Волк в собачьей стае

*****

Младший улим Аши в ярости метался по шатру Улим Тэму, напротив, казался безмятежным.

— Успокойся мой младший брат, — увещевал он Аши.

— Как же мне быть спокойным, брат? — (Аши старательно избегал определения "старший") если проклятый дэв снова перехитрил нас! Куда он мог деться? Почему ты не дал мне напасть на него на перевале?! Я бы втоптал варваров в камень! Меч был бы у нас в руках!

— У тебя уже была возможность втоптать его в камень, достопочтимый Аши, — не преминул уколоть брата Тэму.

Аши заскрежетал зубами.

— К тому же, — продолжил Тэму, — идея гнать варваров на ракшасов принадлежала шаманам. И я с ними согласен — воины лесного народа не должны погибать в этих диких горах.

— Воины должны погибать везде, где прикажет Круг Вождей! Во имя Эрсхарна, с улыбкой на устах!

Тэму слегка поморщился. Патриотические банальности, которыми сыпал глупый братец выводили его из себя.

— Мы с тобой, достопочтимый Аши, пока еще не входим в Круг Вождей, — он сделал легкий нажим на слове "пока". Понятно же, что болвану Аши не войти в Круг и до скончания Эрсхарна. Всем понятно, кроме самого Аши. — И еще! — Тэму выдержал эффектную паузу. — Круг не приказывал нам умирать! Вспомни, дэву удалось убить нескольких ракшасов! Представь наши потери, вздумай мы атаковать его в лоб?

— Мы могли затравить его зверьми, — упрямо твердил Аши. — Где теперь искать дэва? Круг приказал нам добыть волшебный меч…

Тэму мысленно взвыл — в отсутствии вестей от поисковых групп, разговор начинался в сотый раз.

Снаружи послышался какой-то шум и гомон возбужденных голосов. Полог приоткрылся, и в шатер всунулась бородатая физиономия охранника.

— Господа светлые улимы, дозвольте речь слово?

— Чего тебе? — нахмурился Тэму.

— Мастер Лару прибыл… просится… изволите принять?

— Конечно, изволим, дурий бубенец! Зови!

В следующую секунду, полог распахнулся, и в шатер бодрым шагом вошел мастер Лару, сотник лесного воинства. Гаркнул: "Эрсхарн Махтан!" — и склонил голову в знак приветствия. Звякнули серебряные бубенчики на верхах шапки. По шатру расползся ощутимый запах мокрой псины. Тэму аристократический сморщил нос — на гракхах ездили лишь простолюдины — благородные предпочитали сархусов. Быстрые, комфортные и никакой вони.

— Эрсхарн Махтан, — вяло кивнул в ответ Тэму, — рассказывай.

— Мы настигли их княже! — отрапортовал Лару. — Они были рядом с тем местом, на которое показали шаманы…

— Ну? — подскочивший к сотнику Аши, свирепо вращал и пучил глаза, пальцы его крючились, словно он собирался ухватить мастера за бороду.

— Дэва среди них не было, — Лару опустил глаза, словно это он был виноват, что неуловимый дэв снова перехитрил воинство лесного народа.

— А-а… — заголосил Аши и, воздев руки к небу, выскочил из шатра.

Тэму с осуждением проводил его взглядом — не пристало так себя вести благородному улиму.

— Что говорят пленные? Вы ведь взяли пленных?

— Да, но…

— Что? Не огорчай меня мастер!

— Удалось взять только двух из пяти, — быстро заговорил сотник. — Варвары ожесточенно сопротивлялись и отказывались сдаваться. Пришлось травить их зверем. Двоих задрали гончие. Один, здоровяк с молотом покалечил йотуна. Другие йотуны задавили его насмерть, прежде чем мы успели отнять. Еще один кинулся в реку — его достали почти целого. Последний, их предводитель отбивался дольше всех и его сильно э-э… повредили… но пока жив.

— Ничего поручить нельзя! Где они?

— Во дворе княже, ожидают вашу светлость.

— Ожидают! — раздраженный улим вышел из шатра.

*****

На капитана страшно было смотреть — непонятно, где заканчивались лохмотья окровавленной одежды и начиналось разодранное тело. Левая половина лица сорвана ударом когтистой лапы. При каждом выдохе из проколотой шеи лезли кровавые пузыри. В его голове сквозь постоянный гул, молотом колотилась только одна мысль: "Сука — ведьма! Подставила! Все бы отдал, чтоб удавить маленькую тварь! Нет, не удавить — слишком легко! Все жилы бы вытащил, одну за другой!" Рядом трясся Щепа, его загорелое лицо было белым от страха.

— Чего трясешься как чочкин хвост? — прохрипел ему Этт. — Боишься умереть? А ты что ли вечно жить собирался? Не бойся друже, умирать один раз, — он равнодушно следил, как суетятся рыжие человечки. Один расфуфыренный, явно важная шишка, прыгал вокруг пленных, блекотал что-то на своем птичьем языке, мельтешил в глазах. Верней в глазу. Второго глаза у капитана больше не было.

Из большой расписной шаранги стоящей посреди поляны вышли двое и направились к нему. Один воин, предводитель той ватаги, что захватывала их, второй важный, видать князь.

Который князь, остановился в паре метров и что-то прочирикал, обращаясь к капитану.

— Что тебе надо, обезьяна рыжая? — поинтересовался Этт. — Спрашиваешь, сколько я вашего проклятого брата перебил? Так много. Жаль в этот раз не получилось!

— Где дэв? — перевел слова князя сотник.

— Ты же уже спрашивал, придурок, в прошлый раз. Забыл? Повторить?

— Где дэв? — снова прострекотал тот.

— Поцелуй мою грязную задницу, — посоветовал ему капитан.

— Где дэв?

"Да что ты будешь делать, непонятливый какой". Этт собрал все, что было во рту, и плюнул, целясь в холеную физиономию княжича. Не попал, силы уже были на исходе. Кровавая харкотина угодила улиму на расписную рубаху. Он отступил брезгливо кривясь. Со всех сторон кинулись холуи с платками. Княжич что-то курлыкнул, махнул рукой, словно перечеркивая. И Этт понял, что перечеркивают его жизнь.

— Бросьте его гракхам, — сказал Лару, кивнув на капитана, — и проследите, чтоб не торопились! Если он умрет раньше чем через крайну — накажу!

"Сука — ведьма! — думал Этт, пока его тащили к, приветливо машущим хвостами гракхам, — на ремни бы резал…"

Еще не утихли предсмертные крики капитана, когда пришел черед Щепы. Его поставили на колени перед княжичем, сменившим к тому времени рубашку и Лару повторил вопрос:

— Где дэв?

— Все, все скажу! — засуетился дружинник, — все вашей светлости расскажу как есть! Ничего не утаю! Он не дэв никакой, обычный человек… только с другой стороны, не с нашенской — макурт!

— Макурт? — переспросил сотник с озадаченным видом.

— Макурт, макурт! — мелко закивал Щепа.

Лару обернулся к улимам и они некоторое время трещали между собой. Затем опять обратили внимание на дружинника.

— Говори дальше!

— Так вот, я и говорю. Зовут его Валад. Появился откуда-то из-за гор, сам толком объяснить ничего не мог. Только он, милостивые господа, уже, наверно, сдох!

— Здох? — не понял Лару. — Что такое, здох?

— Ну, сдох… умер, значит. Понимаете, он с демонами дрался, они его поранили… весь в крови был. В своей крови и ихней. Этой кровью и отравился. Он их здорово порубил!

— Где меч? — сменил пластинку сотник.

— А! Так вас меч интересует? — словно бы обрадовался Щепа. — Хороший меч, знатный! Вся сила макурта в нем.

— Где меч?

— Так понимаете, господин… это… не знаю я… — мелкая дрожь у Щепы сменилась на крупную. Челюсть тряслась так, что он с трудом мог говорить. Но я покажу, где мы его оставили! Там у реки… я покажу. Там с ним ведьма осталась… ведьма, знаете, такая?

— Ведьма? — недоуменно переспросил Лару. — А! Ведьма! Ковен?

— Ковен, Ковен! — Щепу внезапно осенило. — Я понял! Ведьма меч и спрятала! Такая гадина!.. Она спрятала, точно!

Сотник с княжичами опять долго совещались, затем последовал ряд команд, смысла которых Щепа сперва не понял. Но тут загудели дудки, все вокруг забегали, засобиралсь. Лару положил руку Щепе на плечо.

— Пойдем, ты нам покажешь.

*****

Мост на этот раз возвели удивительно быстро. Йотуны старались изо всех сил. Еще бы, оба улима стояли над душой и подгоняли. Когда, наконец, был уложен последний пролет, они рванули в числе первых. Следом, дюжие охранники волокли Щепу. Впрочем, бывший дружинник особо и не понадобился. Гончие быстро нашли лежку беглецов. Что характерно, вокруг было полно следов лесного воинства. Выходит вчера те же гончие разом потеряли зрение, слух и нюх? А чем же иначе можно было объяснить, тот факт, что они полдня ходили вокруг да около и не смогли обнаружить беглецов, хотя те, судя по оставленным следам, сидели на самом виду. Смущенный мастер Лару чесал затылок, а тут еще вернулись посланные вдоль берега разведчики с докладом о том, что найдено дерево в дупле которого был спрятан меч, а также, о том что плотовая стоянка разорена, а искомые варвары, судя по всему уплыли на одном из плотов предварительно выведя из строя остальные. Аши в бешенстве бегал по берегу. Тэму тоже был вне себя, но сдерживался. Выходило так, что они собственноручно оставили варварам средство для побега. Глупее ситуации не придумать, а особенно неприятной она станет, когда придется докладывать о своей недальновидности Кругу Вождей. Тэму обратился к шаманам:

— Как такое могло случиться, почтенные махтаны?

Шаманы, двое старых, с длинными волосами и бородами искрящимися сединой, словно ветки дерева в морозное утро и один молодой, совсем пока еще без бороды с наголо обритым черепом, тоже, казалось, были смущены. Они облазили и обнюхали все места предполагаемого укрытия беглецов. К улимам подошел, тот, который молодой, его худое лицо нервно кривилось при каждом слове:

— Здесь был серый полог. Это работа ведьмы из Ковена, только они могут прятаться под пологом Верхнего мира сами находясь в мире нижнем.

— И что, никак нельзя было его обнаружить? — мрачно поинтересовался Тэму.

— В любом другом месте Эрсхарна, это не составило бы нам никакого труда, но в Запретных землях, кои южные варвары называют внутренним кольцом Хром-Минеса, главное уложение махтанов лесного народа запрещает проникать в Верхний мир и выстраивать магический круг, дабы не возбуждать к жизни духов зла и силы неподвластные обузданию, кои могут потрясти устои и основы…

Тэму лишь морщился, слушая эти обычные шаманские бла-бла-бла, но не торопил, зная упертость шаманов на своих уложениях.

— …здесь мы можем лишь кидая гадальные кости указывать на людей и вещи, — продолжал монотонно бубнить молодой, — но над серым пологом они не властны…

— Ну, так бросайте же скорей свои кости! — влез в разговор Аши. — Вдруг сейчас уже нет никакого полога!

Пожилые махтаны посмотрели на него осуждающе, дескать, поучи сопляк своего отца детей строгать.

— Пусть светлые улимы прикажут своим воинам и их животным отойти не меньше чем на дюжину шагов от места гадания, — сказал самый старый шаман, жестом показывая, что и самих княжечей это тоже касается. Воины не стали ждать приказа и дружно попятились от кустов. Бестолковым гончим придавали нужное направление пинками. Отошли и улимы. Махтанам не следует мешать, когда они совершают свои обряды. Это чревато большими проблемами для помешавшего. Рядом остались только двое мальчишек — помощников. Они расстелили рядом с кустами большой ритуальный коврик. Поставили по его углам четыре бронзовых курильницы, по одной на каждую сторону света. Зачиркали кресалами. Из курильниц потянулись к небу струйки ароматного дыма. Посредине коврика положили большое круглое блюдо, вокруг которого и уселись шаманы. В руках молодого появился мешочек из кожи, развязав который он извлек гадальные кости — три прямоугольные пластинки с полированными гранями. Две он раздал старшим, одну оставил себе. Наклонившись головой к центру круга, шаман произнес краткую скороговорку, после чего все трое бросили кости на блюдо. Те глухо брякнули и в тот же момент, поднимающиеся от курительниц струйки дыма дернулись, словно по ним стегнули невидимым хлыстом. Шаманы склонились над блюдом, читая послание духов тонкого мира. Молодой достал из мешочка три следующие кости и вся процедура повторилась. Они кидали кости еще несколько раз. Столпившиеся вокруг воины лесного народа, естественно ничего не понимающие в искусстве вопрошения духов, почтительно внимали, священнодейству. Наконец, ритуал закончился. Молодой махтан встал и слегка пошатывающейся походкой подошел к ожидающим в сторонке улимам. Глаза у него были шалые и так и норовили закатиться к небу.

— Повелители судеб сказали нам, — шаман нервно облизнул губы, словно собираясь с силами, — людей двое… мужчина и женщина… отсюда на половину дневного пешего акче. При них артефакт непонятной силы и назначения — очевидно, искомый нами ключ.

— Хм, — Тэму был задумчив. Сказанное махтаном не стало для него таким уж откровением. То, что беглецов двое, и что они мужчина и женщина ясно было и по следам. Также понятно, что при всем желании они не могли удалиться больше чем на один пеший акче. Другой вопрос, что они могли имитировать побег, пустив по реке пустой плот, а сами в это время спрятаться или уйти в другом направлении. Хотя в каком другом? — Значит, теперь они не прячутся? — уточнил улим.

Шаман мотнул головой.

— Нет, светлый улим. Очевидно, им стало ясно, что лесные воины не покинут запретные земли, пока не отыщут искомое. Нельзя прятаться бесконечно.

Это Тэму понимал и сам. Невозможно безвылазно сидеть под серым пологом — людям нужно есть и пить, а значит, им пришлось бы покидать убежище. Это в свою очередь означало, что рано или поздно гончие отыщут свежие следы, которые приведут к укрытию. Серый полог эффективен пока преследователи не знают о нем. Даже если ты невидим, ты не бесплотен и игра в прятки неизбежно закончится поимкой. Если бы не ушли, вероятней всего, попались бы уже сегодня. Да хитер дэв! Хитер и предусмотрителен. Пленный варвар говорит, что он обычный человек? Ха! Варвар глуп и бессмысленен — обычный человек ни за что не выжил бы после отравления ядовитой кровью ракшасов.

— Мы теряем время брат! — Аши, казалось, уже готов был лететь в погоню, — солнце миновало зенит, дело идет к оранжевым крайнам!

Но Тэму все медлил, все не мог принять решения. Отправить вперед Аши во главе птичьих всадников, как он просит? Половину пешего акче, сархусы преодолеют за дюжину крайн. Но это на равнине, а здесь далеко не равнина. Да и можно ли доверять болвану Аши, который с легкостью загубит любое дело. Отправиться вместе с ним, поручив Лару догонять их с остальным отрядом? Это означало кроме всего прочего, что авангарду на сархусах придется остаться без поддержки шаманов, а места здесь ох как не просты. К тому же, авангард может и не справиться с дэвом, как это уже случилось в прошлый раз, когда погибли все гончие, половина воинов и шаман. Нет, надо идти всем вместе! Пусть это будет медленней, но зато отряд будет подобен не распяленной пятерне, а могучему сжатому кулаку и горе тому, кто встанет у него на пути.

*****

— Ну как ты? — участливо спросила Маат.

Слава попытался вздохнуть. Вроде получилось. Исчезли сдавливающие грудь стальные кольца. Он прислушался к ощущениям. Плющить и корежить его перестало еще минут пять назад, но огонь, сжигающий внутренности утих только сейчас. Ощущение было такое, что по жилам течет не кровь, а какой-то перечный раствор.

На этот раз Синерг не стал предупреждать. Славу скрутило неожиданно, прямо на глазах испуганной Маат. Он согнулся пополам, словно от удара под дых, не в силах вздохнуть упал на колени и завалился на бок. Он заорал бы во все горло, если б мог, но не смог и только разевал рот как вытащенная на берег рыба. А Синерг бесцеремонно возился в его теле, сжимая и перетрясая внутренние органы, выворачивая суставы, скручивая мышцы и напрягая их до каменного состояния. Бормоча при этом что-то про нейросенсорную коррекцию, регенеративную функцию и способность к трансформации. Старлей бился в свирепой судороге, словно был одержим бесами. Все его тело превратилось в сплошной нерв, который Синерг мучительно тянул, наматывая на раскаленную бобину. Сопротивляться не было никакой возможности, оставалось только скрежетать зубами от боли и ярости на этого виртуального изверга. Славе казалось, что его глаза сейчас вылезут из орбит и лопнут как мыльные пузыри. В конце концов, он почувствовал себя спиралью, через которую пропускают электрический ток такой силы, что все внутри у него расплавилось, осталась лишь оболочка, которая почему-то плавиться не желала. Сколько это продолжалось? Славе казалось — вечность, но, по словам девушки, выходило, что не больше нескольких минут. Когда ток выключился и внутренности кристаллизовались вновь, старлей почувствовал, что с его телом что-то не то. Причем это "не то" не желало быть объясненным в обычных терминах. Он не стал сильнее или быстрее, как, впрочем, не стал слабее и медленнее. Славу распирало изнутри, словно бы ему стал жать собственный скелет, не помещаясь в теле. Кости, как будто стали длиннее и толще, а мышцы и связки остались прежними. Ощущение было таким реальным, что он принялся рассматривать свои руки и ноги. И сперва не заметил никаких изменений. Впрочем, изменения все же были.

— Ой… — сказала Маат, глядя на него распахнутыми глазами, — а где твои волосы?

Мазнув ладонью по голове, старлей ощутил лишь гладкую кожу, словно его только что тщательно побрили. Исчезла также и отросшая за неделю, щетина на лице, начавшая было превращаться в маленькую бородку. Да что щетина, исчезли волосы на теле, а заглянув в штаны, Слава обнаружил, что лишился растительности и там. При этом волосы не выпали. Ни на одежде, ни на бревнах, на которых он валялся, не было ни единого волоска. Они словно втянулись в тело. Момент, когда это произошло, старлей не заметил — не до того было. Девушка же, которая хоть и с испугом, но внимательно наблюдала за его страданиями, сказала, что Славина голова, раз и заблестела, как ее, Маат, задница после купания. Она же обратила его внимание, что, несмотря на тотальную алопецию, ресницы и брови уцелели. Судорожно ощупав лицо руками, Слава убедился, что так оно и есть. Чем руководствовался Синерг, оставляя эти жалкие остатки растительности? Вряд ли заботой о его, Славы красоте. Для себя старлей решил, что если он когда-нибудь встретит этого негодяя воочию, первым делом отмутузит до потери сознания, а потом уже станет разбираться, нужны ли были, или нет все эти процедуры. Хотя скорей всего отмутузить не придется — Синерг представлялся старлею, чем-то вроде сферического коня в вакууме, таким же невообразимым, бесплотным, равнодушным и от того жестоким.

В голове сама собой всплыла услышанная где-то блатная песенка:

Приморили, суки, приморили, отобрали волюшку мою. Золотые кудри облысели, знать у края пропасти стою…

Уже после, когда страсти по потерянным волосам улеглись, выяснилось, что с тела бесследно исчезли все шрамы полученные Славой в бою с ракшасами и до того. Еще позже, старлей обнаружил утрату всех родинок и родимых пятен. Маат заставила снять его рубашку и тщательно осмотрела. Касаясь пальцами его кожи, сказала, что она стала нежной, как у молоденькой девушки. Вот бы ей так! (облысение, вероятно, не имелось в виду) Закончив осмотр, она, ехидно прищурившись, заявила, что ему так даже лучше, и теперь он больше похож на человека, а не на волосатого самца обезьяны, каким был до сих пор.

Лучше или не лучше, но полное обновление кожных покровов, было, налицо. Что еще там у него обновилось, Слава не знал, но следовало (хоть и не хотелось) сказать спасибо Синергу, что кожа хотя бы осталась кожей, а не превратилась в какую-нибудь чешую, и перьями он не оброс или чего похуже.

За этими перипетиями прошла пара часов. Судя по удлинившимся теням, было уже около трех по полудню. Жара стала невыносимой, и старлей, пряча облысевшую голову от солнечного удара, забрался под навес. Постоянно прислушиваясь к своему телу, он отмечал, что ощущение несоразмерности скелета почти прошло. Маат тем временем собралась искупаться. Совершенно не стесняясь Славу, она скинула рубашку и стала завязывать волосы в хвост. Старлею пришлось старательно отводить взгляд в сторону, потому что при любой попытке посмотреть на девушку (а хотелось!), он тут же натыкался на ее внимательные глаза. Она словно специально ловила его взгляд. Наконец, справившись с волосами, девушка спрыгнула с плота. Далеко, впрочем, удаляться не стала, а держалась рядом, уцепившись руками за бревна.

Русло реки в этом месте сильно разошлось, и течение стало совсем тихим. Очевидно и вода, по крайней мере, ее приповерхностный слой стал гораздо теплее, иначе девушка не смогла бы так долго плюхаться.

— Прыгай сюда! — крикнула она ему. — Помойся. От тебя воняет как от хани.

— Потерпишь, — буркнул Слава из чувства противоречия, про себя отметив, что помыться действительно не мешало бы. Во время последнего сеанса "Синерготерапии" он здорово пропотел. — Ты что, — добавил он, подумав, — ничего не боишься? Течения совсем нет, тащимся еле-еле, а она еще вздумала русалку изображать! Здесь попутный ветер когда-нибудь бывает? Может шестами потолкать для скорости? Как здесь? Мелко?

— А ветер здесь почти всегда южный, — беззаботно откликнулась Маат.

— Так на кой черт, парус тогда нужен?

— Он больше нужен, когда назад плывешь. Против течения же. А бояться здесь нечего, берег далеко. Вот будет близко, тогда и буду бояться, — она оттолкнулась от плота и поплыла прочь. "Черт его знает, — подумал Слава, — может и вправду искупнуться? — он неуверенно посмотрел на меч — Синерг не велел с ним расставаться ни на минуту. А не пошел бы он со своими указаниями?"

Девушка меж тем отплыла метров на пятнадцать. Плыла неторопливо, равномерно разводя руками. Волосы стелились по воде. Проплыв еще метров десять, она повернулась и посмотрела на Славу. Взгляд ее был таким, что старлей решился. Подошел к краю плота и попробовал босой ногой воду. Вода и впрямь была теплой, а шлепавшиеся о бревна волны, мелкими и ласковыми. Освежиться очень уж хотелось. Слава еще раз посмотрел на меч. "Пять минут и назад", — пообещал он Синергу, и, не позволяя себе раздумывать ни секунды, нырнул в воду. Задержав дыхание, открыл глаза — совсем близко сновали шустрые мальки, плавно извивались водоросли. Еще ниже золотистыми тенями скользили рыбы. "До дна далеко, шест не достанет" — подумал Слава и пошел на всплытие. Вынырнул, отфыркиваясь, и размашистыми саженками устремился следом за ведьмой.

Догнал он ее быстро, и поплыл рядом, не зная, что делать дальше. Она все решила сама. Внезапно приблизившись, девушка обвила его руками и ногами и впилась губами в его губы. Изумленный таким поворотом дел, парень, тем не менее, ответил, и они, непрерывно целуясь, медленно ушли под воду. Вынырнули, кажется, только через минуту. Маат разомкнула свои объятия и отплыла на метр, переводя дыхание и насмешливо разглядывая Славу.

— Ты что утопить меня решила? — поинтересовался тот. — А если я тебя? — он шутливо потянулся к девушке и ухватил за плечи, словно собирался исполнить свою угрозу. Та засмеялась и стала вырываться, хлеща его по лицу мокрыми волосами. Слава пытался удержать верткую и скользкую как угорь девушку, но у него ничего не получилось — она вывернулась и уплыла. Впрочем, тут же вернулась.

— Ты сумасшедшая, — сказал Слава, заглядывая в ее потемневшие глаза, — ты знаешь об этом? Мало того, что сумасшедшая, еще и провокаторша! — он обнял девушку за талию и притянул к себе.

Ничего у них, конечно, не получилось — в какой-то момент, Маат вдруг вырвалась из его объятий и быстро поплыла прочь. Несколько очумевший от такого оборота Слава, не стал больше ее преследовать и счел за лучшее вернуться к плоту, который к тому времени уплыл достаточно далеко.

Взобравшись на бревна, старлей первым делом обратил внимание на меч. Ничего не произошло, меч лежал на том же месте, где он его и оставил. Следующим делом, Слава спустил штаны (действительно, что он подросток, что ли стесняться взбалмошной девицы, которая сама к тому же понятия не имеет о стыде?) и стал их выкручивать. Выкрутив, аккуратно разложил на бревнах для просушки. Он был зол. И на себя и на девчонку. "Какого черта? — раздраженно думал Слава — Нашла, понимаешь, время и место для глупостей! И ты тоже хорош, товарищ старший лейтенант, возбудился, как павиан во время случки! Она тебе не девочка-припевочка для развлечений. Она ведьма! И судя по всему, как все ведьмы, порядочная стерва. Как после этого с ней общаться?"

Неслышно подплыла Маат, подтянувшись на руках, улеглась грудью на бревна.

— Дай руку-то… — сказала она совершенно обычным голосом, будто не было только что между ними этого сумасшедшего любовного припадка.

Слава, не вставая и не глядя, протянул руку. Крепкая ладошка уцепилась за его пальцы и девушка с плеском выбралась из воды. Уселась на краю плота и принялась выжимать волосы.

*****

— Твой меч больше не тянет из меня силу, — между прочим, сообщила девушка. — Может он принял меня за свою?

Слава лишь пожал плечами, не объяснять же ей то, чего сам не понимаешь. Знание не всегда требует понимания. Откуда-то он знал, что меч, он же "проводник", продолжает всасывать магическую энергию, словно пылесос. Более того, скорость выкачивания увеличилась в разы. Просто концентрация данной энергии в местных локациях настолько высока, что "проводнику" уже не требуется размениваться на всякую мелочь вроде маленькой ведьмы с ее слабеньким магическим полем.

Куда проводник перекачивал энергию? За счет чего создавалась разность потенциалов? И за каким, собственно, хреном это нужно? Всего этого старлей не знал, да и знать пока не хотел. Как говорится: многие знания — многие печали.

Как человек военный, к тому же невысокого звания, он довольно легко мирился с отведенной ему ролью. По всему выходило, что это роль пешки. Пешка может двигаться только вперед. Она не ведает и не должна ведать, куда и зачем ее двигают. Знания такого рода ей только повредят, ведь, как известно — пешками легко жертвуют. Да, она может рубить куда более могучие фигуры, но только при определенных обстоятельствах, которые зависят как от везения, так и от таланта игрока. Повезет — дойдешь до края доски и станешь ферзем (или кем тут становятся?). Не повезет — сгинешь где-нибудь по пути, так и не узнав, то ли тобой пожертвовали во имя неведомой великой цели, то ли просто зевнули по невнимательности. Кто там кричит, что мечтает стать героем? Плюньте тому в его бесстыжие глаза или пожалейте, в зависимости от того врет он или заблуждается. Стать неизвестным героем чужой войны — хуже участи не пожелаешь.

— Вот где надо бояться, — прервал его размышления голос Маат. Тон ее был равнодушным, что не вязалось со смыслом сказанного. Осмотревшись на местности, старлей понял, что так оно и есть. За очередным поворотом, реку встречала холмистая гряда, разбивавшая единое русло на множество рукавов. Лучшего места для засады не придумать — куда не сверни, всюду узкие протоки омывающие россыпь небольших островков представляющих собой заросшие лесом холмы. По берегам сплошным зеленым валом тянулись кусты — хоть роту в них укрой, хрен заметишь. Некоторые протоки сплошь заросли кувшинками. Похоже, течение там было совсем медленным. Слава почувствовал, как тревога занозистой спицей проникает в сердце.

— Здесь пришлые бандиты на старателей засады устраивали, — спокойно рассказывала девушка, — чего корячиться, амулеты собирать? Напал, убил, забрал и все дела. Дело прибыльное. По меньшей мере, две трети идиотов во время драки укокошат — вся добыча оставшимся. Нормально для тупых самцов.

— Феминистка, блин! — не выдержал Слава.

Маат покосилась на него, но спрашивать объяснения незнакомого слова не стала.

— Надеюсь, хэку не успели сюда добраться, — пробормотал старлей. — А если успели?

— Ну… — девушка пожала плечами, но по выражению ее лица Слава понял: "Тогда кранты нам!"

— Ладно, — терпеливо начал он, — будем надеяться на лучшее, но исходить из худшего. В связи с этим… что ты предлагаешь? Может нам пристать к берегу и осмотреться, через этот твой Верхний мир?

— Если они здесь, это будет для них лучшим подарком. А если нет, то мы потеряем время, — сказав это, Маат приняла задумчивый вид и замолчала. Слава терпеливо ждал. — Вот, что… — снова начала она, — уже вечереет, а вечером здесь всегда туман. Можно попробовать проскочить. Даже если Рыжие здесь, у них не было времени разобраться в этом лабиринте, а я знаю пару хороших проток… Если повезет, проскочим.

Глядя на зеленеющие впереди холмы, распластавшиеся по горизонту на добрый километр, старлей подумал: "А ведь девчонка, пожалуй, дело говорит! Чтобы все тут перекрыть — дивизия понадобится, а Рыжих не больше сотни. Может проканать". А вслух сказал:

— Слушай, откуда ты все тут знаешь?

Она хмыкнула, что видимо должно было означать: плавали — знаем!

*****

Солнце еще золотило верхушки холмов, когда над рябой, потемневшей поверхностью воды появились первые языки тумана. Легкие, как вуаль, они струились над рекой. Не входя в прибрежные заросли, не сливаясь с ними, плыли по течению. Понемногу густея, сизые клочья тумана превращались в сплошную завесу, затопляя заросшие берега. Постепенно, все обозримое пространство реки оказалось покрыто колышущейся белой пеленой. Она оторачивала розовые от солнца высокие берега.

"Красиво, черт возьми! Прямо молочная река с кисельными берегами!" — подумал Слава, перед тем как стена тумана накрыла их с головой. Сразу стало холодно и сыро. И ничегошеньки не видно уже в пяти шагах. Плот тихонько плыл к заранее выбранному участку речной дельты. Роль движителя исполнял старлей с шестом, штурманом была Маат, полушепотом отдающая команды, с какой стороны и с какой силой толкнуть шестом. Каким образом юная ведьма угадывала направление в этом непроглядном молоке, для Славы оставалось загадкой, но держалось она уверенно, и старлей счел за лучшее положиться на ее неведомое чутье.

Протока, выбранная девушкой, была узкой и извилистой, но, по словам Маат, именно ее русло было самым чистым и свободным от препятствий.

Плыли очень медленно, повинуясь еле заметному течению. Иногда останавливались в заводях и подолгу чего-то ждали затаив дыхание, потом опять двигались вперед. Постепенно сгустились сумерки, и Слава перестал видеть даже собственные руки. Тут даже ведьма спасовала, предложив подождать, пока взойдет луна и немного рассеется туман.

Луна вскоре взошла. В ее свете, туманная пелена переливалась перламутром, струилась белыми фестонами, образуя из них смешанные с темнотой узоры.

На вопрос Славы, почему бы не оценить обстановку с помощью Верхнего мира, ведьма шикнула на него, велев заткнулся и не мешать. Но потом, смилостивившись, объяснила, что шаманы хэку наверняка уже знают про нее и если они тут, то по самому ничтожному возмущению сразу же отследят их местоположение. Славе было несколько обидно, что какая-то соплячка тут раскомандовалась. Но с другой стороны, он видел ведьму в деле и догадывался, что зря она строжиться не будет. Сказано молчать, значит надо набрать в рот воды и положиться на ее внутренний навигатор. Оставалось только прислушиваться. Но звук в тумане тоже обманчив, даже вода под плотом плескалась, то громко, будто под самым носом, то глухо, словно вату в уши вставили. Они двинулись вновь. Местами протока сужалась настолько, что ветви, росших на берегу деревьев то и дело выступали из темноты, пугая путников своим неожиданным появлением. Они скребли по мачте, норовили попасть по лицу, затем снова таяли в зыбкой пелене.

Плот медленно, но неуклонно продвигался вперед, сквозь редеющий туман стали видны звезды, а Маат повеселела. По-видимому, Рыжие все-таки не сумели или не захотели их преследовать, объяснила девушка причину своей радости, во всяком случае, они ничем себя не проявили и ведьма не обнаружила никаких свидетельств их пребывания в дельте. На вопрос Славы, каких именно свидетельств она не обнаружила, и сколько им еще тут петлять, ведьма ответила в своей обычной грубой манере, мол, каких надо таких и не обнаружила, а петлять им осталось не больше крайны. Дальше чистая вода до самого Грозового леса.

Что за Грозовой лес такой, Слава спросить не успел.

Откуда-то из темноты донесся крик:

— Господин рыцарь! Эй!

Маат со Славой, аж присели от неожиданности.

— Господин рыцарь… — продолжал надрываться невидимый крикун. — Валад! Слышите меня? — голос казался знакомым, но туман искажал тембр.

— Это я, Щепа! Господин рыцарь, слышите меня?

Опаньки! Беглецы переглянулись. Ведьма показала Славе кулачок, а потом прижала указательный палец к губам.

— Господин Валад, помогите нам! — кричал Щепа. — Со мной господин капитан Этт… он ранен, нам нужна ваша помощь! Проклятые гнались за нами…мы с ними дрались… все погибли, только нам с капитаном удалось оторваться! Мы задержали их, но капитана ранили, и теперь он не может идти! Если вы нам не поможете, он погибнет! — в голосе дружинника было столько мольбы, что в душе у Славы, что-то дрогнуло.

— Откуда он знает, что мы здесь? — прошептал он. Маат пожала плечами, она была напряжена как натянутая струнка. Дело принимало неожиданный, даже для ведьмы, оборот.

— Мы видели ваш плот, — продолжал голосить Щепа, словно отвечая на Славин вопрос, — когда еще не лег туман. Но боялись кричать, чтобы не привлечь внимания Рыжих. А теперь мы боимся, что вы уплывете без нас и господин Этт приказал мне позвать вас. Если вы не поможете, мы погибнем!

— Они могли сюда добраться раньше нас? — Слава вопросительно заглянул в лицо свое спутнице. Та опять пожала плечами. — Могли? Они ведь ушли еще вчера утром, так? И хэку могли на них напасть в дороге? Ну, что ты молчишь? Выходит, они пострадали из-за нас… они прикрывали нас?

— Я не верю ни одному слову этой сволочи! — страстно зашептала девушка, хватая его за рукав.

— Эк, удивила! — старлей вырвал у нее руку, — Ты, вообще кому-нибудь веришь? Ты же сама говорила, что хэку здесь нет, или не так?

— Вспомните, мы ведь сражались бок обок! — кричал Щепа. — Спасали друг другу жизни! Я спас вам жизнь, помните, там в пещере? Вы не можете нас оставить, бросить своих друзей на смерть, благородные рыцари так не поступают! — при этих словах старлей дернулся, словно его ударило током — Щепа прав, оставить их тут вдвоем с раненым капитаном будет подлостью, которую он не сможет себе простить до конца жизни.

— Откуда он кричит? — старлей крутил головой, туман искажал картину, мешая определить, откуда голосит доблестный дружинник. — Щепа ты где? Эй! Слышишь меня?

Маат в ужасе прикрыла ладонью рот, словно это она только что выдала их местоположение.

— Не дрейфь, — весело подмигнул ей старлей, — флотские своих не бросают!

— Идиот! — прошептала девушка. — Какой же ты идиот! — на ее лице появилось выражение полной безнадеги.

Слава, напротив, испытывал состояние непонятно откуда взявшейся эйфории и воодушевления. Хотелось петь, хотелось спасать всех кого только можно спасти, а в особенности своих друзей дружинников во главе с бравым капитаном. Вместе они сила!

— …И сразу — "Полный назад! Стоп машина! На воду шлюпки, помочь! — запел он песню Высоцкого. — Вытащить сукина сына, или там, сукину дочь!"

На блюде у шамана с треском подскочили и повернулись две гадальные кости — первая указала направление, вторая, расстояние до источника голоса. Второй махтан совершал пассы над дымящейся курильницей тихонько подвывая в такт. Морок удался на славу!

— Хорошо кричал, убедительно! — мастер Лару брезгливо похлопал по плечу, преданно заглядывающего ему в лицо Щепу. — Светлый улим сказал: будешь живой!

Эйфория прошла также внезапно, как и началась. "Чего это я тут распелся?" — пробормотал Слава, приходя в себя. В голове воцарились свистящая пустота и беспощадная ясность. А между лопаток, там, где в ножнах висел "проводник", уже начался знакомый зуд и покалывание. Старлей огляделся. Маат сидела на корточках, прислонившись спиной к мачте, ее лицо имело отсутствующее выражение. Казалось, ее уже ничего в этом мире не интересует.

— В воду, быстро! — яростным шепотом прошипел ей старлей. Поскольку она никак не отреагировала на его слова, может быть, просто не успела, Слава ухватил ее за ворот треснувшей рубашки и как котенка сбросил в воду. Сам прыгнул туда же и затащил слабо сопротивляющуюся девушку под плот. Через секунду, на то место где они только что стояли, обрушился град стрел. Спустя еще несколько секунд, плот оказался так густо утыкан ими, что со стороны стал напоминать какого-то диковинного плоского дикобраза. Парус и навес превратились в лохмотья, а потом и загорелись — некоторые стрелы оказались зажигательными. Старлей с ведьмой сидели под плотом, прислушиваясь к стуку втыкающихся в бревна наконечников, пока не кончился воздух в легких и они начали задыхаться. К счастью, смертоносный дождь к тому времени утих, и им удалось высунуть головы из воды, жадно вдыхая насыщенный влагой воздух. Наспех отдышавшись и оглядевшись, старлей скорей почувствовал, чем понял, что дело совсем плохо — мечом от стрел не отмашешься.

— Как думаешь, — поинтересовалась Маат, откидывая с лица мокрые волосы, — мы еще живы, или уже померли?

Слава мельком оглянулся на нее и кивнул на пылающую мачту.

— Эти уроды порядком попортили наш плот, вот что я думаю.

— Успокойся, — невесело усмехнулась девчонка, — он нам больше не понадобится. Знаешь, почему прекратился обстрел? Рыжие пустили свое зверье. Сюда со всех ног несутся гончие.

"И ведь не поспоришь", — подумал старлей, тщетно пытаясь выдернуть некстати застрявший в ножнах меч.

Ему уже казалось, что он слышит яростное дыхание и сопение, ломящихся сквозь чащу тварей, когда началась трансформация.

Он выгнулся и взвыл от дикой боли. "Проводник" вплавлялся в его спину, словно стремился заменить собой позвоночник. А потом Слава снова превратился в спираль, через которую хлынул мощный энергетический поток, выжигая все человеческое, чтобы заменить чем-то иным непонятным, страшным. Мышцы плавились, кости гнулись как медная проволока. Он таял изнутри, чтобы кристаллизоваться во что-то другое. Маат отбросило в сторону волной арктически морозного воздушного потока. Она упала, ломая корку льда, покрывшую поверхность воды на много метров вокруг. Туман превратился в снежную взвесь — кристаллизация забирала тепло из окружающей среды.

Когда кости лица обломились словно истаявший лед и застыли, преобразовав лицо в вытянутую хищную морду с огромными клыками, крик боли (он оказывается не переставал орать) превратился в хриплый рев равный по силе вою авиационной турбины. Выскочившие было из леса гончие, поджав хвост как побитые собачонки, кинулись обратно, вместе с летящими следом, обломанными ветками. Все это время, старлей словно бы видел себя со стороны. В первую очередь, трансформация коснулась мозга, раздвоив его "я". У Славы-монстра почти исчез здравый смысл замененный чувствами и рефлексами, а Слава-человек с ужасом и каким-то извращенным интересом наблюдал, как его тонкое человеческое тело раздувается, меняя очертания превращаясь в нечто жуткое, зловещее, чему и названия не подберешь. Кожа чернела, превращаясь в чешую, которая в свою очередь покрывалась броневыми пластинами, издающими металлическое бряканье при каждом движении. Когда он попытался поднять руки… бля-я… за его спиной веером раскрылись огромные черные крылья. Он все еще не знал, что со всем этим делать. В качестве эксперимента, ухватил внезапно удлинившейся, когтистой лапой неосторожную гончую и поднес к глазам. Тварь визжала и брыкалась. Тогда он взял и откусил ей голову. Покатал на языке и сглотнул одним махом. Выждал паузу, словно оценивал ощущения и в два укуса доел остальное. При этом человека-Славу чуть не стошнило от такой мерзости, а Слава-монстр понял эти позывы по своему — откуда-то из желудка поднялось нестерпимое жжение, и из его приоткрывшейся пасти, как из прохудившегося газопровода, рванул столб огня, живо запаливший прилегающий сектор леса, метров на десять в глубину. Слава-монстр, неожиданно легко взмахнул своими огромными крыльями и внезапно оказался в двадцати метрах над землей. Слава-человек, было, испугался, вспомнив про Полог смерти, но Славе-монстру, парящему над холмами, не было до этого никакого дела. Впрочем, дело он себе нашел быстро. Освоившись в воздухе, он, своим неестественно зорким, пронзающим темноту, туман и толщу воды, зрением, стал высматривать букашек осмелившихся его потревожить. Букашек оказалось в достатке. Они метались по ставшим для них западнёй островкам. Слава откуда-то чувствовал их мысли. Вернее мыслей особых не было, одно лишь горячее желание оказаться где-нибудь подальше от этих мест. Слава-монстр, вызвав в себе уже знакомое ощущение, мазнул огненным шлейфом туда-сюда, отрезая им дорогу. Лес полыхал вовсю, а его захлестнула ледяная ярость — победа в отсутствие достойного противника была не победой вовсе, а сплошным разочарованием, не приносящим удовольствия. Впрочем, ему повезло, один очаг сопротивления все же нашелся. Тройка шаманов, прибившиеся к ним ученики и самые храбрые воины хэку решились противостоять ужасному чудищу с небес. Они сбились в круг, а шаманы внутри, пытались камлать.

Взревев от радости и боевого восторга, Слава спикировал в центр круга. Он, намереваясь ухватить в каждую лапу по шаману, но к своему удивлению, добраться до них не сумел. Ощущение было, словно со всего маху налетел мордой на резиновую стену. Отскочив, как упавший на воздушный шарик майский жук, старлей набрал высоту и заложил новый вираж, высматривая, что там не так. Ага, над мятежной группкой наливалась малиновым, сфера защитного поля. Не размышляя больше ни секунды он, кружа над поляной, обрушил на них водопад огня. Сгустки бездымного оранжевого пламени стекали с защитного купола, раскатываясь по лесу огненными клубками. Видимого ущерба, малиновой сфере его атака не принесла, но фигурки внутри засуетились, очевидно, им стало неуютно. Похоже, что данный вид магической защиты, успешно отражая напор магического огня, огню обычному противостоял лишь с трудом, а его вокруг хватало. Деревья возле поляны пылали словно сухостой, заставляя воинов внутри магической сферы тревожно топтаться. Поняв это, Слава-монстр сменил тактику. Он начал метаться туда-сюда, на ходу вырывая с корнем деревья и швыряя их в сферу, попутно обдавая огнем. Не сразу, но это принесло плоды. Не в силах больше терпеть невыносимый жар от гигантского костра, который развел возле них Слава, хэку дрогнули и, бросая магический круг, с воплями начали разбегаться в разные стороны, презрев команды вождей и истерические призывы шаманов. Помогло это немногим. Господствуя в воздухе, Слава исправно поджигал тех, кто сумел прорваться через горящие баррикады деревьев, небольшими огненными плевками, экономя боекомплект. Всех достать он, конечно, не сумел, но такой целью и не задавался. Это все равно, что топтать муравьев на траве — кто-нибудь да удерет.

По мере того, как разбегались ее защитники, магическая сфера слабела все больше, пока, наконец, не лопнула с сухим почти неслышным треском. В ту же секунду Слава спикировал как орел на кролика. Орудуя когтистыми лапами и шипастым хвостом, он вмиг раскидал последних защитников, и, наконец, добрался до вожделенных шаманов. Молодой был особенно сладким. Его тонкие косточки приятно хрустели на клыках. Теперь Слава-монстр был сыт, и дальнейшие его действия были вызваны лишь желанием развлечься. Он взмывал на пару десятков метров над землей, намечал очередную жертву и падал на нее, в миг разрывая в клочья зубами и когтями. Особенно ему нравилось ловить неповоротливых и крупных, мишек-йотунов. Вертких, как крысы, гончих схватить было куда трудней. Потом ему это прискучило, и он стал просто поливать огнем по площадям, рисуя пламенной струей затейливые узоры на склонах холмов. Вскоре он почувствовал, что стал уставать. Пронизывающий его, и дающий силы, энергетический поток быстро иссякал. Слава-человек понял, что надо торопиться. Найдя глазами плот, и последний раз тяжело взмахнув крыльями, старлей спланировал к нему.

Меняться он начал еще в полете. Первым, по-английски, не прощаясь, из сознания исчез Слава-монстр. Потом куда-то пропали крылья. Слава-человек плюхнулся в протоку уже без них, и, как оказалось, без хвоста. Как ни странно, обратная трансформация прошла почти безболезненно, этому способствовала и вода, охлаждающая его раскаленное, меняющееся тело. Полежав немного на мелководье, старлей встал на четвереньки и выбрался на берег.

Тринадцатая глава

Воспоминания о недавнем монструозном прошлом были несколько отстраненными, словно не он только что разорвал в клочья и спалил заживо несколько десятков живых существ, а иных и сожрал. Периодически накатывали приступы тошноты и тянуло блевать. Ощущение, словно наелся дерьма — невыносимо хотелось почистить зубы и немедленно прополоскать рот. Слава полоскал и не раз, но без всякого результата. Во рту прочно засел мерзостный вкус крови и живой плоти. Хотя вполне возможно виной тому были физиологические последствия трансформы. Постоянно срабатывала ложная мышечная память. Хотелось захлопать крыльями и махнуть хвостом. Собираясь почесаться, старлей ловил себя на мысли, что опасается пораниться когтем. Поразмыслив над всем этим, Слава решил, что какая-то часть внутри него после превращения изменилась навсегда. Хорошо это или плохо, пока было неясно.

Маат он нашел недалеко от плота. Девушка пряталась под кустом, как побитый щенок и никак не хотела выходить. Когда Славе надоело уговаривать, он просто вытащил ее за руку из кустов, забросил на плечо и потащил к плоту. Она не сопротивлялась, но и не помогала — таращилась испуганными глазами и бормотала что-то неразборчивое. Сперва он не понимал что, но прислушавшись, разобрал — юная ведьма просила господина дракона просто убить ее, и съесть тело, но не съедать душу. Сообразив, что под господином драконом подразумевается он, Слава испугался, не тронулась ли девушка умом после сегодняшнего. Поразмыслив, решил, что разберется с этим потом, а сейчас требовалось поскорее покинуть эти негостеприимные места. Вокруг пылал лес, где-то поблизости, бегали недобитые остатки отряда хэку, поэтому, несмотря на накатившую свинцовую усталость, старлей принялся действовать. Перво-наперво, нашел свою одежду, разорванную во время трансформы. Решив, что починит ее на досуге, он ограничился сооружением набедренной повязки и занялся плотом. У неказистого судна сгорела мачта и весь такелаж, но сами бревна были влажными и огонь их почти не тронул. Что не менее важно, не пострадали связывающие их веревки, а вот это уже было чистое везение. Уцелели и два из трех шестов, один куда-то подевался. Зато сгорела свернутая в бухту веревка, связывающая плот с самобытным рулевым булыжником. Пришлось кругляш выбросить, толку теперь с него не было никакого.

Туман рассеялся, зато его сменил дым от горящего леса. От него слезились глаза, и першило в горле. Энергично толкаясь шестом, Слава преодолел последнюю часть протоки. Им повезло не встретить по пути ни одной из тварей хэку или самих воинов лесного народа. Хотя, последние вряд ли сохранили достаточно боевого духа для нападения на путников, но сталкиваться с ними нос к носу, все равно желания не возникало.

Последняя часть пути пролегла по горящему лесу, но по счастью, русло нигде не оказалось перекрыто баррикадой из горящих деревьев, и вскоре крайний из островков дельты остался за кормой.

Пока прорывались сквозь огненную чащу, Маат заметно оживилась. На Славу она смотрела все еще со страхом, но зомбированной куклой больше не выглядела, и даже взяв один из шестов, пыталась помогать толкать плот. Толку от нее было немного ввиду недостатка сил и массы тела. Слава опасался, как бы она не повисла на шесте посреди реки подобно Страшиле, когда он еще не стал мудрым. Самое главное, что из речи юной ведьмы исчезла заносчивость и неизменно хамоватый тон.

После выхода из дельты, течение значительно ускорилось и горящие острова стали быстро удаляться. Очередной раз, бросив взгляд в ту сторону, Слава различил посреди реки какое-то светлое пятно. Сперва старлей подумал, что ему показалось, но Маат подтвердила, что она тоже видит что-то плывущее по реке следом за ними. И это что-то, верней, конечно, "кто-то", пытается подавать им сигналы.

— Помогите! — разнеслось над рекой. — Помо… — в этот момент кричащий ушел под воду и вопль оборвался. Слава с Маат переглянулись. Они узнали этот голос. Да и как было не узнать, если меньше часа назад он уже просил о помощи.

— Щепа… е… твою мать?! — удивился старлей. — Ты?

— Господин рыцарь, помогите! — кричал вынырнувший на поверхность Щепа. — Помогите, господин ры… — он опять ушел под воду, и Славе стало ясно, что непотопляемый доселе дружинник, на этот раз таки готовится утонуть.

— Туда ему и дорога, скоту! — удовлетворенно сказала ведьма, наблюдая за отчаянно барахтающимся в воде кандидатом на утопление. Глянув на Славу, она выпучила глаза. — Не собираешься же ты его спасать?

Старлей лишь кивнул — собираюсь, мол. Не объяснять же ей, что тонкий слой гуманизма свойственный людям его общества еще не успел сползти с него старой змеиной кожей. И не может он вот так, за здорово живешь, позволить человеку утонуть даже если человек этот порядочная скотина.

Маат всплеснула руками, но перечить не посмела, а Слава как был, с мечом за спиной, прыгнул в воду и поплыл. Плавал он быстро и успел добраться до Щепы, прежде чем тот окончательно не ушел на дно.

Вытащенный на плот бывший дружинник, выглядел весьма жалко — одежда разорвана, бороду и волосы, похоже, здорово опалило огнем. Про побитую морду, на фоне всего остального можно было и не упоминать. Держался Щепа подобострастно, взгляд имел заискивающий. Оно и понятно, чуть было не подвел бывших товарищей под монастырь и теперь справедливо опасался заслуженного возмездия.

— Ну, борода многогрешная, — сказал ему Слава, выжимая набедренную повязку, — рассказывай, как докатился до такой жизни?

— Попутали меня господин благородный рыцарь Валад! — сконфуженно бормотал дружинник. — Били и пытали меня и шаманством своим проклятым морочили! И муде мои в пасть к гончей совали. Тут и не таким селезнем закрякаешь! Но нашаманили они на свою голову! — Щепа заметно возбудился, в его голосе появился пафос. — Всем известно, что нельзя колдовать в запретных-то землях! Вот и накликали демона ужасного, крылатого Гишу! Страсть-то какая, господин рыцарь! Я только его увидел и обделался со страху! Ксаламасс! Как вы сами-то уцелели?

Старлей с Маат переглянулись. По всему выходило, что хэку, а стало быть, и находившийся вместе с ними Щепа, не знали, откуда появился, покрошивший их в мелкий винегрет, дракон. Дружинник еще долго рассказывал, как хэку выследили их отряд, как доблестно сражались дружинники и пали в неравном бою, один акети куда-то делся. Как их с капитаном, ослабевшим от ран захватили в плен. Капитана убили сразу, а его, Щепу, изощренно пытали — поджигали бороду, крутили яйца, душили шаманским дымом, пока он не изнемог и не потерял волю, пойдя на сотрудничество с нелюдями. Маат слушала молча, время от времени меча в Щепу презрительно-недоверчивые взгляды, и Слава подумал, что будь ее воля, дружинник уже кормил бы рыб — ведьма не только не стала бы его спасать, а еще и помогла бы отправиться на дно. Сам старлей, как не странно, не испытывал к Щепе ни злости, ни неприязни. Что с него взять? Обычный рядовой средневековый человечек. Жадный и трусливый. Положиться в трудную минуту на него нельзя, но и опасности не представляет, по крайней мере, в одиночку. А может еще и сгодится на что-нибудь, мало ли как оно в жизни бывает. Во всяком случае, Синерг не возражал против его спасения.

Стало свежо. Из обломков мачты сложили в очаге костерок. От нехитрого колдовства Маат, сложенные пирамидкой дрова мгновенно вспыхнули ярким, синим пламенем. Потом огонь стал обычным, красным и долго горел, потрескивая и выбрасывая в темноту фонтанчики искр. Давно скрылись за очередным поворотом русла горящие острова, и пламя костра осталось единственным ярким пятном в черноте залившей небо и реку. Плот, медленно вращаясь, плыл по течению. Тихо хлюпала невидимая вода. Слава согрелся, по телу разлилось тепло, его с непреодолимой силой стало клонить ко сну.

— Поспи, — сказала, заметившая это, Маат, — я послежу.

Старлей не заставил себя упрашивать — улегся возле очага, кое-как прикрылся остатками одежды. Глаза слипались, но он все никак не мог заставить себя расслабиться. Впервые за все время пребывания на Эрэйне его никто не преследовал и он никуда не спешил. Это было так непривычно, что требовало времени для осознания. Юная ведьма сидела по другую сторону очага. Обхватив руками голые колени и положив на них подбородок, она смотрела куда-то вдаль. С другого края плота продолжал бухтеть, почти невидимый в темноте, Щепа. Дружинник все сокрушался о своем утраченном богатстве, которое они с господином рыцарем честно заработали в пещере. Слава велел ему заткнуться и горе-воин покорно затих. Некоторое время старлей смотрел на ровно светящиеся оранжево-красным, угли костра, и не заметил, как уснул.

*****

Маат склонила голову к самой воде, присматриваясь к скользящим под плотом силуэтам рыб, прислушиваясь к голосу реки. Выражение ее лица было настолько одухотворенным, что Слава невольно залюбовался. Рядом Щепа, тихонько ругаясь, сооружал из обрывков оставшихся веревок, что-то вроде крошечной сети или скорее сачка. Деваться ему было некуда — юная ведьма категорически заявила, что кормить этого борова не собирается. С утра они уже успели поругаться. Едва продравший глаза Слава понял, что дело вот-вот дойдет до смертоубийства и вмешался. Маат он просто попросил беречь нервы, а Щепе напомнил, что он тут не в гостях и если что не так моментально отправляется на все четыре стороны. Они тут же присмирели и занялись делом, а Слава получил возможность окончательно проснуться и обдумать текущую ситуацию.

Плот двигался быстро — течение заметно ускорилось. Проплывающие мимо берега, густо заросли лесом, лишь кое-где встречались зеленые луговины в зарослях кустов, усеянных крупными алыми цветами. Странно было это видеть — пышная растительность и ни птиц, ни насекомых. Солнце уже заметно припекало. Слава опустил руку в воду — упругие струи приятно щекотали ладонь и пальцы. Набрав в горсть воды, он ополоснул лицо, и пару раз плеснул на голый череп, очередной раз, удивившись гладкости кожи — хоть тряпочкой протирай.

"Куда же мы плывем, так целеустремленно?" — задался вопросом старлей. Раньше все было понятно — они бежали от преследования. От врага, явного, безжалостного и упорного. С ним нельзя было договориться, от него, как оказалось, невозможно скрыться, его можно было только победить. Допустим, победили. Как далась эта победа другой вопрос — столько боли и физических мук, сколько Слава перенес при подготовке к трансформациям, хватило бы на десять его предыдущих жизней. Возможно, так мучаются грешники в аду. На вопрос: согласится ли он перенести еще ряд таких трансформаций или предпочтет умереть, старлей затруднился бы ответить положительно. В каждом нормальном человеке живет страх перед болью. Тем более перед БОЛЬЮ! Как любой военный, Слава знал зачатки военно-полевой медицины и не сомневался, доведись человеку испытать такое в реальной жизни, его бы ждал болевой шок, сопровождаемый остановкой сердца и дыхания. А он ничего, живой — здоровый, только облысел, как сволочь. Умереть ему не дали, но и милость отключения сознания не подарили. Зачем все это? На этот вопрос ответ может дать только Синерг (ну или кто там за ним стоит?), но он молчит. Почему его используют втемную, это как раз понятно — знай Слава, что его ждет, наверняка сломался бы раньше времени. Очевидно, сейчас он следует к цели намеченной неведомыми шахматистами. Поэтому они и молчат — пешку нельзя ускорить и ей не свернуть с пути кроме как срубив другую фигуру. Его никто не спрашивает, согласен ли он быть "пешкой". Своими действиями он уже дал понять, что согласен. Какова цель его миссии? Возможно, он узнает по прибытию (если, конечно, прибудет). Это пока неважно, важно дойти. Очевидно, конечная точка его путешествия лежит где-то в глубине запретных земель, как называют их хэку, в сердце Хром-Минеса, как именуют его люди. Ну что ж, если бы не было шансов, то и не посылали бы, а значит, шансы есть. Надо только дойти, доковылять, доползти. Иначе все зря.

*****

Час шел за часом. Маат удалось поймать лишь пару мелких рыбин — что-то у нее не заладилась ловля в здешних местах. Щепа скрытно торжествовал. Ему удалось сплести маленькую корявую сеть, и теперь он пытался приладить неказистую снасть к расщепленному концу одного из шестов. Славе делать было нечего, кроме как пытаться чинить свою рваную одежонку, с грехом пополам, без иголки и ниток. Есть ему до сих пор не хотелось — сказывался вчерашний ужин дракона, при воспоминании о котором неизменно накатывали приступы дурноты.

Теперь, когда тента не было, головы от палящего солнца спасти можно было только с помощью тюрбанов из мокрых тряпок. Время от времени, путники по очереди спрыгивали с плота и окупывались прямо в одежде — при Щепе, Маат стриптиза больше не устраивала.

Русло реки вновь разделилось. Теперь всего лишь надвое, рассеченное длиннющим лесистым островом. Как путники не упирались, как не пытались отталкиваться шестами, но концы шестов увязали в илистом дне, гася энергию толчков, и течение занесло плот в левый узкий рукав. Глубина здесь была небольшая, течение слабое, и скорость передвижения заметно снизилась. Зато нашлось дело Щепиному сачку. На фоне светлого песчаного дна отчетливо были видны неторопливо скользящие под плотом силуэты рыб. После ряда безуспешных манипуляций сопровождаемых отчаянной руганью, Щепе удалось заарканить здоровенную рыбину. Рыбина оказалась невероятно сильной и била хвостом так, что буруны расходились, как от моторного винта. Щепа совсем упарился, вытаскивая ее из воды. Старлей подумал, что если бы тройку подобных рыбин удалось бы запрячь, их плот летел бы что твой адмиральский катер. Он сунулся было помочь Щепе, но Маат удержала его с непонятно-загадочным выражением на лице. Дружинник, наконец, вытянул из воды тяжелую сетку. Отчаянно сопротивляющейся рыбе удалось частично порвать веревки, но вырваться она не могла. Когда она шлепнулась на бревна плота, старлей увидал, что форель (если это была форель) какая-то странная. По всему ее радужному телу пробегали еле заметные голубые искры. Увлеченный борьбой дружинник, похоже, не придал этому значению. "Вот, как мы могем!" — горделиво сказал он, поворачивая к спутникам довольную физиономию, и, как бы успокаивая, погладил рыбу ладошкой. Раздался громкий треск, и Щепа с воплем боли и удивления сверзился с плота в реку, поменявшись со своей добычей местами. Тут только Слава обратил внимание, что Маат зажав ладошкой рот, буквально давится от смеха.

— Это Грозовой лес, — с трудом выговорила она, поймав удивленный взгляд Славы, — здесь все такое… бьет… — понятней объяснить она не могла, но старлей уже и сам сообразил, что пойманная Щепой рыба, чем-то сродни электрическому скату и в качестве самообороны бьет током. Дружинник горестно вопил за бортом, вызывая у девушки новые приступы смеха. Слава взялся было за меч, но смекнул, что с мечом на рыбу рыцарю как-то не к лицу, к тому же через металл могло долбануть и его самого. Придя к такому выводу, он схватил шест и лупил им рыбину, пока голубые огоньки не угасли.

*****

— Гроза будет, — сказала Маат.

Обернувшись, Слава увидел, что там, где посеревшаяся поверхность речного плеса смыкалась с небом, горизонт набряк сизым.

Кроме тучи, ничто пока не предвещало ненастья. Солнце висело над вершинами гор. На протоку легла тень, и вода у берега казалась черной.

— Ксаламасс! — сказал Щепа. Приставив ладонь козырьком ко лбу, он вглядывался в формирующуюся на севере грозовую тучу. — Может мимо пройдет?

— Здесь постоянно грозы. Поэтому лес и назван Грозовым, — объяснила юная ведьма. — Старатели всегда торопились его проскочить, как можно скорее. Но у них-то весла были…

Слава с сожалением посмотрел на пустые уключины.

— Может к берегу пристать, да переждать?

Маат отрицательно покачала головой.

— Старатели здесь никогда на берег не выходили. Опасно!

"Тоже мне удивила! — подумал старлей. — Где здесь не опасно?"

Внезапно опора ушла из-под ног, и он, не успев издать ни звука, полетел вперед и растянулся на палубе в центре плота. Рядом чертыхался, запутавшийся в собственных ногах Щепа, а Маат вообще улетела в воду.

Плот стоял неподвижно.

— Кажись на мель сели, — сообщил дружинник, помогая Славе встать.

— Вижу! — буркнул тот, потирая ушибленный локоть. Щепа тем временем втянул на плот девушку.

Коротко посовещавшись, они взяли в руки шесты и попытались столкнуть плот с мели. Шиш с маслом — мель держала крепко.

Пришлось старлею прыгать в воду. Побарахтавшись с минуту возле плота, он понял, что все его усилия тщетны — образовавшие мель намывы песка разъезжались под ногами и серьезного усилия создать не удавалось. К Славе присоединился Щепа, а затем и Маат, все вместе они еще раз попытались столкнуть плот по течению. Не тут-то было — их неказистое судно, словно приросло ко дну. Ко всему прочему, у Славы лопнул ремешок на ножнах, и он еле-еле успел поймать скользнувший в глубину "проводник". Длинно выматерившись, он забросил меч на плот и вскарабкался туда сам. За ним последовали и остальные члены команды. Некоторое время они сидели на краю и болтали ногами в воде. Положение складывалось скверное — надвигалась нешуточная гроза, а они застряли посреди реки, образуя неплохую мишень для молний.

— На берег надо, — подвел итог своим невеселым размышлениям старлей, — найдем подходящую лесину, рычагом спихнем плот… а лесину потом на дрова пустим. Рыбу-то надо на чем-то варить? Разом убьем двух зайцев! Согласны?

Его спутники не знали, кто такие зайцы и согласие выражать не спешили.

— Опасно! — выразил общее мнение Щепа, и показал на стену леса на берегу. Слава, вгляделся в чащобу и заметил россыпь крохотных голубых огоньков. Огоньки перемигивались, словно звезды на облачном небе и, кажется, перемещались. От леса шел негромкий щелкающий звук. Взгляд старлея невольно задержался на заросшей травой косе, отделявшей лес от берега. На ее поверхности вспыхивали голубые искры, словно подсвечивая ее изнутри множеством крошечных фонариков. Выглядело все это непонятно и угрожающе.

— Ведь ты моряк Славка, а это значит, что не страшны тебе не горе не беда… — преувеличенно бодро пропел старлей и спрыгнул в воду. Немного помедлив, за ним спрыгнул Щепа. Плавал он немногим лучше топора, но преодолеть отделяющие плот от берега пятнадцать метров, не составляло труда даже для него. Маат решили оставить на плоту, справедливо рассудив, что в таких делах толку с нее немного.

Выбравшись на берег, и бросив взгляд на небо, они увидели, что туча заметно приблизилась и выглядела теперь еще более зловеще, чем прежде. Тяжелая, грозная, окаймленная лиловым свечением, она занимала уже полнеба. Издали донеслись раскаты грома — гроза началась. А здесь ветра пока не было — воздух застыл в духоте предгрозового штиля. Некоторое время путники вглядывались в сплошную темную массу, в которую слились густые кроны деревьев. Ничего там не было видно кроме суетливых голубых огоньков. В опускающихся лиловых сумерках их мельтешение тревожило еще более. Внезапно лес огласился новой порцией трескотни. Горсть огоньков приобрела управляемое движение, сорвалась с деревьев и стала приближаться, планируя прямо на путников. За ней еще одна и еще. Слава с Щепой бросились на землю, над головами промелькнули огромные черные тени иллюминированные огоньками. Пролетев над путниками, неведомые летуны снизились еще больше, превратившись во что-то вроде гигантских летучих мышей (электрических летучих мышей, надо полагать) и над самой водой полетели в сторону острова, вызвав приступ паники у Маат, оказавшейся вместе с плотом у них на пути.

— Ксаламасс! — выдохнул Щепа, провожая их взглядом. — Лопни все это небо!

— Вот же пакость какая, — согласился старлей, идея высадки на берег уже не казалась ему такой хорошей. К тому же только сейчас он сообразил, что оставил меч на плоту. Ну, раз уж высадились, логично будет закончить дело. Подбадривая отчаянно трусящего дружинника, точнее, ведя его за руку, Слава пошел к лесу, осторожно ступая по искрящейся траве. Голубое свечение под ногами гасло, чтобы вновь возродиться секунду спустя. Босые ступни словно покалывали тысячи крошечных иголочек. Но это ощущение было даже приятным, чего не скажешь, о вставших дыбом волосам дружинника, которые он безуспешно, раз за разом пытался пригладить.

Вблизи лес выглядел совершенно обыкновенным. Смешанным. Елки, березки, осины. Эта его обыкновенность приободрила Славу, и он принялся выбирать подходящее для их целей деревце.

— Сожри меня ыхырг! — потерянно сказал Щепа.

Обернувшись на голос, Слава обмер. На берегу, возле самой воды, на песке лежали, сидели, стояли странные животные. Старлей готов был поклясться, что несколько секунд назад берег был пуст, а тут, пожалуйте, нате вам, откуда-то взялась целая стая неведомых тварей и по-хозяйски расположилась, отрезав их от спасительной реки. Путники ошарашено смотрели на них, те смотрели на путников. Их было около десятка, этих странных зверей. Они сохраняли неподвижность и будто ждали чего-то. Кто такие? Непонятно. Кошки не кошки, собаки не собаки. Неведомы зверушки. Каждая зверушка по метру в холке. Окрас пятнистый, серо-зеленоватый, камуфлированный.

— Что делать будем Валад? — просипел из-за плеча Щепа.

— Что, делать, что делать… Никаких резких движений! Потихоньку пятимся назад…

— Куда назад-то? В лес что ли?

Блеснула зарница, громким треском разорвал тишину удар грома, теперь уже гораздо ближе. Словно вторя грому, лес наполнился звуками. Откуда-то из чащи, кто-то вопил, гукал, свиристел. Над кронами возникали и угасали всполохи голубого свечения. Лес словно предупреждал путников: соваться в него не стоит. Загадочные звери на эту какофонию звука и света никак не прореагировали. Наоборот будто расслабились. Одни начали вылизываться подобно кошкам, другие ходили взад вперед словно нагуливая аппетит перед ужином (Славе очень хотелось верить, что в качестве ужина не рассматриваются их с Щепой скромные тушки). Старлей огляделся в поисках путей спасения. На дерево что ли залезть? Поворачиваться к зверям спиной категорически не хотелось, может они только того и ждут. Рядом потел от страха Щепа. Кошко-собаки заинтересованно глядели в их сторону. Мысли в голове у Славы были сплошь бесплодные: до воды бы как-нибудь добраться… эх меч бы сюда…

Девичий вопль резанул по ушам, отразившись от стены леса, пошел гулять эхом над рекой. Звери как по команде повернули остроухие головы на крик. Бросив взгляд на реку, старлей тоже не смог сдержать горестного возгласа. Плот. Их плот, медленно плыл по течению. На плоту скакала и махала руками Маат. В голове мигом прояснилось, и Слава все понял и осознал. Какие же они идиоты! Куда было торопиться? От ливня выше по течению, река вздулась и легко сняла плот с мели. И вот теперь он уплывал от них, унося с собой последнюю надежду на спасение.

Сзади раздался дробный топот босых пяток. Это не выдержали нервы у Щепы, и он во все лопатки понесся вдоль опушки леса, следом за уплывающим плотом. Славе ничего не оставалось, как присоединиться к бегству.

Они мчались, по заросшему травой лугу. Оглянувшись на бегу, Слава увидел, что звери перестали изображать из себя сфинксов и ленивой трусцой следуют за ними по берегу, не приближаясь, но и не отставая, ни на шаг. Маат на плоту руками подавала какие-то знаки и что-то кричала. Секунду спустя до Славы дошло, что девушка пыталась им сообщить. Впереди метрах в трехстах, река делала резкий изгиб влево, и если бы им каким-то образом удалось опередить своих преследователей, то оставался шанс, что они, достигнут берега, раньше, чем стая вновь отрежет их от реки. Сомнительно, конечно — скорость движения на четырех ногах намного превышает оную на двух. Но существовала вероятность, что собако-кошкам (все-таки, скорее кошкам, чем собакам), не сильно-то и хочется их догонять. Может быть, они просто хотят поиграть, с забавными двуногими существами. Ага, поиграть… в кошки — мышки! Что бывает с мышками после того как кошки с ними наиграются, старлей старался не думать. Он вообще старался ни о чем не думать. Еще раз прикинул расстояние до излучины и из последних сил рванул вперед. Уставшего было Щепу, вдохновил его финишный спурт, и он тоже поддал ходу.

Никогда в жизни Слава так не бегал. До реки оставалось метров сто. Старлей с размаху перепрыгнул неширокий ручей, проломился сквозь кусты и вылетел на поляну.

Там их уже ждали.

Сзади, как резаный, завопил Щепа, сбитый с ног здоровым кошаком, прыгнувшим на него откуда-то сбоку. Оглянувшийся на крик старлей, запнулся о корень и полетел кувырком. Не чувствуя боли тут же вскочил, и остановился как вкопанный.

Перед ним было три зверя. Пожалуй, многовато. С одним бы может быть и справился. Розовые оскаленные пасти с белоснежными стилетами клыков. По-кошачьи выгнутые спины, шерсть дыбом. Хвосты возбужденно хлещут траву, когтистые лапы скребут землю. По пятнистой зеленовато-серой шерсти, с сухим треском скачут голубые искры. Сильно пахнет озоном.

Старлей почувствовал себя гладиатором на арене римского Колизея и не придумал ничего умнее, как встать в боксерскую стойку. "Где ты спасительная трансформация? Где ты Слава-дракон или Слава-какой-нибудь другой монстр? Где поток силы, хлещущий сквозь меняющееся тело? Ни хрена нет! Неужели, так и сдохну? Синерг, ау, Сине-е-ерг!.."

— Не двигайся! — раздался голос в голове и это был не Синерг. Когда появлялся Синерг, в черепе становилось тесно, словно туда втискивалась еще одна личность, а сейчас чужие слова бухали в пустой голове, стукаясь о внутренний свод черепа, словно камни в металлической бочке.

— Не двигайся! — повторил чужой голос, но Слава и не подумал подчиняться. Он кинулся вправо, в густой ивняк, думая, что котам там будет несподручно атаковать всем вместе и появятся призрачные шансы отбиться. Но те и не думали гнаться за ним. Вместо этого они взвыли дурным мявом, ближайший к Славе окутался голубым сиянием и, с громким треском, разрядил в старлей натуральную молнию. В следующую секунду, тот обнаружил себя лежащим на траве, с ощущением, словно только что побывал на электрическом стуле. Но этого его гонителям показалось мало. Следом за первым котом, в старлея разрядились второй и третий. После чего он оглох и ослеп, и даже, кажется, задымился. Загадочное электричество, не желая уходить в землю, колобродило в его теле, заставляя беспорядочно сокращаться каждую мышцу, завязывая ее в тугой узел, от чего он бился как в припадке падучей. От пронизывающей все тело боли из горла рвался крик, но лицевые мышцы свело судорогой так, что невозможно было открыть рот — оставалось только мычать.

Так или иначе, но убивать его не собирались. Внезапно все кончилось. Боль схлынула, оставив в теле ощущение, что оно выкручено, как мокрое полотенце. Открыв глаза, Слава обнаружил себя в странной компании. Его окружали небольшого роста человечки, каждый ростом чуть более метра, с ног до головы, покрытые короткой серой шерстью отливающей сизым блеском, как у только что выбравшейся из воды выдры. Человечки скалились, неприятно щеря рты (или это все-таки были пасти?) полные мелкими острыми зубами. Приветливым их оскал мог назвать только потерявший чувство реальности пацифист. Больше всего они походили на огромных жирных котов, вздумавших разгуливать на задних лапах. Сходство придавали круглые усатые физиономии, стоящие торчком острые уши и большие глаза с вертикальным зрачком. Вот только хвостов у них не было. Внезапно круг загадочных существ разомкнулся, и в него вступили двое. Один крупный, на голову выше остальных, с властными манерами и повелительными интонациями — сразу видно, что вожак. Другой больше напоминал кучу бурого меха, пронизанного нитями седины. Он не шел, а ковылял, вибриссы его обвисли, а глаза потускнели. Вожак, развернувшись к своим, огласил территорию властным мявом, отчего те сразу подобрались. Старый же кот без обиняков направился к Славе и уставился ему в глаза своими зелеными буркалами. От этого взгляда, старлей почувствовал шевеление внутри черепа, словно ветерок подул.

— Я же просил тебя не двигаться! — раздался в голове уже знакомый голос. Старик повернулся к главному и что-то сказал ему. Хотя термин "сказал" не слишком подходил для обозначения серии фырканий, шипений и мявов. Вожак нахмурился и что-то буркнул в ответ, что Слава оценил, как: "Ты уверен?". Старый кивнул. Тогда вожак подошел к одному из стоящих вокруг них котов и без слов врезал ему по уху. Тот покатился кувырком, но сразу же вскочил на ноги с рассерженным шипением. Впрочем, под суровым взглядом вожака он сразу скис и виновато поник головой. Наблюдавший за экзекуцией, старый кот, удовлетворенно кивнул и обратился к Славе.

— Прости нас, о, будущий саркан! Недостойный сын нашего племени обративший на тебя молнию, наказан.

"Так это он поджаривал меня, — подумал старлей. На его взгляд "недостойный сын" достоин был еще как минимум, пары-тройки подобных оплеух, а равно и его подельники. Но, как говорится — и на том спасибо.

Пожилой, меж тем, продолжил:

— Надеюсь, ты больше не сердишься на нас, о, будущий саркан? Мы, имуры, молниеносные коты-воители, всегда были друзьями и союзниками сарканов. К сожалению, после Битвы Магов, когда сарканы ушли, мой народ, оставшись без вашего благотворного влияния, сильно одичал. Лишь несколько старых котов помнят еще благословенные времена нашей дружбы…

"Так значит? — думал Слава, прислушиваясь к себе. Тягучая головная боль мешала понимать сказанное, а этот монотонный голос, словно ворошил угли, не давая ей угаснуть. Хотелось только одного, чтобы мучительная тяжесть ушла, оставив в покое его измученную голову. Понятно было лишь, что убивать и тем более есть его, никто пока не собирается. Более того, этот кошачий дед бормочет что-то о вечной дружбе братских народов. — Понять бы еще, что за народы он имеет в виду?"

Старик меж тем, что-то почувствовал. Он снова вгляделся Славе в глаза и, повернувшись к вожаку, издал новую серию мявов. Тот глянул на старлея и недовольно кивнул. Сделал жест своим молниеносным воинам и те мгновенно испарились, словно их и не было на поляне. Сам же отошел метров на десять и там присел, молитвенно сложив руки-лапы на груди. Выглядел он при этом так потешно, что Слава не смог сдержать улыбку, тем более что голова, после ухода этой кошачьей братии, моментально прояснилась, исчезла боль и чувство тревоги.

— Прости, — опять начал извиняться старик, — я не учел, что ты еще не до конца инициирован… — видя недоумение на лице собеседника, он счел нужным пояснить. — Видишь ли, имуры, существа ментально очень активные и неподготовленный человек не может долго выносить их общество…

— Где мои товарищи? — прервал его непонятные рассуждения Слава.

— Твои слуги в безопасности, — тотчас заверил его старик. — Здесь никто не посмеет причинить зло слугам саркана.

— А чего ж вы за нами бегали тогда? — поинтересовался старлей. — Пугали, током били? Ладно, не извиняйся, — добавил он, увидев замешательство на кошачьей морде собеседника, — я понял уже, что обознались. Так?

— Точно так! — кивнул старый. — Как я уже говорил, ты не полностью инициирован, к тому же кровь ракшасов…

— Что кровь ракшасов?

— Наши воины почувствовали ее в тебе.

Вожак в отдалении оживленно закивал головой, почувствовали, мол.

— Они думали, что ты мангас — ублюдок от связи демона ночи и человеческой женщины. Видишь ли, — пояснил он в ответ на недоуменный взгляд старлея, — дело в том, что ракшасы всегда убивают людей-мужчин и съедают их тела. Женщин же они иногда оставляют в живых, но никогда не оставляют не изнасилованными. От этой связи и появляются мангасы — существа сколь странные столь и страшные. В них сочетаются сила и ярость демонов с умом и сообразительностью людей, а это сочетание крайне опасное для тех, кому выпадет несчастье жить от них поблизости.

Из последовавшей за этим прочувствованной речи, Слава узнал, что местные ракшасы самые страшные враги кошачьего народца. Между ними происходят частые стычки, и только владение молниями спасает имуров от уничтожения этими порождениями преисподней. Но все равно коты-воители иногда погибают в схватках с ними и виной тому частенько бывают именно мангасы. Во-первых, они способны действовать как ночью, так и днем, во-вторых, умеют организовывать действия своих менее умных, но куда более сильных демонических сородичей. Могут устраивать засады, хитростью заманивая в них противника. И, наконец, просто пакостят, например, убивают животных, на которых охотятся имуры, тем самым лишая их пропитания. Одно время, пару лет назад завелась целая шайка из нескольких мангасов и имурам ближайшего к ним Восточного племени, житья от них не стало. Пришлось котам-воителям объединяться и организовывать карательную экспедицию на земли ракшасов. Мангасов тогда удалось уничтожить, но и люди-кошки понесли немалые потери. Надо ли рассказывать, как имуры ненавидят демонов и их отвратительные порождения — мангасов? К людям же коты-воители относятся терпимо, и беспрепятственно пропускают их, когда те проплывают мимо. На берег, разумеется, высаживаться не позволяют, а так плыви себе и плыви — не тронут. Зная это, старатели всегда старались миновать Грозовой лес, как можно скорее. Тем более удивительным и подозрительным стало для имуров странное поведение Славы и его спутников, а уж когда коты почувствовали в старлее кровь злейших врагов, только вмешательство Тэ-о-ту (так звали старого кота, бывшего в племени имуров кем-то вроде шамана) спасло путников от немедленной расправы. Та-о-ту уже слышал о странном бое в пойме и появлении там дракона. Поэтому ему показалось знаменательным явление трех путников сразу после этого. Теперь он безмерно счастлив, что не допустил убийства представителя славных сарканов, пусть даже и не полностью инициированного.

Пока продолжалась эта благостная беседа, вокруг началась какая-то возня. К сидевшему поодаль вожаку подбежали двое котов. Некоторое время они нервно общались, потом убрались куда-то, а вокруг поляны вновь появились воины. Они не приближались, но и не удалялись. Тэ-о-ту тоже стал проявлять беспокойство. Он обратился к одному из воинов, кажется старшему, и в его мявканьи слышался явственный вопрос, тот смешно, по-человечески развел лапами и несколько раз фыркнул в ответ. Наверное, это было что-то вроде вечного солдатского: ничего не знаю, сказали тут стоять, вот и стоим. Вернулся вожак, скомандовал что-то своим бойцам. В лапах у тех появились веревки. Слава оглянуться не успел, как оказался весь опутан ими как балык горячего копчения. Его рывком поставили на ноги, которые связали лишь частично, на шею накинули петлю, и чувствительно ткнули в спину, приглашая следовать, куда скажут. Со спутанными ногами, нормально идти не получалось, он мог лишь мелко семенить. "Ни хрена себе! — думал старлей, поражаясь очередной перемене в настроении кошачьего племени. — Только сейчас радовались прибытию представителя славных сарканов или как их там, а теперь ведут на веревке, как стреноженного бычка… надеюсь, по крайней мере, не на бойню?"

"Прости неразумных, о, славный саркан! — раздался в голове голос Тэ-о-ту. — Мои соплеменники, похоже, потеряли разум. Давняя дружба сарканов и имуров для них теперь пустой звук. Старейшины рода потребовали изучить твое тело и душу, чтобы понять, мангас ты или нет, а заодно установить причины твоего появления в наших землях. До тех пор, решено удерживать тебя в запертом доме. Не сопротивляйся и не теряй надежды, я на твоей стороне и буду убеждать старейшин". Голос стих, а Славе не оставалось ничего иного, как тащиться туда, куда вели его новоявленные тюремщики.

Путь оказался не близок, вернее, скорость Славиного передвижения оставляла желать лучшего. Пока его тянули на аркане к неведомой цели, каша из мыслей в голове потихоньку выкипела. Осталось лишь две. Первая, скорей была вопросом: доколе? А вот вторая была настоящей мыслью, причем невеселой — похоже, в отсутствии "проводника" неведомые шахматисты ничем не могут ему помочь. Ведомая ими пешка заплутала в дебрях если и не вражеских, то уж точно не дружелюбных фигур.

Спустя примерно час пути, лес поредел, зато составляющие его деревья стали толще и выше, а на них…

Слава закрыл, потом открыл глаза, помотал головой, словно отгоняя наваждение. Перед ним раскинулся целый город на деревьях. На толстых ветвях, в десятке метров над землей в несколько ярусов, примостились десятки крытых гнезд, хижин, лачуг и шалашей сплетенных из ветвей и листьев и соединенных между собой сотнями веревочных мостов. Снизу, весь этот шанхай был не очень заметен, прекрасно вписываясь в ландшафт и как бы составляя неотъемлемую часть леса, если бы не его многочисленные обитатели, разом высунувшиеся из своих неказистых жилищ при Славином появлении. Все пространство вокруг наполнял нескончаемый ор, мяв, фырканье, шипение и прочие звуки, составляющие основу общения здешних обитателей.

Отовсюду сбежались маленькие котята, окружив Славу и его охранников. От их истошных мяуканий закладывало уши. Некоторые кидали в старлея шишками и ветками. Охранники ругались на них, но не сильно. Славу подвели к большой, с его рост клетке сплетенной из толстых прутьев в которой обнаружились его спутники, связанные также как и он сам. Открыли дверцу и впихнули внутрь. Клетка тут же начала подниматься.

— Эпическая сила! — в сердцах сказал старлей. Щепа из угла что-то промычал. Приглядевшись, Слава увидел, что у бывшего дружинника, ко всем его напастям еще и рот заткнут, как, впрочем, и у Маат. Теперь было понятно, почему они его так молчаливо встретили. Кроме того, старлей уяснил, что не следует плевать в собравшуюся под клеткой толпу, как бы того не требовало его оскорбленное достоинство.

Сбежавшимся поглазеть на пришельцев котятам и их мамашам вскоре прискучило таращиться на неподвижные фигуры в клетке, и они разошлись по своим делам. Убедившись, что на них никто больше не смотрит, старлей, стараясь не раскачивать клетку, подобрался к девушке и, ухватившись зубами за ее кляп, вытянул его изо рта. Пока она отплевывалась, проклиная мерзких кошколаков, Слава с куда меньшей охотой, проделал ту же операцию с Щепой.

Теперь, вся компания могла говорить, и старлей предложил им обсудить сложившуюся ситуацию. На Щепу, впрочем, надежды не было. Бывший дружинник и раньше-то другой инициативы, кроме как тырить чужие вещи не проявлял, а теперь и вовсе скис. Зато Маат заявила, что легко могла бы избавить всю компанию от веревок, да и дверь клетки открыть ее не слишком затруднит. Но вот, что делать дальше? Даже если они, спрыгнув с высоты в несколько человеческих ростов на утрамбованную площадку, ничего себе не сломают, то шуму наделают уж точно. Как реагируют коты-воители, когда им что-то не нравится, девушка уже успела усвоить. Маат рассказала, что имуры атаковали ее с нависающих над протокой ветвей деревьев. Обездвижив юную ведьму своими "электрошокерами", они спрыгнули на плот, и отогнали его к берегу. Слава поинтересовался про меч. Усмехаясь, она рассказала, что нелюди сдуру попытались его хапнуть, но артефакт в их мерзких лапах мгновенно раскалился, словно кочерга в кузнечном горне. То-то визгу было и вони от паленой шерсти. В итоге имуры ограничились тем, что втащили плот на берег и выставили возле него охрану.

Дальнейшего Маат не знала. Придя в себя после первого угощения, она попыталась сбежать и ее так оприходовали во второй раз, что очнулась она уже в клетке, опутанная веревками, что твоя муха в паутине. На вопрос Славы, не может ли она чего-нибудь наколдовать? Ведьма ответила, что попробует, когда стемнеет, забраться в Верхний мир и оттуда нейтрализовать часовых. Вот только если они после этого умрут, а беглецов поймают… Здесь ведьма замолчала, но Слава все понял и сам — убив имура он окончательно станет в глазах его сородичей мангасом, и тогда пощады ни ему ни его спутникам уже не будет, чтобы там не говорил добрейший Тэ-о-ту. Да и не хотел он никого убивать. Только если уж станет совсем невмоготу.

Час шел, за часом, а за пленниками никто не приходил. Связанные тела онемели, их мучила жажда, и, чего греха таить, другая естественная потребность, обратная жажде. Наконец, Щепа не выдержав, обмочился, напрудив лужу под клеткой. Подбежавший с яростным шипением охранник угостил его разрядом. С десятка метров это было не так убойно, как в упор, но все равно у дружинника искры из глаз посыпались. Удовлетворенно фыркая, кот удалился, оставив путников скрежетать зубами от бессилия и злости. После его ухода все потянулось по-прежнему. Казалось, имуры забыли про своих гостей-пленников, но это только казалось. Заглянув в Верхний мир, Маат сообщила, что где-то неподалеку идет горячее обсуждение. А что могут обсуждать так долго и так страстно? — задалась она риторическим вопросом. — Ясно что — их судьбу! И судя по агрессивно-алым аурам большинства собравшихся, ничего хорошего путникам это обсуждение не сулило.

В подтверждение своим мыслям, юная ведьма рассказала, что раньше, когда Эрэйна была под властью Прирожденных Магов, кошколаки — кошки-оборотни были при них кем-то вроде домашних животных. Когда тройственный союз — людей, акети и хэку, покончил с властью Прирожденных, и они канули в преисподнюю, кошколаки спасаясь от ярости победившей стороны, разбежались по всей Эрэйне, чтобы поселиться в самых ее недоступных и отвратительных уголках. Несомненно, что кошки-оборотни унаследовали от бывших хозяев наиболее гадкие свойства их натуры — хитрость, лживость, вероломство.

Слушая ее рассуждения, Слава про себя усмехался — ведьме ли осуждать имуров за хитрость. Тем не менее, выслушав ее, он пришел к выводу: как только стемнеет, необходимо попытаться бежать. Любыми способами добраться до "проводника", а там как бог на душу положит. В конце концов, не он затеял всю эту бучу. На вопрос, что думают на тему побега его спутники, Щепа пробурчал, что он, мол, как все. Все побегут, и он побежит… хотя лучше бы остаться, авось, коты сменят гнев на милость. Маат, естественно, была за побег. "Боевая девчонка! — одобрительно подумал старлей. — Такую бы подругу мне на Земле, вместо многоумной воображалы Светки".

Извиваясь как змея, юная ведьма сперва ослабила, а потом и вовсе развязала опутывающие ее веревки, оставив их на себе только для видимости. Затем она проделала тот же трюк со Славой и Щепой, велев им потихоньку шевелить конечностями, восстанавливая кровоток.

Мало-помалу лес погружался в сумерки. Затихал повседневный шум, обитатели древесного городка готовились ко сну. Маат еще раз заглянула в Верхний мир и констатировала, что посвященное им заседание закончилось, но судя по тому, что за пленниками так и не пришли, никакого решения кошколакам принять не удалось. Юная ведьма сама шипела не хуже рассерженной кошки, кляня нелюдей на все лады. В частности, она предложила Славе, когда они доберутся до артефакта, проделать с имурами то же самое, что днем ранее с хэку. Старлей был настроен не столь воинственно, что-то сидело в нем, какая-то заноза внутри, которая не позволяла ему также как Маат, безоговорочно желать зла людям-кошкам. Что там говорил Тэ-о-ту, о старинной дружбе между имурами и сарканами, к коим он хоть и с оговорками причислял Славу? Дружба не дружба, но что-то такое между ними было, и старлей чувствовал это каким-то непонятным, шестым или седьмым чувством. Невозможно желать смерти всем собакам в округе, за то, что одна из них тебя укусила (по твоей же, собственно, вине), а остальные облаяли. Собака бывает кусачей, только от жизни собачей — так кажется, поется в песенке? Нельзя бросать на произвол судьбы тех, кого приручил. А если бросил, то нечего рассчитывать, что спустя много лет, они встретят тебя с распростертыми объятиями, оближут с ног до головы и станут любить как прежде. Эту любовь надо еще заслужить. Задумавшийся Слава не сразу понял, что шепчет ему Маат, а когда понял, ему стало слегка не по себе. Юной ведьме требовалось начертать фигуру призыва, а чертить ее здесь в клетке было нечем, кроме как кровью, и не на чем, кроме как на теле кого-то из пленников. Понятное дело сама Маат ни в качестве донора, ни в качестве полотна для начертания не подходила, у нее были другие цели и задачи. Оставались они с Щепой. Услышав такое, бывший дружинник побелел, затрясся и забился в угол клетки, бормоча, что он лучше сдохнет, чем станет участвовать в дьявольском ритуале. Глядя на него усомниться в этом было невозможно. Маат только презрительно усмехнулась, мол, другого от этого слизняка и не ожидала, и обратила свой взор на Славу. Тому ничего не оставалось, кроме как пожать плечами и приготовиться к тому, что сейчас будет немного больно. Маат зубами вырвала из деревяшки острую щепку. Зубами же тщательно разжевала один ее конец, соорудив, таким образом, примитивную кисточку. Слава невольно поморщился от такой антисанитарии, но деваться было некуда, к тому же кровь ракшасов в его жилах, как он успел убедиться, способствовала заживлению ран. Юная ведьма с людоедским выражением лица уже пристроилась перед ним выбирая, на какой части его груди рисовать свою гексаграмму, когда где-то в уголке Славиного мозга промурлыкал тихий голос.

— Уважаемый саркан! Прошу вас, не совершайте опрометчивых поступков, выслушайте сначала меня!

— Это еще кто? — мысленно поинтересовался Слава, уже начавший привыкать к появлению всякого рода голосов в своей голове. Он жестом остановил ищущую, где бы его уколоть, девушку и прислушался.

— Я Ма-у-то, ученик господина и учителя почтенного Тэ-о-то. Господин и учитель считает, что народ имуров несправедливо обошелся с вами. Поэтому он послал меня помочь вашей милости.

— И где ты есть, таинственный спаситель? — Слава не мог удержаться от иронии. Глядя в изумленные глаза Маат, он сообразил, что при мысленном разговоре непроизвольно шевелит губами.

— Я на ветке, к которой привязана клетка. Прямо над вами.

Подняв голову, Слава встретился взглядом с парой ярко-зеленых глазищ, таращившихся на него из густой листвы.

— Я вижу, вы уже свободны от пут, — сказал тот, который называл себя Ма-у-то, — это хорошо! Я опущу клетку и выведу вас… только обещайте, что не будете убивать никого из моих неразумных сородичей! Они глубоко провинились перед вами, вина их безмерна, но наказывать их, все равно, что наказывать неразумных младенцев, за то, что они в младенческом неразумении своем позволяют себе бить и щипать отца своего. Лишь когда они возвысятся духом настолько, чтобы понять…

— Короче, Склифосовский! — оборвал шаманыша Слава, утомившись воспринимать затейливые вензеля его мыслей. — Я-то, допустим, пообещаю… а вот твои неразумные сородичи не станут бить меня током, как давеча? Я в электрики не нанимался, видишь ли.

— Не знаю, что вы имеете в виду ваша милость, но они не станут. Они ничего не станут. Они сейчас уснут. Господин и учитель почтенный Тэ-о-то уже начал сплетать заклинание сна. Скоро все вокруг уснут, не успеете вы досчитать и до ста. Ваши слуги тоже. Не уснем только я, вы и господин и учитель почтенный…

— Э-э… подожди! — снова прервал его старлей. — А ты уверен, что я, к примеру, тоже не усну?

— На вашу милость, заклинание тоже подействует, но гораздо слабей, чем на остальных. Вам надлежит бороться со сном всеми силами. Если вы уснете, то я не смогу вас разбудить и все будет напрасно. Второй раз уже не выйдет. Приготовьтесь! Когда все будет кончено я подам вам знак.

— Ну чего? — нетерпеливо толкнула Славу в плечо, уставшая ждать девушка. — Будем рисовать или как? — она вдруг сладко зевнула и сама удивилась этому. — Что-то спать захотелось… слушай… — язык у нее стал заплетаться, — я немножко только посплю… минуточку… а потом будем рисовать… хорошо?

Слава даже ответить не успел, как голова девушки оказалась у него на груди. "Подействовало, значит, заклинание-то! — обрадованный, он с отеческой заботой погладил Маат по волосам. — Спи моя радость, усни… птички уснули в саду, рыбки уснули в пруду…" Юная ведьма в колыбельной не нуждалась, она и так дрыхла без задних ног. В своем углу сопел Щепа. Рот его был приоткрыт, на бороду стекала струйка слюны. Тут Слава сам зевнул и испугался этого. Даже на ноги вскочил, забыв, что изображает связанного. Клетка сильно качнулась, но его спутники даже не шелохнулись. "Как там говорил шаманыш, если усну, он не сможет меня разбудить? Хрен-то с два я усну! Буду сидеть, и пучить глаза, как сова." И тут же еще раз зевнул и на этот раз уже не испугался. Вовсе он и не спит, а только отдыхает. Устал немного. Старлей опустился на пол клетки. Глаза слипались сами собой. Одну минутку, только. Кто-то, что-то ему говорил… про что? Вроде про сон… а что про сон? Какая-то важная мысль… жалко, что не успел ее додумать…

Не спать! Не спать! Не спать! Колотится, пульсирует какая-то жилка. Не дает уснуть расслабиться… Постой, а кто тут спит? Мысли путались, перемешивались, сосредоточиться никак не удавалось. Да это же я сплю! Слава отчаянно замотал головой, как белый медведь в теплую погоду, стараясь вырваться из сонного омута. Глаза отказывались открываться. Тогда старлей с невероятным трудом поднял непослушную, чугунную руку и врезал себе по физиономии. Еще раз и еще. Блядь, больно-то как… Из разом распахнувшихся глаз брызнули слезы. Сонливость схлынула как вода и он обнаружил, что клетка уже на земле, дверь открыта, а в проеме стоит маленькая мохнатая фигурка и смотрит на него зелеными буркалами.

— Собирайтесь скорей ваша милость! — торопливо заговорил знакомый голос в голове. — Я еле смог до вас достучаться! Надо торопиться, господин и учитель почтенный Тэ-о-то, не сможет долго поддерживать заклятие. Оно отнимает слишком много сил, а господин и учитель уже не молод…

Не дослушав его, Слава принялся тормошить своих спутников. Кое-как растолкал Щепу, а с Маат и возиться не стал, просто закинул ее на плечо и вышел из клетки, таща за шиворот так и не очухавшегося ото сна дружинника.

Никто им не помешал и не попытался преследовать, очевидно, заклятие учителя и мастера, безотказно действовало не только на людей но и на имуров.

За пределами поселка сразу стало легче. Перестали накатывать волны сонливости. Глаза Щепы приняли, наконец, осмысленное выражение. Заворочалась на Славином плече девушка. Он спустил ее на землю, сонно хлопающую глазами, и ничего не объясняя и не рассказывая, взял за руку, и потащил за собой. Ма-у-то, перекинувшись в кота, трусил впереди, указывая дорогу. Он постоянно оборачивался, словно хотел удостовериться, что путники не отстали, не затерялись в лесу. Похоже, что приняв звериный облик, шаманыш потерял и способность к ментальному общению. Во всяком случае, сколько старлей не прислушивался, вкрадчивого голоса в голове больше не возникало. Славины спутники ничего не знающие про его мысленные диалоги с Ма-у-то, удивленно таращились на бегущего впереди здорового кота, но от вопросов пока воздерживались. И правильно, Слава сам себе-то мало что мог объяснить.

Шаманыш впереди бежал все быстрее, словно уже не опасался потерять своих попутчиков. Его куцый хвост мелькал метрах в двадцати, то и дело пропадая за изгибами тропы. Пришлось и людям прибавить прыти, чтоб не отстать. Остаток пути они преодолели в спринтерском темпе и изрядно запыхались.

Внезапно Ма-о-ту остановился, окутался на миг голубым сиянием, и перед тяжело дышащими путниками возник низенький мохнатый человечек — ни дать, ни взять Чебурашка, уши только подкачали.

— Река рядом, — донеслось до Славиного сознания знакомое мурлыканье. — Теперь мне надо избавиться от охраны. Спрячьтесь пока в лес.

Старлей спорить не стал, спихнул своих ничего не понимающих спутников с тропинки и увлек за деревья. Некоторое время ничего не происходило. Люди напряженно прислушивались, но кроме шума листвы и скрипа покачивающихся на ветру стволов деревьев ничего слышно не было. И вдруг тишина разом взорвалась и по тропинке мимо спутников, с яростными воплями и истошным мявом, по направлению к поселку пронесся десяток здоровенных котов-воителей окутанных грозным голубым сиянием. Их вой еще не успел стихнуть в дали, когда Слава услышал голос Ма-у-то:

— Скорей сюда, у вас очень мало времени!

Шаманыш ждал их возле вытащенного на берег плота.

— Куда они так рванули? — поинтересовался у него Слава.

— Я сказал им, что на поселок напали ракшасы, — голос у Ма-у-то был грустный, его острые уши прижались к черепу, как у побитой кошки. Голова от этого стала иметь вид мохнатого шара. — Я очень, очень виноват перед своими сородичами… Теперь меня будут судить на совете старейшин и наверное накажут.

— Как накажут-то?

— В лучшем случае приговорят к отсечению хвоста, — Ма-у-то, печально посмотрел на свой и без того куцый хвостик. — Быть без хвоста, это так неприлично…

— А в худшем?

— А в худшем изгонят из поселка и запретят показываться на глаза сородичам.

— Не дрейфь! — подбодрил его старлей. — Прорвемся!

Меч лежал прямо посредине плота. Дерево под ним не обуглилось, не похоже было, что он раскалялся, как рассказывала ведьма. С некоторой опаской, Слава взял его в руки, осмотрел ножны. Совершенно целые, не обгорели, не потрескались. Все также отливают антрацитовым блеском. Вынул клинок. Тот и в лунном свете искрился радугой. Даже порванный ремешок не обгорел.

— Это был морок, — услышал он голос шаманыша, — господин и учитель почтенный Тэ-о-то, навел его на сородичей, чтоб по неразумению своему они не дерзнули прикасаться к имуществу саркана.

Слава хмыкнул и загнал клинок обратно в ножны, решив, как только представится такая возможность, починить ремешок. Вдвоем с Щепой, они спихнули плот на воду. Взяли в руки шесты.

— А тебе чего? — вслух поинтересовался старлей у понуро стоящего на берегу шаманыша, — особое приглашение требуется? Собрал жопу в горсть и бегом на борт!

Ма-у-то не знал таких слов, но безошибочно понял смыл фразы и просиял на всю свою кошачью физиономию.

— Ваша милость соблаговолит взять меня с собой?

— Соблаговолит, соблаговолит, — кивнул ему Слава и человек-кот одним прыжком оказался на плоту.

— Учитель и господин почтенный Тэ-о-ту, всегда говорил мне, что нет большей чести для имура, чем следовать за своим сарканом! Ваша милость назначает меня своим имуром?

— Назначает, — усмехнулся старлей, — старшим-котом-матросом. Куда ж тебя девать, коли ты пострадал из-за нас.

Его спутники неприязненно смотрели на своего нового мохнатого товарища, но возражать не решались. Даже Маат. Похоже, она начала постигать субординацию.

Четырнадцатая глава

Разбудил Славу бесцеремонно вторгшийся в его сознание голос Ма-у-то:

— Хозяин! Проснись, уже светает!

Старлей с трудом продрал глаза — заснуть удалось только под утро — помассировал веки. Блин, словно песка туда насыпали. Как там в песенке поется: "ночь паскуда, да и дрянь рассвет".

— Хозяин, ты уже проснулся?..

— Да я уже проснулся, старший матрос Мяу. Заткнись, пожалуйста, и больше не лезь ко мне в голову, пока я сам тебя не позову!

Шедший всю ночь дождь, наконец, перестал накрапывать, сменившись утренним туманом. Небо из черного стало серым. Из темноты сквозь туманную дымку быстро проступали очертания леса. Слава осторожно пошевелился, боясь потревожить прижавшуюся к его спине девушку. Хотя чего там, все равно вставать пора — шаманыш прав. Идти весь день — путь неблизкий. Неподалеку, под здоровенным, поваленным ветром, стволом дерева, засыпанный ельником, тихонько сопя, дрых Щепа. Постель была не слишком уютной, но все ж не сырая земля. Да и Щепа-терпилец неприхотлив — скрючился себе, под какой-то тряпкой, главное, тепло.

Слава оценивающе огляделся вокруг. Рассвело уже настолько, что можно топать. Здесь километрах в пяти от Голубого озера располагались последние стоянки старателей, такие как эта, с полуземлянками вырытыми под корнями поваленных деревьев. Все амулеты и прочая магическая шняга в непосредственной близости от Голубого озера уже давно были выбраны, и старатели, рискуя собственной шкурой, забирались все дальше в глубь запретных земель. Оттуда, как говорила Маат, без потерь уже не возвращались.

А здесь в самом начале полосы бурелома, относительно безопасно и практически нет риска, быть замеченным "наводчиком". Так про себя, Слава сразу же окрестил магических сущностей охраняющих Запретные земли. Старатели называли их ыргами — демонами неба, в отличие от ыхыргов — демонов подземного мира. От кого и для чего они охраняли эту пустынную местность, было неясно, но старатели боялись их как огня. Вид "наводчики" имели… верней не так. Вида они никакого не имели. Как может выглядеть бесформенное, полупрозрачное нечто, видимое только при ярком дневном свете. Спустя несколько минут после их появления, по местам, где замечались люди, наносились прицельные удары боевой магией. Поэтому определение "наводчик" для этих часовых Запретных земель, подходило больше всего. Тем более что сами они никому вреда не приносили. Появлялись непонятно откуда и исчезали непонятно куда. Одному человеку спрятаться от них было легче, зато нескольким проще заметить их загодя. Поэтому старатели шли на компромисс — передвигались группами не больше четырех человек, но и не меньше двух. Одному в этих местах делать нечего — кроме ыргов и других напастей хватало. Оступишься, а рядом не будет товарища — смело прощайся с жизнью. А так если и не помогут, то уж добыче твоей не дадут пропасть.

Синерг больше не ломился к Славе в мозг, не пытался с ним общаться напрямую. Очевидно, это было энергоемко и неэффективно. По мере трансформации личности, в Славиной голове сами собой стали появляться знания и воспоминания, которых раньше не было, и быть не могло, например, сам термин "наводчик". Старлей не знал, что и как наводят "наводчики" (по-видимому, это знание не требовалось, а может даже, было вредно на настоящий момент), зато знал, что по достижению некоего рубежа, они перестанут быть для него опасны. Знал он и другое — достичь этого рубежа можно только в светлое время суток. Поэтому при невозможности дойти засветло, желательно было вернуться на исходную позицию.

Из лежбища под корнями выбралась Маат. Она зевала и ежилась от утреннего холода, грея озябшие ладони под мышками. Ма-у-то (имя которого, Слава не долго думая, в первый же день знакомства, сократил до Мяу), как всегда не было видно, шлялся где-то по округе, до старлея долетали обрывки его мыслей. Щепа продолжал дрыхнуть. Слава негромко окликнул его. Ноль эмоций! Следующим воздействием, стала зеленая еловая шишка, треснувшая дружинника по репе. Щепа испуганно вскинул голову, захлопав спросонок глазами.

— Хорош харю давить, — сказал ему Слава. — Подъем! Давай, давай — ранняя птичка ловит червячка!

Щепа с неохотой поднялся и сел на бревне, зябко ежась и растирая затекшую щеку, всю в разводах от еловых лап. Лицо его было мрачным и недовольным. Бормоча про то, что он думает о здешних местах и о собственном пребывании в оных, повлекся в ближайшие кусты для оправки. Ранее старлей запретил ему ссать где вздумается — не меньше двадцати шагов от стоянки.

Когда он вернулся, уже горел костерок, а на поваленном стволе дерева были разложены остатки вчерашнего ужина — запеченная в глине рыба и клубни каких-то растений, собранных юной ведьмой. Маат оказалась неплохим знатоком местной старательской кухни. На самодельном вертеле жарился похожий на зайца зверек, которого вчера вечером добыл и освежевал Ма-у-то. Славе есть с утра не хотелось, но он знал, что в течение дня такой возможности не представится и следует подкрепить силы заранее.

Ели по скорому, время, отпущенное на все про все, уже пошло. Завтрак запили безвкусной, похожей на дистиллят водой из соседнего родника. Земля здесь с глубины метр или два была выжжена "поземным огнем" — магической субстанцией уничтожающей всю органику. Оттого и вкус у воды такой, неживой.

Вовсю светало. Слава глянул на окрасившийся зарей восток — вот-вот взойдет солнце.

— Готовы? — преувеличенно бодро спросил он своих спутников и, получив утвердительные кивки, закинул за спину меч. — Хватайте тогда вещички и за мной! — и, не оглядываясь, пошел прочь.

*****

Через бурелом приходилось пробираться с черепашьей скоростью. Слава шел впереди. Хотя слово "шел" вряд ли подходило для такого способа передвижения. Они в основном передвигались по поваленным деревьям, осторожно перешагивая и перепрыгивая с одного ствола на другой, отводя руками лезшие в лицо еловые лапы. Приходилось тщательно выбирать место, прежде чем поставить ногу. Кора деревьев мокрая от дождя, скользкая, того и гляди сверзишься, вывихнешь себе что-нибудь, а то и сломаешь. Но на землю лишний раз не ступали. А если все же приходилось, сперва тыкали палкой проверяя. Путники знали, слой земли здесь тонкий. Гнилая, качается под ногами, как на болоте. Не приведи господь, провалишься в "подземный огонь" и кранты. За Славой бесшумно, как тень, скакала Маат. Щепа заметно отстав, тащился сзади, громко треща сломанными ветками. Где был Ма-у-то, оставалось неясным. Но где-то рядом, это Слава знал точно. Он остановился, поджидая Щепу. Девушка, воспользовавшись перерывом, тут же присела отдохнуть на толстой ветке. Старлей огляделся. Хоть и знал, что "наводчики" так далеко почти никогда не залетают, но мало ли. Береженного бог бережет.

Чисто вроде. Небо после дождя совершенно разъяснилось — на таком фоне ырга видно издалека.

— Ты давай проворней копытами! — сказал он, приблизившемуся дружиннику — если по твоей милости из графика выбьемся…

— Из чего? — удивился тот. — Да ладно, господин рыцарь, чего вы! Попробуй за вами угнаться… Сами же говорили, осторожнее надо.

— Еще шкилять с километр, по такому вот ландшафту.

— Чему? — опять удивился Щепа незнакомым словам.

— По бурелому, дурило! А потом еще болото, и чем дальше, тем больше приглядываться надо. А то шуранет, одна шкурка останется! А то и ее не останется. Так что давай, кучерявый, приналяг!

— Да иду я, иду! Откуда вы только знаете все?

*****

Бурелом, наконец, закончился, пошел чистый лес. Еще полчаса быстрой ходьбы и они вышли к берегу весело журчащей речушки. Свернув влево, пошли вдоль берега.

— Валад!.. — заныл за спиной, порядком уставший Щепа, — господин рыцарь, отдохнуть бы чуток… ноги отнимаются, ксаламасс!

— Потерпишь! — буркнул старлей, не оборачиваясь. — Ноги ему ломит… До переправы дойдем, тогда передохнем.

— Скоро ли?

— Засохни, сказал!

На самом деле, Слава сам устал, оттого и был зол, ведь еще идти и идти. Маат не жаловалась, это было не в ее характере, но по умоляющему взгляду голубых глаз, который время от времени ловил старлей, ведьмочка тоже успела изрядно притомиться. Лишь Ма-у-то не выказывал никаких признаков усталости, черной тенью появляясь то справа, то слева.

Пройдя скорым шагом еще пару километров, они, наконец, вышли к переправе. Место представляло собой жутковатое зрелище. Мешанина из вырванных с корнем и сломанных как спички стволов деревьев, среди нормального нетронутого леса. Земля тут застыла волнами, словно расплесканная чудовищным ударом. Один из кедров упав поперек речушки, образовал своеобразный мост.

— Привал три крайны! — скомандовал Слава и, показывая пример, повалился на траву. — Время пошло!

Маат рухнула рядом и задрала натруженные ноги на ствол дерева. Она не произнесла ни слова, но весь ее вид выказывал сожаление о краткости отдыха.

— Что здесь было, а Валад? — спросил Щепа, недоуменно глядя на этот участок мертвого хаоса среди обыденно зеленеющего леса.

— Старатели называли это "давилкой", — сказала ведьма.

— А… — Щепа сглотнул слюну, — а это, так оно…

— Именно, — сухо подтвердил старлей. Он знал теперь и это. "Давилка" — удар магией земли. Гравитационный коллапс в отдельно взятой точке

— И кого там придавило?

— Хрен его знает. Сходи, поинтересуйся, может и сейчас их косточки там лежат. Но вряд ли… давно это было. Старатели на амулеты все разобрали. Ну чего, пойдешь смотреть?

— Да, ну их, — буркнул Щепа и подавленно затих.

Слава уселся на поваленный ствол и стянул кроссовок с правой ноги. Показалось, что неудачно намотана тряпка (носки давно истлели), ну а раз показалось надо перемотать. Там за речкой ничего казаться не должно — чревато. Будешь отвлекаться, нарушится внимание, не заметишь "наводчика". Не заметишь "наводчика", долго не проживешь.

Несколько минут сидели молча. Маат закрыла глаза, и непонятно было, то ли спит, воспользовавшись перерывом, то ли просто так лежит. Щепа мрачно жевал зашхереный кусок мяса. Старлей грыз травинку, то и дело, поглядывая на небо — нет ли ыргов. Хоть и день, но мало ли. Тишину нарушал только ветер, шуршащий в вершинах сосен и кедров. Ни щебета птиц, ни жужжания насекомых.

Правда отсутствие мошки и комаров, не могло не радовать.

Солнца в этих местах, уже совсем не было видно. Рассеянный белый свет, не дающий тени — небо, словно из толстого молочного стекла. Жутковатая картина, но Славе было не привыкать (кто-то за него уже успел привыкнуть). Явился Ма-у-то в своем кошачьем обличие, уселся напротив и стал вылизываться.

— Куда мы идем-то хоть, а Валад? — подал голос, закончивший с мясом Щепа.

— Ты жить хочешь? — ответил вопросом на вопрос старлей и, не получив ответа, который и так был очевиден, продолжил. — Тогда поменьше спрашивай, все равно ни хрена не поймешь, и делай что велено. А нет, так можешь валить ко всем чертям, или ыхыргам, как у вас говорят.

Щепа обиженно замолчал, а Слава испытал некий укол совести. В самом деле, чего он напустился на этого бедолагу? А с другой стороны, только так можно заставить его делать то, что сказано. Дашь слабину, допустишь любое другое толкование твоих слов кроме безусловного выполнения, этот болван и сам погибнет и других погубит. Да и знать бы, куда они на самом деле идут. У него допустим, нет другого выхода. Дойти туда, не знаю куда, это его единственная надежда вернуться домой. Без этой надежды и жить не стоит. А им-то зачем? Впрочем, возможно, и у них найдутся свои резоны. Как в сказке про волшебника Изумрудного города — кому мозгов не хватает, кому сердечной теплоты… Все они по разным причинам потеряли свой дом, пусть и не перенеслись Хрустальным коридором в иной мир, а остались на своей Эрэйне. И все их надежды теперь связаны с ним. А он, Слава, для них Гудвин Великий и Ужасный, а заодно, как это ни смешно, и фея Убивающего Домика.