Время кенгуру

Глава 16

Когда вблизи усадьбы раздался выстрел, я почти не испугалась. Подумала, что сторож отпугивает ворон от цветника. Но когда послышался стук лошадиных копыт, поняла: кто-то приехал — вероятно, солдаты. Впрочем, мне было некогда: я занималась примеркой платьев, решая, какое лучше подойдет к вечернему выходу.

По коридору протопали шаги, и в комнату ворвался Андрэ, с криком:

— Люси, ты освобождена!

Муж отъезжал в Бородино — теперь, следовательно, вернулся.

— О, Андрэ! — сказала я, обнимая его.

Тогда Андрэ спросил, дома ли папан. Я отвечала, что в своем кабинете, видимо. У Андрэ был такой решительный вид, что я спросила, не случилось ли чего. Андрэ отвечал:

— Твой папан хочет уничтожить нашу вселенную.

— О Господи! — рассмеялась я такому пустяку.

Пока папан будет уничтожать вселенную, пройдет немало времени, надо думать.

— Не волнуйся, любимая, вселенная в безопасности, — успокоил меня Андрэ. — Однако, я отлучусь ненадолго.

Иногда муж такой смешной. Мужчины все смешные, когда занимаются так называемыми мужскими делами, особенно спасением вселенной.

Андрэ убежал к папану, а я стала примерять следующее платье.

Я примерила одно или два платья, когда где-то поблизости — вероятно, в одной из хозяйственных построек — прогремел страшный взрыв. Я сразу вспомнила про Андрэ и схватилась за сердце: наверняка муж опять попал в какую-нибудь историю. В чем была, я выбежала из дома и обнаружила, что большущий деревянный сарай, в котором папан хранил запасной дирижабль, полностью разрушен. Надо полагать, вместе с дирижаблем. Вокруг пылал огонь, на землю падали поломанные доски, некоторые с гвоздями, а посреди этой разрухи находился истерзанный Андрэ, безумным взглядом окидывая окрестность.

— О, Андрэ, ты жив? — воскликнула я, припадая на мужнину грудь.

— Жив, жив, как видишь, — ответил Андрэ, весь в копоти и грязи.

Тут подошла маман, и стала интересоваться по поводу папана, на что Андрэ отвечал, что папан срочно уехал в Петербург. С папаном такое бывает: ни с того, ни с сего соберется и через минуту в пути. Андрэ добавил, что мы также немедленно улетаем в Петербург, и маман, если желает, может к нам присоединиться.

Вот не зря, не зря я примеряла платья: как чувствовала, что сегодня мне предстоит отправиться в Петербург. Я даже не стала целовать Андрэ — у него щеки были законченными, — а сразу побежала обратно к себе, домеривать платья. Столько дел, а вечером отъезд!

Я вызвала Натали, и вдвоем мы справились с платьями за какие-то пару часов. Потом пришлось укладывать запасной гардероб, предназначенный для Петербурга. В столице у меня имеется гардероб, естественно, но любимые вещи нужно держать при себе.

Вошел Андрэ, в дорожном костюме, и удивился:

— Как, ты еще не готова?

— Почти готова. Сейчас вон те чемоданы сложу, зачешу волосы, накрашусь и буду готова.

— Ты с ума сошла? У нас билеты на половину одиннадцатого, а нам еще доехать надо.

— Докуда доехать?

— До Можайска. Пассажирский дирижабль улетает ровно в десять тридцать.

— Разве мы летим не на собственном дирижабле?

— На каком? На основном дирижабле улетел твой отец, а запасной дирижабль разрушен взрывом.

— Ах! Что же ты мне сразу не сказал?!

С этими мужчинами всегда так, одни недоразумения. Мы с Натали в спешке запихали оставшиеся вещи в чемоданы и, благодаря постоянным напоминаниям Андрэ, через какой-то час был готовы. К тому времени мы ужасно опаздывали.

Торопясь, мы выбежали на крыльцо, дворовые волочили за нами тяжелые чемоданы. Экипаж с Ермолаем ожидал у крыльца. Дворовые уложили чемоданы в багажное отделение, наверх кареты, а мы с Андрэ и Натали (куда я без горничной в самом деле?!) запрыгнули внутрь.

— Гони в Можайск, Ермолай! — крикнул Андрэ. — Опаздываем!

— Ннно-о, залетные! — с натугой крикнул Ермолай и хлестко стегнул лошадей.

Лошади встали на дыбы и помчали. Мимо мелькнули остатки ангара для дирижаблей. Немного же от ангара осталось: куча разбросанных там и сям головешек. Мужики ходили с ведрами воды и заливали последние дымящиеся очаги.

— Ннно-о! Ннно-о! — кричал Ермолай, стегая лошадей.

Мы мигом выехали из ворот усадьбы и помчались в направлении Можайска.

— Доррррогу! Доррррогу! — не переставал усердствовать Ермолай при виде редких пешеходов либо попутных, но излишне медлительных экипажей.

Андрэ с тревогой посматривал в наладонник и время от времени восклицал:

— Надо успеть! Ермолай, ты слышишь, надо успеть!

Карета неслась, как ветер, тем не менее мы едва не опоздали. В Можайск приехали затемно, двадцать минут одиннадцатого, и сразу свернули к аэропорту.

Покупать билеты не требовалось — Андрэ заказал их по наладоннику, — однако от регистрации мы не были избавлены. Подхватив чемоданы, кинулись к регистрационному окошку.

— Регистрация на московский рейс завершена минуту назад, — сообщила барышня в окошке.

— Сударыня, — Андрэ сделал ей умильные глазки. — Мы так спешили.

О, Андрэ, когда ты разговариваешь с молоденькими женщинами, я начинаю тебя ревновать! В следующий раз, во избежание неприятных сцен, придется поторопиться с примерками.

Барышня сжалилась, и нас на скорую руку зарегистрировали, пропустив в комнату ожидания. Здесь пришлось расстаться с Ермолаем, которому предстояло отогнать экипаж обратно в Сыромятино.

Оказавшись среди других пассажиров московского рейса, мы вздохнули спокойно.

Сразу объявили посадку. Со стороны взлетной площадки подъезжали служебные экипажи, отвозя пассажиров к трапу дирижабля. Через полчаса мы оказались в пассажирских креслах огромной — куда больше чем у нашего дирижабля! — корзины. В круглые застекленные окна виднелось здание можайского аэропорта. Мелькнул силуэт Ермолая. Кучер развернулся в нашу сторону, махнул рукой на прощание и зашагал прочь, к экипажу.

— Уважаемые господа и госпожи! — объявили в рупор. — Наш дирижабль следует в Петербург. Прошу не подниматься со своих мест, мы взлетаем.

В круглое окошко было видно, как служители аэропорта освободили якоря, удерживающие дирижабль у земли, и тот, освободившись, начал плавный подъем.

Лететь на пассажирском дирижабле совсем не то, что на частном, тем более если сидеть на веслах. На пассажирском дирижабле на весла не посадят. Где-то рядом скрипят уключины и раздаются мерные команды загребного:

— Раз, два… Раз, два… Раз, два…

А в пассажирском салоне половые разносят земляничный морс и пироги с зайчатиной. Рядом сидит жена, положившая руку тебе на колено, и смотрит в иллюминатор. Однако, в иллюминаторе темно: с электричеством в 1812 году намного хуже, чем через двести лет. Освещаются дворянские усадьбы, а деревни погружены во тьму, потому незаметны. Запад озарен красным заревом, которое постепенно поглощается ночной темнотой.

«Сегодня днем ты хотел убить собственного тестя», — зачем-то, совершенно некстати, напомнил внутренний голос.

«Ничего подобного, — запротестовал я. — Во-первых, это Иван Платонович хотел меня убить, когда подослал ниндзя. Во-вторых, я не хотел его убивать, я хотел лишь разузнать, где находится протечка во времени. Сам по себе Иван Платонович мне не нужен.»

«Это отговорки, — заметил внутренний голос. — Нашего тестя только по счастливой случайности не укокошили.»

«Я ангар для дирижаблей не взрывал! — не выдержал я. — К тому же, не забывай: если я не найду протечки во времени, вселенная будет демонтирована.»

«Слушай, у меня такая идея», — сказал внутренний голос.

«Ну?»

«Кто будет вселенную демонтировать?»

«А сам не знаешь? Создатели, вестимо.»

«Может нам этих создателей… ну, того? Чтобы вселенную не демонтировали. Вызвать обоих сюда и порешить. Бритвой по горлу и в колодец.»

«Соображаешь, что говоришь?»

«А что такого? Они ж полного швахомбрия больше боятся, чем смерти. Вот мы им и поможем.»

«Исключено, — сказал я твердо. — Они там не одни, в макромире. Там этих создателей немеряно. Сейчас у нас в макромире, по крайней мере, двое наших имеются. А если Толстого и Пегого порешим, кто останется?»

Признав мою правоту, внутренний голос пригорюнился и больше не донимал.

Внизу загорелись многочисленные огни, дирижабль зашел на посадку. Рядом под луной, на минуту выглянувшей из-за туч, блеснуло широкое водное пространство.

— Разве мы уже прилетели? — спросил я проходящего мимо полового.

— Не прилетели, барин. Техническая посадка в Новгороде. Это на полчаса, не больше.

Дирижабль опустился. Пассажиры разминали ноги. К дирижаблю подогнали трап, чтобы желающие сошли покурить.

— Пойдешь? — спросил я Люську.

— Не хочется.

Я поднялся с кресла и спустился по трапу. Вместе со мной вышли несколько мужчин.

Дирижабль находился в новгородском аэропорту, в специально отведенном для пополнения газовых баллонов месте. Служащие аэропорта сгружали с дирижабля пустые газовые баллоны и затаскивали на дирижабль наполненные.

— Давно бы уже силу для полетов приспособили, — посетовал рядом со мной бархатный голос.

Я посмотрел на человека, но в окружающей темноте его лица не было видно, только огонек папироски мерцал в зубах.

— Каким образом? — спросил я. — Силовая дорога на земле, а лететь по небу.

— Можно силу в металлические короба запрятать, — произнес незнакомец.

— А вы знаете, как?

— Работаю над этим.

— Если вы исследователь, скажите, откуда сила берется?

— Не могу сказать, запамятовал.

— Простите?

— Никто вам не скажет, потому что память человечества потерли. Избирательно, разумеется. Все, что касается силы, потерли.

— Кто???

— Информацию об этом тоже потерли, поэтому вспомнить не в состоянии. Подозреваю псимасонов, но доказательств не имею. Прошу простить покорно.

Объявили посадку. Человек с бархатным голосом кинул папиросу и смешался с другими пассажирами дирижабля. Я занял место возле Люськи и принялся размышлять над тем, что услышал от бархатного голоса. Память человечества потерли… Но кто?!

«Это они, создатели вселенной!» — затеребил меня внутренний голос.

Об этой далеко не косметической операции известно неким псимасонам.

Я достал айфон, запуглил информацию о псимасонах и узнал, что это тайная организация, направленная на познание мира со стороны эстетического, этического и чувственного наслаждения. Очень интересно.

Я надеялся долететь до Петербурга без приключений, но не удалось.

Половой принес поднос с заказанными кушаньями и поставил на откидной столик. Под стаканом с морсом я обнаружил листок, наспех вырванный из бортового журнала. На листке, торопливым почерком, было написано:

«Сделайте вид, что никакой записки не читаете. После чего проследуйте в служебное помещение, как будто ничего не случилось. С вами хочет встретиться капитан дирижабля. Это вопрос жизни и смерти.»

Я недоуменно пожал плечами, сунул записку в карман и шепнул Люське, прикорнувшей на моем плече:

— Извини, любимая, я ненадолго.

После чего прошел в служебное помещение, расположенное в носовой части дирижабля. Там меня встретили несколько взволнованных дирижаблистов, включая капитана.

— Слава силе, что вы пришли, — произнес капитан, тряся мою руку в приветствии. — У нас чрезвычайная ситуация, к сожалению. Только что получен е-мейл о наличии на борту бомбы. Нам удалось вычислить террориста, это вон тот господин…

Капитан осторожно выглянул из-за занавески, отделяющей служебное помещение от пассажирского салона, и указал на худосочного вертлявого человека, сидевшего в одиночестве. Вертлявый господин держал на коленях черный саквояж и заметно нервничал. Глазки господина бегали по сторонам. Когда кто-то проходил мимо по салону, вертлявый господин прижимал саквояж к животу, загораживая его обеими руками. Присмотревшись, я обнаружил, что из саквояжа торчит длинная веревка — несомненно, бикфордов шнур. Дирижабль встряхнуло в воздушном потоке, и в кармане вертлявого господина зашуршал коробок спичек. Террористу оставалось поджечь бикфордов шнур, чтобы через несколько секунд воздушное судно взлетело на воздух. Шансы на спасение в такой ситуации были нулевыми.

— Каким образом террориста пропустили на борт? — возмутился я. — У вас что, наземные службы безопасности не работают?

— Не знаю, но факт остается фактом, — прошептал капитан дирижабля трясущимися губами.

— Почему обратились именно ко мне?

— Половой обратил внимание на суставы на ваших пальцах. Это суставы специалиста по рукопашным единоборствам. Поэтому вы здесь.

Я невольно взглянул на свои расплющенные в поединках суставы.

— Понятно. Поступим так…

Я выглянул в пассажирский салон. Пассажиры, не подозревая о нависшей над ними угрозе, совершенно не нервничали: одни смотрели в иллюминаторы, другие спали, третьи кушали пироги с зайчатиной.

Встретившись взглядом с Натали, расположившейся неподалеку от служебного входа, я поманил ее пальцем. Горничная улыбнулась и, одернув юбку, поспешила на зов. Через секунду она оказалась в окружении взволнованных мужчин.

— Слушай внимательно, Натали, — сказал я. — От тебя зависят жизни людей, находящихся на нашем дирижабле. Видишь того вертлявого господина? — я указал на террориста с бегающими глазками. — У него в саквояже бомба, а в кармане спички. На подлете к Петербургу вертлявый господин подожжет бикфордов шнур, тогда бомба взорвется. Мы все погибнем.

— Ай, барин! Как же так? — воскликнула Натали, в ужасе всплескивая руками.

— Сейчас ты, Натали, займешь место рядом с этим господином и попытаешься его отвлечь. Сделай так, чтобы он убрал руки с саквояжа. Когда это удастся, я пройду мимо и выхвачу саквояж с бомбой с его колен. Ты все поняла, Натали? От этого зависит не только твоя жизнь, но и жизнь твоей барыни.

— Я все сделаю.

— Тогда иди. Да пребудет с тобой сила.

Высунувшись из-за занавески, мы с капитаном дирижабля наблюдали, как Натали продвигается по проходу между креслами, останавливается напротив террориста и игриво спрашивает:

— Ой, барин, у вас местечко свободное! А можно мне с вами присесть?

Лицо террориста искажается мучительным раздумьем, но Натали, хихикнув, уже располагается в соседнем кресле.

— Какой-то ты тормозной, барин! Дамочка просит рядом с ним устроиться, а он еще думает. Невежливо.

— Садитесь, садитесь, — бормочет вертлявый господин, а сам в это время прижимает саквояж к животу.

Потом, с искаженным от решимости лицом, достает из кармана спички и начинает чиркать по коробку.

— Ой, спичечки! — восклицает Натали. — А хотите, барин, я вам фокус со спичками покажу? Да не бойтесь вы, отдам я вам ваши спички, никуда они не денутся. Забавный такой фокус, вы обхохочетесь. Ну дайте же спички, без них фокуса не получится!

Натали упрашивает террориста так громко, что на них начинают обращать внимание. Террорист испуганно ворочает головой по сторонам, руки его дрожат, спички обламываются одна за другой. В конце концов, решая не привлекать внимания пассажиров, террорист протягивает Натали коробок, со словами:

— Тихо ты, тихо… Вот коробок, показывай свои фокусы… Ты только побыстрей, я это… сильно спешу.

Увидев, как коробок со спичками оказался в руках Натали, я вышел из-за занавески и размеренно, стараясь не делать резких движений, зашагал по проходу. Оказавшись напротив вертлявого господина и Натали, резко выкрикнул:

— Оп-па!

Натали пригнулась, зажав в руке коробок со спичками, а я нанес вертлявому господину нокаутирующий удар в челюсть. Вертлявый господин обмяк в кресле. Я тут же схватил черный саквояж, а самого террориста перевалил через плечо и понес в служебное помещение.

— Спасибо, спасибо вам и вашей горничной! Вы всех спасли! — раздались голоса членов экипажа.

Пока террористу вязали руки, мы с капитаном дирижабля вскрыли черный саквояж, обнаружив в нем пакет, наполненный адской смесью вперемежку с гвоздями. Только сейчас я понял, какой опасности избежал, и лоб мой покрылся холодной испариной. Однако, хорошо то, что хорошо кончается.

Террориста со связанными руками рывком поставили на ноги и привели в чувство. Говорить он все равно не мог, из-за выбитых зубов. На грудь ему повесили саквояж с взрывчаткой и подвели к бортику.

— Зажигайте! — приказал капитан одному из своих помощников.

Помощник зажег бикфордов шнур, после чего террориста столкнули за борт. Не дожидаясь развязки, я дружески похлопал капитана по плечу, после чего возвратился на свое место, рядом с Люськой.

Жена, ни о чем не догадываясь, продолжала смотреть в иллюминатор.

— Чего так долго? — спросила она.

— Смотри, сейчас будет салют, — сообщил я.

— Правда?

Люська приникла к иллюминатору, пытаясь разглядеть салют. В этот момент где-то внизу, на подлете к земле, полыхнуло. В воздух просыпались разноцветные — красные, желтые и зеленые — искры от разорвавшегося террориста.

— Салют! Салют! — воскликнула Люська, хлопая в ладоши.

Другие пассажиры, наблюдавшие взрыв, тоже захлопали в ладоши и принялись оживленно переговариваться. Никто из пассажиров дирижабля, кроме меня и Натали, так и не узнал, какой смертельной опасности подвергался.

Мы прилетели в Петербург ранним утром. Через час, после прохождения таможенных процедур и получения багажа, выбрались в город. Поймали извозчика.

— На Вознесенку, — сказала Люська.

— Стоп. Почему на Вознесенку? — спросил я.

— Там наш дом.

— Извини, дорогая, но сегодня с твоим папан я встречаться не намерен. Поэтому поедем в гостиницу. В гостиницу, извозчик!

— В какую прикажете, барин?

— В самую лучшую.

И мы поехали в гостиницу. Остановиться у Ивана Платоновича, после того, как в Сыромятино мы друг друга едва не поубивали, было смерти подобно. Поступи я так, недолго бы мне оставалось просуществовать на этом свете.

«Однако, рано или поздно, пересечься с Иваном Платоновичем тебе все равно придется», — заметил внутренний голос.

«Нам», — поправил я.

«Я боли не испытываю, — поделился внутренний голос скорбным тоном. — Не из моей спины веревки вырезать будут.»

«Неизвестно еще, кто из чьей спины…» — обиделся я.

«Он, между прочим, министр государственных имуществ. Представляешь, какие у Озерецкого связи, тем более в столице? Удивительно, как тебя полиция по всему Петербургу не разыскивает.»

Строго говоря, внутренний голос был прав: мне следовало быть осмотрительным.

Извозчик затормозил, и мы вышли у гостиницы «Европа» на углу Невского. Петербург был величественен. Строгая архитектура каменных особняков впечатляла. Архитектурные линии напоминали застывшую музыку, написанную гениальными композиторами за миллионы лет до рождения человечества. Правду говорят, что этот город построен не людьми, а богами. Тем не менее Петербург обживали люди: под этими великолепными колоннадами творил Пушкин, хаживали Гоголь с Достоевским, а теперь вот и я прогуливаюсь.

Но пора было спасать вселенную, иначе все это великолепие, кем бы оно ни было создано, будет уничтожено безжалостными кенгуру.

Мы зашли в гостиницу — двери нам распахнул представительный швейцар — и прошли в регистратуру.

— Сколько номеров пожелаете, сударь?

— Одного достаточно, — сказал я, невольно оглядывая обеих женщин.

Портье подхватил чемоданы, и мы отправились в номер.

— Слушайте внимательно, — сообщил я своим спутницам, когда за портье защелкнулась дверь. — Мы находимся в осадном положении. Из гостиницы без моего разрешения не выходить, двери никому не открывать. Завтраки, если будут приносить в номер, сначала пробую я, потом вы. К окну подходите только тогда, когда шторы занавешены, а лучше вообще не подходите. Если я что-то приказываю, исполнять мгновенно и беспрекословно. Все понятно?

— Почему такие строгости? — засмеялась жена.

— Потому что от этого зависит судьба человечества. Вам все ясно?

— Ясно, — ответили Люська и Натали хором.

— Тогда раздевайтесь.

Через пару часов я приоткрыл дверь и через щелочку выглянул в коридор. В коридоре никого не было.

— Ты остаешься здесь. — сказал я Натали. — Смотри, никому не открывай. А мы с Люси пойдем в ресторан, заодно тебе что-нибудь покушать принесем.

— Слушаюсь, барин.

Мы с Люси вышли в коридор и спустились на первый этаж, где находился ресторан. Ниндзя, посланные Иваном Платоновичем, могли напасть каждую секунду. Однако, риск того стоил. Питаться все-таки необходимо, и неизвестно, что опасней: идти в ресторан или заказывать обед в номер.

— Иди чуточку впереди, — попросил я Люську.

А сам отстал на полшага, чтобы в случае опасности подстраховать. Однако, обошлось: мы благополучно добрались до ресторана, сели за столик и сделали заказ.

— Где находится министерство государственных имуществ? — спросил я Люську.

— Не знаю. Где-то на Мойке.

— Там у твоего папан кабинет?

— Да.

Прорываться в министерство государственных имуществ для свидания с Иваном Платоновичем не имело смысла: здание наверняка охранялось. Я не сомневался в том, что особняк Озерецких на Вознесенке также охраняется: причем не полицией, но профессиональными ниндзя. Поэтому прорываться на Вознесенку не имело смысла. Ивана Платоновича следовало брать на улице в момент его перемещения из одной точки в другую.

От размышлений меня отвлек громкий и радостный возглас:

— Андрей! Прелестная Люсьена! Какими судьбами?

Это был граф Григорий Орловский, застывший в дверях ресторана с распростертыми объятиями. С трудом помещаясь в ресторанной зале, граф проследовал к нашему столику. Я встал, чтобы искренне поприветствовать хорошего знакомого.

— Рад тебя видеть, Григорий. Присаживайся, мы еще не отобедали.

— Ах, граф, надеюсь, на этот раз вы не станете колотить моего мужа? — спросила Люська кокетливо.

Орловский захохотал.

— Только если он сам не попросит.

К столику подскочил половой.

— Что будем заказывать, сударь?

— Осетра, цельного, камского, — потребовал Орловский. — А ты, Андрей, что в Петербурге делаешь, Андрей? — спросил граф, когда половой исчез.

— По служебной необходимости, — пояснил я туманно.

— Так ты служишь?

— Не служу, я немного не так выразился. У меня срочные дела, гораздо важней служебных.

— Бросай к чертям собачьим свои служебные дела, и айда со мной на рыбалку. На Волгу-матушку собираюсь, рыбу гарпунить с дирижабля.

— Не могу, Григорий.

— Ну как знаешь… Если чем посодействовать, чтобы твои служебные дела поскорей завершились, только скажи. Замолвлю словечко кому нужно.

Неплохой вариант: получить интересующие меня сведения от графа Орловского. Почему я сразу об этом не подумал?

— Скажи, Григорий, ты знаком с моим тестем Иваном Платоновичем Озерецким, министром государственных имуществ?

Открытое лицо графа Орловского омрачилось.

— Так он твой тесть, Андрей?! Вот не знал.

— Что за человек мой тесть?

Орловский с сомнением посмотрел в сторону Люськи.

— Собственно, я с ним не на короткой ноге.

— Не бойся, Григорий, Люси на моей стороне.

— Папан хочет уничтожить вселенную, — пояснила Люська.

— Вот оно как? — нахмурился Орловский. — Но рассказывать мне особо нечего, прелестная Люсьена. Кроме того, что ваш батюшка пользуется репутацией весьма хваткого и опасного человека. И могущественного, разумеется, благо занимаемый пост обязывает. Но мне с Озерецким совместных дел вести не приходилось, подтвердить не могу.

— Шарман, граф, спасенная вселенная вас не забудет, — поблагодарила Люська.

Однако, следовало выяснить еще кое-что.

— Григорий, а что тебе известно о псимасонах?

Лицо Орловского омрачилось во второй раз.

— Андрей, твои вопросы раз за разом сложнее. Разумеется, я слышал о них. Кроме того, я слышал, что интересующий тебя Иван Платонович Озерецкий с ними как-то связан…

Я встрепенулся, почувствовав, что наконец-то напал на след.

— Сам я не в курсе, — продолжал Орловский, — но, если желаешь, могу познакомить тебя с региональным магистром этой секты.

— И меня, пожалуйста, — попросила Люська. — Я никогда не была знакома с псимасонскими магистрами.

— Дорогая, это может быть опасно!

— Прошу тебя, Андрэ!

Для конспирации Люська могла пригодиться. В конце концов, речь шла о спасении вселенной.

— Хорошо, — решился я. — Григорий, познакомь со своим региональным магистром нас обоих.

Орловский вытащил из кармана наладонник и тыкнул в него пальцем.

— Алло, Абрам Ульевич! Это граф Орловский. Помните меня, я вам в прошлом году морду бил? Да наверняка помните, я даже не сомневаюсь. Так вот, у меня пара знакомых, молодые ребята, выпрашивают вашей аудиенции. Отговариваю с таким дерьмом, как вы, знакомиться, а они ни в какую! Уперлись, и все, представляете?! Как у вас со временем, Абрам Ульевич? Отлично, тогда я передам знакомым ваши координаты. Спасибо большое.

Орловский нажал отбой.

— Устроено, — сказал граф. — Телефон скину вам по емейлу. Абрам Ульевич ожидает вашего звонка.

В этот момент двое половых, с трудом удерживая поднос, поднесли к столику цельного камского осетра. По бокам осетр был обложен дольками лимона и зеленью. Острый осетровый нос уперся в мою грудь, а раздвоенный осетровый хвост — в живот графа.

— Угощайтесь, — предложил Орловский.

И начался пир.

Кргыы-Уун от огорчения перекрутил ложноножку. Прошло перцепцать кузиуникций, а ни одна протечка во времени не устранена.

— Полный швахомбрий! — промодулировал Кргыы-Уун обреченно.

Оставалось посоветоваться с Бриик-Боо, затем демонтировать опытный образец и ожидать полного швахомбрия, который не замедлит наступить усилиями заботливого, но строгого начальства.

В лабораторию вплыл упомянутый Бриик-Боо собственной персоной, с нетерпеливыми модуляциями:

— Есть новости?

— Никаких новостей, — промодулировал в ответ Кргыы-Уун. — Все по-прежнему. Реагенты обмениваются между собой информацией, но протечки обнаружить не в состоянии. Хотя регулярно обещают. Я больше так не могу, Бриик-Боо! Я не знаю, что предпринять!

Кргыы-Уун затрепетал всем телом и покрылся плесенью.

— Спокойно, Склифосовский, — успокоил его Бриик-Боо.

Общение с микромиром не прошло для создателей вселенной даром: некоторые земные словечки они все-таки подцепили.

— Нет, нет, мы в безвыходном положении! — не унимался Кргыы-Уун. — Но я придумал, как нам поступить, чтобы избежать полного швахомбрия. Я придумал.

— И что ты придумал?

Кргыы-Уун содрогнулся от ужаса, но сумел промодулировать, довольно отчетливо:

— Мы должны первертироваться в микромир и там затеряться. Уничтожим перверторы, чтобы нас не смогли извлечь обратно. Разумеется, в микромире мы погибнем, но смертью храбрых, это гораздо лучше полного швахомбрия. Ты со мной, Бриик-Боо? Решайся поскорей, потому что в ближайшее время начальство потребует от нас отчетности по опытному образцу.

— Не торопись первертироваться без возврата, Кргыы-Уун, — промодулировал Бриик-Боо в ответ. — Время еще есть.

— Нет у нас времени!

От отчаяния Кргыы-Уун оторвал одну из своих ложноножек и выкинул в цапистый прокруктор. Ценный прибор затрещал и от перенапряжения вышел из строя.

— Прекрати портить оборудование! — властно промодулировал Бриик-Боо своему потерявшему контроль подчиненному. — Еще одна выходка, и я тебе лично полный швахомбрий устрою, не дожидаясь, пока нас обоих швахомбрируют.

Начальственная реплика подействовала отрезвляюще, и Кргыы-Уун примолк.

— Поступим так, — промодулировал Бриик-Боо. — Ждем еще вадцать кузиуникций. Если ни одна протечка во времени не будет устранена, тогда делаем ложноноги. Прячем опытный образец подальше, чтобы никто не нашел, и первертируемся в него. Ищи-свищи нас тогда в микромире. Только не вздумай кому-нибудь об этом промодулировать, иначе я тебе не ложноножку, а модулятор оторву и в цапистый прокруктор засуну. Тебе все ясно, Кргыы-Уун?

— Ясно, — только и смог промодулировать Кргыы-Уун.

— Сиди и жди вызова от наших реагентов.

Бриик-Боо выскользнул из лаборатории, а Кргыы-Уун остался, обхватив ложноголовку оставшимися в целости ложноножками.