Волшебство для короля

19

Проснулся он очень нескоро. Вокруг было темно. Пока он спал, кто-то заботливо задернул прикроватные занавески. Лайам отодвинул их и обнаружил, что слуги успели также развести огонь в огромном камине, убрать со стола блюда с недоеденной снедью и разложить на стульях отглаженную одежду — новую, ибо старую куда-то девали. Он накинул халат и заглянул в ванную комнату — там было пусто. Подручные сурового домоправителя умудрились утащить и оба чана с грязной водой. «На цыпочках, чтобы не разбудить важного господина! Как это мило с их стороны!» Лайам зевнул.

«Фануил!»

«Я в малой гостиной, мастер».

В малой? Тут, значит, есть и большая? Лайам не стал заострять на этом внимания, ибо ногам его сделалось холодно. Кафельный пол был ледяным, а туфли, к которым он уже вроде бы попривык, исчезли вместе с грязной одеждой. Тут до него донесся приближающийся топот копыт.

«Что происходит?»

«Это гвардейцы. Кавалерийский отряд. Они тут все время крутятся — то приезжают, то уезжают».

Потоптавшись по спальне, Лайам наконец обнаружил шлепанцы с меховой оторочкой и пошел бродить по темным покоям, разыскивая своего фамильяра. Тот посиживал на подоконнике в продолговатой и пышно обставленной комнате — с пухлыми низенькими диванчиками и такими же креслицами. Окна малой гостиной выходили во внутренний двор, озаренный огнями множества факелов.

Лайам подсел к дракончику. Внизу тяжело шевелились конники в алых плащах. Один из них, видимо старший, нагнулся и подал стоящему на крыльце Катилине какой-то пакет. Лайам тихонько поднял задвижку и отворил окно. В гостиную хлынул холодный ветер, вместе с ним прилетели слова:

— Оружие на месте, милорд, его количество совпадает со списком, который мы изъяли у главного… — офицер запнулся. — В общем, все совпадает. Не похоже, чтобы там что-либо трогали.

Катилина рассеянным кивком отпустил офицера и пошел в сторону, на ходу распечатывая пакет. Следом за ним бросился клерк с кипой бумаг в руках. Офицер, развернув коня, повел отряд со двора. Лайам закрыл окно и передернул плечами.

— Это что — дотошная инвентаризация дворцового арсенала? Похоже, наш Катилина — изрядный педант!

Фануил потянулся, выгнулся и легко спрыгнул с подоконника на пол.

«Такое тут целый день. Курьеры, гонцы, миротворцы, гвардейцы… Пацифик Уорден приходила шесть раз».

Нахмурившись, Лайам вернулся в спальню. Дракончик растянулся у очага. Его хозяин зажег от огня пару свечек, попутно отметив, что топят у Катилины дровами, а не углем.

— Ты не знаешь, сколько сейчас времени?

«Недавно пробило час».

— Час?!

Лайам присвистнул. «Значит, вот оно как! Пока кое-кто бессовестно дрых, пуская слюни в подушку, тут заворачивались дела!» Он попытался представить — какие. Наверняка им перво-наперво пришлось обыскать дом Северна, отловить его явных приспешников и перетряхнуть весь дворец… «Что еще?» Пересчитывать мечи с копьями — это, пожалуй, лишнее, но на что не пойдешь, когда над страной нависает угроза вооруженного мятежа? А ведь, помимо всего прочего, надо проверить каждого из королевских гвардейцев, чтобы понять, кто из них верен короне, кто нет. То же придется проделать и с миротворцами, дальше пойдут аресты, допросы и — тьма великая! — казни…

Лайам содрогнулся. «Скажи спасибо, что ты — просто пешка, удачно вышедшая из этой игры!»

Однако и пешке стоило кое-чем озаботиться. Он огляделся.

— Послушай, малыш, чернила с бумагой сюда кто-нибудь приносил?

«Все это в большой гостиной, а также несколько книг».

Лайам взял свечу и направился к единственной двери, которую он пока что не открывал.

«А какая разница между большой и малой гостиными?»

«В большой стоит письменный стол».

Стол там и вправду стоял — дубовый, резной, с письменными принадлежностями и стопкой книг в кожаных переплетах. Помещение напоминало кабинет лорда Северна, хотя и уступало тому в отделке. Был там и камин — бездействующий, однако набитый дровами. Лайам подпалил растопку свечой и уселся за стол.

Почтенные фолианты содержали в себе пространные рассуждения о преимуществах добродетельной жизни. Лайам лениво их полистал. Поля пожелтевших страниц пестрели пометками. «Кто бы мог подумать! Юный принц увлекается философией! Но почему Цест решил, что это чтиво развлечет и меня?» Он сдвинул книги в сторону, подтянул к себе лист бумаги и взял перо.

Вывел на белом поле — крупно, красиво: «Долги!». Ниже — в столбик — подробно перечислил все, что украл в бане. Указал примерную стоимость каждой вещи, потом удовлетворенно откинулся на спинку стула.

Что было еще?

«Два меча: один — у Эльдайна, другой — у Северна. Впрочем, за трофеи не платят. Лодка… но чья она — мне не известно…»

Он записал, что ему надлежит сделать пожертвование какому-нибудь приречному храму, призревающему бедняков. Были еще куртки, снятые с приятеля Цинны и со спящего миротворца, но тут он себя виноватым не чувствовал. Получалось, что Ренфорд-беглец причинил добродетельным горожанам Торквея не так уж и много вреда!

Лайам самодовольно заулыбался, но вскоре его улыбка погасла. Он поморщился, окуная перо в чернила, и начертал под всеми записями: «Маркейд???»

Жирно подчеркнул это имя, долго смотрел на него, потом отбросил перо и встал, ощущая во всем теле свинцовую тяжесть. Задул свечу, добрел до кровати и попытался уснуть.

Ночь он провел в бесконечных блужданиях по священной долине и потому очень обрадовался, когда ему встретился Фануил.

«Мастер, тут бродит слуга. Он не знает, будить тебя или нет».

Лайам встряхнулся и отвел занавеску.

— Кто здесь?

Слуга испуганно вскрикнул, но тут же опомнился и поклонился.

— Сударь, принц Цест интересуется, встали ли вы?

— Передайте принцу, что через четверть часа я буду к его услугам.

Слуга поспешил удалиться, а Лайам поплелся в ванную. Взял кувшин, плеснул в тазик воды и принялся умываться, освобождаясь от тягостных сновидений.

Через четверть часа, облаченный в новый серый камзол с прорезями, расшитыми жемчугами, он уже сидел в малой гостиной, с ненавистью поддергивая высокие, тонкой шерсти чулки. Вошел юный принц. Лайам поднялся и поклонился.

— Отец просит меня передать вам его извинения, — сказал, ответно кланяясь, Цест. — Он был бы рад лично приветствовать вас, но, увы, у него сейчас множество неотложных забот. Он надеется, что вы поймете его.

— О, безусловно! Его высочеству не следует беспокоиться из-за меня.

Цест покачал головой.

— Ну что вы, господин Ренфорд! Отец просил меня еще раз высказать вам уверения в его искренней и глубочайшей признательности, а также узнать, чем он мог бы вознаградить вас за ваши труды? Например, вы можете получить место в королевской гвардии…

Лайам нахмурился. Мальчик поспешно добавил:

— Чин, разумеется, офицерский!

— Очень любезно с его стороны, однако… я доволен своим положением и ничего в нем не собираюсь менять.

Резковатый ответ, но… как аукнется, так и откликнется! Лайам был не на шутку задет. Как бы там ни было, а в подачках он не нуждается!

— Пожалуйста, поблагодарите его высочество от меня.

Мальчик смущенно кашлянул.

— Да, конечно.

Последовала неловкая пауза. Наконец Цест спросил:

— Вы получили книги?

— Да, благодарю вас.

— Возможно, они показались вам несколько сложными…

— Не показались, — ответил холодно Лайам. — Тенденциозными — да! Впрочем, однобокость суждений всегда была свойственна этой философской доктрине. Школа Добродетели толкует все факты в выгодном для себя ключе. Особенно окунаясь в историю. К примеру, из нынешних событий сторонники этого философского направления извлекут лишь образчики высокого служения короне и государству, забывая, что преданность одних царедворцев соседствовала с черным предательством дворян, изменивших своему королю. В истории нет морали, она лишь зеркало непростых людских отношений.

— Это кто сказал? — спросил изумленный Цест.

— Я, — уронил Лайам, потом рассмеялся. — Почерпнул эту фразу из «Политических реалий» Саллюста. Вам не мешало бы прочесть эту книгу. Чтобы иметь противоядие от сладкоречивого чтива.

— Хм… Наверное… Я ее отыщу.

Цест уставился в пол, потом встрепенулся.

— Ах да, я чуть было не забыл! Отец мой сейчас беседует с леди Уорден. Она интересовалась, нельзя ли ей с вами поговорить?

— Можно, — кивнул Лайам, и Цест поспешил откланяться.

— Я прикажу слугам подать вам завтрак.

В дверях он приостановился и пробубнил, запоминая: «Саллюст!»

Завтрак доставили прямо в гостиную, позже туда же пришла и Уорден. Успевший плотно перекусить, Лайам шуганул с принесенного слугами столика Фануила и, вежливо приподнявшись, указал гостье на стул.

Глаза каменной леди опухли, под ними набрякли мешки. Усаживаясь, она морщилась, поглаживая искалеченную руку. Ее помятая клетчатая туника была забрызгана грязью. Какое-то время в гостиной царило молчание, потом спохватившийся Лайам предложил гостье вина.

— Нет, благодарю, — рассеянно отказалась та и вдруг подалась вперед, словно только теперь вспомнив о цели визита. Порывшись в поясном кошельке, она вынула из него Панацею. — Король просит вас вернуть герцогу эту вещь.

Лайам, поколебавшись, принял флакончик.

— По чести сказать, — продолжала Уорден, — это распоряжение королевы Иэрне. Король… о боги!.. король совсем плох…

Лайам вскинул голову. Уорден, потирающая глаза здоровой рукой, походила на обиженного ребенка.

— Но ведь он выздоравливает, не так ли? — Лайам хорошо помнил, какое облегчение он испытал, приложившись к магическому пузырьку. — Снадобье не могло не сработать! Ему уже лучше, да?

Уорден потупилась, мотнув головой.

— Он скоро умрет. Через несколько дней, а может быть, и часов…

— Это нелепо! — Лайам резко встал, опрокинув стул. — Это какая-то ерунда! Снадобье, оно… оно ведь должно…

Он осекся.

— Оно исцеляет лишь раны, — глухо сказала Уорден. — Возможно, болезни тоже — откуда нам знать? Однако ему не дано спасти человека, умирающего от яда.

— От яда?!

Пацифик кивнула. Медленно, несколько раз, с каждым кивком клоня голову все ниже и ниже.

— Мы нашли этот яд в доме Северна. Он давал его королю малыми дозами… долгое, очень долгое время. Яд редкий, малоизвестный, врачи утверждают, что противоядия нет.

— Но… если реликвия не всесильна, зачем же Веспасиан посылал ее королю? И, главное, зачем старался перехватить ее Северн?

— Герцог в письме мэтру Кейду сообщал, что не знает, поможет ли посылаемое лекарство, но что он все-таки уповает на благополучный исход. А лорд Северн не хотел рисковать, слишком уж далеко зашли его планы. Даже смерть брата не показалась ему чересчур высокой ценой за… за шанс отвести от всего предприятия угрозу провала.

Лайам припомнил посеревшее лицо лорда Берта, кровь, хлещущую из-под дрожащих пальцев, и скрипнул зубами. Ему вдруг захотелось избавиться от флакончика, швырнуть, например, его с Лестницы в океан. Однако он ограничился тем, что вполголоса выругался, и обратился к Уорден с новым вопросом.

— Удалось ли выяснить, на кого этот Северн работал? На Сильвербриджа или Корвиала?

— Никто из его приспешников ничего внятного об этом не говорит. Их допрашивают — допрашивают с пристрастием, однако безрезультатно. Лорд обещал своим людям, что они будут в большой чести у нового короля, но имени его он им не называл, очевидно опасаясь огласки.

Уорден вздохнула.

— Да и сам Северн теперь ничего нам не скажет — этой ночью он покончил с собой.

У Лайама отвалилась челюсть.

— Покончил с собой? А вы, голубушка, где же вы были? Почему предоставили ему такую возможность? Почему не велели своим людям не спускать с него глаз?

Пацифик вспыхнула.

— От меня ничего не зависело, квестор! Условия содержания лорда в темнице определял принц казны. Будь моя воля, я как минимум отобрала бы у Северна пояс! Но Катилина строго-настрого запретил нам в чем-либо его стеснять.

Школа Добродетели считала самоубийство самым приемлемым выходом для людей, утративших честь.

— Нет, как это мило! Просто чудесно. Теперь никто не поручится, что освободившийся трон не займет убийца почившего короля!

— Тогда, возможно, и к лучшему, что мы ничего не знаем наверняка, — пробормотала Уорден. — В любом случае обсуждать высочайшие повеления — не наше дело.

— Даже если они — дурацкие? — Пацифик поморщилась, голос ее сделался твердым.

— Вам следует знать, что все, мною здесь сказанное, не подлежит разглашению. Весть о том, что король отравлен, может смутить многих.

Лайам сердито махнул рукой.

— Тогда зачем вы мне все это рассказали?

— Сама не знаю, — честно призналась Уорден. — Рассказала — и все.

Губы ее искривились в печальной усмешке.

— Возможно, мне показалось, что вы имеете право все знать. Вы рисковали жизнью, подвергались гонениям…

Она пожала плечами, дернула головой.

— Не знаю. Примите все сказанное, как дань вашей доблести…

— Впустую проявленной, — буркнул Лайам. — Все было впустую.

— Нет, не впустую. Нам с вашей помощью удалось изобличить опасного заговорщика.

Ну да, удалось. Лайам подумал об умирающем короле, о мэтре Кейде, о лорде Берте, о ни в чем не повинном сэре Неннии и о безвестном жреце храма Лаомедона, которого он даже не видел в глаза. «Все эти люди погибли зря. Как и Маркейд! О боги, Маркейд…»

Словно бы прочитав его мысли, Уорден сказала:

— Возможно, вам будет приятно узнать, что мы отыскали вашу подругу. Ей не причинили вреда, а просто держали в темнице. Очевидно, убийство женщины претило даже такому отпетому негодяю, как лорд Аурик.

«Или он решил оставить ее в живых как заложницу, а возможно и для каких-то других надобностей», — подумал Лайам, но тут же устыдился последней своей мысли.

— Она до сих пор не в себе, — продолжала пацифик. — Бедняжку опекают придворные дамы, однако они ничего не могут поделать — известие о смерти супруга слишком сильно ее потрясло.

Лайам зажмурился и опустил голову.

— Это я виноват. Я оставил его одного… связанного по рукам и ногам… я думал, его не тронут…

Он внезапно вспомнил о предложении Цеста.

— Послушайте, Катилина предлагал мне награду. Должность или что-нибудь в этом духе. Как думаете, нельзя ли его попросить, чтобы он вместо этого поспособствовал ей? Назначил пенсию или дал при дворе какое-то место? Чтобы она всю жизнь ни в чем не нуждалась. Не могли бы вы походатайствовать за нее… от меня?

Уорден вгляделась в его взволнованное лицо, потом кивнула.

— Я полагаю, это можно устроить. И если вы хотите с ней повидаться…

— Нет! — поспешно воскликнул Лайам. Что он ей скажет, как посмотрит в глаза? — Просто сделайте что-нибудь, если можно…

— Как вам будет угодно.

Уорден с трудом встала и направилась к выходу из гостиной.

— Всем нам приходится нести свою ношу, квестор. Поступки, которых мы позже стыдимся, замыслы, которым не суждено сбыться, ошибки, последствия которых непоправимы…

Лайам выпрямился и с горечью произнес:

— Знаю-знаю: не следует принимать все это близко к сердцу.

Уорден остановилась в дверях.

— Нет, — покачала она головой. — Сердце не подчиняется воле. Нельзя зачеркнуть прошлое, но можно сверять с ним свои действия и впредь прежних ошибок не повторять.

Каменная леди вдруг улыбнулась — робко и неуверенно, как засмущавшаяся девчонка.

— Подумать только, я ведь едва вас не погубила! Если бы не ваша везучесть, вас бы повесили как убийцу! Я не смогла бы потом себе этого простить.

— Моя везучесть? — переспросил Лайам. — Я хорошо вас расслышал?

Уорден весело рассмеялась.

— Да, квестор Ренфорд. Везучесть, именно так.

Лайам не нашелся с ответом — все его остроумие куда-то девалось. Он растерянно усмехнулся.

— Что ж, именно богине удачи я время от времени и молюсь.

— Замолвите перед ней словечко и за меня!

Лицо Уорден вновь стало серьезным, она поклонилась — медленно и несколько церемонно.

— С этого момента, квестор, вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. Желаю благополучного возвращения в Саузварк.

Лайам низко склонил голову, и каменная леди ушла.

Вскоре он покинул дом Каталины. Его сопровождал гвардейский эскорт. Дежурный офицер возражений не принял, ссылаясь на распоряжение принца казны. Лайам поначалу счел, что ему не очень-то доверяют, и только чуть позже сообразил, что все это делается ради его же блага. «Мои портреты висели на каждом углу. Многие их запомнили. Принц опасается, как бы меня не опознала и, что гораздо хуже, не растерзала разгневанная толпа!»

Однако людей на улицах было немного, встречные мельком оглядывали отряд и опускали головы, торопясь по своим делам. Слухи о ночных арестах и о том, что обряд очищения не помог королю, разошлись по столице, ее жителей охватила апатия.

У пристани ожидала королевская барка. Гребцы налегли на весла, суденышко полетело вниз по Монаршей — к причальной площадке Парящей Лестницы. Пятачок был на удивление пуст. Желающих спуститься в Беллоу-сити не набиралось и дюжины. Четверо миротворцев покосились на гололобого господина, сопровождаемого почетным эскортом, потом стали приглядываться к нему. Офицер-гвардеец достал из кармана внушительного вида бумагу и отвел караульных в сторонку. Те изучили предъявленный документ и успокоились. Офицер вернулся к отряду, самодовольно покусывая усы.

Лайам пожал плечами и решил придержать свое любопытство. Что бы там ни было понаписано — не все ли равно?

Гвардейцы проводили его к пирсу, где стояло «Солнце коммерции», и, отсалютовав, удалились. Моряки всполошились. Когда Лайам поднялся на борт, его окружила толпа.

— Квестор, где же вы пропадали?

— Почему нас не пускают на берег?

— Почему на наше судно наложен арест? — Лайам соврал, что ему и самому это невдомек и что дело, скорее всего, в неразберихе, творящейся на таможне. Капитану с глазу на глаз он сказал почти то же самое.

— Я и вправду не знаю, почему нас прижали, капитан Матюрен. В верхнем Торквее сейчас неспокойно. Видимо, поначалу кто-то что-то напутал, а потом в этой путанице все же разобрались.

Капитан бросил взгляд на обритую голову квестора, на бледные молнии, пересекающие его лоб.

— М-да, — сказал он. — Я понимаю. Поговаривают, что наверху не очень-то хорошо. Какие-то драки, убийства, поджоги… Я понимаю. И по-прежнему готов вам служить.

В глазах его читался вопрос, но Лайам не дрогнул. Что-что, а такие взгляды выдерживать он умел. Капитан Матюрен покашлял в кулак.

— Как скажете, квестор. Дать команду к отходу?

— Нет, — сказал Лайам. — У меня тут еще есть дела.

Матросы, засидевшиеся на судне, охотно кинулись выполнять его поручения. Самого шустрого Лайам отправил разменять кредитные векселя, хранившиеся в капитанской, окованной железом укладке, а когда тот вернулся, принялся рассылать остальных. Кого — с покаянными письмами, кого — с деньгами, кого (в большинстве случаев) — и с тем и с другим. Адреса были самые разные: баня в Беллоу-сити, гостиница «Трезвомыслие» в верхнем Торквее, корабль «Тигр» из Каэр-Урдоха в порту. Потом три святилища (маленький храм Повелителя Бурь тоже не был забыт), потом коллегия Благоденствия («Обалденствия») Башенного распадка…

В сумерках, когда последний посыльный взбежал по сходням на палубу, капитан Матюрен подошел к своему пассажиру.

— Что, квестор, с рассветом уходим?

— Я не совсем уверен в том, капитан. — Старый морской волк был явно разочарован, однако вежливо улыбнулся и ушел к себе. Фануил, слетев с мачты, уселся подле хозяина.

«Мастер, чего ты ждешь?»

Лайам ответил. Дракончик склонил голову набок.

«Это необходимо?»

— Пожалуй, нет, — поразмыслив, откликнулся Лайам. — Но, по крайней мере, мы первыми принесем эту весть в Южный Тир.

«Как неудачно, что Панацея не помогла!»

Лайам лишь усмехнулся.

«Вот-вот, неудачно! Лучше не скажешь. Это именно так!»

«Ты ведь не виноват. Ты сделал, что мог».

Лайам почесал рептилии спинку.

«Я знаю. Ты тоже».

Он долго стоял у борта, глядя, как в быстро темнеющем небе загораются первые звезды, потом сбежал вниз по трапу и залез в свой гамак.

Ранним утром он опять поднялся на палубу — колокола били шесть. Капитан Матюрен уже прогуливался вдоль борта и словно бы его поджидал.

— Квестор, мне очень не хочется вам докучать, но ребята обеспокоены. В этом проклятом городе им все обрыдло. Когда станет ясно, скоро ли мы отвалим?

Лайам рассеянно оглядел соседние корабли, потом перевел взгляд на водопад, на утесы.

— Думаю, нам недолго ждать, капитан. Не более суток.

Матюрен помрачнел, однако же промолчал.

Но ждать не пришлось. В ту же минуту до них долетел слабый трезвон верхних столичных колоколов. Потом ударили звонницы Беллоу-сити. Звон все ширился и нарастал — унылый, беспорядочный, бесконечный. Фануил, выбравшись из каюты, толкнул острой мордочкой хозяина в ногу.

«Мастер, это и есть тот самый сигнал?»

«Думаю, да».

Лайам помедлил какое-то время, потом обернулся и крикнул:

— Капитан Матюрен, прикажите поднять паруса! Мы можем отчалить, если у вас все готово.

Моряков понукать не пришлось — все врассыпную бросились к такелажу. Позже, когда им объяснят, что случилось, многие разрыдаются, не стыдясь своих слез. Пока же над палубой «Солнца коммерции» звучала веселая ругань, а само видавшее виды суденышко, щеголевато виляя кормой, шло к выходу из окруженной скалами гавани, сопровождаемое немолчным набатом, сообщающим обитателям древней столицы о том, что король Никанор IV скончался.