Война с демонами. Книги 1-5

Пролог Тюремщики 334◦П.◦В.

Вы потревожили рой. Он скоро поднимется.

Алагай Ка, демон-консорт, изъяснялся устами человека-трутня по имени Шанджат. Консорт лежал скованный в круге силы, но он сокрушил один замок и захватил трутня, не дав поработителям спохватиться.

Безвольный Шанджат превратился в марионетку, и консорт наслаждался горем своих похитителей. Он управлял ногами трутня, познавая его тело. Тот был не так удобен и полезен, как хамелеон, но силен, вооружен примитивным оружием земных скотов, и консорт мог сыграть на его эмоциональной связи с тюремщиками.

– Что это, Недра, означает? – вскипел Разведчик.

Этого называли Арленом или Пар’чином. Он пользовался авторитетом у спутников, но не мог похвастаться подлинным превосходством.

Консорт обратился к речевому центру трутня, все лучше осваивая примитивное хрюканье, которое сходило у людей за язык общения.

– Королева скоро отложит яйца.

Разведчик посмотрел трутню в глаза и скрестил на груди руки. Метки, въевшиеся в его плоть, пульсировали силой.

– Я знаю. При чем тут рой?

– Ты захватил меня и убил моих сильнейших собратьев, – сказал консорт. – При мозговом дворе не осталось никого, кто помешает молодым королевам выпить материнскую магию и созреть.

Разведчик пожал плечами:

– Разве королевы не перебьют друг дружку? На том же месте, где ощенится мамаша, а самая сильная захватит улей. И пусть, уж лучше королева-детеныш, чем матерая.

Консорт глазами трутня смотрел лишь на Разведчика, но сам наблюдал за аурами остальных.

Самым опасным был, безусловно, Наследник, вооруженный плащом, копьем и короной Мозгоубийцы, – его звали Джардиром. И если ему вздумается убить консорта, тот не сумеет защититься, ибо скован и заключен в меточный круг, а порабощение Шанджата взбесило Наследника сверх всякой меры.

Однако Наследника выдавала аура. Как бы ему ни хотелось умертвить консорта, он был нужен живым.

Занятнее была паутина эмоций, соединявшая Наследника с Разведчиком. Любовь и ненависть, соперничество и уважение. Гнев. Угрызения совести. Гремучая смесь, и консорту было приятно в ней плескаться. Наследник страстно желал информации, а Разведчик многое скрыл. Наследник шел у него на поводу, негодовал, и его аура потрескивала.

Менее предсказуемой была Охотница по имени Ренна. Свирепую самку грела похищенная магия Недр, ее тело покрывали силовые метки. Она не столь искусно владела приобретенной силой и тяготела к буйству, за ней приходилось присматривать и держать в узде. Ее приструнили, но она сжимала оружие, готовая сорваться, только дай повод.

Последней была вторая самка, Шанвах. В ней, как и в марионетке, не содержалось серьезной магии, и консорт пренебрег бы таким ничтожеством, не убей она своими орудиями князя демонов.

Шанвах была слабейшим его пленителем, но ее аура отличалась пикантностью. Марионетка приходилась ей производителем. Ее воля была сильна и содержала в покое ауру поверхностную, однако на глубине дух Шанвах изнемогал от страдания. Консорт посмакует воспоминание об этом, когда вскроет ей череп и вкусит от нежного мяса ее мозгов.

Консорт заставил марионетку рассмеяться, отвлекая людей от себя самого.

– Молодым королевам не придется сражаться. Силы моих собратьев равны, победителя не будет, а потому каждый украдет по яйцу и скроется.

Разведчик смешался, в нем забрезжило понимание.

– Они построят гнезда по всей Тесе.

– Не сомневаюсь, что уже начали. – Консорт велел марионетке махнуть копьем, и люди предсказуемо вскинули взгляды. – Держа меня в плену, вы обрекаете свое поголовье на гибель.

Консорт осторожно пошевелил цепями, выискивая слабое звено. Метки, вытравленные в металле, жгли, напитываясь его магией, но консорт зорко следил за расходом сил. Он уже расколол один замок и высвободил конечность. Если удастся сломать второй, то марионетка разомкнет цепи и можно будет бежать.

– Сколько мозговиков осталось в улье? – спросил Разведчик. – Пока мы убили семерых, не считая тебя. По-моему, прилично.

– В улье? – переспросил консорт. – Сейчас – ни одного. Они уже наверняка поделили пастбища и перед кладкой усмиряют новые территории.

– Пастбища? – подала голос Охотница.

Марионетка улыбнулась.

– Жители ваших Свободных городов скоро обнаружат, что их стены и метки не столь надежны, как им внушали.

– Смелые речи, Алагай Ка, – заметил Наследник, – ведь ты лежишь перед нами скованный.

Консорт наконец отыскал, что хотел. Крохотный изъян в одном замке, который с минуты его заточения разъедала ржавчина. Если сломать, демон скользнет из оков, но энергия, которая для этого потребуется, вызовет вспышку, и тюремщики заметят попытку бегства раньше, чем она увенчается успехом.

– Вам разрешали до поры оставаться на пастбищах. – Марионетка шагнула в сторону, и взгляды людей последовали за ней. – Вы – охотничьи консервы для моих собратьев. Они созовут трутней и разобьют ваши стены как яйца, наполнят вами кладовые, чтобы растить королев-мальков.

– А в их утробах – погибель для Ала, – подхватил Наследник. – Нам придется это пресечь.

– Так отпустите меня, – сказал консорт.

– Не надейся, – ощерился Разведчик.

– У вас нет выбора, – возразил консорт. – Мой приход еще может предотвратить дальнейшее роение.

– Ты князь лжи, – сказал Наследник. – Мы не настолько глупы, чтобы поверить твоим словам. Выбор есть. Мы отправимся в бездну и раз и навсегда покончим с Алагай’тинг Ка.

– Вы претендуете на ум, но надеетесь выжить на пути к улью? – осведомился консорт. – Вы не дойдете даже до места, где сдался и откуда бежал Каври.

Слова эти попали в цель, как и было задумано, ибо Наследник оцепенел и крепче вцепился в копье:

– Снова ложь. Каджи победил тебя.

– Каври, – подчеркнуто повторил консорт, – убил много трутней. Много князей. Потребовались века, чтобы вновь заселить улей, но его попытки вторгнуться в наши владения провалились. На большее вашему виду надеяться нечего. Этот цикл не первый и не последний.

– Ты обещал отвести нас в Недра, – напомнил Разведчик.

– Ты можешь с тем же успехом попросить отвести вас на дневную звезду, – ответил консорт. – Тебя пожрут задолго до того, как доберешься, и ты это знаешь.

– Тогда в улей, – сказал Разведчик. – К мозговому двору. Проклятому месту, где ощенится королева демонов.

– Вас и это погубит. – Консорт сдвинул марионетку еще на шаг.

– Мы рискнем, – сказала Охотница.

И вот они расположились как нужно. Марионетка вскинула копье и метнула его Разведчику в сердце. Тот, как ожидалось, растаял, и оно, пролетев насквозь, не причинило ему вреда и понеслось к Наследнику, который крутанул своим оружием, чтобы отбить снаряд в сторону.

Марионетка запустила щитом, и острая кромка расколола меченый камень из тех, что держали консорта в плену. Охотница уже рванулась в атаку, но самка-трутень с воплем заступила ей путь, не подпуская к отцу.

Марионетка успела повернуться и схватилась за меченую цепь, а консорт направил в слабое звено разряд магии. Марионетка распустила цепь, как паук, что распарывает поврежденную паутину. Серебряные метки обожгли кожу консорта, но боль была скромной платой за долгожданную свободу.

Он шевельнул когтем, чтобы магическим разрядом отправить в полет крохотный обломок расколотого звена, сбить с Наследника корону и не дать ему вскинуть щит, которым тот некогда поймал консорта в ловушку.

Охотница отшвырнула трутня-самку и метнулась к марионетке, но было поздно. Консорт растаял, едва она замахнулась своим оружием, и воплощенным оставил всего один коготь, чтобы выпустить ей кишки. Он проскользнул в проделанную марионеткой брешь и снова материализовался у внешней границы меток.

Разведчик бросился к своей самке, когда она ахнула и суетливо придержала потроха, грозившие шлепнуться на пол. Охотница не сумела сосредоточиться, лишившись способности растворяться и самоисцеляться по собственному почину. Разведчик потратит драгоценные время и силы на врачевание ее ран.

Консорт начертил в воздухе ударную метку, и под ногами Наследника взорвались камни; шатаясь, тот устремился к короне. Марионетка пинком отправила ее через комнату, а после атаковала Наследника, чтобы выиграть еще несколько секунд.

Консорт повернулся, задрал куцый хвост и выдал струю лишенных магии фекалий, обезвреживая метки.

Он был готов исчезнуть, когда Наследник взревел:

– Довольно!

Он треснул навершием копья в пол, и волна магии свалила всех с ног. Консорт быстро оправился, дематериализовался и устремился к бреши, но Разведчик прибег к крайней мере: отдернул полог – и в щель проник тусклый предутренний свет. Дневная звезда еще не взошла, но даже первые ее лучи воспламенили магию консорта – невыразимая мука. Демон не посмел подойти.

Охотница растаяла и вновь собралась уже исцеленной. Вдвоем с Разведчиком они привычно начертили в воздухе метки, и облако, которым стал демон, пронзила боль в тот же миг, когда оно отпрянуло от света. В бестелесной форме консорт не мог управлять марионеткой, и трутень-самка сжала ее в удушающем захвате. Наследник подобрал корону, поднял щит и вторично взял консорта в полон.

Выбирать не приходилось, придется сдаться и вступить в переговоры. Он все еще был нужен живым. Консорт уплотнился, втянул когти, спрятал зубы и высоко поднял руки в человеческом жесте покорности.

Охотница с силой ударила его в висок, ударные метки сотрясли череп. Бешеная самка. Другие будут сдержаннее.

Но Разведчик, едва консорта развернуло, врезал ему с другой стороны, расколол череп и выбил глаз.

Демон пошатнулся и получил от Наследника третий удар древком копья, которое било сильнее, чем скальный демон.

Избиение продолжилось, и консорт решил, что в своем примитивном зверстве они его наверняка убьют. Он попытался растаять, но, как недавно Охотница, обнаружил, что не в силах сосредоточиться и запустить трансформацию.

Затем он перестал понимать, откуда летят удары, и каждый отзывался лишь гулом и сотрясением.

А потом он и вовсе перестал соображать. На глаза пала черная пелена.

Консорт очнулся в муках. Он попытался исцелиться, Втянув от резервов, но сил осталось мало. Валяясь без сознания, он, видимо, глубоко Втягивал, чтобы заживить самые опасные раны. Прочее восстановится самостоятельно.

Проклятой цепи так и не было. Возможно, ее сейчас чинят. Возможно, рассчитывают, что он не успеет очухаться.

Если так, то они еще глупее, чем он считал. Полог задернули, и консорт чувствовал мрак, царивший за толстой материей. До свободы рукой подать. Он поднял коготь, нарисовал в воздухе метку и сбросил немного оставшейся магии, чтобы ее зарядить.

Но сила рассеялась, не достигнув кончика когтя, а консорт зашипел от боли, которая пронзила все тело.

Он снова Втянул, и сила опять испарилась, а плоть обожгло.

Консорт взглянул на свою кожу; осознание случившегося забрезжило еще до того, как он различил свечение меток.

Его искололи иглами, как сделал с собой Разведчик. Консорта покрыли метками!

Мозговыми, настроенными на родную касту. Символы заключили его в тюрьму собственной плоти, не позволяя ни растворяться, ни простирать сознание наружу. Хуже того: если консорт – или какой-нибудь его поработитель – переборщит с магией и напитает ею метки, начертания его убьют.

Это было намного ужаснее цепей. Позор, превосходивший воображение консорта.

Но все проблемы решаемы. У каждой метки найдется изъян. Он выиграет время и найдет выход.

Глава 1 И то, и то 334◦П.◦В.

Лиша резко проснулась от схваток.

Десятидневная езда с эскортом из пяти тысяч лесорубов приучила ее терпеть неудобства. Спала она теперь только на боку, а скамья кареты для этого не годилась. Лиша сворачивалась калачиком на полу, как делали Аманвах и Сиквах в их набитом подушками экипаже.

Боль накатывалась волнами, мышцы матки напрягались и сокращались, готовясь выпустить ребенка на свет. По плану до родов оставалось тринадцать недель, но ранние схватки не такая уж редкость.

«И каждая женщина поначалу впадает в панику, – говаривала Бруна. – Боится рожать раньше срока. Да я и сама испугалась, хотя переправила в мир десятки вопящих младенцев, прежде чем высрала собственного».

Чтобы успокоиться и вытерпеть боль, Лиша задышала быстро и ровно. В боли уже не было ничего нового. Кожа на животе потемнела и покрылась синяками от мощных толчков плода.

За время беременности Лиша не раз пропускала через себя могучую магию меток. Ребенок отзывался неистово. Магическая отдача даровала нечеловеческую силу и живучесть. Старец молодел, а юнец преждевременно созревал. Чувства вскипали, а выдержка подводила. От магии люди делались буйными. Опасными.

Как отразится эта сила на еще не вполне сформировавшемся ребенке? Не проносив его и семи месяцев, Лиша выглядела и чувствовала себя на полный срок. Она предвидела ранние роды и даже желала их, а то как бы дитя не вымахало слишком крупным для естественного родоразрешения.

«Или пробьет утробу и выберется само». Лиша дышала и дышала, но спокойнее не становилось, и боль не унималась.

«Схватки бывают от чего угодно, – учила Бруна. – Например, если паршивец лягнет полный мочевой пузырь».

Лиша нашла ночной горшок, помочилась, но это мало помогло. Она заглянула в фарфоровый сосуд. Моча была мутной и кровавой.

Она застыла, глядя на горшок, и мысли пустились вскачь, но тут младенец пнул от души. Она вскрикнула от боли и поняла.

Время вышло.

Когда с докладом явилась Уонда, Лиша сидела на скамье. Почти рассвело.

Уонда передала поводья и спрыгнула с лошади проворно, как кошка. Она приземлилась на подножку движущейся кареты, распахнула дверцу и легко перемахнула на скамью против Лиши.

– Почти что дома, госпожа, ежли желаете сполоснуться, – сообщила Уонда. – Гар поехал вперед, пока вы спали. Только что прислал весточку.

– Насколько плохи дела? – спросила Лиша.

– Плохи, – ответила Уонда. – Высыпала вся свора. Гар попробовал это пресечь, как вы просили. Но сказал, что легче голыми руками корчевать пень.

– Энджирцы и их проклятущая церемония, – скривилась Лиша.

Она начала понимать герцогиню Арейн, которая рассекала строй кланяющихся и приседающих слуг, при этом их словно не замечая. Иногда только так и дойдешь, куда хочешь.

– Там не только служанки и стражи, – сказала Уонда. – Явилась половина городского совета.

– Ночь! – Лиша зарылась лицом в ладони.

– Одно ваше слово – и я окружу вас стеной лесорубов, они доставят вас прямиком внутрь, – предложила Уонда. – А всем скажу, что выйдете к ним, когда отдохнете.

Лиша покачала головой:

– Я возвращаюсь на родину графиней и не стану начинать с пряток.

– Да, госпожа.

– Уонда, мне нужно кое-что тебе сказать, – проговорила Лиша. – Но ты должна сохранять спокойствие.

Уонда взглянула недоуменно, затем округлила глаза. Она начала подниматься.

– Уонда Лесоруб, держи свою корму на скамье. – Лиша махнула пальцем, как плетью, и девушка рухнула на место.

– Схватки – через каждые шестнадцать минут, – продолжила Лиша. – Я, может быть, рожу через считаные часы. Сегодня, дорогуша, я целиком положусь на тебя, так что слушай внимательно.

Уонда испуганно моргнула, но кивнула:

– Да, госпожа. Скажите, чего хотите, и я все устрою.

– Я царственно выйду из кареты и направлюсь к двери. Пока иду, буду говорить с одним человеком зараз. Мы ни в коем случае не остановимся и не замедлим шага.

– Да, госпожа, – сказала Уонда.

– Я во всеуслышание назначу тебя главой моей домашней охраны, – продолжила Лиша. – Если все, как ты говоришь, собрались во дворе, моих слов хватит, чтобы ты приняла командование и послала женщин-лесорубов охранять особняк. Когда они обезопасят королевские покои, внутрь не войдет никто, кроме тебя, меня и Дарси.

– А Вика?

Лиша мотнула головой:

– Вика несколько месяцев не видела мужа. Я не стану мешать. Она не сделает ничего такого, чего не сумеет Дарси.

– Да, госпожа, – кивнула Уонда.

– Ты никому не скажешь о происходящем, – предупредила Лиша. – Ни стражам, ни Гареду – никому.

– Но, госпожа… – начала Уонда.

– Никому, – сдавленно рыкнула Лиша, переживая очередную схватку. Чрево будто оплетала и сжимала змея. – Я не потерплю болтовни, иначе это превратится в жонглерское представление. Я даю жизнь ребенку Ахмана Джардира. Не каждому это понравится, а после родов мы оба окажемся… под ударом.

Взгляд Уонды посуровел.

– Пока я рядом – никогда, госпожа. Клянусь солнцем.

Уонда легко шагнула из кареты в стремя трусившей лошади и ничем не показала, что дело неладно.

В предутренних сумерках меточный свет потускнел, но вновь разгорелся, когда защелкнулась дверца. Одновременно ожили метки тишины, и Лиша застонала от боли.

Она положила руку на поясницу, другой подперла тяжелый живот и грузно встала. Тепловые метки в считаные секунды нагрели чайник. Лиша смочила кипятком тряпицу и прижала к лицу.

В зеркале отразилась бледная и осунувшаяся физиономия с темными кругами вокруг глаз. Лише отчаянно хотелось запустить руку в мешочек с хора и Втянуть немного магии, чтобы укрепиться ввиду скорых родов, но это было слишком опасно. Известно, что магия приводит детей в неистовство. Ей только этого не хватало.

Лиша заглянула в сумку с белилами и румянами и пожалела о том, что никогда не умела толком краситься. Другое дело – рисовать метки. А первым талантом славилась мать. Лиша сделала что могла: расчесала волосы и оправила платье.

Дороги внешних округов Лесорубовой Лощины петляли, следуя кривизнам великих меток, которые Лиша создавала с Арленом Тюком. В Лощине теперь было больше дюжины округов: неуклонно расширявшаяся сеть взаимосвязанных великих меток. Они еженощно оттесняли демонов все дальше, и Лиша знала эти контуры до последней выемки. Ей было незачем смотреть в окно, чтобы понять: кортеж минует Новобитель.

А скоро въедет в Лесорубову Лощину, столицу графства Лощина и центр великих меток. Всего два года назад Лощина была городишком с населением меньше трех сотен душ, чего едва хватало для точки на карте. Сейчас же она стала ровней любому Свободному городу.

Новая боль. Схватки учащались, и теперь их разделяло всего шесть минут. Зев расширялся, и Лиша чувствовала, что ребенок опустился. Она размеренно дышала. Можно прибегнуть к травам, но не раньше, чем она благополучно укроется в покоях.

Лиша выглянула из-за шторки и сразу пожалела об этом – полетели восторженные возгласы. Она надеялась вернуться тишком, приехала до рассвета, но при таком эскорте о тишине не приходилось говорить. И даже в столь ранний час народ высыпал на улицы; другие же приникли к окнам, наблюдая за возвращением посольства на родину.

Думать о крепости Тамоса как о доме было непривычно, но та отныне принадлежала Лише, графине графства Лощина. В ее отсутствие Дарси превратила домик в Лесу травниц в штаб-квартиру их школы – первого из многих, как хотелось надеяться, учебных заведений в Лощине. Лиша мечтала преподавать, но понимала, что добьется намного большего, если поселится в цитадели.

Она поморщилась, когда показалась крепость. Это было массивное здание с прочными стенами, возведенное скорее для обороны, чем красоты, – по крайней мере, так оно выглядело снаружи. Внутри отчасти было хуже и являло собой вопиющее мотовство – как будто кто-то построил дворец в разоренной стране. Что ж, отныне это место принадлежало Лише, и все проблемы решать предстояло ей.

Огромные ворота цитадели распахнулись, вдоль дороги с обеих сторон выстроились остатки деревянных улан, кавалерии Тамоса. Теперь их едва набралось пятьдесят; прочие же вместе с самим графом пали в битве при Доктауне. Они были великолепны на своих могучих энджирских мустангах. Люди и кони стояли, как изваяния. Уланы были вооружены и в доспехах, словно в любую минуту ждали, что Лиша поведет их на сечу.

Двор тоже, казалось, собрался в равной мере и на войну, и на встречу с графиней. Слева сидели в седлах капитан Гамон и его лейтенанты, возглавлявшие сотни вооруженных, стоявших навытяжку мужчин: тяжелые копейные древки воткнуты в землю, острия – под единым углом.

Справа, в форме чистой и отутюженной, не хуже пехоты выстроилась прислуга цитадели – самостоятельное войско.

«Интересно взглянуть, во что превратятся эти стройные ряды, если я разрожусь посреди двора». Мысль была озорной, но тут ребенок наподдал, и перспектива перестала казаться забавной.

Как и предупредила Уонда, у лестницы, которая вела в крепость, собралась группа людей. Впереди высился лорд Артер, затянутый в мундир и при копье. Рядом – Тариса, графская нянька, для Лиши ставшая камеристкой. Гаред ждал в обществе своей сговоренной Розаль и ее матери. С ним стояли инквизитор Хейс, травницы Дарси и Вика, ее отец Эрни и… ночь, даже мать Лиши, Элона, метавшая взгляды-молнии в спину Розаль. Лиша возносила молитву, чтобы сей ранний час уберег ее хотя бы от этого демона, но призыв, как обычно, не получил ответа.

Уонда заглянула в карету:

– Готовы, госпожа?

Лишу скрутило от очередной схватки. Ее бросило в жар и пот, хотя на дворе стоял зимний холод.

Улыбнувшись, Лиша ничем себя не выдала. У нее задрожали ноги, когда она встала, а ребенок опустился на дюйм ниже.

– Да, дорогуша. Теперь поживее.

С прибытием кареты Гамон спешился. Он, Артер и Гаред чуть не сцепились, предлагая Лише руки, когда она сделала шаг. Проигнорировав всех, Лиша схватилась за плечо Уонды и осторожно сошла по ступенькам. Негоже грохнуться на глазах у всего собрания.

– Добро пожаловать обратно в Лощину, графиня Свиток, – с церемонным поклоном произнес Артер. – Великое облегчение видеть вас в добром здравии. Мы убоялись худшего, когда узнали о нападении на Энджирс.

– Благодарю вас, – сказала Лиша, встав твердо.

Двор расцвел поклонами и реверансами. Держа спину прямо, Лиша ответила на почести величественным кивком, который мог сделать честь самой герцогине Арейн.

Затем она тронулась с места. Уонда изогнулась, чтобы идти первой и одновременно ее поддерживать. Сзади следовали две мускулистые лесорубки.

Растерянные мужчины неуклюже убрались с дороги, но быстро пришли в себя и поспешили вдогонку. Гамон поравнялся с ней первым:

– Миледи, я составил расписание для домашней охраны…

– Благодарю вас, капитан Гамон. – Лишу жгло изнутри. Она свела бедра, боясь, что воды отойдут, прежде чем она успеет дойти до дома. – Будьте любезны передать его капитану Уонде.

Глаза у Гамона округлились, и он резко остановился:

– Капитану… Уонде?

– Тем самым я назначаю Уонду Лесоруб капитаном моей домашней охраны, – громко объявила Лиша, не останавливаясь. – Давно назревшее повышение.

Гамон снова поспешил следом:

– Если мое командование было в каком-то смысле неудовлетворительным…

Лиша улыбнулась, думая, что сейчас ее вырвет.

– Вовсе нет. Ваше служение было образцовым, и ваша доблесть, проявленная ради Лощины, неоспорима. Вы продолжите командовать деревянными солдатами, но за мою личную безопасность будет отвечать только капитан Уонда. Прикажите людям разойтись и вернуться к своим обязанностям. Нападения мы не ждем.

Вид у Гамона был такой, словно он подавился камнем, но после месяцев, проведенных в Энджирсе, где Лиша не знала, кем себя считать – пленницей или гостьей, она устала видеть повсюду деревянных солдат. Уонда уже отобрала лесорубов для охраны дворца и подала им знак обезопасить вход и очистить дворец.

Ошеломленный Гамон отстал, и Артер быстро занял его место.

– Прислуга…

– …накрахмалена и готова приступить к дневным делам, – перебила его Лиша. – Не будем ее задерживать.

Она махнула рукой, распуская собравшихся.

– Разумеется, миледи.

Артер подал знак – и толпа начала расходиться. Он изготовился сказать что-то еще, но вперед протолкнулась мать Лиши. Эрни семенил позади. Элона была на шестом месяце беременности, но умело скрывала это с помощью глубоких декольте, которые отвлекали внимание от живота. Мужчины отшатнулись от нее, как от подземника.

– Дочь моя, графиня Лощины! – Элона распахнула объятия, сияя от… вот, значит, как проявляется ее гордость? Впору устрашиться.

– Матушка, батюшка. – Сдерживая дрожь, Лиша дала им наскоро обнять себя.

Элона почувствовала ее состояние, но ей хватило такта понизить голос:

– Ты выглядишь ужасно. В чем дело?

– Дай мне дойти до постели и отдохнуть.

Лиша сжала плечо Уонды, и они двинулись дальше. Другие, может быть, и боялись мешать Элоне, но Уонда стояла стеной. Элона подалась было следом, однако Эрни ее придержал. Она гневно зыркнула на него, но отец Лиши, как и Уонда Лесоруб, всегда становился на сторону дочери.

– Добро пожаловать домой, графиня. – Розаль присела в отработанном реверансе, и то же сделала ее мать.

– Эмелия, – сказала Лиша, не забыв назвать женщину настоящим именем. – Госпожа Лак. Неожиданно видеть вас здесь в столь ранний час.

Подоспел Гаред, и все трое потянулись за Лишей к ступеням.

– Граф оставил дам здесь, соблюдая приличия. Мы можем найти другое место…

– Брось, – подмигнула Лиша Розаль. – Места у нас полно. Что скажут люди, если такая порядочная юная женщина въедет к барону до свадьбы? Скандал!

Гаред вспыхнул:

– Ценю. У меня приготовлены кое-какие бумаги – взглянешь, когда будет время…

– Пришли их утром. – Лиша уже почти дошла до крыльца.

Следующим с низким поклоном предстал инквизитор Хейс. Его служка Малыш Франк, обычно неразлучный с господином, отсутствовал.

– Графиня. Хвала Создателю, вы в целости и сохранности.

Подкатила следующая карета, отворилась дверца. Хейс округлил глаза при виде рачителя Джоны. Вика с воплем вырвалась из строя встречающих и бросилась к мужу с крыльца.

Хейс был потрясен, но Лиша задушевно улыбнулась ему, хотя содрогалась от боли.

– Вам будет приятно узнать, инквизитор, что ваша временная приписка к Лощине закончилась. В графстве Лощины возобновит свои службы Джона.

– Блажь! – прошипел инквизитор. – Я не собираюсь передавать мой собор…

– Ваш, инквизитор? – повела бровью Лиша. – Это который в моем графстве?

Она все шла. Двери цитадели приближались, но как же до них еще далеко!

Хейсу пришлось пожертвовать достоинством, подобрать рясу и побежать за ней.

– Только герцог Питер властен освободить меня…

Лиша перебила его, предъявив письмо с королевской печатью:

– Ваше следствие завершено.

– Следствие касалось не только одного рачителя-еретика, – возразил Хейс. – Вопрос об Арлене Тюке…

– …относится к тем, которые совет рачителей волен сколь угодно долго обсуждать в Энджирсе, – сказала Лиша. – Паствой Лощины будет руководить пастырь Джона.

Хейс вытаращился даже пуще Гамона:

– Пастырь?!

– Став герцогом, его светлость отрекся от сана, – пояснила Лиша, – а в Лощине теперь населения всяко больше, чем в Энджирсе. Пакт Свободных городов наделяет наших рачителей правом основывать новый орден.

Не зная, что сказать, инквизитор взял письмо и отстал от решительно шествовавшей Лиши. Герцогский указ вооружал ее властью выбирать духовного лидера графства Лощины, но она перешла границы, повысив Джону до пастыря. Такая декларация независимости не понравится трону плюща, но теперь, когда Лиша вновь осела в Лощине, ей будет трудно помешать.

По сигналу Лиши Дарси быстро шагнула вперед, и ее крупная фигура надежно перекрыла инквизитору путь.

– Хвала Создателю, отрадно видеть вас, госпожа.

– Ты даже не представляешь, как я рада. – Лиша заключила ее в объятия и понизила голос: – Схватки каждые две минуты. Если я в ближайшее время не окажусь внутри, то рожу на этих ступенях. Уонда послала женщин охранять королевские покои.

Дарси хладнокровно кивнула:

– Желаете, чтобы я так и шла впереди, или сопроводить вас?

На Лишу нахлынула волна облегчения.

– Сопроводи меня, пожалуйста.

Дарси взяла ее под другую руку и на пару с Уондой повела дальше. Тем временем подъехал очередной экипаж, откуда вышли мрачные Аманвах, Сиквах и Кендалл. Дарси уставилась на них озадаченно.

– Госпожа, – проговорила она, – где Рожер?

Продолжая дышать глубоко и ровно, Лиша указала на гроб, который выносила из кареты группа лесорубов.

Дарси сдавленно вскрикнула и остановилась как вкопанная. Лиша чуть не упала, ее поддержала Уонда.

– Заглохни, Дарси! – рыкнула Уонда. – Не время сейчас.

Дарси кивнула, взяла себя в руки и продолжила путь.

Аманвах быстро вплыла на крыльцо, не обращая внимания на свирепые взгляды Уонды и Дарси. Лише было достаточно заглянуть ей в глаза.

«Она знает».

– Графиня Лиша, – заговорила дама’тинг.

– Потом, Аманвах, – выдохнула Лиша.

Не вняв, та подступила ближе. Уонда рванулась наперерез, но Аманвах ткнула в ее плечо костяшками пальцев, рука Уонды повисла, и принцесса прошла беспрепятственно.

– Я должна принять роды, – без обиняков заявила Аманвах.

– Забери меня Недра, если примешь! – прорычала Дарси.

– Госпожа, я бросила кости, – негромко сказала Аманвах. – Без меня вы умрете.

– Это типа угроза? – Голос Уонды был глух и свиреп.

– Прекратите, все, – сказала Лиша. – Пусть идет.

– Я могу сделать что угодно… – начала Дарси.

Лиша застонала, уже готовая тужиться:

– Некогда.

Она поставила ногу на ступеньку. Такой короткий подъем, а кажется, будто гору покоряешь.

Тариса ждала наверху. Лиша ухитрилась подняться самостоятельно, но той хватило взгляда, чтобы понять происходящее.

– Сюда, – сказала она, развернулась, распахнула двери и щелкнула пальцами, подавая знак группе служанок.

Те поспешили к ней, и Тариса, как полководец, разослала их с поручениями.

Лиша знала, что молва теперь разойдется быстро, но ничего не поделать. Она целиком сосредоточилась на дыхании и шагах.

Как только они миновали большой зал, Уонда подала сигнал стражам. Те сомкнули ряды, и богатырша, подхватив Лишу на руки, словно дитя, пронесла ее остаток пути.

– Тужьтесь, – скомандовала Дарси.

Призыв не имел смысла. Лиша чувствовала, как движется ребенок, с той секунды, когда ее устроили на краю постели. Он выбирался наружу, тужилась она или нет. Раскрытие было полным, воды сплошь залили красивые деревянные доспехи Уонды. Все должно закончиться в считаные секунды.

Но затем младенец забился, и Лиша вскрикнула от боли. Закричала и Дарси при виде того, как растянулся живот Лиши, а крохотные ручки и ножки уперлись в его стенку. Казалось, что внутри сидит демон, когтями продирающийся наружу. Кожа покрылась свежими синяками поверх уже выцветших.

– Видно его? – выдохнула Лиша.

Дарси втянула воздух и подалась назад:

– Нет, госпожа.

Будь оно проклято! Ведь уже почти все.

– Помоги встать, – приказала Лиша, схватив Уонду за руку. – Будет легче, если я присяду на корточки.

Она напряглась, пытаясь вытолкнуть ребенка на волю.

Младенец лягнулся снова, как тот еще конь. Лиша с воплем пошатнулась, но Уонда подхватила ее и вернула на подушки.

– Все, как я и боялась, – сказала Аманвах. – Госпожа, я должна вырезать ребенка.

– Даже не думай, – немедленно возразила Уонда.

Дарси поднялась и всей своей массой нависла над миниатюрной Аманвах:

– Даже будь ты последней травницей в мире – нет.

– Лиша вах Эрни ам’Свиток ам’Лощина, – сказала Аманвах, – клянусь Эверамом и упованием на Небеса, что ты переживешь эту ночь, только если дашь себя вскрыть.

В руке Уонды появился нож. Лиша знала, с какой скоростью она им орудует.

Но тут Аманвах сделала нечто, чего Лиша не смогла бы вообразить и за тысячу лет. Она опустилась на колени, уперлась в пол ладонями и уткнулась лбом:

– Во имя нашей общей крови, госпожа. Пожалуйста. Ты нужна Ала. Ты нужна Шарак Ка и должна мне поверить.

– Общей крови? – переспросила Дарси. – Что, ради Недр?..

– Делай! – прорычала Лиша.

Толчки продолжались.

– Вы не можете… – начала Дарси.

– Могу и соглашусь, Дарси Лесоруб, – отрезала Лиша. – Она владеет ножом лучше тебя, и ты это знаешь. Сглотни свою гордыню и помогай.

Дарси заворчала, но кивнула и помогла устроить Лишу на столе. Аманвах вынула камни из мешочка с хора:

– Я погружу вас обоих в сон…

Лиша мотнула головой:

– Уйми ребенка, а я останусь в сознании.

– Пить обезболивающие травы некогда, – сказала Аманвах.

– Тогда суньте мне что-нибудь в зубы, – распорядилась Лиша.

Аманвах прищурилась, а затем улыбнулась под покрывалом. Кивнула:

– Твоя честь безгранична, дочь Эрни. Боль – только ветер. Согнись, как пальма, и дай ему пронестись поверх.

Комната наполнилась детским ором; младенец, завернутый в пеленку, извивался в руках Уонды, а Аманвах и Дарси заканчивали работу. Дарси зашивала рану, Аманвах готовила магию хора для ускорения заживления.

Уонда стояла столбом, как новоявленный отец, отчаянно боясь излишне стиснуть ребенка, – того и гляди раздавит. Она смотрела на крошечное оливкового цвета личико, и Лиша поняла, что девушка готова умереть за это дитя.

Лиша изогнулась, пытаясь до него дотянуться, но ей пришлось лежать смирно. Обработка еще не закончилась. Пока, на миг, она почти удовлетворилась тем, что ребенок жив и здоров.

Почти.

– Кто это? – спросила Лиша.

Уонда встрепенулась, как замечтавшийся и уличенный в этом подмастерье:

– Госпожа?

– Мое дитя, – взмолилась Лиша. – Мальчик или девочка?

Столь многое зависело от ответа. Землепашец мужского пола и наследник Ахмана Джардира станет причиной открытой войны с Красией, но и дочь окажется в неменьшей опасности. Красийцы придут за ребенком – в этом нет сомнений, в чем бы ни клялась Аманвах. Но от слов Уонды зависело, когда именно они явятся – сейчас или через десяток лет.

Пристроив младенца на одной руке, Уонда распахнула пеленку:

– Это… – Она нахмурилась, всматриваясь пристальнее.

Наконец она подняла перепуганное лицо:

– Поглоти меня Недра, если я знаю, госпожа. Я не травница.

Лиша уставилась на нее, не веря ушам:

– Уонда, не нужно быть травницей, чтобы знать, какие органы бывают у мальчиков, а какие – у девочек.

– В том-то и дело, госпожа. – В глазах Уонды стоял ужас. – У ребенка есть и то, и то.

Глава 2 Олив 334◦П.◦В.

Пожалуй, впервые в жизни Лиша не нашлась с ответом. Она с разинутым ртом уставилась на Уонду, и мысли пустились вскачь. Комната оглашалась детским криком.

Рождение младенца с мужскими и женскими органами не было чем-то неслыханным. Подобные случаи описывались в научных книгах старого мира, но совсем другое дело – узреть такое дитя вживую.

Свое родное дитя.

Тариса заглянула через плечо Уонды, ахнула и отвернулась.

– Дайте взглянуть, – потянулась Лиша.

Дарси перехватила ее руку и прижала к столу:

– Лиша Свиток! Еще раз дернетесь, когда мы работаем, и я вас свяжу.

С порога донесся крик, и Лиша увидела оживший кошмар: охранница Уонды отшатнулась, пропуская разъяренную Элону Свиток.

– Эй, Бекка! – гаркнула Уонда. – Сказано же никого не впускать!

– Прости, Уон! – крикнула Бекка. – Она ущипнула меня за сосок и прорвалась!

– Я ущипну сильнее, если вы не подпустите меня к дочери, – предупредила Элона. – Почему меня не…

Слова застряли у нее в горле, когда Уонда повернулась и Элона увидела ребенка. Она бросилась к нему, простерши руки, но Уонда проворно шагнула в сторону. Взгляд, который послала ей Элона, устрашил бы подземника, но Уонда оскалила зубы.

– Все в порядке, – сказала Лиша, и Уонда, уступая, нехотя разрешила Элоне взять младенца.

Мать прослезилась:

– Кожа как у отца, но глаза твои. – Элона откинула пеленку. – Это мальчик или…

Она застыла, осветившись меточным светом, так как Аманвах запустила целительную магию.

Прилив энергии был подобен глотку воздуха для утопающего. Она пронизала тело Лиши, устраняя причиненный ущерб и наполняя новой силой. Когда свет померк, Лиша приподнялась.

– Постойте, не двигайтесь… – всполошилась Дарси.

Лиша проигнорировала ее:

– Уонда, будь добра, помоги мне лечь на кровать.

Уонда легко подняла ее и перенесла на огромную пуховую перину. Лиша протянула руки, и Элона безмолвно передала ей ребенка. Тот посмотрел на нее ясными голубыми очами, и Лиша дрогнула от затопившей ее любви.

«Милый мой, Уонда Лесоруб не единственная, кто умрет за тебя. Горе всем, кто захочет нас разлучить, – и людям, и демонам».

Она поцеловала прекрасное, совершенное личико и, освободив дитя от пеленки, положила его себе на грудь, чтобы поделиться теплом. Ребенок засуетился, и Лиша помассировала грудь, подготовив ее для кормления. Ротик распахнулся, и она ловко и плотно вставила сосок.

Сколько же матерей она наставила на этом важнейшем этапе? Сколько новорожденных поднесла к соску? Это не шло ни в какое сравнение с личным опытом – картиной того, как насыщается родное дитя. Она задохнулась от силы его хватки.

– Все хорошо? – спросила Дарси.

Лиша кивнула:

– Сильный какой.

Она чувствовала себя опустошенной, но знала, что стерпит любую боль, только бы накормить ребенка. В последние месяцы она отчаянно боялась за его жизнь, но теперь он был рядом. Живой. В безопасности. Она всхлипнула от счастья.

Возникла Тариса с мокрой тряпицей. Она утерла ей слезы и пот:

– Все матери плачут при первом кормлении, миледи.

Лиша разрыдалась, и слезы помогли ей расслабиться, но без ответа оставалось слишком много вопросов, чтобы она раскисла надолго. Когда дыхание успокоилось, она позволила Тарисе в последний раз утереть глаза и отвела пеленку.

Уонда не ошиблась. На первый взгляд младенец казался крепким мальчиком с нормальными пенисом и яичками. И, только приподняв мошонку, Лиша увидела идеально сформировавшееся влагалище.

Она вздохнула, отстранилась и приступила к полному осмотру. Ребенок был крупный, слишком большой, чтобы пройти по родовому каналу без риска для нее и себя. Аманвах не ошиблась. Операция спасла обоих.

Он был силен – и голоден. Младенец родился здоровым во всех отношениях, без каких-либо других отличительных мужских и женских признаков.

Она надела меченые очки, вникая глубже. Аура ребенка была яркой – ярче, чем приходилось видеть Лише у всех, кроме Арлена и Ренны Тюк. Он был могуч и… жизнерадостен. Ребенок получал от материнской заботы не меньшее удовольствие, чем она. Глаза Лиши снова наполнились слезами, и она была вынуждена смахнуть их, чтобы продолжить обследование.

Осмотрев паховую зону, Лиша убедилась в диагнозе. Мужские и женские органы, здоровые и исправные.

Она кивнула Уонде:

– И то, и то.

– Недра, как же это возможно? – спросила Элона.

– Я читала о таком, – ответила Лиша, – хотя воочию ни разу не видела. Это значит, что при оплодотворении возникло два зародыша, но один поглотился…

Слова застряли, у нее перехватило горло.

– Это моя вина, – выдохнула она.

– То есть? – не поняла Дарси.

– Магия. – Лише казалось, что стены огромной опочивальни смыкаются и грозят раздавить ее. – Я очень много ею пользовалась. Начала, когда мы с Инэверой боролись с мозговым демоном в первую ночь после того, как мы с Ахманом…

У нее вытянулось лицо от полного осознания ужаса случившегося.

– Я сплавила их воедино.

– Демоново дерьмо! – бросила Элона. – Это нельзя предугадать. Сама сказала, что в книгах прочла.

– Не каждый день я соглашаюсь с Элоной, госпожа, – заметила Дарси, – но сейчас ваша матушка права. Незачем приплетать сюда магию.

– Она подействовала, – настойчиво возразила Лиша. – Я почувствовала.

– А хоть бы и так? – скривилась Уонда. – Лучше было перед демоном раскорячиться?

– Конечно нет.

– Бруна говорила, что, коли дерешься и входишь в раж, корить себя незачем, – напомнила Дарси. – Задним числом…

– …все умны, – докончила Лиша.

– Я читала те же самые книги, – продолжила Дарси. – Там сказано, как это лечить.

– Лечить? И как же? – спросила Элона. – Какая-нибудь трава закроет щелку или высушит стручок и он отвалится?

– Разумеется, нет, – пожала плечами Дарси, рассматривая ребенка. – Мы просто… выберем что-то одно. Такая красивая девочка легко сойдет за мальчика.

– А такой милый мальчик – за девочку, – подхватила Элона. – Это ничего не излечит.

– Да, – кивнула Дарси на операционный стол, за которым еще трудилась Аманвах, – но в сочетании с несколькими надрезами и стежками…

– Уонда, – позвала Лиша.

– Да, госпожа? – откликнулась та.

– Если кто-нибудь еще захочет сделать ребенку операцию – пристрели.

Уонда скрестила на груди руки:

– Да, госпожа.

Дарси вскинула ладони:

– Я только…

Лиша пошевелила пальцами:

– Я знаю, Дарси, что ты не желаешь зла, но это был варварский обычай. Мы не прибегнем к хирургии, если не возникнет угрозы здоровью ребенка. Я понятно выразилась?

– Да, госпожа, – ответила Дарси. – Но люди спросят, кто родился – мальчик или девочка. Что им сказать?

Лиша взглянула на Элону.

– Не смотри на меня, – отрезала мать. – Мне лучше других известно, что мы лишены права голоса в этих вопросах. На все воля Создателя.

– Хорошо сказано, жена Эрни, – подала голос Аманвах.

Она последней отошла от операционного стола, и ее руки были красны от родильной крови. Она воздела их перед Лишей:

– Теперь пора, госпожа. Нет гадания более верного, чем при рождении.

Лиша поразмыслила. Если Аманвах омоет алагай хора в крови и родовых водах, ей откроется будущее и Лиши, и младенца. Даже при полном сотрудничестве, которым дама’тинг никогда не славились, она узнает слишком много и не скажет всего. У нее навсегда останутся тайны, секреты, разгадка которых Лише, быть может, остро понадобится.

Однако в ауре Аманвах золотом прописалась забота о ребенке, ее сводном брате-сестре. Она защитит его грудью.

– Есть условия, – ответила Лиша. – И они не подлежат обсуждению.

– Все, что угодно, – склонилась Аманвах.

Лиша выгнула бровь:

– Ты прочтешь свои молитвы по-тесийски.

– Разумеется.

– Всем, что увидишь, ты поделишься со мной, и только со мной, – продолжила Лиша.

– Э, я тоже хочу взглянуть! – воскликнула Элона, но Лиша не свела глаз с Аманвах.

– Да, госпожа, – ответила та.

– И это навсегда, – сказала Лиша. – Если через двадцать лет я спрошу, что ты видела, ты выложишь все полностью и без заминки.

– Клянусь Эверамом.

– Ты не тронешь костей, пока мы не снимем для меня копию расклада.

Теперь Аманвах помедлила. Чужакам запрещалось изучать алагай хора дама’тинг – тем паче вырезать собственные. Инэвера снимет с Аманвах голову, если та согласится с этим требованием.

Но мигом позже дама’тинг кивнула:

– У меня есть глиняные кости, которые можно зафиксировать на месте.

– И ты научишь меня по ним читать, – сказала Лиша.

В комнате воцарилось молчание. Дерзость запроса почувствовали даже женщины, незнакомые с красийскими обычаями.

Аманвах прищурилась:

– Да.

– Что ты увидела в Энджирсе, когда сделала на ребенка расклад? – спросила Лиша.

– Первое, на что учила обращать внимание мать, – ответила Аманвах.

Лиша разложила меченые клаты вокруг древней королевской реликвии, временно ставшей операционным столом. Они с Аманвах склонились, изучая светящиеся кости, а ожившие метки заключили их в звуконепроницаемый пузырь.

Аманвах указала длинным накрашенным ногтем на четко обозначенный символ:

– Ка.

Красийское слово, означавшее «один» или «первый».

Указала на следующий:

– Дама.

«Священнослужитель», «жрец».

Третий:

– Шарум.

«Воин».

– Первый… священнослужитель… воин… – Лиша моргнула, у нее пресеклось дыхание. – Шар’дама ка?

Аманвах кивнула.

– «Дама» – это «жрец», – сказала Лиша. – Значит ли это, что ребенок мужского пола?

Аманвах покачала головой:

– Необязательно. Правильнее перевести так: «первое духовное лицо-воин». Это нейтрально и на Ханну Паш может означать любой пол.

– Выходит, мой ребенок – Избавитель? – спросила Лиша, не веря глазам и ушам.

– Все не так просто, – сказала Аманвах. – Ты должна понимать, госпожа. Кости раскрывают наши возможности, но большинство из них так и не осуществляется. – Она указала на другой символ. – Ирраджеш.

– Смерть, – перевела Лиша.

Аманвах кивнула:

– Смотри, острие кости направлено на северо-восток. Ранняя смерть – самое частое будущее детей.

Лиша скрипнула зубами:

– Нет, если дело станет за мной и я хоть на что-то годна.

– Или я, – согласилась Аманвах. – Клянусь Эверамом и упованием на Небеса. На Ала нет большего преступления, чем покуситься на всеобщего спасителя.

– Ала. – Она указала на следующую кость, лежавшую под углом к грани с символом «ирраджеш». – Даже если есть риск, что спаситель погубит мир.

Лиша попыталась переварить услышанное, но это оказалось чересчур. Она отложила разгадку на потом.

– Как поступят твои соотечественники, если узнают, что ребенок бесполый?

Аманвах нагнулась ниже, изучая не только крупные символы в центре костей, но и десятки более мелких по краям.

– Новость расколет их. Сейчас объявлять о судьбе ребенка слишком опасно, но если молчать, то многие увидят в бесполости недовольство Эверама племенем Лощины.

– И – повод нарушить мир, который мы с Ахманом выковали, – докончила Лиша.

– Для горстки тех, кому еще нужен повод, после того как сын Джефа сбросил Избавителя со скалы.

Аманвах пригнулась снова, вглядываясь в хора.

– Посмотри сюда, – позвала она, указывая на символ, обращенный внутрь россыпи. – Тинг.

«Женщина». Она провела пальцем по краю кости, показывая, как линия пересекается с «ирраджеш».

– Схождение меньше, если ты объявишь, что ребенок – женского пола.

К тому времени, когда Лиша с Аманвах закончили, младенца успели выкупать и перепеленать. Элона держала его на руках и дремала в кресле. Уонда высилась над нею, охраняя, а Дарси нервно мерила шагами комнату. Тариса сдернула окровавленные простыни, постелила новые. Теперь она готовила ванну.

– Это она, – громко произнесла Лиша, шагнув за метки тишины.

Дарси резко остановилась. Элона вздрогнула и очнулась:

– А? Чего?..

Лиша прищурилась в меченых очках, изучая ауры собравшихся женщин:

– Для всех, кто находится вне этой комнаты: я только что родила здоровую девочку.

– Да, госпожа, – сказала Уонда. – Но вы же сами говорили, что дите нуждается в охране денно и нощно. Рано или поздно кто-нибудь взглянет, когда будем менять пеленки. – Ее аура окрасилась тревогой. – Кстати, о них…

Лиша рассмеялась:

– По приказу графини ты освобождаешься от смены пеленок, Уонда Лесоруб. Подтирать задницы – впустую расходовать твои таланты.

Уонда выдохнула:

– Хвала Создателю!

– Я буду лично читать ауры всей прислуги и стражи, вхожей к моей дочери. – Лиша взглянула на Тарису. – Любому, кому нельзя доверять, придется искать другое место.

В ауре служанки вспыхнул страх, и Лиша вздохнула. Она знала, что полностью правду не утаишь, но легче от этого не становилось.

– Мы также поставим в известность Вику и Джизелл, – сказала Лиша. – Мы обязаны следить за ее развитием на случай, если у нее вдруг ухудшится здоровье.

– Конечно, – кивнула Дарси.

– Если скажете Джизелл – считайте, что доложили и маменьке, – предупредила Уонда.

Джизелл стала королевской травницей герцога Петера и напрямую подчинялась герцогине Арейн.

Лиша пересеклась взглядами с Тарисой:

– Думаю, она все равно узнает. Пусть уж лучше от меня.

– Это и к ней относится? – Дарси ткнула пальцем в сторону Аманвах.

– Относится. – (Аура Аманвах осталась спокойной и ровной. Это был законный вопрос.) – Я не стану лгать матери и утаивать от нее правду, но интересы у нас одни. Дамаджах будет положенным образом печься о ребенке, и важно не позволить моему брату предъявить на него права или убить.

Элона открыла рот, но Лиша пресекла спор:

– Я доверяю ей. – Она оглянулась на Аманвах. – Вы с Сиквах останетесь с нами, здесь?

Аманвах мотнула головой:

– Благодарю, госпожа, но в особняке моего достопочтенного мужа построили достаточно комнат, чтобы мы въехали. После столь долгого заточения мне хочется жить под своей крышей, среди своих людей…

– Разумеется. – Лиша положила руку на живот Аманвах. Та потрясенно умолкла. – Но будь добра понять, что и мы теперь твои соотечественники. Кровь повязала нас трижды.

– Да, трижды, – согласилась Аманвах, накрыв руку Лиши своей – движением интимным и еще недавно невозможным.

Странно, как общее горе порой совершает то, чего не удается добиться в добрые времена.

– Что это значит? – спросила Дарси, когда Аманвах удалилась.

– Аманвах и Сиквах носят детей Рожера, – ответила Лиша. – И если кто-нибудь не пойдет им навстречу, когда им чего-то захочется, то пусть подыщет себе, Недра, достойное оправдание.

Брови Дарси изогнулись, но она кивнула:

– Да, госпожа.

– Теперь, если присутствующие меня извинят, я уложу дитя в колыбель и наконец заберусь в эту ванну, – сказала Лиша.

Дарси с Уондой пошли к двери, но Элона задержалась, и в ее ауре обозначилось нежелание расставаться с младенцем.

– Ночь, мама, – заметила Лиша, – ты за час вложила в это чадо больше, чем в меня за всю жизнь.

– И все-таки рот у него не твой. – Элона бросила взгляд на спящего ребенка. – Везучий гаденыш. Родись я со стручком, могла бы править городом.

– Ты была бы отличным мужчиной, – согласилась Лиша.

– Не мужчиной, – возразила Элона. – Никогда этого не хотела. Просто мечтала иметь еще и стручок. Стив как-то сделал мне деревянный. Надраил до блеска и сказал, что пригодится, если дома не окажется дров.

– Создатель!.. – простонала Лиша, но Элона не обратила на это внимания.

– Предназначалось мне, но нравилось твоему папаше, когда я…

– В Недра, мама! – взвилась Лиша. – Ты это нарочно делаешь!

– Конечно нарочно, девонька, – хохотнула Элона. – Ты-то вечно сжимаешь булки, надо же тебя как-то растормошить.

Лиша уткнулась лицом в ладони.

Элона наконец сжалилась и вручила Лише ребенка.

– Я только говорю, что женщины семейства Свиток крутые и без стручков.

– Честное слово, – улыбнулась Лиша.

– Как ты ее назовешь?

– Олив.

– Я всегда удивлялась, почему это имя женское, – сказала Элона. – В оливах есть косточки.

Глава 3 Графиня Свиток 334◦П.◦В.

Олив быстро заснула в колыбели, и Лиша наконец отвела от нее взгляд. Рядом ждала Тариса. Аура пожилой женщины по-прежнему была как у затравленного кролика, но виду она не подавала.

– Миледи наверняка утомилась. Садитесь, я вас причешу.

Лиша дотронулась до прически, вспомнив, что волосы заколоты с тех пор еще, как она приехала. И с половиной шпилек беда – одни подвылезли, другие потерялись. На ней была пропитанная потом и запятнанная кровью рубашка с шелковым халатом поверх. От высохших слез на щеках осталась корка.

– Я, верно, ужасно выгляжу.

– Ни в коей мере.

Тариса отвела ее к туалетному столику, вынула шпильки и принялась расчесывать. Этот ритуал выполнялся так часто, что на Лишу накатила волна ностальгии. Здесь – покои Тамоса, его слуги, его цитадель. Она собиралась делить крепость с ним, как в сказке, но ее принц отыграл свою роль.

О нем напоминало все – наглядные свидетельства жизни, оборвавшейся в цвете лет. Охотничьи трофеи и копья украшали стены наряду с парадными портретами королевской семьи. Три комплекта лакированных доспехов на стойках были похожи на безмолвных часовых.

Лиша уставилась в пол, но ее предал нос, уловивший аромат масел, которыми пользовался граф: благовоний, будивших мысли о любви, страсти и утрате.

Тариса заметила ее состояние:

– Артер хотел все убрать. Избавить вас от страданий.

У Лиши сдавило горло.

– Хорошо, что он этого не сделал.

Тариса кивнула:

– Я пригрозила отрезать ему семенники, если сдвинет хоть стул.

Лиша закрыла глаза. Прикосновения Тарисы к волосам дарили редкое чувство покоя. Она вдруг осознала, как сильно устала. Целительное чародейство Аманвах вызвало прилив сил, но они истощились, а магия не могла по-настоящему заменить сон.

Однако имелись безотлагательные дела.

Лиша приоткрыла глаз, изучая ауру Тарисы:

– Как давно ты шпионишь для матери-герцогини?

– Дольше, чем вы живете на свете, миледи. – Аура Тарисы выдала свечку, но голос остался спокойным. Умиротворяющим. – Правда, я никогда не считала это шпионажем. Тамос еще в пеленках лежал, когда меня привели к нему в няньки. Моим долгом было отчитываться перед его матерью. Ее светлость любила мальчика, но ей приходилось править герцогством, а муж показывался редко. И каждую ночь, когда юный принц почивал, я посвящала ее в его дневные дела.

– Даже когда мальчик стал зрелым мужчиной? – спросила Лиша.

– Тогда-то тем более, – фыркнула Тариса. – Вы поймете, как подрастет Олив, миледи. Мать никогда не отпускает дитя.

– О чем же ты ей докладывала?

Тариса пожала плечами:

– В основном о его любовных похождениях. Ее светлость уже и не надеялась утихомирить принца, но желала знать про каждую юбку, на которую он клал глаз. – Тариса встретилась с Лишей взглядом. – Но прочно вниманием Тамоса завладела только одна женщина.

– И у нее было темное прошлое, – подсказала Лиша. – Скандальное детство, а еще слухи о сношениях с демоном пустыни…

Тариса снова потупилась, не прекращая ритмично, успокаивающе водить щеткой.

– Народная молва, миледи. Она гуляет по Кладбищу Подземников и скамьям Праведного дома, среди лесорубов и – Создатель свидетель – на половине слуг. Многие рассказывали, как вы и Меченый смотрели друг на друга и как вы отправились в Красию ко двору Ахмана Джардира. Никто не доказал, что тот и другой укладывали вас в постель, но для сплетен не нужны доказательства.

– Меня не укладывали, – сказала Лиша.

– Я не говорила ее светлости ни о чем, чего бы она не слышала от других, – продолжила Тариса. – Но я просила ее не верить ни единому слову. Вы с его светлостью едва ли хранили тайну. Когда ваша шнуровка натянулась, я решила, что ребенок от принца. Мы все так подумали. Все слуги любили вас. Я с радостью написала ее светлости о моих подозрениях и ходила на цыпочках – все ждала, что вы сообщите и его светлости.

– Но потом мы разошлись, и ты поняла, что любила меня напрасно, – подхватила Лиша.

Тариса покачала головой:

– Как мы могли разлюбить вас, если не разлюбил наш господин?

– Тамос изгнал меня.

– Да, – согласилась Тариса. – И бродил по этим залам, словно призрак, часами простаивая перед вашим портретом.

В горле у Лиши встал комок.

– Возможно, кто-то и ждет, что завтра вы объявите о рождении наследника Тамоса, – сказала Тариса. – Кто-нибудь да мечтает, чтобы осталась здесь частица принца – и можно было любить и лелеять ее в этом доме. Но никто не отвернется от вас, когда увидит Олив.

– Хотелось бы верить, – ответила Лиша.

– Я никогда не знала родного сына, – призналась Тариса. – Я служила на кухне у мелкого лорда и его леди, и, когда леди не сумела родить супругу детей, они заплатили мне, чтобы я легла с господином и выносила ребенка.

– Тариса! – ужаснулась Лиша.

– Со мной поступили честно, – сказала Тариса. – Дали денег и рекомендации, чтобы мать-герцогиня поручила мне нянчить и растить юного принца Тамоса. Он был мне как сын, которого я не знала.

Она бережно возложила ладонь на чрево Лиши:

– Не нам судить, что за детей дает нам Создатель. В этом доме хватит любви для каждого вашего чада, миледи.

Лиша накрыла ее руку своей:

– Полно твердить «миледи». Будь любезна называть меня госпожой.

– Да, госпожа. – Тариса сжала ее кисть и встала. – Вода уже, наверно, нагрелась. Пойду проверю ванну.

Она ушла, и Лиша позволила себе еще раз поднять взгляд, чтобы вобрать напоминания о потерянной любви.

И разрыдалась.

Днем Лиша оставила шторы задернутыми и рассмотрела Олив через меченые очки, гордясь силой и чистотой детской ауры. Олив ела жадно, а проспала мало. Она ответила Лише взглядом ярких голубых глаз. Магия светилась в ней чувством, которое выходило за грань любви, простиралось дальше обожания. Это было нечто корневое и незамутненное.

В дверь постучали, и Лиша, вздрогнув, вышла из транса. Уонда отворила, донесся звук приглушенной беседы. Затем дверь щелкнула – Уонда заперла ее вновь и вернулась в опочивальню.

– Снаружи ждет Артер, – доложила Уонда. – Ему было сказано, что вы заняты, но он не уходит. Говорит, что-то срочное.

Лиша нехотя выпрямилась:

– Прекрасно. Он уже видел меня в халате. Тариса! Будь добра, отнеси Олив в детскую – пусть побудет там, пока мы беседуем.

Олив больно зажала палец Лиши в кулачок, когда Тариса потянула ее к себе. При виде ее ауры у Лиши заныло сердце.

Лорд Артер остановился на почтительном расстоянии от постели и поклонился:

– Прошу простить за вторжение, графиня Свиток.

– Ничего страшного, Артер, – сказала Лиша. – Я верю, вы бы не сделали этого без важного повода.

– В самом деле, – кивнул Артер. – Примите поздравления с рождением дочери. Насколько я понимаю, это произошло… раньше чем ожидалось. Надеюсь, все в добром здравии?

– Благодарю вас, вполне, хотя я думаю, что Уонда уже вам сказала.

– Разумеется, – не стал отрицать Артер. – Я пришел по делу весьма неотложному.

– И в чем же оно заключается?

Артер расправил плечи. Он не был высок, но наверстал упущенное выправкой.

– Я обращаюсь к вам, графиня, со всем уважением, но если мое управление этим домом завершено и я уволен, то вряд ли попрошу слишком многого, если пожелаю, чтобы меня уведомили прямо.

Лиша моргнула:

– А кто-то вас уведомил косвенно?

– Леди Свиток, – ответил Артер.

– Леди… Ночь! моя мать?

Артер вновь поклонился:

– Леди Свиток въехала в цитадель неделю назад, когда известие о вашем новом титуле достигло Лощины. Ей… трудно угодить.

– Вы и наполовину не знаете – насколько, – сказала Лиша.

– Это ее право, конечно, – ответил Артер. – Вас было не слыхать, и они с вашим отцом стали главными среди домочадцев. Я предположил, что вы направили их подготовить крепость.

Лиша покачала головой:

– Для меня переезд в крепость означает только то, что мебель в ней побогаче, чем в отчем доме.

– Не мне на сей счет высказываться, – ответил Артер. – Но нынче днем, когда объявили о рождении вашей дочери, она сказала, что в моих услугах больше не нуждаются и здешняя прислуга переподчиняется непосредственно ей.

– Я задушу эту женщину! – застонала Лиша. – Будьте покойны – скорее замерзнут Недра, чем я позволю матери командовать моей челядью. Я доведу это до ее сведения, не успеет закончиться день.

– Это облегчение для меня, – сказал Артер. – Но после увольнения Гамона и Хейса я не могу не гадать: не я ли следующий в очереди на вылет? Вам угодна моя отставка?

Лиша смерила его взглядом.

– А вы хотите остаться теперь, когда Тамос мертв?

– Да, миледи, – ответил Артер.

– Почему? – прямо спросила Лиша. – Вы никогда не одобряли мою политику, особенно выплаты беженцам.

Аура Артера дрогнула от негодования, но он только бровью повел.

– Мое одобрение не имеет значения, миледи. Моей обязанностью было поддерживать баланс графских счетов и следить, чтобы его средства расходовались разумно. Я ставил под сомнение все предлагавшиеся советом траты, ибо иначе проявил бы нерадивость. Тем не менее, когда его светлость принимал решение, оно выполнялось исправно и без проволочек. Вы можете не сомневаться, что то же самое я буду делать для вас, если вы меня оставите.

В его ауре не было лжи, но вопрос не получил ответа.

– Почему? – повторила Лиша. – Я думала, что после моего возвращения вы добровольно покинете пост и вернетесь в энджирское родовое имение.

В ауре Артера вспыхнул образ. Искаженный, но Лиша различила некогда величественный энджирский особняк, ныне пришедший в упадок. Этот образ сочетался у Артера со стыдом и ярой гордостью.

– Мое родовое достояние заложили, чтобы выкупить мне чин среди деревянных солдат, – сказал Артер. – Благодаря этой сделке и толике удачи я стал оруженосцем юного принца Тамоса. Моя жизнь принадлежала ему. То же самое произошло и с Гамоном.

Еще один образ. Тамос, Артер и Гамон – неразлучные, как братья.

– Но принца больше нет. – Артер ничем не выдал страдания, разорвавшего его ауру. – Как и Энджирса, который мы покинули. Город захватили Горные Копья Юкора с их огненосным оружием. Деревянным солдатам скоро останется мести улицы, улаживать бытовые ссоры и пресекать незаконные выступления жонглеров. Нам больше нет там места, даже если мы пожелаем вернуться.

Об этом Лиша не подумала.

– Куда же вы подадитесь, если я попрошу вашей отставки?

– Останусь квартирмейстером при деревянных солдатах в Лощине, пока вы не освободите меня и от этой должности, – ответил Артер. – Вернусь в казармы на время, пока буду искать места у баронов. Возможно, у барона Лесоруба.

– Я все еще не уверена в вашей верности, Артер. Боюсь, мне придется действовать очень грубо и читать ответы в вашей ауре. – Она постучала по очкам.

Артер долго смотрел на нее, то и дело косясь на лампы и зашторенные окна, а после переводя взгляд на меченые очки. Его аура буйствовала, но была слишком сложна для прочтения, словно он и сам еще не знал, как отнестись к такому вторжению в личную жизнь.

Наконец он хмыкнул и приосанился:

– Вы прощены, миледи, за все нескромные вопросы к моей особе. Коль скоро моей обязанностью было сомневаться в вашей политике, то ваша – усомниться в моей верности, прежде чем взять меня на службу.

– Благодарю… – начала Лиша.

– Но! – поднял руку Артер. – Если мы собираемся трудиться в дружеском согласии, вы должны пообещать, что без веской причины впредь никогда не подвергнете меня этой… – он махнул на очки Лиши, – необязательной процедуре.

Лиша покачала головой:

– Если вы считаете, что я вторглась в вашу личную жизнь, то приношу извинения, но очки уже сделались частью меня. Я не буду снимать их всякий раз, когда вы войдете. В Лощине грядут перемены, Артер. Если кому-то в моем окружении не нравится магия меток, то я, безусловно, дам этому человеку блестящие рекомендации и щедрое выходное пособие.

– Очень хорошо, миледи. Я уведомлю персонал. Что до меня, если у вас остались вопросы насчет моей искренности – молю вас, спросите, и покончим с этим.

Аура Артера кипела от возмущения. Он считал себя выше упреков и был оскорблен ее недоверием.

Лиша понимала, что должна действовать осторожно. Артер ей верен, но его оттолкнет отказ в доверии ответном.

Лиша скрестила на груди руки:

– Ребенок от Ахмана Джардира.

Аура Артера не изменилась.

– Я не дурак, миледи. Милорд сказал мне об этом давно, но даже если бы и смолчал, то ваша мать, будь ребенок от Тамоса, кричала бы об этом с башен.

– И все же вы останетесь у меня на службе?

– Ахман Джардир мертв, – ответил Артер. – Что бы ни произошло ранее, я полагаю, с ним умерли все ваши связи с красийцами. После битвы при Доктауне не осталось сомнений, что новый красийский вождь считает Лощину врагом, а я достаточно хорошо вас знаю, и вы ему не сдадитесь.

– Точняк, забери меня Недра, – подала голос Уонда.

– Мертв и мой господин, – продолжил Артер, и возмущение в ауре вытеснилось растущим чувством опустошенности. – Я знаю, что вы любили его, а он – вас. До знакомства же вы оба были… вольны в своих привязанностях. Не мне о них судить.

– Вы регулярно посылали доклады министру Джансону, – сказала Лиша.

– Мы все это делали, включая его светлость, – ответил Артер. – Тамос ничего не утаивал от трона плюща.

– Теперь Джансон тоже мертв, – сказала Лиша. – И учетные книги Лощины дописаны. Вы сами сказали: того Энджирса, который мы знали, больше нет. Лощина должна нащупать собственный путь.

– Вам угодно стать герцогиней Лощины, – догадался Артер.

– А если и так? Кому вы преданы – мне, то есть Лощине, или трону плюща?

Артер отступил на шаг и вынул из заплечного чехла церемониальное фехтовальное копье. Уонда сорвалась с места, но Лиша остановила ее, а Артер положил оружие на пол перед постелью и преклонил колени:

– Вам и Лощине, миледи. Клянусь Создателем – и поклянусь еще раз при свете солнца.

Лиша простерла руку, и Артер принял ее.

– И я клянусь быть достойной вашего доверия, первый министр.

Артер поцеловал руку:

– Благодарю, миледи.

Перекатившись на пятки, он плавно встал и вынул из поясной сумки доску для письма:

– В таком случае я получил уже десятки запросов о вашем расписании, и есть ряд неотложных дел…

Лиша вздохнула, но напряжение значительно спало. Она глянула в сторону детской:

– У вас есть время, министр, пока Олив не расплачется.

Лиша Свиток, госпожа Лощины.

У Лиши свело спину, когда она в тысячный раз нацарапала эти слова. Кресло Тамоса представляло собой огромное резное чудище, предназначенное больше для устрашения, чем для удобства. Магия ускорила выздоровление, но Лише не хотелось впадать в зависимость от нее, особенно с Олив, которая жадно брала грудь по десять раз на дню.

Лиша положила руку на ноющую поясницу и потянулась. Она подписывала бумаги с позднего утра. Небо за окном кабинета потемнело.

Министр Артер подхватил бумагу, пристроил ее на стопку готовых и тут же подсунул новую:

– Пятьдесят тысяч клатов на доспех для коня, который возит оружие барона Лесоруба. – Артер подчеркнул соответствующую цифру кончиком пера и быстро нарисовал внизу крестик. – Подпишите здесь.

Лиша изучила лист:

– Это нелепо. Я такого не одобряю. Барон может одевать своих коней на собственные средства. У нас полно голодных ртов.

– Прошу прощения, госпожа, – возразил Артер, – но заказ выполнили месяц назад. Барон купил доспех, а изготовитель не получил денег.

– Как же это провернули без одобрения? – спросила Лиша.

– Его светлость оставил барона Лесоруба на хозяйстве, а тот скорее отмутузит лесного демона, чем возьмется за перо, – фыркнул Артер. – Очевидно, в Лощине считают, что для заключения договора достаточно поплевать на руки.

– Да, большинство все равно не умеют читать. – Скрипнув зубами, Лиша склонилась и подписала документ, затем взглянула на высокую, неряшливую кипу бумаг, которую прислал делопроизводитель барона. – И все они в том же духе?

– Боюсь, что да, – сказал Артер. – В отсутствие вас с графом люди нуждались в объединяющем символе. Особенно после исчезновения господина и госпожи Тюк. В этом смысле барон Лесоруб достиг колоссальных успехов. Но как администратор он… оставил желать много лучшего.

Лиша кивнула. Она не стала притворяться, что для нее это новость; она знала Гареда всю жизнь. Народ любил его и доверял ему. Он был своим – первым лесорубом, откликнувшимся на призыв Арлена Тюка выйти в ночь с топорами. С тех пор он еженощно вставал между жителями Лощины и демонами, и все это знали. Народ спал спокойнее, зная, что защищен Гаредом Лесорубом.

Но деньги он тратить умел гораздо лучше, чем считать. Лиша могла наштамповать сколько угодно клатов, но их ценность будет зависеть от доверия к ним людей.

– Вы все еще готовы пойти к нему, если я попрошу о вашей отставке? – спросила Лиша.

– Это пустая угроза, госпожа, – засопел Артер. – Барон Лесоруб меняет чиновников быстрее, чем кружки с элем. Сквайр Эрнет покинул должность после того, как барон пригрозил оторвать ему руки.

Лиша вздохнула:

– А если я прикажу вам перейти к нему, а ему – вас принять?

– Нарушу клятву и перебегу в Красию, – ответил Артер, и Лиша расхохоталась так, что засаднило горло.

Ее взгляд снова упал на гору бумаг, и веселье улетучилось. Она потерла висок, пытаясь унять тупую боль, которая скоро расцветет и станет острой, если Лиша не поест и не побудет в одиночестве часок в своем саду.

– Гареду нужен бесстрашный делопроизводитель.

– Не знаю, где взять такого, если не считать Арлена Тюка, – сказал Артер.

– Я подумала не о мужчине, – возразила Лиша. – Уонда?

– Не смотрите на меня, госпожа, – откликнулась Уонда. – У меня с бумагами хуже, чему у Гара.

– Тогда будь добра, найди сударыню Лак.

– Да, госпожа, – улыбнулась Уонда.

– Спасибо, Эмелия, что пришла. – Лиша махнула рукой на стул у своего стола. – Присядь, пожалуйста.

– Благодарю, графиня. – Розаль сделала плавный, отработанный реверанс, а выпрямившись, подобрала юбки так, что, когда она села, не сбилось ни складки.

– Зови меня госпожой, – сказала Лиша. – Чаю?

– Да, госпожа, пожалуйста, – кивнула Розаль.

Лиша подала знак. Уонда могла из лука продеть нитку в иглу и чай разливала не хуже, а две дымящиеся чашки и блюдца доставила в одной руке, как пару клатов.

– Тебе нравится Лощина? – осведомилась Лиша, взяв чашку.

– Здесь замечательно. – Розаль бросила в чай сахар и принялась размешивать. – Все бесконечно радушны. Все взволнованы нашей свадьбой. Даже ваша матушка предложила помочь с подготовкой.

– Да ну? – Об этом Лиша услыхала впервые.

Казалось немыслимым, чтобы Элона кому-то помогла по доброте душевной, и в первую очередь – Эмелии Лак.

Розаль кивнула:

– Она познакомила меня с лучшими флористками и портнихами и дала кое-какие… занятные советы насчет платья.

– Моя мать не из тех, кто щедро расходует ткань, – заметила Лиша. – Особенно сверху.

Розаль подняла чашку и подмигнула:

– Я одевалась хуже, чем ваша матушка может вообразить. Но сейчас – не тот случай. Розаль предназначалась другим мужчинам. Гаред получит невесту из жонглерского сказа.

– Гаред не получит ничего, пока не покончит с писаниной, – возразила Лиша, указывая на стопку бумаг.

Розаль кивнула снова:

– В бумагах Гаред не силен. Я могу после свадьбы…

– Так не пойдет, дорогуша, – сказала Лиша. – Напомнить, что ты у меня в долгу?

Розаль помотала головой. Лиша спасла ее от матери-герцогини, которая хотела бросить избранницу Гареда в тюрьму после скандала при дворе.

– Конечно нет, госпожа.

– Хорошо, – ответила Лиша. – Кости Аманвах сказали, что я могу верить в твою преданность Лощине, и сейчас мне нужен именно такой союзник.

Розаль поставила блюдце, села прямо и положила руки на колени:

– Чем я могу быть полезна?

Лиша указала на стопку:

– Скажи своему сговоренному, что не осушишь ему семенники, пока он не сядет и не наведет порядок в счетных книгах.

Розаль изогнула бровь, губы чуть тронула улыбка.

– Помилуйте, госпожа, я никогда не осушала барону семенники. Мы не женаты! Сами подумайте, какой выйдет скандал!

Улыбка переросла в ухмылку.

– Но я слежу за его стволом. Сказала, что не выну из портков, пока сам Гаред не будет связан. Теперь всякий раз, когда мы остаемся одни, он мчится за кандалами.

– Создатель!.. – проговорила Лиша. – Ты не лучше моей матери. Присмотри, чтобы он не набрался ночной силы, иначе сломает кандалы-то.

Розаль сверкнула глазами:

– В глубине души, госпожа, он этого не желает.

– Госпожа – ничего, если я подожду снаружи? – вмешалась Уонда.

– Надо же, Уонда Лесоруб, да ты краснеешь! – улыбнулась Розаль.

– Он мне, считай, братишка, а ты о нем так отзываешься, – сказала Уонда.

– У меня самой два брата, – ответила Розаль. – Я знаю об их любовной жизни больше, чем хочется, – подмигнула она. – Но не скажу, что эти сведения бесполезны.

– Коли так, могу ли я считать, что ты быстро возьмешь это затруднение… – Лиша вопреки желанию улыбнулась, – в свои руки?

Все три женщины рассмеялись.

– Не думайте больше об этом, госпожа, – сказала Розаль. – Я положу кандалы ему под стол.

– Солнце зашло, госпожа, – сообщила Тариса.

Лиша с трудом отняла от груди и передала Элоне Олив.

– Все ли на месте и всем ли подали чай?

Тариса подошла, чтобы поправить ей ожерелье, заодно и сноровисто добавила пудры.

– Многие уже битый час ждут, – сказала Уонда.

Лиша кивнула. Желая продемонстрировать власть, Тамос всегда заставлял советников ждать, и этот обычай, пожалуй, стоило сохранить на первом после ее возвращения совещании.

Вдобавок, созвав его в поздний час, Лиша могла пересидеть солнце, которое по вечерам светило в западные окна зала заседаний. Она нацепила меченые очки, встала и плавно вышла в коридор. Она уже неделю как дома и больше откладывать не могла.

– Лиша Свиток, госпожа Лощины, – объявил Артер, препровождая ее через королевский вход в зал, который был еле виден из-за чудовищного трона Тамоса.

В конечном счете Лиша намеревалась избавиться от неудобного кресла, но до поры оно хорошо служило ее цели, громоздясь над советом.

Лиша нарочно убрала из своего имени титул. «Графиней» нарек ее трон Энджирса, но она не собиралась ему подчиняться. Лощина давно жила сама по себе.

Все встали, кланяясь и делая реверансы. Она кивнула и мановением руки пригласила всех сесть. На ногах остался только Артер, занявший позицию возле трона.

Лиша окинула взглядом советников. Эрни, ее отец, был представителем гильдии метчиков. Смитт – купцов. Пастырь Джона занял огромное деревянное кресло инквизитора Хейса, но Хейс нашел себе другое, не хуже, и устроился рядом. Таким же образом рядом с бароном Гаредом сидел капитан Гамон. Дарси и Вика расположились за дальним концом стола; Дарси села в большое мягкое кресло, которое некогда занимала Лиша. По соседству расположились Аманвах, Кендалл и Гари Катун, цеховой мастер жонглеров.

– Благодарю всех, что пришли, – сказала Лиша. – Я знаю об усердных приготовлениях к нынешней церемонии, и первую встречу мы проведем быстро. Во-первых, как вам известно, лорд Артер сохранит свою должность первого министра. – Она кивнула Артеру. – Министр?

Тот выступил вперед с доской для письма наготове.

– На сегодняшний день в Лощине существует шестнадцать баронств, не считая Леса травниц. Одиннадцать оборудованы активными великими метками. Остальные остаются… неустойчивыми, так как люди еще обустраиваются и привыкают к новой жизни.

Большинство баронств образовали беженцы, которые спасались от красийцев и последний год прибывали устойчивым потоком. Вбирая оных, Лощина росла с устрашающей быстротой, печатая клаты с целью положить начало собственной экономике, создавая инфраструктуру и обеспечивая людей всем нужным для восстановления жизненного уклада.

– И все они отряжают людей к лесорубам, – заметил Гаред. – Новобранцы приходят каждый день, что хорошо. Демонов вытесняют великие метки, правда их от этого не меньше. Но хуже всяко не становится.

– Мы метим их оружие и щиты при помощи форм для отлива и трафаретов, – доложил Эрни. – Это не так действенно, как начертанное от руки, но позволяет удовлетворить запросы. Тканями тоже занимаемся, налаживаем массовое производство плащей-невидимок.

Лиша кивнула:

– Что делается для возрождения кавалерии?

– У Жона Жеребца прибавляется лошадей, – сказал Смитт. – Деревянные уланы…

– Уланы Лощины, – поправила Лиша, взглянув на Гамона.

– А? – не понял Смитт.

– С сегодняшнего дня деревянные солдаты распущены, – пояснила Лиша. – Любой, кто пожелает вступить в ряды солдат Лощины, будет принят с сохранением звания и жалованья после присяги на верность Лощине. Остальные…

Гамон поднял руку. Они с Артером уже обсудили это.

– Госпожа, я поговорил с людьми. Никто не хочет возвращаться в Энджирс.

– Скоро мы снова увидим их в полной силе, капитан, – кивнула Лиша.

Она посмотрела на Джону, сидевшего рядом с застывшим инквизитором Хейсом:

– А что ваши рачители, пастырь?

– Понадобится какое-то время на восстановление сил, – сказал Джона. – Красийские захватчики казнили всех рачителей и меченых детей, каких находили. Паства многочисленна, а нас только горстка. Прошу вашего благословения назначить инквизитора Хейса главой первого совета рачителей Лощины.

Инквизитор и Лиша скрестили взоры. Хейс тоже пришел на собрание в очках. Лиша видела, как пляшет в них меточный свет, и знала, что он наблюдает за ее аурой так же, как она – за его.

Это тоже оговорили заранее. Тем самым оба сохраняли лицо, разыгрывая перед советом свой сценарий.

– Как по-вашему, – спросила Лиша, – ответит герцог Петер, если вы отречетесь от церкви Энджирса и присягнете независимой церкви Лощины с Джоной в качестве пастыря?

Хейс быстро нарисовал в воздухе метку. Лиша увидела, как внешняя магия пошла от начертания рябью. На нее произвело впечатление мастерство инквизитора. Хейс и сам удивленно залюбовался своим трюком.

Лиша улыбнулась пониманию, зародившемуся в его ауре. «Рачители сильнее, чем ведают сами».

Хейс справился с удивлением:

– Я учил Петера. Он воспримет это как измену лично ему. Церковь Энджирса объявит меня еретиком и, вероятно, издаст указ о сожжении заживо, если я ступлю на энджирскую землю.

– И все-таки вы желаете поступить именно так?

– Меня послали в Лощину искоренить ересь, – ответил инквизитор Хейс. – Восстановить в ней власть пастыря Петера и церкви Энджирса. Но за время служения здесь я повидал людей несказанной отваги, глубочайшей веры и засвидетельствовал события, которые энджирский совет рачителей может только вообразить. Я не притворяюсь, будто понимаю замысел Создателя, но мне известно, что Он неспроста направил меня сюда – поставил между людьми и Недрами, чтобы уведомить паству: Творец следит и Он гордится.

В его ауре светилась убежденность, и Лиша кивнула Джоне:

– Вам, пастырь, мое благословение ни к чему, но да пребудет оно с вами.

– Благодарю, госпожа, – сказал Джона. – Мы будем готовить рачителей и растить новых меченых детей, но на восстановление наших рядов могут уйти годы.

– Конечно, – ответила Лиша. – Возможно, нам пора повысить Малыша Франка?

Ауры обоих расцветились. Священнослужители нервозно переглянулись, Гаред тоже забеспокоился. Цветовые волны колыхались вокруг стола, пока не стало ясно, что все знают нечто, оставшееся неведомым Лише. Даже Дарси.

– В чем дело? – спросила Лиша.

– Франк – малая часть большой проблемы, – молвила Дарси. – Той, что сорняком растет посреди Лощины.

– Меченые дети, – сказала Лиша.

– Им больше ничего не втемяшишь в голову! – Гаред хлопнул ручищей по столу, да так, что у всех расплескался чай. – На смотре не показываются, не слушают никого, самовольничают!

– Они живут в Лесу травниц, – сказал Смитт. – В домах ночевать отказываются.

– Как будто уже не люди, – добавил Гаред. – Становятся… чем-то другим.

Настал черед Лиши ударить по столу:

– Хватит, барон. Мы не о демонах говорим. Это братья, сестры и дети Лощины. Мы говорим о Каллене, сыне Эвина и Брианны. – Она посмотрела на Смитта. – О твоем сыне Ките и внучке Стеле.

– Каллен сломал руку Седому Йону, – сказал Гаред.

– Я застукал Кита и Стелу, когда они обворовывали мой склад, – сообщил Смитт. – Брали продукты, оружие, инструменты. Родной сын сбил меня с ног, когда я хотел помешать. Я поставил новый замок, а на другой день они пинком, как фанеру, пробили шестидюймовую дверь из златодрева.

– При чем тут Малыш Франк? – спросила Лиша.

– Я обратил внимание на детей, едва они занялись самоподготовкой, начали создавать свои ритуалы, – ответил Хейс. – Я убоялся возрастания ереси и направил к ним Франка. Судя по донесениям, им остро хотелось научиться рисовать метки, а Франк – опытный метчик. Он воспользовался этим, чтобы внедриться к ним.

– И?

– Он… присоединился к ним, госпожа, – вздохнул Хейс.

Лиша моргнула:

– Вы хотите сказать, что Малыш Франк, полная размазня, примкнул к меченым детям?

Хейс угрюмо кивнул:

– В последний раз, когда я его видел, госпожа, он переоделся в простую бурую рясу.

– Но в этом нет ничего зазорного.

– Рукава он обрезал, чтобы были видны метки, вытатуированные на руках, – продолжил Хейс. – И от него разило потом и ихором.

– Мне придется с ними встретиться, – сказала Лиша. – И поскорее.

– Неудачная мысль, госпожа, – возразила Уонда.

– Она права, Лиш, – подхватил Гаред. – Дети опасны.

– Я их учила, – сказала Уонда. – Послушайте меня. Я их знаю.

Лиша покачала головой:

– Я должна убедиться сама. Уверяю вас, мы подготовимся и не будем их провоцировать, пока не поймем, как с ними обращаться.

– Пошлите кого-нибудь, должен же кто-то быть, – уперлась Уонда. – Просто прощупать почву.

– В обычном случае я поручила бы это герольду, – ответила Лиша, – но Рожера нет, и место пустует. – Она посмотрела на Кендалл. – Оно твое, Кендалл, если желаешь.

Кендалл моргнула:

– Мое, госпожа? Я всего-навсего подмастерье…

– Вздор, – сказала Лиша. – Рожер сам говорил, что только у тебя есть такой же, как у него, талант завораживать демонов. Его не стало, а Лощине нужна помощь, и слова Рожера мне более чем достаточно. Цеховой мастер?

Гари Катун улыбнулся, извлек свиток и вручил его юной женщине.

– Твоя жонглерская лицензия, Кендалл Заклинательница.

– Да, красиво звучит, – признала Кендалл, беря свиток.

– Итак, ты согласна? – поднажала Лиша. – Лицензия все равно твоя, но я не желаю никого другого на эту должность.

Кендалл взглянула на Аманвах, и та кивнула.

– Да, госпожа, конечно.

Хейс хмыкнул. Лиша повела в его сторону бровью:

– Что-то не так, инквизитор?

Хейс поджал губы, затем сказал:

– Только то, что ваш новый герольд сначала справляется у служительниц Эведжана, а уж потом отвечает своей графине.

Аманвах нахмурилась, ее аура стрельнула протуберанцем. Хейс тоже это увидел и дрогнул. Лиша подняла руку, не давая Аманвах вспылить:

– Инквизитор, я глубоко доверяю Кендалл – пока еще больше, чем вашему суждению. Что касается Аманвах… – Она посмотрела на дама’тинг. – Можешь им тоже сказать.

Аманвах выдохнула, восстанавливая безмятежный настрой.

– После погребения нашего мужа мы с Сиквах вернемся в Дар Эверама. Мой брат устроил переворот, дамаджи’тинг от племени Каджи убита. Мне предстоит занять ее место.

За столом загудели.

– Дамаджи’тинг… – начал Джона.

– Правильнее перевести как «пастырша», – пояснила Аманвах, – хотя это не точно, потому что титул еще и светский. Я буду напрямую руководить дама’тинг и женщинами Каджи, самого крупного красийского племени.

– Значит, пастырша и герцогиня сразу, – поклонился ей Джона. – Примите поздравления, ваша светлость.

Его слова эхом подхватили все сидевшие за столом. Аманвах отвечала царственными кивками. Затем обратилась к Лише:

– Госпожа, я не могу говорить за мать и брата, но знай, что мы связаны кровью, а потому и ты, и Лощина всегда будете иметь во мне союзницу.

Лиша кивнула.

– Я в этом не сомневаюсь. Что слышно из Лактона? – спросила она у Артера.

Артер настороженно смерил взглядом Аманвах:

– Госпожа…

– Министр, вы не скажете ничего, о чем Аманвах не узнает по возвращении, – заметила Лиша.

Артер поджал губы, после чего ответил, тщательно выбирая слова:

– Остров остается свободным, хотя на воде число красийских приватиров растет.

– А материк?

– Еще под властью красийцев, но их позиции ослаблены. Остатки войска принца Джайана не вернулись. Половина дезертировала, и эти рыщут, аки волки, по округе, нападая на все селения подряд. Остальные засели за стенами монастыря Новой Зари.

– А беженцы, которые там укрывались? – Лиша посылала Терна Дамаджа разыскать всех, кто избежал бойни.

– Терн вошел и вышел, – сказал Гаред. – Одну группу уже привел. Ждем его нынче вечером с последними, включая пару милнских шишек, с которыми он хочет вас познакомить.

Лиша отпила чая.

– Подготовьте им комнаты, и пусть приходят через пару дней, когда отдохнут.

Она поставила чашку.

– Аманвах, давай обсудим вечернюю службу.

Когда собрание завершилось, Элона мерила шагами коридор, но ждала не Эрни. Ее взгляд приковался к Гареду, аура стремилась к нему же, мужа она лишь клюнула в щеку, после чего толчком отослала прочь.

Никто из советников ничего не заметил, даже Хейс с его мечеными очками. Все были только благодарны за то, что она сосредоточилась не на них, и поспешили пройти мимо. Но Гаред, беседовавший с Артером и Гамоном, задержался. Едва Элона вошла в зал, оба исчезли с быстротой, какую позволило их достоинство. К той минуте как Гаред ее заметил, Элона закрыла дверь, и он очутился в ловушке.

Элона поворотилась к Лише, которая узрела в своей ауре ту же пугающую рябь – порыв бежать. Ей хотелось думать, что она обладает большей властью над матерью, но ауры не лгали.

– С глазу на глаз, милок? – Голос Элоны опасно подрагивал.

Гаред в панике посмотрел на Лишу.

– Прости, Гар, но это наболело. Вам с матушкой нужно кое-что обсудить.

Лиша повернулась, и Уонда распахнула тяжелую дверь королевских покоев. Обе вышли и притворили ее за собой.

– Уонда, ты пока не нужна, – сказала Лиша.

– Госпожа?

– Мне, может быть, придется вернуться и вмешаться. Хочешь быть рядом?

Теперь паника растревожила ауру Уонды. Ночь, да был ли на свете человек, которого Элона не приводила в ужас?

– Нет, госпожа.

– Тогда ступай. Беги и найди Розаль. Вели ей забрать своего сговоренного из зала заседаний.

Ауру Уонды затопило облегчение. Она снялась с места и помчалась по коридору.

По возвращении в Лощину Лиша перестала носить положенный травницам фартук с карманами. Арейн заявила, что это недостойно графини, так нельзя. Лиша поначалу противилась, но понимала – мать-герцогиня права.

Но в равной мере было недостойно скрывать, кто она такая. Лиша велела всем называть ее госпожой, а платья снабдила стилизованными карманами, полными трав и меченых предметов.

Она выбрала изящный меченый серебряный шарик на тонкой, тоже серебряной цепочке. Вставила его в слуховой проход, а цепочку завела за ухо, чтобы не вывалился. Внутри шарика скрывался обломок демоновой кости. Такой же Лиша оставила на троне. Теперь она слышала все, о чем говорилось в зале заседаний.

– Ты бегал от меня, малыш, – сказала Элона, но не тем сварливым тоном, каким обращалась к другим.

Это было мурлыканье кошки, дремлющей у мышиной норы.

– Занят был просто, – ответил Гаред.

– Да, ты всегда бывал занят, – согласилась Элона, – покуда кол не вставал в штанах, – тогда ты отирался у моей двери и выл, как волкодав.

– Больше этому не бывать. – Слова Гареда походили не на приказ, а на мольбу. – Пообещал Лише и поклялся солнцем.

– Такую клятву дать легко, – сказала Элона. – Гораздо труднее сдержать – поверь мне. Легко теперь, когда твои семенники денно и нощно выдаивает эта энджирская ящерка. Так всегда поначалу бывает. Кажется, что другая уже не понадобится. Но ящерка устанет быть курвой и будет все реже распускать твои портки. Потом в один прекрасный день, когда почудится, что твои причиндалы вот-вот взорвутся, ты станешь искать меня, зная, что я выпью тебя до донышка и с фокусами, о которых твоя юная дебютантка слыхом не слыхивала.

Дыхание Гареда пресеклось. Она что, его трогала?

– Что скажешь, мальчик? – осведомилась Элона. – Она опустошает тебя так же, как и я?

– М-мы еще… этим не занимались, – пролепетал, заикаясь, Гаред.

– Да ты небось налит по самые брови! – торжествующе рассмеялась Элона. – Давай-ка я удружу твоей сговоренной и сниму пенку в память о добрых старых временах?

Послышались заполошные, спотыкающиеся шаги и грохот сдвигаемой мебели.

Элона прыснула:

– Хочешь, чтобы залезла под стол, да? Буду тебя ублажать, пока народ жужжит?

Снова грохот.

– Этого больше не будет, сударыня Свиток! – прорычал Гаред. – Избавитель сказал, что я исправим, и я исправлюсь.

– Ты идиот, мальчик, – фыркнула Элона, – и можешь найти кого-нибудь получше этой девки.

– Ты даже не знаешь ее!

– Я выпила с этой жеманницей и ее дурой-мамашей столько чая, что можно утопить водного демона. Ей нечего предложить такого, чего не умеет моя дочь.

«Ночь, мама! – поразилась Лиша. – До сих пор?!»

Но Гаред ее удивил:

– Лишу я не хочу. Да, я западал на нее, но все равно ничего бы не вышло.

«Честное слово», – согласилась Лиша.

– Дело не только в Лише, болван! – прикрикнула Элона. – Ты будешь герцогом Лощины, если на ней женишься! Ночь, да ты когда-нибудь станешь и королем Тесы!

Ее голос вновь превратился в мурлыканье.

– Она угостилась парой копий и созрела для настоящего ствола. А если не сядет она, плоды сорву я.

– А к-как же Эрни? – выдавил Гаред.

– Тьфу на него. Он спрячется в чулане и будет надрачивать, пока ты не уйдешь, – как обычно.

С Лиши было достаточно, она вынула меченый шарик из уха и распахнула дверь. Гаред превратил стол для заседаний в щит и замер в дальнем конце зала, как затравленный олень.

– Хвала Создателю!

Гаред поспешил к ней. Лишу чуть не разобрал смех при виде Гареда Лесоруба – семифутовой горы мускулов, прячущейся за юбкой.

– Прекрасно, так и держи его в штанах! – проскрежетала Элона. – Прошлого все равно не отменишь!

– Что это значит? – спросил Гаред из-за плеча Лиши.

– У меня твой ребенок в брюхе, безмозглый чурбан, – сказала Элона.

– Что?! – взвился Гаред. – Я думал, ты просто поправилась на несколько фунтов!

Ничего хуже изречь он не мог. Аура Элоны побагровела, глаза выпучились.

Но тут дверь зала отворилась снова и вошла Розаль.

– Ночь! – воздела руки Элона. – Неужели в этой проклятой крепости подслушивают все, кому не лень?

Розаль улыбнулась и подмигнула Гареду:

– Я всего лишь искала Гареда. Ему нужно разобрать бумаги.

Тот побледнел, когда Розаль оглянулась на Элону.

– Для меня все это не новость. Гаред вскидывается при каждом упоминании вашего имени.

– Я вскидываюсь? – опешил Гаред.

Розаль пересеклась с ним взглядами:

– Прошлое тебе ничем не грозит, так что будь умницей и успокойся. Я разберусь.

– Да, дорогая, – выдохнул он.

Элона уперла руки в боки, сосредоточившись уже на Розаль:

– Ты, девонька, смышленее, чем я думала.

Розаль присела в издевательском реверансе:

– Мне, леди Свиток, известно, что в Лощине вы выделяетесь, но я училась с десятками таких, как вы. Я не в обиде за то, что вы откупорили Гареда, но в нашу брачную ночь я собираюсь совершить нечто, после чего он забудет ваши кондовые ухищрения деревенской бабы.

Элона резко потянулась к длинным густым волосам Розаль, но та была начеку, отбила руку и отступила подальше. Она держалась не хуже танцовщицы, и Лиша знала, что Розаль даст сдачи, если пожелает.

Но та сохранила самообладание. Голос был спокоен, улыбка с губ не сошла.

– Он больше не ваш.

– Провалиться мне в Недра, если не мой! – возразила Элона. – Я вынашиваю его щенка.

– Да, ребенка вы носите, – согласилась Розаль. – Но точно ли от Гареда? Как знать? Вы женщина замужняя.

– А если ребенок не будет похож на Эрни?

Розаль пожала плечами:

– Вряд ли кто-нибудь удивится. У вас еще та репутация. Известно ли вам, что прислуга, когда выпивает, играет в игру «Угадай, что сейчас сделала леди Свиток?».

Аура Элоны вновь потемнела, но сама она по-прежнему стояла столбом.

– Но… вдруг он и правда мой? – квакнул Гаред.

Все взоры обратились к нему.

– Я обещал Избавителю исправиться, – повторил Гаред, и голос его медленно набрал силу. – Скандала не хочу, но я не из тех, кто отрекается от ребенка.

Розаль подошла к нему. Он вздрогнул, когда она протянула руку, но та лишь нежно дотронулась до плеча.

– Конечно же нет, любовь моя. Я никогда об этом не попрошу. Но если мы поймем, что ребенок твой, то есть много способов о нем позаботиться.

– Да? – с надеждой произнес Гаред.

– К его рождению мы будем женаты, – сказала Розаль. – И в брачном контракте наш отпрыск будет прописан как наследник первой очереди. После этого ты волен, если угодно, объявить ребенка своим.

Она коснулась его лица:

– Но возможно, всех устроит, если ты будешь просто почаще его навещать и осыпать дарами.

Элона подбоченилась:

– А если я сама устрою скандал?

– Не устроите, – сказала Розаль. – Без доказательств вам никуда, да вряд ли и с ними. Вы не так умны, как считаете, леди Свиток, вы гораздо умнее. Потеряете больше, чем Гаред.

Лиша наконец подала голос:

– Я, матушка, если хочешь, позову Аманвах. Она возьмет у тебя каплю крови, раскинет кости и получит доказательство. Мы уладим это здесь и сейчас.

– И ты туда же, девонька? – Элона плюнула на ковер, развернулась и вылетела из зала.

Гаред застонал, и Розаль погладила его по плечу:

– Дыши, любовь моя. Ты молодец. Мы не услышали последнего слова, но худшее позади. Ты, главное, держись в стороне и предоставь мне разбираться с Элоной.

Она повернулась к нему и встретила его взгляд:

– А когда наступит день нашей свадьбы, ты уже больше не захочешь, чтобы она седлала твой ствол.

– Я и сейчас не хочу, – сказал Гаред.

Розаль сгребла его бороду в горсть, притянула и чмокнула в щеку:

– Умница.

Гаред накрыл ее руку своей:

– Я думал, ты ни в жисть не поймешь, если узнаешь, что я натворил.

– Прошлое есть прошлое, мы договорились, – улыбнулась Розаль. – Твое и мое.

Она посмотрела на Лишу:

– Благодарю вас, госпожа.

– Да, Лиша, – кивнул Гаред. – Явилась вовремя, как Избавитель.

– Едва ли, – ответила Лиша.

– Демоново дерьмо! – возразил Гаред. – Это не в первый раз. Ты, Лиш, всегда оказывалась там, где бывала нужна. И ты, и Рожер, и Арлен Тюк. Пришли в Лощину, когда нас согнули, и все переиначили. С тобой все зажили по-другому, никто не остался в стороне.

– Арлена больше нет, – сказала Лиша. – И Рожера. Люди поймут, что никакой я не Избавитель, когда увидят, сколько наделала глупостей.

– Никто ничего подобного не увидит, – отмахнулся Гаред. – Сломленный люд стекается в Лощину, ищет Избавителя, но первым делом встречает кого? Лишу Свиток, которая берет его под крыло.

Лиша покачала головой:

– Первым встречают тебя, Гар.

– Да, на дороге – возможно, – согласился Гаред. – С лесорубами они чувствуют себя под защитой, но безопасность это еще не ночлег и не сытое брюхо. Безопасностью не вылечить вспоротых. Безопасностью никого не одеть и не вернуть к труду. Не подарить людям новую жизнь, не успеют они смириться с потерей старой. А ты это делаешь, Лиш. Хватит есть себя за это поедом.

– Есть себя поедом? – переспросила Лиша.

– За то, что ты жива, а Рожер – нет, – пояснил Гаред. – За то, что пришлось перебить красийцев, явившихся убивать герцога. Отравила прошлым летом шарума, чтобы на нас не напали. Поимела демона пустыни. Все, что ты делала, было ради людей, каждый раз. Не для себя и не во имя зла. Хорош твердить себе, будто все наоборот.

Лиша смотрела на Гареда, пытаясь возродить в памяти годы их детской влюбленности и юношу, которого она ненавидела столько лет. Мужчину, который погубил ее репутацию и, может статься, всю жизнь. Стоявший перед ней человек был и тем и другим и в то же время никем из двоих. Ошибки молодости вывели их обоих на новую стезю.

Она была тернистой, но неизбежно сделала обоих самыми могущественными людьми в графстве Лощины.

И где-то по пути он стал Лише как брат. Даже сейчас он оставался тугодумом-быком, но человеком был хорошим, и она все же любила его. Лиша взяла Гареда и Розаль за руки:

– Я искренне рада за вас обоих.

Глава 4 Раген и Элисса 334◦П.◦В.

Ночь! – Раген резко остановился, когда густые леса по обе стороны от меченой дороги вестников неожиданно кончились. Сумерки наступали, но было еще светло. – Мы проезжали здесь меньше года назад, и лес тянулся на много миль.

– Топоры лесорубов взлетают ночью и днем, – сказал Терн.

Мальчик шел пешком и ухитрялся не отставать от лошадей.

Раген, даже сидя в седле, чувствовал исходивший от Терна смрад. Элисса приучила парнишку мыться, но весь свиной корень, который тот съел, перешел в его пот. Вонь хранила его в ночи от демонов, но выставляла напоказ перед людьми.

– Они не просто расчищают местность, – заметила Элисса. – Выросли целые города.

– И великие метки, – подхватил Терн. – Лощина недрилам не по зубам.

– Хвала Создателю! – вздохнула Элисса. – Я выехала из Милна, чтобы хоть раз увидеть, что такое открытая ночь. Теперь сыта по горло. Я созрела для стен, ванны и пуховой перины.

– Стены расслабляют, – сказал Терн. – Забываешь о том, что снаружи.

– Осмелюсь возразить, что лично я припоминаю без труда, – ответил Раген.

Они уже не первую неделю ехали из Лактона по заброшенным путям вестников. У Рагена были карты, однако, с тех пор как проложили большую дорогу, многие старые тропы превратились в болота.

Но на дороге было слишком опасно. После битвы при Доктауне красийцы выслали войско для захвата монастыря Новой Зари. Тот был самым надежным местом, какое знал Раген, не считая самого Лактона. Они с пастырем Алином надеялись продержаться несколько недель, но даже высокие стены не стали препятствием для оснащенных лестницами красийских штурмовиков. В первый же день наверху завязался рукопашный бой, и им пришлось бежать в доки.

Красийские приватиры преследовали их много миль, но не могли сравниться быстротой с капитаном Делией и «Плачем шарума». Погоня надолго пропала из виду, и они двинулись на север, к крошечной рыбацкой деревушке, откуда можно было взять курс обратно на Милн.

Красийцы захватывали все селения у дороги вестников, и Раген распорядился ехать окольными путями по бездорожью через окрестные хутора и по тропам, от которых осталось немногим больше смутного воспоминания. В пути они налаживали полезные связи и при первой возможности слали донесения Юкору, хотя только Создатель знал, достигло ли хоть одно цели.

Они приблизились к первой великой метке, и Раген покачал головой:

– Я помню время, когда Лесорубова Лощина была хутором на триста душ, даже меньше. Сейчас, по некоторым прикидкам, здесь сотня тысяч жителей.

– И все благодаря Арлену, – сказала Элисса.

– Вы правда его знали? – спросил Терн. – Меченого?

– Знали? – Раген рассмеялся. – Да мы его, можно сказать, вырастили. Он нам как сын. – Терн поднял на него глаза, и Раген, нагнувшись, потрепал его по плечу. Терн вздрагивал от прикосновений, но это позволил и даже чуть подался к Рагену. – Как и ты теперь, Терн.

– В другой жизни ты мог бы назвать его братом, – выдавила Элисса. – Но Арлен погиб.

– Нет, – бросил Терн.

– О чем ты, парень? – спросил Раген.

– Его видели, – сказал Терн. – Когда красийцы пришли впервые. Он был на дороге, помогал.

– Это домыслы, – возразила Элисса.

Раген взял ее за руку:

– Пьяные байки, Терн.

Тот замотал головой:

– Люди разные, места разные, а говорят одно. Рисовал в воздухе метки, а недрилы взрывались огнем.

– Ты думаешь… – начала Элисса.

– Не удивлюсь, если так, – подхватил Раген, хотя сам не смел верить в чудо. – Этот малый слишком упрям, чтобы умереть.

Элисса прыснула сквозь слезы.

Вдруг она встрепенулась:

– Слышите пение?

– Вон там. – Раген смотрел в дальнозор, но то, что он видел, для Элиссы терялось в сумраке.

– Что это? – спросила она.

Раген передал ей дальнозор:

– Похоже на похоронную процессию.

Элисса различила игравшего на скрипке жонглера, а по бокам от него пели две красийки в красочных одеяниях. Позади шествовали рачитель и изысканно одетая женщина, за которыми следовали слуги и восемь лесорубов с деревянными носилками на широких плечах.

За ними шли сотни людей и подтягивались новые. Во главе их шагала труппа жонглеров в пестрых нарядах.

– Впереди жонглер, – сказала Элисса, снова направив дальнозор на первый ряд. – Может, это товарищ Арлена? Скрипач-чародей Рожер Восьмипалый?

– Если только Арлен не уточнил, что Восьмипалый – женщина с двумя здоровыми руками, – ответил Раген.

Элисса присмотрелась и поняла, что он прав. В первой тройке шли только женщины.

Элисса принялась изучать певиц и скрипачку. Их музыка была такой чистой, что наводила жуть; она разносилась в вечернем воздухе, словно на крыльях магии.

– Зачем похоронной процессии идти на границу великих меток?

– Чтобы убить семерых недрил, – сказал Терн.

Элисса глянула на него:

– Для чего?

– Это красийский обряд, – объяснил Раген. – Тамошние верят, что умерщвление семи демонов – по числу Небесных столпов – чтит и направляет дух усопшего по одинокому пути.

– По одинокому пути?

– Тому, что ведет к Создателю. – Голос Терна напрягся. – И на Его суд.

Когда процессия приблизилась, они сошли с дороги, выждали и слились с толпой. Госпожа Лощины держала жезл, похожий на тонкую кость в золотой оболочке с выгравированными метками. На ходу она чертила в воздухе световые метки, которые повисали, как серебристые письмена. Затем поводила кистью, и они взмывали в небо, откуда сверкающей россыпью освещали идущих.

– Раген, – тихо произнесла Элисса.

– Вижу.

Раген слышал о красийской магии демоновых костей, но до сих пор понимал ее плохо. Если после смерти подземников в его костях сохранялась магия, то действия госпожи мог повторить любой опытный метчик.

А в Милне мало кто мог сравниться опытом с цеховым мастером метчиков и его женой.

Процессия остановилась у огромной поляны, и ведущее трио, сойдя с дороги, направилось в центр. Песня сменилась, и на границах появились привлеченные звуком демоны. Элисса впилась ногтями в плечо Рагена, но оба не смогли вымолвить ни слова.

Кто-то в толпе закричал, когда подземники приблизились чуть ли не вплотную, но музыка вновь изменилась – и когти прорыли в почве огромные борозды: демоны остановились как вкопанные.

Скрипачка вела мелодию, не пуская демонов на середину поляны, а красийки кружили, отгоняя пронзительным криком одних и удерживая на месте других, пока от каждого вида не осталось по одной особи.

Власть исполнителей казалась невероятной, Элисса в жизни не видела ничего подобного. По сравнению с ней бледнели даже рассказы Арлена о чародее-скрипаче Восьмипалом.

– Мы должны доставить эту силу в Милн, – сказала она.

– Да, – согласился Раген.

– Восьмипалый записывал музыку на бумаге, – сообщил Терн. – Я видел ее у жонглеров.

– Я найду цехового мастера жонглеров и заплачу любые деньги за копию, – кивнула Элисса.

– Это бесплатно, – сказал Терн. – Восьмипалый велел со всеми делиться.

– Ты же не думаешь… – Взгляд Элиссы метнулся к гробу, покрытому тканью с вышивкой: скрещенные скрипка и смычок.

– Ночь!.. – прошептала она.

Лиша обернулась на громовой топот. На дальнюю сторону поляны вышел из леса двадцатифутовый скальный демон. Он, как былинки, расшвыривал голые зимние деревья.

Лесорубы сомкнули ряды позади него, захлопнув ловушку для очутившихся на поляне семерых демонов и не пропуская новых. Их меченые рубящие орудия висели за спиной нынешней ночью без дела. Они стояли на страже, обходясь пением.

То была старая песня лесорубов, которую в Лощине знали все, – «Гори, очаг». Под «горением очага» в этом случае понималась слаженная рубка деревьев. Лиша помнила ночь, когда ее впервые услышал Рожер. Он несколько дней мычал эту мелодию под нос, перекладывая на скрипку. Ее товарищ произвел мельчайшие изменения, но каким-то образом привнес в музыку свою особую магию.

Сейчас первый куплет помог лесорубам идти в ногу и одновременно не подпускать демонов. Второй притянул врага, а третий дезориентировал подземников, когда на них пали топоры.

– Он все еще нас охраняет, – прошептала Лиша.

– О чем вы, госпожа? – спросила Уонда.

– Рожер продолжает нас защищать.

– Конечно, – кивнула Уонда. – Создатель не забрал бы Рожера, не дав ему закончить дело.

Лише всегда становилось не по себе от мысли, что именно Создателю решать, кому жить, а кому умереть. Если так, зачем нужны травницы? Но мысль, что Рожер мог находиться на Небесах, согревала.

Демонов было семь, по числу столпов в красийском раю. В ногах скального демона вился огненный. Явились демоны трясинный, с веретенчатыми руками, и лесной, с длинными конечностями. К земле припал лоснящийся полевой демон. Раскорякой похаживал каменный, а в небесах кружил воздушный.

Аманвах и Сиквах перестали петь, а Кендалл опустила скрипку. Дама’тинг воздела руку:

– Джаддах.

– Это мне. – Уонда передала Лише лук, закатала просторные рукава и устремилась на середину поляны.

На ее руках слабо светились чернильные метки.

Уонда выбрала трясинного демона и увернулась, не давшись ему в лапы. Демон был недостаточно гибок для ближнего боя, и она нанесла ему серию плюх, усиленных ударными метками на кулаках и локтях. Отбросила его ударом меченого башмака, и демон, пятясь, зашатался, а Уонда быстро пнула его в колено и опрокинула навзничь.

Она вновь подступила поближе, навалилась на подземника, притиснула его к земле и обрушила на голову очередной град ударов. Демон забился в конвульсиях. Ее метки разгорались все ярче, пока череп твари не лопнул.

– Аваш, – объявила Аманвах, когда Уонда наконец отошла, покрытая шипящим на метках ихором.

Следующим выступил Гаред. Топор висел на ремне, но он надел свои огромные меченые рукавицы и выбрал в дар Небесам лесного демона. Гаред был не так грациозен и проворен, как Уонда, но демон сразу ушел в оборону, пятясь под его убийственными ударами. Он прожил меньше, чем его собрат из трясины.

– Умас. – Назвав третий столп Небес, Аманвах вызвала на поляну подмастерьев Рожера под командованием Гари Катуна.

Жонглеры выбрали полевого демона и довели его музыкой до исступления, после чего натравили на каменного.

Полевой демон прыгнул и чиркнул по собрату когтями, но не сумел пробить броню. Каменный демон сбил полевого наземь и проломил ему череп тяжелой клешней.

Аманвах перехватила взгляд Лиши:

– Рахвис.

Выдохнув, Лиша шагнула вперед и воздела хора-жезл перед каменным демоном. Она быстро и четко начертила в воздухе серебристые метки – холодовые. Они заморозили подземника, ихор застыл в его жилах. Лектрические метки пронзили тварь, причинив ей невыносимую боль.

– За тебя, Рожер. – Лиша нарисовала ударные метки, и демон рассыпался.

– Кенджи.

Вышла и вскинула смычок Кендалл. Она без труда приманила огненного демона и заставила тварь втянуть свое же пламя в рот. Затем сменила песню, вынудив демона проглотить огонь.

Чешую жар не брал, чего не скажешь о потрохах. Демон подавился, пал на спину и забился, сжигаемый изнутри.

Кендалл ускорила темп, кружа вокруг подземника; звуки сделались громче и стали нестройными. Огнеплюй выл и кричал, сворачиваясь в клубок, а Кендалл играла все быстрее. Она отняла голову от подбородника скрипки, и смычок замелькал, превращаясь в размытое пятно.

Наконец огненного демона скрутила последняя судорога, и он затих. Кендалл перестала играть, Аманвах же указала на парившего в небе воздушного демона:

– Ганит.

Настал черед Сиквах, и она призвала подземника. Тот спикировал, выставив когти, готовый подхватить миниатюрную девчушку и утащить в поднебесье.

Но стоило ему приблизиться, как Сиквах коснулась горла и издала вопль, от которого демон резко замедлился, дико захлопал крыльями и замертво рухнул на землю. Сиквах с поклоном поворотилась к сестре-жене:

– Хоржа.

В цветастых, развевающихся на ветру шелках, Аманвах неспешно направилась к скальному демону и затянула «Песнь о Лунном Ущербе». Ее голос одиноко разнесся в ночи, заворожив противника.

Кружа вокруг скальника, она пела все громче. Ладонь лежала на горле, управляя магией колье. Звук возрос до того, что Лише пришлось заткнуть уши, и люди, стоявшие на дороге в полумиле от действа, сделали то же самое. Резонанс усиливался, и Лише показалось, что она видит вибрацию воздуха.

А затем раздался резкий, оглушительный треск – и скальный демон с грохотом повалился на землю.

– Достопочтенный муж, Рожер асу Джессум ам’Тракт ам’Лощина. – Голос Аманвах разносился неестественно далеко. – Рожер Восьмипалый, ученик Аррика Сладкоголосого, пусть наша жертва призовет серафима, который направит тебя одиноким путем к Эвераму, где ты воссядешь ужинать за Его столом и пребудешь там, пока не понадобится, чтобы дух твой еще раз возродился на Ала.

Лиша вступила на Кладбище Подземников бок о бок с Аманвах. За ними в двух шагах шли Сиквах и Кендалл, дальше – рачитель Джона и лесорубы, несшие Рожера на погребальный костер.

Шушельницы постарались на славу. Прекрасное лицо Рожера было безмятежным, без всякого следа насильственной смерти. Он был одет в жонглерский костюм из разноцветного шелка и выглядел так, будто вот-вот вскочит на ноги и заиграет народную плясовую.

Его гроб стоял на своеобразных носилках из топоров, скрещенных на широких плечах Гареда, Уонды и полудюжины отборных лесорубов. То были Даг и Меррем Мясники, Смитт, Дарси. Джоу и Эвин Лесорубы.

Народ заполнил Кладбище Подземников, скопившись на булыжных подступах к костру и растянувшись по дорогам во всех направлениях. Все пути в Лесорубовой Лощине вели сюда, сходились в центре великой метки.

Костер сложили перед звуковой раковиной, где Рожер некогда входил в полную силу. Гаред и Уонда не скрывали слез, опуская гроб с Рожером на огромную платформу, положенную поверх хвороста.

На сцене пали на колени Аманвах, Сиквах и Кендалл, рыдавшие с особым драматическим талантом; молодые красийки собирали струившиеся по щекам слезы в крошечные пузырьки из меченого стекла.

Лише хотелось плакать. Она часто искала в слезах утешения и за последние недели тайком и неоднократно оплакала Рожера. Но сейчас, стоя перед жителями Лощины, она подумала, что ей больше нечего отдавать. Тамос был мертв. Арлена не стало, и судьба Ахмана неизвестна. И вот теперь Рожер. Неужели ей суждено хоронить всех, кого любит?

Спустя какое-то время Аманвах пришла в себя, поднялась в полный рост и, глядя поверх толпы, привела в действие колье:

– Я – Аманвах вах Рожер вах Ахман ам’Тракт ам’Лощина, первая жена Рожера асу Джессум ам’Тракт ам’Лощина. Мой муж был зятем шар’дама ка, но нет сомнения, что к нему и без того прикоснулся Эверам. Мы хороним его тело в согласии с вашим обычаем, но в Красии превыше всего прочего почитаются шарик хора, кости героев. Мощи моего достопочтенного мужа будут изъяты из праха, отлакированы и заключены в меченое стекло для освящения нового храма Создателя здесь, на святой земле Кладбища Подземников.

Кендалл заиграла медленную, скорбную мелодию, и Аманвах запела. Сиквах подхватила, и трио околдовало музыкой толпу с той же легкостью, с какой зачаровывало демонов.

Не прекращая петь, Аманвах извлекла крошечный череп огненного демона и навела его на хворост. Пальцы заскользили по меткам, активируя магию. Из пасти вырвалось пламя и подожгло древесину. Шушельницы наполнили труп химикатами и опилками, он быстро занялся огнем и осветил толпу, завороженную красийской похоронной песнью.

Когда она кончилась, на сцену поднялась Лиша. Она откашлялась. У нее не было такого колье, как у принцесс, однако магия сохранялась и в раковине, а потому ее слова далеко разнеслись в ночи.

Но слез у Лиши так и не нашлось, и скорбящие, без сомнения, недоумевали: «Почему она не плачет? Разве она не любила его? Неужели ей все равно?»

Она глубоко вдохнула и выдохнула:

– Рожер взял с меня слово, что, если настанет этот день, я буду петь, плясать и сыпать речами, пока его лижет пламя.

Послышались смешки.

– Это честное слово. – Лиша вынула сложенный листок бумаги. – Он все записал.

Развернув лист, она прочла:

Лиша сложила листок и сунула его в карман платья.

– Если бы не Рожер Восьмипалый, меня бы здесь не было. Пожалуй, и многих из нас. Его музыка не раз становилась последним рубежом обороны Лощины, давая нам время перестроиться, найти под ногами почву, перевести дух. Когда в новолуние Арлен Тюк рухнул с небес, именно скрипка Рожера заманивала орды подземников в ловушку за ловушкой, чтобы мы продержались ночь. Но больше он мне запомнился не этим, – продолжила Лиша. – Рожер всегда был готов пошутить, когда я печалилась, и слушал, когда мне хотелось выговориться. В одну секунду он бывал моей совестью, а в следующую – крутил обратное сальто. Когда наваливались невзгоды и бремя казалось неподъемным, Рожер вынимал скрипку и смывал треволнения. Такова была его магия. Не метки, не молнии. Не знание будущего и не врачевание ран. Рожер Тракт читал в сердцах людей и демонов и говорил с ними на языке музыки. Я не знала никого, похожего на него, и вряд ли встречу. Рожер был велик.

Она поперхнулась, подняла руку ко рту и вдруг заново обрела способность лить слезы. Аманвах бросилась ловить их, пока те не скатились со щек.

Через минуту Лиша взяла себя в руки и обратилась к предводителю жонглеров, стоявших в звуковой раковине:

– Гари, время играть кадриль.

Всю ночь Элисса пила и плясала с жителями Лощины. Раген раскручивал ее, чего не бывало со времен сватовства, и даже Терн пустился в пляс – мальчонка был на удивление подвижен и быстро усвоил все па. Они смеялись до боли в скулах, впервые за время, известное только Создателю, чувствуя себя в безопасности и светлом настроении.

На исходе ночи жонглеры прервались и погнали гуляк по домам в родные округа, совсем как некогда заманивал подземников Восьмипалый, и по Лощине разносились победные возгласы и смех.

Когда в окнах забрезжил рассвет, в кабаке при гостинице Смитта изо всех углов раздавался стон. На подносах громоздились горы яиц, бекона и хлеба, а в конце каждого стола стояло ведро – блевать. Один нерасторопный завсегдатай опорожнил желудок на пол. При виде этого Элиссу саму замутило, но она принялась глубоко дышать, сосредоточилась на кувшине с водой, и комната перестала кружиться.

Не успел посетитель закончить свой труд, как появилась жена хозяина Стефни и вручила ему сначала мокрую тряпицу, чтобы привел себя в порядок, а затем и швабру.

– Вам плохо? – спросила Стефни у Элиссы. – Дело знакомое. Вывернет одного, а следом быстренько и зрителей.

– Переживу, – сказала Элисса и отпила воды.

– Сегодня много дел не переделаешь, – кивнула Стефни. – Госпожа Лиша передала, что примет вас завтра. – Она принюхалась и скользнула взглядом по Терну. – Хватит времени выспаться и толком помыться, перед тем как идти ко двору.

Терн нахмурился. Мальчишка, будь он благословен, обладал молодой выносливостью и выглядел крепче, чем все они. Он прикончил две порции и поднялся на ноги:

– Найду вас утром.

– Есть комната… – начала Стефни.

– Не люблю стены, – отрезал Терн. – Нашел в Лесу травниц терновый куст.

Не добавив ни слова, он вышел за дверь.

Вода давно остыла, но Элисса отмокала в ванне до возвращения Рагена.

– Оказывается, Смитт еще и местный банкир, – сообщил он. – Когда он чуток протрезвел, наших имен хватило, чтобы получить кредит для возвращения в Милн. Понадобится несколько недель, чтобы нанять людей и запастись продовольствием, но теперь все пойдет гладко.

– Твои слова да Создателю в уши, – сказала Элисса. – Я уж начала думать, что дети успеют вырасти, пока мы вернемся.

– До Него не достучишься, – ответил Раген. – Если Создатель существует, то Он, доложу я тебе, свое дело сделал, когда попросту нас поддержал.

Терн, как обещал, ждал на крыльце. От него по-прежнему разило свиным корнем, но он хотя бы смыл грязь. Элисса видела, как он плавал в ледяных прудах и ручьях и даже не покрывался мурашками, но вид его продолжал ее огорчать. Раген надеялся взять мальчика с собой, домой, и Элисса мечтала познакомить его с прелестями ванны и чистой одежды, но оба понимали, что это только фантазии. Терн был Терном, и перемен не предвиделось. Путь, изменивший его, предстояло пройти до конца.

В цитадели графини всюду стояла стража, среди которой было на удивление много женщин – вооруженных, впрочем, не хуже мужчин и не менее грозных. Милнцы были высоки, но жители Лощины еще и широки в плечах. Пышно одетые гости миновали наружную охрану, однако во внутренние покои их провел, как ни странно, Терн.

– Терн! – взревел кто-то.

Вздрогнув и обернувшись, все трое увидели нависшего над ними барона Лесорубовой Лощины. Терн напрягся, но принял руку, которую протянул ему великан. Барон рывком притянул его и заключил в медвежьи объятия.

Терн отбежал подальше, едва его выпустили, и Гаред сообщил разинувшим рот Рагену и Элиссе:

– Мальчонка спас мне жизнь. Ночь, да я сбился со счета, скольким еще.

– Ты бы и сам убил недрилу, – сказал Терн.

Барон пожал плечами:

– Да, может быть, но он бы отхватил от меня приличный шмат.

– Для мальчика, живущего в лесу, у него многовато могущественных друзей. – Раген протянул руку, и они с Гаредом соударились предплечьями. – Раген, цеховой мастер метчиков Форта Милн. А это моя жена, мать Элисса, дочь Треши, графини Утреннего графства в Милне, и глава милнской Меточной биржи.

Элисса не помнила, когда в последний раз делала реверанс, но привычка не подвела.

– Рада знакомству, барон.

– У лорда Артера нынче делов по горло. Он послал меня проводить вас к госпоже Лише. – Гаред повел их по коридорам в жилое крыло мимо официальных приемных. – На прошлой неделе госпожа родила. Желает быть поближе к ребенку.

– Мне удивительно, что она вообще нас принимает, если прошла всего неделя, – заметила Элисса.

– Раз Терн говорит, что вы важные персоны, стало быть важные, – ответил Гаред.

Они приблизились к двери, которую охраняла здоровячка, каких Элисса в жизни не видывала. Даже в помещении она держала на плече лук, а на поясе – небольшой колчан стрел.

– Минуточку, извиняйте. Надо проверить, вдруг она… – Лицо Гареда налилось краской. – Кормит или мало ли что.

Элисса подавила улыбку. Мужчины сражались с демонами, красийцами и кем угодно еще, кого гнал на них мир, но кормление грудью оставалось для многих зрелищем непосильным.

Гаред переговорил со стражницей, та скользнула внутрь и мигом позже вернулась с дозволением войти. Кабинет был просторным, с огромными окнами; тяжелые шторы отброшены, чтобы впустить утреннее солнце. Госпожа Лощины восседала на резном троне за гигантским полированным столом из златодрева, но при виде гостей поднялась и обняла Терна, не обращая внимания на его грязную одежду и вечный запах. Она продержала его долго, целуя в макушку, и Элисса поняла, что этой женщине можно верить.

Терн, когда с объятиями покончили, поднял глаза и увидел в дальнем углу за столом колыбель:

– Это?..

– Олив, – сказала графиня. – Моя дочь.

Терн расплылся в улыбке:

– Можно мне?..

– Конечно, – ответила графиня. – Но тихонько, я ее только что уложила.

Терн по-кошачьи бесшумно подкрался к колыбели, и Лиша обратилась к остальным гостям:

– Добро пожаловать в Лощину, мать, цеховой мастер. Не желаете чая?

– Благодарю, миледи, – сказала Элисса, берясь за юбки.

Графиня пренебрежительно отмахнулась, ведя их к расставленным вкруг чайного стола топчанам.

– Прошу вас, называйте меня Лишей. Терн рассказал, как много вы сделали для лактонцев. Не нужно формальностей.

– Мы поступали так же, как и любой на нашем месте, да только без толку, – ответил Раген.

– Большинство на вашем месте поспешили бы домой и не тратили лучшее время года на помощь беженцам и сопротивление, – возразила Лиша, когда служанка разлила чай. – И мне сдается, что людям, которые отстраивают Новый Лактон, не кажется, что все было без толку.

– Вы провели неплохую разведку, госпожа, – заметила Элисса.

– Я люблю быть осведомленной, – ответила Лиша.

– Соболезнуем вашей утрате, – сказал Раген. – Слава Восьмипалого достигла Милна и вышла за его пределы. Могущество в ночи ваших людей, вооруженных его песнями… поразило воображение.

– Мы хотим отвезти его музыку в Милн, – добавила Элисса. – С нею можно обезопасить путешественников, караваны…

– Конечно, – кивнула Лиша. – Ничто не почтит память Рожера лучше, чем распространение его музыки. Мы перенесем ее на бумагу и передадим с вами вашим жонглерам.

Элисса поклонилась:

– Благодарю, госпожа. Это в высшей степени благородно.

– Это меньшее, что в наших силах, коль скоро у нас общий друг, – ответила Лиша.

– Терн? – повела бровью Элисса.

Лиша покачала головой:

– Нет, мальчик, которого Раген много лет назад нашел на дороге и вырастил, как родного, – Арлен Тюк.

Гаред выронил чашку, и та разлетелась вдребезги.

– Вы думаете, он жив? – спросила Элисса.

– Конечно жив, – ответил барон Лесоруб. – Ведь он Избавитель?

– Никто на свете не любит Арлена Тюка сильнее, чем я, – сказала Элисса. – Он был чудесным мальчиком и вырос в удивительного мужчину. Но я утирала ему слезы и прибирала за ним блевоту. Ругалась, когда он упрямился, и видела его заблуждения. Понимала, до чего ему больно и как он себя за это винит. Не знаю, смогу ли я считать его Избавителем.

– В любом случае это не имеет значения, – сказала Лиша. – Избавитель он или нет, Арлен указал миру путь, которым нам придется идти.

– Не знаю, чем занимается Избавитель, но это не про него, – встряла Уонда. – Я съем мой лук и еще колчан, если он мертв. Его видели на дороге, он помогал беженцам из Лактона.

– Никто не видел лица, – возразила Лиша. – Это запросто могла быть Ренна.

– Жена Арлена, – кивнула Элисса.

Она жалела о многом в жизни, но глубже всего ее ранило то, что не попала на свадьбу. Если кто и заслуживал толики счастья, то это был Арлен Тюк.

– Ночь, честное слово, – сказал Раген, – не думал я, что найдется женщина, способная укротить мальчишку. Какая она из себя?

В глазах Лиши промелькнула боль, и Элисса чуть толкнула мужа ногой. Арлен рассказывал о Лише и о том, что они пережили, – искра, погашенная страхом и паникой.

Рагену недоставало такта, но он не ошибся. Не в первый раз Арлен Тюк бежал от женщины, которая предлагала нечто чересчур светлое для его израненной души. Кто же все-таки до него достучался?

– Ренна Тюк спасла мне жизнь, – сказал Гаред. – И всем нам, когда Избавитель упал.

– Упал? – не понял Раген. – Со скалы, в обнимку с демоном пустыни?

Барон мотнул головой:

– До того. Когда в новолуние к Лощине подступили мозговики. Мы отправились с Рожером и Ренной на разведку и напоролись на кучу неприятностей. Мозговые демоны копали собственные великие метки.

– Ночь! – опешил Раген. – Подземники умеют метить?

– Похоже, только мозговики, – сказала Лиша, – но по сравнению с их метками наши кажутся детскими каракулями.

– Сражались как оглашенные, но их было слишком много, – продолжил барон. – Только на плече у Ренны и вернулись. Рожер рассказал господину Тюку о том, что мы видели, и он взлетел в небеса.

– Что он сделал? – переспросила Элисса.

– Снялся с земли, как птица, – пояснила Уонда. – Его видели тысячи человек; он парил в небе и метал в демонов молнии, как сам Создатель.

Раген взглянул на Элиссу:

– Как это возможно?

– Он Втягивал от великой метки, – сказала Лиша. – Собрал огромную силу и обрушил ее на демоновы метки, прежде чем они успели заработать во всю мощь. Но и великая метка не бездонна.

– В какой-то миг он засиял ярче солнца, а потом… – Уонда выдохнула. – Погас, как свеча. Упал и разбился о камни, будто яйцо.

Элисса ахнула и прикрыла ладонями рот.

– Мы решили, что все пропало, – признался Гаред. – Никто не сдавался, но надежды было мало, да только дальше вмешалась Ренна Тюк. Заняла последний рубеж, когда вся оборона пала. И держала его, пока господин Тюк не вернулся к нам. Когда нахлынула орда, они взялись за руки и отшвырнули ее обратно в ночь.

– Он не умер, – настойчиво повторила Уонда. – Человек, способный такое вынести…

Лиша поджала губы, кивнула своим мыслям и поднялась:

– Гар, запри дверь на брус. Уонда, шторы.

Раген, Элисса и Терн непонимающе переглянулись, очутившись в темноте и взаперти. Лиша открыла ящик стола и вынула нечто похожее на большой кусок обсидиана, но они догадались, что это такое, еще до того, как она вставила сей предмет в стенную выемку и всех окружила меточная сеть. Лиша заходила по кабинету. Она искрестила пол и потолок, окутала всех слабым меточным светом.

– Ни слова об этом за пределами комнаты. – Она вернулась на свое место, взяла чашку и сосредоточенно отпила. – То, что я скажу, нельзя передавать дальше.

– Клянусь солнцем, – произнес Гаред.

– Конечно, госпожа, – подхватила Уонда.

Терн согласно буркнул.

Раген взял за руку Элиссу:

– Даем слово.

– Ренна Тюк пришла ко мне в ночь, когда мы узнали о нападении красийцев на Лактон, – сказала Лиша. – Она сообщила, что Арлен жив.

– Так я и знала! – взвилась Уонда, а Гаред взревел от хохота и оглушительно ударил в ладоши.

– Хвала Создателю! – прошептал Раген, но Элисса промолчала, понимая, что это не все.

– Еще она сказала, что они не вернутся, – продолжила Лиша. – Они стали слишком сильны и привлекают к Лощине внимание мозговиков, как и Ахман в Красии. Нам нужно время, чтобы выстроить оборону, и Арлен не желает мешать.

– Он сам сказал, – вмешался Гаред, – что разберется напоследок с Джардиром, и все, после этого он перенесет битву в Недра.

– Что это значит? – спросил Раген.

– Арлен умеет превращаться в туман, как демоны, – объяснила Лиша. – Ренна в нашу последнюю встречу тоже умела. Мне он сказал, что слышит зов Недр и на рассвете способен скользнуть туда, как подземник. – Она скорбно покачала головой. – Но он, похоже, не сильно верил в удачу.

– У него шансов больше, чем у любого из нас, – заметил Гаред.

Раген сохранил выдержку, но до боли стиснул руку Элиссы. Она положила сверху другую, и его отпустило.

– Гаред прав. Сколько раз Арлен обманывал смерть? Стоило нам сдаться, как он объявлялся и заново учинял смуту.

– Да, узнаю моего мальчика, – рассмеялся Раген.

– Мы же покамест должны делать так, как он просил, и наращивать силы, – сказала Лиша. – И нам не справиться, если мы предпочтем убивать друг дружку, а не подземников.

– Не мы развязали эту бойню, госпожа, – ответил Раген. – Красийцы считают, что надвигается Шарак Ка, а в Эведжахе сказано, что человечество может выжить, только если всем миром склонится перед Троном черепов.

– Да, начали они, – согласилась Лиша, – но конфликт назревал годами. Юкор не за ночь создал огненосное оружие и не сразу научил людей им пользоваться.

– Не за ночь, – кивнул Раген. – Он давно положил глаз на трон плюща и хочет воссоединить под своим правлением Тесу, но никогда не напал бы первым.

– В таком случае вопрос: остановится ли он на Энджирсе теперь, когда овладел им, или использует красийцев как предлог для продвижения на юг и притязаний на все Свободные города?

Элисса снова переглянулась с Рагеном.

– Он будет продвигаться. И ожидает, что вы примкнете к нему и поблагодарите за такую возможность. Лощина слишком сильна и заманчива для него, чтобы маяться на пороге, когда Энджирс дает ему на нее право.

– Утомляют меня нашествия удальцов, которые не пролили за Лощину ни капли крови и ждут, что мы будем кланяться и пресмыкаться, – буркнул Гаред.

– Тебе и не придется, – утешила его Лиша. – Оружие Юкора не так хорошо, как он думает.

– Из-за вас, – уточнила Элисса. – Из-за вашей магии.

– Да, у меня есть метки, которые обезвредят его вещества, – кивнула Лиша. – В моих землях не приветствуют огненосного оружия.

– Вы научите нас чему-нибудь из магии костей? Объясните, как сохранять хора? – спросила Элисса.

Гаред и Уонда посмотрели на свою госпожу, но Лиша ответила без колебаний:

– Разумеется. В конце концов, кто, по-вашему, научил меня?

Она взглянула на Рагена:

– Я знаю, цеховой мастер, что вы ушли в отставку с должности королевского вестника, но умоляю выполнить последнее поручение и высказаться в Милне от моего лица перед его светлостью герцогом Юкором.

Раген поклонился:

– Почту за честь, госпожа. Его светлость ждет нас с полным отчетом. Даю слово, что сохраню доверенные мне секреты и буду верен при ведении переговоров от вашего имени.

Лиша поклонилась в ответ:

– Это честь для меня. В ближайшие дни обсудим подробности. Сейчас же я предлагаю вам перенести ваши вещи сюда, в мою крепость.

– Благодарим, госпожа, – сказала Элисса. – Мы счастливы принять приглашение.

– Мне и так хорошо, – возразил Терн. – Нашел терновый куст в Лесу травниц.

Лиша уставилась на него:

– Ты ночуешь в моем лесу?

– Ага, – ответил Терн.

– А меченых детей знаешь?

Терн кивнул:

– Часто их видел. Живут ночами, как я. Храбрые, но… – Он поискал слово. – Злые.

– Проведаешь их? Я некоторое время отсутствовала и хочу понять, чего мне ждать, когда навещу их.

– Да, – кивнул Терн.

Глава 5 Стая 334◦П.◦В.

Бесшумно, босиком Терн пробирался через Лес травниц. Мягкие кожаные башмаки, которые он надевал из уважения к коврам госпожи Лиши, связал шнурками и перебросил через плечо под битым отцовским щитом.

Босые ноги сообщали ему многое, о чем молчала обувь. Подсказывали, где почва тиха и надежна. Отмечали теплый след выслеживающих добычу хищников. Чувствовали струение близкой воды. Гудение земли от бегущих ног. Делали идущего частью ночи, а не бредущим сквозь нее увальнем. Предупреждали о том, что может стоить ему жизни.

Терну нравился Лес травниц. Слишком обширный, чтобы подстроиться под контуры магии, он был в графстве Лощины одним из немногих мест, не защищенных великой меткой. Когда падала тьма, лесные демоны шастали по ветвям и рыскали в подлеске. В прудах плавали водные. Воздушные облетали тропы, какие пошире, и кружили над полянами.

Но даже дикая природа не помеха великим задумкам – Терн видел, как госпожа Лиша перестраивает лес изнутри. Одни изменения – например, дороги и столбы из меченого бетуна – были очевидны для всех, как солнечный свет. Другие, сила которых формировалась естественным образом и лишь культивировалась Лишей, были настолько непримечательны, что неосведомленный мог вовсе не заметить покровительства госпожи.

Именно поэтому Терн так беззаветно верил госпоже Лише. Она взяла на себя труд познать недрил. Понять, как налет на ветвях определенного мха вынуждает лесных демонов сторониться купы деревьев, или по полоске сухой земли вычислить, насколько далеко может броситься демон трясинный. Разобраться, почему фруктовые и ореховые деревья притягивают недрил, рыскающих в поисках добычи, а другие растения – отпугивают.

Бродя по лесу, Терн помогал Лише: срезал свиной корень и сажал его в стратегически важных местах. Вокруг древнего златодрева рос дикий терновник, ветви которого нависали над стеблями, словно родители, склонившиеся, чтобы обнять дитя. Сквозь заросли протекал подмерзший ручей, подрывавший толстые корни. Он создал впадину, которую Терн расширил, и влажная земля оказалась достаточно зловонной, чтобы отогнать и демонов, и людей.

Он выращивал лесные оборонительные рубежи в гармонии и с любовью, не оставляя следов вмешательства своей деятельной руки. Лес отвечал ему тем же: кормил и укрывал от недрил.

Меченые дети вели себя менее обходительно. Терн постоянно обнаруживал их следы, разбросанные, как уличный мусор. Сломанные ветки, затоптанные растения, метки, вырезанные в живой коре огромных деревьев. Некоторые ловушки были достаточно хитроумны, чтобы поймать демона, но в большинстве оказывались столь очевидными, что даже недрилы их видели.

И все же Терн наблюдал их в деле. При всей своей неуклюжести дети имели над ночью власть. Недооценивать их было глупо. Госпожа Лиша поступила мудро, пожелав выяснить побольше.

Терн отирался возле своего кустарника, но он никогда не входил в него сразу. Он кружил, проверяя защитные сооружения. Он, как и госпожа Лиша, предпочитал капканам дурнопахнущие средства, которые отваживали демонов деликатно. Нескольких пучков свиного корня, пересаженных и получивших возможность вольно расти, хватало, чтобы бродячий демон избрал другую тропу.

Другие запахи оказывали похожее действие на людей. В заросли посконника или в вонючую прель не решались шагнуть даже отважные обитатели Леса травниц. В одном месте ручей, отклонившись, превратил тропу в топкое месиво, которого избегали и лесняги, и люди.

Казалось, что все в порядке, пока он не наткнулся на свежую западню. Этот участок он уже месяцы как застелил скелетами животных вперемешку со свиным корнем. В отличие от растений и ветвящихся ручьев отдельные преграды требовали надзора. Скелеты исчезли, и по следам Терн понял, что на участок вернулись демоны.

Ловушка была наглядным образчиком мастерства – доказательством того, что кто-то из меченых детей превратил это место в охотничьи угодья. Ребенку хватило знаний, чтобы воспользоваться средствами, которые защищали заросли Терна, и загонять демонов на тропу с капканом. Петля затаилась в неглубокой канавке, слегка присыпанная лесным детритом.

Веревку натерли соком и измазали грязью, а по всей длине понатыкали веточек с листьями, придав ей вид настоящей лозы, исчезающей в ветвях вечнозеленого дерева. Терну пришлось на него забраться, чтобы найти сеть с противовесом.

В ловушку, столь хитро спрятанную, мог угодить даже человек осмотрительный, но Терн отлично знал эту часть леса, и капкан был ему виден как на ладони. Приятного мало – слишком близко от места, где он преклонял главу, но тем легче будет выполнить задание госпожи Лиши. В сумерках охотник устроит засаду. Терну оставалось только ждать.

Терн проснулся в своей норе до наступления темноты, но он, десять лет прожив без меток, хребтом ощущал приближение ночи.

Было тесно. При каждом возвращении Терн зарывался чуть глубже, добавлял отдушину или подпирал утрамбованную землю. Стены и пол были выстланы сухими и грубыми стеблями свиного корня – и лежать удобно, и воду не пропускают. Даже если кто-нибудь обнаружит вход, вонь отпугнет недрил от дальнейшей разведки.

Вытянувшись, он внимательно вслушивался, поочередно проверяя смотровые глазки. Уверившись, что поблизости никого нет, Терн приподнял люк ровно настолько, чтобы скользнуть в гущу зарослей свиного корня.

Как явствовало из названия, корни растения вели себя агрессивно, по-свински, связав толстый слой дерна, который поднимался, словно ковер. Терн быстро и тщательно снова замаскировал вход в нору и раскидал листья, чтобы скрыть небольшие вмятины.

Пробираясь сквозь заросли, Терн срывал листья там и тут, оставляя минимум следов своей жатвы. Одни он съел, остальными набил карманы. Чуть дальше его логова находился еще один тайный ход с укромным местом – там он справлял большую и малую нужду.

Приблизившись к ловушке, Терн с удивлением обнаружил, что охотница стоит на виду и не утруждается спрятаться – караулит возле веревки с ножом наготове.

По словам госпожи Лиши, Стела Тракт ненамного превосходила его годами, зато была выше и выглядела зрелой женщиной больше, чем он себя чувствовал мужчиной. Магия закалила ее тело, и она не особо заботилась его прикрыть. Набедренная повязка. Полоска ткани на груди. И кожаная – на голове.

Ее голая кожа была испещрена чернильными метками. Узор начинался от ступней, обвивал икры и бедра, опоясывал корпус и нисходил по рукам. От этого зрелища у Терна сдавило в груди и запылало лицо.

Он стряхнул наваждение, огибая участок. Он ожидал найти других охотников – затаившуюся подмогу, но через несколько минут убедился, что Стела пришла одна.

Это было занятно. Насколько он знал, дети охотились стаей. А здесь происходило что-то новое.

Бесшумно проскользнув сзади, Терн вскарабкался на дерево с противовесом. Из его кроны он мог следить за Стелой, не теряя из виду окрестностей.

У Стелы не было ни копья, ни щита, правда на поясе виднелось много мешочков и украшений подле ножа. Когда тьма стала кромешной, Стела замерла, но других попыток скрыться не сделала.

Послышался безошибочно узнаваемый хруст: лесной демон, претендовавший на эту часть леса, вразвалку шел по тропе, которую Стела выложила свежими скелетами. Терн думал, что хоть теперь она спрячется, но та осталась на виду. Может быть, решила стать приманкой?

Но недрила, приблизившись, ничем не показал, что заметил ее. Метки на коже Стелы начали слабо светиться, а глаза демона скользнули по ним, словно ее не было и в помине.

Трюк был хорош. Недрила прошел мимо и слепо шагнул в западню.

Стела действовала быстро. Она пнула недрилу под колено и повергла его на землю. Крутанувшись, как танцовщица, она полоснула ножом по веревке с противовесом. Нагруженная увесистыми камнями сеть рухнула, а петля, поймав леснягу за ногу, рванула его вверх, и он закачался вниз головой. Когти демона зацарапали воздух над самой землей.

Когда тело недрилы понеслось к Стеле, она умерила пыл, не сводя жесткого взгляда с когтей. Лесняга качнулся в обратную сторону, и она, бросившись вперед, нанесла ему серию быстрых тычков и ударов локтями, сопровождавшихся сполохами магии. Не дав демону оправиться, она пинком отослала его на безопасное расстояние.

Затем еще трижды наскакивала и отступала, полностью контролируя поле боя и постоянно дезориентируя недрилу все новыми ударами.

Но лесные демоны были сильны, а их броня крепка. Стела способна причинить ему боль и некоторый преходящий ущерб, однако он мог быстро исцелиться благодаря магии, если не завершить игру. Терн глянул на нож, так и сидевший на поясе в ножнах.

«Она заряжает метки», – дошло до него. С каждым ударом символы светились чуть ярче, а Стела, вместо того чтобы устать, напитывалась силой и становилась быстрее. Она подплывала, меняя комбинации выпадов, и отскакивала прежде, чем демон успевал дать сдачи. Она обращалась с ним, как с учебным чучелом, которое поставил во дворе отец Терна, когда учил сыновей шарусаку.

Начала проявляться система, многое сказавшая Терну о Стеле. О радиусе поражения, движениях, языке тела. Полезные сведения, если когда-нибудь придется с ней драться.

«Не допусти этого, Эверам», – вознес он молитву. Чем ярче горели метки, тем сильнее ожесточалась Стела. Вскоре каждый удар разгонял темноту, как вспышка молнии, а средь деревьев разлеталось эхо громовой отдачи.

Казалось, она забьет леснягу до смерти, но демон еще дергался, когда свет и грохот привлекли нежелательное внимание. Терн увидел полевого демона, который взбирался на дерево, получая обзор немногим хуже его собственного. Тот, как и Терн, стал отслеживать движения, изучая систему.

Недрила подобрал задние конечности. Терн знал, как далеко умеют прыгать полевики: одним махом может приземлиться ей на спину.

Едва демон прыгнул, Терн завопил и метнул щит. Недрила обернулся на звук за долю секунды до удара. На щите вспыхнули метки, когда он отшвырнул демона в сторону. Стела тоже вскинула глаза, и они округлились при виде сорвавшегося с дерева Терна.

Стела вышла из зоны досягаемости раскачивающегося лесного демона. Захваченный недрила воспользовался возможностью полоснуть по веревке, но ту по всей длине покрывали крошечные меченые пластины, которые заискрились и отвели его когти.

Теперь нож был у Стелы в руке, но она опять замерла, горя метками. Демоны заморгали, неспособные сфокусировать взгляд. Мгновением позже она сделала три быстрых скользящих шага влево. Глаза недрил зашарили по месту, где она только что стояла.

Но если Стела была в безопасности, то Терна демоны увидели без труда – он сдуру плюхнулся между ними, намереваясь броситься на подмогу.

В атаку ринулся полевой, и Терн не успел выставить копье. Он от души врезал недриле древком и отшвырнул врага в сторону, а сам перекатился подальше.

Демон прыгнул снова, но споткнулся: Стела наступила ему на хвост. Взлетевший нож отсек придаток, обдав Стелу струей черного ихора.

Коснувшись накожных меток, ихор заискрился и зашипел. По сети меток пробежала энергия, исказив ее лицо дикой злобой. Как только демон развернулся в прыжке, она пнула его в морду и отбросила в сторону.

– Кто ты такой, забери тебя Недра?

Терну было некогда отвечать. Он указал копьем:

– Смотри!

Лесной демон мощным рывком взлетел достаточно высоко, чтобы обрезать веревку. Он с грохотом рухнул в тот самый миг, когда полевой отряхнулся и закружил вокруг людей.

Стела набросилась на леснягу, не давая ему опомниться, и ударные наладонные метки звучно вспыхнули, едва она хлопнула его по ушам. Ошеломленный демон не успел помешать ей стремительно зайти с тыла. Она набросила и туго затянула на его шее меченые бусы-удавку. Демон вскочил на ноги, и Стелу оторвало от земли, но она его не выпустила, благо туго намотала бусы на кулаки.

Рычание напомнило Терну об опасности непосредственной. Полевой демон уже подкрадывался к нему. Терн зарычал в ответ, и демон зашипел, а после вытаращился, когда Терн, сжевав лист свиного корня, плюнул в него соком.

Полевик с визгом опрокинулся. Терн поднял копье, чтобы прикончить его, но не ударил, услышав за спиной крик. Лесной демон, спотыкаясь, попятился и впечатал Стелу в древесный ствол, и она, бездыханная, повалилась наземь.

Полевой же быстро приходил в себя. Терн тем не менее повернулся и побежал к лесняге, который замахнулся когтями на беспомощную девушку. Он завопил, отвлекая противника ровно настолько, чтобы успеть погрузить ему в спину копье.

Метки на оружии полыхнули, и магия пронзила Терна от пальцев рук до пальцев ног. Демон перешел в нападение, но Терн уже действовал проворнее. Он уклонился от первого удара и, отбивая второй, поднял древко копья, острие которого так и сидело в теле твари. Магия продолжала струиться, истощая силы подземника, а в Терне рождая чувство неуязвимости. Он выдернул копье и, увильнув от ответного удара, вонзил его снова, а после и в третий раз. Его лицо превратилось в оскаленную маску, и он орал что-то невразумительное, наслаждаясь муками демона, по мере того как усваивал его жизненную силу.

Стела крикнула, и Терн опомнился. Она остервенело сцепилась с полевым демоном и с ним в обнимку каталась в грязи. Под когтями-граблями по бокам ее текла кровь, и одной рукой она била, а другой сжимала челюсти подземника. Измеченный большой палец погрузился в его глазницу, которая шипела и пузырилась.

Терн поднырнул под машущие лапы лесняги и, быстро ударив под челюсть копьем, протолкнул острие в мозг. Демон, попытавшийся вырвать оружие, забился в судорогах и замертво грянулся оземь.

Терн повернулся, чтобы помочь Стеле, но та уже перекатилась, подмяла демона под себя и принялась колоть меченым кинжалом, не обращая внимания на рвущие когти. Вскоре недрила затих.

Терн бросился к ней и осмотрел раны.

Встретился взглядом:

– Порезы скверные.

Стела мотнула головой и уперлась в землю ладонью:

– Царапины. От магии зарастут.

Она наполовину встала, зашипела от боли и пошатнулась.

Терн поймал ее, юркнув под мышку.

Она повернулась к нему лицом:

– Ты же Черныш, да? Тот самый, что повел графа в Доктаун.

Она сплюнула, и Терн не понял, в кого плевок: в него или Доктаун – место, чье название отныне стало синонимом поражения и потерь.

– Терн, – буркнул он. – «Черныш» мне не нравится.

Стела издала смешок:

– Ой, только не откуси мне башку, я не знала. У нас у всех есть противные клички. Если меня назовут Стелли, а я огрызнусь, то братья и сестры только разохотятся.

– Ага. – С Терном была та же история.

– А ты не знаешь ли, Терн, где можно малость передохнуть? – спросила Стела.

Он кивнул. Коль скоро Стела промышляет вблизи от его убежища, ему всяко придется проститься с терновым кустом. Не беда, если он ее туда отведет.

– Место надежное. Неподалеку.

Стела вытаращила глаза, когда он повел ее в заросли свиного корня:

– Надо же, там тропинки. – Она оглянулась. – Снаружи ни за что не заметить.

– Недрилы не сунутся, – сказал Терн. – Их тошнит от свиного корня.

– Так вот чем ты харкнул демону в рожу?

Терн снова кивнул.

– Неудивительно, что у тебя изо рта разит пердежом травницы.

Терн засмеялся. Шутка была хороша.

– Думала, это ты нашел, где я охочусь, – сказала Стела. – А вышло, похоже, наоборот.

Терн покачал головой:

– Не охочусь на недрил. Достаю их только, когда они достают меня.

– Ну и неплохо достаешь.

Терн пожал плечами и усадил ее на землю, перед тем как скрыться в норе. Он вернулся с мешочком с травами и собрался очистить раны, но Стела оказалась права. Поверхностные царапины зажили, а неглубокие порезы покрылись коркой. Только несколько из них следовало залатать. Покончив с делом, он растолок свиной корень в кашицу, чтобы смазать раны.

– Ночь! – буркнула Стела. – Ну и вонь!

– Лучше, чем демонова лихорадка, – ответил Терн. – Ночь долгая, даже если отбился.

Стиснув зубы, Стела позволила ему продолжить.

– Тебе, должно быть, одиноко. Стаи нет, охотиться не с кем, ночами никто не греет.

– Семью нашел, – сказал Терн.

Стела недоверчиво огляделась:

– Здесь?

– В городе.

– Тогда почему ты не там? – спросила Стела.

– Не люблю стены.

– Да, Арлен Тюк говорил, что с ними забываешь о том, что снаружи, – согласилась она.

– Не могу забыть, – сказал Терн. – Никогда не забуду.

– У меня за стенами тоже есть семья, – ответила Стела. – Я ее люблю, но это не то, что Стая. Может, когда я чуток отдохну, ты с нею познакомишься.

– Они же такие крутые – почему ты охотишься одна?

– Стая – она как братья и сестры, – усмехнулась Стела. – Я готова за них умереть, но иногда они просто бесят.

С тех пор как Терн лишился в ночи родных, прошло больше десяти лет, но он помнил. Как его мучили братья и сестры. Как он их ненавидел. Как отдал бы все, чтобы их вернуть.

– Провались оно в Недра! – прошипела Стела, взглянув на швы. – Только что расписала, и уже надо обновлять!

Она приспустила набедренную повязку, оценивая ущерб, нанесенный вытатуированным меткам, и Терна бросило в жар. Он отвернулся.

Стела поймала его за подбородок и вновь поворотила к себе. Она скалилась, будто выведала секрет.

– Есть что-нибудь пожевать? У меня, как поубиваю демонов, постоянный жор. И не только, – подмигнула она.

Терн нарвал листьев свиного корня, предложил.

Стела закатила глаза:

– Пожалуйста, не говори, что больше ничего нет. Ты их даже не вымыл.

Терн бросил лист себе в рот:

– Полезно. И живот набит, и недрилы не суются.

Стела осталась при сомнениях, но листья взяла.

– Мамуля всегда говорила: «Целоваться с мужчиной, который ест чеснок, можно, только если и сама пожуешь».

Она откусила и скривилась:

– На вкус – как молоки трясинного демона.

Терн прыснул:

– Ага.

– Так и шибает в нос. – Стела проглотила «угощение» и сунула в рот второй лист. – Хуже уже не завоняет.

– Привыкай.

– Это лучше, чем иные дети. Полстаи месяц не мылись, а после схватки с демонами вонь усиливается. – Стела показала на входной люк Терна с неровным слоем торфа. – Это там ты спишь?

Терн кивнул.

– На двоих места хватит? – спросила она.

Терн вжался в стену, и стебли свиного корня хрустнули, но, сколько он ни отстранялся, Стела придвигалась ближе. Она лежала, отвернувшись, прижавшись к нему округлыми бедрами. В логове было жарко, несмотря на ночную стужу.

Не зная, куда девать руки, он обнял ее и задрожал от прикосновения к коже. Она пошевелилась, уткнулась затылком в нос. Он невольно вдохнул, и голова пошла кругом от запаха ее волос. В штанах шевельнулось, и он попробовал отодвинуться – еще заметит.

Но Стела наполовину хихикнула, наполовину зарычала и вжалась задом. Терн застонал, а она вдруг перекатилась и повернулась к нему лицом.

– Ты не охотишься, – сказала она, просунув руку ему между ног и сдавив. – Но демонов мочишь, и у тебя потом стояк, как у нормального мужика.

Она толчком повалила его на спину, и Терн обмер, не понимая, что делать. Будь места достаточно, он бы скрылся в ночи, но логово тесное, а она его пришпилила к земле. Он не шелохнулся, когда она развязала тесемки и спустила с него штаны. Не успел он понять, что происходит, как она приподняла таз, взяла его достоинство в руку и плотно уселась.

Он задохнулся и вцепился в ее бедра, но Стела владела ситуацией, и ему осталось лишь держаться, когда она задвигалась.

– Да! – выкрикнул Терн, напрягая руки и ноги.

Стела поцеловала его, куснув за губу.

– Не смей! – рявкнула она. – Я еще не кончила!

Терн пискнул, теряя над собой власть. Извергаясь в нее, он начал метаться и брыкаться.

Скрученный судорогой, он подумал, что Стела озлится, но она на свой лад насмешливо взрыкнула и насела плотнее.

– Да, с этим можно работать. Держись крепче.

Она впилась ему в плечо и навалилась всем весом. Она царапалась и кусалась, но это почему-то казалось в порядке вещей, и он со всей мочи держал ее, упирающуюся.

Они лежали, дыша тяжело и вцепившись друг в друга, воздух стал густым и спертым. Стела поерзала, ощущая его в себе, все еще полного сил.

Она поцеловала его:

– Хвала Создателю, еще далеко не все. Уложи меня на спину.

Терн глотнул:

– Я… я не…

Стела со смехом обхватила его ногами и принялась перекатываться, пока он не очутился сверху.

– Расслабься. – Она поцеловала его снова. – Не торопись. В этой драке мы оба получили приличную дозу магии. У тебя будет стоять, а я всю ночь останусь мокрой. Так что попользуемся, не пропадать же добру.

Наконец их сморило. Стела захрапела, обвившись взамен одеяла рукой Терна. Они сплелись, истекая потом, и Терн испытал нечто давным-давно забытое.

Ощущение безопасности.

Он вспомнил, как шестилетним спал в родительской постели, угнездившись между ними в тепле. Ночь, когда он проснулся и решил, что в дом пробрался подземник. Ночь, когда он разжег огонь, чтобы отогнать тени, и забыл выдвинуть заслонку.

Ночь, в которую сгорели его близкие.

Терн вспомнил черный силуэт их дома, четко различимый в оранжевом зареве. Воздух, наполнившийся клубами удушливого дыма, когда сам Терн съежился в зарослях свиного корня.

Демонов, бесшумно сновавших в свете пожара и ждавших, пока откажут метки. Семья Дамаджа уже кричала, когда они вломились в дверь.

Терн проснулся, резко сел и ударился о потолок.

– Чё такое?.. – простонала Стела, но Терн не мог вздохнуть. Стены смыкались, грозя раздавить. Надо выбираться. Выйти наружу или умереть.

Он отодвинулся; Стела, все еще сонная, вцепилась в его одежду, когда он пополз из норы.

Снаружи к нему вернулась способность дышать. Он набрал полные легкие холодного ночного воздуха, но этого было мало. Грудь сдавило, мышцы одеревенели. Он заходил, размахивая руками, чтобы увериться в отсутствии стен.

Все чувства обострились и вбирали каждую мелочь, каждый звук. Шелест ветра в листве и побегах. Тихие шорохи ночной жизни. Далекие крики демонов. Он подмечал все, готовый мгновенно отреагировать на опасность. Кулаки сжались, и он почти хотел, чтобы угроза возникла, – он бы снял напряжение. А оно нарастало, пока не начало казаться, что Терна вот-вот разорвет.

Он услышал, как распахнулся люк, и прикинул, не убежать ли в ночь, пока Стела его не нашла.

– Терн? – позвала она. – С тобой все хорошо?

– Да, – соврал Терн.

– Все путем, – сказала Стела. – Не объясняй. Я знаю, что ты чувствуешь.

Терн отвернулся, всматриваясь в ночь:

– Никто не знает.

– Отпустил вожжи, да? – спросила Стела. – А потом вспомнил, что бывает с теми, кто расслабляется. Грудь сдавливает. Не продохнуть. Может показаться, что стены смыкаются. Приходится выбираться на свежий воздух и метаться, как ночной волк на цепи.

Терн посмотрел на нее:

– Откуда ты…

– В прошлом году был мор, людей пробрал понос. Полгорода свалилось. Роняли свечи, сшибали лампы. Повсюду горели пожары.

– Пожар привлекает недрил, – сказал Терн. – Смотрят и ждут, когда сгорят метки.

Стела кивнула:

– Я сидела в дедовой гостинице, пока комнату не заволокло дымом; тогда поплелась в ночь с сестренкой и дядей Китом. Кит меня чуть ли не нес, и мы шли медленно. Достались бы демонам…

Дыша тяжело, она отвернулась, и Терн подошел. Не зная, что сказать, он протянул руку, и она приникла к нему.

– Но сестренка споткнулась, – продолжила Стела. – Так что им досталась она.

Она посмотрела на него, глаза были мокрые.

– Не ты один боишься стен, Терн. Не только ты вскакиваешь среди ночи и не можешь вздохнуть. Арлен Тюк речет об этом в Новом Каноне.

– В Новом Каноне? – удивился Терн.

– Брат Франк говорил со всеми, кто хоть раз встречался с Арленом и Ренной Тюк, – объяснила Стела. – Записывал и размножал их наставления, чтобы мы впредь никогда не забыли.

Она развернулась в его объятиях.

– Ты не одинок, Терн. В Стае у всех тяжело на душе. Все мы кого-то потеряли, все видели воочию, на что способна ночь. Это отличает нас от городских, но мы живем здесь друг для друга. Можем и ради тебя, если позволишь.

Терн кивнул. Он о большем и не мечтал.

Терн знал, как добраться до лагеря меченых детей, но разрешил Стеле вести и плавно двигался следом. Было еще темно, и магия покалывала его изнутри, обостряя чувства. Он плыл за проводницей, ведомый не только зрением, но и чутьем.

Стела. Его пьянила сама мысль о ней.

Терн услышал лагерь за милю. К минуте, когда они приблизились, лес наполнился гомоном. Впереди раздался лай, и Терн увидел огромного волкодава, который вспрыгнул на придорожный камень. Мигом позже появился дозорный.

В Лощине все были выше Терна, но этот возвышался чуть ли не на фут, с бицепсами бо́льшими, чем Тернова голова. На нем красовались деревянные доспехи – шлем, нагрудная пластина и поножи, все меченое и лакированное. На поясе висело трехфутовое копье, и метки на широком серебряном лезвии еще курились от ихора.

– Эй, Стела! – крикнул великан. – Почти рассвело! Где тебя носило, забери меня ночь?

Стела со смехом оттолкнула его:

– От тебя разит ослом, Каллен Лесоруб. Мне захотелось пару часов побыть от твоей вони подальше.

Каллен, хоть и с ворчанием, отступил. Привычными к ночи глазами Терн видел, кто из них круче.

– А это еще что такое, во имя Недр?

Каллен выбросил руку, метя в Терна, едва тот пошел за Стелой. Терн ухватил громилу за кисть и дернул, используя силу противника, чтобы швырнуть его же на землю. Волкодав зарычал, изготовившись прыгнуть, но Терн перехватил его взгляд, рыкнул в ответ, и зверь одумался.

Они приблизились, в лагере было с сотню людей. Несколько малолеток и взрослых, но большинство – ровесники Терна, еще не достигшие и двадцати. Терн увидел лица милнские и энджирские, райзонские, лактонские, даже красийские. Кто-то был в рясе или неполном доспехе; другие на грани приличия щеголяли меченой плотью.

Сейчас все взоры приковались к Терну, придавив его грузом коллективного внимания. Он хотел смыться, но Стела взяла его за руку и ободряюще сжала ладонь. Каллен, темнее тучи, успел встать на ноги, но Стела оскалилась, и он отстал.

Стела окинула взглядом толпу:

– Это Терн Дамадж! Тот, о котором Гаред сказал, что он спас на дороге его светлость.

– А потом отвел на смерть. – Вперед выступил бородач; густые каштановые волосы он собрал сзади, открыв татуировку на лбу – мозговую метку. На нем была бурая ряса рачителя, испещренная метками вышитыми; в руке сидел изогнутый резной посох. – Я помню его. Черныш. Красийский предатель.

Терн оскалил зубы:

– Не предатель. Лактонец. Не моя вина, что я на них похож.

Стела снова сжала его руку.

– Да, Черныш, – подтвердила она громко. – Но если так скажет кто-нибудь, кроме меня, то сделает это с выбитыми зубами. Мы разделили ихор. Он – Стая.

Стая. Слово прозвучало для него песней, но, чтобы оно ею стало, придется сказать больше – он понял это, глядя на суровые, пристально изучавшие его лица.

– Значит, вот оно как теперь? – заговоривший человек был ниже Каллена, и неширок в плечах, и худощав. Доспехи тоже были легче, метки выжжены в вываренной коже. Между ними со Стелой имелось сходство. Он указал на Терна коротким копьем, на острие которого тоже виднелись метки, горевшие скрытой силой. – Отныне ты будешь решать, кто Стая, а кто – нет?

Стела уперла руки в боки:

– Давай, дядюшка Кит, целься в меня копьем. – Слово «дядюшка» прозвучало с издевкой. – Пусть все посмотрят, как я засуну его тебе в сраку.

Кит замялся. Он зыркнул в поисках поддержки, но добился немногого. Мало кто в лагере хотел участвовать в этой ссоре. Все потупились, хотя исподлобья с интересом следили за спорщиками. Каллен продолжал сверлить Терна испепеляющим взглядом, но даже он не желал напрямую сцепиться со Стелой.

Та подалась вперед, и Кит отшатнулся.

– Терн – Стая.

Миг продержавшись, Кит опустил глаза:

– Если хочешь сделать его меченой шкурой, это меня не касается.

– Мы его посвятим, – согласилась Стела. – Но после он может искать свой собственный путь. Когда люди увидят, на что способен Терн, то иные, возможно, и сами назовут себя Чернышами.

Терн насупился, а Стела подмигнула:

– Всяко лучше, чем Свинодуями.

Терн невольно рассмеялся.

– Мы все должны найти свой путь.

Человек в рясе рачителя шагнул к Терну. Стела до боли стиснула ему руку, но мужчина лишь поклонился:

– Добро пожаловать, Терн. Я брат Франк.

Стела ослабила хватку, и остальные меченые дети обмякли по ее примеру. Возможно, Каллен с Китом и не могли бросить вызов Стеле, но этот человек мог.

– Ты тот самый, кто пишет Новый Канон.

Франк отмахнулся:

– Слова принадлежат Арлену и Ренне Тюк. Я их только переношу на бумагу.

– И растолковываешь их смысл, – добавила Стела.

Франк вторично поклонился Терну:

– Прошу прощения за то, что назвал тебя предателем. Рачители Создателя приучили меня судить, но Арлен Тюк указал нам путь лучший. Все, кто стоит в ночи плечом к плечу, – братья и сестры. Все мы Избавители.

Лагерь пришел в движение. Люди начертили в воздухе метки, эхом повторив его слова:

– Все – Избавители.

– Поначалу госпожа Лиша разбила нас на три отряда, – рассказывала Стела, пока они с Терном шли через лагерь. – Самые сильные упражнялись, чтобы когда-нибудь примкнуть к лесорубам. Госпожа выдала им особо помеченные копья – короткие, чтобы лучше Втягивать. Мы называем их «насосами для потрохов», потому что ткнешь таким демона в брюхо – и копье перекачивает в тебя магию. Насосами командует Каллен.

Терн чуть повернул голову, рассматривая звено Каллена, а Стела указала на другую бригаду:

– У Кита собрались более хилые – большинство метили в лесорубы, но их отбраковали. Мы зовем их «костями», потому что госпожа встроила в их копья осколки демоновых костей. Это покрывает разницу в силе, и еще остается. А в моей группе остались те, кто не питал иллюзий насчет своей годности для истребления демонов. – Стела кивнула на третью команду, состоявшую в основном из молодых женщин, одетых так же скудно, как она. – Слишком слабые, чтобы махать топором или заряжать арбалет вроде того, что носит Уонда. – Она воздела измеченную руку. – Госпожа оказала нам самую большую честь. Покрыла метками кожу.

– Госпожа Лиша сделала вам татуировки? – удивился Терн.

Стела мотнула головой:

– Нарисовала их воронцом, но потом уехала. Когда краска начала бледнеть, я попросила Эллу Лесоруб взять иглу и наколоть их навечно, пока не сгинули.

Теперь Терн обратил внимание на то, что весь лагерь почтительно уступает дорогу и место меченым шкурам. Те были мельче, но двигались как хищники, даже среди своих.

– С тех пор дети выросли, – сказала Стела. – А это вдовы и наследники шарумов, павших в новолуние.

Она махнула в сторону палаток и колодца красийской группировки. Боя не было, но все ее члены, даже мужчины, скрывали лица за ночными покрывалами. При близком рассмотрении Терн заметил, что у некоторых была светлая кожа северян, но манеру одеваться и обычаи они переняли у красийцев.

– Потом к нам примкнул брат Франк, он начал обучать сестер и братьев.

Стела показала на отряд поменьше, сплошь в простых бурых рясах.

От красийцев отделилась высокая женщина. Она помахала им рукой. В волосах, ниспадавших из-под повязки, виднелась седина, а глаза – полны мудрости, но двигалась она не по-стариковски. Она была сильна.

Стела подвела к ней Терна и поклонилась:

– Терн, это Джарит, первая жена наставника Каваля. Она возглавляет Стаю шарумов.

Женщина изучила Терна, пытаясь различить черты лица под слоем грязи и сока свиного корня.

– Как тебя зовут? – спросила она по-красийски.

– Терн асу Релан ам’Дамадж ам’Топец, – ответил Терн.

– Дамадж – имя каджи, – заметила Джарит. – Но к нам ты себя не относишь?

– Родился и вырос в Топи, – сказал он.

Джарит кивнула:

– Я помню, как пропал твой отец. Каджи искали его в городе и Лабиринте, не зная, погиб ли он на когтях алагай или пал от клинка маджахов. Кто мог подумать, что он сбежал на север?

– Вы знали отца?

Джарит покачала головой:

– Нет, но мой муж был величайшим наставником из племени Каджи. Я многому научилась в его доме.

– Когда Уонда Лесоруб уехала с госпожой Лишей, Джарит и ее внучка Шаливах стали учить нас шарусаку, – сказала Стела.

Услышав это, появилась девочка лет десяти. Она больше смахивала на дочь Джарит, нежели на внучку, но Терн знал, как убавляет годы магия. Он оглядел людей вокруг колодца, теперь понимая, сколь многие красийцы были еще детьми. Двое юношей носили бурые одеяния братьев, дополненные ночными покрывалами.

– Рачитель обратил вас, как отца, – сообразил Терн.

– Мы продолжаем молиться Эвераму, – сказала Джарит.

Терн кивнул:

– Отец говорил, что Эверам – это Создатель, а Создатель – Эверам.

Джарит улыбнулась:

– Твой отец был мудр. Рачители не обращали нас, а мы не обращали их. Все мы видели, как Арлен Тюк исторг из небес молнию, когда в Ущерб явился Алагай Ка. И если еще оставались сомнения, они рассеялись, когда на домин шарум Арлен Тюк низверг Ахмана Джардира. Сын Хошкамина был лже-Избавителем. Шар’дама ка – сын Джефа, и мы должны быть готовы ответить на его зов.

Терн буркнул что-то невнятное, не имея четкого ответа. Он кивнул в сторону восходившего солнца:

– Зачем ваши люди скрываются за покрывалами?

– Эверам требует скромности в Его свете, – ответила Джарит. – Арлен Тюк показал, что только перед Най мы должны обнажаться и с гордостью Ей противостоять.

Терн сплюнул:

– К недрилам никакой жалости.

– Честное слово. – Стела в который раз сжала его руку, и он затрепетал всем существом. – Идем. У нас есть дело, коль скоро вечером тебя посвятят.

– Какое дело? – спросил Терн.

Они подошли к белокурой девушке, которая заплетала волосы. Она выглядела не намного старше Стелы. Из одежды на ней, как на всех меченых шкурах, было несколько полосок кожи; по телу, рукам и ногам вились татуировки.

– Это Элла Лесоруб, – представила ее Стела. Не прекращая перебирать косу, девушка оценивающе взглянула на Терна. – Элла – наш лучший кольщик.

Та улыбнулась:

– Сначала мыться и бриться. Мне нужен чистый холст.

Стела разогнала перед собой воздух.

– Первое дело в моем списке. Мыло найдется?

– Сомневаюсь я, – сказал Терн.

После купания он чувствовал себя странно. Стела нашла жесткую щетку и отскребла его кожу до последнего дюйма под смех и подзуживание меченых шкур. Кожу покалывало, она была сухой и шершавой на холодном утреннем воздухе.

Стела оставила его реплику без внимания.

– Как, во имя Недр, ты ухитряешься по-прежнему вонять свиным корнем?

– Наешься, так сколько-то выйдет с потом, – ответил Терн. – Отгоняет недрил, даже если тебя силком сажают в ванну.

Стела рассмеялась, выдала ему чистую робу и отвела к палатке, где Элла со своими орудиями стояла на коленях перед костерком.

– Покажи Элле руки.

– Сомневаюсь я, – повторил Терн. – Сказал, что схожу в лагерь. Не говорил, что меня раскрасят.

– Арлен Тюк учит, что тело – единственное оружие, которое всегда при тебе, – возразила Элла.

– Пока только руки, – сказала Стела. – Так делают все меченые шкуры. Такое оружие не потеряешь.

Терн не отрицал, что «оружие» ему по душе, и не стал противиться, когда Элла взялась за него. У нее были мягкие руки, и она развернула его кисти ладонями вверх.

– Сначала воронец, – сказала она, беря чернильницу и кисточку. – Не дергайся.

Уверенно и быстро она нарисовала на его правой ладони ударную метку, а на левой – метку нажима.

– Атака и оборона, – пояснила Стела. – Первоочередные орудия гайсака.

Это было красийское слово, означавшее «бой с демоном», но Терн его раньше не слышал.

Закончив, Элла посмотрела на Стелу:

– Что скажешь?

– Отлично! – похвалила та. – Давай.

Элла установила между ними столик:

– Клади руку.

На столике лежали ремни, Элла потянулась за ними, и Терн отдернул руку. В последний раз, когда он видел такой стол, тот выступал орудием пытки.

Стела придержала его:

– Это чтобы ты не трепыхался, только и всего. Бывает, что даже лучшие из нас дергаются. Я рядом, Терн. Я тебя никому в обиду не дам.

Терн посмотрел ей в глаза, сделал глубокий вдох и положил руку на стол ладонью кверху. Стела туго затянула ремни, а Элла взяла предмет, на первый взгляд показавшийся кисточкой. И только когда она принялась прокаливать ее на огне, Терн понял, что видит не щетину, а иглы.

– Что скажешь? – осведомилась Элла, стирая с его левой руки кровь. Правую уже припарили и забинтовали.

Терн сжал кулак, проверяя, на месте ли поставлена метка. Разжал его и согнул, как учил отец, все пять пальцев для удара ладонью в приеме шарусака.

– Красиво, – сказал он.

Оружие, которое никуда не денется, – часть его существа, даже больше, чем пот, насыщенный соком свиного корня. Мысль об этом обнадеживала, как никакая другая. Пока Элла бинтовала его кисть, он глазел на ее длинные ноги, покрытые метками, и завидовал их защищенности и силе.

Стела отвесила ему подзатыльник:

– Эй, хорош! Иди перекуси, а мы с Эллой чуток поболтаем.

Терн кивнул и вышел из палатки. Солнце стояло высоко, и большинство обитателей лагеря спали в тени. Но и ходило их достаточно, чтобы показаться ему толпой, а он нуждался в уединении.

Терн обогнул палатку, пока его никто не засек. Он был готов покинуть лагерь меченых детей и вернуться в Лес травниц.

– Честное слово? – Голос Эллы отчетливо донесся сквозь стену. – Ты трахнула эту чумазую козявку?

– Не просто трахнула, – ответила Стела. – Первая приняла его семя.

– Быть не может! – взвизгнула Элла. – Ты уверена?

Стела рассмеялась:

– Он понятия не имел, что делает.

Терна бросило в жар. Ее смех, столь волшебный минуту назад, резанул ножом.

– Значит, убожество, – предположила Элла.

– Я этого не сказала, – возразила Стела, и Терн воспрянул духом. – Вонючка разошелся. В первый раз кончил быстро, но и я не сильно отстала. А потом только и знали, что кончать.

Улыбка Терна расплылась до ушей.

– А правда, что у всех красийцев маленькие стручки? – спросила Стела и заморозила эту улыбку.

– Не у тех, с кем я ложилась, – ответила Элла. – Не такие здоровенные, как у лесорубов, но побольше, чем у многих.

– Терн наполовину лактонец, – сказала Стела. – Может, поэтому.

– А маленький – это какой?

Наверно, Стела показала руками, и приступы ее хохота преследовали Терна всю дорогу, что он бежал из лагеря.

Терн вынес из своего убежища кое-какие пожитки и вернулся к впадине, которую выкопал под златодревом вдали от охотничьих угодий меченых детей. Он больше не понимал, как относиться к Стеле, но знал, что никогда не сможет ночевать по соседству со Стаей.

В голове царил хаос. Терн добрался до крепости госпожи Лиши. Стража была на месте, но никто не заметил, как Терн перемахнул через стену и пересек внутренний двор, после чего вскарабкался по затененной стене здания.

Бинты на руках мешали: во-первых, не ухватиться; во-вторых, напоминали о пережитом. Как ни крути, а простая разведка изменила его жизнь навсегда.

Пригибаясь слишком низко, чтобы что-нибудь рассмотреть, он пробежал по крыше и достиг места над окном кабинета госпожи, где уцепился за подоконник.

Стараясь оставаться незаметным, Терн первым делом проверил окно коридора. У покоев стояли бдительные охранницы Уонды. Он перебрался к окну Лиши.

Госпожа сидела на тахте, держа на руках Олив. Она устроилась спиной к окну, и больше Терн никого не увидел и не услышал. Он постучал.

– Входи, Терн, – сказала Лиша, не дав ему молвить слова. – Закрой побыстрее окно. Снаружи холодно, как у демона в сердце.

Терн просунул между створками проволоку, нащупывая задвижку. Когда он скользнул внутрь и закрыл окно, его объял жар бушевавшего в очаге пламени. Холод докучал ему редко, но его вообще мало что беспокоило. Он легко приспособился к теплу, ступая осторожно, чтобы не запачкать меченый пол.

У госпожи было расшнуровано платье, младенец припал к груди. Днем раньше Терну было бы нипочем, но теперь он вспыхнул и потупился.

– Не отворачивайся, – сказала Лиша. – В этом нет ничего стыдного, так задумал Создатель. Людям придется привыкнуть к такой картине.

Она указала на чайный столик с угощениями:

– Налей себе чая и перекуси.

При виде сэндвичей рот Терна наполнился слюной. Это были не нежные, без корок, булочки, которые подавали у герцогини Арейн, а толстые ломти хлеба с щедро нарубленным мясом. Зажав один в зубах, он извлек из кармана пригоршню сушеных листьев свиного корня, накрошил их в чашку и залил горячим чаем.

Терн настороженно глянул на пустующий топчан супротив госпожи. Недавно он выкупался, но все равно казался себе слишком грязным, чтобы усесться на такую красоту.

– Сядь, Терн, – сказала Лиша. – Элисса рассказала, как тебе запрещали пачкать мебель в монастыре Новой Зари, но здесь ты мой гость.

Терн сел ровно, будто аршин проглотил, и плотно сдвинул ноги, чтобы по возможности уменьшить площадь соприкосновения седалища с топчаном. Он сгорбился, жуя сэндвич, пока настаивался чай.

Лиша кашлянула:

– Это не значит, что не нужна салфетка.

То же самое тысячу раз говорила мать, и Терн, быстро сдернув со стола салфетку, расстелил ее на коленях.

– Что у тебя с руками? Дай посмотреть.

Лиша отняла грудь, и Олив принялась ерзать и хныкать.

Терн вскинул руки, останавливая ее:

– Они в порядке. Просто ссадины. Промыли и перевязали.

Он хотел рассказать о татуировках, но ложь выпорхнула сама собой. Он не ведал, что означали чернила, и не желал спрашивать, пока не обдумает все сам.

Лиша не собиралась уступать, хотя и позволила Олив еще раз взять сосок.

– Тебе не свойственна неуклюжесть, Терн. Что случилось?

– Наткнулся на Стелу, она сражалась с недрилами, вмешался, – ответил Терн, опуская подробности. – Она отвела меня в лагерь детей.

– Стела Лесоруб одна отправилась на охоту? – недоверчиво вопросила Лиша. – Промышляет по ночам, наклика́ет беду?

– Не так опасно, как вы думаете, – сказал Терн. – Она сильная. Верховодит детьми.

– Стела? – ахнула Лиша. – В ней нет и сотни фунтов, ей не исполнилось и восемнадцати!

– Ее и других меченых шкур боятся все, – ответил Терн. – Виду не показывали, но я-то видел.

– Почему боятся? – спросила Лиша.

Терн пожал плечами. Стела разительно изменилась, едва выставила его. Он еще очень многого не понимал ни в ней, ни в остальных детях.

– Сколько их там?

– Не меньше сотни, – сказал Терн, – меченые шкуры, кости, насосы, шарумы и братья. Зовут себя Стаей.

Олив заснула на груди. Лиша осторожно отняла ее и встала, подняв Олив на плечо. Та довольно рыгнула, не просыпаясь, и Лиша, подплыв к яслям, уложила ее.

Через секунду она вернулась в туго зашнурованном платье и уселась напротив Терна. Ее небесного цвета глаза пронзили его.

– Выкладывай все до конца.

Терн вернулся в лагерь меченых детей, когда небо уже потемнело. Он рассказал Лише все, умолчав только об интимных подробностях своего с ними общения. Это ее не касалось.

Дети суетились, готовясь к скорой ночи. Они латали и сворачивали сети из меченых пластин, точили клинки и рисовали на коже метки. Юная красийка Шаливах преподавала шарусак большой компании, в которую входили все касты Стаи. Девушка напоминала змею, с немыслимой грацией перетекая из позы в позу.

Завороженный Терн подступил ближе.

– Да благословит Эверам мою внучку, – сказала Джарит, становясь рядом. – Она постоянно смотрела, как Каваль тренирует ее братьев. Однажды он застал ее за отработкой движений и ударил. «Раз уж осмеливаешься принимать священные позы, то делай правильно! – заорал он. – Если мужчина, не муж твой, коснется тебя, как ты поступишь – опозоришь дом Каваля или сломаешь ему руку?»

Джарит улыбнулась:

– Мой достопочтенный муж заставлял ее по сотне раз повторять движения и без конца прибирать тренировочный зал.

– Шарак Сан идет в пятидесяти милях со всех сторон. – Терн использовал красийский термин, обозначавший Дневную Битву – завоевание человечества, которое, как учил Эведжах, станет залогом победы в Шарак Ка. – За кого ты будешь, когда докатится до тебя?

– Стая не примет участия в Шарак Сан, – ответила Джарит. – Сын Джефа открыл нам: «Нет чести в пролитии алой крови».

– Честное слово, – сказала подошедшая к ним Стела. Она похлопала Терна по спине. – Тебя долго не было, я начала беспокоиться.

– Люблю быть сам по себе, – ответил Терн.

– Ага, усекла. Но свет меркнет. Нам пора на посвящение.

Терн пытливо взглянул на Стелу, но последовал за нею. Она привела его к месту сбора меченых шкур. Там ожидало более двадцати женщин, одетых в лоскуты и покрытых метками. Многие были малы и худы, но с глазами хищниц. Среди них стоял брат Франк, облаченный лишь в коричневое бидо. Его мускулистое тело было испещрено татуировками, но он не расстался и с кривым посохом.

Они дружно сорвались в ночь, устремившись к высокому утесу, который был со всех сторон уставлен мечеными столбами – кроме ведшей наверх тропинки.

– Жди здесь, – бросила Стела Терну.

Не дожидаясь ответа, она с гиканьем воздела шест с петлей для ловли алагай и помчалась за остальными.

Терна так и подмывало либо отправиться на шум битвы и сполохи меченого света, либо бежать от них, но он терпеливо ждал; спустя какое-то время он заметил, что грохот и вспышки приблизились.

Вскоре показались меченые шкуры, ведомые Стелой и Франком. Между собой они волокли упиравшегося лесного демона, согнутого петлей чуть ли не пополам. Его шею крюком обхватил кривой посох. Шкуры неистовствовали позади – толкали и пинали подземника, норовя сбить с ног, пока его тащили в меченый круг, где стоял Терн.

Эта картина сняла все вопросы, которые оставались у Терна насчет «посвящения». Он начал разбинтовывать руки, а меченые шкуры окружили его. Ладони немного саднило, но метка нажима и ударная виднелись четко.

Втащив с Франком на пару демона на утес и поставив его перед Терном, Стела объявила:

– Посвящение свершится, когда он умрет.

Терн кивнул, и она, нажав на шесте кнопку, ослабила шнур, а Франк отвел посох. Он начертил над Терном метку:

– Да пребудет с тобой благословение Избавителя, Терн Дамадж.

Затем они оба отступили и влились в кольцо зрителей.

Лесной демон с ревом встряхнулся, хапая воздух и раздирая себе горло. Серьезно он не пострадал, и магия грозила восстановить его силы через считаные секунды.

Терн не дал ему времени оправиться, подскочил и врезал правой ладонью в колено. Ударная метка вспыхнула, и демон с визгом упал, а в руку Терна хлынула энергия. Покуда демон лежал распростертый, Терн ослепил его плевком сока свиного корня. Меченые шкуры возликовали.

Семифутовый недрила с руками столь длинными, что когти чиркали по земле, вскочил на ноги, и Терн отступил. Демон попытался отыскать Терна на слух, но крики Стаи его оглушили. Он стал принюхиваться, чихая от смрада свиного корня.

Чихая же, демоны, как люди, закрывали глаза и сгибались. Терн воспользовался этим, подошел и левой рукой схватил леснягу за плечо. Прижатая к шкуре метка нажима задымилась, наполняя Терна силой, и меткой ударной он раздробил недриле запястье.

Демон взвыл и вцепился в повисшую клешню, а Терн отскочил подальше и закружил по утесу.

Рассудок советовал не торопиться. Терн становился сильнее с каждым ударом и наносил увечья быстрее, чем те заживали, – вдобавок он высасывал из демона магию. Благодаря такой осторожности Терн выживал много лет, с шести лет обитая в открытой ночи.

Он снова ударил, поразив недрилу в спину и выбив его из равновесия. Тот попытался достать его здоровой рукой. Терн отпрыгнул, затем метнулся вперед и хлопнул ладонью по рылу.

Рассудок опять призвал отступить, но демон, похоже, стал действовать медленнее. Он пятился, был уязвим, и Терн продолжил наступление, нанося удар за ударом. Он забыл об осторожности. Пренебрег обороной. Он распробовал сладость убийства.

Лесной демон дико взмахнул огромной узловатой рукой и ударил Терна в живот – переломал ребра, отправил в полет. Терн отлетел на несколько шагов и грохнулся на землю, а толпа, только что ликовавшая, ахнула.

Выхаркивая кровь, Терн встряхнулся, перекатился и вскочил на ноги. Магия уже исцеляла его, но, едва он шагнул, перед глазами все поплыло, а демон, успевший прийти в себя, бросился на него.

Меченые шкуры ободряюще загалдели, и громче всех – Стела, но никто не стронулся с места, чтобы помочь. Таково условие посвящения: либо адепт убивает демона, либо демон – адепта.

У лесного демона были длинные и могучие руки, но им недоставало ловкости. У Терна слишком сильно кружилась голова, чтобы драться, и он припал к земле. Когти просвистели над головой, демон проскочил мимо.

Терн лежал, давая магии промчаться по телу и сделать свое дело. Мир перестал кружиться к минуте, когда лесняга резко остановился, взрыв землю когтями и разбросав огромные комья.

Тварь с ревом снова ринулась к нему. В последний миг Терн откатился и швырнул в разверстый зев демона мешочек. Лесняга инстинктивно куснул, его пасть и ноздри забились порошком свиного корня.

Пока демон перхал и блевал, Терн поднялся на ноги. Секунду он наблюдал за противником, затем улучил момент и, метнувшись вперед, использовал узловатое колено лесняги как ступеньку, чтобы взлететь ему на спину. Просунув ногу под мышку, он блокировал здоровую руку подземника, а своей левой обхватил его за горло. Метка нажима задымилась и занялась огнем, а хватка Терна усилилась настолько, что могла сломать сталь. Шея демона – сплетения мышц и сухожилий, и все же – просто плоть.

Правой рукой Терн надавил на шею лесняги сзади. Ударная метка вспыхнула и толкнула вперед, тогда как другой рукой Терн дернул шею назад. Его кисти медленно сближались.

Демон бушевал, бестолково кружа и спотыкаясь. Он приблизился к зрителям, но толпа лишь заулюлюкала, отгоняя его обратно на середину пинками и тычками меченых рук и ног.

Демон закинул свободную руку за спину, но запястье было сломано, и он не смог дотянуться до наездника когтями. Терн стойко выдержал удары. Чем больше накапливалось магии, тем сильнее он становился.

Лесняга бросился на землю и начал кататься в попытке его сбросить. У Терна перехватило дыхание, но он уловил отчаяние противника и усилил зажим. Меченые шкуры стояли молча и не дыша, пока не раздался громкий хруст – шея недрилы сломалась.

Толпа взорвалась победными криками, и все бросились к Терну, когда он вскинул огромного демона над головой и грохнул оземь.

После этого его подняли на руки и понесли по утесу, скандируя:

– Меченая шкура! Меченая шкура! Меченая шкура!

Терн никогда не чувствовал себя настолько живым.

Одна девушка заиграла на дудочке развеселую мелодию, и толпа пустилась в пляс.

Терн, утомленный качкой, выскользнул из рук и приземлился на ноги аккурат перед сияющей Стелой Тракт.

– Я знала, что ты справишься! – Она поцеловала его, губы Терна еще покалывало от магии. – Это был самый быстрый забой, какой помню, а я выбрала не мелкого! – подмигнула она. – Хотела, чтобы ты предстал во всей красе.

Терн понимал: нужно что-то сказать, но в голову ничего не шло. Он лишь стоял столбом и глупо улыбался.

Стела вынула нож, подбросила, поймала и подала ему рукояткой:

– Еще не все. Ты должен вырезать его черное сердце.

Мгновение Терн тупо смотрел на нее, затем встряхнулся и взял нож. Он подошел к демону, приподнял пластину брони и подсунул под нее лезвие. Режущие метки вспыхнули, когда Терн рванул его, наполовину взрезая, наполовину разрывая грудную клетку.

Наручные метки залились черным ихором. Они засветились, извлекая из него магию, и Терн стал настолько силен, что это не укладывалось в сознании. Он бросил нож и голыми руками отодрал вторую пластину. Меткой нажима ослабил реберную клеть, затем с силой врезал ударной и раздробил кость.

Терн погрузил руки в потроха твари. В следующий миг он воздел ее сердце, и меченые шкуры вновь зашумели. Они выкатили большой бочонок эля и принялись, плеща через край, передавать кружки.

– Дядя Кит и не думал, что у Черныша такие задатки! – прогремела Стела, обратившись к толпе. – Сказал, что Терн Дамадж недостаточно для Стаи хорош!

Ей ответили гоготом, и Стела уперла руки в бедра:

– Что скажут меченые шкуры?

– Стая! – закричали те, рассекая ночной воздух кулаками. – Стая! Стая!

Стела шагнула к Терну и возложила на сердце демона руки. Они почернели от ихора.

– Стая.

Она размазала жидкость по груди и задохнулась от наслаждения, когда вспыхнули, впитывая энергию, метки.

– В тебе силен Избавитель, – согласился Франк, подойдя к сердцу следующим.

Как и Стела, он размазал кровь по татуировкам и содрогнулся, когда те зажглись. Затем повернулся к Терну и черным пальцем начертил ему на лбу метку:

– Стая.

Меченые шкуры выстроились в очередь; каждый дотрагивался до сердца и покрывал метки ихором.

– Стая, – шептали они.

– Хочу иначе попробовать, – сказала Стела, сдавила сердце и, как лосьон, втерла ихор в наручные метки.

– Эй, а дальше что будет – откусишь? – съязвила Элла Лесоруб.

– Если ты сомневаешься в этом, то напрасно!

– Слышали, меченые шкуры? – крикнула Элла. – Стела собирается откусить от сердца демона!

– Давай! – завопили в толпе.

– Ты точно нажрешься в хлам! – со смехом добавил долговязый юнец.

– Травницы говорят, что ихор – яд! – сказал кто-то.

Стела взглянула на Франка, но брат не сделал попытки ее удержать. Напротив – он пристально смотрел на нее и на сердце. Голодными глазами.

– Ешь! – загудела толпа. – Ешь! Ешь! Ешь!

Стела дико улыбнулась и с чавкающим звуком оторвала кусок демоновой плоти. Когда она принялась жевать, рот почернел, а взгляд стал безумным. Один раз она отрыгнула, но сумела проглотить почти все.

– Вкус – как подземник насрал! – крикнула Стела, и толпа расхохоталась.

Она повернулась к Терну и предложила сердце ему. Он уперся, и она, вцепившись в рубаху, притянула его к себе и поцеловала мокрыми губами.

Он ощутил тошнотворный вкус липкого ихора, но даже при этом прочувствовал его мощь. Желчь поднялась в глотку, и Терн с трудом ее сглотнул. Ихор прожег себе путь до самого нутра.

Когда Стела отпрянула, на них надвинулся Франк. Терн не исключал, что их сейчас проклянут как зачумленных Недрами. Но тот поцеловал Стелу, пробуя ихор с губ, как только что делал Терн.

Терн думал, что она оттолкнет нахала, но Стела, похоже, обрадовалась поцелую. Она пребывала в экстазе от прилива магии.

Меченые шкуры ринулись к сердцу, желая его отведать, и Терн потерял Стелу из виду. Вскоре от сердца ничего не осталось; все хохотали и рыгали, их лица почернели от крови демона. Некоторые, не удовлетворившись, отправились к его телу, вторглись в грудную клетку и вырвали клочья мяса.

Все больше меченых шкур предавалось поцелуям, втирая ихор друг другу в тело и лицо. Терн увидел, как от демона отошли сплошь покрытые ихором Элла и долговязый юноша. При виде Терна Элла засмеялась и поманила его мизинцем, а юнец уложил ее на спину в грязь.

Терна бросило в жар, и он отвернулся, но действо захватило уже всех на утесе; лоскутья, в которые были одеты меченые шкуры, срывались, и метки ярко горели в ночи.

Стела исчезла. Терн бродил среди пировавшей Стаи, высматривая ее. Из-за магии, наводнившей его ощущения, хаос казался фантасмагорией. Наверху Стелы не оказалось. Он стал спускаться по тропинке в лес.

Услышав ее урчание и не зная, на что напорется, Терн ускорил шаг. Он проломился сквозь чащу и увидел обнаженную, рычащую Стелу на четвереньках. Позади нее стоял на коленях брат Франк; бидо он отвел в сторону так, что обнажился елдак втрое больший, чем у Терна. Франк насаживал на него Стелу, придерживая за бедра.

Терн сжал кулак, все инстинкты взывали ударить мужчину. Убить. Разорвать ему, как демону, грудь и устроить пир, сожрать его сердце.

Но тут Стела вскинула взгляд:

– Терн! Не робей! Дырок на двоих хватит!

Она призывно махнула рукой, и Терн застыл в ужасе. Мысль о том, чтобы к ним присоединиться, показалась кошмаром. Извращением их общей красоты. Его передернуло от отвращения, но член предательски напрягся в штанах.

Он резко мотнул головой, повернулся и бросился бежать меж деревьев.

– Терн, стой! – крикнула Стела.

До Терна донесся рык брошенного Франка. Услышав топот ее ног по перегною, он помчался быстрее.

Терн петлял между стволами, но если злобные вопли Франка отступили в ночь, то Стела не отставала.

– Провались оно в Недра, Терн! Остановись, давай поговорим!

Он продолжал бежать, но у него не было плана. Местности он не знал, а мысли все еще путались. Стела поднажала и вот настигла, схватила за руку:

– Во имя ночного мрака – что тебе в голову стукнуло?

Терн крутанулся на месте, обратив к ней лицо:

– Ты была… Ты!..

Стела скрестила на груди руки:

– Ну и кем я была? Если ты, Терн Дамадж, меня отымел, то я еще не твоя.

Терн отшатнулся:

– Я не сказал, что моя! Знаю, тебе нужно поболе, чем мелкий вонючка с маленьким стручком.

Лицо Стелы смягчилось.

– Что, подслушал нас с Эллой? Ночь – извини, Терн. Я не хотела обидеть.

Терн издал лающий смешок:

– Как же иначе?

– Обычный девичий треп, – ответила Стела, послав ему ту самую порочную улыбочку. – Это не значит, что ты не дождешься своей очереди.

– Чего? – Терн попятился, а Стела надвинулась.

– Нравишься ты мне, Терн, – сказала она. – Я не врала. Прошлой ночью, когда ты сзади лежал, мне было спокойно.

Терн вжался в дерево, и она подступила вплотную, по-прежнему не имея на себе ничего, кроме татуировок и ихора. Сердце его гулко колотилось.

Она просунула руку ему между ног и сдавила.

– А когда драка кончилась, ты неплохо потрудился и над моим передком. Маленький стручок или нет, а я не отпущу мужика, который способен выписать люлей демону, а после довести до визга меня.

Она снова поцеловала Терна; ее дыхание осталось жарким от магии и чуть припахивало тлетворным ихором недрилы.

Когда их губы разомкнулись, Стела взяла его за подбородок свободной рукой, заставив взглянуть ей в глаза.

– В Стае никто не принадлежит никому. Я трахаюсь, когда хочу и с кем хочу, и ты должен делать так же. Элла, может, и шутит, но не думай, что ей не интересно после моего рассказа.

Она распустила завязки его штанов. У него все кружилось перед глазами, однако в одном месте он ощущал неколебимую твердость – готовность взорваться.

– Но не сегодня. – Она взяла его достоинство в руку, кожей к коже. Терн смежил веки и стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть. – Сегодня твоя ночь, меченая шкура. Мы кончим раз, а дальше имей меня как угодно.

Она толчком прижала его к дереву и оседлала стоячего. Насев полным весом, она завела руку за спину, просунула ее между ног, чтобы ласкать семенники. Они принялись царапать друг дружку, душа в объятиях; Терн заскулил, и Стела, издав восторженный возглас, ускорила темп.

Когда все кончилось, Стела соскользнула с него и сделала несколько шатких шагов, после чего развернулась и опустилась на четвереньки. С улыбкой оглянулась и посмотрела ему в глаза:

– То самое, чего хотел Франк. Теперь он тешится сам с собой, а это твое.

Ее слова пробудили первобытный голод – особую сладость, когда изгоняешь соперника и забираешь то, что причиталось ему. Почему бы и нет? Доминирование – закон природы. Так поступали волки. Так поступали недрилы.

Теперь – и он?..

Он посмотрел на покрытую ихором Стелу, и в душе что-то екнуло. Такой ли жизни он хотел?

Он помотал головой и потянулся за штанами:

– Нет.

Стела зло на него глянула:

– Нет? Недра, что значит – нет?

Терн завязал тесемки.

– Прошлой ночью, в терновнике, я думал…

– Что, Черныш? – выпалила Стела, вскочив на ноги. – Что мы единый дух, который Создатель разорвал надвое?

– Что ты поймешь, – ответил Терн.

– Мы убили двух демонов и отымели друг друга, – сказала Стела. – Что тут понимать?

– Мир больше этого. За Лесом травниц люди борются за жизнь, а Стая только и делает, что…

– …выслеживает и убивает демонов, которые на них охотятся! – прорычала Стела.

Терн помотал головой:

– Вы сами на них охотитесь. Воруете эль и еду даже у собственных родичей. Не защищаете их, когда падает ночь… Вам одного охота… – Он махнул на нее рукой.

Стела уперла руки в боки:

– Чего же нам охота, Черныш?

В ее глазах сверкала угроза, но Терну, раз он начал говорить, было уже все равно.

– Купаться в ихоре и слизи своей, – сказал он. – И потрошить всех, кто не Стая.

Стела бросилась на него. Магия ускорила ее, но и Терн вкусил того же. Он быстро отступил и избежал затрещины.

– Так ты что же, просто сваливаешь? – осведомилась Стела. – Никто не уходит от Стелы Лесоруб, а ты уж точно не скроешься, вонючка-скорострел.

Она снова прыгнула, и Терн отбил ее руку правой кистью. Ударная метка вспыхнула и сбила Стелу с ног.

Терн в ужасе уставился на нее. Стела – не демон, но ее сплошь покрывал ихор, и метки отзывались на нее, как на подземника. Во рту до сих пор стоял гадкий привкус, и Терн сплюнул.

Затем он повернулся и побежал в ночь.

Терн вернулся в цитадель госпожи Лиши незаметно, проскользнув мимо ночной стражи в ее частный сад. Если Стела или другие меченые дети погонятся за ним, то это последнее место, где они додумаются его искать.

Заросли свиного корня манили, но Терн был далек от мыслей о сне. Совсем наоборот – его тело дрожало от неиспользованной энергии.

И он бродил, пока не познакомился с садом ближе некуда. Там было три входа – два больших и гостеприимных и один тщательно спрятанный, засаженный кустами напротив стены здания.

Терн вырыл в зарослях свиного корня норку на будущее. Поупражнялся в шарусаке. Что угодно, только бы не думать о Стеле Лесоруб.

Лише понравились сады герцогини Арейн. Свои посадки она обходила как минимум дважды в день. И небо еще только светлело, когда потайная дверь предсказуемо отворилась и госпожа очутилась в окружении трав.

Убедившись, что она одна, Терн вышел и преградил ей путь:

– Они опасны.

Рука Лиши скользнула в один из многочисленных карманов платья, но на лице через миг проступило узнавание.

– Ночь, Терн! Когда-нибудь дело кончится глазами, забитыми слепящим порошком!

Терн кивнул на расстояние, их разделявшее:

– Порошок так далеко не бросить.

Лиша поцокала языком:

– Ты в порядке, Терн?

Он не знал, что ответить. Он отмыл каждый дюйм своего тела, но все еще ощущал на коже ихор, чувствовал его привкус. Царапины, оставленные Стелой, уже зажили, но продолжали зудеть.

– Кто опасен, Терн? – спросила Лиша.

– Дети, – ответил Терн. – Сражаются не ради леса. А потому что приятно. Магия внушает нам чувство непобедимости.

– «Нам»? – повторила Лиша.

Она подошла ближе, взяла его руку и перевернула ладонью вверх. Задохнулась при виде метки.

Терн выдернул кисть:

– Думал, они как я. Нет. Ничуть не как я.

– Терн, что случилось?

– Съели ночью сердце подземника. От него… опьянели. Одичали. Будет только хуже.

Лиша была обескуражена.

– Дурища, – пробормотала она. – Он же сам сказал! Сказал, что их съел!

Сжимая кулаки, она зарычала.

– Что? – смешался Терн.

– Татуировки – только половина причины, по которой Арлен Тюк умеет, проклятье, летать, – ответила Лиша. – Все дело в поганом мясе!

Терн тупо уставился на нее, не понимая, о чем идет речь. Через мгновение она взяла себя в руки и снова посмотрела на него:

– Мне нужно, чтобы ты вернулся, Терн. Без тебя мне не убедить их встретиться со мной.

Терн покачал головой:

– Не вернусь. Ни сейчас, ни позже – никогда. Пойду домой.

– Домой? – переспросила Лиша. – Элисса и Раген не уедут на север еще несколько недель.

– Не на север, – сказал Терн. – Домой. В Лактон.

Глава 6 Эверам – ложь 334◦П.◦В.

Ренна стиснула зубы, наблюдая, как Шанвах кормит отца с ложечки жидкой кашей. Шанджат глотал, тупо глядя перед собой. Его аура ярко горела жизнью, но оставалась ровной и неподвижной. Ауры выдавали эмоции, но Шанджату нечего выдать.

От этой картины ее замутило. Два дня назад Шанджат был здоровым мужчиной в расцвете лет. Намного лучшим бойцом, чем Ренна. Теперь у него осталось не больше воли, чем у ее старой молочной коровы. Он шел по тропе, если вели; присаживался в отхожем месте и подтирался, когда говорили, и даже самостоятельно ел ложкой, когда кашу ставили перед носом. Но, предоставленный самому себе, он стоял в своем стойле и пялился в никуда, пока не падал.

Не улучшали настроения и крики Арлена и Джардира, оравших друг на друга на следующем уровне башни. В каком-то смысле это было хуже всего. Шанвах, обычно столь хладнокровная и отрешенная, откровенно рыдала и вздрагивала при каждом злобном выкрике наверху.

– Крепись, – сказала Ренна. – Они придумают, как вернуть твоего папу.

– Ой ли? – спросила Шанвах, краем ложки убирая слюну с его губы.

Она поцеловала отца в щеку и пошла прочь, а Ренна – следом.

– Не все мы увидим конец Шарак Ка, если вообще доживет хоть кто-нибудь. – Голос Шанвах был тих. – Это честь – умереть на когтях алагай. Но такое… – Она показала на отца, смотревшего в пустоту. – Быть полутрупом? Алагай Ка в насмешку превратил его в скорлупу, чтобы нашептывать злые мысли. Если Избавитель не в силах его возродить, я сама с ним покончу.

У Ренны стоял в горле ком, и она поймала себя на том, что тоже смаргивает слезы. Их с Шанвах нельзя было назвать подругами, но это больше не имело значения. Красийцы считали семьей всех, с кем проливали в ночи кровь, ничего не поделать – теперь и они породнились.

Шанвах смотрела на нее, безмолвно моля возразить.

– Когда пробьет час, я буду рядом и соберу твои слезы, – сказала Ренна.

Шанвах снова всхлипнула и обвила Ренну руками. Она поборола инстинктивное желание отстраниться, крепко обняла «сестру» и принялась поглаживать по спине.

Выплакавшись, Шанвах высвободилась. Шмыгая носом, она размотала покрывало и пошла к умывальнику. Серебряное зеркало отразило мрачное, решительное лицо.

Повернувшись к Ренне, она извлекла маленький острый нож:

– Я не разделю отцовскую участь.

Ренна настороженно изучила клинок:

– Еще не доказано, Шан, что его не спасти. Рано пока судить.

– Это не для него. – Шанвах сноровисто перебросила нож и рукояткой вперед протянула Ренне. – Это для меня. Вырежи у меня на лбу мозговые метки.

Ренна помотала головой:

– Я могу нарисовать воронцом…

– Воронец выцветает, – возразила Шанвах. – А наш запас может истощиться по пути в бездну. Ты слышала, что сказал отец демонов. «Путь долог, а вы смертны. Настанет час, когда ваша бдительность ослабнет и я обрету свободу».

Ренна моргнула:

– Да, возможно, ты права. Но можно сделать татуировку.

Шанвах опять мотнула головой:

– Эведжах запрещает осквернять тело вечными чернилами. Я последую примеру шар’дама ка.

Ренна присмотрелась к ауре, в которой читались уверенность и сила девушки.

– Хорошо. – Она взяла нож и уложила Шанвах на спину. – Сунуть что-нибудь в зубы?

Шанвах еще раз покачала головой:

– Боль – это только ветер.

– Выбора нет, нужно следовать плану, – сказал Пар’чин.

Джардир взглянул на него, не веря ушам:

– Конечно же выбор есть, Пар’чин. Выбор всегда существует. Когда ты вломился в Шарик Хора и вывел нас на эту тропу, у тебя выбор был – он есть и сейчас. Не позволяй Алагай Ка ослепить тебя медовыми речами. Одно только то, что он поддерживает твой безумный план, дает пищу для размышлений. Он искушает нас забыть о нашем настоящем долге.

– И что это за долг? – осведомился Пар’чин.

– Возглавить наш народ на Шарак Ка, стать авангардом в битве между Эверамом и Най.

– Ночь, – закатил глаза Пар’чин, – ты все еще фонтанируешь этим вздором? Эверам – это ложь, Ахман. Най – тоже ложь. Демон сказал это сам. Выдумка, чтобы народ не боялся тьмы.

Джардира уже не удивляло богохульство, но он продолжал дивиться упрямству Пар’чина.

– Как можешь ты так говорить, Пар’чин, после всего, что мы повидали? Сколько пророчеств должно сбыться, чтобы ты обрел веру?

Пар’чин закрыл глаза:

– Сейчас я прозреваю будущее. Солнце… завтра взойдет. – Он усмехнулся и поднял веки. – Это сбудется. Я что же, с Создателем пообщался?

– Ты не был так дерзок, когда я был твоим аджин’палом, – сказал Джардир. – Высмеиваешь то, чего не понимаешь.

– Нет, – возразил Пар’чин. – Насмешка – твои выдумки, ты объясняешь ими вещи, которых не понимаем мы оба. Для этих тварей мы скот, Ахман. Шарак Ка для них значит не больше, чем возня быка с коровой, а мы посеяли панику. Теперь беды не миновать в любом случае, окажемся мы там или нет. Я верю, что мой народ выстоит против ночи. А ты в свой веришь?

– Мой народ стоял в ночи задолго до твоего, Пар’чин, – напомнил Джардир.

– Так дай ему волю! – воскликнул тот. – Пусть удерживает поверхность, а мы воспользуемся единственной возможностью перенести войну вниз.

– В бездну Най, – кивнул Джардир. – Однако ты отрицаешь божественные повеления Каджи, начертанные в Эведжахе…

– Эведжах – это книга, – сказал Пар’чин, – которую годами переписывали, и в ней в любом случае рассказано далеко не все.

– А ты откуда все узнал, Пар’чин? – осведомился Джардир. – Откуда тебе, неверному, знать о Каджи больше, чем ведомо его святому ученому ордену?

– Дама́ – дети политики, – ответил Пар’чин. – Они продажны. Ты сам говорил. Поэтому ты и сбросил андраха с трона. Эведжах гибко подстраивается под их волю, и следуют ему избирательно. Подлинная картина нарисована на стенах Анох-Сана. Или была там, пока твои копатели не снесли бо́льшую часть.

Джардир скрестил на груди руки:

– Значит, взамен мы должны проникнуться верой к отцу лжи?

Пар’чин рассмеялся:

– Я верю ему не дальше, чем достают наши копья. Но я заглянул в голову мозгового демона, которого он послал по мою душу. Если взглянуть на дело с обеих точек зрения, то отличить факт от вымысла становится легче.

– И что же случилось три тысячи лет назад? – спросил Джардир. – Какую великую тайну утаили дама?

– Ту, что Каджи проиграл, – ответил Пар’чин. – Не закончил начатого. Не добрался до королевы. Иначе мы не попали бы в столь затруднительное положение.

– Он подарил нам тысячелетия мира, – возразил Джардир. – И алагай вернулись, только когда мы забыли его учение. Кто кого подвел – Каджи нас или мы его?

Пар’чин раздосадованно потер лицо:

– Какая разница? Создатель или нет, а выводок скоро вылупится. Мы либо допустим это и поведем войска на ульи, которые наводнят наши земли, либо попытаемся остановить беду и, возможно – только возможно! – совершим то, что не удалось Каджи.

Джардир смотрел волком:

– По-твоему, мы сможем обуздать Алагай Ка?

Пар’чин пожал плечами:

– Не исключено, что придется потолковать с ним еще раз.

– Как? – спросил Джардир. – Его плоть помечена, и он больше не может прикоснуться к сознанию Шанджата, а без него говорить не умеет.

– Метки не позволяют ему ударить издалека, но при телесном контакте он все же может войти в непомеченное сознание, – сказал Пар’чин.

– Значит, ты хочешь снова отправить моего кай на когти Алагай Ка. Превратить его в куклу, которая распространит ложь князя демонов. В оружие против нас.

– Какой у нас выбор? – спросил Пар’чин.

Джардир не нашелся с ответом.

Работая, Ренна придерживала лицо Шанвах левой рукой. Нож прочно сидел в правой и лентами срезал со лба девушки плоть, создавая келоидный рубец, который Втянет и удержит заряд. Чтобы ускорить заживление, она наполнила руки магией, активируя режущие метки на бритвенно-остром лезвии. Корки образовывались за считаные секунды.

Шанвах ни разу не вздрогнула, но в ее ауре плавал страх.

– Не бойся, – сказала Ренна. – Я знаю, что делаю. Когда закончу, ты останешься прежней красоткой.

– Шрамы, полученные на алагай’шарак, – почетные отметины, – ответила Шанвах.

– Тогда почему ты цепенеешь, как свинья на мясницкой колоде?

Взгляд Шанвах метнулся в сторону лестницы.

– Они замолчали.

Ренна прервала свое занятие, впервые осознав, что крики, доносившиеся сверху, стихли. Она увлеклась и не обратила внимания.

– Я думала, что нет ничего хуже, чем дядины и Пар’чина крики, – сказала Шанвах.

– Но мы хоть знали, что они не душат друг друга, – согласилась Ренна. – Истинно говорю, что захоти они этого – придушили бы давно.

– С приближением Шарак Ка наша вера испытывается ежедневно. – Шанвах успокоилась, аура охладилась смирением.

– Готово, – сказала Ренна, сделав последний надрез. Она осмотрела метку так и сяк, убрала последние ошметки плоти и отложила нож.

– Как это… – начала Шанвах, но осеклась и задохнулась. Глаза у нее округлились.

Ренна обернулась и увидела спускавшихся по лестнице Арлена и Джардира.

– Что ты делаешь? – властно спросил Джардир.

Сложив для толчка ноги ножницами, Шанвах перекатилась со спины в коленопреклоненное положение и замерла перед Джардиром. Упершись ладонями в пол, она уткнулась между ними лбом, и свежие рубцы коснулись дерева.

– Молю о милости, Избавитель! Дочь Харла пометила меня по моей просьбе.

Джардир нагнулся, подцепил пальцем ее подбородок и запрокинул лицо:

– Твоя мать постоянно хвасталась твоей красотой. Она похвалялась, что легко найдет тебе мужа.

– Да, племяннице Избавителя легко найти мужа, красавица она или нет, – ответила Шанвах. – Но в бездне не будет ни красоты, ни мужей. Только алагай и шарак.

– Ты настолько же мудра, насколько отважна, племянница, – кивнул Джардир. – Честь твоя не имеет границ.

Шанвах никак не отреагировала внешне, но ее аура осветилась гордостью.

– Могу ли я следующим пометить отца?

Джардир покачал головой:

– Боюсь, что он нам опять понадобится. У нас есть новые вопросы к князю лжи.

Аура Шанвах, только что сиявшая чистым золотом, превратилась в водоворот красок – гнева, негодования, униженности. Это увидели все, но она сохранила выдержку и быстро потупилась.

– Говори, – приказал Джардир. – Я вижу в твоем сердце занозу-вопрос, и мы не можем допустить, чтобы рана загноилась.

– Разве мало позора моему отцу? – спросила Шанвах. – Он заперт в безвольном теле! Неужели мы позволим Алагай Ка насиловать его дальше? Честь отца не имела границ. Молю тебя – если нельзя его исцелить, дай мне помочь ему уйти одиноким путем.

– Не каждому воину, племянница, выпадает удача принять быструю смерть на когтях алагай, – ответил Джардир. – Многие герои – мужи великие, наставник Керан к примеру, учивший твоего отца, жили с увечьями, которые, как им казалось, навсегда исключали алагай’шарак. За верное служение Эвераму мы обязаны почитать этих мужей не меньше, чем тех, кто идет одиноким путем.

Шанвах шевельнулась.

– Ты сам говоришь, Избавитель, что изувеченные в битве отстранены от алагай’шарак. А моего искалеченного отца ты посылаешь обратно в бой.

– Такое случалось и раньше, – сказал Джардир. – Бессчетное множество калек вызывались послужить в Лабиринте приманкой; они погибали во славе, когда направляли демонов к роковому концу.

– Твои слова, Избавитель, конечно, справедливы, – уперлась Шанвах, – но у моего отца нет воли, чтобы стать добровольцем. Я не верю, что он желал бы подобного… осквернения.

Ренна увидела, как в ауре Джардира растет раздражение. Он не привык, чтобы подданные учиняли ему допрос – тем более та, кому едва исполнилось восемнадцать. Но он сделал вдох, и аура вновь очистилась. Арлен учил Ренну этому приему, но у нее ни разу не вышло.

– Ты делаешь честь своей семье, Шанвах вах Шанджат, – молвил Джардир. – Но твоего отца я знал лучше, чем ты. Мы дрались в очередях за пищей, будучи най’шарумами, и вместе проливали кровь в Лабиринте. Его верность и честь таковы, что я отдал ему в первые жены родную сестру, твою достопочтенную мать.

Он взмахнул копьем Каджи, с которым не расставался, и оно тяжело прошлось по ауре Шанвах.

– Стоя здесь, и Эверам – мой свидетель, я говорю тебе, что, если бы попросил Шанджата асу Кавель ам’Дамадж ам’Каджи стать гласом зла ради победы в Шарак Ка, он бы не отказал.

Шанвах опять прижалась к полу лицом, уже открыто рыдая.

– Конечно, шар’дама ка прав. Честь отца была безгранична, а я позорю его сомнениями. Я больше не стану приставать с вопросами, Избавитель, и если тебе понадобится моя жертва, то знай, что мой дух всегда готов послужить тебе на Шарак Ка.

– Я в этом никогда не сомневался, племянница.

– Возможно, Алагай Ка натравит отца на тебя, как было прошлой ночью, – сказала Шанвах. – Молю разрешить мне встать на страже, когда князь Ущерба его коснется. Если отца придется сразить, то сделать это обязана я.

Она подняла взгляд и с удивлением увидела, что Джардир склонился в поклоне.

– Разумеется. Я никогда не видел воина доблестнее тебя, о Шанвах вах Шанджат ам’Дамадж ам’Каджи. Дух твоего отца поет от гордости. Когда он в конце концов обретет свободу и пойдет одиноким путем, его шаги будут легче от знания того, что он оставил достойную наследницу для продолжения рода.

Его слова еще раз очистили ее ауру, смыв бурлящие краски незамутненным белым светом.

Шанджата сковали кандалами по рукам и ногам. Цепи меж ними были коротки и позволяли сесть, но не встать. Пар’чин собственноручно пометил оковы, и Джардир увидел, как они зарядились энергией.

Если кай’шаруму и было неудобно, он ничем этого не показал, когда Джардир отнес его по лестнице, словно ребенка, к темнице Алагай Ка. Но тупо смотревший перед собой Шанджат сошел бы за мертвеца, если бы не дышал.

Едва они вошли, демон поднял глаза и посмотрел искоса. Джардир переступил через метки под присмотром Шанвах, которая прикрывала копьем каждый его шаг. Джардир уложил Шанджата в центре камеры и отошел за круги, удерживавшие демона в заточении.

Но демон не сдвинулся в сторону Шанджата, лишь следил за ними огромными нечеловеческими глазами. Джардир прозревал бездонный мрак Най в этих черных лужах, отражавших непостижимые мысли.

Пар’чин и его дживах отвели тяжелые шторы. Ночь пала, но тьма была не такой кромешной, как в Ущерб. В окна заструился лунный свет, и Алагай Ка с шипением пополз на середину камеры.

Кожа Джардира пошла мурашками, когда демон обвился вокруг Шанджата. Шанвах стиснула копье, ее аура уподобилась натянутой тетиве. Она изнывала от гнева, желая ударить – убить и демона, и родителя, но она была сестрой Эверама по копью, в ее жилах текла шарумова кровь Джардира. Она приняла боль и укротила ее.

Шанджат поднял глаза, они снова ожили и заблестели. Кривя губы, он обратился к Шанвах:

– Да проклянет меня Эверам за то, что я вскормил столь жалкое подобие дочери. Было бы лучше для всех, если бы твоя Тикка спровадила тебя замуж до того, как стало можно послать во дворец дама’тинг. Лучше бы я размозжил тебе голову, когда увидел, что родилась девка.

Шанвах неколебимо держала копье, но Джардир видел, как распороли эти слова ее ауру.

– Твой брат меня спас бы, – сказал Шанджат. – Или хотя бы оказал честь и убил.

Слезы Шанвах заблестели в лунном свете, но она выстояла.

– Не слушай ядовитых речей, племянница, – подал голос Джардир. – Это не твой отец говорит.

– Очень даже он! – возразил со смехом Шанджат. Вышло настолько похоже на звучный бас его товарища, что у Джардира защемило сердце. – Отсюда и сладость! Этот трутень похвалялся перед своей братией крепким сыном, который вызревал в утробе его самки. При виде тебя он перво-наперво содрогнулся от отвращения. Он представил, как убивает тебя, чтобы сохранить лицо.

– Довольно. – Дживах Пар’чина шагнула вперед. – Ты нужен живым, но это не значит, что нам нельзя отрезать от тебя пару кусков, которые ты не отрастишь заново.

Демон склонил голову набок, изучая ее.

– Какое яйцо ты отложишь? – осведомился Шанджат. – Позволит ли тебе твой консорт следовать нашим путем, когда узнает?

– Рен, что он мелет? – спросил Пар’чин.

– Провалиться мне в Недра, если понимаю, – ответила Ренна.

– До чего же бестолково спариваются люди, – сказал Шанджат и прицокнул языком. – Десять циклов беспомощности ради единственного яйца. Но не бойся. До родов мы сохраним тебе жизнь. Сознание ребенка – лакомство восхитительное: как птичьи яйца, которые вы потребляете.

Ренна с рычанием обнажила нож.

Джардир собрался заступить ей дорогу, но Пар’чин оказался быстрее. Он обратился в туман, перетек через камеру и снова сгустился перед Ренной:

– Рен, он старается вывести нас из себя. Хочет, чтобы мы обезумели, зашли за метки и дали ему убежать. Пока они его сдерживают, мы будем стойкими, что бы он ни наплел.

Ренна тяжело дышала, усмиряя кипевшее в ауре бешенство.

– Пар’чин говорит правильно, сестра, – подала голос Шанвах. – Ты сама сказала, что князьки крадут наши мысли, но высказывают только мучительные.

Свирепо взирая на демона, Ренна выдохнула:

– На вкус ты, наверное, не лучше дерьма, но не надейся, что я не сожру твои мозги.

Она не шутила, Джардир увидел ее настрой в ауре и понял: демону это тоже ясно. Тварь расхотела ее злить.

– Задавайте ваши вопросы, – произнес Шанджат. – Когда мы отправимся темными тропами вниз, этот трутень послужит рупором и верховым животным.

Пар’чин шагнул вперед.

– Где находится вход? – спросил он.

– На северо-востоке, – ответил демон. – В горах, невдалеке от места, где вы с Наследником боролись за власть на вашей примитивной дуэли.

– Ничейные земли, – сказал Джардир. – Никто на них не претендует, для такого похода годятся.

– Не претендуешь ты, – согласился Шанджат, – но это не значит, что больше никто.

– И кто же? – спросил Джардир.

– Сообщества поверхностного скота для меня бессмысленны, я в них не разбираюсь. В мой последний визит они предоставили свежие мозги для моей кладовой.

Джардир сжал кулаки, но наживку не заглотил:

– Тропа охраняется?

– Выходное отверстие велико, и магия вытекает обильно. Трутней тянет туда, но они не понимают, чем занимаются и что стерегут.

– Допустим, мы найдем эту пещеру; как глубоко скрывается город демонов? – спросил Пар’чин.

– Даже хамелеону нужны недели, – ответил Шанджат. – И полные циклы для медлительных и неуклюжих людских конечностей.

– А еда по пути найдется? Чистая вода?

– Надо же, столько энергии – и ни малейшего представления, как ею пользоваться! Силы Недр избавят вас от потребности в пище.

– Вы что же, вообще не едите? – спросила Ренна. – Зачем тогда кладовая? К чему набеги на поверхность?

Шанджат улыбнулся:

– Зачем ваше племя пьет от сброженного зерна и фруктов? Зачем вы поете и пляшете?

– Этого мало, – покачал головой Пар’чин. – Из ничего выйдет пшик. Вам, может быть, не часто нужна пища, но без нее не обойтись. И прежде всего – королеве.

Шанджат кивнул:

– Мои собратья могут существовать без нее, но мы не постимся добровольно. А королевам, готовым нестись, питаться нужно – как и нашему потомству. Ему – в первую очередь. Скоро ульи заполонят ваши земли; из каждого выпрыгнет сорок тысяч голодных детенышей-трутней, которые очистят поверхность.

Ренна скрипнула зубами:

– Это ты так длинно объясняешь, что припасы нам не нужны?

– Мы все равно их возьмем, – сказал Джардир. – Я не верю демонам.

– Почему же? – удивился Шанджат. – Не ты ли провел полжизни, будучи пешкой для костей, которые ваши самки вырезают из наших мощей?

Джардир и сам поразился тому, как глубоко ранили его эти слова:

– Они говорят голосом Эверама.

– Это жонглерский трюк! – рассмеялся Шанджат. – Примитивный взгляд на мизерную толику исходных возможностей.

– Эти примитивные взгляды вели нас от победы к победе над вашим племенем, – заметил Джардир.

– Возможно, – не стал возражать Шанджат. – А может быть, мы играем в игру покрупнее, и вы только пешки в своих мелких «победах».

– Пешки, которые поймали тебя со спущенными штанами, – парировал Пар’чин. – Пешки, из-за которых ты сидишь взаперти и потеешь от солнца. Пешки, способные убить тебя когда заблагорассудится. Это тоже входит в вашу игру?

– Во всякой игре есть риск, – ответил Шанджат. – Она еще далеко не окончена.

– Окончена на сегодня, – сказал Джардир.

Он поднял копье Каджи и начертил в воздухе метку, пославшую разряд энергии в татуировки на шишковатой плоти демона. Тот взвыл, отлепился от Шанджата и забился в судорогах. С него не спускали глаз, пока Шанвах, шагнувшая за метки, забирала отца.

– Проклятая тварь не солгала. – Встав на колени перед чревом Ренны, Арлен изучал ее ауру. – Всего лишь искра, но она есть.

– Вот тебе и «вовремя вынул», – сказала Ренна.

Арлен выпрямился и посмотрел ей в глаза.

– Создатель свидетель – мы плохо за этим следили, – покачал он головой. – Надо было поберечься.

– Зачем? – спросила Ренна. – Я твоя жена. Мне положено рожать. Создатель свидетель – ты к этому непригоден. Хочешь сказать, что не рад?

– Да нет же, – ответил Арлен. – Я хочу этого больше всего на свете, просто время неподходящее.

– Оно никогда и не будет подходящим, пока демоны выбираются в ночь. Это не значит, что жизнь должна остановиться.

– Я понимаю. Но тебе нельзя идти в Недра беременной нашим ребенком.

– Нельзя? – Ренна скрестила руки. – Не забывайся, Арлен Тюк. Хоть раз бывало, чтобы разговор, который ты начинал с «нельзя», кончился для тебя добром? Можно – и я пойду.

– Ночь, Рен! – вскричал Арлен. – Как мне сосредоточиться на деле, если я постоянно переживаю за тебя?

– Да что ты говоришь! Думаешь, только у тебя есть чувства? Ты переживаешь ту же хрень, что и я всякий раз, когда ты сбегаешь и занимаешься чем-то опасным.

– Да, но теперь я беспокоюсь о двоих.

– Как и я! – Ренна уже давно питалась мясом демонов и двигалась почти так же стремительно, как Арлен.

Он не заметил опасности, пока плюха не отбросила его на шаг, и звон ее эхом отлетел от каменных башенных стен.

Арлен схватился за щеку, потрясенно глядя на Ренну.

Она наставила на него палец:

– Не ты вынашиваешь ребенка, Арлен Тюк. Он часть меня. Еще раз скажешь, что я не пекусь о его благе, и эта затрещина покажется поцелуем.

– Как же ты в таком случае понесешь его в осиное гнездо, город демонов? – спросил Арлен. – Ты видела, на что способен всего один мозговик. На что нам надеяться в проклятущем улье?

Ренна пожала плечами:

– А на что надеяться, если я останусь здесь и рожу среди новых ульев, которые вылупятся по всей Тесе?

– Это еще неизвестно, – сказал Арлен. – Демон мог и солгать, играя с нами, в надежде на свободу.

– И мы обыграем его, если пойдем до конца.

– И как это будет выглядеть? Возьмем с собой травницу?

Ренна оскалилась:

– Ты даже знаешь кого…

– Почему бы и нет? – спросил Арлен. – Она тоже на сносях. Можете оборудовать в Недрах детскую.

– Мне не нужна травница, – сказала Ренна. – У меня есть два Избавителя.

– Не смешно, Рен.

– Ты сам сказал, что ребенка сейчас, почитай, и не видно. Он еще месяцы не помешает. К тому времени мы либо победим, либо уже будет все равно.

– А если с утра затошнит?

– Это не хуже, чем давиться мясом демонов. Я справлюсь. Тебе не обойтись без меня.

– Я… – начал Арлен.

– Не отрицай, – перебила его Ренна. – У Джардира добрые намерения, но он иначе смотрит на мир. Один раз уже бросил тебя в яму для демонов. Не надейся, что он не сделает этого снова, если решит, что такова воля Создателя.

Арлен выдохнул:

– Не думай, будто я забыл.

– Шанджат – пустая оболочка, – сказала Ренна. – Он еще дышит, но не вернется, а если и вернется, я ему не поверю.

– Честное слово, – кивнул Арлен.

– Шанвах не хуже любого из нас в бою, но она не умеет рассеиваться и не так сильна, как остальные, – продолжила Ренна. – Если хочешь добиться своего, тебе нужна я. Нужна всему миру. Придется считать это главным – Шанвах мы также попросили пожертвовать отцом.

Джардир наблюдал за Шанвах и восхищался женщиной, в которую превратилась племянница. Казалось, прошло всего несколько дней с тех пор, как он увидел ее новорожденной, на руках у сестры. По красийскому обычаю, впоследствии он навещал ее редко, а после вообще перестал, когда она ребенком отправилась во дворец дама’тинг.

Теперь она достигла зрелости и несла бремя чести, способное сломить самого сильного шарума. Шанджат утратил способность стыдиться, и она переносила позор за двоих, укрывшись за стеной железной воли.

– Подойди и сядь со мной, племянница.

Джардир презирал стулья северян. Распустив подол одеяния, он уселся со скрещенными ногами на голый пол. По ходу дела он сосредоточился, активируя силу, заключенную в короне Каджи. Когда Шанвах выбрала место напротив, он окружил себя и ее сферой тишины, чтобы слова не достигли ушей Шанджата.

Шанвах встала на колени и нагнулась, собравшись упереться ладонями в пол.

– Подними глаза, – приказал Джардир. – Я не только шар’дама ка, но и твой дядя. Поскольку отец твой… отсутствует, по пути в бездну я буду обращаться к тебе как тот и другой.

Шанвах села на пятки.

– Избавитель, ты оказываешь мне честь, которой я не достойна.

– Нет, дитя мое, – покачал головой Джардир. – Это лишь малая толика почестей, положенных тебе за твое служение, и ничто по сравнению с тем, о чем я вынужден просить.

– Я понимаю, дядя, – ответила Шанвах. – Алагай Ка не отведет нас в бездну Най без отцовского голоса.

Джардир кивнул:

– Позволить демону перемещаться свободно мы тоже не можем. Он должен быть скован.

Тяжело дыша, Шанвах закрыла глаза:

– Алагай Ка сказал, что превратит отца в ездовое животное.

– Я и правда считаю, что без этого не обойтись. Представь, какой вред причинит Алагай Ка, если проникнет в мое сознание или голову чина? Мы не смеем рисковать, и если к нему прикоснемся, то только в бою.

– Но ты не можешь и допустить, чтобы он управлял отцом без постоянного надзора, – сказала Шанвах.

– Мы будем разлучать их при первой возможности, – пообещал Джардир, – но должны исходить из того, что всякий раз, когда князь лжи коснется его сознания, он будет узнавать обо всем, что Шанджат видел и слышал. Нам больше нельзя при нем откровенничать. Не следует и оставлять его без охраны. Неизвестно, в какой мере сохраняется влияние Алагай Ка, когда они разделяются.

Шанвах уперлась в пол ладонями и склонилась, дотронувшись лбом. Затем опять села прямо и посмотрела ему в глаза:

– Я знаю свое место, дядя. Я не подведу.

Он понял по ауре, что это правда. Она донесет свое бремя до самых Недр поверх разбитого сердца. Он раскинул руки, и Шанвах, миг помедлив, неуклюже приникла к нему. Она прижималась, пока он не обнял ее крепко.

– Я в этом не сомневаюсь.

Пар’чин, вернувшийся со своей дживах, заметил пузырь тишины. Он кивнул и сел на пол между Джардиром и Шанвах. Ренна заняла место напротив, и все оказались лицом друг к другу.

– Если выступать, то в ближайшее время, – сказал Пар’чин.

– Решено, – ответил Джардир. – Но не очертя голову.

– И что это значит?

– Перед походом в бездну я увижусь с моей дживах ка. Я обниму ее и попрошу погадать на моей крови.

– Нам некогда… – начал Пар’чин.

– Это не просьба, сын Джефа! – Голос Джардира хлестнул плетью. – Будущий подвиг обязывает нас использовать все преимущества, а кости немало помогут в противостоянии князю лжи.

– А если они очень кстати подскажут ей идти с нами?

– Тогда она пойдет, – ответил Джардир. – Как и твоя дживах ка. Она не станет лукавить, если будет решаться судьба Ала. Все, что делает Инэвера, совершается ради Шарак Ка.

По ауре Пар’чина он увидел, что тому хочется спорить дальше. Но Пар’чин сдержался.

– Что ж, справедливо. Нам с Рен тоже придется сделать несколько остановок. Пусть люди знают, что их ждет, если не произойдет чуда.

Глава 7 Евнухи 334◦П.◦В.

Резь между ног вывела Аббана из того редкого забытья, что в новой действительности сходило за сон. Он сел на холодной земле, щурясь на огонь, и к мучениям добавилась боль в ступне.

Перво-наперво Хасик лишил его мужского достоинства. Аббан собрался с духом, ибо знал, что этого не избежать, но подготовиться к подобному не в силах ни один мужчина. Хасик отгрыз член зубами и заставил Аббана смотреть на это.

Аббан молил Эверама дать ему истечь кровью или подцепить лихорадку и умереть, но воины с опытом Хасика умели врачевать раны. Тот перевязал обрубок и прижег конец.

Меж бедер намокло, и Аббан подумал, что рана открылась. Оковы звякнули, когда он заполошно распустил тесемки изорванных штанов, чтобы проверить, не стало ли хуже, чем было.

Аббан мог молить о смерти, пока длилась пытка, но теперь, с членом или без члена, ему очень даже хотелось жить. Он оттянул ткань. Свежей крови на бинтах не обнаружилось, но они покрылись желтыми пятнами и набрякли.

Это было ничуть не в новинку. Аббан теперь мочился через тонкий штырь, воткнутый в обугленную плоть. Он больше не властвовал над позывами, и мочевой пузырь постоянно опорожнялся по ходу дня. Отныне между ног всегда было мокро и от него разило мочой.

По другую сторону костра рассмеялся Хасик:

– Привыкнешь, хаффит! Так приучишься мочить портки, что будет уютно, словно в сухих. И к вони ссанья ты тоже привыкнешь – станешь принюхиваться и ничего не чуять, даже если все вокруг будут жаловаться на запах.

– Это хоть как-то обнадеживает, – заметил Аббан, завязывая тесемки.

Переодеться ему было не во что, придется до поры терпеть и ходить мокрым.

– Радуйся, пока можешь, хаффит. – Хасик махнул на светлевшее небо. – Солнце скоро взойдет. В который уже раз?

Аббан стиснул зубы, но знал, что лучше ответить. Хасик питался его болью и страхом, как магией, которой насыщались шарумы. Пытки неизбежны, но он ничего не выгадает, усугубляя их.

– Четырнадцать, – сказал Аббан. – Священное число. Четырнадцать дней с тех пор, как ты убил сына Избавителя.

Хасик захохотал. Теперь он смеялся часто и пребывал в настроении более радужном, чем помнил за ним Аббан.

– И твоего. Ты, конечно, воображал себя умным и думал, что отравленное лезвие в костыле – полезная штука. Тебе понравилось, когда его засунули Фахки в очко, а он забился в судорогах с пеной у рта?

Он снова разразился смехом, когда Аббан сглотнул и – редкий случай – не нашелся с ответом.

Треск магии сопроводился вспышкой света. Их круг обходил одинокий лесной демон, выискивавший и не находивший брешь. Даже тупейшему шаруму к той минуте, когда он удостаивался черного, успевали вбить в голову необходимость простейших защитных мер, а Хасик представился человеком более умным, чем показывал раньше.

Заложив руки за голову, он откинулся на седло. Рядом валялась пустая бутылка из-под чинского хмельного зелья. Холодные глаза следили за рыщущим демоном.

– Почему бы с ним не покончить? – спросил Аббан. – Разве не ради этого живут шарумы?

Хасик сплюнул в сторону демона:

– За годы, проведенные в шарадже, ты так и не разобрался в нас, хаффит?

– Я понял, что вы больше любите резню, чем ненавидите алагай, – ответил Аббан. – Что вы предпочитаете врагов слабых, а не сильных, особенно изнеженных чинов. Но пьяный ты или трезвый, я не считаю тебя трусом, который боится одинокого демона.

Он ожидал, что Хасик озлится, но воин остался безучастен.

– Я ничего не боюсь, но покончил с дурацкой войной Эверама.

– Сейчас, когда на пороге Шарак Ка? – рискнул копнуть глубже Аббан.

Хасик, похоже, переживал редкий для него момент самосозерцания. Можно выведать что-нибудь полезное. Изувеченный Аббан не мог от него убежать. Единственный выход – каким-то образом убедить Хасика не убивать его, ибо в дальнейшем круг возможностей может расшириться.

– Вести нас на Шарак Ка полагалось Избавителю, – произнес Хасик. – Но Ахман позорно пал, а его сын был жалок. И кто остался? Даже если болтают не зря и Пар’чин еще жив, я лучше отправлюсь в бездну, чем последую за ним.

Он махнул рукой в сторону демона, следившего за их разговором тупым верблюжьим взглядом:

– Я сражусь с демонами, когда это будет выгодно, но больше не стану убивать их во имя Эверама. Что хорошего я видел от Создателя?

Аббан покачал головой:

– Если Создатель существует, то Он не лишен чувства юмора – мы только сейчас начинаем понимать друг друга.

– Может быть, это потому, что мы оба остались без елдаков. – Хасик причмокнул. – Клянусь, хаффит, я не пробовал мяса слаще. Меня подмывает вкусить еще.

– Все дело, без сомнения, в свинине, которой я питался, – ответил Аббан. – Если ты и правда отвернулся от Небес и обратился к радостям Ала, то ничего лучше не сыщешь.

– Смелые слова, хаффит! – рассмеялся Хасик. – Но ни одна мякоть[11] не доставит мне большего удовольствия, чем та, что у твоих жен и девственниц-дочек.

– Как ты и говоришь, для нас обоих эти дни позади. Теперь мы евнухи и должны извлекать удовольствие из всего, что возможно. Найди мне свинью, и я приготовлю мясо, которого ты не забудешь вовек.

– Ты много лет пытался меня отравить, – сказал Хасик. – С чего ты взял, что сейчас получится?

Это была правда. В детстве, когда они обучались в шарадже, Хасик постоянно избивал Аббана. Однажды Аббан отплатил ему, приправив кашу ядом песчаной гадюки. Одна капля не убьет, но Хасик неделю корчился от боли над выгребными ямами.

Доказательств вины Аббана не нашлось, но Хасик был не дурак. Избиения участились. После той роковой недели Аббан без счета раз пробовал отравить Хасика понадежнее, но дюжий воин усвоил урок. Он перестал стоять в очереди к раздаче и попросту выдергивал из нее кого-нибудь наугад, чтобы отобрать миску.

Окоротить его смели немногие даже среди даль’шарумов, гордость которых часто одерживала верх над здравым смыслом. Тех же, кто шел на это, – зачастую подкупленных Аббаном – упоенно ломали на глазах у других.

– Убить тебя всегда было трудно, – признал Аббан. – Но это не повод отказаться от попыток.

– Ты не совсем бесхребетен, хаффит, пусть даже боишься напасть на меня лично. – Хасик раскинул руки. – Когда будешь готов – начинай. Я дам тебе ударить один раз без всяких последствий. Можешь даже отравить клинок, если угодно. Я все равно успею вылущить тебе глаза и скормить их тебе же. Успею высосать и откусить язык.

Звякнув цепями, Аббан вывернул карманы:

– У меня все равно нет яда. Но Эверам мой свидетель – я могу так зажарить свинью, что голова у тебя пойдет кругом, а рот наполнится слюной от одного дыма. Свиная шкура затвердеет в хрустящую, скользкую от жира корочку, а после мяса ты пожалеешь, что не отрекся от Небес раньше.

– Эверамова борода, хаффит! – воскликнул Хасик. – Ты меня убедил! Мы сегодня же найдем свинью и зажарим ее в честь первых двух недель, проведенных вдвоем.

Он извлек из-за широкого пояса небольшой молоток.

– Но сначала прочтем нашу утреннюю молитву.

Пока они разговаривали, лесной демон обратился в туман и скользнул в бездну. Над горизонтом показалось солнце, и Хасик наконец поднялся на ноги.

Молоток – ни в коей мере не оружие шарума – представлял собой простой рабочий инструмент, украденный во время бегства после разгрома войска Джайана в битве при Энджирсе.

Но Хасик вскинул этот молоток, как скальпель дама’тинг. Он рассеянно поиграл им, разминая пальцы, после чего опустился на колени у Аббана в ногах.

– Не надо, прошу тебя, – сказал Аббан.

– Что предложишь сегодня, хаффит? – спросил Хасик.

– Дворец. Такой, что посрамит величайших дамаджи. Я опустошу мои сундуки и воздвигну столь высокие башни, что ты сможешь говорить с Эверамом.

– Я говорю с Ним ежедневно, – сказал Хасик.

На ступне искалеченной ноги Аббана башмак сохранился, но другая давно была босой, так как слишком распухла и не влезала в обувь. Хасик обернул ее тряпками, чтобы не обморозить, хотя Аббан желал ей онеметь от холода, – по утрам станет легче выдерживать новую боль.

– Эверам, податель света и жизни, – заговорил Хасик, начертив в воздухе метку. – В день нынешний и каждый последующий благодарю тебя за то, что отдал в мои руки врага. Я приношу его тебе в жертву, как обещал давно, по одной кости зараз.

Аббан заскулил, когда Хасик сграбастал лиловый, распухший придаток и прижал его, выискивая целую кость. Он уже раздробил пальцы, затем занялся предплюсной и постепенно приближался к лодыжке. Аббан и представить не мог, что в человеческой ступне так много костей.

– Хватит выть, хаффит, – осклабился Хасик. – Шарумы ежедневно ломают пальцы, и хоть бы хны. Дождись, когда я доберусь до голени. И до бедра. Дождись, когда примусь за зубы.

Он со смехом опустил молоток. Боль была нестерпимой, и Аббан, едва в глазах потемнело, приветствовал забвение, как любовницу.

Сознание медленно возвращалось; Аббана Хасик перебросил через спину огромного скакуна, словно куль с мукой. Каждый шаг этой зверюги отзывался волнами головокружения и тошноты в придачу к неотступной боли.

На время он сдался, всхлипывая. Он знал, что для Хасика эти звуки были сродни райской музыке, но Аббан не умел принимать боль с той легкостью, с какой это удавалось шарумам.

Но даже сильнейшая боль постепенно становилась терпимой, особенно на мертвящем холоде. И вот тошнота отступила, а сам Аббан пришел в себя достаточно, чтобы почувствовать, как колют в щеку снежинки.

Открыв глаза, он увидел огромный рой «белых мух». Бушевал ветер, на севере собирались тучи. Близилась буря.

Они ехали дорогой на Старохолмье – мощеной магистралью вестников, которая некогда соединяла Свободные города Тесы с чинским Фортом Хилл, столетием раньше доставшимся алагай. Принц Джайан воспользовался ею – большей частью заброшенной – для продвижения своих воинов на север, чтобы атаковать Форт Энджирс.

Казалось, они едут через могильник. Джайан разорил придорожные фермы и хутора, и их обгорелые останки торчали в осуждение Аббану, который подстрекал глупого принца осуществить безумный план.

Хасик сплюнул:

– В зеленых землях полно свиней, а как понадобятся – шиш.

– Сверни налево у следующей развилки, – посоветовал Аббан.

– Зачем? – оглянулся Хасик.

Звякнув цепями, Аббан указал на далекий дым, расстилавшийся над деревьями:

– Джайан удерживал своих фуражиров в паре миль от дороги, но на моих картах обозначены тропы вестников, которые ведут к другим селениям и фермам, – до них он не дотянулся.

– Добрые вести, – сказал Хасик. – Глядишь, на ужин мне не придется ничего отрезать от тебя.

– Боюсь, я жестковат, да и мяса всяко немного, – ответил Аббан.

Хасик с усмешкой направил скакуна на грязную тропу, которая уходила в лес. С обеих сторон густо росли деревья, и даже днем в их тени было достаточно сумрачно, чтобы Аббан побаивался алагай.

По пути им встретилось несколько ферм – оазисы расчищенной земли среди лесов. Все они выгорели и опустели, скот угнали, а поля дочиста выкосили.

Аббан не удивлялся. В бойне у ворот Форта Энджирс погибли тысячи лучших даль’шарумов Джайана. Когда разлетелось известие о поражении, одни чи’шарумы набросились на хозяев, другие бежали, а остатки армии Джайна – тысяч десять шарумов – рассеялись по ветру. Сумеют ли они объединиться в силу мало-мальски внушительную, знал один Эверам, но дезертиров, несомненно, хватало, чтобы опустошить чинский край на годы вперед.

– Огненосное оружие позволило им удержать ворота, но у них не хватает силенок защитить гнезда помельче, – проговорил Хасик.

– Да, – кивнул Аббан.

– Мы живем днем сегодняшним, хаффит. Может статься, что завтра я все-таки выясню, сколько на самом деле мяса на твоих костях.

Очередная ферма, до которой они добрались, не пустовала. Аббан учуял дым, но не едкую гарь всепоглощающего пожара. Дымом тянуло от очага, приятно пахло пузырящимся жиром и северными приправами.

Но встретили они не северян. Во всяком случае, не только. Вдоль изгороди прохаживались двое шарумов, которые охраняли поля и двор, а также сбивали снег с меток. Другие надзирали за горсткой трудившихся во дворе чинов. Воины нарочито небрежно опирались о копья, но землепашцам хватало ума не проверять, сколь быстро они изготовят оружие к бою. Из дома и конюшен доносился шум.

– Похоже, они обустраиваются, – сказал Аббан.

– Мы не созданы для северных зим, хаффит, – произнес Хасик, хотя Аббан ни разу не слышал от него даже намека на недовольство холодом.

– Наверно, будет разумно… – начал Аббан, но Хасик, не удостоив его вниманием, перевел скакуна на рысцу.

Хасик успел открыть ворота и въехать во двор, когда раздался крик. Выбежали девять шарумов, окружили коня и наставили копья.

Хасик сплюнул на землю:

– На страже ни души. Кто командует этим сбродом?

– Сначала, воин, мы выясним имя твоего отца, – сказал один шарум.

Он был крупнее остальных, и в его тоне звучали начальственные нотки, хотя покрывало на шее было, как у всех, черное.

– Я Хасик асу Реклан ам’Кез ам’Каджи.

– Пес Джайана, не знающий, кому лизать руки, – сказал вожак. Остальные засмеялись.

Хасик присоединился к веселью:

– Это верно, хотя теперь у меня самого есть пес. – Он махнул рукой в сторону Аббана.

Все взоры обратились к хаффиту, и под коллективным взглядом Аббан сник совсем. Не приходилось сомневаться, что его только теперь заметили. Шарумы в первую очередь сосредоточивались на опасности.

– Хаффит Избавителя, – произнес первый воин, – уже не такой чванливый. Он и правда умеет превращать в золото песок и верблюжье дерьмо?

– Еще как умеет! – ответил Хасик. – Он может продать рыбакам воду, а лесорубам – дрова.

Воин искоса посмотрел Аббану в глаза:

– Это его не уберегло.

Хасик осклабился:

– Его бы ничто не уберегло, когда пробил мой час. А теперь, когда мы назвали наши имена, я снова спрошу твое.

– Орман асу Хован ам’Баджин, – ответил шарум. – Добро пожаловать в мой ксар. Не дворец, но есть рабы, и полно еды.

– Баджины не возвращаются в Водоем Эверама? – спросил Хасик.

– Эти баджины – нет, – подтвердил Орман. – Кто там теперь командует? Керан? Я не желаю быть приватиром и жить на воде.

– Тогда в монастырь, – предположил Хасик. – Дама Хеват там еще за главного?

Орман помотал головой:

– До поры – возможно, но у него нет людей, чтобы его удержать. Войска Джайана разбиты, и рыбакам страсть как захочется вернуть монастырь. Это ключ к Водоему Эверама, оттуда можно нанести удар. Зачем же неделю плестись по замерзающей, кишащей демонами дороге и ввязываться в безнадежную схватку, когда здесь тепло и уютно? Зеленые земли слабы и созрели для грабежа.

– Мудрые слова. – Хасик оглядел двор. – У вас есть свиньи?

– Их едят чины-рабы, – кивнул Орман. – Что, надо накормить твоего хаффита?

– Он кормится собственным жиром. Я сам хотел попробовать.

– Как угодно, если заплатишь. У нас и женщины есть. Чинки, взглянуть особо не на что, но, если набросить покрывало, будут не хуже других, согласись?

Один воин что-то шепнул Орману на ухо. Тот встряхнул головой, издал лающий смешок и посмотрел в глаза Хасику:

– Мне напоминают, что пса Джайана выхолостили. Наверно, женщины тебе ни к чему.

Аббан поцокал языком, тряся головой:

– Ты пожалеешь об этом, сын Хована.

Орман зыркнул на него:

– Что…

Но он задохнулся на полуслове и согнулся пополам, вцепившись в рукоятку ножа, который метнул Хасик. Лезвие до упора вонзилось в пах.

Другие воины бросились в бой. Они пронзили горло скакуну Хасика, но сам Хасик носил под платьем доспехи из меченого стекла, и сталь соскользнула с них. С копьем в руке он скатился со своего чудища, когда оно встало на дыбы. Аббан же слетел, тяжело рухнул наземь, и все его тело пронзила взрывная боль.

Хасик размытым пятном мелькал среди воинов. Затем они тоже превратились в размытое пятно. После этого все померкло.

Аббан очнулся на дощатом полу. В нескольких шагах от него горел очаг, и жар обкрадывал его, высасывая из ран немоту и возвращая боль. Над ним склонилась женщина, которая отирала ему лоб влажной тряпкой.

– Ты жив.

– Я жив, – согласился Аббан. – Хотя сейчас об этом жалею.

– Ну а я благодарю за это Создателя, – сказала она. – Новый хозяин пообещал, что если кто-нибудь умрет, то мои родные направят его по одинокому пути.

Аббан сощурился на свет:

– Новый хозяин? Хасик?

Женщина кивнула:

– Он убил троих баджинов. Остальным отсек ядра. – Она сплюнула. – И поделом.

– Сейчас смена правителя может казаться благом, но думаю, что по сравнению с ним ты сочтешь баджинов благословением, – заметил Аббан.

– В наш век лже-Избавителей для нас не осталось благословений, – возразила женщина. – Выжить – вот все, на что мы можем надеяться.

– В выживании всегда есть надежда, – сказал Аббан. – Передо мной не раз маячил одинокий путь, но вот, пожалуйста, – я лежу здесь и продолжаю дышать на Ала.

– Хозяин говорит, что ты его повар. Мужчины забьют свинью, а ты зажаришь. Это будет пир для его нового племени.

– Племени евнухов. – Аббан попытался сесть. – Полагаю, тебе нечем отравить мясо?

– Будь чем, я бы давно воспользовалась. – Женщина помогла ему сесть. – Я – Заря.

– Красивое имя, – сказал Аббан. – Я Аббан асу Чабин ам’Хаман ам’Каджи. Если мне велено подготовить пир, понадобится твоя помощь. Я не смогу стоять без костылей, да и с ними – едва-едва.

– У нас есть кресло на колесиках, которым пользовался перед кончиной мой дед, – сообщила Заря.

– Хвала Создателю! – сказал Аббан. – Буду признателен, если поможешь на него взобраться. Раз Хасику хочется пира, нам лучше не томить его в ожидании.

Заря кивнула, ненадолго вышла и вернулась с креслом – кустарной работы, грубо слаженным, но достаточно прочным, чтобы выдержать тушу Аббана.

– Сколько теперь воинов у Хасика? – спросил Аббан, когда она вкатила его в кухню.

Три женщины – одна постарше и две помоложе – уже готовили вечернюю трапезу. Кое-кто был в синяках, и все не поднимали глаз.

– Шестеро еще годятся для боя, хотя ходить им больно, – ответила Заря. – Еще у двоих сломаны кости. Троих бросили в снегу.

Пронзительный визг и вспышка света привлекли внимание Аббана к окну. Было темно, рамы заносило снегом. Стало ясно, что шарумы очищают участок от демонов, отчаянно торопясь напитаться целительной магией, которая ослабит боль в изувеченном паху.

«Заново не отрастет», – хотелось сказать им. Магия залечит раны и переломы, но не вернет отрезанного.

– А у тебя в семействе? – спросил Аббан.

– Семеро. – Заря кивнула на женщин. – Мои мать и дочери, зять, муж и свекор.

– Баджины убили кого-нибудь? – Аббан подался к стойке и принюхался к приправам.

Заря покачала головой:

– Они ни слова не говорят по-тесийски, но было ясно, что им нужны рабы, а не трупы.

Услышав это, молодая женщина разрыдалась, и сестра принялась ее успокаивать.

– Выживание – это надежда, – сказал Аббан.

– Ты не похож на других, – заметила Заря. – Вы с новым хозяином знаете наш язык, а с тобой обращаются…

– Я хаффит, – перебил ее он. – Трус. В глазах воинов я сто́ю не больше вас. Если пир не задастся, мы все поплатимся жизнью. Давай-ка взглянем на свиней.

Аббан задрожал, когда Заря выкатила его на вечерний снег, пересекла освещенный двор и направилась к бойне. Позади них во тьме бесшумно двигались шарумы, и вспышки меточного света время от времени выхватывали их силуэты.

Баджины перебили бо́льшую часть живности, но свиньями пренебрегли. Тех было семеро, упитанных и здоровых. Рот у Аббана наполнился слюной.

«Хороший покупатель заплатил бы по тысяче драки за штуку». Он покачал головой от бесполезности этой мысли. Базар остался далеко, и такова была инэвера – неизвестно, увидит ли его снова Аббан.

«Живи настоящим, иначе не увидишь будущего», – напомнил он себе.

На бойне находилось трое чинов – все избитые и скованные в движениях. Двое были в расцвете лет, а третий – стар, но еще крепок.

– Вот эту, – указал Аббан на лучшую в стаде.

Откормленный боровок завизжал под ножом. Аббан оставил мужчин заниматься делом, и Заря повезла его обратно в кухню составлять меню.

Во дворе их нашел Хасик.

– Рад видеть, что ты очухался, хаффит. Я не забыл про твое обещание.

Он пребывал в настроении чуть ли не светлом, как будто каждый оскопленный мужчина умалял его личный позор.

– Я всегда держу слово, – сказал Аббан. – Нужны ночь и день, чтобы как следует зажарить свинью.

Хасик кивнул и дотронулся до бриллианта в центре своего кай’шарумовского тюрбана. Внутри была крупинка от кости демона. Когда он заговорил опять, его голос вострубил над домом, двором и овином:

– Объявляю племени Евнухов пост до заката! Любой, кто прикоснется к пище раньше, чем я открою завтрашний пир, лишится не только елдака, но и языка!

– Ты бы вспомнил, чем такие насмешки кончились для меня, – заметил Аббан.

Хасик пожал плечами:

– Настанет день, когда я буду слаб и меня убьет человек или алагай. Но пока я силен и буду насмехаться как вздумается. – Он всмотрелся в ночь. – Их раны уже зажили. Пост и пир помогут им понемногу свыкнуться с новой жизнью.

– Кай мудр, – кивнул Аббан. – Они не забудут эту трапезу.

– Хорошо бы, – ответил Хасик. – Иначе чинки зажарят тебя следующим.

В овине Аббан отключился, убаюканный креслом-каталкой и купаясь в тепле углей и аромате жарившейся свинины. За недели плена он вплотную приблизился к тому, чтобы почувствовать покой и уют.

И это только усилило ослепительную вспышку мучительной боли, из-за которой он проснулся.

Глаза распахнулись, и он узрел Хасика, стоявшего перед ним на коленях с маленьким молотком, а за дверью овина занимался рассвет. Пока Аббан спал, Хасик поднял ногу хаффита со стула, положил ее на колоду и сломал во имя Эверама очередную кость.

Аббан закричал, и он рассмеялся:

– Мне никогда не надоест этот звук, хаффит! Я хочу, чтобы ты знал, каково это – каждое утро просыпаться в муках.

– Ты… – Аббан забился в приступе кашля.

– Что, хаффит?

– …даже… – Аббан пытался вздохнуть, и каждое слово тяжким грузом ложилось на язык, – не… дал… мне… предложить… тебе… взятку.

– Она была щедрой? – улыбнулся Хасик.

Аббан кивнул.

– Наслаждение… которое… боятся себе позволить… даже дамаджи.

Хасик выпрямился и скрестил руки:

– Это я должен выслушать.

– Дюжина хисах, – сказал Аббан. – Отобранных из-за поразительного сходства с Дамаджах, чтобы танцевать перед тобой на подушках.

Хасик побагровел, и Аббан понял свою ошибку.

– И что я буду делать с хисах без члена?

– Хисах иногда надевают особую упряжь, дабы выглядеть как бы с мужским копьем, – пояснил Аббан. – Я не солгал, когда пообещал тебе член из золота, который будет глаже, больше и тверже настоящего.

– Если бы я хотел опозориться такой сбруей, то отымел бы не Дамаджах, – зловеще возразил Хасик. – Нет, у меня бы голосил ты, хаффит. Даже громче, чем твои дочери и жены.

Он сунул молоток за пояс.

– Теперь ступай обратно готовить мой пир.

«Эверам, дай мне хоть каплю яда туннельной гадюки», – подумал Аббан, но он понимал, что кривит душой. Здесь, будучи калекой в земплепашеской глухомани среди мародерствующих дезертиров-шарумов, он совершит глупость, если отравит Хасика. Грозный кай’шарум был его единственной надеждой на выживание, пока они не достигнут красийских земель или сети Аббана в Лощине.

– Лучше терять по кости зараз, чем получить копьем в спину или чинскую петлю на шею, – пробормотал он.

И потому он с превеликим тщанием зажарил свинью, доведя кожу до состояния вкуснейшей скорлупы, соединенной с влажным, горячим мясом прослойкой талого сала. Он командовал женщинами, обучая их готовить кускус и другие блюда, угодные нёбу красийцев. Так, баджинский нут удалось худо-бедно заменить северной кукурузой, и Аббан приготовил ее в изобилии, стремясь уважить новый отряд Хасика.

У того же весь день было хорошее настроение. Аббан заставил поститься и чинов, ароматы дразнили всех обитателей фермы. К закату, когда баджинов позвали к столу, даже они проявили хищное нетерпение.

Шарумы взяли пару северных столов, обрубили ножки и уложили столешницы торец в торец. Когда прибыли остальные, Хасик уже преклонил колени на подушках во главе получившегося стола.

– Орман.

Он указал на одинокую подушку, лежавшую справа. Вожак баджинов свирепо сверкнул глазами, но заново ссориться с Хасиком не захотел. Он встал на колени и потупился. Другие воины последовали его примеру, расположившись на голом полу по четверо с обеих сторон.

Когда шарумы затихли, Хасик показал на дальний конец стола:

– Чины.

Трое энджирцев проследовали кружным путем, стараясь оставаться вне досягаемости шарумов. Скованные страхом, они тоже опустились на колени, где было велено.

Баджины нахмурились, а Орман подал голос:

– Мы будем ужинать с чинами?

Метнувшись молнией, рука Хасика сгребла бороду воина и с силой дернула так, что лицо впилилось в стол. Орман взревел и попытался вырваться, но Хасик зажал густые волосы в кулак. Он держал Ормана, пока воин не утихомирился.

– Не иначе, ты вообразил, что раз сидишь одесную, то имеешь право о чем-то спрашивать, – произнес Хасик. – Продолжаешь выдумывать всякую чушь?

Орман медленно помотал головой:

– Нет.

– Нет? – переспросил Хасик.

– Нет, господин, – ответил Орман.

Хасик хрюкнул и выпустил его бороду. Дальше он повел себя как ни в чем не бывало.

– Шарумам сесть.

Воины с солдатским мастерством сменили положение – перекатились с коленей и сели. Сколько их муштровали в шарадже? Чины остались на коленях и развели их, как приказал Хасик, в стороны. Баджины, похоже, этим утешились.

«Для меня места нет», – подумал Аббан, довольный тем, что можно незаметно укрыться в кухне. Он знай себе гонял женщин, которые уставляли стол дымящимися блюдами. Голодные мужчины не сводили глаз с еды и сосредоточенно принюхивались, пробуя «на вкус» аппетитные запахи, пока не дошло дело до самих кушаний.

Наконец вкатили свинью – на вертеле. Тающий жир собирался в лужу на подносе, подставленном под сочную тушу.

– Приготовьтесь поразить брюхо чудом, какое вам и не снилась, – сказал Аббан, улыбаясь взглядам, которые бросали на свинью мужчины.

Аромат свинины мог околдовать даже стойких шарумов. Его собственное брюхо стонало и урчало, не надеясь ее отведать.

– Подойди и сядь со мной слева, хаффит, пока я буду пробовать это чудо, – распорядился Хасик.

– Кай оказывает мне честь, – сказал Аббан.

– Чепуха, – возразил Хасик. – Я лишь хочу продлить твой пост. Ты слишком жирен, Аббан. Это для твоего же блага.

Аббан настолько проголодался, что ради свинины мог пожертвовать еще одной костью, но спорить было бессмысленно. Расправившись с Орманом, Хасик насытился его унижением. Но если ему вздумает перечить перед воинами Аббан, у Хасика не останется выхода, как только его убить.

«Или хуже», – подумал Аббан. Он сделал глубокий вдох. Пока его ставят ниже воина, но он подскочит в цене, едва Хасик распробует свинину.

Однако Хасик не подал команды приступить к трапезе. Он ударил в ладоши и закрыл глаза. Остальные немедленно зажмурились тоже.

– Благословенный Эверам, – проговорил Хасик. – Тот, кто почитает сильных. Благодарим тебя за этот пир. Возможно, вкушать свинину – не по твоим законам, но ты показал нам, что эти законы писаны для слабых.

Он выдержал паузу.

– Когда-то и я был слаб. Гоним желанием усладить плоть, хотя это снова и снова причиняло мне боль и страдания. Я отдался этой слабости. – Он выпрямился. – Теперь слабая часть отсечена и я наконец свободен. Свободен взирать на окружающий мир, не будучи немощным. Я впервые в жизни различаю в барханах песчинки и знаю, что стал сильнее.

Он посмотрел на баджинов:

– Нет сомнений, что все вы при случае вонзите мне в спину копье, но сейчас увидите, насколько и вы свободны. Какую силу мы обрели.

Он перевел взгляд на Ормана:

– Есть ли в окрестностях другие шарумы?

Орман кивнул:

– Дюжина ханджинов захватила ферму, которая подальше, если идти по дороге.

– У тебя и твоих людей скоро появится возможность распространить свой позор на ваших ночных братьев, – улыбнулся Хасик. – Вы увидите – ничто не облегчает муку лучше, чем возможность ее разделить.

Лица баджинов остались мрачными, но Аббан заметил, что эти слова разожгли в их глазах голод иного рода. Хасик не ошибся.

Переключившись на чинов, тот перешел на их язык:

– Эверам улыбается вам, чины. При новом порядке даже вы вправе претендовать на честь. Выбор за вами. Можете оставаться рабами или учитесь драться и присоединяйтесь к нам.

Молодые обмерли и бросили взгляд на своего патриарха. Тот замялся, но только на миг. Он поклонился, как научил Аббан, – уперся ладонями в пол и уткнулся лбом между ними:

– Мы будем драться.

– Тогда скрепим это пиром! – призвал Хасик.

Он поднял свиную ляжку, которую отрубил для него Аббан, и кожа треснула, когда он впился в нее зубами, вырывая здоровый шмат мяса. Глаза у него округлились, а дальше начался хаос: мужчины набросились на еду.

Аббан страдальчески наблюдал, как они набивают животы, но сохранил личину и наградил Хасика достаточно жалобным взглядом, чтобы тот остался доволен, дразня хаффита жирными губами и пальцами.

Северный эль лился рекой, пока они насыщались. Вскоре баджины уже смеялись, и даже чины немного расслабились. Когда тарелки опустели, и снова наполнились, и опустели опять, они начали жевать медленнее, и больше для удовольствия, нежели с целью утолить голод. Зазвучали походные песни, и Хасик откинулся на подушки.

Наконец женщины вынесли из комнаты пустые миски и обглоданный скелет, а Хасик взглянул на чинов.

– Вы ели мою свинью, – сказал он. – И теперь только одно мешает вам присоединиться к Евнухам.

Чины смятенно переглянулись, Орман же со смехом обнажил нож.

Глава 8 Монастырь 334◦П.◦В.

Дюжина тучных рабов, одетых, как я, – пообещал Аббан. – Их будут поставлять по одному в первый день месяца, и ты сможешь пытать их до Ущерба. А потом – убивать изощренным и невиданным способом, и с нового месяца все начнется заново.

– Признаться, это дельное предложение, – кивнул Хасик.

– Пощади меня, и я воплощу его в реальность.

Хасик поцокал языком:

– Вот тут-то и закавыка, хаффит. Что хорошего в том, чтобы битый год разыгрывать мщение, а настоящая месть ускользнет?

– Тогда я буду жить взаймы, – предложил Аббан. – По одному рабу в моем платье на каждый Ущерб, пока не соберешь коллекцию хаффитов.

Хасик поджал губы:

– Идея не лишена прелести. Я беру несколько месяцев на размышление.

С этими словами он взмахнул молотком, и Аббан закричал.

Евнухи и рабы успели привыкнуть к их утреннему ритуалу и не обращали внимания на вопли и стенания Аббана. Однажды он чуть не умер от кровяной лихорадки из-за раздробленной кости, и за него попросила Заря.

Хасик пометил Аббану ногу и смазал ее зловонным ихором алагай. Кровь демона оживила метки и вылечила хаффита. Его силы и дух восстановились, боль улетучилась, но искалеченные кости голени и ступни сплавились в уродливый сгусток. Аббан сомневался, что и сама Дамаджах, целительница великая, сумеет вернуть ему способность ходить.

Затем Хасик отрезал Заре и ее дочерям нос, навеки заказав всем и каждому жалеть Аббана.

Хасик уже ушел к тому времени, когда Аббан превозмог боль и забрался в кресло. Лагерь полнился суматохой, рабы сновали взад и вперед, обслуживая воинов. Аббан подъехал к шатру Хасика.

За минувшие пять недель численность Евнухов намного возросла. Сперва новички появлялись от случая к случаю, по мере того как Хасик охотился за дезертирами-шарумами, отлавливая воинов то по одному, то по двое, а иногда и целыми шайками. Новобранцы неизменно первыми и с наибольшим жаром вызывались захватывать и оскоплять новых воинов, как будто могли исцелиться сами, отсекая чужие уды.

Чем больше их становилось, тем чаще они совершали налеты на фермы и хутора, где вдоволь заправлялись провизией. Невозможно поверить, но люди потянулись к ним сами. Шарумы, которым не повезло с поисками добычи, умоляли принять их, готовые проститься с гениталиями в обмен на полные желудки и привычное чувство причастности к превосходящей силе.

В свою очередь, чем больше прибывало людей в лагерь, тем лучше становилось положение Аббана. Теперь Хасик лечил хаффита постоянно, нуждаясь в его зорких глазах и незамутненном рассудке. Недавно сосланный на кухню, Аббан вернулся к знакомому занятию – вел счетные книги Хасика и исполнял обязанности квартирмейстера для его отрядов и караванов рабов.

Хасик возлежал в шатре на подушках и поедал яйца с беконом.

– Черное сердце Най, хаффит! – сказал он. – Если бы я знал, что свинина столь восхитительна, я бы давным-давно отрекся от закона Эверама.

– Да, это великое облегчение, – согласился Аббан, – отложить Эведжах, чтобы есть и пить в свое удовольствие.

Хасик оторвал зубами очередной ломтик бекона, губы у него блестели от жира.

– Прочти мне итоги.

Аббан стиснул зубы и подкатил к своему письменному столу.

– Итак, у тебя… трое кай’шарумов, сто семьдесят два даль’шарума, восемьсот семнадцать ха’шарумов, двести шесть чи’шарумов и четыреста тридцать шесть рабов. У нас семьсот сорок две лошади…

Хасик закинул руки за голову и смежил веки, словно слушая музыку. Вождя хорошего, вроде Ахмана, подсчеты обременяли, но человек породы Хасика воспринимал их как перечисление его личного богатства, и Аббан не отрицал, что за весьма короткий срок оно стало немалым. Настолько, что от щедрот вкусили все Евнухи. Никто в караване не голодал, и все были одеты, как полагалось в зимнюю стужу, а оружие выдали даже подневольным чи’шарумам, чтобы неустанно тренировались.

Полог шатра отодвинулся, и внутрь шагнул Орман, теперь носивший белое покрывало кай’шарума. Орман остался во власти вторым после Хасика и был, насколько мог судить Аббан, вполне ему верен и сведущ в своем деле. Племя Баджин было невелико, и Орман, вероятно, никогда бы не взлетел так высоко, как удалось ему среди Евнухов.

Орман поклонился:

– Евнух ка, к тебе вестник. Он утверждает, что знает тебя.

– Вестник? – переспросил Хасик. – От кого?

– От дама Хевата! – поклонился кай’шарум, протолкнувшийся в шатер мимо стражи.

Аббан мгновенно узнал гостя по шрамам на лице – поблекшем напоминании о ночи четверть века назад, когда песчаный демон полоснул его когтями в селении Баха кад’Эверам. Магия сохранила пришедшего юным, но он был почетным старейшиной из поколения их отцов.

Джесан, аджин’пал Хасика.

Среди шарумов связь между аджин’палами была прочна, как кровные узы. У ровесников она походила на братскую, но чаще напоминала связь между отцом и сыном. Ночные отцы – так иногда называли старших, и отношения эти бывали столь же запутанными, как и между подлинными родственниками. «Отцы» становились наставниками, оставаясь фигурами властными.

Эти двое были близки, когда Хасик – зять Избавителя – считался уважаемым членом королевской семьи. Они не разговаривали с тех пор, как Хасик угодил в опалу.

– Джесан.

Хасик встал. Аджин’палы направились друг к другу без оружия, но они в нем и не нуждались. Оба были из числа Копий Избавителя и прекрасно умели убивать голыми руками.

Но вместо этого схватили друг друга за плечи, расхохотались и обнялись.

– Хаффит! Тащи выпивку для моего аджин’пала! – крикнул Хасик, ведя Джесана к подушкам.

Он сел в центре, где стопка была толще, и знаком пригласил Джесана устроиться справа, а Ормана – слева.

Явилась Заря, молча собрала поднос и поставила его поперек на ручки кресла Аббана. Виделось скромное благословение в том, что она не поднимала глаз и Аббану не приходилось смотреть на дыру, которая зияла у нее на месте носа. Заря исчезла так же быстро, как пришла, и Аббан подъехал с подносом к подушкам.

Хасик передал Джесану стакан:

– Кузи в этой северной глуши не найти, но мне сдается, что чинский самогон даже лучше.

– Благодарю, мне только воды, – принужденно ответил Джесан.

– Может, бекона? – показал на тарелку Хасик. – Эверам не создал бы такой вкусноты, если бы она не годилась в пищу.

Джесан напрягся:

– Наверно, именно поэтому нам запрещают ее есть.

– Да неужели? – Хасик спросил небрежно, но в тоне обозначился вызов.

Джесан встретился с ним взглядом. Дышал он тяжело, и по знакомому ритму было ясно, что шарум пытается сохранить хладнокровие.

– Дабы мы помнили, что у каждого есть господин.

– По-твоему, мне нужно напоминать, кто мой господин? – тихо осведомился Хасик.

– Я не Создатель, Хасик, – ответил Джесан. – Ничего не случится, но такова воля Эверама. Мне все равно, пьешь ли ты кузи. Мне все равно, ешь ли ты свиней. Я проливал с тобой кровь в ночи, и все остальное не важно. Я пришел не как рассерженный старший, а как твой аджин’пал. Есть неотложные дела, которые нам нужно обсудить.

– Конечно. – Откинувшись на подушки, Хасик отхлебнул бренди, которое предлагал Джесану. – Прошу, продолжай.

– Дама Хеват приветствует твои успехи в поимке дезертиров, покинувших поле боя при Энджирсе, – сообщил Джесан.

«Это с одной стороны», – подумал Аббан.

Хасик кивнул:

– Люди упали духом, когда шарум ка и его лучшие воины погибли при штурме энджирских ворот.

Ложь запросто слетела с его уст. Аббану, единственному живому свидетелю убийства Джайана, хватило ума помалкивать.

– Тебя несправедливо лишили чести, мой брат, – Джесан брезгливо скользнул взглядом по Аббану, – но ты ее можешь восстановить. Монастырь Новой Зари снова подвергся нападению чинов. Без помощи нам не выстоять.

– Как такое возможно? – спросил Хасик. – У Хевата тысяча воинов, не говоря об остатках армии шарум ка.

– С битвы при Энджирсе вернулось двадцать пять сотен, – ответил Джесан, – но к тому времени ударили холода. Озеро замерзло, и нам не хватило припасов. Дама Хеват послал их в Водоем Эверама, но тут неожиданно наступила оттепель. Чинские саботажники открыли главные ворота для тайного отряда рыбаков. Те под покровом тьмы пересекли ледяные воды и высадили внушительные силы.

– Эверамова борода! – выдохнул Аббан.

Монастырь стоял на высоком утесе, и от главных ворот к нему вела всего одна узкая тропа, а от доков поднималась ненадежная лестница. Стены были почти неприступны, но если открыть ворота…

– Когда мы обнаружили измену, нас уже превзошли числом, – сказал Джесан. – Но сын Избавителя Ича призвал людей, и мы отбросили врага, отвоевали ворота и доки.

– Само собой. – Хасик выпил. – Это же всего-навсего чины.

– Но атаки не прекратились, – продолжил Джесан. – Рыбаки похитили наши корабли и отплыли подальше, чтобы не попасть под скорпионы и пращи. Хеват казнил всех чинов-рабов, но рыбаки все равно нашли союзников за нашими стенами. Сотни чи’шарумов из Дара Эверама проникли в тайные подземелья, устроили пожар и снова открыли ворота.

– Землепашцы упрямы, – заметил Хасик.

– Тогда Хеват казнил всех чинов – и рабов, и шарумов. Стены еще держатся, но шарумов не осталось и трех сотен, а половина слишком тяжело ранена, чтобы сражаться.

– Разве они не могут убивать алагай и ускорять заживление? – спросил Орман.

Джесан покачал головой:

– Метки чинских праведников чересчур хороши. Алагай не решаются туда сунуться.

Джесан извлек свиток с восковыми печатями дама Хевата и третьего сына Ахмана Джардира, Ичи. Эти двое остались главными красийскими вождями к северу от Дара Эверама. Хасик взял свиток и передал Аббану, так как читать, разумеется, не умел.

Аббан расправил пергамент:

– Приветствия Хасику асу Реклан ам’Кез ам’Каджи в год Эверама три тысячи семьсот восемьдесят пятый от дама Хевата асу…

Хасик махнул рукой:

– Я знаю, кто такие Хеват и этот сопливый щенок. Читай главное.

Джесан насупился, Аббан же просматривал лист, быстро отфильтровывая бесконечные формальные обороты.

– Тебе и твоим людям приказывается оставить беззаконные пути и вернуться на Шарак Сан. Ваши грехи простятся, а должности восстановятся.

– Приказывается? – переспросил Хасик.

– Так тут написано, – ответил Аббан.

Хасик взглянул на Джесана, который сглотнул комок, дыша ровно.

– Кем приказывается, Джесан? Ты сам сказал, что я забыл своего господина.

– Избавитель… – начал тот.

– …предпочел мне хаффита, – договорил Хасик. – И вскоре после этого был низвергнут Пар’чином. Его наследник оказался слабоумным и обращался со мной, как с собакой. Чины разделались и с ним.

– Теперь шар’дама ка – принц Асом, – сообщил Джесан. – Он перебил дамаджи и умертвил Ашана в борьбе за Трон черепов.

– В бездну их всех, и Асома тоже! Все они от меня отвернулись. – Хасик подался ближе. – Даже ты, аджин’пал.

Джесан не моргнул глазом:

– Итак, твой ответ – «нет»?

Хасик расслабился и с улыбкой снова откинулся на подушки.

– Я этого не сказал. Мне надоело ночевать в палатках. Мне кажется, что в крепости Евнухам будет намного лучше.

Он посмотрел на Ормана:

– Отправь в монастырь разведчиков. Проверь, сколько правды в этой басне.

Орман мгновенно вскочил на ноги и прижал к груди кулак:

– Незамедлительно, евнух ка.

– Твоя армия дезертиров не пойдет за тобой, раз ты плюешь на Трон черепов, – предупредил Джесан.

– Мои люди верны мне, ты скоро в этом убедишься. – Хасик извлек из-за пояса острый кривой клинок и улыбнулся еще шире. – Прими эту честь, ночной отец. Ты ввел меня в ряды шарумов, а я приветствую тебя в рядах Евнухов. Ты получишь почетную должность. Мне не хватает кай.

Выдержка наконец изменила Джесану. Он орал и вырывался, но его все же повалили и стянули с него шаровары.

Разведчики Ормана ушли не на один день, но Хасик приказал снять лагерь немедленно. К рассвету упаковали все, кроме палаток, и в тот миг, когда рабы взялись за шесты, Хасик занес молоток.

Мишенью был мизинец на ступне Аббана. Каждую ночь Хасик залечивал его ихором алагай, а утром снова ломал. Палец превратился в уродливый отросток, с каждым днем принимавший все более диковинную форму.

И сколько Аббан ни старался, он так и не свыкся с болью.

– Придонные рыбы! – взвыл он.

Хасик помедлил.

– Что?

– Озеро чинов так велико и глубоко, что в нем полно панцирных рыб, – пояснил Аббан. – Придонных.

– И что с того? – спросил Хасик.

– Их мясо запрещено Эведжахом. Но я его пробовал, евнух ка. Если приправить специями да окунуть в жир и добавить лимон, то оно по жесткости как животное, но тает во рту. Даже бекон не идет в сравнение.

Хасик скрестил на груди руки:

– Смело сказано, хаффит. И проверить легко.

– А если окажется, что я не солгал? – спросил Аббан.

– Тогда я сломаю кость не тебе, а Заре, в счет сегодняшней.

Мысль была чудовищная, но в следующий миг Аббан решил, что это прогресс, с которым можно жить.

– Когда ты возьмешь монастырь, я сам приготовлю пир. Увидишь.

– Возможно.

Хасик так стремительно занес и опустил молоток, что Аббан не успел приготовиться.

Он закричал.

Вскоре караван с черепашьей скоростью поплелся по дороге на Старохолмье, держа курс на монастырь Новой Зари. Путешествие грозило растянуться на неделю, а то и больше, но, помчавшись во весь опор, конница Хасика числом в пятьсот всадников могла покрыть это расстояние меньше чем за день.

– Ты поедешь с нами. – Хасик протянул Аббану поводья, кивнув на могучего красийского скакуна.

Аббан с сомнением взглянул на животное:

– Я не гожусь для лошадей, Хасик. Мне бы верблюда…

– Когда-то мне тоже не нравились лошади, – ответил Хасик. – В Лабиринте они были помехой, и я не знал, какая мука провести целый день в седле, пока мы не вторглись в зеленые земли. – Он улыбнулся. – Но ты увидишь, что без яиц ехать легче.

– Не сомневаюсь, – сказал Аббан. – Но я наверняка стану обузой. Разве не лучше мне остаться с караваном и подоспеть к вам, когда стены уже возьмут?

– Твои увечные ноги нас не замедлят, если поедешь верхом, – возразил Хасик. – Я не настолько глуп, чтобы терять тебя из виду, хаффит. Если я погибну в бою, ты отправишься одиноким путем со мною.

– Даруй мне, Эверам, такое везение. – Кривясь от боли, Аббан взгромоздился на зверюгу и привязал себя ремнями к седлу.

Как и пообещал Хасик, езда отразилась на его промежности меньше, чем он помнил из прошлого опыта.

– Спасибо и на том, – выдохнул он, когда они устремились на юг, и быстроногие кони вскоре оставили караван позади.

Позднее они встретились с возвращавшимся разведчиком Ормана.

– Монастырь атакуют снова, прямо сейчас, – доложил баджин. – Чины осадили главные ворота, а в гавани полно их кораблей. Если не возьмут сегодня, то завтра он точно падет.

– Черное сердце Най! – прорычал Хасик. – Поторопи людей. Мы помчимся стрелой.

К минуте, когда Хасик скомандовал остановиться, Аббан порадовался, что остался без яиц. Кони были в мыле, но обзор получился отличный – монастырь четко виднелся вдали.

Солнце садилось, и бой завершился, чины отступили в палатки и меченые круги.

Они могли позволить себе взять паузу и выждать. Узкая дорога, которая восходила на высоченный утес, была забита тысячами людей, а сухопутные силы способны добраться до ворот только по ней. Они разбили у подножия лагерь, рассчитанный на сколь угодно длительную осаду.

– Они знают, что защитники слабы, – сказал Орман.

– И что никто не придет на подмогу из Водоема Эверама, – согласился Хасик. – Их тыл почти не защищен.

– Мы можем напасть на рассвете, – кивнул Джесан.

– На рассвете?

– Солнце заходит. Мы не можем атаковать ночью.

– У меня господина нет, – сказал Хасик. – Никто не укажет мне, чего нельзя делать. Это ничем не хуже того, как поступили с нами в Ущерб рыбаки.

– У чинов много нечестивых путей, не обязательно ходить всеми, – заметил Джесан.

– Нечестивых путей больше нет. Мы свободны. – Хасик повернулся к Орману. – Пусть кони час отдохнут, потом выступаем.

Во мраке ночи, когда все чины попрятались по палаткам или без амуниции и оружия грелись у костров, пятьсот отборных воинов Хасика нанесли удар.

В ходе последовавшей бойни вражеский лагерь был уничтожен, но Хасик действовал умнее принца Джайана – он резал и жег в стороне от неприятельских складов.

В толпе рыбаков прорубили просеку, безостановочно сминая их ряды и взбираясь на возвышенность. Чины последовательно возвели укрепления, но те предназначались для защиты от нападения из-за монастырских стен, а не с тыла. Вскоре Евнухи полностью завладели дорогой и прикрыли Хасика, когда он, Джесан, Орман и Аббан подъехали к воротам.

Хасик задержал дыхание, но зря. С оглушительным лязгом цепей и противовесов опускную решетку подняли, впуская его отряды.

Дама Хеват и кай Ича ждали во дворе. Оба были в крови, белые одежды дама запятнались красным. Дела и впрямь шли неважно, коль скоро в битву втянули старого священнослужителя.

Хеват поклонился высокомерно и неглубоко, как кланялись дама шарумам:

– Сын Реклана, Эверам прислал тебя в час тяжелейших для нас испытаний…

Не слушая его, Хасик повернулся к Орману и скомандовал:

– Поставь на стены сотню свежих людей. Еще пятьдесят пусть охраняют двор.

– Мне и в подвалах люди нужны, – сказал Ича. – В пещерах под ними скопились чины, они напирают на двери…

– Еще пятьдесят в подвал, – приказал Хасик Орману, не удостоив Ичу взглядом. – Остальным вели приготовиться выехать снова, коль скоро мы завладели воротами.

Ича сжал кулаки:

– Мы сокрушим их на рассвете.

Хасик соизволил на него посмотреть:

– Нет, мальчик, мы сокрушим их сейчас, пока они разрозненны и в крови. Сейчас, пока они не сбежали с продовольствием или не подкопались и не ударили по нашему арьергарду.

– Еще стоит ночь… – начал Хеват.

Аббан закатил глаза:

– Умоляю тебя, дама. Этот твой довод уже однажды опровергли.

Дрожа от бешенства, Хеват бросил взгляд на Аббана:

– Почему эта падаль еще жива? Я думал, ты давно его убил.

– Ты всегда попадал пальцем в небо со своими расчетами, – ответил Хасик.

– Он же тебе член отрезал! – прорычал Хеват.

– А я сожрал его член, – кивнул тот. – А потом оскопил все мое войско, чтобы никто не считал себя лучше меня.

Хеват побледнел:

– Это святотатство…

Хасик с улыбкой обнажил кривой нож:

– Молись Эвераму, чтобы свыкнуться с этим, дама.

Глава 9 Маджахи 334◦П.◦В.

Кровь, Дамаджах.

Инэвера взяла у Ашии откупоренный флакон и вылила несколько драгоценных капель на лежавшие в ладони кости. Сомкнула пальцы и привычным движением покатала гладкие, отполированные кубики, смачивая их целиком.

Хранившаяся запечатанной и в холоде, вдали от солнца, густая жидкость еще содержала толику магии, крупицу души носителя. Достаточно, чтобы настроить кости, выведать у Эверама несколько тайн и упорядочить круговорот вариантов будущего, которые хаотично перед нею бурлили.

Этот ритуал Инэвера отправляла ежедневно, в полной темноте перед рассветом. Бывало, что будущее оставалось непознаваемым, – в нем слишком многое сходилось, расходилось, и вычислить вероятность не удавалось. В других же случаях оно резко обрывалось, возвещая ее смерть.

– Могу ли я задать вопрос, Дамаджах? – спросила Ашия.

Инэвера раздраженно взглянула на молодую женщину. За недели, прошедшие с устроенного принцем Асомом переворота – Ночи Хора, Ашия изменилась. А кто не изменится, когда родной брат пытается задушить, а муж невозмутимо наблюдает за этим?

Даже стоя на страже в опочивальне госпожи, шарум’тинг ка не расставалась с младенцем, своим сыном Каджи, которого привязала к животу. Она твердо решила не разлучаться с ним ни при каких обстоятельствах – даже при исполнении священного долга.

Инэвера убедилась, что особой помехи в том нет. Доказательством послужила гора трупов, которую Ашия оставила за собой в Ночь Хора. Каджи, как его мать, умел быть необычайно смирным, когда хотел. Инэвера изучила его ауру и видела, как замедление материнского сердцебиения влияет на его собственное. Однажды из него выйдет великий дозорный.

Впрочем, когда это бывало угодно Каджи, он давал о себе знать таким криком, что его слышали во всех покоях Дамаджах. Его смех облегчал бремя забот, а вопли могли лишить центра даже Инэверу.

Но если он что-то перенял от матери, то и она переняла его черту. Раньше Ашия ни за что не посмела бы вмешаться в гадальный обряд Инэверы.

– Задай, – сказала Инэвера.

Ашия рискнула всем, доставив к ней Ночью Хора Каджи и его бабку Кадживах. Возможно, евнухи Инэверы и ее сестры по копью были единственными людьми в Красии, кому она полностью доверяла, и Ашия это знала. Судьба ребенка сплелась с ее собственной, и не стоило удивляться тому, что она начала в ней участвовать.

– Зачем ты тратишь время на поиск хаффита, когда враги засели под носом, в самом дворце? – спросила Ашия.

«Потому что муж мой мертв», – подумала Инэвера, но не сказала. Най отяготила ее многими бременами, но все они были одиночными камнями из фундамента, который рухнул после падения Ахмана. Непредусмотренный вызов Пар’чина породил такое расхождение, что десятилетия тщательного планирования пошли псу под хвост. Уверенная, что Ахман – Избавитель, Инэвера слишком тесно связала с ним свою судьбу. Она не сомневалась, что в итоге он не мог проиграть. Их совместная власть была бы абсолютной.

Теперь он мертв, и многие другие тоже. Отныне копья были всюду и целились ей в сердце – в средоточие всего, что они с Ахманом построили.

Довериться стало нельзя даже дживах сен. Их сыновья – кроме отпрыска Белины – возглавили свои племена. Они обладали собственным достатком и сами имели власть. Они сделались своенравными, и Инэвера мало чем могла их приструнить.

«Ваши судьбы переплетены», – сказали кости об Инэвере и Аббане. Обоим следовало объединить силы, чтобы пригнуться на ветру, который поднялся после гибели Ахмана.

– Потому что Эвераму безразлично, сколь тяжкое мы влачим бремя, – ответила Инэвера. – Эвераму важно одно, и только одно.

– Шарак Ка, – кивнула Ашия.

– То, о чем позабыл твой муж, – продолжила Инэвера. – Его подвиги в ночи совершались ради политической выгоды. Он получил трон, но не перевес в Первой войне. И кто-то должен на ней сосредоточиться. Хаффит – преимущество, а всеми преимуществами надо пользоваться. Если Аббан в скором времени не вернется, боюсь, он обнаружит, что племянник отобрал у него все и отдал Асому.

С этими словами она закрыла глаза и прошептала молитву Эвераму, алагай хора согревали ее пальцы по мере того, как призывалась и настраивалась на ауру Аббана их мощь.

Она метнула кости; метки пророчества вспыхнули, давая заглянуть в непознаваемое.

«Он у мужчины, который не мужчина».

Инэвера выдохнула, удерживая центр. Если Аббана захватил Хасик, то перспективы хаффита мрачны, но для Хасика не существует удовольствия большего, чем причинять страдания. Он убьет Аббана не сразу. Он будет мучить его, пока Аббан не истечет кровью от тысячи надрезов.

Возможно, время еще есть.

– Хасик, – произнесла Инэвера.

Не нуждаясь в дальнейших указаниях, Ашия быстро перешла в холодное помещение, где Инэвера хранила кровь почти всех знатных мужчин, женщин и детей Красии.

Обычно Инэвера чистила кости между гаданиями, но судьбы Аббана и Хасика сплелись, и она сохранила эссенцию хаффита для усиления чар. Ашия вернулась с кровью Хасика, и Инэвера задышала, расслабляясь по мере того, как заново смачивала липкие кости.

– Эверам, дарующий свет и жизнь, – проговорила она, – Твоим детям нужны ответы. Молю тебя сообщить о Хасике асу Реклан ам’Кез ам’Каджи, бывшем зяте шар’дама ка. Где он находится?

«Растекается по северу, как отрава».

«В нем возрастает сила Най».

«Он отрекся от Шарак Ка».

– Шар’дама ка!

Стражи ударили копьями, и в тронный зал вошел Асом.

Инэвера лежала на возвышении в подушках возле одетого в электрум Трона черепов. Поза была отработана и искусно изображала расслабленность, незаинтересованность и покорность, хотя Инэвера ощущала что угодно, но только не это.

Она не могла отрицать, что второй ее сын выглядел достойным своего места. По примеру отца теперь он носил под белой рясой черные воинские одежды. При нем были мастерские подделки копья и короны Каджи. Издалека их не отличишь от оригиналов, которые сгинули, когда Пар’чин увлек Ахмана во тьму.

Эведжах запрещал мужским представителям духовенства носить холодное оружие, а корону веками не надевал никто, кроме Избавителя. Они показывали, что Асом преступил границы.

За ним шел третий сын Инэверы – шарум ка Хошкамин, за которым следовали их десять братьев-дамаджи, каждый пятнадцати лет от роду и возглавлявший целое племя. Все они благоговейно взирали на старшего брата.

Когда он подошел ближе, Инэвера увидела, что на копье и короне нет и следа тех меток, что были выгравированы на оригиналах, но она рассмотрела копии в свете Эверама – они горели мощью, которую не следовало недооценивать. Изготовленные из электрума и бесценных алмазов с сердечниками из алагай хора, они были покрыты знакомыми летучими начертаниями работы Мелан и Асави. Многомесячное предательство налицо.

В черных тюрбанах дамаджи сверкало только по одному драгоценному алмазу. Камни успешно проводили и фокусировали магию, и для придания чуть большего могущества каждый пометила дамаджи’тинг-мать.

Но у короны Асома, опять же по примеру Ахмана, было девять рогов, и каждый – оснащен отличным от других алмазом. Даже Инэвера не ведала, в каком объеме владел магией Асом, когда ее надевал, и она ни разу не видела, чтобы он выходил без нее за пределы своего крыла дворца.

Случись им схватиться в магическом поединке, она его, скорее всего, одолеет, но Инэвера знала сердцем, что им руководит не страх, а мудрость.

«В тебе, сын мой, слишком многое от меня», – подумала она с грустью.

– Матушка. – Асом поднялся на последнюю ступеньку и отвесил неглубокий поклон.

– Сын мой, – простерла руку Инэвера.

Учтивость не позволила Асому отказаться, но он был осторожен, как змеелов, когда взял ее кисть, склонился и поцеловал над нею воздух, не давая матери преимущества ни в хватке, ни в равновесии.

– Если бы я хотела сбросить тебя с пьедестала, то сделала бы это неделями раньше. – Голос Инэверы был слишком тих, чтобы услышали остальные.

Асом клюнул ее в щеку и плавно отстранился:

– Если только кости не посоветовали выждать. – Он повернулся и направился к трону. – Для тебя они всегда были важнее кровных уз.

Внизу, подобно им, скрещивали взгляды новоиспеченные дамаджи и их матери-дамаджи’тинг. Веками в этих группах было по двенадцать человек, но после Ночи Хора осталось по десять.

Из-за конторки, за которой так долго вел записи Аббан, выступил дама Джамере. После исчезновения дяди юный дама стал полноправным владельцем несметных богатств Аббана и унаследовал дядину должность при дворе Избавителя.

Джамере опустился перед ступенями на колени, уперся ладонями в пол и лбом уткнулся между ними:

– Своим присутствием ты почитаешь двор, Избавитель.

Как и Аббан, Джамере был насквозь продажен. Но если дядина продажность шла на пользу Ахману и Инэвере, то кому хранил верность Джамере – не удавалось прочесть даже в свете Эверама по его ауре.

Асом же знал Джамере со времен обучения в Шарик Хора. Они – ровесники, и Инэвере было незачем читать его ауру, чтобы признать в них былых любовников. Асом и Асукаджи покрыли себя дурной славой среди най’дама, и мало кто из мальчиков не желал возлечь с ними в надежде войти в фавор у их могущественных родственников. Теперь Асукаджи мертв, и много ли времени понадобится Асому, чтобы вернуться к своим пристрастиям?

Ее взгляд переметнулся на сына, который взирал на богатейшего человека Красии, павшего перед ним ниц. Губы Асома чуть дрогнули. Вероятно, он уже к ним вернулся.

«Я должна разыскать Аббана, и поскорее».

– Встань, друг мой, – молвил Асом, помавая копьем. – Твое присутствие украшает двор хаффита.

– Немногие могут преуспеть, как мой незабвенный дорогой дядя, – ответил Джамере. – Если будет на то инэвера, он вернется к нам в добром здравии.

Асом кивнул:

– А если он погиб при неудачном нападении моего брата на лесную крепость и ты отныне постоянный член моего двора, то это тоже инэвера. Можешь взойти на шестую ступень.

Джамере плавно выпрямился и начал с улыбкой подниматься по ступеням. Он остановился на шестой, до пьедестала осталась одна. Его голова оказалась намного ниже головы Асома, но достаточно близко, чтобы общаться шепотом, и даже Инэвера напряглась, пытаясь расслышать его без помощи магии.

– Какое дело мы рассмотрим в первую очередь? – осведомился Асом.

Джамере сверился с бумагами на конторке, но только для вида. Как дядя, он запоминал каждое слово.

– Каджи, шар’дама ка.

Каджи, крупнейшее и самое влиятельное племя Красии, лишилось в схватке обоих вождей. На переходный период его возглавили Асом и Инэвера, сами тоже каджи, но это вредило их непредвзятости, особенно по отношению к мятежным маджахам.

Асом повернулся к Инэвере, но заговорил достаточно громко, чтобы услышал весь двор:

– Матушка, когда моя сестра вернется из зеленых земель и наденет черный тюрбан дамаджи’тинг?

– Призыв направлен, – ответила Инэвера. – Твоя сестра не отступится от своих обязанностей.

– Тогда где же она?! – вспылил Асом. – Ответ нужен нам сейчас.

– Терпение, сын мой. Ты пока не произвел на свет нового дамаджи для Каджи.

– Дамаджи будет мой сын, – сказал Асом.

– Твой сын – младенец, – напомнила Инэвера. – Имей терпение.

– Действительно, – улыбнулся Асом. – И потому я решил назначить временного дамаджи, чтобы хранил тюрбан и говорил перед советом, пока одеяния не заслужит мой сын.

Джамере подал знак, и стражи впустили небольшую группу мужчин. Во главе шел дама Баден. Ему было за семьдесят, и брюхо его выпирало под платьем, словно он вынашивал дитя. Дама опирался на посох, но взгляд оставался острым, и перед ступенями он замер с победным видом.

За ним шли двое. Шар’дама Раджи, внук и наследник Бадена – еще один из поколения Асома, и его телохранитель-кай’шарум.

Кашив.

При виде его у Инэверы застыла в жилах кровь. Инэвера годами хранила инкогнито, прикрывая свою семью на базаре. В конце концов, дама’тинг скрывали лица под покрывалами, а имя Инэвера носили многие женщины.

Но Кашив и брат Инэверы, Соли, были любовниками, подобно Асому и Джамере. Он – один из немногих, кто помнил ее девочкой, знал ее родных и при этом остался в живых.

Ее отец Касаад зарезал Соли, узнав, что тот пуш’тинг, и Кашив этого не простил, хотя и не посмел ослушаться дама’тинг и отомстить.

Кашив встретился с ней взглядом, и она поняла, с чем он пришел.

– Баден всегда был для совета занозой, – негромко произнесла Инэвера сугубо для сыновних ушей. – Он жаден и хочет власти. Ему нельзя доверять.

Асом был непоколебим.

– Он доказал мне свою преданность.

– И что же он дал тебе в обмен на место во главе совета? – спросила Инэвера.

– Кое-что бесценное, – улыбнулся Асом.

Прежде чем Инэвера успела ответить, он обратился к Джамере:

– Теперь, когда совет снова полностью собран, можешь впустить маджаха.

Свита Бадена поклонилась и заняла свои места во главе юных дамаджи, а Джамере подал стражам очередной знак. Двери распахнулись, и в зал ворвался дамаджи Альэверан. Ему еще не исполнилось шестидесяти, он был крепок и опасен.

Когда Маджи, брату Асома из маджахов, не удалось убить дамаджи Альэверака, Асом казнил дамаджи лично, нарушив пакт, благодаря которому между каджи и маджахами сохранялся мир с тех пор, как на трон воссел Ахман. У Асома не осталось братьев-дама из маджахов, чтобы заменить вождя, и черный тюрбан в силу неодолимой поддержки со стороны племени пал на голову старшего сына Альэверака – Альэверана.

Альэверан немедленно покинул совет, заточил в темницу Белину и восстановил в должности прежнюю дамаджи’тинг от маджахов – древнюю, но грозную Чавис. Разгневанная не меньше, старуха в черном шла за ним по пятам. Честь Альэверака не имела границ, и его убийство побудило всех маджахов заточить копья.

За ними тенью следовал небольшой отряд шарумов-телохранителей. Их было меньше, чем выстроившихся вдоль стен Копий Избавителя, но воины не теряли бдительности, готовые умереть за своих вожаков.

– Дамаджи Альэверан! – без всяких вступлений загремел Асом. – Призываю тебя и твою дамаджи’тинг преклонить колени перед Троном черепов и занять подобающие места в проходе. Сделайте это – и все будут прощены.

– Прощены? – зарычал Альэверан. – Не я повинен в преступлении, юноша. Не я осквернил зал совета!

– Следи за языком, дамаджи, – предупредил Хошкамин, и воины, несшие стражу по периметру зала, напряглись. – Ты стоишь перед шар’дама ка.

Альэверан был готов сплюнуть, но Чавис придержала его за плечо, и он сдержался.

– Шар’дама ка мертв, – сказал он. – Маджахи не склонятся перед узурпатором, который убивает в ночи при помощи магии хора.

Глаза Хошкамина сузились, но Асом был достаточно мудр, чтобы не раздувать конфликт.

– Не вмешивайся, брат.

– Шарак Сан еще бушует, дамаджи, – произнес Асом затем, – и грядет Шарак Ка. Если и есть какая-то надежда на победу, то только при единстве Красии. Я не хочу, чтобы продолжилось кровопролитие. Представляй свое племя, как делал твой отец.

– Как я могу его представлять перед человеком, который отца убил? – спросил Альэверан.

– И правда – как? – эхом откликнулась Инэвера, и взгляды обратились к ней. Во дворце, а может быть и за его пределами, знали, что Асом покушался и на нее. – Ты будешь не первым дамаджи, который лишился отца в борьбе за трон. Мы все обречены служить воле Эверама.

Дамаджи’тинг Чавис шагнула вперед:

– В этом наше мнение едино. Но воля Эверама всегда была тайной. Я справилась у хора, и Создатель дал мне ответ насчет нашей проблемы.

Инэвера прищурилась, не понимая, к чему клонит старуха. Хорошо бы задернуть шторы и рассмотреть ауру Чавис.

– Хора мне ничего подобного не сказали.

– К счастью, еще остаются люди поопытнее. – В улыбке Чавис сквозило добродушное снисхождение.

Инэвера улыбнулась в ответ, мечтая извлечь хора-жезл и превратить ее в пыль.

– Что ты предлагаешь? – спросил Асом.

Слова Альэверана повергли двор в молчание:

– Маджахи заберут свои трофеи и вернутся в Копье Пустыни.

Инэвера и Асом преклонили колени на подушки в личной гадальне Дамаджах сбоку от тронного зала. От яркого света солнца палату защищали два зашторенных дверных прохода. Окутанная тьмой и снова вооруженная, Инэвера немного успокоилась.

Облегчение быстро сошло на нет, когда она с той же пытливостью, что и его отец, изучила горевшую в Эверамовом свете ауру Асома. Аура была ровной и невозмутимой – результат многолетних упражнений в медитации. У дама-магистров при глубоком расслаблении аура становилась однородно-белой, но даже самые искушенные не до конца владели эмоциями, всплески которых отражались рябью на поверхности. Когда Асом впитает новую информацию, последуют вспышки.

Она задалась вопросом, что видит он сам, глядя на нее, насколько опытным сделался в чтении непрерывно меняющихся узоров и красок, за которыми прячутся чужие секреты.

– Где мои родные? – властно осведомилась Инэвера.

– Не понимаю, о чем ты, – ответил Асом.

Его аура выдала ложь, но она не поняла, утратил ли сын от неожиданности контроль или же сам предпочел не скрывать обман.

Инэвера Втянула магию из большого хора-камня, спрятанного под подушкой в настиле. Асом прищурился, когда ее аура зажглась ярче, и, хотя лицо его осталось бесстрастным, Инэвера увидела, как в ауре мелькнул страх.

– Не лги мне, мальчик.

Страх испарился, когда Асом оглядел помещение.

– Это та комната, где отец возлежал с Лишей Свиток?

Инэвера моргнула, и он уперся взглядом в свою подушку.

– Быть может, он взял ее на этом самом месте! Она была, конечно, грязной чинкой, но для любителя – довольно смазливой. Я слышал, что, когда они закончили, ты навела здесь порядок огнем.

Он знал, как ее уязвить, Инэвера отдала ему должное. Ничем его не радуя, она безмятежно склонилась под этим ветром:

– А ты где стоял на коленях, когда сосал у Кашива член?

Асом осклабился в порочной улыбке:

– Я не собираюсь сосать у Кашива член. Этим займется дедушка Касаад, если ты не вернешь мне Каджи. По крайней мере, пока Кашив не надумает его убить.

Инэвера утратила центр. Всего на мгновение, но Асом его не упустил, и в ауре сына проступила радость от мелкой победы.

– Твой отец простил Касааду грехи, – сказала Инэвера. – К Эвераму он отправится чистым.

– Он убил твоего брата за то, что тот был пуш’тингом, – ответил Асом. – Наверно, поэтому ты их и прятала от нас. Ты знала, что я могу быть не таким милостивым, как отец.

– Шар’дама ка обязан быть милостив.

– Бесконечна только милость Эверама, – пожал плечами Асом. – Ты столь надежно разделила наши семьи, что я не заплачу из-за утраты.

Инэвера и сама только недавно примирилась с отцом после его преступления. На нее возлегло тяжкое бремя, но выбора не было. Ее пленники были сильнейшим козырем против Асома, и она не собиралась от них отказываться даже ради спасения отца.

– А Манвах?

– Будет сидеть у меня под присмотром в целости и сохранности, – сказал Асом. – Удостоенная всех почестей, положенных матери Дамаджах. Как, смею поверить, и моя Тикка.

Инэвера чуть кивнула:

– Разумеется. Теперь давай обсудим твою неудачу с маджахами, которых ты, вскарабкавшись по семи ступенькам, так и не наставил на истинный путь.

Асом улыбнулся, но его ауру пронзило раздражение.

– Чем же это отличается от возвышения отца? Ему тоже не удалось окончательно усмирить маджахов. С тех пор как Каджи победил их на домин шарум три тысячи лет назад, они постоянно препятствовали единству.

– Если бы ты выждал, пока Маджи повзрослеет…

Асом отмахнулся:

– Брата я знал лучше, чем ты, матушка. Я вырос с ним в Шарик Хора. Он никогда не созрел бы настолько, чтобы сразить Альэверака – с хора-камнями или без них. Его поражение было инэверой.

– И каков был твой план в таком случае?

– Есть только два выхода, – ответил Асом. – Либо найти что-нибудь, способное склонить их к принятию нового порядка, либо подчинить силой.

– Какой ценой? – спросила Инэвера. – Маджахов очень много. Откровенная война истощит наши силы, а Шарак Ка – на пороге.

– Можно их отпустить, но это нас тоже ослабит. Землепашцы уже превосходят нас численностью.

Инэвера достала из мешочка с хора кости в электрумной оболочке:

– Это вопросы для Эверама.

Инэвера занесла кривой нож:

– Протяни руку.

Аура Альэверана была спокойна, но взгляд метнулся к Чавис. Дамаджи’тинг еле заметно кивнула, и Альэверан, закатав рукав, вытянул недрогнувшую руку.

Инэвера быстро сделала неглубокий надрез, взяв крови ровно столько, сколько требовалось для чар, и ни капли больше. Не стоило еще пуще ожесточать маджаха.

– Эверам, Создатель Небес и Ала, дарующий свет и жизнь, твои дети нуждаются в наставлении. Должен ли дамаджи Альэверан вести свое племя обратно в Копье Пустыни?

Она встряхнула кости, и они вспыхнули. Едва улеглись после броска, Инэвера и Чавис склонились над ними. Их взгляды перебегали с символа на символ, учитывая расположение костей по отношению друг к другу и востоку, где ежедневно рождался свет Эверама. Но толкований все равно было много, со всеми возможными вариантами будущего. Чтение – прежде всего искусство, которое дама’тинг оттачивали всю жизнь, и даже самые опытные зачастую расходились во мнениях.

– Если ворота Копья Пустыни захлопнутся за маджахами, они уже не откроются без кровопролития.

Инэвера взглянула на Чавис – оспорит ли толкование, но старуха только буркнула в знак согласия.

– Такова инэвера, – изрекла Чавис. – Ахман Джардир был лже-Избавителем, и его войска обречены на поражение. Копье Пустыни – наша последняя надежда.

– Не знаю, дамаджи’тинг, чему тебя в молодости учили в Палате Теней, – ответила Инэвера, – но мы приучаем най’дама’ тинг не строить домыслы о том, чего кости не говорят.

– Возможно, поражение грозит нашим армиям как раз потому, что в тяжелый час маджахи дезертируют, – заметил Асом. – Сбегут, как хаффиты, в укрытие, когда все человечество объединяется против Най.

– Никто вокруг тебя не объединяется, юноша, – возразил Альэверан. – Твоя армия, от которой и без того осталась лишь малая часть отцовской, редеет с каждым днем. Ты хочешь ускорить ее распад уличными боями?

– Я сделаю тебя председателем совета дамаджи, кем был твой отец, – пообещал Асом. – Ты возвысишься над всеми, кроме трона.

Альэверан покачал головой:

– В бездну твой совет. Я не поклонюсь человеку, который нарушил священный закон и убил в ночи моего отца.

Инэвера взглянула на Чавис:

– Давай еще раз посоветуемся с костями.

– Ты получила свой ответ на крови Альэверана, – возразила Чавис. – Теперь пусть Асом пожертвует рукой для моего вопроса.

Асом выпрямился во весь рост и окаменел:

– Я шар’дама ка. Ты осмеливаешься просить моей крови?

– Сейчас она может сберечь кровь многих наших людей, – сказала Чавис. – Если ты шар’дама ка, тебе хватит мудрости это понять.

В ауре Асома промелькнуло сомнение. Он хотел посмотреть на Инэверу, ища совета, но передумал, закатал рукав и выставил руку по примеру Альэверана.

Смочив в его крови кости, Чавис встряхнула их:

– Эверам, Создатель Небес и Ала, дарующий свет и жизнь, твои дети нуждаются в наставлении. Должен ли дамаджи Альэверан склониться перед Асомом асу Ахман ам’Джардир ам’Каджи?

Она метнула хора, и женщины снова склонились, изучая расклад. Как и в первый раз, один вариант предстал убедительнее других.

– Нет.

Инэвера кивнула Асому, подтверждая сказанное Чавис, но поняла, что сын ей не поверил.

– Если не можешь остаться, отведи свое племя в Водоем Эверама, – сказал Асом. – Прекрасные земли, много воды, а зелени – как в Даре. Я отдаю тебе эти края во имя Эверама.

Альэверан мотнул головой:

– Забрать их, когда вот-вот растают воды и рыбаки возобновят набеги? Я не стану буфером между тобой и землепашцами, после того как они разгромили войска твоего брата. Бери их сам, а нам оставь Дар Эверама.

– Скорее я возьму твою голову! – прорычал Асом.

– Прямо сейчас и попробуй, – сдерзил Альэверан. – Или отпусти нас с миром, и мы станем последним оплотом перед полчищами Най.

Глава 10 Дела семейные 334◦П.◦В.

«Поберегись, сестра, – показала пальцами Джарвах. – Я никогда не видела Дамаджах в таком гневе».

Когда Дамаджах ворвалась в комнату, Ашия успела обрести центр благодаря Каджи, который мирно сопел в своей подвеске. Окна были зашторены, и аура Инэверы искрилась и потрескивала в свете Эверама.

– Он выследил моих близких, – процедила она.

Ашия склонила голову набок. Ее близких? В конце концов, Ашия и ее сестры по копью приходились Инэвере племянницами. Избавитель сгинул, Джайана убили, а Асом восседал на троне. О ком она говорит?

– Прошу прощения, Дамаджах, но я не понимаю.

Инэвера посмотрела на нее. Взгляд Дамаджах был тяжел неизменно, но сейчас он горел таким огнем, что Ашии захотелось отвернуться.

– Мои родители, Манвах и Касаад, еще живы, – ответила Дамаджах. – До недавних пор они жили на базаре инкогнито. Даже Избавитель узнал о них только перед самым падением.

Ашия моргнула. Она и ее сестры по копью следовали за Дамаджах по пятам, но получалось, что даже они едва ее знали.

– Асом нашел их и взял в заложники, – докончила Ашия.

– О них знал Кашив, телохранитель дама Бадена. – Инэвера сплюнула, от ее ярости Мича даже подскочила. – Мне надо было убить его давным-давно.

Дамаджах покачала головой:

– С этим нельзя мириться. Как только солнце зайдет, возьми своих сестер по копью, ступай в крыло моего сына и разыщи их.

Ашия прикрыла рукой Каджи:

– Я не могу взять сына в крыло Асома. Мича и Джарвах…

Глаза Дамаджах сверкнули, аура разгорелась, и скоро на нее стало больно смотреть. Боясь ослепнуть, Ашия выставила ладонь.

– У них. Моя. Мать. – Каждое слово Дамаджах уподобилось удару хлыстом. – Я достаточно долго терпела твое непокорство, шарум’тинг ка. Ты не пошлешь сестренок одних навстречу опасности. Ты сделаешь по-моему. С Каджи ничего не случится, он останется с бабушкой в Каземате.

Ашия пала на колени и уперлась ладонями в пол. Склонившись, она коснулась между ними пола лбом:

– Да, дамаджах.

– Асом дал основания полагать, что они в королевских покоях, – сказала дамаджах. – Он, несомненно, желает поближе познакомиться с дедом и бабкой. Начни поиски оттуда и размести в его палатах хора-камни, чтобы мне было все слышно.

– Слушаюсь, Дамаджах, – кивнула Ашия.

– Когда найдешь, доложи мне, и я выведу их сама.

Услышав это, Ашия в ужасе вскинула глаза. И снова зажмурилась – аура Инэверы продолжала пылать.

– Дамаджах! Тебе нельзя так подставляться!

– Такова инэвера, – ответила дамаджах.

Ашия пробралась потайными ходами в подземный дворец Дамаджах, только недавно врезанный в нутро холма, на котором стоял дворец герцога землепашцев.

Гладкие скальные стены светились меточным светом; символы, бежавшие по ним, защищали и от демонов, и от смертных. Здесь Дамаджах отправляла самые секретные магические ритуалы и хранила самые ценные сокровища.

– Черное сердце Най! – разнеслось по проходу. – Да есть ли тут кто-нибудь хотя бы с горсткой мозгов? Я же сказала – яблочный сок!

«Не в том настроении?» – спросила пальцами Ашия у евнуха, охранявшего вход.

«Она всегда в одном и том же», – показал пальцами страж.

Ашия вздохнула и обрела центр, перед тем как распахнуть дверь. Покои Кадживах были просторны и роскошны, слуги выполняли любой ее каприз. Сейчас они стояли на коленях со страхом в аурах.

– Святая мать, – сказал один, – в зеленых землях не сезон для фруктов. Их не сыскать во всем Даре Эверама.

Кадживах набрала в грудь воздуха для громового ответа – несомненно, ужасного, но заметила на пороге Ашию, и ярость улетучилась на выдохе. Она простерла руки и бросилась к ней:

– Дай мне его!

Ашия стиснула зубы под покрывалом, но отстегнула крепления и, держа спящего Каджи на сгибе локтя, выставила руку, чтобы Кадживах взяла младенца.

Приняв ребенка, та разительно изменилась, и Ашия поняла: что бы ни случилось, Кадживах никогда не обидит внука, напротив – встанет между ним и всеми демонами бездны.

– Побудешь с ним ночь? – спросила она.

Ашия впервые расставалась с сыном после Ночи Хора, когда они прошли краем пропасти.

– Конечно-конечно. – Кадживах не сводила с младенца глаз.

– Благодарю тебя, Тикка.

В ответ Кадживах подняла взгляд:

– Не называй меня так. Никогда.

Ашия сглотнула комок. Когда-то она была любимой внучкой. Кадживах сама настояла, чтобы Ашию и ее сестер по копью отправили во дворец дама’тинг – первый шаг на пути превращения в шарум’тинг. Теперь они ничего для нее не значили.

Она потупилась и поклонилась:

– Как пожелаешь, святая мать.

Она резко развернулась и быстро пошла прочь от Каджи, пока не потеряла решимость и не метнулась обратно.

Пробраться в крыло Асома было трудно и ночью. Новый шар’дама ка отыскал и запечатал потайные ходы, которыми шарум’тинг незримо скользили по дворцу. Коридоры патрулировали стражи и вооруженные дама с помеченными глазами, что позволяло им видеть в свете Эверама. Гобелены, ковры и плитку пометили от алагай, но Ашия замечала и другие метки, сильно похожие на те, которыми пользовались дама’тинг. Символы, включавшие сигнал тревоги, когда их пересекал человек, и отрезавшие эту часть дворца от любопытных глаз. От хора-камней, которые Дамаджах надеялась использовать для подслушивания, толку будет немного – их магия заблокируется.

Но Ашия, Мича и Джарвах носили одежды кай’шарум’тинг с метками невидимости, вышитыми электрумной нитью. Для зрения, как обычного, так и обогащенного светом Эверама, они сливались с окружающей обстановкой легко, словно песчаный демон – с барханами. Их можно было заметить, только когда они двигались быстро.

Украшения тоже пропитались магией: браслеты и кольца на руках и ногах позволяли прилипать к стенам и потолкам, наподобие пауков. Их троица все глубже проникала в убежище мужа Ашии.

«Проверь нижние уровни, – приказала она Джарвах, когда барьеры остались позади. – У Асома должен быть свой подземный дворец. Найди его и проберись внутрь, если сумеешь».

«Да, шарум’тинг ка».

Джарвах исчезла, и Ашия с Мичей стали подниматься на жилые этажи. Во дворце было семь уровней по числу Небесных столпов, но наружная лестница достигала только шестого, где вход охранял бдительный кай’шарум, который четко высвечивался в свете Эверама.

Шестой этаж, отведенный для королевской семьи, был хорошо знаком Ашии. Покои здесь имелись и у нее, и у Кадживах. Формально они принадлежали Асому, но муж только раз повидал тамошние подушки.

Дамаджах полагала, что на шестом этаже поселили и ее благословенную мать.

На самый верхний, личный этаж Асома попасть было можно только по внутренней лестнице, и он, несомненно, тоже надежно охранялся.

Когда стражника стало отчетливо видно, молодые женщины прилипли к потолку, где и задержались. Несмотря на то что лицо его было скрыто за белым покрывалом, Ашия узнала своего кузена Иравена, первого сына Избавителя от племени Маджах. Лишенный чина дамаджи Альэвераном, он был разжалован в охранники старшего брата.

Мича отняла одну руку от потолка и знаком изобразила сонное зелье, которое они прихватили с собой. Если смочить им тряпицу и плотно прижать ее к носу и ко рту, то оно лишит сознания даже крупного мужчину, а после пробуждения останутся только смутные воспоминания о последних мгновениях. Мизинец Мичи согнулся, что означало вопрос.

Ашия помотала головой. «Слишком медленно, – ответили пальцы. – Точный удар».

Точный удар, прием школы их мастера шарусака Энкидо, наносился в естественные точки схождения силовых линий – места, где встречаются мышцы, сосуды и нервы. Мишени были малы и постоянно пребывали в движении, каждая – такая же неповторимая, как и ее носитель, но быстрый и точный удар мог временно обездвижить или начисто вырубить противника.

Обе медленно заняли позиции и замерли под потолком аккурат над кузеном. Мича должна была его придержать, Ашия – ударить. Но прежде чем Ашия подала сигнал отцепиться, по ступеням взошли два дама с уставленными едой подносами. Язык тела Иравена показал Ашии, что он узнал их и беспрепятственно пропустит.

Миче не понадобился приказ: как только дверь отворилась, она мгновенно последовала за прошмыгнувшей внутрь Ашией. Они приземлились одинаковыми клубками в разных концах комнаты, а меченые браслеты поглотили звук. Одежды на миг мелькнули, но снова стали невидимыми к моменту, когда юноши направились обратно.

Пол был помечен; шагать полагалось причудливыми зигзагами, иначе прозвучит тревога. Ашия запомнила маршрут юношей, но они с Мичей двинулись вдоль стен, безупречно сливаясь с краской. Достигли внутренней лестницы, которую охраняли два духовных лица с мечеными посохами, здесь най’дама разделились: один пошел дальше по коридору, другой поднимался на седьмой этаж.

«Иди за ним», – показала Ашия на первого. Ее задачей было найти родителей Дамаджах, но она, оказавшись так близко, не могла не взглянуть на вероломного мужа. Она последовала вверх по лестнице за вторым юношей, перемещаясь по потолку быстрее, чем он взбирался по ступеням. Она превратилась в его тень, най’дама миновал стражей и двери, и вот он достиг прихожей, где поставил поднос на стол, постучал в дверь дальнюю и поспешил прочь, притворив за собой ту, что вела в коридор.

Ашия приготовилась прыгнуть, но, когда появился Асом, ее дыхание пресеклось, и она чуть не упустила возможность. За весь их брак видела ли она хоть раз, чтобы Асом открыл самолично? Для этого существовали женщины и слуги.

Затем Асом совершил нечто немыслимое. Шар’дама ка, верховный вождь всей Красии, нагнулся и собственноручно взял поднос. Пока он стоял, отвернувшись, Ашия проскользнула внутрь, мысли ее роились. Может быть, Асом стал затворником после гибели Асукаджи? Затравленной оболочкой человека? Отчасти она надеялась, что так и было. Отголосок суда, который ждет его на Небесах.

– Обед, мое солнце, – позвал Асом, и Ашия моргнула.

Жена и любовник убиты, а он уже подыскал замену? Гнев угрожал лишить ее центра, но она подавила его и устремилась по потолку за мужем в опочивальню. Кого она там застанет? Дама Джамере? Кашива? Какого-то сводного брата Асома?

Последним, кого Ашия ожидала увидеть, был ее брат Асукаджи, которому она сломала шею.

– Я не голоден, – хриплым шепотом произнес Асукаджи. – Унеси это.

Асом поставил поднос у ложа. Асукаджи лежал, распростершись; тело было неподвижно, телесная аура – тускла. Не мертвый, но и не совсем живой.

На уровне шеи картина менялась. Аура вокруг головы была клочковата и горяча, взор сфокусирован, а на лице – буря чувств.

«Он парализован», – с ужасом поняла Ашия. Для воина подобная участь – хуже смерти. Такого она брату не желала даже после того, как он попытался ее задушить. В детстве они были близки, и любовь угасла не полностью.

– Счастье мое, тебе нужно есть, – сказал Асом. – Ты не чувствуешь голода, но он никуда не делся. Без пищи ты умрешь.

– А хоть бы и так, – ответил Асукаджи. – Лучше поесть, полежать, а через час обосрать постель? Я мог умереть с честью, но ты заставляешь меня влачить жалкое существование, быть узником в никчемной оболочке.

Асом уселся на край постели и заключил в ладони вялую кисть Асукаджи:

– Без тебя мне не справиться. Половина моих планов и ухищрений – твоя работа.

– Ты думал иначе, когда сношался с этой хисах! – От собственного рыка голова Асукаджи безвольно катнулась.

Асом поспешно выровнял ее и поцеловал в лоб:

– Она твоя сестра, и ты сам настоял, чтобы она стала моей дживах ка.

У Ашии дернулась щека. Безмолвная, как скала, она задышала глубже.

– Я твоя дживах ка! – надрывно и хрипло выкрикнул Асукаджи. – А она была утробой, чтобы выносить сына, мне этого не дано!

Асом снял с подноса колпак; от миски с жидкой кашей поднялся пар, – очевидно, ничего другого брат проглотить не мог. Асом подул на ложку, как мать, кормящая малое дитя.

– Кузен, нам было нужно завоевать ее доверие. Чтобы она поверила в мою преданность ей и смирение перед матерью. А если я сделал нам второго сына – тем лучше.

Асукаджи плюнул в ложку, когда та очутилась у рта, но плевок не получился, слюна потекла по подбородку.

– Я не дурак, Асом. Ты думал не о планах и сыновьях, когда ее нагибал.

– Какая разница? – Асом взял шелковую салфетку и вытер Асукаджи рот. – Она не могла заменить тебя в моем сердце. Никто этого не может. Если бы не твоя ревность, она была бы ценной дживах ка. Это ты настоял на ее убийстве.

Он принялся сдавливать Асукаджи челюсти, пока зубы не разомкнулись настолько, чтобы просунуть ложку.

– Но ты был не ровня ей, сладкий мой Асукаджи. – Асом протолкнул ему в рот кашу. – Как и Мелан с Асави не были ровней моей матери. Теперь они идут одиноким путем, ты лежишь бревном, а мать захватила половину трона.

Асом начал массировать Асукаджи горло и делал это, пока тот не проглотил еду.

– Скоро вернется Аманвах, чтобы возглавить дама’тинг Каджи; она привезет с собой дживах сен, которая, несомненно, умеет убивать не хуже твоей сестры, и мужа, благословленного Эверамом.

– Чина и хаффита! – прорычал Асукаджи. – Аманвах должна была стать моей, как Ашия – твоей. Таков был наш уговор.

– Хаффит он или нет, а отрицать его власть над алагай невозможно, – сказал Асом. – Что я мог сделать, когда отец отдал ее ему? Как только они вернутся, власть матери возрастет. Мы должны достигнуть равновесия сейчас, пока еще есть время.

Асукаджи перестал сопротивляться и ел в тишине. Асом был нежен и внимателен, он массировал ему горло при каждом глотке, пока миска не опустела.

– Прости, кузен. – У Асукаджи был жалкий вид после того, как Асом стер с его губ последнюю каплю. – Я подвел тебя. Эверам судил меня и счел недостойным.

– Однако ты жив, – ответил Асом. – Мы найдем способ тебя исцелить. Дама уже делают большие успехи, осваивая магию хора. Скоро мы узнаем все тайны дама’тинг. Ты воспрянешь и получишь еще один шанс прославиться.

– Дамаджах может исцелить меня сейчас же, – проскрежетал Асукаджи. – У нас ее родители. Она не посмеет отказать…

– Не стоит недооценивать мою мать и судить о том, чего она не посмеет, – предупредил Асом. – Кто знает, насколько ей в действительности важны эти даль’тинг и хаффит?

– Да уж наверное, меньше… – лицо Асукаджи покраснело от усилий, которых требовала речь, – чем Тикка или Каджи, иначе бы они жили в твоем подземном дворце.

Асом покачал головой:

– Я не рискну разместить их внизу после опытов дама. Взрыв в лаборатории дама Шевали одного най’дама убил, а другого оставил без глаза.

– Лучше бы им чего-то стоить, – прохрипел Асукаджи. – Ты обменял на заложников мой черный тюрбан. Если мы не выкупим на них нашего сына, вернем хотя бы мне руки и ноги.

– Нам нельзя обнаружить перед матерью подобную слабость, – возразил Асом. – Она придумает, как обратить ее против нас. Тюрбан вернется к тебе, когда ты излечишься. Баден считает, что хранит его для Каджи. Он понимает, что это не навсегда.

– Не советую недооценивать Бадена, – прошептал Асукаджи. – Я знаю, как ты обхаживаешь Кашива. Ты с ним глупеешь.

– С Кашивом я справляюсь, – сказал Асом.

– Это меня и тревожит.

– И что с того? – проворчал Асом. – Мы со времен шараджа ходили на праздники к Бадену с маслом на поясах. Ты ложился с Кашивом не реже, чем я.

– Это важно, потому что тогда я мог тебя усладить, – ответил Асукаджи. – Потому что я был твоей дживах ка, первыми ножнами для твоего копья.

– Так оно и осталось.

– Тогда возьми меня.

– Э? – Лицо Асома увяло.

– Сейчас, пока проклятая каша не проскочила насквозь, – взмолился Асукаджи. – Переверни меня на живот и возьми.

– Асукаджи… – воззвал Асом.

– Нет! – Глаза брата заблестели от слез. – Я не могу помешать тебе ложиться с другими, но, клянусь Эверамом, я больше не проглочу ни одной ложки, если ты перестанешь лежать со мной!

Асом сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, затем взял масло и начал готовиться к соитию. Дальнейшего зрелища Ашия не вынесла – она покинула покои, пока ее муж и брат были слишком заняты, чтобы это заметить.

Когда Ашия добралась до лестницы, ее уже ждала Мича – долгожданная возможность отрешиться от мыслей о брате и муже.

«Докладывай», – скомандовали пальцы Ашии.

«Я нашла их, – ответила Мича. – Там стража, но вместе мы могли бы…»

Ашия знаком обозначила Най.

«Наша обязанность – сообщить Дамаджах».

Джарвах присоединилась к ним, едва они спустились.

«Подземный дворец Асома защищен магией хора. Мне не удалось туда проникнуть».

«Не важно, – сказала ей Ашия. – Мы раздобыли сведения, нужные Дамаджах».

Три шарум’тинг проскользнули мимо стражи и покинули крыло Асома.

Глава 11 Чародеи 334◦П.◦В.

Гнилая дырка Най!

Инэвера собрала кости. Сначала они не предупредили ее о том, что мать попала в беду, а сейчас не порадовали ничем, кроме дурных новостей и невнятного бреда.

Она сделала глубокий вдох, пытаясь обрести центр, но покой потеряла. Неужели она впала в немилость у Эверама? Как Он мог допустить, чтобы такое случилось с Манвах – достойнейшей женщиной среди живущих? Раньше Он всегда предупреждал ее, если близким грозила опасность.

Но теперь муж был мертв, и кости ей изменили.

Уловив вибрацию в серьге, она откинулась на пятки и встала. Едва Ашия с сестрами по копью проникли в крыло Асома, связь с ними прервалась. Плохой знак. Мелан и Асави выдали Асому и его братьям тайну магии хора, и они, похоже, быстро учились.

– Дамаджах, – прошептала ей в ухо Ашия с другой стороны дворца, – мы нашли их, но это не все. Нам нужно немедленно поговорить.

– Западный проход. – Инэвера уже шла к двери.

Она надела меченые украшения, мешочек с хора зарядила чарами. Когда Мелан с Асави пришли ее убивать, она была слишком самоуверенна, испорчена могуществом жезла. Больше она этой ошибки не повторит.

На ней были непроницаемые одежды из алого шелка с метками, вышитыми электрумной нитью. Если ей будет угодно, то от них, подобных одеянию сестер Эверама по копью, отведут глаза все – и люди, и алагай. На поясе висел кривой кинжал, которым она отворяла кровь для пророчеств. Он не служил оружием, но был острым как бритва – сгодится, если не поможет все прочее.

Шарум’тинг ждали ее в потайном туннеле, который вел в западное крыло. Дамаджах занимала восточное, обращенное к утренней заре, а западное, смотревшее на закат, предназначалось для шар’дама ка.

– Асукаджи жив, – сообщила Ашия.

Инэвера нахмурилась. Еще одно обстоятельство, о котором умолчали кости, хотя она, признаться, их и не спрашивала.

– Ты же сказала, что убила его.

– Я сломала ему шею, – подтвердила Ашия. – Но он цепляется за жизнь, неспособный двигаться, укрытый в покоях Асома. Он хочет, чтобы ты его вылечила в обмен на Манвах, но Асом тебе не доверяет.

– Как и я ему, – ответила Инэвера. – Это ничего не меняет. Мы идем освобождать моих родителей.

Ашия заступила ей путь и, встав на колени, уперлась ладонями в пол:

– Дамаджах не обязательно рисковать лично. Мы преодолели заграждения моего мужа. Эверамовы сестры по копьям могут спасти их сами.

Инэвера покачала головой. В этом отношении кости выразились недвусмысленно.

– Без меня вы погибнете, и миссия провалится.

От этих слов ауры женщин затуманились. Шарум’тинг были лучшими воинами, каких она знала, но гордость их, как и честь, не имела границ.

– Она увенчается успехом, если нас сопроводит Дамаджах? – спросила Ашия.

Инэвера выдохнула:

– Неизвестно.

– Дамаджах, ты должна…

Инэвера осадила ее, хлопнув в ладоши:

– Не говори мне, что я должна делать, шарум. Твой долг – молчать и повиноваться.

Инэвера предоставила сестрам заключить ее в полукруг: Ашия двигалась впереди, Мича и Джарвах – по бокам. Все четверо стремительно и бесшумно скользили по потолку, сливаясь одеждами с плиткой. Они проникли в наружные коридоры и, не замеченные никем, добрались до площадки шестого этажа, где на часах стоял Иравен.

Как и предупредила Ашия, юноша оставался начеку. На нем были непроницаемые доспехи из меченого стекла, которые ярко светились в свете Эверама. Инэвера различила в них и вооружении начинку из демоновых костей – ее хватало, чтобы придать владельцу нечеловеческие силу и скорость.

Инэвера сняла с пояса жезл. Он, изготовленный из плечевой кости князя демонов и заключенный в электрум, мог снести крышу с дворца. Не отклеиваясь от потолка и быстро начертив в воздухе серию меток, она Втянула и оформила заклинание, после чего направила его в ничего не подозревавшего воина.

При отсутствии выбора Ахман простил бы ей убийство сына, но Иравен был последней надеждой вернуть племя Маджах. Заклинание Инэверы погрузит его в глубокий сон без сновидений.

Однако стоило ей применить магию, как метки на доспехах Иравена ярко вспыхнули. Вместо того чтобы отключиться, он встал еще тверже и выставил копье.

– Выходи, прислужник Най! – его взгляд заметался по стенам.

Инэвера не дала ему времени ни обнаружить их с сестрами, ни поднять тревогу: низринувшись сверху, она выросла перед пасынком.

– По-твоему, Дамаджах служит Най?

Глаза Иравена округлились.

– Что ты делаешь в крыле шар’дама ка, не объявив о себе?

– Неужели мать нуждается в разрешении посетить сына? – спросила Инэвера.

Иравен не опустил оружия.

– Посетители не крадутся по потолку и не опутывают чарами стражу. Если у тебя есть дело, так изложи его.

– Ты знаешь мое дело. Маджахи держат в заложницах твою мать, мою сестру-жену Белину, и все-таки ты стоишь здесь, карауля мою.

Иравен остался невозмутим:

– Твои слова, Дамаджах, имели бы больше веса, не держи ты сама в заложницах Тикку.

– Защищать святую мать – мой долг, – ответила Инэвера. – Нельзя, чтобы она угодила в гущу политических интриг, цель которых – выжить меня саму.

Иравена это не убедило.

– Асом, без сомнения, стремится защитить твою мать от того же.

– Все мы желаем блага нашим матерям, – кивнула Инэвера. – Ступай же к своей, пока ее не вывезли из Дара Эверама.

Аура Иравена заиграла красками. Явился образ Белины, которая, как всякая мать, была связана с сыном бессчетными эмоциональными тяжами.

– Скорее я больше никогда ее не увижу, чем позволю тебе войти, – горестно произнес Иравен. – Мне не освободить ее в одиночку, а Асом не рискнет развязать войну.

– Демонова ссань! – сказала Инэвера. – Вот что Асом тебе внушил.

– Где же тогда поддержка Дамаджах? Почему ты здесь, а не спасаешь свою сестру-жену из дворца Альэверана?

В его ауре зажглась искра. Та, из которой могло разгореться пламя.

– Потому что это твое дело, Иравен асу Ахман ам’Джардир ам’Маджах, – ответила Инэвера. – Разве твой отец отступал перед трудностями, которые не мог разрешить копьем? Дамаджи лишил тебя права первенца, но это не значит, что ты не можешь его отвоевать.

Иравен помедлил. Пламя в нем разгоралось, но осторожно.

– Как?

– Иди к Альэверану. Присягни ему, и он возьмет тебя с собой, когда маджахи покинут Дар Эверама. Добейся славы, и воины будут произносить твое имя благоговейным шепотом. Постепенно они потянутся за тобой.

Над Иравеном соткался новый образ: идеализированная версия себя самого, стоящего гордо, и эта гордость распалялась вкупе с огнем в его сердце.

Но затем он встряхнул головой, отгоняя видение:

– Брат сказал, что слово – твое оружие, Дамаджах.

– Я говорю только правду, – возразила Инэвера. – Я лично вытянула тебя, когда ты возник меж материнских бедер, и предсказала твое будущее раньше, чем перерезали пуповину. Слава еще тебя ждет, если ты в достаточной мере мужчина, чтобы ее завоевать.

– Возможно, – сказал Иравен. – Но я не завоюю славы, если сегодня пренебрегу долгом. Не сомневаюсь, что поблизости затаились твои шарум’тинг, готовые убить меня, если я откажусь, но никакие слова и угрозы не заставят меня покинуть пост.

Сказав это, он ударил оконечностью копья в меченую плитку, которая, как знала Инэвера, оживляла сеть других, покрывавших дверной косяк, и поднимала тревогу.

Она воздела хора-жезл, Вытягивая из меток энергию и не давая им активироваться. Глаза Иравена вновь округлились.

– Ача! – крикнул он. – Нарушители!

Звук должен был разнестись по лестнице, но несколько меток, стремительно начерченных в воздухе, пресекли его с той же легкостью, с какой заглушили и тревожный набат.

Инэвера подступила к нему:

– Чтобы пройти, Иравен, мне не нужны сестры Эверама по копью. В Эведжахе написано: кто ударит дама’тинг или как-нибудь ей помешает, умрет. На что же осудит тебя Эверам, если ты ударишь саму Дамаджах?

Магия, кипевшая в ней, обострила чувства, и Инэвера учуяла пот еще до того, как он выступил на лбу юноши. Ей стало жаль его, разрывавшегося между долгом тем и другим, – еще одна невинная жертва, угодившая в жернова.

Но за дверями находились ее близкие, положение которых становилось опаснее с каждой секундой проволочки.

Инэвера прикрыла глаза:

– Да простит меня Эверам.

Тогда он нанес удар.

Инэвера встретила его во всеоружии и отбила копье согнутой кистью. Она перехватила древко и дернула, одновременно ударив в ответ.

Негнущиеся пластины из меченого стекла в его доспехах были слишком тугоподвижны, чтобы прикрыть болевые точки в основании шеи. Подвижные доспехи могли отвести острие копья, но не блокировать костяшку пальца. Инэвера ударила молниеносно, нарастив силу и быстроту магией хора.

Но Иравен, похоже, знал, куда она метила. Он повернул голову, подставив под удар челюсть. Приняв его и воспользовавшись инерцией, он перекувырнулся; копье описало полукруг, подсекая ей ноги.

Инэвера удивилась, однако не растерялась. Прогнувшись назад, она уперлась ладонями в пол и вторично пнула его в челюсть. Копье пронеслось под ней, и она вновь встала на ноги.

Иравен пошатнулся, но тоже сохранил контроль. Вращая копьем за спиной, он снова ринулся в наступление. Он ярко светился от магии, был скор и силен. Копье в его руках уподобилось перышку. Ашия с сестрами по копью пали на пол, но Инэвера шикнула на них и без оглядки остановила, вскинув ладонь.

Инэвера никогда не выказывала особого уважения к боевому искусству шарумов, но Иравена обучали ее муж и дамаджи Альэверак – два величайших в Красии мастера шарусака. Он действовал оружием и двигался в безупречной слаженности, предоставляя ей слишком мало свободной энергии, которую можно было бы обратить против него самого, когда он отражал опасные ответные удары Инэверы, а остальным предоставлял соскальзывать с доспехов. И все это время он понуждал ее копьем к пинкам и ножным захватам, которые запросто могли его искалечить.

Но как ни был он быстр, Инэвера оказалась проворнее. От одних выпадов и пинков она уклонялась, другие отбивала с минимальным усилием. Поднырнув под копье, когда оно описывало круг, Инэвера изловчилась и с разворота пнула стража в спину. Иравен качнулся вперед и полетел ничком, подцепленный за лодыжку ее опорной ногой.

На том бы дело и кончилось, но он опять ее удивил, превратив падение в сальто и перенаправив энергию в новое нападение. Инэвера поймала древко его копья, и он, нанеся пяткой толчковый удар в грудь, впечатал ее в косяк.

Тогда Инэвера поняла, что напрасно его щадила, отвечая не магией, а приемами шарусака. От соприкосновения с ее хора косячные плитки зажглись тысячами меток, наполнив площадку светом и объявив тревогу по всему дворцу.

При новом выпаде Иравена Инэвера зарычала, наступила на острие копья, взбежала по древку, ногой обхватила юношу за шею и повергла на пол.

Воин не сдался и продолжил сопротивляться, но Инэвера, принимая сравнительно безобидные удары, начала поражать точки схождения, чтобы прервать энергетические потоки в руках и ногах. Одновременно она перекрыла доступ крови к мозгу.

– Уходи из Дара Эверама с маджахами, – приказала она, когда аура начала темнеть. – Иначе я насажу твою голову на городские ворота.

– Дамаджах, пора бежать. – Ашия помогла ей подняться.

Иравен лежал бесчувственным кулем.

Инэвера оставила ее слова без внимания, изучая текущую через плитки магию. Она начертила в воздухе замысловатые письмена, и метки начали тускнеть, а ее жезл – разгораться. Она указала на неактивную плитку:

– Разбей.

Ашия немедленно расколола ее. Инэвера начертила для Ашии еще две метки, затем воздела жезл и ударной сорвала двери с петель.

– Убейте любого, кто окажется на пути, – приказала она, и шарум’тинг потянулись за короткими заплечными копьями, острия которых, несокрушимые и бритвенно-острые, были сделаны из окованного электрумом меченого стекла.

Как только женщины устремились вперед, в коридор ворвалась стража. Инэвера достала из мешочка с хора горсть черных горошин – заключенных в стекло обломков кости молниевого демона – и бросила в охрану. Посыпались искры, мышцы воинов сковало, и ее телохранительницы посбивали их с ног, как фишки. Копья вспыхнули, и Инэвера поняла, что мужчинам уже не подняться.

Впереди у двери, за которой томились ее родители, собрался отряд кай’шарумов. Позади них стояли два дама с посохами, которые ярко горели в свете Эверама.

Ашия с сестрами метнули в их гущу заточенные стекла, но дама вскинул посох, и сильнейший порыв ветра направил оружие обратно. Бо́льшая часть отскочила от доспехов, но одно вошло в зазор между пластинами на бедре Джарвах. Воительница не издала ни звука, однако Инэвера увидела, как ее аура подернулась рябью, и поняла, что рана серьезная.

Прежде чем женщины достигли стражи, посох воздел второй дама. Тот грубо, но мощно полыхнул огнем. Пламя быстро разбежалось по коридору, зацепив двоих стражников.

Не колеблясь Ашия с сестрами по копью прикрылись мечеными щитами и шагнули в пекло. Метки поглотили демонский огонь, и вот они очутились среди воинов.

Раздался пронзительный крик – это Мича искалечила шарума, поразив его в голень копьем. Брызнула кровь – Ашия пронзила горло кай’шарума своим двойным. Утробный стон – Джарвах сразила следующего, отыскав шов в его стеклянных доспехах.

Стены и ковры уже пылали, но Инэвера не чувствовала жара, благо меченые украшения поглощали энергию. Первый дама наслал на нее очередной шквал ветра, но она разделила поток воздуха мановением жезла, дала струйкам пронестись мимо, вновь собрала их за спиной и швырнула в священнослужителя.

Оба дама подняли посохи, защищаясь; вспыхнувшие метки разделили воздушный поток во многом так же, как сделала Инэвера, но она послала с ветром собственное заклинание. Ударные метки раскололи пол и сбили дама с ног.

Один выронил посох, и Инэвера отшвырнула его пинком. Второй держал свой посох крепко; пальцы, как у флейтиста, перебегали, манипулируя метками. Инэвера воздела жезл, намереваясь убить дама, пока тот не выпустил накапливающуюся энергию.

Но тут распахнулась дверь – и Инэвера увидела мать. Позади Манвах вырос Асом и придержал ее за горло:

– Этого более чем достаточно, матушка.

Инэвера застыла. Хора-жезл грел руку, вдруг сделавшись скользким от пота. Его мощь намного превосходила даже посохи дама, вместе взятые, которые, без сомнения, тоже начинялись демоновыми костями, – ее хватит, чтобы убить всех во дворце.

Но недостаточно для освобождения матери. Асом сдавил ей шею.

– Признаться, я удивлен, что ты заглотила наживку, – проговорил Асом. – Ты правда думала, что это будет так просто?

– Отпусти ее, – сказала Инэвера. – Это твоя бабушка, а не жалкая чинка-рабыня.

– Никто не удосужился нас познакомить, – ответил Асом. – Какое мне дело, если она умрет? Но я отпущу ее, когда ты вернешь мне сына. И настоящую бабушку.

Он искоса рассматривал Ашию. Ее лицо скрывало покрывало, но он, хотя мужем был никудышным, узнал жену безошибочно.

– И мою якобы мертвую суженую.

– Троих заложников за одного? – спросила Инэвера. – Вы, дама, плохо колдуете, но мне казалось, что уж простой арифметике в Шарик Хора должны научить.

Асом улыбнулся:

– Наслаждайся преимуществом, матушка, пока можешь. Мелан с Асави научили нас многому из магии хора – хотя и непредумышленно. Мы ежедневно сокращаем разрыв. Магия больше не достояние дама’тинг.

– Это противоречит недвусмысленным заповедям Эведжаха, – напомнила Инэвера. – «Не потерпите чародеев» – так сказал своему народу Каджи.

Асом пожал плечами:

– Теперь я – шар’дама ка, матушка. Пора пересмотреть эти откровения.

– Трупы, которые устилают твой путь к пьедесталу, не делают тебя шар’дама ка, мальчик, – сказала Инэвера. – Честолюбия ради ты предал всю Красию и поставил под угрозу собственно Шарак Ка.

Она пересеклась взглядами с матерью:

– Прости меня, матушка. Первая война должна быть превыше даже семьи.

– Ты моя дочь, – ответила Манвах. – Я буду любить тебя, даже если погасишь солнце.

Аура Асома разожглась гневом. Он мотнул головой, и в коридор вытолкнули Касаада. Тот спотыкался из-за протеза. Позади ухмылялся Кашив, приставивший к горлу ее отца нож. Выставленное предплечье защищала броня, и он позаботился превратить более грузного Касаада в живой щит.

– Начнем с малого, – сказал Асом. – Сдай мою дживах, и немедленно, иначе Кашив вскроет глотку твоему отцу.

Инэверу подмывало вскинуть жезл, но толку будет немного. Сразить Кашива, не причинив вреда отцу, ей удастся не лучше, чем убить Асома и не рискнуть жизнью матери. Она слышала, как приближается подкрепление. Скоро они будут здесь – дама с хора-посохами и много-много шарумов.

– Не надо, дочь моя, – произнес Касаад и судорожно вдохнул, когда Кашив прижал к его шее лезвие. – Избавитель простил меня. Моя душа чиста.

Инэвера взглянула на отцовскую ауру и поняла, что это правда. В бытность шарумом он был пропойцей и трусом, но сейчас готов к смерти и суду Эверама. Дух его взирал на одинокий путь, готовый отправиться по нему ради спасения семьи. Он понимал, что Асом видит в нем обычного хаффита, расходный материал. Истинной ценностью обладала Манвах. Внук никогда ее не убьет.

– Ей никогда не стать чистой после того, что ты сделал с Соли! – Мускулы Кашива напряглись, но Асом простер руку, останавливая его.

– Я пойду, Дамаджах, – сказала Ашия.

Дыша ровно и глубоко, Инэвера покачала головой. Сначала – Шарак Ка. Кости предрекли, что Ашии еще предстоит сыграть свою роль. Касааду же – нет.

– Сын мой, ты уже однажды покушался на жену. Больше не выйдет.

Асом уронил руку, и клинок Кашива, сверкнув, оставил на горле Касаада горячий кровавый росчерк. Инэвера вскрикнула, когда отец рухнул, захлебываясь собственной кровью. Едва Кашив лишился «щита», Инэвера воздела жезл и вышибла из него дух. Воина отшвырнуло по коридору, и он приземлился грудой дымящихся угольев, но черное дело было сделано.

Манвах сдавленно захрипела, когда Асом притянул ее к себе, прикрылся ею и увлек обратно в покои. Его люди сомкнули ряды, отсекая погоню.

– Убейте их! – крикнул Асом, пинком захлопывая дверь.

Инэвера позволила им уйти, радуясь, что Манвах вышла из-под удара. Воздев хора-жезл, другой рукой она обратилась к шарум’тинг:

«Живых не оставлять».

«Глупа же я», – подумала Инэвера, когда они, окровавленные и опаленные, вернулись в ее крыло дворца.

Они собрали немалую жатву, оставив за собой в коридорах Асома шлейф из мертвых шарумов и дама, но это было ничто по сравнению с полчищем, которым командовал сын. Его охрана уже наверняка утроилась. Ловушка сработала, и второго шанса не будет.

Живыми свидетелями случившегося остались только Асом, Манвах и сестры по копью, но провал Инэверы не стал от этого менее вопиющим. Она проявила самонадеянность и доверилась гневу, а не холодной рассудительности костей.

Теперь отец мертв, и мать она тоже навряд ли застанет в живых. Асом получил подтверждение того, о чем уже подозревал, – Ашия выжила.

И что она выиграла взамен?

Ничего.

– Дамаджах, – поклонилась Ашия, когда они вошли в ее личные покои, – можно мне пойти к сыну?

Инэвера бросила взгляд на юную женщину, которой не было и двадцати, и увидела в ней страх. Не за себя – сегодня она была готова умереть, в бою или ради жертвы. Но встреча с мужем породила тревогу за сына. Инэвере был виден образ Асома, нависавший над нею грозным духом. Ашия знала, что он охотно убьет любого мужчину, женщину или ребенка в Красии, чтобы вернуть Каджи.

Инэвера простерла руки, и Ашия оцепенела, а в ауре обозначилось потрясение. Неужели Дамаджах хочет ее обнять?

Но Инэвера прижала ладонь к месту, где одежду рассекло во время их бегства копье шарума. Рана зажила, и все же кисть Инэверы стала мокрой от крови.

Опустившись на колени, она извлекла кости и покатала их в горсти, смачивая в эссенции племянницы.

– Эверам, дарующий свет и жизнь, твои дети нуждаются в наставлении. Как мне защитить твоего достопочтенного сына Каджи асу Асом ам’Джардир ам’Каджи, чтобы он и мать его послужили тебе в Шарак Ка?

Свечение алагай хора усилилось, и она, бросив кости, хладнокровно взглянула на замысловатый узор. На расшифровку ушло много времени.

«Она должна искать хаффита через отца ее отца и найти твоего пропавшего кузена».

Инэвера моргнула. То, что Аббану еще предстояло сыграть свою роль, не удивляло, а отсылка Ашии из Дара Эверама вполне могла стать единственным способом уберечь и ее, и Каджи. Отцом отца Ашии был дама Хеват, который некогда отвечал за монастырь и, вероятно, по-прежнему там находился.

Но кузен? Что за кузен?

Она осеклась. Кости сказали: «твоего» кузена, а не Ашии. Возможно, ее собственная кровь подскажет то, что утаила кровь племянницы.

Но кости, как всегда, поставили больше новых вопросов, чем дали ответов.

«Она узнает его по запаху».

– Пока маджахи готовятся к уходу, ты в сутолоке ускользнешь, – сказала Инэвера. – Асом не ждет, что я тебя отошлю. Иди в Водоем Эверама. После поражения Джайана там осталось много вдовствующих матерей. Еще одна не привлечет внимания, и вне столицы никто не узнает ни тебя, ни Каджи.

– А что мне делать там? – спросила Ашия. – Как мне найти хаффита?

– Найди Керана. Наставник теперь правит городом, а его приватиры господствуют на воде – по крайней мере, до весны. Если кто и поможет тебе в поисках его пропавшего господина, то это он. Я буду гадать ежедневно и сообщать тебе, если узнаю что-то еще. Связь через хора-камень в твоей серьге продержится несколько дней. После этого действуй самостоятельно.

– А как быть с пропавшим кузеном?

Инэвера пожала плечами:

– Узнаешь по запаху.

– Этого мало, – сказала Ашия.

– Мы должны довериться Эвераму. Кости выразились ясно. Ты должна найти их, коль скоро имеешь значение для Шарак Ка.

Ашия коснулась лбом пола:

– Как прикажешь, Дамаджах.

Она поднялась и пошла, чтобы проститься с сестрами по копью, которые безмолвно ждали снаружи. Им было известно, что она уходит, но куда и зачем – не узнает никто, кроме них двоих.

– Племянница, – окликнула Инэвера, и Ашия остановилась.

Повернувшись, она встретилась с ней взглядом.

– Знай, что, будь ты мне родной дочерью, я не гордилась бы тобой сильнее. Если чьи-нибудь плечи способны вынести это бремя, которое возложил Эверам, то только твои.

Инэвера распростерла объятия, и ошеломленная Ашия упала в них впервые за свою взрослую жизнь.

Глава 12 Опустошенная 334◦П.◦В.

Бекка их засекла. – Склонив голову набок, Уонда прислушалась к вибрации встроенного в шлем осколка демоновой кости. – Стела и Кит крадутся по дороге к складу Смитта.

Лиша кивнула. Они всегда приходили, как только пополнялись запасы, даже если Смитт изменял график. Кто-то снабжал их сведениями.

Она надела плащ и перчатки:

– Идем. Вели Бекке и остальным занять крыши и держать пальцы на спусковых крючках. Вон валяется стрела без оперения, а кто-то бездельничает.

– Да, госпожа, – сказала Уонда. – Но они встрепенутся как миленькие, если что, а опереньем я займусь сама. Мы не рискнем вашим здравием.

Лиша сжала мешочек с хора:

– Я тоже.

Бруна внушила ей, что травнице бегать не подобает, но у Лиши были длинные ноги, и шагала она стремительно. Меченые дети быстро передвигаются ночью.

Уонда снова тронула шлем:

– Ага, поняла. – Она повернулась к Лише. – Не шибко спешат. Шествуют себе, как хозяева города.

Лиша поджала губы, глядя на Смитта, который со скрещенными руками стоял перед тяжелыми складскими дверями. Теперь они были помечены и укреплены небьющимся стеклом.

– Постарайся не провоцировать их, – сказала она, становясь рядом.

– Я – их?! – изумился Смитт. – Родные сын и внучка грабят меня каждые две недели, а ты беспокоишься, что я их спровоцирую?!

– Он прав, вообще-то, – заметила Уонда.

– Да, – согласилась Лиша. – Но они пьяные от магии, а нам не нужна потасовка. Мы хотим только поговорить.

– Надеюсь, что они тоже, – сказала Уонда.

В этот миг Стела с дядей вышли из-за угла и остановились как вкопанные при виде встречающих. Оба светились силой, но Стела – ярче. Не так ярко, как Ренна, Арлен Тюк или Джардир, но сильнее, чем кто-либо другой на памяти Лиши. И этого они достигли всего за полгода.

«Моя работа, – повинилась она про себя. – Арлен предупреждал. Заклинал. А я считала себя умнее всех».

Киту хотя бы хватило такта изобразить огорчение. Стела только прыснула.

– По-твоему, это смешно? – осведомился Смитт. – Всю жизнь я обеспечивал вам крышу над головой и сытое брюхо, а вы мне платите грабежом?

– Ой, да ладно тебе, дедуля, – буркнула Стела. – Создатель свидетель – ты не обеднеешь. Мы проливаем в ночи кровь, а ты день ото дня жиреешь.

– Мало ли кто льет ночью кровь, – возразила Уонда. – Это не повод становиться разбойниками.

– Мы никого не трогаем, – сказал Кит. – Всего и берем-то по нескольку мешков и бочонков. Вам будет лучше, если мы начнем голодать?

– Мы привыкли сами зарабатывать себе на хлеб, – ответил Смитт.

– Мы и зарабатываем! – сказала Стела. – И куда больше, чем раньше! Охраняем людей.

– Демоново дерьмо! – ругнулся Смитт. – Вы живете только ради себя!

– Твой дед прав, – вмешалась Лиша. – Я не для того пометила вам кожу, чтобы вы упивались магией и сношались в моем лесу.

– Нет, ты поманила нас, а потом бросила! – огрызнулась Стела. – Арлен Тюк сказал, что мы все Избавители, а ты хочешь присвоить себе всю власть!

– Эй, не смей так разговаривать с госпожой Лишей! – прорычала Уонда.

– Хорош, Стел. Идем-ка отсюда, – позвал Кит.

Не обращая на него внимания, Стела скрестила руки, расставила ноги и выдержала взгляд Уонды:

– Иначе – что?

Доспехи скрипнули: Уонда сжала кулаки.

– Иначе огребешь, зассыха мелкая.

В ауре Стелы промелькнула картина: тренировка, Уонда кладет ее на лопатки. Девчонке не терпелось отомстить.

– Попробуй, жаба страшная. Ходишь у Лиши в овчарках и считаешь себя особенной? Пора загнать тебя в конуру.

Аура Уонды тоже воспламенилась. Лиша придержала Уонду за плечо.

– Я вас не бросила, – сказала она Стеле. – Явиться в Энджирс мне приказал герцог. Что я могла поделать? Существуют правила, благодаря которым мы поступаем цивилизованно. А ты, похоже, забыла, что это такое.

– А, правила! – бросила та. – Как будто они хоть раз мешали тебе творить что вздумается.

– Все, что я сделала, совершено ради графства Лощины, – сказала Лиша.

– Да неужели? Потому и растишь в своей крепости пустынного демоненка?

Уонда зарычала, и Лише пришлось переложить руку ей на грудь, чтобы удержать на месте.

– Да, в том числе. А лучше, чтобы его войско нагрянуло в Лощину, как в Райзон и Лактон?

Стела расхохоталась:

– Хочешь сказать, что тебе ни капельки не понравилось изображать суку? И ни разу не торкнуло, когда тебя имели?

– Я не обязана перед тобой отчитываться, – ответила Лиша.

– Конечно нет, – подхватила Стела. – Лиша, расперемать ее, Свиток вообще ни перед кем не отчитывается. Уезжает из города на несколько месяцев, а потом возвращается и строит всех, как будто ее произвели в герцогини.

– Хватит, – сказала Лиша. – Пометив вам кожу и выдав оружие, я выдвинула условия. Вы их нарушили, как и законы графства Лощины. Вас заключат под стражу, и вы ответите за свои преступления перед судом.

Стела издала короткий смешок, похожий на лай:

– Какими же силами?

Лиша махнула рукой, и Кит со Стелой оглянулись на лесорубов, которые перекрыли выход из переулка. Они, как велела Лиша, сохраняли дистанцию, но отступить дяде с племянницей было некуда.

Стела криво улыбнулась, вновь повернувшись к Лише:

– Маловато. Вообще насмешка.

Она легко преодолела прыжком разделявшие их тридцать футов.

Но как ни была Стела проворна, Уонда оказалась быстрее. Она встала перед Лишей неколебимая, словно скала, и так ударила Стелу ладонью в грудь, что та, вдруг лишившись воздуха, грянулась оземь.

Татуированная кожа Стелы вспыхнула вместе с гневом, разжегшимся в ауре. Не будучи сильно ранена, Стела завела под себя кисти и оттолкнулась.

Уонда не дала ей оправиться, пнула в живот и заломила руку. Стела взвыла, но все это продлилось не долго – вмешался Кит, который так врезал Уонде по голове древком усиленного хора копья, что лопнул ремень на деревянном шлеме, а сам шлем откатился в сторону.

– Уходим! – крикнул Кит и рывком поставил Стелу на ноги, а лесорубы ринулись в нападение.

Стела сбросила его руку:

– Нет, я сначала припечатаю жабу!

Уонду еще шатало, когда Стела налетела на нее и засветила в челюсть горящим ударными метками кулаком.

Будь Уонда человеком обычным и даже простым лесорубом, ее, скорее всего, убило бы на месте. Но плоть Уонды тоже была помечена, а деревянные доспехи – нашпигованы хора. Правда, Лиша все равно услышала, как хрустнула кость.

Лиша вынула жезл, но Уонда еще не сдалась. Она уклонилась от нового удара, перехватила запястье Стелы и, применив против противницы ее собственную силу, притянула к себе и так заехала по корпусу, что треснули ребра.

Киту сперва не хотелось драться, но теперь, когда забурлила схватка, его аура полыхнула жаром едва ли меньшим, чем у Стелы. Ударом ноги в живот он толкнул подоспевшего лесоруба на женщину, которая мчалась следом, а третьей досталось в лицо. Год назад он был безобидным юношей – невинным и простоватым, но теперь передвигался словно хищник, бил в самое слабое место и не терял врагов из виду, когда его пытались окружить.

Стела была права. Воинов маловато.

Стела и Уонда сражались как демоны, обмениваясь тяжелыми ударами. В угаре битвы они отбросили многие приемы шарусака – остались только грубые пинки, тычки и заломы. Под напором Уонды обе рухнули наземь, и Уонда попыталась взять соперницу в захват, но Стела впечатала в нее локоть, ударная метка вспыхнула. Уонду отбросило на спину, и Стела, напрыгнув, попробовала осуществить обратный захват, но Уонда исхитрилась пинком отшвырнуть противницу.

– Довольно! – крикнула Лиша, вскидывая жезл.

Стела обернулась и двинулась к ней; глаза у нее сверкали, как у подземника.

Лиша привычно начертила в воздухе серию меток – легко, словно расписалась на бумаге. С помощью магии она могла сразить Стелу намертво, но девушка была не виновата – во всяком случае, не целиком. И Лиша создала Тягу.

Стела закричала, когда из нее вырвало магию. Метки потускнели, а жезл в руках у Лиши разогрелся. Уонда потянулась к ней и с воплем отдернула руку, тоже задетая Тягой.

– Останови Кита! – велела ей Лиша. – Я разберусь!

Но было непохоже, что разберется. Сверкая глазами, Стела кое-как встала и заковыляла к ней. Смитт отступил, когда внучка приблизилась.

– Как ты смеешь! – заорала Лиша. – Ты была ничем! Шныряла мышкой по моей лечебнице! Я дала тебе силу, чтобы выстаивать в ночи, и вот как ты с нею обошлась? Вот чем мне отплатила?

Она добавила в воздух меток, усиливая вытяжку.

И аура Стелы погасла, как свеча. Стела безжизненным кулем повалилась на землю.

– Ночь!

Лишу словно холодной водой окатило. Она перестала Тянуть и подбежала к девушке, будучи вне себя от паники и на взводе от магии. Она не собиралась высасывать так много. Не хотела ее убивать.

Стела была еще теплая, но не дышала, сердце не билось, а аура померкла. Жезл оставался горячим, и Лиша дотронулась им до ключевой метки на груди, отдавая малую толику изъятого.

Метка жадно всосала магию и послала искру по сети других, оплетавших тело Стелы. Девушка вздрогнула, открыла глаза и резко села, судорожно вдохнув, но со стоном вновь повалилась навзничь. Аура была тусклой, но Лиша видела: сердце забилось, Стела выживет.

Тем временем Уонда и лесорубы обездвижили Кита, лишили его оружия и доспехов. Уонда приходила в себя, но челюсть у нее была свернута. Возможно, придется сломать ее заново и поставить как нужно.

– Кит и Стела Тракт, вы арестованы, – объявила Лиша. – Я надеялась, что мне никогда не придется воспользоваться темницами, которые построил граф Тамос, но вы не оставили выбора.

Стела закашлялась, харкая кровью, но улыбаясь:

– Ненадолго. Стая об этом узнает. За нами придут.

– Тогда они поселятся в соседних камерах.

Но Лиша знала, что это будет непросто, если остальные меченые дети тоже питаются мясом демонов.

Положение ухудшится раньше, чем успеет сколько-то выправиться.

– Госпожа, я не вижу во всем этом надобности, – сказала Дарси, когда они с Лишей пили чай, наблюдая за солдатами Лощины, которые вступали в Школу травниц.

Они общались в былом домике Лиши, ныне – здании администрации директора Дарси. Было странно оказаться гостьей в старом жилище.

– Молюсь, чтобы ее не было, – ответила Лиша, – но лагерь меченых детей всего в нескольких милях отсюда. Они очень скоро узнают, что мы посадили Стелу и Кита под замок. Их чувства подогреваются магией, они захотят дать сдачи и не будут разбирать, куда придется удар.

Дарси понимающе взглянула на нее:

– Это не ваша вина, Лиша. Вы же не знали, что так случится.

– Разве? Арлен не велел мне метить плоть. Ночь, он умолял меня не делать этого! Он знал, как это сказывается на рассудке. А я решила, будто он плохо нас знает, но теперь думаю, что это я слабо верила в него. Кому хватит воли… сопротивляться подобной силе?

Дарси вздохнула:

– Мне поначалу отчаянно не понравилась Ренна Тюк, но я ведь ошиблась?

– Пожалуй, но с нею днем и ночью был Арлен Тюк. А у детей нет никого, кроме друг друга. – Лиша отпила чай.

Из кухни вышла Мелни с подносом:

– Пирожков, госпожа?

– Спасибо, дорогуша. – Лиша взяла один. – Пахнут волшебно.

Мелни просияла. Она была красивой молодой женщиной; ее набухшие груди и живот едва умещались в домотканом платье, но никому, кто увидит, как она хозяйничает в доме Дарси, и в голову не придет, что перед ним герцогиня Энджирская, бежавшая из города с подмастерьями Лиши, когда ее муж погиб при нападении красийцев.

– Желаете чего-нибудь еще, госпожа? – спросила она.

– Чай сладковат, – ответила Лиша. – В следующий раз не клади мне сахар.

– Я могу заменить чашку…

– Ничего страшного, дорогуша. Как у тебя дела?

– Замечательно, госпожа. Директор Дарси меня столькому научила!

– Только печь не особенно, – буркнула Дарси, когда Мелни, напевая себе под нос, вылетела из комнаты.

Лиша взглянула на пирожок. Тот пригорел с краев, а в середине был чересчур пышен. Она откусила – так и есть, не пропекся.

– Большинство подмастерьев, которых вы привели, справились на отлично. А эта… – Дарси покачала головой.

– Я видела, как умер ее муж, – сказала Лиша. – У нее никого не осталось, и я пообещала уберечь ее от беды.

Это была правда, хотя и не вся. Если принцесса Милнская Лорейн не родит герцогу Петеру наследника, то преемником станет ребенок, которого вынашивает Мелни.

Лиша знала, что когда-нибудь оба понадобятся ей как орудия политики, и презирала себя за это.

– Спасибо, что приняла ее.

Дарси пожала плечами:

– Девочка не сильно толковая, она все еще учится стряпать и обращаться с метлой, но хорошо шьет, и вид у нее всегда лучезарный. Всем подряд улыбается милой улыбочкой, и все в ней души на чают, особенно пока она в положении.

– А как успехи наших милнских гостей? – спросила Лиша.

– Скорее мы у них учимся, а не они у нас, – признала Дарси. – Цеховой мастер Раген и мать Элисса всю неделю читали лекции по меточному ремеслу. – Она покачала головой. – Хотя это не дело – учить человека магии костей.

– Тебе придется привыкнуть, Дарси, – сказала Лиша. – Как мужчины привыкают к копьям в руках у женщин. Олив навела меня на серьезные размышления о путях, которые мы себе выбираем. Почему бы мужчине не стать травником, если у него есть способности и желание?

– Провалиться мне в Недра, если знаю, – вздохнула Дарси. – Это необычно, и все. А дальше мы посвятим их в тайны огня.

– Ты же слышала о сражении при Энджирсе, – напомнила Лиша. – В Милне уже владеют тайнами огня, но все огненосное оружие мира не спасет их в новолуние, если за дело возьмется мозговой демон. Цеховой мастер Раген воспитал Арлена Тюка. Если не доверять ему, то можно проститься со всякой надеждой.

Глава 13 Последняя воля и завещание Арлена Тюка 334◦П.◦В.

Она рассвирепеет, – предупредила Ренна.

– Ты даже не представляешь, насколько попала в точку, – согласился Арлен. – Но у нее есть такое право.

– Ты, конечно, не хочешь, чтобы я шла с тобой?

Она больше ничего не добавила, но в ее ауре вспыхнул образ страстно обнявшихся Арлена и Лиши. Сейчас, когда они с Арленом стали мужем и женой, Ренна не боялась повторения прошлого, но и забыть его не могла.

– Я скоро вернусь, Рен, – ответил он, – но Лише есть с чего взбеситься, и лучше нам разобраться с глазу на глаз.

– Если дело на том и кончится, – сказала Ренна. – Никто, кроме меня, тебя не отшлепает.

– Вот невезуха.

Подмигнув ей, Арлен сделал глубокий вдох и растаял на выдохе. Демоны называли это состояние промежуточным, когда они существовали только в виде энергии, оказывались во власти течений повсеместной магии и только усилием воли удерживались на месте.

Простерши волю, он отыскал усик тянувшейся из Недр магии, ориентируясь на него, нырнул под землю. Ему открылось много путей, сплетавшихся в сложный лабиринт, но он не замедлил с выбором курса. Он даже за сотни миль улавливал ток великих меток Лощины, которые Втягивали в огромную воронку окрестную магию.

Он позволил ей себя Втягивать, пока не очутился внутри сети, после чего напряг волю и закружил по орбите вокруг центра великой метки – иначе бы его разорвало.

Ему открылось знание, и он вобрал его, усвоил многие события, которые произошли в его отсутствие; одновременно он выделил одну отдельную ауру и помчался к ней со скоростью мысли.

Метки, которыми Лиша окружила графскую цитадель, были сильны, но направлены против демонов и в некоторых случаях – людей. Арлен не был ни демоном, ни человеком; он проскользнул в трещины, невидимый непомеченному глазу. Даже меточным видением удалось бы отследить только прирост внешней магии, притянутой к настенным меткам.

Арлен скользил вдоль них с той же легкостью, что и по великой метке. Он сам научил Лишу меточному ремеслу и лучше всех знал ее почерк. Следуя его извивами, он словно гладил ее и вспоминал их ласки в другой, как казалось, жизни. Он радовался, что рядом нет Ренны. При совместном рассеянии их чувства полностью обнажались.

Он нашел ее в графском кабинете. Арлен материализовался в тени, отдав немного внутренней магии меткам невидимости, вытатуированным на руках и ногах.

Незримый, он Втянул из комнаты каплю внешней магии – Читая. Нет, это больше не кабинет графа. Тамос не появлялся здесь уже месяцы, и Арлену хватило взгляда на ауру Лиши, чтобы понять – графиня теперь она. Власть – и бремя ее – лучились вокруг Лиши, как жар, и образы плясали, словно демоны.

Арлен вспомнил, что нужно дышать, и омылся болью. При всем своем фанфаронстве граф Тамос был хорошим человеком, а таких не хватало всегда. От его гибели мир лучше не стал.

Лиша была не одна. На страже стояла Уонда; из-под закатанных рукавов блузы выглядывали воронцовые метки. Она светилась от силы, и это зрелище захватывало. Арлен повидал тысячи аур, но мало какие из них были так чисты и незамысловаты, как у Уонды Лесоруб.

Но даже это не шло в сравнение с тем, что излучала колыбель. Ребенок Лиши и Джардира горел, словно маленькое солнце. Сглотнув комок, Арлен смахнул слезу.

В помещении были спящие метки тишины. Арлен активировал их, набросав в воздухе другую.

Уловив перемену, Лиша застыла. Ее рука метнулась к поясу, где висел позолоченный жезл из демоновой кости.

Уонда всегда была начеку и взялась за нож:

– Все в порядке, госпожа?

– Проверь дверь, – велела Лиша. – Возьми лук.

– Это незачем, Уонда. – Арлен шагнул из тени.

Лиша в мгновение ока вскочила на ноги, рисуя в воздухе метку против мозгового демона.

– Здесь нет демона, Лиш, – сказал Арлен. – Это я. Честное слово.

– Избавитель. – Уонда упала на колено.

Арлен закатил глаза:

– Уонда Лесоруб, сколько же мне еще раз выбивать из тебя эту дурь, чтобы ты начала прислушиваться?

Пожав плечами, Уонда выпрямилась:

– Наверно, два миллиона.

– Значит, осталась половина.

– Рада свидеться, господин, – сказала Уонда. – Я знала, что вы не умерли.

– Я тоже рад, – ответил Арлен. – Позже я кое-что скажу тебе и еще некоторым. Но сейчас будь любезна встать за дверью и позаботься, чтобы к нам не пожаловал никто непрошеный.

– Да, господин.

Взяв лук и колчан, Уонда направилась к двери.

– Никому ни слова, Уонда, – сказала вдогонку Лиша.

– Да, госпожа. – Уонда закрыла за собой дверь.

– Графиня Свиток, – произнес Арлен, – мне поклониться или?..

Лиша прицепила жезл к поясу и распростерла руки:

– Заткнись и обними меня.

Арлен стиснул ее в объятиях, она ответила тем же. Его окутал ее запах – травы и мыла, сладкий аромат молока и еще тот, который принадлежал только ей. Арлен подавил желание зарыться лицом в ее волосы и вдохнуть, как делал когда-то.

Они расцепились нехотя, но едва хватка ослабла – Лиша оттолкнула его:

– Побери тебя Недра, Арлен Тюк! Ты нас до смерти перепугал! Ты и твои проклятые секретные планы! Ахман тоже жив?

Арлен поскреб в затылке.

– Конечно он жив, Лиша. Я никого не убивал. Ренна же тебе сказала.

– Нет, не сказала, – выплюнула Лиша. – Она заявила, что он не вернется, как и ты.

Она ударила его в грудь. Он не остановил ее, не шевельнулся, не растаял, и ее рука не прошла насквозь.

– Давай, Лиша, выпусти пар. Я знал, что меня ждет.

– И правильно, распотроши тебя Недра! – рыкнула Лиша, но его пассивность немного убавила ее запал.

Чувства могли вновь и вновь бушевать в Лишиной душе, но сердцем правила логика. У нее накопились вопросы, и криком их не задашь.

С другого конца комнаты донеслось хныканье, ребенок заворочался.

– Полюбуйся, что ты натворил, – сказала Лиша. – Я только-только уложила младенца.

– Но орал-то не я.

Лиша пошла к колыбели, однако Арлен оказался быстрее. Он подхватил ребенка, не в силах сдержать улыбку.

Оглянувшись, он увидел испуг в ауре Лиши. Ее ужаснуло чужое прикосновение к младенцу, но она сохранила выдержку и промолчала. Арлен выставил палец, и младенец схватил его, забыл о плаче и уставился на него крохотными глазенками.

Всмотревшись в ауру ребенка пристальнее, он понял, чего боялась Лиша:

– Да, такое не каждый день увидишь.

В ауре Лиши обозначилась настороженность.

– И это все, что ты скажешь?

Арлен оставил вопрос без внимания:

– Как ее зовут?

– Олив.

Арлен увидел парящий над Лишей образ надкушенной оливы с виднеющейся косточкой.

Он рассмеялся:

– У олив есть косточки.

Лиша скрестила на груди руки:

– Моя мать сказала то же самое.

– Хорошее имя, – похвалил Арлен. – Ей понравится.

Настороженность в ауре Лиши сменилась любопытством.

– Почему ты думаешь, что Олив – она?

Сам не зная ответа, Арлен снова посмотрел на ребенка. Он копнул глубже, пропустив через Олив каплю магии, затем впитал ее, Читая оставленный отпечаток. В ее ауре роились образы. Больше, чем он когда-либо видел. Это были не мысли и не воспоминания, для них она слишком мала. Это было то, что лишь могло состояться.

– Не пойму, – произнес он наконец. – Но знаю, что прав. Олив будет откликаться на «она», но помнить, что не является ни тем ни другим.

Ауру Лиши пронзила боль. На глаза навернулись слезы, и она прикрыла рот, сдерживая всхлип.

Качая Олив на одной руке, Арлен другою сдавил плечо Лиши:

– Не имеет значения. Она будет Олив и не втиснется ни в какие рамки. Миру придется к ней привыкнуть.

Лиша сдавленно усмехнулась:

– Мать и это сказала.

– Твоя мамаша на ходу подметки режет, – заметил Арлен. – Олив ждут трудные времена, но она особенная, как и ее родители. Может быть, больше. На свете нет ничего, с чем бы она не справилась.

Лиша взглянула на него еще мокрыми глазами:

– Почем тебе знать?

Арлен оглянулся на образы, мельтешившие вокруг Олив, и пожал плечами:

– Я с некоторых пор вижу. Иногда – мысли, а иногда… что-то другое. Наверно, это похоже на чтение по костям. Знаю не то, что будет, а что может быть. Возможно, всем нам осталось недолго, но если мы прорвемся…

– Где ее отец? – спросила Лиша.

– На страже, пока я здесь не закончу, – ответил Арлен. – Потом уладит собственные дела в Даре Эверама. После этого мы снова уйдем.

– Какие дела? – не отставала она. – На страже чего? Уйдете – куда? Через что вы прорветесь?

Арлен тяжко вздохнул:

– Мы растревожили осиное гнездо, Лиш. Поднимется рой, и это, похоже, моя вина.

Вспышку боли за глазницей он увидел раньше, чем Лиша прижала к виску ладонь.

– Это похоже на речи Арлена Тюка, которого я знаю. – Она направилась к своему креслу. – Чая?

– Да, спасибо.

Олив закрыла глаза, и Арлен осторожно, стараясь ее не разбудить, присел напротив Лиши на топчан. Лиша разлила чай, и он взял чашку свободной рукой. Чай был горек, но удивляться не приходилось. Лиша не экономила сахар – ей просто не приходило в голову, что кто-то его захочет.

Она прищурилась на него, глядя сквозь меченые очки:

– Ночь, Арлен! Если ты хочешь сахара – достаточно попросить.

Он улыбнулся:

– Ты навострилась читать ауры.

– Для этого не нужно быть мозговым демоном, – ответила Лиша. – Я вижу, как у тебя над головой плавает проклятая сахарница.

– Не торопись с толкованием, пока не разберешься.

Лиша отмахнулась, но Арлен увидел, что она осталась довольна ответом.

– Понимать ли это так, что тебе постоянно хотелось сахара, но ты ни слова не говорил?

Арлен пожал плечами:

– Ты никогда не ставишь его на стол, пока не попросят, а я не люблю пустой суеты. Было время, я пивал вещи и похуже, чем горький чай.

– Ихор? – спросила Лиша, и кровь у Арлена застыла в жилах.

Продолжая прикидываться, будто думает о мелочах, он прозондировал ее ауру. Много ли ей известно?

Выдохнув, он поставил чашку.

– Как ты вычислила?

– Это не я, – ответила Лиша. – Стела Тракт. Сейчас ее заперли в темнице, она сидит в меченой камере, а десятки юнцов, одуревших от магии, едят мясо демонов в Лесу травниц.

– Ночь! – Арлен утопил лицо в ладонях.

– Мог бы мне и сказать, – заметила Лиша. – Мог бы довериться.

– Как поверил, что ты не будешь метить кожу? – спросил Арлен. – Или – тому, что ты прислушаешься и поймешь, насколько опасен избыток магии? Ты видела, каким я был, Лиша. Жил диким зверем, забыв, что такое человечность. Я чуть не бросил вас с Рожером умирать на дороге, и вам повезло, день выдался удачный.

Лиша скрестила на груди руки:

– Но с Ренной все обошлось?

Арлен помрачнел:

– Ренна оставила мне не больше выбора, чем ты, Лиш. Меня окружают несговорчивые женщины.

– Может быть, тебе это и нужно, чтобы не поступать по-дурацки, – усмехнулась она.

– Да, возможно, – хмыкнул Арлен.

Лиша направилась к боковому столику с простым глиняным сервизом. Никакого роскошного серебра. Вернувшись с сахарницей, она взяла щипцами два кубика и бросила в его чашку. Затем поставила чайник и снова села.

– Теперь рассказывай, где был и что делал.

– Я тебе верю, Лиша Свиток, – произнес Арлен. – И верил всегда. Но как ты в свое время не открыла мне тайны огня, когда я спрашивал, так и я кое-что утаил. Мы все имеем право на секреты.

Лиша поджала губы, но спорить не стала.

– Сейчас… – Он вздохнул. – Не знаю, останусь ли я жив, увидимся ли снова, а потому секретничать особо незачем. Я расскажу тебе все, что захочешь узнать, но поклянись вслух, громко, что никому не скажешь. Если кто-нибудь хоть намеком проведает, а потом попадется мозговику, в опасности окажется весь мир.

Лиша не колебалась:

– Клянусь ребенком, который спит у тебя на руках. Я сохраню твои тайны.

Арлен кивнул:

– Мозговики неспроста пришли за мной и Джардиром. Они относятся к этой истории с Избавителем даже серьезнее, чем рачители. Называют нас объединителями. Мозговики понуждают трутней к ожесточенному сопротивлению. Они не успокоятся, пока не разберутся с нами.

– Ренна, когда ты ее прислал, сказала столько же, – заметила Лиша.

– Они, как в старые времена, подумали, что мы можем дать им бой, – продолжил Арлен. – Тогда они, как наступило новолуние, заманили меня в ловушку и перерыли мое сознание, словно сундук с хламом. Я слышал, как они треплются в голове. Знакомились с моей жизнью, планами и смеялись над их нелепостью. Но потом, – он постучал себя по виску, – они допустили одну маленькую оплошность.

– Какую?

Он видел, как ей не терпится все узнать.

– Они увидели, где я взял метки, – ответил Арлен. – Увидели Анох-Сан и поклялись вернуться туда в следующее новолуние и все запечатать.

Лиша прищурилась:

– Ты узнал, куда они подадутся.

Арлен снова кивнул:

– Тогда же я понял, что нельзя убивать Джардира. Демоны прочли этот план у меня в голове. Мне следовало сделать нечто для них неожиданное.

– Домин шарум был уловкой с самого начала, – сообразила Лиша. – Ты похитил Ахмана и отвел его туда.

– Да, и еще Ренну, Шанвах и Шанджата.

Лиша сжала кулак, ее аура стрельнула опаляющим гневом.

– Но не меня. Не Рожера, не Гареда, не…

– Я не мог рисковать, – возразил Арлен. – Все зависело от умения спрятаться в крохотном склепе и дождаться, когда мозговики явятся осквернить саркофаг Каджи. Каждый лишний человек повысил бы вероятность того, что нас заметят и сбегут раньше, чем мы нанесем удар.

– И что произошло? – поторопила его Лиша.

– Корона Джардира создает сферическое поле меток. Демонам не выйти из него и не войти. Мозговиков помельче мы перебили, а главного гада поймали.

Глаза Лиши округлились.

– Ты имеешь в виду?..

– Алагай Ка, – кивнул Арлен. – Он не менее реален, чем мы с тобой.

– Ты убил его?

Арлен огляделся, проверяя активность меток тишины. На всякий случай нарисовал еще несколько – невидимости, замешательства. Лиша терпеливо наблюдала за ним.

– Проклятая сволочь вытерла нами пол, – сказал он. – В буквальном смысле. Чтобы побить его и заковать в цепи, понадобились все скопом – и я, и Джардир, и Ренна, со всеми нашими хитростями и ловушками.

– В цепи? – ахнула Лиша.

– Он жив. Его и стережет Джардир.

– Но зачем? – спросила она.

– Тебе не понравится ответ, – предупредил Арлен.

Нахмурившись, Лиша скрестила руки:

– Выкладывай.

– Мы заставим его отвести нас в Недра, чтобы убить королеву демонов.

– Ночь! – В ее ауре проявилась готовность разразиться бранью, но, когда чудовищные слова Арлена осели в сознании, Лиша обмякла. – И демоны поднимутся роем, чтобы вас остановить?

Арлен покачал головой:

– Не совсем так.

– Ночь! – повторила Лиша, когда Арлен все объяснил. Она давно знала, что он безумен, но это… – Ты все еще думаешь, что спуститься в улей – удачная мысль?

– У тебя есть получше? – спросил Арлен.

Олив мирно посапывала на его локте. Аура Арлена окутала ее защитным коконом. Какой она вырастет, если так и не познакомится с ним? Не увидит даже отца? Лиша была не столь искушенной в чтении аур, но даже она понимала, что Арлен считает миссию смертельной.

– Ты говоришь, меньшие мозговые демоны уже гнездятся, – сказала она. – Можно убить демона-короля и потом истреблять их по одному. Воевать с демонами по старинке.

– В старину было намного больше людей, – возразил Арлен. – Войско Каджи насчитывало миллионы. А у нас и сейчас мало копий – тем более их не хватит, если королева брызнет сотнями тысяч свежих яиц.

Он резко выдохнул.

– Но может быть, именно мой способ и есть старинный. С небольшой поправкой. В Эведжахе сказано, что Каджи перенес войну под землю, и Алагай Ка это подтверждает.

– Каджи убил королеву демонов? – спросила Лиша.

– Попытался, – ответил Арлен. – И подобрался близко, но в последний миг что-то случилось. Одному Создателю ведомо что.

– С каких пор ты веруешь в Создателя?

– Ты меня поняла, – пожал он плечами.

– Откуда ты знаешь, что этот демон не заводит тебя в ловушку?

Он еще раз ответил пожатием плеч, которое доводило ее до бешенства:

– Наверное, заводит. Но подземники не знают о нашем визите и вряд ли увидят нас, спасибо твоим плащам. А демон-папаша расписан и скован, вреду от него положен предел.

– Похоже, он уже показал вам, что этот предел шире, чем вы надеетесь.

Арлен кивнул:

– Мы больше не рискнем без нужды, но не будем сидеть и ждать, когда ночь воцарится навеки.

– Нет, – согласилась Лиша, – не будете.

– Мозговики попытаются разбить Свободные города, как яйца, – предупредил Арлен. – Им нужно свежее мясо, чтобы кормить королев и мальков. Как только они застолбят участки, все крупные поселения окажутся под ударом.

– А что будет, когда они нас всех перебьют и останутся без еды? – Лиша помассировала висок.

– Расширят круг поисков, – сказал Арлен. – Мы не единственные люди на свете, Лиша, и этот улей тоже не единственный.

– Так что в итоге? – спросила она. – Вы убьете королеву, мы отобьем рой – и все это принесет только временную передышку?

Арлен мотнул головой:

– Нет, если мы продолжим строить великие метки. Мы продержимся год, и следующее поколение подземников нигде на Тесе материализоваться не сможет.

– Ты правда в это веришь?

– Ровно настолько, насколько верю вообще, – ответил Арлен, и в его ауре не было лжи. – Когда я был мал, люди считали, что демоны вообще непобедимы. Оказалось, что это не так, и тогда они вообразили, будто красийцы с тесийцами не могут сотрудничать. Выяснилось, что и это ошибка. Мы сами пишем свои судьбы, Лиша, пока нам хватает на это ядер.

Олив загулила, прижимаясь к нему поудобнее, и Лиша стиснула кулаки:

– Тогда мы так и поступим. Что тебе нужно?

– Надо оповестить другие города, – сказал Арлен. – Возьмешь на себя Энджирс? Юкор не послушает, но у меня есть в Милне друзья…

– Нету, – перебила его Лиша.

– Мм? – не понял он.

Лиша с удовольствием выдержала паузу.

– Элисса и Раген здесь, в Лощине.

Глаза у Арлена стали как блюдца, и она улыбнулась:

– Они были в Лактоне, когда напали красийцы. И остаются в этой крепости, пока собираются домой.

– Это избавит меня от странствия. – К Арлену вернулась невозмутимость, но Лиша видела, как он рад новости.

«Создатель, дай ему немного порадоваться. Если кто этого и заслуживает, то Арлен Тюк».

– Будь добра – вели Уонде позвать их сюда, а я пока сгоняю обратно к Рен, – попросил он. – И Рожера с Гаредом – тоже.

Лиша застыла, сохраняя бесстрастие, но это не помогло. Арлен видел ее насквозь. Он глянул поверх ее плеча, где, без сомнения, завис призрак. Ликование бесследно улетучилось из его ауры.

– Рожер мертв?!

Олив расплакалась у него на руках.

Арлен еще утирал слезы, когда они с Ренной повторно материализовались в кабинете Лиши. Как он просил, собрались Раген, Элисса, Дерек, Уонда и Гаред.

– Ночь, – негромко бросил Уонде Гаред, – мог жисть прожить и не увидеть, как плачет Избавитель.

Лиша свирепо зыркнула на него, но опоздала. У Арлена был слух, как у летучей мыши.

– Я, Гар, не меньше человек, чем ты, – отрезал он. – Что же я, не имею права пролить по другу несколько слез?

– Да ясное дело, можешь, – оробел Гаред. – Я только хотел…

– Только хотел показать, что залип на проклятой чуши про Избавителя, когда пришла пора проредить лес!

Привычная невозмутимость слетела с его лица. Глаза горели, как у Стелы. Аура стала огненно-красной, и все собравшиеся ее видели.

Арлен надвинулся, и Гаред осадил назад. У великана подогнулись колени, аура Арлена полыхнула.

– Так помоги же мне, Гаред Лесоруб, ты падаешь предо мной ниц и молишь, а я…

Лиша рванулась вперед, но за руку его придержала Ренна, у которой самой от навернувшихся слез покраснели глаза.

– Дыши, – шепнула она.

Арлен остановился и сделал глубокий вдох. На выдохе гнев выплыл из его ауры, и все в комнате тоже облегченно вздохнули.

– Прости, Гар, – сказал Арлен.

– Поделом мне, – отмахнулся зардевшийся Гаред. – Правда, еще минута – и побежал бы менять портки.

– Нет, – возразил Арлен. – Не на тебя я озлился. Это я должен был находиться там. Должен…

– Ну да, – подхватил Гаред. – Каждую ночь терзаюсь. Нельзя мне было уходить из города, пока он сидел взаперти.

– Мы все виноваты, – сказала Лиша. – Никто не ждал такой прыти от Джансона.

Теперь побагровела аура Ренны.

– Я понимаю так, что этот Джансон уже не дышит?

Лиша окинула взглядом кабинет. Поскольку жены Рожера вернулись в Красию, необходимость хранить секрет отпадала.

– Сиквах перерезала ему горло в дворцовой уборной.

– Крошка Сиквах? – захлопал глазами Гаред. – Да быть не может.

– Уж поверь, – сказала Уонда. – Той ночью я сунулась ей наперерез. Завалила меня, как малыша отшлепала.

– Правильно зачистила, – сплюнула на пол Ренна, и Лиша прикусила язык.

– Простите, что не были на поминках, – сказал Арлен. – Лиша говорит, зрелище получилось достойное.

– Вся Лощина пришла, – ответила Уонда. – Тыщ десять, все пели песни Рожера и молили Создателя благословить его на Небесах.

– Мы прибыли в Лощину в разгар похорон, – сказал Раген.

– В жизни не видела такой красоты, – добавила Элисса.

Арлен сглотнул комок в горле:

– Значит, хоть близкие побывали.

Они с Рагеном простерли руки для пожатия, но передумали и ограничились тем, что коротко обнялись и хлопнули друг друга по спине.

«Мужчины». Лиша подавила желание закатить глаза.

Элисса раскрыла объятия, и Арлен упал в них. Он дрогнул, и все потупились, давая им побыть наедине. Ренна заметила на полу свой пенный плевок и начертила пальцем метку, чтобы тот испарился.

Когда они наконец выпустили друг друга из объятий, Элисса вынула шелковый платок и ласково промокнула Арлену глаза. Лише было трудно представить, что такое позволил бы Арлен, которого она знала, но этот только шмыгал носом, пока Элисса не завершила дело поцелуем.

Арлен повернулся и показал на Ренну:

– Это моя жена, Ренна Тюк.

Ренна шагнула вперед, но глаз не подняла. В ауре горел стыд, вокруг нее вились образы. Приличное платье. Ванна. Сама она, до того как обрезала ножом волосы, чтобы не мешали в бою.

«Создатель, как же она изменилась за год! – Лиша чуть встряхнула головой. – Ночь, да мы все стали другими».

Чувства Ренны были понятны, особенно в присутствии матери Элиссы, которая носила благородство, как рясу. Но в ауре и выражении лица Элиссы не возникло и намека на то, что ей важен внешний вид Ренны. Она распростерла объятия, как перед Арленом, и крепко прижала ее, неуверенную, к себе.

– Хорошо ли ты пеклась о моем мальчике? – вкрадчиво спросила Элисса.

Ренна шмыгнула носом и кивнула:

– Старалась, как могла. – Она отстранилась, и их глаза наконец встретились. – Я была рядом, когда Арлен лишился матушки. Он рассказал, как помогли ему вы с Рагеном, хотя тогда он не понимал, что нуждается в вас. Спасибо вам за это.

Теперь уже прослезилась Элисса, и они опять обнялись.

Следующим вперед шагнул Дерек. Он вперил глаза в Арлена, стараясь проникнуть взором за татуировки на лице. Над ним самим мелькали образы – Арлен в юношестве, с песочными волосами и гладкими щеками, без единой метки на коже. Он был красив, и у Лиши защемило сердце.

– Давненько не виделись, – сказал Дерек, протягивая руку.

Арлен отбил ее в сторону и крепко его облапил:

– Слишком давно. А ты теперь вестник! Кто бы мог подумать?

– Достаточно было вышибить дверь, – осклабился Дерек. – Если бы не ты, так бы и гнил в Брайнс-Голде.

Арлен в ответ махнул рукой:

– Как поживают Стэси и Жеф?

– Сносно, когда удается свидеться, – ответил Дерек. – Граф Брайн запер их в своей крепости, и через две недели, как ни приеду, гостеприимство заканчивается.

– Так заведи свой дом, – сказал Арлен.

– Это проще сказать, чем сделать. Стэси и Жеф королевских кровей, а я – нет. Я не смогу обеспечить им те же условия, что создает граф Брайн, даже если он их отпустит. Мне остается только вкалывать. Может, когда-нибудь заработаю достаточно, чтобы вернуть их наверняка.

Арлен поцокал языком:

– В Недра твое «когда-нибудь». Уладим это сейчас же. Не для того мы рисковали головами и проталкивали тебя в Милн, чтобы Брайн над тобой изгалялся. Ты стоишь десятерых таких. – Арлен взглянул на Лишу. – Можно мне за твой стол?

Лиша кивнула, и он, усевшись и взяв чистый лист пергамента, привычно обмакнул перо. Посмотрел на Рагена:

– Еще раз – сколько там Коб мне оставил в своем завещании?

– Пятьдесят один процент в меточном ремесле, – ответил Раген. – И два из пяти мест на Меточной бирже, свое и твое. Мы их сдавали в аренду. Ты стоишь миллионы санов, если когда-нибудь вернешься за ними.

Арлен кивнул, склонившись над листом и выводя вверху страницы красивым беглым почерком:

– Место Коба отойдет к вам с Элиссой, – сообщил он Рагену. – А также тридцать процентов из моих пятидесяти одного. – Он посмотрел на Дерека. – Ты получишь мое место и двадцать один процент предприятия.

Дерек вытаращил глаза, и его аура побелела от потрясения.

– Ты шутишь, конечно.

– Серьезен, как ночь, – сказал Арлен. – Когда ты решил, что мне нужна помощь, ты оставил метки. Теперь помощь нужна тебе, и я рад посодействовать.

– Да, но миллионы санов? – произнес, запинаясь, Дерек. – Вдруг они тебе понадобятся?

– С учетом того, куда я собрался, – вряд ли, – ответил Арлен. – К тому же у меня по всей Тесе припрятано золото.

– Это правда, – заметил Гаред. – Я видел бочонки.

– Ты хранишь его бочками? – задохнулся Дерек.

– Не на полу же рассыпать? – ответил Арлен. Он дописал завещание и подул на чернила. – Нужны свидетели. Лиша? Гар?

Лиша взяла перо, расписалась и протянула его Гареду. Тот сдвинул брови; рука у него чуть задрожала, но он кое-как нацарапал свое имя. Уроки Розаль приносили плоды.

– Готово, – молвил Арлен, промокнул написанное и скатал лист. – Пусть теперь Брайн попробует тобой помыкать.

– Но ты же не умер, – сказал Дерек.

– Умер, насколько известно всему белу свету. Я не буду тебе в тягость, Дерек. Теперь это твое.

– Я… – Дерек встряхнул головой. – Не знаю, что сказать.

– Скажи «спасибо», – предложила Элисса.

Дерек снова сжал Арлена в объятиях:

– Спасибо.

– Поздравляю, партнер! – Раген хлопнул Дерека по спине. – Мне повезло с тобой!

Все это длилось еще несколько минут, пока Лиша не подала всем чай. Сахарницу она поставила на видном месте.

Арлен вручил Рагену письмо:

– Для рачителя Роннелла. Еще один, у кого в голове засела ахинея про Избавителя, но он поэтому и прислушается – в отличие от Юкора.

Раген взял послание:

– Ты хочешь, чтобы мы сообщили ему, что ты жив?

– Никто вне этой комнаты не должен обо мне знать. – Арлен поочередно посмотрел в глаза всем. – Вы с Элиссой покинули Милн вскоре после моего исчезновения. Скажете, что захватили и письмо, и завещание, когда впервые проезжали через Лощину, – с тех пор при себе и держали.

– В последние месяцы мы много переписывались с Милном, – сказала Элисса.

Арлен пожал плечами:

– Скажите ему, что бумаги дал Рожер и наказал их не доверять никому другому.

– Тайное послание, отправленное перед самым твоим загадочным исчезновением? – усомнилась Элисса. – Это не сильно поколеблет его уверенность в том, что ты Избавитель.

– На него ничто не подействует, – ответил Арлен. – Вера упряма, как скальный демон.

– Это так, – согласилась Элисса. – Как и твоя уверенность в обратном.

Арлен закатил глаза:

– Ночь, только не вы!

– Избавитель кто-нибудь или нет – выяснить невозможно, – заметил Раген.

Не веря ушам, Арлен взглянул на него:

– Ты же сам мне твердил, что Избавителей не существует.

– Ничего подобного, – возразил Раген. – Я говорил, что являлись великие полководцы, которые вели нас, когда человечество в них нуждалось. Их существование подтверждено документами, Арлен. Это факт. Создатель не сошел с Небес и не укрепил их – я не жду, что Он сойдет и сейчас, но это не отменяет того факта, что в мире нашем многое сдвинулось из-за упорства Арлена Тюка.

– Верно, будь я проклят! – подал голос Гаред, и даже Лиша не смогла не признать весомости довода.

Избавитель ли Арлен Тюк? А Ахман? Важно ли божественное благословение, если им суждено пройти этот путь?

– Нельзя, чтобы люди ждали меня как спасителя, – сказал Арлен.

– Устала я это слышать, – вмешалась Уонда. – Я с самого начала поверила. И воевать не помешало.

– Мне тоже, – вставил Гаред.

– И большинству в Лощине, – сказала Лиша.

Арлен нахмурился и повернулся к Ренне.

– Какая разница? – спросила жена. – Настрой от этого не изменится.

Аура Арлена смягчилась, упрямство сменилось задумчивостью.

– Возможно, что именно вера Роннелла и других рачителей спасла в свое время Милн. Беда приближается, и быстро. Юкор целиком доверился огненосному оружию, но его будет мало. Когда демоны сломают стены, самыми надежными укрытиями в Милне станут Праведные дома.

Побледнев, Раген с Элиссой переглянулись.

– По-твоему, до этого дойдет? – спросил Раген.

– Стены Милна держатся лишь потому, что никогда не подвергались серьезному испытанию, – ответил Арлен. – Если они оказались по плечу Однорукому, то у мозговиков не возникнет проблем. Церковные метки сильны, но все равно не устоят, когда скальные демоны засыплют их камнями. Народ должен готовиться к бою.

Он быстро пересказал многое из того, о чем сообщил Лише, – о захвате короля демонов, скором пришествии роя и своем намерении атаковать улей.

Услышав это, Гаред встал:

– Я иду с тобой.

– Нет, не идешь, – возразил Арлен.

Поднялась и Уонда:

– Одних не пущу.

– Мы не одни, – сказала Ренна. – С нами Джардир и Шанвах, а они понимают толк в драке. Вы нужнее здесь, чем внизу.

Гаред замотал головой:

– Как будто мало того, что стряслось с Рожером…

– Это стрясется с графством Лощина, если Гареда и Уонды Лесоруб не окажется в новолуние рядом, – перебил его Арлен. – Не передать словами, как замечательно, что вы готовы идти, но Ренна права. Это не ваша битва.

– Впрочем, можете помочь мне с Зарукой, – сказала Ренна. – Навряд ли я поведу ее во тьму.

– Конечно, – кивнула Уонда.

– Заруке нужна жесткая рука, но она не заробеет в бою. – Голос Ренны дрогнул, как у матери, препоручающей чужой заботе ребенка.

– Я за ней пригляжу, – пообещала Уонда. – Клянусь солнцем.

– Вам понадобится вся мыслимая подмога, – предупредил Арлен. – Мозговики шутить не будут. Вам придется сражаться грамотно и пользоваться всеми преимуществами. Охраняйте Лощину, но не забудьте и про улей – найдите его и выкопайте, если получится. Ищите в районе подземных пещер. Достаточно близко, чтобы управлять трутнями и атаковать Лощину, но и достаточно далеко, чтобы на него не наткнулись случайно.

– Я завтра же утром вышлю разведотряды, – сказала Лиша.

– Лучше бы с вами осталась Аманвах с ее костями.

– Аманвах вернулась в Красию, но пообещала прислать для связи с нами другую дама’тинг.

– Я и Аманвах мало верил, но она хоть была замужем за Рожером, – буркнул Гаред. – А теперь мы должны довериться какой-то жрице без зацепки в Лощине?

– Понимаю тебя, Гар, – сказал Арлен. – Честное слово. Но надо же когда-нибудь положить начало доверию. Нам больше некогда воевать друг с другом. Никакой закон Эведжана не посмеет лгать на сей счет, если поблизости объявится князь демонов.

– До новолуния меньше недели, – напомнила Ренна. – Она поспеет?

Лиша покачала головой:

– Аманвах немного научила меня читать по костям, и я изготовила свой набор. Может быть, мне удастся найти верный путь.

– Ты понимаешь, что делаешь? – спросил Арлен.

– А ты? – улыбнулась Лиша.

Гаред и Уонда оторопели от ее вопроса, но Арлен рассмеялся:

– Честно и справедливо.

– Для Лощины это неплохо, – вмешался Раген, – но в Милне – тысяча пещер, чтобы укрыть от солнца мозгового демона.

– В Милне нет Избавителя… пока, – подмигнул Арлен. – Мозговики вас недооценят. Может, им хватит глупости показаться.

– А если нет? – спросила Элисса.

– Оставь мне пузырек со своей кровью, – предложила Лиша. – Возможно, я сумею сделать расклад или убедить дама’тинг погадать на тебя.

– Хорошая мысль, – кивнул Арлен. – Я переговорю с Джардиром перед его уходом в Красию. Посмотрим, – может быть, он поможет тебе на этом фронте.

– А как насчет Энджирса? – спросила Лиша. – И Лактона?

– Лактон в меньшей опасности, – ответил Арлен. – По крайней мере, сам город. Вода плохо проводит магию, и мозговики не могут управлять всеми водными трутнями с берега. Бороться с ними на материке придется красийцам. Что касается Энджирса… – Он пожал плечами. – Я мало что знаю о герцоге Петере и сомневаюсь, что он выслушает меня, если я ворвусь к нему, как сюда.

– В этом ты прав, – сказала Лиша. – Он видит в тебе угрозу и активно настраивает против тебя совет рачителей.

Арлен со вздохом взглянул на Рагена:

– Ты пробыл там дольше всех. Знаешь кого-нибудь, кто прислушается?

– Я в основном имел дело с Райнбеком и Джансоном, – ответил Раген. – Несколько раз охотился с братьями-королевичами, но у каждого была своя свита, а Петера я знал хуже всех. Он вспомнит меня достаточно хорошо, чтобы дать аудиенцию, но вряд ли мне удастся поколебать его бездоказательным предупреждением об опасности. Мы дали изрядно нажиться цеховому мастеру метчиков, но у рачителей свои мастера, а гильдия при Петере угодила в опалу.

Лиша посмотрела на Элиссу:

– Тебе надо повидаться с Арейн.

– С матерью-герцогиней? – спросил Арлен. – Какая польза от старой слепой вороны?

– Матушка не слепая. – Уонда возразила сдержанно и почтительно, но Лиша видела в ауре глубочайшую преданность и знала, что заметил ее и Арлен. – Она ничего не принесла Лощине, кроме добра.

– Она хитрее, чем кажется, – сказал Гаред, – но на войне от нее толку мало.

Лиша вздохнула. Если дела были настолько плохи, как обрисовал Арлен, то секретничать дальше бессмысленно.

– До того как убили Райнбека, а Сиквах зарезала Джансона, подлинной правительницей Энджирса была герцогиня Арейн.

– Как это? – моргнул Арлен.

– Ты постоянно говорил, что королевичи не могут и шнурков завязать без Джансона, – ответила Лиша. – Ты сам не знал, насколько был прав. И ты, и все остальные понятия не имели, что Джансон напрямую подчинялся Арейн.

Арлен вперился взглядом в ее ауру и прочел в ней подтверждение сказанного.

– Когда я «исчезла», чтобы ты пообщался с герцогом, моей целью было встретиться с ней и обсудить условия для Лощины. Все, что произошло при вашей встрече, устроила Арейн. Райнбек разбирался в положении дел не больше, чем лошадь вестника выбирает, куда скакать.

– Гм, – хмыкнул Арлен. – И что теперь, когда Райнбек и Джансон мертвы?

– Не знаю, – признала Лиша. – Когда мы отбыли, в гору шла герцогиня Лорейн, а Петер убедил Создателя посадить его на трон.

– И что, она поверит нам без доказательств? – спросила Элисса.

– Я напишу письма, – сказала Лиша. – Моя старая учительница Джизелл теперь королевская травница. Она побывала в Лощине и знает, с чем мы имеем дело. Надеюсь, прислушается.

– Ночь, – бросил Арлен, – у нас нет времени на политику и интриги. Нам нужны все союзники, какие найдутся.

– Ты можешь помочь нам с союзниками, которые под боком, – заметила Лиша. – Мне нужно, чтобы ты поговорил с мечеными детьми.

– Категорически – нет, – покачал головой Арлен.

– Ты сам сказал, что понадобятся все союзники, – поднажала Лиша. – Каждое преимущество. Они сильны, Арлен, и поклоняются тебе. Только ты их наставишь.

Арлен снова покачал головой:

– Не для того я разыграл свою гибель и все эти месяцы отсиживался в башне, чтобы щеголять перед сбродом. Чем больше людей узнает, что я жив, тем больше мы рискуем потерять все. Это твой промах, Лиша. Подтирай за собой сама.

– О чем вы? – осведомилась Ренна.

Арлен повернулся к ней:

– Лиша взяла на себя смелость пометить воронцом кучу ребятни. Они спятили и стали неуправляемы.

– Не так уж это и плохо, – заметила Ренна.

– В одну прекрасную ночь они из принципа сожрали сердце демона.

– Ночь! – пробормотала она.

Гаред позеленел:

– Но ведь это отрава?

Арлен глубоко вздохнул:

– Я хотел, чтобы все именно так и считали. Никто ни разу не задумался, откуда у нас с Ренной берутся силы днем? Почему вдруг Тень, псина Эвина, вымахала с ночного волка?

– Арлен… – начала Элисса.

Арлен посмотрел ей в глаза, и его ауру прошила боль.

– Выбора не было. Красийцы бросили меня умирать в пустыне. Есть было нечего. И я подумал: «Они берут у нас так много – почему бы им чуток не вернуть?»

– Сейчас блевану, – сказала Уонда.

– Тихо, – цыкнула на нее Лиша.

– Ничего страшного, – успокоил Арлен. – Я тебя не виню, Уон. Но ты сама знаешь, как бывает, когда пометишь кожу.

– Срывает чердак, – согласилась Уонда. – Становишься не в своем уме.

Арлен кивнул:

– Я только-только открыл боевые метки. Прав я был или нет, но думал лишь о том, чтобы выжить и вернуть их людям.

– Но если тебе кажется, что чердак срывает от накожных меток, то это ничто по сравнению с поеданием демона, – сказала Ренна. – Я начала это делать, чтобы не отставать от Арлена, – перед самым нашим визитом в Лощину. Помните, какой я была?

– Жуть. – Гаред отшатнулся, когда Ренна повернулась к нему. – Без обид.

Ренна улыбнулась:

– Я сама испугалась. И до сих пор бывает иногда. Каждый день начиналась борьба. Но у меня был Арлен Тюк, и он помог мне это пережить.

– Стеле и остальным ты тоже нужен, – сказала Арлену Лиша.

– Я не могу всех водить за ручку, – уперся он. – Все считают меня покойником. Пусть так и остается.

– Стела сидит в тюрьме, – ответила Лиша. – Другие рано или поздно придут за ней, и у нас начнется гражданская война – аккурат в часы, когда нам позарез нужно объединиться.

Арлен, стиснув кулаки, отвернулся.

Ренна обратилась к Лише:

– Я знаю, госпожа, что это ваш кабинет, но мне хотелось бы переговорить с мужем.

Над нею плавал призрачный образ: Ренна отвешивает Арлену шлепок по выбритому затылку. Это было так забавно, что Лиша с трудом скрыла улыбку.

– Разумеется.

Арлену было незачем изучать ауру Ренны, чтобы понять, зачем она всех попросила выйти. Он взял с нее слово выбивать из него дурь, когда понадобится, и она ни разу не подвела. Он повернулся, готовый оттолкнуть ее руку.

Но Ренна стояла подбоченясь. В ее ауре не было гнева – только разочарование.

– Бросаешь людей в беде? Не за такого мужчину я выходила замуж.

Уязвленный ее словами, он скрипнул зубами:

– Что же мне делать, Рен? Я еле справился с тобой, когда ты взбесилась. А если послушать Лишу, то таких десятки. У нас нет на это времени.

– Значит, махнем на них рукой? – спросила Ренна. – На уроженцев Лощины? Стелу Тракт? Каллена Лесоруба? То есть мы с тобой достойны спасения, а они – нет?

– Не так это просто, – буркнул Арлен.

Ренна покачала головой:

– Ты же всех назвал Избавителями. Это говорилось всерьез или ты лишь выманивал в ночь кучку перепуганных лесорубов?

– Конечно всерьез, – сказал Арлен.

– Значит, время придется найти. Пару часов как-нибудь выкроишь.

Арлен нахмурился:

– Пары часов недостаточно. Мне уже два года помогают, а я все равно чуть не оторвал башку Гареду Лесорубу, когда он наступил на больную мозоль. Ты же слышала Лишу. Франк забил им головы чушью про Избавителя. Он уже извращает наши слова себе в угоду. Все, что я скажу, будет переиначено, как только я уйду.

– Тогда его надо проучить, – сказала Ренна. – У всех на виду. Словами, которые он извратить не сможет. Создатель свидетель – я не в таком восторге от Лиши Свиток, как остальные в городе, но даже мне понятно, что надо втолковать меченым детям: пусть считаются с ней, пока не кончится эта история с роем.

– То есть пока ее не закончу я, – тяжело вздохнул Арлен. – Хорошо. Покажи Стеле, Франку и всем, кому понадобится, где раки зимуют. Скажи им, чтобы прекратили воровать, уважали вождей Лощины и продолжали сражаться с демонами. Для красного словца скажи даже, что это не будет зря. Потом предупреди: если хоть кто-нибудь развяжет язык и брякнет, что я жив, или попадется мозговику, то весь наш план рухнет. Все наши жертвы окажутся напрасными. Князья демонов не тупые, Рен. Они сообразят, куда мы намылились, и будут ждать.

Ренна уперла руки в боки:

– Ладно, раз так. Сделаю.

Арлен покачал головой:

– Это слишком опасно.

Ренна сплюнула на пол:

– Детишки еще не знают своей силы. Мне понадобились месяцы на то, чтобы научиться растворяться. С риском для жизни. Пора их за ушко да на солнышко. – Она осклабилась. – Думаешь, мозговики нас испугались? Чем они, по-твоему, займутся, когда вылезут десятками?

Не сразу, медленно улыбнулся и Арлен.

– Будут следить за поверхностью. А нас перестанут искать.

Глава 14 Взбучка 334◦П.◦В.

Шанвах отыскалась там, где и думала Ренна, а именно – сидела и медитировала перед отцовской камерой.

Шанджату, рассудок которого осквернил демон, уже нельзя было доверять. Он оставался закованным в кандалы, дочь три раза в день кормила и обмывала его. Дверь постоянно была на замке.

Шанвах обустроила себе жилище снаружи на пятачке: положила маленькую циновку, где преклоняла колени и медитировала, отрабатывала шарусак или надраивала оружие. Там ее и можно было найти, когда она не занималась чем-то другим.

Когда Ренна бесшумно материализовались, Шанвах сидела с закрытыми глазами, но все равно ощутила ее присутствие и подняла веки.

Мгновенно вскочив на ноги, она бросилась к Ренне:

– Все ли с тобой хорошо, сестра?

– Нет, – мотнула головой Ренна. – У тебя есть пузырек для слез?

– Конечно, сестра. – Шанвах подошла к лежавшей возле циновки котомке и вынула крохотный стеклянный сосуд, горлышко которого было выше и заточено с одного края, чтобы собирать влагу со щек.

Опустившись на колени, Шанвах подала Ренне знак тоже встать на циновку.

– Для меня честь помогать тебе в скорбной молитве. Кто ушел одиноким путем?

– Я не сильна в молитвах, – ответила Ренна, но все равно преклонила слабеющие колени. – Надобно научиться, оно важно, ведь мы же хотим, чтобы здесь остался кто-то живой, когда дело будет сделано.

– Твоя честь безгранична, сестра, – сказала Шанвах. – Тебе будут сопутствовать победы.

– Да, может быть, – проговорила Ренна. – Но сию секунду я знаю только, что мой товарищ мертв, а я…

Шанвах промолчала, когда Ренна осеклась и постаралась взять себя в руки. Глаза у нее чесались.

– Не хочу, чтобы он думал, будто я была слишком занята и не нашла времени его оплакать.

– Конечно, – сказала Шанвах.

– Но я подумала, что будь у меня в кармане такой пузырек…

– Ты хранила бы его честь при себе перед лицом грядущих испытаний, – докончила Шанвах.

– Да, именно, – ответила Ренна.

– Назови его имя, чтобы услышал Эве… Создатель. – Шанвах подняла сосуд.

– Рожер, – сказала Ренна. – Ах да, сын… Джессума из рода Трактов графства Лощина.

Шанвах уронила руку:

– Рожер Тракт, жонглер?

– Да, жонглер, – кивнула Ренна. – Ты его знаешь?

– Он мой сородич через брак, – ответила Шанвах, – женат на моей сестре по копью Сиквах и кузине Аманвах. Они живы-здоровы?

Ренна моргнула. Они так много времени провели вместе – как же она ни сном ни духом не ведала? Ренна часто беседовала с шарум’тинг, но неожиданно осознала, насколько мало им известно друг о друге.

– Аманвах и Сиквах в порядке, – заверила она. – Обе беременны от Рожера. Сейчас направляются к Инэвере.

– Благодарю тебя. – Шанвах достала второй пузырек. – Я видела Рожера только раз, но буду плакать вместе с тобой.

– Как можно оплакивать того, кого едва знала? – спросила Ренна.

– О сестра! – горестно промолвила Шанвах. – Слезы – они всегда наготове. Расскажи мне о сыне Джессума.

– Я оплошала, когда впервые попала в Лощину. Была пьяна от магии, зла – и не могу винить тамошних за холодный прием, тем более что всем хотелось, чтобы Арлен женился на чопорной сударыне Свиток.

– На Лише Свиток? – спросила Шанвах. – На северной шлюхе, которая соблазнила моего дядю?

Ренна расхохоталась:

– Нам, девонька, и правда нужно поговорить.

Тут она вспомнила, почему они стоят на коленях, и ее захлестнуло всепоглощающее чувство вины.

– В Лощине на меня косо смотрели все, – продолжила Ренна. – Все, кроме Рожера Тракта. При первом знакомстве он поцеловал мне руку. Относился как к личности, когда Лиша и остальные вели себя так, будто я дерьмо с каблука.

Она покачала головой.

– Он так часто спасал меня в новолуние, что я сбилась со счета. И не меня одну. «Песнь о Лунном Ущербе» защитила тысячи человек на поле брани, и не только. Если бы не Рожер Тракт, графству Лощина пришел бы конец.

Ренна вздрогнула:

– Так вы с Сиквах – сестры?

– Кузины, но вместе прошли подготовку во дворце дама’тинг, – кивнула Шанвах.

– Лиша назвала ее воином, – заметила Ренна.

– Она великий воин, – согласилась Шанвах.

– Не знала, – сказала Ренна. – Ни разу не видела ее в бою, но демоны бежали от нее в ужасе. Говоришь, вы вместе учились – значит, ты и петь умеешь?

– Конечно, я умею петь.

– На его похоронах исполняли «Песнь о Лунном Ущербе». Меня там не было – как и в минуту острой нужды.

Шанвах вложила в руку Ренны пузырек:

– Пой со мною, сестра, чтобы мы направили сына Джессума по одинокому пути.

Разговор успокоил Ренну настолько, что она усомнилась, сумеет ли расплакаться по команде, но тут Шанвах запела.

Ренна прижала палец к груди, нащупывая пузырек со слезами, который угнездился там на кожаном ремешке. Она медленно шла за Уондой, пока богатырша снимала тюремную стражу. Непрерывно подпитывая потоком магии кожные метки невидимости, Ренна уподобилась ночному ворону – незримая для всех, кто не присматривается прицельно. Никто и не смотрел в ее сторону, благо внимание отвлекала Уонда.

– Внизу, – сказала Уонда, отперев тяжелую дверь из златодрева, обитую мечеными стальными ободами. За ней спускались и скрывались во тьме грубые каменные ступени.

– Спасибо, Уон.

– Прости, что тебе приходится, – повинилась та. – Это мне было поручено обучать Стелу и остальных. – Она опустила глаза. – Эти метки въедаются в душу. Девка была готова меня убить, когда мы ее задержали.

– Ты ни при чем, – сказала Ренна. – Я не раз пыталась убить Арлена, когда кровь бурлила от магии.

– Честное слово? – ахнула Уонда.

Ренна кивнула:

– Он типа чуть не прикончил меня, когда это случилось. Ночь, да я иногда жалела, что не прибил. Но это была не я. Я научилась держать себя в узде. И Стела сможет, она достаточно сильная.

– А если нет?

Ренна наградила ее тяжелым взглядом:

– Если нет – если кто-то из них не сможет, – я все улажу и совесть у твоей госпожи будет чиста.

Судя по ауре, слова эти не порадовали Уонду, но известное облегчение принесли. Ренна видела, что Уонда любит Лишу, но знает – госпожа даже при надобности не в состоянии кого-либо казнить.

Ренна мягко сошла по каменным ступеням, и волоски на ее шее встали дыбом, когда она услыхала, как захлопнулась дверь, оставив ее в тусклом меточном свете.

Она немедленно ощутила притяжение меток, светившихся на полу и стенах. Внешней магии не было, ее без остатка Втянула могучая сеть, которая опустошала узников. Ренна ускорила шаг. Если не держать накопленную магию изо всех сил, Лишины метки высосут и ее.

Место выглядело недостроенным даже для темницы. Предотвращая восхождение подземников изнутри, граф Тамос выстроил из тесаного камня стены и пол, но умер, не успев закончить работу, как и многое в цитадели. До недавнего времени Лиша, не склонная томить людей в темноте и холоде, тюрьмой, понятно, не пользовалась.

– Кто здесь? – донесся из конца коридора голос Стелы. Он изменился и не был робким, каким запомнился Ренне всего полгода назад. Он стал басистее. Увереннее. – Сказано же вам, что не добьетесь ни слова, пока за мной не придут меченые шкуры.

– Ну, уж со мной-то, я думаю, ты потолкуешь, – откликнулась Ренна, останавливаясь перед прутьями клетки.

Стела прищурилась. Она, конечно, различила меточным видением сияние Ренны. Узница была грязна, но крупнее и крепче, чем помнила Ренна. Затрапезная сорочка, которую ей выдали, плохо скрывала татуированное тело. Аура была блеклой, опустошенной, но Ренна видела, насколько изменило ее мясо демонов – может быть, навсегда.

«Вот же я дура, хотела скрыть свои трапезы от Арлена», – подумала Ренна.

Камера выглядела довольно удобной: отхожее место за шторкой, чистый лежак, но ничего, что можно превратить в оружие или использовать для побега. Прутья решетки были толсты и глубоко сидели в камне.

– Ренна Тюк. – Задохнувшись, Стела пала на колено.

– А ну-ка отставить эту хрень! – Ренна сама поразилась, насколько ее рявк вышел похожим на возмущение Арлена. – Я слышала, что вы, детишки, записываете все, что говорили мы с Арленом, но что-то не припомню, чтобы мы ставили людей на колени. Или учили воровать. Или нападать на родных и соседей.

С растерянностью в ауре Стела выпрямилась:

– Они нас не понимают.

– Вы сами не понимаете! – прикрикнула Ренна. – Ведете себя как придурки, упившиеся магией, – скорее демоны, чем люди!

Стела съежилась, попятилась, и Ренна увидела, как больно ужалили ее слова. Аура Стелы наполнилась стыдом и страхом.

«Хорошо». Шагнув вперед, Ренна схватилась за прутья, еще раз Втянув накопленную в себе магию. Железо согнулось, как лозы, и она вошла внутрь.

Стела оцепенела, когда Ренна прошла мимо и села на лежак. И похлопала по матрасу:

– Присядь-ка со мной. Создатель свидетель – вы с дружками заслужили порку, но я здесь не для того, если не вынудишь.

Девушка робко приблизилась и села.

– Я через это прошла, – сказала Ренна. – Поначалу, когда пометила кожу, я только и думала убивать демонов. А люд дневной считала слабаками. Не испытывала к таким ничего, кроме презрения. Однажды в кабаке отрубила мужику руку, когда он положил ее мне на ногу.

Стела сплюнула на пол камеры:

– Он сам напросился.

– Да, может быть, – согласилась Ренна. – Но я сделала это не потому, что он напросился, а потому, что все перед глазами заволокло красным. Я была такая пьяная от магии, что ничего не соображала.

Тронув Стелу за подбородок, Ренна чуть запрокинула ей голову, заставляя смотреть в глаза:

– Так поступают животные, Стела Тракт. Так воюют подземники. Только ярость, и никаких мыслей. И вот поэтому в битве за Лесорубову Лощину горстка запуганных дровосеков сумела их побить и обратить в бегство.

Она уронила руку, не отводя взгляда.

– Но когда наступило новолуние и вышли мозговики, демоны перестали переть напролом. Они сражались с умом, как и мы. И мозговики вернутся – это неизбежно, как восход солнца.

У Стелы потекли слезы.

– Я пыталась, госпожа Тюк. Я старалась, и все пошло в Недра. Встретила мальчишку. Хорошего, и я запала на него так, что себя не узнала. Но я до того упилась магией, что не подумала и обидела его. А когда он отвернулся…

– Тебе захотелось одного – растерзать его, – докончила Ренна.

– Ага, – уныло сказала Стела.

– Он еще жив, этот мальчик?

– Не благодаря мне, – шмыгнула носом Стела.

– Еще кого-нибудь убила? – спросила Ренна, вчитываясь в ее ауру. – Не лги мне.

– Нет. – аура подтвердила правдивость ответа. – Иногда хотела. Сломала несколько костей, но никого не убивала.

– Значит, еще не поздно, – сказала Ренна. – Не поздно вернуться и взять себя в руки. Нормальной, раз уж ты ела сердце демона, тебе не быть, но ты сумеешь обуздать себя, как мы с Арленом.

Стела вытаращилась на нее:

– Избавитель тоже срывался?

– Он не любит, когда его так кличут, и ты это знаешь. Но да. Полностью справиться невозможно, но это ладно. Бывает, что ярость нужна. И лютость. Порой это единственное средство против когтей демона, иначе не выжить. Но ты, Стела Тракт, должна помнить, кто твой подлинный враг. И никогда не забывать.

– Демоны, – сказала Стела.

– Да, – согласилась Ренна. – А ты обращаешь ночную силу против дневного люда и становишься не лучше их. Ты этого хочешь?

– Нет, госпожа, – замотала головой Стела.

– А остальные?

Стела обмякла:

– Им крышка, госпожа Тюк. И я была такой же. Немного вернулась в чувство, когда госпожа Лиша меня высушила, но они полны ихора. Не знаю, послушают ли они даже вас.

Ренна накрыла ее руку своей:

– Тогда мы заставим их слушаться.

Открыв дверь и увидев позади Ренны Стелу, Уонда подобралась, но ничего не сказала и посторонилась.

Стела взглянула на нее с болью в ауре:

– Я была сама не своя, Уонда. Понятно, что от этого не легче, но… сама не своя, и прости.

Уонда поджала губы:

– Я понимаю, Стел, каково тебе. Знаю. Но мой папаша говаривал, что «прости» – это только полшага к исправлению содеянного.

– Мы уже занимаемся второй половиной, – сказала Ренна. – Передай Лише, что я загляну, когда потолкую с детьми.

– Да, – кивнула Уонда.

– А Кит? – спросила Стела.

– Он подождет, – ответила Ренна. – Для гарантии хорошего поведения. К тому же я хочу провернуть трюк, который с ним не сработает.

Она взяла руку Стелы, соприкоснувшись с ней метками. Возникло покалывание. Ренна слегка подпитала девушку, после чего Втянула энергию обратно, Читая ее. Кровь изменилась. Может быть, еще мало для самоконтроля – пока, – но, возможно, достаточно для…

Она рассеялась, утянула Стелу в великую метку и полетела к Лесу травниц.

Мигом позже они материализовались на его окраине. Лиша и Арлен построили сеть великих меток Лощины так, чтобы оставить для леса брешь: отчасти потому, что было трудно придать нужную форму стольким деревьям; отчасти ради возможности свободно экспериментировать внутри с магией демонов.

– Сейчас стошнит.

Стела заковыляла в сторону. Остановившись, упала на четвереньки; ее вырвало. Потом она долго не могла отдышаться, наконец вытерла рот.

– И так всегда?

Ренна пожала плечами:

– Меня не накрывало, но я-то до первого раза ела демонов куда дольше, чем ты. Наверно, легче, когда тебя ведут за руку.

– Ага, – согласилась Стела. – Как будто ветряк налетел, схватил меня когтями и потащил по воздуху. Только воздуха не было.

– Встань потверже и Втяни чуток силы, – посоветовала Ренна. – Полегчает.

– Втянуть? – не поняла та.

– Представь, что всасываешь ногами воздух. Вздохни поглубже и достань из великой метки магию. Только немного.

Стела повела бровью, потом зажмурилась, стиснула зубы и усиленно задышала. Вышло слегка комично. Тяги не было, и аура осталась тусклой.

– Не так, – сказала Ренна, подступив и снова взяв ее за руку. – Вот как надо.

Она Втянула, проводя через Стелу магию из великой метки. Аура Стелы сразу сделалась ярче, и та, приосанившись, ахнула:

– Я снова сильная! Как вы это делаете?

Теперь в ее ауре зажглось нетерпение, проснулась жажда магической власти.

– Научу и тебя, и других, по очереди, – ответила Ренна. – Правда, нужно соблюдать осторожность. В великих метках заключена огромная сила. Если пожадничаешь – вспыхнешь, как масло.

Стела сглотнула комок в горле, в ауре полыхнул страх.

– Теперь показывай ваш лагерь, – велела Ренна.

Деревья слились в неразличимое целое, когда они помчались с магической, нечеловеческой быстротой. Ренна пробыла в лесах недолго, зато Стела знала их, как родную гостиную. Через несколько минут Ренна меточным видением засекла проблеск и поняла, что лагерь близко.

Она поймала Стелу за плечо и вынудила резко остановиться:

– Протяни руки.

В ауре Стелы написалось смятение, но она не замешкалась, и Ренна, начертив на ее ладонях и груди метки невидимости, напитала их толикой силы. Затем зарядила собственные метки, и обе растворились в ночи. Она нащупала руку Стелы прежде, чем видимость ухудшилась, и они уже медленнее устремились вперед.

Лагерь никто не охранял; дети сгрудились вокруг помоста, не отрывая глаз от брата Франка, который с криками расхаживал взад и вперед. Перед кафедрой собралось полдюжины юных присных, шерстивших толпу стальными взглядами.

Праведник разительно отличался от скованного Малыша, памятного Ренне по прошлым встречам. Аккуратно подстриженные бородка и волосы дико заросли, изысканные одежды сменились бурой домотканой рясой сельского рачителя, рукава у которой отрезали, чтобы выставить напоказ татуировки. Они светились, и аура горела ярко. Ярче, чем у тех, кто окружал помост.

– Потерпим ли мы это? – вопросил Франк. – Позволим ли держать наших сестру и брата в оковах за одно лишь желание свободно выбегать в открытую ночь?

– Нет! – дружно взревели присные, и многие в толпе подхватили, а ауры покраснели от гнева.

Ренна без труда вычислила меченых шкур по аурам, которые светились почти так же ярко, как у Франка, и костей, вооруженных оружием из демоновой кости. Они лишились вожаков и кипели от ярости. Над ними плавали образы детей, штурмующих крепость Лиши и вышибающих двери. Ренна подумала, что при той энергии, которую накопили их отряды, они с этим запросто справятся.

Но убеждены были не все. Шарумы стояли особняком с Джарит и ее внучкой; они с невозмутимыми аурами наблюдали за толпой. Их вряд ли удастся поколебать, но в той же мере они не собирались и останавливать безумие.

Однако насосы склонялись к тому, чтобы занять позицию Франка. Впереди них со скрещенными руками стояли Каллен Лесоруб и Джас Рыбак. Они тоже были злы, но не так, как другие, ибо вкусили магии меньше, чем остальные отряды. Они не поддержали галдеж.

– Брат Каллен! – воззвал Франк, понимая, кого ему придется убедить. – Ты сомневаешься в нашей правоте?

– Я не меньше других хочу, чтобы Стела и Кит вернулись, – ответил Каллен. – Но это не означает, что я готов вышибать дверь госпожи Лиши.

– Бывают времена, когда твердые в верованиях мужи и жены обязаны восстать против неправедности! – вскричал Франк. – Я присутствовал при том, как Арлен Тюк лично сказал инквизитору Хейсу: «Если выставите блудницу, я переломлю через колено столб и загоню одну половину в вашу дверь, а вторую – в графскую!» Так Избавитель давал нам понять, что те, кто выступает против ночи, неподвластны законам людей.

Ренна вспомнила эти слова. Арлен произнес их в запальчивости, во время распри, которую по иронии судьбы начал сам Франк, высмеявший ее за недостаток манер, когда подал дорогое вино в хрустальной посуде. Теперь воспитанности недоставало ему самому, и он метался зверем, пытаясь именем ее мужа разжечь и склонить к насилию толпу.

«Хватит», – подумала она и отключила метки невидимости.

– Я тоже при этом присутствовала! – выкрикнула Ренна, устремившись в толпу.

К ней обернулись, глаза вытаращились. Дети отпрянули, сминая стоящих сзади и освобождая ей путь к помосту.

– Ренна Тюк, – зашептались вокруг, но Ренна оставила их без внимания, сверля взглядом Франка.

– Узрите! – возопил Франк, указав на нее с напыщенностью жонглера. – Ренна Тюк, суженая Избавителя, возвращается, чтобы вести нас по нашему праведному пути!

– В нападении на Лощину нет ничего праведного! – пролаяла Ренна в ответ.

Франк смешался, но только на миг.

– Ты отрицаешь слова самого Избавителя? «Вы распоясались, – сказал он, – и должны понять, где кончаются метки».

Ренна растаяла и мигом позже соткалась на помосте рядом с Франком. Сграбастав рясу, она с разворота швырнула его с возвышения, и он грянулся навзничь на пятачке, поспешно освобожденном зрителями.

– Метки кончаются, когда ты толкуешь мне смысл мужниных слов! – сказала Ренна. – Тех, что прозвучали в ссоре, которую ты же и начал!

Она направилась к ступеням, не отводя от Франка гневного взгляда, но его юные приспешники преградили ей путь. В их аурах царила неразбериха. Поклоняться их учили ей, но знал их, пестовал и наставлял в преданности Франк. Именно Франк напитал их силой.

С ними придется разобраться – как, может быть, и с другими, но нельзя забывать о главном. Она начертила в воздухе ударную метку, расшвыряла мешавших пройти и стала подкрадываться к их вожаку, как к ночному волку.

Франк поднялся и припал к земле. Он не пострадал, избыток магии укреплял его тело, а в ауре кипело бешенство.

«Замечательно». Ренна приближалась, отбросив осторожность и провоцируя к нападению. Франк заглотил наживку и прыгнул, намереваясь ее схватить. Она непринужденно посторонилась, поймала за руку и, крутанув, применила против Франка силу его же инерции и швырнула через круг.

Франк снова остался невредим, но это было нестрашно. Как ни хотелось ей его отмочалить, демонстрация была важнее. Пусть зрители увидят честную схватку, в которой она победит.

Аура Франка пылала магией, и он осыпал Ренну градом ударов, но его шарусак еще пребывал в зачаточном состоянии. Когда-то Ренна дралась так же, полагаясь на голое неистовство. Для борьбы с безмозглыми трутнями этого зачастую хватало.

Но Шанвах ее от этого отучила. Шарум’тинг унижала ее примерно так же, пока она не научилась уважать оборонительные способности и ум противника. Вдобавок она ознакомила Ренну с болевыми точками – местами, где сходились и разветвлялись телесные энергетические потоки. В этом таился секрет шарусака дама’тинг, и Ренна, вооруженная меточным видением, различала яркие точки в ауре Франка не хуже, чем звезды в ночном небе.

Франк приступил к ней с удвоенной яростью. Теперь он был начеку, но все удары пришлись в пустоту, тогда как Ренна отклонилась и врезала пяткой в бедренную точку. Он сложился, словно лист бумаги, и Ренна, змеей захватив его правый бицепс, заломила ему руку за спину. Удар под колено поверг его наземь. Она выламывала плечо, пока не услышала хруст.

Франк взревел от боли, но Ренна поняла по ауре, что поединок не закончен. С усилием оттолкнувшись от земли, он поднялся, словно не замечая сломанной руки, и преимущество Ренны во многом сошло на нет. В шарусаке все строится на тяжести и рычагах силы противников, но магии во Франке было столько, что Ренна весила для него не больше куклы.

Она дала ему отойти, поставила руки на бедра и улыбнулась, когда он присел, оскалился и вытянул руку, залечивая ее магией. Через считаные секунды он будет вновь готов к бою.

Ренна шагнула вперед, чтобы добить его, пока он не восстановился, но тут раздался крик – и братья с сестрами атаковали ее. Их замешательство улетучилось, и они уподобились стае трутней, готовых защитить своего мозговика.

Набрав в грудь воздуха, Ренна обрела центр и сосредоточилась на точках схождения в их аурах. Одна молодка попыталась пинаться; поймав ее за ногу, Ренна ткнула костяшками двух пальцев в бедро, и нога отнялась. Другой пацан замахнулся кулаком и взмыл в воздух. Не прекращая кружиться, Ренна присела и подсекла ногой паренька, – без сомнения, она заставала его в городе за чисткой конюшен.

Последним был юный красиец, он сражался искуснее остальных, но и близко не походил на Ренну в проворстве. Отступив на два шага, Ренна блокировала его удары и пинки, пока он не занял нужную позицию; тогда она раздробила ему таз и вывела из боя.

Путь к Франку расчистился вновь, и тот уже оправился полностью. Его аура горела от гнева, но ему хватило ума не идти врукопашную. Вместо этого он поднял руку и начертил в воздухе светящуюся ударную метку. Не будучи пока великим мастером, он зарядил ее больше чем требовалось.

Ренна превратилась в туман и пропустила сквозь себя ударную волну, которая повергла наземь приспешника Франка, превратив его в груду изуродованных останков.

«Тебе крышка».

Она пересекла круг, подобно порыву ветра. Франк отшатнулся и яростно ударил в туман, но с тем же успехом мог избивать воздух. Она материализовалась позади, одной рукой обхватила его за шею, а другую просунула под мышку и сплела кисти.

Будь бой обычным, она бы его задушила, но Франк был слишком силен, а Ренна хотела продемонстрировать совершенно другое. Она прижала свои накожные метки к меткам Франка, но не влила в него магию, как поступила со Стелой, а с силой Втянула, высасывая из него мощь.

Мышцы Франка напряглись и вздулись, как от плевка молниевого демона. Ренна удержала его и усилила тягу. Ее метки сперва засветились, затем запылали, и это длилось, пока она не ощутила жар. Глаза, горло и носовые ходы высохли, их жгло. Но она продолжала Тянуть, следя за тем, как тускнеет аура Франка. Боль нарастала, пока все ее тело не объяло незримым пламенем, но Ренна продержала противника до последнего и дождалась, чтобы его аура почти погасла.

Ренна отпустила Франка, проводила его пинком в зад, и он мешком рухнул на землю. Боль стала невыносимой. Ренна послала в небо мощнейший магический разряд, начертив световую метку, которая превратила ночь в день.

Еще распираемая энергией, она туманным облаком метнулась к красийцу-приспешнику, которому сломала таз; всмотрелась в его ауру, вправила кости и зарядила их магией, чтобы срослись. Затем подпорхнула к юноше, которого сразила ударная метка Франка, но тот был мертв, и его аура погасла, как свечка.

«Будь оно проклято!»

Тогда она применила еще один трюк из арсенала Арлена, растаяв только частично и воспарив в небеса. Она зависла над потрясенными детьми, подсвеченная световой меткой. Они сощурились и прикрылись от сияния ладонями.

«Ночь, – подумала она, – как они молоды!»

– Арлен Тюк ни слова не говорил о грабежах! – Ренна начертила метки, и ее голос усиливался, пока не дрогнули деревья. – И не велел вызволять из тюрем преступников! Да, он требовал уважения, но оказывал его первым! И он доверял госпоже Лише! Она больше всех пеклась о Лощине в тяжелые времена. И чаще, чем кто-либо, указывала правильный путь. Это знал Арлен, это знаю я, и вам пора тоже это понять. Любого, кто ей не подчинится, я отметелю так, что расправа над Франком покажется шлепком по заднице!

Десятки лиц в ошеломленной тишине взирали на нее, освещенную меточным светом.

– Если вы слышите меня, скажите «да»! – гаркнула она.

– Да! – закричали они. – Да! Да! Да!

Наставив палец на Стелу, Ренна начертила метку поменьше, чтобы осветить девушку. Та вошла в круг и помогла Франку встать.

– Скажи «да», Стела Тракт!

Еще одна быстрая метка – и «да!» Стелы прозвучало громче других.

Ренна сжала кулак, сверкая наручными метками:

– Скажи «да», брат Франк!

Франк вскинул на нее взгляд, и его тусклая аура наконец присмирела.

– Да! – каркнул он, но Ренна постаралась, чтобы его ответ услышали все.

Она медленно опустилась, делая голос тише и уменьшая свечение:

– Я понимаю ваши чувства. Магия мешает думать. Превращает эмоции в бурю. Мне это знакомо. Арлену – тоже.

Ее ноги коснулись земли. Она медленно повернулась, не прекращая говорить и встречаясь взглядом с каждым.

– Однако сейчас тем более нельзя забывать, что вы – люди. Недра снова хотят восстать, и вы должны быть готовы драться не только за графство Лощина, но и за все человечество. Второй возможности не будет.

Ренна перехватила взгляд Джарит:

– Шарак Ка уже не близится. Война началась.

Она раскинула руки.

– У вас теперь есть сила, но вы понятия не имеете, как ею управлять. И это плохо кончается, – показала она на изуродованный труп приспешника Франка. – Помочь я могу, но в конечном счете вам придется полагаться на себя.

Судя по ауре, Лиша расслабилась, но сразу же насторожилась, увидев, что вместо Арлена в кабинете материализовалась Ренна.

«Это хорошо. Нечего ей блаженствовать».

Они уставились друг на друга, но Лиша быстро прервала взаимное созерцание:

– Спасибо, что пришла. Чая?

– Да, можно, – кивнула Ренна. – Я надолго не задержусь. До рассвета надо вернуться к Арлену.

Она плюхнулась в красивое графское кресло и положила ноги на стол. Лиша покосилась, но ничего не сказала, а Уонда разлила чай.

– Видела их? – спросила Лиша.

– Да, – коротко ответила Ренна.

– И? – подстегнула Лиша, не дождавшись продолжения.

– Стела была права. Они собирались двинуться на Лощину и вышибить твою дверь.

– Ночь! – произнесла Уонда. – Сколько? Когда?

Над ней поплыли образы арбалетчиц, выстроившихся на стенах крепости Лиши.

Ренна отмахнулась:

– Я укротила их, как обещала. – Она повернулась к Лише. – Они еще доставят хлопот, но это уже твоя забота.

– Можно узнать, что же ты сделала?

Лиша выглядела так, словно раскусила лимон. Ренна не улыбнулась, но Лиша, конечно, увидела веселье в ее ауре, и это было неплохо.

– Главным смутьяном оказался Франк, – ответила Ренна. – Бред величия. Перетолковывал слова Арлена себе в угоду. Я задала ему трепку у всех на глазах. Внушила им страх перед Создателем. Не могу обещать, что станут паиньками, но с наступлением ночи они будут сражаться за Лощину, а набеги прекратятся.

– Что нам сделать, чтобы так и осталось? – спросила Лиша. – У них есть требования?

Ренна помотала головой:

– Они еще стирают бельишко после моего скромного представления, но это не затянется. Наведайся к ним еще несколько раз, закрепи положение. В знак доброй воли освободи утром Кита. Разрушь Стаю, если сумеешь. Подыщи костям и насосам место среди лесорубов, а Франка – не знаю, посади его, что ли, к Джоне в новый совет рачителей.

– Ты же только что сказала, что это он всех баламутил! – вскинулась Уонда.

Но Лиша согласно кивнула:

– Тем больше оснований держать его рядом. Я поговорю с Джоной и попрошу собрать совет при свете дня.

– Умно, – согласилась Ренна. – Меченые шкуры останутся занозой в заднице, куда их ни пристрой. Не спускай с них глаз, но не пускай в крепость.

– Что-нибудь придумаем, – сказала Лиша.

– Как быть с шарумами, я не знаю, – продолжила Ренна. – Можно спросить у Джардира, пока он не отправился повидаться с женой.

Лиша вздрогнула, и Ренна выругала себя за тупость. Когда-то она могла брякнуть такое нарочно, но…

– Извини, – сказала она. – Я не хотела…

– Ничего не попишешь. – Лиша вынула из кармана запечатанное письмо. – Передашь ему при встрече? Он все равно узнает о ребенке, пусть уж лучше от меня.

Ренна кивнула, беря конверт:

– Конечно.

– Спасибо тебе, Ренна, – сказала Лиша. – Я знаю, что мы не всегда…

Ренна рубанула ладонью воздух:

– Мне надоела эта вечная песня, Лиша. Ты недолюбливаешь меня, а я – тебя. Это не значит, что мы по разные стороны баррикады. Я не собираюсь мешать тебе растить ребенка.

Она провела пальцами по своему еще плоскому животу, думая о развивающейся там жизни.

– Истинно и справедливо, – проговорила Лиша, но вдруг склонила голову набок, изучая ауру Ренны.

Это продлилось чуть дольше, чем хотелось бы. Ренна покрылась мурашками.

– В чем дело? – вскинулась она.

– Уонда, дорогуша, ты не оставишь нас ненадолго? – попросила Лиша.

– Да, госпожа, – ответила Уонда, сняла со стены лук и пошла к выходу.

Когда дверь закрылась за ней, Лиша активировала метки тишины, а Ренна встала, не будучи в силах сидеть ни секунды больше.

– Что такое?!

– Ты беременна, – сказала Лиша.

Ренна похолодела. Она с усилием Втянула свою ауру, дыша глубоко, чтобы остаться невозмутимой. Отрицать? Вспылить? Сказать Лише, что это не ее дело, будь она проклята?

Да, но и ребенок Лиши не дело Ренны, а она полгода назад с удовольствием ткнула Лишу носом в ее опрометчивость.

Она выдохнула:

– Лиша, я замужняя женщина и не обязана перед тобой отчитываться.

– Не обязана. – Лиша встала, подошла к ней и развела руками. Ее взгляд был спокоен, голос кроток. В ауре проступало тревожное напряжение. – Но когда была беременной я, на ребенка повлияла магия. Пожалуйста, ради младенца позволь мне тебя осмотреть.

Мускулы Ренны напряглись. Кулаки сжались, и она выпрямила пальцы лишь немалым усилием воли. Только недавно она проповедовала меченым детям, и вот уже в ее собственной крови бушует магия – взывает к ней, разогревает чувства, велит бежать или атаковать Лишу, заткнуть ей рот, пока никому не проболталась. Все, что ей было под силу, – стоять столбом и дышать.

Как ни старалась Ренна скрыть ауру, Лиша, конечно, увидела многое, но все стерпела, осталась спокойна и ни слова не вымолвила.

– Да, – наконец произнесла Ренна. – Пожалуй, это дельная мысль.

– Как прошло? – спросил Арлен, когда Ренна материализовалась в их башенной кухне.

Они с Джардиром и Шанвах сидели за завтраком.

– Сломала несколько костей и устроила небольшое огненное представление, – ответила Ренна. – Заново внушила им страх перед Создателем и наставила на путь истинный, но их надо учить, они должны держать себя в руках, когда налетит рой. Я навещу их еще пару раз перед нашим уходом.

Она взглянула на Джардира:

– Там есть красийцы. Вдовы и дети из Лишиной свиты. Раскрашивают себя воронцом, и я не видела, чтобы они ели мясо демонов, но это пропащие люди, Ахман. Лощина – их дом, но они в нее не вписываются.

– Я бы удивился, если бы вписались, – сказал Джардир. – Но вряд ли они покинут землю, которую освятили кровью их отцы и мужья.

– Лиша передает, что будет обязана, если ты поможешь советом.

– Кто у них главный? – спросил Джардир.

– Джарит.

– Дживах ка Каваля, – кивнул Джардир. – Я заглядывал к ней в душу, и она чиста. Джарит сумела сплотить людей. Я поговорю о ней с Инэверой. Надо направить в Лощину дама’тинг и выделить для их охраны шарумов. Наши братья и сестры в Лесу травниц не будут забыты.

– Это не все, – сказала Ренна, извлекая письмо. – Лиша просила передать вот это.

Глаза Джардира округлились, он взял послание, немедленно поднес к носу и втянул воздух.

– Благодарю тебя, Ренна дживах Арлен ам’Тюк ам’Брук.

Отвесив поклон, он быстро вышел.

Ренна покачала головой:

– На одном вдохе говорит о жене, а на другом вдыхает духи Лиши.

– Мы относимся к браку иначе, чем землепашцы, – заметила Шанвах. – В Эведжахе сказано, что любовь не имеет границ. И разделить ее не значит обесчестить Дамаджах. Часть бесконечности все равно бесконечна.

– А это работает в обе стороны? – осведомилась Ренна. – Любовь достаточно бесконечна, чтобы у женщины было двое мужей?

– У тебя есть кто-нибудь на примете? – спросил Арлен.

Шанвах промолчала, но по лицу было видно, что она оскорблена одной такой мыслью.

– Не задумывалась, – ответила Ренна.

Стоя во дворе у бегового круга, Ренна наблюдала за Рагеном, который неуклюже объезжал Сумеречного Плясуна, стараясь настроиться с ним на одну волну. Он был крупным мужчиной и опытным наездником, но Плясун – не обычный конь. Он возвышался на голову над другими мустангами, а те, в свою очередь, казались гигантами даже рядом с могучими боевыми конями милнских вестников. Арлен долго и напряженно раздумывал, но в итоге решил, что ему некому доверить драгоценного скакуна и друга, кроме Рагена – человека, который научил его ездить верхом.

Зарука была свадебным подарком для Ренны. Они собирались разводить лошадей, дабы расширить семью во всех отношениях. У Арлена в глазах стояли слезы, когда Ренна покинула башню и увела скакунов. Завидев Уонду, она поняла его чувства. Погладив Заруку по шее, она крепко прижалась к ее гриве.

Лошадь, должно быть, уловила ее напряжение – зафырчала, забила копытами. Ренна приникла к ней головой и не сдержала слез:

– Я вернусь. Клянусь солнцем. Тебе будет хорошо с Уондой. Никто не объездит тебя лучше, пока меня нет.

Уонда приблизилась уверенно, но Ренна уловила в ней страх. О скакунах Арлена и Ренны в Лощине ходили легенды.

– Седла она не потерпит, – предупредила Ренна. – Сумками навьючить можно, будет удобнее сидеть, но с поводьями ничего не выйдет. Не бойся хорошенько дернуть за гриву, если она захочет сбросить тебя или пойти куда вздумается. Переживет.

Уонда замялась, но кивнула:

– Папаша держал конягу. На седло денег не было. Я научилась ездить без него.

– Не давай ей спуску, пока не научится тебя уважать, и все будет в порядке, – сказала Ренна.

Зарука взглянула на Уонду холодно, но положить на шею руку позволила. Этот жест словно придал ситуации реальности, и ком в горле Ренны разросся.

– Больше всего она любит зеленые яблоки, – выдавила она. – Кислые, как и ее норов.

– Куплю сегодня же бочку, – ответила Уонда.

– Но и от меда не откажется, если добавить в овес.

– Пчелы есть прямо в крепости.

Больше Ренна вынести не могла. Всхлипнув, она в последний раз обняла Заруку и бросилась прочь со двора.

– Великая метка – наше сильнейшее оружие и злейший враг, – во всеуслышание объявила Ренна, расхаживая по лекционному залу Школы травниц.

На полу была нарисована великая метка в миниатюре, заряженная расставленными вдоль стен хора-камнями.

Лиша с Уондой стояли в стороне, скрестив руки, и наблюдали. Обе ярко светились силой, очевидной из-за собравшихся в зале детей. Ренна гарантировала обеим безопасность, но они предпочли не рисковать.

– Помните, как парил в небе Арлен? – спросила Ренна. – Как он метал молнии в демонов?

Кое-кто из детей издал победный клич и зааплодировал. Ренна кивнула и дождалась тишины.

– А как упал, помните?

На сей раз рукоплесканий не было. То был горчайший час для Лощины.

– Метки Втягивают магию и держат ее, – продолжила Ренна. – Ее распределение зависит от их формы. Но если вы стоите на линиях, – она ступила на великую метку, – то волевым усилием можете к ним подключиться.

Она Втянула. Затем начала светиться все ярче, пока зрители не прикрыли руками глаза. Продемонстрировав, что хотела, Ренна вернула энергию в символ.

– В великих метках Лощины хватает силы, чтобы почувствовать себя равными самому Создателю, но мы не созданы для проведения через себя такого количества энергии. Ни я, ни даже Арлен Тюк. Он впитал слишком много и выгорел. Рухнул на булыжную мостовую и раскололся, как яйцо. – Ренна указала на Лишу. – Если бы госпожа Лиша не примчалась его склеить, он бы не выкарабкался.

Лиша кивком подтвердила истинность ее слов, напомнив собравшимся о своей власти.

– Стела Тракт, – позвала Ренна. – Подойди и Втяни от этой метки.

В ауре Стелы обозначился страх, но она подошла и робко ступила на демонстрационный участок.

– Обувь долой, – велела Ренна. – Сначала встань метками точно на линии.

Стела сбросила сандалии, встала на линию, что потолще, и закрыла глаза.

– Делай, как я учила. Втягивай аккуратно и медленно. Осторожно, не слишком много.

Стела дышала ровно, но сердце бешено колотилось; она старалась сдержать наслаждение и восторг.

– А слишком много – это сколько?

– Пока достаточно, – сказала Ренна, когда метки Стелы загорелись и стали видны даже для обычного зрения. – Если больше, то зазудят потроха. Глаза, нос и уши высохнут, тебе станет трудно сосредоточиться. А если еще больше, то появится ломота и мысли разбегутся. Продолжишь – утратишь контроль и сгоришь заживо.

– Как же избавиться от избытка? – встревожилась Стела, и страх в ее ауре передался зрителям.

– Великая метка высасывает его прямо сейчас, – ответила Ренна. – А держит только твоя воля. Выпускай его медленно и ровно, как будто льешь из чайника кипяток.

Стела закрыла глаза, пожелав, чтобы магия вытекла, но перестаралась и вытолкнула ее сама, вместо того чтобы предоставить работу символу. Могучая великая метка жадно присосалась к ней, и Ренне пришлось схватить Стелу за руку и прервать Тягу, пока девушку не выдоило досуха.

– Хорошая попытка, – похвалила Ренна. – Ступай на место. Элла Лесоруб, подойди и попробуй ты.

Когда девушка приблизилась, Ренна повела носом. Меченые шкуры продолжали есть мясо демонов, но она и не запретила этого. Сила им скоро понадобится.

Если научатся с нею совладать.

Глава 15 Сестры возвращаются 334◦П.◦В.

Серьга Инэверы завибрировала, одна из многих. Инэвера нащупала ее, проведя пальцем по хрящику правого уха. Вторая сверху.

Дамаджах выдохнула. Наконец-то.

Она повернула колечко, метки выровнялись, и вибрация прекратилась.

– Дочь моя.

– Да пребудет с тобой благословение Эверама, матушка, – сказала Аманвах. – Рада слышать твой голос.

– И я твой, – ответила Инэвера. – Эверам хранил тебя.

– Возможно. Я возвращаюсь в Дар Эверама, и уже вдовой, хотя прошло меньше года.

– Такова инэвера. Кости сообщили, что ты носишь сына наследника Джессума.

– Как и Сиквах, – подтвердила Аманвах, – хотя до срока нам далеко.

– Тем больше причин вернуться к своим, – сказала Инэвера. – Сиквах с тобой?

В левом ухе немедленно задрожало колечко.

– Я здесь, Дамаджах, – отозвалась Сиквах, когда Инэвера настроилась.

– Когда вы вернетесь? – Серьги не действовали на большом расстоянии.

– Через день, – ответила Аманвах. – Самое большее – два.

– Я вышлю сопровождение, – сказала Инэвера. – Во главе с Джарвах. Другого не признавайте.

– Неужели дела так плохи, что мне нельзя доверять сопровождению от брата? – спросила дочь.

– Они даже хуже. Асом попытался убить Ашию во время переворота.

– О нет! – задохнулась Сиквах.

– Ашия оказалась сильнее и оставила Асукаджи калекой.

– По крайней мере, теперь Асом оставит попытки насильно выдать меня за кузена, – сказала Аманвах.

– Наверно, – согласилась Инэвера, – но надежда на ваш брак с Асукаджи была твоим главным достоинством в глазах брата. Не надейся, что он замедлит убить тебя, если меня это ослабит.

– Пока я жива, Дамаджах, с Аманвах ничего не случится, – возразила Сиквах.

– Ты тоже можешь превратиться в мишень, племянница, – заметила Инэвера. – Ашия отослана из Дара Эверама, а Шанвах не вернулась. Теперь шарум’тинг ка – ты.

Наступила тишина, ее слова осмысливали. Наконец заговорила Аманвах:

– Прими поздравления, сестра. Да пребудет с тобой благословение Эверама.

– Я недостойна, – сказала Сиквах.

– Смирение перед Эверамом похвально, – ответила Инэвера, – но ты отныне старшая сестра по копью. Я видела, как ты взрослела, и знаю тебе цену.

– Я не сумела защитить мужа, – возразила та. – Его кровь пятнает мою честь.

– Вздор, – сказала Аманвах. – Я была там, сестра. Ты больше ничем не могла помочь. Только благодаря твоему искусству мы выжили, чтобы выносить его наследников и отомстить.

– Кости свое слово сказали, – проговорила Инэвера. – Мича и Джарвах сразу же отдадут вам копья. От этой должности не отказываются, племянница. Шарак Ка близко, и все обязаны внимать, когда зовет Эверам.

– Да, Дамаджах, – ответила Сиквах. – Я постараюсь быть достойной.

– Ты уже достойна.

– Можно ли нам в таком случае больше не притворяться, будто моя сестра-жена – всего лишь жалкая даль’тинг? – спросила Аманвах.

– Разумеется, – ответила Инэвера. – При дворе мало глупцов, которые еще верят в это.

– Хорошо, – сказала та. – Мне будет спокойнее, если наследника нашего мужа в ее чреве прикроют доспехи.

– Что еще слышно из Лощины? О ребенке, которого вынашивает госпожа Лиша?

Аманвах не спросила, откуда Инэвере об этом известно. Дочери хватало ума учитывать материнское Видение.

– Дитя родилось, – ответила она. – Я лично приняла роды.

– Так быстро? – Инэвера не сумела скрыть удивления. – Прошло всего шесть лун…

– Госпожа Лиша пропускала через себя мощные потоки магии. Они ускорили течение беременности. Нам с сестрой-женой следует поостеречься того же.

Это представляло угрозу, но меньшую из заботивших Инэверу. Случившееся могло изменить ход войны.

– И что ребенок? – нетерпеливо спросила она. – Это мальчик или девочка?

– Най дамаджи’тинг Аманвах вах Ахман ам’Джардир ам’Каджи, перворожденная дочь шар’дама ка и Дамаджах, принцесса всей Красии! – объявил дама Джамере, когда Аманвах предстала перед Троном черепов.

Аманвах облачилась в белые шелковые одежды дама’тинг, которые колыхались, подобно дыму, но достаточно подчеркивали формы, чтобы напомнить всем, что она дочь Инэверы. Асом по-прежнему созывал двор при свете солнца, и золотистый свет оживлял вышитые электрумом метки.

Белое покрывало сменилось черным – знак того, о чем все уже знали. В нежном возрасте восемнадцати лет Аманвах предстояло стать главной среди дама’тинг Каджи.

– Кай’шарум’тинг Сиквах вах Ханья ам’Джардир ам’Каджи, перворожденная дочь принцессы Ханьи, третьей сестры шар’дама ка!

Имя Хасика – и бесчестье, с ним сопряженное, – благоразумно опустили, однако само его отсутствие напоминало о преступлениях ее отца.

Но Сиквах все равно производила сильное впечатление, одетая в черное шарумов и скрытая белым покрывалом. За спиной были скрещены близнецы-копья, пристегнутые под большим круглым щитом и легкодоступные при необходимости, все – из небьющегося меченого стекла с электрумной прослойкой. Она двигалась с грацией хищницы, и стеклянные пластины в одеждах добавляли хрупкой фигурке солидности, особенно когда она держалась на шаг позади Аманвах в тонких шелках.

– Благословение да пребудет с вами, сестра, кузина, – провозгласил с трона Асом, хотя и состроил кислую мину при виде Сиквах в воинском облачении.

Инэвера, не скрывая улыбки, наблюдала со своего выложенного подушками возвышения.

Под взглядами придворных обе женщины опустились на колени, уперлись ладонями в пол и уткнулись меж ними лбом. Затем синхронно подались назад и вознесли взоры на семь ступенек к постаменту.

Аманвах коснулась пальцем горла, и ее голос, напевный и кроткий, разнесся по залу:

– Достопочтенный брат, мы прибыли по призыву Трона черепов, дабы занять положенные места при дворе Избавителя.

– Женщины Каджи нуждаются в твоем мудром руководстве, сестра. – Асом произнес это вполне убедительно. Он глянул на Сиквах. – Но тебя, кузина, я не призывал.

– Я призвала, – вмешалась Инэвера. Как и Аманвах, она усилила голос при помощи меченых украшений. Значительная часть ее магии не действовала на солнце, но стоило напомнить Асому, что не так уж беспомощны и она, и другие дама’тинг. – После смерти твоей достопочтенной супруги Ашии и исчезновения Шанвах белый платок шарум’тинг ка переходит к Сиквах.

Асом нахмурился, и Баден, отделившись от дамаджи, шагнул вперед и поклонился Трону черепов:

– При всем уважении, Дамаджах, это беспрецедентно. Достопочтенная кузина шар’дама ка не убивала в бою алагай. Она не заслужила права носить оружие, а уж тем паче – командовать сестрами Эверама по копью.

Аманвах показала взглядом, что видит в нем насекомое, которое пора раздавить.

– При всем уважении, дамаджи, за тобой не числятся подвиги выхода в ночь – даже сейчас, будучи шар’дама. Кто ты такой, чтобы свидетельствовать о деяниях моей дживах сен на алагай’шарак?

Она скользнула взглядом по придворным и снова активировала колье, чтобы донести свои слова до ушей каждого:

– Честью моей и упованием на Небеса клянусь и свидетельствую перед Эверамом и Троном черепов, что Сиквах вах Ханья ам’Джардир ам’Каджи показала солнце большему числу алагай, чем любой шарум в Красии.

– Это нелепое притязание! – По залу пролетел шелест: многие согласились с Баденом. – В армии Избавителя есть шарумы, которые истребляли алагай за пятьдесят лет до рождения этой девушки. И ты их бесчестишь своим заявлением.

Асом пристукнул копьем:

– Извинись, сестра.

Аманвах посмотрела брату в глаза:

– Даже ты, шар’дама ка, не властен заставить меня лжесвидетельствовать перед Троном черепов. Втроем с нашим мужем я и моя сестра-жена легионами лишали алагай рассудка и гнали их на копья племени Лощина. От нашего пения дрогнул даже оборотень, который убил наставника Энкидо, и наши соратники смогли с ним покончить.

Асом замешкался. Скрипичную магию сына Джессума узрели многие воины Дара Эверама – алагай шли на бойню покорно, подобно ягнятам. Асом жаждал завладеть этой властью, и только Аманвах и Сиквах могли вручить ему ключи от тайны.

– Возможно, – уступил Баден. – Но шарумы сражаются копьями, а не магией.

Аманвах улыбнулась:

– Ты хочешь проверить, дамаджи, насколько хорошо моя сестра-жена владеет копьем?

Баден презрительно усмехнулся:

– Ты предлагаешь мне ударить женщину при дворе Избавителя?

– Ни в коем случае, достоуважаемый дамаджи, – ответила Аманвах. – Я предлагаю тебе выбрать бойца. Может быть, кого-то из тех, кто, по твоим словам, убил больше алагай, чем моя сестра? – Она повернулась, всматриваясь в толпу. – Или твоего прославленного внука, шар’дама Раджи?

Все взоры обратились к Раджи. Молодой шар’дама был всего на несколько лет старше Сиквах – воин из духовенства, известный бесстрашием в боях с алагай. Он был вооружен даже днем, носил меченый серебряный кастет и непринужденно опирался на свой знаменитый посох-кнут. На поясе висела шипастая плетка, свернутая кольцом, – хвост алагай. Он был крупным мужчиной, и Сиквах рядом с ним казалась карлицей, но она не колеблясь поворотилась к нему, скрестила на сердце кулаки и отвесила ему воинский поклон.

Раджи с улыбкой шагнул вперед и бросил взгляд на деда, испрашивая разрешения сокрушить выскочку. Однако дамаджи почуял западню. Баден десятилетиями сотрудничал с дама’тинг и лучше других знал, что недооценивать их не следует. Боевое мастерство Ашии уже стало во дворце легендой. Он рисковал потерять лицо, если Сиквах окажется не менее искусной и победит его наследника на глазах у всего двора.

Он замялся, и каждая секунда стоила ему толики достоинства, которое он стремился сохранить.

Увидел это и Асом.

– Достаточно. Мой отец не терпел насилия при дворе – не потерплю и я. Дама Баден прав. Никто не оспаривает могущества этого… колдовского пения, но шарумов воспитывают на копьях. Каким бы ни было мастерство Сиквах, она не убила в бою при свидетелях ни одного демона.

– Тогда сегодня, – вызвалась Аманвах. – Сколько тебе нужно свидетелей?

– Даже если она преуспеет, нет никакой особенной доблести в убийстве демона, если ты оснащена невидимыми копьями и доспехами Дамаджах. Шарум’тинг ка должна быть достойна возглавить воинов в Шарак Ка. Трон не признает Сиквах.

– Какая же особенная доблесть удовлетворит шар’дама ка? – осведомилась Аманвах.

– Она должна совершить это как истинный шарум, – ответил Асом. – Как делал наш отец, мальчиком в бидо с копьем без меток, зарабатывая доспехи в бою.

– Шар’дама ка сказал свое слово, и Трон подушек согласен, – объявила Инэвера. – Сегодня Сиквах отправится на алагай’шарак в бидо и с копьем без меток. Завтра на рассвете она положит к трону голову алагай, чтобы та сгорела на солнце, а если нет, мы найдем сестрам Эверама по копью другую предводительницу.

Послышались ахи, особенно из рядов дамаджи’тинг, которых оскорбило принуждение женщины к нескромности перед воинами-мужчинами.

Не дав им времени на протест, Сиквах снова опустилась на колени и уткнулась лбом в пол:

– Клянусь Эверамом, это будет исполнено, шар’дама ка.

Инэвера изучила сделанный Аманвах расклад, особо всмотревшись в отметку на грани, которая указывала время и направление.

– Ты уверена, что это точно?

Аура Аманвах подернулась раздражением – бунт ребенка, стремящегося вырваться из родительской тени. Инэвере следовало подумать об этом, коль скоро она хотела видеть дочь успешной дамаджи’тинг, но и дело было слишком важное, чтобы щадить ее гордость.

– Да, матушка, – сказала Аманвах.

– Ты понимаешь, что это значит. – Инэвера потрудилась перевести вопрос в утверждение.

Ее дочь не была глупа.

– Асом не замедлит убить ребенка, когда обнаружит. Это значит, что в глазах Эверама Олив Свиток – подлинная наследница Ахмана Джардира. Это означает, что ребенок может стать возрожденным Избавителем.

То была горькая правда. Инэвера без счета ложилась с Избавителем, подарила ему четырех сыновей и трех дочерей, и никто из них не обладал подобным потенциалом. А северная шлюха покувыркалась с ним неделю и родила первого потенциального шар’дама ка за все поколение.

Инэвера покачала головой:

– Избавителями не рождаются, дочь моя, их создают.

Аманвах посмотрела искоса.

– Если так, то почему не создать целое войско Избавителей, как хотел сделать Арлен Тюк?

– Мы бы создали, если б могли, – ответила Инэвера. – Поскольку твоего отца и Арлена Тюка больше нет, этот ребенок – единственный возможный Избавитель, какого мы знаем. Не исключено, что единственный в мире.

– Его необходимо защитить, – сказала Аманвах.

– Ее, – поправила Инэвера. – Ты правильно посоветовала госпоже Свиток. Ребенок будет в большей безопасности, если все сочтут его девочкой. Чародеи Асома не увидят в этом лжи, даже если и овладели некоторым умением прорицать.

– Ее, – согласилась Аманвах.

– Чего потребовала госпожа Свиток в обмен на твое гадание? – спросила Инэвера.

Кости велели ей задать этот вопрос лично, оставшись с Аманвах наедине. Они предупредили, что ответ ей не понравится.

Действительно: аура дочери похолодела, как у карманника, пойманного с чужим кошельком. Она прикрыла глаза, выровняла дыхание и обрела центр.

– Я гадала на крови госпожи Лиши еще до рождения ребенка, – сказала Аманвах. – Я уже знала, что роды будут тяжелыми, а младенец – особенным. Возможно, тем самым, кого ты все эти годы учила меня искать.

– Ты тянешь время, – заметила Инэвера.

Аманвах набрала в грудь воздуха:

– Госпожа Свиток потребовала, чтобы я научила ее читать по алагай хора.

– Что?! – вскричала Инэвера.

Аманвах сохранила выдержку, так и не открывая глаз, дыша ровно и положа руки на бедра. Она продолжала стоять на коленях в подушках личных покоев Инэверы.

– Я понимаю, матушка, тебе есть за что ненавидеть Лишу Свиток, – проговорила Аманвах. – Не я ли бросила ей в чай смоляной лист по твоему велению?

Она подняла веки и встретилась с Инэверой взглядом:

– Но ты заблуждалась насчет ее. Она враг Най, и никто другой на моей памяти не сделал больше для подготовки мира к Шарак Ка – даже до того, как она произвела на свет ребенка. Если мы намерены победить в Первой войне, нужно вооружить ее всеми средствами.

Инэвера тяжело дышала через нос и только этим выдавала кипевший в ней гнев. Аманвах преступила черту, открыв секреты дама’тинг землепашеской ведьме и оспорив власть Дамаджах.

Но в то же время она была права. Склонившись под ветром личных чувств, Инэвера увидела в своем центре истину.

– И опять твоя правда, дочь, – промолвила она. – Я боялась, что ты слишком юна для черного платка, но теперь вижу – страх был напрасен. Ты станешь замечательной дамаджи’тинг.

В ауре Аманвах вспыхнула гордость, но она ограничилась поклоном:

– Ты оказываешь мне честь, матушка.

– Госпожа Лиша не могла научиться многому за то короткое время, что оставалось до твоего отъезда, – заметила Инэвера.

Аманвах кивнула:

– Я оставила ей соответствующие разделы Эведжах’тинг, но ей понадобится приличная наставница. Я обещала прислать в Лощину другую дама’тинг. Может быть, Джайю или Селте.

Инэвера поджала губы, затем сказала:

– Они слишком неопытны. И та и другая могут помогать, но для нашего важного дела нужно направить кого-нибудь помудрее.

– Но кому довериться? – спросила Аманвах. – Большинство дама’тинг не замедлят перерезать госпоже горло и сбежать с ребенком, величая себя новой Дамаджах.

– Риск есть, – согласилась Инэвера. – Нам придется сделать расклад. Я бы сама убила госпожу и выкрала ребенка, но ему опасно находиться во дворце, пока на троне сидит твой брат. Чем дальше останется от него Олив, тем вероятнее, что она успеет созреть, примет титул шар’дама ка и спасет Ала.

– Или уничтожит, – добавила Аманвах.

– Таково бремя Избавителя, – кивнула Инэвера.

Сиквах стояла на коленях перед Троном черепов, не имея на себе ничего, кроме бидо – простой полоски черной ткани, обмотанной вокруг груди и крест-накрест пропущенной между ног. Лицо и волосы были открыты, и на ней не осталось никаких меченых украшений, даже знаменитого колье. Рядом лежало обычное копье из дерева и стали, без меток, зато покрытое ихором, который шипел на утреннем солнце.

По всем канонам это был совершенный скандал. Инэвера наслаждалась растерянностью мужчин. Половине было не по себе, они отводили глаза. Другие откровенно пялились на воительницу. Мысли же путались у всех.

Позади Сиквах преклонили колени семь шарум’тинг с лицами, прикрытыми черными покрывалами; каждая держала по черному бархатному мешку.

– Достопочтенный шар’дама ка, – заговорила Сиквах. – Ты не уточнил, какая разновидность алагай покроет меня наибольшей славой, так что я доставила по одному на каждый Небесный столп.

Повинуясь знаку, ее воительницы открыли мешки и вытряхнули на мраморный пол головы демонов – воздушного, огненного, скального, полевого, трясинного, каменного и берегового.

Едва на них пали солнечные лучи, они занялись пламенем.

Если эта демонстрация и растравила Асома, он виду не подал:

– Встань, шарум’тинг ка.

Аманвах шагнула вперед и водрузила на голову поднявшейся Сиквах шлем, упрятанный в белый тюрбан. Затем Сиквах вручили простую черную рясу, которую она неспешно надела.

– Довольно политики тинг. – Асом взмахнул копьем, отпуская их. – Пора заняться маджахами.

Стражи распахнули двери, впуская дамаджи Альэверана и его свиту. С ним была Чавис в сопровождении смиренной Белины, которая вновь повязала белый платок и черное покрывало най’дамаджи’тинг. Пришел с ними и Иравен, он угрюмо смотрел в пол. Одному Эвераму ведомо, какие клятвы с него взяли Альэверан и Чавис, чтобы хоть сколько-то восстановить его статус в племени, но это был добрый знак, если маджахи питали надежду вернуться в свой круг.

По предварительной договоренности посреди зала совета поставили стол, и Асом с Инэверой спустились, чтобы встретить делегацию маджахов. Асом, с копьем и в короне, вид имел царственный, но Альэверан остался безучастен и выказал желание поскорее перейти к делу.

Джамере представил договоры: два экземпляра пространного документа, дарующего маджахам право покинуть Дар Эверама и вернуться в Копье Пустыни.

Инэвера горела ненавистью к Асому за то, что тот вынудил их к подобному шагу, но сделанного не воротишь. Асом и Альэверан надкололи себе пальцы, выдавили капли крови и обмакнули в нее перья.

За ними последовали другие дамаджи, в том числе от племен, находившихся под протекторатом маджахов. Этим племенам предстояло остаться в Даре Эверама и служить Асому. Мелкие, вроде шарахов, были потерей незначительной, но дозорные-нанджи подчинялись маджахам веками. Альэверан с горечью наблюдал, как брат Асома от племени Нанджи выводит свое имя и утверждает сей союз.

– На этом наши дела закончены, – объявил Альэверан, свернув свой экземпляр в трубку и вложив его в меченый футляр. – Мы отбываем мирно, но ничего не прощаем. Просторы Ала широки и разнообразны. Да позаботится Эверам, чтобы мы впредь никогда не встретились.

Щелкнув пальцами, он быстро зашагал к выходу. Белина и Иравен, бросив последний взгляд на Инэверу, примкнули к его свите.

Последующие дни тянулись долго: просители шли и шли – одни претендовали на те или иные должности, чтобы заполнить оставшиеся после ухода маджахов дыры; другие искали покровительства или ходатайствовали о пересмотре земельных прав. Маджахи разорили свои территории, но их владения были обширны и славились плодородной почвой, которая так изнежила землепашцев.

Поначалу Асом завершал дела за час до призыва к вечерней молитве, но постепенно засиживался все дольше и дольше, пока не дошло до того, что солнце село, а двор еще не разошелся. Инэвера сперва решила, что имеет место простой недосмотр, но, когда активировались головные украшения и она начала видеть в свете Эверама, ей стало ясно: это не случайность.

Теперь засияли все дамаджи – и мечеными кольцами, и камнями в тюрбанах, и позолоченными жезлами, и мешочками с хора на поясах. Дама-чародеи расхаживали не таясь; их тяжелые посохи из демоновых костей были подлинными кладезями энергии.

Асом перехватил ее взгляд и хищно улыбнулся матери. Ночное господство дама’тинг сходило на нет. Как давно он решил, что больше в ней не нуждается?

Инэвера вздохнула, пытаясь обрести центр. Да, она нарушила гендерное равновесие и вооружила женщин копьями, но никогда не стремилась вытеснить мужчин.

Асом мог думать иначе. При его дворе многие считали, что нужно вернуться к старым обычаям, когда женщины помалкивали. Были покорны.

Прозябали в рабстве.

Она содрогнулась. Хорошо, что успела оправиться за миг до того, как ожила серьга.

Она провела ухоженным ногтем по хрящику, отсчитывая серьги с целью выяснить, кто выходит на связь. Дело должно быть достаточно важным, чтобы потревожить Дамаджах во время заседания.

Палец остановился на мочке, и сердце застыло. Эта серьга не вибрировала много месяцев.

С тех пор, как Ахман канул во тьму.

Глава 16 Близкие 334◦П.◦В.

Пар’чин вывел Джардира из башни на пустошь.

– Ты уверен, что научился? – В ауре Пар’чина проступила тревога, и это трогало.

Джардир уже дважды пытался его убить, а брат-землепашец продолжал беспокоиться о его благополучии.

– Со мной все будет хорошо, Пар’чин, – ответил Джардир, подавляя сомнения собственные.

– Становится ветрено, будь готов… – начал Пар’чин.

Джардир фыркнул:

– Хватит, Пар’чин! Надо мной кудахтали мать и пятнадцать жен. Не суй мне еще и свою титьку.

– Если бы попытался, ситуация вышла бы неловкая. – Пар’чин протянул руку, но Джардир отверг ее и крепко обнял своего аджин’пала.

– Время работает против нас, – сказал тот. – Дела уладь, но не увлекайся.

– И ты, Пар’чин. Будь осторожен, пока остаешься без дживах. Честь Шанвах безгранична, но ее любовь к отцу – слабость, которой Алагай Ка при случае воспользуется.

– Это я понял, – кивнул Пар’чин. – Просто… возвращайся скорее, ладно?

– Да, – ответил Джардир, вынул из-за спины копье Каджи и взял его поперек, как дама – посох-кнут.

Электрумные острие и древко испещряли тысячи меток. Джардир, как и в случае с короной, разобрался в назначении многих, но другие остались загадкой, а некоторые он обнаружил только недавно.

Он положил большие пальцы на метки воздуха и, сконцентрировав волю, призвал заключенную в древнем оружии мощь. Затем подпрыгнул, собирая ветра, чтобы взмыть в поднебесье.

Он поднимался все выше и громко смеялся, глядя, как удаляется и съеживается земля. Хлеставший в лицо ветер бодрил, легкие наполнялись прохладой и свежестью. В ночном небе ярко горели звезды, и он ощущал небывалое единство с красотой творения Эверама.

Как и предупредил Пар’чин, на высоте воздушные потоки были сильнее, но Джардир держался устойчиво, пока не вошел в низко висящую тучу. Внезапно ослепленный и иссеченный водой и льдом, он растерялся и камнем устремился к ала.

Ему удалось стянуть энергию заново, и она смягчила удар, но не помешала падению – Джардир кубарем покатился в открытое поле сквозь высокие полузамерзшие травы.

Бранясь и сплевывая труху, он встал и отряхнулся. Накопленная сила уберегла его от травм, но Лишин плащ-невидимка испачкался, и это как бы замарало ее честь. Джардиру стало больно, и он пропустил через метки плаща энергию, выпаривая пятна, как воду с жаровни.

«По крайней мере, я слишком далеко, чтобы мой позор увидел Пар’чин», – подумал он.

Джардир начал собирать волю для новой попытки, но прервался, заслышав глухое рычание. До прыжка полевого демона остался миг, однако Джардиру, закаленному десятилетиями боев с алагай, этого хватило. Крутанувшись, он пронзил тварь копьем и Втянул его магию через древко, как через соломинку.

Затем опять взмыл в небо, слегка покачиваясь при наборе высоты, но в конце концов выровнялся. В облаках было холодно, но он Втянул еще энергии, согрелся и устремился на север, к Дару Эверама.

Ночь разрезал пронзительный крик, и Джардир, обернувшись, увидел тройку воздушных демонов. Они гнались за ним и сокращали разрыв, вздымая и опуская огромные кожистые крылья.

Можно было ускориться, но он счел ниже своего достоинства улепетывать от тварей и позволять им хищничать на Ала. Вместо этого он взмыл вверх и описал петлю, пропуская демонов вперед. Стараясь не расстроить хрупкое согласие Тяги и меток, державшее его на плаву, Джардир навел на одного из демонов копье Каджи и послал разряд магии, который распорол небеса и пролетел мимо мчавшейся твари. Он выстрелил еще и еще, пробил крыло, и демон, кувыркаясь, полетел на землю. До ала было больше мили. При падении с такой высоты ему не поможет даже могущественная целительная магия алагай.

Другие демоны снова его засекли, развернулись и понеслись в лобовую атаку, выставив крыльевые когти. Поднажав и устремившись навстречу, Джардир не доверился очередному разряду и не порадовал себя попыткой поглотить, не прерывая полета, отдачу от прямого столкновения.

Он располагал и другими возможностями. Когда один демон скрылся в облаке, Джардир нарисовал холодовые метки. Влага пристала к коже подземника и превратилась в ледяной кокон, после чего гад камнем рухнул вниз.

Последний демон быстро приближался. Джардир не стал ни бить, ни улетать, а просто завис на месте, притворяясь легкой мишенью. Одновременно он привел в действие корону, окружив себя непроницаемым для прислужников Най щитом.

Демон врезался в барьер с такой силой, что его полые кости раздробились, как у птицы, ударившейся о толстое оконное стекло. Брызнул ихор, оставив черные потеки, когда алагай отлип. Но и демонскую кровь сдуло, как только Джардир убрал заслон и продолжил полет.

Уже освоившись, он вытянулся в струну, чтобы уменьшить сопротивление ветра, и разглядел дорогу вестников – тончайшую нить далеко внизу, которая верным путем направила его к дому.

Он не пытался связаться с Инэверой, пока не отлетел подальше от башни, дабы прислужники Най не уловили колебания воздуха. Последнее, чего он хотел, – навести их на узилище Алагай Ка. Они с Пар’чином решили, что на дорогу часа хватит, но в небе трудно определить время, можно лишь строить догадки.

До Дара Эверама еще оставались сотни миль – слишком далеко, чтобы туда дотянулся крохотный хора-камень в серьге, но Джардир впервые в жизни полностью контролировал свои силы и до конца понимал принцип действия этой капельки магии. Ему было достаточно сосредоточиться и усилить серьгу короной, чтобы ее близнец зажужжал в ухе дживах ка.

Несомненно, она придет в ярость, но Джардир не сдержал улыбки при мысли о приготовленном сюрпризе, и у него зашлось сердце от возможности услышать ее голос.

Время тянулось долго. Наконец он почувствовал, что канал открылся и магия свободно протекла сквозь серьгу Инэверы и вернулась обратно, в его собственную.

– Кто это? – гневно осведомилась Инэвера. – Кто посмел?!

– Спокойно, дживах, – отозвался Джардир. – Кого же ты ждешь, как не родного мужа?

– Ахман Джардир мертв, – проскрежетала Инэвера. – Меня не обманет оборотень, подражающий его голосу.

Джардир нахмурился. Он предусмотрел многое, но не прямое отрицание.

– Жена моя, это я. Мы познакомились в шатре дама’тинг, когда Хасик сломал мне руку. Ты научила меня принимать боль. Ты была прекрасна, и я годами хранил в памяти твое лицо, пока не увидел его вновь в день нашей свадьбы.

Последовала пауза, сменившаяся шепотом таким робким, какого Джардир ни разу не слышал от своей бесстрашной суженой:

– Ахман?

Джардиру сдавило горло.

– Да, возлюбленная.

– Что это за звук? – Голос Инэверы дрожал. – Ты говоришь с Небес?

Джардир не сразу понял, о чем она. Затем рассмеялся:

– Нет, дживах. Это только ветер, и он свистит, пока я мчусь к тебе.

– Как такое возможно? – спросила Инэвера. – Кости сказали – ты мертв.

– Неужели? Ты учила меня, что алагай хора не лгут, но иногда имеют в виду не то, что мы думаем.

– Полгода назад они сообщили, что алагай отправились осквернить тело шар’дама ка.

– Это правда, но они хотели замарать не меня, – ответил Джардир.

– Но и не Пар’чина, – сказала Инэвера. – Ты бы вернулся, если бы победил его.

– Нет, не Пар’чина. Князья алагай отправились в Анох-Сан, чтобы сровнять с землей город Каджи и обгадить его кости.

Ветер свистел, и Джардир еле расслышал, как пресеклось дыхание Инэверы. Слушая ее голос, он невольно поднажал от нетерпения – хотелось поскорее снова обнять жену.

– И ты этого не допустил, – сообразила она.

– Нет, – согласился Джардир. – И да. Зная на сей раз, куда ударят князья алагай, мы выковали союз, который был бы невозможен в иных условиях. С Пар’чином вместе мы прибыли в Анох-Сан и дождались, когда они пожалуют к месту упокоения Каджи.

– Что было дальше? – спросила Инэвера.

– Я не могу сказать, пока мы не останемся наедине под защитой короны, – ответил Джардир. – Расскажи о себе. Месяцы, проведенные без меня, не могли не быть трудными, но нет никого на Ала, кто вынес бы это бремя лучше. Все ли у тебя хорошо?

– Мое сердце разбилось, но я не сломлена.

Услышав это, Джардир облегченно вздохнул.

– Твоя слава не имеет границ, – сказал он. – Ты посадила Ашана на трон?

Последовала долгая пауза. Достаточно длительная – Джардир даже направил через серьгу каплю магии, желая убедиться, что связь не нарушилась.

– Жена?

– Пожалуй, об этом тоже лучше поговорить при встрече, – сказала наконец Инэвера.

Когда Джардир спланировал к своему дворцу на вершине высокого холма посреди Дара Эверама, Инэвера уже ждала на крыше. Прозрачные алые одежды колыхались в ночном воздухе, подсвеченные сияющими украшениями. Он видел изгибы ее тела под шелком, оставляющим мало места воображению.

Когда-то он ненавидел этот бесстыдный наряд, напоминавший, что его власть над первой женой ни в коей мере не безгранична. Но сейчас, после многомесячной разлуки, он думал лишь о ее красоте. Джардир вдохнул аромат ее духов, растекшийся в ночном воздухе, и естество его возбудилось.

Едва он приземлился, она упала в его объятия, и он сжал ее так, что хрустнули кости. Ее тело было мягким, но в нем чувствовалась и сила. Он знал, как крепки ее мускулы, когда напрягутся. Сказать предстояло очень многое, но он на миг отбросил все мысли, зарылся носом в ее намасленные волосы и насладился запахом.

Они разомкнули объятия ровно настолько, чтобы жадно впиться друг в друга губами. Сердце Джардира бешено застучало, он отстранился. Спохватившись, он активировал корону и окружил обоих сферой тишины.

– На дорогах полно маджахов, – сказал он. – Что…

– Позже, – возразила Инэвера, прижимаясь мягкими губами к его губам и распуская пояс.

– Здесь? – спросил он. – Сейчас?

Она сорвала с него кушак:

– Я больше не буду ждать ни секунды.

Она стянула с его плеч плащ-невидимку госпожи Лиши и расстелила на крыше, как одеяло на песке.

Зарычав, Джардир обхватил ее за талию и выбил твердь из-под ног. Она не сопротивлялась, когда он уложил ее на плащ и принялся разводить шелка, раздирая их, когда они не поддавались легко. Она была выбрита и умаслена, он скользнул в нее без труда.

В их соитии не было ни приемов дама’тинг, ни постельных танцев, ни семи поглаживаний. Была яростная, животная страсть, утолявшая многомесячный голод. С укусами и рывками, царапаньем и шлепками; желания и потребности выражались тычками и рыком. Джардир понимал, что его возвращение должно быть окутано тайной, но в данное мгновение не знал ничего, кроме Инэверы, своей первой жены, и страсть одержала верх.

Когда все кончилось, они лежали в поту на холодном ночном воздухе, свернувшись клубком в гнезде из разорванных одежд. Джардир не сводил с ее лица взгляда и пил его, словно умирающий от жажды. Он провел пальцами по ее щеке и уху, поочередно улавливая связи каждой серьги. Вот другие жены. Вот племянницы. Теперь, познав силу хора, он не понимал, как не чувствовал ее прежде.

– Мне впору разгневаться на то, что ты держала серьги в секрете, – заметил он.

Инэвера улыбнулась:

– Следить за мужем – долг первой жены. Если бы ты знал, нашел бы способ скрыть вещи, не предназначенные для моих ушей.

– Например, когда я возлежал на подушках с Лишей Свиток, – подсказал Джардир.

Инэвера сдержалась, но не сумела скрыть чувств, промелькнувших в ауре. Он всмотрелся в ее душу, видя там боль.

– Ты слышала каждую мелочь, – проговорил он.

– Как же иначе? – ответила Инэвера. – Я проигрывала тебя этой…

Джардир заключил ее лицо в ладони и снова поцеловал:

– Ни за что, возлюбленная. Мы связаны – в этой жизни и следующей. Теперь я понимаю, почему ты легла с андрахом. Я прощаю тебя, хотя ты не нуждаешься в прощении за то, что превыше всего поставила Шарак Ка.

Инэвера всхлипнула, и он прижал ее к себе:

– Ты мне нужна, жена моя. Теперь мы должны быть едины, как никогда. Больше никаких тайн. Никакой лжи и полуправды. Ала балансирует на грани, и нет никого, кому я верил бы больше, чем тебе.

Она поцеловала его и отстранилась, посмотрела в глаза:

– Я понимаю, почему ты возлег с Лишей Свиток. Я прощаю тебя, хотя ты не нуждаешься в прощении за то, что превыше всего поставил Шарак Ка. Я твоя так же, как ты – мой. Кости предсказали, что твое возвращение возвестит начало Шарак Ка и мы примем бой единым разумом и общим сердцем. Больше никаких тайн. Никакой лжи и полуправды. Я клянусь упованием на Небеса перед лицом Эверама.

Она дотронулась до серьги:

– Почему тебя не было слышно после падения?

– Пар’чин раньше меня разгадал назначение серег, – ответил Джардир. – Он блокировал их действие, а потом мы оказались вне зоны доступа.

– Пар’чин, – сплюнула Инэвера. – Надо мне было убить его, пока могла.

Джардир покачал головой:

– И этим, возможно, обречь на гибель Ала. Это он научил меня использовать корону Каджи, чтобы усиливать сигнал и связываться с тобой за сотни миль.

Глаза Инэверы округлились.

– Ты это можешь?

– Проще простого, – кивнул Джардир. – Я и тебе покажу. Пар’чин научил меня многому, пока держал в плену.

– В плену? – зарычала Инэвера. – Он осмелился…

Джардир вскинул руку:

– Спокойно, жена. Сын Джефа сделал то, что должен был сделать, чтобы получить преимущество в Шарак Ка. Как и ты всегда поступала.

– Я не верю, – сказала Инэвера.

Джардир нежно взял ее за плечи, глядя в глаза:

– Загляни в мою душу, дживах. Если не веришь ничему другому – поверь мне, когда я говорю, что ничто не волнует Пар’чина больше, чем Шарак Ка. Я убил бы его на домин шарум, но это не входило в его намерения. У него куда более грандиозные планы. Блистательные.

– Атаковать князьков Най в Анох-Сане, – сказала Инэвера.

– О дживах, – улыбнулся Джардир, – это только начало.

– Дамаджах, – оторопела Мича, когда Инэвера открыла дверь на лестницу, ведущую на крышу. – Твоя одежда…

Та и в самом деле была разорвана, но Инэвера, придерживая ее верх, нисколько не потеряла в царственной осанке и властности.

– Ничего страшного. Расчисть дорогу в мои покои.

– Да, Дамаджах, – сказала Мича.

Джардир с гордостью наблюдал, с какой непринужденной грацией движется его дочь, одетая в черное шарум’тинг. Но на нем был плащ-невидимка Лиши, усиленный его личной магией, а потому Мича и его другая дочь-воительница, Джарвах, которая замкнула шествие, не увидели, как Джардир спускается за Инэверой в их покои.

– Проследите, чтобы меня не тревожили, – велела им Инэвера, заперла дверь и активировала сеть меток, способную остановить армию – не важно, алагай или людей.

Она повернулась и в который раз обняла Джардира:

– Мы снова одни. Уединение будет полным, пока мы не решим, как лучше объявить о твоем возвращении.

– Боюсь, любимая, что это преждевременно, – вздохнул Джардир. – Мне пока еще нельзя предъявить право на Трон черепов. Возможно, не удастся и потом. Никто, кроме тебя, не должен знать, что я вернулся, и мне придется уйти до того, как солнечный свет прикует меня к Ала.

– Это невозможно, – сказала Инэвера. – Ты же только что возвратился.

– И тем не менее вынужден уйти снова.

– Ты не понимаешь, – возразила она. – Произошло очень многое.

– Что бы здесь ни случилось, это меркнет перед путем, который предстоит мне, – ответил Джардир. – На нас лежит бремя Шарак Ка.

Инэвера вздохнула, наполняя спокойствием ауру, и взяла его за руки:

– Ашан мертв.

– Что? – моргнул Джардир.

– И Джайан, – продолжила Инэвера, сжав его руки, когда произнесла имя первенца. – И весь совет дамаджи, и твой сын Маджи. Все убиты Асомом в ночь, когда он взошел на Трон черепов.

Джардир открыл рот, но не издал ни звука. Каждая названная смерть была ударом, а в совокупности услышанное парализовало. Он принял все целиком и ответно сжал руки Инэверы:

– Расскажи все.

Он слушал, не веря ушам, пока Инэвера излагала события, имевшие место в Красии после его исчезновения. Он знал о хрупкости коалиции племен, но в страшном сне не могло присниться, что без его объединяющей десницы она рухнет так быстро.

– Было ошибкой назначить Асукаджи наследником Каджи, – проговорил Джардир. – Асому осталось одно: взобраться выше.

Инэвера покачала головой:

– Это было правильное решение, муж мой. Ты не мог знать, что он настолько кровожаден.

– Воспользоваться хора ночью, чтобы захватить трон! – Джардир сжал кулаки. – Он бесчестит все наши идеалы.

– Ценой потери сильнейшего из племен, – ответила Инэвера. – Но теперь, раз ты здесь, нам, может быть, удастся вернуть маджахов.

Джардир мотнул головой:

– Я не смогу их вернуть, не открывшись, а это недопустимо.

– Почему? – вскинулась Инэвера. – Что может быть важнее сохранения войск, когда близится Шарак Ка?

– Шарак Ка не близится, любимая, – возразил Джардир. – Война уже здесь. Сейчас. Алагай скапливаются и обзаводятся ульями по всем зеленым землям. Я должен добраться до источника и остановить их.

Инэвера ошеломленно уставилась на него:

– Но ты же не имеешь в виду бездну Най?

Джардир кивнул:

– Мы отправились в Анох-Сан не для того, чтобы помешать алагай осквернить могилы наших предков. И даже наоборот: мы дали им это сделать.

– Зачем?

– Чтобы захватить Алагай Ка, – ответил Джардир. – И мы своего добились, любимая!

– Это невозможно, – в который раз сказала Инэвера.

– Почти, – согласился Джардир. – Совместными усилиями, при помощи дживах ка Пар’чина, Шанджата и Шанвах, – и то едва справились.

– Шанджат и Шанвах тебя нашли?

– Да. Спасибо, любимая, что послала их. Без них мы могли потерпеть неудачу. Их честь не имеет границ. На счету Шанвах теперь есть и князь алагай.

– А у Шанджата?

Вздохнув, Джардир поведал ей о попытке бегства, предпринятой Алагай Ка, и поврежденном рассудке зятя. Он рассказал и о допросе, и о замысле Пар’чина.

– Безумие, – промолвила Инэвера.

– Прекрасное безумие, – уточнил Джардир. – Славное безумие. Достойное самого Каджи. Это сумасбродный план, но он бьет в самое сердце Най.

– Ты поверишь князю лжи? – взвилась Инэвера. – Эверамовы яйца, муж мой, неужели ты так глуп?

– Конечно нет. – Джардир закатал рукав, обнажив предплечье. – Это игра, в которой ставка – Ала. – Он вытянул руку, испещренную бессчетными шрамами от кривого клинка Инэверы. – Я проделал путь до Дара Эверама, чтобы Дамаджах сделала расклад на успех нашего дела.

Джардир подавил острое желание почесаться, врачуя последний надрез. Инэвера, казалось, хотела откачать из него не только семя, но и кровь, бросая кости снова и снова в поисках ответов. Надрезы были неглубоки и быстро заживали благодаря урокам Пар’чина, но кожа зудела, когда они закрывались. Отделаться от зуда было почему-то труднее, чем от боли.

– Что ты видишь? – спросил он, не в силах больше терпеть.

– Смерть, – ответила Инэвера, не сводя глаз с костей. Ее лицо озаряло зловещее красное свечение. – Расхождения. Обман.

– Любимая, эти слова бесполезны, – сказал Джардир. – Есть ли надежда, что план Пар’чина увенчается успехом?

– Ничтожная. Но ты все равно должен идти.

Он удивился. Ему казалось, она скажет что угодно – только бы удержать его в Красии.

«Ах, голубка моя! – подумал он. – Опять я тебя недооцениваю».

– Есть варианты будущего, где все вы погибаете в бездне задолго до цели, – продолжила Инэвера. – В других – вы находите Алагай’тинг Ка, но сразу терпите поражение. В третьих – приходите слишком поздно и кладка успевает закончиться.

Джардир сжал кулаки:

– Но все же успех возможен.

– Да, настолько же, насколько возможно найти в пустыне нужную песчинку. И даже при этой бесконечно малой вероятности выживут не все.

– Это не важно, – сказал Джардир. – Наши жизни – ничто по сравнению с целью.

– Не спеши стать мучеником, – возразила Инэвера. – Ты должен быть начеку. Я вижу на каждом шагу измену.

– Но я должен идти?

Инэвера кивнула:

– Если не пойдешь… ты всех обречешь на гибель. Пар’чин снес плотину, и река не остановится, пока не достигнет моря.

Джардир достал из потайного кармана и положил перед ней на подушку четыре пузырька. Во всех была темно-красная жидкость, липнувшая к стеклу.

– Кровь Пар’чина, его дживах, Шанвах и Шанджата.

Инэвера лихорадочно в них вцепилась:

– Да пребудет с тобой благословение, муж мой.

Джардир извлек пятый пузырек. В отличие от других, его содержимое было черным, как деготь.

Глаза Инэверы сверкнули, аура похолодела.

– Не хочешь ли ты сказать, что это…

– Ихор, – подтвердил Джардир. – Насильно взятый у Алагай Ка.

Инэвера дрожащей рукой взяла пузырек:

– Мне нужно время, чтобы подготовить кости к новым раскладам и сформулировать вопросы.

Джардир кивнул:

– У меня есть дела, ими я пока и займусь.

– Думаю, что, когда придет время, я отправлюсь с тобой, – сказала Инэвера. – Как дживах Пар’чина.

– Категорически – нет, – ответил Джардир, похоже с излишней поспешностью. Инэвера свела брови. – Ты, как никогда, нужна Красии. – Он сказал правду, хотя, наверное, не всю, и Инэвера, без сомнения, это увидела. – Силы Най множатся, и сохранять единство народа для битвы придется тебе. Я же, в отличие от тебя, никогда не был политиком.

– Возможно, – сказала Инэвера. – Я сделаю расклад. Но если мое присутствие добавит хоть один вариант будущего, где вы победите…

– То мы сравним его с вероятностью вернуться с победой и обнаружить, что наши подданные перебили друг дружку в борьбе за власть, – подытожил Джардир.

Инэвера прижала к груди пузырьки и скорбно кивнула. Затем отложила их в сторону, подошла к лакированной деревянной шкатулке и вернулась с иглой и пробиркой.

– Мне нужна еще кровь. Чтобы сделать расклад сейчас и потом, когда тебя не будет.

Джардир против воли почесался.

Когда с кровопусканием покончили, она снова им овладела. В отличие от бешеной случки под звездами, теперь была нежная любовь на шелковых подушках, которые они годами делили как муж и жена. Инэвера начала с постельного танца. Она раздевалась, пока не осталась в одних украшениях, затем взяла канисовое масло и исполнила на копье Джардира все семь священных поглаживаний, прописанных в Эведжахе.

Лишь после этого она стала ножнами для оного, отдалась древнему ритму, вознесла обоих к Небесам и опустила обратно на Ала.

В животе у Джардира заурчало, когда они затихли, сплетенные в надушенных подушках.

– Любимая, я залечу порезы, но магия не в силах напитать плоть и кровь воздухом.

Инэвера кивнула:

– Конечно. Зато она может творить еду и питье из воздуха.

– Э? – не понял Джардир.

– Это одно из первых заклинаний, которое должна освоить дама’тинг, перед тем как надеть белое, – ответила Инэвера. – Оно будет бесценным в твоем походе.

Она подошла к огромной глиняной урне и насыпала в две большие чаши мелкий белый песок. Разровняв поверхность, она ухоженным ногтем начертила в нем метки – сложную сеть, к которой Джардир внимательно присмотрелся.

Спустя миг одна чаша наполнилась чистой холодной водой, а другая – дымящимся кускусом. Джардир попробовал и сделал большие глаза:

– Я в жизни не ел ничего настолько…

– Совершенного, – докончила Инэвера. – Если нарисовать неправильно, вода и пища будут ядовиты, но если все верно, то они насыщают полностью, как свет Эверама.

И в самом деле, Джардир, всего минуту назад изнемогавший от голода, насытился одним глотком еды и воды.

– Пар’чин говорит, путь в бездну может занять недели. Я опасался, что нам не хватит провизии.

Инэвера покачала головой:

– С благословения Эверама возможно все. Теперь ступай и сними эти позорные тряпки. Если ты идешь в бездну, то делай это в одеждах, которые приличествуют шар’дама ка, дабы вселить ужас в сердца прислужников Най.

Джардир осмотрел себя – он совершенно забыл о буром хаффитском платье, в которое Пар’чин облачил его во время заточения. Это была попытка смирить его – наверное, заслуженно, но больше в том не было нужды.

Вдобавок имелись другие причины принять подлинное обличие.

Джардир приложил руку к двери Каземата, ощущая тепло в выданном Инэверой браслете. Огромная многотонная дверь из грубого камня, укрепленная метками в электрумной оболочке, распахнулась от одного прикосновения, бесшумно, как в склепе. Зал, открывшийся перед ним, был залит меточным светом и гол, не считая выгравированных на стенах символов.

Когда дверь затворилась позади, Джардир закутался в плащ-невидимку и быстро дошел по туннелю до развилки. Перед нужным входом стоял страж – безъязыкий евнух в черных одеждах шарума и золотых оковах на запястьях и щиколотках. Стражи-евнухи были мастерами шарусака дама’тинг – быстрыми и несущими смерть.

Прибегнув к коронному видению, Джардир проник взором за тяжелую деревянную дверь, словно глядя через стекло. Внутри его мать выговаривала невесткам, женам Джардира, Эвералии и Таладже, которые убирали ее волосы. Камера была богато обставлена, но тюрьма есть тюрьма.

– Не затягивай так туго, тупая девка! – прикрикнула Кадживах, когда Эвералия безукоризненно заплела косу. – Сколько лет тебе нужно, чтобы научиться? И ты! – Она полуобернулась к Таладже, которая расчесала ей волосы до безупречного блеска. – Сотню раз провести гребнем по волосам, тебе было сказано! Я насчитала девяносто семь. Начинай заново.

Джардира опечалило, что его женам-даль’тинг приходится разделять заточение матери, будучи рабынями во всем, кроме названия. Хотя правильнее сказать не «разделять заточение», а «выносить пытку общением с Кадживах». Он добровольно ослеп и предал забвению многих и многих людей, даже родных. Смог бы он сделать больше, чтобы остановить разраставшуюся в его доме раковую опухоль, если бы замечал истязания, которым подвергала мать его жен, или честолюбивые устремления сыновей?

Он покачал головой. Сделанного не воротишь. Пора обратить взор вперед. Он нарисовал метки, которые погрузили в сон Эвералию и Таладжу, как до того – стража-евнуха.

Кадживах почувствовала, что ею прекратили заниматься, оглянулась и обнаружила, что обе закрыли глаза и мирно посапывают. Она издала вопль:

– Наглые девки! Вы имеете бесстыдство спать, когда святая мать говорит?

Джардир воздел руку, и решетка по ту сторону двери поднялась. Он вошел в миг, когда Кадживах изготовилась влепить Эвералии затрещину.

– Не трогай мою жену, матушка, – произнес он. – Она тебя не слышит. Я усыпил мою дживах, чтобы поговорить с тобой наедине.

Кадживах, вздрогнув, обернулась на звук и снова заголосила:

– Ахман, сын мой! Сынок! Ты вернулся из бездны!

Она подбежала к нему, плача от радости, обвила его руками, и он ответил на объятие. На миг он позволил себе забыть о своей цели и в последний раз побыть сыном, надежно укрытым материнским теплом.

А потом она заговорила.

– Сын мой, благодарение Эвераму, что ты пришел, – всхлипнула Кадживах. – Эта хисах, на которой ты женился, держит меня в плену, как хаффитку, укравшую хлеб. Ты должен выпороть ее за дерзость. Я всегда считала, что ты чересчур легок на руку – позволяешь ей щеголять перед двором одетой, как постельная плясунья, и…

Джардир взял ее за плечи и отстранил рывком, посмотрел в глаза:

– Хватит, матушка! Ты говоришь о Дамаджах Красии, а не о своих служанках-даль’тинг! Каждую секунду, ежедневно она противостоит силам Най, а ты не делаешь ничего, только жалуешься и бранишь слуг и женщин нашего дома! Своим поведением ты позоришь наш род!

Глаза Кадживах потрясенно округлились.

– Но…

– Не желаю слушать, – перебил ее Джардир. – Ты говоришь, что я чересчур легок на руку, и ты права. Но жестче мне следовало обращаться как раз с тобой.

– Не говори так! – возопила Кадживах. – Я всегда была тебе верна!

– Это я посадил Инэверу к подножию Трона черепов, – ответил Джардир. – Я предоставил ей выбрать преемника. Я доверил ей блюсти безопасность нашего народа. Но где была твоя поддержка?

– Я поддержала твоих сыновей и наследников, – сказала Кадживах.

– Мои сыновья слишком молоды для бремени власти! – гаркнул Джардир. – И даже после того, как Асом убил брата и перерезал половину совета, ты продолжаешь считать, что он служит Красии лучше, чем Инэвера?

– Что совершила эта женщина, кроме того, что отняла у меня тебя? – спросила Кадживах. – Забрала моих дочерей и племянниц, выдала женщинам копья…

– Черное сердце Най, матушка! – вскричал Джардир. – Ты в состоянии думать не только о себе? Шарак Ка наступает мне на пятки, а ты отравляешь мой двор бабьими дрязгами? Это я, а не Инэвера выдал женщинам копья, а если бы она не забрала от тебя Шанвах, девушка осталась бы затравленной и никчемной! Но сам Эверам даровал Инэвере видение. Она узрела мои переживания, обучила девушку и послала ее ко мне в час наибольшей нужды. Я бы не пережил последних месяцев без нее и ее отца, которые сражались бок о бок и прикрывали мой тыл. Я мог пасть, и Ала – со мной заодно.

– Но Ашия ударила меня! – крикнула Кадживах. – Убила шарума и похитила моего внука!

– Его мать Ашия, а не ты, – сказал Джардир. – Она не может похитить то, что уже ей принадлежит. У этой юной женщины больше чести, чем у величайших Копий Избавителя, а по твоей милости ей с ребенком пришлось бежать из Дара Эверама.

Аура Кадживах похолодела.

– Каджи исчез?

– Исчез, – подтвердил Джардир. – Только так можно было помешать Асому превратить его в пешку, как превратил он тебя. В орудие для свержения Дамаджах и замены ее глупой старухой, которая ничего не смыслит в правлении.

– Ты никогда не говорил со мной так, – промолвила Кадживах. – Это я произвела тебя на свет. Я подносила тебя к груди. Я растила, когда отец ушел одиноким путем. Чем же я заслужила твой гнев?

– Я сам во всем виноват, – признал Джардир. – Я так сосредоточился на внешнем враге, что не вникал в дела придворных женщин. Я позволил тебе возвыситься над ними и орать на всех, кто смел подать тебе не тот нектар или слишком туго заплести волосы. Воображать, что, раз уж ты во дворце, все должны тебе прислуживать, и никак иначе.

Кадживах съеживалась все больше, и он видел по ауре, сколь его слова мучительны для нее. Но он поднажал. Их отношениям уже никогда не быть прежними, но ничего не поделаешь. Возможно, это последняя возможность до нее достучаться – превратить Кадживах в ту верховную союзницу, которой видела ее Красия.

– Слушай меня, матушка, и хорошенько запоминай, – сказал он. – Ала стоит на краю гибели, и я должен знать, что могу на тебя положиться в мое отсутствие. Ты нужна мне. Нужна Красии.

Кадживах упала на колени:

– Конечно, сын мой. Я только этого и желаю. Скажи, что делать, и я все исполню.

– Всякий раз, когда ты досаждаешь Дамаджах, страдает вся Красия, – продолжил Джардир. – Завтра я уйду снова и, может быть, не вернусь много месяцев, а то и вовсе. До моего возвращения ты будешь повиноваться Инэвере. Не Асому. Не моим сыновьям и внукам. Инэвере.

– А если ты не вернешься? – спросила Кадживах.

При мысли об этом в ее ауре отразилась паника, но у него не было времени на утешения.

– Тогда будешь повиноваться ей до самой смерти, – ответил Джардир.

Он поднял и возложил ей на плечо копье Каджи:

– Клянись. Передо мной и Эверамом.

– Клянусь, – сказала Кадживах.

– В чем ты клянешься, матушка? – понизил голос Джардир.

Она вскинула на него полные слез глаза:

– Клянусь перед Эверамом, перед моим сыном шар’дама ка повиноваться Дамаджах, Инэвере вах Ахман ам’Джардир, во всем, начиная с этой минуты и до твоего возвращения или моей кончины.

Она вцепилась в подол его одеяния:

– Но ты обязан вернуться, Ахман. Я не переживу, если потеряю тебя, как потеряла твоего отца и Джайана.

– Такова инэвера, возлюбленная матушка, – ответил Джардир. – Ты должна веровать в величие замысла Эверама. Я не продам мою жизнь задешево, но, если мне суждено принять мученичество ради Ала, отказа не будет.

Кадживах уже открыто разрыдалась, и Джардир, упав на колено, обнял ее. Когда она затихла, он встал, увлекая ее за собой и ставя на ноги.

– Теперь мне придется тебя покинуть; ты обретешь свободу, когда я уйду. О том, что я здесь побывал, не должен знать никто, даже мои дживах сен.

– Но почему? – спросила Кадживах. – Какая надежда возгорится в народе, если он узнает, что ты жив!

– Потому что даже сейчас за мной охотятся силы Най. Рассказав о моем возвращении, ты подвергнешь себя опасности и привлечешь к себе взоры ее князьков, а я хочу, чтобы они приковались к чему-нибудь другому.

Он подошел к спящим Таладже и Эвералии и поцеловал их:

– Да пребудет с вами благословение, милые жены. – Направившись к двери, он в последний раз оглянулся на мать. – С этого дня ты будешь оказывать моим женам, дочерям и племянницам надлежащее уважение.

– Конечно, сын мой, – поклонилась Кадживах.

Он долго всматривался в ее ауру, сопоставляя обожание детства с умудренностью зрелости. Ему стало больно оттого, что это – не одно и то же.

– Я люблю тебя, матушка. Никогда не сомневайся в этом, хоть я и нисхожу в бездну Най.

– Никогда, – пообещала Кадживах. – Не усомнись и ты в том, что никто из живших не гордился сыном и не любил его больше, чем твоя мать.

Кивнув, он вышел.

Покинув камеру, Джардир Втянул магию, которая держала во сне жен и стражника. Когда они очнулись, дверь Каземата уже закрылась за ним.

Вновь завернувшись в плащ-невидимку, он шел по дворцу, пока не достиг неохраняемого окна. Он вылетел. Энергия захлестнула его, холодный ветер бил в лицо, луна и звезды освещали ночное небо. Ему пришлось напомнить себе, что полет – дар Эверама, священное орудие, а не забава. Он устремился к противоположной стороне дворца – покоям некогда своим, а ныне захваченным самонадеянным сыном.

Окна были надежно помечены и зарешечены от вторжения. Асом, несомненно, боялся убийц, и не без оснований. Своим бесчестным возвышением он разгневал многих могущественных людей в Красии. Джардир выбрал наружную стену, за которой, он знал, скрывался редко использовавшийся коридор. Он начертил серию меток – тех самых, что усвоил огромной ценой в схватке с Алагай Ка. Камень размяк, в нем разверзся довольно широкий портал. Оказавшись внутри, Джардир нарисовал в воздухе новую метку, которая закрыла отверстие от алагай. Он не рискнул оставить брешь даже здесь, в средоточии красийской мощи.

Джардир снова активировал плащ и бесшумно двинулся по коридору к покоям сына. Там, к своей скорби, но не удивлению, он обнаружил то, о чем предупредила Инэвера: прикованного к постели Асукаджи, чья аура была тускла и безжизненна, и Асома, который, все еще в короне-копии, лично ухаживал за любовником.

Несмотря на маскировку Джардира, Асом что-то почуял. Сперва это проявилось в ауре, затем он навострил уши и насторожился. Поворотившись, он медленно осмотрел комнату, корона ослепительно засияла. Мальчик, как опять же предупреждала Инэвера, научился ею пользоваться, и хотя в ободе было меньше силы, чем в короне Джардира, с нею все равно приходилось считаться.

– Кто здесь? – властно осведомился Асом, изучая взглядом стену, возле которой стоял Джардир, и пытаясь на нем сфокусироваться. Он встал и потянулся за копьем – еще одной ярко горящей подделкой.

Не видя причин скрываться дальше, Джардир отбросил плащ:

– Приветствую тебя, сын мой.

Он ожидал удивления, даже испуга. Чего он не ждал, так это нападения. Асом ударил, словно туннельная гадюка, сделав выпад сверкающим копьем.

– Самозванец! Мой отец мертв!

Джардир едва успел отбить острие своим. Асом, непоколебленный, принялся орудовать копьем со слепящей быстротой, нападая опять и опять, каждый раз под новым углом, и выискивая брешь в отцовской обороне.

Не приходилось удивляться тому, что в ночи этот воин сражался с демонами безоружным, а потом проторил себе, выстлал трупами путь по семи ступеням Трона черепов. Джардир лично натаскивал юношу, обучая его с братьями смертоносным шарукинам разных племен. Самым здоровым и сильным после Джардира был Джайан. В детстве это было серьезным превосходством, но Асом в Шарик Хора рьяно взялся за учебу и обрел собственный стиль. Он действовал стремительно, смертоносно и не знал усталости. Копье и корона заряжали его энергией, придавали неимоверную силу.

Шальной удар, отбитый Джардиром, пришелся в мраморную колонну обхвата в полтора и разослал по ней паутину сквозных трещин.

Потрясенный этим внезапным исступлением, Джардир старался лишь защититься, не будучи готов убить второго сына, – тем более что только-только узнал о гибели первого. Асом, как учил отец, избегал повторений; ноги непрерывно двигались, и для обычного воина его действия были непредсказуемы.

Но Джардир – не был обычным воином. Он тоже прорубил себе путь на Трон черепов, а Асом, хотя и добился успеха в коронном видении, не достиг уровня отцовского мастерства. Аура юноши была устойчива, но по ее поверхности шла рябь, когда он направлял энергию в руки или ноги. Приспособившись за секунды, Джардир стал предугадывать движения сына.

Едва Асом ринулся в очередную атаку, Джардир уже снялся с места. Скользнув в сторону, он отнял руку от своего копья и перехватил древко Асома. С силой пнул, и Асом, удержанный на приколе своим же ухватом за копье, принял всю мощь удара в бедро. Сложившись пополам, он отлетел и шмякнулся о стену. Джардир стоял с обоими копьями.

– Асом! – хотел вскрикнуть Асукаджи, но исторг из себя лишь слабый хрип.

Его аура пошла паническими волнами, пытаясь бросить искалеченное тело на помощь любовнику.

– Теперь ты готов к разговору, сын? – осведомился Джардир, но Асом, не ведая страха, ринулся к нему вновь.

Джардир отшвырнул оружие подальше. При надобности он мог через метку призвать копье назад, но если уж драться, то лучше голыми руками и ногами, чтобы случайно не убить мальчишку раньше, чем они потолкуют.

– Изыди, призрак! – крикнул Асом, ударяя. – Не посещай меня впредь!

Джардир не сумел перехватить удар, но последовал за вихрем энергии, не давая сыну превосходства в новой атаке. Слова обеспечили ему секундную передышку, и он, не прекращая борьбы, всмотрелся в сыновнюю ауру, чтобы дойти до истоков. По зову коронного видения восстали картины: Асом, метавшийся во сне, просыпается в бешенстве и слезах. Однажды, пробудившись наполовину, он ударил Асукаджи. После этого они спали врозь. В другую ночь он чуть не убил Джамере – душил его, голого, в подушках, пока юный дама не разбудил его полностью.

И да, Асом был затравлен: осуждающий лик отца являлся ему неизменно, едва он смеживал веки.

«Так и должно быть», – подумал Джардир. Он принял скользящий удар, чтобы подобраться ближе, схватил Асома за рясу, ударил пяткой в бедро, и колено неестественно разогнулось. Не помогло даже безупречное чувство равновесия, и Джардир, воспользовавшись секундным колебанием, повалил Асома на пол. Теперь они сцепились, борясь слишком подвижно и яростно, чтобы читать ауры и учитывать прочитанное. Это была первобытная схватка за верховенство, привычная для Джардира с малых лет. Не был ей чужд и Асом, но он, принц Красии, всегда помнил, что противники боятся его убить.

Джардир не знал такой роскоши, когда боролся за власть. Именно это позволило ему победить стольких дама для воцарения в Копье Пустыни и стало залогом победы здесь. Он продвигался к господству дюйм за дюймом, удерживая корпус сына, дабы тот не пустил в ход ноги; одну его руку придавил туловищем, другую обездвижил и стиснул предплечьем горло.

Он мог заставить юношу отвернуться. Невозможность для противника видеть тебя в лицо даровало немалое преимущество, но отцовского лика Асом страшился пуще всего на свете – его-то Джардир и явил.

– Я не призрак. Ты не спишь. Я вернулся и обнаружил бесчестье, которым ты покрыл мой двор за недолгие месяцы моего отсутствия.

Сопротивление Асома усилилось; неприкрытая паника и леденящий ужас придали ему сил, но Джардир держал крепко и уступать не собирался. Асом бил и метался, но не находил рычага для опоры, а Джардир был крупнее, тяжелее и сильнее. На миг он отпрянул, Асом подался за ним, и Джардир впечатал затылок сына в пол.

– Я пришел не сражаться! – прогремел Джардир. – Я не хочу убивать сына, хотя повод есть. – Он ударил снова, и напольная плитка пошла трещинами. – Но я убью, если не оставишь мне выбора.

Потуги Асома наконец ослабли, правда Джардир не знал, покорился тот или ему не хватает воздуха. Он сохранил нажим и дождался, когда аура сына потускнеет, а глаза начнут мутнеть. Тогда он отпустил его, быстро выпрямился и отступил. Нарисовал в воздухе метку, и копье Каджи порхнуло ему в руку. Асом давился, кашлял и порывался встать, опираясь на слабую руку.

– Выбирай, – сказал Джардир. – Оставайся на коленях и прими мой суд или приступи ко мне снова – и я отправлю тебя одиноким путем, – пусть судит сам Эверам.

Аура Асома вскипела, и даже Джардир не сумел угадать, как тот поступит. Он видел, что юноша осознал – перед ним и правда отец, но зашел слишком далеко, захватывая трон, и понимает, что пути назад нет.

Наконец он уперся ладонями в пол и, дрожа, уткнулся между ними лбом:

– Что ты со мной сделаешь, отец?

– Это пока неизвестно, – сказал Джардир. – Ты должен ответить за свои преступления, но все еще можешь принести пользу на Шарак Ка.

– Отец, какое же я совершил преступление?

Подняв взгляд, Асом следил за отцовской аурой. Он Втягивал от короны и быстро приходил в себя. Через считаные минуты Асом будет вновь готов к бою. Джардир подобрался на случай, если отпрыску хватит глупости напасть снова.

– И ты еще спрашиваешь, сын мой? Ты предал брата, послав его на смерть, и убил дядю, чтобы захватить трон, который был отдан ему по праву.

– Чем это отличается от твоего славного примера, отец? – спросил Асом. – Разве ты не предал Пар’чина, тоже послав его на смерть? Разве не убил, восходя на Трон черепов, дамаджи Амадэверама, который учил тебя в Шарик Хора, и всех его сыновей? Не ты ли заколол андраха, как хаффит забивает свинью?

– Это было другое дело, – сказал Джардир, но сам не понял, кому адресовал слова – сыну или себе.

– Какое же? – не унимался Асом.

– Такова была инэвера.

– Воля Эверама? Или моей матери?

– Обоих, – ответил Джардир. – Андрах был растлен. Наши люди гибли из-за его глупости. Амадэверам был человеком хорошим, но также частью порочной системы и не захотел посторониться. В его смерти не было бесчестья.

– И мой брат был растлен, – подхватил Асом. – И наши люди гибли из-за его глупости; он втянул нас в войну, когда мы не были готовы утолить его жажду завоеваний и желание показать себя достойным наследником трона. Дай я ему преуспеть, Красия стонала бы под его игом.

– Возможно, – сказал Джардир.

– А Пар’чин, может статься, покрыл бы нас славой, когда принес в Лабиринт копье, – продолжил Асом. – Мы делали выбор, исходя из блага для народа, отец. Ты меня этому и научил. Убийство дяди не доставило мне ни малейшего удовольствия, но он был частью порочной системы, и в его смерти не было бесчестья. Я не пользовался хора и вызвал его и дамаджи на честный бой в согласии с нашим законом.

– В ночи, – прорычал Джардир, – когда все люди – братья. И ты подстрекнул других моих сыновей мошенничать с хора в их священной борьбе.

Асом снова пожал плечами:

– Может быть, Пар’чин солгал, когда обвинил тебя в предательстве перед домин шарум? Разве ты не бросил его в ночи на растерзание демонам?

Джардир скрипнул зубами:

– Бросил. И это мой величайший позор. Ала пришлось бы плохо, не окажись Пар’чин сильнее, чем я считал.

Асом склонил голову набок:

– Это почему же?

– Мы с Пар’чином заключили мир. Совместными усилиями захватили Алагай Ка и заберем его в бездну как заложника.

Если эти слова и поразили Асома, он виду не подал.

– Зачем?

– Чтобы пройти через лабиринт бездны и бессчетные легионы Най к Алагай’тинг Ка.

Асом моргнул:

– По силам ли это даже тебе?

– Алагай хора говорят, что Избавитель либо я, либо Пар’чин, – ответил Джардир. – Если кто и может это сделать, то только мы, сообща.

– Ты можешь не вернуться, – заметил Асом.

– Надеешься удержать украденный трон? – сказал Джардир.

Асом выдержал его взгляд:

– Мы не выявили никаких преступлений, отец.

Джардир кивнул.

– Ты удостоил дамаджи и андраха почетной смерти. Твой брат погиб по собственной глупости.

Быстрее, чем сумел спохватиться даже Асом, Джардир стиснул сыну горло. Другой рукой сшиб корону, и та полетела через комнату. Асукаджи каркнул, глядя, как Асом беспомощно бьется в железной отцовской хватке.

– Но есть преступление, которого мы не учли, – проскрежетал Джардир. – И его я простить не могу.

Он подтянул Асома ближе, и они соприкоснулись носами.

– Ты покусился на свою мать. – Джардир оторвал сына от пола и припечатал к мраморной колонне. – Такого преступления достаточно, чтобы проклясть и обречь бездне любого. Но Инэвера – Дамаджах, дживах ка самого Эверама. – Он сжал крепче, и лицо задыхавшегося Асома стало лиловым. – Сорвать с тебя белое и вышвырнуть из окна будет милостью. Будет милостью заковать тебя голого в цепи и выставить на базаре, чтобы хаффиты мочились на тебя и клали под вертел вместо дров, зажаривая свиней.

Асом бестолково, в последних судорогах, охлопывал Джардира по руке. Джардир намеревался ограничиться внушением, но в этот миг обнаружил, что гнев его неподделен, и испытал соблазн убить вероломного сына, пока тот не покрыл еще большим позором Трон черепов и свой народ.

Взревев, Джардир швырнул его на подушки к лежавшему ничком Асукаджи.

– Но ты понадобишься, если имеешь силы заново обрести честь!

И снова Асом забился в кашле и рвотных позывах, пытаясь вздохнуть, но теперь на нем не было короны, Втянуть он не мог и приходил в себя медленнее. Джардир терпеливо ждал, хотя ночь приближалась к концу.

– Ты не был готов принять трон, сын мой, – проговорил он, когда у Асома прояснился взгляд. – Твоя измена тому подтверждение. Но так или иначе тебе предстоит Шарак Ка. Алагай стягиваются. Скоро Алагай’тинг Ка отложит яйца и земля вздыбится роем. Уже сейчас князьки Най строят ульи по всей земле. Они соберут легионы для их защиты. Красии нужен вождь.

Шатаясь, Асом попытался сойти с подушек и неуклюже грохнулся на пол. С усилием выдохнув через полураздавленное горло, он опустился на колени и уткнулся лбом в пол:

– Я живу, чтобы повиноваться, отец.

Джардир вперил взор в его ауру. Невозможно было прочитать, правдивы ли слова, но он уже различил зарождающиеся образы: Асом охотится в ночи на князей алагай. Юноша искал славы. Жаждал искупления. Стремился в конце концов доказать, что достоин отца.

Джардир начертил в воздухе метку и призвал копье Асома. Вложив его за спину в ремни к своему собственному, он кликнул корону и приторочил ее к кушаку.

– Завтра же перед всем двором ты поднимешься по семи ступеням и преклонишь колени перед подушками Дамаджах. Ты будешь молить ее о прощении за свои бесчинства и поклянешься служить ей, как служишь мне, по форме и существу, до конца своих дней. Сделай это, не кривя душой, и она вернет тебе копье и корону. Не сделаешь – Небеса будут заказаны тебе навсегда.

Аура Асома всколыхнулась, сомнения возобновились. Джардир требовал, чтобы он опозорился перед всем двором.

– Она удерживает в неволе моего сына и твою мать.

– Каджи находится у своей матери. Твоей дживах ка. – Джардир повернулся и пристально посмотрел на искалеченного Асукаджи, чья аура расцветилась стыдом. – Старшей сестры, которую ты хотел убить.

Он снова перевел взгляд на Асома:

– Твои притязания на ребенка отвергнуты. Твой план навязать кузине наследника был бесчестен, и я не должен был этого допустить. Только Ашия может восстановить тебя в правах, а для этого тебе понадобится ее прощение – благодеяние, которого нелегко добиться.

Аура Асома потемнела, и Джардир понял, что требует, наверно, слишком многого. Но юноша снова коснулся лбом пола:

– Как скажешь, Избавитель.

– Моя святая мать обретет свободу, – продолжил Джардир. – Об этом я уже позаботился. Ни ты, ни Инэвера впредь не возьмете ее под стражу. Таким же образом освободят и при дворе предъявят твоей матери Манвах, когда ты вымолишь у нее прощение.

– Конечно, отец, – ответил Асом.

Джардир опять повернулся к Асукаджи:

– А ты, племянник? Ты участвовал в убийстве кровной родни, отца и сестры, ты оставил вдовой мою старшую сестру. Так и будешь валяться убогим калекой, пока душа твоя иссыхает, словно черное сердце Най?

Асукаджи переборол смятение в ауре.

– Нет, Избавитель, – прошептал он. – Я готов пойти одиноким путем и предстать перед судом Эверама.

Джардир изучил дух племянника и перебрал, как одежду в шкафу, мечты и надежды юноши. Тот жаждал славы и величия не меньше, чем его любовник. Измену в Ночь Хора Асом и Асукаджи разделили поровну.

Но Асукаджи был унижен той ночью. Поражение от рук сестры ожгло его дух; эта картина впечаталась и оставила шрам, который мог никогда не исчезнуть. За месяцы инвалидности его отчаяние достигло предела. Он бы давно покончил с собой, если бы мог.

Однако глубоко в душе таилась искра света. Он не солгал насчет готовности к суду Эверама, поняв наконец, какой потерпел крах. Рожденные править, они с Асомом восприняли право на власть как должное, но все же стремились бороться с Най.

Джардир присел на корточки возле подушек:

– Это будет не так просто, племянник. Клянешься ли ты отречься от Най в жизни этой и следующей?

– Клянусь, Избавитель, – ответил Асукаджи.

– Клянешься ли служить Дамаджах? Молить ее о прощении, как Асом?

В душе Асукаджи возгорелся крохотный огонек надежды.

– Клянусь, Избавитель.

– Будешь ли служить народу, а не требовать, чтобы тебе служил он? – вопросил Джардир. – От дама и до последнего чина?

Это был слишком серьезный вопрос для рассудка юноши, но тот не замешкался:

– Клянусь, Избавитель.

Джардир возложил руку на чело Асукаджи, направляя в него свой дух и определяя место, где нарушилось схождение энергетических линий. Он нашел его – клубок рубцов и разорванных связей, зияющую пропасть между сознанием и телом.

Усилием воли Джардир сокрушил преграду и воссоединил разорванное. Асукаджи завопил – сперва от боли, а потом от восторга. Он смеялся и всхлипывал, шевеля ослабленными конечностями.

Джардир отпустил его и шагнул назад. Асом бросился к любовнику и обнял его, слезы смешались на их щеках. Джардир кивнул, закутался в плащ и активировал метки невидимости. Прежде чем оба прониклись вниманием к чему-то помимо друг друга, он шагнул в ночь и полетел обратно в крыло дворца Инэверы.

Джардир вошел в ее покои через окно, глубоко вдыхая аромат духов. Он наслаждался запахом, запечатлевая его в памяти. В Эведжахе говорилось, что бездна полнится смрадом серы, смерти и отчаяния.

Он подошел к ее туалетному столику, начал перебирать хрупкие флаконы и впитывать благоухания, пока не нашел запах, который сильнее прочих ассоциировался с его дживах ка. Он опустил пузырек в карман. В бесконечной ночи глубин Най это защитит его не хуже меток.

Инэверу он застал в состоянии глубокой медитации. Она взирала на разбросанные кости, аура была ровна и однородна. Он видел, что жена сознает его присутствие, но не издал ни звука и терпеливо дождался, когда она перекатится на пятки, туго натянув тонкие шелка.

Зрелище возбудило его, несмотря на их страстное ночное слияние. Он слишком долго пробыл без нее, чтобы насытиться за одну ночь.

Инэвера оглянулась на него с улыбкой:

– Скоро, любовь моя. Я снова буду твоей, до того как ты меня покинешь.

Пульс у Джардира понесся вскачь.

– Ты больше не считаешь, что тоже должна идти?

Инэвера скорбно взглянула на кости:

– Как ты и боялся, со мной твои шансы на победу чуть возрастут, но даже тогда мы, вернувшись, обнаружим, что наш народ уничтожен. Ярость Най неистова, моя любовь. Ала содрогнется от ее гнева.

– Что еще ты узнала? – спросил Джардир.

– Алагай Ка древен, – ответила Инэвера. – Князь лжи сказал правду, когда заявил, что жил во времена Каджи.

– Он отец демонов, – сказал Джардир. – Возможно, всегда им был с тех пор, как порча Най впервые замарала Ала.

Инэвера покачала головой:

– По меркам своего вида он был при Каджи немногим больше малька. С минуты прихода Най у демонов было много отцов.

– Пар’чин считает, что и сейчас есть немало и, даже если мы победим, порча Най выживет. Возможно, за морем. За горами. За северными снегами.

– Борьба Эверама и Най вечна, – сказала Инэвера. – Как наверху, так и внизу.

– Нет ничего драгоценнее и мимолетнее мира, – кивнул Джардир. – Значит, Алагай Ка стал консортом матери демонов уже после Каджи. Что еще ты скажешь о нем?

– При столь долгой жизни можно разглядеть лишь слабейшие проблески информации. Но он боится. Возможно, впервые за все свое существование.

– За себя? – поинтересовался Джардир. – Или за Алагай’тинг Ка?

– За себя, – ответила Инэвера. – Ему нет никакого дела до матери демонов, его волнуют разве что положение и власть, которыми пользуется ее консорт. Он боится смерти от ваших рук и махинаций соперников в его отсутствие.

– Мы можем довериться ему в походе к бездне Най?

– Довериться? – рассмеялась Инэвера. – Вы должны сомневаться в каждом слове Алагай Ка, в каждом его поползновении. Там правит измена. В этом сомнений нет. Да, он отведет вас в бездну, но только в своих, а не в ваших целях.

– В западню, – заключил Джардир.

– Вероятно. Или в качестве уловки. Алагай Ка лжет с добавлением правды и не говорит вам всего. Вы должны быть готовы к чему угодно.

Джардир поджал губы. Совет был хорош, но столь же расплывчат, сколь очевиден.

– Любимый, хотелось бы мне сказать тебе больше, но разветвления многочисленны. Ты движешься по тонкой линии на песке посреди песчаной бури.

– Ты говорила, что в песке есть столпы, – надавил Джардир. – Неизменные вехи средь хаоса будущего.

– Ты найдешь кое-что от Каджи, – сказала Инэвера. – Дар твоего предшественника, который направит тебя во мраке.

Джардир встрепенулся и подался вперед:

– И что это? Где?

– Не знаю. Это не то, что нужно искать. Это судьба, которую ты обретешь. Не исключено, что в своей мудрости Избавитель предусмотрел возможность поражения и оставил последователю некий знак.

– Три тысячи лет назад? – усомнился Джардир.

– Для Эверама время ничего не значит, – сказала Инэвера. – Он существует вне подобных вещей и говорит со своими пророками.

– А что известно о Пар’чине?

– Он должен сделать выбор, – ответила она. – Между своей дживах и долгом. От этого зависит все.

– Она ждет ребенка, – сказал Джардир.

Инэвера кивнула:

– Мальчика с неисчерпаемыми задатками и беспросветным будущим. Он родится во тьме и сохранит ее в себе.

– Значит, он выживет, – проговорил Джардир.

Из этого следовало, что Ренна проживет достаточно долго, чтобы родить. Уже обнадеживает.

– Возможно, – кивнула Инэвера. – Если Ренна вах Харл ам’Тюк ам’Брук сопроводит вас во тьму, то в одних вариантах будущего ее сын выживает, а в других – гибнет. Есть те, где он рождается в плену, а после мать и дитя подают к столу Алагай Ка. В других он рождается сиротой, будучи вырезан из ее остывающего трупа.

Джардир сжал кулаки. Дживах Пар’чина дерзка и непочтительна, но чести у нее больше, чем у любой ему известной женщины, не считая самой Инэверы.

– А если она останется? – спросил он.

– Вы потерпите крах, и Ала пожрется, – бесстрастно ответила Инэвера.

– Тогда мы обязаны верить в нее, – сказал Джардир. – Я заглянул в душу дочери Харла. Она не подведет.

– Нам придется молиться об этом, – согласилась она.

– Не свернет с пути и Пар’чин. Он вонзит копье в сердце самой Най даже ценой гибели жены и ребенка.

– Не верь в это, – возразила Инэвера. – Какие бы чувства ты к нему ни испытывал, что бы ни прозревал в его ауре, он человек, а люди ненадежны, особенно если дело касается их спутников и спутниц.

В памяти Джардира вспыхнуло посиневшее лицо Асома, которого он сам же едва не задушил за покушение на свою дживах.

– Твои слова мудры, любимая. Я прослежу, чтобы Пар’чин не сошел с пути. Что-нибудь еще?

– Пока ничего, – сказала Инэвера. – Я повторю расклад, когда помедитирую над увиденным.

– Серьги стали мощнее, и ты сможешь говорить со мной, пока мы не достигнем зева Ала и не сойдем во тьму. Но под землей магия погасит колебания, – предупредил Джардир.

– Нам надо обсудить и другие дела, – кивнула Инэвера.

Джардир извлек копье и корону Асома:

– Завтра Асом и Асукаджи на коленях попросят тебя простить их и восстановить в правах. После этого все увидят, что они, если сумеют тебя убедить, твои верные слуги.

Инэвера выдохнула, и ее покрывало колыхнулось, как дым.

– А моя мать?

– Будет сразу освобождена. – Джардир сурово посмотрел на нее, пресекая споры. – Как и моя. Никто из вас больше не лишит ее свободы.

– Конечно, любимый. Я не солгала, сказав, что это ради ее же сохранности. Я бы ее пальцем не тронула. – Поклон Инэверы выглядел искренним, но аура выдала притворство.

– Я думал, что мы покончили с ложью, любимая, – заметил Джардир.

Инэвера встретилась с ним взглядом:

– Муж мой, превыше всего я ставлю Шарак Ка. Я держала Кадживах в плену, чтобы не пришлось ей навредить, если бы Асом попытался меня заменить ею.

Джардир стиснул зубы, но принял и превозмог свои чувства. Он не винил жену. Он любил мать, но она никак не годилась для бремени седьмой ступени.

Желая снять напряжение, он сменил тему:

– Где Аббан?

– Кости сказали, что он жив, – ответила Инэвера. – Полагаю, Хасик убил Джайана, чтобы добраться до него, и похитил хаффита. Сейчас их выслеживает Ашия.

Джардир потемнел лицом:

– Глупцом же я был, оставляя Хасика в живых. Я постоянно упрекал себя, когда проявлял к нему милосердие.

– О милосердии нельзя сожалеть, – сказала Инэвера. – Возможно, Хасик еще сыграет свою роль в Шарак Ка.

– Может быть, – нехотя согласился Джардир. – Мое время истекает. Чего мы еще не коснулись?

В ответ Инэвера дотронулась до браслета, и позади щелкнул замок. Дверь открылась, вошли Аманвах и Сиквах.

Джардир негодующе оглянулся на Инэверу:

– Я же сказал – никто больше!

Несмотря на эти слова, ему приятно было увидеть черный платок старшей дочери и белые одежды племянницы. Хрупкая Сиквах выглядела грозной в панцирном одеянии, вооруженная копьем и щитом; ее вид наполнил его гордостью.

– У Аманвах и Сиквах есть жизненно важные новости, – ответила Инэвера. – Ты должен все услышать из их уст.

– Отец, – Аманвах опустилась перед ним на колени и уперлась ладонями в пол, – душа моя поет, ты жив. Я сочла Пар’чина человеком чести. Рада видеть, что не ошиблась.

Джардир распахнул объятия:

– Встань, возлюбленная дочь, и обними меня.

Аманвах порхнула в его объятия быстрее, чем позволяли приличия, но Джардир только рассмеялся и прижал ее к себе. Когда он в последний раз держал ее так? Больше десяти лет назад, перед отправкой во дворец дама’тинг. Они с Инэверой столь усердно выращивали из детей вожаков, что забывали выказывать родительскую любовь.

Для многих его детей уже поздно что-то менять, но он на миг позволил себе отречься от титула шар’дама ка и побыть отцом.

– Я горжусь тобой, дочка. Не сомневайся.

– Не буду, отец, – ответила Аманвах, подаваясь назад нехотя, как и он. Ее глаза заблестели от подступивших слез.

Джардир отстранился не полностью и, обнимая ее одной рукой, простер другую к Сиквах:

– А о твоей утрате, племянница, я скорблю. Честь сына Джессума не имела границ. Без него на Ала темнее, но Небеса, несомненно, сияют отныне ярче.

Грозная маска спала, и Сиквах вновь стала прежней – кроткой; она присоединилась к сестре-жене, приникла к нему, и обе откровенно разрыдались. Коронным видением Джардир наблюдал за внешней магией, которая притянулась их чувствами и наслоилась на слезы. Потоками света струились они по щекам, прекрасные неописуемо.

Инэвера извлекла пузырек для слез и принялась собирать драгоценные капли. Наполнив, закупорила и протянула руку. Флакон светился силой, как ее хора-украшения.

– Еще один сувенир для путешествия в бездну в придачу к моим духам. – Ее улыбка вышла натянутой. – Напоминание о любви в краю бесконечного отчаяния.

Джардир благоговейно взял пузырек и с поклоном опустил в карман.

– Правда ли, дядя, что во тьму с тобой отправится Шанвах? – спросила Сиквах.

– Правда, племянница, – ответил Джардир. – Твоя сестра по копью покрывает себя небывалой славой. Князь демонов бросился на ее копье. Она какое-то время билась с полчищами Най, пока мы с Пар’чином укрощали Алагай Ка.

Сиквах снова опустилась на колени, выхватив из-за плеч сверкающее копье и зеркальный щит. Они были из обработанного электрумом стекла, выкованные и помеченные самой Инэверой. Сиквах сняла браслеты, кольца, ожерелье и колье. Все они ярко светились силой; в коронном видении замысловатые письмена жены и дочери предстали ослепительно-белыми.

– В подобном странствии, Избавитель, моя сестра по копью должна иметь лучшее оснащение, – сказала Сиквах. – Для меня будет честью, если ты передашь его ей вместе с моим благословением и выражением любви.

Джардир положил руку ей на плечо:

– Я выполню это с гордостью, шарум’тинг ка.

– Скажи ей, что в ночи ее защитит «Песнь о Лунном Ущербе», – добавила Аманвах. – Если ее голос силен, он сбережет вас всех, когда вы пойдете тропой к бездне Най.

Джардир кивнул:

– Сын Джессума узрел то, о чем мы позабыли. В древних молитвенных песнопениях к Эвераму заключена истинная сила, противодействующая Най. Когда мы присоединимся к твоему мужу на Небесах, мы найдем его за столом Эверама.

Эти слова вызвали новые слезы, но плакать уже стало некогда. Все преклонили колени на подушках, образовав круг. Метки Инэверы были мощны, но Джардир не захотел рисковать и усилил их защитным полем короны.

– Отец, госпожа Лиша произвела на свет твое дитя, – сообщила Аманвах. – Я лично приняла роды.

В письме Лиши говорилось о ребенке, но это было нечто новое. Взгляд Джардира метнулся к Инэвере, но ее аура оставалась невозмутимой.

– Я сделала расклад на послеродовой крови, – продолжила Аманвах.

Джардир сжал кулаки от внезапного напряжения. У него были десятки детей. Почему его так заботила судьба этого?

– Что ты увидела?

– Потенциал.

– Потенциал есть у всех детей Эверама, – сказал Джардир.

– Потенциал стать шар’дама ка, – вмешалась Инэвера. – Спасти мир или обречь его на гибель.

Джардир перевел взор с Инэверы на Аманвах и обратно:

– Это точно?

– Как и все, что говорят кости, – сказала Аманвах.

– Любимый, у нашей дочери острый глаз, – заметила Инэвера. – Я сама изучила узор. Ребенок подобен тебе – и Пар’чину.

– Избавитель, – сказал Джардир.

– Избавителей создают, – возразила Инэвера. – Вопрос в другом: можем ли мы доверить твоей чинке-хисах преподать ребенку все, что ему полагается знать?

– Не называй так Лишу Свиток, – осадил ее Джардир. Его слова хлыстом хлестнули по ауре Инэверы, но иначе было нельзя. – Она мать моего ребенка, достойный враг Най и не раз срывала твои попытки убить ее или принудить к молчанию. Ты не обязана выказывать ей ни любовь, ни ласку, но, клянусь Эверамом, – она заслужила твое уважение.

Инэвера стиснула зубы, но поклонилась:

– Приношу извинения, любимый. Когда речь заходит о твоей дживах-землепашке…

Джардир поднял руку:

– Любимая, я понимаю. Тебе не с чего чувствовать иное. Но Шарак Ка на пороге, и если мы хотим сберечь человечество, то должны возвыситься над мелкими дрязгами и заключить мир с нашими северными братьями.

– Разумеется. – Инэвера глубоко вздохнула, вновь обретая центр. – Я примирюсь с моей северной… завен, как ты примирился со своим.

«Завен». Это слово означало «соперник», но также и «равный». Инэвера впервые признала завеном Лишу Свиток, и Джардир знал, что это стоило ей многих сил.

– Дитя принадлежит матери, – сказал Джардир. – И для Олив будет лучше держаться подальше от красийских интриг. Даже если Асом вновь обретет честь, слишком многие пожелают воспользоваться ребенком.

– Или убить его, – согласилась Инэвера.

– Но это не значит, что мы не можем послать наставников, – продолжил Джардир. – И охрану. Тех, на кого укажут кости и скажут, что им можно довериться и объяснить, какую честь им оказывают.

– Олив воспитает девушка, – сказала Аманвах. – Мы можем тайно приставить к ней шарум’тинг, секретного стража, – как Сиквах ко мне.

Джардир посмотрел на Сиквах:

– Кого ты посоветуешь?

– Мичу, – ответила та не раздумывая. – Она старшая, следующая после меня по рангу, шарумова кровь Избавителя и сводная сестра Олив Свиток. Она защитит ребенка грудью и научит обороняться самостоятельно.

– Очень хорошо, – кивнул Джардир и перевел взгляд на Инэверу. – А свита?

– Мы направим в племя Лощина трех дама’тинг, – ответила она. – Деву, мать и старуху.

– Под чьим началом?

– Гадальное мастерство старой Фавах почиталось, еще когда я носила бидо, – сказала Инэвера. – Она будет строга и не склонится перед чинами, а ребенку это необходимо.

Джардир знал старуху. Под ее взглядом даже ему становилось не по себе, но духом она была преданна и крепка.

– А мать?

– Дама’тинг Шазелль, которая училась со мной во дворце дама’тинг.

Джардир кивнул. По ходу его возвышения Шазелль входила в число ближайших советниц Инэверы.

– Дева?

Инэвера поворотилась к Аманвах, и та задумалась. Миг спустя она сунула руку в поясной мешочек, рассыпала хора и тщательно их изучила.

– Дама’тинг Джайя, – сказала она наконец. – Она только недавно приняла белое и еще не родила наследника. Кости предсказывают, что в зеленых землях она найдет достойного отца и укрепит наши связи с племенем Лощина.

– Отлично, – кивнул Джардир. – Близок рассвет, а у нас остался какой-то последний вопрос.

– Маджахи, – сказала Инэвера. – Они возвращаются в Копье Пустыни.

Джардир побледнел:

– Что?

– Это инэвера, – ответила жена. – Такова была воля костей.

– Неприемлемо, – сказал Джардир.

Инэвера пожала плечами:

– Если ты влетишь в их гущу и схватишь Альэверана, как схватил сына, то, несомненно, сумеешь развернуть обратно.

Джардир покачал головой:

– Это подвергнет опасности все, за что мы боремся.

– Тогда мы должны довериться воле Эверама. – Инэвера повернулась к Аманвах и Сиквах. – Оставьте нас.

Проводив взглядом дочь с племянницей, Джардир посмотрел в окно и различил над горизонтом полоску света:

– Ты продержала меня до зари.

Инэвера улыбнулась:

– День отдыха в покое и мире не такая уж мелочь, муж мой, перед походом в бездну.

Холодный ветер ударил Джардира в лицо, когда с наступлением ночи он снялся с дворцовой крыши. Он думал немедленно вернуться в башню, но обнаружил, что вместо этого сворачивает на север и мчится к Лощине. У него не было плана, но он тяготился крахом, который постиг его с сыновьями. Если они не преуспеют, Олив станет последней надеждой Ала, и он сомневался, что выдержит схождение в бездну, так и не взяв ее на руки, не прошептав благословения.

Ночная Лощина бодрствовала, но ее жители, хранимые великими метками, не имели привычки смотреть в небеса. Джардир легко нашел цитадель по описанию Аманвах. Завернувшись в плащ, он прибегнул к коронному видению и изучал взглядом окна и стену, пока не отыскал нужную комнату. Внутри стояла колыбель, лучившаяся чистой аурой невинности.

В помещении было много мощных меток, но они предназначались для алагай, не для людей. При помощи слабого магического разряда Джардир отомкнул окно и проскользнул внутрь. Он оставил сандалии на подоконнике и бесшумно подкрался к колыбели, стараясь не разбудить ребенка.

Можно было и не стараться. Когда он опустил взгляд, Олив посмотрела в ответ. Она и не думала спать, как будто ждала его.

Ее аура была ярче всех, какие видел Джардир, не считая Пар’чина и его дживах, но… оставалась чистой. Не отягощенной ни порчей, ни изъянами, ни стыдом.

И Джардир, смущаясь сам, скользнул взором ниже.

Увиденное удивило его. Узнав об особенности Олив, Джардир счел это недостатком, который придется преодолевать, как будто двуполость ущербнее однополости.

Но по мере того как он всматривался коронным видением, картины множились над Олив, роились, плясали, и их было больше, чем он когда-либо прозревал в отдельной ауре. Призрачные образы той, кем она могла стать. Возможности Олив не урезались наполовину, а удваивались.

Он вынул ее из колыбели, и она вкрадчиво загулила. Звук был настолько прекрасен, что слезы застлали взор. Он покачал ее на локте:

– Да пребудет с тобой благословение Эверама, дочь.

Она наморщила нос, зевнула и приникла к нему. Миг он не знал, что делать. Других детей он никогда не держал с такой нежностью.

А то и дела, глядишь, пошли бы иначе.

– Твоя мать считает меня плохим отцом, – прошептал он, – и, если честно, она, пожалуй, права. Я постоянно думал только о Шарак Ка, не о родных. Я вырастил негодных сыновей, а дочерей едва знаю.

Олив потянулась, схватила его за бороду и дернула с неожиданной силой.

– Не обещаю, что с тобой выйдет удачнее, Олив вах Ахман ам’Джардир ам’Лощина. Я иду путем, с которого могу не вернуться, но делаю это из любви. К тебе и всем народам Ала. Я молюсь, чтобы ты никогда не знала этого бремени, но если оно падет на твои плечи – да укрепит тебя Эверам.

– Ам’Свиток, – сказали сзади.

Вздрогнув, Джардир крутанулся волчком. Он принял защитную позу, прикрыв ребенка телом и сжав копье.

Лиша Свиток стояла, просунув руки в просторные рукава капота и не угрожая ничем. Она была точно такой, какою он ее запомнил, – прекрасная, словно утренняя заря, и неприступная, будто скала.

– Мы не женаты, Ахман. Ее зовут Олив Свиток, а не Джардир.

– Она моя, Лиша, – сказал Джардир. – Это начертано в ее ауре. Ты будешь отрицать мои права?

– Конечно нет, – ответила она. – Я не скрываю, кто она такая, но твое имя будет притягивать клинки убийц всякий раз, когда твои наследники почуют опасность.

– Асом укрощен. Он не станет…

– Ахман, у тебя больше семидесяти детей. Впереди годы, разве ты можешь поручиться за всех?

– Я не могу поручиться и за алагай, – сказал Джардир. – Най не отступится от Олив всю ее жизнь. Олив должна доказать, что сильнее, такова инэвера. Это не оправдание.

– Я не нуждаюсь в оправданиях, – возразила Лиша. – Мы не женаты, и закон говорит недвусмысленно: она – Олив Свиток. И почему нет? Это я ее родила. Я выносила ее во чреве, вскормила собственным молоком. Я ее охраняю. Я ее выращу.

– Имя и благословление – все, что я могу подарить перед уходом в бездну.

Лиша наконец улыбнулась:

– Тогда пусть будет отчество. Олив Джардир Свиток.

Джардир принял поблажку и заглянул младенцу в глаза:

– Да пребудет с тобой благословение Эверама, Олив Джардир Свиток.

Лиша подошла к нему и нежно поцеловала в щеку:

– Мы произвели на свет прекрасное дитя.

Олив потянула его за бороду, пытаясь затолкать ее в рот.

– Да, так и есть.

– Я правильно понимаю, что ко мне ты потом не зашел бы?

– Правду сказать, я не знал, желанный ли я гость, – ответил Джардир. – В твоем письме об этом не говорилось. Я хотел только благословить ребенка.

Лиша ласково положила руку на голову Олив и погладила по милым черным волосикам.

– Ты уже это сделал.

– Тогда ее мать, – сказал Джардир, – по-прежнему прекрасную, как лазурные небеса.

– Неисправимый чаровник, – рассмеялась Лиша. – Не надейся перед уходом заделать мне новое чадо. Одного хватит.

Джардира бросило в жар.

– Я… не имел в виду…

Лиша со смехом оборвала его:

– Я дразнюсь, Ахман.

Джардиру страстно хотелось обнять ее, и он быстро вернулся взглядом к Олив.

– Инэвера пришлет в Лощину трех дама’тинг – наставниц и советниц. С ними явится моя дочь Мича. На ней будут одежды даль’тинг, но ее, как и Сиквах, учил Энкидо. Она будет охранять сводную сестру. Можешь на нее положиться.

– Положусь, – пообещала Лиша. – Спасибо.

Джардир бережно уложил Олив в колыбель и отцепил ее крошечные пальчики от бороды.

– Я должен идти.

Он повернулся, но Лиша поймала его за руку и притянула к себе. Он в последний раз обнял ее, вдохнул аромат волос. Она положила голову ему на грудь:

– Будь осторожен, Ахман. Возвращайся и смотри, как растет твоя дочь.

– Я не продам мою жизнь задешево, – пообещал Ахман. – Да благословит тебя Эверам, Лиша вах Эрни ам’Свиток ам’Лощина.

Он поцеловал ее. Когда он отстранился, с ним осталось легкое, как перышко, касание ее губ. Отступив к окну, он скользнул ногами в сандалии и прыгнул в ночь.

Глава 17 Лесная крепость 334◦П.◦В.

Солнце садилось, и Раген крепче вцепился в поводья Сумеречного Плясуна. Он чувствовал, как напрягаются могучие мускулы исполина, как сам скакун готовится к схватке. Раген молился, чтобы до этого не дошло.

– Странно ехать верхом на закате. – Меченые доспехи Дерека починили и начистили до блеска, но он держал руку поближе к копью, которое покоилось в ремнях на конском боку.

– Привыкнешь. – Эскорт лесорубов возглавлял Седой Йон – здоровенный мужик с буграми мышц. – Дороги помечены, а в тылу у тебя двадцать душ лесорубов.

– Сколько нам ехать до города, если не останавливаться ночью?

На Элиссе были купленный в Лощине меченый плащ и новые кожаные штаны для верховой езды. Раген не помнил, чтобы за двадцать лет совместной жизни она хотя бы раз надела брюки. Сейчас они смотрелись на ней естественно, как и сноровка, с которой она обращалась с кобылой.

– Точно не знаю, – признался Йон. – Я уже восемьдесят лет не отходил дальше пары миль от места, где народился. Завтра окажемся вообще неведомо где.

Раген моргнул. Йону больше восьмидесяти? Он выглядел намного моложе.

– Зачем же ты вызвался провожать нас до самого Милна? – спросила Элисса.

Йон огладил длинную бороду, темную ближе к лицу, с металлической проседью ниже и белоснежную в самом низу.

– Сыны и внуки выросли. Жену шестнадцать лет как возложил на погребальный костер. Магия подарила мне вторую жизнь. Хочу, коль так, немного посмотреть мир.

– Если хочешь стать вестником, я знаю местечко, – сказал Дерек. – Двадцать два года провел в Брайнс-Голде. Во всем городишке жило не больше шестидесяти человек, а пересечь его можно было за четверть часа.

Он тяжело вздохнул:

– Но теперь я вдоволь насмотрелся на мир. Слуги и те знают моего сынишку лучше, чем я. Как и родня жены, которая присматривает за ним, пока меня нет. Но когда я вернусь в Милн, больше уж не уеду.

– Ну да, – согласился Раген. – Нам всем уже давно пора по домам, но впереди еще много миль. Я ездил, как сейчас, ежегодно. В одиночку мог добраться отсюда до Милна за пару недель. А нашему отряду понадобится месяц, если не поднажмем. Через несколько часов будет лагерная стоянка. Если мы там остановимся, потеряем полдня езды.

Лицо Элиссы осталось невозмутимым. Полдня – пустяк, но впереди месяц дороги, и любая экономия времени стоит нескольких часов езды во тьме.

«Ты нужна детям». Марье. Маленькому Арлену. Каково им приходится? Родители исчезли почти на год. В письмах они заверяли друг друга в полном благополучии, но слова не заменят заботливой руки матери и отцовской любви.

Элисса проедет всю ночь, только бы к ним вернуться.

Погладив бархатный мешочек на поясе, она утешилась присутствием серебряного стила.

Орудие было создано благодаря их занятиям в Школе травниц и гильдии метчиков Лощины. Рисуя в воздухе метки, местные жители пользовались хора-жезлами, но Элисса сочла их неудобными, а начертания – неточными. Она предпочитала метить пером.

Когда госпожа Лиша великодушно выдала им материалы для изготовления собственных жезлов, Элисса, Раген и Дерек сделали себе по стилу. Перья были из электрума и вставлялись в толстые рукоятки с начинкой из демоновой кости и оболочкой из меченого серебра. Управляя метками, Элисса направляла энергетический поток в перо и произвольно заряжала начертанные символы.

Но одно дело рисовать учебные метки в воздухе, когда тебя надежно защищает Школа травниц, и совершенно другое – чертить их перед атакующим демоном. Подземник проверещал где-то вдали, и Элисса так стиснула бедра, что испугалась: не задушить бы кобылу.

Они проехали еще три часа, и сумерки сменились кромешной тьмой. Меченые столбы распространяли тусклый свет, островки которого обрывались у придорожных кустов. Дальше, во мраке, звучали шорохи, рычание и вой, но демоны не отваживались испытать метки.

Сумеречный Плясун топотал и фыркал, а Раген силился обуздать могучего скакуна. Дерек нацепил на руку щит. Нервничал даже Йон, то и дело хватавшийся за притороченное к седлу длинное топорище.

– Подземники всегда в силе сразу после новолуния.

Новолуние. Элиссу пробрал озноб. Арлен говорил, что в присутствии более могущественных мозговых демонов обычные безмозглые подземники способны действовать слаженно. Она дотронулась до золотого головного обруча и провела пальцем по меткам, настроенным на мозговиков. У ее спутников такие же символы красовались на шлемах.

«Создатель, хоть бы они не понадобились!»

– Давайте поторопимся, – сказал Раген. – До стоянки точно недалеко.

Они погрузились в мрачное молчание, окруженные визгом и ревом. Караван двинулся со всей быстротой, какую позволяли обозные подводы. Когда глаза привыкли к ночи, Элисса начала различать силуэты, мелькавшие в придорожной тьме. Неужели преследуют?

Наконец ей стало невмоготу. Продолжая всматриваться во мрак, она извлекла из мешочка серебряное стило. Завидев движение, пристукнула пальцем по ручке, чтобы послать разряд энергии в перо, и нарисовала световую метку.

Последовала вспышка, и Элисса пожалела о содеянном.

Их окружили. Свет выхватил десятки подземников, а в темноте скрывалось, конечно, еще больше.

– Лесорубы! – воззвал Йон. – Готовь топоры! И арбалеты, но попусту стрелы не тратить, бить только в брешь!

Страх ускорил их, они поспешили по дороге, и вскоре показался очерченный круг – стоянка. Она была занята, но места для их подвод и лошадей осталось достаточно. Элисса вздохнула свободнее.

Но тут задрожала земля.

Йон сплюнул:

– Скальные демоны. Все в лагерь! Арбалетчики – на периметр! Живо!

Лесорубы взялись за дело невозмутимо и грамотно, но это слабо отразилось на растущем страхе Элиссы. Она рискнула нарисовать еще одну световую метку и увидела двух скальных демонов, каждый в пятнадцать футов ростом и с гранитной броней. Один держал в когтях сосенку, как дубинку. На корнях еще сохранилась земля, по всей длине торчали сломанные ветки. За скальниками собрались десятки других подземников.

Второй сжимал каменюгу величиной с дождевую бочку.

«Создатель!» Творящееся не успело осесть в сознании, а длинная рука демона уже уподобилась катапульте и послала камень в лагерь.

Тот полетел по высокой дуге. Элисса как зачарованная следила за ним, пока не вспомнила про стило. Она быстро кое-как начертила ударную метку. Некогда было рассчитывать силу, необходимую для остановки камня, и Элисса полностью отворила перо для зарядки символа.

Разряд раздробил камень, но саму ее выбило из седла отдачей. Она тяжело грянулась оземь, стило выпало из ослабевших пальцев, а пыль и каменное крошево градом осыпали лагерь.

– Элисса!

Спрыгнув с Сумеречного Плясуна, Раген побежал к ней, тогда как она пыталась сесть.

Элисса отмахнулась:

– Я цела. Займись демонами!

Дерек извлек свое стило и тщательно вычертил в воздухе световые метки, чтобы осветить врага. Лесорубы разрядили в скальных демонов арбалеты, но крошечные стрелы лишь разозлили надвигавшихся подземников.

– Придется выйти за метки, иначе их не сразить. – Йон изготовил топор. – Жейс! Лари! За мной!

– Стойте! – вскричал Раген. – Их слишком много! Оставайтесь за метками!

– Метки долго не простоят, если два скальника продолжат швыряться деревьями и валунами! – крикнул Йон. – Дай нам заняться делом!

– Провались оно в Недра! – Раген бросился наперерез лесорубам.

Скальный демон замахнулся древесным стволом, целясь в меченые столбы. Раген выхватил стило и нарисовал тепловую метку.

Он зарядил символ; последовала вспышка, глухой удар, но результат оказался жалким. Ствол почернел и обуглился с одной стороны, разлетелось несколько горящих угольев, но все это не задержало подземника.

– Демоново дерьмо! – прорычал Раген, повторяя попытку. На сей раз он переборщил. Дерево взорвалось, пламя объяло демона и осветило ночь.

Второй скальник прикрылся клешнями от нового залпа арбалетчиков, но потом сцепил когти и с силой обрушил каменные кулаки на землю. Элисса, пытавшаяся встать на ноги, пошатнулась и увидела, что и другие потеряли равновесие. Арбалетные стрелы изрядно отклонились от цели.

Элисса лихорадочно копалась в грязи, ища стило. Если скальникам удастся прорваться за метки, демоны наводнят лагерь. Спустя секунду она его нашла и отряхнула с меток пыль. Она бросилась к меченым столбам, где аккуратно нарисовала и умеренно зарядила ударную метку. Приготовилась к отдаче, но та оказалась не так сильна, а метка ожила, вспыхнула и поразила сотрясавшего почву демона в грудь.

Гад опрокинулся навзничь, но внешне не пострадал. Дерек нарисовал холодовые метки и щедро напитал их силой. Он зашипел и выронил из онемевших пальцев стило, но ноги распростертого демона побелели и подернулись инеем.

Раген быстро набросал серию ударных меток, которые замолотили по замерзшим конечностям. На третьем ударе раздался оглушительный хруст – и нога демона рассыпалась.

Пламя, пожравшее сосну, погасло, оставив второго скального демона целым и невредимым. Он подступил к меткам, но теперь Элисса, Раген и Дерек были наготове, метки они начертили синхронно. Элисса сбила демона с ног, Дерек заморозил ему грудь. От резкого перепада температур раскалившиеся панцирные пластины треснули. Раген стремительно привел в действие очередную серию ударных меток, вторгся в грудную клетку демона и расплющил его сердце.

Тогда остальные подземники отступили за границу светового круга.

– Умные гады. – Йон сплюнул на землю. – Демоны не владеют оружием без мозговика, а новолуние уже три дня как миновало.

– Мы еще многого не знаем, – ответила Элисса. – Госпожа Лиша говорила, что хамелеоны тоже умеют управлять трутнями.

– Да, – согласился Йон, – но, если рядом есть хамелеон, он не захочет показываться.

– Может быть, – сказал Раген.

– Больше не будем испытывать судьбу, – кивнул Йон. – Теперича встанем лагерем, как стемнеет, и будем караулить всю ночь.

– Мы приучились больше бояться красийцев, а не подземников, – заметила Элисса.

– Думаю, все вернется на круги своя, – сказал Йон. – Ночь набирает силу.

Спустя несколько дней Раген привел их в Крестьянский Пень. Никто не высыпа́лся, но теперь они каждый вечер тратили час на укрепление меток, и демоны к ним больше не совались. На ужин и полноценный ночлег остановились в любимой гостинице Рагена, а утром поднажали и ко второму завтраку прибыли в Форт Энджирс.

Огромные деревянные ворота стояли косо, там и тут заколоченные в местах, где прорывались красийцы. Повсюду высились леса, лежали настилы – новый герцог не только латал дыры, но и строился.

– Они утолщают стены, – сказал Раген. – Это хороший знак.

– Может, против красийцев и сгодится, – возразил Йон. – Но этим стенам долго не простоять, если пожалует несколько скальных демонов с валунами.

Горные Копья, облаченные в знакомые Рагену мундиры его родины, патрулировали стены и охраняли ворота. Их штыки выглядели грозно, как любое копье, но в основном служили украшениями. Никто не дерзал связываться со стражниками, познав разрушительную мощь огненосного оружия. На их фоне энджирские деревянные солдаты с заплечными фехтовальными копьями выглядели до нелепого старомодными и выполняли черную работу – допрашивали странников и досматривали повозки.

– Имя, и по какому делу? – бросил один, приблизившись к возглавлявшему процессию Рагену.

– Раген, мастер милнской гильдии метчиков, – ответил он, предъявляя бумаги с печатью самого Юкора.

Глаза стражника округлились, и он пошел за советом к старшему из Горных Копий.

– Энджирские солдаты теперь подчиняются милнским? – спросила Элисса.

– Брат Райнбека, может быть, и сохранил трон, – сказал Раген, – но похоже, что подлинным правителем Энджирса стал Юкор.

– Нам нужно соблюдать осторожность, – заключила она. – Двор неизбежно будет недоволен.

К тому времени как они проследовали в ворота, их уже ждал верхом на белом, без единого пятнышка, боевом коне главнокомандующий Горных Копий.

– Раген! – Услышать его громовой голос было отрадно. – То-то я почуял, что с юга несет падалью!

– Бруз! – вскричал Раген и соскочил, как и тот, с седла. – Не знал, что Юкор послал твою поганую рожу в Энджирс!

Они крепко обнялись; нагрудные пластины застучали, когда друзья с хохотом принялись хлопать друг друга по спине.

– Кому, как не мне, охранять принцессу! – Бруз был в числе ближайших военных советников Юкора. Раген знал его не первый десяток лет.

Раген похлопал по эполету Бруза:

– И с повышением, гляжу.

Бруз кивнул:

– После того как мы отразили атаку красийцев, Юкор отправил на юг еще три тысячи Горных Копий с воззванием и сундуком золота, который чуть не сломал мулу спину.

– Впечатляет, – сказал Раген.

– То же самое можно сказать о тебе! – парировал Бруз. – За донесения из красийского тыла весь север в долгу перед тобой и матерью Элиссой. Юкор обязательно наградит вас, когда вернетесь. А пока располагайтесь во дворце. Живете сколько хотите.

– Недолго, боюсь, – ответил Раген. – У меня есть послания для двора, но нам-то с Элиссой не терпится к детям.

– Конечно-конечно. – Бруз свистнул, и Горные Копья из его свиты принялись тычками и криками расчищать дорогу.

– Это лишнее, – сказала Элисса, когда один стражник сшиб наземь замешкавшегося торговца.

– Ничего страшного, – возразил Бруз. – Пусть эти чурбаки учатся пошевеливаться, заслышав свист Горных Копий. Без нас все они были бы мертвы или в рабстве у красийцев.

Сжав губы, Раген перехватил взгляд Элиссы и покачал головой. К счастью, она не стала спорить.

– Я здесь с поручением более официального свойства, – уточнил Раген. – Я уже не королевский вестник, но графиня Лиша уговорила меня в последний раз выйти из отставки и выступить от имени Лощины при дворе герцога Петера.

Бруз повел бровью:

– Милнский цеховой мастер выступает от имени энджирской графини? Разве это не конфликт интересов?

Раген пожал плечами:

– Отчаянные времена, милорд. Нельзя винить ее за то, что ей не хочется посылать в Энджирс преемника Восьмипалого так скоро после смерти его господина.

– Юкору это не понравится, – заметил Бруз.

– Его светлости не впервой на меня гневаться.

– Да, это мягко сказано! – рассмеялся Бруз.

Они достигли дворца, где в холле ждала еще одна знакомая фигура.

– Создатель, пощади!.. – пробормотал Раген при виде Кирина – придурковатого герольда Юкора.

Тот бросился их приветствовать.

– Раген! – воскликнул Кирин, распахивая объятия, словно встретил старого друга, хотя едва ли это было так.

Пятнадцать лет назад они служили вестниками на одном маршруте, но недолюбливали друг друга. Слава Кирина зиждилась в основном на деяниях Арлена, которые он приписывал себе. А как-то раз, когда Тюк посмел возмутиться, Кирин велел подмастерьям избить и Арлена, и его товарища Джейка.

Раген шагнул в сторону, уклонившись от объятий, и Кирин опустил руки как ни в чем не бывало:

– Рад тебя видеть, дружище.

Раген нахмурился:

– Чем могу быть полезен, Кирин?

– Я собираюсь вернуться в Милн и надеялся найти местечко в твоем караване.

Раген мотнул головой:

– Юкор направил тебя сюда герольдом, и я не стану вмешиваться, пока он сам не призовет тебя обратно.

– О, да сколько угодно! – Бруз с трудом сдерживал смех. – Обязанности мастера Кирина давным-давно выполнены. У нас просто не было возможности сопроводить его домой, а он, вопреки свой поистине легендарной отваге, не хочет ехать один.

Кирин сглотнул комок в горле, но спорить не стал и понизил голос, чтобы слышал его только Раген:

– Видишь? Мое присутствие нежеланно, а жонглеров при этом дворе принято убивать. Сначала зарезали в нижнем проходе Джасина Соловья и его подмастерьев, затем умертвили в Южной башне бедного мастера Восьмипалого. Пусть Юкор меня выгоняет, мне все равно. Я хочу домой.

Раген глянул на Элиссу. Она симпатизировала Кирину не больше, чем он, но тронула его за плечо:

– Я знаю, что такое тоска по дому. Конечно, поезжай с нами.

Жонглер просиял, сгреб в горсть обе руки Элиссы и принялся их целовать:

– Благодарю тебя, мать. Благослови тебя Создатель! Я сейчас же начну собираться.

Издав ликующий вопль, Кирин выполнил обратное сальто. Всполох пестрого – и он помчался по коридору.

– Мы пожалеем об этом, – предупредил Раген.

– Возможно, – сказала Элисса. – Но после пережитого я не стану чинить препятствия тому, кто просто хочет домой.

Появился паж, и Бруз кивнул в его сторону:

– Простите, но меня ждут дела. Их светлости примут вас на вечернем собрании двора. А пока о вас позаботится малый министр.

– Малый министр? – переспросил Раген.

Мальчик поклонился:

– Меня зовут Пол. Главнокомандующий зовет меня так, потому что моим отцом был первый министр Джансон.

– Я только-только придумал название, но оно подходит. – Бруз взъерошил ему волосы. – Только он в состоянии разобраться в отцовских записях. Мы бы пропали без него.

– Сюда. – Пол повел Элиссу, Рагена, Дерека и Йона по длинному коридору. – Ваши покои скоро подготовят, а пока мы все устроили в гостиной – перекусите и отдохните.

– Если есть где присесть, ты уже, почитай, богатей, – обронил Йон.

Комната оказалась роскошной: стол накрыли, от заварочного чайника шел пар. Рядом стояли и вода, и вино, и даже кувшин эля. Это было настолько заманчиво после многодневного путешествия, что Элисса не сразу заметила пожилую женщину, которая пила на кушетке чай.

Хватило взгляда на ее украшения и шелка, чтобы Элисса почтительно присела. Она толкнула локтем Рагена, и муж поспешно шаркнул ногой. Йон и Дерек неловко застыли на полпути к столу.

Мать-герцогиня раздраженно махнула рукой:

– Хватит церемоний! Я не потерплю, чтобы оголодавших мужчин отвлекали от трапезы. За дело, мальчики.

– Мне повторять не нужно. – Раген и его спутники наскоро поклонились и устремились к жаркому и элю.

– Подойди, дорогая, дай на тебя взглянуть, – позвала мать-герцогиня. – Глаза у меня уже не те.

Элисса приблизилась и подавила порыв присесть снова, когда Арейн поднялась навстречу.

– Ваша светлость.

– Оставим титулы за порогом, Элисса, – сказала Арейн. – Ты еще не родилась на свет, а мы с твоей матерью уже переписывались. Мы старые приятельницы с графиней Трешей. Она не могла не обмолвиться обо мне.

Элисса вздрогнула, как бывало всегда при упоминании матери:

– Мы с графиней не часто разговариваем.

– Это мягко сказано, – фыркнула Арейн. – Достойно обсуждения за чаем.

Пол отодвинул для Элиссы стул, налил чай и подал тонкие сэндвичи.

– У меня есть для вас письмо, – сообщила Элисса, когда паж отступил к стене.

– Сразу к делу, – кивнула Арейн. – У вас с матерью общего больше, чем тебе кажется.

Замечание уязвило Элиссу, но она воздержалась от резкости и протянула Арейн конверт с посланием от Лиши. Мать-герцогиня сковырнула острым ногтем печать и быстро изучила написанное.

Затем вздохнула:

– Боюсь, что только советом и могу пособить.

Элисса моргнула:

– Лиша сказала, что именно вы обладаете подлинной властью в Энджирсе.

– Обладала когда-то, – поправила Арейн. – До убийства Джансона. До того, как Юкор купил трон плюща ценой наших жизней. Ту малую власть, которую не украла у меня Лорейн, забрал себе Петер. Через мою вышивальню проходил весь Энджирс, а теперь там остались только пяльцы с незаконченным шитьем.

– Это может явиться препятствием, – сказала Элисса. – Мы с Лорейн…

– Не ладите с детства, когда расплевались, – договорила Арейн. – Если не путаю, молодой лорд Самент пригласил тебя на бал, который давали по случаю равноденствия?

– Солнцестояния, – уточнила Элисса. – И я отказала.

– И дочь герцога Милнского ощутила себя второй среди лучших.

– Откуда вы знаете?

– Треша взахлеб рассказывала о тебе с тех пор, как уволила твою первую няньку, – ответила Арейн. – Она весьма тобой гордилась.

На сей раз Элисса не выдержала:

– Если вы так считаете, то знаете мою мать хуже, чем думаете.

– Не суди сгоряча, дорогая, – возразила Арейн. – Ты вызвала немалый скандал, сбежав из Зала Восходящего Солнца и выйдя замуж за вестника. Она желала тебе только добра.

– Не вижу ничего доброго в том, что она от меня отреклась, – сказала Элисса. – Хорошо хоть сестры оказались добропорядочнее и вышли за баронов, которых матушка водила парадом по нашим садам.

Арейн отмахнулась:

– Треша никогда в этом не признается, но она восхищалась твоей строптивостью. В твоих бесхребетных сестрах этого не было и в помине. Тебе нужно лишь попросить, и она примет тебя обратно.

– Примет обратно. – Элисса скрипнула зубами. – Как будто я совершила преступление, выйдя замуж за лучшего человека, какого знала. Я не хочу «обратно». Пусть матушка и дальше занимается придворной политикой и интригами.

Арейн озадаченно засопела:

– Возможно, выбор у тебя невелик. Ты повидала и сделала слишком много, чтобы снова мести пол в меточной лавке. Думаю, что тебя, как вернешься, вызовут на совет матерей и потребуют полного отчета о пребывании на болотах. Я хорошо знаю эту свору гнусных старух. А твоя мать, как бы ты к ней ни относилась, возглавляет совет. В ее лице лучше иметь союзника, чем врага.

Элисса сглотнула ком в горле. Милнский совет матерей обладал почти таким же могуществом, как герцог Юкор, и влиял на большинство процессов в обыденной городской жизни. Как ни тяжко ей было признавать, но, если они с Рагеном хотят произвести, пока не поздно, какие-нибудь изменения в городе, ей придется заручиться поддержкой совета.

– Возможно, вы правы. Благодарю за наставление. – Произнесено это было с трудом, но ей удалось сопроводить слова учтивой улыбкой.

– Мы все, конечно, понимаем, что в твоей родне есть кое-кто поинтереснее матери. – Арейн взяла крохотный сэндвич и расправилась с ним в два быстрых расчетливых укуса.

– Неужели?

– В прошлом году, когда еще не завязалась история с пустынным демоном, я познакомилась с молодым господином Тюком, – сообщила Арейн. – Он был ниже, чем говорят байки, но показался славным мальчиком. Идеалистом, пожалуй, но молодости это всегда к лицу.

– Да, он был хорошим мальчиком, – подтвердила Элисса, тщательно выбирая слова.

– Хорошим мальчиком, который выставил Юкора глупцом, – сказала Арейн. – Теперь, когда известно, что из вашего найденыша вырос Меченый, при дворе задаются вопросом, что именно знали вы и когда это выяснили. Если имеешь ум – следи за языком и постарайся, чтобы так же держался твой муж.

– Пусть спрашивают, о чем хотят, – ответила Элисса. – Нам нечего скрывать.

– Разумеется. – Арейн постучала по чашке письмом Лиши. – Ты в это веришь, девонька? В то, что демоны готовят рой?

– Верю, – сказала Элисса. – Подземников все больше, хотя в Лощине и Красии их убивают тысячами. Они напали на нас в пути.

Она быстро рассказала о скальных демонах, которые атаковали метки.

– Пара демонов, испытывающих метки, еще не доказывает, что они вынашивают тайный план. Здесь они ведут себя по-прежнему. Может быть, они буйствуют как раз потому, что в Лощине их провоцируют.

– Хотите рискнуть?

– Красийцы – вот кто настоящий враг, – сказала Арейн. – Они убили троих моих сыновей. Братьев Петера. Мужа Лорейн. И тысячи мужей, жен и детей в Свободных городах – намного больше, чем демоны за тот же срок. Теперь дезертиры с поля боя при Энджирсе собрались в шайки и творят чудовищные зверства. Они кастрируют мужчин и мальчиков, забирают их в рекруты и оставляют за собой только пепел и кровь. В восточных селениях никто не чувствует себя в безопасности.

– И они же не дают Юкору объявить себя королем, – заметила Элисса.

– Не знаю, что теперь его остановит. Юкор очень грамотно разыграл свою карту. Он будет и дальше продвигать Горные Копья на юг, занимая полустанок за полустанком, пока не соберет достаточно людей, чтобы двинуться дальше, объединиться с силами, которые Петер вербует в Лощине, и разгромить красийцев раз и навсегда.

Элисса отпила чай, не поднимая глаз.

– Графиня Свиток вряд ли пошлет своих воинов против соседей, пока будет думать, что нарастает угроза со стороны демонов.

– Она усваивает танец, – согласилась Арейн, – но у нее может не остаться выбора. Занимайся своими проблемами. И смотри по сторонам, когда вернешься домой.

– Во-о-от почему знает каждый иша-а-ак, что у подземников это зовется шиша-аааак! – спел Кирин, взяв разухабистый финальный аккорд, и Элисса выдохнула.

Жонглер был так рад вырваться из Энджирса, что днями не убирал лютню в футляр.

«Хвала Создателю, допел». Аудиенция у Петера и Лорейн прошла неважно, а в ушах звучало предупреждение Арейн: «Смотри по сторонам, когда вернешься домой».

Не успела Элисса возблагодарить небо за тишину, как Кирин затянул новую песню.

Элисса подавила желание заткнуть уши:

– Я готова заплатить тысячу санов, только бы он заткнулся.

– А я предупреждал, – сказал Раген.

– Не так уж и плохо. – Йону и его землякам нравилось пение, и они, едучи, подпевали. – Это не Восьмипалый, но мы в Лощине любим рыжих жонглеров. В Ривербридже, в том кабаке, он выхлебал пинту, а то все семь. Приятель сказал мне, что Кирин ваще отхватил руку скальному демону. Даже без музыки. Представьте этого шныря перед скальником, да вплотную.

– С трудом представляется, – согласился Раген.

– Жаль, что сам не видал, – тоскливо осклабился Йон.

– Ты правда в это веришь? – задохнулся Раген.

– А чего нет-то? – спросил Йон. – За последние пару лет я повидал столько всякого, что любая маревниковая байка – просто позорище. Он бы вряд ли дорос до королевского герольда, если бы напропалую врал.

Ошеломленный Раген не сразу нашелся с ответом. Элисса положила ему на плечо руку, и он успокоился.

– Нельзя же его бросить на произвол судьбы, – сказала она. – Город готовится к войне, а мы с тобой знаем, что Кирин не боец, как бы его ни славили в кабаках.

– Ему повезло, что Юкор построил полустанки в придачу к Горным Копьям в Энджирсе, – ответил Раген. – Лощине незачем любоваться его молодечеством в ночи.

Действительно – последние ночи они благополучно провели на полустанках, стены которых испещряли мощные метки; в каждом было вдоволь провизии и стоял гарнизон Горных Копий с огненосным оружием.

С приближением сумерек Элиссе не терпелось снова увидеть эту картину. Им днями напролет не встречалось ни хутора, ни городка, а потому было здорово укрываться по вечерам за мечеными стенами и слышать родной милнский акцент в этих дальних южных пределах.

Очередной полустанок уже показался впереди, высоко на холме с хорошим обзором. Толстые стены и дымящие трубы обещали теплый ночлег вдали от демонов.

Но вот они подъехали ближе, и Элисса увидела в стенах бреши. Ветер донес до нее запах, и она осознала, что в дыме, который тянется с полустанка, нет ни капли гостеприимства.

Глава 18 Отчий дом 334◦П.◦В.

Джеф Тюк покачивался в любимом кресле-качалке, посасывая трубку и следя за двором. Его дети выстроились у перил крыльца, пристально всматриваясь в даль и обозревая окрестности. Солнце садилось.

На двор пали тени, и Джеф подавил желание еще раз проверить метки. Он откинулся на спинку и от души затянулся – так, что угли в трубке покраснели.

Он и сам удивлялся своей выдержке. Закат давал волю страхам, которые люди держали при себе целый день, а Джеф всегда был трусом. Еще и года не прошло с тех пор, как он бродил по дому, снова и снова проверяя запоры и метки.

Пятнадцать же лет назад он с этого самого места наблюдал, как потрошат его жену Сильви, и ничего не мог сделать – только ноги сжимал, чтобы не обмочиться.

Но прошлым летом в его дворе появилась Ренна Таннер. Она кричала, взывая о помощи. После многолетнего позора и жизни в страхе в душе у него что-то щелкнуло. Он взял топор, вышел на крыльцо и совершил то, что когда-то давным-давно должен был сделать для Сильви.

Затем явился татуированный вестник с меченым оружием. С тех пор Джеф убил и помог убить тридцать семь демонов. Его излюбленным – и самым безопасным – приемом был мощный удар, который наносился прежде, чем они уплотнялись. Он удерживал меченое оружие в ране, а его магия высасывала из демона силу.

Демоны прибывали двух разновидностей. Первые, завсегдатаи, восставали на одном и том же месте, колотились в одни и те же метки с терпением бессмертных и ждали той неизбежной ночи, когда защита подведет и можно будет преодолеть барьер.

Вторые, бродяги, переходили в поисках добычи с места на место. Они избегали участков, которые столбили завсегдатаи, если только не привлекались туда побоищем.

Еще недавно после захода солнца двор полнился туманными силуэтами. Но вестник очистил его мечеными стрелами, перебив большинство завсегдатаев. С теми же, кто еще остался на его земле, Джеф разобрался не спеша и последовательно, словно огород пропалывал.

Теперь у него уже не первую неделю было чисто, но такие места, как ферма Джефа, уединенные и пропахшие человечиной и скотиной, притягивали бродяг, которые могли превратиться в завсегдатаев, если не принять меры.

– Вон там! – крикнула Сильви, указывая на загон для свиней.

Характерное марево, похожее на дым или летнюю дымку, ознаменовало восстание демона шагах в десяти от места, где растерзали ее тезку.

Джеф сплюнул, выбил из трубки горящую труху и растоптал угли.

– Проклятые твари хужее полевок, – проговорил он. – Стоит мне только размякнуть…

Джеф Птенец поднял лук, приладил меченую стрелу:

– Я сниму его, пап.

– Нет, не снимешь. – Джеф взялся за рукоять тяжелой киркомотыги. – Оставайся на крыльце и присматривай за остальными. Я сам.

Задор мальчонки восхищал Джефа, но сын в свои четырнадцать был не таким хорошим стрелком, как воображал. Демоны быстро приходили в себя. Если он не убьет подземника, тварь убежит и вернется уже с новыми силами.

Джеф вышел во двор, продолжая дивиться, насколько все изменилось. Выход за метки к демону, который материализуется во дворе, раньше означал верную смерть. Теперь все иначе. Дело это рискованное, но не опаснее любого крестьянского труда, главное – соблюдать осторожность.

А Джеф был осторожен всегда. Он следил за формировавшейся тварью, но не забывал посматривать и на остальной двор, проверяя, не привел ли подземник товарищей.

К минуте, когда Джеф приблизился, туман сгустился и принял облик полевого демона. Тот приоткрыл пасть и зашипел, но беззвучно – материализация еще не завершилась. Он еще несколько секунд не причинит вреда.

Зато Джеф причинит вред ему. Привычно и плавно размахнувшись по широкой дуге, Джеф предоставил основную работу тяжелому лезвию. Оно опустилось на голову твари с силой, которой хватило бы, чтобы перерубить бревно.

Обычное лезвие отскочило бы от бронированного черепа демона и разозлило его, не нанеся ощутимого ущерба, но Джеф собственноручно пометил киркомотыгу. Символы вспыхнули и разослали по его рукам разряд магии, а сталь вошла глубоко и засела прочно.

Он содрогнулся от чувства, которое отчасти напоминало наслаждение, отчасти – звериную похоть. Энергия пронизала его, создавая ощущение силы, неуязвимости. Ему было почти пятьдесят, но он казался себе сильнее, чем в тридцать. Чувства обострились: он отчетливо слышал детей на крыльце, женщин в доме, даже животных, запертых за тяжелыми дверями хлева на другой стороне двора.

Он прислушался, нет ли поблизости других демонов. Секунду он даже надеялся, что есть, желая заново ощутить прилив сил. Хоть немного обездолить подземников в отместку за все, что они отняли у него. Он оскалился.

«Опомнись, Джеф Тюк, дурень ты этакий! – Внутренний голос принадлежал отцу и всегда говорил разумные вещи. – Какой идиот захочет увидеть демонов у себя во дворе?»

Он встряхнулся, приходя в себя. Он убивал демонов, но, в отличие от многих в Бруке, не полюбил это занятие. Энергетический разряд приносил неописуемое удовольствие, но оно не стоило потери самоконтроля. Именно самоконтроль позволял выживать, когда другие отправлялись на погребальный костер.

– Пап! Смотри! – крикнул Джеф Птенец.

Повернувшись, Джеф увидел еще один силуэт, который сгущался всего в нескольких шагах. Подобное обычно происходило сразу после захода солнца. «Должно быть, этот проспал», – подумал он, следя, как гость уплотняется. Прямоходящий, двуногий подземник, судя по всему, готовился сгуститься в небольшого лесного демона.

Джеф быстро шагнул, чтобы выполоть и этот сорняк, но едва поднял киркомотыгу, как рядом с первым начал формироваться второй. Джеф замешкался.

«Ты не выстоишь против двоих, – предупредил отец. – Беги. Убегай сейчас же».

Джеф Птенец разделил отцовские опасения:

– Папа! Ложись!

Мальчик вскинул лук и пустил стрелу в тот миг, когда ближайший демон прыгнул на Джефа, соткавшись быстрее, чем казалось возможным. Послышался свист, затем – дребезжание древка.

Джеф заморгал при виде стоящего перед ним вестника. Тот с мрачным лицом держал дрожащую стрелу, которую перехватил в считаных дюймах от головы Джефа.

Исчезла бурая ряса рачителя, красовавшаяся на нем в прошлое посещение, хотя татуировки, без сомнения, говорили о том, что перед ними – все тот же вестник. На нем была заношенная белая хлопковая рубаха с открытым воротом и грубые брюки, рукава и штанины закатаны, ноги босы.

Вестник повернулся и свирепо взглянул на крыльцо:

– Если ты, Джеф Птенец, так и не понял, что нельзя стрелять, когда мишень заслоняют люди, то нечего браться за лук!

– Вестник?! – воскликнул мальчик. – Я думал, это демон!

– Мальчик прав, – сказал Джеф. – Ты клубился в точности как они…

Он осекся, рассмотрев сгустившуюся подле вестника женщину. Ее было не узнать. Она обкорнала длинные волосы, обрезала платье чуть ли не до пояса и расписала себя метками, но глаза и овал лица, так разительно напоминавшие ему вторую жену, не дали ошибиться.

– Ренна? – выдавил он. – Ренна Таннер?

– Теперь Ренна Тюк, – поправил вестник.

– Как? – Джеф повернулся к нему.

Вестник взглянул на метки, начертанные на стреле, и невнятно буркнул. Положив руку на плечо Джефу, он посмотрел ему в глаза. Взгляд его казался знакомым, но Джеф не мог уловить, чем именно, пока тот снова не заговорил.

– Нам нужно многое обсудить… папа.

Джеф стоял и таращился на гостя. Во дворе было темно, но киркомотыга еще колола руку магией, которая взбегала по плечу и укрепляла ночное зрение. Он мысленно убрал метки, как сделал, когда рассматривал Ренну, и различил в лице мужчины черты матери, пятнадцать лет как убитой на этом же месте.

У него подогнулись колени, а орудие выпало из руки и воткнулось в почву. Голова вдруг закружилась, он оперся на рукоять. Дышать стало нечем, ночь объяла его, как вода.

– Арлен? – Не было сил вздохнуть, а ноги не держали.

Вестник поймал его, когда он пошатнулся.

– Да, папа. Это я.

Оторопевший Джеф сопроводил на порог сына и – кем ему теперь приходилась Ренна? Невесткой? Снохой?

– Живо в дом и умываться к ужину, – скомандовал он детям. – Скажите маме, чтобы накрыла еще для двоих.

Они не трогались с места, глазея на пришельцев, и Джеф хлопнул в ладоши:

– Пошевеливайтесь!

Он не винил детей. Они бросились в дом, и Джеф проводил их взглядом. Затем пропустил вперед гостей, не сводя глаз с мужчины, в которого превратился сын. Не замечать сходства раньше было простительно, но теперь, когда он знал, кто перед ним, оно стало очевидным, с метками или без.

Арлен был жив.

Его мальчик вернулся взрослым.

За ужином происходящее казалось хрупким сном: одно неосторожное слово – и чета растает, словно ее и не было. Норин прочла короткую молитву. Потом все молча ели, и даже дети улавливали напряжение, висящее в воздухе.

– Будь добр, передай картошку, – попросил Арлен Чоли, и мальчик подпрыгнул, словно увидел привидение.

В каком-то смысле так оно и было. Призрак старшего брата вернулся и попросил картошки.

В конце концов не выдержала Илэйн:

– Мне придется чуток привыкнуть, Рен. Ты мне теперь невестка.

– Не запаришься. Ты же годами вела себя как мамка.

В интонациях Ренны сквозила колкость, готовая сорваться с языка. Создатель свидетель – стрел посыплется много. Их мать умерла, когда Ренна была мала, а Илэйн сбежала с Джефом уже через несколько лет, бросив сестер на попечение мерзавца-папаши.

Илэйн подобралась, ожидая трепки, но Ренна, если ей и было что сказать, сдержалась и изобразила улыбку. Она посмотрела на детей:

– Судя по моим племяшкам, ты насобачилась в своем деле.

Илэйн выдохнула и улыбнулась в ответ.

– Хвала Создателю, я научилась на ошибках. – Пока никто из них не испортил обедню, она обратилась к Арлену: – Ты все-таки сдержал слово и вернулся за Рен.

Джеф стиснул зубы. Почему эта дурища не умолкнет? Хочет их снова оттолкнуть?

Но Арлен, похоже, уцепился за сказанное, как за соломинку:

– Я вернулся не за Рен. Пришел еще раз взглянуть на дом и проверить, есть ли у вас метки. Убедиться, что случившееся… – Он, как и Ренна, помедлил, выбирая слова. – То, что постигло многих в Бруке, – он кивнул на Норин, – больше не повторится. Но когда я увидел Рен привязанной… – Он покачал головой. – Не мог же я просто стоять и смотреть на это?

За столом царила неловкая тишина, ибо все остальные поступили именно так – весь городок: стояли и смотрели.

– Конечно нет. – Джеф наконец обрел голос и встретился взглядом с сыном. – Хвала Создателю, ты никогда таким не был. Пристыдил весь город, но так нам и надо.

Арлен едва уловимо кивнул:

– Я помнил Рен. Иногда думал о ней ночами, пока… был далеко. Как она поцеловала меня в тот последний вечер перед смертью мамы. – Он встряхнул головой. – Не думал, честно, что мы сговорены одним рукопожатием. Я считал, что такая женщина найдет кого-нибудь получше. – Повернувшись, он взял супругу за руку и посмотрел ей в глаза. – Я побывал в Милне и Красийской пустыне. Повидал между ними почти все, что стоило увидеть. Многие хотели подыскать мне жену и обустроить по соседству, но впустую. Кто знал, что суженая все это время ждала меня дома?

– Я знала. – Ренна сжала его руку. – Но Арлен Тюк всегда был упрям.

– Да, это еще слабо сказано, – согласился Джеф, и все засмеялись почти непринужденно.

– По мне, так это романтично, – заметила Джени Швец, беря за руку Джефа Птенца. Они были сговорены, и без сомнения – во многом так же, как Ренна и Арлен, хотя пожениться смогут лишь через годы. – Джефи, ты готов обойти весь белый свет и вернуться ко мне?

Джеф Птенец позеленел и выдавил нечто отдаленно похожее на согласие. Джени, словно не замечая его смятения, продолжала сиять.

– Значит, вы вернулись насовсем? – спросила Илэйн. – Пришли домой создавать семью? Мы подумывали выстроить новый дом – нанять работников. Народ стекается из Солнечного Выгона в Брук. Дела налаживаются, несмотря на неприятности.

– Неприятности? – поднял взгляд Арлен.

– Чоли, Сильви! – окликнул Джеф. – Уберите со стола и поставьте чайник, а потом бегите играть.

– Я испекла утром сладкий пирог, – сказала Норин. – Приберегла для службы в седьмак, но нынче случай особый. Джени, Джеф! Ступайте-ка – нарежьте его и принесите чай.

– Я хочу остаться, – заканючил Джеф Птенец.

– Вернетесь за стол, когда будут готовы пирог и чай, – разрешил Джеф. – А теперь брысь!

Дети умчались, а Джеф поднялся из-за стола и отыскал трубку. Протянул кисет сыну:

– Трубка есть запасная…

– Не надо, – отмахнулся Арлен. – Вестником я покуривал. Напоминало о доме. А здесь, теперь… – Он пожал плечами. – Кажется, как-то не к месту.

Джеф кивнул, благодарный за повод потупить взор, набивая трубку и раскуривая ее от свечи. Пару раз пыхнув, он разжег траву, окутался облаком ароматного дыма и снова сел.

– С тех пор как ты ушел, дела пошли… вразнос. Брук процветает, но люди…

– Ожесточились, – подсказала Илэйн.

– Им хватило ядер, чтобы драться с подземниками, – сказала Норин, – но некоторым… это понравилось.

– Ничего неожиданного, – кивнул Арлен. – Они причиняют хлопоты?

– Не такие, чтобы Селия не справилась, – пыхнул трубкой Джеф. – Она собрала милицию и перебила большинство демонов, которые осаждали Торг и Хмельной Холм. Брайну в Лесном поселке пришлось туже, но лесорубы стали крошить лесных демонов, как будто у них это второе призвание.

– Неудивительно, – сказал Арлен. – Готов поспорить, что они вырубают больше, чем бывало годами.

– Верно. – Джеф сунул трубку в зубы. – На подъеме чуть ли не все. В Бруке никто не голодает.

– Добрые вести, – кивнул Арлен. – Тебе понадобится древесина для новой ограды.

– Ограды?

– Я покажу тебе новые метки, которые мы испытали в Лесорубовой Лощине. В ваших краях будет раз и навсегда покончено с демонами.

Джеф вынул трубку изо рта и выдохнул облачко сладковатого дыма.

– Слишком хорошо, чтобы верилось.

– Хватает и дурных новостей, – возразил Арлен. – Дойдем и до них. Я хочу дослушать про Брук. В Рыбном Месте по-прежнему неспокойно?

– Немного было – на первых порах. – Джеф откинулся на спинку. – Но их остроги не помечены, и остальной народ…

– Набрался сил, – договорил Арлен. – Их прибавляется, когда убиваешь демонов.

– После этого рыбаки перестали донимать людей, – кивнул Джеф. – Рэддок отчаянно пытался удержаться, но народ пожелал от милиции защиты и провалил его на голосовании. Он все еще гласный, но былой поддержки нет.

– Я не одобряю того, что они сделали, – сказала Норин. – Но Создатель свидетель – сейчас рыбакам приходится несладко. Милиция порой их тиранит и забирает рыбы сверх положенного.

– Это нужно прекратить, пока не стало хуже, – заметил Арлен.

– Поделом им, – сказала Ренна.

Жители Рыбного Места возглавили чернь, которая выставила ее на растерзание демонам, после того как отец убил Коби Рыбака.

– Да, Рен, Рэддок Стряпчий свое получил, – согласился Арлен. – Гаррик Рыбак, наверное, тоже. Но им показали неправедность их путей. И если из-за пары недоумков наказать всю общину, то ничего хорошего не выйдет. Против демонов мы все заодно.

Ренна была готова поспорить, но ограничилась кивком:

– После пирога я скользну и потолкую с Селией.

– Скользнешь? – не понял Джеф.

– Это такой… магический прием, которому я научился в странствиях, – пояснил Арлен. – Так мы сюда и попали.

– Вы растаяли, – сказал Джеф. Ночь, он чуть не забыл! – Восстали, как демоны, а не приехали верхом на том огромном, жутком…

Он осекся, но Арлен только усмехнулся:

– Да, Плясун может и напугать, когда не бьет копытом демона по черепу. Он быстрее всех коней, каких ты видел, но даже он улитка против потоков, с которыми мчишься под землей, превратившись в туман.

– Потоков? – переспросила Илэйн.

– Магических, – сказала Ренна. – Они вытекают из Недр, как ручьи из пруда. Научишься – и едешь на них, словно бумажный кораблик.

– Чепуха, – бросила Норин.

– Я потом покажу, – пообещал Арлен. От его будничного тона она замолчала. Он не пытался убедить и говорил о невозможном деле, как о новом лемехе, который покажет после чая. – Значит, это худшая неприятность в Бруке? Наезды на рыбаков?

Джеф покачал головой:

– Джердж.

Арлен нахмурился, но сохранил спокойствие, так как Джени и Джеф Птенец внесли пирог и чай. Джердж Страж, гласный и рачитель Южного Дозора, выступил судьей, когда городской совет постановил выставить Ренну в ночь.

Арлен ждал, глядя отцу в глаза. Наконец тарелки и чашки расставили, Джеф Птенец и Джени вернулись на свои места, и Тюк-старший не стал медлить дальше.

– Южный Дозор откололся от Брука, стоило ему разжиться боевыми метками.

Арлен положил в чай полную ложку меда.

– Начать с того, что они и не были особо своими.

– Когда я была девчонкой, – вмешалась Норин, – Дозоры считались такой же частью Брука, как любая община. Но потом Джердж затеял усобицу с городским гласным, папашей Селии, после того как в Торге выпотрошили его внучку. Стражи перестали бывать в Бруке – приходят разве что изредка, по торговым делам, да когда трубят общий сбор. Никто об этом не говорит, но обе стороны затаили злобу.

– И давно? – спросил Арлен.

Норин пожала плечами:

– Да уже лет пятьдесят.

– Немалый срок, чтобы вынашивать злобу.

– Когда тяжело, то с годами становится только хуже, – сказал Джеф. – И так, пока не сломаешься и не сорвешься.

– Что же он сделал? – осведомился Арлен, разламывая сладкий пирог вилкой.

Джеф принужденно откинулся и пыхнул трубкой.

– Захватил Сырое Болото.

Арлен, успевший надкусить пирог, вскинул взгляд:

– Повтори.

Джеф вынул трубку.

– Зыбуны всегда были странным народом. Держались особняком, со своими обычаями. Не любили отпускать молодежь в Торг – слишком многим хотелось остаться, когда на одежде высыхала грязь. И на Болоте у них свои демоны. Непохожие на здешних.

– Ну да, – кивнул Арлен. – Слюна болотного демона разъедает железо, а по ручьям они шастают, как еноты. Трясинные демоны на подъем тяжелее, но сливаются с деревьями, и у них чудовищный размах лап. И это еще не считая тех, что в воде…

Джеф сглотнул ком в горле.

– Да. Короче, зыбунам приходилось труднее всех при очистке земель от подземников. Погибло пропасть сколько людей, народ возмутился. Тут-то Джердж и сделал свое предложение.

– Какое же? – Тон Арлена заледенел.

– Обеспечить защиту – такую же, какую Селия предоставляет рыбакам, – ответил Джеф.

– А взамен?

– Они обратятся. Признают Джерджа рачителем и гласным. Выделят ему молодых жен и будут выплачивать еженедельный оброк.

Джеф посмотрел Арлену в глаза:

– Он считает себя Избавителем.

Арлен бросил вилку:

– Провались оно в Недра!

– Тебе некого винить, кроме себя, – заметила Норин. – Ты сам вбил ему в голову эту дурацкую мысль, и она прижилась.

– Проклятье, да я же в издевку сказал! – прорычал он.

– Я знаю, – сказала Норин. – И все, кто живет севернее Болота, тоже знают. Но в Южном Дозоре думают иначе.

– А вдруг и правда? – спросил Джеф Птенец.

– Что? – уставился на сына Джеф.

– Вдруг он и правда Избавитель? – повторил тот.

– Ничего подобного, – отрезал Арлен.

– Ему сто семь лет, – вставила Джени. – Но говорят, что волосы у него черные, а в бою он всегда первый. В Южном Дозоре не осталось в живых ни единого демона.

– На то и магия, – сказал Арлен. – Убивая демонов, старик может помолодеть, окрепнуть, но Избавителем не станет.

– У Селии волосы пожелтели ближе к корням, – сообщила Норин. – А она старше меня. И никаким Избавителем не стала.

– Создатель, я и сам это чувствую, – признался Джеф. – Раньше так надрывал за плугом спину, что шевельнуться не мог. А теперь обхожусь с проклятой штуковиной без лошади.

– Послушай меня, Джеф Птенец, – сказал Арлен. – Как брата и старшего. Никаких Избавителей не существует. Есть только труд, которым каждый мужчина и каждая женщина занимаются самостоятельно. Нельзя надеяться, что кто-то спасет тебя от демонов. Научись спасаться сам и научи других, когда сможешь.

– Добрый совет, брат говорит дело, – кивнул Джеф.

– Если с этим не разобраться, Брук ждет беда, – продолжил Арлен. – Подземники не настолько безмозглые. Они замечают, когда вождь собирает народ, чтобы перебить завсегдатаев. И этим привлекает внимание, к которому Брук не готов.

– Можно поставить его на место, – сказала Ренна.

– Слишком рискованно, – возразил Арлен. – Стражи души не чают в Джердже. Если ты отметелишь его, как Франка, получишь обратный эффект.

В душе у Джефа нарастал ужас.

– Что за внимание он привлекает?

Арлен огляделся:

– Бумага есть?

Джеф мотнул головой:

– У Хряка она нынче по заоблачным ценам.

Арлен взглянул на стол, потом на Илэйн:

– Я понимаю, дурной тон, но мне придется порисовать на скатерти. Я бы не просил, но это важно.

– Да, изволь, – ответила Илэйн, хотя скатерть была подарком от Селии по случаю рождения первенца. Она печально смотрела на нее, пока Арлен разворачивал свой меточный комплект. Он выбрал повидавшую виды кисточку и склянку черных чернил.

– Мозговые демоны восстают только в новолуние. Ночью накануне, ночью во время и ночью после. – Арлен нарисовал на скатерти большую метку. – Эта метка нужна, чтобы не подпускать их, иначе они перероют ваши мысли и воспоминания, как старое барахло.

– Как она вписывается в круг? – спросил Джеф.

Арлен соединил метку с другими; рука его была тверда, как никогда на отцовской памяти. Джеф лично учил его и всегда гордился, когда мастерство малолетнего сына превосходило его собственное.

– Не надейтесь на авось, – предупредил Арлен. – Следите за календарем, к новолунию пометьте бусы, ленту на шляпе и даже повяжите на голову тряпицу. Детей тоже касается.

– Демоны умнеют, когда поблизости мозговик, – сказала Ренна. – Начинают действовать сообща, применяют оружие и инструменты, швыряют камни.

– Ночь! – Джеф невольно свел ноги, укрощая мочевой пузырь. – Как вы с этим боретесь?

– Перво-наперво нужно изгнать их со своей земли. – Арлен принялся рисовать новую метку – намного больше и мудренее любой, что прежде приходилось видеть Джефу. – Это великая метка. – Он продолжил чертить, объясняя: – Обнесите ею свои владения.

– Как? – ахнул Джеф.

– В основном заборами и стенами, – ответил Арлен, указав на зазубренный край символа. – Вот здесь дом и хлев. – Он набросал внутри метки домики. – Чтобы провести внутренние линии, проложите каменные дорожки или посадите кустарник. – Он наставил ручку кисточки. – Тут можно построить сарай с необычной крышей. Поставить его впритык к ограде. Чем ближе, тем лучше, это усилит метку.

– У меня поясницу ломит при одной только мысли, – сказал Джеф.

– Да, работы невпроворот, – согласился Арлен. – Но не так уж много ради того, чтобы впредь ни один демон не ступил на твою землю. Дети смогут гулять во дворе после захода солнца. Скотину не понадобится загонять на ночь в хлев.

– Как же построить такую большую метку и не ошибиться?

Арлен взял из набора палочку и принялся рисовать над меткой координатную сетку.

– Начерти сетку и подгоняй. Построй на крыше башенку, чтобы оценивать вид сверху.

Джеф рассматривал рисунок. Знакомые метки наслаивались одна на другую.

– Хочешь сказать, что где-то уже опробовал?

Арлен кивнул:

– В Энджирсе выстроили целые селения такой формы. И сами улицы стали защитными линиями.

Арлен положил руку Джефу на плечо. Это был жест отцовский, которого он никак не ждал от родного сына.

– Папа, это обязательно надо сделать. Мне нужно, чтобы ты управился как можно скорее и подал пример другим. Собери совет и заодно покажи мозговые метки. Это важно для каждого мужчины, женщины и ребенка в Бруке.

Джеф накрыл руку сына ладонью:

– Будет сделано. Клянусь солнцем.

Когда конная милиция вернулась в Торг после ничем не омраченного патрулирования, у Селии Пустоцвет еще покалывало пальцы. Городских завсегдатаев давно перебили, а ночные разъезды истребили бо́льшую часть бродяг. Сегодня нашли всего одного демона, и Селия лично заколола его копьем.

Кожа на кистях стала глаже, все морщины исчезли. Даже на лице, не считая нескольких вокруг рта и глаз.

– С тобой все в порядке, гласная, можно и баиньки – хорошего понемножку. – Люцик Хмель тоскливо тронул свое копье, когда они приблизились к дороге на Хмельной Холм.

Как многие другие, он томился по сладостным приливам магии.

– Да, ступай домой и отдохни, – сказала Селия. – И скажи спасибо за тихие ночи. Создатель свидетель – не все они таковы.

– Мы триста лет молились о такой тишине, – заметил рачитель Харрал, у него не было копья, но кривой посох был изрезан ударными и защитными метками.

Мужчина крупный, он мог подцепить демона за шею, оторвать от земли и ударить башкой. Но при всем своем раже рачитель никогда не вожделел к ихору.

– Да, спокойная ночь нам только на пользу. – Люцик повернул коня на дорогу, сопровождаемый Харралом и другими мужчинами и женщинами Хмельного Холма.

– Мы тоже поедем, – сказал Ферд Мельник. – Надо доложиться.

– Нельзя заставлять старого Хряка ждать, – кивнула Селия, отпуская мужчин.

Руско Хряк редко выезжал с милицией, но нанял людей, чтобы лично оказать ей поддержку.

– Интересно, урежут ли им жалованье за то, что не притащили подземника, – проговорила Колин Тригг.

Вопрос был резонный. Хряк не воевал, но не меньше других пристрастился к магии демонов. Ни для кого не было секретом, что ему поставляли демонов, дабы он собственноручно забивал их копьем и вкушал магии. Дело опасное, но Хряк платил щедро.

– Хряк избавился от седины – почти как я, – сказала Селия. – По-моему, это бесценно.

– Однако сумел же Хряк приспособиться. – В словах травницы прозвучала едва заметная горечь.

Колин не участвовала в боях, по-прежнему обремененная годами и весом, тогда как другие расцвели заново благодаря боевым меткам. Тем не менее она еженощно выезжала в дозор с иголками и примочками наготове – вдруг кого-нибудь ранят.

– Хотите, госпожа, мы придержим для вас подземника? – спросила Леза Торг.

Девушке едва исполнилась двадцать, но магия ее закалила. Обнаженные руки бугрились мускулами. Кисти, сжимавшие копье, испещряли мелкие шрамы. Но в ней была и кротость. Округлость хорошенького лица, которая…

Селия встряхнула головой и отвернулась, пока никто не заметил, как она глазеет на девчонку.

Колин засопела и вздернула нос:

– Это противоестественно. Мы рождаемся, стареем, умираем. Таков порядок вещей. Создатель, может быть, и желает, чтобы вы, бойцы, стали сильнее, – я не рачитель и в Его замыслы не проникаю, – но придержать подземника, чтобы я мошкой к нему присосалась? Это не для меня.

– Ты сама не знаешь, сколько теряешь, – сказала Леза.

– Хватит, – громко призвала Селия. – Разойтись по койкам. Днем тоже немало дел, какой бы ни выдалась ночь.

Остаток дружины разъехался по домам, и Селия двинулась по дороге одна. Еще недавно такая поездка омрачалась страхом, но Селия была начеку, все ее чувства обострялись приливом магии. Копье она держала под рукой, а метки, вырезанные на конских копытах, могли переломать демону кости.

В центре города было уже безопасно, можно расслабиться, но это напомнило о проблемах посерьезнее. Во внешних округах демоны еще не перевелись, не говоря об опасности со стороны Южного Дозора и Джерджа.

Ради общего блага ее отец и рачитель Южного Дозора все эти годы замалчивали скандал. Но Джердж ничего не забыл. Он не успокоится, пока весь Тиббетс-Брук не застегнется по горло в черное в согласии с его строгим толкованием Канона.

«А меня хорошо бы привязать в Торге к столбу».

Она добралась до своего участка, шагнула за метки и отвела кобылу в стойло за домом. Зажгла фонарь, почистила лошадь щеткой, дала воды, насыпала зерна и направилась в дом.

Леза выступила из тени с ухмылкой, как будто стащила пирог. Она быстро схватила Селию за шею и притянула к себе. У нее были мягкие губы, скользкие от ароматизированного воска. Он отдавал жимолостью, и рот у Селии наполнился слюной.

Она оттолкнула Лезу и втянула воздух, надеясь, что вышло не слишком судорожно, – так можно напрочь утратить достоинство.

– Глупая девка! Во имя Недр – что ты творишь?! А если кто-нибудь увидит?

– Плевать. – Леза снова потянулась к ней.

Селия хлопнула ее по рукам:

– Тебе-то, конечно. Ты понятия не имеешь, что начнется, если пойдет слух.

Улыбка Лезы ничуть не увяла.

– Я сперва обогнула квартал. Мамуля и не заметит, что я пришла на час позже. Я могу войти внутрь…

Она опять подступила вплотную, и у Селии гулко заколотилось сердце. Жизнь так и кипела в ней, острота восприятия достигла пика. Она ловила запах пота Лезы, ее возбуждение. И свое тоже – между ног стало мокро и скользко, как не бывало и в молодости.

– Я больше не могу с тобой ложиться, – сказала Селия. – Ночь, девочка, я старше на пятьдесят лет!

Пожав плечами, Леза обвила Селию руками за талию и прижала к стене конюшни:

– Можно и здесь, если угодно. Никто не увидит.

Она потянула Селию за юбку.

В следующий миг Леза уже присела на корточки, и Селия, будь она проклята, ее не остановила. Она взглянула на дом, а Леза победно наморщила нос. Но тут острые глаза Селии заметили движение в тени. Она оттолкнула Лезу, застыла и всмотрелась, выискивая в тусклом свете источник.

Леза мгновенно подобралась, рука метнулась к меченому ножу на поясе.

– Что это? Подземник?

Селия покачала головой:

– Игра теней. Беги домой.

– Но как же! – заныла Леза.

Жалостный тон напомнил о ее молодости и только укрепил решимость Селии.

– В другой раз, – сказала она. – Брысь!

Плечи Лезы поникли, но она ушла. Селия выждала, когда девица скроется из виду, после чего повернулась к затененному крыльцу и скрестила на груди руки.

– С тем же успехом можешь и показаться.

Сперва она не узнала молодую женщину, разглядев только голые руки, ноги и живот, покрытые рисованными метками. Волосы были грубо острижены спереди, а сзади собраны в «конский хвост». Она смахивала на вестника не только меченой плотью, но и хищным блеском в глазах. После этого наблюдения гадать осталось считаные секунды.

– Ренна Таннер возвращается в Тиббетс-Брук, – проговорила Селия.

Ренна шагнула в круг фонарного света:

– Уже не Таннер. Вышла замуж.

– Поздравляю. За вестника, насколько я понимаю?

Ренна кивнула:

– Теперь Ренна Тюк. А тебя люди зовут Селией Пустоцвет, но нынче мне кажется, что они ошибаются. Может быть, ты не так и пуста.

Селия уперла руки в боки и начала притоптывать ногой.

– Хочешь им рассказать?

– Кто с кем целуется – не мое дело, – ответила Ренна. – И не городское, это уж точно, как восход солнца. Мне ли не знать?

– Спасибо, – сказала Селия.

– Не трудись. Благодарить нужно мне. Скорее ночь заберет меня, чем я пойду против тебя, гласная. Я была не в себе, но помню, что ты для меня сделала. Вступилась, когда моей кровной родне не хватило ядер.

У Селии перехватило дыхание.

– Я тебя подвела.

Ренна подступила ближе, и Селия вновь оценила, как она хороша. Метки и обкорнанные волосы придавали ей свирепый вид, напоминавший о Лезе.

– Нет, – возразила Ренна. – Ты дала мне время собраться с мыслями. И Арлену тоже, чтобы поспел меня забрать.

Селия вздрогнула, красота Ренны вылетела у нее из головы.

– Арлен? Арлен Тюк?! Ты хочешь сказать, что чумовой вестник, который поставил Брук на уши, – сынок Джефа Тюка?

– Точно, – кивнула Ренна. – И это далеко не все.

– Заходи в дом, девонька, – вздохнула Селия. – Я поставлю чайник.

Джеф с Арленом сидели на крыльце за кувшином эля с Хмельного Холма. Даже если бы Ренна не обратилась в туман и не растаяла у них на глазах, происходящее все равно казалось бы сном.

Увидев чудо, дети загалдели и ни в какую не хотели укладываться спать, но теперь все затихло, и тишину нарушали только сверчки и скрип кресла-качалки Джефа.

– Как странно спустя столько лет снова сидеть на этом крыльце и смотреть на двор, будто ничего не изменилось, – произнес Арлен.

– Так уж не изменилось? – возразил Джеф. – Вспомни, как ты каждый вечер высматривал сквозь ставни подземников. Больше ты их в моем дворе не найдешь.

– Да, до поры. – Арлен с отрешенным видом отхлебнул эль.

Джеф кашлянул:

– Можем поговорить о подземниках в целом. Тяжело глядеть на пятачок, где растерзали маму. Сидеть на месте, где я обмер, стараясь не обмочиться, когда ты побежал к ней на помощь.

– Тяжело, – согласился Арлен, глотнув еще. – Правда, теперь я старше. Повидал белый свет. Видел, что творят с людьми демоны. Вызывают у них чувство беспомощности, как будто сопротивляться бессмысленно.

– Но ты сопротивлялся, – сказал Джеф. – Одиннадцати лет от роду ты схватился с демонами и победил.

– Не победил. Просто сумел не погибнуть.

– Помешал им убить маму, – не унимался Джеф.

– И этого не было, – вздохнул Арлен. – Выиграл для нее пару дней, но помешать не смог.

– Могло и получиться, – сказал Джеф. – Мне же хватило ядер отправиться к старой Мей Фриман.

Арлен покачал головой:

– Я думал об этом тогда. Думал годами после и проклинал тебя. Ненавидел.

Джеф стиснул зубы. Пятнадцать лет представлял он, как призрак сына бросит ему обвинения, но одно дело – дух, и другое – слышать это от Арлена во плоти.

– Но я с тех пор повидал много растерзанных, – продолжил сын. – Будь с нами той ночью травница из Лощины, мама могла бы справиться. Могла бы – сработай Колин Тригг, как приличная травница из Свободных городов. Но пока мы добирались до Мей… – он сплюнул через перила, – стало слишком поздно.

– Но не было поздно, когда мама звала меня на помощь, – сказал Джеф.

– Да. – Арлен отпил еще эля, не сводя глаз со двора.

– Мне нет оправдания, – проговорил Джеф. – Илэйн оказалась хорошей женой. Я люблю и ее, и малышей. Но если бы я мог вернуться назад, то зачеркнул бы все, даже пошел бы вместо нее в когти. Я любил ее всю жизнь. Нарочно ломал подковы…

– Только бы увидеться с ней в кузнице, – докончил Арлен. – Мама любила об этом рассказывать.

Джеф сдавленно застонал, взялся за горло и зажмурился. Сын был вправе его ненавидеть, и он не собирался слезами пробуждать в нем сочувствие.

Вновь взяв себя в руки, он выдавил:

– Той ночью я предал вас.

– Да, – сказал Арлен. – Лгать не стану. Странствуя, я держал на тебя немалую злобу. И слышал твой голос, когда замышлял какое-нибудь безрассудство. Я его ненавидел. И привык делать глупости наперекор.

Джеф фыркнул, и Арлен взглянул удивленно.

– Нет ничего смешного, – пояснил Джеф. – Я лишь подумал, что и сам точно так же слышу отца. Он называет меня болваном всякий раз, как я хочу набраться храбрости.

Арлен откинулся, выпил еще.

– Ну да. Может быть, это обычное дело для отцов и сыновей.

– Да, – кивнул Джеф.

– В прошлом году я вернулся в Брук, чтобы подвести черту, – сказал Арлен. – Совсем тогда спятил. Уверился, что я больше… не человек. Был готов умереть и хотел уладить дела, а дальше пусть меня забирает ночь.

– Создатель!.. – Джеф хотел приобнять сына, но рука подвела.

Он не вынесет, если протянет ее, а Арлен оттолкнет.

– Мне все равно, что ты сделал, – сказал он. – И кем стал. Я видел, на что ты пошел ради мамы. Что совершил для Ренны. Для этого города. Если уж ты не человек, на что нам надеяться?

– Мы все способны на низости, – ответил Арлен. – И помним все, даже когда другие забывают или не знают о них.

– Честное слово, – кивнул Джеф. – Годы летели, а эти дни оставались в памяти свежими, как будто все случилось вчера.

– Знаю, – сказал Арлен. – Той ночью мы оба постигли мир, каждый по-своему. Понадобилось время, но, когда ночь снова пожаловала к тебе во двор, ты не сидел на крыльце. Я вернулся, думая, что мы сцепимся, но потом услышал, что ты сделал для Рен, и понял, каким был болваном.

– У тебя были все основания гневаться, – ответил Джеф.

– Да, возможно, но злоба никогда и никого не сделала лучше.

– Честное слово. – Джефу чуть полегчало, и он от души приложился к кружке. – Можно ли надеяться, что ты вернулся навсегда, как хочет Лэйни? Малышам будет здорово познакомиться с братом.

– Хотелось бы, – ответил Арлен. – Создатель, да я ничего не хочу сильнее! Но расклад не таков. Правильнее сказать, что я вернулся проститься.

– Проститься? – моргнул Джеф.

Арлен поскреб в затылке:

– Боюсь, что я… слегка подогрел войну, когда вернул боевые метки. Пора это уладить, а дела грозят обернуться скверно. Напрасно я в прошлый раз не открылся. Придется разобраться сейчас.

Джеф, начавший было успокаиваться, опять забеспокоился:

– Что значит – скверно?

Арлен выдохнул, поднял палец и начертил в воздухе метки. Джеф обнаружил, что вцепился в кружку и не может разжать пальцы.

– Как я уже сказал, – продолжил Арлен, когда он справился, – боевые метки привлекают внимание особо гнусной породы демонов. Они напали на нас, заработали на орехи и теперь замышляют вернуться с новыми полчищами. Так и родился безумный план встретиться с ними на их собственной территории, пока все не пошло прахом.

Джеф похолодел, мочевой пузырь грозил лопнуть. Он свел ноги, надеясь, что Арлен не заметит его состояния.

– На их территории?

Арлен кивнул на землю:

– Внизу.

– Создатель!.. – вымолвил Джеф. – Как же это возможно?

– Не могу говорить, – сказал Арлен. – Мозговые демоны выдергивают мысли, словно морковку с грядки. Чем больше я скажу, тем в большей опасности окажется план.

– И Рен не против? Чтобы ты отправился… вниз?

Услышанное не укладывалось в голове, будучи слишком непомерным для постижения, но Джеф видел, как Ренна превратилась в туман и скользнула под землю. Поверить в остальное было не намного труднее.

– Сестре ее не скажу, но Рен тоже идет, – ответил Арлен. – И еще пара человек.

– Набери войско, – сказал Джеф.

– Войска привлекают внимание. Я беру ровно столько, сколько нужно для дела, но достаточно мало, чтобы проскользнуть незамеченными. – Арлен сделал очередной глоток. – Во всяком случае, я на это надеюсь. Правду сказать, не знаю, чем занимаюсь – корчую трухлявый пень или ворошу осиное гнездо.

Джеф захотел возразить. Убедить Арлена отказаться от избранного пути, вернуться домой и остаться целым и невредимым. Глядя на сына, он понимал, что именно этого Арлен и ждал, – отцовского голоса, призывающего к осмотрительности.

Джефа парализовал страх. Если Арлен что-то задумал, то поколебать его невозможно, но Джеф надеялся облегчить его сомнения.

– Неизвестно, что хуже, сынок. Мне попадались такие пни, что лучше бы жалили осы, а гнезда, бывало, падали в мешок и вели себя тихо. Но оставлять на участке нельзя ни того ни другого, иначе пожалеешь.

– Да, – кивнул Арлен. – Спасибо, папа.

– Похоже, мы оба наметили себе занятие, – сказал Джеф. – Ты правда думаешь, что какой-то из этих мозговых демонов совьет гнездо в Бруке?

Арлен пожал плечами:

– Рано или поздно. Может быть, в следующем месяце, может – через десять лет, но ты продолжаешь убивать демонов, и мозговик обязательно явится. В Бруке слишком много народа, а им известно из моих воспоминаний, что вы – здесь, вдали от всякой подмоги.

– Что же нам делать? – спросил Джеф.

– Это всего лишь демоны, папа, – ответил Арлен. – Умнее, чем большинство, и горазды на всякие штуки, но нескольких я убил. Ренна – тоже. Мы не Избавители. Мы такие же уроженцы Брука, как ты и другие местные. Мы сумели – вы тоже справитесь.

Он прикончил свой эль.

– Дальше медлить нельзя. Ночь одолеет нас, если мы ее не опередим.

Глава 19 Преследование 334◦П.◦В.

Нам конец, – простонал Кирин, глядя на дымящиеся руины полустанка Юкора.

Стены были снесены; на камне виднелись глубокие царапины, оставленные когтями, а твердую почву вокруг пепелища испещрили следы подземников. В воздухе стояла густая, едкая вонь горелого мяса и резкая, тошнотворная – демонова дерьма.

Элисса открыла рот, но Раген оказался проворнее и сгреб жонглера за грудки. Он чуть не стянул Кирина с седла, приблизив его вплотную к себе:

– Еще раз так скажешь, и я избавлю тебя от страха быть выпотрошенным. Я сам тебя убью, и ни одна душа под солнцем не пожалеет.

– Жонглеру не пристали такие речи, – поддакнул Йон. – Твойное дело – зажигать нас, а не устраивать панику. Достань-ка лучше лютню. Ночь грядет длинная.

Кирин взглянул на него как на помешанного:

– Во имя Недр – на что моя лютня в открытой ночи?

– Да провалиться мне в Недра, если знаю! – Йон ударил по воображаемым струнам. – Рожер так околдовывал демонов, что они ведать не ведали про нас.

– Но ведь это Восьмипалого не спасло, все равно убили? – огрызнулся Кирин.

Йон сжал увесистый кулак:

– Хорош базланить, засранец, а не то Рагену придется встать в очередь.

Кирин отъехал в сторону. Остальные свидетели перепалки нервозно поглядывали на разоренный полустанок. Похоже, что в Лощине ждали большего от своих жонглеров.

Элисса направила к нему свою кобылу, по ходу роясь в седельной сумке, пока не нашла кожаный футляр Гари Катуна.

– Вот что нам дал в Лощине цеховой мастер тамошних жонглеров. – Она протянула Кирину связку бумаг. – Он сказал – эта музыка задержит подземников, если жонглер мало-мальски соображает.

– Бред какой! – ответил Кирин, но бумаги взял и просмотрел. Они были исписаны символами, которых Элисса не понимала, но надеялась, что он-то разберется. – Это не глупые песенки. – Кирин глянул на садящееся солнце. – Что же, я должен разучить их за пару часов?

Элисса осталась невозмутимой, но Раген увидел, что даже ее терпение на исходе.

– Да, если не хочешь закончить жизнь в брюхе у демона. Советую начинать.

Кирин туго натянул поводья и резко развернул лошадь, но лютню с седла снял и поехал к обломку каменной стены, там и присел, пока остальные осматривали руины.

– Молодчина, любовь моя. – Соскользнув с седла, Раген передал поводья.

– Не пойму, как ты думал его вдохновить, угрожая убийством. – Элисса тоже спешилась и подставила щеку для поцелуя.

– Я и не хотел вдохновить – только заткнуть, – ответил Раген. – Дела и без того паршивые, чтобы вести такие речи.

– Это да, – согласилась Элисса. – Но если хочешь выжить и рассказать об этом внукам, то перестань угрожать и начни воодушевлять.

Раген удивленно уставился на нее, но через секунду кивнул:

– Мудрые слова, мать.

Элисса подмигнула, и они вступили на территорию полустанка. Внутри стояли такие дым и смрад, что им пришлось повязать на лицо мокрые платки, но Раген настоял на полном осмотре места и поиске выживших.

Их не было. Камни забрызгала кровь; там и тут лежали груды белых человеческих костей, торчавших из черных маслянистых экскрементов. Нашли обугленные останки горстки подземников, но гарнизон полустанка составлял тридцать человек, вооруженных лишь огненосным оружием.

– Похоже, оружие Юкора не так уж хорошо против демонов, как он надеялся, – произнес Раген без особого удивления.

– Точно, – сказал Йон. – Тридцать человек с меченым оружием сработают лучше, даже застигнутые врасплох.

Раген взглянул на разломанные стены:

– Здесь оставаться бессмысленно. Мы не починим меточную сеть до ночи.

– Можно спрятаться, – предложила Элисса. – Если демоны считают, что полустанок уже уничтожен, а мы нарисуем несколько меток замешательства и невидимости…

Раген покачал головой:

– Будь нас раз-два и обчелся – возможно. Но отряд слишком велик, и после заката твари нагрянут скопом. Они почуют нас, даже если и не увидят.

– Может, они переместились, – сказала Элисса.

– Так не бывает, – возразил Йон. – Недрилы восстают там, где растаяли накануне, и тут они, похоже, рыщут в поисках пропитания.

– Демоны часто заселяют разоренные хутора, – добавил Раген. – Они надеются, что туда притянет новых людей. Нам лучше гнать во весь опор около часа, а потом поставить фургоны в круг и наладить до темноты метки.

– Вперед или обратно? – спросил Йон.

Раген наморщил лоб:

– Раз уж демоны нападают на полустанки, значит опасность подстерегает везде. Я хочу домой, Йон.

– Да, и мы тебя доставим, – откликнулся тот.

– Раген. – Голос Элиссы задрожал. – А вдруг они неспроста напали на полустанок? Вдруг они знали, что мы едем, и лишили нас убежища?

– Новолуние минуло давно, – сказал Йон. – Мозговиков нету.

– Им не понадобились мозговики, чтобы напасть на нас по дороге в Энджирс.

Йон содрогнулся, его рука метнулась к топорищу.

Раген повернулся к Элиссе:

– Ты права, но это ничего не меняет. Бросать фургоны и бежать – преждевременно. Я знаю место подальше, откуда мы их заметим.

Они спешили, и Раген различал крики подземников за несколько миль. Теперь не осталось сомнений, что демоны устроили засаду.

– Твоя правда, Лисс. За нами гонятся.

– Была бы я рада ошибиться, – ответила Элисса.

Раген окинул взглядом лагерь. Они выбрали лучшее место, какое нашли, с хорошим обзором для арбалетчиков из Лощины и малым количеством камней и деревьев, которыми могли воспользоваться демоны. Метки на составленных кругом фургонах были мощны, а меточные столбы круга внешнего Раген, Элисса и Дерек проверили лично.

Но даже этих укреплений, которыми Раген пользовался на протяжении тридцати лет ночных странствий, не хватит, если погоней управлял некий разум.

– Может, и надо было бросить фургоны и мчаться к следующему полустанку, – проговорил Раген. – Или нанять эскорт посолиднее после атаки на пути в Энджирс.

– Можешь с тем же успехом жалеть, что мы вообще покинули дом, – заметила Элисса.

Раген невесело улыбнулся:

– Терн не особо нуждался в нашем заступничестве.

Элисса взяла его за руки:

– Задним умом все крепки.

По мере приближения демонов животные, окруженные кольцом фургонов, начали нервничать. Звуки ночи сливались со все более отчаянным бренчанием лютни Кирина – жонглер осваивал ноты Рожера. Его потуги слабо сказались на самых проворных демонах, которые наконец появились – полевые и огненные. Они закружили, и глаза их горели во тьме.

– Запевай! – крикнул Йон лесорубам, занявшим позиции по периметру внешнего круга.

Мужчины и женщины из отряда сопровождения стояли с невозмутимостью, которой Раген позавидовал; держа наготове арбалеты, они затянули «Гори, очаг».

Песня не отшвырнула демонов, как бывало в Лощине, но и не пришлась им по вкусу. Огненные демоны плюнули в певцов пламенем, и раскаленные капли покрыли магическую паутину, которую создала наружная сеть меток. Полевые демоны заверещали, бросились на нее и отлетели со вспышкой.

Когда срабатывала меточная сеть, обычные демоны инстинктивно отступали. Они рычали и осторожно кружили, испытывая метки лишь изредка.

Но эти твари вели себя иначе. Они налетали снова и снова, без устали нарезали круги и агрессивно выискивали бреши.

Каждый раз, когда оживали метки, Раген видел всю сеть целиком. Ее сплетения были прочны, узоры повторялись равномерно. Прорвать не удастся, но если навалится слишком много подземников, то может закоротить. Для этого понадобится дружный натиск десятков демонов, но их прибывало все больше с каждой секундой, и они окружали лагерь. Раген видел, как они шастают за самой границей меточного света.

– Прореживай! – гаркнул Йон, и арбалеты спели, направив в ближайших демонов тяжелые меченые стрелы.

Залп пришелся почти в упор. Подземники попадали – одни замертво, другие в судорогах. Стрелы, засевшие в телах, обращали против тварей их же магию.

Момент был отрадный, но ликование не затянулось, так как вражеские ряды мгновенно пополнились новыми демонами. Будучи каннибалами, они, однако, даже не взглянули на павших и снова насели на метки.

– Свет!

Раген воздел стило, а за ним – и Элисса с Дереком, стоявшие по периметру на равном удалении друг от друга. Они синхронно зажгли в небесах световые метки, и в лагере стало ясно, как днем. Воздушные демоны, бесшумно кружившие в вышине, с визгом бросились врассыпную.

Душа у Рагена ушла в пятки, когда он увидел, какая их окружила орда. Помимо полевых, огненных и лесных демонов, по дороге подтягивались каменные с булыжниками, набранными на руинах полустанка. Демоны не могли пересечь круг, но ничто не мешало им швырять камни, и если они попадут в метки…

– Арбалеты! – крикнул Йон, и лесорубы вскинули тяжелые орудия. – Вали голышей!

Раген замешкался, сопоставляя дальность выстрела с расстоянием броска. Каменные демоны отличались чудовищной силой, но не могли швырнуть камень дальше, чем доставали арбалеты Лощины.

Впрочем, арбалеты тоже не удержали их дальше дистанции броска. Стрелы, успешно разившие демонов помельче, отскакивали от каменной брони или застревали в ее наружных слоях и больше распаляли демонов, чем калечили.

Один подземник вступил в зону досягаемости. В груди у него шипел ворох стрел; он отводил правую руку, намереваясь метнуть булыжник величиной с ящик.

Раген нарисовал ударную и тепловую метки, но снова перестарался, и серебряное стило выскочило из пальцев. Камень разлетелся в пыль, прихватив с собой кисть демона. Тот с воем схватился за изувеченную конечность, а Раген отвернулся и лихорадочно осмотрел землю в поисках стила.

К броску изготовился еще один каменный демон, но Дерек умело и быстро начертил ударную метку, которая выбила у него камень, как мяч.

По дороге подтягивались все новые твари; Раген, опустившись на четвереньки, шарил рукой по дерну. К броску изготовился третий демон, и Элисса нарисовала холодовую метку, которая поразила его в плечо. Когда подземник замахнулся, конечность с громовым треском отломилась и грохнулась вместе с булыжником.

Раген нашел стило и стер с него грязь дорогим меченым плащом. Повернувшись, он увидел, как камень врезался в грудь Джеме Лесоруб, выбил ее из строя и швырнул на телегу, тем самым проделав прореху во внутреннем круге.

Ночь. Сколько лет было Джеме? Моложе Арлена. Меченые доспехи могли выдержать, но выжить после такого удара невозможно.

– Он прорывается! – закричал Йон. – Лесорубы! С орудиями готовьсь!

Те принялись махать топорами, кайлами и киркомотыгами, перерубая, как чурку, каждого демона, которому хватало дури подобраться вплотную к сети. Женщины продолжали стрелять, прикрывая мужчин.

В ряды лесорубов врезались еще два булыжника. Лари Лесоруб после удара кое-как встал на ноги, преобразив длинное топорище в костыль. Его брат Фил лежал и дергался в раздробленных доспехах.

Демоны сосредоточили огонь на этом пятачке, и вот очередной камень снес внешний столб. Образовалась брешь. В нее устремились полевые и огненные подземники, которых встретила стена из щитов лесорубов. Йон и его люди отбросили их, отсекая топорами конечности и разрубая тела.

Раген нарисовал новые метки и расколол грудь демону каменному. Снаряд, который тот держал, упал на труп твари, но секундная радость Рагена испарилась, когда другой демон подобрал булыжник и запустил им в него. Он еле успел увернуться, и камень пробил дыру в фургоне. С другой стороны донеслось болезненное ржание.

На Йона прыгнул из темноты полевой демон. Элисса начертила полевую метку, и подземник врезался в невидимую преграду, как птица в оконное стекло, а Йон успел разрубить ему череп.

Лесной демон сунулся к Лари, и Элисса подпалила его тепловой меткой. Подземник заметался, поджигая траву и кусты, разгоняя собратьев. Элисса нарисовала метку холодовую, пока не распространился пожар, и огонь угас, а заиндевевший демон сосулькой рухнул на землю.

Волоски на руке Элиссы встали дыбом, когда она начертила лектрическую метку и по дуге послала молнию в стаю мчавшихся к Рагену полевых демонов. Разряд повалил их набок. Эффект был временный, однако позволил выиграть несколько секунд.

Но тут на нее пала тень, она подняла взгляд и увидела, что с неба летит огромный кусок каменной кладки. Элисса с криком метнулась на землю, а снаряд сокрушил торчавший перед ней столб и отскочил, разминувшись с нею на считаные дюймы. Она ощутила дыхание ветра.

В пролом к ней бросился полевой демон – так быстро, что она еле успела поставить заслон. Метка ожила, когда слюнявая пасть подземника уже заслонила собой все. Демона отшвырнуло, но отдача выбила из пальцев стило.

Элисса с усилием подсунула под себя руки. «Придется сделать петельку, если доживу до зари».

В брешь текли новые демоны. Элисса похлопала по карманам, нашла кошель, отомкнула. Разбросала вокруг себя деревянные клаты Лощины с отпечатанными по окружности метками. По одному они были слишком малы, чтобы подействовать, но сообща могли дать ей время найти стило.

К ней крадучись устремился лесной демон. Он поднял руку, похожую на огромную дубину, но покачнулся, когда клаты заискрились и запрыгали под ногами, опрокидывая его на полевого демона. Когтя друг друга, они сплелись в клубок.

Во внешнем круге уже образовалось много дыр, и демоны наводнили первое кольцо обороны. Жители Лощины бросили арбалеты и вступили в ближний бой, вооруженные топорами, щитами и копьями против врага, который знай прирастал числом.

В одну брешь вломился скальный демон. Он размахивал цельным деревом, как дубинкой. Элисса нашла стило и начертила холодовую метку. Дерево побелело от инея и при следующем замахе переломилось, хотя это не спасло Эми Зябь, принявшую на щит сокрушительный удар.

Лишившись оружия, демон растерялся, и Седой Йон, не медля, подскочил и погрузил топор в его подколенную ямку. Мужчины взяли ноги скального демона в кольцо; одни рубили, другие блокировали его удары и прикрывали товарищей защитными метками на древках своего оружия.

К Элиссе тем временем приступил еще один полевой демон, и она прочертила в воздухе заслон, но заряд в пере кончился, и линии вышли тусклыми. Демона она замедлила, но не остановила, и он сбил ее с ног.

У Элиссы не было оружия, и в голову пришло одно: вонзить гаду в глаз стило. Это был шаг отчаяния. Тварь не убить пером, но, может быть, удастся на пару секунд замедлить, – глядишь, подоспеет помощь.

Но метки, испещрявшие стило по всей длине и мигом раньше бездействовавшие, ожили, как только их смочило ихором. Элисса инстинктивно протолкнула его глубже и пробежалась по меткам пальцами, включая Тягу.

Метки полыхнули так ярко, что она зажмурилась. Энергия хлынула в стило, переполнила его и потекла в Элиссу.

Раны начали затягиваться. Звон в ушах прекратился. Мускулы напитались небывалой силой, и Элисса перехватила стило. Она придерживала демона, пока он, бившийся в судорогах, не начал затихать.

Затем стило разогрелось, ей жгло глаза. Элисса отшатнулась и пнула безжизненное тело демона. Она воздела стило, расшвыривая свору надвигавшихся на нее подземников.

Раген обернулся на рык – и вовремя: лесной демон уже замахнулся на него. На доспехах вспыхнули защитные метки, но отдача сбила его с ног, и Раген тяжело рухнул на притороченный за плечами щит. До меченого копья, которое торчало из земли, где он недавно стоял, дотянуться невозможно, а стило при всей его мощи едва ли могло защитить так близко от демона, который вновь занес лапу.

Раген перекатился на живот, и когти подземника чиркнули по меченому щиту; он покатился дальше, сбрасывая щит и просовывая левую руку в ремни.

Демон зарычал, обнажая ряды зубов-кинжалов. Все в Рагене требовало бежать, но люди на него полагались.

К новому удару лесного демона он успел подготовиться. Подцепив тянущиеся к нему когти краем щита, он врезал подземнику ногой в брюхо и выиграл время, чтобы быстро нарисовать ударную метку, которая опрокинула демона навзничь. Древесная метка пришпилила тварь к земле и вывела из поединка.

По соседству сражалась Нона Лесоруб, и полевой демон когтил ее щит. Раген начертил холодовую метку, и Нона не раздумывая пробила щитом замерзшую чешую и расколола демону грудину.

Отдуваясь, с колотящимся сердцем Раген осмотрел поле боя. Прорехи зияли по всему кругу; их было слишком много, чтобы лесорубы запечатали бреши щитами. Строй рассыпался, всем стало не до пения – только бы продохнуть. Все бились не на живот, а на смерть.

– Отступайте к подводам! – Раген начертил звуковую метку, чтобы голос возвысился над грохотом битвы.

Внутренний круг уже пострадал, но, может быть, удастся ненадолго укрепиться и перестроиться.

Лесорубы по мере сил подчинились и ввалились во внутренний круг через зазоры между фургонами. Первыми прошли женщины – едва очутившись в сравнительной безопасности, они приготовили луки. Напоенные магией, они уже не нуждались в арбалетах. Сплетенные мускулы напряглись, тугая тетива подалась, и женщины прикрыли отступавших мужчин.

Защиты, как и боялся Раген, хватило ненадолго. Схватив клешнями покореженный фургон, каменный демон вознес его над головой и отшвырнул в сторону. Сумеречный Плясун выдернул кол, к которому был привязан, и нанизал подземника на огромные меченые рога, но в брешь повалили полевые демоны.

Появился Кирин; он отчаянно бил по струнам лютни, но без толку. Пара лесорубов бросилась навстречу, чтобы прикрыть его от тварей. Спикировавший воздушный демон схватил одного и унес.

Раген вставил ногу в стремя Сумеречного Плясуна и взлетел в седло:

– Все, кто могут, – по коням и прочь! Я расчищу проход к дороге!

Это был отчаянный шаг, но горстка людей могла оторваться от погони и бежать, пока не наступит рассвет или не покажется следующий полустанок.

Тут он увидел, что на пятящегося Кирина наступает демон, и заложил крутой вираж. Жонглер продолжал играть, но лютню не было слышно в грохоте битвы. Она кое-как срабатывала лишь в непосредственной близости от мишени.

Подняв стило, Раген нарисовал вокруг герольда звуковые метки. Нестройные звуки его инструмента вдруг сотрясли ночной воздух, и демоны заверещали.

Эффект был настолько мощным и внезапным, что накрыл всех. Демоны отпрянули от жонглера, лесорубы окружили его и пропустили в круг раненых. Музыка Кирина продолжала разноситься в ночи.

Полевые и огненные демоны задали стрекача. Каменные демоны приложили клешни к ушам и с воем попятились, превратившись в легкую добычу, чем быстро воспользовались искушенные лесорубы. В небе с криком бросились прочь воздушные демоны.

Уверенность Кирина окрепла по ходу игры, и мелодия изменилась: теперь она снова притягивала отпрянувших демонов ровно настолько, чтобы женщины подбивали их из мощных арбалетов. Когда подземники подступили на опасное расстояние, Кирин опять изменил мотив, оттесняя их подальше.

Элисса уже занималась ранеными, а Раген с Дереком латали стилами дыры в защитном круге. Появилась надежда, что они все же выживут, пускай и не одержат полной победы.

Но тут в их ряды врезался здоровенный камень, который расшвырял воинов и вывел из игры Кирина. Тот удержал инструмент, но музыка смолкла, и подземники, встряхнувшись, опомнились.

Огромный полевой демон – ростом с коня и способный в галопе обогнать даже Сумеречного Плясуна – вторгся в брешь. Голова у него была гладкая, без ушей, и если остальные демоны заверещали, когда Кирин возобновил игру, то этому все оказалось нипочем.

Лесоруб преградил ему путь, прикрывая Кирина. Жейс быстро и точно рассчитал, когда взмахнуть топором, но демон, не замедляя хода, плавно вывернулся из-под удара. Подземник подался в сторону и встал на дыбы. Перед атакой бритвенно-острые когти твари вырастали и достигали двух футов в длину. Взмах – и голова Жейса слетела с плеч, а демон рванулся к Кирину.

Уверенность жонглера улетучилась, он перестал играть и помчался прочь, но попытка была безнадежной. Демон двигался слишком быстро. Стремительно, но медленнее Элиссы. Она воздела стило, и в воздухе засеребрились лектрические метки. Она зарядила заклинание, и тварь, пронзенная молнией, рухнула наземь. Растаяв от взрыва, демон сформировался заново и возобновил атаку.

– Забери тебя Недра, Кирин! – крикнул Раген, видя, что другие подземники вновь приближаются. – Играй!

Одновременно он поднял стило и свалил хамелеона ударной меткой, а после заморозил его холодовой.

Чешуя покрылась инеем, но глаза зажглись, как у огненного демона, а изморозь начала таять.

Элисса приложила к энергии Рагена свою, и они закружили вокруг подземника, рисуя холодовые метки; тем временем Кирин возобновил игру. Дерек еще раз усилил звук, после чего начертил ударную метку, которая разбила хамелеона вдребезги, как стекло.

Бой неожиданно стих. Осколки демона растаяли до мертвого и смрадного ихора, а музыка Кирина обратила в бегство подземников низших.

Кирин не перестал играть и после того, как починили круги. Он бил по струнам, пока не начали кровоточить пальцы; тогда он забинтовал их и продолжил.

Он играл до восхода солнца; когда рассвело, он заполз в уцелевший фургон и отключился.

– Сложите мертвых в разломанные фургоны, и мы запалим костер.

Йон посмотрел на Рагена скептически:

– Как-то не в жилу их бросать.

– В этой проклятой поездке все не в жилу, – ответил Раген. – Но если демоны идут за нами по пятам, мы не можем позволить мертвым обременять живых.

– Да, верно. – Йон сплюнул в грязь.

К середине утра они снова пустились в путь, оставив позади все повозки, кроме той, где среди сундуков с драгоценными хора из Лощины спал Кирин. Остальные чувствовали себя вполне бодро после убийства демонов, сна у них не было ни в одном глазу, а большинство ран зажило.

Поздно днем они увидели дым – задолго до того, как показался следующий полустанок. В отличие от предыдущего, он избежал полного разрушения, но проломленные стены говорили сами за себя.

– Ночь!.. – выдохнул Дерек.

С дозорной вышки донесся знакомый голос:

– Эй, в караване!

– Эй, на полустанке!

Раген пустил Сумеречного Плясуна галопом и помчался к воротам первым.

Страж встретил его на входе, и Раген с удивлением обнаружил, что знает его. Это был сержант Геймс, когда-то охранявший городские ворота Милна.

– Цеховой мастер Раген! – воскликнул Геймс. – Хвала Создателю! Нет ли в твоем отряде травницы?

– Нет, – ответил Раген, – но я немного обучился этому ремеслу, да и многие из Лощины в нашем эскорте умеют лечить раны, нанесенные демонами. Что здесь произошло?

– Подземники напали перед самым рассветом, – сказал Геймс. Подъехали Элисса, Йон и Дерек. – Мы их не ждали. Демоны атакуют на заходе солнца или глубокой ночью, а не когда уже светает. Мы не успели опомниться, как стену уже проломили и подземники заполонили двор. Мы открыли огонь, сбили несколько мелких, но большинство только отряхнулось. Тех, что покрупнее, пули даже не задержали.

– Создатель!.. – промолвила Элисса.

– Мы забаррикадировались, но с подземниками был оборотень. Он пробил в стене дырку и просочился, как тесто. Затем он очутился среди нас… – Геймс содрогнулся.

– Сколько выжило? – спросил Раген.

– В том и загвоздка, – ответил Геймс. – Он никого не убил.

Раген захлопал глазами:

– Никого?

Геймс помотал головой:

– Разломал наше оружие. Перекусил его, раскурочил, расколошматил. Искалечил несколько человек, а другим врезал так, что мое почтение. Все лежат в лежку, но покамест никто не умер.

– А ты как уцелел? – спросил Раген.

Геймс побледнел, и Рагену не понадобился ответ.

– Ты сбежал.

Стражник уставился себе под ноги:

– Спрятался в погребе.

– Ах ты, мелкий!.. – Йон занес кулак, но Раген придержал его руку:

– Йон, от хамелеона убежит каждый, у кого есть хоть капля здравого смысла. Не нам судить.

Йон разжал пальцы:

– Да, честно и справедливо. Пусть судит Создатель.

– Кто у вас главный? – осведомился Раген.

– Лейтенант Ворон, но он плох, – ответил Геймс.

– Беги и скажи ему, что помощь подоспела, – велел Раген.

Геймс быстро попятился от Йона и бросился на полустанок. Двери были выбиты, но стены большей частью остались нетронутыми.

– После баек в энджирских кабаках я ждал от Горных Копий большего, – заметил Йон, когда стражник скрылся. – Помяни мое слово, засранец чего-то недоговаривает. Подземники не оставляют людей в живых.

– Они и перед рассветом не нападают, – вставила Элисса.

– Если только это не те твари, что сбежали от музыки Кирина, – сказал Дерек. – Чтобы лишить нас очередного убежища, им пришлось гнать до утра.

– Это не объясняет, почему они никого не убили, когда проломили стены, – возразил Йон.

– Потому что они не просто лишают нас убежища, – сообразил Раген. – Это ловушка.

Элисса кивнула:

– Двадцать раненых на уже атакованном полустанке. Они знают, что мы их не бросим.

– Точно не бросим?

Все взгляды обратились к Дереку.

Йон снова сжал кулаки:

– На первый раз, паренек, я прикинусь, будто не услышал.

Дерек вскинул руки:

– Я не меньше тебя хочу помочь этим людям, но если демоны к чему-то нас принуждают, то нужно, по крайней мере, рассмотреть – рассмотреть, повторяю! – возможность этого не делать.

– Рассматривай что угодно, – ответил Йон. – Но ежели хочешь смыться, валяй один. Лесорубы не бросают людей на растерзание демонам.

Элисса тронула Дерека за плечо:

– Йон прав.

Дерек выдохнул:

– Ладно, проехали. С чего начнем?

– Отведите всех внутрь и поставьте в проломах меченые столбы, – распорядился Раген. – Подготовьте запасные позиции. Разбудите Кирина и посадите его на вышку. Мы с Элиссой пойдем к лейтенанту.

– Будет сделано, – кивнул Йон.

Элисса в ужасе уставилась на раненого. За последний год она повидала немало крови – наглядное напоминание о том, что люди суть хрупкие существа из мяса и костей.

– Рад… тебя видеть… цеховой мастер. – Слова истощили силы лейтенанта Ворона, и он вновь привалился к стене, дыша хрипло и медленно.

В груди у него засело свое же горное копье, штык торчал из спины. Лейтенант был бледен и обливался потом. Элиссу поразило, что он еще жив.

– Я побоялся вытаскивать, – показал на оружие Геймс.

– Если бы вытащил, он бы умер, – ответил Раген, а Элисса невольно подумала, не нарочно ли демоны оставили торчащее копье, чтобы продлить мучения?

Неужели они настолько разумны?

– Что будем делать? – спросил Геймс.

– Не уверен, что можно сделать хоть что-нибудь, – ответил Раген. – Я умею зашивать раны и перевязывать ожоги, но здесь… нужна операция.

– Прошу вас, дайте ему умереть, – сказал Геймс. – Мы с Вороном прослужили на пару уже пятнадцать лет…

– Можно попробовать магию хора, – подала голос Элисса.

– Честное слово? – задохнулся Геймс.

Элисса кивнула, и он, забывшись, стиснул ее в объятиях:

– Благослови тебя Создатель, мать!

Раген кашлянул, и стражник быстро отпрянул. Раген подался к Элиссе и тихо спросил:

– Ты уверена, что не внушаешь ему ложную надежду?

– Лучше ложная, чем никакой. – Элисса извлекла гримуар лечебных меток, выданный в Школе травниц.

– Если мы выдернем копье и запутаемся в наших записях, он умрет, – предупредил Раген.

– Он все равно не жилец. И все мы – тоже, если не придумаем, как поставить этих людей на ноги.

Они завесили окна, затем срезали с лейтенанта Ворона доспехи и одежду. Раген отсоединил штык от трубки горного копья, оставив лезвие на месте, а Элисса очистила вокруг раны кожу.

Она положила перед собой открытую книгу, взяла серебряное стило и окружила аккуратными метками входное и выходное отверстия. Затем выпустила из пера тончайшую струйку магии. Она не отнимала стила, пока круги не замкнулись.

– Готова? – спросил Раген.

– Нет, – ответила Элисса, – но да.

– Держи его крепче, – приказал Раген Геймсу и выдернул штык.

Как только лезвие вышло, Элисса отворила стило и зарядила круги энергией. Они засветились и словно завращались вокруг ран, жадно впитывая магию из стила. Вскоре оно опустело и метки потускнели, оставив после себя грубый рубец.

– Невероятно. – Голос Ворона обрел силу.

– Не смей! – встрепенулся Геймс, но поддержал Ворона, когда тот стиснул зубы и встал.

– Благодарю тебя, мать Элисса, – проговорил Ворон.

– На здоровье, лейтенант. – Элисса ссыпала хора-камни в серебряную шкатулку и вставила в щель стило, активируя Тягу для восполнения заряда. – Теперь попробуем поставить на ноги остальных.

Взбираясь на дозорную вышку, Элисса слышала, как бренчит на лютне Кирин. Близились сумерки, и она израсходовала немалую часть прихваченных из Лощины хора, но все двадцать стражей вернулись в строй.

– Как ты себя чувствуешь, мастер Кирин?

– Разобранным на куски, если честно, – ответил тот.

– Боюсь, нам предстоит еще одна долгая ночь. – Элисса глянула с высоты на мужчин и женщин, сновавших по стенам и двору.

– Мне не впервой дрыхнуть днем и выступать по ночам. – Кирин потер забинтованные пальцы. – За меня не волнуйтесь, я свое дело сделаю.

– Никогда и не сомневалась, – сказала Элисса. – Прошлой ночью ты выступил на ура, но сегодня тебе придется превзойти самого себя.

Она достала тонкий продолговатый фрагмент демоновой кости, который был испещрен звуковыми метками, и вставила его в лютню Кирина.

– Это… – начал жонглер.

– Да, – оборвала его Элисса. – Не выставляй на солнце. И разрядится, и взорвется – скорее всего.

Судорожно глотнув, Кирин уставился на лютню, как на любимую женщину:

– Может быть, мне не стоит…

– Все мы нынче рискуем, Кирин. – Элисса вручила жонглеру бархатный мешочек. – На рассвете не забудь вынуть кость и спрятать сюда. Давай-ка сыграй.

Кирин ударил по струнам, и воздух задрожал. От удивления он чуть не выронил свой обожаемый инструмент, а Элисса невольно заткнула уши.

– У меня есть воск, сделаешь нам затычки, – сказала она.

– Нам? – удивился Кирин.

– Разумеется. – Элисса вынула стило. – Кто-то же должен тебя охранять.

Налаженная меточная сеть вынудила демонов восстать за стенами, и Горные Копья немедленно открыли огонь. Раген собственноручно пометил много маслин и с удовлетворением наблюдал, как они вспыхивают при попадании в гадов. Низшие подземники уже не поднимались – не то что прошлой ночью.

Шквального огня чурались даже скальные демоны. Огненосное оружие стреляло в три раза дальше, чем доставали их камни, и твари быстро смекнули, что в зоне поражения не заживутся.

Тех, кто был достаточно проворен или везуч, чтобы проникнуть за линию огня, музыка Кирина заворачивала обратно. Несколько часов положение оставалось патовым.

Но затем на приступ ринулся скальный демон, и двигался он слишком быстро для глаз Горных Копий. Бо́льшая часть выстрелов пришлась мимо, и Раген увидел огромный камень, который тварь несла, как мяч, на согнутом локте.

Он поднял серебряное стило, но Элисса опередила его. С вышки полыхнуло магией, и под ногами демона взорвалась земля. Тот тяжело грохнулся, и камень выпал, не причинив никому вреда.

– Живо, пока он лежит! – крикнул Раген, но Горные Копья знали свое дело и принялись прицельно стрелять демону в голову и грудь. Гад попытался отползти, но вскоре дернулся и затих.

– Мать Элисса! – воскликнул Раген, и мужчины победно заулюлюкали.

Другой скальный демон устремился к стене, держа здоровенный булыжник над головой. На этот раз успел Раген, стремительно начертивший у него на пути скальную метку. Эффект был такой же, как если бы человек на полной скорости врезался в стену. От сильного удара вспыхнула магия, и демон опрокинулся навзничь, а камень всей тяжестью рухнул ему на голову.

– Ха! – донесся до Рагена с вышки смех Элиссы. – Цеховой мастер Раген!

Бойцы взревели.

– Следующий – мой! – крикнул Дерек, и у Рагена появилась надежда, что обойдется без рукопашной.

Но следующий стоил шестерых, и вся их троица не смогла помешать штурму. Их начертания, столь плавные и точные минутой раньше, пошли вразнос – лишь бы успеть.

Камни пробивали укрепления. Одни ударились в стену, другие перелетели через нее во двор, но Раген быстро понял, что обстрел становится прицельным.

– Покинуть вышку!

Музыка Кирина резко оборвалась, и мигом позже в верхушку вышки врезался камень.

– Элисса! – вскричал Раген, но ответа не получил.

Успели ли они спуститься?

Раген и Дерек учетверили усилия, лихорадочно ставя метки и отбивая камни, но очередной булыжник прорвался и поразил основание вышки. Сооружение сложилось внутрь и рухнуло.

Обезумевший Раген взревел от ярости, рисуя ударные и тепловые метки. Символы сеяли взрывы среди врагов, но демоны наступали единым строем. Теперь, когда музыка смолкла, они ринулись к стенам. Их было так много, что защитные метки не выдержали нагрузки, и подземники, прорвавшись за черту, полезли на стены и протиснулись в бреши.

Раген был едва ли не рад сменить стило на копье и щит. Ярость придавала ему сил, когда он пронзал, сталкивал или сокрушал щитом каждого демона, рыло которого вырастало из-за стены.

Воодушевленные Рагеном, Дереком и лесорубами, Горные Копья по всей стене бросили перезаряжать оружие и перешли к штыковому бою.

Во дворе Йон поставил топорников на защиту пролома. Другую брешь закрывал Ворон с отрядом Горных Копий. Ихор и кровь лились поровну, но перевес был на стороне подземников, и Раген знал, что их прорыв – вопрос времени.

Он отвлекся на грохот взрыва, потрясшего двор, и испугался, что огненные демоны добрались до склада боеприпасов. Но вместо этого увидел в развалинах вышки дымящуюся дыру, откуда высунулся Кирин. Голова у него была обмотана кровавым бинтом, но он заиграл, и прорвавшиеся во двор демоны заверещали.

За жонглером появилась Элисса с горящим стилом, и Раген выдохнул – наверно, впервые после падения вышки.

– Ночь за ночью мы так не продержимся. – Лейтенант Ворон побледнел и взмок от пота.

– И не станем, – сказал Раген. – На рассвете отправимся к следующему полустанку.

– А если демоны и его разорили? – спросил Дерек.

– Тогда продолжим путь. Я не хочу, чтобы меня затравили, словно ночного волка в логове.

Ворон кивнул:

– Я прикажу моим людям взять столько боеприпасов и продовольствия, сколько унесем.

Он встал, но скривился и взялся за бок. Геймс поспешил его поддержать.

Ворон покачал головой:

– По-моему, еще не зажило. Штык до сих пор чувствуется.

– Дай посмотреть, – сказала Элисса, и лейтенант, убрав нагрудную пластину, задрал рубашку.

Живот у Ворона раздулся, рубец побагровел и распух, но не вскрылся. Это было ничуть не похоже на полное заживление, которого добивались травницы Лощины, но Элисса училась у них всего несколько недель. Она нарисовала новые метки, зарядила их стилом и сняла отек.

– Постарайся сегодня побольше лежать.

– Спасибо, мать, – кивнул Ворон.

На рассвете Кирин снова заполз в фургон с хора и впал в беспамятство, но перед этим удостоился чествования от лесорубов и Горных Копий. Элисса заметила, как он чуть улыбнулся, прежде чем скрыться за пологом.

Численность их отряда удвоилась, но страх ускорил их, и следующего полустанка они достигли к середине дня.

На сей раз демоны не оставили в живых никого, снесли стены и разворотили во дворе мостовую, чтобы восстать на закате внутри.

Отряд не стал восстанавливать укрепления и продолжил путь.

Полустанков между Ривербриджем и Харденс-Гроувом насчитывалось десятки. Демоны разгромили шесть самых удаленных от городов, в местах, где не было надежды найти другое укрытие. Выжившие иногда были, иногда – нет. Отряд Рагена и Элиссы увеличился впятеро против исходного; ночами все тесно сбивались под прикрытием музыки Кирина.

В первые ночи он просто не подпускал демонов, но постепенно освоил мелодии Восьмипалого, и его могущество возросло. Вскоре он уже играл из седла и словно окутывал караван метками невидимости, в итоге отрывая отряд от погони.

Ближе к селению полустанки оказались нетронутыми, и в гарнизонах ничего не знали о нападениях. Несмотря на свидетельства Ворона и других офицеров, командиры отказались покинуть посты без приказа.

Дав им наставления, Раген повел отряд дальше. Наконец караван достиг местечка Харденс-Гроув.

– Ночь, – сплюнул Йон на сторону, – да я перешагну через эту стену!

Он преувеличил, но не сильно. Харденс-Гроув представлял собой сплоченную крестьянскую общину. Пять сотен его жителей подразделялись на несколько крупных семейств; их фермерские хозяйства скучковались за пятифутовой каменной стеной, уставленной мечеными столбами.

Каждая семья возделывала участок земли за домом, и наделы сливались в наружное кольцо, защищенное стеной еще более низкой, тоже с поставленными через равные интервалы мечеными столбами. Раген видел, что и на полях столбы стоят ровными рядами, храня их от воздушных демонов.

– В погожий день даже Милн видно. – Раген показал на далекие горы, где различались стены Милна, крошечные на таком расстоянии. – Я сотню раз бывал в Гроуве. Народ здесь хороший, даже если и за день не разберешься, кто кому родня.

Было странно услышать дребезжащий стариковский смешок, слетевший с молодых уст Йона:

– Знамо дело! Ежели их дамочкам понадобятся на племя новые саженцы – посылай ко мне.

У ворот их ожидал Амон Гроув, гласный Харденс-Гроува еще с той поры, когда Раген был вестником. Он опирался на грабли, которыми не работал уже несколько лет; кисти были в пигментных пятнах и дрожали, но голова оставалась ясной.

Амон оказался не более сговорчивым, чем офицеры на полустанках.

– Харденс-Гроув простоял сотню лет, Раген. Мы не бросим построенного из-за каких-то демонов, бесчинствующих на юге, докуда неделю ехать.

– Тогда проверьте ваши метки трижды, гласный, и да хранит вас Создатель, – проговорил Раген.

– И тебя, – кивнул Амон.

К минуте, когда они достигли города, Кирин стал похож на скелет. Вокруг запавших глаз образовались огромные темные круги, а волосы свисали слипшимися космами. Пестрое одеяние было опалено, запятнано кровью и разодрано.

В отряде мало кто обошелся без тех или иных ранений. Рука Йона напоминала слепок из плавленого воска после плевка огненного демона. Лари Лесоруб прихрамывал. Кэл Лесоруб лишился глаза, а его жена Нона – части ступни. Даже у Элиссы на груди появилось три шрама от когтей, которые ее чуть не вспороли.

Но тревожнее всего было за Ворона. Он выглядел хуже Кирина. Живот снова вздулся, он мочился и испражнялся кровью. Раген оценивающе взглянул на лейтенанта; тот заметил, кивнул, потом закатил глаза и свалился с коня.

Раген спрыгнул с Сумеречного Плясуна, проверил пульс. Ворон был жив, но слаб.

– Отвези его в особняк и позови травницу, – сказал Раген Элиссе. – Я поеду во дворец и отчитаюсь перед герцогом.

Кирин покачал головой:

– Ступай домой и выспись. Королевский герольд – я. Пора и вести себя как положено. Я первым доложусь его светлости.

– Пора рассказать всем и каждому о твоем героизме, – улыбнулся Раген.

– Я больше не буду претендовать на большее, чем заслужил, – возразил Кирин. – Я был бы ничем без музыки Восьмипалого и хора-камня матери Элиссы. Да и они бы не помогли без лесорубов и Горных Копий, положивших за меня жизнь.

Раген всмотрелся в него, с трудом узнавая человека, с которым давным-давно отправился в Тиббетс-Брук.

– Ты уверен, что хочешь пойти один? Возможно, Юкор будет недоволен…

– После такой недели его светлость навряд ли сумеет меня испугать. – Кирин протянул руку, но Раген перехватил запястье, привлек его к себе и обнял.

– Благослови тебя Создатель, – пожелала Элисса, тоже обнимая жонглера.

– Дух Восьмипалого гордится тобой, – сказал Йон и так хлопнул его по спине, что Кирин закашлялся. – Сомневаюсь, что и сам Рожер справился бы лучше.

– Да. Хорошо. – Кивнув остальным, Кирин пришпорил лошадь и устремился в сопровождении Горных Копий ко дворцу, а Раген повел эскорт из Лощины вверх по холму к своему внушительному, обнесенному стенами особняку.

– Ночь, – благоговейно проронил Йон, – так вот где ты проживаешь? Да он не меньше, чем крепость госпожи Лиши.

– Больше. – Стена вокруг особняка Рагена была пятнадцати футов в высоту и укреплена меченым стеклом. Она защищала огромные сады, метчиков и кузнецов, жилища слуг и склады с припасами, которых хватало на месяц.

Но Раген, окинув взором свои владения, понял, что этого окажется мало, если сбудутся предсказания Арлена.

Слуги хлынули во двор, но дети опередили всех и выскочили из дома, как будто за ними гнались огненные демоны.

– Мать! Отец!

У Рагена перехватило дыхание. Все месяцы отлучки за ними с Элиссой по пятам шла опасность, но он утешался тем, что детям ничто не грозит, и ни на миг не позволял себе усомниться в этом. Теперь, видя их полными сил и радости, он сполна ощутил бремя тревоги, которую так долго сдерживал.

Раген едва успел спешиться – в объятия к нему бросилась Марья. Ей не было и десяти, но красотой она уже сравнялась с матерью. Он со смехом сжимал ее, пока она не пискнула. Едва он ослабил хватку, она усилила свою, и у него вдруг подкосились ноги. Упав на колено, он всхлипнул, прижимая ее к себе. Последние девять месяцев разлуки с детьми показались ему вечностью. А им каково приходилось?

Маленький Арлен, которому, пока их не было, исполнилось шесть, восторженно подпрыгивал, глядя, как Элисса соскакивает с седла. Как белка, вскарабкался он по ее ноге на руки и уткнулся в грудь; она тоже прижала его и всхлипнула.

– Мы целы и невредимы, – шепнул Раген. – И клянусь солнцем, так будет впредь.

Остальные домочадцы держались поодаль, давая родителям побыть с детьми. Мать Маргрит взяла хлопоты на себя, поручив конюхам забрать лошадей и разместить гостей.

– Пошли за травницами! – крикнул ей Раген. – Самыми лучшими! Сопровождающие – наши гости.

Кивнув, Маргрит послала гонцов. Дородная, крупная, она подошла к чете, как только дети отпустили родителей и скользнули на землю. Элисса и Раген вмиг очутились уже в медвежьих объятиях.

– Хвала Создателю, вы вернулись, – прошептала она.

– Не понимаю, как это рана затянулась, а внутреннее кровотечение продолжилось. – Госпожа Анет завязала последний узел длинного шва на животе Ворона. – Мне пришлось иссекать рубцовую ткань и штопать глубже. Ему повезло, что выжил.

Ворон оставался без сознания и дышал парами, которые закачивали через лицевую маску.

Элисса заломила руки:

– Это моя вина.

– Вздор. Как это возможно?

Анет была главой Школы травниц – наверно, лучшей знахаркой в Милне. Ее, привыкшую пользовать аристократов и богатеев, обычно невозможно было выкурить из библиотечного корпуса, но посещение дома цехового мастера дело не только престижное, но и выгодное.

– Я применила кость демона, чтобы закрыть рану, – пояснила Элисса. – Решила, что магия залечит и внутренние повреждения.

Травница посмотрела на нее как на тронутую, но Элисса была богата, благородных кровей, а два эти качества, как известно, способствуют чудаковатости.

– Бинтуйте.

Старуха предоставила подмастерьям перевязать рану и пошла к умывальнику – отмываться от крови. По белоснежному фартуку тянулась красная полоса.

– Короче, что бы ни случилось, со временем он поправится. Пролежит неделю-другую, а ноги окрепнут через месяцы.

Ее снисходительный тон разозлил Элиссу. Не для того она столько раз рисковала жизнью, чтобы ей выговаривала женщина, которая и демонов-то, наверное, встречала исключительно в книгах.

– Так не пойдет.

Старуха взглянула на нее, теряя терпение, но Элисса не дала ей времени ответить и вынула из пояса стило.

– Вы, разумеется, слышали о магической отдаче – как магия влияет на тех, кто сражается с демонами.

Госпожа Анет скептически покосилась на стило:

– Не знаю, миледи, каких идей вы набрались в Лощине, но здесь, в Милне, мы лечим по науке, а не фокусами.

– Да, лейтенант Ворон обязан вашей науке жизнью, – согласилась Элисса. – Но ваши представления пора расширить.

Пока травница трудилась, уже пала ночь. Элиссе было достаточно повернуть выключатель, чтобы убрать лектрическое освещение и погрузить комнату в темноту. Стило оставило серебристый светящийся след, когда она быстро набросала в воздухе письмена; затем, зарядив их, она зажгла под потолком кольцо из меток, которые озарили комнату чистым белым светом.

Анет скрестила на груди руки:

– Наверно, для вас явится откровением, что я уже видела световые метки.

– Возможно, но этого вы не видели никогда.

Элисса подплыла к постели, и подмастерья-травницы нервозно отшатнулись, не желая участвовать в надвигавшейся схватке с их госпожой.

– Что вы делаете? – оторопела Анет, когда Элисса сняла недавно наложенные бинты.

– Ставлю его на ноги, – ответила Элисса.

Анет схватила ее за руку. Она была седая как лунь, но держала крепко.

– Сказано же вам…

Элисса вновь подняла стило, и Анет осеклась. Сверкая глазами, она отступила:

– Я не виновата, если вы сделаете хуже.

– Просто смотрите.

Повернувшись к Ворону и держа стило, как кисточку, Элисса мелким почерком очертила шов серебристыми метками, перетекавшими одна в другую. Замкнув контур, она зарядила его. Вспыхнул свет, и травница с подмастерьями невольно подались вперед.

– Во имя тьмы ночной – что… – Анет смотрела, как рана смыкается. Через считаные секунды от нее не осталось следа – ни покраснения, ни рубца. Только несколько капель крови и стежки на гладкой розовой плоти.

Ворон глубоко прерывисто вздохнул, открыл глаза, и старуха, забывшись, истерически взвизгнула.

Глава 20 Эскорт 334◦П.◦В.

Подпиши здесь. – Мать Женя извлекла и подложила Рагену очередную бумагу из бесконечной стопки.

Элисса сидела от них в нескольких шагах за своим столом и обрабатывала такую же. Дети тихо читали в своем уголке.

– И дня не прошло, как вернулся, а уже похоронен в бумагах, – простонал Раген.

– Это только срочные, – рассмеялась Женя. – Остальных не даю – жду, когда очухаетесь.

– Ночь!.. – потер лицо Раген.

– Будешь знать, как пропадать на год, – сказала она.

Раген перевернул страницу и увидел знакомую подпись. Она попадалась неприятно часто.

– Винсин.

Тот был цеховым мастером, пока лет десять назад его не вытеснил Коб. И расстались они далеко не друзьями.

Услышав имя, Женя вся подобралась, и Раген понял, что этого разговора она боялась.

– Я собиралась сказать, когда ты наверстаешь упущенное.

Раген положил перо:

– Тогда выкладывай.

– Когда вы уехали, Винсин потребовал голосования, – сказала Женя. – Он исполняет обязанности цехового мастера гильдии метчиков.

– Сын Недр! – выругался Раген. – И ты ждала, пока мы узнаем об этом при дворе?

– Не упрекай вестника, дорогой. – Элисса не подняла глаз от бумаг.

Он перевел дух:

– Надеюсь, вы проверили уставные нормы?

– Конечно, – ответила Женя. – Мастер-метчик с надежной репутацией имеет право выставить свою кандидатуру, если цеховой мастер более шести месяцев не в состоянии исполнять свои обязанности, лично или заочно; соискатель вправе действовать вместо него вплоть до возвращения цехового мастера, если срок пребывания того в должности к тому времени не истечет.

– Значит, я, раз вернулся, восстанавливаюсь в правах? – спросил Раген.

Его избрали на два года, и у него почти год оставался в запасе.

– Не совсем так, – сказала Женя. – Если вернувшийся цеховой мастер объявит о готовности приступить к делу, то гильдия должна провести собрание и утвердить его простым большинством голосом. До тех же пор власть остается у Винсина.

– Тогда созови собрание, – ответил Раген, хотя проблема уже обозначилась.

– Созвать собрание или объявить голосование может только цеховой мастер.

Раген сжал кулаки:

– Если мне нельзя созвать собрание, оповести всех городских метчиков, что я вернулся с новостями, которые переопределят будущее гильдии.

– Я немедленно вышлю гонцов, – кивнула Женя. – Что за новости?

– О магии хора Лощины, – сказала Элисса. – Мы научились заряжать метки при помощи демоновых костей, даже когда подземников рядом нет. Бывает, что и при свете дня.

Женя молча уставилась на нее, словно в ожидании кульминации. Не дождавшись, кашлянула:

– Это все меняет, если правда.

– Это правда, – подхватил Раген, – но мы не рассчитываем, что кто-то поверит без доказательств.

Убежденной не выглядела даже Женя, но она сделала пометку на дощечке для письма.

– Я все устрою.

– Свяжись и со стеклодувами, – велел Раген. – Мы кое-что обновим в особняке.

Он расстелил карту с изображением великой метки, над которой они с Элиссой трудились столько часов. Метка охватывала особняк и дома слуг. Многие прочие сооружения предстояло переместить, но тут уж ничего не поделаешь.

Женя вытаращилась на карту:

– Вы хотите… вымостить ваши владения заряженным стеклом?

– Мы сами его зарядим при помощи хора, но – да, – ответила Элисса.

– Начнем с разметки, – сказал Раген. – Немедленно. Добьемся правильной формы, а после примемся за стекло.

Женя рассматривала символ, и Раген буквально увидел, как она подсчитывает расходы.

– Это обойдется в баснословную сумму.

– Баснословное состояние у нас есть, – сказал Раген. – Женя, я не хочу это обсуждать. Делай, как сказано. Подземники набираются сил, и нападение на город – всего лишь вопрос времени. Мы должны подготовиться и начинать сейчас же.

Побледнев, Женя взяла чертеж:

– Да, конечно.

Во дворе послышался шум, началась суматоха. Раген поднял взгляд, но маленький Арлен уже подбежал к окну.

– Горные Копья! – показал он, подпрыгивая.

Раген с Элиссой переглянулись. Вызова к герцогу они ждали. Солдат – нет. Они встали рядом с малышом Арленом, и у Рагена засосало под ложечкой при виде пятидесяти Горных Копий в безупречном строю, с огненосным оружием на плечах. Они выстроились по обе стороны дорожки от главных ворот до парадной двери и расчистили путь для высочайшей кареты.

– Кирин? – предположила Элисса.

Может быть, герцог прислал за ними герольда?

– Недостаточно аляповатая, – возразил Раген. – Жонглерские кареты – они как радуга, сплошь в блевотных разводах.

Его слуги и лесорубы толпились, оттесняемые бдительными солдатами. Столкновения вроде не намечалось, но и расслабляться никто не торопился.

– Что происходит, во имя Недр? – подивился Раген, когда кучер соскочил с козел, выдвинул лесенку, отворил дверцу и подал кому-то внутри затянутую в перчатку руку.

Из экипажа вышла мать Джоун, ключница герцога Юкора. У старухи было вострое личико и нрав подземника, сочетавшийся с нежеланием покидать крепость Юкора. Ее приезд, коль скоро она явилась, не сулил ничего хорошего.

– Женя… – Взгляд Элиссы метнулся к детям.

Женя отреагировала мгновенно и, крепко взяв Марью и Арлена за плечи, увела их от окна.

– Идемте. Ключница приехала к родителям по делу, нечего путаться под ногами. Марш наверх, в ваши комнаты.

Когда детей вывели, Раген взял Элиссу за руку:

– Это лишь демонстрация силы. Юкор любит тешить свое самолюбие, но нам угрожать не посмеет…

– Но зачем ему это? – Едва Элисса договорила, за первой каретой остановилась вторая, на сей раз с гербом Утреннего графства.

Элисса до боли сжала руку Рагена.

Женщина, вышедшая из второго экипажа, была графиней Трешей.

Матерью Элиссы.

Вцепившись в юбки, Элисса присела в реверансе. Разбирательство с небольшим войском Горных Копий предстало детской забавой, коль скоро придется общаться с матерью.

В памяти незвано-непрошено всплыли слова герцогини Арейн: «Смотри по сторонам, когда вернешься домой».

– Элисса, дорогая моя. – Графиня Треша раскинула руки. – Иди же обними свою мать.

Элисса задержала дыхание, и вовсе не из-за духов, аромат которых всегда облаком окружал графиню. Когда в последний раз мать искала ее объятий? Разве что в детстве. В голове тревожно звякнул колокольчик.

– Веди себя тихо, дорогая, и предоставь разговор мне, – шепнула Треша. – Я здесь для того, чтобы все показали себя в наилучшем свете.

Наверно, мать хотела успокоить Элиссу, но вышло ровно наоборот.

Если Треша считалась в Милне второй по влиятельности женщиной, то мать Джоун была первой. В свои семьдесят тетушка герцога держалась прямо и была стройна как тростинка. Платье носила старомодное, с длинными рукавами и высоким воротом; ткань была жесткой, как и ее нрав. Выражение лица – словно лимон раскусила.

– Раген, Элисса, – сумрачно кивнула она. – Добро пожаловать домой.

Раген нацепил улыбку – он умел выглядеть непринужденно, когда на душе скребли кошки.

– Воистину вы устроили нам пышную встречу. В честь нашего возвращения будет салют?

– Это лишь эскорт, Раген, – ответила Джоун.

– Неужели, пока нас не было, в Милне стало настолько тревожно, что через город нас должны провожать пятьдесят Горных Копий с огненосным оружием?

– Разумеется, нет. Но вы герои, вернувшиеся с войны. Считайте это почетным караулом.

– Меня бы уважили больше, если бы о нем предупредили, – заметил Раген.

Позади них нарисовался Йон. Он, очевидно, сделал круг и прошел через черный ход.

– Все путем?

– А это, должно быть, капитан Седой, – проговорила Джоун. – Приятно познакомиться, капитан. Его светлость официально требует и вашего присутствия.

Йон быстро глянул на Рагена, затем опять повернулся к Джоун и скрестил на груди руки. Джоун была высока, почти шести футов ростом, но кряжистый лесоруб все равно нависал над нею.

– Ладно, добро.

Похоже было, что богатырь не произвел на Джоун сильного впечатления.

– Перед тем как вас допустят к его светлости, придется сдать оружие дворцовой страже. – Она показала на огромный топор, висевший у него на плече.

– Забери меня ночь, если сдам, – сказал Йон, и все насторожились.

– Герцог Юкор не допускает в тронный зал вооруженных солдат из чужих графств. – Улыбка Джоун была холодной, как и взгляд. – Уверена, что даже вам это понятно.

Йон свистнул, и стражи изготовили огненосное оружие при виде Лари Лесоруба. Йон снял топор и протянул его Лари:

– Его пометил сам Избавитель. Не давай никому, кто не из Лощины. – Он наградил Джоун такой же высокомерной улыбкой. – Уверен, что даже вам это понятно.

Джоун откашлялась:

– Да, хорошо. Едем?

Они направились к каретам мимо зловещего строя Горных Копий. Элисса оглянулась на перепуганных слуг. Все были на взводе и ждали от Рагена с Элиссой знака, не зная, что делать.

Любое проявление недовольства могло кончиться кровопролитием, и Раген это отлично понимал. Он шел беззаботно, словно прогуливался в саду, но Элисса знала: внутренне он сжался как пружина.

Треша взяла Элиссу под руку:

– Вы с Рагеном поедете со мной, дорогая. – Она бросила взгляд на Джоун. – Это согласовано.

Элисса едва не вздрогнула от ее прикосновения:

– Матушка, что…

Треша сдавила ей плечо, костлявые пальцы глубоко впились в бицепс.

– Капитану Седому придется ехать сзади. В карете только четыре места.

– Четыре? – переспросила Элисса, когда кучер, одетый в ливрею материнского графства, распахнул дверцу.

Внутри сидел Дерек Золотник, которому было решительно не по себе. Под глазами залегли тени.

– Не беда. – Йон, похоже, даже обрадовался тому, что останется в стороне от семейной драмы, и взобрался на заднюю скамью.

– У нас мало времени, – сказала Треша, когда дверца за ними захлопнулась. – Вам повезло, что я уловила, куда дует ветер, и успела приструнить Джоун и ее людей. Без меня они устроили бы в вашем особняке обыск.

– Зачем? – вскипел Раген. – Во имя тьмы ночной – что происходит?

– Я хотел предупредить, – сказал Дерек, – но люди Брайна не позволили. Дома я мигом угодил под арест.

– Тебя арестовали? – не поверила ушам Элисса. – За что?

– Я бы выразился немного иначе, – ответил Дерек. – Меня посадили под замок со Стэси и малышом Жефом, да выставили охрану у дверей и под окнами. Я мог воспользоваться стилом, но граф и всю свою крепость запер, а его люди вооружены огненосным оружием. Я бы наверняка кого-нибудь зашиб.

– Молодец, что сдержался, – одобрила Треша. – Ты и так в порядочной беде.

– Да что за беда, матушка? – потеряла терпение Элисса. – Мы еще и дня как не вернулись. Что мы, во имя Недр, могли натворить?

– Юкор знает, что вы торговали на бирже боевыми метками, – сказал Дерек. – А теперь ему известно, что Меченый – это Арлен Тюк…

– Он думает, мы нарочно оставили его в дураках, – заключила Элисса.

– А это так? – с нажимом осведомилась Треша.

Элисса смерила ее настороженным взглядом. На чьей она стороне? Между ними не осталось любви, и мать никогда не скрывала неприязни к Рагену. Честна ли она в намерении выступить в их защиту, пусть даже попросту из желания уберечь семью от большего позора, – или всего лишь служит Юкору удобным орудием, чтобы вырвать у них признание?

Раген пожал плечами:

– Не совсем. Это всплыло бы рано или поздно. – Он посмотрел на Дерека. – Что им еще известно?

Треша не дала Дереку ответить:

– Если ты спрашиваешь, знает ли Юкор о меченом оружии и доспехах, которые ты изготавливал и продавал по всему городу, то да.

– Значит, он выяснил это совсем недавно, – заметила Элисса. – Я просмотрела заказы с утра. Отправления поступали в гильдию метчиков как по часам, и все были приняты.

– Почему бы и нет? Мы законов не нарушали. – Раген не сводил глаз с Дерека. – Откуда он узнал?

Дерек залился краской и потупился.

Элисса скрестила на груди руки:

– Стэси.

Мать Стэси была женой Дерека и кузиной графа Брайна. Брайн же – ближайший советник Юкора и глава единственного семейства, чье состояние больше, чем у Рагена и Элиссы. Он щедро вложился в огненосное оружие Юкора и, без сомнения, усматривал в оружии меченом конкуренцию. Сын Брайна был женат на старшей дочери Юкора Гипатии, а его внук, как считали многие, станет новым герцогом.

– Она не виновата, – сказал Дерек. – Это моя вина. Я был неосторожен в письмах. Слуги графа читали ее почту и собирали информацию. Она зла, как скальный демон.

Раген выдохнул:

– Теперь ничего не поделаешь, Дерек. – Он чуть повел головой в сторону Треши. – Я-то знаю, какой это позор для высокородной семьи – искать на дорогом ковре следы грязных сапог вестника. Когда мы разберемся с твоим наследством, обзаведешься собственной челядью.

– Да, хорошо бы, – ответил Дерек, – но граф наглухо запер Стэси и Жефа. Я без них никуда.

– И не надо, – сказала Элисса.

– Я мало что могу сделать, – продолжил Дерек. – В городе нет судьи, который решил бы дело в мою пользу, а не в угоду сиятельному графу Брайну.

– Дело не только твое, Дерек, – возразил Раген. – Уже нет. Сегодня же объяви при дворе, что забираешь семью и переезжаешь ко мне. Если Брайн не согласится, гильдия метчиков не примет заказов ни от него, ни от его подданных, пока не пойдет на попятную.

– Ты правда так сделаешь? – задохнулся тот.

– Правда, забери меня Недра. – Элисса не сдержалась и вызывающе взглянула на мать. – Ты член семьи.

– Это пустая угроза, ты больше не цеховой мастер, – заметила Треша.

Раген послал ей ледяную улыбку:

– Посмотрим.

– Значит, вы знали, что Меченый – это Арлен Тюк? – надавила Треша, возвращаясь к исходной теме. – Знали и умышленно скрывали?

– Он наш сын, – ответила Элисса. – Ничуть не меньше родного.

– Надо было сообщить мне, – засопела Треша.

– Тебе? – хмыкнула Элисса. – Матушка, да было ли хоть раз, чтобы ты встала на мою сторону? Ночь, я не знаю даже, за кого ты сейчас!

Треша искренне оскорбилась:

– Думай как хочешь, негодная дрянь, но в душе я всегда блюла твои интересы!

– Даже когда отреклась от меня?

Элисса видела, как съежились Раген и Дерек при виде их перепалки, но выхода не было. Нужно выяснить материнские настроения.

– Я же сказала, что все осталось в прошлом, когда ты окончила Школу матерей, – напомнила Треша.

– Только потому, что тебе понадобился голос на их совете, – фыркнула Элисса. – Мои интересы не учитывались.

Треша скрестила руки:

– Что ж, теперь ты увязла в политике, нравится тебе это или нет. Ты влезла в самое пекло, и если хочешь выбраться живой и свободной – понадобится моя помощь.

– А что взамен? – невольно спросила Элисса.

Взгляд Треши метнулся к Рагену и Дереку.

– Обсудим потом. Сегодня же просто поверь, что наши интересы совпадают.

– Хотите сказать, без вашей помощи нас арестуют? – осведомился Раген.

– Не думаю, что до этого дойдет, если будете следить за языком при дворе, – ответила Треша. – Во всех тавернах Милна вас считают героями. Начнутся беспорядки.

– Не думаешь? – подчеркнуто переспросила Элисса.

Треша пожала плечами:

– Сейчас вы уязвимы, как никогда, но впредь уже такими не будете. Если Юкор всерьез вас боится, он может счесть за лучшее заковать вас в цепи немедленно, пока вы не стали слишком влиятельными, чтобы напасть.

У входа собрались женщины.

– Теперь ты сам по себе, Раген, – сказала Треша. – Постарайся не усугубить положения, пока матери будут разбираться.

С этими словами Треша и Джоун увели Элиссу в палаты Совета матерей. Раген подумал, что в следующий раз они могут увидеться на суде.

Кирин ждал остальных, готовый препроводить их в тронный зал Юкора. Жонглер переоделся в королевское пестрое: тунику и свободные портки в голубую и серую полоску, наполовину скрытые под черным бархатным плащом, стянутым золотой цепью с юкоровой застежкой в виде горного хребта. Подкладка была из яркого шелка, позволявшая одним движением руки заменить на живую расцветку похоронные тона, которые предпочитал Юкор.

Но лицо Кирина было мрачным, под стать плащу.

– Сожалею, Раген. Клянусь, я не знал.

Раген потрепал его по плечу:

– Не твоя вина. Насколько плохи дела?

Кирин глянул на эскорт и, тронувшись с места, повел их ко двору. Он понизил голос до приглушенного бормотания:

– Его светлость… недоволен. Он попробует запугать тебя, но Совет матерей сомневается, что для обвинения хватит улик, – если ты сам себя не скомпрометируешь.

– Откуда ты знаешь? – пробормотал в ответ Раген.

– Предпринял небольшую разведку дома давеча вечером, – ответил Кирин.

Он был женат, хотя и неудачно, на баронессе Кейт – богатой вдове и влиятельном члене Совета матерей.

– Ждите здесь, – сказал Кирин, когда они достигли огромных дверей тронного зала Юкора. Горные Копья отворили их ровно настолько, чтобы он прошел.

– Мастер Раген, вестник Дерек Золотник и капитан Йон Седой из графства Лощина!

– Ступайте за мной и предоставьте вести разговор мне, – сказал Раген и величавой поступью повел их, не замечая тревожных знаков.

Ставни тронного зала были распахнуты настежь, и помещение заливал солнечный свет – без сомнения, во избежание магических трюков, на которые могли пойти вошедшие, если дела обернутся не в их пользу.

На возвышении восседал Юкор – грузный и седобородый, но способный голыми руками заломать большинство присутствовавших мужей. Рассказывали, что, когда красийский вестник прибыл, дабы объявить властелином мира Ахмана Джардира, Юкор лично избил его до потери сознания и помочился на него, пока тот валялся без чувств на полу. Юкор носил подбитый мехом синий плащ и серую тунику; он был обвешан увесистыми золотыми цепями, на пальцах сверкали кольца. Голову венчал тонкий золотой обруч.

Слева от трона, во главе седобородых рачителей, стоял рачитель Роннелл, королевский библиотекарь. Юкор не повелевал духовенством напрямую, но покорный воле герцога королевский библиотекарь был рачителем Великой библиотеки и Милнского собора, а также главой ордена.

Граф Брайн, глава гильдий рудокопов и кредиторов, стоял справа, подле других цеховых мастеров. Его поредевшие волосы были белы как снег, но подстрижены коротко, отчего придавали угловатому лицу сходство со скалистым утесом. Рядом с ним ухмылялся Винсин; его намасленная козлиная бородка поседела, редкие волосы были зачесаны назад и прилизаны. На пальцах-сосисках тоже поблескивали кольца. На груди красовалась бляха цехового мастера гильдии метчиков с ключевой меткой.

По соседству с Винсином стоял наиболее вероятный союзник Рагена – Малькум, цеховой мастер гильдии вестников. Малькум был на голову выше других и производил еще более грозное впечатление благодаря повязке на глазу и шрамам в половину лица – последствиям нападения подземников в его бытность вестником. Цеховой мастер самостоятельно перевязал раны, завершил рейс и прослужил еще годы, пока не перешел на руководящую должность.

Цеховые мастера гильдий мусорщиков, купцов, жнецов, каменщиков и нищих сбились в кучу и нервно поеживались от висевшего в зале напряжения. Многие задолжали Рагену огромные суммы денег.

– Добро пожаловать домой, Раген, – произнес Юкор. – Ты, несомненно, уже тысячу раз услышал, что весь Милн у вас в долгу за вашу службу на красийской войне.

Раген низко поклонился:

– Вы оказываете нам честь, ваша светлость. Мы помнили о долге перед вами и всеми жителями Свободных городов, а потому сделали не меньше, чем совершил бы на нашем месте любой.

– Ложная скромность тебе не к лицу, Раген, – сказал Юкор. – Ты должен гордиться своими свершениями. Лишь из-за них я еще не заковал тебя в цепи.

Юкор стремился вселить в них страх. Йон и правда напрягся, готовый либо бить, либо бежать, но Раген расслабился. Паниковать и суетиться положено на закате, когда опасность еще воображаема. Когда темнеет и демоны обретают плоть, сосредоточиться легче.

– За что же в цепи, ваша светлость? – спросил Раген, хотя отлично знал ответ. – Я всегда был верен Милну.

– Тем не менее ты сговорился с тем чужаком-оборванцем, которого вытащил из глуши, с целью обмануть меня! – прорычал Юкор.

– Я вроде припоминаю, что встретил мальчика, когда собирал для вашей светлости подати в Тиббетс-Бруке, – заметил Раген. – Арлен по определению милнец.

Юкор побагровел, а Раген порадовался, что его борода, густо отросшая в пути, укрыла взыгравшую на губах улыбку. Это был извечный промах Юкора. Он любил распекать неугодных прилюдно, но не был готов нарваться на кого-то с достаточно прочными ядрами, чтобы перечить ему перед его же двором.

– Ты сохранил его личность в тайне в прошлом году, когда он явился ко двору, – напомнил Юкор.

Раген развел руками и окинул взглядом собравшихся:

– А у кого здесь нет семейных тайн? В мою бытность королевским вестником меня посвящали во многие, порой куда более важные, чем эта. – Он снова посмотрел на герцога. – Арлен Тюк не призывал к бунту, не брал чужого и никого не трогал. Самым тяжким его преступлением было то, что он повредил у вашей светлости пол, и я буду рад за это заплатить.

– И заплатишь, – согласился Юкор, – а также за метки, которые он мне продал обманом. Им грош цена после ваших закулисных делишек.

– Грош, ваша светлость? – переспросил Раген. Он повысил голос, и его слова отразились эхом от высокого потолка. – Благодаря этим меткам мой отряд добрался сюда из Энджирса живым. Лощина была меньше Харденс-Гроува, но не прошло и двух лет, как благодаря этим меткам она превратилась из деревушки в графство, способное потягаться с любым Свободным городом. И только с ними красийцам удалось покинуть пустыню и вторгнуться на юг.

– А твой подмастерье продал их мне по баснословной цене, – подхватил Юкор, – хотя потом отдал тебе, чтобы ты выставил на бирже.

Он прощупывал почву, но Раген не стал ничего отрицать:

– И о чем же попросил вашу светлость Арлен? После того, как вы откровенно пригрозили, что велите стражам держать его, пока не скопируете накожные метки? После того, как вы приказали – приказали! – мне попрятать метчиков, чтобы они срисовывали каждый символ, какой заметят?

Стоявшие у трона переминались с ноги на ногу, и Раген усилил нажим:

– Он попросил у вас только помощи райзонским беженцам, которую ваша светлость, несомненно, все равно оказала бы.

– Никто не заставит меня, Раген, возиться на границе с каждым оборванцем, – рыкнул Юкор. – Я честно заплатил за те метки.

– Как и все метчики, которым я их продал, – сказал Раген.

Юкор сжал кулаки:

– Значит, ты признаешь, что подорвал мои позиции?

Раген приложил все усилия, чтобы принять оскорбленный вид:

– Я ничего подобного не признаю. Я законов не нарушал, ваша светлость. Я приобрел метки легально и, как цеховой мастер гильдии метчиков и глава Меточной биржи, имею лицензию на торговлю гримуарами, а также на изготовление меченого оружия и доспехов.

– И теперь несметно разбогател, – насмешливо поддакнул Юкор.

Раген развел руками:

– Ваша светлость могла точно так же торговать метками на бирже. Вы сами предпочли запереть гримуар в библиотеке, а солдатам раздать оружие огненосное.

– Это огненосное оружие спасло Энджирс и не позволило красийцам покуситься на все, что южнее Рубежной реки, – вмешался граф Брайн.

– В самом деле, – согласился Раген. – Горные Копья хороши против красийцев, и – Создатель свидетель – пустынные крысы получили урок по заслугам. Но силу набирают демоны, и здравый смысл требует пометить их оружие и броню для грядущей войны.

– Чушь! – глумливо бросил Юкор. – Судя по всему, в Лощине и Красии режут подземников тысячами. Неудивительно, что выжившие малость взбесились.

Раген покачал головой:

– Дело обстоит хуже, ваша светлость. Теперь они нападают с умом, применяя оружие и тактику, а я провел на дороге десятки лет и никогда ничего подобного не видел. Разведка графини Лощины Свиток докладывает, что мы не знаем и малой толики того, на что способны Недра.

– Эта женщина – еретичка, – перебил его Юкор. – Их рачители откололись от северной ортодоксии и сформировали свой совет, а графиня превысила власть, назначив пастырем этого глупого отступника Джону. Они поклоняются твоему покойному подмастерью как Избавителю, хотя он их ни от чего не избавил, а только навлек войну с пустынными крысами и усугубил Напасть.

– Это не так. – Похоже было, что Йон удивился, когда его ворчание столь звучно разнеслось по огромному залу, но все взглянули на него, и он оцепенел.

Юкор улыбнулся:

– Сделайте одолжение, капитан Йон. Просветите нас.

– Легко назвать жульем людей, которых знать не знаешь, – сказал ему Йон. – Легко посиживать себе в меченой горной крепости за тыщу миль от Лощины да всех судить. Вас там в помине не было никого, когда наша травница померла и народ занедужил. Когда начались пожары и демоны прорвались за метки. Я прожил в Лесорубовой Лощине поболе восьмидесяти лет и знал в ней каждого, а жило там триста сорок семь душ. Я, немощный калека, видел, как полегла половина соседей, а демоны вломились в дома и плясали на улицах.

Он шагнул вперед, и его пыл заворожил всех. Притих даже Юкор, захваченный рассказом.

– Нетронутым остался только Праведный дом, и Джона собрал всех внутри. У него была сломана нога, но он и не думал лежать – ковылял на костылях и лечил больных, аки травница. Твердил, что не все потеряно. Что у Создателя есть план.

Йон покачал головой:

– Я ему не верил. Никто не верил. Наступило утро, и я решил, что оно будет последним. Но тут в селение приехали Арлен Тюк, Лиша Свиток и Рожер Тракт. Сказали нам, что хватит ныть и быть тряпками. Что мы продержимся, если не отступим. И вот благодаря им мы и продержались.

Он оглядел зал:

– Что, не верите жонглерским байками? Да, я и сам слыхал, как один брякнул, будто во мне десять футов роста. Но каждому видно, что за два года наш городишко, где на ногах и держалось-то меньше двухсот человек, вымахал до графства и народу в нем больше, чем в любом Свободном городе, где я побывал.

Пока Йон говорил, Раген рассматривал королевского библиотекаря, выискивая за его отрешенностью намек на то, что слова Йона достигают цели. Он мог стать союзником, нужным Рагену позарез.

– Я мог бы не поверить, что Арлен Тюк – Избавитель. Усвойте это. Не поверил бы, не узрей воочию. Но я видел. Видел, как он висел в воздухе, сияя, словно солнце, и метал в проклятущих тварей огонь и молнии. Провалиться мне, если это не Избавитель, – тогда и не знаю, кого им назвать.

Придворные глухо загудели, и Раген дал им время осмыслить услышанное. Юкор взглянул на Роннелла, словно побуждая оспорить этот рассказ, но библиотекарь не поднял глаз. Он безмолвствовал, пока позади него тихо спорили старики.

Раген нарушил молчание:

– Я не хуже других знал Арлена Тюка, но пусть о божественном спорят рачители, которым ничто не грозит в их Праведных домах за мечеными стенами. Я прожил жизнь в открытой ночи и лучше многих познал опасность. Ничего не изменится, если назвать ее Напастью. У нас есть оружие против подземников, и мы должны снабдить им каждого, кто в силах его держать.

– И набить твои карманы по ходу? – уточнил Юкор. – Ты властен над производством от начала и до конца, тебе выгодно преувеличивать угрозу. Твое счастье, что я не конфискую все твое оружие с нелегальными метками.

Цеховой мастер Малькум кашлянул, и все взоры обратились к нему.

Юкор повел бровью:

– Хочешь что-то добавить, Малькум?

Цеховой мастер внял приглашению, отошел от своих и встал рядом с Рагеном.

– Ваша светлость, гильдия вестников приобрела это оружие честным путем. Похоже, вы забываете, что это мы рискуем жизнью в ночи, доставляя ваши послания, сопровождая ваши караваны, руководя всей торговлей в городе, который тоже ваш. Мы умоляли вашу светлость поделиться метками, когда их продал вам Арлен Тюк, и натыкались на проволочку за проволочкой, а демоны нападали в пути все чаще и чаще. Теперь у нас есть орудия для самозащиты, и мы с ними не расстанемся.

Лицо Юкора потемнело от мятежных речей; голос сделался тихим и угрожающим:

– Ты признаешь свое соучастие в преступлении Рагена?

– Преступления не было, – ответил Малькум. – Мы законным образом приобрели метки на бирже и легально заказали оружие и доспехи в гильдии метчиков. Вы не имеете права что-либо конфисковать. А если попробуете, все городские вестники устроят забастовку.

Ошеломленное молчание стало ему ответом. Без вестников все городские службы оказались бы парализованы, и все присутствующие ощутили бы это на своих кошельках.

– И гильдия метчиков тоже, – добавил Раген.

– Ты больше не в ответе за метчиков, Раген, – ухмыльнулся цеховой мастер Винсин. – Ты отказался от этого права, когда покинул свой пост. Цех теперь возглавляю я.

– Так возглавляешь, что не можешь созвать собрание, – забаллотируют, – парировал Раген. – Я ценю твою деятельность во время моего отсутствия, Винсин, но ты не помешаешь мне вернуться во власть. Биржа – в моих руках.

Винсин помрачнел, но Раген был прав. Винсин цеплялся за процедурные вопросы, но весть о возвращении Рагена стремительно облетала город, и члены гильдии не могли не встать на его сторону.

– Сегодня утром были составлены документы, дарующие Дереку Золотнику пожизненное место на Меточной бирже, а также двадцать один процент в меточном деле, на стеклодувнях и оптовых складах, – закрепил свое преимущество Раген. – Я пригласил его вместе с семьей к себе в дом, и он там останется, пока не построит собственный.

– Щедрое предложение, Раген, но лишнее, – улыбнулся граф Брайн, хотя улыбка вышла натянутой: новости застигли его врасплох. – Моей кузине вполне удобно у меня в крепости.

Дерек выступил вперед:

– Благодарю, милорд, но мы слишком долго пользовались вашим гостеприимством. Мы незамедлительно переезжаем к себе.

– Это решать не тебе, купец, – возразил Брайн с ударением на последнем слове. – Стэси и Жеф – благородного происхождения; они привыкли к жизни и обществу, которых ты никогда им не предоставишь.

– Это мои жена и сын, – ответил Дерек.

Брайн оскалился:

– Это юная дева, которую ты изнасиловал, и бастард с кровью лучшей, чем у отца. Ты, может быть, уговорил ее за себя выйти и выдернул свой поганый остов из сословия слуг, но недостоин ее – и никогда не был. Где тебя носило, пока твой сын подрастал, пока его воспитывали? Шлялся!

Малькум скрестил на груди руки:

– Шлялся? Так вы понимаете труд вестников, милорд?

– Дерек не насильник, – сказал Раген. – И заявлять подобную ложь при дворе его светлости – вопиющая наглость.

– Меня не запугает ни пропащий цеховой мастер, ни пропащий отец, – огрызнулся Брайн. – Бастуйте, раз хочется. И передайте своим работникам, что они лишатся жалованья из-за несчастной высокородной особы, которую мучают в родном доме шелками и роскошью.

– Лгите и дальше, милорд, сколько вам будет угодно, – прорычал Дерек, – но вы не удержите моих жену и ребенка в заточении.

Граф Брайн фыркнул и повернулся к герцогу. Юкор помахал рукой, словно разгоняя вонь:

– Избавьте меня от ваших семейных дрязг. Это дело Совета матерей. Там и решайте.

– Участвовала ли ты в заговоре Арлена Тюка против трона? – Мать Джоун перестала расхаживать взад-вперед и посмотрела Элиссе в глаза.

Дознание продолжалось уже часы; матери требовали от Элиссы подробного отчета обо всем, начиная с детства Арлена и заканчивая ее пребыванием в Лактоне во время войны. Треша сидела рядом с Элиссой, словно аршин проглотив, безмолвно и с каменным лицом. Председательский молоток держала тем временем жена графа Брайна, графиня-мать Кера.

Сейчас они наконец подобрались к сути.

– Не отвечай. – Треша положила руку на плечо Элиссы, как ребенку, который мог выбежать на улицу. – Замечание по ведению, – добавила Треша, обратившись к залу. – Существование заговора не доказано.

Многие закивали, другие нахмурились. Элисса впервые порадовалась материнской руке на плече. Здесь было куда опаснее, чем на улице, а Трешу если не жаловали, то уважали все присутствующие.

– Поддерживаю. – С кислой миной Кера ударила молотком.

Кера и Джоун были заодно, но даже ради общей цели не могли нарушать правила и создавать прецеденты. По крайней мере, пока небольшой перевес голосов оставался на стороне Треши.

– Разумеется. – Джоун не смутилась, ведь семя было посеяно. – Позвольте выразиться иначе. Знала ли ты, что Арлен Тюк – Меченый, до его встречи с герцогом?

Рука Треши напряглась, но Элисса чуть приосанилась. Что бы ни случилось, она не солжет перед советом и не отречется от приемного сына.

– Знала, – ответила она. – Арлен Тюк – мой приемный сын. Он открылся мне вскоре после возвращения в Милн.

В зале зашептались. Треша не выглядела довольной ответом, но ничего не сказала.

– Ты признаешься в обмане его светлости? – надавила Джоун.

– В каком обмане? – спросила Элисса. – Я – мать из купцов, при дворе не числюсь. Если вы не сочли нужным должным образом проверить просителя, перед тем как допустить его ко двору, то не понимаю, чем я провинилась.

– Отлично, – шепнула Треша, ослабив хватку.

– Но муж-то твой числится при дворе его светлости? – не отступалась Джоун.

– Конечно. – Элисса поняла, к чему она клонит.

– А когда Арлен Тюк открылся тебе, присутствовал ли при этом цеховой мастер Раген?

– Нет.

Джоун нахмурилась:

– Однако он знал…

Рука Треши вновь напряглась.

– Замечание по ведению. На совете нельзя принуждать свидетельствовать против супруга.

– Подобное замечание только изобличает вину, – сказала Джоун, вызвав общий гул.

– А нарушение правил показывает, что у тебя нет веских доказательств, – парировала Треша, и глухой шум усилился.

– Довольно. – Ударом молотка мать Кера призвала собрание к тишине. – Мать Элисса находится здесь не для того, чтобы свидетельствовать в пользу или против мужа.

– Тогда на сегодня все, – сказала Треша, впиваясь пальцами в плечо Элиссы.

Кера наставила на нее молоток:

– Не ты сейчас гласная.

Треша осталась невозмутимой:

– Нет, но мы сидим здесь больше четырех часов, и моя дочь ответила на все вопросы. Если у матери Джоун нет больше ничего, кроме каверзных домыслов, то я полагаю, что на оставшийся день можно прерваться. И разрешить матери Элиссе, вернувшейся в город только что и с великим риском для жизни, отправиться к близким, которых она не видела много месяцев.

– Поддерживаю, – немедленно откликнулась баронесса Кейт.

Большинство согласились, что на сегодня достаточно. По глазам многих матерей Элисса видела, что это далеко не конец, но они выиграли хоть какое-то время.

– Спасибо, – сказала она матери на обратном пути к карете.

– Вернись в знак благодарности на завтрак в Зал Восходящего Солнца, – ответила Треша.

Элисса содрогнулась при упоминании родового гнезда Утреннего графства.

Она усиленно склонялась к мысли о бегстве.

– Вот же сын Недр! – зарокотал Дерек, когда Юкор объявил перерыв и их отпустили. – Назвать меня насильником за то, что баронова дочка влюбилась в слугу!

– Все образуется. – Раген положил руку ему на плечо. – Брайну незачем обижать Стэси и Жефа. Мы это быстро уладим.

– Легко сказать, – возразил Дерек. – Я не могу даже свидеться с ними, не возвращаясь под иго Брайна. В следующий раз меня, пожалуй, не подстрахует даже герцогиня Треша.

– Мы не блефовали, – сказал Малькум. – До решения Совета матерей Брайн не получит почту.

– Да, но кто знает, что там решат? – ответил Дерек. – Этим старухам наплевать на мою семью, им важно только воспользоваться ею в политических игрищах. Мать Кера собирает много голосов. На пару с Джоун они могут переиграть даже Трешу.

– Политика политикой, но они не вправе удерживать мать против ее воли, – заметил Раген. – Когда выступит Стэси, у них не останется другого выхода, как только освободить ее.

– Значит, ей и не дадут слова, – сказал Дерек. – Я знаю Брайна. Сначала ее сразит таинственный недуг и она не сможет никого принимать. Потом он наймет кого-нибудь «непредвзятого», кто ее навестит и заставит подписать заявление. Если мы потребуем суда, он настоит, чтобы тот проходил в его графстве, где у него в кармане все судьи. Ему не выиграть праведный суд, но он может откладывать его на месяцы, даже годы и настроить против меня всех чиновников. В конце концов, он знатного рода, а я – нет, и этого не исправить.

– Если дело зайдет так далеко, – понизил голос Раген, – мы погрузим их в колдовской сон и вышибем дверь.

Предложение было мерзкое, но Дерек приосанился.

– Колдовской сон? – переспросил Малькум.

– Теперь у нас есть метки не только для оснащения твоих вестников, – ответил Раген.

– Да ну? – повел бровью тот.

Раген извлек из кармана камзола серебряное стило и протянул Малькуму:

– Внутри кость демона, которая взорвется на солнце, но в оболочке из золота и еще из некоторых металлов она сохраняет силу. Если вложить ее в доспех, то можно отразить выстрел из огненосного оружия или принять удар скального демона, выжить и рассказать об этом внукам. А если встроить в арбалетную стрелу, то и каменную стену пробьет.

Малькум изучил стило, потом – Рагена:

– Будь на твоем месте кто-то другой, я бы решил, что он полон демонова дерьма.

– Я бы сам не поверил, если бы она не спасла нас в пути, – ответил Раген. – У меня и лесорубы гостят. Бывалые истребители демонов – хотя бы вот Йон; они научат твоих вестников пользоваться меченым оружием.

– Точно, – кивнул Йон. – Никто не умеет рубать демонов, как мои дровосеки. Буду рад научить тебя премудрости Избавителя.

– Значит, это правда, – проговорил Малькум. – Вы в Лощине верите, что Арлен Тюк – Избавитель?

– Господин Тюк всегда это отрицал, но кем еще ему быть?

– Хорошим человеком, – ответил Раген. – Который желает миру блага и хочет избавить нас от демонов как таковых.

Малькум с сомнением переводил взгляд с одного на другого.

– Не важно. – Раген забрал стило. – Главное, что мы можем вооружить и подготовить твоих вестников. На дороге опасно, как никогда. Если не веришь ни во что – поверь хотя бы в это.

– Я брошу клич, – кивнул Малькум. – Жди нынче вечером толпу.

Глава 21 Новографство 334◦П.◦В.

Элисса и ее мать сидели навытяжку, высоко держа подбородок и глядя в пустоту за окнами экипажа. Между ними установился мир, но достаточно хрупкий.

Перед ними высился Зал Восходящего Солнца, и Элисса вновь ощутила себя ребенком, входя в его огромные врата. То был памятник старого мира, частично уничтоженный при Возвращении и через несколько столетий отстроенный заново первым Утренним графом.

Все слуги высыпали наружу к приезду Элиссы. Первой стояла мать Сорен, которая лет тридцать назад была ее гувернанткой. Элисса помнила ее как женщину грозную, властную, но на закате лет та выглядела маленькой и немощной.

– Мать Элисса, дорогая моя, добро пожаловать домой!

Сорен раскрыла объятия, и Элисса приникла к ней, крепко обняв в ответ. Сорен была строга, но матерью стала ей больше, чем Треша. В толпе виднелись и другие нетерпеливые лица друзей детства и любимых домочадцев. И эти люди стали ей ближе матери и старших сестер – последние повыходили замуж за местных баронов, когда она была еще ребенком.

– Я скучала по тебе, – сказала Элисса, а кучер помог Треше выйти из кареты.

Мать Сорен и остальные слуги мгновенно застыли и уставились перед собой. После этого Элисса с матерью двинулись в тишине вдоль сумрачной череды каменных лиц.

Вскоре они остались одни в приемном зале. Помещение было в точности таким, каким запомнилось Элиссе, – до стерильности чистым и душным от лектрического тепла. Мать Треша постоянно мерзла.

Помещение пустовало, но Элисса видела, что здесь только что побывали слуги. От чайника поднимался пар; сам он стоял четко посредине между двумя недавно наполненными фарфоровыми чашками. На стерильной мраморной столешнице красовались острова узоров из тонких сэндвичей и других кушаний на один укус.

Два хрустальных стакана образовали треугольник с ведерком для льда, тоже хрустальным. Над горлышком откупоренной бутылки райзонского летнего вина еще вился парок. Стаканы уже наполнили. На случай, если что-то понадобится, имелся до блеска начищенный серебряный колокольчик.

Элисса с улыбкой узнала руку главной служанки:

– Мать Кэть старше Сорен, а все еще мастерица и такая же невидимка.

– Слуги и должны быть невидимками, пока не нужны. – Треша сразу направилась к любимому креслу и села. На столике рядом уже стояло фарфоровое блюдо с любимыми сэндвичами графини и чашкой чая с молоком – несомненно, переслащенного. – Не хочу, чтобы они днем и ночью маячили перед глазами.

«Какая унылая, одинокая жизнь!» – подумала, но мудро промолчала Элисса.

Она потянулась за вином.

– Конечно, мне они рады меньше, чем тебе. – Треша взяла крошечный сэндвич, обернутый тонкой фальцованной бумажкой, чтобы пальцы остались девственно-чистыми.

Ела она как птичка, откусывая аккуратно и по чуть-чуть. Бумажка стоила больше, чем зарабатывали большинство слуг.

– Наверно, если тебе в тягость запомнить, как их зовут. – Сама того не заметив, Элисса уже осушила стакан и налила еще.

Мать вскинула брови, но оставила это без внимания.

– Я в курсе, как их зовут. – Треша скомкала бумажку. – Кто, по-твоему, платил им все эти годы жалованье? Но знаешь, что я скажу? Ты бросила на слуг не кого-нибудь, а родных детей. Почти на год.

– Так вот что тебя волнует? – ответила Элисса. – И что с того? Меня же ты оставила на слуг.

– И вот результат, – показала на нее Треша.

– Ты видела Марью и Арлена только за праздничным столом в солнцестояние. – Элисса ответила ровно, хотя уже закипала. – И вдруг желаешь, чтобы они, как ты выразилась, маячили перед тобой днем и ночью?

– Конечно нет, – огрызнулась Треша. – Но я знаю членов совета всех крупных школ. Я могла бы…

– Забрать их к себе ровно на столько, сколько понадобилось бы, чтобы сплавить в школу, – подхватила Элисса. – Ты их знать не хотела. Как и меня.

Треша взяла чашку и подула на чай. Элисса моргнула:

– Неужели стерпишь? В последний раз, когда я так заговорила, ты разбила о мою голову тарелку.

Треша вздохнула и сделала глоток.

– Тебе понадобилось много времени, но теперь ты мать. Я больше не могу обращаться с тобой как с дочерью. Подойди и сядь рядом.

Элисса подчинилась, и они немного посидели, словно вернулись в карету. Элисса потягивала вино и смотрела в одну точку, а мать молча уплетала миниатюрные сэндвичи. Элисса прикончила второй стакан и встала, чтобы налить третий.

– Я могу позвонить прислуге, – заметила Треша.

– Вина я и сама налью, матушка. Пока меня, как я сказала, растили слуги, я научилась всему на свете.

Элисса съязвила неосознанно, без умысла. Она походила на мать больше, чем хотела признать.

Чашка звякнула о блюдце – мать вышла из себя.

– Радуйся, что отца нет в живых и он не слышит, как ты со мной разговариваешь.

– Мне и не приходилось так говорить, когда он был жив.

– Понятное дело, отец был ниспослан Создателем, – рассмеялась Треша. – Как твой приемный сын. Как вестник, в которого ты влюбилась. Дорогая моя, неужели ты видишь Избавителя в каждом мужчине, к которому неравнодушна?

Элисса фыркнула, но после заметила на стакане узор и округлила глаза:

– Лучший хрусталь? Я думала, он только для визитов высочайших особ.

– Ты королевских кровей, – ответила Треша.

– Когда я вышла за Рагена, ты говорила иначе. – Элисса повысила голос до визга: – «Я отрекусь от тебя, если выйдешь за грязную дорожную крысу! Посмотрим, как тебе понравится купеческая жизнь!»

– Я этого не делала, – сказала Треша.

– Что? – Элисса поперхнулась вином.

– Я не отреклась от тебя, – уточнила графиня. – Никаких бумаг не подписывала, документов не оформляла. Ты представляешь, какой случился бы скандал?

Элисса едва верила ушам. Она посмотрела на стакан в своих руках. Третий допила или нет?

– Ты хочешь сказать, что все эти годы…

– Ты жила средь купцов по личному выбору, – пояснила Треша. – Чтобы вернуться домой, тебе было нужно лишь извиниться.

Элисса скрипнула зубами:

– За что? Раген – хороший человек! Он стоит десятка придурковатых баронов, за которых вышли сестры!

Треша поставила чашку с блюдцем на стол и встала – само величие, скала, хотя и была теперь ниже Элиссы.

– Ты права.

– Что?..

– Я приношу извинения, – сказала Треша. – Раген показал себя намного лучшим мужем, чем мне представлялось.

Элисса, постояв в ошеломленном молчании, обвела взглядом комнату:

– Неудивительно, что ты избавилась от посторонних ушей.

– Я умею признавать свою неправоту. – Треша стряхнула с платья пылинку. – Пользуйся случаем и радуйся, дорогая. Тебе, пожалуй, не хватит жизни, чтобы услышать это вторично.

Элисса покачала головой:

– Я должна была знать, что ты не отреклась от меня.

– Отреклась? – рассмеялась Треша. – Нет. Лишила наследства? Разумеется.

– Я никогда не хотела быть графиней, – сказала Элисса.

– А твои сестры хотели этого чересчур сильно. Только мозгов у них – одна извилина на двоих. Я скорее верну титул короне – пусть Юкор бросит эту подачку первому дураку, которому задолжал, чем передам кому-то из них. Только ты сумела чего-то добиться.

– Создатель, матушка! – вспылила Элисса. – Неужели нельзя просто сказать, что ты скучала по мне? Хочешь увидеть внуков? Неужели твоя гордость неприступна, как городская стена?

– Если у меня стена, то у тебя гора, – сказала Треша. – Из-за этой мелкой ссоры мы потеряли годы. Их не вернуть. От магии морщин у тебя меньше, но на меня продолжает давить бремя лет. Я – умирающая старуха, и у меня свои убеждения, мне поздно меняться.

В душе Элиссы что-то дрогнуло. Она взяла мать за руку:

– О чем ты? Ты не…

– Умоляю, закончи мысль! – хохотнула Треша. – Скажи мне свое сокровенное честное слово, а я открою тебе мое.

Какое-то время они смотрели друг на дружку, затем одновременно опустили глаза.

– Что с тобой? – спросила Элисса. – Ты обращалась к травнице?

– Рак, – ответила Треша. – И да, лучшие умы Милна выходили за мои ворота и месяцами рылись в библиотеке.

Она вернулась в любимое кресло.

– На свете нет травниц более сведущих, чем милнские, – сказала Элисса. – Но их мастерство бледнеет при сравнении с искусством знахарок Красии и Лощины.

Треша покачала головой:

– Я не желаю связываться с твоей демоновой магией.

– Это не демонова, а обычная магия, – возразила Элисса. – Она вытекает из Недр. Демоны просто достаточно развились, чтобы ее поглощать.

– Доказательства? – повела бровью Треша.

Элисса глубоко вздохнула:

– Есть свидетельства, но не доказательства. Мы еще учимся…

– Я не буду участвовать в рискованном опыте, где на кону моя священная душа, – заявила Треша. – Если нужно, проверяй свои теории на раненых бойцах. На нищих, слугах – но не на мне. Я прожила, сколько мне отмерили, и я устала, Лисса.

Холодными, костлявыми пальцами она коснулась ее руки.

– Ваши имена на устах у всех жителей Милна. Богатство ничем не хуже высокого происхождения, и мало кто превосходит богатством Рагена. За пригоршню монет я парой росчерков пера могу объявить вас обоих моими наследниками, и даже Юкор не помешает.

Элисса накрыла руку матери ладонью, пытаясь передать ей немного тепла:

– Сестры возненавидят меня.

– Ха! Они уже тебя ненавидят! И меня. Эта пара с их алчными муженьками питается ненавистью, как хлебом. Они ненавидят низших за то, что те низкие, а превосходных – за превосходство. Одинаково ненавидят солнце и тучи. Пусть довольствуются своей злобой. Я не доверю им ни Зала Восходящего Солнца, ни народа Утреннего графства.

Ноги у Элиссы стали ватными, она села.

– Я… мне придется поговорить с Рагеном.

– Конечно. – Треша отмахнулась от нее, как от мухи. – Но мы обе знаем, что он голову положит, только бы это порушить.

Она отпила чай.

– Поверь мне, добиться своего куда легче, когда за тобой целое графство. Воспользуйся тем, что принадлежит тебе от рождения. Если ты искренне печешься об этом городе и его жителях, то при дворе герцога поможешь им больше, чем на вашей Меточной бирже.

Элисса невольно потупилась, погладила висевшее на поясе серебряное стило. Решится ли она, или есть другой путь?

Треша заметила ее движение:

– Если это для тебя не аргумент, то сделай по-моему ради того, чтобы я хоть последние месяцы провела с моими чудными внуками!

Элисса улыбнулась, и все предстало неожиданно ясным.

– Как будет угодно графине.

Орган подал голос, когда Раген взошел на холм к Великой библиотеке и Милнскому собору. Вскоре он заведет песнь сумерек, объявляя последний перед комендантским час.

Он снова зазвучит на закате, рассвете и в полдень. Горы, образовавшие кулису собора, служили своего рода жонглерской раковиной, и эхо слышал весь город.

Библиотека была в числе немногих строений, сохранившихся от старого мира. Единственное книгохранилище на всей Тесе, которое осталось невредимым после Возвращения; оно сберегало знания, пока демоны без разбора жгли все вокруг.

Руины старого мира встречались повсюду, если знать, где искать, но применение в Свободных городах нашлось только нескольким древним зданиям. О том, что самым крупным была Великая библиотека Милна, знал каждый школяр, но большинство учащихся и рачителей, ходивших по огромным ступеням памятника старины, не имели возможности сравнить его с собратьями.

Раген мог. Он видел Великий Энджирский собор. Монастырь Новой Зари. Храм Горизонта. Только Шарик Хора превосходил размерами библиотеку, но даже он не мог сравниться с нею в эстетическом смысле. Она вздымалась на фоне двух гор-близнецов, напоминая всяк входящему, что хотя знание – сила, оно также дар от Силы большей и высшей.

Говорили, что истинная мощь Шарик Хора заключена в его стенах, которые достроены из костей павших воинов. Рагена, чина, ни разу не пропустили внутрь. Но какие кости сравнятся со здешним кладезем знаний? Тех, что столько лет делали Милн самым могущественным городом Тесы?

Библиотеку окружал обширный кампус, где обосновались Школы матерей и травниц, а также другие научные и учебные учреждения. В подвалах собора на большой глубине разместилась Школа аколитов.

На вершине холма не было стен – только кольцо, образованное тридцатифутовыми каменными статуями Хранителей – герцогов, которые правили Милном после того, как в ходе Возвращения погиб король Тесы. Щиты, доспехи и огромные мраморные постаменты Хранителей покрывали мощные церковные метки.

Эти метки отличались от тех, которыми торговала гильдия метчиков. Они были красивы, хитроумны и сплетались в сети неимоверной силы. Такие метки не только преграждали демонам вход, но и обращали силу атаки против самих подземников – иногда сводя атаку на нет. Однажды Раген видел, как огненный демон харкнул на церковные метки пламенем, но раскаленная жижа отлетела ему в рыло и замерзла. Демон с воем бросился в ночь. Были известны случаи, когда демоны забивали себя насмерть, нарвавшись на метки опытного рачителя.

Вкупе с кольцом из статуй начертания создавали самую непроницаемую в Милне сеть. Если город падет, надежда останется только на это место.

Однако сейчас все это временно померкло перед ожившим органом. Раген хотел пойти сразу в библиотеку, но застыл, околдованный его мощью.

Собор заполнили верующие, на Рагена бросали взгляды, за его спиной шептались. Матери, травницы и рачители, как один, притворялись, будто не смотрят на него. Желая укрыться от них, он воздел значок цехового мастера, служивший пропуском на высокий балкон, где над переполненным нефом восседал органист. Далеко внизу виднелся рачитель Роннелл, который заканчивал службу.

Органистом оказался не служка и даже не рачитель, а дочь Роннелла, мать Мери. Раген смотрел на ее ловкие пальцы. Они скользили с уровня на уровень, как ручей, омывающий камни. Туфли стояли под скамьей; она давила на педали босыми, чуткими стопами.

Звук собирался в нефе и возносился на сотню футов к потолочному куполу, расписанному под горное небо. Музыка пробирала Рагена от костей до причиндалов, знакомая ему с малых лет. На глаза навернулись слезы – он осознал, как близок был последние месяцы к тому, чтобы больше ее не услышать.

Доиграв, Мери благоговейно закрыла клавиши. Она обувалась, когда подошел Раген.

– Это было прекрасно, – сказал он.

– Цеховой мастер Раген! – Мери подпрыгнула и плюхнулась на скамью, туфля слетела.

Раген поймал ее, встал на колено и придержал, пока Мери не вставила ногу.

– Просто Раген, иначе буду звать тебя матерью.

– Ни в коем случае, – замотала головой Мери. – Мы не виделись много лет. Я не осмелилась…

– Годы не имеют значения, – ответил Раген. – В детстве ты достаточно долго пробыла под нашей крышей, чтобы мы с Элиссой навсегда приняли тебя в семью.

Мери зарделась и опустила глаза:

– Благодарю, цехо… Раген. Я высоко это ценю.

– Я прослезился от твоей игры, – признался Раген. – Все эти годы я знать не знал, что это ты.

– Я играю только на отцовских службах, – сказала Мери. – Этому учатся все аколиты, но они не садятся за орган до первого причастия в четырнадцать лет. А меня отец учил сызмала, когда я еще до педалей не доставала.

– Оно и видно, – кивнул Раген. – Я слышал и хор в Храме Горизонта, и молебны дама на минаретах Шарик Хора, но ничто не потрясает основ и не отдается в печенках сильнее, чем милнский орган под управлением виртуоза.

– Спасибо, – сказала Мери.

– Все это время, – усмехнулся Раген, – ты слушала, как Джейк старался попасть в такт…

– И закусывала губу, – хихикнула Мери. – Я поняла, что он не всерьез собрался в жонглеры. Но Арлену отчаянно хотелось верить.

При упоминании Тюка между ними пробежал холодок. Улыбка слетела с губ Мери.

– Что привело вас в библиотеку? Я видела вашу домашнюю коллекцию, там нет свободного места.

– Я пришел повидаться с твоим отцом, – ответил Раген. – У меня для него послание.

– Если хотите, я могу передать, – предложила Мери. – До заката остался всего час, и вам, конечно, не терпится домой после стольких месяцев за границей.

– В самом деле, – согласился он. – Но это послание личного характера и адресовано только отцу. Его доверила мне графиня Лощины Свиток, и я, как вестник, обязан доставить его из рук в руки, и никак иначе.

– Безусловно. – Мери встала. – Я вас отведу.

Раген видел по глазам, как лихорадочно завращались шестеренки ее мыслей. Даже ей было рискованно доверять.

Кабинет Роннелла располагался высоко над стеллажами примыкавшей библиотеки. Там же был узкий балкон, с которого библиотекарь взирал на десятки тысяч своих бумажных подопечных.

Роннелл еще не вернулся, но Мери втолкнула Рагена внутрь и притворила дверь.

– Вы сказали – послание от графини Лощины Свиток. Это известия об Арлене? Что-то помимо официальных сообщений?

От ее неожиданного напора Раген неловко поежился:

– В некотором роде, но я не могу…

– Кто послал письмо? – приступила к нему она.

– Мери, мне нельзя…

– Кто?!

Она осеклась: вошел рачитель Роннелл.

– У цехового мастера Рагена секретное послание из Лощины. – Мери скрестила руки, напомнив ему Элиссу, когда та упиралась рогом. – Упоминать о нем при дворе он счел неуместным.

Раген покосился на нее:

– Роннелл, мы можем поговорить наедине?

Тот оценил выражение лица Мери, сдался и покачал головой:

– У меня нет секретов от дочери.

Раген со вздохом вынул из кармана куртки запечатанный конверт:

– Это письмо от Арлена Тюка.

У Мери отвисла челюсть, а Роннелл отшатнулся:

– Как это возможно? Нам сказали, что он сразился с Ахманом Джардиром и упал со скалы. Неужели выжил?

Раген вскинул руки:

– Мне нечего добавить. Это письмо было написано незадолго до того, как он отправился на поединок с демоном пустыни. Мне сообщили, что он написал таких несколько с указанием разослать в случае его смерти. Оно было доверено госпоже Лише, а она поручила мне.

Глаза Роннелла округлились и алчно заблестели, когда он потянулся за письмом.

– Ночь! – воскликнула Мери, и Роннелл отдернул руку. – Мало он бед натворил – теперь еще шлет из могилы письма?

Роннелл взял ее под локоть:

– Наверно, будет лучше, если ты ненадолго оставишь нас с цеховым мастером.

– Нет, – отрезала Мери. – Теперь я знаю, что письмо от него, и должна увидеть.

– Понимаю. – Сжав руку крепче, Роннелл повел ее к двери. – Но я боюсь, что привязанность к Арлену затуманивает твой рассудок. Дай нам немного времени…

Мери вырвалась:

– Забери меня ночь, если дам! А если выставишь меня, пойду прямиком к Джоун. – Она посмотрела на Рагена. – У нее и Совета матерей обязательно возникнет много вопросов насчет того, почему вы с матерью Элиссой ни словом не обмолвились об этом письме во время разбирательства при дворе.

Раген потемнел лицом:

– И о своем участии в так называемом заговоре доложишь?

Роннелл взглянул на дочь:

– Это правда?

Мери потупилась и вперила взор в толстый ковер:

– Он пришел, как я понимаю, к Джейку, не зная, что мы поженились. Он… сбежал, когда я открыла дверь.

– Почему не сказала мне? – осведомился Роннелл.

– Пожалуйста, прости, – сказала Мери. – Я… погналась за ним. Сорвала с него капюшон и увидела, что он с собой сделал. Он… свихнулся, отец. Ты видел его. Как он… изуродовался. Предпочел жить с демонами, а не среди людей. Он сумасшедший. Подумать только, и я хотела за него выйти…

– Однако не вышла, – заметил Раген. – Это произошло за месяцы до того, как герцог пронюхал, кто он такой. Как, по-твоему, с тобой поступят, если выяснят, что ты все это время знала об этом?

– Ты угрожаешь моей дочери? – вскинулся Роннелл, обнимая Мери.

Дочь начала всхлипывать.

– Конечно нет, – ответил Раген. – Но это Праведный дом Учености, так что давай говорить только честное слово. Ты заявил, что между вами с дочерью нет секретов, но это же не совсем так? Она скрыла кое-что от тебя, а ты продолжаешь кое-что утаивать от нее.

Мери подняла взгляд:

– Отец?

Роннелл отпустил ее, высунулся наружу и проверил балкон. Он наглухо закрыл тяжелые двери из златодрева и снял с кольца на поясе старинный ключ. Замок щелкнул громко, на весь кабинет.

Роннелл посмотрел на дочь:

– Он и ко мне приходил.

– Что? – ахнула Мери.

– После того как Арлен Тюк повидался с герцогом и разломал пол, он навестил меня здесь, в этой комнате. Он сообщил, что уже передал боевые метки Рагену, и предложил мне донести об этом его светлости, чтобы тот их конфисковал или отказался принять беженцев из Райзона.

– Несправедливо было ставить тебя в такое положение, – сказала Мери.

– Да, – согласился Роннелл. – Он предложил мне выбор: окормлять паству или сохранить вассальную гордость. Выйти на свет Создателя или укрыться в тени.

– Это не делает нас сообщниками его преступлений, – возразила она.

Роннелл покачал головой:

– Его светлость рассудит иначе. Но даже если нет, самым серьезным грехом стало то, что я совершил после.

Мери смотрела на него молча.

– Принадлежавший его светлости экземпляр «Оружия стараго мiра» не пострадал от протечки, – тихо ответил Роннелл.

– Это же чуть не стоило тебе должности, – сказала Мери. – Реставрация заняла неделю, понадобилось два десятка писцов. Отец, не говори мне, что ты…

– Я отдал ему книгу, – произнес Роннелл.

– Зачем?!

– Потому что он – Избавитель. – Роннелл подошел к столу и взял с пюпитра Канон. – «Ты узнаешь Избавителя по узорам на его плоти. Демоны устрашатся его вида и в ужасе бросятся в бегство». – Он захлопнул книгу. – Узнаешь по отметине.

– Создатель ничем его не отметил, – возразила Мери. – Он сам это сделал с собой. Любому под силу.

– Но до Арлена Тюка никто на это не пошел, – сказал Роннелл. – Он стал первым.

Мери покачала головой:

– Отец, я верую в Канон. Верую в Напасть и в то, что однажды явится Избавитель. Но будь я проклята, если поверю, что это Арлен Тюк.

– Не смей кощунствовать в святилище! – прикрикнул Роннелл, и Мери опустила взгляд. – Я понимаю, тебе трудно, но я почти год склонялся к этому каждой мыслью и верую в это душой и сердцем. Арлен Тюк – Избавитель, посланный Создателем покончить с Напастью. Подумай о его чудесах.

Тут даже Раген вскинул брови:

– Чудесах?

– Еще мальчиком он выстоял в открытой ночи и отсек руку скальному демону.

– Эту историю я тысячу раз слышала из его собственных уст, – сказала Мери. – Все дело в везении, благодаря которому он спасся, и глупости, из-за которой пошел на такой риск.

– Он дал нам меченое стекло и создал биржу, и Раген ее возглавляет, – добавил Роннелл.

– В деревнях встречаются разные метки, – ответила Мери. – Он только зарисовал их и продал.

– Он спас Лощину, – продолжил Роннелл. – Многие видели, как он парил в небе, метал из рук молнии и спасал людей тысячами.

– Демоново дерьмо! – бросила она. – Это пивные байки. Маревниковый бред, чтобы приукрасить сражение.

– Он сразил демона пустыни, – сказал Роннелл.

– Единственное стоящее деяние, – кивнула Мери. – Сорвался на пару с ним со скалы.

– Хватит! – гаркнул Раген. – Теперь ты, Мери, – мать, но ела за моим столом, когда была только дочерью. Было хоть раз, чтобы я проявил к тебе неуважение?

Мери мотнула головой:

– Прошу прощения. Я… выразилась недобро.

– «Недобро» – мягко сказано. Я сожалею, что Арлен разбил твое сердце. Он и наши разбил. Но ты знала, что он за человек. Я не позволю его оболгать.

Эта речь потрясла Мери, и она растерялась на миг, разрываясь меж двух господ. Как мать, она подчинялась совету, как дочь – отцу. Но к чему лежала ее душа?

Раген вновь показал послание:

– Хотите и дальше гадать или прочтете его собственные слова?

Роннелл взял письмо, и Мери придвинулась ближе, когда он сломал печать. Раген никогда не находил между ними большого сходства, но теперь, едва они склонили голову в единой манере, оно стало очевидным.

– Вот же, сам написал – никакой он не Избавитель, – постучала Мери по бумаге.

Роннелл покачал головой:

– Его слова не имеют значения. Избавитель – орудие перемен. Он не сможет исполнить предназначение, если будет верить на старый лад. Он с нами, чтобы явить новое.

– Все это чепуха, – сказала Мери. – Обвалы и вьюга? Магические хоры? У Арлена всегда был бред величия, но это даже для него чересчур.

– По-твоему, случайность, что демоны преследовали нас на обратном пути в Милн? – спросил Раген. – То, что они разрушили полустанки между Милном и Энджирсом и перебили десятки Горных Копий? Спроси у выживших, была ли в музыке Кирина магия.

Мери посмотрела на отца:

– Что будешь делать?

– Поговорю с регентом, – ответил Роннелл. – Велю моим рачителям и служкам ставить новые метки, которым я их научил.

Он глянул на письмо:

– И мне придется написать проповедь.

– Мы будем с ней жить?

Раген воспринял новости настороженно, и Элисса рассмеялась:

– Нет, но будем видеться регулярно. При передаче мать полностью сохранит титул и Зал Восходящего Солнца. Власть перейдет к нам целиком только после ее смерти. Тогда и решим, укореняться ли в моем двухсотлетнем родовом гнезде.

Раген состроил недоуменную мину:

– Я думал, ты его ненавидишь.

– Я ненавидела мать, – возразила Элисса. – И долго не делала разницы между нею и дворцом. Но теперь…

– Нас титулуют?

Элисса улыбнулась:

– Ты будешь цеховым мастером Рагеном, Утренним новографом.

Раген тихо присвистнул:

– Мне нравится. А мать передаст тебе руководящую должность в совете?

Элисса покачала головой:

– Это могут сделать только матери большинством голосов. Тем больше причин поторопиться с переездом.

– Хорошо, что Дерек сказочно разбогател, – вздохнул Раген. – Наверное, он единственный в Милне, кому я готов продать дом.

Элисса обняла его. Они стояли так, пока не раздался стук в дверь.

– Да? – отозвалась Элисса.

Вошла Маргрит:

– Прошу прощения, но прибыли вестники.

– Благодарю, что откликнулись на мой зов.

Раген прохаживался вдоль выстроившихся во дворе шеренг. Пришли, как и предупредил Малькум, все до единого милнские вестники, а также самые опытные мужчины и женщины из гильдии метчиков.

– На протяжении многих лет вестники были вынуждены прятаться ночью в наших кругах и не могли защититься, если демоны прорывались.

Вокруг было много знакомых лиц, включая тех, кто давно отошел от дел, но явился, привлеченный слухами о молодящей силе магии.

Раген взял копье, которое Элисса укрепила хора, воздел его и пробежался пальцами по сети меток. Они ярко вспыхнули в сумеречном дворе.

– Эти дни миновали.

Он ударил копьем по булыжнику, и по толпе пролетел вздох.

– Каждый из вас получит меченое оружие и пройдет подготовку. Держите его ночью при себе. Даже за метками. Даже за стенами Милна. Даже дома.

Наблюдали не только вестники с метчиками. В сторонке стояла кучка скептически настроенных травниц во главе с госпожой Анет, с другого бока – Кирин и его подмастерья. Рачитель Роннелл и тот нарушил комендантский час и привел группу специально отобранных рачителей и служек.

Матери Мери не было.

– Мы будем сражаться в спальнях? – спросила одна вестница.

Она была седа, кожа да кости, давно в отставке.

– Молю Создателя, чтобы не пришлось, – ответил Раген. – И никого из вас не погонят в ночь на поиски приключений. Такого намерения у меня тоже нет.

Он направил светящееся копье на стены своего дома:

– Но не так уж давно стены Милна проломили, а демоны становятся сильнее. Полустанки Юкора вымирают один за другим. Будьте уверены, подземники идут к Форту Милн. Грядут обвалы и вьюга. Мы обязаны подготовиться.

Глава 22 На краю бездны Най 334◦П.◦В.

Татуированная кожа Терна давно зажила, но ладони еще чесались. Зуд постоянно напоминал о метках, которые скрывались под грязной одеждой.

Как будто он нуждался в напоминаниях.

Он сопротивлялся их силе, прикрывал и полагался взамен на копье. Но когда наносил удар демону, магия все равно просачивалась в руки через древко и материю. Метки пили ее жадно, а удовольствием порождалось пристрастие, гнавшее его на поиски недрил, которых иначе он избегал бы.

И, думая о татуировках, он неизменно вспоминал Стелу Тракт и ночь, которую они провели в терновнике. Стелу Тракт, обнаженную и покрытую ихором. Стелу Тракт на четвереньках и брата Франка сзади.

Он встряхнул головой. «Нужно время. Время и расстояние. В такую даль она за мной не увяжется».

Отчасти ему хотелось обратного. Чтобы она затравила его, снова им овладела. Часть Терна навечно осталась в ее власти и радовалась этому.

Чтобы не думать о грустном, Терн сосредоточился на долге. После гибели его родных от него отвернулись все, кроме Вереска, рачителя Топи. Когда пришли красийцы, капитан «Плача шарума» Делия сделала их обоих почетными членами экипажа. Приняла в семью.

Семье настало время обрести свободу. Красийцы так и не взяли Лактон, а Доктаун после разгрома войск Джайана весьма ослабел. На водах пока господствовал капитан Керан с его приватирами, но Терн знал, что у лактонцев есть в резерве суда. Если он соберет достаточно сведений, они сумеют отвоевать Доктаун.

А потому Терн приготовился разведать до возвращения как можно больше. Спеша вдоль дороги вестников, он хоронился в подлеске и нырял по пути в селение за селением. При встрече со связными расспрашивал их и прислушивался к разговорам на площадях и постоялых дворах.

Большинство деревень у дороги в Доктаун оставалось под контролем Лощины; торговцев, странников и патрулей лесорубов было не счесть. Графиня Свиток рьяно расширяла границы в ответ на рейды Волков Эверама.

Волки были конными шарумами под началом красийского полевого командира по имени Джурим. Они скакали без устали и нигде не задерживались дольше, чем требовалось для разорения населенного пункта. Если у них и имелась база, то обнаружить ее не удавалось, и столь же смутно представлялась их численность. Их могло быть и несколько человек, и двести, и больше тысячи.

Терн замечал Волков-разведчиков даже на территории Лощины. Они успели приучиться к жизни в лесу, но были – по меркам Терна – неуклюжи и слишком шумели. Он мог легко подкрасться и перебить их, но не был готов проливать кровь, когда ничто не угрожало ему напрямую.

Именно страх перед Волками понуждал хутора, что стояли на красийской стороне границы, подчиняться закону Эведжана. Лактонцы теперь превосходили числом своих красийских надсмотрщиков, которые остались ни с чем после сражения при Энджирсе. Но тех, кто без содействия Лощины пытался сбросить иго местных дама, навещали Волки, оставлявшие после себя только пепел и кровь.

На территории красийцев людской поток редел. Торговых фургонов было меньше, и дама не позволяли чинам ходить по деревням. Ко времени, когда Терн достиг развилки у Нортфорка, дорога вестников опустела.

Несколько дней Терн двигался на восток, чтобы побольше узнать перед отчетом в Лактоне. Иногда ему встречались красийские вестники и патрули, но в остальном было тихо. Теперь, когда повстанцев принца Эгара разбили в битве при Доктауне, красийцы надежнее контролировали селения восточнее Нортфорка.

Но сколько бы прочно ни придавила местных красийская пята, шарумов там было немного. И если лактонцы ударят сейчас, подкрепления не будет.

Терн повернул обратно к Доктауну. В его суме лежало черное одеяние шарума, в котором можно проскользнуть на разведку в город. Потом он двинется вдоль берега на север и будет идти, пока не доберется до любимого потайного грота капитана Делии. Если передвинуть определенный камень, она обязательно заметит и вышлет лодку.

Но едва он собрался срезать путь и пойти напрямик, как его внимание привлекла одинокая путница.

– Солнце садится, – сказала Ашия Каджи.

Разговаривать вслух было не в правилах шарум’тинг. Последние десять лет она изъяснялась в основном замысловатым языком жестов немых евнухов, которые служили дама’тинг. Ей и ее сестрам по копью не полагалось открываться слуху и зрению. Лишь осязанию.

Но теперь она стала не только шарум’тинг. Еще и матерью, а материнский долг обязывает учить ребенка говорить.

– Надо разбить лагерь, – произнесла она.

Не слышит ли ее кто-нибудь? Не слишком ли она откровенна в своих намерениях? В подлеске что-то шевельнулось. Это мог быть олень или тень, или там вовсе не было ничего. Она втянула воздух; покрывало раздулось и туго натянулось опять.

– Лагел! – крикнул Каджи.

– Правильно, сердце мое!

Болтовня, какой бы странной ни казалась, только способствовала маскировке.

«Патрульные шарумы всегда готовы наброситься на одинокую странницу, – сказала Дамаджах. – Или на стройную молодую мать, даже с младенцем. Но старая карга, идущая с внуком, превратится в невидимку».

А потому Ашия надела поверх доспехов грубое черное платье даль’тинг, в котором ее фигура стала бесформенной. Она сгорбилась, прибавив к ноше мнимый груз лет. Лицо и волосы скрывались под плотным черным покрывалом. Искусственные морщины вокруг глаз состарили гладкую кожу.

Свои копья-близнецы она разомкнула и завернула в ткань, теперь они служили подпорками для узла с Каджи. Их можно за считаные секунды изготовить к бою и выщелкнуть скрытые в полых древах меченые наконечники.

Зеркальная поверхность щита из меченого стекла скрывалась под слоем краски, уподобившись битой бронзе. Такие щиты имелись чуть ли не в каждой красийской семье – хотя бы один, оставшийся после родственника-шарума, который ушел одиноким путем. Щит был демонстративно приторочен к седлу как жалкая вещь, на какую никто не позарится.

Таким же образом ей подобрали и невзрачную кобылу. Тряпье на бабках скрывало посеребренные метки, вырезанные на копытах. Даже кличка лошади – Раса – означала «тайная сила».

Ашия выглядела заурядной женщиной из бесчисленных красиек с болот, оставшихся вдовами благодаря глупости принца Джайана. Взять с нее было нечего. С ребенком за плечами она, как правило, не привлекала внимания ни бандитов, ни патрульных шарумов.

Первые несколько ночей Дамаджах следила за ее продвижением при помощи серьги, но Ашия давно вышла из зоны связи. До Водоема Эверама осталось всего два дня пути.

Солнце приблизилось к горизонту, и Ашия нашла невдалеке от дороги глухой участок сухой земли.

– Лагел! – крикнул Каджи, когда она спешилась.

– Правильно, – согласилась Ашия. – Это наш лагерь. Что будем делать сначала?

– Ошдь! – мгновенно ответил Каджи.

Они занимались каждый вечер.

– Да, – кивнула Ашия. – Сначала я привяжу лошадь.

Без всякого молотка она вогнала колышек в землю точным движением ладони, как будто нанесла удар самой Ала.

– Что сделаем дальше?

– К’уг! – крикнул Каджи.

Ашия с улыбкой расправила переносной меченый круг. Прошлой ночью Каджи ответил «ошдь» и на второй вопрос. А до того – вообще промолчал. Он уже неплохо ее понимал, и с его крошечных губ каждый день срывалось новое слово.

Она поставила узел и разложила камни для костра.

– Лагел! – Каджи показал на хворост.

Ашия подожгла его при помощи кольца с рубином, где скрывался кусочек рога огненного демона.

– Огонь.

– Гонь, – согласился Каджи, и у нее побежали мурашки по коже. Еще одно слово. Оно пришлось кстати, ибо сегодня был особенный день.

Ашия отцепила Каджи и вынула его из узла, чтобы сменить бидо. Делом она занималась умело, а он не сводил с нее глаз.

– Сегодня день твоего рождения. – Она поднесла его ближе. – Ала один раз обернулась вокруг солнца Эверама с той ночи, как тебя принесли в этот мир.

Она распахнула платье, высвобождая грудь.

В деревьях послышался едва уловимый шорох. Ашия не шелохнулась, воркуя над сыном, который начал сосать, но целиком сосредоточилась на подозрительном месте. Острые, как у орлицы, глаза никого не заметили. Чуткие уши навострились, но не последовало ни звука.

Это могло быть что угодно. Солнце еще не зашло, и ей было ясно – там нет демона. Может быть, прошмыгнул зверек. Упал орех. Подул ветерок.

Но вновь появился запах, который она почуяла на дороге.

Мерно дыша и сосредотачиваясь, она выждала, но ничто не указывало на опасность.

– Маме везде мерещатся враги, – в итоге сказала она Каджи.

Малыш не слушал; он закрыл глаза, насыщаясь. Ашия тоже перекусила: съела черствое медовое печенье, обычный рацион шарум’тинг для поддержания сил при вынужденном посте.

Когда Каджи наелся, она положила его на одеяльце в углублении своего круглого щита. Он потянулся и заерзал, очутившись наконец на свободе, уже не стесненный узлом. Щит закачался, не давая ему выпасть, и Ашия занялась Расой – расседлала и почистила скребком.

Когда с делом покончила, небо уже потемнело. До восхода демонов осталось около четверти часа. Ашия сняла Каджи со щита и поставила на ноги. Он вцепился в рукав, но только для равновесия, силенок ему хватало. Затем он несколько минут восторженно ковылял по лагерю, таща за собою мать.

– Ошдь! – крикнул он в сторону Расы.

– Да, лошадь! – со смехом подтвердила Ашия.

– Гонь! – тявкнул он на костер.

– Да, огонь! – Ашия чуть сжала его ручонку.

– Лагел! – выкрикнул он на метки.

– Метки, – поправила Ашия, проведя пальцем по символам.

– Меки!

Снова шорох. Дыша по-прежнему ровно, она подхватила Каджи и подбросила его. Малыш весело взвизгнул, и Ашия отнесла его обратно к костру на середину круга.

Порывшись в седельной сумке, она извлекла тщательно завернутую шкатулку:

– Сынок, у меня для тебя кое-что есть. Подарок на первый день рождения. – Внутри оказался мягкий желтый кулич. – Моя Тикка пекла такие, когда я была маленькая, и я любила их больше всего на свете. А теперь она испекла такой же для тебя.

Ашия затянула старинную детскую песню, специально сложенную для таких праздников. Пению обучали всех – и ее, и сестер по копью. Ашии редко приходилось пользоваться этим умением, но никогда она не чувствовала такой близости к Эвераму, как в минуты пения сыну.

И снова звук со стороны леса. Стемнело, и меченые монеты на лбу позволили ей видеть в свете Эверама, но даже с их помощью она не различила в лесу никакой живности.

Однако живность там была, и смышленая, поскольку маскировалась, согласуя движения с голосом, который по ходу пения то возвышался, то угасал.

Кто бы это ни был, он не показывался и не спешил причинить вред. Через несколько секунд звук стал удаляться. Шпион отправился с докладом к начальству?

Лазутчик подстраивался под пение не только ее, но и птиц со сверчками, под крики летучих мышей и завывания ветра. Чуткий к гармонии ночи, он не был обычным животным. Как и заурядным демоном. Может быть, там кревах из элитных дозорных Асома?

Или бесформенный алагай? Из числа кай. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как Ашия схватилась с таким бок о бок с Асомом. Демон стремительно оправлялся от сильнейших ударов, удваивал и утраивал натиск, отращивал все больше конечностей, и она лишилась возможности как отбиться от них, так и увернуться.

В конечном счете его убил муж. Правду сказать, Ашия сомневалась, что совладала бы с ним одна. Такой же демон умертвил ее мастера Энкидо.

Не прекращая петь, Ашия вытянула из узла копья, соединила древки из меченого стекла и получила трость. Когда песня кончилась, она поставила перед Каджи кулич. Он уставился на него.

– Кулич, – сказала Ашия.

– Ули, – повторил он.

– Давай ешь. – Ашия отломила кусок. Сколько лет миновало с тех пор, как она пробовала выпечку Тикки? Без малого десять. – Тебе понравится.

Она пожевала сама. Мягкий, клейкий и сладкий, кулич отдавал детством. Счастьем и безмятежностью. Она вспомнила свои покои, полные шелков и бархата, пышный ковер, золотые чаши и витражи. Пустопорожнюю болтовню с толпой юных женщин, смысл бытия которых сводился к тому, чтобы ей угодить. Былую жизнь, которая рухнула и обернулась неволей под дворцом дама’тинг.

Каджи засмеялся, старательно повторяя ее действия. Двумя руками он сгреб губчатую массу, зажал в кулачки и больше рассыпал, чем донес до рта. Ашия снова прыснула. Она возненавидела безмозглую Кадживах за то, что та послала ее с кузинами к Инэвере, и вторично – после разлуки с сестрами ради брака с Асомом. Но все это привело к минуте нынешней – к смеху Каджи, и тот с лихвой окупал былые страдания.

Впрочем, глядя, как сын впервые в жизни пробует желтый кулич Тикки, Ашия не забывала следить за шпионом. Он отступил, но недалеко. Она чуяла его запах.

Ашия вытерла липкие ладошки Каджи и уложила малыша на одеяльце в углублении щита. Даже если подведут наружные метки, его защитят те, которые бегут по ободу, а дальше она подоспеет.

Затем она взяла измаранное бидо Каджи:

– Тебе, сынок, можно оправляться в круге, но мне, боюсь, не положено. – Она поцеловала его. – Я сейчас же вернусь.

Ашия пошла медленно – на случай, если хищник продолжает слежку, и притворилась, будто ей не подняться без палки. Шаркая, она покинула круг света и юркнула за дерево.

Как только Ашия очутилась вне поля зрения предполагаемого шпиона, она сбросила тяжелое верхнее платье и осталась в легких, словно перышко, черных шелках шарум’тинг, укрепленных пластинами меченого стекла. Затем активировала хора тишины и, бесшумно взобравшись на дерево, затерялась в ветвях.

Каджи, как с ним часто бывало, разговаривал сам с собой, в основном издавая нечленораздельные звуки. Ашия сосредоточилась, передвигаясь в унисон с ними так же, как поступал хищник. Подобно колибри среди цветов, она перепархивала с дерева на дерево и вскоре, обогнув лагерь и углубившись в лес, увидела наконец шпиона.

Терн потерял день и собрал полезные сведения, хотя в Лактоне его не ждали. Дорога была небезопасна для старухи-красийки с ребенком. Шарумы были врагами – ему пришлось в это поверить, но женщины и дети не захватывали его родину.

Женщина произвела на него сильное впечатление и возбудила некоторые подозрения. Она горбилась, якобы не в силах держаться прямо, но ехала с ребенком за плечами целый день и останавливалась, только чтобы покормить его или переодеть. А в поздний час не выказала страха, хладнокровно нашла себе место подальше от дороги и разбила лагерь.

Красийские женщины славились выдержкой. В своих общинах они выполняли бо́льшую часть работ, вели дела, возводили дома, забивали скот и растили детей.

Чего они не делали, так это не участвовали в боях. Ни с людьми, ни тем более с демонами. У этой даже не было оружия, только побитый щит, и все же она без тени тревоги готовилась встретить ночь. С заходом солнца страх охватывал даже Терна. Поэтому он и выжил.

Кто эта женщина? И кто ее малыш – сын? Внук? Или очередной сирота, как Терн? Эверам свидетель – историй о разрушенных местных семьях ходило без счета. Красийцы либо потопили, либо захватили больше половины лактонского флота и удержали селения, но понесли чудовищные потери. Может быть, эти двое идут в Доктаун искать отца?

А может, женщина служит в приюте? Своего рода вестница, которая развозит детей по семьям, готовым их принять. Красийцы всегда привечали детей шарумов, которые ушли одиноким путем. В дальнейшем они пополняли ими поредевшие ряды воинов. Какая семья откажется от здорового сына-красийца?

Но едва она распеленала младенца, Терн понял, что ошибался. Кем и чем бы она ни была, в ее материнской любви не приходилось сомневаться.

Он наблюдал, согреваясь красийскими словами, которые выкрикивал малыш, и ответами матери.

Релан внушал своим детям, что они обязаны знать, кем являются и откуда родом. Он учил их родному языку, песням и танцам. Преподавал сыновьям шарусак и мечтал подыскать дочерям хороших мужей.

В последнее время Терн часто слышал отцовский язык, но неизменно в бранной форме. А эта женщина радовалась, смеялась, и это было лучшее, что запомнилось Терну.

Тогда он понял, что человек, способный столь самозабвенно любить и веселиться, не может быть ему врагом. Они, несомненно, направлялись в Доктаун, и он решил оберегать их в пути, пусть даже ценой своего времени. Он будет охранять их сон и отгонять недрил.

Женщина уселась с ребенком и, не успел Терн осознать происходящее, обнажила грудь.

Терна бросило в жар, и он поспешно отвернулся. Поздно. Увиденное опалило его воображение. Образ не отступил даже после нескольких глубоких вздохов. Грудь молодой женщины. Грузность, прибавлявшая ей лет, сообщалась поддевкой – армированным черным одеянием шарума. Зрелище более редкое, чем женщина, несущая родовой щит, но тоже не из ряда вон выходящее. Этим отчасти объяснялось ее спокойствие на закате.

По шороху одежды Терн понял, что кормление завершилось, и осмелился глянуть на них снова в тот миг, когда малыш вцепился в рукав матери и встал. Крепко держась за нее, показывая пальцем и выкрикивая слова, он заковылял по лагерю. Терн придвинулся ближе, не желая пропустить ничего.

Но затем женщина отнесла сына обратно к костру и запела песню, которой Терн не слышал много лет. Песня в честь дня рождения – хвала Эвераму, даровавшему жизнь.

Сколько раз ее пели в семействе Терна? В доме Дамаджа их было семеро.

Голос женщины был самым прекрасным и неземным, что выпадало слышать Терну, не считая дуэта жен Восьмипалого на его похоронах. Терн затерялся в его звуке, закутавшись в него, словно в теплое одеяло.

И вспомнил на миг голоса родных. Как пели хором братья и сестры. Отцовский бас. И мать, всегда направлявшую песню.

Он проглотил комок в горле и сморгнул внезапные слезы. Попытался еще раз ухватиться за воспоминание, услышать их снова, но все растаяло дымным облачком. В груди зарождались рыдания, и он знал, что сдерживаться долго не сможет.

Задержав дыхание, Терн ретировался со всей возможной поспешностью. Отойдя достаточно далеко, он привалился к дереву, соскользнул на сырую почву и расплакался.

Ашия следила за шпионом, полнясь сомнениями.

Он точно не дама – слишком юн и одет в грязные лохмотья. У него имелись копье и щит, но Ашия в жизни не видела такого шарума. Одежда была северного покроя, запятнана соком растений, испачкана землей – все ради того, чтобы стать в подлеске невидимым даже для меточного зрения.

Но теперь, вблизи, Ашия различала в нем мощную магию, особенно в кистях. Лицо было таким чумазым, что разглядеть черты толком не удавалось. Он мог оказаться и красийцем, и темноволосым землепашцем, который пересидел на солнце.

Кто он такой? Чего хочет? И почему, во имя Эверама, плачет?

«Схвати и выясни».

Ашия сжала посох, не выпуская лезвий. Другой рукой высвободила из поясного веретена несколько дюймов шелкового шнура. На шее незнакомца была точка, где сходились линии силы. Нагнувшись и опустив голову меж колен, шпион обнажил эту точку. Верный удар обездвижит его достаточно надолго, чтобы связать шнуром по рукам и ногам. Не успеет всполошиться Каджи, как они с пленником уже вернутся в лагерь.

Бесшумно, словно пикирующий воздушный демон, она прыгнула, но лазутчик каким-то чудом заметил ее. В последний миг он кубарем перекатился вперед, и посох ударил в сырую землю.

Энкидо учил их на пальцах: «Враг не будет ждать, пока ты его поразишь».

Оттолкнувшись при приземлении, Ашия перекатилась следом, метнула петлю и поймала его за лодыжку. Дернула, но он сохранил равновесие, изловчился и пнул ее свободной ногой в лицо.

Ашия отлетела и на миг ослабила хватку. Этого оказалось достаточно, чтобы он вырвался. Соглядатай мог закрепить преимущество, но вместо этого бросился наутек.

Ашия тотчас пустилась в погоню. Шпион свернул влево, взбежал на два шага по древесному стволу, прыгнул вправо, ухватился за ветку и подтянулся.

Его маневр не обманул Ашию. С такой же легкостью она взлетела на соседнее дерево, выиграв несколько дюймов. В листве на мгновение образовалась брешь, и Ашия ударила беглеца посохом между лопатками, когда он нацелился на следующую ветвь. Его рука повисла, кисть свело, и он свалился на землю.

Ашия приземлилась рядом и перекувырнулась, одновременно разматывая шнур.

Но шпион тоже перекатился и встретил ее лицом к лицу. Он выбросил вперед ногу, и Ашия, без труда увернувшись, попыталась захватить ее петлей. Но он успел сгрести шнур, дернул и ударил.

Ашия отразила его с минимальным контактом и попробовала поймать лазутчика руками, но кожа у него была скользкой от сока. Он вывернулся, не дав поймать себя в захват.

Оба вскочили на ноги, и он двинулся в лобовую атаку. Его пинки и тычки были безукоризненны, но бесхитростны. Шарукины, которым учат детей и чи’шарумов.

Но, уступая в мастерстве, он брал свое быстротой и приспособляемостью. При очередном ответном ударе он поймал руку Ашии ее же шнуром и нырнул промеж ног. Ашия перекувырнулась, чтобы обратить хватку и применить ее против него же, но шпион выпустил шнур и, благо она на миг замешкалась, задал стрекача.

Она вновь погналась за ним, неуклонно удаляясь от лагеря. Каджи захныкал, и Ашия встревожилась. Уже совсем стемнело, и плач мог привлечь алагай.

Но этот человек был слишком опасен, чтобы его отпускать. Она припустила вовсю, подобрала в грязи камень и метнула его, целясь в подколенную ямку, где сходились линии силы. Нога беглеца подкосилась; он перекувырнулся, пытаясь сохранить равновесие, и Ашия сократила разрыв.

На этот раз она не колебалась. Вполне оценив его, она принялась наносить удары, усердно работая коленями и локтями. Если не сумеет связать, не причинив вреда, то подчинит его силой.

Шпион был силен и проворен; сперва он уворачивался и выставлял блоки, но град продолжался, и он подставился, а затем еще дважды. Теряя устойчивость, он пошатнулся. Онемевшие от ударов руки и ноги его подвели.

Он попытался что-то сказать, но она поразила его в горло, и он подавился на полуслове. Не время разговаривать. Она заломила ему руку.

Шпион, не прекращая кашлять, повернулся и плюнул ей в лицо зловонным соком. Глаза ожгло, она отпрянула, и он отшвырнул ее ударом ноги.

Когда зрение прояснилось, вопли Каджи уже раздирали ночь, а шпион скрылся. Она обнюхала липкие пальцы. От них, как от шпиона, разило травой, которую дама’тинг применяли для лечения ран, нанесенных демонами.

«Найди хаффита, – приказала Дамаджах. – И моего пропавшего кузена. Ты узнаешь его по запаху».

Но что это значит? Неужели этот бродяга – пропавший кузен Дамаджах? И если да, что дальше? У него есть ценные для нее сведения? Кто он – друг? Или враг?

Возможно ли это выяснить, если надо оберегать Каджи?

По пути в лагерь она починила посох. Крики Каджи привлекли трясинного демона. Он отирался возле круга, испытывая барьер.

Другие метки, вшитые в одеяние Ашии, сделали ее почти невидимой. Она подкралась сзади, выщелкнула наконечник копья и вонзила твари в спину. Демон заверещал и забился, но Ашия не отстала, накачиваясь магией, которая защелкала по ногтевым меткам. Это придало ей сил. Ускорило. Она в считаные секунды ликвидировала лагерь и повесила за плечи узел с Каджи. Сняла тряпье с бабок Расы, обнажив вырезанные на копытах метки. Она смазывала их ихором алагай, пока они не засияли в меточном видении.

Затем Ашия вскочила в седло, с силой пришпорила лошадь, и та галопом помчалась в ночь. На дороге встречались подземники, и нескольких она умышленно затоптала, активировав метки на копытах Расы и зарядив животное энергией. Запитала и украшения с хора. Каджи, убаюканный мерным стуком копыт, быстро заснул.

За час до рассвета она достигла Водоема Эверама и остановилась, чтобы восстановить камуфляж. Ей опять померещился запах шпиона, но, принюхавшись, она убедилась, что это игра воображения. Никакому пешему воину – и даже конному, на обычном скакуне, – не угнаться за Расой.

С восходом солнца Ашия разбила лагерь. В такой близи от Водоема Эверама на дороге царило оживление – шарумы возвращались из патрулирования, а торговцы готовились к предстоящему дню. Она же была невидимкой – всего-навсего очередной даль’тинг с ребенком.

Но шпион, если пустится за ней следом, будет выделяться. Она либо потеряет его окончательно, либо выманит из укрытия.

Терн мчался во весь опор, петляя между деревьями, одолевая преграды одну за другой и форсируя ручьи в надежде убраться подальше от жуткой женщины.

Стела Тракт напугала его, но она по крайней мере разговаривала, и он понимал ее побуждения. А эта двигалась, как дозорный из кай’шарумов. Может быть, она шарум’тинг? И путешествует с ребенком? Картинка не складывалась.

Кем бы она ни была, он не мог с ней тягаться в честном поединке. Слишком она стремительна, слишком велико ее мастерство.

Поначалу он воображал себя заступником, полный решимости защитить безобидных путников. Теперь его одолевало любопытство. Шпионка? А ребенок – для маскировки? Землепашцы славились сочувствием к красийкам и часто стремились освободить их от уз, с которыми те не желали расстаться.

При случае такая воительница может внедриться в ряды сопротивления и уничтожить вожаков.

Убедившись, что оторвался, Терн срезал путь наискосок и вернулся на дорогу вестников. Ему удалось опередить незнакомку. Вскоре послышался конский топот, и вот она появилась – копыта ее заурядной кобылы светились от меток, щедро напитанных магией.

Кем и чем бы она ни была, ему придется это выяснить. Предупредить своих, пока она не наделала бед.

Он пропустил ее и устремился следом.

Расчет оправдался: шарумы Водоема Эверама не обратили на Ашию внимания. Их не интересовали женщины, которые не несли пищу и не были доступны для утех. Она спокойно добралась до причала.

Детей и женщин в Водоеме Эверама было намного больше, чем мужчин. Воины Джайана окопались здесь давно, и многие послали за своими женами и отпрысками, чтобы осесть в захваченных домах, которые принц даровал им в качестве трофеев.

Большинство тех, кто некогда выступил с Джайаном, так и не вернулось. Асом, не желавший привлекать взоры к былой цитадели брата, не спешил присылать подкрепление. Город пришел в упадок, утратив частичку души, важную для процветания общества.

Градоначальником Водоема Эверама поставили кузена Ашии Шару, четвертого сына Избавителя. Она видела его стяг, реявший над городской ратушей. В детстве они были близки, но Ашия прошла мимо здания. К востоку от Дара Эверама Шару один из немногих, кто опознает ее, а Асом всегда помыкал меньшими братьями. Шару выдаст ее не задумываясь.

Она отметила, как поредели войска кузена. При серьезной атаке воинов не хватит даже для защиты ратуши.

Полноценное оживление царило лишь в доках. Чины и даль’тинг устойчивым потоком поднимались на суда и сходили с них – переносили продовольствие, проверяли декларации, распределяли трофеи, торговали едой и питьем. Красийский флот был так велик, что у причала зараз помещалась лишь часть судов.

«Ищи трех сестер», – велела ей Инэвера, посовещавшись с костями. Тогда, как часто бывало с прорицаниями Дамаджах, совет остался невразумительным, зато теперь Ашии хватило беглого взгляда на доки, чтобы его понять.

Длинный причал, у которого поместилось бы полдюжины судов, отвели под «Бурое копье» – флагман Водоема Эверама, и два корабля сопровождения – «Бурый щит» и «Бурый доспех».

Названия напоминали о том, что, хотя официальным правителем города был Шару, Доктаун опирался на приватиров-ха’шарумов под командованием наставника Керана. На палубах стройными рядами стояли скорпионы и пращи. Над кораблями, каждый из которых превосходил любой имевшийся во флоте, развевался флаг с эмблемой хаффита Аббана – костылем с навершием в форме верблюда. Говорили, что без них сражение за Водоем Эверама было бы проиграно.

Вся команда носила просторные бурые шаровары, многие работали, обнажившись по пояс. Ашия понимала, что это грех, но все равно пробежалась взглядом по их телам. С мужем она ложилась только дважды. Неужели касаться мужчин ей суждено лишь в бою?

Вахтенные поддерживали порядок, а остальные отрабатывали шарусак и упражнялись с копьями. Ашия не могла отказать им в мастерстве. Наставник Керан слыл легендой и обучал самого Избавителя. Даже мастер Энкидо отзывался о нем уважительно.

У Ашии было много возможностей проникнуть на «Бурое копье» незаметно, но Каджи служил идеальным прикрытием, и рисковать было незачем – не нужно ни плыть, ни карабкаться. Она направилась прямиком к стоявшему на карауле у трапа ха’шаруму. Тот посмотрел на нее – просверлил взглядом насквозь. Это был не какой-нибудь нерадивый даль’шарум, которыми полнился город. Его взгляд был пытлив и оценивал Ашию на предмет контрабанды или угрозы.

Маскировка Ашии удовлетворила его. Каджи помог лучше любого грима и наряда. Исключив опасность, воин утратил к Ашии интерес и снизил бдительность.

– Я Ханнали вах Керан, старшая дочь твоего господина, – солгала Ашия. – Отец будет рад увидеть очередного внука.

Шарум чуть поднял брови. Он подал знак гонцу, и тот быстро вернулся с разрешением взойти на борт. Прорицание Инэверы вскрыло любовь Керана к Ханнали.

Едва она шагнула в каюту, капитану Керану стало ясно, что перед ним – не любимая дочь, но он ничего не сказал и взмахнул двумя пальцами, отпуская конвой.

Бывший наставник пружинисто поднялся на ноги: одна была нормальная, мускулистая, другая представляла собой изогнутую металлическую полоску. Деревянная стоила бы ему равновесия, но Керан двигался безупречно и прекрасно пользовался искусственной ногой как толчковой.

Ашия мало кого боялась в шарусаке. Зная, что Керан обезножел, она не предполагала добавить его в список, но капитан удивил ее. Он развивал немалую прыть, пошатнуть его стало труднее, а стальная нога позволяла делать движения, недоступные для других воинов.

Керан тоже смерил ее оценивающим взглядом:

– У тебя под платьем доспехи. Если ты ассасин, то я благодарен за передышку, ты оторвала меня от бесконечной писанины. Положи ребенка, и покончим с делом.

Он произнес это буднично, но всерьез. Отослав охрану, Керан всецело приготовился сразиться в тесной каморке и умертвить убийцу.

– Я не ассасин, – ответила Ашия. – Я шарум’тинг ка Ашия вах Ашан ам’Джардир ам’Каджи и нахожусь здесь по поручению Дамаджах.

«Ничего не скрывай от Керана», – передала ей Инэвера совет костей, но Ашия все равно сжалась пружиной, готовая схватится с ним и убить, если он пригрозит ее выдать. Она быстро окинула взглядом каюту, прикидывая, как использовать тесные стены, низкий потолок и многочисленные балки.

Керан переступил с ноги на ногу, готовый атаковать, но руки скрестил на груди.

– Я знал Ашию ребенком, но не видел в лицо десять лет, с тех пор как ее забрали во дворец дама’тинг. – Он указал подбородком на узел. – Ты хочешь сказать, что это Каджи асу Асом ам’Джардир ам’Каджи? Наследник Трона черепов?

Ашия дышала ровно.

– Да.

– Докажи, – потребовал Керан.

– Какое доказательство тебя удовлетворит?

Керан улыбнулся:

– Я не знаю Ашию в лицо, но знал Энкидо. Он был моим аджин’палом.

Ашия моргнула. Ее мастер настолько сросся с дворцом дама’тинг, что она редко задумывалась о его прошлой жизни. О женах и детях, которых он бросил ради служения дамаджи’тинг Кеневах и познания тайн шарусака дама’тинг. О шарумах, которых он готовил в свою бытность наставником.

И о его братьях. Узы, соединяющие аджин’палов, прочны, как кровные.

– Великий наставник ежегодно выбирал себе в аджин’палы одного най’шарума, – сказал Керан. – За год до меня им был наставник Каваль, и с ним мы тоже через это побратались. Мне говорили, что Каваль и Энкидо погибли вместе на когтях алагай, их слава не имеет границ, а я тренировал в Даре Эверама хаффитов.

Его голос не дрогнул, но Ашия уловила в словах Керана скорбь. Боль. Он был бы рад умереть бок о бок с братьями.

Он посмотрел ей в глаза:

– Вот почему тебе придется со мной сразиться, принцесса. Если тебя готовил Энкидо, я пойму и помогу тебе чем смогу. Если же нет… – Взгляд упал на Каджи. – Даю слово, что, убив тебя, я воспитаю мальчика, как родного.

Ашию пробрал озноб, но она не колеблясь сняла узел с Каджи и поставила на скамью подальше, сколько позволила каюта. Сбросила плотное одеяние даль’тинг и осталась в черных шелках шарум’тинг, дополненных пластинами из меченого стекла. Из рукава она вынула белое шелковое покрывало и повязала его поверх камуфляжа – черных платка и покрывала даль’тинг.

Она поклонилась:

– Ты оказываешь мне честь, наставник.

Керан отвесил ответный поклон:

– Это честь для меня, если ты и правда шарум’тинг ка.

Он чуть переставил ногу, немного повысив напряжение в изогнутой полоске металла. Руки простерлись в готовности – Энкидо не сосчитать, сколько раз ставил Ашию и ее сестер по копью в эту позицию шарусака. Она плавно отзеркалила его действия.

«Ничего не скрывай от Керана».

– Начнем, – произнес Керан, и она задвигалась, но подалась не туда, куда он ждал.

Ашия быстро шагнула на стул, с него – на стену и с разворота, кувырнувшись, пнула наставника в лицо.

Но Керан отреагировал мгновенно, увернулся от пинка и на лету поймал ее под мышку. Поворотившись, он ударил Ашию в грудь, добавив к удару силу ее же инерции.

В нагрудную пластину будто врезался молот. Ашия грохнулась навзничь на палубу, дыхание перехватило, но, лежа, она успела сделать подсечку.

Керан благополучно отскочил и, неожиданно спружинив стальной ногой, прыгнул на Ашию в тот миг, когда она резко вскинула ноги, чтобы рывком подняться.

На этот раз она встретила его лицом к лицу, отвечая ударом на удар. Наставник, может быть, и не всецело владел тайнами шарусака дама’тинг, но понимал, что делает Ашия, когда она метила кулаками и пальцами рук и ног в его болевые точки. Бо́льшую часть выпадов он отразил, неизменно сопровождая блоки градом ударов. Ашия старалась почтить память мастера и действовать по его указке, отбиваясь, контратакуя и выискивая бреши.

Один удар Керан пропустил, и Ашия вообразила, что одержала верх, но, когда напряженные пальцы наткнулись на потайную пластину под его одеждой, она поняла, что ее провели. Керан тоже носил пластины из меченого стекла. Она изгнала боль на выдохе и возблагодарила Эверама за то, что не сломала пальцы.

Не сумев достаточно завладеть положением, чтобы бить по точкам схождения, Ашия сосредоточилась на мишенях, защитить которые было труднее, и начала истощаться. Она ударила, но в ответ получила коленом в живот. Подсекла здоровую ногу, и металлическая чуть не снесла ей голову.

Мало-помалу они выяснили, как расположены друг у друга пластины, и стали целиться в ослабленные участки.

Ашия врезала Керану по ребрам. Наставник успел схватить ее за ногу. Ашия попыталась вывернуться, но это обошлось дорого: она открылась и Керан получил возможность ударить в спину.

Однако наставник ее оттолкнул. Не спрашивая, за что такая щедрость, Ашия перекатилась и вскочила на ноги вне зоны досягаемости. В переборку были встроены книжные полки, и она взбежала по ним, намереваясь нанести удар сверху.

– Достаточно, принцесса.

Керан отбросил бдительность, его поза перестала нести угрозу. Ашия легко спрыгнула на пол. Оба тяжело дышали.

Наставник опустился на колени и уперся ладонями в пол.

– Каковы распоряжения Дамаджах? Будет ли подкрепление?

– Посылать некого, – ответила Ашия. – В Даре Эверама царит хаос. Маджахи покинули армию Избавителя. Они забрали рабов и трофеи и движутся обратно в Копье Пустыни.

– Собаки! – сплюнул на палубу Керан.

– У них есть причина для недовольства, – сказала Ашия. – Мои кузены воспользовались хора-камнями, чтобы получить преимущество, когда убивали дамаджи, но даже с помощью магии…

– Молодому маджаху было далеко до старого Альэверака, – докончил Керан. – Исход, которому не приходится удивляться.

– Маджахи заключали с Избавителем пакт.

– Знаю. Когда ты, принцесса, еще носила коричневое, я видел, как твой отец сражался с Альэвераком за Трон черепов.

– По-твоему, маджахи не вправе гневаться? – спросила Ашия.

Керан пожал плечами:

– Убийства – в обычаях дама. Они называют нас варварами, но шарумов повышают в чине, когда вышестоящие погибают на когтях алагай, а не от наших рук. Но это не оправдывает Альэверана – началась Шарак Ка, а он лишил армию Избавителя воинов и провианта, чтобы трусливо укрыться за стенами Копья Пустыни.

«Ничего не скрывай».

– Наставник, Асом хотел убить и меня, – сказала Ашия. – Родную жену. Мать его сына. Едва Асом взошел на трон, Асукаджи набросил мне на шею гарроту. А дама’тинг Мелан и Асави тотчас объединились, чтобы убить Дамаджах.

– С которой глупцам помельче, нежели Альэверак, уже не справиться. – Похоже было, что слова Ашии впервые за всю беседу потрясли наставника. – Тогда, наверно, к лучшему, что взор принца Асома не прикован к Водоему Эверама. А вы с Каджи намерены здесь укрыться по распоряжению Дамаджах?

Ашия покачала головой:

– Я ищу хаффита.

Керан не спросил, кого она имеет в виду:

– Тут я тебе не помощник, принцесса. Я не теряю надежды, что мой господин жив, но после сражения при Энджирсе от него нет вестей. Сын Чабина находчив. Будь у него возможность связаться со мной, он бы уже это сделал.

– Не исключено, что пытался, – ответила Ашия. – Эверам уведомил Дамаджах, что Аббан жив и находится в руках евнуха.

– Хасика. – Керан сжал кулаки. – Надо было проломить череп этому бешеному псу, когда он еще был в шарадже щенком.

– Опиши мне его укрепления.

– Его будет трудно вышибить, – признал Керан. – Монастырь Евнухов построен на высоком уступе поверх воды; с трех сторон его окружают скалы, а на воде блокируют лактонцы. Мало-мальски серьезный отряд может добраться туда только по главной дороге. Она узка, на ней есть мосты, которые защитники могут обрушить, а также укромные места для засады.

– Он контролирует территорию вокруг крепости? – спросила Ашия.

Керан снова пожал плечами:

– Его разведчики рыщут по всем заболоченным землям, но, если не планируются набеги, его люди охраняют периметр в половине дня пути и на закате возвращаются.

– В ночь не выходят?

Керан сплюнул:

– Евнухи отказались от алагай’шарак. Демоны сбиваются на их землях в огромные стаи, а эти глупцы ничего не делают. – Он вздохнул. – Ради спасения одного хаффита погибнет много хороших воинов.

– Не вам его спасать, – сказала Ашия.

Взгляд Керана похолодел.

– Не обманывайся моей сдержанностью, принцесса. Ты здесь не командир. Сам Избавитель назначил Аббана моим господином, и я поклялся его защищать. Пока я дышу, мой долг – превыше моей жизни ставить благополучное возвращение Аббана асу Чабин ам’Хаман ам’Каджи; превыше всего вообще, кроме Шарак Ка. Меня не остановишь ни ты, ни Дамаджах.

В его словах прозвучала угроза, и Ашия подобралась, готовая ответить, если он возобновит поединок.

– Ты сам сказал, что нападение на монастырь обернется для армии Избавителя бесчисленными потерями. Дамаджах предвидела и это, а потому послала меня на замену. Я внедрюсь в крепость Хасика и придумаю, как обезопасить освобождение хаффита.

Керан еще сомневался:

– Твой шарусак хорош, девочка, но я вижу дальше фасада. Ты проникнешь за монастырские стены не лучше, чем любой мой дозорный, тем более – с ребенком за плечами.

– Дамаджах наделила меня магией, – возразила Ашия. – Ни один дозорный не в силах действовать тише, чем я. Так же незримо. С той же силой. И быстротой. Каджи может надрываться во все горло, но, если я захочу, его не будет слышно и в полушаге. А голые стены – все равно что широкие ступени для моих рук и ног.

– Все равно, – не согласился Керан. – По нашим сведениям, у Хасика больше тысячи человек – замученных, искалеченных душегубов. И ты возьмешь в такое место сына, наследника Трона черепов?

– Мы должны вместе идти по краю бездны, если хотим выиграть Шарак Ка, – ответила Ашия. – Так предрекла Дамаджах. Алагай готовят новое наступление. Нам больше нельзя лить красную кровь.

– Без подкрепления из Дара Эверама красная кровь прольется в любом случае, – сказал Керан.

– Охрана у вас слабая, – согласилась Ашия. – Но разве враг явится не по воде? А водами правят твои корабли.

– Пока, – сказал Керан. – Мы разбили их флот, а мои приватиры помешали им пополнить припасы. Они ведут полуголодное существование, но шхуны у них еще есть. Они знают, что войско принца Джайна разгромлено и мы уязвимы. И нападут. В скором времени.

– Как же сюда проникают их шпионы, если вы патрулируете побережье? – спросила Ашия.

– Принцесса, береговая линия тянется сотни миль! Это не какой-нибудь оазис, который видно в ясный день. Если отплыть подальше, то в какую сторону ни смотри – земли не увидишь.

Ашия содрогнулась при мысли о таком количестве воды. Почему эта священная жидкость наполнила ее таким страхом?

– И у лактонцев есть шпион-перебежчик, – добавил Керан.

– Расскажи о нем. – Ашия уже догадалась, о ком услышит.

– Почти мальчик, – ответил Керан. – Для воина мелковат, но не настолько, чтобы привлечь внимание. Бежал, как пустынный заяц, с невероятной прытью.

– Но не быстрее тебя, – кивнула Ашия на металлическую ногу.

– Почти так же. Когда я подоспел, он ринулся в атаку как оглашенный. Его шарукины были убоги, для начинающих, зато он взял быстротой и силой. Он не прошел положенную подготовку, а потому… непредсказуем.

– Но тебя не сразил. – Ашию кольнуло сомнение.

– Можно выразиться и так, – нехотя признал Керан. – Он сражался не ради победы, а с целью отвлечь, чтобы вновь обратиться в бегство. Вода кишела демонами, но он нырнул и поплыл к лактонскому судну.

– Ты больше ничего не заметил?

– От него воняло, – сказал Керан. – Вроде как примочками, которые дама’тинг прикладывают к ранам от когтей алагай. Кожа была светлая, черты – без особых примет. В деревне к северу отсюда жил один шарум-дезертир. Релан ам’Дамадж ам’Каджи. Десять лет назад он погиб со всем семейством при пожаре, но поговаривают, что один сын выжил.

«Дамадж». По спине Ашии пробежали мурашки. Родовое имя Дамаджах.

«Он и есть пропавший кузен».

Керан подошел к столу, снял со стопки лист бумаги и протянул его Ашии. В листовке сулили сто тысяч драки за живого шпиона и десять тысяч – за голову. Ниже был изображен его примерный портрет, весьма похожий на паренька, которого она встретила в пути.

– Тем больше причин поберечь твоих людей. – Сложив бумагу, Ашия сунула ее за пазуху. – Как далеко на север находится этот монастырь?

– Почти в неделе езды по непростой местности, – ответил Керан. – Дорога просматривается, а на болотах такое месиво, что ноги сломят и всадник, и конь. В топях водятся свои алагай. Они плюются не так эффектно, как огненные, но слюна обжигает и парализует. Многие наши шпионы – даже опытные дозорные – оттуда так и не вернулись.

– Я справлюсь, – сказала Ашия. – Ты дашь карту?

– Я сделаю лучше. Мои флагманы слишком заметны, но с наступлением темноты можно посадить тебя на судно поменьше и под покровом ночи вывезти из гавани. А высадить сразу за линией патрулирования людей Хасика.

– Благодарю, наставник, это будет очень кстати.

– Ты плавала хоть раз?

– В оазисе, в Копье Пустыни. – Ашия потупилась. – Однажды.

– Праздновала Ханну Паш, – кивнул Керан. – Я присутствовал. До прошлого года мой опыт был не богаче.

Он подался вперед:

– Это озеро далеко не оазис. От волнения шхуна постоянно качается. Я видел, как мутило и шарумов, и дама: здоровые мужи перегибались через поручни и опорожняли желудки.

– Мой мастер научил меня терпеть и худшее, – ответила Ашия.

– Возможно, – кивнул Керан. – Тебе отведут капитанскую каюту. О твоем присутствии оповестим только капитана, о личности – никого. Я скажу ему, что ты шпионка. Он не усомнится. Оставайся в каюте, и команда знать про тебя не будет. Мы не можем рисковать встречей с кораблями заграждения, а потому высадим тебя немного южнее монастыря.

– Это позволит разведать местность и построить убежища, чтобы скрываться от алагай и погони, – сказала Ашия.

– Погони? – Керан еле заметно усмехнулся. – Я думал, ты ходишь по стенам бесшумно, будто тень.

– Может быть, по дороге внутрь. А на обратном пути я потащу за собой тучного калеку-хаффита.

– Знакомый груз, – хохотнул Керан.

За час до рассвета Терн увидел, как за пределами Доктауна странная женщина задержалась и восстановила камуфляж.

Любопытно. Терн полагал, что она дурит голову землепашцам, но та, похоже, обманывала и своих.

Стремясь опередить ее, он свернул с дороги и отыскал ручей, благо таких по соседству с водой было множество. Сбросил одежду, соорудил тугую скатку и сунул в суму. Снял грязные обмотки с рук и уставился на ладонные метки. Нажима. Ударные. Щиты и копья меченых шкур.

Где-то сейчас его племя? И где его место – при Элиссе и Рагене? В Лактоне? В Лощине? Среди отцовских соплеменников? Раздираемый сомнениями, Терн не понимал, кто он такой.

Но сейчас об этом можно забыть: обозначилась тайна.

Он погрузился в холодную воду и какое-то время судорожно вдыхал, пока не привыкло тело. Затем взял мыло и начал смывать липкий сок свиного корня и грязь. Закончив, он вынул из сумы чистый комплект черной одежды даль’шарума и переоделся.

Запах свиного корня не исчез и теперь. Он съел его столько, что им пропитались и дыхание, и пот, и даже слюна. Но свежий наряд был достаточно плотен, чтобы скрыть вонь.

Базар построили на околице Доктауна, и Терн хорошо его знал. Когда незнакомка показалась на дороге, он предстал заурядным шарумом, который всматривается в повозки с хлебом и прикидывает, чем бы позавтракать. Таких много.

Лазутчица замаскировалась не хуже – немолодая женщина с ребенком, идущая за покупками. Небрежно задавая наводящие вопросы, она дружески беседовала с торговками-даль’тинг и быстро узнавала все, что нужно, о городе и лактонских силах сопротивления.

Терн покачал головой. Он не умел вести такую разведку, предпочитая незаметно подкрадываться и слушать.

Женщина неторопливо направилась в город, как бы рассеянно и бессистемно заглядывая в лавки, но Терну было ясно, что она идет в доки, и он легко ее обогнал.

Терн ориентировался в доках не хуже, чем у себя в терновнике, но там кое-что изменилось. У каждого причала красовался его портрет с обещанием баснословной награды тому, кто его изловит.

В некотором роде слава – всюду видеть свое лицо. Капитан Делия оклеила похожими листовками – собственными навощенными портретами – стены личной каюты на «Плаче шарума». Она визжала от восторга всякий раз, когда при очередном набеге видела свежий, с обещанием повышенного вознаграждения.

«Я питаюсь их ненавистью, – говорила она. – Пусть рыдают, что не могут меня схватить».

Но Терна ненависть не грела. Уважить соплеменников матери означало предать отцовских. Может быть, у него есть родня в этом самом городе, которая сочтет его предателем, и гордиться тут нечем.

Однако, следуя за женщиной на дальний причал, он все же сорвал и припрятал листовку. Незнакомка устремилась к «Бурому копью». Кораблю капитана Керана.

Терн сглотнул комок в горле, испугавшись впервые с той минуты, как вошел в город. Капитан Керан наводил на него ужас и на озере, и на суше. Терн не знал человека опаснее.

Вместо ответа добавился новый вопрос. Может быть, это шпионка высшего ранга, присланная из Красии служить капитану Керану? Ее недооценят и землепашцы. Со временем она подберется достаточно близко, чтобы убить кого угодно.

Но это же мастерство она могла применить и сейчас – ликвидировать Керана и освободить место для нового вождя.

Юркнув под заброшенный причал, Терн сбросил одежду, припрятал копье, суму и щит, скользнул в воду. Он поплыл размеренными гребками и прошмыгнул под носом у охраны, которая патрулировала берег и флагманский пирс. Плавать не умели даже шарумы-матросы. Большинство из них старались и не засматриваться на воду.

Шпионка еще ждала разрешения подняться на борт, когда Терн, хоронясь в тени огромного корабля, взобрался по якорной цепи. Капитан Делия познакомила Терна со всеми видами судов и показала, как наилучшим образом использовать их недостатки.

Узкого отверстия хватило в аккурат, чтобы протиснуться в нежилой отсек с лебедкой. Оттуда он пробрался в каюту, расположенную под капитанской. В гамаке под убаюкивающий плеск волн храпел матрос – вероятно, только что сменившийся. Он не проснулся, когда Терн взобрался на бимс и прижался ухом к нужному участку потолка.

Донесся скрежет металла по палубе.

– У тебя под платьем доспехи, – произнес наверху Керан.

Глава 23 «Плач шарума» 334◦П.◦В.

Ашия не знала такой тошноты с первых месяцев беременности. Она могла часами ютиться на стропилах. Делала сальто, от которых закружилась бы голова у землепашца-жонглера. Танцевала на катящемся бревне.

Но плавание по безбрежным водам не имело ничего общего с визитом на корабль Керана, стоявший в гавани на приколе. Каюту медленно покачивало – постоянное, неровное движение, вносившее хаос в попытки Ашии обрести равновесие. Озеро, как и беременность, беспощадно напоминало неоспоримую истину: тренировкой можно добиться многого, но кое-что остается в руках Эверама.

Ходьба превратилась в пытку. Ашия расхаживала взад и вперед, закрыв глаза и стараясь подстроиться под озерный ритм. Ей не хотелось быть застигнутой врасплох, если во время плавания завяжется бой.

К счастью, вероятность этого была мала. Люди Керана проводили Ашию на борт «Правосудия Эведжана», когда солнце садилось и его блики на воде не дали к ней присмотреться. Изящное и опасное трехмачтовое суденышко с экипажем из тридцати закаленных даль’шарумов не было ни крупным торговым судном с полным трюмом, ни ценным боевым кораблем и соблазна не представляло.

– Капитан Рахвель уже освободил каюту, – сказал Керан. – Он достойный наставник.

Простые слова, но в устах Керана они стоили дорогого. Он отправлял с Ашией самых верных людей. Пищу будут оставлять под дверью, но в остальном ее не потревожат до самой высадки.

Каджи переносил плавание еще хуже матери. Ашия думала, что качка его убаюкает, но несчастный малыш смертельно побледнел, его стошнило прямо на нее.

– Тушнит, – простонал он ей в плечо.

– Да, мое сердце, я знаю. – Она поцеловала его в макушку. – Это волны. Ты скоро привыкнешь, и станет лучше.

Ей оставалось только надеяться.

Но и не это было худшим. В иллюминатор – слишком маленький, чтобы протиснулась даже Ашия, – она видела воду, сверкавшую в звездном свете. На многие мили – сплошная вода, во всех направлениях, и ни клочка суши.

В придачу свет вспыхивал на воде, как молнии среди туч, и с каждым сполохом корабль накренялся.

Водные демоны испытывали корпусные метки.

Ашия сражалась с алагай еженощно, но водные демоны ей были не по зубам. Кошмарные твари с клыками и щупальцами – незримые, непознаваемые. Она научилась плавать в купальнях дама’тинг и задерживала дыхание на десять минут и даже дольше, но здесь все было иначе. Она не могла ни драться под водой, ни поражать демонов издали. Пока желудок выворачивало, а ребенок орал, ей приходилось сидеть и надеяться, что метки выдержат.

«Прошу тебя, Эверам, – молилась она. – Дарующий свет и жизнь, во имя твое мы движемся по краю бездны Най. Дай нам в целости и сохранности добраться до места и выполнить нашу миссию».

Словно в ответ на молитву одна из многих серег Ашии завибрировала.

Дамаджах.

Ашия обмерла. Она полагала, что стала недосягаемой для Инэверы, и отчасти этому радовалась. Она впервые в жизни сама распоряжалась собой и судьбой Каджи.

Ее рука дрогнула, когда она поворачивала серьгу. Метки щелкнули, приняв нужную конфигурацию.

– Дамаджах.

– Я научилась расширять сферу действия твоей серьги, – сообщила Инэвера. – Это требует глубочайшей сосредоточенности и сильнейшей магии. Я редко буду выходить на связь.

– Слышу и понимаю, Дамаджах.

– Хорошо, – сказала Инэвера. – Докладывай.

– Я достигла Доктауна и встретилась с наставником Кераном, – ответила Ашия. – Положение критическое, Дамаджах. Величайший наставник из ныне живущих опасается, что, если подкрепление не явится, лактонцы могут отвоевать доки.

– Я знаю о положении и уже распорядилась насчет подкреплений, – сказала Инэвера.

– Ты, Дамаджах?

– Ситуация с твоим мужем переменилась. Я буду безраздельно править Красией до возвращения твоего дяди.

Ашия моргнула, забыв о тошноте, больном ребенке, световых вспышках на воде. Все изменилось.

– Значит… мне можно вернуться? – еле слышно спросила она.

Ответа не последовало.

– Дамаджах?

– Ты должна завершить свою миссию, – сказала Дамаджах. – Кости выражаются недвусмысленно. И только после этого – вернуться, иначе мы проиграем Шарак Ка.

– Либо с хаффитом, либо не возвращаться вообще. – Ашия постаралась, чтобы фраза прозвучала как похвальба шарума, и раньше сказала бы так от души, но в памяти жили слова Керана.

«У Хасика больше тысячи человек – замученных, искалеченных душегубов. И ты возьмешь в такое место сына, наследника Трона черепов?»

Стоит ли Шарак Ка ее жизни? И даже Каджи? Безусловно. И все же она не пожертвует Каджи ради успеха, не сделает этого никогда и сына не предаст. Ашия прижала его к груди.

– Где ты сейчас? – спросила Дамаджах.

– Плыву на корабле в крепость Евнухов, – ответила Ашия. – Через два дня меня высадят за охраняемым периметром и я пройду за их укрепления. Проникну в монастырь, уверюсь, что хаффит жив, и организую побег.

– Он жив.

Кости, конечно, сказали Дамаджах больше, но Инэвера раскрывала чужое будущее в той мере, в какой это служило ее целям.

Много ли вариантов будущего, где Ашии удается уйти с Каджи и хаффитом?

Много ли тех, где выживает хоть кто-то из них?

Дамаджах не ответит.

– А что насчет пропавшего кузена? – спросила Инэвера.

– По-моему, я нашла его, – ответила Ашия. – Но вряд ли ему можно доверять, и я не понимаю, чем он будет полезен.

– Расскажи сейчас же. – Обычно Дамаджах говорила терпеливо, но эту фразу произнесла отрывисто.

Рассылка магии на сотни миль и впрямь обходилась дорого.

– Терн асу Релан ам’Дамадж ам’Каджи, – произнесла Ашия. – Его отец был…

– Это мой второй кузен Релан, – прошипела Инэвера. – Когда он исчез, мы решили, что он погиб на когтях алагай и его утащили подземники.

– Он дезертировал, – сказала Ашия. – Подался с вестником на север и десять лет назад погиб при пожаре со всем семейством. Говорят, что один сын выжил. Он шпионит для сопротивления чинов.

– Полукровка, о котором докладывал Керан, – сообразила Инэвера.

– Он самый. Я повстречалась с ним в пути. Он следовал за мной. Я схватилась с ним, но он… избежал плена.

– И теперь видит тебя насквозь, – сказала Инэвера.

Ашию бросило в жар. Она не привыкла докладывать о провалах.

– Да, Дамаджах. Но в ходе нашего недолгого шарусака его… запах узнавался безошибочно.

– Что за запах? – спросила Инэвера.

– Алагай’виран. Демонов корень.

Инэвера снова умолкла, хотя было ясно, что каждый миг на открытом канале связи обходится ей недешево.

– Это знак от Эверама, – сказала она наконец.

– Знак чего? Я оставила его на дороге. Теперь не знаю, где искать, и по-прежнему не понимаю зачем.

До слуха Ашии донесся неразборчивый шепот и стук костей.

– Тебе не придется его искать, – проговорила Инэвера. – Он рядом, даже сейчас.

– И когда я его снова увижу?

– Я… не могу сказать, – ответила Дамаджах.

«Не можешь или не хочешь?»

– Решай сама, племянница, – сказала Дамаджах. – Ему, как и тебе, отведена своя роль в предстоящих событиях. Не убивай его, пока не отыграет.

Ухаживать за страдальцем Каджи пришлось всю ночь, медитировать было некогда, и на рассвете сморило даже Ашию.

Она резко очнулась после восхода солнца, когда что-то ударило в борт и сшибло их с малышом с капитанской койки. Она инстинктивно прикрыла сына и перекатилась через шаткую палубу, оценивая опасность.

Дверь каюты осталась запертой изнутри, дымом не пахло, и ничто не указывало на пробоину. Однако на нижних палубах царил переполох и слышался шум сражения.

На них напали.

Стараясь сохранить равновесие, Ашия крутилась юлой на качающемся полу, пока не раздался тяжелый стук. Судно выровнялось, в иллюминаторе стало темно.

Ашия быстро восстановила камуфляж и закрепила Каджи за плечами. Сын, бледный и безучастный, нуждался в отдыхе и питье, но времени на это не было.

– Держись, сынок, – шепнула Ашия.

– Дежись, – вяло согласился Каджи.

Копья остались спрятанными в его узле, но Ашия располагала ножами и метательным стеклом, а также иными орудиями – помельче, но не менее смертоносными.

Она приоткрыла дверь, выглянула и быстро захлопнула ее, когда мимо промчалось несколько даль’шарумов из экипажа.

Матросы скрылись, и Ашия выскользнула за ними следом. Близкие стены и низкий потолок не позволяли двигаться скрытно, но отряда шарумов, спешившего к месту боя, хватило, чтобы отвлечь от нее внимание.

На палубе развернулось настоящее побоище. К их борту пристыковался лактонский корабль, и около пятидесяти вооруженных копьями чинов бросились на абордаж. С дальнего леера работали чинские лучники, зачищавшие палубу и гасившие сопротивление.

Глянув вверх, Ашия узнала флаг. Силуэт женщины, которая смотрит вдаль, а позади нее охвачен огнем шарум.

«Плач шарума» под командованием печально известной лактонской пиратки – капитана Делии.

Ашия осталась в каюте; шарумы выбежали на палубу и угодили под ливень стрел. Ашии не понадобилось долго всматриваться, чтобы вычислить принцессу пиратов.

Голова Делии была повязана цветастым платком, но он не скрывал ни лица, ни волос, и пряди ниспадали ей на спину песочными волнами.

С боков стояли два телохранителя – рослые мужчины с копьями подлиннее, которыми заслоняли госпожу, пока та лично руководила атакой.

Босая Делия скользила по ходившей ходуном палубе и сохраняла равновесие не хуже, чем в гимнастическом зале. Лезвие ее короткого копья было изогнуто, чтобы поглубже рассекать плоть противника в рукопашной. В другой руке она держала такой же кривой, уже окровавленный кинжал. Позади распростерлись два мертвых даль’шарума из экипажа.

Теперь Ашия поняла, что эта женщина не приукрашена в легендах. Если на то пошло, они не отдавали ей должного. Ее доблесть не имела границ.

Но столь же отважен и капитан Рахвель, узнать которого было легко по красному, приспущенному до шеи ночному покрывалу. Он отбивался щитом от вражеских стрел и убивал каждого чина, дерзнувшего подобраться поближе. Те немногие выпады, что он пропустил, пришлись на доспехи.

Команда сгрудилась позади – бывалые даль’шарумы, принявшие на себя атаку чинов и заставлявшие их платить кровью за каждый захваченный дюйм. Если бы не лучники, они бы выстояли и против вдвое более многочисленного противника, но под обстрелом терпели неизбежное поражение. Их сомнут, несмотря на отличную боевую выучку.

Рахвель бросился к капитану Делии, подобно копью в полете. Чинов, пытавшихся его задержать, он убивал, не сбиваясь с шага.

Ничуть не струсив, пиратка повернулась к нему:

– Он мой!

– Я Рахвель асу Наджан ам’Десин ам’Каджи! – крикнул в ответ Рахвель.

Его шарумы расступились, не желая вмешиваться. Ашия подумала, что вот-вот увидит конец подлого капитана пиратов.

В отличие от оружия Делии, короткое копье Рахвеля не было изогнуто, но он орудовал им, как швейной иглой, – быстро и точно. Делии осталось лишь отбиваться от первых выпадов и пятиться скользящей походкой. Она раскрутила свое копье и нанесла ряд стремительных ударов, однако Рахвель, продолжая наступать, отвел их все. Она была проворна и ловка, не новичок в поединке, но поле боя контролировал Рахвель, который загнал ее в скользкую лужу крови. Она пошатнулась, и он налетел, готовясь нанести смертельный удар.

Но резко остановился, так как чин-телохранитель забыл о чести и бросился ему навстречу с длинным копьем. Рахвеля спасли доспехи, однако наставника застигли врасплох. Делия объявила поединок один на один, и Рахвель представился, как положено. Ее же слава оказалась замаранной, ибо воин вмешался и отказал ей в почетной смерти.

Но чин, похоже, смотрел на дело иначе. Поворотившись, Рахвель перехватил древко копья рукой со щитом и подтянул к себе воина, чтобы вспороть ему горло. К нему немедленно метнулся второй охранник. Когда Рахвель повернулся к новой угрозе, Делия прыгнула, подцепила копьем его щит, рванула в сторону и всадила в глаз кинжал.

Рахвель отшвырнул ее ударом пятки, но второй телохранитель высмотрел в его доспехах шов и погрузил копье глубоко в бок наставника. В ответ он заработал копьем же в легкое; наставник выдернул оружие чина и раскрутил его, создавая заслон; схватившись за рукоять кинжала Делии, он медленно вытянул его из глазницы.

Обе команды, застывшие при виде поединка вожаков, возобновили бой, и на шарумов обрушился новый град стрел. Делия кружила вокруг Рахвеля, пыряя доспехи; кровь заливала его лицо и струилась из раны в боку. Остальные дрались не на жизнь, а на смерть.

Ашия прикинула, не вмешаться ли. Она еще успеет прийти на помощь Рахвелю и убить предводительницу пиратов.

Да только это ничего не изменит. Она уничтожит Делию, но и ей конец. И ее миссии. И Каджи.

Она не могла ни драться, ни украдкой взять шлюпку. Она умела плавать, но они вдали от суши – берега не видать. Прыжок в воду равносилен самоубийству для нее и Каджи.

И она не тронулась с места, когда чины расправились с оставшимися шарумами – кого-то зарезали, кого-то взяли в плен. Когда Делия подарила Рахвелю бесславную смерть.

После этого Ашия выбежала на палубу, стеная от страха. Пираты-чины застыли при виде безоружной матери с ребенком, она же подбежала к наставнику и рухнула подле него на колени.

– Эверам! – возопила она. – Направь в одиноком пути моего мужа, твоего достопочтенного наставника Рахвеля асу Наджан ам’Десин ам’Каджи, дабы предстал он перед твоим божественным судом!

Когда Ашия обняла труп, заголосил и Каджи – не то от искреннего горя, не то заодно с матерью.

Помедлив, капитан Делия осторожно шагнула вперед. Ашия заметила ее и отшатнулась.

– Не бойся, – сказала Делия. – Мы не тронем ни тебя, ни твоего сына. Тебя отвезут в Лактон и поступят по справедливости. Пожалуй, лучше, чем ты привыкла. Тебе уже не придется прятать лицо.

Сохраняя выражение опасливое, не вытирая слез, Ашия следила за приближением бесстыдницы. Неужели они считают, что красийки настолько глупы, что поверят человеку, который убивает без чести? Делия, как прочие варвары-чины, воображает, будто Ашии в тягость платок, который она носит из скромности перед Эверамом.

Для Ашии и Каджи было безопаснее сдаться пиратам, но миссия провалится, если она отправится в озерный город чинов.

Через мгновение Делия откроется для удара. Ашия уже выбрала шарукин, который обезоружит пиратку и обеспечит захват еще до того, как та почует опасность. Потом она выхватит из рукава клинок и на глазах у команды приставит его к горлу женщины.

Ашия видела, как предан был экипаж «Плача шарума» своему капитану. Делия значила для них больше, нежели честь перед Создателем. Они не рискнут ее жизнью. И Ашия потребует доставить их с Каджи на берег. Всего один шаг…

– Кап’тан Делия, – послышался голос.

Быстро взглянув, Ашия увидела, как через леер перепрыгнул Терн Дамадж. Значит, все это время он прятался рядом?

Повернулась и Делия; лицо ее просветлело от удивления и радости.

– Терн!

Издав ликующий возглас, она метнулась через палубу, облапила паренька и оторвала его от палубы:

– Терн! Терн! Терн! Хвала Создателю, ты вернулся!

Ашия собиралась убить Делию, а Терна как минимум хорошенько отделать, но у нее заныло сердце при виде их воссоединения. Ей-то самой кто радовался? Только сестры по копью, а их разметало, словно песок на ветру.

– Что ты тут делаешь? – спросила Делия.

– Керан отправил корабль с секретным заданием. – Терн говорил хрипло, слова напоминали утробный рык.

– С каким заданием?

Терн на мгновение встретился взглядом с Ашией:

– Не знаю. Увязался посмотреть.

Один командир Делии вернулся с обыска корабля и что-то прошептал ей на ухо.

– В трюме нет ничего интересного, – объявила Делия. – Горстка бойцов, вооружение – дрянь. Тебе известно, куда они направлялись?

– В монастырь, – сказал Терн.

– За линию блокады?

Терн помотал головой:

– Хотели выслать к берегу лодку раньше.

– Зачем? – спросила Делия.

Ашия сжалась пружиной, но Терн лишь пожал плечами:

– Не знаю. Хотел глянуть, кого они высадят.

Делия усмехнулась:

– Прости, что помешала тебе разнюхивать, Терн, но твое возвращение того стоило. Есть мысли, что им понадобилось в монастыре? Я думала, что даже Доктаун не захочет связываться с исчадием без елдака, которое там заправляет.

Терн снова пожал плечами, упорно не глядя на Ашию:

– Знал только кап’тан, а он мертв.

Делия взглянула на Ашию:

– Возможно, что-нибудь знает его жена.

– Она не скажет, – проронил Терн. – Вы ее мужа убили. Она одно сделает – кончит вас, как подойдете поближе.

Пиратка пристально изучила Ашию:

– Так пусть попробует. Думаю, мы ее вразумим.

Высокомерие. Несмотря на предостережение Терна, Делия недооценивала Ашию. Никто и пикнуть не успеет, когда метательное стекло полетит в глаз. И поделом ей за то, что она сделала с Рахвелем.

– Как вразумили принца Ичу? – осведомился Терн.

Делия осеклась:

– Терн, это было другое дело.

– Не, – возразил он. – Если они заподозрят, что она знает хоть что-нибудь, то не уймутся, пока не заговорит.

– Эта женщина с ребенком, – сказала Делия. – Я не позволю им…

– Ты уже не поможешь, – перебил ее Терн. – Докмейстеры передадут ее человечку с тисками.

Делия скрестила на груди руки:

– С нами, Терн, поступали гораздо хуже. Ты знаешь это лучше других.

– Ага, – согласился Терн. – А вы постоянно говорите, что мы не такие. Разве нет?

– Ладно, – ответила Делия. – Скажем, что просто пленница.

– И отправим на Тюремный остров? К двум сотням голодных шарумов?

– А что мне делать, Терн? Отвезти ее обратно в Доктаун? – Делия притворно прикрылась руками. – «О, не стреляй, Керан! У нас на борту женщина! Мы возвращаем ее – спрячь и продолжай обращаться с ней как с рабыней!»

– Конечно нет, – сказал Терн. – У кап’тана Рахвеля есть лошадь, для них с ребенком сойдет. Высади нас на берег. Я доведу ее до дома, а потом просигналю лодке.

Ашия не верила ушам. Как много известно Терну Дамаджу? На кого он работает, если вообще на кого-нибудь, кроме себя?

– Мы что же, дадим ей лошадь?! – возмущенно воскликнули из команды Делии, крикуна поддержали дружным ропотом.

– Заткнись, Вик! – гаркнула Делия, и тот застыл. Она обвела взглядом экипаж. – Остальных тоже касается! Еще раз сунетесь со своим мнением – буду лупить по яйцам, пока не лопнут!

Она снова посмотрела на Терна:

– Мне эта идея совершенно не по душе. Ты только-только вернулся…

– Всего-то и пробегусь до Доктауна, – пренебрежительно отмахнулся Терн, словно пройти сквозь заслоны на пути в Водоем Эверама было делом пустячным. – Не успеете оглянуться, как уже вернусь.

По ходу ожидания Терн вполглаза наблюдал за красийкой. Он не знал ее. Совсем не знал. Но ради нее солгал капитану Делии, одному из немногих друзей.

– Почему? – спросила она по-красийски, чтобы другие не поняли.

Родная речь отца далась ему трудно.

– Насмотрелся на пытки. – Терн кивнул на малыша. – Он не заслужил ненависти за то, что натворил его народ. Я знаю, каково это. С довоенной поры.

– Если ты шел за мной, то знаешь, что мне не нужно в Водоем Эверама.

– Знаю, – кивнул Терн. – Дела в монастыре. Могу отвести.

– Почему? – повторила она. – Зачем ты мне помогаешь? Почему бы мне не убить тебя, как только нас высадят?

– Там ведь кого-то держат? – спросил Терн. – Хочешь разнюхать? Я в этом деле мастер.

– Ты знаешь кого?

Терн пожал плечами:

– Какая разница? Неволи никто не заслуживает.

Женщина повела бровью:

– Даже хаффит Аббан?

Терн застыл. Он знал это имя. Как и весь Лактон. Хаффит нашептал ядовитые вещи в уши красийских вождей. Говорили, что именно он организовал захват материковых земель Лактона и разгром его флота в сражении при Доктауне.

Нужно сообщить Делии. Сейчас же. Но Терн не двигался. Ничто не изменилось. Скажи он слово – и эту женщину передадут палачам. Тому самому горбатому старому служке, который смеет носить одежды Создателя и одновременно закручивать свои жуткие тиски.

Но можно ли ей доверять? Терн не знал. Про Стелу он тоже думал, что ей можно верить, однако она оказалась коварнее, чем представлялось поначалу.

– Я даже не знаю, как тебя звать.

Глаза женщины сощурились, но покрывало осталось на месте, и выражения лица не удалось разобрать.

– Ашия вах Асом ам’Джардир ам’Каджи. Моего сына зовут Каджи.

– Вах Асом… – повторил Терн.

Ашия кивнула:

– Жена и ребенок нынешнего вождя всей Красии. Ценные пленники.

– Зачем ты это мне говоришь?

Она его как будто подстрекала.

– Если бы ты хотел меня предать, то уже предал бы, – ответила Ашия. – Но мне сдается, ты не таков.

– Не знаешь меня, – буркнул Терн.

– Нет, – покачала головой Ашия. – Не знаю. Но мне известно, кузен, что нас свел Эверам.

– Кузен? – опешил Терн.

– Моя свекровь – Дамаджах, Инэвера вах Касаад ам’Дамадж ам’Каджи, – ответила Ашия. – Кузина твоего отца. Ты необычен, сын Релана. Вылитый землепашец, но с замашками шарума и дикарь, и я этого не понимаю.

Она взяла его за руку. Терн вздрогнул, но вырываться не стал.

– Но вы с моим сыном – кровные родственники, и я узнаю тебя поближе.

Он не сразу осмыслил услышанное. Свекровь – кузина отца? И кем они приходятся друг другу, если вообще родня?

«Вы с моим сыном – кровные родственники».

Фраза вертелась у него в голове, пока он смотрел на малыша – бледного и безучастно висевшего в ее петле-гамаке. Ему был нужен отдых. Вода. Опека.

Она была права. Он не собирался ее выдавать.

Терн ощутил, как судно скользнуло на отмель и зашуршало по песку. Они с Ашией уже сидели в трюме с капитаном Делией и ее новыми телохранителями.

– Будь осторожен. – Делия протянула набитый узел. – Собрала тебе завтрак.

– Не нужен, – ответил Терн. – Могу охотиться.

Делия толкнула его узлом в грудь. Он инстинктивно обхватил его, а она – отпустила.

– Там не только еда, Терн, а от тебя остались кожа да кости. – Она улыбнулась. – Скушай немного хлеба и сыра за здоровье капитана Делии.

– Хлеба? – вскинул брови Терн.

Делия подмигнула:

– С хрустящей корочкой, как ты любишь.

Терн ухмыльнулся и закинул узел за плечи. Трюм отворили, сбросили сходни.

– Мы уйдем с отливом, но ты к тому времени углубишься на юг, – сказала Делия. – Здесь, далеко на севере, недрилы ведут себя странно.

Терн склонил голову набок:

– Странно – это как?

– Множатся, и некоторых мы в жизни не видели, – ответила Делия. – Убивают половину наших разведчиков, но не трогают ни монастырь, ни отряды евнухов-мародеров.

– Боятся их меток? – предположил Терн.

– Может быть, – пожала плечами Делия. – Но я ни разу не встречала недрилу, которому хватало ума испугаться.

– Будьте осторожны, – кивнул Терн.

Делия едва не задушила его в объятиях:

– Сам будь. Возвращайся живым и здоровым до новой луны.

– Вернусь. – Ложь отдалась горечью в устах Терна, когда он обнял Делию в ответ.

Затем он взял за поводья Расу и свел кобылу по сходням на песчаную косу. Он побрел к берегу чуть ли не по пояс в воде, но Ашия, сидевшая верхом, не промокла.

– Меня беспокоит странное поведение алагай, – призналась Ашия, когда они достигли суши и их не могли услышать на судне.

– Меня тоже, – ответил Терн. – Может, они хотят захватить монастырь?

– Тогда это означает, что он понадобился князьку демонов, – сказала Ашия. – И нам грозит серьезная опасность.

– Необязательно, – заметил Терн. – Можем с тем же успехом уйти. Податься в Лощину или Форт Райзон. Убережем Каджи.

– Это тебе можно уйти, – возразила она, – а нам с Каджи – нет. Что бы ни говорила Дамаджах, я думаю, мне тогда не обрадуются в Даре Эверама.

– Знакомое чувство, – кивнул Терн. – Но Лощина…

– Не спасла мужа моей сестры по копью, – подхватила Ашия, – и в восемнадцать лет она отныне вдова. Она не уберегла моего мастера, погибшего на когтях алагай. Я знаю, что сын мой может стать выгодным заложником, и не доверюсь тамошнему гостеприимству.

Терн вскинул руки:

– Мир велик. Можно затеряться на хуторах или уйти в горы, а то еще в лес и поселиться в терновнике – там безопасно.

– У тебя хорошее прозвище, оно отгоняет ночных волков. – Терн вздрогнул, и Ашия посмотрела искоса. – Что такое?

– Никому не рассказывал эту историю.

Предание было личным достоянием Терна – драгоценной памятью об отце, которую он хранил в тайне.

– В Красии каждый ребенок знает историю о терновнике, – заметила Ашия. – И песня есть. Слышал ее?

Тело Терна словно налилось свинцом. Он тупо мотнул головой.

– Вечером спою вам с Каджи, – пообещала Ашия. – Но мы не вправе бросить наш народ и скрываться в лесах. Так поступают эгоистичные чины, изгнавшие из сердца Эверама. Нам отведена роль в Шарак Ка, и сыграть ее предстоит здесь. Мы должны отправиться краем бездны и вверить себя Создателю.

Глава 24 Первые шаги 334◦П.◦В.

Они отошли от озера на приличное расстояние, и Терн привел Ашию на болото. Среди топей торчало древнее, чахлое дерево, вокруг которого разросся алагай’виран. Сорняк укоренился даже во мху на древесной коре и начал захватывать ствол.

– Туда, – указал на него Терн.

Ашия покачала головой:

– Не пойдет. Слишком сыро…

– Положись на меня, – улыбнулся Терн.

Почва проседала и хлюпала под копытами Расы, но Терн семенил поверху, как насекомое по воде, и оставлял еле заметные следы.

Земля под деревом оказалась тверже и суше, благо удерживалась переплетением древних корней, но там было тесно. Места едва хватило для лошади.

Терн привязал поводья к ветке:

– За мной.

Он с легкостью запрыгнул на дерево, достиг кроны и быстро скрылся из виду. Проводив его взглядом и чуть постояв, Ашия пожала плечами и двинулась следом.

Терн поднялся невысоко. Внушительный ствол раздвоился, и образовавшиеся «полустволы» раздвоились тоже. Получилось подобие четырех пальцев, а ниже – ладонь. Терн использовал «пальцы» как опору для круга из сплетенных ветвей, похожего на огромное птичье гнездо. Места в нем было достаточно, чтобы все трое удобно устроились под защитой ветвей, листьев и демонова корня – надежного, как метки, окружающие лагерь.

Терн с улыбкой снял свою ношу:

– А вот и хлеб!

Улыбка была заразительной, и Ашия, рассмеявшись, опустила Каджи и распеленала несчастного малыша. На суше морская болезнь прошла, но Каджи был слаб, голоден и обезвожен.

Терн молча смотрел, как Ашия меняет ему испачканное бидо. Прикрывшись платком, она распахнула панцирную рясу, чтобы дать ребенку грудь. Терн вздрогнул и быстро отвернулся. Ашия же закрыла глаза и запела:

Терн подавил всхлип, обхватив колени и дрожа всем телом. Ашия замолчала, не понимая, в чем дело.

Каджи заснул на груди, измученный испытаниями. Она осторожно отняла сына и уложила на щит. Когда повернулась к Терну, его уже не было.

Терн убежал, но недалеко. Он не ожидал, что на него так подействует песня, но, пока она длилась, вспомнил все. Эту песню ему пел отец. Как же он позабыл? Все равно что забыть о солнце.

– Черныш! – ударил он себя в грудь. – Не помнишь даже их лиц!

Он ходил кругами, одновременно проклиная себя и ухаживая за терновником. Когда остыл, перебрался ближе к дереву. Раса была еще не расседлана и щипала свиной корень.

Терн встревожился, видя, как тает заслон, но кобыла нуждалась в корме, а терновник был густ. Опасность представлялась минимальной, а с лошадью, благоухающей свиным корнем, и путешествовать станет легче. Демоны, если их не злить, пройдут стороной.

Лошадь всхрапнула, когда он приблизился. Вьючным животным обычно не нравился Терн, и он, честно говоря, платил им той же монетой. Кони вели себя непредсказуемо в окружении недрил. Он больше доверял двум своим ногам, чем их четырем.

– Тихо, девонька. – Он погладил Расу по шее, снял седло и принялся ее чистить.

– Прости, – донесся сверху голос Ашии.

Терн продолжил заниматься делом:

– Не за что извиняться. Просто… затосковал по дому, только и всего.

– Понимаю. – Тихая речь Ашии струилась из-за ветвистого полога. – Когда-то я чувствовала то же самое. Но потом поняла, что тосковала по дому, которого на самом деле никогда не было.

– У меня был, – сказал Терн. – Пока я его не спалил.

– В донесениях сказано, что твоя семья погибла при пожаре. Но это не твоя вина.

– Моя. Сам разжег огонь. Сам подложил дров. Забыл открыть заслонку – все сам.

– Это случайность, – сказала Ашия.

– Когда-нибудь убивала случайно всю семью подчистую? – горько спросил Терн.

Наверху надолго воцарилось молчание.

– Это не вся твоя семья.

Терн взобрался обратно в гнездо. Ашия перехватила его взгляд и не отвела своего. Она не стала ни гладить, ни обнимать его, как Делия с Элиссой, не поцеловала и не нащупала руку, как Стела. Она лишь смотрела в глаза, показывая, что остается с ним.

– Здесь безопасно, – произнес он, когда молчание чересчур затянулось. – Надо поспать.

Он понимал, что Ашия рвется исполнить миссию. Правду сказать, он тоже. Но они были не одни, и с этим приходилось считаться.

Ашия кивнула:

– Каджи ослабел от морской болезни. Ему нужен день-другой, чтобы отдохнуть, и хлеба с корочкой пусть поест, если поделишься.

– Конечно, – ответил Терн. – Могу сгонять на разведку, пока ждем. А дальше?

– Дальше пойдем на север, – сказала Ашия. – У тебя еще где-нибудь… есть терновник?

– Ага, полно.

Монастырь Новой Зари долго оставался оперативной базой лактонского сопротивления, но Терну никогда не бывало уютно за стенами.

– Хаффит тяжел, – предупредила Ашия. – И хром. Нам понадобится несколько потайных мест, чтобы скрываться и от алагай, и от Евнухов, когда пойдем в Водоем Эверама.

Терн просветлел:

– Ага. Это я могу. Их надо расчистить, может занять несколько недель.

– Подготовка – залог успеха. – Ашия повторила слова Энкидо, которые жили в памяти как свои собственные.

Терн проник за ветвистый полог, и Каджи захлопал в ладоши. Ночной сон вернул малышу румянец, а с ним восстановился и дух.

– Вонь. – Каджи шлепнул себя по носу.

Ашия чуть не сгорела от стыда, когда увидела это впервые, но вскоре узнала, что его научил Терн – и жесту, и слову.

Она прыснула, когда Терн принял позу и зажал нос собственный, отчего голос стал писклявым:

– Вонь.

Каджи засмеялся и снова захлопал.

– Готов обратно на лошадь? – спросил Терн.

– Нет. – Это было любимое слово Каджи. Оно обладало властью, которой не было у других, и он им тиранически пользовался.

– Пешком лучше?

– Нет, – ответил Каджи.

– Хочешь, чтобы мама несла?

– Нет.

– Чтобы я?

– Нет.

– Остаться здесь?

– Нет.

Терн улыбнулся:

– Есть хочешь?

Каджи замешкался. Когда об этом спрашивала Ашия, она подразумевала грудь. Когда спрашивал Терн – хлеб с корочкой.

Он заколебался.

– Хлеб?

Терн вынул краюшку, но не дал:

– Хочешь?

Ашия видела по лицу Каджи, как борются в нем два желания: отказаться и побаловать желудок. В конце концов желудок победил, и сын протянул ручонку:

– Хотю.

У Ашии сжалось горло. Кто мог подумать, что получин, сын предателя, станет для ее сына лучшим родителем, чем родной отец?

Болота тянулись во все стороны, однако Терн хорошо их знал и вел Расу по достаточно твердой земле. Но даже при этом дорога была неровной, сплошь заросла, и ехать быстро не получалось. Ашия шла рядом с Терном, ведя лошадь в поводу. Было жарко и душно; под сенью деревьев с утра до вечера вились комары. Она подняла покрывало, а Каджи накрыла защитной сеткой.

Терн жевал стебель алагай’вирана. Ашия так привыкла к запаху, что едва его замечала, но мысль о том, чтобы съесть демонов корень, по-прежнему вызывала тошноту.

Перехватив ее болезненный взгляд, Терн вынул из поясного кисета свежий стебель и протянул ей:

– Попробуй.

Ашия мотнула головой:

– Не понимаю, как ты это ешь.

Терн пожал плечами и продолжил жевать.

– Набивает брюхо, когда охота не задается. Отваживает недрил. Бывает, что вообще делает невидимым.

Ашия вспомнила их первую встречу, когда она искала его в свете Эверама и не нашла. Не там смотрела или дело в чем-то другом?

Тьма под деревьями не была полной, но Ашии хватило ее, чтобы Втянуть магию из хора и активировать зрительные метки на шлеме под шелковым платком.

Мир осветился магией. Свечение лежало в основе всякой жизни, а на болотах она расцвела пышным цветом. Свет пульсировал в запрудах, пел в буйной растительности, уплотнялся среди древних согбенных деревьев. Слабо светилась даже грязь, полная живности слишком мелкой, чтобы ее различить.

Но Терн, сплошь покрытый соком свиного корня, выглядел… тусклым. Без пяти минут покойником.

Кроме глаз. Они горели, как у кота в ночи, выдавая тайную силу. Демонов корень неким образом маскировал магию.

– Пожалуй, попробую.

Она немного откусила от стебля. Тот был горек, но в жизни многое горько. Энкидо ее закалил.

Пока они меняли терновник за терновником, прошло больше недели. Одни заросли по размеру мало чем отличались от удачно расположенных стойбищ с хорошим обзором снаружи, но худшим внутри. Другие были шедеврами строительного искусства, безупречно сливаясь с окружающей средой, – надежные, просторные и уютные.

Везде густо рос алагай’виран.

Последней остановкой стала поляна на невысоком холме. Как все убежища Терна, она была незаметна при беглом взгляде. Располагалась она достаточно высоко для обзора и некоторого отдыха от заболоченной почвы внизу, но не настолько, чтобы выделиться и привлечь внимание. Сверху Ашия видела демонов корень, который окружал основание холма и рос чересчур упорядоченно для диких зарослей.

– Обычно попросту ложусь наверху, – сообщил Терн. – Недрилы не замечают, а я их вижу. Они все равно не приближаются к свиному корню.

– Мы и круги разложим, – сказала Ашия. – На болотах много алагай. В Красии они не сбиваются в такие стаи на необжитых землях.

– Здесь тоже. – Терн помог ей раскинуть круг. – Никогда не видел в этих краях столько недрил. Таких странных. Огнеплюи и ветряки. Здоровые скальники и лесняги. Но они ничего не делают. Даже не охотятся. Просто… бродят.

– Через два дня наступит Ущерб, – напомнила Ашия. – Если восстанет Алагай Ка или его князьки, войско будет готово. Нам нужно подыскать убежище получше и переждать черную луну.

– Ага, знаю место. – Терн высыпал в яму щепки из своего узла и развел огонь. – Придется чуток вернуться, но там безопасно.

«Нам безопаснее присесть перед силами Най», – говорили пальцы Энкидо в подземном дворце дама’тинг. И все же скрываться за метками претило Ашии. Ее растили и готовили для передовой.

«Хороший кай – терпеливый кай», – учил Энкидо. Сражения выигрывались, когда атакующий выбирал время и место для боя. Нынешний Ущерб исключал и то и другое.

– Дерешься, когда нужно. А не когда хочется.

Терн поставил на огонь котелок с водой и свиным корнем, а Ашия вынула из узла Каджи и поднесла к груди.

– Неужели это так заметно по моим глазам? – спросила она.

– За последний год частенько видел такие взгляды, – ответил Терн. – Людей подмывает завязать бой, им невыносимо ждать подходящей ночи, которая, может, наступит, а может, и нет.

– Так поступают шарумы, – заметила Ашия.

– Не, не шарумы, – возразил Терн. – Рачители, которые якобы миротворцы.

– Тех, кто предлагает алагай мир, убивают.

– Я дерусь, когда загоняют в угол, – сказал Терн. – Но лучше, если они вообще не знают, что я поблизости.

Терн добавил лягушачьего мяса, но суп из алагай’вирана остался горек. Ашия все равно его съела. Что угодно, только бы выполнить миссию. Она уже различала запах свиного корня в своем поту, дыхании, даже молоке. Она волновалась, как бы Каджи не отказался есть, но он был слишком голоден, чтобы капризничать.

Накануне Ущерба демоны стали активнее. Ашия видела в свете Эверама, как рыщут они во тьме, и свет костерка привлекал их внимание. Большинство поворачивали назад при виде демонова корня, но один предприимчивый трясинный демон в конце концов подобрал ветку и принялся ею размахивать, срезая стебли, как серпом.

Схватив копье и щит, Терн поднялся на ноги.

– Если убивать демона меченым оружием, выйдет ярко и шумно, – сказала Ашия. – Это лишь привлечет новых.

– Как и то, что он царапает метки. – Терн повесил щит за спину и положил копье. – Я уведу его. Вернусь мигом.

Ашия не сомневалась, что он так и сделает, но что-то ее беспокоило. Возможно – жизненная философия Терна как таковая.

– Дай я попробую, – вызвалась она.

– С Каджи на руках?

Ашия улыбнулась и затянула «Песнь о Лунном Ущербе». Под зорким присмотром инструктора-дама’тинг они исполнили ее тысячу раз с сестрами по копью, но в день, когда сестра пела ее для шар’дама ка по случаю бракосочетания с земплепашцем-жонглером, она звучала иначе. Ашия еще тогда почувствовала ее мощь и в переписке с сестрой по копью выяснила побольше.

Каждый куплет отличался собственным ритмом, тональностью, энергетикой. Один делал поющих невидимыми для демонов. Другой отгонял их. Третий сбивал с толку или вызывал боль. Требовался большой охват, но Ашия знала свое дело.

Трясинный демон успел прорваться сквозь заросли алагай’вирана. Он уже приблизился к меточному кругу, когда песня Ашии погнала его прочь. Коснувшись меченых камней, Ашия активировала хора-колье. Различные конфигурации меток могли представить ее безмолвной, как смерть, или разнести голос вдаль и вширь. Позволить ей услышать нечто далекое и заглушить близкое.

Песня сделалась громче, вынуждая демона отступать по своим же следам. Когда он вышел из зарослей свиного корня, Ашия наложила на первый куплет другой, приводя демона в замешательство, затем добавила еще один, маскирующий. Демон завертел головой, потеряв их из виду; его взгляд тупо метался по лагерю. В итоге он побрел прочь, и Ашия постепенно умолкла.

Терн стоял ошеломленный:

– Видел такую магию в Лощине на похоронах Восьмипалого. Пели две красийки.

Каджи уснул, и Ашия уложила его калачиком в углубление щита.

– Это мои кузины Аманвах и Сиквах. Обеих вместе с достопочтенным супругом коснулся Эверам. А я лишь немного приобщаюсь к их мощи.

Терна что-то отвлекло. Он отвернулся и всмотрелся в ночь.

Ашия встала рядом:

– Что там такое?

Терн указал на лесного демона, который был крупнее и сильнее тех, что обычно обитали на болотах.

– Этот недрила нас преследует.

– Ты уверен? – спросила Ашия.

Алагай не проявляли к ним интереса.

– Уверен, – кивнул Терн.

Ашия прищурилась в свете Эверама, изучая конфигурацию магии в ауре демона. Да, с виду он не выказывал к ним интереса, но аура выдавала другое. Его интересовали только они, и ничто больше.

– Думаю, ты прав, – проговорила Ашия. – Его нужно убить. Останься с…

– Нет. – С копьем в руке Терн уже выходил за круг. – Разберусь.

Ашия поджала под покрывалом губы. Она привыкла командовать, но Терн был сам по себе.

Он был молодцом и выскользнул из зарослей алагай’вирана незаметно даже для Ашии, хотя она знала, куда смотреть. Юркнул в рощу, и она уловила лишь колебание воздуха. Демон ни аурой, ни поведением не выдал, что заметил его исчезновение.

Но тут издалека донесся зов. Демон склонил голову набок, повернулся и побежал на звук.

Через несколько секунд раздались пронзительные крики, засверкали вспышки. Ашия осталась слишком далеко, чтобы разобраться в происходящем, но сполохи и шум продолжились, и в ней зародился ужас. Если Терн застал одинокого демона врасплох, то должен был убить его быстро, пусть и крупного. Но даже богатырю нельзя вступать в затяжной бой с такой громадиной. Демоны не знают усталости.

Однако поединок все длился, и Ашия, встав, повела руками. Выщелкнулись лезвия, таившиеся в коротких копьях. Каждая мышца взывала к ней, требуя поспешить на выручку к Терну. Дать отпор алагай.

Однако Каджи, покоившийся на щите, удерживал ее в круге. Что его ждет, если Ашия с Терном погибнут?

Но битва свирепствовала, и Ашия приняла решение. Она потянулась за узлом для Каджи. Если рисковать, то вдвоем.

Ночь смолкла. Ашия содрогнулась, пристально вглядываясь во мрак. Десять вдохов. Двадцать. Она подняла узел и просунула руки в лямки.

– Ашия! – Терн материализовался из тьмы на открытом участке, где трясинный демон истребил свиной корень. – Это не обычный недрила. Должна взглянуть.

Он уставился за поворот.

Ашия посмотрела на спавшего в щите Каджи.

– Он мертв?

– Ага, – кивнул Терн. – Путь свободен, поспешаем.

– Прокляни меня, Эверам!.. – Ашия забрала копья и побежала за ним, пригибаясь. Среди деревьев она его нагнала. – Терн! Во имя Эверама, скажи…

Терн повернулся по ветру лицом, и от него в кои-то веки не пахнуло демоновым корнем.

Вот и все, что успело насторожить ее перед тем, как хамелеон выбросил руку, которая удлинилась и превратилась в щупальце с копьевидным концом. Ашия отшатнулась в последний миг; ее спасла броня. Пластины меченого стекла, уложенные внахлест, отразили удар. Она почувствовала, как ослабели и разорвались шелковые тяжи, на которых они держались. Второго удара в то же место ей не пережить.

Уроки Энкидо вспомнились сами собой. Она похитила энергию выпада и применила ее, чтобы откатиться с пути и восстановить равновесие. Ощутила вибрацию, когда щупальца дважды ударили по земле в нескольких дюймах от нее, но ускользнула от них и развернулась, выставляя копья.

Еще одно щупальце взвилось, пытаясь ее придержать, но Ашия склонилась пальмой на ветру и взмахнула над головой лезвиями. Брызнул ихор, позади нее раздался шлепок, а она подступила вплотную и пронзила тело демона.

Тот взвыл; в нее же, вспыхнув, хлынула магия. Ашия вскинула взгляд, рассчитывая увидеть, как свет покидает его глаза, но демон лишь зарычал и плюнул огнем ей в лицо.

Огненная слюна была опаснейшим средством из арсенала алагай. Она прилипала, как сок, но обжигала жарче жаровни. Ашия инстинктивно отпрянула, хотя метки на ее украшениях разогрелись и превратили огонь в порыв холодного ветра.

Демон воспользовался секундной паузой, чтобы переформироваться, но Ашия знала: передышка будет короткой. Она увидела, как он восстает, и с ужасом обнаружила, что из леса в устрашающем количестве выходят другие демоны. Первые несли ветки, которыми умело и хладнокровно срубали демонов корень. Вступив на смятый алагай’виран, они зашипели. Затем продолжили путь, смыкаясь вокруг Каджи.

Повернувшись, Ашия бросилась на холм, чтобы успеть проскочить, пока демоны не столпились слишком густо. Она пробежала несколько шагов-прыжков, перед тем как щупальце обвилось вокруг щиколотки и повергло ее на землю. Ашия упала на руки и, воспользовавшись энергией рывка, извернулась и полоснула длинным копейным лезвием. Отрубленное щупальце, поймавшее ее за ногу, обмякло; она стряхнула его, перекатилась и приняла оборонительную стойку.

Хамелеон большей частью сохранил форму лесного демона и отказался от щупалец водного в пользу могучих ветвистых лап.

Это было внушительное оружие с когтями, похожими на острые колья, но крупное тело двигалось медленно по сравнению с миниатюрной Ашией, которой магия придала проворства. Она проскользнула сквозь град ударов за линию обороны демона и вонзила в него оба копья. Они затрещали от магии, напитав Ашию.

Ей остро хотелось продлить подпитку, но времени не было. Она высвободила оружие и откатилась, когда хамелеон попытался ее скогтить. Вместо нее демон ударил себя самого и взвыл от боли.

Она стремительно приблизилась к Каджи еще на несколько прыжков, но была вынуждена развернуться и снова встретиться с демоном лицом к лицу. Алагай уже взошли на возвышенность. Они проверяли метки ее круга, и сеть искрилась, как паутина в каплях росы.

Хамелеон навалился; его узловатые руки расщепились, как будто дерево пустило побеги, и тварь атаковала Ашию четырьмя выпадами вместо двух. От одного она увернулась, второй пришелся вскользь, третий отбила, но четвертый прилетел с тыла и поразил ее в спину. Доспехи выдержали, но треснуло как минимум одно ребро.

Демон напал снова, но на сей раз Ашия оказалась быстрее. Она протанцевала мимо всех четырех конечностей и приготовилась нанести сокрушительный контрудар.

Но четыре конечности превратились в восемь. Демон крутанулся, и они взвились слишком быстро для глаза. Ашия положилась на инстинкт, отскочила и попыталась расстроить согласованные удары, чтобы лапы запутались. Она держалась, пока заполонявшие холм демоны не оказались у нее за спиной. Ближайшие развернулись к ней, и перевертыш нанес удар.

Меньшие демоны не стали атаковать, лишь перекрыли Ашии путь. Не имея возможности отступить, она пошла на врага, отсекая от него кусок за куском. Хамелеоны умели залечивать любые несмертельные раны, но не могли ни приделать на место отрубленное, ни отрастить его заново.

Ашия могла его истощить.

Сквозь шум сражения прорвался знакомый вопль. Ашия мельком взглянула и обнаружила на вершине холма Каджи, который, всполошенный шумом и демонами у меток, выкатился вместе с одеяльцем из неустойчивого щита.

И тут он сделал нечто невероятное.

Потрясенно и с толикой гордости она увидела, как Каджи, пошатываясь, впервые в жизни сам поднялся на ноги и заковылял через лагерь к полыхающим меткам.

– Меки! – выкрикнул он, и Ашия перепугалась, как никогда в жизни.

Она отвлеклась, и это ей дорого обошлось. Хамелеон сбил ее с ног и прижал руки, без копий ставшие бесполезными. Ашия боролась, пытаясь сбросить мерзкую тушу, но даже удвоенные силы не помогали. Это был не безмозглый алагай. Этот демон умел драться. Челюсть отвисла, зев разверзся – достаточно широко, чтобы заглотить ее голову. Десны утолщались, ряды зубов – множились.

Набрав в грудь воздуха, Ашия сделала единственное, что ей осталось. Она закричала.

Это был крик не страха и не боли. Это была чистая выжимка из того куплета «Песни о Лунном Ущербе», что причинял алагай страдания. Не будучи в силах петь полноценно, она задержала резкие ноты, размахивая ими, как факелом.

Результат последовал незамедлительно. Ближайшие к ней лесные и трясинные демоны бросились врассыпную, и даже хамелеон, ослабив хватку, инстинктивно прикрыл конечностями голову. По ходу борьбы, силясь вырваться, Ашия потеряла одно копье, но сумела пнуть демона, сбросила его с себя и поползла на холм, отгоняя демонов голосом. Свободной рукой она сдернула покрывало и пробежалась пальцами по меткам колье, усиливая звук.

Пень, вырванный из земли с той же легкостью, с какой ребенок набирает горсть песка, ударил ее в спину прежде, чем она добралась до Каджи. Тяжелая колобаха вышибла из нее дух, а бросившаяся в лицо земля забила горло, не позволяя вздохнуть. Песня умерла на устах.

Ашия обмякла и приняла на доспехи как можно больше ударов, прокатившись кубарем, чтобы распылить их воздействие. Пара секунд – и она бы вскочила, обрела равновесие и преодолела последние шаги, оставшиеся до малыша, который ковылял навстречу беде.

Однако хамелеону хватило этого времени, чтобы снова пришпилить ее. Она втянула воздух в саднящее горло, но щупальце заткнуло ей рот. Демон занес руку, отращивая бритвенно-острые когти.

И вдруг из груди его выскочило острие копья. Сверкая магией, оно залило Ашию ихором. Демон заверещал и ослабил хватку достаточно, чтобы она чуть продохнула, но слишком мало, чтобы вырвалась.

Терн взбежал по спине хамелеона и заключил его голову в захват приемом шарусака. Его руки ярко светились. Демон забился и лязгнул зубами, но Ашию не выпустил. Она видела, как тварь сотрясается под ладонными метками Терна, которые рассылали по черепу волны разрушительной магии.

Демон начал распадаться, державшие Ашию конечности размякли. Она рванулась и высвободилась. У демона не осталось средств к исцелению, и Ашия принялась кромсать его копьем.

Но тут сверкнул свет, и сверху донесся крик. Набросившись на сеть, демон ударил по Каджи. Ошеломленный алагай отлетел, а Каджи тяжело плюхнулся наземь.

– Иди! – заорал Терн.

Каджи заплакал, но при виде Ашии умолк.

– Мама!

На сей раз он поднялся резвее, протянул к ней руки и снова пошел на метки.

А она уже подоспела и подхватила его на руки:

– Сынок, сынок! Я с тобой. – Она поцеловала его в темя. – Будь храбрым, Каджи.

Она посадила его в узел и подвесила за спину. Повернув конец сохранившегося копья, она вдвое нарастила его длину и взяла щит.

Терн завопил: хамелеон обвил его рогатым щупальцем, которое зашипело и выпустило смрадный пар. Неспособное долго удерживать жертву, оно швырнуло паренька в меченый круг. Терн покатился по земле и запутался в веревке. Когда он остановился, в заслоне открылась огромная брешь.

Хамелеон стал перестраиваться, и тройка демонов взяла его под защиту в кольцо. Копье Терна вытолкнулось из его тела. Плоть снова затвердела и стала упругой, но Ашия увидела, что магия демона потемнела. Он слабел.

Алагай хлынули в брешь, Раса испуганно заржала. Она выдернула колышек, попятилась и бросилась в ночь. Секунду казалось, что она прорвется, но демоны развернулись, и с полдесятка ринулось в погоню.

Раса закричала почти как человек, когда они принялись рвать ее на куски.

Пара трясинных демонов добралась до проема, но Ашия расправилась с ними быстро, перенаправив атаку одного на другого, и, когда второй отвлекся, пронзила его сердце копьем. Выдергивая наконечник, она провернула древко, чтобы сделать ущерб непоправимым.

Бросок первого демона она приняла на щит и протолкнула копье под морду в мозг.

Но все это послужило лишь отвлекающим маневром, ибо хамелеон к тому времени принял новый облик и устремился к ним – тело скального демона, летящее на крыльях воздушного. Он взмахивал рогатыми щупальцами водного, а рыло огненного пламенело от раскаленной слюны.

Ашия знала, что Терн спешит на помощь, но без копья ему не подобраться к демону достаточно близко, чтобы напасть и не погибнуть самому.

И все же он подскочил, схватил котелок с супом и выплеснул на демона. Варево из свиного корня залило хамелеона, и тот заверещал. Его плоть вскипела и запузырилась, как смола.

Оба рванулись в атаку; Ашия придержала щитом клубок извивающихся щупалец и, отрубив толстое, скользнула назад. Терн прыгнул, и Ашия увидела, как горят магией крупные метки, вытатуированные на его ладонях. Он поразил демона в горло ударной, и гад поперхнулся огненной слюной; затем Терн врезал ему по ушам.

Демон пошатнулся, и Ашия вновь перешла в наступление: вращая копьем, она принялась колоть и рубить.

Болотный демон подкрался сзади. Она засекла прыжок, однако не поспела вовремя, и он полоснул когтями по узлу с Каджи.

Каджи вскрикнул, но удар отвели чешуйки меченого стекла, вплетенные в шелк между слоями прочной ткани. Поняв по крикам сына, что он цел, Ашия вспорола болотному демону брюхо и пнула для верности. Жизненно важные органы твари вывалились на сырую землю.

Хамелеон еще только вставал, когда Терн швырнул в его зев кисет. Демон инстинктивно чавкнул, и снаряд взорвался облаком порошка из свиного корня. Ашия полоснула его по горлу, а Терн скатился с холма за своим копьем.

Места павших демонов заняли новые. Один рухнул, не успев дотянуться до Ашии с Каджи, – копье, которое бросил Терн, пригвоздило его к земле. Терн вернул и копье, принадлежавшее Ашии: его он погрузил в спину хамелеона.

Дыхание Ашии восстановилось, и она запела, не подпуская демонов меньших и в паре с Терном наступая на хамелеона. Теперь тот действовал намного медленнее. На исцеление и трансформацию ушло огромное количество магии, и он постепенно тускнел в свете Эверама.

Они не отступились. Он попытался взлететь, но Ашия проделала огромную дыру в его кожистом крыле и врезала щитом по легкой и гибкой опорной кости. На ободе вспыхнули метки, и она почувствовала, как та раскололась.

Другое крыло повисло, и Терн, взбежав по нему, зажал рога демона в меченых ладонях и запрокинул ему голову. Ашия воспользовалась возможностью и перерубила демону шею.

Когда хамелеон рухнул замертво, уже оплывая, словно сырая глина, другие демоны замерли.

Ашия пронзительно закричала на них, и алагай обратились в бегство.

Небо расцветилось, и Терн разобрал лагерь. Ашия несла караул, всматриваясь мечеными глазами во тьму и туман в поисках недрил. Казалось, что демоны сбежали от восходившего солнца, но Терн и Ашия не снимали сеть, пока не рассвело полностью.

Даже по восстановлении круга они не сомкнули глаз. Силы, которую оба Втянули при поединке с хамелеоном, с избытком хватило для бодрствования. Терну казалось, что вместо мускулов у него морские канаты, и он переполнялся пульсирующей энергией. Ему мнилось, что он может взять на спину Ашию с Каджи и пробежать сотни миль.

Спал только Каджи, он мирно посапывал в своей упряжке у Ашии за плечами. Он дышал глубоко и ровно – как учил сыновей Релан, отец Терна, когда преподавал им шарусак. Терн задышал в унисон, заимствуя у малыша спокойствие, чтобы укротить собственные нервы.

Он несколько раз выходил за круг, собрал свиной корень, который срезали недрилы, и набил им карманы, мешки и кисеты. Растолок листья и втер в одежду липкий сок.

Протянул побеги Ашии:

– Ты тоже натрись.

Он понемногу учился угадывать выражение ее прикрытого покрывалом лица. Она чуть наморщила нос от гадливости.

Терн не обиделся. Другие вели себя так же. Иногда его побивали камнями, называли Вонючкой, Чернышом. Ашия не была столь жестока, но она пахла мылом. Они пробыли на болоте не одну неделю, а шелка остались девственно-чистыми, как одеяния Лиши Свиток. Ашия могла погрузиться в грязь с головой, но выросла все-таки во дворце.

Впрочем миндальничать было некогда. Терн встряхнул перед нею листьями:

– Недрилы нас учуют. Надо сделать все, чтобы сбросить погоню.

Ашия со вздохом взяла свиной корень:

– Думаешь, удастся?

– Есть пара задумок. Придется бежать весь день, но вечером у нас будет надежное укрытие.

– Без него не обойтись, – сказала Ашия. – Ущерб займет добрую часть недели. Похоже, что сила Най нарастает даже от полумесяца.

Она говорила серьезно, но Терн не терял уверенности:

– Лучший терновник, какой у меня есть. Если недрилы достанут нас там, то и куда угодно дотянутся.

Какое-то время Ашия смотрела на него, потом кивнула. Она приняла решение – тщательно и умело размяла листья и втерла их в шелка, навсегда осквернив одежду липким вонючим соком. Положив Каджи, она втерла сок в узел и даже в одеяло.

Оторвав листья получше, Терн смешал их с орехами, ягодами и каплей масла, припасенными для завтрака.

– Зачем ты их прячешь?

– Что? – Терн поднял глаза и увидел, что она смотрит на его руки, снова замотанные в отрепье.

– Татуировки, – пояснила Ашия. – Ты их скрываешь, потому что боишься меня оскорбить?

Терн вспомнил слова Джарит о красийцах и татуировках. Последние считались поруганием Эверама, но Терн не понимал почему.

Он чуть повернулся, пряча руки:

– Мне не нравится, как они выглядят, только и всего.

– Но они наделяют тебя силой, – возразила Ашия. – Я не считаю их оскорблением Эверама. У моего мастера Энкидо тоже были татуировки, а я не знаю человека достойнее, кроме самого Избавителя.

– Я не по делу их приобрел, – ответил Терн.

Он испугался, что сболтнул лишнее и она захочет выяснить больше. Он прочел это желание в ее глазах, но Ашия уважила его тайну:

– Какая разница, в чем причина? Алагай не выдерживают твоего прикосновения, и твоя честь безгранична.

Терн выпростал кисти, одну размотал и горестно уставился на метку.

– Думаешь?

Ашия положила руку ему на плечо:

– Я знаю, Терн Дамадж, что ты не любитель драться, но ради нас с сыном ты вскочил на демона-кай. Даже не будь я свидетелем, Эверам видит все. В конце одинокого пути тебя ждет слава.

– Нет, – сказал Терн. – Мне ничем не исправить того, что сделал.

– То, что случилось с твоими близкими, не твоя вина.

Терн отвернулся, понимая: если собирается высказаться, нужно говорить сейчас, но страшился того, что увидит в ее глазах.

– Моя. Неправильно развел огонь и наполнил дом дымом.

Ашия надолго умолкла. Слишком надолго. Терну хотелось закричать, сорваться и убежать в туман. Что угодно – только не ее безмолвное осуждение.

Но она лишь осторожно сжала его плечо:

– Терн, это случилось десять лет назад. Ты был ребенком. Ничто не происходит вопреки воле Эверама.

– Эверам хотел, чтобы я убил родных? – не поверил ушам Терн.

– Возможно, – пожала плечами Ашия. – А может, это должно было случиться, и Он просто не помешал.

Терн снова взглянул на нее:

– Почему?

Ашия коснулась его лица:

– Все события меркнут перед Первой войной. Как и меня, Эверам закалил тебя болью, чтобы превратить в оружие против Най.

– Зачем тогда вообще что-то делать, если все это воля Эверама? – спросил Терн.

– Мой мастер говорил, что Эверам черпает силу из нашей отваги. Наша воля – дар, который мы можем отдать, чтобы помочь Ему в Его бесконечной борьбе с Най. Эверам направляет нас, – Ашия дотронулась до его груди, – но решение быть трусом или героем, бежать или драться – оно принимается внутри.

Шелк, обвивавший сандалии Ашии, пропитался водой и грязью в болотах, через которые вел ее Терн. Тот петлял по топям, порой по пояс погружаясь в воду, чтобы замести следы.

К середине утра он вроде бы удовлетворился маскировкой и вышел на почву посуше. Ашия напрочь перестала понимать, где они, но Терн чувствовал себя как дома. Они прибавили шагу, к полудню достигли побережья и начали подниматься на скалу.

Избыток магии, отобранной у демона-кай, на солнце выгорел, но Ашия сознавала, в какой они опасности, и ни словом не возразила против заданного Терном безжалостного темпа. Она воображала, что ей и ее сестрам по копью не занимать выносливости, но Терн Дамадж посрамил их всех. Они покрыли много миль, до того как солнце пошло на закат.

– Далеко еще? – спросила в конце концов Ашия.

Свет отражался от воды настолько ярко, что резал глаза, но она понимала: этот блеск возвещает скорое наступление темноты.

– Вон туда. – Терн показал на невзрачный участок скалы, в сотнях футов под которым разбивались волны.

Ашия хотела усомниться, но при виде уверенности Терна заключила, что он приготовил очередной сюрприз.

Терн подошел к краю, встал на колени и свесился:

– Здесь.

Он спрыгнул.

Ашия вздрогнула и помедлила, затем подошла и взглянула вниз. В десятках футов от нее Терн съезжал по веревке, сплетенной из волокон алагай’вирана и закрепленной в расщелине под самым краем скалы. Он оттолкнулся от камня, раскачал веревку и исчез.

Вздохнув, Ашия понадежнее прицепила Каджи, взялась за веревку и спустилась следом. Примерно через тридцать футов голой скальной породы нарисовалась маленькая пещера, невидимая сверху и завешенная лозами алагай’вирана – на беглый взгляд, естественной порослью.

Она скользнула внутрь и обнаружила, что пещера просторнее, чем можно было судить по входу. Стены и пол покрывал слой сушеного свиного корня – так было мягче и безопаснее, чем на голых камнях, и алагай в пещере не восставали. Для водных демонов она чересчур высока, для сухопутных – слишком далека от края скалы. Что же касалось воздушного демона, то вход был узок для расправленных крыльев, даже если бы летучая тварь разглядела его сквозь завесу.

– Что скажешь? – наконец спросил Терн.

Ашия улыбнулась и вынула Каджи из упряжи.

– Идеально, сын Релана. Твое мастерство безгранично, как и честь.

Терн ухмыльнулся и отвел полог из алагай’вирана:

– Ты главного-то не видела.

Ашия повернулась, и у нее захватило дух. Перед ними раскинулось озеро; сверкающий горизонт отражал последние солнечные лучи, а небо сияло пурпуром, синевой и белизной.

Каджи смотрел большими глазами. Он указал на горизонт:

– Чевой то?

Ему хотелось знать, как называется то, что он видит.

Ашия задумалась. Какое слово достойно такого зрелища? Всего лишь «заката» здесь недостаточно.

Она опустилась на колени и усадила Каджи рядом. Коснулась ладонями пола, и он сделал то же самое.

– Это Эверам, сынок. Создатель всего сущего, дарующий жизнь и свет. Ради Него мы живем. Ради Него сражаемся. Когда умрем, это тоже будет ради Него.

Она запела «Молитву наступающей Ночи». Терн не подпевал, но острый слух Ашии уловил, как он, запинаясь, чуть слышно повторяет слова, будто извлекая их из глубин памяти.

Когда молитва кончилась, Терн указал на север:

– Вон монастырь.

Ашии пришлось высунуться из пещеры, и да, там она и возвышалась – одинокая крепость на высоком выступе, нависающем над водой. В башенных окнах и на стенах горели огни.

Другие огни освещали воду, выдавая лактонский флот, который держал блокаду.

– Больше чем нужно, чтобы накрыть доки, – сказал Терн.

– Они хотят штурмовать крепость? – спросила Ашия.

Таким числом рыбаки, вероятно, захватят доки и двинутся на цитадель, но, глядя на высокий подъем, Ашия поняла, что цена победы будет огромной.

– Может, это приманка для Керана, – предположил Терн. – Попытка оттянуть его корабли на север.

– Его не проведешь.

Ашия отнесла Каджи в глубину пещеры, где в свете Эверама накормила и переодела его. У Терна не было вокруг глаз меток, но он передвигался в кромешной тьме не хуже, чем на солнце в погожий день.

Какое-то время они молчали, готовя холодную пищу и после ужиная. Оба погрузились в размышления. Каджи заснул первым, а вскоре за ним последовал Терн – свернулся клубком в маленькой нише в глубине пещеры и задышал спокойно и ровно.

Ашия закрыла глаза, призывая неглубокий сон времен своей подготовки, но обрести его было трудно, несмотря на усталость. В мозгу роилось слишком много образов. Первые шаги Каджи. Хамелеон в обличье Терна. Рой алагай, разрывающих Расу. Кольцо демонов, смыкающееся вокруг беспомощного сына.

Казалось, что вес ее тела удвоился. Она обмякла, сдавшись перед настойчивостью более глубокого сна, где образы превратились в кошмары, полные сверкающих когтей и визга демонов.

Она вздрогнула и проснулась. Крик прозвучал снова. Это был не сон. Алагай нашли их укрытие? Тогда бежать некуда. Придется оборонять вход до рассвета. Разложив круг на узком пороге, они смогут продержаться.

Если только за ними не шел еще один хамелеон.

Вынув копья, Ашия резко встала, но Терн уже спешил к устью пещеры, чтобы выяснить, кто кричит. Она встала рядом и приготовилась действовать, а он высунулся за метки и посмотрел наверх.

Полыхнул свет, и Терн, судорожно глотнув, вернулся внутрь и отполз, а воздушный демон пал перед пещерой, расправил крылья с оглушительным хлопком и завис, поймав поток воздуха.

Демон был подсвечен снизу, виден без света Эверама, и Ашия с ужасом поняла, что он держит в когтях огненного демона и освещается свечением его глаз и пасти.

Она изготовилась метнуть копье, но замешкалась. Если бросить, то оружие уже не вернуть.

Однако демон сорвался в ночь и понесся над водой от пещеры, не осознав их присутствия.

Ашия с Терном вернулись ко входу. Небо закишело десятками воздушных демонов, которые сорвались со скалы с пылающей ношей в когтях и устремились следом за первым.

– Во имя бездны – что они делают? – прошептала Ашия.

– Перессорились? – предположил Терн. – Огнеплюи не ладят с другими недрилами, кроме скальников. Может, их собираются бросить в озеро?

Ашия покачала головой:

– Воздушные не бросают пламенных, а те не сопротивляются. Они что-то задумали.

– Что?

Ответ на вопрос Терна стал очевиден, когда строй воздушных демонов безукоризненно выровнялся и взял курс на лактонский флот.

Ашия начертила в воздухе метку:

– Да сохранит нас Эверам.

Воздушные демоны взмахнули крыльями, резко развернулись и сбросили свой груз. Парусина расцвела племенем, а демоны соскользнули на палубы и принялись поливать огнем и матросов, и сами корабли. Люди обращались в бегство, оставляя за собой огненный след, добегали до носа и спрыгивали в самоубийственной попытке спастись.

Но в воду они не падали. Кружившие над флотом воздушные демоны пикировали, хватали лактонцев и уносили к скалам, на чем их роль в нападении заканчивалась.

Все закончилось в считаные минуты. Горящие матросы бежали к бортам; некоторые катались по палубе, тщетно пытаясь загасить пламя; другие прыгали в озеро, не думая о водных демонах.

Уцелевшие матросы отчаянно сражались с огнеплюями, но слюна прилипала ко всему, чем ее пробовали сбить. С ведрами выстроились пожарные цепочки, но от воды стало только хуже. Пламя демонов было так горячо, что вода мгновенно превращалась в пар, который разносил окрест липкий огонь, забрызгивая все подряд.

Вскоре уже горели все корабли, во мраке пламя было видно за много миль. И вот жар и дым ослабили метки на корпусах. Вода вскипела: водные демоны вцепились в корабли, утягивая их на дно. Огни гасли один за другим.

– Что это? – Лицо Терна освещало зарево пожаров.

Ашия сжала его руку. Она не знала, кого хотела успокоить – его или себя.

– Шарак Ка началась.

Глава 25 Зев Бездны 334◦П.◦В.

– Голубка.

Джардир кружил в ночном небе, где от луны остался тончайший серебряный серп. Внизу он различал полчища демонов, которые в его коронном видении светились, как факелы.

– Я здесь, моя любовь, – мгновенно откликнулась Инэвера.

– Мы приближаемся к вратам бездны, – сказал Джардир. – Мы далеко от цивилизации, зато алагай здесь полно. Внешняя магия нарастает. Возможно, мы разговариваем в последний раз и дальше нас не свяжет даже корона Каджи.

Внизу слабо светились метки невидимости Пар’чина и его дживах ка, сопровождавших Алагай Ка в его узилище. Шанвах правила маленьким фургоном. Его стальной корпус покрывали метки Пар’чина, и он таил внутри зло, скрывая его от зла внешнего. Отец Шанвах сидел рядом с дочерью, прикованный к скамье, и тупо таращился вдаль.

На случай если этих мер не хватит, процессию окутывало пение Шанвах, усиленное колье сестры по копью. Она снова и снова исполняла куплет из «Песни о Лунном Ущербе», и прекрасная, колдовская мелодия грозила заворожить даже Джардира.

С высоты своего полета Джардир видел метки, которые защищали отряд. Они горели в коронном видении – граница светового круга обозначала предел их силы. Магия Шанвах была тоньше, но эффект распознавался безошибочно. Подступавшие алагай сбивались с шага и тихо убирались подальше, не привлекая внимания.

– Моя племянница стала сильна, – сообщил Джардир. – Воистину замысел Эверама непостижим. Со мной бок о бок двадцать лет сражались Копья Избавителя. У меня столько сыновей, что вряд ли я знаю всех. И все же именно племянница, едва созревшая для замужества, была избрана, чтобы отправиться со мной в Зев Бездны и нести бремя Шарак Ка.

– Прости, любимый, за все недоброе, что я говорила о твоих сестрах, – ответила Инэвера. – Их чрева породили трех величайших воинов за всю историю Ала.

– Да будет милостив Эверам, чтобы этого хватило.

– Спал ли ты? – спросила Инэвера.

– Мы отдохнули час, когда солнце стояло высоко, – ответил Джардир.

– Этого мало, муж мой. Магия восстанавливает жизненные силы, но ваш рассудок нуждается во сне, иначе вы рискуете обезуметь.

– Тогда я молюсь, чтобы этого не случилось, пока мы не исполним наш долг. Потом уже – не важно.

– Очень важно, – возразила Инэвера.

– Наступает день, и мы поспим, – сказал Джардир. – Завтра Ущерб, и мы освободим Алагай Ка, чтобы он вел нас во тьму глубин. Боюсь, после этого сна больше не будет вплоть до победы или смерти.

– Где вы? – спросила Инэвера.

– Чуть севернее горы, где мы с Пар’чином сошлись для домин шарум. Там сила, любимая. Теперь я понимаю, почему Пар’чина туда потянуло.

– Твой голос слабеет, – сказала Инэвера. – Открой мне сердце в последний раз. Что ты чувствуешь, приближаясь к Зеву Бездны?

– Нетерпение. – Джардир замялся. Это была правда, но не вся. – Страх. Я боюсь подвести тебя. Боюсь подвести всю Ала. Боюсь, что окажусь слаб, а Эверам покинет меня в час нужды.

– Все дети Эверама страшатся этого, пока существует Най, – возразила Инэвера. – А Избавитель чувствует опасность острее прочих. Но я всю жизнь за тобой наблюдала, сын Хошкамина. Если тебе не вынести бремени Шарак Ка, то не вынести никому.

Джардир подавил вздох:

– Благодарю тебя, любимая.

– Поблагодари меня тем, что…

Слова оборвались, и только ветер стал слышен Джардиру. Он застыл и даже отлетел назад, чтобы восстановить связь, но не обрел ее – ему пришлось бы слишком сильно оторваться от фургона, и он не рискнул.

Внизу лежал трижды скованный отец демонов: сначала – своей же кожей, поверх нее – мечеными серебряными цепями и напоследок – мечеными стальными стенами.

«Путь долог, а вы смертны, – предрек Алагай Ка. – Настанет час, когда ваша бдительность ослабнет и я обрету свободу».

Таким пророчеством Джардир пренебречь не мог. Они дважды сразились с Алагай Ка, и оба раза князь Най едва не одержал верх. Если, будучи выпущен, он сумеет позвать на помощь, то соберется столько алагай, что с ними не справятся даже избранные Эверама.

– Прощай, голубка, – прошептал Джардир ветру и устремился обратно, присматривать за фургоном.

Они двигались по древним дорогам, подобранным по истертым картам Пар’чина. Они пересекли степи и чащи, срезая путь там и тут, чтобы обходить стороной хутора и лагеря беженцев, и взяли курс на лесистые предгорья. Дорога вскоре исчезла, ибо покрылась за столетия густыми зарослями. Остались тропы, достаточно широкие для фургона, но не сверх того.

С небес Джардир заметил нечто странное. Впереди дорога возникла вновь, и ею, похоже, постоянно пользовались, в последний раз – недавно. Взлетев повыше, он понял, в чем дело.

Активировав корону, Джардир обратился к спутникам:

– Впереди большое селение. Я разберусь, а вы хорошенько смотрите за отцом демонов.

Он посильнее Втянул от копья и устремился к поселку. Их отряд многие недели тащился ползком, и сейчас Джардир был рад поиграть мускулами.

Поселок, таившийся за лесом, стал виден как на ладони, и Джардир остановился так резко, что сотрясся всем существом.

Селение окружали древние каменные обелиски, каждый – высотой в двадцать футов и весом во много тонн. Метки на выщербленной поверхности были достаточно сильны, чтобы не подпускать алагай.

Но поразило Джардира то, что и они, и само селение были красийской постройки. Без современных начертаний и архитектуры, скорее, поселок напоминал развалины Анох-Сана. Какое заблудшее племя его народа обосновалось так далеко на севере?

И куда оно подевалось?

Обыскав здания и вернувшись с разведки, Шанвах опустилась на колени:

– Следов боя нет, Избавитель. Все выглядит так, будто жители быстро собрали пожитки и спокойно ушли.

Пар’чин помрачнел:

– Такое встречается сплошь и рядом, с тех пор как ваш народ выбрался из пустыни и начал размахивать копьями.

Джардир оставил колкость без внимания:

– Так далеко на севере, Пар’чин? Сомневаюсь, что они слышали о моем выступлении.

– Избавитель, – подала голос Шанвах, – а это не Анох-Даль?

Ренна нахмурилась:

– Город… Тьмы?

– Именно, – кивнул Джардир. – Каджи построил Анох-Даль для снабжения войска, когда повел его в бездну.

«Ты найдешь кое-что от Каджи, – сказала Инэвера. – Дар твоего предшественника, который направит тебя во мраке». Не об этом ли речь? Веха, оставленная Избавителем для потомков?

Пар’чин недоверчиво вздохнул:

– И его жители продержались три тысячи лет только для того, чтобы собраться и без всякой причины уйти… когда? Год назад?

– Меньше, – доложила Шанвах. – Несколько месяцев.

– В Ущерб, когда Алагай Ка возглавил нашествие, – предположил Джардир.

– Клянусь солнцем, это не совпадение, – сказала Ренна.

– Мы скоро выясним, – сказал Джардир. – Сейчас нам нужен отдых, покуда солнце высоко. Возможно, мы поспим в последний раз, потому что ночью освободим Алагай Ка.

В узилище было жарко из-за лучей ненавистной дневной звезды. Металлические стены превратились в печь, и температура стала гибельной для скота с поверхности.

Жара была слабою платой за неудобства, но только она помогала консорту перетерпеть неволю.

Все прочее причиняло мучения. Каждый толчок примитивной повозки сотрясал демона, натягивая серебряные цепи, и метки на них вызывали новые муки и стыд. Когда тюремщики удосуживались его кормить, он получал мозги животных – жировая диета без мяса. Томясь в оковах, он был вынужден пожертвовать остатками достоинства и пресмыкался, вжимаясь лицом в отвратительную, пузырившуюся от жара пищу. Тюрьма провоняла ею. Каждое движение становилось пыткой.

И это пение!

Демон ненавидел всех тюремщиков, но к Певице проникся ненавистью особой. Ее голос, даже приглушенный толстыми металлическими стенами, скрежетал и, казалось, разжевывал первобытные тайники даже могущественного мозга консорта.

Через воспоминания и мысли производителя Певицы консорт познал его гнусные чувства по отношению к девчонке – любовь, гордость, надежду. От этого она стала ему омерзительна и возбуждала желание изувечить еще до того, как раздавался ее проклятый голос.

Песня напоминала боевые метки, ибо была отголоском древней магии – давно истершейся из памяти, как полагали при мозговом дворе. Она воздействовала на базовые эмоции демонов, а эмоции в свою очередь притягивали магию. Получалось, что его племя поставляло ту самую энергию, которую песня использовала против него же.

Даже понимая, в чем дело, консорт страстно желал убежать от звука. Если люди завладеют этой силой массово, тягаться с ними станет трудно. А если улей рассеется, то, пожалуй, и невозможно.

Консорт вспомнил огромные хоры Каври и содрогнулся.

Цепи смещались при каждом его шевелении, натертую кожу жгло. Он бросил попытки залечить израненную плоть – пусть гибнет; взамен он выстроил барьер, воспользовавшись драгоценным запасом внутренней магии и вырастив ниже новые слои дермы. Это был медленный процесс, но за недели он разъест впитавшиеся в плоть чернила, однако в то же время метки подрывали собственные силы консорта. Он не знал, кто сломается первым.

Пока же консорт мог только ждать в темноте. Он не разбирал маршрута, фургон подбрасывало на ухабах, а узы не позволяли консорту простереть сознание за пределы тюрьмы.

Это было прискорбнее всего прочего. С малых лет, когда он еще был мальком, сознание существовало независимо от его тела и мгновенно преодолевало огромные расстояния. Никогда не бывая один, он ощущал нужды своих трутней, внимал голосам сородичей.

Теперь же не улавливал ничего.

Чувство времени пробуждал только жар дневной звезды, который то усиливался, то отступал, но этого хватало. Близилось новолуние. Если его не посадят на безмозглого трутня и не отправятся в долгий путь к мозговому двору, то вся затея лишится смысла. Королева вот-вот начнет откладывать яйца, если уже не начала.

И если начала, они все обречены, консорт в первую очередь. А если нет, то все заинтересованы добраться до королевы, пока этого не случилось. Если приблизиться к ней возможно только в качестве узника – быть по сему. Когда они проникнут в глубины, где магия усиливается, а его трутни многочисленны, он сбежит, едва тюремщики снизят бдительность.

Тюрьму встряхнуло: фургон резко остановился.

Тяжелая дверь темницы распахнулась, и консорт зашипел на звездный свет.

Консорт отметил расположение звезд, пока лишенные век глаза привыкали к сиянию. Читать ненавистные звезды учили даже мозговиков-мальков. Тот, кто не разбирался в наземных войнах, не мог рассчитывать на положение при мозговом дворе.

Они остановились невдалеке от тропы.

Тюремщики собрались у входа – Разведчик и Охотница, Наследник и проклятая Певица.

В цепях подле них маячило ездовое животное консорта – трутень Шанджат.

– Тьфу! Ну и вонь! – Разведчик демонстративно скривился и сплюнул, но аура выдала другое.

Это был жест превосходства, призванный ввергнуть консорта в гнев, – может быть, сболтнет что-нибудь важное.

Разведчик возымел наглость наложить на консорта руки, выдернуть его за жгучие цепи из темницы и повергнуть на землю в центре их круга. Ночной воздух был холоден и в такой близости от тропы разносил мощную внешнюю магию. Сила естественным образом притянулась к меткам на его коже, и они начали жечь. Консорт предоставил плоти отмирать, вкушая от магии на ветру.

Неподалеку ошивался его сородич, который, вне всяких сомнений, бдел у выходного отверстия. Оно было из числа нескольких, ведущих прямиком в Недра, единственным на сотни миль окрест достаточно широким, чтобы прошли тюремщики. Идеальное место для улья, если мозговику хватит сил защитить его от соперников.

Магический след уведомил консорта, что страж – из его собственного помета. Старший среди икринок, самый доверенный командир консорта. Консорт был милостив к нему, разрешил прожить долго, и теперь тот набрался сил. Достаточно, чтобы уничтожить тюремщиков, если захватить их врасплох.

Прокатившись по земле, консорт замер у ног своего скакуна. Ему захотелось отказаться от сцепки – просто чтобы напомнить людям, что они не властны над ним. Что в решающий для них час он все еще волен им помешать, если захочет.

Но он этого не хотел. Настало время завоевать их доверие, и даже жалкая дееспособность ездового животного была лучше, чем его собственная.

При ударе о сандалию возник телесный контакт. Консорту хватило его, чтобы скользнуть в тело трутня и обрести над ним власть. Тот распахнул одежды, нагнулся, поднял консорта, усадил его на закорки и тканью укрыл от звездного света.

Чураясь сияния, демон прикрыл тканью и глаза и воспользовался чужими – трутня. Цепи, прикрепленные к толстому ремню животного, не позволяли разгибать конечности полностью – лишь настолько, чтобы оно могло взбираться на холмы и горные склоны.

Они остановились в гнездовье людей – том самом, которое консорт опустошил, когда удерживал выходное отверстие несколько циклов назад. Консорт досконально знал это место, благо пожрал сознание его вождя.

– Вы хорошо справились, – поздравил он свой конвой гавканьем, которое сходило у них за общение. – Мы около входа. Я могу показать вам путь.

– Удивительное нетерпение, и откуда оно только взялось? – сказала Охотница.

– Нетерпение рыбы очутиться в воде, – ответил консорт. – Как и тебе не терпится пожирать плоть моих соплеменников.

– Ничего подобного! – Аура Охотницы вспыхнула негодованием, и консорт насладился им.

Людей так легко спровоцировать.

– Твоя ложь не имеет смысла, – сказал консорт. – Все написано в твоей ауре. Ты убеждаешь себя, будто идешь спасать свой род, но в действительности жаждешь только могущества.

Охотница сжала кулаки, притягивая внешнюю магию. Ее татуировкам требовалась самая малость, чтобы убить консорта, но он не боялся.

Разведчик вмешался вовремя:

– Не ведись на его болтовню, Рен. Ты же знаешь, что это за твари.

Аура Охотницы расслабилась.

– Да, знаю.

– Что это за место, демон? – Наследник, спрашивая, взмахнул копьем, и консорт посмотрел опасливо. Тюремщики могли уничтожить его многими способами, не только копьем Каври, но консорт боялся его тысячи лет. От него пал родитель. – Здесь отметились люди моего племени. Что с ними случилось?

В голове родилось немерено всякой лжи, но правда была изысканнее.

– Они забыли, что охраняют и почему, – ответил консорт. – Они расслабились, как будет и с вами, а их метки подвели. Я сумел обойти их заслоны и отправил их тела маршем на мозговой двор, в мою кладовую.

Люди расстроились. Он читал это в аурах и наслаждался эффектом.

– Откуда демону все это знать? – спросила Певица.

Консорт повернул к ней глаза трутня:

– Он, доча, поглотил воспоминания их вождя, как поступил и с моими. Вот как постиг он стыд, который я испытал, когда твоя безобразная мать наградила меня первенцем женского пола. Я был слишком труслив, чтобы ударить ее, но нашел похожую на нее хисах и выпустил пар.

– Это ложь из уст самого отца лжи! – прорычала Певица, но в ауре обозначились сомнения и мука.

Звук отцовского смеха ранил ее еще глубже.

– От того принудительного соития родился ублюдок, которого я любил неизмеримо больше, чем тебя.

Она заорала на него, царапнув ауру. Шанджат упал на колени, прикрывая уши консорта, но демон даже в приступе боли извлек удовольствие из гнева Певицы. Как же хрупко человеческое сознание! Она не выдержит, если правильно выбрать время и хорошенько задеть.

Наследник положил руку ей на плечо, и ее атака захлебнулась. Консорт заставил трутня ослепительно улыбнуться Певице.

Он зашел слишком далеко. Наследник воздел копье и послал в накожные метки консорта разряд.

Мучение превзошло даже его выдержку. Одежда трутня удержала консорта в седле, когда ментальная хватка ослабла, но потом контроль и вовсе угас, и трутень рухнул на бьющегося в корчах демона.

Затем боль резко отступила. Консорт вернулся в тело трутня и медленно поднял его на ноги.

Тогда настал черед Охотницы заняться метками. Нервы консорта воспламенились, и он опять опрокинулся на землю. Ему причинили огромный ущерб, для починки потребуется драгоценная магия. Спутники Охотницы смотрели на бесчинство бесстрастно.

В конце концов она Втянула энергию обратно, и вперед выступил Разведчик:

– Ты будешь говорить, когда спросят, если не хочешь огрести сполна. Ты будешь отвечать на наши вопросы, отведешь нас, куда мы хотим, а в прочих случаях – держать свою поганую пасть на замке, иначе мы отдадим тебя солнцу и доберемся сами.

– Вам никогда не добраться, – пообещал консорт. – Даже за сотню ваших лет, а у вас нет столько времени.

– А как насчет пленных, которых ты отослал? – Аура Разведчика подернулась пленкой отвращения. – Они проделали весь путь самостоятельно?

Консорт на человеческий манер мотнул головой трутня:

– Я послал хамелеона провести их через… серьезные препятствия и заклеймил стадо магией, чтобы все порождения тьмы знали – оно мое.

– Что за препятствия? – осведомился Разведчик.

– Путь был тернист и долог даже во времена твоих пращуров, – ответил консорт, – а с тех пор, как Каври повел свои орды вниз, прошли тысячелетия. Одни ходы осыпались, другие затопило, третьи обветшали или были раскопаны. Крутые подъемы и спуски. Этому трутню придется тяжко, если его не развязать.

– Мы будем решать проблемы по мере их возникновения, – сказал Разведчик. – Я бы на твоем месте не надеялся, что мы снимем цепи.

– Рано или поздно я освобожусь, – предрек консорт. – И приготовлю праздничную трапезу из ваших мозгов.

– Возможно. – Пылая аурой, вперед шагнула Охотница. – А может быть, ты попытаешься вырваться, а мы тебя убьем и закусим твоими.

Она оскалила зубы. Они были не так длинны и остры, как у его соплеменников, но все-таки консорта пробрал озноб.

– Ты думаешь, у нас тоже получится? В один присест выведать все, что ты знаешь?

Охотница сняла с пояса клинок. Оружие было наделено немалой силой; в него впитались бурные эмоции, которые Втягивали магию самостоятельно.

– Ночь, – возможно, мы изначально взялись за дело неправильно. Пожалуй, я лучше вскрою тебя сейчас же и сама отведу нас вниз.

Она сделала еще шаг, и консорт понял, что заигрался. Она не шутила, она убьет его и, вероятно, свихнется, пожрав его древнее сознание.

Мысль была неприятной. Если консорт не выживет, ему безразлична дальнейшая судьба соплеменников и человечества.

Он посмотрел на Разведчика и обнаружил в нем проблеск здравого смысла – тот встал между ним и своей самкой.

– Дыши, Рен. Откуда нам знать, что это сработает.

Ее аура осталась разгоряченной, непредсказуемой, но она чуть успокоилась, и консорт облегченно выдохнул.

Он приказал трутню встретиться взглядом с Разведчиком. Странно было смотреть в чужие глаза без возможности проникнуть в мысли. Откуда люди набрались такой силы при столь зачаточном восприятии?

– Для нас с тобой, Разведчик, существует путь покороче, – негромко проговорил консорт. – Мы одолеем его мгновенно, сэкономив недели. Убережем от опасности твою самку и приплод.

– Мы пойдем вместе, – возразил Наследник. – Или вообще никак.

– Он тебе не доверяет, – заметил консорт Разведчику. – Это явствует из ауры. Он боится, что ты его предашь. Изменишь всему вашему роду.

Он видел, насколько натянуты их отношения. Улавливал сомнение. Они были не так едины, как казалось.

Он наклонил голову трутня набок:

– Ты этого боишься, Разведчик? Того, чем станешь вблизи от энергии Недр? Ты доверяешь себе немногим больше, чем так называемому союзнику.

Разведчик вскинул руку, призывая магию, и снова зарядил метки консорта. Трутень рухнул, оба завыли и забились в судорогах. Мозговик почувствовал вкус человеческой крови и понял, что трутень прикусил язык.

– Я тебя предупреждал: не разевай пасть, пока не спросят, – проговорил Разведчик, Втягивая силу обратно. – Ты здесь единственный, кому не доверяют.

– Однако ты просишь, чтобы я проводил вас вниз, – ответил консорт, цепляясь за упавшего трутня.

– Сейчас самое время, – сказала Охотница.

Консорт задумался. Он мог отвести мучителей к отдушине в когти своего отпрыска и полюбоваться их гибелью.

Но как поступит его соперник, когда обнаружит, что консорт скован и беспомощен? Спасет его? Немыслимо. Он сделает то, что сделал бы на его месте любой. Убьет консорта, пожрет его сознание и обретет силы для возвращения в Недра, где заменит родителя и породит новое поколение демонов.

– Вход охраняется! – прорычал он неудобопроизносимые слова.

– Как именно? – осведомился Разведчик.

– Ты не чувствуешь? Его сторожит мой отпрыск. Даже я его чую, хоть вы меня и искалечили.

Люди застыли, склонив голову и прислушиваясь. Они отвлеклись, консорт мог воспользоваться удобным случаем и сбежать, но был слишком слаб и боялся, что Охотница выполнит обещание.

– Я его слышу, – чуть погодя произнес Наследник. – Как шепот в ночи.

Разведчик нахмурился – он не привык быть вторым, когда дело касалось магии. Он был искуснее, но артефакты Наследника – не простые побрякушки. Они впитали веру миллионов, и она сохранилась даже спустя многие и многие годы.

– Вон там, – сказал Разведчик через секунду. – Засек.

– Ну а я – нет, – буркнула Охотница.

– Князек хоронится за метками, как и мы, – пояснил Наследник.

– Втягивай и Вчитывайся в поток, но ничего не ищи, – посоветовал Разведчик. – Высматривай пустоту, похожую на дорожную выбоину.

Охотница снова закрыла глаза, лицо застыло в животной сосредоточенности. Наконец она подняла веки, повернулась и указала в сторону отдушины:

– Туда.

Наследник повернулся к Певице:

– Шанвах?

Ауру девушки затопил стыд, и консорт насладился им. Она поклонилась:

– Прости, Избавитель. У вас троих по шесть чувств, но мне Эверам счел нужным даровать всего пять.

– Не расстраивайся, – сказал Разведчик. – Зато мы такие певчие пташки, что горе одно.

Консорт с трудом не выдал отвращение через лицо трутня. Их понимание силы было в лучшем случае рудиментарным. Даже инстинкты нижайшей касты трутней обеспечивали контроль, недоступный для лучших представителей человечества.

Консорт сортировал эмоции, ибо в том заключалась суть магического контроля. И все же он с трудом подавил стыд оттого, что его застигли врасплох и захватили… млекопитающие.

Но в этой мысли теплилась и надежда. Коль скоро они едва умели читать потоки, перед консортом открывалась возможность прибегнуть к тонким магическим приемам, не боясь разоблачения.

Проблемой оставался источник энергии. Накожные метки консорта не позволяли ни выпустить магию внутреннюю, ни Втянуть внешнюю. Он мог действовать через трутня, но Шанджат, при всем его здоровье и силе, не был помечен, а воля его сломилась – он стал почти мертв для магии. Для магических операций консорту понадобится вместилище вроде предметов, которыми располагают его тюремщики.

Если прибегнуть к небольшому отвлекающему маневру, то такую штуковину можно простереть достаточно далеко, чтобы зарядиться. И защитные метки не помешают, если действовать через трутня-человека.

Задача на потом. Имелось дело более срочное.

– Вам придется устранить мой приплод, если хотите проникнуть через отдушину во тьму.

Разведчик вновь повернулся к консорту:

– И мы должны поверить, что ты поможешь нам убить твоего сына? Может, ты уже предупредил его о нашем приходе и ведешь нас в ловушку.

– Не сомневайся, человек, я бы отвел, – ответил консорт. – Но если мой отпрыск поймет, как я ослаб, он не замедлит убить и меня.

– Родного папашу? – недоверчиво спросил Разведчик.

В его ауре отчетливо написалось отвращение к демонам вообще.

– Я ему верю, – сказала Охотница.

– Слушай свою самку, человек. – Трутень с улыбкой поворотился к Наследнику. – Навряд ли этот принц первый, кто готов пойти на убийство ради отцовского трона.

Он сказал наугад, но попал в точку, и это немедленно подтвердила аура Наследника. Горделивые потомки Наследника вели себя во многом так же, как заведено при мозговом дворе, и воевали друг с другом, пока их властитель отсутствовал. Наземный мятеж созрел для жатвы.

– Найдя меня скованным, мой отпрыск с удовольствием полакомится моим сознанием и приложит эту силу к своей. И вам его тогда не одолеть. Он пожрет ваши мозги, узнает все о ваших людях и замыслах и вернется в Недра, чтобы запечатлеть свою сущность в новом поколении демонов. Они быстро созреют, восстанут и усмирят поверхность задолго до того, как ваши грубые великие метки достигнут критической массы.

Тюремщики переглянулись, затем Наследник посмотрел на него:

– Ступай обратно в камеру, князь лжи.

Он послал в метки разряд энергии, и мозговик с трутнем вновь повалились наземь, извиваясь в агонии.

Разведчик снял консорта с трутня, но Алагай Ка едва осознал, что цепи жгут ему кожу. В последний миг перед разделением коготь демона коснулся предмета, который висел на шее трутня на кожаном ремешке и прятался в ложбинке между налитыми грудными мышцами.

Певица совершила роковую ошибку. Она считала, что пузырек с ее слезами на шее родителя – всего лишь символ, но в нем заключалась реальная сила. Небольшая, но предмет, хранивший отпечаток ее скорби, мог Втягивать и удерживать магию.

Не будучи скован кожными метками консорта, трутень был в состоянии держать пузырек и заряжать его хоть по минимуму.

И этого могло хватить, чтобы купить консорту свободу.

Заперев Алагай Ка в стальном фургоне, Арлен трижды проверил метки. Защита была прочна, но он знал, на что способны мозговики. Если второй князь демонов заметит фургон и различит, какого рода в нем груз, он быстро преодолеет заслон.

Джардир был на взводе:

– Я не верю прислужнику Най.

– Ты и не обязан, – сказал Арлен.

– Мы продержали его в заточении не один месяц. Откуда он узнал про моих сыновей?

– Не думаю, что он узнал. Он сказал наобум, опираясь на воспоминания Шанджата, а ты ослабил бдительность, и твоя аура подтвердила его правоту.

– А может быть, мы болтаем лишнее при Шанджате, – заметила Ренна.

– Да, теперь придется вести себя крайне осторожно, – согласился Арлен. – Не потащим же мы за собой телегу. Пока же, Рен, вы с Шанвах охраняйте фургон, а мы с Ахманом пойдем за вторым мозговиком.

– Ну да, в последний-то раз удалось на славу, – сказала Ренна. – Нас понадобилось трое, когда мозговик увидел, что мы на подходе.

– Если это засада, мы вряд ли выстоим против демона, который караулит такую большую магическую отдушину, – сказал Арлен. – А если нет, то вы нужны здесь.

– Зачем?

– Если нас убьют, вы не оставите от Алагай Ка ни крошки на закуску второму мозговику.

– Демоново дерьмо, – проворчала Ренна, – Шанвах одна с этим справится. Ты просто не хочешь, чтобы я шла.

– А должен хотеть? Создатель, Рен! У тебя уже вырос живот.

– Вовсе нет, – возразила Ренна. – Чуток набрала вес, и все. Ем за двоих.

– Рен, я вижу тебя насквозь, – уперся Арлен. – Ребенку нельзя так быстро расти. Та же история вышла с Лишей. Родила на месяцы раньше срока.

Едва договорив, он понял, что допустил ошибку. Любое упоминание Лиши Свиток по ходу спора заканчивалось плохо.

– Послушать Лощину, так она все это время как проклятая пробивала головы дама и убивала демонов, – ответила Ренна. – Хочешь сказать, что Лиша Свиток круче меня?

– Ее настигла беда, а она завернула ее на пороге, – сказал Арлен. – Не полезла на рожон в Недра.

– Это речи демона. Он хочет нас расколоть. Ослабить.

– Из этого не вытекает их лживость, – возразил Арлен. – Это как раз в духе демонов – ужалить правдой в самое больное место.

– Именно этому, Пар’чин, ты и должен отчаянно сопротивляться, – вмешался Джардир. – Твоя дживах слишком сильна, чтобы оставлять ее не у дел. И ты это знаешь. Заменить ее некем, а нам нужна помощь. Мы все должны чем-то жертвовать.

Арлен испепелил его взглядом:

– Тебе легко говорить, Ахман. Мир кишит твоими детьми и женами. А у меня других нет.

– По-твоему, мне хочется вести в бездну племянницу, которой и замуж-то едва пора? – осведомился Джардир. – Или – чтобы мой единственный внук ехал у матери на закорках спасать хаффита из полного копий гнезда?

– Это другое, и ты это понимаешь, – отрезал Арлен. – Ты взял бы в бездну Олив Свиток?

Джардир ответил не задумываясь:

– Если бы это хоть на йоту повысило шансы уничтожить Алагай’тинг Ка, то да, Пар’чин. Ради этого я отвел бы в бездну всех моих жен и детей. Вот что такое быть Эведжаном. Первая война превыше всего. Инэвера сделала расклад на крови твоей дживах. Она должна пойти с нами в бездну, иначе наши шансы на победу будут лишь малой толикой нынешней хрупкой надежды.

Убежденность в его ауре ужаснула Арлена – и захлестнула завистью. Как просто жить, доверяясь судьбе.

– Это мой выбор, – сказала Ренна.

– Да, но я не обязан его приветствовать. Наше место – на папашиной ферме; мы ждали бы там девять месяцев, как делает все, мать его, дурачье на свете.

– Мне этого хотелось всю жизнь, – ответила Ренна. – А ты сорвался сдуру и заварил всю эту кашу. Расхлебывать нам. На папашиной ферме небезопасно. Нигде не будет безопасно, пока мы не покончим с делом.

– Допустим, – бросил Арлен. – Но я не припоминаю, чтобы проклятые кости высказывались насчет охраны фургона, пока мы открываем врата.

Ренна скрестила руки:

– Ты меня не удержишь. Сажай меня к демону, потому что иначе я пойду за вами, как только вы свалите.

Арлен сжал кулаки. Раген с Элиссой не раз внушали ему, что брак – дело трудное и требует массы уступок, но он этого не понимал, пока не испытал на своей шкуре.

Они двинулись по горному склону, и Арлен сосредоточил силу в накожных метках замешательства и невидимости. Он чувствовал, как принц подземников исследует сознанием местность, но, похоже, мозговик просто осматривался и не искал их намеренно.

Ренна тоже замаскировалась. При взгляде в лоб она казалась полупрозрачной, напоминая отражение в оконном стекле. Он попытался выделить детали, и голова пошла кругом. А если смотреть краем глаза, она и вовсе исчезала.

Ренна сказала, что он выглядит так же. Их метки были призваны влиять на демонов, но плоть подземников, которую Арлен и Ренна усвоили, стала их частью, и эффект сказывался. Они держались поближе друг к другу, чтобы не потеряться.

Джардир отслеживал их без труда благодаря коронному видению. Он парил в ночном небе, пока они приближались к пещере.

Способность Джардира улавливать шепот демона на ветру продолжала нервировать Арлена. Чем дольше Арлен находился подле короны и копья Каджи, тем больше он уважал первую Дамаджах, которая изготовила их тысячи лет назад. Арлен мог по праву претендовать на звание величайшего метчика своей эпохи, но по соседству с магией, гремевшей в этих предметах, подобно оркестру, он был ребенком, колотящим по кастрюле. Джардир не умел растворяться, зато все лучше осваивал свои сокровища и вытворял вещи, недоступные даже Арлену.

Они дошли до края меточной сети мозгового демона. Ее вырезали когтями на деревьях, окружавших подножие горы. Та была слишком высока, чтобы метки полностью скрыли ее от посторонних глаз, – тем более что это бессмысленно при сиянии энергии, сочившейся из отверстия. Арлен видел сквозь сеть невооруженным глазом, но меточному видению она представала в виде густого светящегося тумана.

Арлен ощутил преграду, которую создали не от демонов, а против людей. Любого, кто сунется, отбросит болезненной световой вспышкой, а мозговик узнает о незваном госте.

Резко остановился и Джардир. Он завис над границей сети, изучая ее контуры с высоты.

Ренна показала наверх:

– Хочу увидеть то же, что он.

Арлен взял ее за руку:

– Не растворяйся полностью.

– Ты это тысячу раз повторил, – огрызнулась Ренна, – что метки откажут, если переборщить. Демоны нас учуют, и все закончится волевым поединком.

– А он нам ни к чему, если можно уклониться, – подхватил Арлен. – Особенно когда демон прячет сознание за меточной сетью.

– Я буду осторожна.

Они частично растаяли, сохранив достаточно массы для действия меток и все-таки сделавшись легче воздуха. Танцующей парой они дружно притопнули и воспарили навстречу Джардиру.

Ночь была ясная, и острым глазам Арлена хватало звезд, чтобы разглядеть узкую дорогу, которая вела к отдушине. Пещера оказалась меньше, чем он ожидал, но сила, которую она излучала, была чрезмерна, и даже князь демонов не мог ее спрятать. Пещеру окружали древние каменные колонны с разрушенными и оскверненными метками.

– Зев Бездны, – благоговейно шепнул Джардир. – Еще одно священное место, поруганное алагай.

– Ты полководец, – сказал Арлен. – Как думаешь поступить?

Джардир поразмыслил.

– В Ущерб, когда князья явились в Дар Эверама, они вырыли на полях великие метки, очень похожие на здешние. Я проник за них при помощи короны.

– Ты можешь пробить сеть незаметно для демона?

Джардир нахмурился:

– Не уверен. Тот князь был слабее, сеть – недостроена, и он был сосредоточен на том, что происходит внутри метки. А этот враг настороже и во всеоружии. Я чувствую, как вытекает из логова его воля.

– Я могу его отвлечь, – предложил Арлен. – Мощный и несфокусированный разряд магии запалит всю сеть. Если правильно выбрать момент, демон не заметит, как ты проскользнешь.

– Не ты, а мы его отвлечем, – уточнила Ренна. – Он врежет тебе, едва дотронешься до паутины. Ты же сам сказал, что нам нельзя растворяться, иначе подставимся.

– Тем более держись в стороне.

Ренна покачала головой:

– Через три вдоха я пошлю еще один разряд с дальней стороны горы. Ты успеешь скрыться. Мы будем бить по очереди, пока Джардир не прикончит тварь.

– Нас не хватит надолго, – возразил Арлен.

– Долго и не понадобится, – пообещал Джардир. – Я буду стремителен, как копье Эверама.

Арлен медленно выдохнул:

– Хорошо бы.

– Если не веруешь в Эверама, Пар’чин, поверь в своего аджин’пала, – сказал Джардир. – Ступай же.

Арлен сжал руку Ренны. Для всего мира она была иллюзорна и невесома, как мыльный пузырь, но для него оставалась теплой и настоящей. Их взгляды встретились, и Ренна, развернувшись, порхнула прочь. Джардир запахнул плащ-невидимку и превратился для взора Арлена в размытое пятно. Арлен отлетел на приличное расстояние в противоположную сторону от Ренны.

Затем он завис над стоявшими перед сетью деревьями и Втянул. Магия здесь была густа и водопадом изливалась из отдушины. Нахлынувшая сила оказалась столь велика, что мозговик не мог не заметить утечки. Арлен стремительно влил ее в меточную сеть, и та разожглась, словно созвездие.

Он сразу сорвался с места. И вовремя – из устья пещеры вырвался ответный разряд, который ударил в точку, где он только что находился. Энергия расщепила верхушки деревьев и осветила огромный участок леса.

Не успел свет померкнуть, как сеть озарилась с другого края – сработала Ренна.

В ее сторону понесся второй разряд, хотя ее, без сомнения, и след простыл. Арлен ударил снова, но сеть все равно устояла, однако на сей раз ответного огня не последовало. Из пещеры донесся пронзительный визг, и Арлен застыл, не дыша. Нанес ли Джардир удар?

Но визг повторился. Пронзительные крики звучали все громче, невыносимо для слуха. Кулаки Арлена сжались, когда из-под прикрытия мозгового демона вырвались сотни мелких воздушных – ловких и быстрых. Их кожистые крылья с силой взбивали воздух.

Их вылетало все больше, теперь уже тысячи. Мчась ужасающим строем, они разделились на два густых облака и устремились в противоположные стороны вдоль границы сети. Среди них были хамелеоны, которые в меточном видении светились ярче соратников.

– Будь оно проклято! – Арлен сплюнул по ветру.

Если остаться на месте, такая туча поглотит их в считаные секунды. Как только в них врежется демон, мозговик узнает, где они прячутся.

– Стремительный, как копье Эверама, бидо ты мое, – пробормотал он, припуская во весь опор.

Он должен отыскать Ренну.

Ренна очутилась так близко от взрыва, что ей опалило ноги, но мигом позже она отлетела тем же путем, которым и явилась, на случай ответного удара.

Теперь сгусток энергии ярко сиял посреди укрытия. Демон усиленно Втягивал от отдушины. Долго держать в себе столько энергии не могло ни одно существо, но на короткое время демон стал чрезвычайно опасен.

Затем из пещеры хлынули воздушные твари.

Издалека они напоминали летучих мышей, гнездившихся в отцовском амбаре, но, когда подлетели ближе, Ренна увидела, что они величиной с собак. Под острой чешуей играли могучие витые мышцы, а клювовидные рыла были полны шипастых зубов.

Она снялась с места, но демоны двигались в обе стороны вдоль меточного заслона, и скоро эта растущая сеть поглотит и ее, и Арлена – если тот еще не попался. Магия, истекавшая из устья пещеры, злобно пульсировала.

На лету она быстро чертила и разбрасывала за собой, как гвозди, ветровые метки. Вскоре воздушные демоны принялись на них натыкаться, и в плотном строю возник хаос, но тварей было слишком много, чтобы замедлить их продвижение.

Она увидела впереди Арлена. Его накрыло; он развернулся и напитал свои ветровые метки энергией. Татуировки полыхнули серебром так, что на них стало больно смотреть. Демонов отбросило, случилось столпотворение. Когда свет померк, Арлен вывалился из роя и быстро устремился к Ренне.

Туча окутала и ее. Она тоже зарядила ветровые метки, и демоны отскочили, но один, как ни в чем не бывало, сшибся с нею в воздухе и змеей обвился вокруг.

Она стала тяжелее, и оба начали падать. Ренна зарядила метки против хамелеона и оттолкнула тварь, но та не разомкнула колец и продолжила тянуть ее вниз.

– Рен! – крикнул Арлен.

Земля стремительно приближалась, и ему было не поспеть. Надеясь пережить удар, Ренна распределила энергию по мышцам, костям и чреву.

Но тут из пещеры вырвался заключительный разряд. Он разошелся, как круги по воде, сопровождаясь невыносимым воем.

Она уже чувствовала подобное – ударную волну, порожденную психической смертью мозгового демона. Та пролетела по огромному выводку летучих демонов, сбивая их с небес, и хамелеон ослабил хватку. Ренна оттолкнулась, и он с визгом понесся в гущу деревьев.

Последовала серия взрывов: Джардир Втягивал от пещеры, заряжая массивные ударные метки и опрыскивая купы деревьев, которые служили узлами меточной сети демона. Барьер через секунду рухнул, и Ренна поспешила к устью. Арлен присоединился, и оба резко остановились у входа. Арлен был мрачен; Ренна приготовилась к продолжению спора, но он промолчал, всецело сосредоточившись на пещере.

В колоннах, которые высились с обеих сторон, искрошенных когтями подземников и грузом веков, безошибочно узнавался красийский стиль. Ренна сумела различить истершуюся за тысячи лет голову демона, вырезанную над пещерой в скале. Его пасть служила вратами в бездну.

Арлен встал рядом:

– Зев Бездны – не просто название.

– Я бы разочаровалась, будь это обычная пещера. – Освещенная устьем, Ренна жадно Втянула от изобилия магии. Они вошли, и она приготовилась к чему угодно.

Внутри их ждал Джардир, с копьем на изготовку стоявший над трупом мозгового демона. Он опустил оружие, когда они приблизились.

– Здесь была еще пара оборотней, но они околели вместе с хозяином.

– Как и летучие демоны снаружи, – кивнул Арлен.

– Какие-то хамелеоны могли и выжить, – сказала Ренна. – Которых не задело.

Кивнул и Джардир:

– Давайте скорее доставим Шанвах и пленника, пока уцелевшие не оправились.

– Нам придется подогнать фургон к самому устью, – сказал Арлен. – Хамелеону достаточно уцепиться за мозговика – и нам конец.

– Внизу-то демонов не будет, ура, – буркнула Ренна.

Арлен вздохнул и ущипнул себя за нос:

– Если у тебя есть идеи получше, Рен, то самое время поделиться.

Ренна рассматривала мозгового демона:

– Я просто ворчу. Мы все дерганые. Идите за фургоном, а я посторожу вход.

Она ожидала от Арлена возражений, но он, казалось, обрадовался, что не придется спорить о другом. В любом случае он был прав. Бессмысленно охаивать его план, не имея лучшего.

Мужчины вылетели, и она повернулась к телу демона. Неужели это срабатывает в обе стороны? Алагай Ка сказал дело. Она не могла рискнуть миссией, убив из прихоти единственного проводника. Но перед ней лежал свежий мозг, тело еще не остыло…

Не успела она подумать как следует, а нож уже прыгнул в руку. Меченая кромка глубоко врезалась в прочный шишковатый череп демона. Она откинула кожный лоскут и обнажила кость. Излишний ихор стерла руками и облизала пальцы.

Она уже почти не чувствовала ни его тлетворной вони, ни отвратительного вкуса, но начинала постигать тонкие различия магии. Она могла отличить ихор демона каменного от ихора скального, видела разницу между терпкостью молниевого и вкусовым букетом воздушного. Самым памятным стал ихор хамелеона, который Ренна слизнула с кожи и лезвия. Потом она, как жвачку, перекатывала магию во рту.

Но ничто из пережитого не подготовило Ренну к приливу силы от ихора демона мозгового. Она будто нырнула в ледяную воду. Ее пробрала дрожь; она стала живее и зорче, чем когда-либо раньше. Во вкусе слились все разновидности магии и сверх того.

Она расколола толстый череп навершием рукоятки с ударной меткой. Затем поддела кость лезвием и отвела, обнажая мозг.

Тот подрагивал, словно желе, блестящий и липкий от ихора. В меточном видении Ренна ни разу не наблюдала такого сияния. Она отсекла большой ломоть, схватила его голой рукой и жадно затолкала в рот.

Сила, которая заключалась в ихоре, была ничем – щекоткой по сравнению с молнией, полыхнувшей во рту. Нахлынуло наслаждение, и мир, как никогда, открылся чувствам. Каждое мгновение растянулось до своего истока, как будто мир озарился светом знания. Ренна зачарованно уставилась на застывшие в воздухе пылинки, узрела завихрения магии, которая вытекала из отдушины. Поток уподобился замерзшему водопаду.

Но информация вливалась быстрее, чем Ренна усваивала. То, что сначала представилось освежающим напитком, теперь грозило ее затопить.

Энергия закипела в венах, обожгла нервы. Не та горлодерня, что иссушала, если Втянуть чересчур много магии, а погребальный костер, в котором сгораешь заживо. Ренна закричала и будто вдохнула огонь.

Нахлынули впечатления, и разобраться в них было невозможно. Ощущения, для которых у нее не находилось даже названия, понесли информацию с ревом вскрывшейся по весне реки. Образы, не имевшие смысла.

Были и эмоции, чью суть Ренна знала.

Зло. Оно переполнило ее. Проникло в нее. Заразило.

Ренна упала на пол – вернее, почувствовала, как пол ее ударил, но потом затерялся в водовороте. Ее вывернуло, перед лицом разлилась смешанная с черным ихором желчь, в которой подрагивало угольное желе. Она не могла думать, не ощущала тела, не понимала, дышит ли еще. Все стало болью и какофонией, от кожи до тайников души. Картинка перед глазами запрыгала, и Ренна поняла, что бьется в корчах.

Затем все окуталось мраком.

– Ей же нельзя доверять, Пар’чин!

– Доверять нельзя никому из нас, – ответил Арлен. – Но, как ты и сказал, заменить нас некем.

В лицо Ренне плеснули холодной водой, и она резко села. Над ней стоял мрачный Арлен с ведром в руках. Позади него держал наготове копье Джардир, но опасность он высматривал не снаружи.

Он направил острие на нее.

Ренну трясло. Она попробовала оглядеться, но в меточном видении все еще оставалось живо, и в воздухе поблескивали создания столь мелкие, что их не удавалось рассмотреть невооруженным взглядом. От этого кружилась голова, и Ренна оперлась на руку.

– Успокойся. – Арлен опустился на колени, поддержал ее, зачерпнул из ведра воды и поднес. – Ты и правда совершила редкую глупость.

В воде тоже кипела жизнь. Такая очевидная, что не верилось: как она раньше не замечала? Миллионы крошечных организмов. Они засновали во рту, и Ренна, поперхнувшись, забрызгала Арлена.

– Иначе было нельзя.

– Можно. – Арлен протер глаз. – У нас есть план.

– План безумен, и ты это знаешь, – сказала Ренна. – Ты сам говорил, что нужны идеи. У меня родилась.

– Я говорил про идеи менее дикие, чем моя.

– Ты все мудрствуешь, а остальные поступают, как считают правильным.

– Мудрствование сохранило мне жизнь, – ответил Арлен. – А поступать, как кажется правильным, – нарываться на неприятности.

Ренна всмотрелась в его ауру, словно в первый раз:

– Напомни-ка мне, кто первый съел демона?

– Да, это я, и получилось круто.

– И вот чем закончилось, – подхватила Ренна. – Сейчас ты великий мудрец, но тот Арлен Тюк из Брука, которого я знала, был беспечен.

Арлен провел по лицу ладонью:

– Не будь я таким беспечным, мог бы в эту переделку и не попасть.

– Может быть, – согласилась Ренна. – А может, нам бы не выпала возможность все уладить.

– Спорить бессмысленно, – подал голос Джардир.

Ренна увидела, что один бриллиант в его короне светится ярче других, – Джардир всматривался в ее ауру, выискивая порчу.

«Забери меня Недра, если я знаю, кем стала», – подумала она. В чем-то она чувствовала себя прежней, но в остальном изменилась необратимо.

Однако вскоре Джардир удовлетворился. Он отвел копье.

– Что ты видела, Ренна вах Харл? В твоей ауре…

– Царит хаос, – закончил Арлен.

– Все, – ответила Ренна. – И ничего. Представь, что вся Лощина собралась на Кладбище Подземников и каждый говорит свое. Слишком много всего, чтобы разобраться. Бессмыслица.

Арлен кивнул:

– Я чувствовал то же самое, когда прикоснулся к сознанию того принца. Но несколько вещей запомнил. Тех, что могут привести не к поражению, а к победе. Если вспомнишь хоть что-нибудь…

– Не, – сказала Ренна. – Во всяком случае, не сейчас. Нужно время.

– Его-то у нас и нет, – заметил Джардир. – Темнейшие часы уже миновали. Если мы не освободим Алагай Ка и не войдем в Зев Бездны, нам придется пережидать здесь день и мы никого не застанем врасплох.

Ренна рывком подобрала под себя ноги и встала, ритмично дыша, собираясь с мыслями.

– Идемте. Разберемся по ходу.

Глава 26 Подземная тьма 334◦П.◦В.

Оставив Пар’чина с его дживах ка в пещере, Джардир поочередно перебрал свои сомнения. То, что в бездну идет женщина с нерожденным ребенком, уже нехорошо, но она в придачу неуравновешенна. Порывиста. Безрассудна.

Но чем он лучше, если согласился с таким планом? Чтобы сам Алагай Ка отвел его в бездну? Дочь Харла сильна. Бесстрашна. Она жертвует собой и ребенком ради Первой войны. Не красийка, но Эведжан в душе. Он пристыдил себя за то, что усомнился в ней.

Возле устья пещеры стояла на страже Шанвах и караулила узилище Алагай Ка. Ее отец оставался прикованным к скамье, а король демонов – запертым за мечеными стальными стенами, но Шанвах была начеку; с копьем и щитом наготове, она приготовилась отразить нападение изнутри и извне.

– Избавитель, – поклонилась она, когда он приблизился, – здорова ли дочь Харла?

– С ее стороны было глупо рисковать собой и пожирать сознание князька, – ответил Джардир, – но, если будет на то воля Эверама, она поправится.

– У нее… получилось? – спросила Шанвах. – Она забрала у демона память?

Джардир покачал головой:

– Похоже что нет. Мы будем придерживаться первоначального плана. Пора.

– Инэвера!..

Шанвах зачехлила копье, легко вскочила на козлы и подогнала фургон к устью пещеры. Она распрягла лошадей и убрала постромки. Темницу демона не возьмешь с собой в бездну, животных пора отпустить.

Джардир посмотрел на скакунов, гадая, не обернется ли для них воля гибелью. На копытах были вырезаны метки, да и солнце взойдет через несколько часов. Почти всех демонов в округе убил мысленный вопль мозгового демона. У лошадей больше шансов пережить ближайшие дни, чем у Джардира и его спутников.

Джардир поднял копье и начертил над ними метки. Магия пристала к лошадям, в последний раз придав им сил и защитив от когтей алагай. На рассвете магия испарится, но до конца ночи они останутся в безопасности.

Приободренные скакуны вскинули голову.

– Храни вас Эверам, благородные кони, – проговорил Джардир. – Я нарекаю вас Силой и Стойкостью. Если я выживу и расскажу об этом странствии, то ваши имена не будут забыты в священной песне.

Он начертил в воздухе еще одну метку. Безобидная вспышка сопроводилась хлопком и погнала скакунов галопом по древней дороге.

Джардир подошел к Шанджату и отомкнул цепь, которой тот был прикован к скамье. Шанджат никак не отозвался. Он смотрел так же бездумно, как лошади. Джардир стащил зятя вниз и перебросил через плечо, словно учебное чучело.

Сын Джефа и дочь Харла с Шанвах ждали его; он поставил Шанджата на колени у двери фургона.

«Это муж моей сестры, – подумал Джардир. – Он обучался и сражался бок о бок со мной со времен Ханну Паш. А я ставлю его на колени перед Алагай Ка».

Он посмотрел на верного друга.

«Брат мой, клянусь светом Эверама и упованием на Небеса: когда придет время, Алагай Ка заплатит за то, что с тобой сотворил».

Подумав так, Джардир отпер и распахнул дверь фургона. Демон лежал посредине и смотрел на него огромными нечеловеческими глазами. Джардир шагнул в круг и расковал гада, затем схватил за горло и выволок его, шипящего, за метки. Без церемоний швырнул на землю рядом с Шанджатом.

Он сохранял ему жизнь ради Ала, но уважения тот не заслуживал.

На сей раз Алагай Ка не стал кобениться и мгновенно восстановил власть над Шанджатом. Воин распахнул одежды и пустил демона на закорки.

Оба, демон и его носитель, уставились на труп мозговика, череп которого вскрыли и вылущили, как дыню. Затем они повернулись к Ренне.

– Славная ночь, – заметила дочь Харла, слизывая с пальцев ихор.

Шанджат расслабился и улыбнулся:

– Если твой детеныш ненароком выживет, он будет силен. Больше сродни моему племени, чем его слабые предки.

Аура Ренны полыхнула таким жаром, что Джардир невольно зажмурился. Ренна выхватила нож и двинулась к демону. Шанджат отступил, но демона окружали со всех сторон, сбежать он не мог, и она, повергнув тварь пинком на колени, приставила к горлу острие могущественного клинка.

Шанджат посмотрел на нее:

– Давай. Убей меня, если посмеешь. Если бы замысел удался и твой примитивный мозг вместил необъятное сознание моего отпрыска, то во мне отпала бы надобность и Наследник убил бы меня, пока я лежал беспомощный.

Губы Шанджата искривились в улыбке.

– Но я вам нужен – правда, Охотница? Убив меня, ты обречешь свой вид на гибель.

– Может быть, – ответила Ренна. – Но если ты еще раз вякнешь о моем ребенке, то будешь мертв намного раньше, чем мой «вид».

Она говорила совершенно серьезно. Джардир понял это по ауре. Он опасался, что она выйдет из себя и сорвет их план, но Алагай Ка их боялся – и пусть, это хорошо. Если король демонов ощутит себя в безопасности, то постепенно отобьется от рук.

Если уже не отбился.

– Твоя жизнь ценна, пока ты приносишь нам пользу, князь лжи, – сказал Джардир. – В Эведжахе говорится, что войска Каджи достигли бездны через три раза по семь дней. Это так?

– Достигли бездны? – Шанджат расхохотался. – Бездна Най – выдумка для вдохновления трутней. Такого места нет.

При виде его гадкой улыбки Джардир ощерился – ему понадобилась немалая выдержка, чтобы не прикончить поганую тварь раз и навсегда. Она искушала их, нашептывая правду, звучавшую как ложь, и ложь, которая походила на правду. Демон обладал жуткой способностью манипулировать их чувствами, даже не заглядывая в мысли. Дремать нельзя, он будет и дальше смущать их умы, подрывать бдительность.

– Сколько времени нужно идти до твоего улья? – спросил Пар’чин.

– Пожалуй, целый оборот, – ответил Шанджат, подмигнув Джардиру. – Мы углубимся дальше Каври с его псами.

Он посмотрел выжидающе, но Джардир лишь улыбнулся.

– Ты хочешь меня оскорбить, демон? – осведомился Джардир. – Унизить мой народ? Псы Каджи загнали ваше отродье под землю, как скот.

– Он боится, хотя и не признается, – вставила Ренна. – Не каждый день съедают сынка!

Шанджат рассмеялся снова:

– Избавиться от сильнейшего соперника – подарок приятный и неожиданный. Благодарю тебя за это.

– Он из тех, кто побывал в Анох-Сане? – спросил Пар’чин.

Шанджат покачал головой совсем как раньше, когда был невредим:

– Нет. Он из тех двоих, кто остался при мозговом дворе, ибо имел достаточно сил, чтобы отвергнуть мой зов.

– С тобой получается девять, – сказал Джардир.

– В Анох-Сане мы убили троих, – напомнила Шанвах.

– Итого пять. – Ренна пнула труп князька демонов. – Плюс четверо, которых мы прикончили прошлым летом.

– До того как все это началось, мозговиков было больше дюжины, – сказал Пар’чин. – И сколько осталось? Четверо?

– Четверо, и достаточно зрелых, чтобы пережить случку и не быть съеденными заживо. – Шанджат улыбнулся шире. – Заодно с молодняком, которого хватит, чтобы опустошить ваши Свободные города. Они рассеются и ударят там, где их не ждут; они построят новые ульи и пустят трутней, чтобы загнали ваш род под землю, как скот, на прокорм детенышам их королев.

– Тогда почему сильнейшие торчат здесь, вдали от людских городов? – спросил Джардир.

Шанджат посмотрел на него как на глупца. Джардир неоднократно подмечал у него этот взгляд, но никогда – в свой адрес.

– Здесь собрана сила. Мой отпрыск предоставил бы сражаться за ваши земли своим младшим братьям, чтобы потом, когда их рать достаточно поредеет, забрать все трофеи себе.

– Откуда ты знаешь? – спросила Ренна.

– Я знаю, потому что и сам это делал тысячелетиями, – ответил Шанджат.

– Теперь, когда его нет, придут ли к отдушине другие мозговики? – спросил Пар’чин.

– Когда поймут, что ее не охраняют, – обязательно, но вряд ли они покусятся на территорию старшего брата, а потому обнаружат это не скоро.

– Когда они нападут? – задал вопрос Джардир.

Шанджат со смехом запрокинул голову:

– Если мой отпрыск был здесь, то уже напали! На Красию. Тесу. – Он повернулся к Ренне. – Может быть, даже на твой Тиббетс-Брук. Уединенное местечко, где полно восхитительно пустых и вкусных мозгов.

Ренна оскалила зубы, но придержала язык и осталась на месте.

Пар’чин махнул рукой в сторону входа:

– Еще темно. Я могу прокатиться обратно…

– Чтобы – что, Пар’чин? – спросил Джардир. – Предупредить об атаке, которая уже началась? Отказаться от нашей миссии и сразиться с князьками помельче?

– Не знаю, – ответил Пар’чин. – Может, чем-то и помогу.

– Мы предупредили их как могли, – сказала Ренна. – Не ты ли постоянно твердил им, чтобы оборонялись сами?

Пар’чин выдохнул:

– Я никогда не стоял в стороне от беды.

– В любом случае вам не следует переходить здесь в промежуточное состояние, – заметил Шанджат. – Вблизи от таких течений даже я растворяюсь с осторожностью.

– Теряешь себя, – сказал Пар’чин.

– Из Недр возврата нет, – продолжил Шанджат. – Даже для моего племени.

Пар’чин повернулся к нему:

– С чего вдруг такая забота? Зачем ты вообще сообщил нам о нападении?

Шанджат насмешливо и глубоко вздохнул, раздувая ноздри.

– Ради сладчайшего аромата вашего отчаяния. – Ладонь Пар’чина сжалась в кулак, но Шанджат продолжил: – И чтобы дать вам надежду.

– Надежду? – удивился Джардир. – Что могут знать о надежде порождения Най?

– Мы знаем, насколько она драгоценна для вас, обезьян, – ответил Шанджат. – Как вы цепляетесь за нее. Убиваете ради нее. Как вы страдаете, когда она исчезает.

– И это твой план? – осведомился Джардир. – Играть надеждой, словно веревочкой перед кошкой, – показывать и отнимать?

– Конечно, – сказал Шанджат.

– И чем же тебе играть теперь, когда ты разоткровенничался? Сообщил, что в наши дома пришла война?

– Надеждой, которая проистекает из знания того, что мозговой двор пустует, пока мой приплод идет на ваши дома войной, – ответил Шанджат.

Джардир оцепенел. Если это правда, они и в самом деле могут преуспеть. Если их соотечественникам удастся сдержать алагай еще один лунный цикл – самое большее два, – то появится шанс покончить с ульем раз и навсегда.

Но демон уже пообещал, что надежду отнимут. Солгал или Алагай Ка знал больше, чем говорил?

Скорее всего, и то и другое.

– У нас не осталось времени пересматривать принятые решения. – Джардир вернулся к фургону и вытащил из багажного отделения котомку. Шанвах тем временем успела надеть свою. – Если нам предстоит отправиться в бездну, то пора выступать.

Джардир замкнул процессию и не спускал глаз с Алагай Ка. Шанджат, невзирая на прикованные к поясу кисти, с привычной легкостью устремился по склону вниз. Это напомнило о том, что демон овладел не только телом зятя, но и всеми его навыками и знаниями.

Шанджат стал очень опасным человеком.

Ренна и Шанвах шли по бокам от демона, глядя по сторонам. Пар’чина видно не было, он шагал впереди и проверял маршрут.

Джардир потерял счет времени в темных туннелях. Отряд не отдыхал, но магия поддерживала идущих, и Джардир полагал, что они шагают уже не первые сутки.

Дорога в бездну оказалась не такой, как он ожидал. Даже здесь, вдали от священного солнца, существовала жизнь. Они пока не встретили демонов, но сырая почва кишела насекомыми и другими созданиями – слишком мелкими, чтобы разглядеть невооруженным взглядом даже в свете короны. В подземных ручьях плавало много рыбы, на стенах росли мхи и лишайники. Попадались ящерицы. Саламандры. Лягушки.

А иногда встречались следы существ покрупнее. Пожалуй, их оставили не демоны, но кто именно – Джардир опознать не смог.

Туннель привел к основанию склона, где за уступом открылась расселина столь огромная, что не было видно противоположного края. Пар’чин ждал, прислонившись к изъеденной стене арочного прохода красийской постройки.

– Мост рухнул.

– Нам придется спуститься на дно пещеры, а дальше снова подняться, – сказал Шанджат. – Трутню понадобятся все четыре конечности.

Не выпуская из виду пленника, Джардир встал рядом с Пар’чином. Они заглянули в пропасть. На границе коронного видения возникла крошащаяся опора моста.

– Я могу перелететь, – сказал Джардир.

– Да, но нам с Ренной нельзя, – ответил Пар’чин. – Демон прав. Чем глубже мы спускаемся, тем сильнее зов Недр. Нужно как можно дольше оставаться во плоти. – Он прищурился на дальнюю опору. – Слишком далеко, не перепрыгнуть даже с разгона.

– Я могу вас переправить, – предложил Джардир.

– И демона? Вплотную к нему, без страховки и острой надобности?

– Значит, полезем, – ответил Джардир.

Ренна присоединилась к ним, и все они вперились взглядами туда, где скрывалось под магической дымкой дно ущелья.

– Надо поесть и передохнуть, если мы собираемся расковать Шанджата. – Она сплюнула в бездну и проследила, как плевок бесшумно исчезает во мгле. – А можно просто сбросить его, и делу конец.

Джардир опять посмотрел на Шанджата. Своего самого бесстрашного командира. Человека, чья доблесть в Лабиринте была такова, что Джардир выдал за него родную сестру. Сколько раз он воочию наблюдал, как Шанджат убивает голыми руками?

– Мудрые слова, – произнес он. – Сердце воина гонит меня вперед, но нельзя, чтобы усталость и голод подорвали бдительность. В этом темном мире легко потерять счет времени.

– Самые верные часы – моя утроба. – Ренна погладила живот, который день за днем округлялся.

Они собрались в устье туннеля. Пар’чин и его дживах направились к Шанджату.

– На колени, – скомандовал Пар’чин.

В него хлынула внешняя магия, и все вокруг потемнело, когда его аура сделалась ослепительно-белой.

Ренна держала нож и тоже сияла магией. Демон, не будучи дураком, поставил Шанджата на колени и разрешил пристегнуть ножные оковы к поясу.

Шанвах насыпала землю в две большие бронзовые чаши. Приуготавливая ее для Джардира, она разровняла поверхность клинком.

По примеру землепашцев Джардир Втянул через корону внешнюю магию и зарядил метки, которые показала ему Инэвера. Земля растопилась, превратившись в водоворот магии, вновь улеглась, и – в одной чаше оказалась чистая вода, а во второй – дымящийся кускус.

Упершись лбом и ладонями в пол, Шанвах вместе с ним произнесла молитвы, благодаря Эверама за безграничную щедрость и повторяя обет сражаться во имя Его.

Шанвах с безупречной змеиной грацией села. Она склонила голову и опустила покрывало, ибо в том не было бесстыдства перед дядей.

– Благодарю тебя, Избавитель, за честь, которую оказывает через тебя Эверам.

Она сделала всего один глоток из маленькой чашки, но глаза ее зажглись, и аура посвежела.

Он же тонкими палочками взял немного кускуса:

– Ешь, и пусть благословенная Эверамом пища наполнит твой желудок.

Шанвах поклонилась снова:

– Благодарю тебя, Избавитель, за честь, которую оказывает через тебя Эверам.

Она съела не больше крошки, но мгновенно насытилась и окрепла.

– Встань на страже, пусть поедят землепашцы, – приказал Джардир.

Шанвах прикоснулась лбом к полу:

– Воля твоя, Избавитель.

Взяв копье и щит, она заняла позицию напротив узников.

Ренна подошла тотчас:

– Ночь, вкусно пахнет!

– Это благословенная пища, – сказал Джардир. – Глоток воды Эверама утолит твою жажду. Клевок пищи – наполнит желудок.

– Посмотрим, – ответила Ренна.

Джардир протянул ей маленькую чашку, но она даже не взглянула на нее. Мигом вынув из поклажи свою, грязную, Ренна от души зачерпнула священной воды. Джардир задохнулся, когда она опрокинула ее залпом, словно кузи, и тылом перепачканной кисти стерла остатки с губ.

Глаза у нее округлились.

– О, сладость солнца!

Она приложилась еще раз – в надежде, что на стенках чаши остались капли, затем повернулась к Пар’чину:

– Арлен Тюк, иди-ка сюда и отпей водицы!

Она наполнила вторую чашку, ее осушила тоже и нацелилась на кускус.

Джардир взял палочки для еды и подчеркнуто кашлянул, но Ренна снова пропустила намек и принялась рыться в котомке, ища миску и ложку. Она беззаботно зачерпнула кускуса, немного просыпала и положила его столько, что благословенной пищи хватило бы на отряд шарумов.

Грубость этой женщины не имела границ, но она была избранной Эверама и гостьей за его столом, а потому Джардир проглотил оскорбление и ничего не сказал.

– Спасибочки. – Привалившись к стене туннеля, Ренна сползла на землю и сидела, набивая рот едой.

Джардир осознал, что таращится на нее, и отвернулся, когда подошел Пар’чин.

– Прости за это. – Пар’чин плавно опустился на колени и поклонился. – Рен не…

– Не оправдывайся, Пар’чин, – возразил Джардир. – Мы не первый месяц питаемся вместе. Она знает, что из вежливости следует молиться перед трапезой.

– Старые привычки отмирают медленно, – ответил Пар’чин. – А Эвераму ей молиться не с руки.

– Пусть называет Его Создателем. Всемогущему все равно.

– Я обязательно ей скажу. – Пар’чин покосился на суженую. – Только не сейчас. Неразумно становиться между беременной женщиной и пищей.

– Сам Эверам говорит твоими устами, – согласился Джардир.

Он приступил к благословению трапезы, и Пар’чин помолился с ним, как часто бывало после ночей в Лабиринте.

Чашкой тонкой работы Джардир зачерпнул воды.

– Ты молишься.

– Что? – не понял Пар’чин.

– Ты сказал, Небеса – это ложь, – напомнил Джардир. – И Эверам – ложь. Зачем же тогда молиться со мной?

– Матушка называла это хорошими манерами, – ответил Пар’чин. – Мудрый старик сказал мне как-то, что наши культуры изначально и естественно оскорбляли одна другую. Что нам пришлось бороться с желанием унижать и терпеть унижения. Противостояние, – покачал он головой. – Я начинаю думать, что не важно, где обитает Эверам – на Небе или в твоем воображении. Это голос, который велит поступать правильно, а большинство людей его вовсе не слышат.

Его слова были кощунственны, но Джардир узрел в ауре Пар’чина такую искренность, что невольно улыбнулся. Его товарищ проявлял уважение на свой лад. Когда они произносили благодарственные слова над трапезой, Пар’чин досконально следовал ритуалу.

Ему, как и Шанвах, хватило глотка и крошки, но Ренна прикончила миску и жадно смотрела на остатки.

– Трутню тоже надо укрепить силы, если хотите, чтобы он пережил поход, – произнес Шанджат. – Как и мне.

Джардир скривился от отвращения, но под взглядом Шанвах кивнул. Она извлекла из котомки небольшой поднос, чашку и миску. Джардир налил священной воды на два глотка и положил столько же благословенного кускуса.

Шанвах опустилась на колени подле отца. Грациозно поставив поднос, она извлекла свои палочки для еды.

– Вот теперь я вижу дочь, которую всегда хотел, – похвалил Шанджат. – Кроткую. Послушную. Удачного замужества тебе все равно не видать, с таким-то лошадиным лицом, как у матери, но все же ты можешь быть предметом для гордости.

– Мною гордился бы отец, – заметила Шанвах. – Он и гордится. И это не изменится от слов, которые произносишь ты, покуда носишь его оболочку.

– Всплеском гордости на закате не затмить разочарования длиною в жизнь, – возразил Шанджат. – Сознание твоего родителя смердит от стыда за тебя. Пусть твоя мать была его дживах ка, но тебя он любит меньше, чем последнюю из жен.

Шанвах осталась внешне спокойной, но сжала палочки, словно борясь с желанием вонзить их демону в глаз.

И все же она сохранила центр, выдыхая, пока аура не улеглась. Когда демон вновь открыт рот Шанджата, палочки выстрелили и набили его кускусом. Он рефлекторно глотнул.

Шанвах притянула отца за затылок и надавила на мышцу, чтобы рот открылся еще раз. Она влила благословенную воду.

Покончив с делом, Шанвах взяла поднос и пошла прочь.

– Мне тоже нужно питаться, – сказал Шанджат.

– Ты недостоин благословенного питья и пищи, – ответила Шанвах.

– Я уже месяцы пробавляюсь крохами, – возразил демон. – Но даже у меня есть предел. Если не будете кормить, я вас дальше не поведу.

Шанвах мгновенно вскочила на ноги и сделала выпад копьем, держа его обеими руками. Шанджат и демон отпрянули, но метили не в них. Острие пронзило слепую саламандру из тех, что шныряли по стенам, охотясь на насекомых. Почуяв опасность, они задвигались резво, но не быстрее копья шарум’тинг.

Сняв это создание с лезвия, она голыми руками разорвала еще извивавшееся животное напополам. Затем пинком в бок повалила Шанджата с демоном. Когда коническая голова ударилась о пол туннеля, Шанвах швырнула половину саламандры в рот Алагай Ка.

– Ешь! – прорычала она. – Иначе я буду петь, пока не сожрешь.

По ходу спуска со скалы консорт усиленно облизывался и отплевывался, пытаясь избавиться от горького вкуса низменной твари. Мясо и кровь укрепили его, но убогое сознание саламандры заставило во всех подробностях пережить ее бессмысленное существование. Он мог бы все выблевать, но, сколь бы ни было сладостно мучить Певицу, он ничуть не желал услышать ее пение вблизи.

Трутню освободили руки – первая из многих уступок в ущерб зоркости. А почему бы и нет? Консорт ранил их словами, но тело трутня держал в узде. Принуждал к смирению.

Час побега приближался, но еще не пробил. Они находились чересчур высоко, слишком близко к поверхности. Здесь было холодно. Темно. Людей, возможно, и впечатляла магия, бурлившая на такой глубине, но это было бледное подобие того, что ожидало их дальше. Даже слабейшие трутни не отваживались без надобности так удаляться от жара Недр.

Но скоро туннели вступят в соты, которые трутни выкапывали миллионы лет. Без консорта люди быстро заблудятся. Вероятность обнаружить мозговой двор сравняется с вероятностью вернуться наверх. Ему было приятно представлять их скитание по мировым кишкам – они будут бродить, пока не сойдут с ума. И как он тогда попирует! Гордыня, сменившаяся отчаянием и безумием, придаст сознанию неповторимый вкус.

Пока же за ним пристально наблюдали. Охотница и Певица спускались по обе стороны от него, а сзади тащился Разведчик.

Наследник отлетел от скалы. Он следил за спуском консорта, не выпуская копья. Тщательность, с которой его охраняли, забавляла. Скоро это кончится. Людям не хватает терпения на такие дела.

Трутень не нуждался в помощи. Консорт дал ему команду, положился на его навыки и направил силы внутрь своего естества, усваивая плоть саламандры и превращая ее в собственную, чтобы нарастить еще один тонкий слой дермы и вытолкнуть чернила подальше.

Осталось немного.

Джардир спланировал на землю впереди остальных и подождал. Ренна, Шанвах и Пар’чин держались вне досягаемости Шанджата, но демон, похоже, не замышлял коварства и хотел лишь благополучно достигнуть дна.

Желание понятное даже для Алагай Ка. У подножия скалы лежали три человеческих скелета – кто или что обглодало их дочиста, было ведомо одному Эвераму. Людям, которых отправил в бездну Алагай Ка, пришлось одолевать тот же спуск, и справились не все. Один скелет был женским, его череп от падения раскололся. Второй – мужской, но слишком маленький даже для землепашца, очевидно недоразвившийся. Вряд ли они мучились, до бездны не дошли, и Джардир понадеялся, что их душам удалось бежать из тьмы и найти одинокий путь.

Третий принадлежал ребенку.

Хуже того – скелет не пострадал, не считая сломанной голени. Судя по бороздам в почве и обособленности от других, девочка немного проползла вперед, обреченная даже в телесной немощи выполнять волю демона. Джардир бережно возложил руку на череп, собравшись благословить ее, но боль наложила магический отпечаток на кость – беззвучный вопль, пронизавший его существо. Он отдернул руку, словно обжегся.

Боль не была ни телесной, ни причиненной неволей – стон души, которая не могла выполнить приказ демона. Все остальные – соседи и близкие – бросили ее не задумываясь, влекомые тем же зовом.

Сообразив, что отвлекся, Джардир поспешно глянул на спутников, но с ними все было в порядке. Ренна оттолкнулась от скалы и пролетела последние сорок футов легко, как лестничную ступеньку.

Она тоже заметила кости:

– Наверно, их надо похоронить?

– Их духи ушли одиноким путем, оставив боль позади. – Когда-то это были всего лишь слова утешения, но теперь Джардир понял, насколько они верны. – Мы почтим их больше, если займемся нашим священным делом.

Дочь Харла что-то буркнула, но не возразила. Она пристально наблюдала за спуском Шанвах и ее отца. Отлепился от скалы и Пар’чин и падающим листом слетел на магическом потоке.

Когда они тронулись дальше, им послужили указателями семь колонн, подобных столпам Небес, но эти были выщерблены и местами разрушены; дно пещеры усыпали камни, скользкие от влаги и отшлифованные многовековой капелью. Среди них и всюду вокруг росли большие и малые сталагмиты.

На дальней стороне их снова ждали кости, и Шанджата опять расковали – теперь уже для подъема.

Наверху они устроили очередной привал, и Ренна на сей раз опустила глаза, когда ее позвали вкусить священной воды и кускуса. Гордая, как скала, она не извинилась за недавнее поведение, но сделала попытку – пусть неуклюжую – помолиться вместе с Джардиром.

Она снова съела больше, чем он полагал возможным, и ему показалось, что даже за истекший короткий срок ее живот увеличился.

Туннель шел под уклон, и этому не виделось конца; воздух стал невыносимо горячим и влажным. Стремясь хоть немного облегчить путь, они рисовали в воздухе метки, но все равно пропотели насквозь, и к телу липли даже тонкие шелковые одежды Джардира. Он Втягивал силу в вышитые метки, выжигая влагу и грязь, но этого хватало ненадолго.

Туннель оборвался вновь, и на сей раз впереди оказалась необъятная пещера с огромным озером. Стояла духота, с далекого свода свисали громадные сталактиты.

Правда, причудливее была прибрежная суша, покрытая ярко светящимися грибами.

– Нам придется расчистить путь, – объявил Шанджат.

Джардир посмотрел на него:

– Зачем?

Грибное поле заросло густо, и отдельные грибы доходили до локтя, но их, казалось, можно было попросту раздвинуть, а остальные передавить.

– Прогони через поле ветер, – предложил Шанджат.

Джардир смерил его настороженным взглядом, потом пожал плечами и, быстро начертив метку, направил к воде порыв воздуха.

Мгновенно последовал взрыв: бессчетные споры образовали темное облако ядовитого дыма. Джардир нарисовал новую метку, и ветер послабее не подпустил смрад к путникам.

– Во имя тьмы ночной – что это было? – спросила Ренна.

– Так выживает колония, – объяснил Шанджат. – Споры выделяют парализующий яд, а он калечит и заражает любое существо, которому хватает глупости сунуться.

– Заражает? – Рука, которую Ренна держала на животе, дрогнула чуть заметно, но аура была красноречива. Джардир различил ее собственный образ: она, прикрывая ребенка, предает окрестности огню.

Шанджат не успел ответить, как в поле обозначилось движение, и демон, прежде невидимый, бросился к ним, угрожая когтями.

Джардир никогда не видел подобной бестии. Ее однородная аура отлично сливалась с колонией. Между пластинами чешуи росли грибы, которые пожирали демона изнутри, что не мешало ему мчаться упоенно и быстро.

Тем не менее он был всего лишь трутнем. Сосредоточившись на миг, Джардир активировал меточное поле короны.

Тварь замедлилась – словно угодив в воду, – но преодолела барьер и снова помчалась быстрее.

Удивленно моргнув, Джардир вскинул копье, но Шанвах оказалась проворнее и метнула наперерез демону меченое стекло. Заточенные острия вонзились в корпус, однако демон, если и почувствовал удар, не подал виду и продолжил бег.

Джардир начертил ударную метку и хлопнул его, как муху. Гад еще не приземлился, когда Пар’чин присовокупил тепловую. Алагай взорвался пламенем столь жарким, что Джардиру опалило лицо. Горящие останки рухнули в грибную колонию и породили новое облако спор, которое раздуло огонь до огромного пылающего шара.

Грибы сгорели, но земля и воздух были влажны; вопреки желанию путников, пламя не охватило и не прожгло почву.

– Будут и другие, – заметил Шанджат. – Споры заражают сознание трутней и превращают их в сторожей, а те стараются, пока их не пожрут уже безнадежно.

– Он пересек мой барьер, – сказал Джардир. – Похоже, эта тварь больше гриб, нежели алагай.

– Как прошли твои пленники? – спросил Пар’чин.

– Хамелеон, который их сопровождал, превратился в огненного трутня и выжег тропу, но не без потерь. – Шанджат оскалился. – Может статься, кто-то из вашего племени еще обслуживает колонию, если его сожрали не до конца.

– А озеро? – спросила Ренна. – Как они перебрались?

– Переплыли, понятное дело. – Теперь Шанджат откровенно улыбался.

– Не верю, – сказала Ренна. – Один Создатель знает, что там, в этой воде. Демон завел нас в ловушку.

Шанджат пожал плечами:

– Другой дороги нет.

– Я верю демону не больше, чем ты, дочь Харла, – сказал Джардир, – но мы не можем ни остаться здесь, ни вернуться.

– Создатель, да когда же, мать вашу, вы перестанете меня так называть? – рассвирепела Ренна. – Может быть, Харл Таннер и не был худшим человеком на свете, но лично я никого хуже не знала. Я убила его собственноручно, и меня тошнит, когда ваша братия ставит его имечко вперед моего!

Опешивший Джардир сперва открыл, потом захлопнул рот. Аура Ренны бушевала, а он хорошо помнил переменчивое настроение собственных беременных жен.

Но затем осознал услышанное:

– Ты признаешься в убийстве родного отца? – Это было… чудовищно. Он посмотрел на Пар’чина, который ответил на его взгляд, пока Шанвах следила за отцом и демоном. – Ты знал?

– Сын Недр сам напросился, – кивнул Пар’чин.

Эти слова утешали. Джардир знал, как ценил товарищ человеческую жизнь. Но даже этого объяснения было мало для подобного преступления. Джардир вновь повернулся к Ренне и впился глазами в ауру, высматривая правду.

– Что, так охота узнать? – осведомилась Ренна.

Пар’чин научил их маскировать ауры и прятать сокровенные мысли и чувства, но на миг она приоткрылась, и Джардир узрел ужас, какого и представить не мог.

Он поднял руки:

– Спокойно, Ренна ам’Тюк. Для меня твоя честь безгранична. Нет сомнения, что твою руку направил сам Эверам.

– Не иначе Эверам заснул на часах, коли так долго протянул с важным делом.

– Спокойно, сестра, – произнесла Шанвах, не спуская глаз с пленника.

– Даже я не в силах судить о замысле Эверама, – ответил Джардир. – На это способны только дама’тинг, но и они лишь чуть-чуть приоткрывают завесу.

Шанджат рассмеялся, однако под гневным взором Джардира промолчал. Джардир опять посмотрел на Ренну и поклонился:

– Я приношу извинения, если мои слова тебя оскорбили. Я знал многих воинов, которые шли на шарак, покрытые отцовским позором. Мы с Шанвах впредь не произнесем этого имени.

Ренна буркнула что-то невнятное, ее аура еще не остыла.

– Однако наше положение от этого не меняется, – сказал Джардир.

– Я не собираюсь там плавать, – кивнула на озеро Ренна.

– Тебе и не придется, – ответил Пар’чин. – Мы сделаем мост.

– Как, Пар’чин? – посмотрел на него Джардир.

– Так же, как пройдем через грибы. – Он шагнул вперед, намереваясь возглавить процессию. – Стройтесь.

Шанвах трижды обернула покрывалом нос и рот, затем извлекла второе – тоже шелковое – и протянула Ренне.

– У меня есть свое. – Ренна вынула из поясного мешочка белоснежное шелковое покрывало и закуталась по примеру Шанвах. – Свадебный подарок Аманвах.

– Эверам предусматривает все и ведет нас как может. – Джардир прикрылся своим ночным покрывалом, а Пар’чин взял запасное у Шанвах.

Она же обернула белым покрывалом и отцовское лицо. Шанджат посмотрел на нее:

– Трутень может довольствоваться этой жалкой защитой, но мне…

– Лучше держать пасть на замке и прижаться плотнее, – докончил Пар’чин.

Джардир замкнул строй; Шанвах и Ренна встали по бокам от Шанджата, образовав ромб, а Пар’чин начертил в воздухе холодовые метки, замораживая и споры, и грибы. Влажность воздуха только усиливала эффект, и все вокруг покрылось толстой ледяной коркой.

Поняв его замысел, Джардир и Ренна принялись делать то же самое, сковывая смертоносные споры. Затем отряд направился к воде, и под ногами захрустело.

Тут на них и напали – твари выскочили из грибных зарослей и повалили со всех сторон. В их числе были демоны, ночной волк, пара здоровых ящериц величиной с глиняных демонов и даже человек – с мертвым взором, с бледной, исчерченной темными венами кожей и росшими из ушей грибами. У них были мощные, но бесцветные ауры, сливавшиеся с колонией. Они действовали бездумно и ничего не чувствуя.

Дернув за цепь, Шанвах повергла Шанджата на колени, сбросила с плеча щит и просунула руку в петлю. Она прикрыла обоих, и демон не воспротивился, когда конвоирша выхватила из упряжи стеклянное копье.

– Не вздумай их резать! – предупредил Пар’чин, но он напрасно беспокоился.

Дочь Шанджата не была глупа. Выставив щит, ломая атакующим конечности и пресекая погоню, она принялась теснить врага пинками и сокрушительными ударами древком.

Остальные придерживались стратегии холода, замораживая тварей и не давая им выделить смертоносную заразу.

Когда первая волна частично отхлынула, частично застыла на месте, Шанвах снова взялась за цепь и возглавила путь к воде. Им пришлось еще дважды остановиться и принять бой, но теперь они были готовы к схватке, а безмозглый противник не так уж страшен тому, кто позаботился о защите. Слабыми оказались даже алагай, поскольку их витые мышцы подъели изнутри прожорливые грибы. Вода все приближалась…

– Сверху! – крикнул Шанджат, и Шанвах успела вовремя воздеть щит.

Со сталактита обрушилась огромная масса слизи. Шанвах инстинктивно прикрыла отца, и стеклянный щит отвел от него удар, но ей самой забрызгало руку и спину. Дымясь и шипя, слизь спалила шелк и просочилась между пластинами доспехов.

Шанвах не вскрикнула и не остановилась, являя безграничную доблесть перед лицом захлебывающейся атаки. Они ускорили шаг, и ближе к воде грибная колония истощилась, а вскоре и кончилась – ее сменила скальная порода, тоже покрытая едкой слизью.

Пар’чин ее выжег, а его дживах – заморозила, и путь к воде освободился.

Шанвах теряла силы. Джардир видел это по ауре: слизь прожигала и растворяла кожу, пожирала ее заживо. Здесь действовала магия, которая крепла и умножалась невероятно быстро. Если не принять мер, Шанвах останется жить считаные минуты, а через час она полностью растворится.

– Охраняйте нас, пока я буду ею заниматься! – крикнул Джардир, срывая с нее шелка.

Она приходилась ему племянницей, и для него в ее наготе бесчестья не было, но у Шанвах в любом случае не осталось сил, чтобы сопротивляться. Кожа на руке и спине пузырилась и таяла. Ренна начертила над ее загубленными одеждами тепловые метки, уничтожая смертоносного паразита.

– Прими боль, – внушил ей Джардир. – Эверам смотрит.

– Боль… – задыхаясь, проговорила Шанвах, – это… только… ветер.

– Именно, – подтвердил Джардир, всматриваясь в жижу.

Призвав силу, он принялся чертить метки. Шанвах металась, закусывая туго намотанное покрывало, но не издала ни звука, когда он выжег слизь и прихватил при этом для верности не только зараженную, но и здоровую плоть. Убедившись, что от заразы не осталось следа, он применил чары, которыми дама’тинг веками восстанавливали тела и стимулировали кроветворение.

Шанвах мгновенно открыла глаза, и ее аура окрасилась стыдом.

– Прости меня, дядя. Я снова оказалась слабым звеном, и этим воспользовались твои враги.

– Вздор, – ответил Джардир. – Без тебя мы бы лишились проводника или пострадал бы кто-то еще из избранных. Полежи минуту.

Но Шанвах уже вставала. Она покачала головой:

– Нет времени, дядя. Я достаточно оправилась, чтобы идти дальше.

Это была правда, хотя ее девственно-чистая плоть стала ядовито-красной и похожей на растопленный воск. Не думая о позоре, она сняла с полусгоревшей одежды пластины меченого стекла и быстро переоделась в запасной комплект. Из колонии выскочил очередной грибной демон, но Пар’чин нарисовал тепловую метку такой мощи, что гад полыхнул белым пламенем и мигом превратился в пепел.

Из воды вырвалось щупальце. Оно метнулось к Ренне, и та истошно вскрикнула. Щупальце оплело руку, но Ренна силой мысли зарядила накожные метки, и оно ослабело. Взмахнув ножом, она отсекла придаток, но за ним вытянулись другие. По ходу боя отряд лишился меток невидимости.

Джардир взглянул на Алагай Ка, гадая, не в том ли состоял его план, но в слабой ауре демона плавал страх. Будучи скован метками в своей нынешней форме, он, как и все, не выжил бы, затащи его кто-то под воду.

Шагнув вперед, Пар’чин обесточил свои метки, чтобы щупальца обвились вокруг рук. Встав попрочнее, он начал пятиться и вытаскивать тварь из воды. Это было кошмарное существо со скользкими придатками, покрытыми острыми рогами и присосками, а корпус, где они сходились, состоял, казалось, только из хищной пасти с тысячами зубов.

Джардир без раздумий приземлился на тварь и умертвил ее, протолкнув в глотку копье Каджи.

Вода закишела демонами. Он сфокусировал волю на меточном поле короны, отогнал их и вернулся к спутникам.

Терпение его истощилось, и он, еле сдерживаясь, подошел к Шанджату:

– И как же людям удалось переплыть через такое зараженное место?

– На них был мой отпечаток, – ответил через его товарища Алагай Ка, – а вел их хамелеон, который повелевал низшими трутнями.

– А войска Каджи? – надавил Джардир. – Они тоже шли этим путем?

– Тогда здесь не было озера, – сказал Алагай Ка. – Мое племя создало его, чтобы отвадить других захватчиков.

– Вы соорудили озеро? – не поверила Ренна.

– Это дело нехитрое – достаточно попросить скальных трутней прорыть туннели до ближайших водопадов, – ответил Шанджат.

– Я не поплыву, – повторила Ренна.

– Плыть и не надо, – возразил Пар’чин. – Я заморожу мост.

– А если на него полезут водные демоны?

– Их не подпустит корона Каджи, – заверил ее Джардир.

Он достал священные чаши, затем расколол мерзлые камни, добрался до почвы и претворил ее в пищу и воду, а Пар’чин призвал магию для постройки моста. Шанвах выглядела намного лучше, но нуждалась в еде и питье для восстановления плоти. Шрамы останутся. Ровное рассечение магия превращала в еле заметный штрих, но в этом случае ущерб был слишком велик.

Шанвах насытилась и вернулась к отцу и демону, а к еде, как рыба на прикорм, приблизилась Ренна ам’Тюк.

Джардир поклонился:

– Я снова приношу извинения…

– Не за что извиняться, – поклонилась Ренна в ответ. – Ты же не знал. А я сорвалась. Думала, что уже обуздала их – эти гневные вспышки от магии, но из-за ребенка стало только хуже, а там, в пещере, я приняла солидную дозу. Если кому и просить прощения, то мне.

– Ставить отцовское имя впереди всего прочего… это ошибка, допущенная моим народом. – Такие слова дались Джардиру с трудом – отчасти потому, что их правдивость опровергала очень многое в его собственной жизни. – Мой отец умер в молодости и бесславно. Обдумывая, как завоевать для него почетное место на Небесах, я потратил времени больше, чем на мать, которая без мужа растила четверых.

Ренна взглянула на Шанвах:

– Похоже, в итоге ты всем воздал по заслугам.

– Может быть, – ответил Джардир. – Пар’чину тоже не нравилось, когда его называли сыном Джефа, хотя я только спустя много лет узнал почему.

– Его папаша сам искупил грехи, – сказала Ренна. – Меня бы здесь не было, не сойди он с крыльца со старым топором против демона. – Она вздохнула. – Нас бы и всех тут могло не быть, если бы мой, опять же, не схватился за вилы и не загнал в убежище Арлена и его батюшку с матушкой.

– Только Создатель прозревает грядущее, – кивнул Джардир, позаботившись не упомянуть Эверама. Он побоялся разрушить хрупкое единство. – Мы можем сколь угодно долго гадать о минувшем, но смотреть должны в будущее.

– Честное слово. – Сказав это, Ренна прочла с ним молитвы и опять съела больше, чем все остальные сообща.

Пар’чин к тому времени вобрал невероятное количество внешней магии и загорелся в коронном видении, как солнце. Он принялся за дело, и на поверхности озера образовались кристаллы льда, которые потянулись друг к другу. Они сливались, ширились и утолщались, пока от берега во тьму не простерлось ледовое покрытие.

Джардир ждал, наблюдая, как меркнет сияние товарища. Когда оно почти сменилось мраком, он подошел и заботливо тронул его за спину:

– Довольно, Пар’чин. Поешь и освежись. Дай мне продолжить.

– Ладно. – Пар’чин уперся руками в колени, дыша тяжело, словно после жаркого боя, хотя он всего-навсего стоял на берегу. – Пожалуй, это здравая мысль.

Он позволил себе редкую роскошь расслабиться, и Джардир, сжав копье, Втянул по примеру друга. Собрав внешней магии сколько мог, он вышел на лед. Вода плохо проводила энергию, и он ощутил оторванность от изобилия магии на суше. Озеро было темным даже в коронном видении, и только в глубине светились рыбы и водные демоны.

Он двинулся вперед, отгородившись от тварей защитным барьером короны и чертя острием копья метки. Мост вытягивался чуть ли не с нетерпением, благо вода уже была холоднее, чем казалось возможным в душной и жаркой пещере.

Копье потускнело, но Джардир не остановился, решив увеличить сооружение Пар’чина вдвое. Легкие жгло, мышцы заныли. Сила, призванная противодействовать холоду, истощилась, и стопы в сандалиях на босу ногу онемели на льду.

Когда пришлось Втягивать уже от короны, Джардир понял, что пора отступить. Иначе он окажется беззащитным перед каким-нибудь левиафаном, который вздумает метнуться из глубин. Достоинство не позволяло бежать, но он не стал и тянуть с возвращением.

– Моя очередь, – сказала Ренна.

Ее муж хотел было возразить, но она припечатала его к месту свирепым взглядом. Вобрав энергии не меньше, чем Джардир и Пар’чин, она направила ее часть в накожные водные метки, чтобы не подпустить алагай, и пошла наращивать мост.

Пар’чин следил за ней бесстрастно, но Джардир видел, как он рвется на лед. Он был готов немедленно вмешаться при малейшей угрозе.

Положившись на бдительность друга, Джардир переключил внимание на Алагай Ка, которого снова сковали. Тот с отвращением грыз рыбину, добытую Шанвах копьем. С отцом она обращалась нежнее – промывала и перевязывала ссадины и ожоги на руках и ногах, кормила священной пищей, расчесывала и заплетала волосы. Печаль в ее ауре была почти осязаема; Шанджат невидящими глазами смотрел на воду.

– Я вижу берег. – Ренна вернулась. Она тоже дышала тяжело. – Наверное, еще один заход – и будет готово.

– Времени может и не хватить. – Шанвах кивнула на границу грибной колонии, откуда на них взирали безжизненные глаза мириад существ, горевшие злобой неведомого разума, который управлял этой компанией.

Джардир повернулся к Пар’чину:

– Идем сейчас или испытаем судьбу и достроим?

Пар’чин поджал губы:

– Мне оба варианта не нравятся.

– Вас было еле видно с того конца, – сказала Ренна. – Кто бы ни пошел, он останется в одиночестве.

– Значит, не разделяемся. – Джардир подал знак Шанвах, и Алагай Ка, будучи раскован, вновь получил дозволение войти в Шанджата.

Шанвах опоясалась меченой цепью и пристегнула ее к кольцам на поясных кандалах Шанджата:

– Если попробуешь нырнуть, я убью тебя, пусть это станет последним, что я совершу на Ала.

Шанджат весело сощурился за покрывалом:

– Я слишком долго обонял твое сознание, дочка, чтобы умереть и не отведать мозгов.

Шанвах подняла копье:

– Не смей меня так называть.

– Дочка! – расхохотался Шанджат и выпятил грудь, напрашиваясь на удар. – Дочка! Дочка! Дочка!

Девушка вскипела от ярости, и Ренна тронула ее за плечо:

– Он плюется по ветру, Шанвах. Не обращай внимания.

– И правда, – подхватил Джардир. – Пусть некогда могущественный властелин демонов беспомощно гавкает.

Шанвах немного успокоилась и скованно поклонилась:

– Как повелит Избавитель. Я согнусь пальмой… перед его плевком на ветру.

– Тогда выступаем, – сказала Ренна. – Меня раздражают эти грибы.

– Мы с Ренной займемся мостом, – объявил Пар’чин. – А ты создавай защитное поле и береги силы на случай беды.

– Решено, – ответил Джардир и оживил поле, едва они, снова выстроившись ромбом, ступили на мост. Он не стал расширять защищенную зону, дабы не привлекать внимания. Если он не зазевается, то в нее не проникнут никакие полчища Най.

Он нервно оглянулся на колонию, помня, как зараженный демон проигнорировал барьер. Такого напоминания о бдительности ему не забыть.

Лед заскрипел под ногами; темная вода плеснула в бортики, которые нарастили специально, чтобы волны не заливали мост. Берег удалялся, и Пар’чин, ярко сияя водными метками, вышел из созданной Джардиром зоны безопасности, чтобы закончить постройку.

Левиафан напал в ту же секунду. На миг он выдал себя свечением, и все успели заметить, что на поверхность всплывает здоровенный алагай, но тварь не атаковала барьер и всей тушей обрушилась на мост позади процессии. Раздался громовой треск, и трещины зазмеились по всей длине переправы, преследуя путников, как огненные демоны. Второго удара мосту не выдержать.

– Бегите! – крикнул Джардир, рисуя холодовые метки, чтобы хоть что-то починить.

Ренна, Шанвах и Шанджат бросились к дальнему берегу, где над мостом еще трудился Пар’чин.

Левиафан напал снова; он расколол мост и выскочил из воды ночным кошмаром. Позади него взмыли в воздух и обрушились на бегущих огромные куски льда. Джардир не сдвинулся с места и начертил ударные метки, чтобы отразить посыпавшиеся на его спутников глыбины, пока те бежали от множащихся под ногами трещин.

Демон предпринял новую атаку, теперь подобравшись слишком близко к защитному полю. Он отлетел, но успел еще раз хватить по мосту огромным хвостом. Снова взлетели громадные льдины, а мелкое крошево и брызги воды ослепили Джардира. Один отломок врезался перед ним в мост, а затем его окутала тьма.

Джардир научился в шарадже многому. Он мог побороть алагай голыми руками, умел прыгать с огромной высоты и смягчать удар в кувырке, командовать строем и врачевать раны, грозящие увечьем или гибелью.

Но плавать его не учили.

Погрузившись в черную воду, он потерял представление о верхе и низе и чувствовал только, как рушится лед и разрываются легкие. Пар’чин говорил, что магия способна очень на многое, но она не могла заменить драгоценного дыхания, а Джардир успел только чуть глотнуть воздуха.

Корона съехала на лоб, и он заполошно вскинул руку, чтобы ее поправить. Если бесценная вещь сгинет, не останется надежды ни у него, ни у Ала. Другая рука так же судорожно сжимала копье. Он не верил, что сокровища удастся вернуть, если они утонут в проклятом озере.

Но водные демоны не испытывали таких затруднений. Они находились в своей стихии и кружили неподалеку. Одни были огромными левиафанами, другие – мерзостью поменьше, тоже со щупальцами, но все горели единым желанием: уничтожить его. Они напали со всех сторон, заперев Джардира в центре защитного поля. Дотянуться до него они не могли, но вода доносила каждый удар; сила, с которой налетали твари, не укладывалась у Джардира в голове и не давала ему выровняться.

Легкие грозили взорваться, и он понимал, что времени в обрез. Приняв удары и страх, Джардир простер свои чувства ко дну в поисках силы в тамошней ала. Он тотчас коснулся ее, но потерял, раскрутившись от очередного толчка водного демона.

К нему устремился демон из крупных.

«Если мне суждено умереть, – подумал Джардир, – то пусть я приму смерть на когтях алагай, а не в паническом страхе, наглотавшись воды». Он натянул корону поглубже, убрал барьер, и демон, рассчитывавший наскочить на препятствие, стрелой полетел к нему – прямиком на острие копья.

Джардиру передалось содрогание раненой твари, и он удержался за древко, когда демон взмахнул могучими плавниками и взмыл над поверхностью так, что Джардир успел сделать вдох.

Он дернул копье, пытаясь высвободить его и взлететь, но оно прочно засело в кости, и мигом позже Джардир вернулся в пучину. Демон заизвивался, тоже стараясь избавиться от занозы, и Джардир опять перестал ориентироваться в пространстве.

Алагай снова стянулись к нему.

Но тут сверкнула магия, и тварей расшвыряло, а Джардир увидел ярко светившегося Пар’чина. Тот мощными гребками плыл к нему, рассылая сокрушающие разряды.

Джардир уперся в демона ногой и вырвал копье, оставив подземнику глубокую рваную рану. Хотелось надеяться, что тот от нее не оправится. Первой мыслью было прикончить гадину, но осторожность взяла верх, и Джардир, восстановив поле, отогнал демонов, а подоспевший Пар’чин схватил его за руку.

Следующие дни показались вечностью, будучи проведены в подъемах, спусках и скольжении по узким уступам. По туннелю меньше двух футов в высоту они больше мили двигались ползком. Они страдали от жары, обливались потом и постоянно ждали неизбежного предательства Алагай Ка.

В свою очередь отец демонов выглядел не менее измученным и жалким. Длительное управление Шанджатом истощило его, а кожные метки жгли с той же силой, как в день, когда их нарисовал Пар’чин.

«Путь долог, ваша бдительность ослабнет».

Джардир сжал кулак. Да в бездну ли вел этот путь? Кости Инэверы сказали, что он отведет их туда, но дорог, может быть, стало несколько теперь, когда они очутились в глубинах Ала. Не нарочно ли он направляет их по самым опасным тропам, чтобы вымотать, а самому скрыться? Выяснить это было невозможно. Князья демонов тысячелетиями учились маскировать ауры. Кто мог сказать, где правда, а где ложь?

Джардир поначалу считал, что их единственной заботой будут алагай, но, судя по всему, в подземной тьме таилось много ужасов помимо прислужников Най.

Когда полость расширилась и стало возможно идти выпрямившись, Арлен не расслабился, хотя старался пользоваться любыми удобствами в этом проклятом походе.

Вдоль стен стояли древние красийские колонны, подтверждавшие, что путники шли маршрутом войска Каджи, но метки давным-давно стерлись. Поскольку Арлен возглавил миссию, он по мере возможности их восстанавливал. Он не мог обновлять мозговые метки – не прошел бы их проводник, однако занимался остальными на тот маловероятный случай, если этим же путем они побегут обратно, преследуемые всеми демонами Недр.

Но чистая и широкая тропа вдруг уперлась в завал. Туннель засыпали огромные камни, которых даже он не мог сдвинуть. Под ними образовалась запруда. Арлен внимательно рассмотрел ее в меточном видении, но демонов не нашел. Наверно, она была слишком мелкой. Впрочем, жизнь там водилась. Ко дну приросли трубчатые кораллы, и чем они питались, знал только Создатель.

Поджидая спутников, Арлен взобрался на камни. В зазоры между ними втекала магия, и рискни он растаять – просочился бы без труда и выяснил, что их ждет впереди. Но по мере спуска зов Недр стал настойчивее и теперь буквально гудел в нем – Арлен сомневался, что сумеет ему воспротивиться. Он готов рискнуть, если от этого будет зависеть чья-то жизнь, но не раньше.

Да и рассеиваться умели только они с Ренной. Чтобы двигаться дальше, нужно отыскать другую дорогу. Завал выглядел древним; непрекращающаяся капель впечатала камни друг в дружку как влитые. Если Алагай Ка направил сюда своих пленников, то должен существовать обходной путь.

У Арлена уже зародилось подозрение, какой именно, и вскоре Шанджат подтвердил его правоту.

– Придется немного проплыть под камнями, – сказал устами шарума демон. – Это под силу даже людям со слабыми легкими. Между водой и камнем есть небольшой воздушный карман. Русло тянется не дальше одной вашей мили.

– Ночь!

Чувства Ренны разделил весь отряд. Даже аура Джардира окрасилась страхом. Падение в воду потрясло его, хотя он выбрался с победой.

Арлен не стал раздумывать:

– Я пойду.

Шанвах поклонилась:

– При всем уважении, Пар’чин, идти должна я – как самая ненужная.

Арлен нахмурился, и аура отважной девушки залилась краской.

– Чтобы я больше такого не слышал, Шанвах! Мы все нужны. Если там подстерегает опасность, то больше шансов выпутаться как раз у меня. На худой конец, растворюсь.

Ренна положила руку ему на плечо:

– Ты слышал зов?

Арлен накрыл ее кисть ладонью:

– Да. Теперь это скорее приказ.

– Ты станешь былинкой в бурном ручье, – сказала Ренна. – Не делай этого, если останется выбор.

Шанджат рассмеялся:

– Твоя самка совершенно права. У вас слишком немощные мозги, иначе мы бы давно достигли мозгового двора. Ваш глупый поход мог закончиться месяцами раньше.

Он не сказал, чем именно, но Арлен понял: демон скрывает какой-то козырь – последнюю хитрость, что-то неожиданное. Нужно быть начеку.

Ренна сняла с пояса нож:

– Возьми.

Глаза Арлена округлились. Ренна ненавидела отца, но его нож был для нее самой большой драгоценностью. Важнее бус из речных камешков, подаренных Коби Рыбаком, и меченого обручального кольца от Арлена. У него перехватило дыхание.

– Рен, я не могу…

– Можешь и возьмешь, – оборвала его Ренна. – Ты там не развернешься с копьем, если дела будут дрянь.

– У меня есть нож. – Арлен тронул свой, но шестидюймовый клинок казался убожеством рядом с меченой бритвенно-острой сталью длиною в фут.

Ренна фыркнула.

– Им можно намазывать масло или обстругивать палочку, но в бою толку мало. Девочки, может, и говорят мальчикам, что размер не имеет значения, но это только, чтобы потрафить, – подмигнула она.

Усмехнувшись, Арлен снял с пояса меньшие ножны и заменил их увесистым клинком Ренны.

Она взяла его за подбородок и впилась губами в губы.

– Но верни его в целости. И сам вернись.

– Свети здесь солнце, я бы им поклялся. – Арлен еще раз поцеловал ее и разделся, оставив на себе только бидо и пояс.

Шанвах задержала на нем взгляд, но опомнилась и отвернулась. Арлен покосился на Ренну, но та, обычно ревнивая, лишь улыбнулась. В последнее время они с Шанвах сильно сблизились.

Не теряя времени, Арлен вошел в холодную воду и несколько раз глубоко вздохнул. Затем, наполнив легкие воздухом, нырнул. Его пробрал озноб. Вода была темна и не содержала магии. В ней не наблюдалось ни водных демонов, ни другой жизни.

Он зарядил накожные световые метки, чтобы осветить путь. Сделав несколько мощных гребков, он оказался под камнями и постарался не думать о многотонном грузе, нависшем сверху.

«Тысячу лет пролежали – небось не обвалятся и сейчас». Он понимал это умом, но не мог справиться с нарастающим ужасом.

Следующая минута показалась вечностью, но потом он, как и пообещал демон, вынырнул в воздушный карман.

Арлен ждал большего и надеялся хотя бы высунуть голову и плечи, однако зазор местами не достигал в высоту и двух дюймов – хватало ровно настолько, чтобы запрокинуть лицо, выставить нос и рот, быстро сделать несколько вдохов и снова нырнуть.

И все же путь казался свободным, если не принимать в расчет илистой мути, которая поднималась по мере его продвижения, да неизменных придонных кораллов. Когда он проплывал, они тянулись к свету, как разворачиваются к солнцу цветы.

Он доплыл до второго кармана, затем до третьего. При следующем погружении световые метки чуть потускнели, и он их подзарядил.

Что-то схватило его за ногу, когда он отталкивался, и Арлен резко остановился, выкашливая пузырьки драгоценного воздуха и чуть не хлебнув воды.

Обернувшись, он увидел, что ногу обвил червь, который выполз из коралловой трубки. Тот впился в икру головным концом, как присоской со щупальца водного демона. Червь ярко светился магией, и Арлен почувствовал, что его собственные силы тают.

Другие трубки тоже встрепенулись и развернулись к нему. Черви высунули рот и принялись сосать воду, словно младенцы – титьку. Все они сияли, тогда как Арлен тускнел.

Он поздно осознал опасность. Инстинктивно Втянул, стремясь возместить потери, но внешней магии не было. Ею питались эти твари, и его порыв их только раззадорил. Ближайшие дружно потянулись к нему.

Он было взялся за нож Ренны, но черви проявили неожиданную прыть и оказались намного длиннее своих трубчатых вместилищ. Они оплели его по рукам и ногам, один обвил торс, другой обхватил шею. Затем принялись сжиматься, как песчаные змеи, удушающие мышей.

К нему как будто подключили вакуумный насос Лиши, который выкачивал магию, словно кровь. Его сверхъестественная мощь иссякла. Метки померкли.

Теперь он был просто Арленом Тюком, тонувшим в черной воде под миллионами тонн камней. От этой мысли его сковал ужас, и он, на миг прекратив борьбу, поддался силам, тянувшим его вниз.

Затем, как часто бывало в такие минуты, раздался голос Джефа Тюка.

«Ты, как всегда, беспомощен, Арлен Тюк. – Слова, произнесенные четверть века назад в Рыбном Месте, где Арлен учился плавать. – Будешь тонуть или все-таки поплывешь?»

– Поплыву, – злобно выдохнул в воду Арлен, как сделал давным-давно. Он выхватил из ножен нож, приложил к предплечью и вонзил в прицепившегося червя.

Нож Харла был остер, словно ум старого греховодника. Арлен взрезал червя, и бо́льшая часть отвалилась. Осталось лишь несколько дюймов, и Арлен чувствовал, как обрубок пытается всосать магию, но теперь, без корней, его старания стали жалкими, ими можно было пренебречь.

Зато другие насыщались вовсю, и Арлен знал: надолго его не хватит. Что, если они пожрут последнюю искру, благодаря которой он еще жив?

Меточное видение замутнялось, а вода темнела, несмотря на колоссальную мощь червей. Им бы пылать, как солнце.

Сосредоточив волю, он противопоставил их Тяге свою и словно поплыл против течения, но брешь закрылась.

Тогда он высвободил другую руку, туго натянув впившегося червя, и полоснул по гадине клинком. Не стало еще одной утечки, и он даже смог Втянуть немного энергии из обрубка.

Затем схватил червя, который обвивал торс. Тот был сплошным скользким мускулом – настолько толстым, что пальцами не обхватишь, и слишком сильным, чтобы отодрать. Сориентировавшись на ощупь, Арлен полоснул снова. Сталь пронзила червя и вошла в тело, но было не понять, глубоко ли, да и тревожиться об этом не стоило.

Половина твари отвалилась, и он, глубоко Втянув от оставшейся, вернул часть украденной энергии и оторвал паразита от кожи.

Меточное видение восстановилось. Остальные черви зажглись, как бумажные фонарики, и осветили илистое дно. Вода помутнела от крови Арлена и слизи, которой сочились разрубленные червяки.

Почувствовав их слабость, Арлен нырнул и резко оттолкнулся от дна. Он так ударился о каменный потолок, что услыхал знакомый звук – сломался нос, но, прежде чем черви утянули его назад, успел выдохнуть и вдохнуть.

Он вернулся на глубину, исполненный жажды мщения, и принялся кромсать сверкающих червей, которые превратились в легкие мишени, коль скоро себя обнаружили.

Освободил ноги, но черви не передохли и продолжили давить и сосать, даже будучи отсечены от оснований. Их раны затягивались на глазах; укорененные твари отращивали новые рты, а обрубки тянулись ко дну и врастали в ил.

«Ночь, да я понаделал их еще больше!»

Пока он стряхивал одних, их место занимали другие. Чтобы вынырнуть и глотнуть воздуха, Арлену пришлось отказаться от обороны, и к нему мгновенно прилипло еще три штуки. На этот раз он принялся вскрывать червей вдоль, после чего сбрасывал их и вынуждал тратить силы на исцеление без размножения.

Но бой все равно был проигрышным, да и ненужным. Собравшись с остатками сил, Арлен оттолкнулся и пустился в обратный путь. Он выберется из воды, пополнит запасы магии, припрет к стене мозгового демона и составит новый план, который позволит обойти подводных паразитов.

Вместилища червей медленно отзывались на его продвижение, и те успевали схватить его, только когда он выныривал, чтобы урвать очередной глоток воздуха.

Но и он был начеку: отслеживал хищников и кромсал их, как только они подбирались близко. Он начал думать, что спасся, – до третьего вдоха, когда сообразил, что никак не мог возвращаться тем же путем, что приплыл. Суматоха впотьмах лишила его ориентиров.

Миля, сказал им демон. Сколько он одолел – больше половины? И если плыть вперед, не доберется ли он быстрее до суши?

Сказать наверняка он не мог и не испытывал желания поворачивать к червям, которых возбудил до неистовства. По крайней мере, там, где он плыл сейчас, они слабо чувствовали его присутствие, лишь высовывали из плотных трубок скользкий рот, чтобы попробовать воду – нет ли в ней магии. Арлен поплыл быстро, насколько позволяли измученные легкие.

Он заревел, когда достиг конца завала, и зашлепал к берегу, судорожно глотая воздух. Черви хватали его за щиколотки, но были на мелководье не так крупны, а полные кислорода легкие и вид каменистой почвы придали ему сил. Он выбрался из ила, срывая с себя червей и трубки.

Не успев осознать, что творит, Арлен схватил одного, растянул и впился в него зубами. Наружный слой мышц оказался жестким, но под ним скрывалась бескостная плоть, и он принялся пожирать ее, не забывая Втягивать магию. Потом отшвырнул оболочку, как апельсинную кожуру, и взялся за следующего червя, а голод только усилился.

Он превратился в животное, понимающее одно: оно либо съест, либо будет съедено; он пережил подобное лишь в Анох-Сане, когда примитивный голод возобладал над разумом и определил выбор, который навсегда изменил жизнь не только его, но и всей Тесы.

Он ел упоенно, восполняя не только потерю магии. В желудке уже не первую неделю было пусто, если не считать ежедневного глотка благословенного кускуса Джардира.

С этим глотком не могло сравниться ничто, но он был всего один и, сколь бы ни напитывал, не мог по-настоящему набить голодное брюхо. Всерьез наедалась только Ренна, но она ела за двоих.

Арлен не насытился и, высосав остатки мяса из оболочки червя, вернулся в воду, где надергал еще проклятых тварей. Трубки были тверды, разломанная скорлупа ранила руки, но Арлен наплевал на боль. Он давил их, чтобы добраться до плотно сидевших внутри и укоренившихся в иле червей.

Затем вынес целую охапку извивающихся гадов и сложил их подальше, чтобы они задохнулись раньше, чем доползут до воды.

– Посмотрим, как вам это понравится, сволочам! – прорычал он, разрывая очередной кокон. Он трудился, пока не опустошил всю лагуну по свою сторону завала.

Затем приступил к трапезе и забыл обо всем, набивая рот мясом и ощущая вкус магии.

Ему понадобилось время, чтобы прийти в себя и отрыгнуть – опять же магией и мясом. Аура пульсировала от избытка энергии, которую он еле сдерживал. Он чувствовал себя сильным, как с ним бывало только на великой метке.

И, увлеченный, не сразу уловил слабый зуд – подавали сигнал несколько ушных меток.

Друзья пытались связаться с ним.

Арлен быстро начертил в воздухе метки и вложил в них побольше энергии, чтобы, пробившись сквозь внешнюю магию и завал, наладить прочный контакт с Ренной, Джардиром и Шанвах.

– Ты цел? – немедленно донесся голос Ренны.

– Да. – Арлен вернулся к воде и смыл клейкую слизь с рук. – Демон не врал, но сказал не все.

– Пар’чин, ты в опасности? – голос Джардира звенел, как натянутая тетива.

– Уже нет. – Арлен плеснул водой в лицо, смывая с подбородка и губ сок червей. – Плохо то, что весь водоем кишит огромными червями, которые оплетают тебя, как щупальца водного демона, и высасывают магию, словно пиявки.

– Ночь, а хорошо тогда что же? – спросила Ренна.

Арлен выпрямился и потянулся:

– Они обалденно вкусные.

Ренна отрывисто хохотнула, и Арлен повернулся, чтобы осмотреть местность.

– Создатель! – выдохнул он.

– Что такое? – спросила Ренна.

– Что там, Пар’чин? – чуть погодя поднажал Джардир, не дождавшись ответа.

– Арлен Тюк, ты…

Но Арлен не слушал и только смотрел не мигая.

Лагуна находилась на высоте в теснине, которая открывалась в огромную пещеру со стенами, изрытыми туннелями и переходами, большими и малыми.

Но не от этого захватило у Арлена дух. Подъем увенчивал огромный ксар – красийская крепость, полная каменных зданий. В пустыне ксар мог вместить и защитить от поисковых отрядов шарумов большое семейство, а то и целое селение.

Но это было не просто селение. Усиленные колоннами стены возносились высоко, а метки, глубоко вырезанные в отполированном камне, не утратили силы. Над стенами высились шпили больших минаретов и купол Шарик Хора.

А сами стены… У Арлена подкосились ноги, и он упал на колени. Стены представляли собой великую метку, похожую на те, что они с Лишей создали для Лощины. Но их сооружение было грубой поделкой по сравнению с изящными контурами ксара.

Магия пела здесь – звучала симфония силы, от которой на глаза наворачивались слезы.

– Ахман… – Арлен не сумел скрыть дрожи в голосе, – по-моему, я… нашел Копье Ала.

Глава 27 Компаньоны 334◦П.◦В.

– Они прибыли, госпожа, – доложил Артер.

Лиша неловко поерзала на троне Тамоса. Она ненавидела это чудище и пользовалась им, только когда требовал протокол. Она казалась себе девочкой, усевшейся в отцовское кресло.

Средь жителей Свободных городов средний энджирец был самым низкорослым, и знать компенсировала досадный недостаток внушительной мебелью. Монолитная глыба из полированного златодрева была такой тяжелой, что даже Гаред не мог ее сдвинуть, не крякнув. Ее украшал резной плющ – герб семейства Райнбек. Орнамент стоил целого состояния и не имел в себе, будь он проклят, ни одной метки. Трон создали с единственной целью – подавлять.

Но Лиша не могла отрицать, что со своей задачей он превосходно справлялся, и нынешним вечером была за это благодарна. Она нацепила милостивую улыбку и придала ей прочность фарфора:

– Пусть войдут.

Уонда подала знак страже, и та распахнула двери, впуская красийцев. Делегация прибыла в полдень, а сейчас уже давно пали сумерки. Мариновать их дольше нельзя.

Привычка томить гостей в ожидании аудиенции – еще одна игра аристократии. Лише ее не любила, но все равно сыграла и отправила Гареда, чтобы он сопроводил посольство в Лощину. Красийцы любили Гареда. Прославленный воин – тип мужчины, который был им знаком и понятен.

Как и условились заранее, прибывших привели в особняк, который построила для Рожера Аманвах. Слугами в нем были красийцы, и они не стали возражать, когда воины-даль’шарумы выстроились вдоль стен и спустили жонглерский флаг с изображением скрипки. Взамен они подняли красийский – с копьями, скрещенными над заходящим солнцем, и тем обозначили территорию как свою.

Этот жест обеспокоил многих беженцев с юга, но остался без последствий. Если земляки попытаются принудить Лишу к разрыву связей, ради которых она стольким пожертвовала, то получат не меньший отпор, чем Юкор или трон плюща.

Отложив свидание до вечера, она дала красийцам время освоиться и изучить обстановку. Этого было достаточно, чтобы продемонстрировать власть, но не оскорбить. «В ночи все люди – братья», – гласила красийская мантра. Свидание в темноте было знаком перемирия, напоминанием об общем враге.

К тому же это позволило красийцам полюбоваться великими метками Лощины из окон своих паланкинов по пути ко дворцу Лиши. Очередная демонстрация силы.

В делегации было пять человек, не считая даль’шарумов. Три дама’тинг, одна кай’тинг и, самое неприятное, – дама. Когда Гаред ввел их в почти безлюдный зал, Лиша вперила взгляд в ауры.

Справа от трона стояли Уонда и Дарси, слева – Джона и Хейс. Артер остался за троном у круга напольных меток. Любого, кто вступит туда, услышит только Лиша.

С обеих сторон ауры были готовы вспыхнуть от малейшей искры.

По красийскому обычаю, разговор полагалось начать мужчине, и Лиша удивилась, когда тот остановился со всеми, а шаг вперед сделала престарелая дама’тинг.

Карга напомнила Лише Бруну. Время не пощадило красийку, оставив от нее морщинистую жилистую плоть, натянутую на торчащие кости. Но осанка была горделивой, а взор прожигал. Такой древней, но мощной ауры Лиша не видела никогда. Возраст ничуть не отразился на силе этой женщины.

– Приветствую тебя, Лиша вах Эрни ам’Свиток ам’Лощина, госпожа племени Лощина. – дама’тинг поклонилась вежливо, но без почтения. Так кланяется властная особа в доме низшей. – Я дама’тинг Фавах. Дамаджах была моей ученицей.

– Ты оказываешь нам честь своим присутствием, досточтимая дама’тинг Фавах. – Ответный поклон Лиши был глубок ровно настолько, чтобы не оскорбить.

Она не искала вражды, но и не собиралась терпеть высокомерие.

– Это дама’тинг Шазелль и Джайя и кай’тинг Мича. – Фавах простерла руку в сторону женщин. – Как обещала дамаджи’тинг Аманвах, они направлены в помощь твоим травницам и домочадцам.

Представление было лаконичным, даже небрежным, но в ауре дама проступило немалое раздражение. Мало того что женщина заговорила вперед него – она еще и представила первыми женщин!

Лиша улыбнулась и поспешила встрять, пока Фавах не назвала и его:

– Мы в высшей степени рады вашей делегации. Я надеюсь, что постоянное представительство поспособствует миру и сотрудничеству наших… племен.

Терпение дама кончилось, и он шагнул вперед. Его поклон был еле заметен.

– Я дама Халван. Обучался в Шарик Хора с шар’дама ка.

– Ахман ни разу не говорил о тебе, – ответила Лиша, – но я полагаю, что у него было много однокашников.

Дама моргнул. Лиша не только осадила его, но и, по-родственному назвав Джардира по имени, напомнила, что перед ним не простая чинка и его близость к Ахману не произвела на нее впечатления.

«Подслащивай пилюлю», – любила говорить Бруна.

– Прими мои соболезнования в связи с кончиной андраха. До того как дамаджи Ашан взошел на Трон черепов, он воевал против алагай бок о бок с моими людьми, а с пастырем Джоной, – Лиша повела рукой в сторону Джоны, – разделял благословение, преломляя с ним хлеб за моим столом. Я опечалилась, узнав о его смерти.

– Это так. – На сей раз Халван поклонился почтительнее.

– Дама Халван будет проводить богослужения для Эведжанов графства Лощина, – сказала Фавах. – Он также станет переводчиком и преподавателем шарусака для лучших даль’шарумов, претендующих на белое покрывало.

– Добро пожаловать, дама. – Лиша видела краем глаза, как кипят ауры Джоны и Хейса, но оставила их без внимания. – Большинство шарумов, прибывших в Лощину за минувший год, погибли в Ущерб, когда хамелеон отправил одиноким путем наставников Каваля и Энкидо.

Халван нарисовал в воздухе метки, и на миг все склонили голову.

– Остальные влились в ряды лесорубов под командованием генерала Гареда. – Лиша кивнула на барона. – Прижились и многие вдовы, дети. Некоторые посещают службы пастыря Джоны, нашего… дамаджи, и его заместителя – инквизитора Хейса.

Оба поочередно поклонились.

Кивок, которым удостоил священнослужителей дама Халван, едва ли говорил о терпимости.

– Я верну их Эвераму, если они отбились. – Его аура дала понять, что выбор у них будет невелик.

– Теперь это племя Лощина, дама, – напомнила Лиша, добавив в тон стали. – Свободные люди. Их выбор вероисповедания будет уважен.

– Свобода обретается лишь в подчинении воле Эверама! – прорычал Халван.

– Не в Лощине, – возразила она. – Нашим гражданам мы веру не навязываем. Если ты не согласен, то волен вернуться в Дар Эверама.

Халван открыл рот, но не нашелся с ответом, и ауры Джоны и Хейса окрасились злорадством. Лиша повернулась к обоим:

– Точно так же и вы, рачители, будете уважать выбор тех, кто захочет стать Эведжаном.

Настала их очередь задохнуться, а Халван подавил улыбку:

– Я вижу, ты возводишь новый храм, графиня. Для проведения служб мне придется освятить землю и строения.

Пастырь Джона шагнул вперед:

– Минуточку, будь я проклят! Если ты думаешь…

Джона был другом детства и наперсником Лиши, но она вскинула руку, и он мгновенно умолк.

Инквизитор Хейс был не настолько вышколен:

– Если язычников не устраивает наш собор, пусть возвращаются в свой.

Глаза Лиши метнули молнию и встретились с каменным взглядом Хейса.

– Рачитель, я, видно, забылась на пару минут – и графом стал ты?

– Разумеется, нет… – начал Хейс.

– Создатель останется Создателем, как бы его ни называли – Эверамом или другим именем, – перебила его Лиша. – Собор графства Лощина станет Праведным домом и для красийцев, и для тесийцев.

Она повернулась к Халвану:

– Земля освящена по закону Эведжана – кровью наших людей, пролитой в ночи. Она неспроста зовется Кладбищем Подземников. Сам Ахман объявил ее святой. Тебе этого достаточно?

Халван поклонился:

– Если землю назвал священной шар’дама ка, значит так оно и есть. Однако храм…

– Что нужно для твоего освящения? – вздохнула Лиша.

– Молитвы, благовония, – перечислил Халван, – кости героев.

– Это тоже сделано, – сказала Лиша. – Дамаджи’тинг Аманвах благословила храм костями ее достопочтенного мужа, Рожера асу Джессум ам’Тракт ам’Лощина.

Халван отвесил очередной поклон:

– Начало положено, госпожа, но этого мало. Святость храма возрастает с костями каждого героя.

– Варварство! – прохрипел Хейс. – Чтобы мы осквернили и досточтимых мертвецов, и наш храм изуверской выставкой…

– Да оно не так уж и дурно.

Все обернулись на голос Гареда, и тот вспыхнул, очутившись в центре внимания.

Хейс заморгал:

– Ты, верно, шутишь, барон.

– Почему бы и нет? – пожал плечами Гаред. – У нас же есть кладбища на территории Праведного дома, да и сам он стоит на склепах. Я побывал в Шарик Хора, когда мы ездили в Дар Эверама. И, стоя там среди костей таких же ребят, как я, которые тоже мочили подземников, я ощутил себя частью чего-то большего. Нам же того и надобно?

Лиша моргнула. Гаред Лесоруб был тугодумом, но барон Лесоруб удивлял ее ежедневно.

– Графиня, в костях есть магия, – заметила Фавах. – И у людей, и у демонов. Неужели ты думаешь, что мы только ради красоты воздвигли храм из костей героев? Хора Втягивают и прикрепляют магию к верованиям отлетевших душ, которые их населяли. И если герои пали, защищая народ от демонов…

– …то здание будет Втягивать магию и направлять ее на достижение той же цели, – договорила Лиша, лихорадочно оценивая открывшиеся перспективы.

Она повернулась к Артеру:

– Это лорд Артер, мой первый министр. Дама Халван и рачители сядут с ним и договорятся об освящении земли и пользовании собором на взаимоприемлемых условиях.

– Да как же мы!.. – взвился Хейс.

Лиша, не глядя на него, обратилась к Джоне:

– Разберись. Мне все равно, как ты поступишь – разделишь часы или оспоришь писание и найдешь общую почву для совместных служб. Уладь это дело. При следующем разговоре на эту тему я хочу, чтобы все были довольны. Ты понял?

Джона отвесил низкий поклон:

– Вполне, графиня. Не думайте больше об этом.

Облегченно вздохнув, Лиша вновь повернулась к Фавах:

– Не угодно ли выпить чая, пока мужчины спорят?

Ауру Фавах было трудно прочесть, а лицо пряталось за покрывалом, но поклон стал глубже.

– Благодарю, графиня. Это приемлемо в высшей степени.

Сердце у Лиши замерло, когда она, свернув за угол, обнаружила, что у дверей кабинета ее ждет Элона, обремененная внушительным животом. Другие женщины шли сзади, сопровождаемые Уондой с Дарси, и отставали всего на несколько ступенек.

Подскочив к Элоне, Лиша прошипела:

– Матушка, что ты тут делаешь?

– Честное слово? – отозвалась Элона. – Ты правда думала, что я буду сидеть у себя и все пропущу?

Лиша заклинала ее поступить именно так и даже выставила стражу и отрядила слуг, чтобы ее придержали, но могла бы сообразить, что мать не остановит ничто. Элона всегда пугала больше, чем могла сама испугаться.

– Поторапливайся, – подмигнула Элона. – Не надо устраивать сцены перед гостями.

Лише пришлось подыграть ей и кивнуть страже, чтобы впустила их. Едва за ними захлопнулась дверь кабинета, она схватила Элону за руку и крепко сжала:

– Клянусь Создателем, матушка, если ты подведешь меня на этой встрече – переселишься обратно в свое жилище у папочкиной бумажной фабрики.