Война с демонами. Книги 1-5

Пролог Победителя нет

333 П. В. (После Возвращения), осень

Нет! – Инэвера простерла руки, но схватила пустоту, когда Пар’чин увлек со скалы и себя, и ее мужа.

Забрав с собой всю надежду человеческой расы.

С противоположной стороны круга, в котором происходил поединок, так же закричала Лиша Свиток. Строгие ритуальные правила домин шарум вмиг забылись – свидетели с обеих сторон бросились к пропасти и столпились на краю, всматриваясь в поглотивший противников мрак.

В свете Эверама Инэвера могла различить в ночи очерченный магическим сиянием мир так же четко, как ясным днем. Но магию вызвали к жизни, и внизу не было видно ничего, кроме голой скальной породы и грязи. Два человека, мигом раньше сиявшие яростно, как солнце, исчезли в тусклом свечении внешней магии, которая просачивалась на поверхность.

Инэвера повернула серьгу с камешком хора, настроенным на такой же в мужнином ухе, но ничего не услышала. Тот либо вне доступа, либо разбился при падении.

Или слышать было нечего. Она подавила дрожь под порывом холодного горного ветра.

Она взглянула на красийцев, сгрудившихся на краю, читая их лица, выискивая намек на предательство – знак, что кто-то знал о предстоящем. Она прочла и магию, от них исходившую. Венчик из меченых электрумных монет, который она носила, не позволял ей прочитывать душу так же бегло, как делал муж при помощи короны Каджи, но Инэвера становилась все более искушенной в чтении эмоций. Всю группу отчетливо пронизывало потрясение. Не всех одинаково, были вариации, но такого исхода не ожидал никто.

В ужасе стоял даже Аббан, самодовольный лжец, вечно что-то скрывавший. Они с Инэверой были непримиримыми соперниками, и каждый пытался погубить другого, но Аббан любил Ахмана всей любовью, на которую способен бесчестный хаффит, и, если тот погиб, рисковал потерять больше, чем кто-либо другой.

«Надо было отравить чай Пар’чина, – подумала Инэвера, вспоминая простодушное лицо Пар’чина в ночь, когда он пришел из пустыни с Копьем Каджи. – Кольнуть его иглой с гадючьим ядом. Подложить ему гадюку в подушки, когда он дремал перед алагай’шарак. Даже заявить об оскорблении и убить голыми руками. Все что угодно, только не отдавать это дело на откуп Ахману. Его сердце было слишком праведным для убийства и предательства, даже когда на весы легла судьба Ала».

«Было». Прошли какие-то секунды, а она уже думает о нем в прошедшем времени.

– Мы должны найти их. – Голос Джайана донесся как из далекого далека, за много миль, хотя ее старший сын стоял рядом.

– Да, – согласилась Инэвера, еще одолеваемая скачкой мыслей, – хотя это будет трудно в темноте. – (От скал уже отразились крики воздушных демонов, слившись с глубинным урчанием демонов горнокаменных.) – Я метну хора, чтобы направили нас.

– В Недра ждать, – заявила дживах ка Пар’чина, оттолкнула Рожера и Гареда, легла на живот и свесила ноги с края скалы.

– Ренна! – Лиша схватила ее за руку, но Ренна оказалась слишком проворна и быстро выпала из зоны досягаемости.

Молодая женщина ярко светилась магией. Не так, как Пар’чин, но ярче кого-либо другого, встреченного Инэверой. Пальцы рук и ног впились в скалу, словно когти демона, выцарапывая ямки, чтобы держаться.

Инэвера повернулась к Шанджату.

– Следуй за ней. Отмечай свой путь.

К чести Шанджата, он не выказал страха, который промелькнул в его ауре при взгляде на скалу.

– Да, Дамаджах.

Он ударил себя кулаком в грудь, забросил копье и щит за спину, лег на живот и перекатился через край, после чего начал с большой осторожностью спускаться.

Инэвера задумалась, по плечу ли ему задание. Шанджат был силен, как всякий мужчина, но этой ночью не убивал демонов и не обладал той нечеловеческой силой, которая позволяла когтить себе путь Ренне ам’Тюк.

Но кай’шарум удивил ее и, возможно, себя самого, используя многочисленные выемки, проделанные женой Пар’чина. Вскоре и он канул во мглу.

– Если ты собираешься бросать свои кости, делай это сейчас, чтобы мы начали поиски, – сказала Лиша Свиток.

Инэвера взглянула на шлюху-землепашку, подавляя рык, который свел бы на нет ее маску безмятежности. Конечно, Лиша мечтала увидеть, как Инэвера бросает кости. Без сомнения, ей отчаянно хотелось выучить метки пророчества. Как будто мало она украла у Инэверы.

Никто не знал, но кости сообщили ей, что Лиша носит во чреве дитя Ахмана, угрожающее всему, что построила Инэвера. Она подавила желание выхватить нож и вырезать плод немедля, покончив с проблемой прежде, чем та возникнет. Ее бы не остановили. Землепашцы были крепки, но не ровня ее сыновьям и двум дамаджи – мастерам шарусака.

Она сделала вдох, обрела свой центр. Инэвере хотелось излить на женщину всю свою злобу и страх, но не Лиша Свиток повинна в том, что мужчины – напыщенные дураки. Нет сомнений, она пыталась отговорить Пар’чина от вызова с тем же пылом, с каким Инэвера отговаривала Ахмана от того, чтобы его принять.

Возможно, их схватка была неизбежна. Возможно, Ала было не выдержать двух Избавителей. Но теперь не осталось ни одного, и это намного хуже.

Без Ахмана красийский альянс рассыплется, среди военачальников-дамаджи начнется грызня. Они убьют дама-сынов Ахмана, затем примутся друг за дружку – и в бездну Шарак Ка.

Инэвера взглянула на дамаджи Альэверака из маджахов, который был главным препятствием восхождению Ахмана, а потом стал ценным его советником. Его верность Шар’Дама Ка не подлежала сомнению, но это не помешает ему убить Маджи, сына Ахмана из Маджахов, дабы тот не стоял на пути у сына Альэверака – Альэверана.

Наследник, возможно, еще сумел бы объединить племена, но кто? Кости сказали, что ни один ее сын не готов к этой миссии, но сами отпрыски посмотрят на ситуацию иначе и не откажутся от временной власти, коль скоро она упадет в руки. Джайан и Асом соперничали всегда, и оба приобретут сильных союзников. Если ее народ не разорвут дамаджи, это сделают сыновья.

Инэвера безмолвно вступила в круг, где совсем недавно сражались два предполагаемых Избавителя. Оба пролили кровь, и она, опустившись на колени, прижала ладони к влажным участкам, после чего взяла кость и встряхнула. Красийцы окружили ее, не подпуская землепашцев.

Хора Инэверы, вырезанные из костей князя демонов и облеченные в электрум, были самым мощным комплектом, каким располагала дама’тинг со времен первой Дамаджах. Они пульсировали от заключенной в них силы, ярко светясь во мраке. Инэвера бросила их, и метки предсказания вспыхнули, остановив кости в неестественном положении и сформировав узор для прочтения. Для большинства тот не имел бы смысла. Даже дама’тинг по-разному истолковывали бросок, но Инэвера могла прочесть начертание так же легко, как слова на пергаменте. Узоры провели ее через десятилетия смятений и душевных подъемов, но нынешний ответ, как часто бывало, оказался расплывчатым и принес некоторое облегчение.

«Победителя нет».

Что это значило? Падение убило обоих? Или битва еще бушует внизу? В мозгу роилась тысяча вопросов, и она метнула вторично, но результат, как и следовало ожидать, оказался тем же.

– Ну? – спросила северная шлюха. – Что они говорят?

Инэвера прикусила язык и удержалась от резкой отповеди, понимая, что следующие слова будут решающими. В итоге она решила сказать правду – или ее бо́льшую часть, ибо такой ответ не хуже других пресекал злоумышления честолюбивых умов, собравшихся вокруг и припертых к стене.

– Победителя нет, – ответила она. – Схватка продолжается внизу, и одному Эвераму ведомо, чем она кончится. Мы должны найти их, и быстро.

Спуск с горы занял часы. Темнота не замедлила их – вся эта элитная группа умела различать свечение магии, – но теперь по следу двинулись скальные и каменные демоны, безупречно сливаясь с горой. В небе с визгом кружили воздушные твари.

Взявшись за инструмент, Рожер извлек из его струн заунывные аккорды «Песни о Лунном Ущербе», которые сковывали алагай. Аманвах возвысила голос, аккомпанируя ему, и музыка их, усиленная магией хора, заполнила ночь. Даже средь ветра отчаяния, грозившего сломать пальму ее центра, Инэвера испытала гордость за дочернее мастерство.

Окутанные защитой странной магии сына Джессума, они оставались в безопасности, если говорить об алагай, но продвигались медленно. У Инэверы, спешившей к месту падения мужа, чесались руки снять с пояса электрумную палочку и расшвырять алагай, согнать их со своего пути, но она не хотела показывать свою силу северянам, да и алагай в любом случае подтянется еще больше. Вместо этого ей приходилось сохранять устойчивый темп, заданный Рожером, невзирая на то что Ахман и Пар’чин наверняка истекали кровью в какой-нибудь забытой низине.

Она отогнала эту мысль. Ахман – избранник Эверама. Она должна верить, что в час величайшей нужды Тот послал Своему Шар’Дама Ка чудо.

Он жив. Он должен выжить.

Лиша ехала молча, и даже Тамос был не настолько глуп, чтобы ее беспокоить. Граф мог делить с ней ложе достаточно часто, но она не любила его так, как любила Арлена… или Ахмана. Ее сердце разрывалось при виде их поединка.

Казалось, у Арлена есть все преимущества, и доведись ей выбирать, она бы иначе и не подумала. Но измученная душа Арлена обрела в последние дни некий покой, и Лиша надеялась, что он вынудит Ахмана покориться и завершит бой без убийства.

Она вскрикнула, когда Ахман пырнул Арлена Копьем Каджи – возможно, единственным оружием в мире, способным причинить ему вред. Ход поединка в этот миг изменился, и ее гнев по отношению к Ахману впервые стал близок к ненависти.

Но когда Арлен, не желая проигрывать, увлек его за собой со скалы и Ахман скрылся из виду, в душе у нее все сжалось. Ребенку в ее чреве было меньше восьми недель, но она могла поклясться, что он пнул ножкой, когда отец канул во мрак.

С их первой с Арленом встречи его силы неуклонно умножались. Порой казалось, что ему подвластно решительно все, и даже Лиша не исключала, что он – Избавитель. Он умел растворяться в воздухе и защищаться от удара. Ахман на такое не способен.

Но даже Арлен был уязвим, и Ахман выявил его изъяны для всех неожиданным способом. Лиша живо помнила, как недели назад, перебрав с магией, Арлен рухнул на булыжники Лощины и череп его треснул, словно ударенное о стол вареное яйцо.

Если бы только Ренна не бросилась вдогонку. Эта женщина что-то знала о планах Арлена. Больше, чем говорила.

Они направились обратно по собственным следам задолго до того, как достигли подножия горы, избегая дороги, за которой наблюдали разведчики обеих армий. Возможно, война неизбежна, но ни одна сторона не хотела начинать ее нынешней ночью.

Горные тропы вились и расщеплялись. Инэвере не раз приходилось сверяться с костями, выбирая дорогу; она опускалась на колени и метала их, пока остальные в нетерпении ждали. Лише отчаянно хотелось знать, что видела эта женщина в нагромождении символов, но ей было известно достаточно, чтобы не сомневаться в реальной силе предсказаний.

Приближался рассвет, когда они нашли первые отметины Шанджата. Инэвера ускорила шаг, и все устремились за ней, спеша по следу, тогда как горизонт становился пурпурным.

Незаметно для дозорных, стоявших у подножия горы, к ним бесшумно присоединились прокравшиеся по склону телохранители Инэверы – Ашия и Шанвах. Принц землепашцев глянул на них, но пренебрежительно качнул головой, обнаружив, что перед ним женщины.

Наконец они дошли до Ренны и Шанджата – оба зорко присматривали друг за другом. Шанджат быстро встал перед Инэверой и ударил себя луком в грудь:

– След обрывается здесь, Дамаджах.

Они спешились и направились за воином к образовавшейся невдалеке вмятине в человеческий рост. Разбросанные камни и почва свидетельствовали о сильнейшем ударе. Земля была запятнана кровью, но виднелись и отпечатки ног – признаки продолжившейся схватки.

– Вы прошли по следу? – спросила Инэвера.

Шанджат кивнул:

– Он заканчивается недалеко отсюда. Я решил дождаться новых указаний, прежде чем заходить слишком далеко.

– Ренна? – спросила Лиша.

Дживах ка Пар’чина безжизненными глазами взирала на кровавый кратер, ее мощная аура не читалась. Она оцепенело кивнула:

– Мы кружили здесь часами. У них будто выросли крылья.

– Может быть, их унес воздушный демон? – дерзнула высказаться Уонда.

Ренна пожала плечами:

– Исключить нельзя, но поверить трудно.

Инэвера кивнула:

– Никакой демон не дотронется до моего святого мужа, если тот не захочет.

– Что с копьем? – спросил Джайан.

Инэвера грустно взглянула на него. Тому, что священное оружие заботило ее старшего сына больше, чем судьба родного отца, удивляться не приходилось, но она все равно опечалилась. Асому хотя бы хватило такта держать подобные мысли при себе.

Шанджат покачал головой:

– Никаких следов священного оружия не найдено, шарум ка.

– Кровь свежая, – произнесла Инэвера, глядя на горизонт.

До рассвета оставались минуты, но можно успеть сделать последнее предсказание. Она сунула руку в мешочек с хора и стиснула кость так крепко, что края ее больно врезались в плоть. Затем опустилась на колени у вмятины.

В обычном случае она не посмела бы выставить ранимые кости даже на предрассветный свет. Прямые солнечные лучи уничтожат кость демона, и даже непрямые могут нанести стойкий ущерб. Но электрум, в который она их одела, защищал даже на ярчайшем солнце. Как у Копья Каджи, их сила стремительно истощится на свету, но ночью можно будет зарядить вновь.

Ее рука дрожала. Ей пришлось несколько секунд подышать, чтобы обрести свой центр, перед тем как продолжить, второй раз за ночь прикоснуться к мужниной крови и выяснить через нее его судьбу.

– Благословенный Эверам, Создатель всего сущего, дай мне знание о борцах-противниках, Ахмане асу Хошкамине ам’Джардире ам’Каджи и Арлене асу Джефе ам’Тюке ам’Бруке. Я молю тебя сказать мне об участи, которая их постигла, и судьбах, которые еще грядут.

В пальцах запульсировала сила, Инэвера метнула кости и напряженно всмотрелась в расклад.

Будучи спрошены о делах текущих или былых, кости отвечали с холодной, пусть часто и загадочной уверенностью. Но будущее всегда было зыбко, его пески сдувались при каждом сделанном выборе. Кости подсказывали, как вехи в пустыне, но чем дальше заглядывал вопрошающий, тем больше расходились тропы, пока тот не терялся в барханах.

Будущее Ахмана всегда изобиловало расхождениями. В одних случаях он отвечал за судьбу человечества, в других – умирал в позоре. Чаще всего виделась смерть на когтях алагай, но были и ножи в спину, и копья, нацеленные в сердце. Являлись те, кто был готов отдать за него жизнь, и те, кто выжидал минуту для предательства.

Сейчас многие пути закрылись. Что бы ни произошло, Ахман вернется не скоро, а возможно – вообще никогда. От этой мысли душу Инэверы сковал ледяной страх.

Спутники не дышали в ожидании ее слов, и Инэвера знала, что от них зависела судьба ее народа. Она вспомнила высказывание костей, прозвучавшее так много лет назад:

«Избавителем не рождаются. Его создают».

Если к ней не вернется Ахман, она сотворит другого.

Она взглянула на мириады роковых судеб, ожидавших ее любви, и выхватила одну. Единственную судьбу, которая позволит ей удержать власть, пока не найдется подходящий наследник.

– Избавитель перешел в области, лежащие вне нашей досягаемости, – изрекла наконец Инэвера. – Он следует за демоном в самую бездну.

– Значит, Пар’чин все-таки демон, – сказал Ашан.

Кости ничего подобного не говорили, но Инэвера кивнула:

– Все выглядит именно так.

Гаред сплюнул:

– Было сказано: «Избавитель», а не «Шар’Дама Ка».

Дамаджи повернулся к нему и посмотрел как на насекомое, прикидывая, стоит ли оно усилия его раздавить.

– Они суть одно и то же.

На этот раз сплюнула Уонда:

– Как бы не так, провалиться мне в Недра!

Джайан шагнул вперед и сжал кулак, готовый ударить, но между ними встала Ренна Тюк. Метки на ее коже вспыхнули, и связываться с нею не захотелось даже вспыльчивому старшему сыну Инэверы. Негоже быть побитым женщиной на глазах у тех самых людей, которых он должен убедить отдать ему трон.

Джайан повернулся к матери.

– А копье? – вопросил он требовательно.

– Пропало, – ответила Инэвера. – Оно будет найдено вновь, когда пожелает Эверам, и не раньше.

– Значит, мы просто сдаемся? – спросил Асом. – Бросаем отца на произвол судьбы?

– Конечно нет. – Инэвера обратилась к Шанджату: – Ищи след дальше и охоться. Не пропусти ни одной гнутой травинки, ни одного отброшенного камешка. Не возвращайся без Избавителя или надежных сведений о его участи, даже если это займет тысячу лет.

– Да, Дамаджах. – Шанджат ударил себя в грудь.

Инэвера повернулась к Шанвах:

– Отправляйся с отцом. Повинуйся ему и охраняй его в странствии. Его цель – твоя цель.

Молодая женщина молча поклонилась. Ашия сжала ее плечо, и их глаза встретились; затем отец и дочь ушли.

Лиша обратилась к Уонде:

– Ты тоже поищи, но возвращайся через час.

Уонда ухмыльнулась с уверенностью, которая наполнила Инэверу завистью.

– Я и не думала искать до седых волос. Избавитель приходит и уходит, но вот увидишь, он вернется.

Через секунду ушла и она.

– Я тоже пойду, – сказала Ренна, но Лиша поймала ее ладонь.

Женщина свирепо уставилась на нее, и Лиша быстро отпустила руку, но не сдалась.

– Пожалуйста, задержись на минуту.

«Даже северяне боятся Пар’чина и его женщину», – отметила Инэвера, запоминая это на будущее, тогда как две женщины отошли для разговора наедине.

– Ашан, идем со мной, – сказала она, взглянув на дамаджи. Они удалились от спутников, оставив тех в оцепенении.

– Я не могу поверить, что его нет, – глухо проговорил Ашан. Они с Ахманом были как братья больше двадцати лет. Он был первым дама, который поддержал возвышение Ахмана до статуса Шар’Дама Ка, и безоговорочно верил в его божественность. – Это похоже на сон.

Инэвера обошлась без предисловий.

– Ты должен занять Трон черепов как андрах. Ты единственный, кто может сделать это, не развязав войны, и удержать его до возвращения моего мужа.

Ашан покачал головой:

– Ты ошибаешься, если думаешь так, Дамаджах.

– Таково было желание Шар’Дама Ка, – напомнила Инэвера. – Ты поклялся перед ним и мною.

– Это предусматривалось на случай, если бы он пал в бою на Ущерб у всех на глазах, – возразил Ашан, – а не был бы убит землепашцем на заброшенном горном склоне. Трон должен перейти к Джайану или Асому.

– Он говорил тебе, что его сыновья не готовы к такому бремени, – сказала Инэвера. – Или ты полагаешь, что за последние две недели он передумал? Мои сыновья умны, но еще не мудры. Кости предрекают, что они разорвут Дар Эверама на части, воюя за трон, и выживший, который вскарабкается по окровавленным ступеням наверх и сядет там, не встанет, когда вернется отец.

– Если он вернется, – заметил Ашан.

– Вернется, – отозвалась Инэвера. – Ведя, вероятно, за собой все Недра. Когда это произойдет, ему понадобятся все армии Ала, чтобы ответить на вызов, и у него не будет ни времени, ни желания убивать сына ради восстановления власти.

– Мне это не по душе, – произнес Ашан. – Я власти никогда не жаждал.

– Это инэвера, – сказала она. – Твои предпочтения не имеют значения, и причина, по которой это должен быть ты, – твое смирение перед Эверамом.

– Поторопись, – сказала Ренна, когда Лиша отвела ее в сторону. – Я уже долго жду и потратила на тебя достаточно времени. Арлен где-то рядом, и я должна его найти.

– Демоново дерьмо! – фыркнула Лиша. – Я знаю тебя маловато, Ренна Тюк, но того, что мне известно, хватает, чтобы понять – ты не ждала бы и десяти секунд, пропади твой муж без вести. Вы с Арленом спланировали это. Куда он подался? Что он сделал с Ахманом?

– Лгуньей меня называешь? – зарычала Ренна.

Она свела брови, сжала кулаки.

Ее негодование почему-то еще больше убедило Лишу в справедливости подозрений. Она не думала, что Ренна и правда ее ударит, но приготовила щепотку слепящего порошка и собралась им при надобности воспользоваться.

– Пожалуйста, – сказала она по-прежнему спокойно. – Если ты что-то знаешь, скажи. Клянусь перед лицом Создателя, ты можешь мне доверять.

Эти слова немного утихомирили Ренну, ее ладони разжались, и она подняла их.

– Обыщи мои карманы, ответов ты не найдешь.

– Ренна, – повторила Лиша, стараясь сохранить хладнокровие. – Я понимаю, что начали мы скверно. У тебя мало причин меня любить, но это не игра. Своими секретами ты ставишь под удар всех.

Ренна издала лающий смешок.

– Ночь рассуждает о тьме. – Она толкнула Лишу в грудь достаточно сильно, чтобы та отступила на шаг. – Это же у тебя в брюхе ребенок от пустынного демона. По-твоему, это не ставит народ под удар?

Лиша похолодела, но упрямо шагнула вперед, чтобы молчание не подтвердило догадку. Она понизила голос до резкого шепота:

– Кто наговорил тебе такого вздора?

– Ты сама, – ответила Ренна. – Мне слышно, как хлопает крыльями бабочка, порхающая над полем. Арлену – тоже. Мы оба слышали, что ты сказала Джардиру. Ты вынашиваешь его дитя, а подставляешь – графа.

Это было, конечно, верно. Постыдный замысел матери, который Лиша сдуру взялась воплотить в жизнь. После рождения ребенка обман навряд ли удастся сохранить в тайне, но впереди было семь месяцев, чтобы подготовиться – или убежать и спрятаться, – до того как за ребенком придут красийцы.

– Тем больше у меня оснований выяснить, что случилось с Ахманом, – ответила Лиша, ненавидя себя за молящие нотки, проступившие в голосе.

– Понятия не имею, – сказала Ренна. – Искать – пустая трата времени.

Лиша кивнула – она понимала, когда проигрывала.

– Пожалуйста, не говори Тамосу, – попросила она. – В положенное время я скажу ему сама, честное слово. Но не сейчас, когда половина красийской армии стоит в нескольких милях отсюда.

– Не дура, – фыркнула Ренна. – В любом случае: как это ты понесла? Ты же травница. Даже тупой Таннер знает, когда вынимать.

Лиша опустила глаза, не в состоянии выдержать пытливый взгляд Ренны.

– Сама себя спрашивала, – пожала Лиша плечами. – В истории полно людей, родители которых не были дураками.

– Я об истории не спрашивала, – возразила Ренна. – Я спросила, отчего у умнейшей в Лощине женщины вдруг оказалась деревянная голова. Тебе никогда не рассказывали, как делаются дети?

Лиша оскалилась. Женщина говорила дело, но судить права не имела.

– Если ты не желаешь делиться своими тайнами, то у меня нет резона поверять тебе свои. – Она махнула рукой, указывая на долину. – Иди. Прикинься, что ищешь Арлена, пока мы не скроемся из виду, а потом встреться с ним. Я не буду мешать.

– Как будто ты можешь, – улыбнулась Ренна.

Ее силуэт расплылся, и она исчезла.

«Почему я позволила ей меня достать?» – подумала Лиша, но пальцы ее скользнули к чреву, и она вполне поняла причину.

Потому что Ренна была права.

Впервые целуясь с Ахманом, Лиша была пьяна от кузи. Она не планировала седлать его в тот первый день, но и не стала противиться, когда он вознамерился ее взять. Она глупо предположила, что он не кончит в нее до заключения брака, но пустой расход семени считается у красийцев грехом. Она чувствовала, как он набирает обороты, начинает стонать, и могла выскользнуть. Но часть ее желала того же, что и он. Ощутить в себе мужскую пульсацию и содрогания, и в Недра риск. Она испытала трепет от собственного крещендо.

Той ночью она собиралась заварить яблуневый чай, но вместо этого ее похитили дозорные Инэверы, а кончилось все схваткой на стороне Дамаджах с мозговым демоном. На следующий день Лиша приняла двойную дозу и дальше поступала так же всякий раз, когда ложилась с Ахманом, но, как говаривала ее наставница Бруна, «сильный ребенок проторит себе дорогу, и не важно, что ты предпримешь против».

Инэвера рассматривала стоявшего перед Ашаном Тамоса, князька землепашцев. Тот был крупным и мускулистым мужчиной, но без капли лоска. Он двигался как воин.

– Я полагаю, вы хотите, чтобы ваши люди обыскали долину, – сказал он.

– И вы с вашими, – кивнул Ашан.

Тамос ответил таким же кивком.

– По сотне человек с каждой стороны?

– По пятьсот, – сказал Ашан, – в условиях перемирия по случаю домин шарум.

Инэвера увидела, как напрягся князек. Для красийцев пятьсот человек – ничто, мельчайшая частица армии Избавителя. Но это больше, чем хотелось выделить Тамосу.

Однако князьку не приходилось выбирать, и он был вынужден согласиться.

– Как я узнаю, что ваши воины будут соблюдать перемирие? Последнее, что нам нужно, – превращение этой долины в зону боевых действий.

– У моих воинов даже днем будут подняты покрывала, – ответил Ашан. – Они не посмеют не подчиниться. Меня беспокоят как раз ваши люди. Мне будет крайне неприятно, если они пострадают из-за размолвки.

Тут князек показал зубы:

– Я думаю, увечий хватит на всех. Каким это образом сокрытие лиц гарантирует мир? Если мужчина прячет лицо, ему не страшен ответный удар.

Ашан покачал головой:

– Поразительно, как долго вы, варвары, выживали в ночи. Мужчины помнят лица тех, кто причинил им зло, и трудно пренебречь такой враждой. Мы носим покрывала в ночи, чтобы сражаться с братьями и не думать о кровных междоусобицах. Если ваши люди закроют лица, то в этой про́клятой Эверамом долине больше не будет кровопролития.

– Ладно, – сказал князек. – Договорились.

Он отвесил короткий, неглубокий поклон – минимальная дань уважения человеку много лучше его – и, развернувшись, зашагал прочь. Остальные землепашцы последовали за ним.

– Северяне заплатят за свою непочтительность, – проговорил Джайан.

– Возможно, – ответила Инэвера, – но не сегодня. Мы должны вернуться в Дар Эверама, и поскорее.

Глава 1 Раскачка

333 П. В., осень

Джардир проснулся на закате с затуманенным рассудком. Он лежал в северной постели с одной огромной подушкой вместо многих. Белье было грубым, ничуть не похожим на привычные шелка. Комната – круглой, с окнами меченого стекла по всей окружности. Какая-то башня. В сумерках раскинулся дикий край, но Джардир не узнал его.

«Где я, что это за место на Ала?»

Его пронзила боль, когда он шевельнулся, но боль была старой спутницей, принятой и забытой. Он подтянулся, усаживаясь, и негнущиеся ноги царапнули друг о дружку. Он откинул одеяло. Гипсовые повязки от бедер до ступней, из-под которых торчали распухшие пальцы – красные, лиловые, желтые и совершенно недосягаемые для Джардира. Он согнул их на пробу, игнорируя боль, и был удовлетворен вознаградившим его слабым подергиванием.

Вспомнилось, как в детстве он сломал руку и оставался беспомощным неделями, пока она заживала.

Он не замедлил потянуться к прикроватному столику за короной. В ней даже днем хватало магии, чтобы срастить несколько сломанных костей, особенно уже вправленных.

Руки встретили пустоту. Джардир повернулся и долго смотрел перед собой, пока не осознал положение, в котором очутился. Он годами не позволял себе держать корону и копье дальше чем на расстоянии вытянутой руки, но и то и другое исчезло.

Воспоминания нахлынули мигом. Поединок с Пар’чином на горной вершине. Сын Джефа обратился в дым, когда Джардир нанес удар, чтобы мгновением позже вновь загустеть, с нечеловеческой силой схватить древко копья и с подворотом выдернуть его из рук.

А затем Пар’чин повернулся и бросил его за край скалы, как обглоданную дынную корку.

Джардир облизнул потрескавшиеся губы. Во рту пересохло, а мочевой пузырь едва не лопался, но об обеих нуждах позаботились. Вода, поставленная у постели, была сладка, и после некоторых усилий он сумел воспользоваться ночной вазой, нащупав ее под кроватью.

Торс был туго перевязан, ребра отозвались болью при движении. Поверх бинтов на него надели тонкую рубаху – желто-коричневую, как он отметил. Наверно, шуточка Пар’чина.

Двери не было – лишь лестница, ведущая в комнату, вверх, но в его нынешнем состоянии она служила ничуть не хуже тюремной решетки. Других выходов не наблюдалось, и ступени не уходили выше. Он наверху башни. Помещение было скудно обставлено. Прикроватный столик. Один-единственный стул.

Из лестничного колодца донеслись голоса. Джардир застыл, прислушиваясь. Его могли лишить короны и копья, но годы поглощения через них магии перестроили тело и настолько приблизили его к образу Эверама, насколько это доступно смертному. Он обладал зрением ястреба, нюхом волка и слухом летучей мыши.

– Уверен, что справишься с ним? – спросила первая жена Пар’чина. – По-моему, он собирался убить тебя на той скале.

– Не беспокойся, Рен, – ответил Пар’чин. – Он ничего мне не сделает без копья.

– Днем может, – сказала Ренна.

– Не со сломанными ногами, – возразил Пар’чин. – Все схвачено, Рен. Честное слово.

«Посмотрим, Пар’чин».

Послышался чмокающий звук: сын Джефа зацеловал оставшиеся протесты своей дживах.

– Тебе нужно вернуться в Лощину и присматривать за происходящим. Сейчас, пока у них не зародились подозрения.

– Лиша Свиток уже подозревает, – сказала Ренна. – Ее догадки недалеки от истины.

– Пока это только догадки – не важно, – ответил Пар’чин. – Продолжай играть дурочку, и пусть она говорит и делает, что угодно.

Ренна издала короткий смешок.

– А, ну с этим проблем не будет. Мне нравится ее бесить.

– Не трать на это слишком много времени, – сказал Пар’чин. – Охраняй Лощину, но не выделяйся. Укрепляй народ, но бремя пусть несут сами. Я появлюсь, как смогу, но только чтобы повидать тебя. Никто не должен знать, что я жив.

– Мне это не нравится, – возразила Ренна. – Муж и жена не должны жить таким манером, врозь.

Пар’чин вздохнул:

– Ничего не поделаешь, Рен. Я все поставил на этот бросок. Мне нельзя проиграть. Мы скоро увидимся.

– Ага, – отозвалась Ренна. – Я люблю тебя, Арлен Тюк.

– Я люблю тебя, Ренна Тюк, – сказал Пар’чин.

Они снова поцеловались, и Джардир услышал быстрые шаги: женщина спускалась из башни. Пар’чин же начал подниматься.

Джардиру на секунду пришла в голову мысль притвориться спящим. Возможно, он что-нибудь узнает, выгадает элемент неожиданности.

Он покачал головой: «Я Шар’Дама Ка. Прятаться – ниже моего достоинства. Я взгляну Пар’чину в глаза и выясню, что в нем осталось от человека, которого я знал».

Он сел потверже, приняв взрывную боль в ногах. Когда Пар’чин вошел, Джардир смотрел невозмутимо. Пар’чин был одет в простую одежду – почти как при первой встрече: вылинявшая белая рубашка и заношенные портки из грубой ткани; на плече – кожаная сумка вестника. Ноги босы, штанины и рукава закатаны для демонстрации кожных меток. Песочные волосы были сбриты, и памятное Джардиру лицо едва узнавалось под метками.

Джардир ощутил мощь этих символов даже без короны, но сила далась немалой ценой. Пар’чин больше смахивал на страницу из священного свитка о метках, чем на человека.

– Что ты с собой сотворил, мой старый друг? – Он не хотел говорить это вслух, но слова вырвались сами.

– Нужна недюжинная выдержка, чтобы называть меня так после того, что ты сделал, – ответил Пар’чин. – Это не я сотворил с собой. Это ты сотворил со мной.

– Я? – изумился Джардир. – Я взял чернила и осквернил твое тело?

Пар’чин покачал головой:

– Ты бросил меня умирать в пустыне без оружия и каких-либо средств выживания и знал, что меня выпотрошат, перед тем как я достанусь алагай. Мое тело было единственным, что ты оставил мне для меток.

Эти слова исчерпывающе ответили на вопрос Джардира о том, как удалось выжить Пар’чину. Умозрением он увидел друга в пустыне – одинокого, иссохшего и окровавленного, вынужденного голыми руками забивать до смерти алагай.

Это было блистательно.

Эведжах запрещал татуировать плоть, но он запрещал многое из того, что впоследствии разрешил Джардир во имя Шарак Ка. Он хотел заклеймить Пар’чина, но слова застряли в горле от услышанной правды.

Джардир дрогнул, когда его центра коснулся озноб сомнения. Ничего не случилось, но такова воля Эверама. Пар’чину предстояло выжить, чтобы они встретились вновь, – и в этом была инэвера. Кости сказали, что каждый из них мог быть Избавителем. Джардир посвятил жизнь тому, чтобы стать достойным этого титула. Он гордился достижениями, но не мог отрицать, что его аджин’пал, отважный чужак, мог обрести в глазах Эверама больше заслуг.

– Ты играешь в обряды, которых не понимаешь, Пар’чин, – сказал он. – Домин шарум – поединок смертельный, и победа была за тобой. Почему ты не берешь ее и не объявляешь себя вождем Первой войны?

Пар’чин вздохнул:

– В твоей смерти нет победы, Ахман.

– Значит, ты допускаешь, что я Избавитель? – спросил Джардир. – Если да, то верни мне Копье и Корону, коснись головой пола, и дело сделано. Все будет прощено, и мы снова встретимся с Най плечом к плечу.

Пар’чин фыркнул. Он поставил сумку на столик, сунул руку внутрь. Корона Каджи сияла даже в сгущающейся темноте, ее девять драгоценных камней сверкали. Джардир задрожал от возбуждения. Он прыгнул бы за Короной, если бы мог.

– Корона здесь. – Пар’чин вертел заостренный обод на пальце, словно ребенок, забавляющийся игрушкой-обручем. – Но копье не твое. По крайней мере, пока я не решу отдать его тебе. Оно спрятано в месте, куда тебе не попасть, даже не будь у тебя загипсованы ноги.

– Священными предметами владеют в паре, – сказал Джардир.

– Ничто не свято, Ахман, – снова вздохнул Пар’чин. – Я уже говорил тебе как-то, что Небеса – ложь. Ты пригрозил убить меня за такие речи, но оттого они не стали бы менее правдивыми.

Джардир открыл рот, чтобы ответить, и гневные слова уже складывались на губах, но Пар’чин упредил его, резко остановив вращающуюся корону и воздев ее. Кожные метки коротко вспыхнули, а коронные – зажглись.

– Это, – сказал про корону Пар’чин, – тонкая полоска черепа мозгового демона и девять рогов, заключенные в меченый сплав серебра и золота и фокусируемые драгоценными камнями. Это шедевр искусства нанесения меток, но не более. – Он улыбнулся. – Во многом похожий на твою серьгу.

Джардир вздрогнул, дотронулся до голой ушной мочки, когда-то проколотой обручальным кольцом.

– Ты хочешь похитить не только мой трон, но и первую жену?

Пар’чин рассмеялся искренним смехом, которого Джардир не слышал годами. Ему пришлось признать, что он стосковался по нему.

– Не знаю даже, какое бремя тяжелее, – произнес Пар’чин. – Я не хочу ни того ни другого. У меня есть жена, а для моего народа одной более чем достаточно.

На губы Джардира попросилась улыбка, и он позволил себе ее показать.

– Достойная дживах ка одновременно и опора и бремя, Пар’чин. Она побуждает нас быть лучшим мужчиной, а это всегда борьба.

– Честное слово, – кивнул Пар’чин.

– Тогда почему ты украл мое кольцо? – вопросил Джардир.

– Я просто подержу его у себя, пока ты под моей крышей, – ответил Пар’чин. – Я не могу позволить тебе позвать помощь.

– Что? – не понял Джардир.

Пар’чин склонил к нему голову, и Джардир почувствовал, как взор сына Джефа проникает в его душу во многом так же, как делал он сам, когда обладал даром коронного видения. Как это удавалось Пар’чину без короны?

– Ты не знаешь, – чуть погодя сказал Пар’чин и хохотнул. – Даешь мне брачные советы, а за тобой шпионит собственная жена!

Насмешка в его тоне разозлила Джардира, и он сдвинул брови, несмотря на желание сохранять на лице спокойствие.

– Что это значит?

Пар’чин сунул руку в карман, извлек серьгу. Это было простое золотое колечко, с которого свисал изящно помеченный шарик.

– Внутри – отломок демоновой кости, а другая половина – в ухе твоей жены. Ей слышно все, что ты делаешь.

Джардир вдруг получил ответ на множество загадок. Стало ясно, почему жена, казалось, знала все его планы и тайны. Много информации поступало к ней от костей, но алагай хора часто изъяснялись туманно. Он должен был сообразить, что хитроумная Инэвера не станет полагаться только на расклады.

– Значит, ей известно, что ты меня похитил? – спросил Джардир.

Пар’чин помотал головой:

– Я заблокировал ее силу. Она не найдет тебя, пока мы здесь не закончим.

Джардир скрестил руки:

– Закончим – что? Ты не пойдешь за мной, а я не пойду за тобой. Мы стоим в том же тупике, в котором оказались в Лабиринте пять лет назад.

Пар’чин кивнул:

– Тогда ты не смог заставить себя убить меня, и я был вынужден изменить мое мировосприятие. Тебе было предложено то же самое. – С этими словами он швырнул корону через комнату.

Джардир инстинктивно поймал ее:

– Зачем возвращать ее мне? Разве она не залечит мои раны? Без них тебе будет трудно меня удержать.

Пар’чин пожал плечами:

– Ты вряд ли уйдешь без копья, но я в любом случае осушил корону. Из Недр на такую высоту поднимается не очень много магии, – он указал на окна по окружности помещения, – а солнце каждое утро очищает комнату. Корона даст тебе коронное видение, но мало что еще, пока ее не перезарядят.

– Так зачем ее возвращать? – повторил Джардир.

– Я подумал, что мы можем поговорить, – ответил Пар’чин. – И я хочу, чтобы ты видел мою ауру. Хочу, чтобы ты видел правдивость моих слов, силу моих убеждений, начертанных в душе. Возможно, тогда ты поймешь.

– Пойму – что? – спросил Джардир. – Что Небеса – ложь? Ничто из начертанного в твоей душе не убедит меня, Пар’чин.

Тем не менее он надел Корону. Полутемная комната мгновенно ожила от коронного видения, и Джардир облегченно вздохнул, подобно слепцу из Эведжаха, которому Каджи вернул зрение.

То, что секундой раньше виделось в окнах всего лишь тенями и расплывчатыми силуэтами, обозначилось резко, воспламененное сочащейся из Ала магией. Все живое имело искру силы в сердцевине, и Джардир мог различить силу, светящуюся в древесных стволах, прикипевших к ним лишайниках и всех животных, обитавших на ветвях и в коре. Сила струилась в равнинных травах и больше всего – в демонах, которые крались по земле и объезжали ветра. Алагай светились, как маяки, пробуждая в нем первобытное желание охотиться и убивать.

Как и предупредил Пар’чин, в его камере было темнее. Усики силы тянулись по стенам башни, втягиваемые метками, выгравированными на оконных стеклах. Те оживали с мерцанием, становясь щитом против алагай.

Несмотря на сумрак в комнате, Пар’чин светился ярче демона. Так ярко, что на него, казалось бы, не посмотришь без боли в глазах. Но нет. Совсем наоборот: эта магия представала великолепной, обильной и соблазнительной. Джардир потянулся через корону, пытаясь Втянуть ее каплю для себя. Не так много, чтобы Пар’чин ощутил утечку, но, может быть, достаточно, чтобы ускорить выздоровление. Сгусток силы зазмеился к Джардиру, как благовонный дым.

Пар’чин сбрил брови, но метки над левым глазом поднялись в безошибочном выражении. Его аура колыхнулась, выказывая скорее ошеломление, нежели негодование.

– Ой-ой. Добудь свою собственную.

Поток магии резко развернулся и втянулся обратно.

Джардир сохранил на лице спокойствие, хотя усомнился, что в том была необходимость. Пар’чин прав. Джардир мог прочесть его ауру, прозреть каждое чувство, и не приходилось сомневаться, что старый друг способен на то же. Пар’чин был невозмутим, сосредоточен и не желал Джардиру зла. В нем не было лукавства. Только усталость и опасения, что Джардир окажется слишком упрямым, чтобы спокойно и честно обдумать его слова.

– Скажи мне еще раз, почему я здесь, Пар’чин, – произнес Джардир. – Если твоя цель действительно, как ты всегда говорил, избавить мир от алагай, то почему ты противодействуешь мне? Я близок к исполнению твоей мечты.

– Не настолько близок, как тебе кажется, – ответил Пар’чин. – И способ, которым ты это делаешь, отвращает меня. Ты душишь человечество и угрожаешь ему ради его же спасения, не заботясь о цене. Я знаю, что вы, красийцы, любите одеваться в черное и белое, но мир не так прост. В нем есть краски, и их больше, чем оттенков серого.

– Я не дурак, Пар’чин, – заметил Джардир.

– Иногда сомневаюсь, – сказал Пар’чин, и его аура согласилась.

Это была горькая чаша: старый друг, которого он столь многому научил и всегда уважал, считал его таким мелким.

– Тогда почему ты не убил меня и не забрал копье и корону? – требовательно вопросил Джардир. – Свидетели были связаны честью. Мой народ принял бы тебя как Избавителя и пошел бы за тобой на Шарак Ка.

Спокойная аура Пар’чина вспыхнула от раздражения, словно пожар.

– Ты все никак не поймешь! – выпалил он. – Я не блистательный Избавитель! Ты тоже! Избавитель – это все человечество как одно, а не один как человечество. Эверам – просто имя, которым мы назвали идею, а не какой-то великан в небесах, сражающийся с тьмой пространства.

Джардир сжал губы, зная, что Пар’чину видна вспышка его ауры в ответ на кощунство. Годы назад он пообещал убить Пар’чина, если тот повторит эти слова. Аура Пар’чина подстрекала его попробовать сделать это сейчас.

Но было в ауре аджин’пала кое-что еще, удержавшее от подобной попытки. Он был готов к нападению и встретил бы его лоб в лоб, но Пар’чина одолевал образ: алагай, пляшущие на фоне горящего мира.

Его страхи сбудутся, если они не придут к согласию.

Джардир длинно выдохнул, принимая свой гнев и выпуская его с воздухом. Пар’чин на другом краю комнаты не шелохнулся, но его аура расслабилась, подобно шаруму, опускающему копье.

– Какая разница, – произнес наконец Джардир, – кто такой Эверам – великан в небесах или имя, которым мы нарекаем честь и отвагу, позволяющие нам выстоять в ночи? Если человечество должно действовать как одно целое, должен быть вождь.

– Как мозговой демон у трутней? – уточнил Пар’чин, надеясь заманить Джардира в логическую ловушку.

– Именно так, – отозвался Джардир. – Мир алагай всегда был тенью нашего.

Пар’чин кивнул:

– Да, войне нужны полководцы, но они должны служить людям, а не наоборот.

Теперь вскинул брови Джардир:

– По-твоему, я не служу моим людям, Пар’чин? Я не андрах, жиреющий на троне, пока мои подданные истекают кровью и голодают. В моих владениях нет голода. Нет преступлений. И я выхожу в ночь лично, чтобы обезопасить народ.

Пар’чин издевательски и резко рассмеялся. Джардиру было впору оскорбиться, но его остановило неверие в ауре Пар’чина.

– Вот потому-то это и важно, – сказал Пар’чин. – Потому что ты искренне веришь в такое демоново дерьмо! Ты пришел в края, тебе не принадлежавшие, убил тысячи мужчин, изнасиловал их женщин, поработил их детей и считаешь, что душа твоя чиста, ибо их священная книга чуточку отличается от твоей! Ты охраняешь их от демонов, но цыпленок на разделочной колоде не называет мясника Избавителем за то, что он не подпускает лису.

– Близится Шарак Ка, Пар’чин, – возразил Джардир. – Я превратил этих цыплят в соколов. Теперь мужчины Дара Эверама сами защищают своих женщин и детей.

– Как и жители Лощины, – заметил Пар’чин. – Но они делают это, не убивая друг друга. Ни одна женщина не изнасилована. Ни один ребенок не вырван из материнских рук. Мы не стали демонами, чтобы сражаться с ними.

– Значит, вот кем ты меня считаешь? – осведомился Джардир. – Демоном?

Пар’чин улыбнулся:

– Знаешь, как тебя называет мой народ?

«Пустынным демоном».

Джардир много раз слышал это прозвище, хотя произносить его открыто осмеливались только в Лощине. Он кивнул:

– Твои люди глупы, Пар’чин, как и ты, если уравниваешь меня с алагай. Ты, может быть, не убивал и не насиловал, но и не выковал единства. Ваши северные герцоги грызутся за власть, даже когда перед ними разверзается бездна, готовая исторгнуть полчища Най. Най не заботит твоя мораль. Най не разбирает, кто невинен, а кто продажен. Ей дела нет даже до Ее алагай. Ее цель – стереть все начисто и начать заново. Твой народ живет дольше ожидаемого, Пар’чин. Это время одолжено вам до дня Шарак Ка, когда ваша слабость превратит вас в мясо для Недр. Тогда вы возжелаете тысячи убийств, тысячи тысяч, если они понадобятся для подготовки к битве.

Пар’чин печально покачал головой:

– Ты похож на коня с шорами на глазах, Ахман. Ты видишь только то, что поддерживает твои убеждения, и не смотришь на остальное. Най все равно потому, что Ее, будь Она проклята, не существует.

– Слова не дела, Пар’чин, – возразил Джардир. – Слова не могут убить алагай или прервать бытие Эверама. Одними словами не удастся, пока не поздно, объединить нас всех для Шарак Ка.

– Ты говоришь о единстве, но не понимаешь смысла этого слова, – сказал Пар’чин. – То, что ты называешь единством, я называю господством. Рабством.

– Я говорю о единстве цели, Пар’чин, – ответил Джардир. – Все должно подчиниться одной цели – избавить Ала от демонов.

– Единства нет, если оно держится на одном человеке. Все мы смертны.

– То единство, которое я принес, будет не так-то легко отвергнуть, – сказал Джардир.

– Неужели? – откликнулся Арлен. – Я многое узнал в Даре Эверама, Ахман. Не северные герцоги враги твоего народа. Твои дама не пойдут за Джайаном. Твои шарумы не пойдут за Асомом. Никто не пойдет за Инэверой, а твои дамаджи перебьют друг друга, едва сядут за общую трапезу. Никто не усидит на троне без гражданской войны. Твое драгоценное единство рассыплется, как песочный замок.

Джардир сжал челюсти. Зубы заныли, когда он ими скрипнул. Конечно, Пар’чин прав. Инэвера была умна и могла какое-то время поддерживать порядок, но он не мог позволить себе длительное отсутствие – иначе его закаленная армия обратится против самое себя в условиях только начавшегося Шарак Ка.

– Я еще не мертв, – произнес Джардир.

– Нет, но скоро не вернешься, – сказал Пар’чин.

– Посмотрим, Пар’чин. – Джардир без предупреждения воспользовался короной, изо всех сил Втянув магию Пар’чина. Аура Пар’чина, застигнутая врасплох, потрясенно взорвалась, а затем деформировалась, когда Джардир впитал добычу.

Сила пронеслась по телу Джардира, сшивая мышцы и кости, наполняя его мощью. Он напрягся – бинты на торсе разорвались, гипс на ногах разлетелся. Он спрыгнул с кровати и в мгновение ока пересек комнату.

Пар’чин сумел отреагировать вовремя и принял защитную стойку, но это была стойка шарума, так как он не прошел подготовку в Шарик Хора. Джардир с легкостью скользнул мимо и произвел захват. Лицо задохнувшегося Пар’чина побагровело.

Но затем он превратился в туман, как в их поединке на скале. Джардир потерял равновесие, когда сопротивление исчезло, но Пар’чин соткался до того, как он грохнулся на пол, схватил Джардира за правые руку и ногу и швырнул через комнату. Он ударился в окно с такой силой, что хрустнули укрепленные магией кости, но меченое стекло даже не треснуло.

От меток тянулся слабый поток магии, и Джардир инстинктивно Втянул ее, используя силу для залечивания костей, прежде чем вспыхнет боль.

Пар’чин испарился с того места, где стоял, и объявился ближе, но Джардир был мудро готов к трюку. Туман еще лишь начал сгущаться, а он уже двигался – увернулся от хватки Пар’чина и нанес два мощных упреждающих удара, пока тот не растаял опять.

Так они боролись несколько секунд: Пар’чин обретал форму и снова исчезал, до того как Джардир успевал нанести ощутимый ущерб, но не мог ударить в ответ.

– В Недра, Ахман! – крикнул он. – На это нет времени!

– Здесь мы сходимся, – ответил Джардир, становясь поудобнее.

Он запустил в Пар’чина единственным в комнате стулом, и сын Джефа предсказуемо растворился, хотя мог легко увернуться.

«Твои силы ослабляют тебя, Пар’чин», – подумал Джардир и прыгнул к лестнице, благо путь был открыт.

– Ты никуда не уйдешь! – прорычал Пар’чин, формируясь вновь и рисуя в воздухе метку.

Джардир увидел, как магия собралась и устремилась к нему, чтобы нанести удар, который сбил бы его с лестницы, как огромный молот. Не имея времени уворачиваться, он принял волну, слабея, чтобы впитать как можно больше.

Но удара-то и не было. Корона Каджи разогрелась и вспыхнула светом, поглощая силу. Не думая, Джардир сам нарисовал в воздухе метку, превратив энергию в молнию чистого жара. Этого хватило бы, чтобы превратить в угли десяток лесных демонов.

Пар’чин поднял руку, Втягивая магию обратно в себя. Джардир, ошеломленный внезапным истощением, уставился на него.

– Мы можем развлекаться так всю ночь, Ахман, – заметил Пар’чин, растаял и вновь появился между Джардиром и лестничным колодцем. – Так ты из башни не выберешься.

Джардир скрестил на груди руки:

– Даже ты не сможешь удерживать меня вечно. Взойдет солнце, и твои демонские трюки и магия хора закончатся.

Пар’чин развел руками:

– Мне и не нужно. К рассвету ты останешься добровольно.

Джардир чуть не рассмеялся, но аура Пар’чина в очередной раз остановила его. Он верил в сказанное. Верил, что его дальнейшие слова поколеблют Джардира, – или не поколеблет ничто.

– Зачем ты принес меня сюда, Пар’чин? – спросил он в последний раз.

– Чтобы напомнить о настоящем враге, – ответил Пар’чин. – И просить твоей помощи.

– С чего мне тебе помогать?

– С того, – ответил Пар’чин, – что нам предстоит захватить мозгового демона и заставить его провести нас в Недра. Пора дать бой алагай.

Глава 2 Вакуум

333 П. В., осень

По возвращении в красийский стан Инэвера времени не теряла. Пока Ашан спокойно отбирал воинов для поисков Ахмана, а остальным приказывал разбивать лагерь, она призвала Аббана в личную приемную в шатре Шар’Дама Ка.

Шарумы уже спрашивали, почему Избавитель к ним не вернулся. Официального объявления ни о самом поединке, ни о его неожиданном финале не было. Но слухи вскоре поползут, и честолюбцы попытаются воспользоваться отсутствием ее мужа. У хитрецов были планы на такой случай, и они станут действовать быстро, как только выяснится, что поиски тщетны. Нетерпеливцы могут отреагировать еще быстрее.

Ясное дело, Аббан понимал это, приближаясь к шатру в окружении ха’шарумов. Даль’шарумы продолжали глумиться над воинами в коричневом, но шпионов-евнухов, которых Инэвера заслала в Аббанов лагерь, нашли мертвыми, и это многое говорило о мастерстве воинов-хаффитов. Она видела и свечение силы в их оружии и оснащении, тщательно замаскированных истертой кожей и краской с целью скрыть отменное качество. Даже элитные Копья Избавителя со щитами и копейными наконечниками из меченого стекла не были экипированы лучше.

«Ты очень вырос, хаффит». Мысль не обрадовала ее, но и не встревожила, как некогда. Неделями раньше она не поняла расклада костей, согласно которому судьба Аббана переплеталась с ее собственной, но теперь все стало ясно. Они были ближайшими, самыми доверенными советчиками Ахмана и еще несколько часов назад считались неприкасаемыми и обладали почти неограниченной властью. Но с исчезновением мужа эта власть в значительной мере испарится. Инэвере предстояло действовать быстро и осторожно, утверждая на его месте Ашана, но, когда бразды правления будут переданы, народ продолжит внимать его, а не ее голосу. Ашан не так мудр и гибок, как Ахман.

Положение Аббана еще хуже. Хотя его ха’шарумы представляли собой внушительную силу, увечному купцу повезет, если он проживет день, после того как враги перестанут бояться гнева Ахмана, который вспыхнул бы, причини они ему вред. Еще недавно мысль о смерти Аббана была ей весьма приятна. Теперь она нуждалась в нем. Хаффит мог исчислить казну до последнего драки, ему были ведомы все долги трона, он мог счесть все зерна в закромах. Более того, Ахман доверял ему замыслы и секреты, которыми не делился даже с дамаджи. Пути передвижения войск. Планы сражений. Цели.

Улыбка жирного хаффита, прохромавшего в приемную, показала, что он знал о ее нужде, да проклянет его Эверам.

За Аббаном маячил великан-телохранитель из ха’шарумов, в последние недели ставший его тенью. Глухой человек, одним из первых откликнувшийся на призыв Избавителя. Оружие перед входом он сдал, но, нависая над плечом хаффита, выглядел не менее грозным. Даже опиравшегося на костыль Аббана нельзя назвать коротышкой, но его телохранитель был на две головы выше.

– Я назначила встречу наедине, хаффит, – сказала Инэвера.

Аббан поклонился низко, сколько позволил костыль с навершием в виде верблюда.

– Приношу извинения, Дамаджах, но у даль’шарумов больше нет Ахмана, способного удержать их на поводке. Вы же не откажете мне в малой толике безопасности? Мой телохранитель глух как камень и не услышит наших слов.

– Даже глухой может слышать, если имеет глаза, чтобы читать по губам, – возразила Инэвера.

Аббан поклонился снова:

– Это так, хотя покрывало Дамаджах, разумеется, препятствует подобному, даже если мой смиренный слуга освоил такое искусство, чего, клянусь Эверамом, не произошло.

Инэвера поверила ему – редкий случай. Ее личные евнухи лишились языков, дабы не выдать ее тайны, и она знала, что Аббан будет ценить человека, который не может подслушать и которого не заставят рассекретить его многочисленные интриги. Но все же лучше не перегибать палку с уступками.

– Он может охранять вход, – сказала Инэвера и, качая бедрами, профланировала к подушкам в дальнем конце покоев.

Аббан никогда не дерзал пожирать ее взглядом, но Дамаджах задалась вопросом: не передумал ли он сейчас, когда не стало Ахмана? Этим можно было бы воспользоваться. Она оглянулась через плечо, но Аббан не смотрел на нее. Он быстрыми жестами подал несколько знаков гиганту, который с бесшумной грацией, не совпадавшей с огромным ростом, встал у двери.

Аббан прохромал вперед и осторожно опустился на подушки напротив Инэверы. Он сохранил приветливую улыбку, но быстрый взгляд на телохранителя выдал его страхи. Он знал, что Инэвера может убить его гораздо быстрее, чем великан пересечет помещение, а ударить Дамаджах побоится даже Глухой. Она могла убить и ха’шарума – сотней способов, не последним из которых стал бы поданный пальцами сигнал ее где-то таившимся собственным телохранительницам Ашии, Миче и Джарвах.

Между ними стоял серебряный чайный сервиз, и от чайника еще шел пар. По ее кивку хаффит разлил и подал чай.

– Своим призывом ты оказала мне честь, Дамаджах. – Аббан уселся на место со своей чашкой. – Могу я узнать причину?

– Хочу предложить тебе защиту, конечно, – ответила Инэвера.

Аббан принял искренне удивленный вид, хотя, разумеется, притворялся.

– С каких пор Дамаджах столь ценит жалкого, бесславного Аббана?

– Тебя ценит мой муж, – сказала Инэвера, – и он разгневается, если по возвращении обнаружит, что ты мертв. С твоей стороны будет мудро принять мою помощь. Кости говорят, что без нее твоя жизнь продлится поистине недолго. Мои сыновья ненавидят тебя даже сильнее, чем дамаджи, а это очень серьезно. И не надейся, что Хасик забыл, кто лишил его мужского достоинства.

Инэвера рассчитывала напугать хаффита. Она уже видела его трусость перед лицом опасности. Но здесь был стол переговоров, и Аббан это знал.

«У Аббана сердце труса, – сказал ей однажды Ахман, – но есть в нем сталь, чтобы утереть нос шаруму, когда начинается торг».

Аббан улыбнулся и кивнул:

– Это так, Дамаджах. Но твое положение не менее ужасно. Как долго дамаджи позволят тебе восседать на высоте семи ступеней без мужа? Женщина, сидящая выше их, – оскорбление, которое они всегда выносили с трудом.

Инэвера скрипнула зубами. Когда в последний раз с ней смел так разговаривать кто-либо помимо мужа? И говорил это хаффит. Ей захотелось сломать нахалу вторую ногу.

Но при всей наглости слова его были справедливы, а потому Инэвера позволила им пролететь над нею ветром.

– Тем больше оснований для нашего союза, – сказала она. – Мы должны прийти к доверию, как наказал Ахман, иначе оба вскоре отправимся одиноким путем.

– Чего ты просишь? – спросил Аббан.

– Ты будешь подчиняться мне, как подчинялся мужу, – ответила Инэвера. – Приносить мне свои расчеты и планы до того, как представить их совету дамаджи.

– А в ответ? – вскинул брови Аббан.

Инэвера улыбнулась за тончайшим лиловым покрывалом:

– Защита, как я и сказала.

Аббан усмехнулся:

– Прости, Дамаджах, но у тебя меньше воинов, чем у меня, и этого все равно окажется недостаточно, если кто-нибудь из дамаджи или твои сыновья решат наконец от меня избавиться.

– На моей стороне страх, – ответила Инэвера. – Сыновья боятся меня. Дамаджи боятся меня.

– Да, они боялись тебя, – согласился Аббан, – но много ли останется боязни, когда на Трон черепов сядет новая задница? Абсолютная власть придает человеку смелости.

– Абсолютной властью обладает лишь Эверам. – Инэвера показала кости. – В отсутствие Ахмана я – Его голос на Ала.

– Добавь три драки, и купишь корзину, – отозвался Аббан.

Расхожее в Красии присловье взбесило Инэверу. Ее мать была корзинщицей и успешно торговала на базаре. Не приходилось сомневаться, что Аббан, контролировавший половину торговых сделок в Даре Эверама, общался с нею, но Инэвера неутомимо обеспечивала своей семье безвестность и, соответственно, безопасность, держа родных вне политики и интриг, которые правили ее миром.

Что это – просто слова или завуалированная угроза? Полезен он или нет, Инэвера без колебаний убила бы Аббана, чтобы защитить близких.

В очередной раз она пожелала уметь, как муж, читать в сердцах мужчин и женщин. Плотные полотняные стены шатра позволяли ей пускай и смутно, но все-таки видеть ауру хаффита, но тонкие колебания и сдвиги красок, которые Ахман прочитывал словно книжную страницу, оставались для нее загадкой.

– Я думаю, ты найдешь мои слова более весомыми, чем тебе кажется, – сказала Инэвера.

– Если ты укрепишь свое положение, – согласился Аббан. – Мы обсуждаем, почему я должен тебе в этом помочь. При дворе Избавителя, Дамаджах, есть не только полные дураки. Возможно, мне не видать той власти, которой я обладал при Ахмане, но все же я могу обрести защиту и выгоду при союзе с другой стороной.

– Я пожалую тебе постоянную должность при дворе, – заявила Инэвера. – Ты будешь узнавать из первых рук о каждой сделке, которую превратишь в способ набить твои бездонные карманы.

– Уже лучше, – ответил Аббан, – но у меня полно шпионов при дворе Избавителя. Больше, чем даже ты сможешь выкорчевать.

– Не будь так самоуверен, – сказала Инэвера. – Но ладно, очень хорошо. Я предложу нечто, от чего даже ты не сумеешь отказаться.

– Неужели? – Аббана, казалось, позабавила эта мысль. – На базаре такие слова расцениваются как угроза, но ты, сдается мне, обнаружишь, что запугать меня не так-то просто.

– Никаких угроз, – возразила Инэвера. – Никакого запугивания. – Она улыбнулась. – По крайней мере, это не для принуждения. Считай мои слова обещанием на случай, если ты нарушишь наш договор.

Аббан усмехнулся:

– Я весь внимание. Что же, по мнению Дамаджах, превыше всего желанно моему сердцу?

– Твоя нога.

– Что? – опешил Аббан.

– Я могу вылечить твою ногу, – сказала Инэвера. – В сию минуту, если хочешь. Проще простого. Ты бросишь костыль в огонь и уйдешь на двух крепких ногах. – Она подмигнула. – Хотя, насколько я знаю хитрого Аббана, ты похромаешь обратно так же, как пришел, и никому не скажешь правды, пока это не окажется выгодным.

На лице хаффита написалось сомнение.

– Если это так просто, почему дама’тинг не вылечили меня сразу? Зачем лишать Каджи воина и оставлять меня хромым?

– Потому что лечение – самая затратная магия хора, – ответила Инэвера. – Тогда у нас не было меченого оружия, чтобы обеспечивать неисчерпаемый запас костей алагай для зарядки целебных заклинаний. Даже сейчас их приходится чистить и обрабатывать, это трудоемкий процесс. – Она провела пальцем вокруг чашки. – Все эти годы мы делали на тебя расклад, проверяя, стоит ли браться за дело. Знаешь, что отвечали кости?

Аббан вздохнул:

– Что я не воин и вложения не окупятся.

Инэвера кивнула.

Аббан покачал головой, разочарованный, но не удивленный.

– Да, ты нашла кое-что, чего я хочу. Не отрицаю, мое сердце томилось по исцелению.

– Значит, ты принимаешь предложение? – спросила Инэвера.

Аббан набрал в грудь воздуха, словно готовясь ответить, но вместо этого задержал дыхание. Через секунду он выдохнул и как бы сдулся.

– Мой отец говаривал: «Не люби ничего настолько сильно, чтобы не оставить это за столом переговоров». Я достаточно хорошо знаю древние предания и понимаю, что за магию всегда приходится платить и цена бывает выше, чем кажется. Я опирался на костыль двадцать пять лет. Он часть меня. Спасибо за предложение, но, боюсь, я вынужден отказаться.

Инэвера раздосадовалась и не нашла причины это скрыть.

– Ты испытываешь мое терпение, хаффит. Если хочешь чего-нибудь – говори и получай.

Победная улыбка Аббана показала, что этой минуты он и ждал.

– Всего лишь несколько простых вещей, Дамаджах.

– Я уже знаю, что там, где замешан ты, ничего простого не бывает, – усмехнулась Инэвера.

Аббан склонил голову:

– В твоих устах это означает все. Во-первых, предложенная тобой защита должна распространяться на моих агентов.

– Разумеется, – кивнула Инэвера. – Если их действия не противоречат моим интересам или не становятся непростительным преступлением против Эверама.

– Сюда же входит защита от тебя, – продолжил Аббан.

– Я должна защищать тебя от себя? – переспросила Инэвера.

– Если мы будем работать вместе, – Аббан не сказал, что будет работать на нее, – то я должен быть свободен в высказываниях, не опасаясь за мою жизнь. Даже если придется говорить вещи, которые ты не захочешь слышать. Особенно в этом случае.

«Она будет говорить тебе неприятную правду», – сказали однажды кости про мать Инэверы. Такого советчика нужно ценить. Вообще говоря, любой другой едва ли важен.

– Договорились, – сказала она, – но, если я откажусь следовать твоему совету, ты в любом случае поддержишь мое решение.

– Дамаджах мудра, – заметил Аббан. – Я верю, что она не будет действовать расточительно, когда я представлю издержки.

– Это все? – осведомилась Инэвера, зная, что нет.

Аббан в очередной раз усмехнулся и снова наполнил чашки. Он вынул из внутреннего кармана жилета флягу и плеснул в чай кузи. Инэвера поняла, что это проверка, ибо Эведжах запрещал крепкий напиток, – и проигнорировала нарушение. Она ненавидела кузи, считая, что зелье делает мужчин слабыми и безрассудными, но тысячи людей прятали под рубахами маленькие бутылочки.

Аббан отхлебнул.

– Иногда у меня могут возникать вопросы. – Он бросил взгляд на мешочек с хора у нее на поясе. – Вопросы, на которые смогут ответить только твои кости.

Инэвера вцепилась в мешочек, защищая его:

– Алагай хора не для людских вопросов, хаффит.

– Разве Ахман не спрашивал их ежедневно?

– Ахман был Избавителем… является Избавителем, – спохватилась Инэвера. – Кости не игрушки для набивания твоих карманов золотом.

Аббан поклонился:

– Я сознаю это, Дамаджах, и уверяю тебя, что не попрошу бросать их по ничтожному поводу. Но если ты хочешь от меня верности, то вот моя цена.

Инэвера снова села, раздумывая.

– Ты сам сказал, что за магию всегда приходится платить. Кости тоже говорят истины, которые мы не желаем слышать.

– Много ли стоят другие истины? – спросил Аббан.

– Один вопрос, – сказала Инэвера.

– Как минимум десять, – возразил Аббан.

Инэвера покачала головой:

– Десять – это больше, чем дозволено в год дамаджи, хаффит. Два.

– Двух мало за то, о чем ты меня просишь, Дамаджах, – сказал Аббан. – Возможно, мне хватило бы полудюжины…

– Четыре, – сказала Инэвера. – Но я запомню твое обещание не использовать этот дар в ничтожных целях. Если начнешь расходовать мудрость Эверама на мелочную алчность и конкуренцию, каждый ответ будет стоить тебе пальца.

– О Дамаджах, – отозвался Аббан, – моя алчность не бывает мелочной.

– Это все? – спросила Инэвера.

Аббан качнул головой:

– Нет, Дамаджах, есть еще одна вещь.

Инэвера снова напустила на себя хмурый вид – довольно простое искусство. А хаффит, похоже, испытывал ее терпение.

– Торг начинает превышать твою значимость, Аббан. Выкладывай, и покончим с этим.

Аббан поклонился:

– Мои сыновья. Я хочу, чтобы с них сняли черное.

Красийский лагерь бурлил, когда Аббан, хромая, покинул приемную. К Инэвере стремительным шагом приблизился Ашан.

– Что случилось? – спросила Инэвера.

Ашан поклонился:

– Твой сын, Дамаджах. Джайан сообщил своим воинам, что отец исчез. Шарум ка ведет себя так, будто уже решено, что по возвращении он воссядет на Трон черепов.

Инэвера сделала вдох, обретая центр. Это было ожидаемо, хотя она надеялась выгадать больше времени.

– Вели шарум ка лично возглавить поиски отца и оставь горстку воинов для поддержания лагеря. Мы же с остальными должны во весь опор мчаться в Дар Эверама. Бросив позади все, что может нас замедлить.

Они устремились домой со всей скоростью, на какую были способны лошади и верблюды. Когда солнце зашло, Инэвера послала шарумов убивать алагай и пустила богатый энергией ихор на метки выносливости для ездовых животных, чтобы придать им достаточно сил для продолжения пути в ночи.

Она рисковала, в открытую используя магию хора. Смекалистые могли усвоить некоторые тайны, которые дама’тинг хранили веками, но другого выхода не было. Кости посоветовали вернуться как можно быстрее и предупредили, что скорости все равно может не хватить.

Пророчества на грядущие дни пестрели бесчисленными расхождениями; предрекалась борьба, грозящая нарушить хрупкий мир, налаженный Ахманом между племенами, и отбросить их обратно в хаос. Сколько междоусобиц было приостановлено по приказу Избавителя, но все еще вынашивалось в сердцах кланов, которые на протяжении поколений крали колодцы и пускали друг другу кровь?

Несмотря на принятые ею меры предосторожности, Джайан и Копья Избавителя опередили их и достигли Дара Эверама раньше. Должно быть, глупый мальчишка быстро отказался от поисков и ринулся со своими воинами через страну, выжимая из могучих мустангов все, что возможно, и сверх того. Ее уловку с ихором для поддержки животных могли повторить воины, убивавшие демонов в ночи, а метки на их копьях и подковах скакунов поглощали энергию в тот самый миг, когда они обращали против алагай их же силу.

– Матушка! – потрясенно воскликнул Джайан, обернувшись и увидев Инэверу, Ашана, Альэверака и Асома, которые ворвались в тронный зал, где он собрал дамаджи и самых доверенных командиров.

За группой Инэверы последовали двенадцать дамаджи’тинг: Кева из племени Каджи и одиннадцать жен Ахмана из других племен. Все были преданы Инэвере, и только ей. С Ашаном прибыли его влиятельные командиры – дама Халван и Шевали; все трое обучались с Избавителем в Шарик Хора. С другими дамаджи ждал сын Ашана Асукаджи, выступавший от племени Каджи в его отсутствие.

Аббан прохромал в тронный зал быстро, насколько позволил костыль, и остался почти незамеченным в суматохе. Со своим телохранителем он тихонько скользнул в темный альков, откуда принялся наблюдать.

Хорошо, что она вывела свою свиту. Джайан определенно рассчитывал на большее время, чтобы склонить дамаджи на свою сторону. Он вернулся в Дар Эверама считаные часы назад и не успел набраться дерзости взойти по семи ступеням на Трон черепов.

Одних притязаний наследника мало, ибо отсутствовали внутренний совет Избавителя и самые влиятельные дамаджи, но было бы намного труднее согнать его с трона без открытого насилия. Инэвера любила сына при всех его недостатках, но не колеблясь убила бы, посягни он столь вопиюще на власть. Ахман зашторил огромные окна тронного зала, чтобы пользоваться коронным видением и предоставить Инэвере доступ к ее магии хора днем. На поясе у нее висело предплечье мозгового демона, заключенное в электрум и теплое от запертой энергии.

– Спасибо, сын мой, что собрал мне дамаджи, – произнесла Инэвера, быстро пройдя мимо ошеломленного отпрыска, чтобы подняться по ступеням и занять привычное место на ложе из подушек рядом с Троном черепов.

Пульсация огромного кресла чувствовалась даже за несколько футов, – наверно, это самый мощный магический предмет на свете. Святые мужи и женщины расположились внизу, как делали веками: дамаджи – справа от трона, дамаджи’тинг – слева. Инэвера вздохнула с некоторым облегчением от понимания, что они прибыли вовремя, хотя и осознавала, что схватка далека от завершения.

– Достопочтенные дамаджи, – заговорила она, извлекая толику силы из меченого украшения, дабы голос ее разнесся по залу, подобно гласу Эверама. – Мой сын, несомненно, уведомил вас, что мой божественный супруг, Шар’Дама Ка и Избавитель Эверама, исчез.

Подтверждение слов Джайана встретили гулом. Ашан и Альэверак кивали, хотя были не настолько глупы, чтобы выдать какие-либо подробности, не зная, что именно сказал Джайан.

– Я бросила алагай хора, – сказала Инэвера, секунду выждав, и ей не пришлось повышать усиленный голос, чтобы перекрыть болтовню. Она показала кости и приказала им ярко светиться. – Кости сообщили мне, что Избавитель преследует демона на самом краю бездны Най. Он вернется, и его приход возвестит начало Шарак Ка.

На это ответили очередным шумом, и Инэвера дала ему краткий миг, прежде чем энергично продолжить:

– Согласно личным указаниям Ахмана, в его отсутствие Трон черепов займет как андрах его шурин Ашан. Асукаджи станет дамаджи от Каджи. По возвращении Шар’Дама Ка Ашан поклонится ему от подножия постамента, но сохранит свой титул. Для него будет построен новый трон.

Последовал общий вздох, но только один голос выкрикнул в ужасе.

– Что?! – заорал Джайан.

Гнев, исходивший от него, ощущался даже без умения Ахмана читать ауры.

Инэвера глянула на Асома, тихо стоявшего рядом с Ашаном, и в его ауре тоже увидела кипучую ярость в ответ на несправедливость, хотя второму сыну хватило ума ее не показывать. Асома всегда готовили к должности андраха, и он роптал, поскольку брат получил Трон копий, а он не раз претендовал на белый тюрбан.

– Это нелепо! – крикнул Джайан. – Я старший сын. Трон должен перейти ко мне!

Несколько дамаджи пробормотали слова согласия, хотя сильнейшие мудро сохранили молчание. Неприязнь Альэверака к юнцу была хорошо известна, а дамаджи Энкаджи от Мехндинга, третьего по могуществу племени, публично никогда не становился на чью-либо сторону.

– Сын мой, Трон черепов не игрушка, чтобы передаваться бездумно, – ответила Инэвера. – Это надежда и спасение нашего народа, а тебе всего девятнадцать, и ты еще не доказал, что заслуживаешь его. Если не придержишь язык, то я в отчаянии: ты никогда и не заслужишь.

– Откуда нам знать, что Избавитель пожелал обделить родного сына? – вопросил дамаджи Ичах из племени Ханджин.

Ичах всегда был занозой в заднице совета, но в ответ на его слова закивали многие дамаджи, включая Альэверака.

– Справедливый вопрос, – согласился престарелый священнослужитель, повернувшись к собравшимся, но адресуя слова, без сомнения, Инэвере. Объявив о притязаниях на трон, Ашан ослабил свою власть над советом дамаджи, и никто не посмел возразить почтенному Альэвераку, когда он взял на себя роль лидера. – Шар’Дама Ка не сказал об этом ни открыто, ни в частной беседе, о которой нам было бы известно.

– Он сказал мне, – подал голос Ашан, шагнув вперед. – В первую ночь Ущерба, когда дамаджи покинули тронный зал, мой брат приказал мне занять трон, если он падет в бою с Алагай Ка. Я поклялся именем Эверама, чтобы Избавитель не покарал меня в загробной жизни.

– Ложь! – выпалил Джайан. – Отец никогда не сказал бы такого, и у тебя нет доказательств. Ты предаешь его память ради собственного честолюбия.

Глаза Ашана потемнели. Он знал юношу с рождения, но Джайан ни разу не дерзнул говорить с ним столь непочтительно.

– Повтори это, мальчик, и я убью тебя, несмотря на кровь Избавителя, текущую в твоих жилах. Когда Ахман высказал свое требование, я возразил и высказался в твою пользу, но теперь вижу, что он был прав. К Трону копий ведут всего четыре ступени, а ты еще не привык к открывшейся с высоты картине. К Трону черепов ведут семь, и у тебя закружится голова.

Джайан зарычал и опустил копье, угрожая Ашану ударом в сердце. Дамаджи наблюдали с холодной отстраненностью, готовые, впрочем, отреагировать, когда Джайан ринется в наступление.

Инэвера беззвучно выругалась. Кто бы ни победил, проиграют оба, а с ними – ее народ.

– Довольно! – прогремела она.

Воздев свой жезл хора, она проворными пальцами прошлась по меткам и вызвала взрывную волну магии, которая метнулась вперед и раздробила мраморный пол между спорщиками.

Ударная волна сбила с ног и Джайана, и Ашана, а с ними еще нескольких дамаджи. Когда улеглась пыль, воцарилась благоговейная тишина, которую нарушал только шорох осыпавшегося мусора.

Инэвера встала и демонстративно резко оправила одежды. Все взгляды обратились к ней. Дамаджи’тинг, посвященные в тайны магии хора, сохранили невозмутимость, хотя никому из них не было по плечу содеянное. В мраморном полу образовался опаленный кратер, достаточно большой, чтобы поглотить человека.

Мужчины взирали, распахнув глаза и разинув рты. Только сам Ахман выказывал такое могущество, и они, вне сомнений, думали, что без него сумеют быстро подорвать власть Инэверы.

Теперь им предстояло пересмотреть свое мнение. Выдержку сохранил только Асом, благо в Ущерб видел могущество матери на стене. Он тоже смотрел на нее холодным взглядом и с нечитаемой аурой.

– Я Инэвера, – изрекла она, и усиленный голос эхом разнесся по залу. Имя было наполнено смыслом и буквально переводилось как «воля Эверама». – Невеста Эверама и дживах ка Ахмана асу Хошкамина ам’Джардира ам’Каджи. Я Дамаджах, и вы, похоже, забыли об этом в отсутствие моего супруга. Я тоже свидетельствую о приказе, который Ахман дал дамаджи Ашану.

Она высоко подняла жезл хора и снова прошлась по выгравированным в электруме меткам, на сей раз вызвав безобидную вспышку света.

– Если кто-нибудь из присутствующих готов оспорить мой приказ Ашану занять трон, пусть выйдет вперед. Остальным простится их дерзость, если вы коснетесь лбами пола.

Мужчины пали на колени по всему залу, благоразумно прижав к полу лбы. Несомненно, они продолжали злоумышлять, возмущенные преклонением коленей перед женщиной, но никто, даже Джайан, не возымел глупости перечить ей после такой демонстрации.

Никто, кроме древнего Альэверака. Когда другие пали на пол, старый дамаджи, держа спину прямо, устремился в центр зала. Инэвера мысленно вздохнула, хотя не выдала себя зримым знаком. Ей не хотелось убивать дамаджи, но Ахману следовало убить его еще годы назад. Возможно, настало время исправить ошибку и положить конец угрозе старшему сыну Белины – Маджи.

Покорность других племен была полной. С Ахманом сразился только Альэверак и сумел выжить, чтобы поведать об этом. Старик заслужил такой почет в бою, что Ахман имел глупость даровать ему поблажку, в которой отказал другим.

Наследник Альэверака вплоть до смертного часа имел право на один поединок с сыном Ахмана от маджахов за контроль над племенем Маджах.

Ахман, без сомнения, думал, что Маджи вырастет могучим воином и победит, но мальчику было всего пятнадцать. Любой сын Альэверака мог без труда его убить.

Альэверак поклонился так низко, что борода оказалась в дюйме от пола. Такая грация у человека, которому за восемьдесят, впечатляла. Говорили, что он стал величайшим препятствием для Ахмана, когда тот пробивал путь к ступеням Трона черепов. Ахман оторвал дамаджи руку, но не вселил в его сердце ни капли страха. Не приходилось удивляться, что его не отпугнула и волна магии, посланная Инэверой.

– Святейшая Дамаджах, – начал Альэверак, – прими, пожалуйста, мои извинения за сомнение в твоих словах и словах дамаджи Ашана, который с честью и уважением правил народом Каджи и советом дамаджи.

Он глянул на Ашана, и тот кивнул, по-прежнему стоя у подножия постамента.

– Но андрахов ни разу не назначали с тех самых пор, как создали эту должность, – продолжил Альэверак. – Это противоречит всем нашим священным текстам и традициям. Тот, кто желает носить украшенный драгоценностями тюрбан, должен ответить на вызов со стороны других дамаджи, которые все претендуют на трон. Я хорошо знал сына Хошкамина и не верю, что он об этом забыл.

Ашан поклонился в ответ:

– Достопочтенный дамаджи прав. Шар’Дама Ка приказал мне заявить о моих притязаниях без колебаний и убить каждого, кто встанет на моем пути к трону, прежде чем кто-нибудь из дамаджи осмелится умертвить его сыновей дама.

Альэверак кивнул, повернулся и посмотрел Инэвере в глаза. Даже он на миг утратил самообладание при виде ее силы, но оправился, его аура была однотонной и ровной.

– Я не оспариваю ни твоих слов, Дамаджах, ни приказа Избавителя, но если племенам предстоит принять нового андраха, то нужно уважить наши традиции.

Инэвера открыла рот, но Ашан заговорил первым:

– Конечно, дамаджи.

Он поклонился и повернулся к остальным дамаджи. Канон требовал, чтобы каждый бросил ему вызов поочередно, начиная с вождя самого малого племени.

Инэвере хотелось прекратить безумие. Хотелось навязать мужчинам свою волю и показать им, что она непререкаема. Но это только непоправимо заденет мужскую гордость. Ашан – самый младший дамаджи по годам и мастер шарусака сам по себе. Придется доверить ему достойно выразить притязания, как это сделал Ахман.

Ей были безразличны дамаджи – никто из них не стоил проблем, которые они создавали. Вскоре она избавится от многих из них и передаст прямую власть над племенами своим сестрам-женам через сыновей дама Ахмана.

Ее беспокоил только Альэверак, но магия хора могла гарантировать, что Маджи победит наследников старого дамаджи.

– Дамаджи Кэвера от племени Шарах! – воззвал Ашан. – Желаешь ли ты бросить мне вызов и побороться за драгоценный тюрбан?

Кэвера, все еще стоявший на коленях и упиравшийся руками в пол, сел на пятки и посмотрел Ашану в глаза. Годами за шестьдесят, дамаджи был еще крепок. Настоящий воин-священнослужитель.

– Нет, дамаджи, – ответил Кэвера. – Шарахи верны Избавителю, и, если он пожелал, чтобы ты надел драгоценный тюрбан, мы не встанем у тебя на пути.

Ашан кивнул и обратился к следующему дамаджи, но услышал тот же ответ. Многие растеряли силы, с тех пор как надели черные тюрбаны, и не были ровней Ашану, а остальные были преданы Ахману или, по крайней мере, боялись его возвращения. У каждого имелись свои причины, но никто не бросил Ашану вызов, по мере того как он переходил от племени к племени.

Пока не дошел до Альэверака. Старый однорукий священнослужитель немедленно шагнул вперед, заступив Ашану дорогу к ступеням и приняв стойку шарусака. Колени подогнулись, одна ступня смотрела на Ашана, а другая стояла перпендикулярно на шаг позади. Единственная рука простерлась вперед ладонью вверх, и напрягшиеся пальцы нацелились Ашану в сердце.

– Прошу извинить, дамаджи, – сказал он Ашану, – но только сильнейший может сидеть на Троне черепов.

Ашан низко поклонился и тоже встал в стойку.

– Конечно, дамаджи. Ты делаешь мне честь своим вызовом.

Затем, без колебаний, он напал.

Оказавшись в зоне досягаемости, Ашан резко остановился и оставил Альэвераку минимум инерции для ответа. Его удары и пинки последовали с невероятной скоростью, но единственная рука Альэверака двигалась так быстро, что казалось, будто их две, разведенные в стороны. Старик попытался произвести захват, вложив энергию ударов в бросок, но Ашан благоразумно двигался, не давая себя поймать.

Инэвера никогда особо не задумывалась о шарусаке дама, усвоив высшую форму у дама’тинг, но про себя недовольно признала, что мужчины производили сильное впечатление. Их ауры говорили, что они могли с тем же успехом расслабляться в горячей ванне.

Альэверак двигался как гадюка, подныривая и уворачиваясь от пинков Ашана. Он провернулся на ноге и перевел ее мах в удар в воздух – этот трюк не оставил равнодушными даже дама’тинг. Ашан попытался выйти из зоны досягаемости, но удар был настолько неожиданным, что пришелся на подбородок, и Ашан отступил на шаг, потеряв равновесие.

Инэвера выдохнула напряженно, когда старый дамаджи метнулся вперед, чтобы воспользоваться временной неустойчивостью Ашана. Его пальцы уподобились острию копья, и он направил их Ашану в горло.

Ашан вовремя пресек удар и с подворотом швырнул Альэверака так, что сломал бы старику руку, окажи тот сопротивление.

Но Альэверак не сопротивлялся. На самом деле стало ясно, что он рассчитывал на этот ход и воспользовался силой Ашана, чтобы способствовать полету, в котором сложил ноги ножницами и захватил ими шею Ашана. Он изогнулся в воздухе, усилив движение своим весом, и у противника не осталось другого выхода, кроме как обмякнуть и дать швырнуть себя на пол, иначе Альэверак сломал бы ему шею.

Но Ашан не был побежден. Отскочив от пола с Альэвераком над собой, он вложил всю энергию в прямой удар вверх. Такого не смог моментально впитать даже деревянный Альэверак, и Ашан, стянув его за ноги, резко выпрямился и развернулся, чтобы снова встретиться с дамаджи на равных.

Теперь Альэверак рассвирепел. Инэвера видела это – тонкую красную пленку, потрескивающую на поверхности его ауры. Но гнев не отвлек его. Энергия дамаджи была сконцентрирована и направлена в движения, придавая ему ужасающие силу и скорость. Он орудовал рукой, как ножом, демонстрируя удивительное знание болевых точек, применяемое дама’тинг в их собственном шарусаке. Ашан получил в плечо удар, после которого правая рука должна была онеметь как минимум на минуту. Ненадолго в мироустройстве Эверама, но на целую жизнь в бою.

Инэвера начала прикидывать, насколько сохранит контроль, если на трон поднимется Альэверак.

Но Ашан вновь удивил ее, приняв аналогичную стойку по отношению к Альэвераку и сосредоточившись на защите. Его ноги стремительно били в мраморный пол, двигаясь назад и вперед, удерживая Альэверака в танце, но неизменно избегая полноценных атак, способных предоставить престарелому дамаджи свободную энергию, которую можно направить против Ашана. Альэверак бил снова и снова, но Ашан каждый раз отводил его руку, поддерживая танец. От пинков Альэверака он либо уворачивался, либо плавно блокировал их бедрами, голенями и предплечьями.

Сохраняя невозмутимую ауру, он продолжал свою тактику, пока Альэверак не начал выдыхаться. Какие бы резервы энергии ни использовал старый дамаджи, они истощились, и его движения стали замедляться.

В очередной раз шагнув вперед, он оказался не достаточно проворен, чтобы помешать Ашану наступить ему на ногу и пришпилить ее к полу. Альэверак выбросил правую руку, но Ашан поймал запястье, придержал его и крутанул бедрами, чтобы усилить вращением сокрушительный удар в грудь теперь уже здоровой рукой.

Альэверак хватил ртом воздух и пошатнулся, но Ашан блокировал его руку и добавил еще несколько ударов, не давая противнику оправиться и вгоняя острые костяшки пальцев в плечевой сустав дамаджи. Он сделал подсечку и с силой швырнул его навзничь. Удар о мрамор эхом разнесся по залу.

Альэверак сурово взглянул на Ашана:

– Хорошо сделано, андрах. Добей меня с честью и займи свое место на ступенях.

Ашан печально посмотрел на старого дамаджи:

– Для меня было честью сразиться с тобой, дамаджи. Твоя слава среди мастеров шарусака вполне заслужена. Но традиция не требует, чтобы я тебя убил. Только убрал с пути.

Он начал отворачиваться, но аура Альэверака вспыхнула – Инэвера еще не видела, чтобы старый дамаджи оказался столь близко к потере контроля. Трясущимися пальцами он вцепился в подол Ашана.

– Маджи еще носит бидо! – прокашлял Альэверак. – Убей меня, и пусть Альэверан наденет черный тюрбан. Сыну Избавителя не причинят вреда.

Ашан посмотрел на Инэверу. Это было соблазнительное предложение. Маджи перестанет грозить глупый обет, данный Ахманом, а маджахи в обмен получат молодого дамаджи, который сможет править десятки лет. Инэвера чуть качнула головой.

– Прошу извинить, дамаджи, – сказал Ашан, высвобождая подол из хватки старика, – но ты еще нужен Избавителю в этом мире. Твое время уйти одиноким путем еще не настало. А если сыну Избавителя от маджахов будет причинен какой-нибудь вред помимо открытого вызова при дворе в час твоей естественной смерти, мое уважение к тебе не помешает мне истребить всю твою мужскую линию. – Он вновь повернулся и быстро направился к семи ступеням, ведущим к Трону черепов.

Там его встретил Асом и заступил дорогу.

Инэвера зашипела. Что этот дурень затеял?

– Прошу прощения, дядя. – Асом отвесил официальный в шарусаке поклон. – Я верю, что ты понимаешь, – ничего личного. Ты был мне как отец, но я сын Избавителя, первый среди дама, и, как любой из присутствующих, имею право бросить тебе вызов.

Ашан, похоже, был искренне застигнут врасплох, но спорить не стал. Он поклонился в ответ:

– Конечно, племянник. Твоя честь безгранична. Но я не оставлю мою дочь вдовой, а внука – сиротой. Я прошу один раз: отойди.

Асом грустно покачал головой:

– Я тоже не оставлю моих кузину и жену без отца. Мою тетушку – без мужа. Откажись от своих притязаний и позволь мне взойти.

Джайан вскочил на ноги:

– Что это такое?! Я требую…

– Молчать! – крикнула Инэвера. На сей раз ей не понадобилось усиливать голос, слова и без того разнеслись по залу. – Слушай меня, Асом!

Асом повернулся, быстро поднялся по ступеням и замер перед подушечным ложем Инэверы. Его аура вспыхнула, когда он прошел мимо трона. Алчное вожделение? Инэвера заархивировала информацию в памяти, манипулируя полированными камнями на стоявшей рядом маленькой подставке – прикрывая одни метки и открывая другие. Она могла использовать камни для управления рядом эффектов, которые обеспечивала энергия хора, размещенных по залу, и теперь окружила подушки стеной тишины, чтобы ее слов не услышал никто, кроме сына.

– Сын мой, ты должен отказаться от глупой претензии, – сказала Инэвера. – Ашан убьет тебя.

Она видела шарусак в исполнении Асома и не была уверена, что он проиграет, но не время льстить юноше.

– Верь, матушка, – ответил Асом. – Я ждал этого дня всю жизнь и достигну цели.

– Не достигнешь, – возразила Инэвера. – Потому что откажешься от своего вызова. Это не то, чего хочет Эверам. Или твой отец. Или я.

– Если Эвераму не угодно, чтобы я занял трон, я не займу, – ответил Асом. – А если угодно, то таковым должно быть желание и твое, и отцовское.

– Сын мой, постой, – сказала Инэвера. – Я умоляю тебя. Мы всегда прочили драгоценный тюрбан тебе, но еще слишком рано. Джайан поднимет шарумов на бунт, если ты наденешь его сейчас.

– Тогда я убью и его, – отозвался Асом.

– И будешь править в условиях гражданской войны с наступающим на пятки Шарак Ка, – подхватила Инэвера. – Нет. Я не позволю тебе убить брата. Если ты продолжишь упорствовать, я низвергну тебя сама. Отрекись – и станешь преемником после смерти Ашана. Я клянусь.

– Объяви это сейчас же, – потребовал Асом. – Перед всеми присутствующими, или низвергни, как обещаешь. Ничто другое не удовлетворит мою честь.

Инэвера сделала глубокий вдох, заполняя себя целиком, и выдохнула воздух вместе с бурей эмоций. Она кивнула и тронула камни на подставке, удаляя пелену тишины.

– После смерти Ашана Асом получит право бросить вызов дамаджи за драгоценный тюрбан.

Аура Джайана кипела. Гнев сохранился, но, похоже, на время смягчился. Не приходилось гадать, как бы он поступил, если бы младшему брату дали возможность бороться за трон, стоявший выше его собственного. Но неудачи Асома всегда доставляли Джайану удовольствие. Ашану еще не было сорока, и он простоит между Асомом и его возвышением достаточно долго, чтобы старший сын предъявил права на отцовскую корону.

Джайан гулко ударил копьем в мрамор и без дозволения развернулся, чтобы покинуть тронный зал. Его кай’шарумы покорно последовали за ним, и Инэвера видела и в них, и во многих дамаджи уверенность, что старшего сына Избавителя ограбили, лишили права первородства. Шарумы поклонялись Джайану и численностью значительно превосходили дама. Он будет опасен.

Но на какое-то время с ним удалось разобраться, и Инэвера ощутила ветер облегчения, когда Ашан наконец взошел на Трон черепов. Он взглянул на советников и произнес предписанные Инэверой слова, хотя, без сомнения, они были горьки в его устах.

– Хранить трон для Шар’Дама Ка, да будет благословенно его имя, – честь. Я буду содержать двор Избавителя во многом таким же, каким он его оставил; от имени совета будет говорить дамаджи Альэверак, а хаффит Аббан сохранит свои должности придворного писца и главного по тылу и снабжению. Как и прежде, любой, кто посмеет мешать или вредить ему или его интересам, не дождется пощады от Трона черепов.

Инэвера поманила пальцем Белину, и дамаджи’тинг от племени Маджах шагнула вперед с хора, чтобы исцелить Альэверака. Вскоре дамаджи уже вновь поднимался на нетвердые ноги. Дезориентация быстро пройдет, оставив его даже более сильным, чем раньше. Его первым действием был покорный поклон Трону черепов.

Хотя сие повиновение радовало, оно не могло сравниться с быстрым взглядом, который бросил на Инэверу Ашан, спрашивая, положен ли этой сценой конец вражде. Она чуть заметно кивнула, и Ашан, отослав прочь дамаджи, направился к Асукаджи с Асомом, а также своим советникам Халвану и Шевали.

– Сестренки, – произнесла Инэвера, и дамаджи’тинг, оставшиеся, тогда как мужчины вышли, сгрудились у подножия возвышения для частной беседы с нею.

– Дамаджах, ты сказала не все. Мои кости предсказывают, что Ахман может никогда не вернуться. – Белина говорила ровно, но ее аура напоминала обнаженный нерв.

Большинство дамаджи’тинг выглядели так же. Они потеряли не только вождя, но и мужа.

– Что произошло? На самом деле? – спросила Кева.

Менее дисциплинированная, чем Белина, дамаджи’тинг от племени Шарах не смогла сохранить голос спокойным. Последнее слово прозвучало с надломом, будто треснуло стекло.

– Ахман втайне пощадил Пар’чина, после того как забрал копье, – ответила Инэвера неодобрительным тоном. – Тот выжил и вызвал его на домин шарум.

Женщины принялись переговариваться. Фраза «домин шарум» буквально означала «два воина» – название, впервые данное ритуальной дуэли самим Каджи, который три тысячи лет назад сразился со сводным братом Маджахом. Было сказано, что они бились семь дней и ночей на вершине Груди Най, самой высокой южной горы.

– Конечно же это не все, – сказала дамаджи’тинг Кева. – Мне трудно поверить, что кто-то в силах победить Шар’Дама Ка в честном бою.

Другие женщины согласились. Они не представляли ни человека, ни демона, способного выстоять против Ахмана, особенно когда тот вооружен Копьем Каджи.

– Пар’чин покрыл свою кожу чернильными метками, – объяснила Инэвера. – Мне не совсем это понятно, но символы наделили его чудовищной силой под стать демону. Перевес был на стороне Ахмана, и он победил бы, но, когда зашло солнце, Пар’чин начал таять, как восходящие из бездны алагай, и удары Шар’Дама Ка не достигали цели. Пар’чин бросился с ним со скалы, и тел не нашли.

Кева застонала. Дамаджи’тинг Джустия из племени Шанджин принялась ее успокаивать, но и сама разрыдалась. Плач стоял по всему полукругу женщин.

– Молчать! – прошипела Инэвера, и ее усиленный голос рассек стенания, как хлыст. – Вы дамаджи’тинг, а не жалкие даль’тинг дживах, льющие реки слез над мертвым шарумом. От нас зависит судьба Красии. Мы обязаны верить, что Ахман вернется, и хранить его империю, пока он не получит ее обратно.

– А если не вернется? – спросила дамаджи’тинг Кева, и ее слова были подобны холодному ветру. В отличие от других дамаджи’тинг она не потеряла мужа.

– Тогда мы будем поддерживать единство народа, пока не найдется подходящий преемник, – ответила Инэвера. – Это никак не влияет на наши действия здесь и сейчас.

Она обвела женщин взглядом.

– В отсутствие Ахмана священнослужители попытаются выхолостить нашу власть. Вы видели магию, которую я продемонстрировала дамаджи. У каждой из вас есть боевые хора, которые вы бережете на случай нужды. Вы и ваши сильнейшие дама’тинг должны найти повод для демонстрации собственных умений. Время скрывать наши силы прошло.

Она оглядела полукруг женщин, видя решительные лица там, где мгновением раньше лились слезы.

– Каждую най’дама’тинг нужно привлечь к изготовлению новых хора для заклинаний, и все должны вышить на своих одеждах северные метки невидимости. Аббан пошлет в каждый дворец дама’тинг катушки золотых нитей. Все попытки помешать нам выходить в ночь следует игнорировать. Если мужчины осмелятся препятствовать вам, сломите их. Прилюдно. Убивайте алагай. Лечите воинов, оказавшихся при смерти. Мы должны показать мужам Красии, что являемся грозной силой и для мужчин, и для демонов и не боимся испачкать ногти.

Глава 3 Ашия

333 П. В., осень

Когда муж вызвал отца на бой за Трон черепов, Ашия оцепенела. Вмешаться было немыслимо, но она понимала, что исход поразит ее в сердце, кто бы ни стал победителем.

Она вздохнула, вновь обретая центр. Такова была инэвера.

Ашия чуть сместилась, расслабила одни мышцы и напрягла другие, сохраняя позу, которая удерживала ее подвешенной слева от возвышения с Троном черепов, где она расположилась над альковом, уцепившись за потолок пальцами рук и ног. Таким образом она могла висеть сколь угодно долго и даже спать, не падая с высоты.

По ту сторону зала, в противоположном алькове, ее зеркально отражала сестра по копью Мича, которая безмолвно наблюдала через булавочное отверстие в узорной резьбе над сводом. Джарвах расположилась за колонной непосредственно за Троном черепов, куда никто не мог проникнуть без приглашения, кроме Избавителя и Дамаджах.

Окутанные тенью, кай’шарум’тинг были невидимы даже для тех, кто входил в альковы. Но при угрозе Дамаджах они бы мгновенно объявились, рассыпая дождь заточенного меченого стекла. Еще два вздоха – и они оказались бы между ней и опасностью, держа наготове щиты и копья.

Кай’шарум’тинг и их множащиеся сестры по копью открыто охраняли Дамаджах, но Инэвера предпочитала по возможности держать их в тени.

Двор наконец разошелся, и Дамаджах осталась наедине с двумя самыми доверенными советницами – дамаджи’тинг Кевой и ее дочерью, най’дамаджи’тинг Мелан.

Дамаджах шевельнула пальцами, и Ашия с Мичей бесшумно пали со своих насестов. Джарвах вышла из-за колонн, и все три сопроводили Дамаджах в ее личные покои.

Там ждали с напитками и закусками жены Избавителя – даль’тинг Таладжа и Эвералия. Их взоры обратились к дочерям, Миче и Джарвах, но они не посмели заговорить с кай’шарум’тинг, пока те охраняли Дамаджах. В любом случае они мало что могли сказать.

– Ванна готова, Дамаджах, – доложила Таладжа.

– И выложены свежие шелка, – добавила Эвералия.

Ашии все не верилось, что эти кроткие, раболепные женщины – жены Избавителя, хотя ее святой дядя и взял их за много лет до прихода к власти. Однажды она даже подумала, что женщины скрывали свои навыки и силу во многом так же, как научили ее саму.

Но с годами Ашия осознала истину. Теперь, когда их чрева истощились, Таладжа и Эвералия были женами лишь номинально. Простые служанки жен Избавителя в белом.

«Если бы не инэвера, на их месте могла быть я», – подумала Ашия.

– Мне понадобятся новые шелка, – сказала Инэвера. – Избавитель… странствует. До его возвращения я буду носить только темное и непроницаемое.

Женщины кивнули и поспешили исполнять пожелание.

– Есть и другие новости. – Инэвера обернулась, впервые встретившись глазами с Кевой и Мелан, а после переведя взгляд на Ашию и ее сестер по копью. – Энкидо мертв.

Ашия представила пальму и склонилась, упреждая порыв ветра. Она поклонилась Дамаджах. Ее жест повторили стоявшие на шаг позади Мича и Джарвах.

– Благодарим, что известила нас, Дамаджах. – Голос Ашии был спокоен и ровен; глаза, старательно упертые в пол, замечали все на периферии. – Я не спрошу, умер ли он с незатронутой честью, ибо иначе и быть не могло.

Инэвера кивнула:

– Честь Энкидо не имела границ даже до того, как он отсек себе язык и стебель, чтобы служить моей предшественнице и познавать секреты шарусака дама’тинг.

Мелан слегка напряглась при упоминании предшественницы Инэверы, матери Кевы и бабушки Мелан дамаджи’тинг Кеневах. Говорили, что Дамаджах задушила старуху, чтобы вырвать у нее власть над женщинами племен. Кева осталась невозмутима.

– Энкидо убил алагай-оборотень, телохранитель одного князька Най, – продолжила Инэвера. – Эти демоны-хамелеоны способны принимать любые формы, реальные или воображаемые. Я наблюдала самого Избавителя в решительном бою с одним таким. Энкидо погиб, исполняя свой долг – защищая Аманвах, Сиквах и их достопочтенного мужа, сына Джессума. Ваши кузины живут благодаря его жертве.

Ашия кивнула, смещая свой центр, чтобы принять новости.

– Этот… оборотень еще жив? – Если да, она изыщет способ выследить и убить его, даже если придется последовать за ним в бездну Най.

Инэвера покачала головой:

– Аманвах и сын Джессума ослабили эту тварь, но его нечестивую жизнь забрала в итоге дживах ка Пар’чина.

– Должно быть, она и правда грозна, если сумела преуспеть там, где потерпел неудачу наш господин, – заметила Ашия.

– Берегитесь ее, если ваши пути когда-нибудь пересекутся, – согласилась Дамаджах. – Она почти так же сильна, как ее муж, но оба они, боюсь, впитали слишком много магии алагай и сделали своей частью безумие, которое ей сопутствует.

Ашия свела руки в мольбе, продолжая смотреть в пол:

– Мои сестры по копью и я умоляем Дамаджах позволить нам выйти в ночь и убить в его честь по семь алагай каждой, по одному за каждый столп Небес, чтобы направить нашего погибшего господина в странствие одиноким путем.

Дамаджах быстро шевельнула пальцами:

– Разумеется. Пособите шарумам.

Рука Ашии работала с точностью, рисуя метки на ногтях, далеко не модных, как у изнеженных жен и некоторых дама’тинг. Ученицы Энкидо стригли их на боевой манер, оставляя чуть длиннее, чем «под корень», чтобы было удобнее обращаться с оружием.

Но Ашия не собиралась когтить алагай. Для этого лучше всего подходили нож или острие копья. У нее были другие намерения.

Краем глаза она наблюдала за сестрами по копью: тишина нарушалась лишь звуками, что издавались маслом и кожей, прошивкой и полировкой по ходу того, как готовилось оружие к наступающей ночи.

Дамаджах дала своим кай’шарум’тинг копья и щиты из меченого стекла, во многом похожие на оружие Копий Избавителя. Точить лезвия было не нужно, но рукояти и ремни играли не меньшую роль, и Энкидо, регулярно осматривавший их экипировку, никогда не оставался доволен. Один-единственный кривой стежок на ремне щита, едва заметный и не влияющий на боевые качества, – и он голыми руками выдирал толстую кожу, заставляя владелицу менять ее целиком.

К другим несовершенствам он относился не столь деликатно.

В Даре Эверама остались три кай’шарум’тинг: Ашия, Мича и Джарвах. Мича и Джарвах были законными дочерьми Избавителя, но – от жен из даль’тинг, Таладжи и Эвералии. Им тоже отказали в белом.

Их кровь могла ставить их выше племянниц Избавителя, но Ашия была на четыре года старше Мичи и на шесть – Джарвах. Девушки обладали телами женщин благодаря магии, которую поглощали еженощно, но продолжали смотреть на Ашию, как на руководителя.

В число шарум’тинг ежедневно входило все больше женщин, но только тех, в ком текла кровь Избавителя. Только они носили белые покрывала.

Только их обучил Энкидо.

В сумерках городские ворота открылись, чтобы выпустить шарумов на огромную территорию, которую они нарекли Новым Лабиринтом. Двумя часами позже, когда пала ночь, через стену бесшумно перемахнули три кай’шарум’тинг и полдюжины их новых сестер по копью.

Приказ Дамаджах «пособить» шарумам был предельно ясен. Они станут охотиться на внешних границах Нового Лабиринта, где демонов больше всего, и присматривать за безрассудными шарумами, которые так напитаются магией и возжелают резни, что позволят себя окружить.

В этих случаях Ашии и ее сестрам по копью предстояло вмешаться и спасать мужчин. Это означало возникновение кровных уз с как можно большим числом шарумов, но спасение женщинами уязвляло воинскую гордость. Это тоже было частью замысла Дамаджах, ибо влекло за собой поединки с мужчинами, которых придется убить или искалечить, чтобы явить наглядный пример остальным.

Мили таяли под их летящими стопами. Черные одеяния были расшиты метками невидимости, дабы сделать их незримыми для алагай; покрывала – метками видения, позволявшими видеть ночью ясно, как днем.

Ждать долго не пришлось: вскоре они обнаружили четверку излишне рьяных даль’шарумов-маджахов, которые чересчур удалились от своего отряда и были застигнуты сворой полевых демонов. Трех демонов сразили, но пострадал и один шарум, державшийся за окровавленную ногу. Товарищи его игнорировали – как и свою подготовку, сражаясь по отдельности, хотя сообща они еще могли спастись.

Ашия подала сестрам знак: «Пьяны от магии алагай». Им было знакомо безумие от магического наваждения, но оно легко преодолевалось сохранением центра. «Мы должны спасти их от них самих».

Ашия лично пригвоздила копьем полевого демона, который убил бы покинутого шарума, а Мича, Джарвах и другие сестры набросились на дюжину тварей, остававшихся в стае.

Заряд магии загудел в ней, когда она пронзила демона копьем. В свете Эверама ей было видно, как магия пожаром растекается по линиям силы в ее ауре. Тем же линиям, что были изображены в Эведжах’тинг и вытатуированы на теле ее господина. Шарада Энкидо.

Ашия ощутила прилив силы и скорости, понимая, как легко опьянеть. Она почувствовала себя неуязвимой. Центр дрогнул, влекомый агрессией. Она склонила свой дух, как пальму на ветру, и позволила тому пронестись поверху.

Ашия осмотрела глубокую рану на ноге шарума. Та уже закрывалась, так как поглощенная им магия алагай обратила свое действие внутрь тела и занялась исцелением.

– В следующий раз правильно наклоняй щит.

– Что знает об этом женщина? – надменно вопросил воин.

Ашия выпрямилась:

– Эта женщина спасла тебе жизнь, шарум.

На нее прыгнул демон, но она отбила его щитом и распростертым швырнула к другому даль’шаруму, который свирепо заколол тварь копьем. Удар был убийственным, но мужчина выдернул копье и пырнул еще и еще, с ревом от яростного наваждения.

Сзади на него бросился очередной демон, и Ашии пришлось оттолкнуть воина, чтобы забить тварь. Она нанесла косой удар, но под неудачным углом, и сила броска алагай вырвала из ее рук оружие.

Ашия отступила на два шага, отбивая мелькающие лапы щитом. Демон попытался укусить ее, и она, втолкнув ему в пасть край щита, приподняла подземника, чтобы обнажить уязвимое брюхо. Пинок уложил демона навзничь, и, прежде чем он успел встать, Ашия навалилась на него, прижала конечности и вогнала в горло нож.

Она поднималась, когда что-то ударило ее по затылку. Перекатившись, она выпрямилась и оказалась лицом к лицу с только что спасенным шарумом. У него были дикие глаза, а в стойке безошибочно читалась агрессия.

– Ты смеешь поднимать на меня руку, женщина?

Ашия окинула взглядом поле боя. Последнего демона убили, ее шарум’тинг целые и невредимые стояли плотным отрядом. Они холодно смотрели на шарума. Раненый еще лежал на земле, но остальные брали ее в кольцо.

«Не вмешивайтесь, – показала пальцами Ашия. – Я с этим справлюсь».

– Найди свой центр! – крикнула она мужчине, когда он вновь надвинулся на нее. – Ты обязан мне жизнью!

Шарум сплюнул:

– Я убил бы этого алагай так же запросто, как прикончил другого.

– Того, что я швырнула бесчувственным тебе под ноги? – осведомилась Ашия. – Пока мои сестры истребляли стаю, которая перебила бы вас всех?

Мужчина ответил взмахом копья, намереваясь ударить ее по лицу. Ашия перехватила древко и принялась поворачивать, пока не почувствовала, что у шарума сломалось запястье.

Остальные наступали уже всерьез, и магия гудела в них, усиливая природную агрессию и мизогинию. Проиграть в бою и нуждаться в спасении – уже достаточно позорно. Но быть спасенными женщинами…

Ашия метнулась за воина и перекатилась по его спине, чтобы пнуть следующего в лицо. Тот отлетел, она же атаковала третьего, оттолкнув острие его копья и ударив открытой ладонью по лбу. Он ошеломленно отпрянул и пятился, спотыкаясь, пока Ашия не нанесла ему удар, который обрушил его на двоих шарумов, пытавшихся встать на ноги.

Когда мужчины пришли в чувство, они обнаружили, что окружены шарум’тинг, нацелившими на них копья.

– Жалкое зрелище. – Ашия подняла покрывало и плюнула мужчинам под ноги. – Ваш шарусак так же плох, как самообладание, вы позволили себе опьянеть от магии алагай. Поднимайте товарища и возвращайтесь в отряд, пока у меня не кончилось терпение.

Не дожидаясь ответа, она растворилась в ночи, сопровождаемая сестрами по копью.

«Наши братья по копью ударят по нам, как только примут нашу помощь», – показала на бегу знаками Джарвах.

«Это пока, – ответила жестом Ашия. – Они научатся уважать шарум’тинг. Мы – кровь Избавителя и перекуем этот сброд перед Шарак Ка».

«А если мой святой отец не вернется? – просигналила Джарвах. – Во что превратятся без него войска Эверама?»

«Он вернется, – ответила Ашия. – Он Избавитель. В его отсутствие мы должны служить примером для всех. За дело. Мы не убили и половины тех алагай, что нужны для облегчения нашему господину пути на Небеса».

Они пробежали дальше, но большинство шарумов уважало ночь – и собственные недостатки, – и шарум’тинг не нашли ничего, заслуживающего внимания. Они углубились еще, оставляя позади патрули даль’шарумов, и вышли из Лабиринта в обнаженную ночь, как ее называли северяне.

Ашия нашла следы крупной стаи и начала преследование, остальные бесшумно неслись за ней. Они застали врасплох почти тридцать алагай, врезались в середину стаи и сформировали круг из щитов. Ашия доверилась сестрам, защищавшим ее с обеих сторон, а сестры доверились ей. Не боясь контратаки, они принялись невозмутимо резать демонов, как свечные огарки, одного за другим. Каждый убитый рассылал по отряду волну магии, придавая собратьям сил. Сила грозила вырваться из-под контроля, но это был слабый ветерок для женщин, обладающих центром.

Половина стаи издохла до того, как до демонов дошло, что надо бежать. К этому времени Ашия и ее сестры загнали тварей в узкий овраг с крутыми стенами, неудобный для их скачков. По сигналу Ашии сестры разбились на мелкие группы, и каждая приперла к стенке несколько демонов.

Ашия позволила группе алагай отрезать себя от сестер, искушая окружить, приблизиться к ней. Она видела линии силы, тянувшиеся в их конечностях, и закрыла глаза, глубоко дыша.

«В твою честь, господин». Копье и щит выпали из расслабленных пальцев, когда она подняла веки и приняла стойку шарусака.

Демоны, заверещав, ринулись на нее, но Ашия увидела удары прежде, чем их нанесли, четко начертанные в линиях аур. Украденная магия придала ей скорость, когда она пригнулась, развернулась, описала полукруг и врезала в челюсть самому резвому, чтобы перенаправить всю мощь его атаки на двоих других. Она уклонилась от свалки и затвердевшими пальцами ударила одного демона в брюхо, отшвырнув его в сторону.

Ногтевые метки вспыхнули силой, а магическая отдача от прямого контакта была в сто раз сильнее, чем профильтрованная через древесину копья. Полевой демон отлетел с опаленной и сплющенной грудной клеткой и попытался встать. Ашия выбила силу из ноги другого демона в миг, когда подземник изготовился прыгнуть, и оставила его лежать распростертым. Следующего она ударила ребром ладони в висок и ослепила.

Как посмел тот мужчина напасть на нее сзади? Надо было убить его в назидание остальным.

Алагай неистово черканул острыми когтями, но два простых блока отвели удар, и настал ее черед бить. Бдительность твари ослабела, и Ашия вонзила пальцы ей в горло. Шкура натянулась и лопнула как от силы удара, так и от сопутствующей ему разрывающей магии.

Ашия целиком погрузила предплечье в грудную клетку демона. Внутри эти создания были уязвимы, как и всякое животное. Она сгребла, что сумела, и выдернула горсть потрохов. Магия теперь грохотала в ее душе.

Избавитель исчез. Дамаджах ходит по лезвию ножа. Энкидо мертв. А братья по копью готовы убить ее, приняв помощь, за выхолащивание мужского достоинства. Это было неподъемным бременем.

Она сделалась агрессивнее и отказалась от нейтральной стойки, дабы преследовать отступающих демонов, вместо того чтобы убаюкивать их внимание. Именно за это она выбранила даль’шарума, но в ней текла кровь Избавителя. Она владела собой.

Следующего демона, который бросился на нее, она поймала за голову и крутанула, используя его собственную силу, ломая ему шею.

Ашия встретила новый бросок, колотя руками и ногами и приняв позу для нанесения смертельных ударов по линиям силы алагай.

Периферия ее поля зрения окрасилась в кровавый цвет, и она видела лишь очередного демона. Она смотрела даже не на тела, а исключительно на истинные формы, линии силы в аурах алагай. Она видела только их и била только по ним.

Внезапно в глазах потемнело, и она споткнулась, нанося следующий удар. Возникла новая мишень, и она врезала со всей мочи, но кулак отскочил от щита из меченого стекла.

– Сестра! – крикнула Мича. – Найди свой центр!

Ашия вернулась в чувство. Ее покрывал ихор, а вокруг повсюду лежали мертвые алагай. Семь штук. Овраг был очищен, а Мича, Джарвах и остальные смотрели на нее.

Мича поймала ее за руку:

– Что это было?

– О чем ты? – спросила Ашия. – Я поминала нашего господина шарусаком.

Мича сдвинула брови и понизила голос до резкого шепота, чтобы не услышали спутницы.

– Ты знаешь, о чем я, сестра. Ты потеряла контроль. Ты хочешь почтить нашего господина, но Энкидо было бы стыдно за тебя из-за такой выходки, особенно перед нашими сестричками. Тебе повезло, что этого не видели еще и шарумы.

За годы Ашия получила много ударов, но не один не был таким болезненным, как эти слова. Ашии захотелось возразить, но едва ее чувства восстановились полностью, она узрела правду.

– Да простит меня Эверам, – прошептала она.

Мича утешающе сжала ее ладонь:

– Я понимаю, сестра. Когда магия на подъеме, я испытываю то же самое. Но именно ты всегда служила нам примером. Наш господин мертв, ты одна и осталась.

Ашия заключила ладони Мичи в свои и крепко стиснула:

– Нет, возлюбленная сестра. Остались только мы. Без Шанвах шарум’тинг будут также смотреть на тебя и Джарвах. Ты должна быть сильной перед ними, как этой ночью передо мной.

Одежды Ашии еще были мокры от крови демонов, когда она вернулась в покои дворца, которые делила с Асомом и их младенцем Каджи.

В обычном случае она сменила бы перед возвращением облачение шарума на подобающее женщине черное, чтобы не рассориться с мужем. Асом никогда не одобрял ее решения взяться за копье, но не ему было решать. Оба обратились к Избавителю с просьбой развести их, когда Шар’Дама Ка нарек ее шарум’тинг, но дядя отказался в своей непостижимой мудрости.

Но Ашия устала таиться, устала притворяться беспомощной дживах в своих покоях, в то время как ломала мужчин и убивала алагай в ночи. Все ради чести мужчины, которому не было до нее дела.

«Энкидо было бы стыдно за тебя». Слова Мичи эхом отдавались в памяти. Разве могло с ними сравниться мужнино недовольство?

Она вошла бесшумно, как призрак, но Асома не было, – вероятно, ее супруг спал в объятиях Асукаджи в новом дворце дамаджи. На месте оказалась только бабушка Ашии – Кадживах, спавшая на диване у детской. Святая мать души не чаяла в своем первом правнуке, отказывая ему в надлежащем воспитании.

«Кто может любить мальчика больше, чем бабушка?» – не уставала повторять она. В этом заявлении скрывался, конечно, намек на то, что сама Ашия, по ее мнению, для любви не годится, коль скоро взяла в руки копье.

Ашия проскользнула мимо, не потревожив ее, затворила за собой дверь детской и взглянула на спящего сына.

Она не хотела ребенка. Она боялась, что беременность повредит ее телу воина, а любовью у них с Асомом и не пахло. Потребность ее брата в том, чтобы сестра выносила дитя его любовника, казалась мерзостью.

Но Каджи, дитя совершенное и прекрасное, мерзостью не был. После месяцев, на протяжении которых она кормила его грудью, баюкала на руках, а он тянул к ее лицу крохотные ручонки, Ашия не могла желать перемен в своей жизни, способных устранить сына. Его существование было инэверой.

«Энкидо было бы стыдно за тебя».

Раздался громкий треск, и край кроватки отломился в ее руках. Каджи открыл глаза и пронзительно вскрикнул.

Ашия отшвырнула деревяшку и взяла мальчика. Материнское прикосновение всегда успокаивало его, но на сей раз Каджи неистово забился в руках. Она попыталась утихомирить сына, но он еще пуще разорался от ее хватки, и она увидела на его коже ссадины.

В ней все еще бурлила ночная сила.

Ашия поспешно уложила сына обратно на подушки, в ужасе глядя на его нежную кожу, исцарапанную и перепачканную демонским ихором, который по-прежнему прилипал к ней. Воздух наполнился смрадом.

Дверь со стуком распахнулась, и в комнату ворвалась Кадживах.

– Что ты делаешь, зачем тревожишь дитя в такой час?!

Тут бабушка увидела, что ребенок исцарапан и весь в ихоре. Издав вопль, она в ярости повернулась к Ашии:

– Убирайся! Убирайся! Позор на твою голову!

Она с силой толкнула Ашию, и та, боясь собственной силы, позволила выдворить себя из детской. Кадживах взяла ребенка на руки и пинком захлопнула дверь.

Второй раз за ночь Ашия утратила центр. На ватных ногах она проковыляла к себе, треснула дверью и в темноте, обмякнув, опустилась на пол.

«Наверно, мерзость – это я».

Впервые за многие годы Ашия утопила лицо в ладонях и разрыдалась. Ей не хотелось ничего, кроме утешающего присутствия господина.

Но Энкидо шел одиноким путем и, как ее бабушка, испытал бы за нее стыд.

Глава 4 Шарумова кровь

327–332 П. В.

Сядь прямо, – отрывисто приказала Кадживах. – Ты принцесса Каджи, а не какая-то жалкая ха’тинг! Я отчаиваюсь найти мужа, достойного твоей крови и готового тебя взять.

– Да, тикка. – Ашия дрожала, хотя дворцовые купальни были теплы и в пару.

Ей исполнилось всего тринадцать, и она не спешила замуж, но Кадживах увидела окровавленную вату и всполошилась. Тем не менее Ашия выпрямилась, а ее мать Аймисандра терла ей спину.

– Вздор, матушка, – возразила Аймисандра. – Тринадцати лет и красивая, старшая дочь дамаджи величайшего в Красии племени, да еще и племянница самого Избавителя? Ашия – самая желанная невеста на свете.

Ашию снова пробрала дрожь. Мать хотела утешить ее, но добилась обратного.

Кадживах возмущалась, когда дочери перечили ей, но сейчас лишь терпеливо улыбнулась, подав своей невестке Таладже знак подбросить в воду горячих камней. Она всегда старательно содержала двор, от детской до кухни и купален.

Ей подчинялись пять дочерей даль’тинг – Аймисандра, Хошвах, Ханья, Таладжа и Эвералия, а также внучки – Ашия, Шанвах, Сиквах, Мича и Джарвах.

– Похоже, что дама Баден согласен, – сказала Кадживах.

Все головы резко повернулись к ней.

– Его внук Раджи? – спросила Аймисандра.

Широкая улыбка осветила лицо Кадживах теперь, когда тайна вышла наружу.

– Говорят, что никому еще не предлагали такого богатства за отдельную невесту.

У Ашии пресеклось дыхание. Секунду назад она желала оттянуть это мгновение на годы, но… принц Раджи? Юноша был красив и силен, наследовал белое и состояние, многократно превышавшее даже андрахово. Чего еще желать?

– Он не достоин тебя, сестра.

Все взгляды обратились к брату Ашии – Асукаджи, стоявшему в дверях спиной к женщинам. В этом никто не углядел ничего необычного. Обычно мужчин не пускали в женские купальни, но Асукаджи было всего двенадцать, и он еще носил бидо. Более того, он был пуш’тинг, и все знали, что его больше интересовала чепуха в голове женщины, чем то, что скрывалось под ее одеждой.

В семье все женщины обожали Асукаджи. Даже Кадживах не огорчало его предпочтение мужчин, коль скоро он исполнит свой долг и наберет жен, чтобы обеспечить ей внуков.

– Возлюбленный племянник, что привело тебя сюда? – спросила Кадживах.

– Боюсь, я в последний раз прихожу в женскую купальню, – ответил мальчик, вызвав хор ахов и охов. – Сегодня утром меня призвали на Ханну Паш. Я облачусь в белое.

Кадживах возликовала пуще других:

– Замечательно! Конечно, мы знали, что это скоро произойдет. Ты племянник Избавителя.

Асукаджи повел плечом:

– Разве ты не мать Избавителя? Разве здесь не его жены и сестры, не его племянницы? Почему никто из вас не носит белого, но должен я?

– Ты мужчина, – ответила Кадживах, как будто это все объясняло.

– Какая разница? – спросил Асукаджи. – Ты спрашиваешь, кого достойна Ашия, но правильный вопрос – кто достоин ее?

– Кто в племени Каджи выше наследника дама Бадена? – подала голос Ашия. – Отец не отдаст меня в другое племя… ведь не отдаст?

– Не будь дурой, – отрезала Кадживах. – Об этом даже думать нелепо.

Но на лицо ее легла тень сомнения, когда она взглянула на внука.

– Кто же тогда достоин?

– Асом, разумеется, – ответил Асукаджи.

Мальчики были почти неразлучны.

– Он же родня нам! – потрясенно напомнила Ашия.

– И что с того? – пожал плечами Асукаджи. – В Эведжахе говорится о многих таких союзах во времена Каджи. Асом – сын Шар’Дама Ка; он красив, богат и могуществен. Более того, он может укрепить связи между моим отцом и домом Джардира.

– Я из дома Джардира, – повысила голос Кадживах. – Твой отец – его шурин, а я – его мать. Какая еще нужна связь?

– Прямая, – ответил Асукаджи. – Между Избавителем и отцом и единственным сыном. – На краткое время он дерзнул оглянуться и встретиться взглядом с Ашией. – Твоим сыном.

– У тебя есть прямая связь, – возразила Кадживах. – Я – святая мать. Во всех вас течет кровь Избавителя.

Асукаджи вновь отвернулся и поклонился:

– Я не хотел проявить неуважение, тикка. Святая мать – славный титул, но он не сделал твои черные одежды белыми. Как и одежды моей благословенной сестры.

Кадживах промолчала, а Ашия начала размышлять. Замужество за двоюродным братом не было чем-то неслыханным во влиятельных семьях, и Асом действительно красив, как сказал Асукаджи. Он похож на мать, а по красоте Дамаджах не имела равных. Асом унаследовал ее внешность и стройный стан и умело их «носил».

– Почему не Джайан? – спросила она.

– Что? – вскинулся Асукаджи.

– Если я, как ты говоришь, должна выйти замуж за кузена, то почему не за первенца Избавителя? Если только он не женится на своей сестре, старшей племяннице Шар’Дама Ка, которая достойнее меня.

В отличие от стройного Асома, Джайан пошел в Избавителя – был шире в плечах, с могучими мускулами. Его нельзя назвать добрым, но от него исходило достаточно силы, чтобы зарделась даже Ашия.

Асукаджи сплюнул.

– Собака из шарумов. Сестра, это животные, которых выращивают для Лабиринта. Я скорее выдам тебя за шакала.

– Довольно! – гаркнула Кадживах. – Ты забываешься, мальчик. Сам Избавитель – шарум.

– Был шарумом, – ответил Асукаджи. – Теперь он носит белое.

В тот же день Кадживах подговорила Ашана и приволокла Ашию, Шанвах и Сиквах к Шар’Дама Ка, где потребовала произвести их в дама’тинг.

Но Избавитель и Дамаджах не поступили ожидаемым образом. Кадживах и ее дочери получили белые покрывала. Ашию и ее сестер отправили во дворец дама’тинг.

– Это хорошо, сестра, – сказал Асукаджи, когда девушек подтолкнули к ожидавшей Дамаджах. – Теперь у нашего отца и Избавителя нет оснований считать тебя неровней Асому.

Кадживах не выглядела довольной, и Ашия не понимала почему. Избавитель назвал их своей кровью и осыпал почестями. Ашия не хотела становиться дама’тинг, но кто знает, каким секретам она обучится в их дворце?

Кай’тинг. Ей понравилось звучание слова. В нем чувствовалась мощь. Величие. Шанвах и Сиквах перепугались, но Ашия пошла с радостью.

Дамаджах вывела девушек из большого зала через личный вход. Это само по себе было честью. Там ждали Кева, Дамаджах’тинг из племени Каджи, и ее дочь и преемница Мелан, а также немой евнух из охраны Дамаджах.

– Девушек нужно по четыре часа в день учить письму, пению и постельным танцам, – приказала Дамаджах Кеве. – На остальные двадцать они поступят в распоряжение Энкидо.

Она кивнула на евнуха, и Ашия задохнулась. Шанвах вцепилась в нее. Сиквах расплакалась.

Дамаджах оставила это без внимания и обратилась к евнуху:

– Сделай из них что-нибудь стоящее.

Най’дамаджи’тинг Мелан провела их через подземный дворец дама’тинг. Говорили, что при помощи магии хора дама’тинг могли залечить любую рану, но кисть и предплечье женщины были изуродованы чудовищными рубцами, согнутые в жуткую клешню, которая не сильно отличалась от тех, что Ашия видела на известных изображениях алагай.

Сиквах продолжала всхлипывать. Шанвах обнимала ее, но у нее самой глаза были полны слез.

«Ты образец для всех молодых женщин племени, – сказал ей однажды отец. – И потому я буду строже с тобой, чем с остальными, дабы ты никогда не опозорила нашу семью».

Так Ашия научилась скрывать страх и сдерживать слезы. Она пребывала в ужасе не меньше кузин, но была старшей, и они всегда смотрели на нее. Она держала спину гордо выгнутой, когда их подвели к маленькой двери. Энкидо прислонился спиной к стене у входа, а Мелан ввела их в большую келью, выложенную плиткой. По стенам тянулись ряды колышков с белыми балахонами и длинными лентами белого шелка.

– Раздевайтесь, – велела Мелан, как только закрылась дверь.

Кузины судорожно сглатывали и мялись, но Ашия знала, что спорить с невестой Эверама глупо – и бесполезно. Не теряя достоинства, она откинула капюшон и стянула через голову одеяние из тонкого черного шелка. Под ним оказалась широкая шелковая лента, которая охватывала грудь и сглаживала наметившиеся женские формы. Ее бидо тоже было из тонкого черного шелка, намотанное для удобства свободно и просто.

– Полностью, – сказала Мелан. Ее взгляд метнулся ко все еще колебавшимся Шанвах и Сиквах, и голос уподобился хлысту. – Живо!

Вскоре все три девушки стояли обнаженными; их отвели через дальний выход в купальню – огромную естественную пещеру, освещенную меточным светом высоко расположенных камней. Пол – выложен мрамором, вода – глубока. Узорные фонтаны поддерживали воду в движении, и воздух был горяч и густ от пара. По сравнению с этим можно устыдиться даже купален Кадживах.

В воде были десятки девушек в возрасте от детского до застенчивого, созревшего женского. Все они либо стоя мылись в каменной купальне, либо расслабленно сидели на скользких каменных ступенях по ее краям, бреясь и подрезая ногти. Все как одна подняли взгляды, чтобы оценить новеньких.

Ашии и ее спутницам приходилось купаться с другими девушками, но между этой купальней и теми, что располагались в женском крыле отцовского дворца, имелось пугающее различие: все головы были обриты налысо.

Ашия дотронулась до своих роскошных умащенных волос, за которыми ухаживала всю жизнь, в надежде понравиться будущему супругу.

Мелан перехватила ее взгляд:

– Потрогай, девочка, насладись. Это будет в последний раз на какое-то время.

Кузины задохнулись, и Шанвах схватилась за голову, защищая шевелюру.

Ашия заставила себя опустить руки и успокоиться вздохом.

– Это всего лишь волосы. Отрастут заново.

Краем глаза она отметила, что и кузины успокаиваются.

– Аманвах! – позвала Мелан, и вперед вышла девушка возраста Сиквах. Она была слишком юна для женских форм, но лицом и глазами сильно походила на Дамаджах.

Ашия испытала прилив облегчения. Святая Аманвах была их кузиной, первеницей Избавителя и Дамаджах. Когда-то они были так же близки, как Асом и Асукаджи.

– Кузина! – сердечно приветствовала ее Ашия, простирая руки.

С тех пор как они с Аманвах играли, прошли годы, но это не имело значения. Она – их крови и поможет в этом странном и незнакомом месте.

Аманвах проигнорировала ее, не взглянула даже. Она была на несколько лет младше и на дюймы ниже Ашии, но ее поведение наглядно показало, что теперь она считала себя выше кузин. Двигаясь с плавной грацией, она обошла девушек, остановилась перед Мелан и отважно для обрученной выдержала взор най’дамаджи’тинг.

– Пришли учиться постельным танцам? – ухмыльнулась она.

Молодых женщин – в основном из бедных семей – нередко забирали во дворец и обучали постельным танцам, после чего продавали в великий гарем. Некоторых возвращали отцам невестами, выкуп за которых мог принести целое состояние.

– По часу ежедневно, – кивнула Мелан. – И по часу – пению. Третий – письму, а четвертый – на купание.

– А остальные двадцать? – спросила Аманвах. – Ты же не хочешь сказать, что их допустят в Палату Теней? – Кожа Ашии покрылась мурашками при этих словах, и она сделала над собой усилие, чтобы не задрожать, хотя воздух был горяч.

Но Мелан помотала головой.

– Остальные двадцать они будут изучать шарусак. Они принадлежат Энкидо.

Кое-кто из девушек ахнул, и даже с лица Аманвах слетело самодовольство.

Ашия подавила рык. Она – кровь Избавителя. Энкидо – всего лишь полумужчина. Ей, может быть, придется подчиняться его инструкциям, но забери ее Най, если она сочтет себя его собственностью.

– Обрей их и научи свивать бидо, – распорядилась Мелан.

– Да, най’дамаджи’тинг, – поклонилась Аманвах.

– Благодарю тебя, ку… – начала Ашия, но стоило Мелан уйти, как Аманвах отвернулась. Она щелкнула пальцами, указав на трех старших девушек, которые немедленно подошли к Ашии с сестрами и направили их в воду.

Аманвах вернулась в свою компанию и возобновила праздную болтовню, полностью игнорируя Ашию, Шанвах и Сиквах, пока най’дама’тинг среза́ла их прекрасные волосы и обривала головы. Ашия смотрела перед собой, не желая чувствовать утрату по мере падения тяжелых локонов.

Затем най’дама’тинг подступила к ней с бруском мыла и бритвой. Ашия застыла, когда девушка намылила ей скальп и принялась опытными движениями орудовать лезвием.

Аманвах вернулась, едва со всеми закончили. Смотрела поверх голов, не позволяя заглянуть себе в глаза.

– Вытирайтесь. – Она указала на стопку снежно-белых, только что сложенных полотенец. – Потом идите за мной.

Она опять отвернулась; Ашия и ее спутницы вытерлись и последовали за надменной кузиной в раздевалку. За ними пошли три девушки, которые их стригли.

Аманвах миновала многочисленные скатки шелковых белых бидо и приблизилась к лакированному сундуку в дальнем конце комнаты.

– Вы не дама’тинг.

Она швырнула каждой по скатке черного шелка из сундука:

– Вы недостойны носить белое.

– Недостойны, – эхом откликнулись сзади старшие девушки.

Ашия сглотнула. Обрученные или нет, они – кровь Избавителя, а не какие-то заурядные даль’тинг.

Они вышли из купален в шелковых черных косынках и балахонах поверх бидо к ожидавшему их Энкидо. Шанвах и Сиквах перестали всхлипывать, но продолжали липнуть друг к дружке и смотреть в пол.

Ашия храбро взглянула евнуху в глаза. Она – кровь Избавителя. Если этот человек посмеет ее тронуть, отец отрежет ему не только член. Она не убоится.

Не убоится.

Евнух оставил ее без внимания, взирая на Сиквах, которая тряслась, как заяц перед волком. Он сделал резкий пренебрежительный жест. Сиквах знай смотрела в пол, не понимая, чего от нее хотят, и вновь начиная плакать.

Энкидо стремительно поднес к лицу Сиквах палец, заставив девушку глотнуть воздуха и встать прямо. Ее глаза, огромные от страха, сошлись, следя за пальцем.

Энкидо повторил пренебрежительный жест. Сиквах, как будто на одном его пальце и держалась, снова согнулась и разрыдалась пуще. От этого и Шанвах дошла до ручки, и обе, дрожа, прижались друг к дружке.

– Она понятия не имеет, чего ты хочешь! – выкрикнула Ашия.

Она не поняла, глух ли евнух в придачу к своей немоте, так как он не взглянул на нее.

Вместо этого Энкидо с такой силой хлестнул Сиквах ладонью по щеке, что ее голова ударилась о голову Шанвах, и обе резко впечатались в стену.

Ашия пришла в движение прежде, чем осознала это, и встала между евнухом и девушками.

– Как ты смеешь? – возопила она. – Мы принцессы Каджи, кровь Избавителя, а не базарные верблюды! Шар’Дама Ка позаботится, чтобы ты лишился этой руки!

С секунду Энкидо рассматривал ее. Затем его рука мелькнула молнией, и Ашию отбросило, вдобавок странно онемела челюсть. Она скорее услышала, чем почувствовала, отдачу скальной стены, когда ударилась о нее. Звук эхом отозвался в голове, едва она рухнула на пол, и Ашия поняла, что вскоре последует боль.

Но Шанвах и Сиквах нуждались в ней. Она оперлась на руки, пытаясь встать. Она была старшей. Ее долг…

Периферийное зрение размылось, затем сгустилась тьма.

Когда она очнулась, Энкидо, Шанвах и Сиквах стояли как прежде. Казалось, что пролетело мгновение, но запекшаяся кровь, из-за которой щека прилипла к мраморному полу, свидетельствовала об ином. Девушки перестали плакать и держались прямо. Они с ужасом смотрели на нее.

Ашии удалось толчком подняться на колени, затем – на неверные ноги. В лице пульсировала боль, какой она еще не испытывала. Ощущение не столько устрашило, сколько разозлило ее. Возможно, полумужчина мог их бить, но умертвить не посмеет. Он лишь старался поселить в них страх.

Она встала тверже, осмелившись вновь поднять взгляд на Энкидо. Ее так просто не запугать.

Но евнух отнесся к ней как к пустому месту; он развернулся и пошел по коридору, жестом приказав им идти следом.

Девушки безмолвно пошли за ним.

Энкидо стоял перед тремя испуганными девушками в большой круглой палате, освещенной лишь тусклым меточным светом. На каменных, как и во всем подземном дворце, стенах и полу были вырезаны метки, их шлифовали многие поколения. Напольные метки образовывали концентрические круги, напоминая стрелковую мишень.

Мебели в комнате не было, только тьма оружия висела на стенах. Копья и щиты, луки и стрелы, орудия для ловли алагай и короткие боевые ножи, метательные клинки и дубинки, цепи с грузами и другое, чему Ашия даже не знала названия.

Их снова заставили раздеться, повесить одежду на крючки у двери и остаться в одних свитках бидо.

Энкидо тоже был в одном бидо. Хватило полоски шелка, ибо ему, конечно, не приходилось прикрывать мужское достоинство. Мускулистое тело было гладко выбрито и покрыто сотнями вытатуированнных линий и точек. Узор выглядел хаотичным, но Ашия уловила порядок, который пока не могла распознать.

В нем скрывалась загадка. Шарада Энкидо. Ашия неизменно выказывала искушенность в играх-загадках. Девушек сызмальства обучали шарадам, чтобы впоследствии развлекали мужей.

Немой шарум встал в стойку шарусака. Секунду девушки смотрели тупо, но, когда у Энкидо потемнели глаза, Ашия поняла, чего от них хотят, и приняла ту же позу. Шарусак запрещался даль’тинг, однако Ашию и ее кузин научили не только загадкам, но и танцам. Разница была невелика.

– Повторяйте за ним, – сказала она спутницам.

Шанвах и Сиквах повиновались, и Энкидо обошел их, осматривая. Он крепко схватил Ашию за руку, выпрямил ее и грубым пинком расставил ноги дальше. Его хватка ощущалась еще долго после того, как он отпустил Ашию и занялся Шанвах.

Шанвах вскрикнула и подскочила от громкого шлепка по бедру; затем Энкидо снова встал в стойку. Не будучи глупой, Шанвах быстро возобновила имитацию. На этот раз удачнее, но Энкидо сделал подсечку и повалил ее на пол. Сиквах при виде такого «обучения» отшатнулась, и даже Ашия позволила себе чуть расслабиться, поворотившись к ним.

Энкидо указал на нее, и у нее замерло сердце от этого простого жеста. Ашия восстановила позу, тогда как Сиквах все пятилась. В итоге она вжалась в стену и изо всех сил постаралась втянуться в нее, как призрак.

Энкидо в очередной раз принял стойку, и Шанвах поспешила взвиться на ноги и повторить. На сей раз она правильно расставила ноги, но спину не выпрямила. Энкидо сгреб полосы шелка бидо, которые соединяли сплетение на бритом черепе с тем, что прикрывало ее таз. Он с силой дернул, уперев большой палец в позвоночник Шанвах. Она взвыла от боли, но, беспомощная, не оказала сопротивления, когда он выпрямил ей спину.

Энкидо отпустил ее и повернулся к Сиквах. Девушка в ужасе прижималась к стене, прикрывая нос и рот, из ее округлившихся глаз текли слезы. Евнух плавно вернулся в свою позу.

– Делай, как он, дуреха! – резко велела Ашия.

Но Сиквах только помотала головой, хныча в попытках еще сильнее вжаться в неподатливую стену.

Энкидо двинулся быстрее, чем Ашия считала возможным. Сиквах дернулась было бежать, но он мигом подступил к ней и рванул за руку, пуская инерцию ее попытки к бегству на бросок. Она с воплем покатилась по полу на середину комнаты.

Энкидо очутился там в мгновение ока и пнул ее в живот. Сиквах с кувырком грохнулась о пол и растянулась навзничь. На лице была кровь, Сиквах стонала, руки и ноги обмякли, как пальмовые листья.

– Вставай, заклинаю тебя Эверамом! – крикнула Ашия.

Но Сиквах не захотела – или не смогла – подчиниться. Энкидо пнул ее снова. И еще. Она стенала, но с тем же успехом можно было рыдать перед каменным изваянием, хотя евнух все видел. Вероятно, он был действительно глух.

Похоже, он не стремился искалечить ее или убить, но не чувствовалось в нем и намека на жалость или намерения прекратить избиение, если она не встанет и не примет стойку. Он делал паузу после каждого удара, давая ей возможность подняться, но Сиквах была невменяема, изувечена страхом.

Последствия ударов начали накапливаться. Из носа и рта Сиквах струилась кровь, висок рассекли вторично. Один глаз уже заплывал. Ашии пришлось склониться к мысли, что Энкидо и правда может ее убить. Она глянула на Шанвах, но девушка застыла на месте и беспомощно взирала на происходящее.

Евнух так сосредоточился на Сиквах, что не заметил, как Ашия вышла из стойки и тихо скользнула к стене. Священный закон запрещал женщинам прикасаться к копью, и она выбрала короткую увесистую дубинку, охваченную сталью. Та хорошо села в руку. Правильно.

Годы танцев отразились в грации ее быстрой и бесшумной походки, когда она, тщательно хоронясь, подкралась к евнуху сзади. Оказавшись достаточно близко, она без колебаний взмахнула дубинкой с силой, способной раздробить череп евнуха.

Энкидо будто не замечал ее, но в последний миг крутанулся и приложил к ее запястью мизинец. Это было подобно касанию перышка, которое Ашия едва ощутила, но удар прошел далеко мимо головы Энкидо. Его невозмутимый взгляд встретился с ее, и Ашия поняла, что он ждал, искушал ее, желая выяснить, защитит ли она кузину.

Забытая Сиквах лежала дрожащей грудой крови и синяков.

«Он убил бы ее только ради того, чтобы испытать меня», – подумала Ашия. Она оскалила зубы, отступила и ударила снова, теперь под другим углом.

Это была обманка, и она, не дав Энкидо отреагировать, развернулась, чтобы разбить ему коленную чашечку.

Однако немой евнух не удивился и вновь отвел ее удар слабейшим касанием. Ашия снова и снова замахивалась дубинкой, но Энкидо блокировал ее без труда. В ней рос страх: что же будет, когда он сочтет урок завершенным и ударит в ответ?

Секундой позже она это узнала: евнух поймал ее запястье большим и указательным пальцами левой руки, выворачивая его. Захват был слаб, но рука Ашии словно застряла в камне. Другой рукой Энкидо обвил ее плечо и ткнул твердым пальцем в болевую точку.

Рука мгновенно онемела и упала, едва Энкидо ее выпустил. Что он сделал? Ашия не почувствовала, как разжались и уронили дубинку пальцы, но услышала, как та стукнулась о пол. Она посмотрела вниз, попыталась сжать кулак и поднять руку, но тщетно. Она выругала свое тело за предательство.

Энкидо бросился на нее, и, защищаясь, Ашия вскинула другую руку. Он ткнул пальцем, и та тоже повисла. Ашия попробовала отступить, но он ударил снова. Всего лишь тычок, и ноги перестали держать ее. Она рухнула на пол, и голова забилась о камень, как язык колокола о стенку.

С усилием Ашия перекатилась на спину; перед глазами все плыло, пока она следила за приближением Энкидо. Она задержала дыхание, твердо решив не закричать при последнем ударе.

Но Энкидо присел на корточки сбоку и бережно, по-матерински успокаивающе заключил в ладони ее лицо.

Его пальцы нащупали виски и с силой нажали. Боль превзошла все, что могла представить Ашия, но она закусила губу до крови, не желая доставить ему удовольствие криком.

Пальцы напряглись. Поле зрения сузилось, затем начало темнеть по краям. Мигом позже зрение исчезло полностью. Несколько секунд перед глазами плясал водоворот красок, потом он тоже пропал, оставив ее во тьме.

Энкидо отпустил ее, выпрямился и направился к кузинам.

Она не знала, сколько времени пролежала без сил, внимая их воплям. Но постепенно крики и всхлипы стихли. Ашия не поняла, кто отключился – она или другие. Она напрягла слух, слыша слабые вздохи, ровное дыхание и мягкий шорох.

Золотая пелена пала на ее зрение, как песчаная буря, и она начала различать смутные очертания. Да, евнух ослепил ее, но, похоже, не навсегда.

Ашия попыталась согнуть онемевшие пальцы, встряхнуть ладонью. Рука почти не слушалась, но уже чувствовалась большая разница по сравнению с мнимой, минутами раньше, гибелью конечности.

Она смутно видела евнуха, который уносил одну кузину. Вторая так и лежала рядом. Шанвах, поняла она, когда начала восстанавливаться острота зрения. Евнух вернулся, вынес и ее. Ашия осталась одна посреди комнаты, извиваясь и пытаясь восстановить контроль над медленно оживавшим телом. Каждая попытка становилась мучением, но таковым же было чувство беспомощности. И потому она будет сражаться до смерти.

Евнух возвратился к ней – большое темное пятно на золотом поле. Она ощутила, как он положил руку на ее обнаженную грудь, и задержала дыхание.

Энкидо сильно надавил, сжимая легкие, чтобы вынудить ее к выдоху. Когда Ашия попробовала сделать вдох, у нее ничего не получилось. Он продержал ее так долго. Она извивалась и дергалась, пытаясь заставить руки и ноги повиноваться, чтобы ударить его.

Но он все держал, и у Ашии наконец не осталось сил даже на попытки. Медленно возвращавшееся зрение вновь исчезало.

«Обратно в сон», – подумала она почти с облегчением.

Но евнух чуть ослабил нажим. Ашия попробовала глотнуть воздуха и задохнулась. Ее легкие еще не расширились полностью. Но коротко вдохнуть она могла, что и сделала. Вдох был слаще всех, какие она когда-либо делала, но его было мало, и она повторила. И еще раз.

Она обрела в коротких вдохах устойчивый ритм, и зрение вновь начало возвращаться, а конечности – оживать. Но она не шевелилась, сосредоточившись исключительно на трепещущих, животворных вдохах.

И тогда Энкидо снова ослабил давление. Ей разрешили половинный вдох, и она приняла его жадно, вновь отыскав устойчивый ритм для компенсации недостающей половины.

Он вновь приподнял ладонь, и та осталась нежно лежать на груди. Ашия сделала полный вдох и поняла, что это его подарок. Никакое удовольствие в жизни не могло сравниться с совершенством этого единичного вдоха.

Затем Энкидо медленно надавил опять. Ашия обмякла, давая ему выдавить воздух из легких. Через мгновение он приподнял руку, и Ашия снова вдохнула. Он управлял ее дыханием несколько минут. После отчаянной борьбы за воздух она целиком и полностью отдыхала – Энкидо дышал за нее.

Она подумала, что чувство покоя ее усыпит. Но Энкидо отнял руку и принялся массировать виски, заботясь о тех же точках, через которые вызвал такие муки.

Теперь зрение восстанавливалось стремительно, и стоявший перед глазами туман сгустился в мускулистую фигуру евнуха. Ашия никогда не видела раздетого мужчину и знала, что должна опустить глаза, но татуировки на его теле побуждали взглянуть еще раз. Шарада Энкидо.

Искусные пальцы евнуха перешли с висков на все еще онемелую руку – он как бы растягивал ее, Ашия это чувствовала, хотя прикосновения к коже не ощущала. Однако затем вспыхнула боль, от которой Ашия дернулась. Она резко повернула голову и увидела, что Энкидо массирует крохотный синяк на плече. Почти безупречный кружок лиловой плоти в месте, куда он ткнул концом пальца.

Боль быстро прошла, преобразившись в приятное покалывание, когда рука Ашии полностью ожила.

Энкидо чуть повернулся, и Ашия заметила на плече евнуха татуировку, почти идентичную ее синяку.

Другие были на висках точно там, где он нажимал у Ашии. Ее взгляд пробежал по его телу, следуя линиям, которые соединяли точки. Было много участков схождения, больших и малых. Затем Энкидо взялся за синяк на ее пояснице. Она изогнулась, чтобы лучше видеть, но уже заметила на спине евнуха такой же, вытатуированный.

Еще до того, как евнух принялся за дело, она поняла, что скоро возникнет и покалывание в ногах.

«Он учит, – осознала она. – Священный текст – это линии на его теле».

Она подняла на Энкидо взгляд, и его лицо, пока он массировал пострадавшее место, показалось почти добрым. Она потянулась и неуверенно дотронулась до точки схождения линий на спине Энкидо.

– Теперь мне ясно. Я понимаю и передам остальным… господин.

Энкидо склонился к ней. На миг она подумала, что ей мерещится. Но нет. Он пробыл в этом положении слишком долго.

Энкидо поклонился ей, как учитель ученице, после чего взял на руки, как младенца, и отнес в тепло, где спали кузины. Он уложил ее и нежно провел кончиками пальцев по векам, закрывая их за нее.

Ашия не противилась, заботливо обняла кузин и провалилась в глубокий сон.

Проснулись они резко. Энкидо был нем, но все-таки мог извлекать громовой звук из отшлифованного бараньего рога, приложенного к губам. Казалось, задрожали стены. Девушки с визгом заткнули уши, но рог не умолкал, пока они не вскочили на ноги. Ашия понятия не имела, сколько прошло времени, но проспали они, верно, часы. Она чувствовала себя освеженной, хотя боль еще не ушла.

Евнух вернул рог на стену, вручил всем по полотенцу и безмолвно повел их из тренировочного зала в купальню. Они шли строем, но Ашия украдкой оглядывалась на кузин. Лицо у Шанвах застыло, мыслями она была далеко. Сиквах прихрамывала и усиленно задышала, когда они спускались по лестнице.

Как и раньше, Энкидо остался ждать у раздевалки. Разматывая бидо, они слышали журчание фонтанов, но в остальном было тихо. Действительно, в купальне никого не оказалось.

Шанвах и Сиквах нервно огляделись, умаленные огромным помещением. Ашия хлопнула в ладоши, призвав их к вниманию.

– Най’дамаджи’тинг Мелан сказала, что в день нам положен час купания. Давайте не терять времени зря.

Она вошла в воду и повела кузин к центральному, самому большому фонтану. У его основания стояли гладкие каменные скамьи, где купальщицы могли лежать под горячими струями.

Сиквах застонала, когда улеглась в самый пар.

– Полно, сестра, – сказала Ашия, осматривая синяк на ее бедре и аккуратно массируя его, как делал Энкидо. – Синяк невелик. Пусть горячая вода размочит боль, и все быстро заживет.

– Будут новые, – вяло ответила Шанвах. – Он не остановится. – Сиквах содрогнулась, покрывшись гусиной кожей, несмотря на жару.

– Остановимся, когда мы разгадаем шараду, – возразила Ашия.

– Шараду? – переспросила Шанвах.

Ашия указала на синяк на своем плече. У Шанвах был такой же, как и у Сиквах.

– Это точно такая же отметина, как на теле господина. При ударе рука временно отмирает.

Сиквах снова расплакалась.

– Но что это значит? – спросила Шанвах.

– Тайна дама’тинг, – ответила Ашия. – Мелан сказала, что нам предстоит изучить шарусак. Я уверена, что шарада Энкидо – часть этого.

– Тогда зачем выделять нам учителя, который не может говорить? – требовательно осведомилась Сиквах. – Такого… который… – Она в очередной раз всхлипнула.

Ашия утешающе сжала ее бедро:

– Не бойся, кузина. Наверно, это просто способ обучения. Все наши братья приходят из шараджа с синяками после шарусака. Почему же с нами должно быть иначе?

– Потому что мы не мальчишки! – выкрикнула Шанвах.

В этот миг двери открылись, и три девушки замерли. Вошла компания обрученных с Аманвах во главе.

– Может быть, и нет, – сказала Ашия, возвращая к себе внимание девушек. – Но мы кровь Избавителя, и нет ничего, что обычные мальчишки вынести могут, а мы – нет.

– Вы заняли наш фонтан! – заявила Аманвах, приближаясь к ним со спутницами. Она указала на другой, маленький, в дальнем конце бассейна. – Черные бидо моются там.

Ее най’дама’тинг рассмеялись, стрекоча, как натасканные птицы. Аманвах было всего одиннадцать, но старшие девушки, близкие к получению белого покрывала, подчинялись ей и заискивали перед нею.

Нога Сиквах напряглась, и Ашия уловила, что и Шанвах готова бежать опрометью, как заяц.

– Не обращайте внимания на болтовню, сестрички, – сказала Ашия. – Но мы уходим. – Она взяла обеих за руки, заботливо подняла на ноги и подтолкнула вперед, не сводя глаз с Аманвах. – Фонтан поменьше и девичий смех – небольшая цена за наш час покоя.

– Не девичий, – поправила Аманвах, схватив Ашию за руку. – Най’дама’тинг. Стоящих выше вас. Лучше тебе это усвоить.

– Почему ты так поступаешь? – осведомилась Ашия. – Мы кузины. Наша кровь – твоя кровь. Кровь Избавителя.

Аманвах подтянула Ашию за плечо, одновременно сделав подсечку. Ашию швырнуло на кузин, и все трое с плеском упали в воду.

– Вы ничто, – сказала Аманвах, когда они поднялись, отплевываясь. – Избавитель сказал свое слово, послав вас сюда в черном. Вы отродье его бесполезных сестер даль’тинг, годные только на племя для волков, что будут шастать по Лабиринту. Твоя кровь не священна, и ты мне не кузина.

Ашия почувствовала, что умиротворенность покидает ее. Она – на два года старше Аманвах, больше и сильнее ее и не допустит, чтобы младшая кузина ее травила.

Она ударила по воде, и Аманвах прикрылась рукой от брызг. С проворством гадюки Ашия метнулась к ней и сведенными, затвердевшими пальцами ударила в точку на плече, где у Энкидо была татуировка. В то самое место, где у нее с кузинами образовались синяки.

Аманвах доставила ей удовольствие пронзительным воплем, с которым шлепнулась в воду. Ее спутницы застыли, не зная, как реагировать.

Округлившимися глазами Аманвах смотрела на свою онемевшую, безжизненную руку. Затем помрачнела, растирая участок, пока онемение не прошло. На пробу согнула руку, и та пусть и медленно, но подчинилась.

– Значит, Энкидо ухитрился уже научить тебя кое-чему из шарусака, – проговорила Аманвах, вставая и принимая ту же стойку, что демонстрировал накануне Энкидо. Она улыбнулась. – Тогда давай. Покажи, что ты усвоила.

Ашия уже поняла, что будет дальше, и призвала на помощь закалку. «Если выдерживают шарумы, выдержу и я».

Мысль немного успокоила ее, но не защитила от боли, когда Аманвах начала избиение. Она обходила выпады Ашии, словно та стояла не шевелясь, а ее собственные удары были быстры, точны и направлялись в точки, гарантировавшие максимальную боль. Утомившись от этой забавы, она без труда увлекла Ашию на дно бассейна и заломила ей руку так, что Ашия испугалась: сейчас сломает. Она отчаянно старалась держать голову над водой и, к своему стыду, понимала, что, если младшая кузина захочет ее утопить, защититься не удастся.

Но Аманвах довольствовалась болью и заводила руку Ашии за спину, пока та не сорвала от крика голос.

Наконец Аманвах отпустила ее, бросила с плеском. Затем она указала на маленький фонтан. Взор вобрал всех трех кузин.

– Марш в свою конуру, собаки-най’шарум’тинг.

Протрубил рог, и Ашия вскочила на ноги, еще полностью не проснувшись. Она присела в защитной стойке, выказывая максимальную сдержанность и озираясь в поисках опасности.

Нападения не последовало. Энкидо небрежно вернул рог на стену, а девушки застыли наготове. Теперь их было пять: кузины Мича и Джарвах присоединились к ним вскоре после того, как Дамаджах отдала их Энкидо. Новенькие были младше, но потому, похоже, и быстрее приспосабливались к миру Энкидо и примеру, который подавала Ашия.

Центром их мира на протяжении месяцев был тренировочный зал Энкидо. Там они спали и ели, зарабатывая отдых и пищу исключительно болью. В конце занятий кому-нибудь из девушек обязательно приходилось растирать онемевшие конечности или оправляться от худших увечий. Иногда они теряли обоняние. В другой раз глохли на несколько часов. Но ни одно повреждение не держалось долго.

Если Энкидо бывал доволен ими, он делал массаж и устранял боль, восстанавливая неработающие руки и ноги, а также – отказавшие чувства, ускоряя заживление.

Они быстро усвоили, что ему нравился тяжелый труд. И упрямая решимость. Готовность продолжать тренировку, невзирая на боль. Жалобы, мольбы и неподчинение, напротив, не воспринимались совсем.

С той первой ночи им не давали полноценно выспаться. Двадцать минут тут, три часа там. Евнух будил их в необычное время и требовал выполнить сложный шарукин, а то и заняться спаррингом. Похоже, в занятиях не было системы, и они привыкли спать, когда удавалось. Постоянное изнурение превратило первые недели в спутанный сон.

Занятия с дама’тинг уподобились миражам в пустыне. Девушки беспрекословно подчинялись невестам Эверама. Если женщины в белом оставались недовольны, Энкидо всегда узнавал об этом и без слов объяснял, почему ошибки не должны повторяться.

«Я готова убить, чтобы выспаться», – показывала пальцами Шанвах.

Большинство уроков дама’тинг не вызывали интереса у девушек, но их полностью захватил секретный код евнухов, смесь ручных знаков и языка тела. Сложные беседы велись так же запросто, как посредством обычной речи.

При помощи кода Энкидо порой подавал команды или делился крохами мудрости, но в целом евнух по-прежнему предпочитал безмолвное обучение на примере, вынуждая их самостоятельно разгадывать полный смысл. Целые дни иногда проходили без единого кодированного слова.

Но если код мало способствовал общению с господином, то он стал главным способом общения друг с дружкой. Энкидо, как выяснилось, не был глух. Совсем наоборот: слабейший шепот мог повлечь за собой унижение и боль, а потому в присутствии евнуха девушки хранили молчание. Ашия не сомневалась, что он не раз ловил их на кодированной беседе, но до сих пор игнорировал это.

«Я тоже», – ответили пальцы Ашии, и ее потрясло, когда она осознала, что говорит всерьез.

«У меня нет сил убивать, – сказала Сиквах. – Без сна я могу умереть». Мича и Джарвах, как всегда, молчали, но пристально наблюдали за разговором.

«Не умрешь, – ответила Ашия. – Как господин научил меня выживать на мелких вдохах, так и приучает нас к нехватке сна».

Шанвах повернулась, чтобы взглянуть ей в глаза.

«Откуда ты знаешь?» – спросили ее пальцы.

«Доверьтесь старшей, сестрички», – ответила Ашия, и расслабилась даже Шанвах. Ашия не могла этого объяснить, но она не сомневалась в намерении господина. К сожалению, понимание не прибавило выносливости – ее предстояло выработать.

Наступила нежданная передышка: после побудки Энкидо сделал их любимейший жест, указав на полотенца. Да и спали они, должно быть, дольше, чем думали. Окрыленные, все пять девушек разобрали полотенца и выстроились у двери. Евнух махнул рукой, отпуская их.

Двадцать часов в день с Энкидо, как приказала Дамаджах. Еще три – на занятия с дама’тинг. А в промежутке – блаженный час в купальне. В единственном месте, куда Энкидо не мог войти. Единственный час, когда они могли говорить свободно и без разрешения закрывать глаза. Демонстрация покорности перед най’дама’тинг была пустячной платой за покой.

Обрученные насмехались над ними в купальне, коридорах, на занятиях – потешались над най’шарум’тинг, как нарекла их Аманвах. Черные бидо навсегда отделили Ашию с кузинами от других девушек во дворце. Казалось, что выше их даже девушки даль’тинг, присланные учиться постельным танцам. Им сохраняли волосы и не били их за промахи.

Ашия и ее сестрички научились сохранять выдержку и сторониться всех остальных, стараясь прошмыгнуть незамеченными, когда удавалось, а если нет – выказывать покорность.

Как обычно, они пришли в купальню первыми. До появления най’дама’тинг осталась четверть часа, но Ашия сразу направила всех к маленькому фонтану на краю бассейна, хотя вода там, вдалеке от нагревающих меток, была не особенно горяча. Они смывали с кожи пот, разминали друг дружке измученные мышцы, отчищали мозоли и залечивали волдыри. Массаж и врачевание, уроки которых давал им Энкидо, были бесценны в купальне.

Когда открылись двери, послышались крики. Най’дама’тинг вкатились клубком, и в середке, судя по всему, происходила ссора.

Ашии хватило ума не глазеть, и она небрежно присела к фонтану, расположившись у струи для лучшего обзора боковым зрением. Ее кузины молча сделали то же самое и стали наблюдать, притворяясь, будто приводят друг дружку в порядок.

Распрю между обрученными они видели не впервые. Те называли себя сестрами, но любви среди них было мало, каждая жаждала влиять на остальных и оказаться в фаворе у Аманвах. Снаружи, разрешая спор, они прибегали к дебатам и логике, но в уединении, в купальне, где их не видели невесты Эверама, с таким же рвением пускали в ход резкие слова и даже шарусак.

Ссора возникла между двумя старшими девушками, Джайей и Селте. Они были готовы к драке, но обе сначала посмотрели на Аманвах, ища поддержки.

Аманвах отвернулась от них, разрешая поединок.

– Я ничего не вижу.

Остальные обрученные последовали ее примеру, повторили сказанное и повернулись спинами, после чего старшие девушки остались наедине.

«Кто победит?» – спросили пальцы Ашии.

«Селте, – не колеблясь ответила Сиквах. – Говорят, она скоро доделает кости и наденет белое».

«Она проиграет, и вчистую», – не согласилась Ашия.

«Она в хорошей форме», – отметила Шанвах. Мича и Джарвах не комментировали, но следили за разговором.

«В ее глазах страх», – сказала Ашия. Действительно, Селте отступила на шаг, когда Джайа приготовилась к атаке. В следующий миг голова Селте очутилась под водой. Джайа держала ее там, пока Селте не перестала сопротивляться и не шлепнула рукой по воде в знак повиновения. Джайа погрузила ее глубже, затем отпустила и отошла. Селте с плеском выпрямилась, хватая ртом воздух.

«И легкие слабые, – продолжила Ашия. – Она пробыла под водой не больше минуты».

– Я вижу, как вы болтаете пальцами, собаки-шарумы! – Окрик Аманвах заставил их вскинуть головы.

Девушка озлобленно направилась к ним, сопровождаемая несколькими обрученными.

– Становитесь за мной, сестрички, – негромко произнесла Ашия, когда Аманвах приблизилась. – Глаза вниз. Это не ваш бой.

Девушки подчинились, а Ашия глаза подняла и встретила взгляд Аманвах. Это удвоило ярость младшей, и она подступила достаточно близко, чтобы дотянуться и прикоснуться.

«Зона убийства» – так назвали бы пространство между ними пальцы Энкидо.

– Ты ничего не видела, – сказала Аманвах. – Повтори это, най’шарум’тинг.

Ашия мотнула головой:

– Большой фонтан не стоит драки, но ты не заставишь меня лгать моему господину, тем более – дама’тинг. Я ничего не скажу сама, но, если спросят, выложу правду.

Ноздри Аманвах раздулись.

– И что же ты выложишь?

– То, что най’дама’тинг недостает дисциплины, – ответила Ашия. – То, что вы называете друг друга сестрами, но не понимаете смысла этого слова, бранясь и затевая драки, как хаффиты. – Она плюнула в воду, и девушки ахнули. – А твой шарусак жалок.

Взгляд Аманвах только на миг метнулся к точке удара, но Ашии этого оказалось более чем достаточно, чтобы выставить блок и спланировать три следующих выпада. Обрученные осваивали шарусак по два часа ежедневно. Ашия с кузинами – по двадцать, и разница не могла не сказаться.

Ашия была способна окунуть Аманвах в воду так же легко, как расправилась с Селте Джайа, но хотела растянуть избиение по примеру самой Аманвах во второй день их пребывания во дворце.

Два удара костяшками пальцев под мышку – и Аманвах взвыла от боли. Ребром ладони по горлу – и звук пресекся; Аманвах выпучила глаза, когда воздух перестал поступать в легкие. Ладонью по лбу – и ошеломленная Аманвах опрокинулась в воду.

Ашия могла продолжить, но придержала руку, пока задыхавшаяся Аманвах вставала на колени и откашливалась.

– Если уйдешь сейчас же, мне не придется докладывать дама’тинг, что вы еще и дуры.

Конечно, она провоцировала Аманвах, побуждала ее добровольно продлить избиение, чтобы не выглядеть слабой перед другими най’дама’тинг.

Девушки дружно задержали дыхание, когда Аманвах медленно выпрямилась. С нее стекала вода. Глаза посулили убийство, но также подсказали Ашии, куда соперница ударит в следующий раз.

«Глаза рассказывают все», – говорили пальцы Энкидо. Ашия стояла спокойно, дыша размеренно и открываясь в приглашении к атаке.

Теперь Аманвах стала осторожнее. Она следила за угрозой и прибегала к обманным выпадам, скрывая истинные намерения.

Но все было впустую. Ашия видела движения еще до того, как Аманвах их совершала, и блокировала серии ударов, не нанося ответных – лишь желая показать, как это легко.

Стоя по бедра в воде, Ашия не сходила с места, блокируя и уворачиваясь верхней частью туловища, но Аманвах не могла обойтись без ног. Это замедлило ее, и вскоре у нее началась одышка.

Ашия покачала головой:

– Вы, обрученные, слабы, кузина. Этот урок запоздал.

Аманвах смотрела на нее с откровенной ненавистью. Заключенная в мягкий кокон своего дыхания, Ашия сохранила спокойствие, но улыбнулась с единственной целью спровоцировать кузину на продолжение. Она уже знала, что замышляет Аманвах, хотя ей хотелось верить, что девушка не настолько глупа, чтобы попытаться сделать это всерьез.

Однако Аманвах в отчаянии заглотила наживку и выдала серию ложных выпадов перед попыткой пнуть.

Ноги у нее уже устали, к тому же стояли под водой, пинок получился убого медленным. Аманвах рассчитывала на его неожиданность, но даже этого было бы мало. Ашия поймала ее за лодыжку и дернула вверх.

– Тот, кто настолько глуп, чтобы пинать в воде, не заслуживает ноги. – Она с силой ударила напрягшимися пальцами в точку на бедре Аманвах. Кузина вскрикнула от боли, и нога обмякла в руке Ашии.

Едва Аманвах начала падать, Ашия с легкостью развернула ее спиной к себе и притопила.

Джайа попыталась вмешаться, но Шанвах, ни слова не говоря, обезножила девушку двумя быстрыми ударами. Та рухнула и забилась, стараясь удержать голову над водой. Селте могла бы прийти на помощь, но и она, и другие най’дама’тинг застыли на месте. Сиквах, Мича и Джарвах выстроились в ряд подле Шанвах, перекрывая доступ к противницам.

Аманвах сначала дергалась, потом затихла. Ашия ждала, когда кузина шлепнет по воде в знак покорности, но, к чести девушки, она этого не сделала – понимала, что даже Ашия не посмеет убить у всех на глазах дочь Избавителя.

Ашия вытащила голову Аманвах из-под воды и позволила судорожно вздохнуть.

– Шарумова кровь Избавителя. Повтори.

Девушка в ярости плюнула Ашии в лицо.

Ашия не дала ей вздохнуть еще, вернула под воду и надолго, болезненно заломила руку.

– Шарумова кровь, – сказала Ашия, вытягивая ее на воздух. – Эверамовы сестры по копью.

Аманвах неистово замотала головой, задыхаясь и вырываясь, и Ашия вновь окунула ее в воду.

На сей раз она прождала не одну минуту, настроив руки на тело Аманвах. Мышцы напряглись в последней раз перед потерей сознания. Ощутив это, Ашия в третий раз вытащила Аманвах на воздух и подалась к ней:

– В купальне нет магии хора, кузина. Нет ни дама’тинг, ни Энкидо. Есть только шарусак. Мы можем, если хочешь, заниматься этим каждый день.

Аманвах смотрела на нее с холодным бешенством, но были в глазах и страх, и смирение.

– Шарумова кровь Избавителя, Эверамовы сестры по копью, – согласилась она. – Кузина.

Ашия кивнула:

– Признание, которое не стоило бы тебе ничего, когда я обратилась дружески. – Она отпустила Аманвах, отступила и наставила на нее палец. – Я думаю, что с этих пор малыми фонтанами с холодной водой будут пользоваться обрученные. Большой забирают Эверамовы сестры по копью.

Она повернулась к собравшимся най’дама’тинг и удовлетворенно увидела, как все отшатнулись под ее взглядом.

– Разве что кто-нибудь желает бросить мне вызов?

Шанвах и остальные ученицы Энкидо разомкнули строй, как будто это было отрепетировано, освобождая место для охотниц сразиться, но глупых не нашлось. Все расступились, когда Ашия сопроводила своих сестер к большому фонтану, где они как ни в чем не бывало продолжили купание. Обрученные усадили Аманвах и Джайю на скамью, массажем начали оживлять конечности. Они изумленно смотрели на Ашию с сетрами, забыв про собственное мытье.

«Это было потрясающе», – сказали пальцы Шанвах.

«Тебе не следовало вмешиваться, – ответила Ашия. – Я приказала стоять сзади».

Шанвах обиделась, а остальные искренне удивились.

«Но мы победили», – показала пальцами Мича.

«Победили сегодня, – согласилась Ашия. – Но завтра, когда они явятся скопом, вам всем придется сражаться».

Най’дама’тинг действительно атаковали на следующий день. Они вошли в купальню гуртом, числом втрое больше, и окружили фонтан.

В тот день из купальни вынесли шестерых най’дама’тинг – ноги их не держали. Остальные хромали и растирали черные синяки. Некоторых шатало от нехватки воздуха, а к одной еще не вернулось зрение.

Они не пропустили занятия, боясь карательных мер, но на вопросы дама’тинг об их состоянии отвечали, что ничего не видели.

А ученицы Энкидо вернулись к господину и нашли его коленопреклоненным во главе столика с шестью дымящимися чашами. Девушки всегда ели у стены, стоя на коленях и поглощая простой кускус. В помещении никогда не водилось никаких предметов обстановки, кроме тренировочного оборудования.

Но еще больше поражал запах, исходивший от чаш. Повернувшись, Ашия увидела поверх кускуса темное мясо, приправленное соусом и специями. Рот наполнился слюной, в животе заурчало. Таких кушаний она не ела полгода.

Как во сне, девушки потянулись к столу, ведомые нюхом. Они словно плыли.

«Глава стола – для господина», – показал Энкидо.

«Подножие – для най ка». Он знаком велел Ашии встать на колени с противоположного конца. Приказал Шанвах и Сиквах разместиться с одной стороны, Миче и Джарвах – с другой.

Энкидо обвел жестом дымящиеся чаши.

«Мясо только этим вечером в честь шарумовой крови».

Он ударил кулаком по столу, чаши подпрыгнули.

«Стол – навсегда для Эверамовых сестер по копьям».

С этого дня они всегда ели вместе, как настоящая семья.

Да, Энкидо наказывал их за промахи, но и вознаграждал.

Никогда еще мясо не было таким вкусным.

Прошли годы. В шестнадцать лет Ашии и ее сестрам приказали заново отращивать волосы. Теперь шевелюра казалась тяжелой, неудобной. Ашия тщательно закалывала ее на затылке.

В семнадцать за ней прислал отец. Впервые за четыре года она покинула дворец дама’тинг, и внешний мир теперь выглядел странно. Залы отцовского дворца были светлы и красочны, но имелись там и места, где спрятаться гибкому и проворному. При желании она могла мгновенно исчезнуть, наученная становиться невидимой.

Но нет, она оказалась во дворце, чтобы быть на виду – чуждая идея, наполовину памятная по другой жизни.

– Возлюбленная дочь! – Аймисандра встала и подошла, чтобы обнять ее, когда Ашия вступила в тронный зал.

– Радость видеть тебя, достопочтенная матушка. – Ашия расцеловала мать в щеки.

Брат стоял справа от трона, облаченный в белое одеяние полноправного дама. Он кивнул ей, но не осмелился заговорить вперед отца.

Ашан не встал и хладнокровно рассматривал ее, выискивая предосудительные несовершенства. Но после Энкидо удовлетворить отцовские ожидания не составляло труда. Держа спину прямо, потупив взор, с каждым волоконцем черного одеяния на своем месте, она молча приблизилась. На выверенном удалении от трона остановилась и выжидающе поклонилась.

– Дочь, – произнес наконец Ашан. – Ты хорошо выглядишь. Полезен ли тебе дворец дама’тинг?

Ашия выпрямилась, но не отвела взгляда от отцовских сандалий. У двери стояли два стража-шарума – слишком далеко, чтобы помочь ему вовремя. За колоннами позади трона скрывался дозорный из племени Кревах. Она бы и не заметила его, когда была моложе, но сейчас он мог с тем же успехом носить бубенцы. Жалкая охрана для дамаджи Каджи и его наследника.

Конечно, Ашан и сам мастер шарусака, способный защититься от большинства врагов. Она задалась вопросом, как ему и ее брату теперь сравниться с нею.

– Благодарю тебя, достопочтенный отец, – сказала она. – Я многому научилась во дворце дама’тинг. Ты проявил мудрость, отправив туда меня и моих кузин.

Ашан кивнул:

– Это хорошо, но время твоего пребывания там истекло. Тебе уже семнадцать, и пора замуж.

Ашию словно ударили в живот, но она приняла это чувство и вновь поклонилась.

– Мой достопочтенный отец наконец подобрал мне партию? – Она увидела, что брат улыбается, и поняла, о ком речь, еще до того, как заговорил отец.

– Между отцами достигнута договоренность, – ответил Ашан. – Ты освобождаешься из дворца дама’тинг и выходишь за сына Избавителя Асома. Твои дворцовые покои пребывают в том же виде, в каком ты их покинула. Сейчас возвращайся туда с матерью и начинай готовиться.

– Пожалуйста, прошу… – Когда Ашия заговорила, Ашан уже обратил взгляд на своего советника Шевали.

– Что такое? – спросил он.

Ашия увидела грозовые тучи, собирающиеся на отцовском челе. Если она попытается отказаться…

Она встала на колени, уперлась руками в пол и опустила голову между ними.

– Прости, достопочтенный отец, что докучаю тебе. Я только надеялась в последний раз повидаться с кузинами, до того как пойду с моей достопочтенной матушкой путем, приуготовленным мне Эверамом.

Отцовское лицо смягчилось, и его выражение стало как никогда близким к любовному.

– Конечно-конечно.

Она сдерживала слезы до самой тренировочной палаты. Ее сестры по копью отрабатывали шарукин, но выпрямились и поклонились. Энкидо отсутствовал.

«Ты вернулась, най ка, – показала знаками Шанвах. – Все ли в порядке?»

Ашия покачала головой:

«Я больше не най ка, сестра. Этот титул и забота о сестрах отныне твои. Я выхожу замуж».

«Поздравляю, сестра, – показала Сиквах. – Кто жених?»

«Асом», – начертила Ашия.

«Это честь», – подала жест Мича.

«Что нам делать без тебя?» – спросили руки Джарвах.

«Вы останетесь друг с дружкой и Энкидо», – ответила Ашия. Она поочередно обняла всех, так и не расплакавшись.

Но затем отворилась дверь, и появился Энкидо. По взмаху его руки кузины гуськом вышли из палаты.

Взглянув на господина, Ашия разрыдалась впервые с тех пор, как ее направили во дворец дама’тинг.

Энкидо распахнул объятия, и она упала в них. Он достал из потайного кармана пузырек для слез. Он держал Ашию, непоколебимый как скала, и гладил по волосам одной рукой, другой же собирал слезы.

– Прости, господин, – прошептала она, успокоившись.

Впервые за годы в тренировочной палате прозвучала устная речь. Звук эхом отозвался в ее чутких ушах и показался неуместным, но какое это имело теперь значение?

«Даже пальма стенает под натиском бури, – показал знаками Энкидо, протягивая ей пузырек. – Слезы Эверамовых сестер по копью тем и драгоценны, что редки».

Ашия вскинула руки, оттолкнув пузырек:

– Тогда и храни их вечно.

Она опустила глаза, даже сейчас не в силах выдержать его взгляд.

– Я должна ликовать. О каком лучшем муже мечтать женщине, если она выходит за сына Избавителя? Когда меня направили к тебе, я решила, что у меня отняли судьбу, но теперь она вернулась, а я не желаю ее. Зачем меня послали сюда – чтобы отдать мужчине, который и так бы меня получил? Какой смысл в навыках, которым ты научил, если я никогда их не применю? Ты мой господин, и я не хочу другого.

Энкидо печально посмотрел на нее.

«У меня было много жен, до того как я отдался дама’тиг, – сказали его пальцы. – Много сыновей. Много дочерей. Но никем я не гордился так, как тобой. У меня поет сердце от твоей преданности».

Она приникла к нему:

– Асом может быть моим мужем, но господином всегда будешь ты.

Евнух покачал головой:

«Нет, дитя. Приказ Избавителя непререкаем. Не мне и не тебе возражать против его благословения, и я не посрамлю сына Избавителя посягательством на то, что по праву принадлежит ему. Ты отправишься к Асому свободной женщиной, не связанной со мной».

Ашия отстранилась и пошла к двери. Энкидо за ней не последовал.

– Если ты больше не господин мне, то не можешь повелевать моим сердцем, – сказала она.

Свадьба вобрала в себя все, о чем она мечтала девочкой, и была достойна принца и принцессы Красии. Сестры по копью стояли рядом, ожидая, когда отец сопроводит ее к Асому, – жених вместе с Джайаном ожидал ее в Шарик Хора у подножия Трона черепов.

Энкидо присутствовал тоже, охраняя Дамаджах и наблюдая за происходящим, хотя никто из гостей про то не ведал. Ашия с сестрами читали знаки, видели легкую зыбь, которую он оставлял по себе, чтобы дать им о себе знать.

Клятвы и церемония прошли как в тумане. На пиру для жениха и невесты установили два трона, но Ашия сидела одна и ждала мужа, пока тот с Асукаджи, стоявшим рядом, принимал подарки и беседовал с гостями.

Не пожалели никаких затрат, но пышные медовые пирожные казались Ашии пресными. Она томилась по укромному подземелью и простому кускусу за столом Энкидо.

Но хотя она провела весь день как во сне, ее истинная участь открылась в брачную ночь.

В спальных покоях она ждала, когда Асом придет и возьмет ее как муж, но часы проходили в тишине. Ашия не раз посмотрела на окно, мечтая о бегстве.

Наконец в коридоре послышался звук, который, однако, так и не достиг двери.

Над потолочным сводом была отдушина. Ашия в мгновение ока взвилась по стене, легко цепляясь пальцами за мелкие зазоры между камнями. Она обратилась к отдушине слухом и зрением, увидела затылок Асома и стоявшего к нему лицом Асукаджи. Судя по всему, они спорили.

– Мне этого не сделать, – говорил Асом.

– Ты можешь и сделаешь, – возразил Асукаджи, заключив в ладони лицо ее мужа. – Ашия должна подарить тебе сына, чего я не могу. Мелан бросила кости. Если возьмешь мою сестру сейчас, дело будет сделано. Один раз – и испытанию конец.

Осознание стало пощечиной.

Мужская однополая любовь не считалась грехом. Она была довольно частым явлением в шарадже, где мальчики заводили постельные дружбы на годы, пока не становились достаточно зрелыми и опытными для первых жен. Но Эверам требовал новых поколений, а потому всех, кроме самых упрямых пуш’тингов, в конечном счете обязывали жениться и разделить с супругой ложе хотя бы на срок, достаточный для зачатия сына. Эверам свидетель – Кадживах неоднократно внушала это Асукаджи.

Но Ашия и думать не думала, что сама станет невестой пуш’тинга.

Они вошли секундами позже. У Ашии была прорва времени, чтобы вернуться на подушки, но у нее мутился рассудок. Асом и Асукаджи – любовники-пуш’тинги. Она не значила для них ничего, кроме утробы для вынашивания мерзости, которую они хотели принести в мир.

Они проигнорировали Ашию. Асукаджи раздел ее мужа и далее ублажал ртом, пока тот не обрел способности к действию. Он лег с ними и принялся побуждать к соитию.

От его прикосновения кожа Ашии покрылась мурашками, но она задышала неглубоко и выдержала.

Вопреки его словам, в глазах брата вспыхнула ревность, а лицо потемнело, когда Асом задохнулся и узрел осеменяющего ее Эверама. Как только с делом покончили, Асукаджи развел их, и мужчины обнялись, забыв о ее присутствии.

Тогда Ашии захотелось убить обоих. Это было бы просто. Они настолько увлеклись друг другом, что вряд ли бы что-то заметили, пока не стало бы поздно. Она могла даже выдать их кончину за несчастный случай – деяние, мол, надорвало сердце бедного Асома. Ее брат, обезумев от смерти любовника, предпочел вонзить в себя нож, чем жить без него.

Энкидо научил ее проделывать подобные штуки так чисто, что не узнал бы и сам Избавитель.

Она закрыла глаза, в полной мере переживая фантазию и не смея шевельнуться, чтобы не обратить ее в реальность. Она вздохнула, и ее центр наконец вернулся. Она встала с подушек, снова надела свадебный наряд и вышла.

Муж и брат ничего не заметили.

Глава 5 Кадживах

333 П. В., осень

Ашия в оторопи подняла глаза, когда комнату, где она рыдала, залил меточный свет. Когда и кому в последний раз удавалось обойти ее бдительность и подкрасться? Неужели она забыла все, чему учил господин?

«Энкидо было бы стыдно за тебя», – сказала Мича и была права. Как ей командовать шарум’тинг, если она не может справиться даже с собой?

Она повернулась к двери, ожидая увидеть Кадживах, но в груди екнуло еще сильнее при виде мужа. Возможно, была инэвера в том, что Асом застал ее в столь жалком состоянии, с глазами припухшими и мокрыми, такую же незадачливую в материнстве, как на алагай’шарак. Теперь он скажет ей, как говорил неоднократно, что она должна отказаться от копья. И может быть, окажется прав.

– У тикки случился очередной припадок. – Асом вынул из рукава безукоризненно белую салфетку и протянул ей, чтобы промокнула глаза. – Но я урезонил ее, хотя Эверам свидетель – у скалы не хватит терпения.

Ашия рассмеялась, высморкалась в салфетку.

– Весть о твоих подвигах нынешней ночью уже дошла до дворца, дживах, – сообщил Асом.

Ашия болезненно посмотрела на него. Он знал. Прокляни его Эверам, он уже знал о ее потере контроля в Лабиринте. Лишит ли он ее копья теперь, когда его не остановит Избавитель? Асом и отец Ашии долго и ожесточенно противились ее участию в алагай’шарак. С Ашаном на Троне черепов у них хватит сил для этого. Их не удержит даже Дамаджах.

– Те мужчины имели глупость оторваться от отряда, – продолжил Асом. – Только бескрайней милостью Эверама ты оказалась там, чтобы спасти их от самих себя. Ты поступила славно, дживах.

Ашию затопило облегчение, хотя к нему примешивалось тошнотворное чувство вины. Разве она была не так же глупа?

Еще более смущал источник похвалы. Когда это было, чтобы Асом расщедрился на комплимент? У нее не нашлось слов, и она следила за мужем в ожидании подвоха.

Асом пересек комнату, дошел до ее землепашеского ложа, сел, утонул в пуховой перине и тут же встал снова.

– Борода Эверама! – сказал он. – Ты правда на этом спишь?

Ашия сообразила, что муж даже ни разу не видел ее спящей. Она покачала головой:

– Я боюсь, что оно проглотит меня. Сплю на полу.

Асом кивнул:

– Обычаи землепашцев грозят изнежить нас и сделать такими же, как они сами.

– Кое-какие – возможно, – согласилась Ашия. – Слабость воли. Но это наша, крови Избавителя, задача – показать им лучший пример.

Асом долго смотрел на нее, затем начал мерить шагами комнату, скрестив руки за спиной и втянув кисти в рукава.

– Как муж я подвел тебя, – сказал он. – Я знал, что никуда не гожусь, но не догадывался, к чему это тебя подтолкнет.

– Мой путь был проложен Эверамом до того, как ты взял меня в жены, – ответила Ашия. – Я то, чем сделала меня Дамаджах, сестра Эверама по копью. Она все понимала и возражала против брака, но наши отцы не прислушались.

Асом кивнул:

– Как и Асукаджи, который постоянно давил на меня. Но такова, наверно, инэвера. На Ущерб мать сказала мне: великий муж не боится, что жена украдет его славу. Он пользуется ее поддержкой, чтобы взлететь еще выше.

Он подошел к ней и предложил руку, не обращая внимания на жирный черный ихор, испачкавший ее пальцы.

– Похоже, что я не велик, но с твоей помощью, может быть, это еще не поздно исправить.

Глаза Ашии сузились. Она проигнорировала протянутую руку, подобрала ноги и резко встала.

– О чем ты, муж мой? Ты должен простить, если я требую простых слов, но между нами было много недопонимания. Какой поддержки ты от меня хочешь?

Асом поклонился. Не так глубоко и надолго, как нужно для выражения почтения, но все-таки проявил знак уважения, который ее удивил. Муж не кланялся ей со дня свадьбы.

– Сегодня ночью? Ничего, кроме мира между нами и обновленной надежды на сохранение нашего брака, как повелел Избавитель. Завтра… – Он пожал плечами. – Посмотрим, что принесет рассвет.

Ашия покачала головой:

– Если под «сохранением брака» ты разумеешь, что я опять подчинюсь твоим прикосновениям и выношу новых сыновей…

Асом поднял руку:

– У меня одиннадцать братьев най’дама и еще десятки среди най’шарумов. Скоро у меня будут сотни племянников. Дом Джардира, почти вымерший поколением раньше, вновь расцветает. Я исполнил мой долг и породил сына и наследника. Мне больше не нужно детей. Какой ребенок сравнится с нашим Каджи?

Асом вперил взгляд в пол.

– Мы оба знаем, дживах, что я пуш’тинг. Я не томлюсь по женским ласкам. Та ночь была… – Он яростно встряхнул головой, словно хотел извергнуть картину из памяти, затем встретился с Ашией глазами. – Но я горжусь тобой, моя дживах ка. И я, если позволишь, еще могу любить тебя на свой лад.

Ашия долго смотрела на него, размышляя. После брачной ночи Асом и брат умерли в ее сердце. Можно ли вернуться с одинокого пути?

– Почему ты мною гордишься? – спросила она.

– А? – не понял Асом.

– Ты сказал, что гордишься мною. – Ашия скрестила руки. – Почему? Две недели назад ты стоял перед Шар’Дама Ка, порицая меня и требуя развода.

Теперь настала очередь Асома пристально смотреть на нее, просеивая чувства и подбирая слова.

– А ты стояла рядом, яростная и уверенная в своем месте в замысле Эверама. Я завидовал, кузина. Меня называют «наследником ничего». Когда я понимал свое место в Его замыслах? – Он простер в ее сторону руку. – Но ты – первая из шарум’тинг, прославляющая Эверама на священном алагай’шарак.

Он помедлил, уставился в пол, затем со вздохом поднял взгляд снова и посмотрел ей в глаза.

– Я был не прав, когда пытался отвергнуть твои желания, дживах. Это была ревность и грех перед лицом Эверама. Я раскаялся перед Создателем, но грех был против тебя. Молю принять мои извинения.

Ашия пришла в изумление. Извинения? От Асома, сына Ахмана? Не спит ли она, не снится ли ей причудливый сон?

– Ревность? – переспросила она.

– Я тоже страстно желаю права сражаться в ночи, – сказал Асом. – Чести, в которой мне отказано не из-за половых предпочтений, а из-за цвета одежды. Мне было… горько, что женщине дали право на недоступное для меня.

– С приближением Шарак Ка традиции меняются ежедневно, – заметила Ашия. – Избавитель был рассержен, когда запретил тебе воевать. Возможно, после его возвращения…

– А если он не вернется? – спросил Асом. – Теперь на троне твой отец, но у него нет сердца воина. Он никогда не позволит дама сражаться.

– То же говорили о моих сестрах по копью, – сказала Ашия. – Если ты хочешь выйти в ночь, тебе нужно мириться с Дамаджах, а не со мной.

– Возможно, – кивнул Асом. – Но я понятия не имею, с чего начать. Я всегда знал, что Джайан недостоин быть отцовским преемником, но до сегодняшнего дня не понимал, что и сам не оправдал ожиданий родителей.

– Дамаджах пообещала тебе Трон черепов, – напомнила Ашия. – Это не мелочь.

Асом отмахнулся:

– Бессмысленный жест. Ашан молод. До того как Эверам призовет его на Небеса, Шарак Ка наверняка начнется и кончится, а я буду наблюдать за ним с минаретов.

Ашия положила руку ему на плечо. Он напрягся, но не отстранился.

– Дамаджах сильнее, чем тебе кажется, муж мой. Иди к ней. Она покажет тебе дорогу славы.

Асом переплел их руки, тоже взяв ее за плечо. Напряглась и Ашия. Это был знак доверия среди владеющих шарусаком – каждый давал другому возможность воспользоваться рычагом и напасть.

– Я сделаю, что смогу, – сказал Асом. – Но перво-наперво она приказала мне установить с тобой мир.

Ашия сжала его плечо:

– Я не сломала тебе руку, муж мой. Как и ты мне. Этого мира хватит для опоры.

В новых одеждах Инэвера возлежала на подушках подле Трона черепов. Яркие цветные шелка, по-прежнему скандальные по красийским понятиям, ужасали глаз рожденных в культуре, где все приличные женщины носили черное, белое или коричневое.

Но теперь тонкий шелк был темным и непрозрачным. Мужчины больше не узреют под ним плоть, всегда готовую усладить Избавителя. Волосы она оставила непокрытыми, но туго заплела локоны и перехватила их обручем с золотом и драгоценными камнями, не дав им вольно рассыпаться, как раньше, когда их гладил Избавитель.

Она скользнула взором по аурам мужчин. Ее боялись все, даже Ашан. Он поерзал на троне, чувствуя себя неуютно.

Это тоже было хорошо.

– Шарум ка! – возвестил с порога страж, когда Джайан влетел в зал, быстро пересек его, прошел мимо дамаджи и поднялся на четвертую ступеньку, встав напротив Асома.

Существовало соглашение, достигнутое лишь после нескольких часов переговоров между их лагерями. Четвертая ступенька располагалась достаточно высоко для негромких советов, но и достаточно низко, чтобы их глаза оказались вровень друг с другом и ниже сидящего Ашана. Кости предрекли кровь на улицах, если кто-нибудь поднимется или спустится на ступень.

Свита Джайана осталась на полу. Хасик, опозоренный евнухом зять Ахмана, теперь ходил за Джайаном, как сторожевой пес. С ним стояли кай’шарум Джурим, командующий Копьями Избавителя в отсутствие Шанджата, и сводные братья Джайана, кай’шарумы Ича и Шару, старшие сыновья Ахмана от Таладжи и Эвералии. Обоим было семнадцать, они возвысились до черного считаные месяцы назад, но уже командовали крупными отрядами шарумов.

– Шарум ка. – Ашан удостоил Джайана почтительного кивка. Андраху не было дела до первенца Инэверы, но он не настолько глуп, чтобы углублять пролегшую между ними трещину. – Как обстоят дела с оборонительными сооружениями Дара Эверама?

Джайан поклонился, выразив, впрочем, мелкую любезность без намека на пиетет, которого ждет андрах от своего шарум ка.

– Они крепки… андрах. – Инэвера почти различила зубовный скрежет, с которым сын, взглянув на дядю, произнес его титул. – С Ущерба на мили от трона не замечен ни один демон. Шарумам приходится заходить далеко, чтобы хоть смочить копья. Мы построили новые укрепления и создали дополнительные пожарные расчеты в деревнях чинов, которые заслуживают спасения после того, как демоны пожгли поля, а других направили в новые Лабиринты ловить и истреблять алагай в ночи, продолжая подрывать силы демонов после их поражения в Ущерб.

«Поражения».

Политический выбор слова. Даже Джайан знал, что к чему. Единственным победителем в Ущерб алагай было солнце. Подземники вернутся такими же сильными, как всегда.

– Ты хорошо потрудился, шарум ка, – кивнул Ашан. – Твой отец будет горд, когда возвратится.

Джайан оставил похвалу без внимания.

– Я должен изложить перед двором другое дело. – Инэвера нахмурилась, хотя кости уже сообщили ей, что это грядет.

Джайан хлопнул в ладоши, и в тронный зал вошли четырнадцать мускулистых юношей в черных бидо. Они опустились на колено, выстроившись позади него в ровную шеренгу. У каждого за спиной был щит, а в руке – копье. Инэвера глядела на них и видела во всех шестнадцатилетних лицах прекрасные мужнины черты. Среди них – ее третий сын, Хошкамин, остальные – вторые сыновья Эвералии и Таладжи и первенцы всех дамаджи’тинг, за исключением Кевы.

– Андрах, без сомнения, узнает моих братьев, сыновей Шар’Дама Ка, – сказал Джайан. – Их старшие братья, – он указал на Ичу и Шару, – как и я сам, надели черное в семнадцать. Но, несмотря на юность, у моих братьев сердце нашего шарума-отца. Узнав о его отсутствии, все они потребовали права стоять в ночи. Их подготовка в шарадже и Шарик Хора безупречна, и я не вижу оснований для отказа. Я сам стоял как аджин’пал, напитывая их кровью в Новом Лабиринте. Каждый лично отправил в бездну больше одного демона. В соответствии с законом Эведжаха я прошу произвести их в кай’шарумы.

Ашан посмотрел на Инэверу. Возвысить новых воинов до черного можно только с одобрения дама’тинг, которая сделает на них расклад, а делать его на сыновей Избавителей вправе только Инэвера и ее дживах сен.

Джайан оказался хитрее, чем думала Инэвера. Кости сказали ей, что он сам гнал мальчишек в бой, но никто не выразил нежелания. В миг, когда они облачатся в черные одеяния с белыми покрывалами, все сыновья Ахмана приобретут огромную власть над воинами своих племен и все окажутся в вассальной зависимости от Джайана. Повысить их означало чрезвычайно усилить сына в то время, когда он все еще мог попытаться узурпировать трон.

Но и отказать было нелегко. Власть Инэверы над сестрами-женами велика, но даже она поступила бы глупо, если бы оскорбила их всех зараз. Она бросила кости и сделала расклад на всех юношей в их послеродовой крови, и по закону они, если стояли в ночи и брали алагай, могли заявить о своих правах по рождению.

Она кивнула, сохранив безмятежное выражение.

– Решено, – с облегчением произнес Ашан. – Встаньте, кай’шарумы. Эверам с гордостью взирает на сыновей Избавителя.

Юноши плавно выпрямились, но ликовать не стали, а поклонились трону и продолжили стоять со строгой выправкой. Однако Джайан не сумел удержаться от самодовольной улыбки.

– Избавитель за пределами страны, и для Красии наступили трудные времена, – сказал Асом. – Возможно, его сыновьям-дама тоже пора одеться в белое.

Дамаджи будто окатили верблюжьей мочой. На миг они замерли в потрясении, затем закипели от негодования, и Инэвера насладилась этим. Она была целиком и полностью за возвышение сыновей дама Ахмана. Чем раньше юноши получат белое, тем скорее приобретут власть над племенами и избавят ее от бесконечного ворчания этих старцев.

– Смехотворно! – выпалил Альэверак. – Никто еще не возвышался до белого в пятнадцать лет!

Если он и был устрашен вчерашним поражением, то вида не подал. Исцеленный магией Белины, дамаджи выглядел здоровым и крепким, как никогда в свои годы. Но если он даже считал себя обязанным Ахмановой жене из племени Маджах, это не помешало ему воспротивиться продвижению ее сына. Если Маджи станет дама, Альэверак потеряет больше других.

Прочие дамаджи дружно загудели в знак согласия, и Инэвера сделала вдох, удерживая свой центр. Да поскорее избавит ее Эверам от этих подлых мужчин, больше заинтересованных в сохранении личной власти, чем в служении народу.

– До начала Шарак Ка многое произойдет впервые, – сказал Асом. – Мы не должны отказывать нашим людям в вождях, когда дама уже не хватает, так как многие из них поддерживают мир в селениях чинов.

Ашан поразмыслил, обводя взглядом зал. Как дамаджи он был сильным вождем Каджи, но стал дипломатичнее как андрах, стремясь угодить всем и обезопасить свое положение.

Тем не менее Ахман приказал ему занять трон, желая сохранить жизнь сыновьям, и не требовалось большого ума, чтобы понять: сделать это будет легче, если они наденут белое.

– Возьми их, – выдохнула Инэвера.

Метки донесли ее слова только до ушей андраха.

– Возраст не имеет значения, – сказал наконец Ашан. – Для белого предусмотрены испытания, и они состоятся. Сыновьям Избавителя придется их пройти. Асом будет лично наблюдать за процессом и докладывать мне.

Инэвера увидела удовольствие, вспыхнувшее в аурах дамаджи’тинг после этого неожиданного заявления – зеркальное отражение мрачной тучи, сгустившейся вокруг дамаджи. Чтение аур – искусство даже тоньше, чем толкование костей, но с каждым днем она становилась все более искушенной.

Следующим пунктом повестки дня были новые ночные шарум’тинг. С тех пор как Ахман сотворил шарум’тинг – чтобы вооружить правами женщину из чинов, – все больше красийских женщин выражало желание убивать алагай, тем самым получая мужские права владеть собственностью, свидетельствовать в суде и отвергать домогательства мужчин. Женщины, многие тайно, ежедневно приходили во дворец дама’тинг, умоляя их обучить. Инэвера поручила их Ашии и не жалела о таком решении.

Женщины-чины, не привыкшие к бремени закона Эведжана, приходили скопом, зачастую – с одобрения мужей. Красийские женщины текли тонким ручейком. В их сознание ввинтились три тысячи лет подчинения, и хотя движение росло, его продолжало сдерживать яростное и почти единодушное противодействие красийских мужчин – мужей, отцов, братьев и даже сыновей, еще носящих коричневое. Многим женщинам запрещали покидать дома без сопровождения, и их жестоко били, когда они пытались ускользнуть во дворец.

Не были в безопасности даже возвысившиеся до черного. Да, все они брали алагай при помощи меченого оружия, но даже лучшие успели отзаниматься считаные недели, тогда как у большинства шарумов на тренировки уходила вся жизнь. Женщин не раз находили избитыми, изнасилованными или уже мертвыми.

Но за алагай хора всегда проливалась кровь, и когда Инэвера находила виновных, их вскоре навещали Ашия и ее сестры по копью. Возмездие следовало в десятикратно большем размере, а останки бросали там, где другие могли их найти и запомнить урок.

Как будто призванная этими мыслями, в тронный зал вошла Ашия и подвела к подножию трона две группы женщин. Группа бо́льшая, двадцать человек, прошедших подготовку во дворце дама’тинг, выстроилась в шеренгу и преклонила колени в ожидании решения. Некоторые были одеты в черное даль’тинг, другие – в пестрые одеяния чинов.

Ашия взирала на них сурово, но Инэвера уловила в ее ауре гордость. Все лучшее знание линий силы алагай и точек схождения позволило ей разработать шарусак, который больше полагался на рычажное воздействие и точность, чем на грубую физическую силу. Она назвала этот стиль боя «Точным ударом Эверама» и хорошо натаскала женщин.

Вторая группа была занятнее. Семь простых даль’тинг жались друг к дружке, стоя на коленях, со страхом и решимостью в общей ауре. У нескольких под черным виднелись окровавленные бинты – знаки ранений в сражении с алагай. У одной белой тканью были обмотаны рука и половина лица, и полотно уже стало бурым. Огненный плевок. Инэвера увидела в ауре женщины глубокие ожоги. Без магии ей нипочем не выздороветь полностью.

У другой под покрывалом проступали почерневшие синяки под глазами и вроде как сломанный нос. Инэвере не понадобилось зондировать глубже, чтобы понять: эти травмы причинил не демон.

– Дочь. – Ашан приветствовал Ашию кивком. Он оставался недоволен ее новым назначением, но был достаточно мудр и не подрывал ее авторитета публично. – Кого ты привела к Трону черепов?

– Кандидаток на копья, достопочтенный андрах, – ответила Ашия. Она простерла руку в сторону обученных ею женщин. – Все они прошли подготовку во дворце дама’тинг и взяли демонов на алагай’шарак. Я прошу произвести их в шарум’тинг.

Ашан кивнул. Ему не хотелось и не нравилось руководить женщинами, берущимися за копья, но он часто видел, как это делал Ахман, и не стал противиться. Он посмотрел на дамаджи’тинг Кеву.

– Кости брошены?

– Они достойны, – кивнула Кева.

Ашан махнул в сторону женщин рукой:

– Встаньте, шарум’тинг.

Женщины поднялись, отвесили низкий поклон, и Ашия отпустила их.

Ашан всмотрелся в группу испуганных даль’тинг, сгрудившихся у подножия.

– А остальные?

– Необученные даль’тинг из ханджинского селения, – ответила Ашия. Дамаджи Ичах застыл. – Их честь безгранична. Они откликнулись на призыв Избавителя, вышли в ночь и убили демона. Они просят обещанных Избавителем прав.

– Это с одной точки зрения, – возразил Джайан.

– Мой кузен не согласен, – кивнула на него Ашия.

Аура Ашана потемнела.

– Обращайся к шарум ка с подобающим уважением, дочь. – Его голос низко зарокотал, и тон стал совсем иным, чем минутой раньше. – Ты можешь служить Дамаджах, но Джайан по-прежнему выше тебя.

Ашан повернулся к Джайану:

– Я приношу извинения за грубость моей дочери, шарум ка. Заверяю, что она будет наказана.

Джайан отмахнулся:

– Не обязательно, дядя. Моя кузина, может быть, и воин, но женщина, и не приходится ждать, что она сумеет сдерживать эмоции.

– В самом деле, – согласился Ашан. – Что хочет заявить по этому поводу шарум ка?

– Эти женщины вне закона, – ответил Джайан. – Они опозорили свои семьи бездумными поступками, подвергли опасности земляков и стали причиной смерти невинной женщины.

– Серьезные обвинения, – заметил Ашан.

Джайан кивнул.

– С заранее обдуманным намерением они нарушили установленный местным дама комендантский час, не подчинились приказам мужей-шарумов, выскользнули ночью из домов и пересекли деревенские метки. Они заманили в грубо сработанную ловушку одинокого огненного демона и окружили его. Пользуясь импровизированными щитами и оружием, скверно расписанными крадеными метками, которые скопировали с боевого оснащения их достопочтенных мужей, они атаковали. Не имея опыта, одна женщина погибла, а несколько других были ранены. Пожар, начавшийся в ходе поединка, грозил сжечь все селение.

– Неправда! – выпалила одна женщина, но спутницы схватили ее и зажали рот.

Женщинам запрещалось говорить в присутствии андраха без его обращения, а по закону Эведжана они в любом случае не могли выступать правомочными свидетелями. Говорить за них полагалось мужьям.

Джайан сверкнул глазами при виде сутолоки, но промолчал. В конце концов, они всего лишь женщины.

Ашия низко поклонилась, искусно выказав ровно столько почтения, сколько требовалось, чтобы высмеять и не оскорбить всерьез.

– Слова достопочтенного шарум ка Красии, первенца Избавителя, моего кузена, уважаемого Джайана асу Ахмана ам’Джардира ам’Каджи справедливы, отец, хотя и преувеличены в деталях.

Джайан скрестил руки, чуть ухмыльнувшись краем рта.

– Кроме того, они не имеют значения, – сказала Ашия.

– Что? – опешил Ашан.

– Я тоже нарушила комендантский час, не подчинилась мужу и вышла в ночь, – ответила Ашия. – Комендантские часы установлены с целью запретить выход в ночь всем женщинам. – Она выдержала взгляд отца. – Именно эти доводы ты обсуждал с Избавителем в день, когда он нарек меня шарумом, и они не смутили его. Не должны теперь смутить и тебя. По собственным словам Шар’Дама Ка, любая женщина, которая убьет демона, должна быть произведена в шарум’тинг.

Ашан нахмурился, но Джайан еще не закончил.

– Это так, – сказал он. – Но я насчитываю семь женщин и только одного убитого демона. Кто нанес смертельный удар? И были ли вообще удары?

– Тоже не важно, – отозвалась Ашия, поселив ярость в глазах Джайана. – Все воины разделяют убийства, особенно когда най’шарумов приучают к крови. Послушать тебя, так в Красии нет воина, который не претендует на большее, чем ему причитается. В свою первую ночь в Лабиринте сам Избавитель был только одним из дюжины копий в отряде загонщиков.

– Дочь моя, той ночью Избавителю было двенадцать лет, – сказал Ашан, – и его послали в Шарик Хора на пять лет, прежде чем он получил черное.

Ашия пожала плечами:

– Тем не менее, если ты не признаешь совместных убийств, тебе придется лишить черного всех воинов, возвышенных до того, как Избавитель вернул нам боевые метки, и половину остальных шарумов. Цель кровопомазания – не самостоятельное убийство демона. Это проверка отваги воина, его способности не дрогнуть перед алагай. Эти женщины справились. По правде говоря, их испытание было тяжелее без надлежащей подготовки и оснащения. Разве не такие сердца нужны нам в преддверии Шарак Ка?

– Может быть, – согласился Ашан.

– А может быть, и нет, – вмешался дамаджи Ичах. – Андрах, ты же ни в коем случае не возвысишь этих женщин? Они ханджинки. Позволь мне разобраться лично.

– Вряд ли у меня есть выбор, дамаджи, – ответил Ашан. – Я ничейного племени и должен выполнять приказы Избавителя.

– Ты андрах, – бросил ему Альэверак. – Конечно, у тебя есть выбор. Твоя дочь играет словами Избавителя, чтобы заманить тебя в ловушку, но не говорит всей правды. «Каждая женщина, которая возьмет демона на алагай’шарак, станет шарум’тинг» – вот что сказал Избавитель. Я думаю, данный случай не подпадает под требование. Кровопомазание шарумов не происходит без одобрения наставника. Алагай’шарак – священный ритуал, а не занятие для глупых баб, которые сбегают в ночь по собственной прихоти.

Остальные дамаджи согласно зашумели, и Инэвера стиснула зубы. Снова скрипучий хор – старики цитировали писание, ссылались на неуместные эпизоды и глубокомысленно предостерегали от чересчур вольного обращения с правами шарумов. Она погладила притороченный к поясу жезл хора, на миг представив, каково будет низвергнуть большинство старцев в бездну.

– Были ли какие-нибудь мужчины свидетелями события? – осведомился Ашан, когда гул стих. Он так и не спросил самих женщин и, скорее всего, не собирался.

Джайан в очередной раз поклонился:

– Андрах, мужья этих женщин ждут снаружи и молят выслушать их перед принятием решения.

Ашан кивнул, и мужчин ввели. Все носили черное, хотя по виду и экипировке не выглядели достойными воинами. Их ауры цвели гневом, стыдом и благоговением перед величием трона. Один особенно обезумел и еле сдерживался от свершения насилия – жажда мести расходилась от него, как смрад.

Вдовец. Инэвера чуть шевельнулась на своем ложе. «Следи за ним», – сказали ее пальцы.

«Я вижу его, Дамаджах». Рука Ашии была опущена, ответом стал шепот ловких пальцев.

– Святой андрах, эти женщины убили мою жену, – заявил удрученный воин. – Без их дурного влияния моя Чаббавах не ослушалась бы меня и не поступила бы так глупо. Я требую возместить мою потерю их жизнями.

– Ложь! – крикнул другой мужчина. Он указал на свою жену, избитую даль’тинг. – После того как стряслась беда, моя жена поспешила ко мне и объяснила, что Чаббавах была зачинщицей и принуждала остальных. Я сожалею об утрате, которую понес мой брат по копью, но он не имеет права требовать отмщения за собственную несостоятельность как мужа.

Вдовец повернулся, врезал ему, и какое-то время оба обменивались ударами. Ахман не терпел насилия при дворе, но никто из присутствующих, даже Ашан, не были расположены остановить их, пока второй мужчина не уложил вдовца на пол, заключив его в болезненный захват.

Ашан громко хлопнул в ладоши:

– Довод убедителен. Эверам не отдал бы победу лжецу.

Инэвера сделала вдох. Не лжецу. Всего лишь воину, который избил жену.

Второй мужчина поклонился.

– Я прошу святого андраха вернуть этих женщин для наказания нам, законным мужьям. Клянусь Эверамом, что впредь они не посрамят ни семей, ни племени, ни твоего трона.

Ашан откинулся на троне, сложил пальцы домиком и уставился на женщин. Ашия привела убедительные аргументы, но Инэвера прочла в глазах нового андраха отказ. При первой же возможности Ашан отнимет копья у всех шарум’тинг, включая Ашию.

«Ей надо было сначала привести женщин ко мне», – подумала Инэвера. Но может быть, это тоже воля Эверама.

Жизнь в северном краю, где у женщин столько же прав, сколько у мужчин, показала женщинам красийским, что их существованию под мужниной пятой есть альтернатива. Земплепашцы не смогли выстоять против красийских копий, но в Дневной войне ударили в самое сердце врага. Все больше и больше женщин будут претендовать на то, что им причитается, и рано или поздно священнослужителям дадут бой.

Инэвере не хотелось прилюдного господства над Ашаном в его первый день на Троне черепов, но если андрах не воспримет ее доводы – значит сам виноват.

Она открыла рот, но не успела ничего сказать, так как Асом звучно откашлялся и заговорил. Его голос разнесся по всему залу:

– Моя достопочтенная жена права.

Изумленный Ашан обмяк лицом, и даже Инэвера опешила, когда Асом сошел с постамента на пол: ведь ранее юноша яростно противился появлению шарум’тинг и возвышению своей жены и кузины.

– Да, мой достопочтенный отец сказал, что на алагай’шарак надо брать демонов, – признал Асом, – но что такое алагай’шарак в действительности? Буквально это означает «война с демонами», а война – не ритуал. Алагай превратили в своих врагов все человечество, мужчин и женщин. Любое сражение с ними – алагай’шарак.

Джайан фыркнул:

– Позвольте моему брату-дама и дальше не понимать, что такое война.

Не следовало бросать такие слова при дворе, где господствовало духовенство, – еще одно доказательство склонности Джайана говорить, не подумав. Ашан и все дамаджи обратили к нему гневные взгляды.

Ашан наконец пришел в себя и зарокотал так же гулко, как только что разговаривал с дочерью:

– Ты забываешь свое место, шарум ка. Ты служишь по воле белого.

Джайан побледнел, и в его ауре расцвел гнев. Рука стиснула копье, и будь он хоть чуть глупее, пустил бы его в ход, рискуя ввергнуть всю Красию в гражданскую войну.

Асому хватило ума сохранить маску спокойствия, но это не спасло его от мрачного взгляда Ашана.

– Теперь о тебе, най’андрах. Не ты ли недавно ожесточенно возражал против того, чтобы женщины взялись за копья?

Асом поклонился:

– Это так, дядя. Я говорил с пылом и убежденностью. Но я заблуждался, и мой достопочтенный отец был прав, оставив без внимания мои доводы.

Он повернулся и окинул взором зал.

– Близится Шарак Ка! – прогремел он. – Так сказали и Избавитель, и Дамаджах. Тем не менее мы остаемся разделенными и выдвигаем мелочные доводы, споря, кому дозволить сражаться, а кого оставить праздно стоять в стороне. Но я говорю, что, когда Избавитель вернется, а все армии Най будут наступать ему на пятки, начнется великая битва, в которой на всех хватит почета и славы. Мы все, как один, должны быть готовы к бою.

Он указал на Ашию:

– Да, я возражал против того, чтобы жена взялась за копье. Но она не принесла нам ничего позорного, только честь и славу. Сотни людей обязаны жизнью ей и ее сестрам по копью. Они несут на поле брани честь Дамаджах, проверенные ее покровительством. Они возвышают нас всех. Женщины придают нам сил. Избавителю это было понятно. Всем, кто имеет волю участвовать в Шарак Ка, необходимо разрешить стоять в ночи.

Он умолк, и Асукаджи выступил вперед так плавно, будто отрепетировав. Эти двое всегда первыми поддерживали друг друга.

Ашан покачал головой:

– О Эверам, еще и ты, только не это.

Асукаджи указал на шарумов-мужей:

– Что скрывают эти люди, коль скоро боятся свидетельских показаний своих жен, если те возвысятся? Быть может, угроза этого сделает некоторых мудрее. Женщины сразились с алагай. Если падут наши стены, они окажутся последними, кто защитит наших детей. Почему у них нет прав при таком бремени?

– В самом деле, – подала голос Инэвера, прежде чем кто-либо из стариков успел сформулировать отповедь. Она улыбнулась. – Вы, мужчины, спорите, как будто вам выбирать, но Избавитель отдал шарум’тинг мне, и я решаю, кого возвысить, а кого – нет.

Фальшь в недовольстве Ашана изобличило облегчение в его ауре – Инэвера разделила ответственность за решение, которое обеспечит ему врагов независимо от того, как он будет править.

– Умшала, – подала она знак своей сестре-жене, дамаджи’тинг от племени Ханджин. – Предскажи им.

Дамаджи округлили глаза. Предсказания – дело тайное. Дама’тинг держали свою магию в секрете, и не без веских оснований. Но нужно было напомнить мужчинам, что речь идет о большем, нежели просто политика. О том, что направлять их должна воля Эверама, а не мелкие личные потребности.

Женщины опустились на колени, образовав полумесяц вокруг гадального коврика Умшалы. Все они были в окровавленных бинтах, и дамаджи’тинг прикоснулась костями к ранам, смачивая их кровью для прорицания.

Инэвера пригасила в зале свет. Не в помощь гаданию – меточный свет не влиял на кости. Скорее, она сделала это, чтобы все узрели безошибочно узнаваемое свечение хора, пульсирующих красным в унисон молитвам Умшалы. Загипнотизированные мужчины вздрагивали от световых вспышек при каждом ее броске.

Наконец Умшала села на пятки. Игнорируя Ашана, она обратилась к Инэвере:

– Готово, Дамаджах.

– И что ты увидела? – спросила Инэвера. – Прочно ли стояли в ночи эти женщины? Достойны ли они?

– Достойны, Дамаджах. – Умшала повернулась и указала на избитую женщину. – Кроме этой. Иллиджах вах Фахсту промедлила с ударом и убежала от демона, став причиной гибели Чаббавах и ранения еще нескольких подруг. Она не приложила руки к убиению алагай.

Аура Иллиджах побелела от ужаса, но ее спутницы встали рядом, поддерживая, – даже получившие глубокие ожоги. Инэвера из жалости дала им минуту, но ничего не смогла поделать. Расклад явил палку о двух концах.

– Шестеро возвышены, – объявила она. – Встаньте, шарум’тинг. Иллиджах вах Фахсту возвращается мужу. – Это было жестоко, но лучше, чем вверить ее судьбу дамаджи Ичаху, который наверняка казнил бы несчастную публично за лжесвидетельство перед троном.

Иллиджах вскрикнула, когда Фахсту подступил сзади, сгреб ее волосы в горсть и рывком поднял с коленей. Он поволок жену из зала; она спотыкалась, будучи не в силах выпрямиться полностью, и ее вопли эхом отражались от стен. Дамаджи наблюдали за супругами с холодным удовлетворением.

«До захода солнца доставь мне его руку», – сказали Ашии пальцы Инэверы.

Пальцы Ашии ответили привычным скрытым шепотом: «Слушаю и повинуюсь, Дамаджах».

– Подождите! – крикнула одна женщина, привлекая к себе всеобщее внимание. – Как шарум’тинг я хочу свидетельствовать со стороны Иллиджах о преступлениях Фахсту асу Фахсту ам’Ичана ам’Ханджина.

Инэвера махнула рукой, и стражи скрестили копья, не позволяя Фахсту покинуть тронный зал. Иллиджах освободили, и обоих препроводили к трону.

Дамаджи Ичах воздел руки:

– Во что превратился двор андраха? В место, где неблагодарные женщины жалуются на мужей, как болтливые прачки?

Несколько дамаджи согласно кивнули, но дамаджи Кезан из племени Джама, главный соперник Ичаха, широко улыбнулся.

– Конечно же нет, – сказал Кезан, – но раз твое племя представило двору такую драму, мы, разумеется, обязаны досмотреть ее до конца.

Ичах сверкнул на него глазами, но остальные дамаджи – даже те, кто поддержал его минуту назад, – кивнули. Дамаджи, конечно, не прачки, но сплетни любили, как и все.

– Говори, – приказал Ашан.

– Я Увона вах Хадда ам’Ичан ам’Ханджин, – сказала женщина, впервые в жизни воспользовавшись полным мужским именем. – Иллиджах – моя кузина. Она действительно убежала от алагай и не достойна стоять в ночи. Но ее муж, Фахсту асу Фахсту ам’Ичан ам’Ханджин, годами заставлял ее заниматься проституцией, чтобы добыть денег на свои кузи и кости. Иллиджах, достойная дочь Эверама, поначалу отказывалась, и Фахсту избивал ее так, что она днями лежала в постели. Я лично наблюдала ее позор.

– Ложь! – выпалил Фахсту, хотя Инэвера видела в его ауре правду. – Не слушайте вымыслы этой подлой женщины! Какие у нее доказательства? Никаких! Это просто слово женщины против моего.

Рядом с Увоной встала женщина с забинтованными ожогами, полученными от огненного плевка. Боль пронзала ее ауру, но она стояла прямо, и голос ее был тверд:

– Двух женщин.

Подошли еще четыре, и все встали как единое целое.

– Шесть женщин свидетельствуют о твоем преступлении, Фахсту, – сказала Увона. – Шесть шарум’тинг. Мы вышли в ночь не ради наших прав, а ради Иллиджах, чтобы освободить ее от тебя.

Фахсту повернулся к Ашану:

– Андрах, ты же поверишь верному шаруму, а не женщинам?

Умшала тоже подняла взгляд:

– Святой андрах, я могу справиться у костей, если хочешь.

Ашан скривился, не хуже остальных зная, что ответят кости.

– Желаешь ли ты признаться, сын Фахсту, или нам очистить твое имя при помощи хора?

Фахсту побелел и огляделся в поисках поддержки, но не нашел таковой. Наконец он пожал плечами:

– Какая разница, что я делаю с женой? Она моя собственность и не шарум’тинг. Я не совершил никакого преступления.

Ашан посмотрел на Ичаха:

– Он твой соплеменник, дамаджи. Что ты на это скажешь?

– Я выступаю в защиту мужа, – без колебаний ответил Ичах. – Обязанность жены – работать и поддерживать мужа. Если он не может отдать долги, то виновата она и должна заплатить, пусть даже и лежа на спине, если он так решит.

– Или – стоя на коленях, – подхватил Кезан, и его коллеги-дамаджи рассмеялись.

– Дамаджи ханджинов сказал свое слово, – произнесла, ко всеобщему удивлению, Инэвера. – Фахсту не будет наказан за торговлю женой.

Фахсту расплылся в улыбке, тогда как новые шарум’тинг опустили глаза. Иллиджах снова расплакалась, и Увона приобняла ее одной рукой.

– Однако он виновен во лжи перед Троном черепов, – продолжила Инэвера. – Приговор – смерть.

Глаза Фахсту расширились.

– Что?

– Умшала, – сказала Инэвера.

Дамаджи’тинг вынула из мешочка с хора черный ком – часть грудины молниевого демона. Осведомленные дамаджи’тинг отвели взгляд, но остальные в зале продолжили смотреть и были ослеплены вспышкой, оглушены громом.

Когда их зрение прояснилось, Фахсту, сын Фахсту, валялся на полпути к высоким дверям. Его грудная клетка превратилась в обугленное, дымящееся месиво. По залу растекался запах жареного мяса.

– Ты скора на расправу и чересчур сурова, – заметила Кева. – Дамаджи поднимут бунт.

– Пусть, раз уж они такие глупцы, – сказала Белина. – Ахман не расплачется, если по возвращении обнаружит, что совет уменьшился до углей на полу тронного зала, а племенами правят его сыновья.

– А если он не вернется? – спросила Мелан.

– Еще одно основание согнуть дамаджи и сейчас же набрать шарум’тинг, сколько сможем, – ответила Инэвера. – Даже у хаффита Аббана солдат больше, чем у меня.

– Ха’шарумов, – насмешливо уточнила Кева. – Они не настоящие воины.

– Скажи это Хасику, – предложила Инэвера. – Личному телохранителю Избавителя, которого свалил и кастрировал хаффит. О шарум’тинг говорят то же самое, но я предпочту любую дочь Энкидо по копью десятку Копий Избавителя.

Они достигли личных садов Инэверы – ботанического лабиринта, наполненного тщательно ухоженными растениями, в большинстве своем взращенных из семян, доставленных из самой Красии. Там были травы лечебные и смертельно ядовитые, свежие фрукты, орехи и овощи, а также кустарники, цветы и деревья, выращенные в сугубо эстетических целях.

Инэвера легко обретала свой центр в садах, стоя на солнце среди столь буйной зелени. Такой сад не удалось бы содержать даже в красийском дворце Избавителя, где почва была слишком бедна. В Даре же Эверама казалось, что достаточно бросить семя в любую сторону, и растение разовьется само по себе, безо всякой помощи.

Инэвера сделала глубокий вдох, лишь с тем чтобы вновь выпасть из центра, уловив слабый запах духов, который всегда означал конец покою.

– Бегите, пока не поздно, сестренки, – негромко сказала она. – В беседке ждет святая мать.

Этих слов хватило, чтобы ее сестры-жены поспешили из сада прочь со всей скоростью, какую позволяло достоинство. Общение с матерью Ахмана ложилось на плечи его дживах ка – обязанность, которую сестренки были только рады уступить.

Инэвера позавидовала им. Она бы тоже сбежала, если бы могла. «Должно быть, Эверам недоволен, коль скоро не предупредил меня через кости».

Остаться осмелились лишь Кева, Мелан и Асави. Ашия скрылась в листве, хотя Инэвера знала, что она следит с расстояния не больше вздоха.

Инэвера набрала в грудь воздуха, прогибаясь под ветром.

– Лучше быстрее покончить с этим, – пробормотала она и устремилась вперед, где ждала святая мать.

Инэвера услышала Кадживах до того, как увидела.

– Во имя Эверама, Таладжа, держи спину прямо! – резко выговорила святая мать. – Ты невеста Избавителя, а не какая-то базарная торговка даль’тинг.

Картина обозначилась, когда Кадживах потянулась и выхватила у второй невестки сдобу:

– Ты снова набираешь вес, Эвералия. – Она посмотрела на служанку. – Я просила цветочный сок – где он? И позаботься на этот раз охладить. – Она развернулась к другой, державшей нелепого вида опахало. – Девонька, я не велела тебе перестать обмахивать. – Святая мать обмахнулась сама, и ее кисть запорхала, как колибри. – Вы знаете, каково мне приходится. Эверам свидетель – во всем зеленом краю сыро и душно, как в купальне. Как они выносят? Да что там, у меня есть поползновение…

Кадживах милостиво замолчала, когда в беседку вошла Инэвера. У свиты святой матери был такой вид, будто их вот-вот спасут от подземника. Кадживах могла обращаться как с прислугой с кем угодно, но была достаточно мудра, чтобы уважать дама’тинг, и Инэверу – превыше всех.

Обычно.

– Где мой сын? – вопросила Кеневах, бросившись к Инэвере. На ней было темное одеяние и белое покрывало кай’тинг, но к ним добавился и белый платок – такой же, какой имел обыкновение носить Ахман. – Дворец гудит от слухов, мой зять восседает на Троне черепов, а я остаюсь в дурах!

«Справедливее слов не слышала», – подумала Инэвера.

Кадживах все больше срывалась на визг:

– Я требую, я желаю знать, что случилось!

«Требую».

Инэвера ощутила в своем центре сгусток гнева. Эта женщина забыла, с кем разговаривает? От нее ничего не требовал даже Ахман. Она представила, как взрывная волна швыряет Кадживах через сад, как Фахсту при дворе.

О, если бы это было так просто! Ахман простит ей, обрати она в пар весь совет дамаджи, но за убийцей матери погонится на край Ала, и при его коронном видении преступления не скрыть.

– Ахман преследует демона на краю бездны, – ответила Инэвера. – Расклад костей благоприятен для его возвращения, но это опасный путь. Мы должны молиться за него.

– Мой сын отправился в бездну? – взвыла Кадживах. – Один?! Почему с ним не пошли Копья Избавителя?

Инэвера протянула руку и ухватила Кадживах за подбородок – якобы с целью заставить ее посмотреть в глаза, но при этом нажала на точку схождения, лишив женщину толики энергии.

– Твой сын – Избавитель, – сказала она холодно. – Он ходит там, куда за ним никто не может последовать, и не обязан отчитываться ни перед тобой, ни даже передо мной.

Она отпустила Кадживах, и святая мать начала заваливаться, ослабленная. Таладжа подхватила ее и собралась посадить на каменную скамью, но Кадживах выпрямилась, высвободилась и снова встретилась взглядом с Инэверой.

«Упрямица», – подумала Инэвера.

– Почему обошли Джайана? – требовательно спросила Кадживах. – Он старший наследник Ахмана и достойный преемник. Народ преклоняется перед ним.

– Джайан слишком молод и своеволен, чтобы заменить Ахмана, – ответила Инэвера.

– Он твой сын! – выкрикнула Кадживах. – Как ты можешь…

– Довольно!!! – гаркнула Инэвера, и все подскочили, а пуще других – Кадживах. Инэвера редко повышала голос, особенно перед посторонними, но ее свекровь умела истощить терпение лучше, чем кто-либо из живущих. – Ты забылась, женщина, если считаешь, что можешь так говорить со мной о моих детях. На сей раз я тебя прощаю, ибо знаю, что ты беспокоишься о сыне, но не мешай мне. Я нужна всей Красии, и мне некогда унимать каждую твою тревогу. Ашан сидит на Троне черепов по личному распоряжению Ахмана. Это все, что тебе нужно знать.

Кадживах моргнула. Сколько лет с ней не осмеливались так разговаривать? Она была святой матерью, а не какой-нибудь простой даль’тинг.

Но, несмотря на все вольности, ей дозволенные, и влияние, которым она обладала, у Кадживах не было подлинной власти. Она даже не дама’тинг и уж тем паче – не Дамаджах. Ее богатство и прислуга были пособием от трона, которое Инэвера могла легко свести на нет в отсутствие Ахмана, хотя найдутся и другие, кто поспешит завоевать ее расположение золотыми дарами.

– Матушка. – Оглянувшись, Инэвера и другие женщины увидели вошедшего в беседку Асома. Он приблизился бесшумно, как Энкидо, и поклонился. – Бабушка. Рад застать вас обеих.

Кадживах немедленно просветлела лицом и распахнула для внука объятия. Он приник к ней и с изысканным достоинством принял поцелуи, которыми она его осыпала через покрывало, хотя подобное обращение понижало его статус.

– Тикка, – сказал Асом, используя неформальное красийское обращение, означавшее «бабушка», которое Кадживах вбила в головы всем внукам раньше, чем они начали говорить. От одного звучания этого слова в устах Асома она растаяла, как опьяненная. – Пожалуйста, будь ласкова с моей достопочтенной матерью. Я понимаю, что ты боишься за отца, но она его дживах ка, и ее тревога, без сомнения, не меньше твоей.

Кадживах кивнула, будто во сне, затем кивнула и Инэвере, почтительно опустив глаза:

– Приношу извинения, Дамаджах.

Инэвере захотелось расцеловать сына.

– Но почему обделили вас с братом? – спросила Кадживах, отчасти восстановив решимость.

– Обделили? – переспросил Асом. – Тикка, Джайан занимает Трон копий, а я следующий в очереди к Трону черепов. Асукаджи произвели в дамаджи Каджи. Все твои внуки-первенцы отныне кай’шарумы, и скоро вторые сыновья займут их места как най’дамаджи. Благодаря тебе род Джардира, столь близкий к исчезновению двадцать лет назад, на поколения вперед приобрел власть над всей Красией.

Это вроде бы смягчило Кадживах, но она еще не унялась.

– Однако твой дядя…

Асом заключил ее подбородок в ладонь во многом так же, как Инэвера, но, вместо того чтобы жать на точку, положил большой палец на покрывало. Легко, как перышком, он коснулся ее губ, но это утихомирило Кадживах не хуже, чем агрессивный жест Инэверы.

– Эведжах учит нас, что все дама’тинг обладают видением, а больше других – Дамаджах, – сказал Асом. – Если она дозволила моему достопочтенному дяде занять трон, то сделала это, скорее всего, предвидя скорое возвращение отца, хотя, конечно, не может заявлять о таких вещах напрямик.

Кадживах с некоторой опаской посмотрела на Инэверу. Видение, источник могущества дама’тинг, почиталось в Красии. Инэвера подыграла, наградив Кадживах сдержанным взглядом и слабейшим намеком на кивок.

Кадживах снова обратилась к Асому:

– Говорить об удаче – к беде.

Асом с убедительным почтением поклонился в ответ на древнюю поговорку, искаженную Кадживах.

– Мудро сказано, тикка. – Он посмотрел на Инэверу. – Быть может, моя достопочтенная бабушка может что-нибудь сделать во славу Эверама и посодействовать мольбам о благополучном возвращении отца?

Инэвера вздрогнула: слова Асома напомнили ей о совете, данном ее собственной матерью Манвах насчет свекрови. Она кивнула.

– До Ущерба осталось меньше двух недель, и в отсутствие Избавителя боевой дух упадет, когда силы Най стянутся заново. Нужен великий пир, чтобы воодушевить наших воинов и слить голоса многих в один, моля Эверама о победе Ахмана в его последнем испытании…

– Блестящая идея, Дамаджах, – сказала Мелан, шагнув вперед.

Инэвера посмотрела на былую соперницу с благодарностью за поддержку.

– В самом деле, – согласился Асом. – Возможно, святая мать даже сможет благословлять еду и питье?

– Я собиралась позаботиться об этом лично… – солгала Инэвера.

Как и предсказывала Манвах, Кадживах заглотила наживку.

– Не думай больше об этом, достопочтенная Дамаджах. На тебя возложены многие бремена. Молю тебя, дай мне понести это.

Инэвера действительно ощутила, что с плеч спадает тяжелая ноша.

– Боюсь, одного пира не хватит. Может понадобиться другой на праздник растущей луны, а потом еще, вплоть до победы в Шарак Ка.

Кадживах поклонилась ниже, чем Инэвера видывала за годы.

– Для меня будет великой честью позаботиться об этом, Дамаджах.

– Я попрошу андраха щедро выделить на пиры средства из казны, – пообещала Инэвера, зная, что Ашан будет не меньше, чем она, рад отделаться от этой женщины. Он согласится на что угодно и назовет это сделкой. – Тебе, конечно, понадобится помощь. Флористы и шеф-повара, писцы для подготовки приглашений… – «Люди, умеющие читать и писать», – подумала она, ибо Кадживах, разумеется, не умела ни того ни другого даже после двадцатилетнего проживания во дворце.

– Для меня будет честью содействовать святой матери, – сказала Мелан.

– Я тоже помогу, насколько позволят мои обязанности, – подхватил Асом, многозначительно глянув на Инэверу.

Дамаджах не усомнилась, что настанет день, когда сын потребует вернуть долг, но она с радостью заплатит. Ибо его услуга бесценна.

– Итак, договорились, – сказала она, кивнув Кадживах. – Вся Красия будет обязана тебе за это, святая мать.

Глава 6 Мужчина – ничто

333 П. В., осень

Аббан тяжело оперся на костыль, спускаясь по дворцовой лестнице и скрипя зубами при каждой вспышке боли в искривленной голени. Двор Избавителя вовсю точил ножи против ненавистного хаффита, но временами ему казалось, что величайшим ежедневным испытанием становятся ступени дворца. Ради выгоды он мог стерпеть почти все, но так и не овладел искусством принимать боль.

Не в первый раз он пожалел об упрямом отказе Дамаджах, готовой его исцелить. Было мудро напомнить ей, что Аббана не подкупишь удобствами – тем более теми, которые она могла так же запросто отобрать, – но мысль о безболезненной ходьбе по лестнице рождала картину, за которую и убить недолго. И все же кое-чего он хотел намного сильнее и скоро должен был это получить.

Рядом шел наставник Керан, гораздо лучше справлявшийся со ступенями. Наставник лишился левой ноги ниже колена, вместо нее он пользовался кривой пластиной упругой стали. При каждом шаге металл чуть прогибался, но легко держал вес крупного мужчины. Керан уже был близок к восстановлению боевых навыков, которыми владел до травмы, и состояние его продолжало улучшаться.

Ха’шарумов Аббана не допускали ко двору, но наставник обучал самого Избавителя, и его честь не имела границ. Даже на службе у Аббана его привечали почти везде, включая дворец. Полезное качество для телохранителя. Никто не был настолько глуп, чтобы тревожить Аббана, когда тот шел в сопровождении Керана.

Глухой ждал их у подножия лестницы, держа открытой дверцу кареты Аббана. Два ха’шарума сели на кучерское место, оставив копья под рукой, а еще двое – на высокую скамью в задней части кареты, вооруженные северными арбалетами. Керан легко запрыгнул в карету и принял у Аббана костыль; великан внес Аббана в карету, взяв его на руки, как ребенка, и избавив от страшных ступеней.

Слишком крупный, чтобы с удобствами разместиться внутри, Глухой закрыл дверцу, встал на первую ступеньку и ухватился за ручку, готовый ехать снаружи. Он постучал в стену кареты, и возницы щелкнули поводьями.

– Дамаджи признали Ашана андрахом? – спросил Керан.

Аббан пожал плечами:

– Непохоже, что Дамаджах оставляет им выбор, демонстрируя свою силу. Ашан – ее марионетка, и связываться с ней дураков нет.

Керан кивнул. Он хорошо знал Дамаджах.

– Шарумам это не нравится. Они считают, что отцовское место должен занять шарум ка. Боятся, что дама на троне отвлечет внимание от алагай’шарак.

– Какая будет трагедия, – отозвался Аббан.

Керан посмотрел на него холодно, ему не было смешно.

– Если Джайан позовет, Копья стекутся к нему. Он без труда насадит на острия головы Ашана и дамаджи и заберет трон.

– А Дамаджах еще проще обратить его в прах, – кивнул Аббан. – Мы теряем время, наставник, обдумывая ходы вышестоящих. У нас есть свой долг.

Они прибыли в лагерь Аббана, окруженный высокой толстой стеной, густо укомплектованной вооруженными ха’шарумами. Возницы дали надлежащий сигнал, и ворота распахнулись, явив взору низкие и широкие массивные здания.

Лагерь был крепок и надежен, но Аббан постарался – по крайней мере, снаружи – не придавать ему вида, способного соблазнить посторонних. Здесь тебе ни эстетики в архитектуре, ни фонтанов, ни садов. Воздух полнился дымом кузниц и грохотом молотов. Люди трудились повсюду, не встречалось ни одного праздношатающегося.

Когда Глухой вернул Аббана на землю, к ним подбежал мальчик. Он низко поклонился:

– Мастер Акас передает, что образцы готовы.

Акас руководил кузницами Аббана – чуть ли не важнейшим делом во всем лагере. Он был кузеном Аббана по браку, и платили ему щедрее, чем большинству дама. В его тени хоронился дозорный ха’шарум Аббана, из числа лучших – якобы с целью охраны, но в той же мере, чтобы предотвращать измену или уведомлять о любых намеках на нее.

– А, господин наставник, добро пожаловать! – Акасу было за пятьдесят, на голых руках круглились мускулы, как у всех, кто работал в кузницах. Несмотря на возраст и габариты, он двигался с нервным возбуждением, свойственным людям более молодым. Будучи, как Аббан, хаффитом, он не носил бороды, хотя подбородок зарос грубой щетиной. От него разило потом и серой.

– Как дела с производством? – спросил Аббан.

– Делаем оружие и доспехи для Копий Избавителя, – ответил Акас, указав на палеты, где лежали копейные наконечники, щиты и защитные пластины. – Меченое стекло – неразрушимое, насколько мы можем определить.

Аббан кивнул:

– А для моей сотни? – В действительности в «сотне» Аббана, выделенной ему Ахманом, было сто двадцать ха’шарумов, а пополняла ряды почти тысяча чи’шарумов. Аббан хотел вооружить их всех и обеспечить лучшей экипировкой, какую можно купить за деньги.

Акас поскреб щетину:

– С этим возникли… задержки.

Керан свирепо скрестил руки, даже не нуждаясь в сигнале Аббана. Акас был крупным человеком, но не настолько глупым, чтобы не понять намека. Он успокаивающе поднял ладони:

– Но дело сдвинулось! Идите и посмотрите!

Он быстро направился к палетам, на которых, как зеркала, сверкали те самые щиты и наконечники. Выбрав один наконечник, он принес его к приземистой, тяжелой наковальне.

– Меченое стекло, – сказал Акас, воздев наконечник. – Посеребренное, как ты велел, чтобы скрыть его истинную природу от случайного наблюдателя.

Аббан нетерпеливо смотрел. И ничего нового не видел.

– Процесс серебрения ослабляет стекло, – сообщил Акас. – Гляди.

Он положил наконечник на наковальню и закрепил кольцевыми клеммами. Затем взял тяжелую кувалду с рукояткой в три фута длиной и весом как минимум в тридцать фунтов. Мастер-кузнец с отработанной плавностью размахнулся, предоставляя весу и инерции кувалды сделать больше, чем его внушительные мышцы. Она опустилась, и звон разнесся по всей кузнице, но Акас не остановился и вложил всю свою силу еще в два замаха.

– Зря сделали хаффита из этого человека, – заметил Керан. – Я мог бы превратить его в великого воина.

– И не имел бы для него ни оружия, ни доспехов, – кивнул Аббан. – Пусть саги врут о работающих в кузницах калеках, но это тяжелый мужской труд, и он не лишен почета.

После третьего удара Акас освободил наконечник и предъявил к осмотру. Аббан и Керан поднесли его к свету, вертя так и сяк.

– Вот здесь, – показал Керан.

– Вижу, – ответил Аббан, всматриваясь в крошечный дефект в стекле близ места удара.

– Еще десять ударов – и будет трещина, – сказал Акас. – Дюжина – и оно разобьется.

– Но все равно прочнее обычной стали, – признал Керан. – Любому воину повезет, если обзаведется таким оружием.

– Возможно, – ответил Аббан, – но моя сотня не «любые воины». У них величайший наставник на свете, богатейший хозяин, и оснащение должно соответствовать.

– Я не спорю, хотя зеркальные щиты имеют некоторое преимущество перед чистым стеклом, – буркнул Керан. – При помощи зеркал мы в Лабиринте сгоняли алагай в стадо. Их легко обмануть собственными отражениями.

– По крайней мере, это хоть что-то, – сказал Аббан, вновь оглянувшись на Акаса. – Но ты говорил о подвижках?

Акас расплылся в широкой заговорщицкой улыбке:

– Я имел вольность изготовить комплект из нового сплава.

Сплавом был электрум, редкая природная смесь серебра и золота, имелась она в ограниченном количестве и стоимостью превосходила всякое воображение. Избавитель уже конфисковал весь учтенный металл для исключительного использования его Дамаджах. Аббан обезопасил собственный источник, и агенты искали новые, но, если Дамаджах поймает его на хранении священного металла, последствия не заставят себя ждать.

– И? – спросил Аббан.

Акас извлек из-под полотнища наконечник и щит. Оба сияли ярко, словно отшлифованные зеркала.

– Во всяком случае, они прочны, как меченое стекло. Мы не сумели ни расколоть их, ни расплавить. Но новый сплав обладает… и другими свойствами.

Аббан сдержал улыбку, готовую заиграть на губах.

– Продолжай же.

– Когда мы зарядили оснащение, воины сделали кое-какие поразительные открытия, – ответил Акас. – Щит не только блокировал удары алагай. Он поглощал их. Воин принял на себя полноценный удар хвостом скального демона и ни на дюйм не сдвинулся с места.

Керан остро взглянул на кузнеца:

– После зарядки алагай не могли даже приблизиться к щиту на расстояние длины копья. Воинам приходилось отводить щит, чтобы ударить.

– Если приходится отказаться от защиты, чтобы нанести удар, то это недостаток в той же мере, что и достоинство, – заметил Керан.

– Возможно, – сказал Акас, – но бить-то каково! Наконечник расколол чешую скального демона так же легко, как вошел бы в воду. Полюбуйтесь.

Он закрепил наконечник на наковальне вертикально острием вниз, воспользовавшись другим зажимом. Затем снова поднял кувалду и с силой ударил. Раздался звучный звон, и Аббан с Кераном разинули рты, глядя, как наконечник на дюйм углубился в железо. Акас ударял еще и еще, с каждым разом все глубже забивая наконечник, словно гвоздь в дерево. На четвертом ударе наковальня раскололась надвое.

Керан шагнул к ней, благоговейно потрогал треснувший металл.

– Об этом должен услышать андрах. Это должно быть у каждого воина. Победа на Шарак Ка будет за нами!

– Андрах уже знает, – солгал Аббан, – как и Избавитель с Дамаджах. Если, Керан, ты дорожишь своей жизнью и уповаешь на Небеса, то никому не заикнешься. Всего одна тонкая полоска этого сплава в стекле стоит дороже дворца дамаджи, и материала не хватит, чтобы вооружить даже часть наших войск.

Уголки губ Аббана приподнялись в улыбке, тогда как у Керана, наоборот, опустились.

– Но это не означает, что такого оружия не будет у моего наставника и его самых верных командиров.

Наставник открыл рот, но не издал ни звука.

– Идем, наставник, – пригласил Аббан. – Если так и будешь стоять с разинутым ртом, мы опоздаем на встречу.

Наставник Керан шагал в ногу с Аббаном через новый базар, огромный район Дара Эверама, призванный повторить – и превзойти – славу красийского Великого базара.

Уже были достигнуты серьезные успехи. Северяне плохо усвоили закон Эведжана, но вникли в торговлю, и в сотнях уличных ларьков и у сотен прилавков работало и отоваривалось столько же чинов, сколько даль’тинг и хаффитов. Аббан чувствовал себя здесь почти как дома, только без вечной жары и пыли.

Закон Эведжана мало что значил на базаре, ибо на каждого купца, зычно расхваливающего товары, приходился другой, который шепотом предлагал изделия и услуги, запрещенные либо Эведжахом, либо дама. Азартные игры. Свинину. Кузи. Оружие. Книги. Реликвии эпохи до Возвращения. Имея деньги и зная, к кому и как обратиться, на базаре можно было найти все что угодно.

Большинству это разрешалось. На самом деле в числе крупнейших потребителей нелегальных товаров были сами шарумы и дама, и никто не смел арестовывать их. Женщины и хаффиты – менее удачливы, и дама порой карали их в назидание остальным.

Керан, который был ростом выше шести футов, вооружен копьем, щитом и одному Эвераму ведомо, каким еще скрытым оружием, все равно чувствовал себя неуютно. Глаза так и зыркали, как будто он постоянно ждал нападения из засады.

– Ты разволновался, наставник, – заметил Аббан. – Как же так: ты твердо стоишь во тьме перед алагай, но боишься пройти по улице ясным днем?

Керан сплюнул:

– Это место – такой же Лабиринт, как и прочие, где ловят алагай.

Аббан хохотнул:

– Верно, наставник. Базар сооружен для ловли кошельков вместо демонов, но идея во многом та же. Покупатели притягиваются легко, но выход найти труднее. Улицы петляют и кончаются тупиками, а полчища торговцев готовы наброситься на неосторожных.

– В Лабиринте понятно, кто враг, – отозвался Керан. – В ночи люди – братья, а алагай не лезут с подарками и не врут. – Он настороженно огляделся и тронул кошель, желая убедиться, что тот на месте. – А здесь враги все.

– Только не когда ты со мной, – сказал Аббан. – Тут я – и андрах, и шарум ка. Сейчас люди видят нас вместе. Вернись сюда завтра – и они превзойдут себя, ища твоего расположения, в надежде, что ты скажешь мне доброе слово о них.

Керан снова сплюнул:

– У меня есть жены, чтобы ходить на базар. Давай покончим с нашим делом и покинем это место.

– Уже скоро, – сказал Аббан. – Ты понимаешь свою роль?

Керан хрюкнул.

– Я ломал мальчишек и строил из обломков мужчин еще до твоего рождения, хаффит. Предоставь это мне.

– Никаких лекций о священном черном? – допытывался Аббан.

Керан пожал плечами:

– Я видел мальчишек. Они расхлябанны. Слабы. Джурим и Шанджат испортили их, стремясь обратить против тебя, и разворачивать их придется твердой рукой. Им предстоит снова почувствовать себя най’шарумами.

Аббан кивнул:

– Сделай это, наставник, и награда превысит самые алчные мечты.

Керан с отвращением отмахнулся:

– Тьфу! Ты вернул мне шарак, сын Чабина. Мой труд – меньшее, чем я могу отплатить. Мужчина – ничто без уважения сыновей.

– Здесь, – указал на харчевню Аббан.

Передняя веранда была полна постоянных покупателей, которые сидели за низкими столами, обедали, курили и пили горький красийский кофе. Сновали женщины – приносили изнутри дымящиеся полные чашки и чаши, убегали с пустыми и позвякивали кошелями, набитыми драки.

Аббан вошел в узкий проход и постучал костылем в боковую дверь. Ее открыл мальчик в коричневом, он ловко поймал брошенную Аббаном монету и сопроводил обоих вниз по задней лестнице.

Помещение заволокло сладким трубочным дымом, оно полнилось стуком костей и выкриками – объявляли ставки. Вошедшие остановились за пологом, наблюдая за компанией шарумов, пивших кузи за игральным столом, где громоздилась гора монет.

– Дама’тинг следует… а! – произнес Аббан, завидев спускавшуюся по главной лестнице Асави.

Ее белые одежды бросались в глаза в темном подвале, но мужчины, сосредоточенные на метках, вырезанных на гранях костей, не замечали ее, пока она не подошла вплотную.

– Что это такое? – гаркнула Асави, и шарумы дружно вскочили.

Один мужчина – сын Аббана, Шустен, – метнулся к ней, расплескав свою чашку. Дама’тинг притворно отступила, но умело поймала брызги рукавом.

Воцарилось напряженное молчание, и ни один воин не осмелился даже вздохнуть, пока Асави изучала рукав.

Асави тронула влажное пятно, поднесла пальцы к носу:

– Это… кузи? – Последнее слово она пронзительно выкрикнула, и мужчины чуть не намочили бидо.

Устрашился даже Аббан, хотя сам и организовал встречу. Похожая сцена разыгралась тридцать лет назад, когда его отец Чабин случайно пролил на платье дама чернила и был на месте казнен. При воспоминании об этом Аббан сглотнул комок. Возможно, его сыновьям подобало получить аналогичный урок.

– Прости, дама’тинг! – возопил Шустен, схватив сомнительной чистоты тряпку и тщетно порываясь стереть с рукава пятно.

– Как ты смеешь? – заорала Асави, выдергивая рукав.

Она поймала его кисть; рванула руку, выпрямляя, и открытой ладонью ударила по тыльной стороне Шустенова локтя. Рука звучно хрустнула и сломалась так же, как некогда – шея Чабина.

Шустен взвыл, но задохнулся, когда дама’тинг ударила вновь, на сей раз в горло.

– Ты смоешь это кровью, глупец!

Она пригнулась, отвела правую ногу и с разворота ударила в лицо.

– Красиво, – шепнул Керан, любуясь ее искусством.

Аббан глянул на него. Никогда ему не понять воинов.

Шустен опрокинулся с расквашенным носом и грохнулся на игральный стол. Монеты и чашки с кузи разлетелись во все стороны. Шарумы бросились врассыпную, боясь потери денег куда меньше, чем гнева дама’тинг.

Асави продолжила избиение. Шустен попытался отползти, но пинок в бедро обездвижил его ногу. Следующий пришелся по яйцам, и даже Керан поморщился от скулежа Шустена, пускавшего сломанным носом кровавые пузыри.

Кровь и сопли попали на одежду Асави, и та, зарычав, взялась за висевший на поясе кривой нож.

– Нет, дама’тинг! – крикнул старший брат Шустена Фахки, метнувшись и встав между обоими. – Во имя Эверама – пощади!

Фахки, безоружный, моляще показал пустые ладони. Он постарался не касаться дама’тинг, но Асами, двигаясь как танцовщица, выставила наперерез ему ногу. Ее вопль прозвучал весьма убедительно, когда Фахки врезался в нее и увлек обоих на грязный деревянный пол.

– Твой выход, наставник, – сказал Аббан, но Керан уже пришел в движение. Он отбросил полог так, чтобы не выдать присутствия Аббана, и устремился в помещение.

– Что это значит? – проревел Керан, и голос его громовым раскатом разнесся под низким потолком. Схватив Фахки за ворот, он сдернул его с дама’тинг.

Асави бешено взглянула на него.

– Эти пропойцы – твои люди, наставник? – вопросила она.

Керан низко поклонился, по ходу впечатав Фахки лбом в половицы.

– Нет, дама’тинг. Я трапезничал наверху и услышал шум. – Продолжая держать давящегося и хрипящего от удушья Фахки, он протянул Асави руку.

Дама’тинг приняла ее, и наставник помог ей встать, после чего свирепым взором обвел жавшихся к стенам мужчин:

– Прикажете их убить?

Угроза казалась смехотворной – один воин против полудюжины, – но те восприняли ее крайне серьезно. Заработать красное покрывало наставника было непросто, а Керана все воины Каджи знали как живую легенду и алагай’шарак, и учебного плаца.

Несколько долгих, напряженных секунд Асави тоже не сводила глаз с мужчин. Наконец она покачала головой.

– Эй, вы! – обратилась она к съежившимся воинам. – Сорвите черное с этих двоих.

– Нет! – крикнул Фахки, но бывшие – еще миг назад! – братья по копью остались глухи к его воплям и не тронулись с места.

Керан толкнул к ним Фахки, и один воин выполнил удушающий захват, подперев подбородок древком копья и тем исключив все попытки сопротивления, а полдесятка других с готовностью сорвали с Фахки одежду шарума. Шустен не сумел воспротивиться даже символически и только стонал, пока его раздевали.

«Как быстро улетучивается хваленая верность шарумов, стоит ее испытать», – подумал Аббан. Они пойдут на все, лишь бы вернуть расположение дама’тинг.

– Теперь вы хаффиты, – сказала Асави обнаженным мужчинам. Она взглянула на сморщенное мужское достоинство Фахки и фыркнула. – Может быть, и всегда ими были. Отправляйтесь с позором к отцам.

Один воин упал перед ней на колени, в знак полного смирения упершись в пол руками и лбом.

– Они братья, дама’тинг, – сообщил он. – А их отец – хаффит.

– Неудивительно, – отозвалась Асави. – Яблоко от яблони не далеко падает. – Повернувшись, она смерила взглядом других воинов. – Остальные отправятся каяться в Шарик Хора. Три дня без еды и питья, и если я узнаю, что вы еще раз хотя бы дотронулись до чашки с кузи – или костей, – то вас постигнет такая же участь.

Воины на миг онемели, и Асави резко хлопнула в ладоши:

– Живо!

Чуть ли не мочась в бидо, те поспешно попятились к выходу, непрерывно кланяясь и повторяя: «Благодарю, дама’тинг!» Натыкаясь друг на друга в горловине лестницы, они разворачивались и взлетали по ступеням со всей возможной для сандалий прытью.

Асави бросила последний взгляд на обнаженных грешников:

– Наставник, избавься от этого жалкого подобия мужчин.

– Да, дама’тинг, – поклонился Керан.

Фахки и Шустен заморгали от тусклого света ламп, когда с их голов стянули мешки. Обоих привязали к стульям в подвальном помещении. Обоих «успокоили», как выразился Керан: синяки вздулись и покраснели, но еще не стали лиловыми. Руку Шустена загипсовали, а нос – шинировали. Обоих одели в поношенные коричневые рубахи и портки хаффитов.

– Вернулись мои блудные сыны, – проговорил Аббан. – Хотя, пожалуй, и не такими заносчивыми, как в последнюю встречу.

Юноши смотрели на него, щурясь, привыкая к свету. Керан со скрещенными руками стоял на шаг позади Аббана, и у Фахки округлились глаза при виде его. Аббан заметил, что в них забрезжило понимание.

«Может быть, они не полные дураки», – довольно подумал он. Воины из них были никудышные. Если окажутся еще и глупцами, то впору убить их, и вся недолга. У него росли и другие сыновья, хотя уже не от Шамавах – единственной жены, которую он по-настоящему ценил. Ради нее он обязан попытаться вернуть эту пару в свой строй.

– Почему они связаны? – спросил Аббан. – Родные сыновья не могут быть для меня опасны. Незачем подвергать их такому позору.

Буркнув что-то невразумительное, Керан на ходу извлек нож и перерезал путы. Юноши со стоном принялись массировать лодыжки и запястья, восстанавливая кровоток. Шустен обмяк и смирился, но в глазах Фахки еще горел вызов.

– Аббан. – Он сплюнул на пол кровью пополам со слюной. Взглянул на брата. – Нашего отца огорчает, что мы лучшие и возвысились над ним. Он подкупил дама’тинг, чтобы силком вернуть нас в свой мир торговли и хаффитов.

– Ты отныне тоже хаффит, – напомнил Аббан.

– Ты отнял у нас черное обманным путем, – прорычал Фахки. – В глазах Эверама мы по-прежнему шарумы и лучше всех подонков-хаффитов в Даре Эверама.

Аббан приложил руку к сердцу:

– Я отнял у вас черное? Может быть, я и кости, и чашки с кузи вложил вам в руки? И одежду сорвал тоже я? Это с радостью сделали ваши братья, чтобы спастись самим. Вы утратили положение исключительно по собственной дурости. Я предупреждал вас, что будет, если не прекратите играть и пить. Черное не ставит вас выше закона Эверама.

Фахки закатил глаза:

– Отец, с каких пор ты печешься о законе Эверама? Ты нажил на кузи половину состояния.

Аббан издал смешок:

– Я этого не отрицаю, но достаточно умен, чтобы не проигрывать вырученное и не пьянствовать у всех на виду.

Он дохромал до третьего в комнате стула, сел и уставился на сыновей через проем между горбами костыльного навершия в форме верблюда.

– Что касается вашего якобы превосходства над хаффитами, то скоро мы это проверим. Вас накормят и дадут выспаться. Утром получите копье и щит, сразитесь с кем-нибудь из моих стражей-ха’шарумов. С любым. Можете выбрать сами.

Фахки фыркнул:

– Я убью его раньше, старик, чем твоя туша прохромает через комнату.

Керан отрывисто хохотнул в ответ:

– Если продержитесь пять минут, я сам отдам вам и платье, и собственное имя.

С лица Фахки слетело самодовольное выражение.

– Наставник, зачем ты служишь этому хаффиту? Ты обучал самого Избавителя. Ты мараешь свое доброе имя каждым приказом, полученным от низшего. За сколько ты продал свою честь свиноеду?

Керан подошел к Фахки и низко склонился как бы в намерении ответить шепотом. Фахки, дуралей, подался к нему.

Удар Керана сбросил его со стула. Фахки закашлялся и выплюнул на каменный пол сгусток крови и обломки зуба.

– Хами отцу, если он тебе разрешает… – начал Керан.

– До поры, – вставил Аббан.

– До поры, – согласился Керан. – Но я, как ты сам говоришь, наставник шарумов. Я обучил бессчетное количество воинов и рассматриваю их победы как собственные. Я показал солнце миллиону алагай, юнец, и не обязан ничего тебе объяснять. За каждое дерзкое слово в мой адрес я буду что-нибудь тебе ломать. – Керан улыбнулся в ответ на яростный взгляд Фахки. – Давай. Иди ко мне. Я читаю это в твоих глазах. Подойди и испытай свое мужество. У Аббана два сына. Может быть, он обойдется одним.

– Пожалуй, мне и оба ни к чему, если у них хватит глупости напасть на тебя, наставник, – сказал Аббан.

Фахки тяжело задышал, и мышцы его взбугрились, но он остался на месте.

– Зачатки мудрости, – кивнул Аббан. – Возможно, надежда еще не потеряна.

На следующий день во дворе Фахки выбрал самого мелкого и слабого, на его взгляд, ха’шарума. Костлявый очкарик не выглядел ровней Фахки, высокого и плотного, как отец.

Смотреть собрался весь клан Хамана. Во внутреннем круге Аббан разместил женщин: сестер Фахки, его кузин, тетушек и мачех. Ха’шарумы и чи’шарумы наблюдали с жадностью, как и все работники Аббана, которым дозволили прервать дела сугубо для пущего унижения юноши.

Фахки настороженно кружил, напоказ вращая копьем – грозно, хотя и бесцельно. Очкастый ха’шарум спокойно следил за ним, не утруждаясь кружением. Он был из племени Шарах и вместо копья вооружился шестом для ловли алагай – длинным и полым, заканчивающимся плетеной петлей, которую воин затягивал поворотом древка.

Сквозь толпу протиснулся торговец засахаренными орехами.

Наконец напряжение Фахки достигло предела, и он сделал выпад. Воин отбил острие и, мгновенно накинув на шею Фахки петлю, крутанул шест и использовал против напавшего его собственную инерцию. Фахки пришлось лететь кубарем и падать навзничь единственно для того, чтобы уберечь шею.

Поворот шеста – и Фахки лег ничком. Аббан кивнул своей дочери Сильвах, и девушка шагнула вперед, держа короткий кожаный хлыст.

– Прости, брат, – сказала она, стягивая с Фахки панталоны и бидо.

Юноша стал вырываться, но ха’шарум затянул петлю и удержал его на животе.

Аббан взглянул на стоявшего рядом Шустена. Сын смотрел в землю, не в силах наблюдать за расправой, но вздрагивая от звука каждого удара и оплакивая унижение брата.

– Я верю, сын мой, что этот урок не пройдет для тебя даром, – сказал Аббан.

– Нет, отец, – ответил Шустен.

– Хорошо, – кивнул Аббан. – Надеюсь, твой брат столь же разумен. Если покажете себя достойными, Керан как надо обучит вас с Фахки и вы подниметесь до ха’шарумов.

Руля шестом, воин-шарах подвел Фахки к Аббану. Юноша покраснел от стыда под слоем дворовой грязи, изборожденной струйками слез. Аббан кивнул воину, и тот, освободив Фахки, замер на страже.

– Это Лифан, – указал на шараха Аббан. – Он будет твоим наставником.

Шустен поднял взгляд:

– Ты же сказал, что наставник Керан…

– Будет учить вас воевать, да, – подтвердил Аббан. – Если окажетесь достойны. Лифан будет учить вас чтению, письму и математике. Тому, чему начала учить вас ваша мать, но перестала, когда вас призвали на Ханну Паш. Вы будете выполнять все его распоряжения. Когда научитесь читать, не шевеля губами, и считать без помощи пальцев, мы обсудим, можно ли вам снова взяться за копья.

Глава 7 Чаще сума вместо ума

333 П. В., осень

Джардир таращился на Пар’чина, ища в его ауре лукавство – или безумие. Но Пар’чин был спокоен, собран и крайне серьезен.

Джардир открыл рот, затем захлопнул. Пар’чин рассмеялся.

– Если это шутка, Пар’чин, то мое терпение иссякнет…

Сын Джефа остался спокоен и махнул ему, чтобы тот сел. Сам же в знак доверия стал пятиться, пока не уперся спиной в окно, после чего соскользнул на пол и устроился средь обломков стула.

– Никаких шуток. Понятно, что у тебя голова пошла кругом. Много вопросов небось? Передохни и задай, когда созреешь.

Джардир, ни в чем не уверенный, оцепенел. Боевой азарт испарялся, но Джардир не позволял себе расслабиться, зная, что Пар’чин может напасть, едва он утратит бдительность.

Но в душе он не верил в это. Пар’чин был кем угодно, но не лжецом. Его непринужденная поза напомнила Джардиру о бессчетных часах, которые они провели за расспросами друг друга, говоря обо всем на свете в обоюдном стремлении понять чужие язык и культуру. От расслабленности Пар’чина Джардиру всегда становилось легко, как никогда не бывало при общении со своими.

Он посмотрел на кровать, но та, как и стул, разлетелась под его натиском. Тогда он отступил к противоположному окну и устроился на полу, зеркально отразив позу Пар’чина. Он остался готовым к атаке, но Пар’чин был прав. Поединком ничего не добиться, пока рассвет не уравняет шансы.

«С приходом ночи все распри побоку», – говорилось в Эведжахе.

– Как нам проникнуть в бездну? – спросил Джардир, наугад выбрав вопрос из многих, вихрившихся в голове. – Ты можешь обращаться в туман, как алагай, но я-то нет.

– Это незачем, – ответил Пар’чин. – Существуют земные пути. Мозговики ловят людей и держат их в Недрах живыми. – Он сплюнул на пол. – Так мозги остаются свежими.

– Мы должны отправиться в подземный мир и спасти эти пропащие души, – вскинулся Джардир. – Тогда Эверам…

Пар’чин звучно вздохнул и закатил глаза:

– Если ты каждый раз будешь выдавать свежую догадку насчет «планов Эверама», то мы просидим здесь долго, Ахман.

Джардир насупился, но в словах Пар’чина был смысл. Он кивнул:

– Пожалуйста, продолжай.

– В любом случае тут много не скажешь. – Взгляд Пар’чина был печален и отрешен. – Мозговики считают пустые мозги лакомством. Представь себе десятки поколений, живущих и умирающих во мраке, питающихся мхом и лишайником, – скот, приуготовленный для забоя. Лишенный одежды и даже речи. Уже не люди. Что-то другое. Темные, искалеченные и дикие.

Джардир подавил содрогание.

– Суть в том, – сказал Пар’чин, – что мы можем добраться до Недр многими путями, но все они длинны и извилисты. Уйма развилок, тупиков, ловушек и опасных перекрестков. Нам никогда не одолеть их самим. Нужен проводник.

– И ты хочешь, чтобы им стал князек Алагай Ка? – отозвался Джардир. Пар’чин кивнул. – Как нам заставить его предать своих и отвести нас?

– Пыткой, – сказал Пар’чин. – Болью. Демоны не ведают верности и берегутся плена. Этим можно воспользоваться.

– Похоже, ты сомневаешься, – заметил Джардир. – Как можно хоть в чем-то довериться князю лжи?

– Это слабое место в замысле, – признал Пар’чин и пожал плечами. – Сначала придется одного изловить.

– И как ты собираешься это сделать? – спросил Джардир. – Я убил двоих. Одного застал врасплох, а с другим помогли Лиша Свиток и моя дживах ка. Они крепки, Пар’чин. Дай им мгновение, и они…

Пар’чин улыбнулся:

– Что? Превратятся в туман? Начертят в воздухе метки? Залечат раны? Мы тоже это умеем, Ахман. Мы можем расставить силки, из которых не вырвется даже Алагай Ка.

– Да как же его хотя бы сыскать? – не унимался Джардир. – Когда я убил одного в первую ночь Ущерба, его собратья бежали с поля. И в ночи следующие держались на расстоянии, быстро удирая, чуть что.

– Они боятся тебя, – ответил Пар’чин. – Они помнят Каджи, охотника за мозговиками, и многих, кого он убил короной, копьем и плащом. По доброй воле они и на милю к тебе не приблизятся.

– Значит, ты признаешь, что Каджи был Избавителем, а я его наследник, – сказал Джардир.

– Я признаю, что Каджи был полководцем, которого боялись мозговые демоны, – уточнил Пар’чин, – а когда ты пошел на них с его копьем и короной, они начали бояться и тебя. Это не делает тебя наследником чего бы то ни было. Если бы Аббан носил корону и держал копье, они бы опять-таки обмочились и задали стрекача.

Джардир скривился, но спорить было бессмысленно. Несмотря на сомнительность слов и дерзость Пар’чина, в груди его затеплилась надежда. Пар’чин на что-то решился. Его план был безумен, но это восхитительное безумие. Достойное самого Каджи. Он принял колкость как есть и поспешил продолжить:

– Откуда нам знать, где поставить метки, чтобы демон попался?

– В этом-то вся и соль, – подмигнул Пар’чин. – Я знаю, куда они направятся в новолуние. Всем скопом. Они собираются в Анох-Сан.

Кровь застыла у Джардира в жилах. Затерянный город Каджи, откуда Пар’чин украл копье и тем запустил цепь событий.

– Откуда тебе это известно?

– Ты не единственный, кто сражался с мозговиками, Ахман, – ответил Пар’чин. – Пока ты боролся с оказавшимся в твоей спальне, я бился с его собратом на севере Лощины. Он одолел бы меня, если бы не Ренна.

– Твоя дживах крепка, – кивнул Джардир.

Пар’чин принял комплимент ответным кивком, но глубоко вздохнул:

– Послушайся я ее в прошлом месяце, меня, возможно, не захватила бы со спущенным бидо их тройка. – Он потупился, и аура расцвела краской стыда. – Ахман, они проникли мне в голову. Я не смог их остановить. Рылись в моей памяти, как в помойке. Им больше всего хотелось выяснить, где я нашел метки…

– Подними глаза, сын Джефа, – сказал Джардир. – Я не встречал человека, который сражался бы с алагай ожесточеннее, чем ты. Если их не удержал ты – не удержал бы никто.

Пар’чин вскинул голову, и его аура вспыхнула благодарностью.

– Все вышло не так уж плохо. Пока они копались в моих мыслях, я заглянул в их. Они намерены вернуться в затерянный город и сделать то, чего не сумели песчаные бури за три тысячелетия. Не знаю, боятся ли они раскрытия новых тайн, которые Анох-Сан еще хранит, или хотят обосрать старинных врагов, но собираются выкопать саркофаги и стереть город начисто.

– Мы должны остановить их любой ценой, – заявил Джардир. – Я не позволю осквернить моих предков.

– Не будь глупцом, – отрезал Арлен. – Лишиться стратегического преимущества ради горстки пыльных трупов?

– Это герои Первой войны, неверный чин, – прорычал Джардир. – Они воплощают честь человечества. Я не отдам их на поругание алагай.

Пар’чин снова сплюнул.

– Сам Каджи приказал бы оставить их.

– О, теперь ты берешь на себя право говорить за Каджи, Пар’чин? – рассмеялся Джардир.

– Я тоже прочел его трактат о военном искусстве, Ахман, – парировал Пар’чин. – «Нет ничего дороже победы» – это слова Каджи, а не мои.

Джардир сжал кулаки.

– Ты, сын Джефа, обращаешься к святому писанию, когда тебе выгодно, и быстро объявляешь его вымыслом, когда нет. – (Корона ярко разгорелась.) – Каджи повелел также, чтобы превыше всех прочих мы почитали кости павших на алагай’шарак и не давали их осквернить.

Пар’чин скрестил руки, и кожные метки зажглись в тон короне.

– Давай скажи, что я ошибаюсь. Скажи, что откажешься от возможности сразиться с демонами и защитишь честь пустых оболочек, чьи души давно ушли одиноким путем.

Джардир как-то раз сказал: «Наши культуры естественным образом оскорбляют одна другую, Пар’чин. Если мы хотим и впредь учиться друг у друга, нам придется подавлять обиды».

Аура сына Джефа была однотонной. Он верил в свою правоту, но не хотел за нее драться.

– Ты не ошибаешься, – признал Джардир, – но ты глупец, если думаешь, что я буду праздно стоять и смотреть, как демоны гадят на кости Каджи.

– Я тебя и не прошу, – покачал головой Пар’чин. – Я прошу, чтобы ты, если до этого дойдет, смотрел, как они оправляются на Исака, Маджи, Мехндинга. Даже на Джардира, если найдут.

– Не найдут, – с облегчением возразил Джардир. – Мой святой предок погребен в Копье Пустыни. Мы можем перенести туда тело Каджи.

Тем не менее перспектива дать алагай осквернить тела великих вождей Эведжаха привела его в ужас. Пусть на кону стояла судьба Ала, он не знал, сумеет ли, став очевидцем подобного, не вмешаться.

– И какого же преимущества добьемся мы этой… жертвой? – горько спросил Джардир.

– Мы не выкрадем Каджи, – ответил сын Джефа. – Первый Шар’Дама Ка еще раз послужит своему народу и станет приманкой в ловушке, которую мы устроим на его гробнице. Анох-Сан огромен. Мы не можем с точностью предсказать, где нанесут удар мозговые демоны, за исключением этой единственной усыпальницы, которая так четко видна в моей памяти. Они идут туда, Ахман. Они направят на нее все силы. А мы их встретим, одетые в плащи-невидимки. Когда они войдут, мы захватим одного, перебьем стольких, скольких сумеем, пока они не оправятся, и скроемся.

Джардир скептически скрестил руки:

– И как мы это осуществим?

– С помощью короны.

Джардир вскинул брови.

– Меточное поле Короны Каджи на полмили отгонит любого демона и даже целое их войско, – сказал Пар’чин.

– Я знаю, – отозвался Джардир. – Это моя корона.

Пар’чин улыбнулся:

– А знаешь ли ты, что можно создать поле на расстоянии? Как пузырь, не пропускающий демонов внутрь, или как Лабиринт…

– …не выпускающий их наружу, – сообразил Джардир. – Если вступить в ближний бой, то…

– …можно запереть их с нами, – подхватил Пар’чин.

Джардир сжал кулак:

– Мы можем уничтожить полководцев Най еще до начала Шарак Ка.

Пар’чин кивнул:

– Но толку от этого будет мало, если их королева отложит и высидит новых.

– Алагай’тинг Ка, – посмотрел на него Джардир. – Мать демонов.

– Именно, – кивнул Пар’чин. – Убьем ее – и окажемся в шаге от победы. Если этого не сделать, они вернутся, пусть даже возвращение затянется еще на три тысячи лет. В конце концов они нас уничтожат.

– А если я не соглашусь с этим планом, Пар’чин? – осведомился Джардир. – Украдешь мою корону и попытаешься справиться в одиночку?

– Наполовину верно, – ответил Арлен. – В новолуние мозговики придут в Анох-Сан, и я буду там – с тобой или без тебя. Если ты не видишь в этом смысла, я в тебе ошибся. Забирай корону, ползи обратно на свой потрясный трон и предоставь Шарак Ка мне.

Джардир скрипнул зубами.

– А копье?

– Копье мое, – сказал Арлен. – Но если ты поклянешься солнцем, что пойдешь со мной, я не колеблясь отдам его тебе и назову это сделкой. Если нет, я возьму его в Недра и лично проткну им сердце королевы демонов.

Джардир долго смотрел на него.

– В этом не будет надобности, Пар’чин. Меня возмущает, когда мне даруют то, что и так мое, но что я за аджин’пал, если отпущу тебя в такое странствие одного? Ты можешь считать Эверама выдумкой, Пар’чин, но Он, должно быть, поистине любит тебя, коль наградил такой отвагой.

Пар’чин улыбнулся:

– Папаша всегда говорил, что вместо ума у меня чаще бывает сума.

Арлен хлопотал в кухне, руки так и мелькали. Повар из него был никудышный, но за годы одиноких странствий он худо-бедно научился варить картофель и жарить мясо с овощами. Огня не разжигал; жар обеспечивали тепловые метки, выгравированные на котелках и сковородках. Они активизировались при касании.

– Помочь? – спросил Джардир.

– Ты – и поможешь? Неужели самопровозглашенный властелин мира хоть раз дотронулся до сырых продуктов?

– Ты знаешь меня хорошо, Пар’чин, – отозвался Джардир, – но не настолько, как думаешь. Разве я не был най’шарумом? Нет черной работы, на которой я не гнул бы спину.

– Тогда нагни спину и накрой на стол.

Знакомое подтрунивание, и Арлен не сознавал, как ему этого не хватало. Так легко вернуться к былым отношениям, стать братьями во всем, кроме имен. Джардир стоял бок о бок с Арленом в его первую ночь в Лабиринте, а в Красии такие узы считались не менее прочными, чем кровные. Да что там – прочнее.

Но Джардир замышлял убить его ради власти. Без злобы, но поступил, как хотел, и даже сейчас Арлен не знал, повторит ли он попытку, выпади ему такая возможность непосредственно в сию минуту… или в будущем. Он присмотрелся к ауре «брата», ища намек на подобное, но ничего не разобрал без магической Тяги, пропущенной через Джардира, и Познания в полноте – вторжения, которое Ахман непременно бы почувствовал и счел оскорблением.

– Спрашивай, Пар’чин, – пригласил Джардир.

– Что? – удивился Арлен.

– Я вижу вопрос, который гложет твой дух. Спроси, и покончим с этим.

– Попозже, – кивнул Арлен. – Некоторые дела даются лучше на сытый желудок.

Он закончил стряпню и терпеливо подождал, пока Джардир прочтет над трапезой молитву. Арлену хватило бы одного блюда, но Джардир получил серьезные ранения в поединке на скале, и, хотя магия залечивала их мгновенно, она не могла сотворить кровь и плоть из ничего. Джардир опустошил три котелка и продолжил угощаться фруктами, пока Арлен убирал со стола.

Арлен вернулся и молча сел, наблюдая, как Ахман расправляется с плодами, оставляя лишь черенки, кожуру и косточки.

– Спрашивай, Пар’чин, – повторил Джардир.

– Той ночью, в Лабиринте, ты решил убить меня сгоряча или наша дружба была изначально притворством?

Он всмотрелся в ауру Джардира, испытав некоторое удовольствие, когда та на миг расцветилась стыдом и болью. Джардир быстро взял себя в руки, встретился взглядом с Арленом и протяжно выдохнул, раздувая ноздри.

– То и другое, – ответил он. – И в то же время – ничего из этого. Когда в ту первую ночь Инэвера бросила кости, она сказала мне принять тебя как брата и держать при себе, ибо если мне суждено взять власть, то настанет день, когда придется тебя убить.

Арлен напрягся, и незваная внешняя магия устремилась к нему, разжигая кожные метки.

– Не похоже на «то и другое», – процедил он. – Как и на «ничего из этого».

Джардир заметил горение меток, но вида не подал и не отвел глаз.

– Тогда я ничего о тебе не знал, Пар’чин, кроме того что шарумы и дама чуть не подрались из-за твоей просьбы сражаться в Лабиринте. Ты показался человеком чести, но, когда твой скальный демон проломил стену, я не знал, что и думать.

– Ты говоришь так, будто Однорукий был скотиной, которую я пытался загнать в ворота, – сказал Арлен.

Джардир оставил его реплику без внимания.

– Но в дальнейшем, когда алагай хлынули в брешь и даже храбрейших мужей охватило отчаяние, ты стоял твердо и лил кровь бок о бок со мной, готовый жизнь положить – лишь бы поймать скального демона и выправить положение. Я не лгал, называя тебя братом, Пар’чин. Я умер бы за тебя.

Арлен кивнул:

– Той ночью ты и правда чуть не умер, причем не однажды, и одному Создателю ведомо, сколько раз после. Но все же дружба была показная? Ты знал, что когда-нибудь предашь меня.

– Кто знает, Пар’чин? – пожал плечами Джардир. – Сам акт предсказания дает нам возможность изменить предреченное. Мы видим то, что может быть, а не то, что будет. Иначе какой смысл? Если бы я счел себя бессмертным, начал бы совершать глупые рискованные поступки, которых избежал…

Арлену хотелось возразить, но не нашлось слов. Доводы были справедливые.

– Пророчества Инэверы расплывчаты и часто гласят не о том, что кажется, – продолжил Джардир. – Я годы размышлял над ее словами. Она сказала «убить», но символ на ее кости имел и другие значения. Смерть, возрождение, обращение. Я пытался обратить тебя к Эведжаху или найти тебе невесту и привязать к Красии, надеясь, что если ты перестанешь быть чином и возродишься в законе Эведжана, то пророчество сбудется и я смогу тебя пощадить.

Арлен знал, что чуть ли не все мужи Красии искали ему невесту, но ни один так не старался, как Джардир. Он никогда бы не подумал, что это делалось во имя его жизни, но в ауре Джардира не было лжи.

– В известной степени так, наверно, и вышло, – ответил Арлен. – Той ночью часть меня умерла и возродилась в барханах. Ясно как день.

– Когда ты впервые предъявил копье, я сразу понял, что это такое, – сказал Джардир. – Я ощутил его мощь и с трудом подавил желание немедленно отнять его у тебя.

Арлен чуть осклабился.

– Но оказался слишком труслив. Вместо этого заманил меня в ловушку, чтобы всю грязную работу сделали твои присные и яма для демонов.

Аура Джардира вспыхнула виной и гневом.

– Инэвера тоже советовала убить тебя и забрать копье. Она предложила отравить твой чай, если я не хочу марать руки. Она не дала бы тебе умереть смертью воина.

Арлен сплюнул.

– Как будто мне не начхать. Предательство есть предательство, Ахман.

– Тебе не начхать, – возразил Джардир. – Ты можешь считать Небеса выдумкой, но, если дать тебе самому выбрать смерть, ты встретишь ее с копьем в руке.

– Когда смерть пришла за мной, Ахман, у меня не было копья. Ты его отобрал. Остались только иглы и чернила.

– Я сражался за тебя, – ответил Джардир, не попадаясь на крючок. – Кости Инэверы правили моей жизнью с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. Ни до того, ни после я так не противился им и ей. Даже в случае с Лишей Свиток. Не окажись Инэвера настолько… крута, я бы ударил ее, когда кончились аргументы. Я отправился в Лабиринт полный решимости. Я не убью брата. И не ограблю его.

Арлен попытался прочесть эмоции в ауре Джардира, но они оказались слишком запутаны даже для него. Там отражалось нечто, с чем Джардир воевал годами и все еще не поладил. Увы, этого мало, чтобы забыть предательство, но сказано было не все, и Арлен хотел услышать больше.

– Что же изменилось? – спросил он.

– Я вспомнил твои слова, – сказал Джардир. – Я наблюдал со стены, как ты ведешь шарумов чистить Лабиринт, а в твоих руках ярко, как солнце, сверкает Копье Каджи. Шарумы выкрикивали твое имя, и я знал, что они пойдут за тобой. Воины сделают тебя Шар’Дама Ка и атакуют бездну Най, если ты им прикажешь.

– Испугался, что я займу твое место? В жизни этого не хотел.

Джардир покачал головой:

– Я пекся не о моем месте, Пар’чин. Я болел за мой народ. И твой. За всех мужчин, женщин и детей на Ала. Потому что все они пошли бы за тобой при виде истекающих кровью алагай. Я увидел это умственным взором, и зрелище было блистательное.

– Тогда в чем дело, Ахман? – спросил Арлен, теряя терпение. – Во имя Недр, что произошло?

– Я же сказал тебе, Пар’чин. Я вспомнил твои слова. Ты заявил, что Небес не существует. И я подумал: если нет упования на Небеса, как остаться правым, когда перед тобой склонится весь мир? Без смирения перед Создателем кому доверить такую власть? То, что Най не может уничтожить, она искажает, и, только подчиняясь Эвераму, мы можем сопротивляться ее вкрадчивой лжи.

Арлен изумленно смотрел на него. Правдивость сказанного отражалась в ауре Джардира, но мысль не укладывалась в голове.

– Я воплощаю все, чем ты дорожишь, и готов сражаться и умереть на Первой войне, но ты предаешь меня из-за того, что я действую во имя человечества, а не ради какой-то выдумки в облаках?

Джардир сжал кулак:

– Предупреждаю, Пар’чин…

– Иди ты со своими предупреждениями! – Арлен опустил кулак, который по-прежнему распирала энергия. Стол разлетелся в щепки. Джардир, отпрянув от сломанных досок и летящих обломков, принял стойку шарусака.

Арлен не стал нападать. Джардир превосходил его в рукопашной. Арлен уже дрался с дама и чудом остался в живых. Джардир учился у духовенства годы, познавая его тайны. Даже сейчас, когда Арлен был проворнее и сильнее любого смертного, Джардир мог задать ему трепку, как мальчишке. Как ни хотелось Арлену схватиться с ним на равных, он ничего бы не приобрел, а потерял бы все.

Превосходство Джардира в шарусаке всяко не имело значения. Его способности управлять магией оставались в зачаточном состоянии – это в лучшем случае. Он был неопытным самоучкой. Пройдет время, пока он полностью овладеет своими способностями, но даже тогда, вооруженный мощами хора, не сравнится с Арленом, превратившим магию в часть самого себя. Арлен убьет Джардира, если захочет.

И обоим тогда конец. Арлен активизирует корону без Джардира, но вряд ли самостоятельно выберется из Анох-Сана и никогда не доберется в одиночку до двора мозговиков. Недра затянут его, их зов будет тем настойчивее, чем ближе он подойдет.

«То, что Най не может уничтожить, она искажает». Слова верующего, но в них есть мудрость. Любой ребенок знает поговорку из Канона: власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Недра сулили абсолютную власть, но Арлен не осмеливался к ней прикоснуться. Он утратит себя, впитается и сгорит, как спичка, брошенная в костер на празднике солнцестояния.

Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться и не наломать дров. Джардир оставался начеку, но аура показывала, что у него нет желания драться. Оба понимали, что поставлено на кон.

– Той ночью, когда я бросил тебя в барханах, я дал обещание, Пар’чин, – сказал Джардир. – Швырнул тебе бурдюк с водой и пообещал найти тебя в загробной жизни, а если сверну с пути и не улучшу Ала, то мы сочтемся.

– Что ж, расчет не заставил себя ждать, – отозвался Арлен. – Надеюсь, ты готов.

Когда они вышли из башни, Джардир посмотрел на небо, пытаясь по звездам определить свое местонахождение. Юго-западнее Дара Эверама, но это мало ему помогло. Между великим городом и пустыней раскинулись миллионы акров невозделанной земли. Он мог попробовать самостоятельно найти дорогу домой, но одному Эвераму известно, сколько ушло бы на это времени.

Ему не понадобилось спрашивать Пар’чина, зачем они покидают башню. Ответ был четко начертан в его ауре и отражался в ауре Джардира. Надежда снова, как много раз в прошлом, сражаться с алагай плечом к плечу могла разъесть недоверие и гнев, которые еще их разделяли.

«Единство стоит любой цены», – гласил Эведжах. А Каджи называл единство залогом победы в Шарак Ка. Если их с Пар’чином объединит общая цель, то у них будет шанс.

Если же нет…

Джардир глубоко вдохнул ночной воздух. Тот бодрил. «В ночи все люди – братья», – сказал Каджи. Если они не достигнут единства перед лицом алагай, то вряд ли обретут его где-то еще.

– Скоро они нас учуют, – сказал Пар’чин, читая его мысли. – Перво-наперво надо зарядить твою корону.

Джардир помотал головой:

– Перво-наперво верни мне копье, Пар’чин. Я согласился на твои условия.

Теперь покачал головой Пар’чин:

– Не будем торопиться, Ахман. Копье пока полежит.

Джардир наградил его тяжелом взглядом, но делать было нечего. Он видел, что Пар’чина не согнуть и спорить дальше бесполезно. Он поднял кулак с рубцовыми метками на костяшках, вырезанные Инэверой.

– Корона начнет заряжаться, когда мой кулак врежется в алагай.

– Вообще-то, ждать незачем, – ответил Пар’чин.

Джардир посмотрел на него:

– Предлагаешь взять у тебя еще?

Пар’чин бросил на него испепеляющий взгляд:

– Однажды ты застал меня врасплох, Ахман. Ты пожалеешь, если попробуешь снова.

– Но как же тогда? – спросил Джардир. – Если нет алагай, чтобы Втянуть…

Пар’чин оборвал его взмахом руки и показал на окрестности:

– Магия всюду, Ахман.

Он был прав. Благодаря короне Джардир ночью четко видел, что мир купается в свете магии. Она растекалась под ногами люминесцирующим туманом, потревоженным их шагами, но силы в ней было мало – не больше, чем набирается в дыме от костра.

– Не понимаю, – сказал Джардир.

– Дыши, – велел Пар’чин. – Закрой глаза.

Джардир свирепо зыркнул на него, но подчинился и задышал ритмично и ровно. Он впал в воинский транс, которым овладел в Шарик Хора: душа успокоена, но готова мгновенно действовать.

– Установи через корону связь, – сказал Пар’чин. – Почувствуй, как магия шепчет вокруг тебя, словно слабый бриз.

Джардир сделал, как было велено, и действительно ощутил магию, которая расширялась и сокращалась в такт его дыханию. Она растекалась по Ала, но притягивалась к живому.

– Осторожно Втяни, как будто вдыхаешь.

Джардир вдохнул и почувствовал перетекающую в него энергию, похожую больше не на огонь, как после схватки с алагай, а на солнечный свет.

– Продолжай, – сказал Пар’чин. – Не напрягайся. Не останавливайся на выдохе. Просто Тяни постоянно.

Джардир кивнул, ощущая непрерывный приток магии. Он открыл глаза и увидел, что та стекается к нему со всех сторон, как река, устремленная к водопаду. Медленно, но брешь начала заполняться. Он стал сильнее.

Затем он от восторга утратил центр, и поток пресекся.

Он взглянул на Пар’чина:

– Поразительно.

– Это только начало, Ахман, – улыбнулся тот. – Нам предстоит усвоить намного больше, и лишь тогда мы будем готовы предстать перед двором мозговых демонов.

– Ты не доверяешь мне Копье Каджи, но делишься магическими секретами?

– Шарак Ка – превыше всего, – сказал Арлен. – Ты научил меня воевать. Я учу тебя магии – это лишь дань справедливости. Во всяком случае, учу азам. Копье – костыль, на который ты опирался слишком долго. – Он подмигнул. – Только не думай, что преподам тебе все мои хитрости.

Так они провели еще несколько минут: Пар’чин мягко показывал, как Втягивать энергию.

– Теперь держи ее крепко, – велел Пар’чин, вынув из кармана небольшой складной нож. Раскрыв, он взял его за лезвие и протянул рукояткой Джардиру.

Джардир с любопытством принял маленький клинок. Тот даже не был помечен.

– Что мне с ним делать?

– Полосни себя, – сказал Пар’чин.

Джардир озадаченно взглянул на него, затем пожал плечами и подчинился. Лезвие было остро и легко вскрыло плоть. Он увидел в разрезе кровь, но поглощенная магия уже принялась за работу. Края раны сошлись, мгновенно остановив кровотечение.

Пар’чин покачал головой:

– Еще раз. Но крепче удерживай силу. Так, чтобы рана оставалась открытой.

Джардир заворчал, повторно полоснув себя по руке. Рана вновь начала закрываться, но Джардир Втянул магию из плоти в корону, и заживление прекратилось.

– Заживает отлично, когда кости на месте и есть избыток энергии, – объяснил Пар’чин, – но, если не соблюдать осторожность, срастется криво или энергия потеряется зря. Теперь выпусти самую малость и направь ее точно в нужное место.

Джардир высвободил дозированную струйку магии и проследил, как порез запечатывается, словно его и не было.

– Хорошо, – сказал Пар’чин, – но можно было израсходовать меньше. Теперь полосни дважды. Вылечи только одну рану.

Крепко удерживая силу, Джардир рассек сперва одно предплечье, потом другое. Он смежил веки и задышал глубоко, высвобождая столько же магии, как в прошлый раз, и направляя ее в левую руку. Он ощутил расходящееся по предплечью покалывание, открыл глаза и увидел, что одна рана медленно заживает, другая же – кровоточит.

Невдалеке раздался вой: полевые демоны. Джардир глянул в сторону воплей, но алагай еще не приблизились.

– Втяни оттуда силу, – скомандовал Пар’чин. – Впитай ее глазами.

Джардир послушался и обнаружил, что при отсутствии прямой видимости он все-таки различает тварей, которые мчались к ним во весь опор.

– Как? – спросил он.

– Во внешней магии отпечатывается все живое, – объяснил Пар’чин. – Отпечаток растекается, как капля краски в воде. Можно прочесть течение и увидеть недоступное глазу.

Джардир прищурился, изучая приближающихся тварей. Стая, больше двадцати демонов. Их длинные жилистые конечности и небольшие туловища яростно пылали энергией.

– Их много, Пар’чин, – сказал он. – Ты уверен, что не хочешь вернуть мне копье?

Он изучил небо. Там закружили и воздушные демоны, привлеченные свечением их силы. Джардир потянулся за плащом-невидимкой, готовый в него закутаться, но Пар’чин, конечно, забрал и его.

Сын Джефа покачал головой:

– Если мы не одолеем их одним гайсаком, нам нечего делать в Анох-Сане.

Джардир с любопытством взглянул на него. Смысл слова был ясен: сочетание красийского «гай», означавшего «демон», и «сак», означавшего «невооруженный», – но раньше он его не слыхал.

– Шарусак разработали для убийства людей людьми. – Пар’чин поднял меченый кулак. – Пришлось немного изменить его, чтобы метки заработали как надо.

Джардир скрестил кулаки перед сердцем и отвесил традиционный неглубокий поклон, которым осваивающий шарусак ученик приветствует мастера. Он сделал это безукоризненно, но Пар’чин, разумеется, различил в его ауре сарказм.

Джардир простер руку в сторону стремительно приближавшихся полевых демонов.

– С нетерпением жду первого урока, Пар’чин.

Глаза Пар’чина сузились, но губы тронула улыбка. Лицо затуманилось, а одежда слетела, и он остался в одном буром бидо. Джардир впервые по-настоящему увидел, во что превратился друг. В Меченого, как называли его северяне.

Стало ясно, почему землепашцы считали его Избавителем. Каждый дюйм видимой плоти покрывали метки. Некоторые были большими и мощными. Ударные метки. Запрещающие. Метки нажима. Демон, как и Джардир, не мог дотронуться до Пар’чина, если тот не хотел, а его удары и пинки разили алагай скорпионьими жалами.

Другие метки, окружавшие глаза, уши и рот, были столь мелки, что едва читались; они управляли более тонкими способностями. Руки и ноги испещрялись метками среднего размера. В целом его тело покрывали тысячи рисунков.

Этого хватало, чтобы изумиться, но Пар’чин всегда был художником в меточном ремесле. Его узоры, простые и действенные, отличались такой красотой, что устыдились бы иллюстраторы Эведжана – дама, всю жизнь прокорпевшие за копированием и разрисовкой священного текста чернилами, приготовленными из крови героев.

По сравнению с творением сына Джефа метки, которые вырезала в плоти Джардира Инэвера, были грубы. Ей пришлось бы освежевать его заживо, чтобы приблизиться к результату Пар’чина.

По меткам струилась магия, потрескивая, как поленья в костре. Они пульсировали и мерцали, загораясь и тускнея в завораживающем ритме. Это было видно и без меточного зрения. Пар’чин больше не выглядел человеком. Он был похож на серафима Эверама.

Полевые демоны уже приближались; они ускорились при виде добычи, растянувшись в длинный строй с интервалами в несколько неравных прыжков друг от друга. Если бой с первым затянется, то набежит второй, а потом – следующий, пока не придется сражаться со всеми сразу. Джардир напрягся, готовый броситься на помощь другу, когда тому станет туго.

Пар’чин отважно шагнул навстречу тварям, но это была бравада воина. С такой оравой не справиться никому.

Но товарищ опять удивил, грациозно схватив первого демона и обратив против подземника его собственную инерцию безупречным круговым броском шарусака. Щелкнув, как хлыст, шея полевого демона сломалась за секунду до того, как Пар’чин его отпустил. Точно прицелившись, он швырнул мертвого алагай в следующего, и обе твари покатились по земле.

Теперь Пар’чин засиял вовсю. За секунды соприкосновения он изрядно напитался магией от первого демона. Он рванулся вперед и топнул по голове живого демона пяткой, расписанной ударными метками. Полыхнула магия, и, когда Пар’чин повернулся к следующему в строю, Джардир увидел, что череп предыдущего демона раскололся, как арбуз.

Звук удара и визг отвлекли внимание Джардира. Пока он наблюдал за Пар’чином, воздушный демон спикировал на него самого и расшибся о меточное поле, которое окружало корону Джардира на несколько шагов во все стороны. В том числе – сверху.

«Считай меня глупцом, Эверам», – выбранил себя Джардир. В былые дни он не был бы столь беспечен, чтобы не следить за обстановкой вокруг. Пар’чин опасался, что его расслабило копье – и, возможно, он был прав, – но корона оказалась коварнее. Джардир начал терять бдительность. В Анох-Сане ему это аукнется. В Ущерб князьки демонов показали, что все еще могут до него дотянуться.

Джардир схлопнул поле, и воздушный демон тяжело грохнулся оземь. Больше ошарашенный, чем разбившийся, он попытался подняться, но, как давным-давно объяснил наставник Керан, воздушные демоны медлительны и неуклюжи на земле. Тонкие кости, которые натягивали перепонку крыльев, просели, не будучи призваны выдерживать полный вес демона, а задние лапы твари, в основном пребывавшие в состоянии покоя, согнулись в коленях, не в силах выпрямиться.

Не дав демону подняться, Джардир налетел на него, подсек конечности и, пользуясь собственным весом, вторично выбил из него дух. Рубцовые метки на кистях Джардира были не столь замысловаты, как у Пар’чина, но мощны. Он сел на грудь демона достаточно высоко, чтобы помешать тому дотянуться когтями задних лап, и придавил его крылья коленями. Левой рукой взял за горло, и метки нажима, врезанные в другую ладонь, зажглись, умножая силу ударов, которые он снова и снова направлял в хрупкую глазницу, расположенную сразу над зубастым клювом. Ударные метки на кулаке пылали, и вот он почувствовал, как кость треснула и наконец раскололась.

Тогда он Втянул, как показал Пар’чин, и ощутил, как в него, наполняя силой, втекает магия алагай, накопленная в сердцевине Ала.

К нему ринулся второй воздушный демон, но на сей раз Джардир был готов. Он давно усвоил, что, ныряя, воздушные демоны задают себе направление при помощи длинных крючковатых когтей на сгибе крыльев. Ими это существо может оторвать голову, а затем расправить их, умерить инерцию падения, схватить добычу когтями задних лап и, изо всей мочи взмахнув крыльями, вознестись в небеса.

Пылая магией, Джардир с невероятной прытью схватил демона за крыловую кость сразу под главным когтем. Крутанувшись, он рванулся вперед, не позволяя демону расправить крылья, и припечатал его к земле со всей силой, которую тот вкладывал в свой нырок. Кости сломались, и демон заверещал, извиваясь в агонии. Джардир быстро добил тварь.

Подняв глаза, он увидел, что Пар’чин теперь с головой погрузился в работу. Друг убил пятерых демонов, но окружало его втрое больше.

Однако не казалось, что он в опасности. Демон бросился на него, и Пар’чин растаял. Алагай пролетел насквозь и врезался в своего сородича, образовав клубок из зубов и когтей.

Мигом позже Пар’чин соткался заново позади одной твари, поймал ее под передние лапы и сомкнул на шее пальцы в захвате шарусака. Звучно щелкнуло, и к нему подступил следующий демон. Сын Джефа снова растворился в воздухе, материализовался в паре шагов поодаль и пнул демона в брюхо. Вспыхнули ударные метки на подъеме ступни, и алагай отлетел на несколько футов.

Джардир был величайшим мастером шарусака на свете, но даже он едва выстоял в поединке с Пар’чином-призраком. Для алагай с их могучими телами и крошечными мозгами такая схватка была катастрофой.

– Ты жульничаешь, Пар’чин! – крикнул Джардир. – Новые способности тебя распустили!

Сын Джефа схватил алагай за челюсти и старательно разжимал их за пределы возможного. Демон пронзительно взвыл, неистово вырываясь, но не сумел разомкнуть захват. Пар’чин посмотрел на Джардира, в ауре играло веселье.

– Говорит человек, который прячется за меточным полем короны. Если отдохнул, то показывай, как надо делать.

Джардир рассмеялся и распахнул свое одеяние. Тело Пар’чина было жилистым; мышцы переплетались, как канаты, резко контрастируя с грудой мускулов Джардира – широким полотном, на котором Инэвера начертала метки ножом. Он резко сократил протяженность меточного поля короны и ринулся в самую толчею. На него прыгнул полевой демон, но Джардир без труда, с подворотом сломал ему переднюю лапу и отпустил ее точно вовремя, чтобы крутануться и наподдать следующему в основание черепа. Ударной метки на стопе хватило, чтобы убить тварь на месте, переломив хребет.

Голодное бешенство оставшихся демонов преобразилось после схватки с Пар’чином в осторожное наступление: они кружили, утробно и угрожающе рыча в поисках бреши. Джардир глянул на Пар’чина, отступившего для лучшего обзора. Его запрещающие метки горели вовсю, и Джардир различил границу меточного поля, которое они образовывали. Оно распространялось на несколько футов во всех направлениях, как невидимый пузырь из непроницаемого стекла.

Той ночью в Лабиринте его собственные воины были готовы назвать Пар’чина Избавителем. Тогда Джардир думал, что дело только в Копье Каджи, но Пар’чин был, похоже, рожден для власти. Это инэвера.

Но предназначение к власти не было доказательством того, что он – Шар’Дама Ка. Пар’чин не заплатил за власть последнюю цену, отказавшись принять бразды правления, которые вручал ему народ. Ему еще предстояло многому научиться.

– Смотри, Пар’чин, – пригласил Джардир, демонстративно расставив ноги в стойке шарусака дама.

Он сделал вдох, вбирая, принимая и отбрасывая все, что его окружало вкупе с мыслями и эмоциями. Взглянул на демонов спокойным, расслабленным взором, готовый мгновенно отреагировать.

Он притворился, будто отвлекся, ослабил бдительность, и алагай заглотили приманку. Кольцо вокруг него резко пришло в движение, и полевые демоны – все как один – устремились к нему с точностью таранщиков.

Джардир не трогался с места, но его гибкий, словно пальмовый лист, стан изгибался и склонялся, по мере того как он уворачивался и отбивал наскоки. Он большей частью обходился тылом кисти, отводя клыки и когти, ударяя по лапам или вискам ровно в мере, не позволявшей к нему прикоснуться. Ошарашенные твари отлетали кубарем, нисколько не пострадав.

– Ты сражаешься или играешь с ними? – осведомился Пар’чин.

– Я учу тебя, – ответил Джардир, – и ты поступишь мудро, если усвоишь урок. Ты, может быть, и овладел магией, однако дама посмеются над твоим шарусаком. В катакомбах под Шарик Хора преподают не только догмы. В гайсаке есть плюсы, но ты еще многого не умеешь.

Джардир исторгнул из короны сгусток энергии, сбивая с ног алагай, которые откатились, как от удара о защитную стену. Рыча, они встряхнулись и вновь закружили.

– Давай, – поманил Джардир, показывая, как ставить ноги. – Встань правильно, начнем занятие.

Пар’чин растаял, сформировался заново рядом и безупречно воспроизвел стойку Джардира. Тот одобрительно хмыкнул.

– Будешь сражаться, не обращаясь в пар. Шарусак – это вечная борьба за жизнь, Пар’чин. Без страха за свою ты его не освоишь.

Пар’чин встретился с ним взглядом и кивнул:

– Что верно, то верно.

Когда демоны снова пошли в наступление, Джардир насмешливо подмигнул Пар’чину:

– Только не думай, что преподам тебе все мои хитрости.

Джардир смотрел, как солнце испепеляет тела алагай, которых они использовали вместо чучел для отработки шарусака. Покуда тянулась ночь, привлеченные шумом битвы, явились демоны более сильные, чем полевые и воздушные. В итоге Джардиру и Пар’чину пришлось отбросить притворство и вступить в ожесточенный бой, уничтожая их сугубо гайсаком.

Но теперь враги лежали у их ног, а они с Пар’чином показывали им солнце.

Проживи Джардир хоть тысячу лет, ему бы это зрелище не наскучило. Кожа демонов вмиг начала обугливаться, постепенно разгораясь, как сухое дерево, после чего взорвалась снопами пламени и обдала лицо жаром. Это было ежедневным напоминанием: как бы ни было темно ночью, Эверам непременно вернется во всей своей силе. Миг, когда надежда перевешивала бремя его задачи освободить свой народ от алагай. Мгновение, в которое он чувствовал себя единым целым с Эверамом и Каджи.

Он посмотрел на Пар’чина, гадая, что прозревал в пламени его нечестивый аджин’пал. С исчезновением теней угасло и коронное видение, но аура аджин’пала еще немного просматривалась, полная надежды и целеустремленности.

– Ах, Пар’чин, – проговорил Джардир, привлекая его внимание, – помнить наши различия так легко, что я порой забываю о сходствах.

– Честное слово, – печально кивнул Пар’чин.

– Как ты нашел затерянный город? – спросил Джардир.

При свете дня Арлен не мог прочесть ауру Джардира, но острый, пытливый взгляд спутника дал понять, что это не случайный вопрос. Джардир придерживал его, выгадывая время и намереваясь застать Арлена врасплох, когда тот расслабится.

И преуспел. Арлен понял, что в этот миг выдал лицом намного больше, чем предпочел бы утаить. В голову пришел десяток лживых ответов, но он их отбросил. Если суждено пройти этот путь вместе, придется быть братьями – честными и доверяющими друг другу, иначе задуманное потерпит крах, еще не начав воплощаться в жизнь.

– У меня была карта, – ответил он, зная, что этим расспросы не ограничатся.

– И где же ты ее взял? – поднажал Джардир. – Не в песках же нашел. Такая хрупкая вещь давно бы рассыпалась.

Арлен глубоко вздохнул, выпрямил спину и встретился с ним взглядом.

– Выкрал из Шарик Хора.

Джардир спокойно кивнул, как разочарованный родитель, уже знающий, что натворил ребенок.

И все же Арлен учуял растущий гнев. Гнев, которого разумный человек не проигнорирует. Он подобрался, прикидывая, сумеет ли одолеть Джардира при свете дня, если дело дойдет до поединка.

«Достаточно сорвать с него корону», – подумал он, понимая, что сказать это куда проще, чем выполнить. Легче забраться на гору без веревки.

– Как тебе удалось? – спросил Джардир тем же утомленным тоном. – Ты не мог проникнуть в Шарик Хора один.

– Мне помогли.

– Кто? – не унимался Джардир, но Арлен лишь понурил голову. – А, – произнес Джардир, – Аббан. Его не раз ловили на подкупе дама, но я не думал, что даже он настолько смел и способен так долго и безнаказанно мне лгать.

– Он не дурак, Ахман, – отозвался Арлен. – Ты бы убил его или, хуже, учинил бы над ним какое-нибудь варварство – отрезал бы, например, язык. Не отрицай. Так или иначе, он не виноват. Он был мне кровно обязан, и я захотел в уплату долга карту.

– Это не снимает с него ответственности, – возразил Джардир.

Арлен пожал плечами:

– Что сделано, то сделано, и он оказал миру услугу.

– Неужели? – спросил Джардир. Его невозмутимость улетучилась, он гневно взглянул на Арлена и придвинулся так, что оба оказались нос к носу. – Что, если для копья еще не пришло время, Пар’чин? Мы, может быть, не готовы к нему, а ты отверг инэверу, вернув его преждевременно? Вдруг, Пар’чин, мы из-за вашей с Аббаном самонадеянности проиграем Шарак Ка?

Он говорил все громче, пока Арлен не ощутил себя раздавленным. Кража свитка и раньше казалась ему поступком неблаговидным, но он бы вновь его похитил даже сейчас.

– Да, не исключено, – согласился он. – И если так, вина лежит на нас с Аббаном.

Он выпрямился, подался назад и выдержал яростный взгляд Джардира, ответив таким же.

– Но может быть, мы скорее бы победили триста лет назад, когда человечество насчитывало миллионы душ, а ваши проклятые дама утаивали боевые метки, храня эти карты в башне суеверия. На ком тогда бремя ответственности? Что, если именно это нарушило блистательный замысел Эверама?

Джардир задумался, и в нем чуть поубавилось агрессии. Арлен понял знак и быстро отступил. Он встал, подбоченившись, не выказывая ни желания ссориться, ни покоряться.

– Будь у Эверама план, он бы с нами не поделился, – сказал Арлен.

– Кости… – начал Джардир.

– …магические, с этим никто не спорит, – перебил его Арлен. – Это не делает их божественными. И они не говорили Инэвере, что ты должен удержать меня от похода в Анох-Сан. Они лишь предложили использовать меня, когда вернусь.

Гнев Джардира поубавился еще больше, когда он обдумал услышанное. Старый друг мог быть глупцом в вопросах веры, но он был честным глупцом. И искренне верил, что поступает правильно, бросая Арлена в безвыходном положении и пытаясь примириться с лицемерностью Эведжаха.

Арлен развел руками:

– У нас два выхода, Ахман. Либо мы спорим на отвлеченные темы, либо, как можем, сражаемся в Шарак Ка тем, что имеем, а после победы выясняем, кто из нас прав.

– Тогда, сын Джефа, выход только один, – кивнул Джардир.

Шли дни, и непрочное согласие сохранялось. Джардир, как никогда, контролировал свою магию, ошеломленный могуществом, таящимся в кончиках пальцев, и собственным былым невежеством.

Но при всех их подвижках с каждым часом приближался Ущерб. Заряженные магией, они с Пар’чином развивали огромную скорость, но Анох-Сан все равно был далек, а им еще предстояло расставить силки.

– Когда мы отправимся в затерянный город? – спросил однажды утром Джардир, пока они ждали рассвета, чтобы показать солнце убитым за ночь демонам.

– Сегодня к ночи, – ответил Пар’чин. – Время учиться прошло.

С этими словами он обратился в туман. Джардир пристально проследил коронным видением, как сын Джефа скользнул вниз в один из многих ходов, по которым магия просачивалась на поверхность Ала. Жизненная сила Эверама, искаженная Най.

Пар’чин исчез всего на мгновение, но, когда возник вновь, сопроводивший его поток магии дал Джардиру понять, что старый друг проделал поистине длинный путь.

В руках он держал два предмета: плащ и копье.

Джардир потянулся за копьем до того, как Пар’чин материализовался полностью. Сперва рука прошла насквозь, но он попытался снова и, схватив наконец, выдернул его из рук Пар’чина.

Он выставил копье перед собой, ощущая, как в том пульсирует сила, и зная, что это подлинное Копье Каджи. Без него он чувствовал себя опустошенным. Оболочкой Ахмана Джардира. Теперь оно вернулось, и его сердце наконец успокоилось.

«Больше мы не разлучимся», – пообещал он.

– Это тебе тоже понадобится.

Джардир вскинул взгляд в тот самый миг, когда Пар’чин швырнул ему плащ-невидимку Лиши Свиток. Он успел поймать его прежде, чем пола́ коснулась земли.

Джардир раздраженно уставился на Пар’чина:

– Ты оскорбляешь госпожу Свиток таким неуважением к ее чудесному плащу.

Подарок Лиши не был столь судьбоносным, как копье, но благодаря тонкой ткани и придаваемой ею невидимости даже для самых опасных алагай Джардиру показалось, что их безумный план может осуществиться.

– Как ты спрячешься, когда алагай придут к усыпальнице Каджи? – спросил Джардир, не дождавшись ответа. – У тебя тоже есть плащ?

– Мне он не нужен, – сказал Пар’чин. – Я мог бы начертить в воздухе метки невидимости, но даже это слишком хлопотно.

Он вытянул руки, развернув кисти ладонями вверх. На предплечьях были вытатуированы метки невидимости.

Они засветились, хотя остальные, покрывавшие кожу Пар’чина, остались темными. Метки разгорелись так ярко, что Джардир перестал различать отдельные символы, и вот сын Джефа расплылся почти так же, как становился бесплотным, – сделался прозрачным и размытым. От этого зрелища у Джардира закружилась голова. Что-то настойчиво побуждало его отвернуться, но в душе он знал, что не найдет Пар’чина, когда посмотрит опять, даже если тот не двинется с места.

Через мгновение Пар’чин вернулся. Метки поблекли и снова стали читаемыми. Джардир пробежался по ним взглядом, и в горле встал ком. Они словно начертаны от руки четким округлым почерком Лиши Свиток – такие же были вышиты на его плаще.

В ином случае сердце его наполнилось бы восторгом при виде искусной работы возлюбленной, но не сейчас.

– Госпожа Лиша расписала твою плоть? – Он не хотел сопровождать вопрос рыком, но не сдержался. Мысль о том, что его суженая дотрагивалась до голой кожи Пар’чина, была невыносима.

Пар’чин, к облегчению Джардира, мотнул головой:

– Метил сам, но разработка ее, так что я скопировал манеру. – Он почти любовно погладил символы. – Хранят частицу Лиши при мне.

Он говорил не все. Его аура буквально пела об этом. Джардир проник коронным видением глубже и наткнулся на картину, воспламенившую его умственный взор. Лиша и Пар’чин катаются голыми в грязи, набрасываясь друг на друга, словно животные.

У Джардира заколотилось сердце, отзываясь гулким стуком в ушах. Лиша и Пар’чин? Возможно ли это, или он столкнулся с несбывшейся фантазией?

– Ты увлек ее на подушки, – обвиняющим тоном вымолвил он, зорко отслеживая в ауре Пар’чина ответ.

Но та потускнела, сила Втянулась вглубь. Джардир попытался ее прозондировать, но коронное видение натолкнулось на незримую стену до того, как он добрался до своего аджин’пала.

– Если я позволил время от времени читать мою поверхностную ауру, это не значит, что можно лезть мне в голову, – сказал Пар’чин. – Посмотрим, как это понравится тебе.

Джардир испытал тянущее чувство, когда Пар’чин Втянул магию, проведя ее через все Ахманово существо, поглотив и Познав его близко, как любовника. Он попытался пресечь Тягу, Пар’чин застал его врасплох, но, когда Джардир стал готов защититься, все закончилось.

Джардир наставил на него копье:

– Я убивал людей и за меньшие оскорбления, Пар’чин.

– Тогда тебе повезло, что я более цивилизован, так как ты оскорбил первым, – отозвался тот.

Джардир стиснул зубы, но проглотил обиду.

– Если ты возлежал с моей суженой, я имею право знать.

– Она тебе не суженая, Ахман, – возразил Пар’чин. – Я слышал, как на скале она сказала тебе это в лицо. Она скорее отдастся демонам, чем станет твоей пятнадцатой женой или даже первой.

Пар’чин насмехался над ним.

– Если ты слышал эту интимную беседу, Пар’чин, то знаешь, что она носит моего ребенка. Если ты хоть на миг допускаешь, что можешь на нее претендовать…

Пар’чин пожал плечами:

– Да, она красивая женщина, и я на нее посматривал. Пару раз поцеловал, а как-то однажды зашел дальше.

Джардир сжал копье крепче.

– Но она не моя, – продолжил Пар’чин. – И никогда не была моей. И не твоя, Ахман, с ребенком или нет. Если ты этого не усвоишь, твое дело пропащее.

– Значит, ты больше не желаешь ее? – спросил Джардир, не веря ушам. – Не может быть. Она блещет, как солнце.

Послышался быстрый топот копыт, и Пар’чин с улыбкой повернулся к своей дживах ка, мчавшейся во весь опор в предрассветной мгле. Она ехала без седла на огромной кобыле, ведя за собой четырех таких же здоровенных лошадей. Их копыта, ярко светившиеся от магии, пожирали расстояние со скоростью вдвое большей, чем у красийского скакуна.

– У меня свое солнце, Ахман, – сказал Пар’чин. – Два спалят дотла.

Устремившись навстречу жене, он ткнул в сторону Джардира пальцем:

– Ты уже получил достаточно солнца, чтобы превратить землепашеский край в очередную пустыню. Подумай об этом.

Ренна спрыгнула с лошади, и Арлен поймал ее в объятия, целуя в ответ. Он сосредоточился, приводя в действие наплечные метки тишины. Арлен не думал, что Джардир возразит, хотя и увидит магию и поймет, что они скрывают свои слова. Мужчина имеет право поговорить с женой наедине.

– Все ли в порядке в Лощине? – спросил Арлен.

Ренна тоже увидела магию и ответила, уткнувшись ему в грудь, чтобы нельзя было прочесть сказанное по губам:

– В порядке, насколько возможно. Надеюсь, ты прав – эта луна будет легкой. Они не готовы к большему, тем более без нас.

– Доверься мне, Рен, – сказал Арлен.

Не отрываясь, Ренна дернула подбородком, и Арлен понял, что она указывает ему за спину, на Джардира.

– Ты уже сказал ему?

– Ждал тебя, – покачал головой Арлен. – Скажу, как только взойдет солнце.

– Можешь пожалеть, что сперва отдал ему копье.

Арлен пожал плечами и улыбнулся:

– Это не домин шарум с кучей правил честного поединка. Если дела пойдут плохо, меня же подстрахует Ренна Тюк?

Ренна поцеловала его:

– Всегда.

Джардир отвел глаза, давая Пар’чину и его жене побыть вдвоем. Ее прибытие с лошадьми сулило скорую отправку на встречу с принцами алагай, и Джардиру не терпелось пройти испытание, но он также досадовал. Вдвоем они с Пар’чином наконец-то начали достигать согласия. Непредсказуемая дживах ка могла нарушить хрупкое равновесие.

И вот над горизонтом показалось солнце. Джардир глубоко вздохнул, погружаясь в утреннюю медитацию, тогда как трупы алагай дымились и возгорались. Эверам всегда восстанавливал порядок вещей. Джардир должен и впредь следовать инэвере.

Когда пламя погасло, они отвели лошадей в конюшню за потаенной башней. При близком рассмотрении животные предстали гигантами, величиной с верблюдов. Дикий мустанг, скитавшийся по зеленым землям, набрался сил в еженощной борьбе с алагай. Шарумы Джардира поймали и укротили сотни таких, но эти особи были поистине великолепны.

Черный жеребец, упрятанный в меченую броню и увенчанный парой металлических рогов, способных проткнуть скального демона, тыкался мордой в руку Пар’чина и мог быть только его прославленным Сумеречным Плясуном. Пегая кобыла дживах ка была почти такого же роста, вся в метках, начертанных на пятнах и вырезанных на копытах.

Были еще два жеребца и кобыла, все с мечеными седлами и копытами. Могучие бестии – удивительно, что Сумеречный Плясун удерживал их в строю. Они били копытами и становились на дыбы, но проследовали за ним в стойло.

– Нас только трое – зачем пять лошадей? – вопросил Джардир. – Пар’чин, кого еще ты позвал в этот священный поход? Ты заявляешь, что нуждаешься в моей помощи, но держишь в неведении насчет твоих планов.

– Планировалось, что нас будет трое, Ахман, но возникло препятствие. Надеюсь, ты поможешь его устранить.

Джардир непонимающе взглянул на него. Пар’чин вздохнул и кивнул в сторону дальней стены конюшни:

– Иди за мной.

Он убрал с пути старый коврик, с которого осыпались пыль и сено. Под ним скрывался люк с кольцом на крышке. Подняв ее, сын Джефа спустился во тьму. Джардир настороженно последовал за ним, не забывая, что сзади идет дживах ка Пар’чина. Джардир не боялся ее, но аура показала, что она сильна. Достаточно, чтобы дать Пар’чину серьезное преимущество, если дойдет до схватки.

Коронное видение восстановилось, когда они соскользнули во мрак, но метки Пар’чина и так зажглись, рождая бегущие тени, по мере того как сын Джефа вел их к тяжелой двери, окованной сталью и покрытой мощными метками.

Пар’чин отворил ее, и свет упал на узников – мужчину и женщину в одних бидо.

Обнявшиеся Шанджах и Шанват подняли глаза, щурясь от внезапного света.

Глава 8 Настоящий воин

333 П. В., осень

Избавитель!

Шанджат и Шанвах вскочили на ноги и бросились в стороны. Без покрывал и одежды румянец и виноватое выражение на лицах были очевидны.

Их ауры и правда соответствовали виду, смущение и стыд стали почти осязаемы. Джардир оценил ситуацию, и глаза его потемнели. Пусть Шанвах легла с Шанджатом добровольно, она его дочь! И племянница Джардира. У Джардира не осталось другого выхода, как только приговорить старого друга к смерти.

Он мрачно рассмотрел эту мысль. Шанджат служил ему верой и правдой еще с детских времен, проведенных в шарадже, и был хорошим мужем его сестре Хошвах. К тому же Шанджат и его шарумы весьма пригодятся Джардиру на Первой войне. Может быть, удастся отложить приговор до окончания Шарак Ка. Дать верному слуге возможность погибнуть на когтях алагай, с честью уйти одиноким путем и предстать перед судом Эверама.

– Прости нас, Избавитель, мы подвели тебя! – возопил Шанджат, не дав Джардиру вымолвить ни слова. Он и Шанвах упали на колени и уткнулись лбами в грязный пол. – Клянусь Эверамом, мы сделали все, чтобы бежать и продолжить искать тебя, но Пар’чин…

– …укрепляет нашу камеру магией хора, – встряла Шанвах.

Из-под ее грязных ногтей сочилась кровь. Джардир видел в меточном свете борозды, которыми они с отцом покрыли каждый дюйм их темницы.

Он оглядел помещение, не находя ни одежды, ни покрывал. Конечно, Пар’чин раздел их и обыскал, прежде чем заточить. Даже он не настолько глуп, чтобы оставить им орудия для побега. В камере не было ничего, кроме ночного горшка с крышкой, слишком маленького и хрупкого, чтобы превратить его в действенное оружие.

Джардиру вдруг стало стыдно. Преступны ли родительские ласки во мраке темницы? Он был готов допустить худшее, приговорить к смерти старейшего друга, единственная вина которого проистекала из страха не исполнить перед господином свой долг.

– Всегда скор на расправу с товарищем, – обронил Пар’чин, и Джардир скрипнул зубами.

Дочь с отцом же оставались на коленях. Шанджат хотел продолжить объяснения, но замялся, и Шанвах сказала за него:

– Избавитель, нас захватил не Пар’чин.

Большинство отцов пришло бы в ярость, заговори за них с Избавителем дочь, но Шанджат лишь благодарно взглянул на нее, к тому же дочь была кай’шарумом, элитным воином Красии.

Шанвах подняла глаза, оценивая дживах ка Пар’чина.

– Ее шарусак жалок, Избавитель. С ней и ребенок справится. Но ее магия сильна. Она превзошла нас, несмотря на ночную мощь. Наши щиты и копья превратились в щепки.

В ауре Шанвах проступило страдание. Джардир прозондировал ее током магии, как научил Пар’чин, и узрел картину: Инэвера велит Шанвах найти пропавшего Избавителя. Ее первое задание – настолько почетное, что та еле сдерживает гордость. Возможность показать Избавителю и Дамаджах, чего она стоит.

И она потерпела поражение. Сокрушительное.

Другое видение: ее побеждает дживах Пар’чина.

– Пар’чин сразил меня так же, племянница, – сказал Джардир. – Ты хорошо обучена, но было неразумно бороться с его дживах ка… – он встретился глазами с Ренной, – в ночи. Днем она более беззащитна перед шарусаком и не ровня тебе.

Дживах Пар’чина метнула в него яростный взгляд. Джардир почувствовал, как ауры сдвинулись и равновесие восстановилось. Шанвах по-новому посмотрела на Ренну. Оценивая ее, как хищник.

Джардир махнул рукой, веля своим воинам встать, и гневно повернулся к Пар’чину:

– Если с моими шурином и племянницей обращались дурно…

– Не было этого, – отмахнулся Пар’чин. – Спроси у них сам.

– Нет, Избавитель, – подтвердил Шанджат, когда Джардир на него оглянулся. – После многих дней, что мы искали тебя, нам предоставили пищу, воду и отдых. Увечья, нанесенные нам дживах ка Пар’чина, он исцелил.

Он посмотрел на дочь, и его аура засияла любовью.

– И я не жалею, что у меня появилось время узнать мою дочь.

Джардир хорошо его понял. Он мало что знал о собственных дочерях, в далеком детстве забранных во дворец дама’тинг. Эти двое оказались заперты как люди чужие, но, оставшись во тьме, отец и дочь вновь обрели друг друга.

– Я решил, что им будет полезно поразмыслить несколько дней, – подал голос Пар’чин.

– И что теперь? – осведомился Джардир. – Я не позволю позорить их дальнейшим заточением, Пар’чин.

– Я бы не показал их тебе, если бы собирался держать под замком. Мы выступаем в сумерки, и некому будет кормить их и выносить горшок. Возьмем их с собой.

Джардир помотал головой:

– Пар’чин, они не готовы проделать намеченный нами путь. Отпусти их. Мы так или иначе покончим с делом до того, как они доберутся до Дара Эверама.

Пар’чин тоже покачал головой, но молча.

Джардир послал ему угрожающий взгляд:

– А если я все равно их освобожу? Что сделаешь тогда?

– Я бы в итоге поверил, что на первое место ты все-таки поставишь Шарак Ка. Мозговые демоны пожирают людские воспоминания в один присест. Человек даже не понимает, что с ним что-то случилось. Они способны внушать команды, которые остаются в силе при свете дня. Шпионы могут сновать повсюду, Ахман, а у нас есть только одна попытка покончить с этим. Чем меньше людей будет знать, что мы живы, тем лучше.

– Шар’Дама Ка! – Выкрик потряс Джардира.

Когда это было, чтобы Шанджат заговорил, не будучи спрошен? Он повернулся к старому другу, и тот глубоко поклонился:

– Избавитель, если тебе предстоит опасный путь, наш долг – охранять тебя ценой собственной жизни.

Шанвах кивнула:

– Дамаджах приказала не возвращаться без тебя. Она не простит, если мы бросим тебя в беде.

– Если у них есть смелость, они помогут нам в Анох-Сане, – заметил Пар’чин. – Не стоит недооценивать князей. Поддерживая поле, ты ограничишь свои силы. Нас одолеют, даже если с нами будет Ренна.

– Если два воина способны склонить чашу весов в нашу пользу, то почему не привести войско? – спросил Джардир.

– И где его спрятать? – парировал Пар’чин. – Я могу нарисовать метки невидимости вокруг двоих, но большее число оповестит мозговиков о нашем присутствии, и все пойдет насмарку.

Джардир вздохнул. Он не мог отрицать, что с этими двумя ему было спокойнее, благо они уравновесили силы и ликвидировали перевес, возникший после прибытия дживах ка Пар’чина.

– Мы достигнем затерянного города за пять дней, если затопчем достаточно демонов, чтобы зарядить лошадей, – сказал Пар’чин, когда они упаковывали пищу и воду, готовясь к переходу через пустыню. За глинистыми пустошами им вряд ли удастся пополнить припасы. – Если постараемся хорошенько – за четыре.

– Это оставляет нам мало времени, Пар’чин, чтобы подготовиться до Ущерба, – заметил Джардир.

Сын Джефа пожал плечами:

– Мы же не хотим там наследить, так что чем меньше, тем лучше. В любом случае, когда окажемся на месте, нам не останется ничего, кроме как ждать. Готовить к предстоящему себя, а не гробницу.

– Шанджату и Шанвах нужны новые копья и щиты, – сказал Джардир.

– У меня есть в пустыне тайник, – ответил Пар’чин. – А пока я могу расписать их воронцовыми метками, и мы сообща отработаем гайсак.

– Разумно, – согласился Джардир. – Я знаю, на что способны мои воины, но не видел в деле твою дживах.

– Я начал учить ее несколько месяцев назад, – сказал тот. – Она быстро схватывает.

Джардир терпеливо кивнул и кликнул всех пятерых на тренировку, пока солнце еще высоко. Пар’чин и его дживах достали кисти и нарисовали на кулаках, локтях и ступнях Шанджата и Шанвах ударные метки. Рукава одежды, им возвращенной, обрезали, чтобы подставить символы воздуху.

Как ожидалось, воины Джардира быстро усвоили гайсак, но в шарусаке дживах Пар’чина была настолько слаба, что ее превзошел бы и новичок. Шанвах не покривила душой в своей оценке. Если на то пошло, она еще мягко выразилась.

– Ты продолжаешь неправильно ставить ноги, – сказал Джардир, когда та закончила шарукин. Он уже десять раз поправил ее стойку, но Ренна все равно не могла на ней сосредоточиться.

– Какая разница? – спросила она. – Таким движением я враз заеду демону по морде.

– Разница в том, дура, что, если за ним набросится второй, ты не успеешь восстановить равновесие! – отрезал Джардир. – Алагай’шарак не игра, где можно завтра отыграться!

– Это я знаю, – отозвалась Ренна.

Угрюмо, но он поверил. Она старалась встать правильно, но движение не давалось. С его стороны было несправедливо ждать, что за какие-то дни она научится тому, чему его воины учились всю жизнь, но и нянчиться с нею некогда.

– Шанвах будет тренировать тебя на каждом дневном привале, – распорядился Джардир.

– Что? – дружно воскликнули обе.

Джардир посмотрел на племянницу:

– Она не должна пострадать. Ты должна отбросить все чувства, вызванные твоим заточением.

Шанвах приняла свои эмоции, скрестила кулаки и поклонилась:

– Воля твоя, Избавитель.

– Тебя это касается вдвойне, Рен, – сказал Пар’чин. – Тебе нужны эти уроки, но не забывай, что ты намного сильнее ее, а в новолуние вы обе понадобитесь целыми и невредимыми. Ты учишься, а не воюешь.

Ренна сплюнула в пыль.

– Не сломаю ничего, что нельзя залечить.

Обе ушли тренироваться, и Пар’чин покачал головой:

– Небось пожалеет, что так сказала?

– Сильнее, чем ты думаешь, Пар’чин, – ответил Джардир. – Но я видел в ее ауре гордость. Все воины должны понимать свои недостатки, если хотят их преодолеть. – Он проводил женщин взглядом. – Шанвах преподаст тот же урок, что твоя дживах преподала ей.

– Тогда, возможно, Избавителем станет она, – рассмеялся Пар’чин.

Спустя несколько часов Арлен мерил шагами конюшню, следя за заходящим солнцем. Еще немного – и они тронутся в путь. Ему не терпелось приступить к делу. Его замысел ставил на кон судьбу всего мира.

«Вдруг я не прав? – подумал он. – Кем я себя возомнил? Всего-навсего какой-то тупой Тюк из Тиббетс-Брука, который собирается разворошить осиное гнездо палкой и считает себя намного умнее ос».

Но в душе он знал, что это единственный выход. Люди, которых они оставляли в тылу, стали сильны. Они выстоят. Им придется. Хорониться за метками каждое новолуние – провальная стратегия. Демонов намного больше, а люди не могли пометить весь мир. Города, построенные на великих метках, когда-нибудь достигнут критической массы, но дадут только начальное преимущество.

Скрипнули половицы, и Ренна вырвала его из раздумий. Он было вздохнул с облегчением, но затем посмотрел на нее: синяки и кровь, глаз заплыл. Кровавую корку бороздили слезы, а левой рукой она поддерживала сломанную правую.

– Ты жива, Рен? – спросил он.

Ренна помедлила, удивленная его присутствием. Было ясно, что она пришла в конюшню, желая побыть в одиночестве. Устало поведя плечами, она прошмыгнула мимо него в стойло Заруки. Там привалилась к перегородке и сползла на пол. Зарука тыкалась мордой ей в щеку, она же с шипением вытянула руку и удержала на месте, дожидаясь, пока магия крови срастит кости.

Арлен кивнул и оставил ее одну. В башне он нашел Шанвах и ее отца, они весело готовили ужин. Девушка была на семь лет моложе Ренны и не обладала ее способностью исцеляться, но на ней не осталось ни царапины. Она выглядела свежей, как рассвет.

«Ох, Рен!»

Он покачал головой. Джардир прав. Ренна остро нуждалась в таком уроке. Арлен однажды попробовал научить ее сам – и потерпел фиаско. Ей нравилось быть сильной и до дрожи запугивать людей. С учетом пережитого это не удивляло, но…

«Най наплевать на тяготы воина», – услышал он слова Джардира.

Но одно дело – понимать, что Ренне нужно поучиться смирению, и другое – видеть свою любовь, свою жену избитой в кровь. Единственным, что не позволило ему просветить Шанвах насчет разницы между уроком и поединком, было понимание – Ренна этого не хотела.

Ночь, она никогда его не простит.

«Сам был таким же, когда впервые попал в Красию», – подумал он. Ему казалось, что Раген научил его драться не хуже других. Потом он познакомился с красийскими наставниками.

Арлен тоже не хотел помощи. Красийцы не прониклись бы к нему уважением, попроси он о ней, и с Ренной та же история. Со временем она завоюет уважение Шанвах.

Ночью, когда они по пути к Анох-Сану, нарвались на свору полевых демонов, шарусак Ренны был заметно лучше. После нескольких часов отдыха все у нее зажило, но в схватку она вступила более осторожно. Она била с прежней свирепостью, но теперь выгадывала момент и дольше обдумывала очередной шаг.

Он опасался новой конфронтации с Шанвах, когда у Ренны вскипит кровь и она войдет в полную ночную силу, но обе женщины, сражаясь, сохраняли дистанцию.

Их пути пересеклись лишь однажды. Шанвах бросилась на тройку осаждавших ее полевых демонов, а Ренна вскинула руку и быстро нарисовала в воздухе метки. Демоны обратились в огненные шары и стали пеплом, не успев подобраться к шарум’тинг.

Не дожидаясь реакции, Ренна отвернулась, в ее ауре явственно обозначилось удовлетворение. Шанвах наверняка и сама бы справилась с демонами, но Ренна убедительно напомнила ей о временности превосходства. В ночи Ренна Тюк обладала недостижимым для шарум’тинг могуществом.

На следующий день Ренна опять вернулась с занятий избитой и окровавленной, но с улыбкой.

Начало было положено.

Из жара пустыни Пар’чин препроводил их вниз по холодным каменным ступеням. Палящее солнце было знакомым испытанием, но не тем, по которому стосковался Джардир. Теперь он лучше понимал, почему Эверам посылал сюда закаляться его соотечественников. Умеренный климат и изобилие зеленых земель уже начали их изнеживать.

«Скорее бы Шарак Ка», – подумал он, но это было глупое желание. Они отчаянно нуждались во времени. Северные герцоги не сдадутся ему без боя. Понадобится как минимум десятилетие, чтобы объединить зеленые земли в некое подобие общности. А без единства им не победить в Первой войне.

– Берите, что хотите, – обратился Пар’чин к Шанджату и Шанвах, когда они достигли дна, скользнув в темноту, – но сильно не нагружайтесь. Получив желаемое, мы не будем сражаться. Помчимся, как будто за нами гонятся все Недра.

Он говорил небрежно, но едва нарисовал в воздухе световые метки, воины остолбенели при виде арсенала. Переносные меточные круги, всевозможные луки, десятки копий и щитов, сотни стрел. Горы молотов, топоров, ножей и пик. Казалось, там собрано все, что смог найти Пар’чин. Все было помечено его безошибочно узнаваемой рукой.

Джардир ожидал, что воины набросятся на залежи оружия, но они мялись, как хаффиты, попавшие в сокровищницу дамаджи и получившие право взять что угодно. Как выбирать из такого богатства? И оба зыркнули на Пар’чина: чего это будет стоить?

– Ступайте, – пригласил их Джардир. – Разбирайтесь. Найдите оружие по себе. Мы не уйдем до захода солнца. У вас есть несколько часов. Проведите их с толком. От вашего выбора может зависеть судьба человечества.

Воины кивнули и благоговейно шагнули в помещение. Сперва нерешительно, затем увереннее они принялись взвешивать оружие в руках и проверять балансировку. Шанджат раскрутил копье в замысловатом приеме шарукина, а Шанвах проделывала то же со всеми щитами, пока не нашла подходящий.

– А где другие комнаты? – спросил Джардир. – Я хочу отдохнуть и подкрепиться.

– Я обзавелся только одной, – пожал плечами Пар’чин. – Наведывался часто, спал мало. Боюсь, перин для вашей милости не найдется.

Он указал на верстак, возле которого лежали в скатке коврики. Джардир мгновенно узнал сверток, хотя со времен шараджа прошло много лет.

Вспыхнуло воспоминание: они с Аббаном свернулись калачиком на жестком грязном полу под тощим одеялом, которого даже не хватало на двоих. Джардир вспомнил о скорбном выборе между озябшими плечами и холодными ногами. Ему повезло, что рядом был Аббан и они могли удерживать тепло. Других мальчиков заставляли спать в одиночестве или соглашаться на цену, которую старшие запрашивали в обмен на партнерство. Джардир засыпал, дрожа и прислушиваясь к их сдавленным стонам.

Сколько лет он не спал среди такого убожества? Пар’чин же – годами, живя анахоретом и занимаясь только своим святым делом: изготовляя оружие днем и истребляя алагай в ночи.

«Не все землепашцы слабаки», – напомнил он себе.

– Могу попробовать изловить гуся, если тебе нужна пуховая подушка, – предложила Ренна в ответ на молчание, в котором он взирал на скатку. Пар’чин рассмеялся.

Наглецы.

Джардир принял оскорбление, проглотив желание дать отпор. Оставив слова женщины без внимания, он повернулся к Пар’чину:

– Я живу во дворцах, потому что мне так подобает, Пар’чин, но, как учит нас в Эведжахе Каджи, настоящему воину…

– …нужны только хлеб, вода и копье, – закончил Пар’чин и пожал плечами. – Значит, я воин не настоящий. Всегда любил укрыться одеялом.

Джардир ответил смехом, значительно разрядив обстановку. Остальные также заметно расслабились.

– Я тоже, Пар’чин. Если доживу до написания Ахманджаха, добавлю в поговорку одеяло.

Он подошел к прохладному лестничному колодцу, прислонился к стене и опустился на землю. Они проехали верхом три дня, останавливаясь, лишь когда животные оказывались на пределе возможностей. Благодаря магии мустанги мчались ночами, но днем становились смертными, как все. Смежить веки на пару часов требовалось даже Джардиру.

Но сон не шел. Мысли роились, разум пытался осознать предстоящее. План Пар’чина отважен, а размах его замысла – больше, чем сама жизнь, но не были проработаны детали. Как в любой битве, можно спланировать первый удар и подготовить пути отступления, но дальше… инэвера.

Инэвера. Теперь бы ему пригодился ее совет. Он был бы рад даже ее проклятым костям. Все ли у нее в порядке? Поставила ли она Ашана андрахом, как они условились на случай его поражения? Или дамаджи уже убили ее и всех его сыновей? Или Джайан убил Асома и захватил власть? Не ведет ли сию секунду его народ гражданскую войну?

Он наблюдал за воинами, одновременно гадая об участи всех любимых. Возможно, с ним Шанджат и Шанвах в большей безопасности.

Отец и дочь уже выбрали копья, щиты и ножи – оружие знакомое настолько, что служило продолжением руки. Сейчас они с любопытством изучали луки.

В Красии оружие дальнего боя не то чтобы считалось постыдным, но убийство алагай с дистанции было деянием не столь доблестным, как борьба с ними на расстоянии копья, да и луки всяко не брали демонов, пока не появились боевые метки. Они вышли из употребления, и стрельба осталась пережитком в воинской подготовке. В своем обычае ее сохранили только мехндинги, которые обслуживали пращи и скорпионы на стенах Копья Пустыни, а теперь специализировались в стрельбе из коротких луков, часто – верхом.

Но Шанджат и Шанвах были из племени Каджи, а не мехндингами, и длинные луки северян мало походили на своих южных родичей. Отец и дочь держали оружие неуклюже. Настолько, что заметил даже Пар’чин. Он взял полный стрел колчан и бросил Шанджату.

– Стреляй в меня, – приказал он, становясь у дальней стены.

Шанджат натянул тетиву, но глянул на Джардира.

– Делай, как говорят, – махнул он рукой.

Стрела, даже попади она в цель, навряд ли нанесла бы серьезное увечье Пар’чину, а судя по тому, как напряженно держал оружие Шанджат, попадание маловероятно.

Шанджат выстрелил и промахнулся более чем на фут.

– Воин, я-то стою на месте! – крикнул Пар’чин. – Алагай не будут такими задумчивыми!

Шанджат протянул руку, и дочь вложила в нее новую стрелу.

– Хватит стоять столбом, чтоб тебя, – стреляй! – Пар’чин похлопал по крупной нагрудной метке.

Шанджат выстрелил еще раз, на сей раз промахнувшись на дюймы.

– Давай! Сын-свиноед хаффита и то бьет точнее!

Шанджат зарычал и подвел к щеке очередную стрелу. Теперь он пристрелялся, и следующий выстрел поразил бы Пар’чина в плечо, не поймай тот древко в воздухе, как слепня.

– Жалкое зрелище, – буркнул Пар’чин, воздев стрелу. Он обратил взгляд на Шанвах. – Твоя очередь.

Не успел он договорить, как Шанвах выстрелила. Джардир даже не заметил, когда она взяла лук.

Выстрел был меткий, и Пар’чин хватил ртом воздух, дематериализовавшись аккурат вовремя, чтобы избежать ранения. Стрела впилась позади него в стену.

Джардир впечатлился. Лук был в новинку даже ему, но Шанвах и ее сестер по копью тренировал Энкидо, который стал в Лабиринте легендой еще до рождения Джардира.

– Лучше, – признал Пар’чин, уплотнившись. – Но ты стреляешь прямо, как из короткого лука. Это хорошо в ближнем бою, но если выстрелишь по дуге, выйдет сильнее и дальше.

– Я ее научу, – сказала дживах Пар’чина.

Джардир ждал протеста, но Шанвах лишь кивнула.

– Теперь что касается тебя… – Пар’чин повернулся к Шанджату.

Тот бросил лук на землю:

– Мне ни к чему оружие для трусов. Хватит копья.

– До копий и кулаков, наверно, дойдет, – согласился Пар’чин, – но на кону стоит больше, чем твоя личная слава, Шанджат. Тебе придется стрелять, если хочешь защитить господина.

– Что же, мне за день это оружие освоить? – спросил Шанджат. – Я горд, Пар’чин, но не настолько самодоволен.

– Это незачем. – Пар’чин взял арбалет, ценившийся северянками. У того был деревянный ствол, окованный сталью, как лук, и спусковой механизм. Тетивой служила тонкая проволока.

Шанджат тоже узнал устройство.

– Женское оружие? Может, мне и покрывало надеть для танца перед алагай?

Пар’чин, как не слыша, прислонил к стене тяжелый щит – лист меченой стали в толстом деревянном окладе. Он пересек комнату и встал рядом с Шанджатом. Двумя пальцами натянул тетиву до щелчка, закрепив стрелу.

– Вот так, – сказал он, положив оружие на плечо, выровняв его параллельно полу и глядя по длиннику. Затем передал арбалет Шанджату, и воин приладил его, как было показано.

– Не трогай спусковой крючок, пока не будешь готов стрелять, – объяснил Пар’чин. – Наведи на мишень, чтобы та оказалась в прицеле, держи ровно, потом нажимай.

Щелк! Отдача достаточно удивила Шанджата, заставив отшагнуть назад.

– Мимо, – сказал он.

Его аура окрасилась стыдом, а лицо, когда он собрался вернуть оружие, помрачнело.

– Ой ли? – спросил Пар’чин.

Шанвах мигом пересекла комнату и подняла щит. Ее палец прошел насквозь.

– Ровная дырка.

Она оглянулась и отступила, чтобы всем стало видно торчавшую из скальной породы стрелу.

– Борода Эверама!.. – произнес Шанджат и уважительно посмотрел на оружие.

Он попытался натянуть тетиву, как сделал Пар’чин, но, как бы ни был силен, ему это не удалось.

– Подкрути рычагом, – указал сын Джефа на механизм.

С растущей досадой Шанджат повернул рычаг. Щелчок наконец раздался, и воин поднял взгляд.

– За это время я метнул бы три копья, Пар’чин.

– И копья бы кончились, – кивнул тот. – Не беспокойся о зарядке. Ночью ты нальешься силой и рычаг не понадобится.

Шанджат кивнул в ответ, но отобрал три легких метательных копья в придачу к арбалету и стрелам.

– Спите, пока можно, – призвал Джардир. – До рассвета мы будем в Анох-Сане, и на подготовку останется всего два дня.

Шанджат и Шанвах немедленно нашли у стены местечко, где и устроились на ночлег. Джардир закрыл глаза.

Глава 9 Анох-Сан

333 П. В., осень

Когда взошло солнце, Арлен с тяжелым сердцем окинул взором затерянный город Анох-Сан. Красийцы проявили беспечность, разоряя его. Когда в развалинах жил Арлен, искавший секретное оружие против демонов, он тщательно оберегал руины и копал осторожно, стараясь ничего не задеть. Из реликвий взял только оружие и доспехи, чтобы изучить метки. Разобравшись, вернул большинство предметов на место.

Красийцы не позаботились сберечь старину. Город напоминал ниву после нашествия саранчи и полевых мышей. Повсюду виднелись огромные кучи земли и песка; камни, которые стояли тысячи лет, раскололись. Местность испещряли ямы там, где незваные гости проломили крыши, чтобы проникнуть в подземные покои, впервые за тысячелетие подвергнув их воздействию стихий.

Уцелели только усыпальницы великих. Красийцы забрали все прочие ценности, но даже они не осмелились тронуть саркофаги и потревожить покой святых предков.

– А ты был готов убить меня за одно копье, – пробормотал Арлен.

– Оно не твое, Пар’чин, – ответил Джардир. – Это земля моего народа. Красийцев, а не землепашцев.

Арлен сплюнул со своего коня.

– Когда ты разграбил Форт Райзон, культурные права беспокоили тебя меньше.

– Это было завоевание, а не кладбищенское мародерствво.

– Значит, грабить живых, которых приходится бить и убивать, почетнее, чем тех, кто уже тысячи лет как мертв? – осведомился Арлен.

– Мертвые не могут защититься, Пар’чин, – сказал Джардир.

– И тем не менее вы разрушили место упокоения предков. Ночь, твоя логика верткая, как пыльный дьявол, согласись.

– Мне нужно было прокормить сто тысяч человек, а здесь было нечем. – Джардир оставался спокойным с виду, но в голосе проступало напряжение. – Нам пришлось действовать быстро. У нас не было времени восстанавливать город за слоем слой при помощи щеток и ручных инструментов. – Он пытливо посмотрел на Арлена. – Как тебе это удалось, Пар’чин? Здесь нечего есть, а из Рассветного оазиса без тары много не вынесешь.

Арлен порадовался, что утреннее солнце не позволяло прочесть его ауру. Джардир вплотную подобрался к тем немногим тайнам, которыми он не хотел делиться. Он провел в Анох-Сане несколько недель, питаясь мясом демонов, и знал, что красийцам подобного никогда не понять, какую бы силу это не даровало.

– Выходил за припасами, – ответил Арлен.

И не так уж соврал.

Он встряхнул головой, прочищая мысли. Дальнейшими пререканиями ничего не выгадаешь. Им нужно действовать сообща, и сейчас – больше, чем когда бы то ни было. Он глянул на Шанджата и Шанвах: их хищные взоры приковались к нему и Ренне, как будто в ожидании команды Джардира убить их, пока стоит солнце и оба в силе.

Но Джардир не отдал такого приказа. К добру или к худу, но они – союзники.

– Демоны теперь знают об этом, как и о том, что ты вынес все ценное, – сказал Арлен. – Это моя вина, признаю. Я позволил им проникнуть в мою голову.

– Инэвера, – отозвался Джардир. – Может быть, твой промах нас и спасет. Благодаря ему мы знаем, где ударит враг. На сей единственный раз у нас есть преимущество. Мы обязаны им воспользоваться.

– Сперва нужно найти у гробницы место для лошадей, – сказал Арлен. – Вокруг нарисуем метки невидимости. Уезжать оттуда, возможно, придется быстро.

– А потом?

– Пойдем к усыпальнице Каджи и выкопаем тайный выход, – ответил Арлен. – Затем найдем, где спрятаться, и будем ждать.

– А дальше?

Арлен протяжно выдохнул. «Недра, если бы я знал».

– Чуть левее, – сказала Ренна, глядя на древко стрелы, которую Шанвах нацелила в небо. – Ветер наверху сильнее, сделай на него поправку.

Она стояла сзади на цыпочках, чтобы подладиться к линии взгляда Шанвах. Ренна не считала себя коротышкой, однако по стандартам Тиббетс-Брука высоким был даже средний красиец. Пятки лишь ненамного оторвались от земли, но ее возмущал этот дюйм.

Шанвах кивком приняла поправку и выстрелила. Стрела описала над барханами высокую дугу и с силой ударилась о мешок с песком, который служил им мишенью. Выстрел не был безукоризненным, но с такого расстояния все равно произвел впечатление.

– Как ты этому научилась? – спросила Шанвах, опуская лук. Теперь она говорила с большим уважением, хотя Ренна была не настолько глупа, чтобы вообразить их с нею подругами. – По твоим словам, ты лишь недавно стала воином, но управляешься с этим оружием слишком легко – тебя наверняка учил не только Пар’чин.

Ренна покачала головой:

– Меня научил папаша. Дома вечно не хватало еды. Всем, кто хотел есть, время от времени приходилось охотиться.

Шанвах кивнула.

– У моего народа до недавних пор было принято вовсе не подпускать женщин к оружию. Тебе повезло с отцом. Как его звали?

– Харл, – сплюнула Ренна. – Но как с отцом с ним не повезло.

– Мы, красийки, разделяем отцовскую честь, дочь Харла, – сказала Шанвах. – Гордость их побед и позор неудач.

– Значит, мне нужно многое наверстать.

– Если ночью мы добьемся успеха, – заметила Шанвах, – тебе придется забыть о плохом и восславить былое, даже если твой отец – сам Алагай Ка.

– Мог бы и быть им, судя по нашей с сестрами судьбе. – У Ренны заныло в виске.

Мысли об отце, о той проклятой ферме всегда разжигали в ней гнев, рождая воспоминания. Образ прежней Ренны. Слабой. Запуганной. Бесполезной. Иногда ей хотелось, чтобы эта ее часть была конечностью, которую можно отсечь и навсегда от нее избавиться.

Шанвах смотрела на нее. Почему они с Шанвах откровенничают между собой, как простые обывательницы? Да, у них был общий враг, но они не доверяли друг дружке, и Ренна не видела причины это менять.

– Ты говорила, что схватилась с одним, – напомнила Шанвах. – С князем алагай.

Как будто ферма Харла была недостаточно личной темой. Ренна вспомнила кошмар, насилие над собой, когда демон завладел ее сознанием, проникнув в его глубины и угнездившись там, как помидорная гусеница. Вот уж о чем ей сейчас меньше всего хотелось говорить, но на сей раз Шанвах была вправе знать. Скоро она столкнется с такими же лицом к лицу.

– Да, – ответила Ренна. – Нарисуй сегодня мозговые метки поярче. Прямо на лбу. Не полагайся на обруч. Они проникают в сознание, пожирая все, что делает тебя… тобой. Глотают и выблевывают лишь то, что ранит твоих близких.

– Но ты его убила, – кивнула Шанвах.

Ренна оскалилась, и магия вскипела в крови.

– Арлен убил. Я вонзила нож аккурат в спину проклятой твари, а она продолжила драться.

– Чем же поможет лук против такого создания? – спросила Шанвах.

Ренна пожала плечами:

– Честное слово? Наверно, ничем. Мозговому демону нипочем убийственные удары. Я бы не доверилась луку. – Она посмотрела на Шанвах. – Но мозговики – забота Арлена и Джардира.

Шанвах застыла при столь развязном упоминании дяди, но удержала рот на замке.

– Мы же должны охранять их, пока не управятся, – продолжила Ренна. – Мозговики могут созвать демонов за мили окрест и заставить их сражаться по-умному.

– Так и мне говорили, – кивнула Шанвах.

– Ты слышала об их телохранителях? О хамелеонах?

– Только слухи.

– Они умнее других подземников, – сказала Ренна. – Способны возглавить и призвать демонов помельче, но это еще не худшее.

– Оборотни, – прошептала Шанвах, в той же мере констатируя, что и спрашивая.

Ренна кивнула:

– Превращаются во все, что могут вообразить. Секунду думаешь, что сражаешься со скальным демоном – таким здоровенным, какого еще не видела, а в следующий миг у него вырастают щупальца или крылья. Кажется, что поймала, а это уже змея. Думаешь, что подоспела подмога, а он в мгновение ока становится точно как ты, и друзья не знают, в кого стрелять.

Шанвах не выдала себя внешне, но от нее пахнуло страхом, и это было хорошо. Если ей дорога жизнь, придется понять, с кем предстоит иметь дело и проникнуться к нему уважением.

– Последний, с которым я сражалась, убил два десятка людей, прежде чем мы его завалили, – сообщила Ренна. – Ворвался в отряд даль’шарумов, как ночной волк в курятник. Убил полдюжины, в том числе наставников Каваля и Энкидо. И уже не помню, сколько лесорубов. Если бы не Рожер и…

Она осеклась и уставилась в широко распахнутые глаза Шанвах. Та уже не слушала, лишь таращилась на Ренну с разинутым ртом. Страх резко сменился растущим ужасом и скорбью, на глаза навернулись слезы. Ренна впервые видела, чтобы Шанвах проявила столько чувств.

– Что я такого сказала? – спросила Ренна.

Шанвах долго смотрела на нее молча, медленно шевеля губами, словно разминая их перед тем, как выговорить слова.

– Мастер Энкидо мертв? – спросила она.

Ренна кивнула, и Шанвах завыла. Вой продолжался, пока не иссяк воздух в легких, и на смену ему пришли рыдания.

Плача, она принялась заполошно рыться в поясном кошеле. Достала крошечный стеклянный пузырек и выронила его из дрожащих пальцев.

Ренна успела поймать сосуд и протянула Шанвах, но та не взяла.

– Пожалуйста! – взмолилась она. – Собери их, пока не пропали!

– Что собрать? – недоуменно взглянула на нее Ренна.

– Слезы! – простонала Шанвах.

Просьба казалась дикой, но Ренна уже видела, как это делали красийки, пришедшие за погибшими в новолуние близкими. Она откупорила пузырек, рассматривая широкое горлышко с довольно острой кромкой – идеальной для снятия слезы со щеки. Подступив вплотную, она поймала каплю перед самым ее падением и кромкой пузырька провела вверх по оставленной ею дорожке.

Плач Шанвах только усилился, как будто она нарочно дала волю чувствам для этой единственной цели. Ренне, как ни была она расторопна, пришлось постараться, чтобы не отставать с ловлей слез. Шанвах наполнила две бутылочки и только тогда перестала рыдать.

– Что стало с демоном? – спросила она, успокоившись.

– Мы его убили, – ответила Ренна.

– Ты уверена? – Шанвах подалась вперед и схватила ее за руку.

– Лично снесла ему голову.

Обмякнув, Шанвах отпрянула; она была сражена, и Ренна еще не видела ее такой, хотя две недели назад шарум’тинг избила ее до потери чувств.

– Благодарю, – сказала Шанвах.

Ренна кивнула, решив, что лучше не говорить, что и сама она сразилась с Энкидо в их первую встречу.

Они достигли Анох-Сана в первое утро Ущерба. Арлен отвел спутников к гробнице Каджи, и отряд принялся готовить помещение к ночи.

Под песками, во мраке, Анох-Сан был хранилищем сильной магии, древней и глубоко похороненной. Она таилась в каждой пылинке, мощные метки высасывали ее из Недр на протяжении тысячелетий. Арлен простер к ней усики собственной магии и сразу почувствовал, что город ожил, став продолжением его тела. Он гудел силой, делясь ею для предстоящих испытаний.

Джардир прочел молитву Эвераму, и Арлен придержал свой цинизм достаточно надолго, чтобы склонить голову и держаться учтиво. Он видел в аурах красийцев искреннюю веру и силу, которую та придавала.

Верой засветилась даже Ренна вопреки всему, что с нею делали во имя Канона.

«Ночь, хотел бы и я уверовать». Спутники Арлена были убеждены, что следуют великому замыслу Создателя. Арлен один понимал, что они действуют в согласии с естественным ходом вещей.

– Довольно, – произнес он наконец, когда стало казаться, что молебен не кончится никогда и ему больше не вынести. – Близится ночь. Займите свои места и не шумите.

Джардир раздраженно взглянул на него. Солнце еще не зашло. Тем не менее он кивнул. Спорить было не время.

– Пар’чин говорит разумно.

Для засады Шанджат и Шанвах создали в стене карман, а стену Арлен расписал маскировочными метками. Она предстанет взору демонов целой и невредимой.

Ренна надела плащ-невидимку и встала наготове у небольшого прохода, ведшего в усыпальницу. Арлен расположился напротив нее, отрезав себя от магии Анох-Сана, чтобы князья подземников не ощутили его присутствия.

Следующий час стал самым долгим в его жизни. По мере того как проходили минуты, он чуть ли не сожалел о прерванных молитвах.

Ночь пала, но атака последовала не сразу. Арлен осознавал риск, однако после часа ожидания не стерпел и открылся магии Анох-Сана, настроив ощущения на поиск врагов.

Те толпились снаружи. Ночь, их были тысячи!

Мозговые демоны побывали у него в голове. Они знали планировку города и точное местонахождение гробницы Каджи.

Но они не спешили. У них было три дня на осквернение и уничтожение города, и они хотели растянуть удовольствие. Земля задрожала, когда демоны приступили к делу.

Молча, неподвижно Арлен и его спутники прождали всю ночь, им составляли компанию лишь гулкие колебания почвы, вызванные бесчинством подземников. Но демоны так и не приблизились к ним.

Они оставляли Каджи на десерт.

Рассвет застал всех напряженными и измученными, бойцы разминали затекшие мышцы и вопросительно смотрели на Арлена.

– Ты обещал, что они явятся, Пар’чин, – прорычал Джардир. – Сюда! На это самое место! Ты поклялся честью. Вместо этого я оскорбляю Каджи, прячась в…

– Они придут! – настойчиво возразил Арлен. – Разве не чуешь? Сегодня была только затравка.

– Почем тебе знать? – проворчал Джардир.

– Мне сказал город, – ответил тот.

В недовольстве Джардира проступила неуверенность.

– Город?.. Пар’чин, ты сошел с ума?

Арлен пожал плечами:

– Более чем… наверно, но не на сей счет. Здесь древняя магия, Ахман. Та, что кипела в сердце города, когда были живы и он, и твои предки. Откройся ему, и он заговорит с тобой.

Джардир расставил ноги и закрыл глаза. Арлен увидел, как к нему потекла магия, но через несколько секунд он встряхнул головой и взглянул на Арлена:

– Сила есть, как ты и сказал, Пар’чин, но Анох-Сан молчит.

Арлен посмотрел на Ренну, которая уже закрыла глаза и Втянула по примеру Джардира. Через минуту открыла и содрогнулась.

– Он здесь, – констатировал Арлен, отбрасывая немалую вероятность того, что действительно спятил. – Надо лишь поупражняться, чтобы услышать.

– Так что же случилось? – спросила Ренна.

– Они взяли город в кольцо с усыпальницей в центре. Прожигают себе дорогу внутрь. Довольно скоро дойдут до нас. К концу Ущерба они не оставят здесь камня на камне.

– Я рехнусь, если пробуду на грани еще одну ночь, не говоря уж о двух, – сказала Ренна, направившись к выходу. – Поднимусь, воздухом подышу.

Арлен преградил ей путь:

– Вряд ли это удачная мысль. Нельзя дать демонам учуять нас.

– Так что же, мы проведем три дня похороненными в гробнице? – возмутилась Ренна.

– Если потребуется, – подал голос Джардир. – Мы умрем здесь, если придется.

Арлен было начал кивать, но Ахман продолжил:

– Но я не уверен, что нужно именно это. Мне необходимо самому увидеть разрушения и убедиться, что голос, который с тобой говорит, не порожден твоим личным безумием. Если алагай так страстно намерены стереть целый город за один Ущерб, то им не до запахов.

Он пошел к выходу достаточно медленно, чтобы предоставить Арлену возможность вмешаться и удержать его, но аура дала понять, что это будет опрометчивым поступком. Арлен кивнул.

Они осторожно отодвинули массивный меченый камень, который закупоривал выход, и выбрались на поверхность, где их ожидало мрачное зрелище.

Джардир с тяжелым сердцем обозрел разрушенный Анох-Сан. Пар’чин – небезосновательно – обвинил в уничтожении города его народ, но красийцы едва затронули поверхность, в отличие от исступленных князей алагай.

Мозговики позволили своим трутням порезвиться: выкапывать песчаник лишь затем, чтобы размолоть и спалить его до песка и стекла. Как и сказал Пар’чин, кольцо разрушений диаметром в несколько миль окружило местность наподобие рва. Глубокий кратер был полон праха, в который обратились строения некогда живого и обширного города. Самые крупные обломки были не больше кулачка Шанвах.

За исключением тел.

По краю кольца демоны выстроили изъятые из гробниц саркофаги с останками великих вождей Анох-Сана. Джардир поднял крышку одного, уронил и в ужасе отвернулся. Его затошнило.

Саркофаг был доверху наполнен маслянистой черной мерзостью, от которой шел нестерпимый смрад. Джардиру пришлось с усилием сглотнуть остатки последней трапезы, подступившие к горлу, и прикрыть нос и рот шелковым ночным покрывалом.

Это мало помогло. От ядовитых испарений щипало глаза, они слезились, но Джардир заставил себя вновь подступить ближе и поискать обрывки ткани, в которую было завернуто тело предка, ныне плававшее в дерьме. В саркофаге покоился оскверненный Ханджин, второй кузен Каджи и один из двенадцати святых.

Ренна подошла вплотную и тоже отпрянула.

– Ночь, что это?

– Дерьмо мозгового демона. – Позеленел даже Пар’чин. – Чтобы оно стало гаже, они питаются одними мозгами. Те придают маслянистость и слизистость. Липнет ко всему, на что попадет.

– Оно горит? – спросил Джардир.

– Да, но… – начал Пар’чин.

– Я не оставлю предков в таком виде, Пар’чин.

– Оставишь, – отрезал тот. – Может быть, ты и прав, подземники нас не учуют, но непременно заметят, как полыхает их маленький памятник, и это неизбежно, как восход солнца. Мы возвращаемся. Сейчас же. Дождись, когда они выйдут на нас, и отплати лично.

Джардир хотел поспорить. Каждая клетка его существа взывала об очищении святых предков. Но Пар’чин был прав. Единственный способ уравнять счет – заставить алагай дорого заплатить за оскорбление.

Арлен напрягся всем телом, грудная клетка словно одеревенела, и ему приходилось напоминать себе о необходимости дышать. Он не осмеливался прикоснуться к энергии Анох-Сана и выведать что-нибудь о враге. Шла третья ночь Ущерба, и грохот приближался, пока не стало казаться, что вот-вот обрушится склеп. Затем какофония резко оборвалась, и остался лишь шорох, с которым осыпалась пыль, покрывавшая все вокруг.

Арлен и без помощи магии чувствовал приближение мозговиков. Не одного, а многих. Слишком многих, если не воспользоваться всеми преимуществами и не застать их врасплох. Возможно, и этого не хватит.

«Создатель, – подумал он, чувствуя себя глупо, – если Ты есть на небе, пора Тебе вмешаться».

Ответа, понятное дело, не последовало. Арлен его и не ждал, но сейчас был бы рад ошибиться.

Ренна вытерла вспотевшие ладони о туго зашнурованный жилет, размяла пальцы. Рука, скользнув вниз, погладила рукоятку ножа.

Стоявший напротив Шанджат переступил и поудобнее взял копье. Одна Шанвах казалась невозмутимой. Она ни разу не пошевелилась на протяжении часов, ее аура оставалась безмятежной, и Арлен подумал бы, что она спит, если бы не открытые глаза.

Снаружи донеслось шипение, затем – скребущий звук: демоны портили метки, преграждавшие доступ. Арлен посмотрел на метки невидимости вокруг проделанного для засады кармана, гадая, хватит ли их. Он активировал собственные и увидел, как Ренна туго запахнула плащ.

Огромный камень с грохотом взорвался и осыпался внутрь, по склепу разлетелась шрапнель. От неожиданности Ренна вскрикнула, но она стояла в стороне от входа и убереглась от худшего. Другим повезло меньше. Шанвах вовремя вскинула щит, но ее сбило с ног. Шанджат рухнул: осколок угодил ему в голову. Шанвах поймала отца в падении и удержала в зоне действия охранительных меток, но было ясно, что он небоеспособен.

Пыль еще сыпалась, когда в склеп вкатился хамелеон – бесформенный, заструившийся по полу, как жидкость. При обычном свете он выглядел бы как кипящая смола, но в меточном – светился магией Недр. Все напряглись, следя за ним: заметит или нет?

Магический щит всегда порождал такое опасение: вдруг на сей раз подземники прорвут пелену? Арлен перестал дышать, и ему снова пришлось заставить себя сделать вдох.

Но если хамелеон их заметил, то вида не подал. Он описал круг, проструился мимо большого меченого саркофага и собрался в лужицу на пороге. В центре лужи образовался сгусток, и вот, подобно человеку, выбирающемуся из чана с черной патокой, сформировался демон, который принялся расти, пока его плечи не коснулись потолка. Он раздался в ширину и утвердился на коротких могучих ногах, а длинные мускулистые руки закончились огромными обсидиановыми когтями.

Вошел мозговой демон, и Арлен, улыбнувшись, поднял руку, веля спутникам стоять тихо, пока не настанет пора. Подземник был мал, как все мозговики, с которыми имел дело Арлен; у него были веретенообразные конечности и изящные когти. На огромной луковичной голове красовались рудиментарные рога, а большущие глаза напоминали светоотражающие чернильные лужи.

Улыбка Арлена немного увяла, когда в склеп шагнул второй мозговик. А за ним – третий. Они прибывали, пока не образовалась кучка из шести тварей. Они направились к саркофагу, и его метки яростно запылали, не подпуская непрошеных гостей. Арлен видел охранительный непроницаемый барьер, который окружал камень, словно пузырь. Демоны могли приблизиться, но не дотронуться. Метки Каджи были слишком сильны.

Какое-то время мозговики стояли на месте и безмолвно общались друг с другом, изучая метки. Их шишковатые черепа пульсировали. Арлен видел, как колышется воздух, но благодаря мозговым меткам не воспринимал ничего, кроме жужжания.

Затем все они, как один, повернулись спинами и опустились на колени. Обрубки того, что когда-то могло быть хвостами, поднялись, и раздался ужасный хлюпающий звук: мозговики разразились фонтанами черных маслянистых фекалий.

Смрад, наполнивший крохотное помещение, был нестерпим. Арлену жгло и щипало глаза, легкие горели. Он позавидовал красийцам с их покрывалами, которые, впрочем, вряд ли могли помочь. Скрывавшая Ренну пелена чуть дрогнула, – похоже, та прикрыла рот, чтобы ее не вырвало, но занятые саркофагом подземники ничего не заметили.

Мозговые демоны ярко светились магией – намного сильнее, чем хамелеоны, которые были могущественнее всех остальных разновидностей. Но князья подземников полностью контролировали свою силу и, оправляясь, не теряли ее ни капли. Фекальные брызги не содержали магии, они покрывали метки, блокируя их действие, пока они постепенно не померкли. Слой мерзких испражнений быстро высох и затвердел, как бетун.

Арлен приготовился. Час почти настал. Он собрался подать знак и приказал руке не дрожать. У них не будет второго шанса.

Но его остановил звук, донесшийся из прохода: шуршание когтей по земле. Мозговики вдруг выпрямились, отступили от саркофага, прижались к стенам и, когда вошел еще один мозговой демон, опустились на колени, упершись когтями в пол и подставив шеи. Один оказался так близко к Ренне, что она при желании могла дотянуться. Другой был на расстоянии копья от Шанвах, которая прикрывала бесчувственное тело отца.

Внешне новый демон мало отличался от остальных, будучи мелким и хрупким, с тонкими игольчатыми зубами и когтями, которые казались ломкими, как крашеные ногти энджирсской аристократки.

Но сила этого демона ошеломляла. Арлен никогда не ощущал такой мощи в отдельно взятом существе – ее было не меньше, чем в великой метке Лощины. Может быть, не столько, сколько имелось сообща в шести других мозговиках, но близко к тому. Арлен знал, что у князей подземников существовала иерархия, основанная на возрасте и могуществе, но его небогатый опыт засвидетельствовал только завистливое почтение и некоторое покорство перед старшими, а никак не откровенное подчинение. Этот же, верно, был поистине стар и силен, коли другие держались стен и обнажали шеи.

Достаточно ли он могуч, чтобы увидеть засаду сквозь метки? Арлен напряг мышцы, готовый атаковать при малейшем намеке на обнаружение. Он снова ощутил жжение в груди, но не посмел вздохнуть, когда демон прошел мимо него к саркофагу.

Череп демона запульсировал, и хамелеон, мгновенно сорвав когтями тяжелую каменную крышку, отшвырнул ее в сторону. Могучий мозговик с удивительной силой и грацией прыгнул; легко приземлился на расставленные ноги, удержался на узком краю и глянул вниз, на мумифицированные останки величайшего врага своих соплеменников. Он присел и задрал рудиментарный хвост, обнажив анус.

И тут Джардир, хоронившийся в гробу и закутанный в плащ-невидимку, нанес удар.

Демон вообще не успел осознать случившегося, когда Джардир вставил ему меж ног Копье Каджи и вздернул, лишив когтистые ступни опоры. Одновременно ожила его корона, заключая демона в непроницаемый энергетический пузырь, и Джардир, подскочив, ударил вторично.

– Вперед! – крикнул Арлен, набрасываясь на ближайшего мозгового демона, и Ренна с Шанвах ринулись в атаку одновременно с ним.

Ренна начисто снесла своей жертве голову: огромный отцовский охотничий нож рассек тощую шею так же легко, как тесак Хряка – цыпленка.

Шанвах не отстала и пронзила сердце демонского князя копьем, провернув его так, чтобы разорвать орган в клочья. Мозговики могли с ужасающей скоростью оправиться почти от любого ранения, но против смертельных ударов беспомощны даже они.

Мозговик еще поворачивался к Арлену, когда тот схватил его за рога и усилил подкрутку инерцией своего прыжка, ломая подземнику шею. Не желая оставлять его, где был, и тем паче – допускать, чтобы тварь справилась даже с такой травмой, он уперся ей в грудь ногой и проворачивал шею, пока чешуйчатая кожа и мощные мышцы не начали рваться. С ревом он отодрал их от туловища.

Предсмертные вопли трех мозговиков отозвались снаружи ударной волной. Опыт показал, что смерть мозговика могла убить или свести с ума всех трутней на милю окрест. Ее, несмотря на метки, воспринял даже Арлен, которому почудилось, будто сам воздух взревел. Остальные мозговики и хамелеон перенесли кончину предводителя хуже: они вцепились когтями в головы и завыли.

Арлен не дал им прийти в себя и доверху напитался древней магией Анох-Сана. Сила отреагировала мгновенно, словно ей не терпелось отомстить за разрушение города. Он привел в действие тепловые и ударные метки, расшвыряв мозговиков и оставив их в замешательстве. От взрыва дрогнули камни; колонны, державшие крышу, пошли трещинами. Он не осмелился призвать эту силу вторично. Будь их целью просто убить демонов, Арлен без колебаний пожертвовал бы всем отрядом, но они играли в другую игру.

Он бросился на демона, раскрутившись и нацелившись в горло меченой ступней. Шанвах и Ренна уже бежали на помощь.

Но мозговой демон посмотрел в глаза Арлену аккурат перед тем, как удар достиг цели, и тварь, растворившись в воздухе, стремительно покинула помещение и отыскала путь в Недра. Пинок Арлена раздробил камень из тех, что образовывали стену, и с просевшего потолка вновь посыпалась пыль.

Другие мозговики поступили так же и ускользнули, не задумываясь. Арлен иного и не ждал. Мозговые демоны могли выказывать повиновение более сильному, но верность – для них понятие чуждое. Они были более чем рады гибели сородичей, которые освобождали путь к спариванию. В усыпальнице остались только мозговой демон, пойманный Джардиром, и его телохранитель-хамелеон.

Джардир боролся с князем подземников на земле, но демон оказался сильнее, чем выглядел, и, хотя корона не позволяла ему ни кликнуть подмогу, ни убежать, Джардир, поддерживавший ловушку, не мог не оценить другие возможности противника.

Князь демонов заверещал, и хамелеон отозвался, метнувшись на помощь. Арлен нарисовал в воздухе холодовую метку, замораживая его намертво, а Ренна пинком отломила подземнику ногу. Конечность ударилась оземь и разлетелась, тогда как тварь развернулась и приготовилась нанести смертельный удар.

Но не успел тот достигнуть цели, как хамелеон растаял, превратившись в лужу, и Ренна потеряла равновесие, когда пинок пришелся в воздух. Из клейкой лужи мигом выскочили щупальца. Метки на коже Ренны и щите Шанвах не подпустили их, но волна, отразившаяся от защитного поля, сбила обеих с ног.

Однако они не были новичками в бою. Шанвах, не потерявшая контроля над падением, приземлилась на корточки и сразу возобновила атаку. Ренна оказалась не столь грациозна, но благодаря ночной силе быстро собралась и пришла в готовность до того, как демон сформировался.

Хамелеонов не следовало недооценивать. Служа свирепыми телохранителями мозговикам, они также командовали войсками подземников, ибо умом превосходили обычных трутней. Арлен уже уловил, что демон зовет подкрепление. Все находившиеся поблизости трутни либо издохли, либо спятили, но скоро зов хамелеона дойдет до пребывавших вне зоны действия исступления, которое охватило психику мозговиков. Они не могли ворваться в меченую усыпальницу, но входной туннель быстро наполнится чешуей и когтями.

Арлен оглянулся на Джардира, парализованного схваткой с мозговиком, и понял, что нужно сделать в первую очередь.

– Убейте хамелеона! – крикнул он Ренне и Шанвах. – Берегитесь подкрепления!

И с этими словами он отвернулся от женщин, чтобы вступить в бой с мозговиком.

Ренна и Шанвах ударили разом: нож Ренны вонзился в повторно соткавшуюся грудь хамелеона, а Шанвах атаковала сзади.

Обе не достигли желаемого. Плоть демона растаяла, как воск на огне, и меченое оружие прошло насквозь. Копье Шанвах, которую инерция швырнула вперед, пролетело в считаных дюймах от лица Ренны.

– Охраняй дверь! – крикнула Ренна. – Я разберусь с ним!

Демон ударил, но вспыхнули защитные метки, и огромные когти лишь толкнули Ренну в спину, вместо того чтобы рассечь надвое.

Шанвах взглянула на нее с сомнением, но кивнула, добежала до выхода и приготовила лук.

Ренна, как учил Арлен, начертила в воздухе метку против хамелеона и усердно Втянула магию Анох-Сана, чтобы зарядить символ. Демона отбросило к дальней стене, и потолок снова дрогнул. Она попыталась нарисовать другие знаки и запереть его на месте, но когти хамелеона утонули в стене, выдернули огромный блок песчаника и метнули в нее. Ренна отскочила в сторону, но недостаточно быстро, и камень, попав в плечо, припечатал ее к земле. Голова ударилась о каменный пол, и ее взор застлала световая вспышка.

На то, чтобы прийти в себя, Втянуть целебную магию и прояснить чувства, ушли считаные секунды, но демон уже вытащил следующий камень, не заботясь о риске обрушить склеп, и метнул бы его, если бы не Шанвах. Ее первая стрела впилась демону в руку, вынудив выронить камень. Вторая вонзилась в лицо, и метки разослали по телу волны убийственной магии. Демон заверещал, затем растаял. Стрела на миг зависла в воздухе, после чего упала, тогда как хамелеон уже сформировался заново.

Он схватил третий камень, чтобы швырнуть в Шанвах, но Ренна метнула нож и сбила ему прицел. Камень отскочил от дверного косяка, а Шанвах успела вовремя воздеть щит. Прежде чем хамелеон пришел в себя, Ренна подобралась к нему впритык и принялась избивать мечеными кулаками и ступнями. Одни удары пришлись в твердую плоть, и Ренна впитала толику демонской магии, но другие – поразили туман, и хотя демон не смог прикоснуться к ее коже, его ответные удары по меткам нельзя было сбросить со счета.

Быстрый взгляд на Шанвах показал, что та тоже не дремлет. Она без устали стреляла в коридор, ведущий ко входу в усыпальницу, и Ренна слышала крики песчаных демонов, пытавшихся откликнуться на зов хамелеона.

Арлен смотрел, как Джардир и демон извиваются в демоновом дерьме, покрывавшем пол усыпальницы. Джардиру удалось пристроиться сзади и придавить горло противника Копьем Каджи, запрокидывая луковичную голову, тогда как подземник шипел и задыхался. Его плоть шкворчала и дымилась под копейным древком.

Увидев, что Джардир удерживает демона ничком, Арлен помедлил миг, Познавая врага перед атакой. Пока князь подземников отвлекся на борьбу, Арлен пропустил через него толику магии и попытался впитать ее, ища уязвимые места.

Но мозговик был готов к такому приему, даже в разгар поединка с Джардиром он блокировал Тягу и ничего не выдал.

А затем он начал разбухать, тонкая кожа затвердела и пошла острыми, шипастыми гребнями. В отличие от своих телохранителей, мозговики не были оборотнями, но, если доходило до физического столкновения, могли постоять за себя.

Мозговой демон вырос до семи футов, с усилием встал, оторвав Джардира от пола. Пока Джардир держал поле, тварь не могла ни удрать, ни позвать на помощь, но, будучи занят, Ахман не мог применить другие возможности Короны, а ударив врага копьем, сразил бы его насмерть, и все пошло бы насмарку.

Не дав Джардиру лишиться преимущества, Арлен стремительно вступил в бой и принялся наносить удары по ребрам и морде демона. С таким же успехом можно было колотить в стену. Он чувствовал, как трещат под мечеными кулаками кости подземника, но, даже действуя с нечеловеческой скоростью, знал: те срастаются, пока он замахивается для очередного удара.

Демон отпрянул, впечатывая Джардира в стену и глубоко вонзая в него острые шипы. Джардир зарычал, но не ослабил хватки и шагнул вперед, давая демону возможность снова его расплющить.

Арлен этого не допустил, с силой ударив врага в колено и обездвижив конечность. Подземник упал на другое, пытаясь схватиться за удушающее копье, но метки не позволили когтям достигнуть цели. Арлен же снова и снова бил по луковичной голове, не позволяя демону контратаковать.

Но тот вдруг съежился, став меньше, чем был вначале их встречи. Он выскользнул из-под копья и быстро нарисовал метку, которая взорвала под ногами камни и опрокинула Джардира и Арлена навзничь.

Корона Каджи скособочилась, и демон, вмиг дематериализовавшись, попытался бежать.

Но Арлен слишком долго трудился в ожидании этого мгновения и не собирался отпускать врага. Он мигом растворился и бросился в погоню. Ему уже приходилось сталкиваться с демонами в бесплотном промежуточном состоянии, и он знал, что в этом деле воля важнее силы. Против троих демонов он оказался беспомощен, но не сомневался, что совладает с одним. Решалась судьба человечества, и воля демона никак не могла сравниться с его.

Усыпальницу покрывали метки, пол – выложен из блоков тесаного камня, и в Недра невозможно было попасть. Демон устремился к выходу, где Шанвах, орудуя луком, отчаянно старалась сдержать натиск подземников, стремившихся откликнуться на вибрировавший в воздухе зов хамелеона.

Арлен настиг врага прежде, чем тот пересек помещение, и смешался с ним существом, захватывая его и навязывая свою волю.

Но с таким мозговиком он еще не встречался. Даже те трое, с которыми он некогда боролся, не смогли сломить его оборону так легко, как сделал этот, скользнув в его сознание запросто, как человек надевает старые башмаки. Повторив свои инстинктивные действия при первой схватке с мозговиками, Арлен отказался от бесполезной защиты и яростно вторгся в мысли демона, надеясь найти слабое место, но с тем же успехом мог бы ломиться сквозь стену Форта Красия. Мысли мозговика остались непроницаемыми, тогда как сам он без труда прочесал воспоминания Арлена – самую основу его существа.

Имей Арлен голос, он закричал бы.

Его спас Джардир. За секунды, на которые Арлен отсрочил бегство демона, Ахман восстановил барьер, поднял Копье Каджи и послал его, словно молнию, в туманное облако сцепившихся противников. Трудно сказать, уловил ли он потерю Арленом преимущества и предпочел ли риск убить обоих, или ему было все равно, но туманные противники содрогнулись в агонии, хватка демона на миг ослабла, и Арлен, быстро уплотнившись, тяжело рухнул на пол. Его мозговые метки вернулись на место.

Он облегченно вздохнул. Самоуверенность уже не в первый раз грозила выявить его несостоятельность. Он совершит глупость, если еще раз померится волей с этим созданием. Придется искать другой выход.

Джардир встал рядом, но не подал руки, когда Арлен с трудом поднимался на ноги. Он не сводил глаз со светящегося тумана – мозгового демона, который, находясь вне досягаемости, плавал у самого барьера. В бесплотном состоянии демон не мог ни начертить метки, ни чем-либо навредить противнику. Он ощупывал границу поля в поисках бреши. На другом краю усыпальницы Ренна и Шанвах сражались не на жизнь, а на смерть, но Арлен с Джардиром ни на миг не могли отвлечься от мозговика.

– Что будем делать, Пар’чин? – спросил Джардир. – Мы не можем ждать вечно.

– Нет, – согласился Арлен, – но можем ждать намного дольше, чем он.

Подойдя к стене, он отвалил тяжелый камень, который прикрывал тайный ход на поверхность.

– Тащи его вверх, за нами. Скоро рассвет.

Но едва он это сказал, демон уплотнился и атаковал.

Ренна снова ударилась о стену, дыхание пресеклось. С силой оттолкнувшись, она упала на землю, и крышка саркофага Каджи – сотни фунтов камня – врезалась в стену там, где только что стояла Ренна.

В мгновение ока она вновь оказалась на ногах и принялась молотить демона локтями и коленями. Она видела, как тот понемногу теряет магию, всякий раз исцеляясь, но это не играло роли. Кто-то из них первым израсходует запас силы, но было невозможно предсказать, кто именно.

Оставаясь во плоти, хамелеон схватил когтями большой обломок расколовшейся крышки и принялся разить им, как клинком. Ренна увернулась от удара, но срикошетивший осколок камня сломал ей челюсть и выбил зубы.

Игнорируя боль и понимая, что погибнет, если не сосредоточится, она перекатилась. Едва ударившись оземь, она принялась рисовать ударные и тепловые метки, и следующий камень взорвался у демона в когтях, осыпав осколками морду.

От истощения кружилась голова, но Ренна старательно Втянула кипящую под ней магию и напиталась силой – та разожглась внутри, высушивая горло и пазухи носа. Ренна направила ее всю целиком в метку против мозговых демонов, которая с такой силой отбросила подземника к стене, что тот расколол колонну и обрушил на себя часть потолка. Расплющенная – из обломков брызнуло черным ихором – тварь тем не менее заструилась осмысленно, и Ренна поняла, что демон вскоре материализуется вновь. Она закашлялась от пыли, высохшие глаза щипало. Ночь, неужели это создание невозможно убить?

Она глянула на Арлена и Джардира, все еще боровшихся с мозговиком; затем на Шанвах, которая с копьем и щитом отбивалась от демонов на выходе. Ей стало ясно, что хамелеон – это целиком ее забота. Если она даст слабину, ее противник нарушит баланс сил и уничтожит все их надежды.

Ренна нарисовала магнитную метку, и ее нож, валявшийся в груде мусора, прыгнул в руку. Из черной гущи, растекшейся по полу, выросло щупальце; она поймала его и отсекла. Тварь уже таяла, когда она отшвырнула конечность, и вновь превращалась в безжизненную черную грязь. Демон мог исцелиться, но не был в силах отрастить утраченную плоть.

Если понадобится, она уничтожит его по частям.

Понял это и демон, кисель бросился наутек и устремился по стене вверх, чтобы собраться на потолке. Ренна подпрыгнула, намереваясь пырнуть, но в противнике не нашлось ни жизненно важных центров для поражения, ни членов, которые можно отсечь. Студенистый ком отплыл от клинка и отрастил новое щупальце, которым ударил сзади.

Ей понадобилась всего лишь секунда на перестройку, но демон, вновь соткавшись полностью, обрушился сверху. Ее воронцовые метки ослабли, плоть покрылась древней пылью, прилипшей к сплошному слою маслянистой крови и пота. Демон схватил ее двумя гигантскими клешнями, и Ренна вцепилась в его запястья, но, когда она напряглась, чтобы оттолкнуть чудовище, руки твари вытянулись и сомкнули когти на горле, норовя раздавить его всмятку.

Ренна с силой пнула, однако демон уже завладел ею и лишь усилил хватку, принимая удары. Она увидела, как распахнулась огромная пасть, становясь все шире, являя один ряд зубов за другим. Ренна извернулась и двинула в них пяткой, выбила горсть, распоров ступню. В отличие от нее, демон отрастил зубы заново в тот миг, когда ее зрение начало меркнуть.

Ей нужно было вырваться. Бежать. Она беспомощно дернулась в руках демона, но те были тверже стали. Попыталась нарисовать метки, но хамелеон отрастил щупальца и шлепнул ее по кистям, помешав правильно изобразить символы. Она попробовала лишить подземника равновесия, однако он вогнал когти в пол.

Зрение покинуло ее, когда зубы демона вонзились в ее плоть, но у нее пропал голос, и крикнуть не получилось.

Джардир не утратил бдительности и держал копье наготове, когда демон уплотнился. Но вместо того чтобы обрушиться на врагов, князь алагай утвердился на полпути в воздухе, словно на твердой почве. Он вытянул коготь, рисуя в воздухе замысловатые метки так же легко, как Джардир расписывался за день на сотнях документов.

Эффект был мгновенный. Джардир приготовился поглотить копьем взрывную волну смертоносной магии, но не ожидал, что пол под ногами превратится в грязь, и с сосущим, влажным звуком провалился в нее по маковку.

Джардир замолотил копьем, выискивая точку опоры, и нахлебался мерзкого ила. Острие копья царапнуло по камню, показав, что это лишь местный эффект, но все попытки добраться до края потерпели фиаско. Джардир, как большинство красийцев, не умел плавать.

Узнать, что творится наверху, возможности не было, но Джардир понимал, что от сохранности ловушки зависела жизнь и Арлена, и всего населения Ала. Он принял свой страх и сосредоточился на короне, удерживая демона в плену.

Легкие жгло; неистовые движения, казалось, лишь погружали его глубже. Наконец он сдался; раскинув руки, чтобы протолкнуть себя вниз, он принялся тянуть пальцы ног, пока не коснулся дна.

Расслабившись, он поджал ноги и с помощью копья Втянул магию, набираясь сил для отчаянного рывка на волю.

Но воцарился мертвецкий холод, в сравнении с которым красийские зимние ночи могли показаться летним днем. Грязь вокруг него застыла, и он тоже угодил в западню.

Арлен было подался к Джардиру, когда тот скрылся в грязи, но понял, что именно этого и хотел демон. Его чарам не хватало размаха, чтобы утопить обоих.

Вместо этого Арлен присел и прыгнул на демона, но пролетел сквозь химеру. Настоящий демон должен был находиться поблизости и оставаться плотным, коли рисовал метки, но тоже, очевидно, умел становиться невидимым.

Оттолкнувшись от потолка, Арлен обрушился в потоке камней и наполовину погрузился в грязь, которая поглотила Джардира. Не успел он выбраться, как мозговик начертил новые метки, намертво замораживая ил и обездвиживая его ноги.

Схватив лежавший невдалеке камень, Арлен подбросил его и нарисовал ударную метку. Песчаник взорвался, и в рое осколков он увидел силуэт демона, который вскинул руки, прикрываясь. Арлен что было мочи метнул свой меченый нож, затем уперся ладонями и выдернул ногу из мерзлой грязи. Вокруг паутиной разбежались трещины, углублявшиеся и множившиеся по мере того, как твердь изгибалась вверх.

Джардир все еще пытался высвободиться.

Демон с силой ударился оземь, потеряв искажающий плащ. Он потянулся к ножу, стремясь выдернуть его из ребер, но когти задымились, едва он схватился за рукоятку, и Арлен улыбнулся. Он начертил те же метки, что мигом раньше рисовал мозговик, однако демон был начеку и заскользил по грязи, как по твердой почве. Он растаял, и любимый нож Арлена сгинул в топи.

Капкан никуда не делся, и мозговик не мог уйти далеко, а в эфирном состоянии не был способен ни рисовать метки, ни поглощать магию. Арлен быстро набросал серию меток, чтобы поразить магией облако и принудить его уплотниться.

Пол снова задрожал, и Копье Каджи проломило каменную поверхность. Арлен воспользовался замешательством демона и мигом сократил дистанцию. Он, поймав рога демона в испепеляющий захват, рванул его на себя и с силой впечатал ему между глаз ударную метку, вытатуированную на темени.

Пол дрогнул вновь – Джардир вырывался на волю, но Арлен не стал отвлекаться и продолжил осыпать коническую голову демона градом ударов. Князь подземников снова разбух, став ростом с лесного демона и намного сильнее. Арлену пришлось нарисовать поближе к себе собственные защитные метки, чтобы ударить, позволяя демону дать сдачи. Толчок был силен, и оба, сцепившись, грянулись оземь.

– Пар’чин, даже порождения Най дышат! – крикнул Джардир.

Арлен скрипнул зубами, превозмогая боль от врезавшихся в него когтей и шипастых гребней, и принялся душить демона.

Раздался крик, и он осознал, что сам же и вопит, но удержал врага.

Ренне хотелось потерять сознание, но, когда демон принялся ее пожирать, она не сдалась на милость судьбе. Она притянула магию Анох-Сана – надеясь, молясь о помощи, – но не смогла ни сконцентрировать энергию посредством меток, ни применить ее для сотворения воздуха в пылающем кровеносном русле.

Но тут – из дальней дали – услышала.

Зов Недр.

Сквозь трещины в расколотом камне из глубин Ала летела, резонируя, песнь, описанная давным-давно Арленом. Зовущая ее, как жонглер на кадриль или подобно теплым материнским объятиям. Там не будет боли. Борьба прекратится. Не станет ничего, кроме теплого сияния мощи Создателя.

Она подалась к ней, и боль отступила. Когти демона сомкнулись на пустоте, тогда как Ренна ушла под поверхность и устремилась вниз, чтобы дотронуться до изначальной силы, оставив позади наружные муки. Не будет демонов. Не будет людей, способных и ранить, и помочь.

Никаких рассветов, сжигавших ее по мере забора магии, которую она поглощала в ночи.

Не станет Арлена, обнимающего ее и шепчущего слова любви.

Ренна резко остановилась. Как далеко она зашла? Недра приблизились, их песнь превратилась в рев, поверхность представилась чем-то призрачным и далеким. Ренна простерла чувства вдоль проделанного пути и различила еле слышный шум битвы.

Арлен сражался там со своим величайшим врагом ради спасения человеческой расы. Шанвах, не глядя на истекавшего кровью отца, сдерживала натиск орды демонов. А она сбежала в теплые объятия.

Развернувшись, она вытекла из напольных трещин. Увидела хамелеона, бившегося в защитное поле, окружавшее Арлена, Джардира и мозгового демона, однако барьер не пропускал его так же, как не давал выйти мозговику. Наконец он переключился на Шанвах и устремился к ее незащищенной спине.

Ренна потянулась, чтобы остановить его, но у нее не было ни рук, ни ног, тело оставалось бесплотным. Она хотела сформироваться вновь, но, как и предупреждал Арлен, сделать это было не так легко. Она почувствовала, что облако, которым стало ее тело, сгущается, но реагирует слишком медленно. Ренна сосредоточилась, вспоминая свои руки и ноги и веля им материализоваться, но поняла, что вовремя не поспеет. Выставив когти, хамелеон нанес удар.

Щелк!

Арбалетная стрела впилась демону в горло и вышла с другой стороны в брызгах ихора. Демон повернулся к Шанджату, излечиваясь даже от этой тяжелой травмы, а воин оставил арбалет болтаться на ремне и сделал выпад копьем.

– Пусть меня заберет Най, демон, если я дам тебе прикоснуться к моей дочери!

Шанджат подступил, шатаясь; удар по голове и кровопотеря серьезно отразились на его силе и способности сохранять равновесие, но прицелился он метко. Копье глубоко погрузилось в демона, и тот взвыл, теряя магию, которая обратилась против него же смертоносной волной. В ответ лишь часть энергии потекла по копью, но Ренна увидела, как она уравновесила ауру Шанджата и вернула его в состояние полной боеготовности.

Демон, растаяв на острие копья, сформировался опять, но и Ренна уже уплотнилась, полностью выздоровев и чувствуя себя сильной, как никогда. Ее удар скособочил демону морду и послал хамелеона в очередной полет через всю комнату.

– Держите дверь! – крикнула она, в мгновение ока пересекая усыпальницу, налетела на демона, пошатнула его и лишила способности сосредоточиться.

Тот обратился в туман, но на сей раз Ренна слилась с ним, вспомнив рассказ Арлена о его поединке с мозговиком на пути в Недра. Она смешалась с его существом, навязав свое собственное, и прикоснулась к его воле.

По человеческим меркам демон не был умен. Быть может, не разумнее ребенка, хотя это намного превосходило способности безмозглых трутней, которые составляли основной костяк демонов.

Не умен, но с сильной волей. Он хотел одного – защитить своего мозговика и пойти ради этого на что угодно. Ренна встала у него на пути, и он отчаянно с ней сражался.

Но если воля демона направлялась на охрану мозговика, то Ренна пеклась обо всем человечестве. Обо всем людском роде, и прежде всего – об Арлене. Если она не остановит хамелеона, то всему конец, и она могла с тем же успехом отправиться в Недра. Смириться перед отцом, как Лэйни. Что толку в ее никчемной жизни, если она не справится?

Она зажала волю хамелеона в тисках своей и сокрушила ее, раскалывая его сущность. Он взорвался, разлетелся брызгами магии и исчез.

Джардир в последний раз ударил тупым концом Копья Каджи в мерзлый камень и расколол последний кусок, мешавший выбраться. Пар’чин ревел в агонии, борясь с князем алагай, но его дух шарума не пострадал. Он держался.

Броском копья можно было покончить с обоими. С крупнейшим соперником и самым могучим алагай, какого он встречал. Он мог уничтожить их и с победой вернуться в Дар Эверама, остановить хаос, который воцарился в его отсутствие. Землепашцы, лишившись опоры в виде Пар’чина, падут, а слуги Най содрогнутся в своей бездне от ужаса перед могуществом воинов Эверама.

Все, что для этого было нужно, – метнуть копье и вторично зажить с предательством на душе. Немалая цена, вероятно, но разве может быть слишком высокой цена преимущества в Шарак Ка?

В памяти всплыли слова Пар’чина: «Нам незачем превращаться в демонов, чтобы бороться с ними».

«Забери меня Най, если я снова предам верного друга», – подумал он.

Вложив копье в наспинные ремни и натянув на голову капюшон плаща-невидимки, он сунул руку в поясной кошель.

Демон слабел. Арлен чувствовал это. Если сам он мог Втягивать энергию Анох-Сана, то мозговика отрезало от нее защитным полем и его резервы стремительно таяли. Но все-таки он еще показывал себя ровней. Чтобы душить противника дальше, Арлену пришлось обесточить метки, не позволявшие прикоснуться к собственному телу, но кожа и кости тощей шеи демона затвердели, как алмаз. Руки Арлена страдали не меньше, чем враг.

«Но я могу дышать, – подумал он. – А он – нет».

Рот демона открылся в беззвучном крике, обнажив черные десны и десятки игольчатых зубов. Челюсти невозможно вытянулись, приблизив зубы к лицу Арлена, и он ощутил смрад прогорклого дыхания. Слюна попала на щеку, и Арлен испытал позыв к рвоте.

Но тут, кроша и отбивая зубы прочь, в челюсти врезался кулак. Арлен вскинул глаза, ожидая увидеть Джардира, но рядом стояла Ренна, как никогда сиявшая магией. Ее лицо закаменело от решимости, а в ауре горела сила.

На глаза навернулись слезы, и он хотел заговорить, но сумел лишь держать демона, а Ренна наносила все новые удары.

Затем вдруг позади демона возник Джардир, раскручивавший над головой серебряную цепь, которую Арлен метил бессчетными часами. Перед тем как она захлестнула шею демона, Арлен выпустил тварь, и Джардир туго затянул удавку с разгоревшимися метками.

Подземник неистово забился, пытаясь растаять, но с этого мгновения лишился такой способности. Он ужался до прежнего небольшого роста в надежде найти лазейку, но Джардир прочно держал его на цепи, и, когда уменьшаться демону стало некуда, Арлен запер звенья на меченый замок.

Теперь избиением занялись все трое; Джардир обвивал мозговика с плавным и действенным изяществом шарукина, улавливая конечности демона серебряной цепью, словно связывал борова на празднике солнцестояния. Подземник упал на одно колено, затем ткнулся в землю лицом. Через секунду он перестал сопротивляться, и его аура поблекла. Арлен запер на замок еще два звена на горле, чуть ослабив захват, и убрал первый, давая потерявшей сознание твари неглубоко вздохнуть.

Они выдержали слишком тяжелый бой, чтобы позволить ей умереть.

Только после этого Арлен обратил внимание на окружающую обстановку – расколотые камни и обвалившиеся куски потолка. От хамелеона не осталось следа, кроме нескольких почерневших пятен на скальной породе.

На выходе продолжалась отчаянная битва. Шанвах, колчан которой опустел, а копье сломалось, держала в одной руке свой щит и отцовский в другой, обоими сдерживая натиск ломившихся в дверь демонов. От ее усилий под ногами пошел трещинами песчаниковый пол.

Шанджат стоял на шаг позади, держа арбалет. Шанвах посторонилась, открыв между щитами брешь, и Шанджат быстро выстрелил. Она немедленно закрыла проем, и отец, двумя пальцами оттянув тугую тетиву, вложил новую стрелу, после чего Шанвах развела щиты в другом месте, чтобы он направил ее туда.

Арлен с Джардиром не успели оглянуться, как Ренна обратилась в туман и метнулась к выходу. Арлен задохнулся, когда она миновала блокировавших дверь воинов легко, словно порыв ветра, и услышал шум битвы, завязавшейся по ту сторону. Напор ослаб, давая Шанвах и Шанджату перевести дух.

Затем усыпальница сотряслась: Ренна обрушила туннель. С потолка полетели увесистые камни, с тревожной скоростью посыпался песок, и усыпальница застонала.

– Пора уходить, – сказал Арлен.

– Каджи… – начал Джардир.

– …будет погребен навеки там, где его потомки победили самого сильного алагай, какого видел мир за тысячелетия, – закончил Арлен.

Джардир кивнул:

– Шанджат! Шанвах! Расчистите путь для отхода!

Оба воина отступили от двери. Шанвах бросила отцу его щит, и они побежали к потайному туннелю.

Ренна материализовалась рядом с Арленом. У нее это заняло чуть больше времени, чем у него, но она уже управлялась быстрее по сравнению с ним самим в первые месяцы, когда он экспериментировал с растворением.

Арлен хотел спросить о ее новых способностях, сказать, как он горд, как велика его любовь, но времени не было, и он положился на ауру – в ней все написано, и Ренна прочтет.

– Лети вперед и готовь лошадей, – велел он ей. – До рассвета нам нужно убраться на мили отсюда.

Ренна улыбнулась и подмигнула, затем опять обратилась в туман.

Глава 10 Восстание чинов

333 П. В., осень

Инэверу разбудило жужжание в ухе. Всегда спавшая чутко, и тем паче – в тревожные времена, последние дни она едва смыкала глаза и проснулась быстро.

Вибрировала сережка – из числа подарков, розданных самым доверенным советникам и слугам для связи с ней, а также для шпионажа. Ахман безмолвствовал с тех пор, как упал, и гора, на которой он сражался с Пар’чином, стояла далеко вне зоны доступа. Инэвера все равно не вынимала серьгу, молясь Эвераму на каждой заре, чтобы сегодня та зазвучала вновь, оповещая о возвращении мужа.

Но сейчас ожила не мужнина серьга. Инэвера приложила палец к ушному хрящику и начала отсчет в ожидании повторного вызова. Восемь. Для хаффита не существовало священных чисел.

Она до щелчка повернула висевший на кольце шарик, изменив расположение меток, которые окружали два полушария, скрывавшие фрагмент демоновой кости. Разомкнув звенья, она заговорила, зная, что ее слова отдаются в серьге-близнеце.

– Еще не рассвело, хаффит, – произнесла она тихо. – Твоему делу лучше быть важным, иначе я…

– Мне нравится изощренность твоих угроз, Дамаджах, но, боюсь, на них нет времени, если ты хочешь услышать новости до того, как они дойдут до ушей дамаджи.

Аббан, как всегда, говорил нагло, но резкий тон не оставил сомнений, что его вести подвергнут испытанию хрупкое правление Инэверы во времена, когда Красия едва ли могла себе позволить усугубление нестабильности.

– В чем дело? – спросила она.

– Я снаружи, меня окружила твоя милейшая охрана, и я не могу откровенничать, – ответил хаффит, – а новости лучше обсудить при личной встрече. Пожалуйста, распорядись, чтобы меня впустили.

Впустить его? В ее опочивальню? Ту, что она делила с самим Избавителем? Одним этим предложением хаффит призвал свою смерть. Простое проникновение в это крыло дворца, буде оно замечено, влекло за собой сотню намного худших кар. Не сошел ли он с ума?

Нет. Аббан был кем угодно, только не безумцем. Если он здесь, то лишь по причине уверенности в неотложности дела, которое стало бы важнее его жизни в случае проволочки. Инэвера быстро пошевелила пальцами, и через комнату метнулась тень. Вскоре Ашия вернулась с хаффитом.

– Говори, – сказала Инэвера.

Аббан бросил взгляд на Ашию, которая маячила рядом, не одобряя происходящего. Затем снова посмотрел на Инэверу и чуть повел головой в сторону двери.

– В миг, когда ты вошел в эту дверь, ты лишился жизни, хаффит, – предупредила Инэвера, – которую Ашия заберет, если ты не выкупишь ее в течение нескольких секунд.

Аббан побледнел, и обычная самодовольная улыбка слетела с его лица. Инэвера увидела, как его аура омылась внезапным страхом. Это не было маской.

– Говори, – повторила она. – Ашия охраняет мой сон. Я доверяю ей решительно во всем.

– Чины восстали, – ответил Аббан.

Она не сразу осознала услышанное. Восстание? Землепашцев?

– Это невозможно, – сказала Инэвера. – Немыслимо. Когда пришли наши войска, чины Форта Райзона раскололись, как стекло под молотком, а деревни сдались без боя. Они не посмели бы выступить против нас.

– Стекло разбить просто, – отозвался Аббан, – но после этого остается тысяча осколков, которые могут поранить беспечного.

У Инэверы засосало под ложечкой. Она сделала вдох, обретая центр.

– Что случилось?

– В семи деревнях подожгли шараджи. Все сразу, как только протрубили окончание алагай’шарак, – все воины и старшие най’шарумы находились на поле боя.

– Что с детьми? – спросила Инэвера.

Старшие най’шарумы – мальчики от двенадцати лет – участвовали в алагай’шарак как наводчики и сигнальщики, но младшим, от семи до одиннадцати, полагалось спать в казармах.

– Их вывели заранее, – ответил Аббан. – И красийцев, и чинов. Дама, которые за ними присматривали, зверски убили.

Инэвера стиснула зубы. Все упиралось в детей. Их забирали на Ханну Паш, и это – самое тяжелое требование красийцев, выдвинутое чинам, сдавшимся и уткнувшимся лбами в землю перед дама.

Да, за детей чины будут бороться. Инэвера прикинула, как долго они собирались втайне и планировали мятеж. Еще большим коварством могло обернуться положение красийских детей, достаточно юных, чтобы сломить их волю. Воспитанные чинами, они станут ценными шпионами для землепашцев.

Семь поджогов. Семь деревень. Мелочь на фоне сотен селений Дара Эверама, но знаковое число. Священное. Это не совпадение.

– Какие племена пострадали? – спросила она, уже угадав ответ.

– Шанджин, Халвас, Ханджин, Джама, Анджха, Баджин и Шарах, – сказал Аббан. – Семь самых малых. Те, для которых особенно болезненна потеря шараджа и класса най’шарумов.

Инэвера не удивилась. Враги хорошо их изучили.

– Вы схватили виновных?

Аббан покачал головой:

– Ловить их – не мое дело, Дамаджах. А шарумы еще тушат пожары, чтобы они не перекинулись дальше. Преступники скрылись во тьме.

«Которой они боялись до прихода наших войск, – подумала Инэвера. – Мы научили их стоять во весь рост в ночи, а они используют это умение против нас же».

– Ты говоришь, что пожары еще бушуют, – сказала она. – Как тебе удалось так быстро узнать – раньше дамаджи, которые правят этими деревнями, и самого андраха?

Аббан улыбнулся и пожал плечами:

– У меня, Дамаджах, есть связи во всех деревнях Дара Эверама, и я щедро плачу за новости, которые сулят мне выгоду.

– Выгоду?

– В хаосе всегда найдется выгода, Дамаджах. – Аббан глянул на Ашию. – Даже если сначала приходится выкупать свою жизнь.

Инэвера махнула рукой, и Ашия снова скрылась в тени. Она не покинула комнату, но через секунду ее след потеряла даже Инэвера.

– Как скоро узнают об этом дамаджи?

Аббан снова пожал плечами:

– Самое большее через час. Наверно, быстрее. Прольется кровь, Дамаджах. Реки крови, когда они не найдут виновных.

– Почему ты так уверен, что не найдут? – осведомилась Инэвера, но без несогласия.

– С тех пор как мы покорили чинов, Дамаджах, прошло больше полугода, а местные дама едва изъясняются на их языке и еще меньше разбираются в их обычаях, – ответил Аббан. – Вместо этого мы навязываем свои порядки и язык.

– Порядки Эведжаха, – уточнила Инэвера. – Порядки Эверама.

– Каджи, – подхватил Аббан. – Веками толковавшиеся в свою пользу продажными дама.

Инэвера поджала губы. Она неоднократно слышала кощунства, которые Аббан нашептывал в мужнино ухо, и, правду сказать, нередко с ним соглашалась, но одно дело – игнорировать слова, не предназначенные для твоего слуха, и другое – не обращать внимания, когда их бросают в лицо.

– Поосторожнее со святотатством, хаффит, – сказала она. – Я знаю тебе цену, но буду не столь терпимой, как мой супруг.

Аббан улыбнулся и коротко поклонился:

– Мои извинения, Дамаджах.

В его ауре не осталось и намека на недавний страх. Инэвера и правда терпела от него многое. Она все глубже постигала коварство хаффита, но, пока он оставался ей верен, была готова закрыть глаза почти на все его непотребства.

И Аббан это знал.

– Когда мы с твоим мужем были най’шарумами, Дамаджах, мы отправились в деревню под названием Баха кад’Эверам.

Инэвера слышала об этом хаффитском селении. Там жил гончар Дравази, и многие его изделия украшали ее дворец.

– Связь между Чашей Эверама и Копьем Пустыни прервалась много лет назад. Полагаю, деревню захватили демоны.

– Глиняные демоны, если быть точным, – кивнул Аббан. – Они заполонили это селение. Убили бы меня, если бы не Ахман. Годы спустя они чуть не убили Пар’чина, когда я послал его туда по делу.

– Хаффит, зачем ты мне это рассказываешь? – Инэвера держалась невозмутимо, но слушала очень внимательно.

Аббан не знал предсказанного костями: Пар’чин был Избавителем с той же вероятностью, что и ее муж. Она доверилась только матери, хотя позднее Ахман выведал это при помощи коронного видения.

Тот факт, что оба предполагаемых Избавителя посетили одну и ту же заброшенную далекую деревню и в деле замешан Аббан, являлся слишком серьезным совпадением, чтобы его игнорировать.

Не в первый раз она задумалась о замысле Эверама насчет Аббана. Кости говорили о нем с возмутительной расплывчатостью.

– Эти глиняные демоны завораживают, – сообщил Аббан, и его аура на миг зарябила от страха. – Они, понимаешь, сливаются с окружением. Их броня в точности повторяет текстуру и цвет бахского самана. Такой засядет на лестнице, прижмется к стене или устроится на крыше – и будешь смотреть на него, не видя, пока не шевельнется.

– Хора видят недоступное глазу, – сказала Инэвера.

– Дамаджи, я молюсь, чтобы это было так, – кивнул Аббан. – Потому что в Даре Эверама землепашцев вшестеро больше, чем нас. Они – саман, а чины, которые стремятся посеять ужас в наших сердцах набегами, – глиняные демоны. Дама не увидят их, пока те не тронутся с места, и стыд заставит духовенство карать других, чтобы сохранить лицо.

– Шаг, который только загонит клин глубже и укрепит решимость чинов, – прикинула Инэвера.

– Если мы не будем действовать осторожно, атаки повторятся и станут хуже, – сказал Аббан. – Надо искать и казнить подлинных виновников, но каждый землепашец помимо тех, кто держит факелы, станет мучеником за их дело, если мы его тронем.

«Им помогают с севера».

Когда разгневанные дамаджи втекли в тронный зал, Инэвера сидела на подушках подле андраха и пребывала в раздражении. Ее сыновья и племянник уже стояли внизу, дожидаясь, когда впустят всех остальных.

После ухода Аббана и отсылки гонцов она почти час бросала кости, но получила лишь кроху полезной информации о мятежниках.

«Им помогают с севера».

Было легко решить, что речь шла о племени Лощины. Оно выигрывало от чего-то подобного больше других, особенно если выжил Пар’чин. Но не слишком мудро предполагать большее, чем говорили кости. Бунтовщиков мог запросто поддерживать любой северный герцог. Может быть, Юкор Милнский или Райнбек Энджирский. Даже Лактон, располагавшийся в основном на востоке, лежал севернее Дара Эверама, а Лиша Свиток уже предупредила тамошних, что они станут следующими, на кого нападет Красия. Хватит ли герцогу Ричерду и его докмейстерам глупости спровоцировать атаку?

Нет. Это Лощина. Иначе же и быть не могло? Или на суждении Инэверы отразилась ее ненависть к Лише Свиток? Улыбаться в лицо и поджигать за спиной – вполне в духе северной шлюхи, и Инэвера была бы рада поводу убить ведьму вместе с растущим в ее чреве ребенком Ахмана.

Иногда она ненавидела кости. Они всегда выдавали туманные намеки и загадки, непонятные даже Инэвере, которая читала их лучше, чем любая дама’тинг на протяжении трех тысячелетий. Чем важнее бывал вопрос, тем больше влиял на будущее ответ и тем неопределеннее высказывались кости. Она бросала их по три раза в день, выясняя судьбу мужа, но кости говорили ей не больше того, что сказали в горной долине, куда упал Ахман, и в этом были даже откровеннее, чем в отношении мятежников.

Возможно, замысел Эверама подразумевал восстание чинов или гражданскую войну в Красии и преждевременное тому препятствие вошло бы в противоречие с инэверой. Или, быть может, она впала у Него в немилость и Эверам решил вещать через другую.

«Не исключено, что дитя северной шлюхи – тоже инэвера». От этой мысли ей стало тошно. Она была чуть ли не благодарна дамаджи, когда те разгалделись и вернули ее в настоящее.

– Я с самого начала сказал, что мы слишком церемонимся, умиротворяя чинов! – проворчал дамаджи Кезан. – Мы позволяем им гнуться, а их надо ломать!

– Согласен, – отозвался дамаджи Ичах, словно напоминая Инэвере, насколько скверно пошли дела. Если Кезан с Ичахом едины во мнении, то впору и солнцу взойти на западе.

Насчет двора андраха кости отзывались более вразумительно. Ашаном она пока могла управлять. Ее сыновья сочтут восстание не кризисом, а поводом снискать славу при его подавлении. Однако дамаджи – старики, изнежившиеся среди изобилия Дара Эверама. Опасность, грозившая их новым владениям, ужасала сильнее, чем дети Най.

– Надо дотла сжечь деревни, где поджигали, – сказал дамаджи Энкаджи. – Разрубить на куски всех мужчин, женщин и детей, развесить на деревьях и оставить алагай – пусть попируют.

– Это легко сказать, дамаджи, когда атакованы не твои земли, – возразил дамаджи Чузен. Нападение на шанджинов произошло в новой столице его племени.

– Чины не дерзнут напасть на земли мехндингов, – хвастливо заявил Энкаджи, чем удивил Инэверу.

Бунтовщики не тронули пять самых сильных племен: Каджи, Маджах, Мехндинг, Кревах и Нанджи, но если им помогал север, это только начало.

– Еды и так мало после того, как в Ущерб алагай сожгли посевы, – подал голос Ашан. – Нам нельзя жечь поля и убивать тех, кто их возделывает, – если хотим дожить до весны.

– Что помешает чинам за поля-то и взяться, поджечь их? – осведомился Семмел из племени Анджха. – Даже в больших племенах не хватит людей, чтобы защитить землю от коренного населения.

– Андрах, ты не можешь оставить это безнаказанным, – сказал Альэверак. – Чины напали ночью, когда все люди братья; они убили дама и подожгли святую землю. Мы обязаны ответить, и быстро, иначе воодушевим врага.

– И ответим, – отозвался Ашан. – Ты прав, это неприемлемо. Мы должны найти ответственных и казнить их публично, но если сочтем всех чинов виновными в действиях нескольких, то лишь пополним ряды бунтовщиков.

Инэвера подавила улыбку. Ашан произнес в точности, что она ему наказала, хотя его первая реакция на мятеж немногим отличалась от таковой Энкаджи.

– Прости, андрах, но ответственны и правда все чины, – возразил дамаджи Реджджи из племени Баджин. – Они прячут повстанцев и детей. Какая разница, поджигают они или предоставляют поджигателям свой погреб?

– Мы должны показать, что им придется заплатить за дерзость, – вмешался Джайан, ударив в пол копьем. – Дорого и всем, чтобы новых мятежников сломили, боясь нашего гнева, их же соплеменники.

Многие дамаджи усердно закивали и обратили скептические взоры к Ашану.

– Мой брат прав, – громко заявил Асом, выгадав нужную минуту и обратив их взгляды на себя. – Но след еще теплый, и мы сглупим, если затопчем его. Наказание для сообщников можно придумать после того, как будут казнены мятежники и возвращены дети.

Джайан посмотрел на него с нескрываемым недоверием, но заглотил крючок.

– Вот почему я призову Копья Избавителя и распахну каждую дверь, обыщу каждый погреб и допрошу всех родственников похищенных мальчиков. Мы их найдем.

Дамаджи снова закивали, но Асом громко поцокал языком и покачал головой:

– Мой брат рубит дерево, чтобы сорвать плоды.

Джайан яростно глянул на него:

– И что же мой брат дама предлагает взамен?

– Мы пошлем дозорных, – ответил Асом, кивнув на дамаджи племен Кревах и Нанджи. Их лица закрывали покрывала, и они никогда не высказывались на совете, будучи в подчинении у племен больших. Кревахи служили каджи, а нанджи – маджахам.

Племена дозорных обучались приемам особого боя, владели особым оружием и руководили шпионской сетью Красии. Многие их дознаватели владели языком чинов и имели связи по всему Дару Эверама. Даже последние их шарумы умели передвигаться незримо и преодолевать преграды так же легко, как восставали из бездны алагай.

– Отыщем детей – найдем и мятежников, и сочувствующих, – сказал Асом.

– А дальше? – спросил Джайан.

– Казним всю тройку, – вмешался Ашан. – Мятежников, сочувствующих и даже детей чинов, чтобы напомнить землепашцам о бесполезности сопротивления и его последствиях. Остальных най’шарумов из чинов заставим смотреть на казнь, и в следующий раз мальчики сами дадут отпор своим спасителям.

Инэвера удержала свой центр, когда Ашан отклонился от сценария. Убить горстку детей все-таки милосерднее, чем учинить бойню, которую предлагал Джайан, но она не знала, допустит ли подобное, когда придет время.

– Прекрасно, – сказал Джайан. – Я пошлю дозорных, как ты велишь.

«Я». Опасное слово. Джайан так или иначе руководил поисками. Это было его правом и долгом как шарум ка, но Инэвера хотела, чтобы дозорные – во избежание непредумышленных зверств – подчинялись трону, то есть ей.

Она вздохнула, держа центр на месте. Чем-то придется пожертвовать. У нее хватало шпионов при дворе шарум ка, а ее сестры-жены из племен Кревах и Нанджи велят своим дама’тинг сообщать обо всем, что услышат.

Ашан дал ей вздохнуть семь раз и ударил в пол жезлом:

– Решено. Высылай своих дозорных, шарум ка. Мы ждем от тебя регулярных донесений.

Джайан самодовольно взглянул на Асома, развернулся на пятках и направился к двери, где ждал Хасик, его новый телохранитель.

Прошло три дня. Ни мятежников, ни исчезнувших най’шарумов так и не нашли, и Аббан чувствовал, как на улицах воцарялось мрачное настроение. На базаре было еще хуже.

Даль’тинг, хаффиты и чины уже начали уживаться друг с другом, но после нападений на шараджи и похищений детей все изменилось. Красийцы обходили чинов стороной, взирая на них с недоверием. Не открывали и кошельков, подрывая торговлю чинов.

Патрулей дама стало намного больше, причем дама даже не утруждались вешать хвосты алагай на пояс и опираться на посохи-кнутовища. Оружие постоянно пребывало в движении – хотя бы лишь с тем, чтобы убрать с дороги чинов или привлечь внимание того из них, кого дама собирались допросить.

А допросы – процедура, которой все на базаре, начиная от никчемнейшего чина и заканчивая самим Аббаном, отчаянно боялись, – устраивались все чаще. Шарумам запрещалось колотить в двери и проводить повсеместные обыски, но дама пользовались каждым поводом к этому, и юрисдикция их была широка.

Из-за полога шатра Аббан наблюдал, как двое дама из племени Каджи посреди улицы разорвали платье на спине женщины-чина и принялись ее сечь за неправильное ношение покрывала.

В дневной суете оно съехало на шею и не было вовремя возвращено на место.

Аббан закрыл щель, чтобы приглушить вопли.

– Я молю Эверама – скорее бы мы нашли бунтовщиков, – сказал он. – Это вредит торговле.

– Если это вообще возможно, кревахи найдут, – отозвался Керан. – Для меня было честью служить со многими из них на алагай’шарак. Лучшие следопыты на Ала.

Наставник все еще чувствовал себя неуютно на базаре, но Аббан больше не мог позволить себе роскошь держать его в цитадели для обучения новобранцев. Жизнь Аббана зависела от статуса и опыта Керана.

Они удалились в Аббанов личный кабинет. Хаффит открыл потайное отделение письменного стола, вынул пергаментный свиток и протянул Керану.

– Хочу, чтобы ты ознакомился с кое-какими моими планами, перед тем как я предъявлю их трону.

Керан изогнул бровь. В отличие от большинства шарумов, наставники были грамотны, ибо в процессе управления шараджами им приходилось составлять списки, вести ведомости и разбираться в уравнениях, чтобы вычислять пределы прочности при строительстве укреплений. Но по сравнению даже с последней женой или дочерью Аббана он был немногим выше дрессированного пса. Аббан не доверил бы ему простейшей конторской работы, и оба это знали.

Неожиданная просьба возбудила любопытство Керана. Он разложил бумаги на столе и стал изучать. Развернул карту, прищурился на подсчеты, и глаза его округлились.

– Это то, что я думаю? – спросил он.

– Да, и ты никому не скажешь, – ответил Аббан.

– Почему это у тебя, а не у шарум ка?

– Потому что всего две недели назад шарум ка был главой номинальным. Но не бойся. Скоро он вообразит, что все это – его собственная идея.

На следующее утро Аббан отправился в паланкине во дворец. Лучшие ха’шарумы охраняли его, со всех сторон окружая державших шесты крепких чинов-рабов. Тяжелые шторки с прослойкой из металлической сетки могли задержать копье и были плотно задернуты, оставив Аббана наедине с его мыслями.

Дамаджах всегда заставляла его нервничать, пусть ему и хватало ума этого не показывать. Она умела обезоружить его и, казалось, видит насквозь, распознавая притворство так же легко, как замечается грязь на лице.

Как она отнесется к его планам, когда Ахмана нет и некому ни благословить их, ни реализовать?

Бабах!

Прогремело страшно, несмотря на плотные шторки. Паланкин завалился, и Аббана швырнуло на лакированный потолок. Он услышал крики своих людей и, когда паланкин резко остановился, вибрируя, обнаружил себя лежащим лицом к лицу с носильщиком, который протаранил шторку, приняв на себя груз кабины. Тот стонал, его глаза стекленели.

Не обращая больше на него внимания, Аббан потянулся за костылем и кое-как встал на хромой ноге.

– Хозяин! – позвал охранник. – Ты цел?

– Цел, цел! – отрезал Аббан, высовываясь из оконца наверху экипажа. – Помоги мне вылезти…

Он осекся и разинул рот.

Горел Шарик Хора.

Несмотря на удаленность от взрыва, всех вокруг посшибало с ног. Ближе к бушевавшему пожару прохожие лежали в крови, пораженные обломками величественных стен и витражей крупнейшего в зеленых землях храма Эверама.

Керан вернулся в боевую готовность первым и устремился к Аббану, бранью понуждая подняться других. Закаленный в боях наставник умел отбросить чувства и сохранить последовательность команд, но даже он ужаснулся, когда его взгляд скользнул по горящему храму.

– Кто мог это сделать? – спросил он. – Десятку огненных демонов и то не устроить такого пекла!

– Шутихи чинов, – сказал Аббан. Еще одна тайна, с которой предстояло разобраться. – Подними людей. Теперь нам надо вдвое быстрее попасть во дворец. Пошли дозорных узнать, что случилось, и пусть докладывают по пути.

Инэвера рассматривала хаффита, пока тот пил холодную воду, возлежа на подушках в ее приемной. Он был бледен, покрыт пеплом, от него пахло дымом. В одном глазу лопнул сосуд, одежда изорвалась и пропиталась кровью. Вестовые уже подтвердили, что Шарик Хора горит.

– Что стряслось? – вопросила она, когда молчание стало тягостным.

– Похоже, чины смелее, чем мы думали, – ответил Аббан. – Поджог шараджей был отвлекающим маневром. Мы занялись деревнями, а чины нанесли удар в сердце.

– По странному совпадению ты оказался рядом, – заметила Инэвера. – Тем более удивительно, что ты же первый явился ко мне с известием о восстании.

Аббан безучастно взглянул на нее:

– Мне льстит, что Дамаджах считает меня способным на столь замысловатый обман, но я не настолько мученик, чтобы лезть в зону взрыва, в надежде сыскать доверие, осуществляя какой-то загадочный план. Каждый дюйм моего тела болит, в ушах до сих пор стоит звон, а разум затуманен.

Последнее встревожило Инэверу. Сейчас Аббан был нужен ей как никогда. Тело ни к чему, но разум…

– Лежи смирно и слушайся, – сказала она резко. – Я Дамаджах, но все еще дама’тинг.

Хотя Инэвера редко лечила кого-либо, кроме Ахмана, она не утратила целительских навыков, приобретенных за десятки лет в лечебном шатре дама’тинг. Обмяклость хаффита, медлительность, с которой он следил за ее пальцами, и долгие паузы в речи – все указывало на черепно-мозговую травму.

Она опустила руку в мешочек с хора, где хранились целебные кости – комплект меченых пальцев мозгового демона, покрытых тонким слоем электрума для концентрации энергии и защиты от солнца. Ловко придав меткам кончиками пальцев нужную конфигурацию, она активировала их.

Из глазного яблока отхлынула кровь, а мелкие порезы на лице Аббана мгновенно покрылись коркой и зажили. Тем не менее Инэвера продлила истечение энергии, чтобы наверняка избежать отека и повреждения мозга.

Наконец Аббан глотнул воздуха и пришел в себя. В глазах заплясали знакомые искорки.

Он громко рассмеялся:

– Неудивительно, что шарумы считают магию крепче кузи. Я двадцать лет не чувствовал себя таким бодрым и сильным!

Он с любопытством взглянул на свою ногу и попробовал встать, оставив костыль на подушках. Какой-то миг он стоял устойчиво, но, когда согнул колени, чтобы в восторге подпрыгнуть, нога подкосилась. Только благодаря давнему опыту он сумел опрокинуться на подушки, а не на пол.

Инэвера улыбнулась:

– Я предлагала тебе вылечить ногу, хаффит, но ты отказался. Когда-нибудь могу предложить еще раз, но ни в коем случае не бесплатно.

Аббан поклонился и ухмыльнулся в ответ:

– Дамаджах отлично прижилась бы на базаре.

Инэвера и правда выросла на базаре, но Аббану не полагалось об этом знать – никому не полагалось. Безопасность ее родных зависела от их безвестности, а знать секрет могли уже слишком многие.

– Должна ли я счесть комплиментом уравнивание меня с дочкой какого-нибудь хаффита-торгаша? – огрызнулась она.

Аббан поклонился:

– Дамаджах, это лучший комплимент, какой я могу сделать.

Она фыркнула, притворившись, будто смягчилась.

– Довольно тратить время впустую. Расскажи все, что помнишь о нападении.

– При взрыве погибло семнадцать человек, включая дама, – сообщил Аббан. – Еще сорок три ранено, а храм серьезно пострадал. Уничтожено много мощей героев, украшавших его стены.

– Как же такое возможно? – спросила Инэвера. – Взрыв произошел средь бела дня – это не могла быть магия хора.

– Думаю, чины применили петарды.

– Петарды?

– Чиновы шутихи, – пояснил Аббан. – Наши фейерверки изготовлены в основном из жидкостей и масел, но у чинов есть порошки. Главным образом для света и грохота в праздники, но если их закатать в бумагу и сделать шашки, то они полезны при добыче руды и строительстве. Я видел, как Лиша Свиток с превеликим эффектом использовала их против алагай.

Инэвера поморщилась, на миг забывшись. Она быстро вернула маску невозмутимости, но хаффит, несомненно, умышленно назвал это имя и отследил ее реакцию.

– Упоминая это имя, ты рискуешь сильнее, чем без доклада приблизившись к моей опочивальне, – сказала она. – Не думай, будто я настолько глупа, чтобы проморгать твое содействие моему мужу в его опрометчивой связи с северной шлюхой.

Аббан пожал плечами, не потрудившись отрицать очевидное.

– В настоящее время Лиша Свиток – наименьшая забота Дамаджах.

«Если бы», – подумала Инэвера.

– Мне нужны подробные материалы об изготовлении этих шутих.

Аббан протяжно выдохнул:

– Это будет трудно, Дамаджах. Сами-то шашки у меня есть, несколько штук, я конфисковал их на рудниках, которые мы взяли, когда Избавитель возвестил рождение Дара Эверама, но их изготовление остается тайной. У чинов принято, чтобы травницы передавали подмастерьям свои знания устно, а не письменно.

– И ни шпионы, ни подкуп не помогли тебе выведать формулу? – спросила Инэвера. – Я разочарована.

Аббан пожал плечами:

– Это редкое умение даже среди травниц, и все они отрицают свою осведомленность. Они неглупы и понимают, что мы обратим их знания против них же.

– Я выдам тебе ордера на арест, – сказала Инэвера. – Если женщины неподкупны, допроси их строже. И принеси мне образчики этих шутих. Это слишком мощное оружие для чинов.

– Обращайся с ним крайне осторожно, Дамаджах, – предостерег Аббан. – Двое моих людей погибли при взрыве, когда стронули с места партию, слишком долго пролежавшую на складе.

– У нас есть подозреваемые в этом преступлении?

Аббан помотал головой.

– Запал у шутих короткий, но никто не заметил, чтобы кто-нибудь убегал от здания перед взрывом. Среди убитых были чины. Один из них наверняка поджег фитиль и принял мученичество.

– Значит, в чинах все-таки есть сталь, – сказала Инэвера. – Жаль, что они тратят ее на Дневную войну, а не на алагай’шарак.

– Дамаджи этого не снесут, – заметил Аббан. – Дар Эверама зальется кровью.

– И больше людей переметнется к Джайану, – кивнула Инэвера. – Его шарумы захватят в городе власть, и ничто их не остановит.

– Ради его же, города, защиты, – подхватил Аббан, и сарказма было больше в его ауре, чем в словах.

– Именно, – согласилась Инэвера.

– Тем больше причин отослать его подальше, – сказал Аббан.

Инэвера вгляделась в него. Ничто ей не было желаннее, но как?.. Вот оно. Она прочла ответ в его ауре. Умный Аббан обзавелся планом. Или по крайней мере, так думал.

– Выкладывай, хаффит, – резко скомандовала она.

– Лактон, – улыбнулся Аббан.

И это план? Наверно, Инэвера переоценила хаффита.

– Не думаешь же ты, что Лактон остался первоочередной целью, когда Ахман исчез, а за дворцовыми стенами вспыхнул бунт?

– Остался тем более, – возразил Аббан. – Через две с небольшим недели лактонцы повезут своему герцогу оброк. Нам нужно это продовольствие, Дамаджах. Я не знаю, как сказать убедительнее. Если алагай продолжат истреблять наши запасы, этот оброк – единственное, что позволит войскам пережить зиму. Вся подготовка уже завершена.

– И как мне убедить шарум ка и дамаджи отправить воинов в тяжелый недельный поход, когда Шарик Хора еще объят пламенем? – спросила Инэвера.

– Ха! – Аббан указал на ее мешочек с хора. – Помаши костями и скажи, что за диверсиями стоят докмейстеры. Потребуй, чтобы твой старший сын стал молотом Эверама – сокрушил их и занял город.

Инэвера вскинула брови:

– Ты предлагаешь мне обмануть совет дамаджи лживыми предсказаниями священных костей?

– Полно, Дамаджах, – улыбнулся Аббан. – Не оскорбляй нас обоих.

Инэвера не удержалась от смеха. Ей отчаянно не хотелось признавать, но хаффит начинал ей нравиться. В его идее был смысл.

Она опустила левую руку в мешочек с костями, а правой обнажила кривой кинжал.

– Протяни руку.

Хаффит заметно побледнел, но не посмел отказаться. Когда хора смочились его кровью, он с ужасом, завороженно стал смотреть, как их встряхивают и они начинают светиться.

– Эверам, Создатель Небес и Ала, Дарующий Свет и Жизнь, Твоим детям нужен совет. Последовать ли нам плану хаффита и атаковать озерный город?

Инэвера бросила кости, и они вспыхнули, отклонившись от естественной траектории, когда ими завладела магия. Зрелище было привычным для Инэверы, но Аббан перестал дышать, пока она изучала символы.

«Шарумы растерзают друг друга, если не обретут общего врага».

Удивительно внятный ответ на фоне последних, туманных, но все равно неопределенный. Кости замерли, не подтвердив его последним перекатом.

Она метнула их вторично.

– Эверам, Создатель Небес и Ала, Дарующий Свет и Жизнь, Твоим детям нужен совет. Будет ли успешным нападение на Лактон?

«Озерный город не удастся взять легко и не проявив мудрости».

Инэвера уставилась на символы. С мудростью в армиях Избавителя было туго.

– Что они говорят? – спросил Аббан.

Инэвера молча собрала кости. Затем сказала:

– Этот вариант не устраняет мятежа под боком и чреват риском, что Джайан вернется со славой и еще большим правом на трон.

Ауру Аббана затопило облегчение. Он решил, что убедил собеседницу.

– Без Джайана тебе будет проще искоренить заговор. Это возможность укрепить твою власть. – Он осклабился. – Быть может, нам повезет и он словит заблудившуюся стрелу.

Инэвера ударила его, расцарапав в кровь, и жирный хаффит слетел с подушек. Лицо исказилось в болезненной гримасе, глаза округлились от страха.

Инэвера наставила на него палец, и кольцо вспыхнуло безвредным, но слепящим меточным светом.

– Как бы он мне не досаждал, думай, что говоришь, хаффит, когда речь идет о моем старшем сыне.

Аббан кивнул, перекатился, скривив лицо, на колени и уткнулся лбом в пол.

– Прошу простить, Дамаджах. Я не хотел оскорбить.

– Если я хоть немного пожалею об этом решении, хаффит, ты пожалеешь тысячекратно. Теперь убирайся отсюда. Скоро соберется совет, и я не хочу, чтобы тебя увидели крадущимся из моих покоев.

Хаффит подобрал костыль и захромал прочь со всей скоростью, какую позволяла больная нога.

Когда за ним закрылась дверь, Инэвера снова склонилась над костями. Она справлялась о судьбе мужа лишь на исходе дня, но больше не могла ждать. Последняя диверсия и безумный план Аббана угрожали изгнать из памяти наступивший первый день Ущерба. Уподобься он предыдущему, ее народу повезет, если люди выживут без Ахмана.

– Эверам, Создатель Небес и Ала, Дарующий Свет и Жизнь, Твоим детям нужен совет. Что принесет Дару Эвераму новый Ущерб и как нам подготовиться?

Она встряхнула кости, бросила их и прочла ответ легко, как книжную страницу:

«В этот Ущерб Алагай Ка и его князьки не придут в Дар Эверама».

«Странно». Она всмотрелась в остальные символы и вздрогнула. Впервые за минувшие недели, в единственный день, когда она не спросила об участи Ахмана, кости приоткрыли завесу тайны.

И мир ее рухнул.

«Они намерены осквернить тело Шар’Дама Ка».

С безопасного места за маленьким письменным столом в тени Трона черепов Аббан наблюдал за закрытым кругом советников: Асомом, Асукаджи, Альэвераком и Джайаном. Открытый круг, включавший всех двенадцать дамаджи, не собирались звать, пока Инэвера не займет свое место, а внутренняя дискуссия не закончится. Аббан уже слышал, как старцы лаются снаружи.

Оба круга игнорировали Аббана, пока он не заговаривал, а кое-кто и тогда старался не замечать хаффита. Аббан был достаточно умен, чтобы поощрять это, и говорил, только будучи спрошенным, – редкие случаи после исчезновения Ахмана.

Инэвера надолго застряла в своих покоях. Что, в бездне Най, ее задержало? На улицах возникали волнения, и дамаджи дошли до ручки…

– Сначала они ударили ночью, – крикнул Альэверак, – а теперь – в первый день Ущерба, оскверняя кости наших героев и сам храм Эверама! Это неслыханно!

– Ничто не случается, не будь на то воля Эверама. – Руки дамаджи Асукаджи скрылись в широких рукавах: он взял себя за локти, как делал, когда им с Асомом приходилось стоять врозь. Гладкое лицо вождя крупнейшего племени Красии выдавало мальчишку не старше восемнадцати. – Это знак, которым нельзя пренебречь. Создатель гневается.

– Это результат миндальничания с чинами после их трусливых нападений на шараджи! – возразил Джайан. – Показав слабость, мы только подстегнули их к дальнейшей агрессии.

– В кои веки я согласен с братом, – сказал Асом. – Нападение на Шарик Хора не может остаться безнаказанным. Эверам требует крови.

«Эверам, – взмолился Аббан, записав эти слова, – пошли мне чашку кузи, и я отдам одну жену дама’тинг».

Но Создатель, как всегда, не услышал Аббана. Все они – Джайан, Асом, Асукаджи – были детьми, которым навязали роли, не соответствовавшие их опыту. Им следовало еще десятилетия направляться Ахманом. Вместо этого на их плечи могла лечь судьба мира.

Аббан подавил дрожь.

– Он получит ее целое море.

Никто не заметил, как из своих покоев вышла Дамаджах. Даже Аббан, хотя она остановилась в паре шагов от него. Он глянул на нее мельком, но этого хватило, чтобы заметить свежий макияж, который, впрочем, не полностью скрыл припухлость вокруг глаз.

Дамаджах плакала.

«Борода Эверама! – подумал он. – Что на Небесах, Ала и в бездне Най способно заставить эту женщину плакать?» Кого-то иного Аббан попытался бы утешить, но Дамаджах слишком уважал, а потому вернулся к пергаменту и притворился, что ничего не заметил.

Остальным, невнимательным, прикидываться не пришлось.

– Нашла ли ты наконец мятежников, матушка? – спросил Джайан.

Аббан не обладал способностью Ахмана читать в сердцах, но это умение вряд ли требовалось, чтобы узреть нетерпеливый блеск в глазах юного шарум ка. Джайан был готов праздновать тройную победу. Во-первых, он оказался прав, а все соперники – нет; во-вторых, ему предстояло снискать славу после подавления бунта; в-третьих же, победила его жестокая натура, уже смаковавшая предстоявшие чинам боль и страдания.

– Мятежники – марионетки. – Инэвера задумчиво покатала кости в горсти. – Истинные враги наводнили наши житницы паразитами.

– Кто, матушка? – Джайан не сумел скрыть жадного нетерпения. – Кто виновен в этих трусливых атаках?

Инэвера извлекла из костей каплю энергии, и те зажглись. Они осветили ее лицо зловещим светом, который слил ответ с волей Эверама.

– Лактон.

– Рыбаки? – поразился Ашан. – Они осмелились нанести нам удар?

– Лиша Свиток предупредила их, что мы можем напасть уже весной. – Инэвера не удержалась и подпустила в голос яда, назвав имя соперницы. – Нет сомнения, что докмейстеры хотят учинить беспорядки, чтобы наши войска остались дома.

Это было абсолютно правдоподобно, хотя и целиком лживо – по крайней мере, насколько знал Аббан. Он подавил улыбку, когда совет без колебаний принял обвинение.

– Я сокрушу их! – потряс кулаком Джайан. – Я перебью всех мужчин, женщин и детей! Я сожгу…

Инэвера повертела в пальцах кости, манипулируя символами, и слабое свечение сменилось вспышкой, которая прервала Джайана, и он вместе со всеми отвернулся, моргая из-за поплывших перед глазами пятен.

– Сын мой, грядет Шарак Ка, – сказала Инэвера. – До его окончания нам понадобятся все мужчины, способные держать копье, и пища для их желудков. Мы не можем позволить себе покарать в том краю всех за действия глупых лактонских князьков. Ты будешь следовать плану Избавителя.

Джайан скрестил руки:

– И что это за план? Отец говорил, что собирается выступить через месяц, но никакие планы не обсуждались.

– Скажи им, хаффит, – кивнула Инэвера Аббану.

Все обратили на него взгляды, не веря ушам.

– Хаффит? – взвился Джайан. – Я шарум ка! Почему хаффиту известны военные планы, а мне – нет? Это я должен был стать отцовским советником, а не свиноед!

– Потому что отец говорил с Эверамом и не нуждался в твоих советах, – предположил Асом и посмотрел на Аббана. – Ему были нужны только расчеты.

Что-то в холодном, оценивающем взгляде Асома испугало Аббана больше, чем агрессивность Джайана. Он встал, опираясь на костыль, затем прислонил его к столу. Словам придадут больше веса, если он выскажется, стоя на двух ногах. Он откашлялся и изобразил на податливом лице нервозную почтительность, дабы успокоить «высших».

– Достопочтенный шарум ка, – сказал Аббан. – Наши продовольственные потери в минувший Ущерб значительнее, чем пожелал объявить Избавитель. Без новых поставок Дар Эверама начнет голодать до того, как набухнут почки.

Это привлекло всеобщее внимание. Даже Ашан сосредоточенно подался к Аббану.

– Через шестнадцать дней лактонцы будут отмечать священный у чинов праздник первого снега. Начало зимы.

– И что? – спросил Джайан.

– В этот же день чины привозят лактонским докмейстерам оброк, – объяснил Аббан. – Этим оброком наша армия прокормится до лета. Избавитель составил смелый план – захватить одним махом и оброк, и земли чинов.

Аббан помедлил, ожидая возражений по этому пункту, но закрытый круг безмолвствовал. Даже Джайан ждал продолжения.

Аббан подал знак Керану, и наставник положил на пол ковер, пинком раскатав его. Этот ковер был старательно соткан женами Аббана и воспроизводил карты восточных земель чинов. Все окружили его, дохромал и Аббан.

– Избавитель намеревался тайно направить по суше шарум ка и Копья Избавителя, а также две тысячи даль’шарумов. – Он прочертил костылем маршрут через открытую территорию, минуя дорогу вестников и селения чинов. – Затем утром первого снега взять вот это селение, Доктаун. – Он постучал костылем по крупному населенному пункту на берегу озера.

Джайан нахмурился:

– Чем захват одного селения поможет взять озерный город?

– Это не простое селение, – ответил Аббан. – Оно – ближайшее к городу; в Доктауне находятся семьдесят процентов лактонских доков, и все будут полны кораблей, ожидающих погрузки, когда учетчики пересчитают размер оброка. Возьмешь селение – и тебе достанутся оброк, флот и ближайший к городу населенный пункт. Без припасов и кораблей для поиска продовольствия рыбаки отдадут тебе за каравай хлеба и голову своего герцога, и его докмейстеров в придачу.

Представив это, Джайан сжал кулак, но не удовлетворился.

– Двух тысяч даль’шарумов хватит, чтобы взять любую деревню чинов, но мало, чтобы удерживать и охранять холодными месяцами участок побережья. Мы окажемся в окружении превосходящих сил врагов.

Аббан кивнул:

– Вот почему в своей мудрости Избавитель решил направить через неделю второе войско; пять тысяч даль’шарумов пойдут по главной дороге и будут захватывать лактонские деревни одну за другой, облагая их данью и набирая рекрутов для Шарак Ка. Они послужат острием копья, расчищающим путь для сорока дама и их учеников, десяти тысяч даль’шарумов и двадцати тысяч чи’шарумов, которые осядут на захваченных землях в тылу, пошлют за своими семьями и помогут местным дама установить закон Эведжана. Прежде чем выпадет настоящий снег, в твоем распоряжении будут семь тысяч отборных даль’шарумов.

– Достаточно, чтобы разбить любого, кому хватит дури выступить против нас, – буркнул Джайан.

Асукаджи высвободил руки из рукавов, и они с Асомом быстро заговорили на языке жестов. Обычно это делалось настолько украдкой, что можно было ничего и не заметить, даже если смотреть в упор, но сейчас сказать приходилось слишком много, а времени было слишком мало. К счастью, остальные советники отвлеклись на текущие проблемы.

Аббан не стал присматриваться к беседе, но легко догадывался о ее содержании. Они обсуждали плюсы и минусы длительного отсутствия Джайана, который отправится на Шарак Сан, в Даре Эверама, а также саму возможность воспрепятствовать этому.

Очевидно, они сочли, что последнее не удастся, ибо оба сохранили молчание, хотя были самыми вероятными противниками плана.

Альэверак повернулся к Ашану:

– Что скажет об этом плане андрах? Разумно ли отсылать целое войско, когда дома разгорается восстание?

Ашан быстро глянул на Инэверу. Они тоже общались молча, но Аббан различил легчайшее движение губ и помнил о привычке Дамаджах раздавать серьги с хора.

– Кости сказали свое слово, дамаджи, – ответил Ашан. – Докмейстеры проплатили диверсии, чтобы не дать нам напасть. Мы должны показать им тщетность этой стратегии.

– Между тем наступил Ущерб, – подала голос Инэвера. – Сегодня ночью по Ала будут расхаживать Алагай Ка и его князья. Даже чины понимают, что это значит. Установи комендантский час и собери всех воинов до последнего, включая шарум’тинг. Кости сообщили, что в этом цикле главный демон обратит свой взор на какое-то другое место, но мы не должны терять бдительность. Даже мельчайший из его князей способен превратить безмозглых алагай в сплоченную силу.

Несмотря на приказ привлечь к бою женщин, в поклоне Джайана не было обычной надменности. Ему хватило ума помалкивать, коль скоро дела оборачивались лучше, чем он мог мечтать.

– Конечно, матушка. Будет сделано.

– Если надобны все, кто способен воевать, я предлагаю позволить сражаться и дама, – сказал Асукаджи.

– Согласен, – сразу подхватил Асом: отрепетированная сцена, если Аббан вообще хоть в чем-то разбирался.

– Это нелепо! – прошипел Альэверак.

– Не обсуждается, – сказал Ашан.

– Вот, значит, как остро нужны нам воины – ты предпочитаешь женщин тем, кто обучался в Шарик Хора? – вопросил Асом.

– Избавитель запретил это, – ответил андрах. – Дама слишком важны, чтобы рисковать их жизнью.

– Отец запретил это в последний Ущерб, – поправил Асом, – и только на тот цикл. Тогда он запретил и шарум’тинг, но их сегодня созовет рог Шарак. Почему бы не дама?

– Не все дама, племянник, молоды и сильны, как вы с моим сыном, – сказал Ашан.

– Заставлять никого нельзя, – уточнил Асукаджи, – но тем, кто хочет сражаться, нельзя отказывать в чести прославиться перед Эверамом в ночи. Близится Шарак Ка.

– Возможно, – кивнул Ашан. На сей раз он не потрудился взглянуть на Инэверу. – Но война еще не началась. Дама останутся за метками.

Асом поджал губы, в очередной раз напомнив Аббану, насколько он юн. Джайан чуть усмехнулся, но Асом поклонился, изо всех сил стараясь сохранить гордость и притворяясь, что не увидел улыбки брата.

– Итак, решено, – сказала Инэвера. – На первом рассвете после Ущерба Джайан и его воины отправятся в поход, чтобы нанести сокрушительный удар во имя Эверама.

Джайан вновь отвесил поклон.

– Доктаун будет наш, а Лактон возьмем за горло прежде, чем там поймут, что мы близко.

– Не сомневаюсь в этом, – кивнула Инэвера. – Но нам понадобится строгий отчет обо всех расходах и захваченном продовольствии.

– Что? – спросил Джайан. – Разве я хаффит, чтобы тратить время на писанину, когда мои люди льют кровь?

– Конечно нет. Для этого тебя будет сопровождать Аббан.

– Что?! – теперь воскликнул Аббан, едва не наложив в штаны.

Глава 11 Доктаун

333 П. В., зима

Дамаджах, это какая-то ошибка, – сказал Аббан. – Мои здешние обязанности…

– Могут подождать, – оборвал его голос Инэверы, прозвучавший в ухе.

Она отказалась его видеть, снизойдя лишь до беседы через серьгу с хора, и это лучше всяких слов говорило о непреклонности решения.

– Ты слишком хорошо изложил свои доводы, хаффит, – продолжила Дамаджах. – Нам нужен лактонский оброк для поддержания войск, и мы оба знаем, что Джайан скорее назло насрет в лактонское зерно, чем займется подсчетами и доставкой его в Дар Эверама. Об этом должен позаботиться ты.

– Дамаджах, твой сын ненавидит меня, – сказал Аббан. – Без тебя…

– Без меня заблудившуюся стрелу можешь словить ты, а не он? Да, это правда. Тебе придется поберечься, но, пока ты решаешь военные вопросы, которыми не хочет заниматься он, Джайан будет сохранять тебе жизнь.

– А как быть с его охранником Хасиком, которого оскопили мои люди? – спросил Аббан.

– Ты сам выпустил этого джинна из бутылки, хаффит, – ответила Инэвера. – Сам и придумай, как ее закупорить. Никто не соберет в пузырек слез по Хасику.

Аббан вздохнул. Если рядом постоянно будут Керан и Глухой, то Хасик вряд ли нанесет удар, а сам Аббан покажет себя достаточно полезным, чтобы быстро втереться в доверие к Джайану. Несомненно, в Лактоне удастся сколотить состояние. Много состояний, если обладать зорким зрением.

– Значит, с оброком я могу вернуться? – спросил Аббан. Несколько недель он точно продержится.

– Ты сможешь вернуться, когда над Лактоном взовьется красийский флаг, и не раньше. Кости говорят, что при штурме придется проявить мудрость, а ее при дворе моего сына не много. Ты должен взять руководство на себя.

– Я? – задохнулся Аббан. – Вести войну и отдавать приказы сыну Избавителя? Это больше, чем позволяет моя каста, Дамаджах.

Инэвера рассмеялась.

– Прошу тебя, хаффит. Не оскорбляй нас обоих.

Как предрекла Инэвера, Ущерб не сопровождался какими-либо необычными атаками алагай, но даже мятежные чины не были так глупы, чтобы во мраке новолуния ослабить оборонительные укрепления. Рассвет после третьей ночи наступил слишком быстро.

– Как только дорога станет безопасной, ежедневно оповещай меня о каждом предпринятом действии, – приказал Аббан, обращаясь к Джамере.

Джамере закатил глаза:

– Дядя, ты мне уже семь раз об этом сказал.

– Дама следовало бы знать, что семь – число священное, – ответил Аббан. – Тем паче – семьдесят раз по семь, и столько я буду тебе повторять, если понадобится, чтобы вбить сказанное в твою тупую голову.

На свете было мало дама, с которыми хаффит мог объясняться в подобном тоне – если не хотел отправиться одиноким путем, но Джамере приходился Аббану племянником. Возвысившись до белого, он стал заносчивым и несносным, но Аббан никогда не взял бы юнца под свое крыло, не будь тот умен. Умен достаточно, чтобы понимать, что его беззаботная жизнь целиком зависела от благополучия дяди. Он предоставит вести дела сестрам и женам Аббана, а сам станет подставным лицом, которое будет подписывать бумаги и угрожать всем, кто посмеет покуситься на территорию Аббана в его отсутствие.

– Клянусь Эверамом и всем святым, что буду ежедневно слать письма, – самоуверенно поклонился Джамере.

– Эверамовы яйца, малец! – хохотнул Аббан. – Такому обещанию я верю меньше всего!

Он обнял юношу, которого считал таким же сыном, как остальной свой выводок, и расцеловал в щеки.

– Хватит лить слезы в пузырьки, как жены в сумерках, – осадил их Керан. – Твои новые стены крепки, Аббан, но они подвергнутся испытанию, если за тобой явится шарум ка.

Наставник восседал на огромном землепашеском коне. В нем не осталось ничего от калеки-пропойцы, которого Аббан лишь месяцы тому назад застал валяющимся в луже своей же мочи. Правое стремя специально сконструировали для его металлической ноги, и он правил животным легко, как опытный наездник.

– Каждый день, – в последний раз шепнул Аббан на ухо Джамере.

Джамере рассмеялся:

– Ступай, дядя.

Он чуть подтолкнул Аббана к верблюду и всем весом налег на веревки проклятой приставной лестницы, когда Аббан попытался вскарабкаться.

– Может, послать за лебедкой? – спросил Джамере.

Аббан отставил костыль, поставил ногу на ладонь молодого священнослужителя и, перенеся вес, поднялся на следующую ступеньку. Джамере охнул и убрал руку, едва тяжесть исчезла; тряся кистью от боли, он тем не менее улыбался.

Аббан наконец взобрался на спину животного и пристегнулся. В отличие от Керана, он не мог долго ехать на лошади – боль становилась невыносимой. Проще устроиться под балдахином на любимом верблюде. Животное было упрямо и одинаково склонно плеваться и слушаться, но под кнутом становилось резвым, как красийский скакун, а скорость имела важность для сухопутного похода.

Аббан смотрел перед собой, пока процессия не вышла за ворота, после чего замедлил ход и бросил последний тоскливый взгляд на толстые стены своей крепости. Там он впервые почувствовал себя в безопасности с тех пор, как Ахман вывел свой народ из Копья Пустыни. Бетунные стены едва успели застыть, охрана только-только привыкла к повседневным обязанностям, а ему уже приходится покидать цитадель.

– Не так красива, как дворец Дамаджи, но прочна, как крепость в Копье Пустыни, – сказал ехавший рядом Керан.

– Верни меня туда живым, наставник, – откликнулся Аббан, – и я сделаю тебя богаче дамаджи.

– Зачем мне богатство? У меня есть честь, копье и шарак. Больше воину ничего не нужно.

Наставник рассмеялся при виде тревоги Аббана.

– Не бойся, хаффит! Так или иначе я поклялся тебе. Честь требует, чтобы я вернул тебя целым и невредимым или погиб, защищая.

– Первое, наставник, будь уж добр, – улыбнулся Аббан. – Или то и другое, если понадобится.

Керан кивнул, пришпорил коня и увлек за собой процессию. За ними последовала сотня Аббана – ха’шарумы, лично отобранные и вымуштрованные Кераном. Своим указом Избавитель предоставил Аббану сотню, и только сотню, воинов, но тот набрал их сто двадцать на случай, если кто-нибудь подведет или покалечится во время подготовки.

Пока все справлялись, но обучение только началось. Аббан вернет их, когда потребует Трон черепов, и ни секундой раньше. Он хотел взять в Лактон их всех, а заодно и пятьсот чи’шарумов, но Джамере и женщинам Аббана нужны были люди для охраны его владений, да и не стоило показывать всю свою мощь при дворе Джайана. Как минимум, несколько его бойцов стоили сотни.

Аббан и Керан застали шарум ка на плацу, тот давал последние указания своему младшему брату Хошкамину. При дворе андраха разинули рты, когда Джайан объявил, что на время его отсутствия Трон копий займет Хошкамин, только-только надевший черное.

Это был смелый шаг, показавший, что Джайан не беспечен и сознает, насколько опасно покинуть средоточие власти. Хошкамин слишком неопытен, чтобы править всерьез, но Джамере, третий сын Избавителя, и его одиннадцать сводных братьев были пугающими кандидатурами.

«Джайан все-таки может занять Трон черепов, – подумал Аббан. – Мне лучше заручиться его расположением, пока могу».

– Я сказал – на конях, хаффит! – прорычал Джайан, скосив глаза к переносице и взирая на Аббанова верблюда. – Чины за милю услышат рев этой бестии!

Воины расхохотались – все, кроме Хасика, который смотрел на Аббана с нескрываемой ненавистью. Ходили слухи, что, после того как Аббан отрезал ему яйца, он стал лютовать пуще прежнего. Лишенный возможности сбросить пар посредством грубого, но нехитрого изнасилования, он сделался… творческой личностью. Черта, которую Джайан, как говорили, поощрял.

– Хаффит среди нас – дурное знамение, шарум ка, – сказал Хеват. – А этот особенно.

Дама Хеват восседал на белом жеребце с ровной – словно аршин проглотил – спиной и с каменным лицом. Священнослужитель ненавидел Аббана почти так же, как Хасик, но был слишком опытен, чтобы открывать свои чувства. Еще не достигший шестидесятилетия и полный сил, Хеват обучал в шарадже и Ахмана, и Аббана. Теперь он был главным дама во всей Красии – отцом андраха и дедом дамаджи племени Каджи. Возможно, единственный человек, способный удержать в узде Джайана.

Возможно.

За Хеватом сидела на меньшем, но тоже девственно-белом скакуне дама’тинг Асави. Другие дама’тинг ехали в экипаже с продуктовым обозом, но Инэвера, похоже, не собиралась рисковать с этим походом. Не приходилось сомневаться, что вид женщины, пусть даже дама’тинг, верхом на лошади возмутил шарумов, но она – невеста Эверама, и ей никто не мог воспрепятствовать.

Прочесть взгляд Асави было еще труднее, чем Хеватов, – в глазах дама’тинг не угадывалось ни малейшего узнавания. Аббан порадовался, что Инэвера заручилась помощью еще одного агента, но разумно рассудил, что если он прогневает госпожу, то вряд ли сможет рассчитывать на помощь дама’тинг.

– Я не в силах сидеть на коне, шарум ка, – ответил Аббан. – И я, конечно, останусь в тылу, когда ты будешь брать город. Мы с моим шумным верблюдом приблизимся к Доктауну только после того, как ты объявишь о победе и когда тебе понадобится подсчитать трофеи.

– Шарум ка, он замедлит наш поход через земли чинов, – вмешался Хасик. Он улыбнулся, сверкнув золотым зубом на месте того, что четверть века назад ему выбил в шарадже Керан, из-за чего Хасика прозвали Свистуном. – Аббану не впервой играть роль балласта. Позволь мне убить его, и делу конец.

Керан направил коня вперед. Наставник обучал самого Избавителя, и даже Джайан его уважал.

– Сначала тебе придется разобраться со мной, – улыбнулся он. – И никто не знает твоих недостатков как воина лучше, чем я, тебя учивший.

Глаза Хасика округлились, но удивление быстро сменилось злобным оскалом.

– Я больше не твой ученик, старик, и члены у меня по-прежнему на месте.

– Я слышал – не все! – фыркнул Керан. – Иди сюда, Свистун, и на сей раз я заберу побольше, чем зуб.

– Свистун! – расхохотался Джайан, разряжая обстановку. – Надо запомнить! Угомонись, Хасик.

Кастрат прикрыл глаза, и Аббан на секунду подумал, что это хитрость перед атакой. Керан расслабленно наблюдал за ним, но Аббан знал, что, если Хасик шевельнется, наставник отреагирует мгновенно.

Но Хасик был не дурак, чтобы ослушаться шарум ка. Он низко пал с тех пор, как Аббан оскопил его за изнасилование дочери, и только Джайан предоставил ему возможность восстановить честь.

– Еще сочтемся, пожиратель свинины, – прорычал он и осадил могучего мустанга.

Джайан повернулся к Аббану:

– Впрочем, он прав. Ты замедлишь наше продвижение, хаффит.

Аббан поклонился так низко, насколько сумел, находясь в седле.

– Мне незачем замедлять стремительный ход твоих воинов, шарум ка. Я отстану на сутки с моей сотней и продуктовым обозом. Мы встретимся в лагере за день до атаки, а в Доктауне я присоединюсь к тебе к полудню в день первого снега.

– Слишком быстро, – покачал головой Джайан. – Бой может затянуться до вечера. Приезжай лучше на следующей заре.

«Ты хочешь сказать, что тебе и твоим людям нужен день на разграбление города», – подумал Аббан.

Он снова поклонился:

– Приношу извинения, шарум ка, но успех миссии несовместим с задержкой. Ее не должно быть. Ты сам сказал совету, что нужно взять селение и обезопасить оброк до того, как противник сообразит, в чем дело. Ударить надо быстро и сильно, иначе они сбегут на кораблях или сожгут продовольствие – лишь бы нам не досталось.

Юный шарум ка потемнел лицом от его тона, и Аббан понизил голос, чтобы слышал только Джайан.

– Конечно, при подсчетах мой первый долг – позаботиться, чтобы шарум ка получил свою долю трофеев до того, как они отправятся с кораблями в Дар Эверама. Трон черепов уполномочил меня отдать тебе десять процентов, но в этих делах возможна известная гибкость. Я могу устроить пятнадцать…

Глаза Джайана алчно сверкнули.

– Двадцать, или я разделаю тебя, как свинью, кем ты и являешься.

«Ах, шарумы, – подумал Аббан, сдерживая улыбку. – Одно и то же. Нет среди вас торгашей».

Он выдохнул, изобразив на лице озабоченность, хотя процент, разумеется, не имел никакого значения. Он мог соткать из ведомостей и списков такую паутину, что Джайану не разобраться вовек, как и не осознать, что из конторских книг испарились целые склады и тысячи акров земли. Аббан внушит шарум ка, что тому достанется пятьдесят процентов, а выдаст меньше пяти.

Наконец он поклонился:

– Как прикажет шарум ка.

Возможно, в итоге все обернется не так уж плохо.

Вооружившись дальнозором, Аббан расслабился в уютном кресле, которое водрузил на пригорок, чтобы наблюдать за штурмом Доктауна. Керан, Глухой и Асави предпочли остаться на ногах, и он им не завидовал. Воины и святоши всегда отличались мазохизмом.

Он выбрал это место из-за хорошего вида на селение и доки со стороны, в которую навряд ли устремятся беженцы, когда завяжется бой. День стоял достаточно ясный, чтобы Аббан невооруженным глазом мог разглядеть и озерный город – цветное пятнышко на горизонте. В дальнозор было видно лучше, хотя различить удавалось лишь корабли и причалы. Если сделать поправку на расстояние, город был значительно больше, чем он предполагал.

Вновь обратив взор к Доктауну и подкрутив объектив, Аббан четко выделил в доках отдельных рабочих. Они вели себя непринужденно, не ведая, что им грозит.

Даже из такой дали Аббан слышал топот красийской конницы. Первые местные жители, встретившиеся ей на пути, обернулись на звук аккурат вовремя, чтобы погибнуть от легких копий, которые пронзили их, будучи брошены с бегущих коней. Даль’шарумы – грубые, неграмотные животные, но в убиениях им не было равных.

Достигнув городка, воины рассредоточились: одни поехали по улицам, чиня опустошение и подавляя доктаунцев, тогда как другие обогнули селение с флангов и ускорились, чтобы ворваться на причалы с обеих сторон, не дав матросам даже понять, что происходит.

Теперь поднялся гвалт – вопли жертв, обрывавшиеся быстро, и протяжные стенания уцелевших. Аббан не получал от этого удовольствия, но совесть его тоже не мучила. Бойня не была бессмысленной. Быстрый захват городка сулил большую прибыль, чем длительная осада. Пусть шарумы позабавятся, раз уж захватят доки, корабли и оброк.

По мере того как воины сеяли смятение и хаос, продвигаясь к цели, занялись пожары. Аббан в целом не терпел огня как орудия войны. Неразборчивый и дорого обходящийся, тот уничтожал ценности. Жизни шарумов были намного дешевле.

Затрубили рога, на причале ударил огромный колокол. Аббан увидел, что матросы побросали груз и ринулись к кораблям.

Обстановка вокруг доков обострилась, когда мехндинги-лучники пустили стрелы, а шарумы бросили метательные копья, умертвив первых людей на палубах, которые заполошно травили канаты и пытались поднять паруса. Следом пришел черед улепетывавших рабочих.

Аббан улыбнулся и направил дальнозор на воду. Несколько приближавшихся кораблей развернулись, но один нашел свободный участок причала и сбросил сходни для убегавших женщин и детей.

Доски прогнулись под тяжестью, и не один беглец рухнул в воду. К беззащитным беглецам добавились здоровые мужчины, они толкались и напирали, пока падающих не стало больше, чем оставшихся на сходнях. Капитан что-то орал в рог, но перепуганные доктаунцы продолжали лезть на борт. Чтобы толпа не потопила корабль, матросы сбили сходни, развернули паруса по ветру и рванули от причала, вода у которого кишела обезумевшими, вопящими беженцами.

Аббан вздохнул. Пусть его совесть чиста, но и смотреть на тонущих людей не хотелось. Он принялся снова разглядывать городок, которым шарумы, похоже, прочно завладели. Аббан понадеялся, что пожары быстро потушат, – дыма уже стало слишком много…

Он вздрогнул и вновь направил дальнозор на доки.

– Эверамовы яйца, только не снова! – проговорил он и повернулся к Керану. – Готовь людей. Мы заходим.

– До полудня еще часы, – напомнил Керан. – Шарум ка…

– Проиграет эту войну, если не уймет своих безмозглых воинов, которым только верблюдов сношать, – отрезал Аббан.

– Они сжигают корабли.

– Какая разница? – вопросил Джайан. – Ты сказал: захватите оброк. Сказал: не дайте уйти кораблям. Мы выполнили то и другое, а ты все равно смеешь передо мной разоряться?

Аббан сделал глубокий вдох. Он раскипятился не меньше Джайана, а это было опасно. С Ахманом он мог говорить как с глупцом, но его сын не потерпит таких речей от хаффита.

Аббан поклонился.

– При всем уважении, шарум ка, – как мы доставим твоих воинов в озерный город без судов?

– Построим свои. Трудно, что ли… – Джайан умолк, глядя на огромные грузовые суда с мудреной оснасткой. – Уберите их! – закричал он. – Ичах! Шару! Тушите пожары! Выведите из огня оставшиеся корабли!

Но шарумы, естественно, не знали, как увести корабли, а эти про́клятые Эверамом посудины загорались от искр, словно промасленные. Аббан с ужасом смотрел, как флот, состоявший без малого из сорока крупных кораблей и сотен меньших, сокращается до десяти обугленных больших и горстки мелких. Заодно со значительной частью причалов.

Джайан сверлил Аббана взглядом, провоцируя высказаться о потерянном флоте, но тот мудро хранил молчание. Корабли – забота весенняя, а пока только началась зима. Оброк они взяли и если лишились кораблей, то и Лактон утратил связь с материком.

– Мои поздравления со славной победой, шарум ка, – произнес Аббан, читая многочисленные донесения своих людей, поступавшие по мере учета трофеев.

Бо́льшую часть зерна отправят в Дар Эверама, но, кроме него, было без счета бочек с крепкими напитками, которые по воле Аббана могли исчезнуть и принести прибыль, как и прочие ценности вкупе с недвижимостью.

– Дамаджах будет весьма довольна тобой.

– Ты скоро узнаешь, хаффит, что моя мать не бывает довольна, – ответил Джайан. – И никогда никем не гордится.

– Добыча огромна, – пожал плечами Аббан. – Ты можешь нанять тысячу матерей, которые пойдут за тобой и осыплют похвалами.

– Насколько огромна? – покосился на него Джайан.

– Достаточно, чтобы раздать твоим самым доверенным командирам земли, поместья и по десять тысяч драки каждому, – ответил Аббан.

Цифра казалась внушительной, соответствуя годовому жалованию большинства шарумов, но становилась жалкой после деления на несколько десятков человек.

– Не спеши раздавать мое имущество, хаффит, – прорычал Джайан.

– Твое имущество? – переспросил Аббан, выглядя обиженным. – Я бы не был настолько самонадеян. Перед отъездом я ознакомил андраха с предполагаемыми расходами на войну, которые заложены в бюджет. Этим они и покроются. Ты же будешь свободен выплачивать немалые проценты гильдии строителей. Если хочешь, я организую прямой платеж.

Как всем мужчинам, Джайану недоставало слов, когда закипала кровь. Он сжал кулаки, и Аббан понял, что наступил на больную мозоль.

Слабостью Джайана был его дворец. Он намеревался сделать его величественнее всех прочих, как подобало истинному наследнику Трона черепов. Но вкупе с полной неспособностью считать лучше, нежели на пальцах, затея оставила перворожденного принца с затхлой пустотой в сундуках и ежедневно растущими долгами, бо́льшими, чем он мог надеяться выплатить. Не раз он приходил к Трону черепов выпрашивать деньги «на военные нужды», которыми попросту умиротворял кредиторов. Строительство дворца шарум ка замерло на полпути – позор, преследовавший Джайана повсеместно.

Этим следовало воспользоваться, чтобы хоть как-то добиться сговорчивости от юнца.

– С чего мне платить этим собакам? – вскипел Джайан. – Они слишком долго сосали мою титьку! И что в итоге? Мой дворец похож на треснувшее яйцо! Нет уж, теперь, когда победа за мной, они возобновят работу – иначе я их перебью.

– Разумеется, это твое право, шарум ка, – кивнул Аббан. – Но тогда ты лишишься умелых мастеров, а у тех, кто останется, не будет строительных материалов. Или каменоломов ты тоже убьешь? А трубостроителей? Разве угрозами сохранишь жизнь вьючным животным, когда нет денег на их прокорм?

Джайан надолго умолк, и Аббан дал ему время покипятиться.

– Откровенно говоря, шарум ка, – сказал наконец Аббан, – если кого и убивать, то ростовщиков за нелепый ссудный процент, которым тебя обременили.

Джайан сжал кулаки. Было отлично известно, что он исчерпал кредитный лимит у всех ростовщиков Красии. Он открыл рот, чтобы разразиться тирадой, которая наверняка бы закончилась приказом совершить нечто кровавое и глупое.

Аббан вовремя прочистил горло.

– Если ты, шарум ка, позволишь мне вести переговоры от твоего имени, я думаю, что смогу списать многие долги и начать выплаты, после которых строительство дворца возобновится, а твой кошелек не опустеет. – Он понизил голос, чтобы слышал только Джайан. – Твои влияние и власть лишь укрепятся, когда ты приобретешь репутацию человека, который платит долги, шарум ка. Как твой отец.

– Не верь хаффиту, шарум ка, – предостерег Хасик. – Он вольет в твои уши яд.

– Верь, – возразил Аббан, указав на Хасика подбородком, – и ты подаришь своему псу золотой елдак под стать его зубу.

Джайан издал лающий смешок, и остальная свита поспешила подхватить. Хасик побагровел и потянулся за копьем.

Джайан поднес к губам два пальца и пронзительно свистнул.

– Свистун! Ко мне, встань сзади!

Хасик повернулся к нему, не веря ушам, но холодный взгляд юного шарум ка дал понять, что будет в случае неповиновения. Понурив голову, Хасик встал позади Джайана.

– Ты молодец, хаффит, – сказал Джайан. – Возможно, я тебя все-таки не убью.

Аббан постарался сохранить лицо и стоял расслабленно, наблюдая, как воины окружают товарный склад, но его челюсти крепко сжались. Он умолял Джайана поручить это деликатное дело его сотне, а не даль’шарумам, но ему наотрез отказали. Слишком славная предстояла охота.

Огромные окна массивного берегового склада выходили на три больших пирса, трезубцем вдававшиеся в воду. Доложили, что внутри забаррикадировался глава местного купечества, докмейстер Иса, с охранниками.

По словам шпионов Аббана, докмейстеры обладали в Лактоне реальной властью. Самым могущественным был герцог Ричерд, но без связи с материком его голос весил немногим больше остальных.

– Ты позоришь его этим заданием, – сказал Керан.

Аббан повернулся к подоспевшему наставнику, который кивал на Глухого. Остальная Аббанова сотня растянулась по всему селению, осматриваясь и составляя отчеты.

– Глухой – в числе лучших мастеров ближнего боя, каких я встречал, – продолжил Керан, хваля воина беспрепятственно, благо тот не слышал. – Он должен убивать алагай, а не прикрывать от слабого солнышка жирного хаффита.

Действительно, ощетинившийся оружием ха’шарум – семь футов извитых мускулов – выглядел несколько глупо, держа хрупкий бумажный зонт над Аббаном. Будучи нем, он не мог возразить, да и Аббану не было дела до его протестов. Всю жизнь прожив в Красии, он думал, что приучен к солнцу, но отраженные от воды лучи – совсем другое дело.

– Я очень щедро плачу моим ха’шарумам, наставник, – отозвался Аббан. – Если я пожелаю одеть их в яркие женские платья, чтобы они исполняли постельные пляски, то им хватит ума с улыбкой повиноваться.

Аббан отвернулся и взглянул на шарумов, которые ломились в двери, штурмуя склад. Со второго и третьего этажей посыпались стрелы. Бо́льшая часть отлетела от меченых щитов, но часть воинов с криком повалилась наземь.

Однако красийцы налегали, создав у двери затор. На их головы опрокинули бочонок масла, затем полетел факел, и десяток человек объяло пламенем. Половина сообразила броситься с пирса в воду, но остальные бестолково и с воплями заметались, поджигая других. Собратьям-воинам пришлось обратить против них копья.

– Если у Глухого есть хоть извилина, он выберет зонт, – сказал Аббан.

Это было первое настоящее организованное сопротивление, с которым столкнулись люди Джайана, и гибло их и калечилось больше, чем при стычках со всеми остальными местными. Но шарумов были сотни, а охранников Исы – кучка. Первые быстро взяли верх, и огонь потушили прежде, чем он уничтожил величественное здание, которое Джайан успел объявить своим доктаунским дворцом.

– Эверам, – произнес Аббан, – если Ты хоть сколько-то слышишь мои мольбы, пусть выведут докмейстера живым.

– Я говорил с людьми перед самой атакой, – сказал Керан. – Это Копья Избавителя. Они не пренебрегут долгом лишь потому, что несколько человек отправили в одинокий путь. Эти люди умерли с честью и скоро предстанут перед судом Эверама.

– Вышколенный пес кусает без приглашения, если приходится, – ответил Аббан.

Керан невнятно хрюкнул – обычный знак, что он проглотил оскорбление. Аббан покачал головой. Шарумов распирало от храбрых речей о чести, но жили они страстями и редко загадывали на шаг вперед. Отличат ли они докмейстера от простого охранника?

Прозвучал четкий сигнал, и Аббан, Керан и Глухой направились к шарум ка, тогда как пленных начали выводить.

Первыми вышли женщины. Большинство было одето по землепашеской моде, в длинные платья из тонкой ткани. Как шлюхи по красийским меркам, но скромницы – по своим. По прическам и украшениям Аббан заключил, что эти женщины привыкли к роскоши и были либо знатного рода, либо в удачном замужестве. Их в основном не тронули, но не из милости – Джайну достанутся самые молодые, а остальных разделят между офицерами.

Некоторые женщины были, как мужчины, в портках. Со следами побоев, но в целой одежде.

Через соседнюю дверь выходили охранники-чины, и о них нельзя было сказать того же. Мужчин раздели до срама, руки связали позади, приторочив их к древкам копий. Даль’шарумы гнали пленников пинками, тычками и ударами кожаных ремней.

Но они были живы. Это внушило Аббану надежду, что на сей раз шарумы оказались лучше, чем он о них думал.

Некоторые женщины с ужасом взирали на происходящее, но большинство отворачивалось в слезах. Одна крепкая особа средних лет смотрела жестко. Она была в мужском костюме хорошего покроя и качества. Другие жались к ней, ища опоры.

Когда подошел Джайан, воины пинками поставили чинов на колени, уперлись сапогами в голые спины и пригнули им головы в знак покорности.

– Где докмейстер? – спросил Джайан с акцентом, но на понятном тесийском.

Хасик опустился перед ним на колени:

– Шарум ка, мы обыскали все здание. Его нигде нет. Должно быть, растворился среди бойцов.

– Или бежал, – сказал Аббан.

Хасик метнул в него свирепый взгляд, но отрицать такую вероятность не мог.

Джайан выбрал наугад человека и пнул его, пленник опрокинулся навзничь. Человек съежился, голый и беспомощный, но, когда Джайан приставил к его сердцу острие копья, не растратил дерзости.

– Где докмейстер? – требовательно повторил Джайан.

Охранник плюнул в него, но под неудачным углом: слюна попала на его же обнаженный живот.

– Отсоси, пустынная крыса!

Джайан кивнул Хасику, и тот принялся упоенно пинать пленника между ног, так что сандалии обагрились кровью и отсасывать стало нечего.

– Где докмейстер? – еще раз спросил Джайан, когда вопли перешли во всхлипы.

– Иди в Недра! – выдавил человек.

Джайан вздохнул и погрузил копье в его грудь. Он повернулся к следующему, и Хасик пнул новую жертву в спину. Мужчина откровенно разрыдался, когда Джайан навис над ним:

– Где докмейстер?

Тот застонал сквозь зубы, по лицу текли слезы. Дощатый настил тоже стал мокрым. Джайан отшатнулся в ужасе и отвращении.

– Жалкая собака! – зарычал он, отводя копье для удара.

– Хватит!!!

Все взоры обратились к женщине в красивом мужском наряде, которая отделилась от толпы и шагнула вперед:

– Я – докмейстер Исадор.

– Нет, госпожа! – крикнул один связанный пленник.

Он попытался встать, но сильный пинок вернул его на место.

«Исадор?» – подумал Аббан.

– Ты?! Женщина? – рассмеялся Джайан. Он подступил и схватил ее за горло. – Говори, где докмейстер, иначе дух вышибу.

Женщина невозмутимо выдержала его свирепый взгляд.

– Сказано же тебе, проклятому дикарю, что я – докмейстер.

Джайан всхрапнул и начал сжимать ей горло. Еще какое-то время женщина смотрела дерзко, но потом покраснела лицом и наконец беспомощно обмякла в руке Джайана.

– Шарум ка! – крикнул Аббан.

Все повернулись к нему. Джайан не ослабил хватки, удержав женщину за горло, когда ноги отказались ей служить. Особенно напряглись Хеват и Хасик, готовые нанести удар при малейшем недовольстве Джайана.

Аббан не увиливал от преклонения коленей, когда это требовалось, и быстро опустился на деревянный настил, упершись в него ладонями и вперившись взором.

– У землепашцев странные обычаи, достопочтеннейший шарум ка. Я слышал, что докмейстера зовут Иса. Может быть, эта женщина, Исадор, говорит правду.

Он не стал повторять то, что втолковывал юнцу наедине. Живым докмейстер стоил намного дороже, чем мертвым.

Джайан оценивающе посмотрел на женщину, затем отпустил ее. С лиловым лицом повалилась она на настил, кашляя и хватая ртом воздух. Шарум ка наставил на нее копье:

– Ты докмейстер Иса? Учти, если я выясню, что ты солгала, насажу на копья всех мужчин, женщин и детей из этой чиновой деревни.

– Иса был моим отцом, он шесть зим как мертв, – ответила женщина. – Я – Исадор и заняла его место, когда догорел погребальный челн.

Джайан рассматривал ее, размышляя, но Аббан, наблюдавший и за другими пленными, уже был убежден в правдивости ее слов.

– Шарум ка, – сказал он. – Ты взял Доктаун для Трона черепов. Не пора ли поднять флаг?

Джайан посмотрел на него. Этот план они обсудили подробно.

– Да, – наконец молвил он.

Затрубили рога, и шарумы копьями погнали пленных чинов к причалам смотреть, как докмейстер Исадор подходит к флагштоку, спускает лактонский флаг с изображением большого трехмачтового судна на голубой глади и поднимает красийский штандарт: копья, скрещенные на фоне заходящего солнца.

Это был чисто символический, но важный жест. Теперь Джайан мог пощадить остатки ее свиты и признать ее статус принцессы чинов, не проявив при том слабости.

– Женщина, – повторил Джайан. – Это все меняет.

– Все и ничего, шарум ка, – отозвался Аббан. – Мужчина или женщина, докмейстер располагает информацией и связями, а достойное обращение с ней повлияет на власти озерного города. Пусть надеются сохранить титулы и владения – тогда они сами преподнесут нам свой народ на тарелочке.

– Какой смысл брать город, если я сохраню его за чинами? – спросил Джайан.

– Ради налогов, – подсказал Хеват.

Аббан в знак согласия поклонился:

– Пусть чины оставят себе лодки и горбатятся над рыболовецкими сетями. Но когда они явятся в твой док, тебе достанется по три рыбины из каждого десятка.

Джайан помотал головой:

– Пусть эта докмейстерша сохранит титул, но улов будет мой. Я возьму ее в дживах сен.

– Они же язычники, шарум ка! – возопил Хеват. – Тебе нельзя мешать божественную кровь с верблюжьей мочой, которая течет в жилах чинов!

Дайан пожал плечами:

– Я сын Каджи, и мой род продолжит дживах ка. Мой отец знал, как приручить чинов, – так же, как приручил красийские племена. Став одним целым с ними. Его ошибкой было позволить госпоже Лише сохранить титул, до того как она согласилась на замужество, и тем дать возможность отказаться. Я не буду так глуп.

Аббан нервно кашлянул.

– Шарум ка, я вынужден согласиться с великим дама Хеватом, чья мудрость известна всей Красии. Твой отец признал титул госпожи Лиши и дал ей свободу, потому что от этого узаконивания зависело притязание ребенка на ее власть. Если у женщины останется только тот титул, который дашь ей ты, она лишится титула, на который тебе можно претендовать.

Джайан закатил глаза:

– Болтовня и тревоги, тревоги и болтовня. Вы, старики, только ими и заняты. Шарак Ка будет выигран действиями.

Аббан отвел взгляд, когда Хеват заговорил снова.

– В любом случае она слишком стара. – Хеват произнес это, как будто слова были мерзки на вкус. – Вдвое старше тебя, или я маджах.

Джайан повел плечами:

– Я видел младенцев и у женщин постарше, чем она. – Он стрельнул глазами в Асави. – Это можно устроить. Я прав, дама’тинг?

Аббан тоже взглянул на Асави, ожидая, что дама’тинг положит конец глупости.

Однако Асави кивнула:

– Конечно. Шарум ка мудр. Нет ничего сильнее крови. Твое родное дитя, рожденное докмейстершей, подарит тебе селение.

Аббан чуть не ахнул. Ужасный совет, который должен был, как минимум, на месяцы затянуть осаду Лактона. Что за игра у дама’тинг? Не нарочно ли копает она под Джайана? Аббан не стал бы ее за это винить. Эверам, он бы охотно помог, но только зная план. Он привык быть игроком, а не пешкой.

– Позволь мне хотя бы обговорить условия, – сказал Аббан. – Небольшая задержка для виду. Самое большее – месяц, и я смогу…

– Здесь нечего обговаривать и незачем тянуть, – оборвал его Джайан. – Она и все ее владения перейдут в мою собственность. Контракт будет подписан вечером, иначе ни она, ни ее двор не увидят рассвет.

– Это возмутит чинов, – предупредил Аббан.

Джайан громко рассмеялся:

– Ну и что? Это же чины, Аббан. Они не бойцы.

– Да. – Произнеся это, докмейстер Исадор всхлипнула.

До церемонии шпионы Аббана развили бешеную активность, вызнавая о женщине все возможное. Ее муж был среди тех, кто пал, защищая ее. Аббан сообщил об этом Джайану в надежде, что глупый мальчишка все-таки даст ей семь дней на оплакивание, как предписывалось в Эведжахе.

Но шарум ка не слушал никаких доводов. Он взирал на женщину, аки ночной волк на самую старую овцу в стаде. Юнец грелся мыслью, что уже ночью он будет обладать ею, и оставался непоколебим. Когда же думал, что никто не глядит, – наглаживал себя сквозь одежду.

«Ах, быть девятнадцати лет, когда встает при одной мысли о женщине! – сокрушался Аббан. – Я даже не помню, каково это».

У Исадор были и дети. Два сына, оба капитаны, уже отплыли из Лактона, когда напали красийцы. Они окажут ожесточенное сопротивление, зная, что Джайану придется убить их, чтобы гарантировать титул сыну, если заклинания Асави помогут заполучить ребенка от стареющей женщины.

Оба подошли подписать жалкое подобие контракта. Красийский брачный контракт обычно занимал целый свиток. Те, что составлялись для дочерей Аббана, нередко требовали нескольких свитков, а подписи ставились на каждой странице и заверялись.

Контракт Джайана и Исадор уместился в абзац. Джайан, как обещал, не стал ни о чем договариваться, забрав себе все и предложив Исадор лишь ее титул – и сохранение жизни ее людям.

Исадор нагнулась, чтобы обмакнуть перо, и Джайан склонил голову, восхищаясь изгибом ее спины. Он снова сжал себя под одеждой, а все, включая священнослужителя Хевата, опустили глаза, притворившись, что не заметили этого.

И в эту секунду Исадор нанесла удар. Чернила залили пергамент, как ихор алагай, когда она развернулась, бросилась на Джайана и вогнала острое перо ему в глаз.

– Не шевелись, если хочешь видеть! – крикнула Асави.

Не многие смели говорить в таком тоне с молодым шарум ка, но его мать внушила Джайану глубинный страх перед дама’тинг, а Асави была его теткой во всех смыслах, кроме крови.

Джайан кивнул, скрипнув зубами, и Асави извлекла миниатюрным серебряным пинцетом последние фрагменты перышка из его глаза.

Шарум ка был весь в крови, большей частью – не в своей. Когда Джайан наконец отвернулся от алтаря, дыша тяжело и рыча утробно, как зверь, его глаз, из которого торчало перо, на удивление почти не кровоточил.

Чего нельзя было сказать о докмейстере Исадор. Аббан не переставал дивиться, как много крови в человеческом теле. Най’дама Хевата понадобятся дни на уборку, чтобы тот официально освятил храм как Эверамов и приступил к индоктринации чинов.

– Я заберу тысячу глаз чинов, если потеряю свой, – поклялся Джайан. Он зашипел, когда Асави проникла глубже. – Даже если не потеряю. Я не остановлюсь, пока здесь не останется ни одного двуглазого рыбака.

Здоровым глазом он яростно взглянул на Аббана, Керана и Хевата, подстрекая их возразить. Подбивая хотя бы намекнуть на то, что он виноват сам, раз не прислушался к советам. Он походил на пса, ищущего, кого бы укусить, и все присутствующие это понимали. Пока Асави трудилась, все пялились в пол и держали рты на замке.

«Это твое личное испытание, шарум ка, – подумал Аббан. – Ты либо угомонишься, либо сорвешься с цепи».

Предсказать, какой из двух вариантов свершится, было нетрудно. Найдись глупец заключить пари, Аббан поставил бы состояние на то, что весной озеро окрасится красным.

– Будет легче, если позволишь дать тебе сонное зелье, – сказала Асави.

– Нет!!! – заорал Джайан, но снова съежился под ее суровым взглядом. – Нет, – повторил он спокойнее, взяв себя в руки. – Я приму боль, чтобы всегда о ней помнить.

Асави посмотрела на него скептически. Когда применялась магия хора, большинству пациентов дама’тинг не оставляли выбора – их накрепко усыпляли, чтобы не помнили ничего и не мешали тонкой работе.

Но Джайан вырос во дворце, где магию хора использовали постоянно, а его отец прославился отказом от седации при лечении его ран.

– Как пожелаешь, – сказала Асави, – но скоро взойдет солнце. Если мы не успеем зарядить заклинания, ты потеряешь глаз.

Отложив пинцет, она осторожно промыла рану. Джайан стиснул кулаки, подобрал ноги, но дышал ровно и не шевелился. Асави поднесла к его брови бритву, чтобы расчистить место для меток.

– На рассвете повесьте под новым флагом то, что осталось от чинской шлюхи, – приказал Джайан, когда дама’тинг отвернулась за краской и кисточкой.

Керан поклонился. Джайан ввел отцовского учителя в число личных советников, зная, что тем укрепит в глазах воинов свою легитимность.

– Будет исполнено, шарум ка. – Он миг помедлил, когда Асави принялась за работу. – Я подготовлю людей на случай, если чины наберутся храбрости атаковать.

Это был старый прием наставника – давать неопытному кай указания в форме подчинения приказам.

– Чего там готовиться? – рявкнул Джайан. – Мы увидим их паруса задолго до того, как они подойдут на опасное расстояние. Причалы и отмели покраснеют от крови.

Асави ущипнула его за щеку:

– Всякий раз, когда говоришь, ты ослабляешь метку, а мне некогда рисовать заново.

Керан остался в поклоне:

– Да будет по слову шарум ка. Я пошлю вестников к твоим братьям, пусть направят сюда подкрепления.

– Мои братья будут здесь меньше чем через месяц, – сказал Джайан. – Я оценил чинов. Я отправлюсь в бездну, если не удержу эту деревушку до прихода братьев.

– Могу ли я хотя бы поставить на причалах скорпионы? – осведомился Керан.

– Держи их наготове, пусть понаделают дыр в кораблях, – кивнул шарум ка.

– Черное сердце Най! – крикнула Асави: кивок смазал метку. – Вон отсюда все, у кого целы оба глаза!

Керан согнулся еще ниже и пружинисто выпрямился на стальной ноге. Аббан и Хеват уже пошли к двери, но Керан поспел вовремя и распахнул ее перед ними.

Джайан не пожелал спать и ждал рассвета, расхаживая у большого окна, тогда как советники напряженно за ним наблюдали. Даже Джурим и Хасик держались подальше.

Глаз шарум ка заволокло белой пеленой. Он видел, как сквозь грязное стекло, – размытые очертания предметов, но не больше.

На горизонте, на рейде стояло двадцать больших лактонских кораблей, с которых хорошо просматривался городок, после того как солнце коснулось его пылающими перстами.

Их капитаны, без сомнения, сию секунду смотрели в дальнозоры и видели останки докмейстера в домашних цветных купеческих одеждах, повешенные под скрещенными копьями красийского флага. Протрубили в рог, паруса поднялись: корабли взяли курс на Доктаун. На причалах вовсю суетились мехндинги, получившие от Керана приказ установить скорпионы.

– Наконец-то! – Сжав кулаки, Джайан бросился за копьем.

– Тебе нельзя в бой, – возразила Асави. – С одним глазом зрение тебя подведет. К этому надо привыкнуть.

– Привыкать не придется, если ты все сделала правильно, – язвительно ответил Джайан.

Покрывало Асави втянулось на резком вдохе, но упрек был воспринят невозмутимо.

– Ты бы смотрел двумя здоровыми глазами, если бы дал себя усыпить. Так или иначе, глаз я спасла. Может быть, Дамаджах сумеет вылечить до конца.

Аббан снова задался вопросом о ее побуждениях. Действительно ли исцеление наследника лежало за гранью ее умений, или появился новый рычаг воздействия Инэверы на непокорного сына?

Джайан с отвращением отмахнулся и вышел, вооружившись копьем. Пока он шествовал через комнаты, к нему присоединялось все больше телохранителей из Копий Избавителя.

Как предсказал шарум ка, у вымуштрованных шарумов, находившихся на причалах и вокруг селения, была уйма времени, чтобы собраться до того, как неприятель попытается высадиться. Они сплотились в отряды, готовые сомкнуть щиты и защитить скорпионы от неизбежного ливня стрел, предваряющего подход более крупных кораблей, с которых враг сойдет на причалы. Меньшие посудины направятся сразу к берегу.

Аббан всмотрелся в дальнозор, пересчитал суда и вычислил их размеры, ориентируясь на грузовые трюмы захваченных. Результат его не утешил.

– Если эти корабли нагружены под завязку, лактонцы могут выставить против нас добрых десять тысяч человек, – сказал он. – Впятеро больше, чем наших шарумов.

Керан сплюнул.

– Это чины, хаффит. Не шарумы. Не воины. Десять тысяч мягкотелых, зажатых в воронке доков или бредущих по мелководью. Мы разобьем их. За каждую доску причала, какую они возьмут, их погибнет дюжина.

– Тогда будем надеяться, что их воля сломается до того, как они прорвутся, – отозвался Аббан. – Наверно, пора послать за подкреплением.

– Шарум ка запретил, – напомнил Керан. – Ты слишком распереживался, господин. Это лучшие воины в Красии. Я рассчитываю, что даже в открытом поле даль’шарум уложит десятерых рыбаков.

– Еще бы ты не рассчитывал! Шарумов учат считать, прибавляя нули к пальцам рук и ног.

Керан гневно зыркнул на него, и Аббан ответил тем же.

– Не забывай, кто здесь хозяин, Керан, лишь потому, что к тебе благоволит шарум ка. Это я нашел тебя в луже воняющей кузи мочи, где ты и остался бы, не потрать я на твое мытье драгоценную воду.

Керан сделал глубокий вдох и поклонился:

– Я не забыл мою клятву тебе, хаффит.

– Мы напали на Доктаун ради оброка, – терпеливо, как младенцу, напомнил Аббан. – Все прочее второстепенно. Без него наш народ будет зимой голодать. Мы едва начали подсчитывать объемы продовольствия, не говоря о том, чтобы перевезти в наши закрома. Этот юный болван рискует нашими вложениями, так что прости, если я не расположен выслушивать шарумову похвальбу. Джайан без надобности раздразнил врага, который превосходит нас численно, тогда как время работало на нас и мы могли переждать всю зиму.

Керан вздохнул:

– Он хочет крупной победы, чтобы подкрепить свои притязания на отцовский трон.

– Вся Красия хочет того же, – ответил Аббан. – Джайан ни разу в жизни никого не впечатлил, иначе уже сидел бы на Троне черепов.

– Это не оправдывает его бездумного командования, – подмигнул Керан. – Я не послал за подкреплением, но отправил сводным братьям Джайана сообщения о том, что нам предстоит бой. Сыновья Избавителя превыше всего ставят славу. Они подоспеют даже без приказа.

Аббан помнил себя ребенком, когда Керан походя бил его, пытаясь вылепить из него шарума. Тогда Аббан ненавидел и отчаянно боялся Керана. Он и не мечтал, что придет время и он будет не только командовать этим человеком, но и проникнется к нему симпатией.

Суда приблизились на расстояние выстрела из скорпиона, и Аббан отвернулся от окна. Джайан подал сигнал, и орудийные расчеты мехндингов выпустили в небо двадцать огромных стрел, превосходивших размером и весом копья шарумов. Те взвились, темные и зловещие, достигли пика и по дуге устремились вниз. Аббан настроил резкость дальнозора, чтобы оценить результаты.

Они были более чем плачевны.

Скорпионы мехндингов могли нашпиговать песчаного демона стрелами за четыреста ярдов – с дистанции вдвое большей, чем доставал лучник. Расчеты действовали с такой скоростью, что новые стрелы заряжались прежде, чем предыдущие поражали цель.

Или промахивались.

Шесть стрел упали в воду, не причинив вреда посудинам. Одна отскочила от леера. Другая прошила вражеский парус и распорола его лишь слегка, не повлияв на ход корабля. Еще две ударили в прочные корпуса, что тоже не возымело последствий.

Расчеты перезарядили орудия и выстрелили повторно – с таким же успехом.

– Что, во имя бездны, случилось с этим дурачьем? – осведомился Аббан. – Ведь целое племя только это и умеет! Мехндинги, не способные прицелится, не сто́ят и дерьма на моей подошве.

Керан прищурился, читая сигналы, которые воины подавали с причалов руками.

– Все дело в проклятой погоде. В Копье Пустыни она никогда не мешала, но в зеленых землях стало ясно, что тетива скорпиона не любит влагу и холод.

Аббан посмотрел на него:

– Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.

Керан мрачно мотнул головой.

Мехндинги пришли в смятение, а лактонские корабли придвинулись еще ближе. Дозорные затрубили, когда враг стал досягаем для лучников, и шарумы мгновенно вернулись в свои отряды, где воздели щиты, сомкнув их, как чешуйки змеиной кожи.

На щиты градом посыпались стрелы, в большинстве своем переломившиеся или отскочившие, но некоторые засели, дрожа. Там и тут раздались крики боли тех, у кого наконечники застряли в предплечьях.

В свободных руках воины держали наготове копья. До подхода лодок остались считаные минуты. Красийцы собрались переждать атаку лучников, после чего выдвинуться, прикрываясь щитами, и сокрушить противника, едва тот высадится.

Но залп за залпом обрушивался на них, и все больше стрел то пробивало щиты, то проникало в зазоры между чешуйками и поражало людей.

Аббан взглянул на корабли, которые подтянулись и замерли аккурат на расстоянии, позволявшем ударить по докам.

– Трусы! – плюнул Керан. – Они боятся воевать по-мужски!

– Это говорит лишь о том, что они умнее, – сказал Аббан. – Нам придется приспособиться, чтобы выжить до подхода братьев шарум ка.

На палубах лактонских кораблей зарядили длинноплечие пращи. Прозвучал рог, и все сработали разом, обрушив на шарумов, которые ничего не видели за щитами, маленькие бочонки.

Снаряды раскололись, разлив по чешуе вязкую жидкость. У Аббана от ужаса все сжалось внутри, когда другая праща послала следом горящий смоляной шар.

Тот угодил лишь в одну группу шарумов, но едва жидкий подземный огонь – еще один секрет травниц – полыхнул белым жаром, шар словно рванулся по причалу, ибо пропитанные адским варевом щиты воспламенялись от мельчайших искр и углей. Люди вопили; огонь проникал сквозь щели и проливался на них, как кислота. Боевой порядок расстроился; объятые пламенем шарумы расталкивали – и поджигали – товарищей, мчась к воде.

Аккурат вовремя, чтобы попасть под очередной шквал стрел, выпущенных с вражеских кораблей. Вне боевого порядка погибли сотни.

– Это быстро становится позором Джайана, а не победой, – сказал Аббан.

Керан кивнул, а хаффит начал прикидывать, какую часть оброка получится унести, если Доктаун падет.

Многие валились на настил, по мере того как прилетали очередные бочонки с подземным огнем, распространяя пламя так стремительно, что казалось, будто им объят весь причал, и оно резво приближалось к наблюдательному пункту Аббана и Керана.

Стрела разбила стекло в дюймах от Аббана. Он со щелчком сложил дальнозор.

– Пора уходить. Просигналь сотне собрать как можно больше повозок с зерном. Мы пойдем по дороге вестников и встретимся с подкреплением.

Керан прикрыл Аббана щитом.

– Шарум ка будет недоволен.

– Шарум ка и так считает хаффитов трусами, – отозвался Аббан, устремляясь к двери со всей скоростью, какую позволял костыль. – От этого его мнение не изменится.

На лице Керана написалось болезненное выражение. Наставник немало потрудился, превращая сотню в воинов – ровню любым шарумам, и те действительно оказались хороши. Бегство плохо скажется на их репутации, но важнее, чтобы они уцелели. Аббан был бы рад пожертвовать тысячей шарумов, нежели рискнуть одним из своей сотни в бессмысленном бою.

К минуте, когда они очутились на улице, все было в пламени и дыму, но Джайан не сдавался. К докам погнали копьями сотни доктаунцев, в страхе вцепившихся друг в друга.

– По крайней мере, мальчишка не полный придурок, – отметил Аббан. – Если враг разглядит…

Похоже было, что разглядел, так как поток стрел прервался, а мехндинги открыли ответный огонь. Расчеты скорпионов еще не пристрелялись, но дело шло на лад. Из пращей полетела во вражеские паруса горящая смола, тогда как шарумы-лучники собирали свою жатву.

– Уже удираешь, хаффит? – спросил Джайан, подходя к беглецам со своими командирами и телохранителем.

– Я удивлен, что ты здесь, шарум ка, – ответил Аббан. – Ждал, что ты встанешь на причале в первых рядах, готовый отразить нападение.

– Я убью сотню этих трусов, когда они наконец сойдут с кораблей, – ответил Джайан. – До этого пусть трудятся мехндинги.

Аббан посмотрел на лактонские корабли, но те, похоже, довольствовались безопасной удаленностью и оставались на расстоянии полета стрелы. Катапульты продолжали поливать огнем все открытые участки причала.

– Корабли! – вскричал Аббан, неуклюже развернувшись с дальнозором в сторону захваченных судов. Казалось, что время еще есть. Лактонцы пока не атаковали их драгоценную добычу, и на палубах было движение.

– Быстро! – скомандовал он Керану. – Их надо облить, пока…

Но тут он настроил фокус и увидел, что на палубах выстроились не свои с ведрами, а суетятся, поспешно вытравливая канаты и разворачивая паруса, лактонские матросы, многие – нагие по пояс и мокрые.

Они оказались еще и лучниками: едва их заметили шарумы – открыли огонь, выгадывая драгоценное время и обрубая швартовы.

Первый угнанный корабль был самым большим и красивым. На стяге изображался силуэт смотрящей вдаль женщины, позади которой повесил голову мужчина, держащий цветок.

Из рядов доктаунцев раздался ликующий возглас.

– Капитан Делия вернулась за «Плачем дворянина»! – крикнул один. – Я знал, что она не оставит его в лапах пустынных крыс! – Он сунул в рот пальцы и пронзительно свистнул. – Эй, кэп! Сваливай!

Джайан собственноручно пронзил его копьем, а телохранитель угостил древком всех, кто посмел торжествовать, но вред уже был нанесен. Отплыли еще два судна из тех, что побольше; матросы улюлюкали и показывали шарумам голые зады.

Воины бросились на оставшиеся корабли, чтобы не потерять еще больше. Матросы даже не потрудились вступить в бой. Они разлили и подожгли масло, после чего попрыгали за борт и устремились к ждавшим невдалеке лодчонкам. Шарумы, все до единого не умевшие плавать, метали в них копья, но без толку. Вдали лактонские корабли прекратили стрельбу и торжествующе повернули назад. Шесть остановились на полпути и бросили якоря, а остальные направились к озерному городу.

Джайан огляделся, задерживая взор на потерянных кораблях, раненых шарумах и разрушенных доках. Аббан не стал дожидаться и выяснять, на кого падет гнев шарум ка.

– Беда, – сказал Керан.

– У нас еще остался оброк, – ответил Аббан. – Удовольствуемся этим, пока не вобьем в голову шарум ка немного ума. Вели людям подыскать склад, который можно укрепить и превратить в базу, – добавил он. – Мы здесь надолго.

Глава 12 Прибавление в Лощине

333 П. В., осень

Мне надобно охотиться, – проворчала Уонда, – а не отвечать каждую ночь на одни и те же проклятущие вопросы да выжимать вес, как ваши пациенты, которым хочется снова быть в силе.

– Иначе, дорогуша, нам точных результатов не получить, – отозвалась Лиша, делая пометку в счетной книге. – И будь добра, добавь на весы груз.

Сквозь меченые очки она увидела, как молодая телохранительница вспыхнула магией, выжав пятьсот фунтов так же, как иная женщина отворила бы тяжелую дверь. Лиша уже без малого неделю покрывала кожу Уонды воронцовыми метками, тщательно записывая результаты.

Арлен заставил ее поклясться не метить кожу, потом передумал и разукрасил Ренну Таннер. Будь это так опасно, как уверял Тюк, разве подверг бы он риску невесту?

Лиша не хотела с ним ссориться и держала клятву, но Арлен уже месяц как исчез и утаил от нее свои истинные намерения. Даже Ренна солгала ей в лицо. Когда они оба не объявились в Ущерб, настало время брать дела в свои руки.

«Вы все Избавители», – сказал жителям Лощины Арлен, но всерьез ли? Искренне? Он говорил обо всем человечестве, которое выступает как единое целое, но скрывал тайны своего могущества.

И вот Лиша уже неделю изучала Уонду, выясняя исходные показатели ее обмена веществ, силы, скорости, меткости и выносливости. Сколько она спит в среднем. Сколько съедает. Все, что возможно исчислить.

А затем начала ее метить. Сначала понемногу. На ладони – метки нажима. На костяшки пальцев – ударные. Похолодало, и днем воронцовая роспись легко скрывалась перчатками.

Ночью они охотились без посторонних, выслеживая одиночных подземников для постепенной проверки эффекта. Уонда сперва орудовала длинным ножом, держа его в рабочей правой руке, а затрещины и тычки наносила другой, на пробу.

Вскоре она уверенно сражалась без оружия, с каждой ночью делаясь сильнее и проворнее. Сегодня она достигла пика, медленно и голыми руками круша череп лесного демона.

Уонда отпускала рычаг, пока корзина не коснулась земли. Затем подошла к аккуратному штабелю стальных грузов. Каждый весил ровно пятьдесят фунтов, но Уонда взяла в руки по два так же запросто, как Лиша – чайные блюдца.

– По одному зараз, дорогуша, – сказала Лиша.

– Я могу поднять гораздо больше, – с нескрываемым раздражением огрызнулась Уонда. – Зачем тратить целую ночь и поднимать по одному? Я бы могла сейчас убивать демонов.

Лиша сделала очередную пометку. За последний час Уонда в одиннадцатый раз упомянула убийство. За несколько секунд она поглощала магии больше, чем патруль лесорубов за всю ночь, но вместо насыщения – или переутомления, как прогнозировала Лиша, – испытывала только одно жгучее желание – вобрать еще больше.

Арлен об этом предупреждал. Магия порождала зависимость, и Лиша заметила последнюю непосредственно в лесорубах. Воины Втягивали магию через отдачу, которую обеспечивало меченое оружие. Это превращало их в совершенные версии самих себя, залечивало раны и временно даровало нечеловеческие силу и скорость. Но меченая кожа представляла собой и нечто иное. Тело Уонды Втягивало напрямую и без потерь, которыми сопровождалась отдача. От этого она превращалась в львицу среди домашних кошек, но признаки зависимости наводили страх.

– Уонда, сегодня ты уже убила достаточно, – сказала Лиша.

– Еще и полуночи нет! – возразила та. – Я бы могла спасать жизни! Разве это не важнее пометок на странице? Вам будто и плевать…

– Уонда! – Лиша ударила в ладоши с такой силой, что девица подскочила.

Уонда потупилась и на шаг отступила. У нее тряслись руки.

– Госпожа, я так… – Слова потонули во всхлипе.

Лиша подошла и распахнула объятия.

Уонда напряглась и быстро попятилась:

– Пожалуйста, госпожа. Я не в себе. Вы слышали, как я с вами говорила. Я пьяная от магии. Тоись могла бы вас и кончить.

– Ты ничего мне не сделаешь, Уонда Лесоруб, – сказала Лиша, сдавив ей плечо. Ночь, девица дрожала, как перепуганный кролик. – Поэтому ты единственная на свете, чью силу я испытываю – я тебе доверяю.

Уонда осталась неподвижна и скептически взирала на руку Лиши.

– Расстроилась. Всерьез расстроилась. Даже не знаю из-за чего. – Она испуганно посмотрела на Лишу. При всех ее габаритах, силе и храбрости Уонде было всего шестнадцать.

– Я и за миллион лет ни разу не ударю вас, госпожа Лиша, – произнесла она, – но могу… ну, встряхнуть или еще что. Сейчас я не знаю, насколько сильна. Могу и руку оторвать.

– Я успею выпустить из тебя магию, Уонда, – утешила ее Лиша.

Уонда удивленно на нее взглянула:

– Вы это можете?

– Конечно могу. – Во всяком случае, Лиша думала, что могла. А если нет, то у нее наготове парализующие иглы и слепящий порошок. – Но ты сама видишь, что мне это ни разу не понадобилось. Магия будет тебя захлестывать, но ты должна делать на нее поправку, как будто целишься из лука на ветру. Сумеешь?

Уонда просветлела от такого сравнения.

– Так точно, госпожа. Будто прицелюсь из лука.

– Я и не сомневалась, – сказала Лиша, возвращаясь к записям. – Положи, пожалуйста, еще один груз.

Уонда посмотрела вниз и с удивлением обнаружила, что так и держит по два пятидесятифунтовых груза в каждой руке. Она положила один на весы, вернула на место остальные и взялась за рычаг.

Лиша попыталась ухватить перо, но пальцы свело от напряжения. Она сжала кулак с такой силой, что хрустнули суставы; затем поработала пальцами и окунула перо в чернила. На виске запульсировала жилка: скоро заболит голова.

«Ох, Арлен! – подумала она. – Как же ты справился в одиночку?»

За многие ночи, проведенные в ее хижине, он кое-что рассказал ей об этом по ходу взаимного обучения меточному искусству и демонологии. В перерывах они, как влюбленные, делились надеждами и историями, но дальше держания за руки не заходили. У Арлена была своя койка, у нее – своя, а посередине предусмотрительно стоял стол.

Но она всегда провожала его до двери и на прощание обнимала. Иногда – лишь иногда – он зарывался носом в ее волосы и вдыхал запах. В такие минуты она знала, что он выдержит летучий поцелуй и будет секунду им наслаждаться, а затем отпрянет, чтобы не допустить большего.

После его ухода она лежала в постели без сна, ощущая прикосновение его губ и представляя, что он рядом. Но это исключалось. В смысле страхов и колебаний настроения Арлен не отличался от Уонды и боялся причинить ей боль или наградить ребенком, тронутым магией. Она предлагала прибегнуть к яблуневому чаю, но это его не убеждало.

Однако с появлением Ренны Таннер все изменилось, как кожа, расписанная метками. Ренна была почти так же, как он, сильна и могла вынести наказание, которому Арлен боялся сгоряча подвергнуть Лишу, если потеряет от страсти голову. Эти двое поднимали такой шум, что слышало все селение.

«Создатель, Арлен, куда ты делся?» – гадала Лиша. Ей нужно было спросить о вещах, понятных только ему и Ренне.

«Если мы больше не поцелуемся, я переживу, только вернись домой».

– Взгляните на это, – сказал Тамос.

Граф был без рубашки, и Лиша не сразу поняла, что он держит монету. Он бросил денежку на кровать, и Лиша поймала.

Это был лакированный деревянный клат, расхожая энджирсская монета. Но вместо оттиска с изображением Трона плюща на ней четко выгравировали стандартный переносной круг с защитными метками.

– Потрясающе! – оценила Лиша. – Теперь никто не останется в ночи без меток, у каждого в кармане будут такие монеты.

Тамос кивнул:

– Болванку изготовил ваш отец. Я уже могу раздать полмиллиона, а прессы работают день и ночь.

Лиша перевернула монету и громко рассмеялась. На другой стороне был запечатлен сам Тамос – строгий и покровительственный.

– Вы бываете таким, когда кто-нибудь в Лощине забывает поклониться.

Тамос прикрыл лицо ладонью:

– Идея моей матери.

– Мне казалось, что она предпочла бы лик герцога, – заметила Лиша.

Тамос покачал головой:

– Мы штампуем их слишком быстро. Гильдия купцов боится, что герцогские клаты обесценятся, если эти монеты получат официальное хождение в Лощине.

– Значит, в Энджирсе они ничего не будут стоить.

Тамос пожал плечами:

– Какое-то время, но я собираюсь уравнять их с красийским золотом.

– Кстати, о нем, – сказала Лиша. – Сегодня Смитт собирается пожаловаться на Шамавах – она снова крадет у него клиентов.

Тамос сел на постель, обнял одной рукой Лишу и привлек к себе.

– Он требовал, чтобы Артер включил это в повестку дня. Не могу сказать, что он не прав. Торговля с красийцами чревата риском.

– Как и отказ от нее, – отозвалась Лиша. – Нам незачем ложиться с красийцами, чтобы наладить цивилизованные отношения и связи с Даром Эверама, а они устанавливаются через торговлю.

Тамос испытующе взглянул на нее, и она пожалела о сказанном. «Ложиться. Дурища. Почему просто не бросить это ему в лицо, как сделала бы матушка?»

– К тому же, – добавила она быстро, – помыслы Смитта далеко не чисты. Его интересует не столько политика и безопасность, сколько возможность свалить конкурента.

В дверь спальни постучали. На заре отношений с графом Лиша подскакивала при появлении слуг, особенно если была раздета. Но постепенно она привыкла к незримому присутствию графской свиты. Большинство этих доверенных лиц служило его семье не одно поколение, и их преданность не подлежала сомнению.

– Я с ними разберусь. – Лиша натянула чулки, ступила в брошенное платье и позвонила в колокольчик.

Бесшумно вошли слуга Тамоса лорд Артер и старая служанка. Тариса нянчила Тамоса с пеленок. Граф был в числе могущественнейших людей в мире, но все равно подпрыгнул, когда Тариса цыкнула на него, чтобы сел прямо.

– Ваша светлость, миледи. – Артер скользнул через комнату, потупив взор и не смея взглянуть на обнаженную спину Лиши, а Тариса подошла и помогла затянуть завязки.

– Как самочувствие миледи с утра? – осведомилась женщина.

Тон был добрый, и если у нее имелись какие-то соображения насчет незамужней женщины, застигнутой в графской спальне, то она ни разу не выдала их ни намеком. При репутации Тамоса она наверняка повидала намного худшее.

– Прекрасное, Тариса, а твое? – спросила Лиша.

– Будет лучше, если позволите мне заняться вашими волосами, – ответила старуха, поднося щетку к ее темным локонам. – С тех пор как его светлость научился считать не только на пальцах и подтирать задницу, жизнь стала ужасно скучна.

– Прошу тебя, нянюшка! – простонал Тамос, зарывшись лицом в ладони.

Артер притворился, будто ничего не слышал, и Лиша рассмеялась.

– Нет уж, нянюшка, будь добра, продолжай, – сказала она. – Делай что хочешь, только расскажи во всех подробностях о воспитании его светлости.

Она наблюдала за старухой в зеркало. Морщинки, разбежавшиеся от улыбки, превратились в настоящие трещины, когда та ловко принялась укладывать и закалывать волосы Лиши. Рассказывать о детстве своего господина Тариса любила больше всего на свете.

– Я называла его маленьким пожарным, он поливал из своего шланга все подряд…

У Тарисы было много историй, но, пока она говорила, ее проворные пальцы ни разу не остановились. Волосы Лиши были безукоризненно убраны, лицо напудрено, губы подкрашены. Непостижимым образом ее удалось даже уговорить надеть новое платье – один из многочисленных подарков Тамоса.

Когда-то Лиша предавала анафеме придворное щегольство и фанфаронство, но общение с Тамосом, неизменно следящим за модой, постепенно подвело ее к сдаче позиций. Она – вожак, с нее берут пример. Предстать в наилучшем виде было не стыдно.

Когда Лиша вышла из покоев Тамоса, ожидавшая Уонда молча последовала за ней. Сейчас девица выглядела спокойнее – Лиша отправила ее прогуляться на солнышке и выжечь лишнюю силу, пока сама она будет занята с графом. Уонда не питала иллюзий насчет их с Тамосом совместного времяпрепровождения, но, как Артер и Тариса, не говорила ни слова и не осуждала.

Тамос остался внутри, споря из-за одежды и подравнивая бородку до последнего волоска, хотя Лиша знала – одновременно он хотел, чтобы советники немного подождали, а она успела удалиться тайно и войти как положено.

Лиша вышла через боковую дверь в свой частный травный сад, разбитый за графскими стенами. Королевская травница отвечала за здоровье его светлости, и было совершенно естественно, что она у всех на виду покидала сад по пути к главному входу.

Секрет был давно известен, и маскировка казалась необязательной, но, как ни странно, именно Тамос настоял на соблюдении приличий – хотя бы с целью держать в стороне его мать. Арейн, насколько знала старуху Лиша, одобряла их союз, и вряд ли ей было дело до того, чем они занимаются, но правила приличия господствовали при дворе.

Рука Лиши скользнула к животу. Скоро он раздастся и обострит проблему. Все решат, что ребенок от графа, и будут дружно настаивать на браке. Тогда ей придется выбирать из двух зол.

Тамос был хорошим человеком. Не выдающимся, но сильным и благородным. Он был горделив и тщеславен, требовал послушания от подданных, но в ночи отдал бы жизнь за ничтожнейшего из них. Лиша поймала себя на том, что больше всего на свете хочет провести остаток жизни, деля с ним ложе и трон и совместно управляя Лощиной. Но когда родится смуглый ребенок Ахмана, все рухнет. Лиша не раз оказывалась в центре местного скандала, но это… Такого ей не простят.

Однако альтернатива – сообщить об отцовстве ребенка, еще беззащитного в ее утробе, – опасна тем паче. Инэвера и Арейн захотят его смерти и будут рады заодно распроститься с Лишей.

Она почувствовала, как дрогнула височная мышца. Утренняя тошнота прошла, но головные боли усиливались по мере развития плода и провоцировались малейшим стрессом.

– Госпожа Лиша! – Возле колонн у главного входа в графский особняк ждала Дарси.

Теребя бумаги, крупная женщина присела в неуклюжем реверансе. Когда граф прибыл в Лощину, Лиша почти избавила ее и других травниц от этой ненужной формальности, но Тамос, привыкший жить во дворце, рассчитывал на соблюдение ритуалов, и эта привычка искоренению не поддавалась. И за Лишей, куда бы она ни шла, теперь тянулся шлейф поклонов и реверансов.

– Я искала вас в саду, – сказала Дарси. – Решила, что прозевала.

Лиша глубоко вздохнула и улыбнулась беззаботно и тепло.

– Доброе утро, Дарси. Хорошо ли ты управляешься с моей лечебницей?

– Стараюсь, как могу, госпожа, – ответила та, – но нужен ваш совет по десятку вопросов.

Она начала на ходу передавать бумаги, и один десяток превратился в два, не успели они дойти до зала совета. Лиша высказалась обо всех пациентах, одобрила расписание смен и распределение ресурсов, подписала письма и ответила на все прочее, что подсунула Дарси.

– Жду не дождусь, когда Вика вернется из Энджирса, – проворчала та. – Ее уже месяцы как нет! Я для этого не гожусь. Мне бы кости вправлять да улаживать ссоры между подмастерьями, а не расписывать смены и набирать добровольцев для сдачи крови и ухода за ранеными.

– Чепуха, – отозвалась Лиша. – Да, кости ты вправляешь лучше всех, но ты оказываешь себе дурную услугу, если думаешь, будто больше ни на что не способна. Последний год я бы не обошлась без тебя, Дарси. Ты единственная, кому я разрешаю говорить мне то, что боятся сказать остальные.

Краснея, Дарси кашлянула. Лиша притворилась, что не заметила замешательства, давая ей время собраться. Судя по реакции, она ничуть не польстила Дарси. Та временами раздражала ее, но Лиша сказала чистую правду, и Дарси ее заслужила.

Когда они дошли до зала совета, Лиша обратилась к ней в последний раз:

– Набор закончен?

Дарси кивнула:

– В дневное время подмастерья будут в каждой лечебнице. Приехать собираются почти все травницы.

– Ни слова об этом внутри, – улыбнулась Лиша.

– Дело травниц, – снова кивнула Дарси.

Когда они вошли, все члены совета уже были на месте. Лорд Арчер шествовал первым, а люди вставали, кланялись и не садились, пока не сядет Лиша. В Лощине такие формальности казались неуместными, но Тамос не допускал в своих залах совета меньшего, и Артер стращал даже самых упрямых, пока те не приспособились.

Говорили, что в Энджирсе положение придворного явствует из места, на которое он садится. Вокруг большого стола стояло двенадцать стульев. Рожер, лорд Артер, капитан Гамон, Гари Катун, Смитт, Дарси и Эрни заняли те, что были без подлокотников, а ножки и жесткие спинки из златодрева украшала тонкая резьба – орнамент в виде плюща, символа энджирсской королевской семьи. Пуховые подушки обтягивал зеленый шелк с золотым и коричневым шитьем.

Инквизитор Хейс и барон Гаред сидели друг против друга по центру, их статус обозначался узкими стульями с высокими спинками. Рачитель с молчаливым достоинством восседал на бархатной подушке. Малыш Франк устроился рядом на простом табурете и держался безукоризненно прямо. Гареду было тесно на вычурном стуле, как взрослому на детском троне. Его ноги протянулись далеко под стол, а ручищи, казалось, грозили сломать подлокотники при слишком резком движении.

Кресло Лиши за дальним концом стола было не совсем троном, но выглядело куда роскошнее, чем подобающее обычной королевской травнице. Оно было шире баронского и инквизиторского, вместе взятых, с мягкой, пышно расшитой обивкой, широкими подлокотниками и пространством для ног, пожелай она их поджать.

Но если Лише ее кресло вдруг начинало казаться слишком кричащим, ей хватало одного взгляда на чудовищный, в золоте и бархате трон Тамоса во главе стола, нависавший над прочими стульями, как Гаред высился над советниками. Даже сейчас, пустовавший, он всем напоминал о графской власти.

Через несколько минут вошедший мальчик подал знак лорду Арчеру, и тот снова первым встал навытяжку. Остальные последовали его примеру и склонились, когда появился граф. Лиша криво улыбнулась, присев в реверансе.

– Прошу простить, что заставил ждать, – сказал Тамос без намека на сожаление.

Вне сомнений, он расхаживал по своим покоям, считая до тысячи, пока пажи не сообщили, что последний член совета занял свое место.

Артер сделал вид, будто сверяется с записями, хотя, конечно, все знал назубок. Они репетировали, пока одевались.

– Все то же самое, ваша светлость. Выборы, земля и предоставление прав. – Артер научился скрывать отвращение, которое вызывали у него последние два слова, но все равно скривил губы, как будто съел что-то кислое. – После того как госпожа Лиша пригласила лактонцев, население графства Лощина растет с пугающей скоростью.

«Предоставление прав». Лиша тоже ненавидела эти слова, но по другой причине, нежели Артер. Они были холодны и употреблялись сытыми, которые сокрушались, что кормят голодных.

– Лощина сильна, милорд, – улыбнулась Лиша. – Не только благодаря нашим вождям или магии. Сил придают нам люди, и мы должны встречать их с распростертыми объятиями, сколько бы их ни пришло. Лесорубова Лощина и еще три баронства уже не нуждаются в помощи и обеспечивают графству Лощина немалые налоговые поступления.

– То есть четыре из почти двадцати, госпожа, – заметил Артер. – Еще три пока восстанавливаются, а оставшаяся дюжина – в зачаточном состоянии. Издержки намного превосходят доходы.

– Довольно, – сказал Тамос. – Меня послали сюда развивать графство Лощина, а этого не сделать на пустые желудки.

– И не придется, – отозвалась Лиша. – Удобрения и новые методы землепользования, которые мы с Дарси подготовили этим летом, больше чем втрое увеличили урожай. До весны их применят во всех баронствах.

Про себя Лиша поблагодарила наставницу Бруну за научные книги старого мира, во многом сделавшие прорыв возможным.

Она посмотрела на Смитта:

– Плодятся ли кролики?

Смитт рассмеялся:

– Как вы и рассчитывали. Пчелы и куры – тоже. Партии отправляются как по часам. Во всех баронствах есть ульи, крольчатники и инкубаторы. Даже там, где вместо домов еще палатки.

Тамос взглянул на Гареда:

– Барон, как обстоят у лесорубов дела с новыми великими метками?

– На этой неделе закончат очередную, – ответил Гаред. – Земля в основном чиста, мы лишь копаем фундаменты и стрижем ограды.

Под «стрижкой оград» лесорубы понимали оформление лесополосы внешнего периметра, чтобы та в точности соответствовала описанию метчиков. Гаред кивнул на Эрни, которого произвели в мастера гильдии метчиков Лощины.

Разница между этими двумя десятикратно усиливалась несходством посадки. Отец Лиши смахивал на мышь, сидящую рядом с волком.

В памяти Лиши вновь вспыхнула ночь, когда она застала Гареда за совокуплением с ее матерью. Она резко встряхнула головой, отгоняя видение. Никто этого не заметил, кроме Тамоса, – граф вскинул брови. Лиша вымученно улыбнулась и подмигнула.

– Метка должна активироваться через день или два, но местность хорошо патрулируется, – сказал Эрни. – Сейчас, когда новолуние позади, народ может въезжать и строиться. Мы не войдем в полную силу, пока метку не укрепят здания, стены и заборы.

Артер передал Тамосу список:

– Это предложенные названия для новых баронств, а бароны и баронессы, которых избрали их главами, ждут вашего одобрения. Все они готовы преклонить колени и присягнуть вам и Трону плюща.

Тамос что-то буркнул, взглянув на бумагу. Он оставался недоволен тем, что беженцам разрешалось выбирать своих вожаков, но и граф, и «деревянные солдаты», которых он привел в Лощину, были бойцами, а не политиками. Пусть лучше пришлые правят сами, насколько это возможно, пока сохраняют мир и служат графству Лощина.

– А что вербовка? – осведомился Тамос.

– Моим приказано обходить все баронства и объявлять, что, если люди присоединятся к лесорубам, они пройдут подготовку по самозащите. Сырые дровишки поступают ежедневно, и все больше народу готово выступать каждую ночь.

Тамос взглянул на Смитта:

– А как мы экипируем сырые дровишки? Оружия так и не хватает?

– Мастера, ваша светлость, работают не покладая рук, чтобы удовлетворить спрос, но копий у нас более чем достаточно. – Смитт бросил взгляд на Эрни. – Причина задержки в метчиках.

Эрни упрямо сжал губы, когда все глаза приковались к нему. Возможно, он не справлялся с женой, но на совете с ним были шутки плохи.

– Пусть ваша светлость лично рассудит, что требует больше времени – изготовить палку или пометить ее. Мои метчики трудятся со всей возможной скоростью, но их крайне мало, чтобы выполнить заказ в срок.

Тамос не стушевался:

– Тогда обучи новых.

– Учим, – ответил Эрни. – Сотни, но ремесло метчика не освоить за ночь. Разве вы доверите свою жизнь ученику-первогодке?

Смитт кашлянул, разряжая обстановку и вновь привлекая внимание к себе.

– Конечно, это требует времени. Между тем лошадей будет больше.

Тамос оживился. Шесть недель назад, в новолуние, он потерял любимого коня и значительную часть кавалерии. После чего приобрел огромного энджирсского мустанга, сильно похожего на Облома – скакуна Гареда, и говорил о нем без конца, пока Лиша однажды не предложила ему вместо себя кобылу.

Гаред кивнул.

– Жон Жеребец нанял к себе на ранчо кучу выходцев из Лощины. Там вырос настоящий город, мустангов ловят и объезжают сотни людей. Жон говорит, что к весне у тебя будет все, что потеряли «деревянные солдаты», и даже больше. Обойдется чуток дороже, чем нам бы хотелось…

– Ну еще бы! – закатил глаза Артер.

– Плати, – велел Тамос. – Мне нужно вернуть кавалерию, Артер, и некогда трястись над клатами.

Артер, не вставая, поклонился, и его губы сложились в тонкую линию.

– Разумеется, ваша светлость.

– Может быть, Дарси сообщит нам новости об успехах выздоравливающих? – спросила Лиша.

В придачу к потере кавалерии ранения получили тысячи жителей Лощины. Самых тяжелых или занимающих важные должности Лиша исцеляла магией хора, но, после того как травницы залатывали раны, подавляющее большинство нуждалось в естественном лечении. Многие только учились вновь пользоваться сломанными руками и ногами, и им показывали надлежащие упражнения.

Дарси неуклюже шевельнулась, что Лиша расценила как реверанс в положении сидя.

– Местные травницы обходят графство. Добровольцы собираются на площадях и помогают раненым восстановить силы – те ходят, подтягиваются, поднимают грузы. – Она указала подбородком на Рожера и Гари. – Жонглеры ездят по селениям и воодушевляют тех, кто отстраивает разрушенное.

Рожер кивнул:

– Мы не просто выступаем – еще и учим. Городские площади служат не только для восстановления сил раненых. Дети начинают играть, едва им удается удержать смычок или тронуть струну. Мы послали в Энджирс за мастерами по изготовлению инструментов, – неуверенно продолжил Рожер, вынув из кожаного портфеля лист пергамента. – Стоить будет…

– Я возьму, мастер Восьмипалый, – вмешался Артер, потянувшись за пергаментом.

Последний вестник принес сообщение, что гильдия жонглеров повысила Рожера до мастера, но Лише все еще было непривычно слышать этот титул. Лорд прочел написанное и с мрачной миной подал лист графу.

Ознакомившись с цифрами, крякнул даже Тамос.

– Ты, мастер Восьмипалый, скор объявлять жонглеров своими и не подчиненными мне – пока не понадобятся деньги. Если передумаешь насчет должности королевского герольда Лощины, то выделять тебе средства будет проще.

Рожер сжал губы. Он ответил отказом на первое предложение графа, но Лише показалось, будто жонглер заколебался, по мере того как росла вероятность, что она вскоре станет графиней. Правда, Рожер был не лишен упрямства и не трудился идти навстречу кому бы то ни было. Нажим со стороны Тамоса только укреплял его решимость.

– При всем подобающем уважении, ваша светлость, мы не просим роскошеств, – возразил Рожер. – Эти инструменты спасут не меньше жизней, чем ваши кони и копья.

Ноздри Тамоса раздулись, как разлилась и боль в виске Лиши. Она усомнилась, что из Рожера вообще получится хороший герольд. Он был дока болтать лишнее.

– Мастер Восьмипалый, сколько твоих жонглеров погибло в Ущерб? – негромко осведомился Тамос.

Ответ знали оба. Ни одного. Неподходящее сравнение, но Тамос не всегда бывал справедлив.

Гари кашлянул.

– Мы работаем с тем, что пока имеем, ваша светлость. Голоса есть у всех, и большинство можно научить не фальшивить. Праведные дома стоят еще не во всех баронствах, но хор есть везде. Мастер Рожер и его… мм… жены об этом позаботились. По седьмакам «Песнь о Лунном Ущербе» слышна на мили окрест. Достаточно, чтобы сдерживать целую рощу лесных демонов. Мастер Рожер написал даже колыбельную версию, – продолжил Гари. – Она успокаивает младенцев и может защитить как их, так и родителей.

Тамоса, похоже, это не убедило, но он не возразил.

– Кроме того, Аманвах и Сиквах преподавали шарусак, – добавил Рожер. – Простой шарукин, который лечит растянутые мышцы и рубцы, полностью восстанавливая подвижность.

В своей массе жители Лощины продолжали смотреть на красийцев косо, но всех их забирали на шарусак. Арлен только начал обучать лесорубов, но теперь это увлечение охватило все графство Лощина.

– Красийские песни в Праведных домах, – проворчал инквизитор Хейс. – Красийские упражнения на городской площади. Мало того что хористов Создателя обучает языческая жрица, так мы теперь должны еще больше растлевать народ, приучая его убивать на манер пустынных крыс?

– Да! – подал голос Гаред. – Многие лесорубы не выжили бы без музыки Рожера и красийских боевых приемов. Пустынные крысы мне нравятся не больше, чем вам, но мы забудем о настоящем враге, если отворотим носы от знаний, закаляющих в ночи.

Лиша моргнула. Мудрые речи в устах барона. Чудесам не было видно конца.

– Дело не только в этом, – поправился Хейс. – Как быть с шелками, которыми торгует эта Шамавах? Женщины щеголяют в них, словно гулящие, забыв всякий стыд и вбивая мужчинам в головы греховные мысли.

– Прошу прощения, – резко сказала Лиша, подняв шелковый платок, купленный аккурат на прошлой неделе.

Шамавах, первая жена Аббана, приехала в Лощину вместе с ней и открыла красийскую харчевню, в которой скоро яблоку стало негде упасть. Позади разбила шатер и в нем продавала южные товары по удивительно низкой цене. Из Дара Эверама потянулись караваны, и поток их не иссякал, ибо стороны остро нуждались в налаживании торговых отношений.

– Если для зарождения греховных мыслей хватает шелка, – заметила Лиша, – то, может быть, дело в ваших проповедях, инквизитор, а не в красийцах.

– Тем не менее, – встрял Смитт. – Шамавах продает по дешевке и подрывает мою торговлю, но возмещает убытки тем, что машет перед работниками золотом, а клатами не платит. Ввергает народ в зависимость от врагов ради товаров, без которых мы обойдемся или которые сделаем сами, в Лощине.

– По-моему, Смитт Тракт, ты слишком привык быть единственным торговцем в городе, – ответила Лиша. Действительно, гласный Лощины обзавелся многочисленными связями с энджирсской гильдией купцов и неуклонно богател, хотя окружающие страдали от разорения, принесенного последним годом. – Я видела, сколько ты берешь с голодающих за краюху хлеба. Небольшая конкуренция пойдет тебе на пользу.

– Довольно, – вмешался Тамос. – Мы не в том положении, чтобы отказываться от торговли, но отныне все красийские товары будут облагаться пошлиной.

Лица Смитта и Хейса расплылись в широких улыбках, однако граф поднял палец:

– Но за это вам обоим придется привыкнуть к шелкам и соперничеству. Бросьте манеру впустую тратить мое время столь мелкими жалобами.

Их лица вытянулись, и Лиша сдержала уже свою улыбку.

– Полагаю, новый собор не мелочь? – раздраженно осведомился Хейс.

– Ни в коем случае, инквизитор, – ответил Тамос. – Вообще-то, он ежедневно раздражает Артера, когда тот подсчитывает расходы. Вы едва тронули почву, а по всем статьям уже превысили годовой бюджет и все мыслимые кредиты.

– Ваша светлость, во всей Тесе нет больших храбрецов, чем мужчины и женщины Лощины, но они дровосеки, – с едва заметной насмешкой парировал Хейс. – Канон и здравый смысл требуют, чтобы Праведный дом построили из камня. В Энджирсе, где каменщиков больше, расходы были бы втрое меньше.

Смитт кашлянул. Он был в числе многих кредиторов, ждавших, когда инквизитор расплатится.

– Гласный, тебе есть что добавить? – спросил Тамос.

– Прошу прощения у вашей светлости и не хочу оскорбить инквизитора, но это неправда, – сказал Смитт. – Бо́льшую часть карьерных работ выполнили за нас демоны в новолуние. В Лощине дешевы и камень, и рабочие руки. Это не мы придумали впервые в истории построить здание в форме проклятой великой метки.

– Разве все баронство не есть великая метка? – спросил Гаред.

– Даже барон согласен, что это чрезмерное расточительство, – подхватил Смитт.

На лице Гареда написалось напряжение, как бывало всегда, когда говорили что-то ему непонятное.

– Что?

Игнорируя его, Малыш Франк гневно взглянул на Смитта:

– Как ты смеешь сомневаться в инквизиторе? Собор Лощины станет последним приютом, если подземники займут графство, как уже чуть не сделали в новолуние.

– Для надлежащего завершения стройки понадобятся десятилетия, – вмешался Эрни, – а получатся только комнаты неправильной формы с огромной и зря пустующей площадью. Меченая стена была бы дешевле и действеннее.

– Демоны проникают в самую середку Лощины, и никакие стены и метки им не помеха, – возразил Гаред. – Лучше использовать это место для молитв о возвращении Избавителя.

– Господин Тюк отрицает, что является Избавителем, – напомнил ему Хейс. – Это его собственные слова. Мы должны по-прежнему обращать взоры к Создателю, надеясь на подлинную помощь.

Гаред сжал кулаки. В последнее время он стал набожнее, но его вера – и вера десятков тысяч по всей Тесе – сводилась к тому, что Арлен Тюк был Избавителем, посланным Создателем возглавить человечество в борьбе с подземниками.

Инквизитора направили в Лощину энджирсские рачители Создателя для изучения этих притязаний, желательно – их осуждения и разоблачения Арлена как самозванца. Но инквизитор был не дурак. Публичные нападки на Арлена настроили бы против Хейса всю Лощину.

– При всем подобающем уважении, инквизитор, Арлен Тюк ничего подобного не говорил, – сказала Лиша. – Да, он отрицает, что Избавитель, но полагаться советовал друг на друга.

Кулаки Гареда врезались в столешницы так, что задребезжали кубки и подскочили бумаги. Все, обернувшись, натолкнулись на его свирепый взгляд.

– Он Избавитель. Не понимаю, почему мы все еще говорим, как будто это не так.

Инквизитор Хейс покачал головой:

– Нет никаких доказательств…

– Доказательств? – прогремел Гаред. – Он спас нас, когда всем нам грозил конец. Вернул нам силы постоять за себя. Никто не может этого отрицать. Все вы видели, как он парил в небе и метал молнии своими, мать-перемать, руками, а вам еще, мать-перемать, нужны доказательства? Как, по-вашему, в последний Ущерб удалось избежать нападения мозгового демона?

Он посмотрел на графа:

– Вы слышали его слова во время поединка. Он так сказал Джардиру: «Избавиться от тебя – моя последняя задача перед битвой с Недрами».

– Демоны все равно являются еженощно, барон, – заметил Тамос. – Горят дома. Воины истекают кровью. Гибнут невинные. Я не отрицаю заслуг господина Тюка, но и не чувствую себя «избавленным».

Гаред передернул плечами:

– Может быть, он сделал самое трудное, а остальное – за нами. Может быть, нам снова придется туго, но он выиграл для нас время, чтобы мы окрепли. И он не рачитель. Не притворяется, будто понимает весь замысел Создателя. Но часть этого плана я знаю наверняка, как то, что солнце восходит. Создатель послал Арлена Тюка вернуть нам боевые метки и научить воевать.

Он оглянулся на инквизитора:

– Остальное мы узнаем в конце пути. Может быть, окажемся достойны, если отвоюем ночь, а может быть, наши грехи перевесят, если проиграем.

Хейс моргнул, не находясь с ответом. Лиша видела его внутреннюю борьбу в попытке примирить «чудеса» Арлена с желанием ордена удержать власть.

– Значит, нам следует склониться перед Арленом Тюком? – вопросил Тамос, выразив мысли инквизитора вслух. – Всем рачителям и пастырям – и мне, и брату моему, и Юкору Милнскому? Мы должны добровольно сложить полномочия и передать ему власть?

– Полно – что? – переспросил Гаред. – Конечно нет. Вы знаете его. Господина Тюка не интересуют ни троны, ни бумаги. Не думаю, что Избавителя заботит что-нибудь, окромя одного: чтобы мы уцелели ночью. Ну и что будет плохого в том, чтобы поверить в него после содеянного, особливо сейчас, когда он самолично отправился ради нас в самые Недра?

– Он это только сказал, барон, – заметил Малыш Франк.

Гаред холодно взглянул на него:

– Ты называешь его лжецом?

Малыш съежился и откашлялся.

– Конечно нет, я…

Хейс положил ему на плечо ладонь:

– Малыш промолчит.

На лице Франка мгновенно написалось облегчение, и он потупился, отказываясь от дебатов.

– Не понимаю, что это меняет, – вмешалась Лиша. Гаред взглядом метнул в нее молнию, но она осталась спокойна. – Если бы Арлен хотел, чтобы его называли Избавителем, он бы не опровергал это каждым вздохом. Избавитель или нет, он считает, что если люди хотят спастись, то им не следует уклоняться от боя.

Инквизитор кивнул – возможно, с излишним рвением. И Лиша взялась за него:

– Что же касается ваших планов, инквизитор, боюсь, я должна согласиться с моим отцом, гласным Смиттом и с бароном. Ваши начинания непрактичны и разорительны.

– Это не тебе решать, травница, – огрызнулся Хейс.

– Нет, но мне решать, как за это платить. – Тамос заговорил тихо, что означало конец терпению. Всем следовало чутко внимать.

К графу обратились все взоры.

– Если ты, инквизитор, настаиваешь на продолжении строительства собора в таком виде, то пусть издержки покрывают рачители. Пока ты не предпочтешь что-нибудь более осмысленное, разговоров о финансировании из казны не будет.

Хейс холодно глянул на Тамоса, но слегка поклонился:

– Как пожелает ваша светлость.

– Что касается Арлена Тюка, – продолжил граф, – могу тебя заверить, барон, что этот вопрос рассмотрят в ходе твоего визита ко двору. Ты получишь возможность изложить свою точку зрения пастырю Петеру и лично герцогу.

Пыл Гареда улетучился.

– Я же не гласный, ваша светлость. Многие другие найдут и получше слова. Рачитель Джона…

– …был подробно допрошен, – подхватил Тамос. – Но моих братьев это не убедило. Ты собственными глазами видел, как вознесся Тюк. Если ты искренне считаешь его Избавителем, то выскажешься в его пользу. Если тебе не хватит смелости – это будет красноречивее слов.

Гаред стиснул зубы, но кивнул:

– Избавитель сказал мне, что жизнь не всегда справедлива. Раз мне нести это бремя, то я понесу и его, и сверх него.

Совещание продолжилось еще какое-то время; советники поочередно просили у графа денег на тот или иной проект. Лиша терла висок, стараясь вникнуть в каждый отчет и вычислить истинные цифры, которые просители стремились скрыть. Даже при несогласии с решениями Тамоса она не завидовала необходимости их принимать. Ей хотелось сидеть на другом конце стола, рядом с ним, чтобы касаться его и нашептывать советы, слышные только ему.

Ее удивило, насколько мощно аукнулась в ней эта картина. Чем больше она думала о ней, тем сильнее хотела в графини.

Когда заседание кончилось и советники потянулись прочь, она задержалась, собирая бумаги. Лиша надеялась улучить еще минуту наедине с Тамосом, а уж потом идти в лечебницу, но эту возможность украл подошедший к нему инквизитор.

Лиша медленно направилась к выходу и, навострив уши, постаралась пройти как можно ближе к ним.

– Это дойдет до ваших матери и брата, – предупредил инквизитор.

– Я им сам скажу, – огрызнулся Тамос. – И добавлю, что ты редкий болван.

– Как ты смеешь, мальчишка, – зарычал тот.

Тамос поднял палец:

– Я больше не под палкой твоей, рачитель. Попробуй еще раз замахнуться, и я сломаю ее о колено да пошлю тебя в следующей карете обратно в Энджирс.

Перехватив бумаги покрепче, Лиша с улыбкой вышла.

Снаружи она увидела Смитта, который разговаривал со своими женой Стефни и младшим сыном Китом. Заметив Лишу, гласный поклонился:

– Прошу прощения, если задел тебя, госпожа.

– Зал совета и предназначен для споров, – ответила Лиша. – Надеюсь, ты понимаешь, что Лощина крайне обязана тебе за службы гласным в эти нелегкие времена.

Смитт, хлопнув Кита по плечу, кивнул:

– Я как раз предлагал мальцу взглянуть, удастся ли нам снизить, как ты просила, цену на хлеб. Если выход существует, он его найдет. Светлая голова, когда речь о цифрах, весь в папашу.

Стефни, стоявшая вне поля его зрения, но лицом к Лише, закатила глаза. Обе знали, что мальчик – сын вовсе не Смитта, а покойного рачителя Лощины Майкла.

Лиша и Бруна пользовались этим знанием, держа Стефни в узде, когда та забывалась, однако теперь у Лиши самой рос во чреве незаконный ребенок, и она понимала, что зря опускалась до шантажа.

– На пару слов, – придержала она Стефни, когда мужчины тронулись с места.

– Да? – спросила та.

Они никогда не были близки, но обе отваживали подземников, защищая раненых жителей Лощины, и ныне уважали друг друга.

– Я должна извиниться, – сказала Лиша. – Раньше я угрожала тебе из-за Кита, но хочу, чтобы ты знала: я никогда бы так не поступила ни со Смиттом, ни с мальчиком.

– Как и Бруна, что бы ни говорила эта ведьма, – отозвалась Стефни. – Я, может, и не согласна со всем, что ты делаешь, девонька, но ты верна клятве травниц. Так что незачем извиняться. – Она повела головой в сторону Смитта и мальчугана. – Даже если бы и сказала, Смитт ни за что не поверил бы. С детьми забавно! Люди видят в них то, что им хочется видеть.

Рожер улыбнулся, увидев во дворе цитадели Тамоса карету Аманвах. Густо помеченный и укрепленный хора, экипаж принцессы был надежен, как всякое здание в Лощине.

Карету выкрасили в тон запряженным в нее четырем великолепным белым кобылам с золотыми постромками. Белая и золотая краски были в ходу у строгих красийских мастеров, но на севере, где обычный жонглерский фургон смахивал на радужную кляксу, а у каждого грошового вестника имелись свои цвета, абсолютно белый экипаж казался роскошнее, чем даже королевская карета Тамоса.

Внутри был рай для жонглера – разноцветные шелка и бархат чуть не на каждой поверхности. Рожер называл карету шутовской, такой и любил.

На козлах сидел Колив, дозорный-кревах, которого Джардир отрядил сопроводить Лишу в Лощину. Это был хладнокровный и умелый убийца, подобно всем шарумам, взиравший на Рожера как на жука и ждавший приказа его раздавить.

Но в новолуние они совместно пролили кровь, и это, похоже, все изменило. Они не сдружились – дозорный придал новую глубину слову «неразговорчивый», но Рожер теперь удостаивался кивка при встрече с воином, и в этом была вся разница.

– Они внутри? – спросил Рожер.

Дозорный мотнул головой:

– Шарусак на Кладбище Подземников.

Он произнес это ровно, но Рожер уловил напряжение. После гибели телохранителя Аманвах Энкидо эту должность занял Колив. Он выпускал Аманвах из виду исключительно по приказу, и Рожер сомневался, что дозорный когда-нибудь спит или справляет нужду.

«Может быть, у него в шароварах овечий пузырь». Рожер сохранил бесстрастную личину жонглера, не выдавая веселья.

– Идем их проведаем.

Он почувствовал, что Колив испытал облегчение. Дозорный щелкнул вожжами, не успел Рожер захлопнуть сзади дверцу. Карета рывком снялась с места, Рожера швырнуло на подушки. Он вдохнул запах жениных духов и вздохнул, уже скучая.

Будь он в любом другом месте, хотя бы Сиквах ждала его внутри, разодетая в яркие шелка. Но некое тонкое соображение, замешанное на красийской чести, держало их за милю от графской крепости, куда они не входили без официального приглашения – которое, к удовлетворению Аманвах, делалось слишком редко. В конце концов, в их жилах текла кровь Шар’Дама Ка.

Когда карета вкатилась на Кладбище Подземников, он увидел обеих в звуковой раковине – жены отрабатывали плавные, но требовавшие усилий движения шарусака. На площади вместе с ними упражнялась почти тысяча мужчин, женщин и детей.

Они скользнули в позу скорпиона, которая трудно давалась даже Рожеру, профессиональному акробату. Рожер увидел, как у многих, кто пытался удержаться в этом положении – или приблизиться к нему, – задрожали руки и ноги, но лица остались невозмутимыми, а дыхание – ровным. Они простоят так, сколько сумеют, становясь с каждым днем все сильнее.

Выдыхалось все больше и больше учеников. Сперва мужчины, за ними – дети. Вскоре начали падать и женщины. Наконец осталось всего несколько героев, включая Кендалл, любимицу Рожера. А потом – никого. Тем не менее Аманвах и Сиквах держали позу без каких-либо усилий, как мраморные статуи.

Рожер называл их дживах ка и дживах сен, такими и любил. Аррик внушал Рожеру, что надо бояться брака как чумы, но их тройственный союз превосходил все мечты.

Сиквах чувствовала, когда ему хотелось побыть в одиночестве, и исчезала, вновь появляясь как по волшебству, когда он в чем-то нуждался. Это было необъяснимо и поразительно. Она была тепла и отзывчива, ласкала его и предельно внимательно относилась к каждому слову и желанию – не говоря уже о малейшем оживлении в его пестрых портках. В постели он делился с ней сокровенным, отлично зная, что сказанное дойдет до Аманвах.

Сиквах была в их маленькой семье сердцем, а Аманвах, естественно, – головой. Всегда серьезная, неизменно владеющая собой – даже в любовных играх. И обычно, как уяснил Рожер, оказывалась права. Аманвах требовала уступок во всем, и Рожер понял, что лучше с ней соглашаться.

Пока дело не доходило до скрипки. С той ночи, когда они впервые применили музыку для уничтожения подземников, жены признали за ним главную роль в этом деле. Аманвах была головой, Сиквах – сердцем, но Рожер – искусством, а искусство должно оставаться свободным.

Они закончили показ, улегшись на спину в позе покоя, затем резко выпрямились. Их ученики продолжили лежать и встретили Рожера дружным нытьем и стонами, когда он приблизился к раковине и расцеловал жен, которые без малейшей одышки спустились со сцены.

Кендалл поднялась первой и подошла к ним. Со всеми другими подмастерьями Аманвах и Сиквах обращались как с прислугой, но Кендалл приняли в свой круг. Она была самой искусной, превращала их музыкальное трио в квартет и отличалась достаточной гибкостью, чтобы всерьез рассчитывать на успешное выполнение даже труднейших движений шарусака. Она дышала глубоко и ровно, но от нагрузки – учащенно.

– Сегодня ты молодец, Кендалл ам’Лощина, – сказала по-красийски Аманвах, удостоив ее редкого, полного достоинства кивка – величайшей похвалы в исполнении дживах ка Рожера. Кендалл подключили к урокам красийского языка, что чрезвычайно помогло Рожеру, – у него появилась партнерша, трудившаяся не меньше, чем он.

Кендалл просияла и сделала впечатляющий реверанс в просторных пестрых штанах.

– Благодарю, ваше высочество.

Когда она выпрямилась, тренировочная рубаха чуть разошлась, и Рожер отметил грубые шрамы на груди.

Кендалл проследила его взгляд и сперва улыбнулась, но глянула вниз и поняла, что он уставился не на ложбинку между грудями, а на рубцы. Девушка вдруг вспыхнула и запахнула рубаху. Рожер быстро отвернулся. Из-за стыда в ее глазах он был готов отдаться на растерзание демонам.

Аманвах немедленно отозвалась на возникшую напряженность. Она чуть кивнула на Кендалл, и Сиквах взяла девушку за руку.

– Ты созреешь для углубленного шарукина, если отладишь позу скорпиона, – сказала Сиквах.

– Я думала, что отладила, – отозвалась Кендалл.

– Пожалуй, лучше, чем кто-либо из чинов, но ты должна достичь более высокого уровня, если хочешь, чтобы тебя научили высшим формам. Идем.

Кендалл глянула на Рожера, но позволила отвести себя в сторонку поупражняться. Аманвах проводила обеих взглядом и, когда они вышли из зоны слышимости, обратилась к Рожеру:

– Муж мой, объясни. Ты часто жалуешься на поведение твоих соплеменников при виде твоих шрамов от когтей алагай, а сам поступаешь так же со своей ученицей.

Рожер сглотнул. Аманвах умела схватить самую суть проблемы. Порой он не на шутку ее боялся.

– Она их заработала по моей вине, – сказал он. – Я хотел похвастать, как здорово она зачаровывает скрипкой демонов. Она была не готова, а я заставил ее солировать, а потом она отошла слишком далеко. Ошиблась, а меня не оказалось рядом, и ей досталось.

Его взгляд затуманился от слез.

– Это Гаред ее спас. Врезался в самую гущу демонов и вынес ее. Она чуть не умерла на операции у Лиши. Я сдавал кровь, пока не почувствовал, что вот-вот отключусь, но этого едва хватило.

Аманвах остро посмотрела на него:

– Ты отдал ей свою кровь?

Ее тон стал для Рожера ушатом холодной воды. Когда дело касалось крови, у красийцев находилась тысяча законов и обычаев, но Рожер только отрывочно слышал о них. Переливание крови могло, например, означать, что Кендалл стала ему сестрой или – что ей придется сразиться на ножах с Сиквах. Одному Создателю известно, чем это обернется.

Аманвах подняла палец, повернувшись к Сиквах. Дживах сен и Кендалл еще ничего и сделать-то не успели, но Сиквах сразу принялась расхваливать успехи Кендалл. Через несколько секунд они вернулись к Рожеру и Аманвах. Кендалл была в замешательстве, но она, как и Рожер, усвоила, что, если его жены начинают вести себя странно, лучше подстроиться и помалкивать.

– Ты должна позавтракать с нами. – Слова Аманвах были приказом не меньше, чем приглашением, – оказанием чести, от которого не отмахнешься.

Кендалл снова сделала реверанс:

– Большая честь, ваше высочество.

Все погрузились в пеструю карету и поехали в харчевню Шамавах. Граф запретил красийцам владеть недвижимостью, но это не остановило Шамавах, когда та увидела большой фермерский дом неподалеку от городского центра. У первой жены Аббана были большие карманы, набитые золотом, и ей понадобился всего один раунд торгов, чтобы владелец съехал, предоставив ей столетнюю аренду, которую признали бы законной в любом тесийском мировом суде. Рабочие трудились круглосуточно, надстраивая и расширяя помещение. Скромное здание уже было не узнать.

Первыми закончили роскошные покои для приезжей красийской знати. Жены Рожера, нашедшие номер в гостинице Смитта неприемлемым, сразу же перевезли багаж. Шамавах купала их в роскоши, пока они ждали, когда Рожеру построят особняк.

Особняк. Он покачал головой. У него и дома-то никогда не было, а после смерти Аррика он в лучшем случае обходился каморкой, где можно прислонить голову. Скоро он сможет приютить целую актерскую труппу, и еще останется место.

У шумного и набитого под завязку заведения Шамавах собиралась толпа, ожидавшая, когда освободятся столики. Многим в Лощине полюбилась острая красийская кухня, и стоило кому-то поднять зад с выложенного подушками пола, как его место тотчас занимал другой.

Но Аманвах была королевских кровей, и Шамавах всегда приветствовала ее – и даже Рожера – лично.

– Ваш обычный столик, ваше высочество?

– Инэвера, – ответила Аманвах, что означало «да будет на то воля Эверама», но все знали – это приказ, как и в случае с Кендалл. – Но сперва ванну, мы желаем смыть пот шарусака.

Рожер не видел и не чуял, чтобы жены хоть каплю вспотели, но пожал плечами. Эта парочка мылась чаще, чем энджирсская знать, кого ни возьми. Он же тем временем просмотрит бумаги, которых скопилось множество.

Рожер проводил женщин в просторное банное помещение, куда слуги Шамавах уже вносили исходившие паром ведра, чтобы нагреть воду.

– Я буду…

– …купаться с нами, – расслабленно и любовно договорила Аманвах, как будто и помыслить не могла об отказе.

Рожер и Кендалл неловко переглянулись.

– Я только утром мылся…

– Чистое тело – храм Эверама, – сказала Аманвах, держа его руку, как в стальных тисках, и вводя в полное пара помещение с деревянным полом.

Сиквах точно так же вцепилась в Кендалл. Оба воспротивились, когда женщины начали их раздевать.

Аманвах цокнула языком.

– Мне никогда вас, землепашцев, не понять. На улицах вы обнажаетесь так, что зарумянится куртизанка, но упираетесь при мысли увидеть друг друга в ванне.

– Я думала, мужчинам не положено видеть голых женщин, если они на них не женаты, – объяснила Кендалл.

Аманвах отмахнулась:

– Ты не обручена, Кендалл ам’Лощина. Как ты найдешь мужа, если мужчинам нельзя на тебя посмотреть?

Сиквах принялась расстегивать на Кендалл жилет.

– Дама’тинг гарантирует, что твою честь не тронут, сестра.

Кендалл успокоилась и дала себя раздеть, но Рожер запаниковал, когда Аманвах проделала то же с ним. В ее кротком тоне прозвучал упрек:

– Ты окутываешь свою ученицу сокровенной музыкой, но не желаешь разделить с ней воду?

– Воды́ в ее распоряжении сколько угодно, – негромко ответил Рожер. – Для этого незачем видеть ее голую задницу.

– Ты боишься не задницы, – возразила Аманвах. – И это недопустимо. Ты увидишь ее шрамы вблизи и примиришься с ними, сын Джессума, или, клянусь Эверамом, я…

– Ладно, ладно, – перебил ее Рожер, не желая даже дослушать угрозу. – Я понимаю.

Он позволил раздеть себя до конца и направился к ванне.

Жены Рожера постоянно ласкали его в воде, и к этому времени он обычно полностью возбуждался. Но сейчас… «Не хочу, чтобы она думала, будто я порываюсь ее поиметь».

«Не вздумай сношать подмастерьев, – говаривал мастер Аррик. – Добром не кончится».

К счастью, нервы Рожера натянулись до грани срыва, и он остался вял. Но Кендалл оценивающе на него глянула, и он вдруг встревожился еще и по этому поводу.

«Женщина простит скорее маленький елдак, чем висячий», – наставлял его Аррик. Рожер отвернулся, скрывая от нее мошонку и поспешно погружаясь в воду. Жены последовали за ним, и Кендалл наконец присоединилась.

Рожер так часто смотрел мимо своей ученицы, что толком не замечал ее. Да, она была молода, но не ребенок, каким он ее считал.

А ее шрамы…

– Они красивы. – Рожер не собирался произносить это вслух.

Кендалл посмотрела вниз. Рожер сообразил, что она опять не вполне понимает, куда он пялится. Он демонстративно опустил на миг глаза, затем поднял и с улыбкой встретился с ней взглядом.

– Это тоже красиво, но я имел в виду шрамы.

– Тогда почему ты и секунды на меня не смотрел, с тех пор как они появились? – осведомилась Кендалл. – Как будто между нами разверзлась пропасть.

Рожер потупился:

– Они появились по моей вине.

Кендалл взглянула на него недоверчиво:

– Это я напортачила. Я так старалась произвести на тебя впечатление, что потеряла голову.

– Нельзя было гнать тебя солировать, – уперся Рожер.

– Нельзя было прикидываться, что я готова, хотя это не так, – возразила Кендалл.

Аманвах шикнула на них:

– Пока вы спорите, вода остынет. Какая разница? Такова была инэвера.

Сиквах кивнула:

– Алагай послала Най, муж наш, а не ты. И Кендалл живет, а им показали солнце.

Рожер поднял трехпалую кисть – за это увечье его прозвали Восьмипалым.

– Соотечественники моих жен понимают красоту шрамов, Кендалл. Недостающая часть моей руки – память о матери, отдавшей за меня жизнь. Я ценю ее не меньше большого пальца.

Он кивнул на рельефные рубцы, оставленные когтями демона и пересекавшие грудь Кендалл, и на сморщенный шрам-полумесяц от укуса в плечо.

– Я повидал множество растерзанных людей, Кендалл. Тысячи. Видел и оставшихся в живых, чтобы рассказать о случившемся, и погибших. Но мало таких, кто заработал похожие раны и выжил. Эти шрамы – свидетельство твоей силы и воли к жизни, и я никогда не встречал ничего прекраснее.

У Кендалл задрожали губы. Лицо стало влажным, и вовсе не от пара. Сиквах приобняла ее:

– Он прав, сестра. Ты должна гордиться.

– Сестра? – переспросила Кендалл.

– Наш муж отдал тебе свою кровь в ту самую ночь. – Аманвах провела пальцем по ее шрамам. – Теперь мы одна семья. Если желаешь, я приму тебя как дживах сен Сиквах.

– Что-что? – Рожер, размякший было в горячей ванне, с плеском сел.

Сиквах поклонилась Кендалл, груди окунулись в воду.

– Для меня будет честью принять тебя, Кендалл ам’Лощина, как сестру-жену.

– Ну, теперь держись, – сказал Рожер.

Кендалл неловко фыркнула.

– Вряд ли найдется рачитель, готовый выполнить такой обряд.

– Инквизитор Хейс и Сиквах не признает, – заметил Рожер.

Аманвах пожала плечами, не сводя с Кендалл глаз:

– Языческие праведники не играют роли. Я невеста Эверама и дочь Избавителя. Если ты принесешь передо мной брачный обет, то обручишься.

«Меня здесь словно нет», – подумал Рожер, слушая, как купальщицы договариваются о его третьем браке. Он понимал, что должен продолжить сопротивление, но не находил слов. Он не переступал порога Праведного дома без острой нужды, а сказанное рачителем ни хрена для него не значило. Создатель свидетель, что Рожер, а до того – его мастер, подбил множество жен забыть об их брачных обетах. По крайней мере, на несколько часов.

Но это всегда приводило к неприятностям. Создателю могло быть все едино, но догма рачителей, возможно, не лишена толики смысла.

– Ладно, – сдалась Кендалл, глядя в воду, и Рожер вздрогнул. Она посмотрела Аманвах в глаза. – Хорошо, я согласна.

Аманвах с улыбкой кивнула, но Кендалл вскинула руку:

– Но я не приношу никаких обетов в ванне. Мне нужно узнать подробнее, чем занимаются дживах сен, и еще сообщить маме.

– Конечно, – сказала Аманвах. – Не сомневаюсь, что твоя мать обсудит выкуп и заручится благословением главы семьи.

Рожер чуть успокоился – как, похоже, и Кендалл.

– Главы нет, – сказала она. – Подземники забрали всех, кроме мамы.

– Теперь, когда ты сосватана, ей тоже найдется мужчина, который о ней позаботится, – пообещала Аманвах. – Покои для вас обеих пристроят к новому особняку нашего мужа.

– Эй, погоди! – вмешался Рожер. – У меня что, нет права голоса? Я вдруг обручен и должен жить с новой тещей?

– Что плохого в моей маме? – напряглась Кендалл.

– Ничего.

– Вот именно, подери меня демоны, – кивнула она.

– Бабушка станет великим подспорьем, когда пойдут дети, муж наш, – сказала Аманвах.

– Мне же нужна свобода, куда она делась? – спросил Рожер.

Его вопрос прозвучал мышиным писком, и рассмеялись все женщины, даже Кендалл.

– Можно признаться, сестра? – спросила Сиквах.

– Конечно, – ответила та.

Сиквах чуть заметно и притворно-застенчиво улыбнулась:

– Я возлегла с мужем в ванну еще до замужества.

Рожер думал, что Кендалл ужаснется, но она тоже ответила лукавой улыбкой и перевела на него взгляд:

– Правда? Честное слово?

Взглянув на водные часы, Лиша поразилась: уже почти сумерки. Она протрудилась полдня, но казалось, что с мгновения, когда она спустилась в подпол, в лабораторию, прошли считаные секунды. Работа с магией хора оказывала тот же эффект, что ощущали воины, сражавшиеся с подземниками меченым оружием. Она чувствовала себя полной энергии, сильной, невзирая на то что все это время горбилась над рабочим столом.

В минувшем году она использовала погреб исключительно для изготовления шутих и вскрытия демонов, но по возвращении из Дара Эверама превратила его в меточное помещение. Она многому научилась в разъездах, однако тайна магии хора влекла ее как ничто другое. В прошлом она умела рисовать метки при свете дня, а темноту и демонов использовала только для усиления эффекта. Теперь, благодаря Арлену и Инэвере, она понимала намного больше.

На ее участке был выстроен затемненный, хорошо проветриваемый сарай, достаточно удаленный от дома, чтобы там не воняло убитыми демонами, полными магии и медленно высыхавшими. Ихор собирался в специальные непрозрачные пузырьки и применялся для усиления заклинаний, а отшлифованные кости и мумифицированные останки метились и одевались в серебро или золото для придания устойчивой мощи с возможностью перезарядки оружию и другим предметам. Некоторые действовали даже днем.

Это был невероятный прогресс, способный изменить ход войны с демонами. Лиша умела врачевать раны, считавшиеся смертельными, и сокрушать подземников на расстоянии безо всякого риска для жизни. На ее фартуке уже не хватало карманов для меченых и меточных орудий. В Лощине кое-кто называл ее меточной ведьмой, но только за глаза.

Однако, несмотря на серьезность открытия, рисование меток и магия хора требовали слишком много трудов, чтобы добиться каких-либо перемен в одиночку. Лиша нуждалась в помощниках. Новых ведьмах, которые помогали бы в работе, разносили весть и гарантировали, что эти силы не будут утрачены вновь.

Лиша поднялась из лаборатории, тщательно задернула плотные шторы, откинула крышку люка и вошла в дом. В окна еще проникало немного света, но Уонда успела зажечь лампы.

До того как женщины начали прибывать на сбор, Лиша успела умыться и переодеться. За эти несколько минут ее сухожилия свились в жгут. Ей показалось, что она вот-вот спятит, когда на меченой дороге показался первый экипаж.

Но затем Уонда отворила дверь, и Лиша увидела госпожу Джизелл – крупную женщину за пятьдесят с немалой проседью в волосах и глубокими морщинами, разбегавшимися от улыбчивых губ.

– Джизелл! – вскричала Лиша. – Ты не ответила на письмо, и я уж решила…

– Что я слишком труслива и не проведу несколько ночей в пути среди демонов, если меня позовет родня? – вознегодовала Джизелл. Она сдавила Лишу в медвежьих объятиях, не давая вздохнуть и даруя ей чувство надежности и защиты. – Лиша Свиток, я люблю тебя, как родную дочь. Я знаю, ты не позвала бы нас без настоящей нужды.

Лиша кивнула, но гостья не ослабила хватку и еще подержала ее голову на своей широкой груди. Лиша содрогнулась и вдруг расплакалась.

– Я так боюсь, Джизелл, – прошептала она.

– Ну-ну, крошка. – Джизелл погладила ее по спине. – Я знаю. Ты взвалила на плечи весь мир, но я в жизни не видела большей силачки. Если ты не удержишь, не сдюжит никто. – Она обхватила Лишу крепче. – А мы с девочками всегда подставим спину.

Лиша подняла взгляд:

– С девочками?

Джизелл отпустила ее, отступила на шаг и, подмигнув, вынула из-за пазухи носовой платок:

– Вытри глаза и поздоровайся со своими новыми-старыми подмастерьями.

Утираясь, Лиша сделала глубокий успокаивающий вдох. Джизелл прикрыла ее, давая прийти в себя, пока дверцы кареты не распахнулись вновь. Из кареты навстречу ей выпрыгнули собственной персоной Рони и Кэди – подмастерья, учившиеся у Лиши, пока она не вернулась в Лощину в прошлом году. Они не скрывали волнения, и Лиша рассмеялась от радости.

– Госпожа, мы видели, как зажглась великая метка! – пискнула Кэди. – Это было потрясающе!

– Не так потрясающе, как мужчины, которых мы встретили, – сказала Рони. – Госпожа, в Лощине все такие рослые?

– Ночь, Рони! – закатила глаза Кэди. – Мы стоим в открытой ночи, а ты думаешь только о мальчиках.

– О мужчинах, – поправила Рони, и даже Лиша подавила смешок.

– Хватит, хохотушки, – сказала Лиша, легко восстановив менторский тон. – Мальчиков и метки обсудим позже. Сегодня у нас есть дело. – Она указала на операционную, недавно построенную в дальнем конце двора. – Сейчас начнут прибывать травницы, помогите им разместиться.

Кивнув, девушки умчались.

– Мои новые-старые подмастерья? – переспросила Лиша.

– Пока тебе не надоест их болтовня, – сказала Джизелл. – В Лощине они научатся гораздо большему, чем в Энджирсе.

– И спросят с них больше, – кивнула Лиша. – Мы, Джизелл, часто не можем позволить себе роскошь прибрать в лечебнице. Скоро они будут резать и штопать людей там, где те свалятся, – только бы доставить живыми.

– Мир так или иначе катится к войне. Травницы больше не могут оставаться за стенами. – Джизелл положила руку Лише на плечо. – Но если кому и наставлять их, то лучше тебе. Я горжусь тобой, девочка.

– Спасибо, – сказала Лиша.

– Сколько недель прошло с последнего кровотечения?

У Лиши замерло сердце. Слова застряли в горле, и она застыла, широко распахнув глаза. Джизелл взглянула искоса:

– Не надо так удивляться. Не ты одна училась у госпожи Бруны.

Со всех концов графства Лощина по меченой дороге прибывали травницы. Некоторые шли пешком из лечебницы, стоявшей всего лишь в миле, у Кладбища Подземников. Другие приезжали в каретах, посланных забрать их из пограничных баронств и прочих округов по пути. Был даже кое-кто из не поглощенных графством поселений беженцев.

– Разбойницы, – сказала Уонда, когда они поприветствовали нескольких тощих женщин с тяжелым взглядом.

– Хватит болтать, Уонда Лесоруб, – одернула ее Лиша. – Здесь сбор. Все эти женщины поклялись спасать людей, и ты отнесешься к ним с уважением. Тебе ясно?

Уонда чуть сверкнула глазами, и Лиша на миг убоялась, что перегнула палку. Но девушка с усилием сглотнула и кивнула:

– Да, госпожа. Я не хотела оскорбить.

– Я знаю, моя дорогая Уонда, – сказала Лиша. – Но ты не должна забывать о настоящих врагах из Недр. Их нападение в новолуние было немногим больше обманного маневра, а они нас едва не уничтожили, хотя в Лощине находились Арлен и Ренна.

Уонда сжала кулаки:

– Он вернется, госпожа.

– Этого мы не знаем. И если да, он сам тебе скажет, что нам лучше заручиться поддержкой всех, кого найдем.

– Да, госпожа, – отозвалась Уонда. – И все-таки хорошо бы вы разрешили мне спрятать серебро.

Лиша помотала головой, пересчитывая женщин, уже прибывших и тех, что еще шли по дороге. Вереница карет растянулась настолько, что новых уже не было видно, и все травницы подходили к дому пешком.

Аманвах и Сиквах появились последними. Они оставили Рожера ждать с мужчинами во дворе, а сами проследовали за Лишей и Джизелл в зал. При виде красиек, остановившихся за ними на пороге, женщины загалдели громче.

Лиша глубоко вздохнула. Джизелл успокаивающе сжала ее плечо, и она шагнула на середину зала. Гул мгновенно стих.

Лиша сделала полный круг, стараясь хоть на миг заглянуть в глаза каждой. Без малого двести женщин подались вперед в ожидании слов меточной ведьмы.

Явилось слишком мало. По докладам учетчиков, графство Лощина и его окрестности разбухли и вмещали почти пятьдесят тысяч душ населения. Немногочисленных даже до нынешних тяжелых времен, многих травниц, бежавших от красийского нашествия, схватили или убили в пути, а иные пали жертвой разрушений в новолуние.

Настоящих травниц было меньше половины. Лиша знала многих по переписке и собеседованиям, имевшим место, когда те впервые попали в Лощину. Некоторые действительно владели знаниями старого мира, но остальные оказались возвеличенными повивальными бабками, способными извлечь младенца из материнского чрева и приготовить пару-тройку нехитрых снадобий. Читать умели немногие, а рисовать метки – почти никто, даже Джизелл.

Прочие были подмастерьями. Одни – совсем девчонки, другие – постарше: женщины, набранные в лечебницы, когда начали множиться раненые, и умевшие, вероятно, разве что вскипятить воду и принести чистое белье.

«Все вы теперь травницы», – подумала Лиша.

– Спасибо всем, что пришли, – четко и громко произнесла она. – Многие проделали долгий путь, и я приветствую вас в первую очередь. Такого сбора в Лощине не было со времен молодости моей наставницы госпожи Бруны.

Многие женщины кивнули. Все знали Бруну – легендарную травницу, дожившую до ста двадцати лет, пока ее не унес мор.

– Ремесло травниц распространилось повсеместно, – продолжила Лиша. – После Возвращения оно стало единственным способом объединить секреты старого мира и вернуть что-то из утраченного в пожарах, когда демоны сожгли крупные библиотеки. Мы должны снова работать сообща. Нас слишком мало, и нужно слишком многим поделиться, если мы хотим пережить грядущие новолуния. Мы должны набирать новых учеников так же усердно, как это делают лесорубы, и упражняться вместе, как они же. Мои подмастерья скопировали мои книги по химии и знахарству – все вы разъедетесь по домам со своими экземплярами. И с нынешнего дня в этой операционной будут регулярно проводиться занятия по всему, что возможно, – от знахарства и меточного ремесла до анатомии демонов. Вы узнаете даже некоторые секреты огня, потому что учить буду я. Для других, – она оглянулась на Джизелл и Аманвах, – я тоже буду ученицей.

– Эй, ты что такое говоришь – брать уроки у красийской ведьмы? – дерзнула крикнуть одна старуха.

Многие одобрительно зашумели. Слишком многие.

Лиша посмотрела на Аманвах, но юная принцесса, как ни была горда, осталась невозмутимой и не попалась на крючок. Лиша хлопнула в ладоши, и подмастерья внесли на носилках раненого лесоруба. Ему дали сонное зелье, и девушки крякнули, переправляя неподвижную тушу на операционный стол.

– Это Макон ам’Сад из баронства Новый Райзон, – сказала Лиша и отвела до пояса покрывавшую его белую простыню, обнажив черные и лиловые кровоподтеки вокруг аккуратных стежков, протянувшихся по животу. – Его ранили три ночи назад, когда он расчищал участок под великую метку. Я резала и штопала его восемь часов. Очевидцы есть?

Руки подняли шесть травниц и два десятка учениц. Но Лиша наставила палец на возмущавшуюся старуху:

– Травница Алса, если не ошибаюсь?

– Да, – с подозрением отозвалась та.

Она была из травниц-беженок, явилась с хутора, снявшегося в числе многих с места из-за красийского вторжения. Многие мигранты действительно занялись бандитизмом, но их отчаяние нельзя назвать беспричинным.

– Не будешь ли так добра подойти и осмотреть рану?

Травница с ворчанием оперлась на палку и встала. Рони метнулась помочь, но Алса раздраженно отмахнулась, и девушка благоразумно удержалась на расстоянии, а старуха зашаркала к операционному столу.

Несмотря на внешнюю грубость, травница Алса, похоже, знала свое дело и ощупала рану Макона уверенно, но осторожно. Сдавив шов, она потерла большим и указательным пальцами под носом, принюхалась.

– Ты молодец, девочка, – сказала она наконец. – Мальчишке повезло, что жив. Только я не понимаю, при чем тут выдача наших секретов пустынным крысам. – Она оскорбительно указала палкой на Аманвах.

Юная дама’тинг бросила на палку взгляд, но сохранила спокойствие.

– Повезло, что жив, – эхом отозвалась Лиша. – Даже при этом пройдут месяцы, прежде чем Макон сможет ходить и справлять нужду без боли и крови. Он проведет недели на жидкой пище и, может быть, никогда не сможет ни сражаться, ни заниматься тяжелым трудом.

Она подала знак Аманвах, и дама’тинг шагнула вперед, стараясь держаться подальше от Алсы. Достала кривой серебряный нож.

– Эй, что ты делаешь? – подалась вперед Алса, готовая ударить палкой.

Лиша остановила ее, простерев руку:

– Молю потерпеть, госпожа.

Алса недоуменно уставилась на нее, но не пошевелилась, когда Аманвах умело рассекла аккуратные Лишины швы, выдернула и отбросила нитки. Она протянула руку, и Сиквах, вложив в нее тонкую кисточку из конского волоса, приготовила фарфоровую чернильницу.

Грудь и живот Макона недавно выбрили, оставив для Аманвах чистую, гладкую кожу. Аманвах окунула кисточку, убрала лишние чернила о край пузырька и нарисовала вокруг раны четкие метки. Она работала уверенно и быстро, но все-таки потратила несколько минут. Когда закончила, шов оказался окружен двумя концентрическими овалами меток.

Из мешочка с хора она извлекла кость демона, похожую на кусок древесного угля. Медленно провела им над раной, и метки мгновенно засветились. Сначала тускло, затем ярче. Овалы начали вращаться в противоположных направлениях, а метки все разгорались, пока стоявшим поблизости травницам не пришлось прикрыть глаза.

Через несколько секунд свет померк, и Аманвах отряхнула руки от рассыпавшейся в пыль кости. Сиквах снова выступила вперед, на сей раз с чашей горячей воды и полотенцем. Аманвах стерла запекшуюся кровь и чернильные метки, после чего отступила.

По залу пронеслись ахи и охи. Все увидели, что кожа Макона из черной и лиловой стала бледно-розовой, а рана исчезла.

Алса протолкнулась мимо Лиши, желая осмотреть воина. Она провела рукой по гладкой плоти, нажимая, сдавливая и пощипывая. Наконец взглянула на Аманвах:

– Это невозможно.

– Милостью Эверама возможно все, госпожа, – ответила Аманвах.

Она обратилась к собранию:

– Я Аманвах, первая жена Рожера асу Джессума ам’Тракта ам’Лощины. Да, мы красийки, но вместе с сестрой-женой принадлежим теперь к племени Лощина. Ваши воины – наши воины, и независимо от того, кто именно борется с алагай, все находятся под опекой дама’тинг. При помощи магии хора можно спасти многих умирающих, а многих калек – вернуть в строй. Сегодня ночью Макон ам’Сад снова поднимет копье, вместе с братьями защищая графство Лощина.

Она повернулась и посмотрела травнице Алсе в глаза:

– Если позволишь, я научу этому и тебя.

Со двора Рожер разбирал не многое из сказанного на сборе, но искушенным слухом улавливал тон, особенно Лишин. Он не один час учил ее господству над залом, которого добивались жонглеры. Лиша хорошо усвоила уроки, особенно имея перед глазами пример графа, а тот выступал мастерски. Тамос умел говорить обычным голосом, так что ближайшее окружение слышало, а посторонние – нет; его же шепот громко и разборчиво разносился по всему залу. Приученные повелевать с рождения, королевские особы Форта Энджирс могли посрамить актерскую труппу. Поскольку повиновение подразумевалось само собой, они были вольны говорить мягко и добродушно, пока не вынуждались к обратному, но и тогда держались с достоинством.

Рожер лично убедился, как быстро сей дружеский тон уподобляется хлысту. Тончайшее изменение интонации, при котором не терялось ни капли учтивости, могло без всякого оскорбления выразить неудовольствие и дать присутствующим понять, какого поведения ждет вождь.

Сейчас в зале так же звенел голос Лиши. Вежливо. Уважительно. И крайне сдержанно.

Из нее выйдет блестящая графиня, когда они с Тамосом перестанут шпилиться по углам и объявят о неизбежной помолвке. Он надеялся, что это произойдет скоро. Если кто-то на свете и заслуживал толики счастья, то это была Лиша Свиток. Ночь, даже Арлен нашел жену, а он был безумнее бешеного мустанга.

В зале воцарилась тишина, и Рожер увидел пульсирующие огни, сопровождающие демонстрацию Аманвах. Когда все закончилось, голос его дживах ка возобладал над собранием и загремел могучим заклинанием.

Аманвах не нуждалась в наставлениях Рожера. Даже простые красийцы могли потягаться с энджирсским королевским двором в мастерстве драматических выступлений, и если Тамоса воспитали принцем герцогства, то первую жену Рожера – принцессой мира. Она завершила речь с такой бесповоротной окончательностью, что Рожер стал ждать скорого выхода целительниц, но сбор растянулся еще на часы в дебатах о форме, которую примет новая гильдия травниц Лиши. То, что Лиша возглавит оную, никто не оспаривал, но в отношении прочего женщинам было что сказать.

Ожидание не тяготило Рожера, и он рассеянно наигрывал на скрипке новые мелодии, а в голове роились мысли о Кендалл. О ее запахе, таланте, красоте. О ее поцелуях.

Прошло всего несколько часов, а третья жена уже казалась сном.

«Но нет же, – подумал он. – Это и вправду случилось. Завтра Аманвах собирается посетить мать Кендалл, и Недра разверзнутся».

Нервы натянулись, как струны, и Рожер сыграл колыбельную, которую пела ему матушка, желая успокоить.

«Вряд ли тебя вытурят из города, – сказал он себе. – Ты скрипач-колдун Меченого и нужен Лощине».

Но он уже подарил ей «Песнь о Лунном Ущербе». Так ли уж нужен еще?

«Надо переговорить с Лишей, – сообразил он. – Она поймет, что делать. Она умеет постоять за себя, если возникает скандал».

Он глубоко вздохнул, когда собрание наконец закончилось и женщины начали выходить. Его жены, не тратя зря времени, направились к нему. Не обращая внимания на сверлящие взгляды, они шагали в исполненной достоинства спешке, и вот уже обе благополучно разместились в пестрой карете.

– Уезжаем быстрее, – сказала Аманвах. – Хоть я и согласилась научить этих женщин лечению хора, у меня нет желания терпеть их взгляды дольше, чем нужно. Как будто я живой упрек им за глупое и трусливое бегство от сил моего блистательного отца.

– Это одна точка зрения, – заметил Рожер. – Вряд ли они согласятся с тобой после пожаров и убийств, от которых сбежали.

– Всякое учение чревато синяками и ссадинами, муж, – возразила Аманвах. – Они все поймут, когда отец поведет их к победе в Шарак Ка.

Рожер не стал спорить.

– С такими речами ты останешься здесь без друзей.

Аманвах испепелила его взором:

– Я не дура, муж мой.

Рожер вычурно поклонился.

– Прости, дживах ка. У меня этого и в мыслях не было.

Он подумал, что сарказм выйдет ему боком, но Аманвах, как многие королевские особы, приняла раболепие за чистую монету и как должное.

– Ты прощен, муж. – Она кивнула на ступеньки кареты. Рожер так и не поднялся внутрь. – Мы едем?

– Поезжайте вперед, – сказал Рожер. – Мне надо переговорить с Лишей.

– О Кендалл, конечно, – кивнула Аманвах.

Рожер моргнул:

– …И ты не против?

Аманвах пожала плечами:

– Госпожа Свиток действовала как сестра, устраивая наш собственный брак, и говорила честно. Если ты хочешь получить от нее совет насчет контракта, это твое право.

«Совет насчет контракта, – подумал Рожер. – То есть о выкупе можно поторговаться, но свадьба неизбежна».

– А если она скажет, что выбор плох? – спросил он.

– Сестра вправе выразить подобное беспокойство. – Аманвах холодно взглянула на Рожера. – Но лучше бы ей высказаться обоснованно, не как иные землепашцы-ханжи.

Рожер сглотнул, но кивнул. Он закрыл дверцу и отступил, а Аманвах позвонила в колокольчик, и возница взял курс на харчевню Шамавах.

Травницы же кто возвращался в личные экипажи, кто уходил по дороге группами, оживленно переговариваясь и прижимая к себе врученные Лишей книги.

– Я слишком стара, чтобы снова идти в подмастерья, – говорила одна карга, когда Рожер приблизился. От нее исходил сухой и затхлый запах курений и чая.

– Вздор, – возразила Лиша.

– Я уж не та, что прежде, – твердила карга, как будто не слыша. – Не могу таскаться сюда и обратно.

– Я организую занятия в твоем баронстве, – сказала Лиша. – У меня есть подмастерья, которые обучат тебя основам меточного ремесла и помогут учить твоих помощниц.

– Распотроши меня демоны, если я буду брать уроки у девчонки, которая и закровить-то не успела, – фыркнула старуха. – И у меня уж десяток лет не было подмастерьев. Я отошла от дел еще до прихода красийцев.

Взгляд Лиши посуровел.

– Нынешние времена мрачны для всех, травница, но ты и учиться будешь, и подмастерьев наберешь. Графство Лощина не поступится ни одной жизнью из-за того, что ты слишком упряма и не желаешь изменить привычки.

Глаза женщины округлились, но она благоразумно не стала спорить. Лиша же увидела Рожера и повернулась к нему, отослав строптивую травницу величаво, как мать-герцогиня.

– Ты разве не уезжаешь с женами? – спросила Лиша.

– Надо поговорить, – сказал Рожер. Голос у него был тоже натренирован, и тон показал, что дело серьезно.

Лиша выдохнула и чуть содрогнулась в конце.

– Мне тоже, Рожер. Мама заморочила мне голову.

– Создатель, и что с того? – улыбнулся тот. – Это же происходит только в дни, когда встает солнце.

Лиша выдала нервный смешок, и Рожер задался вопросом, что ее так встревожило. Она знаком велела Дарси с Уондой раздавать книги и прощаться с гостями, сама же с Рожером вернулась в дом.

И застала там Ренну Тюк.

– Как раз вовремя, – одобрила Ренна. – Я уж подумала, что прожду всю ночь, пока вы закончите.

Лиша уперла руки в боки. Теперь она быстро уставала, а пререкание сразу со всеми упрямицами Лощины истощили ее силы и терпение. Не опустел лишь мочевой пузырь, готовый лопнуть. Она была не в настроении общаться с Ренной и выносить ее высокомерие.

– Я, может быть, подстроилась бы под тебя, Ренна Тюк, если бы ты уведомила о своем приходе, а не вламывалась в мой дом. – «Может быть» она подчеркнула.

– Извиняй, что не уважила твои метки, – сказала Ренна. – Не хотела, чтобы меня засекли.

– А почему нет? – вопросила Лиша. – Ты одна внушала людям надежду, когда Арлен исчез, а потом раз – и сама пропала на недели. В каких Недрах тебя носило?

Ренна скрестила руки:

– Занята была.

Лиша дала ей время развить тему, но Ренна только сверлила ее взглядом, провоцируя надавить.

– Ладно, – сказал Рожер, встав между ними. – Все порядком заматерели. Может, перестанем мериться крутостью и присядем? – Он сунул руку в свой пестрый мешок с чудесами и вынул маленькую глиняную фляжку. – У меня есть кузи – для разрядки обстановки.

– Ночь, ну конечно, нам только это и нужно. – Кое-какие худшие в жизни решения Лиша приняла на хмельную голову. – Пожалуйста, сядьте. Я поставлю чай.

Но Ренна уже и взяла фляжку, и приложилась, и успела плотно ее закупорить. Лиша подумала, что после такого глотка она изрыгнет пламя, но Ренна только кашлянула и протянула сосуд Рожеру.

– Создатель, мне этого не хватало.

Лиша поставила на огонь чайник и собрала на поднос чашки и блюдца, морщась от пульсирующей головной боли, но та не могла сравниться с чувством переполненности внизу. Она глянула в сторону уборной, но побоялась пропустить хоть слово. Как Арлен, Ренна была склонна исчезать, если от нее хоть на секунду отводили взгляд.

– Рад, что ты здесь, – говорил Рожер, когда Лиша присоединилась к ним в гостиной. – Ты не появилась в новолуние, и мы все испугались худшего. Чудом выжили без тебя.

– Мозговики не приходили в Лощину на прошлый Ущерб, – сказала Ренна. – У них было другое дело.

– Какое дело? – осведомилась Лиша. – Хватит кривляний. Где ты была? Где Арлен?

– Не рассчитывай нас увидеть после сегодняшнего. Лощине нужно справляться самостоятельно. Мозговые демоны пришли из-за нас. Мы притянули их.

Лиша долго смотрела на нее. Это, конечно, объясняло исчезновение Арлена. Если бы он привлекал внимание мозговых демонов к Лощине, то действительно постарался бы убраться как можно дальше.

– Почему?

– Мозговые демоны относятся к этой истории с Избавителем серьезно, как рачители, – ответила Ренна. – Боятся до усрачки. Они называют нас объединителями – настолько сильными, притягивающими последователей. Они не успокоятся, пока не разберутся с нами, а вы не готовы стать предметом внимания таких демонов. Вам нужно время, чтобы заполнить Лощину.

– Значит, Арлен убил Ахмана и скрылся? – вскинулась Лиша. – Что помешает им приняться теперь за Тамоса?

Ренна отмахнулась с таким презрением, что Лиша обиделась за любовника.

– Граф не заслуживает внимания мозговиков, если только не научится метать из задницы молнии. – Она со значением взглянула на них обоих. – С другой стороны, вам следует быть осторожными. Мозговикам известно, кто вы такие. Ударят по вам, если представится возможность.

Лиша похолодела. Рожера словно оглушили.

– Откуда ты знаешь?

Ренна открыла рот, но Рожер ответил за нее:

– Она права. Я видел сам в новолуние. Вышел за метки, и все демоны в поле разом повернулись ко мне. Возникло чувство, будто на груди у меня – пылающая мишень.

Лиша представила картину: сотни холодных глаз подземников обращаются к ней и беззащитной жизни внутри ее. Ребенок был вряд ли больше согнутого мизинца, но она могла поклясться, что он брыкается. Мочевой пузырь взывал об опорожнении, но она свела бедра и проигнорировала позывы.

– Получается, ты оставишь Лощину на милость демонов и уйдешь… чтобы – что? Беззаботно провести медовый месяц?

– Подземники не ведают милости, травница, – ответила Ренна. – Ты в первую очередь должна это знать. Не говори, что мне все равно. Жители Лощины были добры ко мне, как никто. То, что меня здесь нет, не означает, что я не воюю за них каждую проклятущую ночь.

– Тогда зачем ты вернулась? – спросил Рожер. – Сообщить, что больше не появишься?

– Точно, – кивнула Ренна. – Это мой долг. Вы вправе знать, что помощь не придет.

– Могла бы обойтись запиской, – сказала Лиша.

– Писать не умею. Не все вырастают при богатом папуле, не у всех есть время выучить буквы. Наверно, у тебя есть вопросы – так спрашивай быстро.

Лиша закрыла глаза, дыша глубоко. Ренна умела взбесить ее так, что мысли разбегались. Она могла спросить напрямик, жив ли Арлен, но в этом не было смысла. Она ни секунды не верила, что Ренна была бы настолько спокойна, окажись это не так.

– Скажи мне только одно, – проговорила Лиша.

Ренна скрестила руки, но обратилась в слух.

– Арлен убил Ахмана? – Рука Лиши потянулась к животу, словно стремилась защитить дитя от ответа.

– Он тоже не вернется, – вот и все, что сказала Ренна. – Постоять за себя придется не только в Лощине.

– Это не ответ.

– Я сказала: спрашивай. И не обещала ответить.

Невыносимая женщина. Лиша рассматривала ее.

– Почему у вас с Арленом есть сила днем, когда у остальных – нет?

– Мм? – переспросила Ренна.

– В графском тронном зале ты победила Энкидо, – пояснила Лиша. – Удар должен был обездвижить тебя, но ты оттеснила его и послала в полет. Никакая женщина с твоим сложением не совершит подобного без магии, но день был в разгаре. Как это вышло? Это же нечто большее, чем воронцовые метки?

Ренна помедлила, тщательно подбирая слова. Заминка ответила на второй вопрос Лиши, если не на первый.

Но едва та открыла рот, дверь распахнулась.

– Госпожа Лиша! – крикнула Уонда.

Лиша только на миг отвернулась от Ренны, но, когда взглянула снова, женщина испарилась.

– Создатель! – воскликнул Рожер, вскочив на ноги, когда тоже обнаружил пропажу.

В следующую секунду Уонда ворвалась в комнату:

– Госпожа Лиша! – Глаза у нее были дикие и полные ужаса. – Идемте скорее!

– Что стряслось?

– Красийцы, – сказала Уонда. – Красийцы напали на Лактон. Лесорубы встретили на дороге беженцев. Они приведут их, как смогут, но есть раненые, а многие так и остаются в открытой ночи.

– Ночь, – пробормотал Рожер.

– Будь оно проклято! – процедила Лиша. – Пошли гонцов перехватить травниц, пусть идут к нам в лечебницу. Лесорубы объявят сбор, и я хочу, чтобы с ними пошли добровольцы. Вы с Дарси отправляйтесь с Гаредом.

Уонда кивнула и вылетела за дверь. Лиша ощутила слабый ветерок и оглянулась. По полу стлался туман – мигом раньше едва ли заметный, но сейчас он сгущался, разрастался, уплотнялся.

И перед ними вновь выросла Ренна. Лиша должна была опешить, глядя, как она растворяется и заново формируется по примеру Арлена, но почему-то не удивилась. Появились дела поважнее.

– Ты сказала, что Лощине придется самой за себя постоять, – проговорила она. – К лактонцам это тоже относится?

– Я не чудовище, – сказала Ренна. – Каждую секунду, которую мы тратим на болтовню, я не разыскиваю оставшихся на дороге. Скорее высылай лесорубов. До прибытия помощи я присмотрю за теми, кто дальше всех.

– Да хранит тебя Создатель, – кивнула Лиша.

– И тебя, – отозвалась Ренна, растворяясь у нее на глазах.

Рожер и Лиша долго простояли молча и дружно нарушили тишину:

– Мне надо в уборную.

Глава 13 Нечистое мясо

333 П. В., зима

Раздался громкий звук, и зрение Ренны исказилось, расстроившись полностью, как будто глаза раскололись на миллионы мельчайших частиц.

В промежуточном состоянии человеческие чувства не играли роли. Имело значение только одно – ощущение магии в ее бесконечных струениях. В доме Лиши она чувствовала, как метки исподволь притягивают ее существо. Воспринимала демоновы кости в кармане фартука хозяйки. Дом травницы стоял не на великой метке Лощины, но Ренна ощущала ее контуры так же осязаемо, как стену, если провести по ней рукой. Энергия была как маяк, Тяга – подобна смерчу, грозившему Втянуть ее и высосать досуха.

Взамен она обратилась чувствами наружу, ища пути в Недра. Во дворе их было много; все окружались сетями меток, как водяное колесо Ферда Мельника в Тиббетс-Бруке.

Лишины сети, как и сама травница, притягивали мощно, но были достаточно просты, чтобы, познав их силу, оказать сопротивление. Ренна скользнула в одну и нырнула глубоко вниз.

Она тотчас услыхала зов Недр. На поверхности он звучал издалека, как будто Бени стучит по кастрюле, созывая их с поля на завтрак. Но едва она соприкоснулась с тропой, звук окутал ее прекрасной песнью, исполненной завета безграничной мощи и бессмертия.

Впрочем, как ни была красива песнь, Ренна знала, что говорит она полуправду. Когда в новолуние демоны атаковали Лощину, она пропустила сквозь себя магию, отражая их атаки, и даже того небольшого глотка хватило, чтобы чуть не пожрать ее. Недра неимоверно сильны – источник всей мировой магии. Ее же личная магия, поставившая Ренну в число сильнейших людей на свете, была подобна свече, воздетой к солнцу. Она и правда могла стать частью Недр, но только если бы отвергла надежду сохранить что-нибудь от себя, каплей дождя упав в огромное озеро.

Она проникла глубоко, насколько осмелилась, зная, что зов только усилится; затем обратила ощущения вовне, нащупывая пути на поверхность. Они разбегались во все стороны, широкие и узкие; одни достигали земли поблизости, другие растягивались на мили, прежде чем выйти наружу.

Она нарочно не оставила следа на тропе, которой пришла, но тот все равно отпечатался – знакомый, как запах собственного пота. Она устремилась по нему, и мили мгновенно потекли мимо. Ренна материализовалась на юге Лощины и, возобновив поиск, нашла следующий ход для путешествия обратно.

Преодолев сотни миль за четыре быстрых прыжка, она стремительно сгустилась в башне.

– Эй, есть кто-нибудь?

Когда ответа не последовало, она скрипнула зубами, протопотала к двери и распахнула ее пинком. Арлен с Джардиром были во дворе – проверяли метки, державшие пленника.

– Рен? – спросил Арлен.

Они с Джардиром оба увидели ее ауру и оставили свое занятие, полностью на нее переключившись.

– Сыновья Недр опять взялись за свое! – крикнула Ренна.

– Что… – начал Арлен.

– Красийцы захватили Доктаун, – оборвала его Ренна, гневно махнув рукой в сторону Джардира. – Наступают на хутора, пока мы тут говорим. Убивают, жгут и гонят народ из домов.

– Не пока мы тут говорим, – возразил Джардир. – Мои люди не ведут Шарак Сан ночью.

– Как будто это что-то меняет для тех, кого вы бросили на растерзание демонам! – выкрикнул Арлен. – Ты знал об этом?

Джардир хладнокровно кивнул:

– Мы уже несколько месяцев как решили атаковать Доктаун на первый снег, хотя я не ожидал, что это произойдет без меня.

Арлен прыжком преодолел расстояние между ними. Джардир потянулся за копьем, но Арлен отшвырнул оружие через двор и впечатал Джардира в златодрево. Ствол был пяти футов толщиной, но Ренна услышала, как дерево треснуло от удара.

Арлен занес кулак, засиявший, когда он Втянул магию в ударные метки на костяшках.

– Людские жизни для тебя ничто?!

Джардир без страха взглянул на кулак:

– Давай, Пар’чин. Бей. Убей меня. Пусть твой замысел провалится. Потому что, отказавшись, ты признаешь мою правоту.

– Как это? – ошеломленно уставился на него Арлен.

Извернувшись, Джардир вырвался и открытой ладонью так сильно ударил Арлена в грудь, что тот отлетел на несколько футов. Ответный его взгляд был ужасен.

«Наконец-то Арлен чуток приструнил этого сына Недр», – подумала Ренна, ухмыляясь.

Джардир держался невозмутимо, отряхиваясь и разглаживая одежду.

– Ты прав, Пар’чин. По моему приказу умирают землепашцы и, несомненно, не один шарум. Но ты ошибаешься, если считаешь, что их жизни ничего для меня не значат. Чем больше народа гибнет, тем меньше будет участвовать в Шарак Ка, а нас уже превосходят числом.

– И все-таки ты бессмысленно… – начал Арлен.

– Не бессмысленно. – Голос Джардира был возмутительно спокоен. Правотой светилась даже его аура. – Земплепашцы слабы, Пар’чин. Ты знаешь, что я прав. Слабые и разобщенные, как пшеничные колоски. Шарак Сан – серп, благодаря которому созреет лучший урожай. Новым поколением станут копья, готовые сразиться в Шарак Ка. Потерянные жизни – наша расплата за единство, ибо в единстве сила и спасение Ала.

Арлен плюнул в него.

– Спесивая сволочь, ты этого не знаешь!

– А ты не знаешь, что именно я подтолкну тебя к победе в Недрах. – Джардир без комментариев утерся, хотя было видно, что его терпение истощалось. – Однако ты принес меня сюда и вылечил мои раны, несмотря на то что я сделал. На то, что я делаю. Потому часть тебя знает: на кону стоит больше, чем несколько жизней. Это будущее человеческой расы, и мы должны использовать каждое преимущество.

– Какое преимущество в насилии, убийствах и поджогах? – осведомился Арлен. – Заставить народ поклониться другому Создателю? Как это сделает нас сильнее? Народ Лощины не слабее твоих шарумов, и мне не понадобилось уничтожать дома и семьи, чтобы привести их к успеху.

– Потому что за тебя это сделала Най, – сказал Джардир. – Я знаю историю твоего появления: ты прибыл аккурат перед тем, как алагай навсегда покончили бы с племенем, – то же самое сделал однажды я для шарахов.

– Жители Лощины были только началом, – ответил Арлен. – С тех пор к лесорубам примкнули тысячи…

– …бежавших от моих войск, – подхватил Джардир. – Сколько чинов взялось бы за копья, не лиши я их иллюзии безопасности? В нашу первую встречу ты сказал, что многие ваши мужчины не поднимают руку на алагай, даже когда их близким грозит опасность.

Он прищурился, читая что-то в ауре Арлена. Ренна взглянула на мужа, но ничего, в отличие от них, не поняла.

Пока.

– Твой родной отец, – кивнул Джардир, разобравшись, – покрыл себя позором, глядя, как алагай забирают вас с матерью.

Ренна, быть может, не умела глубоко заглядывать в души, но даже от нее не укрылись унижение и гнев, омывшие ауру Арлена.

Но кое-что присутствовало и в ауре Джардира. Гордость. Уважение. Обостренными ночью чувствами она увидела, как его кадык напрягается от нахлынувших эмоций по мере Познания Арлена.

– Это ты ее спас. Едва созревший для шараджа, ты вышел в поле как готовый шарум.

– Я не созрел, – сказал Арлен. – Все равно ее потерял, просто не так быстро.

– Ты сожалеешь, что ради нее встал на пути Най?

– Ни секунды.

– Это и значит быть Шар’Дама Ка, – отозвался Джардир. – Принимать тяжелые решения, на которые не способны другие. Слабых, как твой отец, необходимо оттолкнуть, чтобы явились сильные.

– Джеф Тюк не был слаб, – вмешалась Ренна, привлекая внимание обоих. – В ту ночь он усвоил урок, пусть даже за пятнадцать лет до испытания. Когда на дворе у него оказалась я, окровавленная и с демонами на хвосте, он дал им бой. Спас мне жизнь. Ты этого не сделал, красиец. Сейчас Тиббетс-Брук стоит прочно, и для этого не понадобилась гибель половины местных.

– Инэвера, – сказал Джардир. – Не важно, как люди приходят на Шарак Ка, – главное, чтобы пришли. – Он посмотрел на Арлена. – Ты сам сказал, Пар’чин, что отныне мы выше таких вещей. Нападение на Доктаун – план Аббана, и Эверам рассудит, кто сильнее: они с Джайаном или лактонские докмейстеры.

– Напрасно я доверял этому гнусному верблюжьему вору, – проскрежетал Арлен.

Джардир усмехнулся:

– Я годами твердил себе то же самое. Аббану можно доверить только одно – быть Аббаном. Он поступает по совести лишь до тех пор, пока не оказывается выгодным обратное.

– Так и подмывает сгонять в Доктаун и дать пинка ему и твоему сыну, – заметил Арлен.

Джардир потемнел лицом:

– Давай, Пар’чин, и нашему договору конец. Сделаешь это – и я вернусь на Трон черепов, а ты займешься своим безумным планом.

Арлен поджал губы, и оба напряглись, готовые немедленно возобновить поединок. Они постояли так, затем Арлен покачал головой:

– Там будет видно. Пока же нам с Рен надо взглянуть на людей, которых ты выставил в открытую ночь.

– Это не… – начал Джардир.

– Заткнись! – взревел Арлен так яростно, что Ахман даже дрогнул. – Это ночь, и я не желаю видеть, как наши братья и сестры переживают ее одни!

Джардир кивнул:

– Конечно, в этом нет чести. Я позову Шанвах с Шанджатом, и мы…

– Останетесь здесь, подери вас демоны, и будете стеречь пленника, – отрезал Арлен.

– Мы тебе не слуги, Пар’чин, чтобы охранять тюрьму.

– Это не обычная тюрьма. Ты знаешь, кого мы там держим.

Джардир напрягся:

– Алагай Ка.

Арлен отрывисто кивнул:

– Если я вернусь и застану здесь меньше трех человек охраны, наш договор и правда будет расторгнут.

Джардир поклонился:

– Не показывайтесь на виду. Спасайте в ночи ваш народ, но Дневная война больше не наше дело.

Арлен нахмурился, но кивнул, повернулся и протянул руку Ренне. Она взялась за нее, прижалась к нему, и оба растаяли, слившись, как при всяком единении плоти. Вместе они соскользнули вниз по тропе.

Вкатившись обратно в башню, Ренна неуклюже соткалась в нескольких дюймах от пола. От еженощных Втягиваний и странствий у нее кружилась голова, запасы магии истощались, нутро слабело и пылало от проведенной сквозь него энергии.

Из-за внезапного падения подвернулась лодыжка, и Ренна споткнулась, но кто-то поймал ее, не дав упасть. Она напряглась, готовая к бою.

– Спокойно, сестра, – сказала Шанвах. – Это всего лишь я.

Ренна встряхнула головой, встала твердо и отпрянула в сторону.

– С каких пор я тебе сестра?

– С тех, когда мы пролили кровь в усыпальнице Каджи, – ответила Шанвах. – Теперь мы сестры по копью.

Лодыжка болезненно пульсировала. Ренна попробовала ее вылечить, но обнаружила, что не в силах. Она попыталась Втянуть магию, но все ее тело как будто объяло пламенем. Пусть уж лучше лодыжка болит.

Ренна взглянула на горизонт. Небо светлело, но до рассвета еще оставался час. Надо бы успеть поесть, иначе днем от нее не будет толку.

– Сестры только до рассвета, а потом мы опять станем врагами?

Шанвах пожала плечами:

– Если Шар’Дама Ка прикажет, то я сражусь с тобой, Ренна вах Харл, но не по своей воле. Я вижу в тебе и Пар’чине честь и думаю, что Эверам имеет на нас виды.

– Хотела бы я, чтобы было так просто, – откликнулась Ренна.

– Оно и просто, и нет, – сказала Шанвах. – На Ала ничто не просто, иначе было бы как на Небесах. Эверам не раскрывает своего плана, но мы знаем, что Он действует.

– Ага, – бросила Ренна, хотя ничуть не согласилась. Она транжирила время, нужное для охоты, особенно при больной лодыжке. Ренна извлекла нож. – Пойду чуток поохочусь. Восстановлю силы.

– Я с тобой, – кивнула Шанвах.

– Хрен тебе! – огрызнулась Ренна.

– Ты устала, сестра, – уперлась та. – Вдвоем безопаснее.

Ренна помотала головой:

– Мне не нужна нянька. Ты только обузой будешь.

– Но мы…

В ауре Шанвах расцвела неподдельная обида, и Ренну это разозлило.

– Что – мы? Сестры по копью? Ты думаешь, мать-перемать, для меня это что-нибудь значит, после того как я неделю спасала людей, которых вы, пустынные крысы, выгнали в ночь?

Она схватила жилет и показала глубоко въевшиеся красные пятна.

– Я вся в крови невинных из-за твоего Шар’Дама Ка, Шанвах. Здесь, в проклятой ночи. Так что прости, если мне неохота, чтобы ты дышала мне в спину.

Резко развернувшись и больше ни слова не сказав, она устремилась в ночь.

Ближе к рассвету Ренна наконец увидела свою цель. Их пятерка уже опустошила окрестности башни, а когда она углубилась дальше, многие демоны успели скользнуть в объятия Недр, укрывавшие их от солнца.

Этого подземника она выслеживала несколько минут и заметила весьма вовремя. Полевой демон отступил в густую траву на тот краткий миг, когда начнет дематериализоваться и станет уязвим. Низшие трутни были не способны исчезать быстро, как элита – или сама Ренна, – и в трансе рассеяния могли с тем же успехом спать, как обороняться.

Увидев, что мышцы демона расслабились, едва тот впал в прострацию, она прыгнула ему на спину, обхватила корпус руками и ногами и повалилась навзничь сама. Демон беспомощно забился, когда она вонзила нож ему в грудь и резким движением распорола брюхо, обнажая потроха.

Над горизонтом забрезжил свет, плоть подземника начала дымиться и шкворчать. В отчаянии Ренна погрузила руки в зияющую рану, выдирая все подряд и заталкивая в рот, пока не сожгло солнце.

В течение нескольких острых минут она неряшливо пожирала плоть демона, а затем вспыхнула искра – то загорелся стекавший по подбородку ихор. Ренна оторопело вскрикнула.

В воздухе свистнуло, и сверкающий наконечник срезал траву, как коса. Шанвах изготовила копье к бою. Но замерла при виде трупа демона.

Она немедленно отскочила и отвесила глубокий поклон:

– Прости, сестра, что не учла твое требование, но я беспокоилась. Когда же ты вскрикнула, я решила… – Она подняла взгляд. – Но нет, конечно. Ты Ренна вах Харл, и никакому демону не выстоять против…

Ее аура скрылась в лучах восходящего солнца, но глаза Шанвах сказали Ренне достаточно. Она поняла.

– Шанвах, подожди, – начала Ренна, но женщина развернулась и бросилась прочь.

К тому времени, когда Ренна вернулась, все собрались во дворе, в тени башни. Шанвах стояла на коленях, уткнувшись в землю. Шанджат держал копье.

Арлен и Джардир снова были на грани схватки, на сей раз решающей.

Все взоры обратились к приблизившейся Ренне. Шанвах вскочила на ноги и указала на нее копьем:

– Она прислужница Най!

– Это невозможно, – сказал Джардир. – Мы вместе сражались с самим Алагай Ка.

– Она испорчена, – возразила Шанвах. – Избавитель, я клянусь в этом перед Эверамом моей честью и упованием на Небеса. Я собственными глазами видела, как она пожирала нечистое мясо алагай.

– Невозможно, – повторил Джардир, указывая на рассветное солнце. Все еще оставались в полутьме, но Ренна стояла полностью на свету. – Как может слуга Най торчать в лучах Эверама, если…

Но тут он резко повернулся и посмотрел на Арлена. В секунду покрыв расстояние между ними, схватил за руки и глубже проник в его ауру.

– Это правда, – прошептал Джардир. – Спаси нас Эверам, я верил тебе, а ты все это время служил Най.

– Не будь болваном, чтоб тебя перекорежило! – заорал Арлен.

– Зачем же еще тебе осквернять свое тело, как не…

Зарычав, Арлен с такой силой оттолкнул Джардира, что Шанджату пришлось отскочить в сторону. Все напряглись, предвидя поединок, но Арлен остался на месте и не собирался продолжать бой.

– У тебя есть ядра, чтобы спрашивать зачем? Ночь, ты думаешь мне этого хотелось? – Он гневно наставил на Джардира палец. – Это твоя работа, как и проклятые чернила.

– Теперь болван ты, Пар’чин, – ответил Джардир. – Я не заталкивал тебе в глотку мясо демонов.

– Нет, – рявкнул Арлен, – ты, Шанджат и другие бросили меня подыхать в пустыне, сначала избив, ограбив и попытавшись скормить демонам за то, что я имел наглость впервые за три тысячи лет победить в первую ночь алагай’шарак.

Шанвах круглыми глазами взглянула на Шанджата:

– Отец, это не может быть правдой.

Острие копья, которое Шанджат держал наготове, опустилось, и он повернулся к ней:

– Правда, дочь. Мы опозорили себя тем, что нам пришлось совершить той ночью, но Пар’чин похитил Копье Каджи, и нельзя было допустить, чтобы оно осталось у него.

– Ты выбираешь слова хуже, чем базарный хаффит, – сплюнул Арлен. – Копья не видели три тысячи лет. Его мощь принадлежит всему человечеству, и я честно принес его Джардиру, чтобы поделиться.

– Молчи, шарум! – гаркнул Джардир, не сводя взгляда с Арлена. – Ты тоже выбирай слова, Пар’чин. Ничто из сказанного не объясняет, зачем ты ел нечистое мясо.

– Неужели? Ты сам сказал, что в Анох-Сане есть нечего. Именно поэтому твои люди разорили его больше, чем мозговые демоны. Тебе было некогда церемониться. Ты просто хотел разграбить город.

– Предупреждаю, Пар’чин…

– Не отрицай, – сказал Арлен. – Быть Шар’Дама Ка означает принимать серьезные решения, да? Тогда отвечай за них.

– Я отвечаю, – ровно произнес Джардир.

– Я тоже. Я не меньше тебя хотел вызнать секреты Анох-Сана. Когда я приковылял в Рассветный оазис и пометил кожу, мне хватало еды, чтобы убраться из пустыни…

– Или вернуться в Анох-Сан, – закончил Джардир.

Арлен кивнул:

– Я пробыл там долго, исследуя. Кроме демонов, есть было нечего. Мне пришлось выживать, чтобы рассказать о том, что узнал. – Он поднял палец. – Но я оставил это место в том же виде, в каком нашел. Готов поспорить, что твои люди даже не заметили, что я там побывал. Так кто из нас больше чтит Эверама и лучше сражается с Най?

Джардир презрительно усмехнулся:

– Не говори об Эвераме и Най, Пар’чин. Ты не веришь в обоих.

– И все же вернее твоей религии, чем ты! – парировал Арлен, скрещивая руки.

– Ты поедал мясо алагай, – сказал Джардир. – Неужели ты всерьез думаешь, что оно тебя не оскверняет?

– Ну ты и лицемер! – рассмеялся Арлен. – Алагай хора управляли всей твоей жизнью, возвышением, завоеваниями – и ты говоришь мне о скверне? Как твоя извращенная логика объясняет, что кости демонов глаголят голосом Эверама?

Джардир поджал губы:

– Я и сам этому часто удивлялся, но их силу нельзя отрицать.

– Конечно нет. Ты же, мать-перемать, видишь магию. – Он указал на копье. – В Копье Каджи – начинка из кости демона. Как и в короне. Магия не зло, а подземники не пехота в какой-то вечной вселенской войне, – продолжил Арлен. – Это просто животные, как и мы. Животные, которые миллионы лет жили в глубинах Ала, купаясь в энергии Недр. Развившиеся и вобравшие часть этой силы, а мы научились обращать ее против них. Вот и все. – Он поднял меченый кулак. – Татуировки дают мне силу, но не больше, чем твои шрамы. Настоящая сила появляется при поедании мяса. Вот почему я умею растворяться и рисовать метки в воздухе. Делать то, чего ты либо вообще не можешь, либо – не можешь без копья и короны. Во мне самом теперь начинка из демоновой кости.

– Если они животные, как ты говоришь, – сказал Джардир, – то ты рискуешь и сам им уподобиться, коли продолжишь в том же духе.

– Знаю, – кивнул Арлен. – Я уже несколько лет не ел демонов, но сила вроде бы сохраняется.

– Но ты разрешаешь рисковать и своей дживах.

Арлен снова рассмеялся, но на сей раз не свысока. Его веселье было искренним.

– Разрешаю? Знаком ли ты с Ренной Тюк? Она не спрашивает разрешения.

– Охренеть, как верно, – подхватила Ренна, взяв его за руку.

Арлен любовно взглянул на нее, но продолжил беседу с Джардиром:

– Я просил ее не делать этого, но она знает, каковы ставки, и постаралась угнаться за мной. Думает, что иначе я растаю в Недрах и схвачусь с алагай без нее.

– Только не говори, что это бред, – предостерегла Ренна. – Ты сам сказал, что они зовут тебя. Теперь, скользя, я тоже их слышу. Но в одиночку нам этот бой не выиграть.

Ренна ожидала, что Джардир придет в ужас от того, что их зовут Недра, но он только кивнул:

– Зов Най силен, но вы должны сопротивляться. От нас зависит судьба Ала. Уверуйте в Эверама, и Он дарует вам силу.

Арлен покачал головой:

– Мне никогда не удавалось прочно уверовать во что-то, кроме себя.

Джардир простер руку и осторожно дотронулся до его груди:

– Эверам в тебе, друг мой. Не важно, создали ли Его мы, или Он создал нас. Он – Свет внутри тебя, когда все прочее – тьма. Он – Глас, который шепчет, как отделить добро от зла. Он – Сила, которой ты пользуешься во время испытаний в пустыне. Он – Надежда, которую ты вкладываешь в этот безумный план. – Джардир улыбнулся. – Он – Упрямство твое, которое отказывается признать мою правду.

– По крайней мере, последнее я тебе обеспечу.

– Раз секрет выплыл наружу, нам, может быть, не нужен пленник? – предположила Ренна. – Для всех есть короткий путь вниз.

Арлен покачал головой:

– Не доверяй никому, даже мне, растворяться вблизи Недр. Это как погрузить ведро в реку и надеяться, что оно поплывет против течения.

Джардир скрестил руки.

– Ханжество или нет, мы с воинами не осквернимся мясом алагай.

Шанвах и Шанджат усиленно закивали, и Ренна увидела в их глазах облегчение.

– Тогда мы выберем трудный путь, – согласился Арлен. – Но для этого нужно как-то разговорить сволочного демона.

Глава 14 Узник

333 П. В., зима

Консорт съежился в окружении меток, оставив проклятой дневной звезде как можно меньше плоти.

Его поработители проявили тщательность. Цепь и замки выкованы из прочного металла, а метки мощны. Они жгли кожу, сохраняя его телесность.

Камера была круглой и без какой-либо обстановки. Пол выложен цветными камнями, сцементированными в мозаику меток, которая оставила бы его взаперти, даже избавься он от цепи. Метки с такой силой Вытягивали из консорта магию, что ему приходилось хоронить ее в самых глубинах своего существа.

Восполнить потерю энергии не получалось: камера князя демонов находилась высоко над поверхностью и он не мог воспользоваться каналами, чтобы Втянуть. Консорт заряжал собственную тюрьму и был исполнен решимости отдать как можно меньше. Он крайне экономно расходовал запас.

За стенами тоже были метки. Те, что скрывали его темницу от любопытных глаз как людей, так и демонов, которые, без сомнения, искали его на поверхности. Консорт пытался связаться с ними, но барьер оказался слишком прочен. Впервые в жизни его разум был отрезан и от примитивных импульсов трутней, и от красивого узора мыслей собратьев. Тишина сводила с ума.

Но хуже даже этого унижения была дневная звезда. Окна камеры скрывались за плотными шторами, задернутыми внахлест и туго связанными. Тьма стояла до того кромешная, что скот с поверхности не видел ничего, но князю демонов хватало и слабейшего света, просачивавшегося сквозь складки – он подрывал его силы и обжигал кожу. Все, что мог сделать демон, – зажмуриться и свернуться клубком до возвращения темноты.

Звезда наконец зашла, и демон выполнил ряд быстрых, действенных движений, чтобы сесть прямо, несмотря на цепь, которая обвивала его вкривь и вкось. Консорт медленно Втянул каплю энергии, исцеляя плоть под неуклонно утолщавшейся броней опаленного мертвого мяса.

Втянул еще раз – искру для пропитания. Тюремщики благоразумно не приближались к нему, чтобы накормить.

Наконец он сдвинулся, подтянул к себе ближайший замок и Влил в него последнюю порцию энергии, медленно разъедавшей металл. Если переборщить, то ее заберет цепь, но легким касанием можно разрушить замок, подобно воде, точащей камень.

Демон уже полцикла изучал свои путы и досконально с ними ознакомился. Разбить три кандальных замка – и подвижность в значительной мере восстановится. Разломать еще два звена – и он выскользнет из цепи.

Освободившись от нее, он должен будет обезвредить мозаику, растаять и вытечь из тюрьмы. Это получится быстрее, но, судя по узорам, ему не уйти далеко – бегство заметят. Даже слабейший тюремщик может отвести штору, и рассвет ознаменует его конец.

Консорт мог позволить себе проявить терпение. Пройдет много циклов, прежде чем он сумеет разорвать цепь, а в промежутке может многое измениться. Мозговикам-людям он был нужен живым, и предоставлялась хорошая возможность изучить и прозондировать их слабые места.

Восхитительная ирония заключалась в том, что те самые кандалы, которыми они сохраняли его телесность, не позволяли консорту сформировать горло и рот, чтобы воспроизвести грубое хрюканье, сходившее у поверхностного скота за речь. Он понимал вопросы, но не отвечал.

Это удручало мозговиков, углубляя между ними раскол. Пусть они были объединителями, но, как все люди, оставались глупы. Эмоциональны. Ненамного умнее хамелеонов.

А главное – смертны. Настанет час, когда бдительность их подведет и он освободится.

Глава 15 Меченые дети

333 П. В., зима

Пусть меня разорвут демоны, если я позволю прикоснуться сальными пустынными лапами к моей дочурке!

Лиша, с полными руками человеческих кишок, подняла глаза на могучего лактонца и его сына-подростка, потрясавших кулаками над хрупкой Аманвах. Ассистировавшие ей подмастерья застыли от страха. Помедлила и Джизелл, которая тоже оперировала, но прервать свое занятие и вмешаться могла не больше, чем Лиша.

Аманвах сохраняла невозмутимость.

– Если не прикоснусь, она умрет.

– Ну и кто виноват, будь ты проклята? – крикнул мальчишка. – Это вы, пустынные крысы, убили маму и выгнали нас в ночь!

– Не перекладывай на меня свою трусость и неспособность защитить сестру, – сказала Аманвах. – Отойдите в сторону.

– Хрен я отойду! – ответил мужчина, хватая ее за руку.

Сиквах шагнула вперед, но сын заступил дорогу.

Аманвах глянула вниз, как будто он вытер дерьмо о ее белое одеяние – без единого пятнышка, несмотря на часы, проведенные в операционной с Лишей. Затем рука дама’тинг взлетела, скользнула под огромный бицепс мужчины и остановилась под мышкой. Аманвах отступила в полуповороте, вытягивая руку буяна, пока не заблокировала ее в локте. Затем чуть вывернула, и лактонец взревел от боли.

Не отпуская блокированную руку, Аманвах, как куклу, отбросила его от операционного стола прямо на сына. Точный пинок послал юнца к дверям, а следом Аманвах вывела вопящего мужчину – вымела их вон непринужденно, как мусор.

Когда двери распахнулись, она отпустила руку лактонца и, подпрыгнув, изобразила «удар мула» – врезала ногами в солнечные сплетения, так что отец и сын полетели вверх тормашками и тяжело грохнулись один на другого. На них потрясенно уставились десятки женщин, сортировавших раненых.

Лиша обратилась к Рони:

– Ступай и приведи самых здоровых лесорубов. Поставь у двери операционной и скажи, что я откушу им бошки, если впустят кого-то, кроме пациентов и травниц.

– Кого-то подрядили заносить раненых, – напомнила Рони, – а большинство лесорубов ушли в ночь.

– Пару рук я найду, когда закончу, – сказала Лиша. – Иди.

Рони кивнула и исчезла. Аманвах уже занялась девочкой, жестоко искусанной полевыми демонами. Это – не первые лактонцы, взбеленившиеся при виде наряда и смуглой кожи Аманвах, но пусть проглотят – вместе с зубами, если понадобится.

Невзирая на то что призвали почти всех травниц Лощины, сил не хватало. Подмастерья могли вправить кость и залатать рану, но мало кто умел разрезать плоть и уж тем паче – исправить повреждения. Аманвах – лучший полевой хирург на памяти Лиши, и было бы глупо от нее избавляться.

Затем наступило временное затишье в ожидании очередного потока. Лиша закончила работу, предоставив шить Кэди. У выхода из операционной она потянулась, распрямляя спину. Дополнительный вес, который она теперь носила, ничуть не облегчил ее многочасовые труды в согбенной позе.

В главном зале лечебницы царил хаос. Прошла неделя с тех пор, как хлынули беженцы, но раненые все еще поступали по мере того, как лесорубы и «деревянные солдаты» собирали их на дороге и препровождали в Лощину. За дни, проведенные в бегах, многие выдыхались и страдали без крыши над головой; другие получили ранения от неприятеля или демонов.

Но после потока беженцев из Форта Райзон и потерь в новолуние население Лощины научилось упорядочивать хаос.

Беженцы-лактонцы плюхнулись на лавку в сторонке и уставились в пол, положив на колени руки. Лиша остро нуждалась в отдыхе, но эти двое активно напомнили, что другим было намного хуже.

Лиша понимала ярость беженцев по отношению к Аманвах. Она и сама разозлилась. Удар по Доктауну был слишком точен для внезапного порыва. Ахман задумывал его давно, одновременно соблазняя Лишу. Часть ее, гневная и уязвленная, надеялась, что Арлен и правда его убил.

Она подошла к лактонцам. Отец не поднял глаз, пока ее ноги не оказались в поле его зрения. Сын продолжал смотреть в пол.

– С твоей дочерью все будет хорошо, – сказала Лиша. – Как и со всеми вами.

– Отрадно слышать, травница, – отозвался отец, – но чтобы все стало хорошо – это вряд ли. Мы потеряли… все. Если Кади умрет, я не знаю, что… – Он подавился всхлипом.

Лиша взяла его за плечо:

– Я понимаю, что ты чувствуешь, но побывала в точно таком же положении. И не раз. Это знакомо всей Лощине.

– Дела идут на лад. – Стела Тракт нарисовалась с водовозной бочкой. Она наполнила из черпака пару чашек и достала грубое одеяло. – Холодает. В лагере будут тепловые метки, но они действуют только ночью. Вам назвали номер участка?

– Э… – призадумался мужчина. – Малец у входа что-то сказал…

– Семь, – подал голос сын, не отрывая взгляда от пола. – Мы на седьмом участке.

– Поле Поллока, – кивнула Стела. – Как вас зовут?

– Марсин Торф. – Мужчина кивнул на сына. – Джак.

Стела сделала пометку в блокноте.

– Когда вы в последний раз ели?

Мужчина какое-то время тупо смотрел на нее, затем качнул головой:

– Поищите у меня в карманах.

Стела улыбнулась:

– Я велю Каллену подогнать хлебовозку, пока вы ждете.

– Благослови тебя Создатель, девонька, – сказал Марсин.

– Видишь? – заметила Лиша. – Уже получше.

– Ага, – кивнул мальчишка. – Мамы не стало, дом превратился в золу, а Кади умирает от демонской лихорадки. Зато у нас есть одеяло, все ништяк!

– Эй, благодарен будь! – прикрикнул на него Марсин и отвесил сыну подзатыльник.

– Одеялами и хлебом дело не ограничится, – сказала Лиша. – Таких силачей, как вы, можно сразу поставить валить деревья и строить дома на новой великой метке.

– Работа оплачивается, – добавила Стела. – Питание поначалу в кредит, но дальше вы будете зарабатывать по пять клатов в день каждый.

Лиша посмеивалась, однако новая монета оказалась именно тем, в чем нуждался народ, и расходилась среди беженцев быстрее, чем ее чеканили.

Марсин покачал головой:

– Я решил ночью, что конец нам, когда демоны прорвались за лагерные метки. Но начал думать… что Избавитель не стал бы нас спасать без причины.

Лиша и Стела встрепенулись.

– Ты видел Избавителя? – спросила Стела.

– Ну да, – кивнул тот. – И не только я.

– Это была лишь вспышка меточного света, – сказал Джак.

– Да, – подтвердил Марсин. – Но ярче всех меток, что я понаставил впопыхах. Смотреть было больно. И я видел руку.

– Это могло быть что угодно, – возразил Джак.

– Что угодно не заморозило бы огненного демона, который укусил Кади, – уперся Марсин. – И не поджег бы того леснягу, чтобы мы сумели добраться до лесорубов и дороги.

Лиша покачала головой. Она не впервые слышала о подвигах Ренны, но до сих пор никто не видел ничего, кроме быстрой тени или промелькнувшей меченой плоти.

«Как она это делает?» – подивилась Лиша. Рисовать метки в воздухе и таять как дым, удаляясь на мили за время, которого хватит только на глубокий вздох… Одними воронцовыми метками такого не объяснишь. Силы Уонды умножались ночью, но днем ничего подобного не случалось, и после восхода солнца ее способности всегда возвращались на уровень обычных людей.

– Клянусь солнцем, – не унимался Марсин. – Избавитель спас и меня, и моих близких.

– Конечно спас, – кивнула Стела. – Избавитель – с нами, хранит нас всех.

Лиша отвела девушку подальше, чтобы мужчины не слышали.

– Не надо давать таких обещаний. Тебе, как и всем, понятно, что даже Арлен Тюк не может быть сразу везде. Люди должны сосредоточиться на самообороне.

Стела присела в реверансе.

– Эх, госпожа, это здорово, когда ты лесоруб с ручищами как бревна или красийская принцесса, которая расшвыривает мужчин, как кукол. Что делать простушке из Лощины вроде меня?

«И в самом деле – что?» – подумала Лиша. Стела была крепка здоровьем, но невысока ростом, руки и ноги тонюсенькие. Девушка всячески старалась помочь, но была права. Для боя она не годилась.

– Ты бы сражалась, если бы могла? – спросила Лиша.

– Да, госпожа, – ответила Стела. – Но даже если бы дедушка мне разрешил, я и арбалета-то не заряжу.

– Посмотрим.

– Госпожа? – не поняла та.

– Займись работой, – велела Лиша. – Скоро мы к этому разговору вернемся.

Входная дверь лечебницы с грохотом распахнулась. Влетела Уонда Лесоруб, взвалившая на плечо двоих взрослых мужчин; третьего она несла на сгибе руки. Ее рукава были закатаны, воронцовые метки слабо светились.

Все присутствующие зашептались, показывая пальцем. Уонда перехватила взгляд Лиши и виновато повела плечами.

– Выбора не было, госпожа, – сказала Уонда, когда они остались одни. – Стрелы кончились, а демон пер прямо на них. Что мне было делать? Бросить их умирать?

– Конечно нет, дорогуша, – ответила Лиша. – Ты поступила правильно.

– Теперь об этом судачит весь город, – пожаловалась Уонда. – Называют меня вашим меченым ребенком.

– Что сделано, то сделано. Не обращай внимания. Мы не сможем скрывать это вечно, а я узнала достаточно, чтобы расширить наш эксперимент.

– Как это? – не поняла Уонда.

Лиша кивнула на ее наручные метки, все еще мягко светившиеся:

– Свечение прекратится, когда убавится адреналин. Дыши, пока оно не угаснет, а потом отправляйся на поиски добровольцев. Помни, кого я сказала искать.

– Да, госпожа. – Уонда уже задышала в медленном ритме.

– И знаешь что, Уонда? – Лиша указала подбородком через зал. – Начни со Стелы Тракт.

Взошло солнце, Уонда дождалась, пока свет достигнет двора, и шагнула с крыльца, чтобы приступить к неторопливым растяжкам – отработке ежедневного шарукина. Утро стояло холодное, но она оделась легко, подставляя солнечным лучам как можно больше меченой кожи.

– Как самочувствие? – спросила Лиша.

– Метки чешутся, когда оказываются на солнце.

– Чешутся?

– Жгутся, – уточнила Уонда. – Как крапивой настеганные. – Медленно выдохнув, она перешла в следующую позу. – Но ничего страшного, госпожа. Это всего пара минут. Я потерплю.

– Ну да, – отозвалась Лиша. – А мне и в голову не пришло тебя осмотреть.

– Не хочу, госпожа, чтобы вы тратили время на каждый мой чих. Ни разу не видела, чтобы вы сами жаловались, а вам-то пришлось хуже, чем всем нам.

– Обязательно сообщай о таких вещах, Уонда, – велела Лиша. – Тебе теперь больше, чем когда-либо, нужно рассказывать мне все. Магия влияет на тебя, а мы должны убедиться, что она безопасна для остальных.

«И для меня, – подумала она. – И для моего ребенка».

– Ты не спала уже неделю, – напомнила Лиша.

Спал мало кто из лесорубов. Уонда, Гаред и те первые, кто сражался плечом к плечу с Арленом в битве за Лесорубову Лощину, бросались в самые жаркие бои за беженцев. К ночи метки, врезанные в копыта лошадей, пожирали мили в погоне за стаями демонов, уничтожая тварей до того, как они наносили удар. С наступлением дня лесорубы разводили беглых лактонцев по меченым лагерным участкам, разбитым вдоль дороги.

– Вы тоже, госпожа, – заметила Уонда. – Не думайте, что раз меня не было здесь, то я ничего и не знаю. Девочки сказали, что, с тех пор как все это началось, вы спали не больше нескольких минут. Магия и на вас влияет.

Звучало достаточно справедливо.

– Влияет. – Лиша самую малость повысила тон. – Последнюю неделю я пользовалась магией хора чаще, чем месяцами раньше. Я не получаю и половины той отдачи, которую воспринимаешь после воронца ты, но мне хватает, чтобы понять перемены в тебе. Мне кажется…

– Будто вы готовы отправиться в самые Недра и вставить палец ноги в задницу Матери демонов.

Лиша рассмеялась:

– Я бы так красочно не выразилась, но да. Магия течет сквозь тебя и вымывает усталость.

– К рассвету кажется, что полностью выспалась и выхлебала целый кофейник, – кивнула Уонда. – Чувствуешь себя лучше. Как тетива, готовая к выстрелу.

– И ты держишь свой лук постоянно натянутым?

– Конечно нет. – Уонда прервала упражнение, чтобы взглянуть на Лишу. – Хороший лук от этого испортится.

– Так долго обходиться без сна неестественно, – сказала Лиша. – Мы, может быть, не устаем, но я чувствую, как что-то утекает от меня. Если нельзя сбежать в сон…

– …то сном начинает казаться весь мир, – докончила Уонда. – Точно.

– Я приготовлю тебе отвар маревника и синь-травы. Он выключит тебя часов на восемь.

– А вы?

– Сегодня ночью посплю, когда ты закончишь отбор, – пообещала Лиша. – Честное слово.

Уонда что-то буркнула и возобновила растяжки. Лиша задумалась, каково все это время было Арлену или даже Ренне? Спали ли они толком в прошедшие месяцы? Когда в последний раз видели сны?

Ответ страшил ее. «Возможно, они оба рехнулись».

Уонда доделала упражнения, и они вошли в дом. Уонда сняла со стойки деревянные доспехи и приготовила инструменты для полировки. Доспехи подарила мать Тамоса, герцогиня Арейн, и Уонда дорожила ими так же, как полученными от Арлена луком и стрелами. Она каждое утро любовно начищала оружие и доспехи, как мать, купающая дитя.

Лиша, улучив минуту, вскипятила чайник и ушла с ним в ванную комнату. Грызя печенье, она разделась, чтобы наскоро вымыться, перед тем как переодеться в свежее.

Глубоко вздохнула. Скоро станет легче. Поток беженцев не иссякал, но Лощина ежедневно разрасталась, и пострадавших уже сгребали на выходе в путь, с живой скотиной и запасом продовольствия. В нескольких, пока не тронутых городках проводилась организованная эвакуация под охраной лесорубов.

Лощине еще предстояло их поглотить, но дело упрощалось, когда люди прибывали как колонисты, с припасами и пожитками, а не теми первыми волнами измученных беглецов, при которых не было ничего, кроме раненых.

Сегодня Лиша могла позволить себе сон. Может быть. Но во дворе уже собирались юные добровольцы, и ее подмастерья разбивали их на группы, проверив исходную силу и рефлексы. Болтовня молодежи Лощины притихла до возбужденного шепота, когда на пороге возникли Лиша и Уонда.

Всем добровольцам было чуть меньше или чуть больше двадцати – эта юная поросль вызвалась примкнуть к лесорубам, но по каким-то причинам получила отказ. У одного был непорядок с дыханием. Другой плохо видел без очков. Иным же просто не хватало роста или сил.

«Подрастающее сословие хаффитов, если не позаботимся», – подумала Лиша.

– Они на меня глазеют, – сказала Уонда.

– Ага, – кивнула Лиша. – Почувствуй разок, каково это. Для этих детей ты как Меченый.

– Не смейся над Избавителем.

– Мы все Избавители, – напомнила Лиша. – Его слова. Твоя задача – воодушевить этих детей, как он вдохновил тебя. Миру нужны все Избавители, какие найдутся.

– Почему бы тогда не пометить лесорубов и шарумов? – спросила Уонда. – Почему только отверженных?

– Мы все еще экспериментируем, – ответила та. – Нам нужна небольшая группа. С ней мы управимся и проверим процесс, прежде чем заняться мужиками ростом со златодрево.

Звеньев было три. Стела собрала первое. Ее дядя Кит, старше ее всего на пару лет, – еще одно. С военной точки зрения никто из них не выглядел перспективным.

Первой дюжине, включая Каллена Лесоруба – сына Брианны, подруги Лиши, – предполагалось выдать особые копья, которые Лиша пометила лично. У них были короткие древки и длинные меченые наконечники, призванные увеличить приток магии от подземников к бойцам.

Второму звену собирались раздать с виду такое же оружие, но с частицами хора, заключенными в меченое серебро.

Наконец, звено Стелы, самое престижное из трех, должны были пометить воронцом и учить шарусаку под руководством Уонды.

Испытанию предстояло растянуться на месяцы, но если гипотезы Лиши верны, то в Лощине могла появиться армия Избавителей, ожидающая очередного прихода демоновых князей.

Ее меченые дети.

– Ну вот, готово.

Когда Лиша нанесла на кожу Стелы последнюю метку, уже стемнело. Остальные ждали с Уондой во дворе, зачарованные мечеными оружием и кожей. Все знали, что вскоре выйдут в ночь – туда, откуда не вернулись многие бывалые воины.

В воздухе нарастало возбуждение. Да, они могли погибнуть, но был и шанс отомстить – показать Лощине, что их нужно принять в расчет. Никто не стоял спокойно: одни переминались с ноги на ногу, другие расхаживали по двору, ожидая, когда же выйдет Стела. Дождавшись, они наконец возьмутся за дело.

Лиша отпустила ее, следя за девушкой сквозь меченые очки. Двор полнился магией, которая только частично воспринималась невооруженным глазом. Некоторые метки были призваны гореть и освещать двор, но другие распирало от энергии, невидимой без меточного зрения.

Она увидела, что магия потянулась к щиколоткам Стелы, как перед этим заструилась к другим новобранцам. Притягиваемая сцепленными воронцовыми метками, струйка протанцевала по ногам, обвила торс, продолжилась в руки и голову, как будто сердце качало магию вместо крови. Всего лишь стоя во дворе, меченые дети должны были ощутить легкий трепет. Сначала как от крепкого бодрящего чая, затем – как от прилива адреналина. Но вскоре их чувства обострятся, ошеломляя легчайшими запахами и слышными за милю шорохами. Это будет трудно выносить, пока не ускорятся и мысли.

Потом они почувствуют себя непобедимыми.

– Вот это – красийское оружие для ловли алагай. – Уонда подняла длинную металлическую трубку, оплетенную стальной проволокой, которая на конце превращалась в петлю. Уонда набросила ее на коновязь, с подкруткой дернула и мигом затянула. – Пусть каждый возьмет себе такую. В Лесу травниц я расставила ловушки для подземников. Этими штуковинами мы вытащим демонов, чтобы поупражняться.

– Что, так сразу? – спросил Кит. – Без тренировок во дворе, с ходу в открытую ночь?

Остальные согласно зашумели.

Лиша сдержала улыбку. Действительно открытая ночь. Всю ее территорию охватывали великие метки и меченые тропки. Детям могло казаться, что они выходят наружу, к демонам, но на самом деле они почти на все время останутся в безопасности.

Однако было важно, чтобы они как можно скорее соприкоснулись с демонами, а ощущение постоянного риска сохранит у них должное уважение. Это не игра.

Лиша провожала взглядом Уонду, уводившую детей, – происходящее казалось сном. Границы мира затуманились. Но она оставалась собранной и сосредоточенной, несмотря на десять часов рисования меток. От пульсирующей боли в виске подташнивало, но та уже сделалась привычной спутницей, и Лиша научилась от нее отгораживаться.

Но когда последний меченый ребенок скрылся во тьме на границе ее меточного зрения, пустота перед глазами начала заполняться образами. Каллен Лесоруб, истошно зовущий мать и медленно истекающий кровью из ран, оставленных когтями алагай. Брианна больше с нею не заговорит. Как и Смитт, если что-то случится со Стелой или Китом. Воображение нарисовало, как лесной демон откусывает Стеле голову. Сердце еще отмерит несколько ударов, прежде чем тело поймет, что мертво. Кровь вырвется фонтаном.

Лиша отогнала видение, протирая глаза. Наконец-то. Наконец можно выспаться, иначе она спятит. Войди сейчас во двор и начни сражаться за ее руку Арлен, Ахман и Тамос, она бы все равно пошла в постель.

Ее шаг был тверд, когда она направилась к двери, но мысленно Лиша уже переоделась в ночную рубашку и задула свечи. Постель будет мягкой и теплой.

– Госпожа Лиша! – неистово крикнули сзади.

Голос Лиша не узнала, но тон был ясен. Не отстанут, пока не поговорят, коль скоро увидели.

Она глубоко вздохнула, считая до пяти и представляя себя в рубашке. На губах будущей графини играла улыбка, когда она повернулась и сразу узнала женщину, с которой провела многие часы в лечебнице у одра ее дочери. Луси Катыш. Мать Кендалл.

«Катыш» была не то чтобы фамилия – скорее прозвище, прилипшее к подмастерью пряхи, так и не научившейся обращаться с веретеном. Луси была милой, но в целом заурядной женщиной, ухитрившейся произвести на свет необыкновенную дочь.

– Поздновато для визита, Луси, – заметила Лиша.

Луси присела в реверансе:

– Простите, госпожа. Это важно, иначе я бы вас не потревожила. – Она подавилась всхлипом. – Просто не знаю, к кому еще обратиться.

Лиша мысленно сняла рубашку и снова оделась в платье. С неуловимым вздохом она подошла к женщине и заключила ее в объятия.

– Ну же, деточка, – проворковала она, хотя Луси была на несколько лет старше. – Все не может быть так уж плохо. Идем в дом, я заварю чай.

В гостиной Луси безутешно разрыдалась. Лиша села в кресло-качалку Бруны, закутавшись в старухину шаль. Веки норовили сомкнуться, и она приходила в себя только начав клевать носом.

Наконец добавленное в чай легкое успокаивающее средство подействовало, и Луси взяла себя в руки.

– Ладно, Луси, – сказала Лиша. – Я рада встрече, но пора перейти к делу.

– Простите, госпожа, – кивнула Луси, – я просто не знаю…

– …что делать. Да, ты сказала. – У Лиши заканчивалось терпение. – С чем?

– С Кендалл и этими красийскими ведьмами! – сорвалась мать на крик.

Лиша взглянула озадаченно:

– Какие ведьмы? Аманвах и Сиквах?

– Да знаете, что они учинили?

– Видимо, нет, – ответила Лиша, хотя у нее зародилось смутное подозрение. – Выпей-ка еще чаю, сбавь тон и начни сначала.

Луси кивнула, шумно отхлебнула из чашки и испустила долгий прерывистый вздох.

– Они пришли ко мне днем. Заявили, что хотят выкупить Кендалл. Купить ее! Как драную овцу!

– Купить? – переспросила Лиша, хотя уже отлично поняла, о чем идет речь.

– Как шлюху для этого сукина сына Рожера, – ответила Луси. – Похоже, с двумя женами ему мало мерзости. Хочет к себе в гарем еще и мою доченьку. На племя берет, как корову, если послушать их!

– Красийцы бывают… неделикатны в таких вопросах, – осторожно сказала Лиша. – Брак для них – договор, но, когда переговоры заканчиваются, они относятся к своим обетам не менее серьезно, чем мы. Я уверена, они не хотели никого оскорбить.

– Как будто мне, на хрен, важно, чего они хотели, – отрезала Луси. – Я ответила, что Рожер получит Кендалл только через мой труп.

«Неудачный выбор слов». Лиша не исключала, что Аманвах так и поступит.

– Эти потаскухи вымелись в бешенстве, как будто это я им нагрубила, – продолжила Луси. – Не прошло и двадцати минут, как является Кендалл – рыдает и вопит, что выходит за Рожера, и все тут. Я сказала, что ни один рачитель не даст ей положить руку на Канон и поклясться быть третьей женой, – и знаете, что она ответила?

– Не томи, – вздохнула Лиша.

– Что ей все равно. Сказала, что пусть и Канон, и рачители провалятся в Недра. А она присягнет на Эведжаке…

– Эведжахе, – поправила Лиша.

– На книге греха, – возразила Луси. – Кендалл всегда поглядывала на Рожера, но такое… У девки нет мозгов! Скверно уже то, что красийские шлюхи сбили беднягу Рожера с путей Создателя, но я не позволю им забрать и мою дочь.

– У тебя может не остаться выбора, – заметила Лиша.

Луси ошарашенно взглянула на нее:

– Но, госпожа, вы же этого не одобряете?

– Конечно нет. – Лиша уже прикидывала, какую выволочку устроит Рожеру. – Но Кендалл – взрослая женщина, имеющая право идти своим путем.

– Не думала, что вы были бы так спокойны, если бы вашей дочерью торговали, как несушкой.

Лиша вскинула брови, и Луси осеклась, вдруг вспомнив, что обращается к будущей графине Лощины – женщине, которая сама была предметом красийских брачных торгов. Не выдержав взгляда Лиши, она потупилась, стараясь прикрыться чашкой. Глотнула чересчур поспешно и поперхнулась.

– Я не хотела оскорбить, госпожа. Вы же понимаете.

– Смею сказать, что да, – ответила Лиша. – Я при первой возможности поговорю с Рожером и Аманвах, а потом приглашу тебя снова.

– Благодарю, госпожа. – Луси поднялась, неуклюже поклонилась, задом вышла из гостиной, повернулась и поспешила прочь.

– Ты совсем ополоумел? – Лиша уже завернулась в шаль Бруны. Плохой знак.

Для вида Рожер чуть преувеличил вздох, выгадывая время и вешая у двери свой пестрый плащ-невидимку. Лиша кипела от ярости, а в таких случаях всегда было правильнее заглохнуть. Ей не хватало силенок на длительное безрассудство. Во всяком случае, при общении с ним.

Когда-то он ее отчаянно боялся, а теперь дивился себе. При опыте жизни с Аманвах беседа с Лишей Свиток – не страшнее прогулки по городской площади в погожий денек.

Он оставил у двери скрипичный футляр, наглухо запертый от жадных ушей Аманвах. Без плаща и скрипки Рожер чувствовал себя голым, но тем больше было причин вновь и вновь избавляться от них, чтобы не прикипеть к ним намертво.

«Никогда, – говаривал Аррик, – не позволяй ремеслу овладеть тобой, иначе всю жизнь не займешься ничем другим. Я скорее отправлюсь в Недра, чем буду из вечера в вечер и до гробовой доски повторять одни и те же сучьи шуточки».

Подчеркнуто игнорируя агрессивный вид и тон Лиши, Рожер вошел в гостиную и сел в любимое кресло. Положив на стул ноги, он принялся ждать. Через секунду влетела Лиша и заняла кресло Бруны. Чаю не предложила.

«Ночь, да она в бешенстве», – подумал Рожер.

– Никак тебя навестила Луси?

А с чего бы еще Лиша послала за ним посреди ночи? Не то чтобы ночами он спал. Теперь ночному сну в Лощине предавались немногие. Улицы и дорожки заливал меточный свет, гарантировавший всем безопасность от подземников. Люди восприняли новообретенную свободу как воздаяние, и на улицах постоянно кипела жизнь. Базар Шамавах и универсальная лавка Смитта отныне работали и ночью.

– Конечно навестила! – рявкнула Лиша. – Кому-то же надо тебя вразумить!

– Ты мне мамаша, значит? – осведомился Рожер. – Вытираешь мне задницу, когда запачкается, и лупишь по ней, если веду себя плохо? – Он встал и притворился, будто возится с ремнем. – Хочешь, чтобы я лег к тебе на коленки, и дело будет сделано?

Лиша прикрыла глаза рукой, но ее гнев улетучился.

– Рожер, не вздумай снять штаны, а то задам тебе перцу!

– Это мои лучшие штаны! – ужаснулся Рожер. – Я слышал, что розги у вас завсегда свежие, госпожа! Если на шелк попадет сок, его не отчистишь.

– Я в жизни никого не секла! – Теперь Лиша еле сдерживала улыбку.

– Разве я в этом виноват? – поскреб в затылке Рожер. – Наверно, я бы мог тебе помочь, но это странно – учить кого-то тебя сечь.

Лиша подавилась смешком.

– Проклятье, Рожер, это не шутка!

– Нет, – согласился тот. – Но и не брешь в новолуние. Никто не заливается кровью и ничего не горит, так что нет оснований забывать о приличиях. Я твой друг, Лиша, а не подданный. Я пролил за Лощину не меньше крови, чем ты.

– Конечно ты прав, Рожер, – вздохнула Лиша. – Извини.

– Да неужели Лиша Свиток признает, что ошиблась? – выпучил Рожер глаза.

Лиша фыркнула и встала:

– Будет что рассказать внукам. Я приготовлю чай.

Рожер последовал за ней в кухню, где она поставила на огонь чайник, а он достал чашки. Свою держал в руке, на стол не поставил. Госпожа Джесса – хозяйка борделя герцога Райнбека, где Рожер получил много уроков, пока взрослел, – приучила его не доверять травницам, которые могут подсыпать что-нибудь в чай.

«Даже мне, Рожер, – подмигнула однажды Джесса. – Ночь – особенно мне».

Лиша уперла руку в бок, прислонясь к стойке, пока они ждали, когда закипит вода.

– Ты не мог рассчитывать на всеобщий восторг, делая Кендалл третьей женой. Тебе мало двух? Ночь, ей всего шестнадцать!

Рожер закатил глаза:

– На два года младше меня. Пустынный демон – он насколько старше тебя, лет на двенадцать? Кендалл хотя бы не стремится поработить всех живущих южнее Лощины.

Лиша скрестила руки – знак, что Рожер начинает ее доставать.

– Ахмана нет, Рожер. Он не имеет отношения к этому нашествию.

– Открой глаза, Лиша. Если мужчина тебя возбуждает, это еще не делает его Избавителем.

– Чья бы корова мычала! – вспылила она. – Не так давно, Рожер, твои драгоценные женушки пытались меня отравить. Но они опустошили твои стручки, и ты все равно взял да и женился на них, наплевав на мое мнение.

Первым порывом Рожера было дать отпор, но Лиша Свиток, если бодаться с ней, становилась упрямой, как скальный демон. Он ответил спокойно и тихо:

– Да, женился. Я пренебрег твоим советом и сделал то, что счел правильным. И знаешь что? Не жалею. Твое разрешение для женитьбы на Кендалл мне тоже не нужно.

– Тебе нужен рачитель, – напомнила Лиша. – Легче найти в Недрах снежок.

– Слова рачителей ни хрена для меня не значат, Лиша. И никогда не значили. Хейс не признал бы и Сиквах. Ты думаешь, мы лишились из-за этого сна?

– А Луси? Ты и на нее наплюешь?

Рожер пожал плечами:

– Это забота Кендалл. Она достаточно взрослая, чтобы выйти замуж, нравится это маме или нет. И хорошо, что та не одобряет. С меньшей вероятностью поселится у нас.

– Значит, препятствия тебя не смущают? Ты говорил, что брак – дурацкое дело, а теперь заключаешь его всякий раз, как я отвлекусь.

– Я хотел обсудить с тобой, – усмехнулся Рожер. – Помнишь, в ночь сбора? Но появилась Ренна…

– И у нас возникли заботы посерьезнее, – согласилась Лиша.

– Сперва я колебался, – признался Рожер. – Ни разу не думал о Кендалл в этом смысле. Честное слово.

Он уставился на свои руки, подыскивая слова для выражения чувств. Скрипкой он сделал бы это запросто, но ноты всегда давались ему легче слов.

– Эта штука, которая во мне. – (Жалкое начало.) – Это… сродство с демонами, воздействие на них музыкой – вы с Арленом хотели, чтобы я ему учил. Так вот, Кендалл – единственная, кто по-настоящему врубается. Жонглеры, даже Аманвах и Сиквах, улавливают мотив и повторяют ноты, но они… не чувствуют, как Кендалл. Когда мы играем вместе, это выходит за грань и возникает близость, как в браке. А если вчетвером, то это, мать его, хор серафимов. – Он улыбнулся. – Желание после этого целоваться вполне естественно.

– Так целуйся! – воскликнула Лиша. – Ночь, да хоть тупо сношайтесь! Это никого не касается, кроме вас и твоих жен. Но брак…

– Я же сказал, нам не нужно благословение рачителя. Кендалл – моя ученица. Жить с нами для нее совершенно нормально. Скоро она получит лицензию жонглера, и мы пригласим к себе Луси. У нас всяко лучше, чем в сарае, где они ютятся.

– По-твоему, никто не заметит?

– Конечно заметят. Весь город заговорит о Рожере и его гареме. Я сам пущу сплетню.

– Зачем? – спросила Лиша. – К чему устраивать скандал?

– Затем что он все равно разразится, хочу я этого или нет, – ответил Рожер. – Аманвах и Кендалл заключили сделку, не спросив меня, и она такова, что только дурак ее сорвет. Поэтому пускай народ болтает, будем привыкать. Я все равно заставлю себя любить, и, когда Кендалл понесет, никто не удивится, что я признаю ребенка.

– Чьи это речи – твои или Аманвах?

Рожер воздел руки:

– Будь я проклят, если знаю.

Была полночь, когда Рожер наконец ушел. Лиша провожала его взглядом, пока он шел по двору, и прикидывала, что скажет Луси.

«Если Кендалл так хочет, тебе ее не остановить, – заявит она и помедлит, чтобы улеглось потрясение. – Все, что ты можешь, – отсрочить свадьбу и понадеяться, что девочка образумится. Согласиться на переговоры, но потребовать нелепых вещей…»

Она встряхнулась. Все можно обдумать и утром, время найдется. «Если я лягу сейчас, у меня будет шесть часов до того, как вернется с детьми Уонда и на крыльце затопочут».

Лиша закрыла дверь и направилась в спальню, оставляя за собой след из шпилек и туфель. Когда она вошла, платье падало, а поддетая шелковая сорочка могла сойти за ночную рубашку. Лиша забралась в постель, забыв даже о вечернем туалете. Лицу и зубам придется несколько часов потерпеть.

Казалось, что она только-только сомкнула веки, когда в дверь застучали. Лиша резко села, дивясь, насколько быстро пролетела ночь.

Но затем открыла глаза и увидела, что спальня по-прежнему погружена во тьму и только чуть освещена метками.

Колотьба продолжалась, пока Лиша кое-как оделась и заковыляла из комнаты. Она умышленно не воспользовалась хора, желая естественного сна, и сейчас чувствовала себя хуже, чем памятным утром, когда напилась на свадьбе Арлена. От каждого удара по дереву у нее раскалывалась голова.

«За дверью кто-то или истекает кровью, или хочет истечь». Не скрывая раздражения, Лиша открыла и обнаружила на крыльце мать.

«Создатель карает меня, – подумала она. – Других объяснений нет».

Элона окинула ее взором с головы до пят – усталую, разозленную.

– Ты, девонька, чуток нагуляла вес. Люди уже шепчутся, что у графа может появиться наследник.

Лиша скрестила руки.

– Слухи, которые ты, безусловно, подогреваешь.

Элона пожала плечами:

– Там подмигну, тут намекну. Ничего, что можно предъявить мировому судье. Ты, Лиша, напившись, положила клаты на стол и трахнулась с графом перед его кучером. Поздно спорить.

– Мы не делали этого перед… – начала Лиша, но осеклась. Зачем она вообще отвечает? Постель продолжала манить. – Матушка, почему ты здесь среди ночи?

– Ха, да сейчас едва за полночь, – сказала Элона. – С каких пор ты так рано ложишься?

Лиша вздохнула. Справедливое замечание. В ее обычае было принимать посетителей в любое время суток, но большинство предварительно сообщало о приходе.

Элона устала ждать приглашения и протолкнулась мимо Лиши.

– Короче, девонька, поставь чайник. Ночи становятся холодными, как сердце подземника.

Закрыв глаза, Лиша досчитала до десяти, после чего заперла дверь и заново наполнила чайник. Элона, понятно, и пальцем не пошевелила, чтобы помочь. Когда Лиша принесла поднос, мать сидела в гостиной. Кресло-качалку Бруны никак нельзя было счесть удобным, но Элона уселась в него хотя бы потому, что знала: его любит Лиша. Сама она, сохранив достоинство и сев прямо, устроилась на диване.

– Мама, зачем ты пришла?

Элона отпила чаю, скорчила недовольную мину и добавила три куска сахара.

– У меня есть новости.

– Хорошие или плохие? – спросила Лиша, уже зная ответ. Она не помнила случая, чтобы мать приносила добрые вести.

– Того и другого понемногу, смотря как посмотреть, – сказала Элона. – Сдается мне, что ты не одинока.

– Не одинока?

Элона выгнула спину и погладила себя по животу.

– Быть может, у меня назревает личный скандал – как раз вовремя, чтобы отвлечь от твоего.

Лиша онемела. Она долго таращилась на мать.

– Ты…

– Блюю, как кошка, а месячных нет, – подтвердила Элона. – Как такое возможно – за гранью моего понимания, но деваться некуда.

– Разумеется, это возможно, – сказала Лиша. – Тебе только сорок че…

– Эй! – перебила ее Элона. – Незачем наступать на мозоль! Мы не о возрасте говорим. Четверть века назад карга Бруна, твоя святая училка, сказала, что ты – последний шанс для моей утробы. С тех пор я не притрагивалась к яблуневому чаю и не просила мужиков вынимать загодя, но яичко не созревало. Может, объяснишь, с чего я вдруг снова стала ягодкой?

– Всяко бывает, – ответила Лиша, – но я бы свалила на великую метку.

– То есть? – не поняла Элона.

– Все население Лесорубовой Лощины почти год прожило на метке, заряжающей магией саму землю. Даже те, кто не воюет, воспринимают некоторую отдачу, которая делает их моложе, сильнее…

– …и плодовитее, – сообразила Элона. Она взяла печенье, но отрыгнула и положила его на место. – Наверно, это не так уж плохо. Твои братик-сестренка и родное чадо будут засирать одну кроватку и гоняться друг за другом по огороду.

Лиша попыталась представить, но это было чересчур.

– Мама, я вынуждена спросить…

– Кто папаша? Провалиться мне в Недра, если знаю. Последние годы меня регулярно имел Гаред…

– Создатель, мама! – возопила Лиша.

Элона оставила возглас без внимания и продолжила:

– Но мальчик, став горой за Меченого, сделался крайне набожным. Не прикасался ко мне с тех пор, как ты застукала нас в пути. – Она вздохнула. – Можно было бы подумать на твоего отца, но Эрни не тот мужчина, что прежде. Ты изумишься, что́ мне приходится делать, чтобы у него попросту встал…

– Тьфу! – Лиша заткнула уши.

– А что? Разве ты не городская травница? Разве не твое дело слушать такие речи и помогать людям разобраться, что к чему?

– Ну да… – начала было Лиша.

– Значит, можно всем, кроме родной матери? – насела Элона.

Лиша закатила глаза:

– Мама, никто больше не приходит ко мне с такими историями. И как быть с папой? Он имеет право знать, что ребенок, возможно, не его.

– Ха! – рассмеялась Элона. – Если это не с больной головы на здоровую, то я не знаю, что и думать.

Лиша поджала губы. Вполне справедливое замечание.

– Так или иначе, он в курсе, – сказала Элона.

– В курсе? – моргнула Лиша.

– Конечно! – отрезала мать. – У твоего папаши много недостатков, Лиша, но он не тупица. Он понимает, что поле ему толком не вспахать, и закрывает глаза, когда его возделывают как надо. – Она подмигнула. – Впрочем, я пару раз поймала его – подсматривал. В эти ночи у него вставал безо всякой помощи.

Лиша зарылась лицом в ладони:

– Создатель, прибери меня.

– Дело в том, – сообщила Элона, – что Эрни все устраивает, пока никто не сует в его личную жизнь нос.

– Как делаешь ты при каждой возможности? – уточнила Лиша.

– Неправда! – вскинулась мать. – Я только с тобой обсуждаю, но мы родня. Я не докладываю в Праведном доме женушкам-ханжам, что твоему папаше нравится…

– Ладно! – Лиша предпочла оставить победу за матерью, чем секундой дольше выносить этот разговор. – Итак, мы не знаем, кто отец твоего ребенка. Нас могут обеих изгнать из города.

– В Недра эту чушь! – сказала Элона. – Мы женщины семейства Свиток. Городу придется к нам притерпеться.

Глава 16 Наследник демона

333 П. В., зима

Простите, госпожа, – извинилась Тариса, в третий раз пытаясь зашнуровать на спине Лиши платье. – Ткань села. Наверно, лучше выбрать другое, а это я велю швеям распустить.

«Села».

Тарисе, благослови ее Создатель, хватало такта не говорить Лише, что та набирает вес, но это было ясно как день. Лицо, смотревшее на нее из серебряного зеркала, округлилось, и та же перемена постигла нижнюю часть тела, которая, похоже, за две недели увеличилась вдвое. Тамос уделял этим изменениям больше внимания, но еще не сложил два и два. Однако Тариса все понимала, если судить по глазам и слабой кривой улыбке.

– Изволь. – Лиша шагнула за ширму и, сбросив платье, провела рукой по животу.

Тот оставался достаточно плоским, но ненадолго. Мать сказала, что слухи ползут уже не первую неделю. Никто не смел сказать об этом в лицо, но, когда живот начнет расти, от повитух не будет отбоя и поднимется такая возня, что Тамос не сможет не заметить.

Ее охватила паника, она сжала кулаки. Сердце колотилось, и грудь словно стянуло так, что полностью не вздохнуть. Лиша глотнула воздуха, на глаза навернулись слезы, но она подавила всхлип. Негоже, чтобы Тариса увидела.

Она поискала носовой платок, но не нашла. Лиша была готова утереться краем сорочки, когда за ширму сунулась рука Тарисы с чистой салфеткой.

– Слезы приходят и уходят, миледи, – сказала женщина. – Им лучше дать волю, чем держать в себе.

«Она знает». Это не стало сюрпризом, но подтверждение все равно ужаснуло Лишу. Отпущенное время стремительно истекало. В ряде смыслов было уже поздно.

– Мне на всю жизнь хватило того и другого, – ответила Лиша. – Будь добра, найди зеленое платье. – На том было легче подогнать шнуровку.

Заседания совета нынче не планировалось, и Тамос уже уехал в свою резиденцию. Тариса, заронив в почву зерно, болтала на фривольные темы. Она всегда оказывалась рядом, если Лише хотелось поговорить, но знала свое место и не наседала. Без сомнения, в восторг придет и она, и другие слуги. Все они любили графа и открыто приветствовали Лишу. Всем хотелось наследника.

«Но как они заговорят, узнав, что ребенок – наследник пустынного демона, а не их обожаемого графа?»

Лиша поспешила покинуть дворец, желая удалиться от жадных глаз слуг. Пускай Тариса и не говорила вслух о своих догадках, не приходилось сомневаться, что на половине прислуги сплетни цвели пышным цветом.

В лечебнице приходилось немногим лучше. В отличие от Тарисы, тамошние женщины не видели Лишу раздетой, но глаз у них был наметан. Хорошие травницы привыкли подозревать беременность у каждой женщины и автоматически искать ее признаки. Быстро пройдя по этажу, Лиша закрылась в своем кабинете. Она села за стол и взялась за голову.

«Создатель, что мне делать?»

В дверь постучали, и Лиша беззвучно выругалась. Минута покоя – неужели она просит так много?

Выпрямив спину, она сделала глубокий вдох и отогнала личные тревоги.

– Войдите.

В комнату проскользнула Аманвах, за ней – Луси Катыш, метавшая взглядом молнии в спину юной священнослужительницы.

Лише потребовались все усилия, чтобы не удариться в слезы. Почему не скальный демон?

К счастью, женщины были слишком погружены в собственные заботы, чтобы заметить, как старательно она удерживает самообладание. Обе направились к стульям перед Лишиным столом и сели без приглашения. Губы Луси сложились в тонкую линию, на висках бились жилки. От одного взгляда на нее у Лиши самой заболела голова.

Аманвах держалась лучше, но Лиша понимала, что это маска. Дама’тинг была готова отвести шелковое покрывало и плюнуть ядом.

– Нам надо поговорить, госпожа.

У Лиши раздулись ноздри. Аманвах вела себя почтительно, но не могла скрыть повелительного тона, как будто просьбы были простой формальностью, а содействие – гарантировано.

– Переговоры не клеются? – спросила она, отлично зная ответ.

Аманвах утратила невозмутимость.

– Она хочет дворец. Дворец! Для третьей жены-чина, родня которой прислуживает пастухам!

– Эй! – прикрикнула Луси.

– Не торопись осуждать тех, чье положение ниже, – заметила Лиша. Это она, изучив красийские брачные законы, посоветовала Луси просить дворец. – Разве Каджи родился не в семье сборщиков фруктов? У десятков его жен были собственные дворцы.

– Каджи был Избавителем, к нему прикоснулся Эверам, – сказала Аманвах.

– По твоим же словам, Эверам прикоснулся и к Рожеру, – напомнила Лиша.

Аманвах запнулась:

– Он…

– И опять-таки по твоим словам, Кендалл тоже обладает известным даром. Не значит ли это, что и к ней прикоснулись?

Аманвах откинулась на спинку стула и скрестила руки, намереваясь защищаться.

– Так или иначе Эверам дотрагивается до всех. Но не все получают дворцы. Разве у меня есть дворец? Или у Сиквах? Мы – кровь Избавителя. Что же, над нами возвысится эта Кендалл?

– Вот, это дело, – подхватила Луси. – Может быть, именно ей надо стать дживах первой, или как у вас там.

У Аманвах дернулась бровь, и Лиша поняла, что это перебор.

– Хватит, Луси, – чуть резче произнесла она, и женщина вздрогнула. – Я понимаю, что ты любишь дочь и хочешь для нее лучшего, но, Недра, – зачем тебе дворец? Ночь, да ты хоть один видела?

Луси едва не расплакалась. Не лучший боец.

– Н-но вы сказали…

Лише было некогда с ней нянчиться, и она оборвала женщину, пока та не выдала ее хитрость:

– Я не велела оскорблять дама’тинг. Извинись. Живо.

Луси с выражением ужаса на лице повернулась к Аманвах и подобрала юбки в неуклюжем, сидячем подобии реверанса.

– Простите, ваша…

– Ваше высочество, – подсказала Лиша.

– Высочество, – повторила Луси.

– По-моему, всем надо немного обдумать сложившееся положение, – заметила Лиша. – Аманвах пусть вспомнит, что Кендалл – не вьючная ослица, чтобы о ней торговаться, а Луси – место в Каноне, где говорится о жадности. Рони назначит время новой встречи. Может быть, в полнолуние?

Полнолуние – благословенное время для законов Эведжана, в этот день давались клятвы и заключались союзы. Вдобавок решение проблемы откладывалось почти на месяц, а когда срок выйдет, они с Луси поищут новую причину для задержки.

– Это приемлемо, – кивнула Аманвах.

Луси, не теряя зря времени, встала. Она учтиво присела и ушла. Аманвах же не двинулась с места. Когда дверь за матерью Кендалл закрылась, дама’тинг встряхнула головой:

– Эверамовы яйца, я не пойму, кто эта женщина – мастерица базарной торговли или полная дура.

Лиша пришла в изумление:

– Помилуй, Аманвах, я ни разу не слышала, чтобы ты ругалась.

– Я невеста Эверама, – ответила Аманвах. – Если мне нельзя говорить о Его яйцах, то кому тогда можно?

Лиша рассмеялась – впервые по-настоящему за целую, как ей показалось, вечность. Аманвах присоединилась, и между ними на миг установился мир.

– Что-нибудь еще, Аманвах? – спросила Лиша.

– Ты носишь ребенка. Я хочу знать, от моего ли он отца.

И мир мгновенно закончился. Как и Лишина усталость пополам с досадой. Ее затопил адреналин, все чувства обострились. Если Аманвах посмеет хоть намеком угрожать ее ребенку…

– Не понимаю, о чем ты говоришь…

Аманвах показала мешочек с хора:

– Не лги, госпожа. Кости уже это подтвердили.

– Но не отцовство? Забавные штуковины эти кости. По мне, так ненадежные.

– То, что ты ждешь ребенка, сомнению не подлежит, – сказала Аманвах. – Чтобы узнать больше, мне нужна кровь. – Она значительно посмотрела на Лишу. – Всего пара капель, и я назову отца, пол и даже предскажу его будущее.

– Даже если и так – какое твое дело? – спросила Лиша.

Аманвах в кои веки поклонилась.

– Если ребенок – мой брат или сестра, кровь Избавителя, то мой долг – охранять его. Мало кто лучше меня знает, скольких убийц привлечет дитя Шар’Дама Ка.

Это было заманчивое предложение. Выяснив пол, можно отодвинуть надвигавшуюся войну с Красией, и Лише отчаянно хотелось узнать, как уберечь ребенка от беды.

Но она не колеблясь мотнула головой. Даже капля крови позволила бы Аманвах сделать расклад на все слабые места Лиши. Ни одной дама’тинг не хватило бы духу столь откровенно попросить кровь у другой владелицы хора. Это стало бы оскорблением, чреватым многовековой враждой.

Лиша заговорила хлестко:

– Ты забываешься, дочь Ахмана. Или считаешь меня слабоумной. Вон с моих глаз. Сейчас же, пока я окончательно не потеряла терпение.

Аманвах моргнула, но взгляд Лиши был колюч, а слова – искренни. Лиша находилась в своей среде. Поднимет палец – и вся Лощина набросится на Аманвах. Многие ждали этого с нетерпением.

Не теряя достоинства, юная священнослужительница встала. Скорость, с которой она устремилась к выходу, не вполне соответствовала бегству.

Когда щелкнул замок, Лиша снова обхватила руками голову.

Аманвах вернулась в пеструю карету, храня на лице странное выражение. Рожер привык к переменам ее настроения и угадывал их по глазам и поведению так же легко, как проделывал это с подземниками.

Но никакая эмпатия не помогла ему понять, о чем Аманвах думала сейчас. То, что он видел, было беспрецедентно, от обычной надменности не осталось следа. Дживах ка выглядела чуть ли не сломленной.

Рожер потянулся к ее руке:

– Все в порядке, любовь моя?

Аманвах ответила таким же пожатием:

– Все хорошо, муж мой. Я просто огорчена.

Рожер кивнул, хотя знал, на что похоже огорчение Аманвах, сейчас дело было в чем-то другом.

– Мама продолжает упираться? – спросила Кендалл.

– Конечно же, госпожа Лиша ее убедила, – сказала Сиквах.

– Я бы на это не полагался, – возразил Рожер. – Лиша тоже не в восторге от нашей идеи, хотя открыто, может быть, не противится.

– Посмотрим, – сказала Аманвах. – Видно, что госпожа Лиша готова выступать посредницей, но я сомневаюсь в ее беспристрастности. Она может заломить такую цену, что нам не заплатить.

– Не беспокойся о выкупе, – отозвалась Кендалл. – Дай мне с нею поговорить…

– Ни в коем случае, – покачала головой Аманвах. – Тебе, сестренка, негоже встревать в эти дела.

– Выходит, замуж выходить мне, а решают все, кроме меня?

Рожер невольно рассмеялся:

– Ты-то решала побольше моего. Меня вообще не спросили, хочу ли я. – Когда Кендалл пронзила его взглядом, он быстро добавил: – Хотя я, конечно, хочу. Чем скорее, тем лучше.

– Именно поэтому вам нужно оставаться над схваткой, – кивнула Аманвах. – Вы увидите контракт, перед тем как его подписать, но незачем слушать, как вам перемывают кости по ходу торгов, – это лишь причинит вред. Как написано в Эведжахе, «холод переговоров о браке способен потушить жар, которым тот должен пылать».

– Я просто устала спать у мамы, – вздохнула Кендалл. – Мне наплевать на какой-то клочок бумаги.

Рожер шагал в открытой ночи, отбросив за спину, невзирая на холод, меченый плащ. Он дышал глубоко, насыщая легкие морозным воздухом. Слишком долго он задыхался в этом плаще.

Рожер и Кендалл наигрывали на скрипках простенькую мелодию, ненавязчиво уводя подземников в сторону, а Аманвах и Сиквах слаженно пели, скрывая людей от демонских органов чувств.

Всего их было пятеро. Кендалл и Сиквах шли сзади, сливаясь в музыке, как любовницы. Рожер и Аманвах сплавились так же. Он чувствовал, как в нем резонирует голос жены, и близость была теснее, чем при соитии. Все четверо играли одно, но пению Аманвах аккомпанировала скрипка Рожера, а Сиквах – инструмент Кендалл. Это позволяло разбиться, как нужно, на пары, усиливая друг друга струнами и голосом. Впереди шагал бдительный Колив со щитом и копьем наготове.

Фонарей у них не было, мир освещался магией. Видеть это Рожеру и Кендалл позволяли пестрые меченые маски, изготовленные Аманвах и Сиквах. На головах у принцесс были тонкие золотые сетки, увешанные мечеными монетами и наделявшие такой же силой. Чтобы Колив смог их сопровождать, Аманвах вшила в его тюрбан и покрывало зрительные метки.

Они шли, пока не отыскали любимое место – широкий пригорок, откуда местность просматривалась далеко во все стороны. Колив мгновенно очутился наверху и обозрел окрестности. Он подал знак, что все чисто, и спутники поднялись к нему.

Заняв позицию, Рожер снял с ремня лук, и скрипка с голосом Аманвах дружно умолкли.

Кендалл кивнула и сменила простую мелодию, державшую демонов в узде, призывом, который разнесся далеко в ночи, притягивая подземников обещанием легкой добычи. Сиквах продолжала петь, маскируя голосом их присутствие.

Первыми нарисовались воздушные демоны: с небес, нарезая круги, спустились две твари. Кендалл притянула их поближе, после чего мелодия резко изменилась. Сиквах плавно вывела маскирующее заклинание, присоединив свой голос к музыке Кендалл, и демоны столкнулись на полпути так, что рухнули наземь сплетением щелкающих клювов и мелькающих когтей. Они грохнулись настолько тяжело, что Рожер услышал, как ломаются их полые кости.

Они с Аманвах зааплодировали, а Кендалл и Сиквах поклонились, как он учил.

– Полевые демоны с запада, – объявил Колив.

Стая была невелика, всего пять бестий, но пятерка полевых демонов могла за считаные секунды разорвать их в клочья.

Обе женщины хладнокровно встретили приближавшуюся угрозу. Сиквах уже возобновила песню незримости, скрывшую пятерых людей на холме от подземников не хуже меченого плаща.

Стая мчалась, притянутая настойчивым зовом Кендалл, а та нахмурилась и наложила вторую мелодию поверх первой, чем вызвала у демонов нестерпимую боль. В согласии с музыкой запела Сиквах, продолжая скрывать людей и усиливая атаку Кендалл.

Как только демоны приблизились, рука Рожера сомкнулась на грифе скрипки, и он вспомнил ночь, в которую оплошал и Кендалл досталось.

Но Кендалл с тех пор не раз выходила в открытую ночь без него, и пора было перестать над ней трястись.

– Слишком примитивно, – сказал он, когда Кендалл принудила подземников передраться. – Взять мои ноты и натравить демонов друг на дружку может любой грошовый жонглер.

Это было не совсем так, но Кендалл все еще робела, выступая на пару с Сиквах. Она остро нуждалась в волшебном пинке.

– Да ну? – улыбнулась будущая дживах. – А если каждый примется за себя?

Она повернула музыку, как нож в ране, и полевые демоны впились зубами и когтями в самих себя. Сперва Кендалл заставила их выцарапать глаза, и ослепшие твари заметались, снедаемые му́кой и яростью. Вскоре она уложила их на спину – остервенело когтящих и кусающих себя, – пока бестии не сломались от ран. Вокруг разлился, как сироп, горячий, смрадный и полыхающий магией ихор.

Через несколько секунд дрыгал лапами всего один подземник. Это был вожак, тварь с толстым панцирем. Кендалл сбавила обороты, и он перекатился, вскочил, раны уже начали затягиваться. За считаные минуты он полностью оправится, а молочно-белые слепые глаза вновь обретут зрение.

Кендалл не дала ему времени. Она простерла мелодию, как щупальца, проворно схватила демона, заставила его вслепую врезаться в участок голой скальной породы. Подземник отлетел, вереща, но Кендалл держала его, как на поводке, и заставляла собственным ходом снова и снова биться башкой о камень. Еще и еще, пока не раздался чавкающий звук и тварь не рухнула с раздробленным черепом.

Рожер подкрепил аплодисменты пронзительным свистом. Даже Колив ударил копьем по щиту. Но затем указал им:

– С юга идут огненные демоны. С востока – лесные.

Рожер увидел приближавшихся подземников, еще достаточно далеких.

– Кендалл, опусти скрипку. Очередь Аманвах и Сиквах.

Аманвах подплыла к Сиквах, и ее голос, вознесшись, естественно влился в песнь незримости, сплетая песнь призывную.

Кендалл с гордой улыбкой приникла к Рожеру. Он ощутил, как забилось ее сердце, и вспыхнул. В эти дни ученица воспламеняла его без труда. Сейчас она была для него совершенно новой личностью.

– Скоро станешь не хуже меня, – сказал, не кривя душой, Рожер.

Кендалл чмокнула его в щеку:

– Лучше.

– Твои слова да Создателю в уши. Я иначе и не позволю.

Огненные демоны устремились вверх по холму, но не успели достичь вершины, как жены Рожера их соблазнили. Рожер хотел бы выразиться иначе, но не сумел. Подземники закружили вокруг Аманвах и Сиквах, издавая негромкие, ритмичные звуки, неприятно похожие на мурлыканье.

Купа лесных демонов подобралась ближе и рассредоточилась, беря вершину холма в кольцо. Колив присел, а Рожер и Кендалл сжали инструменты, приготовясь в мгновение ока их вскинуть.

Певицы взяли нотой ниже, Аманвах вела. Огненные демоны с шипением выгнули спины и выстроились по окружности в караул. Они продолжили шипеть на подступавших лесняг и плюнули в них огнем, когда те оказались в зоне поражения.

Бой вышел ожесточенным, но в итоге односторонним. Лесные демоны остерегались огненных, что не мешало уничтожать их при встрече. Огненные бестии могли причинять им вред и даже при случае убить, но прежде лесной сокрушал несколько из них.

Затем Сиквах вывела контрапункт к искушению и охватила песнью незримости новых союзников. Лесняги дико размахивали лапами, но верткие огненные демоны плясали, уклоняясь от неуклюжих ударов, и изрыгали огромные сгустки горящей слюны. Она прилипала, где падала, разгораясь столь яростным пламенем, что у Рожера перед глазами плыли пятна. Он согнул правую кисть, изувеченную с тех пор, как огненный демон откусил указательный и средний пальцы.

Вскоре свалился последний лесной демон, превратившийся в собственный погребальный костер и оставивший по себе обугленную труху.

– Словно на солнце вышел! – оценила Кендалл, рукоплеща.

– Ага, – громко ответил Рожер, – но я же сказал, что демонов легко натравить друг на друга.

Конечно, его жены совершили намного большее, но их, как и Кендалл, задачей было проверить пределы своих возможностей.

Аманвах улыбнулась ему, и Рожер понял, что не зря верил в нее. Беря октавы, она дотронулась до колье, и та же песня, которая только что побуждала демонов праздновать пляской победу, превратилась в хлыст, заставивший их опрометью рвануть на север. В той стороне примерно в миле от холма был холодный рыбный пруд. Меточное зрение обострило чувства Рожера, и он услышал плеск, когда в воду попрыгали огненные демоны; увидел, как поднимаются облака пара, знаменовавшие их гибель.

Над головой полыхнула магия, и Рожер, подняв глаза, увидел падающего воздушного демона. Тот рухнул в нескольких шагах с копьем Колива в груди. Копье при падении уцелело, подземник – нет.

Дозорный низко поклонился:

– Эверам прикоснулся ко всем вам, это правда. Но это не спасет, если утратите бдительность. У Эверама нет времени на глупцов, не почитающих могущество Най.

Рожер ожидал, что Аманвах осадит его за надменность. Но она чуть поклонилась – больше, чем он когда-либо видел от нее по отношению к простому воину.

– Ты говоришь мудро, дозорный, и мы слышим.

Колив склонился вновь:

– Я живу, чтобы служить, святая дочь.

Закрывшись у себя, Лиша разбирала загромоздившие стол бумаги. Снаружи Уонда отваживала посетителей – даже Джизелл и Дарси. Лиша была не в настроении с кем-либо видеться.

Послышался отчетливый стук Уонды, и Лиша вздохнула, гадая, кого же та сочла настолько важным, чтобы впустить.

– Входи, дорогуша.

Уонда сунулась в дверь:

– Простите, госпожа…

Лиша не оторвалась от бумаг, водя пером, по мере того как помечала, подписывала и снабжала текст комментариями.

– Уонда, мне некогда – разве что кто-нибудь умирает. Договорись о приеме.

– Да, но я как раз о нем, – сказала Уонда. – Вы просили позвать вас на закате. Собирались проверить вечером меченых детей.

– Не может быть, чтобы уже сумерки… – начала Лиша, но посмотрела в окно на темневшее небо и убедилась, что так и есть. Да и в кабинете успело стемнеть, и она, сама того не сознавая, напрягала глаза.

Лиша взглянула на едва тронутую стопку бумаг и подавила желание расплакаться. С приближением солнцестояния сумерки наступали все раньше, делая ее задачи все менее выполнимыми. Ночь была злом, сокрушавшим ее. В летнее новолуние они едва не погибли. Жители Лощины гибли ежеминутно, и все графство держалось на передышках, которые предоставлял рассвет, – с его наступлением укреплялись заново. Что их ждет, если князья подземников вернутся, когда тьма будет длиться в полтора раза дольше, а дневного света хватит на жалкие часы?

– А Стела завалила лесного демона! – рассказывала Уонда, пока карета Лиши катила домой. Раньше они пешком шли милю от дома до лечебницы, но теперь Лише не давали прохода. Слишком много доброжелателей, просителей и советчиков.

– Создатель, вы бы это видели! – продолжала Уонда. – Отродье мечется и пинается, так что впору надвое развалиться, а сзади Стела, спокойная как бревно, – ждет своего часа. Сломала ему хребет, когда нащупала.

– А? – встрепенулась Лиша. – Что она сделала?

– Я говорю минут десять, а вы ничего не слышите, да?

– Прости, дорогуша, – мотнула головой Лиша.

Уонда взглянула на нее, прищурившись:

– Госпожа, когда вы последний раз спали?

Лиша пожала плечами:

– Прошлой ночью, несколько часов.

– Три, – сказала Уонда. – Я считала. Этого мало, госпожа. Вы сами знаете. Особенно при…

– При чем? – осведомилась Лиша. Они были одни, в карете Лиши, расписанной метками, заглушавшими звук.

Уонда побледнела:

– При… я хочу сказать…

– Выкладывай, Уонда, – прикрикнула Лиша.

– Я про семейное дело, – выдала та наконец.

Лиша вздохнула:

– Кто тебе сказал?

Уонда уставилась в пол:

– Госпожа Джизелл. Говорила, что за вами нужен особый присмотр, а вы упрямитесь и этого не признаете.

Лиша скривили губы.

– И присмотрела?

– Только заботясь о вас и малыше, – ответила Уонда. – Я не знала, в чем дело, но видела, как вас тошнило, когда мы ехали с юга. Это наследник демона?

– Уонда Лесоруб! – гаркнула Лиша, и девушка подскочила. – Впредь не смей так называть моего ребенка!

– Я не хотела…

Лиша скрестила руки:

– Хотела.

Уонду, казалось, вот-вот вырвет.

– Госпожа, я…

– На сей раз я прощу, – вставила Лиша, когда та запнулась. – На сей раз, за любовь, которой я тебе обязана. Но больше – нет. Если я захочу, чтобы ты или кто-нибудь еще влез в мои дела, я дам тебе знать. А до того буду признательна, если ты не будешь совать нос, куда не просят.

Великанша кивнула и сжалась, как подросток, которым она была в душе.

– Да, госпожа.

Когда они добрались до дома, стемнело полностью, но двор кишел подмастерьями и травницами, подтягивались меченые дети. Стоячие места остались только в операционной, где Вика учила метить плащи-невидимки. Лиша хотела, чтобы до конца зимы такие были у всех травниц и подмастерьев в Лощине.

Вика сидела возле ораторской трибуны и рисовала метки на тонком пергаменте оптической камеры. Зеркала и линзы проецировали изображение на экран, а сотни женщин копировали образцы в меточные книжки.

– Дети еще собираются, – сказала Уонда, – а Рони и девочкам понадобится время, чтобы установить весы и грузы. Почему бы не вздремнуть? Я постучусь, когда вы понадобитесь.

Лиша посмотрела на нее:

– Что, никакими выговорами тебя не проймешь, так и будешь теперь меня опекать, как мамаша?

Уонда беспомощно улыбнулась:

– Простите, госпожа. Похоже, нет мне удержу, коли кое-что вызнала.

Лиша пожалела, что говорила с девушкой столь резко. Пусть Уонде всего шестнадцать, она несла бремя взрослой ответственности с грацией, доступной немногим, сколько бы им ни было лет. Под присмотром Уонды Лиша ничего не боялась.

– Прости, Уонда, что я набросилась на тебя, – сказала она. – Ты всего-навсего заботишься обо мне, и я тебя за это люблю. Ты стоишь на своем, даже когда я…

– Упряма, как скальный демон? – подсказала Уонда.

Лиша против желания рассмеялась:

– Бегу в постельку, мамочка.

Когда Уонда пошла встречать своих подопечных, путь к дому был чист. Дети в изумлении уставились на нее и прижали кулаки к сердцам, склонившись в поклоне учеников, осваивающих шарусак. Многие были старше, но все равно взирали на нее как на вожака.

Лиша прибавила ходу, с каждым шагом приближаясь к недолгому выгаданному покою. Она приготовит чай, который ее вырубит, и еще один – чтобы привел в чувство, когда Уонда разбудит. Вправе она надеяться на четыре часа без забот?

– Лиша, – окликнули сзади, – хорошо, что я тебя поймала.

Лиша обернулась, нацепив на лицо улыбку, неотличимую от искренней. Это была Джизелл – последний человек в Тесе, которого ей хотелось видеть сию секунду. Уж лучше бы пожаловала Элона.

– Почему ты не на занятиях у Вики? – спросила она.

– Было время, Вика училась у меня, а не наоборот. – Джизелл махнула рукой. – Пусть меткам учатся девочки. Я слишком стара, чтобы снова надевать фартук подмастерья.

– Хватит! – озлилась Лиша.

– Что? – вздрогнула та.

– Ты не слышала мою речь? Или решила, что можешь на нее начхать, раз и я когда-то была твоей ученицей?

Лицо Джизелл закаменело.

– У тебя есть ядра, девонька, говорить так после всего, что я для тебя сделала. С тех пор как мы приехали в Лощину, я трудилась не покладая рук, хотя луну назад могла вернуться в Энджирс.

– Трудилась, – согласилась Лиша. – И когда меня не оказывалось рядом, другие обращались к тебе. Вот почему ты должна быть примером ради общего блага. Если ты не послушаешь меня и пропустишь занятия, что удержит от того же всех травниц старше пятидесяти?

– Не всем нужно знать меточное ремесло, Лиша, – огрызнулась Джизелл. – Ты хочешь от этих женщин слишком много и слишком быстро. Заваливаешь их книгами и правилами, даже не проверяя, грамотны ли они.

– Нет, это ты хочешь слишком мало. Я чуть не погибла в пути, когда покинула Энджирс, потому что не могла начертить даже защитный круг. И постараюсь, как смогу, не допустить этого с другими травницами. Жизнь каждой женщины стоит нескольких часов учебы.

– Не начнут ли нас вскорости охранять меченые дети? – спросила Джизелл. – Болтают, что это твой генеральный план. Меченые телохранители для всех травниц.

Лише захотелось вцепиться ей в волосы.

– Ночь, это просто ученики! Перестань под меня копать и ступай!

– Копать? – Джизелл уперла руки в боки. – Что я копала, провалиться мне в Недра?

– Ты оспариваешь требования, которые спасут не одну жизнь! Плюешь на мои правила. Ведешь себя, как будто я еще у тебя в подмастерьях. Ночь, ты даже зовешь меня «девочкой» перед другими травницами!

Джизелл удивилась:

– Ты же знаешь, что я не имею в виду ничего такого…

– Я-то знаю, но остальные – нет. Это надо прекратить.

Джизелл присела в насмешливом реверансе и с неприкрытой обидой осведомилась:

– Изволите еще на что-нибудь пожаловаться, госпожа?

Лиша задумалась, станут ли их отношения когда-нибудь прежними, но давно поняла, что уход от проблем до добра не доводит.

– Ты сказала Уонде, что я беременна.

Джизелл замялась всего на миг, но отчаянный поиск лжи так ярко осветил ее ауру, что Лиша увидела бы ее и с закрытыми глазами.

– Я думала, она уже знает…

– Хрень городишь, – прошипела Лиша. – Ты не какая-нибудь болтливая дура, которая разжигает скандалы нечаянно. Ты сказала, потому что хотела, чтобы она со мной нянчилась.

– А даже если и так? – подбоченилась Джизелл. Лиша теперь была взрослой, но эта женщина все равно нависала над ней. – Свою жизнь ты девке доверяешь, а ребенка – нет? Ты здорово нас прижучиваешь, Лиша, но больше других – себя. Да, ты зрелая женщина и можешь распоряжаться своей жизнью, но речь о двух жизнях, и ни Уонда, ни я не дадим тебе этого забыть. Будешь спорить дальше – я и Дарси скажу.

Лишу бросило в жар. Она любила Дарси, как сестру, но та носила у сердца Канон – в кармане фартука. Она не стала бы варить женщинам и яблуневый чай. А это… У Лиши не было оснований думать, что Дарси и многие другие травницы пойдут за нее горой, если станет известно, что она ждет внебрачное дитя, тем более – от Ахмана Джардира.

И на этой мысли, едва Джизелл двинулась прочь, в глазах у Лиши потемнело. Она почувствовала, что падает, ощутила, как Джизелл, подхватив, встряхнула ее, но все это было далеко.

– Госпожа Лиша! – крикнула Уонда, однако она уже унеслась на многие мили.

Лиша очнулась в своей постели. Она села и заполошно огляделась в темной спальне. Веки словно налились свинцом.

– Уонда? – позвала она.

– Госпожа Лиша! – метнулась к ней Уонда. – Вы нас до смерти перепугали, госпожа.

Вошла Джизелл со свечой и оттеснила Уонду. Уверенно, но бережно приподняла смыкавшиеся веки Лиши и поднесла свечу, чтобы проверить реакцию зрачков на свет.

– Все замечательно, Лиша, – объявила Джизелл, потрепав ее по щеке. – Спи дальше. Неотложных дел нет, а другие подождут до утра.

Лиша пошарила во рту сухим языком.

– Ты дала мне маревник и синь-траву.

Джизелл кивнула:

– Спи. Приказ травницы.

Лиша улыбнулась, уронила голову на подушку и отдалась блаженному сну.

Проснувшись утром, Лиша почувствовала себя сильной, как никогда за последние месяцы. Голова еще пребывала в тумане от сонного зелья, но крепкий чай должен был исправить дело.

Она прошаркала из спальни наружу, туго запахнув шаль. Джизелл ждала. Наставница хозяйничала в ее кухне, как у себя дома. Она сунула в руку Лиши дымящуюся чашку, и чай почернел от меда, как бывало при их бесчисленных утренних чаепитиях.

– Вода для мытья горячая. Сходи по нужде и садись за стол. Не успеешь оглянуться, как завтрак будет готов.

Лиша кивнула, но задержалась.

– Я очень жалею о том, что наговорила.

Джизелл отмахнулась:

– Ты не обязана. Большей частью права. Могла бы быть вежливее, но беременная, которая месяц толком не спит, становится вспыльчивой. Теперь иди мойся.

Когда Лиша покончила с туалетом и чаем, ее мысли прояснились. Она надела любимое платье и села завтракать. Джизелл, как обещала, уже приготовила тарелку с горячим – яйцами и овощами.

– Пока ты была в отключке, я тебя осмотрела, – сообщила она. – Сердце у дитяти стучит, как топор лесоруба. Силен малыш. – Джизелл наставила на Лишу вилку. – Но живот уже становится виден. Тамос, может быть, и не замечает, в твои-то титьки уткнувшись, но остальной город будет счастлив его просветить, если уже этого не сделал. Хочешь сказать ему первой – самое время.

Лиша глядела в тарелку. Джизелл, как большинство в Лощине, полагала, что ребенок от Тамоса.

– Я поговорю с ним. Мне все равно сегодня нужно поухаживать за королевским садом.

– Вот как ты это называешь? – расхохоталась Джизелл. – Название не хуже других. Хорошенько ублажи этот сад, прежде чем скажешь про урожай.

Карета доставила Лишу и Уонду ко входу в королевский сад. Подошли слуги графа, но Уонда перехватила их, дав травнице затеряться среди деревьев. Никто, кроме нее, не проникнет в сад, если у ворот стоит Уонда.

У Лиши затрепетало сердце, когда великанша скрылась из виду. В цитадели Тамоса так бывало всегда. Страх быть застигнутой и предвкушение близости пьянило, как бутылка кузи. Но сегодня все иначе. Она, как посоветовала Джизелл, сойдется с графом в последний раз, но столько же для себя, сколько для него.

Когда-то Лиша презирала Тамоса, считая испорченным хлыщом, способным мало что совершить помимо насилия и легко управляемым. Но Тамос неоднократно доказал, что она ошибалась. Он был лишен творческой жилки, во всем действовал на военный манер, по уставу, но славился порядочностью, и люди знали, чего от него ждать. Он не колеблясь пользовался королевскими привилегиями, но в схватке с подземниками всегда прикрывал даже нижайших подданных.

Нынешний визит вполне мог завершиться обручением, и Лиша удивилась, насколько остро ей этого хотелось. До родов осталось полгода. Кто знает, что уготовил Создатель на эти месяцы?

Лиша быстро миновала лабиринт изгородей и юркнула в потайную дверь графского особняка. Тариса, ждавшая там, незаметно проводила ее в приемную, где еще одна тайная дверца вела в опочивальню Тамоса.

Граф ждал, он обнял Лишу и крепко поцеловал.

– Здорова ли ты, любовь моя? Говорят, у тебя был обморок…

Лиша поцеловала его еще раз.

– Пустяки. – Она уронила руку, потянула его за ремень. – У нас есть минимум час, прежде чем Артеру хватит духу постучать. Можешь взять меня дважды, если ты достаточно мужчина.

Лиша знала, что – достаточно. Тамос еженощно и отчаяннее всех сражался с демонами, а она оснастила хора его доспехи и копье. Граф сделался выше, чем при знакомстве, а его похоть, уже тогда нешуточная, теперь удвоилась. После их первой ночи от той тревоги за свою состоятельность, из-за которой у него не встал, не осталось и следа. Лиша уже почувствовала, как напряглась ткань бриджей.

Странно, однако Тамос, держа ее за руки, отстранился, и ей не удалось дотронуться до его естества.

– Пустяки? Ты потеряла сознание перед половиной травниц Лощины – и это пустяк?

Тамос ждал ответа, повисло тягостное молчание. Он сжал ее плечи, ласково приподнял подбородок пальцем и встретился с ней взглядом.

– Если тебе есть что сказать, Лиша Свиток, то самое время.

«Он знает». Лиша подумала, не Тариса ли сказала, но, говоря откровенно, это было не важно.

– Я беременна.

– Так и знал! – пророкотал Тамос, сгребая ее в охапку.

На миг она вообразила, что это расправа, но его медвежьи объятия продлились всего ничего – затем он оторвал ее от земли и ликующе закружил.

– Тамос! – вскричала Лиша, и глаза графа округлились.

Он немедленно поставил ее, тревожно взглянув на живот:

– Конечно. Ребенок. Надеюсь, я не…

– Все хорошо. – Лишу затопило облегчение. – Я просто удивилась, что ты так рад.

– Конечно рад! – рассмеялся Тамос. – Теперь тебе придется стать моей графиней. Этого потребует народ, и у меня не останется выбора.

– Ты уверен? – спросила Лиша.

Тамос энергично кивнул:

– Мне не обойтись без тебя, Лиша, как и тебе без меня. Пусть Меченого нет, но вместе мы отбросим подземников и превратим Лощину в великий город былых времен.

Лиша задрожала от этих слов. В горле образовался ком, когда Тамос опустился на одно колено и взял ее за руки:

– Лиша Свиток, я сговариваю себя…

«Создатель, он и правда это делает. Он понятия не имеет, что ребенок не его».

Она застыла. Это было все, чего она хотела. В худшем случае за шесть месяцев что-нибудь да придумает. В Лощине было полно сирот. Возможно, она найдет похожего на Тамоса младенца, подменит своего и переправит дитя Ахмана в безопасное место.

А может быть, она переживает зря. Ей вспомнились слова Стефни после заседания совета: «С детьми забавно. Люди видят в них то, что им хочется видеть».

Слезы огромными каплями покатились по носу. Она даже не сознавала, что плачет.

«Создатель, похоже, я влюблена».

Она открыла рот, желая одного – сговорить себя этому мужчине и осуществить его мечты.

Но слова застряли в горле. Он взирал на нее с такой искренностью, такой любовью, что ей стал невыносим обман.

Она высвободила руки и отступила на шаг:

– Тамос, я…

– В чем дело, любовь моя? Почему ты не… – И вдруг он понял. Лиша и без меточного видения узрела перемену в его глазах, когда Тамос встал.

– Ночь, болтают не зря, – произнес он. – Только за последнюю неделю я приказал выпороть троих за такие сплетни, но они говорили честное слово. Пустынный демон. Человек, захвативший Райзон, убивший тысячи и наградивший Тесу сословием бродяг-перемещенцев, которое сохранится на века. Проклятье, ты отымела его!

– А ты, если послушать людей, отымел в Энджирсе всех горничных, – вспылила Лиша. – Я не была сговорена с тобой, Тамос, когда ложилась с ним. Мы были едва знакомы. Я даже не знала, что ты прибываешь в Лощину.

– Горничные не убивали людей тысячами, – ответил Тамос, не потрудившись отрицать сам факт.

– А если бы убивали, а ты мог замедлить их наступление и выведать планы, уложив этих горничных в постель, – ты бы колебался?

– Значит, ты шлюхой была, – сказал Тамос.

Лиша влепила ему пощечину. На миг он потрясенно выпучил глаза, потом зажмурился. Его лицо исказилось, огромные кулаки сжались.

Лиша уже потянулась к мешочку со слепящим порошком, когда Тамос завопил, отпрянул от нее и заметался по комнате, как загнанный в угол ночной волк. Крикнув еще раз, граф врезал по златодревному шесту огромного ложа.

– А-а-а! – взвыл он, баюкая кисть.

Лиша бросилась к нему, схватила за руки:

– Дай посмотреть.

– Тебе мало? – заорал Тамос.

Лицо у него намокло от слез, оно побагровело и превратилось в страдальческую маску.

Лиша смотрела на него спокойно.

– Прошу тебя. Ты мог что-нибудь сломать. Минуту посиди спокойно и дай мне взглянуть.

Обмякнув, Тамос позволил отвести себя к постели, где оба сели, Лиша отвела руку, которой он прикрывал пострадавшую кисть, и осмотрела ушиб. Кисть покраснела, на костяшках содралась кожа, но могло быть намного хуже.

– Переломов нет, – объявила Лиша. Достав из кармана фартука вяжущее средство и бинт, она обработала и перевязала рану. – Надо просто опустить в чашу со льдом…

– Есть ли малейшая возможность, что он мой? – В глазах Тамоса стояла мольба.

Лиша глубоко вздохнула и покачала головой. Ее сердце разрывалось на части. Шанс удержать Тамоса был, и она только что его уничтожила.

– Зачем тогда все? – спросил Тамос.

– Потому что я хочу быть твоей графиней, – ответила Лиша. – Я хочу этого больше всего на свете.

Выдернув руку, Тамос поднялся и снова зашагал по комнате.

– Если это честное слово, то докажи. Завари чай из своих сорняков и вытрави плод. Зачни заново, моего.

Лиша моргнула. Она не удивилась, когда это предложила мать, и, несомненно, того же хотели бы Инэвера и Арейн. Женщины, когда приходится, хладнокровно относятся к таким делам. Но она и представить не могла, что Тамос убьет невинное дитя.

– Нет, – сказала она. – Один раз я выпила чай, не зная даже, зародилась во мне жизнь или нет, и раскаиваюсь в этом сильнее всего в жизни. Больше, чем сожалею о связи с Ахманом. Впредь никогда.

– Проклятье! – взревел Тамос, схватил вазу и метнул ее через комнату.

Лиша оцепенела. Ночами Тамосу приходилось взвинчивать себя, чтобы чинить насилие. Почему бы и не сейчас? Она тоже встала и двинулась бочком к потайной двери, которая вела в сад.

И к Уонде.

Но Тамос снова удивил ее: его ярость улетучилась со вздохом, плечи поникли. Когда он повернулся, у него был взгляд побежденного.

– Ты понимаешь, что все графство Лощина и моя мать считают ребенка моим?

Всхлипнув, Лиша кивнула. Ноги стали ватными, и она заковыляла обратно к постели, прикрываясь в тщетной попытке скрыть рыдания. Там она просидела долго, сломленная и содрогающаяся, но потом ложе просело под тяжестью, и Тамос обнял ее одной рукой.

Лиша приникла к нему, гадая, в последний ли раз. Вцепилась в сорочку и глубоко вдохнула, запоминая запах.

– Прости, что втянула тебя в это, – проговорила она. – Я не ожидала, что ты начнешь за мной ухаживать, а я тебя полюблю. Я хотела защитить ребенка.

– От кого? – спросил Тамос. – В Лощине его бы никто не тронул.

– Красийцы вырежут его из меня, если узнают. Или хуже – дождутся, когда он родится, и заберут от меня, а потом воспитают наследником зеленых земель. – Она посмотрела на Тамоса. – А твоя мать может взять его в заложники. Не отрицай этого.

Потупившись, Тамос кивнул:

– Она наверняка решит, что так будет лучше.

– А ты, Тамос? – спросила Лиша. Она слишком торопила события, но должна была знать. – Пару минут назад ты жить без меня не мог. Заточишь меня при дворе матери?

Граф обмяк:

– Что мне делать? У Райнбека так и нет сына. Мать думает, что ты носишь в утробе наследника Трона плюща. Как мне сказать ей, что вместо него там наследник пустынного демона?

– Не знаю, – ответила Лиша. – Сейчас решать незачем. Официального объявления о моей беременности не было. Давай вести себя как обычно и по ходу придумаем, что делать. – Она сжала руку Тамоса и, когда граф ее не отнял, подалась к нему для последнего поцелуя.

Тамос вскочил как ужаленный:

– Не надо. Не сейчас. Может быть, уже никогда. – Он отступил и махнул рукой в сторону потайной двери. – Думаю, тебе следует уйти.

Плача, Лиша выскользнула наружу и побежала от особняка со всей скоростью, какую могла развить, не споткнувшись.

Глава 17 Соловей

333 П. В., зима

Карета энджирсского герольда выглядела неуместной в Лощине, но Рожер узнал бы ее где угодно. Они с Арриком разъезжали в ней не сосчитать сколько раз, когда мастер еще был в фаворе у Райнбека.

Теперь она принадлежала Джасину Соловью.

Сопровождаемая дюжиной «деревянных солдат» на стройных энджирсских скакунах, карета въехала на Кладбище Подземников, и смычок Рожера соскользнул со струн. Жонглеры и подмастерья, аккомпанировавшие ему в звуковой раковине, тоже прекратили играть и проследили за его взглядом.

– Все в порядке? – спросила Кендалл. – Ты побелел как снег.

Рожер едва ли услышал. Голова у него пошла кругом от паники и страха при воспоминании о криках и смехе той недавней кровавой ночи. Он как завороженный наблюдал за лакеем, который опустил лесенку и потянулся отворить дверцу.

Гари Катун тронул его за плечо:

– Вали отсюда, парень. Живей, пока тебя не засекли. Я за тебя извинюсь.

Слова и легкий толчок старого жонглера вывели Рожера из оцепенения. Гари взял его скрипку и принял на себя руководство оркестром, отвлекая внимание исполнителей и давая Рожеру улизнуть.

Рожер покинул сцену чинно и, как только скрылся из виду, помчался опрометью, перепрыгивая через три ступеньки. Он вылетел за дверь и быстро, как заяц, обогнул звуковую раковину сзади. Затем прижался в ее тени к стене, следя за выходом Соловья из кареты.

Последний год не сильно притупил чувства, вспыхнувшие при виде человека, который убил мастера Джейкоба и бросил Рожера подыхать в ночи на улицах Энджирса. Надежно скрытый тенью, Рожер скривился. У него чесались руки метнуть один из притороченных к предплечьям ножей. Один удачный бросок…

«И что? – спросил он себя. – Тебя повесят за убийство герцогского герольда?»

Но мышцы Рожера не расслабились. Всего лишь стоя смирно, он тяжело дышал, заряжаясь кислородом для боя или бегства.

Джасин окликнул Гари, и старый жонглер спустился к нему со сцены. Они обнялись, похлопали друг друга по спинам, и ножи словно сами собой упали в руки Рожера.

Подмастерьев Джасина, Абрума и Сали, не было видно. Абрум сломал скрипку Рожера, которого держала Сали, со смехом забившая мастера Джейкоба насмерть.

Но подмастерья – только орудия. Приказ отдал Джасин. Ему и предстояло расплатиться за преступление в первую очередь.

– Рожер, что ты творишь? – Резкий шепот Кендалл заставил его подскочить. Как она его вычислила?

– Займись своим инструментом, Кендалл, – отозвался Рожер. – Это не твое дело.

– Хрена с два, если я буду твоей женой, – возразила та.

Рожер взглянул на нее, и от его взгляда она задохнулась.

– Пока, – сказал он тихо, – тебе нужно знать одно: если демон изготовится сожрать Джасина Соловья, а мне достаточно будет сыграть нехитрую песенку, чтобы его спасти, я первым делом разобью скрипку на тысячу кусков.

– Кто такой Джасин Соловей? – осведомилась Аманвах, едва он вошел в их покои. В цветных шелках и с неприкрытым лицом, она была прекрасна даже в гневе.

Он ждал этого, но все равно вопрос прозвучал слишком скоро. За последние недели Кендалл и его жены стали не разлей вода.

– Джасин Соловей, подери его демоны, моя забота, и больше ничья, – отрезал Рожер.

– Демоново дерьмо! – Аманвах сплюнула на пол, удивив Рожера своим пылом. – Мы твои дживах. Твои враги – наши враги.

Он скрестил руки:

– Почему ты не обращаешься к костям, раз тебе так интересно?

Аманвах напряженно улыбнулась:

– Ах, муж мой, ты знаешь, что уже обратилась. Я даю тебе возможность рассказать своими словами.

Рожер рассеянно посмотрел на нее, размышляя. В том, что она и правда справилась у костей, сомневаться не приходилось – другое дело, каков был ответ алагай хора. Они могли сказать все – даже больше, чем знал сам Рожер, а могли всего-навсего расплывчато намекнуть, чтобы расспросами она выудила у него информацию.

– Если ты бросила кости, то знаешь все, что Эвераму угодно тебе открыть, – возразил он, ступая на опасную тропу.

К его удивлению, улыбка Аманвах немного расслабилась.

– Ты учишься, муж мой.

Рожер коротко поклонился:

– У меня замечательные учителя.

– Ты должен научиться доверять своей дживах, муж, – сказала Аманвах, беря его за руку и притягивая ближе.

Рожер знал, что это, как и ее гнев, рассчитанный жест, который, впрочем, действовал.

– Я просто… – Он сглотнул комок. – Я не готов это обсуждать.

– Хора говорят: между вами кровь, – сообщила Аманвах. – Кровь, которую можно смыть только кровью.

– Ты не понимаешь… – начал Рожер.

Аманвах оборвала его смехом:

– Я дочь Ахмана Джардира! По-твоему, я не понимаю кровной вражды? Это ты в ней не смыслишь, муж. Ты должен убить этого человека. Ты обязан сделать это сейчас, пока он снова не нанес удар тебе и твоим близким.

– Он не посмеет, – ответил Рожер. – Не здесь. Не сейчас.

– Кровная вражда, муж мой, может длиться не одно поколение. Не убьешь – и его внуки будут мстить твоим.

– А если убью, то этому не бывать? Или я этим лишь сделаю моими врагами его детей?

– Если они у него есть, то, может быть, лучше их тоже убить, – сказала Аманвах.

– Создатель, ты это серьезно? – ошалел Рожер.

– Я пошлю Колива. Он дозорный-кревах и из числа Копий Избавителя. Его никто не увидит, а очевидцы решат, что твой враг просто свалился с лошади или подавился горошиной.

– Нет! – крикнул Рожер. – Никаких дозорных! Никакой отравы дама’тинг! Не суйтесь в это дело – никто. Джасин Соловей – мой, и отомщу ему я, а если ты не уважишь меня в этом, то нашему браку конец.

Наступила тишина. Настолько глубокая, что Рожер слышал, как тяжело стучит сердце. Часть его хотела взять свои слова обратно – лишь бы нарушить молчание, – но он не мог.

Они были правдивы.

Аманвах долго смотрела на него, а он отвечал такой же ледяной маской, провоцируя моргнуть.

Наконец это случилось; она опустила глаза и низко поклонилась. Ее слова сочились ядом:

– Как пожелаешь, муж. Его кровь только на тебе. – Она подняла взгляд. – Но знай вот что. Каждый день жизни, который ты предоставишь этому человеку, будет свидетельствовать против тебя, когда ты пойдешь одиноким путем на суд.

– Я рискну, – фыркнул Рожер.

Аманвах коротко, гневно выдохнула через ноздри, повернулась на пятках и уплыла в личные покои, захлопнув дверь.

Рожер хотел догнать ее. Сказать, что любит и у него в мыслях не было расторгнуть их брак, но силы оставили его, а действительность навалилась со всех сторон.

Джасин Соловей приехал в Лощину, и Рожеру пока оставалось одно – избегать с ним встречи.

Приглашение пришло на следующее утро. Внутренний графский совет специально собирался днем, чтобы официально приветствовать герцогского герольда.

Рожер скомкал листок, но позаботился не бросать его на видном месте. Аманвах еще была у себя, у двери царил холод.

– Я к барону, – сказал Рожер Сиквах. Жена немедленно пошла за подобающим нарядом.

Рука Аманвах коснулась даже его гардероба. Ее потрясло, что у Рожера не было одежды, кроме привезенной в Дар Эверама. Не прошло и часа, как его уже раздевали и обмеривали портные Шамавах.

Хорошо, что они строят особняк. При той скорости, с которой наполнялись шкафы Рожера, под гардероб придется отвести целое крыло.

Не то чтобы он жаловался. Отныне у Рожера имелись пестрые наряды на все случаи жизни – отличного сукна и цветов, броскость которых зависела от характера события. Ночь, да он мог месяц не надевать одного и того же дважды! Это напоминало начало службы у Аррика, когда мастер был герцогским герольдом и оба жили во дворце. Даже сейчас, после того как вскрылась ложь тех времен, они оставались счастливейшими на его памяти.

На первых порах Рожер пытался одеваться в свое, но жены быстро положили конец произволу. Откровенно говоря, они лучше разбирались в таких вещах.

Штаны и куртка, отобранные Сиквах для неофициальной встречи с бароном, были расшиты сложным, приглушенных тонов узором, наподобие красийского ковра. Просторная рубаха была из белоснежного шелка. Рожер словно оделся в облачко.

Под ниспадающими одеждами скрывался увесистый медальон. Энджирсская королевская медаль за отвагу на толстой витой цепочке – рельефный золотой щит на фоне скрещенных копий, украшенный навершием герцога Райнбека: корона из листьев, парящая над троном, обвитым плющом. Под щитом значилось:

Но Рожер носил медальон задом наперед, и на гладкой поверхности было выгравировано еще четыре имени:

Имена тех, кто погиб, защищая Рожера. Пять имен. Пять жизней, оборвавшихся ради него. Скольких еще стоит его жалкое бытие?

Чтобы потрогать медаль, он притворился, будто возится с тесемками. На миг пальцы скользнули по прохладному металлу, и его затопило спокойствие, изгоняющее цепкую тревогу. О чем бы ни твердил мозг, сердце знало: если дотронуться до медали, не случится никакой беды.

Глупая вера, но Рожер и был по профессии дураком, так что она срабатывала.

Сиквах отвела его руки, как мать, одевающая малыша, и завязала тесемки сама. Тревога снова взяла его в клещи, и он инстинктивно потянулся к медали. Сиквах резко шлепнула по тылу кисти. Секунду жгло, потом отпустило, и рука онемела, покуда жена одергивала рубаху.

– Сиквах! – удивленно отшатнулся Рожер.

Глаза у дживах сен округлились, и она, плавно опустившись на колени, уперлась руками в пол.

– Прости, что ударила тебя, о достопочтенный муж. Если желаешь высечь меня, это твое право…

Рожер пришел в замешательство:

– Нет, я…

– Конечно, – закивала Сиквах. – Я поставлю в известность дама’тинг, чтобы она меня наказала…

– Никто никого не будет сечь! – вспылил Рожер. – Что вы за люди? Забудь и найди мне другую рубаху. Что-нибудь с пуговицами.

Едва жена отвернулась, рука метнулась к медальону и сжала его, как будто от этого зависела жизнь.

Талисман был одним из немногих секретов, которые он так и не открыл женам. Они знали имена – отца и матери; вестника, друга семьи, и двух жонглеров, у которых он ходил в подмастерьях. Досточтимых покойников.

Но те истории убийства, предательства и глупости, что скрывались за ними, он продолжал хранить в тайне.

Сиквах принесла новую рубаху: внушительное одеяние с тяжелым кружевным воротником. Она была вычурнее, чем заслуживал повод, но идеально прикрывала грудь, позволяя гладить медальон, не привлекая внимания.

Нарочно ли ее выбрала Сиквах? Когда жена оставила расстегнутой третью пуговицу сверху, Рожер понял, что она знала, и у него заныло сердце.

Все, кого он любил, умерли и оставили его в одиночестве, но что, если долг еще не выплачен полностью? Кто умрет за него следующим – Сиквах? Аманвах? Кендалл? Невыносимая мысль.

Рожер осознал, что стиснул медальон до боли в руке. Как давно он этого не делал? Месяцы. После нашествия в новолуние он уже мало чего боялся.

Но сейчас испугался. Тамос держался холодно с тех пор, как Рожер отказался от должности королевского герольда графства Лощина. Его не растрогает байка о каком-то убиенном уличном исполнителе, и он не тронет герольда своего брата.

Хуже того, Джасин мог запросто прибыть с ордером на арест Рожера или его жен. Дочь и племянница красийского вождя стали бы ценными заложницами – особенно теперь, когда красийцы напали на Лактон.

Обвинение против Джасина, выдвинутое сейчас, лишь навлекло бы на Рожера гнев герольда, а он отлично знал, как обращался с гневом Джасин Соловей. Тот впитывал его, лелеял, пестовал.

А после, стоило подумать, что все поросло быльем, на темной улице в ход пускались ножи.

Рожер поперхнулся и зашелся в кашле.

– Тебе плохо, муж мой? – спросила Сиквах. – Я сообщу дама’тинг…

– Все нормально! – Рожер отодвинулся, расправил воротник. Медальон притягивал его, но он сдержался и потянулся за скрипкой и плащом. – Только вина бы глотнуть.

– Лучше воды. – Сиквах пошла за чашкой.

Дживах больше не пытались ограничить его в спиртном, но и не одобряли этой привычки.

– Вина, – повторил Рожер.

Сиквах поклонилась и взяла нужный мех. Рожер отверг чашку, забрал мех целиком и направился к двери.

– Муж мой, когда ты вернешься? – спросила вдогонку Сиквах.

– Поздно, – ответил он и закрыл за собой дверь.

Снаружи в темном закутке стоял Колив. Дозорный кивнул Рожеру, но ничего не сказал.

– Поставь вокруг таверны побольше шарумов, – велел Рожер. – У нас появились дневные враги.

– Днем у всех есть враги, – отозвался Колив. – Мы становимся братьями только ночью.

– Проклятье, просто поставь людей! – рыкнул Рожер.

Колив слегка поклонился:

– Уже сделано, сын Джессума. Святая дочь распорядилась об этом вчера.

– Ну разумеется, – вздохнул Рожер.

Колив склонил голову набок:

– Этот человек, Соловей. Он в кровном долгу перед тобой?

Рожер сохранил бесстрастную маску:

– Да. Но я не хочу, чтобы ты и мои дживах вмешивались.

Колив поклонился снова, на сей раз глубже и на два удара сердца дольше.

– Прошу простить, что недооценивал тебя, сын Джессума. Вы, землепашцы, кое-что смыслите в обычаях шарумов. Нет чести у того, кто посылает убийц взыскать его кровные долги.

Рожер моргнул. Такие речи, да в устах матерого убийцы?

– Тогда и не суйся. Даже если прикажет Аманвах.

Колив отвесил последний поклон, неглубокий и короткий.

– В заказном убийстве нет чести, господин, но без него порой не обойтись. Если святая дочь прикажет вмешаться – я вмешаюсь.

Рожер сглотнул. Он даже задрожал от возбуждения, представив, как Колив пронзает копьем сердца Джасина и его подмастерьев, но этим дело не кончится. У Джасина есть родня. Влиятельное семейство, прочно связанное с Троном плюща. За кровь оно отплатило бы кровью.

Рожер кубарем скатился с лестницы, едва не навернувшись внизу, и вышел через заднюю дверь к конюшням Шамавах. За животными ухаживали красийские дети в коричневом, и все они бросились к нему – каждый хотел услужить первым.

Самой расторопной оказалась Шаливах, внучка наставника Каваля. Тот тоже умер за Рожера. Как и телохранитель Аманвах Энкидо. Еще два имени на медальон. Теперь семь жизней, уплаченных за одну.

– Желает ли господин надеть свой пятнистый плащ? – спросила девочка скороговоркой и с сильным акцентом.

Рожер мгновенно нацепил яркую маску жонглера. Девочка не заметила, как он украдкой вынул из цветастого нового мешка с чудесами крошечный цветок. Для нее тот появился из воздуха, и девочка ахнула, когда он протянул ей подарок.

– Пестрый, Шаливах, а не пятнистый. «Пестрый» означает «разноцветный». «Пятнистый» – «в пятнах». Понимаешь?

Девочка кивнула, и Рожер показал ей леденец.

– Повтори. Пестрый.

Та улыбнулась, потянувшись за леденцом. Рожер не был высок, но даже он удержал конфету слишком высоко для ребенка.

– Пестрый! – выкрикнула она. – Пестрый! Пестрый! Пестрый!

Рожер бросил ей леденец. Ее восторженный вопль привлек внимание других детей, которые выжидающе уставились на него.

Он не разочаровал их. Новые леденцы уже прятались у него в горсти. Маскируя тяжесть на душе театральным смехом, он развернулся и ловко, с безошибочной точностью метнул сладости в подставленные ладошки.

Родные этих ребят проливали за него кровь, а он отплачивал леденцами.

Новоиспеченный барон ерзал за огромным златодревным столом. Ему было неудобно. Перо в огромном кулаке напоминало перышко колибри, пока он ставил нечто вроде подписи на бумагах из неиссякающей стопки, которую положил перед ним сквайр Эмет, мелкий лорд, произведенный Тамосом в секретари барона.

– Рожер! – воскликнул Гаред, мигом вскочив, когда жонглер вошел в кабинет.

– Милорд… – начал секретарь.

– У Рожера важное дело, Эмет. Явишься позже. – Гаред навис над секретарем, и Эмету хватило ума сгрести бумаги и спешно исчезнуть.

Гаред затворил тяжелые двери, привалился к ним спиной и выдохнул, словно только что удрал от своры полевых демонов.

– Хвала Создателю. Еще одна подпись – и я выброшу этот стол из окна.

Рожер наскоро оценил здоровущий стол и окно в нескольких шагах от него. Если кто из живых и мог совершить подобное, то лишь Гаред Лесоруб.

Рожер улыбнулся. С Гаредом ему всегда становилось спокойнее.

– Всегда рад отвлечь от писанины.

Усмехнулся и Гаред.

– У тебя каждое утро к одиннадцати находится срочное дело, и я тебе за это благодарен. Выпьешь?

– Ночь, да. – Рожер успел осушить мех, но вино помогало мало.

Гаред пристрастился к энджирсскому бренди и хранил в кабинете бутылку. Рожер подступил к сервизу, наполнил два стакана. Жонглер был проворен, и Гаред не заметил, как он выхлестал один, налил заново и уж тогда поднес оба.

Они чокнулись и выпили. Гаред лишь пригубил пойло, но Рожер опрокинул свой стакан и отошел за третьей дозой.

– Сегодня никакого вранья. Дело и в самом деле срочное.

– Да ну? – усомнился Гаред. – Солнце взошло, ничто не горит – значит большой беды быть не может. Давай раскурим по трубке и обсудим твое дело, а потом пойдем на встречу с герцогским герольдом. Что думаешь, он и правда голосист, как соловей?

Рожер осушил очередной стакан, налил четвертый и сел в кресло перед столом. Гаред устроился в другом, стоящем рядом, и принялся набивать трубку. Гаред Лесоруб был не из тех, кто ставит между собой и собеседником стол.

Рожер принял от него табачный лист и набил свою.

– Помнишь, как я познакомился в лечебнице с Лишей?

– Все знают эту историю, – отозвался Гаред. – Начало предания о том, как ты встретился с Избавителем.

У Рожера не было сил спорить.

– А помнишь, ты спросил, из-за кого я туда попал?

Гаред кивнул.

Рожер опрокинул в себя стакан.

– Из-за герцогского герольда с соловьиным голосом.

Гаред тотчас потемнел лицом, как отец при виде подбитого глаза у дочери. Он сжал мясистый кулак.

– Ему повезет, если все травницы Лощины сошьют его заново, когда я с ним разберусь.

– Не дури, – сказал Рожер. – Ты барон графства Лощина, а не вышибала у Смитта.

– Не могу же я спустить подобное с рук, – возразил Гаред.

Рожер взглянул на него:

– Джасин Соловей – герцогский герольд, представитель Трона плюща в Лощине. Все, что говорится ему, говорится самому герцогу Райнбеку. Все, что ты сделаешь ему, ты сделаешь и Райнбеку.

Он наградил Гареда взглядом, который осадил даже грозного лесоруба.

– Ты хоть представляешь, что сделает с тобой – с Лощиной – герцог, если забьешь насмерть его проклятого герольда?

Гаред сдвинул брови:

– Тогда найдем кого-нибудь, кто возьмется?

Рожер закрыл глаза и сосчитал до десяти.

– Просто предоставь это мне.

Гаред посмотрел на него с сомнением. Рожер не был бойцом.

– Если хочешь разобраться сам, зачем говоришь мне?

– Я не хочу, чтобы ты что-нибудь учинил с Джасином. Но не думаю, что он будет таким магнифическим.

– Магни – что? – моргнул Гаред.

– Благородным, – уточнил Рожер. – Он может встревожиться – вдруг я что-то предприму – и возьмется за меня и мое окружение. Я буду спать крепче, если ты отрядишь нескольких лесорубов присматривать за ним и его людьми.

– Конечно, – кивнул Гаред. – Но, Рожер…

– Знаю-знаю. Нельзя, чтобы это гноилось вечно.

– Уже воняет. Был бы здесь Избавитель! Он бы оторвал этому подлецу башку, и никто бы не вякнул.

Рожер кивнул. Он так и задумывал после знакомства с Арленом Тюком.

Но Меченый не возвращался.

Рожер поерзал на стуле. В ожидании Тамоса и Джасина атмосфера в зале графского совета сгустилась. Лорд Артер и капитан Гамон держались чопорнее обычного, хотя оставалось непонятно почему – из-за энджирсских новостей или всего лишь в связи с присутствием королевского эмиссара. У инквизитора Хейса был вид, будто он надкусил кислое яблоко.

Даже Лиша выбралась из своего подполья. После обморока во дворе она уже две недели не выходила из дома. Стоявшие на страже травницы не пускали даже Рожера. Да и сейчас Дарси охраняла ее, как волкодав – Эвина Лесоруба.

Понять причину не составляло труда. Лиша была бледна, лицо – отечно, а глаза налились кровью. О многом говорили и толстый слой пудры – ничуть не для красоты наложенный, и жилы, канатами напрягшиеся на шее.

Больна? Лиша – лучшая целительница в Тесе, но на ее плечах лежало бремя даже большее, чем у Рожера, и она себя не щадила. Она слабо улыбнулась ему, и он тоже ответил улыбкой – ослепительной, хотя и целиком фальшивой.

Сидевший рядом с Рожером Гаред был готов вылезти из кожи. Богатырь-лесоруб ни за что не дал бы Рожера в обиду, но имел обыкновение ломать то, что хотел починить.

Следующими сидели Эрни Свиток и Смитт, склонившиеся друг к другу и тихо беседовавшие. Вряд ли они знали, какая драма разворачивается в зале, но оба ощущали напряжение и понимали, что герцогский герольд прибыл не с визитом вежливости.

Гари Катун тронул Рожера за руку невесомой ладонью. Старый жонглер лучше всех знал о нем и Джасине, но даже Рожер не мог прочесть его чувств, скрывавшихся под бесстрастной личиной.

– Он не сунется, если ты не начнешь первым. – Голос у Гари был натренирован, и слышали только они вдвоем.

– По-твоему, он получил свою кровь и все теперь радужно? – осведомился Рожер.

– Конечно нет. Воробей не прощает пренебрежения.

«Воробей». Так называли Джасина Соловья жонглеры, когда герцогским герольдом был Аррик Сладкоголосый. Говорили, что благодаря связям его дядюшки Джансона покровителей у Воробья было больше, чем соловьиного в голосе.

По крайней мере, за спиной. Не будучи готовым к драке, никто не называл Джасина Воробьем в лицо. Мастер Джейкоб был не первым – и не последним – человеком, убийство которого сошло Джасину с рук.

Гари словно мысли читал.

– Ты не какой-нибудь грошовый уличный лицедей, Рожер. Случись с тобой что, и вся Лощина ощетинится копьями, жаждая справедливости.

– Со справедливостью все будет отлично, но я-то останусь мертв.

В этот миг Артер с Гамоном вскочили, и за ними быстро поднялись остальные члены совета: в зал вошли граф Тамос и Джасин Соловей.

Джасин сохранил в себе памятную Рожеру елейную заносчивость, и служба трону была ему определенно к лицу. С последней встречи он похудел.

Рожер не снял маску жонглера – распахнутые глаза, нарисованная улыбка, – но подумал, что его вот-вот вытошнит. Он чувствовал тяжесть ножей в предплечных ножнах. Дверь охраняли «деревянные солдаты», однако ни они, ни сидевшие за столом офицеры не упредили бы броска.

Но дальше-то что?

«Ты же сам говорил, болван! – обругал себя Рожер. – Ты, возможно, и не заслуживаешь ничего, кроме сладости мести и быстрой гибели от рук „деревянных солдат“, но что будет с Аманвах и Сиквах, если убьешь герцогского герольда?»

Райнбек, наверно, сочтет Соловья подходящей разменной фигурой для ареста и содержания в заложницах красийских принцесс.

Поэтому Рожер сидел и ничего не предпринимал, а его внутренний подземник царапался и верещал, угрожая разорвать в клочья.

По мере того как Артер объявлял советников, взгляд Джасина поочередно обращался к каждому. На Рожере он чуть задержался, и Джасин вежливо улыбнулся.

Рожеру отчаянно хотелось сорвать улыбку с лица. Вместо этого он отозвался тем же.

Когда представления закончились, Джасин устроил целый спектакль, открывая узорчатый футляр и взламывая на свитке королевскую печать. Он расправил лист и, возвысив голос, загремел на весь зал:

– Приветствие от Трона плюща графству Лощина в сей год Создателя нашего, триста тридцать третий после Возвращения. Его светлость герцог Райнбек Третий, хранитель Лесной крепости, владелец деревянной короны и повелитель всего Энджирса, шлет поздравления своему брату, и всем вождям, и народу графства Лощина с благополучным возвращением из красийских земель генерала Гареда и королевской травницы Лиши, а также с успешной обороной Лощины перед лицом крупнейшего за века нашествия демонов. Но ввиду столь многочисленных перемен и сообщений из Лактона многое еще предстоит сделать. Его сиятельство требует немедленной аудиенции с графом Тамосом и бароном Гаредом, а также с госпожой Лишей, Рожером Восьмипалым и красийской принцессой Аманвах.

На последних словах внутренний подземник Рожера прекратил борьбу и захлебнулся. Джасин Соловей – лишь мелкое отступление от сюжета разворачивавшейся драмы. Как и Рожер. Все они отправятся в Энджирс – как можно отказаться? – но Аманвах не вернется. Она и Рожер, скорее всего, останутся там до самой смерти или пока красийское войско не проломит городские стены.

Джасин встретил его взгляд очередной улыбочкой, но на сей раз Рожер не нашел в себе сил откликнуться.

Когда Джасин свернул свиток и распечатал следующий, у Рожера свело желудок.

– Ее светлость мать-герцогиня Арейн, родительница его светлости герцога Райнбека Третьего, хранителя Лесной крепости, владельца деревянной короны и повелителя всего Энджирса, поздравляет барона Гареда Лесоруба с изменением статуса. Дабы положенным образом ввести его в знатное сословие и дать возможность представить гостящую принцессу Аманвах, по его прибытии в Энджирс мать-герцогиня дает в честь барона бал холостяков.

– Чего? – остолбенел барон, а вокруг засмеялись, и веселились, пока он не ударил кулачищами по столу.

– Прости, барон, – произнес Тамос, но все еще весело. – Это означает, что моя мать использует твой визит как повод устроить праздник.

– Ну, тогда не так уж и плохо, – немного утешился Гаред.

– Праздник, на который она пригласит всех незамужних девиц Энджирса, в ком есть хоть примесь королевской крови, и постарается женить вас на какой-нибудь.

У Гареда отвисла челюсть.

– Конечно, будут и кушанья, – сказал Тамос, когда барон не ответил.

Впервые за две недели у него сверкали глаза. Он наслаждался происходящим.

– И музыка, – добавил Джасин. – Я выступлю лично, – подмигнул он, – и подскажу, за какими девицами ухаживать.

Гаред сглотнул.

– А если мне никого не захочется?

– Тогда она будет вызывать тебя в Энджирс и давать балы, пока не выберешь, – сказал Тамос. – Уверяю, что в таких делах она бывает неутомима.

– А почему бы и нет? – спросил инквизитор Хейс, взирая на Гареда. – Твоему баронству нужен наследник, а тебе – жена, чтобы смотреть за домом и растить достойную, просвещенную смену, которая возглавит его, когда ты присоединишься к Создателю. – Он начертил в воздухе метку. – Да будет на то Его воля – после долгой жизни и при множестве внуков.

– Он прав, Гаред. – Это были первые слова, произнесенные Лишей за день, и все повернулись к ней.

Лиша испепелила Гареда взглядом, и барон съежился.

– Ты слишком долго был один. Одинокие люди делают глупости. Пора остепениться.

Гаред слегка побледнел, кивнув. Рожер пришел в изумление. Он знал, что у них было общее прошлое, но это…

Тамос откашлялся.

– Итак, решено. В мое отсутствие графские обязанности будет исполнять лорд Артер, а его решения будут утверждаться этим советом. Барон и госпожа Свиток назначат своих заместителей.

– Дарси Лесоруб, – объявила Лиша.

Дарси с мольбой взглянула на нее:

– Разве не лучше госпожу Джизелл…

– Дарси Лесоруб, – повторила Лиша с большей категоричностью.

– Да, госпожа, – кивнула травница, но ее широкие плечи чуть поникли.

– Даг и Меррем Мясники, – сказал Гаред.

– Это уже двое… – начал капитан Гамон.

– Они слаженная пара, – оборвал его Гаред. – Я не только барон, но и генерал. Мне двое и нужны.

Тамос окинул взором зал, без надобности вызывая присутствующих на спор. В Лощине не сильно жаловали Артера и Гамона.

Артер нахмурился:

– Кто станет генералом и кто – бароном?

– Выбери сам, – пожал плечами Гаред.

Едва граф позволил встать, Рожер сорвался с места, не желая оставаться в обществе Джасина ни секунды сверх необходимого. Он приближался к двери, когда его окликнула Лиша:

– Рожер, ты не позавтракаешь со мной?

Рожер остановился, сделал вдох, развернулся и, наклеив на лицо лучезарную улыбку, старательно отвесил придворный поклон.

Он выставил локоть, и Лиша взяла его под руку, но отказалась ускорить чинный шаг, как бы Рожер ни тянул.

Они погрузились в Лишину карету, Уонда оставила их наедине и села рядом с кучером. Снаружи царил холод, зима ожесточалась с каждым днем, но в карете было тепло. Тем не менее Рожера трясло.

«Она знает», – подумал жонглер, перехватив ее взгляд. Лиша всегда и почти обо всем знала больше, чем следовало, и ее догадки, почти как кости Аманвах, помогали вынюхивать информацию, которую визави предпочитал утаить. Травницу давно занимало, по чьей милости Рожер очутился в ее лечебнице и почему бежал из Энджирса, едва срослись кости. Скорее всего, она прочла в его глазах ненависть и наконец сложила все воедино. Вот-вот она спросит, и, может быть, настало время рассказать историю целиком. Если кто и заслуживал этого, то Лиша Свиток, которая сшила его изломанное тело.

Хотя с тех пор он неоднократно жалел, что ему не дали умереть.

Лиша глубоко вздохнула. «Начинается», – решил Рожер.

– Я беременна.

Рожер захлопал глазами. Легко же было забыть, что драмы случаются не только у него.

– Я все гадал, когда ты соберешься сказать. Надеялся, что до родов.

Теперь настал черед Лиши опешить.

– Тебе Аманвах сказала?

– Не говори глупостей, Лиша, – ответил Рожер. – Жонглеры слышат в Лощине каждый слушок. Думаешь, я проворонил этот? Как только он отложился в голове, я сразу и всюду увидел признаки. Ты бледна и по утрам даже не смотришь на еду. Постоянно трогаешь живот. Бранишь прислугу, если та подает мясо, не прожаренное до углей. И колебания настроения. Ночь, ты мне раньше казалась резкой…

Лиша плотно сжала губы. Затем спросила:

– Почему же ты ничего не говорил?

– Ждал, когда сама доверишься, но ты, похоже, не доверяешь.

– Теперь доверяю.

Рожер снисходительно взглянул на нее:

– Это потому, что знает уже полгорода и ты считаешь, что шила в мешке не утаить. Ночь, даже Аманвах знала! Мне пришлось разыграть крайнее удивление, когда она сказала.

– Ты лгал из-за меня жене?

Рожер скрестил руки:

– Конечно. На чьей я, по-твоему, стороне? Я люблю Аманвах и Сиквах, но не предатель. Ты, будь я проклят, тянула до последней минуты, а я бы все это время мог тебе помогать. Мог сделать тебя народной героиней за то, что вынашиваешь наследника красийского трона. А ты вместо этого внушила всем, что носишь наследника Трона плюща. Знаешь, что с тобой сделают Райнбеки, когда узнают, что их провели? С ребенком?

– Скоро это выяснится, – ответила Лиша. – Я сказала правду Тамосу.

– Ночь!.. – охнул Рожер. – Тогда понятно, почему он вел себя так. Я-то надеялся, дело в том, что королевские особы ненавидят жениться под прицелом арбалета.

– Я сделала ему больно, Рожер. Он хороший человек, а я разбила ему сердце.

Рожер чуть не задохнулся:

– И это все, о чем ты тревожишься? Вокруг тебя готовы разверзнутся Недра, а тебя беспокоят чувства Тамоса?

Лиша взяла с соседнего сиденья шаль Бруны и закуталась в нее, как в плащ-невидимку.

– Я беспокоюсь обо всем, Рожер. О себе, ребенке, Лощине. На меня навалилось слишком многое, и я больше не знаю, как быть. Мне ясно только, что лгать дальше нельзя. Прости, что я тебе не открылась. Надо было сделать это раньше, но я стыдилась.

Рожер вздохнул:

– Не стану добавлять мои прегрешения к вороху твоих забот. Я тоже скрыл от тебя кое-что важное.

Лиша взглянула на него, и тон ее сделался резким, как у матери, услышавшей грохот в соседней комнате.

– Что именно?

– Про ночь нашего знакомства. Когда нас с Джейкобом доставили в лечебницу.

Лицо Лиши сразу смягчилось. В ту ночь они с Джизелл несколько часов резали и латали его, накладывали гипс. И он оказался везунчиком.

– Это был Джасин Соловей, – сказал Рожер. – Тогда еще не королевский герольд, а просто напыщенная скотина, которой я сломал нос. Он и его подмастерья открыли на нас с Джейкобом охоту и однажды ночью подстерегли одних. Забили Джейкоба насмерть, а меня, прежде чем убить, заставили смотреть на это. Мне повезло, что вовремя подоспела стража.

– Рожер, это нельзя так оставлять, – нахмурилась Лиша.

– Так же решил и Гаред, – рассмеялся тот.

– И Гаред был первым, кому ты сказал? – чуть не взвизгнула она.

Рожер смотрел на нее, пока приличия не заставили ее опустить глаза.

– Я пойду к Тамосу, – наконец заявила Лиша. – Я была свидетельницей. Ему придется меня выслушать.

Рожер покачал головой:

– Нет, ты этого не сделаешь. Я сомневаюсь, что Тамос сейчас расположен оказать нам даже малейшую услугу, а ты желаешь великой милости.

– Почему? – ощерилась Лиша. – Посадить убийцу в тюрьму – где тут великая милость?

– Потому что Джасин Соловей – племянник первого министра Джансона. Подпись его дяди стоит на платежных ведомостях всех городских магистратов, а королевская семья не может и чулок без него найти. Можно с тем же успехом обвинить самого Райнбека. И как быть с доказательствами? Я – единственный свидетель. Джасину, мать его, достаточно свистнуть, и тысяча человек поклянется, что той ночью он находился где-то еще.

– Значит, ты собираешься все оставить как есть? Это на тебя не похоже, Рожер.

– Я ничего не оставлю. Просто говорю, что Тамос нам не союзник. – Он издал смешок. – Я давно представляю себе, как Арлен сбрасывает Джасина со скалы. Тому, кого считают Избавителем, такие вещи могут сойти с рук.

– Убийство никогда ничего не решает, – сказала Лиша.

Рожер возвел очи горе:

– Так или иначе, покамест лучше не раскрывать секрет. Пока мы будем бездействовать, Соловей сломает голову, гадая, что мы предпримем. Стоит нам сделать ход, и он ответит.

– Если он такой неприкасаемый, чего ему бояться?

– Наказание его не волнует, но даже ему неохота связываться с гильдией жонглеров и цеховым мастером Чоллсом. Чоллс видел, как я ударил Джасина, и слышал его угрозы. Он единственный, чье слово чего-то стоит.

– Интересная намечается поездка, – вздохнула Лиша.

– Это мягко сказано. – Рожер встряхнул свою верную флягу. Не осталось ни капли. – У тебя в доме найдется что-нибудь покрепче чая?

Глава 18 Шепот ночи

333 П. В., зима

Конверт был из дорогой бумаги, запечатан воском, а на печати – оттиснут герб Арейн, но письмо оказалось на удивление неофициальным, собственноручно написанным матерью-герцогиней. Лиша, читая, как наяву, слышала голос пожилой женщины:

Проблема, которую мы обсуждали в твой прошлый визит, сохраняется. События в Лактоне делают ее еще более острой. Все королевские травницы опустили руки. Нужен твой опыт.

Известно ли тебе, что крестьяне зовут тебя нынче не только меточной ведьмой? Ты для них Лиша Свиток, новоиспеченная графиня графства Лощина. Твое имя расширяет круг вопросов, которые мы обсудим после твоего приезда.

«Расширяет». Слово камнем придавило письмо. Арейн знала о ребенке. Но много ли? Что сказал ей Тамос?

Как бы там ни было, тон письма не оставлял места для сомнений. Тамос и остальные могли приехать в Энджирс ненадолго, но Лиша не скоро вернется домой, раз уж ей надлежит обеспечить королевского наследника до того, как красийцы изыщут способ хорошенько ударить по Лактону.

После захвата озерного города ничто не помешает им заняться севером. Но Юкор Милнский, хранимый горами, не поможет Энджирсу, пока не придумает, как использовать опасность себе на пользу и заявить о своих притязаниях на трон.

Лиша молча передала письмо Джизелл, и та прочла его с мрачным лицом.

Покачала головой:

– Тебе нельзя ехать. Они запрут тебя во дворце и продержат, пока не родится ребенок.

– Я не вижу другого выхода, – сказала Лиша.

– Ты слишком плоха для путешествий.

– Обморок был две недели назад, от переутомления и нагрузки. Я не болящая.

Джизелл пожала плечами:

– Я твоя травница и считаю иначе. Пошли меня взамен. Я тоже училась у Бруны. Нет ничего такого, что ты бы сделала для герцога, чего не умею я.

Лиша мотнула головой:

– Дело не в умениях. Дело в допуске. Райнбек ни в какую не признает, что с ним неладно. Арейн нужен кто-то, кого можно спрятать при дворе у всех на виду. Если понадобится операция, герцог ляжет под нож только к королевской травнице и возможному члену семьи. – Она промолчала о том, что Джизелл консультировала ее по мудреным вопросам бесплодия куда чаще, чем бывало наоборот.

Джизелл вскинула брови:

– Тебе повезет, если граф оставит тебя королевской травницей, а уж тем более – сговорит.

Лиша кивнула, закусив щеку от наплыва эмоций:

– Да, но Арейн еще может не знать, что ребенок не от него. В любом случае она достаточно хитра, чтобы держать это в секрете, пока не получит от меня желаемого.

«Я надеюсь».

– Прости, Стела, – сказала Лиша, – но сам герцог приказал мне явиться в Энджирс.

– Но, госпожа, воронцовые метки сойдут через несколько дней! – В глазах девушки читалась паника.

– Мы возобновим опыты, когда я вернусь. Честное слово.

– Но у других-то, когда вы уедете, оружие останется! – возразила та. – Они будут и дальше сражаться. Это нам придется снова стать никем.

– Ты не никто, Стела, – сказала Лиша, но девушка не слушала.

Стела переминалась с ноги на ногу, скребя воронцовые метки на коже. Она стояла в тени, далеко от окна, стараясь чуть дольше сохранить силу, но наружного света хватало, чтобы магия медленно вытекала из нее.

Немногим отличались и остальные дети, расписанные Лишей. Они взяли моду одеваться в простые рясы, как Арлен в его первую с Лишей встречу, – широкие длинные рукава и просторные капюшоны, скрывавшие метки от солнечных лучей. Днем многие прятались в темных погребах и амбарах, выкрадывая несколько часов неспокойного сна, вместо того чтобы возвращаться к обычной для смертных жизни. Уонда при случае гнала их на свет, но не могла поспеть всюду.

С мечеными воронцом детьми возникали и другие проблемы. Набирало силу насилие в семьях. Стефни доложила о споре, в ходе которого обычно бездеятельная Стела треснула кулаком по массивному столу и расколола его надвое. Элла Лесоруб ударила дружка, застав его за разговором с другой девчонкой, и сломала ему челюсть. Джас Рыбак был, наверное, прав, защищая мать от распоясавшегося отца, но чуть его не убил. Лише пришлось использовать драгоценные хора, чтобы спасти папаше жизнь, и даже сейчас было неизвестно, сможет ли он ходить.

Пожалуй, следовало дать им несколько недель поостыть, пока не случилось что-то по-настоящему страшное.

– Можно мне с вами? – с надеждой спросила Стела. – Охранницей в поездке на север?

Лиша покачала головой:

– Спасибо, дитя мое, но со мной будут защитники – свита из лесорубов и «деревянных солдат», да еще Уонда.

– А если сделать татуировку… – начала Стела.

– Нет, – твердо возразила Лиша. – Мы не знаем, как она на тебе скажется.

– Да знаем же! – выпалила девушка. – Я стану как Ренна Тюк, которая сдержала демонов, когда упал Избавитель.

– Категорически – нет, – отрезала Лиша.

Стела сжала кулак, а Лиша, отняв руку от чашки с чаем, потянулась к карману фартука со слепящим порошком.

Они уставились друг на дружку, и Лиша испугалась, что эксперимент, начатый с Уондой, только вредил всем. Магия усиливала агрессивные порывы, даже когда поединок был обречен на провал, а в Стеле ее оставалось достаточно, чтобы создать проблему.

Но девушка опомнилась, отступила, разжала кулаки и низко поклонилась:

– Простите, госпожа. Я просто…

– Я понимаю, – сказала Лиша. – Магия превращает искру гнева в пламя, а пламя – в жидкий подземный огонь. Тем больше причин для передышки у тебя и всех остальных.

– Но вдруг в новолуние вернутся мозговые демоны, а вас не будет? – не унималась Стела. – Лощине понадобятся все.

– К тому времени я обернусь, – солгала Лиша. – А мозговых демонов разбили в прошлый раз. Они придут, но полагаю, что не скоро.

– Хоть подновите мне метки, – взмолилась Стела и подняла руку, на которой некогда черные начертания воронцом выцвели и стали светло-коричневыми. – Они продержатся всего несколько дней.

– Извини, Стела, – покачала головой травница. – Мне некогда. Потерпишь всего пару недель.

У девушки был вид, словно ей предложили побыть без рук, но она горестно кивнула и подчинилась Уонде, которая увела ее прочь.

– Стела – хорошая кроха, – заметила Уонда, когда вернулась, хотя они были ровесницы. – Понимаю ее чувства. Может, вы все-таки?..

– Нет, Уонда, – отрезала Лиша. – Я начинаю думать, что все это было ошибкой, и не могу пустить дело на самотек.

В дверь постучали, и Уонда пошла выяснять, кто пришел. Лиша потерла левый висок, пытаясь отогнать боль. Ее приглушали чаи, но от них кружилась голова и нарушалась ясность мышления. К тому же она боялась, что отвары повредят ребенку.

Единственное, неизменно действенное средство стало недосягаемо. Тамос уже недели не прикасался к ней, а самоублажение не обладало тем же эффектом. Ей предстояло привыкнуть к боли.

Но тут вошла мать, и стало хуже.

– Что за история такая с герцогиней и балом для Гареда? – осведомилась Элона. – Весь полуцвет Энджирса пройдет парадом, чтобы он нюхал и срывал?

– Я тоже рада тебя видеть, мама. – Лиша взглянула на Уонду. – Будь добра, присмотри, чтобы Стела и остальные меченые дети побыли на солнце.

– Да, госпожа. – Уонда, как и многие другие, с удовольствием исчезала, когда приходила Элона Свиток.

Лиша налила матери чаю.

– Тебя послушать, так герцогиня Арейн зовет его в бордель.

– По мне, разница невелика, – отозвалась Элона, взяв чашку.

– Насколько я помню, ты сама толкала Гареда Лесоруба в мои объятия, – заметила Лиша. – Сейчас для него впервые за десять, а то и больше лет открылись широкие горизонты, а ты хочешь, чтобы он навсегда остался холостяком?

– Будь он с тобой, я бы за ним присмотрела, – подмигнула Элона. – А окажись ты нерадивой, я постаралась бы стать первой в очереди, кто опустошит его стручки.

Глаз пронзила боль, и Лиша подумала, что сейчас отключится.

– Ты и правда страшный человек, мама.

Элона фыркнула:

– Не разыгрывай передо мной невинность, девонька. Ты не лучше.

– Провалиться мне в Недра, если нет.

– Демоново дерьмо! – сказала Элона. – Ты говоришь мне в глаза честное слово, что не балдела, когда сношалась с пустынным демоном за спиной Инэверы.

– Это другое, – моргнула Лиша.

– Давай убеждай себя дальше, девонька, – гоготнула мать. – Правдивее не станет.

Засевший в черепе демон вновь принялся когтить глазное яблоко, пытаясь выбраться наружу.

– Мама, чего ты хочешь?

– Поехать в Энджирс, – ответила Элона.

Лиша покачала головой:

– Исключено.

– Я нужна тебе.

Теперь настала очередь Лиши смеяться. Смешок неприятно напомнил материнский.

– Зачем? Ты теперь дипломат?

– Мать-герцогиня хочет выдать тебя за графа, – сказала Элона. – Тебе понадобится кто-то, чтобы все устроить.

– Это не красийцы, – возразила Лиша. – Я сама себе голова. Ты же хочешь воспользоваться последней возможностью и поиметь Гареда в пути да пошипеть, как кошка, на дам из его бальной карточки.

Элона была готова взорваться.

– Все равно эти придворные неженки с ним не справятся! Ребенок лесоруба разорвет придворную ящерку, как бревном, если этого не сделает сам Гаред той дубиной, что у него в штанах, когда будет присаживать ей своего отпрыска.

Лиша поставила чашку и встала:

– Мама, мне некогда слушать твои гадости. Ты никуда не поедешь. Можешь быть свободна.

– Мне напомнить тебе, что я могу вынашивать ребенка Гареда? – спросила Элона. – Это не так заметно, как у тебя, но одежка сходится с трудом.

– Тем больше причин оставить его в покое, – заметила Лиша. – А что еще делать? Развестись с папой и выйти за Гареда? Думаешь, инквизитор благословит такой союз? А граф? Мать-герцогиня?

Элона не нашлась с ответом, и Лиша двинулась в наступление:

– По-твоему, Гаред продолжит тебя любить, если ты будешь стоить ему титула? Ночь, тебе кажется, что он любит сейчас? Он прикасался к тебе только потому, что ты похожа на меня!

– Это не… – начала Элона.

– Так и есть, – перебила ее Лиша. – Он сам сказал. Ты была для него старой тряпкой, чтобы вытереть елдак, думая обо мне.

Элона уставилась на нее, округлив глаза, и Лиша поняла, что зашла чересчур далеко. Мать вечно подстрекала ее к худшему.

Какое-то время висело молчание, затем Элона встала и отряхнула юбки.

– Ты говоришь, что я страшная, девонька, но ты, когда захочешь, бываешь подла, как демон.

Лиша печально смотрела в окно кареты на проплывавшую мимо Лощину. Глупо, конечно, было воображать, будто она видит ее в последний раз.

В детские годы Лиши Лесорубова Лощина представляла собой городишко с населением в несколько сот человек, едва заслуживавший отметки на карте. Его дороги и постройки, знакомые до боли, стали частью Лиши, и все жители знали друг друга и по имени, и по роду занятий.

От той родины детства осталось не много: Праведный дом да несколько хижин и деревьев. Даже на них сохранились шрамы от демонов и огня.

Но на обугленных развалинах выросло графство Лощина, которому вскоре предстояло догнать – и, видимо, превзойти – Свободные города численностью населения. Меньше чем за два года сюда стянулись десятки тысяч людей, бежавших от красийского нашествия; другие прибыли с севера, откликнувшись на призыв Арлена вооружаться против подземников.

Улицы графства Лощина покрылись свежим бетуном, но Лиша знала их так же близко, как старые тропки. Она находилась рядом с Арленом, когда друг нарисовал образец великих меток, которые предстояло выстраивать все большими кругами, пока Лесорубова Лощина не станет центром меченого мира.

Может быть, Гаред прав. Может быть, Арлен и правда Избавитель.

«А ты его упустила». Даже за мили от матери Лиша не отделалась от ее голоса.

– Мы будем добираться до Энджирса не меньше недели, – сказала Джизелл. – Вы так и собираетесь на пару все это время глазеть в окно?

Лиша вздрогнула и вернулась вниманием к спутницам, Джизелл и Вике. Джизелл было нужно в ее лечебницу, в Форт Энджирс, а Вике – проведать мужа, рачителя Джону, Лишиного друга детства, который сейчас оказался под следствием у рачителей Создателя. Герцогиня дала Лише слово, что ему не причинят вреда, но Джоне было пора домой.

Еще одна тема для обсуждения с матерью-герцогиней.

Вика, как и Лиша, уже не первый час смотрела в окно и обрывала заусенцы, пока не дошла до мяса.

– Извини, – сказала Лиша. – Я унеслась мыслями за мили отсюда.

– Ага, – поддакнула Вика.

– Ну так верни их обратно, – отозвалась Джизелл. – Когда мы в последний раз спокойно сидели вместе хоть минуту, не говоря о целой неделе? Надо этим пользоваться.

– Поговорим о работе? – Лиша просветлела. Работа выводила ее из круговращения дум и позволяла сосредоточиться на чем-то помимо смутного предчувствия неотвратимого рока.

– Дойдем и до нее. Но тратить неделю на работу мне тоже неохота. Я подумала, не сыграть ли в игру.

– Что за игра? – спросила Вика.

– Мы называем ее «палка карги Бруны», – улыбнулась Джизелл.

Лиша невольно потерла тыл кисти, все еще болевшей при воспоминании о той палке. Она была достаточно толстой, чтобы при надобности опереться на нее всем весом, но легкой, и госпожа орудовала ею так же ловко, как Ахман – Копьем Каджи. Она служила дубинкой, когда приходилось расшвыривать недоумков, стоявших между Бруной и пациентами, но также и хлыстом, удар которого молнией пронзал девичью руку. Следов не оставалось, а болеть могло долго.

Бруна лупила Лишу редко и всегда за дело. Каждый случай становился уроком, проводящим границу между жизнью и смертью. Побои, как памятки, научили ее не повторять глупых поступков, напоминая о силе и ответственности той, кто носит фартук травницы. Все эти эпизоды она занесла в дневник, но хранила и в сердце.

– Как будем играть? – спросила Лиша.

– Ты начинаешь, – ответила Джизелл. – Когда Бруна ударила тебя в первый раз и что ты усвоила?

– Я смешала серый корень с семенем овары, решив этим вылечить головную боль у Меррем Мясник. – Лиша с улыбкой сложила руки и повысила голос, подражая визгу Бруны: – «Дурища! По-твоему, ослепнуть на неделю лучше, чем маяться головной болью?»

Все рассмеялись – состояние, почти чуждое Лише. И предчувствие опасности на время улетучилось.

– Я следующая! – крикнула Вика.

Караван медленно одолевал милю за милей, и Рожеру не хотелось упражняться с Кендалл и женами. Более приятные занятия его тоже не привлекали. На шее уже не первый год болталась петля висельника, но сейчас он чувствовал, как она затягивается. Он сидел и настраивал скрипку в поисках недостижимого по совершенству звучания.

«Ты никогда его не найдешь, – сказал Аррик, – но это не значит, что надо махнуть рукой».

Женщины, уловившие его расположение духа, оставили Рожера наедине с мыслями и предались игре в настольные игры да чтению Кендалл отрывков из Эведжаха. Звучал смех, и Рожер был рад его слышать, пусть и не мог разделить. О том, что ждало их в Энджирсе, не говорили. Внимание герцога привлечет даже Кендалл с ее умением очаровывать демонов. Если он начнет предъявлять ей претензии, появится очередное препятствие к отъезду.

Лощина так разрослась, что за полный день езды они едва достигли границы. Но там хоть был постоялый двор. Следующие несколько ночей придется спать в палатках – обстоятельство, никогда не заботившее Рожера. Палатка Аманвах больше напоминала шатер, а полдюжины слуг были готовы исполнить любой каприз, но ради сна Рожер обменял бы его на чулан – главное, чтобы в нем были толстые стены, не пропускающие гвалта подземников.

К прибытию королевского каравана постоялый двор выдраили, но граф удалился обедать в свои покои. Лишу не пригласили, и с точки зрения энджирсской чайной политики это сказало о многом.

Не показывался и Джасин, хотя тут удивляться не приходилось. Похоже, он избегал Рожера так же, как Рожер – его.

Была бы рада уйти и Аманвах, но этого Рожер не допустил, во всеуслышание позвав в обеденный зал Лишу, Гареда и Уонду. Он начинал понимать, в каких случаях красийские обычаи срабатывали в его пользу, ибо дживах не могли отказаться от приглашения. Сиквах захватила полкухни, помыкая персоналом и поручив служанкам-даль’тинг Аманвах прислуживать за их столом. Создатель запрещал, чтобы какая-то горничная оскорбляла ее высочество неправильными поклонами.

Джизелл, Вика и несколько подмастерьев расположились за другим столом, более чем довольные тем, что их обслужат жители Лощины. Колив встал столбом у стены, зорко наблюдая за всеми. Рожер ни разу не видел, чтобы телохранитель ел.

– Муж, расскажи нам об этом герцоге Райнбеке, – попросила Аманвах между переменами блюд. – Ведь ты с ним знаком?

– Да, немного, – ответил Рожер. – Встречался с ним, когда мастер Аррик был королевским герольдом. Я научился читать в королевской библиотеке.

– Здорово было, наверное, – завистливо вздохнула Лиша.

– Тебе бы понравилось, я думаю, – пожал плечами Рожер. – А я не мог дождаться, когда вернусь к игре на скрипке и акробатике. Но госпожа Джесса настояла, чтобы я учился грамоте, и даже Аррик согласился.

– Госпожа Джесса была королевской травницей? – спросила Лиша.

– Не совсем.

Лиша прищурилась.

– Сорнячницей, – кивнул Рожер.

– Кто такая сорнячница? – спросила Аманвах.

– Ты бы с этим отлично справилась. – Лиша постаралась вложить в ответ побольше яда. Вышло вполне естественно. – Сорнячница – королевская отравительница.

Аманвах понимающе кивнула:

– Высокая честь для доверенной служанки.

– В отравлении нет никакой чести, – возразила Лиша.

– Все сложнее, – повысил голос Рожер и перехватил ее взгляд. – И я не собираюсь сидеть и слушать такие речи о госпоже Джессе. После маминой смерти для меня не было человека ближе. Создатель свидетель, что об Элоне я помалкиваю.

– Справедливо, – фыркнула Лиша.

– Так что я постоянно видел герцога во дворце, – продолжил Рожер. – Обычно он ковылял в королевский бордель – или из него. У них с братьями был потайной ход, и они проникали туда незаметно.

– Само собой. – Лиша пилила кусок мяса, как будто ампутировала конечность.

– Так и в Красии заведено, – сообщила Аманах. – У мужчин, стоящих у власти, должно быть много детей.

– Создатель, об этом и думать нечего, – возразил Рожер. – Все девушки Джессы пьют яблуневый чай. Нельзя же, чтобы по всему городу носились королевские бастарды.

Лиша пронзила его взглядом, и он закашлялся.

– Они… – Аманвах помедлила, как делала всегда, когда подбирала правильное тесийское слово. – Эти дживах сен принимают травы, чтобы детей не было?

– Отвратительно, – сказала Сиквах. – Какая женщина захочет стать ха’тинг?

– Они не дживах сен, – объяснила Лиша. – Они хисах.

Аманвах и Сиквах склонились друг к дружке и быстро зашептались на красийском. Рожер не знал такого слова, но легко догадался о смысле. Беседа с каждой секундой становилась все неприятнее.

Аманвах – само достоинство – выпрямилась:

– Мы не будем обсуждать эти вещи там, где преломляем хлеб во имя Эверама.

Рожер поспешил поклониться:

– Ты, безусловно, права, дживах ка.

– Расскажи мне подробнее о клане Райнбека, – сказала Аманвах. – По какой линии он восходит к Каджи?

– Он не восходит, – ответил Рожер.

– Тогда к былому королю вашей Тесы, – нетерпеливо отмахнулась она. – Наши ученые сочли, что правление законно, если королевский род восходит к северным наследникам первого Избавителя.

– Может быть, хотя я не стал бы разглагольствовать о таких вещах при дворе. В жилах Райнбеков течет не больше капли королевской крови.

– Да ну? – сказала Лиша.

– Демоново дерьмо! – отозвалась Уонда. – Если уж герцогиня Арейн не королевских кровей, то и никто другой.

– О, Арейн вполне себе королевского рода, – ответил Рожер. – Она вышла замуж за сына Райнбека Первого, чтобы узаконить устроенный им переворот. Но сам Райнбек Первый был первым министром без толики королевской крови. Он изобрел машину для печатания клатов, и говорят, что сам же владел одной из пяти построенных. Ко времени, когда старый герцог умер, не оставив сына, он стал богатейшим человеком в Энджирсе и все претендовавшие на трон королевские дома были у него в долгу.

Аманвах улыбнулась:

– Твой народ, муж, отличается от моего, но не так уж разительно.

– В этом проблема Райнбека Третьего, – сказал Рожер. – Если он умрет без наследника, то наряду с его братьями на престол сможет претендовать сколько угодно домов. Братья, может быть, и сохранят власть, но это им дорого обойдется и может спровоцировать вмешательство с севера. Клаты – это здорово, но Юкор может наполнить сундуки их врагов золотом.

– И не только им, – сказала Лиша, но уточнять не стала.

Они покинули Лощину на второй же день, но дорога к ней была хорошо помечена, а вдоль нее регулярно встречались стоянки для караванов. Ехали и после заката, торопясь к гарнизону «деревянных солдат» на границе владений Тамоса.

Как только караван остановился, Рожер выскочил из кареты и принялся разминать неугомонное тело акробатическими упражнениями.

– Свихнулся, сидючи взаперти? – спросил Гаред, соскакивая с Облома, здоровенного энджирсского мустанга, так же легко, как любой офицер-кавалерист Тамоса.

– Надо размяться, – ответил Рожер.

– Ага, – кивнул Гаред. – Небось утомительно целый день спать в мехах в компании трех женщин.

Рожер улыбнулся:

– Если ты так считаешь, то герцогине придется куда шустрее, чем мы думали, искать тебе невесту.

Гаред заржал, и Рожер ловко раскрутился юлой от привычного хлопка по спине, которым великан подчеркнул свой восторг.

Облом пошел на них, но у Гареда было огромное яблоко. Зверюга хапнула его зубами, способными без труда откусить голову взрослому мужчине, и отвернулась, мирно жуя, тогда как Гаред прошелся по шее скакуна щеткой.

Рожер покачал головой:

– Тот Гаред Лесоруб, с которым я познакомился год назад, едва разбирал, где у коня зад и перед.

– Даже позднее, – согласился Гаред. – Туда-обратно проехать мог, но никогда не любил этих тварей. – Он глянул на коня, который стоял горделиво, как будто делал ему одолжение, позволяя себя скрести. – Но старине Облому не хватает терпения на новичков.

– В жизни не видел такой замечательной особи, – заметил граф Тамос. – Прости, барон, но я как увидел его впервые, так и потерял покой.

Обернувшись, Рожер узрел Джасина, который шастал за графом, как пес. Впрочем, он позаботился остановиться подальше.

– Предложение в силе, ваша светлость, – сказал Гаред, с улыбкой протягивая поводья. – Продержитесь в седле минуту – и забирайте.

Облом всхрапнул, и Тамос со смехом поклонился:

– Игральные кости с грузиком я узнаю сразу, барон. Мне просто отрадно, что ты едешь по моему приказу.

– Ну да, – отозвался Гаред, замявшись лишь на секунду.

Без Арлена он все больше зависел от графа. Если Меченый не вернется, великан скоро мог целиком и полностью превратиться в человека Тамоса.

– Дальше дорога без меток, – сообщил Тамос. – Начальник моего гарнизона говорит, что возросший поток привлек много больше демонов. Это будет стоить нам времени, но я не думаю, что следует выезжать отсюда после заката.

– Вздор, – заявила подошедшая к ним Лиша. Тамос глянул на нее и быстро отвел глаза. – Мы пометили оружие и бывалых воинов. Если ваш брат не в состоянии пометить дороги и содержать их в порядке, Лощина должна предложить помощь.

Тамос сжал зубы. Наконец он поднял на нее взгляд:

– Да, воины у нас есть. Есть и травницы. Высокопоставленные иностранцы. Жонглеры. Эти люди не готовы выходить в ночь.

– Рожер один защитит весь караван, – фыркнула Лиша.

«Эй, не ввязывай меня в это», – подумал Рожер.

– Как смеешь ты, травница, в подобном тоне говорить с его светлостью? – вознегодовал Соловей. – Принц Тамос – командир «деревянных солдат». Он не нуждается в твоих военных советах. В любом случае караванный путь нынче забит попрошайками. По дороге в Лощину нам приходилось ежедневно высылать вперед эскадрон, чтобы прогнать их с меченых стоянок, а уж потом становиться лагерем, и эти поганые крысы, несомненно, возвращались сразу, как мы проезжали.

Повисло ошеломленное молчание, а потом все взгляды обратились к Джасину, который стушевался при виде общего гнева. Гаред стиснул огромные кулаки, а Уонда положила руку на притороченный к седлу лук.

Тамос заговорил тихо и угрожающе:

– Ты сообщаешь мне, герольд, что по пути в Лощину вы каждым вечером гнали крестьян за метки?

Джасин побледнел:

– Меня обязали прибыть к вам как можно скорее…

Двигаясь быстрее, чем Рожер ждал от человека в доспехах, Тамос метнулся к Джасину и ударом слева сбил его с ног.

– Эти люди под защитой моего брата! – заорал он. – Это беженцы, изгнанные из родных домов, а не разбойники и не попрошайки!

Джасину хватило ума остаться на земле, и Тамос пинком откатил его дальше.

– Та́к ты представляешь корону? Посылаешь на смерть тех, кто пришел к нам за помощью?

Джасин ловко кувыркнулся, оказавшись на коленях, и молитвенно сложил руки перед разъяренным графом:

– Прошу вас, ваша светлость! Это был личный приказ герцога.

Взглянуть на побиение герольда стянулись все – кроме тех, кто предпочел наблюдать, высунувшись из кареты. Подоспели не только путешественники, но и «деревянные солдаты» из гарнизона, готовые выполнить распоряжения Тамоса. Все были оснащены мечеными доспехами и оружием.

Граф повернулся к ним:

– Что, «деревянные солдаты» настолько неподготовлены, что не могут разбить себе лагерь? Им нужно вытеснять в ночь слабых?

Вперед выступил капитан. Он опустился перед Тамосом на одно колено:

– Нет, ваша светлость, это не так. Но герольд говорит правду. Герцог Райнбек лично подписал указ, согласно которому надлежит гнать всех, кто без разрешения пользуется королевскими стоянками.

Лицо Тамоса осунулось, желваки загуляли снова.

– Моему брату не приходится смотреть крестьянам в глаза, когда он обрекает их на смерть. Но ваши люди смотрели.

Капитан еще ниже склонил голову:

– Да, господин. И Создатель нам судья.

– Довольно! – пролаял Тамос. Он обратился напрямую к солдатам, и его голос плавно возвысился: – Наверно, я не вполне четко изложил мои требования к вашим людям. За это приношу извинения. Но слушайте теперь внимательно, чтобы в дальнейшем не оправдываться неведением. Вы отвечаете за каждого человека в Энджирсе. Это ваши подопечные. Их нельзя выставлять за метки. Нельзя запугивать, обманывать и вымогать у них взятки. Нельзя прикасаться к их женщинам. Меня слышно?

– Да, командир! – дружно гаркнули солдаты.

– Меня слышно?! – выкрикнул Тамос еще раз.

– Да, командир!!! – взревели те.

– Хорошо, – кивнул Тамос. – Ибо того, кто забудет, повесят на площади Предателей в назидание остальным.

Рожер увидел, что Лиша взирает на графа со слезами на глазах. Когда Тамос отвернулся от толпы, она подалась к нему, но он плавно обошел ее и приблизился к Гареду:

– Готовь людей, генерал. На закате мы выдвинемся и будем по пути истреблять демонов.

Гаред ударил себя в грудь:

– Мы скосим их, как траву, ваш-светлость!

Тамос повернулся к Рожеру:

– Несмотря на заверения госпожи Лиши, я не желаю подвергать гостей герцога ненужному риску. Ты сможешь своими чарами не подпускать демонов к каретам?

– Конечно, ваша светлость, – поклонился Рожер.

– Вы, верно, шутите, – вмешался Джасин. – Мы доверим наши жизни этому?..

Тамос показал ему взглядом, что терпение на исходе.

– Этому – кому?

Соловей съежился, и это было прекрасное зрелище. Рожер начал думать, что у него все же есть шанс продвинуться. Если гильдия жонглеров нашепчет о злодействе в нужные уши…

Не удержавшись, он провернул в ране нож.

– Не боись, Воробей. Демоны тебя не тронут. – Он выдал предельно издевательскую улыбку. – Если только я этого не захочу.

Рожер понял, что совершил ошибку, едва договорил фразу, но побелевший Соловей оправдал риск.

Лиша двигалась бочком, стремясь перехватить взгляд Тамоса, но граф отвернулся в другую сторону и зашагал прочь. «Деревянные солдаты» отрезали его от травницы, сомкнувшись сзади. Она немного постояла столбом, после чего поспешила в свою карету.

Лиша смотрела из окна в темноту, и на сей раз Джизелл предпочла оставить ее наедине с мыслями. Позади, на крыше пестрой кареты, стояли Рожер и Кендалл, игравшие на скрипках, тогда как Аманвах и Сиквах слаженно пели с кучерской скамьи.

Вооружившись мечеными очками, Лиша следила за подземниками, которые двигались вдоль созданного барьера. Твари видели караван – тот был слишком велик, чтобы его скрыла даже музыка Рожера, – и сопровождали его в медленном продвижении, но боль отбрасывала их всякий раз, когда они подходили чересчур близко.

Лиша их отлично понимала. Квартет издавал пронзительные нестройные звуки, от которых все сильнее болела голова, и под конец ей пришлось размягчить воск, чтобы заткнуть уши.

Но даже отгородившись от мира, она различала крики и визг, пока лесорубы и «деревянные солдаты» прорубались сквозь своры подземников, которым хватало глупости ступить на дорогу.

Всем помогал квартет Рожера. Те, кто нуждался в передышке, без труда отступали в безопасную зону музыки, а остальным помогали сражаться болезненные звуки, отвлекавшие врага.

Лиша печально смотрела на трупы демонов, сваленные на обочине в ожидании солнца. Только что это были враги, и вопрос стоял о жизни и смерти. Теперь же… теперь они стали батареями, топливом для ее заклинаний. Хорошо бы выделить лесорубов для переправки этого богатства в Лощину, но в Энджирсе понадобится каждая родная душа. Сколько хора пропадало зря!

Через несколько часов после того, как стемнело, они достигли первой стоянки из тех, о которых говорил герцогский герольд. Там столпилась куча беженцев – судя по виду, райзонцев, – и все они сжались при виде каравана. Их меченые столбы стояли беспорядочно, а метки, нарисованные на разбитых повозках, представляли собой огромные, неуклюжие каракули – беженцы надеялись восполнить недостаток мастерства размерами. Они были одеты в потрепанные меха; костры потушили, дабы не привлечь демонов больше, чем могла отпугнуть ненадежная защитная сеть. Многие собирали пожитки, готовые броситься в открытую ночь.

Но тут загремел голос Тамоса:

– Не бойтесь, добрые люди! Я граф Тамос, принц Энджирса и повелитель графства Лощина. Вы под моей защитой. Пожалуйста, оставайтесь за метками. Вам не причинят никакого вреда! У нас есть пища и одеяла, а перед отъездом мы укрепим ваши метки. Если у вас есть раненые, принесите их к нашим травницам. В Лощине вас ждет радушный прием, если вам это угодно.

Народ разгалделся. Некоторые возликовали вразнобой, но другие смотрели недоверчиво, памятуя о встрече с Джасином. Лиша не могла их винить.

Когда караван остановился, Лиша и ее травницы выбрались из карет раньше, чем возницы откинули лесенки. При виде их фартуков с многочисленными карманами народ расслабился. Несколько человек – одни в бинтах, другие хромые или с кашлем – с надеждой в глазах шагнули вперед.

– Мне надо заняться метками, – сказала Лише Джизелл.

– Конечно, – ответила Лиша. – Мы с девочками справимся с парой царапин и чихов.

Но стоило им подойти ближе, как с телег и из-под них высунулись новые головы. Мужчины, женщины и дети всех возрастов. Показавшийся маленьким, лагерь предстал почти сотней человек – больше, чем было во всем караване.

Лиша обратилась к нарисовавшейся рядом Уонде:

– Возьми лук и охраняй периметр, пока я не налажу метки.

– Извиняйте, госпожа, но я должна остаться с вами. Я эту публику не знаю, а вы сами сказали, что метки ненадежны.

Лиша терпеливо на нее посмотрела:

– Дорогуша, я в состоянии несколько минут за себя постоять. Пару приемов знаю.

– Да, – заколебалась Уонда, – но…

Лиша положила руку ей на плечо:

– Ты защитишь меня, защищая их. – Она указала на беженцев – оборванных, голодных, испуганных. – Эти люди месяцами жили в опасности, Уонда. Пожалуйста, обеспечь им ради меня покой.

– Да, госпожа. – Уонда неуклюже, как всегда, поклонилась и пошла прочь, расстегивая и закатывая рукава, чтобы обнажить воронцовые метки.

Лиша по опыту знала: ничто так не успокаивает народ, как вид защитника, убивающего демона голыми руками.

Когда Лиша достигла начала каравана, граф Тамос беседовал с Джасином.

– Как это – оставаться в карете? – спрашивал Соловей. – Я…

– Ты испытываешь мое терпение, – докончил Тамос. – Твоя карета хорошо помечена – лучше, чем у этих людей. Один раз ты их прогнал, и теперь я буду признателен, если ты скроешься с глаз, пока еще больше не подорвал репутацию Трона плюща.

Герольд юркнул в свой экипаж, и Тамос на краткий миг остался один. Лише отчаянно хотелось подойти, но было не время. Она даже не знала, что сказать. Ей просто хотелось, чтобы он снова на нее взглянул.

Но ей предстояла работа. Джизелл и Вика привлекли подмастерьев к сортировке нуждающихся, а Рожер уже кувыркался и, под смех и аплодисменты отдельных зрителей, рассылал в мерцающем свете костра крашеные крылатки. Хлопушки он бросил под ноги детям, которым уже месяцы не выдавалось повода улыбнуться. Те отпрянули, визжа от восторга.

На Аманвах и Сиквах беженцы взирали со страхом, но трио возглавляла Кендалл, торившая дорогу для красийских принцесс. Вскоре вокруг собралась группа женщин, упражнявшихся в охранительном песнопении.

Лиша двинулась по периметру, изучая сеть меток. Ее опасения подтвердились. Местные метчики не были напрочь негодными, но рисовали метки для круга, а стоянка овальная. Метки для овала имели иную форму – прием, неизвестный большинству, только мастерам. В сети не нашлось откровенных брешей, но магия распределялась неровно, оставляя слабые участки, куда мог вломиться крупный демон – или свора меньших подземников, действующих согласованно.

Она сосредоточилась на деле, и прочие заботы временно отступили. Одни столбы она просто поправила, на несколько градусов развернув. Для других понадобились кисточка и краска – метки приходилось либо подновить, либо полностью переделать. Лиша словно извлекала сор из ручья и видела, как изменяется струение магии. Вскоре перед ее мечеными глазами ярко засияла вся сеть.

Ее внимание привлекло другое свечение, возникшее далеко за лагерем. Лиша присмотрелась, ожидая увидеть скального демона, но вместо него там оказался Арлен Тюк.

Лиша моргнула. Она устала и впервые, сколько помнила за долгое время, осталась в блаженном одиночестве. Не бред ли это?

Но нет, Арлен махал рукой из купы деревьев за границей светового пятна:

– Лиша!

Она различила толику магии, которую он вложил в зов, слышимый только ей.

Лиша огляделась. Никто не обращал на нее внимания. Она шагнула за повозку, скрываясь из виду и всматриваясь в ночь.

– Лиша! – снова позвал Арлен, помахав.

– Вовремя ты появился. – Надев плащ-невидимку, Лиша устремилась во тьму, пока никто не заметил ее отсутствия. – Лучше тебе, будь ты проклят, запастись убедительными ответами, – прорычала она, добежав до деревьев и не будучи обнаружена ни беженцами, ни патрулем.

Но Арлена там не было.

– Лиша! – Она увидела его еще дальше, где деревья стояли гуще.

Он повернулся и скрылся в тени, взмахом руки пригласив ее следовать за собой. Лиша нахмурилась и пустилась вдогонку.

– Ты так боишься, что тебя заметят?

Арлен не откликнулся, и она прибавила скорость. Он был на самой периферии ее зрения и, пробираясь средь деревьев, мерцал меточным светом.

Но потом Лиша его потеряла. Она прошла еще немного, однако Арлен бесследно исчез.

– Лиша.

Теперь сбоку. Она заблудилась в деревьях? Лиша поспешила в сторону зова.

– Арлен Тюк, я теряю терпение, – прошипела она, когда друг не показался.

– Лиша.

На этот раз сзади. Она развернулась, но и там никого не обнаружила.

– Проклятье, Арлен, это не смешно! – бросила Лиша. – Если через пять секунд не появишься, я возвращаюсь в лагерь.

«Если найду дорогу», – подумалось ей. Деревья вокруг выглядели одинаково, а ветви, еще в желтой осенней листве, не позволяли толком рассмотреть небо.

– Ли-и-иша.

Слева. Она повернулась, но там лишь тускло светились стволы, а по траве стелился магический туман.

– Ли-и-иша.

Снова сзади. До нее начало доходить, но было поздно. Звали со всех сторон.

– Ли-и-и-и-иша.

Звук больше не напоминал голос Арлена. Зов даже не был человеческим.

– Ли-и-иша Свиток.

От прибавившейся фамилии по спине пробежал озноб.

Она медленно повернулась вокруг себя, заметив среди деревьев движение. Подземники. Сколько – невозможно понять. Как минимум полдюжины, с хамелеоном во главе. Плащ-невидимка скрывал ее, но они могли затягивать петлю, пока не поймают Лишу – или же пока она не прорвет оцепление и побежит. Плащ мало поможет, если придется мчаться со всех ног.

«Дура!» – беззвучно обругала себя Лиша, вспомнив слова Ренны: «Мозговикам известно, кто вы такие. Ударят по вам, если представится возможность».

То, что мозговики хотели ее смерти, было своего рода комплиментом. Признанием – и кошмаром. Она воображала, что между Ущербами ей ничего не грозит, но хамелеоны, очевидно, переносили лунный свет лучше, чем их хозяева.

«И они умнее, чем мы считали», – признала Лиша. Этот оставил ее в дураках, и она явилась к нему прямиком в когти.

Неприятный холодок в животе напомнил ей, что рискует не только она. Лиша явилась не одна, и ей предстояло благополучно вернуть их обоих в убежище.

Заметив небольшую опушку, она направилась к ней, расстегивая на платье глубокий карман. Внутри нащупала длинную тонкую кость, изъятую из руки мозгового демона, заточенную с конца и покрытую метками, а после – позолоченную. Личный хора-жезл.

Свободную руку Лиша запустила в поясной кошель и разбросала позади себя меченые клаты.

«Идите сюда, твари, – подумала она, распахивая плащ. – Вы еще не взяли меня».

Они явились. Из-за деревьев с ужасающей скоростью выскочила пара лесных демонов.

Но не быстрее, чем Лиша начертила хора-жезлом метку, отпугивающую эту братию. Символ, горя в ее меточном видении, повис в воздухе, и, когда демоны в него врезались, из них вырвало магию, которая и отшвырнула бестий обратно в лес. Они заверещали и скрылись под хруст ветвей.

На случай, если этого будет мало для зова о помощи, Лиша воздела жезл, рисуя световую метку. Как флейтист, меняющий ноты, она пробежалась пальцами по меткам, заряжая символ. Тот ярко вспыхнул, превращая ночь в день.

Огненный демон плюнул в нее пламенем, но Лиша начертила сифонную метку, поглотившую энергию. Жезл разогрелся в руке, и над Лишей пронеслось лишь смрадное дыхание демона. Она вернула энергию в виде ударной метки, и демон впечатался в землю, как мышь под сапогом Гареда.

Сзади раздался визг: лесной демон наступил на клат. Звук оборвался – подземник замер, и его похожая на кору броня покрылась тонким слоем инея. С пронзительным воем демон попытался шевельнуть конечностями, и тут его грудная клетка треснула. Звук был такой, словно с навеса над крыльцом упала сосулька. Лиша прицелилась в трещину, рисуя очередную ударную метку.

Демон разлетелся на тысячу кусков, но подоспели его сородичи.

Из леса выскочил полевой, однако Лишина метка отшвырнула его с такой силой, что тварь проломилась сквозь ствол толщиною в фут. На опушку пробрался целый сгусток огненных демонов, но через секунду их когти уже дымились и скользили по льду. В следующий миг они застыли намертво, а оранжевый свет, горевший в глазах и пастях, сменился холодным синим.

Лиша услышала крики лесорубов, которые мчались на вспышки и шум сражения, но они были далеко, а хамелеон все кружил. Куда они спешили – к ней на помощь или навстречу смерти? Хамелеон, что пытался добраться до Рожера, легко преодолел заслон шарумов и лесорубов, и только объединенные силы Рожера, Аманвах и Ренны остановили его.

Лиша видела эту тварь – лоснящееся аморфное создание, быстро скользившее среди деревьев. Те раскачивались, земля тряслась, но хамелеон, как змея, благополучно уворачивался.

Отвлекшись, Лиша чуть не погибла. Ее окружила купа лесных демонов. Один наступил на меченый клат и окутался пламенем, когда ожила тепловая метка. Остальные четверо нашли безопасный проход.

Первый получил в лицо пузырек растворителя, и глаза демона задымились. Сам же подземник принялся вслепую когтить их, только усугубляя вред.

Лиша подбросила еще клатов, на сей раз с лектрическими метками, которые захватили двух демонов и поразили их мышцы разрядами.

Но последний подступил слишком близко, и метку начертить не удалось. Лиша попятилась, нащупывая на поясе нож.

– Лиша! – проревел Тамос, меченым щитом ударяя демона в бок.

Метки вспыхнули, и подземника отбросило. Тамос стоял во весь рост, сверкая доспехами, и Лиша сразу почувствовала себя в безопасности.

Но тут огромное щупальце обвило графа и швырнуло через опушку в дерево. Тамос рухнул и не поднялся.

Лиша метнула в хамелеона очередной сгусток магии, однако гад опять оказался проворнее. Она задела его, и тварь упала, но основная часть энергии ворвалась в лес, превратив столетние деревья в хворост.

В ушах у Лиши звенело, и тем не менее ей отовсюду был слышен шум сражения: жители Лощины пытались прорвать кольцо демонов и пробиться к ней.

Нарисовав над Тамосом метку против хамелеона, она собралась окружить такими же их обоих.

Начать следовало с себя. Хамелеон выбросил тонкое щупальце, которое обвилось вокруг запястья и дернуло Лишу, не позволяя рисовать. Оно сворачивалось, подтягивая ее. Лиша зашарила в карманах фартука, но припасы подходили к концу.

Меченая стрела аккуратно срезала щупальце, и Лиша приземлилась на пятую точку. Щупальце извивалось, сочась искрящимся смрадным ихором. Лиша в ужасе стряхнула его.

Еще три стрелы поразили хамелеона в корпус, раскалывая и сотрясая тварь с каждой секундой. Демон взвыл, растекаясь плотью в стороны, и стрелы упали, но он отвлекся, и Уонда, преодолевшая прыжком двадцать футов, опустила ему на голову меченый кулак.

Демона расплющило, как мягкую глиняную фигуру от удара дубинкой. Но глина, словно в опытных руках, слепилась заново и восстала еще более грозной, ощетинившейся шипами.

Уонда была к этому готова. Мечеными кистями и предплечьями отбила атаки с флангов, а ударные метки на костяшках сработали, словно ящик петард. Десяток бритвенно-острых щупалец хлестнул по ней, однако Уонда оказалась проворнее, чем могла вообразить Лиша, – почти как Ренна Тюк.

А сражалась – как Арлен: уворачивалась, кувыркалась и взлетала над щупальцами, будто муха, спасающаяся от мухобойки. Хамелеон уподобился головой огненному демону и плюнул пламенем, но Уонда растопырила пальцы, впитала жар и магию и тем усилила собственные удары.

Она подступила ближе. Ее руки замельтешили, как крылья колибри, выхватывая из колчана стрелы и без лука вонзая их в демона. Рев твари был какофонией боли, хором тысячи ужасов.

Из середки хамелеона вырвалось новое щупальце, которое отчаянно стегнуло Уонду и обтекло ее, намереваясь слить с собой так, что не останется шва. Хватка была крепка, меченые руки Уонды прижались к бокам, и схватиться стало не за что.

Лиша воздела жезл, но хамелеон не дремал и прикрылся Уондой.

– Не тяните, госпожа Лиша! – крикнула та. – Убейте его, пока можете!

– Не говори глупостей. – Она не опустила жезл, держа его наготове и лихорадочно размышляя.

Грохот битвы доносился со всех сторон, но, видно, хамелеон привел к ловушке много подземников, и подмога не достигала опушки.

– Чего тебе надо? – спросила Лиша у твари, выгадывая пару секунд на раздумья.

Демон озадаченно склонил голову набок, как делает пес, когда его бранят. Он сообразил, что обращаются к нему, но не понимал слов.

«Слишком тупой для бесед, – подумала Лиша, – но достаточно смышлен, чтобы выучить мое имя и заманить в ловушку».

Раздался пронзительный вой, и демон запрокинул голову, зайдясь криком. Даже Лише пришлось заткнуть уши. Обернувшись, она увидела, что Сиквах, присев, дотрагивается до колье и управляет воплем, от которого плоть демона идет рябью, как от ураганного ветра. Как ей удалось прорваться на опушку, когда у других не вышло?

В эту секунду из груди хамелеона выскочил копейный наконечник, ярко горевший магией. Тамос уперся древком в почву и поднял демона в воздух.

Но гад попросту отрастил новые конечности и снова встал, восстановив равновесие. Голова демона преобразовалась в подобие змеиной – без ушей, чтобы не слышать вопля Сиквах.

В прошлый раз хамелеон приспосабливался к звуковой атаке на протяжении минут. Этот управился за секунды.

«Его предупредили, – поняла Лиша. – Они усваивают наши приемы».

Хамелеон снова атаковал Тамоса, но на сей раз граф отразил удар щитом. Лиша нарисовала в воздухе холодовую метку, и щупальце, державшее Уонду, отвалилось, а девица упала на спину, стараясь освободиться от обруча из демоновой плоти.

Теперь впереди была голая мишень. Лиша подняла жезл, чтобы стереть демона с лица земли, но хора истощились и породили только слабый толчок.

Она швырнула последние клаты, не заботясь об эффекте. Подземника жгли, поражали лектричеством, замораживали и били, но он скорее свирепел, чем терпел ущерб, и его тело восстанавливалось в считаные секунды.

Он превратился в скального демона, но не с двумя длинными обсидиановыми руками, а с восемью. Края пластин его панциря были остры, но еще страшнее выглядели хищные когти, похожие на осколки стекла.

Взмахнув руками, хамелеон отбросил Тамоса, сломал его копье и зацепил щит, отрывая ремни. Тот повис, став больше помехой, чем подспорьем.

Сгруппировавшись, демон набросился на Лишу, но Тамос с криком метнулся наперерез. Обоих спасли метки на его доспехах, но графа швырнуло на травницу. Могучие руки Тамоса сомкнулись на плечах Лиши, и он извернулся, приняв на себя основной удар, когда они врезались в остов высоченного златодрева.

Хамелеон рванул в атаку, и они вцепились друг в друга, но демон в следующий миг отлетел на десяток шагов, сраженный молнией.

На краю опушки стояла Аманвах. В руках у нее было нечто вроде золотого слитка, сиявшего магией. Демон начал восстанавливаться, и она сшибла его с ног новым разрядом.

Рожер и Кендалл играли рядом на скрипках, держа подземников на расстоянии, пока дама’тинг применяла хора. Колив, сохраняя дистанцию, метал в демона меченые заточенные треугольники, которые шипели, вонзаясь в плоть.

Хамелеон повернулся, чтобы оценить новую опасность, но Уонда сумела взрезать оболочку ножом и освободилась. Ее красивая униформа, подарок герцогини, пропиталась ихором, и в то же время Уонда ярко светилась от магии, возобновляя атаку.

Под ударами демон начал съеживаться, и Лиша поняла, что это предвещает бегство. Она подумала, не крикнуть ли предупреждающе, но зачем? Хамелеону не удалось ее убить, а ей стало нечем сражаться. Чем дольше продлится бой, тем вероятнее, что кого-то убьют.

Яростная атака отбросила Уонду на несколько шагов – все, что понадобилось демону, чтобы дематериализоваться и найти ведущую в Недра лазейку.

Закрыв глаза, Лиша приникла к Тамосу, и он в обнимку повел ее к карете. Другие оставались на почтительном расстоянии, чему она порадовалась. Если объятия Тамоса давались ценой смертельной схватки с демонами, то игра стоила свеч.

У кареты Тамос не отпускал ее на миг дольше необходимого, и Лиша, повернувшись, обвила его руками. У графа дрогнула грудь, когда он вдохнул запах ее волос, и на секунду Лиша обрела надежду.

Но Тамос встряхнулся, как от дурного сна. Он резко выпустил ее и отступил на шаг.

– Ребенок? – спросил он.

Лиша прислушалась к ощущениям в животе:

– В порядке, я думаю.

Тамос кивнул. Его аура представляла собой нечитаемую мешанину чувств. Он повернулся, намереваясь уйти, но Лиша поймала его за руку.

– Пожалуйста, давай хотя бы поговорим, – сказала она.

– А что нам обсуждать? – нахмурился Тамос.

– Все, – ответила Лиша. – Я люблю тебя, Тамос. Сомневаюсь во всем на свете, но только не в этом.

Зато в его ауре цвело сомнение. Она вцепилась в плащ графа:

– И ты меня любишь. Это очевидно, как восход солнца. Ты прикрыл меня телом.

– Я защитил бы любую женщину, – сказал Тамос.

– Да, – согласилась она. – Ты мужчина. Мужчина, которого я люблю. Но дело было в большем, и ты это знаешь.

– Какая разница? Это не отменяет твоей лжи. Ты уложила меня в постель под ложным предлогом, чтобы сберечь свою репутацию. Ты использовала меня.

К глазам Лиши подступили слезы.

– Да. И я бы не сделала этого, обратись время вспять.

– Бывает, что сделанного не вернуть, – заметил Тамос. – Как мне жениться на тебе, зная, что через полгода ты опозоришь меня перед всей Тесой?

Слова прозвучали как пощечина, но следующие оказались еще хуже:

– Да, ты любишь меня, но сильнее – ребенка в своей утробе. И не важно, скольким придется заплатить за это жизнью и честью.

Лиша всхлипнула:

– Ты правда заставил бы меня убить ребенка?

– Для этого слишком поздно, Лиша. Это было возможно за несколько недель до твоего признания, – вздохнул Тамос. – Я зря предложил тебе пить чай от сорнячниц, и за это прости. Я вряд ли полюбил бы женщину, способную совершить подобное только потому, что я попросил.

Лиша вцепилась в его руку:

– Значит, ты любишь меня!

Тамос высвободился рывком:

– Избавь меня от жонглерской пьески, Лиша. Мои чувства не изменяют твоего положения.

Уязвленная, она отступила.

– Что твоя мать думает сделать со мной?

Тамос пожал плечами:

– Если она знает о ребенке или подозревает о его отцовстве, то я тут ни при чем.

Лиша чуть перевела дух. Небольшая радость, но случай был не тот, чтобы отказываться даже от малой.

– Я не буду лгать ей в лицо, – предупредил Тамос. – Я также не женюсь на тебе, раз ты ждешь ребенка от другого. Моя мать неглупа, поэтому хорошенько подумай, что ей сказать.

Глава 19 Чайная политика

333 П. В., зима

Сквозь щелку между шторками Лиша смотрела на проплывавшие мимо улицы Энджирса. Народ глазел на процессию, показывал пальцами; даже жонглеры прерывали выступления, лишившись внимания зрителей.

Взирая на проезжающие кареты, многие перешептывались. Другие кричали, словно и не догадывались, что Лиша все слышит.

– Это меточная ведьма и ее колдун со скрипкой!

– Новая графиня Лощины!

– Они выставляют тебя откровенно зловещей фигурой, – заметила Джизелл.

– О да, – отозвалась Лиша, от души хрустнув пальцами. – Берегись меточной ведьмы, а то превратит тебя в жабу!

Джизелл покатилась со смеху, но Вика покачала головой:

– Это смешно сейчас, пока солнце стоит высоко, но демоны, которые напали на тебя в пути, не смеялись. Их остановило нечто большее, чем щепотка слепящего порошка Бруны и петарды.

– Она говорит дело, – признала Джизелл.

Процессия остановилась перед лечебницей, и Лиша с завистью проводила взглядом сошедших Джизелл и Вику. Она бы все отдала за возвращение в те времена, когда ее наибольшей заботой бывал очередной пациент.

Лиша постучала по стенке кареты, возникла Уонда.

– Поставь двоих лесорубов для охраны лечебницы и отгоняй непрошеных гостей.

– Это не обязательно… – начала Джизелл.

– Сделай мне, пожалуйста, приятное, – перебила Лиша. – Эти люди перейдут в твое подчинение, и я буду крепче спать, зная, что они здесь.

– Если уж от лесорубов не отвертеться, то я возьму женщин, – вздохнула Джизелл. – Здесь все-таки лечебница.

Лиша кивнула, и Уонда тотчас выбрала двух дюжих лесорубок. Обе могли попасть из арбалетов в игольное ушко, но прославились склонностью драться с демонами врукопашную. Магия сделала их еще массивнее и сильнее, благодаря чему они выглядели по-мужски грозно, стоя со скрещенными руками у входа.

До конца путешествия Лиша ехала в карете одна. Уонда сидела на козлах, озираясь в поисках угрозы. В том, что Лиша угодила в засаду, она винила себя и с тех пор не спускала с нее глаз, разрешая уединиться разве что в уборной. Но даже тогда караулила в нескольких шагах. Достаточно близко, чтобы слышать звуки, не предназначенные для посторонних ушей.

Казалось, стены кареты сжались, как только Лиша – впервые за несколько дней – осталась наедине с мыслями. Порой она нуждалась в одиночестве, как в воздухе, но в последнее время оно уводило ее во мрак.

Арлен, похоже, и правда покинул ее. Джардир исчез, а Тамос никогда не будет с ней. Демоны с Инэверой желали ей смерти, а вскоре того же захочет и мать-герцогиня.

И все же она вздохнула с облегчением при виде герцогского дворца. Неужели с последнего визита прошло всего полгода? Изменился весь мир. Одетая в лучшее дорожное платье, с достоинством выпрямившись, она оперлась на руку Уонды и сошла по каретной лесенке. На полуденном солнце ей показалось, что ноша ее полегчала. Арейн была не из тех, кто тратит время на пустые слова. Что бы ни предстояло, дело решится до заката – оно и к лучшему.

Первый министр Джансон и его сын Пол ждали их во дворе. Королевским особам не подобало самим встречать гостей. Джансон приветствовал Тамоса поклоном.

– Рад видеть вас, ваша светлость.

– И я тебя, друг мой, – потрепал его граф по плечу.

– Надеюсь, поездка обошлась без происшествий? – спросил Джансон.

– Едва ли, – ответил Тамос. – На дороге бесчинствуют демоны, а твой племянник запятнал репутацию трона.

– Ночь, что еще натворил этот болван? – буркнул Джансон.

– После, – сказал граф. – Я понимаю, что ты прочил его в герольды, но место ему, пожалуй, не среди дипломатов, а в оперном театре.

У Джансона раздулись ноздри, но он кивнул и с очередным поклоном повернулся к Лише.

– Рад видеть вас в добром здравии, госпожа, – произнес он, многозначительно глянув на ее живот. – Ее милость просит вас и вашу телохранительницу пожаловать на послеобеденный чай, когда устроитесь и отдохнете.

Подходя с женами к Джансону, Рожер осторожно его рассматривал и не впервые прикидывал, хорошо ли тот знал племянника. Несчастья зачастую случались и с врагами министра. Возможно, поступок Джасина не удивил бы дядю и не отвратил от него, но Джансон, вероятно, знал только, что Джасин и Аррик соперничали.

Глаза первого министра, когда тот поклонился, не выдали ничего.

– Мастер Восьмипалый. С нашей последней встречи вам улыбнулась удача. – Намного более глубокий поклон он отвесил Аманвах. – Ваше высочество. Знакомство с вами – честь для меня. Я первый министр Джансон. Позвольте приветствовать вас – добро пожаловать в Энджирс. Ее светлость мать-герцогиня приглашает вас нынче отужинать за королевским столом.

Аманвах слегка поклонилась в ответ:

– Я почитаю это за честь, министр. Мне казалось, что в зеленых землях не знают хороших манер, но я, похоже, ошиблась.

Джансон улыбнулся:

– Прошу извинить, принцесса, если вам не оказывали должного уважения. Прошу обращаться ко мне, если во время пребывания здесь вам что-нибудь понадобится.

Первый министр быстро сопроводил их внутрь, велев слугам развести гостей по покоям. Они едва пересекли огромный зал, когда появился Райнбек с младшими братьями – принцем Микаэлем и пастырем Петером, которые вышагивали по бокам от него, держась на шаг позади. Все трое были разительно похожи манерами и габаритами и столь же сильно отличались от Тамоса, годами намного младшего.

– Тамос! – прогремел Райнбек, и его глас отразился от сводчатого потолка.

Он сгреб брата в медвежьи объятия. Затем, обнимая Тамоса одной рукой, ткнул другой в плечо Гареда:

– И ты. В прошлый раз ты был капитаном. Полюбуйся теперь на себя! Барон и генерал!

– Мать чуть с ума не сходит, до того ей хочется найти тебе невесту, – сказал Микаэль. – Уже не первую неделю во дворце только и говорят про бал для барона.

– А потому разумные люди бегут из дворца, пока им это удается, – добавил Петер.

Райнбек притиснул Тамоса за шею, заставив малого братишку согнуться.

– Завтра у нас охота. Ты едешь с нами, и своего нового барона захвати.

Тамос помрачнел, разрываясь между семьей и долгом.

– Брат, есть важные дела…

Райнбек отмахнулся:

– Дела лучше обсуждать подальше от любопытных ушей.

Он чуть кивнул в сторону шедшего через зал слуги, одетого в милнскую ливрею. Похоже, Юкор успел обзавестись представителями при энджирсском дворе.

Герцог повернулся к Гареду:

– Что скажешь, барон?

Гаред поскреб в затылке, чувствуя себя решительно неуютно:

– Охотник из меня не особо…

– Это правда, – вмешался Рожер. – Деревья ваш новый барон валит лучше, чем обходит на цыпочках.

Гогот Райнбека прозвучал сродни хрипу от удушья. Герцог был тучен, и смех его легким стоил усилия. Через плечо он указал большим пальцем на Микаэля:

– Это не беда. Мой брат не попадет в дерево и посреди леса. – Микаэль яростно зыркнул, а герцог продолжил: – Будут и эль, и еда. – Он подмигнул. – И пара-другая милашек, приятных глазу.

– Ты так и не женат, – заметил пастырь Петер.

– Жонглера тоже возьми! – крикнул Микаэль. – Посмотрим, правда ли он может заворожить демона настолько, чтобы тот снял штаны!

– Не могу, – признался Рожер. – По крайней мере, ни разу не пробовал. Подземникам, знаете ли, трудновато их надеть.

Все расхохотались. Королевские особы вели себя в истинно энджирсской манере и изъяснялись так, как будто женщин рядом не было, хотя рассматривали их довольно откровенно. Аманвах и Сиквах терпеливо ждали в двух шагах позади. Красийки привыкли к подобному обращению, но Кендалл, стоявшая шагом дальше, казалась менее выдержанной.

– Мы с удовольствием поедем, – сказал Тамос без тени радости в голосе.

– Добро пожаловать, Лиша, – произнесла Арейн, вставая из-за чайного столика, когда Лиша с Уондой прибыли в женское крыло дворца.

Старуха даже обняла ее, и Лиша поймала себя на том, что это приятно. Она глубоко уважала мать-герцогиню и не на шутку боялась стать ей врагом.

– И тебе, Уонда. – Арейн повернулась к великанше и протянула для поцелуя унизанные перстнями пальцы.

С их прошлой встречи Уонда упражнялась в соблюдении этикета и, хотя продолжала путаться в вилках, опустилась на колено грациозно и приложила губы к руке:

– Ваш-милость.

– Вижу, ты носишь кое-что из посланного, – заметила Арейн. – Встань и дай мне на тебя взглянуть.

Уонда подчинилась, и герцогиня оценивающе оглядела ее со всех сторон. Штанины от пояса до колен были просторны и смахивали на юбку, однако на голенях сужались, охватывая ноги тугими манжетами, заправленными в добротные, но гибкие кожаные сапоги. Блуза тоже свободно прикрывала широкую грудь и крупные руки, придавая последним вид нежных, хотя Уонда могла переломить ими чуть не любого мужчину. Наручи облегали рукава, защищая шелк – и руку – от щелчка тетивой.

– Моя портниха превзошла себя. Элегантно и в то же время удобно. Ты ведь можешь в этом сражаться?

Уонда кивнула:

– В жизни не было так хорошо, но я двигаюсь, будто голая.

Арейн взглянула на нее, и Уонда густо зарделась.

– Простите, ваш-милость. Я не хотела…

– За что, девочка? – отмахнулась Арейн. – За удачную метафору? Тебе пришлось бы сделать нечто намного худшее, чтобы меня оскорбить.

– За какую фору? – не поняла Уонда, но герцогиня лишь улыбнулась и прошлась пальцами по изящным меткам, вышитым золотом на красивом шерстяном жилете великанши.

Это был энджирсский офицерский жилет отчетливо женского покроя, ранее украшенный даже не эмблемой «деревянных солдат», а личным гербом Арейн – деревянной короной над пяльцами.

Уонда заменила герб Лишиными ступкой и пестиком. Арейн слегка постучала по ним.

– Будь я обидчива, меня бы задело, что ты убрала мой герб после всего, что я сделала для экипировки женщин Лощины.

Уонда склонилась:

– Вы сделали кучу всего, ваш-милость. В Лощине с гордостью носят ваш герб и выкрикивают ваше имя, когда идут в бой. – Она подняла глаза и встретилась с герцогиней взглядом. – Но госпоже Лише я поклялась первой. Если цена моих новых доспехов и одежды – не носить ее герб, то можете взять их обратно.

Лиша думала, что герцогиня разгневается, но Арейн посмотрела на девушку так, будто та прошла некое испытание.

– Вздор, девочка. – Поскольку Уонда осталась в поклоне, они с маленькой женщиной стали почти одного роста, и Арейн положила ей на плечо руку. – Твоя верность ничего бы не стоила, купи я ее так легко. Это твои доспехи и форма, а ты чтишь свою госпожу.

Уонда совсем опустила голову, тяжело дыша от нескрываемого наплыва чувств.

– Благодарю, ваш-милость.

– И давай обойдемся без «милостей», – сказала Арейн. – Звучные титулы хороши для толпы, но среди своих утомляют. Называй меня «матушкой».

– Да, матушка, – улыбнулась Уонда.

– Милочка, нам с Лишей нужно обсудить кое-что наедине. Подожди снаружи и позаботься, чтобы нам не мешали.

– Да, матушка, – повторила Уонда и скрылась стремительно, как олень от охотника.

Служа Лише, она тем не менее быстро повиновалась приказам герцогини.

Лиша ощутила нечто похожее на укол ревности. Она изо всех сил отговаривала девушку, когда та назначила себя ее охранницей, но сейчас при виде непринужденности, с которой Уонда выполняла распоряжения герцогини, Лиша осознала, насколько стала зависимой от великанши.

Лиша и Арейн сели. Слуг не было, но на стол поставили серебряный чайный сервиз и легкие закуски. Хоть та и мало учила Лишу политике, она была весьма строга в отношении чайного этикета. Будучи младше и положением ниже, Лиша взялась обслуживать и первым делом наполнила чашку герцогини. Только после этого налила себе и взяла блюдечко.

– Сколько уже ребенку?

Лиша откусывала от крошечного бутерброда и чуть не подавилась.

– Прошу прощения? – спросила она сквозь кашель.

Арейн показала взглядом, что ее терпение вот-вот иссякнет.

– Дело пойдет глаже, девочка, если ты не будешь считать меня дурой.

Лиша откашлялась в салфетку и вытерла рот.

– Наверно, четыре месяца.

Не ложь, но и не точный срок. Достаточный, чтобы ребенок был от Тамоса – или нет. Она ждала постепенного развития темы, но мать-герцогиня в очередной раз поразила ее своей непосредственностью.

Арейн побарабанила накрашенным ногтем по хрупкой фарфоровой чашке.

– Я правильно понимаю, что он мне не родня?

Лиша знай смотрела на нее молча, но Арейн кивнула, будто получила ответ.

– Не надо так удивляться, девочка. У меня есть глаза при дворах всех моих сыновей, и такое в секрете не удержишь. Вы с Тамосом были неразлучны, а потом, едва твое состояние стало известно, наступило отчуждение. Не нужно звать на помощь мозгового демона, чтобы понять, что случилось.

Арейн покачала головой.

– Надежда на трон снова рухнула. Один Микаэль, мой самый неказистый сын, произвел на свет нечто похожее на наследника, но из его придурковатого выводка никто не успеет даже нагреть сиденье.

Она принялась качать ногой, и Лиша представила кошку, которая бьет хвостом, готовясь напасть. Лиша огляделась, но они были по-прежнему одни. Сам по себе старушечий шлепанец, качавшийся монотонно и резко, не должен пугать, но он, похоже, сулил расправу.

Арейн пригубила чай.

– Я велела Тамосу приударить за тобой, как только ты вернешься в Лощину. Мой младший сын – талант, когда дело касается женщин, но даже я не ожидала, что ты уже в первую ночь раздвинешь ноги. – Она скосила глаза к переносице, рассматривая Лишу. – Однако сдается, он все-таки опоздал.

Лиша настолько засмотрелась на качающуюся ногу, что не сразу осознала услышанное. Затем подняла глаза.

– Велели?

– Разумеется, – сказала Арейн. – Тамос не безнадежен, но провел больше времени на плацу, чем в библиотеке. Ему нужна графиня с мозгами, а ваша связь узаконила его в глазах жителей Лощины.

Она демонстративно поставила пустую чашку на стол, и Лиша поспешно налила еще. Отпив, Арейн поморщилась.

– Не надо жалеть меда, милочка. Я прожила долго и заслужила его. – Взяв изящную серебряную ложку, она добавила щедрую порцию.

– Это не так горько, как узнать, что все между нами с Тамосом произошло по велению матери. – У Лиши потемнело перед глазами, и она отчаянно заморгала, сдерживая слезы.

– Не глупи, – сказала Арейн. – Да, я нацелила мальчика на тебя, но не впервые, и подходящих партий было много. Он не лег бы с тобой, не будь заинтересован.

Она наставила на Лишу ложечку.

– А ты, дитя, навряд ли нуждалась в моих указках, чтобы опрокинуться на спину. Тебе был нужен муж, и мне это стало ясно с первого взгляда. У тебя есть слабость к властным мужчинам, и это доведет до беды… если уже не довело.

– И что из этого вытекает? – заносчиво осведомилась Лиша.

– Чей он? – таким же тоном спросила Арейн. – Одного из предполагаемых Избавителей? Ты засматривалась на Арлена Тюка, это не секрет. Его видели входящим и выходящим из твоего дома во всякое время суток.

– Мы были друзьями, – возразила Лиша, но даже ей слова показались беспомощным оправданием.

Арейн изогнула бровь:

– И эта история с пустынным демоном. Жонглеры и с ним тебя уложили.

– Во дворце Ахмана Джардира был только один жонглер, и он ничего подобного не рассказывает, – ответила Лиша.

– У меня есть другие источники в Форте Райзон, – улыбнулась Арейн.

Лиша выждала, но герцогиня не снизошла до уточнений.

– С кем я ложусь и кого вынашиваю во чреве – дело мое, а не ваше. Это не наследник, так что можете проститься с вашими планами и подыскать сыну лучшую партию.

– Ты так легко сдаешься? Я разочарована.

– Какой смысл бороться дальше? – устало спросила Лиша.

– По-твоему, это первый бастард, который осложняет королевский брачный союз? – Арейн поцокала языком. – Травнице надо бы знать, как улаживать такие дела.

– И как же? – растерялась Лиша.

Герцогиня перестала качать ногой.

– Вы с Тамосом объявляете, что ждете ребенка, и немедленно сочетаетесь браком. Когда наступает срок, ты рожаешь втайне, а твоя травница сообщает, что, увы, ребенок родился мертвым.

У Лиши затряслись руки, чашка задребезжала на блюдце. Она поставила посуду на стол и смерила герцогиню тяжелым взглядом:

– Вы угрожаете моему ребенку, ваша милость?

Арейн закатила глаза:

– Я уже учила тебя танцевать в такт, а ты все пропускаешь шаги. У меня четверо детей, и мне хватает ума не становиться между матерью и ребенком. Я могла бы с тем же успехом объявить Лощине войну.

– Которую вряд ли выиграете, – заметила Лиша.

Теперь осерчала Арейн.

– Не будь так уверена, милочка. Мне известны все твои пешки, а тебе мои – нет. – Она помахала рукой, словно отгоняя неприятный запах. – Но все это лишнее. Достаточно закутать и похоронить буханку хлеба, да подыскать место, где спрятать дитя. Через несколько дней объявить, что ты, желая облегчить скорбь и заполнить пустоту в сердце, решила приютить сироту. Создатель знает, что красийцы наплодили смуглых ублюдков отсюда и до своих пустынь. Прикинься, будто выбираешь из нескольких, и никто ни о чем не догадается. После этого вы с моим сыном произведете на свет законного наследника. – Она подняла чашку. – Желательно не одного.

Лиша задумчиво погладила живот:

– Значит, я никогда не объявлю ребенка своим?

– Боюсь, ты упустила эту возможность, – сказала Арейн. – У тебя есть враги и на севере, и на юге, да и народ Лощины усомнится в твоей разумности.

– Возможно, им нужен вождь поумнее, – предположила Лиша. – Может быть, и ваш сын достоин жены поумнее.

– Покажи мне такую женщину, и место достанется ей. Пока же выбор падает на тебя.

Она тронула пальцем лакированную деревянную корону, украшенную яркими драгоценными камнями.

– Простолюдины думают, что корону носить легко. Но вождям приходится идти на жертвы. И в первую очередь – женщинам. Тамос хотя бы любит тебя, – вздохнула Арейн. – Это больше, чем выпало мне. После того как его дед купил престол, королевский род оказался на краю гибели. Юкор направил солдат в Ривербридж, готовый сокрушить ослабленного победителя и провозгласить себя королем. Город выстоял только благодаря моему браку с сыном Райнбека.

– Я не знала, – сказала Лиша.

Мать-герцогиня ни разу не была с ней столь откровенной, и она боялась разрушить чары неосторожным словом.

– Тогда это казалось концом света, – продолжила Арейн. – Райнбек Первый не засиделся на троне, а его сын не умел и не хотел править. Он задержался во дворце ровно столько, сколько понадобилось, чтобы наградить меня ребенком, а остальное время проводил в проклятом охотничьем форте, гоняясь за вепрями и шлюхами. Я осталась на сносях и наедине с городом, с браздами правления в руках. Оплакивала ли судьбу? Да. Но впереди был труд. – Арейн наставила на Лишу палец. – И я скорее отдамся ночи, чем позволю Юкору захватить город, на перестройку которого потратила жизнь.

– Значит, это и есть северный дворец, – сказала Аманвах. – Не впечатляет.

Страннее всего было то, что Рожер ее понял. Когда-то цитадель Райнбека казалась ему грандиознейшим строением на свете, но, посмотрев на жизнь красийских королевских особ в Даре Эверама, он вдруг подметил, что ковер мог быть и помягче, шторы – потолще, а потолок – повыше.

Поразительно, как быстро он привык к роскоши после десятилетней ловли блох на сеновалах и грошовых постоялых дворах.

– Мне одной кажется, что герцогу надо съездить по роже? – спросила Кендалл. – За то, что пялился на наши задницы и даже «здрасте» не сказал?

– Что поделать, коли они такие – Райнбек и его братья, – ответил Рожер. – И честно говоря, остальная энджирсская знать немногим лучше. Женщины интересуют ее лишь как прислуга и любовницы, которые выполнят положенные церемонии за обедом, под зорким присмотром матери.

– Жду не дождусь встречи с таинственной матерью-герцогиней, – сказала Аманвах.

Рожер пожал плечами:

– Она покажется тебе такой же скучной и недалекой, как сыновья. Никто из них ничего не решает всерьез. Всем заправляет Джансон.

Аманвах посмотрела на него:

– Чепуха. Он марионетка.

– Это правда, – возразил Рожер. – Он строит пресную мину, когда рядом герцог и принцы, но это та же жонглерская маска. Под ней скрывается хитрый и беспощадный человек.

– Но все-таки не властелин, – кивнула Аманвах.

– Это тебе кости сказали?

– Нет. Я прочла в его глазах.

– В мое отсутствие держись поближе к Лише, – посоветовал Рожер.

Аманвах склонила голову набок:

– Ради чьей безопасности – нашей или ее?

– И то и другое. Эти люди необязательно враги, но и не друзья.

– Итак, – объявила Арейн, – если мы достаточно обсудили твои непостоянные привязанности, пора перейти к делам более неотложным.

Лиша отпила чаю и поморщилась, но не от лимона.

– Вам нужно выяснить, бесплоден ли герцог.

– Нам обеим известно, что да. Я не ради этого просила тебя ехать в такую даль. Мне надо знать, можешь ли ты это исправить.

– Он согласится на осмотр?

Мать-герцогиня тоже скривилась:

– С ним в этом смысле… трудно.

– Без этого я смогу только строить предположения, – сказала Лиша. – Могу заварить укрепляющие травы…

– Думаешь, я не пробовала? – фыркнула Арейн. – Джесса уже годы потчует его всеми возможными снадобьями, чтобы сподвигнуть, и вставить, и зачать.

– Может быть, я придумаю что-нибудь новое, чего еще не делала ваша… сорнячница. – Лиша постаралась выразиться бесстрастно, но герцогиня уловила недовольство.

– Бруна, конечно, много распространялась о зле сорнячничества, – сказала Арейн, – но под ее опекой никогда не было больше сотни детей, и она, насколько я помню, никогда не стеснялась пичкать людей снадобьями без их ведома.

– Только с целью помочь, – уточнила Лиша. – Ни разу не во вред.

– Ого! Значит, она помогала, когда швыряла в лицо слепящий порошок? Или лупила палкой?

– Всегда во благо. Она никого не травила.

– Может быть, – улыбнулась Арейн, поднося к губам чашку. – Но ты-то другое дело, а? Этим летом, я слышала, ты отравила всех шарумов в вашем караване.

Лиша похолодела. Откуда герцогиня узнала?

– Это была ошибка. Я ее не повторю.

– Такие обещания дают либо глупцы, либо лжецы. Время покажет. У тебя есть сила, и настанет день, когда ты или применишь ее, или погибнешь.

Арейн поставила чашку и взялась за пяльцы. Работа пошла не по годам ловко.

– Так или иначе, госпожа Джесса училась у самой Бруны, и в ее распоряжении королевские библиотеки. Готова поспорить, что о травах она позабыла больше, чем помнишь ты. Если она говорит, что испробовала все, значит так оно и есть.

– Тогда зачем вам я? – спросила Лиша.

– У тебя есть орудия, которых нет у нее, – ответила Арейн. – Джесса разбирается в травах, но с ножом обращается хуже.

– А если Райнбека придется полоснуть между ног, чтобы истекло семя? Как мы это устроим? Ведь он даже не дает себя осмотреть.

– Если дойдет до этого, мы подмешаем ему в эль синь-траву и маревник. Он пролежит без чувств, пока дело не будет сделано. Скажем потом, что напился на дурацкой охоте на вепря и заработал клыком промеж ног. Но есть и третья возможность, – продолжила Арейн, не отрывая глаз от пяльцев. – Магия.

– Она иначе действует, – возразила Лиша. – Тело выздоравливает само, а магия только ускоряет процесс. Если Райнбек родился с… изъяном, то я мало чем помогу.

– А белая ведьма, которую ты привезла с собой? – осведомилась герцогиня.

– Вы хотите посвятить ее в это дело?

– Не глупи, – сказала Арейн. – Мы скажем ей, что это какой-то дворянин, и пусть она научит тебя тому, что нужно.

– Если подобное средство существует, – откликнулась Лиша.

– Для тебя будет лучше, если да. Время выходит. Если Мелни не понесет к середине зимы, мы прибегнем к запасному плану.

– И каков же он?

Арейн улыбнулась:

– Молодую герцогиню осеменит Тамос.

– Что?!

Лише показалось, будто она проглотила тяжелый камень, – на миг стало трудно дышать, а потом тот болезненно угнездился в желудке.

– Мелни не хватает звезд с неба, но сиськами любому вскружит голову, – сказала Арейн. – Не думаю, что Тамоса придется долго уговаривать спасти герцогство, наставив вам с Райни рога.

– А Мелни? – спросила Лиша. – Она что же, бессловесная утроба?

Арейн фыркнула:

– Раскинет ноги и поблагодарит принца за старания. Девочка не семи пядей во лбу, но не безнадежно тупа. Как по-твоему, что с ней будет, если она не забеременеет до того, как красийцы обратятся к северу и Юкор пришлет нам подкрепление? Принцесса Лорейн Милнская уже торчит в городе с пятьюстами Горными Копьями, подкупает наших и смотрит на бедную Мелни, как сова на мышь. Само ее присутствие – пощечина Трону плюща.

Она затянула узел и подровняла его крошечными серебряными ножницами.

– Тамос – вылитый дед. Никто не усомнится, что ребенок от Райни.

– Почему Тамос? – спросила Лиша.

– Я могла бы ответить, что Микаэль уже помолвлен, – ответила Арейн, берясь за новую строчку, – а Петер – пастырь и дал обет целомудрия. Но дело в том, что оба непременно проболтаются. Райни узнает и натворит глупостей. – Она посмотрела на Лишу. – Справедливость не обходится без поэзии. Если хочешь сохранить сухим копье Тамоса – почини копье его брата. Если же нет, ваш брак украсится уже двумя бастардами.

– Принцесса Аманвах Красийская! – громко объявил Джасин, и его голос разнесся под сводчатым потолком. – Перворожденная дочь Ахмана Джардира, герцога Форта Красия.

Аманвах рассвирепела:

– Герцога? Форта? Мой отец намного выше ваших жалких герцогов, потому что они крестьянские собаки, а его империя простирается…

Рожер сжал ее руку:

– Он делает это нарочно, чтобы нас разозлить. Всем отлично известно, кто твой отец.

Аманвах еле заметно кивнула, восстанавливая подобавшую дама’тинг невозмутимость.

Они стояли на пороге, и Джасин тускло глянул на Рожера:

– И ее супруг, жонглер Рожер Тракт из Ривербриджа.

Настал черед Рожера вскипеть. Его как мужа следовало объявить первым, но пропасть между ним и Аманвах лишила его такого права. С этим он еще мог смириться.

Но Рожер стал мастером-жонглером, и его сценическое имя – Восьмипалый – прогремело по всей стране. Он написал «Битву за Лесорубову Лощину» и «Песнь о Лунном Ущербе». Джасин выставил его шутом, призванным развлекать гостей между переменами блюд.

Аманвах ответно сдавила его руку:

– Дыши, муж мой, и добавь это в список деяний, подлежащих отмщению.

Рожер кивнул, и они вошли в зал, давая время осмотреться себе и осмотреть себя. Невыразительная подача не уменьшила интерес бесконечного потока дворян, которым не терпелось быть представленными красийской принцессе и скрипачу-колдуну, умевшему зачаровывать демонов.

– Принцесса Сиквах Красийская, племянница Ахмана Джардира, герцога Форта Красия! – провозгласил Джасин. – Жонглер Кендалл Тракт из числа прославленных скрипачей-чародеев графства Лощина!

Рожер скрипнул зубами.

Будучи представлена, Сиквах увлекла Кендалл в другую сторону. Статус обязывал ее пригласить, но Аманвах запретила им с Кендалл садиться с ними. Очевидно, мужчине не полагалось присутствовать на официальном обеде в обществе дживах сен.

К ним подошла группка людей, возглавлявшаяся человеком с огненно-рыжей шевелюрой, который был одет в умеренно-яркий наряд герольда цветов герцога Юкора. Он плавно шаркнул перед Аманвах ногой, забросив на плечо цветастый плащ.

– Ваше высочество, – он посмотрел на Рожера, – мастер Восьмипалый. Я Кирин, королевский герольд герцога Юкора, светоча гор и хранителя Севера, лорда Милна.

Он выждал, полагая, что Аманвах протянет для поцелуя руку, но в Красии мужчины и женщины не прикасались друг к другу, особенно женщины замужние, и в первую очередь – дама’тинг. Аманвах ограничилась легким кивком, как будто перед ней стоял слуга, принесший поднос с напитками.

Кирин откашлялся.

– Позвольте представить вам ее высочество принцессу Лорейн Милнскую, младшую дочь герцога Юкора.

Женщина шагнула вперед, и Рожер мгновенно увидел, что слухи были правдивы. Говорили, будто дочери Юкора унаследовали его внешность, и квадратное лицо Лорейн сильно напоминало отчеканенное на милнских монетах.

Высокая и широкоплечая, она вообще смахивала на мужчину и могла бы потягаться с Уондой. Волосы оставались золотистыми без признаков седины, но в лице не было присущей юности нежности. Ей – за тридцать пять лет, не меньше. Слишком стара для политического брака.

Аманвах поклонилась, однако не глубоко – в знак уважения, но не равенства.

– Для меня честь познакомиться с тобой, Лорейн вах Юкор. Отрадно видеть, что я не единственная принцесса в чужом городе.

Осталось неясно, заметила ли Лорейн пренебрежение. Красийские поклоны были сами по себе языком. Но ее ответный – зеркально отразил поклон Аманвах в смысле длительности и глубины, явившись констатацией равенства и вызовом принцессе.

А затем она сделала нечто, заставшее всех врасплох.

– Это честь для меня, Аманвах, дочь Ахмана, – произнесла по-красийски Лорейн.

Аманвах моргнула и немедленно перешла на родную речь:

– Ты знаешь мой язык?

– Конечно, – улыбнулась Лорейн. – Должным образом образованная леди способна вести застольную беседу на всех мертвых языках, хотя никому из нас еще не удавалось поговорить с носителем. Я уверена, что высокопоставленные особы завалят тебя приглашениями на чай, желая поупражняться.

– Мертвые языки? – переспросила Аманвах.

– Русканский, лимнезский, албинский и красийский, – кивнула Лорейн.

– Навряд ли мой язык мертв, – заметила принцесса.

Лорейн чуть поклонилась:

– Разумеется. Но мы уже несколько веков не принимали ваших людей при дворе. С точки зрения северян, на этом наречии больше не говорят.

– Образование сослужит тебе добрую службу, – сказала Аманвах. – Кости предсказывают чрезвычайный рост на севере людей, говорящих по-красийски.

Улыбка Лорейн стала угрожающей.

– Я бы не была столь уверена.

Ее спутник прочистил горло, разряжая возникшую между женщинами напряженность.

– Позвольте представить моего сопровождающего: это лорд Самент, – сказала Лорейн, перейдя на тесийский и указав на последнего члена свиты.

Тот чувствовал себя непринужденно в богатом платье, но больше походил на телохранителя, и взгляд его был жесток. Он отвесил поклон.

– Мы покидаем вас, осваивайтесь в обществе, – простилась Лорейн с Аманвах. – Я лишь хотела представиться. У нас, без сомнения, будет время познакомиться ближе после обеда, в женском крыле.

С этими словами милнцы исчезли так же стремительно, как появились.

– Сопровождающий? – спросила Аманвах.

– Скорее, сторож, – отозвался Рожер. – У Райнбека было несколько жен, но ни одна не родила ему ребенка. Лорейн – очередная надежда.

– Вероятно, она окажется не лучше, если не удалось нескольким. Похоже, что трудности у него.

– Я бы не стал так говорить в приличном обществе, – заметил Рожер. – По крайней мере, у Лорейн есть два сына в доказательство ее состоятельности.

Аманвах глянула на него:

– Герцог Милнский посылает сопернику стареющую невесту, которая даже не девственница? Что случилось с отцом ее сыновей?

– Юкор развел их и отослал ее на юг.

– Отчаянная попытка сколотить альянс против моего отца, – фыркнула Аманвах.

– Можно ли их винить? – спросил Рожер.

– Нет, но это не повлияет на исход.

Спорить было бессмысленно. Аманвах, рассудительная во многом, видела лишь то, что хотела, когда дело касалось отца. Он был Шар’Дама Ка, а его господство – неизбежно.

– Крошка Рожер теперь женатый мужчина, – послышался голос, и Рожер, обернувшись, увидел мать-герцогиню и герцогиню Мелни. – Сколько же тебе было, когда я поймала тебя в королевской библиотеке? Ты карабкался по полкам.

Рожер низко поклонился:

– Пять, ваша милость.

При воспоминании о том случае у него заныла задница. Мать-герцогиня только цыкнула и вышла, но с тем же успехом могла отдать приказ, ибо Джесса уже вооружилась ремнем.

Аманвах, не обращая внимания на молодую герцогиню, встретилась взглядом со старухой. Некая искра промелькнула между ними, и поклон Аманвах был глубже и длился дольше прежних.

– Для меня честь познакомиться с прославленной матерью-герцогиней.

Мелни, чей статус формально был выше, чем у свекрови, могла бы на это оскорбиться, но проглотила обиду. Арейн почти не обладала в Энджирсе реальной властью, но жены Райнбека появлялись и исчезали, а мать оставалась, и на нее равнялись все серые придворные аристократки.

– Надеюсь, вы отдохнули после долгого путешествия? – осведомилась Мелни, когда с представлениями покончили. – Довольны ли вы вашими покоями?

Удивляя Рожера, Аманвах кивнула. Она никогда не бывала довольна покоями, но доносила это, видимо, через слуг.

– Конечно.

– Надеюсь, принцесса с севера была учтива? – спросила Арейн.

– Мне было донельзя приятно узнать, что при дворе говорят на моем языке, – ответила Аманвах по-красийски.

Мелни покраснела, и Рожер сообразил, что она ни слова не поняла. Аманвах это тоже стало ясно, и она поклонилась:

– Прошу извинить, герцогиня. Принцесса Милнская дала мне знать, что в обучение всех королевских особ входят уроки красийского языка.

Мелни зарделась еще пуще, краска захватила даже ее бледный внушительный бюст. С плохо скрываемой неловкостью она отыскала глазами Лорейн и ее свиту, обходивших зал.

– Да, вообще говоря…

Арейн прочистила горло.

– Барон! – окликнула она, завидев невдалеке Гареда. – Подойди, дай-ка мне на тебя взглянуть. – Вскоре она уже заставила Гареда вертеться юлой, словно на выставке мод, и великан краснел так же густо, как молодая герцогиня.

Арейн негромко присвистнула.

– Трудно вовсе не будет! Девушки встанут в очередь, чтобы с тобой танцевать, а их отцы будут шептать мне, сколько дадут приданого.

– Я… э-э… ценю это, ваш-милость, – пробухтел Гаред. – Надеюсь, ноги никому не отдавлю. Я не знаю танцев для таких огромных залов.

Он махнул рукой, указывая на высокий потолок.

– Погоди, ты еще не видел бального, – усмехнулась Арейн. – Что касается танцев, подберем что-нибудь, с чем ты справишься. Нельзя же допустить, чтобы ты оплошал на собственном балу холостяков.

Рожер поклонился:

– Если вашей милости угодно, для моего квартета будет честью играть. Мы, безусловно, исполним что-нибудь подходящее для барона. – Он хлопнул Гареда по спине, и тот немного утешился.

– Отличная мысль! – одобрила Арейн. – Барон, тебе позавидуют все городские холостяки. Мы мигом подыщем тебе невесту.

Гаред был готов грохнуться в обморок.

– Я думала… – подала голос Мелни.

Все повернулись к ней, и она стушевалась под общим взглядом.

– Что, милочка? – подбодрила ее Арейн.

– Мне казалось, – выдавила Мелни, посмотрев на Аманвах, – что музыка и танцы запрещены…

– Законом Эведжана? – подсказала Аманвах. – В моей стране – да. Но я теперь принадлежу к племени Лощины, – пояснила она со смешком, – и дживах жонглера. Некоторые воззрения пришлось, мм, пересмотреть. – Она улыбнулась. – Барон Лесорубовой Лощины – великий кай’шарум, а его семя пропадает впустую. Чем раньше он обзаведется дживах ка, которая родит ему сыновей, тем лучше. Участвовать в вашем северном сватовском обряде – большая честь. Оставаясь при муже, я ознакомлюсь с ним без нарушения приличий.

Арейн заметила Джасина Соловья, который всячески старался держаться от них подальше, и поманила его крючковатым пальцем.

– Ты не участвуешь в балу холостяков, Джасин, – сообщила мать-герцогиня, когда герольд подкатился. – Нам сыграют Рожер и его жены.

– Но, ваша милость, – залопотал Джасин, – я, безусловно, более искушен…

Арейн рассмеялась:

– Более искушен, чем Восьмипалый, скрипач-колдун из Лощины? Радуйся, что он освобождает тебя всего от одной задачи.

Глаза Джасина округлились, однако он не посмел возразить. Арейн могла быть неприметной старой нетопыршей, но в деле королевских праздников властвовала безгранично.

– Пожалуй, нам пора занять места, – сказала Арейн. – Ну-ка, Мелни, помоги старухе. – Герцогиня взяла свекровь под руку и повела к столу.

Другие вняли сигналу и расселись, но Рожер не упустил случая разбередить рану.

– Думай о хорошем, – посоветовал он Джасину. – По крайней мере, в цеху тебя перестанут звать Воробьем. «Шарманка» куда легче слетает с языка.

Джасин оскалил зубы, но Рожер его проигнорировал, покрепче взял под руку Аманвах и увлек ее к столу.

– Дразнить кровных врагов неразумно, муж мой, – заметила Аманвах. – Пусть лучше думают, что твоя ненависть остыла, – тогда ты нанесешь удар.

– Месть всегда неразумна, – ответил Рожер. – Но я не положусь на загробную жизнь, в которой Джасин якобы заплатит за причиненное мне зло. Пусть мучается в нынешней, а это означает уничтожение того, чем он пуще всего дорожит.

– Его гордости, – предположила Аманвах.

– Репутации, – поправил Рожер. – Ничто не ранит Соловья глубже, чем угроза прослыть вторым сортом.

Обед был долгим и утомительным. Тянулись бесконечные речи и фальшивые заверения в дружбе, тогда как милнцы и энджирсцы смотрели друг на друга волком и все бросали недоверчивые взгляды на Аманвах и Сиквах.

Но вино, как всегда во дворце Райнбека, лилось рекой, а герцогиня Мелни, сидевшая рядом с Рожером, без устали смеялась, и грудь ее колыхалась так завораживающе, что Рожер чуть не забывал концовки острот.

Аманвах впилась ногтями в его ногу, призывая к вниманию и наклоняясь к его уху:

– Если ты закончил развлекать потаскуху, муж мой, то у меня есть вопросы.

– Эта «потаскуха» – герцогиня Энджирсская, – напомнил Рожер.

Аманвах пренебрежительно глянула на Мелни. Герцогиня, ни о чем не догадываясь, отозвалась улыбкой.

– Я уже сталкивалась с подобным. Мужчина, который не может зачать, тогда как дживах ка год за годом приводит ему все более молодых и глупых невест, интересуется больше актом, нежели результатом. Здесь же разница только в его матери, – кивнула она на Арейн. – Герцогиня поступает как дживах ка, а он бесчестит невест, разводясь с ними, перед тем как взять новых.

– Это… – Рожер замялся. – Вообще говоря, все обстоит именно так. Но об этом не говорят вслух. Мы, северные «варвары», не настолько откровенны в подобных делах.

Аманвах погладила его по руке, но – как домашнее животное, снисходительно.

– Тогда наша задача – цивилизовать тебя.

– Что у тебя за вопросы? – сменил тему Рожер.

Аманвах кивнула на дальний конец стола. Десертные тарелки убрали, слуги разливали послеобеденное вино. В зал милостиво впустили нескольких придворных, чей ранг не позволял сидеть за столом. Появился Колив и прислонился к стене позади Аманвах. Ему не разрешили явиться ко двору при оружии, но Рожер знал, что это не убавило его способности защитить госпожу.

В конце стола к Джасину Соловью присоседилась группа льстецов, но по бокам от него теперь высилась пара громил, при виде которых у Рожера образовался в горле комок.

– Те двое одеты в пестрое, но ведь они телохранители? – спросила Аманвах.

– Абрум и Сали, – кивнул Рожер. – Сносные музыканты, но не больше. На подхвате у Джасина: подпевают ему и ломают недругам кости.

Аманвах не удивилась.

– А были ли в числе костей, которые сломала эта пара, кости моего достопочтенного мужа?

– Ты видела мои шрамы, дживах ка, – ответил Рожер. – Не все они оставлены когтями алагай.

Через несколько минут Арейн встала, и гости тотчас поднялись следом. Поддерживая ее под руки и предоставив остальным женщинам тянуться следом, Лиша и Мелни направились к двери.

– Что это значит? – спросила Аманвах.

– Остаток вечера мать-герцогиня будет развлекать дам, – объяснил Рожер. – Мужчины будут пить и курить в гостиной герцога.

Аманвах кивнула и позволила Рожеру отодвинуть ее стул.

– Возьми с собой Колива.

– Ни в коем случае, – отказался он. – Создатель любит его, но он серьезно помешает мне завладеть обществом, а это могущественные люди, дживах ка. С ними нельзя оплошать.

Аманвах это не убедило, но тут появился Гаред, и Рожер обрадовался подмоге.

– Граф зовет нас курить.

Гаред выжидающе уставился на Рожера. Барон весь вечер просидел между двумя подающими надежды молодыми дворянками, но был в основном, как заметил Рожер, погружен в неловкое молчание.

– Со мной Гаред Лесоруб, – сказал он Аманвах. – На меня покусится только дурак.

Удовлетворенная, Аманвах отправилась к женщинам, захватив по пути Сиквах и Кендалл.

Гаред тяжко вздохнул.

– Так плохо? – спросил Рожер.

– У меня разболелась башка от духо́в Карин, – пожаловался барон. – Будто вылила их на себя целое ведро. И пищит, как мышь. Мне пришлось наклоняться, чтобы расслышать, и дышать этой вонью.

– Наверно, она нарочно говорила шепотом, чтобы ты нагнулся и полюбовался вырезом.

– А Динни еще хуже, – гнул свое Гаред. – Болтала только о поэзии. Поэзия! Проклятье, да я и читать не умею толком! Чем мне занять таких дамочек?

– Не важно, – рассмеялся Рожер. – Этим женщинам, видно, отчаянно хотелось произвести впечатление на холостого барона графства Лощина. Говори что хочешь. Похваляйся демонами, которых убил, или рассказывай о своем коне. Значения не имеет. Они все равно будут смеяться и вздыхать.

– Зачем тогда вообще разговаривать, если не важно, что я скажу?

– Чтобы убить время. Эти люди, Гар, за всю жизнь не ударили палец о палец. У них пропасть свободного времени, и они тратят его лишь на стихи и духи.

Гаред сплюнул. Слуга покосился, но счел за лучшее промолчать. Но по крайней мере, Гареду хватило вежливости смутиться.

– Я такую жену не хочу, – заявил он. – Пусть она не будет особо умна и грамотна, но Создатель свидетель – я надрываюсь дни и ночи напролет. Мне неохота приходить домой и слушать собачьи стихи.

– Тебе нужна женщина, которая поднесет тебе эль и по первому зову задерет платье, – предположил Рожер.

Гаред взглянул на него:

– Ты, Рожер, знаешь меня хуже, чем думаешь. Спину я гну за Лощину и должен знать, что моя женщина занимается тем же. Эль, мать его перемать, я и сам налью. – Он опустил глаза. – Впрочем, вторая часть мне нравится.

В гостиных Райнбека мужчины курили и пили, обсуждали политику и религию и вообще старались произвести друг на друга впечатление. Обступив столы для игры в убежище, они потягивали бренди и с каждым броском костей легко передавали из рук в рук суммы, которые большинство энджирсцев накапливало за целую жизнь.

Был там и Джасин, но герольд расположился в углу среди подпевал, и неожиданная с ним встреча исключалась.

– Гаред! Рожер! – позвал Тамос и махнул обоим, предлагая присоединиться к их с братьями и лордом Джансоном компании. – Давайте к нам! – Там же топтался и Кирин, герольд герцога Юкора, и имел вид человека, который пытается вступить в беседу с людьми, не особо довольными его присутствием.

– Дети мои, вы отдохнули с дороги? – спросил пастырь Петер. – Тамос рассказывал, как ваш караван двигался днем и ночью, разя подземников по пути. Это немалый подвиг.

Плечи Гареда приподнялись и опали.

– По мне, так ночи как ночи. Убивать демонов – та еще работенка, но это не то что валить деревья. Мой топор пометил сам Арлен Тюк. Замахнешься на демона – и никакой усталости. С каждым ударом становишься все сильнее.

Все захмыкали и понимающе закивали, но Рожер умел рассмотреть изнанку. Скорее всего, никто из гостей не видел демона вблизи, не говоря уж о том, чтобы с ним сразиться.

– А вы, Рожер? – осведомился Джансон. – Насколько я понимаю, у вас такого преимущества нет, когда вы завораживаете демонов игрой на скрипке. Должно быть, утомительно играть всю ночь.

– Вот они, мои мозоли, милорд, – улыбнулся Рожер, показывая свои восемь пальцев.

Собеседники были достаточно подготовлены, чтобы не вздрогнуть, но он прочел в их глазах изумление. Искалеченная рука – суровое напоминание о том, что таилось ночами за их мечеными стенами.

– Как говорит Гаред, мы в Лощине привыкли к таким вещам, – продолжил Рожер. – Может быть, я малость разомну пальцы, если сыграю в убежище…

– Не трудись, – сказал Кирин. – Я уже пробовал. Никто не садится играть в кости с жонглером.

– Мать-герцогиня дураков не растит, – заметил Джансон.

Райнбек и его братья расхохотались, как будто Кирин вообще не сказал ни слова.

Герольд же вымученно присоединился к веселью, отчаянно пытаясь хоть немного вписаться в компанию. Он воспользовался наступившей паузой:

– У меня тоже есть кое-какой опыт общения с демонами. Вы, может быть, слышали историю о том, как я отсек руку скальному демону?

В памяти Рожера что-то мелькнуло, но дело тем и ограничилось. Остальные застонали.

– Только не снова эту пьяную байку, – воспротивился Райнбек.

– Должно быть, демон был мелкий, – не поверил Гаред. – Ты вряд ли дотянешься до руки приличного скальника. Что у тебя было? Топор? Киркомотыга?

Кирин улыбнулся, оживившись.

– Сие великая притча! – Он отвесил Райнбеку поклон. – С дозволения вашей милости…

Герцог прикрыл ладонью лицо.

– Очень надо было спрашивать, барон? – Он махнул рукой в сторону Кирина. – Ладно, герольд. Спой свою песнь.

Кирин метнулся на середину комнаты, призывая к вниманию, а герцог подал знак принести еще вина. У герольда была отличная лютня, и если пел он средне, то и Рожер не относился к великим певцам. Голос Кирина, густой и чистый, окутал помещение чарами.

Последние слова поразили Рожера, и он вдруг понял, почему притча показалась такой знакомой. Сколько раз Арлен рассказывал об одноруком демоне, который преследовал его годы после того, как в детстве юный Тюк отрубил ему руку? Могло ли подобное дважды произойти на дороге в Милн?

Кирин расшаркался, и раздались аплодисменты, но только не из угла, где затаился Джасин, и не из круга собеседников герцога.

Рожер хлопал громко и медленно, чтобы от сводчатого потолка разлеталось эхо. Он аплодировал и когда прочие рукоплескания стихли. Все взоры приковались к нему.

– Славная история! – зычно похвалил Рожер. – Хотя я знал человека, который рассказывал ее иначе.

– Неужели? – надменно осведомился Кирин, умевший почувствовать вызов. – И кто бы это мог быть?

– Арлен Тюк, – ответил Рожер, и зал загудел.

С притворным недоверием он посмотрел на Кирина, и у того отхлынула от лица кровь.

– Ты понимаешь, конечно, что из мальчика в твоей песни вырос не кто иной, как сам Меченый?

– Не помню, чтобы в той истории участвовал жонглер, – встрял Гаред, и гул усилился. – Хотите правдивую песнь? – Барон хлопнул Рожера по спине, и тот невольно шагнул вперед. – Рожер, сыграй-ка «Битву за Лесорубову Лощину»!

Теперь закрыл лицо Тамос. Рожер повернулся и, как Кирин, поклонился Райнбеку:

– Ваша милость, мне не обязательно…

– Ее уже исполняют во всех кабаках отсюда и до самого Милна, – отмахнулся Райнбек. – Можно послушать и из первых уст.

Рожер сглотнул, но достал скрипку и заиграл.

Пока длилась песнь, Кирин съеживался на глазах. Гаред ревел припев вместе с Рожером, и вскоре его подхватили все собравшиеся в гостиной. К финалу с милнского герольда начисто слетела спесь.

В конце аплодисменты грянули громче, а Гаред подстегивал толпу пронзительным свистом и оглушительными ударами в ладоши. К нему присоединился Тамос, и даже братья вежливо аплодировали – кроме пастыря Петера, который невозмутимо попивал вино.

Но угол Джасина молчал, пока все не затихли, после чего и Соловей начал медленно хлопать, направившись в центр комнаты.

– Ваша милость… – начал он.

– Не сейчас, Джасин, – осадил его Райнбек. – Я думаю, для одного вечера песен достаточно.

Джасин разинул рот, и Рожер послал ему улыбку:

– Сегодня ты даже не третий сорт, а? Наверно, отныне мы будем звать тебя вообще Дятлом. – Не дав герольду ответить, Рожер поворотился спиной и вернулся к свите герцога.

– А где сейчас этот Меченый? – спросил Петер и плотно сжал губы, что не было удивительно, поскольку Арлен Тюк представлял прямую угрозу его власти. Если бы Арлена открыто признали Избавителем, должность Петера как главы энджирсской церкви лишилась бы смысла.

– Упал с пустынным демоном со скалы, как я всем уже написал, – мгновенно ответил Тамос. – Я был там и с тех пор не слышал ничего достоверного о том, что его якобы видели.

– Он вернется, – сказал Гаред, не обращая внимания ни на предупреждающий взгляд Тамоса, ни на кислую мину Петера. – Это неизбежно, как восход солнца.

– Значит, ты веришь, что он Избавитель? – осведомился Петер.

Все прочие разговоры стихли, все ждали ответа Гареда. Великан и сам подобрался, поняв, что от его ответа целиком зависят отношения между графством Лощина и Энджирсом.

– Он был им для меня и моих близких, – сказал наконец Гаред. – Нельзя отрицать, что мир меняется и все началось с него. – Он так посмотрел в глаза Петеру, что даже тот немного сник. – Но я знаю Арлена Тюка. Ему не нужен трон. Он не хочет учить народ жизни. Все, чего хочет Арлен Тюк, – это убивать демонов, и каждый из нас должен это учесть.

– Слушайте, слушайте! – громко произнес Тамос, поднимая стакан.

Братья взглянули на него удивленно, но граф не отрывал глаз от Гареда. Остальные мужчины инстинктивно последовали его примеру и одобрительно подняли свои бокалы.

Уловив общий настрой, Райнбек, Микаэль и Петер с дежурными улыбками поддержали тост, но Рожер ощутил их скрытое беспокойство.

Лиша не уставала дивиться мастерству, с которым Арейн изображала старую развалину. Она держала Лишу и Мелни под руки, ничуть не притворно обременяя их своим весом.

В действенности этого приема не приходилось сомневаться. Весь двор, от последнего поваренка до самого Райнбека, привык бросаться к ней по первому зову – лишь бы карга не перенапряглась, шествуя по залу.

Проходя мимо Тамоса, Лиша взглянула на него, но граф сделал вид, будто ее не заметил.

«Ничто не улажено, – напомнила она себе. – Сначала надо договориться с Тамосом». Ей следовало лучше всех понимать, что брачные махинации матери бессмысленны без согласия сына.

Появилась Уонда.

– Дай-ка старухе опереться на твою великолепную ручищу, – обратилась к ней Арейн.

– Да, матушка, – сказала Уонда.

Мелни заученно отлепилась и с улыбкой возглавила толпу женщин, направляя их в вечерний салон.

Арейн довели до конца зала, где две крупные женщины стояли в карауле по обе стороны огромных двойных дверей. Они были одеты как Уонда, на плащах-накидках красовался герб Арейн. Оружия у них не было, но дамы, похоже, и без него могли справиться с нежеланными гостями. Когда они шагнули, чтобы распахнуть двери, Лиша мельком заметила очертания коротких дубинок, притороченных к поясам сзади и прикрытых плащами.

Они отсалютовали Арейн, но смотрели на Уонду.

– Ты, милочка, становишься в Энджирсе легендой, – сказала Арейн. – После твоего прошлого визита я кое-что изменила в охране дворца.

Двери затворила еще одна пара женщин, стоявших на карауле с другой стороны, но эти были облачены в лакированные деревянные доспехи и вооружены копьями.

Уонда чувствовала себя неуютно, но Арейн, не обращая на это внимания, повернулась к Аманвах и Сиквах. Она снова удивила Лишу, без труда перейдя на красийский язык.

– Не тревожьтесь, сестры, и уберите покрывала. Мы в женском крыле. Ни один мужчина не войдет в эти двери.

Аманвах с легким поклоном опустила белоснежное покрывало и размотала платок. Сиквах последовала ее примеру. У незамужней Кендалл лицо было открыто, но волосы – убраны под пестрый плат, который она с поклоном сняла.

К минуте, когда Арейн одолела ступени и прошаркала по коридору, салон наполнился придворными дамами. Расслабившись, женщины выпивали и обсуждали живопись, музыку, театр и поэзию. Принцесса Лорейн верховодила в своей компании, герцогиня Мелни – в своей, и между их группами воцарилось ощутимое напряжение.

Посреди зала выступало трио жонглерш в пестрых герольдовых одеждах. Две, молодые и красивые, перебирали струны арф, погружая салон в умиротворяющую музыку.

Третья, старшая, была рослой и плотного сложения. Пестрое платье – из разноцветных с золотым шитьем бархатных лент. Ее умело модулированный голос господствовал над залом, отражаясь от стен и потолка, построенных так, чтобы усиливать исходящий из центра звук. Ария, исполнявшаяся высоким сопрано, была из «Краснобая» – оперы о мифическом вестнике Джаке Краснобае, который умел разговаривать с демонами и обожал водить их за нос.

Аманвах сверлила певицу острым, хищным взглядом, свойственным красийкам, а Сиквах с Кендалл по-птичьи дружно поворачивали головы, следуя за ритмом.

Аманвах и Сиквал чуть подняли руки и задвигали пальцами, общаясь на своем тайном языке и продолжая наблюдать за жонглершей. Лиша по-прежнему не понимала смысла, но по опыту знала, что с помощью пальцев и мимики красийки способны вести такие же сложные беседы, как на словах.

Притворившись, будто поправляет прическу, Лиша надела меченую серьгу – крошечную ракушку из серебра, которое наслоили поверх изогнутого фрагмента высушенного ушного хряща огненного демона.

Она слегка склонила голову набок и, несмотря на музыку, различила шепот Кендалл:

– Кто это?

Сиквах подалась к Кендалл и еле слышно выдохнула ответ, но Лишина серьга уловила все.

– Она убила мастера Джейкоба.

Лишу затошнило. Она отправила в городскую стражу рапорт о преступлении. Лиша гордилась своей цепкой памятью, но та была палкой о двух концах, ибо окровавленный труп Джейкоба вспомнился в мельчайших подробностях – кости переломали, как хворост. Его забили насмерть голыми руками.

Исходя из объема повреждений, Лиша всегда считала, что это дело рук мужчины. На плече Джейкоба остался лиловый отпечаток пятерни – убийца схватил его и придержал перед избиением. Лиша помнила, как сравнила ее с собственной и своя ладошка показалась детской.

Но ей было достаточно взглянуть на кисти певицы, чтобы уразуметь истину.

– Что будем делать? – прошелестела Кендалл.

– Ничего, если дама’тинг не прикажет, – ответила Сиквах. – Эта женщина – в кровном долгу у нашего мужа, но мы должны терпеть, пока он не соберется его взыскать.

«Провалиться мне в Недра, если должны», – подумала Лиша.

– Создатель, у меня раскалывается голова от этого пения, – заявила она не громко, но и не тихо.

Арейн немедленно отозвалась:

– Сали, прекрати заливаться!

Жонглерша набрала в грудь воздуха для следующего куплета, но поперхнулась и отчаянно закашлялась. Она ударила себя в грудь, пытаясь собраться, и Лиша услышала, как сзади хихикнула Кендалл.

Лиша возвысила голос:

– Ваша милость, если гостий вашего салона так же тошнит от очередной нудной интерпретации «Краснобая», как меня, то, может быть, принцесса Аманвах осчастливит нас чем-нибудь новым? – Она посмотрела на Аманвах, в глазах которой засветилась благодарность.

По кивку Арейн Аманвах и ее дживах сен вытеснили незадачливую королевскую труппу, которая потерянно поплелась прочь.

Кендалл извлекла скрипку и взяла несколько аккордов, разогревая струны, а Аманвах обратилась к обществу:

– В стародавние времена мой народ отгонял музыкой алагай, препятствуя их нечестивому делу.

Ее хорошо поставленный голос легко подстроился под местную акустику, а акцент, переливчатый и благозвучный, пробрал присутствующих и привлек внимание всех, даже изгнанных жонглерш.

– Пора вернуть эту силу всем детям Эверама, – сказала Аманвах. – Слушайте внимательно.

С этими словами она начала петь, Сиквах с Кендалл присоединились, и втроем они зазвучали почти так же мощно, как во главе с Рожером. Песня была красийская, но мелодия объединяла, и вскоре уже все женщины беззвучно повторяли припев, стараясь изо всех сил и с волнением вспоминая детство, когда они брали уроки языка пустыни.

В углу же, скрестив руки, кипела от ярости Сали.

Глава 20 Братья-соперники

333 П. В., зима

Когда Сиквах растолкала Рожера, голова у него трещала. Он едва помнил, как доковылял до покоев и заполз в постель. Аманвах и Кендалл спали в своих комнатах. Рожер посмотрел в окно. Было еще темно.

– Создатель, что за срочность? – спросил он. – Если не проломили стены, я собираюсь спать до полудня.

– Нельзя, – сказала Сиквах. – Снаружи ждет человек герцога. С рассветом ты отправишься на охоту.

– Ночь, – пробормотал Рожер, растирая лицо. Он совершенно забыл. – Скажи, что я сейчас буду.

Когда он оделся, наверх прислали поднос с завтраком, но Рожер лишь захватил булочку по пути к двери.

– Муж мой, тебе надо поесть, – сказала Сиквах.

Рожер отмахнулся:

– Я еду охотиться с герцогом Райнбеком. Поверь, там будет вдоволь еды. Наверно, я вернусь на несколько фунтов тяжелее, и не от дичи.

Сиквах пришла в недоумение:

– Когда охотятся шарумы, они берут с собой только воду. Это проверка на выживаемость.

Рожер рассмеялся:

– Для многих на севере – тоже. Но королевские особы охотятся ради развлечения. Если слуги подгонят оленя под герцогский лук – а герцог сумеет попасть в него, а не в них, – то повара закатят королевский пир, но сторожку и без того забьют едой так, что прокормится целое войско.

Он поцеловал ее и отправился в конюшни на поиски Гареда, решив не тревожить сон Аманвах и Кендалл.

Ему повезло сперва услышать, а уж потом увидеть Джасина. Рожер юркнул в альков и спрятался в тени статуи Райнбека Первого, чтобы переждать, пока Джасин и Джансон пройдут.

– Не может быть, чтобы этого милнского хлыща и проклятого Восьмипалого пригласили, а меня нет, – прорычал Джасин.

– Потише, мальчик мой, – велел Джансон.

Подобострастный тон, которым он изъяснялся с королевскими особами и гостями, исчез. Рожер давно не слышал теперешних ноток, но хорошо их помнил. Джансон частенько говорил так в последние дни службы Аррика у герцога.

– Райнбек не желает видеть тебя на охоте, и это все, что тебе нужно знать. Тебе повезет, если ты сохранишь должность после всего, что натворил за поездку на юг.

– Ты сам сказал, чтобы я приказал солдатам гнать бродяг с караванных стоянок, – парировал горе-племянник, понизив голос до резкого шепота.

– Я не говорил тебе похваляться этим в Лощине, и если ты еще хоть раз заикнешься о моем распоряжении, то траурное платье, которое я закажу для сестры, будет небольшой ценой за избавление от головной боли из-за твоих выходок.

Джасин мудро воздержался от ответа, а в следующую секунду министра позвали проследить за каким-то делом, связанным с отъездом герцога. Насвистывая жизнерадостный мотивчик, Рожер выкатился в коридор. Джасин взглянул на него и состроил мину.

– Жаль, что ты с нами не едешь, – бросил Рожер, проходя мимо.

Джасин схватил его за руки и с силой впечатал в стену. Он не был таким великаном, как Гаред, но все же выше и сильнее Рожера.

– Я думал, ты понял, увечный, что на меня не стоит катить бочку, но, похоже, надо напомнить…

Рожер что было мочи топнул по ноге Джасина и вывернулся из хватки простым приемом шарусака. Он шевельнул рукой, нож прыгнул в руку, и острие уперлось в горло герольда.

– Я тебя больше не боюсь, Дятел, – выдохнул Рожер. Он надавил ножом, и выступила капля крови.

Лицо Джасина стало из розового белым как снег.

– Ты не посмеешь…

Рожер нажал сильнее, пресекая его речь.

– Думаешь, я забыл, как ты со мной поступил? Что сделал с Джейкобом? Дай мне повод. Умоляю тебя.

– Что здесь происходит?

Рожер и Джасин дружно повернулись на голос. Рожер быстро отшагнул, прикрывая нож, который мигом исчез в рукаве. Лорд Джансон стоял в коридоре, сверля их взглядом. Вряд ли он заметил нож, но судить с уверенностью было нельзя. Да и Джасин мог обвинить Рожера, показав прокол.

Но Соловей улыбнулся и развел руками.

– Ничего, дядюшка. Старые разногласия.

Глаза Джансона сузились.

– Уладите их в другой раз. Его милость ждет вас, мастер Восьмипалый.

– Конечно, министр, – поклонился Рожер.

– В другой раз, – согласился Джасин, развернулся и потопал обратно во дворец.

– Восьмипалый! – позвал Райнбек, когда Рожер дошел до конюшен.

Было непонятно, пьян ли он с вечера или успел добавить, но еще толком не рассвело, а у него уже смазывалась речь, и мех с вином, который нес паж, наполовину опустел.

– Ты же не собираешься охотиться в таком виде, – заметил Петер, указав на пестрое одеяние Рожера короткой кривой дубинкой. Пастырь сменил официальные одежды на буро-зеленый наряд для верховой езды – из тонкого шелка и замши, с кривой дубинкой, вышитой золотом на шерстяном жилете.

Рожер глянул на свое платье, яркая расцветка которого идеально подходила для выступлений, но куда меньше – для шныряния по лесам. Он беспомощно пожал плечами:

– Простите, милорды, но у меня нет охотничьего костюма.

– Не беда, – сказал принц Микаэль. – У Соловья есть костюм на случай охоты. Джансон! Пошли мальчишку забрать у герольда комплект.

– Конечно, ваша светлость, – поклонился Джансон.

Он зыркнул на Рожера, который был достаточно разумен, чтобы подавить улыбку и уставиться себе под ноги.

Посыльный вернулся с буро-зеленым нарядом Джасина, но, когда Рожер распаковал его, от вещей пахнуло смрадом, как будто Соловей вылил на них ночной горшок.

Рожер улыбнулся: все равно победа. Раз убить негодяя трудно, он нанесет тысячу мелких ударов.

До королевской охотничьей сторожки пришлось ехать целый день, держа путь на восток. Пригласили и Кирина с Саментом, но только чтобы мало-мальски соблюсти этикет, а не из искреннего радушия. У них была своя свита, и даже на следующий день, когда началась охота, две группы держались порознь.

Охотились на скалоперок – крупных хищных птиц, обитавших среди энджирсских круч. Благодаря сланцевой окраске они почти сливались со скалами, в которых гнездились.

Герцог разбил отряд надвое. Райнбек, Тамос, Рожер и Гаред расположились с востока над скоплением гнездовых камней. Микаэля, Петера, Самента и Кирина послали занять аналогичную позицию на западе. Слуги, крадучись, повели к камням собак. По готовности Райнбеку предстояло подать сигнал, собак – спустить и тем самым поднять птиц на крыло, точнехонько в поле зрения охотников.

Рожер и Гаред вооружились обычными луками со стрелами наготове. Герцог и Тамос – арбалетами с узорными оптическими прицелами. У каждого имелся помощник, державший еще пару стрел и обязанный перезарядить оружие, когда королевские особы выстрелят.

– Он позорит корону, – говорил Райнбеку Тамос. – Гонит крестьян в ночь, чтобы выгадать несколько часов.

– Райзонских крестьян, – уточнил Райнбек. – Скваттеров, занимающих землю, расчищенную для вестников и караванов. Большинство из них – разбойники, которые скорее перережут моим людям глотки, нежели нет.

– Вздор, – возразил Тамос. – Крестьяне, с которыми мы встретились, были слишком измучены, чтобы кому-то угрожать. Райзона больше нет, брат. А скоро не станет и Лактона, если мы не пошевелимся. Если не хотим, чтобы наши земли наводнили бандиты, нам нужно принять беженцев и предложить им нечто получше. Это единственный выход. А этому не бывать, если они проклинают тебя из-за Соловья.

Райнбек вздохнул и снова надолго приложился к меху с вином. Затем протянул его Тамосу – граф отмахнулся – и Гареду – тот взял. Молодой барон под впечатлением от всего происходящего опьянел почти так же, как Райнбек.

– Создатель свидетель – я Соловья не защищаю, – сказал герцог. – Из-за этого козла я тоскую по временам, когда Сладкоголосый был в ударе, пока не скис от питья. – Он глянул на Рожера, чье лицо оставалось бесстрастным.

Трещина, пролегшая между Арриком и герцогом, после того как Сладкоголосый вернулся из разоренного Ривербриджа с Рожером в поводу, ни для кого не была тайной.

– Что скажешь, Восьмипалый? – обратился к Рожеру Райнбек. – Говорят: если интересуешься сплетнями – спроси жонглера. Что слышно на улицах о моем недоумке-герольде?

– В цеху он любим не больше, чем во дворце, – ответил тот. – До того как ваша милость сделала Соловья герольдом, его покровители скорее стремились угодить дяде, нежели были заинтересованы в его пении. Он славился тем, что брался за работу, от которой отказывался мой мастер. Вот его и прозвали Воробьем.

– Воробьем! – восторженно взревел Райнбек. – Мне нравится!

От скал отлетело эхо, и в воздух взмыл десяток скалоперок. Их мощные крылья сражались с земным притяжением, стремясь достигнуть сильных ветров, которые овевали холмы.

– Ночь! – вскричал Райнбек и так поспешно схватился за арбалет, что стрела вырвалась, а тетива беспомощно тенькнула.

Рожер и Гаред тоже выстрелили, но результат был не лучше. С запада донеслась брань: не преуспела и вторая группа.

Спокойствие сохранил только Тамос – граф вскинул арбалет и выждал, целясь в птицу. Райнбек выхватил у помощника другой арбалет, пока Рожер и Гаред еще заряжали луки. Тамос выстрелил, раздался клекот, и в ту же секунду Райнбек нажал на спуск, не успев толком прицелиться.

Скалоперка с криком упала. Тамос улыбнулся, но радовался не долго: взгляд старшего брата пригвоздил его к месту, и граф кивнул:

– Славный выстрел, брат. Признаюсь, я потерял форму, но волею Создателя наверстаю за несколько дней.

После короткого молчания голос подал помощник Райнбека:

– В самом деле, сир. Отличный выстрел.

Слуга Тамоса энергично кивнул:

– Мастерски исполнено, ваша милость.

Райнбек глянул на Гареда и Рожера.

– Редко я видел, чтобы так метко стреляли из арбалета, – сказал Рожер. Гаред молчал, и он украдкой наподдал великану по ноге.

– О да, – бесцветным голосом произнес Гаред. – Хороший выстрел.

Райнбек хрюкнул и хлопнул Тамоса по спине:

– Ты всегда лучше владел копьем, чем луком. – Он посмотрел на Рожера. – Это все ты, жонглер, из-за тебя я так расхохотался. – Он снова прыснул. – Воробей! Придется запомнить.

Слуги выдохнули, и напряжение исчезло.

Охотничья сторожка представляла собой небольшую крепость, возведенную на пригорке, обнесенную толстыми мечеными стенами и круглый год полностью укопмлектованную людьми. В ней находился гарнизон из пятидесяти «деревянных солдат» и не меньше двух дюжин слуг и смотрителей помимо солдат герцогской свиты, пажей, поваров и собак. Там даже был личный бордель с дешевыми проститутками для солдат и отборными куртизанками для королевских особ. В том числе – и с двумя мальчиками, но тех из-за причесок и напудренных лиц при беглом взгляде можно было принять за женщин.

– Отвратительно, – сказал на это Самент, но Кирин задержал взор, и Рожер уверился, что ночью эти двое будут мычать в подушки.

Он прикинул, где окажется Кирин – сверху или снизу.

Микаэль и Петер обругали Райнбека за то, что спугнул дичь, и их раздражение только усилилось, когда он показал трофей.

– И вот Тамос вскакивает и взмахивает арбалетом так, что проклятущая стрела падает! – Райнбек проиллюстрировал сказанное ножкой скалоперки.

Раз за разом повторяя эту историю – а разов было много, – Райнбек с искусностью жонглера украшал ее все новыми подробностями. Казалось, он и сам окончательно поверил в ложь.

Все, соответственно, потешались над Тамосом – братья со шлюхами, милнцы, даже слуги. Гаред изучал содержимое своего кубка, а Тамос издал болезненный звук, который приняли за смущенный смех.

Рожера, в силу его натуры, подмывало присоединиться к веселью. «Если толпа веселится, не надо портить ей настроение или ставить себя выше», – поучал Аррик.

Но за месяцы общения Рожер проникся к графу Тамосу неподдельной симпатией и не мог участвовать в его унижении. Он предпочел залпом допить вино.

Повара, приготовившие трофей, постарались с гарниром, но одна скалоперка едва ли могла насытить ораву зрелых мужчин. Райнбек преподнес ее как закуску, чтобы все вкусили от его славной «победы». Она была с душком и жесткой, как и байка, которую гостям-охотникам пришлось еще раз выслушать.

Стол герцога ломился от оленины, говядины и свинины, так что компания могла бы наесться дважды. Вино опять текло рекой, и те, кто еще не напился, включая Рожера, были к тому близки.

Из королевской семьи один Тамос не нашел себе пары на ночь, и Рожер заметил, что он разбавляет вино водой.

Гаред следовал примеру графа. Он сидел отрешенно после того, как герцог присвоил добычу Тамоса.

– Вы-то думали, что трона хватит.

– Мои братья всегда были такими, – устало и глухо обронил Тамос. – Когда-то и я не отличался от них. На той стреле стояла моя печать, и я бы с удовольствием сконфузил Райни и остальных. – Он вздохнул. – Мне не было бы дела и до бродяг на караванных стоянках. Я стал иначе смотреть на мир с тех пор, как покинул Энджирс и познакомился с житьем простолюдинов.

Он стукнул кулаком по столу. Рожер оглянулся по сторонам, но вокруг слишком шумели, чтобы заметить.

– Мы теряем время! На севере – Юкор положил глаз на Тесийское королевство; на юге укрепляется враг. В Энджирсе голод, а мы охотимся! Да еще из рук вон плохо. Всего лишь повод убраться из города, чтобы еще пуще предаться пьянству и блуду.

Граф встал:

– Мне нужно проветриться.

– Что, брат, решил поупражняться в стрельбе? – окликнул его Райнбек, вызвав взрыв хохота у Микаэля и Петера. – Будь осторожнее, а то мне придется назначить «деревянным солдатам» нового лорда-командира.

Тамос изменился в лице, и Рожер понял, что герцог зашел слишком далеко. Граф редко терял самообладание, но если уж доведут – держитесь.

– Раз ты такой меткий, брат, я думаю, нам можно отказаться от простенькой дичи вроде скалоперок и поохотиться на кого-нибудь посерьезнее. – Тамос оглядел гостей за столом, приковывая к себе всеобщее внимание. – Если, конечно, здесь найдутся настоящие мужчины, готовые испытать себя в схватке с достойным противником.

Гости занервничали, но до Райнбека еще не дошло.

– В нас сомневается человек, который едва управляется с арбалетом? Позволь, но на кого же мы станем охотиться? На медведя? Ночного волка?

Тамос скрестил руки:

– Поднимайся. Охота будет на скального демона.

– Это безумие, – сказал Райнбек.

Они обшаривали холмы, соседствовавшие с охотничьей сторожкой. Дело шло медленно, так как охотникам приходилось полагаться на фонари, которые несло полдюжины «деревянных солдат», и только Рожер, Гаред и Тамос отлично видели в меточном свете. У охотников имелось меченое оружие, но все они были, как выражались в Лощине, сырыми дровишками. Не прошедшими испытание ночью.

– Брат, ты можешь спокойно вернуться и спрятаться под юбками любимой шлюхи, – отозвался Тамос, и герцог яростно сверкнул глазами.

Кирин так и поступил – остался в сторожке вопреки всей похвальбе. Без сомнения, того же хотели и братья Тамоса, но гордость не позволила им продемонстрировать слабость перед младшим.

Взяв с собой двух воинов из числа Горных Копий, пошел и лорд Самент. Он, как другие королевичи, нес арбалет и меченые колчаны, но в отличие от энджирсцев нетерпеливо скалился.

Отряд был невелик, и Рожер без труда окутал его музыкой.

– Не отгоняй демонов, – наказал ему Тамос, когда они вышли за меченые стены крепости. – Пусть эти люди увидят, с чем мы имеем дело в Лощине каждую ночь.

Рожер подчинился и только слегка прикрыл отряд, так что покров смахивал на Лишин плащ-невидимку. Демоны могли чуять охотников, слышать их, даже видеть краем глаза фонари, но были не в состоянии определить источник. Выискивая и вынюхивая, они рыскали на границе магического поля Рожера, однако жертву не замечали.

Огненный демон раздосадованно плюнул пламенем, и принц Микаэль подскочил, возвысив бас до визга. Демон резко повернул голову на звук. «Деревянные солдаты» выстроились перед принцем, сомкнули щиты и взяли на изготовку копья, но тоже дрожали от страха.

Тамос оглянулся:

– Гаред.

– Уже иду, – отозвался дюжий лесоруб.

Оставив здоровенный топор и мачете в ремнях за спиной, он выставил кулаки, упрятанные в латные рукавицы, которые пометила Лиша. Она же вшила в них кости демона. Гареда защищали только кожаный жилет и меченый шлем, но он не задумываясь устремился вперед.

Едва великан вышел из музыкального поля, демон его заметил. Подземник харкнул огнем, но Гаред одной рукой отразил сгусток, и тот, коснувшись меток, рассеялся. Тогда Гаред бросился на попытавшуюся удрать тварь и схватил ее за ногу.

Демон весил фунтов пятьдесят, однако Гаред раскрутил его над головой, как кошку, и шмякнул оземь. Вышибив из демона дух, Гаред вцепился ему в горло, придавил к земле и принялся бить бронированным кулаком, рассылая под треск сполохи магии и брызги ихора.

К нему ринулась пара кряжистых каменных демонов, но Гаред швырнул в них изломанное тело огненного, и те притормозили, пожирая собрата. Когда они подняли головы, Гаред уже отступил в защитное поле Рожера.

Райнбек в ужасе взирал на каменных демонов. Их рост не достигал и пяти футов, но корпусы раздавались вширь, а броня напоминала скальный монолит. Герцог трясся, как студень от пинка по столу.

Микаэль, разозленный своим визгом у всех на виду и слуху, сплюнул и вскинул арбалет:

– Вот они, наши скальные демоны. Давайте подстрелим их, и делу конец.

– Ха! – пренебрежительно отмахнулся Тамос. – Это всего лишь каменные демоны. Едва ли они стоят охоты. Рожер?

Рожер сдвинул брови, продлевая мелодию, которая удерживала подземников в узде, но сверху накладывая внушение, и оно звучало все настойчивее.

Мигом позже была достигнута точка кипения. Один каменный демон врезал другому, в буквальном смысле разломав ему лицо.

Демон зашатался, потом собрался с силами и ответил тем же, едва первый возобновил атаку. Оба рухнули и принялись кататься, молотя друг друга огромными каменными кулаками. Наконец один затих. Второй попытался встать, но разбитая нога подвела, подземник повалился навзничь и замер.

– Мертв? – спросил Самент.

Тамос помотал головой:

– Демоны быстро восстанавливаются. Они оправляются от всего, что не убивает сразу.

Невнятно буркнув, Самент поднял арбалет и всадил стрелу демону в глаз. Вспыхнула магия, когда древко вышло из черепа с другой стороны, но в меточном свете обозначились новые демоны, и они приближались.

– Мы их привлекаем, – заметил Петер.

Он произнес это ровно, но Рожер уловил скрытую панику.

– Разумеется, – сказал Тамос. – И нам придется постараться еще, если хотим подманить приличного скального демона.

– Мы охотники или приманка? – спросил раздраженно Райнбек. – Все больше похоже на то, что ты рискуешь всеми, лишь бы потешить уязвленное самолюбие.

– Рожер, отгони их. – Тамос повернулся к «деревянному солдату». – Принеси фонарь. – Граф посветил и указал на след скального демона в грязи. Тот был длиной с человеческую руку. – Последние полчаса мы выслеживали этого демона. Он восстал в двух милях отсюда, где после оползня обнажилась скала.

– Ночь! – произнес лорд Самент, наступив рядом сапогом и подивившись разнице. – Должно быть, он футов пятнадцати ростом.

– Не меньше двадцати, – встрял, ухмыляясь, Гаред.

Ему очень нравилось стращать неумех. Сам ростом в семь футов, он показал над собою ладонью:

– Рога выше меня!

Райнбек слабо застонал. Арбалет до того явственно задрожал у него в руках, что стоявшие в непосредственной близости отступили, боязливо за ним следя.

Другие вели себя немногим лучше. Микаэль так сжимал арбалет, что Рожер подумал: вот-вот треснет дерево, – а Петер, похоже, впервые в жизни искренне молился. Даже вцепившиеся в копья солдаты казались готовыми замарать свои красивые деревянные доспехи.

Лорд Самент взглянул на них с отвращением:

– И это отважные воины, с которыми Энджирс предлагает вступить в союз Милну? Если мы пошлем людей на бой с красийцами, как поступят ваши – сразятся бок о бок или спрячутся за чужими спинами?

Это была неожиданная пощечина от ранее кроткого лорда, но открытая ночь умела вытягивать правду. Слова Самента встряхнули старших братьев и воинов.

Тамос указал на место, где пара кряжей образовывала узкий проход, слабо очерченный в ясном свете полумесяца. Высоко на крутых склонах росла горстка чахлых деревьев, с которых уже слетела листва.

– Те деревья стоят слишком разрозненно, чтобы привлечь лесных демонов, – сказал Тамос. – Самент, ступайте с Горными Копьями на северный склон. Вам, братья, поручается южный.

– А ты где будешь, брат?

По тону Райнбека было ясно: если они вернутся домой живыми, расплаты не избежать. Рожер боялся, что Тамос перегнул палку.

Но если граф и понимал, как далеко зашел, то вида не подавал. Он был на взводе, и вся Лощина знала, что это значит.

– Вон за теми скалами, – показал Тамос, – пока Рожер не заманит демона в ущелье. Он займет позицию в дальнем конце, а мы с копьями зайдем с тыла, чтобы демон не выскочил из прохода, пока вы будете стрелять.

– Не жалейте стрел, – посоветовал Гаред. – Это двадцатифутовый скальник, а не жалкий каменный демон, которого можно завалить с пары выстрелов. Даже если все попадут в цель, первый залп его только разозлит. Вам придется опустошить колчаны и превратить его башку в подушечку для иголок.

– Меня сейчас вырвет, – сказал «деревянный солдат» и, сдерживаясь под общими взглядами, прикрыл рот рукой.

– Сержант… Миз, если не путаю? – осведомился Тамос.

Тот кивнул, пуча глаза и с полным ртом желчи.

– Плюй или глотай, сержант. Никто сегодня не умрет, если не потеряет голову и будет делать все, как велено.

Миз снова кивнул, и Рожер, сам подавив такой же позыв, скривился и сглотнул полупереваренный обед.

Гаред, Тамос и «деревянные солдаты» укрылись за скалами, а остальные взобрались на позиции вдоль хребтов. Даже меточное видение не помогло Рожеру разглядеть спрятавшихся среди деревьев людей, а это означало, что их не увидит и демон. Они махнули фонарями, и Рожер, подняв скрипку, задрал подбородок, чтобы магия инструмента разнесла его клич далеко в ночь.

Ответ пришел немедленно. Как и планировал Тамос, шум битвы привлек внимание скальника, и он уже приближался к ним. Заманить его на нужную тропу было делом нехитрым.

Через несколько минут демон показался. Деревья он расшвыривал, как комнатные растения. Его ноги были подобны колоннам из черного мрамора, и Рожер чувствовал дрожь земли, отзывавшейся на каждый шаг твари.

Рожер пятился к узкому проходу и подстраивал мелодию, затягивая демона внутрь. Уверившись, что подземник зачарован, он предоставил ему идти следом, развернулся и углубился в ущелье.

Тамос правильно выбрал место. Королевичам будет трудно промахнуться с такого расстояния, а победа вселит в них столь нужную уверенность.

Убравшись из-под прицела, Рожер вновь изменил мелодию и принялся не притягивать демона, а отталкивать. Когда огромное чудище недоуменно застыло, Тамос ярко осветил его огненной вспышкой.

С севера звучно тенькнуло, и Рожер увидел мечеными глазами, как стрелы милнцев, сопровождаемые росчерками магии, поразили демона в голову и шею. Подземник взвыл от боли, и Рожер утратил над ним всякую власть. Он опустил скрипку, закутался в плащ-невидимку и принялся ждать.

Со стороны милнцев принеслась вторая порция стрел. Рожер услышал возбужденные крики, когда те попали в цель.

Но герцог с братьями бездействовали. Чего они ждали? Слишком избаловались, чтобы повернуть рычаги на своих арбалетах?

Как предсказал Гаред, первые стрелы лишь разозлили гигантского демона. Обезумев от боли, он бросился в сторону Рожера, отчаянно пытаясь выскочить из западни. Схватившись за скрипку, жонглер громкими и нестройными звуками вернул тварь обратно.

Натолкнувшись на препятствие, демон побежал в другую сторону, тогда как милнцы продолжали стрелять. Но почему тянули королевские особы?

Граф оглушительно крикнул и вместе с Гаредом скрепил заслон из щитов, когда скальный демон напал на их позиции. Они принялись теснить гиганта, пытаясь загнать на обстреливающийся пятачок.

Но принявший лишь половину стрел подземник оказался сильнее, чем предполагал изначальный расчет, а боль разъярила его вконец. Меченые щиты оттолкнули его на шаг, однако скальник устоял и обрушил огромный кулак на землю, сбив с ног двоих «деревянных солдат». Ударив хвостом в проем, он одному сломал ногу, а остальных расшвырял.

Бой стал ближним, и лучники не могли стрелять без риска попасть в людей. Выдержку сохранили только Гаред и Тамос. Граф бросился между скальным демоном и раненым воином, отгоняя тварь выверенными тычками копья.

Миз встал рядом с Тамосом. Скальник бился отчаянно, но не открывал слабые места воинам.

Пока демон отвлекся на графа и солдата, Гаред зашел сзади и ударил его топором в подколенную ямку. Нога подкосилась, и подземник рухнул, выставив для опоры когтистую руку. И Тамос нацелился копьем в огромную рогатую голову, до которой стало рукой подать.

Но тут опять раздался пронзительный крик, теперь с небес, откуда спикировал воздушный демон и схватил задними лапами вопящего Миза. Лакированные деревянные пластины меченых доспехов ослепительно вспыхнули, не дав когтям проколоть их насквозь, но не защитили от сжатия, и демон, вцепившись крепче, со звучным хлопком расправил крылья. Еще секунда – он взмыл бы в небо, и Мизу – конец.

В мгновение ока Тамос изменил направление атаки, пожертвовав смертельным ударом для спасения солдата. В прыжке развернувшись к новой опасности, он метнул копье, едва крылья утвердились в воздухе и подземник начал подниматься.

Граф сделал поправку на взлет и погрузил отменно помеченное копье в грудь демона, когда тот уже вознесся на дюжину футов. Демон обмяк и рухнул на кряж вместе с Мизом, который орал, но был вполне себе жив.

Тамос же поплатился за то, что отвлекся: оправившийся скальный демон ударил, зацепив край щита и отшвырнув графа. Тот тяжело грохнулся навзничь, и подземник, взревев, бросился на него.

И покончил бы с графом, но тут Гаред с ревом опустил топор, отсекая острый конец хвоста. Брызжа ихором, обрубок щелкнул, как хлыст, и сбил Гареда с ног.

Получив на миг четкий обзор, милнцы рискнули и произвели новый залп, утыкав демона стрелами и дав Тамосу время подобрать оброненное Мизом копье. Рожер глянул на южный кряж, но энджирсцев вообще не было видно.

Тамос издал клич, отвлекая демона от Гареда. Тварь помедлила, затем нанесла удар, который Тамос предусмотрительно принял на щит и продолжил наступление.

Теперь он полностью завладел вниманием демона, и тот оказался не готов к атаке собравшихся с духом «деревянных солдат», возглавленных самим сержантом Мизом.

Сверкая магией, Гаред оправился еще до того, как вскочил на ноги. Он ринулся в наступление со злостью, которая, как знал Рожер, означала, что поединок принял для Гареда личный характер.

Рожеру стало чуть ли не жаль демона.

Пока Тамос и остальные теснили тварь, барон Лесорубовой Лощины, державший топор обеими руками, принялся вырубать из колена подземника клинья, как будто валил златодрево. За считаные секунды он уничтожил сустав целиком, и демон упал с грохотом, сотрясая всю возвышенность.

И тогда с юга ударила молния, за которой быстро последовало еще несколько. Теперь демон лежал ничком, став легкой мишенью, и энджирсцы проворно опустошили свои колчаны. Казалось, его голова взрывалась при каждом попадании арбалетной стрелы.

По возвращении в обеденный зал громадные рога демона повесили над троном Райнбека и дальше пили всю ночь, поднимая за тостом тост.

Миз опустился перед Тамосом на колено, протягивая красивое графское копье:

– Ваше копье, лорд-командир.

Тамос поднял руку:

– У меня есть еще. Оставь его себе, лейтенант Миз.

Тот задохнулся, благоговейно положил копье к ногам графа и встал уже на оба колена.

– Мое копье всегда ваше, лорд Тамос.

Он воздел драгоценный дар и крикнул:

– Лорд-командир!

Расплескивая эль, солдаты взмахнули кружками:

– Лорд-командир!

Райнбек с братьями тоже подняли кружки и выпили, но Рожер читал в их глазах ненависть и зависть, пока вокруг скандировали имя Тамоса.

Тамос взглянул на лорда Самента:

– Такова отвага энджирсцев, братья. Вот в чем заключается союз. Нас размягчили мирный договор и утрата боевых меток, но у каждого тесийца в груди бьется сердце воина. Объединитесь с нами, и мы выдворим красийцев обратно в пески, где им и место.

Самент скрестил руки:

– Смелые слова, но как насчет Лощины? Вы тоже будете соблюдать пакт?

– Лощина моя и поступит, как я прикажу, – злобно вмешался Райнбек.

Тамос скрипнул зубами, но кивнул:

– Будет по слову моего брата.

– У лорда-командира есть план победоносной атаки или это всего лишь бравада? – осведомился Самент. – Ради бравады Юкор не выделит солдат.

Тамос ответил кивком:

– Мы вышлем войско в Лактон и объединим наши силы. Пойдем на Доктаун с суши, а лактонские корабли – с глубоководья. Мы раздавим осажденного неприятеля, и к тому времени, как по весне оттают трупы, у нас будет надежная и постоянная граница.

– А Райзон? – спросил Самент.

– Его и за год не взять, но, когда райзонцы увидят, что шарумов отбросили, они восстанут. Их больше, чем красийцев, им надо только восстановить боевой дух.

– Твой план, брат, во многом полагается на домыслы, – заметил Райнбек.

– И правда, – согласился Микаэль. – Ты хоть знаешь, сколько в Доктауне пустынных крыс?

Тамос немного стушевался.

– Точно – нет…

– Ты не вправе рассчитывать, что Юкор и я пошлем войска, вооружившись таким расплывчатым планом, – отрезал Райнбек.

– У нас есть разведчики…

– Довольно посредственные. – Райнбек наставил на него палец. – Ты сам возьмешь пятьдесят «деревянных солдат» и лично наладишь связь с докмейстерами. Посмотрим, что они скажут о твоем замысле.

Тамос моргнул, и Рожер, как наяву, услышал щелчок захлопнувшегося капкана. Герцог давал графу желаемое, но – пятьдесят человек для похода через незнакомую вражескую территорию? Самоубийственная миссия, и Рожер не сомневался, что герцог понимал это.

Тамос скованно поклонился:

– Как прикажешь, брат.

– Я пойду с вами, – неожиданно заявил Самент. – С пятьюдесятью Горными Копьями.

Райнбек и принцы ошарашенно уставились на него, но у милнского лорда снова зажглись глаза, и все поняли, что он не шутит.

– Тогда решено, – постановил Райнбек.

– Когда выступать? – спросил Гаред.

– Утром после бала холостяков, – ответил герцог. – Но в Лактон отправится только Тамос. Ты, барон, выберешь на балу невесту и с нею вернешься домой. Графство Лощина – твое, пока не вернется граф.

«Если вернется», – подумал Рожер.

Глава 21 Сорнячница

333 П. В., зима

Аманвах отпила чаю, хладнокровно рассматривая Арейн и Лишу.

– Спрашивайте, – сказала она наконец.

– О чем, дорогая? – спросила Арейн.

Аманвах поставила блюдце и чашку.

– Даже если бы кости не сообщили о твоем вопросе, он очевиден – при вашем дворе гуляет слишком много сплетен.

Арейн не взяла наживку.

– Просвети нас.

– Ты хочешь знать, воспользуюсь ли я алагай хора, чтобы установить причину, по которой герцог не может стать отцом, и могу ли вылечить его магией хора.

Арейн надолго вперила в нее взгляд:

– Так воспользуешься? Можешь?

Аманвах улыбнулась:

– Я уже разобралась, в чем дело, и да – я могла бы его вылечить.

– Но не будешь, – проговорила Арейн.

– А ты бы стала на моем месте?

– Зачем предлагать нам спрашивать, если не собираешься помогать? – подала голос Лиша. – Зачем вообще бросать кости?

– Даже дама’тинг не в силах устоять перед тайной, – ответила Аманвах. – Я помогла вам, сказав, что это возможно. Остальное придется узнать самим. Я здесь как дживах ка Рожера, а не шпионка… или гинджаз.

– Гинджаз? – не поняла Лиша.

– Перебежчица. – Арейн потемнела лицом. – Ты далеко от дома, принцесса. Тебя еще можно убедить.

Аманвах покачала головой:

– Никакие посулы не заставят меня передумать, и никакой пыткой не вырвать из моих уст того, чего я не хочу говорить. Решайте ваши проблемы сами.

– Если у нас ничего не выйдет, ты, возможно, вручишь Энджирс герцогу Юкору, – заметила Лиша. – Он объявит себя королем и не замедлит пойти на вас войной.

Аманвах пожала плечами:

– Ты стремишься к тому же, а если нет – значит труслива. Впрочем, не важно. Мой отец – Избавитель. Он вернется, покорит твой народ, и тот ему поклонится. Пока этого не произошло, вы занимаетесь политиканством, которое меня не интересует.

– А если твой отец не вернется? – спросила по-красийски Арейн. – Если его убил на домин шарум Меченый?

– Кости сказали бы, будь мой отец мертв, – ответила Аманвах. – Но это означало бы, что Избавитель – Пар’чин и твой народ все равно покорят.

– Ты совершенно не знаешь Арлена, – сказала Лиша. – Его не интересуют троны.

– До той поры, пока ваши копья служат ему в ночи. То же и с моим отцом. Откажи ему в преданности, как сделали андрах и герцог Райзонский, и Избавитель их отберет.

– Прости, – сказала Арейн, – но я хочу услышать нечто более убедительное, прежде чем вручить мое герцогство армии захватчиков или деревенскому мальчику с хутора размером с мою гостиную.

– Не мне убеждать тебя, герцогиня, – поклонилась Аманвах. – Такова инэвера.

– Чья это воля – Эверама или твоей матери? – кротко осведомилась та.

Аманвах чуть повела обтянутыми шелком плечами.

– Они суть одно.

Арейн кивнула:

– Благодарю тебя за искренность, принцесса, и за помощь, какая есть. Прости, но теперь не оставишь ли нас? Я хочу поговорить с госпожой Лишей наедине.

– Разумеется, – отозвалась Аманвах, тоном и поведением показав, будто это ее собственное желание, затем встала и выплыла из гостиной.

Когда она вышла, в дверь сунулась Уонда:

– Что-нибудь нужно?

– Все в порядке, Уонда, благодарю, – сказала Арейн, прежде чем Лиша раскрыла рот. – Будь добра, проследи, чтобы нам не мешали.

– Да, матушка. – Уонда, казалось, кивнула всем телом, пятясь и притворяя дверь.

– Невыносимая особа, – буркнула Арейн.

– Уонда?

– Нет, конечно, – досадливо отмахнулась Арейн. – Песчаная ведьма.

Лиша окунула в чай печенье.

– Вы и половины не знаете.

– Можно ли ей доверять? – спросила Арейн.

– Кто знает? – Лиша вынула печенье, но продержала его в чае слишком долго, и кусок плюхнулся в чашку. – Это она по приказу матери добавила мне в чай смоляной лист.

Арейн вскинула бровь:

– Неудивительно, что тебе не нравятся сорняки. Значит, политиканство интересует ее все-таки больше, чем она говорит.

– Она сама – больше, чем говорит, – согласилась Лиша, – хотя стала надежнее, когда вышла за Рожера. Я не думаю, что сейчас она лжет, но вряд ли и сообщает всю правду. Может быть, она намекнула на возможность лечения, потому как кости сказали, что разделенность герцогств ослабит север. Или скрыла причину недуга Райнбека, поскольку Юкор погрузит Тесу в гражданскую войну, тогда как на север будут продвигаться красийцы.

Арейн выжала в чай лимон, хотя ее рту, казалось, уже было некуда кривиться.

– А ты, насколько я понимаю, сама сделать кости не можешь?

Лиша мотнула головой:

– Даже если мы украдем комплект, я ничего не сумею прочесть. Насколько я понимаю, этому учатся годы, и здесь больше искусства, чем науки.

Арейн вздохнула:

– Тогда ради нас всех я надеюсь, что ты преуспеешь там, где потерпели фиаско все мои травницы. Гадать бессмысленно, даже если бы я верила в подобные вещи.

Лиша проснулась от стука в дверь. Лицо занемело, и она, потерев щеку, нащупала отпечаток книги, послужившей ей подушкой. На страницах виднелась слюна.

Который час? В комнате было темно, и только горела на столе химическая лампа, освещая стопку книг по медицине старого мира, которую она изучала. Уонда убавила свет, когда Лиша легла.

Стук повторился.

Лиша плотно запахнула халат – он натянулся на раздавшемся за последние месяцы животе так, что пришлось придержать рукой верх, – и направилась к выходу.

Кто это мог быть? Она подумала кликнуть Уонду, но… Их поселили в центре дворца, и везде стояла стража. Если уж здесь небезопасно, то где тогда?

Впрочем, когда Лиша отпустила халат, чтобы открыть дверь, другая рука скользнула в карман и сжала хора-жезл.

За порогом стоял Рожер, и выглядел он измученным.

– Нам надо поговорить.

Лиша слегка расслабилась, но ужаснулась от его вида. Почему он вернулся так скоро? Все полагали, что герцог со свитой пробудут в охотничьей сторожке не меньше недели, а их не было всего ночь.

– Все в порядке? – У Лиши захолонуло сердце. – Тамос…

– Цел и невредим, – ответил Рожер. – Ночью он повел отряд на скального демона. После этого охота на скалоперок и вепря показалась ерундой, и всем, как я понял, захотелось вернуться в город и похвастаться увиденным.

Лиша выдохнула. Тамос поклялся, что не женится на ней, коль скоро она носит во чреве чужого ребенка, но от поддержки Арейн вновь затеплилась надежда. Если с ним случится беда…

– Госпожа Лиша? – В дверях стояла Уонда, потирая заспанное лицо. Нож в ее руках был длиной с предплечье Лиши. – Услышала голоса. Все хорошо?

– Порядок, Уонда, – ответила Лиша. – Это всего-навсего Рожер. Возвращайся в постель.

Великанша кивнула, опустила плечи и поплелась к себе в спальню.

Лиша распахнула дверь шире, впуская Рожера, и он вошел с чрезмерной поспешностью, зыркая направо и налево.

– Здесь больше никого?

– Конечно. А кто еще…

Рожеру было решительно не по себе.

– Тамос не приходил?

– Нет, – сказала Лиша. – А что? Рожер, ты меня пугаешь. Что стряслось?

Рожер помотал головой. Он заговорил так тихо, что она еле расслышала:

– Уши повсюду.

Лиша нахмурилась, но подошла к шкатулке, в которой держала хора, и принялась выдвигать ящички в поиске подходящих костей. Затем выложила вокруг двух стульев круг. Она надела меченые очки, дабы убедиться, что метки сцеплены и круг активирован.

– Готово.

Взяв колокольчик для вызова слуг, она приблизилась к кругу, простерла руку за метки и что было мочи позвонила. Увидела, как бьется язычок, ощутила вибрацию, но ни она, ни Рожер не услыхали ни звука.

Лиша села в ожидании, когда Рожер присоединится.

– В этот круг не проникнет ни единый звук. Мы можем орать во все горло, а Уонда будет храпеть в двадцати шагах от нас. Так что у тебя за секрет, который нельзя рассказать даже шепотом в пустой комнате?

Рожер выдохнул:

– По-моему, Райнбек с братьями пытались минувшей ночью убить Тамоса.

Лиша моргнула:

– По-твоему?

– Это была… попытка бездействием. – Рожер быстро поведал о том, как отряд герцога не подавал признаков жизни, пока бой складывался не в пользу Тамоса, и начал стрелять, лишь когда уверился в победе. – Они не трогали его сами, но с моего места казалось, что только обрадуются, если демоны выполнят работу за них.

– Наверняка есть другое объяснение, – сказала Лиша. – Может, оружие было не в порядке.

– У всех? Одновременно?

Лиша шумно выдохнула. Да, это казалось маловероятным.

– Но он их брат, и до трона ему далеко. С чего им желать ему смерти?

– Не так уж и далеко, – возразил Рожер. – Энджирским королевским семействам еще колется переворот, устроенный Райнбеком Первым два поколения назад. Если герцог умрет, не оставив наследника, то ни Микаэль, ни Петер не удержат трон без кровопролития, особенно когда милнцы подкупают союзников по всему городу.

– И ты думаешь, Тамос удержит?

– У Тамоса свое войско, – заметил Рожер. – Оно уже больше и опытнее, чем у старших братьев. При той скорости, с которой растет Лощина, она скоро сможет потягаться с Энджирсом и Милном, вместе взятыми. А Тамос – герой и прославлен не в одной песни. Райнбек до того мелочен и ограничен, что лишает брата права даже на подбитую скалоперку. Что он, по-твоему, почувствовал, когда Тамос прилюдно его опозорил?

Лиша ощутила укол боли и посмотрела на руки. Ногти она стригла коротко, чтобы не мешали работать, но все же они были достаточно длинны, чтобы впиться в кожу, если крепко сжать кулаки. Она заставила себя расслабиться.

– Ты говорил об этом с кем-то еще?

Рожер покачал головой:

– Кому мне сказать? Тамос вряд ли поверит, а Гаред…

– Сотворит какую-нибудь глупость, – согласилась Лиша.

– Глупостей наделано уже достаточно, – сказал Рожер. – Я тебе не все рассказал.

– Болваны! – Стиснув кулаки, Арейн расхаживала по комнате со скоростью и энергией женщины куда более молодой.

– Как вы поступите? – спросила Лиша, когда старуха наконец замедлила шаг.

– А что я могу сделать? – огрызнулась та. – У меня нет доказательств, кроме слов твоего жонглера, а Райнбек – герцог. Если ему что-то взбредет в голову, он становится упрям, как скальный демон, и у меня нет возможности его приструнить.

– Но вы его мать. Разве вы не можете…

– Воспользоваться волшебной материнской властью? – вскинула брови Арейн. – Часто ли ты слушала свою мать?

– Нет, – признала Лиша. – И когда слушаю, то обычно жалею. Но Тамос тоже ваш сын. Разве не ваших силах упросить…

– Поверь мне, девочка, – перебила ее Арейн, – я не погнушаюсь хитростями из моего богатого репертуара, чтобы вынудить сыновей сменить курс, но в этом случае… Задета гордость, и никакой мужчина не стерпит подобного, если только не всадить ему в горло копье.

Она снова принялась вышагивать по комнате, но теперь медленно, чинно, потирая морщинистый подбородок.

– Наверно, он считает себя великим умником. Если Тамос погибнет, одним соперником меньше. Если преуспеет и установит связь с лактонцами, все почести достанутся Райнбеку. – Она фыркнула. – Это первый раз, когда он прибегает к чему-то похожему на разведку.

Арейн повернулась к Лише и улыбнулась:

– Но невозможность его остановить не означает, что нельзя обратить этот замысел против него же.

– Как? – не поняла Лиша.

– Райни с братьями никогда не вели разведку, им это было не нужно. Все сведения предоставляет им Джансон, и они никогда не интересовались источником.

Лиша невольно улыбнулась краем рта:

– У вас есть связи в Лактоне?

– У меня есть связи везде, – сказала Арейн. – Ты знала, что я приятельствовала с доктаунской докмейстершей? Старший сын твоего Ахмана Джардира попытался жениться на ней, когда захватил город.

– Попытался?

Арейн хмыкнула.

– Говорят, она выколола ему глаз пером, которым предстояло подписать брачный контракт. – Ее лицо заледенело. – Когда он покончил с ней, от нее, по слухам, остался шмат мяса, едва ли похожий на человека.

Лиша помнила Джайана. Помнила свирепый блеск его глаз. Ей не хотелось верить в услышанное, но оно было слишком похоже на правду.

– Если мы хотим вернуть герцогство и выдавить красийцев обратно в Райзон, нам придется выбить их из Доктауна, – сказала Арейн.

– В Дар Эверама, – поправила Лиша. – Я повидала те края, герцогиня. Красийцы окопались. Райзону там больше не бывать.

– Не будь так уверена. Я финансировала райзонских мятежников не один месяц, и они уже начали чинить серьезные неприятности. В Лактоне красийцам придется нервничать из-за пожаров, бушующих в их «надежном» тылу. Они не заметят нашего приближения.

– Значит, для Тамоса не все потеряно?

– Врать не буду, это опасная затея, девочка, – сказала Арейн. – Я знаю, что ты его любишь, но он мой сын – единственный, который чего-то стоит. Над ним постоянно будет висеть угроза, но я позабочусь, как смогу, чтобы он получил все преимущества.

– Так что же дальше? – спросила Лиша.

– Дальше ты займешься лечением моего старшего.

– Вы не можете рассчитывать, что я…

– Могу, и ты это сделаешь! – прикрикнула Арейн. – Наши отношения с Милном не изменились. Даже если Тамос вернется целым и невредимым, опасность будет грозить ему постоянно, пока у Трона плюща не появится наследник. – Она махнула рукой. – Пусть мои сыновья пререкаются и строят заговоры. Если мы объединимся с Лактоном и принудим Юкора к миру, Троны плюща и металла не будут стоить и клата. Лощина станет новой столицей Тесы, а Тамос…

– Что ж, Тамос мог бы стать королем.

За обедом Лиша была рассеянна. Она уже очень давно не навещала лечебницу Джизелл, но все еще чувствовала себя в ней как дома. За последние недели Джизелл с подмастерьями вполне освоились в Лощине, и остальные, даже Сиквах, держались так же непринужденно.

– Пальчики оближешь, как и всегда, – поблагодарил госпожу Джизелл Рожер. – В Энджирсе не сыскать мужчину, который бы не сокрушался, что не может взять вас в жены.

– Разумный человек никогда не женится на травнице, – подмигнула Джизелл. – Кто знает, что она подсыплет в чай?

Аманвах рассмеялась, и Рожер улыбнулся:

– Так говаривала и госпожа Джесса.

Лицо Джизелл омрачилось.

– Что-что, а уж это мы обе слыхали от Бруны.

– Мне это начинает надоедать, – сказал Рожер. – Я видел от госпожи Джессы только добро, и если вы отзываетесь о ней дурно, я желаю знать почему.

– Я тоже, – поддакнула Лиша.

– Она сорнячница, – ответила Джизелл. – О чем еще говорить?

– И что с того? – хмыкнул Рожер. – Я не вижу никакой разницы. Вы обе грозитесь отравить мой чай и не шутите.

– Да, но травница использует искусство во зло, когда человек этого заслуживает, – возразила Джизелл. – Однако ее основная задача – лечить и помогать. Другое дело – сорнячницы.

– Не говоря уж о том, что все они шлюхи, – вставила Вика.

– Вика! – гаркнула Лиша.

Та напряглась, но осталась при своем мнении.

– Прошу прощения, госпожа Лиша, но я говорю честное слово. Сорнячницы содержат почти все городские бордели. Обычно это аптеки с номерами наверху, где торгуют не только лекарствами.

– Большинство из них – подмастерья госпожи Джессы, и она в доле, – сказала Джизелл. – Богатейшая женщина в городе после матери-герцогини, но это грязные деньги, заработанные на разрушенных браках.

Кэди принесла чай, и Джизелл прервалась. Она добавила мед и принялась сосредоточенно помешивать ложечкой.

– Бруна уже выбрала подмастерьем меня и больше никого не хотела, но герцогиня Арейн настояла, чтобы она взяла и Джессу. Девочка была одаренной, но больше интересовалась не лекарствами, а приворотными средствами и ядами. Мы знали только то, что Арейн прочила ее в хозяйки личного борделя для своих сыновей. Герцогиня рассчитывала и в их зрелости сохранить над ними контроль.

– Для того же и дама’тинг создали дживах’шарум, – заметила Аманвах, – хотя наш народ чтит таких женщин и привечает их детей.

– Здесь этому не бывать, – сказала Джизелл. – Нельзя ожидать от мужей верности женам, когда в каждом городском округе торчит бордель. Можно винить пьяниц за то, что мочатся на твое крыльцо, но наливает-то им трактирщик.

– Поэтому Бруна ее и выгнала? – спросила Лиша.

Джизелл мотнула головой:

– Она хотела узнать рецепт жидкого подземного огня. Когда Бруна отказала, Джесса попыталась его украсть.

Лиша округлила глаза. Кое-какие секреты огня знали все достойные своего звания травницы, но Бруна считалась последней, кому было ведомо, как создать это адское варево. Старуха хранила тайну больше ста лет и никогда не делилась ею с подмастерьями. И Лишу научила, только когда почуяла, что знание может утратиться навсегда.

– Почему ты никогда не рассказывала? – спросила она.

– Потому что это тебя не касалось, – ответила Джизелл. – Но теперь, коль скоро тебе придется иметь дело с лживой ведьмой…

– Я думаю, мне пора увидеться с госпожой Джессой, – заметила Лиша.

– Если хочешь, можем пойти сейчас, – предложил Рожер. – Покончим с этим делом.

– Не поздновато? Солнце давно зашло.

Рожер рассмеялся:

– Они только просыпаются и принимают гостей до рассвета.

Лиша повернулась к нему:

– Мы пойдем в бордель?

– Конечно, – пожал плечами Рожер.

– А дома у нее нельзя встретиться?

– Это и есть ее дом.

– Минуточку! – вмешался Гаред. – Нельзя же вести в такое место женщин!

– Почему бы и нет? – спросил Рожер. – Там их всяко полным-полно.

Гаред побагровел, сжав огромный кулак:

– Ты не возьмешь Лишу в какой-то… какой-то…

– Гаред Лесоруб! – прикрикнула Лиша. – Хоть ты теперь и барон, но не тебе рассуждать, куда мне ходить!

Гаред взглянул на нее удивленно:

– Я просто…

– Мне известно, что ты делал, – перебила она. – Сердце твое на месте, а язык – нет. Я пойду, куда захочу, и Уонда – тоже.

– Это будет потеха, – сказала Кендалл. – Я знаю десяток песен об энджирсских публичных домах, но в жизни не думала там побывать.

– И не побываешь. Дживах сен не место в доме хисах. – Аманвах бросила взгляд на Колива. – Как и шаруму.

– Да ладно, Уонда же идет! – начала Кендалл, но Сиквах шикнула на нее, и та, раздосадованно выдохнув, сдалась и скрестила руки.

Аманвах обратилась к Рожеру:

– Но ты считаешь свою дживах ка дурой, муж мой, если думаешь, что я позволю тебе войти в такое место без меня.

К удивлению Лиши, Рожер поклонился жене:

– Разумеется. Учти, пожалуйста, что я бывал там в детстве, и только в детстве. Я не ведал страсти.

– И не изведаешь, – кивнула Аманвах.

– Дама’тинг, я обязан… – начал Колив.

– Ты обязан делать, что тебе велено, шарум, – холодно сказала она. – Я бросила алагай хора. Сегодня ночью мне ничто не грозит.

Дозорный воздержался от дальнейших протестов.

– Никаких карет, – сказал Рожер, когда они покинули лечебницу Джизелл через задний ход.

– Почему нет? – недоуменно спросила Лиша. – Закон не запрещает ездить ночью.

– Да, но и не разрешает. Нас заметят, а мы направляемся в место, где нам нечего делать.

– Ты же вроде сказал, что бордель потайной, – напомнила Лиша. – Если о его существовании никому не известно…

– То люди увидят кареты гостей из Лощины у пансиона госпожи Джессы для одаренных барышень, – договорил Рожер. – Что будет еще занятнее.

– Что такое пансион? – спросила Уонда.

– Место, где барышень учат заарканивать богатых мужей, – объяснил он.

Дощатые тротуары были безлюдны, когда Лиша, Уонда, Аманвах и Гаред тронулись в путь по кривым энджирсским улицам, пересекая проулки и держась в тени.

Они редко оказывались на виду. Меточного освещения не было, а редкие фонари стояли далеко друг от друга – за исключением самых богатых кварталов.

Несмотря на темноту, компания двигалась быстро, благо меточным зрением видела лучше, чем днем. Все были в плащах-невидимках, кроме Аманвах, которая вышила метки серебром на платье.

– Жуть, до чего тихо, – заметила Уонда. – В Лощине в этот час еще открыты лавки.

– В сети Лощины нет таких дыр, чтобы проникли воздушные демоны, – сказал Рожер. – Сегодня на улицах только стража, мы и бездомные.

– Бездомные? – переспросила Уонда. – Ты хочешь сказать, что бедняков выгоняют в ночь?

– Скорее, не пускают внутрь, но да. Я-то здесь вырос и думал, что так и надо. И только когда начал играть по деревням, увидел, какое это зло.

Как по сигналу, донесся треск, и в высоте ожил участок меточной сети. Воздушный демон опустился слишком низко и отскочил от меток. Защитные линии, похожие на паутину, вспыхнули только на миг, но Лиша успела рассмотреть дыры, достаточно большие, чтобы пропустить демона.

Подземник тоже их увидел. Он завис, с силой хлопая огромными кожистыми крылами и оправляясь от потрясения. Затем спикировал, аккуратно пронзил сеть и пролетел над улицами, высматривая жертву.

Лишу подмывало достать хора-жезл и уничтожить пакость, но если маленький отряд боялся выдать себя каретами, то вспышка магии заявила бы о них громогласно.

Однако и отпускать демона на охоту было нельзя.

– Уонда.

– Да, госпожа.

Оглядевшись, Уонда бросилась к дождевой бочке, стоявшей под свесом крыши. Она прыгнула и оттолкнулась от края, едва коснувшись его; схватилась за кромку наклонной кровли, легко подтянулась и побежала поверху, снимая с плеч лук.

Уонда издала клич, настолько похожий на крик воздушного демона, что спрятавшиеся за мечеными ставнями жильцы вряд ли заметили разницу. Демон услышал и, заложив крутой вираж, ринулся к ней.

Уонда поджидала его, стоя твердо и натянув тетиву, так что стрела подрагивала на уровне уха. Казалось, демон уже подлетел вплотную, когда она выстрелила и меченая стрела полыхнула магией, пронзив его грудь. Тварь тяжело рухнула на тротуар.

– Гаред, – сказала Лиша, когда Уонда начала спускаться. – Будь добр, убедись, что он мертв, и найди какой-нибудь желоб, чтобы его туда положить, а то солнце устроит пожар.

– Иду, – отозвался Гаред.

Он подошел к демону и выдернул стрелу, но подземник не дрогнул. Ни желоба, ни фонтана поблизости не нашлось, и Гареду пришлось разрубить тело и побросать останки в дождевую бочку. Уонда приблизилась к луже ихора, погрузила в нее руки и содрогнулась, когда воронцовые метки поглотили энергию. Кровь демона так и будет вонять, но на солнце не загорится.

Уонда подняла голову и, напитанная ночной силой, сверкнула глазами.

– Не желаете, госпожа, чтобы я еще поохотилась, – может быть, их тут больше?

– Мне будет спокойнее, если ты останешься рядом.

Лиша сказала правду, но ей также хотелось уменьшить потребление магии, пока она не разобралась в ее эффектах.

Они быстро перешли во внутренний город, оказавшись невдалеке от дворца Райнбека. Здесь улицы ярко освещались лампами и патрулировались городской стражей, но и от нее удалось без большого труда скрыться.

– Мы почти вернулись во дворец, – заметила Лиша.

– Само собой, – сказал Рожер. – Бордель соединен с дворцом системой туннелей, чтобы Райнбек и его придворные фавориты могли ходить туда круглосуточно.

Они свернули за угол, там и стоял пансион госпожи Джессы для одаренных барышень. Это было роскошное здание в три этажа, с двумя крылами вокруг центральной башни. Как отметила Лиша, башню и само строение расписали мощными метками, вырезанными глубоко, покрытыми лаком и начищенными до блеска. Пометили и фонарные столбы, высившиеся вдоль улицы. Пади городские стены, пансион был бы так же неприступен для подземников, как сам дворец.

Рожер смело подошел к двери и дернул за шелковый шнурок звонка. Лиша могла только предположить, что тот сработал, – снаружи они ничего не услышали. В следующий миг дверь распахнулась, и на пороге возник огромный мужчина. Он не был так высок, как Гаред, но шире в плечах, с бычьей шеей, которая распирала ворот дорогой кружевной сорочки, и с толстыми ручищами, грозившими разорвать по швам бархатную куртку. Лицо было скособочено, нос, похоже, ломался не один раз. Волосы – чуть тронуты сединой, но это лишь добавляло матерости. На поясе, под рукой, висела полированная дубинка.

– Я тебя не знаю. – Простое утверждение здоровяк превратил в угрозу.

– Да неужели, Джакс? – спросил Рожер, отбросив капюшон. – Я немного подрос, но все еще тот же пацан, которого ты подкидывал так высоко, что я доставал до стропил.

Мужчина моргнул:

– Рожер?

Не успел жонглер кивнуть, как Джакс схватил его под мышки и с гиканьем закружил. Гаред сжал кулаки, но расслабился, едва Рожер расхохотался.

– Заходите, заходите! – Джакс быстро завел всех внутрь и огляделся, прежде чем закрыть дверь. – Позапрошлым летом я побывал на твоем представлении, – сообщил он Рожеру. – Мы с госпожой спрятались в толпе и смотрели. К концу слезы текли у обоих.

Надрыв, прозвучавший в голосе здоровяка, показался несовместимым с огромной, устрашающей фигурой.

– Надо было сказать. – Рожер шлепнул его по руке, но старый друг если и почувствовал, то вида не подал.

Джакс наставил на него палец:

– А тебе не надо было так долго ждать, чтобы зайти. Ты теперь и правда скрипач-колдун Меченого?

– Угу. – Рожер кивнул на спутников. – Я пришел представить госпоже Джессе гостей из Лощины. Она не занята?

– Для тебя? Конечно нет. Но придется пошевеливаться. Становится поздно. Сюда вот-вот потянутся из дворца.

По большой винтовой лестнице, застеленной красным бархатом, он провел их на два этажа вниз. От площадки отходил лишь коридор, но Джакс отодвинул огромный двойной книжный стеллаж. Тот плавно скользнул по рельсам, открыв проход, завешенный тяжелыми кружевными шторами.

Стеллаж вернулся на место, когда они шагнули в богато обставленную комнату, полную красавиц. Одни разлеглись на мягких кушетках, другие расположились в зашторенных отсеках, готовые к приему ночной клиентуры. Все были в нарядных платьях, лица напудрены, волосы искусно убраны. Висел густой аромат духов.

– Создатель, – проронил Гаред, – не иначе я помер и попал на небеса.

Лиша сумрачно глянула на него, и он потупился.

– И ты еще меня боялся сюда отпускать.

В центре комнаты потолок уходил на два этажа вверх, под ним, по окружности, разместились антресоли, которые, видимо, вели в отдельные покои. Джакс быстро провел гостей по лестнице вверх, на балкон, и дальше – в зашторенную арку.

Пройдя внутрь, Лиша услышала внизу шум и, выглянув, увидела, что прибыл принц Микаэль со свитой мужчин. Сердце тяжело бухнуло, и она поспешно задернула штору.

– Надеюсь, здесь есть другой выход, – сказала она спутникам, ожидавшим, пока Джакс приведет хозяйку.

– Больше, чем ты сумеешь сосчитать, – подмигнул Рожер.

– Крошка Рожер Восьмипалый! – послышался возглас, и из-за двери в конце коридора появилась женщина.

Джессе, как и Джизелл, было за пятьдесят. Но если Джизелл с годами набрала вес, платье Джессы по-прежнему туго обтягивало тонкую талию, а грудь, выступавшая из глубокого выреза, осталась гладкой и соблазнительной. Джесса подкрашивала лицо, но красота ее не увяла, и годы выдавались лишь несколькими тщательно заретушированными морщинками.

– Она напоминает мне мать, – сказала Лиша, ни к кому не обращаясь.

– Ага, – согласился Гаред, хотя, судя по взгляду, не видел в этом ничего плохого.

Лиша прикинула, не отослать ли его наверх. И пойдет ли он, если она велит. Аманвах, похоже, думала о том же. Она встала между Гаредом и женщиной, а Рожер распростер объятия.

Прижав его к груди, Джесса цокнула языком:

– Рожер, прошло больше десяти лет. Я чуть ли не сама кормила тебя титькой, а ты не удосужился заглянуть?

– Вряд ли это одобрил бы герцог, – ответил Рожер.

Он отстранился, и Лиша увидела, что глаза у него мокрые. Как бы она ни относилась к сорнячнице, было ясно: Рожер ее любил.

– Дай мне взглянуть на тебя, – сказала Джесса, развела ему руки и отступила на шаг, словно в танце.

Она осмотрела его с головы до пят.

– Ты вырос статным мужчиной. Держу пари, ты разбил не меньше сердец, чем Аррик.

Рожер чуть отошел и откашлялся, теребя медальон.

– Госпожа Джесса, позвольте представить мою жену – дама’тинг Аманвах вах Ахман ам’Джардир ам’Каджи.

Джесса с лучистой улыбкой шагнула к Аманвах, намереваясь ее обнять, но юная дама’тинг сделала шаг назад.

– Мм? – озадачилась Джесса.

– Простите, госпожа, но вы нечисты, и вам нельзя ко мне прикасаться, – ответила дама’тинг.

– Аманвах! – воскликнул Рожер.

– Все в порядке, – возразила Джесса, вскинув руку, но не сводя с Аманвах глаз. – Мне извиниться за бесстыдство? Прикрыть грудь и волосы?

Аманвах отмахнулась:

– Дживах’шарум с честью носят одежды намного менее скромные. Меня не оскорбило твое бесстыдство.

– Тогда в чем же дело? – спросила Джесса.

– Ты же из тех, кто варит чай из яблуневых листьев, который превращает твоих хисах в ха’тинг? Ты позоришь их и ослабляешь свое племя, отказывая этим женщинам в детях от их соитий.

– По-твоему, лучше, чтобы они не знали отцов своих детей? – осведомилась Джесса. – Стали матерями-одиночками, не достигнув и двадцати? Мои девочки получают образование и возвращаются к былой жизни более богатыми и подготовленными, чтобы найти подходящих светских мужей и выносить детей знатного рода.

– Значит, они выходят замуж, будучи познанными? – не отставала Аманвах.

Лиша кашлянула, откровенно напоминая о Сиквах, которая познакомилась с Рожером не девственницей. Аманвах не вняла, но Лиша пожалела о своей выходке, поскольку Джесса победно улыбнулась.

– Ты и сама чуток вкусила до того, как нашла Рожера? – спросила сорнячница.

Аманвах оцепенела. Лиша увидела, как ее аура вспыхнула гневом – жарким и грозным, но внешне принцесса сохранила спокойствие.

– Я невеста Эверама, но отправилась к мужу чистой и не познанной смертным мужчиной, как подобает дживах ка. Рожер знал и принял то, что его дживах сен была не такой.

При этих словах Рожер шагнул вперед и взял Аманвах за руку. Она резко обернулась к нему, но нежность в глазах мужа удивила ее, и на гнев наслоилось смущение.

Другой рукой Рожер бережно заправил под платок прядь ее волос.

– Я принял бы и тебя, Аманвах вах Ахман ам’Джардир ам’Каджи. Не думай больше об этом. Не беспокойся ни о чем. Я полюбил тебя в тот миг, когда ты впервые мне запела, и вряд ли когда-нибудь разлюблю.

Смущение исчезло из ауры Аманвах, сменившись чувством столь интимным, что Лише стало стыдно смотреть. Она сняла меченые очки, но и без них увидела слезы в глазах юной священнослужительницы, когда они с Рожером обнялись.

От этой картины глаза увлажнились и у Джессы. Она отвернулась, не желая мешать, и шагнула к Уонде:

– А ты кто будешь?

– Уонда Лесоруб, госпожа, – поклонилась Уонда, и волосы, которыми она прикрывала половину лица, пряча шрамы, качнулись.

– Позволишь? – простерла руку хозяйка.

Уонда замялась, но кивнула. Джесса отвела локоны так же ласково, как Рожер – прядь Аманвах. Проведя пальцем по шрамам, она снова цокнула языком.

– Деточка, их лучше закрашивать, – сказала Джесса. – Я могу велеть кому-нибудь из девочек тебя научить, бесплатно.

– Да? – встрепенулась Уонда.

– Конечно. Но хочешь совет? Прекрати их прятать. Будь собой.

Уонда покачала головой:

– Никто не станет целовать рубцы.

Джесса рассмеялась:

– Позволь открыть секрет. На каждый десяток мужчин, кого они отпугнут, найдется один, который будет мечтать о поцелуе только потому, что ты не похожа на всех. Выше голову, и мужчины потянутся. Женщины тоже, если у тебя есть к этому вкус.

– Я… э-э… – Уонда съежилась.

Джесса снова расхохоталась и избавила ее от необходимости отвечать, затем подняла руку Уонды, рассматривая метки:

– Воронец?

– Да, – подтвердила великанша.

– Позор вам, что не привели Меченого, о котором все говорят. Девочки только и спорят, сделал ли он татуировку на конце.

Оставив Уонду кипятиться по этому поводу, Джесса взялась за Гареда.

– О, да этот почти не хуже! Сам холостяк! – Она бесстыдно ощупала его бицепс. – Приятно, что Джакс сразу поднял тебя сюда. Все девочки отдались бы тебе даром, а никакой бордель не может себе это позволить.

Шторы, как по сигналу, разошлись, и молодая женщина внесла изящный чайный сервиз. Подобно другим, внизу, она была полностью одета, только плечи оголены, да вырез глубок. На платье с одного бока имелся высокий разрез, скрытый юбочными оборками. При каждом шаге на миг обнажалось бедро. Она была высока и не без мускулов – танцовщица.

Гареду женщина улыбнулась и чуть подмигнула, отчего барон Лесорубовой Лощины, бесстрашно сражавшийся со скальными демонами, густо залился краской.

Джесса щелкнула у его уха пальцами, призывая к вниманию.

– Нет, мальчик, тебе придется побыть в стойле, так как мать-герцогиня имеет на тебя виды. Все девочки знают, что ты под запретом, пусть и не рады этому. – Она посмотрела на девушку. – Розаль, налей чай и сгинь, пока не узнала герцогиня.

Розаль кивнула и торопливо накрыла боковой столик. Джесса подмигнула Гареду:

– Не удивляйся, если увидишь кого-то из моих девушек на балу холостяков. Выберешь одну королевой, и я обещаю тебе такую ночь, что голова пойдет кругом. Женишься на ней – и не услышишь ни слова поперек.

– Само собой, Гаред, – сказала Лиша. – Это все, что нужно мужчине от жены.

Джесса мрачно взглянула на нее, и все напряглись. Рожер шагнул к хозяйке:

– Позвольте представить…

– Я знаю, кто она такая, – возразила Джесса, не сводя глаз с Лиши.

Тон был резок, и Рожер, захлопнув рот, отступил.

– Очаровательная суженая крошки Восьмипалого привыкла к иным обычаям, – проговорила Джесса, – но я ждала большей осведомленности от ученицы Бруны.

– И что ты этим хочешь сказать? – спросила Лиша.

– Розаль!

Девушка немедленно поставила чайник и, опустив глаза, подошла.

– Проэкзаменуй ее, – предложила Лише Джесса. – Что, по мнению мудрой госпожи Лиши, требуется от баронессы Лесорубовой Лощины?

Лиша почуяла западню, но зашла чересчур далеко, и ей осталось покрыть оставшееся расстояние прыжком, да побыстрее, чтобы не угодить в хищные зубы. Она надела очки и всмотрелась в ауру девушки.

– Сколько тебе, дитя?

– Двадцать зим, госпожа, – ответила Розаль.

– Давно ли ты учишься в пансионе госпожи Джессы?

– С тринадцати зим, госпожа.

– Все это время ты работала в борделе?

Аура девушки вспыхнула. Розаль пришла в ужас.

– Конечно нет, госпожа. Девушек не пускают вниз, пока им не исполнится восемнадцать зим. Сейчас идет мой второй и последний год. Весной у меня выпуск и дебют. – Она быстро глянула на Гареда. – Если не найду мужа на балу.

– Ты умеешь читать? – спросила Лиша. – Писать?

– Да, госпожа, – кивнула Розаль. – По-красийски, рускански и албински.

– И по-тесийски, естественно, – добавила Джесса. – Розаль читает запоем.

– Стихи? – спросил Гаред, и ужас прокрался из его голоса в ауру.

Розаль сморщила нос, как от дурного запаха.

– Рассказы о войне.

– Военную историю, – поправила Джесса.

– Если выразиться пресно, – согласилась Розаль.

Она смотрела в глаза хозяйке, но по ауре было видно, что все ее внимание сосредоточено исключительно на Гареде. Ему адресовалось каждое слово, каждый жест. Это могло бы встревожить Лишу, но, насколько она могла судить, девушка дала честное слово.

– Ты изучала математику?

– Да, госпожа. Арифметику, алгебру и исчисление.

– Травные средства?

– Я могу по памяти сварить семь снадобий, – сказала Розаль. – Для повышения мужской силы надо размолоть три… – Лиша махнула ей – дескать, достаточно, но слова успели оказать задуманный эффект на ауру Гареда.

– С книгами приготовлю и другие, – добавила Розаль. – Мы все изучаем аптечное дело на случай, если мужчины, будучи здесь, переборщат с порошками или спиртным.

– Да, но умеет ли она петь? – со смехом поинтересовался Рожер, и из ауры Аманвах, зыркнувшей на него, улетучилась вся сердечность.

– Прости, – сказал Рожер. – Просто хотел разрядить обстановку.

Девушка покачала головой:

– Госпожа Джесса никогда не бывала довольна моим пением, но я умею играть на арфе и органе.

– Что такое орган? – спросил Гаред.

Рожер подмигнул ему:

– Могу показать тебе мой, если…

– Хватит! – гаркнула Джесса. – Уйди, девочка, пока я не взялась за палку!

Лиша моргнула. Сколько раз она слышала это от Бруны? Она будто вновь услыхала голос наставницы.

Но в ауре Джессы, пока та провожала девушку взглядом, не было гнева. Она гордилась воспитанницей. Наверно, Джакс неспроста послал с чаем именно Розаль.

Гаред следил за удалявшейся красоткой, и она, скрываясь за шторой, еле заметно махнула на прощание, отчего аура великана пошла рябью.

Лиша, вновь повернувшись к Джессе, подобрала юбку и присела в реверансе:

– Прошу извинить, госпожа. Я вела себя неучтиво.

– Принято, – мгновенно откликнулась Джесса. – А теперь, госпожа, не угодно ли обсудить истинную причину твоего визита?

Кабинет госпожи Джессы был обставлен пышно: толстый ковер, массивная мебель из златодрева. Полки с сотнями книг – раритетами, которых Лиша в жизни не видела. Ей пришлось подавить искушение, чтобы тут же не начать их листать.

– Можешь взять любую при условии, что вернешь лично, когда захочешь другую, – сказала Джесса.

Лиша посмотрела удивленно, и Джесса улыбнулась:

– Мы начали плохо, но я очень хочу, чтобы мы стали друзьями, Лиша. Бруна не учила глупцов, а Арейн тебя превозносит. И я никогда не скажу, что видела людей лучше, чем эти двое. – Снова улыбка. – И женщина, способная удержать внимание Тамоса дольше одной ночи, не может не быть особенной.

Лиша, готовая улыбнуться в ответ, при этих словах похолодела. Джесса была грациозна и красива, управляла королевским борделем. Спала ли с Тамосом она? Или кто-нибудь из девушек внизу? Ночь, да он мог поиметь всех!

Джесса взяла чашку и блюдце, налила чай из серебряного чайника, который стоил целое состояние в бедном металлами Энджирсе.

– Братья-королевичи здесь часто бывают, – заметила Джесса. – Райнбек и Микаэль – даже пастырь Петер ни разу не погнушался скинуть рясу. Никому невдомек, что некоторые мои девочки на самом деле мальчики.

Лиша приняла чашку, молясь, чтобы рука не дрожала.

– Но Тамос… – продолжила Джесса. – Тамос пришел только раз и больше не возвращался. Этот всегда предпочитал охотиться сам по себе.

– И кто же тогда я? – спросила Лиша. – Добыча?

– В любви добычей могут быть оба. Вот почему она так волшебна.

– Ты правда пыталась украсть у Бруны рецепт жидкого подземного огня?

Если Джесса и удивилась ее откровенности, то в ауре это не отразилось.

– Да, было дело, – признала она. – Старухе почти исполнилось девяносто, и после рождения принца она только и говорила о возвращении в Лощину. Я знала, что больше ее не увижу, и боялась, что с нею умрет и секрет.

– Бруна никогда не говорила о тебе, – сказала Лиша. – Ни разу за все годы, что мы провели вместе.

Джесса болезненно улыбнулась:

– Оно и понятно. Никто не умел таить злобу, как карга Бруна. Но я ее любила и жалею, что мы расстались скверно. Она умерла… быстро?

Лиша уставилась в чашку.

– Меня там не было. Ее унес мор. Вика умоляла ее не ходить по больным; твердила, что Бруна слишком слаба…

– Но Бруну было не удержать от помощи детям, – докончила Джесса.

– Да, – кивнула Лиша.

– Я пару раз пробовала наладить отношения с Джизелл, – сообщила сорнячница. – Меньше, чем следовало, но у меня тоже есть гордость, а в ответ я получала только молчание.

– Джизелл бывает упряма, как Бруна.

– И ее подмастерье?

– Меня заботит нечто большее, чем неудачная попытка кражи тридцать пять лет назад, – сказала Лиша. – Между нами не должно быть вражды.

– Жидкий подземный огонь – уже не та сила, какой он когда-то был, – заметила Джесса. – Мне говорили, что по сравнению с магией пустынной шлюхи наш огонь все равно что спички.

– С магией хора, – уточнила Лиша.

– Так понятнее! – рассмеялась Джесса. – Но и шлюхина магия может влиять на судьбы герцогств[10].

Лиша подавила острое желание погладить живот, хотя Джесса, без сомнения, знала о ее положении.

– Да, это верно.

– Тогда к делу? – предложила Джесса.

Лиша кивнула:

– Как ты оцениваешь состояние Райнбека?

– Он бесплоден, – ответила Джесса без обиняков. – Я двадцать лет твердила об этом, но Арейн не слушала. Она отчаянно ищет снадобье, которого не существует.

– Чем ты подтвердишь диагноз?

– Разве мало шести жен за двадцать лет, у которых даже не нарушались месячные? Не говоря о моих девочках. Что бы ни плела песчаная ведьма, я не пою фавориток Райнбека яблуневым чаем. Арейн немедленно развела бы сына и женила его вновь, если бы углядела надежду продолжить род. Многие мои воспитанницы отучились и оказались до того плодовитыми, что брюхо у них разбухало, даже когда они просто сидели у мужика на коленях и гладили по лицу.

Все это Лиша уже знала.

– И больше ничего?

– Конечно нет.

Джесса достала и вручила Лише журнал в кожаном переплете, и травница принялась его листать. В журнале перечислялись все сделанные Джессой анализы, все травные и прочие средства, которые та опробовала, а также результаты; записи велись аккуратным почерком в согласии со скрупулезной методологией Бруны.

– Я даже велела девочкам – пусть он спустит в стакан, чтобы взглянуть на семя через оптическую камеру, – сказала Джесса. – Там было всего несколько головастиков, которые плавали кругами и сшибались, как пьяные в водовороте.

– Мне бы самой взглянуть, – ответила Лиша.

– Зачем?

– Возможна закупорка, и я прочищу проток хирургически.

Джесса покачала головой:

– Даже будь у тебя все ресурсы эпохи науки, это тонкая работа, возможная при условии, что герцог подпустит тебя с ножом к своему достоинству.

– Тогда я прибегну к магии хора, – сказала Лиша. – Я знаю женщину, которая десятилетия как вышла из детородного возраста, – и ей помогло.

– Ты думаешь, Райнбек позволит себя заколдовать? – хмыкнула Джесса. – Это все равно что проситься на виселицу.

– Посмотрим. Но пока мне бы только взглянуть на семя. Ты сможешь?..

– Добыть его? – рассмеялась Джесса. – Конечно. Но ты, если хочешь, можешь заполучить его сама. Беременна ты или нет, Райнбек не упустит случая наставить брату рога.

– Этому не бывать, – сказала Лиша.

– Да тебе и ложиться-то с ним не придется. Мои девочки приучили его к женской руке. Дело займет не больше минуты.

Лиша сделала глубокий вдох, борясь с отвращением.

– Так ты достанешь или мне просить герцогиню?

Джесса поняла, что хватила через край.

– Как только получу, сразу пошлю тебе во льду. Может быть, сегодня.

Глава 22 Бал холостяков

333 П. В., зима

От стука в дверь Лиша подпрыгнула. Глянула на часы – почти полночь.

Лиша подумала, что снова пожаловал Рожер, но тут же отмела эту мысль: вряд ли у него возникла новая срочность. Смеет ли она надеяться, что за порогом – Тамос? До разрыва поздние визиты были у них в порядке вещей, а сегодня он глазел на нее весь обед. Сначала Лиша притворялась, будто не замечает, но потом встретилась с ним взглядом, ожидая, что он смущенно отвернется.

Но этого не произошло. Он не отвел глаз, и она ощутила в них жар. С той ночи на дороге они не разговаривали наедине, но уже через два дня Тамосу предстоял поход на юг, и слишком многое оставалось невысказанным. И он и она это знали.

На стуле дремала Уонда. После неожиданного визита Рожера она отказалась ложиться раньше Лиши. Травница встряхнулась, отгоняя сон, вскочила и направилась к двери.

По дороге она быстро достала из верхнего ящика стола зеркальце и проверила лицо и прическу. Напрасный труд, но плевать. Лиша оправила платье и приподняла лиф.

Но это был не Тамос. Вместо него неторопливо вошла Розаль с лакированной шкатулкой из златодрева.

– Тебя кто-нибудь видел? – спросила Лиша, стараясь скрыть разочарование. – Герцог…

Розаль мотнула головой и хихикнула:

– Перед тем как опустошить его милость, я довела его до кипения. Еще дрочила, а он уже отключился.

Лиша поставила шкатулку на стол и откинула крышку. Внутри оказалось стерильно чисто, шкатулку наполнял колотый лед. Сверху лежали три крошечных хрустальных флакона с густой непрозрачной жидкостью.

Она опустила крышку.

– Насколько свежая?

– Не больше получаса, – ответила Розаль. – Я прошла через туннель.

Лиша задалась вопросом, помечен ли герцогский туннель так же, как остальные стены.

– Все чисто? Другие жидкости не попали?

– Ты спрашиваешь, не сплюнула ли я это во флаконы? – улыбнулась Розаль. – Госпожа Джесса мне голову оторвет за такое. Я даже не пользуюсь маслом. Наяриваю всухую.

Лиша содрогнулась, представив, как тучный Райнбек извивается и урчит от стараний Розаль.

– Тебе, похоже, нравится твоя работа.

Розаль пожала плечами:

– Больше, чем в папашиной красильной лавке, которая того и гляди взорвется от малейшей искры. Не так уж плохо поупражняться на королевичах в супружеском мастерстве. Госпожа Джесса научила нас вести в танце, опустошая не только стручки, но и кошельки.

– Значит, ты там по доброй воле? – спросила Лиша.

– Ну да, – кивнула Розаль. – Но когда уйду, скучать не буду. Жду не дождусь, когда заживу по-настоящему.

Девушка удалилась, оставив после себя слабый аромат роз. Лиша немедленно принялась настраивать и чистить оптическую камеру. Она капнула на стекло герцогским семенем и стала подкручивать линзу, пока клетки не сделались четкими. Активных, как и описывала Джесса, Лиша увидела мало. Она надела меченые очки, и дело оказалось еще хуже. В здоровых клетках ярко светилась бы жизнь. У Райнбека они были серые, как пасмурное небо.

Надежды матери-герцогини на хирургию пошли прахом. Лиша смогла бы помочь, если бы семени что-то мешало на выходе. Но коли клетки мертвы…

Гаред расхаживал взад и вперед, сжимая и разжимая кулачищи. Молодой оруженосец в ужасе смотрел на его мощные плечи, грозившие разорвать нарядную куртку по швам.

– Ночь, Гар, присядь и раскури трубку. – Рожер уже мусолил свою, удобно закинув ноги на чайный столик.

Гаред помотал головой:

– Не хочу, чтобы от меня несло дымом.

Его волосы были намаслены и на затылке повязаны бархатным бантом. Борода – коротко подстрижена, а шерстяной плащ – украшен его новым гербом – двуглавым топором и мачете, перекрещенными на фоне златодрева. Гаред рассматривал эмблему не один час, когда портной представил ему лоскут на одобрение. В итоге мастеру пришлось силой вырвать герб из рук, чтобы пришить его на место.

– Тогда выпей, – предложил Рожер, наполняя два кубка, пока великан продолжал вышагивать.

– Ага, мне мало сморозить какую-нибудь глупость – надо, чтобы еще язык заплетался.

– Да полно тебе, – сказал Рожер. – Ты вовсе не глуп. Подумаешь, не воспитывался в богатом особняке!

– Тогда почему в каждом слове, какое я слышу, мне мерещится насмешка?

– Возможно, так оно и есть, – отозвался Рожер, допивая бренди. – Королевские особы постоянно подначивают друг дружку, даже когда улыбаются и говорят о погоде.

– Не хочу такую жену.

– Ну так и не бери. Сегодня все решаешь ты, хотя тебе и кажется иначе. Ты не обязан ни на ком жениться, если не захочешь.

– А если мне никто и не понравится? Герцог сказал, что я должен вернуться в Лощину с девушкой. Вдруг матери-герцогине все это надоест и она выберет сама?

Рожер отрывисто хохотнул:

– Ты стоишь нос к носу с двадцатифутовыми скальными демонами, но боишься женщины, которая тебе по пояс и втрое старше?

Гаред хмыкнул:

– В таком разрезе я об этом не думал, но… да. Пожалуй, так и есть. Она похожа на каргу Бруну, только страшнее.

– У тебя просто страх сцены. – Рожер выпил бренди, налитый для Гареда. – Все будет в порядке, когда представление начнется.

Гаред вновь зашагал, но потом остановился:

– Как по-твоему, здесь будет Розаль? – Он втянул воздух, словно пытался уловить запах ее духов. – Приятное имя. Опять же розами пахло.

– Осторожно, Гар, – предостерег Рожер. – Я понимаю, что она была ничего, но тебе нельзя жениться на девушке Джессы.

– Почему? – спросил Гаред.

– Потому что герцог с братьями помрут со смеху. – Рожер скорчил гримасу. – И еще: тебе что, охота целовать рот, в котором побывал елдак Райнбека?

Гаред сунул ему под нос мясистый кулак:

– Правда это или нет, а я не желаю слышать о ней такие речи, Рожер! Помалкивай, если зубы дороги!

Рожер негромко присвистнул:

– Да ты и впрямь купился?

– На что купился?

– Джесса нарочно велела ей порисоваться перед тобой. Готов поспорить, это ее лучшая ученица. Все, что девка делала, имело целью привлечь твое внимание.

Гаред пожал плечами:

– И чем она после этого отличается от других? Разве что у нее получилось.

– Я лишь советую быть осторожным, – сказал Рожер. – Девочки Джессы наверняка… искушенные. Они получают от мужчины желаемое и выдают это за его же идею.

– Батя говорил, что так устроены все браки, – возразил Гаред. – У тебя, что ли, иначе?

Рожер сунул в рот трубку, не потрудившись ответить.

Рожер и его квартет стояли в звуковой раковине за Гаредом, который маячил посреди сцены рядом с герцогиней Арейн. Молодой барон был очень похож на жениха перед алтарем.

Бальный зал уже наполнился сливками общества: королевскими особами, богатыми торговцами и их женами, все в лучших нарядах. Но за огромными двойными дверями в дальнем конце зала томилась длинная очередь дебютанток, питавших надежды и ждавших, когда их объявят.

Герцогиня подергала Гареда за ворот:

– Ты готов, мальчик?

– Сейчас стошнит, – отозвался Гаред.

– Не советую, – сказала Арейн, смахивая с его жилета пылинку. – Но это вряд ли повлияет на твою бальную карточку. Не каждый холостяк держит в кармане баронство. Оно стоит блевотины на платье.

Гаред побледнел, и герцогиня рассмеялась:

– Мальчик, юная невеста, которая родит тебе детей, – это не смертный приговор. Радуйся, пока можно.

Она шлепнула его по заду тростью, и Гаред подпрыгнул.

– Все, что тебе надо делать, – стоять здесь, пока Джасин представляет дебютанток. Когда это кончится, можешь сходить за сцену и опорожнить перед танцами желудок.

Она зашаркала прочь, подав Джасину знак отворить двери. Рожер тотчас вскинул скрипку, дабы сыграть первый выход, и Кендалл зеркально повторила его позу. Каждая дебютантка выбрала свою мелодию – песню, которая значилась и в бальной карточке. Квартет Рожера разучивал эти партии два дня.

– Госпожа Карин Истерли, дочь графа Алена Ривербриджского! – объявил Джасин.

Рожер сменил мотив. Карин выбрала медленную мелодию, чтобы продефилировать по дорожке неспешно и подольше оставаться в центре внимания.

Неудачный выбор, поскольку Гареду предстояло весь танец дышать ее духами при невозможности поскорее от нее отлепиться.

Карин поднялась на сцену и вышла в центр, наслаждаясь пребыванием в круге света. Гаред поклонился. Она простояла бы так всю ночь, купаясь в аплодисментах, если бы Джасин не распахнул дверь, чтобы впустить следующую дебютантку. Подмигнув Гареду, Карин медленно спустилась по левой лесенке.

– Мисс Динеза Уордгуд, дочь лорда Уордгуда из Южного Клата!

Динни выбрала вальс, обрекая Гареда на столкновение с каждым гостем вечера. Вероятно было и то, что она усугубит пытку поэтической декламацией.

Арейн ежевечерне усаживала с Гаредом многих перспективных девиц, но этих двух предпочитала в первую очередь. Их могущественные отцы купили такую возможность, недоступную для других. Они были в фаворе с политической точки зрения, но у них не много шансов на титул королевы бала – разве что прочие дебютантки окажутся тупыми коровами.

Покидая сцену, Динни украдкой помахала Гареду, но молодой барон словно и не заметил этого, как и подмигивания Карин. Он смотрел на двери в ожидании чего-нибудь обнадеживающего.

– Мисс Эмелия Лак, дочь Альбера Лака с Торгового Холма!

Секунду Гаред оставался спокойным, но вдруг вздрогнул и подался вперед.

Рожер глянул на вход. Мог бы и сообразить. Все девушки Джессы брали себе «рабочие» псевдонимы, которые отбрасывали после выпуска, возвращаясь в свет под именами подлинными.

Это была Розаль.

Гаред неотрывно следил, как она плыла по дорожке, хотя Рожер не разобрал, что это был за взгляд – охотника или жертвы.

С этого мгновения Гаред смотрел на нее одну – вплоть до того, что игнорировал последних девушек, если только они не попадали в поле его зрения, пересекая сцену. К счастью, их было всего ничего, но многие в толпе уже уловили настрой Гареда, показывая на Эмелию и перешептываясь.

Рожер вздохнул. На бал явились все, кто хоть чего-то стоил, включая мужчин, которые наверняка захаживали в королевский бордель в последние полтора года. Эмелия изменила прическу и оделась в скромное платье, а потому выглядела совершенно иначе, чем у Джессы, но рано или поздно кто-нибудь ее узнает.

Лиша была на балу одна. Она приложила все усилия, чтобы затолкать Уонду в подобающее платье, но девушка в конце концов с криком сорвала с себя последнее «предложение». Лиша испугалась, что у швеи случится сердечный приступ.

– Это не про меня, – заявила Уонда. – Я вас люблю, госпожа. Я приму за вас сотню стрел. Но ни вы, ни все демоны Недр никогда, пока я жива, не заставите меня еще раз надеть проклятое платье!

Что оставалось Лише, кроме как извиниться? Теперь Уонда стояла у стены с другими стражами. Она подстриглась, намаслила волосы и убрала их назад, гордо выставив неровные рубцы от когтей демона.

Лиша улыбнулась. Лиха беда начало. Надо бы поблагодарить Джессу. Она достучалась до девушки, чего не сумела Лиша.

Раздался общий вздох, и травница, вскинув взор, увидела, как Гаред, пренебрегая ступенями, спрыгнул со сцены легко, словно со скамейки для ног. Гости, ошарашенные такой непосредственностью, замялись, потом потянулись с приветствиями.

Но секундного замешательства хватило, чтобы длинноногий Гаред вихрем пронесся мимо них туда, где стояла с родителями Эмелия. Королевские и прочие высокорожденные особы разинули рты от столь вопиющего пренебрежения, и Альбер Лак заметил это, пусть даже Гаред пребывал в блаженном неведении. Он нервно вздрогнул, когда барон сжал ему руку, но мать Эмелии, сама изрядная красавица, от гордости просияла.

Гаред всегда был человеком простым. Прямым. И королевским особам не помешает порой напомнить, что не все на свете сводится к играм втемную.

Лиша была в свое время сговорена с Гаредом, но он теперь стал намного лучшим человеком, пусть даже спал с ее матерью. Часть Лиши хотела выступить против наметившейся партии. Эмелия коварна и властолюбива. Но такая же и Элона. И даже Лиша, если быть честной перед собой. Возможно, именно это Гаред и искал в женщинах.

Эмелия грозила вызвать скандал, но не больше, чем сам Гаред, хотя он об этом не знал. Если Элона разродится великаном, кто-нибудь быстро сообразит, что к чему. Даже Гаред не настолько тугодум, чтобы не сделать стойку.

– Я отдам что угодно на свете, только бы узнать, о чем вы думаете, – произнесли сзади.

Лиша вздрогнула, ибо настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила подошедшего со спины Тамоса. Граф отвесил поклон. Но она молила об этом мгновении и была готова. Решительно собрав чувства в кулак и затолкнув их подальше, во тьму, она повернулась и грациозно присела в реверансе.

Уонда обошлась со швеей сурово, однако Лиша вела себя хуже. Она придиралась к каждому стежку, каждой оборке, к призванному затмить растущий живот вырезу на груди, который не оставлял равнодушным даже женщин.

Она подавила усмешку, когда взгляд Тамоса метнулся к ее груди. Граф был ослепителен в начищенных до блеска сапогах и форме из мятого бархата и шелка, с золотыми эполетами и кисточками. На груди слева сверкала дюжина золотых медалей; парадное копье покоилось на плече в блестящей перевязи, усыпанной драгоценными камнями.

Но если Тамоса привлек ее вырез, то Лишин взгляд приковался к его прекрасному лицу. Борода была аккуратно подстрижена, на голове не выбивался ни один волосок. Она хотела вцепиться в эти чистые локоны, взъерошить их, мокрые от пота, когда он войдет в нее.

Лиша почувствовала между ног влагу. Шла последняя ночь перед отправкой на юг, и она собиралась обрести его вновь. Она умрет, если не сделает этого.

– Ни о чем важном, милорд, – сказала она.

– Ложь, – устало парировал Тамос. – Но мне пора бы к этому привыкнуть. В ваших глазах никогда не прочесть ничего важного, Лиша Свиток.

Она сглотнула. Очевидно, она это заслужила.

– Похоже, Гаред уже выбрал королеву бала. – Она кивнула на пару, смотревшую друг другу в глаза. – Я обдумывала, насколько они подходят друг другу. – Лиша указала подбородком на Уонду. – И еще вспоминала, как Уонда взбунтовалась против платья.

– Разумная девушка, – буркнул Тамос. – Мать годами закатывала мне эти балы. Я лучше буду драться с подземниками.

– Барон Лощины здесь не единственный достойный холостяк, ваша светлость, – сказала Лиша. – Графу все еще нужна графиня.

Запели колокольцы, и все взглянули на мать-герцогиню, стоявшую с Карин Истерли. Позади нее столпились отвергнутые Гаредом знатные особы, старавшиеся – тщетно – скрыть досаду.

– Похоже, что граф Ривербриджский не собирается тянуть кота за хвост, – усмехнулся Тамос. – У Истерли больше прав на трон, чем даже у моей матери. Они не привыкли получать отлуп.

Действительно, Арейн подала Рожеру знак начать первый танец, и жонглер благоразумно подчинился. Под медленную мелодию Карин неспешно двинулась к ковру.

Тамос сделал шаг назад и с поклоном подал Лише руку:

– Графиня мне, может быть, и нужна, но я не желаю искать ее в мою последнюю ночь в Энджирсе. Угодно ли вам танцевать со мной?

– Если я обниму вас, ваша светлость, то могу и не отпустить, – ответила Лиша, тем не менее принимая его руку и придвигаясь вплотную.

Тамос положил ладонь ей на талию:

– Придется. После первого танца мать собирает нас в саду.

– Сейчас?! – оторопела Лиша. Она не поверила ушам. – В разгар бала, когда уже утром вас пошлют Создатель знает куда?

– Я указал на это матери, но она ответила, что, если мне дорога моя шкура, я захвачу вас и явлюсь.

Они миновали Гареда. Барон кривился, и Лиша, уловив запах духов Карин, без труда поняла почему. У нее заложило нос, а на виске дрогнула жилка, предвещая головную боль.

И голова таки слегка разболелась, когда Тамос препроводил ее с танцпола к боковому выходу. Уонда встрепенулась, готовая пойти следом, но Лиша осадила ее знаком, и девушка снова прислонилась к стене.

Они проскользнули через пустые залы, будучи замечены только горсткой слуг, которым хватило ума опустить глаза.

Но даже эти немногие сгинули, когда граф и Лиша приблизились ко входу в личный сад Арейн. Коридор был длинный и темный, изобилующий затененными альковами со статуями герцогов давно ушедших времен. Лиша остановилась и придержала Тамоса.

– В чем дело? – спросил граф.

Лиша юркнула за статую Райнбека. Изваяние льстило оригиналу, но даже в таком виде Райнбек было достаточно тучен, чтобы отбрасывать в нишу густую тень.

– У меня разболелась голова. – Она потянула Тамоса за руку, и граф сопротивлялся лишь для вида.

Для любой другой пары такое признание означало бы конец всякой романтики, но с Лишей дело обстояло наоборот, и Тамос это знал. Не успел граф вымолвить хоть слово, чтобы сломать настрой, как она впилась в его губы.

Он замер на миг, но затем стиснул ее в объятиях, запустил в рот язык. Лиша вцепилась ему в волосы и привлекла ближе.

Он заворчал, шаря по ее телу. Каким-то образом ее груди высвободились из платья, и Тамос сжал их, тогда как она вжалась в него, отпустила волосы и сквозь бриджи нащупала его естество. Он был на взводе, и она, не теряя времени, распустила тесемки.

– У нас мало времени, – пробормотал он.

– Тогда не церемонься, – отозвалась она, поворачиваясь, перегибаясь через постамент и задирая платье.

Гаред исполнил свой долг и станцевал со всеми юными дебютантками. Смотреть на это было неловко. Он выставил карлицами самых рослых энджирсок и отдавил несколько хрупких ног, пытаясь не сбиться с ритма.

Но хуже было его сосредоточенное лицо, с которым впору убивать подземников, а не танцевать с молодыми красавицами. Вид был у него такой, словно он боролся за выживание.

Пока не наступил черед Эмелии. Тогда огромный лесоруб просветлел и поплыл, как по воздуху. Похоже, он нашел свою суженую, и все золото Ривербриджа не могло его поколебать.

Кендалл тоже это поняла и продлила скрипичное соло, давая обоим время посмотреть друг другу в глаза. Аманвах и Сиквах подстроили голоса, зачаровав пару легко, как подземника.

Джасин, сохранявший на лице улыбчивую маску жонглера, танцевал с богатыми высокородными женщинами, мужья которых, ничего не замечая, кучковались особняком. Но он то и дело посматривал на сцену, вонзая взглядом в сердце Рожера сосульки.

Рожер позволял себе улыбаться в ответ. Месть была далека от завершения, и, хотя он не знал, каким станет его следующий шаг, Джасин покамест страдал от унижения ежедневно, и это приводило Рожера в щенячий восторг.

Но затем Джасин начал подчеркнуто смотреть на Гареда и Эмелию, а после снова на Рожера, уже с широченной улыбкой.

«Он знает».

Конечно, он знал. Если обстоятельства не изменились со времен Аррика, то постоянный доступ в королевский бордель входил в число привилегий герольда. Джасин не только знал, что Эмелия была шлюхой по имени Розаль, – впору было поставить солнце против клатов, что и сам прибегал к ее услугам.

И Рожер не мог побиться об заклад, что герольд сохранит секрет.

Арейн и министр Джансон ждали в саду, когда прибыли Лиша и Тамос. Горело несколько фонарей, но тени были густы и зловещи. Несмотря на доверие к матери-герцогине, Лиша надела меченые очки и всмотрелась во тьму, выискивая скрытых врагов.

– Что ж, все это очень таинственно, – заявила она. – Есть ли у нас причина покинуть бал последней ночью Тамоса в Энджирсе?

– Есть, и весьма веская, – отозвалась Арейн. – Я хочу познакомить вас с моим тайным оружием, а внутри это вряд ли получится. От мальчика несет хуже, чем от ночного горшка.

– Мальчика? – переспросила Лиша.

– Терн, – ласково позвала Арейн, – выходи, дорогой.

Когда мальчишка выбрался из зарослей свиного корня, стоящего в десяти шагах, Лиша вздрогнула. Как она его прозевала? Сквозь меченые очки его аура должна светиться ярко, как фонарь.

Но не светилась. Напротив, была настолько тускла, что Лиша подумала, не умирает ли мальчик, но тот легко и проворно подошел к герцогине. Вряд ли ему больше шестнадцати лет – высокий, худой и жилистый. На плече висел круглый меченый щит шарума, но штаны и рубашка – тесийские.

Лицом же он был не вполне тесиец и не вполне красиец. Различить его черты оказалось трудно, потому что мальчик был неописуемо грязным.

Как и предупредила герцогиня, от него шла нестерпимая вонь. Лиша раздула ноздри, чтобы распробовать. Разило застоявшимся мальчишеским потом, но запах свиного корня оказался сильнее. Юнец надорвал листья и втер в кожу сок, как лосьон. Одежда сделалась сплошь в пятнах. Поверх клейкого сока налипла грязь, но смрад от этого не уменьшился.

– Прости нашу маленькую хитрость, – сказала Арейн. – Терн утверждает, что, если захочет, его не увидит никакой демон, и я решила выяснить, не случится ли того же с твоими замечательными очками.

Лиша не ответила, но герцогиня уже получила ответ. Разве она упоминала при герцогине очки? Старуха знала больше, чем хотелось травнице.

– Лиша, Тамос, это Терн Дамадж, – объявила Арейн, и мальчик что-то буркнул.

Звук был утробный, животный и резкий.

Дамадж. Красийская фамилия. Значит, мальчик того же происхождения, что Инэвера и Аманвах, хотя родство могло возникнуть сотни поколений назад. Клан Дамадж восходил к эпохе самого Каджи.

Но Терн – имя лактонское. Мальчик – полукровка, однако Лиша не слышала, чтобы до вторжения на севере были какие-нибудь красийцы. Через несколько лет он, вероятно, перестанет выделяться, но пока ей было в новинку видеть такие черты. Сын вестника?

– Приятно познакомиться, Терн, – протянула руку Лиша. Терн напрягся и отшатнулся. Она опустила ее, улыбаясь. – Что, демонам не нравится запах свиного корня?

Это слегка успокоило мальчика.

– Их тошнит, если слишком нанюхаются. Недрилы ненавидят свиной корень.

Лиша кивнула, изучая его ауру. Она не знала, что свиной корень отпугивает демонов, но это казалось правдоподобным. Свиной корень был основным ингредиентом лекарств против вызванных подземниками инфекций, известно также, что твари избегают его зарослей.

Но этим дело не исчерпывалось. Лиша взглянула на внешнюю магию, которая туманом стелилась по саду. Обычно, если не было меток, магия Притягивалась ко всему живому. От Терна она уворачивалась, как масло от воды.

Значит, свиной корень отгоняет магию? Это объясняло многие его свойства и делало заведомо драгоценную траву еще полезнее.

– Терн показал себя бесценной находкой для сопротивления, – сообщила Арейн. – Он говорит по-красийски и при беглом взгляде может даже сойти за красийца. А главное, он передвигается и днем и ночью. Как ваш Меченый, только без бреда величия.

Лиша стерпела выпад. Арейн не преувеличила, назвав мальчика бесценным. Он был сокровищем, которым герцогиня даже с ней не поделилась бы запросто.

– У Терна есть связи в Лактоне, – сказала Арейн сыну. – Он может провести твой отряд от самой Лощины, обходя красийские патрули, и устроить встречу с докмейстерами. Их база – в монастыре у озера.

Тамос изогнул бровь:

– Райнбек знает об этом?

– Конечно нет, – рассмеялась Арейн. – Хотя Райни известно, что тебе придется самому найти бойцов сопротивления. Но он послал тебя и будет скован всеми условиями, которые ты выставишь.

– И что это за условия? – спросил Тамос.

Арейн подала знак Джансону, и он вручил графу пергаментный свиток. Тамос развернул, быстро прочел. Лиша заглянула через плечо.

– Здесь сказано, что лактонцы присягнут мне на верность, – отметил Тамос.

– Почему бы нам этого не потребовать, раз мы рискуем ради них жизнью? – осведомился Джансон. – В осаде они, а не мы.

– Пока, – уточнила Лиша.

– Тем не менее министр прав, – сказала Арейн. – Сейчас мы нужны им больше, чем они нам, и будет глупо игнорировать этот факт, когда мы начнем переговоры. Если назреет бой, их солдаты подчинятся твоим приказам. Эта часть не обсуждается.

– Понятно, – напряженно произнес Тамос. – Но ты понуждаешь их присягнуть мне, а не Райнбеку.

– Ты – лорд-командир «деревянных солдат» и граф Лощины. Им есть смысл заключить союз напрямую с тобой.

Тамос покачал головой:

– Райнбек подумает иначе.

– У Райнбека не останется выбора. – Голос Арейн стал хлестким. – К тому времени, когда он об этом узнает, договор будет подписан, а ты окажешься недосягаемым и с тремя армиями в подчинении. Ему не хватит сил выступить против тебя.

– Против меня? Я заменю пустынного демона при захвате Тесы?

– Я не прошу тебя становиться захватчиком, – возразила Арейн. – Это не то, что нам нужно.

– Тогда что же нам нужно, матушка? – вопросил Тамос.

– Король, – ответила Арейн. – Не демон. Не Избавитель. Тесе нужен король.

Тамос тупо уставился на нее, и Арейн, сделав шаг, заключила его лицо в ладони:

– О, милый мой мальчик! Не думай об этом сейчас. Думай только о том, как уцелеть, что предстоит сделать и о возвращении к любимым.

Она крепко обняла его и смахнула с глаз слезы, когда отстранилась.

– До рассвета ты должен уладить дела и проститься, – сказала Арейн. – Хотя, судя по румянцу на лице, кое-что ты уже уладил.

Она повернулась и взмахом руки пригласила Терна и Джансона следовать за собой. Лиша и Тамос остались в саду одни. Тамос раскинул руки, и Лиша упала в его объятия. Он сжал ее в ответ, и она всхлипнула, уткнувшись в плечо там, где крепился плащ.

– Не уезжай, – взмолилась она, понимая, что это глупо.

– Какой у меня выбор, если мать и брат заодно? Они отберут у меня Лощину. Может быть, отдадут ее Микаэлю. Теперь он жалеет, что не взял ее в свое время. Петер – тоже. Несколько месяцев назад, когда предлагали, никто ее не захотел, но теперь пожирают голодными глазами.

– Потому что ты выстроил из нее нечто большее, – сказала Лиша. – В Лощине это понимают. Когда ты вернешься, ее не отнимут никакими указами из Энджирса, даже если осмелятся на попытку.

– Да, такое возможно, – кивнул Тамос. – Если бы я хотел воевать с братом больше, чем с красийцами. Но кто-то должен изменить ход вещей. Если красийцы возьмут Лактон, то захват всего, что южнее Рубежной реки, – вопрос времени. Кто вмешается, если не я? Твой драгоценный Арлен Тюк исчез.

Слышать это было горько, но Лиша оставила упрек без внимания.

– Тогда возьми меня с собой.

– Не глупи, – сказал Тамос. – Это недели пути через вражескую территорию, а ты на пяти лунах беременности.

– Мне хватило сил противостоять своре убийц-подземников, – напомнила Лиша. – Думаешь, я оплошаю перед красийцами?

– Красийцы сражаются днем. Разве хора защитят тебя от копий и стрел при свете солнца?

Лиша знала, что он прав, но все равно было тошно.

– Они используют тебя. Оба, Арейн и Райнбек. Ты пешка в их политических играх.

– А чем занимаешься ты, Лиша? – парировал Тамос. – Устраивая представление из нашей связи, ты понимала, как это будет выглядеть. Ты использовала меня, чтобы скрыть собственную неосторожность.

– Я знаю, – ответила Лиша. – Я отчаянно сожалею…

– А теперь я стою перед выбором, – перебил ее граф. – Либо жениться на тебе и ждать неизбежного позора, либо отвернуться от единственной в жизни женщины, которую я любил. – Он отстранился. – Наверно, лучше мне умереть.

Развернувшись, он оставил ее в саду одну, и ей показалось, что у нее вырвали сердце.

Секунду Лиша стояла, застыв от боли и потрясения. Но только секунду. Затем она подобрала юбки и сбросила туфли.

– Тамос! – позвала она и, жертвуя достоинством, побежала следом.

Нельзя, чтобы все этим кончилось. Она не допустит. Она вплотную приблизилась к цели. Он был у нее в руках. Он был в ней. Если им суждено расстаться, то – с поцелуем, и Тамос должен знать, что она его любит.

Должно быть, Тамос шел быстро или избрал другой путь из сада. Лиша достигла входа во дворец, но не нашла любимого в коридоре. Она устремилась мимо герцогских статуй к его покоям. Ему придется вернуться туда, чтобы закончить приготовления к отъезду.

Впереди, из того самого алькова, который они с Тамосом избрали для свидания, донесся звук. Может быть, Тамос спрятался там от нее? Или укрылся в безопасной тени, чтобы выпустить пар?

Есть вещи, не предназначенные для тьмы. Иногда нужен свет. Лиша достала из бархатного поясного мешочка меченый камень и пробежалась пальцами по меткам, активируя. Нишу залил яркий меточный свет, подобно солнцу изгнавший тени.

Но там затаился не Тамос. Почти в той же позе, в какой предавались утехам они с графом, в алькове обнаружились принцесса Лорейн и лорд Самент. Лорд дважды двинул тазом, прежде чем заметил свет. Он отпрянул и споткнулся, пытаясь натянуть спущенные до колен бриджи.

Лишу бросило в жар. Она убавила освещение и отвела глаза:

– Простите, я обозналась.

– «Простите» не «простите», а вы нас увидели. – Лорейн было проще привести себя в порядок – ее платье опустилось само, когда она выпрямилось. – Принцесса угрожающе надвинулась на Лишу. – Вопрос в том, как нам теперь поступить?

– Вы не сговорены с Райнбеком. От вас нельзя требовать верности женатому мужчине. – Лиша взглянула на Самента, который снова стал сама утонченность. – Я слышала, что Юкор расторг ваш брак, но – не с лордом Саментом.

– Самент – мой друг, – ответил ей лорд, – и одолжил мне свое имя для поездки на юг. В Энджирсе нас не знают в лицо. – Он взял Лорейн за руку. – Разведен или нет, я не мог отправить жену одну к враждебному двору.

– Мой отец может разорвать бумагу, но не в силах отменить наши обеты, – сказала Лорейн. – Я выйду за Райнбека, если этого потребуют соображения политики, но он никогда не станет мне мужем. – Она посмотрела на Самента. – Даже если мой муж, во исполнение своего ночного желания, погибнет во время этой дурацкой поездки в Лактон.

– Я должен ехать, – возразил Самент. – Если нам удастся освободить Лактон, тебе, возможно, не придется выходить за Райнбека. Если нет, я лучше умру, чем это увижу.

Лорейн недоверчиво взглянула на Лишу:

– Полагаю, вам этого не понять, госпожа. Доло́жите герцогине?

Не обращая внимания на ошеломленный вид принцессы, Лиша привлекла ее к себе и обняла:

– Я понимаю вас лучше, чем вы думаете. Даю слово травницы, что буду молчать, пока вы не выйдете за Райнбека. – Она взглянула на Самента. – Если это случится, вы вернетесь в Милн и останетесь там, пока не родится наследник, чтобы не возникло никаких сомнений.

Самент скрипнул зубами, но коротко кивнул.

– После чего, – сказала Лиша, – ваши дела перестанут меня касаться.

С этими словами она покинула их и вернулась в бальный зал, где пробыла ровно столько, сколько понадобилось, чтобы увериться: Тамоса там нет. Без туфель ей казалось, что все стали выше, но у нее пропало желание танцевать. Подав знак Уонде, она удалилась в свои покои.

Там Лиша села за стол и взяла лист драгоценной цветочной бумаги, которую изготовила в отцовской лавке. Запас почти иссяк, и у нее, очевидно, так и не будет времени сделать еще.

Но для чего нужна особая бумага, если не высказать на ней возлюбленному всего, что осталось недоговоренным?

Она промучилась ночь, а после отправила Уонду проследить, чтобы граф не уехал без письма.

Все ждали, что после танца Гаред уделит внимание каждой дебютантке, но между песнями он неизменно подзывал Рожера и ни с кем не оставался наедине. Его неуклонно всякий раз сносило в сторону Розаль, и он увлекал за собой не умолкавших ни на секунду претенденток. Вскоре дочь красильщика окружили юные особы, единые в стремлении ее сокрушить.

– Что смыслит дочь красильщика в управлении баронством? – подивилась Карин.

– Прошу вас, миледи, – улыбнулась Розаль. – Просветите нас. Ваш отец, например, вогнал Ривербридж в такие долги, что пришлось удвоить пошлину за проезд по мосту. Купцы закладывают стоимость проезда в цены на товары, и люди вроде моего отца платят за материалы больше, и все это в итоге сказывается на крестьянстве. Как бы решили эту проблему вы?

– Такими делами лучше заниматься мужчинам, – сказала Динни, когда Карин не нашлась с ответом. – Как выразилась поэтесса Нихоль Грейстоун:

– Это написал Маркуз Элдред, а не Грейстоун, – заметила Розаль, а Гаред в ужасе выпучил глаза. – Причем твоя версия – в скверном церковном переводе. В русканском оригинале сказано:

Она подмигнула Гареду:

– Мне не очень нравится это стихотворение. В молодости у Элдреда получалось лучше:

Гаред взревел от хохота, и остаток вечера прошел в том же духе: Розаль противостояла множившимся недоброжелателям и отвлекала от них Гареда.

У великана дрожали руки, когда за сценой он сообщил Арейн, что выбрал королевой бала холостяков Эмелию Лак.

Арейн уперла руки в боки:

– Думаешь, я удивлена? Ты весь вечер не сводил с нее глаз.

Гаред уставился себе под ноги:

– Я-то знаю, что у вас она не была первая на примете…

– Ты знаешь меньше, чем тебе кажется, – возразила Арейн, – и нам обоим ясно, что выбор небогат. Лорды придут в бешенство, и, Создатель свидетель, они продолжат подсовывать тебе Карин и Динни да сулить богатое приданое и смазливых служанок, но ни та ни другая не справится ни с тобой, ни с Лощиной. Мои сыновья будут потешаться за твоей спиной, но противиться не станут, а Эмелия стоит десятерых таких, как любой из них, что бы они ни думали о Розаль.

Пораженный Гаред взглянул на герцогиню.

– Думаешь, я не знала? – усмехнулась Арейн. – Джесса работает на меня. Она бы не выставила перед тобой девушку без моего одобрения.

На понуром лице Гареда медленно расползалась широкая улыбка. Арейн не дала ей добраться до ушей и подняла палец:

– Ты сделал правильный выбор, Гаред Лесоруб, и для себя, и для Лесорубовой Лощины. Я приму твой обет.

– Клянусь солнцем, – пылко произнес Гаред.

Арейн кивнула:

– И не растолстей. Это худшее, что может сделать мужчина. Никто не уважает толстяка на троне, а потеряв уважение, ты лишь занимаешь чужое место.

Немногие в толпе обрадовались, когда Гаред произвел Розаль в королевы бала, но никто и не удивился сильнее Арейн. Рожер сыграл для их последнего танца нечто победное, и высокородные особы поплелись зализывать раны и строить планы, которые заставили бы Гареда передумать.

Как будто у них был шанс. Бал кончился, общество разошлось по гостиным, а молодые были по-прежнему неразлучны.

Глядя на них, Аманвах покачала головой.

– Не одобряешь, что он женится на хисах? – спросил Рожер.

– При таком убогом подборе невест выбор у него невелик, – ответила она.

– Это почти одобрение, – заметил Рожер.

– Лучше бы мой отец подобрал ему достойную пару, – сказала Аманвах.

– Да, в этом смысле мне грех жаловаться на его выбор, – улыбнулся он.

Рожер был слегка навеселе, когда они покинули бал и отправились в покои. В главном коридоре толпились гости, направлявшиеся к меченым каретам, и Рожер избрал черную лестницу, по которой можно было дойти понизу до гостевого крыла и дальше подняться в комнаты на четвертом этаже.

На миг Рожер исполнился надежды. Свадьба состоится сразу, как только Гаред ее назначит, и скоро они вернутся в родную Лощину. Кендалл шла вприпрыжку, ей еще ни разу не доводилось играть на таком захватывающем мероприятии. Она со смехом кружилась в шелковом бальном платье, щеголяя его красками.

Колив спускался по лестнице первым, даже в герцогской цитадели бдительный и ночью и днем.

Но когда он достиг площадки, послышалось «щелк!» – и арбалетная стрела впилась ему в плечо.

Казалось, все произошло в одну секунду. Сверху обрушились двое – в зеленых с золотом накидках дворцовой стражи. Они с налета толкнули Кендалл и Сиквах на Рожера и Аманвах. Все грохнулись вперед, и Рожер ударился о последнюю ступеньку подбородком аккурат перед тем, как жены вышибли из него дух, приземлившись поверх.

Колив метнул на выстрел копье. В темноте прозвучал стон, и снова – щелк! Колив вовремя вскинул щит, но тонкий меченый металл годился для сдерживания подземников, а не арбалетных стрел. Острие пробило шею насквозь и вышло сзади.

Колив повернулся к стражнику, который ближе других стоял к Аманвах, и выхватил из-за пазухи острый метательный треугольник. Защищая госпожу и игнорируя даже такую жуткую рану, он поднял руку, но тотчас упал на колени и выхаркнул кровь.

Рожер с женами попытались встать, но дворцовая стража нахлынула со всех сторон, вооруженная короткими лакированными дубинками. Рожер метнул в одного нож, припрятанный в рукаве, но был все еще пьян, и клинок пролетел мимо. Другой он стиснул, не желая рисковать единственным оставшимся оружием.

От первого удара дубинкой он увернулся. И от второго. Страж не успел замахнуться в третий раз – Рожер подскочил и пырнул его в бок.

Толку-то! Клинок был мал, такой удобнее метать и прятать. Страж, больше рассвирепевший, чем раненый, ударил Рожера дубинкой по лицу, и тот распластался на полу. Дубинка врезалась ему в живот, он инстинктивно свернулся клубком, и очередной удар пришелся по причиндалам. Рожер взвыл, но вышло невнятно, поскольку третий удар выбил ему два зуба.

Ошеломленный, Рожер опрокинулся, видя, как Аманвах и Сиквах душат сзади дубинками. Жены пытались вырваться, но стражи усиливали нажим. Мужчины превосходили их силой и массой, каждый весил больше обеих, вместе взятых.

Один арбалетчик валялся поодаль с копьем Колива в груди. Второй распнул на полу Кендалл. Разряженное оружие висело у него на плече, и он прижимал кисти пленницы к полу, придавив коленями бедра, чтобы не брыкалась.

Раздались аплодисменты, и из тени вышел Джасин Соловей, сопровождаемый Абрумом и Сали.

– Соловей? – каркнул Рожер.

– О, уже не Дятел? – обрадовался Джасин. – Поздно ты вспомнил об уважении, Восьмипалый.

– Долбовей, я сказал.

Рожер попытался в него плюнуть, но губы быстро распухали. По подбородку потекла вязкая смесь слюны и крови. Впрочем, выходка все равно обошлась ему в новую оплеуху.

– Ты, деревенский засранец, вообразил, что можешь явиться в мой город и унижать меня? – спросил Джасин. – Безнаказанно распространять враки и угрожать моему положению? Напрасно.

Джасин кивнул на Аманвах и Сиквах:

– И союзники тебе тут как тут. Сегодня я стану большим богачом. Ты удивишься, сколь многие лорды щедро заплатят за пару красийских принцесс-заложниц. И еще больше, если я докажу, что баронова королева бала – всего-навсего королевская подстилка.

Сиквах дернула за дубинку, но стражник лишь усилил зажим.

– Кончай елозить, девка, а то наведешь меня на мысли.

– Никаких мыслей, – распорядился Джасин. – Не здесь. Надо покончить с делом и убираться.

– Они убили Андерса, – напомнил арбалетчик, удерживающий Кендалл. – За это полагается пустить кровь.

– Он знал, чем рискует, – ответил Джасин, – но можешь забить за это насмерть Рожера и девчонку.

– А, отлично. – Стражник осклабился и потянулся к ремню за дубинкой.

– Нет! – Рожер попытался откатиться, но в его запястье впечатался сапог, а дубинка снова прошлась по животу, яйцам и голове.

Перед глазами, как подвыпившие танцоры, заплясали световые пятна.

Когда зрение прояснилось, Рожер посмотрел на Аманвах:

– Прости, это я виноват. – Слова получились смазанными.

Аманвах ответила жестким взглядом:

– Достаточно. Сиквах!

Сиквах ударила ногой через плечо, пнув стражника в лицо. Затем перехватила его руки крест-накрест, нырнула вперед и одним броском швырнула к дальней стене. Дубинка осталась у нее в руках. Сиквах не замедлила метнуть ее в того, что стоял над Рожером, – попала в голову и сбила с ног.

Аманвах нанесла стальными пальцами точный удар в плечо своему стражнику. Рука у того повисла, и дама’тинг, схватив другую, вытянула ее и вывернула, отчего захватчик грохнулся на ступени, тогда как Аманвах наступила ему на горло.

Сиквах уже прыжком устремилась к стражнику, который распинал Кендалл. Тот выпрямился ей навстречу, но она увернулась и обхватила его за шею ногой. Крутанувшись в воздухе и уже падая, сломала ему своей тяжестью позвоночник.

Джасин без колебаний выхватил нож и бросился на Рожера. Стражник, сбитый Сиквах, приходил в себя, а Сали и Абрум ринулись в наступление с собственными дубинками.

Мановение пальцев – и заточенный треугольник, излюбленное оружие Колива, вонзился в руку Джасина, державшую нож. Соловей выронил его и вскрикнул, Сиквах же вступила в бой.

Рожер предположил, что дальнейшее было боем, но это слово плохо описывало по сути односторонний поединок. Сиквах не сражалась. Она просто убивала.

Сали замахнулась дубинкой, но Сиквах перехватила запястье, подскочила вплотную и перевела инерцию движения в удар локтем, который поразил Сали в горло. Она швырнула ее крупное тело в Джасина и танцующей походкой двинулась к стражнику в маске. Тот вскинул руку, но Сиквах вывернулась из-под удара, сделала круг и впечатала локоть ему в хребет. Звучно щелкнуло. Стражник умер до того, как рухнул на пол.

Абрум предпочел жить и повернулся, намереваясь бежать, но Сиквах бросила вслед дубинку и попала в бедро. Удар показался скользящим, но нога подкосилась, и Абрум упал на колено. Она схватила его за голову и сделала через нее сальто, сломав ему шею.

И так все мгновенно кончилось.

Джасин старался выбраться из-под туши Сали. Та всегда походила лицом на лесного демона, но сейчас оно почернело и стало еще ужаснее.

Рожер подобрал оброненный Джасином нож и кое-как встал. Аманвах склонилась над Коливом, глядя в его невидящие глаза.

– С честью ступай одиноким путем, шарум. Эверам приготовил тебе награду на Небесах.

У Рожера перехватило дыхание. Они с Коливом вместе стояли в ночи. Он не разделял романтических воззрений красийцев, но что-то, несомненно, связывало мужчин.

А теперь Колив мертв, потому что Рожер слишком испугался, чтобы убить Джасина. Еще одно имя на медальон. Сколько же их поместится?

– Больше ни одного, – сказал Рожер.

Он никогда не убивал никого, кроме демонов, и постоянно задумывался, способен ли умертвить человека. Но сейчас колебания отпали – и никаких прощальных слов. Лезвие вошло в глазное яблоко Джасина, как в вареное яйцо, и, когда Рожер провернул нож, тело Соловья пронзила последняя неистовая судорога.

И в этот миг их обнаружила настоящая дворцовая стража.

Глава 23 Дознание

333 П. В., зима

Щелкнул замок, и Рожер подобрался. Толстую дверь из златодрева оковали сталью. В ней не было ни оконца, ни замочной скважины – только щель над полом, в которую пролезал поднос. Угадать, кто стоял по ту сторону, было невозможно.

Но правду сказать, это не имело значения. У Рожера пропал задор. Дворцовая стража, взбешенная гибелью товарищей, не сдерживалась, выбивая из него признание. В конце концов, об этом распорядился Джансон, а первый министр пришел в ярость из-за гибели племянника.

Рожер едва оставался в сознании, когда от него наконец отступили, и, на свое счастье, отключился – чтобы очнуться здесь.

Глянув в крошечное окно, он понял, где оказался. В Южной башне.

Великий Энджирсский собор построили до Возвращения. Четыре каменные башни соответствовали сторонам света. В Северной имелся огромный колокол, слышный за мили. В других – кельи, где веками держали еретиков и политических заключенных. Людей слишком влиятельных – или королевского рода, – чтобы казнить; слишком опасных – или подвергающихся опасности, – чтобы заточить в обычную тюрьму.

Рожер знал знаменитые истории о башнях, немало сочинил о них сам, но и не думал когда-нибудь стать их героем.

Дверь распахнулась, и он сел. В щелки распухших век увидел Лишу, облегченно вздохнул и повалился обратно на незатейливую койку.

– Рожер! – вскричала Лиша и бросилась к нему, когда дверь захлопнулась.

Она взяла его лицо в ладони, но сразу стала деловой, изучая синяки и ссадины. Рожер взвизгнул, когда она отбросила одеяло и принялась ощупывать тело, выискивая переломы и кровотечения.

– Проклятые дикари, – пробормотала Лиша, вставая.

Она подошла к окну, задернула плотную шторку и вернулась к койке.

– Че творишь? – невнятно произнес Рожер, а она, не прикоснувшись к травам в карманах фартука, взялась за меточный набор.

– Лежи смирно, – приказала Лиша, беря тонкую кисточку и баночку чернил. – У нас мало времени, а я обещала Аманвах сперва починить тебя, а уж потом разговаривать.

– Починить? – переспросил Рожер.

Или попытался переспросить. Губы отказывались как следует выговаривать слова.

Не заботясь о приличиях и не отвечая, Лиша раздела его и начала рисовать на коже метки. Рожер содрогнулся при виде кости демона, извлеченной из мешочка с хора, но боль была слишком люта, чтобы спорить.

Когда Лиша провела костью над метками, те зажглись слабым светом и разослали по коже мурашки. Покалывание проникло в мышцы и кости, приглушая боль и уменьшая отеки. Зрение прояснилось, губы мало-мальски приобрели былую подвижность. Во рту снова стало просторно, и Рожер ощупал языком брешь на месте выбитых зубов. Усталость исчезла, он ощутил себя сильнее, бодрее.

Сжав кулак, он почувствовал, как по нему заструилась энергия. Дверь, прежде казавшаяся непрошибаемой, теперь предстала не такой уж прочной. Можно проломить и с боем выбраться из собора. Затеряться на улицах. Найти выход из города…

Кость в руке у Лиши рассыпалась, и безумное ощущение всемогущества схлынуло.

– Ночь, – сказал он, одеваясь, – понятно, почему у людей возникает к этому пристрастие.

– С зубами я мало что могу сделать, – сказала Лиша. – Можно изготовить фарфоровые. Покрасить в тон остальным или поярче, если хочешь.

Рожер помотал головой:

– Я люблю пестрое за то, что его можно снять.

Лиша кивнула и вынула из сумки нечто донельзя приятное. Его скрипичный футляр.

– Аманвах передала тебе это… скоротать время.

Рожер быстро открыл футляр, и его затопило облегчение: меченый подбородник покоился в бархатном углублении. Он демонстративно выложил его на койку между собой и Лишей. Аманвах услышит все, пусть и не сможет ответить.

– Что же случилось, Рожер? – спросила Лиша.

– Я был дураком, – ответил он. – Решил, что во дворце нам ничего не грозит. Думал, что могу безнаказанно дразнить Джасина и портить его репутацию. – Он понурил голову. – Все это моя вина.

– Не будь кретином, – отрезала Лиша. – Не ты это начал.

– Нет, я. Начал я, когда разбил Джасину нос.

– Мне маменька тоже однажды расквасила нос. Но у меня не возникло желания убить ни ее, ни кого-то, кто мог помешать «кровной мести».

– Я не оправдываю Джасина, – сказал Рожер. – Этот сын Недр получил по заслугам. Но я знал, с кем имею дело, и все равно разбудил демона. Теперь Джейкоб и Колив мертвы.

Лиша вынула из кармана часы, проверила время:

– Мне дали только час, Рожер, и у нас осталось несколько минут. У тебя масса времени пофилософствовать в одиночестве, но сейчас мне нужно знать все, что ты помнишь о минувшей ночи.

Рожер кивнул:

– Джасин явился меня убить. Должно быть, подкупил кое-кого из дворцовой стражи. Он сказал, что есть лорд, готовый заплатить за Аманвах и Сиквах.

– Имени не назвал?

Рожер качнул головой:

– Я был не в том положении, чтобы расспрашивать.

– Продолжай.

– Они знали, что мы не пойдем к себе по главному коридору. И ждали в нижнем. Подстрелили Колива, но он сражался до последнего и перебил почти всех. Джасина он оставил мне.

Рожер умышленно говорил расплывчато, полностью умалчивая о роли Сиквах. Он до сих пор не знал, что и думать. Его милая, покорная Сиквах превратилось в чудовище у него на глазах. Но чем бы она ни была, это его жена, и он ее не выдаст.

– Значит, имела место самооборона, – уточнила Лиша.

– Еще бы ей не иметь место, – огрызнулся Рожер.

– Министр Джансон говорит другое. Он утверждает, что ты еще несколько дней назад угрожал Джасину ножом.

Рожер опустил глаза:

– Ну да… но только после того, как он на меня напал.

– Он на тебя напал и ты не сказал ни слова? – вознегодовала Лиша.

– Ты тоже бежишь за помощью всякий раз, как тебя толкнут? Или просто толкаешь сильнее в ответ?

– Я стараюсь вообще не толкаться, – парировала Лиша.

– Инэвере скажи. – Рожер удовлетворенно отметил, что на следующей реплике она поперхнулась.

– Ладно, сейчас это не важно, – сказала Лиша, взяв себя в руки. – Джансон заявляет, что это ты пошел за Джасином.

– С женами и Кендалл? – опешил Рожер.

Лиша пожала плечами:

– Могла вспыхнуть ссора и зайти слишком далеко. А когда стража попыталась вас развести…

– Мы всех убили, да? Неужели это хоть отдаленно походит на правду?

– Походит или нет, а Джасин мертв, и тебя застукали над его трупом с окровавленным ножом.

– Найди Чоллса, – сказал Рожер. – Ма́стера гильдии жонглеров. Я еще месяцы назад сообщил ему, что Джасин убил Джейкоба, а меня уложил в лечебницу.

Лиша кивнула:

– Я-то найду, но можно ли ему доверять? Похоже, что первый министр запугал всех.

– Когда его будут допрашивать, приведи Гареда. Он присутствовал при нашем разговоре.

– Гаред знал?! – взвилась Лиша. – За месяцы до того, как ты сообщил мне?

Рожер осадил ее взглядом:

– Гаред случайно оказался в комнате, когда цеховой мастер выяснял, куда я пропал. Тогда он не понял, о чем услыхал, но Чоллсу это точно невдомек. Я думаю: если Чоллс поймет, что Гаред его опровергнет, ему не хватит духу солгать.

– Даже если он выложит все, это лишь подтвердит твой мотив.

– У меня уже есть мотив, – заметил Рожер. – А теперь появится и у Джасина. – Он обхватил колени и подтянул их к груди. – Что с женщинами?

– Аманвах и Кендалл сидят под домашним арестом до суда, – ответила Лиша. – Я поручила Гареду караулить их вместе со стражей. Они опечалены, но в безопасности.

Заметив, что сказано не обо всех, Рожер сглотнул.

– А Сиквах?

– Сиквах исчезла, – тихо сказала Лиша.

Лестница казалась бесконечной, и к минуте, когда Лиша спустилась, у нее разболелись ноги. По мере того как рос живот, сон становился все беспокойнее, икры ломило после ночных судорог.

Но башни собора были знакомы ей, и, выйдя из Южной, она пошла по коридорам, пока не достигла Восточной, где вновь начался подъем.

Рожер был в опасности большей, чем сознавал. Арейн и пастырю Петеру пришлось вмешаться лично, прежде чем разъяренный Джансон сбавил обороты и разрешил рачителям отнести бездыханного Рожера под защиту собора.

Но хотя до суда ему ничего не грозило, трупов было слишком много, чтобы отделаться испугом. А Сиквах? Куда подевалась Сиквах? Стража заявила, что так и не нашла ее после нападения. Похищена неведомым лордом, с которым был в сговоре Джасин? Взятие в заложницы даже племянницы Избавителя означало войну, к которой никто не был готов.

Размышления отвлекли Лишу от длительного подъема на вершину башни, к такой же, как у Рожера, келье. Стражник кивнул и открыл дверь. К Лише успели привыкнуть.

– Джона, – произнесла она, когда узник оторвался от книг.

Пока рачители обсуждали его дальнейшую участь, ему вменили в послушание копировать Канон.

– Лиша! – Джона быстро поднялся и подошел к ней. – Да пребудет с тобой свет Создателя. Как у тебя дела? Ты выглядишь усталой. – Он убрал с единственного в камере стула книги и придвинул его к ней. – Не желаешь воды?

Лиша с улыбкой покачала головой:

– Впору забыть, что ты здесь пленник.

Джона пренебрежительно отмахнулся:

– Служкой в Лощине я жил в келье поменьше. У меня есть книги и Канон. Меня навещаете вы с Викой. Чего мне еще желать?

– Свободы, – сказала Лиша.

Джона пожал плечами:

– Освобожусь, когда на то будет воля Создателя.

– Тебе надо беспокоиться о воле Райнбека.

Плечи рачителя снова дернулись.

– Поначалу я беспокоился. Меня допрашивали неделями, не давали толком спать, лишали книг и всего, с чем можно скоротать время. Зато сейчас, – он любовно погладил кожаный переплет, – я умиротворен. Рачители уверены, что я не знаю никаких секретов, которые дали бы им превосходство над Избавителем, а моя ересь – на устах у половины герцогства. Рано или поздно им надоест держать меня в заключении.

– Особенно когда не стало Арлена, – сказала Лиша.

– Он жив, – возразил Джона.

– Ты не можешь этого знать. Тебя там не было.

– У меня есть вера. Удивляет только, что после всех испытаний ее нет у тебя.

– Может, у Создателя и есть план, но добра я не видела, – заметила Лиша.

– Испытывают нас всех, – сказал Джона. – Но если оглянуться – что бы ты изменила? Вышла бы за Гареда и зажила бы обычной жизнью? Осталась в Энджирсе, когда в Лощине свирепствовал мор? Плюнула в лицо пустынному демону в ответ на дружеский прием?

Лиша покачала головой:

– Конечно нет.

– Уничтожила бы жизнь, которую носишь под сердцем?

Лиша сурово взглянула ему в глаза и приложила руку к животу:

– Ни за что.

– Вот именно, – подчеркнул Джона. – Это и есть вера. Ее не взвесить на весах, как твои травы. Не классифицировать по книгам и не проверить химикатами. Но она здесь, сильнее всей науки старого мира. Только Создатель видит путь целиком. Он делает из нас то, что желает – в чем нуждается мир. Но кое-что осмыслить мы можем, если оглянемся.

– Тамоса послали в Лактон, – дрожащим голосом сообщила Лиша.

– Зачем?

– Предотвратить войну, – шмыгнула она носом. – Или, быть может, начать. Это ведомо только Создателю.

Джона ласково тронул ее за плечо:

– Я видел его всего ничего, когда они с инквизитором отправили меня сюда. Но я знаю тебя, Лиша. Твое сердце нелегко завоевать. Он должен быть хорошим человеком.

Лишу затошнило. Джона – ее старейший и ближайший друг, но некоторые вещи она от него скрывала.

– Последнее время я несколько вольно распоряжалась сердцем, – сказала она. – Арлен вскружил мне голову, а Ахман покорил, но Тамос… – Она обхватила себя руками. – Тамос – единственный, кого я когда-либо любила. И я предала его. Он уехал – вероятно, на смерть, с моим скальпелем в сердце. Как это может быть планом Создателя?

Джона обнял ее, и она, плача, приникла к нему.

– Не знаю, – ответил рачитель, гладя ее по голове. – Но ты поймешь его, когда все останется позади. Это истинно, как восход солнца.

В полуденный час на подъездной дорожке и огромных ступенях дворца царило многолюдье, народ был поглощен разговорами и делами. Но когда Лиша вышла из кареты, придворные и слуги враз умолкли и отвели взоры.

– Скажи, что мне это снится, – попросила Лиша.

– Да нет, – отозвалась Уонда, сверля глазами толпу в поисках угрозы. – Пока вы обходили башни рачителей, я порасспрашивала во дворе. За ночь сплетни разнеслись как пожар. Беда, что во дворце торчала половина, мать его, города.

Уонда махнула рукой, и с боков встали четыре женщины-лесоруба – следить за обстановкой. Все беспрепятственно поднялись по ступеням, прошли через двери и вступили в большой зал.

Там оказалось немного лучше. Дворцовые слуги были более вышколены, но даже они краем глаза посматривали на Лишу и ее свиту.

– Что говорят люди? – спросила Лиша.

Уонда пожала плечом:

– Больше несут маревниковый бред, но все уразумели главное: скрипач-колдун из Лощины убил герцогского герольда. Основная разница в том, как это подается.

– И как же?

– В городе раскол, все то же, что и в Лощине, и всюду, – сказала Уонда. – Простой народ считает господина Тюка Избавителем, а знатные – напастью.

– Какое отношение это имеет к Рожеру? – спросила Лиша, хотя догадаться могла легко.

Они вошли в жилое крыло, оставив сонм любопытных позади, но Уонда не отпустила охрану. Лиша сомневалась, что юная телохранительница, будь это в ее силах, еще хоть раз оставила бы ее одну.

– Вы с Рожером помогли ему спасти Лощину, – ответила Уонда. – Меточная ведьма и колдун-скрипач. Народ считает, что когда Избавителя нет, ты говоришь от его лица. Даже в соборе некоторые твердят, что если Рожер убил Джасина, значит Создатель решил, что Джасина надо убить.

– Это нелепо.

– Ну да, может быть, – согласилась Уонда, хотя и не слишком уверенно. – Но правда оно или нет, а, если с Рожером что-нибудь случится, народ это просто так не оставит. Настроен поломать кое-кому кости.

– Если с Рожером что-нибудь случится, я и сама задам жару, – сказала Лиша.

– Честное слово, – кивнула Уонда.

Свернув за угол, они увидели столпотворение у двери в покои Рожера и его женщин. Четыре дворцовых стражника тянули шеи, пытаясь пригвоздить взглядом четверку богатырей-лесорубов, поставленных Гаредом у противоположной стены.

При виде Лиши толпа расступилась, и Уонда постучалась.

Через секунду дверь отворила Кендалл.

– Благодарение Создателю! – Она посторонилась, впуская Уонду и Лишу, а их охрана присоединилась к компании в коридоре.

Кендалл быстро закрыла дверь и опустила брус.

– Ты видела Рожера?

– Видела, – ответила Лиша.

– И в добром ли здравии наш муж? – спросила Аманвах, возникшая на пороге своих покоев.

Как обычно, юная дама’тинг выглядела расслабленной и невозмутимой, хотя Лиша сомневалась, что это так.

– Уверена, он уже сам тебе сообщил, что в добром, – сказала она.

– Конечно, – кивнула Аманвах, – хотя мужчины часто скрывают боль, чтобы не расстраивать жен.

– Я и не знала, что Рожер из таких, – улыбнулась Лиша.

Аманвах и ухом не повела.

– Его избили до полусмерти, но твои хора помогли, – продолжила Лиша. – Теперь он снова полон сил, только пары зубов не хватает.

Аманвах чуть заметно кивнула.

– А Сиквах?

– О ней вестей нет, – вздохнула Лиша. – Если ее похитили ради выкупа, то прячут надежно.

– Это недопустимо, – сказала Аманвах. – Нас даже не выпускают из покоев на ее поиски.

– Вы свидетели убийства в герцогском дворце. Никто вас так просто не выпустит. И нет ни единого места, где вы поискать можете, а шпионы Арейн – нет.

– Я не доверяю шпионам-чинам, – возразила Аманвах. – Они наверняка причастны к ее исчезновению.

Лиша бросила взгляд на ее мешочек с хора.

– Мы можем поговорить наедине?

– Эй! – Кендалл было воспротивилась, но Аманвах шикнула на нее и кивнула в сторону своей комнаты.

Лиша последовала за дама’тинг, отмечая, что все окна зашторены. Даже дверь была завешена плотной тканью, и, когда Аманвах ее закрыла, их окутала тьма. Лиша потянулась к собственному мешочку с хора, другой рукой доставая очки.

Но Аманвах не представляла угрозы. Меченые монеты на ее платке светились, сливаясь с аурой. Ни Лиша, ни Аманвах и близко не сравнялись с Арленом в чтении аур, но лгать друг дружке им все равно было трудно.

– Не хочешь ли чаю? – предложила Аманвах.

Лиша осознала, что задерживает дыхание. Она выдохнула и кивнула:

– Создатель – да.

Чайная чашка слабо светилась, будучи помечена, чтобы снаружи оставаться холодной, а внутри – горячей. Столь легкомысленное обращение с сильной магией многое говорило о дама’тинг, которые пользовались хора веками. При всем своем могуществе Лиша плохо разбиралась в тонкостях их мастерства.

– Что тебе сообщили кости? – Лиша пригубила чай и почувствовала, как расслабляется всем телом. Возможно, с чашкой поступили и не столь легкомысленно.

– Алагай хора не лгут, – ответила Аманвах, отпив свой чай, – но и не говорят всего, о чем нам хочется знать. Сегодня я сделала расклад трижды. Они ничего не сказали о судьбе Сиквах, а будущее мужа остается… расплывчатым.

В ее ауре не было лжи.

– Расплывчатым? – не поняла Лиша. – Что это значит?

– В нем участвует слишком много сил, чтобы судить наверняка. Избыток планов и желаний людей, заинтересованных в исходе. Он не в безопасности. Это мне видно.

– Он заперт в башне на высоте трехсот футов, это одно из самых охраняемых и надежно помеченных мест, – напомнила Лиша.

– Ха! – отмахнулась Аманвах. – Ваши землепашеские укрепления – жалкое зрелище. Их преодолеет любой красийский дозорный. Естественно, справятся и здешние враги. – Она покачала головой. – Надо было не слушать мужа и еще несколько недель назад приказать Коливу убить этого Соловья.

– Не кори себя. Вряд ли было бы лучше. Ты играешь в политику, которую не понимаешь.

– Там, где замешана кровь, политика всегда одна. Если тебя пытаются убить и терпят фиаско, нельзя предоставлять новый шанс.

– Теперь Рожера убьют судьи, – сказала Лиша.

Аманвах кивнула:

– Но мне сдается, они скорее решат дело в нашу пользу, если мы вернемся в твое племя.

С этим Лиша не могла поспорить, однако в ауре Аманвах сквозило нечто еще. Не лукавство, но…

– Ты говоришь мне не все.

– Конечно! – рассмеялась Аманвах. – С чего мне доверять тебе больше, чем остальным землепашцам?

«Неблагодарная ведьма».

– Чем же я заслужила твое недоверие, Аманвах вах Ахман? – осведомилась Лиша по-красийски. – Почему ты продолжаешь оскорблять меня, хотя я всегда поступала честно?

– Неужели? Кого ты носишь в своей утробе, госпожа? Моего брата или следующего герцога Энджирсского?

Лиша пытливо всмотрелась в ее лицо.

– Кости сказали тебе, что недуг Райнбека неизлечим? – догадалась она.

– Если ты изучила его семя, то и сама знаешь ответ, – отозвалась Аманвах.

– Изучила, – кивнула Лиша.

Покрывало Аманвах скрыло улыбку, но она явственно обозначилась в ауре.

– Ты лично видела, как хисах брала материал, или поверила на слово?

Лиша вздрогнула, чуть не разлив чай. Она быстро поставила чашку и встала:

– Прошу меня извинить.

– Конечно, – кивнула Аманвах, не препятствуя ее уходу.

Уонда и охранницы перешли на трусцу, стараясь не отставать от Лиши, когда травница устремилась по коридорам дворца сперва к себе за флаконом, а затем – к герцогине.

Служанка Мелни отворила ей и ввела к хозяйке.

– Чем могу быть полезна, госпожа? – спросила Мелни, оставшись с Лишей наедине.

Она считалась самой могущественной женщиной в Энджирсе, однако на деле склонялась перед Лишей почти так же, как перед Арейн.

Лиша достала меченый стеклянный флакон:

– Возможно, я нашла средство, но мне нужно, чтобы вы потихоньку кое-чем меня снабдили.

Рожер сидел в своей келье за столом, который приставил к окну, чтобы обозревать город по ходу исполнения скорбной скрипичной партии.

Он прикидывал, слышно ли его внизу. Надеялся, что да, ибо что такое жонглер без публики? Если уж он ее не видит, то пусть хоть она узнает о его муках.

При свете луны других дел и не было. Рачители не дали ему лампы, а меченая маска, позволявшая видеть в темноте, осталась в его покоях, которые сейчас, несомненно, мерила шагами Аманвах.

Да и свечку не попросишь. У кого? Посетители к нему больше не захаживали, являлся лишь безымянный служка, который подсовывал подносы под дверь и забирал их пустыми. Еда была простой, но достаточно сытной.

Окно же – маленьким: можно просунуть голову, но следом пролезет только плечо. Впрочем, это не имело значения. Даже если бы он протиснулся сквозь крошечное отверстие, внизу ждала пустота. Четыре башни взирали на город с трехсотфутовой высоты.

Но это все же лучше, чем пялиться на стены кельи, да и вид открывался поистине захватывающий – весь Энджирс простирался перед ним как на ладони. Рожер смотрел на световые вспышки, с которыми от меточной сети отбрасывало воздушных демонов, и играл для Аманвах.

Достигала мелодия слуха энджирсцев или нет, но он знал, что Аманвах слушала. Он вкладывал в музыку свою тоску по ней, свою скорбь и страх за Сиквах. Любовь и гордость. Надежду и страсть. Все это он нашептывал и в хора, но слова его подводили.

Музыка – никогда.

– Муж мой.

Смычок соскользнул со струн. Рожер притих, озираясь и гадая, не почудилось ли ему. Может быть, Аманвах не только слушала, но и нашла способ общаться через подбородник?

– Ау, – осторожно шепнул он.

Но тут в подоконник вцепилась рука, и Рожер, с криком отшатнувшись, перекувырнулся через стол. Дыхание пресеклось от удара о пол, но годы тренировок сказались, и он, едва упав, перекатился и уселся на корточки в нескольких шагах от окна.

Сквозь маленькое отверстие на него смотрела Сиквах. На ней были черный платок и белое покрывало, но глаза выдавали ее безошибочно.

– Не тревожься, муж мой. Это всего лишь я.

Нахлынули воспоминания. Сиквах поражает Сали в горло. Сиквах ломает стражнику хребет. Сиквах сворачивает шею Абруму.

– «Всего лишь» ты не была никогда, жена моя, – отозвался Рожер. – Хотя мне кажется, что я и наполовину тебя не знал.

– Ты прав, что огорчаешься, муж мой, – сказала Сиквах. – У меня были тайны, хотя и не по моей воле. Сама Дамаджах приказала нам с сестрами по копью не раскрывать, кто мы такие.

– Аманвах знала.

– Она, и больше никто на севере. Мы кровь Избавителя. По крови она дама. Я – шарум.

– Кто-кто ты? – переспросил Рожер.

– Я твоя дживах, – ответила Сиквах. – Молю тебя, муж мой, если ты не поверишь в остальное – поверь в это. Ты мои свет и любовь, и, не запрещай этого Эведжах, я бы убила себя за то, как тебя опозорила.

– Этого мало, – возразил он, скрестив руки. – Если хочешь вернуть мое доверие, скажи мне все.

– Конечно, муж мой. – В ее голосе проступило облегчение, как будто она легко отделалась.

Возможно, так оно и было. Вся ее кротость оказалась личиной. Кто мог поручиться, что и облегчение не игра?

Отчасти Рожеру было все равно. С минуты обетования Сиквах выказывала лишь преданность по отношению к нему. Даже убивала ради него, и, несмотря на случившееся, Рожер не мог от этого отмахнуться. Где-то упокоился дух Джейкоба – его убийцы наконец получили по заслугам.

– Можно мне войти? – спросила Сиквах. – Я обещаю ответить на твои вопросы без утайки и лжи во благо.

«Без утайки и лжи? – подумал Рожер. – Или лжи во благо?» Как хочешь, так и понимай.

Он с сомнением посмотрел на оконце:

– Как ты собираешься это сделать?

Губы Сиквах чуть дрогнули в улыбке, и она просунула голову внутрь. Извернулась – и в келью прозмеилась рука, упершаяся в стену.

Раздался щелчок, от которого Рожера передернуло, и появилось плечо. В гильдии жонглеров Рожер повидал немало номеров из серии «человек-змея», но ничего подобного не помнил. Сиквах уподобилась мыши, которая протискивается в узкую щелку под дверью.

В мгновение ока она очутилась внутри, перекатилась кубарем и замерла в смиренной позе, встав на колени и уткнувшись лбом в истертый ковер. На ней был шелковый наряд шарума: шаровары, туго подпоясанная рубаха и черный как ночь платок, представлявший контраст с белоснежным свадебным покрывалом. Руки и ноги были босы.

– Прекрати, – потребовал Рожер.

Такая демонстрация покорности, приятная красийцам, ввергала его в глубокую неловкость, особенно в исполнении той, что могла убить мизинцем.

Сиквах выпрямилась и села на пятки. Она откинула покрывало и сдвинула платок, показав волосы.

Рожер подошел к окну, высунулся и глянул вниз, на голую башенную стену. Там не было ни веревок, ни других приспособлений. Неужели она цеплялась голыми руками и ногами?

– Тебя Аманвах послала меня вызволить?

Сиквах покачала головой:

– Я могу, если ты прикажешь, но дживах ка не думает, что твое желание таково. Я здесь, чтобы присмотреть за тобой и не дать в обиду.

Рожер оглядел каморку, почти лишенную мебели:

– Если кто-нибудь явится, спрятаться негде.

– Закрой глаза и сосчитай до двух, – улыбнулась Сиквах.

Рожер послушался, и, когда открыл глаза, Сиквах исчезла. Он обыскал помещение, даже заглянул под низкую койку, но она сгинула без следа.

– Где ты?

– Здесь.

Голос донесся сверху, но, даже глянув на звук, Рожер не увидел ее среди балок. Но потом одна тень расправилась, мелькнуло белое покрывало.

Сиквах бесшумно пала на пол и отскочила от удара… куда-то. Рожер потерял ее даже вблизи. Он бродил по келье, пока его не схватила за лодыжку рука, высунувшаяся из-под койки. Он с визгом подпрыгнул.

Сиквах тотчас выпустила его и в следующий миг возникла у двери. Чуть постояв, она встряхнула головой.

– Тремя пролетами ниже стоит стражник. Он небрежен и вряд ли услышал, но нам следует соблюдать осторожность.

На сей раз Рожер завороженно оценил, как Сиквах легко, словно по лестнице, взобралась по каменной, отшлифованной столетиями стене.

– Когда я отсюда выйду, мы изменим все наше жонглерское выступление, – сказал он. – Нельзя разбрасываться таким даром и тратить его на пение.

Они проговорили до поздней ночи. Рожер лежал на койке, заведя руки под голову, и смотрел в темноту, окутывавшую Сиквах.

Она поведала, как ее отдали Дамаджах и направили в катакомбы дворца дама’тинг. О жестокой муштре, которая за этим последовала.

– Ты, наверное, ненавидела Энкидо, – заметил Рожер.

– Какое-то время, – согласилась она, – но жизнь шарума беспощадна, муж мой. Бой не жонглерство, в нем не бывает вторых попыток. Энкидо вооружил нас орудиями выживания. Я поняла, что все, что он делал, совершалось из любви.

Рожер кивнул:

– Очень похоже на нас с мастером Арриком. – Перед женами он всегда старался преподносить мастера уважительно, в радужных красках, но Сиквах поделилась с ним подноготной, и он ответил тем же.

Он рассказал, как Аррик обрек их с матерью на смерть. О его пьянстве и зверстве, которое пробуждал алкоголь. О том, как мастер снова и снова пропивал их сбережения – и собственное «я».

И все-таки он не мог ненавидеть Аррика, после того как тот исполнил смертельный номер, прыгнув за метки на лесного демона, чтобы спасти Рожера.

Аррик был слаб, эгоистичен и мелочен, но по-своему любил его.

Сиквах же откровенничала не колеблясь и говорила о себе больше, чем когда-либо раньше, но ее искренность еще не подверглась настоящей проверке.

– В день, когда мы встретились, – сказал Рожер, – и твоя непорочность не подтвердилась…

– Ты встал на мою защиту, – отозвалась Сиквах. – Тогда-то я и поняла.

– Что поняла?

– Что ты не похож на красийских мужчин. Ты видел во мне не только свою собственность. В тот день я не знала тебя, муж мой. Я не видела твоего лица и не слышала о твоих деяниях. Мне был знаком твой язык, но не были ведомы ни твои правила, ни обычаи твоего народа. Меня не спросили, назначив твоей женой. Я не вызывалась на это. Меня тебе отдали.

– Ты же принцесса, а не рабыня… – начал Рожер, хотя знал, что подобное нередко случалось и на севере, особенно при дворе.

– Прости, муж, но я то, что сделала из меня Дамаджах, – ответила Сиквах. – Орудие ее воли. Раз она велела за тебя выйти, такова была инэвера.

– Зачем она это сделала? И почему ты? – Простой вопрос, но Рожер знал, что следом задаст другие, которые подвергнут испытанию ее верность Инэвере и позволят ему глубже проникнуть в интриги, оплетшие его жизнь.

Но Сиквах не замедлила с ответом:

– Для охраны Аманвах, конечно. Дамаджах был нужен среди землепашцев сильный и преданный агент, но она не собиралась рисковать старшей дочерью. Энкидо был лучшим телохранителем на свете, но есть места, куда не вправе войти даже евнух. Я же могла постоянно находиться при Аманвах.

– А что же она? – спросил Рожер. – Аманвах – дама’тинг. Ей-то хоть предоставили выбор?

Шуршание шелка, – наверно, Сиквах пожала плечами.

– На словах – да, но желание Дамаджах было ясно, и Аманвах, дама’тинг она или нет, могла отказаться не больше, чем я.

Она рассмеялась:

– Я знаю, что мы всегда казались тебе сестрами, но до того дня презирали друг дружку.

– Она набросилась на тебя, когда ты не прошла проверку на невинность, – сказал Рожер.

Он выдержал паузу, но Сиквах молчала.

– Я не просил об этой проверке, – заметил он. – Совсем наоборот: заявил, что она ни к чему, но Инэвера настояла.

Сиквах безмолвствовала.

– А Лиша потом, чтобы избавить тебя от бесчестия, солгала, сказав, что ты непорочна, но Аманвах все равно бушевала.

Тишина.

– Почему она так поступила? – спросил Рожер. – Из презрения или все это был спектакль?

– Дамаджах бросила кости перед нашим знакомством, – призналась Сиквах. – Она знала, что ты встанешь на мою защиту.

– Браво! – изрек Рожер. – Даже меня провели!

Наверно, ему полагалось разгневаться, даже прийти в бешенство, но у него не было на это сил. Прошлое не имело значения. То, что изначально Аманвах и Сиквах являлись орудиями Инэверы, не удивляло. Он хотел выяснить, кем они стали теперь.

– Кто это был? – спросил Рожер.

– А? – не поняла Сиквах.

– Мужчина, который… познал тебя. – Часть Рожера не желала этого знать, но он и сам поистаскался прилично, гордиться тут было нечем, и не ему было судить других.

– Никто, – ответила Сиквах. – Я разорвала плеву, когда осваивала шарусак. Моя испорченность как жены была вымыслом.

Рожер пожал плечами:

– Ты знала, что делала.

Она снова рассмеялась милым звонким смехом.

– Дама’тинг обучили нас постельным танцам, чтобы мы с сестрами по копью выглядели идеальными невестами.

«Постельные танцы». Его покоробило от одного этого выражения. Он сменил тему:

– Зачем Аманвах травила Лишу?

Впервые за весь разговор повисла пауза.

– Яд приготовила Аманвах, муж мой, но в чай его добавила я.

– Это не ответ на вопрос, – заметил Рожер. – Вы были в сговоре. Какая разница, кто исполнял?

– Дамаджах пришла в ярость, когда мой дядя, находясь под влиянием твоей госпожи, создал шарум’тинг, – сказала Сиквах. – Красийскими женщинами всегда распоряжалась она и готовила им другую участь.

– Ты хотела убить мою подругу за то, что она уговорила Джардира наделить женщин правами?

– Я положила ей в чай смоляной лист, потому что так приказала Дамаджах. Сама же я была довольна указом Шар’Дама Ка. Моим сестрам по копью разрешили выйти из тени и зарабатывать славу в ночи. Я жалела, что мне никогда не давали заняться тем же.

– Это можно исправить, – сказал Рожер. – Тайна открылась. Когда мы вернемся в Лощину, ты можешь…

– Прости, муж мой, но тайна сохраняется, – возразила Сиквах. – Никто из живых, кроме тебя и моих сестер-жен, не вправе к ней прикасаться. Если о моих навыках узнают другие, моя способность защитить тебя и дживах ка непоправимо пострадает.

– А если открыться прикажу я, твой муж?

– Тогда я подчинюсь, – ответила Сиквах. – Но сочту тебя глупцом.

Рожер рассмеялся:

– Ты сказала, что можешь вызволить меня отсюда. Как?

– Дверь толстая, но это всего лишь дерево. Я могу ее выломать, но придется потратить время, да и духовенство встрепенется. Проще выбраться в окно и спуститься этажом ниже. В отличие от дама, ваши праведники не воины. Перебить охрану и забрать ключи не составит никакого труда.

– Я не хочу, чтобы ты убивала, – сказал Рожер. – Разве что от этого будет зависеть наша жизнь.

– Разумеется, – кивнула Сиквах. – Дживах ка знала, что ты пожелаешь так.

Рожер подумал о подбороднике, спрятанном в меченом футляре.

– А сейчас она нас слушает?

– Да. Благодаря моему колье она может слышать меня, когда захочет.

– А говорить с тобой – тоже?

– Да, – повторила Сиквах. – Но хора настроены только на меня. С тобой не получится. Дама’тинг даже сейчас трудится над серьгой для тебя. Она извиняется за то, что не сделала ее раньше. Пока же ее голосом буду я.

– И что она говорит? – спросил Рожер.

– Что уже поздно и мы не знаем, что принесет день грядущий. Она просит тебя поспать, пока темно.

Рожер всмотрелся во мрак:

– А ты будешь спать среди балок?

– Я не нуждаюсь во сне так, как ты, – ответила Сиквах. – Я займусь медитацией, чтобы восстановить силы, и останусь начеку. Закрой глаза, любовь моя, и знай: я тебя охраняю.

Рожер поступил, как она сказала, действительно чувствуя себя в безопасности, но в голове вертелось слишком много мыслей, и сон не шел.

– Я вряд ли засну.

Донесся еле слышный звук: Сиквах спустилась на пол. Рожер вздрогнул, когда она, обнаженная, скользнула к нему в постель.

– Дживах ка велит мне убаюкать тебя, муж мой, – промурлыкала она.

– Все, что было между нами, делалось по приказу? – спросил Рожер.

Сиквах поцеловала его, и ее губы были так нежны, что удивляли не меньше, чем недавняя, теперь известная Рожеру жесткость.

– Приказ не означает, муж мой, что мне этого не хочется. – Она проворно спустила его пестрые штаны. – Или – что я не получаю удовольствия.

Лиша повернула колесико, настраивая оптическую камеру.

Разница между образцами стала видна мгновенно. В том, что доставила Розаль, нашлось всего несколько живых клеток. Этот же кишел ими, пусть вялыми и слабыми.

Опьяненными.

Она выглянула из окна. Солнце едва показалось над горизонтом. На ногах ли Арейн в такую рань?

Дело было слишком важным, чтобы ждать. Она послала девушку, и та почти мигом вернулась с распоряжением явиться к матери-герцогине.

– Ты уверена? – напряженно спросила Арейн. – Это не хитрость белой ведьмы, торгующейся за мужа? – Старуха оставалась в домашнем халате, на удивление заношенном и простом, но не утратила царственности и не была настроена на любезности.

Лиша кивнула:

– Аманвах, возможно, и хочет сделки, ваша милость, но она оказалась права. Этот материал взят у другого мужчины. Правда, если вы не доверяете Мелни…

Арейн отмахнулась:

– У девчонки нет ни грана коварства, да ей ничего и не выиграть ложью.

– Значит, нам солгала Розаль, – констатировала Лиша. – И я сомневаюсь, что заговор этим исчерпывается.

Арейн кивнула:

– Это длится еще с тех пор, как девочка марала пеленки. – Она поцокала языком. – Жаль. У твоего Гареда разобьется сердце, когда ее повесят за измену.

– Скорее всего, она только пешка, – осторожно заметила Лиша. – Если она выведет нас на настоящего предателя при вашем дворе, то можно проявить милосердие. – У нее уже зародились подозрения.

– Ты думаешь на Джессу, – сказала Арейн.

– Не исключено, – пожала плечами Лиша. – Частично.

Арейн шумно выдохнула, вставая.

– Пошли за белой ведьмой – чтобы через час была здесь – и жди в гостиной, пока я надену доспехи.

Часом позже Арейн вернулась, облаченная в пышный наряд и при короне. Она пригвоздила взглядом Аманвах, которой хватило такта хотя бы поклониться ниже, чем мать-герцогиня.

– Ты знаешь, кто травил моего сына? – спросила Арейн.

Аманвах чуть кивнула, покрывало оставалось на месте, в глазах не прочитывалось ничего.

– Знаю.

– Не только кто подмешал отраву, но и кто приказал?

Снова легкий кивок. Арейн выждала, но Аманвах хранила молчание. Минуты тянулись, по мере того как они взирали друг на дружку, обе – образчики королевского достоинства.

– Не поделишься? – спросила наконец Арейн.

Аманвах слегка пожала плечами:

– Мой муж заточен в башню только за то, что защищался под твоей крышей. Моя сестра-жена пропала, а ты ничего не предпринимаешь для ее поиска. Мы с Кендалл остаемся узницами в твоих палатах. Скажи, мать-герцогиня, с какой мне стати тебе помогать?

Палец Арейн постукивал по хрупкой фарфоровой чашке, распространяя по чаю мелкую рябь.

– В отрыве от очевидного? Я могу освободить твоего мужа. Перевернуть город вверх дном в поисках Сиквах. Выпустить тебя из заточения.

Помешивая чай, Аманвах чинно покачала головой:

– Прости, герцогиня, но ты этого не можешь. Я сделала расклад. Ты не обладаешь той властью при дворе сына, которая гарантирует что-либо из перечисленного. Она у тебя велика, но ты правишь Энджирсом в мелочах, между указами, а судьба моего мужа – дело слишком громкое, чтобы избегнуть внимания герцога. Будущее ветвится, но все прогнозы гласят, что ты не в силах повлиять на суд.

Арейн сохранила выдержку, но губы сжались, и рот превратился в узкую щель. Мало что было ей так же невыносимо, как напоминание о пределах ее власти.

– Может быть, и нет, – проговорила в итоге Арейн. – Суд состоится, он неизбежен, но не спеши отмахиваться от моего предложения. Возможно, я не влияю на решения сына, но помилование – одна из моих немногочисленных законных привилегий. Даже если Райнбек приговорит твоего мужа к смерти, я в силах помиловать его одним движением пальца, и все сыновья, вместе взятые, не смогут мне помешать.

Аманвах долго смотрела на нее. Затем перевела взгляд на Лишу:

– Это правда?

Лиша глянула на Арейн, затем снова на Аманвах. Она пожала плечами:

– Я не знаток энджирсского права, но это вполне вероятно.

– Я могу представить соответствующие документы, – сказала Арейн.

Аманвах покачала головой, вставая:

– Они не понадобятся. Я сделаю расклад.

– Можешь здесь, если угодно, – предложила Арейн, хотя прозвучало это, скорее, как приказ. – Посмотрю на эту магию в действии.

Чуть подумав, Аманвах кивнула. Она взглянула на Лишу, травница тут же поставила чашку и пошла задергивать тяжелые шторы. Аманвах преклонила колени меж пышных ковров на дубовом полу и расстелила белоснежную гадальную тряпицу.

Лишу заставили заткнуть коврами щели под дверью, и вскоре свет исходил только от алагай хора в руках Аманвах. Лиша и мать-герцогиня напрягли слух, но мало что разобрали, так как Аманвах шептала молитвы по-красийски, а губы скрывало покрывало.

Она достала закупоренный флакончик – очевидно, с кровью Рожера – и скупо смочила кости, после чего встряхнула их и бросила. Было жутко смотреть, как вспыхнули метки, когда хора отклонились от естественных траекторий и образовали узор. Лиша не смогла его прочесть, но Аманвах после недолгого созерцания кивнула и села на пятки. Лиша вынула из фартука люминесцентный пузырек и встряхнула его, озарив комнату химическим светом.

– Я потребую трех вещей, – заявила Аманвах.

– Трех в обмен на одну, – отозвалась Арейн.

– Желаешь поторговаться – попробуй, – пожала плечами дама’тинг.

Тон ее дал понять, что в попытке не будет смысла.

– Чего же ты хочешь? – спросила Арейн.

– Как только закончится суд, ты помилуешь моего мужа, меня и моих сестер-жен. Однозначно и безоговорочно. Мы будем свободны и останемся под твоей опекой, пока не вернемся в Лощину.

– Договорились, – кивнула мать-герцогиня.

– Ты обеспечишь мне ежедневные свидания с мужем, – продолжила Аманвах.

– До суда могу дать ежедневно по часу.

– Это приемлемо, – согласилась Аманвах.

– А последнее? – спросила Лиша.

– Каплю крови госпожи Лиши, – повернулась к ней Аманвах.

Лиша скрестила руки:

– Категорически – нет! – Страшно было подумать, какой вред причинит эта женщина такой каплей. Одна просьба – уже оскорбление.

– Лиша, – предостерегающе молвила Арейн.

– Вы не понимаете, о чем она просит, – сказала Лиша. – Отдать дама’тинг свою кровь – все равно что вручить им нож и обнажить горло. С чего мне согласиться?

– От этого может зависеть судьба моего герцогства! – прошипела Арейн. – Дай, иначе я велю взять сама.

– Не угрожайте мне, Арейн, – оскалилась Лиша. – Я постою и за себя, и за ребенка. Если ваши стражники тронут меня пальцем, я сровняю с землей весь дворец.

Арейн сверкнула глазами, но Лиша ничуть не шутила, и старуха это знала. Выдержав взгляд матери-герцогини, Лиша посмотрела на Аманвах:

– Два условия.

Та оживилась. Красийцев хлебом не корми, только дай поторговаться.

– И какие же?

– Ты воспользуешься этой каплей сейчас же, здесь, и спросишь громко, по-тесийски.

Аманвах кивнула:

– А второе?

– Ты в будущем сделаешь для меня расклад. Вопрос и время – на мое усмотрение.

Глаза Аманвах сузились.

– Договорились. Если твой вопрос не причинит прямого вреда моему народу или моим близким.

В ответ Лиша вынула из кармана фартука ланцет и приготовила палец.

– Значит, все мы пришли к согласию?

– Да, – отозвалась Арейн.

– Пришли, – подтвердила Аманвах.

– Доставай свои кости. – Лиша провела ланцетом по подушечке указательного пальца и капнула кровью на хора Аманвах.

Дама’тинг покатала их в горсти, смачивая полностью. Затем вновь повернулась к тряпице и принялась встряхивать:

– Всемогущий Эверам, Дарующий Свет и Жизнь, дай слуге Твоей знание о том, что грядет. Покажи Твоей смиренной слуге судьбу ребенка, которого носит Лиша вах Эрни ам’Свиток ам’Лощина.

Лиша почувствовала, как ребенок лягнулся, едва вспыхнули кости, и перевернулся, пока они падали. Аманвах жадно подалась вперед, читая тайнопись.

– Ну? – не вытерпела Лиша. – Что они говорят?

Аманвах собрала кости и положила их обратно в мешочек.

– Я согласилась ознакомить тебя с вопросом, госпожа, но не с ответом.

Лиша стиснула зубы, но Арейн поспешила вмешаться:

– Довольно! Уладите это потом. – Она сурово посмотрела на Аманвах. – Меня утомили твои игры и проволочки, принцесса. Мы свое заплатили. Теперь брось кости и скажи, кто отравил моего сына. Истерли? Уордгуд? Юкор? Кто-то из братьев?

Аманвах покачала головой:

– Твоя сорнячница действует в одиночку.

Воцарилось ошеломленное молчание. Арейн впервые за года на миг утратила царственность и выпучила глаза, как жаба.

– Зачем?

– Спроси у нее, и она скажет сама, – пожала плечами Аманвах. – Это слишком давний секрет, и гнойник нужно вскрыть.

– А что за яд? – спросила Лиша, когда стало казаться, что Арейн будет весь день переваривать услышанное.

– Тинктура, добавленная в вино. Я точно не знаю, что именно, но это не важно. Если прием прекратится, семя восстановится само собой.

– На это уйдут месяцы, – сказала Лиша.

– Можешь ускорить процесс при помощи хора, – посоветовала Аманвах. – Я приготовлю лечебную кость.

Она оттолкнулась пятками от пола и встала.

– Моя часть сделки выполнена. Теперь я хочу повидать мужа.

Властный тон дама’тинг отчасти привел Арейн в чувство. Герцогиня помотала головой:

– Ты будешь сидеть смирно, пока я не проверю сведения. Мужа увидишь, когда я удовлетворюсь, и не раньше.

Покрывало Аманвах раздулось от гневного выдоха. Они уставились друг на дружку, но вскоре дама’тинг коротко кивнула:

– Я подожду, но если до захода солнца не увижусь с мужем и не уверюсь, что он цел и невредим, то буду считать клятву нарушенной.

Арейн принялась покачивать ногой, но ничего не сказала.

Когда Розаль и Джесса явились к матери-герцогине якобы с целью обсудить откровенный интерес Гареда к девушке, Лише пришлось вспомнить уроки Рожера, чтобы улыбнуться.

Рожер научил ее многому в смысле поведения при дворе: как говорить звучно и одновременно тихо; как сохранять на лице бесстрастную маску и демонстрировать беспечность, что бы ни творилось в душе. Это ей до сих пор удавалось с трудом.

– Будь добра, госпожа, – сказала Лиша, – ее милость сначала хочет поговорить с мисс Лак, а тебя пригласят потом.

Розаль озабоченно посмотрела на Джессу, но та махнула рукой:

– Ступай, девочка.

– Вы будете мною гордиться, – пообещала Розаль.

Джесса любовно потрепала ее по плечу:

– Я всегда тобою гордилась.

Это поразило Лишу: Джесса в точности повторила прощальные слова Бруны. Какой в них вкладывался смысл? Они могли с тем же успехом означать «прощай».

Она сопроводила Розаль через полную закутков и ниш гостиную Арейн к другим дверям, за которыми располагалась личная приемная с исключавшими подслушивание толстыми стенами.

Когда они очутились внутри, Уонда закрыла дверь и встала у входа. С другой стороны расположилась Бекка, еще одна женщина-лесоруб, такая же внушительная и грозная. Аманвах сидела в дальнем углу и смотрела бесстрастно. Миниатюрная энджирска нервно окинула всех взглядом и грациозно присела в реверансе перед матерью-герцогиней. Вся спесь, которую она демонстрировала в покоях Лиши, улетучилась.

– Ваша милость, – произнесла Розаль, поклонившись так глубоко, что чуть не коснулась пола лицом. – Для меня честь явиться по вашему зову. Я ваша покорная слуга.

– Встань, девочка, – резко ответила Арейн. – Повернись и дай мне на тебя взглянуть.

Розаль послушно, медленно повернулась, лицом и станом походя на мраморную статую.

– Барон хочет твоей руки, – без обиняков сказала Арейн. – Это и дураку видно. А человек, который чего-то так сильно хочет, обычно добивается своего.

Щеки Розаль с готовностью зарумянились, но вопроса не было, и она ничего не ответила.

– Только не в этот раз, – продолжила Арейн. Розаль умело скрыла смятение, но даже она, мастерица притворства, дрогнула лицом. – Остаток дней ты проведешь скорее в подземной тюрьме, нежели в графской постели.

Теперь Розаль лишилась выдержки и обмякла:

– Ваша милость?..

– Чье семя ты принесла госпоже Лише? – вопросила Арейн. – Я знаю, что не моего сына.

Розаль застыла. Глаза у нее стали как у испуганной оленихи. Она глянула на дверь, но богатырши из Лощины заступили выход и скрестили руки.

– Не слышу ответа, – сварливо поторопила Арейн. – Будь посговорчивее, если не хочешь к вечеру висеть на площади Предателей.

– Д-джакса, – пролепетала Розаль. – Семя было его.

– Почему?

– Госпожа Джесса… – начала Розаль, и мать-герцогиня зашипела. – Она сказала, что госпожа Лиша хочет сместить ее с должности и возглавить пансион.

– Да чтобы я… – вскинулась Лиша, но Арейн резким взмахом руки велела ей замолчать.

– Ты подвергла риску все герцогство ради репутации хозяйки? – уточнила она.

Розаль упала на колени. Хлынули слезы, размывая тушь и пудру.

– Я… нет… Госпожа Джесса нашла бы средство, если бы понадобилось. Ч-что мне было делать?

«И правда – что?» – подумала Лиша. Жизнь Розаль – в руках госпожи Джессы. Нельзя было требовать от нее предать хозяйку и понадеяться, что герцогиня поверит ей, а не госпоже.

Девушку стало жаль, но во взгляде Арейн не было ни тени милосердия.

– Герцога тоже травила ты?

Розаль искренне опешила:

– Ч-что? Нет! Никогда! – Она помедлила. – Госпожа Джесса иногда давала нам для него снадобья от бесплодия…

Арейн махнула рукой:

– Я верю тебе, девочка, хотя это не умаляет твоей измены.

– Прошу, ваша милость…

– Молчи, – приказала Арейн. – Ты сказала мне все, что нужно. Если тебе дорог язык, держи его за зубами, пока я буду говорить с твоей хозяйкой.

Она повернулась к двери:

– Уонда, будь добра, приведи Джессу.

– Да, матушка, – отозвалась Уонда, вышла и вскоре вернулась, следуя по пятам за госпожой Джессой.

Сорнячница вальяжно переступила порог, но замерла при виде коленопреклоненной Розаль, чье лицо почернело от потекшей туши. Она оглянулась, но Уонда уже закрыла дверь и на пару с Беккой отрезала путь к отступлению.

Набрав в грудь воздуха, Джесса окинула комнату хищным взглядом. На ней был фартук с карманами, и Лиша отлично знала, сколько бед можно натворить их содержимым.

– Насколько я понимаю, ваша милость считает Розаль неподходящей партией для молодого барона? – спросила Джесса. – Она шагнула вперед и раскинула руки. – Это нелепица…

– Сними фартук, – сказала Лиша.

– Что? – Джесса сделала следующий шаг, и рука Лиши метнулась к мешочку с хора.

– Уонда, – подала голос Арейн, – если Джесса шагнет еще раз, не положив на пол фартук, всади ей в ногу стрелу.

Уонда взвела арбалет:

– В которую?

Уголок рта Арейн дрогнул в ухмылке.

– Пусть это будет мне сюрпризом, дорогая.

Джесса сдвинула брови, но сделала, как ей велели: сняла фартук, положила на пол и сверкнула глазами на Лишу.

– Ваша милость, я не знаю, что она вам наговорила…

– Ничего такого, чего Бруна не сообщила мне десятки лет назад, – ответила Арейн, – хотя я была слишком упряма и не слушала.

– Какие доказательства… – начала Джесса.

– Это не суд. Мне не нужен магистрат, чтобы уволить тебя со службы и заковать в цепи на всю оставшуюся жизнь. Ты здесь не для того, чтобы оспаривать очевидное.

– Тогда для чего? – осведомилась Джесса.

– Объяснить мне – зачем, – ответила Арейн. – Я всегда была добра к тебе.

– Зачем?! – вскипела Джесса. – И вы еще спрашиваете, когда Райнбек обращается с моими девочками как с плевательницами? Когда герцог Энджирсский настолько глуп, что позволяет матери водить себя за нос и выбрасывает беднягу Восьмипалого на улицу только за то, что тот улегся не в ту постель?

– И ты решила заменить его кем-нибудь из придурковатых братьев? Они, может, и половчее, но тоже не сильно блещут.

– Мне дела нет до их блеска, – ответила Джесса. – Они не лезли ко мне.

– Что? – спросила Арейн.

– Я не работаю. Вы обещали. Моя задача – набор и обучение желающих, но задирать свои юбки я не обязана.

Арейн поджала губы:

– Однако Райни рассудил по-своему.

– Я даже не была ему интересна, – сказала Джесса. – Он хотел одного – отметиться с каждой женщиной в борделе. Он герцог, и Создатель даровал ему право разбрызгивать семя, где хочет.

– Значит, ты его приняла. Надо было доложить мне.

– Зачем? – спросила Джесса. – Что бы вы сделали?

Арейн развела руками:

– Пожалуй, этого мы никогда не узнаем. Но чего бы я не сделала, так это не поставила бы герцогство под угрозу на десятилетия вперед.

– Не надо драм, – возразила Джесса. – У вас достаточно кретинов-сынков, чтобы заменить Райнбека, и есть еще внуки от Микаэля. Если дело дойдет до женитьбы на милнской суке или наследником объявят сына Микаэля, Райнбек перестанет соперничать с братьями.

– Когда-нибудь – возможно, – согласилась Арейн. – Но на пороге война, а ты оставила нас слишком слабыми для маневра.

– Ваше упрямство причинило не меньше вреда, чем мое. Я еще десять лет назад ждала, что вы поймете: дело плохо. И поручите Тамосу осеменить кого-нибудь из бесконечной череды молодых герцогинь. Вместо этого вы отослали его с дурацкой миссией.

Арейн раздула ноздри, выдыхая, и принялась задумчиво качать ногой. Наконец она кивнула:

– Я потом решу, как с тобой поступить. Пока же можешь помахать юному мастеру Восьмипалому из своей кельи в Западной башне. – Она дернула подбородком в сторону Бекки, и та, шагнув вперед, заключила руку Джессы в клещи.

Сорнячницу потащили к выходу, и ее взгляд метнулся к Розаль, так и стоявшей на коленях.

– Девочка ничего…

– …не выиграет от твоего поручительства, – перебила ее Арейн. Она махнула рукой, и охранница выволокла Джессу за порог.

Лиша настороженно следила за ней в ожидании сопротивления, но сорнячница, похоже, смирилась с судьбой.

– Ночь, – обронила Арейн, когда Уонда закрыла за ними дверь.

Она сникла, и Лиша вновь осознала, насколько мать-герцогиня крошечная. Но всякая беззащитность исчезла, как только Арейн вновь принялась за Розаль.

– Итак, девочка, что же мне делать с тобой?

Та снова всхлипнула, и причина была ясна. Джесса могла рассчитывать на башню, но Розаль представляла собой… расходный материал. При желании Арейн могла повесить ее до захода солнца.

– Аманвах, – проговорила Лиша, сама себе удивляясь. – Ты обещала мне расклад – сделай его сейчас.

Дама’тинг пришла в недоумение:

– Ты потратишь вопрос к Эвераму на хисах?

– На жизнь женщины, – поправила Лиша.

– Боюсь, я согласна с принцессой, – сказала Арейн. – Вряд ли это…

– Когда-то я была помолвлена с Гаредом Лесорубом. Я отреклась от него, но все еще беспокоюсь о его судьбе. Он нужен Лощине, а ему нужна женщина, которая разделит с ним бремя лучше, чем скучные дебютантки, которых вы подсадили к нему за обедом.

– Этого я отрицать не могу, – буркнула Арейн.

– Благодарение Создателю, – выдохнула Розаль.

– Рано благодаришь, девочка, – отрезала герцогиня.

Розаль большими от страха глазами уставилась на Аманвах, вынувшую из поясных ножен кривой кинжал.

– Девочка, вытяни руку.

Розаль дрогнула, но сделала, как велели. Аманвах полоснула быстро и поймала кровь в пустую чайную чашку. Арейн подала знак Уонде, чтобы увела девушку. Когда Розаль вышла, герцогиня повернулась к Аманвах, которая, купаясь в свете хора, уже стояла на коленях и изучала расклад.

– Она будет верной и ему, и племени Лощины, – сообщила Аманвах. – Она родит ему крепких сыновей, но наследовать будет дочь.

Сев на пятки, Аманвах посмотрела на Лишу и Арейн.

– Если я соглашусь, – заметила мать-герцогиня.

– Прошу простить, но у тебя нет выбора, – покачала головой дама’тинг. – Сын Стива не примет другую.

Арейн нахмурилась:

– Тогда пусть забирает ее и проваливает. Пусть скроется с моих глаз, пока я не передумала.

– Госпожа! – В комнату ворвалась Уонда с Беккой на руках. – Она не дышит!

Лиша бросилась к ней. Аманвах уже вынимала хора.

– Закрой дверь, – скомандовала дама’тинг.

Уонда метнулась к порогу, но Арейн поймала ее за руку:

– Где Джесса?

– Скрылась, – сказала Уонда. – Я нашла Бекку на полу в коридоре.

– Найди ее, – приказала Арейн. – Брось на поиски ведьмы всю дворцовую стражу.

Кивнув, Уонда исчезла.

– Порой я гадаю, какой была бы моя жизнь, если бы мастер Петер сработал на совесть и проверил метки, – признался Рожер.

Сиквах, спрятавшаяся в балках, не ответила. Она отвечала редко – только если он спрашивал напрямик или ей нужно было высказаться от лица Аманвах. Но даже тогда она спускалась на пол, подступала вплотную и говорила тихо, чтобы слышал только муж.

Рожер не огорчался. Ему хватало знания: она здесь и слушает. Сильнее чувства безопасности с нею рядом и теплых объятий ночью было ощущение соприсутствия, которое позволяло не сломаться в заточении.

– У меня ожидались братья и сестры, – продолжил Рожер, воображая их так явственно, что готов был назвать поименно. – Мама и папа были молоды. Тогда-то казались старыми, как дубы, но сейчас мне понятно, что я мог стать первым из многих.

Он тоскливо вздохнул, вспоминая детские игры и смех.

– Тогда в Ривербридже не было инструмента, а тех, кто умел бы на нем играть – тем более. Скорее всего, я держал бы трактир, женился на какой-нибудь домовитой местной девахе и наплодил ребятишек. Никуда бы не выезжал, не видел бы и не делал ничего особенного. Был бы просто… обычным.

Щелкнул замок. Дверь отворилась, и за ней…

– Аманвах! – Рожер вскочил и перелетел через келью.

– Ты говоришь нелепицу, муж мой, – тихо произнесла Аманвах, когда они обнялись. – К тебе прикоснулся Эверам. Ты никогда не стал бы обычным. Если бы тебя не познакомил со скрипкой мастер Аррик, это сделал бы кто-то другой. Грядет Шарак Ка, и такова была инэвера, чтобы ты вернул на Ала «Песнь о Лунном Ущербе».

– Вы бы и без меня справились, – сказал Рожер.

– Нет, – покачала головой она. – Ты передал женам толику дара, но дар был твой.

Она подняла покрывало для поцелуя. Он попытался обнять ее крепче, но она выставила руки и оттолкнула его, а покрывало снова пало и скрыло губы, как занавес после финального акта.

– Пока дело не разрешится, у нас только час в сутки, муж мой, – сказала она. – Есть вещи, требующие первоочередного внимания.

Она громко хлопнула в ладоши, дверь снова открылась, и два дюжих служки внесли тяжелые бочонки с водой. Еще один доставил небольшую деревянную ванну – как раз такую, чтобы Рожер поместился в ней сидя. Позади же них Сиквах, немногим большая, чем тень, бесшумно выскользнула за порог.

– Вы так и тащили эту тяжесть на самый верх? – спросил Рожер, глядя на бочонки.

Служки посмотрели не особо приветливо, но ничего не сказали.

– Не принимай их молчание за грубость, муж мой, – пояснила Аманвах. – Им запрещено разговаривать с узниками. Ее милость распорядилась кормить тебя лучше и трижды в неделю купать. Эти люди гордятся, что выполняют ее королевские приказы.

Рожеру служки гордыми не показались. Взглянув на него напоследок, они вышли вон.

– Сиквах… – негромко произнес Рожер, когда за ними закрылась дверь.

– Будет хранить наш покой в течение часа, – сказала Аманвах, бросая в бочонки меченые серебряные камни.

Они зашипели, как только магия нагрела воду.

– Прошу, муж мой, – указала она на ванну.

Рожер не стал прекословить, разделся и забрался внутрь. Лакированное дерево было холодным, и он покрылся гусиной кожей. Аманвах подняла первый бочонок, чтобы облить Рожера горячей водой.

Он сразу начал успокаиваться. Ванна была не так просторна, как у Шамавах, но он успел привыкнуть к ежедневному банному ритуалу и даже не сознавал, как его не хватало.

– Я начала делать для тебя серьгу, – сообщила Аманвах, растирая Рожера щеткой и мылом. – Но работа займет недели, и я надеюсь увидеть тебя на свободе задолго до ее завершения.

– Ей обязательно найдется и другое применение, – отозвался он. – Что может быть дороже в магии, чем слышать твой милый голос издалека?

Аманвах обняла его, подавив всхлип. Рожер прижал ее к себе, не заботясь о том, что ее платье намокнет.

Шмыгнув носом, она отстранилась и отступила, чтобы снять мокрый шелк.

– Муж мой, если ты уложишь меня на спину и изольешься, у меня будет ребенок.

Рожер, откинувшийся в ванне и уже начавший расслабляться, резко сел.

– Аманвах, – напрягся он, – сейчас не время…

– Время, – перебила дживах. – Если вынашивать твоего ребенка, то именно сейчас.

Рожер сглотнул.

– Мне не нравится, как в свете этого выглядит мое будущее.

Аманвах снова опустилась на колени у ванны и провела руками по его голой груди уже не ради мытья.

– Мне тоже, – призналась она. – Твое будущее туманно, но только твое. Мы приближаемся к великой развилке, и многие в этом городе могут пойти одиноким путем.

Она скользнула ладонью по его шее, придержала за щеку и привлекла к себе для поцелуя.

– Но в бурном потоке есть опора. Если возьмешь меня сейчас, я выношу твоего ребенка.

– Значит, ты переживешь эту… развилку? – спросил Рожер.

– По крайней мере, до родов. Потом же… – Аманвах пожала плечами, целуя его в шею.

Рожер отодвинулся:

– Тогда, наверно, лучше подождать.

Аманвах ответила недоуменным взглядом.

– Я не хочу, чтобы ты растила его одна. Тебе и двадцати нет. Если я умру, ты должна будешь выбрать себе нового мужа. Того, кто сможет…

Аманвах взяла его лицо в ладони:

– О муж мой. Я не останусь одна. У меня есть сестры-жены, и ты плохо нас знаешь, если думаешь, что мы отвергнем тебя, доведись тебе отправиться одиноким путем.

Она встала и направилась к койке, виляя бедрами.

– Я дама’тинг. Все, что требует от меня Эверам, – выносить дочь и наследницу. – Она легла на спину, раздвинула ноги. – Дай мне ее, и мне никогда не понадобятся прикосновения другого мужчины.

Рожер выпрыгнул из ванны и возлег на Аманвах, не думая о том, что мокрый.

– Дочь?

– Сына уже носит Сиквах, – улыбнулась Аманвах.

Джансон исподтишка наблюдал за Лишей. Казалось, что внимание первого министра целиком приковано к матери-герцогине, но аура выдавала другое. Он остро ощущал присутствие Лиши и досадовал из-за того, что не знает его причины. Он привык быть правой рукой Арейн, и ему не нравилось предполагаемое вмешательство Лиши.

– Не бойтесь, Джансон, – сказала она. – Я скоро вернусь в Лощину.

Министр взглянул на нее удивленно. Он молчал, но его чувства были настолько сильны, что она ответила по наитию.

«Арлен чувствовал то же самое», – подумала Лиша, в очередной раз опоздав с пониманием. У нее щемило сердце при мысли, что больше они не увидятся, – и демоны воспользовались ее тоской. Вероятно, они прочли тоску в ее ауре так же легко, как она – ауру Джансона.

– Не очень скоро, – заметила Арейн. – У тебя еще есть дела.

Она повернулась к Джансону:

– Джессу нашли?

Первый министр покачал головой:

– Ее видели входящей в туннель, но в конце его – нет. Я направил в пансион стражу, здание обыскивают от и до.

– Там полно тайных ходов, – сказала Арейн. – Выгони учащихся и персонал, пусть твои люди простучат все стены. Если найдут полость, пусть ищут проход или ломают. И ради Создателя – вели им быть осторожнее. Не окажись здесь Лиша и Аманвах, ведьма так и убила бы Бекку отравленной иглой.

– Будет исполнено, – поклонился Джансон. – Мы также разыскиваем другую недвижимость госпожи Джессы и ее сообщников. Страже у ворот приказано обыскивать каждую карету и заглядывать под каждый капюшон. Мы найдем ее.

Арейн кивнула, хотя уверенностью в ее ауре и не пахло, – та расцветилась болью от измены, но герцогиня продолжала ценить Джессу. Сорнячница была опасна, и Арейн боялась, что она запросто проскользнет сквозь их сети.

– Что-нибудь еще? – спросил Джансон.

По ауре было ясно: он знал, что это не все. Арейн не позвала бы его лишь для того, чтобы повторить приказы, отданные часами раньше.

– Для раскрытия заговора нам понадобилась помощь красийской принцессы, – сообщила Арейн. – Она назначила цену.

Аура Джансона дрогнула и посуровела, когда он понял, к чему герцогиня клонит.

– Восьмипалый.

Арейн кивнула:

– Он отправится под суд, но я помилую его, что бы ни случилось.

– Ваша милость, – напряженным голосом начал Джансон. – Мой племянник был напыщенной скотиной и часто оказывался обузой для Трона плюща, но он все равно был моим племянником. Я не могу просто взять и позволить…

– Можешь и позволишь, – оборвала его Арейн. – Я не жду от тебя восторгов, но так нужно, и, если он пострадает, на улицах вспыхнет бунт. Он останется в башне до суда, но когда госпожа Лиша отправится в Лощину, он и рачитель Джона поедут с ней.

Аура Джансона полыхнула от ярости жаром. Таким, что Лиша насторожилась, сунула руку в мешочек с хора и сжала жезл. Если первый министр сделает хоть шажок в сторону герцогини, она разнесет его в пыль.

Но в следующий миг все эмоции улеглись, подавленные волей столь сильной, что Лиша убоялась ее не меньше, чем гнева. Первый министр скованно поклонился:

– Как прикажет ваша милость.

Он развернулся на пятках и вышел, не дожидаясь разрешения.

Арейн вздохнула:

– Я часто говорила, что все на свете отдам, лишь бы избавить сына от бесплодия, но не думала потерять за день сразу двух ближайших союзников.

Лиша накрыла ее кисти ладонью:

– У вас есть другие. А лорд Джансон успокоится, когда мы уедем.

Но, памятуя о бешенстве в его ауре, она усомнилась в этом сама.