Глава 32 Бойцовский клуб

Проводив деда, бабушка забрала маму, и Каналья их увез, а Юрка остался. Он толокся в стороне и держался меня, но видно было, что ему хочется к нам, он истосковался по общению с ровесниками.

Друзья же или действительно его не узнавали, или делали вид, мы все вместе двигались к троллейбусной остановке. Нам с Гаечкой предстояло вернуться на пляж на мопеде, но хотелось проводить друзей. Каюк топал за нами.

— Народ! — крикнул я на остановке.

Все обернулись, в том числе других пассажиры. Я положил руку на плечо Каюка.

— Узнаете? Саша, молчи!

— Я тоже узнал, — улыбнулся Борис.

Гаечка хитро прищурилась. Алиса шагнула к Юрке, всмотрелась в его лицо и выдала:

— Офигеть, это ж…

Я приложил палец к губам. Парни обступили Юрку, он аж попятился. Парнишка за лето вытянулся на полголовы, раздался в плечах, набрал массу, оброс волосами. Это был уже не тот заморыш с вечно разинутым ртом, которого все помнили. Но главное — с его лица сошло дебильное выражение, взгляд приобрел осмысленность. Разговаривать он стал более связно.

— Это Юра Караев, — представил я им нового Юрку. — Раньше его называли Каюк.

Димон Минаев присвистнул.

— Вот это номер, — оценил перемены Илья. — Фантастика!

Ян шагнул к Юрке, протянул руку и представился. Потом это сделал Тим — серые глаза Каюка недобро блеснули.

— Ты прости, Тим, что я тебя гонял, — покаялся он.

Толстяк почесал лоб, вспоминая. Видимо, его слишком многие гоняли, и всех обидчиков он не помнил. Юрка легонько ткнул его кулаком в пузо.

— Я не понял, ты похудел, что ли?

— Руки убрал, — огрызнулся Тим, и мне захотелось зааплодировать, но я лишь похлопал его по мясистой спине.

— Он с нами занимается, — сказал я. — И да, уже похудел. Ты ж смог стать нормальным, вот и он сможет. Я думаю, никто не будет возражать, если Тим продолжит с нами тренироваться? — обратился я ко всем.

— Да мы уже как-то и привыкли к нему, — прогудел Чабанов. — Пусть остается. — Димон поднял руку. — Голосую за Тимофея.

Взметнулись руки.

— Единогласно, — резюмировал Илья.

— Добро пожаловать в клуб. Дай пять!

Толстяк хлопнул ладонью о мою ладонь и засиял, как медный пятак.

— Эй, а я? — возмутился Каюк. — А можно мне?

— Спасибо! Я… огромное спасибо! — Тим шмыгнул носом и смахнул слезу, щеки его вспыхнули, уши тоже. — У меня никогда, — он снова шмыгнул, — не было… друзей! Приходите ко мне на день рождения! Все приходите. И ты. — Он посмотрел на Каюка. — Послезавтра. В три дня. На поляну у реки!

— Я не смогу, — сказала Гаечка. — Мне надо… в общем, работать.

— Значит, тренировка завтра. Послезавтра будем таскать за уши Тимофея, — заключил я.

Толстяк от радости чуть ли не ламбаду станцевал. Я отлично его понимал, ведь у меня была такая же хотелка: чтобы на мой день рождения пришло много друзей! И было весело! Но отмечали мы обычно в кругу семьи — уныло, потому что я ни с кем не ладил, а потом с Ильей вдвоем. К толстяку, наверное, вообще никто не приходил. Бабушка готовила кучу еды, и они вдвоем это все сжирали в течение нескольких дней.

— Я вообще-то с вами хочу тренироваться, — крикнул Каюк. — Можно? Да, понимаю, пилить туда к вам далеко. Но я смогу. Ну пожалуйста!

Все были настроены благостно, тем более Каюк показал, что может быть нормальным, и его тоже приняли единогласно.

— Нас уже двенадцать человек, — мысленно пересчитал всех Илья.

— Тим временно с нами, так что одиннадцать с половиной, — поправила его Наташка.

— Фига се половина! — воскликнул Рамиль. — Я б его вообще как двоих считал.

Указав вперед, Алиса крикнула:

— Тралик едет!

Чабанов подмигнул Минаеву:

— На колбасу!

— Ага!

Рамиль аж ногами перебрал, как застоявшийся конь, так захотел с ними, да сломанная рука не давала резвиться.

Они рванули к троллейбусу и ухватились за лестницу сзади. Сбавив ход, он развернулся, и они отцепились, вернулись довольные, поглядывая на Гаечку, но больше — на Алису. Они перед ней, что ли, перья распушили? Задумчивая девочка не обращала на них внимания.

— Можно с вами на базу? — чуть ли не взмолился Каюк. — Так посмотреть хочется!

— Можно, — кивнул Илья. — Ты ж теперь в клубе.

Глядя на подъезжающий троллейбус, Илья задумчиво сказал:

— Нас уже двенадцать, а наш клуб никак не называется.

— Бойцовский клуб, — подсказала память взрослого, и я будто бы пожал себе руку напротив груди. — А это будет наше приветствие.

— Кру-уто! — Тим аж глаза закатил.

— А вдруг этот жест значит что-то плохое? Типа «хай Гитлер»? — предположила Наташка.

Илья ее поправил:

— Не «хай», а «хайль», фашистский жест называется — зига. Надо поискать в библиотеке, что значит наш жест…

Подъехавший троллейбус распахнул дверцы, и договаривал Илья скороговоркой:

— Но мне он нравится, и я — за!

Мы с Гаечкой подождали, пока друзья погрузятся в троллейбус, и направились к мопеду. Нужно вернуться на пляж и собрать дань за двенадцать лет, а потом можно и потусоваться новым составом, интересно посмотреть, как Каюк вольется в коллектив.

Когда мы приехали, дети все продали. Сегодняшний день принес тридцать две тысячи сиротам, пять — Гаечке и две — Наташке.

На следующий день кукурузы не было, и доход упал: семь тысяч заработали сироты, Гаечка — пять, Наташка — две пятьсот.

Без памяти взрослого я бы не догадался следить за прогнозом погоды, а так меня насторожило штормовое предупреждение на следующий день, и я предупредил Гаечку, которая, распробовав вкус денег, сперва встала на дыбы — нет, мол! Такая фигня меня не остановит. Но потом все-таки прислушалась к голосу разума, ведь, если непогода затянется, придется ей те пирожки под дождем на остановке продавать или нам скармливать. Такая перспектива ее не обрадовала. Как, впрочем, и Наташку, и мы провели время в кругу друзей на базе, потренировались, потом поиграли в мафию.

Каюк балагурил и шутил, но шутки его были плоскими и находили понимание только у Рамиля, но никто его не шпынял и не подшучивал над ним.

Как и обещали синоптики, на следующий день хлынул ливень с грозой, поднялся ветер, а в море напротив мыса, говорят, образовался смерч, который чуть не вышел на берег. И еще, говорят, разлились реки, и город местами затопило.

Значит, по телеку объявят об очередной катастрофе на юге, причем небывалой, гипер-мегаразрушительной. Без памяти взрослого я поверил бы. Но на самом деле такое случалось каждый год: некоторые участки регулярно топило, все это знали, но, видимо, думали, что беда случится не сегодня и не завтра, игнорировали штормовое предупреждение и оставляли там машины, которые потом сносило потоком.

И начиналось: никогда такого не было, и вот опять!

Когда я-взрослый приезжал на похороны матери в 2017 г., с ужасом обнаружил расчищенные и распроданные участки вдоль нашей речки, которая летом превращалась в шнурок, но стоило хлынуть дождю, и она становилась бурным потоком, умножающим вложения горе-землевладельцев на ноль. Так и хотелось встряхнуть тех, кто хочет купить эту землю, и воскликнуть: «Ты сдурел?» Но, скорее всего, у него позиция беременной школьницы: «Это с ними всеми бывает, а со мной такого не случится, потому что это же я».

Ага, Зевс с Перуном на пару увидят твой новый дом и подумают: «Вася клевый мужик, вон, какую красоту настроил, давай не будем его топить?»

Наша база выстояла, вода не стала просачиваться сквозь стены. Одно меня беспокоило: как там мои беспризорники? Маленькие, одни, в полуразрушенном доме. Забились, как котята, в тот подвал. А если его зальет?

Мы с Гаечкой подняли вопрос о том, чтобы на время непогоды поселить их на базе, но за проголосовали только Тимофей и Алиса, Ян был ожидаемо против, ведь Светка с Ваней участвовали в травле, а такое сложно простить.

Гаечка порывалась к ним ехать, но ее удалось переубедить, что это бессмысленно — мы все равно ничем не сможем им помочь, только сами промокнем и, чего доброго, застрянем на обратном пути.

К вечеру тучи разошлись, а ночью снова хлынуло, да так, что вздрагивала земля и казалось, небо рвется с треском и грохотом. Молнии не ветвились, а слепили — свет просто прокатывался по небу, словно Перун гигантским фотоаппаратом со вспышкой снимал Васин дом.

Утром в новостях ожидаемо напугали небывалой непогодой, показали смытые в море дома и машины Вась, которые отказывались видеть очевидное. Но на завтра пообещали солнце, и Гаечка решила испечь немного пирожков, а Наташка — трубочек.

От Ильи я позвонил деду, узнал, что он благополучно добрался и завтра съездит на склады, купит и передаст мне кофе, а после займется организацией торговых точек. Я тут же отзвонился бригадиру, напомнил о себе и сказал, что процесс идет.

Утром замирающим сердцем я отвез Гаечку на пляж — жаль было ее труд, она рисковала, если море желтое от смытой с суши грязи, купаться никто не пойдет и ничего покупать не будут. Сашка подбежала к воде и вздохнула:

— Мутная. Но не фатально грязная.

Я бы в такой купаться поостерегся, но отдыхающим, которые догуливали отпуска, было все равно, и народ наводнил берег.

— Сегодня, чую, рано отстреляетесь, — сказал я. — Может, вас подождать?

— Было бы клево! — улыбнулась Гаечка и зевнула.

Вместо восьмидесяти, она испекла сегодня сорок пирожков.

Я поехал к детям, испытывая перед ними чувство вины. До подъема добрался за пять минут, спасибо, Карп, а дальше пробирался, переступая с камня на камень и волоча мопед. От грунтовки, ведущей наверх, вообще ничего не осталось, еще один такой ливень, и тут точно будет овраг.

А вот наверху камни кончились. Дорога представляла собой месиво из щебня и грязи, в огромной луже самозабвенно купались гуси.

Я закатил мопед во двор недостроя, вытер грязнющие босые ноги о траву и, топая по тропинке, крикнул:

— Малые, вы как, выжили?

Но никто не ответил. Я заглянул в подвал: воды там был по щиколотку. Под плитами тоже мокро, не спрятаться. Где же дети, как они пережили ливень? Но главное, что будет зимой, когда подует шквальный северный ветер? Они могут и насмерть замерзнуть.

Если дети сменили место жительства, интересно, догадаются ли на пляж прийти, или придется мне пирожки продавать из-за Гаечкиной стеснительности?

Что сюда они не придут, это точно. Я покатил мопед по краю дороги и услышал дребезжащий старушечий голос:

— Эй, мальчик!

Я обернулся, останавливаясь. Меня звала сухонькая старушка с трясущейся головой, выглядывающая из калитки.

— Здравствуйте, — кивнул я. — Тут дети жили, сиротки, не знаете…

— У меня твои сиротки, — проговорила она. — Намокли, как воробышки, я их в дом и взяла. Они ж ничего не своруют у меня?

— Нет, это хорошие дети, работящие, — поручился за них я. — Я их воспитываю, а забрать некуда.

Бабуля то ли покачала головой, то ли она затряслась сильнее.

— Шо деится-то! Как в войну — дети на улице. Где-й то видано!

— Спасибо, что помогли, — поблагодарил ее я, а бабуля меня будто не слышала.

— Взять-то есть куды, дом, вон, две комнаты пустые, дык еле хожу. И дед еле ходить. И денег только на хлеб, и угостить-то их — блины да варенье.

— Деньги есть, — сказал я, но бабуля продолжала:

— Давеча соседи грибов привезли с гор, дык закрутила малость…

И тут наконец дошло, что она глухая и просто не слышит меня. Поставив Карпа, я подошел к забору и прокричал:

— Бабуля, деньги на детей будут!

Она замахала руками.

— Чей-то громко так! Я глухая, но не до конца.

— И вам помощь, и детям крыша над головой, — проговорил я громко, она кивнула. — В магазин сходят, еды купят, могут и по дому помочь…

На мой крик выбежала Светка, бросилась обниматься. Бабуля улыбнулась, потрепала ее по голове сморщенной морщинистой рукой в пигментных пятнах.

— Ласковая какая. Гля, любить тебя как. А ты им кто? Брат?

— Друг, — ответил я. — Меня Павел зовут.

— Марфа я, баба Марфа. Ой, и не знаю. Сын приедет зимой, прогонить. Он у меня в Якутии, и семья егойная там. Только уехали, на Новый год всегда приезжають, вот до января могу в дом их пустить, но нехай помогають.

Я глянул на Бузю, стоявшего на пороге дома. Вспомнился Каюк, он был таким же рахитом, с аналогичным дебиловатым выражением лица, а сейчас — просто добрый молодец! Интересно, Бузя выровняется? Ваня — да, он еще маленький, но насчет их старшего приятеля я сомневался.

— Ну, что думаешь? — спросил я у него, и вдруг до меня дошло, что я не знаю его имени — Бузя и Бузя. — Поживете у бабушки Марфы? Но надо будет помогать: когда в магазин сбегать, когда во дворе подмести, посуду помыть.

— А можно? — просипел он. — Типа жить?

— Ежели хорошо вести себя будете, тады можно.

— Будем, бабушка! — воскликнула Света. — Спасибо!

— Но до января, — сказала она виновато и напомнила: — там сын приедет.

До зимы я разбогатею и что-нибудь придумаю, а пока — как раз то, что надо!

Из дома вышел Ваня и тоже побежал ко мне, спросил:

— Работать сегодня будем?

— Будем, — кивнул я, собрался рассказать бабушке о том, чем мы занимаемся, но Светка призналась:

— Мы рассказали за пирожки.

— Молодцы какие! — одобрила наше занятие бабушка. — Вечером жду!

— Мы раньше освободимся, у нас немного. — Я обратился к Бузе: — А ты машины мыть пойдешь? Самое время, они все грязнющие.

— Пойду, я не дармоед! — гордо бросил он, и от доброй бабушки Марфы мы шли вчетвером.

Как я и думал, освободились мы в два часа дня. Сироты стали богаче на шесть тысяч, Гаечка, которая делилась с парнями, заработала три, но и этому была рада, Наташка — две двести.

Поскольку Саша тратила на продукты, я попросил ее записывать расходы, чтобы вычесть из общей суммы, и за «крышу» предложил скидываться: пятьсот Гаечка, пятьсот — дети, а то Сашке ничего не доставалось, хотя работала она больше всех.

Когда вез ее домой, она всю дорогу мечтала, что купит на эти семнадцать тысяч. Точнее, что я привезу ей из Москвы. Если сравнивать с нашими рынками, то Черкизон — это нечто фантастическое, мешок Деда Мороза! С такими ценами Сашке теперь по карману даже крутой пуховик, а ведь лето не кончилось, еще заработается! И джинсы можно взять, и крутые кроссовки!

Уже когда слезла с мопеда, Гаечка отвела взгляд и сказала как бы между делом:

— Алиса к матери вернулась. Вчера вечером.

— Это ж хорошо, — улыбнулся я, но понял, что не совсем, потому что Гайке было грустно.

— Наверное, — прошептала она.

— Будем надеяться, что Аллочка изменилась. Вон, Каюк же смог, и она сможет.

Гаечка кивнула и вяло махнула мне рукой.

* * *

Следующие два дня прошли обычно, если не считать, что парни надрали задницы паре малолетних отморозков, которые хотели забрать деньги у детей прямо на пляже.

В итоге дети за это время заработали сто семьдесят тысяч, Гаечка — двадцать восемь, Наташка на трубочках — двенадцать триста.

Завтра утром вместо того, чтобы отвозить Гаечку, я на мопеде поеду получать кофе, который передал дед. Он потратил все свои деньги, там аж три пака: один — валютчику, два — в областной центр по старым и новым точкам. Как все распродам, мы вместе с бабушкой и дедом заработает свою первую тысячу долларов!

По нынешним временам это солидный стартовый капитал, и можно думать о расширении бизнеса. И еще можно поговорить с ребятами, чтобы отправлять им из Москвы мелочевку, которой тут пока дефицит: жвачки, шоколадки, резинки для волос, заколки — пусть продают на рынке, зарабатывают на карманные расходы. Кто захочет, конечно же. А то непорядок, что моя команда нищенствует! Скоро школа, мы все должны прийти в класс другими людьми — модными, дерзкими, уверенными в себе.

По сути-то, я собрал всех неудачников класса. Кроме Ильи, конечно. Он неудачником никогда не слыл, просто был белой вороной. А вот меня прежнего гоняли гопники, Баранова доставала, мажоры наши, Райко с Кабанчиком, подтрунивали. Выходя на улицу, я оглядывался и предпочитал безопасные маршруты. А теперь, вон, Руся от меня прячется.

Гайку в классе побаивались, не зная, чего от нее ожидать, но с ней никто не дружил. Тихие Димоны держались особняком, их словно и не было в классе. Рамиль со всеми воевал, ему казалось, что его притесняют, а на самом деле — просто не любили, но открыто не нападали.

Наш класс был настолько недружным, что коллективно кого-то не любить не получалось. Только над Желтковой прикалывались все.

Осенью нам предстояло то еще испытание: девятый «А», самый отстающий, расформировывали, поскольку оттуда треть учеников ушла в ПТУ, а оставшихся распределяли по двум классам. В итоге наш недружный, но относительно мирный класс пополнится четырьмя отмороженными на всю голову парнями и тремя более-менее нормальными девчонками.

Я-взрослый с наибольшим отвращением вспоминал именно девятый класс, мне тогда здорово досталось. В этой реальности все будет по-другому!

Помогу друзьям завоевать авторитет, а дальше, если будет тяжело совмещать учебу и дела, или договорюсь об экстернате, или уйду в вечерку.

Загрузка...