Встречи на болоте

Первое действие

Мелкий частый дождик стегал холодными нитями. Резкие порывы ветра в прогалинах заставляли прибавить шагу, чтобы найти укрытие среди кустов и чахлых болотных деревьев. А там их мокрые ветки так и наровили попасть со всего маху по лицу, внося свою лепту в наказание двух наглецов, рискнувших сунуться ночью в Большое болото.

Тёмная фигура Митьки, одетого в плащ-палатку, уверенно прокладывала дорогу, используя какие-то позабытые органы чувств, так как свет фонарика давал, скорее, моральную, чем реальную помощь. Меня хватало только на то, чтобы не отставать и не отклоняться. Шаг влево — шаг вправо карался попаданием в трясину.

Подобная ходьба не занимала голову, и я стал вспоминать события сегодняшней ночи.

В полпятого утра по мозгам ударила мелодия мобильника.

— Василич, буди Хряка и бегите! — сказал глухой голос, и тут же в трубке запиликали гудки отбоя.

Все эти предосторожности могли обмануть кого угодно, только не комба. С первой секунды я видел Игоря, говорящего через шарф, в замызганной телефонной будке. Я взял за принцип: за своими не следить, но этот случай выходил за обыденные рамки, комб получил приказ выяснить: откуда у доктора экологии такого рода информация?

Накинув первое, что подвернулось под руку, и взяв «тревожный» вещмешок, я кинулся к Митьке. Тот, увидев мою экипировку и встревоженное лицо, молча, оделся, прихватил пожитки и быстро повёл меня в дождь, в болото.

Подобное развитие событий было предусмотрено, но как всегда произошло неожиданно. Игорев звонок и запертый шлагбаум дали нам фору достаточную, чтобы скрыться. По горячке преследователи могут, конечно, сунуться следом, но далеко они не пройдут, не помогут ни тренировки, ни приборы ночного видения — уж очень местность специфическая, а к утру и след простынет.

Мы шли, как мне казалось, уже вечность. Монотонность ходьбы гипнотизировала, и только слышалось равномерное хлюпанье резиновых сапог по воде, покрывавшей всё свободное пространство. Радовало, что и преследователям навряд ли будет легко на болоте в такую погоду, когда невозможно определить, на сколько утонет при следующем шаге нога: на пять сантиметров или пару метров.

Митька, похоже, стал уставать, темп слегка упал, и мы перешли с лёгкой рыси на походный шаг. Получив передышку, я смог различать кривые стволы деревьев, чёрно-жёлтые листья, услышал шум дождя, напоминавший мне звук из далёкой молодости.

В доме отдыха, в ещё советской Прибалтике, на танцах, его извлекал из своего инструмента барабанщик, ударявший по барабану не палочками, а маленькими метёлками, поразившими меня ничуть не меньше, чем музыка входящего в моду ансамбля «Битлз».

Бумс… — моя голова воткнулась в митькину брезентовую спину. Он обернулся и подал мне две штуки, не знаю чего, но очень похожие на корявые ракетки для большого тенниса. Где Хряк их хранил до сих пор, я так и не понял, но для чего они сообразил: видел в хронике времён Великой Отечественной войны — наши солдаты шли по болоту, одев их на ноги. Два месяца назад мы ходили тут запросто, но сейчас, видимо, болото напиталось водой, и ситуация изменилась.

— Подо мхом вода, — подтвердил мои мысли Митька. — Без мокроступов не пройти.

Он присел на корточки и стал привязывать их к сапогам. Глядя на него, я проделал то же. Поднявшись, Хряк подошёл ко мне, посветил фонариком на ноги и коротко сказал: — Сымай!

На корабле один капитан, и я, хотя не видел особой разницы, быстренько развязал верёвки. Митька нагнулся и завязал их, с моей точки зрения, точно также.

— Вот теперь порядок! Пошли!

Очень трудно передать ощущения хождения по набухшему болоту: чем-то напоминает хождение по мягкому дивану, только всё время кажется, что вот сейчас мягкая шкура мха порвётся, и ты ухнешь с головой в холодную воду. Пятка болталась совершенно свободно, и при шаге мокроступы не отрывались от земли, поэтому мы шли, как на лыжах, хотя и без скольжения. Вот она, основная разница в моей и Митькиной привязке.

А вот уже и берег, причём настоящий, с твёрдой почвой под ногами и высокими соснами. Мы сняли мокроступы, и они исчезли в митькином бездонном вещмешке. По количеству вещей, умещающихся в нём, хряков мешок мог поспорить с дамской сумочкой; разница была в том, что содержимое его было в точности известно хозяину и не содержало ничего лишнего. На острове я уже не видел необходимости в проводнике, но по привычке следовал в кильватере. И, слава богу, это уберегло меня от множества мелких и глубоких луж, появившихся после дождя.

И только дойдя до капища, я понял, как устал, но передохнуть не мог — настало моё время прокладывать дорогу. Направляемый комбом, я уверенным движением отодвинул заслонку и открыл вход. Увидев чёрную дыру, в которую надо было спускаться, Митька покачал головой и пробормотал что-то заканчивающееся на«…мать!». Насколько помню, моя первая реакция была очень похожей.

Идти по ступенькам сил просто не было, и я решительно сел в санки, ухватившись рукой за выступающую впереди ручку, а другой похлопал позади себя, как это делала Трит. С видом человека, ныряющего в прорубь, Хряк рухнул на заднее сиденье. Сани натуженно двинулись, поворачивая рычаг, который возвращал камень на место, и, освободившись, ринулись вниз. Со стороны мы, наверное, выглядели бобслеистами, но мне ещё в первый раз показалось, что этот спуск больше похож на, американские горки, поэтому меня ничуть не удивило, когда Митька сзади заорал что-то залихватски-матерное. Полный мрак придавал этому аттракциону дополнительную своеобразность. В первое моё посещение по стенам висели болы, и был хотя и слабенький, но свет.

Вскоре абсолютная темнота впереди начала желтеть, наклон стал меняться, сани ощутимо сбросили скорость, и мы медленно вкатились в освещённый зал и плавно остановились у похожей на перрон площадки.

Конечно, никакой это был не зал, а знакомая мне огромная пещера с освещением, похожим на то, которое даёт сороковаттная лампочка в подъезде, но после узкой чёрной дыры впечатление было мощное. Митька, бывавший здесь, но, ни разу не видевший этого места, присвистнул от удивления:

— Это где ж мы, Василич!? Говорили, что место это с чертовщинкой, но чтоб такое…! Ты-то откуда всё тут знаешь? Ведь без меня в эту сторону тебе и трёх шагов не сделать, потопнешь. Я около этих камней сколько костров пожёг. И надо ж…!

Но Хряк был слегка обескуражен, и только: его незатейливый ум списал всё на чертовщину и в детали вдаваться не собирался. Не дожидаясь меня, он вскочил на ноги и пошёл осматривать пещеру, тут же посетовав, что ничего нет для костра.

— Будет тебе огонь, — сказал я, и в ту же минуту посреди пещеры из-под камней загудело пламя среднего охотничьего костра, зажжённого компом.

В каждом взрослом мужике живёт ребёнок, поэтому моё желание удивить было вполне естественным, но номер не прошёл: уверовав в мою связь с нечистой силой, Митька глазом не повёл и уверенно направился к огню. Более того, он по-деловому попросил меня передвинуть костёр поближе к стене и, натыкав в расщелины палочки из не нужной уже растопки, извлечённой всё из того же бездонного вещмешка, стал развешивать на них мокрые вещи для просушки. Мою одежду комб высушил прямо на мне, так что Митьке, взявшемуся было за мой бушлат, осталось только хмыкнуть.

Когда на его вопрос: — Нет ли тут где стола со стульями? — я указал ему на плоский камень и два поменьше для сиденья, он посмотрел на меня с лёгким неодобрением — мол, слабовато. Мы разложили на этом столе прихваченное из дома и уселись на камнях, подстелив бушлаты, и стало ясно, что жизнь налаживается.

После первой и, с минимальным промежутком, второй, наступило время поговорить.

— Никогда во всю эту хренотень не верил. Сколько по болотам хожу, самой завалящей кикиморы не встречал. И надо ж…, - Митька вопросительно замолчал, похрустывая половинкой разрезанного вдоль солёного огурца, лежащего между хлебом и салом.

— На свете много, друг Димитрий, есть такого, что и не снилось нашим мудрецам, — ответил я, скорее себе, чем ему.

Митька, не подозревающий, что только что заменил череп Горацио в печальном монологе Гамлета, разлил водку. Мы пропустили ещё по одной, помолчали и добавили.

— Ты сам меня сюда приводил, не уж-то не помнишь?

— Ни хрена себе! Хотя я так и подозревал — некому больше. А что я, Василич, сильно пьяный был или опять, этот самый — лунатизм?

— Пьяный, пьяный ты был, Митя, — успокоил я его.

— Ничего себе! Это сколько ж выпить надо, чтоб ни хрена не помнить? А ты не врёшь, Василич? — вдруг спросил он, глядя на меня с крестьянской хитринкой.

— А ты в деревне поспрашивай, бабы они всё видят.

— Да спрашивал я уже. Правда — это. Видно, старею, — сказал он без всякого сожаления, скорее констатируя факт. Потом встал, собрал давно высохшую, одежду и умело соорудил из неё постель. Уснул он мновенно — так засыпают только младенцы и животные, не отягощённые ни муками совести, ни заботами.

У меня дел хватало, как говорится: «Не было заботы — купила бабка порося».

Я стал просматривать отчёт о событиях в деревне после нашего побега.

Сначала проверил, что происходит сейчас. Надо отдать должное профессионализму наших преследователей: операция прошла настолько быстро и бесшумно, что в деревне, похоже, никто, кроме собак, ничего не заметил. В митькином доме осталась засада. Четверо расположились в свободных позах, настроившись на долгое ожидание, но при этом так, что под их наблюдением оказались все подходы. Ещё один, укрывшись в кладовке, не имевшей окон, варил кофе на походной газовой горелке. Шестой, похоже, главный, сидел за столом в центре комнаты. Когда я увидел его лицо, то почувствовал себя круглым идиотом — это был «тайный агент» Петруха.

Неделю назад к Воробьям приехал в отпуск сын. Его любимую жену Веруньку хозяин ларька не отпустил с работы, поэтому Витёк прихватил с собой дружка, пообещав ему отличную рыбалку, сомневаясь, что найдёт на месте кого-то, кто сможет выдержать темп предстоящего отдыха.

По случаю приезда сына Воробьи собрали у себя всю деревню — знай наших! Друг Витька скоро стал для всех своим в доску и из Пети был переименован в Петруху. Не доверяя водке из Веркиного ларька, я налёг на квас, который у Воробьихи был очень хорош. Веселье шло своим чередом, и народ уже разбился на группки по интересам. Узнав, что Митька — знаток Большого Болота, Петруха пристал к нему, упрашивая показать рыбные места. Хряк мычал что-то невнятное, качая головой в разные стороны так, что нельзя было понять, согласен он или нет, Петруха спрашивал, Митька мычал — разговор продолжался. Мне показалось немного странным то, как Петруха прилип к пьяному Хряку, но наутро вся деревня знала по секрету от Витька, что Петруха — тайный агент, и мне стало стыдно за свои подозрения.

Погудев три дня, так и не вспомнив о рыбалке, Витька и «секретный агент» отбыли на забравшем их луноходе (водителем этого авто сержант Воробьёв и работал в районном отделении милиции).

И вот я вижу Петруху во главе группы захвата. Он оправдывался перед кем-то, глядя на экран открытого ноутбука.

Заглянув ему через плечо, я увидел простоватого вида крепкого мужичка, никак не подходившего на роль начальника. Но из разговора стало ясно, что майор отчитывается перед подполковником, недовольным ходом операции.

Уже второй человек за сегодня преподносит мне сюрприз: сначала Игорь, потом Петруха. Кто следующий?

Охваченный сомнениями, я с подозрением взглянул на Митьку, мирно спящего у огня. Его безмятежный вид отрезвил меня: если я начну сомневаться в таких людях, как это дитя природы, то остаётся — лишь поселиться на манер Прохора в непроходимых лесах, вдали от всех.

Майор, закончив переговоры, выключил компьютер и сообщил остальным, что приказано ждать до особого распоряжения. Допив подоспевший кофе, командир поставил двоих дежурить, а остальные стали устраиваться на отдых тут же на полу. Это послужило сигналом и мне. Я устроил постель по митькиному методу и тут же уснул.

Даже люди, которым совершенно некуда спешить, только продрав глаза сразу смотрят на часы. Я не стал исключением: проснувшись, тут же посмотрел на свои «командирские» — было уже полпервого пополудни.

Начинать что-то делать не хотелось. Если тело после отдыха всегда готово действовать, то душа подчас требует послать все заботы — по известному адресу и устроить праздник.

Прокручивая в голове идеи по претворению этих мыслей в жизнь, я вспомнил про прохорово приглашение, но осадил себя: неподходящие мы с Митькой гости для совсем недавно свободно вздохнувшей семьи, укрывшейся среди болот.

Ленивое движение мысли перебили две смутных тени, появившиеся у входа в пещеру. Резко впрыснутый в кровь адреналин мешал трезво мыслить, я вскочил, натягивая штаны. Уже в следующую секунду тени материализовались в лёгкого на помине Прохора и величественную, как жрица древнего культа, Пелагею.

— Извините, мы тут… отдыхали, — пролепетал я, смущённый своим нелепым видом.

Женщина отвернулась, снимая объёмистый заплечный мешок и давая мне возможность привести себя в порядок.

Митька, в отличие от меня, отнёсся ко всему проще — действительно, в каком ещё виде можно застать спящих людей. Он сначала поздоровался с пришедшими за руку, а потом не спеша оделся.

— Как ты узнал, что мы тут? — спросил я Прохора, удивлённый его эффектным появлением сразу вслед моим мыслям.

— Каким бы я был лешим, если б не знал, что у меня в лесу делается, — абсолютно серьёзно ответил Прохор. — А ты опять спешишь. Давай сначала проверим, чо там Пелка прихватила, а потом уж будем разговоры беседовать.

Прямо на полу между бассейнами на белой простыне уже был накрыт стол. В самом центре среди закусок стояла бутылка самогона, а я поставил рядом более спокойный вариант, изготовленный в Финляндии.

Кто-нибудь может подумать, что я без водки за стол не сажусь. Ну, не так это. Просто — какие гости без бутылки? Мы ж не за границей, чтоб пить кофе при встрече.

Завтрак проходил в полном молчании, если не считать коротких — «Будем» перед очередной рюмкой и одобрительного рычанья — после.

Когда мы закончили, Пелагея сложила в мешок всё, что ещё можно было использовать, а остальное завернула в простыню и тоже убрала. Становилось понятным, каким образом в подземелье в течении всех долгих лет существования не видно было и следа посещения его людьми.

— Я тут для митькиного трактора присмотрел, где запчасти снять, — сказал Прохор, поднимаясь. — Итить щас надо — на другом краю леса. Как раз к темноте поспеем.

— А зачем непременно красть, — наивно спросил я. — Наверняка эта старая рухлядь списана. Вам её и так отдадут.

— Молодой ты, жизни не понимаешь. Как говорится: «Чем просить и унижаться, лучше сп…дить и молчать», — сказав это Прохор повернулся к Митьке, ожидая, когда тот соберётся. — А с тобой Пелка останется, вам есть о чём поговорить.

Хряк, наконец, оделся, и они с Прохором растворились в тёмном проходе.

— Пойдём. Лабиринт пришёл.

Я вздрогнул от неожиданно раздавшегося голоса до сих пор молчавшей Пелагеи.

— А я и не помню, где его видел, для меня всё подземелье, как лабиринт.

Я действително не знал, где мы с Трит видели этот таинственный коридор.

— Где вы его видели, там его уже нет. Его не надо искать — он сам нас найдёт, — Пелка терпеливо дождалась, пока я надену вместо сапог кроссовки, более подходящие для путешествия по подземелью, и уверенно двинулась вперёд, хотя сама только что говорила, что не знает, где его искать.

— А почему ты всё время говоришь: «Лабиринт ушёл, лабиринт пришёл…»? Куда это он уходит?

— Откуда я знаю, куда он уходит! Уходит и всё. Чувствую я, когда нет его ни в подземелье, ни где-то в наших краях — далеко уходит. А сейчас пришёл, — Пелка начала понемногу оттаивать, преодолевая скованность, вызванную моим присутствием.

— А как ты его чувствуешь? — не отставал я.

— Когда он тут, я представить его могу, а если ушёл — то нет, — Пелка остановилась и повернулась ко мне. — А ты сам попробуй. Закрой глаза и вспомни. У тебя должно получиться.

Я закрыл глаза и добросовестно попытался представить себе коридор со светящимися письменами. Сначала я не видел ничего, кроме немного шевелящейся темноты, какую можно увидеть всякий раз закрывая глаза. Но потом появилось слабое оранжевое свечение, всё разраставшееся, и вдруг перед моим мысленным взором открылся коридор с ярко светящимися строками, уходящими вдаль и расположенными в несколько рядов по вертикали. Я услышал, как слабо ойкнула Пелка, и открыл глаза. Ничего не изменилось: передо мной были те же стенки с сияющими буквами.

— Он пришёл на твой зов, — прошептала за спиной моя спутница. — Иди, он ждёт.

Дальнейшее помню плохо: я медленно брёл по коридору, почти не глядя на стены. А огненные знаки, минуя глаза, впечатывались прямо в мозг. Помню боль, которая, перейдя все мыслимые границы, вдруг перестала быть болью, а стала чем-то другим — почти наслаждением. Неожиданно всё кончилось: погасли буквы, как будто выключенные невидимой рукой, раздвинулись стенки коридора, открывая огромную, затянутую белесой дымкой площадь. Что это было: пещера, зал или что-нибудь другое — я не понял; там где, могли располагаться стены и потолок, был виден лишь этот странный туман, пропускающий льющийся со всех сторон рассеянный свет.

Я оглянулся и не увидел прохода, из которого только что вышел, путь был только один — к странному сооружению, похожему на банкетку, стоящую на небольшом возвышении посреди открытого пространства.

Вспомнив прохоров рассказ об огненном троне, я подошёл и сел на неё. Огня никакого не было, да и сооружение это не тянуло на трон, но сидеть было вполне удобно, вот только я не мог никак понять, что делать дальше.

Ничего не происходило; я поёрзал, устраиваясь удобнее, как вдруг туман стал наливаться ярким белым сиянием. Смотреть на него стало невозможно, и я непроизвольно закрыл глаза, а открыл их… в коридоре подземного города. Метрах в пятнадцати от меня сидела прямо на каменном полу Пелка, сосредоточенно разглядывая находящуюся перед ней стену.

— Пелагея, — позвал я её тихонечко, только чтобы обозначить своё присутствие.

Она медленно повернула в мою сторону глаза с неестественно расширенными почти до края радужной оболочки зрачками и вдруг вскочила на ноги, стряхнув с себя этот странный транс. Почти бегом преодолев разделяющие нас метры, она схватила меня за плечи и стала осматривать, как бы желая убедиться, что все мои части тела на месте и ничего лишнего тоже не появилось.

— Слава богу, вернулся, — с облегчением сказала она.

Эта странная фраза удивила меня: я не понял, какого из богов она имела в виду, а главное — второе замечание — значит, я мог и не вернуться, так какого… нужно было меня туда посылать. Тем более — что никаких замечательных свойств я не приобрёл, что и подтвердил появившийся после моего возвращения в подземелье комб.

— Ну и что? Зачем мне это нужно было? — спросил я свою спутницу, вовлекшую меня в это, как выяснилось, небезопасное приключение.

— Не знаю, — ответила она. — Но поверь, я всё бы отдала, чтобы оказаться на твоём месте.

Легенда стала реальностью: я побывал в лабиринте и сидел на троне. Однако не получил ничего взамен за риск, которому подвергся: голову не тяготили мудрые мысли, воевать соседние царства что-то не тянуло, да и моё единственное желание, чтобы все оставили меня в покое, тоже не осуществилось: я прятался в подземелье, а дома ждала засада. Осталось единственное средство заполучить хорошее будущее — самому сделать его.

Распрощавшись с Пелагеей, которая с неохотой, уступила моему желанию побыть одному, я отправился в «банный зал» и, раздевшись, залез в тёплый бассейн. Мне всё больше нравилась эта возможность заниматься делами, лёжа на диване или, как в данном случае, в тёплой ванне.

Комп уже нарыл кое-что. Преодолев лень, пришлось вникать в дела. Они меня не очень обрадовали: неприятности были действительно серьёзные. В митькином доме сидели ребята из спецотдела ФСБ. Оставалось только выяснить — с чего они к нам прицепились. Я устроился на своём рабочем месте, и комп стал показывать, как разворачивались события в этот вечер.

Первое противодействие

Болы, посланные с Игорем и через петрухин компьютер, встретились в кабинете у начальника спецотдела ФСБ генерала Лазарева. Там же присутствовали руководивший операцией подполковник Проценко, и руководитель аналитической группы майор Гаевский.

Генерал был очень раздражён неудачей группы захвата и изливал своё недовольство на подполковника.

— Стёпа, не пора ли тебе в частный сектор подаваться? Будешь жену какого-нибудь олигарха на рынок сопровождать. Чем не работа?

— У олигархов жёны на рынок не ездят, у них на это прислуга есть, — огрызнулся подполковник.

— Ну и отлично. Значит там ни хрена делать не надо, — Лазарев даже покраснел, подогретый замечанием Проценко. — И то правда, зачем тебе куда-то идти, когда ты и тут можешь с комфортом побездельничать?

— Мы радоваться должны, что эта совершенно незаконная операция не удалась, — вмешался в разговор Гаевский. — Представляете, какой вой подняла бы пресса, узнай, что мы арестовали руководителей общественной организации?

— Какая пресса? Какой вой? Да если б Стёпа не облажался, они давно сидели бы тут и на два голоса пели, на чьи деньги жируют и чего вдруг именно в этом месте заповедник делают. Странно мне, что мой главный аналитик два и два сложить не может, — сказав всё это, генерал шумно вздохнул и уставился на Гаевского. — Игорь, я тебя последнее время не понимаю: то ты здоровье своё кладёшь, лишь бы что-то отыскать, а то, когда конкретное дело светит, вдруг в кусты.

— Надоело опричником быть, время сейчас другое, — майор явно лез на рожон. — Чтобы всё было ясно: я оставляю за собой право обратиться к вышестоящему начальству с рапортом о противозаконной деятельности нашего отдела.

— Ладно, майор, вы свободны, — тон генерала стал ледяным, а взгляд серых глаз не предвещал ничего хорошего.

Гаевский, молча, развернулся с неловкостью, выдающей в нём сугубо штатского человека, и вышел из кабинета.

— Пригрели змеюку, — процедил Проценко, нервно постукивая пальцами по краю стола.

— Нет, Стёпа, — задумчиво сказал Лазарев. — Не всё так просто. Что-то Игорьку известно, о чём мы ни слухом, ни духом…, но должны узнать обязательно. Кстати, интересно, кто предупредил этих ботаников-экологов о нашей операции?

— Разрешите выполнять? — подполковник слёту понял мысль генерала и сейчас напоминал гончую, ждущую команды хозяина.

— Давай, Стёпа, — махнул рукой Лазарев, и Проценко бегом вылетел из кабинета.

Гаевский ещё собирал в сумку вещи из своего стола, а машина с двумя техниками летела к нему на квартиру, чтобы оборудовать её жучками, другой же автомобиль ждал майора у выезда на МКАД.

Это в кино и на бумаге требуются на подобные действия специальные разрешения, на деле службы, развращённые десятилетиями абсолютного всевластия, ещё не скоро научатся обращать внимание на подобные мелочи.

Группе, сидевшей в засаде в деревне, было приказано отойти на базу, от греха подальше, что они и сделали в считанные минуты, не скрывая удовольствия.

С работы и на работу Аркадий Виленович принципиально ездил только на служебной «Волге», хотя многие сослуживцы, даже пониже рангом, раскатывали на служебных же иномарках. Личный шофёр его, чекист старой закалки, одобрял такой подход и содержал свою волжанку в таком идеальном состоянии, «что этим аудям даже не снилось».

Да и во взаимоотношениях между собой они придерживались номенклатурных советских традиций: водитель генералу — Аркадий Виленович, на «вы»; генерал шофёру (капитану пятидесяти двух лет отроду) — Коля, на «ты».

Вот и сейчас, опустившись в кресло рядом с водителем, Лазарев по-свойски махнул рукой.

— Поехали, Коля.

— Как всегда, Аркадий Виленович?

— А как же!

По пятницам «как всегда» означало поездку в магазин игрушек.

У Лазарева была внучка Дашенька — шести лет. Он в ней души не чаял, и, по сложившейся традиции, каждую пятницу привозил ей какой-нибудь подарок.

По этой причине под игрушки пришлось выделить отдельную комнату, которая сама уже напоминала филиал этого магазина.

В своё время генерал успел хлебнуть проблем с дочуркой, очень своеобразно понявшей перемены моральных ориентиров в новом обществе. КГБ в это время трясло. В окружении президента многих не устраивала эта мощная и независимая организация, способная повлиять на политическую ситуацию в России. Такие разнополюсные силы, как рвущийся к абсолютной власти начальник управления безопасности президента и свора экономических советников «семьи», разворовывающая страну, объединились с разного рода демократами в своём стремлении уничтожить комитет. Контору реформировали, переименовывали, разгоняли кадры, увольняя настоящих профессионалов.

Под эту раздачу попал и отдел Аркадия Виленовича, поэтому, занятый обустройством своей дальнейшей жизни, Лазарев узнал о закидонах дочки от жены только тогда, когда та поняла, наконец, что не справляется с ситуацией. Дочь на контакт не шла. Тогда генерал, со свойственной ему решительностью, так разрулил ситуацию, что новые знакомые Анжелы стали обходить её за километр и продолжали делать это и сейчас, по прошествии нескольких лет.

Не обошлось, конечно, без истерик и скандалов, но, попав, фактически, в вакуум, она понемногу успокоилась и даже обрадовалась знакомству с Мишаней, положительным молодым человеком, вовремя подсунутым родителями, не желавшими снова пускать всё на самотёк. Не успев опомниться, Анжелика вышла замуж и родила Дашеньку. Новые заботы так увлекли её, что молодая мама, и думать забыла о своей старой компании. Но, раз обжегшись, Лазарев обставил всё так, что молодые остались жить с ними, благо дом он выстроил таких размеров, что при желании живущие в нём могли не встречаться неделю.

Созданный Лазаревым консорциум, направляемый жёсткой генеральской рукой, процветал благодаря его старым связям, но когда при новом президенте генерала призвали на службу, он вернулся, не колеблясь, ни секунды. В конторе его восстановление в должности в шутку называли «воскрешением Лазаря», но для Аркадия Виленовича это и вправду было возвращением к настоящей жизни.

Конечно, бизнес он не забросил: возглавил его Мишаня, может и не самый подходящий для этой должности человек, зато свой. А вот его зам и руководители на всех ключевых постах были очень крепкими профессионалами, да и сам генерал одним глазком наблюдал за своим детищем.

И вот сейчас, по дороге в магазин игрушек, окунувшись в эти не всегда счастливые воспоминания, Аркадий Виленович прямо наслаждался теперешней устроенностью — генералы тоже люди.

В этом досье на генерала, которое я художественно приукрасил, явно проглядывало его слабое звено — боязнь за хрупкий семейный покой. Я не собирался похищать его домочадцев или подкладывать заряд под дом, эти методы скорее подошли бы самому Лазареву. Бомбу я решил подложить под основу его семейного благополучия — деньги и провести это мероприятие сегодня же вечером — меня очень беспокоила суета, начавшаяся вокруг Игоря.

После приятной суматохи встречи генерал переоделся в домашнюю куртку вроде тех, что носили помещики, и, усевшись в большое кожаное, кресло выпил рюмочку марочного армянского коньяка.

Вот на этом взлёте настроения я и поймал его, позвонив по телефону спецсвязи.

— Здорово, генерал. С тобой говорит загнанная в подполье крыса, которая тоже хочет быть человеком, сидеть дома и пить коньяк, — тут я немного покривил душой: на самом деле я хотя и был в подземелье, но лежал в тёплой водичке и спокойно мог выпить рюмку водки, да и засада из дома уже убралась восвояси.

— Что такое? Кто это хулиганит? — Лазарев никак не мог себе представить такого разговора по спецсвязи.

— А ты вспомни, кого по твоему личному приказу загнали сегодня в болото? Вижу, вспомнил. А ты ведь даже имени моего не знаешь.

— Ах вот кто это! — генерал на удивление быстро взял себя в руки. — Что ж, имя твоё я сейчас выясню и не успокоюсь, пока ты не сменишь своё тёмное подполье на светлую камеру. А без помощи своего дружка Гаевского будешь ты там очень быстро.

— Не хвались, идучи на рать, а хвались — идучи с рати, генерал. Проверь-ка свои счета N… и N…, - я назвал ему номера его зарубежных банковских счетов.

Аркадий Виленович с несвойственной его возрасту прыткостью кинулся к компьютеру и, включив его, нервно постукивая ладонью по коленке, ждал, пока тот загрузится. Затем, вполне ловко набрав адрес банка, открыл первый счёт.

Цифра в сто долларов на остатке явно ему не понравилась, он тут же открыл второй — с тем же успехом. Генерал стал быстро набирать адрес другого банка, не вычисленного компом; когда на его глазах цифра 500000 превратилась в 50, лоб Лазарева покрыла холодная испарина.

Я испугался, что его сейчас хватит удар. И не потому, что боялся за здоровье этой твари, играющей людскими судьбами, а опасался за план окончательного невмешательства этой могучей организации в наши дела. Но генерал оказался достаточно живуч, чтобы спросить усталым голосом:

— Чего тебе от меня надо?

Ключевой вопрос был задан, и мне осталось только объяснить Аркадию Виленовичу, что я хочу всего лишь спокойной жизни. После чего предложил ему снова взглянуть на те же счета. Возврат прежних сумм произвёл на него ещё большее впечатление, и генерал принял условия почётной капитуляции. Напоследок я на всякий случай объяснил ему, что, то же самое можно проделать со счетами его фирмы в случае возобновления войны, но это было уже лишнее: как показало будущее, он умел держать слово и даже не попытался отыграться на Игоре Гаевском, подписав на следующий день его прошение об отставке.

Получив долгожданную свободу, Игорь оказался у разбитого корыта. Ход его мыслей был достаточно прозрачен: после действий, предпринятых против нас бывшей его конторой, он, не рассказавший мне о своём месте работы, выглядел теперь «засланным казачком», и любая попытка оправдаться только усилила бы это впечатление.

Понимая его настроение, я рискнул поехать в Москву, чтобы не дать пропасть хорошему человеку, да и в соседнем с ним подъезде давно не был.

Столица встретила меня дождём и пробками. Внутри Москвы я добирался почти столько же, сколько и до неё, и, озверев от бесконечного ожидания в длинных очередях, решил, что пора переходить от автомобиля к поезду и метро.

Взглянув на открывшего мне дверь мужчину с двухдневной щетиной и потухшим взглядом, я с трудом узнал в нём Игоря. Хорошо ещё, что от него пахло жареными кофейными зёрнами, а не водкой, иначе наш разговор мог и не состояться.

Хозяин, молча, посторонился, пропуская меня в квартиру. Я, не спрашивая, разрешения вымыл руки, прошёл на кухню и стал варить кофе. Ничего не понимающий Игорь прошёл следом и сел за стол, наблюдая за моими манипуляциями. Разлив готовый напиток по чашкам, я уселся напротив него.

— Когда приступаешь к обязанностям руководителя фонда?

Игорь поперхнулся, закашлялся и промычал что-то нечленораздельное, а я включил маленький переносной телевизор, стоящий на кухонном столе.

Комб воспроизвёл на экране давешнее совещание, на котором майор Гаевский пытался грудью прикрыть нацеленную на фонд амбразуру, а потом отдельно Игоря в телефонной будке, предупреждающего меня о налёте.

Выражение его лица с открытым от удивления ртом и широко распахнутыми глазами было настолько дурацким, что я не выдержал и рассмеялся. Игорь тоже стал смеяться, но как-то нервно, истерически всхлипывая.

— Как… как… как это? — всё время сквозь смех повторял он.

Я знал из книг, что для того чтобы прекратить истерику, нужно дать пощёчину, но то пишут…, а на практике дать по роже взрослому мужику я не решился, поэтому воспользовался методом Прохора — плеснул ему в лицо воды из стакана. И подействовало: Игорь перестал смеяться, пошёл в ванну, намочил под душем голову и вернулся назад уже вполне спокойным и готовым к продолжению разговора.

Специально к разговору я не готовился, поэтому начал не очень удачно, нагородив каких-то не нужных слов.

Окончательно запутавшись, я принял решение — рассказать ему всё. Точнее — почти всё.

Мы проговорили с ним часа два, выпив при этом столько кофе, что оно уже полезло у меня из ушей. Я рассказал ему о встрече с инопланетянами (умолчав пока о комбе и десантном боте), о подземном городе (умолчав о лабиринте), а о Прохоре и его семействе он уже знал.

По мере моего рассказа глаза Игоря разгорались, а к концу его передо мной сидел знакомый мне старшекурсник. Он тут же накинулся на меня с расспросами, но я объяснил ему, что у нас ещё будет время обсудить всё, а сейчас меня ждут в соседнем подъезде. Почему-то смутившись, Игорь спросил, когда он может приступить к работе, и услышав в ответ: — Сегодня, — кинулся собирать вещи, крикнув, что на этот раз он будет добираться сам. А я тихонечко ушёл, захлопнув за собой дверь.

В начале разных дел

Всё-таки отменное здоровье — вещь незаменимая. Получив свободу передвижения, я мотался между Веретьем и Москвой, не чувствуя усталости: каждую пятницу в столицу, а в понедельник — обратно. Поскольку эти поездки стали регулярными, то, приспособившись к расписанию, ездил на поезде, что было не быстрей, но намного удобней: каждый раз, отдохнув в вагоне, я чувствовал себя свежим как огурчик. Снять усталость, конечно, мог и комб, но тогда, для этого, приходилось очень много есть. Это было нормально в Веретье, но не очень — в Москве.

В этот раз поехал в четверг. Вчера меня поймал по телефону Заринский и предложил встретиться у него. Я догадывался, о чём пойдёт речь. Комп десантного бота продолжал играть на бирже и в какой-то момент обнаружил, что банк ведёт свою игру, используя информацию… о нашей. И делает это в значительно более крупных размерах.

Они проделали этот трюк всего пару раз, когда комп вычислил их. Удачливость игры в сочетании с большими деньгами могли сразу привлечь внимание к ним, а при неудачном раскладе и к нам. Проиграв следующий раунд так, что итог трёх попыток получился у банка нулевым, комп прекратил деятельность через банковского брокера и, быстро найдя замену в уже изученном вдоль и поперёк биржевом мире, продолжил очень понравившуюся ему игру с огромным числом неизвестных. Но деньги за услуги банку мы всё ещё платили — договор заканчивался только через полтора месяца.

Паша опять встречал меня в дверях, как почётного гостя.

— А где твой дружок? — с порога поинтересовался Зарин, догадываясь, что биржевые успехи связаны не со мной.

— Он серьёзно приболел. Что-то с головой. Так что придётся всё пока отложить до его выздоровления, — озвучил я свой вариант развития событий. — За оплату не беспокойся, всё остаётся в силе до конца действия договора, а там, глядишь, и человечек мой поправится.

— Какой разговор?! Я и не сомневался. Просто узнал, что у вас всё встало, и решил поинтересоваться: не случилось ли чего? Ведь мы с тобой как никак люди не посторонние…, - по лицу Зарина было видно, что он не поверил ни одному моему слову. — А чего не позвонил ни разу? Ведь обещал.

— Да занялся вот общественной деятельностью, в экологию ударился: в родных краях в организации заповедника участвую, — я практически не врал, поэтому говорил спокойно и, как мне казалось, убедительно. Точно подмечено у Михаила Афанасьевича Булгакова: — Правду говорить легко и приятно.

Поболтав о том — о сём, Паша опять попытался пробить меня, но я совершенно честно объяснил ему, что никакого отношения к бирже не имею, поэтому не смогу ответить ни на один из специфических вопросов.

— А может — ты сведёшь меня с командой? — он перешёл в прямую атаку. — Будешь в доле, мы же друзья.

— Какие проблемы! Вот Дмитрий немного оклемается, вы и поговорите.

Поняв, что кавалерийский наскок не удался, Зарин решил взять тайм-аут:

— Ну ладно, Сашок, я тебя заболтал, а ты прямо с дороги. Давай завтра пересечёмся где-нибудь. Ты на выходные в Москве?

— О кей, Паша. До завтра, — я с облегчением распрощался с ним и отправился проведать свою совсем заброшенную квартиру.

Но сегодня, похоже, был не мой день: позвонил Незнамов. С ним было связано много непонятного: откуда-то он знал про буквы из лабиринта, плюс зловещее существо, сопровождающее его.

Все попытки послать к нему бола оканчивались неудачей. В линиях связи, которыми Андрей Михайлович пользовался, имелся непонятный разрыв, и болы возвращались из этой точки не солоно хлебавши. Поэтому у меня не было насчёт него никакой дополнительной информации, кроме официальной. Большой человек с огромным влиянием — вот и всё, что я о нём знал.

— Приветствую вас, дражайший Александр Васильевич! — голос Незнамова, как всегда, был ровным и доброжелательным. — Как вы себя чувствуете?

— Да вот коленки слегка трясутся от столь высокого внимания, а так ничего, — ох и не нравился мне этот звонок.

— Как здоровье Екатерины Владимировны? Осталось хоть немного её несравненного клюквенного варенья? Хочу выведать у неё секрет приготовления.

— Да какой там особенный секрет, просто ягоды натуральные. А как вы себя чувствуете, Андрей Михайлович?

— Благодаря вам, отменно. На Северном Урале такой воздух! С удовольствием осмотрел ваше произведение. Великолепно! Эксперты говорят, что такие технологии нам и не снились, а ведь сделано всего месяц назад. Да за такие успехи вам, Александр Васильевич, докторскую надо дать без защиты.

— А что, собственно, вам не нравится? Вы просили посмотреть на всю надпись и получили эту возможность.

— Всё нормально, Александр Васильевич. Виноват, неправильно поставил задачу. Как тот мужик, который попросил у золотой рыбки, как бы это сказать поприличней, организм до колен и получил короткие ножки.

Странно было слышать от Незнамова что-то грубое; не привык он, похоже, к поражениям. Я всё ждал, когда ему надоест игра в кошки-мышки, где роли были не в мою пользу, но все — по настоящему деловые люди умеют ждать, мой же собеседник был не просто деловой, а из главненьких. Недаром говорят: — Чтобы быть дьяволом, надо обладать ангельским терпением.

— Наслышан о ваших приключениях и до сих пор не пойму, как вам удалось вывернуться — снимаю шляпу. Обычно это учреждение не отпускает добычу из своих зубов, — голос Незнамова опять звучал ровно. — А что мне не позвонили? Я бы с удовольствием помог.

— Давайте, Андрей Михайлович, подъезжайте на той неделе в деревню, если время выкроите. С удочкой у озера посидим, да и поговорим. Я понимаю, что без охраны вы не можете, но только, чтобы разговор состоялся, пусть она будет… как бы это сказать… почеловечнее что ли, — мне было уже ясно, что просто так он от меня не отстанет, так не лучше ли попробовать с ним подружиться.

Мой собеседник ответил не сразу, что было не характерно для его манеры вести разговор. Помолчав с полминуты, Незнамов вздохнул и согласился. Мы договорились, что он приедет в Веретье в среду часов в пять, оставит машину у шлагбаума, который был поставлен, чтобы не делать из деревни стоянку для машин, а дальнейший маршрут ему уже известен…. Конечно, клёва в такое время ожидать трудно, зато ничто не будет отвлекать от разговора. На том и порешили.

Добравшись домой, уже сидя на кухне с бутылочкой пива, я раздумывал о том, что бывают же такие нехорошие дни, как сегодняшний, но, слава богу, и они кончаются. Потом позвонил Лене и, когда узнал, что завтра вечером мы обязательно встретимся, окончательно повеселел и решил плюнуть на всё и просто отдохнуть.

Но проблемы и заботы просачивались сквозь дремоту, пока окончательно не разогнали её. Потом они собрались все вместе и оформились в совсем неоригинальный вопрос: «Что делать?» Его всегда стараются представить традиционным вопросом русской интеллигенции. На самом деле он стоит на обложке в качестве названия, а дальше идёт подробный ответ на многих страницах. У меня же готовых рецептов не было, поэтому приходилось думать самому.

Первая естественная мысль:

— Бросить всё и уехать в Урюпин, — но мгновенно слышится голос из той части души, где расположена совесть:

— А что будет с людьми, которых ты втянул во всё это? Куда денется Прохор со своей странной семейкой, если какой-нибудь богатый придурок решит освоить Большое болото?

И накатывает гневное возмущение:

— Почему я должен бежать от всех этих наглецов: бизнесменов, политиков, бандитов, которые возомнили себя хозяевами жизни? У меня есть деньги, есть возможность добыть практически любую информацию, что само по себе страшное оружие, особенно если им правильно распорядиться.

Дальше, как положено, период релаксации:

— Завтра же что-нибудь придумаю, а пока надо выспаться.

Я постелил на диване, не раскладывая его, и погасил свет, потом закрыл глаза и попробовал ни о чём не думать, но вспомнилась первая встреча с Солом, и возник вопрос, который я так и не задал ему: куда подевалась вся энергия корабля? В его воспоминаниях был сам момент аварии, но без внятного объяснения.

Задумавшись об этом я, как погрузился куда-то. Перед глазами темнота, в глубине которой появляются отдельные блёстки; они растут, растут… пока я не начинаю понимать — это звёзды.

Вскоре движение остановилось, а моё внимание переключилось на особенно густое место этой первозданной тьмы: в этой точке сошлись два космических странника, сведённые той ничтожной вероятностью, которой обычно пренебрегают.

Огромная глыба, состоящая изо льда и камня, стремилась продолжить свою траекторию в никуда, заданную ей взрывом при какой-то глобальной катастрофе. Возникший на её пути прямо из пустоты маленький диск, явно созданный разумными существами, пытался избежать этой, смертельной для него, встречи. Но расстояние между ними было слишком мало, и когда, казалось, трагедии уже не избежать, между звездолётом и астероидом вспыхнуло яркое пламя, осветившее на миг мёртвый разрушенный город и уничтожившее его ещё раз, испарив уже обожжённые камни и вымороженные остатки когда-то ласкового и тёплого моря. Пропахав огромную борозду, похожую на след от гигантской пули, в боку обломка погибшей планеты, диск вырвался в свободное пространство и понёсся прочь, унося свои мечты и надежды от чужого мрачного прошлого. Вскоре он превратился в маленькую светящуюся пылинку, а потом и совсем затерялся в темноте.

Я очнулся от видения, так похожего на сон, но слишком реального и масштабного для того, чтобы быть лишь фантазией уставшего мозга. События, развернувшиеся передо мной, были знакомы из памяти Сола, но то были воспоминания человека, находящегося внутри корабля, с волнением и страхом ожидающего своей участи. Он при всём своём желании не мог увидеть сгорающий в пламени город и рвущийся на волю диск.

Но особенно запомнилось мне абсолютно холодное, не окрашенное ни одной эмоцией, любопытство, с которым я наблюдал за происходящим.

Потом, лёжа в темноте, вспоминал снова и снова каждый фрагмент этого странного видения, и все мои земные заботы показались такими мелкими, такими ничтожными, что стало удивительно: как можно волноваться обо всём этом?

Человек недалеко ушёл от животного, даже от насекомого: для него тоже всё новое, незнакомое — враг. Каждый доволен своим умом, и это причина того, что он не готов смириться, что существует что-то выходящее за пределы его жизненного опыта. Всё, что не вписывается в эти скудные рамки: инопланетяне, чудеса, даже люди с иным цветом кожи или другого вероисповедания — враги, которых по возможности надо изгнать или уничтожить.

Как выясняется, и я недалеко ушёл от толпы, несмотря на все мои невероятные контакты. Привидевшегося мне кого-то за отсутствие у него примитивных человеческих эмоций я сразу зачислил в ряды монстров. А тёмная фигура инопланетянина в незнамовском охраннике, названная мной зловещей? Да, может, это милейшее существо с характером Чебурашки!

Проведя быстрый сеанс психоанализа Можаева Александра Васильевича, я вынужден был признаться, что всё равно не стыжусь своих примитивных страхов и не могу заставить себя полюбить инопланетного Чебурашку.

Посмотрев на часы, с удивлением обнаружил, что забытьё длилось несколько часов, ночь на исходе, а спать совсем не хочется.

Раннее утро на меня всегда производит двоякое впечатление: с одной стороны — впереди угадывается длиннющий день и кажется, что именно сейчас можно что-то изменить, чтобы жизнь пошла по-другому; с другой — в это время меняется облик окружающего пространства: пустые улицы, странные звуки, незнакомые запахи… Пытаясь упорядочить эту кашу в своём мозгу, я решил переключиться на что-нибудь другое, встал, заварил чаю и включил компьютер, к которому не подходил очень давно.

Так и просидел у экрана без комба и болов, восстанавливая ощущение нормальной жизни, до того времени, когда, по моим понятиям, вполне прилично выходить из дома. Цели определённой не было, но я был уверен, что она появится — достаточно выбраться наружу.

Мой нос стал слишком чувствительным, чтобы выдержать благоухание лифта, поэтому вниз я отправился пешком. По дороге в голову пришла неожиданная мысль: а ведь я, как заправский книжный герой, за последнее время не прочитал ни одной книжки, сто лет не был в театре и уже забыл, когда последний раз посещал музей или выставку. А ведь раньше читал запоем, очень прилично разбирался в живописи и иногда ходил на хорошие спектакли. Надо признаться, что с одним элементом культуры — с музыкой у меня сразу не заладилось: лет в двенадцать мать устроила меня в музыкальную школу, где меня учили играть на баяне. Выучив благодаря не слуху, а хорошей памяти несколько простеньких пьес, я застрял на «Полонезе Агинского», долгое вымучивание которого убедило маму, что музыкант из меня не выйдет, и она сдалась… Я же с тех пор получил к серьёзной музыке устойчивую идиосинкразию, и даже желание стать высококультурным человеком не смогло её побороть.

За этими размышлениями я незаметно добрался до первого этажа и вышел на волю. Из-за раннего времени на лавочке было довольно пустынно: сидела всего одна бабуся, да и та не наша — наверно, кого-то ждала. Я поздоровался с ней и остановился, решая, куда идти: налево — к метро, или направо — к стоянке такси.

Похищенный

Cознание возвращалось толчками: сначала мне показалось, что я нахожусь на дне колодца, а наверху летают какие-то птицы, потом колодец пропал, но я усилием воли выдернул себя из черноты и увидел свою белую майку.

Прошла ещё вечность, прежде чем я вспомнил, в чём выходил из дома, а значит, кто-то снял с меня почти всю одежду, но зачем? Где я?

Организм работал вовсю, преодолевая последствия этого странного обморока. Через пару минут я уже смог повернуть голову и увидел, что нахожусь в бетонном блоке со стенами, крашенными сине-зелёной масляной краской, без окон, но с массивной железной дверью. Лежу на сваренном из уголка топчане с вмазанными намертво в пол ножками, на матрасе, без подушки, одеяла и простыней. В центре потолка тусклая лампочка, забранная в решётку, а прямо надо мной, за сеткой, в круглой дыре, вырезанной в потолке, вращается вентилятор. Видимо, его тихий шелест и мельканье лопастей вызвали у меня в мозгу ту картинку — с птицами.

На больницу это помещение было не похоже, скорее, оно напоминало бомбоубежище времён холодной войны, превращённое в тюремную камеру. В стандартном бомбоубежище такого вентилятора не могло быть, значит, помещение переделывали для конкретных целей, и я, судя по всему, не первый его посетитель.

Мои воспоминания о том, что произошло, заканчивались на стуке двери подъезда, но тут же получил подсказку от комба — передо мной начала разворачиваться картинка из его памяти: я выхожу из подъезда, здороваюсь с совершенно безобидной на вид старушкой, она, пропустив вперёд, оглушает меня разрядом электрошокера в спину. Из соседней арки выезжает неприметная бежевая газель, и выскочивший из неё плотный парнишка вдвоём с этой старушкой, довольно бесцеремонно, закидывают моё обездвиженное тело внутрь. Шофёр трогает с места — операция закончена. Всё заняло не более минуты, происходило среди бела дня и при полном молчании, что говорило о серьёзной профессиональной подготовке участников действа.

На наезд бандитов это было непохоже: не станут они платить серьёзные деньги профессионалам, чтобы схомутать безобидного пенсионера. С другой стороны, для ареста ФСБ — слишком сложно.

Так кто же он — новый противник, возникший из ниоткуда, но уже добившийся убедительных результатов?

Дальнейший просмотр ничего не дал. Меня провезли через пол-Москвы в район Шоссе Энтузиастов и сгрузили в бомбоубежище трёхэтажного дома, занятого офисами.

Комб указал мне на видеокамеру, которая смотрела из торца вентилятора на топчан, а значит, моё пробуждение замечено, и скоро будут гости.

И они не заставили себя ждать: дверь отворилась тяжело, но без звука, и вошли два добрых молодца, одетые в пятнистую форму и похожие, как родные братья. Таких ребят, готовых защищать и нападать, в зависимости от приказа, развелось по России больше, чем иномарок. Они осмотрелись вокруг очень внимательно и по деловому, как будто ожидали найти ещё кого-то, кроме меня, лежащего на топчане в трусах и майке. Закончив осмотр, один из них открыл дверь пошире и впустил человека маленького росточка, не больше метра шестидесяти, и хлипкого, особенно на фоне квадратных охранников, телосложения. Как бы возмещая себе недоданное природой, одет был человечек во всё от кого-то (не берусь сказать, от кого, поскольку совсем не разбираюсь в этом), но для того, чтобы понять, что всё у него, от штиблет до солнечных очков, совершенно неуместных в полутёмном подвале, было очень дорогим, не надо быть экспертом.

Даже не дав ему открыть рот, я заявил этой пародии на киношного злодея, что, если он хочет со мной говорить, то сначала мне необходимы вода, одежда и полчаса отдыха. Тот опешил от такой наглости: жертва, которая должна с дрожью в голосе молить о пощаде, выдвигает требования.

— Ты что, фрайер, совсем страх потерял! — услышал я, наконец, его неожиданно низкий для такого плюгавого тела голос.

— Да, пошёл ты…, - лениво протянул я, зная, что не этот шибздик, у которого и кликуха-то не солидная — Тряпочка, «заказывает музыку», так как к тому времени комб уже добрался до наушника, спрятанного у него в волосах, и я слышал все получаемые им указания.

— Что тебе от меня надо? На пенсию мою позарился — так до неё ещё две недели.

Охранники с трудом удерживались от смеха, а человечек прямо раскалился от злобы — уши его пылали так, что от них можно было прикуривать.

— Я… Я тебя щас… на куски порежу! — не на шутку завёлся Тряпочка, но сник от хлёсткой, как удар плётки, команды:

— Заткнись, придурок! Убирайся оттуда и дай ему всё, что он просит. Нагнал жути называется. Непонятно только — кто на кого.

Говоривший, которого я стараниями комба мог уже видеть, встал из-за стола и достал из стоящего рядом холодильника бутылку боржоми. Поставив её на стол рядом со стаканом, он подошёл к шкафу, вынул оттуда спортивный костюм и, вздохнув, с сожалением положил в общую кучу.

В это время дверь отворилась, и в комнату вошли Тряпочка и один из охранников.

— Серый, — прямо с порога начал орать всё ещё не остывший маленький уголовник, — дай мне этого фрайера на полчаса, и он у меня запоёт как канарейка!

Желание добраться до шутника в камере просто переполняло его.

— Нахера все эти церемонии? — кивнул он в сторону собранных на столе вещей.

Серый, где-то даже интеллигентного вида мужчина моей комплекции, посмотрел на него с сожалением, как смотрят на неудачных детей, молча, собрал всё со стола и отдал охраннику.

— Отнеси, — сказал он коротко, а когда тот вышел в коридор, снова повернулся к Тряпочке. — Ты чего, хочешь, чтоб Анисим тебе глаз на жопу натянул?! Так я могу тебе это сию минуту обеспечить. Сказано было: только слегка нагнать жути, а руками не трогать.

Упоминание нового действующего лица, Анисима, мгновенно успокоило моего давешнего собеседника, и он, что-то пробурчав, развалился в кресле напротив огромного плазменного телевизора.

Я с самого начала отметил, что попал не к бедной публике: одежда, обстановка и техника были если и не самые лучшие, то, по крайней мере, самые дорогие. Значит, пенсия им явно не нужна, да и всех моих сбережений в банке едва хватило бы на тряпочкин прикид. Выяснять, чем их заинтересовала моя скромная персона, я предоставил комбу: взяв след, он с него уже не сойдёт, а мне пора было выбираться на волю.

Переодевшись и выпив ледяного боржоми, я приступил к реализации своего очень простого плана. Позвонив 02 при помощи комба, сообщил:

— По такому-то адресу двое неизвестных выгрузили из бежевой газели в бомбоубежище тело человека, возможно труп. Назвать свои данные, по понятным соображениям, отказываюсь.

Не знаю чем объяснить такую оперативность, но уже через сорок минут дом был окружён ОМОНом, а ещё через десять минут моё якобы безсознательное тело везли на скорой в больницу, а двух бравых, слегка помятых охранничков — на милицейском УАЗике в ближайшее отделение.

Серый и Тряпочка, выбрались через проход в шкафу, в котором недавно лежал теперь уже мой спортивный костюмчик, в соседний подъезд и смешались с взбудораженной толпой служащих других компаний, расположенных в этом доме. После нестрогой проверки документов (подозреваемые уже были по дороге в КПЗ), они вышли со двора и, взяв такси, поехали по своим, таким интересным для меня делам.

Врач скорой, убедившись, что моей жизни ничего не угрожает, потерял ко мне всякий интерес, поэтому ехали мы не очень поспешая, и даже остановились у магазина, чтобы затовариться перед долгим, только что начавшимся дежурством.

Как только ехавший внутри медбрат отправился за покупками, я тихонечко выскользнул следом и побежал в другую сторону. Нельзя сказать, что на мои босые ноги не обращали внимания, но эффект получился бы куда более сильным, если бы я бежал в своих отнюдь не спортивных трусах и майке. Поэтому решил про себя, что слегка обязан Серому за костюмчик.

Добежав до ближайшего банкомата, с помощью комба снял денег со своего счёта и отправился в спортивный магазин, где под подозрительным взглядом продавщицы, пробормотав какое-то дурацкое, никому не нужное объяснение, экипировался под полного спортсмена, купив бейсболку, носки и кроссовки.

Нормальную одежду я, чтобы не привлекать внимания, покупал по частям в разных магазинах, а потом переодевался в каком-то тёмном, заплёванном подъезде, вздрагивая от каждого шороха, опасаясь, что кто-нибудь застанет меня за этим занятием.

Поспрошав приподъездных бабулек, нашёл себе временное пристанище в виде съёмной однокомнатной квартиры. Таким нестандартным способом поиска пришлось воспользоваться потому, что по всем обычным каналам меня могли искать, да и место хотелось выбрать поближе к центру.

Хозяйка, хмурая пожилая тётка, с точностью шахматного мастера просчитав ситуацию, заломила несусветную цену, потребовала деньги вперёд за месяц и, прервав мои путаные объяснения, отвела меня в квартиру, где вручила ключи и, как-то тускло попросив не безобразничать, ушла, кивнув на прощанье.

Квартира предназначалась для сдачи: на это указывал ремонт, при котором не красили, а закрашивали, а также качество приборов и мебели — всё в рабочем состоянии, но такое старое, что вынести что-нибудь из квартиры могли только из хулиганских побуждений. Да и возместить потерю можно было очень легко — на ближайшей свалке.

Однако постельное бельё было свежим, ванна без ржавых подтёков, холодильник и телевизор, хоть и с подозрительными шумами, работали — этого вполне достаточно человеку, уставшему от гонки и желающему остановиться и собраться с мыслями.

Сначала я сходил в соседний супермаркет и загрузил издающий предсмертные хрипы холодильник ЗИЛ. Потом напустил в ванну горячей воды, добавив хвойный концентрат, и погрузился в неё, отринув все мысли о постигших меня бедах.

Но счастье — состояние не перманентное: захотелось пива — пришлось вылезать из ванной и шлёпать босыми мокрыми ногами на кухню, ёжась от холода и ругая себя, что не купил халат и тапочки. Прихватив на всякий случай пару бутылок и упаковку сыра, вернулся обратно, нырнул в ванну и добавил горячей водички. Вот только момент отрешённости пропал, проблемы опять стали стучаться в голову, требуя если не разрешения их, то, хотя бы, прояснения, поэтому попросил комба показать узловые моменты наблюдения.

Но сначала глоток пива. Чёрт! Чем открыть? Только в подобной ситуации, открывая пиво о край крашеной железки, поддерживающей раковину умывальника (плюс голый, босиком — на кухню), начинаешь понимать, что дом это не только крыша над головой, а целая вселенная, решающая за тебя сотни мелких проблем.

Дурацкая мелочь — мученье с пивной крышкой перевернула всё в моей душе: кто пробовал открыть пиво о край покрашенного уголка, поймёт меня. Пил я его уже не с лёгкой расслабленностью, а со злобным остервенением, в одну минуту превратившись из спрятавшейся в норку мышки в крысу, загнанную в угол и решившую перейти в контратаку.

Просматривая события минувшего дня, я теперь не просто прояснял обстоятельства, а искал объект для нападения, причём решительность моя росла по мере понимания того, с кем имею дело и что им от меня нужно.

Из такси Серый сразу же позвонил Анисиму и стал подробно рассказывать о том, что произошло, представляя их с Тряпочкой побег как небольшой подвиг. Из всей истории Анисима заинтересовало только замечание Серого, что ментов привели на хвосте исполнители.

— А может, это терпило навёл? — не верилось тому, что проффи так грязно сработали. — Сейчас сам знаешь, какие мобилы есть. Да и жучки всякие…

— Нет, мы его до трусов раздели, да и те обыскали.

— Так он что — прямо в трусах и ломанулся?

— Не, я ему, падле, свой «Адидас» отдал, — в голосе Серого послышалось сожаление.

— Да, попал ты, — довольно двусмысленно заметил Анисим.

Разузнав подробнее о том, когда появился ОМОН, и о чём расспрашивала во дворе милиция, босс, приказав им на всякий случай залечь на дно, положил трубку.

Невысокий, примерно метр семьдесят ростом, Анисим был очень широк в плечах и производил впечатление бывшего спортсмена, хотя спортом никогда не занимался, и то, что в свои сорок восемь лет после нескольких отсидок ещё не потерял здоровья, был обязан исключительно природной стойкости организма.

Поразмышляв пару минут, он принял решение и сделал несколько звонков.

Так какой-то толстый и лысый милицейский полковник объяснил ему, что налёт ОМОНа был сделан по анонимному звонку, который не удалось отследить. Бдительность проявил местный житель, увидевший в окно, как двое заносят в дом бесчувственное тело. Человека в бомбоубежище действительно нашли, но он сбежал из машины скорой помощи по дороге в больницу, поэтому так многообещающе начавшееся дело повисло в воздухе. Задержанные во время операции охранники, сообщив анкетные данные, объявили, что дальше они будут говорить только в присутствии адвоката. Короче — у ментов ничего нет.

Следующий звонок был к адвокату. Было заметно, что тот с Анисимом на короткой ноге: разговаривали они не просто как знакомые, а как приятели — без долгих вступлений и антимоний.

— Привет, защита!

— Ну, привет, неинтеллигентная прослойка. Давай, излагай. А то меня человек в приёмной дожидается.

— Посылай его нахер, у меня тут срочное дело. — решительно сказал Анисим и вкратце изложил тему.

— А к чему такая спешка, если ребята молчат? — адвокату явно не хотелось переносить назначенную встречу.

— Сопляки они, совсем без опыта. Менты могут их крутануть. Очень уж не с руки мне, чтобы дело это хоть чуть засветилось.

— Жди звонка, — адвокат, поняв, что открутиться не получится, положил трубку и стал собирать со стола бумаги. Сложив их в красивую кожаную папку, он по внутренней связи вызвал парня чем то похожего на него самого, вручил ему документы и кратко проинструктировал. Потом они вдвоём вышли в приёмную, где его уже ждал клиент — полноватый молодой человек чиновничьего вида.

Кое-как отбрехавшись от чиновника, желавшего изложить своё дело только мэтру, адвокат, сплавив его помощнику, ринулся исполнять поручение Анисима.

Сам авторитет сидел в несвойственной ему глубокой задумчивости. Если провести параллель с шахматами, он был блицор, привыкший мгновенно реагировать на выпады противника. А что делать, если противник исчез, оставив тебе в наследство неприятности? Интуиция подсказывала ему, что вся игра впереди. Как бы не оказаться в ней разменной фигурой!? Дёрнул чёрт послушать Болта. Личность он, конечно, известная, да больно какой-то мутный: всегда при бабках, и долю в общак засылает хорошую, но откуда деньги эти, чем он занят — никто не знает. Своей бригады нет, вот и обращается за платными услугами то к одному, то к другому. Вчера Болт подъехал без звонка, благо базой служил маленький ресторанчик, открытый для всех. Анисим собирался завтракать, поэтому согласился его выслушать. И тот рассказал историю о необычной биржевой игре, единственной ниточкой к которой является фрайер из учёной братии. Ботаника этого доставят упакованным, а задача анисимовых людей разговорить его. Поскольку терпило этот может оказаться одной из ключевых фигур в игре, то обойтись с ним желательно помягче. Ну а за услуги предлагают очень солидную сумму наличными. Дело выглядело совсем простым, так что Анисим, обговорив условия, с лёгкой душой согласился, передав исполнение своей правой руке — Серому. Всё шло абсолютно гладко, и вдруг — такой облом….

Заиграла мелодия мобильника. Даже не глядя на него, авторитет знал, кто звонит.

— Чего молчишь? — голос Болта был скорее укоряющим, чем угрожающим. Он прекрасно понимал, что с Анисимом ему не тягаться.

— Жду, когда объяснишь где таких мудаков нашёл, которые на глазах у всего района фрайера к Серому несли, а следом ОМОН ехал.

— Да чего теперь мериться, надо думать, чего дальше делать.

— А ничего не делать, — похоже, решение уже было принято. — Заплатишь издержки, и месяц — другой не попадайся мне на глаза.

С Анисимом всё было ясно: его использовали втёмную, и я переключился на его сообщника.

Тот тем временем заруливал во двор новой многоэтажки, которых появилось изрядное количество среди старых, потемневших, но ещё добротных сталинских построек. Дом выглядел, как дорогая коронка среди гнилых зубов, а ухоженный и отгороженный дворик ещё больше подчёркивал этот нелепый контраст. Но жителям его, похоже, было не до архитектурных переживаний: престижное место, удобное жильё — что ещё надо человеку, если хватает денег. Болт — Болтянский Виталий Леонидович, как было написано на медной дверной табличке (внутренней двери!), справившись, наконец, с дверными замками, вошёл в квартиру и сразу отправился к бару, отделявшему кухню от зала. Сбросив прямо на пол пиджак и галстук, он налил себе полфужера испанского коньяка и тут же залпом выпил его, как будто это была водка, а не благородный напиток, требующий к себе более церемонного отношения. После этого Виталик рухнул на диван и придвинул телефон.

Когда я увидел, с кем он разговаривает, мне захотелось чем-нибудь грохнуть о стену. Бутылку с пивом спасло только то, что слишком много сил я потратил, чтобы открыть её. С Болтом не очень вежливо беседовал Зарин-заман!

Болтова версия событий в основном совпадала с анисимовой: исполнители, которых предоставил Зарин, облажались, и из-за этого у Виталика теперь большие неприятности с бандитами, и выкручиваться из всего этого придётся вместе.

Паша, выслушав болтову речь, выдал краткую матерную характеристику ему и его родственникам в нескольких поколениях, а потом осуществил мою мечту: грохнул трубкой телефона об стену так, что чёрный пластик разлетелся по всему кабинету. На шум прибежала секретарша, которая тут же пожалела об этом, приняв на себя остаток выплеска шефовой ярости. Когда она с ещё большей скоростью вылетела за дверь, мой однокашник опустился в кресло, развернулся на сто восемьдесят градусов и стал сосредоточенно рассматривать тот изумительный вид из окна, на который не так давно любовались мы вместе.

Как показала практика, отправляясь за золотом, обязательно попадёшь в дерьмо. Я лежал и размышлял: сколько ещё осталось в мире граблей, на которые я не наступил.

Мельница

Непосредственную угрозу на данную минуту представлял Болт. Он не только являлся связью Зарина в преступном мире, но и сам был достаточно умён и опасен, поэтому в первую очередь нужно было заняться им. Комп нашёл про Виталика очень любопытную информацию, которую можно было использовать.

Я ещё давеча заметил, что мощный компьютер на письменном столе Анисима стоит совсем не для украшения, поэтому дождавшись, когда тот появится у себя в кабинете, послал ему письмишко по мылу.

Прозвенел звоночек, извещающий о сообщении, и Анисим, открыв только что появившийся конвертик, стал просматривать его содержимое. Прочитанное, похоже, пробрало даже этого закалённого волка. Болт, человек с которым он имел дела и поддерживал отношения, вот уже несколько лет был сексотом. В любой момент он мог сдать Анисима органам. В письме приводились доносы Болта с такими деталями и о таких делах, которые не оставляли сомнений в подлинности материалов.

По мрачно вспыхнувшему взгляду стало понятно, какие сейчас последуют действия. И если бы я загодя не послал письмишко такого же содержания, но с предупреждением Болтянскому Виталику, то за него оставалось бы только помолиться. Надеюсь, что девятичасовой форы ему всё же хватит, чтобы скрыться от анисимова гнева.

Авторитет позвал охранника с немного зловещей кличкой Лютик и коротко изложил задачу. Прихватив ещё двоих таких же серьёзных парней, порученец тут же уехал, а Анисим вернулся к компьютеру, чтобы подробно прочитать, что известно о нём в ментовке. Однако оба письма уже исчезли, уничтоженные комбом. Последовали естественные попытки отыскать их в других местах, но тщетно….

С Болтом, похоже, было покончено, но пока ещё существовала угроза со стороны Зарина и компании (то, что он действовал не один, было очевидно), и я решил укрыться в деревне, пока не придумаю, как разобраться с ними.

Алёне я рассказал всю правду насчёт сложившейся довольно опасной ситуации вокруг фонда и объяснил, что пока всё не закончится, мне придётся отказаться от поездок в столицу, да и по телефону лучше я буду звонить сам.

Про иррациональную часть своей жизни пока откровенничать не стал. Какой нормальный человек поверит во всё это без доказательств, поэтому я решил отложить объяснение до посещения ею Большого болота. Думаю, подземный город подействует убедительней, чем любые подробные рассказы.

Веретье встретило меня рёвом техники: вовсю шло строительство подъездной дороги. Проектом было предусмотрено, что асфальт закончится у шлагбаума на въезде. Там же будет небольшая огороженная стоянка для машин, а вот деревенская улица должна остаться в своём первозданном виде.

Новая дорога, прямая как линейка, лишь изредка пересекала старую, поэтому до деревни можно было проехать. У околицы стояла игорева девятка, а недалеко от неё и сам новый директор спорил с двумя красномордыми мужиками, одетыми в оранжевые безрукавки поверх одежды. Как видно, наш исполнительный директор Марк уже успел припахать своего нового начальника, едва получив его номер телефона. Игорь, заметив меня, стал кричать призывно размахивая руками. Я же, показав ему жестами, что ничего не слышу, быстренько слинял, оставив товарища на съеденье злобным прорабам.

Прошло довольно много времени, за которое Катя успела рассказать все местные новости, а я навестить Хряка, возившегося со своим трактором, когда во двор к моему бывшему начальнику влетел разгорячённый новый. Он попытался рассказать мне о каких то ужасно важных производственных делах, но был остановлен моей крайней незаинтересованностью.

— Игорёк, хватит суетиться. Неужели ты думаешь, что без твоего вмешательства дорога не будет закончена в срок? Уже нет социалистических обязательств, а есть договор, по которому они получат деньги, если успеют ко времени, и штраф — если опоздают.

— Да, но Петрович говорит, что….

— А ты плюнь на все его разговоры.

— Так Марк Давыдович просил….

— И на просьбы Марка плюнь. Это его работа — других заставлять, а ты доктор экологии, вот этим и занимайся.

Слегка оторопевший от такого «наплевательского» настроения, Игорь присел на крыльцо.

— Ну и чего мне делать? — уже без прежнего энтузиазма спросил он.

— Откуда мне знать, чем заниматься доктору наук, директору заповедника? Есть предложение сделать вылазку. Давай побродим с Митькой по окрестностям. Я, например, нигде, кроме деревни и капища не был, а хотелось бы ещё чего увидеть.

— А чо смотреть-то? Куда не пойдёшь, одно и то же: болото, трава, деревья…, трава, кусты, болото, — подал голос до сих пор молчавший Хряк.

— Мне надо в Москву: познакомиться с людьми, узнать, чем они заняты, — неожиданно решил Игорь.

Оставшись в одиночестве, я не стал спорить, но приглашали же меня в конце концов в гости!

— А как мне Прохора известить, что я к нему в гости собираюсь? — спросил я Митьку.

— Так позвонить можно, — ошарашил меня Хряк. — Только зачем это? Один ты всё равно не дойдёшь, завтра поутру и тронемся. А что мы на мельницу идём, они и без всякого телефона узнают.

Ну конечно, где ещё жить нечистой силе, как не на заброшенной мельнице? А вот леший с мобилой — это неслабо!

Игорь дёрнулся, когда узнал цель нашего похода. Но планов своих не изменил. Где то через час Гаевский, потрепав всё же напоследок себе нервы с красномордым Петровичем, отбыл в Москву для знакомства с вверенным ему коллективом, а я отправился порыбачить.

Наутро проснулся от того, что Тётькатя ругалась с Хряком. Ну насчёт Митьки я погорячился — он в основном молчал, зато Катя старалась за двоих.

— Ты чего такую рань припёрся?

— ……..

— Тебе делать нечего, а человек с дороги, умаялся.

— ……..

— И когда уж надоест по этим болотам шлындрать? Остепениться пора!

— Он сам просил, — пробурчал Митька.

— Ты поори, поори ещё тут.

Тут и я показался на пороге своей комнаты.

— Ну вот. Я ж говорила; разбудил, — Катя картинно взмахнула руками и скрылась за дверью.

— Умывайтесь и завтракать, — донёсся с кухни её голос. — А то уйдёшь голодным — с тебя станется.

Обруганный ни за что Хряк даже и не подумал обижаться, он быстро прикончил свою порцию яичницы и даже подобрал остатки хлебной корочкой. Запить чем-нибудь он отказался, а пока я допивал свой чай и собирался, вышел во двор и сел на завалинке — покурить. Своим непробиваемым спокойствием и обстоятельностью он очень напоминал Прохора, чего ему не хватало, так это прохоровой уверенности в себе, и тут уж ничего не поделаешь — слабохарактерность — чисто человеческая черта.

— Ты чего позволяешь Катьке ругаться на тебя? — спросил я Хряка, когда мы отошли от дома.

— А чего зря лаяться? Она ж не со зла.

— Так что, если не со зла, значит можно всякую напраслину возводить? Обидно должно быть.

— Не, когда брехня — не обидно. Обидно, если правду говорят.

Сам того не понимая, Митка рассуждал почти как философ. Убеждённость, основанная на опыте простой и честной жизни, делала некоторые из его редких фраз почти афоризмами, не хватало только литературной обработки.

Погрузившись в размышления, я не заметил, как мы свернули со знакомого маршрута. Путь наш лежал теперь не строго на север, как раньше, когда мы ходили к озеру с валунами, а всё сильнее отклонялся к востоку. Пейзажи не сильно отличались от тех, что я видел до этого — точно, как описал вчера Митька: трава, болото, деревья, потом болото, кусты трава.

Идти было намного дальше, чем к капищу, мы два раза устраивали привал, пока наконец Хряк не сказал своё:

— Немного осталось.

Минут через десять мы вышли к большому серому, как и все деревянные строения в округе, дому. Одной стороной, той, где располагалось большое деревянное колесо, дом выходил на запруду с зеркальной поверхностью, а другой глядел на берег, круто сбегающий к воде. Озеро размерами и видом сильно напоминало то, у которого стояло Веретье, но производило совершенно другое впечатление: не тянуло почему-то меня посидеть с удочкой на его берегу.

У входа в дом нас встречали две женщины в серых холщовых платьях, тоненькая девчурка лет четырнадцати и белобрысый мальчишка лет семи.

Женщины (одна из них была знакомая мне Пелка) церемонно поклонились и открыли нам двери.

Внутри дом ничуть не напоминал о своём первоначальном предназначении, не осталось никаких следов от жерновов и приводного механизма, а то место, где они когда-то были, превратилось в большой зал, посреди которого стоял накрытый стол, около которого нас ждали остальные члены этой необычной семьи.

Чуть в стороне стояла молодая, лет двадцати девушка с двумя расшитыми геометрическим узором полотенцами в руках, а навстречу, широко улыбаясь, шёл Прохор. Слегка приобняв каждого из нас, как бы прижимая к сердцу, он радостно приветствовал, дорогих гостей, Потом ко мне стали подходить по одному остальные члены семьи, а Прохор, как завзятый мажордом, представлял их.

— Дед, — протянул мне руку юнец, только что вышедший из подросткового возраста.

Я недоумённо обернулся к Прохору, не понимая, то ли это своеобразная местная шутка, то ли мальчишеская выходка переходного возраста. Но тот без всякой улыбки кивнул головой, и я решил пока подождать, состроив индеферентную морду.

— Баба Дуня, — чуть слышно произнесла, склонив набок голову, девчушка, встречавшая меня у входа.

После этого я не удивился бы, если бы тихий мальчонка назвался отцом Прохора, но тут оказалось всё в порядке: Ваня был сыном встречавшей меня прохоровой тётки Ульяны и её мужа Евгения, интеллигентного вида мужчины лет сорока.

Весёлый мужик, очень похожий на Прохора внешне, но совершенно другой по характеру, назвался дядей Фёдором и подвёл ко мне свою дочку Нюшу, которая, подав полотенца, проводила нас к рукомойнику, завершим тем самым официальную часть. Вскользь упомянули, что у Фёдора есть жена, но она временно отсутствует.

Если я скажу, что за ужином не пили, то мне всё равно никто не поверит. Но я в этот раз налёг на квас. Нет, меня не заставляли пить прохорову настойку: для редких тут гостей в запасе была «казёнка», вот только при одном взгляде на неё, было заметно, что купили её в каком-то ларьке вроде веркиного, и рисковать я не захотел.

В этом я был не одинок, кроме женщин, не стал пить и Женя, или как его все звали — Жека. Поэтому вполне естественно, что мы раньше остальных мужчин, управившись с едой, разговорились.

Оказалось, что он то и был тем учёным парнем, который просветил Прохора насчёт мутантов и ауры. Жека когда-то имел самое непосредственное отношение к науке. Лет десять назад он, будучи аспирантом филологического факультета псковского пединститута, прослышал про живущую в лесной глухомани семью и решил добраться до них в надежде разжиться старинными сказками или песнями.

Женя ещё только зашёл в лес, когда его заметила Ульяна. Но вместо того, чтобы поводить его по болоту до посинения и тем самым отбить всякую охоту соваться сюда, она вывела его на красивую полянку, где «случайно» встретила своего будущего мужа. Жека и ведать не ведал, что очень скоро закончится его прошлая научная и холостяцкая жизнь, зато об этом точно знала хорошенькая ведьмочка. Проведя с ней сумашедший день, юный аспирант вернулся в институт, написал заявление по собственному желанию и через два дня уже жил на старой мельнице.

— Через пару месяцев я опять выбрался в город и оформился лесником. Должность была, а служить в этих гиблых местах желающих не находилось, так меня, да ещё с высшим образованием, пусть и не профильным, за пять минут оформили, чтобы хоть временно дыру заткнуть. Вот так затычкой и служу уже одиннадцатый год, — Женя задумался о чём-то, но тут же расцвёл в улыбке, когда подбежавший к нему Ванюша привычно забрался к отцу на колени.

— А назад иногда не тянет? — спросил я не в силах понять, как такой образованный человек может довольствоваться этой сверхпростой жизнью.

— Да ты что?! Я вон сюда электричество и телефон провёл, так у нас теперь и телевизор, и интернет есть, а я, хочешь верь — хочешь нет, по свечам скучаю. Раньше всё жил «светлым» будущим, а теперь иногда утром глаза боюсь открывать: а вдруг это просто сон? Да я бы сам себе завидовал, кабы сглазить не боялся, — Жека с нежностью погладил сына по голове и поцеловал в вихрастую макушку.

Мужики тем временем закончили своё трудное, но нужное дело и встали из-за стола. Митька оглянулся и, заметив нашу маленькую компанию, подошёл.

— Давай, Василич, в сарае на сеновале переночуем. Там такой запах, что прям дух захватывает. Утром встаёшь, а в башке какое-то просветление.

— А змей, мышей или ещё какой живности там нет? — спросил я осторожно.

Неожиданное митькино предложение, да ещё сделанное в такой несвойственной этому молчуну поэтической форме, показалось мне очень заманчивым.

— Да что вы, дядя Саша?! Кто ж из них Пелагеиного приказа ослушается, — неожиданно раздался звонкий, как у девочки, ванин голос. — Пап, а можно и я с ними?

Его светло-серые глазки с такой мольбой смотрели на отца, что казалось решается важнейший в жизни вопрос.

Я давно заметил, что дети и собаки, с безошибочностью опытного психолога, легко находят в любой компании слабое звено и используют его в своих целях. Вот и в данном случае наверняка можно было предсказать, что ответит Жека, достаточно было взглянуть на его обмякшее от умиления лицо. Более того: он и сам выразил готовность разделить с нами компанию.

Нельзя сказать, что Ульяна пришла в восторг от нашего плана, но поперёк принятого мужем решения говорить ничего не стала, только посоветовала взять с собой подушки и одеяла, чтобы назавтра не чесать весь день исколотое сеном тело.

Подготовка ко сну при свете карманного фонарика незаметно переросла в подушечный бой, и когда Хряк вышел покурить, все взбудораженные битвой участники сражения выбрались следом, чтобы немного остыть.

Стали говорить о том — о сём: обсудили, почему московское «Динамо» никак не может высоко подняться в чемпионате. Потом я вспомнил преподавателя по термеху (его так и звали — динамовец), к которому на экзамен ходили, обязательно имея бело-голубой элемент в одежде — это было гарантией от неуда; и началось: — А вот у нас было….

Уже давно ушёл спать, прихватив задремавшего Ванюшу, Митька, в доме погасили свет, а мы всё говорили и говорили…, перебивая друг друга.

Несмотря на очевидную устроенность устоявшейся жизни, у Жеки остался целый пласт воспоминаний, который просился наружу и, наконец, нашёл выход. А я просто увлёкся, подхваченный этим потоком. От запальчивых разговоров пересохло во рту. Женька (мы давно уже перешли на Жень и Сань) принёс из дому бутыль из под колы, наполненную брусничным морсом, и две глиняные кружки. Мы с наслаждением выпили по паре кружек и тут же обсудили достоинства всех безалкогольных напитков, дружно придя к выводу, что большинство магазинных нужно выбросить на помойку, а вот среди домашних явного лидера нет: каждый хорош в своё время.

Исчерпав и эту тему, мы помолчали немного, потом я решился всё же спросить: кто есть кто в семействе на самом деле.

— А, ты об этом, — рассмеялся Жека. — Я тоже поначалу думал, что меня разыгрывают. А потом, когда при мне дед, тогда ещё мальчонка чуть старше моего Ванятки, на полном серьёзе дал подзатыльник Прохору за то, что тот опоздал к обеду, я заставил Ульяну рассказать всё.

Оказывается, когда кто-нибудь из них чувствует, что настало его время, он идёт с другим членом семьи на романтическое свидание и в момент зачатья переселяется в зародыша, а дальше всё идёт естественным путём, разве что ребёнок с первых минут зарождения знает, кто он, и помнит весь опыт предыдущей жизни. Обычное для некоторых религий переселение душ, только под контролем не высших сил, а самого переселенца.

Раньше бывало — для этих целей баб воровали, но потом, когда государство усилилось, то перешли, от греха подальше, только на свидания с парнями. Хотя многие бабы до сих пор облюдков рожают.

— А Митька догадывается, чей он сын? — задал я давно интересующий меня вопрос.

— Даже если и знает, что с того? Он же не герой бразильского сериала, чтобы в обморок от этого падать и потом всю жизнь переживать.

— А твой Ваня, он как…? — осторожно спросил я.

— Мой Ваня весь в меня. Просто мальчик, без всяких необычных способностей, но если бы они и были, я не любил бы его меньше, чем сейчас. Да и вся семья моя теперешняя не уроды какие-то, просто люди, глубже остальных связанные с природой. Если честно, то я иногда думаю, что это остальное человечество — мутанты, которые, из-за произошедших у них изменений, оторвались от природы, растеряв свойства, которые сохранились у моей Ульяны и её родни, — высказав это, Женя обернулся ко мне, стараясь при свете луны разглядеть, как я отреагирую на его слова.

Нельзя сказать, что я сразу проникся этой идеей, но невольно сравнив простых приятных людей, так радушно принимавших меня, и тех существ в людском обличии, с которыми столкнулся в последнее время, вынужден был согласиться, что в словах Жеки есть рациональное зерно.

Возникшая напряжённость разрушила непринуждённую атмосферу, и я пожалел о своём не совсем деликатном любопытстве. Хотя не появилось между нами никакой даже лёгкой неприязни, что-то сломалось, разговор увял; мы, не сговариваясь, встали и отправились на сеновал, откуда уже доносился лёгкий митькин храп.

— Ты не подумай чего, Саша, но говорят, что и ты не совсем простой человек, — прежде чем уснуть, сообщил мне Жека.

Я хотел уже устроить ему допрос, но лесник спал так сладко, что у меня не поднялась рука тормошить его.

Бессонница появляется, если человека одолевает какая-то конкретная мысль, а у меня их было так много, что они все спутались в клубок, и я уснул, как младенец.

Болотная фантасмагория

В это утро я проснулся очень рано, разбудила меня прекрасное погода, которую я не имел права проспать. Как оказалось, моё понятие «рано» очень сильно отличается от местного: все остальные, не исключая Ваню, не только были уже на ногах, но и успели позавтракать.

Я не остался голодным только потому, что для городского гостя было сделано руководившим порядком дедом послабление. Поэтому я получил от Нюши тарелку щей и большой кусок душистого чёрного хлеба. Этот крестьянский обычай — есть первое на завтрак — мне, с трудом осиливающему утром в городе стакан чаю и маленький бутерброд, очень понравился. Даже мелькала мысль попросить добавки, которая, впрочем, постепенно исчезла вместе с содержимым тарелки.

Покончив с едой, я вышел на покрытую сочной зелёной травой небольшую площадку перед запрудой и присел на скамеечку, стоящую рядом с обрезом воды.

На меня обрушились всевозможные звуки кипящей вокруг жизни: шелестела листва от свежего утреннего ветерка, плескалась рыба, оставляя круги на зеркальной поверхности удивительно чистого водоёма, и на разные голоса гомонили птицы.

Слушая эту музыку жизни, я заметил, что не хватает привычных в деревне звуков и признаков присутствия домашних животных, не говоря уж о собаках, которые являются просто обязательным элементом сельского пейзажа. Правда вчера я видел мельком большого серого кота, который мгновенно скрылся при моём появлении, да в сарае, удалённом метров на сто от мельницы, как то промычала корова, но это было скорее исключение из сделанного мной странного открытия.

Из дома вышла озабоченная чем-то Пелка и села рядом со мной. Её-то я и спросил насчёт отсутствия скотины, собак и домашней птицы.

— Откачнулись они к человеку, потому заслоняют нас от остальной живности; вот без коровы пока нельзя: ребёнку молоко надо, — ответила Пелагея, и тут же спросила: — Ты когда Игоря в последний раз видел?

— Позавчера днём. Звал его сюда, но он решил в Москву: с народом в фонде знакомиться. А ты позвони ему, новый номер мобильника я тебе сейчас скажу.

— Знаю я. Только не отвечает он. То звонил чуть не каждый час, а сегодня с утра как обрезало. Плохое чувство у меня, — она тяжело вздохнула. — Ведь это я ему сказала на эти дни уехать отсюда. Виденье было: тонет он в трясине, а это верный знак беды, и не в каком другом месте, а здесь у нас. На всё, что снаружи, мой дар не распространяется. Не пойму, как я могла ошибиться?

Пока она говорила, комб, не дожидаясь приказа, послал бола на игорев мобильник, который к счастью не был выключен.

Открывшаяся картина заставила заныть моё сердце: Игорь ехал в джипе на заднем сиденье, стиснутый с двух боков качками с откровенно бандитскими мордами. Рядом с водителем сидел Болт, который по всем моим расчётам должен был находиться за тысячи километров отсюда.

Показав эту картинку Пелагее на экране своего сотового, я вкратце рассказал ей всё, что произошло со мной за последние дни.

— Куда они едут? — спросила она.

— Похоже, сюда, — сказал я, увидев за окном виталикиного внедорожника знакомые пейзажи. — Где-то часа через полтора будут.

— Шары с Игорем так же как с тобой говорить могут?

— Ты и сама с ним можешь поговорить, — сказал я протягивая ей свою трубку.

Пелка хотела уже набрать игорев номер, но я остановил её:

— Ничего не делай. Просто через пару минут начинай говорить. Игорь тебя будет слышать, но отвечать не сможет.

Потом всё же я решил сам начать нашу необычную беседу, поскольку имел больше опыта в подобных переговорах.

— Игорь, постарайся не дёргаться. С тобой говорит Саша Можаев.

Он, конечно, подскочил от неожиданности, услышав мои слова, переданные болом прямо на ушные перепонки, и получил ощутимый тычок в бок от своего соседа, усиленный небольшим матерным сопровождением.

— Тише вы там! — откликнулся на возню Болт, и все затихли, снова тупо уставившись на дорогу.

Самый опасный момент остался позади, и я продолжил уже уверенней:

— Сейчас с тобой будет говорить Пелагея. Сиди молча, только слушай. Если нужно будет ответить, да, поверни слегка голову налево, нет, — направо. Ты всё понял? — закончил я проверочным вопросом свои инструкции.

Игорь чуть заметно наклонил голову влево, Пелка, слушавшая наш разговор, успела увидеть это движение на экране.

— Не надо каждый раз следить за его ответами, — остановил я её. — Лучше я буду тебе их передавать.

И началась эта необычная конференция.

— Они везут тебя в деревню? — спросила Пелагея таким деловым и спокойным тоном, как будто не она несколько минут назад была сама не своя.

— Да.

— Им нужен Саша?

— Да.

— Веди их к капищу. Примерно дорогу помнишь?

— Да.

— Главное — заведи их на болото, а там я тебе помогу. Ничего не бойся, — Пелка отдала мне трубку и пошла в дом, созывая всех в зал.

Совещание было недолгим. План, предложенный Пелагеей, практически не вызвал возражений, разве что, когда она сказала, что разбудит Рохла, все переглянулись, а дед даже спросил:

— Не слишком ли?

— Не хочу рисковать, — коротко ответила Пелка, и больше никто не сказал ни слова.

Машина с бандитами и пленником уже подъезжала к Веретью; Прохор с Фёдором отправились им навстречу.

С этой минуты моё участие в операции ограничилось только поддержанием связи, да и тут оно было чисто номинальным: Пелагея, быстро освоившись, сама вела разговор через бола.

Когда джип въехал на подъездную дорогу, все оставшиеся на мельнице собрались на площадке около запруды и расположились полукругом вокруг воды.

Нас с Пелагеей усадили на той самой скамейке, где вся каша и заварилась. Рядом встала Дуняша с круглым лукошком в руках и стала плавными движениями разбрасывать по поверхности воды какие то мелкие семена, выкрикивая изменившимся голосом гортанные, похожие на ругательства, незнакомые звуки. То, что проделал Прохор на рыбалке, напоминало ловкий фокус, а сейчас я первый раз видел колдовство в чистом виде: прозрачная, чуть зеленоватая вода окрасилась в синий цвет, и из глубины стали появляться смутные тени, которые сложились в яркую пространственную картину. Это был незнакомый мне участок леса, который мы видели как бы на экране огромного телевизора размером со всю запруду; из-за деревьев показались Фёдор и Прохор, о чём то беззвучно разговаривающие на ходу.

Дуня повела рукой, и изображение переместилось: перед нами появилась ближняя к болоту стена конторы, около которой начиналась тропа к капищу.

Минут через десять из-за дома вышел Игорь в сопровождении трёх отморозков.

У него на шее была накинута удавка, сделанная из верёвки. Другой конец её был в руках у бандита, которого я видел на месте водителя. Болт так и не появился: как видно, не рискнул соваться в болото и остался в джипе.

Увидев Игоря в столь незавидном положении, Пелагея потемнела лицом и достала из мешочка тёмно-зелёный, почти чёрный корень, похожий на трезубец с коротким черенком. С этим корнем в руках она отправилась к месту впадения в запруду лесного ручья. Здесь образовалась небольшая плешь, покрытая илом и болотной грязью, принесёнными течением. Пелка положила корень на землю и стала обмазывать его этой жижей. В какой-то момент, посчитав работу законченной, она прижала к этому произведению колдовского искусства руку и стала что-то тихо бормотать. Чёрная масса вдруг шевельнулась, по ней пробежали небольшие, похожие на сокращение мускул волны, и она начала разбухать прямо на глазах. Достигнув размера сантиметров двадцать в поперечнике, она неожиданно всосалась в грязь и исчезла из виду.

Только после исчезновения этой твари, я перевёл дух и с удивлением заметил, что облегчённо вздохнули и мои соседи, для которых подобные вещи не должны быть в новинку. Пелагея же уселась рядом со мной и принялась по телефону помогать Игорю продвигаться по чуть заметной тропинке.

Вскоре вся четвёрка оказалась в таком месте, где их путь пролегал по самому краю огромной, цвета застарелой ржавчины трясины. По тому, как застыли в напряжённом ожидании все зрители этого удивительного действа, я понял, что именно здесь намечена развязка.

— Приготовься! — отдала Пелагея короткий приказ Игорю.

Почти в ту же секунду над болотом выросло огромное чёрное дерево, в точности повторяющее формой существо, вылепленное Пелкой, но высотой метра четыре. Три извивающихся отростка даже нельзя было назвать головами, они скорее напоминали гигантских пиявок, сидящих на одном туловище. Зрелище даже со стороны было весьма впечатляющим; представляю, что ощутили три несчастных болвана, ещё несколько минут назад считавших себя хозяевами положения. Впрочем, им не пришлось долго думать: каждый из отростков плюнул в сторону выбранной им цели комок чёрной слизи, которая, оказавшись на жертве, разделилась на ручейки, быстро заползавшие внутрь через все отверстия.

К Игорю, застывшему с изумлённо открытым ртом, протянулись из-за дерева четыре руки со знакомыми мне огромными ладонями: две из них ловко освободили ему шею от петли, а две другие, ухватив поперёк тела, утащили его в кусты.

Тела бандитов попадали в болото и в мгновение ока исчезли в глубине. Монстр плавным движением нырнул следом и как растворился в трясине.

Через несколько минут показались головы, попрятавшихся было, лягушек; по поверхности успокоившейся лужи заскользила водомерка, и ничего уже не напоминало о произошедшем здесь кошмаре.

Пелка тем временем подобрала у своих ног неизвестно откуда появившийся там корень и, прополоскав его в воде, положила назад в мешочек.

— А это что за нечистая сила? — спросил я шёпотом, ещё не отойдя от того, что видел.

— Скажешь тоже. Это нежить, — Пелка скосила на меня глаза. — Но по мне эта тварь лучше, чем те, кого она сожрала.

— Но ведь там люди были!? — воскликнул я, поражённый её спокойствием после произошедшего на наших глазах тройного убийства.

— И их ты называешь людьми? Да у них вместо души давно грязь, какой нет и в трясине, — тем же ровным голосом сказала она. Только скривившиеся губы да напряжённый взгляд говорили о буре бушевавшей у неё внутри.

События тем временем ещё не закончились: Дуня снова переместила картинку, и в ней показалась фигура Болта, нервно набирающего один за другим, номера своих помошников, но их мобильники покоились на дне болота, как и хозяева, навсегда недоступные для связи, хотя механический голос и продолжал обнадёживать, что это временно.

Метрах в трёх от джипа в кустах появился Фёдор, а чуть правей и сзади — Прохор. Болт раздражённо продолжал свои попытки, не замечая ничего вокруг. Вдруг он вздрогнул, как будто его что-то испугало, и стал всматриваться в чащу, где, молча, стояли хозяева этого леса и смотрели на него широко открытыми глазами. Потом лицо его исказилось от ужаса, он бросил на землю трубку, продолжавшую бормотать монотонным голосом, втиснулся за руль внедорожника и, даже не закрыв дверь, рванул прочь от деревни.

Изображение в запруде стало таять, а когда Болт выехал на шоссе, оно исчезло совсем, и всё семейство направилось с лужайки в дом, неспешно обсуждая виденное. Своим поведением они напоминали мне зрителей, выходящих из театра и обменивающихся впечатлениями от спектакля. И, похоже, никого не волновало, что некоторые актёры уже не встанут с подмостков, чтобы поклониться публике.

В эту минуту я явственно осознал, насколько эти, так похожие на нас существа чужие мне, Тётькате, да и своему родственнику Митьке. Они остались в своём родном болоте, когда все остальные люди, перешагнув невидимую черту, стали человечеством с новыми ориентирами и законами. Хорошо это или плохо — я не знаю ответа. Наверное, тут подходит определение, которое дал Прохор, объясняя новые способности Пелки, — это другое.

Через бола я продолжал наблюдать дальнейшее бегство Болта. Собственно, смотреть было не на что: проехав, виляя как пьяный, ещё километров пять и вспугнув при этом прячущихся у кормушечного знака гаишников, он неожиданно свернул с дороги, где благополучно застрял в кустах. Погнавшиеся за ним милиционеры застали Виталика горько рыдающим за рулём. Какие видения оплакивал его замороченный мозг, навряд ли узнает даже его лечащий врач в районной психбольнице, куда отвезла его скорая, вызванная стражами порядка.

Спасательная экспедиция завершилась, и я, придя немножко в себя, вспомнил, что скоро должен приехать ещё один монстр, но порождённый на этот раз не колдовством Пелки, а самыми мрачными закоулками человеческой цивилизации, причём в сопровождении не менее страшного чудовища — сгустка мрака, из космической преисподней.

Но Незнамов должен приехать лишь завтра, дома делать особенно нечего, и я решил дождаться возвращения Игоря и его освободителей.

Игорь прибыл в совершенно разобранном состоянии: у него даже зубы стучали о край, когда он пил приготовленный Пелкой отвар из полулитровой керамической кружки. Не знаю, чего она там ему намешала, но как только Игорь допил это не очень приятно пахнущее пойло, он преобразился прямо на глазах: взгляд его из затравленного стал чуть-чуть усталым, плечи, прежде почти закрывавшие грудь, распрямились, и уверенно зазвучал ещё минуту назад дрожавший голос.

Мы втроём вышли из дома и уселись на лавке у озера, где Игорь и рассказал нам о своих злоключениях.

Весь понедельник новый директор фонда «Истоки» знакомился с вверенным ему коллективом и его делами. Все прекрасно понимали, что представленный как верховный правитель Игорь Николаевич Гаевский что-то вроде приходящего папы, задача которого — давать деньги и изредка приезжать в гости, а в головной московской организации руководить по-прежнему будет исполнительный директор Марк Давыдович. Но близость к финансовым источникам и высокое научное звание вызывали уважение, поэтому к Игорю все относились с почтением и беспрекословно помогали ему войти в курс дела.

Закончив это знакомство в соседней кафешке с парой фондовских холостяков из научного отдела, Игорь обнаружил, что в деревню ехать уже не сможет, и отправился домой.

Усталость и алкоголь взяли своё: он уснул, едва добравшись до кровати.

Среди ночи его поднял настойчивый звонок в дверь. С той стороны ему сообщили, что его беспокоит милиция: у соседей напротив обыск, и срочно нужны понятые, и даже показали в глазок какое-то удостоверение. Как только ещё не совсем пришедший в себя Игорь открыл дверь, он со старта получил прямой в челюсть. Тут же на него навалились два здоровенных бугая и одели наручники. Продолжая считать, что имеет дело с милицией, и эта чудовищная ошибка вот-вот разъяснится, Игорь не оказал никакого сопротивления, даже когда его освободили, чтобы он переоделся. А через десять минут Игорь сидел уже в машине в том положении, в котором мы с Пелкой его и видели.

Главарь, назвавшийся Виталием, сходу объяснил ему, что претензий лично к Игорю он не имеет, а нужен ему Можаев, который сильно задолжал большим людям и скрылся в деревне. Если Игорь поведёт себя прилично и отведёт ребят к тому месту на болоте, где прячется должник, то его просто отпустят на все четыре стороны. Игорь не успел даже обдумать условия предводителя, когда услышал мой голос. Ну а остальное нам всё уже известно.

— Ну и хватит. Дальше не нужно, — вмешалась в разговор Пелка. — Пойдём в дом, а то у тебя уже глаза слипаются.

Игорь, как бы в подтверждение её слов, широко зевнул, покорно поднялся и дал себя увести. А я, верный своей новой привычке работать лёжа, отправился на сеновал, где ещё с ночи должны были остаться подушки и одеяла.

Ожидания мои оправдались: перетряхнув все комплекты, я устроил себе шикарное лежбище и с удовольствием повалился на него.

На первый взгляд все три наезда казались отдельными и совершенно логичными.

Контора проверяла подозрительное совпадение, когда в районе предполагаемого падения тарелки, вдруг появляется лапотный мужик с незаконченной семилеткой за плечами, создающий на упавшие с неба миллионы заповедник, который должен своим статусом закрыть этот район.

Зарин узнал от своего брокера об успешной игре на бирже и, не сумев влезть в неё по-хорошему, захотел разрешить задачку с применением силы.

Болт, ставший участником этой неудачной акции, отложил свой побег, чтобы уже своими силами довести дело до конца и иметь за границей дело, приносящее гарантированный, немалый доход.

Но кое-что не сходилось. Возникало много вопросов и неувязок, которые подтачивали стройность этого логического построения.

С чего, такой солидной организации как ФСБ, поставившей крест на случае с тарелкой, обращать внимание на фонд с подставным зицпредседателем? Ведь он вполне может оказаться просто очередной финансовой афёрой.

Зачем Пашке задолго до разговора со мной затевать всё это дело с похищением? А вдруг Можаев, стопроцентный финансовый лох — откроет свои объятья старому другу, опытному финансисту, чтобы вместе решить возникшие проблемы? Так нет, он за несколько дней до встречи нанимает похитителей и договаривается с Болтом, рискуя вляпаться в криминальную историю. Не иначе как кто-то подсказал ему, что мной интересуется ФСБ, и я вдруг могу оказаться в камере, где со мной уже не побеседуешь.

Почему Болт, узнавший о появлении нового директора фонда, н схватил его прямо на улице после окончания рабочего дня, а стал разыгрывать шумную и небезопасную, сляпанную на скорую руку инсценировку посреди ночи? Значит, информатор его был не из фонда, а из группы прослушки ФСБ, засёкшей появление Игоря дома.

При ближайшем рассмотрении все события так или иначе завязаны на ФСБ.

Я составил списки лиц из конторы, которые могли участвовать во всех случаях.

Налёт спецотдела: Лазарев, Проценко, группа захвата, случайный спецотдельщик.

Операция Зарина: Лазарев, уже заготовивший мне камеру, отпадал сразу, оставались Проценко, группа захвата, случайный спецотдельщик.

Квартира Игоря: одновременно о появлении Игоря и его связи со мной могли знать только Лазарев и Проценко.

В пересечение кроссворда попадал подполковник Проценко.

Я заказал комбу информацию на этого шустрого подполковника, а сам незаметно задремал, опоённый запахом сохнущих луговых трав и цветов.

Змеиный узел

И снова я вижу загородную пещеру Сола, но на этот раз там я сам.

Солнце находится в зените: похоже на полдень. Я смотрю на часы и с удивлением отмечаю, что на них полдесятого, вот только утра или вечера — непонятно. Тогда я проворачиваю часовую стрелку чуть-чуть вперёд и вижу, что буковки стали со вторника переходить на среду, значит, на моих часах ещё земной вечер. Солнце жжёт настолько сильно, что я даже чувствую, как оно прихватывает мне нос. Чтобы не обгореть, ухожу в тень к скале, и тут, наступив на острый камешек, замечаю, что на мне нет кроссовок, а только носки.

Всё как во сне, который я увидел после первой встречи с Солом, разве что время другое и вход в пещеру закрыт сплошной серой перегородкой. Я подхожу к ней и пробую открыть её, толкая в разные стороны, но она не поддаётся.

— Ты хочешь войти? — раздаётся у меня в голове голос комба.

— И ты со мной в этом сне? — спрашиваю удивлённо.

— Конечно. Только никакой это ни сон, мы действительно на планете Моах, хотя, должен признаться, что до сих пор не могу понять, как мы сюда попали, — ответил он, и мне даже показалось, что в его всегда бесстрастном голосе прозвучала эмоциональная нотка.

Меня восхитила работа своего мозга: сон был на удивление последовательно выстроен.

— Гулять, так гулять! — кричу я и, подобно Солу, быстро раздевшись, прыгаю с камня в пруд.

Холодная вода отрезвила: вспомнил, что сейчас в сарай должны прийти Митька и Ваня с отцом, а все подушки и одеяла свалены мной в одну кучу, на которой я и уснул. Мне захотелось назад на сеновал, и в ту же секунду обнаружил, что стою перед тремя постелями, на двух из которых лежат тёмные фигуры: Ваня и кто-то из взрослых.

Неожиданно меня осветил луч электрического фонаря, и мне стала ясна причина того, почему вдруг стало так холодно: я был в одних трусах и совершенно мокрый.

— Ты чего, Василич, сдурел — в такую погоду купаться, — раздался сонный митькин голос.

— Не помню ничего, Мить, — пролепетал я, растерянно.

В ответ одновременно заговорили комб и Хряк.

— Ты только что купался в пруду на планете Моах, — безапеляционно заявил комб.

— Ты как я, Василич, похоже, лунатиком стал, — посочувствовал мне Митька.

Он с кряхтеньем поднялся и завернул меня в колючее от сена одеяло. И мы втроём, вместе с присоединившимся к нам Ваней, стали искать мою одежду.

Но нашлись только кроссовки, которые я, помню, снял перед сном. Митька уже направился к выходу, чтобы поискать на берегу, но у меня появилась идея, как сделать это самым рациональным образом: я попросил комба показать мне всё, что происходило после того, как уснул.

Сначала всё развивалось согласно митькиному предположению: я открыл глаза, сел, а потом медленно встал. Сделал четыре коротких шага по направлению к боковой стенке сарая, напротив которой спал, и… исчез.

Следом без перехода появилась солова фазенда и прокрутился весь мой «сон» до того самого мгновенья, когда я появился снова на сеновале.

Я был растерян: если мой перегруженный последними событиями мозг мог вполне дать осечку, то этого никак не могло произойти с комбом, совершенно не знакомым с эмоциями, и уж никак не страдающим галлюцинациями.

— Не ищи, Мить, бесполезно, — сказал я Хряку, застывшему в дверях. — Лучше попроси у мужиков какую одежёнку на время.

Пока Митька медленно раздумывал над моими словами, Ваня уже во всю прыть бежал к мельнице и минут через пять вернулся с Жекой и Пелагеей.

— Похоже, дождался ты весточки от лабиринта, — сказала она, протягивая мне узелок с бельём и одеждой.

Меня как током ударило — вот оно объяснение, бывшее прямо под носом, но о котором могла додуматься только колдунья, привыкшая к противоестественным событиям. Но если её догадка верна, где гарантия, что в следующий раз я не окажусь прямо перед каким-нибудь чудищем вроде Рохла, или на дне океана в одних резиновых сапогах?

Холод давал о себе знать и даже отвлёк меня от этих скорбных мыслей о возможном печальном будущем, поэтому я забрал у Пелки свёрток и быстро переоделся, даже не обращая внимания на её присутствие.

Не первый раз замечаю, что на первый взгляд такие незначительные вещи, как переодеться во всё сухое после промозглой холодной сырости, могут изменить не только настроение, но и само отношение к жизни. Вот и я, одев чьи-то достаточно широкие, но короткие вещи, перешёл из рядов законченных пессимистов в начинающие оптимисты. Мне вспомнился ещё один подобный сон наяву, когда я наблюдал фактически в открытом космосе борьбу маленького звездолёта с огромным астероидом за право существования, и не почувствовал в это время не только космического, но даже простого холода. Значит, не так уж и плохи мои дела, а что будет дальше, легко узнать: надо только подождать.

Не знаю как, но Жека понял моё состояние:

— Хватит дрыхнуть! — сказал он. — Айда на берег!

После этих слов всех, а особенно нас с Ваней, охватило весёлое предчувствие приключения.

Из дома подтянулся Прохор. На берегу развели костёр, пламя которого согрело не только снаружи, но и изнутри. Меня уже трудно было чем-нибудь удивить, поэтому, когда Прохор сходил к озеру и, засунув руки по локоть в воду, просто вытащил оттуда пару окуней и передал их Пелке, я почти не обратил на это внимания.

Неожиданно из темноты появились дед с Фёдором, а следом пришла Ульяна с большой корзинкой в руке, и стала помогать племяннице. Их совместными усилиями на костре скоро забулькала, закипела уха, а на скатёрке, постеленной прямо на земле, разлеглись хлеб, соль и другие приятные глазу и желудку вещи. Пригодилась даже бутылочка казёнки для слабых слоёв населения, отвергнутая мной в первый вечер, так что мы с Женей тоже приняли полноценное участие.

Почему люди так суетятся? Идут на всё, чтобы только увеличить счёт в банке: на подлость, предательство, насилие и убийство. А в итоге, если удалось проскочить мимо тюрьмы и кладбища, сидят в какой-нибудь вилле на Багамах, где негде, а главное, не с кем развести вот такой костерок, чтоб сварить ушицу и поговорить о простых обыденных вещах.

Небо из чёрного стало сероватым, костёр уже не горел, а лишь переливался красно — бордовыми сполохами. Да и разговор увял, придавленный предрассветной усталостью. Женщины стали собирать посуду, ополаскивая её в озере, а Прохор заткнул пластмассовой пробкой горлышко неиссякаемой бутыли с погановкой.

Женя с удивительной нежностью и осторожностью отнёс сморившегося у него на коленях Ваню на сеновал, и компания стала потихоньку разваливаться: мы с Митькой тоже отправились в сарай, а остальные домой — на мельницу.

Водка была не импортная, ну максимум из Осетии, поэтому утром мы с Женькой и присоединившийся к нам за компанию Митька отпаивались рассолом.

Нельзя сказать, что мне так уж нужен был этот напиток завтрашнего дня, поскольку комб позаботился о моём здоровье, но страдающих друзей бросать нельзя, поэтому я тоже пил похмельную панацею, впрочем, очень приятную на вкус: с какими-то нераспознаваемыми травами и листьями, придающими ему неподражаемый колдовской аромат.

За этим занятием утро незаметно переползло в полдень, и нас позвали обедать. Есть удовольствия, кроме самой водки, которые не узнать ни одному трезвеннику, например: похлебать горячих щец с бодуна. Правда говорят, что в этом состоянии и пиво приобретает непередаваемый вкус, но этого я не знаю — ни разу не опохмелялся, хотя и верю в действенность этого народного средства.

— Когда выходим? — спросил я Митьку после обеда.

— Тебя сегодня не я, а Прохор домой отведёт, — последовал неожиданный ответ. — А у меня ещё тут дела есть.

Я ничего не ответил, хотя и удивился, какие такие важные дела появились у Хряка на мельнице. Узнав от Прохора, что выходим примерно через час, я пошёл на своё привычное рабочее место — на сеновал и, удобно устроившись, попросил комба дать мне всё, что нашлось по подполковнику Проценко.

Проценко имел все основания быть довольным жизнью. Машина у него была хоть без личного шофёра, зато та самая, обруганная лазаревским водилой, «Ауди», четырёхкомнатная квартира в элитном доме тоже что-нибудь значила. Квартирку эту Степан Петрович купил, конечно, не на подполковничью зарплату. Но деньги достались ему не путём каких-то махинаций — просто он продолжал быть правой рукой Лазарева, когда тот временно оказался за бортом. Подполковник не видел в таком раскладе ничего предосудительного, как и в том, что бывший шеф совсем неплохо платил за услуги. Стёпа прекрасно понимал, что уже достиг пика своей карьеры, и очень надеялся на гражданке остаться под крылом генерала.

Жена, прошедшая с ним весь этот долгий путь (сначала по гарнизонам, создавая биографию, потом по диким заграницам, зарабатывая чеки ВНЕШТОРГА), была путеводной звездой всей его карьеры. Нет, она не была дочкой большого начальника — Ниночка была из очень скромной семьи советских инженеров. После иняза пединститута её, не имеющую никаких связей, послали учительницей английского языка в небольшой городок, на обязательную отработку, где в местном гарнизоне проходил службу ст. лейтенант Стёпа Проценко. Нельзя сказать, что она очень запала на старлея, но лучше в этом захолустье не было. И когда встал вопрос — аборт или замужество — она выбрала второе.

А вот Стёпа увлёкся юной учительницей не на шутку, но, будучи человеком неглупым, что и показала дальнейшая жизнь, воспринял её согласие выйти за него замуж как аванс, который он должен отработать. И своим удивительным упорством добился от жизни максимума, а от жены уважения, переросшего с годами в тихую семейную любовь.

Конкретно по делу информация была не очень обильной, но достаточно красноречивой: с телефонов Проценко звонили Заринскому за пару дней до моего похищения, Болту в ночь захвата Игоря, и ещё были звонки в «никуда», точнее, по такой линии, по которой болы пройти до конца не могли. Кстати было подобное соединение и незадолго перед операцией спецотдела в Веретье.

Эти факты и то, что во время одной из заграничных командировок, подполковник работал в небольшой арабской стране в одно время с начинающим дипломатом Андреем Незнамовым, указывали на то, что инициатором столь массированной атаки был человек, с которым я хотел подружиться сегодня. Получалось, что я всё время решал частные, тактические задачки, проигрывая партию стратегически.

Так и не придя ни к какому решению — о чём говорить сегодня с Незнамовым, я пошёл собираться и прощаться с гостеприимными хозяевами.

Прохор ждал меня у леса, сидя на пеньке, в том же наряде, в котором я встретил его в первый раз, и только котомка за плечами говорила, что он собрался в дорогу.

— Ну, пошли что ли, — строго произнёс он, вставая при моём приближении. — Я уж тут заждался.

Назад он повёл меня совсем не той тропинкой, по которой мы с Митькой добирались сюда. Если быть точным, мы двинули через лес, совсем не разбирая дороги, но, удивительным образом, ни одна ветка не зацепила одежду, ни один куст не попался под ноги. Мы шли прямиком через болото, не замочив ноги, и проходили через буреломы, даже не наклонив головы. Если бы я и раньше не был уверен, что иду рядом с хозяином леса, то сегодняшнее путешествие убедило бы меня в этом.

Кто мог представить, что в местных лесах сохранилось столько живности: от гороподобных лосей до рыжих белок, с любопытством разглядывающих нас с ёлок своими круглыми, навсегда удивлёнными глазами.

Невольно возникал вопрос, кого же тут в лесу считают нечистой силой: этого невысокого мужичка, которого не боится ни одна даже самая малая пичуга, или своры частенько пьяных покорителей природы, готовых убивать из ружей всё, что движется, причём не для пропитания, а для дикой забавы, называемой охотой?

— Василич, расскажи-ка ты мне, мил человек, куда ты вляпался? — спросил меня Прохор, останавливаясь и протягивая мне бутылку с морсом.

— Веришь, Прохор, болото твоё меня в это затянуло: сначала шары эти…, потом лабиринт, а сейчас уж и не знаю, что ещё будет.

Я попил морсу, устроился рядом с обосновавшимся на кочке лешим и всё как на духу рассказал ему, после чего от наступившего облегчения понял, что именно этого мне и не хватало: поделиться с кем-нибудь свалившимся на меня грузом.

— Да…а, — протянул Прохор. — Тебе не позавидуешь. У нас тоже отчаянные времена бывали, но мы-то хоть в подземелье уйти могли, а тебе и укрыться некуда. Тут, на болоте, мы тебя, конечно, не выдадим, но дальше у нас силы нет. А с заповедником ты это хорошо придумал, какая — никакая охранная грамота будет.

— Замотался, Прохор, не знаю чего и делать, — вздохнул я, не очень то и рассчитывая на совет. — О чём мне теперь с этим гадом разговаривать?

— Мы, конечно, можем прикопать его на болоте, но только не поможет это, за ним нехорошая сила стоит, чужая всему живому. Заменят твоего Андрейку другой куклой — и всего делов. Тебе с ними договариваться надо. Так что ты на Незнама своего зла не держи, а бери быка за рога — требуй встречи с главным. А брыкаться будет — постращай: похоже ты, сам того не зная, в важные шишки выбрался, и негоже тебе перед холопом шапку ломать, — окончив свою пространную речь, Прохор уложил пустую бутылку из-под морса в котомку и поднялся, давая понять, что привал окончен.

Больше за всю дорогу мы этого вопроса не касались. Только прощаясь со мной у дома, он неожиданно улыбнулся, по-моему, первый раз за всё время нашего знакомства:

— Не боись, Василич, я рядом буду. Ты, главное, помни, что он тебе неровня, а особенно тут у нас. Если надо будет, я на него такой мороки напущу…, - он ободряюще хлопнул меня по плечу и пропал в лесочке.

Незнамов, конечно, был точен: без пяти пять его машина остановилась на окраине деревни, и он, аккуратно обходя лужи по краешку дороги, двинулся в одиночку к моему рыболовному месту. Явно не учёл Андрей Михайлович погодные изменения местности, поэтому пришёл на встречу весь перемазанный в глине и с водой, хлюпающей в правой туфле. Но виду не подал и, вежливо поздоровавшись, как ни в чём небывало, присел прямо на влажные доски настила.

Человек я слабохарактерный и, видя такую утончённую смиренность, спустился со своего трона и сел рядом с ним. Почти сразу после этой уступки боковым зрением увидел какое-то шевеление в камышах, и оттуда выплыла здоровенная чёрная гадюка, которая, достигнув берега метрах в десяти от нас, выбралась на травку и, свернувшись в спираль, уставилась холодным немигающим взглядом на Незнамова.

Мне, уже догадавшемуся, что это моральная поддержка от Прохора, и то было не по себе от её вида, а представляю, что чувствовал мой гость.

— Как-то неуютно тут у вас сегодня, Александр Васильевич, — начал говорить Незнамов, поглядывая на змею. — Может, стоит перенести нашу встречу в другое место?

— Что вы, Андрей Михайлович, — ответил я в его манере, — разве это неудобство можно сравнить с бегом по ночному болоту, общением с бандитами в сыром подвале или прогулкой по лесу с арканом на шее?

— Неплохо, неплохо, — ничуть не смутившись, сказал Незнамов, — совсем неплохо для такого неискушённого человека, как вы.

В это время из озера выползла вторая гадюка, ничуть не меньше первой, и улеглась выше по берегу, отрезав на с от дома. Тут уж Незнамову стало ясно, что это не случайность, а демонстрация.

— А не могли бы вы отослать их отсюда? — попросил он почти спокойным голосом, демонстрируя железную выдержку.

— Не бойтесь. Они вас не тронут. Мои маленькие друзья значительно безопасней, чем те гады, которых вы натравливали на меня.

— Ну, нельзя ли хотя бы отодвинуть их подальше, чтобы они не так отвлекали от беседы. Я и без этих угроз собираюсь вам рассказать кое-что интересное. Надеюсь, это приподнимет занавес над странными событиями, которые происходят с вами последнее время. А ведь они происходят!? — тут он пристально посмотрел на меня, рискнув оторвать взгляд от болотных тварей.

Вместо ответа я, уверенный, что Прохор наблюдает за нами, махнул рукой. Гадюки, как бы повинуясь этому движению, дружно снялись с места и скрылись в камышах. По тому, как Незнамов, не удержавшись, облегчённо вздохнул, я понял, что он всё же живой человек, и сразу успокоился, при этом мысленно поаплодировав Прохору за тонкий психологический трюк.

— Так о чём вы, Андрей Михайлович, хотите рассказать мне? Если об адских монстрах — своих хозяевах, то мне это неинтересно, а если собираетесь пугать меня новыми злоключениями, то мне уже надоело бояться, — поверив Прохору, я вёл разговор, если и не свысока, то по крайней мере на равных, хладнокровно блефуя при пустых картах.

— О каких это монстрах вы говорите? Мои, как вы выразились, хозяева — такие же люди, как и мы с вами, только их цивилизация намного древней и умней нашей.

Я так и не понял: верит он сам во всё, что говорит, или продолжает вешать мне лапшу на уши, поэтому просто, молча, показал ему кино, снятое комбом при нашей первой встрече. Удивительно, но он не врал! Это стало понятно, когда выдержка изменила ему при взгляде на портрет своего охранника, сделанный другой инопланетной техникой.

На лбу Незнамова, несмотря на прохладную погоду, выступил пот, он страшно побледнел, потом затих, похоже, ведя разговор вроде наших с комбом, и, даже не попрощавшись, отправился на стоянку, оскальзываясь на размокшей глине. Потом послышался чуть слышный рокот заведённого двигателя, через пару минут растаявший в лесу.

Эффект был не совсем тот, которого я ожидал, победа получилась пирровой: противник в смущении бежал, а я по-прежнему в полном неведенье относительно того, что происходит.

Из леска вышел Прохор и легко, как по ступенькам, спустился к берегу.

— Уел ты его фоткой, однако, — одобрительно сказал он. — Видать, они башку ему морочили, что друзья, а не хозяева. А ты его мордой в грязь.

— Что толку, если так ничего и не узнал? — с горечью спросил я.

— Давно замечаю — нет у тебя терпенья. Ты как жеребёнок всё в галоп наровишь, а тут дело не простое — здесь как по трясине идти надо: два шажка вперёд — один в сторону, а то и назад, — сегодня Прохор был словоохотлив, как никогда. — Прибежит ещё твой дружок, когда они ему новую сказочку придумают, никуда не денется. Он в это дело уже по уши влез — назад дороги нет.

Ну ладно, — покорно согласился я, сражённый его убеждённостью. — Пойдём домой что ли, Катя нас чем-нибудь покормит.

— Это можно, — согласился Прохор. — Но сначала к Митьке: он уже и баньку истопил.

Сказав это, он повернулся и пошёл не оглядываясь к митькиному дому, а я, даже не удивившись, что Хряк уже в деревне и успел истопить баню, двинулся следом.

Уши Мидаса

Вечер, ночь и утро прошли без видений и приключений, и это воспринималось уже как приятная неожиданность. Стоило мне совсем недавно отказать Солу в услуге, о которой он просил, и так было бы каждый день.

Вот только хочу ли я вернуться в то положение, когда жизнь скорее похожа на доживание? Не знать семейку с мельницы? Не общаться с комбом? Да и знакомству с Леной я тоже обязан последним событиям.

Чего кривить душой: начнись всё с начала, и я опять вприпрыжку кинулся бы в этот водоворот и снова наделал бы кучу тех же ошибок.

Книжка, которую я собирался почитать, выпала из рук и, глухо ударившись корешком о пол, отвлекла меня от размышлений и накатывающей дрёмы.

Мелкий осенний дождь, зарядивший ещё ночью, продолжался до сих пор, и, судя по серым облакам, закрывавшим всё небо, не собирался останавливать свою работу по превращению центральной улицы Веретья в одну большую лужу. Возникла ленивая мысль, что неплохо бы на следующее лето сделать тротуары из булыжника, чтобы хоть как-то передвигаться от дома к дому в такое время, но я отогнал её, как назойливую муху, осознав, что стоит только начать, и вместо деревни тут будет пряничный городок: может и красивый, но без души.

Собственно сегодняшнее ничегонеделанье мне даже нравилось: в деревне я чувствовал себя в безопасности, веря слову Прохора, что с болота выдачи нет, а шуршание мелкого дождя по кустам и крыше создавало особый уют. Вот разве что невозможность встречи с Алёной слегка портила общую картину, но если бы она была рядом, то это уже был бы рай — место, как известно, при жизни недостижимое.

За вчерашний вечер я несколько раз звонил Лене, и всё время сбивался на извинения и оправдания, чем похоже добился обратного результата: достал её. Поэтому сегодня даже не прикасался к телефону, веря, что всё скоро образуется, мы сможем встретиться, и слова нам будут не нужны.

Вы уже поняли, к чему я описываю так подробно это состояние покоя — должен последовать резкий поворот, и снова закрутится вихрь. Ну, вот оно: тихое дребезжание мобильника известило, что кто-то недоволен моим спокойствием и желает нарушить его.

Хотя я и ждал этого звонка, Незнамову удалось удивить меня: сегодня он не пользовался защитой, и бол показывал его привычно улыбающееся лицо. Это означало изменения в наших отношениях; вот только в какую сторону?

— Здравствуйте, Андрей Михайлович, — опередил я его. — Как это вы рискнули довериться телефону, ведь в наше время это небезопасно?

— Добрый день, Александр Васильевич, не надо ёрничать, — с лёгкой укоризной сказал он. — Благодаря вам у меня большие перемены, а я никогда не забываю добра.

Голос его звучал искренне, но я, наученный горьким опытом, уже научился гасить свои эмоции, поэтому не проникся…

— Какую новую сказочку преподнесли вам, и что сегодня вы будете озвучивать мне? — спросил я, вспомнив пространную прохорову речь.

— Я не идеалист, поэтому, когда благодаря вам узнал, с кем имею дело, понял, что в сподвижники им не гожусь, и перешёл в категорию наёмных работников с более чем приличной оплатой. Извините меня, Александр Васильевич, — тут Незнамов отвлёкся, чтобы отключить зазвонивший на столе ещё один телефон и включил внутреннюю связь.

— Я же просил вас ни с кем меня не соединять, — недовольно сказал он своей секретарше, женщине средних лет, похожей на учительницу младших классов.

— Но ведь вы сами сказали, чтобы с этим человеком я соединяла вас в любое время, — спокойно возразила она.

— Не сейчас. Скажите ему, что я перезвоню, — Незнамов отключил интерком и поднёс к уху трубку телефона, по которому разговаривал со мной.

Несмотря на краткость соединения, комб успел подсмотреть, что звонил Андрею Михайловичу подполковник Стёпа Проценко, который нетерпеливо топтался у телефона-автомата в вестибюле метро «Динамо».

— Так вот, — продолжил Незнамов. — Озвучивать мне нечего, так как я получил инструкцию оказывать вам всяческое содействие, что с удовольствием и собираюсь выполнять.

— А на кого из моих друзей вы собираетесь напустить Стёпу? Он же звонит не для того, чтобы поздравить вас с получением новой работы.

— Обижаетесь ещё, Александр Васильевич? До сих пор не понимаю, как вас с вашим характером угораздило попасть в эту очень непростую историю.

— Так может, в счёт будущей дружбы, просветите. Во что меня втянули нехорошие дяди? — спросил я, надеясь, что сейчас приоткроется занавес, и станет хоть чуть понятно, кто и чего от меня добивается.

— Вы много хотите от наёмного работника, а сказки, которые мне рассказывали до сих пор, ничего вам не дадут, — тут он приостановился и, подумав, продолжил. — Наверняка знаю только, что всё крутится вокруг лабиринта с надписями, копию которых вы изготовили на Урале. Но, если раньше шли интенсивные поиски его, то сейчас они приостановились, и мои работодатели, прекратив всякую деятельность, ждут каких-то событий.

Я был очень разочарован оставшейся неопределённостью, а Незнамов, сам прервав паузу, продолжил наведение мостов.

— А Стёпа, скорей всего, звонил, чтобы сообщить, что наблюдение с вас и ваших друзей снято, как ему и было приказано, и всякая деятельность в этом направлении прекращена.

Если этим сообщением он хотел добиться от меня доверия, то не угадал: эффект получился прямо противоположный. До меня вдруг дошло, что они наверняка следили за Алёной, и от мысли, что её могли втянуть во все эти дела, чтобы получить от меня что-то, о чём я не имею ни малейшего представления, у меня похолодело в груди.

— И за кем же вы следили? — спросил я, страшась правды и догадываясь о ней.

Получается, когда я отсиживался в полной безопасности на болоте, Лена была у них на прицеле, как верное средство воздействия на меня.

— За всеми, Александр Васильевич, за всеми, — не стал уточнять Незнамов.

Но по тону было ясно, что невод был раскинут широко. И в сети эти кроме Алёны могли попасть и Артём с семьёй, и Люба с Сеней, да и вообще кто угодно, о ком я сейчас могу и не подумать.

— Как я понял, инструкции для меня сейчас самые благоприятные. А если ветер переменится, тогда что? Начнёте хватать заложников? — спросил я с отчаянной злостью.

Я прекрасно понимал, что всех мне на болото не увезти. Да и что я им скажу? Не рассказывать же, в самом деле, историю про злобных инопланетян, от которых одно спасение — нечистая сила.

— Александр Васильевич, а чего вы на меня-то злитесь? Сами влезли во всё это, а теперь виноватых ищете, — Незнамов как будто и правда обиделся. — Вы что думаете, если вместо меня придёт кто-то другой, так вам сразу полегчает? Оставьте, как бы хуже не было. Я, должен вам признаться, немножко на вашей стороне, а придёт такой как Стёпа и пиши пропало: он даже теперешние инструкции может так перевернуть, что взвоете.

Я понимал: в чём-то Незнамов прав, но бросаться к нему на грудь, обливаясь слезами благодарности, всё же не хотелось.

— Ладно. Андрей Михайлович, замнём для ясности. Хочу понять насчёт инструкций — в каком я статусе: могу приказывать, просить, предлагать?

— Вот это по-деловому, — довольно откликнулся Незнамов. — Конечно, приказывайте. А я с удовольствием буду выполнять всё, что смогу, и, может быть, чуть больше.

— Хотелось бы тормознуть Заринского, сам он остановиться не догадается, если, конечно, не по вашему заказу работает, — не удержался съязвить я.

— Не надо, Александр Васильевич. Никто, кроме Стёпы, на меня не работает. Всем остальным достаточно приманки, а дальше натуру не удержишь. А почему вы насчёт Болтянского не беспокоитесь, он поопасней будет? — поинтересовался он.

— Ходят слухи, что у него с головой не всё в порядке, так что он временно не у дел: в психушке отдыхает, — ответил я с оттенком хвастовства, намекая, что сам туда его и определил.

— Лихо! — похвалил меня Незнамов. — Похоже, недооценил я вас.

Мне было и приятно, что я хоть чем-то сумел удивить этого непробиваемого человека, и одновременно противно — встать на одну с ним доску и хвастаться, как достижением, загубленной человеческой жизнью.

— Знаете, а давайте вы Заринского сами приструните, — неожиданно предложил мой собеседник. — Я же проведу всю нужную подготовочку.

— Не понял, — пробормотал я, так как действительно не доезжал.

— Импровизируйте, Александр Васильевич, импровизируйте, — с весёлым смешком сказал Незнамов, а сам стал набирать номер на соседнем телефоне.

Мне было любопытно узнать, что он задумал, поэтому я с интересом наблюдал за ним.

Андрей Михайлович, представившись секретарше, ждал, когда его соединят. Ждать ему пришлось недолго, не прошло и минуты, как на другом конце провода появился председатель совета директоров банка «Орфей».

Постороннему человеку могло показаться, что Орест Иванович говорит с отцом или братом, которых не видел много лет. Его сочный баритон проходил по проводам, не теряя ни одного обертона, — сказывалась многолетняя аппаратная школа. А по дружелюбию и искренности голоса он не уступал самому Незнамову.

— Андрюша, голубчик! Как я рад тебя слышать! Мы же, почитай, с дефолта не то что не виделись, а даже словом не перекинулись, — глава банка выкрикнул всё это таким одинаково счастливым голосом, что невозможно было понять, чему он рад больше: тому, что слышит Незнамова, или тому, что столько времени его не видел.

— Вот и славненько, Орестушка, — подхватил этот тон Андрей Михайлович, а я опять не смог понять, к чему относится это, славненько, — Организуй в субботу какую-нибудь презентацию, там и увидимся.

— Как ты угадал, Андрюша? Ведь я только пол часа назад отдал распоряжение о небольшом только для избранных корпоративном собантуйчике, — радостно воскликнул Орестушка.

— Не льсти мне, Орест, пожалуйста, и не жмотничай, я тебе про полномасштабное мероприятие толкую, а ты мне — сабантуйчик…, - тон Незнамова сменился с радушно-приятельского на приказно-начальнический. — Да, имей в виду, что приду я к тебе со своим приятелем — Можаевым Александром Васильевичем. Ты его, Орестушка, не знаешь, а вот с Пашей Заринским они учились вместе. Так ты ему не говори — сюрприз сделаем. Ну, до встречи!

— До встречи, Андрюша, буду ждать, — председатель положил трубку и вызвал к себе секретаршу.

Отдав приказ о неожиданной презентации, он велел ей срочно созвать всех членов совета директоров, где бы они ни находились, и в первую очередь Заринского.

Машина завертелась, и я пока вернулся к Незнамову:

— Зачем всё это. Андрей Михайлович? Неужели не хватило бы просто пугануть?

— Нет, Александр Васильевич, не хватило бы. Это как с собакой, которая вдруг на тебя взъелась: просто шуганёшь её, так она отпрыгнет, а потом норовит опять за пятки укусить; а перейдёшь в наступление, глядя ей в глаза, она стушуется и заглохнет. Надо, надо этой банде в глаза заглянуть.

Спорить с прожжённым политиканом смысла не было, поэтому я переключился на события в банке, а поскольку соединение поддерживал комб, просто забыл отключиться от незнамовского телефона и вздрогнул, когда услышал его голос:

— А мне не перекинете картиночку? — неожиданно спросил он.

Ох, не прост был мой теперешний союзник! Конечно, сказывался опыт общения с инопланетными супертехнологиями, но и проницательность его впечатляла.

Я без лишних слов скинул картинку на монитор его компа, при этом сам компьютер так и остался выключенным, и мы стали наблюдать базар, который почему-то назывался советом директоров.

Совсем не так я себе представлял совещание в банке. Все участники его говорили одновременно, но суть была одна: Паша втянул всех в это, беспроигрышное дело, вот пускай и отдувается.

Орест Иванович сидел во главе стола с надутыми, как у обиженного ребёнка, губами и только переводил взгляд с одного говорившего на другого. Выждав так минут десять, он негромко, но весомо сказал: «Хватит», - и стало сразу понятно, почему он сидит во главе стола: в кабинете наступила абсолютная тишина, все замерли, кроме Паши, который в это время вытирал со лба пот. Но и он, кое-как скомкав платок в кулаке, тоже обернулся к председателю.

— Хватит базарить, — повторил Орестушка. — Чего на Зарина нападать? Вместе решение принимали. А вот за то, что ты, Паша, можаевские связи из виду упустил, будешь отвечать. Делай что хочешь: на цирлах пляши, в жопу дружка своего целуй, но чтобы к концу вечера он простил тебя. И не вздумай перед ним вину свою отрицать — ещё хуже будет, а мы уж вокруг Андрюхи покрутимся.

Совещание из базара превратилось в разбор персонального дела комсомольца Павла Заринского, на котором ему пока поставлено на вид. Я поделился своими фантазиями с Незнамовым.

— В точку, — рассмеялся он. — Орест вплоть до самого капитализма в комсомоле командовал.

Собрание, после вынесения резолюции, само собой завершилось, и народ уже стал греметь стульями, продвигаясь к выходу, когда главный подозвал к себе Пашу и низенького брюнета с подвижным, как у обезьяны, лицом.

— У Можаева баба есть? — спросил Орест Пашу.

— Не знаю, — пожал тот плечами.

— Ну так узнавай! — прикрикнул на него председатель и повернулся к чернявому.

— Сейчас он всё тебе разведает, а ты, Витенька, всё обеспечь в соответствии… ну, там лимузин к подъезду, цветы, если баба есть; а если нет — приставь какую из наших.

— Всё будет сделано, Орест Иванович, — казалось, Витя сейчас достанет откуда-нибудь полотенце и перекинет через руку. — Можете не беспокоиться.

— Надо беспокоиться, — шумно вздохнул Орест, опять становясь похожим на большого ребёнка. — Незнамов, кого попало, своим другом не назовёт.

Зарин с Витей прошли в пашкин кабинет, где тот без труда выведал у ничего не подозревающей Любы все детали моей личной жизни.

После этого мы с Незнамовым отключились от банка — смотреть уже стало не на что. Было заметно, что на моего временного союзника работа комба произвела очень большое впечатление. Как разъяснил мне Андрей Михайлович, его хозяева были не так щедры, и все манипуляции с их технологиями шли через «охранника».

— Мне бы такие возможности, как у вас, — с лёгкой завистью сказал он. — Да у меня бы полмира по стойке смирно стояли.

Если он закидывал удочку, то явно не угадал: у меня никогда не было жажды власти, а в кооперации с подобным типом — подавно. Но распрощались мы вполне по-дружески: как-никак пока в одной упряжке ходим.

Лена на презентацию отказалась ехать сразу. Понадобилось полчаса объяснений, как это важно для моей безопасности, пока согласие наконец было получено. И сразу же возник вопрос: в чём идти?

Помощь в столь важном вопросе пришла с неожиданной стороны.

Пока мы спорили, комб однозначно просчитал, как закончатся уговоры, и после того, как я по его подсказке вставил в компьютер флешку в качестве отвлекающего манёвра, он выдал на экран изображение Алёны в совершенно умопоморочительном платье. Потом в другом, потом в третьем, и так вариантов десять, причём внизу было написано, где можно купить материал и всю необходимую форнитуру.

Поездив по диким рынкам перестройки, Люба осела в Москве и открыла небольшое ателье. В модные кутерье не выбилась, однако дело шло, так что по готовым выкройкам, расписанным комбом до мельчайших деталей, сшить платье она могла легко.

После предварительного звонка мы отправились в её ателье. Не желая ждать пока женщины решат, какой вариант выбрать, я поехал в магазин прикупить продукты, но даже не успел выйти из машины, как получил приказ возвращаться. Как ни странно, всё обсуждение заняло несколько минут, и пора было ехать покупать материал, что тоже не заняло много времени.

Потом Люба поручила одной из девушек промерить всё ещё раз, а сама заманила меня в свой кабинет.

— Признавайся, Сашка, откуда ты всё это взял? — прямо спросила она.

— Друг один сподобился. Но он не дизайнер, а специалист по графическим программам, никогда раньше ничего подобного не делал. Считай — эксперимент. Так что ты его знать не можешь, — неуклюже отбрехался я.

— А что будет с неиспользованными моделями? — быстро спросила она.

— Как я понял, он не собирается практиковать в этой области. Можешь оставить всё себе, — успокоил я Любу, поняв, куда она клонит.

— Спасибо! Я этого не забуду, — сказала она.

— Ты что, Люб? Да это я у тебя в неоплатном долгу, — совершенно искренне сказал я, поглядывая с тоской на дверь: уж очень не хотелось мне дальнейших расспросов.

— Отдашь, если кто-нибудь заинтересуется, откуда платье, — завершила Любаша разговор, протягивая пачечку своих визиток. — Ленке тоже дам. И если я что-нибудь понимаю в одежде, ни одна баба не останется равнодушной.

Домой мы попали уже к ночи, усталые донельзя. После ужина я успел юркнуть в постель, с облегчением решив, что обошлось, но тут почувствовал на своём правом плече тяжёлую мягкую грудь своей возлюбленной и услышал её строгий голос, каким она, наверное, разговаривает с нерадивыми учениками.

— Теперь рассказывай, что всё это значит? — услышал я вопрос, ответ на который так долго и трусливо отодвигался мной на потом.

Бал — маскарад

Меня разбудить трудно, но музыка была настолько нахально громкой, что не удалось включить её в сон, и пришлось открыть глаза. Нет, я не имею ничего против любой музыки, но не тогда, когда она мешает спать.

Узнав в своё время, что Лена преподаёт в музыкальной школе, я сразу ей признался о своёй неудачной попытке приобщиться к этому виду искусства, но поверила она мне после того, как я попробовал спеть. После первых изданных мной звуков мы заключили соглашение: я не пою в её присутствии, а она не зовёт меня на концерты классической музыки.

Музицировал комб и предназначалось это только для меня, как раз с целью — разбудить. Сама хозяйка, откинувшись в кресле, находилась в состоянии полудрёмы.

— Ну зачем я теве понадобился?

Возник вопрос — получи ответ, у комба с этим строго:

— Мы с Еленой пришли к выводу, что некоторые параметры её тела надо изменить, а также провести общее оздоровление организма, — сообщил мне комб. — По возможности веди себя тихо, чтобы не мешать уже начавшемуся процессу, а лучше удались на кухню, но только не выходи из квартиры — я нужен здесь.

Прошедшей ночью, зажатый в угол в полном смысле этого слова, я рассказал Алёне всё. Вторая за небольшой период времени исповедь шла уже по накатанной дороге и прошла на удивление легко. Комб, появившийся сначала на экране телевизора, а потом материализовавшийся посреди комнаты в так любимом им облике золотистого шара, ещё в начале моего рассказа стал решающим подтверждением его достоверности. Поверив, она задала мне кучу вопросов, выпытывая мельчайшие детали, на некоторые из которых я без помощи комба не смог бы ответить. Потом начала задавать вопросы прямо комбу, а я в это время просто вырубился.

И вот уже за моей спиной созрел мини заговор. И даже началась несанкционированная деятельность.

— А почему меня не спросили? — поинтересовался я.

— За всё время ты ей ни разу ни в чём не отказал. Так почему считаешь, что нужен твой совет в столь личном вопросе, как здоровье? — резонно возразил комб.

Не зная, что и сказать на столь удивительную статистику отказов, я подчинился и отправился умываться и пить чай на кухне.

Сорокадвухлетний организм Лены обновился за значительно более короткий срок: всё завершилось к полудню, а началось только в четыре утра. Я упился чаем и знал наизусть все последние новости, когда Алена вышла из комнаты, чтобы принять душ, а минут через двадцать милостиво выпустила меня из заточения.

Казалось, не было ни одной детали, которая претерпела заметные изменения (может волосы стали чуть пышней), но весь облик изменился так, что я даже закомплексовал: как теперь буду выглядеть рядом с такой женщиной?!

Заметив мою реакцию, Лена расцвела улыбкой Джаконды, надсмехающейся над миром глупых и самодовольных мужчин.

Я скромно заметил, что надо бы предупредить Любу об изменениях, но оказалось, что новые размеры внесены прямо в её компьютер ещё ночью. После этого до меня дошло, что заговор по свержению моей исключительности уже состоялся, и мне остаётся только сдаться на милость победителей. Что я с удовольствием и сделал.

Рассказывать о бесконечных примерках и покупке мне нового костюма я не собираюсь, но во время этой беготни произошло одно странное событие.

После посещения парикмахерской, уже незадолго до презентации, комб остановил меня в дверях на выходе. Причём сделал это двумя способами: предупредил, что нужно остановиться и тормознул мои ноги. Впервые он предпринял собственные действия по управлению моим телом, и на меня накатил уже знакомый испуг от осознания вмешательства чего-то инородного в святая святых — мой организм.

— Спокойно, помни — мы одно целое, — раздался голос комба. — Я вынужден действовать так резко из-за непонятной возни там — снаружи.

Голос комба погасил панику, и я с опаской оглядел улицу через стеклянные стенки. Небольшая московская улочка выглядела совершенно мирно, и я никак не мог понять, что так насторожило комба.

— Из тёмно-синего микроавтобуса справа в конце улицы идёт мощная ментальная атака с целью установить над тобой контроль, — продолжил комб. — Нам она не страшна, но хотелось бы знать, кто за этим стоит.

На меня, застывшего столбом у выхода, уже начали с недоумением поглядывать, и движимый чувством ложного стыда, который так часто мешает в современной жизни людям моего поколения, я вышел наружу и направился к своей машине. Микроавтобус в ту же минуту снялся с места и исчез за углом. И это его действие, явно связанное с моим передвижением, убедило меня больше, чем предупреждение комба о том, что эволюции вокруг меня продолжаются, и благодушествовать не стоит.

Я тут же позвонил Незнамову и рассказал о последних событиях. Конечно, за этой сорванной атакой мог стоять он сам или его хозяева, вот только мне просто некуда было больше обратиться. Да и не мешало лишний раз показать им, что меня не так просто запугать. Но на самом деле мне было не по себе, и если бы ни ожидание Алёной предстоящего праздника, я был склонен схватить её в охапку и бежать в своё болото под прикрытие прохорова семейства.

Незнамов был не на шутку встревожен новостью и клятвенно уверял меня, что ни он, ни его хозяева не имеют к последним событиям никакого отношения и тут же предложил мне охрану.

У меня, уже поднаторевшего в подобных играх с изменами и многоэтажным обманом, возникла мысль: а не устроено ли это всё-таки Андреем Михайловичем, чтобы навязать мне охранников, которые могут совершенно легитимно следить за мной? Но от предложения отказываться не стал, поскольку полной уверенности в том, что это его козни у меня не было, а тёмно-синий, Фольксваген, существовал вполне реально.

Лене я об этом последнем приключении не сказал ни слова, чтобы не портить настроение перед предстоящим вечером, а сам собрался с духом и послал все страхи по известному адресу, воспользовавшись истинно русской методой психотерапии: решил — авось пронесёт.

Остались позади заключительные сборы с мощным участием Любы, посадка в лимузин под суровым надзором постоянных обитателей приподъездной скамейки, и вот мы уже подъезжаем к ярко освещённому входу в банк.

Я чувствовал себя неуютно среди шумного сборища, зато Лена была на высоте: она всем своим видом давала понять, что снизошла до этого мероприятия.

Орест Иванович лично подошёл приветствовать нас и рассыпался в каких-то витиеватых комплиментах, но получил в ответ от неё лишь несколько слов и лёгкий кивок головой. А вот Незнамов удостоился улыбки: похоже, Алёна отлично запомнила, кто есть кто в этой запутанной ситуации.

Андрей Михайлович, как и большинство присутствующих, приехал с женой, и этот обыденный факт что-то перевернул в моей душе: в моих глазах все они в мгновение ока превратились из театральных злодейских персонажей в просто запутавшихся людей, потерявших на время моральные ориентиры. Не верилось мне, что человек, живущий в семье, имеющий детей, а подчас и внуков, может быть хладнокровным убийцей.

Незнамов между тем украл у меня Елену и повёл её знакомить, как он выразился, с интереснейшими личностями, а я остался наедине с его женой Лерой, неприметной, небольшого роста женщиной с мягким материнским взглядом.

Очередной раз я обманулся внешним видом: эта, казалось, далёкая от общей суеты женщина с точностью опытного лоцмана вывела меня на Зарина, одиноко сидевшего на диване в кабинке с бокалом шампанского. Попросив подождать здесь, пока она на минутку отлучится, Лера исчезла, оставив меня рядом с Пашей.

— Саш, — первым оборвал напряжённую тишину Зарин. — Прости меня, подлеца. Я как узнал, что тебя вот-вот контора загребёт, так и решил: надо что-то делать, ну и нагородил не подумавши.

— А просто предупредить меня? Такой мысли не возникало? Мы же не посторонние какие…, - спросил я, чувствуя, что во мне опять всё закипает.

— Не мог я раскрыться…, - очень натурально вздохнул Паша. — Но ты не подумай, что я пытаюсь оправдать себя. Как вспомню, чего натворил, так до сих пор на душе муторно. Веришь, бога благодарю, что ничего не получилось.

В другое время, возможно, на меня и произвели бы впечатление такие «искренние» признания, но я хорошо помнил о задании, полученном Зарин-Зоманом от председателя, и не поверил ему. Всё-таки была от этого разговора положительная отдача: я перестал переживать за Пашу, как он посмотрит мне в глаза после всего. Похоже, я стеснялся этого разговора больше, чем он, но сейчас успокоился, и по отношению к Зарину у меня осталось одно — полное равнодушие.

— Ладно, Паша, забыто, — сказал я. — А чтобы тебе отчитаться о проделанной работе, пойдём, представишь меня своим коллегам.

Такой цинизм с моей стороны слегка смутил моего бывшего приятеля, но предложением моим он не преминул воспользоваться и стал водить меня по залу, вроде ручного медведя, представляя всем своего институтского товарища.

По окончании этого номера около меня возникла Валерия, минутка отсутствия которой растянулась на полчаса, и отвела нас с Зарином к Алёне, где уже я в свою очередь представил его своим однокурсником, после чего он наконец отстал от меня и исчез в толпе среди таких же добрых и сердечных людей.

После всего этого очень захотелось домой. Однако, когда я заикнулся об этом Лене, оказалось, что мне нужно перестать говорить глупости и постараться не портить своим кислым видом настроение другим.

Помог Незнамов, который, увидев, что я совсем заскучал, смог растормошить меня, познакомив с довольно известным писателем, прибывшим сюда в одиночку и тоже нуждавшимся в компании. В итоге я смог вынести всё, включая небольшой концерт классической музыки, очень понравившийся Алёне (как видно, чернявый организатор не зря ел свой хлеб).

Уезжали мы одновременно с Незнамовым, который напоследок ещё раз подчеркнул руководству банка, что рад был представить им своего друга, который в отличие от других общественников, занят полезным, а главное конкретным делом — спасением дикой природы. Сверкнули, как вспышки фотографов, прощальные белозубые улыбки, и я смог, наконец, с облегчением откинуться на мягкую спинку сиденья лимузина, увозящего нас домой.

Хотя время было заполночь, к нам приехала Любаша, и начались женские разговоры, в которых можно понять только слова, но не смысл. Однако кое — что до меня донесли в доступной форме: выяснилось, что нет мне хорошего названия после того, как я забыл любины визитки в старых брюках. Оказывается, ленин наряд имел такой успех, что она мгновенно раздала свою пачечку, и могла бы продолжить рекламную кампанию, если бы не моя забывчивость. На это я возразил, что само появление платья в большой степени моя заслуга, но это был глас вопиющего в пустыне.

Потом разговор перешёл в совсем тяжёлую для меня фазу: обсуждение всех бывших на презентации, и я потихоньку смылся на кухню, где цветочный чай скрасил мне одиночество.

Не имея возможности прилечь, я размечтался, как хорошо бы сейчас поваляться в тёплом бассейне подземелья. Тут стенка передо мной вдруг задёргалась, вроде картинки при помехах на телевизоре, потом пропала совсем, а на её месте появился чёрный проём. Не успел я предположить, что это, как по команде комба зажглись своим жёлтым светом болы, и я увидел метрах в двух от себя знакомую пещеру с слегка парящими от тёплой воды каменными ваннами.

Обойдя стол, я присел около края бассейна и опустил в него руки: сомнений не было — то, что я видел, не могло быть иллюзией, это действительно было подземелье, которому положено находиться в четырёхстах километрах отсюда. Осознав это, я запаниковал: а вдруг проход исчезнет так же неожиданно, как появился? Одним прыжком я вернулся к кухонному столу, а когда обернулся, то увидел стену с мирно жужжащим около неё холодильником, а о пещере напоминал только чуть подмоченный рукав моей рубашки.

— Где я был только что? — спросил я комба, заранее уверенный в ответе.

— В подземелье, — ответил он.

— А как я туда попал? — спросил я на всякий случай.

— Пока у меня нет никакой гипотезы по этому поводу. Но, сопоставив известные мне факты, я могу с большой долей вероятности утверждать, что эти случаи как-то связаны с твоими посещениями лабиринта.

Я и сам давно пришёл к такому же выводу, хотя и не обладал мощным интеллектом компьютера десантного бота, но как это со мной происходит и зачем — по-прежнему оставалось для меня абсолютно непонятным.

Между тем обсуждение за стенкой завершилось (похоже, у женщин просто кончились силы), и Люба, устало махнув мне на прощание рукой, отправилась домой.

Лена уже стелила простыни, когда я рассказал ей о том, что со мной произошло только что на кухне. Поверившая в чудеса после моей исповеди и общения с комбом Алёна, позабыв о сне, ещё около часа заставляла меня напрягаться, вызывая разные знакомые места, но ничего из этой затеи не получилось. Стена комнаты, которую я сверлил глазами, упорно оставалась на месте. Потом мы перешли на кухню, в надежде, что я вспомню там, как это было, но результат был тот же самый: никакого результата. Наконец её исследовательский пыл угас, и она, прихватив полотенце, отправилась принимать душ, а я смог перевести дух после незавидной роли подопытного.

Наступил понедельник — день, когда надо идти на работу. Я тоже решил съездить в деревню, чтобы там, в тиши и покое, обдумать, что же всё-таки происходит со мной и вокруг меня.

С меня было получено клятвенное обещание, что я буду скучать, и поэтому может быть смогу шагнуть из Веретья прямо в алёнины объятья. Насчёт «скучать» я обещал точно, а вот о «шагнуть» очень сомневался: способность эта появлялась по непредсказуемому графику, и даже комб не смог выявить никакой закономерности.

А пока я не научился перемещаться когда хочу и куда хочу, приходилось пользоваться обычными видами транспорта: в деревню я поехал на «Ниве».

Дорога, изъезженная вдоль и поперёк, не баловала разнообразием; разве что немного оживляла картину серая лошадка, неторопливо тянущая телегу с небольшим стожком сена. Наличие хозяина угадывалось только по редкому шевелению вожжей, уходящих куда-то внутрь копны. Эта неспешность и безмятежность бытия вызвали во мне мимолётную зависть, впрочем, исчезнувшую, как только они остались позади.

Комб не предупреждал о радаре, поэтому появление на дороге милиционера, плавным жестом полосатого жезла приглашающего остановиться, было для меня сюрпризом.

— Ты ничего не нарушил, — сообщил мне комб. Он так и не привык ещё к тому, что для гаишников не нужен формальный повод: причину содрать деньги можно найти и у стоящего автомобиля.

Притормозив около остановившего меня лейтенанта, я протянул ему права. Однако тот не стал их брать, а предложил мне выйти из машины. Такое начало вкупе с направленным в мою сторону дулом автомата в руках молоденького сержанта мне сразу не понравилось. Но пришлось подчиниться приказу, успокаивая себя тем, что это рутинная проверка и сейчас всё разъяснится.

Лейтенант, между тем, даже не поинтересовавшись моими документами, приказал повернуться лицом к машине и завернул мне руки назад. Откуда-то из-за машины выскочил тип в штатском, напоминающий карлика-переростка, и начал связывать мне руки липкой верёвкой. Я не успел удивиться этому, как карлик и лейтенант, широко раскинув руки, отлетели от меня метров на пять и с шумом грохнулись в кусты. В это время почему-то совершенно беззвучно задёргался автомат в руках сержанта, но пули, не долетая до меня сантиметров 30–40, рикошетили во все стороны, натыкаясь на невидимую стену.

Краем глаза я заметил, что метрах в пятидесяти от нас остановилась белая иномарка, из которой выскочили три тёмных фигуры, на ходу доставая оружие, но стрелять они стали не в меня, а в сержанта, который, расстреляв все патроны, пытался поменять рожок.

Путы на моих руках стали заметно нагреваться, и я с остервенением стал срывать мерзкую верёвку, но она вдруг пошла зелёными огоньками, и почти сразу полыхнуло багрово-чёрное пламя и наступила тьма: я умер!