Властелин Галактики. Книга 2

ЛЕГЕНДА О САМОЦВЕТАХ САМОСА

Самос был курортной планетой, на его многочисленных островах золотились прекрасные пляжи, морская вода обладала уникальными лечебными свойствами, как о ней пели местные заправилы гостиничного и санаторного бизнеса. Двести лет назад Самос был провозглашен семнадцатой провинцией Земной Империи. На планете при весьма разнообразном животном мире разумные формы жизни отсутствовали, так что ее колонизации не было препятствий. Вскоре после начала колонизации, однако, обнаружилось, что на Самосе около полумиллиона лет назад существовала разумная жизнь, носители которой были гуманоидами, то есть имели человеческий облик. Самосский разум завял на общинно-племенном уровне, так и не достигнув уровня цивилизованности. Войны и эпидемии погубили его, как удалось выяснить из наскальных рисунков и надписей.

Основной достопримечательностью Самоса являлись так называемые самосские самоцветы, камешки различной окраски. Туристы и страждущие излечения обычно покупали местные самоцветы во множестве на базарчике при космопорте, радуясь их дешевизне, а потом разочаровывались, попав на пляж: на любом самосском пляже таких камешков за день можно было собрать не один десяток. Местные жители, потомки первых переселенцев, использовали самосские самоцветы как талисманы. В камешке просверливали дырочку, продевали в дырочку нить и вешали камешек на шею.

Удивительной особенностью самосских самоцветов являлась их способность активизироваться. Активизироваться мог только самоцвет, используемый в качестве талисмана. Висит такой камешек на шее, вдруг вспыхивает и начинает светиться, и тогда между ним и его владельцем устанавливается нематериальная связь. Об этой связи знали мало, было только известно о результате ее установления: владелец активизированного самоцвета мог при желании перевести свое тело из состояния органической материи в состояние плазмы и находиться в новом состоянии некоторое время. Возможность перехода в плазменное состояние давала немало преимуществ: владелец активизированного самоцвета в плазменном состоянии мог проникать сквозь любые преграды, перемещаться с огромной скоростью, он был неуязвим для многих видов обычного оружия. Немудрено, что любой владелец талисмана-самоцвета хотел, чтобы его талисман однажды активизировался. Активизация, к сожалению, происходила крайне редко, раз в несколько лет, а то и в несколько десятков лет.

В мире одновременно могло быть не более двух активизированных талисманов, что находило объяснение в легенде умершего народа о происхождении самосских самоцветов. Множество научных и околонаучных гипотез их происхождения давали возможность сказочному, легендарному объяснению занимать не последнее место в умах самосцев. Легенда о самосских самоцветах носила и другое название, под которым древности она была более известна. Легенда эта была такова.

Сой возвращался к берегу, когда поднялась буря. Удэй нагнал черные тучи и теперь сверкал в них молниями, яростно настегивая своих коней, и пена с коней Удэя падала крупным градом в бушующее море. Волны то поднимали лодку Соя к самым тучам, то опускали в бездну. Казалось, его гибель неминуема.

Тем не менее, когда громадная волна вынесла лодку жреца на песчаную отмель, он, как это ни странно могло бы показаться на первый взгляд, не был так уж удивлен своим спасением. Ольду, морскому божеству, накануне была воздана щедрая жертва, и как бы там ни гневался Удэй, что ему в последний раз досталось меньше, на море Сою нечего было опасаться за свою жизнь. Во всяком случае, в этот день, Неистовый Удэй трижды метал в него молнию, и что же? Зеленая волна всякий раз заслоняла его, а ослепительная сила неба разбивалась о тяжелую мощь воды.

Вытащив лодку из воды, Сой передохнул на мшистом камне и неспешно зашагал к ветвистой маль-вокке со съедобными плодами. Утолив голод, молодой жрец направился к ручью, приторно-сладкие плоды вызывали сильную жажду.

Островок был небольшой, Сой хорошо его знал, так что ему не пришлось особо затрудняться. Извилистый ручей открылся ему за каменной грядой – и у ручья он увидел ее.

Она жадно пила, черпая воду горстями. Видно, тоже плодов мальвокки наелась. Платье на ней было разорвано и в одном месте прожжено. Должно быть, Удэй все-таки достал ее своей молнией, однако основная сила его удара была отведена водой, иначе не быть бы ей живой.

Девушка оглянулась.

Он подал знак мира – протянул вперед руки, показывая ладони, – и проговорил:

– Не бойся. Тебя тоже вынес на этот остров Ольд?

– Да. Я…

– Ты ранена?

На платье девушки Сой заметил кровь,

– Ничего, – сказала она. Смутившись, она подсела к воде и стала застирывать кровавое пятно. – Я поскользнулась на мели, там острый камень попался.

Больше они ничего не сказали друг другу. Когда буря улеглась, они отплыли на своих лодках в разные стороны.

На другой день престарелый вождь ситакхов сказал Сою:

– Что с тобой, сынок? Ты нездоров? Сегодня твой удар не был таким точным, как всегда,

– Да, мне нехорошо, – сумрачно проговорил Сой.

Почти в это же время на острове Отмас седой вождь выговаривал дочери:

– Как ты неосторожна, Андина! Порезать палец ножом дурной знак. Теперь нам нужно принести искупительную жертву, а пойди отыщи на Отмасе девственницу двадцати двух лет!

Это был старинный обряд: бога неба Удэя, бога моря Ольда и бога войны Аркса сдабривали, принося им кровавые жертвы. Жизнь врага приносилась в жертву божествам; отмахи приносили в жертву ситакхов, ситакхи – отмахов. Старший жрец убивал, старшая жрица вытирала кровь с ножа, и дурным знаком было, если старший жрец не с первого удара достигал цели, обезглавливания жертвы, или если жрица ранила палец о вытираемое после каждого удара лезвие жертвенного ножа.

Потом трупы сжигали, если жертва приносилась грозовому Удэю; или оставляли на жертвеннике на съедение хищным птицам, если подношение шло безжалостному Арксу; или отвозили далеко в море и топили там, если жертва предназначалась бурливому Ольду.

Следующая встреча Соя и Андины произошла на том же островке Безымянном, обычном месте переговоров двух враждовавших племен, где судьба свела их впервые. На этот раз день был солнечным, Удэя накануне почли обильной жертвой оба племени, и рука Соя ни разу не дрогнула, и Андина не поранила свои пальцы.

Они мало говорили, Сой и Андина. Да и разве нужны слова, когда так мягки травы, так славно веет прохлада с моря, и небесный свод светится таким нежным спокойствием?..

Дни шли за днями, и счастью под кронами деревьев островка Безымянного, казалось, не будет конца.. Когда же дрогнул мир, подумалось о другом: каким же скоротечным это счастье было, как же мало ему удалось быть!..

С чего все началось? Пожалуй, со Страха, издали кажущегося обычным старичком с придавленными к земле лопатками, который, приблизившись, вдруг начинает заговаривать с вами загадками, и вот он уже тянет к вам крючковатые пальцы и все прячет, прячет свое лицо за поднятый воротник и шляпу с обвислыми полями:

Андине ни с того, ни с сего стало казаться, что когда к жертвеннику подводили очередного ситакха, это был не просто ситакх – она видела в нем Соя. Но в жертву иногда приносили и девушек, младшие жрецы обесчещивали их, после чего им перерезали глотки. И словно затмение нашло на Соя: в самый ответственный момент обряда перед его глазами на месте жертвы вставала Андина.

За тем, как сын вождя и дочь вождя исполняли свои обязанности, следили тысячи глаз, внимательно следили, ведь промах во время жертвоприношения мог разгневать божества, и тогда вместо врага племени пришлось бы принести в жертву одного из своих, Сой и Андина стали частенько допускать во время жертвоприношения оплошности, что не могло остаться без внимания.

Первое время их неловкости объясняли случайностью, нездоровьем, усталостью, но потом беспокойство охватило старейшин, и за любовниками стали присматривать. Быстро было выяснено, на что следовало обратить особое внимание: Сой и Андина оставались одни, когда отплывали в море, дабы передать ему кровавую жертву.

Но за жрецами нельзя было наблюдать, равно как и за жрицами, когда они отплывали в море, поскольку неуместно осквернять соглядатайством их встречу с божеством. Старейшины долго не могли найти ответа, как быть. Уж не бог ли войны Аркс, которому ненавистно всякое сближение людей друг с другом, указал им на остров Безымянный, дескать, там устройте наблюдательный пункт?..

Еще до того, как любовники вернулись домой, старейшины обоих племен были извещены об ужас shy;ном. Приговор был один и в том, и в другом случае: смерть да настигнет нечестивцев на месте их преступления.

…Сойдя на берег, Сой двинулся к условленному месту с опущенной головой. Все более ощущая отчуждение от своего племени, он собирался предложить Андине бежать. Далеко на западе лежали острова, где жили племена, не связанные с их племенами ни дружбой, ни враждой, эти племена могли бы приютить их. Внезапно Сой заметил неподалеку человеческую фигуру. Рядом показался еще один воин. Или два?

– Сынок.

Сой вздрогнул.

На его пути стоял отец в полном боевом уборе, с топориком в правой руке.

Сой с яростью попавшего в засаду зверя набросился на вождя. Он хотел оттолкнуть старика, но тот мертвой хваткой уцепился в его плечо. А там уже подбегали воины… В их криках Сою почудился смех кровожадного Аркса, бога войны.

У Соя при себе был только жреческий нож, и этим ножом он ударил отца своего.

Старик упал, хватаясь за сердце; струйки крови побежали у него меж пальцев.

Сой кинулся бежать. В мозгу билась единственная мысль: увидеть Андину. Увидеть, а там будь, что будет.

Когда небо безоблачно, в глади вод видится отражение солнца. В миг убийства Соем отца своего Андина обратила жертвенный нож, единственное свое оружие, против своего отца. Жертвенный нож Ан-дины оказался проворнее тяжелой секиры вождя. Вот и случилось, что вожди враждовавших племен упали на землю почти одновременно.

Смерть вождей привела воинов обоих племен в смятение, что на какое-то время расстроило погоню.

В одном месте холмистого острова находился малоприметный грот, который Сой и Андина облюбовали для встреч. В этом гроте они встретились и теперь, замаранные кровью своих отцов.

Они обнялись как никогда крепко. Скорее всего их приметили, еще когда они подплывали к острову, у их лодок, конечно, уже выставили охрану, и скоро разъяренные смертью вождей воины примутся прочесывать остров. Несомненно, их укрытие будет обнаружено, отмахи и ситакхи не уберутся с острова, пока не найдут их.

Сой и Андина знали, что минуты отделяют их от вековечной разлуки, они были достаточно мужественны, чтобы сказать себе это. Но ни у Соя, ни у Андины не было сил сказать это вслух. Раздутая вихрем чувств, вспышка острой жалости к Андине внезапно омрачила разум Соя.

– Мы можем спастись, – сказал он и, взяв ее за плечи, посмотрел ей в лицо. Она ничего не ответила. Спазм сдавил ему горло. С хриплым стоном он кинулся разжигать огонь. Когда затрещали ветки, и столб дыма, выдавая их укрытие, потянулся в небо, Сой вскрыл жертвенным ножом вену на руке. Темная кровь закапала в огонь.

Старший жрец мог вызвать бога, принеся ему в жертву собственную кровь. Одни говорили, что в подобных случаях бог просто обязан был явиться на зов, другие считали такие речи святотатством, умалением величия божества, бог-де тем и отличался от человека, что не было никого, кто мог бы ему приказать. Как бы то ни было, на зов старшего жреца божество являлось всегда. Только редко случалось, чтобы старший жрец вызывал бога. Во время разговора со жрецом бог нередко обрушивал на самого жреца или на его племя свой божественный гнев. И все потому, что с богом надо было говорить умеючи. Существовало тайное знание, как полагалось говорить с богом. Знание это передавалось от одного поколения жрецов к другому, применить же его с успехом могли лишь единицы, из имевших доступ к нему.

Сой опыта прямого общения с божеством не имел, память подсказывала ему известные случаи, когда встреча с богом заканчивалась мучительной смертью для жреца, и все же он отдал свою кровь огню. Да и то сказать, в безвыходном положении находились они с Андиной.

Теперь струйки дыма тянулись к небу живые, ведь в них была частица жизни Соя, и Удэй не мог не почувствовать это.

Белые облака, сонно плывущие по небу, вдруг стали быстро темнеть. Черные тучи понеслись к месту, где вверх поднимался столб дыма. Теснясь, они сталкивались, и наверху загрохотало так, словно это были не тучи, а каменные горы. Тысячи молний заплясали между небом и землей, и вдруг небо раскололось, и огненный столб сошел на землю.

На месте костра, разожженного Соем, вырос бог смутного неба Удэй. Могучий торс бога прикрывал плащ, свитый из голубых молний и застегнутый на левом плече звездою, в руке он держал плеть, которой перед этим нахлестывал своих небесных коней, лицо его было похоже на человеческое, и вместе с тем оно не было таковым. Щель рта божества очерчивали темно-синие губы, серая кожа, цвета затянутого облаками неба, светилась изнутри. Черные глаза Удэя напоминали два черных провала, жутью смерти веяло от них.

– Что тебе надо, жрец? – прогрохотал Удэй.

– Я и моя жена, старшая жрица, мы вместе хотим припасть к стопам твоего могущества в твоем небесном чертоге, как делали это на земле. “А опуститься назад, на Землю, мы уж постараемся в каком-нибудь другом месте, подальше отсюда”, – добавил про себя Сой.

– Ты хочешь коснуться неба? – Брови Удэя грозно сдвинулись. – Да как ты посмел сказать такое?

– Я только хотел…

– Молчи! Благодари судьбу, что вчера хорошо полил кровью мой жертвенник!

Бог сгустком пламени понесся вверх. Когда он коснулся туч, гром раскатился так, что заложило в ушах. Потом наступила тишина, и огромная черная туча, висевшая над гротом, стала медленно разреживаться.

– Посмотрим, что скажет морской Ольд, – проговорил Сой. – Бежим!

Сой и Андина побежали к морю. Ни одного воина не попалось им на пути, ни ситакха, ни отмаха. Воинам, занятым трупами своих вождей, пока было не до поисков их убийц. Да и небесные явления, связанные с вызовом Соем Удэя, не могли не вызвать среди них дополнительной сумятицы.

Достигнув моря, Андина опустилась на прибрежный камень-валун, а Сой как шел так и шел. Он остановился, когда вода поднялась до его колен. Сой вынул из ножен нож, и горячая кровь заструилась в прохладные волны.

Пережав жилу рукой, Сой подождал. Вскоре в море недалеко от него возникла рябь, хотя ветра не было. И тут море вскипело в этом месте, поднялось гигантской волной. На ее гребне в переливах пены стоял бородатый старик – в синеватой чешуе, волосы и борода – зеленые. В правой руке старик держал большую раковину.

– Что тебе надо, жрец? – грозно спросил он голосом, в котором чудился рев водопада.

– Ольд-отец, я, твой жрец, и моя жена, твоя жрица, взываем к тебе! Мы всегда приносили тебе тучную жертву, мы…

– Так ты не от сердца приносил мне жертву, жрец, – ты хотел подкупить меня, проклятый! Я слышать не хочу, о чем ты просишь! Сгинь, умри, ты недостоин быть моим жрецом!

Рассерженный Ольд протрубил в свой рог-раковину. На мгновение из воды рядом с ним показалась голова какого-то морского чудовища, и вместе с чудовищем бог погрузился в море.

Спокойное море расстилалось перед глазами Соя. Здесь, на песчаном мелководье, вода мягко поглаживала берег, а дальше, где громоздились камни, грохотал прибой.

– Значит, все бесполезно? – прошептала Андина.

Сой бросил на нее быстрый взгляд и облизал пересохшие губы. “Я не умею говорить с богами”, – горько усмехнулся он. про себя. “А что, если Аркс поможет?” – шепнуло, ему неистребимое желание жить.

Сой опять вскрыл себе вену, и кровь потекла на песок. Когда он счел, что этого достаточно, он остановил кровотечение и с криком “Аркс!” вонзил жреческий нож в кровавое пятно.

Кровь задымилась, язычки огня заплясали на песке. Вдруг дым повалил столбом, запах горящей плоти рванул ноздри. И что-то показалось в дыму. Когда дым разошелся, на песке стоял воин. На его черных доспехах виднелись кровавые пятна, кривой меч висел у него на бедре, в правой руке он сжимал кубок-череп в золотой оправе. Должно быть, его отвлекли от пиршественного стола.

– Что тебе надо, жрец? – пророкотал бог войны Аркс.

– Я хочу, чтобы ты дал мне силу убить, – сказал Сой.

– Я дам тебе такую силу, жрец, – Аркс в улыбке обнажил звериные клыки.

– Я хочу убить всех своих врагов, их очень много здесь, на острове, мне нужно много силы, – проговорил Сой, душа которого всколыхнулась радостью: кажется, для разговора с богом войны он избрал правильный тон.

– Ты убьешь всех, – пообещал Аркс. – Вот тебе мой меч.

Передав меч Сою, Аркс исчез.

– Мы убьем их и будем свободны, – проговорил Сой, оборотясь к Андине, и мечом описал ослепительную дугу.

Душа меча проснулась в руке воина. Рукоять меча задрожала в ладони Соя, и против его воли меч потянулся вверх, словно собираясь нанести удар.

“Андина!” – вспыхнуло в голове у Соя. Страшным усилием воли он сжал рукоять меча, неожиданно ставшую раскаленной, и, превозмогая боль, всадил меч до половины лезвия в краснеющее на песке пятно, в то место, где только что стоял бог.

– Забирай назад свой меч, Аркс!

Крикнув, он отнял ладонь от рукояти, и меч вошел в песок – сначала по крестовину, затем цели shy;ком. Дым повалил из кровавого пятна.

Как в прошлый раз, в клубах дыма возник бог войны Аркс. Но не кубок из черепа был в его руке, а кривой меч, который отверг Сой.

– Ты отказался от моего меча, жрец! – взревел бог.

– Меч хотел убить твою старшую жрицу, накажи его!

– Так ты хотел пощадить кого-то? Ты предал меня, жрец!

Сой не нашелся, что сказать. Недостаточно подготовленный для разговора с божеством, он упустил последний шанс спасти Андину и себя, осознал он в один яркий миг. А лицо Соя полыхнуло гневом.

– Будь ты проклят, Аркс! – крикнул Сой, потрясая кулаками.

Бог пошатнулся, словно изумленный такой наглостью. Ил” он пошатнулся, потому что жестокосердие всегда трусливо? Лицо Аркса на глазах стало меняться: губы пропали, обнажились клыки, щеки покрылись шерстью, глаза стали маленькими, уши заострились. Страшно взвыв, зверь, в которого превратился бог, завертелся волчком и черным клубком шерсти с проблесками когтей и зубов ушел под землю.

– Аркс скажет воинам, где мы, – слабым голосом произнесла Андина.

– Они ничего не сделают нам, – заверил Сой.

Молодой жрец простер руки к небу, и загрохотали проклятья. Сой не смирял своего голоса, он не боялся, что охотники услышат его голос и тем самым обнаружат их. Сой проклинал бога неба Удэя, и в этом проклятии своем он сам был как бог.

Когда на небе вновь стали собираться тучи, Сой обратился к морю.

– Бог моря Ольд, ты слышишь меня? – закричал Сой, пробивая голосом поднявшийся ветер. – Ты жалкий бог, Ольд! Ты отказался помочь мне, потому что испугался, как бы ситакхи не перестали приносить тебе жертвы? Ты трус, Ольд! Без наших жизней ты ничто, бессмертный!

Море вспенилось, заходило волнами, забилось гневно о скалы. И море стало черным как небо, затянутое тучами, разрываемыми всполохами молний.

Они объявились одновременно: в черной туче понесся на землю небесный Удэй, на гребне волны покатился к берегу морской Ольд, из зарослей показался мохнатый зверь с оскаленной пастью, за которым бежали воины, это был хищный Арк. Бог войны бежал бойко, весело, он надеялся, что когда Сой и Андина будут убиты, приведенные им ситакхи и отмахи, старинные враги, кинутся биться друг с другом.

Андина метнулась к Сою, и он прижал ее к своей груди.

О том, что случилось дальше, старики рассказывали по-разному.

Одни говорили, будто первыми нанесли удар боги – и любовники рассыпались тысячами брызг, застывших в знаменитые самосские самоцветы. Другие уверяли, будто первыми ударили люди, и вот от этого удара Сой и Андина рассыпались самоцветами. Большинство же рассказывало так:

– Ольд обрушил волну, Удэй послал молнию, воины ударили мечами, но это не причинило Сою и Андине никакого вреда, и напрасно лютовали боги, напрасно воины снова и снова взмахивали оружием. Ни те, ни другие ничего не могли поделать с двоими, из единения которых родилось новое божество, божество любви, ведь боги, как известно, бессмертны. Потом Ольд рухнул в свое море, Удэй скрылся в тучах, а мечи рассыпались по рукоять. Только после этого Сой и Андина разлетелись искрами самоцветов.

Джонни прибыл на Самос со знаниями о планете, которые он почерпнул из содержавшихся в памяти бортового компьютера справочников. Компьютер в числе прочей информации поведал ему и легенду о самосских самоцветах. На Самосе, обосновавшись в гостиничном номере, Джонни, свято помнивший со школы косморазведчиков, что информации никогда не бывает много, разложил перед собой роскошные проспекты: ослепительные пляжи, обнаженные красотки, успехи местных санаториев в графиках омоложения и оздоровления. О самоцветах Самоса упоминалось часто, но мельком. Когда в глазах у Джонни начало рябить от разноцветных букв, он наткнулся не рекламу фирмы “Самосские древности”: “Вам нужен настоящий самосский талисман? Зна shy;чит, с нами – к монументу Одиноких”. Ниже пояснялось, что в оплату, десять кредов, входила не только доставка к монументу и обратно, но и болтовня гида, включавшая “доподлиннейшую историю о знаменитейших самосских самоцветах”.

Джонни отправился в фирму на другой день. Заплатив десять кредов и получив билет, он принялся ждать. Когда число желавших совершить экскурсию к монументу Одиноких и оплативших свое желание достигло двадцати человек, подали пассажирский гравилет, комфортабельный “урсуик”. Грузная дама-экскурсовод предложила занять места.

Они полетели над парками, гостиницами и танцплощадками, над искусственными гротами, фонтанами и беседками, – словом, над подернутыми дымкою праздности самосскими островами, ну и, конечно же, над морем.

Экскурсовод, миссис Фромбок, начала тарахтеть, едва гравилет оторвался от земли. За час полета Джонни узнал, что ежегодно планета принимала сто миллионов гостей, в заботах о которых протекала жизнь самосцев. Для гостей делалось очень много: при населении в пятьдесят миллионов человек на Самосе было четыре миллиона полицейских; особая служба “Честь Самоса” зорко следила за состоянием техники и сооружений, это помимо единых для всей Империи служб. Гостеприимство самосцев зашло так далеко, что на Самосе уничтожили всех сколь-либо опасных животных, не забыли и про ядовитые растения, и все это – во избежание несчастного случая с кем-нибудь из гостей. Если уж так случилось, что вы заболели, к вашим услугам – прекрасная медицинская сеть. Все больницы Самоса прошли аттестацию и признаны лечебницами первого или экстра-класса, иных на Самосе не дер shy;жат. Тем не менее, гостям Самоса надо бы знать: отдавший предпочтение лечебнице “Материнские руки” (код 32567) сделает правильный выбор. (Код запишите, миссис Фромбок плохого не по shy;рекомендует.) Для обретения же всей полноты душевного спокойствия гостю планеты не помешало бы застраховаться в компании “Надежная защита”, прекрасная страховая компания.

Почувствовав, что гравилет пошел на снижение, Джонни, начавший подремывать, глянул вниз.

Он увидел маленький островок без признаков жилья – желтый песок, деревья, холмы, каменные гряды. Остров назывался Пята Бога, прокомментировала миссис Фромбок. Видите, с высоты птичьего полета остров очертаниями напоминает след человеческой ноги, а кто смог бы оставить след такой величины, кроме бога?

На Пяте Бога определенно искусственное происхождение имело единственное место – располагавшаяся в широкой части острова каменная площадка. В центре площадки находилась скульптура, выполненная без тщательной проработки деталей: из глыбы камня выступали контуры двух человеческих фигур.

Мужчина прижимал к своей груди женщину. Напряжение их поз, выражение лиц – все говорило о том, что это минута не нежности, а опасности.

Монумент “Одинокие” был создан сто пятнадцать лет назад скульптором Уильямом Поттером, который, как сообщила миссис Фромбок, между прочим, одно время обладал активизированным самоцветом.

– Никого нет, – пробормотала толстуха, сидевшая впереди Джонни, тоном обвинителя: ну вот, обещали показать достопримечательность, а что это за достопримечательность, вокруг которой не толпятся зеваки, не поблескивают линзы фотоаппаратов и кинокамер.

– В полдень здесь всегда людно. Мы специально проводим экскурсию в такое время, чтобы никто не помешал нашим клиентам смотреть и слушать, – зубасто улыбнулась миссис Фромбок. Кого слушать, она не уточнила: ясно кого, ее. Здесь до Джонни, наконец, дошло, на какую птицу она была похожа, – на курицу, и на попугая с хохолком, так заученно-трафаретно она выговаривала.

Когда все выбрались из гравилета, не исключая водителя, миссис Фромбок описала рукой привычную дугу и забубнила:

– Перед вами монумент “Одинокие”, мастер Уильям Поттер, пятьсот семнадцатый год галактической эры. Легенда говорит, что…

История о самосских самоцветах: в варианте фирмы “Самосские древности” была точной копией истории из компьютерного справочника, знакомой Джонни. Повторение известного не так уж интересно выслушивать, да и автоматические обороты речи миссис Фромбок действовали усыпляюще, однако перед Джонни были они. Одинокие Сой и Андина, изваянные несомненно великим талантом. Взору Джонни то здесь, то там, на бетонной площадке и на желтом песке, попадались самосские самоцветы – и его не могла не тронуть судьба тех, кого одинокими сделали объятия, и в какую-то секунду Джонни показалось, что это не Андина стояла, выбитая из камня, а Лола.

Но это, конечно, была не Лола. И как только ему могло прийти в голову такое, разве их возможно было спутать, мужественную, можно сказать, мужеподобную Андину и хрупкую Лолу?..

– Здесь самое богатое на самоцветы место из всех островов Самоса, фирма гарантирует, – сказала миссис Фромбок, завершив повествование. – Сами видите, их даже искать не надо. Так что каждый сможет выбрать себе самоцвет по вкусу. Сбор у гравилета через час. Вы можете походить по острову, только особо не расхаживайтесь. – Миссис Фромбок шутливо погрозила пальцем. – Ждать не будем.

– Тетя, а когда он взорвется? – спросил розовощекий мальчуган, подняв с земли самоцвет.

– Не взорвется, а надо говорить: засветится, – внушила миссис Фромбок. – Когда захочешь, деточка, тогда он и засветится. Только захотеть надо сильно-сильно.

Тут из-за монумента показался пожилой человек с неопрятной, свалявшейся бородой и в мятой одежде. Он выглядел истощенным, в выражении его лица было нечто болезненно-жалкое.

Люди, гости Самоса, начавшие расходиться, насторожились. Миссис Фромбок поспешила объяснить:

– Этот старик совсем безобидный, зовут его Дивой. Он от любви помешался. Сорок лет назад Дивой с одной девицей любовь крутил, а она возьми да за другого замуж выйди, за мясоторговца с Гванавы. Дивой запил по-черному, а потом сюда явился. Существует поверье, что здесь, у монумента Одиноких, талисман скорее активизируется, чем в каком-то другом месте. Исследования показали, что это не так, но людское мнение живуче.

– А что, активизированный талисман привораживает? – спросила экскурсовода некрасивая девушка.

– Нет, не он сам. Человек с активизированным талисманом становится богатым, а уж богатство, точно, привораживает.

– Да та его молодуха уже давно старухой стала, – хохотнул лысый толстячок.

– Не стала. Через год после свадьбы с мясоторговцем она погибла. Полетела на Землю, а обшивка корабля возьми да лопни по шву. Так и не выяснили, отчего.

– Он что же, на острове постоянно находится? Чем он питается? – спросила сердобольная старушка, завзятая путешественница.

– Остров он не покидает, но о нем можете не беспокоиться, здесь полно съедобных корней и ягод.

– Так старик не знает, что его пассия умерла? – спросил кто-то.

– Не знает и никогда не узнает, хоть крикни ему в ухо. Он же ненормальный. Но он не опасен, еще раз повторяю. Дважды в год его осматривает комиссия Управлении Медицинского Контроля, если бы Дивоя посчитали опасным, он бы тут не задержался.

Успокоенные, экскурсанты стали разбредаться. Одни непринужденно всматривались под ноги, где там их талисман, и некоторые уже нагибались, другие чопорно кривились, наплевать им на местные суеверия, обойдутся они и без блестящих камешков, – эти смотрели под ноги украдкой, свой самоцвет они подымут, когда зайдут за куст.

Джонни двинулся к противоположному краю площадки. Не прошел он и нескольких шагов, как за его спиной раздался голос молодой женщины. Женщина обращалась к экскурсоводу. Ее слова показались Джонни любопытными, и он остановился.

– О да, мэм, у нас на Самосе это целое искусство, правильно подобрать себе талисман, – зарокотала своим низким голосом миссис Фромбок. – Считается, что блондинкам нужно выбирать из красных камней, брюнеткам – из синих, а рыжим лучше всего подойдет белый. Еще зависит от характера, если вы делового склада, возьмите себе зеленый, если романтического, ищите подходящий желтый, но ни в коем случае не вешайте на шею красный. Если вы блондинка романтического склада, желтый все же будет лучше красного. При подборе камня, кроме этого, советуют учитывать почерк, дату и место рождения, политические пристрастия. А некоторые считают так: по-настоящему ваш камень – тот, к которому потянется ваша рука прежде, чем вы его увидите.

Дослушав миссис Фромбок до конца, Джонни поднял камень, лежавший у его ног. Голубоватый самоцвет как будто светился. Неужели это… активизированный самоцвет? Так просто получить активизированный самоцвет? Не может быть!

Джонни загородил ладонью самоцвет от солнца, и лучик, мелькавший в нем, исчез. Ну конечно, не сам самоцвет светился, это в нем играл солнечный свет. Теперь, огражденный от солнца, самоцвет холодил пальцы. Да и невозможно найти на земле активизированный самоцвет, вспомнил Джонни, активизироваться мог только самоцвет, которым кто-то владел, висевший у кого-то на груди.

Не повесить ли ему на шею этот самоцвет?

Голубое – цвет мечты, а мечта у него была, его мечта вбирала и синь неба, и черноту космоса, можно сказать, всю Вселенную, потому что ему хотелось невиданного и неслыханного: реального, а не сказочного и не поддельного, возвращения к жизни канувшей в бездну небытия души. Однако он мечтал всерьез, а голубое было цветом поверхностной, несерьезной мечты, в голубом не было воли и пота, не было муки, через которую он готов был пройти, лишь бы свершилось, как он хотел. Нет, голубоватый самоцвет – не его та shy;лисман.

Джонни отбросил ненужный камень.

Взять себе красный самоцвет, цвета беспокойства и страдания? Но у него в избытке страдания с беспокойством и без красного камня. Взять зеленый, цвета обновления? Джонни долго разглядывал зеленый камень. Деревья начинают зеленеть, просыпаясь после зимней спячки, весною мир как бы рождается заново – это прекрасно, но не слишком ли это будет самонадеянно для него, не слишком ли преждевременно, видеть перед глазами рождение, тогда как для того, чтобы истинное возрождение случилось, ему еще столько надо усилий приложить?.. Черный камень, может быть, ты, погасший уголек, подойдешь ему? Джонни не видел поблизости черного камня, но, наверное, и черные камни на Самосе встречались, стоило только их поискать. Черный цвет соответствовал какой-то грани его душевного состояния, но только одной грани. В черной непроглядности не было будущего, в черноте была смерть, а ведь он взывал к жизни, а не к смерти. Смерть он ненавидит, так что ни к чему ему черный талисман.

Вон лежит белый камень. Джонни поднял его. Нет, не то. Белый цвет – цвет чистоты намерений, цвет душевной чистоты, но была в этой чистоте какая-то покорность неизбежности, смиренность, а ведь ему требовалась сила, а не пустая чистота.

Джонни поднял желтый камень. В цвета Солнца сила была, но сила ярости и торжества, а не тяжкого упорства.

– Вам помочь?

Он оглянулся.

К нему, отошедшему от монумента на несколько десятков шагов, подходила девушка, пухленькая блондинка. Маленькая сумочка висела у нее на плече, а на лице было столько косметики, что этого количества, пожалуй, хватило бы на трех клоунов.

– Я с вами в одной группе, – сказала она, приблизившись. – Меня зовут Эмилия, а вас?

– Джон Голд, землянин, – буркнул Джонни.

– Вы с Земли? Я никогда не была на Земле. Я родилась здесь, на Самосе. Вам, наверное, интересно знать, почему мне захотелось поучаствовать в этой экскурсии? (Джонни чуть не сказал, что это ему совсем не интересно, но сдержался.) Мой талисман перестал мне подходить, у меня был белый. Я решила поискать другой, а сюда лучше всего добираться каким-то пассажирским гравилетом, потому что…

– Я бы не хотел мешать вашим поискам, – сказал Джонни и отвернулся.

– Вы не помешаете, я уже нашла себе самоц shy;вет. Посмотрите. – Джонни искоса взглянул на камень фиолетового цвета. – Когда солнце садится, таким бывает небо, – проговорила она мечтательно. Он мне будет помогать, как вы думаете?

– Наверное, будет.

Джонни сделал вторую попытку отойти, но девушка задержала его, ухватив за рукав. Она проворковала:

– Я бы могла помочь вам найти самоцвет. Вы ведь ищете его?

– Да, ищу.

– А вот этот, как вам нравится?

Она подняла самоцвет и протянула его Джонни на ладони. Он взял камень.

Этот камень, цвета промежуточного между серым и синим, напоминал окраской затянутое тучами грозовое небо. Несомненно, его цвет был цветом силы, что брала начало из отчаяния и тоски.

– Спасибо, – проговорил Джонни и сунул камень в карман. Его глаза недобро блеснули. – Возьми-ка.

Он вынул из кошелька пачку ассигнаций и, не считая, протянул всю пачку девушке.

Если бы она заплакала, Джонни окончательно уверился бы, что разговаривал с проституткой, ее же “экскурсия” к монументу одиноких была лишь охотой за выгодным клиентом. Однако девушка не заплакала. И денег его не взяла.

Бессильно махнув рукой, она зашагала прочь.

Неужели он ошибся?

Джонни не стал догонять блондинку. Он смотрел на нее, пока она не скрылась за деревьями, после чего повернул назад.

Миссис Фромбок с водителем сидели на раскладных стульях под тенистым деревом и лениво жмурились на солнце. У пассажирского гравилета, на котором группу миссис Фромбок доставили на остров, появились соседи: два больших пассажирских гравилета и три четырехместных. Людей на острове, очевидно, прибавилось, но особо это не было заметно, потому что они не толпились в одном месте, а разбрелись по всему заросшему зеленью острову.

Джонни обернулся. Он посмотрел на монумент Одиноких, олицетворение силы скорби и силы любви, и краем глаза он увидел старика, расположившегося у подножия монумента. Это был тот самый Дивой. Старик на грязном полотенце разложил нехитрую провизию: несколько местных плодов, кусок хлеба. Откуда он взял хлеб? Наверное, кто-то добросердечный подал. Или Дивою подавали деньгами, а хлеб ему за эти деньги поставлял какой-то водитель экскурсионного гравитета. У Джонни появилось желание подойти к старику и внести свою лепту в пополнение его кошелька, хотя вряд ли у того был кошелек. Строгие глаза каменного Соя удержали Голда – и хорошо сделали, что удержали, позже подумал он, возвращаясь в гостиницу.

Вскоре водитель поднялся, вразвалку направился к гравилету. Он просигналил несколько раз, и группа стала собираться.

Когда миссис Фромбок дала команду занимать места в салоне, Джонни бегло пробежал глазами публику. Блондинки, разговаривавшую с ним, он не увидел.

Он подошел к экскурсоводу.

– Извините, миссис Фромбок, одного человека не хватает. Одна девушка не подошла.

– Как не подошла? – Миссис Фромбок полезла за списком, – смотрите сами, должно быть двадцать человек, собрались все двадцать.

– Может, кто-то из другой группы по ошибке присоединился к нам?

Хмурясь, миссис Фромбок устроила перекличку. Все экскурсанты оказались на месте.

– Вы что-то путаете, мистер Голд, – проговорила миссис Фромбок недовольно. – Эта девица, должно быть, была с другого гравилета.

– Но она сказала, что она из нашей группы!

– Чего не скажешь ради знакомства с таким красавчиком! – сально заколыхалась в смехе миссис Фром shy;бок.

Смущенный, Джонни занял свое место, и водитель поднял машину в воздух.

ПЛАЗМОВИК

Поднявшись в номер, Джонни захотел взглянуть на самоцвет с острова Пята Бога. Он полез в карман. Камень был на месте. В его пальцах самоцвет тускло засветился рассеянным светом, когда же он внес камень в солнечную полосу, тот весело заискрился.

И что же, ждать, когда он активизируется?

Но сколько придется ждать? Или нужно не просто ждать, можно что-то сделать для того, чтобы самоцвет как можно скорее активизировался?..

Раздумья Джонни закончились тем, что камень был опущен в карман, а он отправился в ближайшую библиотеку.

В гостиницу он вернулся поздно вечером вполне удовлетворенный.

Вот что ему удалось узнать.

Самый безопасный путь к активизированному самоцвету – просто ждать, когда самоцвет активизируется – был и самым долгим. Абсолютное большинство владельцев талисманов старилось и сходило в могилу, так и не завершив этого пути. К активизированному талисману был и более короткий путь: можно было завладеть им в честном бою, отбить его у прежнего владельца. Уяснив это, Джонни заинтересовался владельцами активизированных талисманов и прежними, и ныне существовавшими.

Одновременно не больше двух человек владело активизированными талисманами, можно сказать, одновременно не больше двух талисманов было активизировано. Один из владельцев активизированного талисмана был мужчиной, другой – непременно женщиной. Меж самосцев считалось, что в одном талисмане светилась бессмертная душа Соя, а в другом – Андины, отсюда и разнополость владельцев: мужчина владел талисманом с душою Андины, а женщина – с душою Соя. Смысл активизации талисмана заключался в том, что Сой или Андина, чья информационная сущность была разлита по всем самосским самоцветам, находили в данном владельце талисмана своего избранника и сливались с ним в плазменном единстве. Считалось, что это не было разнузданностью похоти: бродившая по Самосу Андина изредка находила подобие Соя, и тогда талисман этого человека-подобия активизировался, то же и с Соем. Победивший владельца активизированного талисмана почти всегда для Андины был больше Соем, чем прежний владелец, и поэтому самоцвет не гас в его руке. С самоцветом Соя происходило схожее, при смене владелицы он редко угасал, если был отнят силой. В Андине было сильно волевое начало, вот Сой и видел свою Андину сильной, хотя в данном случае уместнее было бы говорить о силе духа, а не силе физической.

Так оно было или не так, как представляли себе самосцы, но практический вывод, проистекавший из этих суждений, находил подтверждение в действительности: мужчине, возжелавшему завладеть активизированным талисманом силой, непременно нужно было отнять его в честном бою у владельца-мужчины, а не у слабой женщины.

Значит, его путь, заключил Джонни – найти мужчину, который владел в данное время активизированным самоцветом, и отнять у него самоцвет. Честно отнять. Но что это значит, “честно отнять”?

Человек, владевший активизированным талисманом, имел огромное преимущество перед любым, кто пожелал бы помериться с ним силой: он мог переходить в плазменное состояние и энергией плазмы убивать, оставаясь почти что неуяз shy;вимым. Вот в этом “почти” и заключался шанс противника владельца активизированного талисмана победить, и шансу этому способствовало осуществиться особое оружие.

Оно называлось “металлохлыст” и использовалось в схватке с владельцем активизированного талисмана, в просторечии называемого шаровиком (из-за сходства его плазменного состояния с шаровой молнией) или плазмовиком. Металлохлыст представлял собой умещавшееся в руке устройство, производившее узконаправленное магнитное поле, поле-луч, не имевшее стертости границ, его длину можно было установить довольно точно, причем устройство прибора допускало возможность варьировать его длину в пределах от одного дюйма до нескольких ярдов. В этом “обрубленном” луче “плавали” металлические пылинки. Если луч касался шаровика, энергия шаровика перетекала по нему в рукоятку металлохлыста, в специальный резервуар-конденсатор. Конденсатор был устроен так, что энергия не могла длительно оставаться в нем в состоянии плазмы, она должна была или перейти в электрическую энергию, или овеществиться.

Первое, очевидно, для активизированного самоцвета было невозможно, поэтому всегда происходило второе. Разобрав ручку хлыста, победитель извлекал из нее активизированный самоцвет. Что же с прежним владельцем? Он в это время дрожал от страха или скрежетал зубами от ярости, лишенный своей силы, или же, что бывало реже, вместе с самоцветом плазмой перетекал в ручку металлохлыста – и умирал, делаясь человеком, потому как маленькая ручка не в состоянии была вместить человеческое тело. Это выглядело так: ручка разлеталась на куски, и взору победителя представало мертвое тело, поблизости от которого всегда можно было найти активизированный талисман. Иногда происходило и так: едва луч металлохлыста касался шаровика, тот рассыпался брызгами плазмы, теряя свою плазменную оболочку. В этом случае талисман нередко терял свою активность.

“Металлохлыст, допустим, можно было купить. Но где найти теперешнего владельца активизированного талисмана, да и вообще, кто он?” – задался вопросом Джонни.

В библиотеке ему услужливо помогли, предоставив в его распоряжение кассету, содержавшую подборку газетных статей об этом человеке.

Его звали Лорс Дабл. Когда-то он был поли shy;цейским. Потом – роковая любовь. Ингрида Максон не любила его, никогда не любила, она насмехалась над его грубыми замашками, неуклюжим ухаживанием, – и вышла замуж за главного инженера компании “Техносанитас”. Тут-то самоцвет Лорса Дабла и активизировался – и Дабл убил их, ее и главного инженера.

Некоторое время о Лорсе Дабле ничего не было слышно, а потом он напомнил о себе так, что вздрогнула вся планета. Явившись в редакцию одной из крупных газет, он заявил, что намерен сменить полицейский мундир на голодный паек вольного художника. Впрочем, он надеется, что ему не дадут вконец отощать. Он будет работать по заявкам: господа президенты компаний, генеральные директора и управляющие, если вы хотите раз и навсегда решить проблему с каким-то лицом, вам следует оставить на ночь в своем кабинете, лучше всего – на письменном столе, чтобы не искать, маленький листок с именем цели. В открытом сейфе должны находиться сто тысяч кредов. Он, Лорс Дабл, гарантирует выполнение задания в течение месяца. Только одно условие: цель должна быть из высшего круга, а не каким-то там уборщиком, соблазнившим секретаршу.

Желающие воспользоваться нечеловеческими возможностями Лорса Дабла нашлись быстро, хотя сколько было обещаний, сколько заверений, что ни один честный самосиец не воспользуется столь жутким предложением! Сколько торжественных речей произносилось, сколько соглашений подписывалось!..

За десятилетие Лорс Дабл отправил на тот свет тридцать восемь человек: банкиры, промышленники, коммерсанты. Полицейские с ног сбились, пытаясь его изловить. По запросу администрации Самоса специалисты с Земли приезжали, посоветовали соорудить специальные к летки-ловушки, где бы можно было удерживать плазму силовыми полями. Такие клетки соорудили, только Лорс Дабл ни в одну ловушку не угодил.

Где скрывался Дабл, так сказать, где было его логово, не знали даже приблизительно. Но чтобы заявить Даблу свое право на активизированный самоцвет, Джонни надлежало встретиться с ним. Как же он встретится с ним, если не у кого спросить, где его искать?

В конце концов, Джонни решил, что ему лучше всего прямо пойти в полицию и предложить им свои услуги. Вся информация о Дабле, конечно, стекается к полицейским, поэтому у них на службе он будет иметь неплохие шансы встретиться с соперником. Принять же на службу на особых условиях его, Преображенного трилистником, полицейские просто обязаны, ведь им непойманный убийца как кость в горле.

На другой день он отправился в Главное Управление Полиции Самоса. До ГУПа Самоса еще нужно было добраться. На путь у Джонни ушло два часа: столица Самоса, полумиллионный город Балкас, находилась не на том острове, где была его гостиница, а на другом, да тут еще водитель гравилета, как оказалось, не очень хорошо знал свою столицу.

В кабинет начальника полиции Самоса человеку с улицы напрямую попасть было невозможно. В приемной его заместителя, генерала Рокка, Джонни сказал молоденькому лейтенанту:

– Хочу служить у вас. Об условиях надо бы договориться с генералом.

– Тебе в отдел кадров. Вход 34, лестница…

– Я хочу заключить особый контракт. Я – Преображенный трилистником.

Через две минуты Джонни стоял перед генералом Рокком, маленьким человеком с непропорционально большой головой на покатых плечах.

– Так вы, мистер Голд, в самом деле… э-э… Преображенный трилистником?

– Да, сэр.

– Позволите маленькую проверку?

Джонни пожал плечами.

Генерал, казалось, не шевельнулся, тем не менее в плечо Джонни впилась игла из игломета, замаскированного под стоявший на подоконнике кактус. Наверное, Рокк ногой нажал на скрытую под столом кнопку.

На иглу было нанесено вещество не парализующее и не снотворное, а раздражающее. Такие иглы использовались полицейскими для разгона всяких противоправных шествий: человек, в которого попадала такая игла, в течение двух-трех часов корчился и плакал от боли, других последствий точного попадания иглы в цель не имелось. Если не считать редких смертей от болевого шока.

Джонни боль почувствовал, это было как укус мухи. Едва он выдернул иглу из тела, боль сразу пропала.

– Браво, мистер Голд, – проговорил генерал Рокк, не спускавший с него глаз: – Так каково ваше предложение?

– Я хотел бы поучаствовать в охоте на этого знаменитого самосского убийцу Лорса Дабла. Если именно мне удастся нейтрализовать его, его та shy;лисман должен стать моей собственностью.

– Активизированный талисман Дабла – это все, что вы просите?

– Разумеется, вы должны будете помочь мне выйти на Дабла и оплатить текущие расходы.

Джонни ожидал, что его предложение с такими умеренными требованиями будет немедленно принято, однако генерал Рокк, пожевав пухлыми губами, произнес:

– Вам придется немного подождать нашего ответа, мистер Голд. Как вас найти?

Джонни назвал гостиницу, в которой остановился. На этом разговор был закончен.

Вечером этого же дня в гостиницу на имя Джона Голда прибыла бумага из канцелярии самосского Наместника.

Джонни читал и не верил своим глазам:

“Мистер Голд, личный номер АМТ-2365432765, вам надлежит покинуть Самос в течение трех су shy;ток. Ставим Вас в известность, что сим Ваши права гражданина Земной Империи не ущемляются: вы выдворяетесь за пределы имперской провинции 21 “Самос” без объяснения причин согласно пункту 35 параграфа 3 Имперского Административного Кодекса и пункту 34 параграфа 245 Имперского Уложения о Правах”.

Чем руководствовались местные чиновники, составляя эту бумагу, особого значения теперь не имело, не стоило ломать над этим голову. Джонни волновало другое: у него было только трое суток, чтобы завладеть активизированным талисманом.

Только трое суток!

Позабыв про сон, Джонни немедленно позво shy;нил в очень дорогую службу “Любая помощь всегда”, и через час ему доставили компьютер и книги из библиотеки про самосские самоцветы. Немного попотев, Джонни нашел в общественном банке информации кое-какие сведения о Дабле и принялся их изучать.

Он занимался, пока его не сморил сон. После трехчасового сна он проснулся бодрым, словно всю ночь проспал. Тело Преображенного трилистни shy;ком не нуждалось в сне такой длительности, какая была необходима для полного восстановления сил обычному человеку. Джонни работал, не выходя из номера, весь день до самого вечера: анализировал, где Дабл совершал убийства, каким образом убийца избегал ловушек полицейских, каковы были пристрастия Дабла. Вечером, когда кое-какие идеи, где же следует искать Дабла, начали шевелиться у Голда в голове, к нему в но shy;мер позвонили.

Это опять оказался посыльный. Джонни, не ожидая ничего хорошего, распечатал конверт, он не удивился бы, если бы это было требование покинуть Самос немедленно, но нет, изысканно вежливым языком без всяких там параграфов и уставов его просили спешно явиться в Главное Управление Полиции Самоса.

Посыльный, следивший за его глазами, сказал:

– Гравилет внизу, сэр.

На этот раз на дорогу у Джонни ушло меньше часа. В коридорах его томить не стали, его сразу провели в кабинет генерала Ортнера, начальника полиции Самоса.

Ортнер, седой старик, в кабинете был не один. Здесь же находились генерал Рокк и человек в штатском, которого Джонни представили как советника Великого Наместника Самоса.

– Мы готовы принять ваше предложение, мис shy;тер Голд, – проговорил генерал Ортнер. – Вряд ли это не shy;ожиданно для вас, не так ли?

– Очень даже неожиданно. Я вчера получил предписание покинуть Самос, а сегодня…

– Разве вы не знаете, что произошло утром?

– Не знаю, – Джонни, почти сутки просидевший за книгами и компьютером, стереовизор не включал и свежих газет не читал.

– Сегодня утром Дабл убил начальника департамента торговли мистера Литтона. Литтон был другом детства Наместника, между прочим.

– Вот оно что!

– О нашей первой просьбе просим вас забыть. Это было недоразумение, вот и господин советник подтвердит.

Советник Великого Наместника подхватил:

– Да, это была ошибка, мистер Голд, печальная для Самоса ошибка, надеюсь, поправимая. Хотя Литтона не вернешь… Понимаете ли, мис shy;тер Голд, в окружении Наместника немало людей недалеких, но хороших демагогов. Когда ваше предложение обсуждалось, некоторым из них показалось, что… Люди трусливые, мистер Голд, вот они и подумали: если Преображенный трилистни shy;ком еще и активизированный талисман получит, хм… На Трабаторе вас как-то затронула история о нескольких убийствах, мистер Голд, и на Земле вы паинькой тоже не были…

– Настоящему мужчине рамки закона иногда бывают тесны, господин советник, – заметил генерал Ортнер.

– Да, конечно, генерал. Я только хотел объяснить мистеру Голду причину наших заблуждений.

– Ваших, а не наших, господин советник. У вас там намудрят в канцелярии, а мы расхлебывай. Короче, мистер Голд, взгляните на это.

Джонни взял лист бумаги и прочитал:

СОГЛАШЕНИЕ МЕЖДУ ДЖОНОМ ГОЛДОМ,

ЛИЧНЫЙ НОМЕР АМТ-2365432765,

И АДМИНИСТРАЦИЕЙ ПРОВИНЦИИ 2

“САМОС” ЗЕМНОЙ ИМПЕРИИ

1. Джон Голд обязуется разыскать и передать в руки правосудия самосца Лорса Дабла, личный номер СТК-6537825451, объявленного в розыске согласно постановлению 437-С главного прокурора Самоса.

2. Если при исполнении пункта 1 Соглашения самосец Лорс Дабл будет убит, это не может быть поставлено в вину Джону Голду согласно пункту 4 параграфа 65 Закона о Полицейском Найме.

3. При исполнении Джоном Голдом пункта 1 Соглашения, с учетом пункта 2 Соглашения, активизированный талисман Лорса Дабла переходит в собственность Джона Голда с правом вывоза за пределы Самоса.

4. Администрация Самоса обязуется оказывать Джону Голду всемерную поддержку в выполнении взятого им на себя согласно данному Соглашению обязательства.

5. Джон Голд при выполнении взятого им на себя согласно данному Соглашению обязательства обязуется соблюдать законы Земной Империи и Самоса.

Подпись Великого Наместника и печать его канцелярии под Соглашением уже стояли. Генерал Рокк пояснил:

– Последний пункт – простая формальность, мистер Голд, надеюсь, при выполнении вами задания этот пункт вас не смутит.

Начальник полиции добавил:

– И насчет первого пункта. Это тоже реверанс, кхе… Живой нам Дабл ни к чему, можешь с ним не церемониться.

Советник Наместника с отсутствующим видом смотрел в окно, как будто разъяснений генералов не слышал.

Рокк пододвинул к Джонни письменный прибор, и тот расписался в двух экземплярах Соглашения, один сунул себе в карман.

– Возьмите вот это, – Рокк подал Джонни пачку ассигнаций по сто кредов каждая и малиновое удостоверение с императорским гербом. – Десять тысяч кредов на текущие расходы, а это удостоверение имперского агента позволит вам проходить на любые объекты, сколь угодно секретные, и никто не посмеет вас задержать. Правда, вас могут попросить подтвердить ваше право носить это удостоверение. Видите впадину на корочке? Прижмите к ней большой палец.

По удостоверению от пальца Джонни побегали радужные волны.

– Матрица удостоверения настроена на наше биополе, мистер Голд, – сказал Рокк, – в ваш прошлый визит мы сняли с вас кое-какие параметры. Так что никто, кроме вас, не сумеет воспользоваться этим удостоверением. Но я бы не советовал вам его терять, некоторые неудобства и для вас, и для нас это создало бы. Удостоверение действительно две недели, потом сработает механизм его самоуничтожения.

– Оно взорвется у меня в кармане?

– Просто рассыпется.

Начальник полиции произнес:

– А теперь, мистер Голд, мы познакомим вас с последней информацией о Дабле. – Он позво shy;нил. – Лейтенант, отведите имперского агента к капитану Бруку. Вы будете работать с его командой, мистер Голд, он у нас занимается Даблом. Подчиняться ему вы не обязаны. Когда сочтете, можете действовать самостоятельно.

Капитан Брук выглядел борцом-тяжеловесом, давным-давно переставшим поддерживать форму. Сморщив обрюзгшее лицо, он нехотя предложил Джонни сесть и сквозь зубы процедил:

– Ох уж, эти супермены, черт бы их побрал! Прошлый раз прислали умника с Кносса, месяц пришлось с ним возиться, потом был ясновидец с Тайры… Дабл сжег обоих. А ты, сынок, говорят, трилистника обкушался?

– Капитан, я умею то, чего вы и ваши люди не умеете, при случае вы в этом убедитесь, – проговорил Джонни сухо. – Теперь к делу. Вам известно, где скрывается Дабл?

– Ишь ты, прямо так сразу ему и скажи, где находится Дабл, – капитан Брук устало вздох shy;нул. – Кто его знает, где он находится. Сегодня он там, завтра здесь… Почти со световой скоростью перемещается, пойди попробуй его нагони.

– Но где-то у него есть убежище, не слоняется же он со своими пачками денег по Самосу. Их ведь у него не на один чемодан, надо думать, наберется.

– Да уж, верно, не слоняется, – вяло согласился Брук.

– Каким-то образом вам удалось свести с Даблом ваших людей, о которых вы только что упомянули. Что вы знаете о Дабле, капитан? Вам разве не сказали, что вы должны передать мне всю информацию о нем?

– Сходиться-то мы с ним иногда сходимся, только… Все нутро он нашим ребятам прожигает, от людей одни бублики остаются.

Капитан Брук, похоже, не был склонен откровенничать с Джонни, но Джонни не было дела до склонностей капитана Брука.

– Капитан, если вы не будете немного поболтливее, мне придется обратиться к начальнику полиции, – сказал Джонни. – Мне нужны детали, факты, а не жевательная резинка со слюнями. Ваши люди несколько раз встречались с Даблом, почему же Даблу удавалось уйти? Как вы организуете эти встречи? Мне такую встречу вы можете устроить или нет?

– Я хочу спать, – вдруг заявил капитан. – Уже почти полночь, господин имперский агент. Поговорим завтра, а?

Джонни, более не пререкаясь, потянулся к пульту видеофона и нажал на кнопку с имперским гербом.

Загорелся экран. Это был кабинет начальника полиции, как Джонни и ожидал. Показался генерал Ортнер. Он был в плаще, видно, собрался уходить.

– Вы нарушаете соглашение, сэр, – произнес Джонни, твердо глядя в экран. – Капитан Брук отказывается предоставить мне информацию о Дабле.

Ортнер сдвинул брови:

– Брук?

– Сэр, я только сказал, что утром, на свежую голову, заняться делами было бы лучше.

– Для начала получи выговор, Брук. А там посмотрим. Может, выгоню. Без пенсии. – После короткой паузы. – Мистер Голд, этот старый черт уже пришел в себя. Вы там пожестче с ним.

Начальник полиции отключился.

– Не надо бы так, мистер Голд, – уже другим тоном произнес Брук. – Разбудят посреди ночи, вот и зеваешь до утра, надо бы понять…

– Капитан…

– Ладно, ладно, не держите зла на старика. А с Даблом мы так устраивались. С каким-то банкиром договариваемся, оставляем в его кабинете записку на ночь, того-то ликвидировать требуется, и деньги. Дабл постоянно делает обходы кабинетов тех, кто побогаче, нет ли записки ему.

Двери-то Даблу не помеха, или в окно шаровой молнией влетит, или по проводам просочится. И месяц мы ходим за тем, на кого показали, за наживкой, то есть. Сначала мы с людьми договаривались, чтобы те наживкой были, не задаром, конечно, потом все отказываться стали. Боятся, понятно. Дабл, он двух живцов… и охрану ихнюю тоже. Стали мы такие фирмы создавать поддельные, во главе – наш человек, и на него Дабла натравлять. Тоже мало вышло хорошего. Дабла так и не поймали, а несколько ребят погублено.

– Что же ваш металлохлыст не сработал?

– К металлохлысту сноровка требуется. Дабл молнией носится, попробуй его лучом задеть. Опять таки, постоянно с включенным металлохлыстом стоять не будешь, а пока ты его включишь, Дабл успеет в тебе ни одну дырку просверлить.

– Думаю, я опережу Дабла.

– Уж не знаю. Сомнительно что-то. А встречу мы вам устроим, раз уж так приспичило. Ты не хочешь спать, сынок? А я, пожалуй, подремлю. В этом шкафу – все материалы про Дабла. Смотри сам, может, что тебе подойдет.

Капитан Брук прошел в соседнюю комнату, и вскоре до Джонни донесся громкий храп.

Он долго рылся в отчетах агентов, бланках экспертиз, докладах аналитиков. Проблема нейтрализации Дабла, уяснил Джонни, заключалась в скорости, с которой Дабл, находясь в плазменном состоянии, мог передвигаться. Дабл выводил из строя полицейских в первые секунды контакта, так что они просто не успевали задеть его лучом металлохлыста.

Физические возможности Джонни значительно превосходили возможности обычного человека, ему оставалось надеяться только на это.

Джонни проработал с группой Брука около месяца. Выспавшийся Брук действовал и хитро, и быстро. Несколько засад (как казалось Джонни -умелых засад) было устроено полицейскими, не один час Голд вместе с полицейскими поджидал Дабла, да только Дабл не торопился клевать на наживку. Не то Дабл слишком уж осторожничал, не то, начинали поговаривать в Управлении, кого-то из полицейских чинов Даблу удалось подкупить, и к нему потекла секретная информация. Некоторые стали коситься на Джонни.

Пришлось Голду вернуться к прежним своим рассуждениям, бравшим начало в информации, переработанный им до работы в полиции. Где могло находиться логово Дабла? Вряд ли он скрывался среди людей, скорее, это было некое уединенное место. Следующее суждение. Дабл, находясь в плазменном состоянии, обладал способностью свободно перемещаться по проводам, проходить сквозь металлические стены, но стены из диэлектрика представляли для него определенную преграду. Свободного перемещения в этом случае не получалось, Дабл должен был прожечь стену, чтобы пройти сквозь нее. Логично было предположить, что логово Дабла (возможно, это была какая-то пещера) находилось в местности, богатой железной рудой, чтобы Дабл обладал в этом месте свободой перемещения. На Самосе было только одно место, где встречалась железная руда – остров Грок. Некогда на острове Грок даже добывали железо, но потом шахты были закрыты из-за низкой рентабельности.

На этот островок с единственным населенным пунктом, маленьким поселком, Джонни решил наведаться. Свое намерение он от полицейских утаил, чтобы информация на попала к Даблу. Он просто однажды исчез, прихватив с собой табельные металлохлыст и лучемет.

ЛЮБОВЬ ПЛАЗМЫ

На остров Грок Голда доставил таксолет. В поселке Беке была единственная гостиница, там Джонни и устроился. Неделю он, не привлекая особого внимания, разведывал обстановку. Ему не удалось уловить ни намека, что где-то в поселке скрывается Дабл. Что касается брошенных шахт, то их на острове было три. Две, находившиеся на побережье, пятнадцать лет назад затопило море, третья, располагавшаяся на севере островка, морем не была тронута и от грунтовых вод мало пострадала, однако прогуливаться в ее сторону не рекомендовалось. Из-за пустот в земле, следствия разработки месторождения, в тех местах время от времени происходили оползни и провалы грунта.

Северная шахта Джонни заинтересовала. Когда он почувствовал, что больше в поселке ничего существенного выяснить не удастся, он, взяв с собой небольшой запас продовольствия, отправился к этой шахте.

Шахта была закрыта полвека назад, и все это время дорогу к шахте, естественно, никто не чи shy;нил. Недавно прошел дождь, и Джонни пришлось шлепать по грязи мимо ям с водой, образовавшихся в изъеденном временем дорожном покрытии.

В первый раз он увидел полицейский гравилет, как только вышел из поселка. Машина пронеслась над ним на большой высоте. Он увидел полицейский гравилет опять, когда из-за холма показалось пятиэтажное здание управления шахты.

Полицейский гравилет пошел на снижение. Уж не с ним ли полицейским захотелось пообщаться? Едва Джонни подумал это, как через громкоговоритель, установленный на полицейском гравиле-те, ему басовито скомандовали остановиться.

Джонни остановился, нащупывая в кармане удостоверение имперского агента.

Из гравилета неспешно выбрались два поли shy;цейских. Один, пожилой, остался стоять у машины, другой, худощавый, с висячими усами, направился к Джонни.

– Сержант Бенк, – козырнул усатый полицейский, подойдя. – Ваши документы.

В последний момент Джонни передумал показывать чудо-удостоверение. Он протянул полицейскому паспорт.

– Джон Голд, с Земли… Так вы турист, мис shy;тер Голд. И что вы делаете здесь?

– Я геолог. Я пишу книгу о месторождениях железа на разных планетах. На Самосе это, кажется, единственное место, где встречается железная руда?

– Но все железо с Грока уже вывезли, доктор Голд.

– Мне нужен малюсенький образец железной руды. Если здесь когда-то добывали железную руду, такой образец найдется.

– Я не слышал, чтобы здесь добывали железо с поверхности. А в шахту лезть небезопасно. Крепления давным-давно сгнили.

– Я не собираюсь опускаться в шахту. Пошарю по поверхности, не может быть, чтобы при погрузке рабочие ни один кусок руды не уронили на землю.

Полицейский нахмурился.

– И все же вам придется вернуться. Район шахты объявлен опасной зоной, я не могу разрешить вам идти дальше. Идите за мной, мы доставим вас в поселок.

Не оглядываясь, полицейский направился к гравилету.

Настойчивость полицейского показалась Джонни излишней, тем более что, по его сведениям, никаких официально объявленных опасных зон на Гроке не было. Однако как ему сделать, чтобы полицейские от него отстали? Очевидно, пришло время удостоверения имперского агента.

– Сержант, подождите.

– Что еще?

– Взгляните на это.

Не дожидаясь, пока ему предложат приложить палец к выемке на корке удостоверения, Джонни надавил пальцем на нужное место, – и по имперскому гербу побежали радужные световые волны.

Полицейские долго молчали. Никак в себя не могли прийти, бедняги.

– Я выполняю особое задание, – сказал Джонни, опуская удостоверение в карман, – Прошу не мешать.

– Есть, сэр, – буркнул пожилой полицейский, видно, старший в группе.

Полицейские, козырнув, полезли в машину. Гравилет поднялся в воздух и полетел к поселку, Джонни зашагал к шахте.

Какое-то местное насекомое укусило его через рубашку, была первая мысль Голда. Когда за первым “укусом” последовали еще несколько и Джонни обернулся, он увидел, что ошибся: это полицейские открыли в него пальбу из иглометов. Они вернулись назад на малой скорости, поэтому Джонни, сосредоточившийся на своих мыслях, не услышал шума двигателя. На их иглометы были надеты глушилки, так что звуков выстрелов, если не прислушиваться, тоже можно было не услышать.

Судя по действию, на иглы был нанесен раздражающий яд. Смертельную для человека дозу этого яда несли пять игл. Полицейские стреляли в Голда, пока у них в иглометных кассетах иглы не кончились; всего в Джонни попало двадцать пять игл.

Как только он понял, что полицейские хотели его убить, то изобразил судороги и повалился на землю. В данном случае притвориться мертвым – самое лучшее, решил он. Пусть враг думает, что он мертв, тем неожиданнее будет его атака.

Полицейский гравилет сделал круг над недвижимым человеческим телом и полетел в сторону города.

Уняв боль, Джонни поднялся и быстро зашагал к шахте. Слухи, что кое-кто из полицейских сотрудничал с Даблом, похоже, подтвердились. Или полицейским и без Дабла было отчего с та shy;ким упорством препятствовать посещению шахты посторонними?

На этот раз Джонни был настороже, поэтому полицейские, вздумавшие вернуться, не застали его врасплох. Они успели только растеряться, не обнаружив труп, который они решили сбросить в шахту, – и показавшийся из-за придорожного камня плазменный луч разрезал смотровое стекло панели управления полицейского гравилета, а заодно – пополам – и усатого водителя.

Машина рухнула вниз. Гравилет упал с высоты шестиэтажного дома, так что пожилой полицейский, несомненно, оказался в том же самом месте, куда его коллега попал несколькими секундами раньше.

Джонни быстро зашагал к зданию управления шахты, на ходу засовывая лучемет в заплечную сумку.

Холм, за которым виднелась цель Джонни, обойти было очень непросто: по обе стороны от него тянулись рвы, заполненные гнилой стоячей водой, тянулись сколько хватало глаз. Джонни полез по склону. Не без труда он добрался до вершины лесистого холма, и здесь его взяло сомнение. А правильно ли он делает, что собирается прямо сейчас обследовать шахту? Допустим, здесь где-то и есть убежище Дабла, но при свете дня Дабл скорее заметит его, рыскающего по округе, чем он – Дабла. А ведь это очень важно было в предстоявшей схватке, кто кого скорее заметит.

Надо ему, затаясь, понаблюдать за местностью, не покажется ли где огненный шар, решил Джонни. Проследив за перемещениями находившегося в плазменном состоянии Дабла, он бы смог определить, где находится его убежище.

Голд отдавал себе отчет, насколько мала вероятность заметить Дабла: тот мог ближайшие несколько суток безотлучно находиться в своем убежище, мог перемещаться в пределах острова не надземным путем, а подземным, по жилам железной руды, из чего Джонни и исходил, задумав именно здесь поискать встречи с Дабл ом. Наконец, могло статься, что остров Грок был ошибочно избран Джонни для поисков Дабла. Дабл, возможно, и не бывал-то никогда на Гроке. И все же некий малый шанс увидеть Дабла близ его убежища на Гроке существовал, и Джонни не захотел его упускать.

Он выбрал место, с которого был хороший об shy;зор. Когда-то буря вывернула с корнем трухлявое дерево. Джонни сел на его ствол и принялся ждать.

Вечером он подкрепился купленными в поселке припасами. Пока все было тихо. Темнело на Самосе быстро. Казалось, только сумерки начали сгущаться, и вот они – звезды и ночь.

К ночи лес оживился. Множество самосских птиц вело ночной образ жизни, и теперь они разными голосами заявили о своем существовании. Небо Самоса ночью было великолепно: крупные звезды, цепочка искусственных спутников пересекает небосвод, над деревьями то и дело проносятся птицы. Прелесть обстановки портил только гнилостный запах, его приносил порывистый ветер от стоячей воды заболоченных лощин.

Треск Джонни услышал совершенно отчетливо. Это Дабл или кто-то из полицейских сумел выжить? По-кошачьи мягко скользнув в темные кусты, Голд осмотрелся. Кроме птиц да деревьев, никого не было вокруг, совершенно никого.

Спустя недолгое время рядом опять хрустнул сучок. Джонни замер – с лучеметом в правой руке, с металлохлыстом в левой. Однако и на этот раз только крики птиц и шелест листьев ответили его настороженности.

Из кустов, куда переместился Джонни, обзор был хуже, поэтому он вернулся на прежнее место. Сидя на стволе поваленного дерева, он снова стал обозревать окрестности, иногда поглядывая в затаившуюся под кронами деревьев темноту.

Как же не похожи самосское небо и далекое небо Земли, и как же похожи они! На Джонни глядели незнакомые звезды, составлявшие свои, самосские острова-созвездия, но стоило только ему отрешиться от привычки называть звезды по именам и объединять их в нормальные группы – и он видел совсем земное небо. Небо, в которое смотрели тысячелетия назад его прародители, сливалось в его понятии с небом, в которое некогда смотрел умерший народ Самоса. В эти мгновения исчезала пропасть времени, отделявшая его и тех, из чьих тел и душ образовались самосские самоцветы, и ему начинало казаться, что он осознал всю глубину древней легенды, а там, на самой ее глубине, он знал точно, его дожидался активизированный талисман.

Как-то вдруг небо исчезло. Не небо, а море звезд обтекало высь, катились тихие волны, и вот они разошлись, и вечность взглянула на Джонни глазами девушки. Ее черты были расплывчаты, но, несомненно, это была не Лола, в бездне самосского времени Лола находиться не могла.

Джонни завороженно смотрел и смотрел в это лицо. Оно притягивало его взор как магнитом, но что за сила была в этом притяжении? Невозможно было разглядеть, насколько лицо это красиво, так что не сила красоты это была. И не сила любви: в вечности ни тепла, ни любви нет. Или это была сила стальной воли?..

Голд немного повернулся, чтобы лучше рассмотреть видение. Сучок уперся ему в бок, и он очнулся.

Он позволил себе задремать. Размечтался, разнежился.

Сердясь на себя, Джонни встал, размял ноги. Он не должен спать, он не должен поддаваться очарованию ночи. Чтобы восстановить силы, он немного подремлет на рассвете. Если Дабл и покажется, то вряд ли это произойдет в сонное предутреннее время.

Ослепительно-белый огненный шар пронесся над деревьями. Шар пронесся быстро, но все же далеко не со скоростью света, и Джонни успел его заметить. На мгновение зависнув над склоном ближайшего холма, шар стрелою упал вниз.

Путь до места, куда упал плазменный шар, занял у Джонни больше времени, чем он рассчи shy;тывал. Ему пришлось продираться сквозь бурелом, обходить заболоченные участки леса, искать удобный спуск с холма, и при этом его преследовала неприятная мысль: а что, если убежище Дабла – какое-то пустое пространство глубоко под землею, куда Дабл добирается по железной руде? Тогда Джонни осталось бы только сторожить появление Дабл а на поверхности, ведь землеройной техники у Голда не было.

Опасения Джонни оказались напрасны. Завершая путешествие по ночному лесу, он увидел полуразрушенный вход в какое-то подразделение шахты. Причем дверь хорошо сохранилась, и, судя по всему, она находилась на своем месте.

Дверь из бронепластика оказалась незапертой. Хорошо еще, что дверь не стальная, подумал Джонни. Будь дверь стальной, Дабл непременно заварил бы ее или заклинил замок так, что ее невозможно было бы раскрыть, ведь для самого Дабла стальная преграда не составляла препятствия.

Толкнув дверь, Голд вошел в большой вестибюль без окон, хорошо освещенный многочисленными настенными лампами. Отсюда брали начало четыре коридора. Три из них оказались завалены разрушенными стенными и потолочными перекрытиями, четвертый же был проходим до самого конца. Все вокруг носило следы запустения: стены в потеках, многолетняя грязь на полу, паутина. Однако помещение посещалось людьми или, во всяком случае, одним человеком, о чем недвусмысленно заявляло яркое освещение.

Было очень тихо. И где-то в этой тишине скрывался Дабл. Ведь именно Дабл, несшийся в виде плазменного шара в свое убежище, дал Джонни знать, где оно находилось.

Джонни извлек из заплечного мешка лучемет. С лучеметом и металлохлыстом, взятых на изготовку, он пошел по коридору. Металлохлыст был нужен ему для Дабла-шаровика, лучемет – на случай, если он столкнется с кем-нибудь из людей Дабла или с Даблом в человеческом обличий. Джонни был весь внимание. Любой шорох, самый слабый вздох были бы им услышаны – но ничто не шуршало и никто не вздыхал.

Дойдя до конца коридора, он повернул назад. На ходу он стал открывать двери и заглядывать в комнаты: может, что-то наведет его на мысль, куда подевался Дабл. Комнаты встречали его взгляд грудами битого кирпича, многолетней пылью, разбитой мебелью, стопками пожелтевших бумаг – словом, мусором и хламом, не взятым с собой покидавшими шахту людьми за ненадобностью.

Седьмая по счету комка га, в которую заглянул Джонни, сильно отличалась от предыдущих. Здесь было относительно чисто, и вместо старой дряни эту комнату заполняли аккуратные штабеля банок, пластиковых мешков, ярких пакетов. Войдя в комнату, Джонни убедился в том, о чем он подумал в первый момрнт. Это была еда: сок, сухие завтраки, фруктовые пюре, различные мясные и рыбные консервы, и все это было отнюдь не с истекшим сроком годности.

Видимо, он все же вскоре встретится с Даб shy;лом.

Как бы в подтверждение мысли Голда, со стороны коридора до него донесся звук шагов. Кто-то шел по коридору, подходил все ближе и ближе…

Незнакомец прошел мимо кладовой, дверь которой Джонни закрыл, войдя в нее. Голд выглянул в коридор, но так, что дверь не скрипнула. Едва он посмотрел в сторону незнакомца, как тот обернулся.

Это был Дабл собственной персоной, тот самый убийца-владелец активизированного талисмана, которого до этого Джонни видел десятки раз на фотографиях и в записи на видеокассетах. Даблу к этому времени перевалило за сорок, его курчавые волосы белели сединой, однако его натренированное тело бывшего полицейского и не собиралось расплыться под бременем лет. Дабл следил за собой. Это подтверждали и чисто выбритый подбородок, и опрятная одежда спортивного покроя.

Дабл, очевидно, не ожидал увидеть Джонни: его лицо на долю секунды стало растерянным. Потом растерянность на лице убийцы сменилась злостью. И одновременно Джонни выстрелил.

Стрелял Голд из лучемета. Стрелял в человека, а луч попал в плазменный шар. Ударив в плазменный шар, струя плазмы не была поглощена шаром или рассеяна – она отклонилась. Отклонилась, и стала заворачиваться дугой. Хорошо, что Джонни быстро убрал палец со спускового крючка, а не то пришлось бы ему хлебнуть огня из собственного оружия.

Не выпуская из руки лучемет, он привел в действие металлохлыст. Поток металлических пылинок устремился к плазменному сгустку, Дабл-шаровик увернулся и выбросил огненный отросток, которым, в свою очередь, попытался достать Джонни. Теперь Джонни пришлось увертываться.

Это была битва скоростей: Джонни и Дабл стремились избегнуть смертоносного касания, в то же время силясь задеть противника, один – плазменным “щупальцем”, другой – “пальцем” металлохлыста.

В конце концов оказалось, что шаровик все же обладал лучшей маневренной способностью, чем Преображенный трилистником. Даблу удалось-таки притронуться “щупальцем”, правда, не к самому Джонни, но к его оружию – металлохлысту.

Металлохлыст немедленно расплавился. Чтобы не обжечься, Джонни инстинктивно откинул его от себя. А хоть бы он и вытерпел боль, от испорченного оружия не было никакого проку.

Из плазменного шара на миг выступили очертания головы Дабла.

– Ты умрешь, – заявила голова самодовольно.

Джонни продолжал держать в руке лучемет, но что можно было сделать плазмой против повелителя плазмы?..

Как бы смакуя процесс убийства, Дабл выпустил из своего тела-шара около десятка “щупалец” и не спеша потянулся ими к Джонни. Заключив Голда в огненное кольцо, “щупальца” начали сжимать круг.

Неожиданно по коридору пронесся голос:

– Андина!

Огненные отростки замерли. Их центр, плазменный шар, потускнел, покрылся рябью.

Резкий, как свист бича, окрик повторился:

– Андина!

“Щупальца” упали на пол бессильными плетями и медленно, как бы против воли, стали втягиваться в шар. Плазменный шар замерцал, как мерцает свеча, прежде чем погаснуть.

И третий раз в коридоре раздалось громогласное:

– Андина!

Уже втянувший все свои руки – “щупальца” в себя, Дабл, мерцая, поплыл к стене, в стене в этом месте была электрическая розетка. Приблизившись к розетке, шар быстрой струйкой перетек в нее.

Джонни среагировал быстро. Плазменным лучом он очертил около розетки круг, чтобы перерезать проводку. Стена под действием плазмы растрескалась, розетка расплавилась, однако более ничего не произошло. Дабл не появился – ни че shy;ловеком, ни огненным шаром. Очевидно, плазмовик успел уйти.

Тут только Джонни оглянулся на своего нежданного спасителя.

В коридоре стоял лысый низкорослый мужчина средних лет, сутулый, с животиком. Не то что плазмовика, малолетнего дебошира не испугал бы этот мужичонка своим видом. Так казалось на первый взгляд, а что получилось в действительности? В действительности плазмовик испугался этого сутулого лысого мужичонки. Совершенно безоружного, между прочим, не считать же оружием парадный жезл, который избавитель Голда сжимал в правой руке. Жезл выглядел примечательно: вокруг ствола-основания обвивался искусно вырезанный змей с острым гребнем, чья зубастая голова служила набалдашником, – но что могла сделать красота жезла против плазмовика? Достаточно было Даблу шевельнуть огненным “щупальцем”, и от деревянного жезла только пепел остался бы. Да, нет, иное вышло, не жезл сгорел – Даблу пришлось спешно убраться.

Незнакомец сунул жезл в сумку, стоявшую на полу.

– Кто ты? – спросил Голд.

– Меня зовут Патрик Кенелз, я заведую архивом древностей Центральной Библиотеки Самоса. – Кенелз выразительно посмотрел на Джонни, предлагая ему представиться.

Джонни назвался, добавив, что служит в полиции.

Кенелз проговорил одобрительно и вместе с тем с долей насмешливости:

– Ты чертовски ловок, Джон Голд. Не думал, что это в человеческих силах, семь минут увертываться от коготков плазмовика. Но все-таки за Даблом тебе не угнаться, это факт.

– Еще посмотрим, кому за кем не угнаться, – проворчал Джонни. – Так это ты шел за мной по пятам так неуклюже, что сучки у тебя под ногами хрустели на весь лес?

– Никакого хруста не было, – отрезал Кенелз, – а шел я за тобой от самого поселка. Ты неплохо поразмялся перед тем, как сойтись с Даблом, местная полиция нескоро этот день забудет.

– Местной полиции в прежнем составе недолго быть. Связь полицейских с Даблом, думаю, нетрудно будет доказать. Так что скоро получит Беке новых полицейских, а у новых певцов и песни будут свои. Вряд ли новички станут таскаться на могилы предателей.

– Если полиция поменяется, в добрый час. Эти двое мазилы были порядочные, мало того что предатели. Столько стрелять и не попасть, надо же так осрамиться! Или… постой, или они попали в тебя? Эта твоя шустрость, неуязвимость… Я слышал, будто на службу в полицию взяли Преображенного трилистником, уж не ты ли это?

Оставив вопрос архивариуса без ответа, Джонни проговорил в раздумье:

– Вот о чем я думаю, Кенелз. По следу Дабла идем мы двое, а Дабл один и активизированный самоцвет у него в единственном числе. Один активизированный самоцвет на двоих не разделишь, а?

– Ты хочешь меня убить, Джон Голд?

– Мне бы хотелось, чтобы ты… сошел с дистанции. Десять тысяч кредов, надеюсь, тебя утешат? Не забывай, талисман еще у Дабла, а не перед нами на полу лежит.

Кенелз покачал головой.

– Любая сумма ничтожна в сравнении с тем могуществом, которое дает талисман. Лучше вот как сделаем, Голд. Вместе мы скорее справимся с Даблом. Ну что ты сделаешь с ним один, тем более теперь, без металлохлыста? И мне было бы трудно одному разобраться с ним, во второй раз мой жезл может сработать хуже, чем в первый. Что ты смотришь так? Да, моя сила – в этом жезле, но не надейся, ты не сумеешь воспользоваться им как следует.

– Я не собираюсь отнимать у тебя твой жезл, – успокоил Джонни архивариуса. – Допустим, ты меня убедил, вдвоем мы уж точно справимся с Даблом. И что потом?

– Раскалывать талисман надвое не придется. Пусть будет так: мы предоставим талисману возможность самому выбрать себе хозяина. Известно, как это делается. Два претендента на место хозяина талисмана берут самоцвет в руки, сразу оба, и призывают его огонь. Что это такое, призвать огонь? Это значит… Это делает Дабл, чтобы стать из человека плазменным шаром. Нужно попросить у Андины ее огонь, вот как это делается, а слова могут быть любые. Так один из нас станет хозяином талисмана, а другой умрет в огне: Андина никогда не дает свой огонь сразу двоим. Полагаю, смерть будет легкой, кому уж выпадет умереть. Мозг сгорит быстрее, чем болевой импульс добежит до него от нервных окончаний.

– Сгореть или самому стать огнем, хм… – Жутковатое предложение Кенелза, может, и не было очень уж выгодным для Джонни, но оно, несомненно, было честным. Недолго поколебавшись, Голд молвил: – Я согласен.

Они пожали друг другу руки, и Джонни сказал:

– Давай решим, что будем делать, когда Дабла разыщем. Не стоит ли мне обзавестись новым металлохлыстом? Или этот твой жезл вполне компенсирует его утрату?

– С Даблом без металлохлыста мы скорее справимся.

– Вот как?

– Да. Металлохлыст не против Дабла действует – против Андины, а мы поступим иначе, мы Дабла с Андиной разведем. Это сделает мой жезл при моем участии, конечно. А там твой черед на shy;ступит. Надо будет тебе уж как-то с Даблом совладать.

– Хотел бы я знать, что за сила в твоем жезле.

– Долго рассказывать. Сейчас я есть хочу. Что там, припасы Дабла, что ли?

– Надо бы нам поскорее за Даблом двинуться. Пока он не убежал.

– Нет, сначала позавтракаем.

Джонни уступил. Они вошли в кладовую Дабла и утолили голод консервированными комплексными завтраками и фруктовыми соками. Только Джонни встал и раскрыл рот, чтобы поторопить Кенелза, как тот принялся устраивать из мешков что-то вроде ложа. На недовольный взгляд Джонни он ответил:

– Тебе-то что, ты – Преображенный трилистником, а у меня глаза слипаются. Вот высплюсь, тогда и дальше пойдем. Никуда Дабл от нас не денется, не беспокойся.

Говоря это, архивариус очень быстро устроился на ложе, положив пустые мешки в изголовье, отвернулся к стене и свернулся калачиком. Но тут же опять повернулся:

– И ты поспи.

– А если Дабл вернется?

– Отсюда ему пришлось удирать, теперь сюда он никогда не вернется. Ни к чему ему ворошить прошлое, пробуждать в Андине сомнения в его мужественности.

Зевок во весь рот смял последнее слово Кенелза. Повернувшись к стене, он немедленно за shy;храпел.

Джонни решился немного подремать сидя, не бросать же ему нового товарища. Да и, так уж сказать, сон ему не помешал бы. Кто знает, когда в следующий раз им предоставится случай смежить веки, а ведь его тело несмотря на все свои уникальные способности все же было сделано из плоти и крови, а не из стали.

Очнувшись от дремы, Джонни посмотрел на наручные часы. Прошло два часа, как он для себя и наметил. Что там Кенелз? Архивариус крепко спал – причмокивая во сне, суча ногами. Жалко было будить его, но ведь чем дальше отсрочивается преследование Дабла, тем больше у него шансов скрыться.

Окрики не помогли, пришлось Джонни потрясти Кенелза за плечи, чтобы тот разлепил веки. Прежде, чем подняться, архивариус долго выклянчивал еще минутку-другую сна, но Джонни был непреклонен: полицейские не сумели устроить Джонни встречу с Даблом, сам он вышел на Дабла чудом, а тут какой-то сонливец прозевывал верный шанс настичь Дабла.

– Палку свою не забудь, – сказал Джонни потягивающемуся архивариусу, показывая на жезл с драконом.

– Не забуду, и не рассчитывай, – пробурчал Кенелз. – Запомни хорошенько, моим жезлом ты никогда не сможешь воспользоваться. Разве только помашешь им вроде дубинки. Тебе надо лет десять прокорпеть в архивах, чтобы жезл в твоих руках явил половину той силы, которой он обладает в моих. Ты думаешь, это просто, выставил жезл и все, а это не просто. Это, знаешь…

Архивариус продолжал разглагольствовать. Джонни не стал развеивать его опасения, и правильно поступил: если бы он попытался это сделать, он бы только укрепил их. Не утихомиривая Кенелза и не вступая с Кенелзом в перепалку, он обследовал стену, то место, где находилась оплавленная розетка. Оказалось, возможно выяснить, куда шел от розетки провод.

Заинтересованный действиями Джонни, архи shy;вариус прекратил брюзжать. Они проследили ход проводки – и вышли к длинному туннелю, освещенному тусклыми лампами, чей конец терялся вдали. Здесь розетки уже не встречались. Вероятно, далее плазмовик передвигался по железной руде, а туннель представлял собой проделанную в земной толще штольню. Вот по этим рельсам, судя по всему, некогда бегали вагонетки с рудой.

Голд и Кенелз пошли по подземному ходу. Все время пути, а шли они более часа, Кенелз с опаской поглядывал на крепления сомнительной сохранности. Джонни тоже крутил головой, но больше с другой целью, он старался не пропустить малозаметный боковой ход или сливавшуюся со стеной дверь.

Туннель закончился стеною с узким отверстием-проходом в ней, оттуда брезжил дневной свет. Протиснувшись кое-как через узкий проход, Джонни и Кенелз оказались на поверхности – в центре выключенного фонтана, среди скульптур дельфинов, морских гадов и раковин. Хвост одного из морских чудовищ отодвигался, являясь дверью в подземелье. Как раз сейчас он был ото shy;двинут.

Они выбрались из фонтана. Вокруг раскинулся в неге парк: аккуратно подстриженные деревья и кусты, бесстыдные статуи, посыпанные белым и желтым песком дорожки, ухоженные клумбы. Неподалеку находился трехэтажный дом с колоннадой внизу. За оградой владения виднелись точно такие же дома, обрамленные зеленью парков, только что ряд колонн был различным.

– Все-таки Дабла можно было найти в поселке, – заметил Джонни. – У тебя есть оружие?

– Да. Мой жезл.

– А если Дабл натравит на нас собак?

– Ни двуногих, ни четвероногих собак он на нас не натравит. Он попытается сам…

Рассуждения архивариуса прервало резкое:

– Вы, двое, стоять! Оружие на землю!

Из окон дома высунулось, поблескивая оптическими прицелами, не менее десятка плазменных ружей. Головы стрелков закрывали прозрачные бронешлемы.

Первой мыслью Джонни было: ах, как досадно так оплошать. Откуда взялась эта глупая вера, что у него с Даблом произойдет поединок? Дабл, после того, как ему пришлось бежать, вряд ли проникся уверенностью в себя, так с какой стати ему идти на поединок? Куда безопаснее разделаться с врагами чужими руками.

Приказ расстаться с оружием повторился на более высоких нотах. Далее медлить, находясь под прицелом десятка плазменных ружей, было бы глупо. Джонни швырнул лучемет на землю. Кенелз, однако, продолжал сжимать жезл – не из бесстрашия, наоборот, цепенея от страха. Джонни не удивился бы, если бы Кенелзу была дана особая команда бросить жезл или если бы его, не говоря худого слова, пристрелили, но произошло иное. Отдававший команды голос приказал им идти ко входу в дом и остановиться у первой ступени лестницы портала.

Когда они, пройдя несколько шагов, остановились, где им было сказано, из дома вышел человек в мундире офицера полиции.

– Кто такие? – Молодой офицер был насторо shy;жен. Игломет висел у него на боку, выхватить его из кобуры было делом мгновения.

“Кто такие?” Джонни перевел дух. Так это не люди Дабла, стали бы спрашивать люди Дабла, кто они такие!

– Я покажу вам удостоверение, лейтенант, – произнес Голд. – Оно у меня в нагрудном кармане.

– Доставай.

Джонни медленно достал удостоверение имперского агента и протянул его полицейскому. Тот недоверчиво обследовал глазами каждую строчку, каждую линию герба на корке и попросил.

– Приложите палец к индикатору.

Как только по засветившемуся удостоверению побежали от пальца Джонни радужные волны, офицер смущенно кашлянул и произнес:

– Прошу простить, сэр. Ошибка вышла. – Он посмотрел на окна. – Отставить, сержант!

Они прошли в дом, и там офицер сообщил Голду и Кенелзу, которого Голд представил как своего помощника, о некоторых событиях, предшествовавших их встрече и, собственно говоря, устроивших эту встречу.

После того, как Джонни отправил на тот свет двух полицейских, их в поселке оставалось шестеро. Из шестерых за прошлую ночь пятерых Дабл убил – не то из желания замести следы, не то в ярости оттого, что полицейские, обязанные предотвратить проникновение в его тайное убежище посторонних лиц, не сумели сделать это. Двоих из них Дабл убил в их семейных спальнях на глазах у жен. Трех, дежуривших этой ночью, сжег прямо в участке. Оставшийся в живых полицейский оказался умнее прочих. Когда полиция Бекса еще только начинала сотрудничать с Даблом, Мак Вар, живший одиночкой после смерти жены, устроил в своем доме комнату-крепость, чьи стены и дверь покрывал десятидюймовый слой диэлектрика. В этой комнате он проводил большую часть времени, находясь дома. Здесь он спал, и поэтому Дабл не сумел добраться до него прошедшей ночью. А Даблу очень хотелось до него дотянуться, судя по обугленным местами стенам его дома. Сейчас Вар находился в полицейском участке, где был развернут штаб по ликвидации Дабла (или, говоря официальным языком, по задержанию). Его допрашивали, а может, уже успели допросить. Что от него удалось узнать? Офицер полиции Боб Тарлен знал только, что Вар указал на этот дом как на дом Дабла, где тот жил, разумеется, под чужим именем. Как только Вар сказал про это, сюда была послана ликвидационная группа с ним, Бобом Тарленом, во главе, а капитан Брук, руководитель операции, с другими офицерами остался допрашивать Вара.

Джонни немедленно связался с капитаном Бруком. Хотя отношения между ними к моменту их расставания начинали складываться почти дружеские, на этот раз Джонни услышал Брука того самого, которого он увидел в начале их знакомства. Иными словами, Брук упорно не желал делиться с ним своей информацией, что можно было понять: Джонни не входил в команду Брука, с какой же стати Бруку ему помогать? Голду оставалось только самому отправиться в участок и лично допросить Вара. Правда, еще можно было связаться с Центральным Полицейским Управлением планеты, чтобы те вразумили Брука, но было жалко времени.

Брук, как ни вредничал, все-таки прислал за Джонни полицейский гравилет, который и доставил Джонни с Кенелзом в участок. К этому времени Брук закончил допрашивать Вара, и того отвели в камеру. На требование Джонни дать ему возможность поговорить с Варом Брук, морщась, дал согласие – имперскому агенту он тут помешать не мог, однако попыткам Кенелза присоединиться к Голду он твердо воспротивился. Еще не хватало, чтобы по полицейскому участку свободно разгуливали всякие там доморощенные сыщики.

В камере, куда Джонни отвели, он увидел бледного веснушчатого человека в полицейском мундире без знаков различий. Твердо глядя в беспокойные, бегающие глаза, Джонни спросил:

– Вот что, Вар, я хочу знать одно. Куда делся Дабл?

– Не знаю. Честно говорю, не знаю. Какая мне выгода скрывать? Он убьет меня, если вы его скорее не убьете! Я сказал про его дом…

– Там его нет.

– Тогда… даже в голову ничего не приходит.

– Возможно, его уже нет на острове?

– Не знаю.

Переведя взгляд с лица Вара на его подрагивающие руки, Джонни задал вопрос, который давно звучал у него в голове:

– Интересно, Вар, как это могло получиться, что Дабл жил здесь, в поселке, рядом находилось его тайное убежище, и при всем при этом о нем никто ничего не знал, исключая вас, полицейских?

– Он… м-м… маскировался. У него были документы на имя Дока Хамса, хорошие документы. Еще у него был парик, подкладки для изменения формы носа…

– И он, что же, с вами всегда контактировал в наряде добропорядочного джентльмена? Я разговаривал со многими людьми в поселке, никто из них ни разу не видел плазмовика в его плазменном состоянии в натуре, так что, и вы никогда не видели Дабла во всей его мощи?

– Нет, почему… Дабл часто к нам являлся плазмовиком. Особенно когда надо было что-то срочно решить. Он перемещался по канализационным трубам, поэтому его не видели, кому не следовало.

– Почему же по канализационным, а не по водопроводным?

– Не знаю. Но он всегда перемещался только по канализационным трубам. Он любил говорить: “Это моя паучья сеть”.

Джонни расспросил Вара, какова поселковая система водоснабжения и отвода сточных вод. По словам Вара, воду для поселка брали из глубоких скважин, находившихся на окраине поселка, а сточные воды выводились в море. На побережье неподалеку от Бекса была оборудована станция по очистке сточных вод, поселковые стоки пропускались через ее оборудование и уж затем в неопасной для чистоты моря форме попадали в морские воды.

Вар заикнулся про паучью сеть, и Джонни зримо представилось: прибрежная станция – главный узел сети, откуда отходят веером паутинки-трубы. В поисках следа, оставленного Даблом на острове после серии убийств, непременно надо было заглянуть и на станцию по очистке сточных вод.

Из разговора с Варом Джонни больше ничего полезного для себя не вынес. Об этой станции и о своих соображениях насчет нее он рассказал Кенелзу.

Он ожидал услышать возражения, но Кенелз неожиданно сказал:

– Кажется, мы сегодня увидим Дабла, Джон.

– Почему ты так уверен?

– Ты знаешь, отчего мне вздумалось именно на этом острове заняться поисками Дабла?

– Беке – единственный из самосских островов, где встречается железная руда. Даблу здесь легко перемещаться под землею, то есть так, чтобы его никто не видел, ну и…

– Нет, не поэтому я прилетел на Беке. Я прилетел сюда, потому что мне удалось выяснить одну вещь. Этот остров – тот самый остров Безымянный, о котором говорится в легенде о самосских самоцветах. Здесь зародились самоцветы Самоса, здесь произошел их первый вздох, и здесь умерли для прошлой жизни Сой и Андина – и поэтому Андину не может не тянуть сюда, и Дабла не может не тянуть сюда! Так рассуждал я, и оказался прав, убежище Дабла мы нашли на этом острове. Но какое на острове место наиболее значительно для Андины? То самое место их с Соем самоцветной россыпи, надо полагать. Легенда говорит, они стали самоцветами на побережье. Уж не то ли это место, где находится стокоочистительная станция?

– Все считают, и мне так казалось, что остров Безымянный – это теперешний остров Пята Бога, где стоит монумент Одиноких…

– Вот главная ошибка, которую сделали решительно все, кроме меня. Остров Безымянный -это остров Беке, а не Пята Бога. Что же касается самоцветов, почему их так много на Пяте Бога и не так уж много здесь, на Бексе… Бекс-Безымянный постепенно погружается в море, это общеизвестно, море смыло самоцветы с побережья Бекса и подводное течение отнесло их на Пяту Бога, как раз Пята Бога последние полмиллиона лет поднимается из моря.

Джонни далеко не проникся убежденностью Кенелза в переносе морем самоцветов с Бекса на Пяту Бога, но этого и не нужно было, он и без того собирался немедленно лететь на стокоочистительную станцию.

Брук беспрекословно предоставил в распоряжение Джонни полицейский гравилет: “Лишь бы ты отвязался”. На гравилете Голд и Кенелз добрались до стокоочистительной станции за считанные минуты.

Станция работала автоматически, техник посещал ее лишь раз в неделю. Джонни выжег дверной замок лучеметом, не возвращаться же им за техником. Они с Кенелзом долго лазили между канализационных труб, фильтров и абсорбционных колонок, но ни Дабла не обнаружили, ни чего-либо, что выдавало бы посещение им этого места.

Перепачканные, они вышли из станции. Рядом море лениво лизало галечник, местами покрытый зеленой тиной. Раз Беке погружался в море, возможно, то место, где когда-то стояли, обнявшись, Сой и Андина, уже находилось под водой, подумал Джонни, так что, если верны рассуждения Кенелза, не помешало бы в поисках следов Дабла обследовать прибрежные воды с водолазным снаряжением. Но при них сейчас водолазного снаряжения не было – и они пошли вдоль берега, внимательно вглядываясь в окрестности.

Отойдя недалеко от станции, они увидели лежавшую в горделивом одиночестве каменную глыбу. Так-то ничего особенного она с виду не представляла, только что камней схожего размера поблизости не было. Джонни, не задумываясь, провел по глыбе плазменным лучом. Луч не оставил на камне и следа, что было уже интересно.

Голд и Кенелз стали осматривать камень. И то ли кто-то из них случайно нажал ногой на неприметную кнопку, включавшую секретный механизм, то ли иная была тому причина, но камень вдруг стал довольно быстро уходить в землю.

Камень погружался в землю совершенно беззвучно, и это его движение было так неожиданно, что Джонни и Кенелз подались назад. Вскоре камень целиком ушел под землю, на его месте зияла дыра.

Оказывается под верхним слоем земли находилось обширное округлое помещение с гладкими стенами и ровным полом, несомненно, искусственного происхождения. На полу россыпью лежали самосские самоцветы. Голубоватые искры пробегали по полу и стенам залы, освещая ее неровным светом. Единственным входом в помещение, судя по всему, являлось отверстие в потолке, которое затыкала собою каменная глыба. Свободное перемещение глыбы между поверхностью земли и полом легко можно было объяснить наличием под полом гравитационной установки.

Вниз вела винтовая лестница, по ней Джонни и Кенелз опустились в подземную залу.

Джонни заметил эту скульптуру, как только стал спускаться в подземелье. С поверхности земли она была не видна, потому что стояла в дальнем конце залы.

– Это они, Одинокие, – произнес Кенелз хрипло.

Голд и без подсказки с первого взгляда понял, кто это был, Сой и Андина стояли как в тот последний момент их жизни, когда весь мир ополчился против них. Серого цвета камень гладкой поверхностью, мягкими изгибами форм напоминал стекло, но уж, наверное, Сой и Андина были сделаны не из стекла.

Ступив на усыпанный самоцветами пол, Кенелз нетвердым шагом двинулся к Одиноким. Он подходил к ним, на ходу вытягивая вперед руки, как будто сомневался, не призраки ли это. Приблизившись, он пробежал пальцами по складкам одежды Соя, затем осторожно дотронулся до его короны. Корона Соя представляла собой обруч с цветком посередине, чьи лепестки были усыпаны шипами.

– Теперь Дабл не устоит, – прошептал архи shy;вариус.

– Ты что-то обнаружил, Патрик? – спросил Джонни.

– Вот она, корона Соя! Двадцать пять лет я работал с древними письменами, да так и не встретил ее достоверное описание. Пришлось заказать жезл отца Андины, а этот жезл, конечно, послабее будет, чем корона Соя… Ты не понимаешь меня? Хорошо, объясню. Сила Дабла – сила Андины, это, надеюсь, понятно. Чем можно смутить Андину, чем можно отстранить ее от Дабла, как развести их? Над этим я долго ломал голову и все-таки догадался, что нужно сделать. Андина ни за что второй раз не подняла бы руку на своего отца – и поэтому по моему чертежу мне сделали этот жезл, точную копию жезла вождя ситакхов, отца Андины. Когда прошлой ночью в шахте Андина увидела меня с жезлом своего отца, Даблу пришлось бежать, настолько ослабла его связь с Андиной. Не уверен, что Андина прямо-таки приняла меня за своего отца, но что-то в ее памяти напомнило ей о старом вожде и сопрягло его облик с моим, и этого оказалось достаточно хотя бы для того, чтобы тебя не поджарил Дабл. Так действует мой жезл, Джонни. Если же на мне будет корона Соя, то есть ее точная копия… Даблу не сбежать тогда, это уж точно.

– Эта корона может быть всего-навсего выдумкой скульптора, Патрик.

– Выдумкой скульптора? А ты ничего не замечаешь?

– Что я должен заметить?

– Подойди сюда.

Джонни встал рядом с Кенелзом, и тот провел в воздухе рукой, показывая ему на лица каменных Соя и Андины. И Джонни увидел: сквозь холод камня явственно проступало тепло жизни. Только мгновение виделось это Джонни, и в это мгновение выражение лиц Одиноких изменилось: печаль и страдание на их лицах уступили место мимолетной, но сильной буйной восторженности.

– Мне показалось, или… Как можно было сделать это?

– Ты все еще ничего не понял, Джон, – сказал Кенелз. – Это не скульптура. Это они, Сой и Андина.

Выдержав паузу, архивариус проговорил, как бы поясняя не столько Голду, сколько самому себе:

– Так вот оно что, они не умерли тогда… То их души разлетелись птицами, самосскими самоцветами, а тела остались стоять, где стояли. Живая плоть, оказывается, бывает покрепче и гнева богов, и ярости людей, и безразличия времени… Верно, кто-то из первых плазмовиков опустил их сюда, такова была их воля. Но зачем они здесь? Что-то за этим кроется…

По полу и стенам залы проносилось множество искр, освещавших помещение. Неожиданно одна из них застыла на месте – и поднялась над полом плазменным шаром. Плазменный сгусток принял форму человеческой фигуры, потускнел, и плазма стала человеком, Даблом.

В зале прозвучал, отражаясь эхом от стен, бесконечно злой голос:

– Вы хотите знать все? Я уйму ваше любопытство.

Руки Дабла стали удлиняться, одновременно превращаясь в огненные струи с когтистыми огненными пальцами, и этими огненными пальцами Дабл вцепился в плечи Голда и Кенелза.

Кенелз закричал. Какое-то время его тело дергалось, сотрясаемое электрическими разрядами, потом он обмяк, и Дабл отпустил его. Кенелз упал на пол с обуглившимся плечом, за которое его держал Дабл.

С Джонни произошло иначе. Хватки Дабла он как будто не почувствовал, он стоял себе как стоял, не крича от боли и не корчась в судорогах. Дабл, удивленный и встревоженный таким поведением противника, вцепился в шею Голда обеими руками, но огненные руки его уже не имели силы. Джонни, догадываясь о том, что происходит, не спеша вынул из кобуры лучемет и выстрелил в Дабла, и Дабл, будучи не в силах отклонить плазменный луч, упал с простреленной насквозь головой.

Едва Дабл упал, огонь, составлявший силу его, угас.

Джонни склонился над Кенелзом. Архивариус не дышал, продолжая сжимать в мертвой руке бесполезный жезл. Хмурясь, Голд подошел к Даблу. Этот тоже был мертв, в его правой руке Джонни заметил красный камень.

Он нагнулся, взял камень у мертвеца. Несомненно, это был тот самый талисман, который и давал Даблу силу. Только сейчас без толку было бы взывать к нему: он не светился, он уже не был активизированным.

Джонни далеко отшвырнул мертвый камень. Неужели эти две смерти – это все, к чему он пришел на Самосе?..

Он не заметил, как от изваяния Андины (или это действительно была на тысячелетия застывшая Андина?) отделилась тень. Тень, подрагивая, переместилась в центр залы – и загустела, и стала девушкой. Джонни, уловив угловым зрением движение недалеко от себя, обернулся. Это была та самая девушка, с которой он разговаривал у монумента Одиноких, что на острове Пята Бога. Только на этот раз сумочки при ней не было.

– Ты хотел получить мой талисман? Я уже дала его тебе. Забыл? – произнесла она.

Он вынул из кармана камень стального цвета, в тот день выбранный ею для него. Он только мгновение не видел ее, бросив взгляд на камень, а когда он опять посмотрел на нее, она уже была другой. Перед ним стояла Андина, в точности та, которая обнимала в конце залы каменного Соя.

А талисман Джонни слабо светился.

– Ты убила Кенелза, зачем? – спросил он.

– А, твой знакомый… – Она пренебрежительно махнула рукой. – Он так старался быть похожим на моего отца, что я почти поверила, будто вижу его. Отец… Это из-за него мы с Соем стали такими. Мы с Соем обречены вечно искать друг друга, вечно искать и не находить… Отца я убила бы еще раз, если бы он вздумал ожить. Твоему знакомому не стоило напоминать мне о нем.

Взывать к благоразумию или к милосердию в данном случае не имело смысла. Джонни спросил:

– Я смогу пользоваться этим камнем?

– Да.

– Как это делается?

– Сожми его и позови меня, больше ничего не нужно. Можешь попробовать прямо сейчас.

Сейчас так сейчас. Джонни сжал камень до боли в пальцах и негромко назвал ее по имени.

Перед его глазами разлилось ослепительное море огня. Жара он не почувствовал. В огне он увидел Андину, протягивавшую к нему руки.

Протянуть руки ей навстречу он не смог. И чем дольше они стояли так, тем больше ожесточалось его сердце против него самого. Он же чувствовал, к чему все шло, почему же он до сих пор не покинул Самос?

И губы его прошептали имя, и он назвал имя, и он выкрикнул с болью имя, подхваченное равнодушным эхом.

“Лола?” – кричал он, и это имя разметало ослепительный огонь.

Он стоял в освещенной мерцающим светом зале, а перед ним стояла Андина – с опущенными плечами, с осунувшимся лицом.

– Я знаю, кто сможет быть твоим Соем, – произнес он через силу.

– Кто же?

– Наверное, ты тоже знаешь его. Это старик Дивой, кажется, так его зовут. Тот самый, который столько лет бродит у монумента Одиноких.

– А, старый Дивой… – Она грустно усмехнулась. – Этот старик, какой же он Сой?

– Возможно, это будет не совсем Сой, но это будет забвение.

– Ты… – Она коснулась его руки бесплотными пальцами. – Ты сам передашь ему свой камень?

– Да. Если ты этого хочешь.

Ничего не сказав, она растаяла в воздухе, а самоцвет в руке Джонни загорелся ярко и ровно.

В этот день дети особенно досаждали ему. Уловив тот снисходительный тон, которым говорил о нем экскурсовод, они затеяли кидаться в него камешками-самоцветами: “Дядя, смотри, этот не горит?” Он несколько раз делал вид, что вот сейчас набросится на них, и тогда они с хохотом разбегались врассыпную. В который раз Дивой пожалел, что полицейские отобрали у него нож: раньше в подобных случаях он делал себе разрез на плече, и вида его крови хватало, чтобы унять ребятню.

“Дядя, этот камешек горит!”

Взрослые, конечно, журили сорванцов, расхаживая вокруг монумента в поисках “своего” талисмана. Однако дети понимали звериным чутьем, что на укоризненное качание головой сейчас не стоило обращать внимание, украдкою взрослые и сами улыбались, наблюдая за веселой игрой детворы. Старик не был опасен совершенно, экскурсовод повторил это с полным знанием дела.

На вновь прибывшего мужчину, вышедшего из маленького сиреневого гравилета, никто не обратил внимание.

Джонни со скучающим видом прошел мимо Дивоя раз, другой… Когда Дивой отвернулся, Джонни кинул ему под ноги свой стального цвета камень.

Дивой расслышал, как что-то упало ему под ноги. Он посмотрел вниз – и долго стоял так, не шевелясь. Потом он медленно нагнулся и так же медленно распрямился.

Был пасмурный день, и поэтому вспышка показалась очень яркой. На мгновение все ослепли, а потом десятки пар глаз посмотрели в сторону Дивоя.

Старик еще был виден. Голубоватые языки пламени бегали по его одежде. Очень скоро они слились в единый огонь, и пламя лизнуло его лицо. Дивой не испытывал страдания, и рядом не нашлось никого, кто бы не понял немедленно, что это был за огонь.

Наконец Дивой исчез в вихре пламени. Пламя сжалось в огненный шар. Плазменный шар, сделав круг около монумента Одиноких, полетел в сторону моря.

Джонни направился к гравилету, арендованному им на одни сутки.

“Какой-то сумасшедший в одночасье получил то, что не заработаешь годами тяжелого труда”, – сокрушался на следующий день “Коммерческий вестник!” “Тихоня Дивой надул всех нас”, – желчно писала “Самосская мечта”. “Сой, знал бы ты, на кого тебя променяла Андина?” -насмехался “Голос Самоса”! Тысячи и тысячи мужчин хотели бы оказаться на месте Дивоя, неудивительно, что немало появилось у него завистников, любителей поплеваться желчью, но всякий раз злые языки замолкали, лишь только вдалеке показывался огненно-чистый плазменный шар.

БАШНЯ ЭЛИЗИОНА

С чем теперь он летит к Цербу? Джонни не раз спрашивал себя об этом за время полета. В его первый полет на Церб с ним были самоуверенность и отчаяние; во второй полет, когда он возвращался с Максантума, он нес Башне железное самообладание; в третий раз он прибыл на Церб Преображенным трилистником. А что теперь? С чем он возвращается на Церб?

На Самосе Джонни так и не приобрел способность по собственному желанию становиться сгустком плазмы. Зато он приобрел уверенность, что более никакая сила ему не нужна для восхождения на Башню, кроме той, что была в нем самом. Чем было это его убеждение, твердой опорой его, или это он вернулся к той самой бесполезной самоуверенности, с которой начался его путь к Башне?..

Мистер Делл встретил Джонни в дверях своего кабинета.

– Мистер Голд? Простите, что мы не послали за вами гравилет, я только что узнал о вашем прибытии этим рейсом. Один наш сотрудник допустил оплошность, он будет наказан.

– Я бы хотел, чтобы мне все желали победы, а вы хотите кого-то наказать.

– Хорошо, хорошо, мистер Голд, он не будет наказан, раз вы того хотите. Президент компании извещен о вашем прибытии на Церб. Вы позволите провести вас в его кабинет?

Мистер Эмерс, грузный лысоватый мужчина, президент Всепланетной Строительной Корпорации, принял Джонни подчеркнуто вежливо. После обмена любезностями президент спросил Джонни:

– Надеюсь, ваш визит на Самос был удачен, мистер Голд?

– Да. Удачен.

– И вы можете продемонстрировать ваши новые способности?

– А, вы про это. Плазмовиком я не стал.

– Так что же тогда…

– Это не объяснишь, сэр. Скажу одно: пришло время мне подняться на Башню.

Делл и Эмерс переглянулись.

– Когда именно вы желаете взойти на Башню, мистер Голд? – уточнил Делл.

– Завтра.

В кабинете повисла тишина. Нарушил ее Эмерс. Президент компании долго выстукивал костяшками пальцев по крышке стола какую-то мелодию, наконец решил:

– Пусть так. Вы подниметесь на Башню завтра.

– А сейчас вас ждет лучший номер нашей гостиницы, мистер Голд, – произнес Делл.

Джонни разбудили рано утром.

На этот раз на процессию, которая называлась Возведение Претендента, глазело зрителей куда больше, чем Джонни видел когда-либо. Еще бы, его биография не могла не привлечь внимание любопытных: мало того, что он дважды проходил Испытание и не был Башней убит, то есть был Одаренным, так он еще и был Преображенным трилистником. До Джонни из всех Претендентов только два были Преображенными, так что его сила значительно выделяла его в длинной веренице искателей счастья.

Из толпы до Джонни доносились отдельные выкрики. Иные подбадривали его: “Не трусь, свое возьмешь, парень”, другие балагурили: “А ты парашют не забыл? Пригодится, когда с такой верхотуры вниз полетишь”. Какая-то дамочка взвизгнула: “Он же погибнет, почему не запретят это безобразие?” Мамаша неторопливо объясняла ребенку: “Дядя по ступенькам пойдет до самого верха, чтобы оттуда птичкой слететь”. Это была человеческая речь, ее смысл Джонни, хотя и обрывками, улавливал, но в толпе, кроме людей, стояли гуманоиды и негуманоиды со многих планет, которые так же живо выражали свое отношение к происходившему. А со всех сторон неслись невнятные гортанные звуки, громкие щелчки, прерывистые трели.

Когда он ступил на лестницу, голоса смолкли. Или это просто его слух закрылся для всего внешнего, ненужного, пустого?

Джонни начал восхождение.

Выйдя на площадку перед храмом, он произнес:

– Тебе это интересно будет узнать, Хранитель. Я был с теми, кто сделал подкоп под Башню. Или ты это знаешь?

Пройдя между колоннами, он оказался в храме.

На этот раз тысячелетняя пыль, прах его предшественников, не поднялась занавесой, и в ней не закорчились призраки. Долго ничего не происходило. Башня как бы прислушивалась к нему, а потом крыша храма раздвинулась как распускается цветок.

Джонни увидел черное звездное небо – Земное небо. Он сразу узнал знакомые созвездия.

Он не успел задуматься, что бы это могло значить, увидеть земное небо за миллиарды миль от Земли. Воздушный поток подхватил его, понес прямо в черноту неба. Какое-то время он словно летел по туннелю из черной материи космоса и звезд, а потом оказалось: он стоит у подножия Круглой Башни.

Вокруг никого не было. До самого горизонта шло ровное, без единого бугорка искусственное покрытие, на котором только Башня выделялась одинокой свечой…

Что-то в Башне показалось Джонни странным, и он всмотрелся в нее. Она была как та, цербийская, – ступеньки по ее окружности до самой вершины, площадки между участками лестницы, – и все же… Старательно, стараясь не сбиться, Джонни сосчитал ступеньки, сколько их было до первой от поверхности площадки. Их было примерно с тысячу, и это только до первой площадки, тогда как вся лестница Круглой Башни Церба насчитывала тысячу ступенек.

Он не на Цербе, это ему следовало понять в первые же мгновения его нахождения здесь. Но где он? Где еще могла быть Башня, подобная цербийской, только много большей величины?

И к Джонни пришла уверенность: он стоял на поверхности Элизиона. Ну, конечно, это был Элизион, и плотный облачный слой, в котором терялась вершина Башни, являлся тому лишним подтверждением.

Очевидно, ему предстояло взобраться на эту Башню. Такой путь к Короне Мира указывала ему сила, доставившая его сюда.

Джонни не стал тянуть. Первую тысячу ступенек он преодолел почти бегом. Он не задержался бы на лестничном пролете, если бы рядом с ним не возникло мерцающее облако. Вытянувшись вертикально, облако приняло форму человеческой фигуры. Волна пробежала по фигуре от ее головы до пят – и теперь подле Джонни стоял человек. Голд сразу узнал Соя с Самоса по короне на его голове.

Вперив горящие глаза в Джонни, призрак сильным голосом вопросил:

– Почему ты не умер с ней? Если ты любил ее, ты должен был умереть с ней!

– Потому что она мне нужна живая, не мертвая, – ответил Джонни.

Тело призрака покрылось рябью, затем пошло волнами, и он исчез.

Смахнув пот со лба, Голд продолжил восхождение.

На следующей площадке рядом с ним появился Лукс Аппер, косморазведчик, когда-то обучавший его премудростям икс-перехода.

– Джон, тебе не следует идти дальше, – произнес Аппер. – Лолу ты не вернешь, а мир уничтожишь. У тебя всегда слишком много сомнений, ты слишком долго думаешь перед каждым реше shy;нием. С таким туманом в голове стать Властелином Галактики? Да планеты сойдут с орбит, а солнца вывернутся наизнанку, если они будут следовать твоим мыслям!

– Может, я долго собираюсь, зато, если начал идти, иду до конца.

Голд, сказав это, двинулся вперед. Он даже не стал смотреть, исчез призрак или нет.

Через тысячу ступенек Джонни увидел Ричарда Нормана, тот уже поджидал его на площадке.

– Ты думаешь, еще тысчонка-другая ступенек, и эта лестница кончится, я угадал, Джон Голд? – Ричард Норман засмеялся. – Никогда эта лестница не кончится, Голд! Ты будешь вышагивать по ней, пока не сдохнешь!

Джонни ничего не сказал, просто двинулся на человека, загородившего ему дорогу. Они не столкнулись: призрак исчез.

Несколько площадок были пустыми, призраки больше не появлялись. Джонни продолжал взбираться по лестнице, усталости он почти не чувствовал, но он начинал немного тревожиться. Вверху все терялось в тумане, когда же он оглядывался назад, то все никак не мог пересчитать, сколько же пролетов он прошел. Пять, шесть, больше? Может быть, здесь особым образом искривлялось пространство и действительно по лестнице можно было идти целую вечность?..

Когда он ступил на очередную площадку, рядом с ним возник призрак Зверя-В-Чешуе.

В шипении Зверя-В-Чешуе Джонни расслышал:

– Ты сейчас боишься, человек, ты же боишься, что лестнице не будет конца! А разве трус может взять Корону Мира?

– Я обладаю способностью, которую называют твоим даром, Леру. Как же я могу бояться?

– Сила цветка петинии защищает от страха перед оружием или острыми зубами, но не перед судьбой, и ты это знаешь, человек!

– Глупое животное, мне ли бояться судьбы, если я вижу впереди Корону Мира?

Зверь-В-Чешуе исчез.

До вершины Башни Джонни все-таки добрался, хотя к концу пути он порядком устал. Здесь стоял храм, точно такой же, какой был на вершине цербийской Круглой Башни. Глубоко вздохнув, Джонни вошел в него.

На черном блестящем полу не было пыли. И еще одно отличие имел этот храм в сравнении с цербийским: в центре его стоял алтарь.

Над алтарем разливалось яркое сияние.

Голд приблизился к алтарю. На нем лежал обруч, источник этого сияния, как раз на голову надеть.

Неужели это и есть Корона Мира?

Джонни взял обруч обеими руками и, чувствуя в пальцах слабое покалывание, надел его себе на голову.

Пол под ногами Гол да задрожал. И Джонни вдруг прочувствовал мир иначе, не так, как он воспринимал его раньше. Стены храма стояли словно живые, и они были послушны ему подобно его собственным ладоням. Он без труда развел их, положил плашмя, – и оказался в густом тумане, представлявшим собой затянувший весь Элизион облачный слой.

Повинуясь воле Голда, облака низринулись вниз потоками воды, и впервые за многие тысячелетия небо Элизиона стало чистым.

Был день, не это не помешало Властелину Галактики увидеть звезды. Джонни захотел, и бесконечные дали космоса открылись ему: солнца в ожерельях планет, кометы, туманности. Перед взглядом Голда предстали многие миры: и юные, плескавшиеся жизненной силой, и зрелые, увенчанные разумом, и дряхлеющие, готовящиеся стать истоком новой жизни. Джонни знал, он чувствовал, что он может: насколько хватало взору его, над всем он имел полную власть.

Он долго, завороженный, разглядывал свои владения, свыкаясь с новой силой. Потом он посмотрел вниз.

У подножия Башни было тесно от космических кораблей всевозможных конструкций. Как только Элизион лишился облачного слоя, этого экрана, загораживавшего поверхность планеты от нескромных взглядов, на Цербе поднялась страшная суматоха, можно сказать, паника: все помнили слова Хранителя, что только взгляд Властелина Галактики сможет убрать этот облачный покров, и все засуетились, забегали, ведь настал момент, которого столько лет дожидались на Цербе представители многих планет. Претендент надел Корону Мира, стал Властелином Галактики, и спешно надо было засвидетельствовать ему свое уважение.

Миссии выходили из космических кораблей в полном составе, далее посланцы народов, населявших Галактику, ведя себя в соответствие со своими обычаями: одни склоняли головы, другие опускались на колени, третьи разводили в стороны щупальца, четвертые выгибались дугой, демонстрировались и иные позы смирения и почитания.

“Не к этому я шел”, – подумал Джонни и посмотрел прямо перед собой.

Малая частица Земли оказалась перед ним, перенесенная им из дальней дали, земляная глыба рассыпалась по храмовому полу. Он смотрел на черную жирную землю не отрываясь, и вскоре вся она скрылась под травой. Джонни различил бледно-синие маленькие цветки вероники, узкие листья льнянки, продолговатые фиолетовые цветы водосбора, малиновые головки клевера. Он призвал к себе жизнь, и вот она, жизнь, перед ним, но где же Лола?

Джонни напряг все свои силы. В эти мгновения обсерватории всех разумных миров Галактики зарегистрировали значительное повышение активности своих солнц. Огромные массы энергии были задействованы Голдом, но ничего не произошло на Элизионе, на вершине Круглой Башни.

Джонни стоял на пьедестале собственного величия, у его ног зеленела трава, призванная к жизни его волей, но не стояла в этой сочной, густой траве Лола.

Властелин Галактики мог управлять материей – в его власти было перенести часть планеты на другую планету, возжечь жизнь и уничтожить жизнь, – но он не властен был повернуть время вспять. Время не повиновалось ему. Растворенное во Вселенной, время стояло над Галактикой.

Как только Джонни понял это, плечи его опустились, а грудь стеснилась от рыданий. Он сорвал с головы Корону Мира и швырнул ее на благоухавшую разноцветьем землю. Зачем ему власть над Галактикой, если эта власть не способна вернуть к жизни Лолу?

И к чему он проделал весь этот путь, тяжкий путь опасности и страдания, если он не способен вернуть к жизни Лолу?

И к чему это преклонение народов и буйство жизни у его ног, если он не способен вернуть к жизни Лолу?

И к чему ему жизнь, если он не способен вернуть к жизни Лолу?

Слезы потекли по щекам могучего владыки, и поэтому не увидел он, как пожухла, почернела трава на том месте, куда упала Корона Мира. Уши его были запечатаны скорбью, и поэтому не услышал он, как заговорила далекая Земля, его родная планета, и уж тем более не увидел Голд, как на Арламе пришли в движение частицы, некогда составлявшие тело Лолы, послушные слову Земли.

Джонни услышал знакомый голос и неуверенно поднял глаза.

Лола стояла в центре выжженного круга. Она, видно, сама была изумлена своим появлением здесь, и поэтому не могла шелохнуться.

Он двинулся к ней, и тут только она кинулась к нему.

– Что было со мной? – спрашивала она его, будучи не в силах оторвать голову от его груди. – Ты знаешь, что было со мной?

Он молчал, наслаждаясь теплом ее тела и ароматом ее волос.

Все же Корона Мира послужила ему, говорил себе Джонни позже, когда они с Лолой возвращались на Землю. Он отказался от космического величия, и это вернуло ему Лолу. Вот как бывает, иной раз отказ от власти способен дать больше, чем обладание ею.

Тот маленький кусочек земной суши, который Джонни волевым усилием перенес с Земли на Элизион, потом долго просеивали сквозь сито и каждую частицу разглядывали в микроскоп. Ни одной молекулы вещества, из которого была сделана Корона Мира, так и не было найдено. Всю, без остатка, Корону Мира приняла та, в которой одной для любого землянина заключались и разум, время, и вечность. И так ли уж нужно было Джону Голду плутать среди звезд, когда и жизнь, и смерть человеческие принадлежали безраздельно матери человечества, Земле?..