Можно ли изменить прошлое? Увидеть будущее? Герой нового романа С. Козлова изобретает машину времени. Пытаясь вернуть былое счастье и уберечь от смерти друга, он понимает главное – все в этом мире происходит по воле Божией, и что невозможно человеку – возможно Богу.
Сергей Сергеевич Козлов
ВРЕМЯ ЛЮБИТЬ
роман
Да простит меня уважаемый читатель за столь многочисленные эпиграфы к моему скромному труду, в котором я попытался соединить любовь и время, но так ничего и не смог сказать о них. Поэтому я доверил это великим и святым, которые давно уже знают, что такое вечность. А вечность хранит их имена.
Кто выиграл время, тот выиграл все.
Ж. Б. Мольер
Что есть время? Когда меня спрашивают, я знаю, о чем идет речь.
Но стоит мне начать объяснять, я не знаю, что и сказать.
Блж. Августин
Если вы судите кого-либо, то у вас не остается времени его любить.
Мать Тереза
Любовь - единственная страсть, не признающая ни прошлого, ни будущего.
О. Бальзак
Среди неизвестного в окружающей нас природе самым неизвестным является время,
ибо никто не знает, что такое время и как им управлять.
Аристотель
Время есть отношение бытия к небытию.
Ф.М. Достоевский
Люди никогда не довольны настоящим и, по опыту имея мало надежды на будущее, украшают невозвратимое минувшее всеми цветами своего воображения.
А.С. Пушкин
Вы говорите - время идет.
Безумцы - это вы проходите.
Талмуд
Время, возможно, существует, однако мы не знаем, где его следует искать.
К.Э. Циолковский
И в мыслях даже не вмещается, чтобы было когда-нибудь время,
когда никакого времени не было.
Цицерон
Время идет для разных лиц различно.
У. Шекспир
Тот, кто познал себя, познал своего господа.
Мухаммад (Магомед)
Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным,
и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу.
Библия
Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.
апостол Иоанн Богослов
* * *
Зачем изобретать машину времени? Историю уже не изменить, ибо пытаться менять историю – значит пытаться спорить с Богом. Есть желающие поспорить? Даже если за такой спор возьмется все человечество (что уже не единожды бывало), то дискуссия закончится явно не и его пользу. Да и можно ли путешествовать во времени глубже своей собственной жизни? Если можно, жизнь может потерять смысл, ну не смысл, так, собственно, интерес к этой самой отдельно взятой жизни.
Обо всем этом думал инженер-конструктор Сергей Кошкин, который месяц назад, пользуясь доступом к необходимым деталям и лабораториям, изобрел машину времени. Но одно дело изобрести, совсем другое – решиться на испытание, особенно если нет никаких сомнений, что изобретение оправдает надежды своего создателя.
Прочитав в детстве книгу Уэллса, Сережа Кошкин воображал себя обладателем машины времени. В зависимости от возраста, обстоятельств или под влиянием других прочитанных книг машина меняла размеры, принцип действия и назначение. Пятиклассник Кошкин мечтал поучаствовать в Ледовом побоище и косить немецких псов-рыцарей из пулемета Дегтярева. Почему-то именно из пулемета Дегтярева с круглым диском на стволе. Таким же образом он мечтал остановить татарские орды под Рязанью. Еще одной, правда, уже тайной мечтой Сергея Кошкина было спасение царской семьи, но во времена развитого социализма он побаивался рассказывать об этом даже самым близким людям. Причиной такого неожиданного желания было смутное понимание катастрофы русской цивилизации в 1917 году и чувство ужасной несправедливости по отношению к монаршей семье. Особенно ему было жалко больного царевича Алексея. Чуть позже он очень жалел юных красивых царевен. И даже конституционно закрепленная идеология марксизма-ленинизма не могла поколебать этой мальчишеской жалости и стремления исправить страшный грех цареубийства.
Всякое приходило в голову Сергею Кошкину по поводу применения машины времени, но неизменным оставалось главное - машина должна быть изобретена. Работа в «ящике», как до сих пор называют закрытые НИИ и конструкторские бюро, где лучшие умы трудятся над освежением современного оружия, позволила Кошкину совмещать участие в изобретении новейших систем электронного наведения ракет «воздух-воздух» с воплощением детской мечты. Главный конструктор Марченко однажды застал его за чертежами хобби и должен был бы покарать растратчика рабочего времени и похитителя деталей, но только улыбнулся и сказал: «Делай, Сережа, делай, из самых запредельных идей часто получаются неожиданные и нужные решения». И Сережа делал...
Работа заняла 15 лет и прерывалась только необходимостью выполнения служебных обязанностей, что обуславливалось природной ответственностью и добросовестностью Кошкина. Еще одним фактором снижения темпов была любовь, а чуть позже - женитьба.
Лена Варламова вошла в жизнь Кошкина на третьем курсе, во время осенней кампании помощи колхозам и совхозам. Будущие инженеры волею областного начальства оказались на одном капустном поле с будущими филологами. Впоследствии выражения «рубить капусту» и «в капусте нашли» в семье Кошкиных обрели трансцендентный и одновременно иронический смысл. Вот так и сходились физики и лирики, спасая урожай и поддерживая идеи партийных вождей об интенсификации сельскохозяйственного производства.
Зеленоглазая и гибкая, как хитрая домашняя кошка, Лена, высокая и стройная, напичканная Достоевским, Булгаковым, Маркесом, Гессе и модным тогда Набоковым, была соткана из другого, нежели Кошкин, материала. Но это не помешало им полыхнуть любовью с первого взгляда так, что свадьбу пришлось играть уже через месяц после знакомства. Кошкин в этом случае убивал нескольких зайцев: получал самую красивую девушку университета, в ее лице - сообщницу, которая хоть и не особо верила в успех инженерного гения Кошкина, но прагматично ценила его талант, не без оснований предполагая взлет его карьеры, и, что немаловажно, выигрывал время для работы над своим фантастическим прибором. Насчет карьеры Леночка была права. После института Кошкин был единственным, кого пригласили на очень хороших условиях с предоставлением жилья в «ящик». Днем Кошкин творил электронику для ракет, вечером корпел над собственной мечтой, а ночью сходил с ума от любви к своей жене, которая год от года становилась только прекраснее. Следует признать, что любовь отодвинула изобретение машины времени примерно на 6-7 лет. Но на значительно больший срок остановила изобретение Кошкина эпоха, получившая в анналах истории название «перестройка».
К этому времени Сергей Павлович Кошкин уже был лауреатом нескольких государственных премий, стал правой рукой главного конструктора, а до изобретения машины времени оставалось «каких-то» 10 лет. И что мне вам рассказывать о том, как зарплаты ведущих инженеров оборонки в одночасье превратились в мизер, а потом и вообще перестали выплачиваться. Стоит ли в очередной раз рассказывать о крысах, бегущих с тонущего корабля, и честных капитанах, уходящих под воду, кои, оставаясь на мостике, печально смотрят в непредсказуемую даль будущего. Кошкин числился в рядах последних.
Что-то недоброе происходило со страной и что-то неладное происходило с любовью. Все реже Лена восхищалась талантом Кошкина. Казалось бы, Кошкин должен целиком уйти в работу, в творчество, но он, напротив, расклеился и был крайне рассредоточен. Главный понимающе исправлял за него ошибки в расчетах и чертежах, за которые давно уже никто не платил. Оба они вздыхали, выпивали по рюмке коньяку с чаем и закусывали галетами. Первые два-три года говорили о политике, а потом уже просто многозначительно молчали, ибо время говорило само за себя. И вообще, получалось, что данное время движется как-то само по себе, мимо оставшихся на полустанках людей, таких как Марченко и Кошкин, а они, будто зомбированные, стоят и взирают со стороны на лакированные иномарки, на меняющиеся, но очень похожие лица министров, на падающие самолеты и тонущие корабли, на останавливающиеся заводы и пустеющие по вечерам улицы. Все окружающее казалось им не более чем наваждением, которое вот-вот развеется и даже, показалось, рассеивается - 19 августа 1991 года, когда по радио читали обращение ГКЧП. Но только показалось. Туман над страной, напротив, сгущался. И скорее, даже не туман, а какой-то ядовитый угар, который при вдыхании вызывал тяжелую стадию опьянения, превращающую массовый суицид в очередную галлюцинацию о светлом будущем.
Свою работу конструкторы делали по инерции, а также вследствие генетического патриотизма, свойственного настоящим русским людям независимо от фамилии, возраста и национальности. Также, по инерции, продвигалась работа над мечтой Сергея Павловича Кошкина. Но любовь по инерции существовать не может, по инерции она может только угасать. И если вы с женой пять-семь лет не были на море, правильнее сказать, не возили ее на заслуженно-показательный отдых, - нет вам оправдания! В конце концов, она уедет туда с кем-нибудь другим. Для этого достаточно, чтобы у нее были соответствующие внешние данные, а в ее зараженном марксизмом-феминизмом сознании появилось надлежащее тому обоснование. И тогда в один из бесконечных ни к чему не обязывающих, но еще семейных вечеров она непременно скажет вам: «Сережа (Ваня, Петя, Вова и т. д.), я устала, я не вижу выхода, я от тебя ухожу». Куда можно уходить, если не видишь выхода? И что остается делать мужу?.. Нормальные люди будут продолжать изобретать машину времени.
Через пять лет в стране подуют другие ветры, туман не развеют, но качественно изменится его содержание, за изобретение оружия снова начнут платить деньги и даже вернут задолженность по зарплате за несколько предыдущих лет, но тем же ветром жену обратно в дом не надует. К этому времени выяснится, что сын Кошкина учится где-то в Сорбонне, что друзья семьи Кошкиных были в основном друзьями Елены, а круг близких друзей самого Кошкина сузится до трех человек: еле передвигающего ноги дважды героя социалистического труда Михаила Ивановича Марченко, вечно хмурого, но добродушного героя чеченской войны охранника Дорохова и уборщицы служебных помещений с высокой степенью допуска Мариловны (Марьи Гавриловны). Седая и вечно причитающая, как профессиональная плакальщица, Мариловна была единственной нянькой и кормилицей непризнанного гения. Из своей скудной зарплаты она выкраивала средства для покупки нехитрой снеди, чтобы вечерами, когда он засиживался в лаборатории, подкармливать его вслед за чаем из чернопузой (от многолетнего налета) банки, где вечным кипятильником работали два самых безопасных в мире лезвия «Нева». В обмен на заботу брала немногое: право попричитать и право чего-нибудь посоветовать.
- Вот вижу же, не ракету нынче делаешь! Когда ракету делаешь, у тебя глаза горят, а когда не ракету - они у тебя с поволокой, как у оленя убитого.
- Не ракету, - отвечал автопилот Кошкина.
- Ну так чаво?
- Машину времени, Мариловна.
- А зачем? Она же не стреляет? - переживала за ВПК Мариловна.
- Не стреляет, - соглашался автопилот.
- А раз не стреляет - денег не заплатят!
- Не заплатят.
- А коль не заплатят, на кой ляд она нужна?
Автопилот Кошкина давал сбой, если в вопросе не звучал ответ. Сергей Павлович откладывал в сторону паяльник и с тоской смотрел на старушку:
- И действительно, - на кой ляд она нужна?
Разговор этот повторялся почти ежедневно с 21:30 до 22:00 и заканчивался предложением Мариловны почаевничать, чтобы инженерная мысль не угасла от голода. На запах снеди всегда появлялся майор Дорохов с неизменной полевой фляжкой и некоторым запасом провианта, что собирала ему на дежурство жена. И вставлял в разговор короткие, но емкие суждения, приперченные ненормативной лексикой по поводу состояния современной политики, семейной жизни и вооружения российской армии.
В один из майских вечеров, когда за бетонными стенами «ящика» в одночасье взорвались белым конфетти яблони и мир сходил с ума от любви, Мариловна нарушила вдруг штампованное течение разговора. Она вошла в лабораторию с явными следами недавнего умственного озарения на лице, хитро улыбаясь, будто только что выведала самую сокровенную тайну окружающей ее действительности, и тайна эта оказалась приватного характера.
- Я знаю, зачем ты машину времени делаешь! - огласила уборщица.
- Зачем? - бесцветным голосом спросил автопилот.
- Елену Прекрасную хочешь вернуть! - салютный залп через вставную челюсть.
Компьютер автопилота завис.
До сих пор Кошкин если и задумывался над смыслом своего изобретения, то как-то несерьезно, используя второстепенные каналы своего мозга для движения мыслей по этому поводу, и всякий раз загонял их в глухие тупики, чтобы не высовывались до срока. В сущности, он боялся думать об этом, ибо вопрос этот ответа не имел. Больше приходилось обдумывать последствия подобного изобретения. А тут появилась бабуля со шваброй в руках и, пользуясь бытовой народной смекалкой, определила совершенно субъективную цель, которая если и была самым неожиданным и безумным решением, но давно ожидала прямого попадания где-то в глухих закутках кошкинского сознания.
В этот вечер работа над прибором была закончена.
Кошкин позволил себе сходить в магазин и приобрести там бутылку коньяка, но Дорохов и Мариловна, принявшие самое деятельное участие в его употреблении, об окончании работ ничего не знали еще месяц. Преодолевая огромное искушение, Сергей Павлович аккуратно выполнял государственный заказ и обдумывал моральную сторону применения своего изобретения на практике. Пусковым моментом стал разговор с майором Дороховым.
- Знаешь, Палыч, если бы машина времени действительно была возможна, а не гундосила голосом Макаревича, я б вернул ротного номер три. Хороший был парень. Старлей. На таких Россия испокон веку стояла. «Эх! Аулы-кишлаки, населенье мирное!..» - охранник сделал затяжку глубиной в полсигареты и окутался клубами дыма так, что осталась видна только неизменная на «боевом» дежурстве тельняшка.
Помолчав, он с сухой горечью в голосе продолжил:
- Я его с отделением разведчиков не той дорогой послал. Можно было в обход, огородами... Да мы ж все торопимся: вроде и чистили недавно. Чуял, там могут быть чехи, снайперов я шестым позвонком чую, а тут... На авось пошли... Ошибся я, Палыч, и с тех пор мне Толик стабильно раз в неделю снится. По гражданке одет, улыбается и успокаивает: у меня, мол, все нормально, комбат, я здесь в отпуске... Он перед второй командировкой жениться успел, сына очень хотел. Жена красавица...
Кошкин вздрогнул, вздохнул, заскребло на душе. Вместе со словами Дорохова безысходная грусть дотянулась к сердцу инженера.
- Машина возможна, вот она - на столе. А вот вернуть кого-то с того света - невозможно. Промысл Божий не обойти. Это вроде как преступление...
- Знаешь что?!. - полыхнуло еще полсигареты до самого фильтра. - Не попробовать - это преступление! Доморощенный фатализм это, Палыч! Вот ты меня туда пусти, а я разведгруппе задание по другому направлению дам. У меня такой камень с души упадет! Ты представь, тонет человек, просит о помощи, а тебе руку протянуть... И ты еще раздумываешь: морально - не морально, вернуть - не вернуть?..
- С той разницей, что человек уже утонул...
- Не мети пургу, Палыч! Если есть прошлое, есть настоящее, есть будущее, то прошлое - это когда-то и где-то длящееся настоящее! Оно все еще происходит. Это мы переместились относительно точки, а не точка относительно нас.
- Но причинно-следственные связи!..
- Тьфу ты! А кровнородственные связи!? Ты испытай на мне, я согласен, могу бумагу подписать. Тебе самому нельзя, вдруг что не так, ты хотя бы вернуть меня попробуешь.
Кошкин нахмурился. Его собственная идея испытаний машины была ничем не лучше.
- Хорошо, Вася, - он внимательно посмотрел Дорохову в глаза, - я включу эту штуку ради тебя, но ты мне пообещаешь: что бы ни случилось, ты сам никого убивать не будешь... И меня, после того как вернешься.
- Обещаю, Серега! Слово офицера! - Дорохов достал заветную фляжку.
* * *
С вечера небо закрыли густые серые облака, не тучи еще, но уже не чистые белые перины и барашки. Сначала цепляли макушки гор, а затемно обленились и поползли по склонам в долину, сливаясь с туманом. Ночью видимым осталось только одно, подсвеченное луной точно фонариком с подсевшими батарейками облако. А на земле не жгли костров. Мишень с подсветкой - удача для снайпера.
Два Дороховых сидели друг напротив друга в командирской палатке, и младший очень хотел застрелить старшего, чтобы избавиться от ночного наваждения. Но старший говорил такие вещи, что не верить в его присутствие и правдивость мог только абсолютно лишенный здравого смысла человек. Представьте себе, что к вам вечером пришла ваша чуть поседевшая и неромантично погрустневшая копия. От такого двойника захочется избавиться, потому как его существование противоречит всяческим физическим и биологическим законам. Но вот он начинает рассказывать вам самое сокровенное из вашего прошлого, чего никто, кроме вас, не знает, да и вы хотели бы, чтоб этого и не было никогда, и потому упрятали воспоминания так глубоко внутри себя, что открыть их можно только на Страшном Суде, и то не по вашей воле. Никакие там гипнозы и детекторы лжи подобные тайны добыть из темных глубин человеческого сознания не могут, ибо индивид изначально самого себя убедил, что это к нему не относится. Но мысль - не магнитофонная запись, ее стереть нельзя, какой бы немыслимой она ни была.
Комбат Дорохов слушал свою копию и все больше понимал, что это именно он сам пришел к себе, только вот лет на пяток старше.
- А про Ленку Кирееву помнишь?.. - голосом прокурора пластами ворочал общую память старший Дорохов.
- Всё! Хватит! Всю душу вывернул! Чего ты хочешь?
Старший Дорохов удовлетворенно хмыкнул.
- У меня четыре часа. Там, - он почему-то ткнул указательным пальцем вверх, - мой друг нажмет кнопку, и я вернусь. Во всяком случае, должен вернуться. Мы эту машину еще только испытываем.
Он сказал «мы» таким тоном, словно несколько лет вместе с Кошкиным корпел над чертежами и тыкал паяльником в микросхемы.
- Сейчас ты собираешься отправить через поселок в полковой штаб разведку и старшим - ротного Китаева. Пусть идут не по дороге, где на окраине недостроенные коттеджи и заброшенные халупы, а в обход. В седьмом справа доме несколько чехов скучают. У одного СВД.
- Но там же вчера эмвэдэшники чистили!
- Вот именно так я и думал. Слушай дальше, мы с тобой это гнездо поганое разворошим. Давай кинем еще два взвода к этому дому, ведро гранат в окна... Правда, есть одна загвоздка, сам и не могу пойти. Научный, понимаешь, - он передразнил Ельцина, - эксперимент не позволяет. Обещал я.
- А то мы без тебя не управимся!
- Ну так действуй. А я пока вздремну.
- Ты даже ничего не рассказал, что там будет! - Кивнул комбат в сторону неопределенного будущего. - Хоть бы пару слов.
- Плохо будет. Очень будет плохо! Вернешься, я тебе чего-нибудь расскажу, если успею. Говорю же, четыре часа у меня.
Младший озадаченно вздохнул, посидел молча еще минуту и шагнул за полог брезента в ночь.
Охранник Дорохов лег, не укрываясь, на спальник. Рука по привычке стала искать прохладный металл «Макарова». Чертыхнулся, какой пистолет у гражданского!? Закрыл глаза и начал по-своему, по-военному, молиться.
Минут через сорок со стороны поселка раздались взрывы, следом несколько очередей. И все стихло. Слишком быстро. В кровь искусал губы, подмывало вскочить и броситься туда, где только что был короткий ночной бой. Останавливало не только обещание, данное Кошкину, но и легкопредставимая нелепость явления перед солдатами двух комбатов.
Еще минут через двадцать появился Дорохов младший. Достал из полевого сейфа фляжку.
- Будешь? - и, не дождавшись ответа, налил по полкружки себе и старшему.
Старший не спрашивал: не пацан, сам расскажет.
- Шестерых завалили. Гранат не жалели, кишки на стенах. Они там в нарды играли. Так мы им с десяток шашек и кинули. Шесть чехов и двое наших. Пленные, с комендантской роты... Еще будешь? - и уже налил.
- Буду, - у старшего заиграли желваки.
Выпили, не закусывая. Спирт опалил нутро, но душу не прижег.
- Может, эти комендантские и не жильцы были, но ребятам не по себе. Надо было вашу машину еще считать научить...
- Это нас с тобой надо считать научить. Там двое комендантских, а тут ты бы ротного и еще двоих потерял, плюс два трехсотых.
- Я уже их отправил, через зеленку, не по дороге. Ты не знаешь, зачем Старцеву отделение наших разведчиков?
- Нет, зато знаю, что он днем сказал, когда Голика на брезенте принесли.
- Что?
- Какая это разведка, если на грабли наступает.
- В генералы готовится.
- Да прав он, только правда у него неприятная. Мог бы и промолчать. А лампасов ему не видать. Это я точно знаю.
Неужели?..
- Да не... Не убьют. Березовский его с обменом пленных подставит. Темная какая-то история. Переведут Старцева на Дальний Восток.
Младший выстрелил затяжной матерщиной и собрался было налить по третьей, но вдалеке жахнул выстрел.
- Винтовка! - сказали оба.
Через мгновение сухим собачьим лаем залились «калаши». Звуки смешались, и уже было непонятно, какого рода бой идет в паре километров отсюда.
- Я пойду, - младший закрутил фляжку.
- Только побыстрей, мне чуть меньше часа осталось.
Неприятное, отдающее на язык свинцом предчувствие завладело старшим Дороховым. Он бессмысленно крутил в руках пустую кружку и каким-то задним, будто не своим умом начал понимать то, о чем говорил ему Кошкин. Нельзя спасти уже утонувшего? Или это прерогатива Господа Бога? И все равно упрямство русского майора было сильнее всех этих мудреных сентенций.
«Вроде моросить должно уже?» - с надеждой вспомнил серое утро отставной майор. Прислушался, первые мизерные капельки вкрадчиво топтались по палаточной ткани.
Когда вошел младший, он спросил, уже зная ответ:
- Толик?
- Толик... И еще двое... Раненых, правда, нет. Акбар этот в обнимку с СВД в зеленке сидел. Не сработало что-то, Вася. - Младший впервые назвал старшего по имени.
Старший медленно смял в руках металл кружки.
- Я вот думаю, прав Кошкин, смерть не перехитрить, хотя я все равно не отступлюсь. В любом лабиринте должна быть нить Ариадны. У любой пули есть бесконечное множество траекторий полета.
- Вы там полегче машиной вашей балуйтесь. Я в детстве... - и поправился, - мы в детстве фантастику научную читали. Чревато это. Да и как бы машина эта в плохие руки не попала.
- Эх! - сказал старший и растворился в полумраке палатки.
Дорохов младший остался один, покрутил в руках смятую кружку и как мог, но почти на девяносто процентов выправил ее. Потом налил в обе и выпил за помин души хорошего парня, старшего лейтенанта Китаева. Вторую накрыл куском сыроватого, похожего по виду на пемзу черного хлеба. Майору Дорохову было легче, чем могло быть. И старшему Дорохову тоже. Теперь они знали, что в смерти Толика они не виноваты. Правда, у обоих не пропало желание продырявить бородатого снайпера минутой раньше, чем он успеет прицелиться в старлея.
* * *
В лаборатории не было окон, чтобы первые солнечные лучи оплодотворили новым витком жизни застоявшийся воздух и поиграли пылью, невидимой под мертвосеющими лампами дневного света, дребезжание которых, вкупе с толщиной бетона, скрадывало щебетание ранних пташек.
- Ну что, получилось? - нетерпеливо стряхнул бессонную ночь Кошкин.
- Толика все равно убили. Правда, двоих не ранили!.. Это уже что-то. Но главное, я многое понял за эти несколько часов. Я понял, что не все решения и поступки человека принадлежат человеку, который считает, что он производит посредством их какое-либо действие.
Кошкин внимательно посмотрел на Василия Дорохова. Перед ним сидел совсем другой человек, кратно не похожий на того, что несколько часов назад покинул в неизвестном для землян направлении стены секретной лаборатории.
- Я столько книг после встречи с собой в палатке перечитал, - продолжил Дорохов, - особенно после демобилизации. И верил, и не верил. До сегодняшней ночи. И никому об этом не говорил. Иначе не миновать мне института Сербского. Что делать? Коллективное бессознательное витает в воздухе, мы вдыхаем его и начинаем принимать мир таким, какой он есть, или таким, которого нет! Говоря проще, можно вдыхать сгущающийся яд и радоваться его наркотическому апокалипсическому воздействию, можно вдыхать и не радоваться, а терпеть, доколе хватит сил, а можно - пытаться хоть как- то разбавить его нейтрализующими и осветляющими ингредиентами.
- Мудрено.
- Все сказать - ночи не хватит.
Сергей Павлович понял, что перед ним действительно сидит совсем другой человек, с опытом, возведенным в степень прогулок во времени. С прежним майором его роднили только тельняшка и застиранный камуфляж.
- Полагаю, что парадокса времени нет! Упрощая суждения, берусь утверждать, что это не более чем борьба двух надысторических сил на определяемом только нами отрезке человеческого существования. Во вселенском понимании это не прямая, даже не спираль, а фигура, непредставимая человеческим воображением. Алфавита не хватит, чтобы написать имя Бога. И Сына Его мы называем Царем и Спасителем, и два этих слова перевешивают Вселенную! Ни Юнг, ни Конфуций, никакая «И цзин» не смогли приоткрыть мне и доли того, что я увидел внутри себя, переходя из одного состояния в другое. По сути - машина твоя невозможна, ибо встреча с самим собой также невозможна по простой причине обладания душой в единичном масштабе. Плоть разделить можно, душу нельзя!
Ее и так в течение земной жизни терзают на две части между светом и тьмой! Но я испытал на себе действие твоей машины, я говорил сам с собой, я подталкивал себя не только к действиям, но и к их нравственной оценке и пришел к заключению, что принцип действия твоей машины схож с тем, что будет применен на Страшном Суде, когда человеку дано будет увидеть свою жизнь во всех ее прелестях и недостатках в одно мгновение, которое не будет измеряться временем. И еще, мне думается, ты не изобрел эту машину, ты ее выстрадал.
Молчание замерло на стрелках обесточенных приборов, юркнуло в разнокалиберные соединительные гнезда, прошелестело по дисплеям и упокоилось на дне банки для заварки чая.
- Ты хочешь попробовать еще раз? - тихо и настороженно спросил Кошкин, который понял, что опыт и знания не искореняют, а иногда, напротив, сопутствуют упрямству.
- Да. Но не сейчас. Мне нужно все рассчитать. Все продумать. Хотя, вроде, и было время, я ждал этой ночи пять долгих лет.
- Вася, у меня тоже есть некоторые виды на этот прибор. Ты не согласишься...
- В любое удобное для тебя время!
О путешествии Кошкина условились на следующую ночь.
* * *
Взяв у больного (в очередной раз) Марченко по телефону отгул, Сергей Кошкин покинул охраняемую территорию «ящика», пожелав доброго утра заспанным дежурным на двух КПП, ибо лаборатория, как матрешка, была спрятана в огромном дворе завода, который помимо ракет, благодаря новомодному слову «конверсия», выпускал теперь тефлоновую (в отечественном исполнении фторопластовую) посуду и утюги «с вертикальным взлетом», как именовали хозяйки пароувлажнитель. Именно поэтому (а не только по поводу одностороннего российского разоружения) по заводу разрешалось сновать иностранным шпионам под видом озабоченных развитием совместных предприятий бизнесменов. Империалистические монстры не мытьем, так катаньем вторгались в святая святых российского ВПК и «конверсионным» способом получали пай или хотя бы возможность следить за тем, что еще могут выдумать угрожающего их демократии никак не желающие тихо сниться и умереть русские.
Но сейчас Кошкин был настолько далек от всей этой мироправительственной кутерьмы, что чуть было не прошел мимо своего излюбленного по утрам кафе, где всегда заказывал блинчики с мясом под сметаной и большую кружку «амбассадора». Следует сказать, что, невзирая на смутное состояние Кошкина и других отдельно взятых индивидуумов, да, в сущности, и в целом народа империи, майское утро дышало ни с чем не сравнимым запахом начала жизни. Вот у кого бы учиться парфюмерам! Дней пять назад, когда Кошкин радовался такому незатейливому, одетому в яблоневый цвет и голубое небо утру, его посетили отнюдь не пейзажные мысли, и он предполагал довести аналогии до логического конца. Место философских терзаний - кафе «Тещины блины» - было совсем недалеко от КПП. И пожалуй, все закончилось бы рассуждением о том, что реформы имеют гадкий запах, потому как перерабатывают жизнь целых народов, а по сути это и есть адский запах, о котором предупреждал батюшка Серафим. И то, что с одной стороны может называться прогрессом, с другой видится отвратительной деградацией. И отнюдь не совдеповский образ мышления (который приписывали людям кошкинского типа либеральные журналисты), а врожденные, выстраданные на генетическом уровне уважение и любовь к своей стране, скрепленные с загадочной русской душой актом крещения в православном храме, определяло движения души инженера.
Кафе работало новомодно - нон-стопом. Узнавшая Кошкина официантка без слов принесла желаемое. Улыбнулась, на что потребовался не очень уместный для смурноватого хода мыслей ответ:
- Спасибо. Вы сегодня обворожительны.
- Может, рюмку коньяку? Опять ночь работали? - дежурный комплимент дороже чаевых. Официантка, которую звали Нина и у которой муж-дальнобойщик уехал и не вернулся, оставшись в другом городе с другой женщиной, стала улыбаться Кошкину как потенциальная невеста.
«А почему нет?» - мысленно ответил на ее улыбку конструктор, но вслух сказал другое:
- Сегодня можно и коньячку! Эх! Так бы на домашней кухне!
- Кто ж не дает?.. - игриво ответила Нина.
Рюмку с коньяком поставила молча. Так бы поступила и заботливая жена, дабы не прерывать рабочее течение мыслей в голове мужа, имеющего ответственную должность. У хорошей жены - это инстинкт, плохая рефлексирует на то, что ею пренебрегают ради чего бы там ни было.
Жена...
Кошкин почувствовал вдруг острую необходимость сию минуту увидеть Лену. Коньячные звездочки в желудке своими огоньками разожгли это желание.
Он отставил недопитый кофе и подошел к зеркалу, висевшему у входа. Оттуда грустновато взглянул на него рано поседевший мужчина, близкий к сорокалетнему барьеру и далекий от современной суеты, погони за хлебом насущным и прочими потребительскими излишествами. Бледный от бессонных ночей, непричесанный, отчего руки сразу стали искать во внутреннем кармане расческу... Эх! Если б хоть мизер понимать в мужской красоте! А так? Можно только отметить, что седина на короткой челке вроде легко гармонирует с серыми, немного печальными глазами. Модная двухдневная щетина с точки зрения современной молодежи добавляла гармонии хаосу внешнего вида. Вот только маленький, но свежий поперечный шрам на прямом носу - уснул за работой - клюнул край стола. Впрочем, на витающего в потустороннем мире неудачника тоже не похож... Галстук засаленный - в урну, и можно идти. Слава Богу, сорочку вчера темную надел, разводов на воротнике не видно.
Официантка Нина украдкой постреливает в его сторону заинтересованным взглядом. Но милая Нина - не Елена Андреевна Варламова, что ныне замужем за крупным предпринимателем и, как оказалось, потомственным дворянином Рузским.
Ох уж эти дворяне, сколько раз они предавали русский трон и больше всего радовались, когда получили от Екатерины жалованную грамоту да освободились от обязательной военной службы. Не в пример своим предкам. Не все, конечно, но чем ближе к трону - тем хуже. Потому и Рузские, а не русские... Хорошо хоть Лена оставила себе свою фамилию, впрочем, как и в случае с Кошкиным. И не обида на удачливого соперника, разрушившего первую, а для Кошкина вечную любовь, клокотала в нем, а обычное пренебрежение к самовлюбленным людям, считающим себя пуповиной если не мира, то обозримого в пределах горизонта пространства.
Рузский Владимир Юрьевич - владелец сети бензоколонок и маркетов, известный в криминальном мире по кличке Вздор (любимое слово, применяемое новоявленным дворянином в случае проволочек с бизнесом и приобретением новых производственных мощностей), подарил жене супермаркет в центре города, который назвал в честь нее «Варламовским». Хороший, кстати, магазин, если говорить о номенклатуре и качестве товаров. И о ценах тоже... Приемного сына Виталия отправил в Сорбонну, подальше от материнской ласки и притязаний совкового отца на воспитание. А главное, чтобы не мешал нескромному семейному счастью...
Елена Андреевна от дворянского титула отказалась, полагая, что он у нее тоже где-то пылится, если порыться в архивах, а вот Виталию Сергеевичу отчим его все-таки навязал.
Вздор! Действительно вздор!
А тут на улицах май! Бушующий май, стреляющий фейерверками цветущих яблонь, освежающий распыленным после первых дождей в воздухе озоном, опьяняющий загадочно-зовущими женскими улыбками. Будь ты хоть трижды книжный червь, но в мае сердце твое тревожно замрет от взгляда в небо и зайдется скороговоркой в ответ на дробь каблучков правнучек Евы.
«Варламовский» - двухэтажный кирпично-стеклянный куб с мансардным третьим этажом, где располагаются офисы, сиял зеркально вылизанными витринами и броскими щитами наружной рекламы. На входе - охранники с рациями. Суета иномарок на прилегающей к нему автостоянке. Суматошные грузчики в униформе. И горделивые дамы, которым очень хочется быть похожими на эмансипированных, живущих в Европе и Америке сестер. Кошкина принесло сюда совсем из другого пейзажа, поэтому охранники с вынужденным подозрением зыркнули на его неглаженный костюм и усталый вид совкового инженера. Ему не предложат помочь переложить из тележки груды ярких пакетов с заморскими яствами в багажник автомобиля, и не только потому, что у него нет багажника...
У входа на третий этаж двое охранников терзали компьютер, который гулко отстреливался в игроков, ведущих крутого героя по лабиринтам его шлейфов и плат.
- К кому? - удостоил коротким взглядом один из них Кошкина.
- К директору.
- По какому вопросу?
- Сообщите, - кивнул Кошкин на селектор, - что пришел Сергей Павлович по поводу патента на изобретение машины времени.
Тут уже оба охранника отвлеклись от компьютера и внимательно посмотрели на посетителя. На всякий случай взгляды их ничего не выражали. Мол, машина времени или атомная бомба - это не их дело.
- Елена Андреевна, извините, к вам некий Сергей Павлович по поводу машины времени?.. - вопросительно пробурчал в селектор тот, кто первым обратил внимание на Кошкина.
- Проводите его ко мне. - Тон такой, как будто речь идет о поставщике лапши «доширак».
Кабинет Елены Андреевны встретил кондиционерной прохладой, внушительными размерами, ароматами кожаной мебели, освежителей воздуха и ее собственных духов.
В результате сочетания модерновой обстановки, всех этих запахов и того, что Кошкин не видел свою жену пять лет, у него сложилось впечатление, что он попал в какой-то сказочный мир, не имеющий ничего общего с тем, что происходит за окнами. Лена сидела в кожаном кресле в обществе ноутбука, пары телефонов, селектора и эксклюзивных канцелярских принадлежностей. Увидев на пороге Сергея, она встала и распорядилась маячившей за его спиной секретарше подать две чашки кофе и бутылку «мартеля».
- Опять не спал всю ночь? - спросила Лена, как будто они расстались вчера.
Но Сергей Павлович даже не мог ответить. Сказать, что он обомлел, значит ничего не сказать. Перед ним стояла тридцатипятилетняя женщина, ради которой стоило бы начать новую троянскую войну. Строгий, но обтягивающий фигуру темно-зеленый вельветовый костюм. Воротника чуть касались коротко остриженные (а-ля каре) русые волосы, из-под аккуратной челки на инженера смотрели любимые, буравящие душу зеленые глаза.
Несколько минут Кошкин не мог прийти в себя. Лена это заметила, но не обидела его победным пренебрежением. Напротив, прониклась участием.
- Ну как ты? Еще не надоело повышать обороноспособность страны? Я думала, ты меня презираешь, потому не заходишь, не звонишь...
- Я тебя люблю, Лена, - в миллионный раз признался Сергей Павлович.
- Не надо об этом. Мы теперь - как параллельные прямые. Единственно возможная точка нашего пересечения - это Виталий. У тебя какие- то проблемы? - последний вопрос прозвучал таким тоном, будто перед успешным директором супермаркета сидит проситель, нуждающийся в меценатстве. Вот-вот денег предложит.
- Нет, у меня все хорошо. Зарплату повысили, к награде представили. Новый президент посетил нашу мастерскую и даже руку мне пожал. Из Марченко чуть весь песок от радости не высыпался...
- Как у него здоровье?
- Как у восьмидесятилетнего человека, который никогда за ним не следил, но еще может в силу огромной кинетической инерции предыдущих лет двигаться.
- Ясно. Передай ему привет.
Нет, она не знала, даже мысли не допускала, что сегодня в ее кабинет пришел победитель. И Кошкин, смакуя, оттягивал момент своего главного известия. Он не рассчитывал, что Леночка тут же бросится ему на шею, оставит процветающую коммерцию и ежемесячную езду по заграницам, но он надеялся увидеть хоть какое-то сожаление, смятение в ее глазах, пронизанное к тому же недоверием к возможности изобретения.
- Лена, я закончил свою работу.
- Новая ракета готова сбивать американские «Эф-117»? Давай выпьем за это по маленькой. Я знаю, что ты гений, Сережа. Я всегда это знала. И знала, что недотягиваю до твоего астрального уровня.
- Лена, я закончил работу над машиной времени.
- Ты наконец-то бросил увлекаться фантастикой?
- Да, я бросил увлекаться фантастикой, машина стала реальностью и сегодня ночью прошла удачные испытания.
На минуту, которую так ждал Кошкин, Лена замерла. Глаза их встретились, и Сергей Павлович имел возможность увидеть целый шторм зеленоватой морской воды, который пронесся по ее взгляду в эти мгновения. Главное - она не посчитала его сумасшедшим, потому что помнила: Кошкин человек серьезный, целеустремленный и умеет шутить только по поводу американского или китайского оружия.
- Ты можешь теперь стать известным. Нобелевским лауреатом. - Лена посмотрела на Кошкина с явным уважением, может, и мелькнуло в её коммерчески перестроенном мозге, что именно она несколько лет назад потеряла, но только мелькнуло...
- Банальное решение...
- Ты что? Изобрел машину времени, чтобы закрыть ее в секретном военном ящике? Это достижение всего человечества!
Кошкин вдруг не на шутку разозлился, он словно не с бывшей женой разговаривал, а с клерком из министерства иностранных дел.
- Ты же знаешь, я квасной патриот, человечество не стоит того, чтобы ради него расшибаться и класть жизнь на алтарь науки. Все изобретения человечество использовало либо для убийства себе подобных, либо для того, чтобы было легче ему самому. Человечества нет! Есть общество зажравшихся потребителей и маргинальной нищеты! И даже для собственного народа в целом и не стал бы жертвовать собой, морщить мозг, а только для определенной его части, кого можно считать русскими людьми, причем независимо от национальности, - в глазах Кошкина играли злые огоньки, он подлил им полбокала «мартеля», точно это был тот самый квас.
- Мы с мужем в эту категорию не попадаем, - сама утвердила Елена. - Для чего же тогда, позволь спросить, ты вымучил труд своей жизни, для удовлетворения собственного самолюбия, для самоутверждения? - наддала холода в голос Лена.
- Ты филолог по образованию? - будто не знал.
- И что?
- Ты можешь сказать, зачем Пушкин написал «Евгения Онегина»?
- Ну ты спросил!
- Ну ты спросила!
Они произнесли это почти одновременно, как в старые добрые времена. Стали улыбаться и даже потянулись друг к другу. Именно в такие моменты в душах давно расставшихся людей работают машины времени. И случается такая нежная ностальгия, что возвращение неминуемо, если, конечно, не задавит эту ностальгию прагматичный расчет. Лену вернул в зону дебита-кредита мобильный телефон. Он промурлыкал из-под вороха накладных тему из сороковой симфонии Моцарта.
Лена приземлилась:
- Вы сначала разберитесь с грузом, а потом думайте о его хранении. Договариваться с таможней - это ваше дело... - и понесло минут на пять.
Кошкин от скуки и нетерпения выпил еще полбокала коньяка и прилично после бессонной ночи опьянел.
- Так на чем, то бишь, мы... - посмотрела на него Лена.
- Я на машине времени, ты на таможне.
- И зачем она? Ты так и не ответил.
- Я могу вернуть тебя и, кстати, хотя бы для индивидуального подпольного прочтения второй том «Мертвых душ», хоть и не по душе мне это.
- Я не по душе?
- Возвращать сожженные рукописи, если об этом не просит автор.
- А меня ты, как вещь, планируешь вернуть?
- Как любимую... Как самую любимую в мире женщину.
- Пафоса не надо. Ты, Сережа, все-таки не переболел фантастикой. Это невозможно! Тем более с помощью машины времени.
- Я бы думал также, если б сегодня утром ко мне не вернулся парень из Чечни. Этот майор за одну ночь прожил новую жизнь и из солдафона стал почти философом! Ты не знаешь, что может случиться в твоем прошлом.
- Но так же нечестно, Кошкин!
- А кто мне только что говорил о благе для всего человечества? Я ж не таблетки от СПИДа придумал!
- Это точно! Ты можешь придумывать только оружие.
- Это все равно что упрекать Калашникова в том, что полмира бегает и стреляет друг в друга из его автомата.
- Милый Сережа, давай договоримся, если ты не оставишь своей безумной идеи и решишь вернуться за мной в прошлое, то хотя бы предупреди меня.
- Предупреждаю... - Кошкин встал, аудиенция у директора супермаркета была закончена. Это была не та женщина, к которой он шел утром, к которой он шел всю жизнь.
- Я вынуждена буду сказать об этом Рузскому.
- Ай-яй! Если даже он тебе поверит, поверит в возможность существования такого прибора, то что он сделает? Купит тебе машину времени, чтобы ты могла сразиться со мной в прошлом?
- Он может сразиться с тобой в настоящем.
- Если я захочу в него вернуться... Да и сам он ни с кем сражаться не будет, у него для этого целая армия громил есть. Это весь город знает.
- Ты, случайно, в КПРФ не вступил?
- Ты же знаешь, я даже в КПСС не был, потому и не могу похвалиться успехами в приватизации общенародной собственности.
- Ты стал злой, Кошкин.
- Наверное... Прости. Я пошел. Пьян... и спать хочу.
* * *
Вечером они встретились с Дороховым в лаборатории. Майор пришел, хотя в эту ночь не дежурил. Он сразу стал грузить Кошкина деталями вновь разработанной операции по спасению старшего лейтенанта Китаева. Кошкин еще не проснулся и, выплывая из неопределенной задумчивости, остановил его словесную пальбу и рекогносцировку.
- Вась, я тут крепко поразмышлял. Вот ты хочешь спасти Китаева, а чем он лучше рядового Иванова? Или какой-нибудь бабы Мани, которая попала под бомбежку родной российской авиации?
Дорохов замер. Его будто пристрелили на месте. Смысл последующей логики исчез полностью и безвозвратно. Он молча опустился на табурет и достал из пакета неизменную фляжку.
- Выпить надо, - сказал так, словно только что вновь похоронил всех близких и родственников, умерших за последние сто лет.
Выпили по полстакана. Кошкин вдруг подумал, что зачастил с алкоголем, и вроде как ему даже нравится это состояние. Машина времени есть, жены нет, сын за границей, зарплата - как у мойщика посуды в Нью-Йорке, - что еще делать русскому человеку? Пить!!!
- Наливай, - махнул он Дорохову, и тот разом уловил состояние своего товарища; спасти положение могла только задушевная кухонно-философская беседа, не позволяющая русской интеллигенции провалиться в банальную пьянку с тяжелыми последствиями для себя и общества.
- Знаешь, Серега, мне кажется, мы проигрывали локальные войны, потому что упорно считали себя великой державой. При этом мы всегда думали, что великость идет откуда-то: из Кремля, из ядерных центров, из ракетных шахт... В общем - из глубоких тылов. А великость должна исходить из сердца, из мозга каждого! В такой войне тылов не бывает...
- В чем-то ты прав. Но я думаю, что дело тут еще в великом обмане. Например, когда мы воюем с чеченами, мы забываем, что воюем с первобытным народом. И дело тут не в пассионарности, любовно выведенной Гумилевым, дело во внутреннем осознании. Ведь еще в девятнадцатом веке они переживали разложение родового строя, а такие процессы требуют не одного столетия. Через это прошли все народы. И появление сотовых телефонов и межконтинентальных ракет не является катализатором исторического состояния той или иной нации. Неандерталец с автоматом Калашникова и «стингером» на плече вполне возможен, но невозможно, чтобы он начал жить и воевать по правилам кроманьонцев. Но главное - это миф о суверенности. Даже те из них, которые искренне считают, что воюют за независимость, не понимают, что по сути воюют за исчезновение своего народа.
- То есть?
- Тебе ли, Вася, не знать, что у малых народов не бывает независимости, даже если она очерчена виртуальными границами суверенного государства. Они все равно вынуждены жить под кем-то. То есть они воюют только за иллюзию независимости. Проблема заключается в том, что когда они осознают, что Россия гарантировала им тепличное существование и отеческую заботу, на что они ответили взрывами женщин и детей, отрезанием голов, как и положено первобытным людям; когда они осознают, что втыкали кинжал в грудь своей матери, может статься - будет уже поздно. Даже во время Великой Отечественной войны, как и во время первой Кавказской, когда они тщетно рассчитывали на турецкого султана, каковому было абсолютно наплевать на их независимость, они полагались на Гитлера, который заигрывал с ними в союзников, но, не питая иллюзий в их верноподданности, дал приказ Гиммлеру (и это не тайна за семью печатями), когда войдут на Кавказ, уничтожить этот дикий народ. Так и было указано - «дикий»!
- Выходит, стреляя в спину красноармейцам, они стреляли в спину тем, кто защищал их от полного уничтожения?.. Но потом-то была депортация?
- А что было делать? Из пятнадцати тысяч призванных в Красную Армию в сорок первом году чеченцев и ингушей четырнадцать с половиной тысяч сбежали с призывных пунктов, чтобы поднять оружие против этой самой Красной Армии. А с предателями во время войны не церемонятся.
- Я бы расстреливал предателей...
- Расстрелять целый народ? Можно просто показать ему его слабость, невзирая на гордость и воинственность, что и сделал Сталин. Между прочим, во время Первой мировой войны «дикая дивизия», в которой служили исключительно горцы, была одной из самых лучших и надежных.
- Я понял: надо было дать им возможность служить России так, как они умеют!
- Вот именно! И мы получили бы самых боеспособных союзников.
- Сегодня твоя очередь умничать, - Дорохов вспомнил беседу предыдущего вечера.
Кошкин промолчал. Договорить им не дала Мариловна.
Она вошла с ярко читаемой надписью на лице: «Помогите, а то сейчас помру».
- Вот вы тут бойцов оживляете, а это только Христу и великим святым дано! Простите старую, что суюсь. Я бы тоже у тебя, Сережа, можа, и попросила бы моего отца вернуть. Он даже до Сталинграда не доехал, в его вагон бомба жахнула. Мы с того даже пенсию не получали, не воевал ведь. Я бы вот тебя попросила, чтоб ты меня туда, на станцию отправил, я бы его в другой вагон уговорила сесть...
В глазах Мариловны появились слезы, Кошкин и Дорохов проглотили по комку.
- Да вот думаю, - продолжила дрожащим голосом, - вместо него кто-то в этот вагон сядет, и придет похоронка в другую семью, и куплю я себе счастье через чужое горе... А уж мы с мамой и тремя братьями меру того горя до самой изнаночки знаем.
- Ты не рви душу, Мариловна, - сломанным голосом попросил Василий Данилович, - что случилось-то?
- Да беда небольшая, но неприятная, - вернулась из 1943 года и загорелась другим интересом Мариловна. - Пенсию я куда-то дома положила, вспомнить не могу, хотела днем в магазин сходить - нигде нету. Совсем старая стала. Склероз. Ты бы, Сережа, отправил меня во вчерашний день, а то зарплата еще далеко.
- Не вопрос, Мариловна, но что ты во вчерашнем дне найти хочешь?
- Память свою старушечью! Память, милый! Глядишь, и пенсия найдется. Ты ж за своей Еленой Прекрасной успеешь еще... А?
Кошкин улыбнулся одними глазами, чтобы не обидеть Мариловну, которая готова уже была заплакать в случае отказа.
- Отправлю-отправлю, полы потом помоешь, ищи свою пенсию.
- Во-во! А вы с майором-то пока все свои умные разговоры переговорите. Я мигом!
Кошкин с уже нескрываемой улыбкой пощелкал тумблерами, покрутил одному ему ведомые настройки, и Мариловна, всплеснув руками, исчезла, оставив в наследство друзьям пустое ведро и швабру.
* * *
Что-то не то... Кошкин озадаченно смотрел на стрелки-мигалки своего агрегата. Дорохову передалось его волнение.
- Нет субъекта!
- Что?
- Мариловны нет!
- Что, решила остаться во вчера?
- Ее вообще нет.
- Доигрались... - Дорохов заранее разделил вину с Кошкиным.
- Поехали, возьмем такси.
- Куда?
- К Мариловне, она недалеко от моего дома живет.
Они мчались на частнике через ночной, но неспящий город. В машине блатным баритоном страдал по воле не видавший тюрьмы арестант. Сочувствовать ему не хотелось. Водитель специально включил музыку громче, надеясь ублажить поздних пассажиров или показать им, какого он мира.
- Окна не горят, - Кошкин почувствовал, как растет в его сердце напряжение, сжимается пружина.
- Эх, Серега, не дай Бог, мы старушку нашу на растерзание Батыю какому-нибудь отправили. - Дорохов уверенно делил ответственность на двоих.
- Вот этого быть не может. Не далее вчерашнего полудня. Машина у меня еще слабенькая, мощности лет на пятьдесят-шестьдесят назад хватит, не более, а вперед я даже рисковать не стану. В стране с непредсказуемым прошлым подглядывать в будущее опаснее, чем смотреть в ствол заряженной винтовки.
Все двери в подъезде были металлическими, кроме одной. Поэтому она казалась беззащитной и единственная напоминала семидесятые годы своим стандартным некрепостным исполнением. Это и была дверь Мариловны.
Стучали в нее долго и громко, не заметив в подъездном полумраке, что чуть ниже замочной скважины приклеена бумажная полоска с печатями. Стучали, пока не скрипнула настороженно соседняя дверь на площадке. А приоткрылась она только благодаря камуфляжу Дорохова.
- Вы из милиции? - повелся в его сторону гнутый, как дамасский булат, старушечий нос. - Ключи у меня, вам не передали?
- Мы с работы, мы работаем вместе с Марией Гавриловной, - ответил Кошкин, а Дорохов успел вставить в поспешивший захлопнуться проем свой десантный ботинок.
- А где Мария Гавриловна?
- Где и положено, - над крючковатым носом появились недоверчивые, вылитые из темных маслин глаза и кудрявая седая челка, - в морге.
- Как в морге? - вопросительно и нагло расширил пространство проема Дорохов. - Не бойтесь, я майор Дорохов.
- Вы неправильно ставите вопрос, молодой человек. В вашем случае следует спрашивать - «в каком морге». И я вас узнала, вы же бывали у Машеньки, мы с вами чай пили, беседовали.
- Он действительно сослуживец, - кивнул на Кошкина Василий Данилович. - Он тоже здесь бывал, любимец Марии Гавриловны.
- А, вот как. Он что, тоже моет полы в секретном институте?
- Нет, он изобретает утюги с вертикальным взлетом.
- А-а-а... - в голосе старушки появилось уважение, - тогда милости прошу на порог, если б вы хотели убить меня из-за пенсии, то уже убили бы, а так - дома у меня взять нечего, все, что было можно, Боречка превратил в доллары, чтобы превратить их в шекели на земле обетованной. Меня зовут Амалия Гвидоновна, не помните? Милиция три раза переспрашивала, при этом не постеснялись даже спросить возраст...
Мы про возраст не будем, и так видно, что вы вчера поздно вернулись с дискотеки, - Дорохов уже пыхтел в прихожей, а Кошкин выглядывал из-за его широкой спины.
- Вы не могли бы, уважаемая Амалия Гвидоновна, повторить еще раз все по порядку, - вежливо попросил Сергей Павлович.
- Это всего лишь в третий раз за сегодняшний день! Но в комнату я вас, извините, не приглашу, у меня там женский беспорядок.
- Нам на пороге очень удобно, - искренне улыбнулся Дорохов.
- Ой! Только не надо считать меня старой дурой! Я, между прочим, доктор медицинских наук!
- Упаси Бог, Амалия Гвидоновна, - успокоил Кошкин, - что же все-таки случилось?
И тут Амалия Гвидоновна позволила себе прослезиться.
- Да что! Нет теперь у меня единственной подруги! Не с кем поговорить. Нам ведь как, старухам, было бы с кем поболтать... Во что превратился этот мир? Откуда в нем столько жестокости!?
Вопрос повис обвинением на шее Дорохова, на которого в этот момент смотрела Амалия Гвидоновна. Он предупредительно молчал.
- Есть теперь новые русские, новые евреи, - продолжила, чуть успокоившись, доктор медицинских наук, - есть и новые Раскольниковы. Только вот Машенька никому деньги под проценты не давала. Обычно я ей ссужала, без процентов, конечно... В магазин она еще с вечера собиралась, пенсию принесли - вот и решила отовариться. Пенсия она что - сегодня есть, завтра за квартиру заплатил, в гастроном сбегал - и все! Так вот, Машенька вчера в гастроном и сбегала, купила себе нехитрый продуктовый набор, и, вероятно, сумки у нее в обеих руках были, дверь входную не захлопнула, сразу к холодильнику - выгружать... Там ее и нашли. Новый этот Раскольников, наркоман какой-нибудь, от магазина, наверное, за ней шел. От вашей-то военной конторы, - она кивнула на Кошкина, - ей неплохую доплату к пенсии платили.
- В какой морг ее увезли? - Кошкин не узнал спой голос.
- В областную больницу, там испокон веку у нас судмедэксперты работают.
- Спасибо, Амалия Гвидоновна, - откланялся Дорохов и попятился, отжимая на лестничную площадку растерянного и подавленного изобретателя. - Пойдем, Сергей Павлович, нас с тобой время уже не ждет...
Снова мчались на такси обратно на завод, а между двумя КПП уже спорили о том, кто вернется во вчерашний день. На пороге лаборатории их ждал сюрприз. Девушка лет двадцати пяти мыла пол, в руках у нее была швабра Мариловны. Мужчины замерли на входе. Девушка распрямилась, смущенно глядя на неожиданных для нее смотрителей. У джинсового комбинезона на ее груди отстегнулась лямка, и она под сверлящими взглядами двух ошарашенных мужиков никак не могла ее пристегнуть.
Я - Варя, Варвара, я на третьем этаже обычно мою, меня из отдела кадров прислали, Марию Гавриловну заменить... Горе-то какое... Я думала, только из-за миллионов убивают.
Неловкое молчание продолжалось. Кошкин и Дорохов не знали, что им сказать. И Варе приходилось оправдывать, объяснять эту натянутую тишину.
- Меня предупредили, что Сергей Павлович по ночам часто работает, я мешать не буду, скоро закончу...
Сергей Павлович между тем залюбовался растерянной девушкой.
Из-под челки на друзей смотрели немного печальные яркие синие глаза. Настолько синие, что встретить такие можно только у сказочных красавиц. Точеные черты лица, тонкий прямой нос и немного угловатые скулы. «На какой древнегреческой амфоре я видел ее лицо?» - спросил себя Кошкин, но тут же потер кулаками усталые глаза: никаких наваждений! Где-то между тем и этим светом ждала Мариловна. Каждая красивая женщина похожа только сама на себя, а некрасивая - тем более.
- Меня зовут Василий, - представился Дорохов.
- Я знаю, вы должны быть на вахте, внизу, вы дверь не закрыли, и я сегодня прошла, не предъявив удостоверения.
- Оп-паньки... - скис Дорохов.
- Не переживайте, я никому не скажу.
- Тогда скажите мне, почему такая красивая девушка моет полы?
- А что, внешний вид каким-то образом определяет род занятий? - девушка улыбнулась. - У каждого есть свои причины быть там, где он есть.
- Извините, Варя. Вы нам позволите заняться своими делами?
- Конечно-конечно, я заканчиваю.
Уже у рабочего стола Кошкин поймал себя на мысли, что ему хочется оглянуться, еще раз увидеть Варю, а главное - он сравнивает ее с Леной Варламовой. С той Леной, которую он знал почти двадцать лет назад. Сравнение ни к чему не привело, а только мешало сосредоточиться. Дорохов уловил заминку и шепнул:
- А брюзжанье Мариловны тебе меньше мешало.
Потом они некоторое время спорили, кому вызволять Мариловну, но Дорохов буквально задавил Кошкина офицерским авторитетом и орденом мужества. Сергей Павлович махнул рукой:
- Только не геройствуй лишнего!
- Я просто посижу у нее в гостях. В магазин, если надо, мы сходим вместе...
* * *
Следующий вечер был спокойным и тихим. После работы Кошкин некоторое время бесцельно бродил по городу. Скорее, он прогуливался не по улицам, а где-то глубоко внутри себя. Поэтому окружающее его заполненное заходящим солнцем пространство казалось виртуальным, и ощущение это усиливалось отсутствием ветра и голодных весенних комаров. Взгляд изобретателя был проникновенно печален, отчего прохожие иногда смотрели на него с тревогой и непониманием. А Кошкин нес на своих плечах тяжелое депрессивное чувство бесцельности своего существования, которое накатывало на него последние годы и усиливалось приступами жуткого ночного одиночества, от которого он спасался работой. Он не только метался в своих коротких сумбурных снах, но и плакал, а по утрам ему было стыдно своей слабости и никчемности. Тогда он подходил к недавно купленной в церковной лавке иконе Сергия Радонежского и подолгу смотрел в глаза великого подвижника. Смотрел до тех пор, пока стыд и молчаливое покаяние не восходили до обретения силы, позволяющей преодолевать самого себя.
Он вернулся в лабораторию, когда над городом стали сгущаться сумерки. Дорохов облапил его на входе:
- Ты гений, Серега! Мариловна ворчит наверху со своими тряпками!
- Слава Богу, - тихо выдохнул Кошкин, а потом вдруг вспомнил: - А Варя?
- А она еще выше, сегодня-то я ее заметил!
- Ну что? Попробуем? - Кошкина слегка трясло.
- Ты, часом, не заболел, или у тебя мандраж? - заметил Василий.
- И то и другое, пойдем?
- Пойдем. Родина ждет!
Пока они корпели над приборами, Мариловна озвучивала суть несанкционированных испытаний:
- Вы не шибко-то кспериментируйте, жуткое это дело - мертвых оживлять. Вы тут бойцов оживляете, а это только Христу и великим святым дано! Простите старую, что суюсь. Я бы тоже у тебя, Сережа, можа, и попросила бы моего отца вернуть. Он даже до Сталинграда не доехал, в его вагон бомба жахнула. Мы с того даже пенсию не получали, не воевал ведь. Я бы вот тебя попросила, чтоб ты меня туда, на станцию отправил, я бы его в другой вагон уговорила сесть...
Кошкин вздрогнул. Он испугался, что Мариловна сейчас вспомнит вчерашний день.
- Да вот думаю, вместо него кто-то в этот вагон сядет, и придет похоронка в другую семью, и куплю я себе счастье через чужое горе... А уж мы с мамой и тремя братьями меру того горя до самой изнаночки знаем.
Друзья замерли.
- Я, Мариловна, не за мертвецами, я нынче за живыми, - оглянулся Кошкин.
- Дак это другое совсем дело! Я ж тебе говорила - за Леной собрался! Привет ей от меня, старой, передавай. Танцует она у тебя красиво! Прямо как на балах, которые в фильмах про старые времена показывают. Наташа-то Ростова у Бондарчука, помнишь? Твоя не хуже...
- Не моя она теперь, Мариловна, - сдвинул брови Сергей Павлович.
- А это, Сережа, испытание! Не верю я, что любовь бесследно исчезает. Всякого в жизни насмотрелась и знаю: если была любовь, то никуда она не денется. Ее, как Самого Господа Бога, обмануть нельзя. Можно только самого себя обмануть, да будет потом наказание не хуже Страшного Суда! И знаешь еще что? Никакой второй любви не бывает! Она, как и душа, одна человеку дается. Первая и все! Не сберег - и все, мучайся всю жизнь. Вторая - это уже не любовь, а сожительство!
Ох и разгорячилась Мариловна, ох и разошлась! Но Кошкин подмигнул Дорохову и повернул одному ему понятные рукоятки. Мариловна еще ворчала, а Сергей Павлович уже стоял у здания лаборатории, любуясь нелепым выцветшим еще во времена Брежнева лозунгом на растяжке: «Решения партии в жизнь».
До университета пришлось идти пешком, советского пятачка на автобус в кармане не предвиделось. Ноги сами несли Кошкина в нужном направлении, и он даже не успевал ностальгически удивляться полуголым витринам магазинов с манекенами в стандартных одеждах, пионерам, гурьбой идущим с уроков, молодым людям в самопальных джинсах и кроссовках фабрики «Кимры», автофургонам «Газ-52» с лаконичной, но теплой надписью «Хлеб», самодостаточным, по добрым милиционерам...
В квартале от альма-матер располагался ломбард, куда и зашел Сергей Павлович, дабы разжиться денежными знаками, не знающими инфляции и сравнения с долларом. Он респектабельно выложил на прилавок перед круглоголовым лысоватым мужчиной золотой портсигар, подаренный коллегами на день рождения. Этой ненужной роскошью Кошкин никогда в жизни не пользовался. Мужчина внимательно осмотрел «товар» и произнес заветное слово «паспорт». Кошкин начал сосредоточенно рыться в карманах и притворно тяжело вздохнул.
- Вот, ё-моё, неужели дома оставил! Все! Накрылся взнос за кооператив. Не успею...
Мужчина пожал плечами и молча положил портсигар обратно на прилавок. Кошкин с повторным вздохом медленно стал укладывать его в карман, весь его жалкий вид подсказывал: ну придумай что-нибудь, дядя. И дядя придумал, когда Сергей Павлович нарочито неуверенно потянулся к дверной ручке.
- Знаете, я могу его взять... Ну, как на свой паспорт, но, знаете ли...
- Да в полцены! - радостно выкрикнул Кошкин, одним броском вернувшийся к прилавку.
- Не ворованный? - для приличия спросил приемщик, отсчитывая свеженькие красные червонцы.
- Подарок, - успокоил инженер.
Около часа он бродил у входа в университетский корпус, где еще не сидели хмурые и скорые на едкий окрик охранники и где последние двадцать лет располагались филологический факультет и факультет романо-германской филологии. Нужно было решиться зайти внутрь, заглянуть в расписание. Номер группы Лены Сергей Павлович помнил, и узнать аудиторию, где находилась Лена, не составляло труда. Но он, ностальгически очарованный, стоял у парадного крыльца, задумчиво всматриваясь в лица проходивших мимо людей.
И вот, наконец, на крыльце появились студенты. Юноши торопливо и жадно закуривали, стреляли друг у друга сигареты, девушки группами шли к автобусной остановке. Последние анекдоты и курьезы, принесенные с семинаров, рассыпались взрывами хохота, шел оживленный обмен конспектами и учебниками. И во всей этой кутерьме Сергей Павлович очень боялся просмотреть Лену.
Она вышла из корпуса в числе последних в обществе худого чернявого паренька, который что-то весьма эмоционально ей декламировал. Паренек явно не вписывался в планы Кошкина. С минуту инженер стоял в растерянности, а оживленно беседующая парочка двигалась в сторону книжного магазина «Букинист». Излюбленное русское «авось», замешанное на отчаянном «будь что будет», подтолкнуло Сергея Павловича к действию. В России алкоголь и любовь являются причиной 99% безумных поступков. Хорошо начинать разговор, если имеешь способности удава: посмотрел на собеседника внимательно, как на любимое блюдо, и он уже никуда не денется.
- Здравствуйте, Лена, - Кошкин придал голосу тон судебного исполнителя. Никакой вкрадчивости, смущения, а у самого холодный пот на спине и всю душу обожгло зеленоглазым взглядом.
- Ой, а я вас где-то видела! - и с таким интересом посмотрела на Сергея Павловича, точно он только что с телеэкрана сошел. - Точно видела, я никогда не ошибаюсь. - Мигнул зеленый семафор из-под пушистых ресниц.
- Вопрос в другом: в прошлом или в будущем вы меня видели, - поддал интриги Кошкин. - Меня зовут Сергей Павлович, я руководитель одной научной лаборатории, которая исследует пространственно-временные взаимосвязи. Понимаете, Лена, некоторые наши эксперименты выходят за пределы обычного человеческого понимания...
- Но я в этом ничегошеньки не понимаю! Я филолог. Я только учусь. Какое отношение такая наука может иметь ко мне? Правда, Давид?
Чернявый Давид растерянно пожал плечами. Он мешал Кошкину, Кошкин помешал Давиду.
- Подозрительно все это... - начал было размышлять Давид, но Кошкин посмотрел на него так, как смотрели приходившие в его лабораторию бандиты для обсуждения вопросов приватизации оборонной промышленности. Давид временно умер. Удав у Сергея Павловича получился отменный.
- Все просто: не все индивидуумы имеют показания для участия в подобных экспериментах. А вот вы, Лена, имеете все к этому данные. Я понимаю, что посторонний человек с подобными речами внушает мало доверия, но я готов показать свое удостоверение сотрудника оборонного НИИ и, кроме того, наглядно продемонстрировать вам некоторые результаты нашей работы. Вы не согласитесь выпить со мной по чашке кофе вон в том кафе? - поблизости находилось «Театральное», на двери которого указал Кошкин.
- Давид, ты не хочешь кофе?
Давид пожал плечами, но Сергей Павлович продолжал наступление.
- Видите ли, Лена, речь идет о секретных разработках, и ваш друг Давид не относится к числу посвященных и посвящаемых. Чтобы у вашего друга не возникло подозрений, вот мое удостоверение, - и с чувством победителя Сергей Павлович развернул красную корочку оборонки, как бы случайно прикрыв большим пальцем год выдачи.
Давид, едва скрывая зависть и раздражение, утвердительно покивал головой. Да, мол, вижу, дядя ты серьезный.
- Лена, завтра на лекциях увидимся, - откланялся он.
- Конечно, Давид.
- Всего хорошего, - пожелал инженер, который едва скрывал ехидную улыбку: не фиг делать всяким там Давидам рядом с его будущей женой.
Несколько секунд они провожали сутулую фигуру Давида разнополярными взглядами, а потом Сергей Павлович окончательно осмелел и взял Лену Варламову аккуратно под локоток, чтобы рассказывать ей по ходу движения к кафе о возможности перемещения во времени, разумеется, оговариваясь, что речь идет о небольших расстояниях, если, конечно, слово расстояние уместно в отношении измерения времени.
- А вы, вероятно, хотели бы прочитать рукопись второго тома «Мертвых душ»? - кинул он очередного козыря.
Лена посмотрела на него внимательно и очень пронзительно, даже приостановилась.
- Нет, я точно вас где-то видела! Такое чувство, что все это когда-то со мной уже было...
- Или будет, - не дал ей задуматься глубже Кошкин и снова понес свою научную околесицу.
В кафе на радость изобретателю сидели только две пары студентов в обществе стаканов какао и ливерных пирожков, что скромно ютились на тарелках с раритетной и лаконичной надписью «общепит». Они не обратили внимания на новых посетителей, не столько утоляя голод, сколько поглощая друг друга влюбленными взглядами. Кошкин с разрешения Лены победно заказал «Хванчкару» (он-то знал любимое варламовское вино в будущем), себе армянский трехзвездочный коньяк, вареные сосиски и пирожное - престижные строчки из «театрального» меню 80-х годов. После того как официантка принесла заказ на столик, студенты с легкой завистью отвлеклись от своих бесед и покосились на соседей, точнее, на спиртное и закуску. Кошкин старался держаться непринужденно, но вдруг подумал: не дай Бог встретить самого себя! Следовало увести Лену подальше от университета, но, с другой стороны, на это могло не хватить ее доверия к постороннему человеку. Посторонним быть не хотелось... Трудно было убедить себя, что эта очаровательная девушка, с восторгом и одновременно легким шармом взирающая на окружающий мир, в обтягивающих вельветах и водолазке не имеет к нему на данный момент никакого отношения.
Пригубили, и Лена посмотрела на своего «новою» знакомого с легкой хитрецой в глазах.
- Из ваших объяснений, Сергей Павлович, я поняла, что у вас на руках чуть ли не машина времени? - прищурилась с недоверчивой улыбкой.
- Да, - спокойно подтвердил Кошкин и достал из кармана дистанционный пульт с многочисленными кнопками. Известный российскому будущему логотип «Toshiba» никого здесь не мог ввести в заблуждение.
- И это все? - еще более недоверчиво спросила Лена.
- Нет, это малая толика, пульт управления.
- Вы хотите сказать, что, нажав на одну из кнопок, мы могли бы сейчас отправиться на встречу, скажем, с Овидием?
- Нет, так далеко не можем. Пятьдесят-шестьдесят лет - назад, пятьдесят лет - вперед.
- Странно, почему такие ограничения?
- А вы спросите у космонавтов, почему они не летают в другие галактики или хотя бы на Марс?
- Сергей Павлович, я жутко люблю тайны, но не военные. Вы, наверное, с меня какую-нибудь подписку о неразглашении будете брать?
- Да нет, только устное согласие. Вы человек гражданский. Конечно, это обязательные формальности, но никто вас не собирается посвящать в конструкторские чертежи, технологии и прочую дребедень, которая, к тому же, покажется вам китайской грамотой.
- Тогда зачем вам именно я?
«Да потому что я люблю тебя!» - хотел откровенно крикнуть Сергей Кошкин, но удержался, вместо этого он наморщил лоб, что предполагало усиленное движение мыслительного процесса.
- Если сказать честно, то без вас вообще ничего не получится...
- Странно. Вы сами-то, Сергей Павлович, хорошо представляете себе, о чем говорите? А то являетесь, как Воланд Берлиозу. А потом головы покатятся... - Лена не на шутку насторожилась.
- Ну, уж только не Берлиозу, а - Маргарите. - Кошкин вторично наполнил бокалы.
- Я начинаю вас бояться, - и тем не менее взяла бокал.
Да! В 90-х годах такой номер не прошел бы. Порядочная девушка рванула бы с криком «караул» от навязчивого незнакомца, который с маниакальным спокойствием декламирует безумные с точки зрения современного технического развития идеи. Получить по морде белым днем на улице стало проще, чем увидеть приветливую улыбку. И туда ее следует позвать?.. Жаль, что на маленькой приборной доске не предусмотрена, просто невозможна третья нейтральная сторона: маленький домик в горах, в полях, в лесах, подальше от смрадного дыхания этого гниющего, саморазлагающегося мира.
- Не бойтесь меня, Лена... Если и есть на земле человек, который никогда вам не причинит вреда и, напротив, отдаст все, чтобы заслужить ваше расположение, то это я. Во всяком случае, единственный - на расстоянии сорока тысяч километров.
- Ого! Это похоже на признание! Так, может, этот прибор на нашем столе - всего-навсего предлог для знакомства? - лукавинка вылетела из зеленых глаз.
- И то и другое - верно. Если вам знакомо понятие предопределенности, то я объяснил бы происходящее весьма... М-м-м... Проще говоря, не будь вас, не было бы этого прибора... Подождите! - он перебил ее желание что-то сказать, остановил ее удивление. - Я приглашаю вас на небольшую прогулку, на двадцать лет вперед.
- Это не бред? Даже если это возможно, меня потеряют дома. И предупреждаю сразу же, ни в какие машины я садиться не буду, никуда не поеду, даже если у вас найдется удостоверение КГБ.
- Что вы?! Поймите, Лена, в вашем времени, которое, кстати, и мое, со своим паспортом я как раз могу быть интересен для КГБ, а вот вы в будущем со своим паспортом можете существовать и перемещаться совершенно спокойно. Что же касается родителей, не беспокойтесь, я верну вас в эту самую минуту, за этот самый столик. При этом не надо садиться ни в какую машину. Она - вокруг нас! А если вам не понравится совсем, то - в тот момент, когда я подошел к вам на улице, и вы будете иметь возможность дослушать развесистые рассуждения Давида о творчестве Байрона и о плагиате Пушкина по отношению к первому. Об этом, кажется, он вам говорил?..
- Фантастика какая-то... И что вы сделаете?
- Нажму вот эту кнопку, и мы окажемся в лаборатории, где нас ждет мой друг майор Дорохов.
- А потом?
- Мы прогуляемся с вами по улице этого самого города двадцать лет спустя. Вот, посмотрите... - Кошкин достал из внутреннего кармана черно-белую свадебную фотографию 1987 года. Свадебную фотографию, на которой студент Сережа Кошкин обнимает за талию Лену Варламову. - Это через три года...
- Монтаж? - Она вскинула брови. - Н-но... Это же вы... Только моложе... Господи! Как здорово сделано! Пусть все это отдает совсем не легкой стадией сумасшествия, но это удивительно интересно. Нажимайте свою кнопку, надеюсь, взрыв за этим не последует...
- О нет, эта атрибутика совсем другого времени.
* * *
Дорохов от неожиданности крякнул. Он как раз от вынужденного безделья потянулся к заветной фляжке, а тут прямо перед его протянутой рукой появилась девушка и шлепнулась на пол, вскрикнув то ли от боли, то ли от неожиданности.
- Простите, Лена, я не предупредил вас, что нужно встать. Здесь нам забыли подставить табуретки, - Кошкин быстро вскочил и протянул девушке руку.
- А я-то тут при чем? - принял на себя упрек Василий Данилович.
- Да нет, Вась, это я размечтался. Ты тут точно ни при чем. Знакомься, моя будущая и бывшая жена Елена Андреевна Варламова.
- Даже так? Тогда можно просто - Лена. Вот здесь и есть секретная мастерская? Пока что все происходящее больше похоже на фокус.
- Вы ему не верите? Вы ему не верите... - задумчиво посмотрел на девушку Дорохов.
Кошкин предпочитал не торопить события. Он просто стоял рядом и любовался на извлеченное «из глубины веков» прекрасное юное создание. Сергей Павлович был пьян первой и единственной любовью.
И в этот момент в лабораторию заглянула еще одна прекрасная девушка по имени Варя:
- Василий Данилович, там внизу кто-то стучится. Спрашивают, где охранник.
- Какого лешего? - поморщился Дорохов. - Спасибо, Варя, - и, глянув на задумчивого Кошкина: - Проснись, я скоро...
Лена посмотрела на Варю со спортивным интересом и, прежде чем та успела закрыть дверь с той стороны, спросила:
- Извините, девушка, а вы тоже тут летающие тарелки изобретаете?
- Нет. Я их мою. Предполетная подготовка, понимаете? - не растерялась Варя.
- Понимаю, а то мне показалось, что в нашем с вами возрасте военные тайны противопоказаны.
- И я вас здесь раньше не видела...
Следующим актом произошло явление Мариловны, которая бранилась, поднимаясь по лестнице:
- Нет, ну ты посмотри на него, запер все двери - а мы с сантехником должны под дождем мокнуть.
- Я думал, ты уж здесь, Мариловна, - бурчал, оправдываясь, Дорохов.
- Так я и ходила в центральный, за сантехником, в туалете опять бачок побежал. Днем-то этим академикам наплевать... - с этими словами она замерла на пороге, вытаращив свои выцветшие глаза на Елену Варламову в юности.
- Кра-со-та... - врастяг прошептала старушка и для усиления визуального эффекта покачала головой. - Получилось, Сережа? Ай, молодца! Чудеса...
Лена, ощущая сконцентрированное на ней всеобщее внимание, переключилась на Мариловну.
- А вы, простите, майор или генерал?
- Я? - расплылась Мариловна от оказанного доверия. - Я главный инженер по швабрам с оптическим прицелом. - И в подтверждение сказанного водрузила на свой нос очки с мощными линзами.
- Красавица!
- Вы хотите сказать, что вы меня знаете?
- Хочу. Как же мне тебя не знать...
- Мариловна, дорогая, наша гостья еще пять минут назад... - проснулся было Кошкин.
- Да чай не дура совсем, понимаю, - обиженно всколыхнулась на него старушка и далее расставила все точки над «и» без сожаления и реверансов: - Ты не сомневайся, милая, не сомневайся, он тебя в другое тысячелетие прогуляться пригласил. Имел на это полное право, как любящий муж и порядочный человек, он у тебя гордость оборонной промышленности. Ты, Сережа, не впадай в кому, а своди ее в нынешние магазины, она вмиг все поймет.
- При чем здесь магазины? - насторожилась Лена. - Мне подарков не надо.
- Да не тушуйся ты, Лена. Идите, пройдитесь по городу, это тебе не заря перестройки! Ты только не подумай ненароком, что мы тут коммунизм построили. Ну это тебе Кошкин лучше меня, старухи, объяснит.
* * *
Дождь был буйным, но недолгим. Пару раз громыхнуло вместо артподготовки, потом залп из всех стволов, потом кончились патроны и на десерт - озоновая атака.
Дышалось легко. Влажная зелень роняла капли. Лена позволила Кошкину взять себя под руку, под локоток, потому как шла точно по минному полю. Она с нескрываемым удивлением смотрела на снующие иномарки, внимательно читала названия улиц, рассматривала прохожих, как инопланетян, но продолжала искать подвох. Окончательно доконал ее электронный плакат, мигающий призывом не пропустить выборы в Государственную Думу.
- Как в начале века? - поморщилась она, вспоминая школьный курс истории.
- Так и есть, в начале двадцать первого века, - подтвердил экскурсовод Кошкин.
- А здесь же были разные конторы - хозы-мозы? - так определила Елена Андреевна старую улочку, где сверкали начищенной до мраморного блеска древностью купеческие особняки. Теперь там располагались многочисленные бутики и офисы фирм.
Кошкин легким, но требовательным усилием завел Лену в парфюмерный магазин. Он ехидно любовался тем, как она ошарашено скользит глазами по прилавку.
- И «Черная магия» есть? - проверила Лена свои советские знания в области французских духов.
- Что? - изогнула брови продавщица.
- «Черная магия», духи такие... Или «Же о зе»...
Продавец безнадежно присвистнула...
- Вроде помню что-то... Но это можно поискать в универмаге... Но лучше в музее. Вы скажите, какое направление вас больше интересует? Может, я смогу вам что-то порекомендовать...
- А маме нравится «Пани Валевская», - сказала зачем-то Лена.
- Вам точно в антикварную лавку. У нас только последние поступления. «Дживанши», «Кензо», «Кляйн», «Наоми», «Давидоф»...
- Дайте нам «Дживанши - облик», - поставил точку Кошкин.
Девушка у прилавка изобразила радостное обслуживание, достала нужную коробку, протянула сдвоенную оригинальным дизайном склянку Сергею Павловичу.
- Прекрасный подарок для любимой, - поддела она старого карася на крючке. - 70 у.е...
- У.е? - вопросительно повторила Лена.
- Ну да, у нас по курсу доллара, на евро еще не перестроились.
Кошкин молча достал портмоне и отсчитал нужную сумму в рублях. Причем продавщица успела увидеть в другом отделе свеженькие советские червонцы.
- Ух ты, извините, я такие только в детстве видела... Вы коллекционер?
- Типа того, - парировал Кошкин, пристрелив ее жестким взглядом.
Девушка запоздало, но предупредительно замолчала, без того уж сунула нос в чужой кошелек, так и клиента недолго потерять. Парфюм-бутиков за окном пруд пруди. Быстро завернула коробку и протянула Елене.
- Я вам завидую, - честно сказала она, компенсируя комплиментом Кошкину свою болтовню.
- Что? - не поняла Варламова. И уже на улице сказала сама себе: - Без очереди... - Потом Кошкину: - Сергей Павлович, давай где-нибудь присядем, мне здесь страшно...
- Если честно, мне тоже, но и у вас мне тоже не по себе. Нет теперь подходящего времени. Особенно для влюбленных.
- Странно... Французские духи... Рядом можно купить свежие цветы... Белье...
- Знаешь, у меня есть мысль, давай вернемся в «Театральное», оно до сих пор существует, правда, выглядит немного иначе. Там теперь интеллектуальная тусовка, для богатых и тех, кто себя к таким причисляет.
- А ты богатый?
- Нет. Скажем так, я по нынешним меркам несколько не дотягиваю до среднего класса.
- Это дорого? - кивнула Лена на коробку с духами.
- Ну, как сказать. Каждый день я такое покупать не могу. Сказать больше, это будет уже не подарок.
- Вон там был портрет Брежнева и надпись: «Мир отстояли - мир сохраним!» А теперь... «Соло - мебель для офисов». Значит, ты меня не обманул... Театр такого масштаба невозможен.
Кошкин устало, но победно вздохнул. Из всех чувств человек более всего доверяет зрению, не понимая, как оно бывает обманчиво. Зато слух Кошкина не обманул, Лена Варламова назвала его на «ты».
По пути до кафе «Театральное» они молчали. Окружающий мир говорил Лене больше, чем мог рассказать ее очарованный гид.
- «Хванчкару»? - спросил Кошкин уже за столиком. - Может, ты проголодалась? Здесь прекрасно готовят пиццу с грибами и куриные отбивные, есть пельмени.
- Нет, немного вина - не откажусь.
Некоторое время они сидели молча. Лена теперь уже с нескрываемым интересом смотрела на Кошкина.
- Я боюсь... - шепнула она.
- Чего?
- Я боюсь этого мира. Твоего мира.
- Он не мой.
- И еще я опасаюсь: вдруг у меня не получится вернуться.
- Ты сейчас думаешь об этом?
- Да. Не обижайся, пока у меня нет желания перепрыгивать свою собственную жизнь. Ты сам бы согласился? Наверное, ты даже не думал об этом.
- Если честно, не думал.
- Это не укладывается в голове. До последнего момента я полагала, что это какая-то шутка. А теперь все похоже на сон.
- Не переживай, я верну тебя куда скажешь, хоть в раннее детство. Или в ту минуту, когда я вломился в вашу с Давидом беседу.
- Ты удивительный человек. Я думала, машина времени так и останется прерогативой Герберта Уэллса, Клиффорда Саймака или Азимова. А ты...
- Почему-то мне не хочется называть ее машиной времени. Громоздкое название, многообещающее. А у меня так, игрушка для детей среднего школьного возраста.
- Когда ты меня вернешь, я все забуду? - потрогала коробку с духами: вещдок.
- Не знаю. Все эти парадоксы времени - только теория. Мне кажется, это субъективное, индивидуальное... Опять же, я могу вернуть тебя в это самое кафе. Если смотреть на проблему просто технически, - я всего-навсего разрываю энергетическое поле, перемещая объект из одной точки поля в другую. Мы мыслим трехмерно, а я тебе сейчас пытаюсь объяснить вообще в горизонтальной плоскости. Ну, если перенести наш разговор в сферу филологии, то представь себе, что тебе надо перевести и попытаться донести «Евгения Онегина» для африканского племени, словарь которого составляет не более 100 слов. Перевести, конечно, можно, передать, так сказать, суть, - но будет ли это роман в стихах? У каждого времени свои вопросы, на которые, кажется, нет ответа. Вот у нас сейчас стоит научно-этическая проблема - можно ли клонировать человека?
- Клонировать?
- Ну да, создать копию. Взять ДНК, вырастить эмбриональную ткань... Впрочем, зачем тебе эти дебри! Я не думаю, что с помощью моего прибора можно корректировать историю, а теперь уже сомневаюсь, что и жизнь отдельного человека, но тот, кто изобрел колесо, вряд ли предполагал, что другой деятель присобачит к нему двигатель внутреннего сгорания. Будешь ли помнить? Мариловна наша, к примеру, не помнит. И Слава Богу.
- Вы что, на ней проводили испытания?
- Пришлось, в гуманных целях. Пенсию помогали искать.
- Нашли?
- Нашли.
- Значит, в вашем мире копируют людей?
- Пока только овечек. Но от этого не легче. И хотелось бы тебе напомнить, что это не только наш мир, это и твой мир. Не хотел тебе говорить, но ты в этом мире устроилась намного лучше, чем я.
- Хочется остановить тебя, попросить - не рассказывай. Но любопытство сильнее...
- Ты директор крупного магазина, названного твоей фамилией. Могу тебе показать.
- Не надо, я боюсь.
- Я тоже.
- И?..
- У тебя богатый муж, говорят, что с криминальной начинкой, твой сын... Наш сын учится за границей.
- Муж... С криминальной начинкой... Я не хочу мужа с криминальной начинкой.
- Это сейчас, точнее - тогда, а в двадцать первом веке - такой муж находка, такими гордятся, они делают нынешнюю историю, а такие, как я, разочарованно и плаксиво копаются в своем прошлом.
- Поэтому ты изобрел экскаватор и выкопал меня.
- Можно и так сказать, но тебя я не выкопал, тебя я потерял. И вся жизнь следом потеряла смысл. Глупо, банально... Мой друг пытается остановить пулю, которая давно уже пробила сердце его боевого товарища и подчиненного, а я пытаюсь вернуть любовь, хотя пулю, как мне теперь кажется, остановить проще. Она хотя бы движется по физическим законам...
Минуту-две они помолчали. За окном сгущались неторопливые майские сумерки, и кафе стало наполняться посетителями. Разношерстные компании и пары обозначались в стильном полумраке зала только обрывками фраз и звоном бокалов. Рядом со столиком Кошкина и Лены приземлились два женоподобных юноши с аккуратными серьгами в ушах и неаккуратными прическами. Уже через несколько минут они стали целоваться, отчего у Лены широко открылись глаза.
- Это не норма, это распущенность нашего времени, - грустно пояснил Сергей Павлович. - Издержки свободы.
- Я думала, что свобода подразумевает свободу созидать.
- Я тоже так думал, но разрушать легче. В том числе моральные нормы.
- Хочется спросить, где и когда мы с тобой встретимся, но, наверное, не стоит.
- Не надо. Я теперь уже не знаю, как мне жить дальше. Я слишком многого ждал от сегодняшнего дня.
- Я тебя разочаровала?
- Нет, что ты, я сам себя разочаровал. Ведь получается, я хочу отбить тебя у самого себя. Обманываю самого себя. Пусть юного и заблуждающегося, но это ничего не меняет. Смешно, но этот путь мне подсказала старая добрая Мариловна, а я, такой же стареющий дурак, начал охоту на миражи. Но главное, я снова увидел девушку своей мечты. Звучит банально, но это правда. Ради этого стоило корпеть над чертежами и микросхемами несколько лет. Не хочется верить, что эта работа стала причиной твоего ухода. А если и так, ничего другого делать я не умею. Высокоточное оружие и слабомощные машины времени. Кошкин исчерпан. Мой однофамилец стал конструктором лучшего танка времен Второй мировой войны. А я вот... Ладно, ерунда это все.
Кошкин, как и полагается после такой тирады, выпил залпом полбокала коньяка. Лена кинула ему спасательный круг:
- Могу я тебя попросить?
- О чем угодно!
- Пригласи меня еще раз когда-нибудь на такую прогулку, только забери из того времени, когда мы уже знали друг друга.
- Ты правда этого хочешь?
- Если честно: и боязно, и любопытно, и еще что-то. Самое удивительное, что никто не поверит!
- И мне тоже. Я с удовольствием прокачу тебя по нынешним ухабам.
Лена взяла Кошкина за руку, и у него перехватило дыхание. Тихая грусть до немоты наполнила сердце. Ни в прошлом, ни в будущем счастливому Кошкину не было места. Время любви нигде себя не обозначало.
- Здесь становится душно, мне пора, - Лена чуть сжала его руку, и Кошкин окончательно поплыл.
Пришлось собираться с силами, чтобы не броситься сейчас к первому попавшемуся такси, увлекая ее за собой.
- Возьми коробку, держи ее в руках, все-таки подарок.
- Мне придется там объяснять, откуда у меня такая роскошь.
- Придумаешь что-нибудь. Скажешь, получила от друга по переписке из Франции. Ну ладно. Все. Действительно пора. - Кошкин достал из кармана пульт и направил невидимое поле на Елену.
Голубые за соседним столиком даже не заметили, как в воздухе растворилась красивая девушка с коробкой духов в руках. Да это и не удивительно, зачем им красивые девушки. Конкуренция.
Кошкин заказал официантке бутылку коньяка. Та с подозрением глянула на опустевшее кресло напротив, но ничего не сказала. Зато сказал Сергей Павлович, обращаясь к вселенской пустоте:
- Духовное обновление русской интеллигенции в девяносто пяти случаях из ста начинается с обычной попойки, мотивируемой сакральными движениями самой загадочной в мире души.
- Сам-то понял, че сказал? - буркнула себе под нос официантка.
* * *
В последнее время Владимир Юрьевич стал замечать за женой непривычную в мясорубке современного бизнеса задумчивость. Последнюю неделю она плавала взглядом в запредельных далях, отвечала невпопад, а главное, нарушила выработанный и негласно утвержденный паритет: хоть светопреставление - но вторник и субботу они проводили вместе, со всеми вытекающими для супружеской жизни последствиями. Сам Рузский ради этих дней мог бросить переговоры в Лондоне или на Кипре и примчаться самолетом к стройным ногам своей очаровательной супруги. Не само обладание этой удивительно красивой женщиной сводило его с ума, а возможность такового. И ради того, чтобы два раза в неделю испытывать высший частнособственнический инстинкт, Рузский готов был начать троянскую войну с кем угодно. Первые два года он просто не мог поверить, что она досталась ему так легко. Бросила своего инженера-оборонщика, грустного интеллектуала, оставшегося на обочине экономической жизни, и попыталась начать с нуля. Сама. Без чьей-либо помощи. Влезла в долги, открыла цветочный салон, но, как водится у таких горе-предпринимателей, благополучно прогорела. Оставалось продать родительскую квартиру, потому как семейное гнездо она оставила мужу в качестве запасного варианта, и если вздумается, то и как возможность вернуться.
Вот тут и появился в роли благородного компаньона-спасителя Владимир Юрьевич. Цветочный салон арендовал помещение на одной из его торговых площадей. Во всех других случаях Рузский даже не поинтересовался бы - кого там в очередной раз «раздевают», но Елену Андреевну им приметил сразу и долго за ней наблюдал. Высшее образование позволило Владимиру Юрьевичу произвести определенное впечатление, а криминальный авторитет сделать жест, от которого Елена Андреевна предпочла не отказываться. Цветочный салон продолжал существовать. Рузский частенько наведывался, чтобы справиться о здоровье Елены Андреевны и в очередной раз пригласить на ужин. Но Варламова играла тихую скромницу, хотя отказывала не как безнадежно больному, а, скорее, из соблюдения собственных моральных норм и устоев, которые Владимир Юрьевич решил не ломать, а разбирать по кирпичику. Когда же почувствовал, что образовалась достаточная брешь в стене холодного шарма, пошёл на абордаж. Однажды утром к цветочному салону подъехала грузопассажирская «Газель», водитель в униформе открыл задние дверцы, оставил их открытыми и только потом нашел у прилавка инструктирующую продавцов Елену Андреевну. Вручил ей большую (1x0,5 м) открытку, на развороте которой рукой Рузского было кратко выведено: «Если потребуется мужчина, чтобы выгрузить, позвоните мне...» И ниже - номер мобильного телефона. Елена Андреевна вышла на улицу, чтобы заглянуть в грузовой салон, и оторопела. Дно его было сплошь уставлено корзинами с белыми розами.
- Это что, под реализацию? - спросила Елена Андреевна у водителя.
- Что вы, это подарок! - удивился такому невежеству человек в униформе, отчего, в свою очередь, смутилась Елена Андреевна.
Вечером она набрала номер, выведенный каллиграфическим почерком Рузского на открытке, и согласилась на ужин с настойчивым и галантным компаньоном.
После совместного турне по Европе Рузский и Варламова по-тихому расписались, без церемоний, застолий, фуршетов и подарков от богатых друзей Рузского. Причем на таком варианте сошлись оба. Бракосочетание отметили ужином втроем, на котором сын Лены Виталий Сергеевич узнал, что будет продолжать свое образование вдали от нищающей Родины и богатеющей матери. Виталий воспринял второй брак Елены Андреевны и свой отъезд спокойно, но испросил разрешения посоветоваться с отцом. Сергей Павлович забугорное обучение сына благословил, по велел помнить, что нормальные русские, а не Рузские, Родину на бизнес не меняют. Виталий, разумеется, отчиму суть разговора с отцом не передал. Отца он уважал, сочувствовал ему, но знал, что за мозги сентиментального инженера Кошкина Пентагон ежемесячно готов был выкладывать сумму, которая превосходит годовой оборот компании Рузского. Последний, кстати, в этот же вечер подарил молодой жене новый супермаркет. Втроем они поехали осматривать блистающую неонами стеклянную громадину, и, увидев его название, Елена Андреевна не удержалась: впервые при сыне поцеловала Владимира Юрьевича с такой силой, что потом трудно было понять, кто из них произвел на другого большее впечатление.
В лице Елены Андреевны Рузский обрел не только обаятельную жену, но и серьезного партнера, которая заставила уважать себя всех друзей и врагов нового мужа. И жизнь пошла по маслу. Хотя по маслу ходить опасно, можно поскользнуться. Поэтому в субботу, когда Лена во второй раз сослалась на головную боль, Владимир Юрьевич не поверил, но, продолжая играть заботливого мужа, принес ей таблетки и стакан с водой, сел рядом на диван, чтобы параллельно уставиться в телевизор.
Елена Андреевна уловила подозрительную фальшь в стакане с водой и предупредительном молчании Владимира Юрьевича и вынуждена была заговорить.
- Что-то не то, Володя, - нужно было как-то начать разговор.
- Я готов превратить любые помехи в твоей жизни в пепел и развеять их над Антарктидой, - Рузский нежно погладил ее по голове, ожидая дальнейших объяснений.
- Этот пепел не развеять. Это воспоминания.
- Неужели призрак Сергея Павловича? - он чуть было не спросил о посещении конструктором «Варламовского». Уж тут бы Елена Андреевна за соглядатаев оторвалась по полной программе.
- Да нет, точнее, не совсем он. Это воспоминания, которых раньше не было.
- Не понимаю. Вспомнила что-то новое?
- Нет...- покачала отрицательно головой. - Вспомнила то, чего точно раньше со мной не было, а теперь, получается, было...
- Лен, ты меня пугаешь; может, это результат перегрузки? Я постоянно тебе напоминаю, что женщина не должна столько и в таком ритме работать.
- Я работаю с удовольствием. Так и думала, что ты начнешь связывать это с психическим здоровьем. Нет, здесь все нормально. Я скажу тебе, что я предполагаю, но пообещай мне, что ты не будешь предпринимать каких-либо мер, пока я сама не попрошу тебя об этом.
- Обещаю, - твердо, с холодной сталью в голосе пообещал Рузский.
- Думаю, что Сергей действительно изобрел-таки машину времени. Помнишь, я тебе рассказывала о его безумном увлечении?
- Помню, но разве можно относится к этому серьезно? Это даже больше, чем фантастика, это бред!
- Да, за двадцать пять лет до полета Гагарина примерно то же самое говорили Циолковскому.
- Ну, уж тот однозначно был глухим шизофреником.
- Ни глухота, ни шизофрения не мешали ему быть гением технического предвидения, причем настолько точным, что он назначил срок полета в космос - двадцать пять лет.
- И?
- Сергей приходил ко мне в офис...
Слава Богу, сама сказала!
- Приходил, чтобы сообщить: машина времени готова и даже прошла первые испытания.
- А ты тут при чем?
- Он полагает, что с помощью этого прибора сможет вернуть меня.
- Что?! - брови Рузского обрели изгиб татарской сабли, а потом устремились друг к другу.
- Успокойся и помни о своем обещании. Должен же рядом со мной быть хоть один трезвомыслящий и уравновешенный мужчина.
Владимиру Юрьевичу последняя фраза очень понравилась, но виду он не подал.
- Похоже, - продолжила Лена, - он встретился со мной в прошлом. Тогда, когда мы еще не были знакомы... Представляешь, я пару дней назад могла встретиться сама с собой в юности!
- Бред. Не может быть.
- Видимо, все-таки может.
- Такие эксперименты, даже если они возможны, должны проводиться с высочайшего разрешения. Его за это можно привлечь к суду и раскрутить по полной программе!
- Володя, ты забываешь, что это не кинувший тебя партнер, а неизлечимый романтик, тем более мой бывший муж, отец моего сына. Позволь, я попробую разобраться с этим сама. Никаких новых чувств у меня к нему не возникло. Только жалости стало больше.
- Ты правда считаешь, он мог изобрести эту штуку?
- Да. Нравится это нам или нет. Между прочим, это он вместе с Марченко развил идею кассетных боеголовок, делающих стратегические ракеты неуязвимыми для ПВО противника. Он же придумал начинку ракет с нехарактерными траекториями.
- Что, и такие есть?
- Скоро встанут на вооружение.
Рузский присвистнул. Грустного инженера-конструктора следовало уважать, даже если он сам не уважал себя.
- Конечно, это не только его идея, там труд целого бюро, нескольких лабораторий, мозговой штурм... Но семьдесят процентов - это они со стариком Марченко.
- Лена, можно я тебя поцелую? - вдруг попросил Рузский, словно ему захотелось проверить, значит ли что-нибудь он сам рядом с таким гигантом технической мысли.
- Нужно, - ответила Лена.
Владимир Юрьевич оттаял, но задним умом занес в бортовой поминальник: к Лене приставить дополнительную охрану, инженера тоже начать пасти, а на машину времени обязательно следует посмотреть.
* * *
Май, побаловав горожан погожими деньками, ушел в хмарь. В середине недели небо вдруг посерело. Мир стал напоминать черно-белую фотографию. Притихли птицы, бездомные дворняжки грустно восседали у магазинов, провожая покупателей вечно голодными и на всякий случай преданными взглядами, народ привычно сдвинул брови. Ничего не изменилось только в телевизоре.
Определенное разнообразие вынесли на улицы гордые, громкие и пьяные пограничники в свой праздник. Зелень на их головах была всегда свежей, а количество ее в городе определяло протяженность границ великой державы. Шумной, отнюдь не строевой колонной они прошли по городу, а затем повзводно и поротно разбрелись по паркам и дворикам, разливая неподдельный патриотизм по звонким стаканам, пропевая хриплыми голосами под расстроенные гитары боевое братство, вспоминая со слезами воды Пянджа, амурскую тайгу, седой Кавказ, омытые холодными волнами камни Русского острова...
А через три дня в стране предполагался День защиты детей. Но в последние годы он выглядел кривой ухмылкой капитализма на просторах России. Детей убивали, вырезали у них внутренние органы для больных, но богатых, увозили их в рабство, вынуждали стоять на паперти и просто крали у них будущее. На словах же - детей любили и защищали все, кто умел говорить в микрофон на радио или по телевидению, давать интервью журналистам.
Между двумя этими праздниками Кошкин выполнял срочное задание министерства обороны, и Дорохов тоже сидел за чертежами, в сущность которых не хотел пока посвящать даже своего друга. Мариловна только раз спросила о Лене, но Сергей Павлович отрезал: «У себя». Во всех смыслах. Несколько выбили конструктора из прямой рабочей колеи пограничники, охранявшие подъезд Кошкина от вражеских вторжений.
Сергей Павлович уже шагнул в темное жерло подъезда, когда один из них очень сердечно попросил:
- Брат, водку пьем, как воду, хоть бы огурец какой. Не выручишь? Уважь братишек.
- Одну минуту, - сказал Кошкин, но вернулся через три, зато с литровой бутылкой «родника» и пакетом снеди, где, кроме прочего, нашлась и банка с любимыми в народе маринованными венгерскими огурчиками.
Погранцы выразили свою благодарность крепкими объятиями, а Кошкин с трудом убедил их, что не заслуживает «Качай его!» Следуя движению штрафной, вечер вылетел в трубу и захватил с собой половину ночи. Но за несколько ночных часов у Сергея Павловича появилась дюжина новых друзей, каждый из которых побожился, что пойдет за него в огонь и в воду, только позови. Подтверждением служил исписанный именами, адресами и телефонами пакет, правда, разобрать эти иероглифы на трезвую голову не представлялось возможным. С последним и самым стойким защитником границы Кошкин расстался в половине четвертого утра, когда топленое молоко майской ночи сменялось мутной водой в ожидании первых солнечных лучей.
- Если что, если не дай Бог кто, если не так - ищи Григория! Понял?! Ищи Гришу Корина! Придешь или позвонишь в Промстройбанк, там сразу найдут. Понял, Серега?!
До обеда Кошкин дожил, как узник концлагеря. Голова напоминала ту самую боеголовку за секунду до взрыва. После обеда чуть отпустило, но мир прекраснее не стал. Пришедший под вечер Дорохов мгновенно оценил обстановку и сбегал вниз на пост, где в сейфе дежурила заветная фляжка. Кошкин откровенно поморщился, увидев, как он наплескал ему полстакана в лекарственных целях.
- Нет, ты, Сергей, не пренебрегай. Так и сердце может заклинить, инсульт и прочие непроизводственные травмы нажить недолго. Разве можно так над организмом издеваться? Дед мой, потомственный казак, говаривал, бывало: за похмельную рюмку только шашку отдавать нельзя.
- Да я уж скоро алкоголиком стану. Вторая стадия обеспечена.
- Мусоргскому это не мешало быть гениальным композитором, - обосновал Дорохов и сам удивился своим познаниям.
Спасибо, друг, утешил.
- Ты все-таки накати, я тут новую идею принес, ты мне живой нужен. Протолкни ее, родимую, а я тебе еще морсика накапаю, Наталья из клюквы сварила. Тоже природная микстура. Давай, брат.
При слове «брат» Кошкин глубоко вздохнул и на выдохе опрокинул содержимое стакана внутрь.
Дорохов удовлетворенно крякнул вместо Кошкина и даже отер губы.
- Себе, - напомнил Сергей Павлович, но Дорохов отрицательно покачал головой с видом безнадежно больного человека.
- Я ж тебе говорю, есть у меня некоторые соображения.
- Китаева спасать будем? - дошло до Кошкина, и он обреченно налил себе вторую дозу.
- Будем, брат, а на что ты тогда машину свою мастерил? В любви, как я понял, с нее толку мало, так, может, хоть на войне пригодится.
- Излагай, - вздохнул Кошкин. - Хотя, если честно, я разочаровался в собственном проекте. Сначала это была просто мечта, но мечта должна быть обоснована светлыми побуждениями, а я тут пытаюсь сам у себя жену отбить.
- Не у себя, а у Рузского, - поправил Дорохов.
- Жена Рузского - это уже не моя жена. Вот если б, прости Господи, она умерла, скажем, от рака, а я в горе и печали бросился спасать ее в прошлое, предупредил бы развитие опухоли на ранней стадии или притаранил лекарство из будущего, - совсем другой расклад. А в моем случае безнадежно больным являюсь я сам.
- Ты, Серега, русскую хандру подхватил, пасмурно на улице. Изобретение твое... Я даже не знаю, с чем сравнить. Атомная бомба по сравнению с ним пустяк, и - пустяк убийственный.
- Еще неизвестно, какой вред можно причинить людям, используя кнопки на этом пульте.
- Ладно, я сейчас не хочу с тобой спорить, я хочу у тебя индульгенцию получить...
- Индульгенцию?
- Ну да, у меня, Серега, есть карабин СКС. Зарегистрированный, все как полагается.
- И ты хочешь с этим карабином начать охоту на снайпера, - Кошкин вздохнул так печально, что Василий Данилович снова наполнил его стакан.
- Да не надо, хватит, - раздраженно отмахнулся Сергей Павлович.
- Вот, смотри, я тут некоторые чертежи набросал. По траекториям и по карте местности я точно вычислил, где мог находиться снайпер в обоих случаях. И до нашего появления в истории, и после него. Он не был в доме, где мы накрыли боевиков, он сразу находился в зеленке. Скорее всего, в момент начала стрельбы во второй раз он находился как раз напротив дома, начал менять позицию вдоль дороги, оставаясь невидимым для наших бойцов...
- Я все равно в этих стрелках, точках и пунктирах ничего не понимаю. Верю на слово, - отмахнулся Кошкин. - Чего ты хочешь от меня, Вась? Чтоб я тебя с карабином, который ты, конечно, уже перетащил в сейф, что стоит у стола дежурного, отправил спасать твоего Китаева? Да делай что хочешь. Мне не то чтобы все равно, я просто почему-то очень устал. Знаешь, Вась, захотелось вдруг хоть немного пожить для себя, поехать к морю... Я не помню, когда последний раз видел море, я не помню, когда хотя бы задней мыслью не помнил о работе... - еще немножко, и Кошкин заплакал бы от жалости к себе.
Дорохов этого ему не позволил.
- Вот и отдохни, Сергей Павлович, плюнь на все, потребуй отпуск и валяй куда-нибудь в Крым, Сочи, в Испанию, в Таиланд. А меня отправь на три-четыре часа к моим любимым чехам! Я убью этого гада, и никто никогда не предъявит тебе по этому поводу никаких претензий.
- Хорошо, - Кошкин покрутил в руках пульт, - ты только сам обязательно возвращайся. У меня, Вася, получается, кроме тебя и Мариловны, никого нету. Марченко только.
- Ты ему-то про свой прибор рассказал?
- Нет. Думал, проведу положительные испытания, уж потом. А положительных, как видишь, не получается.
- Как же, а Мариловна?
- Ну, там свои следы пришлось заметать. Мне вот интересно: Амалия Гвидоновна нас помнит или нет?
- Эта? Эта тетя, как в песне, то, что было не со мной, вспомнит.
* * *
Низкая, глухая облачность. Поэтому темнота. Как тут не вспомнить о приборе ночного видения? Без кошачьего или совиного глаза здесь делать нечего. Дорохов тенью в ночи крался вдоль дороги. В коленях гулял предательский мандраж, отчего он боялся ступить как-нибудь не так, и в результате получалось еще хуже: то ветка под ногой хрустнет, то задетый кустарник «загуляет»... «Слон, слон, слон! Старый слон!» — мысленно ругал себя Дорохов и замирал, прижимая вспотевшую ладонь к камуфляжу, перехватив СКС в другую руку. А ведь совсем недавно сам учил молодых ходить бесшумно. Еще издевался: заставлял надевать противогазы и «змеиться» по густым кустарникам, каменистым склонам. А в противогазах они действительно были похожи на молодых неуклюжих слонов с широко открытыми от испуга глазами.
А теперь сам каждый пятый шаг делал неправильно. Нет, для любой теории нужна постоянная практика.
Рука уже не находила нужной сухости на одежде. Бессмысленно было тереть ее хоть об штанины, хоть об куртку. Вспотел насквозь. Забытое волнение по каплям сочилось через поры, липкой солью разъедало глаза. Надо же так постареть!
Где-то в поселке залаяли собаки. С подвывом, словно увидели мертвых хозяев. Дорохов не испугался, наоборот - успокоился. В некоторых домах тускло мерцал, качался, играл с тенями огонь то ли керосинок, то ли свечей. В других увереннее лимонились небольшие лампы, хозяева ушлые: купили, выменяли или украли у военных аккумуляторы. Бензоагрегаты нигде не урчали, в том числе и там, где сейчас спал тревожным сном батальон Дорохова и откуда двигалась группа Китаева. Их еще не было слышно.
До расчетной точки оставалось метров триста и полчаса времени. Майор заставил себя дышать глубоко, но очень медленно. В воздухе пахло войной и почему-то сыром. Твердым и долго сохраняющимся.
Дорохов шагнул, и в настоящий миг ему показалось, нет, даже откуда-то из глубины снов вспомнилось: он уже делал этот шаг. Было уже все это, было. И липкая эта тьма, и запах войны и твердого кавказского сыра. И выстрел хрустнувшей под ногой ветки, от которого порхнуло испуганной птицей из грудной клетки сердце, вырвалось и остановилось...
* * *
Алейхан лежал с закрытыми глазами. Слушать было важнее, чем напрягать глаза в такой темноте. Покружив вокруг дома, где беззаботно играли в нарды бойцы Бекхана, он все же предпочел более надежное место. Густой кустарник на другой стороне дороги. Подаренную братом СВД он нежно прижал к груди. За год он выучился стрелять на дальние расстояния не только с оптическим прицелом, но мог попасть навскидку в подброшенную консервную банку, выстрелить на взмах крыльев и убить птицу. А уж убивать русских офицеров - это вообще не составляло труда. Алейхана поощряли: за большие звезды двести долларов, за маленькие - сто. И не надо платить высокомерным прибалтийским красавицам, которые перепутали биатлон с джихадом. Куда этим хладнокровным цивилизованным девицам до тихой и грациозной как лань Айзы! Ох, Айза! Когда Алейхан станет богатым героем, они уедут с Айзой... Вот только куда? Здесь война, похоже, не кончится. Никогда.
Звезды спрятались за облаками, как и Айза прячет глаза, когда Алейхан приходит в дом Дамана. Почему Даман не воюет? Он же не очень старый? Иногда Алейхану кажется, что седой Даман с кривой ухмылкой слушает его рассказы о ночных засадах, горных переходах, о плачущих в плену федералах... Да под густой бородой этого не заметно. Только в глазах появляется холодный блеск. Говорят, что в сундуке у Дамана есть золотая звезда Героя Советского Союза. А еще говорят, что эту звезду Даман получил в Афганистане. Ну и что! Великий Джохар тоже бомбил Афганистан. Но своей мученической смертью он искупил эту вину перед Аллахом. Вот и Даман стесняется своей награды... Но не воюет. И не держит в своем доме оружия. Все-таки странный отец у Айзы.
Алейхан слушал ночь, и ему казалось, что эта ночь наступила уже в сотый, в тысячный раз. Тысяча и одна ночь. Снилась она ему или вынырнула откуда-то из далекого детства? Ощущение повторяемости было настолько навязчивым, что вызывало мистический страх. От него хотелось вернуться в дом, похохотать над трусливыми, забившимися в угол гяурами с ефрейторскими лычками на плечах. Свинопасы из хозвзвода. Грязные животные, которые пасут грязных животных...
Немного отпустило. Недалеко забрехали собаки, следовало бросить туда гранату, чтоб не мешали слушать. Днем надо уговорить Бекхана - перерезать всех собак, не только двуногих. Не надо нам друзей человека, мы волки. Эта мысль очень понравилась Алейхану и чуть не помешала ему услышать шаги. Шли по дороге... Несколько человек. Легкое бряцанье обмундирования выдавало военных. Куда это федералов ночью понесло?
Инстинкт охотника подавил запрет Бекхана на свободный поиск. Угрозы группе никакой не будет, Алейхан сделает два-три правильных выстрела и уйдет в ночь. Федералы будут утром чесать зеленку, поселок они прочесали сегодня. Но Алейхан за ночь обойдет его с другой стороны и похвастается Бекхану новой победой. Старший брат простит и похвалит. Главное - высмотреть в этой тьме офицера. Просил же специальный прицел! Обещали привезти из Турции. Обещанного что у русских, что у горцев три года ждут. Особенно на войне. Хорошее оружие - как награду.
Алейхан аккуратно перевернулся на живот, теперь нужно было не слушать, а смотреть. Но именно в это мгновение рядом сухо переломилась под чьей-то ногой ветка. Вот это точно уже когда-то было! Он резко крутнулся обратно на спину и выстрелил в нависшую над ним тень. Но выстрел Алейхана до доли секунды совпал с выстрелом того, кто так долго шел за ним в эту ночь. Глупая, невозможная в этом времени и в этом пространстве пуля пробила сердце снайпера навылет. Вместе со смертной темнотой на него упало тело убитого им майора в отставке. Последнее, что с тающим удивлением увидел Алейхан, это ярко-белые и совершенно неуместные кроссовки на ногах своего врага.
Ночь, как собака, залаяла автоматными очередями, желтыми мечами проткнули ее прожектора БТРов, из дома, где только что играли в нарды, неосторожно выскочил на улицу Рагиб, чтобы наткнуться на гроздь пуль старшего лейтенанта Китаева. Два солдата из хозвзвода в эту ночь поверили в чудеса.
* * *
Кошкин бессмысленно смотрел в одну точку. Этой точкой была вмятина на боевой фляжке Дорохова. Будто гипнотизировал ее. Смотрел-смотрел, и она вдруг исчезла, но не вмятина, а вся фляжка.
Почувствовав неладное, Кошкин стремглав бросился на пост охранника. Он вдруг без всяких приборов увидел и понял происходящее. Хотелось крикнуть сквозь бетонные стены, сквозь грустные, бесконечные российские просторы, сквозь низкую облачность над седым Кавказом, но не получалось крикнуть даже сквозь собственное горло. Да ведь это уже было с ним! Это уже было с Кошкиным! Он потерял лучшего друга! Он также явно помнил это ниоткуда, как помнил свои сны про Александра Невского из пионерского детства.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ