Глава двадцатая

Назад к обзорному дубу мы вернулись, когда стемнело. «Камуфляж» у нас поменялся, теперь не было нужды украшать себя ветками, но лица, чтобы не белели в темноте, намазали сажей от маленького костерка, на котором я варил чай. Теперь товарищи к боевой раскраске отнеслись с большим пониманием, хотя и подтрунивали друг над другом.

— Чисто черт полосатый! — смеялся Иван над белокурым кузнецом, разрисованным черными полосами.

— Нам сажа дело привычное, ты на себя глянь, сам как конь в яблоках! — отбивался тот.

Внутри замка что-то затевалось. Из-за стен заметны были всполохи света, как будто там или жгли большие костры, или устраивали факельное шествие. Вдруг окрестности огласились ревом медведя.

— Что там у них делается? — с тревогой спросил я, не находя себя места из-за беспокойства об Але.

— Слазай, посмотри, — предложил Иван. — Мы тебя ружьями повыше подтолкнем.

— Только не подстрелите ненароком, — плоско пошутил я, снимая с ног сапоги.

Теперь процедура была, как говорится, отработана, и забрался я на дерево безо всяких сложностей. Как только обхватил ствол руками, товарищи подставили под подошвы приклады ружей и помогли вскарабкаться до первых ветвей.

Я поднялся на старое место и вновь увидел внутреннюю часть крепости. Действительно, там шли какие-то активные приготовления. Около лобного места горел большой костер, а углы его освещались большими смоляными факелами.

Во дворе суетились люди, подтаскивая к арене большую тяжелую клетку. С той стороны, возможно, из самой клетки, вновь раздался грозный медвежий рев.

Только теперь до меня дошло, что значит эта странная арена и приготовления — похоже, что обитатели крепости затевали медвежий бой. Правда, клетка с медведем была одна, вероятно, второго зверя доставят вслед за первым.

Кроме того, я увидел, что от пристани отошла лодка, миновала полосу воды и причалила у ворот. Из нее кто-то вышел и прошел в настежь распахнутые ворота. После чего лодочник отогнал ее назад к берегу.

Это наблюдение было самым ценным из того, что удалось заметить. Если получится без шума захватить плоскодонку, то вопрос с переправой будет кардинально решен, а обитатели замка отрезаны от берега — других плавсредств я не увидел ни днем, ни сейчас.

Пока я рассматривал и оценивал ситуацию, люди внутри крепости, оставив медведя в покое, подтаскивали к арене каких-то то ли связанных, то ли закованных людей. Их подводили и подносили к арене и приковывали к горизонтальной штанге, похожей издалека на обычную коновязь.

— Ну, что там, Лексей Григорьич? — подал с земли голос Иван. — Что видно?

— Готовят бой гладиаторов, — ответил я.

— Это как так?

— Кажется, собираются стравливать людей с медведем.

— Как первых христиан со львами? — поразился солдат.

— Наверное, я спускаюсь, нужно начинать, пока они все заняты.

Я быстро слез с дерева и, пока одевался, рассказал все, что видел — главное, про лодку.

— Подкрадемся поближе и посмотрим, кто ее охраняет и кого на ней перевозят в крепость.

Мы, не медля, подхватились и скорым шагом направились к пристани. Северная летняя ночь была светлой, и, хотя луна еще не взошла, идти было легко. Около пристани мы опустились в траву, и я, оставив огнестрельное оружие товарищам, по-пластунски пополз к перевозу. В какой-то момент подо мной хрустнула сухая ветка, и тут же послышался негромкий голос:

— Слыхал, Пахом? Это чего было?

— Мало ли чего, — лениво ответил невидимый Пахом. — В лесу всякое бывает.

— Может это лекарь с поместья подбирается? Дядя Филя сказывал ухо держать востро!

— Давно спит на перине тот лекарь, ишь, птица большая! А Фильку ты больше слушай, он с пьяных глаз много чего наболтает.

— Может, пойти взглянуть, кабы чего не вышло?

— Кабы да кабы — во рту растут грибы. Коли не лень, поди, взгляни.

— Так ведь боязно.

— Боязно, так сиди здесь.

— А вдруг это взаправду лекарь? Люди говорят, он колдун! Пошли вместе глянем.

— Не, мне и тута хорошо. Плесни лучше водочки в туесок.

Послышалось бульканье, потом глотки с причмоком и плевок в сторону.

— Злая водка-то, а идет хорошо! Сам-то выпьешь с прохлады?

— Выпью, Пахом, коли позволишь.

— Пей, чего уж!

Опять послышалось бульканье, потом втягивание, только теперь с присвистом и плевок в сторону.

— И у меня пошла.

— А когда она не идет? — ленивым голосом спросил Пахом. — На то и водка, чтобы идти.

— А я, все-таки, схожу, взгляну, чего там хрустело. Мало ли что. Да и дядя Филя заругается.

— Коли так, сходи, худа от того не будет.

Парень встал, но пойти не успел. Невдалеке послышался негромкий стук копыт о мягкую землю.

— Кажись, последний гость едет, — сказал Пахом, тоже поднимаясь на ноги. — Барин говорил, что нынче боле дюжины не будет.

На дороге показалось темное пятно всадника на лошади.

— Есть тут кто? — спросил знакомый голос с характерной хрипотцой. Я его слышал в Завидово и даже припомнил имя, звали этого человека Аркадий Савельевич. Был он, кажется, соседским помещиком, гостившем у Трегубова.

«Съезжалися к ЗАГСу трамваи, здесь красная свадьба была!» — процитировал я про себя слова романса из пьесы Маяковского. Последний гость — это было хорошо, значит, когда мы захватим лодку, тревогу будет поднять некому.

— Все съехались? — спросил помещик, спешиваясь.

— Точно так, барин, вы остатний.

— Прими коня, — приказал Аркадий Савельевич парню, — да не забудь овса задать, а то смотри, я тебя!

— Как можно, мы, барин, завсегда, как должно!

— То-то!

Я, приподняв голову, увидел, как гость при поддержке Пахома сходит в лодку, садится на банку, после чего тут же раздались мерные шлепки весел о воду. А в крепости вновь заревел медведь.

Парень проводи лодку взглядом и, что-то бормоча себе под нос, повел лошадь к коновязи. Больше он на берегу не появлялся. Вместо него из темноты неслышно вышел кузнец со всем нашим арсеналом.

— А где Иван? — шепотом спросил я.

— Сторожа пристраивает, — ответил он, — скоро будет.

Действительно, еще до того, как лодка вернулась назад, подошел Иван.

— Чего узнал? — спросил он, вытирая нож пучком травы.

— Гостей, не считая хозяев, двенадцать человек. Последнего, что сейчас приехал, я встречал у Трегубова — его сосед, помещик. Здесь что-то вроде, — я замялся, не зная, какое подобрать слово, — в общем, устраивают кровавые забавы.

— Тихо! — предупредил Иван, первый услышав шлепки весел по воде. — Уйдите в тенек.

Мы с Тимофеем отошли к ближним кустам. Лодка причалила к мосткам, и Пахом вышел на берег.

— Отвел коня? — спросил он, подходя к сидящему на пеньке Ивану.

— А то! — ответил солдат, вставая ему навстречу.

Лодочник внезапно охнул, задергался, пытаясь оттолкнуть от себя солдата, но отшатнувшись назад, упал навзничь на землю. Послышался жуткий в тишине ночи хрип вместе с бульканьем. Только пил он в этот раз не водку…

Мы быстро сели в лодку и оттолкнулись от берега. Я налег на весла. Грести было тяжело, вместе с лопастями из воды поднимались лохмотья болотной флоры. Я подумал, что в таком овощном супе плыть было бы совершенно невозможно.

Когда мы приблизились к причалу, меня тихо окликнули:

— Никак, еще гости?

— А то, — ответил я ленивым голосом, стараясь подражать интонациям покойного Пахома.

— Барин говорил, больше никого не будет.

— Я знаю? — тем же тоном сказал я, причаливая к мосткам.

Иван с Тимофеем спокойно вышли из лодки и пошли на голос.

— Господи! Нечистые! — воскликнул страж ворот, охнул и замолчал навсегда.

— Давай скорее, — подогнал меня Иван, когда я выскочил на берег.

Мы осторожно вошли в ворота. Костер и факелы пылали по-прежнему, освещая все пространство двора пляшущим красным светом. Все зрелище и его участники были теперь как на ладони.

Гости в вынесенных из дома креслах сидели метрах в пяти от окруженной кованой решеткой арены. Внутри нее бесновался огромный медведь. Против него стоял с рогатиной наперевес крепкий мужик в одной разодранной, кровавой рубахе. Поодаль толпились слуги с длинными пиками и дубинками. Бой человека со зверем, судя по всему, был в полном разгаре, и ничего другое зрителей не интересовало.

— Я наверх, проверю часовых, — сказал Иван. — Ты, ваше благородие, лезь на сторожку и забей пушку, а ты, Тимофей, постой здесь в тенечке и бей по башке всякого, кто подойдет. Только без шума, а то они всей толпой нас разом успокоят.

Распределение обязанностей было вполне разумное, и я, не мешкая, полез на привратницкую по приставной лестнице. Иван взобрался на стену по другой, стационарной, и исчез между двумя рядами вертикальных бревен крепостной стены.

Площадка, на которой стояла небольшая медная мортира — орудие, напоминающее ступку на колесах — была пуста. На мое счастье, приставить к ней караульного хозяин не посчитал нужным.

Рядом с мортирой аккуратными горками лежали маленькие, чуть больше кулака, чугунные ядра, мешочки с картечью и отмеренными порциями пороха. Пушечка была предельно простой: с наклепанной мушкой и рожками для прицела на глухой задней части.

«Заклепать» ее было проще простого — следовало только вбить кол в отверстие, через который поджигается пороховой заряд. После такой диверсии выстрелить из нее будет невозможно.

Я уже собрался было отсечь кусок древка фитиля и приготовить из него кляп, но потом передумал — развернул орудие в сторону двора и навел ее на вооруженных слуг, наиболее опасных для нас противников. После этого сунул руку в глубь ствола и проверил, есть ли там заряд.

Мортира оказалась разряженной, а знаний о стрельбе из подобных орудий у меня было маловато. Разве что краткая инструкция из стихотворения Лермонтова «Бородино»: «Забил заряд я в пушку туго…»

Посчитав, что одного двухфунтового мешочка пороха должно хватить, я забросил его в глубь ствола и утрамбовал его пыжом из нарезанных кругами кусков толстого войлока. После чего запихал внутрь еще два мешочка с картечью и припер их, чтобы не вывалились из наклоненного вниз ствола, еще одним пыжом. Теперь осталось только насыпать пороха в запальное отверстие, поджечь его и жахнуть по двору, внеся ужас и панику в ряды противника.

Однако, делать это до возвращения Ивана я не стал и затаился, наблюдая за событиями во дворе.

Слава Богу, возясь с мортирой, я не увидел самое драматичное в проходящем шоу. Медведь одолел-таки человека и теперь терзал когтями его неподвижное тело под одобрительные крики публики.

Вдруг внизу раздалось негромкое кряканье, тяжелый удар, громкий, омерзительный хруст, вскрик боли и бессвязное мычание. Похоже, что кузнец открыл собственный счет устранения врагов.

— Тимофей, как ты? — окликнул я его.

— С божьей помощью, — не сразу ответил он. — Боязно без привычки.

— Оттащи его в сторону, — посоветовал я. Между тем, слуги вытаскивали убитого гладиатора специальными железными крючьями. Раненый медведь не хотел отпускать жертву и рвал погибшего когтями. А к ристалищу от «коновязи», где было приковано еще несколько человек, в том числе две женщины, четверо дюжих холопов тащили нового бойца.

Этот человек был невысок ростом, но ладен и широкоплеч. Шел он к месту гибели, почти не сопротивляясь, лишь упрямо опустив голову.

Гости оживились при виде нового бойца и, кликнув слуг с подносами, выпили то ли за его победу, то ли погибель. Получив разрешение господ, распорядитель втолкнул бойца в открывшуюся на мгновение дверь на арену и сквозь прутья сунул ему в руки рогатину.

Медведь, возбужденный запахом крови, огнем и криками, заревел и встал на задние лапы во весь свой двухметровый рост. Наступила мертвая тишина. Зрители впились взглядами в участников поединка.

Гладиатор, опустив железный конец рогатины к полу, стоял на одном месте, ожидая нападения зверя. Медведь вновь заревел и пошел на нового врага, подняв обе лапы со страшными десятисантиметровыми когтями. Что было дальше, я не увидел. Меня окликнул Иван:

— Лексей Григорьич, что там с пушкой? Заклепал?

— Нет, — ответил я. — Хочу стрельнуть по двору картечью. А у тебя что?

— Сторожей было двое, с ними все в порядке. Погоди, я сейчас к тебе поднимусь.

Он легко взбежал наверх, придирчиво осмотрел орудие и заряды.

— Ну, с Богом. Как спущусь вниз — пали.

Однако, я немного задержался с выстрелом. Кажется, человек в поединке одерживал верх над зверем, и пушечный выстрел мог ему помешать. Боец так и остался стоять на старом месте, только рогатина была теперь направлена не вниз, а торчала в груди медведя.

Тот натужно ревел, пытаясь дотянуться до противника своими страшными лапами, а человек крепко держал свое примитивное оружие в руках, не давая ему приблизиться.

Наконец, медведь понял, что так не достанет врага, и ударил лапой по древку рогатины, но и тут человек устоял, как-то сумел самортизировать могучий удар и не позволил сломать свое единственное оружие.

Этот порыв оказался последним, на что был способен медведь. Возможно, он сам приблизил собственную гибель, напоровшись сердцем на острый наконечник. Жалобно застонав, он отступил и упал на четыре лапы, потом припал брюхом к полу и, как будто обидевшись, спрятал морду между передних лап.

Ждать мне больше было нечего, и, пока все оставались на своих местах, я ткнул тлеющий факел в запальное сопло. Пушка негромко, тише, чем я ожидал, рявкнула, подскочила на месте и передо мной все заволокло облаком густого черного дыма.

Несколько мгновений стояла полная тишина, и вдруг двор огласился многоголосым воплем боли и ярости. Не теряя драгоценного времени, я втолкнул в ствол не один, а три мешка пороха, засунул пыж, утрамбовал его кулаком и впихнул в ствол три же мешка картечи.

Однако стрелять вслепую, пока не рассеется дым, не стал, ждал с фитилем в руках. Потом мне стало не до стрельбы и не до артиллерии.

— Григорьич! Помоги! — отчаянно закричал откуда-то снизу Иван и, отбросив фитиль, я скатился по лестнице вниз.

Тут творилось нечто невообразимое. На месте, куда я целился, валялись тела убитых, и от него во все стороны расползались раненные. Иван стоял почти посередине двора и, как заведенный, размахивал над головой своим бердышом, обороняясь сразу от нескольких нападавших на него гостей.

Тимофей гнался за улепетывающим приставом со своей палицей. Из клетки с убитым медведем выскочил победитель, спеша принять участие в бое. Я бросился на выручку к Ивану и, забыв про гуманизм и права человека, сходу зарубил двух оказавшихся у меня на пути гостей.

Иван, получив передышку, ткнул одного из нападавших острым концом бердыша и, пока тот с воем убегал, примерился, и раскроил от темечка до подбородка голову любезного помещика Аркадия Савельевича. Остальные вооруженные гости замерли на тех местах, где их застала наша кровавая атака, и побросали оружие, сдаваясь на милость победителей.

Оставшиеся в живых слуги разбегались по службам, спасая жизни. Казалось, все было кончено, и победа осталась за нами, как вдруг из терема выскочил натуральный «витязь в волчьей шкуре», сам виновник всех несчастий Иван Иванович Вошин.

Похоже, что крыша у него съехала окончательно, и он вправду возомнил себя то ли волком, то ли оборотнем. Он был совершенно голый, только на плечах у него была накинута шкура убитого в имении волка с отрубленной лапой, а на руки были надеты перчатки с кривыми стальными когтями-клинками вместо пальцев, — вероятно, изделие какого-нибудь средневекового кузнеца-извращенца.

Вошин выскочил на середину двора, закинул голову к появившемуся уже месяцу и завыл по-волчьи.

Отвыв свое, он поднял вверх угрожающе разведенные руки с когтями и начал, мотая из стороны в сторону внушительными гениталиями, отплясывать посередине двора «танец смерти». По сравнению с нашими полосатыми рожами, сияющими мечами и бердышами, шаманские прыжки управляющего смотрелись жидковато. Тем более, что у Ивана Ивановича сложение тела было не атлетическое, а сыто-кругленькое, и на «князя мглы» он никак не походил.

Теперь, после всех кровавых событий, такой дурацкий маскарад мог испугать разве что ребенка. Тимофея, уже догнавшего пристава и спешащего назад, Иван Иванович не только не напугал, напротив, заставил броситься к себе со всех ног, чтобы помешать победившему медведя гладиатору заодно расправиться и с фальшивым волком.

Однако он слишком увлекся погоней за «оборотнем в погонах» и упустил свой шанс сполна насладиться местью. Иван Иванович, введя себя в раж, вероятно, совсем потерял ориентацию во времени и пространстве, потому неразумно бросился на первого, кто попался ему на пути, гладиатора, не испугавшегося настоящего медведя, человека, у которого вопросов к нему было не меньше, чем у Тимофея.

Тот не стал чиниться и упиваться мщением, а спокойно подождал, пока Вошин подбежит к нему сам, со своими жуткими когтями, и разделался с ним одним ударом.

— Погоди! Я хочу! — с отчаяньем завопил кузнец, подбегая к месту, где уже хрипел в предсмертной агонии пришпиленный к брусчатому покрытию двора медвежьей рогатиной доморощенный оборотень.

Однако, и на этом, казалось, финальном аккорде кровавые события не кончились. Сверху, с того места, где я недавно стрелял из мортиры, раздался пронзительный женский крик.

Все мы невольно подняли головы. Над нами, на недосягаемой высоте, в белых одеждах стояла грозная Афина-Паллада с горящим факелом в руке. Узнать в этой великой богине скромную, затертую возлюбленную Вошина было почти невозможно.

И все-таки это была она, скромнейшая и тишайшая отравительница Аграфена Михайловна, по придуманной Вошиным легенде разорванная на куски волком-оборотнем.

Теперь, лишившись своего дорогого возлюбленного и будущего, она пылала жаждой праведной мести.

— Будьте вы прокляты! — пронзительно, с надрывом закричала Аграфена Михайловна.

И, к моему ужасу, ткнула факелом в нацеленную во двор пушку.

Я успел только похолодеть, когда раздался страшный взрыв, и на месте Афины-Паллады вверх взметнулось красно-черное пламя.

Мгновение спустя я похолодел второй раз, поняв, что очень сильно переборщил с пороховым зарядом и вполне мог оказаться на месте этой милой дамы.

Однако в запале боя горячить воображение и пугаться задним числом было некогда. Не видя больше реальных противников, я бросился к дворовому строению, в которое днем заперли Алю. С лязгом отодвинул засов и с силой рванул на себя дверь. Внутри была полная темнота.

— Аля! — крикнул я срывающимся голосом. — Ты здесь?

Вместо ответа послышался отчаянный женский плач. У меня хватило ума и выдержки не бросаться очертя голову в черную неизвестность, а побежать за одним из факелов, освещавших ристалище. Вынув его из специальной державки, я вернулся к сараю.

Мое возвращение у пленницы вместо радости вызвало вопль ужаса, а у меня вздох облегчения. Внутри небольшого помещения, забившись в угол и сжавшись в комочек, сидела совершенно незнакомая мне девушка в дворянском платье и с мистическим ужасом смотрела на меня.

— Не бойтесь, сударыня, я не палач, а спаситель, можете выходить, опасность миновала, — по возможности спокойным голосом сказал я ей и выскочил назад во двор, где вновь поднялись крики.

Оказалось, что оставшиеся в живых слуги и несколько гостей, придя в себя и увидев ничтожные силы нападавших, пробуют перейти в контратаку.

Внутренний двор крепости, где происходили все эти события, был невелик, размером со стандартный дачный участок, так что действие разворачивались на небольшом пятачке. Размахивая над головой факелом, я несколькими прыжками достиг эпицентра заварушки и швырнул его в человека, вооруженного ружьем.

От неожиданности тот пальнул не в Ивана, в которого уже прицелился, а в мою сторону. По бедру меня тупо ударило что-то тяжелое. Я не придал этому значения, выхватил пистолеты из-за пояса и разрядил один из них во второго стрелка, взводящего в этот момент курок ружья. Стрелял я с пяти шагов просто в корпус, не целясь. Тот выронил свой мушкет, взмахнул руками, как будто от радостной встречи, и свалился на спину. Второй пистолет почему-то не выстрелил. Позже выяснилось, что в него попала ружейная пуля.

Отшвырнув отказавшее оружие, я прыгнул в сторону и вырвал из ножен саблю. «Снайпер» бросил ружье и кинулся на меня с палашом. Я успел отскочить и с разворота, что есть силы, с оттяжкой полоснул его саблей по голове. Тот успел отклониться, и удар пришелся в плечо возле шеи.

Клинок, как сквозь масло, преодолевая слабое сопротивление тела, прошел через грудную клетку и выскочил ниже подмышки. Я сначала даже не понял, что произошло — потом увидел, как верхняя часть туловища начала съезжать вниз по касательной и упала на землю. Обрубленное тело еще стояло, а голова отчаянно хрипела, валясь в собственных ногах.

Такой непредвиденный разворот событий, страшный вид рассеченного пополам человека мгновенно подавили всякое сопротивление. Контратакующие, побросав оружие, бросились врассыпную.

Передо мной остался только один человек в господском платье с кривой турецкой саблей. Он был высок, статен, с суровым высокомерным лицом.

Пока, вытаращив глаза, я смотрел на страшные останки, он, расписав воздух свистящим кривым клинком, пошел на меня. То, что это серьезный противник, было видно по манере владения оружием. Мне удалось оторваться от жуткого зрелища и успеть парировать первый удар. Клинки со звоном скрестились, разбрасывая искры. Отведя удар, я сделал свой выпад, но соперник без труда сумел его отбить. Бой делался интересным. Пока только французский виконт мог хоть как-то противостоять технике фехтования двадцатого века.

Мы обменялись еще несколькими ударами. Оказалось, что ничего особенного мой противник делать не умел. Пользовался своей большой физической силой и хорошей реакцией. Возиться с ним не имело смысла.

— Сударь, сдавайтесь! — приказал я, уважая чужую храбрость. — Иначе я вас сейчас убью!

Однако «сударь», вместо благодарности за такую заботу о его жизни, только вульгарно обматерил меня самыми пошлыми и грубыми словами.

— Воля ваша, — галантно произнес я и, вместо силовой рубки, которую он мне навязывал, поменял стиль боя, и, применив колющий выпад, как рапирой пронзил насквозь его грудь.

Что делать, мне всегда были несимпатичны наглые люди с высокомерными лицами советских руководителей.

— Что дальше, Лексей Григорьевич? — подойдя, спросил Иван нарочито будничным голосом, как будто каждый день участвовал в таких кровавых разборках.

Я понемногу приходил в себя и начал нормально соображать.

— Сначала нужно освободить заключенных.

— А с этими что? — он неопределенно махнул рукой в сторону терема и построек.

— Не знаю. Давайте оставим их здесь, на острове, и сообщим властям.

— Понятное дело, другого я от тебя и не ожидал, — почему-то легко согласился солдат, недолюбливающий всяческое начальство. — Как скажешь, так и ладно. Алевтину-то нашел?

— Это другая, похожая девушка. Пленница. Надо ей помочь, по-моему, она от страха немного не в себе.

Потом мы почти до утра разбирались с узниками Вошина. В основном, это были беглые солдаты и крестьяне, которых его люди ловили по окрестностям и натаскивали на гладиаторские игры.

Девушка же оказалась падчерицей одного из приятелей Вошина, которую тот отдал на погибель, чтобы завладеть принадлежавшими ей имениями. Барышня после всего произошедшего находилась в шоковом состоянии и почти не реагировала на свое освобождение.

Рассортировав пленных и выяснив, чем кому нужно помочь, Иван взял на себя роль перевозчика и партиями переправлял узников с острова на берег. Слуги Вошина и преступные зрители кровавых вакханалий прятались по темным углам, видимо, радовались, что остались в живых, и надеялись, что, после нашего ухода, смогут выкрутиться из непростой уголовной ситуации.

Раздав спасенным узникам лошадей и экипажи гостей крепости, мы оставили себе трех верховых коней и собрались, было, уезжать, когда Иван вдруг вспомнил, что оставил что-то из своих вещей в крепости. Пришлось ждать, пока они с кузнецом съездят на остров и обратно.

Наконец, все дела были кончены, и мы отправились восвояси. Сумасшедший день полностью меня измочалил, и я, как только сел в седло, сразу начал бороться со сном.

Небо уже начало светлеть, и потому поднявшиеся невдалеке сполохи света не привлекли к себе внимания. Только услышав недалекий взрыв, я отогнал сонную одурь и оглянулся. За лесом в районе озера и крепости вверх поднимались языки огня и тучи дыма.

— Что там случилось? Пороховой погреб взорвался? — наивно спросил я.

— Где? На острове? А кто его знает, — невинно ответил солдат.

— Так вот, что ты там забыл, — безразлично проговорил я. — Подпалил-таки стог!

— Ни боже мой, они, видать, на радостях сами не убереглись, вот и погорели, — ответил он с кривой усмешкой.

Загрузка...