Возвышение ученицы мага

Глава четвертая. Утешение дружбой

Вечер.

Солнце поднимается над горизонтом, вновь возникнув на небосводе этих суток. Дневная сепия спадает.

Город вновь оживает. Зажигаются от прямого света белокаменные башни купцов.

Триба легатов кольцом окружает правительственную трибу. Велика воздушная улица, что ведет из трибы магов к этому кольцу. В глубине большой башни, украшенной каменными драконами, словно ползающими по ней, стоят маги в темном зале с кристаллическими копьями наготове, крепко и нервно сжимая их. Кто-то просто боится, а немногие думают о том, для чего они делают то, что делают.

Они жили на той воздушной улице, на которой будут сражаться, жили на работе, в мастерских, дыханием магии, оживляющим кристаллы, жили в многоквартирных башнях, в кельях, где спали и мечтали, глядя на звезды через окна. Но волшебный город Мерхон парил в небесах, и они хотели жить не в этом городе, а в небесах, они думали в те мгновения, что небо станет их всеобщим прибежищем, которое они найдут.

А легионеры первого полка, что сидели в трибе легатов, также жили на улицах, но на своих, среди горящих вечерами жаровней, меж строгих серых башен. И кто-то среди них мог бы понять мечтающих магов, если бы пересеклись они не здесь, а где-то в летающем парке или кофейне.

Выстрел.

Раcпылились последние мысли.

Луч ударил из кристалла, что загорелся на вершине безликой башни комитета, и улица развалилась, что соединяла трибу магов и трибу легатов. Огромные камни, украшенные балюстрадой полетели вниз. Среди низких облаков виднелись золотистые пшеничные поля.

И когда последние обломки ещё не долетели до земли, из белокаменной трибы торговцев по другой магической улице пошли в атаку восставшие.

Они бежали толпой напролом, пуская лучи во все башни, что видели. Голубые нити прорезали пространство. Стреляли и в ответ, и падали копейщики с синими повязками с края воздушной улицы, ловя свою окончательную смерть где-то в полете. Но восставшие дошли до трибы и ворвались в первую же башню, где им пришлось толпой закалывать легионеров, стоявших там насмерть.

Копейщики быстро зачищали башню, этаж за этажом. Внутри располагались бараки, где легионеры пытались строить укрытия из кроватей, блокировать ими двери, но лучи в конце концов прожигали древесину. Заняв верхние уровни, маги стали бить кристаллической энергией из всех окон.

Неся потери, копейщики ринулись по виадукам к следующим башням. Они разрубали волшебным пламенем двери, а потом бежали вперёд, падали мертвыми, но добегали до входа, где их расстреливали из глубины помещения, но вслед за павшими бежали уже новые копейщики. Видя это, и видя, что восставшие в большом числе продолжают прибывать по воздушной улице от трибы торговцев, легионеры решили все же отойти к башне-дворцу легата Дитриха.

Шум, дым, взрывы, камни, пыль и крики порванных людей, у которых не было руки или ноги.

Йенс сидел за полуразрушенной колонной на верхнем этаже, купола над которым уже наполовину не было, кругом лежали груды разорванных кирпичей.

Он так и не успел узнать этих ребят. Ему дали другой отряд, не тот, в котором он служил. Эти легионеры были идеальными. Фигуры без души, но с дерзким и цельным умом, которые великолепно понимали команды и превосходно их исполняли. В этом отряде служили ветераны до двадцати четырех лет, ещё очень молодые и бодрые, но при этом уже видевшие множество стычек.

Но восставших было слишком много. Йенс знал, что все было плохо, но не мог не смотреть на синее насыщенное небо, не любоваться им. Все воинские люди того дня смотрели на небо несмотря на то, что в этот день они сражались на смерть и могли быть развеяны по ветрам планеты после смерти, они также знали, что бои будут идти лишь в этот день, а завтра все они будут друзьями, потому что бились они с идеями.

Припорошил город каменной крошкой поля свои. Сражение яростное было.

Легионеры бегали от бойницы к бойнице и стреляли из каждой, в ответ же их подавляли лучами из множества окон захваченных казарм. И вскоре все окна были расширены, а на полу везде валялось множество осколков.

Сами легионеры стали испытывать мрачное веселье от всеобщего разрушения, словно не замечали гибели своих товарищей, взрывов, а только стремились ударить врага, выстрелить в сторону противника, разрушить что-то своими руками.

Слетела серость трибы, развеялась строгость кирпичной крошкой. Синие лучи озаряли комнаты, улицы опутаны стали паутиной магических лучей.

Восставшие сбавляли свой темп, но продолжали упорно наступать, захватывая этаж за этажом, башню за башней, улицу за улицей. Они хватали столы, поднимали трофейные щиты легионеров, прикрывались ими, когда преодолевали виадуки.

Сражение огибало башню легата.

Вскоре вернулся Дитрих.

Он поднялся по лестнице не запыхавшись, дыхание его оставалось ровным, чем Йенс слегка восхитился внутренне, потому что Дитрих уже давно был лишен той телесной молодости, кокой требовало военное дело.

— Что здесь происходит, Йенс?

— Ваша башня не устоит, легат Дитрих.

— Идем отсюда.

— Но как же башня?

— Ты сказал, она не устоит.

— Разве это значит, что нужно отступить? — с бравирующей улыбкой заявил Йенс.

— Молодец, Йенс! — похвалил его Дитрих, без веселья в голосе, — Но нам сейчас легионеры дороже башен.

Они отступали. Целые стены осыпались в залах, там легионеры ползали между куч осколков, пытались строить баррикады, но те прожигались лучами, поэтому везде горели сваленные вместе столы, стулья и комоды. Апартаменты рушились. Покидали их в спешке.

Другие башни поблизости уже были захвачены, а потому из их окон били смертоносные лучи. Легионеры падали с виадука, но оставшиеся бежали быстро, как могли, и достигали соседней башни, что ещё находилась под контролем легионером.

Собрав всех, кто был в ней, соединенный отряд двинулся по воздушным улицам к правительственной трибе, которую уже брали в окружение силы восставших.

Когда же легионеры достигли её, то Дитрих собрал командиров отрядов первого полка, чтобы те отчитались о численности людей в строю.

— Двадцать два.

— Тридцать один.

— Двадцать восемь.

— Семь… — сказал вдруг один сильно уставший командир, и все увидели тогда, как был мрачен, хотя почти полное уничтожение отряда и не сломило его.

— Сорок.

— Пятьдесят два.

— Тридцать четыре.

— Двадцать шесть.

— Двадцать три.

— Тридцать, — сказал Йенс.

Дитрих задумался. Численность едва подступалась к трем сотням, что составляло половину полка. Сражение было ужасающим, уже скоро первый полк легиона не сможет вести бой.

Внутренним взглядом он охватил сражение. Восставшие продвигались со всех сторон, занимая башни, но неизвестно, насколько тесно друг к другу шли волны. Ближайший мост вел в трибу ремесленников, и это была самая крупная по площади триба в городе, где полку легче будет маневрировать между толпами синих повязок. Там было много рабов, но угрозу для обученных легионеров представляли только вооруженные враги в большом количестве. Но не потому он судорожно думал о рабах, что хотел отступить, а потому, что хотел растворить полк в городе. Но весь город кипел восстанием, поэтому не могло быть лучшего пути.

— Прорыв. Мы пойдем на прорыв, — особо твердо произнес Дитрих.

Командиры отрядов переглянулись, потом стали кивать, их взгляд загорелся суровым пониманием.

Подбежал воин из охраны комитета:

— Легат Дитрих, вас вызывает Городской комитет.

— Иду, а вы готовьте людей.

Поднявшись в спешке в кабинет городского комитета ближе к верхушке башни, Дитрих с недовольным видом вошел, распахнув дверь.

Внутри сгущалась ядовитая, разъедающая тревога. Из членов комитета здесь были псионики. Всех девятерых легатов полков, кроме Дитриха, направили защищать владения города от Нарума.

— Комитет хотел меня видеть?

— Дитрих, надо что-то делать, они вот здесь уже, — говорил Продром, пытаясь скрыть панику под строгостью несвойственной ему.

— Мы идем на прорыв.

— Прорыв? Их, понимаешь ли, тысячи! Эти синие черти все заполонили!

— Ты знал, что это случится! — крикнул Дитрих, но тут же принял более спокойный вид, — Однако, ты идешь со мной или как?

— Куда я уйду то? Куда ты собрался прорываться?

— Послушай, Продром, единственный выход сейчас это вырваться в город и раствориться в нем. Мерхон большой, мы затеряемся. Другого выхода нет. К этой башне ведет только один виадук.

— Но это безумно, нас же всех просто перестреляют, пока мы уходить будем, Дитрих, это… это… — он начал запинаться, — понимаешь ли…

— Я ухожу.

— Ты оставишь нас здесь вот так?! — он почти заорал, глаза его были выпучены, но в них было больше страха, чем гнева.

— Да.

Ответ дался Дитриху столь легко, потому что он не услышал ни единой нотки власти в речи псионика, личность его испепелилась, остался только трепыхающийся ужас.

Возможно, Продром что-то ещё кричал вслед, но Дитрих уже не придавал этому значения. Когда он прибыл на первый этаж, то у дверей уже толпились все оставшиеся люди. Башня была большой, и половина полка вполне помещалась на нижнем уровне.

— Все готовы?

— Только прикажите, — ответил один из командиров.

— Превосходно. Идем, все вместе, раненных в середину колонны, — он повысил голос, обращаясь ко всем, — Охрана комитета нас не поддержит. Мы прорываемся своими силами. Я верю, здесь собрались все те, кому дороги устои империи. Мы прорываемся не просто чтобы сохранить жизни, но чтобы сохранить империю. Мы, это мы есть империя, потому что мы помним её порядки. Выживет кто-то из нас, выживет и сама империя. Выступаем!

Лица легионеров выражали понимание и отчаянное веселье.

Раздались крики командиров.

Двери раскрылись.

И легионеры, что были ближе сгрудились вокруг входа и ударили из копий по окнам тех башен, что были отсюда видны. Затем легионеры сзади положили копья на плечи впереди стоящим и тоже выстрелили, затем последовал ещё один залп.

И тогда только полк ринулся вперед узкой колонной, закрывшись щитами и продолжая бить лучами во все стороны. Из башен следовали ответные выстрелы. Кто-то падал, у кого-то щит не выдерживал множества лучей и загорался, приходилось бросать щит и уходить в глубину построения, на место ушедшего вставал другой.

Но колонна шла неумолимо. И они вошли в ближайшую башню. Сопротивление в которой было подавлено, потому что маги не ожидали ответной атаки. Подкрепления не поспели за ними. И полк, зачистив башню, ринулся в почти пустую трибу легатов.

Проходя от строения к строению, по воздушным переходам, полк быстро разбивал в дребезги любое сопротивление.

Но им ещё предстоял мост между трибой легатов и трибой ремесленников…

Взрыв.

Матиас приник к виадуку и закрыл голову руками.

Сверху полетели камни, пыль, крошка, куски дерева. Что-то больно ударило по спине, а прямо перед лицом упала чья-то оторванная по локоть рука.

— Тобиас?

— Я здесь.

— Ты жив?

— Конечно.

— Это прорыв, — сказал Пахомий и крепче сжал копье, но глаза его ничего не выражали.

— Прорыв? — спросил Матиас.

— Да. Переходят в наступление.

Соседний виадук обрушился, камни полетели в облака.

Все трое отряхнулись и вошли в полуразрушенную башню, чтобы занять позиции у окон.

Из соседней башни уже стреляли легионеры, но колонна их шла другим путем, а потому та башня вскоре опустела. Огнем и магией прошелся первый полк легиона, разрубая волну восставших. Уничтожив все на своем пути, легионеры нерушимой колонной ушли к мосту в трибу ремесленников.

— Что это было? Больше никого не видно, — спрашивал Матиас.

— Видимо, они решили уйти в город, — отозвался Тобиас.

— Их окружили. Эти решили вырваться, — подтвердил Пахомий, — восстание победило.

Тогда в комнату зашел один из магов и сказал зычно:

— А вы чего здесь! Бежим, все идут на штурм башни комитета!

— На горком! — кровожадно произнес Матиас.

Тобиас, не любивший бравады, неодобрительно посмотрел на друга.

Все трое встали и побежали вслед за магом.

Все башни вокруг здания городского комитета были захвачены. Из них били лучи. Кристалл на куполе разрушил несколько башен, несколько изуродовал, снеся половину этажей, после чего, защитники комитета попытались снести виадук, что вел в башню. Переход в самую крупную вышку города был крепким и выдержал один выстрел. С него посыпались камни, выпало несколько кусков и оторвало балюстраду на целом участке, но он выдержал. На этом энергия кристалла закончилась, и с помощью старинного подъемного механизма, его спрятали обратно в куполе.

Силы защитников комитета были на исходе. Настал момент штурма.

Собравшись с силами, на каждой башне выкинули большие синие флаги, затрубил рог. И восставшие побежали по одному виадуку. Из всех окон охрана комитета стреляла по ним. Синие повязки защищались мебелью, трофейными щитами и разными досками, но их все равно прожигали, и целый отряд, уничтоженный почти полностью, был вынужден откатиться обратно.

Вновь ударили лучи со всех сторон. Тяжелая перестрелка продолжилась. Так было, пока солнце не приблизилось к Дому. Вечер покрасил всё. Башня комитета перестала отвечать на выстрелы.

Тогда вновь затрубил рог. Синие повязки хлынули по переходу, единичные лучи ещё попадали по восставшим, но волна была непоколебима, и дойдя до дверей, быстро влилась, заполнив первый уровень, на котором никого уже не было.

Охрана комитета отстреливалась на лестничных пролетах и в коридорах верхних уровней. Они строили баррикады, захламляя проходы. Восставшие все разрушали и продвигались вперёд.

Затем произошел ещё один взрыв. Башню потрясло.

Куски камней полетели вниз, что было видно из окон.

Отряд, в котором были друзья, в это время отдыхал в коридоре перед новой атакой. Все сидели на полу или на ящиках и столах, кто-то ел вяленное мясо, кто-то играл на свирели, звуки которой плохо сочетались с сугубо городской обстановкой.

— Купол взорвался… — сказал Матиас.

— Да, — сказал Пахомий, — похоже, кто-то неаккуратно использовал кристалл.

Сплюнув в окно, Тобиас спокойно заговорил:

— Вот уеду отсюда, не будет рядом никаких кристаллов, тошнит уже от них, от всей этой магии.

Он говорил так спокойно и без всякой злобы, по-простому и мечтательно.

— А я буду продавать лодки всем людям! Я буду делать их так много, что даже бывшие рабы смогут их себе позволить! — сказал Матиас.

— Да, так, все летают, никто не работает — отозвался Пахомий.

— Тебе не нравится эта моя мечта? — Матиас чуть пихнул его локтем.

— Мы сражаемся не за это, — ответил Пахомий.

— А за что?

— Ты поймешь, когда мы победим.

— Не верит он ни во что, — сказал Тобиас, глядя куда-то в небо, — но он не злой, просто не верит. И всё.

— А за что ты, Пахомий, сражаешься тогда? — спросил Матиас.

Пахомий ничего не ответил, только посмотрел на Тобиаса своим нейтральным взглядом. Разум в нем одержал победу над душой, но душа не исчезла, стала разумной и подчиненной.

Сражение продолжилось, когда вернулся лидер отряда.

Маги шли по коридору, заходя в одну комнату за другой, но почти везде было пусто, и лишь немногие образованные рабы сидели там в углах, надеясь на лучшее, их восставшие не трогали. Охрана комитета отступала на верх, уже не обороняя своих заграждений.

Наконец, маги дошли до верхнего этажа, который предстал холмистой равниной из обломков, порушенных опор и кусков каменных плит.

Здесь завязалась последняя перестрелка. Охрана испускала лучи, растрачивая последние капли энергии своих кристаллических наконечников.

Но здесь сопротивление сил комитета стало ожесточенным, как никогда. Вершина башни покрылась голубой паутиной, летела пыль, взлетали камни, прожигались тела восставших, но они продолжали перебегать через груды камней, влетая в очередную низину среди руин, и там сцеплялись в рукопашной драке с защитниками башни. Охрана колола и резала восставших, но синие повязки вновь набрасывались, окружали, хватали, били и закалывали, задавливая своим числом и неистовостью.

Матиас бежал с Тобиасом рядом, когда настал их черед штурмовать следующую гору мусора, поверх которой упала большая колонна.

И тогда один выстрел сразил Тобиаса. Луч прошел через плечо, оторвав правую руку, и самого Тобиаса отбросило назад. Матиас и Пахомий склонились над ним. Изо рта раненного потекла кровь. Он смотрел на них, как будто не понимал, что произошло, и Матиас отвечал ему тем же взглядом. Пахомий оторвал кусок туники, чтобы прикрыть рану, Матиас подобрал вблизи чей-то окровавленный мешок и подложил под голову Тобиаса, взгляд которого стал блуждать по небу, словно в поисках места, куда должна улететь его душа.

Они не успели друг другу ничего сказать, шок заткнул им рты, только медленно смотрели, один на жизнь, двое на смерть.

— Поля… поля… — успел прошептать Тобиас.

После чего глаза его покинула жизнь.

В растерянности Матиас продолжал наблюдать, склонившись над уже мертвым товарищем.

— Вперёд! — прокричал кто-то.

Затрубил рог.

Мимо продолжали бежать восставшие. Синие повязки занимались остатки вершины.

А потом кто-то крикнул:

— Победа!

И везде поднялся ликующий рев.

В городе произошла революция.

Городской комитет был упразднен, вместо него была создана комиссия магов из ведущих заговорщиков, председательствовал в которой Леандр, как лидер заговора.

Был установлен порядок, по которому комиссия сама привлекала в число участников виднейших магов и бывших легатов из легиона, и в основном, конечно, тех, кто сочувствовал революции синих повязок и недолюбливал комитет псиоников.

Рабство было отменено.

Вся работа в городе теперь оплачивалась деньгами в обязательном порядке. Таков стал закон. Но никто не сказал ни слова о гоблинах на полях, ведь те не были людьми. Людей не волновали все остальные расы, населяющие планету, их город парил над ней и существовал только для себя.

Случилось то, что было важно для людей, на что они надеялись спустя несколько десятилетий жизни, в которой ничего не менялось. Люди стали свободны. Труд высвободился из подвалов, где удерживался псиониками и легионом. Легаты девяти полков, что сдерживали воинство Нарума, прислали спустя несколько дней письма, в которых выражали свою преданностью Мерхону и признавали новое руководство города.

Замысел Леандра оказался верным. Никто не захотел защищать псиоников. А руководство легиона и даже скептики, выступающие за имперское гармоническое управление, не смогли вразумить их, и те не поверили в угрозу, не поверили в потерю власти и уважения. Леандр верил, что власть может либо расти, либо уменьшаться. Комитет не хотел ограничивать свою власть, не хотел и укреплять её, и теперь нет никакого комитета, а только магическая комиссия.

Леандр сделал ставку на жадность и свободолюбие людей. Жизнь в городе не менялась долгое время. Люди не беднели и не богатели, кроме отдельных купцов, что набивали свои сундуки, пользуясь рабским трудом. Но и купцы устали от рабства, потому как они владели и управляли неделимым мануфактурами, которые были однажды организованы псиониками. Рабы были закреплены за своими башнями, их нельзя было ни продавать, ни освобождать, только комитет мог решать судьбы рабов, перемещая их с одной мануфактуры на другую, чтобы равномерно воспроизводить необходимые городу товары.

Теперь не было рабства. Теперь купцы могли делать что хотели, торговцы овладели своим богатством, люди получили свободу, а маги власть. Синие знамёна реяли над куполами, синие штандарты украшали стены. Воссозданный заново первый полк легиона носил синие туники. Мерхон стал синим.

Везде ходили горожане, гулял пьяные компании, где-то запускали фейерверки, привезённые из города Хон, новые кофейни были переполнены. Кругом играла музыка, и веселье лилось реками по воздушным улицам и виадукам.

— Отлично… отлично… — приоткрыв рот в своей манере бормотал Тонг Нарума, глядя в свиток, а возможно и сквозь него, уже в смысл прочитанного донесения.

Весть о случившейся в Мерхоне революции порадовала его. Поход оказался удачным.

Поверившая в многочисленность войска разведка легиона донесла своим командирам неверные сведения, и легион лишь сдерживал Нарума, не решаясь пойти в атаку на позицию Тонга, что была прикрыта лесами и находилась на возвышенности.

Разбив множество палаток вокруг большой площадки для каменных платформ, легионеры встали на краю пшеничного океана, по которому проходило одно огромное пятно выжженной области. Лагерь был окружен рвом и насыпью, стояли часовые. Рядовые легионеры часто подходили и разглядывали лес и заграждения островитян, над которыми возвышались знамёна рода Нарума, три черных круга не белом фоне.

Копья с кристаллическими наконечными позволяли легко истреблять гоблинов, но островитяне умели воевать, и пусть их воинства были меньше и хуже снабжены, но они были в разы профессиональнее легионеров, ведь это были отборные воители, обучавшиеся с детства, дети предыдущих воителей и отцы будущих.

Мерхон же теперь был ослаблен внутренней распрей, а Тонг, возможно, получил внутри него нового союзника и возвысил свое положение в городе Эр тем, что имел более качественные связи с новым руководством ведущего города планеты.

Теперь Нарума могли отступить. Воители рода исполнили свое предназначение ни разу не воспользовавшись мечом, Тонг Нарума завершил поход без единого сражения. Но лишь время покажет, одержал ли он полноценную победу, принадлежит ли эта победа и ему в том числе.

— Уходим, труби отход, — бросил Тонг.

Преданные воины рода Нарума не задавали вопросов, не возмущались, а лишь следовали за своим господином, не важно, в безумной атаке или в безудержном бегстве.

Днем, когда легион поднимется по склону холма до места, где был вражеский стан, то обнаружит его реальные размеры. Разведчики доложат, что силы Нарума, вышедшие из лагеря оказались невелики. Но горные леса уже скроют воинство в охристом дневном тумане.

Йенс положил второй пластинчатый наплечник в сундук, тихо закрыл его крышку и выдохнул.

Вдох.

Всё оказалось кончено.

Один из купцов, владевший большой мануфактурой по производству тканей, был давним другом Дитриха и, конечно же, одним из тех, кто поддерживал старые имперские порядки. Рабов он заблаговременно отпустил, хотя большая их часть осталась у него, привыкнув к хорошим условиям. Достигнув этой мануфактуры, остатки полка, около двух сотен человек, сняли свои доспехи и спрятали их, выйдя, как простые граждане. Раненные остались внутри.

Эта часть трибы была населена людьми, которые были по большей части настроены консервативно. И только здесь легионеры смогли раствориться среди кварталов, разбежавшись по воздушным улицам.

В мануфактуре Йенс, как и все, спрятал свой пластинчатый доспех и короткий меч легионера с кристаллическим напылением. Подвал мануфактуры превратился в оружейный склад.

Распрощавшись с соратниками, Йенс отправился в трактир на границе с трибой торговцев, где располагался квартал островитян, и где на башнях громоздилось множество деревянных пристроек, а по вечерам зажигались бумажные фонари.

Договорившись с владельцем, он расположился в своих покоях на чердаке и упал на мягкую кровать. Теперь он впервые за день вдохнул воздух, в котором не ощущалась спешка и опасность.

Всё было кончено.

В отряде Йенса осталось девять человек. Отряд шел в авангарде и вновь потерял почти всех, кто остался после боев за башню легата.

Теперь, когда исчезли лучи голубого пламени перед глазами и не слышались крики умирающих соратников, Йенс прокручивал произошедшее в голове. Легат сказал ему, что борьба продолжится, он всем это тогда сказал. Все они будут прятаться в городе, в разных мануфактурах, хозяева которых помнят империю. Дитрих хотел сохранить верных себе и имперскому порядку людей, хотел сохранить их как небольшое, но настоящее войско.

И лично Йенса легат просил остаться в городе и не делать глупостей, пытаясь бежать из Мерхона, на что легионер ответил, что не собирался уходить из города даже теперь, что он предан Империи и Дитриху лично.

Никто не ждал охоты или казней от Леандра, но люди часто могли вести себя намного хуже, чем те, кто их возглавляет и своим лидерством высвобождает их энергию.

Йенс этого не боялся. Он считал себя достойным воином и защитником города, которого не смеет обидеть никто из вменяемых горожан. Конечно, в трибу легатов Йенс идти не собирался, но ему лишь хотелось найти своих друзей, и ради этого, он забыл настоятельные увещевания Дитриха.

Спустя несколько дней после революции в Мерхон начало возвращаться привычное ему деловое спокойствие. Воздушные улицы были пусты в этой части города. Островитяне на окраине все ещё сидели тихо и не высовывались из своего квартала. Но ближе к кофейне появилось некоторое оживление.

Синие штандарты на башнях лишали Йенса ощущения уюта и нахождения в своем городе, он стал чувствовать себя чужим в тех же местах, где раньше ходил свободно, и это ему не нравилось. Все эти дни он пребывал в легком, тлеющем смятении. Стал бледнее своей тени в позднее солнечное утро.

Мир разрушился. Его личный мир стал руинами, в которых ему придется выживать. В одной из башен он украл старинный свиток о строительстве войска, ещё имперского автора. В эти дни он читал его, много раз перечитывая одни и те же моменты, теряя мысль, затем спал, потом часами ничего не делал.

А теперь ему захотелось всего лишь увидеть своих друзей.

И вот он стоял перед кофейней, в которой любил распить чашку кофе с друзьями.

Зайдя внутрь он увидел более тихую обстановку, чем ожидал. Уютный и чистый зал был полон света, как всегда, но в нем почти никого не было. Но среди пустых столов за одним сидели четверо. И они все повернулись, как только один взгляд замер на нем. Это была Гликерия.

Трое все встали и бросились к нему. Здесь были Матиас, Диодор, Гликерия, Пахомий остался за столом, но только не было…

Они обняли его по очереди и все двинулись к столу.

— Где Тобиас?

— Мёртв, — мрачно ответил Пахомий.

Все замолчали. Шел пар от кружек, в кофе был добавлен мёд и сливки. Никто ничего не говорил, словно все созерцали печальную новость.

Потом Пахомий приглушенно сказал проходящему мимо слуге:

— Ещё один кофе.

Слуга кивнул и ускорился, затем вновь наступила пауза.

Наконец, Гликерия заговорила:

— Меня повысили.

— Какая теперь у тебя должность? — спросил оживившись Матиас.

— Я легат.

— Легат? — спросил Йенс.

Принесли ещё один кофе, и Йенс взял в руки кружку, чтобы ощутить тепло. Взгляд не отрывался от Гликерии.

— Да, я легат. Теперь я буду заниматься разведкой в легионе.

Ушат воды, выплеснулся на сознание. Йенс перебирал воспоминания в голове, думал о том, что Гликерия была ученицей у Леандра, но он не думал, что она была причислена к заговору на столь высоком уровне.

— Мы сидим с важным городским чиновником за одним столом, — сказал Пахомий, мелькнула ироничная ухмылка, которую редко можно было увидеть на его лице.

— Мы делили сегодня с тобой поле боя, Гликерия?

Тогда Пахомий достал синюю повязку, сильно потемневшую от грязи и пыли, также сделали Диодор и Матиас. Йенс как-то уныло улыбнулся, взгляд его забегал по столу. Он сидел за одним столом со своими врагами, которые были для него кругом общения, и которых он знал с юношества, а кого-то и с детства. Но он уже ничего от этого не ощущал.

— Что ж. Мы ушли от сражений насмерть, — произносил Йенс, пытаясь подбирать слова, — я благодарен богам, что мы теперь враги всего лишь в мире идей.

— Довольно проницательно для легионера, — искренне похвалила его Гликерия.

Вновь пауза, короткая. Вновь можно в тишине насладиться ароматом экзотического напитка, который служил одним из столпов дружбы в этой компании.

— Гликерия искала тебя, — сказал Матиас и отпил ещё немного кофе.

— Для чего? — немного растеряно спросил Йенс.

— Я хотела предупредить тебя.

— Несмотря на то, что я легионер?

Тогда Гликерия коснулась плеча Йенса и ответил:

— Да. Но для меня это не важно. Есть те, кто мне дорог. Вот и все.

И тогда стало легко. Йенс вновь ощутил свет, проницающий зал маленькой кофейни, сделал глоток сладкого и бодрящего напитка, вкус которого был неповторим. Он ощутил, как приятная легкость переполняет его, и подумал, что другие должны ощущать тоже самое в этот момент. Он подумал, что разные вещи меняются в городе, его амбиции, быть может, разрушились за считанный день, но дружба осталась, как реальный столп его собственной жизни. Дружба принадлежала ему, и даже революция не смогла у него эту дружбу отнять. И удовольствие от осознания этого простого факта для Йенса было большим, чем триумф после победы над Бингором.

— В конечном итоге, для государства важнее всего, чтобы граждане его были друзьями между собой, — произнес Матиас.

И все закивали, потому что считали, что это так.

Больше книг на сайте — Knigoed.net