Властелин Галактики. Книга 2

ЛЕГЕНДА ТРАБАТОРА

Превратился в маленькую точку, а затем растаял в космической дали Элизион. Немногим позже Орракс затерялся в россыпи звезд, видимых на обзорном экране “Ласточки”. Наступило время нуль-перехода.

Переход прошел благополучно. Тридцать два часа полета отделяли Орракс от Эсканьола, так что у Джонни было время осмыслить, что же он хотел получить на Трабаторе, седьмой планете Эсканьола, и наметить план действий.

О трилистнике бледноцветном и уникальных свойствах его семечка было известно давно, более столетия. За это время земная наука (а Трабатор находился под властью Земли) совсем немного продвинулась в понимании удивительного явления, каковым являлось само существование трилистника. Вероятно, поэтому вокруг трилистника и его семечка сложилось немало легенд и ходило немало сплетен. Некоторые сведения излагались в книге “Трилистник Трабатора: мифы и факты”, любезно подаренной Джонни мистером Деллом.

Одна из этих легенд отчего-то особенно запала в сердце Джонни. За время пути он не раз перечитывал похождения бедного мусорщика с Плутона. В примечании сообщалось, что, по мнению некоторых специалистов, ключ к разгадке тайны трилистника следовало искать именно в этой легенде, основанной на реальных происшедших около полувека назад событиях.

Каждый раз, когда в 8.00 в уши Ричарда Нормана вгрызалась истошная трель будильника, первым в нем пробуждалось дикое желание затопать ногами, запсиховать и разнести вдребезги весь завод и городок при заводе, а лучше – всю планету. Приступ бешенства длился недолго. По мере того, как сладостные пары сна развеивались, благоразумие все более вытесняло безрассудство, и весьма обещающее начало заканчивалось бессильной воркотней.

В 9.00 Ричард Норман, сорока лет, убежденный холостяк и не дурак выпить, становился у конвейера в костюме СЗ, средней защиты. В костюме средней защиты Ричард Норман проводил весь свой рабочий день, как и остальные рабочие цеха переработки электронных отходов мусороперерабатывающего заводишка на Плутоне. Заводишко именовался гордо: “Имперское Утилизационное Предприятие № 77”. Всего на Плутоне, этой мусорной свалке Солнечной Системы, было триста сорок мусороперерабатывающих заводов и заводиков.

Вечера Норман проводил в ресторанчике “Нимфузории Плутона”. Из-за обильного стола он шел в бардак при ресторанчике, где до утра никогда не задерживался, следующим утром он просыпался на своей койке в дешевой гостинице для рабочих.

И была у Ричарда Нормана мечта: нализаться и поджечь завод. Это, как ясно из вышеизложенного, была его утренняя мечта. И еще была у него мечта: набить морду дураку-начальнику, брезгливому лысачу. Кулаки у Нормана наливались тяжелой злостью, когда он слышал начальственную нудню: “Дик, от тебя опять несет как от падали. Пьете всякое дерьмо, лишь бы забалдеть, а ты нюхай тут”. А третья мечта у Нормана была такая: очутиться на Земле, пробраться в императорский дворец и в какой-нибудь зеркальной зале облегчиться, и чтобы принцесса поскользнулась. Об этой своей розовой мечте Ричард Норман рассказывал в подробностях всем подряд, вспоминая о ней после третьей стопки.

Так день сменялся днем. Кто-то в поисках хорошего заработка приезжал на Плутон, кто-то уезжал, а Ричард Норман с места не двигался. Жил как пил – на черный день не копил, знай себе пропускал денежки меж пальцев. Так и жил Ричард Норман один-одинешенек, так и умер бы – в питейном зале, душном костюме средней защиты у мусорного конвейера, или, в лучшем случае, на широких бедрах проститутки, – если бы не СЛУЧИЛОСЬ.

Было так: Нормана временно перевели на мусоровоз водилой, взамен заболевшего Гарри Вислоно-сого. Норман должен был транспортировать с приходивших на Плутон грузовых космических кораблей-мусорщиков их груз, то есть мусор, на свалку. В космопорту на Плутоне подавляющее большинство звездолетов было неказисто с виду, откуда же взяться глянцу у кораблей-мусорщиков, поэтому когда однажды среди неуклюжих громад с рябой от попаданий метеоритов обшивкой Норман увидел судно экстра-класса, он изумленно поднял брови и выплюнул слово, которое в данном случае выражало его крайнее изумление, однако при иных обстоятельствах это слово приняли бы за ругательство.

На обшивке новенького лайнера не было ни царапины, вероятно, на корабле действовала сверхдорогая противометеоритная установка типа “Щит Урании”. Судя по отсутствию выпуклостей топливных баков, на лайнере был установлен компактный грави-двигатель двенадцатого поколения. О внутреннем обустройстве корабля можно было составить представление и не совершая экскурсию по нему: очевидно, там, внутри, в глаза била расточительная роскошь с вкраплениями лучших электронных новинок.

Норман, ради любопытства, подъехал к лайнеру почти вплотную, и тут ожиревшее сердце Ричарда заколотилось так, как оно ни разу у него не колотилось ни в минуты пьяной злобы, ни в минуты торжества разнузданной похоти.

По борту судна шла четкая, без старомодной вычурности, надпись: “РИЧАРД НОРМАН”.

Так называлось судно.

Так назывался этот прекрасный, волшебный лай shy;нер.

“РИЧАРД НОРМАН”. Что могло быть нелепее, и дьявольски сладостнее, в наготе своей очевидности, и жесткосерднее в своей явной ошибочности?

Норман так и застыл с раскрытым ртом и вытаращенными глазами. Когда, спустя немало времени, к нему вернулась способность двигаться, он вылез из кабинки водителя и подошел к чудо-лайнеру, чтобы прикоснуться к нему.

И долго Ричард Норман, мусорщик, водил пальцем по холодной обшивке, не в силах объять своим умом короткую надпись, золотом на черном: “РИЧАРД НОРМАН”…

Норман не заметил, как рядом с лайнером опустился гравилет представительского класса. Из машины вышли двое, молодой мужчина в белом костюме с цветком в петлице и женщина в вечернем платье. Еще что-то там было третье, наверное, шо shy;фер. Все трое двинулись к трапу, по которому можно было подняться к входному люку лайнера. Норман стоял как раз у трапа, и шофер что-то закричал ему, вероятно, гнал прочь.

Норман пришел в себя. Тем не менее шофера он не послушался, вместо этого он подскочил к молодому джентльмену и, преградив ему с дамой дорогу, хрипло спросил:

– Сэр… чей это корабль, сэр?

– Это мой корабль, – с оттенком недовольства отозвался молодой джентльмен. – Я – Арчи Норман, президент компании “Атом-Сервис”. Что вам угодно, мистер?

Мусорщик молчаливо ткнул пальцем в карточку со своим именем и фамилией, висевшую у него на груди.

– Он тоже Норман! – удивленно воскликнула женщина.

– Полагаю, вы не из тех Норманов, чей родовой склеп – на Гестии? – холодно спросил Арчи Норман. Гестия, одна из планет Альфы Девы, входила в состав Земной Империи, она была третьей по уровню развития после Земли и Лукки.

– Я с Земли, – тихо сказал мусорщик.

– Вот все и объяснилось, дорогая, – улыбнулся своей спутнице молодой джентльмен. – Этот человек – мой однофамилец, полный тезка моего отца. Извините, мистер Норман, мы спешим.

Мусорщик не поторопился уступить дорогу, и у него перед глазами возникло дуло игломета. Сопровождавший Норманов человек, до этого злобно косившийся на мусорщика и только что не рычавший, хмуро бросил ему:

– Оглох, что ли? Проваливай? Господа спешат.

Ричард Норман сам не знал, что с ним делалось. Странная обида закипала у него в груди. Он не пошевелился, и охранник грубо оттолкнул его, повинуясь безмолвному приказу своего хозяина. Толчок был что надо, Норман едва устоял на ногах.

На лайнере происходившим снаружи заинтересовались. Входной люк отодвинулся, и по трапу стали опускаться два астронавта с решительными лицами. Норману пришлось бы совсем скверно, если бы молодой джентльмен не остановил жестом своих под shy;чиненных. Ни к чему тратить столько сил на ничтожество, едва не полетевшее вверх тормашками от легкого толчка.

Ступив на трап, молодая женщина неожиданно обернулась. “Подожди, Арчи”, – бросила она блистательному джентльмену. Она подошла к Ричарду Норману и сунула ему в руку несколько мятых кре shy;диток. Арчи Норман наблюдал за этим с брезгливым выражением лица. Через минуту леди и джентльмен скрылись на борту своего прекрасного лайнера.

Норман и не заметил, как у него из руки выпали пестрые кредитки благородной леди.

Вскоре на лайнере заработали грави-турбины, и звездолет тихо стартовал. Лайнер уже исчез в вышине, а Ричард Норман все смотрел в бесконечное вечное небо, и впервые за долгие годы, а может, и за всю его жизнь, небо отражалось в его глазах.

В этот же день Ричард Норман взял расчет. Никаких накоплений он не имел, так что всего у него на руках оказалось восемьсот двадцать кредов. Со всею суммой в кармане он отправился в знакомый ресторанчик.

На этот раз Норман не стал требовать выпивки. Чтобы хозяин не придирался, он взял бутылку освежительного. Напрасно шлюхи вертели подле него своими пахучими частями – он не замечал их. Положив большие руки с набухшими венами на стол, он сидел неподвижно и молчаливо, пока в питейном зале не показался Малютка Бегунок.

Малютка Бегунок, маленький юркий мужичонка, неисправимый оптимист и столь же неисправимый неудачник, держал мелочную лавку напротив ресторанчика. Торговля у него шла ни шатко, ни валко, он едва концы с концами сводил, однако мечты имел грандиозные. Малютка Бегунок между делом скупал у рабочих всякие замысловатые штуковины, встречавшиеся в мусоре (надо сказать, выносить что-либо с мусоропереработки воспрещалось, бросившаяся в глаза яркая вещица могла оказаться пропитанным ядом клапаном, отработавшим свое, или же, к примеру, перегоревшим радиоактивным предохранителем). Неудачник надеялся, что однажды ему принесут какую-нибудь антикварную вещь, отправленную в мусор невеждой, он купит ее за бесценок, продаст за бешеные деньги и на этом разбогатеет. Таково было последнее занятие Малютки Бегунка, ранее же в поисках своего счастья он исколесил весь космос. Он побывал во множестве передряг, на его глазах создавались громадные состояния из ничего, о чем он, будучи под хмельком, имел обыкновение пространно рассказывать. Когда же его спрашивали, отчего он, столь искушенный жизнью, так мало преуспел, он, прищурившись, говорил: “Удача, ребята, баба дюже скользкая, ее так просто не ущипнешь и не улестишь. Ну, да ничего, как она ни ломается, все одно моя будет!” В этом месте собутыльники всегда пропускали по маленькой.

– Бегунок, жарь сюда! – махнул рукой Ричард Норман.

Мужичонка подошел.

– Садись, – Норман толкнул ногой стул. – Говоришь, ты всякое повидал? Вот и расскажи мне, как разбогатеть, только чтобы сразу.

Малютка Бегунок улыбнулся. Не так уж часто его приглашали потрепать языком, куда чаще ему

предлагали заткнуться. Подсев к столику Нормана, он сказал:

– Много есть способов разбогатеть, Дик. Я одно время на поясе Сатурна промышлял, была у нас артель, двадцать старателей, и кораблишко при нас, в складчину купили. Там, на поясе батурма-то, иные ребята в год по миллиону кредов заколачивают. Тит Вильсон и Гарольд Смит, так те сейчас вообще в больших богачам ходят, они по глыбе титана нашли. А иной раз и расплющит кого, между глыбами шнырять это не мутовку облизывать. Кому как повезет, короче.

– Тебе не больно-то повезло. Дальше давай, еще какие способы есть?

– Про казино на Прокторе слышал? Говорят…

– Это не по мне. Ты дело говори.

– Ящерицу Зур ловить, вот тебе дело. По сто тысяч за шкурку…

– Ста тысяч мне мало, а пока на этих ящерицах вторую сотню заработаешь, они тебе голову отгры shy;зут.

– По миллиону платят за игластого однозуба. Только…

– Мне нужно миллионов пятьдесят, и кучкой.

Подумав, Малютка Бегунок произнес:

– Значит, остается только Трабатор. На Трабаторе водится такой сорнячок, трилистник бледноцветный. Семечко трилистника бледноцветного стоит сто миллионов кредов.

– Чтобы его достать, нужно нырнуть с головой в соляную кислоту?

– Риска загнуться тут нет. Просто уж очень редко оно попадается, это семечко. На Трабаторе старателей миллионы, а семечек за год, может, и с десяток не находят.

– Ты знаешь, как попасть на Трабатор? Где он находится-то?

Малютка Бегунок сказал. Заказав говоруну выпивку за свой счет, Ричард Норман покинул ресто shy;ранчик.

Через десять дней Ричард Норман сошел с борта космического лайнера, совершившего посадку на Трабаторе. Спутниками Нормана было немало старателей, так что к окончанию пути он уже имел представление, о трилистнике, о семечке трилистника и некоторых порядках, заведенных на планете трилистника.

Уникальной особенностью семечка трилистника, обусловливавшей всю его ценность, являлась способность преображать тело человека, съевшего его (и не только тело человека: на представителей семи гуманоидных рас семечко трилистника оказывало схожее воздействие). Изменения, происходившие в теле человека, съевшего семечко трилистника, были столь велики, что этот человек отныне так и назывался: ПРЕОБРАЖЕННЫЙ. Преображенный мог находиться в среде с температурой 100 градусов выше нуля по Цельсию или пятьдесят градусов ниже нуля без ущерба для своего здоровья и сохраняя почти обычную подвижность; кожа Преображенного выдерживала радиацию подобно скафандру ВЗ, высшей защиты; мышечная сила Преображенного и его выносливость в несколько раз превышали силу и выносливость хорошо тренированного бойца; только большие дозы смертоносных ядов, в десятки раз превышавшие средние смертельные, могли вывести Преображенного из строя. И по всем другим параметрам физические возможности Преображенного значительно превосходили физические возможности нормального человека. При этом внешность своего избранника семечко трилистника не меняло, однако, если семечко проглатывал пожилой человек, к нему как бы возвращалась пора зрелости, он начинал выглядеть не старше сорока-пятидесятилетнего. Внешние дефекты семечком трилистника также успешно устранялись.

Высокая потребность в тех благах, которые несло семечко трилистника, с одной стороны, и его большая редкость, с другой стороны, диктовали высокую цену. Преображенных трилистником нанимали в охрану большие боссы, в них испытывали постоянную нужду спецслужбы, наконец, большой спрос на семечки трилистника обеспечивался тем, что среди состоятельных людей имелось немало желающих омолодиться и не то что укрепить свое здоровье, но перевести его на иной качественный уровень, предоставляемый семечком трилистника.

Поскольку семечки трилистника бледноцветного имели столь уникальную ценность, торговлю ими монополизировало государство. Трабатор принадлежал Земной Империи, стало быть, оборот семечек трилистника находился в ведении казначейства Земной Империи. Старателям предписывалось сдавать найденные семечки в расположенный на Трабаторе филиал казначейства по строго определенной цене, пятьдесят миллионов кредов за штуку. На официальном рынке семечки продавались по сто миллионов кредов за штуку, на черном рынке разброс цен был большой, просили от шестидесяти до девяноста миллионов кредов за штуку.

Ричард Норман покинул пассажирский лайнер с тремя сотнями кредов в кошельке – это было все, что осталось у него после приобретения билета до Трабатора. Сто кредов он заплатил за старательскую лицензию (выдача лицензий была организована прямо в космопорту), затем, хмурясь, выслушал нудную скороговорку клерка, расписался в толстом журнале и вышел в город законопослушным старателем.

В те времена семечко трилистника искали не особо мудрствуя, как ищут грибы в сухую погоду, делая ставку на упорство. Старатели проникали в дебри папоротникового леса, забирались далеко в горы, спускались в глубокие расселины, исследовали запутанные пещеры-лабиринты. На Трабаторе трилистник рос повсеместно, так что и семечко трилистника можно было найти где угодно.

Ричард Норман решил поискать семечко трилистника на вершинах древних гор. Наверное, близость к небу горных вершин сочеталась в его сознании с величием его мечты и трудностью ее осуществления.

Из оставшихся у него двухсот кредов половину он потратил на приобретение альпинистского снаряжения. Пройдя короткий инструктаж в магазине, Норман отправился в горы. То есть он отправился к ближайшей горе, совсем рядом с городом. На нее он положил глаз с первых же минут своего пребывания на Трабаторе.

Норману было невдомек, что все горы в округе регулярно прочесывались старателями на гравилетах, снабженных мощными оптическими системами. Не заметил он и перемигиваний продавцов, всучивших ему залежалый товар, за последние три года они не продали ни одного альпинистского комплекта, желавшие попытать счастья в горах покупали различные грави-установки и на грави-тяге забирались как угодно высоко.

Четыре дня ушло у Нормана на восхождение. За это время не раз и не два к нему подлетали молодчики на гравилетах. Одни смеялись, стараясь приблизиться к нему так, чтобы он мог видеть их сальные лица; другие предлагали ему бросить валять дурака и воспользоваться их любезностью (они посадят его в свою машину и опустят вниз); третьи, самые игривые, зеркальцем пускали ему солнечного зайчика в глаза или выдумывали еще что-нибудь ради смеха. На исходе четвертого дня Норман перевалился через самый верхний каменный карниз. Он был на вершине горы.

Трилистник рос и здесь, только тонкие волоски куда обильнее покрывали его листья, похожие на трехпалые лапы, нежели листья трилистника, росшего внизу. Норман с бьющимся сердцем стал шарить взглядом по зеленой ботве, особенно внимательно всматриваясь в цветоножки, так назывались толстые зеленые стебельки, заканчивавшиеся утолщением, на котором в минуту откровения и появлялось семечко трилистника.

Сделав всего несколько шагов, Норман увидел на одной из цветоножек блестящую коричневую “шапочку”.

Норман ничуть не растерялся. В глубине души у него была уверенность, что на вершине горы он непременно найдет семечко трилистника. Вот если бы он не нашел семечко, тогда бы, наверное, его отчаянию не было предела. Но ведь он нашел его. Нашел!

Он сковырнул семечко с зеленой цветоножки и сжал его в кулаке.

Итак, у него в кулаке сто миллионов кредов. Правда, из этой суммы ему причитается только половина, если же он сумеет продать семечко подпольному торговцу, немного больше половины. Норману пришло на память предостережение клерка, вручившего ему лицензию старателя. Любезный клерк несколько раз повторил, что участников незаконной сделки с семечком трилистника ожидали десять лет каторги на болотах Нивьеры, кишащих гигантскими москитами, а семечко конфисковывалось.

Вообще-то и пятьдесят миллионов кредов получить совсем неплохо. Только как вот опуститься вниз?

Норман посмотрел вниз, и у него закружилась голова.

Привлечь к себе внимание какого-нибудь гравилетчика, пусть снимет его отсюда? А если гравилетчик каким-то образом догадается, что он нашел семечко трилистника, разве гравилетчик сумеет удержаться от алчных и злобных мыслей?

В конце концов, не последнее же это семечко трилистника на Трабаторе!

Норман быстро, чтобы не передумать, сунул коричневое семечко себе в рот.

Через пять минут он уже опускался вниз. Надо же, восторгался он, как это может быть легко, опускаться вниз по почти отвесной скале. Его мышцы не чувствовали усталости, тело казалось невесомым. В веревке не было необходимости, не говоря про другие альпинистские приспособления. За время спуска он дважды падал в бездну, удерживаясь на скале в самый последний момент. Эти падения казались ему прохладным ветерком для его души. Норман знал, что даже в самом худшем случае результат его падения был бы тот же, каким он был бы, будь Норман пылинкой, смахнутой со стола,

Новость о том, что безвестному старателю улыбнулось счастье, разнеслась по городку еще до того, как Норман опустился на землю. Гравилетчики обо всем донесли: заметив человека, спускавшегося с горы так дьявольски ловко, они живо смекнули, что произошло. Не успел Норман преодолеть и половины спуска, как у того места, где его спуску предстояло завершиться, собрались старатели, репортеры, местные шалопаи. Полицейские тоже не оставили новость без внимания.

Дать интервью прессе Норману не удалось: как только он ступил на землю, полицейские окружили его двумя рядами. Норман не сделал ни единого резкого движения, тем не менее в его тело впилось три десятка снотворных игл.

Очнулся Норман в камере-одиночке. На его руки и ноги были наложены прямо-таки средневековые оковы. Наручникам полицейские не доверились, памятуя о том, что они имели дело не с простым че shy;ловеком, а с Преображенным трилистником.

На другой день Норману предъявили обвинение: вместо того, чтобы сдать семечко в казну, он беззаконно съел его, тем самым лишив казну пятидесяти миллионов кредов комиссионных.

Судебная волокита тянулась месяц. Казалось, преступление Нормана было налицо, но не все думали так. Да, закон обязывал передавать найденные семечки трилистника в казну, однако ответственность предусматривалась лишь в случае продажи старателем семечка на сторону. Такая ситуация, чтобы старатель съел семечко трилистника сам, в законе вообще не рассматривалась. Составителям закона не пришло в голову, что кто-то был способен отказаться от десятков миллионов кредов ради не очень-то нужных в повседневной жизни способностей. Действительно, некоторые проглатывали семечко и становились суперагентами служб охраны или государственных спецслужб, но проглатывали они не то семечко, которое сами нашли, и не то, которое сами купили, а то, которое было куплено для них государством или каким-нибудь миллиардером.

После продолжительных дебатов в суде Норман все же был освобожден “за отсутствием в его действиях состава преступления”.

Выйдя из тюрьмы, бывший мусорщик отверг лестные предложения наняться в супериспытатели или в супертелохранители. Обновив свое альпинистское снаряжение, он отправился в горы.

Четыре месяца Норман лазил по горам, с успехом штурмовал неприступные для заурядного альпиниста вершины, и все без толку. Разговоры об его удаче постепенно стали смолкать. Однажды у Нормана, с пустыми руками спустившегося с горы, не выдержали нервы. Он в ярости кинулся топтать росшие вдоль обочины кусты трилистника бледно-цветного, он вырывал растения с корнем, разрывал зеленые стебли руками, неистовствуя. И вдруг перед самыми глазами он увидел коричневое зернышко трилистника бледноцветного.

Поборов искушение сунуться к подпольному торговцу, Норман отнес зернышко в казначейство. Экспертиза заняла три дня, после чего удачливому старателю выдали чек на пятьдесят миллионов кредов.

За пятнадцать миллионов кредов Норман купил новенький космический лайнер и нарек его “Ричардом Норманом”. Совершив покупку, Норман с Земли прямиком отправился на Гестию – на собственном корабле, разумеется.

На Гестии он выяснил, что суммарный капитал тех надменных Норманов, что так бесцеремонно обошлись с ним в космопорту Плутона, не превышал тридцати миллионов кредов. Ричард Норман ударился в бизнес. Успех сопутствовал ему и здесь, а главное, он сумел за пять лет разорить своего основного конкурента, Арчи Нормана, дотла.

Когда Арчи Норману стало ясно, что, промедли он, и долговой тюрьмы ему не избежать, он решился удрать с Гестии. В порту стоял его заложенный-перезаложенный лайнер “Ричард Норман”, который должен был через несколько дней отойти банку, однако, пока что все считали лайнер его собственностью, и Арчи Норман со своей женой кинулись в порт.

Через портовые пропускные пункты Норманы прошли без затруднений. Они уже подходили к лайнеру, и тут у Арчи Нормана упало сердце: рядом с его лайнером опустился полицейский гравилет.

Вышедший из гравилета страж порядка, лениво катая во рту жевательную резинку, дождался, пока Норманы доплетутся до него, и пробасил:

– Этот корабль не может покинуть порт, мистер.

– Что за шутки! Это мой корабль, я распоряжаюсь…

– Предметы залога должны оставаться на Гестии, таков закон.

Арчи Норману терять было нечего (во всяком случае, так ему показалось), и поэтому он замыслил пойти на тягчайшее правонарушение. Раз этот полицейский не догадался прибыть в космопорт на пару минут позже, что ж, тем хуже для него.

Норман вынул из кармана радиотелефон и быстро набрал номер. Услышав отзыв, он рявкнул в трубку:

– Курт, ты? Помоги мне!

Немедленно входной люк лайнера отодвинулся, и на трапе показался Курт Олгви, капитан корабля “Ричард Нор shy;ман”, старейший служащий и доверенное лицо Арчи Нормана.

Арчи Норман потащил свою леди к трапу в обход полицейского. Курт Олгви имел представление, в каком положении находился его хозяин, более того, накануне Арчи Норман прорабатывал со своим капитаном план побега, так что ситуация никак не могла удивить капитана “Ричарда Нормана”. Арчи Норман каждую секунду ждал выстрелов: если бы полицейский вздумал силой воспрепятствовать его побегу, верный Курт обязан был усыпить полицейского парой снотворных игл.

Полицейский загородил дорогу беглецу:

– Туда нельзя, мистер Норман.

“У Курта, что, игломет заело?” – раздраженно подумал Арчи Норман и взглянул на капитана лайнера.

В руках у Курта Олгви никакого оружия не было, он и не думал стрелять в полицейского. Кровь бросилась Норману в лицо: Курт Олгви, верный Курт, предал его. И все же банкрот не разразился бранью, подходящие словечки замерли у него на устах: только сейчас он разглядел человека, выдвинувшегося из-за спины капитана космического судна, человека, которого он поначалу принял за рядового члена экипажа.

Гельвеция, супруга Арчи Нормана, с силой сжала руку мужа-неудачника: и она узнала этого человека.

Ричард Норман стал медленно опускаться по трапу. Он торжествовал. Чтобы устроить эту сценку, ему пришлось потрудиться. Прибыв в космопорт затемно, больше часа он убеждал Курта Олгви в совершенном финансовом крахе Арчи Нормана и бесперспективности его поддержки. Окончательно убедить Олгви в своей правоте Ричарду Норману удалось при помощи пачки новеньких ассигнаций. Затем бывший мусорщик сел на телефон, каждый шаг Арчи Нормана отслеживался его людьми, действия которых координировались с действиями полиции.

– Вы свободны, сержант, – бросил Ричард Норман полицейскому, заканчивая свой триумфальный спуск. Козырнув, тот зашагал вразвалку к полицейскому гравилету.

Каменея лицом, Преображенный трилистником долго разглядывал стоявшего перед ним бывшего богача, бывшего сильного человека. Арчи Норман с потерянным видом зябко вздрагивал, гордость не позволяла ему просить о снисхождении, да и о чем он мог бы просить человека, возвышавшегося над ним? Разве Ричард Норман разрешил бы ему покинуть Гестию на лайнере, который через четыре дня должен был перейти в собственность банка, чьим владельцем являлся Ричард Норман?

Гельвеции не было дела до расчетов мужчин. В противоположность своему мужу, она воспрянула духом, узнав в человеке, появившемся рядом с капитаном, Ричарда Нормана, того самого работягу с Плутона. Мгновение, и она обхватила его руку, холодными ладонями с мольбой:

– Сэр, если у вас есть сердце, помогите нам… Мы не родные, да, но ведь мы Норманы… Сэр, помните, я помогла вам тогда…

– Это вы о тех нескольких кредах, мэм?

Миссис Норман смешалась.

Вырвав свою руку из ее тисков, Ричард Норман сказал:

– А пожалуй, вы правы. Норманы должны помогать друг другу. Так и быть, мистер и миссис Норман, я позволю вам покинуть Гестию. И даже передам вам в пользование этот корабль. Только сейчас произведем одну операцию.

Норман сказал несколько слов в трубку радиотелефона, и к лайнеру подлетели три неуклюжих гравилета-ремонтника, приписанных к порту. В считанные минуты название корабля было смыто специальным растворителем, после чего рабочие нанесли на обшивку корабля новую надпись: “Ричард Норман”.

– Только этот не тот Норман, не ваш отец, – пояснил Ричард Норман, обращаясь к Арчи Норману. – Этот Ричард Норман – это я, вот так. Не вздумайте ничего сделать с надписью. Теперь прощайте.

Несмотря на недвусмысленный жест Преображенного, Арчи Норман не шевельнулся. Он вышел из состояния оцепенения только, когда жена потянула его за рукав. Старческой неуверенной походкой он проследовал за Гельвецией на борт лайнера.

Сомкнувшись за кормой “Ричарда Нормана”, небо отразилась в глазах бывшего мусорщика второй раз за его жизнь.

Дав убраться поверженному недругу, Норман ощутил пустоту в груди. Он был богат, он мог удовлетворить самые вздорные свои желания, но что с того? Не богатства он искал в жизни. А что же ему было нужно от жизни, что?..

Несколько недель Норман провел в тягостном безделье. У него было все, что только мог пожелать себе человек, кроме одного – цели. И цель себе он в конце концов избрал.

Никому еще не удавалось найти семечко трилистника трижды. Норман задумал совершить рекорд: трудность поиска семечка была достойным соперником силе его воли.

На собственном корабле Норман отбыл на Трабатор.

Пять лет Норман прочесывал тростниковые и папоротниковые леса, опускался в пропасти, карабкался на вершины гор. Случалось не раз, что он предавался буйству, подобному тому, давнему, когда второе семечко трилистника возникло перед ним. Между тем семечко все никак не попадалось ему на глаза. Судьбе как будто вздумалось указать Норману на то, что он – ничтожество, а вот она, судьба, может повернуть, как хочет. И чем дольше длились его поиски семечка, тем больше возрастало в нем желание найти, наконец, семечко.

Однажды Норман набрел на долину, всю заросшую трилистником. Эта долина отнюдь не была каким-то неизвестным, незнакомым людям местом: взору Нормана предстали спины сотен старателей, высматривавших заветное семечко. Над долиной низко летали десятки гравилетов, на которых были установлены специальные поисковые приборы (полученная информация проходила компьютерную обработку, в случае обнаружения семечка компьютер немедленно подавал сигнал). До этого Норман сторонился людских скопищ, теперь же он подумал: а почему бы нет? Может, именно в этой долине где-то пряталось его счастье.

Через час поисков Норман громко захохотал и распрямился в полный рост. В руке у него было что-то темное.

– Вот оно, семечко! – крикнул он. – Я нашел его, все-таки нашел!

Старатели стали распрямлять спины один за дру shy;гим. Не сговариваясь, они двинулись к счастливчику – кто бегом, кто неровным шагом, – и многосотенной толпой окружили его.

Вообще-то, в местах, пользующихся вниманием старателей, власти устанавливали полицейские посты, однако в этой долине полицейских не было. Трудно сказать, были ли тому объективные причины, или единственной причиной такой непредусмотрительности была безответственность чиновников.

Позже полицейские все же заглянули в эту долину, но установить, кто же стрелял в тот день, им так и не удалось.

Выстрелом из лучемета шея Ричарда Нормана была рассечена наискось. Десяток смертоносных игл не смогли бы умертвить его, Преображенного трилистником, но против струи плазмы даже его сверхплоть не смогла устоять.

Тело Нормана и его голова упали на трехпалые растения. Старатели кинулись к трупу как свора гончих кидается к оступившемуся оленю. Смерть, безусловно, не остановилась бы, прибрав единственный колосок, если бы в развитии ситуации не произошел неожиданный поворот.

Один из старателей, самый шустрый, сумевший добраться до кулака Нормана раньше всех, яростно забранился. Тут все увидели, что предмет, извлеченный этим шустряком из руки Ричарда Нормана, был всего-навсего коричневым камнем, который за семечко трилистника можно было принять только сослепу.

Так зависть слепит глаза, лишает разума. Эти свойства зависти общеизвестны, удивительно, отчего Ричард Норман, всякого насмотревшийся в жизни, рискнул устроить столь неуместную шутку, поднять с земли камень и объявить во всеуслышание, что он нашел семечко трилистника. Уж не было ли это своеобразным способом самоубийства?

Старатели не стали рассуждать о причинах странного поведения одного из них. Как только истина вышла наружу, одни, питавшие надежду в этот день, наконец, заполучить семечко, разочарованно и злобно завыли, другие, а таковых оказалось большинство, с облегчением перевели дух. Составлявшие большинство старатели быстро смекнули, что сбыть такое семечко, добытое через кровь, было бы очень непросто, не менее трудно, чем отстоять свое богатство в окружении двуногих хищников.

Однако же, от трупа лучше держаться подальше, спохватились и те, и другие. Спустя короткое время рядом с обезглавленным Норманом остался только один человек, жалкий неудачник Том Горемыка. Ему-то и досталось семечко трилистника бледноцветного. Это семечко возникло на его глазах: над одной из цветоножек воздух сгустился, миг – и в этом месте затрепетали коричневые лепестки, которые немедленно сжались в семечко счастья.

У Тома Горемыки хватило смекалки не поднимать шума. Спустя неделю он благополучно сбыл семечко перекупщику, минуя казну, за шестьдесят миллионов кредов. На этом счастливая полоса для него кончилась, последующие события явились печальным подтверждением правильности его прозвища: разбогатевший в одночасье бродяга заплыл жиром на ресторанной кухне, обрюзг, заблудился между аперитивами и десертными винами, спился окончательно и умер от апоплексического удара после очередного возлияния.

Таков конец истории о Ричарде Нормане, мусорщике, и семечке трилистника, но этим концом не ограничивалась ее глубина. Вскоре после гибели Ричарда Нормана выяснилось, что в случае, если убийство старателя происходило в момент, когда семечко трилистника находилось в его руке, семечко теряло свои необычайные свойства и на глазах ссыхалось, превращалось в нечто похожее на камень вулканического происхождения. Для многих это открытие послужило бесспорным доказательством того, что Ричард Норман в далекой долине все же нашел семечко трилистника. Это оно, семечко, было в его руке, а не поднятый с земли камень, он и не думал шутить со старателями. Так Ричард Норман был назван молвою единственным, кому семечко трилистника далось трижды.

Молва молвою, но было ли так? Правду знали только сам Норман да еще трилистник, но никто не слышал ни разу, чтобы трилистник заговорил, а мертвого Нормана нет смысла о чем-либо спрашивать.

Захлопнув книгу, Джонни всякий раз думал не о странности людских судеб и не о том, каким глупцом был Норман, с таким усердием тешивший пустую гордость. Раз Норману удалось трижды, или, если не считать сомнительности третьего раза, дважды найти семечко, рассуждал Джонни, верно, в подходе Нормана к поиску семечка было то, что неплохо было бы уяснить. Но где оно, что оно есть, дважды принесшее Норману удачу?..

До Трабатора Джонни так и не решил для себя эту загадку.

Когда он вышел из главного здания космопорта “Альпийский” в город, он поразился. Везде, где не было асфальтового покрытия, рос трилистник – вдоль пешеходных дорожек и электромобильных дорог, у оград домов, и даже в клумбах вместе с красивыми красными и синими цветами, хотя там, должно быть, его пололи как со shy;рняк. Или это не трилистник? Джонни окликнул человека в форме служащего космопорта. Оказалось, он не ошибся, вокруг рос тот самый три shy;листник бледноцветный из легенды о Ричарде Нормане.

Но если это трилистник, почему же не видно охочих до семечка, почему же не видно, чтобы кто-то ползал между островками сочной зелени с протертыми на коленях штанами, высматривая свое счастье?

Вероятно, подумал Джонни, старатели искали свое счастье далеко за городом – в девственных лесах, в горах, в каменистых пустынях. Но до сих пор не была найдена какая-нибудь статистически значимая закономерность, где следует искать трилистник, так почему бы его не поискать на улицах города? Что толкало людей тащиться на край света в поисках семечка, тогда как трилистник рос буквально у порога? Была ли это интуиция, или в основе этого лежала слепая вера в то, что в чужом краю все лучше, и кусок слаще, и семечки трилистника попадаются на каждом шагу?

Или он не видит старателей на улицах города, потому что уже никто этим промыслом не занимается? Кто его знает, может, трилистник в последние годы вообще перестал производить семечки, тем самым сделав поиски безнадежным за shy;нятием.

Джонни передумал брать таксолет. Он двинулся по улице с желанием встретить что-то, что вдохнуло бы в него веру в успех его предприятия.

Вскоре он убедился, что его опасения были напрасны, старательский промысел на Трабаторе ничуть не был свернут, а значит, усердие старателей время от времени приносило желанные плоды. Свидетельством этому было процветание околостарательского бизнеса, о чем ясно говорили попадавшиеся на каждом шагу рекламные щиты: “Вы хотите найти семечко? Медитация повысит ваши возможности в десятки раз”, “Страхование старателей”, “Комплектование старательских артелей”, “Все для старателей”, “Новейшие и эффективнейшие медитативные приемы для старателей”.

Джонни пришел на память один раздел из книги, подаренной ему мистером Деллом, в котором перечислялись способы, используемые на Трабаторе старателями настоящего времени. Помимо древнейшего способа, когда вооружившийся терпением старатель лазил в зарослях трилистника с утра до вечера, в поисках семечка использовались медитативные приемы; некоторые старатели изучали специальные молитвы, будто бы способные пробудить семечко; иные же, ученого склада, пытались воздействовать на трилистник различными излучениями и раздражающими веществами. Фирмы, предлагавшие обучать тому или иному способу поиска семечка, конечно, уверяли в эффективности своего способа, но было ли это так? В одной сказке королю, любителю драгоценностей, мудрецы предложили несколько способов, как собрать звезды в мешок, однако почему-то никто из мудрейших не догадался воспользоваться собственным способом.

Впрочем, найти семечко трилистника и сорвать с неба звезду – вещи по возможности своего осуществления неодинаковые, вспомнил Джонни о тех немногих счастливчиках, которым все-таки удавалось найти на Трабаторе семечко трилистника бледноцветного.

Один из рекламных щитов нижней планкой касался земли. На этом щите красовалась реклама “технических новинок”, предлагаемых старателям некой торговой фирмой. Перечень этих “новинок” растянулся через весь щит из конца в конец. Бегло пробежав его глазами, Джонни увидел у самой земли, где ее касался щит, несколько розеток трилистника.

Джонни сосредоточил взгляд на одном из растений. От корня отходили солнечными лучами трехлопастные листья, давшие название растению: три налитых соком стебля достигали пояса взрослого человека; на стеблях попарно сидели зеленые цветоножки, на которых и являлось семечко старателю.

Внезапно безоглядная детская вера в чудо розовой дымкой затуманила разум Джонни. Вот сейчас оно возникнет перед ним, семечко трилистника… Он нагнулся, всмотрелся в зеленую цветоножку. Сейчас над ней загустеет воздух, и в его клубах затрепещут лепестки цветка, чудесного цветка, а потом…

Нет, так и не появился коричневатый цветок, Джонни ждал его пока не затекла поясница, потом медленно распрямился.

И пошел искать гостиницу.

Он остановился в “Первой удаче”, в средненьком номере за три креда в сутки, тридцать кредов вперед. “Будете искать семечко, сэр?” – спросил портье с улыбкой, выдавая ключ. “Сэр найдет семечко”, – заверил Джонни к пошел к лифту.

Ему нужно как можно больше узнать о Трабаторе, подумал Джонни, устраиваясь в номере, ведь семечко так просто не найдешь, кто его знает, сколько ему придется находиться здесь. Остаток дня он уделил просмотру стереовизионных передач – развлекательные он не смотрел, его интересовали только информационные.

“На Трабаторе старателю рады все”, – с этой фразы начинался каждый выпуск местных новостей. И об этой радости трабатийцы старались заявить как можно громче, в чем Джонни убедился в первый же день своего пребывания на Трабаторе. Все каналы стереовидения были заполнены разнообразной рекламой, по большей части незамысловатой, типа отслюнявливания банкнот на фоне жизнеутверждающей фразы: “Это дал мне Трабатор!” или рассуждений удачника: “Вот уж не думал, что мне повезет. Сколько раз не везло, а тут…” Немало было и скрытой рекламы старательского дела. Речь экономиста: “Официально регистрируется по десять находок семечка ежегодно. А сколько семечек минует официальные каналы, а, друзья? (Доверительный смешок.) По расчетам нашего центра, от семидесяти до ста семечек трилистника ежегодно вывозятся с Траба-тора нелегально. Теперь подумайте сами, такое ли уж это безнадежное дело, поиски семечка, как в том уверяют лентяи и нытики”.

Пробежав по стереовизионным каналам, Джонни узнал некоторые детали околостарательского бизнеса. Избравшим медитативный путь поиска семечка свои услуги предлагали более ста школ медитации, из которых большинство принадлежало человекообразным уроженцам Дантоса, планеты системы Альфы Центавра. Дантийцы обладали особой врожденной способностью волевым усилием отрешаться от действительности. Тексты молитв, якобы способных побудить три shy;листник к порождению семечка, предлагались как отдельными “святыми отцами”, так и сектами, и даже Церковь Будущего Завета, являвшаяся про shy;водником официальной земной религии, не избегла этой суеты. Многие фирмы торговали маршрутами, следуя по которым будто бы скорее всего можно было найти семечко. Немало фирм занималось комплектованием старательских артелей: тут и подборка снаряжения, и выбор маршрута, и расчет психологической совместимости старателей в группе.

Какой же путь избрать? – задался Джонни вопросом, отключив стереовизор. Вступить в какую-то артель? Естественно, когда семечко ищут несколько человек, вероятность его нахождения в несколько раз возрастает. Но, найдя семечко, старатели всегда продают его, да иначе его и не разделишь. Однако Джонни не нужны были деньги за семечко, ему нужно было семечко, причем все семечко целиком. Выучить какую-то молитву? Если трилистник способен слышать, вряд ли для него важно, какие именно слова и в какой последовательности произносились, ведь в молитве главное – чтобы слова мольбы исходили из самого сердца. При надобности он, Джон Голд, и без посторонней помощи найдет слова для мольбы. Заняться медитацией? Но разве он сможет часами отрешенно строить какие-то иллюзии, возводить воздушные замки, позабыв о Лоле?..

Единственный путь вырисовывался перед Джонни – путь одинокого старательства, путь терпения и лишений.

Итак, он будет искать семечко один, подытожил Джонни. В таком случае, почему бы ему не начать искать семечко прямо сейчас и здесь, в Нью-Канторе, столице Трабатора, благо трилистник рос повсюду как сорняк?..

И Джонни начал искать семечко. Он вставал рано утром и до вечера бродил по городу, заходил на пустыри, там трилистник рос стеной, присматривался к растениям, росшим на обочинах. Вскоре он убедился, что старатели отнюдь не игнорировали городской трилистник, немало типов с потерянными лицами и пустыми глазами шаталось по улицам и закоулкам столицы Трабатора. Можно было подумать, что все, кого постигла неудача в горах и на полях Трабатора, стекались в столицу продолжать стараться. Завидя такого старателя, Джонни хмурился. Неужели и его глаза когда-нибудь станут похожи на погасшие уголья?..

Прошло две недели. За это время Джонни познакомился со всеми своими ближайшими соседями, чьи номера находились в том же крыле здания и на том же этаже, что и его номер. Среди соседей Джонни большинство были мелкие и средние торговцы, которых Трабатор интересовал лишь как место, где собирались существа со всей Галактики, чтобы тратить деньги на прихоть, называемую поиском семечка трилистника бледно-цветного. Среди этого меркантильного “болота” ярко выделялись двое, два старателя, дантиец Ом и землянин Мак Ранкен.

Дантиец Ом пытался выйти на семечко посредством медитации, специфическим для его соплеменников способом. Как-то раз Джонни увидел его сидящим на земле неподалеку от гостиницы, и перед глазами у него качался ветром три shy;листник. Позже он пояснил суть своего метода: “Мне почти удалось стать этим трилистником, на нематериальном уровне, разумеется, и сделать этот трилистник собой. Потом, когда мы полностью сольемся, мне стоит только породить в себе семечко – и я увижу семечко перед своими глазами”. Как понял Джонни, не алчность побудила Ома прибыть на Трабатор, но стремление самоутвердиться.

А вот землянином Маком Ранкеном управляло вполне прозаическое чувство, желание разбогатеть. Он был на Трабаторе во второй раз. Первый его визит закончился полным провалом, он растратил все свои деньги и был вынужден вернуться на Землю. На Земле напористому Ранкену удалось уговорить какую-то фирму, промышлявшую в видео-бизнесе, профинансировать его следующую поездку на Трабатор. Ранкен обязался поделиться с фирмой в случае успеха, а в худшем случае предоставить фирме подробный видео-материал о старательстве на Трабаторе, который послужил бы основой для создания соответствующего документального фильма. Сейчас Мак Ранкен занимался тем, что формировал старательскую артель и разрабатывал маршрут поиска семечка.

Словом, все окружение Джонни и происходившее с этим окружением были крепко связано с трилистником и его семечком. При этом трилистник являлся для Джонни каждодневной обыденностью, тогда как семечко жило в мире мечты,

Находившись по городу за день в поисках семечка, к концу дня Джонни сильно уставал. Это была не столько мышечная усталость, сколько нервная, усталость от нервного паренапряжения. Сколько раз за день ему мерещилось семечко в зарослях трилистника! Сколько раз он досадовал, не обнаружив его там! Когда же начинало темнеть, ему оставалось с тоской думать, вот, мол, еще один день прошел впустую. Усталый, Джонни шел в ближайший ресторанчик поужинать.

Однажды в ресторанчике к нему подсел старичок – мятая шляпа, блестящие глаза, нос-мухомор в синюшных пятнах, подрагивающие руки. В ином месте сказали бы: “еще один собирает на чекушку”, здесь же, на Трабаторе, старик являл тип старателя-неудачника. Но руки у него подрагивали, разумеется, не от старательского азарта.

– Чего надо? – буркнул Джонни.

– Я Пол Макер, с Земли. Ты тоже с Земли, сынок?

– Да. С Земли.

– Я так и понял, поэтому и подошел к тебе. Кто же еще поможет землянину, как не соотечественник?

Джонни полез за кошельком.

– Нет, нет, – с щербатой улыбкой бродяга придержал его руку. – Ты не понял меня, это я помогу тебе, а не ты мне. Ты ведь старатель, так? Я видел, как ты разглядывал трилистник у порога, в луже нечистот.

– Ты прав, отец, я ищу семечко трилистника.

– Значит, ты не откажешься узнать верный способ, как его найти.

Бродяга подождал, пока Джонни отреагирует.

– Говори, – бросил Джонни, зевнув.

– Этот способ вот в чем… Да, я забыл сказать тебе. Моя тайна стоит сто кредов.

Все же за кошельком Джонни пришлось слазить. Бросив на стол бумажку в один кред, он проговорил:

– Валяй, я жду.

Бродяга взял бумажку двумя пальцами и с сомнением повертел ее перед глазами. Посмотрев на собеседника, он, однако, не стал ни удивляться вслух, ни возмущаться.

– Так и быть, выложу тебе свой секрет почти задаром, – сказал бродяга. – помнишь историю про того парнишку, Ричарда Нормана? Ты, конечно, думаешь, что эта история про удачу, что все дело в удаче. Нет, я скажу тебе, нет! Эта история не про удачу, а про… любопытство. Кумекаешь? Старик постучал себя по лбу. – Путь к семечку трилистника, вот он: возбуди в трилистнике любопытство к себе, и трилистник выпростает на свет семечко, свой глаз… тут и хватай его! Норману следовало поступить в третий раз наособицу, не так как в первые два, тогда бы он и в третий раз положил к себе в карман семечко трилистника. Ну а что это такое может быть, чем привлечь внимание трилистника… Сам придумай, чем.

Джонни заинтересовался словами бродяги. В последнее время, когда день заканчивался и он бросал последний взгляд на заросли трилистника, он все больше тревожился. Вдруг все бесполезно, семечко ему не найти? В эти минуты он почти всегда возвращался в мыслях к легенде о Ричарде Нормане, пытался разгадать ее загадку. Почему Ричарду Норману удалось дважды найти семечко? В чем был его метод выхода на семечко, не осознанный им самим? Вариант разгадки, предложенный бродягой, заслуживал внимания.

– Но трилистников на Трабаторе миллионы, если не миллиарды корней, – проговорил Джонни в раздумье, обращаясь не то к бродяге, не то к самому себе. – Раз Ричард Норман сумел удивить своим безрассудством одно из растений, когда он полез с плохоньким снаряжением на скалу, почему бы ему тем же самым образом не удивить и второе, третье растение?

– Он не мог удивить тем же самым приемом еще один трилистник, потому что трилистник на Трабаторе один, – отозвался бродяга. – Он один, только у него много тех, этих самых растений, которые мы видим. Поговори со старыми старателями, сынок, они тебе подтвердят, что я правду говорю.

Задумчивый Джонни передал бродяге честно заработанную бумажку достоинством в десять кредов.

На другой день Голд прошел на задний двор гостиницы, где среди роз и анютиных глазок росло немало трилистников. Когда он шел на задний двор, он думал, что найдет чем удивить трилистник, привлечь его внимание, когда же он увидел у самых своих ног зеленые розетки… Он не знал, что и делать. Что ему, встать на голову, или начать кувыркаться, или еще что?

Нет, видно, его судьба – просто искать семечко. Искать, и все. Искать, верить и ждать.

Постояв, Джонни ни с чем ушел с заднего двора.

День прошел как обычно, то есть закончился безрезультатно, как и прошлые дни. В номер Джонни вернулся затемно. Когда он стал готовиться ко сну, в дверь постучали. Джонни пошел открывать.

За дверью стоял пожилой мужчина невысокого роста со смуглым лицом и печальными глазами, несомненно, землянин. На его руках, обнаженных до локтей, курчавились черные волосы,

– Мистер Джон Голд? – учтивым тоном спросил незнакомец.

– Да, это я, – сказал Джонни.

– Вы прибыли сюда искать семечко?

– Да. И что?

– Я не могу говорить в коридоре. Вы позволите мне пройти в номер?

– Пожалуйста, – разрешил Джонни после небольшой паузы.

Подождав, пока Джонни закроет за ним дверь, незнакомец сказал:

– Я хочу предложить вам одно предприятие, мистер Голд.

– Я вас слушаю, мистер…

– Мистер Спич.

– Мистер Спич. Что это за предприятие?

– Это касается семечка. Я знаю способ, как его получить. Вы можете…

– Если ваш способ надежен, почему бы вам самому не разбогатеть на продаже семечка? Воспользуйтесь своим способом, и…

– У вас не будет никаких материальных за shy;трат. Я не предлагал вам купить мою методику – я предлагаю вам стать моим партнером, принять участие в моем деле, в деле добывания семечка.

– Ничего не получится. Партнерство подразумевает дележ, а я не хочу ни с кем делить семечко.

– Мое дело верное, так что мы сможем добыть два семечка, одно для вас, другое для меня. Вам хватит одного семечка?

– Да, мне хватит одного семечка. – Джонни заинтересовался. – Валяйте, рассказывайте, на что вы хотите меня подбить.

После минутной паузы Спич сказал:

– Трилистник любит смелых, тех, кто настолько бесстрашен, что способен пойти на любое безрассудство ради семечка. Вот вам тайна семечка, мистер Голд, тайна, над которой столько лет ломают головы: семечко дастся всякому, кто достигнет предела бесстрашия, возможного в нашей жизни.

– Значит, по-вашему, прояви я бесстрашие, и семечко…

– И семечко покажется вам. А там останется только сорвать его с цветоножки и положить в карман. Мы сможем взять с Трабатора по семечку, если поможем друг другу все это организовать.

– Что организовать?

– Вот это проявление бесстрашия. Вы думаете, это так просто, выказать перед лицом трилистника предельное бесстрашие?

– И как вы это себе представляете? – Джонни приготовился внимательно слушать.

В словах Спича ему почудилось рациональное зерно. Он и сам уже начинал думать, что только нечто чрезвычайное смогло бы дать ему в руки семечко трилистника. Правда, немало счастливчиков уверяло, что ничего особенного ими не делалось чтобы заполучить семечко, просто искали они его и нашли, но ведь они могли и скрытничать или не заметить особенное в привычном.

– Метод мой прост и непрост, – смуглолицый кашлянул, прочищая горло. – Нет ничего притягательнее вида смерти. Надо убить, чтобы увидеть семечко. (“Ах, вот оно что”, – подумал Джонни.) Убей, и вознесешься над миром. Только убийство должно быть необычным, иначе трилистник не заинтересовать. Да, да, я знаю, что вы скажете мне сейчас, многие пытались убивать, а прок вышел у единиц. Это потому, что убивали грубо, как мясники, трилистник же – материя утонченная, его без пикантностей не улестишь. Вот в этом и есть мой способ. Во-первых, она, то есть наша жертва, должна быть девственницей. Во-вторых, перед тем как убить, ее надо будет…

Какая-то сила подхватила Джонни, и то, что он делал дальше, куда более управлялось этой силой, чем его сознанием.

Джонни схватил Спича за воротник, раскрыл дверь, вытащил его в коридор, протащил его волоком один лестничный пролет, после чего, повинуясь непреодолимому желанию от Спича избавиться, толкнул его в загривок так, что тот полетел вниз считать ступени.

Голд вернулся в номер. На другое утро он встретил в коридоре Мака Ранкена. Ранкен остановил его.

– Вчера тут крутился один тип, паук с волосатыми лапами, – сказал Ранкен. – Если он подойдет к тебе и попытается заговорить, сразу давай ему в зубы. Он из старателей-стервятников, слышал про таких? Они верят, что если на тот свет кого-то отправить, и чтобы рядом с трилистником это было, то сразу семечко увидишь. Короче, грязью занимаются, а распишут так, будто в святой воде зовет полоскаться.

– Мною этому пауку-стервятнику не полакомиться, – произнес Джонни.

Скитания по городу в этот день для Голда закончились так же безрезультатно, как и в предыдущие дни. Вечером, примерно в то же время, как и накануне, в дверь номера Джонни постучали. “Если это Спич, вызову полицию”, – подумал Джонни, направляясь к двери.

ЧЕРЕДА СМЕРТИ

Дверь открывалась внутрь номера. Открывая дверь, Джонни почувствовал некое давление на дверь снаружи, как будто стучавший хотел, чтобы дверь открылась как можно быстрее, и в нетерпении помогал Джонни рукой.

Вместе с дверью в номер к Джонни ввалился человек, сидевший прислонившись спиной о дверь на полу в коридоре.

Красная лужа сразу бросилась Джонни в глаза.

Бог мой, не живой человек это был, а труп.

Джонни не пришлось теряться в догадках, чей это был труп. Он ожидал увидеть Спича, стервятника Спича, старателя, видевшего в кровавых оргиях единственно верный способ овладения семечком, – и вот он, Спич, валяется у ног Джонни, только не живой, а мертвый. Надо сказать, мертвец выглядел неважно. Шея у него была рассечена, что называется от уха до уха, обрубки сосудов и рассеченные мышцы вызвали бы приступ тошноты у кого угодно.

Не притронувшись к Спичу, Джонни вернулся в номер. Первым делом он позвонил в полицию, затем сообщил портье о происшедшем. У бедняги портье аж язык отнялся, и Джонни пришлось несколько раз переспросить, хорошо ли тому слышно.

Повесив трубку, Джонни подошел к двери и, стараясь не ступить в кровавую лужу, выглянул в коридор.

Не было похоже, чтобы Спича тащили по коридору: кровавой дорожки нигде не было видно. Спича убили у двери номера Джонни? Но если бы это было так, Джонни услышал бы какой-то шум, а он ничего не слышал. Да и, если бы убийство Спича произошло только что, Джонни застал бы его агонию, а ведь он увидел уже вполне состоявшийся труп. Скорее всего, труп подняли на этаж в мешке. Убийцы действовали быстро, чтобы их не заметили, извлекли труп из мешка, посадили на пол спиной к двери номера Джонни, постучали в дверь. Постучав, убийцы немедленно удалились. Вот только откуда эта кровавая лужа? Или убийцы не только труп подняли на этаж в мешке, с ними была и банка с кровью?..

Подъехал лифт. Из лифта вышла и направилась к Джонни целая делегация: впереди – лысый старичок портье и управляющий гостиницей, кудрявый мужчина средних лет, позади них шагали три человека в униформе гостиничных служащих.

Управляющий гостиницей, мистер Оберс, представившись Джонни, поинтересовался:

– Так вы вызывали полицию?

– Да, я же сказал портье. Эй, что они делают?

Служащие, приблизившись, дружно взялись за труп и затащили его в номер Джонни. Ничьего соизволения они не спрашивали, убрав труп с видного места, они извлекли из карманов толстые голубоватые салфетки и принялись собирать ими кровь.

– Позвольте войти в ваш номер, мистер Голд? – спросил управляющий.

Они втроем вошли в номер Джонни – сам Джонни, портье и мистер Оберс.

Управляющий сказал:

– Возможно, нам не следовало бы в интересах следствия трогать труп, но, согласитесь, все же коридор гостиницы – не морг и не свалка. Вы не обратили внимание, мистер Голд, кроме вас еще кто-то из наших гостей видел ЭТО?

– В коридоре было пусто, когда я раскрыл дверь. А так… кто его знает.

– Я бы очень попросил вас не распространяться об этом. То есть полиции мы с вами обязаны рассказать все, а вот приятелям и приятельни shy;цам… Конкуренция в гостиничном бизнесе на Тра-баторе очень велика, если про этот труп станет известно публике… Я понимаю, мистер Голд, что прошу вас пойти на определенные ограничения. Что вы думаете о том, чтобы перейти в номер более высокого класса без доплаты?

– Меня устраивает этот номер.

– Возможно, вы предпочли бы принять от администрации гостиницы компенсацию за вашу сдержанность в иной форме? Сто, двести, триста кредов? Назовите сумму.

– Успокойтесь, мистер Оберс, я не болтун.

– Значит, сделаем так: вы будете жить в этом номере сколько пожелаете за счет гостиницы.

– Это очень любезно с вашей стороны. – “Человек рвется расстаться со своими деньгами, зачем же ему мешать?” – подумал Джонни. – Надеюсь, я вас не разорю, не век же мне торчать на Трабаторе.

В номер без стука вошли четверо полицей shy;ских. Один из них козырнул:

– Лейтенант Шон. Что тут у вас стряслось?

Лейтенант, конечно, сразу заметил труп, и тем не менее обратился с вопросом к Оберсу. Мистер Оберс пустился в объяснения. Спич всему городу был известен, знал его и мистер Оберс. Разумеется, из гостиницы Спича всегда гнали. Неудивительно, что этот негодяй кончил перерезанным горлом. Зачем трогали труп? Иными словами, зачем убрали труп с видного места? Обязанность Оберса – заботиться о репутации гостиницы. Если же он что-то нарушил, то готов заплатить штраф.

– Значит, вы, мистер Голд, первым увидели труп? – спросил Шон.

– Не знаю. Но как только я увидел его, я сразу позвонил вам.

Пока лейтенант Шон беседовал с Оберсом и Джонни, его спутники не бездействовали. Черные головки датчиков обнюхивали углы, мигали глазки приборов, красные и синие лучи лазеров-следопытов считывали информацию с окружавших предметов и заносили ее на нейротронные диски. Потом все хитроумные приборы были убраны в два маленьких чемоданчика, в большой чемодан на колесиках поместили труп. Чемоданы понесли и покатили к лифту.

Шон, к этому времени успевший задать Джонни несколько вопросов, предложил ему проехать в участок для более детального разговора.

В полицейском участке Джонни не много прибавил к сказанному ранее. Да и были у него со Спичем всего две встречи, первая – с живым Спичем, вторая – с мертвым. Беседа в участке для Джонни закончилась тем, что с него взяли подписку о невыезде из Нью-Кантора в течение десяти ближайших суток, после чего Шон подписал ему пропуск. “Довольно либерально”, – думал Джонни, возвращаясь в гостиницу. В каком-нибудь другом месте его непременно упекли бы за решетку. Все же труп полицейские увидели в его номере. Вернее, либерализм тут не при чем. Его отпустили, потому что слишком уж никчемным человечишкой был этот Спич, чтобы всякого подозреваемого в его убийстве немедленно заключать в тюрьму.

В холле гостиницы к Джонни обратился портье:

– Мистер Голд, мистер Оберс просил напомнить вам, что вы пообещали проявлять сдержанность.

– Я не болтун, я сказал уже. Что еще надо от меня мистеру Оберсу? Чтобы я у него на глазах отрезал себе язык?

В свой номер Джонни вошел с ощущением встретиться там с чем-то неожиданным. Но нет, на этот раз интуиция как будто подвела его: все вещи были на своих местах, и трупом не пахло.

Джонни разделся и лег в постель. Ему надо было бы сразу и заснуть, ведь большая часть ночи прошла, и завтра он должен был искать трилистник с семечком, а не слоняться по городу со слипающимися глазами. Убийство Спича мешало – будоражило, отгоняло сон.

Почему именно в дверь номера Джонни постучался убийца? Почему Джонни, а не кто-то иной, был избран убийцей тем, кто должен был сообщить об убийстве в полицию? Впрочем, возможно, вовлечение Джонни в это неприятное дело произошло совершенно случайно. Убийца даже не знал, кто живет в номере, к двери которого он привалил спиною труп. Все это – стук в дверь, труп у двери, – могло быть лишь жестокой шуткой убийцы. Убийца сделал так, предвкушая, как завизжит на всю гостиницу женщина, если дверь откроет она, мужчина же со страху непременно напрудит в штаны. Спич, темная личность, очевидно, общался со всякими маньяками, так что эта версия вполне имела право быть. Если же выбор двери убийцей Спича не был случайностью… Джонни не имел врагов на Трабаторе, да он почти никого и не знал на этой планете, как же могло получиться, что кому-то захотелось ввязать его в историю с убийством?..

Джонни заснул, словно в липкое болото провалился. Снов ему не снилось, проснулся он позже обычного. Ночной отдых и дневной свет притупили остроту впечатлений от происшедшего накануне. Теперь Джонни почти был уверен в том, что его недавнее свидание с трупом – чистая случайность.

После завтрака в ресторане при гостинице он собирался отправиться колесить по городу в поисках семечка. Надо же, как дело повернулось: еще недавно он ломал голову, что лучше: оставаться ли ему в Нью-Кан shy;торе или попытать счастья за городом, теперь же на одну головную боль у него стало меньше благодаря недавнему неприятному событию. Во всяком случае, в ближайшее время он не мог покинуть город, ведь он дал в полиции подписку о невыезде.

На Трабаторе, как и на Земле, было разрешено ношение иглометов с парализующими и снотворными иглами, под запретом находились только красные иглы, иглы с нанесенным на них смертельным ядом. Перед тем, как выйти из номера, Джонни не забыл опустить в карман игломет с полной кассетой снотворных игл.

Подойдя к двери, Джонни замер.

Из-под двери растекалась кровавая лужа.

Кровь Спича служащие гостиницы убрали с пола у него на глазах. Значит, это была другая, новая лужа крови.

Джонни рывком распахнул дверь.

Трупа нигде не было видно, зато ему бросилось в глаза другое: от лужи крови шли кровавые пятна к мусорной урне.

Джонни, стараясь не запачкаться, подошел к мусорной урне. Ах, вот оно что… Он вынул из урны расплющенный тюбик из-под красной краски.

Неподалеку хлопнула дверь. Мимо него проковыляла толстуха с маленькой сумочкой. Джонни блаженно улыбнулся ей. Увидев лужу, она вздрогнула и остановилась, посмотрела испуганно на Джонни. Тот непринужденно помахал пустым тюбиком. Толстуха недовольно хмыкнула, мол, что это еще за шуточки, и с надменным выражением лица направилась к лифту.

Джонни наклонился, взял на палец красного вещества и поднес к лицу. Несомненно, это была красная краска, а не кровь.

По телефону связавшись с портье, Голд попросил прислать к нему уборщика. Вскоре лысоватый мужчина с флегматичным лицом горького пьяницы насухо вытер пол у двери номера Джонни. Пятно, однако же, на месте красной лужи осталось.

В этот день Джонни никак не мог сосредоточиться на поиске семечка, мысленно он то и дело возвращался к обеим красным лужам, к Спичу и его трупу, появление второй красной лужи говорило о том, что первая красная лужа и труп Спича появились у двери номера Джонни не случайно. Кто-то заинтересовался им, думал Джонни, нащупывая игломет в кармане, и этот “кто-то” явно не относится к числу его доброжелателей.

Вечером, возвращаясь к себе в номер, Джонни в холле гостиницы повстречал Мака Ранкена. Тот, видимо, ожидал кого-то, прохаживаясь по холлу со скучающим видом.

– Привет, старик. – Ранкен с силой пожал Джонни руку. – Еще не решил, куда податься? Слушай, а не махнуть ли тебе со мной? Я подобрал неплохих ребят.

– Мне нужно все семечко целиком, – сказал Джонни.

– Ишь, какой жадный. И двадцатой доли семечка тебе хватит, чтобы обеспечить себя на всю жизнь.

Джонни вежливо улыбнулся. Семечко нужно ему, чтобы стать Преображенным трилистником, для чего он должен проглотить все семечко, а не одну кожуру. Объяснять это Ранкену он не стал. Тот вовсе не нуждался в его объяснениях.

– Смотри, как знаешь, – произнес Ранкен. – Имей в виду, мы покидаем Нью-Кантор завтра.

Тем более он не мог присоединиться к группе Ранкена, подумал Голд, дожидаясь лифта. Ранкен со своей артелью отправляется на поиски семечка завтра, а с него взяли подписку о невыезде.

Поднявшись к себе в номер, Джонни наскоро разогрел еду. Только он потянулся за ложкой, как услышал животный страшный стон, донесшийся со стороны коридора. Он кинулся к двери.

В коридоре никого не было – никого, кроме человека, лежавшего на полу. Не успел Джонни сорваться с места, как кругом захлопали двери, так что Джонни добежал до лежавшего на полу человека далеко не первым.

То, что это Мак Ранкен, Джонни понял в первую же секунду, как только выглянул в коридор.

Затылок Ранкена был раздроблен. Из крошева костей и мозга сочилась кровь.

Истерично завизжали женщины. Кто-то побежал звонить в Службу Скорой помощи. Два или три сердобольца засуетились у тела, пытались делать искусственное дыхание, совали в рот Ранке-ну сердечные таблетки.

Джонни, приблизившись к Ранкену, не стал метаться и кричать. Будучи некогда неплохим квадистом, он повидал немало смертей на арене, раздробленные черепа были ему не в диковинку. Голду было известно, что когда вот так расползался мозг, никакая клиника, никакой врач не могут ничем помочь. Такого бедолагу, конечно, можно было бы подключить к аппарату “Сердце-Легкие”, да что толку, это был бы живой труп без чувств и без мыслей. На такой случай многие квадисты, вступая в лигу, письменно оформляли распоряжение: “Если мне… прошу не использовать аппаратуру поддержания сердечно-легочной деятельности”.

В квади-лиге считалось, что при таком ранении гуманнее всего помочь несчастливцу умереть. И помогали.

Вскоре оказалось, что медицина Трабатора не чуждалась гуманизма земной квади-лиги, прибывшие люди в белых халатах были категоричны: “Труп. Полицию вызвали?”

Кто-то побежал звонить в полицию, а кто-то стал уверять, что пострадавший еще дышит. Седовласый доктор внимательно вгляделся в лицо Ранкена, пощупал пульс, велел сделать какую-то инъекцию. После этой инъекции отпали всякие сомнения в смерти Ранкена.

Полицейские прибыли быстро. Джонни опять увидел лейтенанта Шона, видно, специализировавшегося на происходивших в этой гостинице происшествиях. На этот раз Шону не пришлось ворчать, что труп тронули с места: мистер Оберс, видя, что уже ничего не скроешь, самолично оборвал двух истеричек, призывавших перенести труп Ранкена с пола на стоявший в коридоре диван.

Расследование, проведенное лейтенантом Шоном по горячим следам, увы, не дало ему повода немедленно арестовать кого-то. Никто не видел, что раздробило череп Ранкена, все увидели его уже безжизненно растянувшимся на полу. Кто-то подал идею, что Ранкен поскользнулся на мокрой, только после влажной уборки, поверхности пола и при падении разбил себе голову без помощи чьего-либо злого умысла. Хотя все понимали, что заключение эксперта вряд ли подтвердило бы это, мистер Оберс громко объявил о своем незамедлительном распоряжении покрыть полы в гостинице специальным нескользким покрытием.

Удостоверившись, что сию минуту бежать по следу преступника не придется, лейтенант Шон переписал толпившихся в коридоре и велел всем разойтись по своим номерам, дожидаться его визита. Сейчас, только они закончат с трупом, он всех обойдет и переговорит с каждым.

Джонни ждал своей очереди говорить с офицером полиции больше часа. Шон как будто не торопился увидеться с ним с глазу на глаз. Не то полицейский не придавал особой важности их предстоящей беседе, веря в невиновность Джонни, не то тщательно пытался скрыть, насколько она для него значима. Впрочем, все это пустые домыслы, сказал себе Джонни, к чему ломать голову над тем, что должно вот-вот раскрыться.

Наконец появился полицейский.

– Второе убийство за одну неделю в одной и той же гостинице и даже на одном и том же этаже. Вряд ли это – случайное перекрещивание двух не связанных между собой цепочек событий, как вам кажется, мистер Голд?

– Вы можете продолжить перечень совпадений: добавьте, что оба убитых были мне знакомы.

– Оба были вам знакомы, но не с одним из них вы не были в ссоре, так ведь?

– Спича я прогнал, если хотите, можете назвать это ссорой. А с Ранкеном мы были хорошими соседями. За несколько минут до его смерти мы виделись в холле гостиницы и разговаривали вполне мирно, портье может подтвердить.

– О чем разговаривали? Вы должны понимать, мистер Голд, мои вопросы – не простое любопытство.

– Я вас понимаю. Ранкен предложил мне войти в его артель и сообщил, что завтра они отбывают из Нью-Кантора на поиски семечка.

– И вы?

– Я отказался. Знаете ли, мне нужно семечко целиком. Можете назвать это жадностью.

– Так, ясно. Мистер Голд, не слышали ли вы от Ранкена, что ему что-то угрожает? Не говорил ли при вас Ранкен, что он чего-то боится?

– Ничего такого я от Ранкена не слышал.

После минутной паузы полицейский сказал:

– Вы знаете, как со мной связаться. Если что-то вспомните, потрудитесь сообщить.

Полицейский ушел.

Джонни задумался. Оба трупа были обнаружены в непосредственной близости от него, вполне возможно, и оба убийства произошли рядом с ним, так не будет ли он следующей жертвой?..

Если предположить, что оба убийства как-то связаны с ним, продолжал рассуждать Джонни, значит, убийцей был один и тот же тип или одна и та же банда, но почему убийца (или убийцы?) выбрал жертвой таких разных людей, Спича и Ранкена? Спич был отвратителен Джонни, а Ранкену он симпатизировал, между тем рука убийцы настигла их обоих.

Устраиваясь в постели на ночь, Джонни положил игломет у изголовья.

Ночь прошла спокойно. Джонни проснулся полным сил, готовым встретиться с любой опасностью, – встретиться и, черт возьми, победить.

В ресторане он взял комплексный завтрак А-5. Комплекс для уроженцев Земли включал две свиные отбивные с грибным соусом, картофель, жареный на тресковом жире, большой кусок пирога с вишневым вареньем, тонизирующий безалкогольный напиток. Не успел Джонни испробовать свой завтрак, как к нему за столик подсел без всяких любезных околичностей старик Пол Маркер, тот самый бродяга, продавший Джонни за десятку собственный секрет удачного поиска семечка: заинтересуй чем-то трилистник, он и выставит глаз-семечко, тут семечко и хватай.

На этот раз старик не пытался морочить Джонни голову дешевыми секретами.

– Пить хочу! – Он нагло вытаращил на Джонни красные воспаленные глаза.

– Хоть ты и старый человек, придется взять тебя за шиворот, – сказал Джонни. Для острастки он начал приподниматься, и старик тут же захныкал:

– Сынок, в горле пересохло, голова трещит… дай хоть глоточек…

Пол Маркер выглядел неважно: слезящиеся глаза, морщинистые руки в фиолетовых пятнах, подрагивающий в такт рыданиям кадык на худой шее. Джонни с отвращением кинул старику монету в полкреда. Маркер схватил монету, рассыпался в слюнявых благодарностях и заспешил к стойке.

Джонни думал, что отвязался от попрошайки и сможет спокойно позавтракать, да не тут-то было. Маркер вскоре вернулся к его столику с бутылкой в руке:

– Выпьешь со мной, а?

В другой руке Маркер держал две кружки, вероятно, взятые им со стойки, почти наверняка немытые. Откупорив бутылку, он плеснул дешевое пойло в одну кружку, потом в другую.

– Поехали!

Старик вылил содержимое кружки себе в глотку и уставился на Джонни с ожиданием. Или Маркер принялся гипнотизировать стоявшую перед Джонни кружку, уже жалея о том, что налил Джонни, тем самым обделив себя?

Или старик совсем по другой причине вытаращил глаза?

Несомненно, тому была другая причина, стало ясно в следующую минуту, когда глаза у Маркера полезли из орбит и он повалился на столик. Маркер задергался в рвотных движениях, закашлялся, его вырвало на скатерть.

Пока Джонни подзывал официанта, Маркер упал на пол, цепляясь руками за скатерть и увлекая за собой все стоявшее на столе.

Когда старого забулдыгу перевернули на спину, он уже не дышал.

Происшествие привлекло внимание находившихся в зале, некоторые любопытные даже поднялись из-за своих столиков и подошли ближе. Метрдотель, пожилой мужчина с пышными бакенбардами, опередил их всех. Он живо скомандовал официантам убрать тело с глаз долой, сопроводив слова жестом, куда именно тело следовало убрать, после чего он обратился к зевакам:

– Принял лишнее дедушка, вот сердце и не выдержало. Не знал меры старичок.

Джонни зашагал за официантами, брезгливо понесшими тело старика к двери с надписью “служебный вход”. Если бы Маркера можно было переместить, не дотрагиваясь к нему и пальцем, официанты, безусловно, воспользовались бы такой возможностью.

Перед тем, как пойти за официантами, Джонни поднял с пола бутылку, из которой Маркер налил себе и ему.

Оказавшись в служебном помещении, официанты бросили тело старика на пол. Несколько коротких ругательных фраз (никому не хотелось заниматься с трупом дальше) – и двое повернули назад, а третий, самый младший, потащил труп за ногу в конец коридора. Вошедшему в коридор Джонни официанты, возвращавшиеся в общий зал, не сказали ничего, только посмотрели на него недружелюбно.

Джонни дошел до конца коридора, там, за углом, он и увидел труп Маркера, брошенный мальчишкой-офи shy;циантом у входа в подвал. Освободившись от неприятной ноши, мальчишка побежал на выход, бросив на Джонни быстрый взгляд.

“Зачем я потащился за трупом?” – спросил себя Джонни, глядя на безжизненное тело. Да, ему не хотелось, чтобы с трупом что-то сделали до прибытия полиции или чтобы труп исчез, но не стоило ли ему сначала вызвать полицию?

Послышалось негромкое покашливание. Джонни обернулся на звук. По коридору к нему приближался метрдотель, за которым шли два официанта.

Подойдя к Джонни, метрдотель спросил тоном, в котором сквозило неудовольствие:

– Это ваш приятель, сэр?

– Нет, но я хотел бы знать, отчего этот ста shy;рик скончался. Вы вызвали полицию?

– Сразу же. Только, боюсь, полицейских вам придется ожидать долго. Не такой уж важной птицей был Пол Маркер, чтобы они кинулись сюда сломя голову.

– Ничего, я подожду.

– Вы будете ждать здесь, у трупа? Не лучше ли вам вернуться в зал?

– Нет, спасибо.

– Как вам угодно, сэр. Сожалею, стула я вам предложить не могу, все стулья у нас заняты в общем зале.

Метрдотель со своими подчиненными удалился.

Полицейские и в самом деле прибыли нескоро. Старший в группе, рыжеусый сержант, выслушал Джонни не переставая катать во рту жевательную резинку. Бутылку, из которой пил Маркер, он небрежно сунул в полиэтиленовый пакет, после чего велел упаковать тело Маркера в специальный гроб-мешок. Несколько ловких движений, и полицейские повезли труп к черному выходу, через который можно было попасть на задний двор ресторанчика.

Джонни, ожидавший тщательного дознания, был разочарован. Сержанта он нагнал у трупо-возки:

– Извините, мне кажется, это убийство.

– Да. Бутылка – завзятый убийца.

– Вы не поняли меня. Понимаете, в этой бутылке, из которой пил Маркер, был яд. Там осталось на донышке. Понимаете, это уже третье убийство…

– Знаете что, мистер, обращайтесь со своими предположениями к лейтенанту Роже, 234-й полицейский участок. Он у нас ханыжками занимается, и этим тоже займется.

Труповозка, специально оборудованный электромобиль, покатила куда-то свой мрачный груз. Полицейские отбыли на служебном гравилете.

Джонни немедленно отправился в 234-й учас shy;ток.

– Пол Маркер? – Бульдожье лицо лейтенанта Роже дрогнуло обвисшими щеками. – Бродяга Маркер, знаю такого. Я только что подписал бумагу на утилизацию.

– На…что?

– На утилизацию. Безродных бродяжек, если их смерть не носила насильственный характер, мы отправляем на фабрику утилизации городских от shy;ходов. Там оборудована специальная печь.

– Мне кажется его отравили. Я передал сержанту бутылку…

– Исследовали эту гадость, конечно. Очень много сивушных масел, а так ничего, пить можно. Вы же с ним пили и не отравились, сами видите.

– Я с ним не пил.

Лейтенант Роже уткнулся носом в какую-то бумажку, давая понять, что разговор окончен.

Джонни поехал в 77-й участок, к лейтенанту Шону. Роже занимался одними пьянчугами, немудрено, что он деградировал как полицейский, а вот Шон как будто был в неплохой форме.

По счастью Шон оказался на месте.

– Мистер Голд? Вспомнили что-то?

– Нет. Думаю, вам будет интересно услышать одну новость.

– Еще один труп?

– Вы догадались.

Джонни рассказал Шону все, что знал о Поле Маркере, начиная с их знакомства и кончая словами лейтенанта Роже про утилизацию.

– Это интересно, – резюмировал Шон. – Не беспокойтесь, я это не оставлю без внимания. – Он набрал код на панели видеофона. – Боб, один труп нужно вернуть с фабрики и на экспертизу отправить. Зовут Пол Маркер. Записал? Поезжай сейчас же. – Шон отключился.

– Нельзя ли позвонить на завод, сказать, чтобы там они с Маркером не поторопились? – спросил Джонни.

– Сегодня наш мусоропереработчик не работает, выходной.

– Понятно. А все-таки интересную игру они со мной затеяли, не находите? Кошке прямо-таки непременно нужно поиграться с мышью, прежде чем придушить.

– Вы хотите, чтобы я приставил к вам охрану? Иногда мы это делаем, но… фактов слишком мало, чтобы вам что-то угрожало, это домыслов много. Вам же лично писем с угрозами не подбрасывали? Не угрожали по телефону или видеофону? Вы же ни у кого на Трабаторе не урвали жирный кусок? Или вы мне не все сказали?

– Я сказал вам все.

– Может быть, вы имеете заклятых врагов на других планетах? В конце концов, космические расстояния покорны не вам одному.

Джонни вспомнил про Арагонское братство.

– Враги у меня есть, но… До Трабатора я не замечал за собой никакой слежки. И на Трабаторе я не засекал за собой хвоста, если не считать хвоста этих убийств.

– Видите, мне не с чем идти к инспектору-опекуну. Мы не можем назначить вам охрану, мистер Голд.

– Шут с вашей охраной. Постарайтесь хотя бы найти убийцу.

– Это уж как повезет, но стараться будем.

Теперь, после этих трех убийств, убийце пора было заняться его персоной, рассуждал Джонни, выходя из участка. Интересно, что это будет, острая бритва, удар молотком по затылку или яд в стакан?

Собственно, а почему он думает, что теперь убийца займется им?

Потому что круг его знакомых на Трабаторе исчерпался? Но исчерпался ли?

Джонни порылся в памяти. Он сразу вспомнил гуманоида Ома, уроженца Дантоса. Вероятно, хорошими друзьями после нескольких любезных разговоров они еще не могли стать, но уж хорошими знакомыми они стали.

Очевидно, Ому угрожала опасность не меньшая, чем Джонни, так что его следовало предупредить.

Ом оказался у себя в номере. Джонни торопливо поведал ему о своих злоключениях, мельком посетовал на бессилие полиции, а потом заикнулся про опасность, которая, как ему казалось, над Омом нависла.

Дантиец остался невозмутимым.

– Странно, – проговорил он, рассматривая узор на стене. – Очень странно…

– Да, это странно, – согласился Джонни. – К чему им было убивать Спича, Ранкена и Маркера, вместо того чтобы сразу заняться мной?

– Я не про это. Странно, что ты так взволнован, Джон? Ты рассказывал, ты ведь несешь в себе дар Леру?

– А, дар бесстрашия… Я и сейчас смогу пройтись по узкому карнизу над пропастью, голова у меня не закружится. Верно, это бесстрашие, этот дар Леру, совсем не означает бесчувствие.

– То есть внутреннее спокойствие Леру своим цветком не дает, я так и думал. Как говорил один наш мудрец, великий Урозбак, сосуд своего спокойствия нельзя слепить чужими руками. Но я отвлекся. Так ты говоришь, мне следует быть осторожным? Спасибо за совет, я им воспользуюсь.

– У тебя есть оружие? Я могу дать тебе игломет.

– Нет, не нужно. У меня есть оружие. А о том, что ты мне рассказал, я подумаю. Зайти ко мне завтра.

Джонни уходил от Ома немного успокоенным. С Омом таинственному убийце, похоже, не так-то просто будет совладеть. Семечко, семечко, дорого же ты стоишь!

И вместе с тем, семечко трилистника было всего лишь песчинкой на пути к его великой цели, подумал Джонни, вдруг мысленно увидев очертания дорогого лица.

За остаток дня он обследовал несколько пустырей. Бурьяном поднявшийся на мусорных кучах трилистник, как бы насмехаясь, так и лез в глаза. Семечка Джонни не нашел.

В гостиницу он вернулся с мыслями о Лоле. Как там она без него? Ей, наверное, холодно и скучно, а он все рыщет по Нью-Кантору в поисках неизвестно чего. Не лучше ли вернуться на Церб, во главе пышной процессии подойти к Круглой Башне, взойти на Башню, а там – будь что будет?..

Легкие пути, как известно, нередко кончаются тупиком.

Нет уж, он найдет это проклятое семечко!

Так Джонни и заснул, не переставая думать о Лоле.

Его разбудил какой-то грохот. Он поднял голову. Да это в дверь его номера стучали, стучали настойчиво и сильно.

Джонни, накинув халат, с иглометом в руке пошел открывать.

БЕЗУМНАЯ КАРУСЕЛЬ

Не дойдя до двери двух шагов, Джонни остановился. Что он может сделать со своим иглометом, заряженным снотворными иглами, если его встретят плазменными лучами?

Если что-то он и может сделать, то только призвав на помощь внезапность. Однако, какая уж тут внезапность, если он откроет дверь, ведь стоявшие за дверью только этого и ждут!

Позвонить портье или в полицию?

Допустим, дверь сможет продержаться, пока к нему на помощь не подойдут. Но полицейские или служащие гостиницы, спасая его своим появлением, вместе с тем спугнут убийц. Убийцы, конечно, поставили кого-то смотреть за лифтом и лестницей, так что они сумеют уйти неразгаданными.

Надо ему взглянуть на них, подумал Джонни. Тогда, даже если им удастся выбраться из гостиницы, они не уйдут далеко.

Джонни было известно, что на этаже, где располагался его номер, несколько номеров оставались свободными. Дверь его номера изнутри открывалась без ключа, таково было устройство замка и запоров, очевидно, подобным образом были устроены замки и запоры в соседних номе shy;рах. Если он по подоконнику, через окно, проберется в соседний номер и откроет дверь, то увидит, кто к нему так настойчиво стучится.

Он подошел к окну. Широкий подоконник достаточно далеко выдавался наружу, чтобы можно было, встав на него, шагнуть на точно такой же ближайший подоконник. Расстояние между окнами примерно равнялось ярду, сделать такой величины шаг не составило бы особого труда. Трудность подобного перемещения заключалась в том, что номер Джонни находился не на втором, а на двенадцатом этаже.

Любой смельчак задумался бы над задачей пройтись по жердочке на высоте двенадцатого этажа, но Джонни нес в сердце дар Леру. Без колебаний он влез на подоконник и легко сделал шаг.

Свет в этом номере был погашен, однако но shy;мер явно не пустовал. Через шторы до Джонни донеслись придыхания, стоны, отрывистые команды. В этом номере жил отставной полковник с молоденькой женой, на полигоне как раз начались учения, Джонни, кашлянув, переместился на следующий подоконник. Это окно он быстро миновал, здесь подходила к концу затянувшаяся за полночь вечеринка: Джонни расслышал вялую брань собутыльников и громкий храп вперемежку с сытым иканьем.

Третий номер, если считать по пути движения Голда, оказался пустым. Однако здесь по летнему времени окно было раскрыто, чтобы вновь прибывшие постояльцы не пожаловались на духоту, так что Джонни не пришлось разбивать стекло, чтобы проникнуть в номер.

Спрыгнув с подоконника, он подошел к двери. Негромко щелкнул замок. Джонни приоткрыл дверь и выглянул в коридор.

Четверо полицейских оживленно переговаривались у двери его номера. Так это полицейские стучались к нему? Или это все же не полицейские, а натянувшие полицейскую форму убийцы?

Один из полицейских, с нашивками сержанта, забухал кулаком в дверь. Тут к полицейским подошел управляющий гостиницей. Джонни услышал, как мистер Оберс сказал:

– Я позвонил, санитарный гравилет будет через две-три минуты. По крайней мере, так сказали.

– Вряд ли ему понадобится помощь через две минуты, – жестко заметил один из полицей shy;ских, – парализующая игла в сердце, это верная смерть. Как у него хватило сил добраться до телефона, не понимаю.

Сержант протянул Оберсу ключ:

– Дверь не открывается. Может, вы попробуете?

Повращав ключ в замочной скважине, Оберс произнес:

– Значит, он внутри. Там, с внутренней стороны, на двери два засова.

– Придется ломать дверь.

– Подождите, сейчас слесаря подойдут.

В конце коридора показались два человека в синих комбенизонах, один из них нес открытый ящик с инструментами.

Пока они подходили, мистер Оберс вынул из кармана радиотелефон, набрал номер и проговорил в трубку:

– Генри, как пострадавший?

Когда Оберс опустил радиотелефон в карман, сержант спросил его:

– Что так?

Оберс был краток:

– Он умирает. – Управляющий повернулся к слесарям: – Том, Дик, вот вам задание. Надо открыть эту дверь, или снимите ее с петель, что ли. Ультразвуковые вибраторы вы прихватили?

“А ведь это в Ома стреляли”, – молнией пронеслось в голове Джонни.

С неприятным холодком в животе он двинулся к полицейским.

Первым заметил его сержант. Полицейский напрягся, как пантера, приготовившаяся к прыжку. Напряжение сержанта передалось стоявшим рядом с ним людям: все головы повернулись в сторону Джонни. Полицейские, не спуская с него глаз, потянули руки к оружию, мистер Оберс смущенно улыбнулся.

– Джон Голд к вашим услугам, – громко сказал Джонни.

Голда доставили в полицейский участок. Его продержали в одиночной камере до самого утра. Он уже начал дремать, усевшись на полу (койки в камере не было), когда за ним пришли.

Его отвели в большую светлую комнату. Квадратный стол стоял посередине, за ним сидел невысокий плечистый мужчина в форме офицера полиции. Прищурившись, он бросил:

– Ты Голд? Садись. – Джонни сел. – Что скажешь, Голд?

– О чем вы меня спрашиваете?

– Зачем ты убил их, Спича, Ранкена, старого бродягу и дантийца Ома?

Джонни нахмурился.

– О чем вы говорите? Я не убивал их.

– Тебя видели, когда ты вышел из номера дантийца, и вслед за этим дантиец позвонил в полицию, с парализующей иглой в сердце позвонил.

– И кто же это меня видел?

– Люди почтенные видели, так что у суда сомнение в их искренности не возникнет, будь спо shy;коен.

– А я утверждаю, меня не было в номере Ома вечером. Да, где-то в полдень я заходил к нему, но позже мы не виделись.

– Ты зря отпираешься, Голд. К твоему сведению, я не люблю, когда у меня играют на нервах.

– А я обожаю пиликать на нервах полицей shy;ских, лейтенант.

Следователь побагровел.

– Щенок! Продержим тебя пару дней без жратвы, посмотрим, что ты запоешь! – Полицейский вонзил волосатый палец в кнопку звонка. -Уведите!

Джонни вернули в камеру-одиночку.

Этот идиот и в самом деле готов был морить его голодом, лишь бы добиться от него признания в том, что он не совершал, вспомнил Джонни красные поросячьи глазки и бурое от злости лицо полицейского. Почему же следствие оказалось в руках у этого недоумка, куда подевался лейтенант Шон? Ах, ладно. Как ему выбраться отсюда, вот над чем лучше задуматься.

Окно в камере было такое, что через него не стоило и мечтать протиснуться. Стены, конечно, кулаками не пробьешь, об них только костяшки пальцев расплющить можно. Подкупить тюремщиков? А на что он их подкупит, если все его деньги и чековая книжка Имперского банка были изъяты полицейскими?

До самого вечера Джонни возбужденно просчитывал варианты, как бежать из тюрьмы. Против ожидания, в течение дня к нему в камеру дважды заносили еду, хотя и весьма скудную.

Когда в окошке начало темнеть, к нему в камеру вошел лейтенант Шон.

– Мистер Голд, примите наши извинения, – проговорил полицейский. – Нами получены доказательства вашей невиновности.

Джонни готов был выругаться.

– Вы нашли настоящего убийцу?

– Пока нет. Зато мы знаем, что вы – не убийца. Это сказал дантиец Ом, а уж кому как ни ему знать, кто стрелял в него.

– Ом выжил?

– Он сказал это перед тем как умереть.

Дантиец перед смертью вспомнил о нем, а вот он не очень-то о дантийце тревожился, пока находился в тюрьме, укорил себя Джонни.

– Ом описал, как выглядел убийца?

– К сожалению, не успел.

– Интересно, а как же те свидетели, которые заявили, что видели меня, как я выходил из номера Ома, перед самым его звонком в полицию?

– Они ошиблись. Да они и не утверждали, что видели именно вас. Они сказали, что видели человека со спины, действительно, фигуру он имел будто бы вашу, и еще они видели, как он прошел в то крыло гостиницы, где находится ваш номер, но в этом крыле еще шесть номеров, из них два пустые. Убийце ничего не стоило пройти в пустой номер, подойти к окну, а там его поджидал гравилет.

– Значит, я могу прямо сейчас вернуться в гостиницу?

– Конечно. Только сначала подумайте, а не лучше ли было бы для вас остаться здесь на некоторое время? О, конечно, не в этой камере, мы поместили бы вас в комнатку получше. Вы пока пожили бы у нас, а тем временем убийца может объявиться. Охрану мы вам предоставить не можем, видите ли, это сложнее, чем оставить вас здесь.

– Следующим могу стать я, вы хотите сказать?

Шон неопределенно пожал плечами.

Джонни, подумав, проговорил:

– Я не могу остаться у вас. Я должен искать семечко, это главное. Да и не пристало мне дрожать за собственную шкуру. Если на меня нападут, попробую отбиться. Вы же вернете мне игломет и деньги?

– Безусловно. Вы хорошо подумали?

– Если я свободен, я хочу отсюда выйти, с моим иглометом и деньгами.

Полицейский более не стал тратить время на уговоры. Освобождение Джонни из-под стражи было оформлено немедленно, вещи ему вернули в целости, после чего он покинул полицейский участок.

В гостиницу Голд вернулся ночью. Его немного развлекло выражение лица старика портье, подавшего ему ключ. Портье, видимо, был уверен, что арестованный постоялец и есть главный убийца. Наверное, как только Джонни вошел в лифт, старикан кинулся звонить в полицию, надо же сообщить, где находится сбежавший из тюрьмы убийца.

Оказавшись у себя в номере, Джонни разделся и повалился в постель.

Теперь, верно, ему придется всегда держать оружие при себе. А в город он станет брать с собой, помимо заряженного игломета, еще и полную кассету с иглами. У него была запасная кассета, как только он вселился в номер, он положил ее вон за тот кувшин с цветами. Интересно, а там ли она еще? Полицейские, конечно, обыскивали его номер, не захватили ли они ее с собой?

Запасная кассета со снотворными иглами лежала на месте. Полицейские, оказывается, были ребята честные. Если только они не заменили полную кассету на пустую.

Джонни взял кассету, поднес к глазам. С одной стороны кассеты было маленькое красное оконце, в котором светилась цифра, показывавшая, сколько игл находилось в кассете. Джонни увидел цифру “19”. Как, в кассете только девятнадцать игл? Но он оставил в номере совершенно полную кассету, кассету с двадцатью иглами! Неужели полицейские способны на такие ребяческие проделки, облегчить кассету на одну иглу, чтобы он потом ломал голову, куда она делась?

Может, они и деньгами его распорядились столь же вольно? Да, бумажник ему вернули в полном порядке, но здесь, в номере, он оставлял бумажку в пятьдесят кредов, в одном укромном тайничке. Эти пятьдесят кредов ему пригодились бы, если бы его обворовали, тогда, во всяком случае, он смог бы сообщить о бедственном положении своему патрону, Всепланетной Строительной Корпорации.

В номере Джонни находился не действующий бог знает сколько времени камин, теперь выполнявший чисто декоративную функцию. Один камень в каминной кладке еле держался, за ним-то Джонни и устроил тайник.

Вынув камень, Джонни нащупал свернутую трубочкой бумажку. Он не удивился бы, если бы вместо банкноты в пятьдесят кредов эта бумажка оказалась бы куда меньшего достоинства, но нет, он развернул ту самую банкноту, которую и положил в тайник.

Джонни возвратил банкноту в прежнее укромное местечко, и потянулся к камню.

Откуда взялись эти бурые пятна на камне? Когда он последний раз лазил в тайник, на камне не было никаких пятен.

Кровь. Это следы крови.

Но он не давил этим камнем комаров, откуда же взяться на нем крови?.. Объяснения стали выстраиваться в голове у Джонни сами собой, как будто без его усилий.

Ом был убит выстрелом из игломета, причем дантиец принял смерть от парализующей иглы, попавшей ему в сердце, а не от смертельно ядовитой. И вот Джонни не досчитывается одной иглы в своей запасной кассете. Ранкену раздробили затылок – и Джонни обнаруживает у себя в номере на каминном камне бурые пятна, похожие на кровь.

Спичу перерезали горло, Маркера отравили. Если кассета с недостающей парализующей иглой и камень в бурых пятнах находятся у него в номере, то почему бы ему не поискать у себя в номере бритву и флакон с ядом?

Убийцы хотели, чтобы обвинение в убийствах пало на него, поэтому они и соорудили эти улики. Однако же двух улик пока не достает, надо их обнаружить.

Джонни принялся методично обыскивать но shy;мер.

Он и в камин лазил, и под кровать, и каждый дюйм стены просмотрел, и даже каждую складку постельного белья прощупал. Ни бритвы, ни флакончика с ядом ему не попалось. Если орудия убийства нельзя найти внутри его номера, может, стоит их поискать снаружи?

Джонни влез на подоконник.

Над окном находился маленький козырек, защита от дождя, и вот на этом козырьке он и нащупал острое кривое лезвие.

На желтой костяной рукоятке кривого ножа пятнами бурела кровь.

Он положил все улики на стол: кассету без одной иглы (возможно, это даже была не его кассета, его кассету убийцы взяли с собой, а ему подсунули эту, неполную), камень в кровавых пятнах и кинжал не чище камня. Если бы только он умел вопрошать бездушную материю, уж наверное сейчас он получил бы ответ, кто преследует его!

Да, где-то находится флакончик с ядом, которым отравили Маркера. Где-то рядом. Надо поискать.

Поиски Джонни быстро закончились: дверь слетела с петель, и к нему в номер ввалились люди в полицейской форме. Игломет у него был под рукой, он нацелил его на дверной проем, но стрелять не стал, не стрелять же в полицейских.

Увидев человека с иглометом в руке, полицейские удержаться не смогли. Джонни не успел опомниться, как в него угодили две парализующие иглы и одна снотворная.

Джонни приходил в себя почти сутки. Получить в тело три иглы, снотворную и две парализующие, небось, покрепче будет, нежели трехкратный укус осы.

Следователь был другим, не лейтенант Шон и не тот раздражительный низкорослый крепыш. Лейтенант Бригс, так он представился.

По-спортивному подтянутый, гладко выбритый лейтенант Бригс создавал впечатление человека, хорошо знавшего свое дело и умевшего настоять на своем.

– Мистер Голд, вы знаете, в чем вы обвиняетесь?

– Нет.

– Вот, ознакомьтесь. Вы обвиняетесь в убийстве Спича, землянина, Ранкена, землянина, Маркера, землянина, Ома, дантийца, и Шона, землянина.

Джонни пробежал глазами листок. Невольно у него вырвалось:

– Как, лейтенанта Шона тоже убили?

– Вам ли не знать об этом.

А ведь он мог предвидеть это, – подумал Джонни с горечью. Убийцы уничтожали тех, с кем он контактировал на Трабаторе. Вполне логично, что после Ома наступила очередь Шона. Лейтенант Шон показался Джонни дельным служакой, не то что некоторые его коллеги, и теперь Шон был мертв.

– Я никого не убивал, – устало проговорил Джонни. – Лейтенант Шон знал это.

– Про вас правды он не знал, за что и поплатился. Вам придется сказать, куда вы дели палку, которой разбили ему голову. Но не будем торопиться, начнем со Спича. Как у вас оказался нож, которым вы перерезали ему глотку?

– Нож?

– Его обнаружили у вас на столе, тот самый нож, которым убили Спича. Экспертиза показала, что кровь на рукояти ножа – кровь Спича, так что не стоит отпираться.

– Этот нож я обнаружил на козырьке. Там, над окном моего номера, есть козырек… я увидел его впервые за несколько минут перед тем, как ваши ребята взломали дверь.

– Нет, так не годится. – Бригс встал. – Так не годится, мистер Голд. Я был уверен, что вы поймете следствие, а вы ничего не хотите понимать. Даже если вы будете продолжать отпираться до самого суда вас, несомненно, признают ви shy;новным. Я предоставлю суду неопровержимые улики: нож, камень в крови, кассету без одной иглы, и все это мы нашли в вашем номере.

– Не нашли, а взяли со стола. Я это не прятал, я сам, как только это обнаружил, хотел отнести все в полицию. Только флакончика с ядом я не смог бы вам преподнести.

– Вы про Маркера? И где же теперь этот флакончик с ядом?

– Откуда я знаю, где. Не убивал я их, говорю вам!

– Убивали, убивали. И Маркера вы же траванули, мистер Голд. Чего вы морочите мне голову какими-то флакончиками? Вы обделали дело просто: купили в аптеке барбадур, который старухи от бессоницы глотают, и угостили Маркера пивом с барбадуром. Кто не знает, что одна таблетка барбадура вкупе со стопкой алкоголя способны отправить на тот свет! В пиве алкоголя немного, поэтому Маркер не окочурился сразу, а только подумал, что не допил. Остальное многие видели. Вы напоили его в ресторане напитком покрепче, он и вытянул ноги. И вы как будто не при чем, он же подошел к вашему столику на своих ногах, вы не избивали его, и в его бутылке яду не обнаружили!

– Бред какой-то. Пожалуй, мне с вами не стоит ни о чем разговаривать. Вам и так все известно.

– Известно, да не все. Кое-какие детали придали бы делу убедительности. Вы все равно будете осуждены, мистер Голд, так почему бы нам не заключить мировую? Вы обрисовываете, как было, вы, разумеется, признаете себя виновным: а я обеспечиваю вам прекрасные условия проживания вплоть до окончания суда, Я вам устрою пансионат, ей богу!

– Я никого не убивал, – произнес Джонни раздельно.

– Опять вы за свое!

– Пугать меня голодом будете?

– Зачем же. У нас есть кое-что получше, чтобы заставить вас стать искренней. Мы посадим вас в кресло электродного психоанализа, тогда уж вы выложите все. Только с этого кресла редко кто встает без ущерба для своих умственных способностей.

Полицейский направился к двери.

Джонни подобрался – но, опережая его прыжок, на него уставилось черное дуло игломета.

– Потише, мистер Голд, потише, – проговорил следователь, пятясь к двери. Мы тут используем снотворные иглы “Плутон-МАКСИ”, слышали про такие?

Смесь, нанесенная на иглы “Плутон-МАКСИ”, попадая в кровь человека, вызывала не просто сон, но кошмарный сон. По статистике у одного из десяти во время такого сна не выдерживало сердце.

Бригс вышел из камеры.

Джонни, сидя на выдвижной койке, согнулся, уткнул лицо в колени.

Нелегкий выбор ему предложили сделать, стать слабоумным или признаться в убийствах, которые он не совершал. Выбраться бы отсюда… С ним осторожничали, вон как ему в нос игломе-том тыкнули.

А те, кто все это подстроил? Почему им нужно было, чтобы его непременно убил суд? Учитывая ловкость, с которой они действовали, они вполне могли покончить с ним сами.

Бедняга Шон так оказался неосмотрителен!

Джонни попытался привести в порядок мысли. Сейчас главное – выбраться отсюда. Убедить в чем-либо тупоголовых полицейских вряд ли удастся. Значит, он должен использовать малейшую возможность, чтобы сбежать. Ему, видно, самому придется найти настоящего убийцу, иначе как ему оправдаться.

Дверь камеры опять заскользила, уходя в стену. Джонни ожидал увидеть то самое страшилище, кресло электродного психоанализа, но вместо этого к нему в камеру вошел аккуратный старичок – строгий костюм, черный галстук-бабочка, запах дешевого одеколона.

– Доктор Браун, тюремный психолог, – представился старичок и присел на сиденье, оставшееся выдвинутым из стены с визита следователя. – Три отравленные иглы – это многовато даже для крепкого человека, но вы выглядите отлично, мис shy;тер Голд.

Джонни обшаривал глазами старичка, ища выпуклость оружия, – и поймал проницательный взгляд.

Доктор Браун проговорил:

– Я безоружен, мистер Голд. Так что вы можете сделать со мной что угодно, учитывая ваше прекрасное телосложение и мою старость.

– Вам следовало бы подыскать более подходящую для ваших лет работу.

– Только не пытайтесь взять меня в заложники, мистер Голд: полвека назад, когда меня принимали на работу, я дал расписку, что ответственность за все происшедшее со мною во время выполнения мною служебных обязанностей ложится на меня.

– И за пятьдесят лет вам не пришлось пожалеть об этом?

– Эх, мистер Голд, сколько раз доктора вытаскивали меня с того света с переломанными костями, я и счет потерял!

– Вероятно, ваши работодатели считают, что ваш риск окупается вашим заработком.

– Что до моего заработка, так любой тюремщик получает вдвое больше моего.

– Какого же черта вы тут делаете?

– На моих плечах трое внуков да жена-инвалид, вот и приходится трудиться на старости лет. Дочь с зятем погибли где-то в горах, под обвал попали. Семечко искали, язви его… Ты, сынок -вы же простите старику такое обращение – ты тоже прилетел на Трабатор семечко искать?

– А то для чего еще. Приехал на Трабатор, и влип в историю. Эти ваши недоумки заладили одно: ты убил, ты убил… Да не убивал я никого! Это все подстроено!

Старичок психолог ласково сказал:

– То же и я думаю, сынок. Ты не убийца.

Джонни приободрился, и вместе с тем что-то насторожило его в таком легком признании старичком его правоты.

– Почему же вы, док, не скажете им, что я не убийца?

– Про это я толкую им, как только тебя доставили сюда.

– Если они не верят вам, зачем они вас здесь держат?

– Они верят мне, но…сомневаются. Я ведь могу ошибиться. Еще бы, попробуй доказать, что твой подопечный действовал в состоянии умопомрачения, когда он вовсю изображает из себя здорового!

– То есть… что еще за умопомрачение?

– Это я про убийства, сынок. Спич, Ранкен, Маркер, Ом… А что, очень просто, у многих старателей мозги однажды съезжают набекрень, только каждый по-своему с ума сходит. Я ведь тоже был старателем, о, я знаю, что это такое, оказаться в неудачниках, трудиться день за днем, и все впустую! Все окружающие кажутся виноватыми, ну, и сорвешься с резьбы.

– Подождите, доктор Браун. Ни во сне, ни наяву я никого не убивал. Да, я знаю, у меня в номере обнаружили всякие вещицы: камень в крови, кассета без одной парализующей иглы, хорошо наточенный нож… Но это все мне подсунули! И Маркера я не угощал коктейлем с барбадуром!

Старичок, успокаивая, коснулся плеча Джонни.

– Я понимаю, сынок, тебе тяжело. Ты не виноват ни в чем, повторяю тебе. Все это проделки нашего сознания, нашего темного “я”. Что поделать, так…

– Ом перед смертью сказал, что я – не убийца, что это не я стрелял в него!

– Я видел, как он умирал. Слова дантийца едва возможно было разобрать, один хрип… Да, он пробормотал что-то вроде “это не он”, а кого дантиец имел в виду, мы уж не узнаем. Может, он говорил про портье или про управляющего гостиницей?

– Но лейтенант Шон сказал, что Ом говорил обо мне!

– Лейтенант Шон истолковал слова Ома в твою пользу, и многие приняли это толкование за истину. Шон умер, к сожалению. Мало кто теперь…

– Шона убили полицейские. Вы, вы убили его, потому что он хотел докопаться до правды! Вы и их убили, Маркера, Ома…

Психолог направился к двери. Перед тем, как выйти, он сказал:

– Психиатрическая лечебница в горах все же лучше кресла для электродного психоанализа. Хотя, кхе, если подумать, конец все равно один, после кресла ведь прямая дорога в ту самую лечебницу… Наверное, тут каждому лучше самому решить для себя, что предпочесть: стать ли слабоумным или остаться как есть. Вот ты и реши, сынок.

За психологом задвинулась дверь

ШЕЙЛА ТОБЕРС

Слова психолога раскаленными угольями терзали рассудок Джонни. А ведь такое могло быть, во всяком случае, возможно было вообразить то, о чем говорил старый хрыч. В школе косморазведчиков несколько занятий отводилось так называемым космическим психозам. Одиночество, неуправляемость ситуации, невозможность получить помощь со стороны – и у человека могло помутиться сознание, навсегда, надолго или на какое-то время. Иногда случалось, что человек периодами “отключался” и приходил в себя. В течение периода умопомрачения больной обычно напоминал сомнамбулу, но могло быть и иное, он мог оставаться активным и даже способным к элементарным рассуждениям. Неужели что-то подобное произошло и с ним, думал Джонни.

Он закрыл глаза и немедленно увидел Лолу. Он видел ее какое-то мгновение, и тут же ее лицо растворилось в заре, юности дня, и в весне, юности природы, развевающиеся волосы ее стали порывами ветра, а сама она – хороводом берез между бездною неба и зеленым ковром Земли. И хрустальный родник ее голосом прожурчал его имя…

Да разве могла быть она иной, не жизнью мира, а иной, не юностью и весной, а иной? Она не могла быть иной, и пока он говорил себе это, пока он знал это и верил в это, он не мог в злобе или в досаде убивать.

Он не убивал, находясь в сознании, но он-де безумный убивал? А с какой стати ему сходить с ума? Старик уверял его, что он сошел с ума, потому что ему не удалось найти семечко. Но разве семечко было его главной целью, разве ему были нужны деньги, или же разве сила Преображенного трилистником была ему нужна ради самой силы? Не сила, не богатство и не власть были нужны ему, хотя бы эта власть была властью над всей Галактикой. Он хотел встать рядом с Лолой, и взять ее руки в свои, и обнять ее. Если бы ему на роду было написано сойти с ума из-за неисполнения его желания, он сошел бы с ума значительно раньше, еще догприбытия на Трабатор. И прежде, чем затуманить ему разум, безумие должно было сожрать его сердце, но ведь этого не произошло, образ Лолы, хранившийся в его сердце, по-прежнему светился жизнью и чистотой.

В конце концов, любое убийство, любое совершенное в городе злодеяние можно было приписать ему и пояснить, что это, дескать, он сделал в состоянии умопомрачения, поэтому он об этом не помнил. Нет уж, как бы ему ни дурили голову следователь с психологом, а Спича, Ранкена, Маркера, Ома и Шона он не убивал.

К этому времени в заделанном решеткой окне сгустились сумерки. Тускло засветилась лампочка на потолке, и в камеру Джонни вкатили столик с едой.

– Жрать, – буркнул тюремщик.

На несколько дней Джонни оставили в покое. К нему никто не заходил, его никуда не отводили, только дважды в день, утром и вечером, два тюремщика вкатывали к нему столик с едой, овощной похлебкой или жидкой кашей. Пока он утолял голод, один из тюремщиков всегда стоял у двери с ладонью на рукояти игломета, как будто была опасность, что за несколько минут, которые Джонни отводились на еду, он из ложки сделает плазменную гранату.

На пятый день заключения Джонни опять увидел старичка психолога.

– С недоброй я вестью, сынок. – Доктор Браун вздохнул. – Я было уверился, что ты не… что ты здоров. Но факты, факты… Нашлись люди, которые видели, как ты покупал в аптеке барбадур, отраву для Маркера.

– Мне нет дела до ваших свидетелей. Я знаю одно: я Маркера не убивал.

– Но ты не понимаешь…

Внезапно оборвав фразу, старичок развернулся и вышел.

С этого времени к Джонни зачастил следователь. Арсенал у следователя был обычный: напористость, бумажки со свидетельскими показаниями, какие-то фотографии… Его промучили неделю, и снова на несколько дней про него “забыли”.

Психолог заглянул к нему в камеру под ве shy;чер.

Доктор Браун был весел.

– Не горюй, сынок, мне почти удалось убедить наших твердолобых, что ты был не в себе, когда делал это. Завтра тебя осмотрит медицинская комиссия. Тебе только и нужно, что сказать, будто ты иногда слышишь у себя в голове или там в зубе, или в пятке строгий голос. Голос толкает тебя на всякие мерзости. Конечно, тебя подвергнут кое-каким тестам. Так, ничего сложного. Покажешь, какая у тебя плохая память, только глупости не говори. Нужно иметь немалый опыт, чтобы правильно говорить глупости. Про один тест запомни. Тест называется “лабиринт и яблоко”, нужно пройти по лабиринту к яблоку. Ты немного посиди, а потом проведи линию прямиком через лабиринт к яблоку, без виляний по ходам.

– Если я сумасшедший, зачем вы мне все это рассказываете, док? – хмуро спросил Джонни. – Ваши яблоки и так попадут в какую вы хотите корзину, если я сумасшедший.

Психолог не смутился.

– Иногда у психических больных наступает полоса относительного здоровья, ее мы называем ремиссией. Такого больного от здорового трудно отличить. Сейчас такая ремиссия у тебя. Доктора, которые будут тебя освидетельствовать, не очень высокой квалификации… Они могут посчитать тебя здоровым, после этого я не смогу далее сдерживать Бригса, у которого руки чешутся вогнать тебе в мозг электроды, чтобы узнать всю подноготную этих твоих убийств. Или ты решил, что тебе легче будет в лечебнице, если ты станешь слабоумным? Или ты надеешься, что после электродного психоанализа ты, счастливец, не потеряешь разум? Но в таком случае тебя, как убийцу, казнят.

Джонни какое-то время рассматривал трещину на полу, потом вскинул глаза.

– Что-то уж больно вы печетесь обо мне, док.

– Я просто исполняю свой долг. Если человек нездоров, я должен сделать все, чтобы он не был осужден как преступник.

– Я не преступник и не сумасшедший, когда же вы это поймете?

Старичок с обиженным видом удалился.

Психолог и следователь, конечно, действовали заодно, подумал Джонни. Следователь, вероятно, не был уверен, что собранных им доказательств виновности Голда будет достаточно для суда, чтобы посчитать Голда виновным, и поэтому Джонни предложили сделку. Он перестает твердить, что не он убивал, ему же помогут притвориться сумасшедшим. Таким образом, с одной стороны, дело о серии убийств оказывается успешно завершенным, с другой стороны, он, “сумасшедший убийца”, избегает смертной казни.

Он отказался подыграть полицейским, что же теперь они предпримут? Они устроят ему электродный психоанализ? Но почему они тянут? Не потому ли, что уверены в его невиновности? Или потому что электродный психоанализ на Трабаторе запрещен, как он запрещен на Земле, им только пугают неучей вроде него?..

Когда стемнело, Джонни, как обычно, привезли ужин. Один из тюремщиков, красноглазый альбинос, очень уж любил пошутить. В его дежурство на передвижном столике всегда был какой-то непорядок: то ложку облепливали волоски, как будто ею только что терли за ухом линяющей кошки, то в супе плавал трабатийский таракан-рогач, насекомое с мизинец величиной, то в жидком чае барахталась немного меньшая по размеру муха. Так и сейчас: грязная салфетка, в которую, судя по всему, только что сморкались, одним концом утопала в каше.

Джонни отложил салфетку в сторону и взялся за ложку. Его кормили скудно, так что если бы даже посередине тарелки лежала вареная мышь, он бы собрал кашу по краям.

Едва Джонни начал есть, как у двери раздалось странное сопение.

За его едой наблюдал один из охранников, пожилой мужчина с мешками под глазами. Он стоял у двери, прислонившись к стене. Вероятно, это он издал горлом странный звук, похожий на всхлип, больше было некому. Тюремщику немоглось: когда Джонни взглянул на него, он подрагивавшими пальцами расстегивал воротник рубахи.

Вскоре в камеру вошел альбинос. К этому времени Джонни закончил ужин, он ел быстро, потому что знал, дожидаться его не будут. “Как оно сегодня?” – поинтересовался альбинос с усмешкой. Джонни ничего не ответил. Тюремщик покатил столик к двери.

Неожиданно пожилой тюремщик со стоном рухнул на колени, затем повалился на бок. Его лицо посинело.

Джонни барсом кинулся к упавшему тюремщику. Не успел альбинос, наполовину выкативший столик из камеры, и глазом моргнуть, как в руке у Джонни оказался игломет, оружие пожилого тюремщика. Альбинос только потянулся к своему игломету, а Джонни уже нажимал на спусковой крючок.

Альбинос, пораженный парализующей иглой, упал к ногам своего напарника, умиравшего от апоплексического удара.

Из камеры Голд попал в коридор, по обе стороны которого попарно располагались точно такие же двери, как и та, что вела в его камеру, числом в ряду до десятка. Один конец коридора представлял собой глухую стену, в другой стороне коридор кончался стальной дверью, чья поверхность в сильном свете ламп отливала синью.

Справа был пост, три стула и стол. На столе лежала колода карт. Заметив ручку выдвижного ящика, Джонни не мог не заинтересоваться его содержимым.

В ящике лежал лучемет “харди-блэк”, довольно старая модель. Джонни взял его и направился в конец коридора, к стальной двери, на ходу нацеливая лучемет на дверь.

Он остановился в нескольких шагах от двери. Струя плазмы ударила в сталь. Скоро Джонни убедился, что не ошибся. Синеватый отлив дверной поверхности ему сразу не понравился. Поток плазмы бил в одну точку, но сталь даже не покраснела в этом месте. Очевидно, дверь была сделала из новия, особого сплава, используемого при изготовлении обшивки космических кораблей. Плазменный луч ручного лучемета ничего с новием поделать не мог, здесь надо было бы орудовать лазерной пушкой.

Джонни, убедившись в невозможности его средствами расплавить материал двери, вернулся в свою камеру. Через двери, шедшие вдоль коридора, вероятно, можно было бы попасть в другие камеры, но вступить в контакт с их обитателями Джонни и не помыслил: массовость побега скорее была способна помешать успеху, чем содействовать ему.

Прутья решетки, перегораживавшей окно, оказались сделаны из куда более податливого материала, чем новий.

Джонни перерезал снизу и сверху три стальные стержня. Убрав их, он выглянул из окна.

Его камера, оказывается, находилась на первом этаже тюрьмы, это было хорошо. Плохо было то, что окно выходило не в какой-то сад, откуда можно было бы попасть на неконтролируемую тюремщиками территорию, но во внутренний дворик, с четырех сторон огороженный стенами с решетчатыми окнами. Вот почему прутья оконной решетки были из простой стали, а не из новия: тюремное начальство не Опасалось побега заключенных через окна их камер, потому как дальше внутреннего двора-колодца никто из них убежать не смог бы. По разумению тюремного начальства не смог бы, а может, один какой-нибудь смог бы?..

Джонни перебрался в темный квадрат внутреннего двора.

Несколько десятков окон первого этажа смотрело в этот двор. Все они светились, кроме одного. В освещенные окна ему небезопасно было заглядывать, он мог напороться на случайный взгляд тюремщика. Его привлекло темное окно. В его камере горел свет, как, вероятно, и в остальных камерах, поэтому вряд ли он, загляни в темное окно, увидел бы там скромное убранство камеры. Также вряд ли он за этим окном увидит тюремщиков, с чего бы им сидеть в темноте. Или это все же камера, в которой нет узника? Но, возможно, темное окно было окном прачечной или кухни, откуда можно было бы черным ходом выбраться из тюрьмы.

Джонни направился к неосвещенному окну. С полдороги он повернул назад. В ящике стола вместе с лучеметом, который он прихватил с собой, лежал фонарик, должно быть, находившийся там на случай неисправности электропроводки. Он сходил за ним, и уже с фонариком подошел к темному окну.

Он посветил фонариком в окно – и сразу же погасил его. В зигзаге луча электрического света он увидел комнату со стандартным казенным убранством – койка, тумбочка, умывальник. Очевидно, это была камера, чуть-чуть лучше обставленная, чем его. И камера на пустовала: на койке лежала и спала девушка. Короткая стрижка, вздернутый носик, сочные губы… Девица была узницей, не иначе, а не монашкой и не институткой, раз она находилась в тюремной камере.

Джонни не было дела до девушек-узниц. С досадой он отвернулся от темного окна. Что же теперь ему ждать, пока какое-нибудь из освещенных окон погаснет?

За его спиной раздался женский голос:

– Эй, мистер! Мистер!

Он обернулся.

Девушка стояла у окна. Она смотрела прямо на него.

– Извините, я не спала. Вы напугали меня своим лучом. Хотя, спросите вы, чего мне здесь бояться?

– Говорите тише, – буркнул Джонни и вплотную подошел к окну, из которого выглядывала девушка. – Вам что-то нужно от меня?

Она смутилась.

– Ничего, только мне показалось… Вы ведь не из полицейских?

– Вы очень догадливы, я не из полицейских. Прошу вас, ложитесь спать. Я занят одним делом, позвольте мне довести его до конца, мисс.

– Миссис Тоберс. Шейла Тоберс. Если судить по вашей речи, вы недавно прилетели с Земли, мистер…

– Мистер Голд, – Джонни начал тревожиться, разговор затягивался. Кто знает, когда сменялись тюремщики и не проверяют ли ночью посты. Возможно, его бегство будет обнаружено с минуты на минуту.

– А я на Трабаторе давно, – продолжала девушка с ноткой печали в голосе, не замечая нетерпения собеседника. – Мне было шесть лет, когда мы прилетели сюда с отцом. Он был старателем. Потом он умер. Два года назад я вышла замуж за Роя Тоберса, крупного торговца пряностями.

– Поздравляю, – Джонни все явственнее проявлял беспокойство. – Что я должен передать вашему мужу? И, пожалуйста, говорите быстрее. Иначе мне не удастся отсюда выбраться, и ваш муж не получит от вас весточки.

– Что передать Рою? Он умер месяц назад. Его казнили.

Джонни стало неловко.

– Мне очень жаль, миссис Тоберс. – Он почтил память неизвестного ему торговца пряностями короткой паузой. – А теперь я попросил бы вас прилечь на койку и считать до тысячи.

Как бы не услышав его, Шейла Тоберс задумчиво произнесла:

– И меня… меня тоже казнят. Послезавтра. Вы прочитаете об этом в газетах, все-таки не каждый день отправляют в газовую камеру офицера полиции.

Джонни, уже отходивший от окна, вернулся.

– Вы, миссис Тоберс, офицер полиции?

– Да, я окончила Терриганскую полицейскую Академию, работала в центральном полицейском Управлении Трабатора. В отделе контроля за нравственностью.

– Раз вы работали в полиции, то… Вам известно, как устроена эта тюрьма?

– Я была здесь четыре раза, когда работала в полиции. Расположение комнат и коридоров примерно я знаю.

– Вам не хотелось бы отсюда удрать?

– Хотелось бы. Если бы меня на воле ждал Рой. А Рой…

– Миссис Тоберс, простите, что я вас перебиваю. Бели вы не хотите сами убраться отсюда, быть может, вы расскажите мне, как это сделать?

– Пожалуйста. Видите то окно? За ним – коридор, который вас выведет к одному из служебные входов в это здание. Что там вы прячете за спиной? Лучемет? Значит, у вас есть шанс справиться с охраной. Ограждения у тюрьмы нет, надеются на защитный купол, но он не помешает выйти отсюда. Его полярность установлена так, что он препятствует проникновению в тюрьму, а не выходу из нее. Он служит препятствием тем, кто вознамерился бы напасть на тюрьму, а узников, здесь считается, вполне оградят от побегов тюремные стены и тюремщики. Вам бы только попасть в лес, а там будет проще.

– В какой лес? Разве тюрьма находится не в Нью-Канторе?

– До Нью-Кантора отсюда полторы сотни миль. А вокруг – Олохонский лес. Городок Олохон расположен в трех милях отсюда.

– Это маленький город?

– Пятнадцать тысяч жителей.

– Значит, мне не стоит туда соваться. Как мне попасть в Нью-Кантор?

– На Трабаторе есть место, где вы будете в большей безопасности, чем в Нью-Канторе.

– И что это за место?

– Альпадские горы. Их еще называют Новые Альпы. Это к востоку отсюда. Там у старателей своя власть, свои судьи. Полицейские туда стараются не соваться. Конечно, альпадских старателей давным-давно вразумили бы, если бы семечко не находили там чаще, чем в других местах, и если бы это не объясняли тамошними вольными порядками.

– Как мне добраться до этих Альпадских гор?

Шейла Тоберс пустилась в подробные разъяснения. Чем больше Джонни слушал ее, тем больше понимал: один до Альпадских гор он не доберется.

– Вы не могли бы стать моим проводником к горам? – спросил он, оборвав девушку на полуслове.

– Вашим… проводником? Вы предлагаете мне покинуть тюрьму?

– А вам приносит удовольствие, что вы гниете здесь?

– Мне осталось недолго ждать. Послезавтра…

– Вы можете совсем не ждать. Да и почему бы вам не насолить полицейским, раз уж они так поступили с вами?

– То есть… чем насолить?

– Если вы поможете мне сбежать, у очень многих здешних чинов прибавится морщин. А может, кто-то и кресла своего лишится.

С лица Шейлы Тоберс медленно сползла отрешенная полуулыбка.

– Я выведу вас в горы, – просто сказала она.

– Отойдите к стене, я уберу решетку с окна.

Несколько движений плазменным лучом, и от решетки остались одни “пеньки” вверху и внизу оконного проема. Джонни помог девушке вылезти из окна, за что она шепотом поблагодарила его, оказавшись на каменной плите внутреннего двора.

Джонни поинтересовался:

– Офицеры полиции на Трабаторе, полагаю, иглометом умеют пользоваться?

– А вы как думаете?

– Смотрите, у меня есть одна вещица для вас. – Он протянул ей игл омет пожилого полицейского. – Вы знаете, что надо делать, чтобы из этого отверстия вылетела птичка?

– Не насмешничайте. Экзамен по стрельбе из игломета я сдала с первого раза, пересдавать не пришлось.

Джонни все же не удержался от объяснения, как нужно пользоваться иглометом. Затем они подошли к окну, на которое указывала Шейла То-берс.

Заглянув в освещенное окно, Джонни увидел коридор, уходивший вперед и там, впереди, поворачивавший налево. В коридоре никого не было.

Он принялся действовать лучеметом. В это окно было вставлено стекло, снаружи от которого располагалась решетка. Плазменный луч перерезал прутья решетки, после чего оконное стекло радужной массой сползло на подоконник. Подождав, пока стекло немного остынет, Джонни перебрался через подоконник в коридор и помог перебраться Тоберс.

Они пошли по коридору. Справа в коридор выходили двустворчатые двери. Внезапно из одной такой двери вышел полицейский с двумя пластиковыми бутылками и коробкой печенья в руках. Только он повернул голову в сторону беглецов, Шейла Тоберс выстрелила.

Полицейский упал, перед своим падением уронив на пол бутылки и печенье. Некоторое время у него беззвучно шевелился рот, ему, конечно, хотелось крикнуть, предупредить своих товарищей, но парализующий яд, нанесенный на иглу, действовал очень быстро, тем более, что игла попала ему в шею.

Перешагнув через полицейского, Джонни и Шейла Тоберс пошли по коридору дальше. Они подходили к повороту, когда из-за поворота показались двое полицейских. Видимо, поблизости находился пост, и постовые, услышав шум рухнувшего тела, вознамерились посмотреть, что там было такое.

Прежде, чем упасть, полицейские успели несколько раз выстрелить. Одному из них повезло, его подстрелила Тоберс парализующей иглой, другой упал разрезанный от плеча до пояса плазменным лучам. Джонни и Тоберс благодаря чистой случайности остались невредимыми.

Они остались невредимыми, но им приходилось действовать намного быстрее, чем раньше. Они побежали.

У выходной двери охранников не было, полицейские остались лежать в коридоре. Джонни и Тоберс выбежали из тюрьмы.

Вероятно, дверь находилась под прицелом видеокамеры, потому что едва они выбежали из тюрьмы, по всему тюремному зданию зазвучала сирена, замигали лампочки сигнализации.

Прежде, чем кроны деревьев укрыли их, Джонни провел плазменным лучом по тюремным окнам, что усугубило поднявшийся в тюрьме бес shy;порядок. Отовсюду понеслись крики полицейских, голоса команд.

Джонни и Тоберс побежали по лесу, девушка выступала проводником. Они пробежали не меньше мили, прежде чем над ними первый раз пролетел гравилет, ощупывая лес прожекторами. Они затаились под большим деревом, затем побежали дальше.

Полицейский гравилет еще несколько раз проносился над их головами, и тогда они замирали, сливались с темнотой. Спустя некоторое время им пришлось останавливаться по другой причине: Шейла Тоберс устала, она задыхалась, и Джонни вынужден был дать ей отдохнуть.

Рассвет застал их в глухом месте. Толстые лианы змеями переплетали живые и засохшие деревья, трухлявые стволы лежали на земле. Воздух был тяжелый, сырой, с гнильцой. Трилистник, однако, чувствовал себя в тени чащобы так же хорошо, как и на солнцепеке. Здесь его сочные листья были темно-зелеными. Стеною вставал трилистник из преющей листвы, пробивался сквозь кучи валежника, а отдельные растения росли прямо из трухлявых пеньков, расколов их на части.

Шейла Тоберс со слабым стоном опустилась на пенек.

– Все, больше не могу, – выдохнула она и добавила, как бы оправдывая свою слабость: – уже светло, дальше нам все равно нельзя идти, они могут нас заметить. На Трабаторе действует спутниковая система розыска “Аргус”, слышали про такую?

– На Земле такая тоже есть.

– Так что торчать нам здесь до вечера. Ох, как я устала!

За время бегства они несколько раз меняли направление, и Джонни на всякий случай спросил:

– Надеюсь, мы не заблудились?

– Не должны. Если мы всю следующую ночь будем идти, к утру дойдем до Антрана, главного города тридцать седьмого сектора. Вообще-то, это даже не город, а просто большой поселок, увидите сами.

– Если город так невелик, нас легко смогут там выследить. Не лучше ли обходить города? В лесу много ягод, наверное, вы знаете съедобные…

– От голода мы в этом лесу не умрем, это так. Но ведь чем быстрее мы будем двигаться, тем вернее доберемся до Альпадских гор. Если идти до гор пешком, а это триста миль, мы и за месяц к ним не дойдем. Если же мы попадем в Антран… Начальник тридцать седьмого сектора, мэр Антрана, мой хороший друг. Он поможет вам быстро добраться до гор.

– А вы?

– Я останусь у него. Его зовут Пол Джеферс.

– Все-таки странно… Хозяин сектора, как я понимаю, не последний человек в здешней чиновничьей иерархии, – ваш друг, и вы очутились в тюрьме? И вас даже…

– Приговорили к смерти. Это короткая история, если она вас интересует… Полгода назад в “Созвездии мечты”, есть такой ресторан в Нью-Канторе, в ресторанной драке был убит Мак Опрон. Вы не знаете кто такой Опрон? Людвиг Опрон – Великий Наместник Трабатора, убили его сына, Мака Опрона. Мой муж убил. Не знаю, что там у них случилось. И моего мужа приговорили к смерти… Я, как это называется, воспользовалась своим служебным положением и помогла Рою сбежать из тюрьмы незадолго до дня казни. С Трабатора мы вылететь не смогли, один наш друг… один наш бывший друг нас предал. Нас задержали в порту. Роя уже казнили, а меня… Вы знаете.

Джонни насупился. Печальная история. Помолчав, он спросил:

– Миссис Тоберс, а вы уверены, что этот ваш другой друг, Пол Джеферс, кажется, так вы его назвали, вас не предаст?

– Пол не предаст. Он… я знаю точно, он не предаст.

– Придется положиться на вашу проницательность. Не скрою, мне возвращаться в тюрьму совсем не хочется. Меня обвиняют в убийстве четырех человек. Как это карается на Трабаторе?

– Как и на Земле. Трабатор хотя и обладает некоторой автономией, но все же это – земная провинция, здесь действуют законы Земли.

– Значит, следствие упорно тащило меня в газовую камеру. А почему, если нас вернут в тюрьму, наказать нас за побег не сумеют: и без этого побега нам обоим свернули бы шеи. Вот этим и будем утешаться.

– Вы не правы, мистер Голд. Если нас поймают, то приговорят к пяти годам каторжных работ на планете Тихвин, только через пять лет тихвинской грязи и комарья нас умертвят. Если мы выдержим эти пять лет: тихвинские комарики имеют обыкновение откладывать яйца в потные тела каторжников.

Шейла Тоберс, подняв высохшую ветку, принялась что-то чертить на земле, Джонни присел на соседний пенек. Каждый из них задумался о чем-то своем, а может, ни он, ни она ни о чем не думали: он застыл в сосредоточенности силы, она замолчала в состоянии безразличия ко всему и внутренней опустошенности?

Вдруг она спросила:

– И вы в самом деле убили четверых?

– Да. Всех вместе – одним щелчком.

– Вы шутите. А ведь я должна буду рассказать о вас Полу Джеферсу… Он в любом случае поможет вам, но ведь помочь можно по-разному.

– Хорошо, я скажу вам правду: я этих людей не убивал. Они и знакомы-то мне были едва-едва. До Трабатора мы не знались, а на Трабаторе я недавно, только второй месяц пошел. Кому-то, верно, понадобилось засадить меня в тюрьму и убить будто бы законно, вот и засадили. Только ума не приложу, кому это могло понадобиться. Постов я никогда никаких не занимал, наследства от меня никто не ждет…

– Может быть, месть?

– Очень странная месть, вы не находите, убивать людей, с которыми я был едва знаком, засаживать меня в тюрьму вместо того, чтобы где-то подстеречь и удовлетвориться единственным выстрелом?

– В самом деле, все это очень странно… Однако, я думаю, своего убийцу вы все же увидели бы, если бы остались в тюрьме. Раз он разыграл целый спектакль, только чтобы как следует помучить вас перед смертью, значит, он обязательно раскрылся бы в самый последний момент, возможно, у двери газовой камеры раскрылся бы.

– Я все же попытаюсь заставить его раскрыться где-нибудь в другом, более удобном для меня месте.

– Вы надеетесь разыскать его?

– Не оставаться же мне на всю жизнь беглым преступником. Я должен найти его, иначе как я оправдаюсь?

– Вам нужно оправдание?

– Мне нужно будет покинуть Трабатор после того как я найду семечко.

– И как же вы думаете преследовать убийцу, если вас самого будут за пятки хватать полицейские ищейки? Вы что, собираетесь совершать из Альпадских гор разведывательные рейды по окрестностям?

– Я чувствую, убийца не отвяжется от меня. В Альпадских горах мы встретимся.

– Предположим, вы встретились. А что, если этот ваш убийца – не один человек, а целая банда?

– В Альпадских горах я найду семечко. Оно поможет мне.

Шейла Тоберс промолчала, но по ее снисходительной полуулыбке легко можно было понять, о чем она подумала.

Вскоре усталость прошла, уступив место голоду. Повсюду под деревьями росла темно-красная ягода, похожая на ежевику, по заверению Тоберс вполне съедобная, и беглецы наелись ею вволю. Им предстояло идти всю ближайшую ночь, так что для них было бы неплохо за день как следует выспаться – и Джонни соорудил из веток два ложа, одно для себя, другое для своей спутницы. Крупных хищников в этих местах не водилось, сообщила Тоберс, и они улеглись на ветки нимало не заботясь о том, что на них могли устроить облаву и что ради безопасности им следовало бы спать по очереди.

Проснулся Джонни оттого, что кто-то несильно потряс его за плечо. Раскрыв глаза, он увидел ЕЕ. ОНА стояла рядом с ним на коленях и, лукаво улыбаясь, протягивала ему желтый плод величиной с крупное яблоко… О господи, Лола!..

Увы, остатки сна развеялись и девушка приняла свои истинные очертания. Это была Шейла Тоберс. Джонни невольно отшатнулся, так что потом ему пришлось извиняться.

Улыбка исчезла с ее лица. Она сухо сказала:

– Попробуйте, это – максатия. Хорошо утоляет голод.

Джонни взял желтый плод, куснул. Максатия была горько-сладкой на вкус. После нее Джонни захотелось пить. Словно догадавшись, о чем он подумал, Тоберс произнесла:

– Здесь неподалеку ручей. Пойдем, покажу.

Ручей находился недалеко, не там, где они собирали темно-красные ягоды, а в другой стороне, то-то Джонни тогда не заметил его. У самой воды росло большое дерево с желтыми максатиями на верхушке. Джонни подумалось, что неплохо было бы перед дорогой подкрепиться сочными плодами, и полез на дерево. Сбить максатии палкой не стоило и думать, слишком уж они были нежны.

Сорвав полдюжины плодов, он спустился вниз.

Тоберс уже не сидела на стволе упавшего дерева, а лежала, спиною к коре, – запрокинув голову, выгнув дугою грудь, разбросав ноги. Нет, она была одета. Она как бы упивалась этим днем, светом и теплом его, а кому-то могло показаться, что она и была центром этого мира, его светом и теплом.

Голд как был, в одежде, кинулся в ручей.

Выйдя из ручья он сел на нагретый солнцем валун и сидел на нем, пока не высох.

До самого вечера они не сказали друг другу ни слова. Когда сумерки загустели, он обронил:

– Смеркается. Пойдем?

– Пойдем.

Они подкрепились желтыми плодами и двинулись на восход зеленоватой трабатийской луны.

Время было за полночь, когда они вышли из леса. Вдалеке виднелись огни.

– Это Антран, – сказала Шейла Тоберс.

– Вы так уверены, что ваш знакомый поможет нам?

– Он не может не помочь нам: он любит меня. Что вы смотрите? Да, я вышла замуж за Роя Тоберса, но Пол Джеферс от этого не перестал любить меня. А вы, мистер Голд… у вас есть девушка?

– У меня была жена. Она умерла. Но это ничего не значит, мне всегда кажется, что мы только вчера виделись. Когда мы встретимся…

– Вы встретитесь? Как же вы можете встретиться, раз она умерла?

Джонни понял, что сказал лишнее.

– Мы встретимся с ней там, куда попадают люди после смерти, – схитрил он.

– Вы верите в загробную жизнь, мистер Голд? А я думаю, после смерти нас съедят черви, и на этом все кончится.

– Жить незачем, если думать так.

– А может, и вправду незачем жить?

За разговором они прошли половину расстояния до городка. Теперь Тоберс шла медленней, гораздо медленней, чем поначалу. У Джонни самого ноги налились усталостью, каково же приходилось ей, хрупкой девушке?

– Отдохнем? – предложил он.

– Кажется, это не Антран.

Он остановился.

– Я заблудилась, – произнесла Тоберс хрипло. – Мы… у нас… это какой-то другой город, точно другой.

– Возможно, Антран где-то рядом?

– Не знаю.

Подумав, Джонни предложил:

– Давайте сделаем так. Пойдем до того перелеска. Утром я схожу в город, вы подождете меня в перелеске. Я узнаю, где мы находимся, и в какой стороне Антран, у кого-нибудь из местных.

Тоберс как-то вяло согласилась, пусть оно будет так. Они прошли немного, лучше сказать, немного проплелись. Девушка все сбавляла шаг, пока не остановилась.

– Мне кажется, Пол Джеферс может не помочь нам, – обрадовала она.

– Как так?

– Мы с ним не виделись давно, так что… всякое бывает. Знаете, лучше нам попробовать добраться до Альпадских гор на попутной машине. Трасса рядом. Слышите? – Из-за пригорка доносился рев машин.

– И что мы будем объяснять инспекторам на дороге? – угрюмо поинтересовался Джонни.

– Вы забываете, я офицер полиции. Говорить буду я, от вас потребуется только молчать.

Делать нечего, они двинулись к трассе. Как и следовало ожидать, водители не торопились останавливаться. Джонни и Тоберс пошли по обочине, как по каким-то приметам определила Шейла Тоберс, в сторону Альпадских гор. Шли они, поминутно останавливаясь, и Джонни сигналил рукой проезжавшим мимо машинам. Никто и не думал тормозить.

По ходу их движения справа от дороги показалась заасфальтированная площадка, где стояли четыре машины-контейнеровоза. Там же горел костер, у которого сидели несколько человек, видимо, водители отдыхали ради безопасности вместе.

Джонни и Тоберс направились к костру.

У огня сидели кружком пять мужчин. Джонни учуял запах мясных консервов. Подойдя к костру, он встал так, чтобы его было видно. Тоберс держалась на шаг позади него.

– Ребята, я старатель, отстал от своих, – проговорил Джонни, отвечая на испытующие взгляды. – Можно погреться у вашего огонька?

– Еще бы тебе не отстать. – Круглолицый Бородач одобрительно щелкнул языком. – И я бы на твоем месте обязательно отстал, приятель… Да вы садитесь, тепла не жалко. Есть хотите? Том, принесли ложки.

Сухощавый Том поднялся и шагнул в темноту.

Девушка вскрикнула. Джонни немедленно вскочил на ноги – и все же он опоздал среагировать должным образом. Том выстрелил, игла вошла Голду в шею, и сонная пелена накрыла его сознание.

Последним чувством Джонни была досада на свою непредусмотрительность.

ДВА ПРЕОБРАЖЕННЫХ

Где-то далеко возник высокий вибрирующий звук, возник и немедленно стал усиливаться, как будто его источник приближался к Джонни. Когда звон в ушах сделался невыносим, Джонни открыл глаза.

Звук сразу исчез. Перед глазами Голда долго все было как в тумане, потом туман стал разреживаться, показался грязный потолок.

Он сел, с облегчением замечая, как начало проходить онемение в правой ноге. Сидеть ему приходилось на полу, а до этого он лежал на полу, потому что в комнате не было ни стула, ни койки.

Э, да это не та ли самая тюремная камера, из которой он так неудачно сбежал?

Джонни поднялся, подошел к окну. В самом деле, то была та самая комната: оконная решетка носила следы ремонта, из окна же он увидел знакомую картину, маленький внутренний двор.

Он вспомнил, как мастерски его с Шейлой Тоберс взяли. Полицейские не стали устраивать облаву с перестрелкой, не стали, растянувшись цепочкой, прочесывать местность, они просто устроили беглецам ловушку. Вероятно, таких ловушек (а возможно, и не только таких) в окрестностях тюрьмы было сделано несколько. Со спутника их могли засечь, когда они находились у ручья, и потом ловушки расставили по ходу их движения, либо ловушки были расположены по окружности, центром которой являлась тюрьма.

Интересно, хитрый старичок психолог опять будет уговаривать его прикинуться сумасшедшим, чтобы на нем повисли все четыре убийства, или совершенный им побег сочтут настолько весомым доказательством виновности, что его уже не станут ни о чем просить?

Странно, однако, что его не убили на месте. “Оказал сопротивление при задержании”, и все… И завершенное дело о четырех убийствах можно сдавать в архив. Верно, настоящему убийце очень уж хочется покуражиться над ним перед его казнью, и убийца обладает достаточным влиянием на полицию, чтобы обеспечить ему безопасность вплоть до самой казни. А могло быть и проще, возможно, он остался жив благодаря относительной автономии полицейских подразделений, а совсем не связи убийцы с полицией. В его смерти было заинтересовано следствие, но задержание сбежавших узников проводилось не следователем лично, а специальной командой, которой следователь никак не мог в лоб приказать убить беглецов.

Ужин Джонни не принесли, что он посчитал дурным знаком: скотину перестают кормить перед забоем. В некоторых тюрьмах имеют обыкновение расстреливать ночью. Уж не его ли эта ночь?..

Он вздрогнул. Ему почудилось, что кто-то позвал его со стороны внутреннего двора. Галлюцинации начинаются, этого еще не хватало… Когда Джонни во второй раз услышал свое имя, он не мог не подойти к окну.

Сквозь прутья решетки он увидел гравилет с открытым верхом, зависший на уровне подоконника, и человека в нем. В руке человек сжимал лучемет, и целился он прямо в окно. Целился прямо в него…

– Отойди в сторону, Джон, я разрежу решетку, – сказал человек спокойно, и тут только Джонни узнал его: это был дантиец Ом.

– Ом! Так ты…

– Жив, как видишь. Ты же предупредил меня, с какой стати меня убили бы? Той ночью на меня покушались, было дело, стрельнули из игломета. Панцирь из унихрома не всяким лучом пробьешь, а не то что иглой… Это мы так договорились с полицейскими, представить меня убитым.

– Но почему они…

– Это не они. Не в государственной ты тюрьме, не понял еще? Они выдают себя за полицей shy;ских, но они не полицейские.

– Кто же они?

– Мегалийцы. Есть в системе Альтаира такая планета, Мегал… Мы заболтались. Отойди от окна!

Ом плазменным лучом рассек стальные прутья решетки, и Джонни перебрался в гравилет. Ом сразу же кинул машину вверх, только в ушах засвистело.

– Ты как будто похищаешь меня? Разве полиция не могла освободить меня иначе? – прокричал Джонни в ухо Ома.

– Нет, иначе было невозможно. Земля в округе – собственность Эспара, одного из властителей Мегала… Полицейским, только чтобы ступить на его землю, нужно иметь на руках разрешение Имперской Канцелярии. Переговоры с Землей начались, но….. Чиновники потребовали абсолютные доказательства, что Эспар держит тебя в плену; стереопленку, запись разговоров… Это тянулось бы… Они раскрыли купол!

Гравилет, набрав высоту, вдруг натолкнулся на какое-то препятствие, только одно мгновение бывшее невидимым. В следующее мгновение синеватое свечение разлилось куполообразно над владением мегалийца Эспара. Это свечение показывало контуры силового поля, излучаемого заработавшими в разных концах здания генераторами. По защитному куполу пробегали искры, наиболее часто – в месте соприкосновения гравилета с защитным, куполом. Эти искры, а также синеватая окраска купола указывали, что энергия защитного поля расходовалась на противодействие сторонней силе.

– Один из людей Эспара у меня на содержании, – прокричал Ом, стараясь голосом пробиться сквозь треск разрядов и гудение генераторов силового поля. – Он отключил защитный купол, он не должен был включать его, пока… Его разоблачили, или он с самого начала вел хитрую игру… Ничего, держись, у меня есть кое-что про запас!

Гравилет рванулся вперед, корпусом тараня защитное поле, из двигательного отсека повалил дым. По-видимому, там кроме гравитационного был размещен и химический двигатель.

Купол в месте соприкосновения с гравилетом ярко вспыхнул. Вспыхнул и прорвался в этом месте.

Гравилет пулей вылетел из купола.

Эспар, горбун с гладко выбритой головой (бритые головы были в моде у мужчин Мегала), зло смотрел перед собой.

Перед ним стоял старик в черном, тот самый, который в общении с Джонни выдавал себя за тюремного психолога. Старик говорил твердым го shy;лосом, без капли вкрадчивости, с которой он разговаривал с Джонни:

– Господин, не надо предаваться отчаянию. Ваша жена, воплощение чистоты, и не думала подчиниться порочному чувству, это был всего-навсего маленький каприз, игра, развлечение. На будущее вам не следует держать ее взаперти, пусть она привыкнет к свежему воздуху, тогда он не сможет опьянить ее. Итак, вы должны ее простить, а с землянином следует продолжить. Сейчас в вашем присутствии напряжение поля трилистника достигает двухсот двадцати единиц, совсем немного осталось до трехсот.

– А тебе не кажется, Момнон, что трабометр покажет триста, как только я убью их обоих?

– Убийство беззащитных – признак слабости, а трилистник не любит слабых, это вы знаете.

– Это-то я знаю, но я не уверен, что убийство – признак слабости. Сколько раз по моему слову убивали, Момнон? И напряжение поля трилистника всегда повышалось.

– Да, но эти, которых убивали, не в четырех стенах находились, у них была возможность сохранить себе жизнь, только они не сумели ею воспользоваться. Кроме того, до этого по вашему слову убивали не ради самого убийства: тот, ради кого убивали, всегда оставался жив.

– И сейчас я убью их не ради убийства, а ради себя. Убью, потому что таково мое желание. И уж я – то останусь жив!

– Как вам будет угодно, господин. – Момнон опустил глаза, чтобы владетельный Эспар не сумел прочитать в них презрение.

– Можешь идти, Момнон, – проговорил горбун, лучше сказать, приказал. Обычных слов типа “мой верный друг” или “мой старый соратник” он на этот раз не произнес.

С раздражением на сердце вышел Момнон из роскошного кабинета главы клана андроудов. Он направился к себе. Стоявшие в коридорах охранники вытягивались и отдавали ему честь, шедшие навстречу мегалийцы сторонились и терпеливо ожидали, когда он пройдет, – он не замечал ни тех, ни других. Он в тысячный раз слал проклятия негодяю, подсказавшему Эспару, что тот-де сможет избавиться от своего горба, если проглотит Семечко, и в тысячный раз клял старинный обычай, по которому власть в клане передавалась исключительно наследственным путем. По сути этот обычай обрекал то один клан мегалийцев, то другой на годы подчинения недалекому, ленивому или развратному владыке, а ведь иной раз эти “замечательные” качества совмещались в одном лице.

Коварство этого совета, поданного Эспару, заключалось в его кажущейся несомненной ценности. Эспар мечтал быть Первовластным Господи shy;ном Мегала, а не просто одним из полутора сотен глав мегалийских кланов. Его отец был Первовластным, как же ему не сделаться Первовластным? Первовластный Господин Мегала избирался главами кланов.

“Если бы не горб…” – сетовал Эспар. Косметическая операция являлась слишком низменным способом избавления от физического дефекта, способом, не заслуживающим уважения, тогда как нахождение семечка трилистника и получение от него физического совершенства считалось знаком блистательной избранности. Кроме того, была еще Виолана. Жена Эспара, взятая им из бедного рода, слыла красавицей, и временами он в ее присутствии ощущал свою ущербность с удвоенной силой. Семечко трилистника, очевидно, и в отношениях с женой могло бы неплохо помочь Эспару.

Одну важную деталь уяснил Эспар с самого начала, скорее, на нее ему указал тот же самый советчик: Эспар должен был непременно найти семечко. Найти, а не купить. Если бы он купил семечко, опустошив казну, вослед его красоте простые мегалийцы стали бы плеваться, и ни о каком избрании его Первовластным тогда бы не могло идти и речи.

Момнон, воспитатель Эспара и старейшина одного из богатейших мегалийских родов, должен был что-то придумать, как-то отвлечь Эспара от тягостных мыслей, посоветовать начать войну с каким-нибудь из кланов в конце концов, но Момнон промедлил – и Эспар поставил его перед своей волей. Эспар с твердостью глупца возжелал завладеть семечком, и Момнону ничего не оставалось, кроме как честно исполнить свой долг подданного.

Момнон горько поморщился. Сколько раз бывало, что даже он со всем его огромным жизненным опытом начинал верить в эту глупую затею Эспара, стать Преображенным! Пожалуй, было бы лучше, если бы им виделись одни непреодолимые препятствия, так нет же, маленькие успехи порядком задурили им головы.

Ученые, нанятые Эспаром, дорогие умы, открыли существование вокруг каждого из растений трилистника особого поля. Если какой-то объект приближался к трилистнику, одушевленный или неодушевленный, трилистник реагировал на это изменением напряженности своего поля. Было вычислено, что в момент, когда трилистник порождал семечко, его поле достигало напряженности в триста единиц. Напряженность поля измерялась специальным прибором, названным по имени планеты трилистника трабометром. Было также доказано, что все растения трилистника на один и тот же объект всякий раз реагировала одинаково, другими словами, совокупность растений трилистника на Трабаторе вела себя как единый организм, единое дерево с веточками-растениями. О последнем, впрочем, догадывались многие, имевшие дело с трилистником, и старатели, и ученые. Из этого свойства трилистника вытекало, что не имело смысла рыскать по всей планете в поисках семечка, мудрее было заставить какое-то избранное растение породить семечко.

На присутствие разумных существ трилистник реагировал изменением напряженности поля от фоновой в одну-две единицы до тридцати-сорока еди shy;ниц. Напряженность поля возрастала вдвое-втрое, если старатель непосредственно обращался к трилистнику с просьбой, или требованием, или мольбой явить Семечко. Трилистник, конечно, вряд ли понимал слова старателя, но состояние души старателя он каким-то образом ощущал.

Таким образом, задача старателя сводилась к тому, чтобы повысить напряженность поля трилистника до трехсот единиц. Было выяснено, что чем сильнее было желание старателя получить Семечко, чем тверже была воля старателя добиться своего, тем большую напряженность поля трилистника показывал трабометр в его присутствии. Но как закалить свою волю, а главное, как продемонстрировать ее непреклонность трилистнику? Одни сутками медитировали, другие годами ползали на брюхе в поисках семечка, третьи, презрев страх, забирались на высокие вершины и, бывало, удача встречала их там.

Владетельному Эспару, разумеется, не пристало лазить по горам или ползать часами на брюхе в поисках семечка. Мудрые головы разработали для него особую программу.

Есть простая истина: проявить силу возможно в строительстве, но возможно и в разрушении. Если Эспару было неуместно утвердить силу своей воли в настойчивом поиске Семечка, он мог утвердить силу своей воли в сокрушении настойчивости других старателей.

Несколько старателей, на приближение которых трилистник реагировал особенно значительным скачком напряженности своего поля, стали жертвами Эспара. По его приказу одних запугивали до потери чувств, других доводили до сумасшествия, целомудренных оскверняли развратом, развратных заставляли возненавидеть самих себя. И как будто начало получаться: напряженность поля трилистника в присутствии Эспара стала уверенно расти.

Так было вплоть до последнего случая, с землянином Голдом. Голда мегалийцы Эспара приметили, как только тот вышел из космопорта: на его появление трилистник, росший вдоль пешеходной дорожки, отреагировал скачком напряженности своего поля до двухсот единиц. Он был очень близок к семечку, землянин Джон Голд, и поэтому он вполне годился стать кирпичиком в фундаменте триумфа владетельного Эспара.

Голда попытались запугать, смутить, запутать обычными способами. Видя, как вокруг него убивают знакомых ему людей, он должен был потерять ощущение цели, запаниковать, и, как следствие, отказаться от своей затеи найти семечко. Этот отказ Голда трилистник, конечно, расценил бы как победу Эспара, устроившего этот отказ. Однако что-то не сработало. Голд не только не сбежал с Трабатора – его даже не удалось заставить поверить в его виновность в убийствах, по которым он проходил как обвиняемый, и, более того, его даже не удалось заставить сделать вид, что он совершил эти убийства в умопомрачении.

Волю Голда непременно следовало сокрушить: Эспар уже вошел во взаимодействие с Голдом, и чуткий трилистник воспринял бы иное как поражение Эспара. Момнон невесело усмехнулся. С какой тщательностью они разрабатывали операцию, как надеялись на успех! Теперь-то ясно, что они зря задействовали Виолану, но кто знал тогда, что так обернется? Они как будто рассуждали верно: Виолана духовно связана с Эспаром, значит, ее участие в операции предпочтительнее участия какой-то другой девушки. Так-то от нее ничего сверхъестественного не требовалось: притворившись узницей и устроив Голду побег из тюрьмы, она должна была влюбить его в себя (только без близости, конечно) и затем выдать его преследователям, хохоча ему в лицо. Виолана начала бойко, а потом.;. Вместо того, чтобы влюбить Голда в себя, она сама втрескалась в него по уши. Она даже попыталась взаправду спасти его, вырвать из рук Эспара. Вместо того, чтобы провести его в намеченное место, где ожидала засада, и разыграть там сцену предательства, она вывела его на трассу и чуть не посадила на проезжавшую мимо машину. Трудно сказать, чем бы все это закончилось, если бы Момнон не позаботился о кое-каких мерах предосторожности. Более сотни верных мегалийцев, разбитых на группы, были наряжены водителями, простыми селянами, старателями.

Ему удалось помешать Голду удрать, да что с того? Возвращение Голда в тюремную камеру, судя по тому, как на него реагировал трилистник, ничуть не надломило его душу. Таким образом, поставленная цель не была достигнута, вышло даже хуже: вместо того, чтобы помочь Эспару, Виолана навредила ему, своим дерзким поведением, разозлив его и пошатнув его уверенность в себе.

Неосознанно желая вернуть себе эту уверенность, Эспар видел тому единственный способ, он рвался убить и Виолану, и Голда. Его несдержанность, его глупость мешали ему понять, что это убийство не восстановило бы его позиции, но обернулось бы крахом его надежды однажды увидеть семечко. Разве трилистник когда-нибудь явил бы семечко не только проигравшему, но и капитулировавшему?

Сколько сил и средств ушло на эту затею с семечком! Почему он, Момнон, не удержал, не образумил Эспара в самом начале?! Или, хотя бы, он мог сам от этого уклониться. Он присягал Эспару? И что с того, он мог уклониться, он мог найти предлог…

Или еще не все потеряно, или это семечко – не глупость, но цель верная, хотя и далекая?

Уж точно, все будет потеряно, если Эспар убьет Виолану. Тогда семечка ему не видать.

Ему, Момнону, тогда семечка не видать.

Момнон проходил через зал, в центре которого стояла мраморная чаша на высокой ножке, наполненная землею. Над чашей пышной зеленой шапкой поднимался трилистник, У этой чаши Эспар имел обыкновение ежедневно трабометром проверять, каких успехов он достиг на пути к Семечку.

Проступок Виоланы, натянутый разговор с Эспаром, вид чаши с трилистником – все это способствовало тому, что мысли, доселе скрываемые Момноном от самого себя, вдруг предстали перед ним во всей своей наготе.

Эспар был истинным наказанием клану андроудов за его долгое процветание. Туповатый и злобный, Эспар был бы хорошим воином, а не главой клана. Главой клана по уму должен был бы быть Момнон… На Эспаре заканчивался род Эспархов, так что, умри Эспар, главенство в клане станут оспаривать несколько родов. Если бы только Момнон стал Преображенным, тогда бы…

А почему бы ему в самом деле не стать преображенным? Он был главным конструктором ситуаций, калечивших волю старателей. Если трилистник реагировал на Эспара напряженностью поля в двести двадцать единиц, то на него Мом-нона, трилистнику надо было бы реагировать куда сильнее,

И может… Момнон остановился. Возможно, Семечко дастся ему прямо сейчас?

Поблизости никого не было и Момнон подошел к чаше. Трилистник бодрее реагировал, если к нему обращались. Момнон коснулся пальцами зеленого листа. Из полусжатых губ его вырвалось нетерпеливое:

– Дай… Да-ай!

В единый миг он ощутил, что нередко описывали те, кто сумел добыть Семечко: трилистник потянулся к нему всем своим существом, невидимыми листьями коснулся его руки, затрепетал почти готовый породить цветочную почку… Или это ему только показалось?

Во всяком случае, цветок не появился. Вместо этого Момнона потрясло другое.

– Браво! У тебя прекрасный результат, Момнон!

Момнон быстро оглянулся.

В зал входил Эспар. Два телохранителя сопровождали его, держа ладони ни рукоятях иглометов.

Момнон посмотрел на мраморную чашу, на трилистник… Тут только он заметил среди трехлопастных листьев датчик трабометра.

Устройство, преобразовывавшее результат измерения напряженности поля трилистника в высвечиваемую на экране цифру, Эспар держал в своей руке.

– Двести восемьдесят, очень неплохо, – сообщил Эспар. Голос его перешел в свистящий ше shy;пот. – Ты хочешь стать Преображенным, Момнон? Ты хочешь стать Преображенным вместо меня?

– Прибор неисправен, господин, – проговорил Момнон спокойно, хотя у самого туман стоял в глазах.

– Этот трабометр сегодня проверяли, Момнон. Он исправен.

– Значит, он сломался после проверки. Позволь…

– Прибор исправен, Момнон, ты слышишь?

– Как угодно господину. – Момнон быстро просчитывал варианты. Вообще-то просчитывать особо было нечего. Эспар теперь убьет его, непременно убьет. Не прилюдно, конечно, он все-таки был не последним в их клане, но уж убьет наверняка. И, может, на этом убийстве Эспар получит столь необходимое ему приращение напряженности поля.

Но почему бы Момнону не получить необходимое ему, Момнону, приращение напряженности поля?

– Ты начинаешь бояться, Момнон, нехорошо, – проговорил Эспар насмешливо. – Сейчас напряженность всего двести единиц, а тебе ведь хотелось бы триста, а, Момнон?

– Тебя ли мне бояться, Эспар? – Владетельный Эспар вздрогнул, так неожиданно для него прозвучали слова всегда покорного ему Момнона. – Разве не на мне держится твоя власть? – продолжал Момнон тоном еще более наглым. – Что бы ты делал без моих советов, Эспар? И ты еще хочешь получить Семечко? Первовластный Эспарак не зря сомневался, его ты сын или нет. Ты…

Момнон переоценил силу своего влияния в клане, а может, недооценил злобность властителя; не успел он договорить фразу, как плазменный луч, стремительно описав полукруг, коснулся его головы.

Луч пробежал по середине лба Момнона и побежал дальше вниз, четко держась центра. Если бы концентрация плазмы в луче была немного большей, Момнон распался бы на две половинки, а так плазменный резак лишь вскрыл его череп, грудную клетку и брюшную полость. Этого, однако, оказалось достаточно чтобы Момнон скончался на месте.

Быстро взглянув на зеленые листья, не показалось ли где Семечко, горбун убрал лучемет в кобуру и обер shy;нулся к телохранителям:

– Достойного Момнона, моего воспитателя и друга, хватил удар. Мне пришлось воспользоваться лучеметом, чтобы он не мучился, вы поняли? Он будет похоронен с почестями, заслуженными им, а пока отнесите тело в подвал. Да передайте, пусть сообщат на Мегал: я объявляю трехдневный траур по всей Андроудии.

Эспар подал знак, веля телохранителям приступить к исполнению его приказа. Они было взялись нести тело по-простецки, за руки и за ноги. Эспар выбранил их. В зале стоял стол, покрытый богатой скатертью, как бы специально предназначенный для переноса на нем подобных предметов. Тело Момнона было возложено на стол, прямо на скатерть, после чего охранники осторожно взялись за ножки и, отдуваясь, понесли стол вместе с те shy;лом.

Сумрачный Эспар направился в покои своей жены.

Когда Виолану и Голда вернули в его резиденцию, его позор увидели все: челядь, телохранители, прибли shy;женные… Она не скрывала своей порочной страсти. О боги Мегала, каких сил ему стоило сдержаться, не изничтожить ее тут же, а лишь приказать отвести Виолану в ее спальню и сторожить ее там! Как же она могла?.. Как же она посмела?.. А ведь он верил ей, он верил, что она любит его, а если не любит, то, во всяком случае, старается полюбить. Оказалось, все было при shy;творством. Если бы хоть какое-то чувство она испытывала к нему, разве она выставила бы его на посмешище?..

Охранник вытянулся, заметив его. Перед дверью спальни Эспар задержался. Что это, сомнение ли промелькнуло по его лицу, или это был страх? Посуровев, он толкнул дверь.

Эспар вошел в большую комнату с окном во всю стену, со стенами в дивных барельефах, с кроватью в форме распускающегося цветка игнорации.

Она смотрела в окно.

Он подождал.

Вот как, она не хочет замечать его.

– Лана, – позвал горбун. Голос его прозвучал сипло, невнятно, не так, как должен был звучать голос мужа. И Эспар взревел во всю мощь своих легких: – Лана!

Она медленно повернулась к нему.

– Что, пришел меня убить? Убивай!

– Я взял тебя из бедного рода в царственный род Эспарахов, я обогатил твоих родных, я сделал твоего отца старейшиной, а ты? Ты помнишь, в чем ты клялась? Ты обещала быть мне примерной женой в жизни и в смерти. На Эльманской чаше и на мече Орана ты клялась…

– Я никогда не полюблю тебя, Эспар. И великие святыни бессильны связать нас, что проку поминать их?

– Ты святотатствуешь, мерзавка!

Она усмехнулась.

– Какое же ты ничтожество, Эспар.

Лицо горбуна налилось кровью, он медленно провел ладонью по лбу.

Виолана смело продолжала:

– Кем бы ты был без своего происхождения, без слуг и без денег? Подумай сам, Эспар, разве ты сумел бы хоть однажды победить в честном бою, без чужих рук? А ты еще возмущаешься, почему я не люблю тебя? И ты еще мечтаешь о семечке!

Горбун проговорил бесцветным голосом, и было видно, с каким трудом ему давалось кажущееся спокойствие:

– Сегодня трилистник отозвался на мою просьбу напряженностью поля в двести двадцать еди shy;ниц, что ты скажешь на это?

– Что ты великий злодей и ничтожный мегалиец.

– Великий злодей? Я польщен. – Эспар язвительно поклонился. – Что же до мегалийцев, то какое нам дело до них? Именно так, милая моя, ты думала совсем недавно. Разве не ты посоветовала мне умертвить моего дядю и брата, чтобы ни у кого не появилось и тени сомнения в незыблемости моей власти? И это семечко… Кто намекнул мне про его силу? Разве не ты? И разве…

– Ты хочешь сказать, что я не лучше тебя, – проговорила Виолана горько. – Может, и не лучше, но это не мешает мне хотя бы мечтать о луч shy;шем.

– Ты уж, конечно, уверена, что ты лучше меня, ведь у тебя нет такого горба, как у меня. А эти твои мечтания… Представляю, как у тебя все дергалось внутри, пока ты была рядом с ним. А как только оказалось, что он плюет на тебя, ты запустила себе пятерню между ног. Ты…

– Ты глупец, Эспар, – устало сказала Виолана. – Злобный, жесткосердный глупец.

– А ты шлюха. Шлюха!

– Лучше быть шлюхой, чем твоей женой.

Эспар выхватил из кобуры лучемет.

Не дрогнув, Виолана молвила:

– Давай, стреляй, может, на этот раз трабометр покажет тебе двести пятьдесят единиц. Только семечка ты все равно не получишь, хотя бы трабометр и триста единиц показал. Ты разве до сих пор не догадался, Эспар? Твои умники забыли устроить так, чтобы трабометр показывал знак перед цифрой, а он очень важен, этот знак. Семечко появляется при плюсе, а перед твоими сотнями единиц всегда стоял минус… Подумай сам, Эспар, разве те, кому явилось семечко, были осатанелыми стервецами, сбесившимися…

Эспар выстрелил.

Плазменный заряд пробил ее сердце, и она упала, даже не вскрикнув, спиною на широкое ложе.

Рука горбуна задрожала, и оружие вывалилось у него из пальцев. Цепенеющим взором он уставился в холодное лицо Виоланы. И время остановилось для него.

Неприятный голос надоедливым комаром проник к нему в уши. Вывести его из состояния душевной и физической заторможенности голос не смог, но все же был им услышан благодаря своей настойчивости.

Эспар повел глазами.

Рядом стоял офицер охраны. Как он посмел войти в спальню госпожи без разрешения? Эспар сжал кисть, в которой только что держал лучемет. Благо оружие валялось на полу, а не то офицеру пришлось бы немедленно раскаяться в своей смелости.

Офицер охраны шевелил губами, верно, что-то говорил. До Эспара как сквозь сонную пелену донеслись слова:

– Разоблачили предателя… какой-то гравилет… держат лучами… ваши указания, госпо shy;дин…

Эспар махнул рукой. Офицер охраны наморщил лоб, силясь понять смысл жеста своего господина. Эспар махнул рукой нетерпеливее. Наконец до охранника дошло, что ему всего-навсего приказывали удалиться.

Как только офицер вышел из спальни, Эспар медленно двинулся к кровати, не сводя глаз с лица своей мертвой жены.

Едва гравилет с Омом и Голдом на борту пробил защитный купол, как он тут же попал в тиски грави-по shy;ля особой конфигурации, созданного установкой “Ловчая сеть”. Это грави-поле представляло собой переплетение множества грави-лучей, определенность направлений и качеств которых обеспечивала фиксацию ими заданного объекта. Установка “Ловчая сеть” потребляла энергии почти в десять раз больше, чем защитный купол, но Эспар не считался с затратами, когда речь шла о его безопасности.

Начальник службы охраны резиденции владетельного Эспара, мегалиец по имени Ульгон, вопросительно взглянул на офицера охраны Герта.

– Госпожа мертва, – проговорил Герт.

– Этого следовало ожидать. Что делать нам, господин сказал? – Ульгон покосился на экран, где одинокий гравилет силился разорвать путы грави-лучей.

– Господин ничего не сказал. Кажется, он не хочет, чтобы его тревожили сейчас.

Выбранившись, Ульгон сам направился к вождю клана, строго наказав подчиненным ни в коем случае не упустить гравилет с беглецами.

Он увидел Эспара на коленях перед ложем, на котором лежала с обугленной раной в груди Виолана.

– Господин…

– Ш-ш-ш… – Эспар, не оборачиваясь, приложил палец к губам. – Ты разве не видишь? Твоя госпожа спит.

– Господин, – настойчиво повторил Ульгон, правда, голосом куда менее громким, – землянин Голд задержан при попытке бежать со своим со shy;общником. Их гравилет мы опутали силовыми полями. Что прикажешь делать с ними, господин?

– Землянин? Что за землянин? – В глазах Эспара блеснула искра понимания. – А, землянин Голд… Он должен остаться жив.

Больше Ульгону не удалось добиться от своего господина ни слова.

В центр управления системами охраны Ульгон возвращался злой. Действительно, его ситуации нельзя было позавидовать: он знал, как много значил для его господина землянин Голд, но он не знал, каковы были последние намерения его господина относительно землянина Голда. Если вдруг при задержании Голд будет убит, не огневается ли Эспар, когда очнется? Конечно, хорошо было бы предоставить Эспару Голда живым, но Голд и его сообщник наверняка вооружены, поэтому при их задержании очень трудно всадить в них снотворные или парализующие иглы прицельно, то есть не задев органы, при попадании в которые даже безопасная игла становилась убийцей. Кроме того, сообщник мог доставить Голду панцирь, непробиваемый для игл, и тогда все еще больше усложнялось. То есть при задержании Голда и его сообщника несколько мегалийцев могли погибнуть, а ведь, возможно, Голд уже не нужен Эспару, можно было бы просто расстрелять на расстоянии гравилет с беглецами!

Занимая свое место у командного пульта, Ульгон уже знал, что ему делать. Он должен был попытаться взять Голда живым.

В операторскую полетела команда: ввести комплекс “Ловчая сеть” в режим № 2.

Напряжение грави-поля, фиксировавшего машину Ома, стало быстро расти. Непреодолимая сила надавила на гравилет Ома, и машина несмотря на все усилия двигателей начала медленно опускаться вниз. А внизу была крыша главного корпуса резиденции Эспара. На крыше зеленел садик, рассыпались хрустальными брызгами струи фонтана, красовались изящные беседки.

Грави-поле опустило гравилет на крышу, но не прекратило давление на него. Беглецы едва успели выскочить из машины, и корпус гравилета стал оседать, расплющиваясь под действием чудовищной мощи. На то, чтобы окончательно вывести из строя машину беглецов, был затрачен весь остаток энергии аккумуляторов, питавших систему “Ловчая сеть”.

На крышу резиденции Эспара поднимались вооруженные мегалийцы, снайперы занимали места у окон, несколько подвижных групп задерживания размещалось по окраинам поместья на случай прорыва беглецов из внутреннего кольца окружения.

Что это? Эспар попытался сосредоточиться. Какое оно черное, словно печать космического “ничто”. Какое оно отвратительное. Какое оно…

Немало трудов стоило Эспару вспомнить, что этот черный струп на теле его жены, через который вытекла ее жизнь, являлся делом его рук. И все же, приходя в себя, он вспомнил, что случалось и что ничья воля теперь не в силах была изменить.

Зачем ты так рассердила, его Лана? И он… почему он не сумел сдержать себя? Отчего это все?..

Горбун кинулся вон из спальни.

Он молнией пронесся по коридорам и залам своей резиденции: охранники не успевали вытягиваться, заметив его; его приближенные едва успевали прижаться к стене, освобождая ему проход, он остановился в триумфальном зале, где в мраморной чаше рос трилистник.

На этот раз Эспар не собирался проверять трабометром, как трилистник реагировал на него. Семечко не было нужно Эспару, наоборот, в эти мгновения Семечко было ему ненавистно.

Он сорвал все растения, росшие в чаше, – какие сорвал, какие выдрал с корнем. И с охапкой зелени Эспар побежал обратно, в спальню жены.

Ей он принес все, что было ценно ему в мире: свои желания, свои мечты. Зеленью трилистника он обложил ее голову и плечи. Отступив на шаг, он подумал: вот если бы можно было превратить в маленькую зеленую веточку все его богатство и власть?

Тонкий стебель трилистника с двумя молодыми листочками лежал на груди его жены. Непорядок, надо поправить… О великие боги Мегала!

Эспар разинул рот, как будто вдруг испытал кислородную недостаточность, его глаза округлились, он замер, не дыша. Удивительное видение предстало его взору: на конце стебля, случайно оброненного им на грудь покойницы, шелковисто поблескивало коричневое семечко.

“Это неправда, игра воображения, сон…” Эспар неверной рукой сорвал семечко с цветоножки и поднес к глазам.

“Галлюцинация, конечно…”

Он взял семечко в рот.

Эспар не расслышал, как тихо скрипнула дверь, пропуская в спальню офицера охраны.

Охранник остолбенел: на его глазах колдовское превращение происходило с его господином. Эспар распрямлялся. Тридцать пять лет пригнутый к земле горбом, теперь он распрямлялся. Горб исчезал, вся его злая мощь как бы уходила в плечи Эспара, наливавшиеся силой. Горб исчезал, пока совсем не исчез. И ноги Эспара как будто сделались стройнее, и шея, до этого почти отсутствовавшая, вытянулась до гармоничных пропорций. Только лицо Эспара Семечко не тронуло, как не тронуло оно его души.

Тут только Эспар заметил охранника.

– Господин… – Заметив внимание повелителя, офицер охраны принялся старательно перечислять, что делалось и что собирались делать для задержания пытавшегося сбежать узника живым. Им кажется, что так будет лучше всего, но если указания господина будут иными…

Эспар кратко установил:

– Голда не убивать, не усыплять. Блокируйте его на крыше.

– У его сообщника лучемет…

– Сообщника убейте, мне он ни к чему. Все, иди.

Охранник вышел, и Эспар развернулся:

– А ты говорила, никогда мне Семечко не добыть.

В голосе мегалийца не было торжества.

Джонни и Ом отстреливались, укрывшись в беседке. У Джонни был игл омет со снотворными иглами, а у Ома – лучемет, введенный им ради экономим энергии в импульсный режим работы. Нападавшие не применяли плазменное оружие, стремясь не ликвидировать, но задержать беглецов, и это очень помогало Ому и Джонни обороняться: как ни тонки были стены беседки, боевыми иглами их невозможно было пробить.

Огненный луч, срезавший крышу беседки, явился для оборонявшихся неприятной неожиданностью.

Беседка запылала. Остаться там можно было только при желании хорошенько прожариться.

Джонни и Ом выскочили из беседки почти одновременно. Скульптура какой-то мегальской богини явилась неплохим укрытием для Джонни. Едва поняв это, он прокричал Ому, чтобы тот присоединился к нему.

Ом не отозвался.

Голд, позвав друга еще раз и не получив ответа, обернулся.

Ом лежал в нескольких шагах от него с громадной раной в груди справа. Судя по обугленным краям раны, Ома накрыли из плазменного ружья, когда он выскакивал из беседки.

Джонни ужом подполз к Ому.

На губах дантийца лопались кровавые пузыри, у него в горле хрипело, и тем не менее Джонни сумел уловить его последние слова:

– Я не успел сказать тебе про семечко… Ты должен знать… семечко – это мир, а мир всегда существует в миру… Стань больше себя, и ты увидишь семечко…

Последнее слово Ом прошептал еле слышно, и тем не менее для Джонни оно прозвучало как набат. Семечко… Он не должен умереть, во имя Лолы и замолчавшего Ома он не должен умереть, он обязан найти семечко! Он найдет семечко, иначе зачем смерть его друга?

Остаток энергии батарейки, вложенной в лучемет Ома, Джонни израсходовал на то, чтобы разрушить один из выходов на крышу, откуда палили снайперы. Затем, бросив последний взгляд на умершего дантийца, Голд перебежками стал пробираться к пожарной лестнице. Только этим путем он и мог спуститься с крыши, и то лишь при великом везении.

Ему дали добраться до лестницы. Не то чтобы в него стреляли мало – в него совсем не стреляли. Гробовое молчание противника не могло не насторожить Джонни, и когда он достиг края крыши, к которому примыкала лестница, ему показалось, что он расслышал веселое гоготанье. Если бы он вздумал ступить на лестницу, то не сумел бы опуститься ниже восьмого этажа двенадцатиэтажного здания, на крыше которого он находился: ниже лестница отсутствовала. Крепления, которыми она держалась на стене, разрезали плазменным лучом. Покореженный, оплавленный участок лестницы валялся внизу, на земле.

Джонни взглянул на расход-сигнализатор игломета. У него оставалось шесть игл. В лучшем случае он смог бы обезвредить ими шестерых. Судя по перемещениям противника, не менее двух десятков стрелков сейчас занималось его персоной. И, очевидно, ими не исчерпывалось число мегалийцев, находившихся в поместье.

Его окликнули.

Джонни повернул голову.

К нему шел человек. Или нет, не человек, а мегалиец. Мегалийцы внешне совсем немного отличались от людей: более массивной нижней челюстью, низким лбом, крупным носом. Где-нибудь в другом месте мегалийца вполне можно было принять за землянина, но здесь Джонни разумнее было думать, что к нему двигался мегалиец.

На мегалийце была сине-зеленая униформа, которую носили здешние охранники, без знаков различия. Судя по форме, он был рядовым охранником, однако что-то значительное, не рядовое проглядывалось в его спокойной походке.

Джонни прицелился.

Мегалиец остановился и внушающе проговорил:

– Ты не должен стрелять, если хочешь жить.

Укрываясь за скульптурой-фонтаном, Джонни заявил:

– Я хочу выйти отсюда.

– Для этого я здесь. Пойдем, я проведу тебя к гравилету.

– Кто ты?

– Я Эспар, Владетельный Сын Мегала.

– То есть ты здесь главный?

– Бросай игломет и иди за мной.

– Зачем ты держал меня здесь? Зачем ты убивал? Что тебе было нужно от меня?

– Если хочешь убраться отсюда, иди за мной.

Эспар, развернувшись, двинулся к черному проему чердака.

Джонни швырнул игломет в клумбу. Чем игломет со своими шестью снотворными иглами мог помочь ему? Да ничем. Возможно, ему уготовили ловушку, только на крыше он и без того был как в западне. С этими рассуждениями Джонни зашагал за мегалийцем.

Эспар повел его коридорами и переходами вниз. Джонни по ходу их движения убедился, как бессмысленны были его надежды самостоятельно выбраться из поместья властительного мегалий-ца; они проходили мимо десятков, если не сотен охранников, провожавших Джонни хмурыми, а то и яростными взглядами.

Выйдя из здания, они попали на большую взлетно-посадочную площадку. В дальнем конце ее стояло несколько больших пассажирских гравилетов и два гравилета-грузовоза, а ближе к входу в здание поблескивал округлыми боками маленький двухместный гравилет “шмель”.

Эспар, не сбавляя шаг, направился к “шмелю”, дверь гравилета была открыта, в специальное гнездо пане shy;ли управления, как мог убедиться Голд при приближении к машине, был вставлен ключ. Эспару хотелось, чтобы на этот раз все было честно, наперекор словам Виоланы о бесчестности всех его побед. Вот гравилет, машина вполне готова к полету.

Когда до гравилета с заманчиво открытой дверцей осталось несколько шагов, Эспар резко обернулся:

– Ты сумеешь убраться отсюда, если я тебя не убью.

И он размахнулся, пьянящей радостью встречая свой первый честный бой. Еще бы ему не радоваться, ведь в своей победе он мог не сомневаться: он был Преображенным трилистником, а его противник – всего лишь обычным человеком. Такое неравенство сил в глазах Эспара ничуть не умаляло честности предстоящего боя. Бороться без посторонней помощи – единственная честность боя, и эту честность Эспар до конца соблюдет.

Джонни еле сумел уклониться от удара. Эспар мог бы остановить свой кулак, миновавший цель, но умы shy;ш shy;ленно не сделал этого. Встретившись с дверцей гравилета, кулак Преображенного оставил на ней большую вмятину.

Для Эспара это было приятным представлением: он знал, что в любую минуту может убить противника, однако он не торопился закончить бой, желая покрасоваться перед своими подданными. Сотни глаз наблюдали за его торжеством, зачем же ему торопиться? Хорошая песня не может быть очень короткой.

Дважды Эспар давал Джонни возможность проникнуться иллюзией, что ему удалось переломить ход боя: первый раз Эспар, приняв на себя сильный удар Джонни, упал – и тут же как ни в чем не бывало поднялся, во второй раз Джонни сдавил шею Эспара – немного поизображав полузадушенного, Эспар взял руки противника в свои руки и легко освободился от хватки Джонни.

Натешившись вдоволь, Эспар подумал: пора, пожалуй, кончать.

Он нанес удар.

Джонни показалось, что его голова разлетелась на куски, как будто по ней изо всех сил ударили пудовой гирей. Он успел почувствовать, как его нос и рот наполняются кровью – и потерял сознание.

Эспар дал Джонни прийти в себя, собираясь убить его в два приема, чтобы получилось эффективнее.

Разлепив веки, Джонни увидел днище гравилета. Он сместил взор. Какие-то бумажки, ржавая гайка… И на его глазах под днищем гравилета стала расползаться трещина.

Эспар не смотрел на Джонни. Он смотрел на окна, откуда в это время его мегалийцы глазели на поединок. Как известно, проявление вождем в поединке мужества и силы являлось не последним способом укрепления его авторитета. Не беда, что он убил Момнона, уж теперь он со своими воинами управится и без него. Шаг за шагом, а там, глядишь, и о высшей власти можно будет подумать.

Эспар не смотрел на противника, но даже если бы он посмотрел в его сторону, он не смог бы увидеть того, что видел лежавший Джонни: из трещины, расползшейся под днищем гравилета, стал подниматься вверх зеленый росток.

Росток поднимался, распрямлялся… Тонкий стебель потянулся вверх, утолщаясь, наливаясь соком. Разворачивались трехлопастные листья… Потом на конце стебля как бы сгустился туман – и, загустев, превратился в коричневое семечко.

Джонни сорвал семечко и быстро (только бы не оказалось сном!) сунул его в рот.

Он как будто взял в рот кусочек солнца: не того, палящего, в котором сгорают вместе с кораблем совершившие ошибку астронавты, а того солнца, в чьих лучах только и можно было трилистнику в считанные секунды взойти, налиться соками, зацвести и отцвести, и явить миру семечко. Лучи этого солнца в мгновенной вспышке пронзили все существо Джонни, каждую его мышцу, каждый нерв, каждую клеточку – и сделали его тело другим. Они привнесли в его тело гармонию солнца, гармонию мира, способного породить жизнь, и гармонию нарождающейся жизни.

Наконец Эспар нашел время взглянуть на своего почти уничтоженного противника. Увидев, что Джонни шевельнулся, он взял его за ногу и по shy;тянул. Он хотел раскрутить Голда и забросить как можно выше, пусть тот разобьется при падении, но Джонни вдруг резко изогнулся – и Эспар получил мощный удар ребром ладони по шее.

Он бы мог уклониться, уйти от этого удара, но не сделал этого из-за самодовольства, уверенный, что ни один удар Джонни не будет опасен для него. Эспару и в голову не могло прийти, что его противник уже не тот.

Преображенный мог вынести удар Преображенного, но мог и не вынести.

Обмякнув, Эспар упал.

Джонни тут же прикончил Эспара вторым ударом по шее. И – скорее в гравилет, против плазменных лучей плоть Преображенного не устояла бы. Джонни крутанул ключ. Негромко заработал двигатель, и машина стала плавно набирать высоту.

Всем охранникам был известен приказ Эспара: если землянин сумеет забраться в машину, они не должны мешать ему уйти. Эспар так распорядился отнюдь не из-за проснувшегося в нем чувства благородства, а оттого, что он, желавший казаться благородным, был совершенно уверен, землянину в машину не попасть.

Дисциплины мегалийцы придерживались железной: только когда гравилет скрылся вдали, не потревоженный ни единым выстрелом, начальник охраны с двумя офицерами вышли на взлетно-посадочную площадку. Они еще сомневались, не выкинет ли чего Эспар, многие действия которого казались им в последнее время малообъяснимы, но Эспар уже ничего выкинуть не мог.

В пригороде Нью-Кантора Джонни был вынужден совершить посадку: полицейским захотелось проверить у него документы. Никаких документов у него, разумеется, не оказалось, объяснения его звучали по меньшей мере странно, и его доставили в ближайший полицейский участок, откуда немного погодя переправили в Центральное Полицейское Управление Трабатора. Джонни встреча с полицией ничуть не огорчила, он и сам собирался явиться в ЦПУ, не чувствуя за собой преступления, но ощущая себя затронутым преступлениями других. Первым, кого Джонни увидел в ЦПУ, был лейтенант Шон: по указанию Эспара Джонни лгали, будто он убит.

Голду пришлось пробыть на Трабаторе лишние две недели, пока шло разбирательство с его участием. Его не считали преступником, сохрани бог, так что он жил все это время не в тюремной камере, а в гостинице. В конечном итоге он был очищен от всяческих подозрений относительно прошлых четырех убийств, а его поведение в стычке с Эспаром расценили необходимой самообороной. Зря старались дипломаты Мегала, им так и не удалось обелить одного из властителей своей планеты: слишком далеко зашел Эспар, чтобы его возможно было обелить. Много дальше, чем могло дозволить величие Земли.

Получив разрешение покинуть Трабатор, Джонни немедленно отправился в космопорт.

ПОДКОП

В космопорту “Цербийском” ремонт был за shy;кончен. Блестел пол (пластик “под мрамор”), мигали лампочки на звездных картах, гулко разносился по залам голос диктора. В “Цербийском”, как всегда, было людно, а тут еще большой пассажирский лайнер прибыл, так что Джонни пришлось долго толкаться в проходах, передвигаясь к выходу из здания космопорта.

На выходе его поджидал человек в строгом официальном костюме. Определенно, поджидал его, а не кого-то другого: увидев Джонни, человек, мужчина средних лет с холеным чиновничьим лицом, без колебаний направился ему напере shy;рез.

– Мистер Голд?

Джонни остановился.

– Да, это я. – Почти на этом самом месте его в прошлый раз подстерег Сэмюэль Эльм, вспомнилось Джонни. Он даже ожидал чего-то подобного, какого-то повторения. Хотя, конечно, вряд ли это будет похоже на тот случай, подумал Джонни, оценив чопорный вид остановившего его человека.

– Мистер Голд, – проговорил мужчина, – я вхожу в состав миссии Земли на Цербе, я – мис shy;тер Клеменс, помощник Генерального Уполномоченного. Мне нужно поговорить с вами.

– Так говорите.

– Позвольте мне попросить вас об одном одолжении. Мне бы хотелось провести наш разговор в здании миссии. Здесь недалеко. Гравилет со мной. – По лицу Джонни пробежало еле приметное облачко, и мистер Клеменс поспешно добавил: – Вот мое удостоверение.

Джонни мельком посмотрел на пластиковую карточку и махнул рукой:

– Да что там, пойдемте.

Миссия Земли на Цербе размещалась в большом двухэтажном здании с многочисленными рукавами-пристройками. На крыше основного корпуса была оборудована взлетно-посадочная площадка для гравилетов.

Мистер Клеменс провел Джонни в небольшой уютный кабинет и, усадив его на плюшевый диван, сказал:

– Мистер Голд, у нас к вам огромная просьба, я имею в виду не только коллектив миссии, но и, если хотите, всю Землю. У нас беда, мистер Голд.

– Я вас слушаю.

– Прежде мне хотелось бы, чтобы вы сказали точно, поможете вы нам или нет.

– Странно. Вы хотите знать, какого я мнения о супе, который я не пробовал и даже не нюхал.

– Дело весьма деликатное, мистер Голд, поэтому я не желал бы посвящать вас в детали, не услышав наперед, что вы готовы помочь нам. А помочь вы сумеете, в этом не сомневайтесь.

– Я хочу знать, что от меня потребуется.

– Хорошо. Трое наших сотрудников в опасности. Мы хотим, чтобы вы помогли нам вызволить их.

– Они не совершили ничего противозаконного?

– Нет, насчет этого можете быть спокойны. Ни один пункт земного законодательства ими не был нарушен. Наши бедные товарищи стали жертвой стихии, ну и, не скрою, нашей неосторожности, нашего просчета, так можно сказать.

– В таком случае, можете располагать мной. Однако интересно, почему вы обратились именно ко мне, косморазведчику, а не в Министерство ликвидации Катастроф? Там у них, я слышал, прекрасные специалисты.

Мистер Клеменс вежливо улыбнулся.

– Мистер Голд, вы же отлично понимаете, почему мы обратились именно к вам. Вы – не простой косморазведчик, каковых тысячи. Вы – Преображенный. Кажется, так называют тех, кто вкусил семечка трилистника бледноцветного?

– Откуда вам это известно?

– На Трабаторе вы как будто и не пытались это скрыть, отчего же не знать этого нам? Как только становится известно об очередном Преображении, что, согласитесь, вещь далеко не обыденная, данные о Преображенном заносятся в компьютерные банки памяти всех цивилизаций Содружества. Перед тем, как стартовать с Трабатора, вы указали, куда направляетесь. Вы не скрыли, что полетите на Церб. Эта информация тотчас пошла по информационному каналу “общее администрирование”, мы получили ее два часа назад. Сейчас все Преображенные, работающие в государственных структурах Земли, задействованы, вот мы и решили воспользоваться вашим великодушием.

– Говорите, что надо делать, – сказал Джонни.

– Так вы твердо решили помочь нам, мистер Голд? Вы не откажетесь от своих слов?

– Не откажусь, валяйте,

– Тогда слушайте. Мы изучаем Круглую Башню, мистер Голд, я и моя группа. Наша цель – овладеть информацией, которую скрывает Башня. Это не беседы с Хранителем, тут другой ас shy;пект. Мы пытаемся… как бы это выразиться… мы пытаемся пробраться в Башню с черного хода.

– Как это, с черного хода?

– Вы, должно быть, знаете, что предпринималось несколько попыток проникнуть в Башню неофициальным путем, то есть не по лестнице наверх и в храм, а иначе. Последняя такая попытка была предпринята сорок семь лет назад, когда пытались проломить стену Башни на уровне седьмого яруса. Тогда тридцать рабочих погибло. Два года назад на Земле был разработан проект “Крот”, одним из руководителей которого я являюсь. Суть проекта: проведение подкопа под Башню и проникновение в Башню через подкоп. Представьте, нам кое-что удалось. Башня уходит вниз на глубину в триста ярдов, сто ярдов непроницаемой для наших орудий оболочки, сто ярдов – переходная зона, сто ярдов – древесный ствол.

– Что вы сказали?

– Вы не ослышались: глубоко внизу структура вещества, из которого состоит стена Башни, схожа со структурой живой материи. На глубине в триста ярдов центральный ствол Башни разделяется на семь меньших стволов, мы называем их магистральными, которые, в свою очередь, несколько раз делятся на более мелкие стволики. Аналогия с деревом напрашивается сама собой: если бы Церб был прозрачен, Башня выглядела бы с поверхности как дерево без ветвей, но с хорошо развитой корневой системой.

– Так вы… посмели, вы вскрыли стену Башни ниже уровня поверхности Церба?

– Мы вскрыли оболочку одного из магистральных стволов на глубине в триста двадцать ярдов. – Мистер Клеменс уловил в тоне, которым Джонни задал вопрос, осуждение, и добавил: – Собственно, а почему вас это так взволновало? Ни одно из соглашений государств – членов Содружества Разумных Миров, касающихся Башни, не запрещает членам Содружества проводить исследовательские работы на Цербе в одиночку.

Поймав уверенный и гордый взгляд мистера Клеменса, Джонни на мгновение проникся его правдой. Для Клеменса Башня была всего лишь объектом сложной, подчас опасной исследовательской работы. А может, она и в самом деле не обладала тем величием, которым наделял ее в своих мыслях Джонни, ждавший от нее чуда, изменения вечной ткани Вселенной, поворота времени вспять, каковым было бы воскрешение Лолы?..

Мгновение родилось и тут же исчезло, а в следующую секунду Джонни стало не по себе. Ощущение у него было такое, как будто на его глазах вскрывали могилу. Казалось бы, чего особенного, кидай землю, заступом развороти гроб и вытащи из гроба скелет, но только слишком уж странную тень отбрасывали и заступ, и скелет, и гроб.

– Продолжайте, – кивнул Джонни.

– Когда мы вскрыли магистральный ствол, то увидели… Наверное, лучше вам на это посмотреть, мистер Голд. Не пройдете ли со мной?

– Ладно, давайте посмотрим, до чего вы там докопались.

– Только сначала подпишите вот это, – Клеменс вынул из стола листок и протянул его Джонни. – Проект “Крот” засекречен, его осуществление есть государственная тайна, которую вы не должны разглашать.

Джонни поставил свою подпись под стандартной формулой обязательства не разглашать государственные тайны, после чего Клеменс, как бы в продолжение сказанного, пояснил:

– Башня хранит немало полезной информации, мистер Голд, весьма полезной информации. Поэтому при возможности нам не хотелось бы делиться ею с другими государствами. В наше неспокойное время практически любая информация может быть использована в военных целях.

Спрятав бумагу с подписью Джонни в стол, Клеменс, сделав ему знак следовать за собой, направился к двери.

Миновав два поста охраны. Клеменс и Джонни опустились в подвал. Подвал миссии был завален всякой рухлядью: поломанными стульями, шкафами без дверок, старым санитарно-техничес-ким оборудованием. Пока Клеменс вел Джонни по подвалу, Джонни заметил несколько дверей с написанным на них краской коротким словом “АРХИВ”. Они прошли подвал из конца в конец, и там, в тупике, Клеменс остановился. Он провел рукой по стене – в стене открылся проем.

Клеменс и Джонни прошли в маленькую комнату, и тут же проем, пропустив их, закрылся. Джонни увидел перед собой дверь лифта. Клеменс нажал на кнопку в стене, и дверь раздвинулась.

В кабине лифта находилась панель с кнопками, маркированными от 0 до 49. Войдя с Джонни в лифт, Клеменс последовательно нажал на несколько кнопок, вероятно, набрал какой-то код. Дверцы закрылись, и лифт поехал вниз. В окошке из прозрачной пластмассы замелькали цифры, они сменяли друг друга по возрастающей. На числе 49 лифт остановился. Дверцы раздвинулись.

– Мы на самом нижнем уровне, – сказал мис shy;тер Клеменс. – Выходим.

Они оказались в большом помещении, залитом искусственным светом. Со стен поблескивали глазки телекамер. Если не считать этих телекамер, помещение было совершенно пустым. На одной из стен чернела пластина в ладонь человека, рядом виднелась головка микрофона.

Мистер Клеменс подошел к пластине, прижал к ней ладонь, потом сказал в микрофон:

– Это я, Боб, восьмой.

Участок стены в два ярда шириной и высотой в полтора-два человеческих роста ушел в пол, открыв проход в длинный коридор.

Джонни засек время: Клеменс вел его по коридору двенадцать минут. Им пришлось пройти еще четыре такие двери. Миновав последнюю, они попали в большую пещеру, настолько большую, что в ней, пожалуй, легко уместился бы десятиэтажный дом. Мощные осветительные установки заливали пещеру ярким светом.

Дно пещеры была заставлено разнообразными приборами и механизмами, у которых трудились не менее сотни человек в белых халатах. Разноцветные провода опутывали эти устройства, другим концом провода уходили к дальней стене пещеры. Там в стене виднелось выпячивание, выбухание диаметром ярдов в десять, поверхность которого имела иную окраску, нежели поверхность стены. Если стена была серой, то это выпячивание – красно-бурым. Очевидно, это и был тот самый магистральный ствол, о котором говорил Клеменс. В одном месте ствола зияло отверстие такой величины, что Джонни, немного пригнувшись, без особого труда пролез бы в него. По окружности отверстия чернели излучатели силового поля. Время от времени пробегавшая по окружности голубоватая искра показывала, что силовое поле преодолевало какое-то сопротивление. Вероятно, сопротивление силовому полю оказывало само вещество Башни, подумал Джонни, ведь ничего иного вещественного поблизости от излучателей силового поля не было видно. Подобно тому, как это бывает у объектов одушевленных, организм Башни пытался затянуть, ликвидировать отверстие в своей оболочке, а силовое поле этому препятствовало.

Как только Джонни и Клеменс вошли в пещеру, к Клеменсу подошел седоватый человек в халате нараспашку. Щедро рассыпая специальные термины, он коротко отрапортовал о состоянии дела, не обращая внимания на Джонни, после чего Клеменс повел Голда к отверстию в стволе.

Еще на входе в пещеру Джонни обратил внимание, что из отверстия, проделанного в магистральном стволе Башни, исходил свет. Сначала Джонни подумал, что это светили лампы, помещенные в ствол, вблизи же отверстия оказалось, что это светился сам магистральный ствол Башни, то есть его внутренняя поверхность светилась собственным светом.

И в этом древнем свете Джонни увидел: внутренняя поверхность ствола Башни представляла собой лестницу, уходившую вверх и вниз, ступеньки которой продолжались на стенах и сходились на “потолке” ствола, образуя относительно ровные кольца. Взору Джонни как будто бы предстала вывернутая наизнанку Башня. Только одна особенность отличала эту изнанку Башни от ее внешней стороны: лестница изнанки Башни как бы кипела, на поверхности ее ступенек постоянно появлялись пузырьки, появлялись и сразу же лопались.

– Создатели Башни были не такими уж и чудовищами, – сказал мистер Клеменс, показывая на ступеньки. – Они перемещались по Башне так, как это делали бы люди. Скорее всего, они были гуманоидами.

– А вы не опасаетесь повстречать кого-то из них в этом туннеле? – спросил Джонни.

– Не думал, что такое возможно. Нет никаких данных о том, что существа, создавшие Башню, еще находятся в ней. Если мы что и повстречаем в Башне, то только их кости. Не желаете ли пройтись? – Клеменс показал на туннель.

Не успел Джонни ответить, как к ним подошла молодая женщина в застегнутом на все пуговицы халате и белой шапочке, блондинка с мелкими чертами лица. Она обратилась к Клеменсу:

– Сэр, Люк замолчал.

– Кажется, он ближе всех к нам?

– Да, показатель удаленности двадцать четыре и шесть десятых.

– Странно. Я думал, что вторым замолчит Клод. – Клеменс задумчиво взглянул на лестницу ствола и, помолчав, спросил: – Как показатель кипучести?

– Три миллиметра.

– Индексы величины?

– Два с половиной миллиметра и семь мил shy;лиметров.

– Градиент кипучести?

– Пять процентов.

– То есть то, что и было. О Люке мы еще поговорим, доктор Фаер, а сейчас мы собираемся с мистером Голдом (Клеменс подбородком показал на Джонни) немного пройтись по туннелю. Будьте добры, проследите за нами.

– Сэр…

– Мы пройдем до первого поворота, не дальше.

Клеменс полез в светящееся отверстие, Джонни двинулся за ним.

Вещество лестницы оказалось по твердости схожим с камнем, и тем не менее почему-то на поверхности ступенек образовывались пузырьки, словно вещество лестницы было некоей жидкой или полужидкой субстанцией. Показав на пузырьки, Клеменс сказал:

– Чтобы как-то охарактеризовать этот процесс, мы ввели несколько показателей. Наш разговор с доктором Фаер вы слышали, так вот, не вдаваясь в подробности, скажу, сейчас этот процесс вскипания ничуть не отличается от того, каким он был в самом начале наших работ. Так что, если мы не будем далеко углубляться в туннель, нам нечего опасаться.

Клеменс с Джонни не спеша двигались вверх по ступенькам. Не понимая, какую угрозу могло таить в себе маленькие пузырьки, Джонни спросил:

– А если мы далеко удалимся от входа, от этого отверстия, которое вы проделали, то что, с нами может что-то нехорошее случиться?

– Да, кое-что может случиться, – многозначительно проговорил мистер Клеменс.

Они прошли около сотни ступенек, далее туннель, поднимаясь вверх под небольшим углом, поворачивал налево.

Клеменс у самого поворота остановился.

– Сегодня не стоит дальше ходить. Пузырьки немного подросли, вы заметили?

– Заметил, – отозвался Джонни. Еще бы ему не заметить этого совсем не малого увеличения пузырьков в размере: если у входа в туннель пузырьки были величиной с горошину, то теперь некоторые, перед тем, как лопнуть, раздувались в крупное яблоко. Кроме того, с пузырьками произошло еще одно изменение, которое нельзя было пропустить: они стали липкими. Теперь Джонни приходилось прикладывать некоторое усилие, правда, небольшое, чтобы оторвать ноги от поверхности лестницы.

Про липучесть пузырьков Джонни задать вопрос не успел.

– Вы, мистер Голд, не могли не заметить и другое, то, что наши пузырьки стали липнуть к ногам, – сказал мистер Клеменс. – С набором высоты их липкая способность увеличиваться не будет, но там, выше, начинают попадаться большие пузырьки. Очень, очень большие. Кстати, интересный факт: пока в туннеле никого нет, пузырьки по всей его длине, насколько нам удалось его просветить, одинакового размера. Пузырьки начинают расти, когда в туннеле появляется что-то одушевленное. То есть Башня реагирует на нас, мистер Голд. Пойдемте назад?

Когда они выбрались из магистрального ствола Башни через то самое искусственное отверстие, проделанное в стволе, Джонни произнес:

– Все это очень интересно, мистер Клеменс, что вы показали мне, то я так и не уяснил, в чем же конкретно будет заключаться моя помощь вам. Кого я должен буду выручить?

Клеменс показал пальцем не место, где магистральный ствол уходил в потолок пещеры:

– Вон там, выше уровня, до которого мы поднялись, находятся наши люди, Пэд Боун, Клод Арк и Люк Клири. Эти пузырьки сыграли с ними скверную шутку. Пузырьки заключили их в себя.

– Что-что?

– С определенного уровня Башня начинает производить, помимо мелких и средних, пузырьки такого размера, которые массой своего клейкого вещества могут обездвижить человека. Пэд, Клод и Люк были захвачены такими пузырьками, клейкое вещество образовало вокруг каждого из них как бы капсулу. Отсюда ваша задача, мис shy;тер Голд: вы должны вызволить их из этих капсул и помочь им вернуться.

– Я тоже могу попасть в такой пузырек?

– Если это и возможно, то много выше по туннелю, не на том уровне, на котором в пузырьки попадают обычные люди. Вы ведь Преображенный трилистником, смею напомнить вам, так что силенок у вас больше, чем у обычного человека, и клейкому веществу Башни будет непросто сладить с вами. Да, мистер Голд, забыл сказать: сегодня, без подписания с вами контракта и без взятия с вас какого бы то ни было письменного обязательства в дополнение к тому, о соблюдении тайны, что нами уже оформлено, на ваше имя будет открыт счет в Цербийском филиале Имперского банка, на который мы сегодня же переведем сто тысяч кредов. Совсем неплохо, как вы находите?

Поняв по выражению лица Джонни, что величина суммы отнюдь не произвела на него большого впечатления, мистер Клеменс быстро добавил:

– Мне известно о вашей цели, мистер Голд, конечно, наша благодарность ничтожна в сравнении с ней, но все же, согласитесь, сто тысяч кредов – это не так уж и мало.

– Когда я должен буду это сделать?

– Завтра. А сегодня, перед тем, как вас отведут в ваши комнаты, мне бы хотелось показать вам еще кое-что. Я стремлюсь предоставить вам всю информацию, которая вам может пригодиться, мистер Голд.

Клеменс и Джонни вышли из пещеры и прошли длинным коридором к лифту. В лифте они поднялись на уровень, который обозначился на панели лифта цифрой 31, засветившейся в пластмассовом оконце.

На этот раз им пришлось миновать только одну охраняемую дверь. За ней открылся коридор с дверями по обе стороны. По коридору ходили люди в белых халатах, иные на ходу просматривали длинные бумажные ленты, трое лаборантов везли на платформе громоздкий агрегат куда-то в конец коридора.

Клеменс, сделав знак Джонни следовать за собой, толкнул одну из дверей. Вслед за Клеменсом

Джонни вошел в большой зал-лабораторию. Несколько десятков человек мудрили здесь над экранами и кнопками. Клеменс окликнул сухощавого мужчину в золотых очках, и тот немедленно подошел к Клеменсу.

– Доктор Эльгард, – проговорил Клеменс, – будьте добры, покажите нам наших ребят.

– Фото или на экране?

– На экране. Полагаю, видимость уже достаточно четкая?

– Да. Система фокусировки барахлила, сейчас неисправность устранена.

– Ну и отлично.

Они втроем подошли к экрану, вмонтированному в стену справа от входа, высотой в полстены. Экран был погашен. Доктор Эльгард крутанул какую-то ручку на панели управления – по экрану побежали полосы, и вслед за этим на экране возникла четкая, в цвете, картинка.

Джонни увидел ступенчатый туннель, так сказать, ступенчатую внутренность магистрального ствола Башни. В одном месте поверхность туннеля имела три больших желтоватых выпячивания, в которых смутно угадывались человеческие фигуры.

– Дайте капсулы крупным планом, – приказал Клеменс.

Доктор Эльгард произвел какую-то манипуляцию. Выпячивания, они же – капсулы с людьми, заняли весь экран. Внешне они напоминали продолговатые виноградины, и зернышками в них темнели человеческие тела. О величине расстояния между ними судить было трудно, по отношению же друг к другу они располагались последовательно. Можно было предположить, что люди, заключенные в них, шли друг за другом гуськом и были “спеленуты” клейким веществом Башни в мгновение ока. Сквозь полупрозрачное вещество капсул Джонни легко различил не только фигуры исследователей, но и их лица. У одного из них, чья капсула занимала центральное положение, губы слегка шевелились. Другой, крайний слева, похоже, бывший замыкающим в их цепочке, делал глотательные движения. Пожилой мужчина, шедший первым и теперь заключенный в правую крайнюю капсулу, цепенел в отрешенности от всего земного. Как бы не в смертной отрешенности.

– Он умер? – спросил Джонни, показав на пожилого мужчину.

– Нет. Но он не дышит, и сердце у него работает едва-едва. Наша аппаратура видеослежения не позволяет увидеть то, что показала эхолокация: капсула как бы проросла в тело Пэда Боуна множеством волосков. Судя по всему, по этим волоскам капсула передает в его тело энергетические и питательные вещества, а продукты распада удаляет.

– Этот, слева… В него тоже проросла капсула?

– Вы правы, мистер Голд, то, что Люк Клири замолчал, как-то связано с прорастаниями капсулы в его тело. Не так ли, доктор Эльгард, прорастание капсулы в Люка уже можно увидеть нашими приборами?

– Да, сэр. Прорастание есть, но пока что оно минимальное.

– А что Клод, – спросил мистер Клеменс. – Он еще не затронут капсулой?

– Кажется, еще не затронут, сэр.

Джонни в раздумье произнес:

– Не плохо было бы услышать, что говорит Клод.

– Доктор Эльгард, дайте нам послушать Клода, – распорядился мистер Клеменс.

Через секунду Джонни услышал сквозь треск и шум помех далекий голос:

– Здесь тепло… Это так просто… Нет, лучше не надо… Не хочу я… Или…

– Достаточно, доктор Эльгард.

Клеменс повернулся к Джонни:

– Клод бормочет одно и то же, все четверо галактических суток, пока находится в капсуле.

– Я думаю, – сказал Джонни, – Пэд Боун и Люк бормотали точно так же, пока не замолчали.

– Вы правы.

– А вскоре должен замолчать и Клод.

– Если вы не вытащите его оттуда раньше времени, когда ему предназначено Башней замолчать, он замолчит. Возможно, само по себе это их молчание может оказаться не таким уж и страшным, но… Не думаю, мистер Голд, что для наших ребят хорошо то, что с ними делает Башня. Вот поэтому-то вы и должны как можно скорее доставить их к нам.

– Как вы себе представляете это, что я должен сделать?

– Вам придется разорвать оболочку их камер руками, чтобы извлечь их оттуда. Почему вам нельзя будет воспользоваться инструментом? Лазерным тесаком или ультразвуковым ножом вы могли бы задеть кого-ни shy;будь из них, да и вряд ли Башня допустила бы вас до них с лазерным тесаком или ультразвуковым ножом. Должен сказать, само вещество капсул не так уж и прочно, вы справитесь с ним. Возможно, на этом ваша работа и закончится, ребята выберутся из туннеля сами, в случае чего вы поможете им выбраться.

– И Пэда Боуна я тоже должен буду освободить из капсулы?

– Безусловно.

– А если капсула накрепко вросла в него?

– Сориентируетесь по обстановке. Если его от капсулы невозможно будет отодрать, что же, вам придется выволочь его наружу вместе с капсулой. Там уж мы что-нибудь придумаем.

Клеменс, демонстрирующий предельную открытость, подождал немного, но больше вопросов от Джонни не последовало. Клеменс сказал:

– А теперь, мистер Голд, вам следует отдохнуть. Завтра вам предстоит нелегкий день. В нашей гостинице номер для вас уже приготовлен.

Джонни поместили в номер из трех комнат, с бассейном и вакуум-массажной. Вся гостиница, в которой жили работавшие над проектом “Крот” люди, размещалась под землею, поэтому в большом номере Джонни не было ни одного настоящего окна, правда, были прекрасные имитации окон во всю стену. Из окон спальни будто бы открывался вид на тенистую рощу, в “окне” другой комнаты виделось море, третьей – цветущий луг. В гостиной был сервирован стол. Джонни попросили не стесняться.

Перекусив, Джонни опустился в кресло-качалку. Наверное, в пищу было подсыпано снотворное, потому что прежде, чем он успел о чем-либо задуматься, его сознание обволокло сном.

Его разбудил настойчивый голос:

– Мистер Голд! Мистер Голд!

Открыв глаза, он увидел женщину, с которой Клеменс разговаривал в пещере. Прежде, чем Джонни успел подняться (все же неприлично на глазах у незнакомой женщины потягиваться в кресле и зевать), она затараторила:

– У меня немного времени, мистер Голд. Я должна вас предупредить. Не соглашайтесь на эту работу в туннеле! Я не знаю, что они вам пообещали, но это не имеет никакого значения. Твердо скажите им, что вы отказываетесь. Не бойтесь, они не посмеют удерживать вас здесь насильно и память вам не сотрут.

Джонни наконец вспомнил, как Клеменс называл эту возбужденную особу. Поднявшись с кресла, он поинтересовался:

– В чем дело, доктор Фаер?

– Риск, что вы не вернетесь из туннеля, больше, чем вы его себе представляете. То есть больше, чем вам его представили. От вас скрыли, что в туннеле не трое наших застряли, а четверо. Четвертый, Оливер Хелз, обладал такими же способностями, как у вас.

– На я видел в туннеле троих человек…

– Это вам показали троих. Четвертый на тридцать ярдов дальше. Вот, взгляните на эту фотографию. Видите?

На фотографии Джонни увидел капсулу с находившимся внутри широкоплечим гигантом, ничуть не похожим ни на одного из трех мужчин, показанных Клеменсом.

– Оливер Хелз работал на Службу Имперской Безопасности, проговорила доктор Фаер. – В наш проект его еле удалось заполучить, на неделю нам его дали. Думали, он сумеет дойти по туннелю до центрального ствола Башни, а он не дошел. Двадцать пять ярдов не дошел.

– Значит, он не сумел разорвать своими руками капсулу… – протянул Джонни, нахмурившись.

– Это была третья капсула, в которую он угодил, с первыми двумя он справился. За ним, когда он оказался в капсуле, послали Пэда, Клода и Люка. Они до него не дошли. Вы знаете, что с ними произошло.

– Но почему выручать Преображенного трилистником послали обычных людей? Неужели нельзя было предвидеть, что так произойдет?

– Расчеты показали, их можно было послать. Они не должны были приблизиться к Хелзу вплотную, им следовало остановиться не доходя до него 10-12 ярдов. До этого уровня обычные люди раньше доходили, доходили и возвращались назад. Пэда, Клода и Люка снабдили специальными манипуляторами, с их помощью им предстояло перерезать ножку капсулы и защепить капсулу специальными зажимами, крепившимися к тросу. Этим тросом мы бы выволокли капсулу с Хелзом наружу. Так думали, а что получилось? Не успели Пэд, Клод и Люк пройти и половины пути до Хелза, как их манипуляторы с зажимами и резаками лестница словно магнитом притянула к себе и всосала в себя. Их самих облепила клейкая субстанция туннеля, и они оказались в этих капсу shy;лах. – Доктор Фаер нервно посмотрела на часы. – Если я не убедила вас, взгляните на это.

Джонни посмотрел на другой фотоснимок. Очертания туннеля и капсулы были те же, что и на предыдущей фотографии, но здесь не человек находился в капсуле, а какое-то существо, похожее на громадного зародыша амфибии. У зародыша были видны хвост и жабры, его передние и задние конечности, напоминавшие лягушачьи лапки, крепко прижимались к червеобразному туловищу.

– Таким Хелз стал на шестые сутки своего заточения в капсуле, на пятые сутки после того как замолчал, – пояснила доктор Фаер. – Вот теперь и подумайте, хотели бы вы оказаться на его месте, или нет.

Наручные часы исследовательницы подали звуковой сигнал, и она заторопилась:

– Я должна идти. Это военный проект, если меня застанут здесь, меня будут судить. Теперь вы все зна shy;ете. Прощайте.

И она вышла из номера, не забыв взять с собой обе свои фотографии.

Джонни подошел к окну. Он долго смотрел на стереопроекцию, как казавшееся близким море приникало волнами к желтому песку. Конечно, это была иллюзия, но все же где-то оно было, это море, которое сняли на специальную видеопленку?..

Выпив апельсинового сока, Джонни отправился в постель.

Часы показывали восемь утра, когда он проснулся. Его не будили, но его пробуждения ждали. В кресле-качалке покачивался мистер Клеменс, рядом с ним нетерпеливо переминались с ноги на ногу два человека в белых халатах. У изголовья Джонни стояло какое-то устройство на ко shy;лесиках. Поймав взгляд Голда, Клеменс добродушно улыбнулся:

– Как отдохнули? – Не дожидаясь ответа Джонни, руководитель проекта сделал указательный жест, охватив им людей в белых халатах и устройство на колесиках. – У нас есть возможность определить вашу физическую готовность выполнить задание, мистер Голд. Видите ли, мы не собираемся подвергать вас неоправданному риску. Вы позволите вас обследовать?

– Валяйте.

– Чак, Престон, приступайте.

Люди в белых халатах возились с Джонни не менее получаса: приставляли к его телу и отставляли датчики, музицировали на разноцветных кнопках своего прибора, шуршали выползавшей из прибора лентой и чиркали по ленте ручкой. Наконец один из мужчин сказал:

– Он в полном порядке, сэр. Коэффициент здоровья – единица, коэффициент усталости – минус пять, индекс тонуса – плюс семь.

– Замечательно. Я уверен, вы справитесь с заданием, мистер Голд. Пойдемте, я проведу вас в Главный Зал. Да, чуть не забыл. Вот ваша чековая книжка на сто тысяч кредов. Смотрите сами, все честь по чести.

В Главном Зале, то есть в той самой пещере, где Джонни уже побывал, на этот раз народу было значительно больше, чем в его прошлый ознакомительный визит. И еще одну особенность отметил Джонни. Если тогда на него не обращали внимания, то теперь, стоило ему с мастером Клеменсом появиться, десятки голов повернулись в его сторону. Краем глаза Джонни заметил и доктора Фаер, но ничем не показал, что заметил ее.

– Патрик, все готово? – Клеменс строго взглянул на одного из мужчин, подошедших к нему.

– Порядок, сэр, – пробасил рыжий детина с окладистой бородой.

– Том, как у вас?

– У нас все готово, сэр, – вторил рыжему худой молодой человек в темных очках.

– Значит, приступаем, – Клеменс повернулся к Джонни. – Мы будем следить за каждым вашим шагом, мистер Голд. Мы сможем общаться с вами через переговорное устройство. – Немедленно один из людей в белых халатах прикрепил к отвороту рубахи Джонни черный диск-брошь. Клеменс продолжил: – К сожалению, больше ничем мы вас оснастить не можем. У Башни какое-то странное неприятие любой техники. Хорошо еще, что она позволяет нам пользоваться этим скромным устройством. Этим, и еще вот этим.

Перед Джонни поставили ботинки.

– Вам лучше переобуться, мистер Голд, – сказал Клеменс, – Это специальная обувь, подошва почти не прилипает к лестнице туннеля.

Джонни переобулся, после чего он в сопровождении свиты людей в белых халатах подошел к отверстию в магистральном стволе Башни и, напутствуемый источаемыми Клеменсом пожеланиями успеха, полез в отверстие.

Туннель как будто и не заметил, что кто-то оказался внутри него, во всяком случае, на появление Джонни он никак не прореагировал. Чему-чему, а равнодушию туннеля Джонни никак не мог огорчиться. Отметив про себя, что в новой обуви, действительно, ему приходилось прилагать весьма незначительное усилие, отрывая ноги от ступенек, он двинулся вверх по лестнице.

Когда Джонни дошел до поворота, у которого они с Клеменсом в прошлый раз остановились, из прикрепленного к его рубахе передатчика раздалось:

– Все в порядке, Джон?

– Да, – отозвался Джонни и продолжил восхождение. Клеменс вполне понятно поступил, в чрезвычайной обстановке назвав его по-свойски Джоном, но и он не стал добавлять к своему короткому ответу словечко “сэр”. Отбрасывать условности, так отбрасывать.

Первый поворот не открыл ему ничего нового, все те же ступени бежали вверх. Зато, совершив второй поворот, Джонни увидел впереди три желтые капсулы. Капсулы с Оливером Хелзом отсюда не было видно, вероятно, она находилась за следующим поворотом.

Тут раздался голос мистера Клеменса:

– Джон, ты видишь капсулы?

– Вижу.

– У меня для тебя одна новость. Я только что узнал, с Пэдом не все в порядке. Башня немного изменила его. (“А…” – подумал Джонни.) Возможно, его внешний вид тебя удивит, теперь он выглядит не совсем как человек.

– И что же мне делать с этим не совсем человеком? – поинтересовался Джонни.

– Освободишь Пэда из капсулы в последнюю очередь. Освободишь, потом вынесешь или вытащишь его из туннеля. Хоть волоком его волоки, это уж как тебе угодно.

Буркнув, что будет стараться, а там уж, как получится, Джонни приблизился к капсулам. Он начал со средней капсулы, где находился Клод. Клод до последнего времени что-то бормотал, пусть невнятно, но по-человечески, так что, спасая Клода, Джонни имел больше всего шансов спасти человека, нежели высвободить из капсулы Люка или, тем более, Пэда.

Вещество капсулы оказалось упругим и тягучим, как резина. Когда Джонни, сжав желтую массу в кулаки, попытался разорвать капсулу, у него ничего же вышло: желтое вещество тянулось, но не рвалось. Пришлось Джонни одной рукой оттягивать желтое вещество, а другой разрывать так, связывавший взятую им в кулак массу с основной массой капсулы. Так мало-помалу Джонни добрался до внутренней поверхности капсулы.

Сначала он освободил от вещества капсулы лицо узника Башни. Джонни несколько раз окликнул Клода, прежде чем глаза того приняли осмысленное выражение. Едва Клод осознал, что происходило, он, кряхтя, тяжело завозился в капсуле, пытаясь вырваться из ее пут, но реальную помощь он смог оказать Джонни, только когда Голд освободил его руки.

Выбираясь из капсулы, Клод, тяжело дыша, сказал:

– Тебе в страшном сне не пригрезится, что было со мной. Люк и Пэд еще там? Что же ты, скорее!

Клод сделал несколько шагов по направлению к капсуле Пэда, находившейся выше по лестнице, и лестница вспучилась у его ног громадным пузырем. Как рука чудовища пузырь метнулся к Клоду, своим веществом обтек его ноги таким образом, что они оказались внутри пузыря, и стал желтоватой массой быстро подниматься по его телу. Клод забарахтался в тягучей массе, пытаясь выбраться. Судя по результатам его барахтанья, вряд ли это ему удалось бы, не окажись рядом Джонни.

Заканчивая освобождение ругавшегося на чем свет стоит Клода от объятий второго пузыря, Джонни сурово перебил его:

– Тебе нельзя подниматься выше, не ясно, что ли? Давай освободим Люка, он все же ближе к выходу!

Вдвоем они принялись за капсулу Люка. Когда они дошли до внутренней поверхности капсулы, то оказалось, что от капсулы к телу Люка тянулись тонкие волоски, тянулись и входили в его тело. Они легко отрывались от тела Люка, но место их отрыва начинало сильно кровоточить. Чувствовал Люк результаты усилий своих освободителей или нет, сказать было нельзя, поскольку Люк находился в забытьи, и никакими окриками и похлопываниями по щекам его привести в чувство не удалось.

Покончив с капсулой, Джонни и Клод положили Люка на ступени лестницы. Люк истекал кровью. Джонни, переведя дух, принял решение: он вынесет Люка из туннеля на руках.

Он взял Люка на руки, бросил Клоду: “Иди вперед!”, и тут раздался голос мистера Клеменса, гулко разнесшийся по туннелю:

– Джон, передай Люка Клоду. Клод, ты должен доставить Люка к нам. Джон продолжит работу, его ждет Пэд.

– Я бы мог вынести Люка из туннеля и вернуться обратно, – сказал Джонни, оценивающе взглянув на пошатывавшегося, находившегося явно не в лучшей форме Клода.

Голос Клеменса был сух:

– Выполняйте приказ.

Джонни передал Люка Клоду. Клод с Люком на руках сделал несколько шагов по направлению к выходу. Колени его задрожали, и он был вынужден опустить Люка на ступени, чтобы не уронить его.

Клеменс, отлично видевший все происходившее в туннеле благодаря лучшим в Галактике сканирующим приборам, распорядился:

– Клод, возьми Люка под мышки и так тащи его к выходу, а его ноги пусть волочатся.

Клод подчинился приказу. Когда он со своей тяжелой ношей скрылся за поворотом туннеля, Клеменс снизошел до разъяснений:

– Сейчас Башня неплохо к тебе относится, Джон, но я не знаю, что было бы в другой раз, поэтому лучше не рисковать. Вошел в туннель, так доделай свое дело до конца, нечего метаться туда-сюда.

Джонни не стал говорить Клеменсу, что он и не собирался метаться по туннелю, он мог бы спокойно донести Люка к выходу из туннеля и так же спокойно вернуться обратно. Вместо пустых пререканий Джонни двинулся к капсуле, в которой был заключен Пэд Боун.

То, что он увидел, он уже видел на фотографии, показанной ему доктором Фаер, в капсуле находилось чудовище с жабрами и лягушачьими лапками. Или это был только зародыш чудовища? Единственное, что различало безобразных существ: существо с фотографии было Оливером Хелзом (во всяком случае, когда-то им было), тогда как в существо, находившееся перед Джонни, превратился Пэд Боун.

Должно быть, Клеменсу показалось, что Джонни растерялся.

– Что, Джон, наш Пэд сейчас выглядит неважно? Делать нечего, придется тебе выручать его таким. Ты не смущайся, не целоваться же вам.

Джонни, ни слова не сказав в ответ, стал рвать капсулу руками.

Дойдя до ее внутренней поверхности, он остановился.

Клеменс немедленно спросил:

– Что такое, Джон?

– Пэда нельзя вытаскивать из капсулы. (“И это чудовище я называю человеческим именем!”) Он истечет кровью. Тут тысячи волосков, капсула накрепко вросла в него.

– Попытайся оторвать капсулу от лестницы. А Пэд пусть остается в ней.

Джонни провозился не менее получаса с толстой ножкой, которой капсула крепилась к лестнице. В конце концов, ему все же удалось перервать ее.

– Попробуй доставить Пэда к нам вместе с капсулой, – сказал Клеменс.

– Я понял.

Капсула оказалась не тяжелой для Джонни, однако поверхность она имела весьма скользкую. Несколько раз примерившись, Джонни не без труда взял капсулу с Пэдом на руки.

По лестнице с капсулой на руках он прошел только до ближайшего поворота. Далее идти ему помешало существо, в которое превратился Пэд. Оно сумело где прогрызть, а где когтями разорвать оболочку капсулы. Когда Джонни приблизился к повороту, у него на глазах капсула разорвалась, и из образовавшегося отверстия наружу высунулась зубастая пасть. Тварь явно примеривалась к груди Джонни, и тот, чтобы избежать укуса, выпустил капсулу из рук.

Упав на ступени вместе с капсулой, существо по-крысиному завизжало, видно, ушиблось. Визг на высокой ноте продолжался недолго. Хрюкнув, существо замолчало, быстро выползло из капсулы и впилось Джонни в ногу.

Он схватил существо за жабры. Тварь впилась в его ногу мертвой хваткой. Похоже, оторвать существо от его ноги можно было только пожертвовав куском мяса из его тела, что Джонни не устраивало. Недолго думая, он взял в ладони голову твари и с силой сдавил ее.

Под его ладонями хрустнуло. Острозубая пасть медленно разжалась. Джонни кинул существо на лестницу. Несколько мгновений оно беспорядочно махало лапками с когтями, потом застыло. Из уродливой пасти потянулась густая зеленая струйка.

– Что там, Джон? – всполошился Клеменс.

– Кажется, я… Оно умерло, кажется.

После паузы Клеменс угрюмо сказал:

– Похоже, мертвее не бывает… Не переживай, тебя нельзя винить в этом. Мне было видно, что там у вас происходило.

– Я могу возвращаться?

– Возвращайся. Только труп прихвати с собой.

Джонни взял на руки искалеченное, измененное Башней до неузнаваемости тело Пэда Боуна и зашагал к выходу из туннеля.

До самого проделанного в магистральном стволе Башни отверстия ни один пузырь не попытался вобрать Голда в себя. Туннель странным образом игнорировал его присутствие, что, впрочем, можно было объяснить особым качеством тела Джонни, он ведь был Преображенный трилистни shy;ком. Вероятно, он просто не поднимался еще на тот уровень, на котором туннель воспрепятствовал бы его продвижению вверх.

В пещере его нетерпеливо поджидали. Как только он показался в туннеле, мигом подкатили к входному отверстию каталку, на которую он, выбравшись, положил труп убитого им существа. Ему самому приказали сесть на стул-вертушку, и целая бригада медиков захлопотала над его израненной ногой.

Мистер Клеменс, конечно, находился тут же. Дружески хлопнув Джонни по плечу, он сказал:

– Вы справились с заданием, мистер Голд. А это… – Клеменс показал на труп твари – это ничего. Отдохнуть вы сможете в своем номере.

– Раз уж я выполнил задание, я хотел бы распрощаться с вами.

Клеменс уже распоряжался:

– Боб, отведешь мистера Голда в тридцатый номер. Мистер Голд, я хотел бы поговорить с вами, прежде чем вы покинете нас. О, это не займет много времени.

В номере Джонни поджидал накрытый стол. Сев за стол, он выпил соку. Есть не хотелось. Одна мысль не давала Джонни покоя. Удивительно, как это Клеменс не попросил его, пока он находился в туннеле, вытащить наружу и Оливера Хелза? Он что, решил оставить Хелза в туннеле, посмотреть, что с ним дальше будет? В самом деле, и что же с ним дальше будет? И что было бы с Пэдом, Люком и Клодом, если бы они остались в туннеле?..

В дверь постучали. Оказалось, горничная.

– Вы можете освежиться, мистер Голд. В бассейне теплая вода, душ исправен.

Ему давали понять, что ждать Клеменса придется долго, понял Джонни. Еще бы, Клеменс сейчас распоряжался там, внизу, или в какой-то лаборатории, работы ему этот день предоставил порядочно. Ладно, сказал себе Джонни, пойдем под душ.

Когда он вернулся в гостиную, Клеменс уже ждал его.

– Надеюсь, мистер Голд, вы извините мою вынужденную задержку, – проговорил Клеменс. – Я попросил вас не торопиться расставаться с нами вот почему. Руководство проекта просит вас продолжить работу в проекте, мистер Голд.

– Зачем еще я вам понадобился?

– В туннеле находилось четыре наших сотрудника, мистер Голд. Четыре, а не три. Трех вы вернули нам, а один до сих пор остается в туннеле. Я не сказал вам всю правду, потому что не был уверен, что предложу вам продолжить наше сотрудничество.

– То есть вы не были уверены, что я высвобожу из капсул этих трех.

– Да, мистер Голд, Оливер Хелз сумел забраться дальше, чем Пэд, Клод и Люк, поэтому освободить его будет значительно труднее, ведь чем выше по туннелю поднимаешься, тем чаще встречаются гигантские пузыри. Согласитесь, ни к чему знакомить с более сложным заданием того, кто не сумел выполнить менее сложное.

– Этот Оливер Хелз… Как он сумел углубиться в туннель дальше чем Пэд, Клод и Люк? – спросил Джонни, как будто ничего не знал про Оливера Хелза.

– Хелз – Преображенный трилистником, как и вы. Он сумел разорвать несколько пузырей, которые пытались захватить его, не справился не то с третьим, не то с четвертым. Понимаю, я вас не обрадовал. Руководство проекта осознает, сколь непросто даже для вас было бы вытащить Хелза из туннеля, и тем не менее… Вот вам наше предложение. Если вы проделаете с этим человеком то же, что проделали с теми тремя, то есть извлечете его из капсулы, в которую он угодил, и доставите к нам, вы станете очень богатым, мистер Голд.

– Еще сто тысяч кредов дадите?

– Нет, мы поможем вам получить Корону Мира. Вы ведь за ней прилетели на Церб, разве не так?

Джонни усмехнулся.

– Чем можете вы помочь мне, если до этого у нас только и шел разговор о моей помощи вам?

– Мы посоветуем вам, как вести себя в Башне, чтобы вам далась Корона Мира.

– Вы уверены, что сможете дать дельные советы?

– Конечно, причем, учтите, такие советы не сможет дать вам никто, потому что наши советы будут основаны на уникальной информации. На информации, полученной с вашей помощью, полученной, и получаемой до сих пор. Сейчас в лабораториях кипит работа, мы изучаем два тела и труп, тех самых Клода, Люка и Пэда. Для обладания всей полнотой информации только Оливера Хелза нам недостает.

– Не понимаю, чего будут стоить эти советы, если информацию вы собираете под землей, тогда как путь Претендента – путь на вершину Башни, к храму.

– Но в Башню ведет и другой путь, наш путь. Почему бы вам не попробовать попасть в Башню по ступенчатому туннелю?

– Почему бы мне не пройти в Башню через пролом в ее стене? – Джонни мрачно покачал головой.

– Не через пролом, а через черный ход. Или даже не черный, а просто другой ход. Вы, мистер Голд, совершенно напрасно представляете себе наш способ проникновения в Башню как нечто незаконное, противное Башне. К чему, по-вашему, лестница в магистральном стволе, который мы откопали, как не для того, чтобы по ней подняться в Башню? Я полагаю, и это мнение большинства наших ученых, что создателями Башни изначально было предусмотрено два пути проникновения в нее, верхний и нижний. А это значит, что к Короне Мира ведут два пути, верхний путь – это путь одиночек, нижний – путь цивилизаций, вот в чем смысл существования двух путей. Разумеется, корону может носить только один человек, а не весь народ, поэтому и нижний путь к Короне Мира может быть завершен только одним че shy;ловеком. Человеком, подготовленным народом, стоящим за ним. Вот этим-то человеком мы и предлагаем вам стать.

– Очевидно, когда я соберусь идти за Короной, вы поставите мне какие-то условия, которые я должен буду выполнить, если получу Корону?

– О, эти условия не покажутся вам обременительными. Вы только обязуетесь уважать суверенитет Земной Империи, немного помочь нам в дальнем космосе, есть там пара проблем, ну и, в случае нападения на Землю защитить ее. Вот и все. Но это будет потом, мистер Голд, теперь же мы просим вас только доставить к нам Оливера Хелза. Это и вам нужно, потому что чем более точной информацией о Башне мы будем располагать, тем более точные советы сможем дать вам.

– Оливера Хелза я вам доставлю, – твердо сказал Джонни.

На этом разговор Клеменса и Джонни закончился. Клеменс пообещал наведаться, когда рана на ноге у Голда окончательно заживет.

На следующий день, около полудня, Клеменс появился опять.

– Нам бы хотелось, мистер Голд, – сказал он после вежливого вступления, – чтобы вы сегодня доставили Хелза к нам.

Рана Джонни почти зажила. На теле Преображенного трилистником раны всегда быстро за shy;живают. Джонни сказал, что готов лезть в туннель за Хелзом хоть сейчас.

– Именно сейчас нам и нужно, – подхватил довольный Клеменс. – Вот только дайте нам закончить некоторые приготовления. За вами придут через час-полтора.

– Вы, кажется, очень торопитесь заполучить Хелза, мистер Клеменс.

– Торопимся. Нам хотелось бы получить Хелза до того, как он сам выберется из капсулы.

Клеменс вышел.

“До того, как он сам выберется из капсулы…” Джонни задумался над этими словами. Похоже, те, кто работал над проектом, испугались. Оливера Хелза испугались, вернее, существа, в которое превратился Хелз. Они работали над Клодом, Люком и телом Пэда всю ночь, и вот они испугались. И чего же они напугались со всем своим атомным, плазменным, гравитационным ору shy;жием?

У двери раздался голос:

– Мистер Голд, это опять я.

Подняв глаза, Джонни увидел доктора Фаер. На шее у блондинки нервно дергалась жилка.

– Доктор Фаер, – проговорил Джонни мягко, – вам не следует появляться у меня. Я не уверен, что в номере не установлена подслушивающая и подсматривающая аппаратура.

– Она установлена, мистер Голд, и подслушивающая, и подсматривающая. Но о моем визите к вам никто не узнает. Уж я сумела устроить это, все-таки я – старший инженер систем связи. Однако у меня очень мало времени, мистер Голд. Я хочу предупредить вас. Вам не следует входить в туннель. Вы не вернетесь оттуда человеком. Вы станете исчадием зла!

– Я видел, во что Башня превратила Пэда Боуна, доктор Фаер.

– Вы не поняли. Я не про внешность говорю, а про…

Наручные часы блондинки подали звуковой сигнал.

– Я должна идти. – Доктор Фаер стремительно двинулась к двери. Перед тем, как выйти в коридор, она добавила: – Этой ночью исследовали Люка и Клода. Было принято решение умертвить их сразу после окончания исследования. Подумайте над этим.

Она вышла.

Ушла, подумал Джонни. И что, чем она его пугала? Тем, что в туннеле он умрет, что Башня убьет его, но не так, как она убивает наверху. Наверху Башня превращает непрошедших испытание Претендентов в тонкую пыль, а внизу… Похоже, внизу, в туннеле, Башня делает из людей монстров, вероятно, смертельно опасных. Но если случится, что он превратится в ненавистного людям монстра, значит, люди убьют его. Там смерть, здесь смерть… Видно, такая уж жизнь ему далась, куда ни поверни, тень с косой увидишь.

Вскоре за Джонни пришли. На этот раз обошлось без исследования состояния здоровья, его сразу же повели в Главный Зал.

В пещере он увидел Клеменса, тот сделал ему знак подождать. Когда Клеменс отдал последние распоряжения, они подошли к отверстию в магистральном стволе. Здесь Клеменс обратился к Джонни:

– Мистер Голд, сейчас вам придется быть вдвойне, втройне осторожнее, чем в прошлый раз. Тогда вы должны были остерегаться только гигантских пузырей, теперь же… Вы думаете, Оливер Хелз – беспомощная личинка вроде той, которой вы руками размозжили голову?

– А разве нет? – На фотографии доктора Фаер Джонни видел именно это, не человека, но зародыш чудовища.

– Оливер Хелз был таким, как Пэд, но потом он стал другим, фотографии не буду показывать, они вам ни о чем не скажут. Короче, Башня вернула Хелзу его прежний, человеческий облик.

– Так я… я поторопился с Пэдом?

– Ни в коем случае. Ведь вы не Пэду раздавили голову, в той твари Пэда не было ни капли. Что же касается Люка и Клода… Мы исследовали их, и знаете, что обнаружили? Показатели их мозговой активности стали иными. Такие показатели обычно встречаются у убийц-маньяков.

– Значит, вы думаете, что Хелз…

– У Хелза сейчас показатели мозговой активности те же, что и были всегда, когда он был с нами. Так что сейчас по закону Хелз – человек, и он пользуется всеми правами гражданина Земной Империи, в том числе и правом на неприкосновенность.

– Так то существо могло обратно превратиться в Пэда, если бы…

– Юридически вас не в чем обвинить, мистер Голд, что же касается лирики… Думайте про себя о Пэде что хотите, это ваше дело, я же вас прошу об одном: будьте осторожны с Оливером Хелзом.

Тут к туннелю подвезли зачехленное устройство с характерными очертаниями. Джонни не смог удержаться от невинного вопроса:

– Кажется, это плазменная пушка?

– На всякий случай нами приняты меры предосторожности. Но это на крайний случай. Вот, взгляните на свою страховку.

Джонни посмотрел на пестрый листок, официальный бланк известной страховой компании “Ваша защита”. В бланк, действительно, было вписано его имя. В соседней строке ему бросилась в глаза цифра 10000000.

Клеменс сказал:

– Почти вся эта сумма была внесена на счет страховой компании нами, а это для нас немало, хотя правительство неплохо финансирует нас. Ваши родственники получат эти деньги, а мы потеряем их, если вам доведется погибнуть на нашей работе. Полагаю, это достаточное доказательство того, что оружие будет нами применено только, если случится нечто чрезвычайное.

Джонни полез в туннель.

До капсулы с Оливером Хелзом он добрался быстро, подошвы совсем не клеились к ступеням лестницы. Хелз, казалось, спокойно спал – дышал ровно, с безмятежным выражением лица. “Будить этого соню, однако, придется”, – подумал Джонни.

Капсула поддалась легкому усилию его рук, словно желатиновая. Несколько движений Джонни, и Оливер Хелз был полностью освобожден от своего покрова. Голд получил возможность рассмотреть Хелза внимательнее. Тот был значительно крупнее его – шире в кости, выше. Хотя вряд ли Хелз был сильнее Джонни. Они оба были Преображенные трилистником, что уравнивало их физические возможности.

Освобождение от капсулы ничуть не повлияло на Хелза, он продолжал спать, привалившись к стене. Тащить Хелза или, тем более, нести его на руках до самого выхода Джонни не очень-то хотелось, слишком уж здоров тот был. “Придется Хелза хорошенько потормошить, вдруг да очнется”, – подумал Джонни.

Вдруг Хелз сам открыл глаза.

Открыл глаза и улыбнулся.

– Привет, – сказал Хелз.

– Как ты?

– Ничего. Душновато было, а теперь хорошо. – Хелз поднялся. – Так ты тоже Преображенный? Я так и подумал. Иначе бы ты сюда не дошел. Тебя Клеменс послал за мной?

– Он самый.

– Ничего у нас босс, своих в беде не оставит. Только на этот раз он зря расстарался, видишь, я целехонек.

– Пошли назад, – сказал Джонни.

– Идем. Ох, как мне надоело тут торчать!

Они пошли к выходу. Они прошли один поворот, другой… Хелз непринужденно болтал, Хелз болтал, а Джонни удивлялся, отчего это до сих пор молчал Клеменс.

Все же голос Клеменса они услышали, не дойдя до того места, откуда можно было увидеть выход из туннеля. Сработал передатчик, собственноручно прикрепленный Клеменсом к внутренней стороне воротника рубашки Джонни,

Клеменс не говорил, а приказывал:

– Джон, дальше Оливер пойдет сам. Не заблудится. А ты, Джон, давай-ка отправляйся на shy;зад. Наши аналитики уверяют, что сегодня Башня благосклонна к тебе как никогда. Возможно, сегодня тебе удастся добраться до Короны Мира.

Оливер Хелз зашатался.

– Сэр, – проговорил он, – я чувствую себя не совсем хорошо. Позвольте Джону довести меня до выхода!

– Если ты чувствуешь себя нехорошо, можешь пока присесть на ступеньку и отдохнуть. Джон вернется с Короной Мира и поможет тебе выбраться из туннеля. Думаю, Корона Мира не настолько обременит Джона, чтобы он отказался помочь тебе.

Оливер Хелз был бледен, крупные капли пота покрывали его лоб. Держась за стену, он опустился на ступеньку.

– Кажется, Оливеру совсем скверно, – сказал Джонни встревоженно.

– Джон, ты должен идти за Короной Мира, – отчеканил Клеменс.

– Хорошо, – вздохнул Джонни.

Развернувшись, он двинулся вверх по туннелю.

Он ждал, что Хелз нападет на него, и все же отреагировал немного позже, чем следовало. Ему пришлось приложить немалое усилие, чтобы освободиться от хватки Хелза. А потом замелькали кулаки, Преображенные наносили друг другу удары, которыми можно было бы пробить деревянную дверь. Эти удары оставляли на их телах следы в виде кровоподтеков и ссадин. Позже, правда, стали похрустывать ребра. Много времени прошло, прежде чем Преображенные, с рассеченными бровями и губами, со сломанными ребрами, начали шататься и хватать воздух ртом.

Тут с Оливером Хелзом произошла перемена. Что послужило тому причиной? Смертельная усталость ли, или то, что он слизнул с рассеченной губы кровь и проглотил ее, или же просто пришло время тому статься? Трудно сказать, что послужило причиной превращения Оливера Хелза в зверя.

Это случилось в мгновение ока: ногти у Хелза заострились и вытянулись в когти, лицо потемнело и приобрело звериные черты, все тело покрылось шерстью. Зверь прыгнул на Джонни и вцепился ему в горло.

Тут бы Голду и конец пришел, несмотря на всю его силу, если бы не вмешалась Башня. Из пола поднялся громадный пузырь, клейкое вещество спеленало Хелзу задние ноги, когтями которых он рвал Джонни живот. Получив небольшое послабление, человек сумел собрать все свои силы и сломал зверю шею.

Как только звериное тело Хелза обмякло, пузырь всосался в лестницу. Джонни швырнул зверя под ноги. Остекленевшие глаза Хелза-зверя уставились в светящийся мертвенным светом потолок туннеля.

Раздался голос Клеменса:

– Как ты, Джон?

– Ничего, – выдохнул Джонни, выравнивая дыхание.

– Возвращайся. И прихвати с собой труп.

Джонни нагнулся, распрямившись, он шаткой походкой двинулся к выходу из туннеля, волоча за собой труп побежденного им чудовища.

На выходе его подхватили под руки, усадили в кресло на колесиках. Труп Хелза положили на каталку и куда-то повезли. Над Джонни захлопотали, замелькали датчики и инъекторы. Ему ввели обезболивающее, успокаивающее, кровоостанавливающее. Затем его осторожно повезли к лифту. Когда его поднимали на лифте, он заснул.

Джонни продержали в госпитале при миссии недолго, всего три дня. Более Преображенному трилистником внимание врачей не потребовалось.

В тот же день, когда он вернулся в свой гостиничный номер, к нему зашел Клеменс.

– Вы быстро восстановились, мистер Голд. Вот бы мне такие способности, а то каждая простуда выводит из строя на неделю.

– Вы, мистер Клеменс, говорили, что поможете мне получить Корону Мира.

– Да, говорил. Туннель ждет вас, вы можете отправиться за Короной Мира хоть сейчас. Что же касается обещанных мною советов… Мы переработали огромный материал, в том числе и новейший, и дошли до одной истины, очень простой. Истина эта такая: Корона Мира достанется тому, кому Башня захочет ее дать. Вопрос же, кому Башня захочет ее дать, остается открытым.

– Это что, и есть ваш хваленый “мудрый со shy;вет” Претенденту? Эта банальность – все, что вы можете мне сказать?

– Не совсем все. Еще мы можем дать вам вот это. В туннеле, глядишь, пригодится.

Клеменс протянул Джонни медальон на тонкой цепочке.

– Что это? – Джонни ковырнул медальон.

Клеменс встревожился не на шутку:

– Что вы делаете?! Стойте! Эту вещь нельзя раскрывать, внутри – взрывчатое вещество. Цепочка, как видите, очень хлипкая, если ее разорвать, медальон взорвется. После этого вам уже не придется бояться превращения в чудище.

– Ценная вещица, – иронично произнес Джонни, вешая медальон на шею. – Так я прямо сейчас могу пройтись по туннелю?

– Разумеется. Вот бумага, о которой я говорил. Некоторые ваши обязательства на случай, если вы получите Корону Мира.

Джонни беспрекословно расписался под обширнейшим текстом, изящно ограничивающим могущество Властелина Галактики. Изящные безделицы красивы, подумалось Джонни, но вот только очень уж они бывают хрупки.

Клеменс немедленно отвел его в Главный Зал, и Джонни в третий раз ступил в туннель Башни. Ступил уже не работником проекта, а Претенден shy;том. Или вором, жаждущим добраться до древнего сокровища?

Он не спеша пошел по туннелю, и так же не спеша сомнения последовали за ним. Туннель не обращал на него внимания, значит ли это, что он благополучно доберется до Короны Мира? Или туннель не обращал на него внимания до поры до времени? Или это его свободное продвижение по туннелю – проявление не благосклонности Башни к нему, а безразличия? Когда понадобится, Башня даже не убьет его, а просто вышвырнет вон, и все.

Вдруг медальон как магнитом потянуло вниз. Натянулась и порвалась цепочка. Джонни не сумел удержать цепочку в пальцах, вместе с медальоном она “утонула” в одной из ступенек лестницы.

Цепочка порвалась, а медальон не взорвался.

Башня еще раз продемонстрировала свою силу, такой можно было сделать вывод, но ведь не ради одной демонстрации силы Башня отняла у него средство самоуничтожения. Что могло означать исчезновение средства самоуничтожения для него? Башня задумала сделать его монстром, или же она показывала ему, что ей дорога его жизнь? Скорее, пожалуй, действие Башни было проявлением общеизвестного неприятия Башней всяких там искусственных устройств.

Джонни озарило: а он-то уже не наверх поднимается, а опускается вниз.

Как это могло произойти, почему лестница завернула вниз? Магистральный ствол делает петли? Но если бы было так, его бы об этом предупредили…

Нет, тут дело в другом, не в анатомическом строении корня Башни. Тот путь, по которому он идет, это не путь к Короне Мира, вот что это зна shy;чит. Создатель Башни предусмотрел только один путь к Короне Мира – через Испытание в храме Башни, и не было другого пути. Так было определено, а этот подкоп, этот проект “Крот” – не разработка нового пути к Короне, но лишь попытка обмануть надчеловеческую мудрость. Может, мудрость и можно обмануть, но только от этого она не перестанет быть мудростью.

Джонни не знал, что ждет его на этом пути по ступенчатому туннелю, вечные ли блуждания или тупик. Возможно, в конце туннеля находилась какая-то корона, но уж, во всяком случае, это была не та корона, которая могла вернуть ему Лолу.

Он пошел назад.

Пузырь выбух из стены и едва не приклеился к нему. От второго пузыря Джонни пришлось освобождаться, убирать с себя клейкое вещество. Не успел он передохнуть, как к нему потянулся третий пузырь.

Джонни побежал. Одни пузыри поджидали его, иной раз заполняя собою до четверти прохода, другие взбухали по ходу его движения. Джонни приходилось то и дело лавировать на большой скорости. Набранная скорость здорово помогала ему: пузыри приклеивались к нему и рвались, не в состоянии задержать.

К выходу из туннеля он бежал куда дольше, чем углублялся в него спокойным шагом. Туннель никак не хотел расстаться с ним.

Как только он выпрыгнул из отверстия в корне, задыхающийся и потный, Клеменс отдал команду – и защитное поле, до сих пор не дававшее отверстию сомкнуться, убрали. Отверстие на глазах стало затягиваться.

Клеменс повернулся к Джонни и внимательно посмотрел на него.

– Пойдемте! Я выведу вас в город.

– Что будет с проектом?

– Не знаю. Тут не я принимаю решение. Станем сворачивать, наверное.

Джонни, покинув здание миссии, взял таксолет. Через пятнадцать минут он уже входил в здание Всепланетной Строительной Корпорации.

Мистер Делл был на месте. Увидев Джонни, он возликовал, как будто узрел считавшегося умершим сына. На Джонни обрушился шквал любезностей, лести, обещаний предоставить самые лучшие, самые комфортные условия проживания на Цербе. Мимоходом мистер Делл намекнул, что с удовольствием выслушал бы, где Джонни пропадал последнее время, ведь на Церб тот прибыл давным-давно.

Джонни не стал огорчать Делла, ставить его в известность, что у него есть сто тысяч кредов, с которыми он от дальнейшей финансовой помощи компании вполне может отказаться. В трудную минуту Джонни признал компанию своим патроном, теперь было бы нехорошо отказываться от своих обязательств. Про то, где он находился последнее время, он тоже промолчал.

Когда Делл, окончив торжественную часть, перешел к части деловой, то есть спросил Джонни, когда тот собирается в очередной раз Претенден shy;том подняться на Башню, Джонни сказал:

– Я не готов войти в храм, мистер Делл.

– Но ведь вы, мистер Голд, получили силу семечка, или наша информация ошибочна?

– Силу семечка я получил. А в храм Башни войти не могу. Моя сила недостаточна для того, чтобы я мог пройти Испытание, я чувствую это. Сила Преображенного по сравнению с силой Башни – это ничто. Мне ну shy;жна дополнительная сила, мне нужна особая, чистая и светлая сила… Можно ли где-то у нас в Галактике найти такую силу?

– Чистая сила? – Делл задумался. – Нет ничего чище огня. Вы слышали про самоцветы Самоса?

– Впервые слышу.

– Возможно, это все враки. А может, и нет. На Самосе, шестой планете Тау Водолея, есть особые камешки разных цветов, которые самосцы используют как талисманы. На Самосе существует поверье, что иногда такие камешки начинают светиться. Тот, чей камешек засветится, приобретает необычайную способность. Владелец светящегося камешка может, когда захочет, придавать своему телу состояние плазмы. Что же это такое, быть плазмой, вообразите сами.

– Вы говорите про немалую силу, мистер Делл… – Джонни помолчал. – Пожалуй, я полечу на Самос. Да, я полечу на Самос. Только… только что после Самоса? Не придется ли мне так и скитаться по Вселенной до самой смерти, собирать по крупицам силу, черпать горстью воду из моря?

Делл пожал плечами.

– Вы сами сказали, что вам рано проходить Испытание, мистер Голд.

– Да. Рано.

– Значит, Самос ждет вас. А что будет потом? Наверное, однажды вы сами почувствуете, что силы для Испытания собрали достаточно. Вот это и будет конец вашим странствиям.

Свой разговор Джонни и Делл закончили обсуждением, чем компания могла помочь Джонни в его полете на Самос. О ста тысячах кредов, полученных за работу в проекте “Крот”, Джонни так и не сказал Деллу, не желая беспокоить его понапрасну.