Вор Города. Ренегат

Глава 1. Церковный пасынок

Ежегодные праздники в Кафедральном Соборе издревле отмечались с особым размахом. Служители культа не скупились и старались всячески поразить воображение представителей мирской власти. В их руках были сосредоточены огромные ресурсы, знания, умения, на которых зиждилась власть Церкви.

Но этот год ознаменовал изменения в обычном распорядке праздников.

Торжества, приуроченные к важной дате — приходу зиму, концу этого и начала следующего года — в этот раз отличилась удивительным столпотворением. Но то были не миряне, то были сами служители Церкви: епископы, аббаты, монахи и просто послушники — от вышестоящих до нижестоящих. Многие служки вынуждены были ожидать окончания церемонии вне стен Собора, замерзая от колючего ветра и холодных снежинок.

В этом году отцы Церкви решили собрать всех или хотя бы большинство служителей в одном месте. Сделано это было из-за недавних событий, произошедших в середине осени.

До поры отцы Церкви отделывались лишь личными замечаниями по поводу случившегося, но сама организация хранила молчание. Прошедший год теперь называли знаковым — это был первый вестник апокалипсиса, предсказанном в писаниях святых.

Церкви как никогда прежде понадобилось единство.

Посторонних на праздник не пригласили, и сам праздник теперь больше напоминал панихиду по усопшему. Хоронили, очевидно, прошлое.

Напряжение витало в стылом воздухе Кафедрального Собора, служители стояли так тесно, что уже готовы были разбраниться, но их сдерживала близость к святому и страх перед инквизицией. Лишь в одном месте зала было относительно свободно, никто не решался стоять рядом с Галентом.

Вокруг худощавого человека образовался круг пустоты, в который никто не решался входить. С недавнего времени близость к монаху стала расцениваться как опала. Его покинули друзья, которые были всего лишь его коллегами по "цеху". Инквизитор Галент находился в Соборе лишь потому, что его дело отложили на время. Были дела и поважнее, чем разборки с каким-то монахом. Отцы Церкви спешили закончить все формальности и перейти к более важному вопросу.

Галент без интереса слушал монотонную молитву и даже не пытался состроить рожицу одухотворения, как все его братья. Он явился в Кафедральный Собор не по своей воле и теперь вынужден был терпеть пренебрежение, страх, ненависть, насмешку — чувства, которые как снаряды метали в него братья.

"У этих самих давно пропало смирение" — подумал Галент.

Он хотел уйти из этого недоброго места, но окружающая его со всех сторон стена из человеческих тел походила на непробиваемый монолит. Никто не смотрел на него прямо, но косых взглядов — хоть отбавляй.

Тут, у дальней стены Собора люди могли больше времени уделять своим мыслям, нежели у алтаря. Там-то священники вынуждены не просто играть роль истово верующих, там они обязаны быть искренними! Иначе пламя очистит их души от неправедных помыслов.

Галент усмехнулся, представив как очередного жреца сожрет неистовое пламя. Пусть гибнут за веру, если так хотят, уж он-то точно не будет дожидаться, когда за него возьмется инквизиция.

А началось все давно, еще с младых лет Галент не отличался большой верой, но умело это скрывал, потому и добился определенных успехов на поприще. Его могли подозревать в недобрых делах, которые он на самом деле вел, но прямых доказательств ни у кого не было. До недавнего времени.

Случилось это за месяц до того случая, из-за которого епископы решили созвать всех служителей в Кафедральном Соборе.

Некто, как многие думали, похожий на Галента умудрился убить двух инквизиторов и их помощников. Эка невидаль, ребята забрались в Гончарню, вот и поплатились за свой снобизм. Думали, что их не тронет тамошний люд, наивные. Галент не переживал за души "невинных" инквизиторов, но это убийство хотели приписать ему.

Проблема в том, что эти люди искали его — Галента. И для многих теперь стало очевидно, что это он их и убил. Поди докажи обратное.

Галент был еще на свободе лишь потому, что ни у кого не было прямых доказательств, но, проведя месяц в казематах храмового комплекса Гончарни, он понял — пора линять, ему не рады. Он и не думал связывать свою судьбу с Церковью и ее бешеными псами, но никогда бы не решился в открытую противостоять ей. Это же безумие!

Кто бы ни убил тех инквизиторов, он никогда не признает своей вины. За такое полагается даже не костер, о нет, для таких грешников у отцов есть более страшные пытки. Вечность мучений, настоящий ад в этой жизни. Будучи боевым братом Церкви, Галент знал, какие пытки могут измыслить святые отцы. Им не чужда жестокость, они искренне верили, что через боль рождается искупление. Сам же Галент считал, что отцам просто нравилось делать "грешников и еретиков" такими же безумцами, как и они сами.

От неминуемого суда Галента спасло лишь появление того безумного механиста, о котором судачили до сих пор. Газеты упорно молчали о случившемся, запуганные и магами и Церковью, но многочисленные свидетельства подогревали слухи, которые с каждым днем становились все чудней и чудней. Галент не видел ничего невозможного в том, что какой-то механист смог создать живого голема из металла, но не верил во все остальные россказни, о которых даже сидельцы в темницах болтали. Галент, к счастью, не долго наслаждался своими дебиловатыми сокамерниками, вскоре его выпустили, но лишь для того, чтобы запереть в келье.

И вот, спустя несколько месяцев его наконец-то вывели на свежий воздух и заставили стоять в этом продуваемом всеми ветрами Соборе. Галент поежился и незаметно вытер сопли. Тюремщики рассчитывали сломать его, выжать из него силу, чтобы превратить в гнилое подобие человека. Но у них ничего не вышло. В каземате оказалось уйма свободного времени, а святые писания, которыми его снабдили в келье, всегда были несколько… тяжеловесны. Одной такой книгой был убит аббат монастыря Святого Терса.

Но, конечно, никто не забыл об убитых инквизиторах. После того, как святые отцы выговорятся о грядущем конце света, воцарении царства тьмы и ужаса, чьим слугой был тот механист и его демоническое отродье, вот после они примутся за Галента. Им же понадобится козел отпущения? Верно! Им понадобится предатель, паршивая овца, которая взвалит себе на плечи все грехи Церкви и ее служителей.

"А ты, брат Галент, ой как грешен, не отрицай" — с иронией думал он, — "для того тебя и ввели в этот Собор, дабы ты напомнил о своем существовании"

Естественно, Галент не желал становиться жертвой, которая искупит все грехи всего этого треклятого мира. Нет, он не желал расставаться со своей жизнью и плясать со смертью на колу. Нет, он хотел жить! А раз так, то следовало покинуть своих бывших наставников, которые пытались извратить его душу своими лживыми фантазиями на тему вечного блаженства после смерти. Блаженство возможно, но только здесь и сейчас! Галент верил только в эту истину, потому и вел свою игру.

Днем он был примерным монахом, на которого послушники взирают с должным почтением, а ночью… ночью, о-о! Галент зажмурился от удовольствия. Ночью он превращался в настоящего, живого человека, свободного от оков общества, могущего все, что пожелает. Свобода опьяняла крепче вина, Галент не мог бороться с искушением. Он получал удовольствие, живя на грани, он не ведал страха наказания, что в этой жизни, что якобы после.

Это было прекрасное время, время игры меж двух огней. Галент представлял себя голозадым безумцем, который мечется по полю брани меж двух готовых столкнуться армий.

Но теперь этому пришел конец, его заперли в темнице и готовились разменять в игре. Он был пешкой в руках Церкви и ее владык, теперь же ему предстояло доказать, что не каждая фигура на игральной доске безмолвна. Он сбежит от Церкви, затаится в тенях и начнет жить лишь для себя! Это прекрасная мечта, последний аккорд в симфонии прошлой жизни.

"Разве не смогу я?" — мыслил Галент. — "Смогу! Разве не я скрывался темными ночами от всевидящей инквизиции, водил за нос аббата и его прихлебателей? Не я ли воровал в его сундуках? Я! То был я!"

Галент тихонько закашлялся, прикрывая лицо рукой, чтобы никто не смог рассмотреть его ухмылку. Уж если он обладал этими способностями ранее, то почему они должны подвести его теперь? Галент не сомневался, что сможет уйти из-под стражи, покинуть ненавистную Церковь и проклятый монастырь, в котором гнил с раннего детства. Пусть его ищут, что с того? Галент не сомневался, в своих способностях, он верил в себя. Это была настоящая вера, ни чета той, о которой поют в церковных хорах. Это была настоящая циничная, но правдивая вера!

А между тем церемония подходила к концу: седовласого епископа сменил статный брюнет-красавец в алой мантии. Он, да, Он решил взять слово.

— Братья, — начал архиепископ Астрелий, — сегодня мы собрались с вами, дабы обсудить недавние события. Все вы знаете, что произошло уже прошедшей осенью.

Тяжелый басистый голос архиепископа был слышен и за стенами Собора, в том ему помогали не могучие легкие, а умелые руки церковных магов. Галент решил прислушаться к словам своего "земного начальника", просто чтобы отвлечься.

— Еретик покусился на самое святое, что даровал Бог нам, — продолжал Астрелий, — на жизнь!

В зале зароптали. Многие были искренне уязвлены совершенным святотатством, они еще не растеряли веры и глядели слепыми глазами на мир.

— Спокойствие! — Астрелий поднял руку и дождался, когда недовольство уляжется. — Я чувствую вашу боль, как и вы мою, но мы не должны отвлекаться! Зло лишь того добивается, чтобы сбить нас с пути Истины! Не поддавайтесь, братья! Мы все, мы дети Церкви и должны противостоять злу, защитить нашу паству от греховных мыслей!

"Интересно, бабы тоже греховничают, когда детей производят?" — подумал Галент и сам себя одернул — сравнение не очень удачное.

Механист все же был мужчиной и его… существо, далеко от понятия человек. Но, как думал Галент, самый большой грех что механизма, что его создателя был лишь в неподчинении Церкви. А уж она свято держится за свои запреты! Это тот слон, на спине которого покоятся догматы святош.

— Мы обязаны навеки проклясть имя предавшего человечество, отдавшего душу в лапы демонов! Он не ушел от нашего возмездия, жестокое море поглотило греховника!

"Да ну, так уж и скажи, что вас оставили с носом"

— А его пособников? — выкрикнул кто-то из зала.

Галент не сомневался, что этот "смельчак" был подговорен архиепископом — старый, пошлый трюк. Церковь патриархальна не только в догматах своих, но и в методах.

— А кто те пособники?! — взревел Астрелий. — Назовите имена их, и отдадим их в руки инквизиции!

— Гулящая женщина Вейнтас, — наперебой закричали монахи.

"Ага, очередь тех, кто будет делить добро торговки, уже готова?" — Галент не удержался и усмехнулся и вторил крикам обличителей: — Вейнтас — предательница! На костер! Верно мыслим, братие!

Лучшего способа дискредитировать попытки урвать кусочек чужого богатства монах и придумать не мог. Гневные выкрики тут же смолкли, когда в зале послышался ироничный голос Галента.

Астрелий же не обратил внимания на опального монаха, он продолжил свою тщательно отрепетированную речь:

— Верно, предательница будет наказана, но мы не должны делать поспешных шагов. Церковь ответит злу тяжелой поступью наказания! Она раздавит грешников, но лишь после того, как суду инквизиции будут предоставлены факты!

Архиепископ замолчал, ожидая, когда его прихлебатели прокричат заготовленные фразы, но они молчали. Галент лишь с усмешкой искоса поглядывал на "начальника", круг пустоты вокруг монаха стал еще больше. Все словно ожидали молнии небесной или тяжелого заклинания архиепископа, которые должны были бы раздавить смердящего гноем монаха, но гнева небес не было. Галент был жив и продолжал источать вокруг себя миазмы ереси.

— Факты есть, — чуть поколебавшись, продолжил Астрелий, — но их недостаточно. В обществе этом царствует золотой демон, но не Церковь. Грешница ускользнет из наших рук, боюсь я.

Астрелий казался искренне подавленным, Галент же продолжал буравить его взглядом. Его черные глаза походили на два колодца с околдовывающей водой. Он ясно понимал, что архиепископ пытается если не официально уничтожить торговку, то хотя бы настроить против нее своих рабов. И это у него получалось. В зале разве что шапки не летали, да и то, наверное, потому что шапки в Соборе никто не носил. Епископы, наставники, аббаты и монахи — все как один жаждали наказать, покарать, сокрушить! Все как обычно, за столько лет Церковь не выдумала ничего нового.

Галент сомневался, что у его организации остались пряники, которыми можно было приманить мирян. Кто ныне верит в рай и ад? Кого страшат демоны? Да никого, но Церковь продолжает пихать свой заплесневелый пряник, кнутом заставляя его есть.

— А что за факты-то? — перекричал он ор, царивший в зале.

Буйство негодование практически мгновенно стихло, насмешливый голос Галента рубил как меч палача. Астрелий же не смутился, он видел, кто пытается возражать, кто пытается противостоять Ему хотя бы на словах. Архиепископ решил потом разобраться с наглым монахом, инквизиция с радостью сгноит своего собственного сына. Галента покарают и подарят ему кол. Пусть площадную толпу тогда развлекает.

— Эта греховница Вейнтас давно знаменита своими похождениями! Не вызывает сомнения ее нечистая душа. Церковь закрывала глаза на ее похождения лишь из милосердия, надеялись мы, что она отринет зло и вернется ко свету. Но это не произошло, — архиепископ казался искренне опечаленным.

— Но факты-то? — не унимался Галент.

— Ведение дел с язычниками…

— Как и Совет Города, не только Вейнтас торгует с дикарями.

— Она не только торгует дарами металла, но продала душу свою! — вскричал Астрелий.

— О да, это конечно веско! — не удержался Галент и откровенно хохотнул.

Стоящие вокруг него люди расступились, словно приглашая опального к алтарю. Галент остался на месте, ему приятней было находиться под защитой теней, которые обитали в нишах со статуями святых и мучеников. Как много за все время Церковь создала святых, а мучеников и того больше, но все равно организация не сохранила святость начала времен. Тени в нишах и того чище будут, чем Астрелий на кафедре.

"Вот уж душегуб из душегубов" — мелькнула мысль у Галента и высказался: — Но суд будет признавать только факты. Сейчас же вы, архиепископ, занимаетесь тем, извините, что распространяете сплетни. А это грех, как вы утверждали на прошлой проповеди.

— Не думаешь ли ты, Галент, что можешь судить меня? Меня, которому сам Пресветлый даровал право судить паству неразумную?! — пророкотал архиепископ.

Стоящие поодаль плечистые боевые братья, его личные телохранители подобрались и уставились на своего начальника. Трепать ли эту тряпку или повременить? Галент не боялся, что они начнут пересчитывать его кости, слишком много людей, которые желают уничтожить Астрелия. Они используют этот акт немотивированной жестокости, чтобы сместить его.

Астрелий дождется конца проповеди, дождется, когда все собравшиеся разбредутся по своим епархиям. И вот тогда, его гнев падет на опального монаха! Но то будет не гнев физический, а гнев суда. Убийство, которое пытались повесить на монаха, сыграло Галенту на руку. Его стали бояться! Шутка ли, убить двух жрецов и их слуг.

— О, смею ли я судить судию? Мой грех гордости не столь вопиющ. Я лишь испрашиваю ваших разъяснений, мудрый, — Галент поклонился, но его жест был столь театрален, что никто не поверил ему, — я хочу знать, в чем на самом деле провинилась эта женщина. Только и всего.

— Что ж, внимай тогда, сын мой. Асани Вейнтас имела сношения с предателем рода людского, демона в человеческом обличии. Она пыталась помочь ему скрыться!

— Развейте мои заблуждения, мудрейший! — чуть ли не плача, вскричал Галент и рухнул на колени. — Они гложут меня изнутри! Я не могу молчать! Слухи, которыми делятся меж собой наши наставники, — на этой фразе многие в Соборе вздрогнули, — утверждают, что никто не видел, была та женщина госпожой Вейнтас или нет. Да и женщина ли то была?! Мой разум поглощает отчаяние!

— Успокойся, сын! — негромко протянул Астрелий, лихорадочно пытаясь выдумать ответ. — Тебе не зачем волноваться. Слухи или нет, но никто иной, кроме как Вейнтас не мог обеспечить предателя техникой и оружием…

— Но он-то был механистом, — ехидничая, заметил Галент.

— Что с того, ни один человек не сможет за столь короткую жизнь произвести так много оружия. Один человек не способен создать орудие разрушения равное паровому танку!

— Вы же утверждаете, что Феррат не человек, а демон в обличье мирной овцы.

Астрелий посуровел, но промолчал.

— Можно потрясти любого механиста, у них в запасниках обязательно будет храниться сотня другая стволов, — размышлял Галент. — Особенно у тех, кто не сотрудничает с цеховиками. А Феррат был свободным человеком и часто конфликтовал с мастеровыми улицы Железа.

— Но целый танк!

— А пулемет, останки которого обнаружились в особняке Вейнтас. Если вы утверждаете, что они сотрудничали, то та установка была произведена Ферратом. А что утверждают специалисты? — Галент прищурился.

— Что? — буркнул Астрелий.

— А они утверждают, что это устройство не могло существовать в реальности. Как и голем, впрочем.

— Это и говорит…

— Но не говорит о ереси госпожи Вейнтас!

— Она пользовалась услугами еретика! Разве это не есть грех?! — заорал Астрелий.

Его лицо раскраснелось, а руки, которые он упер в кафедру, затряслись от гнева. Он больше не походил на отца Церкви, выходки Галента вывели его из себя. Монах добивался этого, стоит разозлить оппонента и из его действий исчезнет логика, точный расчет.

— Покаяние, штраф — таково наказание за столь незначительный грех. Не мне вам напоминать строчки писания, мудрейший Астрелий, — Галент поклонился опять.

— Довольно!

Архиепископ поднял руку, призывая к тишине, но в зале и так все молчали. Перебранка монаха и одного из виднейших отцов не каждодневное событие, епископам будет что обсудить после церемонии.

— Довольно, — спокойнее повторил Астрелий, — хватит нам ссориться. Я собрал вас затем, чтобы мы объединили свои силы, а не для того, чтобы размежевание епархий усиливалось.

"Вот хитрый лис, точно будет использовать проступок того механиста, чтобы упрочить свою власть" — подумал Галент и оперся плечом на статуи.

Святому было все равно, а у монаха уже разболелись ноги. Холодный пол, сквозняки и обязательные сандалии — преотвратительное сочетание, высасывающие силы у каждого собравшегося.

Может быть, Кафедральный Собор и задумывался с расчетом на то, что его молящиеся будут падать ниц от усталости во время церемоний? Отцы-то обязательно будут объявлять то снисхождением благодати. Галент знал хитрые приемчики, которыми пользовалась его организация, чтобы влиять на умы собравшихся.

Дивные витражи Собора и сейчас в пасмурный день наполняли зал причудливыми мистическими цветами. Галент, конечно же, стоял в темной стороне, что ясно указывало на его статус. Опала есть опала, но для него это было сродни медали за доблесть. Но сложно было сохранять достоинство, когда холод пробирает тебя до костей?

Монахи на церемониях облачались в самое настоящее рванье, что должно было символизировать смирение и готовность переживать трудности. Галент же думал, что это делалось специально для уничтожения личности служителя культа. Либо он превратится в забитую собаку, либо в бешеного пса, алчущего власть. Естественно зимние холода вымораживали мраморно-каменную залу Собора, превращая его в темницу для тела и разрушитель духа. Ведь могли же механисты провести в Собор хорошее отопление, но Церковь отказалась. То, дескать, роскошь!

"Да уж, роскошь. Эти-то…" — мыслил монах, поглядывая на епископов, — "эти-то одеты не в пример лучше меня, эти мантии из козлиной шерсти такие теплые, а красные сапожки должны защитить славные ножки святых отцов"

Переминаясь с ноги на ногу, пытаясь хоть чуточку согреться, Галент дожидался конца церемонии. Астрелий же не торопился отпускать собравшихся и вещал соловьем. Если его речь тщательно подготовлена, то он превращался в непревзойденного оратора, на зависть политиканам Совета. Естественно, у этого дурака был свой, теневой повелитель, который и придумывал все речи, но не спешил вступать в игру лично. Астрелий такая же пешка, когда он выработает свой ресурс, то будет уничтожен.

Галент с радостью бы посмотрел на смерть заносчивого архиепископа, но сознавал, что это наступит не скоро. Сегодня его позиции пошатнулись, но это не могло разрушить его власть. Галент мог так мало — лишь лаять на своих начальников, ожидая, когда его пнут.

Астрелий вещал о чем-то своем, всячески стараясь подвести собравшихся к мысли, что грядет Нечто. У-у, если бы не это вековечное ожидание чего-то ужасного, о Церкви забыли бы еще лет двести тому назад. Естественно, только праведник Астрелий (пусть он этого и не сказал, но было ясно и так) мог спасти всех от неминуемого конца, отвести карающий меч от этого мира.

Этот механист Феррат стал разменной картой в игре, которую вели отцы Церкви. Что может быть лучше, чем предвестник конца всего сущего? В хаосе происходящего наглецы и недалекие люди легко могут поправить свое положение. Астрелию или его покровителю нужна была абсолютная власть, а не ее иллюзия. Они хотели главенствовать над всей Церковью, а не быть первыми среди равных.

— Абсолютизм чистой воды, — пробормотал Галент и вытер сопли.

Еще чего доброго он заболеет после этого собрания овец и волков. Может быть, Астрелий и добивался этого? Просто извести всех неугодных? Тогда в обязательном питье и еде, которое будут раздавать в конце церемонии, не забудут добавить яда. Ха, ха, вот смеха-то будет, когда сотни грешников помрут от чахотки в своих кельях. Впрочем, Астрелий никогда не был сторонником тихих убийств и легких смертей. Ему подавай скандал!

Епископы знали своего первого человека, знали его повадки и привычки. Они не станут вмешиваться сегодня, но обязательно начнут свою подковерную возню завтра. Без этого не обойдется, ведь это Церковь.

Галент вздохнул и потер щеки. Он так устал от всей этой грязи, завернутой в яркие одежды святых. Но ничего, ему недолго осталось терпеть. Именно сегодня Галент дал себе зарок сбежать из монастыря. Сегодня будет переломный момент в его жизни, он наконец-то сможет взять кормило судьбы в свои руки.

Эта мысль грела его и давала сил выдержать испытания.

Церемония закончилась ближе к вечеру. По-зимнему слабое солнце уже давно закатилось за край горизонта, но башенные часы Собора показывали "дневное" время. К счастью, фонари уже освещали улицы и Галенту с товарищами не пришлось блуждать в потемках. На монахов, конечно же, не каждый рискнет напасть, но отступнику и его коллегам из монастыря Святой Заступницы из Гончарни необходимо было преодолеть многие километры темных улиц.

Епископы останутся до утра в Соборе, обсуждая с Астрелием административные вопросы. Что они там нарешают, Галента не особо заботило, его волновала только необходимость добраться до монастыря. Нет, он не успел передумать, он все так же стремился сбежать от "всевидящих" отцов. Просто в монастыре у него были припрятаны кое-какие вещи, которые помогут ему выжить в опасных каменных лесах. Город не отличался милосердием.

Галент пошел своим путем, скрывшись в темной подворотне от братьев-монахов. Это оказалось не так уж и трудно. Толпа продрогших святош будет еще часа три кружить, петь и славословить. Сам же отступник хотел лишь отогреться, а в келье было относительно тепло, да и постная каша придется как нельзя кстати. Вот затем, можно будет и бежать.

Забавно, что никто не удосужился приставить к Галенту стражу. Епископы наивно полагали, что он будет безропотно ожидать своей участи.

Путь от Кафедрального Собора, который располагался в центре Города, до Гончарни был неблизкий. Узкие, извилистые улочки только усложняли ориентирование, но Галент неплохо знал районы, по которым шел. Из Красного он вскоре перебрался в Извилк, оттуда в Старое Поле, а там и до Гончарни осталось полчаса бега. Другие бы выбрали путь более… безопасный, но Галент не желал терять времени. Тем более был прекрасный повод пробежаться и размяться. А что может быть лучше для бегуна, чем толпа разъяренных пьянчуг, у которых он стащил чуток золота?

Будучи монахом пусть и от инквизиции, Галент не успел разжиться личными сбережениями. Все личные вещи, о которых не могли знать святые отцы, он добыл во время ночных побегов из кельи. Он давно планировал побег, но до сего дня специально не собирал монеты. Так что компания пьяниц в офицерских мундирах просто вынуждена была поделиться с голодным монахом своими сбережениями. Право же, уж Галент найдет монетам лучшее применение, он не спустит их в кабаке на полуголых девиц и выпивку.

Преследователи скоро отстали, когда надо Галент умел скрываться лучше, чем призрак в полуразрушенном строении.

Прелестные разукрашенные призывными афишами стены лучшей части Старого Поля вскоре сменились гнильем человеческого жилища. Тут Галент мог идти практически безбоязненно, редкие головорезы не отличались остротой зрения и слуха.

У одного из таких бандитов Галент позаимствовал бутылку горючего. Винище он взял не для того, чтобы обрадовать свой желудок. Нет, ему в эту ночь следует быть предельно собранным. Огненное зелье, употребляемое в пищу, просто пригодится для пожара.

Галент не хотел уходить тихо, он желал оставить после себя памятный знак инквизиторским выродкам. Он не будет сжигать свою келью, тем более что из дерева там только пол и крыша. Ему не было нужды инсценировать свое самоубийство или трагическую гибель в огне — отцы Церкви выдумали бы хорошую легенду о смерти грешника. Нет, Галент не хотел, чтобы из него делали знамя борьбы с инакомыслием.

Он решил сжечь архив монастыря, в котором хранились текущие дела инквизиции. Все те несчастные, которые тем или иным способом заинтересовали Церковь.

Астрелий подкинул Галенту хорошую идейку.

Район Поля скоро кончился и пошли простые домишки безымянных граждан, которые трудились на фабриках в промышленной зоне. Углубляться в дышащий смрадом фабричный район Галент не хотел, он двинулся на восток и по широкой дуге обошел условную границу — зачарованную стену. За промышленной зоной располагались склады, многие из которых уже закрылись на ночь. Редкие рабочие заканчивали свои дела и кучками спешили в свои обиталища, пережидать ночь. Галент не скрывался от них, работягам и дела не было до одинокого сухощавого монаха в рубище.

На складах тоже можно чем-нибудь поживиться, но Галенту было недосуг копаться с замками, выламывать петли или искать иной ход внутрь. Все равно, не имея информации о содержимом склада, не было смысла и лезть туда.

Хотя многие склады выглядели весьма… многообещающе. Галент глазел по сторонам, и его внимание останавливалось на цветистых вывесках крупных компаний Города — "Хеклер и сыновья", "Дварч и Страй", "Ворота Била" и других. Там просто обязательно должно было храниться что-нибудь ценное, что поможет Галенту начать новую жизнь, свободную от каких-либо ограничений. Кроме того, там были вооруженные винтовками охранники с голодными собаками. Вот с ними-то у монаха были бы бо-о-ольшие проблемы.

— Потом, потом, — бормотал монах, стараясь превозмочь алчущую страсть до чужого добра. — В любом случае, сейчас лезть туда глупо. Вот под утро, когда самый упертый охранитель дрыхнет, м-м…

Он размышлял и строил планы, ведь от этого зависело его будущее. Одинокий человек, даже вооруженный по последнему слову техники ничто, когда за него берется Город. Пример тому судьба механиста Феррата, о котором так пел архиепископ на проповеди. А что мог монах, пусть и обученный инквизицией убивать? Да, по сути, ничего.

— Ага, искать работу через биржу, — хмыкнул Галент. — А для беглых монахов, убийц инквизиторов и воров у вас есть какие-нибудь вакансии? О, да, только и ждем соискателей!

Вот тут-то церковники и сцапают его. Нет, нет, официальное трудоустройство для него недоступно. Что оставалось? Да немного, убивать, воровать, грабить и вести распутный образ жизни. Веселая, но недолгая жизнь, а Галент хотел все же пожить чуть более, чем другие. И не просто выживать, покусывая черствый кусок хлеба с гнилой рыбешкой, он хотел жить, ну, достойно. Не есть от пуза, но хоть не знать лишних неудобств. Галенту немного требовалось — будучи рожденным в Гончарни, он с детства привык к оздоровительному голоданию, а потом, когда его забрали в монахи, он привык к холодным кашам монастырской кухни.

Кое-что Церковь вдолбила в заблудшего сына — научила его довольствоваться малым и радоваться мелочам.

Вынужденная аскеза, гораздо чище духовной. Про себя Галент думал, что это выглядит несколько мерзко, когда человек, имеющий возможность пожрать, голодает. Пусть он делает это во имя Бога, демонов или беззубых шлюх Старого Поля. Не важно, во имя чего человек отказывается от пищи, ведь он может в любое время сходить на кухню, взять хлеб, намазать масла и — "Во имя всех светлых сил!" А в это время тысячи тысяч людей голодают не ради каких-то убеждений, а просто потому что им нечем питаться.

Галента бесила такая несправедливость. Он и мечтать не мог о масле в тарелке каши, а уж мясо, которым раз в месяц радовали монахов, было сродни божественной благодати. Пусть даже эта благодать немного попахивала собачатиной.

Тяжелые думы занимали его голову и успокаивали неистово трепещущее сердце. Решившись на побег, Галент все же сомневался, страшился будущего. Чуточку, но этот страх был. И чем ближе он подбирался к знакомым остроконечным башням монастыря, тем сильнее сжималось его сердце. Ведь он там провел лучшие годы жизни. Как-никак крыша над головой, постоянная еда и смутные, но перспективы в будущем.

Терзался Галент недолго. У ворот монастыря он долго спорил с помятым со сна ключником, который наотрез отказывался его пускать. Плюнув, Галент ушел подальше, нашел знакомую щель в дощатой стене и перебрался на хорошо охраняемую территорию монастыря инквизиции Гончарни.

Прикормленная плешивая собачка, которая отличалась визгливым лаем и абсолютным бесстрашием, когда дело доходило до дележа пищи, с радостью встретила монаха. Ее радость не была искренней и была бы больше, захвати с собой Галент угощение. Но, по крайней мере, эта шавка не выдала его лаем.

Монастырь Святой Заступницы (кого и от чего, Галент не знал) походила на хорошо укрепленную крепость. Внешняя деревянная стена, полная дыр и удобных "тайных ходов", скрывала от посторонних глаз внушительную каменную ограду. Битое стекло и кости язычников лесных венчали стену, черепа погубленных дикарей находились в основании. Мрачное зрелище, но монахи не жаловались. Считалось, эти черепа должны предупреждать инквизиторов, когда язычник или еретик приближался к монастырю. Глупая сказка, Галент пнул знакомый череп, который молча стерпел унижение.

Рванье и сандалии не защитят от острых осколков, так что перелезть через стену не представлялось возможным. В любом случае, стражи на внутренних воротах молча пропускали всех, кто проходил через первые ворота. Они несли обет молчания и аскезы, терпели холод и выживали после голодных обмороков. На Галента будущие святые не обратили внимания, единственный более-менее живой взгляд отца-инквизитора, дежурившего в воротах, лишь скользнул по монаху. Галента признали и пропустили внутрь. Один этот мужик мог остановить сотню бандитов, пытающихся пробраться внутрь. Это был жрец — маг Церкви. Таких Галент старался обходить десятой дорогой, чутье жреца острее собачьего.

К вечеру внутренний двор монастыря опустел, лишь несколько монахов расположились у входа во внутренние покои. Они записывали всех посетителей и не выпускали никого из монастыря без особой бумажки, которую подписывал настоятель или его помощник. Войдя внутрь, Галент не рассчитывал выйти этим же путем. По правилам его должны были бы обыскать, но полусонные монахи давно плюнули на правила. Свободное одеяние Галента скрывало бутыль с огненным пойлом.

"Так можно сюда пронести и взрывчатку, взорвать все к демонам!" — усмехнулся про себя Галент.

Конечно же, это было возможно лишь при условии, что посетителя знают в лицо. Жрец у входа тоже не просто так хлеб и кашу получает. Галент не знал, способен ли маг увидеть, почуять каким-либо образом оружие или взрывчатку, проверить это невозможно.

Все те разы, что он проносил на территорию монастыря запрещенные товары, были совершены не через главный вход. У Галента были свои пути, которыми он выходил гулять по Городу, естественно, эти пути-дорожки не охранялись. Какой бы дурак решил поставить сторожа на карнизе стены? Верно, никакой.

Посетив кухню, Галент смог поесть. Суровый дядька-повар не баловал посетителей ресторана богатой на жиры снедью, но Галент и не хотел наедаться. Тяжелый желудок — это сонливость в членах. Выписка из святой книге подходила к мировоззрению Галента лучше всего.

После кухни Галент направился в библиотеку, которая располагалась рядом с охраняемым архивом. Тут монах припрятал бутылку утопителя умов — спирта. Чуть позже он вернется, возьмет бутылку и устроит "ночь горящей бумаги". Не только же святым отцам книги сжигать, можно и кому-то другому.

Больше Галенту делать нечего было, друзей он не успел завести среди оголодавших без женщин монахов, а больше никаких развлечений инквизиция и не предлагала. Галент направился в свою келью — выделенную лично ему как особо отличившемуся на поприще славословия Бога.

Как будущую жертву суда церковного его поселили в высокой башне, расположенной на южной стороне монастыря. Из узкого, похожего на бойницу окошка открывался прелестный вид на кирпичную стену монастыря. Не могло идти и речи, чтобы пролезть в эту щель, но Галент уже давно расшатал камни вокруг окна, сделав, таким образом, черный ход. С того момента Галент при каждом удобном случае покидал свою небольшую келью.

С того же момента и начались его похождения по ночному Городу, а этой ночью Галент в последний раз воспользуется тайным путем. Лишь бы только ночью не пошел снег — этот мерзкий, влажный холод.