Возвращение к истокам (СИ)

— Я пытался спасти учителя! Не допустить эпидемии! Но каждый раз, каждый проклятый раз, когда я что-то менял, умирал ты, Ники! — Я боялся шелохнуться, слушая откровения иллюзиониста. — Твоя жизнь или мое счастье. Я пытался все изменить, но не смог пожертвовать тобой. Пытался разорвать порочный круг сотни раз и каждый раз ты… Я не смог. Прости меня, прости.

Он замолчал.

Передо мной стоял почти сломленный человек. Я не знал, что ему сказать, какие слова найти в утешение, только чтобы не ранить сильнее. Его история, его откровение меня шокировало и в моих мыслях был полный хаос.

— За что простить, — горько усмехнулся я. — За то, что не дал мне умереть? За то, что пытался изменить наше горькое прошлое на лучший мир?

Он поднял на меня глаза, словно не веря моим словам.

— Будь у меня выбор, — я разжал кулак, в котором до сих пор сжимал реликвию, и пристально посмотрел на мерно сияющие слезы, — если бы я вернулся в прошлое, чтобы спасти своих близких, как бы я поступил?

Микио тихо проговорил, также посмотрев на бесценную реликвию:

— Это проклятый артефакт: он пьет, выпивает из людей душу, давая ложную надежду и заставляет проливать твои слезы. Слезы Элисень. Иронично.

Я спрятал их во внутренний карман. Они были словно искушением и, выслушав проникновенный монолог Микио, я боялся перед ними не устоять. Знать, что в твоих руках такое могущество и так просто от него отказаться… Я стал уважать мастера иллюзий. Не думаю, чтобы я смог также смириться и отпустить свое прошлое во благо другого человека.

— Когда я вернулся, — продолжил свою исповедь маг, — я хотел умереть. Моя жизнь… она потеряла смысл. Зачем мне жить, для чего? Кому я нужен? У меня ведь даже никого нет: ни семьи, ни друзей, я каждый день боюсь с собой и чувствую, как проигрываю битву за свой разум. Я пытался найти смысл в прошлом, но только все испортил — ко мне вернулись воспоминания, болезненные, ядовитые, горькие. И теперь они меня душат. Чем я это заслужил, чем…

Он вцепился руками в свои волосы, дрожал всем телом, грозясь рухнуть в любой момент на грязную мостовую. Я увидел грань, к которой приблизился Микио, ощутил его подступающее безумие так четко, что мне захотелось все стереть. Мое сердце пронзило даже не жалость, а горькое сострадание к этому человеку.

Я его крепко обнял. Обнял, как друг, который пытается утешить, забрать часть боли с собой, облегчить участь, надеясь помочь человеку, показать, что он не один. Я чувствовал как он дрожал, судорожно вздыхая мне в шею, ощущал его руки на своей спине.

— Ты не один, — осторожно прошептал я. — У тебя есть мы.

Он промолчал.

Внезапно за своей спиной я услышал звонкий стук каблуков по камням мостовой. Я резко развернулся и увидел в паре метров от меня Алию. В предрассветные часы она казалась каким-то призрачным видением — бледная до восковой белизны, женщина недвижно стояла и не отрываясь смотрела на Микио, будто никак не могла поверить, что наконец-то его нашла. Ее прежде ровно уложенные короткие волосы топорщились в разные стороны, вместо обычной темной и облегающей одежды, ее стан скрывала длинное льняное платье с широким воротом, словно Алия только что сорвалась с постели, не особо заботясь о внешнем виде.

Я изумленно воззрился на это видение. Эта женщина что, умудрилась поставить “сигналку” на всплески магии иллюзий одного конкретного человека? И не просто поставить, но и быстро среагировать, настроив бесшумный портал на точку всплеска энергии? Мать моя Пресветлая Элисень… Мы все под бдительным надзором департамента дознавателей.

Она сделала неуклюжий шаг в нашу сторону. Второй. Третий. Ее искусанные губы дрожали, а по щекам потекли беззвучные слезы. Подруга медленно подошла к безучастному иллюзионисту и неожиданно, рухнула на колени. Я хотел ее было помочь ей подняться, но меня опередили. Микио, изменившись в лице, присел перед ней и стал вытирать руками ее слезы, что-то бормоча о том, что ей не нужно плакать, а после — попытался помочь встать ей на ноги.

— Как ты посмел, — то ли прошептала, то ли прошипела магесса, отталкивая его руки от себя. — Как ты посмел…

Она самостоятельно поднялась и исподлобья посмотрела на Микио.

— Как ты посмел заставить меня волноваться!

Во взгляде Микио промелькнуло что-то отдаленно похожее на сожаление. Он уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но Алия его опередила. Она кинулась на него с кулаками, стала бить мага по груди, сбивчиво что-то при этом крича, но вместо того, чтобы убежать, защититься от магессы, иллюзионист стал ее к себе прижимать. Сперва у него получалось плохо, но гнев дознавательницы прошел так же быстро, как и начался, и через полминуты криков и обвинений, она уже рыдала на его груди.

Досматривать эту драму до конца я не стал и пошел спать. Скандалы и разборки вечны, а для сна остается все меньше и меньше времени.

Утром же я узнал, что Микио отправили на длительный больничный в наш госпиталь в Парнаско восстанавливать физическое и душевное здоровье, причем его лечащим врачом, как в насмешку, назначили меня. Я плакал, ползал на коленях, умоляя Азеля сжалиться, но тот был непреклонен и приказал мне стойко вынести все удары судьбы. Не поймите меня неправильно, я не был против этого иллюзиониста и даже научился принимать его таким, каков он есть, но видеть его так часто… боюсь, моя тонкая душевная организация могла не выдержать такой сильной дозы сумасшествия. Алия приставила к нему охрану, чтоб вновь не сбежал, причем, в лице самой себя и меня ожидали незабываемые рабочие будни.

***

Дом на окраине деревушки я нашел почти сразу. Новый дом, добротный, еще пахнущий свежей древесиной, паклей и смолой. Забора еще не было, и все вокруг было усыпано опилками, к стене прислонили вырезанные умельцами узорные ставни, кучками лежали свежевыструганные доски, бревна с осыпающиеся корой — они сушились на солнце, чтобы их можно было потом приладить к делу. Черепицу еще не положили, да и крыльцо не успели доделать, но и сейчас было видно, что дом получался на славу и мог прослужить многие поколения вперед.

Неподалеку от дома гуляли гуси — плескались в небольшом пруду, там же, за камышами прятались соседские ребятишки с удочками, прорезая мирную тишину радостными криками. Рабочие ушли по своим домам на обед, и во дворе было пусто, лишь обнаженный по пояс Валерий стоял около бочонка с водой и поливал себе спину из ковша.

Гостя он заметил почти сразу и по лицу было видно, как он удивился моему визиту.

— Никериал Ленге? — изумленно прошептал бывший жрец.

Мокрый, с коротко стриженными каштановыми волосами и без ритуальной раскраски лица он был больше похож на обычного крестьянина, чем на жреца высокого ранга. Он, искренне улыбаясь, направился ко мне, широко распахнув руки для объятий.

— Как же я рад тебя снова видеть, друг мой! — от широкой улыбки в уголках его глаз собрались морщинки.

— Я тоже, Валерий, я тоже…

…Вопрос, что делать с опасным артефактом, стал остро после нескольких дней наблюдений за моим новым пациентом. Путешествие во времени не сказалось на Микио лучшим образом — кроме нестабильного психического состояния, у него еще обнаружилось магическое истощение и неприглядное физическое. Слезы словно выжигали мага изнутри: в его крови бурлила прана, потихоньку разъедая по пути его вены, органы, ткани. Диагноз “отравление магическим артефактом” был крайне редок и так же опасен. Слава Пресветлой, что Алии хватило ума отправить своего нареченного сразу на обследование, ибо у него были весьма реальные шансы умереть. А так, я намеревался очистить его организм от этой дряни и подарить трехтомник правил обращения с опасными артефактами для чтения на досуге, ибо лежать ему у нас нужно было как минимум полгода.

Такое же отравление, но в меньшем объеме было у Петры, а у меня же прана в крови была минимальна и в неактивном состоянии, так что именно на Микио я смог полностью понять воздействие артефакта такой мощи на маге. И это исследование повергло меня если не в ужас, то в крайнюю степень задумчивости. Слезы были опасны — при активном использовании они убивали своего носителя, высасывали из него жизнь и энергию, подпитывались ею, на подобии паразита. Не знаю, это было творение самой Пресветлой или же безумного артефактора, который использовал в своих целях частичку бога, но оно было поистине ужасным. Да, на короткий промежуток времени они давали невероятное могущество, но плата была слишком высока.

Оставлять их у себя я не хотел, так как от них было слишком много проблем, отдавать Филгусу и в его лице Совету магов тоже, возвращать жрецам — я не враг самому себе. Их нужно было отдать тем, кому они не нужны, кто не воспользуется ими в своих корыстных целях и на кого никогда не подумает ни один человек. Шион и Валерий показались мне идеальной кандидатурой: оба жрецы, знают о слезах, ни за что ими не воспользуются, да и сами по себе они были людьми хорошими, благородными.

Выпытав у Петры, где они находятся, я дождался выходных и отправился в далекую горную деревушку, находившуюся на западной окраине королевства. Тихий и спокойный уголок, на который даже в годы войны никто не посягнет — с одной стороны море, с другой — труднопроходимые горы. Идеальное место для тех, кто хотел спрятаться и просто прожить мирную жизнь без особых приключений. Помогла им там обустроиться моя непутевая племянница, которая, неожиданно, оказалась очень ответственной и щедрой девушкой.

И, видя, как наладился их быт за столь короткий срок — ведь прошло меньше года — я был в восторге от своей племянницы. Да, договариваться, уживаться с местными, заставить их принять чужаков и помочь на стройке она не могла, но дать денег на материалы, на то чтобы организовать свое хозяйство с домашним скотом, огородом… Петра подарила им новую жизнь.

Шион нашлась в огороде за прополкой грядок. Она поправилась, отрастила волосы, и стала удивительно красивой — апостол сияла изнутри, смотря с любовью на своего мужа, у нее, к моему великому облегчению, даже появилась грудь, и теперь спутать ее с юношей мог только слепой. Увидев меня, она лучисто улыбнулась — так встречают старых друзей после долгой разлуки — и повела показывать дом. В нем еще было мало мебели, но зато уже стояла большая печь и одуряющее пахло вкусной выпечкой. Шион, смущаясь, поведала, что ей помогала готовить соседка, но она уже сама неплохо умела печь хлеб, варить кашу и похлебку. Хотя, судя по мученическому выражению лица Валерия, “неплохо” было большим преувеличением, но он надеялся на лучшее.

Я тоже.

Не успел я оглянуться, как уже накрыли стол — небольшой, да и еды было немного, но я был тронут такой заботой. Меня усадили во главе стола и я не заметил, как за разговорами о прошлом прошел целый день. Чету бывших жрецов приняли в деревне не сразу, но растопить лед в сердцах помог случай — их жрецу нужен был помощник на службе, и не абы какой, а грамотный. Валерий решил помочь собрату и как-то незаметно втянулся. Сельский жрец оказался выпивохой и весьма посредственно относился к своим обязанностям, предпочитая общению с верующими кружку браги. Валерий, конечно, не мог смириться с такой халатностью и со временем всю работу взял на себя. Жители окрестных деревень не могли не нарадоваться новому помощнику жреца, да и сам служитель Пресветлой был только рад, что спихнул свои обязанности на “дурочка”.

— Мы не хотели возвращаться к прошлому, — вздохнул Валерий, — но Пресветлая Элисень решила иначе.

— И не боитесь, что раскроют?

— Я не мог оставить верующих в нужде. Они страдали и хотели ощутить на себе благословение Элисень, но, к сожалению, их пастырь оказался не годен к такой службе.

— Деревенским много не нужно, — подтвердила Шион слова мужа, словно его оправдывая. — Принять отповедь, провести службу, благословить, поженить, да отпеть кого-нибудь. Уж лучше так, чем жить впроголодь.

Петра им стала помогать не сразу, и в первое время беглецам пришлось очень тяжело: было негде спать, не на что жить, и, тем более, зимой было трудно не то чтобы найти жилье, а банально кусок хлеба. Первую неделю они просто шли, пытаясь уйти от возможной погони, питались, чем придется и то, не всегда. Шион была еще слаба после пыток и, когда они прибыли в эту деревушку, она слегла с горячкой.

Валерий пошел искать для своей любимой лекаря, но пришлым никто не захотел открывать двери, а деревенская травница хоть и из жалости и приняла у себя больную, но не дала никакой гарантии, что она выживет. Безутешный мужчина, уставший и почти потерявший надежду, не знал к кому обратиться кроме как к самой Пресветлой. Он так неистово молился об излечении возлюбленной больше суток, не вставая с колен, даже чтобы попить или поесть, что его заметил жрец и, выслушав сильно урезанную исповедь о скитаниях молодой пары, предложил Валерию работу. Да, денег ему не платили, но подаяния от прихожан в виде еды были всегда, и голодать им бы не пришлось…

Когда Шион поправилась, Валерий уже завоевал сердца большинства деревенских жителей. Они сперва жили при храме, планируя к поздней весне начать стройку небольшого барака с печкой, чтобы можно было в нем перезимовать и уж потом готовиться к большой стройке, но тут пришла весточка от Петры, потом она явилась сама и помогла им с финансовыми вопросами. Нет, они бы со временем справились сами, тем более, что окрестные мужики решили им помочь со стройкой — все ж не чужаку дом строили, а помощнику жреца! — но ее помощь ускорила процессы и помогла придумать слезливую историю побега из родных краев.

По новой версии, Шион была дочкой богатого купца — что косвенно подтверждает и то, что она не умеет ни готовить, ни вести хозяйство — которая влюбилась в простого городского работягу, без приличного достатка и стабильной работы. Родители согласия на брак не дали, и молодые сбежали. Петра же представилась сочувствующей сестрой, что не могла оставить на произвол судьбы свою родную кровь и тайно передала ей ее приданное.

Жизнь четы бывших жрецов налаживалась и мне стало как-то неловко рушить их мирное счастье своей просьбой. Но поступить иначе я не мог и от осознания этого на моей душе стало гадко. Я даже подумывал о том, чтобы просто встать и уйти, но по сути обычный вопрос Валерия предрешил все.

— Так зачем ты к нам пожаловал, Никериал? — проницательный взгляд бывшего жреца словно пронизывал, заставляя нервничать. Семейная идиллия, которая царила до этого за столом исчезла, на меня смотрели внимательно и слегка боязно, будто ожидая, что я одним словом разрушу их маленькое счастье.

У меня бешено застучало сердце. Я к этому готовился, проговаривал про себя, что именно скажу так часто, что выучил слова наизусть, но все же это оказалось сложнее. Нужно было сделать выбор — сейчас или никогда.

Я достал из внутреннего кармана небольшую шкатулку для хранения артефактов и молча положил ее на стол, чуть пододвинув к Валерию.

Мужчина распахнул глаза от изумления, его пальцы сжались на краю стола с такой силой, что побелели костяшки. Он понял, что было в этой шкатулке. Прекрасно понял.

— Это же… — одними губами произнес он, не отрывая взгляда от шкатулки.

Я кивнул.

— Но я сам видел, что…

— Да, смерч был, — усмехнулся я, глубоко внутри стыдясь за то, что мы сотворили на казни Шион. — Но это было всего лишь представление. Их нельзя так просто уничтожить. Это же божественный артефакт.

— Пресветлая Элисень… — в ужасе прошептала Шион и впилась взглядом в меня. — Как ты мог присвоить себе то, что принадлежит Великой!

В ее голосе больше не чувствовалось дружеской теплоты, на меня будто вылили ушат с ледяной водой. Предавать доверие этих людей мне было больно, я и не думал о том, что разговор пойдет в эту сторону, что они все поймут.

— Я хотел их защитить, — произнес я, скрывая истину.

— Нет, — горько покачала головой бывшая апостол. — Вы, маги, только хотите все изучать, не задумываясь о последствиях! Защитить хотим мы и от таких вот как ты!

Она встала из-за стола и уже решительно показала мне на дверь, намереваясь это озвучить в слух, как на ее руку, опустилась ладонь Валерия. Он осуждающе посмотрел на свою жену, одним лишь взглядом охладив ее пыл. Шион села обратно на стул и замолчала.

— Прости нас, Никериал, за горячность, — еле заметно улыбнулся Валерий, обращаясь ко мне. — Нам еще трудно привыкнуть, что теперь мы не слуги Пресветлой, особенно, для Шион. — Он посмотрел на свою жену — хмурую и еле сдерживающую горячие слова. — Апостолы берегли реликвию Великой ценой своей жизни и моей милой супруге дорого пришлось заплатить за слезы Элисень.

Мне стало стыдно, будто я предал доверие близких друзей.

Валерий умел одним словом заставить почувствовать свою вину, раскаяться и попросить у Пресветлой прощения. Умел и прекрасно этим пользовался.

— Я не хотел, чтобы так произошло, — нехотя сказал я, поражаясь сам своим словам. — Они были опасны и оставлять их у жрецов…

— Мы их защищали несколько тысяч лет! И защитили бы столько же! — яростно крикнула Шион, сжимая в руках край полотенца.

— Но не защитили.

Она изменилась в лице, с болью посмотрев на меня.

— Да. Не защитили. По моей вине.

Валерий сжал ее руку в своей ладони.

— И не смогли бы, — безжалостно продолжил я. — За ними охотились. И у слуг Великой бы не хватило сил противостоять той силе. Поверьте мне.

— А у тебя хватило бы? — спросил бывший жрец. — Нас вела воля Пресветлой, мы берегли слезы от всего мира, ибо они сильны так же, как и опасны. Тот, кто хотел бы ими воспользоваться — обречен. И, судя по тому, что ты принес их обратно, ты сполна это осознал.

— Да, — мрачно произнес я. — Тот кто за ними вел охоту и нанял Петру, чтобы украсть их, а потом по его же указке Шион отдали жрецам, пришел ко мне.

Шион заметно побледнела. Она переглянулась с Валерием и нетерпеливо произнесла:

— Кто это был?

— Магистр Стефан, — нехотя произнес я и, увидев решимость в глазах у женщины, быстрее добавил. — Но его уже поймали и судят.

— А Преосвященство знает, что он сотворил?!

— Нет.

— Но почему? — воскликнула она. — Он еретик и пытался украсть святыню! Его должны судить по законам Пресветлой и предать огню!

— И помочь жрецам организовать охоту на магов? — спросил я у Шион и покачал головой.

Она отвела взгляд и промолчала, видно сама поняв, к чему это может привести.

— Вы не были в столице и не знаете, что было в последний месяц, когда узнали, что магистр Стефан повинен в смерти короля. И слава Великой, что ничего не произошло, но в воздухе витало напряжение. Совет, король и Преосвященство смогли договориться, но если бы хоть кто-нибудь узнал, что именно Стефан повинен в краже реликвии…

— Преосвященство радеет за детей Пресветлой, но даже он болен гордыней, — подтвердил мои слова Валерий. — Его ненависть к магам сильна как никогда и для всех сейчас опасно тревожить этот улей. Прольется кровь невинных, а мы же — должны их защищать.

— И мы все так оставим? Зная, что этот человек сделал? — обратилась к мужу Шион.

— Милая, — умиротворяюще улыбнулся он. — Наказание Пресветлой его застигнет, а земной путь будет устелен страданиями. Не ищи мести, лучше взгляни на то, что благодаря ему мы теперь вместе.

Шион расплылась в улыбке, погладив плечо мужа, словно подтверждая сказанное.

А я еще раз восхитился дипломатическим способностям Валерия. Вот ему бы и стать Преосвященством, но вместо этого он променял свою карьеру и весомое место в иерархии жрецов, на обычную жизнь с любимой женщиной. Не то, чтобы я его осуждал, но осадок остался — какие упущены возможности!

— Ты говорил о том, что этот человек узнал, что слезы у тебя? — спросил бывший жрец.

Я кивнул. “Человек”, а не “маг”. Он умел подбирать слова…

Коротко я рассказал, что случилось за то время, что мы не виделись: про то, что решил оставить у себя слезы, чтобы их изучить, про охоту Стефана за ними, про то, как оказался в госпитале и хранительницей реликвии стала Ирен. Они слушали с пониманием, хоть и часто хмурились, недовольные тем, что я совершил, да и мне, честно, было как-то неловко признаваться во всех своих грехах. Закончил я рассказ тем, что бывшего советника короля поймали, а слезы чуть не разрушили и так нестабильный разум одного магистра — раскрывать его личность и то, что он сделал я не стал, посчитав это лишним, да и не хотел, чтобы у него из-за меня были неприятности.

— Я всегда знала, что с ними что-то не так, — произнесла Шион, когда я закончил свою исповедь. К ее чести стоит добавить, что она, как и ее муж, не стала меня обвинять, а просто приняла все произошедшее как данность, чем сильно облегчила мою совесть. — Мы охраняли их денно и нощно, и порой казалось, что я ощущала на себе их прикосновение. Их тепло согревало, давало силы нести вахту дальше, но чувствовалось что-то…

Недосказанное слово повисло в воздухе. Бывшая апостол не могла произнести в слух такое откровенное святотатство, но и проигнорировать свои ощущения — тоже.

Я кивнул на шкатулку:

— Да. Слезы опасны. Они даруют могущество на краткое время, забирая в уплату самое ценное, что есть у человека — его жизнь.

— Равновесие, — прошептал Валерий, открыто посмотрев в мои глаза. — Пресветлая справедлива и жестока одновременно, она может быть и судьей, и палачом. Глупцы те, которые твердят, что Она милосердна. О, нет. Великая дарует каждому то, что он заслуживает и если вознамерился принять ее дары, то не думай, что милость будет вечна — однажды она придет за платой. Не только ты и твои друзья, Никериал, пытались воспользоваться даром Пресветлой — десятки лучших жрецов, избранных самим Преосвященством, узрели будущее с помощью ее щедрого дара, но свет его их ослепил, а некоторых и убил, — он покачал головой. — Не для смертных умов ее дары. Не для смертных.

Я кивнул, принимая это к сведенью. Глупо было не думать, что жрецы за столько времени не пытались воспользоваться слезами Элисень. Пытались, да вот только в организме обычного человека мало энергии, которую почти сразу же реликвия выпивает и везунчики те, которых она лишь ослепила. У магов же резерв энергии был куда больше и воздействие артефакта было заметно не сразу, а через некоторое время, когда “яд” праны разошелся по всем венам и медленно убивал носителя, подкидывая ему обрывки ведений, руша его психику и выпивая жизненные силы.

Хорошо, что Ирен даже не пыталась ими воспользоваться, а просто хранила. Я даже боюсь представить, что было бы с ней в противном случае…

— Так ты знал, Валерий, что они убивают? — спросила у бывшего жреца Шион, видно, об этом она не знала, хотя и занимала не последнюю ступень в иерархии жрецов и имела прямой доступ к реликвии.

Женщина даже отодвинулась от шкатулки подальше, с беспокойством взглянув на своего мужа.

— Не бойся, милая, — улыбнулся он, и под ее судорожный вдох открыл нехитрый замочек шкатулки, и, раскрыв оную, явил на свет мерно сияющие слезы Элисень. На миг желтовато-оранжевый свет затопил полутемную комнату, рисуя по стенам теплые тени. — Они безопасны, если не тревожить их суть.

В руках Валерия они сияли мерно, без причудливых переливов, и вправду казалось, что реликвия уснула, убаюканная в ласковых руках бывшего жреца. Он дотрагивался до них осторожно, словно, до драгоценности, шептал слова молитв, больше похожие на мантры, и от его слов, они затухали, пряча весь свой свет глубоко внутри.

Меньше чем через минуту реликвия стала невзрачным тусклым камнем оранжевого цвета, больше похожим на какую-то речную гальку, чем на источник света Пресветлой.

— Это колыбельная, — ответил на мой невысказанный вопрос мужчина, аккуратно убирая цепочку с камнем обратно в шкатулку. — И так уж случилось, что я ее знаю. Каждый раз, когда они просыпались, нам приходилось ее петь.

— И часто?

— О, достаточно, — лукаво улыбнулся Валерий и сменил тему для разговора. — Я так понимаю, что не просто так ты явил нам реликвию Пресветлой?

Я покаянно кивнул. Молодая пара переглянулись и, мне кажется, все всё прекрасно поняли и без моих объяснений.

— Хорошо, — твердо озвучила решение семьи Шион. — Мы готовы.

— Это наш долг, — кивнул Валерий.

Я неверяще посмотрел на этих заговорщиков. Они что, согласны? Так просто? Без уговоров? А я-то уж целую речь приготовил, в которой слезно умолял их забрать у меня эту проклятую вещь и готов был даже пожертвовать самым дорогим — целым фунтом изумительно-вкусного шоколада.

— Простите… — только и смог выдавить из себя я. Я взвалил на них свою неподъемную ношу, а они лишь молча согласились, ничего не требуя взамен… Это было так странно и необычно, что у меня не находилось слов, чтобы описать свои чувства.

Валерий встал, и, подойдя ко мне, положил свою ладонь на мое плечо.

— Ты принял правильное решение, Никериал, когда принес к нам реликвию Великой, — мужчина смотрел уверено, говорил тихо, но твердо, без толики лукавства. — Мы по себе знаем, что всем людям свойственно ошибаться и многие слуги Пресветлой подвержены яду алчности и гордыни. Слезы Элисень нужно беречь от всех и, особенно, от людей. Божественные дары несут в себе великий соблазн…

Уходил я от них глубокой ночью, пребывая в полном смятении. Да, я помог и спрятать слезы в погребе, наложив кучу защитных чар и даже начертив рунные круги на крови Валерия и Шион вокруг тайника, но все равно беспокойство меня не покидало — А правильно ли я поступил? Нужно было доверять такую вещь простым людям? Ответ был однозначен — нужен. Да пришлось принести в жертву только что налаженную жизнь этой пары. Но они ни секунды не сомневались в своем решении, готовые пойти на все, чтобы слезы не достались тем, кто сможет обратить их во зло.

Выйдя за околицу, я оглянулся назад, ища взглядом тусклый свет окон молодой четы бывших слуг Пресветлой. Вся деревня уже давно спала, лишь они все сидели в горнице и, видимо, решали как жить им дальше.

Я плотнее запахнул плащ, вдыхая холодный ночной воздух, прошелся до пруда, цепляя полами одежды траву, около часа слушал сверчков, кваканье лягушек, смотрел звезды. А после, телепортировался домой, навсегда оставляя эту деревню и ставя жирную точку во всей этой истории.

Эпилог

Суд над Стефаном и его казнь состоялась спустя месяц.

Заседание прошло за закрытыми дверями, но все равно, зал был полон, некоторые умники даже притащили свои карманные зеркала, показывая своим друзьям через отражение все, что происходило на суде. Их, конечно, ловили, отбирали запрещенные предметы и выставляли вон, но, чую, человеческую смекалку и изобретательность невозможно было предугадать.

На суде даже присутствовала важная персона — Его Величество Ариан Келионендорский, который на днях был коронован и после этого, развил бурную деятельность по истреблению врагов государства. Стефан был первым в его списке и, восседая рядом с членами Совета, молодой король презрительно смотрел на осужденного, получая истинное удовольствие от процесса.

Сама же ложа Совета была заполнена не полностью — как и в прошлый раз на моем суде не хватало Микио, но, к сожалению, сегодня он не мог больше потрясти публику своим эффектным появлением, ибо до сих пор лежал в госпитале.

Я и Ирен проходили свидетелями по этому громкому делу, принцесса жалась ко мне, дрожала как осиновый лист, под пристальным, ненавидящим взглядом Стефана, он, словно обжигал, пытался задушить, заставить исчезнуть. Бывший Советник не слушал о том, как решают его судьбу, он прекрасно понимал, что весь процесс это чистой воды фарс, чтобы прикрыть формальностями попытку его уничтожить, сбросить с пьедестала, что он последний неугодный в этом новом мире. Да, он прекрасно понимал, кто на самом деле его враг, и неистово ненавидел, не спуская с меня глаз. А я же… а я просто ему улыбался и оттого он злился сильнее.

Как-то Ирен у меня спросила, ненавижу ли я Стефана за все то, что он мне сделал? Я ответил, что нет, чем безмерно удивил принцессу, которую аж трясло от любого упоминания имени бывшего советника ее отца. Она винила магистра во всех своих бедах, во всех несчастьях, которым пришлось пережить ее семье и искренне хотела стереть с лица земли любое упоминание об этом маге. Она была молода, горячна и как и все юные создания делила мир на черный и белый. Для нее было немыслимо понять Стефана, представить почему он стал таким, каким он есть сейчас. Что его сломало? Ведь люди не бывают изначально злыми, их такими делает окружение.

Я его презирал. Да, я знал, что его сделало таким, даже попытался объяснить это Ирен, на мгновение увидев в ее глазах жалость, но все равно кроме презрения, ничего не мог к нему испытывать. Как и мой отец, он потерял в самом начале эпидемии свою семью, тогда, когда еще и не было толком известно о том, что из себя представляет зараза. Да, он хотел вернуть свою семью, был одержим этой идеей и стал тем, кем есть сейчас, и он сам виноват в этом. Его нельзя было оправдать.

— Но он хотел вернуть себе самое дорогое, ведь так? — тогда спросила она.

— И что же, — я усмехнулся. — У моего отца на руках сгорела в лихорадке сперва его жена, потом дочь, весь госпиталь тихо угасал и многие целители, которых он растил с самого детства, воспитывал как родных, одни за одним умирали. Даже я оставил его в тот момент, когда он больше всего нуждался в поддержке. Но он не стал маниакально искать способ все вернуть. Он смирился. Хотя, если честно, целители никогда не могут смириться со смертью. Мы только принимаем ее как должное.

И сейчас он получал то, что заслужил. Обвинитель в лице Алии, которая представляла департамент дознавателей, настаивала на смертной казни, но Совет решил иначе. Его решили лишить магии, надев на руки неснимаемые кандалы, а после, передать королевской семье, где его ждал уже королевский суд. Ариан и Партар поделили между собой жизнь мага, оставшись довольны сотрудничеством, а разменная монета в виде Стефана хорошо послужила политическим амбициям короля и Совета.

После заседания суда я выходил в числе первых, ведя под руку Ирен. Смотреть на то, как члены Совета лишают магии человека, у меня было никакого желания, да и принцесса хотела поскорее покинуть это место и выбросить из своей головы Стефана.

— Теперь и вправду все закончилось? — прошептала она, прижавшись к моему плечу.

Я промолчал.

Мимо нас проходили люди, громко шептались о суде, делясь друг с другом впечатлениями. На нас никто не обращал внимания. Никто, кроме высокого человека, который стоял, прислонившись к колонне. Стоял и смотрел на меня в упор.

Я его узнал. Алинор Гриворд почти не изменился с нашей последней встречи, но от него больше не веяло рыцарской удалью, да и взгляд стал более серьезным, хмурым. Он не улыбался, как раньше во весь рот, не держал плечи расправленными, а спину прямой — он сутулился, казавшись ниже своего роста, его кучерявые черные волосы лежали на голове вороньем гнездом, а на скулах появилась недельная щетина. Да и одежда, хоть была и опрятной, но, какой-то помятой, словно он надел самое чистое и приличное из своего гардероба, не удосужившись погладить, и пошел на суд.

Когда мы подошли, рыцарь учтиво поклонился Ирен и даже кивнул мне в знак приветствия.

— Мой король отомщен, миледи? — первое, что произнес он вслух. Его некогда громкий бас стал каким-то тихим, с хрипцой, словно он отвык от разговоров.

Ирен решительно произнесла:

— Да, сэр Гриворд, отомщен.

Он кивнул, немного расслабившись.

— Теперь я могу уйти свободно, — прошептал он сам себе.

Принцесса побледнела, и, встрепенувшись, цепко схватила его за рукав:

— Как это уйти! Не смейте умирать! Я… — она судорожно смотрела ему в глаза, видно, и впрямь сильно испугавшись за своего бывшего героя. — Я не позволю вам! Я… Я приказываю!

Мужчина недоуменно поглядел на девушку и хрипло засмеялся. Глаза рыцаря потеплели и он присел на колени перед принцессой, легонько поцеловав ее в ладонь.

— Не волнуйтесь, миледи. Я обещаю вам, что никогда не подниму на себя руку.

Ирен залилась краской и растерянно на меня оглянулась — такой реакции от Алинора Гриворда она явно не ожидала и это ее смутило. Она, бедная, жалела его, изводила себя мыслями о том, что сломала человеку жизнь, а он оказался не таким уж и сломленным.

— Моя служба теперь полностью закончена, — встав с колен, произнес он, посмотрев на меня. Видно, хотел объясниться, только вот не знал как.

— А как же служение Его новому Величеству? — усмехнулся я.

Алинор покачал головой:

— Произнести присягу после всего, что было — это обмануть себя и своего короля. Я никогда не буду лжецом и притворщиком.

— Но сэр Гриворд, — тепло произнесла Ирен. — Я уверена, что мой брат больше на вас не сердится и вы будете хорошо служить новому королю. Зачем себя изводить? Прошу, вас.

Рыцарь криво улыбнулся.

— Миледи, может, Его Величество на меня и не сердится, но я сержусь на себя сам и, увы, не смогу простить себя за слабость. — Он серьезно посмотрел на меня. — Берегите Ее Высочество, магистр Никериал Ленге, надеюсь, у вас это получиться куда лучше, чем у меня.

Ирен судорожно вздохнула и отступила, разжав широкую ладонь мужчины.

Еще долго мы смотрели в след уходящему рыцарю, думая о том, как за год круто перевернулись жизни многих людей, а в особенности одного прямолинейного и по-детски наивного Алинора Гриворда.

— Как ты думаешь, с ним все будет в порядке? — спросила меня девушка, когда он растворился в толпе людей.

— С этим упрямым чурбаном, который изводил меня, стоя под стенами замка, развалил мне ползамка, и гонял меня в монастыре? О, богиня, Ирен, у меня от него целую неделю была мигрень!

— Ты что, — изумленно посмотрела на меня девушка, — до сих пор это ему припоминаешь?

— Своих должников я помню всегда, — мрачно осведомил я девушку. — Он мне должен за разрушенный замок выплатить компенсацию.

— За маленькую стенку?

— Нет, Ирен, за огро-омну-ую стену и издевательство над моими нервами.

Я рассмеялся, приобняв возмущенную моим жлобством девушку, и неторопливо повел ее домой к Филу, где был запланирован небольшой праздник по поводу казни моего главного недруга. Она еще долго сердилась и высказывала мне, что нужно быть добрым, снисходительным и прощать всем долги, особенно, неким рыцарям без страха и упрека. Я кивал, неловко отшучивался и уверял ее, что она мне скажет еще спасибо за мою экономность, когда мы будем отстраивать замок. Да только она не знала, что в глубине души я тоже переживал за непутевого рыцаря и искренне хотел, чтобы он наконец-то нашел свое счастье.

***

На больничной койке сидел мужчина. В истинном обличии Микио казался каким-то невзрачным: короткий ершик белых волос, бледная с синими прожилками кожа, которая могла поспорить с чистыми больничными простынями в белизне, обескровленные губы, потрескавшиеся от принимаемых лекарств. Единственное, что в нем выделялось — это глаза. Большие, открытые, с красноватой радужкой. Микио стеснялся своей внешности, он сутулился, закутывался в пропитанное запахами лекарств одеяло по макушку, пытаясь скрыть ото всех свое тело, коим одарила его природа. Худощавое, длинное, нескладное и… бесцветное, словно сама Пресветлая вытянула из него все краски, забрав это в дань его дару.

— Я чувствую себя голым, — пробурчал он, услышав за дверью мои шаги. Он мог безошибочно определить всех своих посетителей по звуку шагов, походке и я не раз ловил его на том, что он уже разговаривал со мной еще до того, как я открою дверь. Хотя, наверное, определить, кто его посещал было не трудно, все же, список гостей, допущенных к его светлой персоне был крайне скуден.

— И почему же? — дежурно поинтересовался я у кулька, в котором, прятался ото всех иллюзионист. Из него торчала лишь часть пятки, подтверждая, что в этом коконе и вправду засела наша диковинная будущая бабочка.

— Чтобы спрятаться, люди надевают одежду, много-много одежды, а для меня же вместо нее всегда были иллюзии. А сейчас их нет. Совсем нет. И мне от этого плохо.

Я вздохнул и, раскрыв его амбулаторную карту, присел на краешек койки.

Я знал, что Микио страдал с того самого дня, когда на него временно надели запечатывающие кандалы. Это была обычная практика, при таких травмах как энергетическое отравление, но кто мог бы подумать, как это подействует на того, кто дышал своей магией, кутался в нее день изо дня, давно позабыв свою истинную личину.

Иллюзионист давно позабыл свое лицо, а тут, когда последний виток заклятья был наложен, с него словно потекли краски, обнажая под пестрой и диковинной внешностью альбиноса.

Мне, как и Алии было не важно, как выглядел Микио, но он сам не хотел никому показываться в такой виде и всегда прятался под одеялом, словно считая себя прокаженным. Прятался ото всех и, в особенности, от себя. В палате не было зеркал и любых других отражающихся предметов, он даже с койки вставал редко, лишь ночью, когда лунный луч стучался в ставни его окон; он вставал и бродил по комнате и по самому госпиталю, пугая впечатлительных милсестер. Ночь дарила ему утешение, она скрывала “уродства”, незримо окутывала его в “иллюзии”.

— В твоей внешности нет ничего плохого, — вздохнул я, дотронувшись до кокона.

— Есть. Я не могу ее изменить. Она неприятная и напоминает… обо всем.

Напоминает о прошлом. О кошмарах, о учителе, о том, как он не смог его спасти. Микио гложила вина за то, что он не смог исправить, он хотел, чтобы его утешили, любили — по-сути, как и любой человек с тяжелым детством. И сейчас, без своих масок он чувствовал себя как никогда уязвимым.

— Ну тогда, — произнес я, — я не смогу тебе сказать одну потрясающую новость.

— Какую, — пробубнили в недрах импровизированного укрытия.

— А ты сперва вылези из своей берлоги.

— Не хочу.

— Великая… — я закатил глаза. — Если хочешь, я закрою глаза и отвернусь.

— Хочу.

Я положил на колени его карту пациента, демонстративно закрыл глаза ладонями и отвернулся. За моей спиной послышалось копошение, скрипнула кровать от переместившегося веса и я почувствовал, как он сел, нехотя опустив одеяло до пояса.

Микио был одним из самых вредных моих пациентов за всю мою немалую целительскую практику, но, соблюдая его небольшие детские капризы, с ним можно было неплохо общаться.

— Сегодня был суд на Стефаном и угадай, что произошло?

— О, нет! — страдальчески воскликнул член Совета. — А как же я! Они что, провели его без меня?!

Я повернулся к нему. Он даже и не заметил нарушения договора, сокрушаясь об упущенном развлечении.

— Как же так, Ники, — вопрошал он у меня, цепляясь своими тонкими пальцами за рукав моей целительской робы. — Я хотел самолично его унижать! А теперь? А что теперь?! Моя жизнь пошла под откос.

И, сказав это, он упал на подушки.

Страдальца маг играл знатно, да, только эта роль ему быстро наскучила, как и бездумный осмотр потолка, поэтому, он почти сразу у меня поинтересовался:

— Его хоть казнили?

Я пожал плечами:

— Казнь я не смотрел, но ему запечатали магию и отдали на растерзание нашему новому королю.

Микио ехидно улыбнулся. Его так воодушевила смерть Стефана, что он на миг даже позабыл о своих страданиях по поводу внешности.

— А что ты?

— Я? — удивился я, поглядев на своего пациента, который довольно разлегся на подушках, посматривая на меня снизу вверх.

— Ты должен был картинно закатить глаза и возгласить на весь мир, что проклинаешь его и весь его род.

Видно, на моем лице отразилась такая непередаваемая гамма эмоций, что иллюзионист расхохотался.

— Знаешь, — переждав приступ веселья у Микио, произнес я, — если бы я не знал твоего реального физического состояния, то подумал, что ты притворяешься больным, лишь бы подольше полежать в моем госпитале и подействовать мне на нервы.

Он пожал плечами и вдруг серьезно сказал:

— Я рад, что теперь больше нет того, кто угрожал твоей жизни.

Я улыбнулся. Да, отношения между мной и Микио были сложные, но было в нем всегда то, что меня цепляло — это искреннее переживание за мою судьбу. Это трогало и слегка раздражало, ибо он частенько пренебрегал собой, считая, что люди, которые его окружают, достойны жизни намного лучше, чем он.

Внезапно за дверью палаты послышались торопливые шаги и в комнату ворвалась Алия. Она явно хотела ошарашить всех какой-то прекрасной новостью, но, увидев, что Микио не прячется в своем коконе, а лежит в кровати как вполне обычный пациент, замялась на пороге, во все глаза смотря на своего любимого иллюзиониста.

— Я… — она нехотя отвела взгляд от Микио и посмотрела на меня, — пришла обрадовать. Но, судя по ухмылке этого балбеса, он уже все знает?

Но не успел иллюзионист ответить, как за спиной Алии вновь хлопнула дверь и в палату вбежал Филгус, чуть не сбив дознавательницу с ног. Брат выглядел ошарашенным: его некогда идеально уложенная прическа была вздыблена, будто он наспех затянул хвост, не позаботившись о наделанных колтунах, камзол сидел криво, явно надетый на лету, а самое главное — у него дрожали руки. Он беспомощно осмотрелся вокруг и, найдя меня глазами, кинулся ко мне.

— Ники, все кончено! Это просто кошмар!

У меня похолодело на душе. В голове промелькнули самые худшие сценарии: начиная с побега Стефана и похищении Ирен и заканчивая концом света.

— Что такое.

— Он украл ее! Покусился на святое! Варвар! Недоносок! — Филгус заходил вокруг койки, живо жестикулируя руками. И, вдруг резко остановившись, доложил главное. — Риэл украл ее. Всю мою выпивку! Коллекционную!

Я почувствовал облегчение. Все же мир не дрогнул и никто не пострадал, кроме душевного спокойствия одного мага.

— Когда я найду его, — продолжил строить планы член Совета магов, — то он еще пожалеет, что на свет родился. Я его принял как родного: поселил в своем доме, даже смирился, что он мелькает в моем поле зрения! И чем мне он отплатил за добро?

— Так пожалуйся своей дочери, — хмыкнул я. — Это же ее ухажер. Пускай усмиряет его шаловливые ручонки.

Филгус страдальчески поморщился:

— Увы, но вслед за выпивкой, он украл у меня еще и дочь.

На мгновение в палате повисла тишина, которая была нарушена заливистым смехом Микио. Мой пациент единственный, кто искренне радовался происходящему.

Брат повернулся к нему и укоризненно посмотрел.

— Тебе алкоголь дороже дочери? — удивилась Алия, которая не понимала всего того горя, что обрушилось на плечи ее начальника.

— Петра не пропадет, в отличии от выпивки, — мрачно закончил безутешный отец, у которого только что из под носа какой-то вор увел дочь в неизвестном направлении.

— Значит, — весело произнес иллюзионист, с удобством усевшись на кровати, скрестив ноги, — я выиграл?

Четвертый член совета страдальчески поморщился и кивнул.

— Мы с ним поспорили на неплохую сумму, о том, когда же этот вор сгинет из мой жизни. Увы, он сбежал быстрее, чем я предполагал ранее, — пояснил брат для непосвященных.

Алия изумленно уставилась на Микио:

— У тебя что, есть деньги?

— Нет, конечно, — открестился от такого счастья он. — Откуда?

— И ты спорил, не имея при себе ни оного жалкого медяка? — уже удивился я.

— Ну я же выиграл? — пожал плечами больной, ничуть не раскаиваясь в содеянном.

Вдруг дверь в палату хлопнула в третий раз, и к нам вбежала Ирен. Принцесса раскраснелась от долгого бега, она хрипло дышала, хватая ртом воздух и немного подержавшись за ручку двери, поковыляла ко мне.

— Ни-ки, — прохрипела она. — Я… тут… узнала-а…

Микио молча натянул на себя одеяло по макушку, чем безмерно удивил девушку, которая ошеломленно уставилась на иллюзиониста.

— Вас стало слишком много, — пробормотал он, снова превращаясь в кокон.

И ведь не возразишь.

Микио, похоже, было в тягость такое пристальное внимание к своей персоне. И если терпеть Алию и Филгуса он мог, то, к сожалению, Ирен не входила в число его близких друзей. Она ни разу его и не видела без иллюзий, да и не приходила навещать, боясь быть назойливой — все же маг для нее был никем, так, встречались пару раз и оба остались не в восторге друг от друга. И сейчас принцесса пришла в палату лишь спеша сообщить мне какую-то поразительную новость, с которой не могла не поделиться позже.

— Что-то случилось? — поинтересовался я у девушки.

Ирен нехотя оторвалась от пристального созерцания кокона иллюзиониста. Ее дыхание немного пришло в норму и она уже не выглядела как загнанная лошадь.

— А? — отозвалась она и, вдруг, смутившись, произнесла. — Я… тут… магистр Микио, как вы себя чувствуйте?

— Прекрасно, — отозвался он, высунув свой бледный нос из одеяла.

— Я хотела сказать… не примите это за грубость, но вы такой красивый.

Я поперхнулся воздухом. Что-то, а красавцем Микио не выглядел, скорее, его внешность была очень необычна и… отталкивающая. Да и не только я удивились такой характеристике девушки. Алия и Филгус удивленно воззрились на принцессу, а с макушки иллюзиониста даже спустилось одеяло, являя на свет его белоснежную макушку.

— Как это… - прошептал оный и внезапно резко опустил одеяло до плеч, произнеся с вызовом. — А сейчас?!

Микио хмурился, не веря, что кому-то он может понравится в таком “невзрачном” виде, не верил девушке, что так с легкостью признала его красавцем. Он ждал, когда она расхохочется ему в лицо, поморщит нос, разочаруется, рассмотрев его лицо повнимательнее, но вместо этого, Ирен заворожено осмотрела мужчину со всех сторон..

Вердикта принцессы член Совета ждал как приговора. Даже мы не рискнули нарушить невольное молчание, понимая, как это важно для пациента узнать от почти постороннего человека мнение о его настоящей внешности.

— А можно… потрогать? — тихо произнесла она, не спуская глаз с Микио.

Он напрягся, но, нехотя, кивнул. Ирен тут же осторожно дотронулась до его щеки подушечками пальцев, легко провела рукой по волосам и, оглянувшись на меня, резко убрала руку за спину.

— Это так прекрасно, — прошептала она, с восхищением смотря на иллюзиониста. — Да наши придворные отдали бы все свое состояние за такой мраморный оттенок кожи, а волосы, будто отражение лунного света. Мне кажется, они даже в темноте светятся. Магистр, вы похожи на посланника Пресветлой — такой чистый, светлый и невинный, что было просто кощунственно прятать такую внешность за своими иллюзиями. Мне так жаль, что я раньше вас не видела так…

Ирен выглядела такой искренней и сочувствующей, что уличить ее во лжи было невозможно.

Даже Микио проникся ее теплотой. Он, явно смутившись, пробормотал:

— И ничего не светятся… — но закутываться в одеяло больше не спешил. Его лицо озарилось слабой улыбкой. — Спасибо.

Своей непосредственностью и искренностью Ирен, словно сняла с плеч Микио груз. Алия и я уже говорили ему, что в его необычной внешности нет ничего плохого, что он лишь травит свою душу, считая себя уродом, он с нами нехотя соглашался, но все равно прятался под одеяло. Лишь принцессе он смог до конца поверить. Это было странно.

— А можно я вас буду навещать? — скороговоркой проговорила она и, затаив дыхание, замерла.

Микио не медля и секунды кивнул, чем вызвал у девушки бурю восторга. Алия даже недовольно засопела, скосив на меня глаза, мол, твоя девица и что творит. Я понимал, что она ревнует, но не видел угрозы, а наоборот, плюсы — иллюзионисту не хватало такого непосредственного общения, когда собеседник фонтанирует эмоциями: чистыми, яркими, без примеси желчи и сарказма. Он был в душе ранимым ребенком, Ирен по-сути тоже и им было о чем поговорить. Алия и я были для него слишком взрослыми и, к сожалению, скучными.

— Ирен, ты почему сюда ворвалась? — я решил нарушить воцарившуюся идиллию, боясь, что Алия успеет первой и наговорит бедной девушке много неприятных слов в порыве ревности. А она это могла, когда чувствовала угрозу и была в плохом расположении духа.

— Увидела этого нахала Риэла? — спросил Филгус.

Ирен оторвалась от созерцания Микио и, вдруг, видно что-то вспомнив, изменилась в лице. Она кинулась к окну, пытаясь высмотреть что-то за оконной рамой и в ужасе прошептала: “не успела”.

Я забеспокоился и, подойдя к ней, тоже взглянул на улицу.

Окна палаты выходили на оживленную площадь перед входом в госпиталь. Возле него постоянно было людно: останавливались кареты с высокопоставленными пациентами, заходили и обычные горожане, выбегали милсестры, принимая носилки с пациентами, с короткой вспышкой появлялись из ниоткуда маги при этом вокруг пугая народ — все было как обычно, но не сегодня. Возле порога госпиталя Парнаско было необычно людно.

— Карета Его Величества? — удивленно протянул тихо подошедший Филгус.

— Да еще, похоже, с целым полком личных гвардейцев, — добавила Алия, также рассматривая улицу.

— Я хотела сказать, что сюда едет мой брат, — замогильным голосом сообщила главную новость принцесса. — И он очень хочет увидеть тебя, Ники.

— Он уже приехал, дорогие мои, — весело закончил Микио, не вставая с кровати и смотря вообще в другую сторону — на дверь.

Мы втроем обернулись, в ужасе уставившись на вход в палату. Мне четко послышались шаги в коридоре и громкий голос моего отца. А у Азеля не было привычки просто так ходить по коридорам и, тем более, так громко говорить, нарушая покой пациентов.

— Если я забаррикадируюсь, это будет считаться неуважением к королю? — умоляюще вопросил я, ни к кому не обращаясь.

— Да, Ники, будет, — разрушил мой гениальный план брат.

— А если сбегу? — не собирался сдаваться я.

— Мне нельзя здесь появляться, — в ужасе прошептала Ирен и резко схватила меня за рукав. — Сделай так, чтобы меня никто не узнал!

У меня остро засосало под ложечкой. Чтобы наложить морок мне не хватало времени, спрятать под одеялом ее было не вариант — пышную юбку было бы видно, да и Микио не тростиночкой, а вот в шкафу… Ирен проследила за мои взглядом и, не теряя времени, метнулась к нему. Обычно в нем хранили одежду пациента, он был невзрачным, маленьким и не очень подходил для того, чтобы спрятать принцессу, но она как-то ухитрилась не только в него залезть, но успеть сделать это до прихода брата.

Как только я плотно закрыл дверцу шкафа, открылась дверь палаты и в нее торжественно ступила целая делегация, состоящая из главы госпиталя Парнаско, самого короля, его охраны и мнущихся за ними любопытных свидетелей: целителей, милсестер, пациентов и, о, Пресветлая, даже наглых придворных. Скандал намеревался быть знатным.

Меня они заметили не сразу — я держал спиной дверцу шкафа и, прямо скажем, мечтал провалиться сквозь пол. Чести лицезреть первыми королевский лик удостоился Микио и Алия с Филгусом. И если иллюзионист профессионально притворился спящим, вновь закрывшись с головой под одеяло, то отдуваться пришлось дознавательнице, которая от неожиданности сделала недурной реверанс и брату — он привычно поклонился монарху. Я поклонился скромнее — меня все равно никто не видел.

— Его Королевское Величество король Ариан Келионендорский! — торжественно произнес короткий титул кто-то в толпе — явно герольд, которого зажали еще в проходе и не пустили вперед.

— А где наш магистр Ленге? — ласково поинтересовался у Фила и Алии мой отец и, повернув голову, заметил меня, как, кстати, и остальные посетители скромной обители моего больного.

Я нервно сглотнул комок, застрявший в горле от многообещающего взгляда Азеля, и на всякий случай, поклонился еще раз, но уже не халтуря.

— Рад приветствовать Вас у нас, — нехотя произнес я и махнул в сторону единственного стула, который стоял возле постели больного. — Располагайтесь.

Видно, мой тон голоса не очень устроил магистра Гарриуса. Он резво подошел ко мне и, приобняв, потащил пред светлые очи братца Ирен. Я даже не смог сопротивляться — хватка у отца была стальная.

— Магистр просто устал, вот и голос такой замученный, — медово произнес он. Честно говоря, я еще никогда не видел отца таким приторно-сладким, и мне стало как-то не по себе, особенно от того, как немело мое плечо. — А на самом деле он очень рад вас видеть, смущается малость.

— Мы заметили, — улыбнулся Ариан. Мне показалось, что он искренне наслаждался этим спектаклем, и специально прибыл с делегацией, чтобы как следует меня унизить. Вот же… коронованный лис!

Мне пришлось кивнуть и улыбнуться, а то за плечо уже было страшно — боюсь, одним синяком я не отделаюсь и надо будет вправлять вывих.

— Сегодня у королевства торжественное событие! — провозгласил монарх.

— Казнь Стефана? — не удержал я свой язык, за что получил от отца такой многообещающий взгляд, что резко перехотел открывать рот до конца своей жизни.

— Не только, — лукаво улыбнулся Ариан. — Сегодня мы будем награждать славного Героя нашего королевства, спасителя Ее Королевского Высочества принцессы Ирен Келионендорской, человека, который раскрыл заговор против королевского рода и помог захватить изменника!

Зрители пораженно замерли, в восхищении на меня взирая, а мне… а мне остро захотелось умереть. Я попытался оглянуться на Филгуса, но Азель мигом подорвал мои жалкие попытки.

Передо мной торжественно достали указ, скрепленный сургучной печатью с оттиском королевского рода и объявили:

— Властью, дарованной Нам Пресветлой и народом, мы даруем вам титул герцога и причитающиеся земли, достойные носителя сея славного титула! Правьте мудро и несите свет во имя своего короля и народа!

Вручив в мои онемевшие пальцы указ, он напоказ выставил вперед руку с печатью, для того чтобы я восхитился его щедростью и лобзая его пальцы, пал ниц перед его величием. Я же смотрел на этого… лиса, искренне хотя его придушить.

Внезапно дверь шкафа отворилась и из него, ойкнув, вывалилась принцесса. Шипя от боли в отбитых ладонях, она подняла голову и посмотрела на шокированного брата и изумленную толпу. Девушка мгновенно залилась краской, и неловко улыбнулась Ариану, даже не пытаясь встать.

— Ирен? — одними губами проговорил молодой король.

И тут я понял, что это конец.

КОНЕЦ

24.01.2016 г.