Властелин Огненных Земель

1

В камине прогорело и рассыпалось снопом искр полено. Овод, сидевший ближе других к огню (и младший по возрасту), вопросительно посмотрел на Амброза. Король кивнул, и он опустился на колени поворошить тлеющие угли.

— Вот так я узнал свой рок, — продолжал Рейдер. — И все голоса, что я слышал, были на деле одним-единственным голосом заклинателя. Мне все представлялось совсем по-другому, но и он, и мой отец уверяли в том, что я почти не колебался — вскочил, обежал октаграмму и прыгнул на острие Огня. Это означало, сказал Хильфвер, что ждать исполнения висящего надо мной рока осталось совсем недолго.

— Коллегии было бы интересно выслушать твою историю про это заклинание, — буркнул король. — Мы распорядимся, чтобы Великий Чародей лично побеседовал с тобой.

— Я с радостью расскажу ему все, что знаю, сир, хотя спустя столько лет, боюсь, я не запомнил почти ничего.

Сэр Жанвир шагнул вперед, и Овод передал ему пустую корзину — за спинкой скамьи, разумеется, а не на виду у короля. Вытерев руки о куртку, он вернулся на свое место, чтобы выслушать остаток рассказа Рейдера. Ему все еще представлялось невероятным, что его лучший друг оказался на деле одним из бельских монстров, варваров, которые сожгли всю его семью, которые со смехом гнали женщин и детей обратно в огненное пекло. Рейдер был замечательным, заботливым другом, а не бесчувственным врагом. И все же тот любящий и любимый отец, о котором он рассказывал, был самым главным чудовищем. Все это стоило еще как следует обмозговать.

— Мне кажется, отец с удовольствием уехал бы обратно той же ночью, так не терпелось ему сразиться с фюрдраком, но Хильфвер убедил его в том, что заклятие от огня можно накладывать только на рассвете. Я был изможден, и не думаю, чтобы отец чувствовал себя намного лучше. Я даже сомневаюсь, чтобы старый отшельник смог сотворить три заклинания в такой короткий срок — в общем, мы переночевали у него в избе, а на рассвете мы с отцом стояли, держась за руки, в октаграмме, а он накладывал заклятие на нас обоих одновременно. Это заклинание оказалось гораздо проще и короче. Вот так меня защитили от воздействия огня, ваше величество, что я и продемонстрировал вашей чести нынче вечером.

— Расскажи Великому Чародею все, что тебе известно и об этом тоже.

— Постараюсь, сир. Все, что я помню о нем, — это то, что в заклинании ни разу не упоминался сам огонь. У меня сложилось представление, что все остальные стихии призывались с целью противостоять огню. Это было давно, и я был еще совсем мал.

Король Амброз поерзал, удобнее устраиваясь в кресле.

— Ты и сейчас не совсем еще вырос, хотя в свои годы и пережил немало. — Это было первое не совсем враждебное замечание, что он сделал с минуты, когда Рейдер отказался от Уз. — Расскажи нам про фюрдрака.

Рейдер сокрушенно улыбнулся.

— Меня к нему и близко не подпустили, сир, заговоренного или нет. Когда мы вернулись в Варофбург, моя мать уже была там. Она отправила меня спать, и я проспал до следующего утра. Папа… отец сразу же отплыл на Вамбсеок. Следующие два дня, как вы можете себе представить, выдались для нас тревожными. Моя мать места себе не находила. Но он вернулся героем, еще большим, чем был прежде. Впрочем, эта победа далась ему непросто. Он уехал в Хатбурну, не взяв с собой никого, кроме матери, и не возвращался в столицу почти целый месяц. Он редко говорил об этом.

— По рассказам других свидетелей, дракон появился на склонах Фюрндагума во время особенно бурного извержения, как это всегда бывает с этими чудищами. Как вы, наверное, поняли, фюрдраки не имеют постоянной формы, то и дело меняя свою внешность. Они могут неделями оставаться на одном месте, а могут опустошать страну на мили вокруг, и они способны передвигаться ужасно быстро, когда охотятся за людьми. Они злобны: они могут, например, просто так жечь пустые дома. Похоже, они уязвимы, но не заговоренный от огня человек не может подойти к этому чудовищному жару на расстояние удара мечом. Дракон с Вамбсеока уничтожил три деревни и приближался к самому Нортдейлу. Мой отец выехал ему навстречу вместе с эрлом Уфгитом — племянником свергнутого им короля, — но когда они увидели монстра, он пошел дальше один. Поначалу на нем были сандалии и легкая льняная одежда, но ему пришлось их скинуть, когда они загорелись. Он взял с собой двуручный меч и несколько раз на протяжении битвы дразнил чудовище, нанося ему удары. Среди трофеев, что висят в Сюнехофе, есть несколько, носящих следы прикосновения фюрдраков. Когда я был маленьким, меня поражал полурасплавленный панцирь, принадлежавший моему прадеду, Гюфблейсу. На нем до сих пор можно разглядеть несколько обугленных кусков его плоти.

— Целью моего отца было заманить чудовище в море, и после двух дней отчаянных усилий ему это удалось. Все свидетели сходятся на том, что эта тварь напоминала быка. Временами она казалась быком даже внешне, а уж вела себя точно как бык. Очень скоро она поняла, что отца надо остерегаться, но постоянно наблюдала за ним. Она рыла землю, как это делает бык. Она пускала клубы огня и дыма и ревела низким голосом. А потом бросилась на него. То, что он был заговорен, вовсе не означало, что он неуязвим — вовсе нет! Фюрдрак мог раздавить его как яичную скорлупу или проглотить, похоронив в своей огненной толще. Но вода — рок для фюрдраков, и они, как это ни странно, не способны видеть даже большие водоемы, хотя людей видят точно. В конце концов отец прыгнул со скалы в прибой и поплыл от берега что было сил. Он был хорошим пловцом, и неподалеку его ждали лодки. Дракон бросился в море следом за ним и исчез в клубах пара и кипящей воды.

Наступила тишина. Рейдер отхлебнул воды из кружки, ожидая королевских вопросов или замечаний. Негромкий стук в дверь возвестил о возвращении корзины, на этот раз уже наполненной дровами. Сэр Жанвир забрал ее и, обойдя скамью, отдал Оводу, чтобы тот поставил ее рядом с камином.

— Что ж, это объясняет твои фокусы со свечой, — заметил Амброз. — Чего ты нам еще не сказал — так это того, как ты попал сюда, в Айронхолл. — Он смерил Овода оценивающим взглядом. — Ты должен был попасть сюда еще до конца войны.

— Совсем незадолго до конца, сир, — согласился Рейдер. — В триста пятьдесят первом по вашему календарю, в Восьмом месяце, если быть точным…

2

Впервые шанс управлять «Греггосом» выдался Радгару, когда ему исполнилось тринадцать лет. Если бы он попытался сделать это в открытом море, рулевое весло запросто расплющило бы его о борт или швырнуло в воду, как яблочный огрызок, но с легким волнением Свифейфена он все же мог справиться — и не более того, ибо проход был узким, а ветер менялся с каждым выступом берегов. Как бы низко ни выступали борта над водой, стоило ему позволить кораблю уклониться хотя на пару градусов, и ветер погнал бы его прямо на камни, что бы он там ни делал.

Радгар правил, Тофбьорт задавал ритм гребли. Радгар понимал, что все это игра, что папа стоит, готовый перехватить весло, если он ошибется, но пока что у него все получалось, и мало кому выдавался шанс править драккаром, не говоря о целой флотилии. Король Эйлед и его госпожа плыли в Твигепорт, а ателинг Радгар правил кораблем! Это было счастье, о котором он и не мечтал, пока не вырастет и не станет капитаном семи океанов. «Греггос» гордо нес на носу резную драконью голову, что не позволялось в родных водах ни одному кораблю, кроме папиного. На его парусе красовалась эмблема Каттерингов, а в кильватере следовало еще восемь кораблей. Весла скрипели, чайки кричали, а в ноздри бил знакомый морской запах. Он не мог представить себе ничего прекраснее, доживи он хоть до ста лет.

Мама сидела рядом в богато украшенном кресле. Они с папой уже нарядились в королевские одежды. Она потратила на сына почти столько же времени, сколько на себя, но стоило ему услышать о возможности править кораблем, как он скинул с себя все, кроме штанов. День выдался теплым для позднего лета, и он выкладывался сполна в борьбе с веслом — на правый борт или на левый в зависимости от ветра, вверх или вниз в зависимости от волны, задыхаясь, скользя босыми ногами по палубе.

Впрочем, ему не доставалось и сотой доли тех нагрузок, что пришлись на гребцов — здоровенных, обнаженных по пояс, блестящих от пота. В спешке нужды не было, но когда за королевским кораблем следовал весь флот Каттерстоу, делом чести было не уступить ни одной другой команде. Как бы тяжело ни приходилось гребцам, у них хватало еще сил улыбаться, глядя на отчаянные усилия их рулевого в борьбе с веслом при каждом новом порыве ветра. Вот бы ему такие мускулы, как у них! Ну почему человеку приходится расти так долго?

— Передохни-ка, сын. — Папа опустил поросшую рыжими волосами руку на весло. Казалось, он не прилагал ровно никаких усилий, и все же весло начало мгновенно слушаться его, а не Радгара.

— Я ведь все делал правильно! — выдохнул он. — Правда?

— Ты справился замечательно. Я горжусь тобой, но мне нужно сказать тебе кое-что. Когда мы приплывем, у нас уже не будет такой возможности. Ты можешь слушать и править одновременно?

— Да, господин!

Отец убрал руку с весла.

— Тогда давай. В Твигепорте у нас могут быть неприятности. Большие неприятности. И они могут затронуть и тебя.

— Меня?

Отец улыбнулся.

— Представь себе! Последнее время тебе так хорошо удавалось избегать неприятностей, что я решил подкинуть тебе пару. — Улыбка сбежала с его лица. — Я не шучу, сын. Ты знаешь, зачем я созываю муут. Собрание обещает выдаться бурным.

— Да, господин! — Мир! Муут созывался для проведения мирных переговоров с послом, которого прислал король Амброз. Это могло положить конец войне, которая началась еще до рождения Радгара, а завершится прежде, чем он повзрослеет настолько, чтобы принять в ней участие. Папа повелел, чтобы витенагемут собрался в Твигепорте, портовом городе Грейтеарса, провинции на севере Фюрзига.

— Ты никому не повторишь того, что я тебе сейчас расскажу.

— Нет, господин!

— Я предпочитал бы, чтобы ты называл меня просто папой, Радгар.

— Хорошо, папа.

— Страна расколота. Некоторые провинции хорошо наживаются на войне, но другие более процветают от мирной торговли.

— А разве не ты решаешь? Ты же король!

Папа улыбнулся.

— Да, решаю я, но гораздо лучше спорить в открытую. Надо быть готовым к тому, что шум и крики продлятся не один день. Собственно, дела обстоят таким образом: Шивиаль тайно запросил наши условия мира. Мы послали свой список требований, и я включил в него все, на что хватило фантазии: и самоцветы из короны Шивиальских монархов, и голову короля Амброза, маринованную в уксусе, и…

— Нет! — Радгар сложился пополам от хохота и тут же поспешно вцепился в весло.

— Ну, не совсем так, но вроде этого. Теперь они прислали посла с полномочиями вести переговоры, но, разумеется, он начнет с того, что отвергнет почти все наши требования. Он даже может добавить пару собственных, вроде выдачи моей головы на пике или возвращения твоей матери домой. — Он произнес это достаточно громко, чтобы она услышала. — Разумеется, мы отвергнем все это.

— Правда? — приподняла бровь мама. — А если я хочу вернуться?

— Что? — взвыл Радгар. — Вернуться и жить в Шивиале? Но ты же не можешь…

— Конечно, могу. И тебя бы взяла с собой.

— Смотри вперед! — рявкнул отец.

«Греггос» вздрогнул и начал уклоняться влево. Радгар навалился на весло всем телом и толкал его, пока ему не показалось, что все кости его вот-вот треснут. Медленно, неохотно корабль нацелил нос в нужном направлении. Кажется, пронесло! Радгар улучил секунду и высвободил руку, чтобы смахнуть пот с глаз.

— Если она захочет ехать, никто не будет ей мешать, — сказал папа так, словно ничего не произошло. — Только сегодня ночью она говорила мне, что не хочет этого. Правда, дело было в постели, так что, возможно, голова ее была занята другим.

Мама надула губы и отвернулась. Она никогда не любила папиного поддразнивания на эту тему. Радгар почему-то тоже ощущал себя неуютно, хотя знал, что так шутят все мужчины.

— Скажи, война кончится? — задумчиво спросил он. Все уже давно спорили на этот счет, но он ни разу еще не слышал отцовского мнения.

— Если честно, не знаю, сын. Мы еще не слышали условий посла, но Амброз не стал бы посылать твоего дядю, если бы не относился к этому серьезно.

— Но решаешь-то ты, господин?

— Да, решаю я. Эрлы будут говорить и говорить, но никто из них не выступит против правящего короля, если только у них нет хорошей кандидатуры, чтобы бросить вызов, и если они не уверены, что он сможет собрать большинство голосов. Случись так, я бы давно знал об этом, и этого нет — я ведь далеко еще не дряхлый старик! При голосовании они все поддержат меня, что бы они там ни хотели. — Папа улыбнулся своей обычной широкой улыбкой, но Радгар ощутил в ней угрозу. Он знал, что рассерженный король может устроить серьезные неприятности любому эрлу, которого он невзлюбит, вплоть да неудобного тому таниста.

— Но ты-то чего хочешь, войны или мира?

— Не я начинал эту войну!

— Конечно, нет, господин.

— Это важно, потому что нет хуже драки, которую ты начал, а потом проиграл — ты выставляешь себя не просто дураком, но еще и слабаком. Всегда лучше, когда на тебя нападает кто-то другой, а ты его побил. Тогда он дурак и проигравший, и вся вина лежит на нем, понял? Вот почему победитель всегда заставляет проигравшего признать, что именно он развязал драку. А если это не так, им все равно придется признать, что это они заставили победителя напасть на себя, так что виноваты во всем все равно они сами. Конечно же, в этом случае совершенно очевидно, что войну начал Шивиаль. Король Тайссон послал нам оскорбительный ультиматум. Честь не позволяла нам принять его, и они потерпели такое сокрушительное поражение, что его сын наконец запросил о мире. Но мы не подпишем никакого договора, если он не будет начинаться с признания королем Амброзом того, что его отец был неправ, начиная эту войну. Он будет изворачиваться как угорь, пока не пойдет на это.

— Что ж, хорошо! — Может, мира еще и не заключат, и тогда ателинг Радгар вырастет и станет наводящим ужас капитаном Радгаром, грозой шивиальцев…

Отец усмехнулся и взъерошил ему потные волосы, словно угадав его мысли.

— Тебе может казаться, что это не важно, кто из двух примет вину на себя — король Эйлед или король Амброз, но это значит очень много! Особенно в стране вроде Бельмарка, где короля можно сместить. Король, допустивший ошибку, теряет почву под ногами. Две ошибки — и он тонет.

— Но ты же не делал ошибок! Они начали войну, а ты выиграл!

Папа снова улыбнулся.

— Верно. Один градус право на борт, рулевой! А теперь слушай! На витенагемуте ожидается много споров. Половина эрлов подобны мне: они выслушают условия, а потом уже примут решение. Но у партии войны-до-победного-конца по меньшей мере пять твердых голосов, и столько же их у партии мира-любой-ценой. Я называю их Кровавыми и Нытиками, но ты этого не повторяй.

Радгар кивнул, не сводя взгляда с намеченного курса корабля.

— Хорошо, господин! — Здорово, когда тебя посвящают в государственные тайны вроде этой.

— И хотя я уже принял решение, я не могу совершенно игнорировать витенагемут. Я обработаю эрлов при личных встречах перед голосованием, и в конце концов, возможно, все мы проголосуем одинаково. Однако разногласия эти серьезны, и наверняка не обойдется без угроз и подкупов. У Кровавых достаточно средств, чтобы подкупить часть Нытиков. Шивиальцы привезут с собой мешки золота и груды обещаний. Твигепорт — цитадель Кровавых, гнездовье горячих голов. Я не удивлюсь, если еще до конца мутта случится кровопролитие.

Радгар потрясенно покосился на отца, и угрюмое выражение его глаз ему очень не понравилось. Витенагемут собирался в Варофбурге раз в году, и он не помнил на подобных собраниях никакого насилия страшнее неизбежных пьяных ссор.

— Даже рубка?

— Рубка на мечах, дубины, ножи в спину. Не исключаю даже яд или заклятия. Если танист не согласен со своим эрлом, нож под сердце — быстрый способ сменить один голос на другой. Светманн — вожак Кровавых. Он жесток и беспринципен. Если придется, он готов к любым действиям, даже самым грязным.

Светманн был эрлом Грейтеарса. Его избрали недавно, он был молод, и ожидать от него можно было чего угодно. Всего несколько месяцев назад он бросил вызов одному своему брату, танисту, и почти сразу после этого — другому, эрлу. Оба решили драться, и оба погибли. Подобного рода братоубийство считалось законным, но уважения победителю оно не добавляло. Хуже того: насколько припомнил Радгар, Светманн происходил из рода Нюрпингов, а Нюрпинги считались второй после Каттерингов династией, претендующей на трон. Когда-нибудь Светманн может угрожать и папе.

— Тогда почему ты созвал витенагемут в Твигепорте?

Отцовские глаза вспыхнули ярче, чем изумруды в его броши.

— Потому что Станхоф больше Сюнехофа. Потому что это традиционный знак уважения к новому эрлу. Потому что я смогу держать шивиальцев в одном городе и не позволять им слишком уж шпионить. Единственное, чего мне не хотелось бы, — это услышать, что тебя или твою мать взяли в заложники.

— Что? — ахнул Радгар.

— Это вполне возможно. Это единственный способ повлиять на мой голос — единственный, от которого все зависит.

— Но… — Радгар поперхнулся, представив себе все возможные последствия, и снова чуть не упустил «Греггос». На этот раз папе пришлось помочь ему — всего одной рукой, и он даже с места не сошел. Как просто у него все это выходило!

— Все верно, но ты ведь не просто кто-то, а очень дорог мне — и Бельмарку. Мне пришлось взять тебя с собой, так как тебе нужно познакомиться со своим дядей, но я приказал Леофрику усилить охрану — мою и твоей матери. Приглядывать за тобой я поручил Вульфверу.

Вульфверу? Уж не сошел ли папа с ума? Его кузен плыл сегодня рулевым на «Ганоте», везущем его отца как члена королевской свиты. Кстати — вот здорово! — «Ганот» отстал, не выдержав темпа. «Греггос» вырвался на три или четыре корпуса вперед. Вот, значит, почему гребцы так ухмыляются! Впрочем, его заслуги в этом не было.

Братцу Вульфверу исполнилось двадцать, и он стал фейном, одним из самых мощных мужчин в фюрде. Он уже ходил на фейринги, брал на абордаж шивиальские суда, орудовал мечом в бою, пролил шивиальскую кровь. Его до сих пор не любили, но почитали как бойца. Безумец, с уважением отзывались о нем мужчины, а скопы сравнивали его с китом-касаткой. Никто не сомневался, что рано или поздно он будет претендовать на пост эрла. Все верно, второй глитм Хильфвера подтвердил, что рок Вульфвера — вода, а не Радгар, но это не означало, что им не придется скрестить клинки. В считанные годы взаимная неприязнь обещала смениться смертельной враждой.

— Разве не было кого-нибудь получше, господин? — спросил Радгар, стараясь, чтобы голос его звучал как можно равнодушнее.

Папа нахмурился. Он не любил разногласий на семейную тему, даже когда они оставались внутри семьи.

— Мне кажется, нет. Он угрюмый ублюдок, но он не глуп и стоит в бою шестерых.

— Я хотел сказать, уверен ли ты, что он не перережет мне глотку?

— Радгар! — резко произнесла мама. Он и не знал, что она слышит их разговор.

Отец пожал плечами.

— Он умеет трезво оценивать ситуацию, Шарлотта, и это хорошо. Да, сын, я уверен. Я знаю, когда-нибудь ваши амбиции приведут к столкновению. Я только надеюсь, что вы сможете прийти ко взаимоприемлемому соглашению, как это сделали мы с твоим дядей, и вам не придется прибегать к оружию. Из всех преступлений убийство родственника наиболее грязное, даже если закон и разрешает это. Вот почему я не просто поручил Вульфверу следить за твоей безопасностью, но и позаботился о том, чтобы это услышало как можно больше людей. Если в Твигепорте с тобой что-нибудь случится на этой неделе, он никогда не сможет очиститься от подозрений. Даже если его не заподозрят в непосредственном участии в преступлении, о нем всегда будут говорить, что он плохо старался. Или что его подкупили. Он понимает это, как понимает и то, что его надежды занять место своего отца или мое зависят теперь от того, сумеет ли он доставить тебя домой в целости и сохранности. Ясно?

Радгар кивнул и вдруг расплылся в улыбке.

— Что в этом такого уж смешного?

— У меня ужасно умный папа.

Как ни странно, отец не улыбнулся в ответ. Он только пожал плечами.

— Надеюсь, что так, сын.

3

В том месте, где длинный фьорд готов был открыться в море, когда-то давным-давно поток лавы перегородил его и образовал равнину. Теперь на ней вырос город, название которого означало «два порта». С южной стороны он открывался в Свифейфен, а северная гавань была единственной в Бельмарке, куда иностранные суда осмеливались заходить, не прибегая к помощи лоцмана. Твигепорт, таким образом, являлся одновременно и главным портом архипелага, и наиболее удобным местом для вторжения, поэтому здесь отгремело немало исторических сражений.

Когда королевская флотилия подошла к берегу, Радгар неохотно передал рулевое весло Тофбьорту и принялся переодеваться. Он успел вовремя — как раз в ту секунду, когда с корабля на берег перекинули трап. При виде его растрепанной шевелюры и помятых штанов мама нахмурилась, но поделать с этим ничего уже не успела — на глазах у команды это было бы совершенно непереносимым унижением.

Интересно, подумал он, всех ли ателингов постоянно шпыняют, как его, или нет.

Эрл Светманн встречал своего короля у трапа; его сопровождали восемь других эрлов, прибывших на муут заранее — наверняка с тем, чтобы у них хватило времени для сговора. Светманн поражал своим неожиданным мальчишеством — он заразительно смеялся, а его задорная улыбка плохо вязалась с его зловещей репутацией. Он опустился перед отцом на колени, принося ему положенную клятву верности, одарил маму как почетную гостью великолепной собольей шубой, а когда ему представили Радгара, ответил на его поклон еще более низким.

— Добро пожаловать, ателинг! Ваша слава наездника опережает вас! — Не поворачиваясь, он сделал знак рукой, и конюх подвел к ним белоснежного жеребца. — Я знаю, разговоры наши покажутся вам скучными, так что молю принять в подарок Исгицеля, дабы вам было чем занять себя на время пребывания здесь. Разумеется, после вашего отъезда его переправят морем в Варофбург.

Официальные церемонии приношения даров давно уже надоели Радгару. Все ценное, что он получал — кинжалы с золотыми рукоятями или украшенные драгоценными каменьями пряжки для пояса, — ему приходилось сдавать в королевскую казну, стоило ему вернуться домой или гостям уехать. Но вот коня ему могли и оставить, и он с одного взгляда понял, что если и есть в мире конь, способный сравниться с его любимым Свеальмом, так это означенный Исгицель. Поэтому ему не пришлось слишком стараться, чтобы голос его звучал искренне, когда он благодарил принимавшего их эрла, пусть это вышло и не совсем лояльно по отношению к отцу.

Тут, в самый разгар речей, улыбок и объятий, на берег вывалился со своего корабля дядя Сюневульф. Он поздравил нового эрла с той поддержкой, которую оказал ему его фюрд, не выразив при этом приличествующих случаю соболезнований. Радгар, испытывавший сильное искушение прямо сейчас вспрыгнуть в седло Исгицеля, вдруг обнаружил, что его окружили, оттеснив от остальных, массивные туши Вульфвера и двух его закадычных дружков, Фрекфула и Хенгеста, ростом почти не уступавших ему. Радгар был им почти по пояс. Они обступили его, хмурясь и теребя пальцами рукояти своих мечей.

— Мне сказали побыть твоей нянькой, крысеныш, — буркнул Вульфвер. — Гляди, коль у меня будут из-за тебя неприятности, уж я тебя так отделаю, родная мама не узнает.

— Если у тебя будут неприятности, — возразил Радгар, решив с самого начала определить их взаимоотношения, — так только потому, что у тебя не хватит мозгов для такой работы.

— Считай, раз! — произнес Хенгест. Имя его означало «жеребец», хотя при рождении его, разумеется, назвали по-другому. Но его зубы и нос…

— Что — раз?

— Сумничал, — фыркнул Фрекфул. — Еще два раза, и получишь по полной.

— Когда это ты научился считать до трех, Веснуха?

Веснушек у Фрекфула и правда хватало, и он принимал это близко к сердцу, ибо лицо у него было мальчишески юным настолько же, насколько у Хенгеста — конским. Настоящий воин не может быть таким хорошеньким или краснеть, как девица. Он угрожающе поднял кулак, но тут мама повернулась и смерила их взглядом, укротившим даже личную армию Вульфвера.

У зажатого между двумя берегами и двумя утесами Твигепорта не было иного выхода, как расти вверх, выше остальных бельских городов. Радгар с удовольствием пошатался бы по его узким улочкам, но сильно сомневался в том, что у него выдастся такая возможность.

Шествие к городскому залу возглавили папа и другие эрлы, следом за которыми ехали в карете мама и дядя Сюневульф. Радгару полагалось ехать с ними, но Исгицель подарил ему замечательную возможность избежать этого. Что еще приятнее, его телохранителям пришлось, пыхтя и потея как свиньи, поспешать за его стременем.

— Выше голову, парни! — ободрял он их. — Улыбайтесь честному народу! Не забывайте, вы ведь теперь эскорт ателинга. С уродством вашим ничего не поделаешь, так хотя бы производите впечатление достойных! — Ну и так далее. Улицы были очень узкими, и хотя Исгицель хорошо слушался поводьев, он не любил, когда незнакомые люди подходили к нему слишком близко. Почти без поощрения со стороны Радгара он ухитрился укусить Фрекфула, лягнуть Хенгеста и дважды прижать Вульфвера к стене. Все это помогло скрасить день.

Хотя зал местного эрла был построен из камня и отличался огромными размерами, он представлял собой традиционный одноэтажный амбар, окруженный лесом жилых и хозяйственных построек. Радгару хотелось бы поставить Исгицеля на конюшню и отправиться на пешую прогулку по городу — желательно без надоедливой охраны. Однако стоило им добраться до дворца, как ему пришлось провожать маму на важную неофициальную встречу.

Книхт проводил их по лестнице в маленькую комнатку на третьем этаже. В ней было душно и пахло так, словно ее несколько столетий использовали в качестве жилья для фраллей, хотя в настоящий момент вся ее меблировка сводилась к линялому ковру и двум креслам. Деревянная обшивка стен потемнела от времени и кое-где потрескалась. Вместо потолка виднелась снизу крыша здания — стропила и обрешетка, сквозь которую просвечивала дранка. Мама брезгливо осмотрелась по сторонам.

— Я просила места поукромнее. Не могу себе представить, чтобы кто-то пришел сюда добровольно, так что мешать нам не должны. — Она села и одернула подол платья, стараясь казаться спокойной, но он знал ее слишком хорошо, чтобы обмануться. Он подошел к маленькому слуховому окошку и выглянул. Окошко было не застеклено, и щели в ставне пропускали в комнатку хоть немного свежего воздуха, от которого пахло морем. За окном тянулись черепичные крыши, за которыми виднелся укрепленный северный порт. У причала и на рейде стояло несколько десятков судов.

— Ты только помни, Радгар, что шивиальцы не привыкли думать о бельцах иначе, чем о жестоких варварах. Постарайся вести себя как джентльмен.

За последние две недели она повторяла это раз в сотый.

— Хорошо, мама.

Они ожидали прибытия его превосходительства посла Шивиаля, которым был не кто иной, как мамин брат Родни, ныне лорд Кэндльфрен, дядя, с которым он никогда еще не встречался. Папа говорил с ним об этой встрече только раз:

— Будь вежлив и почтителен, если он будет держать себя так, — сказал он тогда. — Думай о маме, ибо для нее эта встреча будет тяжелее всех. Вовсе не обязательно терпеть оскорбления — тебе или твоей семье. — Под «семьей» в этом случае подразумевался, конечно, сам папа.

Большую часть судов в порту составляли ладьи, но были там и коги с двумя или даже тремя мачтами — корабли с несколькими палубами, которые брали на борт много груза, но зато угрожающе раскачивались даже при легком волнении. Да и скорость у них наверняка мала.

— Не забывай, милый, это семейная встреча. Никакой ерунды насчет принцев и всего прочего. Ты просто встречаешься со своим дядей, вот и все.

— В Бельмарке нет принцев, мама, — терпеливо возразил он. — Я просто ателинг. — Конечно, не все эти торговые суда шивиальские или вообще иностранные.

— Пока дело касается твоих шивиальских родственников, ты принц. — Она противоречила самой себе.

— Ладно. Принц так принц. — Он не мог рассчитывать на роль наследника, пока не покажет себя достойным трона, а сделать это будет гораздо труднее, если война кончится. Столько крыш так близко друг к другу! Ничего удивительного, что Твигепорт так страдает от пожаров.

— Для меня это очень важная минута, милый. Постарайся не делать ничего такого, что испортило бы ее! Я ведь могу на тебя положиться, да?

Он отвернулся от окна.

— Положиться? В чем?

— В том, что ты будешь вежлив!

— Разве я вел себя иначе когда-либо, ваша честь?

Она ахнула.

— Ну, раз или два! — Она вдруг рассмеялась. — Ты с каждым днем все больше похож на своего отца!

Он поклонился.

— Вы мне льстите, госпожа.

Она одобрительно улыбнулась.

— Ты только продолжай в этом же духе, и… — В дверь постучали, и она застыла. — Войдите!

Вошел незнакомый мужчина, и Радгар едва не охнул, такое тот произвел на него впечатление. У вошедшего были темные волосы и темные глаза, что само по себе казалось в Бельмарке непривычным, равно как его штаны, камзол и кружева у шеи, и все же что-то в его движениях, том, как его быстрый взгляд обшарил комнату, позволяло предположить, что перечить этому человеку опасно. На рукояти висевшего у него на поясе меча красовался переливающийся янтарным светом камень. Впрочем, судя по возрасту, это не мог быть лорд Кэндльфрен… Телохранитель? Он вышел из комнаты, не закрыв за собой дверь.

— Это и есть Клинок? — возбужденно прошептал Радгар. — Неужели дядю охраняют настоящие Клинки?

— Возможно. — Похоже, эта мысль ее позабавила. — Возможно, он считает, что у нас тут по улицам разгуливают медведи и волки. Но если король назначил ему Клинков, это могло быть только совсем недавно. Этот человек слишком стар для этого.

Ну конечно! Радгар и сам мог бы додуматься до этого. Клинки — это что-то вроде заговоренных фейнов. У них была где-то там, в Шивиале, специальная школа книхтов, но потом их заклятием связывали со своим господином. Поэтому Клинки не могли переходить от одного к другому, а недавно повязанный Клинок может быть только совсем молодым. Его почему-то огорчило, что мама разглядела это прежде, чем он.

В комнату ступил высокий, очень грузный мужчина, и дверь за ним бесшумно затворилась. В его волосах и бороде мелькала седина, лицо его побагровело, и он задыхался от подъема по лестнице. В жаркий летний день вроде нынешнего одежда его казалась абсурдно теплой: разноцветный плащ с меховой опушкой и богато расшитая войлочная куртка, жилет и духи знают, что еще снизу. Он производил впечатление праздничного украшения. Должно быть, кто-то предупредил его, что в Бельмарке холодный климат.

— Родни! — воскликнула мама, вскакивая.

Шивиальский посол сухо поклонился.

— Мадам!

Она вздрогнула, как от удара. Отпрянув, она споткнулась о кресло и рухнула в него. Ее брат обратил взгляд своих рыбьих глаз на племянника.

— Милорд, — произнес Радгар, поклонившись. Он мог бы сказать еще кое-что, но сдержался.

— Гм. Ты изрядно похож на своего отца.

— Спасибо, ваше превосходительство.

Мама снова встала, на этот раз медленнее.

— Хороший же способ приветствия, Родни! Мы столько не виделись! — Она сделала шаг, протянув к нему руки.

Он не обратил на них никакого внимания, продолжая хмуро смотреть на Радгара.

— Я понял, у нас будет встреча наедине, Шарлотта. Мальчишка выболтает все, о чем мы будем говорить, своему отцу.

— А если и так? Его отец — мой муж.

Посол нахмурился так сильно, что его мясистое лицо пошло обиженными складками.

— Его отец — пират, который силой украл тебя. Мы никогда не признавали твое похищение законным браком.

То, как задрожала брошь на платье, позволяло предположить, что королева Шарлотта начала притаптывать ногой, а Радгар с детства привык считать это сигналом опасности. Правда, на этот раз он не был ни причиной этого, ни намечаемой жертвой. Когда она заговорила снова, тон ее голоса сделался донельзя капризным, что усмиряло порой даже отца.

— Я приняла его предложение на глазах у свидетелей!

— Не напоминай мне об этом! — Дядя Родни опустил свою тушу в кресло и уставил в сестру пухлый палец. — Сядь, женщина. Слова, которые ты произнесла в тот день, погубили всю нашу семью. Нас избегали, очерняли, унижали, разорили, и все потому, что ты согласилась на публичное изнасилование. — Он был выше дяди Сюневульфа и, должно быть, весил гораздо больше, но жир, похоже, равномерно обволакивал все его тело, а мышцы давно одрябли. Шелковые шивиальские чулки обтягивали ляжки неимоверной толщины. Ноги дяди Сюневульфа были костлявыми, а живот напоминал ловушку для омаров, которую он таскал с собой повсюду.

Мама не спеша села и оправила подол платья. Радгар стал рядом с ней, но руки спрятал за спину, потому что они тряслись. Прошло уже два года с тех пор, как с ним случался последний из его буйных припадков, и он надеялся, что избавился от них навсегда. Теперь его уверенность в этом поколебалась.

— Я всего лишь, — тихо произнесла мама, — совершила наилучшую сделку, какую могла в тех обстоятельствах. Я не знала, что мне в обязанность вменяется защищать Кэндльфрен-Парк от налетчиков. Я не помню, чтобы ты даже пытался прийти мне на помощь, когда моя свадьба превратилась в публичное изнасилование, как ты мило это назвал, хотя я уверена, ты был при мече. Если ты хотя бы возражал каким угодно образом, это от меня ускользнуло. Я не припомню, чтобы ты хоть раз выразил сожаление в своих письмах. Конечно, в первом из них вообще мало что говорилось, кроме «Отец умер». Да и второе мало чем отличалось: «Мать умерла. Погода стоит хорошая». Ну да, было еще третье, насчет бедной Роз и выгребной ямы. Три коротенькие записки за четырнадцать лет! Но ты признал, что получал мои.

Радгар позволил себе чуть слышно хихикнуть, чтобы снять напряжение. У этого шивиальского борова нет ни малейшего шанса. Даже закаленные в боях фейны считали, что им повезло, если удавалось уйти от пребывающей в таком настроении мамы живыми.

И без того пунцовое лицо посла приобрело фиолетовый оттенок.

— Каждое из твоих писем, прежде чем попасть к нам, было вскрыто Темной Палатой. Все, что мы писали в ответ, наверняка тоже перехватывалось. Война же идет, женщина! Нас подозревали в предательстве. Ты что, веришь, что агенты твоего муженька не вскрывали точно так же твою переписку?

— Да! — отрезала она и продолжала уже спокойнее: — Эйлед никогда не опустится до такого. Я сама давала ему читать твои письма, в противном случае он не дотронулся бы до них. А теперь будь добр, просвети меня. Верно ли я поняла, что во всей не очень приятной сцене во время моей свадьбы виновата я сама? Это ли причиной тому, что вы игнорировали меня все эти годы? Отказались от меня?

Посол снова хмуро покосился на Радгара, как бы прикидывая, не выгнать ли его из комнаты.

— Изначально в этом не было твоей вины, но, не защитив свою честь, ты опозорила нас всех.

— О, неужели! — Мама была уже опасно разгневана, и Радгар отчетливо слышал, как притаптывает она по ковру. — Мне-то казалось, что это мужчины моей семьи не смогли защитить мою честь. Что это они пытались продать меня паршивому, развратному старому козлу. Что это они не приняли необходимых мер предосторожности всего через несколько недель после нападения на Эмблпорт. Что это у них не хватило крепости beallucas поздравлять меня раз в год с днем рождения — как же, а вдруг инквизиторы решат, что это зашифрованные шпионские письма!

На мгновение воцарилась тишина. Посол явно не находил слов для ответа.

— Я надеюсь, — продолжала его сестра, — что меня не считают ответственной за саму войну? Вроде Как-там-ее, увезенной на тысяче кораблей, или осады Как-там-его?

— Выйди, парень, — сказал шивиалец.

— Останься здесь, Радгар.

— Хорошо, мама.

— Все, что ты имеешь сказать, Родни, может быть сказано при моем сыне. Он некоторым образом имеет отношение к вопросу наследства.

Ее брат побагровел еще сильнее.

— Я должен понимать это так, что ты не имеешь желания возвращаться в лоно семьи?

— Ты понял все верно. Как бы ты перенес, если бы у тебя под ногами болталась пиратская рабыня? Эйлед образцовый муж — любящий, верный, щедрый. Я не одобряю его манеры свататься, но я восхищаюсь им и нежно люблю его, так что единственное, что огорчает меня в нашем браке, — это то, что не могу больше родить ему сыновей, таких же хороших, как этот. — Это уже ее понесло. Радгару приходилось слышать, как она высказывает папе в лицо куда менее лестные оценки. И довольно часто, если уж на то пошло. Да и сам Радгар вряд ли был до сих пор образцовым сыном. — В последний раз этот вопрос мне задавали, когда твой предшественник угрожал войной, если меня не соберут и не отправят морем домой. Эйлед предлагал мне вернуться, одарив при этом целым состоянием. Я отказалась, потому что…

— Смею надеяться, что отказалась! — взвизгнул посол. — Он тебя изнасиловал, а если бы еще и заплатил за это, сделал бы из тебя простую шлюху!

— Я отказалась потому, что, приняв эти требования, я обрекла бы его на смерть. Мы оба понимали это. К этому времени я уже поняла, какого мужа подарила мне судьба. Тебе, возможно, не понять его благородства, но уверяю тебя…

Лорд Кэндльфрен с усилием поднялся на ноги.

— Нам не о чем больше говорить. Мне явно нет нужды учитывать то незавидное положение, в котором ты оказалась, на переговорах.

— Незавидное положение? — вскричала мать. — Сядь, Родни. Сядь! Я еще не до конца развенчала твои идиотские, извращенные заблуждения. И еще мы обсудим с тобой вопрос о моем наследстве. Радгар, подожди за дверью.

Его светлость не сел. Радгару пока удавалось сдерживать свой гнев, но едва-едва. Возможно, мама догадалась об этом. Что-то не везло ему с дядьями.

— Как вам будет угодно, госпожа, — сказал он. — Ваше превосходительство, мне жаль, что мы не встретились при более благоприятных…

— Радгар!

— Позволь мне договорить, мама. Милорд, если бы вам пришла в голову мысль порасспрашивать людей на улицах, вы бы узнали, что моей маме рады всюду, куда бы она ни пошла. Я видел воинов, разорявших шивиальские города, захватывавших его корабли, проливших реки крови, — он изо всех сил старался не сорваться на крик, — и я видел, как они с радостью оказывали ей, моей маме, все возможные знаки почести, потому что она — почитаемая всеми королева моей страны, и любой договор, требующий, чтобы она вернулась домой, не получит на мууте ни одного голоса поддержки, ни одного! Спросите кого угодно! По всему Бельмарку, когда люди говорят «seo hlæfdige», что означает «Владычица», они имеют в виду мою…

— Радгар!

— Да, мама. — Он повернулся и пошел к двери. Закрыв ее за собой, он на мгновение привалился к косяку, дрожа всем телом. Он не дал воли своему драконовскому характеру, но, похоже, болезненной реакции, наступавшей обычно за припадками, ему было не избежать. Он решил, что с учетом обстоятельств справился неплохо. Не такая уж плохая речь! Он сделал над собой усилие и успокоил дыхание.

Ого!

У него, оказывается, были зрители.

4

Коридор был душный и темный; единственное окно находилось в дальнем его конце. Справа от Радгара перекрывали выход на лестницу Фрекфул, Хенгест, Боэтрик и Ордлаф — его и мамины телохранители, мяса которых, вместе взятого, хватило бы, чтобы все волки Скиррии не голодали в течение месяца. Напротив него прислонился к стене мечник посла. Он стоял спиной к свету, и в позе его проглядывала неколебимая уверенность кота, глядящего на четверых голодных псов с верхней перекладины высокого забора.

Радгар поклонился.

— Меня зовут Радгар Эйлединг. Добро пожаловать в Бельмарк, милорд.

Чужеземец грациозно поклонился в ответ.

— Гесте мое имя, ваше высочество. Теплые слова королевского сына большая для меня честь, ибо я всего лишь воин, не дворянин. — Он улыбнулся, но взгляд его ни на мгновение не отпускал четырех остальных мужчин.

— Не беспокойтесь на их счет. Они опасны, только когда трезвы. Вы — Клинок? Я слышал о Клинках. — Глядя на этого тигра с тихим голосом, он мог поверить во все слышанные им рассказы. По меркам фюрда Каттерстоу мечник был невысок ростом, и все же его, несомненно, окружала аура скрытой угрозы.

— О да, я был Клинком. Теперь — нет. В том смысле, в каком вы думаете, нет. Всего лишь рыцарь Ордена. Я имею в виду, я больше не повязан Узами со своим подопечным.

— Но это тот самый меч с кошачьим глазом? Можно посмотреть?

— Как-нибудь в другой раз я с удовольствием покажу вам его, ваше высочество. В настоящее время он на работе. — Темные глаза продолжали внимательно следить за четверкой увальней.

— Прошу вас, называйте меня Радгаром. У нас, в Бельмарке, нет высочеств, только низости вроде этих четверых. — Он наслаждался хмуро-обиженным выражением на лицах фейнов. Они достаточно понимали по-шивиальски, чтобы понять, что он потешается над ними.

— Жаль. Я надеялся, следующий король Бельмарка будет наполовину шивиалец.

— Нынешний король такой и есть. Я уже на три четверти — опасная дворняжка. Мне кажется, вы очень скоро останетесь без работы.

В первый раз за все время Гесте посмотрел на него в упор. На лице его заиграла улыбка.

— И почему так?

— Пока вы стоите здесь, моя мать раздирает вашего подопечного на кусочки.

Клинок усмехнулся.

— Она вне моей юрисдикции.

Дверь распахнулась, и лицо, находящееся в его юрисдикции, вылетело из нее со скоростью арбалетной стрелы, едва не сбив Радгара с ног. Дядя остановился и свирепо посмотрел на племянника.

— Так ты и есть Радгар?

— А вы — дядя Родни. — Драконовский характер вновь шевельнулся в нем.

— Что ж, парень. Я вот что скажу: я был приятно удивлен. Твоя мать обучила тебя хорошим манерам.

— В будущем вы можете удивиться еще сильнее. Мой отец обучил меня драться.

Сэр Гесте громко хохотнул. Даже четверо моржей у лестницы усмехнулись, поняв если не слова, то действия и реакцию. Лорд Кэндльфрен вспыхнул и зашагал прочь. Они посторонились, давая ему пройти.

— Долг зовет, — вздохнул Клинок. — Мое почтение вашим августейшим родителям, принц Радгар. — Он поклонился — не так низко, как в прошлый раз — и зашагал следом за послом. Четверо сторожевых псов недовольно пропустили его. Он не удостоил их и взглядом.

Радгар вернулся в комнату.

— Мама?

— Уйди. — Она стояла у окна и смотрела на улицу. Он догадался, что она плачет.

— Но, мама…

— Пожалуйста, Радгар, уйди. — Она не повернулась к нему. — Я сейчас буду в порядке.

Он подумал, не сбегать ли ему поискать отца, но решил, что это было бы глупо. Он и раньше достаточно часто видел ее плачущей.

— Хорошо, мама.

Он вышел в коридор и закрыл дверь.

— Королева не желает, чтобы ее беспокоили! — сообщил он Боэтрику и Ордлафу. Оба входили в число папиных фейнов, и воспитал их маршал Леофрик, так что это были неплохие ребята.

Чего нельзя было сказать о Фрекфуле и Хенгесте, Вульфверовых дружках. Что бы ни случилось до вечера, ателинг Радгар не будет нужен никому по крайней мере до заката и начала пиршества в зале, а возможно, и тогда тоже. Он отворил противоположную дверь, уверенным шагом зашел туда и закрыл ее за собой. Вульфвер знал повадки своего младшего кузена, но Красавица и Чудовище не доставят ему хлопот.

По счастью, в комнате никого не было, но он чуть не задохнулся от вони. В тесном помещении стояло с дюжину кроватей, и их владельцы не стирали белье на протяжении нескольких поколений. По толстому слою разбросанной по полу одежды он подобрался к окну — точно такому же, как в комнате напротив, с той только разницей, разумеется, что оно было обращено на юг. Из-за вертикального импоста посередине даже ему оказалось нелегко протиснуться наружу, но все же он пролез через него ногами вперед.

Он уселся, поставив ноги на дранку, и прикинул, хорошая ли клякса получится, если он поскользнется и сорвется с крыши. Забрызгает ли он кровью только дорогу или еще и стены домов? Надо бы спросить знающих людей. Фейны должны знать, так как впередсмотрящие иногда срываются с мачты. Он никогда не боялся высоты, так что в первые свои фейринги он наверняка будет лазить по вантам, пока не станет капитаном. Хотя мама завизжала бы от страха, увидев его сейчас, никакой опасности ему не угрожало: от его ног до обреза крыши оставалось добрых два фута.

Отсюда открывался хороший вид на длинный Северный Пролив, по которому он вел «Греггос» сегодня, и на его глазах в порт входило еще несколько драккаров. На горизонте угадывалась махина Квиснолля; отсюда он казался симметричнее, чем из Варофбурга. Он отодвинулся вбок, подальше от слухового окна, потом на четвереньках вскарабкался к коньку. Здесь наконец-то ощущался хоть слабый ветер. Теперь весь мир раскинулся вокруг него под голубым, без единого облачка небом. Крошечные точки, кружившие в вышине, были, наверное, орлами, и чайки, пролетая над крышами, удивленно косились на него. Город, два утеса, два порта, сияющие воды Свифейфена и безбрежный простор океана на севере… Дранка под руками была горячей, гладкой и посеревшей от времени, усеянной птичьим пометом. Кое-где она даже поросла мхом. Неподалеку сеорлы чинили кровлю. Он помахал им, и они помахали в ответ. Год назад в застройке зияла брешь в месте, где несколько домов выгорели в результате пожара, но сейчас их, похоже, уже отстроили заново.

Если он и был в чем-то уверен, так это в том, что ни Хенгест, ни Фрекфул не протиснутся в это окошко даже настолько, чтобы заглянуть за угол и увидеть, где он теперь. Когда они обнаружат его бегство, их куриные мозги решат, что он первым делом отправится на конюшню к Исгицелю, потому этого он делать и не будет. Сначала он рассчитывал выждать здесь, пока они не уйдут его искать, но тут заметил, что одна из дворцовых построек примыкает к этой под прямым углом, что ее крыша всего на несколько футов ниже и что в ней тоже хватает слуховых окон. В такой жаркий день ставни наверняка должны быть открыты, так что все, что ему останется, — это найти другую лестницу. Он пробрался вдоль конька до самого его конца, сполз вниз по скату почти до обреза и соскочил на соседнюю крышу. Найти после этого другое окно было уже делом времени, и залезть в него оказалось не сложнее, чем выбраться наружу. Комната, в которую он попал, оказалась спальней, в которой стояла какая-то относительно пристойная мебель. Он вдруг испугался, что дверь, окажется заперта снаружи, но этого не случилось.

Он сбежал по лестнице вниз, беспрепятственно миновал часовых у дверей дворца и отправился знакомиться с городом, начиная с северного порта. Несмотря на папино предупреждение насчет возможности похищения, он был совершенно уверен в том, что сейчас на это никто еще не решится. Сначала все подождут, пока не станет ясно, как пойдут переговоры, и только потом та сторона, что слабее, решится на насилие.

То, что сторон может оказаться больше, чем две, ему в голову не приходило.

5

Когда солнце нырнуло за западную стену ущелья, он вернулся во дворец. Его пропустили внутрь, когда один из знакомых фейнов поручился за него, и ему сказали, как пройти в королевскую резиденцию. Он вспотел, устал, и его изрядно мутило. Примерно с час назад он наткнулся на женщину, торговавшую замечательными медовыми лепешками с малиновым вареньем, и за серебряный скеатт купил столько, сколько смог съесть на месте — оказалось, восемь. На ходу придумывая предлог уклониться от участия в пиршестве, он ухитрился заблудиться в лабиринте дворцовых построек. Он понял, что нашел нужное место, когда увидел Леофрика собственной персоной — тот стоял у двери и разговаривал с одним из фейнов, Ордлафом. Тот напоминал огромного омара в кольчуге и стальном шлеме. Правда, омары не потеют.

Маршал хмуро кивнул ателингу.

— С тобой все в порядке, парень? — Случалось — и очень часто случалось, — что отец Эйлвина единственным голубым глазом видел то, чего все остальные не замечали двумя зелеными. Когда друзья были маленькими, они верили его словам, что изумруд на его серебряной повязке способен читать их мысли. Даже теперь Радгару иногда казалось, что это недалеко от истины.

— Съел слишком много лепешек, эальдор. — Мелкие прегрешения легче прощаются, особенно те, за которые ты уже поплатился сам.

Впрочем, фейна это позабавило меньше, чем ожидалось.

— Тебя искал Вульфвер.

— Вульфвер даже своего лица в зеркале не найдет. Правда, ему и смотреться-то незачем.

На этот раз тот нахмурился сильнее.

— Я видел этого фейна в кольце убитых им шивиальцев. Я видел, как он отбивался от них одной рукой. Какие твои победы сравнятся с этими? Ты можешь похвастаться ранами? Или награбленной добычей? Или это твое происхождение настолько благороднее ателинга Вульфвера, что позволяет тебе издеваться над ним?

Да! Вульфвер был рожден от фралля. Более того, поскольку жирный Сюневульф не произвел на свет больше ни одного ребенка, многие считали, что и верзила Вульфвер не может быть его отпрыском. Однако Леофрик был лучшим папиным другом, единственным человеком во всем королевстве, которому позволялось задать сыну короля хорошую трепку и не сомневаться при этом в том, что король скажет ему за это спасибо. Так случалось в прошлом, и вполне могло повториться еще раз.

— Извини, дядя.

Изумруд на повязке блеснул зеленым отсветом.

— Ты что, дите малое, называть меня дядей и позволять себе глупости?

— Нет, маршал. Я свалял дурака. Я сейчас же иду к ателингу Вульфверу и успокою его. — Это не потребует особых усилий, ибо на то, чтобы беспокоиться слишком сильно, у того не хватало воображения.

Леофрик подумал и решил принять эти извинения без дальнейших замечаний.

— Верхний этаж. Мы нашли тебе отдельную комнату.

— Весьма польщен. — Вульфвер наверняка храпит как свинья.

— С очень маленькими окнами.

— О…

Леофрик поколебался, косясь на слушающего их разговор Ордлафа. Он явно не хотел, чтобы эта история стала всеобщим достоянием.

— Мне стоило бы доложить обо всем твоему отцу.

— У него сейчас и так дел выше головы, эальдор.

— Верно, поэтому я не буду делать этого, если ты дашь мне слово.

Радгару удалось поклониться, хотя его переполненному желудку это пришлось не по душе.

— Обещаю, что буду вести себя пай-мальчиком.

— Ладно, на первый раз… — сухо буркнул маршал.

Оба прекрасно знали, что прямые запреты действуют на Радгара, как красная тряпка на быка, но что он не нарушит слова, если дал его сам, добровольно. Подчиняться приказам Вульфвера? Он вошел в дом, чувствуя себя еще хуже.

В переполненном под завязку городе даже дом, выделенный под королевскую резиденцию, должен быть набит людьми, как рыбами в бочке. Из вестибюля можно было попасть в четыре комнаты и на лестницу. Первый этаж отводился под охрану и для самых старших по возрасту витан. Возможно, здесь же разместился дядя Сюневульф, так как он терпеть не мог лестниц. Впрочем, это же можно было сказать в эту минуту и о Радгаре. Папа с мамой наверняка заняли одну из комнат на втором этаже, остальную часть которого оставят горничным королевы и, возможно, женам тех эрлов, что предпочли остановиться вместе со своими фейнами в Станхофе.

Тьфу, и жарища же здесь стояла! Еще один пролет лестницы привел его под самую крышу, на территорию прислуги. В коридор открывалось всего две двери. Услышав из-за одной из них пьяный смех своего кузена, Радгар толкнул ее и вошел.

Помещение оказалось неожиданно просторным и не таким душным, как он боялся, поскольку оно тянулось на всю длину здания, и слуховые окна с обеих сторон обеспечивали вполне пристойное проветривание. В комнате имелись два стула, две узкие кровати и набитый соломой тюфяк, но еще в ней имелись Вульфвер, Фрекфул и Хенгест, валявшиеся на постелях обнаженными по пояс. С ними комната казалась тесной. Изначально она была больше, но дальний конец ее был выгорожен дощатой перегородкой с врезанной в нее дверью. Похоже, именно там находилось персональное помещение, обещанное Радгару Леофриком.

— Становиться на колени не обязательно, ребята, — произнес он, устремившись туда. Не успел он дойти до двери, как длинный кожаный ремень хлестнул его по плечам и швырнул лицом о дерево. Он вскрикнул от боли и резко обернулся, с запозданием заметив раскрасневшиеся лица и несколько пустых бутылок из-под вина. Бил его, оказывается, Вульфвер — он до сих пор держал в руках свою перевязь и довольно лыбился. Двое остальных катались по своим кроватям от хохота.

Единственной надеждой Радгара оставалась скорость. Он ринулся к выходу, сделал ложный рывок влево, уклонился вправо и миновал-таки самого крупного из своих противников, который нетвердо держался на ногах. Увы, Хенгест успел выставить ногу, и он кубарем покатился по полу. Когда он вновь поднялся на ноги, было уже поздно: Вульфвер перегородил дверь в коридор. Остальные двое надвигались на него сзади, подгоняя вперед.

— Раздевайся! — сказал Фрекфул. — Для начала по двадцать ремней от каждого.

— Только посмейте! — Радгар из принципа никогда не злоупотреблял отцовской властью, но понимал, что на этот раз кусок ему не по зубам. — Стоит папе увидеть наши следы, и он поймет, что вы меня не сторожили, а я улизнул от вас!

— Тоже верно, — буркнул Хенгест. — Истинная правда. Нам никак нельзя оставлять на нем следов, воины. И синяков тоже.

— А ну пусти! — крикнул Радгар в слабой надежде на то, что его услышат часовые у входа.

Вульфвер снова ухмыльнулся своим щербатым ртом.

— Никуда не денешься. И синяков это не оставит.

Он замахнулся. Радгар благополучно увернулся от первого удара и попытался отбить второй, однако кулак фейна отшвырнул его руки, как пушинки, и с размаху угодил ему в живот. Бац!

Никто еще не бил его с такой силой. Он отлетел бы назад и растянулся на полу, если бы Фрекфул не поймал его. На мгновение он повис на руках у фейна, задыхаясь, борясь с тошнотой, не в состоянии выдавить из себя ни слова.

Тут его характер наконец взорвался. Неизвестно, откуда взялось в нем столько силы, но он ухитрился высвободиться и врезать своему ухмыляющемуся братцу по физиономии. Вульфвер зарычал и замахнулся снова. Бац!

Фрекфул снова поймал и удержал его.

— Славный удар. Давай еще.

Вульфвер дал еще. Бац!

— Моя очередь, — заявил Хенгест и врезал ему два раза по груди, справа и слева, выбив из него остатки воздуха. Бац! Бац!

Радгар оказался на полу, скорчившись от нестерпимой боли, пытаясь сделать хоть глоток воздуха. Он решил было, что те натешились, но мозолистые руки вздернули его обратно на ноги: наверное, это доставляло им особенное удовольствие — распрямлять его и снова давать съежиться. Бац! Бац! Он потерял счет ударам. Бац! Большая часть их приходилась по животу, только некоторые по груди или спине. Они перестали только тогда, когда все медовые лепешки вылетели из него обратно.

— Тьфу! — завопил Вульфвер. — А ну, убирай за собой, крысеныш!

Но Радгар его почти не слышал. Его продолжало рвать, он захлебывался, но не мог остановиться. Сквозь багровую пелену он слышал голоса, ощущал удары кулаков… Его мучители вдруг перепугались сильнее, чем он сам. Они хлопали его по спине, они дали ему дышать, но его продолжало рвать кровью. Голоса доносились до него словно издалека…

— Идиоты, вы же ему диафрагму порвали, он помрет!

— Надо его быстро в святилище к знахарю!

— Тихо, дураки, под нами женщины.

— Вот и вытри тогда кровь, пока к ним не просочилась!

— Его надо в святилище, пусть его заговорят, пока он не помер.

— Нет! Хочешь, чтоб тебя повесили? Как только Эйлед узнает об этом, он повесит всех троих, умрет этот крысеныш или выживет…

Значит, умрет…

Впрочем, не сразу. До Радгара дошло, что его раздели, умыли и завернули в колючее вонючее одеяло. Вульфвер стоял рядом с ним на коленях, придерживая за плечи своей ручищей, протягивая другой кружку с вином.

— Ты ничего, Радгар? — тревожно бормотал этот здоровый ублюдок. — Мы… это… маленько перестарались. Так… это… вышло, мы не хотели. Мужские игры.

Радгар ничего не сказал — дыхание давалось ему слишком болезненно, чтобы тратить его, но кивнул. Он не знал, где он и как сюда попал… должно быть, это все виделось ему в бреду. Хенгест за дверью ползал на четвереньках, словно вытирал пол. Фейны не моют полов!

Вульфвер осторожно опустил его на тюфяк. Распрямляться было ужасно больно, поджать колени — еще больнее. Все тело болело. Он застонал, перекатился набок и сумел-таки съежиться.

— Оно, поди, на пир ты не пойдешь? — буркнул Вульфвер.

Радгар зажмурился. Он боялся, что эти ублюдки сломали ему что-то внутри. Все, что он мог сделать, — это не плакать от боли, сотрясаясь от кашля и рвоты, но по крайней мере этого удовольствия он им не доставил.

— Это я к тому, что надеть тебе нечего, — пояснил Вульфвер. — Фрекфул стирает твои шмотки, но навряд ли они высохнут к сроку.

Позже, когда он лежал, отвернувшись лицом к стене, он услышал, как вошла мама. Гнев ее сразу же сменился тревогой, она положила ему на лоб свою прохладную руку и засыпала его вопросами: что он делал? что ел? что пил?

— Боюсь, он перебрал вина, тетя, — донесся откуда-то сверху голос Вульфвера. — Стащил где-то, покуда мы отвернулись.

— Радгар! Как ты мог! Сколько ты выпил?

Пестуя жгучую боль в животе, Радгар мечтал лишь об одном: чтобы его оставили одного и дали спокойно умереть.

— Слишком много, — простонал он.

Он жалел, что пришел не отец. Он сильно сомневался в том, что сумеет обмануть маму. И все же это ему удалось, ибо она встала и, фыркнув что-то вроде «сам виноват», обратила свой гнев на Вульфвера.

— Ты, молодой человек, не оправдал доверия, возложенного на тебя королем. Мальчик ни за что не стал бы напиваться ни с того ни с сего, если бы ты и твои неотесанные дружки не поощряли бы его. Поскольку он не в состоянии никуда идти сегодня вечером, вы все трое останетесь здесь и будете охранять его, не оставляя ни на минуту, ясно? И если у меня будут еще неприятности с тобой, Сюневульфинг, я разжалую тебя в сеорла и выставлю тебя из фюрда так быстро, что ты и опомниться не успеешь. Если ты не можешь день уследить за тринадцатилетним мальчишкой, значит, ты и меча в руке не удержишь. Ясно? И как следует вычисти комнату. Здесь воняет как в хлеву. — И она, шелестя юбками, яростно выплыла из комнаты на банкет.

Вульфвер пнул его в бок.

— Ну, вот теперь я точно хочу свернуть тебе шею.

— Вот бы и свернул, — всхлипнул Радгар.

6

К утру он понял, что если умрет, то не сразу, хотя опасался, что никогда больше не сможет стоять прямо. Комната, которую отвел ему Леофрик, возможно, служила обыкновенно в качестве кладовки — крошечная конурка, выгороженная в конце чердака. В лучшем случае ширина ее не превышала четырех футов, а в середине, где ее перегораживали дымоходы с нижних этажей, и того меньше. Два окна представляли собой узкие щели, и он вспомнил, как ухмылялся Леофрик, упомянув про них.

Даже встать на ноги заняло у него уйму времени. Каждое движение отдавалось в теле острой болью. Вторая комната оказалась завалена одеждой, бельем и тремя храпевшими нагишом сторожами. Девицы, которых Радгар слышал ночью, уже ушли. Он доплелся до двери, держась почти, если не совсем прямо, и сразу же за дверью обнаружил развалившегося поперек дороги любимого братца Вульфвера.

Радгар пнул его как мог сильно — то есть едва-едва. Удар, несомненно, причинил ему гораздо больше боли, чем Вульфверу.

— Поднимайся!

Последовавший рык сделал бы честь медведю, поднятому из спячки приступом подагры. Он начался с «Чё?», перешедшего в мучительный стон, когда солнечный свет беспощадно ударил в опухшие глаза, и завершился угрожающим «Пшел-взад-спать!». Фейн накрыл голову одеялом.

Радгар пнул его еще раз.

— Нет. Первое, что сделает моя мать с утра, это придет проведать меня. На этот раз я расскажу ей, что произошло. — Разумеется, он бы не сделал этого. Он бы скорее умер, но положиться на это Вульфвер не мог.

Радгар попробовал другой ногой, сильнее.

— Пошевеливайся! Я хочу писать.

Вульфвер жалобно застонал.

— Потерпи минуту. Ща, одежду только найду… — До него дошло, что — по крайней мере на сегодня — Радгар может вертеть им так, как захочет.

Станхоф был больше Сюнехофа, хотя и уступал ему в высоте, и стены его, как и следовало из названия, были сложены из камня. В нем не висело ужасающего количества боевых трофеев, но по какой-то причине голоса слышались здесь отчетливее, да и сами размеры его превращали витенагемут во впечатляющее зрелище.

Скамьи и стулья были расставлены в зале треугольником. С одной стороны сидели северные эрлы, с другой — южные. Председательствующий рив муута сидел на установленном в острие треугольника троне. Почетные витаны — по большей части смещенные эрлы и пара бывших королей — сидели в основании треугольника. На этот раз в центре его тоже стояло несколько стульев для шивиалских посланников. Папа редко исполнял обязанности рива. Если предстояло обсуждение какого-нибудь сложного вопроса, он назначал кого-то следить за порядком, а сам занимал место среди других эрлов. Им так нравится, говорил он, а поскольку из всех правителей северных провинций он находился на троне дольше всех, он по праву старшинства сидел ближе других к вершине. Вдоль стен зал сновали с поручениями пажи и книхты. Все прочие — танисты, жены, дети — сидели и стояли в дальнем конце зала, у очагов.

Прошло довольно много времени, прежде чем все собрались и заняли свои места. В зале послышался неодобрительный ропот, когда место на троне занял дядя Сюневульф. Обыкновенно папа назначал ривом советника Сеольмунда, своего предшественника на посту эрла. Хотя старик теперь так горбился, что мальчишки на улице дразнили его, его ум и честность до сих пор пользовались все общим уважением. Возможно, папа решил, что Сеольмунд больше пригодится ему на предстоящих переговорах а может, он выказывал свою поддержку танисту. Дядю Сюневульфа уважали мало, ибо за всю свою жизнь он участвовал всего в одном фейринге; теперь же ни возраст его ни отвислое пузо, ни красный нос не вписывались в образ бельского фейна. Единственной его заслугой было то, что он приходился братом эрлу. Впрочем, Вульфверу явно льстило то, что трон занял его отец — в Варофбурге поговаривали уже, что пора найти нового таниста. Чаще всего при этом называлась кандидатура Бримбеарна Эадрисинга, возможно, лучшего капитана из всех — не считая папы разумеется. Он тоже происходил из рода Каттерингов, хотя из боковой его ветви, не считавшейся королевской. Радгару Бримбеарн нравился, и он вовсе не возражал, чтобы тот последил за лавочкой, пока он сам не вырастет, чтобы возглавить ее.

Ему удалось держаться подальше от мамы. Он только помахал ей рукой из дальнего угла, давая знать, что он жив. Большую часть времени его дурно воспитанные, кровожадные телохранители заслоняли его своими телами от посторонних взглядов, чтобы кто-нибудь не донес королеве, что ее сын похож на ходячий труп. Ему хотелось одного: вернуться в свою комнату и спокойно помереть, но ему нашли стул и встали рядом, не давая упасть. Он смирился с этим, привалился к туше Хенгеста и почти перестал обращать внимание на происходящее.

Герольд потребовал тишины и в конце концов добился своего.

Председательствующий рив сообщил его величеству, что витенагемут Бельмарка отозвался на его призыв, словно тот ослеп и не видел этого сам.

Папа встал и объяснил собравшимся, что король Шивиаля, осознав, что его страна проиграла войну, униженно просит о мире, и что он, король Эйлед, всегда с уважением относившийся к мнению и советам благородных эрлов, желает выслушать их точку зрения на условия, выдвинутые им зачинателям войны. Зал восторженно взревел. Герольд зачитал текст условий, на которых шивиальцам даровался испрашиваемый ими мир. Если в нем и не содержалось требования выдать Бельмарку голову короля Амброза, маринованную в уксусе, то по крайней мере намекалось, что это было бы весьма неплохо. Вульфвер с дружками уже зевали, но Радгар решил, что ему полегчало настолько, чтобы следить за тем, что происходит.

Следом за тем в зал пригласили шивиальских преступников, полдюжины пышно одетых посланников. Следом за послом, лордом Кэндльфреном, они вошли и заняли места в центре треугольника. Радгар привстал, чтобы посмотреть, как там дядя Родни, и с удовольствием отметил, что сиденья для почтенных посланников заметно ниже всех остальных, из-за чего эти уважаемые джентльмены сидели едва не на полу.

Получив разрешение обратиться к трону, лорд Кэндльфрен объявил, что его славное величество король Амброз IV Шивиальский соизволил откликнуться на мольбы побежденных бельских пиратов, предложив им наиболее милостивые условия. Герольд зачитал шивиальские контрпредложения на обоих языках. Было совершенно ясно, что позиции сторон весьма далеки, но папа предупредил Радгара, что по-другому и быть не могло.

Когда дядя Родни уселся на свой смехотворно низкий стул, с трона поднялся дядя Сюневульф и заметил, что хотя два перечня требований заметно разнятся друг от друга, целью своей имеют одно и то же, что позволяет сделать их повесткой дня. Он предложил считать собрания открытым и объявил дискуссию по преамбуле. Несколько эрлов вызвались говорить, но одним из них был эрл Каттерстоу Эйлед, которому и дали голос.

— Почтенные послы и коллеги, — начал отец. — Разве не очевидно то, что первые статьи обоих перечней являются одновременно и самыми существенными? Разумеется, так оно и есть. Последние пункты посвящены вопросам, имеющим меньшее значение, а некоторые и вовсе рутинны. Почему бы нам не начать с конца и продвигаться вперед в надежде на то, что достигнутое согласие по незначительным вопросам ускорит дело и поможет нам найти компромисс, когда мы дойдем до более серьезных проблем? — Он сел на место.

Дядя Сюневульф предложил высказаться по этому предложению, однако желающих спорить с королем по процедурным вопросам не нашлось, поэтому он объявил, что требования сторон будут рассматриваться в обратном порядке. Витаны и дипломаты зашуршали своими бумагами.

— Статья двадцать восьмая, — объявил рив. — Взаимное признание паспортов.

Встать оказалось не так трудно, выпрямиться — труднее, но в конце концов Радгару удалось расправить плечи настолько, чтобы достойно встретить хмурый взгляд Вульфвера.

— Ничего интересного не произойдет еще несколько часов, если не дней. Пошли отсюда.

— Порой даже щенок дело говорит, — заметил Фрекфул.

Большинство зрителей еще не поняли, что не увидят ничего выдающегося по меньшей мере до завтрашнего утра, так что толпа оставалась достаточно густой, и Радгар сам, пожалуй, не пробился бы через нее в своем нынешнем состоянии. Впрочем, его свита без особого труда проложила ему дорогу, однако стоило им добраться до выхода, как…

— Радгар Грозный! Всем привет!

Радгар застыл, и его телохранитель неохотно ступил в сторону, чтобы он смог посмотреть на говорившего.

— А?

— Что с тобой стряслось, Младшинг? — Конечно же, это был Клинок, сэр Гесте.

— Похмелье.

— Правда? — Маленький щеголеватый мечник ухитрился одной бровью выразить больше недоверия, чем большинству удается всем лицом. — Такое впечатление, будто тебя лошадь лягнула в живот.

— Не лошадь. Три мула.

Почти любой воспринял бы эту реплику как обычную шутку.

— Неужели? — спросил сэр Гесте и покосился на личную армию Вульфвера. — Какие-то конкретные мулы?

— Нет. Просто вино оказалось несвежее.

Узкое лицо Клинка сложилось в сухое подобие улыбки, а пальцы отбили дробь по рукояти меча.

— Ты уверен? Если тебе понадобится, чтобы кто-нибудь написал твои инициалы на чьем-нибудь лбу, Младшинг, тебе достаточно только попросить. Буду рад услужить. Специализируюсь на старинных шрифтах.

Вульфвер и Хенгест решили угрожающе набычиться, что у них в отличие от всего остального выходило неплохо. Впрочем, на сэра Гесте это не произвело ни малейшего впечатления.

— В особых случаях, — добавил он, — в состав работы входит короткое посвящение или стишок.

Радгар подумал, не засмеяться ли ему, и решил, что это будет слишком больно. Вместо этого он улыбнулся.

— Я буду иметь ваше предложение в виду, сэр. А разве вам не надо быть там, защищая своего подопечного?

— От меня там никакого толку. Они засмеют его до смерти, а с глупостью я бороться не умею. — Он задумчиво покосился на трех дрессированных медведей. — Кто-нибудь из этих чурбанов знает шивиальский?

Что-то в его голосе возбудило в Радгаре трепет интереса, несмотря на окутывавшую его пелену боли и тошноты.

— Говорить не могут. Но что-то из сказанного вами могут и понять.

— Тогда я буду говорить быстро и с невинным видом. Муут и шивиальские посланники будут сражаться по каждому пункту, верно? Рано или поздно они придут к компромиссу, лежащему где-то между тем, что требует твой отец, и тем, что потребовал в своем ответе король Амброз, верно? Твой отец может давить сколько угодно, но Кэндльфрен может отступать ровно настолько, насколько позволяют ему инструкции. Ему установлены пределы. Схватил?

— Э… да, сэр.

Гесте сверкнул пиратской ухмылкой и понизил голос до шепота:

— Я могу сказать тебе, каковы эти пределы, Младшинг. Я могу сказать тебе точно, что, и где, и сколько, а твой папа подарит тебе за такую информацию персональный гарем. Слишком молод для персонального гарема? Личный драккар с командой? Все что захочешь. Что, интересно?

Радгар недоверчиво огляделся по сторонам, наполовину ожидая, что зал и его обитатели растворятся, как туман. Вокруг него стояло четверо мечников, а все остальные были поглощены процедурой и не слушали.

— Кого вы хотите обмануть? Чтобы Клинок предавал своего подопечного?

Странные темные глаза блеснули яростным огнем.

— Никогда! Кэндльфрен мне не подопечный, Младшинг. Старый король — другое дело. Я провел пять лет в Старкмуре, я сделался шестым из лучших мечников известного мира. Тайссон собственной рукой пронзил мне сердце мечом, так что я провел еще десять лет в Королевской Гвардии — защищая больного старика, который никуда не выезжал, а только скучал, скучал, скучал! Бездарно потраченная жизнь, вот как это называется! А потом он помер, и на трон взошел его сын, так что: «Восстань, сэр Гесте!» — и все кончено! Освобожден. Уволен. И ни слова благодарности. Нет, я серьезно — ни единого слова! После пятнадцати лет!

— Звучит несправедливо.

— Не только звучит. Даже состарившемуся мечнику нужно есть. Твой драгоценный дядя не удостоился собственных Клинков, вот он и нанял меня и еще одного охранять его задницу на время этой поездки. Когда бы не угроза голода, я плюнул бы ему в лицо за те гроши, что он платит мне.

Голова у Радгара варила сегодня не так быстро, как обычно, но даже так до него дошло, что эта информация может оказаться жизненно важной.

— Значит, ты предаешь своего короля, потому что тебе не нравится хозяин, службу которому ты выбрал?

Выражение лица Клинка заставило Вульфвера и Фрекфула схватиться за рукояти своих мечей, но он не обратил на них внимания.

— Не заходи слишком далеко, Младшинг! Все, что я предлагаю, всего лишь чуть ускорит ход событий. Шивиаль отчаянно нуждается в мире. Он истекает кровью. Амброз дал Кэндльфрену достаточно большой простор для отступления, но этот твой позорный дядюшка отчаянно жаждет поднять свою репутацию, выторговав столько, сколько сможет. Он затянет это на недели, а тем временем война будет продолжаться, а мужчины и женщины — погибать.

Папа должен знать об этом предложении.

— И какова твоя цена?

Сэр Гесте ухмыльнулся и взъерошил Радгару волосы. Обыкновенно подобная фамильярность приводила его в ярость, но тут она казалась совершенно уместной маскировкой.

— Мне симпатичен твой старик. Мне кажется, с учетом обстоятельств, он будет весьма щедр. И я оставляю на твое усмотрение, открывать ли ему источник информации.

— И все же это может быть и обман.

— Может. Значит, твой отец тебе не поверит. — Клинок вздохнул. — Что ж, попробовать стоило… — Он начал отворачиваться.

— Постойте! Если и так… Скажите мне.

Поскольку повсюду сновали взад-вперед книхты, никто не обратил внимания на Радгара, когда он протолкался к отцу сзади и похлопал его по плечу. Кто-то из седовласых витан стоял, разражаясь гневной речью.

— Радгар! — Отец оглянулся и нахмурился, увидев его. Потом пригляделся повнимательнее. — Что с тобой?

— Похмелье. Слушай, господин! У меня шпион в лагере шивиальцев.

Хмурый взгляд сменился царственным гневом, способным плавить сталь.

— Радгар!

— Возможно, это ловушка, но ты можешь проверить. Статья двадцать пятая: ты требовал отказа от всех импортных пошлин на соленую рыбу на протяжении десяти лет. Послы предложат скидку на треть на протяжении пяти лет, но могут пойти на полный отказ на протяжении пяти лет и половинную пошлину на следующие пять. — Он был молод, и память его была свежа, как утренняя роса. Он мог попугаем отбарабанить слово в слово все, что сказал ему Клинок, даже те куски, которые сам он не понимал. — Статья двадцать третья: Шивиаль выплачивает репарации в размере десяти тысяч золотых крон в год на протяжении восьми лет и пяти тысяч на протяжении следующих четырех. Статья двадцать вторая: никаких не согласованных взаимно договоров с третьими странами на протяжении следующих пятнадцати лет, — и так далее: права на рыболовство, портовые пошлины, полномочия консульств, статья за статьей.

Папины глаза округлялись все сильнее и сильнее, а лицо краснело все больше.

— Откуда у тебя все это? — спросил он наконец.

— Я же сказал: у меня там шпион! Папа, папа! Он сказал, проверьте. Если ты сможешь дожать дядю Родни по статьям двадцать пятой и двадцать четвертой до пределов, которые я тебе назвал, ты будешь знать, что все остальное тоже верно, разве не так?

— Хитрец маленький! А что потом? Ты остановился на пятнадцатой статье.

— Он сказал, остальные он даст завтра, и еще сказал, что до того времени хотел бы оговорить условия. Мне кажется, он хочет земель.

— Не сомневаюсь, что хочет, — тихо сказал отец. — Да, это может быть и ловушка, но игра того стоит. Ступай. Не подходи, пока я тебя не вызову. Никому не говори об этом. Но сегодня же вечером я или отрекусь в твою пользу, или выдеру тебя так, что ты неделю сидеть не сможешь. Как скажешь, это справедливо?

Он улыбнулся так широко, что Радгар рассмеялся и сразу же пожалел об этом. До этой минуты он и думать забыл о боли.

— Я сделаю тебя своим советником.

Король подозвал к себе книхта и послал с ним записку. Через несколько минут собрание покончило с формальностями и добралось до статьи номер двадцать пять, содержание которой обещало серьезную схватку. Эрл Эйфельнот из Сюфекка встал и потребовал, чтобы Шивиаль отменил все пошлины на ввоз соленой рыбы из Бельмарка на протяжении по меньшей мере десяти лет мира, что полностью совпадало с первоначальными требованиями короля Эйледа, Эрл Светманн и остальные Кровавые одобрительно кричали и топали ногами.

Посол заявил протест, но, посовещавшись со своими советниками, согласился на полный отказ от пошлины на протяжении пяти лет и ограничился половиной пошлины на протяжении еще пяти — как он пояснил, в знак его доброй воли, с целью ускорить ход переговоров и так далее. Именно эти цифры называл Радгар. Папа разослал еще несколько записок.

Его превосходительство перестал улыбаться, когда услышал требования по статье номер двадцать четыре. На этот раз он сделал попытку торговаться, но бельцы не отступили ни на шаг. Когда он наконец уступил, настала очередь двадцать третьей статьи. Несколько раз переговоры, казалось, вот-вот сорвутся, и каждый раз слабину давали шивиальцы. До самого конца этого долгого жаркого дня незадачливый посол крутился и ерзал в центре треугольника, упрашивая, угрожая, потея и отступая все дальше, пока племянник без малейшего сожаления наблюдал за этим от стены.

Радгар отказался от надежды завалиться со своей хворью в кровать. Вместо этого он остался смотреть на результаты своего вмешательства, подкрепляя силы диетой из козьего молока, доставленного по его просьбе одним из его нянек-мордоворотов. Даже приступы боли, время от времени стискивавшей все его внутренности, имели свою положительную сторону, ибо приводили его телохранителей в состояние паники. Он немножко подыгрывал, конечно, но самую малость. Фактом оставалось то, что Вульфвер, Фрекфул и Хенгест едва не убили королевского сына, и на трезвую голову они не могли не понять, что одного-единственного слова их жертвы хватит, чтобы смешать их с грязью и уничтожить. К полудню он чувствовал себя гораздо лучше.

Раз к нему подошла со своей свитой из жен и дочерей эрлов королева Шарлотта.

— Ты в порядке? — подозрительно спросила она.

— Конечно, в порядке. Я ведь в порядке, верно, ребята?

Да, да, поспешно закивали они. Радгар в полном порядке.

— Вам ведь нравится приглядывать за мной?

Они согласились, что нравится. Они признались, что для них большая честь охранять ателинга. Они даже сошлись на том, что ни на что другое не согласились бы с большей охотой. Он решил, что это куда приятнее, чем смотреть, как их порют. Впрочем, и этого варианта еще никто не отменял.

Примерно через час, во время одного из коротких перерывов на совещания, книхт с изрытым оспой лицом вызвал ателинга к отцу — тот вышел на улицу подышать свежим воздухом и стоял в тенистом углу у кухни. Он схватил сына и сжал в медвежьих объятиях. Застигнутый врасплох, Радгар не удержался от вскрика.

— Что-то не так?

— Язык прикусил. — Тут он не соврал.

К счастью, король был слишком возбужден, чтобы допытаться до правды. Он усадил сына и хлопнул его по плечу.

— Все получается! Все, что ты говорил, — правда! С ума сойти! Кто тебе сказал?

Радгар огляделся по сторонам, но поблизости не было никого, кто мог бы подслушать, если не считать его преданных телохранителей, да и те благоразумно держались поодаль. На всякий случай он перешел на шивиальский.

— Телохранитель посла, сэр Гесте.

Папа нахмурился.

— Клинок? Я не знал, что он привез с собой… Ты говоришь, Клинок, предающий своего подопечного?

— Отставной Клинок — заклятие с него снято. На дядю Родни ему почти наплевать. Или на короля Амброза. Он говорит, что в деле награды доверяет тебе. Он… Что-то не так?

— Ничего, ничего. Просто странно, что… Я с радостью награжу его. Тебе лучше держаться от него подальше. Ему может грозить опасность — шивиальцы наверняка начали уже искать предателя в своих рядах. Надо поговорить об условиях, чтобы он рассказал нам оставшуюся часть секретов. Как мне связаться с ним?

— Он сказал, что будет в таверне «Черная лошадь» через час после того, как посол вернется к себе на корабль. — Радгар хихикнул. — Я сказал, что пришлю за ним Хенгеста. Он согласился, что такое лицо ни с кем не спутаешь.

Короля это позабавило вовсе не так сильно, как ожидал Радгар: смешно ведь — послать Жеребца в «Черную лошадь»! Отец жестом подозвал Вульфвера.

— Я намерен просить твоего отца закрыть муут на сегодня. Я хочу, чтобы после этого Хенгест пришел ко мне с докладом. А пока продолжайте охрану. Кровавые уже видят, к чему все идет. Если неприятности и будут, то сегодня.

— Ладно, — буркнул Вульфвер.

— Что?

— Господин, я хотел сказать! Есть, господин!

— Ты на службе, фейн, — ледяным тоном произнес папа. — Это значит, ты и твои люди должны оставаться трезвыми, пока я не скажу, что можно иначе. Один из вас должен бодрствовать, и никаких женщин! Второго предупреждения не будет.

Выражение неприкрытой боли забавно исказило туповатое лицо Вульфвера.

— Есть, господин. Рад служить, господин. — Он выждал, пока король уйдет. — Вот теперь я с радостью убил бы тебя, щенок. Без питья, без девок? Клянусь стихиями, вот бы тебе башку свернуть!

— Обращайся ко мне «ваше королевское высочество», — сказал Радгар.

7

Этой ночью происходило множество событий, относительно которых ателинг так и остался в неведении, хотя и догадывался: тайные встречи, на которых стороны торговались, строили заговоры, искали предателей. Одно вопиющее нарушение прямого королевского приказа имело место прямо за дверью каморки Радгара, и, хотя он опасался этого, его юный возраст все же не дал распутству фейнов нанести дальнейший ущерб его здоровью. Собственно, это только дало ему лишний рычаг власти над ними. Нет, он ни за что не позволит девицам выставлять дураком его, когда он вырастет! Он накрыл голову подушкой и заснул, не дожидаясь, пока возня за дверью стихнет.

Он проснулся на рассвете, ощущая себя почти прежним. Витенагемут не собирался до полудня, а несколько эрлов явились и того позже. Настроение было угрюмое. Лорд Кэндльфрен явно собирался отвергнуть ряд унизительных уступок, сделанных им накануне, а бельцы уже почуяли запах крови. Головная боль, которой мучилась значительная часть участников собрания, тоже не способствовала в достижении компромисса или разумности суждений.

Когда рив объявил дебаты по следующему пункту, эрл Светманн первым встал и попросил слова. Зрители удивленно зашептались, ибо накануне никто из Кровавых почти не участвовал в дебатах. Впрочем, с точки зрения шивиальцев, это ничего не изменило. Фейн с детским лицом торговался, как скупой кузнец на рынке, не слушая никаких доводов и не оставив посланникам никакого выбора, кроме как принять его условия или не получить ничего. В конце концов они сдались и уступили. Светманн презрительно улыбнулся и сел на место.

При обсуждении следующего пункта встал другой представитель Кровавых и проделал то же самое. Радгар заметил, что его бельский дядя — тот, что сидел на троне — открыто ухмыляется, тогда как лицо шивиальского дяди — сидевшего почти на полу — выражает ужас и сменило цвет с обычного пунцового на мертвенно-белый. Битва жирных дядек!

Разбираясь в закулисных перипетиях чуть лучше, чем остальные зрители, Радгар очень скоро догадался, что король Эйлед, должно быть, вступил в заговор со Светманном и его сторонниками, предоставив им удовольствие терзать неприятеля. Но если Кровавые приняли эту не лишенную приятности задачу на себя, они наверняка согласились поддержать полученный в результате этого мирный договор. Пока он выходил настолько выгодным для Бельмарка, что устраивал даже их.

Довольно долго казалось, что шивиальцы будут сопротивляться. Процедура сделалась до невозможности занудной. Одна скучная речь следовала за другой. Уступки, на которые разрешили идти послу, были абсолютным пределом, и он никак не ожидал, что ему придется отступать до конца по каждой статье. От дипломатической карьеры лорда Кэндльфрена не осталось камня на камне. Несколько раз муут делал перерыв, чтобы дать ему возможность посовещаться со своими советниками. Радгар задремывал, размышляя, помешают ли его синяки прогуляться верхом на Исгицеле. Папа сидел молча и внимательно слушал.

Час за часом, пункт за пунктом шивиальцы сдавали свои позиции. Последнюю, отчаянную попытку сопротивления они предприняли по первой статье, требовавшей прекращения враждебных действий и возвращения военнопленных. Многие из пленных бельцев томились в шивиальских тюрьмах или трудились на шивиальских рудниках. Бельмарк требовал, чтобы всех их немедленно отправили на родину, вне зависимости от того, что они сделали или в чем обвинялись, и одновременно категорически отказывался вернуть шивиальцев. Большую часть их давно уже продали в рабство в дальних странах, а те, что оставались под рукой, были офраллены, так что толку от них их семьям все равно не было бы никакого. Казалось, ничего не может быть несправедливее подобного подхода, но если уж папа настаивал на своих требованиях, значит, противная сторона имела полномочия согласиться на них.

Когда свет в зале начинал уже меркнуть, осунувшийся лорд Кэндльфрен встал.

— Возможно, мы могли бы принять что-то вроде названных условий, — пробормотал он едва слышно, — в случае, если бы нам удалось согласовать удовлетворительный текст Преамбулы.

Кое-кто из зрителей разразился радостными криками, но почти сразу они стихли, и в зале воцарилась недоуменная тишина. Дядя Сюневульф приказал, чтобы оба предлагаемых, взаимоисключающих варианта Преамбулы зачитали на обоих языках. Радгар уже знал, что это невинное на вид вступление к договору содержит то, что папа называл самым смертоносным жалом: признание вины. Был ли брак леди Шарлотты и короля Эйледа действителен по шивиальским законам? Если да, значит, покойный король Тайссон, и он один, должен считаться зачинщиком войны. Если нет, Бельмарку полагалось вернуть даму родным и выдать ее похитителя. Каковы установки лорда Кэндльфрена на этот счет?

Похоже, они были довольно жесткими, поскольку весь следующий час он сражался, как загнанный в угол барсук, — и все ради того, чтобы его же племянника Радгара объявили незаконнорожденным ублюдком. Дюжина бельских ораторов возражала ему, говоря, что дама пошла на этот брак добровольно. По мере того как солнце клонилось к закату, всем становилось ясно, что данные послу инструкции не оставляют ему пространства для маневра. Лица эрла Светманна и его дружков заметно просветлели.

Король Эйлед встал со своего места. Со времени своей вчерашней речи он еще ни разу не подавал голоса.

— Ваше превосходительство, — сказал папа. Он говорил негромко, но в зале сразу воцарилась тишина. — Совершенно ясно, что по этому вопросу мы никогда не сойдемся. С точки зрения чести, это очень важная позиция, практическое же ее значение ничтожно. Зачем же нам продолжать кровопролитие и страдания из-за события, имевшего место поколение назад? Мы договорились по всем остальным вопросам. Ваше превосходительство, я предлагаю нам вообще отказаться от Преамбулы. Скажите «да» — и мы можем в эту же минуту остановить войну.

Посол Кэндльфрен не стал советоваться со своими спутниками. Он просто сел, сгорбившись, и некоторое время думал молча. Потом устало поднялся на ноги.

— Я неоднократно объяснял уже, что данные мне инструкции не оставляют иного пути, как требовать включения в Преамбулу того факта, о котором я…

— Так забудьте о своих инструкциях! — взревел король Эйлед. — Ибо я не собираюсь обсуждать позор для моих жены и сына. Я могу взять назад свое требование о признании вины, но не более того. Берите то, что я предлагаю вам сейчас, или я объявлю этот витенагемут распущенным, а вам дам время до полудня завтрашнего дня на то, чтобы покинуть пределы моего королевства!

На долгую минуту все в зале затаили дыхание. Потом дядя Родни со вздохом кивнул. Даже когда король шагнул вперед, чтобы пожать ему руку, а Станхоф взорвался ликованием, голова посла оставалась понуро опущенной, словно он ожидал лишиться ее по возвращении домой. Ну и пусть, главное — войне пришел конец.

Пришло время мира.

Даже в Твигепорте, этом осином гнезде горячих голов, как называл его папа, мирный договор встретили ликованием. Это был не просто мир, это была победа, и самые кровавые из Кровавых не могли пожаловаться на ее условия. Пиршество в Станхофе в тот вечер не могло не превзойти пышностью все остальные. Шивиальская делегация пировала за главным столом вместе с папой и эрлами, не оставив места их женам, поэтому маме и прочим дамам пришлось сидеть за другим. К неописуемому огорчению Радгара, его посадили к ним, что было не просто скучно, но унизительно. Всего через год он станет книхтом, и тогда у него будет меч, а не какой-то дурацкий кинжал.

Впрочем, слушать речи оказалось интересно — не обычную воинственную похвальбу, но подлинные рассказы о былых битвах и победах. Один рассказчик сменял другого, не оставляя скопам времени для песен, но только до той минуты, пока один из них не завел «Hlaford Fyrlandum», древнюю строевую песнь про старого Каттера. Все остальные разом подхватили ее, и в конце концов папе пришлось встать и поклониться. Несколько эрлов подняли его на плечи и понесли вокруг зала. Шум стоял такой, что показался бы слишком громким даже вулканам. Радгар едва не лопался от гордости. Пользовался ли кто-нибудь из королей Бельмарка такой популярностью? Но лучшее, оказывается, было еще впереди. Светманн и еще один молодой эрл подошли к нему, подняли его и понесли вокруг зала за папой как следующего Каттеринга. Толпа кричала до хрипоты. Все почести принадлежали, конечно, папе, а не ему, и все же это было так здорово, что он с трудом сдерживал слезы.

Он видел, как даже Вульфвер, Хенгест и Фрекфул смеются, поют и машут ему. Они были не трезвее остальных, поскольку папа объявил, что их службе телохранителей пришел конец. Никто и ничего уже не выиграл бы от насилия. Единственный, кого он нигде не видел, был сэр Гесте. Если измену Клинка обнаружили, он, возможно, лежал уже на дне фьорда.

Когда все устали от «Hlaford Fyrlandum», когда и короля, и ателинга вернули на свои законные места, молодежь фюрда принялась распевать песню из тех, которых мама не терпела. Она и так терпела это пиршество дольше, чем обычно, так что теперь объявила, что готова удалиться. Некоторые из дам поддержали ее. Она пригвоздила Радгара к месту предостерегающим взглядом, ибо он имел обыкновение скрываться под столами, но на деле он устал настолько, что готов был безропотно подчиниться. Чего еще можно желать от одного дня после того, как тебя пронесли на плечах по залу? Поэтому первые дамы Бельмарка — или большая их часть — поднялись и сделали книксен королю и своим мужьям в знак того, что покидают зал.

— Надеюсь, — вполголоса заметила мама, неодобрительно оглядевшись по сторонам, — что мы сможем найти кого-нибудь относительно трезвого или даже двоих, чтобы нас проводили. Большую часть эрлов уже мало беспокоило то, что случится с их женами в следующие несколько часов, хотя папа заметил эту проблему и подозвал книхта, чтобы тот передал кому-то поручение.

— Что ж, вам не придется долго искать. — Дядя Сюневульф не без усилия поднялся с трона. — У меня ужасно болит голова, и я не в силах больше переносить этот шум. Окажете мне честь, госпожа?

— Это вы оказываете мне честь, ателинг, — отвечала мама.

Ха! Что может сделать он, если какой-нибудь пьяный фейн привяжется к ним? Собьет его наземь своим пузом? Мама никогда особенно не жаловала своего деверя, хотя никогда и не выказывала своего к нему отношения на людях. Она приняла его руку с благодарной улыбкой. Радгар следом за ними вышел из зала, в свежесть ветреной ночи и относительную тишину, хотя шум пиршества слышался и в переулках. Когда они добрались до королевской резиденции, он невольно хихикнул, увидев, что, хотя отец отменил свою охрану, вечно осторожный Леофрик этого не сделал. Он дежурил лично в компании двух фейнов, явно изрядно опечаленных тем, что пропустили празднества.

— Ты выказываешь заслуживающую похвалы верность долгу, маршал, — почти без ехидства заметил танист, хотя они с Леофриком редко отзывались друг о друге добрыми словами.

— Работа хороша только тогда, когда исполняешь ее как надо, — угрюмо ответил одноглазый фейн. — Договор еще не подписан и не скреплен печатями.

Оказавшись в доме, Радгар сразу же вежливо пожелал спокойной ночи дяде. Едва не засыпая на ходу, он поплелся по лестнице следом за мамой и мужественно перенес ее объятия и поцелуи перед дверью в ее опочивальню. Только потом он смог сбежать в свои хоромы под самой крышей, слишком усталый, чтобы замечать ужасающую духоту. Не снимая ни штанов, ни камзола, он стряхнул с ног башмаки и повалился на свой тюфяк, ожидая, что уснет в считанные секунды.

Однако сон не шел к нему. Слишком много всего случилось за день. Ему нужно было еще свыкнуться с мыслью о мире, и он плохо представлял себе, какие перемены это принесет в его жизнь. Под окнами проходили толпы ликующего народа. Вскоре сквозь щели в полу до него донеслись женские голоса, но в этом не было ничего удивительного, поскольку прямо под ним размещались мамины горничные. Позже к ним присоединились басовитые мужские голоса, но и этого тоже можно было ожидать. Фейны помоложе всегда найдут себе занятие поинтереснее, чем бражничать, петь и ссориться всю ночь до утра.

8

Из бездонного сна его выдернули чьи-то далекие крики. Он сердито промычал что-то и повернулся на другой бок. Шум стих… Вот и хорошо! Откуда же тогда у него ощущение, будто что-то не так? Он отчаянно не хотел разлеплять веки, но в конце концов чихнул. Дым, подумал он. Из щелей в полу шел дым.

Дым? Он сел и закашлялся. Духи! Он находился на верхнем этаже деревянного дома, и комната была полна едкого дыма. Ночь была темной, он не видел ничего, кроме смутного очертания двух крошечных окон, и пролезть через них не смог бы даже он. Он слышал далекие голоса, но раздавались они на улице или в доме, он не знал. Он поднялся на ноги, стукнулся головой о балку, проковылял к двери. Дверь была заперта. Он закричал и попробовал лягнуть ее. От босых ног не было никакого толка. Опустившись на четвереньки — и вопя что есть мочи, задыхаясь и кашляя, — он нашарил свои башмаки. Потом вернулся к двери и замолотил по ней, не переставая кричать.

Проклятием его был огонь.

— Вульфвер! Хенгест! Фрекфул! — Зачем запирать дверь? Они не делали этого в прошлые две ночи, даже когда к ним приходили девицы. Часть его образования, говорили они со смехом; заходи и смотри. — Вульфвер! — Почему он не отвечает? — Фрекфул! — Бац, бац, бац! Может, они упились и утрахались до состояния чурбанов — или просто ушли со своими девками, оставив его одного? Он вдруг с ужасом сообразил, что там может никого не быть. Они все могли уйти, бросив его. — Хенгест! — Крик, разбудивший его, стих. В доме царила жуткая тишина. Может, всех уже вывели? — Мама! Папа! — Он уже плакал.

Дыму все прибывало; в комнате делалось жарче. К счастью, дверь неплотно прилегала к косяку, так что он смог найти засов острием кинжала. Он набросился на нее. Он рыл, ковырял и резал, расшвыривая щепки. Медленно, как медленно! Сквозь щели в полу уже виднелся свет; далекие крики становились громче, но не приближались. Он знал, как быстро пламя может охватить дом — только что это маленькая струйка дыма, а через минуту уже огненный шар. Из глаз катились слезы, каждый вдох превращался в кашель. Хильфвер заговорил его от огня, но если дом обрушится грудой раскаленных углей, его просто завалит обломками или он сломает спину, а тело его не горит только до тех пор, пока он не умрет…

Папа! О папа, ну приди, пожалуйста! Папа тоже заговорен от огня. Почему он не пришел?

Щепка, еще щепка… как медленно! Он уже опоздал, так как видел за дверью свет — значит, огонь добрался уже до комнаты его телохранителей, но ему все равно надо продолжать попытки. Работая на ощупь, он все-таки пробился к засову, отодвинул его острием кинжала и распахнул дверь. Он окунулся в густой дым и жар, от которого любой другой пошел бы уже волдырями. Свет сочился со стороны лестницы за следующей дверью. Никаких пьяных тел тут не было, и кровати оставались такими же аккуратно застеленными, какими их оставили фралли. Вульфвер и остальные никогда уже не вернутся сюда с праздника.

Лестница была охвачена огнем. Он заговорен от огня. Будет больно, но другого выбора у него нет. Если он будет бежать быстро, он прорвется. Свою ошибку он обнаружил, уже шагнув на верхнюю ступеньку, когда поворачивать назад было уже поздно — боль! Он нырнул в пылающий ад и с воплем, от которого в легких не осталось воздуха, скатился вниз. В горящей одежде он врезался в стену на нижней площадке, перед самым входом в родительскую спальню. Дверь уже рассыпалась в груду красных головешек. Больно-больно-больно! Было так ослепительно светло, что он почти ничего не видел. В этом океане света он почти ослеп, и в целом мире не осталось ничего, кроме боли. Даже башмаки его развалились и слетели с ног, но это было уже не больнее, чем бежать босиком, нагишом по горящему полу в комнату.

По контрасту с ослепительно желтым сиянием, тело его отца казалось почти черным. Вся его одежда, конечно, исчезла. Он лежал на спине среди догорающих обломков постели. Он не горел, хотя волосы его начинали уже дымиться, а кончики ушей и пальцев почернели. Кровь, заливавшая ему грудь, была шокирующе красного цвета. Он был мертв, ибо его перерезанное горло зияло жуткой пародией на улыбающийся рот.

— Сюрпри-и-из! — словно говорил он. — Сгореть — не единственный способ умереть.

9

Радгар так и не смог вспомнить, что случилось потом, хотя показания других свидетелей складывались во вполне определенную картину. Подробности бегства были вытеснены из памяти ужасающей болью и потрясением от того, что он увидел. Он мог провалиться через пол, когда тот рухнул, но он обошелся без единого перелома или даже синяка, так что скорее он просто нашел лестницу и сбежал или скатился по ней. Этого он не помнил, как не помнил и того, как и когда выбрался из этого пекла. Какой бы долгой ни казалась ему пытка, с первой тревоги и до момента, когда обрушились крыша и перекрытия, вряд ли прошло больше нескольких минут. Люди все еще продолжали тянуться из Станхофа.

Твигепорт с его узкими улочками был куда уязвимее для огня, чем любой другой город в Бельмарке. Поэтому и бороться с пожарами здесь умели лучше, хотя помогало это далеко не всегда. Ночной дозор ударил в колокол, созывая всех дееспособных мужчин с топорами, веревками и ведрами. Спасти уже загоревшееся здание невозможно, поэтому основные усилия направлялись на спасение его обитателей и на то, чтобы не дать огню распространиться. Если пожар вспыхивал по соседству с портом, люди по цепочке передавали ведра с водой и поливали крыши соседних домов, но и от этого толку было, как правило, очень мало.

В тот вечер вдоль фьорда дул легкий ветер. Еще до того, как ударил колокол, здание превратилось в пылающий ад. Рушились перекрытия, языки пламени прорывались через крышу. Когда на место происшествия прибыли Вульфвер и его дружки — мгновенно протрезвевшие от размеров несчастья, — внимание толпы уже переключилось на два соседних дома, из которых с риском для жизни выводили жильцов. Поскольку у всех троих фейнов оставались наверху ценные пожитки, они смотрели в другую сторону.

Поэтому никто, кроме них, не увидел, как за несколько мгновений до того, как обрушилась крыша, из пекла выбрался, шатаясь, паренек — обнаженный, но внешне совершенно невредимый. Вульфвер бросился вперед и закутал его в свой плащ.

Радгар пришел в себя, когда его, спеленутого как малого ребенка, куда-то быстро несли по ночным улицам.

— Папа! — крикнул он. — Мой папа убит! — Поначалу в голове его не оставалось места для других мыслей, но чуть позже он осекся.

— Мама! Что с моей мамой?

— Не знаю, где она. — Вульфвер задыхался. Даже с его ростом и силой тащить бегом нешуточную ношу было не так легко. — И где мой старик тоже не знаю. И кто за нами охотится. Надо домой.

Навстречу им спешили люди. Почти у всех в руках были топоры, багры или пустые ведра. Никто не обращал внимания на мужчину с мальчиком, направлявшихся в сторону моря. Шаги отдавались в ночи странным эхом.

Радгар еще раз, всхлипывая, позвал мать. Потом вдруг встрепенулся.

— Куда мы идем? — Куда делись Фрекфул и Хенгест, обыкновенно неразлучные с Вульфвером? Ему смутно припомнилось, что их послали вперед… куда-то… куда? Папа мертв. Мама исчезла. Жива ли она?

— Домой. На Каттерстоу. — Здоровяк обливался потом. — Надо уносить ноги отсюдова, покуда Светманн нас всех не убил.

— Кто? Что? — Папу убили!

— Светманн. Поджег дом. Хочет сорвать договор.

Думалось плохо. И маму тоже? Месть Кровавых? Вульфвер должен знать, очень уж он уверенно все говорит… Тут они пробежали под каменной аркой и оказались в порту.

— Но это же северный порт! — взвизгнул Радгар. — Дом в другой стороне! Куда ты меня тащишь? — Он забился. Папа убит. Да помогите же, кто-нибудь! — На помощь!

— Заткнись, крысеныш! — Даже не сбавляя шага, Вульфвер встряхнул его как мешок. Он бежал уже вдоль воды, и светлая полоска неба на востоке позволяла разглядеть лес мачт. Маленькие суда стояли у причала, корабли побольше — на рейде, покачиваясь на волнах. Однако по всему порту поднимались паруса, отдавались швартовы, поднимались якоря — моряки готовились к поспешному выходу в море. Сильный пожар в городе мог означать беспорядки или даже поток беженцев, так что самое время было уходить, предоставив Твигепорту самому справляться со своими сложностями.

— Отпусти меня!

— Дурак! Щенок безмозглый! Тут кровная вражда! Если Светманн со своей шайкой доберутся до нас, нам конец, понял? Ты что, веришь, что пожар — несчастный случай? — Здоровяк взбежал на пристань, и теперь его башмаки гулко топали по дощатому настилу.

Папа говорил, что Вульфвер неглуп. Радгар еще не разобрался в том, что случилось — как убили папу, кто поджег дом, жива ли мама. Мысли его путались, но он совершенно определенно знал, что папа не перерезал сам себе горло и что не он запер его дверь и поджег дом. Если убит Каттеринг, отмщение за него ложится на других мужчин рода Каттерингов. Кровная вражда автоматически ставила под угрозу жизни Сюневульфа, Вульфвера, а также и самого Радгара, ибо мальчики вырастают и становятся мужчинами.

Светманн был из рода Нюрпингов, королевской крови.

Еще один человек бежал теперь рядом с ними, показывая дорогу. Это был Хенгест. Все остальные в порту были слишком заняты подготовкой к отплытию, чтобы обращать на них внимание.

— Мы возвращаемся домой?

— Домой, в Варофбург, — выпалил задыхающийся Вульфвер. — Там безопасно. Если мой папа еще жив… Он теперь станет эрлом, а я танистом.

Ну да, а кошки будут щипать травку! Фейны терпели Сюневульфа только потому, что так пожелал папа. Они никогда не примут его в качестве эрла, и уж тем более никому не нужен увалень Вульфвер в качестве таниста. И потом, Сюневульф тоже, возможно, мертв, и мама тоже, а с ними Леофрик и другие королевские фейны, которые поддерживали его больше других. Последует обмен обвинениями и вызовами, но кто бы в результате ни стал эрлом, Радгару Эйледингу не стоит ждать от него ничего хорошего. Возможно, Вульфвер — единственная надежда, которая у него осталась, его последний оставшийся в живых родич. Последние Каттеринги должны держаться вместе.

Они пришли. Фрекфул стоял на палубе суденышка, готовя его к отплытию. Но так ведь не должно быть! Даже если портовая стража побежала на пожар, какой владелец судна доверит сторожить его чужому фейну? На борту полагалось бы находиться людям; впрочем, возможно, их там не было и раньше. В такой суматохе можно утащить что угодно. Вульфвер спрыгнул на палубу, от чего суденышко покачнулось, и спустился еще на три ступеньки на нижний настил, куда довольно-таки бесцеремонно опустил свою ношу.

— Не путайся под ногами, крысеныш!

Судно было небольшим, всего шесть или семь саженей в длину, с одной мачтой и небольшими палубными настилами на носу и корме. Такие обычно используются для плаваний вдоль берега. Прогуливаясь по порту в первый день, Радгар видел десятки таких. На нижнем настиле стояло несколько бочек — слишком мало груза, чтобы удерживать судно от качки. От планок настила воняло рыбой. Под кормовой палубой, возможно, располагалась маленькая каюта для отдыха и защиты от непогоды. Каморка в носу наверняка отводилась для ценных грузов. Единственный парус на корявой мачте был достаточно прост, чтобы справиться с ним вдвоем или втроем. Большие океанские корабли привозили в Твигепорт товары со всех концов света, а потом маленькие ладьи вроде этой развозили их по всему Бельмарку, возвращаясь назад с грузом местных продуктов: шерсти, шкур, соленой рыбы. В зимнее время она бороздила спокойные воды Свифейфена, выходя в открытое море только летом.

Хенгест отвязал конец и следом за Вульфвером спрыгнул на борт и загрохотал по ступенькам вниз. Увидев, что он оставил путь на берег свободным, Радгар поплотнее запахнул на себе плащ Вульфвера и рванулся наверх, но оступился. Суденышко снова покачнулось, он окончательно потерял равновесие и грохнулся на палубу с силой, достаточной, чтобы у него перехватило дыхание. Хенгест с Фрекфулом гребли изо всех сил, пытаясь отвести ладью от причала и избежать столкновения с другим кораблем, побольше. Так или иначе, он уже опоздал выпрыгивать на берег, даже если бы и смог сделать это без посторонней помощи. Полоска воды между кормой и облепленными водорослями бревнами причала становилась все шире. У него не было ни одежды, ни обуви. Друзей тоже не было. Ни отца, ни, возможно, матери. И если это Вульфвер запер дверь в его комнату, ничто не мешало уже ему доделать свое дело спокойно и без помех, чтобы его кузен наверняка никогда больше не ступил на берег.

Парус был не совсем знакомого типа, но Вульфвер с Дружками разбирался в кораблях не хуже Радгара. Они подняли парус так, словно проделывали это не одну сотню раз. Ветер наполнил его, и судно накренилось. Хенгест ринулся на корму править — и застыл, разинув рот.

— Славная ночка для прогулки, — одобрительно заметил кто-то.

10

Радгар вспомнил, как ладью качнуло в последний раз, повернул голову и уставился на пару башмаков, которым не полагалось там находиться. Потом поднял взгляд. Сэр Гесте стоял между ним и румпелем, скрестив руки и являя собой образец уверенности, хотя шляпа его делась куда-то и он тяжело дышал, как после долгого бега. С плеч его свисал длинный, до колен, темный плащ, подол которого трепетал на ветру; вся остальная одежда — камзол, штаны — была обычной, бельской. Меч его висел на простой черной перевязи. Радгар и не знал, что тот говорит по-бельски; впрочем, и обратного никто не утверждал.

Так или иначе, видеть его было отрадно, так что Радгар вскарабкался на корму и встал рядом с ним, дрожа и цепляясь за спадающий плащ.

— Чуть подальше, Младшинг, — сказал тот, не спуская взгляда с трех увальней. — Можешь править этой штукой?

— Да, сэр! — Радгар высвободил одну руку из-под плаща и схватился за румпель. По сравнению с «Греггосом» это были сущие пустяки. Он поймал ветер, отвернул от торговца, в которого они чуть не врезались, и нацелил нос в сторону выхода из гавани. Ветер игриво рвал с него плащ, а обе руки были заняты. В результате он правил полуголым.

Вульфвер наконец снова обрел дар речи — и даже с избытком.

— Пламень! — взревел он. — Откуда ты взялся?

— Оттуда же, откуда и ты, фейн, — благодушно отозвался сэр Гесте. — Не уверен, правда, что нам с вами по пути.

— Чего тебе нужно?

— Для начала мне не нужно от вас никаких неприятностей. Предупреждаю вас: я Королевский Клинок. Я уже не тот, что был в двадцать лет, но все еще могу изрубить всех троих в капусту. Против троих я буду рубиться наверняка. Ясно? Никаких там щадящих ранений. — Он улыбнулся. — Я услышал, как мой юный друг зовет на помощь, и решил пойти следом и посмотреть, в чем тут дело.

— Правда? — буркнул Вульфвер. Он нагнулся и подобрал с палубы весло. Стоявший по другую сторону мачты от него Хенгест взял другое. Фрекфул только крепче сжал рукоять меча. — Мы возвращаемся домой, в Варофбург, и пассажиров не берем.

— И плывете на север, тогда как Каттерстоу — на юге?

Вульфвер шагнул вперед. Он стоял на пару футов ниже верхнего настила, но длина весла, которое он держал в руках, с лихвой компенсировала это. Конечно, он не мог замахнуться им, не задев при этом за мачту или штаги, но он мог метнуть его. Или выставить вперед на манер пики, чтобы столкнуть Клинка за борт, даже не входя в зону досягаемости меча противника. С учетом качки, так было бы надежнее всего.

— Разве не ясно? Светманн наверняка следит за южным портом.

— Светманн? — С сомнением в голосе произнес Гесте. — Какое отношение имеет эрл к тому, что ты похитил королевского сына? Или он решил, что Радгар пытался спалить его дворец? Так держать, Младшинг. Ты молодцом. Я полагаюсь на тебя.

Сильно раскачиваясь с борта на борт, маленький кораблик неожиданно резво миновал гавань и нацелил нос в открытое море, без труда обогнав другие покидающие порт суда. Радгару потребовалась целая секунда, чтобы понять, чего хочет Клинок. Он повернул нос суденышка на несколько градусов восточнее, и корабль закачало сильнее, не позволяя Вульфверу и Хенгесту сохранять равновесие.

Туповатое лицо Вульфвера нахмурилось.

— Ничего не похищение. Светманн ихний вожак. Он хотел сорвать мир.

— Я все-таки не понимаю, зачем ты похищал королевского сына.

— Да помер он, король-то! Вот и крысеныш так говорит.

— Правда? — Сэр Гесте бросил взгляд на Радгара, слишком быстрый, чтобы его противники успели воспользоваться этим. — Ты это точно знаешь, Младшинг? Уверен?

— Да, сэр. Я его видел. Ему перерезали горло.

— Жестоко. Жаль. — Клинок снова повернулся к фейнам, которые медленно, но верно приближались. Теперь и Вульфвер, и Хенгест могли достать его своими веслами. — Значит, Сюневульф становится королем? Так это у вас устроено?

— Мой отец теперь король, — согласился Вульфвер, — если они только и до него не добрались.

— Не добрались, — сказал Гесте. — Я видел его в толпе. Но он ведь долго не продержится, нет? Ему бросят вызов.

— А фюрд не потерпит его в качестве эрла, — сказал Радгар. — Они скинут его тотчас же, как он ступит на Каттерстоу, — скорее всего его дяде разрешат посидеть на троне не дольше, чем на время траурной церемонии. У короля Эйледа не будет погребального костра. Он уже сгорел: заклятие, защищавшее его от огня, перестало действовать с его смертью.

Вульфвер свирепо покосился на него и перехватил весло так, словно только сейчас заметил его вес.

— Попридержи язык, крысеныш, если не хочешь, чтобы из него выросло весло. Кто мог убить короля, если не Светманн? Или один знакомый шивиальский мечник?

— Вряд ли, — беззаботно ответил Гесте. — Нет повода. И потом, как этот шивиальский мечник смог миновать охрану в это время суток? — Он помолчал, пока кораблик подпрыгнул, почувствовав морскую волну. — Я бы ставил на тебя, фейн. На тебя и твоего отца. Любой из вас имел свободный доступ в дом. Может, ему и не удастся удержаться на троне, но король Эйлед был богат, не так ли? Третья часть всех трофеев за четырнадцать лет войны. У него земель больше, чем у трех любых землевладельцев в Бельмарке, вместе взятых, — так я, во всяком случае, слышал.

— Это Вульфвер запер мою дверь! — крикнул Радгар. — Это он запер меня в спальне, чтобы я сгорел!

Вульфвер зарычал и поднял весло, словно намереваясь ударить его. Все заговорили разом, но громче других — Хенгест.

— …ни разу не выходил из зала! Он все время был с нами! Не он!

— Это был Светманн! — сказал Фрекфул. — Из всех нынешних эрлов только два рождены от королей. Фейн Вигферт из Скальтингов, но ему уже за тридцать, и никто из Скальтингов не становился королем вот уже больше века. Светманн из Нюрпингов, а они вторые после Каттерингов. Он может бросить вызов, и все эрлы нынче собрались в его городе и могут проголосовать. Он здорово укоротил посла вчера — зря Эйлед позволил ему это. Витаны не поддержали бы его против Эйледа, но уж Сюневульфу даже грязи с башмаков пожалели бы.

Вульфвер злобно заревел. Хенгест пожал плечами и промолчал.

— Они не поддержали бы Светманна, если это он убил папу! — крикнул Радгар. Но кто узнает, если это и он? Его заподозрят, конечно, но доказательств не найдут. И витенагемут наверняка пожелает как можно быстрее избавиться от короля Сюневульфа. Ох папа, папа! Значит, королем станет Светманн. Подпишет ли он договор или война будет продолжаться?

Их судно миновало тем временем выход из фьорда. Их курс на запад оставил их в одиночестве, ибо в том направлении лежал только страшный Свеорнстанас. Остальные корабли держали курс на северо-восток, где угадывались на фоне светлеющего горизонта очертания других островов.

— Так держать, Младшинг, — негромко скомандовал Гесте. — Значит, у Светманна был повод, — продолжал он громче. Но как мог он сделать это? Ты говоришь, ему мог помочь кто-то из дома — возможно, из королевских фейнов? В фюрде у Эйледа могли найтись предатели?

Все трое фейнов отозвались на такое оскорбление возмущенным рычанием.

— Или это был все-таки его брат? — продолжал Клинок. — Сюневульфа — королем, его сына — танистом? Вот вам и повод, и возможность.

Небо посветлело настолько, чтобы разглядеть сомнение на лице Хенгеста и Фрекфула. Король Сюневульф явно не внушал доверия. Жирный король Сюневульф Великий. Папа, папа, папа!

— А теперь мы застаем вас, несущих ненужного котенка в порт. А как вы, двое? Каково вам участвовать в убийстве ребенка?

Вопрос Гесте застиг Хенгеста и Фрекфула в момент, когда палуба в очередной раз подпрыгнула, но он стоял выше их и лицом вперед по курсу корабля, так что видел набегавшую волну. Даже так он вряд ли мог рассчитать лучше. Двое мужчин с веслами в руках потеряли равновесие, а большего Гесте и не требовалось. Меч блеснул в его руке, и он спрыгнул на нижнюю палубу. Хенгест вскрикнул и опрокинулся на спину, зажимая руками рану. Он перевалился через борт и исчез, только оброненное им весло загрохотало по бочкам. Фрекфул успел выхватить меч, и Гесте пронзил его насквозь быстрее, чем тот успел сделать выпад. Вульфвер увидел свою жертву совсем рядом и инстинктивно поднял весло, чтобы прикрыться им от меча, но тут Радгар бросился и повис на его лопасти. Вульфвер пошатнулся, потерял равновесие, другой конец весла зацепил за штаг, и тут преимущество Радгара сделалось подавляющим. Деревянный брус давил Вульфверу под подбородок, борт судна — под колени. Теперь рост Вульфвера обернулся против него. Корабль подбросило на волне, и он рухнул за борт. Радгар пошатнулся и едва не свалился следом за ним.

Впрочем, до этого не дошло. Корабль продолжал свое плавание с Гесте и Радгаром на борту. Двое фейнов отправились кормить омаров, а труп Фрекфула валялся на палубе.