Владыка Севера

I

Джерин Лис смотрел поверх своего длинного носа на двух крестьян, явившихся к нему, чтобы он разрешил их спор.

— Итак, Тразамир, ты заявляешь, что эта гончая твоя, я правильно понял?

— Йо, это верно, лорд принц. — Тразамир Длинноногий закивал косматой головой. Он указал на кое-кого из тех, кто заполнял главную залу Лисьей крепости. — Вот эти люди из моей деревни подтвердят, что это так.

— Не сомневаюсь, — сказал Джерин. Уголок его рта приподнялся в саркастической усмешке. — Что же еще им остается? Насколько я понимаю, здесь двое твоих дядьев, кузен, племянник и пара племянниц, не так ли? — Он повернулся к другому крестьянину. — А ты, Валамунд, утверждаешь, что гончая принадлежит тебе?

— Да, лорд принц, потому что оно так и есть.

Валамунд, сын Астулфа, носил типично элабонское имя, но грязные светлые волосы и светлые глаза свидетельствовали о том, что в его род затесалась парочка трокмуа. Тразамир, как и Джерин, был смуглым, с карими глазами, черными волосами и черной бородой, хотя борода Лиса существенно поседела за последние годы. Валамунд продолжал:

— Вот эти люди скажут вам, что собака — моя.

Джерин бросил на них тот же полный сомнения взгляд, каким одарил тех, кто пришел поддержать Тразамира.

— Я вижу тут твоего отца и брата, а также двоих зятьев, один из которых — с твоей сестрой: на удачу, наверное.

Валамунд погрустнел так же, как за минуту до того Тразамир Длинноногий. Видимо, ни тот ни другой не ожидали, что их господин проявит такую осведомленность касательно родственных связей у них в деревне. Это означало, что оба они просто дурни. Любой, кто не знал, что лорд Джерин тщательно следит за мельчайшими подробностями происходящего вокруг, сам ничего не видел дальше своего носа.

Тразамир нерешительно указал на гончую, о которой шла речь, — рыже-коричневое животное с грубой шерстью и внушительными клыками. Сейчас она была привязана к ножке стола, и никто из присутствующих старался к ней не приближаться.

— Э-э, лорд принц, говорят, вы еще и волшебник. Не могли бы вы с помощью магии определить, кому на самом деле принадлежит Стрелка?

— Мог бы, — ответил Джерин. — Но не стану. Дело того не стоит.

Он вообще считал, что результаты большинства магических заклинаний не стоят прилагаемых усилий. Со времени его обучения колдовству прошло больше половины его жизни, к тому же он так и не завершил этот процесс. А маг-недоучка, принимаясь творить заклинания, всякий раз рисковал своей шкурой. Лису как-то удавалось выходить сухим из воды в тех редких случаях, когда приходилось вершить волшебство, но рисковать попусту — нет уж, увольте.

Он повернулся к своему старшему сыну, который стоял рядом и слушал доводы обоих крестьян.

— Как бы ты решил этот спор, Дарен?

— Я? — Голос юноши дрогнул.

Он смущенно нахмурился. В четырнадцать лет мир иногда представляется тебе весьма сложным. Но Джерин и раньше ставил перед ним каверзные вопросы, прекрасно понимая, что сам он не вечен, и желая оставить после себя хорошо подготовленного наследника. Как и Тразамир, Дарен указал на гончую.

— Вот животное. А вот — двое людей, утверждающих, что оно принадлежит им. Пусть они оба позовут его, а мы посмотрим, к кому оно пойдет.

Джерин подергал себя за бороду.

— М-м, мне нравится такое решение. Даже очень. Им следовало самим додуматься до него, еще там, в своей деревне, вместо того чтобы приходить сюда и тратить мое время. — Он взглянул на Тразамира и Валамунда. — Тот из вас, кто сумеет подозвать к себе собаку, и получит ее. Вы согласны?

Оба крестьянина кивнули. Валамунд спросил:

— Э-э, лорд принц, а что делать тому, к кому собака не пойдет?

Улыбка Лиса стала шире, но не добрее.

— Ему придется заплатить штраф, чтобы впредь меня не беспокоили по таким пустякам. Вы все еще согласны?

Валамунд и Тразамир снова кивнули, хотя на этот раз, кажется, с меньшим энтузиазмом. Джерин махнул рукой, выпроваживая их во двор. Они вышли вместе со своими сторонниками, его сыном, парой вассалов и всеми поварами и служанками. Он и сам направился туда же, как вдруг вспомнил, что спорная «кость» (вернее, их пожирательница) осталась привязанной к столу.

Пока он развязывал веревку, гончая рычала, скаля зубы. Вздумай она тяпнуть его, он бы вытащил меч и решил проблему таким образом, что спорщикам не на что стало бы претендовать. Но собака позволила вывести себя наружу, на полуденный солнцепек.

— Эй, вы, отойдите назад! — велел он, и сторонники Тразамира и Валамунда попятились. Лис грозно взглянул на них. — Тот из вас, кто заговорит или двинется с места во время состязания, пожалеет об этом, обещаю. — Крестьяне окаменели. Джерин кивнул двоим претендентам: — Итак, начинайте.

— Сюда, Стрелка! Иди сюда, моя радость! Ну же, красавица! Молодчина, а не собака! — принялись призывно выкрикивать Тразамир и Валамунд, свистя и хлопая мозолистыми ладонями по шерстяным штанам.

Поначалу Джерин думал, что собака не пойдет ни к одному из них. Она сидела, поджав задние лапы, и зевала, демонстрируя челюсти, которые сделали бы честь даже длиннозубу. Лис еще не решил, как поступить, если Стрелка не отдаст предпочтения никому.

Но затем гончая поднялась и потянула веревку. Джерин отпустил ее, надеясь, что та не намерена никого покусать. Но псина бросилась прямо к Тразамиру Длинноногому, позволив ему погладить себя и похлопать по спине. Ее пушистый хвост ходил ходуном. Родственники Тразамира захлопали в ладоши и радостно закричали. Клан Валамунда выглядел удрученно.

Как и сам Валамунд.

— Э-э, что вы теперь со мной сделаете, лорд принц? — спросил он, глядя на Джерина с мрачным предчувствием.

— Ты признаешь, что пытался заполучить гончую, которая тебе не принадлежала? — спросил Лис, и Валамунд неохотно кивнул. — Ты знал, что твое требование не имеет оснований, но все равно настаивал? — не отставал Джерин. Валамунд снова кивнул, еще более неохотно. Джерин вынес приговор: — Тогда поцелуй собачий зад, чтобы впредь ты не зарился на то, что принадлежит твоим соседям.

— Кто-нибудь, подержите Стрелке хвост! — радостно воскликнул Тразамир.

Валамунд, сын Астулфа, переводил взгляд с собаки на Джерина и обратно. У него был такой вид, будто его ахнули обухом по голове. Но почти все собравшиеся, включая отчасти и его собственную родню, одобрительно закивали, услышав суровый приговор лорда. Валамунд стал наклоняться, но замер, бросив последний, умоляющий взгляд в сторону господина.

Джерин скрестил руки на груди.

— Делай, как велено, — сказал он. — Иначе я придумаю что-нибудь такое, что понравится тебе еще меньше, можешь не сомневаться.

При этом собственный взгляд Лиса устремился к узкому окну его спальни. Как он и надеялся, Силэтр стояла там и наблюдала за происходящим внизу. Поймав взгляд жены, он увидел, что она энергично кивает. Это убедило его в правильности принятого решения. В себе он порой сомневался, но в ней — никогда.

Один из родственников Тразамира поднял хвост гончей. Валамунд опустился на четвереньки и сделал то, что велел ему лорд, а затем принялся сплевывать слюну на траву, снова и снова вытирая рукавом губы.

— Принеси ему кружку эля, пусть прополощет рот, — приказал Джерин одной из служанок, и та со всех ног бросилась выполнять распоряжение господина. Лис предупреждающе посмотрел на Тразамира и его родню. — Не вздумайте наградить его теперь каким-нибудь прозвищем. С этим покончено. Если он придет ко мне и станет жаловаться, что вы называете его Валамунд Целующий Собак в Зад или как-нибудь вроде того, вы горько о том пожалеете. Ясно?

— Да, лорд принц, — ответил Тразамир, и его родственники торжественно кивнули.

Лис не знал, восприняты ли его слова всерьез, зато знал, что сам ничуть не шутил, а кто не понял этого, тот скоро поймет.

Девушка вынесла две кружки из просмоленной кожи, полные эля. Одну она дала Валамунду, а вторую протянула Лису.

— Возьмите, лорд принц, — сказала она с улыбкой.

— Спасибо, Нания, — ответил он. — Очень мило с твоей стороны.

Она улыбнулась еще шире и зазывнее. В Лисьей крепости эта служанка появилась недавно. Возможно, она надеялась оказаться в постели лорда или хотя бы ненадолго заманить его в кладовую… или куда-нибудь еще. Во многих замках именно так и было принято. Джерин усмехнулся про себя, совершая небольшое возлияние Бейверсу, богу ячменя и пивоварения. Пока Нании незачем знать, что ее хозяин — примерный семьянин, хотя именно так все и обстоит. С момента встречи с Силэтр он чурался интрижек. «А ведь мы вместе уже одиннадцатый годок», — подумал он с удивлением. Надо же, как летит время.

Валамунд тоже выплеснул немного эля из кружки, и тот смочил землю. Только олухи не уважают богов. После этого он поднес кружку к губам. Отхлебнул, прополоскал рот и опять сплюнул, а остальное медленно выпил.

— Наполни ее еще раз, — велел Нании Лис. Вновь повернувшись к Валамунду, Тразамиру и их родичам, он сказал: — Можете поужинать здесь и переночевать в главной зале. А утром вернетесь в свою деревню.

Крестьяне поклонились и поблагодарили его, даже Валамунд.

К тому времени, когда незадачливый претендент на чужую собаку осушил вторую кружку эля, его взгляд на мир значительно посветлел. Дарен отошел в сторону вместе с отцом и сказал:

— Я думал, он навсегда возненавидит тебя за унижение, а оказывается — нет.

— Это потому, что я отнесся к нему мягко после наказания, — объяснил Лис. — Я запретил насмехаться над ним, я дал ему эля, чтобы он мог прополоскать рот, и я накормлю его ужином, так же как Тразамира. Сделав необходимое, отступи, и все пойдет своим чередом. А если будешь стоять и злорадствовать над наказанным, то он, скорее всего, возмутится и пнет тебя в пах.

Дарен обдумал его слова.

— Согласно Лекапенусу, мужчина должен действовать совсем иначе, — сказал он. — «Будь лучшим другом для тех, с кем ты дружен, и худшим врагом для врагов». Так говорит этот поэт.

Джерин нахмурился. Каждый раз при мысли о Лекапенусе он вспоминал мать Дарена. Элис очень любила цитировать гения ситонийской литературы. А потом сбежала со странствующим коновалом. Примерно в то время, когда Дарен только начинал ходить. Несмотря на давность события, вспоминать о нем было по-прежнему больно.

Он решил вернуться к вопросу, который затронул сын.

— Валамунд мне не враг. Он просто крепостной, поступивший неверно. Да будет на то воля отца Даяуса, он больше не станет пытаться обмануть меня, а именно этого я и хочу. В жизни гораздо больше унылого и серого, сынок, чем в эпических виршах.

— Но эпос намного важнее и величественнее всей этой серости, — возразил Дарен с улыбкой и принялся сыпать цитатами. Сплошь ситонийским гекзаметром.

Джерин тоже заулыбался. До чего же приятно, что ситонийский язык все же нет-нет да и звучит в северных землях, вот уже пятнадцать лет как отрезанных от империи Элабон. Это при том, что тут мало кто умеет читать даже на элабонском — обиходном и для многих родном языке.

Кроме того, он улыбался потому, что Силэтр, сначала выучив ситонийский сама, потом взялась обучать Дарена. Мальчишка, да нет, уже не мальчишка, а юноша, не помнил родной матери. Его вырастила Силэтр, и он хорошо ладит с ней. Так же, как и со своими младшими сводными братьями и сестренкой. Будто они ему кровная родня.

Дарен показал на восток.

— Вон Эллеб поднимается над частоколом, — сказал он. — Закат скоро.

Джерин кивнул. Румяная Эллеб, вернее, пока еще бледно-розовая в свете предзакатного солнца, достигнет полнолуния через два дня. Бледная Нотос, пребывающая в первой четверти, парила высоко на юго-востоке, похожая на половинку монеты. Золотая Мэт еще не взошла. Этой ночью она станет полной, подумал Джерин. Быстрая Тайваз затерялась где-то возле дневного светила.

Валамунд вновь наполнил свою кружку. Лис варил крепкий эль. Он совершенно не удивится, если крестьянин заснет еще до ужина. Впрочем, это его трудности, и ничьи больше. Значит, он отправится в свою деревню с тяжелой головой, вот и все.

Со сторожевой башни, возвышавшейся над крепостью, раздался крик часового:

— Приближается колесница, лорд принц.

Солдаты на крепостной стене, окружавшей Лисий замок, потянулись за своими луками и копьями с бронзовыми наконечниками. В нынешние неспокойные времена опасности можно ожидать отовсюду. После короткой паузы часовой снова закричал:

— Это Вэн Крепкая Рука с Джероджем и Тармой.

Солдаты успокоились. Вэн стал лучшим другом Джерина еще до ночи оборотней, а это было… Джерин вновь взглянул вверх, на Эллеб и Нотос. Обе луны, вместе с Тайваз и Мэт, одновременно достигли полнолуния около шестнадцати лет назад. Иногда та жуткая ночь казалась невероятно далекой. А иногда, как сейчас, представлялось, будто все случилось только позавчера.

Заскрипели цепи — это привратники опустили подъемный мост, впуская Вэна и его спутников в Лисью крепость. Мост шлепнулся в грязь на дальней стороне глубокой, но сухой канавы, окружавшей крепостной вал. Уже в который раз Джерин сказал себе, что надо прорыть от Ниффет траншею и превратить канаву в наполненный водой ров. «Займусь, когда дойдут руки», — подумал он, зная, что, вероятнее всего, это означает «никогда».

Копыта лошадей загрохотали по дубовым доскам. Колесница, дребезжа, проехала по настилу и очутилась во внутреннем дворе замка.

— Эй, Лис! — пробасил Вэн.

Чужеземец правил упряжкой из двух лошадей. В своих прекрасных бронзовых латах и шлеме с высоким гребнем он походил на бога, сошедшего с небес в мир людей. Будучи на полфута выше Джерина, которого, в свою очередь, никто не считал низкорослым, Вэн также превосходил приятеля шириной плеч. Его волосы и борода все еще золотились, практически не побитые сединой, хотя он был примерно одного возраста с Лисом. Пара лет туда-сюда не в счет. Но шрамы, испещрявшие лицо и руки атлета, неоспоримо указывали на его человеческое, а не божественное начало.

Однако, несмотря на все это, Валамунд, Тразамир и сопровождавшие их крестьяне таращились вовсе не на великана, а на Джероджа с Тармой, возвышавшихся позади него.

У Тразамира глаза полезли на лоб.

— Отец Даяус, — пробормотал он и совершил знамение правой рукой. — Я думал, мы навсегда избавились от этих жутких тварей.

Вэн бросил на него суровый взгляд.

— Придержи язык, — сказал он веско, всем своим видом показывая, что не потерпит пренебрежения к своим словам. Потом повернулся к Джероджу с Тармой и произнес успокоительным тоном: — Не сердитесь. Он не хотел вас задеть. Он просто давно не встречал вам подобных.

— Все в порядке, — ответил Джеродж, а Тарма согласно кивнула. — Мы знаем, что наш вид удивляет людей. Так уж сложилось.

— Как прошла охота? — спросил Джерин в надежде замять неловкость и показать ошеломленным крестьянам, что все в порядке вещей.

Джеродж и Тарма ничего не могли поделать со своим обликом. Однако, насколько такое определение применимо к чудовищам, они были неплохими людьми.

Тарма наклонилась и выбросила из колесницы выпотрошенную тушу оленя. Джеродж расплылся в гордой улыбке.

— Это я его поймал, — похвастался он.

Его улыбка заставила крестьян попятиться, вызвав в их рядах новый всплеск волнения. Ведь клыки у него были не хуже, чем у гончей Стрелки. Как и у Тармы, нижняя часть лица Джероджа сильно выдавалась вперед, ибо менее массивные челюсти не вместили бы столько зубов цвета слоновой кости.

У обоих чудовищ почти не было лба, но у каждого под шкурой перекатывались мышцы под стать Вэновым, что говорило о многом. Из одежды на них красовались лишь мешковатые шерстяные штаны трокмуа в коричнево-синюю клетку.

Джерин вдруг подумал, что вскоре ему придется облачить их еще и в туники, поскольку у Тармы вот-вот начнет расти грудь. Он не знал, в каком возрасте у чудовищ наступает половая зрелость. Но ему было известно, что Джероджу и Тарме уже где-то по одиннадцать лет.

Именно тогда, одиннадцать лет назад, чудовища, подобные им, заполонили северные земли. Это случилось после того, как ужасное землетрясение разрушило храм Байтона, и они вырвались из подземных пещер, где пребывали в заточении сотни, а может, и тысячи лет. Усилий простых смертных оказалось недостаточно, чтобы загнать их обратно, поэтому Джерину пришлось призвать на помощь как Байтона-прозорливца, способного видеть и прошлое, и грядущее, так и Маврикса, ситонийского бога вина, плодородия и красоты.

Однако до этого он наткнулся на пару детенышей монстров (после расправы с их матерью), но у него не поднялась на них рука. Когда Маврикс изгнал чудищ с земли, Байтон принялся насмехаться над его никудышной работой, давая понять, что некоторые из тварей все еще прячутся в лесных дебрях. Тогда у Джерина мелькнула мысль, что, возможно, это и есть те самые малыши. Та же мысль вновь посетила его год спустя, когда один пастух (который, видимо, по доброте выпестовал сироток) привез их в Лисью крепость. Лис сразу понял, что это они, хотя доказательств у него не имелось. Пастух, оказавшийся не только добрым, но также и туповатым, ничего толком не объяснил, однако за все прошедшие с того времени годы других чудовищ никто нигде больше не видел.

Наблюдать за развитием маленьких уродцев было интересно, особенно когда в них обнаружился интеллект. Невеликий, по человеческим меркам, но все же. Попадаются люди и поглупей. Джеродж и Тарма росли бок о бок с собственными детьми Лиса, будучи младше Дарена, но старше Дагрефа, его первенца от Силэтр. Они с осторожностью пользовались своей недюжинной силой, а страшные зубы пускали в ход только во время еды.

Но Тарма вскоре станет женщиной… вернее, самкой, способной рожать, а вместе с ней возмужает и Джеродж. Джерин же вовсе не был уверен, что хочет видеть в своих владениях еще один выводок чудищ, но совершенно не представлял, что можно в этой связи предпринять. Верней, представлял, но продолжал откладывать окончательное решение вопроса, говоря себе, что пока не о чем беспокоиться. Так-то оно так, но времени оставалось все меньше.

— Отнеси это на кухню, поварам, — велел он Джероджу. — Сегодня у нас будет тушеная оленина, жареная оленина, оленьи ребрышки… хорошо.

Джеродж перекинул выпотрошенного оленя через плечо и понес его в замок. Тарма последовала за ним, как обычно, хотя иногда и он ходил за ней следом. Она облизывала свои широкие тонкие губы в предвкушении большого количества мяса.

— Мне нужно еще эля, — пробурчал Валамунд. — Мы что, должны есть рядом с этими жуткими существами?

— Они не против, — ответил Джерин. — И тебе тоже не стоит кобениться.

Валамунд бросил на него обиженный взгляд, но воспоминание о недавнем наказании было настолько свежо, что удержало крепостного от каких-либо замечаний. Джеродж и Тарма вновь вышли во двор, на этот раз в сопровождении Дагрефа и его младшей сестры Клотильды, а также дочери Вэна Маевы и его сына Кора.

Вслед за детьми шагала Фанд.

— Мог бы и сказать мне, что вернулся, — обратилась она к Вэну.

В ее элабонском до сих пор слышались отголоски ритмизированного наречия трокмуа, хотя она и перебралась на южный берег Ниффет чуть ли не сразу после ночи оборотней. Подул легкий бриз, и несколько прядей медных волос закрыли ее лицо. Фанд сердито откинула их. Она была лет на пять младше Вэна, но уже начинала седеть.

Великан посмотрел на нее.

— Я много чего мог бы, — прогремел он. Фанд подбоченилась.

— Йо, мог бы, но разве ты сделал хоть что-то? Нет, ничегошеньки. Вместо этого ты вскочил в колесницу и помчался на охоту, совершенно не думая ни о чем.

— А кто может думать хоть о чем-нибудь, слушая твое бесконечное зуденье? — парировал Вэн.

И они принялись орать друг на друга. Джерин повернулся к Нании.

— Принеси ему и ей по самой большой кружке эля, какие только найдутся, — тихо сказал он.

Служанка поспешила прочь и вскоре вернулась с двумя кружками, такими полными, что эль даже переливался через край, словно бы сам собой, совершая возлияние Бейверсу. Джерин знал, что рискует. Если эль не утопит взаимную злость этой парочки, значит, пары его раззадорят ее еще пуще. Однако зачастую подобные перепалки напоминали грозовой шквал. Налетали внезапно, проходили бурно и стихали быстро.

Маева пихнула Дагрефа в бок. Тот покачнулся, но устоял на ногах. Они были примерно одного роста и телосложения, хотя он был старше ее на год. Однако Маева по всем признакам унаследовала выдающиеся физические данные своего отца. И не только физические. Джерин сомневался в своей готовности воспринять как должное женщину-воительницу, способную справиться практически с любым мужчиной. Но, так или иначе, через несколько лет миру, похоже, придется с этим столкнуться.

Клотильда сказала:

— Нет, Кор, не суй камень в рот.

Кор в тот же миг перестал совать камень в рот и запустил им в девчонку. К счастью, он промахнулся. Этот бутуз, без сомнения, пошел в мать. Четырехлетние дети в принципе не слишком-то сдерживают себя. А уж тем более от отпрыска Фанд нечего ожидать тиши да глади.

Вэн и Фанд осушили свои кружки с элем почти одновременно. Джерин замер. Что будет дальше? Когда ничего не произошло, он мысленно похвалил себя. И опять покосился на Фанд. Когда-то они с Вэном вместе пользовались ее расположением. Теперь это трудно себе и представить. После дикарки Силэтр стала для него чем-то вроде тихой гавани для претерпевшего ужасы затяжной морской бури моряка.

Лис покачал головой. То, что ему в голову пришло такое сравнение, лишний раз доказывало, что он прочел больше книг, чем кто-либо в северных землях (факт сам по себе не замечательный, а прискорбный, если глядеть дальше носа). Он никогда не видел Оринийского океана, далеко на западе подступавшего к суше, да и в море тоже ни разу не выходил.

Тени стали длиннее и начали сереть: приближались сумерки. В крестьянской деревне, в нескольких сотнях ярдов от Лисьей крепости, протяжно, резко и угрюмо протрубил рог. Это было сигналом для крепостных возвращаться с полей в свои хижины, чтобы поужинать, а также укрыться от призраков, рыскавших по ночам в поисках живых душ.

Вэн огляделся по сторонам, определяя время, затем одобрительно кивнул.

— При новом старосте они заканчивают позже, чем при Безанте Большое Пузо, — сказал он. — Тот все норовил протрубить раньше, чем надо.

— Верно, — согласился Джерин. — После того как прошлой зимой на него упало дерево, крестьяне несколько дней горевали. И не удивительно. Они ведь знали, что другой старшина заставит их больше работать.

— Ленивые мерзавцы, — сказал Вэн.

Лис пожал плечами.

— Никто особенно не любит работать. Однако приходится, чтобы не расплачиваться впоследствии. Но некоторые никак не могут это понять. Именно таким, собственно, и нужен погонщик, который сумеет выжать из них все, что можно, никого при этом особенно не сердя.

Он был рад поговорить с приятелем о делах, да и о чем угодно, лишь бы отвлечь его от очередной свары с Фанд. Однако Фанд, по всей видимости, вовсе не собиралась спускать дело на тормозах.

— А некоторые, например, — заявила она, — очень любят упрекать других в нерадивости, хотя сами делают только то, что им нравится, и палец о палец не ударят, чтобы напрячься для чьей-либо пользы.

— Я сейчас ударю, но не по пальцу, а по твоей вздорной башке, — ответил Вэн и шагнул к ней.

— Йо, не сомневаюсь, но в один прекрасный день ты проснешься рядом со мной совершенно мертвый, с изящным кинжальчиком между ребер, — парировала Фанд с мрачной серьезностью.

Вэн действительно поколачивал ее время от времени — драки были для них развлечением. Дикарка давала обидчику сдачи, а еще царапалась и кусалась. Чужеземец, конечно, не вкладывал в эти схватки и пятой части той силы, какую в нем пробуждали охота или война, а Фанд, входя в раж, лупила его чем попало и совершенно не сдерживалась, ослепленная гневом.

Вэн сказал:

— Тогда, клянусь всеми богами на всех землях, где мне когда-либо приходилось бывать, я лучше буду просыпаться рядом с кем-либо еще.

— Жаль мне бедняжку, кто бы она ни была, — тут же огрызнулась Фанд. — Ты ведь еще тот подарочек. Надеюсь, ты не привез никакой болячки? Знай, твои вечные похождения не доведут тебя до добра.

— Можно подумать, я один такой, ах ты, вероломная… грязная… — Вэн хлопнул себя ладонью по лбу, не находя нужного слова даже в ворохе языков, какие он знал.

Джерин повернулся к Тразамиру, стоявшему к нему ближе других.

— Разве любовь не прекрасна? — продекламировал вполголоса он.

— Что? — Тразамир почесал голову.

«Вот еще один северянин, в котором нет и тени иронии», — горестно подумал Лис. Он желал обрести горнюю мудрость, дабы найти слова, способные утихомирить Вэна и Фалд, однако к этому дару следовало бы присовокупить и другие божественные умения, чтобы те не затеяли все сначала, когда к ним повернутся спиной.

Из дверей замка выглянула Силэтр.

— Ужин готов, — крикнула она всем, кто был во дворе.

И все, включая Вэна и Фанд, потянулись в замок. Джерин внутренне рассмеялся. Он не мог найти слов, чтобы урезонить сварливую парочку, а Силэтр это удалось. Возможно, на нее пролилась горняя мудрость.

Это предположение вовсе не выглядело таким уж невероятным. Когда-то Силэтр была Сивиллой Байтона в Айкосе, передавая пророчества прозорливого бога тем, кто их искал. Так продолжалось до тех пор, пока землетрясение не разрушило храм, превратив его в руины и выпустив на свет чудовищ. Если бы Джерин и Вэн не увезли ее, пока она пребывала в состоянии транса, подземные существа, несомненно, разделались бы с ней.

Сивилле Байтона надлежало хранить девственность. Более того, ни один в мире мужчина не должен был касаться ее. Ей прислуживали одни евнухи и старухи. И потому Силэтр посчитала себя оскверненной, когда поняла, что спаситель нес ее на руках. Будь у нее выбор, она предпочла бы, чтобы ее оставили на съедение монстрам.

В ту пору все обстояло именно так. Теперь же, спустя одиннадцать лет, у них были трое живых детей и одна маленькая могилка. Силэтр подняла лицо к мужу, входившему в Лисий замок. Он слегка коснулся губами ее губ. Она улыбнулась и взяла его за руку. Вместе они направились к почетным местам у очага, рядом с которым высился алтарь Даяуса. На нем дымились бедренные кости оленя, убитого Вэном, Джероджем и Тармой, с кусками не срезанного с них жира.

Силэтр указала на подношение.

— Значит, сегодня царю богов достанется оленина?

— Хорошо бы не только ему одному, — сказал Джерин нарочито громко, так, чтобы его услышали повара. — Иначе кое-кому из кухонных чудодеев придется совершить ночную прогулку в обществе призраков, так и мечтающих свести человека с ума.

Девушка-служанка между тем положила перед каждым из находившихся за столом по толстой сдобной лепешке. Когда другой слуга плюхнул пару еще скворчащих ребер на лепешку лорда, та тут же начала впитывать сочившийся из них жир и сок. Лис потянулся к деревянной солонке, стоявшей перед ним, и посыпал мясо солью.

— Жаль, у нас нет перца, — сказал он, с нежностью вспоминая о специях, доставлявшихся в его замок с юга практически до тех пор, пока империя Элабон (как раз перед ночью оборотней) не закрыла последний горный перевал, связывавший с ней северный край.

— Скажи спасибо, что у нас еще есть соль, — сказала Силэтр. — Ее запасы почти истощились, а пополнить их нечем. Соль перестали возить по реке, ведь на морском побережье уже пару лет бесчинствуют гради.

— Гради, — пробурчал Джерин себе под нос. — Можно подумать, что у нас без них мало бед.

Бед и вправду хватало. К северу от Ниффет располагались леса, в которых обитали лесные разбойники трокмуа, вернее, обитали раньше. Ибо вскоре после ночи оборотней светловолосые варвары ринулись на южный берег Ниффет, где многие из них и остались. Одни, как Фанд, осели среди элабонцев, другие, как, например, вассал Джерина Адиатанус, заняли место коренных жителей, которых они либо подчинили себе, либо изгнали, либо убили.

А земли гради лежали еще севернее владений трокмэ. Прежде чем попасть в Элабон, Вэн успел побывать и там и там. Джерину тоже как-то довелось видеть парочку гради. В Айкосе. Крупные, белокожие, темноволосые варвары изнемогали в своих мехах от жары. Но в основном благодаря трокмуа элабонцы мало что знали о гради и дел с ними практически не имели.

Так продолжалось на памяти поколений. Однако, как подчеркнула в очередной раз Силэтр, в последнее время эти гради распоясались. Они принялись неустанно разорять морское побережье, тоже относившееся к северным землям. Возможно, до них дошли слухи о царивших там беспорядках, и они решили воспользоваться ситуацией. А может, их набеги были связаны вовсе не с тем, что происходило у северных элабонцев, а с какими-нибудь волнениями в их собственном стане. Что тут, правда, что нет, Джерин не знал.

— Мы практически ничего не знаем о гради, — повторил он уже вслух, обращаясь скорее к себе самому, чем к кому-то иному.

Хотя он и величал себя принцем Севера, власть его не распространялась на прилегавшие к морю районы. Ни один из тамошних баронов, герцогов или мелких лордов не признавал его сюзереном. Если им что-то и стало известно о захватчиках, грабящих побережье, они держали эти знания при себе.

Силэтр сказала:

— Я тут просматривала свитки и рукописи в библиотеке, но, к сожалению, там ничего не говорится о гради, кроме того, что такой народ существует и обитает севернее трокмуа.

Джерин накрыл ее ладонь своей.

— Спасибо, ты у меня молодчина.

Привезя бывшую Сивиллу из Айкоса в Лисью крепость, он первым делом обучил ее грамоте и вверил ей довольно пестрое собрание имевшихся у него книг. В основном для того, чтобы у нее было какое-то занятие, вовсе не надеясь, что из этого что-нибудь выйдет.

Однако вышло. Она тоже принялась выискивать рукописи для пополнения его коллекции, и не менее ревностно, чем он сам. И уж с гораздо большим рвением взялась изучать уже имеющиеся экземпляры, выуживая из них всевозможную информацию. Если Силэтр утверждает, что в книгах ничего не говорится о гради, значит, так оно и есть.

Она потупила глаза, глядя на стол. Любые похвалы нервировали ее. Эта черта объединяла их с Лисом и отличала от большинства элабонцев, для которых превозносить и выпячивать свои достоинства было так же естественно, как и дышать.

— И как же нам быть с гради, отец? — спросил Дарен, сидевший напротив. — Что мы предпримем?

— Будем наблюдать, ждать и тревожиться, — ответил Джерин.

— Ты полагаешь, они ограничатся только набегами или решат обосноваться на побережье, когда обнаружат, насколько разрозненна эта часть нашего края? — спросила Силэтр.

Лис взял со стола свою кружку и поднял ее в знак нарочитого одобрения.

— Мои поздравления, — сказал он жене. — Ты добавила мне забот, причем новых. Я только и делаю, что ломаю голову над тем, как мне прогнать трокмуа восвояси. За Ниффет. Выдворить их с исконно элабонских земель. А ты к моим тревогам пристегиваешь еще и гради. — Он выпил залпом эль и плюнул себе за пазуху, отгоняя все недоброе.

Силэтр бросила на него взгляд, значения которого он не мог понять, пока она не произнесла:

— Исконно элабонские земли?

— Ну… образно говоря, да, — сказал он, чувствуя, как у него загораются щеки.

Предки Силэтр, вот кто исконно жил в северных землях, пока Рос Свирепый не присоединил их к империи Элабон. Они, правда, довольно охотно переняли элабонский стиль жизни, как с охотой освоили и элабонский язык. Поэтому Джерин и позволил себе прибегнуть к некоему обобщению. И все же различия сохранились. Черты Силэтр были более тонкими и нежными, чем у пришельцев, ее узкий, заостренный подбородок отчетливо говорил, каких она кровей.

— Я знаю, что ты имел в виду, — сказала она озорным тоном, — но решила, что, раз уж ты так гордишься всегдашней своей правотой, то, конечно же, благосклонно отнесешься к моей мелкой поправке.

Джерин, как и все мужчины, терпеть не мог, когда ему указывали на ошибки, пусть даже это делало самое близкое ему существо. Но не успел он придумать достаточно саркастическую отповедь, как кто-то из родичей Валамунда крикнул Тразамиру:

— Я знаю, как ты подманил к себе эту чертову собаку. Ты… — Последовавшее затем предположение отличалось как немалой оригинальностью, так и чудовищной непристойностью.

Лис вскочил со скамьи. Он почувствовал, как на лбу его забилась жилка, и был уверен, что старый шрам над глазом его побелел. Так оно и было. И те, кто смотрел на него, поняли: лорд Лис впал в ярость.

— Эй, ты! — взревел он, перекрывая царивший в помещении гвалт. — Проваливай! Можешь спать на внутреннем дворе, на траве и хлебать там воду, а не мой добрый эль! Больше я его на тебя не потрачу. А завтра, по дороге домой, подумай, как лучше следить за своим языком.

— Но, господин, я всего лишь хотел… — начал было оправдываться крестьянин.

— Мне наплевать, что ты там хотел. Главное, что ты сказал, — оборвал его Джерин. — Я велел тебе убираться, и я не шучу. Еще одно слово, и я выставлю тебя не только из замка, но и из крепости, где тебе придется коротать ночь с волками и голодными духами без факелов и пожертвований.

Сквернослов кивнул, ловя воздух ртом, но не проронил ни слова. Он поспешно встал и скрылся в ночи. Воцарилась гробовая тишина.

— Итак, — нарушил молчание Джерин, — на чем мы остановились?

Казалось, никто не помнил или не хотел строить предположений. Один Вэн произнес:

— Не знаю, на чем мы остановились, но я точно знаю, куда я сейчас пойду.

Он поднял Кора, заснувшего на скамье рядом с ним, и направился к лестнице. Фанд и Маева последовали за ним, в большую кровать, на которой все они спали. Ссора между Вэном и Фанд утихла, так что, возможно, все будет забыто… до следующего раза. До завтра или до лучших деньков.

Когда-то и Дарен так же засыпал во время трапез. Джерин вздохнул. Вспоминая о подобных вещах и сравнивая их с нынешними обстоятельствами, он понимал, что вовсе не молодеет.

Он огляделся вокруг в поисках старшего сына, но не увидел его. На внутреннем дворе парня не может быть, он бы туда не пошел, зная, что там слоняется пьяный, грязно ругающийся крестьянин. Скорее всего, он или на кухне, или в коридоре. Проводит время в попытках залезть под тунику какой-нибудь юной служанке. И уж конечно, небезуспешно. Дарен красив, любезен и к тому же сын лорда. Джерин и сам в свое время любил вот так пошалить.

— Даяус, каким же глупым юнцом я был, — пробормотал он.

Силэтр подняла одну бровь. Он не припоминал, чтобы она делала так, осваиваясь в Лисьей крепости. Видимо, переняла у него эту манеру.

— Это ты к чему? — спросила она.

— Да так, ни к чему, — ответил он, криво усмехаясь. — Не последовать ли нам примеру Вэна и не отправить ли наших чад наверх спать?

Их младший сын, названный Блестаром в честь отца Силэтр (Дарена и Дагрефа Лис назвал в честь собственного отца и своего старшего брата, погибших от рук трокмуа), посапывал у нее на коленях: ему было всего лишь два. Дагреф и Клотильда делали вид, что не зевают. Лис приструнил их взглядом.

— Мы идем наверх, — объявил он.

— О, пап, уже? — произнес Дагреф, снова зевая.

Вместе с верой в богов дети, казалось, впитали в себя неколебимое убеждение в том, что им не следует признаваться в желании спать. Ни за что, ни под каким предлогом.

Джерин изо всех сил старался напустить на себя грозный вид. Но, когда дело касалось детей, вся суровость его шла прахом, и он это знал.

— А вы знаете, что случилось бы с любым другим, кто вздумал бы мне перечить?

— Ты бы отрезал ему голову или сделал бы из него жаркое со сливами, — весело отозвался Дагреф.

Джерин, делавший в это время последний глоток из кружки, прыснул, залив элем стол. Дагреф продолжал:

— А если бы Дарен стал с тобой спорить, ты бы из него тоже сделал жаркое? Или он не относится ко «всем остальным»?

В городе Элабон существовали специальные школы, где обучали чиновников, которые толковали древний и запутанный свод законов, по которым жила империя Элабон. Мелочный педантизм, какой там прививали ученикам, в свое время поразил Джерина. Он и сам любил покопаться в мелочах, но всему есть предел. Как это можно не только скрупулезно вникать во всяческие тонкости и детали, но и получать от этого удовольствие? Теперь же, поглядывая на Дагрефа, Лис жалел, что не может отправить мальчика на обучение в одно из таких заведений. Вот кому все это крючкотворство точно пошло бы впрок.

Поднявшись наверх, он отпер дверь в спальню, которую делил со своей женой и детьми, и вошел, чтобы вынести оттуда и лампу. Он зажег фитилек от одного из факелов, поблескивавших в бронзовых держателях на стене коридора. Потом при мерцающем тусклом свете проводил Силэтр до постели, куда она опустила спящего Блестара. Дагреф и Клотильда по очереди воспользовались ночным горшком, стоявшим возле кровати, а затем забрались в нее, сонно пробормотав «спокойной ночи». Соломенный матрац зашуршал под их весом.

— Не туши лампу, — тихо попросила Силэтр. — Мне тоже нужен горшок.

— И мне, кстати говоря, — сказал Лис. — Это все эль.

Интересно, потревожит ли их Дарен своим поздним возвращением. Вряд ли. Он сомневался, что его старший сын будет ночевать сегодня с ними. Однако на всякий случай решил не запирать дверь на засов. Поставив ночной горшок к стене, чтобы Дарен не перевернул его, если все же вернется, Лис задул лампу. Спальню заполнила темнота и тяжелый запах горячего масла.

Ночь была теплой. Не настолько, чтобы ему захотелось снять тунику и штаны и остаться в одних подштанниках, как он сделал бы летом, но достаточно для того, чтобы не натягивать толстое шерстяное одеяло до подбородка и не класть в ноги обернутые толстой тканью горячие камни. Он вздохнул и принялся ерзать: стебель соломы колол ему бок. Рядом с ним, тоже устраиваясь, возилась Силэтр.

Блестар сопел на удивление музыкально. Дагреф с Клотильдой тоже крутились, как и родители, пытаясь найти наилучшее положение.

— Перестань толкаться, — пожаловалась Клотильда.

— Я тебя не толкал, я просто вытягивал ноги, — ответил Дагреф со своим всегдашним занудством. — Если бы я толкнул тебя, это было бы намеренно.

Обычно в таких случаях он добавлял «вот так» и демонстрировал, как именно. Сейчас он не стал этого делать, из чего следовало, что он устал. Клотильда тоже не огрызнулась.

Вскоре их дыхание стало ровным. Джерин зевнул и тоже вытянулся. Осторожно, чтобы никого не потревожить. Он снова зевнул, с помощью этой простенькой магии пытаясь привлечь к себе сон. Сон привлекаться не желал.

Силэтр дышала очень тихо, а это означало, что и она, скорее всего, не спит. Когда она засыпала, то посапывала, а иногда и храпела. Джерин никогда ей об этом не говорил. Возможно, и он сам похрапывает во сне. Даже, скорее всего, но Силэтр тоже помалкивает об этом. «Замечательная женщина», — подумал он.

Тут до него донесся ее едва различимый шепот:

— Ты спишь?

— Да, уже давно, — ответил он так же тихо. Если Дагреф и впрямь не толкал Клотильду, то Силэтр, напротив, весьма ощутимо ткнула его в бок. Причем попав в самое чувствительное местечко. Ему пришлось призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы не дернуться и не задеть никого из детей.

Она опять принялась за свое. Он схватил ее за руку и притянул поближе к себе, чтобы помешать ее острому локотку снова и снова толкать его под ребра.

— Ты жульничаешь, — сказала она. — Это единственная точка, где тебя можно пощекотать, а теперь мне до нее не добраться.

— Да, я жульничаю, — признал он, накрывая ладонью ее левую грудь.

Под тонким льном туники сосок моментально напрягся. Чувствуя это, он тоже напрягся. И ощутил, как вопросительно поднялась бровь. Но Силэтр не могла этого видеть, а потому вопрос пришлось облечь в слова.

— Думаешь, они уже спят?

— Мы можем только попытаться это проверить, — ответила она. — Если они все же проснутся, тебя это смутит больше, чем меня. Не забывай, я росла в крестьянской лачуге. Она вся была не больше этой комнаты. Я и не представляла тогда, что можно жить так просторно. Как в Айкосе, например, а потом здесь.

Пошевелив той же бровью, чего опять никто не увидел, он сказал:

— Что ж, если у меня покраснеют уши, дети все равно не заметят этого в темноте, — и поцеловал ее.

В данных обстоятельствах, да и вообще, это было куда лучше, чем вести глупый разговор об ушах. Его рука скользнула с ее груди, пробираясь под подол тонкой туники.

Раздеваясь, они не торопились. С одной стороны, потому, что не хотели тревожить детей, а с другой — после стольких прожитых вместе лет их страсть слегка притупилась. Силэтр легла на бок, повернувшись к мужу спиной. Она чуть приподняла одну ногу, чтобы ему было удобней войти. А когда он вошел в нее, шумно выдохнула. Он теснее прижался к ней и снова принялся ласкать ее сосок. Возможно, страсть их и впрямь несколько притупилась, зато фундамент взаимной близости стал прочней.

Когда они закончили, Силэтр спросила:

— Горшок у стены? Похоже, он мне снова нужен.

Она выскользнула из кровати и стала ощупью пробираться к ночному сосуду. Джерин тем временем отыскал в куче снятой одежды свою и снова принялся облачаться. А когда опять лег, ему вдруг показалось, что подштанники натянуты наизнанку, но он решил отложить беспокойство по этому поводу до утра.

Вернувшись в постель, Силэтр тоже надела нижнее белье и тунику, затем склонилась над ним и чмокнула его в кончик носа. Он чуть притиснул ее.

— Если до этого мне не хотелось спать, то сейчас меня клонит в сон. Такое приятное изнеможение.

Силэтр рассмеялась.

— Ты всегда очень точно рассчитываешь свои силы, не так ли?

— Учитывая историю этого края, с тех пор, как убили моего отца, как же могло быть иначе? — ответил Джерин, погружаясь в дремоту. Все еще продолжая беззвучно смеяться, Силэтр пристроилась у мужа под боком.

Его веки совсем уже отяжелели, как вдруг кровать в соседней комнате начала скрипеть. Силэтр захихикала, но совсем иначе, чем только что отсмеялась.

— Должно быть, Маева заснула не так быстро, как наши чада.

— А может, Кор проснулся, чтобы насолить родителям, — предположил Джерин. — Он в точности унаследовал нрав своей матери. Со временем ему следует научиться мастерски владеть мечом. У меня такое предчувствие, что ему это пригодится.

Силэтр еще мгновение прислушивалась к скрипам, доносившимся из-за дальней стены, а затем сказала:

— Его отец очень умелый воин, насколько я знаю.

— Верно, причем это относится ко всем полям сражений, если ты понимаешь, о чем я, — согласился Джерин. — Полагаю, именно поэтому они с Фанд каждый раз умудряются помириться. Мне даже иногда кажется, будто они и ссорятся только ради таких примирений.

— Ты шутишь, — сказала Силэтр. Однако после непродолжительных раздумий она повозила по его груди головой. — Нет, ты серьезно? Что за ужасная мысль! Я не смогла бы так жить.

— Я бы тоже, — согласился Джерин, вспоминая свои ссоры с Фанд в те далекие времена, когда они с Вэном делили на двоих ее ласки. — Мои волосы и борода не то что поседели, а побелели бы, если бы я так жил. Но один из выводов, к каким я пришел за свою жизнь, заключается в том, что не все люди устроены одинаково.

— Но очень многие этого не понимают. — Силэтр зевнула. — А вот я за свою жизнь сделала следующий вывод: не могу обходиться без сна. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил Джерин. Не вполне, впрочем, уверенный, что жена услышала его пожелание.

Ее дыхание сделалось глубоким, размеренным и, подметил он с легкой улыбкой, чуть шелестящим, как у детей. Через несколько мгновений он сам погрузился в сон.

Крестьяне отправились восвояси рано утром. Тразамир Длинноногий вел на веревке Стрелку. Задиристый родственник Валамунда, к великому сожалению Лиса, явно чувствовал себя не намного хуже других после ночи, проведенной на внутреннем дворе замка. Наверняка этот малый, надравшись, частенько спит где-нибудь под забором, зло подумал он.

Завтрак Лиса состоял из хлеба, эля, сыра и одного яблока. Он как раз направлялся в погреб, чтобы взглянуть, как там хранятся собратья последнего, когда раздался крик часового:

— С юга приближается всадник, лорд принц.

Джерин вышел из главной залы.

— Всадник? — крикнул он. — Не колесница?

— Да, всадник, — повторил часовой. — Кто-то из наших людей, без сомнения.

Тут он был прав. Передвижения верхом на лошадях, а не на повозках или колесницах, были в новинку в северных землях. Насколько Джерин смог выяснить и насколько знал Вэн, побывавший во многих краях, такая езда не практиковалась и в остальном мире. Но один из вассалов Лиса, Дуин Смельчак, придумал приспособление, благодаря которому удержаться на спине лошади стало гораздо проще. К широкому ремню, туго охватывающему брюхо коня, прикреплялось нечто вроде сиденья, с обеих сторон которого свисали деревянные кольца для ног, так что наездник мог держать в руках лук или копье, не опасаясь свалиться на землю.

Однако Дуин погиб в бою с трокмуа сразу после ночи оборотней. А без его энергии и несгибаемой убежденности в своей правоте новый вид езды приживался с большим скрипом. Раз уж отцы воевали на колесницах, а также деды и деды дедов…

— Это Райвин Лис, господин, — доложил часовой, когда наездник приблизился настолько, что его можно было узнать.

— Мне следовало догадаться, — пробурчал Джерин.

Причин тому было две. Во-первых, достаточный срок отсутствия Райвина в Лисьей крепости. Он отлучался примерно пару раз в год. Чтобы навестить своих многочисленных незаконнорожденных отпрысков и, без сомнения, попытаться зачать следующих. Все эти внебрачные дети были широко развеяны по территориям, находившимся под властью Лиса, поэтому его экспедиции порой затягивались надолго, но он всегда возвращался из них.

Во-вторых, любовь Райвина ко всему новому распространялась не только на женщин. Он приехал на север (вместе с Джерином, из самого сердца цивилизованной империи Элабон и за считанные дни до ночи оборотней) по одной-единственной причине: в поисках перемен. Если бы езда верхом была распространена, а колесницы только-только появились, он бы, несомненно, отдавал предпочтение им. Но при нынешних обстоятельствах этот повеса проводил на спине лошади больше времени, чем кто-либо еще севернее хребта Керс.

Привратники опустили подъемный мост, и Райвин въехал во двор Лисьей крепости. Он отсалютовал рукой Джерину и сказал:

— Приветствую тебя, лорд-сюзерен, мой любезный Лис, храбрец среди своих храбрых вассалов, защитник крестьян, друг торговцев и истребитель врагов.

— Ты живешь в северных землях уже больше пятнадцати лет, — сказал Джерин слезавшему с лошади другу, — а все еще изъясняешься как городской хлыщ.

У Райвина не только сохранился мягкий южный акцент, но он также по-прежнему питал слабость к изысканной велеречивости и архаической лексике аристократов города Элабон, которые тем самым демонстрировали, что у них куча времени и им абсолютно некуда поспешать.

Подошел мальчик с конюшни, чтобы отвести лошадь Райвина в стойло.

— Спасибо, парень, — уронил он и снова повернулся к Джерину. — А почему я не могу являть себя мирозданию во всем своем неповторимом изяществе? — И южанин томно притронулся к своему левому уху, в мочке которого красовалось золотое кольцо.

И впрямь, насколько Джерину было известно (а уж он-то знал о северных землях много больше, чем кто-то), никому к северу от Хай Керс и в голову не приходило нацепить что-либо подобное на себя.

— Райвин, кроме моих жалких потуг удерживать твою персону подальше от эля, я уже давно перестал пытаться переделать тебя, — ответил он.

Райвин поклонился. Его красивые подвижные черты лица изобразили улыбку.

— О, это немалая уступка с твоей стороны, сюзерен, правда-правда. Уж мне-то это известно, как никому. Разве победоносный и могущественный принц Севера когда-нибудь отступался от прочих своих рискованных начинаний?

— Я не рассматривал это в таком ключе, — задумчиво произнес Джерин. — Ты почти убедил меня возобновить свои попытки. — Райвин состроил ему гримасу, и оба рассмеялись. Джерин продолжал: — Ну, как поживает твоя ребятня?

— У меня родилась еще одна дочь… во всяком случае, так утверждает ее мать. А поскольку мы переспали и по срокам все сходится, почему бы мне ей не поверить. Но я потерял сына. — Лицо Райвина помрачнело. — Каскару было всего лишь три. Его мать говорит, что повинна во всем скарлатина. Да будут боги милостивы к его духу. Она все еще оплакивает ребенка, хотя это случилось вскоре после того, как я видел ее в прошлый раз.

— Она может скорбеть, пока сама не сойдет вслед за ним, — сказал Джерин, вспоминая потерю, которую пережили они с Силэтр. Он покачал головой. — Все знают, что любить ребенка, пока он совсем мал, — дело рискованное. Ведь многие из них умирают еще в младенчестве. Но с этим ничего нельзя поделать, и мы все равно их любим. Такими нас создали боги.

Зачастую подобные заявления задевали в Райвине философскую струнку, и они с Джерином проводили немало приятных минут в спорах о природе богов и том, почему они создали мужчин с женщинами такими, каковы они есть, а не совершенно другими. Собственно, и Джерин, и Райвин были на северных территориях единственными людьми, получившими настоящее столичное образование. Это волей-неволей сближало их, несмотря на частые разногласия. В широком смысле они говорили на одном языке.

Но на этот раз Райвин сказал:

— А еще, любезный лорд принц, я хотел сообщить тебе кое-что интересное. Да будет тебе известно, что я побывал и на западе, далеко за владениями Крепыша Шильда. Там несколько лет назад мне встретилась рыжеволосая девушка из племени трокмуа по имени Грэйн. В результате у меня растет дочь в той деревне. Да уберегут ее боги от смерти в младенчестве, она, если вырастет, привлечет немало мужских взглядов и…

Джерин взглянул на него поверх носа.

— В чем суть твоего рассказа? Кроме неописуемой красоты твоей дочери, разумеется? Если речь только об этом, то тебе придется, в свою очередь, выслушать похвалы в адрес моих детей.

— О, мне и так постоянно приходится их выслушивать, — весело отозвался Райвин. — Тогда как тебе требуется меня потерпеть всего лишь пару раз в год. — Джерин попятился, пошатываясь, будто бы получив смертельный удар. Усмехаясь, Райвин сказал: — Однако, милорд, у моего рассказа есть иная суть, хотя сам толком не понимаю, в чем она заключается. Понимаешь, эта деревня расположена прямо у реки Ниффет и…

— До тебя дошли слухи, что очередные племена трокмуа собираются совершить набег или, хуже того, обосноваться на наших землях? — требовательно спросил Джерин. — Если так, я нанесу им удар, причем серьезный. По эту сторону Ниффет и так уже слишком много этих проклятых лесных дикарей.

— Если ты дашь мне возможность закончить, милорд, вместо того чтобы, перебивая меня, постоянно строить предположения, то на некоторые из твоих вопросов, возможно, найдутся ответы, — сказал Райвин. Джерин ударил по траве носком башмака, злясь на себя. Райвин сумел поддеть его уже дважды. Южанин между тем продолжал: — Грэйн рассказала мне, что незадолго до моего приезда она видела на реке какой-то необычный корабль, подобного которому никогда прежде не встречала.

— Хм, да что она знает о кораблях? — возразил Джерин. — Она ведь не была в городе Элабон, не правда ли, и не видела, какие галеры бороздят воды Великого Внутриземного моря? Все, что ей когда-либо доводилось видеть, это маленькие гребные баркасы, плоты, да еще те круглые штуковины наподобие рыбачьих лодок, которые трокмуа делают из шкур, натянутых на каркас из ивовых прутьев. Только трокмэ способен выдумать лодку, у которой нет кормы и нет носа. — Он всплеснул руками. — Нет. Постой. Я совсем не перебиваю тебя. Расскажи мне, что же особенного было в том судне.

— Ниффет делает небольшую излучину всего в нескольких сотнях метров от деревни Грэйн, — объяснил Райвин. — Там расположена буковая роща, где под деревьями растут грибы. Грэйн как раз собирала их в ивовую корзину, которую она показала мне в подтверждение своих слов, чего бы ни стоило подобное доказательство, как вдруг сквозь просветы в папоротнике стал виден корабль.

— В конце концов, приятель Лис, тебе все-таки придется рассказать мне о нем, — сказал Джерин, — так почему бы не сделать это прямо сейчас?

Райвин бросил на него обиженный взгляд, но все же продолжил:

— Как будет угодно милорду. Если верить ее словам, он был гораздо крупнее всех судов, которые ей когда-либо доводилось видеть. С мачтой и с парусами, а также со значительным, но, боюсь, неопределенным числом гребцов на обоих бортах.

— Что-то вроде военной галеры, — сказал Джерин, и Райвин кивнул. Джерин продолжил: — Ты сказал, она видела его сквозь папоротник? Твоей Грэйн повезло, что гребцы ее не заметили. Иначе они наверняка бы схватили ее и всласть позабавились, прежде чем перерезать ей горло. Насколько мне известно, еще никто не ходил по Ниффет на военных галерах. Как думаешь, может, это империя Элабон решила, в конце концов, таким образом вернуть себе северные края?

— При вялом правлении его величества Хилдора Третьего? — Подвижные черты Райвина выразили сомнение. — Это маловероятно, милорд. — Но затем его лицо приняло задумчивое выражение. — Но, если взглянуть в другом плане, до нас не доходило никаких слухов с той стороны Керс со времен ночи оборотней, после которой уже подросло целое новое поколение. Кто может сказать с уверенностью, жив ли сейчас Хилдор Третий? И если нет, то унаследовал ли его лень сменивший его на троне?

— Точно подмечено, — сказал Джерин. — Если это имперские войска…

Райвин поднял вверх указательный палец.

— Уже не в первый раз на протяжении этой беседы ты, лорд принц, влезаешь в мой стройный рассказ, не давая мне возможности сообщить очень важную информацию. Есть два существенных наблюдения, которые мешают мне согласиться с тем, что корабль и люди, которых видела Грэйн, принадлежат Элабону. Во-первых, несмотря на то, что она бегло говорит по-элабонски, практически как Фанд, включая грубую и пикантную лексику, она не смогла понять ни слова в разговорах команды. Следует, правда, признать, что корабль был далеко, на реке, поэтому этот довод не веский. Но приходилось ли тебе когда-либо слышать об элабонском корабле, где щиты гребцов и воинов были бы установлены между рядами скамей вертикально?

Джерин вспомнил те дни, что провел в городе Элабон, и те галеры, что он видел в море, а также на приколе у пирса. И помотал головой.

— Нет. Элабонцы всегда кладут их под ноги и плашмя. Значит, это…

Они с Райвином переглянулись и хором сказали:

— Гради.

— Плохо дело, — сказал Джерин. Он снова поддел носком башмака комок грязи и принялся ходить взад-вперед. — Даже очень плохо. Когда они совершают набеги на побережье, это одно. Но если они начнут подниматься на судах по Ниффет… Отец Даяус, их флотилия может пристать к берегу прямо здесь, всего в нескольких сотнях шагов от Лисьей крепости, и высадить столько воинов, что мы не сможем держать оборону. Кроме того, нас даже некому предупредить об их приближении. Нужно немедленно послать гонцов, чтобы те расставили по реке караульных.

— Это случится не завтра, лорд принц, — успокоил его Райвин. — Грэйн видела, как странное судно развернулось и двинулось обратно на запад. Гради о Лисьей крепости еще не знают.

— Пока, — отозвался Джерин.

Притягивать к себе неприятности было для него так же естественно, как дышать. Благодаря своему богатому жизненному опыту он знал, что они все равно настигнут его и что лучше сразу пытаться предупреждать их, когда это возможно. Однако гради являлись отнюдь не единственной из осаждавших его угрожающих перспектив, существовал и ряд более неотложных вопросов. Он спросил Райвина:

— Навещая своих возлюбленных, тебе, часом, не довелось проезжать через владения Адиатануса?

— Лорд принц, я пытался, — ответил Райвин, — но когда я подъехал к границе земель, которыми этот твой вассал управляет, его стражники отказались меня пропустить, обозвав вонючим южным шпионом.

— Свою вассальную дань за этот год он тоже еще не заплатил. — Темные брови Джерина насупились, словно грозовые тучи. — Сдается мне, он и не собирается ее платить. Последние десять лет этот вождь только и делает, что сетует на тот день, когда решил присягнуть мне на верность. Он непременно при первой возможности попытается освободиться от клятвы.

— Я бы позволил себе восхититься твоей проницательностью, если бы то, что ты предрекаешь, не было столь очевидно, — ответил Райвин.

— Это уж точно, — сказал Джерин. — В прошлый раз заставить его покориться мне помогло волшебство.

Суть сказанного заключалась в том, что через пять лет после ночи оборотней Адиатанус вступил в союз с чудовищами, выбравшимися из-под развалин храма в Айкосе. Когда же по настоятельной просьбе Джерина боги Маврикс и Байтон изгнали их из северных земель, гордый предводитель трокмуа был настолько ошеломлен и напуган, что признал Лиса своим господином. Джерин вздохнул.

— Чтобы сохранить его преданность, мне придется опять изобразить нечто этакое.

— И снова ты совершенно точно обрисовал ситуацию, — согласился Райвин. — При условии, что ты собираешься ввести его в рамки мирным путем. Однако всегда есть вариант усмирить его силой.

— Если предположить, что мы выиграем, то да. — Джерин помрачнел еще больше. — Но прежде чем напасть на него, нам нужно будет собрать немалое войско. Адиатанус всегда был и теперь остается самым могущественным трокмэ из всех, пересекших Ниффет в ночь четырех полнолуний. За него пойдет сражаться куча народу.

— Боюсь, ты опять прав, — сказал Райвин. — Даже будучи твоим вассалом, он сумел сохранить высокое положение, тем самым выказав незаурядное умение вести политическую игру. Так что и впрямь, чтобы наверняка подавить его, тебе придется призвать на помощь всех остальных своих вассалов.

— Что вполне может послужить резоном для великого князя Араджиса атаковать мои южные территории, — сказал Джерин. — Лучник сразу почувствует, где у меня слабина. Единственная причина, по которой мы с ним не воюем, заключается в том, что я ни разу не дал ему повода усомниться в моей обороноспособности… до нынешнего момента.

— Значит, ты позволишь Адиатанусу и дальше наглеть? — спросил Райвин. — На тебя это не похоже.

— Верно, не похоже, — согласился Джерин. — Если я сегодня не проучу его, завтра он сам нападет на меня. Так есть ли у меня выбор, приятель Лис? Не укрепляя власть, возможно ли ее сохранить?

— Ненадолго, — ответил Райвин.

— Ты абсолютно прав. — Джерин снова поддел ногой землю. — Я всегда хотел быть ученым, а не бароном, не говоря уже о каких-то там принцах. — В обществе давних друзей Джерин всегда с иронией отзывался о своем титуле. — Временами мне кажется, что я предпочел бы стать хозяином гостиницы, как Тургис, сын Турпина, там, в городе Элабон. Или заниматься какой-нибудь честной торговлей. Ну и нечестной, разумеется, тоже.

— А может, тебе и вправду сбежать и открыть гостиницу, а? — Райвин ткнул кончиком языка в щеку изнутри, показывая, что шутит. Руками он проворно изобразил в воздухе очертания большого квадратного здания. — Клянусь богами, я прямо вижу ее! «Гостиница Джерина Лиса. Все жалобы с радостью игнорируются!» Как же, как же, и суровые элабонцы, и погрязшие в своей дикости трокмуа тут же ринутся в нее, словно в рай, чтобы отдохнуть от скитаний по северным землям в попытках отделать друг друга!

— Вы, сэр, совершенно свихнулись, — сказал Джерин.

Райвин радостно поклонился, будто только что удостоился высочайшей из всех похвал. Рассчитывавший на совсем иную реакцию Джерин продолжил:

— Если я открою гостиницу, то кто тогда позаботится о том, чтобы трокмуа и элабонцы, не говоря уже о гради, не ограбили мои земли?

— Умоляю, не будем о гради, — сказал Райвин. — Лучше бы это судно никогда не попадалось Грэйн на глаза. И да убережет нас Даяус от счастья воочию лицезреть подобные корабли.

Но Джерин все вертел в голове мысль о гостинице, которой у него никогда не было и не будет.

— Единственный способ содержать подобное заведение — это поставить там хорошего управляющего. Настолько сильного, чтобы он держал в страхе бандитов, и настолько честного, чтобы он не обворовывал тебя вместо них. А где прикажешь такого искать?

— Араджис Лучник как раз таков, — поддел его Райвин. — Будь я бандитом, то предпочел бы спрыгнуть с утеса, чем попасть ему в лапы.

Джерин кивнул.

— Не будь он таким, я бы меньше беспокоился о нем. Араджис очень силен, но в один прекрасный день он умрет, и все его сыновья и бароны устроят такую грызню за его земли, что в сравнении с ней бесконечные склоки во владениях Бевона покажутся детской игрой. Когда меня не станет, думаю, такой свары не будет.

— Ты и тут прав, милый лорд принц! — воскликнул Райвин. — А посему, как мудрейший из всех здешних правителей, лучше оставайся на своем месте и не печалься о своем очевидном и втуне пропадающем даре образцового содержателя грязной ночлежки и занюханного кабака.

— Иди к черту! — воскликнул Джерин, всплеснув руками. — Я и без тебя прекрасно знаю, что мне никуда не деться от своих проклятых обязанностей. Это, знаешь ли, и впрямь трудная работенка. Ибо, например, весьма часто приходится выслушивать таких дуралеев, как ты.

— О! Ты попал мне в самое сердце! — Райвин пошатнулся, будто пронзенный стрелой, но тут же чудесным образом выпрямился. — Пожалуй, я пойду внутрь и выпью немного эля. А потом опять примусь доставать тебя в свое удовольствие. — И, поклонившись Джерину, он поспешил к входу в замок.

— Постарайся не надраться настолько, чтобы забыть свое имя, — крикнул ему вдогонку Джерин.

В ответ Райвин лишь покрутил пальцем в воздухе. Джерин вздохнул. Он не мог остановить Райвина в его извечной тяге к хмельному. Не держать же, в конце концов, все кувшины с элем в погребе под замком. Нет, когда приятель Лис выпивал, он вовсе не становился угрюмым или злым. Напротив, южанин оставался веселым и милым, а порой делался даже блистательным, только блистал он подчас совершенно по-идиотски. Вот Джерин и беспокоился за него. Не позволял, когда мог, напиваться. Что делать, таков уж он по натуре. Всегда беспокоится обо всем, что происходит вокруг.

Однако сейчас беспокойство о Райвине отошло на второй план вместе с тревогами по поводу гради. Делом первостепенной важности на данный момент становилась проблема Адиатануса. Предводитель трокмуа, похоже, накопил достаточно сил, чтобы отказаться от вассальной зависимости и обрести прежнюю власть. А уж если такое случится, то в первую голову этот дикарь начнет совершать набеги на земли других вассалов Джерина… то есть начнет совершать их в гораздо больших масштабах, чем делает это сейчас.

Лис выбранился себе в бороду. Сознание того, что ему никогда не удастся изгнать всех трокмуа с северных земель обратно, на тот берег Ниффет в их мрачные леса, удручало его практически ежечасно. Один из горчайших уроков, которые преподала ему жизнь, заключался в том, что далеко не все твои мечтания делаются реальностью, как бы сильно ты ни старался воплотить их в жизнь.

Сверху, со сторожевой башни, возвышавшейся над Лисьим замком, часовой закричал:

— Приближается колесница, лорд принц!

— Всего одна? — уточнил Джерин.

Как любой здравомыслящий правитель, он пристально следил за тем, чтобы окрестности крепости и обочины дорог в его владениях не зарастали деревьями и кустами, чем значительно осложнял жизнь любителям легкой поживы.

— Йо, господин, одна, — отвечал часовой.

Джерин отбирал в наблюдатели самых дальнозорких парней. Что всегда оправдывало себя, как и в данном случае. Через пару мгновений часовой крикнул:

— Это Вайден, сын Симрина, господин.

Мост еще не успели поднять, поэтому возница Вайдена направил свою упряжку из двух лошадей прямиком в крепость. Вайден на ходу выпрыгнул из колесницы. Это был сильный молодой человек лет тридцати и приятной наружности. Он владел поместьем к юго-западу от Лисьего замка, которым управлял больше половины своей жизни: его отец погиб в мясорубке после ночи оборотней. Каждый раз, глядя на него, Джерин вспоминал Симрина.

— Рад тебя видеть, — сказал Лис. Но, зная, что крепость Вайдена находится в двух днях пути от его собственной и что люди редко путешествуют без крайней надобности, сразу спросил: — Что стряслось?

— Лорд принц, это все подлый проклятый вор Адиатанус, вот что, — воскликнул Вайден.

Только потому, что проблема трокмуа уже стояла в списке неотложных дел первой, Лис не обеспокоился так, как мог бы.

Вайден продолжил:

— Он угнал коров и овец да еще спалил крестьянскую деревушку. Просто так, ради забавы, насколько я понимаю.

— Да? — спросил Джерин.

Вайден, никогда не изучавший риторику и не имевший представления о вопросах, не требующих ответа, энергично закивал. Джерин уже так привык к низкой степени образованности своих вассалов, что его почти перестал удручать этот факт.

— Если Адиатанус вступил в войну с одним из моих баронов, значит, он вступил в войну и со мной. Он заплатит за то, что сделал, и много больше, чем сам ожидает.

В его голосе звучала такая холодная ярость, что даже Вайден, который очень нуждался в поддержке, на шаг отступил.

— Лорд принц, вы говорите так, будто собираетесь разгромить его в пух и прах. Это будет…

— Большая война! — опередил его Джерин.

Вайден снова кивнул, на этот раз просто принимая к сведению слова лорда. Джерин продолжил:

— Рано или поздно мы с Адиатанусом все равно бы схватились. Так лучше сделать это сейчас, на моих условиях, чем позже и на его. По приговору богов мы не можем отогнать всех лесных разбойников на тот берег Ниффет. Пусть будет так. Но зато, надеюсь, мы можем держать их под контролем. Если мы не сумеем даже этого, то что останется от цивилизации в наших краях?

— Немногое, — сказал Вайден. Теперь пришел черед Лиса кивнуть, но в этот момент он сообразил, что и после разгрома лесных дикарей цивилизация в северных землях все равно вряд ли воспрянет.