Времени нет

2.3

Паштета Эдем нашел за центральным столиком в ресторане отеля, хотя ожидал, что тот спрячется в углу — как поступал при встрече с Крепким всегда, чтобы снизить шансы на несуразные фото, которые могут сделать посетители, увидев звезду.

— Были удачные селфи? — вместо приветствия продюсер дернул за рукав новый пиджак своего подопечного и поправил воротник.

— Они бы получились удачными, даже если бы я ковырялся в носу, — ответил Эдем.

— Это оставим до тех пор, когда альбомы перестанут продаваться и не будет другого способа попасть в новости, — Паштет развернул меню, хотя Эдем был убежден — он уже успел изучить его вдоль и поперек. — Насчет эфира сегодня. Дают тринадцать минут в прайм-тайм. Это одна песня и интервью минут восемь. Могло бы быть. Да я собираюсь позвонить и отказаться. Они хотят собрать старый состав группы, а это никому не нужно. Кто знает, кого они пригласят и что потом всплывет. Боже, столько видов яичные — хоть заказывай каждую.

От продюсера пахло табаком — однажды Паштет закурил, надеясь похудеть, а потом это стало привычкой, вспомнил Эдем. Он заказал себе американо и венские вафли с кленовым сиропом. Паштет ограничился чайником травяного чая, двумя видами яичницы и двойной порцией оладий, и поразмыслив, позвал официанта, который уже забрал меню, и попросил еще корзину хлеба.

— Джентльмены должны приходить первыми, — заявил Паштет, — но времена, когда приходилось откладывать заказ в ожидании дамы, прошли.

— Какая рекогносцировка?

— Она гораздо проще, чем именно это слово. Рекогно… регонсо… Тьфу! Существует проект «Поколение», запущенный в рамках одной из программ ООН. Там придумали такую фишку. Фронтмены легендарных групп должны были исполнить по песне с музыкантами из менее известных стран. Этакая реклама государства. Украине каким-то чудом добрался U2…

— Группа U2?

— Нет, самолет. Ты с утра забыл поменять батарейки в слуховом аппарате и теперь слышишь меня через слово? Нет? Тогда не перебивай. Боно прилетит в Украину, чтобы сделать коллаборацию с украинской рок-группой. Выбрать этих счастливцев в Украине было поручено благотворительному фонду Домановского. Этому фонду мы и представляем себя прямо сейчас. Ты должен вытащить из помойки свое обаяние, отполировать ее до блеска щеткой из хвоста белки и убедить женщину по фамилии Домановска, что «Времени нет» — именно та группа, которая создаст и запишет с U2 новый хит. Ты на это способен?

— Если все получится, это будет… — Эдем задумался, подбирая слово, которым должен был бы отреагировать Крепкий, — фантастика.

— Клип с U2? Но это долбаная сказка, которую мамочки на ночь рассказывают музыкантам: веди себя вежливо, не выступай под «фанеру», не нюхай кокаин чаще, чем раз в неделю — и однажды обязательно споешь с Боно.

Пожилая пара оглянулась на нарушителя покоя, и Паштет продемонстрировал им, как застёгивает рот на молнию.

— А что известно о Домановске?

— Родом из Украины. Переехала в Киев несколько месяцев назад, как глава благотворительного фонда — нечто связанное с развитием детей. Мужчина — влиятельный бизнесмен из Польши. Орешок крепче кулаков Кличко-старшего. Узнав о конкурсе, я ходил вокруг нее луну, и все время слышал отговорки ее помощницы. Она из тех людей, которые умеют послать подальше, используя лексикон английских лордов. И вот вчера вечером мне звонит Домановска — собственной персоной, воображения, — и предлагает утром встретиться. Я мало кроликом не подавился. Откуда, спрашивается, такое предложение? Она что, ехала в машине, где по радио крутили нашу композицию, и сказала себе: "Чего я их морозила, ведь от таких песен соски твердеют?" Но что-то я не слышал в трубке шума двигателя.

Муж за соседним столиком изобразил вежливый кашель, напоминая Паштету о молнии на рту. Эдем перешел на полушепот.

— Думаешь, ей что-нибудь от нас нужно?

— Наверное. Дело явно не в деньгах — их у нее хоть задницей ешь. Речь идет о какой-то услуге.

Официант принес завтрак. До девятой оставалось пятнадцать минут, значит, до прихода Домановской Эдем успеет похрустать тостами.

— Если это законно и не безнравственно, ты вполне можешь предоставить эту услугу. Ну а если незаконно и безнравственно, то, как всегда, ее могу предоставить я, — Паштет подправил воображаемую бабочку на рубашке и набросился на первую яичницу.

Музыка в ресторане стала громче. Плейлист был собран из лирических каверов на европейские хиты. "Было бы неплохо, если бы среди них вклинилась и наша песня", — подумал Эдем и, перебирая в голове список композиций, которые могли бы составить конкуренцию этим мелодиям, вдруг понял, что его мысли и размышления Крепкого соединились на день, как сливки. и кофе в чашке перед ним.

Крепкий — это только сливки, напомнил Эдем самому себе, сделал глоток и застыл с чашкой в руке: в ресторан вошла высокая женщина в оливковом костюме и с оливковой сумочкой и двинулась к ним.

Жена иностранного бизнесмена, глава благотворительного фонда, миссис Домановска. Так теперь звали Инару.

Если для Эдема время стало врагом, то для Инары он оказался союзником. Ее веснушки немного потускнели, скулы обострились, а красота оттенилась благородством. Туфли на высоком каблуке вместо привычных в юности кроссовок, сумочка вместо объемной сумки ручной работы. И только рыжие волосы так же расчесаны — волосок к волоску — и растекается по плечам широкими ручьями.

Паштет подскочил и вместо предложенного Инарой рукопожатия поцеловал ей ручку. При дамах он превращался из трактирщика в рыцаря.

— Госпожа Домановская…

— Просто Инара.

Голос. Такой же, как и пятнадцать лет назад, когда он слышал его в последний раз.

— Я — просто Павел, — Паштет улыбнулся так дружелюбно, как мог. — А этот молодой человек, который покраснел и пялится на вас, — мой не слишком воспитанный друг и подопечный Олесь.

Эдем подсунул Инари стул.

— Доброе утро, — пробормотал он.

— Вы смотрите на меня так, словно мы давно знакомы, — Инара села и взглядом позвала официанта. — Уверяю вас: это не так. Вы не участвовали в наших проектах, не ставили на наших благотворительных аукционах и не жертвовали в наш фонд ни копейки. Я вам точно говорю — мы не видели друг друга.

Пытаясь унять сердцебиение, Эдем принялся размешивать в кофе сахар, которого там не было.

— Все еще впереди, — попытался исправить ситуацию Паштет. — К сожалению, ваш фонд мало известен в нашей стране, и мы активно сотрудничали с другими. Мы делаем множество добрых дел.

— И всегда под прицелами телекамер. Да-да, я знаю.

Инара отщипнула вафли из тарелки Эдема.

— Какао, — заказала она официанту, — и что угодно, но только не такие вафли. Круасаны сами печете?

— Есть небольшая семейная пекарня… — начал было официант.

— Прекрасно, подобает. Если уж ваш повар умеет так испортить вафли, то я представляю, как он справится со всем остальным.

Официант ретировался с невозмутимым видом.

— А не хотите отведать травяного чая? — в Паштете уже было не узнать того человека, которому только что тикали соседи.

— Благотворительность под прицелом камер честнее, — вдруг сказал Эдем.

Инара приподняла бровь, приглашая его продолжить.

— Если добро делается втайне, то почему же мы порой наталкиваемся в имиджевых статьях на откровение от друзей, родных и просто из «тайных источников» о пожертвованиях, которые сделал такой герой? Откуда они узнали, если все было секретом? Ибо такую, якобы тайную, помощь и ценят больше всего. Отдаешь один золотой, рассчитывая, что общество вернет тебе полный сундук.

— С этой проблемой мы пока не можем справиться, — признала Инара и сразу же сменила тему: — Павел, вам нравятся каверы?

Паштет медленно отхлебнул чаю.

— Если перепеваются противоположным полом — только так я вижу в них смысл. Вот как тот, кто сейчас играет.

— Каверы — это признак признания, пропуск на аллею славы, — сказал Эдем.

— Лекарство от забвения, — подтвердила Инара. — Так почему я здесь? Павел так часто звонил моей помощнице, что она чуть не установила на его номер тишину, как рингтон.

— Вы догадываетесь почему, — ответил Эдем.

— Я догадываюсь, что все политики врут, но все равно иду на избирательный участок. Я догадываюсь, что будет болеть сильнее, чем обещал стоматолог, но рот расширяю. Я догадываюсь, что мои молитвы не будут услышаны, но все равно шепчу их. Я догадываюсь о многом, но предпочитаю не выдвигать свои решения из догадок.

Официант принес круассан и какао. Паштет отложил вилку, вытер угол рта и приготовился очаровать собеседницу.

— Инара, в нашей музыкальной индустрии существует много неплохих групп, хороших тоже хватает, есть горстка лучших, но легенда одна. И ее фронтмен перед вами. Мы уверены, что никто лучше нас не сможет вместе с U2 представить нашу страну миру. Дайте нам шанс это доказать. Мы заслужили эту возможность годами тяжелого труда, сотней композиций, тысячей концертов, сотней тысяч километров, проведенных в турах, и миллионом проданных альбомов. Мы сумеем написать песню, которая поднимет парализованную с кровати, которая сможет рассеять туманы, которые засядут в вашей памяти так же крепко, как навязчивая реклама с детства. Вся наша история доказывает, что мы сможем это сделать. А моя пламенная речь свидетельствует о том, как сильно мы к этому стремимся.

Инара отпила какао.

— Речь действительно пламенная, а миллион альбомов поражает. «Времени нет» — легенда не только в музыке, — это легенда имиджа, образец того, как правильно выстроить свою публичную стратегию. После вашей речи, Павел, я понимаю, чья это заслуга во вторую очередь. А в первую — она, конечно, ваша, Олесю. А как насчет каверов, поскольку мы уже о них заговорили? Сколько европейских каверов есть на ваши песни?

— О, их достаточно много, — ответил Эдем. — Мы можем банально набрать в поиске Youtube — и вы увидите, сколько просмотров они собирают.

— Какао, кстати, здесь хорошее. Рекомендую на будущее. Давайте конкретнее — сколько каверов существует на какую-то песню вашего последнего альбома?

Эдем и Паштет переглянулись.

— Мы предпочитаем называть его крайним, а не последним, — заметил Паштет.

— Я уверен, что немало, — ответил Эдем.

— Уверены, но не проверяли. А вот я проверила. Один. Полторы тысячи просмотров. Почему? Ибо люди любят ваши старые вещи. Где божественный огонь, который вел вас пять лет назад? Простите мне ту страшную вещь, которую я вам скажу, Олесю, но вы его растеряли. А вы, Павел, вы не почувствовали, как изменилась музыка ваших подопечных? Как из неуклюжей, но такой живой она превратилась в точно выверенную, в духе современных тенденций и… холодную. Поэтому когда вы говорите, что поднимаете мертвого из могилы…

— Парализованного с кровати.

— Пусть и так. Но я всерьез сомневаюсь, что поднимете. Если вы можете вдохновлять своими новыми песнями, почему уже несколько лет этого не делаете?

Паштет застучал вилкой по краю тарелки.

— Простите, отойду на минуту, — он встал. Паштету потребовалось время, чтобы прийти в себя.

Инара кивнула, воспринимая это как ответ на свой выпад, и принялась за круассан.

— Рубашка скомкана так, как это бывает, когда ее вынули из упаковки, — сказала она Эдему. — Карманы пиджака зашиты. А брюки чуть длиннее, чем нужно. Звонок Павла застал вас вне дома, и вы приложили максимум усилий, чтобы выглядеть хорошо передо мной. Пожалуй, я должна была быть менее резкой.

— Вам лучше сказать это Павлу.

— Но, черт, вы же сами должны задуматься! Я не верю, что талант исчезает, но в то, что человек перестает искать, очень даже верю. Сегодня у вас пресс-конференция, но я могу без грубых ошибок пересказать вам ее суть. Где огонь, когда вокруг океан предсказуемости?

— Уверены, что сможете?

— Уверена.

— И огня в ней не будет?

— Только бескрайний океан.

— Если так, приходите послушать, и я удивлю вас.

Инара будто ожидала такого предложения.

— Согласна, но тогда услуга за услугу. Если я потрачу время на вас, вы потратите время, чтобы сегодня съездить со мной в одно место. В музыкальный магазин, выбрать подходящую гитару моему… е-е, племяннику. Согласие? — она стряхнула с губ крошки круассана и протянула ладонь.

И Эдем пришлось приложить немало усилий, чтобы без дрожи пожать руку женщине, которой он не затрагивал уже пятнадцать лет.

— После пресс-конференции.

Вернулся Паштет, не расстроенный, но задумчивый.

— Если вы такого невысокого мнения о группе и заранее хотели нам отказать, зачем вообще нужно было встречаться? — спросил он Инару, копавшейся в своем кошельке.

— Я еще не сказала «нет», — ответила Инара и ушла, оставив под чашкой деньги за свой завтрак.

Паштет проследил, как за ней захлопнулась дверь ресторана, отломил кусок круассана из ее тарелки и спросил у подопечного:

— Ты что-нибудь понимаешь?

Эдем понимал: Инари нужна была хорошая гитара.

А Эдему нужен был ответ на вопрос: что же произошло пятнадцать лет назад, когда Инара его бросила?