Всемирный следопыт, 1926 № 09

I. Крушение мистера Тримма, банкира.

Мистер Тримм, недавний председатель правления крупного банка, совершал путешествие не совсем обычным для него способом.

Начать с того, что он привык к пульмановским спальным вагонам, даже к отдельным вагонам поезда-люкс, — а сейчас он находился в самой смешанной компании пыльного и душного отделения для курящих. Далее, спутник мистера Тримма был далеко не из тех, кого он выбрал бы, будь выбор предоставлен ему: это был типичный германо-американец с тупым выражением лица и нависшими белокурыми усами. Наконец, руки мистера Тримма лежали на коленях, соединенные новой блестящей парой наручников системы «маленький гигант», последней модели.

Мистер Тримм находился на пути в тюрьму, где он должен был отбыть свой срок наказания, за нарушение законов, направляющих деятельность банков.

Все время, пока мистер Тримм находился в предварительном заключении, он неотступно мучился все одной и той же мыслью. Целых семь месяцев она тикала у него в голове, как часы, не требующие завода.

Когда кассира Коплея отправляли в тюрьму, мистер Тримм внимательно прочитал об его от'езде каждую строку, помещенную в газетах. Но кассир Коплей, который был признан судом лишь послушным орудием в руках его, мистера Тримма, не удостоился внимания репортеров: ему были посвящены лишь короткие сухие отчеты.

Совсем другое дело мистер Тримм. На него с самого начала были устремлены глаза всего читающего мира: его манера держать себя на суде, холодные взгляды, которые он бросал на судью, читавшего обвинительный акт, его образ жизни в тюрьме — все это заслуживало целых столбцов в газетах, которые мистер Тримм прочитывал с снисходительной улыбкой.

Жизнь в тюрьме была облегчена ему в пределах возможности, — власть денег проникает даже через стены тюрем. Он жил в большой камере самого широкого коридора, ему приносили обеды из хорошего ресторана.

Может быть поэтому — мистеру Тримму все время казалось, что это вовсе не он приговорен к двенадцати годам тюрьмы, а кто-то другой, а сам он является лишь посторонним зрителем. Тем не менее, он не пожалел денег на то, чтобы всячески помогать мистеру Тримму избавиться от тюрьмы. И, когда однажды вечером его адвокат зашел к нему сообщить, что все попытки добиться кассации потерпели неудачу и что остается только надежда на помилование президента, мистер Тримм сухо оборвал своего адвоката и сказал:

— Оставьте это, Уоллинг, никакой президент меня не помилует. Я не хочу вас задерживать. Прошу вас только позаботиться о том, чтобы завтра для меня, т.-е. для нас, в поезде было оставлено отдельное купе. Покойной ночи, Уоллинг.

«Стальной человек», — говорил про себя Уоллинг, садясь в автомобиль. — «Стальная воля и обширный ум. И они хотят этот ум запереть на двенадцать лет! Преступление!»

Мистер Уоллинг всегда говорил так, когда его клиентов посылали в тюрьму.

II. «Тиски закона».

Когда на другое утро сторож явился в камеру бывшего банкира, чтобы отвести его к надзирателю, мистер Тримм был уже одет и позавтракал.

Надзиратель находился в конторе с другим человеком, которого с первого взгляда можно было признать за полицейского чиновника, и мистер Тримм понял, что это был его провожатый.

— Присядьте, мистер Тримм, — сказал надзиратель нервно, — на одну минуту. Это — помощник шерифа Мейерс.

Мистер Тримм хотел ответить: «Рад познакомиться», но воздержался и только кивнул головой. Мейерс равнодушно взглянул на него своими мутными голубыми глазами. Надзиратель подошел к двери.

— Мистер Тримм, — сказал он, откашлявшись, — я взял на себя смелость послать за извозчиком, чтобы отвезти вас на вокзал. Он приехал и ждет у ворот. Но там собралась уже большая толпа народу, репортеров и фотографов. Я на вашем месте ушел бы из задней калитки, — я велю отпереть ее.

— Благодарю вас, надзиратель, вы очень любезны, — сказал мистер Тримм своим обычным деловым тоном.

Дверь скрипнула, и мистер Тримм увидел, что надзиратель вышел в соседнюю комнату — покрасневший, неуверенный.

— Отлично, — сказал Мейерс, — вы готовы?

— Вполне, — ответил мистер Тримм и направился к двери.

— Подождите минутку, — сказал Мейерс.

Он отвернулся от мистера Тримма и опустил тощую руку в карман плохо сшитого пиджака. В сердце мистера Тримма что-то дрогнуло, и та самая мысль, которая так тихо тикала в его мозгу в течение последних семи месяцев, вдруг зажужжала и зазвенела в его ушах.

Однако Мейерс вынул из кармана только носовой платок, повидимому он хотел вытереть лицо… Но Мейерс и не думал обтирать лицо. Он осторожно развернул платок, как будто в нем было завернуто что-то ценное и хрупкое, а потом сунул платок опять в карман и посмотрел прямо в лицо мистеру Тримму. В руках у него были ручные кандалы с раскрытыми кольцами, на концах которых виднелись острые зубчики.

Вопрос, который постоянно вставал в мыслях мистера Тримма, получил, наконец, ответ.

Бывший банкир встал и с нерешительностью, на которую он до сих пор еще не был способен, протянул свои руки.

Кольца закрылись с легким щелканьем.

Мистер Тримм не оказывал сопротивления.

— Неужели это необходимо, — сказал он, как будто не своим голосом.

— Да, — сказал Мейерс. — Закон не делает ни для кого исключений. Но они вам не будут мешать. Я выбрал самую легкую пару, и они сидят у вас свободно.

С полминуты мистер Тримм стоял, как завороженный, с протянутыми руками, опустив глаза. И в его мозгу промелькнуло прочитанное где-то выражение: «в тисках закона»…

Эти тиски он в первый раз почувствовал на себе, и сознание это причиняло ему почти физическую боль. Лицо его вдруг покрылось испариной. У него в кармане был носовой платок, тонкий, полотняный носовой платок с монограммой. Ему пришлось поднять обе руки и с помощью всех десяти пальцев вынуть платок.

Он опустил руки и несколько секунд пристально смотрел на Мейерса.

— Нельзя ли как-нибудь спрятать эти… эти штучки? — спросил он.

— Можно, — ответил Мейерс. — Вот, как это делается.

Он взял руки своего пленника и наложил кисти каждой из них на кольца наручников, а затем спустил пониже рукава сорочки.

— Вот так. Натягивайте от времени до времени рукава, и ваших браслеток не будет видно. Итак, готовы. Идем.

Когда они вышли на улицу, Мейерс взял под руку своего пленника, так что положение его сложенных рук могло показаться естественным.

Но нью-йоркских репортеров не так легко провести. Увидя банкира и его спутника, один из репортеров, стоявших на углу, дал условный сигнал, другой передал его дальше, и вскоре за мистером Триммом и его спутником гналась целая стая газетных репортеров и фотографов, а за ними толпа уличных зевак.

Не привыкший ходить пешком, мистер Тримм с трудом убегал от толпы. Минутная задержка Мейерса у контролера, проверявшего билеты, отдала шансы в руки преследователей, и мистер Тримм вышел на платформу среди целого потока людей. С трудом пробившись через эту лавину, банкир и его спутник вошли в первый попавшийся вагон. Но взгляды, которые на них устремляли пассажиры, заставили мистера Тримма просить Мейерса перейти в вагон для курящих. Там, в атмосфере, наполненной густым табачным дымом, он и просидел до тех пор, пока судьбе не стало угодно распорядиться с ним совершенно неожиданным образом.

III. Крушение поезда.

— Через два часа будем на месте, — сказал Мейерс, вынимая часы…

Был вечер. Уже темнело. Поезд шел, мерно громыхая колесами.

И вдруг мистер Тримм почувствовал под ногами какое-то странное ощущение. Казалось, что поезд пытался итти вперед и назад в одно и то же время. Передняя часть вагона как будто несколько покривилась и начала подниматься вверх. Послышался скрип, треск, и вдруг Мейерс внезапно исчез куда-то у него из глаз, а пол вагона раздался под ногами. Потом все смешалось в какой-то вихрь, мистер Тримм был точно подхвачен какой-то мощной рукой за шиворот и выкинут вон из вагона. Попав на край насыпи, он медленно скатился вниз и долго лежал на спине в густой осоке.

Сколько времени он лежал там, он не помнил. Крики и стоны раненых и пламя пожара вывели его из оцепенения. Он сначала сел, потом поднялся на ноги и, наконец, сообразил, что перед ним была картина железнодорожной катастрофы, а он сам — одна из жертв.

Среди пассажиров многие отделались легкими ушибами, но паника овладела всеми. Люди бегали взад и вперед и метались без цели, другие разыскивали своих спутников, третьи пытались спасти их из-под развалин горевшего поезда. На мистера Тримма никто не обращал внимания. Постояв с минуту, он сообразил, что ему нужно делать, и вприпрыжку, размахивая перед собой скованными руками, помчался прочь от железнодорожной линии в лес.

Он бежал до тех пор, пока его легкие не отказались работать. Тогда он сел на землю и прислонился к дереву. Он прислушался — никаких звуков, кроме пения птиц. Следовательно, железная дорога далеко, он в безопасности.

Посидев несколько времени на своем мягком ложе, мистер Тримм успокоился и начал дремать, а потом усталость взяла свое, и он заснул.

На рассвете стало свежо, и мистер Тримм проснулся. Прошло несколько минут прежде, чем он вспомнил все и сообразил, где он находится. О побеге нечего было и думать, конечно. Его наверное уже искали. Лучше пойти и сдаться самому, чем быть пойманным в лесу, как зверь, бежавший из зверинца. Но мысль о том, что опять люди будут глазеть на него, навела на него ужас. Ему казалось, что никакая тюрьма не могла доставить ему таких неприятностей, какие он пережил под любопытными взорами бежавшей за ним толпы.

Может быть, ему удастся снять как-нибудь оковы и пойти навстречу своим тюремщикам с более достойным видом?..

Он с трудом залез обеими руками в карман и вынул футляр с очками, которые с неменьшим трудом поместил себе на нос. После этого он внимательно осмотрел наручники, вертел руками во все стороны и убедился, что снять их невозможно.

Мистер Тримм принадлежал к числу людей, которые не станут тратить времени на безнадежные попытки. Он встал и пошел по лесу.

Когда он услыхал свисток локомотива со стороны, противоположной той, где по его мнению была линия железной дороги, он повернул и пошел обратно. Он пересек полувысохшую речку, поднялся на холм и увидел оттуда вдали место вчерашней катастрофы. Пожар, очевидно, все еще продолжался, над рельсами стоял дым.

В это время на дороге, пролегавшей недалеко, послышался стук колес, и тяжелая деревенская повозка с пожарной машиной прокатилась мимо мистера Тримма, поднимая целое облако пыли. Повинуясь неизвестному ему до тех пор инстинкту, мистер Тримм прыгнул в кусты и сидел там, затаив дыхание, пока повозка не проехала мимо.

Но как только она проехала, он сейчас же пожалел об этом. Ведь рано или поздно ему придется сдаться, так отчего же не этим крестьянам, а кому-нибудь другому?

Пока он стоял, раздумывая и не решаясь крикнуть им вслед, он увидел, как у одного из сидевших на повозке вырвался из рук большой лист бумаги. Это была газета. Как только повозка скрылась из виду, мистер Тримм завладел газетой. На первой странице жирным шрифтом было напечатано: «Двадцать погибших в железнодорожной катастрофе».

Прочитывая один столбец газеты за другим, он вдруг чуть не подпрыгнул от радости. Среди имен опознанных покойников находилось и его собственное имя. Он несколько раз перечитал поразившее его место. «Тело помощника шерифа Мейерса было найдено изуродованным под развалинами вагона, а рядом с ним — другое тело, обезображенное до неузнаваемости. По некоторым признакам оказалось, однако, возможным установить, что это тело Хоббарта Тримма, осужденного директора банка. Все тела доставлены в соседний город Уэстфильд и помещены в морг».

Далее следовали факты из жизни банкира Тримма, при чем упоминалось почти только то, что могло очернить его память.

IV. Мистер Тримм решает возродиться.

Мистер Тримм несколько раз перечел этот столбец, и прежняя энергия и решительность волнами приливала в его сердце. Он поднял газету и направился в лес, двигаясь обдуманно и осторожно. Голова его все время работала с привычным напряжением.

Он был свободен. За ним нет погони. Никто не станет искать его здесь в лесу и нарушать его покой. Ему надо спокойно выждать несколько дней, а потом постараться войти в тайные сношения с Уоллингом. Уоллинг все сделает за деньги. А деньги у Тримма были — четыре миллиона долларов, которые он сумел скрыть и сберечь, когда другие разорились.

Очутившись на воле, он переменит фамилию и будет называться, по матери, Дюваль. С помощью Уоллинга ему удастся бежать из Соединенных Штатов и поселиться в другой стране, где человек, имеющий четыре миллиона долларов, сможет жить по-царски. Он стал думать об Южной Америке или Южной Африке и об изящной небольшой яхте, плавающей среди одиноких островов Тихого океана. Все то, что закон отнял у него, вернется к нему обратно. Уоллинг разработает все подробности побега — он в этом деле мастер. С одной стороны — тюрьма с ее двенадцатью годами, вычеркнутыми из жизни; с другой — свобода, довольство, безопасность, даже власть. И в голове мистера Тримма проносились мысли о концессиях, предприятиях, привилегиях: глухие уголки мира — золотое дно для человека с головой. И между этим блестящим будущим мистера Тримма и его настоящим не было ничего, кроме…

Но разве это не бессмыслица! Разве он не справится с этим маленьким блестящим предметом, он, который привык ворочать огромными делами, чьей воле покорялось до сих пор все, что встречалось на его пути, чье счастье стало притчей во языцех!

Мистер Тримм осмотрел себя с ног до головы. Весь костюм его был в полном порядке. Если бы не наручники, он мог бы ничем не привлекать ненужного внимания. Сегодня же ночью надо избавиться от них, а потом добраться до ближайшего городка и оттуда дать Уоллингу шифрованную телеграмму.

Он снова был тем хладнокровным деловым человеком, который семь месяцев тому назад стоял у денежного потока и мощным движением руки направлял его течение. Забравшись в чащу леса и убедившись в том, что его никто не видит, мистер Тримм исследовал содержимое своих карманов. Он уже привык действовать скованными руками и употреблять десять пальцев там, где ему прежде нужно было пять, но залезть двумя руками сразу в некоторые карманы оказалось не так легко, и, когда он кончил это дело, руки болели так, как будто он их вывихнул.

Результаты карманных поисков заключались в четырех слегка поврежденных сигарах, нескольких спичках, бронзовой спичечнице, серебряном ножичке для сигар, двух билетах по пять долларов, горсти мелочи, _ кожаном футляре от очков, пачке черепаховых зубочисток, золотых часах, записной книжке и нескольких бумагах.

Он немедленно принялся за дело. Он заметил уже, что ногтем мизинца, вставленным в щелку кольца в том месте, где оно защелкивалось, ему удавалось слегка повернуть его. Необходимо было найти более твердый предмет, и тогда, может быть, ему удастся добыть себе свободу. Он взял металлическую спичечную коробку, ударом каблука раскрошил ее, выбрал остроконечный обломок и приступил к делу.

Неудобное положение рук скоро утомило его. Он не умел взламывать замки, он добирался до чужих денег совершенно иными способами, поэтому нечего удивляться тому, что ему не удалось открыть своих наручников.

Но сила воли у него была огромная. Он возился целый день, и к вечеру, когда он был совершенно измучен усилиями, когда лицо его покраснело, как вареный рак, а жилки на висках надулись, как пузыри у древесной лягушки, — все находившиеся в его карманах предметы, служившие ему тем или иным способом, были поломаны, погнуты или изуродованы, а на стали наручников виднелось несколько слабых царапин. И только.

Дьявольская прочность проклятого металла! Мистер Тримм в бешенстве поднял руки и с силой ударил ими о пень.

V. Неудачи мистера Тримма.

Между тем солнце село, и стало холодно. Он заснул, но спал тревожно и часто просыпался. Желудок сжался до боли. Вода, которую он пил, только сильнее заставляла его чувствовать голод. Мокрое от пота белье прилипало к телу. Изнеженное тело жаждало покоя, ванны и сухого белья. Желудок требовал пищи.

Наконец, желание согреться пересилило осторожность. Он встал, набрал в темноте сухих веток, подобрал несколько спичек и развел костер. Но тепло не спасло его. Руки, утомленные работой в неудобном положении, все время сводило.

К утру он, наконец, заснул, сидя, опустив голову на грудь. Новая боль скоро разбудила его. Он сел слишком близко от огня, и кожа на башмаке прогорела.

Вскоре после рассвета по дороге прошел мальчик, гнавший перед собой корову. Мистер Тримм услышал звук колокольчика, когда ни коровы, ни мальчика еще не было в виду, и со всех ног бросился в чащу леса. Низкая ветка зацепила за его шляпу и сорвала ее с головы. Но мистер Тримм, которому мерещилась погоня, не остановился, а продолжал бежать до тех пор, пока не задохнулся. Опустившись на землю, он увидел около себя на кусте какие-то ягоды и жадно стал обрывать их. Но острый вкус убедил его, что они ядовиты, и он уныло выплюнул их. Отдохнув немного, он встал и медленно поплелся по тому направлению, которое казалось ему параллельным железной дороге.

Отойдя на значительное расстояние, он остановился на просеке и осмотрелся. Просека была безлюдна, но в конце ее стояло полуразрушенное строение, не то сарай, не то сторожка. Мистер Тримм осторожно заглянул в нее. Пусто, никого. Привыкнув к темноте сторожки, он увидал на земле заржавленную полоску железа. И сейчас же блестящая мысль осенила его ум. Придерживая один конец ногой, он стал о другой водить цепью наручников, с целью перепилить ее. Но боль в руках заставила его бросить работу.

Новая мысль пришла ему в голову. Он смутно вспомнил, что огонь оказывал какое-то действие на какие-то металлы. Он устроил небольшой костер из обломков сучьев и, когда пламя разгорелось, стал держать над ним цепочку наручников, стараясь раздвинуть руки как можно больше. Но прежде, чем огонь успел оказать действие на цепочку, он получил ожог на одной из рук, а цепочка только слегка закоптилась. Способ оказался никуда негодным.

Тогда он ушел из сарая и, стараясь держаться прямого направления, пошел прочь от железной дороги. Пройдя милю, он очутился на полузаросшей лесной дороге.

К северу от просеки, с которой только что ушел мистер Тримм, находилась ферма. К югу — небольшое селение с белой церковью. По дороге от деревушки к ферме шел мальчик лет десяти и нес в руках ведро с молоком. По деревьям прыгала белка, и мальчик, поставив ведро на землю, стал искать на дороге камешек, чтобы бросить им в белку.

Мистер Тримм осторожно вышел из кустов. Носовой платок с монограммой был обернут вокруг обеих кистей рук, насколько возможно скрывая наручники. Подвигаясь боком к дороге, мистер Тримм старался как можно меньше шуметь.

— Милый мальчик… — начал он.

Но мальчуган, испуганный неожиданным появлением чужого человека, ничего не ответил и опрометью бросился в том направлении, откуда только что пришел.

Если бы он оглянулся, то увидел бы зрелище еще более удивительное, чем то, которое его только что так испугало. Он увидел бы в пыли дороги толстого пожилого человека, обладателя четырех миллионов долларов, на коленях перед ведром с молоком, которое он пил жадными глотками, испуская звуки, похожие на урчание кошки, пожирающей пойманную мышь.

Но мальчик не оглянулся. Прибежав домой, он рассказал матери, что видел в лесу дикаря.

Молоко подкрепило силы мистера Тримма. Он довольно спокойно провел ночь в чаще, и только боль в руках заставила его несколько раз просыпаться. На утро он проснулся с новыми планами в голове. Но как их осуществить!?.

…На кучке мягкого торфа у кузницы сидели трое поселян и ждали, когда у кузнеца будут готовы подковы. Мистер Тримм решил подождать в засаде их ухода, а потом рискнуть попросить кузнеца оказать ему великую услугу — избавить его от несносных наручников. Но вот где-то вдали прозвучал колокол, призывавший к обеду. Кузнец окончил свою работу, надел фуражку и вышел из кузницы со своими тремя клиентами. И мистер

Тримм увидел, что на фуражке кузнеца красовался значок шерифа.

Еще раз планы его рушились! Было бы безумием надеяться, чтобы кузнец, исполнявший обязанности шерифа, согласился снять с преступника наручники. Мистер Тримм вернулся в чащу.

VI. «Тискам закона» грозит опасность.

Наручники, все время заставлявшие его держать руки вместе, точно срослись с ним. Он уже привык к ним, и они казались ему частью его самого. С другой стороны, заставляя его держать все время руки в неудобной позе, они казались ему чьими-то чужими руками, имевшими над ним несносную власть.

В стороне от дороги, на краю обрыва, сидел бродяга. Были сумерки. С удовольствием поглядывая в свой котелок, висевший над огнем, бродяга думал о предстоявшем ужине. Он был длинен и худ, лохмотья одежды висели на нем, как на вешалке.

Привлеченный к костру дымом, мистер Тримм уже решил про себя, что обратится за помощью к бродяге. Когда он увидел его сквозь кусты, невольное чувство стыда за свое унизительное положение сперва удержало его от обращения к старику. Он остановился в кустах, стараясь не привлечь на себя его внимания. Но приятный запах кушанья, варившегося в котелке, заставил его выйти из засады и направиться к костру. Когда бродяга услышал его острожные шаги, он перестал мешать в котелке и оглянулся.

Мистер Тримм подошел и, не откладывая об'яснения в долгий ящик, протянул руки и коротко произнес:

— Я в затруднении.

— Да, да, — ответил бродяга. — Понимаю. Эти драгоценности надеваются не ради удовольствия.

Потом, оглядев мистера Тримма недоверчивым взглядом, он проговорил:

— А скажите, приятель, откровенно. Сколько они предлагают за вашу голову?

— За мной не гонятся, — ответил мистер Тримм. — Я совершенно один.

— Вы уверены в том, что вас никто не сторожит? — повторил бродяга.

— Я говорю вам, никто, — настойчиво подтвердил мистер Тримм. — Я прошу вас помочь мне избавиться от этих штук и передать известие моему другу. Вам будет хорошо заплачено за услугу. Я могу заплатить вам столько, сколько вы не видели денег за всю свою жизнь. Я обещаю вам…

Он остановился на полуфразе, потому что бродяга, вероятно, успокоенный его видом, вернулся опять к своему кушанию и начал помешивать его палочкой.

— А расскажи-ка, приятель, — спокойно проговорил бродяга, глядя в свой котелок, — каким образом ты очутился здесь в лесу, вот с этими браслетами на руках?

— Я был при крушении поезда, — послушно ответил мистер Тримм. — Человек, сопровождавший меня, был убит. Я не был даже ранен и ушел в лес. Но все думают, что я погиб. Мое имя было среди убитых.

Лицо бродяги вытянулось от удивления.

— Скажите пожалуйста! Я знаю, я читал всю историю крушения. Так неужели же вы Тримм, банкир Тримм? Так и есть. Этакое счастье! Дайте посмотреть на вас хорошенько. Мистер Тримм, банкир. Совершенно верно.

— Да, мое имя — Тримм. Я брожу по этому лесу уже несколько дней, и мне очень нужны отдых и пища. Я очень голоден, — докончил он прерывающимся от слабости голосом.

— Ладно, ладно, садитесь, Тримм. Вы голодны, это видно по вашему лицу. Подождите немного, суп вскипит. Нам хватит здесь обоим. Но вы что-то говорили о деньгах. Позвольте заглянуть в ваши карманы.

Мистер Тримм стоял на месте и не оказывал сопротивления. Бродяга обшарил его карманы и, сосчитав найденные деньги, презрительно плюнул.

— Ну, старина, — сказал он, — я бы сказал, что для банкира вы путешествуете, так сказать, налегке. Сколько же вы хотели дать за услугу?

— Вам будет щедро заплачено, — повторил мистер Тримм, — мой друг позаботится об этом. Пока я вас прошу только на те деньги, которые вы держите в руках, купить клещи или какой-нибудь другой инструмент и освободить меня от этих штук. А потом вы пошлете телеграмму одному джентльмену в Нью-Йорк. Я останусь здесь с вами до тех пор, пока мы не получим ответа, пока он не приедет сюда. Он вам хорошо заплатит. Я обещаю вам это.

Он замолчал и смотрел на котелок. Бродяга испытующе поглядывал на него, поправляя сучки в костре.

VII. Крушение «блестящего плана» бродяги и надежд банкира.

— Я кое-что слышал о вас, Тримм, — сказал он наконец, — и не скажу, чтобы это внушало мне доверие. Вы жулик, так сказать, обманщик высокого полета. Люди пишут, что вы никогда ни с кем не поступали честно. Как звали этого молодого человека, кассира, которого судили вместе с вами? Он работал для вас и помогал вам в ваших делах, а вы пустили его туда, откуда сами теперь хотите улизнуть. Впрочем, вы тут толковали о деньгах, но я не нашел в ваших карманах особенно много. Мне пришлось бы положиться только на ваше слово, а ваше слово, как видно, не очень дорого стоит.

— Я же говорю вам, что вы получите щедро, — с трудом проговорил мистер Тримм, и в голосе его слышался страх. — Вы должны мне помочь. Я слишком много страдал. Я слишком много сделал, чтобы отказаться теперь…

И он с мольбой протянул вперед свои руки. Обещания, просьбы, приказания, убеждения горячим потоком хлынули с его уст.

Но его мучитель только качал головой.

— Вы сейчас, как пойманная птица, — сказал он, — и не вам приказывать теперь, а мне. Но я вообще уверен в том, что мы с вами не сойдемся. Ваши условия мне не подходят. Но я сделаю все-таки дело, — по-своему. Это будет блестящее дело! У меня есть недурной план.

— Что вы хотите сказать? — с ужасом произнес мистер Тримм. — Ведь, вы поможете мне?..

— Я вот что хочу сказать, — медленно проговорил бродяга, засунув руку под пиджак и отстегивая ремень. — Я передам вас властям, и тут уже я могу быть спокоен, что мне заплатят, а, может быть, они захотят посмотреть сквозь пальцы на кое-что, имеющееся за мной…

Мистер Тримм в ужасе оглянулся кругом. Бежать было трудно. Он сам попался в ловушку. Мысль о том, что он будет, связанный, отведен в полицию этим оборванцем, заставила его содрогнуться. Он отступил назад, готовый совершить безумную попытку бегства.

— Не спешите, не спешите, — сказал бродяга, наслаждаясь мучением своей добычи. — Я не сделаю вам больно. Я хочу только быть уверенным в том, что вы не сбежите, пока я дойду до шерифа. Не делайте ничего, что может вам повредить. Вы — ценный предмет. Я только хочу просунуть вот этот ремень под ваши локти и прикрепить вас к дереву. Тише, — прибавил он, видя протест на лице мистера Тримма, — тише, а то вы ушибетесь…

Но мистер Тримм в одно мгновенье превратился в первобытного человека. В глазах его от страха заплавали красные круги. Собрав все свои силы, он бросился на бродягу. Он ударился в него головой, плечами, коленями, кулаками — и бродяга, не успев крикнуть, полетел через костер с котелком — на дно обрыва.

Мистер Тримм подошел к краю и заглянул вниз. Бродяга лежал на камнях, лицом в землю, и не шевелился. Одна нога была уродливо согнута. Из-под головы вытекала тонкая струйка крови.

Не глядя больше вниз, мистер Тримм повернулся и ушел опять в чащу. Пока он шел, начался дождь, сначала небольшой, потом сильнее. Несмотря на густую листву, через час мистер Тримм промок насквозь.

…Поздно ночью к дому, где жил мальчик, оставивший в лесу ведро с молоком, нерешительными шагами подошла какая-то человеческая фигура. Несчастный весь промок и с трудом волочил усталые ноги. Это был мистер Тримм. Он осторожно обошел кругом дома.

Когда он дошел до кухонного крыльца, ему навстречу вдруг выбежала собачонка, залившаяся звонким лаем. Мистер Тримм начал отступать, держа руки вперед, как собака, когда она ходит на задних лапах. Отступая и не сводя глаз с собаки, он наступил на раму парника, и стелко с шумом раздавилось. Он c трудом освободил ногу, порезав ее в нескольких местах, потом, дав собаке пинок ногой, он вышел на дорожку. В это время в доме отворилась дверь, и на крыльцо вышел полуодетый мужчина. Страх придал сил мистеру Тримму, и он вприпрыжку скрылся опять в лес.

Фермер долго ходил кругом дома с бежавшей впереди него собачонкой, а мистер Тримм в нескольких ярдах оттуда лежал на земле, лицом вниз. Сильные рыдания потрясали его тело. Он бешено грыз наручники, и из рук его ручьями телка кровь. Слышался треск сломанных зубов.

VIII. Мистер Тримм решает продолжать начатое путешествие.

Крушение произошло во вторник вечером. В субботу утром начальник полиции, и вместе с тем единственный ее представитель в городке Уэстфильде, услышал у двери своего дома, бывшего одновременно и полицейской камерой, робкий стук. Дверь его дома была голландская, т.-е. состояла из двух половинок, верхней и нижней, которые могли отворяться каждая отдельно. Начальник полиции отворил верхнюю и выглянул.

Перед ним оказалось человеческое лицо, необыкновенно грязное, необыкновенно усталое, обрамленное седыми волосами и щетиной небритой седой бороды. Рот, распухший точно от ударов, слабо отвисал, между окровавленными полураскрытыми губами виднелись обломанные зубы. Бесцветные, мутные глаза вяло смотрели на начальника полиции. Голова была вся в грязи и соринках.

— Алло, дружище, — сказал начальник. — Что вам угодно?

Постучавший поднял голову.

— Я пришел, — проговорил он едва слышным голосом, — я пришел, чтобы сдаться. Я — Хоббарт Тримм.

— Вы, должно быть, ошибаетесь, дружище, — сказал начальник полиции — Прежде всего, мистеру Тримму было только пятьдесят два года, а затем он уже умер и похоронен. Придумайте что-нибудь получше, дедушка.

— Я — Хоббарт Тримм, банкир, — проговорил призрак упрямо.

— Войдите и докажите это, — сказал начальник, с удовольствием затягивавший дело. В Уэстфильде не так легко было встретить развлечение.

Когда посетитель вошел, он еще раз спросил его:

— Есть у вас какие-нибудь доказательства.

— Есть, — ответил тот хриплым шопотом.

И он с трудом поднял и протянул вперед свои руки. Это были ужасно распухшие руки, красные, с пятнами запекшейся крови и грязи, с поломанными ногтями, изуродованными пальцами. В том месте, где были надеты наручники, руки были совсем синие, а стальные браслеты, все испачканные и испарапанные, все так же крепко сидели там, где они были надеты.

— Юпитер! — воскликнул начальник, пораженный ужасным зрелищем. — Пройдите скорее сюда, я сниму наручники. Они должны причинять вам ужасную боль.

— Ничего, — сказал мистер Тримм смиренно. — Я уже привык к ним, я ношу их очень давно. Я попросил бы вас сначала дать мне что-нибудь поесть…