Восьмой страж

Глава 1

Мужчина в зеленом галстуке наблюдает за мной весь день. Этот галстук, да и он сам, странный. Его галстук — зеленый. Не красный и не темно-синий, что характерно для униформы этих парней, а именно зеленый. У него нет никаких причин так смотреть на меня. Я уставшая. Потная. Я прошла через ад, и это еще не конец.

Я провалила первое испытание. Мужчина должен был прекратить наблюдать за мной еще тогда.

Они подвесили меня за щиколотки и окунули вниз головой в бассейн, охлажденный до сорока градусов. У замка на цепи вокруг щиколотки был код. Алфавитно-цифровой код, передаваемый подсветкой бассейна в виде азбуки Морзе. У меня только пятнадцать секунд под водой для того, чтобы понять его. Потом десятисекундная передышка, и снова погружение.

Но вода оказалась холодной, слишком холодной. Как только я коснулась ее, вены словно обожгло огнем. Вода забила нос, я закашлялась и подавилась. Я крутила головой, но не смогла даже найти подсветку бассейна. Они вытащили меня из воды, дали десять секунд, а потом снова окунули. Рот наполнился водой. Я закашлялась, начала задыхаться, чувствуя, что подступает рвота.

Я сдалась, как только они снова подняли меня наверх.

Наблюдатели разочарованно покачали головами. Большинство из них собрали свои вещи и сказали, что увидели достаточно. Но мужчина в зеленом галстуке продолжал смотреть на меня, промокшую до нитки, трясущуюся, подавленную полным провалом. Его взгляд оторвался от меня лишь раз, когда он вытащил маленькую поношенную записную книжку и что-то в ней быстро написал.

Он должен был отвести от меня взгляд гораздо раньше, ведь я провалилась.

Он оказался единственным, кто пришел на мое второе задание. Двое мужчин схватили меня сзади. Они кричали на меня на незнакомом языке. Возможно, это был йоруба, но не уверена. Меня кинули на металлический стул, стоящий в комнате для задержания, в которой не было ни одного окна, а потом ушли, заперев за собой дверь.

Я не думала и не дышала. Просто подпрыгнула на стуле, выдернула противопожарный спринклер и разбила термочувствительную колбу. Как только в темной комнате раздался сигнал тревоги, на меня полились холодные струи воды. Но я не обратила на это никакого внимания. Я стояла возле двери и ждала. В ту же секунду, как она открылась, я затянула провод на шее моего захватчика. Он сдался. Я провернула операцию меньше чем за тридцать секунд.

Зеленый галстук с одобрением кивнул головой, что-то записал в книжке и ушел.

А сейчас я стою с завязанными глазами на деревянной платформе, висящей в двадцати футах над землей.

— Повернись, — командует голос.

Я подчиняюсь, и повязка исчезает с лица. Передо мной холмы западной части Массачусетса, покрытые оранжевыми, желтыми и красными листьями, которые создают причудливые узоры и радуют взгляд. Я не имею понятия, сколько сейчас времени. Никакого. Вроде светло, но серое небо затянуто тучами, поэтому не видно солнца. Может быть и семь часов утра, и три часа вечера. На данный момент я бодрствую как минимум сутки.

— Посмотри вниз.

Я так и делаю. Подо мной лабиринт, сконструированный из фанеры. На нем невозможно сосредоточиться, его изгибы и повороты просто сливаются в один гигантский слой. Я закрываю глаза и на секунду даю им такой ценный отдых. Когда я, наконец, открываю их, все встает на свои места. Лабиринт. Размеры сорок пять на сорок пять метров. Огромный. Вот вход. Там выход.

— Осталось пять секунд, — говорит мужчина, стоящий рядом со мной.

Мои глаза сканируют лабиринт, стремительно прокладывая путь от входа к выходу, минуя все повороты. Право, лево, какие-то прямоугольного вида спирали внутри лабиринта. Все просто. Слишком просто.

— Время вышло, — говорит мужчина. Я все запомнила. Налево, три поворота направо. Два налево, а затем два направо. Три налево. И один направо к выходу.

Но мне почему-то не по себе. Этот путь слишком прост.

Я сбегаю по ступенькам вниз и направляюсь к женщине, которая стоит на входе в лабиринт с секундомером в руках. Она смотрит на свой планшет, делает в нем отметку, а потом переводит взгляд на меня.

— Готова? — спрашивает она бесцветным голосом. Никакого сочувствия. Как и ожидалось.

— Да, — говорю ей, затягивая потуже хвост. Даже если это не совсем правда. Мне просто хочется со всем этим поскорее покончить.

Я тяжело вздыхаю и замечаю толпу, собравшуюся посмотреть на меня. Такое ощущение, что все, кто потерял ко мне интерес после первого испытания, снова здесь. Они так быстро поменяли свое мнение. Мне хочется рассмеяться, но тут взгляд падает на мужчину в зеленом галстуке. Меня критически изучают, оценивают как реального кандидата. У меня внутри все переворачивается.

— Вперед! — говорит женщина, нажимая на секундомер. Я делаю еще один вдох и несусь в лабиринт.

Несколько шагов, и я устремляюсь налево, а потом бегу до самого конца, пропуская два поворота: там тупики. А вот теперь направо. Поворачиваю направо еще раз и продолжаю бежать. Никаких препятствий. Этого просто не может быть. Должно быть хоть что-то. Опять направо и…

Неожиданно прямо передо мной выпрыгивает мужчина, с головы до ног одетый во все черное, и я вскрикиваю. Его левая рука хватает меня за ворот рубашки, а правая прижимает острие ножа к подбородку.

— Попалась, — говорит он.

Я не смотрю ему в глаза. Никогда не делайте этого. Вместо этого я пристально изучаю его грудь и положение руки. А потом резко отклоняюсь назад. Левой рукой хватаю его за правое запястье, делаю захват локтем, вынуждая опустить нож. Отвожу левую ногу на шаг назад, опираюсь на нее и забираю нож.

Все про все заняло около двух секунд.

— Простите, что вы там говорили? — спрашиваю я.

Глаза мужчины округляются, потом он поднимает руки, признавая поражение, и убегает в начало лабиринта. Подальше от меня.

Только теперь я могу вздохнуть и посмотреть на свои руки — они трясутся.

Я поднимаю нож, а потом в третий раз поворачиваю направо и сразу же налево. Где-то должен быть еще один поворот налево. Прокручиваю остаток маршрута в голове.

Два налево, потом два направо. Три налево. Один направо к выходу.

Нужно повернуть налево, но когда. Слишком много поворотов. Один — направо — прямо передо мной, но что-то подсказывает мне, что это не он. Думаю, что нужно повернуть налево на следующем повороте. Или после него? Я не могу позволить себе запутаться. Просто не могу. Сконцентрируйся!

Закрываю глаза и представляю себе лабиринт. Наверно, второй поворот налево — тот, что нужен.

Я поворачиваю и иду по длинному коридору. Вроде так и должно быть. Первый поворот направо, сразу же за ним еще раз направо. Высоко держу нож перед собой, защищая лицо. Судя по всему, я преодолела уже больше половины лабиринта и должна столкнуться с кем-то еще. Должа…

Щелчок.

Я оборачиваюсь и вижу оружие, направленное мне в лицо. Его владелица — девушка. Примерно моего роста, состоящая из одних мускулов. Она выглядит моложе меня, но я точно знаю, что ей должно быть не меньше восемнадцати.

— Брось нож, — говорит она мне.

— Или что? Выстрелишь в меня?

— Да, — отвечает она.

Я смотрю на оружие. Это черная полуавтоматическая винтовка стандартной комплектации. Похожа на те, с которыми мы тренируемся здесь. Но есть одно отличие.

— Это маркер для пейнтбола, — говорю я.

Девушка даже не моргнула.

— А в тебя когда-нибудь стреляли из него с близкого расстояния?

Стреляли. Это чертовски больно и оставляет синяки, которые не сходят как минимум две недели.

— К тому же, — говорит девушка, — если я выстрелю, ты провалишь испытание. А сейчас брось нож.

Мысленно выругавшись, я кидаю нож перед собой. Он с грохотом падает на фанерный пол. Я стою, вытянув руки по швам, и жду. Жду подходящего момента.

— Руки вверх, — говорит девушка.

Вот он и настал.

Я поднимаю руки и хватаюсь за ствол винтовки. Резко дергаю и отвожу его от себя. Чтобы обезоружить человека, не требуется большого мастерства. Нужно перенаправить оружие противника, сдвигая его в сторону, а потом выкрутить из рук нападающего. Сломанные пальцы при этом — обычное дело.

Я выполнила пункт один и два, но не думаю, что от меня ждут, что я попорчу ей личико или переломаю кости. Поэтому произвожу простейший удар локтем и даю ей возможность уклониться.

Девушка отдает мне винтовку, отступает и поднимает руки вверх:

— Отлично сработано, — говорит она и кивает мне на выход из лабиринта.

Я забрасываю оружие за плечо и бегу. В венах бурлит адреналин. Поворачиваю налево. Я почти у цели. Последний поворот налево в длинный коридор. В нем несколько поворотов налево, но я бегу мимо.

Направо. Выход — направо.

Вот он, впереди. Я ускоряюсь. Мои шаги гулко раздаются по всему коридору. Почти у цели. Еще раз направо и…

Я опускаю руки по бокам и резко торможу. Пол совсем другой. Качество древесины. Высота. Это большой квадратный участок, сконструированный из другого сорта фанеры, и он на сантиметр выше. Я выглядываю за угол и внимательно осматриваюсь. Выход здесь, прямо за поворотом, но этот участок настолько большой и так хитро расположен, что я не могу его перепрыгнуть. Опускаюсь на четвереньки, чтобы получше разглядеть. Зуб даю, что это финальное препятствие. Бомба.

Так и есть. Обычная мина с нажимной крышкой. Делаешь шаг… и тебя больше нет.

Я облегченно выдыхаю. Я хорошо в них разбираюсь. Как и большинство женщин. По бокам две защелки, их просто нужно отстегнуть, стараясь при этом не сдвинуть крышку больше, чем на полсантиметра. Иначе сработает. Мужчины обычно прикладывают слишком много сил. Этакий комплекс мачо, а в результате сносит пол-лица.

Я аккуратно отстегиваю первую защелку, затем отодвигаюсь назад, чтобы снять вторую. И тут мои руки начинают трястись. Выход так близко. Я вижу его. Я так хочу, чтобы все поскорее закончилось. Зубы тоже начинают стучать. Я пытаюсь ровно дышать, сжимая и разжимая пальцы. Я так близка. Я смогу.

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, а потом хватаюсь пальцами за металлическую защелку и медленно-медленно начинаю отстегивать ее.

Застряла.

О нет! Отпускаю ее, и она становится на место. Меня всю трясет. Ну почему этот день все никак не закончится? Я выдыхаю оставшийся в легких воздух. Возьми себя в руки. Едва давлю на защелку, потом чуть-чуть расшатываю ее. Есть! Обезврежена.

Надеюсь.

Я встаю и три раза подпрыгиваю, чтобы разогнать кровь. Я так близка. Выход только один. Я прыгаю на мину.

Ничего не происходит.

Я выдыхаю. Я сделала это! Нет, конечно же, они не дали бы мне подорваться, но это не прошло бы для меня без последствий.

Выход в нескольких шагах от меня. Я бросаюсь вперед, из лабиринта, на землю. Раздается удар гонга.

Я лежу в грязи, тяжело дыша и дрожа. Надо мной нависает женщина с секундомером:

— Семь минут, четыре и тридцать восемь сотых секунды, — говорит она.

Я заставляю себя сесть. Без понятия, хорошее ли это время или худший результат за всю историю. А вот и мои наблюдатели. Большинство из них уже повернулось на выход, к кампусу, некоторые склонились над своими планшетами. Но этот мужчина продолжает смотреть на меня. Опять. И делает заметки в записной книжке.

Я отвожу взгляд и встаю. Каждый мускул в теле протестует. Сейчас я с легкостью убила бы за горячую ванну и постель.

— Тебя проводят в кампус, — говорит женщина с секундомером. Я никогда не видела ее раньше, как и других проверяющих, которые появились в кампусе вчера, а может, уже и два дня назад? Но в этот момент я просто ненавижу ее.

Не могу поверить, что мне придется пережить это снова в следующем году.

А вот и моя сопровождающая. Я знаю ее. Это Катя Британова. Второкурсница, живет в моем общежитии, этажом ниже. У нее просто невероятно огромное количество всякой ерунды с «Хелло Китти». Хотя оно, конечно, меркнет перед ее коллекцией ножей Боуи.

— Ну как? — шепчет Катя, как только мы отошли.

Я качаю головой, давая понять, что не очень. Левой ногой ступаю на тротуар, и все тело пронзает резкая боль. Ставлю правую — она начинает дрожать. Катя подхватывает меня и помогает удержать равновесие.

— Он прошел? — спрашиваю ее.

— Мне нельзя говорить об этом…

— Катя, ну же. Он прошел?

Катя кивает головой:

— Закончил около часа назад.

Мы молча тащимся вперед. Для меня День Испытаний закончился. До следующего года. А потом… о боже… мне снова придется это делать.

Хотя, конечно, мне не стоит жаловаться. Я знала, что этот день настанет, с тех пор как мне исполнилось четырнадцать, и я получила письмо, поздравляющее меня с поступлением в Академию Пил. Самое удивительное, что я никогда не подавала в нее документы. И никогда даже не слышала о ней.

В отличие от моей мамы. Когда мы получили письмо, она заперлась в ванной и плакала три дня подряд. И это не преувеличение. Так и было. Под дверью образовалась целая куча тарелок с едой. Телефон трезвонил часами. Мольбы бесполезны. Переговоры не ведутся. Мое беспокойство переросло в гнев, а затем в презрение.

Когда неделей позже нас посетила представитель школы, одетая в красный костюм, состоящий из юбки и пиджака с американским флагом на отвороте, она прошептала магические слова, которые и предопределили мое решение: выход из-под родительской опеки. На тот момент мне было все равно, кто эта женщина и что за Академия. Это был мой билет из Вермонта. А потом женщина рассказала, что это заведение находится на обеспечении Правительства и принимает только избранных студентов с многообещающей родословной. Тогда я и поняла.

Я была избрана из-за отца.

Мы с Катей прошли через железные ворота, ведущие к главному корпусу. Она ведет меня мимо здания, где находятся научные лаборатории, мимо одного из общежитий, администрации, прямиком в столовую. У входа стоит еще один второкурсник-охранник, Блейк Сикорски. Он помечает галочкой мое имя в списке на своем планшете и кивком разрешает пройти внутрь. Катя сжимает мое плечо и убегает вниз по лестнице.

В столовой, куда ни глянь, везде спящие тела. И младшие, и старшие школьники лежат в таких позах, которые ну никак нельзя назвать удобными. Хотя когда ты бодрствуешь столько времени и при этом прошел через такие испытания, то о комфорте начинаешь думать в последнюю очередь.

Я замечаю сидящего в углу и опирающегося спиной о стену Эйба. Он не спит, но выглядит как зомби, уставившись вперед и не моргая. Сердце начинает биться чаще. Никто не заставлял его дожидаться меня. Но он, конечно же, это сделал.

Он услышал меня только тогда, когда я уже была в нескольких шагах от него. Эйб поворачивает голову, и его глаза тут же проясняются, а рот растягивается в улыбке.

— Я бы поприветствовал тебя стоя, но…

— Не бери в голову, — говорю я. У меня подгибаются колени, и я падаю на пол возле него. — Вот дерьмо, я вымотана донельзя.

Эйб хихикает:

— Что, больше никаких бранных словечек?

— Я слишком устала, — я складываю руки на груди и закрываю глаза. Эйб ненавидит ругательства. Всегда ненавидел. Он говорит, что это показатель небольшого словарного запаса. Но я выросла в доме, где слова из четырех букв были обычным делом, поэтому Эйб привык слышать их от меня.

Но не сейчас. Я не шучу, у меня просто нет сил.

С трудом открыв один глаз, я смотрю на часы на стене. Без нескольких минут четыре вечера. Таким образом, я бодрствую уже тридцать четыре часа.

Церемония выпуска в Пил довольно сильно отличается от церемоний в большинстве других учебных заведений. У нас нет ни шапочек, ни мантий, ни длинных церемоний со скучными речами. Зато есть День Испытаний. Один раз в год без предупреждения в школу прибывает группа проверяющих. Это может произойти и в сентябре, и в мае. День Испытаний всегда начинается ночью, после длительного и тяжелого рабочего дня, когда ты устал и еле держишься на ногах. А тут — сюрприз! — начинается веселье.

Первая часть — двенадцатичасовой письменный тест, тянущийся до самого рассвета. Вопросы охватывают области физики, биологии, истории, географии, исчисления и компьютерного программирования. Есть также и задания по этике. Вот, например:

Вас заперли в одной комнате с известным террористом, заложившим бомбу в Вашингтоне, которая должна сработать через тридцать минут. У вас есть дрель, плоскогубцы и ведро с литром воды. Ваши действия? (Подсказка: правильный ответ не имеет ничего общего с вышеупомянутыми средствами.)

После этого на очереди физические испытания. За все время существования Академии они не повторялись ни разу. Каждый младший и старший школьник в Пиле проходит это тестирование. Хотя я и не понимаю, зачем это нужно младшим курсам. За более чем тридцать лет ни один учащийся не выпустился из Академии, будучи младшекурсником.

Тем не менее, я все еще не могу избавиться от тянущих ощущений в животе при мысли о мужчине в зеленом галстуке, который так внимательно наблюдал за мной сегодня. Воспоминание о его пронизывающем взгляде заставляет меня содрогнуться.

— Знаешь, я не смогла закончить первое испытание, — признаюсь я, уютно устроившись головой в таком знакомом укромном уголке под мышкой Эйба.

— Ничего страшного, — уверяет он меня. — Это же просто проверка сил, помнишь? В следующем году мы снова будем проходить через это.

— Думаю, у меня не будет следующего года.

Эйб сидит, закрыв глаза, но услышав мой ответ, приоткрывает один и искоса смотрит на меня:

— Конечно, будет. Мы младшекурсники.

— Там был один мужчина, — говорю я. — Он наблюдал за мной весь день.

Эйб открывает второй глаз:

— На нас смотрела куча народа.

— Но не так. Этот мужчина смотрел чересчур внимательно. Это выглядело пугающе.

— Вероятно, он из ЦРУ, — говорит Эйб. — Они там все такие.

Я молчу. Мне хочется верить ему. Больше девятидесяти процентов из нас окажутся в ЦРУ. Нас призывают в восемнадцать лет, и, должна признаться, это отличная возможность. Нас отправляют в Лэнгли, а оттуда в Джорджтаун на подготовку. И не думайте, что выходные мы проводим как нормальные студенты на вечеринках с кучей алкоголя или в библиотеках, пытаясь впихнуть в свои головы знания перед экзаменами. Нет, мы проводим их в Мумбаи или Мосуле, или Маниле, грабя банки или забираясь в спальни мирных жителей. После шести месяцев жестких тренировок без сна мы готовы к работе.

Мы все полагаем, что именно это наше будущее. Эйб и я тоже никогда не сомневались в этом. Мы вместе вот уже два года, с самой первой недели учебы. Тогда же мы начали планировать и свое совместное будущее. Эйб уверен, что хочет быть специалистом по техническим вопросам в области науки и технологий (да-да, парень, от которого я без ума, компьютерный гений), а я хочу стать тайным оперативным агентом. Конечно, это значит, что мы будем много времени проводить порознь, так как он будет работать в Вашингтоне, а я — по всему миру, но Эйб уже провел исследование, в каком районе столицы лучше всего приобрести квартиру, которой суждено однажды стать нашим семейным гнездышком (да-да, мой парень к тому же просто образец парня мечты любой девушки).

— Эй, — нежно шепчет Эйб, поворачивая мою голову к себе. — Не переживай. Ты еще не выпускница.

— Но…

— Одно слово, — прерывает он меня. — Тайлер Фертиг.

— Это два слова.

— Тайлер. Фертиг, — повторяет Эйб. — Если он не закончил Академию, будучи младшекурсником, то ты тем более.

Я киваю головой. Он прав. Конечно же, он прав. Два года назад Тайлер Фертиг был младшекурсником, а мы только поступили. Прости меня за мой французский, Эйб, но в День Испытаний Тайлер Фертиг порвал всех. На письменном тесте он дал только один неправильный ответ, — один! — а в физических испытаниях превзошел всех старшекурсников. В тот же вечер на банкете, во время которого на сцену вызываются выпускники, чтобы руководство Академии вручило этим счастливчикам конверты с назначениями, имя Тайлера не было упомянуто. Он сидел за соседним столом, и я видела его реакцию. Шок, отрицание, затем злость. Он встал, запустил свою тарелку через весь стол и бросился вон из зала. Я никак не могла понять тогда его реакцию, но сейчас знаю, почему он был так зол. День Испытаний — это отстой. Должно быть, он был уверен, что ему не придется проходить через этот ад еще раз.

Эйб прав. Мое время еще не пришло.

Сегодня я буду спать в своей кровати, а завтра у нас лекции профессора Копельмана по международным отношениям. Скоро наступит осень, а там, не успеешь оглянуться, и каникулы. Мы отпразднуем День Благодарения с мамой, Хануку — с семьей Эйба, а потом нагрянем к ним с мамой еще и на Рождество. Все будет так же, как в прошлом году. Как будет и в следующем.

Я устраиваюсь поудобнее на плече Эйба — он поворачивается и обнимает меня.

— Я скучал по тебе и очень хотел, чтобы ты была со мной, — шепчет он мне в ухо, а потом целует его.

— От меня, наверное, пахнет, как от дохлой кошки.

Он смеется и целует меня в шею.

— Эй, мы не одни, — шепчу я, придвигаясь поближе к нему.

— Здесь только зимующие медведи.

— Сейчас мне хотелось бы быть одной из них.

Эйб переплетает свои пальцы с моими.

— Поддерживаю тебя, — он замолкает, но через некоторое время тихо шепчет мне: — Я люблю тебя, Мэнди.

— Я тоже люблю тебя, Эйби-бэйби, — закрыв глаза, отвечаю я.

А потом меня вырубает.