трость и сверкнув глазами.

Маша пожала плечами:

— Местное общество.

— Вы первая, с кем я тут познакомился. Ах нет! На вокзале имел честь поприветствовать князя Левецкого и его внучку.

— Андрей Николаевич и Люба приехали? — обрадовалась Марья Петровна.

Новость даже немного расположила ее к графу, хотя с первого взгляда его поведение показалось ей несколько фривольным.

— Да, и я сам готовлюсь нанести им визит. Князь Андрей ведь вдольских кровей?

— Совершенно верно, — подтвердила Маша. — Поставлен тут следить за соблюдением Равновесия. И внук его сейчас перенимает семейные обязанности.

— Интересно, — вдохновенным тоном подхватил Алексей. — Я столько слышал о русском Поперечье. В Европе сейчас только о нем и говорят, весьма модная тема. Сам я успел пожить и в Франкландии, и в Швейцарии, и в Германии. Мистика давно оттуда ушла. А здесь… красота и таинственность, куда ни ступишь, — граф втянул носом холодный воздух. — Постойте-ка, мне говорили, что вы сами специалист по Поперечью.

— Преподаватель. Поперечных языков, — пришлось ответить Маше. И откуда Возгонцев о ней узнал? Небось обо всех справки заранее навел.

Лицо Алексея осветилось улыбкой:

— Так, возможно, вы мне устроите экскурсию? Мне бы хоть немного понять, чего ожидать, — граф махнул головой в сторону леса. — От них вот.

Марья Петровна неохотно выдавила:

— Я вам лучше о них расскажу. В лес ходить сейчас смысла нет, до Колеса и Рождества зимняя нечисть набирает силу. Никого-то вы не увидите, все попрятались, а вот на Дикую Охоту наткнуться вполне возможно.

— Тут и такое бывает? — Возгонцев заметно удивился.

— Призрачные всадники появляются везде, — Маша пожала плечами. — Здесь Охоту называют Бесовским выездом. Лучше ей на глаза не попадаться.

— Мертвецы живым в Мертвое царство утащат?

— Нет… наверное, — Марья Петровна скользнула взглядом по окрестностям. — Никто толком не знает, что происходит в лесах во время Дикой Охоты. Исследований по этой теме мало. В села кавалькада редко прорывается, здесь храмы в каждом. Но если встретится ей живой человек, головой может повредиться или увечье получить. В храме Дива есть звонарь Егор, говорят, в молодости попал по глупости под Бесовский выезд, с тех пор не говорит, не видит.

— Интересно, — повторил Возгонцев со странной задумчивостью в глазах. — Но вы мне все равно расскажете, да?

Маше пришлось дать обещание. Она уклонилась от предложения зайти в усадьбу погреться за чаем и, попрощавшись, поспешила домой.

Утром во вторник Маша и Маргарита Романовна сходили в храм Лада к утренней мессе. Тетя завезла Машу к пруду, где уже собралось приречное общество. Голос Возгонцева разносился в оголившемся лесу, и Марье Петровне остро захотелось побежать за двуколкой тетушки, чтобы попроситься домой, но та уже была далеко.

Но хочешь не хочешь следовало поучаствовать в пикнике, тем более что мать и дочь Лопушкины навезли снеди и теперь раскладывали яства на пестром ковре. Весело трещал огонь. Желающие порыбачить выстроились на мостках. Дамы находились на одном конце настила, мужчины – на другом.

Лизонька оживленно помахала Машеньке, и та подошла.

— Я просто возмущена! Наши прекрасные мужчины нас от себя отделили, дескать, шумим и рыбу пугаем. Господин Возгонцев уже поймал маленькую щучку. Он большой специалист в рыбалке. Вы, кажется, уже знакомы?

— Да, повстречались на прогулке.

— У Марьи Петровны редкий дар первой знакомиться со сливками общества, — фроляйн фон Линген хитро подмигнула Марии.

Машу сие замечание немного рассердило. Она же не специально! Однако Алекс Возгонцев уже вовсю кривлялся, стараясь привлечь его внимание. Она осторожно ему кивнула, а он закатил глаза и кивнул на сосредоточенных на клеве Сергея, Татарьина и Родиона Дементьича, мол, вынужден сохранять тишину.

— Очарователен, — выдохнула подошедшая Мэри. — Кто бы мог подумать, что граф решит остаться в Приречье!

— Так он не планирует продавать поместье? — вырвалось у Маши.

— Даже напротив, хочет заявить права на земли до Змеиной пещеры, которые в Земельную управу чуть не перешли, — радостно сообщила любящая сплетни Лопушкина. — Марья Петровна, велите Игнату приготовить вам снасти.

Маша резко обернулась. А вот тот самый Игнат. И впрямь красив и на князя похож. Не из-за него ли Марфуша повадилась каждый вечер бегать на потехи в Банники? И приходит вся какая-то тихая, светящаяся, мыслями далеко.

Игнат поклонился, взгляд его показался Маше плутоватым. Наверняка знает, что Левецкий себя за слугу выдавал. Но Иван сказал, что внук ведуньи полностью на их стороне, мало того, обучен лесной магии и в случае чего может помочь дать отпор Змею.

— А князь запаздывают, — со вздохом пожаловалась Мэри. — А ведь обещался с сестрой познакомить. Ах, как же я люблю, когда в общество попутным ветром приносит интересных людей.

Рыбачить Маша не хотела, но удочку все же взяла. Можно было стоять, любуясь хрустальной от легкого морозца, но еще не ставшей под лед водой и думать о своем.

Мостки выходили на изрядную глубину. День был солнечным. Фроляйн фон Линген авторитетно заявила, что температура воды уже выровнялась, и рыба возвращается на привычные места у меляков.

Внезапно у самых мостков под водой мелькнула тень. Маша вздрогнула. Водяницы? Им пора уже в спячку, да и не любят водные девы пруды, им подавай проточную воду.

Амалия, Лиза и Мэри, увлекшись беседой, забыли о своих удочках. Маша на всякий случай шагнула от края, но в ту же секунду из воды взвилось в воздух нечто длинное и блестящее. Хвост! Но ничего общего с короткими хвостами водяниц он не имел, а больше напоминал змеиный.

Щупальце обхватило Машу за ноги и увлекло в воду. Она едва успела, чудом скорее, задержать дыхание. Холод обжигал, неизвестная тварь тащила свою жертву глубже. Мимо лица промелькнула искаженная зубастая морда, и Марья Петровна забилась, немо крича и задыхаясь от хлынувшей в рот воды.

Другая тень прорезала толщу, и Маша увидела человеческую фигуру. Что-то блеснуло у ног бьющейся Марии, ее вытолкнуло на поверхность, но больше она ничего не видела, потеряв сознание.

… Спать было сладко. Снились шумящие на ветру деревья, и Маша стояла под ними, подняв голову и вглядываясь в крону, гадая, находится ли она на Небесах или ее душа еще блуждает по земле. Солнце пригревало, лицо овевали запахи сухой травы.

Из забытья ее вывели тихие голоса. Веки сами собой раскрылись, и немедля над Машей навис светлый силуэт.

— Ангел? — прошептала Мария, ибо то была девушка неземной красоты с пышными золотистыми волосами и огромными синими глазами.

— Нет же! — воскликнул ангел. — Это я, Любаша! Ох и напугали вы нас, Марья Петровна. Никак не хотели просыпаться! Ванюша! Она очнулась!

Тут Маша сразу вынырнула из сна, села и попыталась привести себя в приличный вид. Она находилась в большой уютной комнате, на мягком диване, подле камина, от которого шло тепло, принятое ею за солнечный жар.

Поправляя платье, Маша поняла, что одета в чужую одежду. Воспоминания разом хлынули в голову, и она затряслась: подводный змей с оскаленной мордой, ледяная вода, водоросли, жадно тянувшие к ней спутанные лохмы… и глаза… глаза других змеедев, прячущихся в придонной растительности.

Раздались быстрые шаги, князь Иван упал перед невестой на колено, сжав ее дрожащие руки. Любаша поспешила к столику с графином и налила воды. Маша жадно прильнула к стакану. Пересохшему зудящему горлу сразу стало легче.

— Змеедевы, — выдохнула она.

— Знаю, — кивнул Иван.

— Это ты… ты меня вытащил?

— Я.

— И привез сюда?

— Возгонцев пожертвовал свое пальто для тепла. Я посадил тебя на Булата и поскакал в Удолье. Догва отпаивала тебя травами. Приходил врач. Мы очень волновались, ты все спала и спала. Легкие чистые, к счастью, ты не успела вдохнуть воду обильно, а что вдохнула, выкашляла.

— Ты их прогнал?! Змеедев!

— Прогнал, любимая. Они больше никогда тебя не тронут, — пообещал князь. — Одну я… убил. Ту, что тебя с мостков сбила. Так получилось. Нужно было поймать и допросить, но я не сдержался. При мне был родовой кинжал.

Маша громко всхлипнула и, не скрывая чувств, потянулась к любимому. Князь присел рядом на диван и крепко обнял невесту. В его объятьях, спрятав лицо на его груди, Мария позволила себе разрыдаться.

Тихо скрипнула дверь. То Любаша вышла из комнаты. Раздались чьи-то голоса, и Марья Петровна быстро утерла слезы платком Ивана:

— Это он их подослал?

— Думаю, да.

— Но он же… разве же он убить меня должен?

— Не думаю, — князь отобрал у Маши платок и нежно провел им по ее влажным щекам. — Он хотел припугнуть и выявить твоего защитника.

— Выявил! Добился своего! — скорбно воскликнула Марья Петровна.

Князь передернул плечами:

— Пускай. Пусть знает. Он тоже ведь не дурак, заранее, полагаю, все вызнал. Просто хотел убедиться, что я пущу в дело свои вдольские умения. Одно дело угрожать девушке-сироте, другое – вдольскому князю. Я вытащил клинок из ножен не ради казни змеедевы, а для него, мерзавца. Об этом он тоже теперь знает.

— Но змеедевы… — Маша задумалась. Нет, она не могла ошибиться. Здешние водяницы двухметровым хвостом не обладают, и лица их во гневе обращаются в тлен, а не в морды, то ли змеиные, то ли пиявочные. — Они у нас не водятся. Им тут холодно.

— Он их призвал, они и пришли. Змей знает Слово для призыва. Я чувствовал гнев змеедев, направленный на хозяина: им было тяжко в ледяной воде, но они не посмели не подчиниться. Есть еще одна плохая новость. Через час, после того как я ускакал с тобой в Удолье, на берегу нашли труп Татарьина. Обескровленный. На шее характерные следы, чешуйка в руке.

Маша тихо вскрикнула. Бедный Николя!

— Помнишь, — Маша схватила жениха за руку, — месмерический дух предрек Татарьину смерть от воды! Сбылось!

— Там все, — Иван вздохнул и покосился на дверь, — с убийством Николя… сложно. Зачем убивать Татарьина? Ради мести за то, что засомневался в словах духа? Змею выгодно было бы потихоньку забрать обещанное, то есть тебя, и скрыться. Привлекать к себе лишнее внимание… Впрочем, сегодня у нас собрались люди, способные пролить свет на мотив сего преступления. Владимир Сигизмундович Фальк здесь, и Любава, и дед, и тетушка твоя… С твоего позволения я сообщу, что ты очнулась. Можешь еще отдохнуть, если хочешь.

— Нет-нет, тете нужно все рассказать, — заволновалась Маша. — Как ты думаешь, это Возгонцев?

— Сначала был уверен. Теперь… я не почувствовал в нем крови нежити. Другую магию почувствовал, которой определения не дам при всем старании. Что-то… не самое древнее, но и не новое. И Догва… она кое-что видела в своих ыжбала.

— Татарьина убила змеедева, — отчитался Владимир Сигизмундович Фальк, когда общество, наохавшись и наахавшись возле Маши, переместилось в малую столовую к столу с легкими закусками и чаем. — Следы ее зубов весьма четки, простите за подробности, милые дамы.

— Ничего, — прогудела Догва, — мы здесь все не робкого десятка.

Фальк одобрительно хмыкнул:

— Иван Леонидович любезно совершили-с над покойником свой ритуал, и руна того… самого…

— Синяя, — сообщил Иван деду. — Без причерок. Поперечных тварей дело. Человеческого присутствия там не имелось.

Князь задумчиво кивнул.

— Но чешуйка в руке… — сыщик покачал головой. — Не от водных змеиц. Загадка. Словно намек.

Марья Петровна вся обратилась в слух, и младший Левецкий, глядя на нее, с трудом сдержал улыбку. Ведь только-только от шока отошла, а уже ушки на макушке.

— Неужели Змей совершил месть, — с содроганием проговорила Маргарита Романовна. — Получается, он все слышал через спиритическую доску? Какие же страшные у него силы.

Иван почему-то обратил внимание на Ульяну Денисовну. Если все дамы, включая Любашу, обычно охочую до страшных сказок, заметно чувствовали себя не в своей тарелке, то на Томилину было страшно смотреть, так она была бледна.

Сашеньку и Марфушу тоже забрали к Левецким, в доме остался лишь Арим. Но и тому было велено, если в «Тонкие Осинки» явится Змей, бежать в Удолье. Электричество электричеством, но если Полозович придет с подмогой, темными тварями, ему подчиненными, любая защита будет ему нипочем.

Догва повторила свое прочтение ыжбал: имеется еще одна невеста Змея, только с ее помощью можно одолеть подземную тварь. Томилина закатила глаза и тихо сползла на пол со стула. Ее привели в чувство, и она попросила отвести ее к дочери, признавшись, что разговор произвел на нее большее впечатление, чем она ожидала.

Из тех, кто посмотрел ей вслед удивленно, отметились Догва и Маша.

— Как странно, — шепнула Марья Петровна на ухо Ивану. — Ульяна до сих пор не казалась мне пугливой женщиной, наоборот, говорят, она с волками сражалась. И Поперечья она не боится. Наверное, переживает за Сашу. С другой стороны, мы в доме вдольских князей. Тут все в безопасности.

— Госпожа Томилина и у пруда не сильно испугалась, напротив, хладнокровие проявила, — заметил Левецкий в ответ. И сам тоже отметил на будущее, что нужно побеседовать с вдовой отдельно.

— Сейчас время к смене Колеса, — напомнила Любава. — Тьма набирает силу. А Тьма – это не наше привычное Поперечье с его законами. Тьма – это магия отступников, черных сил, которые выпали из Равновесия. Вот и полыхают костры у храмов, колокола звонят на закате, ведуны и ведуньи варят особые укрепляющие зелья для вдольских князей. Високосный год грядет, и зима обещает быть тяжелой. На юге, поговаривают, уже видели Бесовский выезд, возглавляемый белым всадником. Кто таков, никто не знает.

В комнату неслышно вошел Игнат, молча передал Владимиру Сигизмундовичу узкий белый конверт с крупной синей печатью и тихо вышел.

— Очень странно, — вдруг пробормотал в наступившей тягостной тишине Фальк, прочитав послание. — Николай Юрьевич Татарьин. Я посылал запрос в военное ведомство. Так вот, наш Николя оказался на редкость интересной личностью. Недавно совсем, участвовал в подавлении бунта бурлаков на Помеже и якобы геройски погиб, получив пулю в висок. И еще месяц после своей «гибели» прогостил у Абрамцевых, попивая коньяк и поигрывая в преферанс.

— Ошибка, — неуверенно заметила Любушка.

— Очевидно, да, — сыщик вложил депешу в конверт. — Или нет. Однако видел я живых мертвецов, Татарьин на них не походил. После смерти… хм… очередной, так сказать, в прах не рассыпался и заново не поднялся.

— Ошибка, — уверенно повторил за сестрой Иван. — Ледяной Змей – это Алекс Возгонцев. Он прибыл, когда снег лег и не растаял. На его землях убиты Яковлевы – тоже месть за то, что супруги нелестно отзывались о семье графа и без разрешения пользовались его угодьями. Граф почти сразу въехал в особняк, несколько лет стоявший пустым и, вне сомнения, давно захваченных нечистой силой. И чего вдруг явился через столько лет? Тут сразу умирает Татарьин, в пруду появляются змеедевы. Как они, кстати, в него попали?

— Кто-то выкопал проран из глубокого ручья в пруд, — сообщил Фальк. — По нему же змеедевы и ушли, за исключением убитой вами твари.

— И Машу… Марья Петровну Возгонцев сразу отметил вниманием, чуть ли не ухаживать начал, — возмущенно договорил молодой князь.

Маша покраснела и помрачнела. Остальные начали высказывать свои предположения, но ни на чем конкретном не сошлись. Было решено для безопасности оставить Осининых и Томилиных в «Удолье». Однако Маргарита Романовна заупрямилась.

— Заберу слуг и поеду в Родовейск, там у меня дела. Вы же знаете мои предприятия: один день пропущу без распоряжений – и все, хаос. Машенька, совсем забыла в суете, письмо от твоей мамы пришло на мое имя.

— И что в нем? — подскочила Марья Петровна.

— Твоя матушка дала разрешение остаться в «Осинках» и принять наследство. Она сама скоро приедет. Надеюсь, мы с ней подружимся, — с надеждой ответила Дольская-Осинина.

Маша прошлась по дому Левецких. Анфилады комнат казались в нем бесконечными, а слуги невидимыми. Экономка, гордая вниманием гостей к «Удолью», рассказала, что особняк строился в эпоху моды на ампир, но английский архитектор сумел вложить в него русскую душу.

И ее, эту душу, Маша смогла почувствовать.

Она знала, что в эту минуту Иван Леонидович просит у Маргариты Романовны разрешения ухаживать за ее племянницей, и тетушка непременно даст согласие. Тетя сама накануне призналась, что пошла бы против Левецких только в одном случае – если бы сама Маша была против.