Всемирный следопыт, 1930 № 03

ИЗ ВЕЛИКОЙ КНИГИ ПРИРОДЫ

Смена дня и ночи, привлечение насекомых, помогающих опылению, — все это выработало у растений в борьбе за существование всевозможные усовершенствования и специальные защитные приспособления Стремление к свету, называемое в биологии гелиотропизмом, у некоторых растений выражается в любопытной периодичности.

Немалый интерес представляют цветы обыкновенных водяных лилий (кувшинок), у которых очень сильно выражен гелиотропизм. Если просидеть несколько часов у пруда, заросшего цветами кувшинок, то удастся обнаружить любопытные особенности в движении их лепестков. Цветок кувшинки раскрывается в полдень и закрывается с заходом солнца. В 9 часов утра лепестки венчиков лишь слегка приоткрываются. В 12 часов дня цветок бывает уже более заметно раскрыт Полного раскрытия он достигает в 4 часа пополудни, но в 6 часов 30 минут вечера лепестки снова закрываются и остаются забытыми до утра.

У одуванчиков соцветия-корзинки раскрываются в 6 часов утра и закрываются при хорошей погоде около 10 часов утра. Не менее оригинальны голубые цветы близкого родственника одуванчика — дикого цикория (семейства сложноцветных). Цикорий, зацветающий во второй половине лета, открывает свои прекрасные цветы только по утрам и вечерам, избегая дневной жары и ночного понижения температуры.

Нарядные цветы подсолнечника всегда бывают обращены в сторону восходящего солнца. Лимонно-желтые корзинки соцветий козлобородника неизменно поворачиваются, следуя движению солнца по небесному своду. Если проходить по лугу лицом к солнцу, то, пожалуй, не удастся заметить цветов этого растения. Однако стоит повернуться спиной к солнцу, как луг покажется золотистым от множества цветов козлобородника. Эти своеобразные цветы распускаются на рассвете, в 3–5 часов, и нередко закрываются к 9—10 часам утра.

Днем за солнцем тянутся скромные венчики шиповника, желтые цветы огурцов и тыквы, воронковидные белые венчики дурмана, трехцветные анютины глазки, «крученый паныч»; на ночь эти цветы всегда закрываются (защита от потери тепла). По сырым и тенистым еловым лесам цветы обыкновенной кислицы[8]) раскрываются в полуденные часы, когда их охотно посещают мухи и жуки, но к вечеру цветы и листья поникают. Возможно искусственно вызвать складывание листьев кислицы, если днем накрыть растение шляпой. Любителями сильного зноя являются разводимые в цветниках разноцветные портулаки. Красивые ярко окрашенные венчики портулаков бывают раскрыты исключительно в солнечную погоду. Также любят солнечный свет разнообразные вьюнки, оплетающие те или иные растения.

В наших парках и садах разводятся различные виды декоративных Табаков, цветы которых раскрываются с наступлением сумерек для привлечения насекомых, помогающих опылению. Цветы «зорьки», как показывает название, раскрываются по утренним и вечерним зорям. Общеизвестны также цветы ночного левкоя с характерным запахом, разносящимся с наступлением вечера. Из диких растений, регулярно распускающих венчики под покровом темноты, можно назвать белые звездчатые цветы мыльнянки лекарственной, розовую степную гвоздику и многие другие.

В южной части Советского Союза, по степям Украины, в Крыму и на Северном Кавказе растут красивые крупные цветы крокусов (шафранов) и некоторые виды тюльпанов, которые?то вечерам и в сырую погоду закрываются под действием низкой температуры. Красные лесные горицветы, растущие на сырых лугах и в рощах северной лесной полосы, очень восприимчивы к ночному, понижению температуры и складывают на ночь лепестки. По берегам речек в Приазовских степях до поздней осени встречаются заросли сиреневых цветов мелколепестника. Подобно горицветам, цветущий днем мелколепестник очень чувствителен к ночному похолоданию. Да это и понятно. Легко ли собрать драгоценное тепло за короткий осенний день и сохранить его для борьбы с заморозками в холодные осенние ночи!

Имея список таких «растений-часов», свойственных той или другой местности, можно по ним сравнительно точно определять время. Для этого необходимо лишь знать час распускания или закрывания цветов. Люди, умеющие читать великую книгу природы, — опытные путешественники, кочевники, охотники, трапперы и следопыты всех стран — могут по окружающему растительному миру ориентироваться в незнакомой местности. Они умеют не только находить север благодаря растениям-тенелюбам, открывать присутствие воды по зарослям влаголюбивых растений или предсказывать погоду по расположению цветка и листьев, но и мастерски пользоваться местными «цветочными часами».

Около Чарджуя мало хороших мест для ловли рыбы бреднем или удочкой. Аму — огромная, но весьма несуразная река. Дикое течение, вода коричневая, как кофе со сливками, и мели, мели на каждом шагу, вдобавок меняющиеся чуть ли не каждый день, — вот основные черты ее ехидного характера. Чистое наказание рыбачить в Амударье!

Маленькую «охотницкую» лодку-байдарку кружит в «вертунцах», большой же каюк то и дело зарывается в илистое дно на перекатах; бредень или сеть скручивают бешеные струи и водоворотики, и нередко так, что распутать их на берегу можно только пользуясь ассортиментом хороших проклятий. Ловить на удочку тоже не лучше — крючок с приманкой очень скоро, во всяком случае раньше рыбы, съедает вязкое илистое дно. К тому же около Чарджуя по берегу на несколько километров тянутся пристани — сотни каюков загромождают воду, а на них от зари до зари суетливо копошатся грузчики и лоцманы…

Но в составе нашей экспедиции были слишком яростные любители рыбачить, и поэтому, несмотря на все контробстоятельства, однажды мы раздобыли бредень и рано утром, когда солнце еще сидело где-то за Черными песками, отправились на нижнюю пристань. Здесь последнее время производилась мойка шкурок каракуля, вынутых из дубки, и мы знали по рассказам рыбаков-специалистов, что лещи-чебаки и сазаны очень любят вертеться тут же, у самого берега, подбирая всякую дрянь, выполаскиваемую из меха.

Выбрав место, где около берега меньше бунтовали водовороты и тянулась илистая отмель, поросшая редкими водяными травами, мы живо раскинули бредень и зашагали, по колена увязая в тине.

Первый завод прошел неудачно. Сеть принесла нам, как в сказке, только клубок водорослей и несколько кустиков ряски. Не унывая, второй раз провели мы бреднем вдоль берега несколько десятков шагов, и тоже пустой пришла мотня.

Лица — прекрасный барометр настроения — сразу же показали плохую погоду, а тут еще, как на грех, Ваня Попов рассадил ногу о старый якорь и, морщась от боли, стал уговаривать нас подарить все рыбьи души аллаху, а самим наплевать на Амударью и итти в общежитие пить кок-чай с дынями.

Все же большинством голосов решили провести еще раз. Раскинули снасть и, забравшись в реку по горло, пробрели этак метров двести. Затем, стремительно выбежав на пологий берег, выволокли мотню. Там опять ничего не было. Сухая камышинка запуталась в ячеях сети, и только.

Ваня Попов торжествовал, а нам больше ничего не оставалось, как смотать бредень и шагать домой не солоно хлебавши.

Я поднял мотню, выпутывая камышинку и… тут-то увидел скафиринхуса!

Читатель, ориентируясь на диковинное имя, наверное подумает: «Ну, напоролись ребята на какое-то чудище. Сейчас, как полагается, в дело пойдут ножи и револьверы». Но, увы! читателя придется разочаровать: замеченное мною животное было всего сантиметров пятнадцати длиной и принадлежало к классу рыб. Вид этой рыбки к тому же был сонный и абсолютно безобидный, хотя и не совсем обычный. Голова широкая, приплюснутая сверху, оканчивалась носом-лопатой[9]), занимающим большую ее половину. Глазки маленькие, черные, направленные кверху. Рот в виде плоской воронки расположился на груди. На спине и по бокам жесткие лапчатые чешуйки с шипами-крючками уселись правильными рядами. Хвост — тонкий короткий шнурочек. Цвет — серый. На первый взгляд — стерлядь-уродец, и только, а на самом деле замечательное животное — скафиринхус — это все мы знали по наслышке.

Но один из нас, биолог, знал, чем знаменита эта рыбка, и, уступив нашим просьбам, тут же, на берегу, прочел перед голой аудиторией маленькую лекцию.

— Много миллионов лет назад, когда на земле не было ни человека, ни вообще млекопитающих, ни птиц, водной стихией владели вместе с рептилиями ганоидные рыбы, прямые предки белуги, осетра, стерляди. Воды всего мира были населены ганоидами, нередко достигавшими чудовищных размеров.

Прошли миллионы лет. Изменился лик земли. Вымерли огромные ящеры-плезиозавры, мегозавры, птеродактили, гигантские акулы и рыбы-змеи. Более совершенные животные заполонили воду и сушу.

И лишь немногие потомки допотопных чудовищ, в частности уродливых и хищных ганоидов, остались жить в воде, почти не измененные эволюцией. И среди них наш аму-дарьинский скафиринхус. для ученого, да и для любого мыслящего человека, эта несуразная рыба — документ из истории животного мира. Живой кусочек природы седой-седой древности. «Реликт», как принято говорить в науке.

Он сохранился только в двух местах — в реке Миссисипи (в Северной Америке) и у нас, в Аму- и Сыр-дарье. Как бы прячась от солнца, скафиринхус любит мутные воды и всякое илистое дно, зарывшись в которое, он и проводит почти все время. Как и предки его, он — хищник и питается маленькими рыбками, которые близко подплывают к нему, привлеченные длинным хвостом, похожим на червяка. Но вообще о жизни его известно очень мало.

Рыбакам скафиринхусы попадаются не часто, но все же их иногда вылавливают десятками, и в ресторанчиках Чарджуя иногда можно в табличке меню увидеть его имя рядом с перевранными названиями блюд — «жареным барашка» или «шашлык по-кавказски». Вес этой рыбки редко превышает полкилограмма, но, как говорят сведущие люди, на вкус ее мясо очень хорошо, даже лучше стерляжьего…

Пока мы слушали лекцию биолога, наш трофей уснул под лучами солнца. Синие мухи стаей спустились на труп обитателя аму-дарьинских вод. Пора было двигаться домой, — что же с ним делать? Кто-то предложил бросить его кошке, лениво потягивавшейся в тени каюка. Но я взял его себе Похоронил в банке с разведенным денатуратом и привез в Москву. Сейчас он находится в маленьком музее диковинок в редакции «Всемирного Следопыта».

Голубой лентой, подмывая корни орешника, вьется по зеленой лужайке ручей. Под нависшим обрывистым бережком, меж корней в глубоких темных норах ютятся рачьи семьи. Стоит только засунуть руку в воду, как нащупаешь ряд круглых дыр.

Раз я полюбопытствовал и сунул руку в рачью нору; за это вторжение я был награжден таким щипком, что мгновенно вытащил руку. До крови прокусил, мошенник!

Интересно наблюдать раков при ловле. Словно железо к магниту, тянутся они к ободранной лягушке и густо облепляют ее. Топорща усы и защемив добычу в крепкие клешни, рвут ее на куски. Меня они словно не замечают. Приподняв «щемелку» (так называется расщепленная на конце палка, куда зажимают ногу лягушки), я подвожу под нее сачок. Раки повисают на лягушке, жадно вцепившись в ускользающее мясо, и поднимаются с ним вверх: сами лезут в сачок.

Бесстрашное поведение раков всегда казалось мне очень странным — имея дело с рыбами, я привык к чрезвычайной пугливости обитателей подводного мира. Но раку нечего бояться. Мне удалось однажды поймать почтенного старичка с гигантскими клешнями — около десяти сантиметров. Немудрено, что такой «дядя» перекусывает попавшую к нему рыбу.

Однажды мне пришлось наблюдать следующее интересное явление.

Я уже подходил к ручью с намерением половить раков, как передо мной из травы выбежала водяная крыса. Она была тут же накрыта сачком, но заполучить ее мне так и не удалось: крыса пищала, отбивалась лапками, кусалась. В конце концов я был вынужден ее выпустить. Крыса с разбегу плюхнулась в воду и попала под корягу, прямо на кучу раков, облепивших мертвую лягушку. Сначала я даже не разобрал, что случилось; раки разбежались кто куда, но один из них захватил клешнями хвост крысы. Она кусалась, стараясь отбиться и сбросить врага. Тогда другой рак вцепился ей в брюхо и лапу. Вскоре подоспел на помощь третий.

Но и крыса не дремала. Она вцепилась в одного из противников зубами, разрывая его когтями; броня затрещала, клешни беспомощно разжались. Вода замутилась, брызги летели во все стороны; крыса в поисках спасения всплыла, пытаясь выбраться на берег.

Меня осенила мысль: я схватил сачок, подвел под дерущихся и вытащил всю теплую компанию на берег. Раки, зашлепав хвостами, отпустили изрядно потрепанную крысу, которая быстро скрылась в траве. Скандалистов я забрал с собой. У одного из них в клешне был зажат кончик крысиного хвоста.

Я видел много рачьих драк. Нередко попадались раки без одной клешни, и даже совсем без клешней. Но в данном случае это была не семейная драка, а организованное нападение, вызванное враждебной интервенцией.

По крутым склонам величественных гор Осетии, увенчанных блестящими шапками вечных снегов и ледников, живописно раскинулись пастбища и аулы горцев. Убого живут осетины, занимаясь главным образом скотоводством. Немало опасностей и бед готовит жителям Закавказья окружающая дикая природа. То горные волки растерзают пасущегося коня, то огромнейшие грифы и орлы утащат овцу, либо ударами крыльев сбросят ее в ущелье, то рысь коварно подстерегает добычу, притаившись на ветке дерева, а иногда и шатун-медведь из ближайшего леса напроказит в овечьих стадах. Но смел и вынослив горец, закаленный в борьбе с суровой природой.

Если путешественник попадет в сумерках в осетинскую саклю, то сразу, пожалуй, не обнаружит внутри ничего особенного. Однако с наступлением утра велико бывает удивление гостя, когда он видит десятки змей, свисающих словно плети с потолка сакли. Только бывалый человек спокойно отнесется к такому соседству.

Среди местного населения эта змея известна под названием «дамилян», что значит домашняя змея. Ученые называют ее кошачьей змеей. Она серого цвета, а на спине у нее два ряда квадратных пятен; считается ядовитой, хотя для человека укус ее, повидимому, не смертелен.

Для мелких зверьков и птиц яд домашней змеи оказывается гибельным. Охотится она за птицами, гнездящимися на плоских крышах саклей, употребляя в пищу птенцов ласточек, воробьев, голубей и т. д. Осетины вполне свыклись с присутствием змей внутри своих жилищ и считают их полноправными домашними животными.

Безграничное приволье степных просторов Советского Союза, протянувшихся от границ Молдавии, через степи Украины, Крыма, Дона, предгорья Северного Кавказа и далее на восток по равнинам Казакстана и Южной Сибири, является районом обитания дрофы, одной из самых ценных пород степной дичи. Действительно, дрофа вполне может считаться завидной дичью, если отдельные экземпляры этой птицы достигают веса свыше 16 килограммов! Прежде дрофы гнездились среди ковыльных степей вместе с очень редкой теперь птицей — стрепетом. В настоящее время эти птицы-великаны несколько примирились с распаханными степями, и гнезда их можно встретить даже на кукурузных полях, где неугомонно шныряют остроухие зайцы.

Существует несколько способов охоты на дрофу, основанных на хитрости, — охотники, например, объезжают на лошадях вокруг того места, где стоит дрофа, постепенно сужая круги. Только (исключительная осторожность и недоверчивый нрав спасают птиц-великанов от окончательного истребления. Интересно, что, благодаря большому весу, дрофы поднимаются на воздух с разбега на манер самолетов. Однако у дроф отсутствует копчиковая железа, присущая другим птицам и позволяющая им смазывать оперение предохраняющим от намокания жировым веществом. Во время продолжительных дождей перья у дроф становятся мокрыми и сильно мешают полету. Глубокой осенью, когда сначала целыми днями моросит мелкий дождь, а потом ударит мороз, намокшие перья дроф смерзаются, и птицы теряют способность летать.

Однажды утром, с восходом солнца степной дорогой ехал крестьянин. Накануне шел дождь, ночью ударил мороз, образовалась гололедица. Вдруг на озимом поле крестьянин увидел огромнейшее «стадо» беспомощных обмерзших дроф. Обрадованный крестьянин погнал стадо к селу. Здесь он оставил птиц во дворе, а сам пошел в комнату позвать хозяйку. В это время пригрело солнце, высушило оперение дроф, и птицы взмахнули крыльями на глазах оторопевших от неожиданности крестьян. Стадо неожиданно превратилось в стаю и взлетело к небу.

В 45 километрах от Боровичей (город в Ленинградской области) находится исключительно интересный феномен природы — озеро Ямное.

Интересно озеро тем, что оно регулярно каждый год «уходит» через яму, находящуюся приблизительно в центре озера, превращаясь в незначительный пруд, метров 100 в поперечнике. Дно обнажается и высыхает. Получается безрадостная голая плешь на земле, которую кое-где скрашивают густо заросшие травой и деревьями острова. В бочагах остается вода, кишащая рыбой и раками. Легкую добычу быстро вылавливают неугомонные мальчуганы, пускающие в ход сачки и даже простыни.

Через несколько недель яма начинает выплевывать обратно всю воду — с грязью, песком и рыбой…

Сама яма — глубокое воронкообразное углубление с дырой на дне, уходящей глубоко в землю. Пробовали как-то достать дно дыры, но не достали; хотели завалить дыру камнями, но не удалось: дыра глотала громадные валуны без счета.

Опустив во время ухода воды в яму камень на веревке, можно почувствовать, что камень там, внизу, ходит кругами — яма вертит воду.

Местные жители утверждают, что вода уходит в озеро Ильмень и приводят доказательство: однажды поймали ребятишки в озере щуку, нацепили ей на губу серьгу и пустили обратно в воду, а через несколько лет в Ильмень-озере была поймана большая щука с серьгой.

Недавним гидрологическим исследованием было установлено, что яма сообщается и с близлежащими озерами и реками: когда Ямное озеро «уходит», то в них появляется масса ила, грязи, водорослей, а затем, при наполнении Ямного озера, они быстро мелеют.

Интересно отметить, что в соседнем районе тоже есть озеро, подобное Ямному. Так же вода уходит через яму, так же возвращается обратно. И в одно время с первым.

Многих интересует это явление: куда уходит вода, почему возвращается обратно, какой таинственный путь проделывает путешествующее озеро?