Внутренний дворец

1

Больше всего каморка напоминала пенал – узкая, длинная, но довольно высокая. Высоту потолка подчёркивало практически полное отсутствие мебели. Стены были глухие – окон в них не имелось как класса, если не считать маленького слухового окошка под самой крышей, над стропилами. Только оно да дверь были источниками света и воздуха, в результате чего в комнате всегда стояла страшная духота. Хотя я подозревала, что ближе к зиме духота может смениться сквозняками. Или нас ждут оба удовольствия одновременно.

Но кого волнует удобство прислуги? Правильно, никого.

Впрочем, мне не следовало пенять на судьбу. Во всяком случае, я была сыта (ну, по большей части), одета, обута и с крышей над головой. И мне даже не приходилось горбатиться за всё это, выполняя чёрную работу. Учитывая все обстоятельства, мне повезло – моя новая жизнь устроилась сама собой, без каких-либо усилий с моей стороны.

Я перевернулась на другой бок, и набитый соломой матрас захрустел. Дворец, ептыть. Надо заснуть, завтра придётся вставать ни свет ни заря, но сон не шёл. Оставалось лишь таращиться в темноту и слушать безмятежное сопение моих соседок по комнате – в этой клетушке нас помещалось пятеро.

Да, вот уж чего никак не думала, так это однажды стяжать лавры попаданки. Впрочем, об этом заранее, если верить многочисленным романам стремительно развившегося жанра, вообще мало кто думает. Для всех «попадание» становится полной неожиданностью. Но у всех или почти у всех героев и героинь увлекательных книжек жизнь в новом мире в конце концов складывалась хорошо. И это «хорошо» вовсе не подразумевало найти работу горничной или камеристки и довольствоваться ею всю оставшуюся жизнь.

Однако писания писаниями, а жизнь диктует свои законы, не интересуясь моим мнением на этот счёт. Мне и так везло почти сказочно. Попасть под грузовик – и выжить, пусть и в ином мире. Оказаться в пустыне – и почти сразу наткнуться на людей. Стать подарком – но не борделю и не какому-нибудь извращенцу, и даже не местному фермеру, что отправил бы меня пасти гусей, а угодить в самый разнастоящий дворец. Императорский дворец. Как говаривала моя бабушка, это вам не как-нибудь что, это вам что-нибудь как.

Тот караван, на который я наткнулась, оказался посольством. С дарами. И меня, недолго думая, присовокупили к этим дарам.

Тогда я очнулась в одном из ползущих через пустыню фургонов – может, в тот же день, а может, на следующий. Первое, что я увидела, было несколько смуглых рожиц, поблёскивающих любопытными чёрными глазками. В фургоне прямо на покачивающемся полу сидело несколько девчонок на вид лет от пятнадцати до двадцати, все в ярких одеяниях, обвешанные бусами, со смоляными волосами, заплетёнными в несколько косичек. Как на советских картинках о дружбе народов с изображениями узбечек. Увидев, что я очнулась, они тут же что-то дружелюбно защебетали, но я не поняла ни слова. Мне всё ещё было плохо, голова болела, меня мутило и одновременно зверски хотелось есть. Ужин в тот день, когда я, наспех побросав в чемодан свои вещи, сбежала от Гришки, не состоялся, и с тех пор у меня, понятно, маковой росинки во рту не было. Мне протянули неприятно пахнущую кожаную бутыль с жидкостью, я глотнула – и едва не выплюнула. В бутыли оказалось кислое молоко. Но пить тоже хотелось, и я, преодолевая себя, сделала ещё несколько глотков, стараясь не сосредотачиваться на вкусе.

Потом со мной опять попытались заговорить, но я могла лишь разводить руками и беспомощно повторять: «Не понимаю…» В конце концов девушки по очереди коснулись своей груди и каждая произнесла по слову, которые, насколько я поняла, были их именами. Когда дошла очередь до меня, я тоже коснулась груди и произнесла: «Наталья». Они повторили, и даже правильно, но вскоре всё равно принялись звать меня НатьЯл.

Их же имён я, к своему стыду, тогда не запомнила. Лишь потом три из них кое-как закрепились в моей памяти, но ещё две девушки так и остались для меня безымянными.

В фургон заглянул мужчина, может, даже тот, перед кем я упала в обморок. Он что-то спросил, девушки обрушили на него водопад слов, но он остановил их взмахом руки и обратился ко мне. Я опять повторила, что не понимаю, он задал ещё несколько вопросов, кажется, на разных языках, но я лишь хлопала глазами, и он, досадливо махнув рукой, вышел. Я жестами показала, что хочу есть, и мне протянули не то блин, не то тонкую лепёшку, в которую было завёрнуто что-то мясное. Запивать опять пришлось кислым молоком.

Ещё пару дней я отлёживалась в фургоне, пытаясь понять, что со мной произошло. Я попала под грузовик и… телепортировалась? Или всё ещё лежу в коме и страдаю от галлюцинаций? Последнее предположение было самым правдоподобным, но оно не отменяло необходимости как-то жить дальше, общаться с моими спасителями и вообще вести себя так, словно всё вокруг реально. К тому же оно мне не нравилось. Поднапрягшись, я родила ещё одну теорию. Провал в памяти: с того дождливого зимнего вечера прошло уже значительное время, я успела вылечиться от последствий наезда, уехать куда-то к чёрту на кулички и там потерять воспоминания о последних месяцах (или годах?) своей жизни. Но какого чёрта я забыла в пустыне, и как я туда вообще попала: где транспорт, где другие люди, ведь не в одиночестве же я туда приехала? В болоньевом пальто, джинсах и свитере?

Которые, кстати, пока я валялась без сознания, с меня сняли – надеюсь, хоть девчонки, а не мужики. И куда дели, так и осталось мне неведомым. Когда я спохватилась, что валяюсь под одеялом в одной длинной рубашке, явно с чужого плеча, и кое-как втолковала девчонкам, что хочу одеться, мне предъявили целый ворох одежды – но не моей!

С одеванием, правда, возникли трудности: все женские вещи оказались мне малы. Самая высокая из девчонок была ниже меня на полголовы, и все однозначно более худые. Хотя я всегда была тонкокостной и гордилась своей худобой, поддержание которой не требовало от меня никаких усилий, но мои нынешние попутчицы подобрались и вовсе уж какие-то миниатюрные. В конце концов меня обрядили в мужской наряд – подозреваю, что и нижняя рубаха тоже была мужской. Девчонки хихикали, что-то трещали почти без умолку и всё-таки навесили на меня пару ниток бус из неровных разноцветных камешков, хотя я и пыталась отказываться. Когда же наконец вылезла из фургона и предстала пред мужские очи, то посмотреть на меня собрался, наверное, весь караван. Мужчины оглядывали меня с ног до головы, цокали языком, обменивались замечаниями и многозначительно кивали. Непонимание их слов меня изрядно напрягало, но делать было нечего: приходилось потихоньку учить чужой язык, пользуясь тем, что погружение в языковую среду было стопроцентным.

Себя же саму я как следует так и не увидела. У девчонок не оказалось ни одного нормального зеркала! Только металлический кружок на ручке величиной с ладонь, тщательно отполированный. Но что можно разглядеть в металлической пластине, даже не хромированной? Только то, что нос у меня по-прежнему на месте.

Так мы и ехали день за днём. Из песков караван выбрался, пока я ещё лежала, но местность вокруг приветливее не стала. Теперь это была ровная, как стол, поверхность лишь с иногда попадавшимися редкими пучками травы, простиравшаяся во все стороны, насколько хватало глаз. Караван шёл на восток, ориентируясь не то по солнцу, не то по каким-то одним местным ведомым приметам. Лишь справа на самом горизонте виднелась цепочка не то гор, не то холмов, но они были слишком далеко, чтобы можно было их разглядеть.

Целью путешествия была какая-то большая «кангы». Или большой «кангы»? «Много-много людей», – объяснил мне один из караванщиков, когда я освоила достаточно местных слов, чтобы как-то начать общаться с товарищами по путешествию. И раскрыл руки, показывая, видимо, необъятность этого количества. Сам же караван ехал откуда-то из «целхэ» – «как это, но много-много трава». «Степь», перевела я для себя. Похоже, меня занесло куда-то в глухой азиатский угол, где-то же там есть пески – Гоби, Каракумы… В любом случае ясно, что вернуться обратно к цивилизации быстро не получится.

Господи, я ведь даже не знаю, какое сейчас время года! Скорее всего, это всё-таки не весна – весной, наверное, позеленее. И едва ли зима – жара… Но в остальном приходилось строить догадки. Да что там время года, даже время суток я могла определить лишь приблизительно: утро, вечер, ночь. Часы и серьги исчезли вместе со всей остальной одеждой, а трясти спасителей и требовать своё имущество обратно было как-то неудобно. И хотя теперь у меня не было необходимости спешить куда-то к определённому часу, всё равно без часов я чувствовала себя некомфортно. Забавно, но насколько мы зависимы от множества мелочей, как, например, от привычки к точному измерению времени, осознаёшь, только когда их лишаешься.

До обитаемых мест мы добрались спустя примерно неделю. Первый, так сказать, контакт я проспала. Из-за жары фургоны начинали своё движение очень рано утром, ещё до рассвета, днём останавливались на сиесту и потом продолжали путь до поздней ночи. Слава богу, вставать в такую рань от меня никто не требовал, так что я обычно просто на мгновение просыпалась, когда «женский» фургон трогался, и тут же снова засыпала, а окончательно просыпалась уже в дороге и завтракала на ходу. В этот раз я проснулась дважды: когда мы тронулись и когда вдруг остановились. Сквозь дрёму я услышала чьи-то резкие властные голоса, похоже, чужие. Караванщики отвечали не менее резко. Я сообразила, что мы с кем-то встретились, и подумала, не подняться ли и посмотреть… Но сон очень неохотно отпускал меня из своих объятий, в результате я только перевернулась на другой бок и снова уплыла в страну Морфея.

А вечером того же дня мы въехали в населённый пункт. Посёлок или деревню – не знаю, как его назвать. Он был невелик: несколько улочек, дома с плоскими крышами за глухими высокими заборами, небольшой рыночек и тут же теснящиеся друг к другу круглые шатры-юрты. Я сидела на задке фургона и во все глаза смотрела на посёлок и его обитателей. Здесь не было ни единой машины, даже самой старой. Ни одной антенны на крышах. Ни следа асфальта, даже на главной улице. И все обитатели были одеты как… очень похоже на караванщиков, я не увидела ни одного человека в современной одежде или хотя бы с каким-нибудь современным предметом. А вон те двое мужчин, которые неторопливо шли по улице… Господи, да они с копьями! И со щитами! На поясе висели, правда, не сабли, а что-то вроде длинных кинжалов, но листовидные наконечники копий блестели весьма воинственно. Местный патруль или что?

Неужели где-то в мире ещё сохранились такие места? Или это поселение реконструкторов? От Гришки и его друзей я знала, что эта публика к воссозданию деталей быта относится очень щепетильно… Но не до такой же степени, чтобы забиться в глушь и даже не предусмотреть средств связи и эвакуации на какой-нибудь непредвиденный случай.

Заночевали мы в этот раз в чём-то вроде постоялого двора – хотя спать всё равно отправились в фургоны, которые загнали на обширный двор. В углу двора что-то флегматично жевал огромный двугорбый верблюд. У длинной каменной поилки стояло несколько осликов. Лошадей, кроме наших, не было. Внутри дома мы побывали, только чтобы поесть. Там оказалось неожиданно прохладно и полутемно: окошки – крошечные, под самым потолком – почти не пропускали света. Тарелки расставили на длинном и очень низком столике, сидеть рядом с которым полагалось на соломенных циновках. Мужчины непринуждённо скрестили ноги по-турецки, девушки уселись, кажется, на пятки, насколько можно было разглядеть выглядывающие ступни из-под длинных платьев. У меня очень быстро затекли ноги – всё-таки в фургоне можно было расположиться намного свободнее. Я оглядывалась по сторонам, но опять не увидела ни телевизора, ни радио, ни телефона.

На стол подали бульон в чашках, миски с солёным творогом, манты, лапшу с мясом и какими-то овощами, а также, к моему облегчению, чай. Нелюбимый мной зелёный, к тому же с травянистым привкусом, но это было лучше, чем обрыдшее молоко. А вместо столовых приборов оказались палочки. До сих пор в пути мы питались в основном лепёшками да пирожками с разной начинкой, а на вечернем привале готовили жидкую похлёбку, которую ели ложками, так что отсутствие вилок стало для меня сюрпризом. К счастью, манты можно было просто наколоть на палочки и так донести до рта. Но что будет, если дальше подадут, скажем, рис? Судя по всему, эти могут.

Мои попутчики хлюпали, чавкали и вообще явно были не сильны в застольном этикете. Я мысленно морщилась и постаралась разделаться с едой поскорее. Потом вышла во двор, снова полюбовалась на верблюда. Стемнело, но электрических огней видно не было.

Утром мы опять выехали рано, но на этот раз меня разбудила суета, с которой фургоны выводили со двора, и потому я имела возможность наблюдать, как один из караванщиков, поспорив о чём-то с хозяином двора, расплатился с ним металлическими монетами.

Постепенно местность становилась всё более неровной, и вот мы уже двигались по грунтовой дороге, вившейся между холмов. Холмы потихоньку начинала покрывать зелень – всё ещё клочковатая, невысокая, сквозь неё просвечивала жёлтая почва, но вид всё же стал повеселее. Я наивно понадеялась, что жара пойдёт на убыль, но не тут-то было. Пот пропитывал мои немногочисленные одёжки, яркое солнце с безоблачного неба просвечивало сквозь полог душного фургона, я обмахивала лицо рукой за неимением веера и мечтала о прохладном душе или хотя бы о скорейшем наступлении заката. Его, в отличие от душа, всё же были шансы дождаться.

Холмы потихоньку переходили в горы, и дорога пошла вверх. Спустя три дня мы заночевали в ещё одном городке, выглядевшем так же средневеково, как и первый. Это уже начинало настораживать. На вершине над городком я разглядела какое-то строение с выгнутой на китайский лад крышей, но, когда я спросила у одного из наших всадников «что это?», тот лишь пожал плечами. Скоро мы проехали отходившие от дороги ступеньки вверх, видимо как раз ведущие к этому строению. А горы всё тянулись, как до этого пустыня. Стали появляться деревья, пока одинокие и невысокие, а в долинах мы проезжали через небольшие поля, пересечённые каналами, где журчала или стояла вода, дразня влажным запахом. На полях работали люди в широкополых плетёных шляпах, иногда они разгибались и долго смотрели нам вслед. Однажды мы заночевали в чём-то вроде храма – несколько строений с такими же вогнутыми черепичными крышами, как у того, что на горе, окружала невысокая стена с воротами без створок. Ворота тоже были крыты черепицей и украшены резьбой с иероглифами, весьма смахивавшими на китайские-японские и где-там-их-ещё-используют. Во дворе стояли три статуи, две изображали женщин с узкими глазами и пышными причёсками – одна играла на флейте, другая, со змеиным хвостом вместо ног, кажется, танцевала, третья – толстый мужчина, с чем-то вроде зелёной черепицы в руках, сидел, скрестив ноги, и улыбался, как Будда. Постамент под ним был заляпан воском или стеарином, а деревца во дворе пестрели разноцветными лоскутками, завязанными на ветвях.

Заночевали мы в этот раз под крышей на матрасах, разложенных на полу в большой комнате, почти зале. А на ужин нам таки подали рис, и я окончательно убедилась, что придётся осваивать искусство есть палочками. Девчонки показали мне, как их держать, но то, что легко выходило у них, с трудом получалось у меня. Были бы здесь нормальные ложки, можно было бы обойтись ими, но те ложки, которые нам дали к супу, больше походили на керамические черпачки. Зачерпнуть ими жидкость было нетрудно, а вот с сыпучими продуктами появлялась проблема.

В конце концов я по-простому поднесла чашку с рисом, мелко нарезанным мясом и какими-то овощами ко рту и пересыпала содержимое небольшими порциями себе в рот, помогая палочками. И заела жаренной в масле булочкой.

Вот так мы ехали, ехали и ехали. Мимо становившихся всё зеленее склонов. Мимо полей и пастбищ. Мимо наконец появившихся рощ, лесов и деревень. И в конце концов доехали до крупного города.

Дело было уже к вечеру, так что я рискнула выбраться из фургона и пойти рядом, чтобы размять ноги. И не сразу поняла, что полоска, появившаяся на горизонте, – это каменная стена. Когда она приблизилась, стали видны башни, сложенные из серого камня, бойницы, зубцы… В самой большой из башен были прорезаны ворота, и дорога ныряла в них. У ворот виднелось что-то вроде рынка, а в обе стороны вдоль стены теснились какие-то халупы, крытые чем-то серым. Камышом? Соломой?

Со мной поравнялся один из наших всадников и властно махнул рукой, указывая на фургон. Я не стала спорить и послушно влезла обратно, но тут же пробралась вперёд и, отодвинув полог, через плечо возницы продолжила наблюдать за надвигающимся городом. Позади меня послышались возня, аханье и восхищённый шёпот: девчонки сгрудились за моей спиной, блестя любопытными глазами и обмениваясь впечатлениями. А полюбоваться было чем. Воротная башня, по здешнему обычаю крытая черепицей, впечатляла своими размерами. Так же как и деревянные, окованные металлом и выкрашенные чёрной краской створки ворот. В воротах стояла стража – по несколько воинов с каждой стороны, в блестящих чешуйчатых доспехах, из-под которых высовывались долгополые красные одежды, в островерхих шлемах, с копьями и узорчатыми щитами. Причём узор на щитах был одинаков, да и вообще чувствовалось, что и одеты они по одному образцу, и подобраны явно по росту – не видно было ни слишком маленьких, ни слишком высоких. Люди входили и выходили в ворота, не сказать, чтобы была толпа, но ручеёк прохожих тёк постоянно. Также проехали несколько тележек и одна закрытая повозка на двух больших колёсах. Стража стояла как статуи, никак не реагируя на входящих-выходящих.

– Кангы! – обернулся к нам возница и указал рукой вперёд, обнажив в усмешке жёлтые зубы. – Много людей! Будет больше!

Похоже, «кангы» – это всё-таки «город». Башня уже нависала над нами. Поверху и по обеим сторонам от створок тянулись длинные каменные плиты, сверху – горизонтальная, по бокам – вертикальные с вырезанными на них иероглифами. Над верхней плитой было что-то вроде балкона, и там, судя по металлическому блеску, тоже стояла стража. На балконе на равном расстоянии друг от друга были укреп лены небольшие треугольные флаги бело-синего цвета – иногда, когда налетал ветерок, они трепетали.

Тем временем наш фургон затормозил вслед за тем, который катил перед нами. Оказалось, стража наш караван всё же заметила. Двое стражников тронулись с места и, скрестив копья, преградили нам путь. Я почувствовала себя попавшей в исторический или фэнтезийный фильм.

От нашего каравана выехал вперёд один из всадников, бывший старшим. Он приосанился и положил руку на эфес сабли – жест был не угрожающим, скорее старший пытался придать себе значимости. Несколько отрывистых вопросов, несколько столь же отрывистых ответов, и я осознала, что не понимаю ни слова. Хотя вопросы типа «куда» и «зачем» уже вполне выучила. Похоже, местные общаются на каком-то ином языке, чем караванщики. Старший извлёк из-за пазухи жёлтый свиток и протянул стражу. Тот развернул, изучил и кивнул. Воины отступили на свои места, и мы двинулись по прохладному туннелю внутрь города. Грохот колёс стал оглушительным, когда в туннеле отдавался эхом, потом зазвучал тише, но не смолк. Улицы в городе были вымощены каменными плитами – по крайней мере, те, по которым мы ехали.

Чем-то и этот большой город напоминал те городки, через которые мы уже проезжали, – вдоль улиц тянулись сплошные заборы, когда с калитками, когда с воротами. Только теперь из-за заборов выглядывали не плоские крыши, а выгнутые, черепичные. Да ещё кроны деревьев. Лишь пару раз я увидела фасады, выходящие прямо на улицы, и это явно были то ли питейные, то ли увеселительные заведения. С их карнизов свисали гроздья фонариков, стены и ставни распахнутых окон были расписаны узорами и иероглифами, изнутри доносился гул голосов многих людей. Ещё мы проехали мимо рынка на площади. Продавали там, в основном, насколько я могла разглядеть, продукты, но в углу площади был загон, в котором мычали коровы и блеяли овцы.

На ночлег караван остановился на постоялом дворе, который был побольше и выглядел побогаче, чем те, где мы уже побывали, но в остальном все они выглядели как братья-близнецы. В этот раз нас, женщин, разместили в отдельной комнате, а ещё – дали возможность вымыться! В тёмном прогретом помещении стояли бадьи с горячей водой, куда можно было влезть целиком, на лавке разложили мочалки, полотенца и керамические кувшинчики с чем-то вроде жидкого мыла. Я с подозрением присматривалась к бадье, сомневаясь, что её тут тщательно выскабливают после предыдущих клиентов. Но искушение наконец смыть пот и грязь было сильнее подозрений.

Помывшись, переодевшись и поужинав, я вышла через никем не охраняемые ворота (за мной никто специально не присматривал, да и куда бы я могла сбежать?) и прошла вверх-вниз по улице. В небе сияла почти полная луна, и фонарики, висевшие над воротами, на столбах на перекрёстках и на вбитых в стены крюках, ей были не соперники. Фонарики мигали, показывая, что внутри горит огонь. И всё это вместе наводило на размышления, которым я и предалась, вернувшись на постоялый двор и растянувшись на отведённом мне матрасе.

Ладно, я ещё могу поверить, что на матушке-Земле есть глухие местечки, где сохраняется средневековый уклад, никто не пользуется благами цивилизации и даже оружие предпочитают холодное. Но целый город? С сотнями, а скорее тысячами жителей, но без намёка на электричество, спутниковую или какую-то иную связь, без нормальных дорог хотя бы в окрестностях? И не где-нибудь в горной долине или джунглях, а на вполне распаханной и окультуренной равнине, куда, по идее, совсем не трудно добраться из внешнего мира? Будь это деревня или хотя бы посёлок, можно было бы предположить поселение сумасшедших реконструкторов, вроде как в одном из фильмов Шьямалана. Но город? С каменной стеной. Это же сколько времени, сил и денег потребовалось на её сооружение? Со стражей? С путешественниками из дальних земель – тоже, судя по всему, не знающими, что такое автомобили, огнестрел или хотя бы резина?

Предположение, что я оказалась в ином мире или ином времени, и раньше мелькало у меня в голове, но всё больше в качестве шутки. Теперь же я впервые рассмотрела такую возможность всерьёз. Здравый смысл отчаянно сопротивлялся, доказывая, что этого не может быть, потому что не может быть никогда. В ответ я указывала на все замеченные несоответствия. Здравый смысл немного скисал, но всё равно продолжал бурчать, что допустить, будто в наш век глобализации могло остаться неучтённое мировыми державами недоразвитое государство, всё же проще, чем поверить, будто я действительно перенеслась в другую вселенную. Или совершила нырок в иной век.

В общем, с какой стороны ни посмотри, получалась какая-то совершенно невероятная чертовщина.

Обоз ехал всё дальше, мимо полей, лесов, рощ, пастбищ и садов, мимо деревень и отдельно стоящих больших строений за высокими стенами, так что я даже затруднялась порой сказать, культовые это сооружения или чьи-то поместья и замки. Потом мы ещё раз миновали довольно большой город, выглядевший очень похоже на предыдущий. И постепенно во мне укреплялась уверенность, что невероятное всё-таки свершилось. Я действительно куда-то переместилась. Ну, или я всё-таки лежу в коме и вижу невероятно правдоподобный сон.

Но как? Почему? Неужели для путешествия в иное измерение достаточно попасть под машину? Может, все погибшие вот так же вылетают куда-то в иные миры, просто никто до сих пор не смог вернуться и рассказать об этом? Или это мне одной так повезло? Но почему мне? Во мне нет ничего особенного, я не участвовала ни в каких экспериментах, не проводила никаких ритуалов, я вообще в возможность чего-то подобного не верила. И вот вдруг оказалась здесь. А там – что случилось со мной там? Раз я оказалась здесь во плоти, то там я – просто исчезла? И числюсь пропавшей без вести? Или это тело – копия моего тамошнего тела, и там меня честь по чести похоронили?

Ответа ни на один из этих вопросов у меня не было, и едва ли он когда-нибудь появится. Единственное, что я могла хотя бы попытаться выяснить, так это: занесло меня в иную вселенную или всё-таки на матушку-Землю, но в иной век? И если это таки Земля, то я… в Китае?

Во всяком случае архитектура и одежда, которую я видела вокруг себя, однозначно свидетельствовали в пользу Дальнего Востока. Правда, Дальний Восток – это не один только Китай, но у Вьетнама и Кореи, не говоря уже о других мелких странах, вроде как нет выхода к степям и пустыням. Правда, в географии этого региона я не особо сильна, но всё же карту в общих чертах представляла и помнила, что между ними и Монголией угнездился Тибет. Но горы, через которые мы проехали, явно были низковаты для Гималаев – разве что это их отроги. Так что будем считать, что я в Китае.

Жаль только, что представление об истории Китая я имела самое смутное. Да вообще практически никакого – если историю Европы хотя бы изучала в школе, а потом меня несколько в ней поднатаскала исторически-реконструкторская тусовка, в которой я вращалась благодаря Грише, то всё, что восточнее Турции, в сферу моих интересов никогда не входило. Так что вспомнить я смогла лишь горстку разрозненных фактов. Ну, был там император Цинь Ши-Хуанди со своей глиняной армией; первым объединил Китай, жёг книги и вообще был редкостной сволочью. Династия Тан, династия Хань, династия Мин – правда, в каком порядке они друг за другом шли, я не смогла бы сказать и под дулом пистолета. Ещё там была эпоха Сражающихся царств – я запомнила название, потому что оно показалось мне красивым. Но была ли она до нашей эры или после? Марко Поло побывал в гостях у хана Хубилая, потомка Чингисхана, который завоевал Китай веке так в двенадцатом – тринадцатом. Восстание Красных повязок, восстание Жёлтых повязок. Вот, собственно, и всё.

М-да, с таким багажом знаний я, пожалуй, только и смогу, что определить, нахожусь я до монгольского завоевания или после. Хотя если подумать, какая мне разница, и всё же невозможность определить свои координаты беспокоила. Впрочем, о Китае я знаю хотя бы это. А вот история тех же Вьетнама и Кореи для меня и вовсе чистый лист.

В общем, остаток путешествия для меня омрачился осознанием, что дорога домой мне закрыта напрочь, – и это время, эта страна, чем бы они ни были, – навсегда. Нет уже надежды, что вот ещё неделька такого путешествия – и я смогу найти кого-то, кому можно объяснить, кто я, и попросить помощи с возвращением домой. И что теперь творится у меня дома? Мои родные – ох, что теперь с ними? Умерла я, или пропала, или даже лежу в больничной палате и безмятежно сплю – им в любом случае несладко. И Гриша – встреться я с ним сейчас, то, наверное, бросилась бы ему на шею, забыв былую обиду. И если там я всё же умерла, как бы он не начал винить за это себя, ведь я действительно кинулась под колёса из-за нашей ссоры.

А ведь он совсем неплохой парень, Гришка-то. Ну да, обманул, но ведь я и сама отчасти виновата, проедая ему плешь с этим браком. Если бы я всё же смогла вернуться домой, я бы… ну… нет, всё же я не уверена, что осталась бы с ним. Но, во всяком случае, рассталась бы без скандала.

Однако тосковать и рыдать в подушки, которые здесь выглядели как круглый длинный валик, можно было сколько угодно. Отныне я буду жить здесь, и с этим оставалось только смириться.