Возрождение

Глава 4 В которой Миша занимается бизнесом, вспоминает свои приключения, обзаводится транспортом и выходит на след

Я стоял в лесу. Можно было бы сказать — в таком же лесу, как тот, где мы только что находились вместе с Денисом. Но вокруг царила всё та же ночь, поэтому разглядеть что-либо не представлялось возможным. Только дерево было уже не тем дубом, который Денис назвал тенью мэллорна. Дуб был не из маленьких, но дерево, у корней которого я сейчас стоял, вымахало до размеров настоящего исполина. Какое там руками обхватить, тут таких как я троих надо — и то вряд ли получится соединить пальцы.

Лес был тих. Мне не раз доводилось ночевать в летнем лесу. Может, на мою долю перепало не так уж и много совместных с дядей Фёдором дел, но были среди них и уводившие нас от городского шума в непролазные дебри. Больше всего запомнился один случай… Не знаю, кто в тот раз был заказчиком, я с ним так и не встретился, ни на момент заключения договора, ни потом. Дядя Фёдор сказал, что обо всем договорился — ну и ладно. Аванс, кстати, был более чем неплох.

Лететь пришлось далеко. В Магадан. «Мой друг уехал в Магадан, — пел Высоцкий, — Снимите шляпу. Уехал сам, уехал сам, Не по этапу. Не то чтоб другу не везло, Не чтоб кому-нибудь назло, Не для молвы, что, мол, чудак, А просто так, а просто так». Мы летели туда не просто так, а исключительно ради дела. По словам дяди Фёдора, заказчик, заплатив за одни билеты весьма круглую сумму и щедрой рукой отсыпав нам на дорожные расходы, пожелал найти схрон, упрятанный в глубинах магаданской тайги. Вернее, заказчика интересовал не сам схрон, а то, что было в нём спрятано.

— А что там?

— Хм… — дядя Фёдор поскреб подбородок, как делал всегда, когда его не слишком тянуло откровенничать. Видимо, решив, что держать меня в непонятках не стоит, нехотя ответил: — Собственно, не «что», а «кто».

— Там что, человека держат? — поразился я.

Вообще говоря, в подобных случаях клиенту давалась рекомендация обратиться в полицию. Пару раз мы именно так и поступали, когда в пропаже человека, поиском которого были озабочены безутешные родственники, ни на первый, ни на второй взгляд не обнаруживалось ничего сверхъестественного. Дядя Фёдор во всём, что касалось работы, никогда не гнался за количеством — только за качеством. У меня вообще возникло ощущение, что принимая решение, согласиться ли на предложение очередного клиента или послать его, в зависимости от ситуации, либо в полицию, либо ко всяким гадалкам, ясновидящим и прочим экстрасенсам, либо (бывали случаи) в пеший эротический маршрут, дядька руководствовался одним-единственным критерием — будет ему интересно или нет. В этот раз, вероятно, он решил, что интересно будет. Правда, причины не объяснил и, похоже, не собирался делать этого и впредь.

— Эх, Мишка… для тебя любой «кто» — однозначно человек? Пора уходить от стереотипов.

— Так кого мы ищем?

— Не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку.

— Пушкина в школе проходят, — буркнул я.

Дядька ухмыльнулся.

— Обиделся, что ли? Брось. Я правду сказал, ищем мы весьма странное и загадочное существо, которое назвать зверем можно ровно в такой же степени, как и любого из людей. Все мы звери, если разобраться. Существо это попало в плен, нам надо его освободить. Всё просто.

— Освободить и доставить заказчику?

— Я ж говорю, оно вполне разумное. Так что освободить в самом прямом смысле этого слова. Предоставить свободу.

— И как мы его найдём?

Я о Магадане и его окрестностях представление имел самое смутное. Вроде как жилья там мало, леса много, а медведи ходят прямо возле этого редкого жилья. Говорят, там где копнёшь — там и золото найдёшь. Глупости это, понимаю, но что поделать — так уж повелось, что у многих, в том числе и у меня, Магадан стойко ассоциировался с золотыми россыпями, лагерями и медведями. Да, ещё и со словами из очередной песни Высоцкого, мол, если не видел Нагаевской бухты — «дурррррак ты». Дураком быть не хотелось, поэтому следовало воспользоваться моментом и эту самую Нагаевскую бухту увидеть. Хотя, сильно подозреваю, вряд ли зрелище особо завораживающее.

— Для этого у нас будут две вещи, незаменимые при поиске в незнакомой местности, — глубокомысленно заметил дядя Фёдор. — Во-первых, есть у меня там знакомец один, охотник. Он там все леса вдоль и поперёк исходил. Во-вторых… ты про заклинание поиска слышал?

Я демонстративно поднял глаза к потолку и сделал вид, что лихорадочно роюсь в памяти.

— Ясно. В общем, суть этого заклинания такова. Каждый человек своим существованием, а точнее, своим разумом воздействует на окружающий мир. То есть, этот окружающий мир, биосфера, чувствует этот источник разума и знает, где он в текущий момент находится. Спросить у биосферы можно, только вот ответ не получишь. Тут надо быть эльфом… хотя — тоже не гарантия. Но способ добиться от биосферы если и не прямого ответа, то нужной реакции, всё-таки есть. Как говорили древние латиняне — «Accesio cedit principali». Это один из основополагающих принципов магии, который по-русски звучит как «Придаток следует судьбе главной вещи». Заклинание поиска основано именно на этом принципе. Если взять некую вещь, принадлежавшую человеку… ну, в нашем случае речь не о человеке, но разницы никакой, лишь бы подразумевалось разумное существо — в общем, по этой вещи можно найти владельца. Тут самый главный нюанс — разыскиваемый этой вещью должен был пользоваться регулярно. При этом вещь принимает на себя часть ауры владельца, становится его подобием — в магическо-энергетическом смысле, как бы ни глупо это звучало — и, если читать упомянутый принцип буквально, хозяин словно зовёт эту вещь, притягивает к себе.

— Это что угодно можно так найти? — восхитился я.

Дядька сокрушённо покачал головой.

— Мобильник, который ты посеял на прошлой неделе, таким образом не найдёшь. А вот тебя с использованием твоего несчастного телефона — запросто. Только нюанс есть…

— Как же без этого, — хмыкнул я.

— А ты не ёрничай, не ёрничай, — нахмурился дядька. — Магия вообще состоит из сплошных нюансов и условностей. Это в математике два плюс два всегда четыре, а в магии — что угодно, в зависимости от положения звёзд, личности мага, его настроения и так далее. В заклятье поиска главное, чтобы человек, которого ты ищешь, был последним, кто касался предмета, используемого для поиска. Вот если руки, что поднимут обронённый тобой телефон, будут упакованы в резиновые перчатки или в полиэтилен — тогда чужая аура не забьёт твой отпечаток.

— Очевидно, у нас есть предмет, принадлежавший искомому существу.

— Именно так. В общем, найти-то мы его найдём. А вот дальше… — он почему-то выглядел слишком мрачно, если учесть, что успешное завершение задания было практически у нас… у него в кармане. — Дальше видно будет.

Вспомнив эту беседу, я также вспомнил о совете, который мне дал Денис. Учитывая, что вокруг царила почти абсолютная тьма и идти куда-то, рискуя сломать себе ноги или выколоть глаз о неудачно подвернувшуюся ветку, было делом заведомо неразумным, я решил воспользоваться моментом и сделать захоронку, которая, по словам моего эльфийского «друга», должна была отвести от моего пути возможных преследователей. Правда, я понятия не имел, кому и зачем понадобилось бы за мной гоняться по лесам чужого и для меня, и для гипотетических врагов, мира. Да и не было у меня врагов…

А вот были ли враги у дяди Фёдора?

Я аккуратно срезал ножом несколько волосинок из подмышечной впадины, провел ими по лбу, смачивая потом, потом плюнул на ладонь и извозюкал волоски в слюне. Осталась капля крови и слеза. С кровью проблемы нет, а вот как насчет слезы? Что сделать, вспомнить что-нибудь грустное? Так, чтобы прослезиться от переизбытка чувств…

Нет, ну это же полнейший дурдом. Как заставить себя плакать, если плакать совершенно не хочется? Я потер глаза. Повторил, на этот раз сильнее. Понимаю, что добром это не кончится, но как ещё заставить их слезиться?

К тому времени, как из глаз потекли слёзы, я уже чувствовал, что с раздражением придётся повозиться. Будь я дома — замазал бы какой-нибудь глазной мазью или, на худой конец, приложил бы пакетик запаренного в кипятке чая. Не то что «как рукой бы сняло», но полегчало бы уж наверняка. Здесь же подручных средств не было, так что единственный доступный способ унять резь в растревоженной слизистой — закрыть глаза минут на тридцать. А лучше — больше.

Намочив волоски слезой и кольнув палец, дабы добыть последний составляющий элемент магического рецепта, я завернул полученный образец ДНК в лист и, подсвечивая себе вмонтированным в латенский диск светодиодом, аккуратно разрыхлил пальцами землю у корней огромного дерева и упрятал полученный свёрточек как можно глубже. Вряд ли его можно будет тут найти, пусть и при свете дня.

Закончив с первоочередным делом, я огляделся по сторонам. Светодиод давал неплохое освещение на малой дистанции, но уже шагах в трёх всё тонуло в кромешной мгле. О том, чтобы в таких потёмках пытаться найти путь из леса, не могло быть и речи. Будь я дома — попытался бы, пожалуй. Но здесь следовало помнить о том, что рано или поздно мне понадобится вернуться в свой мир, а для этого необходимо будет найти эту поляну и именно этот мэллорн. По теории, любое из магических эльфийских деревьев способно отправить меня на Землю — заякоренный ключ откроет единственно верный путь из всех возможных. Другое дело, что мне никак не улыбалось оказаться где-нибудь вне пределов России, без денег, документов и внятного объяснения, откуда я свалился. Так что, как ни крути, а рассвета ждать придётся… Присмотреть какие-нибудь характерные приметы и лишь потом отправляться на поиски цивилизации. Вернее, сначала на поиски госпожи Друзовой-младшей, а уж коли из этого благого начинания ничего не выйдет — искать людей и задавать вопросы.

Священное дерево эльфов уходило в вышину, теряясь во тьме — рассеянный, хоть и яркий, свет фонарика позволял увидеть ближайшие ветви, толстые и надёжные. Опять-таки, будь я в земном лесу, можно было забраться на дерево и устроиться ночевать там, привязав себя для верности поясом к какой-нибудь подходящей ветке. Но здесь… это было всё равно что забраться в церковь и свернуться калачиком у алтаря. Выспаться, может, и выспишься — но хозяева не поймут.

Я прислонился лбом к морщинистой коре дерева.

— Прости, Дух Великого Леса, если я вдруг, по незнанию или скудоумию оскорблю твое величие, но сейчас мне некуда идти. Позволь дождаться утра у твоих корней, Защити меня, если сочтёшь, что я заслуживаю защиты. Не прогоняй меня, если решишь, что я достоин лишь равнодушия. Если же моё присутствие тебе в тягость — дай знать, и я уйду.

Я говорил шёпотом, говорил на местном языке — почему-то привычный русский казался здесь неуместным. Более того, я ловил себя на мысли, что не просто валяю ваньку, обращаясь с просьбами к дереву, а и в самом деле прошу помощи и убежища, прошу искренне — так, наверное, истинно верующий обращается к Богу, не моля о каких-либо благах, но стремясь открыть душу. Почему я решил, что с деревом надо говорить именно так… почему я вообще решил, что нужно попросить у мэллорна разрешения уснуть у его подножия? Не знаю. Быть может, сказалось всё то, что когда-то рассказывал об этих уже не совсем растениях дядя Фёдор.

Дерево молчало. Что ж, спасибо и за то, что мне не «указывали на дверь» — я не сомневался, что если мэллорн пожелает, подобное указание будет совершенно недвусмысленным.

Плотнее запахнув куртку, я лёг на мягкий мох, сунул под голову дорожный мешок и закрыл глаза.

И снова вспомнилась та поездка.

До Магадана мы долетели сравнительно комфортно. Неизвестный заказчик не расщедрился настолько, чтобы предоставить нам возможность следовать первым классом, но это и не понадобилось. Самолёт был наполовину пуст, и я вполне удобно расположился на двух соседних креслах. Погода в пункте назначения не радовала, накрапывал мелкий дождик, да и прохладно было, от силы градусов двенадцать. После двадцати пяти московских, это было как попасть из лета прямиком в осень, или раннюю весну. Скорее всё же весну — на окружающих аэропорт невысоких горах («сопки» — подсказал дядя Фёдор) местами виднелись белые пятна. Словно и не июнь… как они тут живут?

Обещанный проводник нас встречал. Это был мрачного вида мужчина лет пятидесяти, с короткими седыми волосами и минимум недельной небритостью, одетый явно по-походному, в брезентовую куртку, такие же штаны, заправленные в высокие берцы. Он крепко пожал руку дяде Фёдору, зато на меня посмотрел с некоторым удивлением, словно я тут был не вполне уместным багажом.

— Познакомься, Миша, это Игнат Петрович, я тебе о нём рассказывал. Игнат, это Миша, мой помощник.

— Рад, — буркнул Игнат Петрович, стискивая мне ладонь так, что я явственно услышал хруст сминаемых костей. — Можно просто Игнат.

Он повернулся к дяде Фёдору.

— Машина готова, снаряжение я собрал. То, что ты просил… к сожалению, только китайский новодел, правда, мужики в «Братине»[44] сказали — качество вполне достойное, не ширпотреб. Было бы время — раздобыл бы что-нибудь получше, но тут сам понимаешь, проблема доставки.

— Сгодится, — отмахнулся дядька. — Не драться же сюда приехали. Так, для самоуспокоения.

— Хрен поймёшь твои успокоения, — хмыкнул Игнат. — Меня вот «тигр»[45] успокаивает до самого не хочу. Иль вот «новый Беня»[46], тож способствует. Возьмёшь? Или пацану дать?

Он посмотрел на меня и подмигнул.

— С ружья-то стрелял?

— Не доводилось. С автомата только, в армии.

— О, служил? — Игнат хлопнул меня по плечу. — Что ж, нормальный пацан у тебя, Федя. Правильный. Что ж, автомата нет, возьмёшь «Сайгу»[47]. Самое то будет.

— Ты что, весь арсенал свой прихватил? — поморщился дядя Фёдор.

— Ну, не то чтобы весь, — многозначительно протянул проводник, — но ты, Федька, меня не на прогулку по парку подписываешь. Скажешь, нет?

— Надеюсь, что нет.

— Надеется он, — вздохнул Игнат. — Ладно, пошли уж. Вон, багаж ваш привезли. Забирайте шмотьё и шагайте к машине, как выйдете — справа крайняя стоит.

Игнат оказался обладателем немолодого Nissan Patrol 93-го года, порядком побитого и местами заметно проржавевшего. На первый взгляд разве что зубастые покрышки вызывали уважение, да несколько радовало наличие вполне исправной на вид лебёдки.

— Ты что, не можешь себе машину поновее взять? — поинтересовался дядя Фёдор, закидывая наши вещи в багажник.

— Могу, — пожал плечами проводник. — Если пожелаешь, можем в лес поехать на той, что «поновее». Примерно до первой колдобины дотянет, а дальше пёхом.

Он похлопал ветерана по капоту.

— Не смотри на внешний вид. Машина зверь, отвечаю. Передняя часть рамы и кузов усилены, мосты и движок перебраны, всё, что можно заменить — заменено, кенгурятник вон поставили — с танком бодаться можно. Только вот, Федя, я не знал, что ты с пацаном. Да если б и знал — один хрен, всё равно на «Патруле» ехать. В общем, два кресла в норме, а одно так… складное. Дерьмо, откровенно говоря, всё заменить порываюсь, да руки не доходят. И не нужно оно мне, я больше один езжу, ну редко когда вдвоём. Зато сзади койка есть, пока дорога хорошая, хоть дрыхни. Хотя какие тут, ядрёна вошь, хорошие дороги.

То ли дядька наметил проводнику маршрут загодя, то ли, как в бессмертном фильме «тут одна дорога», но «Патруль» уверенно пожирал километры, а мой наставник оставался безучастным. И по сторонам особо не смотрел, словно бывать в этих краях ему доводилось уже не раз. Может, и доводилось — почём мне знать. Где-то ж этого знакомца он нашёл. А я, напротив, не отлипал от окна. Когда ещё придётся посетить эти места. И тот факт, что пейзажи, по большому счёту, не отличались разнообразием, сейчас меня не огорчал. Время от времени машина пролетала мимо посёлков, когда подающих признаки жизни, а когда и откровенно вымерших. Больше всего поразили пятиэтажные дома, выглядевшие в этой глуши несколько неуместно, смотрящие на проезжающие по дороге (как её именовал Игнат — Колымской трассе) пустыми чёрными провалами окон. Словно здесь пронеслась война, оставив за собой руины и забвение. Столь же печальное впечатление производили время от времени попадающиеся сопки, покрытые остатками некогда выгоревшего леса. Белёсые стволы лиственниц, которым уже никогда не доведется покрыться зеленью, выглядели шипами, которыми природа пыталась отгородиться от человека.

Дорога обогнула очередную сопку, и перед нами открылась долина, вся изувеченная чёрными шрамами.

— Это что здесь случилось-то? — спросил я, ожидая услышать что угодно, от испытаний ядерного оружия до банального «лесной пожар».

— Драга прошла, — охотно объяснил Игнат. — Золото добывали. Вот после золота такая земля и остаётся. Мёртвая почти. Оживёт со временем, но не скоро.

Несколько километров пролетели в молчании, затем дядя Фёдор заметил, что пора бы и привал сделать. Игнат кивнул и сообщил, что скоро будет неплохой ручей, там можно и остановиться.

Ручей действительно оказался замечательным. Вода ледяная, вкусная — невозможно оторваться. Костёр жечь не стали — у запасливого проводника в заначке оказался термос с крепко заваренным чаем и пластиковый контейнер с бутербродами, которых хватило бы и на десятерых. Правда, на раздачу тут же собралась изрядная стая мошкары, но, к счастью, на хлеб с ветчиной и ломтиками огурца кровососы не претендовали. Зато претендовали на нас, поэтому пришлось пустить в дело химию, которая на незваных гостей обещанного рекламой впечатления не произвела, но, в целом, сделала наше пребывание на открытом воздухе более или менее сносным.

Распаковали багаж, сменили городскую одежду на нечто туристическое. Игнат выдал каждому по ножу в толстых кожаных ножнах, безапелляционно заявив, что нож и зажигалка в лесу являются предметами, обязательными по определению, а кто не согласен, — при этом он бросил многозначительный взгляд в сторону дяди Фёдора, — тот никуда не пойдёт и будет охранять машину.

Лично я против ножа ничего не имел. Откровенно говоря, и против полученной во временное пользование «Сайги» тоже. Что бы там дядя Фёдор ни говорил, а я с оружием в руках себя чувствую всё-таки лучше, чем без него. Может, это лишь иллюзия, способная привести к весьма неприятным последствиям, но, чёрт подери, здесь, говорят, встречаются медведи. И волки обитают. Да и люди бывают такие, что в сравнении с ними волк покажется болонкой. Хотя, по словам того же Игната, лагерей в этих краях почти что и не осталось — но всё равно как-то спокойнее.

Зато когда Игнат протянул дядьке длинный свёрток и тот, аккуратно развернув брезент, извлёк на свет божий меч, я решил, что повод для зубоскальства обретён надолго. С моей точки зрения, это был тати[48]. Хотя я мог и ошибаться, Потапыч пытался вбить в меня какие-то знания о холодном оружии, но особых успехов не достиг.

Меч смотрелся неплохо. Обтянутая чёрной кожей рукоять, небольшая серебристая цуба[49], чёрные же лакированные ножны. Однако, оглядев клинок, дядька покачал головой, явно не одобряя его качество.

— Я ж говорю, что было, — буркнул Игнат, явно огорчённый низкой оценкой оружия.

— Сойдёт, — дядька пристроил ножны за спиной, где им, по японским канонам, было совсем не место. Убедившись, что клинок можно извлечь более или менее удобно, он снял меч и положил его в машину.

— Так что, други, куда теперь? — задал проводник вопрос, который и меня интересовал ничуть не в меньшей степени.

— Сейчас поглядим.

Мой наставник извлёк из кармана небольшой прозрачный пакетик. Упакованный в него предмет представлял собой зубочистку, обмотанную чёрными волосками и залитую воском — хотя теперь, после объяснений волшебницы Гали, я понимаю, что это был или парафин, или какой-то синтетический клей. Натянув резиновые хирургические перчатки, дядя Фёдор вытащил зубочистку из пакета, привязал к ней длинную нитку и, зажав кончик нити пальцами, предоставил магическому предмету возможность свободно свисать. Поболтавшись таким образом несколько секунд и прекратив колебаться, зубочистка внезапно потянулась в сторону, отклоняя нитку от вертикали. Несильно — таким образом её могло сдвинуть и смещение воздуха… только ветра не было.

— Карта есть?

— А то ж, — Игнат изобразил праведное возмущение.

На капоте машины тут же была расстелена карта. На мой взгляд — весьма посредственная, но я ведь и не такой уж знаток. Игнат, почесав затылок, отметил на карте наше местоположение и сориентировал её относительно дороги, возле которой мы расположились. Зубочистка, по прежнему, вопреки законам физики, отклоняющая нить от вертикали, указывала куда-то в сторону леса.

— Линейка найдётся? — поинтересовался дядька.

— Шомпол устроит?

— Вполне.

На карте появилась линия, уводящая куда-то в неизвестность.

— Так, хорошо, один вектор у нас есть. Теперь отмотаем километров пятьдесят, сделаем повторный замер. В идеале нужно хотя бы четыре-пять, всё-таки точность оставляет желать лучшего, но на худой конец хватит и двух.

Игнат кивнул и принялся убирать термос и остатки бутербродов.

Заснул я, так и не успев прокрутить эти воспоминания до конца. А проснулся от шума дождя — тяжёлые капли, срываясь с мрачного неба, секли аккуратную, словно регулярно подстригаемую траву, разбивались о ветви и листья окружающих поляну деревьев. Огромное дерево, у корней которого я провёл ночь, стояло одиноко, не подпуская к себе меньших собратьев ближе, чем на пару десятков шагов. Дождь старательно поливал и величественного мэллорна, но вот что странно — место, где я лежал, оставалось абсолютно сухим. Буквально на расстоянии вытянутой руки падали капли, тут же впитываясь в землю, но ни одна из них не упала на меня. То ли я в потёмках совершенно случайно выбрал для ночлега единственное столь удачное место, то ли — и в это как-то больше верилось — сам Дух Леса счёл нужным защитить путника от непогоды.

Странности этим не исчерпывались. Я абсолютно не ощущал голода, хотя всегда расценивал завтрак как безусловно необходимое мероприятие. Обычно я легко обходился без обеда, случалось, мог отказаться и от ужина, но вкинуть в себя что-нибудь существенное с утра считал первейшим делом. А вот сейчас — не хотелось. Совершенно.

Что ж, может, оно и к лучшему. Припасов у меня не так много, а сочтут ли эльфы возможным кормить незваного гостя — большой вопрос. Да и сколько времени придётся ухлопать на то, чтобы найти хозяев этого леса? Говорят же, что увидеть в лесу эльфа можно лишь в том случае, если он сам того пожелает.

Оглядевшись по сторонам, я, к своему безмерному удивлению, увидел шагах в пяти от мэллорна чёрную плешь кострища. Не очень свежего, по моей не вполне компетентной оценке, месячной давности… но что-то мне подсказывало, что оценка эта неверна.

— Какой идиот жёг здесь костёр? — пробормотал я, словно рассчитывая, что мэллорн тут же назовёт имя обидчика.

— Не ведаю, отроча, что есть «идиот», — послышался вполне человеческий голос из-за моей спины, — но ежели это слово неласково, то сие вполне уместно.

Я резко обернулся, усилием воли запретив руке цепляться за эфес меча. Не дело, приходя в гости, хвататься за оружие.

Шагах в пяти от меня, посреди поляны, стоял высокий, на полголовы выше отнюдь немаленького меня, человек. Или, если присмотреться внимательнее и как следует вспомнить Дениса, эльф. Как и мой недавно обретённый «друг», он выглядел очень молодо, от силы лет на двадцать пять — хотя именно что выглядел. А сколько эльфу на самом деле лет — про то знают только они сами… если вообще считают нужным помнить такие мелочи. На госте (хм… это я тут гость, а он, получается, хозяин) был надет длинный, до земли, белый плащ с откинутым на спину капюшоном. Ног не видно — не удивлюсь, если обувью хозяин пренебрёг. Что характерно, дождевые капли старались не досаждать бессмертному, меняя траекторию полёта примерно в метре над его головой.

Я поклонился, постаравшись вложить в это движение максимум вежливости, но и не скатиться при этом в раболепие.

— Пусть будет светел твой путь под сенью вечного леса, уважаемый.

Приветствие мне подсказал, как вы понимаете, Денис. По его словам, это была наиболее приемлемая фраза, которую мог сказать человек эльфу, хотя сами они приветствовали друг друга иначе. Но применить в данном случае слова равного по крови означало вызвать недоумение и, как минимум, неодобрение.

Эльф помолчал, затем медленно кивнул.

— Не в радость мне лицезреть человека в сем месте, то истина. Но Великий, — видимо, эльф не считал возможным в присутствии чужака произнести пресловутое истинное имя мэллорна, поэтому ограничился эвфемизмом и бросил короткий взгляд в сторону дерева, давая понять, о чём идет речь, — даровал тебе убежище, да и слова твои исполнены вежества. Потому желаю я, чтобы беседа наша была поелику возможно краткой, но и для замыслов твоих небесполезной.

Говорил он, что характерно, по-русски, правда, используя какие-то уж совсем старорежимные обороты. Из чего, если подумать, можно было сделать очевидный вывод — на Земле этот старец в юном теле, несомненно, бывал, причём именно в России. Только было это очень давно.

— Благодарю тебя, господин, — я вновь поклонился. Мне не трудно, а хозяину, возможно, приятно. — Я разыскиваю девушку. Она, по всей видимости, сумела воспользоваться тонкими путями и оказалась где-то в этих местах. Её отец поручил мне вернуть непутёвое чадо домой.

Я предположил, что термин «непутёвое чадо» окажется для собеседника более понятным, чем термин «разгильдяйка» или «дура». Последнее вообще было наиболее верным, поскольку было полнейшей глупостью отправиться в другой мир без должной подготовки… да и с подготовкой тоже — это в том смысле, что мнение Дениса о моих собственных умственных способностях я в известной степени разделял.

— Мне ведомо, о ком ты ведешь речь, — снова кивнул бессмертный и бросил недобрый взгляд на полузаросшее кострище. — Сия девица имела неосторожность появиться в нашем лесу и нанести оскорбление Великому, вызвав злобный огонь у его обиталища. Признаю, юные воины нашего рода были извещены о визите, и готовы были внять просьбе человека, облечённого толикой нашего доверия, одарить гостью беседой и прогулкой. Но гнев, возникший при виде сего святотатства, застил их разумы.

Мысль о том, что я чудом воспользовался услугами той же самой тени, что и искомая беглянка, мелькнула и тут же растворилась под давлением волны очень обоснованного беспокойства. Значит, это Лена развела тут костёр… интересно, её хоть похоронили, или банально скормили лесному зверью? И, кстати, что это за «облечённый доверием» человек, к просьбам которого прислушиваются сами бессмертные эльфы? Выходит, сумасбродная эскапада Леночки была не совсем её или, может, совсем не её идеей? Найти бы этого «облечённого», да поспрошать с пристрастием. И обязательно с мордобитием.

— Ей сохранили жизнь, — поспешил успокоить меня велеречивый хозяин, — но пребывание сей юницы в Вечном лесу было сочтено неприемлемым. Ей указали дорогу к людскому поселению, сделав путь тот нелёгким и безрадостным. Но ни тело, ни душа её весомого ущерба не претерпели.

Ага, переводя всё это на вразумительный русский, девочку высекли и выгнали. Спасибо и на этом. Значит, папа Друзов имеет некоторый шанс встретиться со своей дочуркой.

— Ты, гость, удостоился благодати Великого, — снова намекнул эльф на что-то, очевидное ему и не вполне понятное мне. Скорее всего, моё предположение было верным и тот факт, что ливень ни в малейшей степени не затронул меня, явился свидетельством этой благодати. Не думаю, что мэллорны готовы вот так защищать всякого, кто останавливается у их корней ночевать. — Ты обратился к нему с верными словами и открыл сердце…

— Простите, господин, — невежливо перебил я юного старца, — но слова те были произнесены в одиночестве.

Патриарх поморщился — по всей видимости, он не привык, чтобы кто-либо прерывал его речь.

— Меж мною и Великим крепка духовная связь, — снизошёл он до пояснения. — Твои слова были услышаны и мной, и сочтены достойными и преисполненными искренности. А посему внемли, человече. Тебе укажут путь, по коему проследовала сия девица. Тебе вернут её имущество, дабы никто не посмел упрекнуть обитателей Вечного леса в том, что они позарились на чужое. И тебе дарована милость единожды возвратиться сюда, приведя с собой означенную юницу, дабы проследовать тонким путём в твой родной мир.

Нет, если я успешно вернусь, обязательно надо будет пересказать этот разговор Денису. Он будет в шоке. Я отвесил хозяину очередной поклон.

— Благодарю тебя, господин. И прими мои извинения за поведение девушки. Она почти ребёнок, не знает ваших обычаев и не ведает, что творит.

Повернувшись к мэллорну, я поклонился и ему, мысленно благодаря за поддержку и заступничество, затем подхватил с земли вещмешок и, распрямившись, продолжил:

— Я готов…

Обращался я к пустому месту. Там, где мгновение назад стоял старо-юный эльф, не было никого, и даже трава не выглядела примятой.

— Старший ушёл, — послышалось с другой стороны, на этот раз не по-русски, но вполне понятно. — Он сказал всё, что хотел.

Этот посетитель тоже, разумеется, был эльфом. Только в нём не чувствовались пронёсшиеся века, да и одет он был не как какой-то жрец, а вполне как человек местной исторической эпохи. Зелёная куртка и обтягивающие ноги зелёные же лосины, удобные на вид невысокие сапоги. На поясе — тонкий меч или, скорее шпага с лезивем шириной в два пальца и с чашеобразной гардой, надёжно закрывающей кисть. В одной руке эльф держал длинный шест, в котором нетрудно было опознать лук со снятой тетивой, в другой — небольшой рюкзачок вполне современного вида, и мощный сине-серый блочный лук с пристёгнутым к нему кивером[50] с пятью стрелами.

— Эти вещи принадлежали девчонке, — эльф небрежно бросил рюкзак и лук к моим ногам, чуть тряхнув пальцами, словно очищаясь от какой-то скверны.

Не имело смысла говорить о том, что с чужим имуществом можно было бы обращаться и поаккуратнее. Спасибо что вообще вернули, а тот факт, что Hoyt «UltraElite» стоит две штуки баксов, вряд ли здесь кого-то заинтересует.

— Я выведу тебя из леса, — проинформировал молодой эльф. — Иди за мной.

Путь занял не слишком много времени, зато весьма негативно сказался на моём самоуважении. Эльф не шёл, он струился, обтекая препятствия и не задев ни одной веточки. По сравнению с ним, я, наверное, напоминал слона в посудной лавке, и возникало стойкое ощущение, что стоит оглянуться — и я увижу просеку, образовавшуюся за моей спиной. Там, где перед моим провожатым расступались кусты, мне приходилось в буквальном смысле слова продираться, рискуя изуродовать одежду и порвать обувь. По всей вероятности, указание «проводить меня к людскому поселению» не предусматривало обеспечение комфорта на этом пути.

По счастью, от места моего, если можно так сказать, «приземления» до опушки леса было рукой подать. Нет, ну не в самом прямом смысле слова, но процесс разрушения подлеска благополучно завершился минут за двадцать. Учитывая, что провожатый держал довольно приличный темп, заставив меня порядком взмокнуть, по расстоянию получилась максимум пара километров. Хотя на этой скромной дистанции мне пришлось раза четыре дать себе самое клятвенное обещание, что как только это приключение закончится, я обязательно начну регулярно посещать спортзал, дабы привести себя в приличную форму.

Остановившись у могучего дуба, изображающего из себя часового на границе эльфийских владений и людских земель, проводник вскинул руку, указывая направление.

— Тебе туда, человек.

— Спасибо за помощь.

Эльф помолчал, затем нехотя выдавил:

— Ты под сенью Великого, человек. Это бывает редко. Не знаю, почему тебе оказана эта милость, но не мне оспаривать его волю, — он снова помолчал, затем добавил: — Когда пожелаешь вернуться — подойди к этому дереву и жди. Кто-то явится, поможет найти дорогу.

— Благодарю. И пусть будет светел твой путь под сенью вечного леса.

Эльф кивнул и сделал пару шагов назад, моментально растворившись среди древесных стволов. Вот он был — и его не стало. Ни шороха, ни скрипа, ни треска ломаемой под ногой ветви. Желать мне удачи явно не входило в его планы… да и чёрт с ним, если на то пошло.

Прежде всего, я достал созданный волшебницей Галей магический компас и с замиранием сердца уставился на облепленную стеарином щепку. Новостей было две, как водится, одна хорошая, другая ожидаемая. Лена находилась в этом мире, щепка пришла в движение и явственно отклонила нитку от вертикали. На этом хорошие новости заканчивались. Компас показывал совершенно не то направление, по которому я собирался следовать в ближайшее время. Если Лена и была в поселении, куда меня направил провожатый, то она его уже покинула. И, судя по углу наклона, успела уйти достаточно далеко. Интуиция подсказывала мне, что девушка, мало приспособленная для выживания во враждебном окружении, всё-таки в первую очередь направится к людям. И искать её следы необходимо именно там.

Отсюда людского поселения было не разглядеть, никто не желал селиться слишком уж близко к местам, где из леса могла прилететь стрела просто потому, что какому-то из бессмертных не понравился твой взгляд, брошенный в сторону стены деревьев. Хотя, на самом деле, я сомневался, что отношения между землепашцами и лесными жителями так уж напряжены. В конце концов, они тут соседствуют уже много веков, наверное, сумели достигнуть каких-то компромиссов, раз уж не вырезали друг друга давным-давно. Да и, насколько я успел узнать у Дениса, в определённых пределах эльфы… ну, не то чтобы откровенно нуждались в людях, но, скажем так, не отказывались от помощи и готовы были за неё неплохо платить. Правда, эти отношения не распространялись настолько далеко, чтобы высокие договаривающиеся стороны вступали в беседу «на равных». Эльфы давно и прочно утвердили здесь себя в качестве «старшего брата», в свои дела людей не посвящали, в людские дела же, напротив, имели привычку время от времени вмешиваться, но делали это достаточно тонко, чтобы не вызвать ненависти. Неприязнь присутствовала, но, при наличии потребности, вполне лечилась деньгами.

Кстати, о деньгах.

Как и в любом нормальном мире, где товарно-денежные отношения превалировали над «волчьими законами» — а просвещённая монархия, созданная за многие века выходцами из Британии, в целом была именно таковой — в вопросах выживания на первое место выходило не виртуозное владение оружием, а наличие материальных ценностей, представлявших собой или деньги, или то, что можно, при необходимости, в деньги обратить. Информация, полученная от Дениса, устарела весьма и весьма существенно, он давно уж не посещал родные пенаты, но и из того, что рассказал склонный к запоям изгнанник, следовало, что попытка набить кошель путем экспроприации экспроприаторов здесь может закончиться весьма плачевно. Королевские стражники, может, и не слишком рвались прочёсывать округу в поисках очередной компании любителей лёгкой наживы, но и от возложенных на них обязанностей отлынивать опасались. Здесь, на границе с эльфийскими владениями, такая служба считалась если и не синекурой, то, по меньшей мере, делом вполне спокойным и неопасным. Если где-то в округе и объявлялись романтики с большой дороги, банды эти редко численностью превышали десяток человек, а потому общения со стражниками старались избежать любой ценой. За выучкой солдат приглядывали опытные деканы из числа ветеранов, которые гоняли подчинённых и в хвост и в гриву, не давая им обзавестись брюшком — во всяком случае, в те времена, о которых мог рассказать Денис — а потому в случае стычки ничего хорошего преступникам не светило.

Вообще, как я понял, кельты, покинув родину под ударами ненавистных римлян, унесли с собой не только дедовские мечи. Изрядно порасшибав себе лбы о несокрушимую стену легионерских скутумов[51], кельты решили, что героический наскок — вещь хорошая и славная, но для здоровья часто не слишком полезная. Поэтому последующие века прошли под лозунгом «хорошо для врагов — не значит, что плохо для нас». Кое-что из принципов формирования римской армии было сочтено правильным и для кельтской «в новых условиях». А, поскольку в дело пускались чужие изобретения, часто и терминология использовалась авторская. Так в армии появились деканы-десятники, центурионы и легионы. Правда, «трибуны», в римские времена командовавшие легионами, не прижились, на эту роль претендовали благородные тэны и богатые всадники. Но куда важнее другое — из опыта борьбы с римскими легионами кельты переняли принципы пехотного строя и воинской дисциплины. Не отказавшись от излюбленных колесниц и кавалерии, новые короли новой страны сумели достаточно быстро сформировать сильную пехоту, с которой приходилось считаться и оркам и уж, тем более, эльфам. Последние, к слову, в качестве пеших воинов оценивались не слишком высоко… вот лучники — это да, в этой части с лесными жителями не могли конкурировать и лучшие стрелки из числа людей.

И пусть королевские стражники не относились к категории легионеров, за их выучкой следили и спуску им не давали. Поэтому пяток хорошо экипированных стражников вполне мог порвать в клочья и десяток бандитов, и полтора. Так что любители лёгкой наживы в этом мире долго не жили и богатством не отличались.

Вариант «заработать деньги честным трудом», как ни печально, здесь был столь же труднореализуем, сколь и на моей родине. Нет, наскрести на более или менее сносное существование было вполне возможно, но… но для этого требовались, как минимум, руки, растущие из правильного места. Я же, по меркам этого мира, не умел вообще ничего. Ни толком держать в руках меч (насчет эффекта от взятых у Потапыча уроков я не обольщался), ни что-либо полезное мастерить, ни… в общем, как член общества я был бесполезен.

Оставался третий способ раздобыть монеты. Это, говоря словами небезызвестного Шарика, «продать что-нибудь ненужное».

В первую очередь мне пришла в голову идея на остатки денег, полученных от папы Друзова, купить в Сбербанке серебряные слитки. Увы, Денис внёс в мои планы серьёзные, местами фатальные коррективы. Во-первых, пятидесятиграммовый серебряный слиток, купленный в России за пару тысяч или что-то около того, соответствовал примерно семи серебряным монетам местной чеканки, что позволило бы мне максимум десять раз переночевать и более или менее нормально поесть в довольно посредственной таверне. И то, если хозяин окажется широкой души человеком. Пятиграммовый золотой слиток, не дотягивающий по весу до местного статера, стоил у нас уже более девяти тысяч рублей, но его покупательная способность здесь была не столь уж и высока. Скажем, весьма посредственный меч стоил не менее статера, а при покупке приличного коня счёт шёл на десятки, а иногда и на сотни.

Но это было только «во-первых» и, следовательно, существовало и «во-вторых». Местные короли очень быстро поняли, что тот, кто держит в своих руках деньги — держит всё. Поэтому фальшивомонетничество каралось в Бритте (так кельты, бежавшие с Земли, назвали новую родину) чуть ли не более жестоко, чем разбой на большой дороге. И если где-нибудь в глуши у меня в качестве оплаты могли принять серебряную вещицу или, скажем, кусочек драгоценного металла на вес, то в более или менее крупном городке попытка расплатиться чем-либо, кроме монет с профилем одного из Их Величеств, вполне могла окончиться приходом стражи и крупными неприятностями. Правда, наряду со статерами и серебряными драхмами, имели хождение и эльфийские золотые монеты (на серебро лесные жители смотрели несколько свысока).

Эльфийская золотая монета у меня была. Одна. Подарок Дениса. Другое дело, что я предпочёл бы сохранить её в качестве сувенира.

В общем, все мои надежды строились на том, что в ближайшем поселении мне удастся более или менее удачно продать что-нибудь из «ненужного». Желательно так, чтобы не привлечь при этом к себе излишнего внимания. Идея «торгануть» одноразовыми зажигалками, выдавая их за мастерскую работу местных гномов, была пресечена на корню. По словам Дениса, эти воспетые в фэнтези коротышки здесь водились, и регулярно вели кое-какую торговлю с людьми, но выставляли на продажу либо оружие, либо драгоценные камни. И за то, и за другое запрашивались совершенно неприличные деньги, часто, в самом буквальном смысле этого слова, товар отдавался «на вес золота». По словам эльфа-изгнанника, как правило, дело того стоило. Всякого рода блестяшки, вроде синтетических драгоценных камней, тоже могли «довести до цугундера». Уж не знаю, как местные ювелиры (в большинстве своём либо обладавшие толикой магического дара, либо, в противном случае, обречённые на разорение) определяли подлинность камней, но делали это они вполне уверенно.

Итак, чем я располагал?

В моём дорожном мешке лежали два ножа. Вполне обычных ножа, как их принято называть, туристическо-бытового назначения. Но — если верить ценнику и внешнему виду — клинки этих ножей были изготовлены из дамасской стали. По словам Дениса, подобная сталь в Бритте была неизвестна. Вернее, гномы-то, вероятно, вполне владели необходимыми технологиями, но почитали их не самыми лучшими. Лезвие из гномьей голубой стали могло настрогать клинок моего ножа как карандаш. Но в сравнении с изделиями людских кузнецов такие ножи выглядели весьма впечатляюще, как в части узора на клинке, так и в части общей отделки.

Вдобавок я, мысленно попросив прощения у матери, прихватил несколько оставшихся от неё колец. В серебряную оправу были вставлены камни, пусть и не считающиеся драгоценными, но вполне натуральные — чароит, малахит, лазурит. Мама не увлекалась ювелирными украшениями, это были подарки друзей на всякого рода события, вещицы недорогие и не сказать чтобы особо эффектные, но, в самом крайнем случае, можно попытаться продать и их.

За безделушками я забежал на родительскую квартиру перед визитом к Галине — опасался, что потом может не остаться времени. А ножи купил сразу после беседы с Денисом.

Местное поселение (я как-то не удосужился узнать, как следует называть подобные места — село, деревня или как-то иначе) постепенно приближалось. С вышки, где скучал одинокий стражник, меня заметили, но особого интереса не проявили. Один человек по определению не несёт угрозы, идёт — и пусть себе идёт. Никто не торопился перегораживать дорогу и требовать платы за вход. И то ладно — в городах, по словам Дениса, могли бы и потребовать, не столько ради пополнения городской казны, а исключительно как критерий отсева. Мол, если ты не готов расстаться с несколькими медяшками, то и в городе тебе делать нечего, тут и местной голытьбы хватает.

В целом, деревня — какого-либо подобия храма я не наблюдал, хотя это и не означало, что его нет, но всё равно буду называть это деревней — выглядела достаточно мирно. Детишки бегают, люди какими-то делами занимаются. Куда-то протопали двое стражников, взбивая клубы пыли подкованными сапогами и позвякивая кольчугами. На меня они внимания также не обратили.

Нужный мне субъект был мною замечен сразу. Седой дед, истинный возраст которого определить не представлялось возможным, поскольку в мире, лишённом современной мне медицины, люди стареют рано, сидел на скамье у дома и ловко что-то строгал. Нож в его руках так и летал, стружка брызгала во все стороны — в общем, дед казался вполне бодрым и, следовательно, вполне мог ответить на пару простых вопросов.

— Доброго дня тебе, отец.

— И тебе лёгкой дороги, путник, — старик отложил в сторону почти законченную деревянную ложку и медленно склонил голову.

— Скажи, где я могу найти торговца?

Дед посмотрел на меня с явным неодобрением, по всей видимости, я сказал что-то не так. Знание языка, увы, не сопровождается автоматическим знанием традиций. Может, следовало сперва поговорить о чём-то отвлечённом, и лишь потом сообщать о своих потребностях? Не знаю… в любом варианте, я не желал сейчас вступать в длительный диалог, чревато осложнениями.

Взгляд старика скользнул по моей кольчуге и мечу, на мгновение задержался на выглядывающем из-за плеча луке — спорю на сто золотых, подобных конструкций здесь никогда не видывали — и благоразумно решил, что указывать вооруженному человеку на какие-то нарушения общепринятых норм не стоит.

— У нас один торговец, его зовут Охан Мак Кормик. Его лавка там, — дед ложкой указал направление. — Ты не ошибёшься, воин, над дверью лавки доска с рисунком зайца.

Заяц, священное животное кельтов, являлся символом процветания, изобилия, хорошей жизни, но лавке глубокоуважаемого Охана зверёк помогать явно не торопился. С моей точки зрения, большая часть выставленного товара вполне подходила под определение «хлам». С другой стороны, а чего ожидать от торговца, ведущего дела в забытой всеми кельтскими богами деревне, где не то что богатого покупателя — обычного-то днём с огнём не сыщешь.

Хозяин, весьма уже немолодой человек, высохший до состояния жерди, бросил на меня не слишком благожелательный взгляд. Создавалось впечатление, что мой визит оторвал его от размышлений о бренности всего сущего вообще и убыточности бизнеса в частности. Ему потребовалось несколько секунд, дабы пересилить плохое настроение и растянуть губы в гримасе, которую следовало воспринимать как приветственную улыбку.

— Да будет Луг[52] благосклонен к тебе, воин.

— Пусть светлый Бел[53] не оставит вниманием твой дом, уважаемый Охан.

Мои познания в кельтской мифологии были почти нулевыми. Стоило бы как следует покопаться в интернете и собрать информацию о том, кого в каких случаях упоминать, да вот не удосужился. Одна радость — в большинстве своём местные боги были достаточно универсальными. И вообще, я, как воин, мог спокойно по любому поводу поминать Тевтата, вполне годящегося как на роль военного покровителя, так и на должность «смотрящего» за самыми разными аспектами мирной деятельности. Впрочем, в данный момент упоминание Бела, местного аналога Аполлона, вполне сошло.

— Какая нужда привела славного воина в мою скромную лавку?

Судя по кислой улыбке, торговец предполагал, что особого дохода с этого визита ему не обломится. А если так — стоит ли стелиться перед посетителем?

— Мой путь был нелёгок, и не всегда Тевтат был ко мне благосклонен, — доступно объяснил я ситуацию. — Увы, монеты в моём кошеле сейчас уже не радуют меня мелодичным звоном.

— Воин желает что-то продать? — вздохнул торговец.

Я выложил на стол перед ним один из ножей.

— Этот клинок вышел из рук великого мастера, живущего далеко на юге.

Торговец взял нож, извлёк его из ножен и повертел перед глазами, словно был слабоват зрением. Признаю, лишённое блеска лезвие, покрытое тёмными разводами, смотрелось куда менее эффектно, чем полированная сталь, в которую можно было смотреться, как в зеркало. Охан поковырял клинок ногтем, словно собирался соскрести тёмно-серый налет.

— За этим ножом не ухаживали должным образом, — сообщил он мне.

— Это не так, уважаемый, — я понял, что слова Дениса подтвердились, и дамасскую сталь в этих местах не видывали. — Это весьма искусная работа. Мастер, создавший нож, сумел овладеть кое-какими секретами гномов. Это узорчатый металл намного прочнее обычного, он не ржавеет и весьма гибок. Но, самое главное, его острота не знает себе равных… среди клинков, созданных людьми.

На самом деле, дамасская сталь ржавеет. Но это не значит, что о подобных свойствах стоит говорить каждому, кто увидел её впервые в жизни.

Торговец достал какую-то палку, чиркнул по ней ножом. Заточка была новой и достаточно качественной, срез вышел весьма гладким.

— Что за мастер сделал этот клинок?

— Никто не знает его имени, — вздохнул я, решив, что подпустить немного туману не повредит. — По слухам, его мать сошлась с одним из гномов. Конечно, гном не повёл женщину в родовые пещеры, но подарил сыну что-то из умений. Это не голубая сталь, почтенный Охан понимает, что подобные секреты гномы берегут ценой жизни. Но и эта тайна досталась юноше не даром. Гном отобрал у него имя…

Понятия не имею, на кой хрен гному имя человеческого отпрыска-полукровки. И не знаю, возможны ли вообще общие дети у людей и этих, для меня пока чисто мифических, коротышек. Но, на мой взгляд, звучал этот бред вполне таинственно, учитывая, что Денис говорил о гномах, как об очень закрытой касте, тщательно избегавшей с людьми контактов, выходящих за рамки торговых сделок по строго ограниченному ассортименту. Так что опровергнуть мои слова было попросту невозможно.

— … и дал сыну вместо имени прозвище. Мастера называют «Золотые уста».

— Он обучен красиво говорить?

— О, нет, уважаемый. Говорят, — я понизил голос до шёпота, словно тут по углам толкалась целая толпа, желающая подслушать секреты изготовления узорчатых клинков, — что для закалки таких ножей молодой мастер использует собственную слюну. А потому таких ножей создано всего два. Много ли слюны у человека…

Подумав, мастер предложил мне за уникальный клинок, созданный неведомым здесь Златоустом и (бред, признаю) закалённый его слюной, два статера. Если привезти эти монеты на Землю и продать как золотой лом, подобных ножей можно было бы купить штук пять. Хорошая сделка… но, увы, для моих целей этого было недостаточно. Я вежливо улыбнулся и заявил, что право обладания одним из двух уникальных изделий стоит дороже. Торговец поинтересовался, какая сумма способна спасти гиганта мыс… в смысле, поиздержавшегося в походах и боях воина. Я ответил, что двенадцать статеров, пожалуй, способны были бы заставить меня расстаться с продуктом «гномьих технологий».

В общем, после долгого торга нож ушёл к уважаемому Мак Кормику за шесть статеров. Самое забавное, что я бы отдал его и за первоначально предложенные две монеты. По сути, столь дорогой нож здесь попросту не был востребован. Люди низших сословий, чтобы резать мясо или строгать дерево, пользовались клинками поскромнее. Ну, точить чаще — зато и стоит такое убогое изделие немного. Люди богатые наверняка пользовались за столом ножами, украшенными резьбой, камнями и драгоценными металлами. А при встрече с врагом отдавали предпочтение клинкам побольше… в общем, ножик, удобный для туриста, местным был интересен разве что как диковинка.

Ссыпав монеты в приятно потяжелевший кошель — один из статеров Охан сразу разменял на два десятка серебряных драхм, я решил продолжить общение.

— Посмотри и на эти кольца, уважаемый.

На первое время денег мне должно было хватить, и продавать побрякушки я не собирался. Но необходимо было примерно знать, на что рассчитывать в случае крайней нужды.

Малахит и чароит торговца не заинтересовали. Презрительно заявив, что подобная оправа не сделала бы чести и младшему подметателю мусора в мастерской ювелира, Охан предложил мне по серебряной драхме за каждое из колец и, насколько я понял, совсем не расстроился, когда я убрал их в карман. А вот массивный перстень с лазуритом явно произвел впечатление.

Не помню, откуда у матери появилось это кольцо. Я, как и большинство мужчин, не обременённых избыточными доходами, не способен ни оценить женские украшения, ни толком их запомнить. Оправа сделана грубо, я бы сказал, нарочито грубо, имитируя старину и ручную работу. Крупный кабошон[54] красивого синего цвета имел белые полупрозрачные вкрапления, образующие что-то вроде неровной звезды с лучами разной длины. Ни разу не видел, чтобы мама его носила — скорее всего, с того момента, как кто-то вручил ей этот подарок, перстень так и провалялся в шкатулке с немногочисленными цепочками и другими подобными недорогими украшениями. Да и обращались с ним явно без должного пиетета, оправа была чуть погнута, металл — серебро или мельхиор, кто его разберёт — утратил былой блеск, что добавляло кольцу «возраста», но не красоты.

Тем временем, торговец вертел кольцо в руках, явно раздумывая над возможностью урвать заинтересовавший его предмет по дешёвке. Мысленно я предложил ему действовать — бизнес не срастётся, но, зато, я получу совершенно бесплатную информацию.

Видимо решив, что возможностей человеческих глаз для оценки камня недостаточно, почтенный Мак Кормик достал из ящика стола небольшой кожаный футляр, откуда извлёк странный прибор вроде монокля, только не с бесцветным, а с густо-синим стеклом. Неизвестно, что сквозь это стекло можно было разглядеть, но процесс занял у Охана минуты три, не меньше.

— Это редкий камень, — наконец сообщил он. — Луг послал тебе удачу, воин. Я готов дать тебе… двадцать четыре статера.

Я мысленно присвистнул. Статер весил чуть больше восьми граммов и выходило, что за кольцо, цена которому от силы три тысячи рублей, я получу двести граммов пусть и не слишком чистого, но золота. С другой стороны, уже тот факт, что торговец предложил подобную сумму сразу, означал, что кольцо стоит, как минимум, раза в два-три дороже. Я это знал. И Охан знал, что я знаю, ожидая долгого торга… что ж, придётся его разочаровать.

— Увы, уважаемый, я не собираюсь продавать камень. Хотел лишь узнать цену…

— Подожди, воин, — лавочник явно забеспокоился, — подожди. Быть может, я и понесу убытки, но это кольцо заставляет меня рискнуть. Я удвою названную сумму — поверь, нигде в королевстве ты не сумеешь получить за эту вещь больше сорока восьми статеров.

— Э, клянусь Тевтатом, я не отдал бы его и за сотню золотых, — усмехнулся я, припоминая, что у меня дома лазурит не относился к числу драгоценных камней. Эдак можно было бы наладить неплохой бизнес. Десять граммов синего камня в обмен на полкило золота. Де Бирс удавится от зависти. В полном составе.

Пальцы Мак Кормика сжались, пряча кольцо в кулаке.

— Тогда я заплачу тебе сто десять!

На мой взгляд, если продать эту лавку с молотка, включая стены и самого хозяина, то и тогда сотню статеров набрать не удастся. Может, меня хотят тупо развести?

— Эта вещь передаётся в моём роду из поколения в поколение, — я решил, при случае, заявить, что оправу меняли неоднократно, — и было бы недостойно продать камень даже при большой нужде…

— Двести!

На торговца было жалко смотреть. Интересно, он дойдет до того, что бросится на меня со свежекупленным ножиком? На всякий случай, я сделал шаг назад и положил руку на эфес меча.

— Прости, но камень не продаётся. Не соблаговолишь ли вернуть его мне?

Мак Кормик и в самом деле бросил взгляд на нож. Только мне показалось, что он в этот момент думал не о попытке отправить пришлого воина в иной мир, завладев столь приглянувшимся торговцу имуществом, сколько о том, что ему придётся отрезать себе руку — добровольно пальцы не разожмутся.

Прошло не меньше минуты, прежде чем кольцо, освободившись от покрывшейся потом руки, упало на столешницу.

— Триста десять статеров… — прошептал Охан, лицо которого уже пошло красными пятнами. — И двенадцать серебряных драхм. Клянусь, у меня нет больше… впридачу ты сможешь забрать любой товар в лавке… во имя светлого Бела и грозного Тевтата, забери всё!

Я забрал кольцо и вышел из лавки, раздумывая, не допустил ли я огромную ошибку. Три сотни золотых монет… нет, дело не в деньгах. Если торговец готов был отдать за заурядный камень такую груду золота, значит, кольцо стоит дороже, намного дороже. Но в этих местах человеку вполне могут перерезать горло за пару серебряных драхм. Отдай я кольцо лавочнику за толику золота, и он тут же утратил бы ко мне всякий интерес, подсчитывая барыши. Или я ничего не понимаю в людях, или я теперь для уважаемого Охана Мак Кормика являюсь ходячим источником благосостояния. Не думаю, что ему будет трудно найти пару человек, способных всадить мне в спину стрелу и обшмонать карманы.

Пойдёт ли торговец на подобную сделку с совестью? Что-то мне подсказывало, что и не задумается.

Смогу ли я обеспечить собственную безопасность? Ой, не смешите! Максимум, от кого я, с моими навыками, смогу отбиться, так это от заурядного крестьянина. Да и то большой вопрос — в этих местах человеческая жизнь ценится не сказать чтобы дорого, а потому вопросы самозащиты вбиваются в людей с детства. Не то, что у нас — хобби… Армейские навыки у меня были, но и там нас больше учили строевому шагу, чем полезным в средневековом мире навыкам. Автомат бы…

Надо отсюда убираться.

Но, с другой стороны, хотелось бы собрать хоть какую-то информацию о Лене. Вряд ли девчонка, явившаяся сюда из другого мира и слабо ориентирующаяся в новом для себя окружении, никому не бросилась в глаза. Раз здесь не задержалась — следовательно, были тому причины. А где можно узнать свежие сплетни? Думаю, что самое подходящее для этих целей место там, где люди пьют пиво и что покрепче.

Найти таверну труда не составило. Как и лавка, это заведение было единственным на всю деревню и все дороги (в том числе тропки) вели туда. По причине относительно раннего времени — народ, преимущественно, пребывал в поле — зал с низким потолком, грубой мебелью был совершенно пуст. Мне пришлось несколько раз смачно хлопнуть кулаком по стойке, пока не откинулась занавесь, перекрывающая доступ во внутренние помещения, и не явилась хозяйка — я так решил, ибо на служанку она не слишком походила — этого заведения. Я не поклонник рубенсовских форм, да и возраст успел оставить на женщине довольно жестокие следы, но лет десять назад она была, пожалуй, предметом неровного дыхания всей округи. Могучая стать, огненно-рыжие волосы, не утратившие былой красоты черты лица.

— Да принесет Тевтат безопасность твоему дому, уважаемая.

По уровню доходов хозяйка таверны могла заткнуть за пояс десяток таких, по словам Романа, «бедных, но гордых йоменов», каким предполагал выглядеть я. Но на социальной лестнице воин стоял выше.

— Пусть направит Тевтат твой меч, господин, — она поклонилась, без подобострастия, но и не как равному. — Желаете подкрепиться с дороги?

— Было бы неплохо. Но сначала — несколько ответов на вопросы.

На стол легла серебряная монета. Драхма. Почти восемь граммов серебра. Вполне достаточно, чтобы считаться щедрым клиентом. Это ж не у нас придумали принцип «клиент всегда прав». Это принцип, вполне успешно действующий во всех мирах… ну, я так думаю. Потому, что обиженный клиент не склонен расставаться с монетами, это любой нормальный торговец усваивает накрепко.

— Слушаю, господин.

— Я здесь кое-кого ищу…

Признаться, я имел весьма смутное представление насчёт того, как построить беседу. Лена могла — и, вообще говоря, должна была — нарваться на неприятности. Здесь, в отличие от древней Руси, не привечали блаженных и юродивых. В этом мире жили свободные люди… и даже тех, кто находился на положении рабов и рабами же назывался, не всегда легко было отличить от хозяина и членов его семьи. Одежда поплоше — и всё, пожалуй. Каждый знал своё место, определённое многовековыми традициями. Кому пахать и сеять, кому воевать, кому торговать. Лена в эту схему не вписывалась. Может, поначалу она и собиралась изображать из себя эдакую амазонку-лучницу, не знаю, но после кострища у корней мэллорна и последующего общения с эльфами у неё, думаю, выбор невелик. Я бы прикинулся нищенкой — самый хороший способ присмотреться к окружающим и решить, что делать дальше. Нищенку могут прогнать, могут ударить — но никто не станет убивать побирушку.

Хотя, как я уже говорил, знание языка не дает автоматически и знания местных реалий. Может, я заблуждаюсь. Но, как мне кажется, любая попытка выдать себя за кого-то другого может привести к весьма плачевному результату. Например, объявят ведьмой и отправят на костёр. Или утопят. Понятия не имею, как древние кельты решали проблемы с ведьминским сословием.

Таким образом, мой вопрос был максимально общим и предполагал, что собеседница сама дополнит его деталями, прежде чем дать обстоятельный ответ.

— О, воин, если ты слуга всадника Фаррела Оррина, то увы, он не дождался тебя и уехал два дня назад. То-то я смотрю… ведь негоже всаднику не иметь оруженосцев.

Два дня назад… ага, как раз тогда, когда Лена должна была появиться в этой деревне. Совпадение? Да запросто.

— Не повезло, — вздохнул я, справедливо решив, что раз неведомый мне всадник отбыл, то и опровергнуть любую чушь, которую мне заблагорассудится нести, он не сможет. — Дела задержали меня, да и коня в дороге потерял, но всё ж надеялся успеть.

— О да, — с готовностью развила мысль женщина. — Он ждал тебя, воин, почти десять дней.

— Как твое имя, красавица? — поинтересовался я.

Быть может, комплимент из уст более… гм… взрослого человека произвел бы лучшее впечатление, но, видимо, хозяйку этого заведения не так уж часто баловали добрым словом. Она покраснела от смущения, улыбнулась.

— Мерна.

— Мерна… красивое имя, — нифига красивого, но почему бы не сказать, если мне это ничего не стоит. — Оррин ведь в твоей таверне ночевал?

Сомнительно, чтобы у проезжего человека было здесь жилье, как сомнительно и то, что в этом захолустье найдется другая гостиница.

— Истинно так, воин, — она снова улыбнулась, открыто и доброжелательно.

— Не сказал ли Оррин, почему уехал столь внезапно? Да ещё и в одиночку?

На мой взгляд, только сверхважные дела могли заставить благородного всадника — это, как я понимал, местный аналог рыцаря — торчать в этой дыре дольше, чем потребовалось бы на перекус и пересып.

— Кто я такая, чтобы всадник что-либо объяснял мне, — развела руками женщина. — Да уж, если на то пошло, и кому-либо другому. Только вот уехал он не один. Рабыню взял, как раз накануне.

— Рабыню? — я старательно изобразил удивление, одновременно мысленно благодаря местных богов за идею заглянуть в таверну. Чует мое сердце след сумасшедшей девчонки, ох, чует. — Зачем Оррину рабыня? Хотя… небось, молода и собой хороша?

Я постарался изобразить глумливую ухмылку, но тут же согнал её, заметив, как нахмурилась хозяйка.

— Пришла тут в нашу таверну девушка, нищенка, — пояснила она явно без особого воодушевления. — Худая, видать, давно голодала. Правда, ежели еды давать вдосталь, дабы в тело вошла, так и вовсе собой недурна будет. Видать, заприметил то твой всадник. Ну а она и сболтнула лишнего… про закон Идена-Заступника, что про нищих гласит, доводилось слышать?

На всякий случай я решил пожать плечами. Понимай как хочешь, то ли «бес его знает, что это за закон», то ли «да кто ж его не знает». Мерна решила, что я имею в виду первый вариант, и тут же пояснила:

— Старый закон, его сейчас не всякий и вспомнит. Мол, ежели у человека денег нет, да хозяина, да заступника, да родителей тоже — никого, кто мог бы за бедняка слово замолвить — то любой может такого назвать рабом. Фаррел и назвал. Лавена — она и не поняла, что вмиг свободы лишилась, улыбалась ему, глупая… хотя ведь закона не знала. А то, может, и промолчала бы.

— Лавена?

— Девку Лавеной звать. Купил он ей из одежды кое-что, у меня купил, не поскупился. На возок посадил, да сразу и отбыл.

Она подумала и помрачнела.

— Тут дело-то вишь какое, воин. Сцепился он тут с кэрлом из пришлых, Тристаном звать. Сцепился вроде как и по пустяку, охолонил того маленько, да вот мира меж ними так и не стало. У нас ведь как — могут друг другу и бока намять, и зубы покрошить, дело обычное. Потом пива по паре кружек в себя зальют — и смотри ж ты, друзья друзьями, словно с детства вместе росли. Потом снова подерутся, да опять помирятся. А тут уж не поладили так не поладили, Тристан на твоего Оррина волком смотрел, да и всадник кэрла не жаловал. И, видать, задело кэрла-то, что всадник девку себе в рабыни взял. Может, он и сам того хотел бы, не ведаю.

Она вздохнула.

— Может, потому и в путь торопился. От беды подальше. А Тристан то ли с зависти недоброе замыслил, то ли просто по своим каким-то надобностям уехал, про то не скажу. Но отбыл сразу, как только Оррин права заявил на Лавену. Только вот ежели Тристан и в самом деле чего удумал, найти помощников ему не в труд будет. Деньги у него водятся, а места тут неспокойные. Стражники, есть такое дело, разбойников ловят — да разве ж их всех выловишь… А у всадника и оружье дорогое, и конь немало статеров стоит. Про другую справу уж и не говорю, сразу ж видно, не бедствует.

— А куда уехал-то Фаррел?

— Да тут одна дорога…

Пообщавшись со словоохотливой Мерной минут пять, я одарил её ещё одной драхмой, получив от хозяйки головку сыра, каравай хлеба, несколько аппетитных на вид колбас и изрядный кусок окорока. Предложение отведать чего-нибудь горячего я отверг, ссылаясь на необходимость как можно быстрее отправиться в путь, дабы догнать господина.

В том, что этот всадник увёз Лену, я теперь не сомневался. Совпадали приметы, совпадал цвет волос — но это были признаки косвенные, хотя и многообещающие. А вот слова женщины о том, что бродяжку Лавену эльфы стрелами порезали — аргумент непрошибаемый. Никто из местных по доброй воле в лес не пойдёт, а если и пойдёт — получит от ворот поворот, но без членовредительства. Не нужны эльфам конфликты на пустом месте, настраивать против себя соседей, с которыми ведёшь дела — последнее дело. Ленка костёр у мэллорна развела, вот у вечно юных крыши-то и посрывало.

Теперь оставалась одна, но зато вполне серьёзная проблема. Транспорт. Всадник, как ему и положено по должности, уехал верхом. Девушка сопровождала его тоже не пешим ходом, следовательно, догнать их на своих двоих не представлялось возможным. Нужна была лошадь.

Я уж не знаю, зачем это понадобилось дяде Фёдору, но ездить верхом он меня обучил. Может, предполагал, что рано или поздно мы с ним пройдем по Тонкому пути и окажемся в мире, где водительские права, мягко скажем, не востребованы. Может просто считал, что верховая езда, как и владение оружием, умение ориентироваться на местности или навыки разведения костра в дождливую погоду, являются умением, необходимым мужчине, выбравшему столь необычный род занятий. Так или иначе, но несколько уроков я получил и теперь мог, пусть и без особой уверенности, лошадь оседлать и худо-бедно на ней усидеть.

На вопрос, где тут продают лошадей, Мерна покачала головой и объяснила, что всех хоть сколько-нибудь годных под седло животин скупили королевские посланцы. А те коняги, что привыкли тянуть плуг или телегу, под седло никак не пойдут, да и зазорно оруженосцу на кляче-то, ему конь добрый нужен.

Как подсказывала логика, если лошади скуплены здесь, то точно так же они скуплены и во всех ближайших деревнях. И либо оруженосец благородного всадника Фаррела Оррина отправится в дальнейший путь пёхом, либо — это в лучшем случае — на какой-нибудь телеге.

Внезапно на улице послышались крики.

— Что-то случилось?

Говорил я уже в спину женщине, торопливо выбегающей из таверны.

Небольшая толпа, из которой доносились вопли и плач, собралась у недавно покинутой мною лавки уважаемого и обиженного Охана Мак Кормика. Подойдя поближе, я понял, что мой отказ продать злополучное кольцо стал не последней неприятностью для торговца. Предпоследней. Потому как только что с ним случилась воистину последняя неприятность. Усатый, невысокий и невероятно широкоплечий стражник в весьма приличного вида кольчуге (как я чуть позже понял, это был десятник, командовавший местным крошечным гарнизоном) как раз проводил дознание, порыкивая на особо визгливых и довольно ловко вытягивая информацию из относительно вменяемых граждан.

Как я понял, почти сразу после моего ухода Мак Кормик покинул свою лавку, наказав какой-то женщине, сейчас громче всех голосившей и заливающейся слезами, приглядывать за хозяйским добром, оседлал лошадь и, взгромоздившись на неё, собрался куда-то отправляться. То ли упряжь оказалась с гнильцой, то ли изношена была сверх всякой меры — в общем, лопнула подпруга, вследствие чего седло съехало набок и торговец плюхнулся на землю. Лошадка была невысока, падение ничем особо серьёзным ему не грозило, но вмешался его величество «закон подлости». И теперь Охан лежал пластом, не подавая признаков жизни, а вокруг его разбитой о случайно подвернувшийся камень головы расплывалось тёмное пятно. У меня мелькнула мысль хоть пульс пощупать у торговца, но я решил, что местные не поймут. Да и опытному десятнику определить, что перед ним лежит труп, труда не составило.

Признаться, несмотря на всю трагичность ситуации, мне стало немного легче. Всё-таки кольцо, за которое мне совсем недавно давали немыслимые по местным понятиям деньги (и торговую точку впридачу), изрядно жгло карман. Почему-то не оставляла мысль о том, что Охан собирался отнюдь не «посидеть с приятелями за кружечкой пива», не иначе как собирался избавить меня от драгоценного груза. Иначе с чего бы он так внезапно с места сорвался… хотя, возможно, у меня просто паранойя.

— Слышь-ка, воин, — внезапно раздался у меня за спиной голос Мерны, — ты ж говорил, что коня ищешь? Сколь отдать готов?

— За этого? — сразу понял я, кивнув в сторону понуро стоящей лошади.

— Ты не смотри, что кобылка неказиста, — торопливо зашептала трактирщица, — она вынослива и послушна. А что немолода, так другой-то и нет. Эдана, вдова, отдаст задёшево, недобрая это примета — лошадь, от которой хозяин смерть принял, в доме держать. Да и ей каждая медяшка теперь в радость, дела-то у покойного шли неважно…

Я не стал говорить, что упомянутый покойный не так давно сулил мне за простенькое кольцо два с половиной кила золота.

— Четыре статера могу дать, — изобразил я некоторое сомнение. Цену лошадей в местном обществе я, несмотря на объяснения одного знакомого эльфа, представлял себе более чем смутно. Пусть трактует мою неуверенность как считает нужным. То ли я в стеснённых обстоятельствах и пытаюсь сбить цену, то ли, напротив, склонен переплатить по причине нужды в транспортном средстве.

— Четыре драхмы добавь, воин, — нахмурилась Мерна, — не осла покупаешь.

— Хорошо, — вздохнул я, — четыре так четыре. А лучше так, я даю четыре статера и десять драхм, но лошадь беру со сбруей… и чтобы не гнилая.

— Прослежу, — кивнула трактирщица. — Жди здесь.

Солнце вот-вот собиралось скатиться за горизонт, и я решил, что пора искать место для ночлега. Вернее, насчёт солнца — это я так, образно. Никакого солнца здесь не было, кроны деревьев формировали на лесной дороге густую тень, которая с каждым часом — нет, с каждой минутой становилась всё гуще и вот-вот обещала превратиться в потёмки, а затем и вовсе в непроглядную темень.

У каждого человека в жизни бывают моменты, когда он сначала принимает какое-то решение, а потом образно, с фантазией высказывает сам себе мысли о собственных умственных способностях. В настоящий момент я пытался оправдать свою же дурость — ну зачем, спрашивается, мне надо было пускаться в путь в середине дня? Чтобы иметь сомнительное счастье ночевать в лесу, под неумолчный писк комариных облаков и отдалённый, но весьма тревожащий волчий вой. Это вам не лесопосадки городов, там, максимум, что можно встретить — бездомных собак. Тоже не подарок, особенно для невооруженного человека. Собаки чувствуют слабость потенциальной жертвы, а собираясь в стаю, вообще наглеют беспредельно. Но собаки — ладно, у них чинопочитание… ну, в смысле, человекопочитание закреплено, наверное, на генном уровне. Боятся. Боятся окрика, боятся палки, камня. Не всегда, не все — но стая, даже голодная, совершенно не обязательно нападёт.

Здесь собак не было. Здесь были волки — а у них пиетет перед людьми отсутствовал. И уж перед лошадьми-то… Лошадь — это не только ценный… гм… транспорт, но и хренова туча мяса. И второй кусок мяса, поменьше, сидит сверху, сжимает в потной ладони рукоять меча и думает, а не достать ли лук. Правда, этот кусок мяса стрелок тот ещё. И стрел всего пять штук, а если хищника не убить, а только оцарапать — можно огрести целый комплекс печальных последствий.

В общем, в этих местах в одиночку ездить — либо признак отчаянной храбрости, либо беспросветной глупости. Судя по тому, каким взглядом провожала меня Мерна, она склонялась ко второму варианту оценки. Сейчас я готов был с ней согласиться.

С другой стороны, было бы немного глупо спрашивать, как долго мне добираться до следующего поселения. Подразумевалось, что я, пусть и не совсем местный, но хоть немного представляю, куда двигаюсь.

Я и представляю. Направление.

Вообще говоря, как подсказывает логика, расстояние от деревни до деревни не должно превышать километров сорок — дневной переход более или менее подготовленного путника, готового шагать от рассвета до заката с перерывом на обед и непродолжительный полуденный отдых. Ну не сорок — так пятьдесят. Если мне не доставляет удовольствия идея ночевать в лесу, где заунывно воют волки, не думаю, что она придётся по сердцу кому угодно другому.

Не исключено, что примерно так и было. Часа два назад я миновал развилку. Не классическое сказочное «направо пойдёшь — коня потеряешь, налево пойдешь — жена башку открутит», а простую лесную развилку. Основная — читай, «самую малость более утоптанная» дорога продолжала двигаться в прежнем направлении, отпочковавшаяся от неё — активно забирала вправо, скрываясь между деревьями. Без знания местности, на мой взгляд, оба пути были практически равнозначны — ну, разве что, типа наезженный тракт обещал в перспективе какое-то жилье. Похоже, я ошибся. Интересно, кому пришло в голову в этой средневековой глухомани прокладывать эдакую магистраль федерального значения? Хотя кто знает этих кельтов… Познакомившись с римлянами и их дорожным строительством, они, быть может, решили, что транспортные артерии — «это наше всё».

В общем, уж вечер близится, а гостиницы всё нет. И не предвидится.

Ночёвка в лесу, который относится к категории «потенциально враждебный», должна организовываться по правилам. Костёр, не затухающий до утра. Бодрствующие посменно стражи, способные вовремя поднять тревогу и дать потенциальному противнику первый отпор, пока остальные члены группы протрут глаза и возьмутся за оружие. В идеале — как поступали те же римляне, которым, как известно, палец в рот не клади — оборудование бивуака, в том числе и хоть каким-то подобием защитного периметра.

Ночевка «в одиночку» под эти, вполне разумные, принципы как-то не подпадала. Но и выхода не было.

Выбрав первый попавшийся проход между деревьями, я отдалился от дороги на сотню шагов. Заснуть прямо на обочине, на мой взгляд, было верхом самоуверенности. Кто их знает, местных, может тут отдельные особи и по ночам ходють. Или ездють. Разденут ведь, лишат всего, нажитого непосильным трудом. Нет уж, в чаще как-то поспокойнее будет. А волки — ну, они тут звери свободные, ходят где хотят, и нарваться на них на проезжем тракте можно с точно такой же вероятностью, как и в глухом лесу.

Следующим шагом было найти дерево, на которое можно взгромоздиться и хоть этим как-то обезопасить себя от наиболее реальной угрозы. Волки по деревьям не лазают. На всякий случай, я решил не думать о том, встречаются ли здесь рыси, барсы и другие твари, способные перемещаться не только в одной плоскости.

Подходящее дерево нашлось. Да здесь, если не слишком привередничать, под определённые мною цели годилось каждое второе. Не величественный мэллорн — представляю, как бы повели себя эльфы, если бы я пристроился на ночлег на ветвях обожествляемого ими лесного великана — но вполне приличные деревья.

Я остановил свою лошадку и спрыгнул на землю.

У-у-у…!!!

Замерев в позе «враскорячку», я даже боялся дышать.

Первые мысли: лошадь — на шашлыки, седло в костёр, мама, я хочу умереть.

Потом я подумал, что два двухчасовых (из этих двух часов — три четверти теории и возни с упряжью) занятия на ипподроме в неделю, всего лишь на протяжении месяца, это маловато будет. Понимая, что опытный всадник может в седле провести целый день и не выть потом волком от боли в натёртых до кровавых пузырей ляжках, я также понимал, что мне до того опытного — как отсюда до Москвы. Причём именно вот так, в позе «буквой зю» и пешком.

Печально посмотрев на торчащие в двухметровой вышине толстые ветви облюбованного для ночлега дерева и представив, как с такими ногами и с седалищем, превратившимся в один сплошной оголённый нерв, буду карабкаться наверх, я решил, что потенциальная встреча с волчьей стаей — не самое страшное, что меня может здесь ожидать.

К моей радости, альтернатива верхолазанью отыскалась довольно быстро. Буквально в десятке шагов от дуба — судя по листьям, это был ни разу не дуб, но я всё равно не знал, как он правильно называется — стояло ещё одно дерево, только, в отличие от первого, хвойное. Длинные, сантиметров по пятнадцать-двадцать, иглы выглядели мягкими и нежными, но на поверку оказались довольно острыми. На мой взгляд, дерево походило на сосну — но у сосны нижние ветви, если не ошибаюсь, редко склоняются к земле, образуя вокруг ствола настоящий шатёр. Стреножив лошадь и, чертыхаясь от боли и уколов хвои, забравшись в естественное укрытие, я решил, что этот вариант намного лучше. Ни один нормальный волк, если он не озверел от голода, не полезет на эти шипы. Шкура дороже. Я в этом совершенно уверен — стянув с себя изрядно влажную от пота куртку, убедился, что, по меньшей мере, в десятке мест иголки местной «сосны» проткнули плотный материал насквозь. И до моей кожи тоже дотянулись.

А здесь, под тяжёлыми лапами сосны, было уютно. Темно — но светодиодный фонарик с готовностью выдал яркий несфокусированный луч, осветив мое убежище. Вполне можно ночевать… и слой хвои у корней толстый… колючий, правда, до ужаса, но уж как-нибудь пристроюсь. Если не ворочаться, то всё будет нормально.

Без особой охоты прожевав кусок колбасы, оказавшейся неожиданно пресной — соль тут присутствовала, а вот специй пожалели… или, может, они здесь были роскошью, доступной не каждому — я решил, что надо спать. Лена находилась далеко, магический компас едва отклонял нить от вертикали. Если верить Мерне — а с чего бы ей лгать — то девушка и её спутник-рабовладелец отправились в путь не пешком. Она — в повозке, это достаточно удобно, хотя я и не уверен, что в этом мире придуманы рессоры. Он — верхом, и, очевидно, умеет держаться в седле гораздо лучше, чем я. Значит, если только их что-нибудь не задержит в пути, догнать я их просто так не смогу. Но, куда бы они ни направлялись, рано или поздно этот путь закончится. И тогда у меня появится шанс.

Глаза закрыты, но сон не идёт. Вроде бы и устал как собака, вроде бы думал — только дайте лечь, вырублюсь мгновенно… ан нет, в голове почему-то опять всплыли воспоминания о том походе по магаданской тайге. Что ж, единственный способ бороться с навязчивыми мыслями — это уступить им, погрузиться в размышления… а там и сон сморит, проверено.

Мы тогда определили в общей сложности три вектора, сошедшиеся на небольшом пятачке, расположенном — если судить по карте — на берегу какой-то речки. Название вылетело из головы, как совершенно бесполезная информация. Ну речка и речка… да и то — слишком громкое название. Как сказал проводник, они почти все тут такие, курице вброд перейти. Нет, ну это утрированно, в известной степени, но, к примеру, Москва-река на фоне большинства местных рек выглядит эдакой водной артерией. Тут есть такая река Яна — название запомнилось потому, что была у меня когда-то знакомая с этим именем, к которой я без особого успеха подбивал клинья, а потом так и бросил это занятие по причине полной бесперспективности. В общем, эта Яна — вполне себе река, с паромной переправой. Правда, есть другая Яна — в Якутии, та гораздо больше… в общем, не понять мне этого, что, дефицит фантазии при выборе названий?

Ладно, не туда меня понесло. Речка, возле которой располагался конечный пункт наших поисков, была именно такой — от берега до берега, не напрягаясь, можно доплюнуть. И с глубиной аналогично, ладно если метра полтора, скорее, и того нет. Определенный векторами участок на поверку занимал что-то возле пары-тройки квадратных километров, но дядю Фёдора это совершенно не беспокоило.

— Подъедем настолько близко, насколько получится, — безапелляционно сообщил он, — а дальше пешком. Игнат, у машины останешься?

— Там поглядим, — хмыкнул тот. — Машина зверь, где не проедет, там пролезет. Глядишь, и до места доберёмся на колесах. Ты, Федька, лучше прямо скажи, что ищешь, может, я сразу точку покажу. А то эти твои камлания[55] меня, чесслово, слегка беспокоят. Я тебя не первый год знаю, но что-то не замечал раньше за тобой тяги к мистике. Рехнуться, блин, в лес, с мечом, по указанию щепки на веревочке. Кому расскажу — не поверят.

— А ты не рассказывай, — усмехнулся дядя Фёдор. — Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. Вот и дальше пусть не снится, крепче дрыхнуть будут.

— И всё-таки?

— Мы ищем… — дядя Фёдор замялся, то ли подбирая слова, то ли раздумывая, какую дозу информации выдать, — мы ищем человека, которого, возможно, удерживают насильно. Или, что не исключено, он. а сама решила удалиться от общества.

— Баба? В лесу?

— Я, к сожалению, деталей не знаю.

— Криминал?

Дядя Фёдор лишь пожал плечами. Я абсолютно точно знал, что реальная ситуация в корне отличается от того, что дядька сочтёт нужным сказать Игнату. Он, как правило, и мне-то выдавал информацию дозировано, так сказать, в соответствии с обстановкой. Временами это злило, но ничего поделать с таким положением я не мог.

— Нет, не криминал. Был бы криминал — я бы ментов поднял.

— Угу… а меч зачем?

— На всякий пожарный.

Они обменивались ничего не значащими репликами довольно долго, я не прислушивался. Игнат хотел вытянуть из дядьки хоть что-то конкретное, мой наставник изворачивался и уходил от прямых ответов. Всё как обычно. Наконец, после получаса бесплодных попыток прояснить ситуацию, Игнат сдался и заявил, что как раз примерно в этом квадрате есть охотничья избушка, построенная давным-давно. Он как-то в ней ночевал, лет десять назад, и память подсказывала, что машина туда худо-бедно доберётся. Может, не до дверей — но почти до цели мы доедем.

«Патруль» сначала крутился по дорогам и просёлкам, затем — действительно, зверь — пробирался по тайге. Летом здесь светло и по ночам, не то, чтобы прям как днём — и ехать вполне можно было, на мой неопытный взгляд, но Игнат заявил, что он, в отличие от транспортного средства, не железный. Водителю надо отдыхать, а другого водителя здесь нет и не будет, и ему чихать на то, есть ли у нас с дядькой права или нет.

Ночь прошла спокойно. Не в том смысле, что мы замечательно выспались — в тесной машине пришлось помучиться. Хозяину, как наиболее вымотавшемуся, мы, общим решением, уступили койку, а сами расположились в креслах. Так что считать ночлег полноценным отдыхом было бы явным преувеличением… хотя Игнат с утра был бодр и свеж. Ну да, он-то привычный.

С утра, наскоро закинувшись остатками бутербродов, продолжили путь. Лес был сырым, дорога — одно название, скорее тропа, пару раз мы здорово застряли — пришлось пускать в дело лебедку и плечи экипажа, но выбрались. Один раз видели медведя — здоровенный зверь вышел на дорогу метрах в пятидесяти перед тут же затормозившей машиной, мрачно на нас посмотрел и, продемонстрировав непрошенным гостям лохматый зад, убрался обратно в лес. Видимо, решил не связываться и права не качать.

Наконец, Игнат остановил свой «Патруль».

— Всё, дальше я не проеду. До точки отсюда с километр, чуть меньше. Место вроде как знакомое, хоть и давно это было… дорогу найду. И ты это, Федя, не выкобенивайся и возьми ружьё. Не знаю, на кой хрен тебе сдался меч, хочешь тащить — тащи, дело хозяйское, но медведи тут есть.

— Возьму, возьму… с тобой спорить — только мозоли на языке набивать.

Мы выбрались из машины.

Пискнула сигнализация, блокирующая двери. Совершенно непонятно, на кой хрен она здесь нужна. Ну ладно, пусть найдётся в этом безлюдье случайно забредший охотник, которому придёт в голову идиотская мысль угнать бесхозный джип. И засвистит-заверещит сирена… кто её услышит? Медведи? Как в том анекдоте: «Зачем кричал? Да надеялся, что кто-то придёт. Ну, я пришёл, тебе легче стало?»

Не знаю, как в других лесах, а здесь передвигаться было не слишком трудно. Несколько раздражал стланик — мало того, что он стелился по земле, разбрасывая колючие ветки на уровне груди, так пока через него переберёшься — весь уделаешься в смоле. Но стланика было немного, а в остальном — нормально. Пружинящий под ногами ягель, корявые лиственницы, вполне проходимый кустарник, который Игнат назвал «карликовой берёзой» и который, на мой взгляд, с берёзой не имел вообще ничего общего. Километр мы прошагали без особой спешки, минут за двадцать с небольшим.

Я заметил, что дядя Фёдор не просто не торопится — он явственно сдерживает шаг, словно опасаясь каких-то неприятностей. Да почему «словно»? Раз уж он говорил, что искомого объекта (почему-то получается, что женского рода, пусть — если буквально понимать слова дядьки, объект к понятию «человек» не относился) удерживают здесь насильно, то можно смело предположить, что и попыткам его освободить будет оказано какое-то сопротивление. Глядя на него, и я как-то подобрался, дослал патрон в патронник и нёс «Сайгу» так, словно в любой момент собирался в кого-то стрелять.

— Пришли, — почему-то шёпотом заявил Игнат, вскидывая ружьё и приникая к наглазнику оптического прицела. — Движения не наблюдаю.

— Спецназовец хренов, — беззлобно хмыкнул дядька. — Движения он не наблюдает… Боевиков насмотрелся?

— А что смотреть прикажешь? «Дом-2»? — пожал плечами проводник, опуская оружие. — Хороший боевичок, оно, знаешь ли, самое то. А домик-то пуст. И давно.

— Точно?

— Точно. Трава у двери распрямилась, туда не заходили, как минимум, несколько дней. Это то место, что ты искал?

Вместо ответа дядя Фёдор достал свой магический компас. Как ни странно, впервые с того момента, как Игнат сообщил об охотничьем домике. В этот раз зубочистка, подвешенная на тонкой нити, не оставила места для двоякого толкования — она тут же потянулась в сторону избушки, нитка стелилась почти параллельно земле. Направление верно и объект совсем рядом.

— То самое. Теперь все слушайте сюда, — дядька внимательно посмотрел сначала на Игната, словно приказывая ему взглядом не вякать, потом на меня, с тем же посылом. По коже мороз прошёл, редко мне доводилось сталкиваться с таким взглядом, жёстким, требующим беспрекословного подчинения. Игнат тоже поёжился, видимо, проняло. — Я иду туда. Вы стоите здесь. Если всё будет тихо и благостно, с места ни шагу, пока не вернусь. Вернее, шагать можно, но только в сторону машины и никак иначе. Если вам хоть на мгновение покажется, что у меня неприятности, рвите когти немедленно, так, словно за вами стая медведей гонится. Это понятно?

— Не вполне, — мрачно заметил Игнат, нашедший в себе силы преодолеть тяжесть дядькиного взгляда.

Я лишь кивнул. Когда-то давно, на заре наших с ним деловых взаимоотношений, когда я начал переходить из статуса «племянника» в статус «помощника», он поставил условие — а я пообещал, что буду исполнять. Условие было простым. Если мы дома, или же в другом каком-нибудь относительно безопасном месте, то любое решение «старшего по возрасту и званию» можно оспаривать, требовать объяснений или выдвигать собственные идеи. Но если присутствует угроза, то приказы не обсуждаются. Никогда. Я договорённость принял, понимая, что во многих вопросах — особенно, лежащих в области наших с дядькой профессиональных интересов — его опыт с моим не идёт ни в какое сравнение.

— Хорошо, — неожиданно согласился дядя Фёдор. — Я объясню. Скорее всего, ты прав, здесь никого нет, и давно не было. Если это так, то ни мне, ни вам ничего не угрожает. Но есть возможность, очень маленькая, что здесь — засада. Не на вас, человеку, который может тут оказаться, вы не интересны. Ему интересен я…

Он на мгновение замялся, затем поправился, хотя, если ощущения меня не обманывали, искренности в его словах резко поубавилось.

— Я и, что важнее, мой заказчик. Раз уж ты, Игнат, такой любитель боевиков, имей в виду, что этот наш потенциальный враг — профи экстра-класса. Я с такими парнями дело имел, скорее всего, справлюсь. А вы — нет. И ружьё тебе не поможет. Но если я, вместо того, чтобы думать о деле, буду тратить время на то, чтобы прикрыть вас — дело швах. Логично, так?

— Притянуто за уши, — упрямо буркнул Игнат.

Дядька долго, с полминуты, сверлил проводника взглядом, затем вздохнул.

— Хрен с тобой. Если в доме будет шум, а потом из дверей выйду не я — можешь стрелять, если тебе так хочется. Только… только лучше сделайте, как я сказал. Валите отсюда. Вон, пацана побереги.

Я хотел было заметить, что я уже совсем не пацан, но, подумав и вспомнив уговор, смолчал. Ожидалось, что Игнат продолжит спор (зная дядю Фёдора — бесполезный), но наш проводник вдруг резко сдал позиции.

— Лады, ты тут командуешь. Только ты… эта… в общем, как выходить будешь, сперва ружьё в дверь высунь да махни им вверх-вниз, а то я человек старый, нервный… могу и долбануть с непоняток.

— Ружьё мне не понадобится, — дядька положил оружие на землю и вытянул из ножен изогнутый клинок. — Мечом помашу, как ты сказал. Вверх-вниз.

Наверное, киногерой, отправляясь в заведомую ловушку, должен был бы сказать что-нибудь пафосное, а мы, в ответ ему — мол, «береги себя». Или «будь осторожен». Но дядька киногероем не был. Он просто обхватил рукоять меча двумя руками, чуть отставив его в сторону, и медленно, скользящим шагом, двинулся к домику. Игнат покачал головой, пробурчал в адрес приятеля что-то очевидно нелестное, затем вдруг лёг на землю, пристроившись за стволом чахлой лиственницы, и приник к прицелу. Стоя рядом с ним, я ощутил себя не в своей тарелке, поэтому тоже занял положение для стрельбы лёжа с упора (упором, в данном случае, являлся магазин «Сайги»).

Мы, как два партизана в засаде, лежали так недолго. Минуты две-три с того момента, как дядька скрылся за дверью домика. А потом из-за полуприкрытой створки показался меч, отсалютовал нам, и дверь тут же распахнулась.

Когда он подошёл к нам, я почувствовал, как по коже пробегает волна мороза. Никогда раньше я не видел у дяди Фёдора такого выражения лица. Обычно в таких случаях говорят — «он постарел на десять лет». Нет, пожалуй. Он не выглядел постаревшим или осунувшимся, просто… Так выглядят люди, на которых вдруг свалилось большое горе, но не раздавило, напротив, дало силы на то, чтобы пережить и отомстить.

— Игнат, мне нужна солярка.

— Сколько? — коротко спросил тот, нутром чувствуя, как и я, что сейчас не время для расспросов, сейчас время исполнять команды, быстро и предельно точно.

— Сколько выделишь.

— Двадцать литров хватит?

— Вполне, — сухо кивнул дядька. — До ближайшей заправки доберёмся?

— Однозначно, — Игнат явно не собирался спрашивать, зачем дяде Фёдору нужно двадцать литров дизтоплива. Догадался. Нетрудно догадаться, если честно.

— Неси.

Я чувствовал, что сейчас проводнику более всего хочется задать вопрос, что там, в домике. Но он сдержался… то ли понял, что всё равно не услышит ответа, то ли решил, что во многих знаниях, как совершенно правильно утверждали древние, слишком много печали, и не стоит её умножать без острой необходимости. Он не стал добавлять традиционного «я быстро» или чего-нибудь в этом духе. Просто развернулся и зашагал в сторону оставленной на дороге машины.

Мне рассудительности и осторожности Игната явно не хватило.

— Что там?

— Пойди и посмотри, — неожиданно позволил дядя Фёдор.

В этих словах явственно слышалось предупреждение. Мол, если что — не обижайся потом. Признаться, я боялся. Так боялся, что ноги дрожали в коленях… и не знаю, почему. Не могу сказать, что раньше мне доводилось видеть какие-то очень уж страшные картины, но — это чисто предположение — наше поколение, воспитанное на американских боевиках, где льются кубометры крови и внутренности положительных и отрицательных персонажей развешиваются на заборах, к жутким сценам относится спокойно. Хотя бы до того момента, как столкнутся с подобной ситуацией в реальности. Скажем, лично у меня «Пункт назначения», в котором режиссёры изводили актёрский состав явно смакуя каждый кровавый эпизод, каких-то особо неприятных ощущений не вызвал. Ну кровь, ну разорванные тела, ну горящие заживо люди — это же кино.

А сейчас я всем своим существом чувствовал — не кино. Реальность. И то, что я увижу, вынести сохраняя спокойствие будет очень непросто.

Дверь скрипнула, открываясь. В избушке было темно, окон тут явно не было предусмотрено проектом. Наверное, именно из-за этого полумрака — свет проникал сквозь многочисленные щели в крыше, которую давно не ремонтировали — я не сразу увидел стоящую у стены женщину. Да и когда увидел — не понял, что с ней не так.

Она стояла неподвижно, прислонившись к стене, и смотрела на меня. Пышная грудь, тонкая талия, длинная шея… чёлка прикрывала правый глаз, делая изящное узкое лицо с ярко выраженными скулами и неестественно пухлыми губами очень юным. И только потом, когда взгляд, завершив предварительный пробег, начал повторное, уже вдумчивое сканирование, я понял…

Она была мертва. Она была прибита к стене. И она не была женщиной.

Пальцы бессильно повисших рук оканчивались длинными, сантиметров по пять, когтями, часть из которых отсутствовали. Или сломаны или… позже я понял, что не сломаны, нет. Вырваны, с корнем. Скорее всего, вырваны медленно, дабы причинить как можно больше страданий. Из плеч торчали широкие шляпки толстых гвоздей, пронзивших плоть и ушедших глубоко в брёвна, из которых были сложены стены хибары. Ноги… ноги вообще не имели ничего общего с человеческими, колени смотрели в другую сторону, назад… Где-то там, внизу, у самого пола, они тоже были пробиты гвоздями.

И ещё… в первый момент мне показалось, что стена за спиной этого существа была завешана чем-то вроде декоративного коврика. Сознание, встретившись с явной неправильностью, нереальностью, автоматически подбирает замену из привычных образов. Потом я понял — это не коврик. Это крылья. Огромные, на половину стены, они были покрыты небольшими пёрышками ближе к телу этого создания, зато заканчивались мощными маховыми перьями, длиной, наверное, сантиметров по шестьдесят-восемьдесят. Крылья, как и другие части тела, были намертво приколочены к брёвнам, и на грязно-сером оперении явственно выделялись более тёмные потёки давно свернувшейся и высохшей крови.

Но — вероятно, потому, что прибитое к стене существо не было человеком — эта картина не вызывала какого-то особого ужаса, воспринимаемая скорее как художественная композиция, чем как свершившаяся трагедия. Куда более жутким был взгляд мёртвого создания… да, жизнь ушла из этого тела, но, каким-то совершенно непонятным образом, искры этой жизни остались в глазах. Я никак не мог избавиться от ощущения, что взгляд полуженщины-полуптицы пронзает меня насквозь… или, может, этот взгляд, замерший во времени, предназначался не мне? Я почувствовал, что вот-вот с воплями выбегу наружу, и хорошо если выбегу, а не выскочу на четвереньках, подвывая от страха. И, дабы не доводить до такого позора, я начал медленно пятиться, стараясь спиной попасть в дверной проём, не в силах хоть на мгновение оторвать взгляда от застывшего лица мёртвого существа.

Только оказавшись за пределами избушки, я сумел взять себя в руки. И к дяде Фёдору подошёл уже почти твёрдым шагом… ну, я надеялся, что со стороны это так выглядит.

— Кто она?

— Гарпия, — коротко ответил дядька.

— Э-э…

— Не та, — прервал он мои попытки вспомнить персонажей древнегреческой мифологии. — Греки считали гарпий злобными похитительницами детей и человеческих душ, приписывая их появление союзу морского божества Тавманта и океаниды Электры. Нельзя сказать, что они были так уж неправы, по крайней мере, в том, что касалось похищений. Но вот с мотивами — ошибочка. Не было в Таэрре злобы. Ни капли.

— Ей что, несколько тысяч лет?

— Ей было… — дядя Фёдор холодно посмотрел на меня, — несколько тысяч лет. Почти пять тысяч, если говорить точнее. Ладно, Миша, давай сейчас не будем о ней. И потом не будем. Когда-нибудь, если возникнет необходимость, я тебе расскажу о Таэрре.

Почти час мы провели в молчании. Дядька сидел прямо на земле, прислонившись спиной к шершавому стволу лиственницы, и то ли дремал, то ли просто о чём-то размышлял с закрытыми глазами. А я тупо смотрел на приоткрытую дверь избушки, разрываясь между иррациональным желанием снова войти туда и увидеть древнее создание, и менее иррациональным, но очень сильным стремлением как можно быстрее оказаться где-нибудь подальше отсюда.

В общей сложности Игнат отсутствовал больше часа. Видимо, поход по лесу с тяжеленной двадцатилитровой канистрой дался проводнику непросто, потому что, плюхнув глухо булькнувшую ношу на землю, он буквально рухнул рядом.

— Возраст, хрена ли, — пояснил он. — Федька, я не собираюсь тебя отговаривать, но…

— Это «но» означает, что отговаривать ты всё-таки будешь, — мрачно заметил дядька, не открывая глаз. — Только не стоит, дружище, не стоит. Так что послушай моего доброго совета, передохни минут с пяток, бери Мишку и рули с ним к машине.

— А ты?

— И я, — пожал плечами мой наставник. — Дело вот сделаю, и следом за вами двинусь. Пожара не будет, лес сырой.

— Знаю, что не будет, — Игнат бросил взгляд на избушку. — Я схожу, гляну?

Дядька медленно открыл правый глаз, внимательно посмотрел на нашего проводника.

— Не нужно.

— Господи, Федя, ты понимаешь, что это криминал?

— Игнат, ты мне доверяешь?

Пауза, повисшая после этого вопроса, была, на мой взгляд, почти оскорбительной. Я предположил, что сейчас Игнат скажет что-то резкое, но тот, вопреки ожиданиям, кивнул.

— Да. Тебе — доверяю.

— Ну тогда поверь на слово, друг, людей в этом доме нет. Ни живых, ни мёртвых. Следы кое-какие… это есть, врать не буду. Но никому эти следы уже не прочитать. Тут методы нужны, которых ваши господа полицейские, бывшие товарищи милиционеры, не знают и никогда знать не будут. Да и если бы кто попытался… не было здесь ничего, что попадало бы под уголовный кодекс.

— Тогда, — Игнат кивнул в сторону канистры, — зачем?

— Надо, — вздохнул дядька. — Надо, понимаешь? Прости меня, дружище, но не могу я больше сказать.

Он догнал нас на полпути к машине. Над лесом медленно поднималась в небо струйка дыма…

Я проснулся от холода. Всё-таки мы, дети каменных джунглей, в большинстве своём не слишком приспособлены к жизни на природе. То есть, встречаются отдельные индивидуумы, которым лес — что дом родной. Но я к ним не отношусь. И вообще, я был уверен, что если днём здесь жарко, то и ночью будет, как минимум, тепло. Увы. Отсутствие тёплого и уютного спального мешка сделало ночь не самым приятным времяпрепровождением. Кроме того, воспоминания, несмотря на мои надежды, заняли изрядную часть времени, отведённого на сон.

Дядька исчез где-то недели через две после нашего возвращения. Самое забавное, что только сейчас, вновь прокрутив в памяти те события, я решил, что между нашей поездкой в Магадан и последующей пропажей дяди Фёдора есть несомненная связь.

Итак, исходные данные. Существо, которое наставник назвал гарпией, прожившее пять тысяч лет, было убито в магаданской тайге. Всё это пахнет сказкой, но, если посудить, я сейчас и вовсе нахожусь в другом мире, где по лесам бродят эльфы, в горах сидят гномы и орки, где не забыта магия… Так что сказка — вещь вполне реальная и, местами, обыденная. На этом фоне гарпия — это не самое странное. Некто нанял дядю Фёдора, чтобы найти это существо, правда, так и неясно, с какой целью. Отпустить на свободу… если судить по реакции моего наставника, жизнь гарпии для него значила много, но могу ли я поручиться, что его реакция связана именно с гибелью этого существа, а не с невозможностью исполнить взятые на себя обязательства? Да я, если откровенно, вообще не могу ни в чём быть на сто процентов уверен, если это касается дел моего родственника. Между прочим, кто был нанимателем, я так и не узнал. И вообще, у меня есть стойкое ощущение, что заказчик — исключительно плод дядькиной фантазии.

Важнее другое. Мы стали свидетелями убийства. Плевать, что гарпия не человек — она разумна и, следовательно, это убийство. Бросит ли дядька это дело, доложив работодателю о печальном итоге? А если не бросит… Тот, кто убил гарпию, вполне может решить, что дядька слишком много знает.

Нет, размышлять об этом бессмысленно, я слишком мало знаю. Чувствую, что связь тут есть, но доказательств никаких… и ниточек никаких. Я спрашивал у Кэсси, куда мог отправиться мой наставник, но вразумительного ответа не добился. Более того, у меня появилось чувство, что наша провидица не слишком-то обеспокоена судьбой старого приятеля. Уж в чём в чём, а в равнодушии Кассандру обвинить нельзя, любые проблемы, касающиеся, в том числе, и едва знакомых ей людей, она неизменно воспринимает близко к сердцу. Как пить дать, она точно знает, что особых проблем у дядьки нет!

Либо, в кои-то веки, весьма успешно скрывает свои чувства.

Чёрт, что-то я совсем запутался… Ладно, будем решать проблемы по мере их возникновения, это раз. И два — надо вставать, иначе я здесь вконец окоченею. Дорога впереди долгая…