Время и относительность

Вторник, 2 апреля, 1963 г.

Мы спали в школе. Поняв, что для того, чтобы не размёрзлись трубы, нужно топить котёл всю ночь, мы взломали дверь котельной и спрятались там.

Я принесла из своей парты сумку, чтобы писать дневник.

Я всё ещё оставляю записи на будущее. Вот только я уже не уверена, что в будущем буду я. Если холодные рыцари с нами расправятся, и наступит новый ледниковый период, а все «паразиты» окажутся заморожены в ледниках, то могут пройти целые тысячелетия, прежде чем кто-нибудь найдёт эти страницы.

Здравствуйте, потомки.

Хм, слово «потомки» подразумевает наличие у меня детей, а их ведь у меня нет. Тогда так: здравствуйте, будущие.

Мы нашли себе еду, пробравшись в школьный буфет, предполагая (и я не думаю, что мистер Каркер с этим согласится), что чрезвычайная ситуация отменяет Правила. Мы наелись холодного шоколада и чипсов. Джон и Джиллиан были согласны пить газировку, но я осмелилась пройти на запретную территорию (в учительскую), нашла там электрический чайник, и заварила чай. Учительская была прокуренная. Я не нашла там ни легендарную библиотеку конфискованных журналов «Лилипут» и «Здоровье и Эффективность», ни книги Хэнка Дженсена и Денниса Уитли. Моя «Субботний вечер и воскресное утро» нашлась, причём закладка в ней была в другом месте, то есть кто-то её читал! Чай мне нужен был не только ради вкуса, но и ради тепла. Лишь обернув пальцы вокруг горячей чашки, я смогла отогреть пальцы настолько, что мне удалось проявить чудеса ловкости: развернуть маленький голубой пакетик соли и посолить чипсы.

Капитан Брент неодобрительно ворчал о «мародёрстве», но от шоколада и чая не отказался.

Папа Джона совсем сошёл с ума. Он не мог согласиться с тем, что он видел, поэтому его разум игнорировал это. Взрослые умеют так делать. А дети нет.

Джиллиан не тратит время на мысли о том, что она видела. Она сосредоточена на том, что делать дальше.

Завернувшись в одеяла из шкафа медсестры, мы спали рядом с дребезжащей, фыркающей топкой. В котельной вообще-то было слишком жарко, и спала я урывками, просыпаясь от очень ярких снов.

Мы с дедушкой убегали от Учителей. Пугала в мантиях и академических квадратных шапках гнались за нами по пятам. Нас запирали во всё меньших и меньших ящиках. Время замедлялось и ускорялось, пространство сворачивалось. Правила болели у меня в голове, как опухоль мозга. Мы никогда не были полностью пойманы, никогда не были полностью свободны. Бесконечные коридоры. Поимки и побеги. Горло охрипло от криков. Бесконечное домашнее задание. Игнорирование со стороны взрослых.

Хриплые голоса. Сжатые кулаки. Всё вокруг меня меняется.

Окровавленные вырванные сердца. Головы в корзинах.

В общем, кошмар.

Меня преследовало частичное воспоминание об одном конкретном Учителе – Школьном Надзирателе. Когда они были в одном классе, он был полной противоположностью дедушки. Один был Любимчиком Учителя, награждённым Золотыми звёздами, а другой – Отстающим, стоявшим в углу. Дома о Школьном Надзирателе были очень высокого мнения. Он хорошо одевался и знал наизусть все Правила.

В его рапортах были аккуратные галочки напротив выполненных пунктов. В его Будке было полно серебряных кубков, врученных ему за пунктуальность, самодисциплину, и примерное поведение.

Он был восходящей звездой, приверженцем Правил, желанным членом в любой команде, ему пророчили стать Директором. Когда дедушка сбежал, наше дело должны были передать для принятия мер Школьному Надзирателю. Он разыскивал нас и он не сдастся, пока нас не поймают и не накажут.

Его карьера зависела от нашей поимки, от того, что у Правил не будет исключений. Мы получим Задержание. А Школьный Надзиратель станет Директором.

Во сне я видела его лицо, любезную улыбку, чёрную бороду, сверкающие умные, холодные, холодные глаза. Я услышала его смех и на одно мгновение вспомнила всё.

Я проснулась в голубом свете. Узкие окна были покрыты инеем. Всё, что мне снилось, пропало, кроме головной боли.

Позже...

Обычно у нас главная Джиллиан.

Я сказала, что нужно пойти к дедушке, но Джиллиан не согласилась. По её словам, от взрослых не будет никакого толку. В качестве живого примера у неё есть капитан Брент.

Телефоны не работают, радио мы найти не смогли. Смотритель не пришёл открывать школу, и это как минимум решало проблему того, что нас могут наказать за взломанные замки и двери.

Ночью мне казалось, что снаружи доносятся какие-то звуки. Крики. Что-то ломалось. Шаги холодных рыцарей.

Позже...

Завтрак: снова конфеты. Надо же, как быстро может надоесть шоколад.

После того, как рассвело, мы вылезли из котельной и осторожно осмотрелись. На игровой площадке по-прежнему лежали трупы и разломанный джип, полу-засыпанные свежим снегом.

Джон больше всех переживает из-за трупов.

Я боялась, что все в городе будут мертвы, но людей вокруг ходило довольно много, даже до проводимого в девять часов утра Собрания. Многие ученики и учителя пришли как обычно, обменивались услышанными за ночь рассказами или слухами, распространявшимися по району. Говорили, что в Вест-Энде был какой-то связанный со снегом переполох. Многие не пришли. Было очевидно, что это не обычный школьный день, но большинство старались не подавать виду.

Девочки из первого и второго классов прыгали через верёвочку, как обычно. Мальчики, размахивая руками, скользили по полоскам гололёда. Некоторые опасно падали, но переломов не было.

Директор носился по всей школе, вне себя от количества испорченных окон и дверей. Правила прогибались, готовые вот-вот сломаться. Было очевидно, что в этом ущербе виновата не только погода. Здравый смысл говорил о том, что метель замки не взламывает.

Увидев капитана Брента, мистер Каркер облегчением подошёл к нему.

– Слава небесам, что есть представитель власти, – сказал он. – Что тут вообще происходит?

– Вандализм и нарушение дисциплины, – сказал капитан. – В худшем виде. Даю вам разрешение наказать моего сына «палкой». Ему это нужно, чтобы вернуться на истинный путь. Меня в школе пороли, и это мне ничем не повредило. А сейчас вседозволенность и попустительство. Все эти «сатирические» программы на Би-Би-Си поздно вечером... Вот что приводит к такому вот хаосу.

Директор заметил трупы.

– Это Оукхёрст? – спросил он.

Я посмотрела на Джиллиан и Джона. Взрослые ничем не помогут.

Снеговик стоял над трупами. В свете дня он не двигался. Сквозь просвет в тучах сверкнуло солнце. Снежное лицо невинно блеснуло, мило улыбаясь.

На снежно-белом были розовые полосы. Кровь.

– Встаньте, Оукхёрст! – крикнул мистер Каркер. – Да что же с вами такое?!

Джон полез в карман своего пальто и вынул пистолет. Я заметила, что у его отца кобура была пустая. Пока капитан Брент спал, Джон забрал его пистолет.

– Ты зачем его взял, Джонни? Верни немедленно!

Джон снял пистолет с предохранителя и взвёл затвор. Чему-то он явно научился, если не на занятиях СПОР, то читая комиксы «Коммандо».

Джон прицелился в снеговика.

– Он оживает, – сказал он и выстрелил.

Пистолет дёрнулся в его руке. На звук обернулись все.

Из туловища снеговика был выбит кусок снега. Пуля вылетела из его спины, почти не замедлившись. На кирпичной стене позади снеговика взорвался ярко-оранжевый кратер. Интересно, подумал ли Джон, что было бы, если бы за его целью кто-то стоял?

Снеговик никак не прореагировал. Он по-прежнему улыбался.

Мистер Каркер и капитан Брент – оба красные, с раскрытыми ртами – гневно смотрели на Джона.

– Он был живой, – настаивал тот.

На игровой площадке стало тихо. У меня в голове до сих пор звенел звук выстрела. Многие школьники прикрыли уши руками в варежках и прижались к стенам, чтобы не стать мишенью. Прошлой осенью, во время кризиса с ракетами на Кубе, школа была охвачена манией тренировок на случай военного нападения. Это было ещё до того, как я поступила в Коул Хилл, но Джон говорил, что скоро тренировки возобновят в связи с Чрезвычайной Ситуацией.

Я подошла ближе к холодному рыцарю, чтобы лучше рассмотреть его. Я дотронулась до снежно-ледяного туловища.

Это был просто снеговик. Вчера вечером он был совсем другой.

– Сейчас недостаточно холодно, – сказала я, думая вслух. – Ему нужен мороз. Помните, вчера на перемене, когда он в первый раз двигался, выл холодный ветер. А когда стемнело, когда они все ожили, температура была ниже нуля.

– Что это ещё за чушь? – спросил директор.

– У нас должен быть целый день, – сказала я.

– Если только днём не похолодает, – сказала Джиллиан.

– Конечно. Если только днём не похолодает. Мы это заметим – пойдёт снег.

– После Собрания вы все должны явиться ко мне в кабинет, – сказал мистер Каркер. – Чтобы получить «палку». Шесть ударов. И мне плевать, что вы девочки. Такое поведение недопустимо. Это варварство.

Джон навёл пистолет на директора.

Если бы в школах была разрешена смертная казнь, за такое нарушение дисциплины можно было бы схлопотать «обезглавливание».

– Сегодня школы не будет, – сказал Джон. – Вообще больше не будет.

Кто-то из школьников радостно закричал.

Вокруг нас собрались все ученики, и некоторые из учителей. Держать в руках пистолет – это всё равно как держать раковину в «Повелителе Мух» (мы его проходим на «Литературе»). Все обращают на тебя внимание.

– Объявляется Чрезвычайная Ситуация, – объявил Джон.

– Всем нужно вернуться домой, – сказала Джиллиан. – Пока снова не стало холодно. И оставайтесь в доме. Включите отопление на полную мощность. Если сможете, убедите родителей делать так же. Если не сможете – позаботьтесь хотя бы о себе.

Даже те, кому не нравилась Джиллиан, слушали. Все видели или слышали что-то, что их беспокоило. И впервые кто-то говорил об этом что-то здравое.

– Это беспрецедентно, – сказал мистер Каркер. – Быстро все на Собрание!

– Люди погибли, – сказала Джиллиан. – Посмотрите.

Директор стоял над трупами, но их вид не вписывался в его картину мира. Резня – не повод нарушать расписание занятий.

– Любой, кто во время уроков покинет территорию школы, получит «задержание»!

Детей охватил ужас: «Задержание, задержание, задержание».

– Я готов задержать всю школу, – сказал мистер Каркер.

Все ахнули. Мне хотелось кричать. Почему все до сих пор воспринимали директора всерьёз? На нём же сейчас даже не было его знаков отличий, которые он надевал во время Собраний, он стоял в плаще и резиновых сапогах.

– Мне кажется, что у Джиллиан дельное предложение, мистер Каркер, – сказал один из новых учителей, молодой человек с бородой как у битников, преподаватель рисования. – Ночью в городе были бунты. На улицах полно солдат. В эфире нет ни одной радиостанции. Сегодня утром не было газет. Это похоже на начало войны.

– Вы уволены! – рявкнул директор.

– Это лучше, чем быть убитым, папаша, – ответил учитель.

– Мы должны позвонить в полицию, Джон, – немного подумав, заявила Венди Коуберн. – И в скорую помощь.

– Телефоны не работают, – сказал Джон. Он четыре года сидел в трёх партах от Венди, но это был, наверное, первый случай, когда она с ним заговорила. – Будет лучше, если вы пойдёте по домам.

Венди подумала и согласилась. Когда она пошла к воротам школы, за ней пошла вся её клика. Это создало прецедент.

– Задержание, Коуберн! – крикнул директор.

Венди, с её безупречной посещаемостью, за всё время учёбы ни разу не заработала даже «строк». Она вздрогнула, но продолжала идти, на ходу разрабатывая такой маршрут, чтобы всех развести по домам, подбирая по пути потерявшихся и опаздывающих.

И тогда все начали расходиться.

Все, кто сегодня пришёл, жили недалеко от школы, и добрались до неё пешком. Автобусы и метро, наверное, не ходили.

Мистер Каркер попытался ещё раз покомандовать, но никто его не слушал. А он всё кричал «Задержание!», а один раз даже «А тебе «палка»!»

– Идите домой, Каркер, – без злобы сказала Джиллиан.

По примеру Венди, школьники объединялись в группы, во главе которых номинально считались главными учителя, и расходились по домам. Мистер Каркер присоединился к группе детей из первого класса, и они его увели.

В конце концов мы остались одни. Я, Джиллиан, Джон. И капитан Брент.

– Джонни, – резко сказал он, глядя на своего сына и протянул руку.

Какое-то время они смотрели друг другу в глаза. Джон нерешительно отдал пистолет отцу.

Джиллиан вскрикнула от возмущения глупостью Джона. Капитан Брент поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в кобуру.

С дыркой в туловище, снеговик был похож на скульптуру Генри Мура.

– Хороший выстрел, Джонни, – похвалил капитан. – Наконец-то ты набил глаз. Я знал, что СПОР выбьет из тебя мечтательность, воспитает тебя.

Джиллиан покрутила пальцем у виска.

– Я хочу вернуться домой до того, как опять стемнеет, пока опять не похолодает, – сказала я.

– Мне дома ничуть не безопаснее, чем в любом другом месте, – сказала Джиллиан.

– Тогда пойдём со мной. Вдвоём безопаснее будет.

Джиллиан задумалась. С тех пор, как я поняла, что холодные рыцари опаснее всего, когда температура опускается ниже нуля, она решила, что к моим словам иногда стоит прислушиваться. Я уже шла к воротам школы.

– Марсианин, – сказала Джиллиан, – ты идёшь или остаёшься?

Капитан Брент осматривал разрушения, цокая языком и бормоча что-то о недостойном поведении.

– Я не могу его бросить, – сказал Джон. – Он мой папа.

– Обуза, – в чувствах прошипела Джиллиан. – Бери его с собой, если иначе никак. Только решай скорее.

Я не думала, что капитан Брент согласится идти, и понимала, что если согласится, то будет обузой (а с пистолетом – опасной?). Джон тихо говорил с отцом, вначале отвлекая его от бормотания, а затем жёстко, словно отдавая приказы. Это сработало.

– Военный эскорт, – сказал капитан. – Отличная идея!

Джиллиан удивлённо развела руками.

– Ты лидер, – сказал ей Джон. – Идём.

– Она знает, куда идти, – сказала Джиллиан, имея в виду меня.

– Где ты, говоришь, живёшь? – спросил Джон.

– На Тоттерс Лэйн.

– Я знаю, где это, – сказал Джон. – Возле свалки.

– Именно на ней, – сказала я.

– Хорошая позиция, – сказал Джон. – Там можно обороняться.

– Ты живёшь на свалке? – спросила Джиллиан.

– Вроде того.

– А я думала, что я живу в самом худшем доме, – сказала Джиллиан.

Позже...

На автобусе от улицы Хай Стрит до школы ехать недолго, всего пять остановок. Я могу выйти из Будки в половину девятого утра, сесть на автобус на остановке возле «Помпы», и прийти в школу достаточно рано, чтобы успеть немного посплетничать перед Собранием в девять. Обычно я вообще не сажусь на автобус, а иду пешком, экономя деньги на шоколадку. Но сегодня автобусы не ходили.

Утреннее солнце пропало. Собрались тучи. Начал дуть холодный ветер.

Перед тем, как выйти из школы, Джиллиан решила вломиться в Научную Лабораторию – взлом дверей быстро входит в привычку – и «реквизировала» там небольшой термометр.

Пока столбик ртути был выше нуля, холодные рыцари будут спать. Как бы ни было пасмурно, днём в Англии редко бывал мороз.

Джон сказал, что термометра недостаточно.

– Есть ещё охлаждение ветром.

– Хорошо, умник, и как тогда будем определять, замерзает ли уже вода?

– Тогда снег пойдёт, – сказал Джон, посмотрев вверх.

Я почувствовала на лице холодные уколы.

Школа стояла вдали от магазинов, в тихом жилом квартале, рядом с парком. Во дворах всё было укрыто снегом, в парке были похожие на барханы снежные надувы. Миниатюрный пруд полностью замёрз.

Спускаясь по длинной улице Коул Хилл с её примыкающими друг к другу домами, было невозможно не замечать необычное. Разбитые окна и раскрытые двери. Подозрительные бугры под снегом. Собаки без хозяев, за которыми волочатся поводки. Кошка на автобусной остановке облизывает лицо замёрзшей женщины с открытыми глазами и сжатыми, как когти, пальцами. Перевёрнутые машины, у которых скапливался снег.

Снег усиливался, мы шли медленно.

Повсюду были снеговики. Некоторых слепили дети. Они были похожи на нашего: в старых шляпах, с курительными трубками, угольками-пуговицами, носами-морковками, под руки вставлены мётлы. Другие были уснувшими холодными рыцарями, сгрудившимися вместе и стоявшими по стойке смирно. Они были более ледяными, более плотными, с большими прозрачными льдинами, похожими на доспехи. У некоторых было подобие лиц. У всех были бороды из сосулек. У многих они были красные.

– Похоже на армию захватчиков, – сказал Джон.

Должно быть, было начало одиннадцатого – у нас должна была заканчиваться «Религия», а потом должна была быть «Наука». Но солнца уже не было. Высоко над нами кружились и уплотнялись тучи.

Джиллиан всё время трясла термометром.

Ветер жёг моё лицо, как крапива. Он дул нам навстречу. Выпавший ночью снег поднимало в воздух и кидало нам в лица. Туфли у меня обмёрзли, юбка и носки промокли. Колени были синие от холода, пальцы на ногах уже болели. Хорошо, хоть пальто было тёплое. Руки я, не снимая варежек, держала в карманах. Поверх одежды, словно пончо, на мне по-прежнему висел выданный мистером Оукхёрстом плащ. Это означало присвоение себе школьного имущества.

– Мне кажется, что мы не сможем дойти за один раз, – сказала я.

Мы обернулись – школу всё ещё было видно. Наши следы в снегу постепенно засыпало.

– Что за глупости, Сьюзен, – сказала Джиллиан. – Подумаешь, небольшой снегопад.

У капитана Брента были ледяные усы и белые брови.

Мы шли дальше, с трудом двигаясь по улице, по которой обычно ездило много машин.

На пропускном пункте стояли четверо солдат в полярной одежде – меховых парках и унтах. Они разожгли костёр в бочке, словно собирались жарить каштаны. По дороге, осторожно объезжая засыпанные снегом машины, ехал броневик.

Один из солдат отдал капитану Бренту честь.

– Вольно, – ответил тот. – Я был отрезан. Какова ситуация?

Капрал – прыщавый парень – не знал, что сказать.

– Нам сказали стоять на этом посту, сэр. Вчера. После инцидента на площади Пикадилли.

– Инцидента?

– Что-то вроде ледяной бури, сэр. Говорят, это было похоже на живой ледник. Много жертв. Большую часть взвода отправили туда, в качестве подкрепления. А затем начали приходить сообщения со всего Лондона. Примерно то же самое. Полная неразбериха. У нас есть приказ бороться с мародёрами и бунтовщиками, но связь пропала. Только свист в эфире. Лейтенант Перкинс дал нам разрешение пользоваться боевыми патронами и ушёл в штаб за новыми приказами.

– Смотался просто, – пробурчал кто-то.

– Мы контролируем этот участок, – сказал прыщавый капрал, – но за всю ночь были лишь пара ложных тревог.

Солдаты, наверно, сгрудились вокруг огня в то время, когда холодные рыцари убивали людей на улице Коул Хилл.

– Нас должны были сменить в три часа ночи, – сказал капрал.

– Вы пришли снять пост, сэр? – спросил другой солдат, рядовой. – У нас тут даже чая нет.

Джон, Джиллиан, и я встали вокруг бочки с огнём и грели руки над углями, пытаясь приблизиться к раскалённому металлу, но в то же время не обжечься.

– Это что, какие-то учения, сэр? – спросил капрал. – Это же не война?

– У меня сегодня должен был быть выходной, – сказал рядовой.

– Полагаю, все выходные отменены, – сказал капитан.

Раздалось недовольное ворчание.

– Чай отменяется, – сказала Джиллиан. – Армия отменяется.

Капрал Прыщ выпучил на неё глаза:

– Не говорите глупостей, мисс. Слушайтесь офицера. Он знает, что к чему. Простите, сэр, но некоторые дети...

Капитан Брент снисходительно улыбнулся. Его щёки посинели от холода.

– С папой лучше не говорить, капрал, – сказал Джон.

Крупными хлопьями пошёл мокрый снег. Сквозь рёв ветра доносился какой-то звук. Я развернулась и посмотрела вверх по улице, в сторону школы.

– Ни фига себе! – сказала Джиллиан.

По дороге вниз, строем катились три снежных кома, набирая на себя снег и грязь. Они были авангардом целой лавины, целеустремлённо двигавшейся в нашу сторону снежной стены.

Комья росли всё больше. Катящийся во главе ком с торчащими из боков ледяными шипами обогнул застрявшую машину, но лавина на препятствия внимания не обращала. Мужчина, выходивший в этот момент из дома, попал по неё, его затянуло в снежный ком. Несколько раз его руки и ноги мелькнули, а потом исчезли.

Мы все убежали с дороги, бросив пропускной пункт. Лавина налетела на него, разнесла деревянный барьер в щепки, перевернула бочку с огнём и мгновенно затушила угли. Один из солдат, непривычный к зимней одежде, споткнулся. На него обрушился снег.

Лавина ревела, как тысяча львов, вышвыривая из себя кривые куски льда. Когда закончился спуск, она не рассыпалась веером по улице, а повернула вслед за комьями и погналась за броневиком. Я увидела, как ледяные клинки сильно исцарапали металл, а затем броневик засыпало. В этом снежном вихре застрочил пулемёт.

Мы все бросились на землю. Капрал Прыщи не успел это сделать. Пули сбили его с ног и разорвали его. Огонь своих. (Хотела бы я этого не видеть, но теперь уже ничего не изменишь.)

У меня от холода и грохота болели уши. Я заметила, что крепко сжимаю руку Джона. Мы втиснулись между вкопанным бетонным мусорным баком и красной телефонной будкой. Будка была почти до самого верха наполнена мягким белым снегом. Изнутри к стеклу прижималась бледная человеческая рука.

Джиллиан попыталась помочь капитану Бренту встать.

Двое солдат побежали в снежную бурю. Мне показалось, что я слышу крики.

Три снежных кома, каждый высотой примерно как пони, неторопливо выкатились из бури, которая уже почти улеглась на обломках броневика. Первый двинулся к Джиллиан и капитану и остановился, а его товарищи бросились их окружать. Внутри кома что-то двинулось, и на его поверхности появилась улыбка.

Улыбка из коры, которую сделала я.

– Это наш снеговик, – сказала я.

Отец Джона достал пистолет и выстрелил в ком. В этот раз пуля проткнула его, как длинный палец. Пробитый ею тоннель тут же заполнился.

Я встала, помогла встать Джону, и мы побежали к Джиллиан и капитану Бренту.

Комья остановились, поднялись, словно тесто, и образовали холодных рыцарей.

Джиллиан держала перед собой термометр, словно это был какой-то амулет, защищающий от зла. Внезапно её подняло вверх. Я закричала. Но Джиллиан оторвали от земли не холодные рыцари. Это капитан Брент схватил её за талию и поднял её над снежной массой.

Он швырнул Джиллиан вверх. В воздухе мелькнули её руки и ноги. Она вылетела из окружения, но льдины сомкнулись на капитане, разлетевшись на мелкие осколки, измазанные кровью. Отец Джона упал (Джон так сжал мою руку, что я чуть не вскрикнула) ещё до того, как приземлилась Джиллиан. Мы с Джоном попытались её поймать, но вместо этого она просто врезалась в нас.

Мы свалились кучей и не сразу смогли встать.

На капитана Брента навалилось ещё больше холодных рыцарей. Он неестественно согнулся пополам. Его руки продолжали размахивать, но только от ударов нападавших. Холодные рыцари продолжали толпиться вокруг него, обрушивая льдины.

– Папа! – крикнул Джон.

– Пойдём отсюда, Джон, – тихо сказала ему на ухо Джиллиан.

– Но...

– Нет времени.

Они оба были шокированы тем, что сделал капитан Брент, и тем, что с ним случилось. Джиллиан умела быстро успокоиться, прожить критические минуты, а обдумать случившееся позже, или вообще никогда.

Я знала, что у неё уже много такого накопилось, что рано или поздно оно вырвется наружу.

Джон нуждался в помощи. Мир стал для него не таким, каким он его себе представлял раньше, даже сегодня утром. В его мире больше не было его отца.

Мы бежали по улице прочь оттуда.

Позже...

Пробежав треть улицы Хай Стрит, мы остановились. Буря швыряла в нас вихрями острых, как алмазы, снежинок, маленьких метательных звёздочек. Я больше не чувствовала ни ступни ног, ни руки, ни лицо, лишь лёгкое покалывание, которое, как я была уверена, было первым симптомом сильного обморожения. Мы топтались почти на месте, продвигаясь чуть ли не по сантиметру, наклонившись навстречу метели, а затем, из-за порывов ветра, скользили обратно по бороздам, которые мы же сами и проложили в плотном снегу. С трудом удавалось не дать ветру опрокинуть нас.

Мы смотрели по сторонам в поиске какого-нибудь укрытия.

– «Вимпи-бар», – перекрикивая рёв ветра, показала рукой Джиллиан.

Я вспомнила это заведение и увидела под белым покровом его красную вывеску. Это был ресторан с гамбургерами, в американском стиле, названный в честь персонажа мультфильмов о матросе Попае, которые так любит Малколм. «Вимпи-бары» открывались по всему городу, приходя на смену забегаловкам «Гэфф и Лайонс» с их недомытыми ложками. Внутри в них всё было из яркого пластика, включая форму официанток и тюбики кетчупа в виде помидоров.

Чтобы пересечь тротуар, нам пришлось взяться за руки и брести сквозь снег.

Джиллиан навалилась на дверь плечом, но нам с Джоном пришлось ей помочь. Мы ввалились в ресторан. Внезапное прекращение метели и рёва было для нас шоком. Покалывание кожи у меня стало сильнее, перерастало в жжение. Я боялась, что через несколько минут моё лицо превратится в свисающие красные лоскуты.

Я думала, что день уже подходил к концу, и уже почти наступила ночь, но часы показывали лишь чуть больше двенадцати.

– Дети, – встревоженно сказал мужской голос при нашем появлении.

– Здесь больше нет места, – сказал другой голос. – Это наше место. Тут хорошо. Есть еда.

– Закройте за собой дверь, – сказал первый голос. – Вы что, в конюшне выросли?

Чтобы пересилить снег, нам пришлось толкать дверь втроём. Никто не подошёл к нам помочь.

В кафе было темно, лампы не горели, большое окно на улицу было засыпано снегом. Мои глаза приспособились к такому освещению.

Возле стойки сгрудились несколько человек.

– Сьюзен! Сьюзен! – сказал тонкий голосок.

Маленький человечек подбежал ко мне и бросился на шею, целуя моё лицо. Я немного покачнулась, но не упала.

Это был Малколм.

– Я заблудился, Сьюзен, – сказал он. – Когда в школу шёл.

Я обняла его и поцеловала. Гонка-ковбоя я тоже обняла и поцеловала. Я поняла, что плачу. До этого боялась даже думать о том, что случилось с Малколмом.

– У тебя лицо красное, – сказал он.

– Ну, спасибо, – ответила я, изображая обиду.

Он промокнул бумажной салфеткой снег и слёзы на моих щеках. Я снова подумала о том, как я сейчас выгляжу, и решила, что не хочу этого знать. После того, как Малколм протёр мне лицо, я снова начала ощущать кожу.

– Это жених Лобастой, – сказала Джиллиан.

Ну и пускай дразнятся. Я опустила Малколма на пол. Мокрым рукавом я смахнула льдинки с волос.

– Сосульки ранят, – сказал Малколм. – Смотри, я поцарапался.

У него на запястьях были красные линии. Не глубокие, но смотрелось неприятно.

– Но я был храбрый.

– Конечно, ты храбрый, Малколм, – сказала я. – Твоя мама будет гордиться тобой.

Внезапно я забеспокоилась о маме Малколма. Когда это всё закончится (закончится ли?), будет очень большой список погибших. Я прижала к себе Малколма так же крепко, как он прижимал Гонка-ковбоя.

– Я знаю этих девочек, Генри, – сказала женщина, считавшая, что для нас там нет места. – Очень испорченные. Помнишь, я рассказывала тебе о них в субботу вечером? Красятся уже, в их-то возрасте!

Я не сразу узнала статную женщину в пальто с меховым воротником и лиловых перчатках. Это была миссис Хей из молодёжного клуба, а рядом с ней стоял её муж. Седые волосы викария были похожи на растрёпанное гнездо, в котором лежало красное яйцо-лысина. Одно из стёкол его очков треснуло.

– Я тоже их знаю, – сказал ещё кто-то. – В «Помпе» их видел.

Это был Зак из «Ребят Сверх-тонников». Вся прошлая суббота напомнила о себе.

Зак был по-прежнему в чёрной кожаной куртке и в перчатках мотоциклиста, но сегодня он выглядел моложе, не таким страшным. И он был один.

– О, это ты, – простонала Джиллиан. – От тебя не спрячешься.

– Если бы я мог выбрать, какие ангелы возникнут из снега, – сказал он Джиллиан, – я бы выбрал Бриджит Бардо, а не вас.

– Сарказм – низшая форма комедии, Флэш.

– Ты явно не видела фильмов Нормана Уиздома[13].

Меня поразило, что Зак и Джиллиан нравятся друг другу. Даже посреди этой метели они нашли время для каких-то чувств, помимо страха.

Были там и незнакомые лица: официантка в униформе «Вимпи», со светловолосой высокой причёской-ульем, и полисмен без шлема, у которого рука висела на импровизированной повязке.

Хейи, похоже, тут командовали.

Все они явно прошли через какие-то приключения, которые изменили и их, и то, каким они видели мир. Или же просто дали им оправдание, чтобы вести себя так, как им всегда хотелось.

– Констебль, – приказала миссис Хей. – Выставьте это хулиганьё вон!

Полисмен никак не прореагировал на её слова. В глазах у него была пустота. Я узнала симптомы военного невроза. Из всех присутствовавших ему досталось больше всего. За исключением, быть может, Джона.

– Если тут кому-то и быть главным, то мне, – сказала официантка, женщина чуть старше шестиклассницы. В руке она, словно символ своей власти, держала нож для резки хлеба. – И я говорю, что они могут оставаться.

– Вы здесь всего лишь работаете, девушка. Я тут так часто обедаю, что потратила тут больше денег, чем вам платят.

– Это уж точно, – сказал Зак.

У миссис Хей в руках был шампур. Я представила себе её и официантку фехтующими, как Робин Гуд и Шериф Ноттигемский.

– А тут холодно, – сказала Джиллиан, глядя на термометр, словно не веря своему телу. Она выдохнула, и образовалось облачко пара. – Так не должно быть.

– Электричества нет, – сказала официантка.

– Просто где-то провод оборвался, – сказал мистер Хей. – Скоро починят. Кто-нибудь позвонит, и сообщит об обрыве.

– Не думаю, – сказала Джиллиан.

– Что это она несёт? – сказала жена викария. – Противная девчонка.

– Нельзя так с людьми разговаривать, – сказала официантка.

– Я плачу налоги и имею право говорить всё, что хочу. Это вам свободная страна, а не Россия.

– А погода у нас сейчас как у них, – сказал Зак. – Девочки, вы тогда так и не представились.

– Сьюзен, – назвалась я, – а это Джон и Джиллиан.

– Джиллиан, – сказал Зак, – хорошее имя.

– Не затаскай его, – сказала Джиллиан.

– Это Долли, – сказал Зак, представляя официантку. – А Малка и Хейев вы, похоже, знаете.

– Если хотите поесть, – сказала Долли, – есть булочки. И кетчуп в вон тех пластмассовых помидорах. Гамбургеры и чипсы тоже есть, но они в морозилке, а размораживать сейчас их нечем.

– Миссис Хей предлагает сосать бургеры как леденцы, – сказал Зак. – Может быть, и до этого дойдёт.

Джиллиан порылась за стойкой, потом пошла обыскивать кухню.

– Ничего тут не трогайте, девушка, – сказала миссис Хей.

– Да заткнитесь вы, – сказала Долли.

– Да что бы я...

– Хотите сказать «хоть раз на чай оставила»? Это точно.

– Вам платят достаточно. Не понимаю, почему я должна что-то доплачивать за то, что вы неохотно выполняете свои обязанности.

– Значит, подаяния в церкви вы по воскресеньям не собираете?

– Это не одно и то же.

– Перестаньте спорить, – тихо сказал Малколм.

Странно, но взрослые замолчали.

В Малколме была тихая сила. Он не часто злился или боялся, он просто замыкался в себе, и переживал трудность. Он привык к тому, что люди относились к нему как к чужому, и научился пользоваться этим.

У него было чему поучиться.

– Эврика! – сказала Джиллиан.

В шкафу с моющими средствами она нашла полку с комбинезонами. Она кинула один из них мне, а затем сняла с себя плащ, пальто, туфли, и, не снимая юбки, надела комбинезон, застегнула его, и снова надела туфли, пальто, и плащ. В этой странной одежде она стала похожа на толстого клоуна. Схожесть была особенно сильной из-за того, что от холода у неё покраснели нос и щёки.

Зак попытался присвистнуть, но у него не получилось.

– Неприлично молодой девушке так одеваться, – сказала миссис Хей. – Из какой вы школы? Я напишу письмо директору. Почему вы не на уроках?

– Юбки для такой погоды не годятся, – сказала я.

Я отпустила Малколма и тоже переоделась. Я потёрла ткань поверх икр ног и коленей, чтобы отогреть их.

Джон засмеялся.

– Не самый стильный прикид, – сказал он. – Ты прямо как Дочь Скотта в Антарктике.

Он впервые заговорил после того, что случилось с его отцом.

– А что там происходит? – спросила Долли. – Город что, с ума сошёл? Вчера вечером в новостях говорили что-то о площади Пикадилли. Что-то о разбушевавшемся ледяном чудовище... Люди подумали, что это Би-Би-Си так пошутила на первое апреля, как когда-то о макаронных деревьях. А затем радио вообще пропало.

– Это Суд Божий, – сказал мистер Хей. – Мы наказаны за наши грехи. Мы нарушили заветы, и Господь низверг на нас огонь и лёд.

– Не видел я никакого огня, – сказал Зак. – Нам бы он сейчас не помешал.

– Можете ухмыляться, – сказал мистер Хей, – но вам нужно посмотреть на себя со стороны и задуматься о своей душе.

– Это из-за таких, как вы, – сказала его жена, – на нас обрушился гнев Господень. Оторвы, вандалы, варвары, дикари, язычники!

– Слушайте, да, я езжу на мотоцикле, – раздражённо сказал Зак. – Но это ещё не значит, что я какой-то Атилла-Варвар. Я свои деньги честно зарабатываю и так же, как и вы, плачу в фонд государственного страхования.

– Всё это имеет за собой причину, – сказал викарий.

Меня беспокоило, что в этом-то он как раз мог быть прав.

Позже...

– Он сошёл с ума, – сказала Джиллиан. – Папа Джона. Вот почему он так поступил. Он не понимал, что делает. Ты сама видела.

Мы с Джиллиан были наедине, вдали от столов, искали что-нибудь полезное.

– Он спас тебе жизнь, – сказала я.

Это злило Джиллиан. Она не понимала.

– Зачем папе Джона спасать жизнь мне? Я для него никто.

– Долг? – предположила я. – Он был военным.

Она покачала головой:

– Мой отец никогда бы... – она не закончила предложение. – Как думаешь, Марсианину станет легче?

Глаза у неё были большие и заплаканные. Иногда так легко забыть, что она тоже ребёнок. Она не более взрослая, чем любой из нас.

– Его жизнь никогда не станет прежней, – сказала я. – Но он будет жить дальше.

– Зачем нам жить дальше?

– Потому что иначе то, что сделал его отец, будет напрасным.

– Мне холодно, Сьюзен.

– Мне тоже.

Позже...

Вначале мы думали прятаться в «Вимпи-баре» пока не стихнет метель или пока мы не восстановим силы, а затем идти дальше по Хай Стрит. Но метель и не думала прекращаться, и стало ясно, что наше убежище не сможет защищать нас долго. В толстом оконном стекле появилась длинная трещина. Медленно, но верно под дверь заползала блестящая ледяная пластина.

– Нужно уходить отсюда, – сказала я Джиллиан и Джону. – И быстрее.

– А у вас есть куда идти? – спросил Зак.

– К дедушке Сьюзен, – объяснила Джиллиан.

Зак удивлённо поднял брови.

– Он может помочь, – сказала я, сама не веря в свои слова.

Выпал кусок оконного стекла, и внутрь посыпался снег.

– Я пойду с вами, – сказала Долли. – Малколма нужно отсюда увести. Ему будет опасно оставаться с ними, – Долли кивнула на Хейев.

– Вам нельзя уходить, – сказала миссис Хей. – Вы на работе. Я всё ещё не получил свой вимпибургер с чипсами.

– Сказала бы я вам, что вам сделать со своими вимпибургером и чипсами, но не стану, раз уж мы в таких необычных обстоятельствах.

Долли надела пальто и обернула свою башню обесцвеченных волос косынкой.

Я сняла с себя шарф и надела его на Малколма, подоткнув вокруг груди и ног, а Ковбоя Гонка засунула ему под свитер на груди.

А я обойдусь своим пальто и комбинезоном «Вимпи».

– Мы должны помолиться, – сказал мистер Хей. – Об избавлении.

– Если хотите, можете молиться, – сказала Джиллиан. – Хуже от этого не станет.

– Есть путь к Спасению, – сказала миссис Хей. – Мы это уже обсуждали, и сейчас настал момент. Нам нужно искоренить ту часть нашего общества, которая так оскорбила Господа, что он ниспослал на нас свой Суд.

В руках у жены викария был нож для хлеба. Долли отложила его в сторону, когда завязывала шарф.

Миссис Хей прижала к себе Малколма и занесла над его горлом нож.

– Это молодые во всём виноваты, – крикнула она.

– Со своей языческой музыкой, неуважительным поведением, провоцирующей одеждой, мятежными настроениями, – объяснил викарий. – Мы же воевали ради вас! Вы должны быть благодарны за это.

– Этот Суд из-за вас!

Я не знаю, что они думали. Это была обычная игра взрослых «А Давай Представим, Что...», правила которой молодые не знали.

– Мне кажется, что вам нужно успокоиться, миссис Хей, – сказал Зак. – Не стоит вам делать ничего такого, о чём вы потом будете сожалеть.

Зубчатое лезвие ножа прижалось к коже Малколма. Он был хорошенький маленький мальчик, никакое не неряха. Руками он обхватил спрятанного под одеждой Ковбоя Гонка.

– Этот ребёнок – страх Господень, неверующий...

– Семья Малколма – граждане Британии, – сказала Долли. – Как и вы.

Миссис Хей подняла глаза к потолку, замахнулась ножом и сказала:

– Тебе, о Господи, жертвую я этого...

Долли схватила бутылку с горчицей и брызнула женщине в лицо. Ярко-жёлтая струя попала ей в глаза.

Зак тащил Малколма от неё. Она взмахнула ножом и воткнула его Малколму в грудь.

Я закричала.

Зак вырвал у неё Малколма. Нож вышел из его груди.

Миссис Хей снова взмахнула ножом, проскребя им по рукаву кожаной куртки Зака. Лезвие поцарапало, но не разрезало кожу, а затем так проскрипело по змейке, что у меня свело зубы.

Миссис Хей снова замахнулась.

– Бросьте, – сказал Зак, взмахнув своей выкидушкой.

Миссис Хей выронила нож, не успев разглядеть, что Зак угрожает ей расчёской. Долли ногой отбросила нож в угол.

Я схватила Малколма, и начала сжимать разрыв на плаще.

Он трясся:

– Она ранила Ковбоя Гонка!

Я вынула игрушку. В ткани был разрез, из глаза куклы торчала белая набивка.

Малколм смотрел на своего любимого гонка, нижняя губа у него тряслась, на глазах были слёзы.

– С Ковбоем Гонком всё хорошо, Малколм, – сказала я, надеясь, что он не расплачется. – Это легко починится, всё починим. Несколько стежков, и он будет как новый.

– Сьюз права, Малк, – сказал Зак. – Ковбой Гонк поправится. Послушай его.

Малколм навострил уши, как щенок.

– Я цел, партнёр, – сказал Зак боком рта. – Я точно тебе говорю. Мотаем из этого салуна, отправимся в Ларедо!

Малколм удивлённо засмеялся.

– Так, хватит, – сказала Джиллиан. – Уходим отсюда.

Мы начали отворачивать воротники, натягивать шапки, заворачиваться в шарфы.

Я с трудом открыла дверь, вздрогнув от порыва ледяного ветра, и держала её открытой, пока не вышли Зак, Долли с Малколмом, и Джиллиан с Джоном. Затем я взглянула на Хейев. Миссис Хей была похожа на хищную птицу, у которой отобрали добычу.

– Не уходи, детка, – умоляющим голосом сказал викарий. – Помолись с нами.

Мне стало нехорошо. Оказавшись в непривычных обстоятельствах, эти люди делали то, чего никто от них не ожидал. То же можно было сказать и об отце Джона.

– С нами всё будет хорошо, Генри. С нами есть полисмен.

Я вышла из ресторана и присоединилась к остальным.

Видимости почти не было. Метель стала даже сильнее.

Зак нашёл в сугробе свой мотоцикл, раздавленный льдом, с погнутыми колёсами. Он отлил бензина в бутылку из-под молока и заткнул её горлышко шарфом.

– На всякий случай, – сказал он.

Было так холодно, что бензин начал разделяться на фракции, образуя несколько слоёв разного цвета.

– Куда идти? – спросила Джиллиан.

Я не сразу смогла сориентироваться. Не было никаких узнаваемых ориентиров. Но я помнила, на какой стороне улицы был «Вимпи-Бар». Я указала вперёд, навстречу ветру. Мы опустили головы и побрели туда.

Некоторым людям, наверное, пришла в голову та же мысль, что и Джиллиан в школе: они подожгли здания, чтобы не подпускать холодных рыцарей. Витрина магазина отоваривания купонов «Green Shield» была разбита. Товары на ней расплавились или почернели. Пламя бушевало недостаточно долго, чтобы сжечь всё здание или перекинуться на соседний магазин. На обгорелых обломках уже скапливался снег.

– Холодильник никому не нужен? – спросил Зак. – Обычно на него нужно собирать 58 книг купонов.

Никто не проявил интереса.

Мы шли пешком против ветра.

В обычное время, даже в самую плохую погоду, от «Вимпи-бара» до Тоттерс Лэйн можно дойти за десять минут.

И это учитывая время на то, чтобы зайти в газетный киоск и купить у мамы Малколма конфеты и журнал. Сегодня это был двухчасовый марш-бросок.

Я проверила газетный киоск. Он был заперт.

– Твоя мама, наверное, дома осталась, – сказала я Малколму.

Позже...

После киоска мы подошли к железнодорожному мосту. С него, полностью перекрывая дорогу, свисал занавес из прозрачного льда. Во льду были люди, словно большие насекомые в янтаре. Огромные лица на поверхности льда медленно превратились в насмехающиеся маски.

– Нам придётся пойти через платформу, – сказала Джиллиан.

– У нас нет билетов, – серьёзно возразил Малколм.

– Думаю, что в этот раз нас и так пропустят, – сказала ему я. – Вряд ли там можно сесть на поезд.

– Не думаю, что поезда ходят, партнёр, – сказал Зак.

– А как насчёт поездов-призраков? – спросил Джон.

Лестница на платформу была внутри вокзала. Мы прошли через безлюдный пункт проверки билетов и осмотрелись вокруг, наслаждаясь временной защитой от ветра. Кто-то разбил стекло кассы. Выпотрошенный кассовый аппарат валялся на полу.

– Чёртова безнаказанность, – сказала Долли. – От некоторых людей одни разочарования. Надеюсь, эти копейки примёрзли к их рукам.

Когда я проходила мимо автоматических весов, они внезапно ожили. Может быть, Холод пробрался в их механизм? Они зациклились на фразе «шестьдесят пять килограмм восемьсот грамм». От их резкого металлического голоса у меня мурашки по коже бегали.

– Идём уже дальше, Лобастая, – сказал Джон. – Они тебе ничего плохого не сделают.

Я согласилась. Но что-то в этом металлическом голосе задевало ту часть меня, которая была скрыта в моей голове туманом. Я отключила эти мысли.

Ступени лестницы обледенели, но снега на них почти не было.

Впереди шёл Зак. Я вела за руку Малколма.

Мы вышли на платформу. Небо было однородным, светло-серым, без единого признака солнца. Глядя на противоположную платформу, сложно было поверить, что между ними полутораметровая траншея для железнодорожных путей. Там лежал гладкий нетронутый снег. В зале ожидания за дальней платформой надуло сугробы до потолка. Я заметила в снегу шляпу-котелок.

– Снеговик шляпу потерял, – сказал Малколм.

– Да, – согласилась я. – Наверное.

– А снеговики простуживаются?

– Нет, партнёр, – сказал Зак, показывая свой коктейль Молотова. – Они боятся перегрева.

Джон нерешительно подошёл к тому месту, где должен был быть край платформы, выставил вперёд ногу, и медленно перенёс на неё вес. Нога не проваливалась.

– Мы можем пройти напрямик, – сказал он. – Не нужно идти к переходу.

Пешеходный переход в конце платформы тоже был под полутораметровым слоем снега.

Зака и Джиллиан это предложение не обрадовало. Зак нашёл тяжёлое ведро с замёрзшим песком и кинул его в сторону рельс. Оно воткнулось в снег, но не провалилось.

– Ладно, – сказал он. – Идёмте.

Это было всё равно как идти по замёрзшему озеру, не зная, толстый ли лёд, или всего лишь хрупкая корочка. По одному и по двое мы переходили железнодорожные пути.

Джон, идя впереди, угодил в зыбкое место. Чавкнув, его нога ушла в снег по колено. У меня сердца сжались. Джон быстро выдернул ногу.

– Снег в носок попал, – пожаловался он.

– Могло быть и хуже, Марсианин, – сказал Зак.

– Хорошо так говорить, когда у тебя в носках нет снега.

– Идёмте, детки, – резко сказала Джиллиан. – Хватит ссориться.

Джон отряхнул ногу и поковылял к платформе. Он сел на скамейку и стал рассматривать замёрзшую ступню.

Зак взял на руки Малколма и перенёс его.

Мы все добрались до другой стороны.

– Хвала Господу! – сказала Долли.

В тот же момент из заснеженного зала ожидания возникли холодные рыцари и набросились на неё. Теперь они были быстрые, похожие на призраков в белых саванах. Долли подняло в воздух, вокруг неё вились ледяные верёвки. Она была скорее удивлена, чем напугана.

Я прижала Малколма лицом к себе, чтобы он не видел этого. Джон вскочил со скамейки и отбежал в сторону, уворачиваясь от белых щупалец.

Рыцари, гораздо более массивные и не такие неуклюжие, как те, которых мы видели прошлой ночью, почти мгновенно раздавили Долли – окружили её льдом и сжали, как апельсин, пока не потекло красное – и двинулись на нас, бросив то, что от неё осталось.

У нас не было времени ни сделать что-нибудь, ни помочь, ни закричать.

Холодные рыцари были между нами и ступенями, ведущими на Хай Стрит. Бросив тело Долли, как надоевшую игрушку, они заполнили всю платформу, снова превратившись в солдат.

Позади нас, на железнодорожных путях, сугробы оживали и вставали в виде снежных сгустков, из которых торчали ледяные шипы.

Мы оказались между этими сугробами и рыцарями.

– Жги их, Флэш! – закричала Джиллиан.

Зак чиркал зажигалкой раз десять, пока она дала пламя, затем поднёс её к своему коктейлю Молотова. Он хорошо его взболтал, чтобы слои горючего перемешались, и швырнул бутылку. Описав дугу, с развевающимся, как знамя, горящим фитилём, бутылка разбилась об холодного рыцаря, стоявшего между нами и лестницей.

Огненный саван мгновенно расплавил голову и руки рыцаря. Снег испарился, и ледяная сердцевина сжалась в считанные секунды, растекаясь лужей. Горящий бензин разъедал тело рыцаря, как кислота бумажный цветок. На платформе образовался кружок голого серого асфальта.

Это ненадолго.

Я схватила Малколма и побежала. Сугробы и рыцари направились за нами, объединяясь в один огромный, грохочущий ледник.

Мы все забежали на узкую лестницу, а ледник налетел позади нас на огораживавшую её кирпичную стену. Я поскользнулась и упала, стараясь как бы обернуть собой Малколма. Зак тоже не удержался на ногах. Мы катились вниз по лестнице, а вокруг нас сыпались снег и лёд. Катясь по ступеням, я заработала немало шишек.

Я неуклюже приземлилась внизу.

Кто-то... Джон... взял меня за руку и поднял. Мы побежали прочь от вокзала.

Позже...

Солдат на улицах больше нет. Муниципалитет не расчищает снег. Нет ни полисменов, ни почтальонов, ни молочников, ни мусорщиков. Из забаррикадированных окон верхних этажей выглядывают люди; они одеты тепло, но выходить не решаются. Давно уже не использовавшиеся дымоходы выпускали в серое небо густой дым. Всё, что попадалось под руку, сжигалось в печах, оставшихся ещё со времён до Акта о Чистом Воздухе[14].

Не знаю, долго ли ещё будут в безопасности те, кто был в домах. Повсюду есть снег и лёд, а значит, могут быть и холодные рыцари. Рано или поздно снова наступит ночь, и температура упадёт намного ниже нуля. Тогда нас всех может ждать «обезглавливание».

Днём, когда температура чуть выше нуля, холодные рыцари похожи на отдельных солдат; ночью, когда вся вода становится льдом, они действуют согласованно, как одно существо, как единый враждебный разум – живой, думающий, злобный ледник.

Джиллиан всё ещё сомневается в том, что от дедушки будет польза, но ей нужно что-то делать, за что-то бороться. Она не даёт нам останавливаться, настроена решительно, отказывается пасовать перед преградами. Джон взял у меня Малколма и несёт его. Джону легче от того, что есть о ком заботиться.

У меня перед глазами всё время лицо Долли, её приоткрытый от удивления рот.

Холодным рыцарям не нужно было гнаться за нами от вокзала. Они могли возникнуть где угодно.

Позже...

Мы прошли мимо трёх снеговиков возле Военного Мемориала. Их замёрзшие головы повернулись, не сводя с нас своих морковок. На одном из них был надет огромный шотландский берет.

Когда это закончится, если оно закончится, я обещаю, обещаю, обещаю никогда больше не лепить снеговиков.

На повороте на Тоттерс Лэйн был шестиметровый снежный занос. Над ним торчали верхушки уличных фонарей.

– Я так понимаю, что нам нужно перебраться через него, – сказал Зак.

Он поставил ногу на склон снежного холма. Нога провалилась почти по колено. Здесь снег был более рыхлый, чем на железной дороге.

– Когда нужны теннисные ракетки, никогда их под рукой не бывает, – сказал Зак.

Рассыпчатый снег начал замыкаться вокруг ноги Зака, превращаясь в ледяной капкан.

Он быстро потянул ногу назад, но ботинок застрял.

– Там зубы растут, – сказал он.

Я присела рядом и увидела, что он прав. Треугольные ледяные клинья впивались в кожу мотоциклетной обуви.

– Дай мне свою зажигалку, – сказала я.

Он протянул мне «Ронсон». Я отбросила крышку и нажала на кнопку. В этот раз пламя появилось быстро. Я позволила ему вырасти на два-три сантиметра и провела им по ботинку Зака.

Ледяные челюсти немного оплавились и Зак смог освободить ногу.

– Спасибо, Сьюз, – сказал он.

Я вернула ему зажигалку. Он потряс ею – бензина больше не было.

– Всё равно пора уже бросать курить, – сказал он.

Мы посмотрели на стоявшую перед нами снежную стену. Словно смеясь с нас, в ней открывались и захлопывались похожие на рты капканы.

– Это что, шутка такая? – сказал Зак.

Ледяные рты улыбнулись, показав неровные зубы.

– Это будет непросто, – сказала Джиллиан.

– Если нельзя пройти напрямик, через верх, или под низом, нужно обойти, – сказал Джон. – Элементарная тактика. В «Помпе» есть выходы и на Хай Стрит, и на Тоттерс Лэйн.

– Откуда ты столько знаешь о пабе? – спросила Джиллиан.

Джон покраснел и повёл нас в бар. Там было пусто и темно, на полу и на столах лежал снег.

– Ну что же, вы всё-таки удалось попасть в «Помпу», – сказал Зак мне и Джиллиан. – Разочарованы?

– Я думала, что тут будет больше красного бархата с кисточками, – сказала Джиллиан. – И картинок с толстыми голыми женщинами.

– Кто-нибудь хочет выпить? – спросил Зак. – Бренди, виски...

– Нам нужно идти дальше, – сказал Джон.

Зак зашёл за бар в поиске спиртного. Он нашёл бокалы, потянулся к бутылкам, но затем опустил руки. Ряды перевёрнутых бутылок полопались и замёрзли янтарными и зелёными каскадами, украшенными стеклянными осколками.

– А. Не выйдет, – Зак вздохнул, и его дыхание превратилось в облачко инея.

– Тут даже в здании слишком холодно, – сказала Джиллиан.

– Пока мы шли, температура падала, – сказал Джон. – Ты что, не заметила?

Я вспомнила, что рядом с нашей свалкой лёд был толще.

Мы прошли в салун. За столами сидели тела с заиндевевшими лицами.

– Снеговики, – сказал Малколм.

Дверь, на которую рассчитывал Джон, была заперта изнутри на цепь. Одно из стёкол в ней разбилось, и за ним была стена снега.

– Похоже, мы застряли, – сказал Зак.

Он начал искать не лопнувшие бутылки и трясти их, надеясь найти что-нибудь жидкое. Джон презрительно скривился.

– Не для того, чтобы пить, Марсианин, – сказал Зак. – Чтобы поджечь.

– Нельзя вот так сдаваться, – сказала Джиллиан. – Мы же уже почти пришли.

Усталые, мы с Джиллиан сели за один из столиков. Лишь остановившись, я поняла, как у меня болели руки и ноги. Я сняла варежки и начала разминать замёрзшие пальцы, пытаясь вызвать в них хоть какое-то ощущение.

– Я хочу спросить кое-то у Сьюзен, – сказал Джон.

Джиллиан удивилась. Джон изменился, и уже, наверное, никогда не будет таким, как раньше.

– Спрашивай, Джон, – устало ответила я.

– Почему так важно добраться до твоего дедушки?

– Я думаю, что он может помочь.

– Помочь? Помочь нам?

– Всем помочь.

Джон снял очки. Глаза у него слезились. Он потёр нос и снова надел очки.

– Сьюзен, это Нападение, – начал он. – Это по всему городу. Может быть, даже по всей стране. Сотни, или даже тысячи людей ранены или убиты. Ты же их видела, холодных рыцарей. Откуда они? Что они такое? Они не тот Враг, которого мы опасались. Мы спешили, старались от них оторваться, и не думали о них. А теперь я бы хотел задать вопросы. Сьюзен, что ты знаешь обо всём этом?

Я не знала, что сказать. Я боялась, что расколюсь, если на меня нажмут.

– Отстань от неё, Марсианин, – сказал Зак. – Она не виновата в этом. Она просто ребёнок.

Меня это обидело, но я ничего не сказала.

– Ты не знаешь Сьюзен, – сказал Джон. – Она и до этого была странной...

– Ну, спасибо тебе, – вырвалось у меня, – Марсианин!

– Я не с Марса. Я из Нортумберленда. А как на счёт тебя, Сьюзен? Откуда ты?

В голове у меня похолодело, в глаз кольнула льдинка.

– Что это за фигня, Джон? – спросила Джиллиан.

– У неё спроси.

– О чём спросить?

– Откуда она?

Джиллиан посмотрела на меня, пытаясь понять, о чём идёт речь.

– Из космоса, – сказал Малколм. – Сьюзен – принцесса. Она сбежала из дома.

Его слышали все.

Лицо Зака растянулось в улыбке:

– Как скажешь, партнёр.

Джон не сводил с меня глаз. Джиллиан смотрела то на него, то на меня.

– Ты не могла не замечать, Джиллиан, – сказал Джон. – Она иногда словно уходит... в свои мысли, в Сумеречную Зону. Она многое знает. Маска спадает.

– Ты хочешь сказать, что Сьюзен – космическая принцесса?

– Нет, конечно нет. Не будь ребёнком, Джиллиан.

Джон взял стул и сел за наш столик. Он сложил руки на груди.

– Я хочу сказать, что она шпионка, – заявил он. – Этот дедушка, которого никто никогда не видел, это её контакт. Она использует нас, чтобы вернуться к нему. Жертвуя по пути людьми. Заметь, с ней ничего не случилось. Она никого не потеряла.

– Я очень сожалею о твоём отце, Джон, – сказала я. – Правда, очень. И о Долли, и... о тех людях, обо всех. Но дедушка может изменить...

Джон пристально на меня смотрел.

– Ей четырнадцать лет, Марсианин, – сказала Джиллиан, стукнув его в плечо. – Не бывает четырнадцатилетних шпионов!

– Только в книгах Энида Блайтона, – сказал Зак.

– Ты читаешь Энида Блайтона? – ахнула Джиллиан.

– Своей младшей сестре, перед сном.

– Это всё очень мило, – сказал Джон, кивая на меня, – но обратите внимание, что она ничего не отрицает.

Между мной и остальными словно стена возникла. Прозрачная, но непроницаемая. Джон не сводил с меня взгляда. Зак и Джиллиан переглянулись, они оба задумались.

– Не говорите так, словно меня тут нет, – сказала я. Мой голос было еле слышно.

– Зачем вы расстраиваете Сьюзен? – спросил Малколм. Он подошёл ко мне и взял меня за руку. – Она мой друг.

Стена исчезла. Я снова плакала, обнимая Малколма.

– Она что-то знает, – тихо сказал Джон. – Знает.

– Я понимаю, что у тебя сегодня плохой день, Джон, – примирительно сказала Джиллиан. – Но не надо вымещать это на Сьюзен.

– Плохой день?!Я видел, как убивали моего отца! Когда он тебя спасал!

Этим он словно пощёчину ей отвесил. Джиллиан никогда не забудет эти слова.

– Именно то, что я искал, – сказал Зак. Позади бара он нашёл связку ключей. – Хорошо, что они заперли дверь изнутри.

Он начал подбирать ключ к замку.

– Они заперлись не просто так, – предупредила его Джиллиан. – Осторожнее.

Ключ повернулся. Зак снял замок и распутал цепь, удерживавшую двери. Он снова начал подбирать ключи, теперь уже к замку в дверях. Третий ключ подошёл.

Джон, Джиллиан, и я стояли треугольником, каждый из нас смотрел на двух других. До Холода мы были друзьями.

– Джон прав, – сказала я. – Я не отсюда. Я не шпионка и не принцесса, но я не отсюда.

Зак открыл дверь. За ней выше его головы стояла белая стена, над которой пробивалось немного дневного света.

– Поверьте мне, Джон, Джиллиан. Пожалуйста.

Зак ударил по снежной стене цепью. Стена была как железная.

Впервые за последние часы я почувствовала спокойствие. Я почувствовала присутствие дедушки, не в голове, а где-то недалеко от нас.

– Эта чёртова стена не поддаётся, – сказал Зак, пиная стену ногой.

– Дай, я попробую, – сказала я.

Я взяла за руку Малколма и пошла к выходу. При моём приближении снег таял и отступал, словно открывались двери.

Зак присвистнул. Джон хотел что-то сказать, но Джиллиан на него шикнула.

Я не знала, почему ледяное сознание пропускало меня. Но я знала, что оно пропустит. Дедушка не позволил бы Холоду причинить мне вред.

Мы снова оказались на улице, на Тоттерс Лэйн.

– Это тут твой дедушка живёт? – спросил Зак.

– Да, на свалке, – сказала я.

– А что там происходит?

Я посмотрела. Снежный нанос, который мы обошли, был преградой для ветра, из-за него на Тоттерс Лэйн метель должна была быть слабее, чем на Хай Стрит. В реальности же там был снежный торнадо, воронка которого указывала на свалку Формана. Вдоль тротуаров по стойке смирно стояли холодные рыцари.

– Похоже, мы явились туда, куда надо, – сказал Зак. – Что бы ни происходило, оно начинается отсюда.

– Осторожнее, – сказал Джон. – Берегись её.

Позже...

Я подвела их к Будке.

– Не думаю, что звонок легавым нам сильно поможет, Сьюз, – сказал Зак.

Из двери во двор выходил пучок кабелей. Во дворе был грот из живого льда, из прозрачных ветвей, похожих на листья пальмы или щупальца анемон; белые, бирюзовые, голубые.

Дедушка, одетый в меха, как татарский хан, сидел на раскладном стуле возле странного аппарата. Это была сложная машина из примотанных друг к другу найденных на свалке деталей, основанием которой служил ярмарочный орган. Многие детали были выдраны из выброшенных холодильников, которыми так любили пугать в школьных кинолентах, посвящённых технике безопасности. Как и все дедушкины «изобретения», эта машина состояла из деталей, удерживаемых вместе верёвочками и скотчем, без единой мысли о том, как это выглядит. Орган был украшен херувимами, из-под старой краски на них проглядывала синяя грунтовка, пухлые ручки и ножки были увешаны сосульками. Как правило, его изобретения работали, и это было самое лучшее, что можно было о них сказать. Конкретно эта машина явно что-то делала: она создавала светящийся синим шар, в который упирался хвост торнадо.

– Это твой дедушка? – спросила Джиллиан.

Я кивнула.

Дедушка что-то напевал себе под нос, нажимал кнопки, двигал рычаги, сверялся с приборами.

– Что он делает? – спросил Джон.

Хороший вопрос.

Позже...

– Всё очень просто, детка, – сказал дедушка. – Этот Холод был тут первый. Он проснулся после долгого сна и обнаружил, что его родная планета занята какими-то выскочками. Не удивительно, что он тут же взялся действовать. Жизнь принимает разные формы; в данном случае она активна во льду, но спит в воде. Поразительно. Уникально. Я ещё не определил, полностью ли его анимус заключён в H₂0, или же это бестелесная энергия, которая может придавать замёрзшей воде форму. Много тысяч лет назад, во время первого Великого Ледникового Периода, Холод был доминирующей формой жизни на Земле. Один из первых экспериментов Эволюции с разумом. И в высшей степени успешный, смею заметить. С ним у меня была самая интересная дискуссия с тех пор, как мы застряли в этом болоте.

– Холодные рыцари не из космоса? – спросил Джон.

– Боже мой, нет. С чего вы взяли?

– И не из России?

– Оно наверняка было в спячке в Сибири. Возможно, его разбудили те советские эксперименты по заморозке. Связанные с заморозкой их космонавтов на время долгих космических путешествий. Или же с хранением населения под землёй после ядерной войны до тех пор, пока страна снова не станет обитаемой. В чём был смысл проекта «Новосибирск», не совсем понятно. И то глубокое бурение на Аляске тоже могло разбудить спавшего. А может быть, Холод просто когда-то предвидел наступление тепла, того явления, которое позволило развиться разумным млекопитающим, и поставил, так сказать, геологический будильник. Как бы там ни было, Холод вернулся, он разминает свой ум и хочет снова жить тут. Его можно понять.

– «Его», – сказала я. – Не «их».

– Ты права, Сьюзен. Правильно подметила. В его теперешней форме анимус Холода, его суть, его мозг и глаза, ещё не повсюду, а только там, где движется лёд. Ему приходится концентрироваться, чтобы предпринимать какие-то действия, и ему для развития нужны правильные условия. Если предоставить ему свободу действий, он объединит всё. Весь лёд во всём мире станет его мозгом и телом. Вот тогда будет на что посмотреть.

– Это означает, что он станет сильнее? – спросила я.

– Если всё пойдёт без проблем. Если я внесу коррективы.

– Вы помогаете холодным рыцарям? – сказала Джиллиан.

Дедушка не сразу расслышал вопрос Джиллиан. Людей, которые пришли со мной, он не то чтобы игнорировал, а просто относился к ним как к бродячим собакам или к предметам мебели. Только когда они обращались непосредственно к нему, ему приходилось признавать, что они представляют собой разумные формы жизни.

– Не совсем, детка, – сказал он, держась руками за пушистые отвороты пальто. – Я всего лишь делаю всё возможное, чтобы не помешать ему. Моя пространственно-временная машина, боюсь, не совсем исправна, и это влияет на естественный процесс охлаждения. Расходуется огромное количество энергии, и мы непреднамеренно мешаем, ослабляем Холод. Этот мой приборчик – всего лишь демпфер, отводящий излишки измерений. Мы руководствуемся принципом невмешательства в дела туземного населения, и с нашей стороны было бы неправильно становиться на чью-либо сторону. Это первое, чему нас учат: не вмешиваться. У этого существа явно большое преимущество права первого. Если же вы и оно сможете договориться о совместном проживании, то так будет лучше для всех. Если же нет, то не думаю, что Земле вас будет сильно не хватать. Это может показаться грубым, но если вы хорошо подумаете, то поймёте, что это отнюдь не беспочвенный аргумент.

– Вы чужие, – сказал Джон, обвиняя дедушку, но глядя при этом на меня.

– Хм, что, чужие? Нет... никто не бывает чужим. Есть только жизнь.

– Это правда, – сказал Джон. – Инопланетяне из летающих тарелок живут среди нас, подрывают наше общество.

Дедушка фыркнул:

– Я не из летающей тарелки! Что это ещё за глупости? Так вы ещё договоритесь до летающих чашек и ползающих перечниц, а затем у вас вся посуда оживёт. Способность человеческой расы верить во всякую чушь – одна из её наименее приятных черт.

– Что-то я совсем запутался, – сказал Зак. – Летающие тарелки?

– Дедушка, – сказала я, – ты должен помочь этим людям.

– Конечно, Сьюзен. Подожди, сначала я завершу с Холодом, и тогда подумаю.

– Тогда они уже умрут... вымрут!

– Да, вполне возможно. Но я в этом не виноват. Это нас не касается, Сьюзен. Ты же знаешь это не хуже меня. Мы не должны вмешиваться. Время должно идти своим чередом.

Я ощупала сознание дедушки. Его туманные пятна больше, чем мои. Многого не хватает. А приоритеты с возрастом становились всё сильнее. Может, он и был рецидивистом-нарушителем правил, но его привычки уже устоялись.

Я разозлилась. Это был не его характер. Таким его сделали.

– Это не справедливо, – сказала я. – Что эти люди сделали такого, чтобы заслужить вымирание?

Дедушка посмотрел на моих друзей, как на образцы.

– Ты про вот этих? Ничего такого, насколько мне известно. А вот что касается всей человеческой расы, то... посуди сама. Когда Холод был тут один, это была спокойная планета, посвящённая абстрактным мыслям, познанию и самовыражению. А с тех пор, как появились млекопитающие двуногие, тут сплошные ссоры, кровопролитие, и прочий тарарам. Для вселенной будет лучше, если наш морозный друг продолжит то, на чём когда-то остановился. Холод строил соборы из живого льда, он мог создавать скульптуры на уровне отдельных снежинок. Ты когда-нибудь видела что-нибудь столь же совершенное, как снежинка?

– Да, – сказала я и указала на Малколма.

Дедушка посмотрел на мальчика. Малколм попытался улыбнуться. У него не было передних зубов.

– Не сомневаюсь, он очень милый.

Он вернулся к своим приборам и переключателям.

– А теперь уходите все, – сказал он, – и не мешайте мне работать.

У меня в голове словно образовалась трещина, в которую хлынули воспоминания и боль. Главное правило о невмешательстве было зашито в меня так же, как и в дедушку. Это был и инстинкт, и имплантат, и традиция. Мы унаследовали поразительные таланты, возможности контролировать пространство и время, но приоритет нашей культуры – не пользоваться этими возможностями, за исключением некоторых тривиальных целей. Тот, кто не соглашается с этим, может обезуметь, или даже его разум будет стёрт.

Мы с дедушкой сбежали, нарушили все правила. Кроме одного. Мы не вмешивались. Мы наблюдали. Что бы мы ни делали, это ни на что не влияло.

Я схватилась за голову и согнулась пополам, прислоняясь к Будке.

– Что это с Сьюз? – спросил Зак.

– У неё иногда голова болит, – сказала Джиллиан. – Она иногда уходит в Сумеречную Зону.

– Она пришла из Сумеречной Зоны, – сказал Джон. – Вы что, не слушали? Она и этот старик. Они не отсюда. Они не такие, как мы. Они не люди. Вот почему лёд её пропустил, вот почему он её не тронул. Холодные рыцари убивают нас, человеческих существ. А она не человек. Они не имеют ничего против неё.

Моя голова так разболелась, что я не могла говорить.

Джиллиан стояла и думала над тем, что сказал Джон, над тем, что она видела и слышала. Среди них она быстрее всех поняла, что происходит.

Стиснув зубы, я боролась с болью.

– Сэр, – сказала Джиллиан, обращаясь к дедушке, словно он был учителем. – Можно задать вопрос?

– Задавайте. Но я не обещаю, что мой ответ будет вам понятен.

– Вы бы смогли остановить холодных рыцарей, если бы захотели? Заставить их уйти?

– Не их, а его. Единственное число. Я же это ясно объяснил.

– Но вы смогли бы?

Дедушка на мгновение задумался.

– О да, думаю да. Это довольно просто. Если этот прибор включить наоборот, он сможет заземлить большую часть холодной силы. Усилить ненамеренное влияние моей пространственно-временной машины и откачать почти всю энергию Холода. Заставить его, так сказать, втянуть когти. Анимус тогда оказался бы локализован, возможно, даже заперт в единственной снежинке. Один кристаллик льда оказался бы по своей конфигурации достаточно сложным, чтобы стать для него временным вместилищем.

Джиллиан схватила меня, а затем взялась руками за мою голову. Она была так близко, что могла чувствовать биение моих сердец.

– Тогда делайте это, а не то я оторву Сьюзен голову!

Внезапно мои мысли прояснились.

Все смотрели на меня и Джиллиан. Она крепко схватила мою голову за уши. Она сильная. Голову мне она бы вряд ли смогла оторвать, но сломать шею могла.

Взгляд у неё был страшный. Я верила, что она сможет выполнить своё обещание.

Дедушка посмотрел на неё сверху вниз.

– А зачем вам это делать, девочка? Просто из вредности? Это лишний раз подтверждает то, что я говорил о вашем виде. Вы варвары-убийцы, по большей части.

– Сьюзен моя подруга, – сказала Джиллиан. – Но она не такая как я. Вы не такой как я. Если вы нам не поможете, то не останется никого, такого как я. Никого, такого как Джон, Зак, или Малколм.

Я увидела несколько возможных будущих, расходящихся из этой точки. В большинстве из них я была мертва.

– Она это не серьёзно, – сказал Зак.

– Тебе-то откуда знать, Флэш?! – сказала Джиллиан.

– Это всё неправильно, просто возмутительно, – сказал дедушка.

– Убейте его, – приказала Джиллиан. – Прикончите холодного рыцаря.

– Не думаю, что я могу это сделать. Вы не можете требовать от меня принятия решения о том, который из двух абсолютно разных, но по сути эквивалентных земных видов должен выжить. Угроза убийством едва ли убедит меня в том, что человеческая раса – более достойный кандидат.

– Тогда усыпите его, выключите.

Дедушка задумался.

Джиллиан повернула мою голову, выворачивая шею.

– Нет, – наконец, сказал дедушка. – Нельзя вмешиваться.

В его сознании опустились заслонки. Я могла следить за ходом его мыслей. Я была единственным существом во вселенной, к которому у него было что-то наподобие привязанности (человеческой привязанности!), но закон о невмешательстве имел более высокий приоритет, чем чувства. Его (наше?) воспитание было настолько сильным, что даже мысли о совершении преступления вызывали наказание – создавали туманные пятна, скрывающие воспоминания, отрезающие целые аспекты личности.

Я всегда боялась Дома. Теперь, на пороге смерти, я научилась ненавидеть Дом. Не за то, что случится со мной, или даже с Землёй, а за то, что они сделали с дедушкой.

– Вам что, даже не жалко? – спросила Джиллиан. – Если не нас, то хотя бы Сьюзен?

– Всё совсем не так. Вам этого не понять.

Джиллиан отпустила мою голову.

– Я рада, что мне этого понять, – сказала она. – Вы чудовище. Вы хуже тех фанатиков, которые хотели принести в жертву Малколма. Вы хуже чем... чем мой отец. Вы бы лучше позволили своей внучке умереть, чем щёлкнули бы переключателем. Вы хуже, чем кто-либо в истории. У вас что, совсем чувств нет?

Джиллиан плакала. У меня всё ещё болела шея, но я попыталась её утешить.

Впервые за всё это время дедушка был сбит с толку. Уверенность в его сознании рушилась. Я знала, что у него есть чувства. Раз они есть у меня – а у меня они точно есть, меня иногда чуть с ума не сводят противоречивые эмоции, бурлящие во мне каждую минуту – значит, они есть и у него. Мы не человеки, но мы люди.

– Ты нарушил все правила, дедушка, – сказала я. – И ты был прав, нарушая их. Нарушь и это, последнее. Ничто не остаётся неизменным навеки, разве что Дом, но он не совсем часть этой вселенной. Земля изменилась со времён Великого Оледенения. Она не подходит Холоду. Ему будет лучше в другом месте, в более благоприятном климате. Есть планеты холоднее.

Дедушка задумался, а затем сказал:

– Плутон.

– На Плутоне есть лёд, – сказал Джон.

– И больше почти ничего, мальчик мой. А ещё азотный лёд. По сравнению с ним водяной лёд только притворяется холодным.

– Если бы ты помог Холоду эмигрировать на Плутон, – сказала я, – все бы остались довольны.

– Но это не было бы естественно. Это было бы вмешательство.

– А ты разве никогда не хотел вмешаться? Мы наблюдаем за столькими вещами. А могли бы их и изменять. В лучшую сторону.

– И если мы пойдём по этому пути, то до чего мы, по-твоему, дойдём?

– Мы станем частью всего, а не сторонними наблюдателями.

– Вот именно. Это было бы ужасно, хм?

– Мистер, – сказал Малколм, – пожалуйста...

Дедушка заметил мальчика. Малколм протягивал ему Ковбоя Гонка.

– Пожалуйста, заставьте снеговиков уйти. Можете взять моего гонка. Это мой любимый.

Дедушка взял игрушку в руки и осмотрел её.

– Его зовут Ковбой Гонк, – сказал Малколм.

– Разве на Земле есть такие формы жизни? – спросил дедушка. – Руки торчат там, где должны быть уши. Где в таком черепе может находиться пищеварительная система, как думаете? Такие ноги не удержали бы вес такой головы. Нет, это абсолютно не практично. Оно бы не выжило.

– Это игрушка, дедушка, – сказала я. – Она не должна быть практичной.

Гонк странным образом поразил его. Сильнее, чем угрозы Джиллиан убить меня, гонк достучался до него.

– Это проявление воображения, – сказал он. – Необычно.

– Уникально, – настаивала я. – Для них, для человечества.

Он улыбнулся, показав свои кривые зубы. В его сознании обрушилась стена.

– Будет очень жаль утерять это качество. Очень жаль. Без него вселенная станет более серой, скучной. Как минимум, человеческая раса заслуживает дальнейшего изучения. Я посмотрю, что можно сделать.

Позже...

– Хм, похоже, есть проблема, – сказал дедушка.

Он общался с шепчущим льдом.

– Холод очень благодарен за наше предложение, он весьма признателен за предложение альтернативного места жительства, но в целом предпочитает продолжить действовать по изначальному плану.

– Уничтожать человеческую расу?

– Да, детка. Весьма прискорбно.

Дедушка пожал плечами, мол, я сделал всё, что мог, и переключил несколько рычагов.

– Тогда измените полярность, или что там нужно сделать, – сказал Джон. – Заставьте холодных рыцарей делать то, что вы хотите.

– Джон Брент, не так ли? – сказал дедушка, всматриваясь в мальчика. – С этим именем, возможно, придётся считаться. В некоторых из будущих.

– Да. Я Джон Брент.

– И вы в одной школе со Сьюзен. Интересно. Учитывая склонности вашего ума, вы должны понимать, что предлагаемый вами способ действия не так прост, как хотелось бы.

– Сьюзен сказала, что вы можете выпроводить Холод.

Дедушка посмотрел на меня, пытаясь изобразить неудовольствие:

– Она так сказала? Похоже, у детки очень большая вера в её престарелого родственника. Не хотелось бы её разочаровывать.

Всё это время он что-то делал на клавиатуре своей машины, как будто бы небрежно, но на самом деле изменял ключевые настройки.

– А теперь, – сказал он громко, обращаясь к Холоду, – думаю, вам нужно сконцентрироваться.

Во льду раздался треск, недовольное ворчание. Дедушка надел очки со светофильтрами и отрегулировал несколько линз.

– И эта куча связанного мусора должна нас всех спасти? – недоверчиво спросила Джиллиан.

– «Куча мусора»? Надо же! Вы что, меня за старьёвщика принимаете? Это исключительно сложный прибор. Но он всего лишь машина. Она действует лишь в этой плоскости. Она может выполнять определённые заранее указанные задачи. Вот и всё. Но (и это очень важно – Джон, слушай внимательно, тебе это должно быть интересно), эта машина не обязана существовать лишь в этой плоскости. У неё многомерная масса. Что вы на это скажете, а?

Он взялся за лацканы сюртука с таким видом, словно ждал аплодисментов. Никто не аплодировал.

– Вы разве не понимаете? Протягивая её в другие плоскости, мы можем обернуть Холод. Классическая стратегия из репертуара Великого Хана. Он, разумеется, пользовался окружением – двухмерной тактикой. А то, что попробуем мы, будет правильнее называть осферением. Используя некоторые элементы моей пространственно-временной машины, я могу схватить Холод в считанные секунды. Но для завершения этого устройства мне нужно ещё кое-что.

– Что? – спросила я.

– Твой друг, который так любезно предложил своего гонка. Малколм, можешь подойти сюда?

Его улыбка пугала. Малколм не решался. Насколько я понимаю, вид дедушки может быть довольно страшным, когда он не пытается его смягчить. Малколм решился и подошёл к дедушке.

– Возьми, пожалуйста, вот эти штуки, – дедушка дал Малколму что-то, похожее на две металлические ручки от скакалок, к которым от машины шли кабели. – А теперь, Малколм... загадай желание.

Малколм закрыл глаза.

Какое-то время было тихо, а затем метель начала утихать.

– Откуда-то должна исходить мотивирующая сила, – поучал дедушка. – В данном случае её источником является наш друг Малколм. Я не удивлюсь, если он в рубашке родился. У него есть способности, которые большинство из вас, людей, теряют, когда взрослеют. Благодаря этим очкам я вижу, как их остатки мерцают вокруг Джона, Джиллиан, и Зака. Но вокруг Малколма сияет целый пузырь. Фокус этих способностей не в мозге, а в сердце. Сьюзен, в единственном сердце есть свои преимущества. Одна из причин, почему нас отучают от чувств, в том, что древние были правы, считая, что эмоции исходят от сердца. Ты уже узнала, как проблематично бывает иметь два или больше чувств, дерущихся внутри тебя за то, чтобы им уделили внимание. Энергия расходуется. А в данном случаем мы пытаемся добиться концентрации.

Из труб органа донёсся громкий аккорд.

Малколм раскрыл глаза и отпустил ручки.

– Уже всё? – спросил он.

Дедушка погладил его по голове и посмотрел на нас, ожидая одобрения.

И тогда начался катаклизм.

Весь лёд во дворе свалки Формана взорвался на блестящие осколки, которые полетели в нас. Я прикрыла голову руками.

– Продолжай желать, – велел дедушка, снова вручаю Малколму ручки.

Смертоносный град прекратился, снова превратившись в лёд. Затем снова раздались взрывы. И снова прекратились, и снова взорвались.

По словам дедушки, Холод был заперт внутри секунд. Кусочек времени, который повторялся снова и снова. Во время пятого или шестого повтора льдинки меня поцарапали.

Холод сопротивлялся дедушкиному осферению.

– Вы трое, человеческие дети, идите сюда, – велел дедушка. – Кто из вас умеет играть на органе?

Джон и Джиллиан ошеломлённо переглянулись.

Весь лёд во дворе свалки Формана взорвался на блестящие осколки, которые полетели в нас. Я прикрыла голову руками.

– Я когда-то играл в скиффл-группе, – сказал Зак.

– Превосходно, превосходно. Берите на себя верхний регистр. Это вот эта клавиатура. Сыграйте что-нибудь повторяющееся, что-то вроде «Болеро» Равеля...

– Я такого не знаю.

– Морис Равель это французский композитор, – раздражённым голосом сказал Джон. – «Болеро» – его самое знаменитое произведение.

– Ты умеешь играть его на пианино?

Джон покачал головой.

– Тогда репертуар буду определять я, Марсианин.

Весь лёд во дворе свалки Формана взорвался на блестящие осколки, которые полетели в нас.

Я почувствовала начало смертельного ранения, но оно тут же прекратилось.

– Хватит пререкаться, – сказал дедушка. – Годится любая простая повторяющаяся мелодия, Зак.

Зак отодвинул Малколма в сторону, и начал играть басовый ритм.

– Так, а теперь вы двое, посмотрим, чем вы сможете помочь, – дедушка взял руки Джона и Джиллиан и положил их поверх сжатых кулачков Малколма.

– Думайте о тёплых летних днях, – сказал он им. – О тропических пляжах, тепловых ударах, горящих зданиях, поверхности Меркурия, о ядре Солнца. Не просто думайте, представляйте! Ваше сияние ещё не совсем пропало, хотя оно и в печальном состоянии.

Весь лёд во дворе свалки Формана взорвался на блестящие осколки, которые полетели в нас.

Было такое чувство, что меня прострелили насквозь холодной шрапнелью. А затем всё прекратилось.

Я увидела то, что очки помогли дедушке увидеть в Малколме: что-то вроде золотого свечения у него в груди; оно, пульсируя, расходилось по всему его телу, освещало изнутри его кожу, вырывалось наружу через глаза, ноздри, и рот. С Джоном и Джиллиан было то же самое, но слабее.

Машина тряслась и гудела паровым клапаном.

Зак к простому басовому ритму начал добавлять небольшие импровизации.

– Сьюзен, мне нужно, чтобы ты сделала кое-что очень важное, – сказал дедушка. Он переключал тумблеры, двигал рычагами. – У меня обе руки заняты.

– Да, дедушка.

– Поставь, пожалуйста, чайник.

Весь лёд во дворе свалки Формана взорвался...

И сложился, сжимаясь похожей на огромную ракушку сверкающей спиралью, свернулся, засасывая отовсюду капельки.

Замёрзшие брызги грязи и крови слетели с моих щёк. На каждом квадратном сантиметре моей кожи было такое ощущение, словно грубо выщипывают брови.

Что-то загорелось внутри аппарата. Между его трубами посыпались золотистые искры. Глаза херувимов вспыхнули и заслезились жидким металлом.

Весь лёд...

треснул, сопротивляясь машине дедушки, но не мог пересилить засасывание воронки. Холодные рыцари, заглянув в ворота свалки, задрожали и рассыпались на безжизненные снежинки. Снежный торнадо спиралью погрузился в нечто размером со стаканчик мороженного, засасывая в себя всё больше и больше ледяных осколков.

Сквозь тучи пробилось солнце. Вечер ещё не наступил.

Машина взорвалась с бирюзовой вспышкой. Зака отбросило от клавиш. Джон, Джиллиан, и Малколм прижались к земле, уворачиваясь от обломков механизма.

Посреди всего этого стоял довольный дедушка.

Позже...

По всему двору текла вода. Начиналась оттепель.

– Ну вот, – сказал дедушка, держа в руках ромбическую льдинку. – Холод здесь. Он сжал свой анимус. Он растягивал себя, пытался сразу заселить весь лёд на планете. За месяц это ему, может быть, и удалось бы... но ему не терпелось. Весь его разум здесь. Красивая штука, правда?

– А теперь вы сделаете ракету? – спросил Джон. – Чтобы отправить его на Плутон?

– Что? Нет, конечно нет. Как такое могло вообще голову прийти? Я просто схожу ненадолго вовнутрь. И сразу вернусь.

Он зашёл в Будку.

– Я по-прежнему считаю, что вызов полиции не поможет, – сказал Зак.

Будка немного сместилась. Она дематериализовалась и материализовалась снова, даже не исчезнув, а лишь задрожав. Между двумя этими моментами дедушка побывал в далёком будущем на Плутоне. Он утверждал, что в этом путешествии не было ничего интересного, но я затем проверила судовой журнал и увидела, что он попал туда лишь с пятой попытки, прыгая по всей Солнечной системе и по разным векам, и больше дюжины попыток у него ушло на то, чтобы вернуться на свалку Формана в мгновение после своего отправления.

Дедушка вышел.

– Что это был за звук? – спросил Джон.

– Слишком долго объяснять, юноша. Холод теперь на Плутоне. Думаю, что он образумился и будет чудесно жить в новой обстановке. Там у него нет достойных внимания конкурентов. А ваш вид может продолжать заниматься тем, что у него получается лучше всего – ссориться и шуметь.

– Выпускать рок-музыку, рисовать закаты, и производить гонков.

Он признал ошибку:

– Да, Сьюзен, ты права. У меня странное чувство, я не знаю, как его описать... удовлетворение? Почему мне никогда раньше не приходило в голову вмешаться? Я, возможно, впервые чувствую себя свободным от них. Ведь для вмешательства могут быть вполне веские причины. Надо будет с ним ещё поэкспериментировать. Огромное множество вещей в пространстве и времени могут улучшиться от небольшого незаметного толчка в нужную сторону. Средневековье, к примеру.

– Дедушка, – заворчала я.

– Думаешь, это слишком, Сьюзен? Пожалуй, ты права.