Видение

Глава 9

Потребовалось немногим больше часа, чтобы получить одобрение коменданта. Технически, чтобы разъезжать по Новому Орлеану и продавать свёклу, оно нам не требовалось, а также все еще действовала награда за Ревейон, что позволяло Лиаму законно принимать участие в поездке. Но, тем не менее, мы не хотели усугублять ситуацию для Сдерживающих или спугнуть Ревейон.

— Объединенная команда считает это авантюрой, — сказал Гуннар. — По их мнению, татуировка указывает лишь на то, что один из подрывников Ревейона ранее жил в лагере Кутюри, а не на то, что теперь это их штаб-квартира. Они также считают, что шансы найти «иголку в стоге сена» достаточно низки, что это не стоит того, чтобы отрывать активную команду от прочесывания их квадрата и перебрасывать в парк.

Лиам улыбнулся.

— Но мы просто расходный материал?

Выражения лица Гуннара стало каменным.

— Глупая шутка. Объединённая команда осознаёт риски, понимая, что лагерь не является приоритетным. — Он посмотрел на меня с Лиамом. — Это не значит, что вы не должны быть осторожны.

— Когда я была менее осторожна? — спросила я.

На их лицах отразился скепсис.

— Итак, — начал Лиам, когда мы влезли в его немало повидавший грузовик. — Расскажи мне о своей практике с Малахи.

Думаю, Таджи и Гуннар таки смогли его заинтриговать.

— Мы практиковались, — сказала я. — Отсюда и название.

— В чем именно? — спросил он, проезжая по улицам Французского Квартала, которые когда-то были полны людей, делавших покупки, пивших и танцевавших на Вторых Линиях[17].

— В основном, готовились к непредвиденным ситуациям. И он дал мне домашнее задание.

Лиам свернул к Рампарту.

— Какое домашнее задание?

— Такое, которое позволит мне научиться управлять магией. — Я взглянула на него. — Почему ты устраиваешь мне допрос с пристрастием?

Он сжал зубы, направляя грузовик в объезд дерева, которое упало на дорогу. В наши дни в Новом Орлеане не было дорожных служб. Надо рассказать Гуннару о препятствии, если он еще о нем не знает.

— Потому что он тот, кто есть.

— Потому что он Паранормальный? Ты говоришь как член Ревейона.

— Ты знаешь, это не то, что я имел в виду. Потому что он такой, какой он есть. И потому что ты такая, какая ты есть.

Медленно я повернулась к нему, сузив глаза.

— Что это должно значить?

— Это значит, что ты должна быть осторожна. Он очень сильный. — Он сделал паузу. — И он смотрит на тебя… как будто жаждет тебя.

У меня глаза на лоб полезли от сказанного. Не то, чтобы он не любил Малахи, но он ему не доверял, по крайней мере, не в том, что касается меня.

Хорошо, — решила я, когда справилась с чувствами. Лиам ошибался — чертовски ошибался, но я не возражала, если он чувствовал себя разбалансированным, как я. Тем более, что я так себя чувствовала из-за него.

— Он не жаждет меня, — сказала я. — Он считает меня новичком — человеком с совершенно «зеленой» магией, которого он может учить и наблюдать. И он продолжит учить меня, пока я не перестану быть угрозой ему, самой себе или кому-либо еще.

Лиам постучал пальцами по рулю.

— Тогда все в порядке.

— Черта с два все в порядке, — пробормотала я. — Я сама себе хозяйка.

Он фыркнул.

— Вероятно, тебе стоит сказать это Гуннару, а то он еще не в курсе.

Он немного помолчал, затем наощупь найдя что-то под передним сиденьем, достал старую бежевую кассету. Впервые я осознала, что в грузовике есть старый магнитофон.

— Вижу, ты разделяешь мою любовь к антиквариату, — сказала я.

В ответ Лиам вставил ленту в слот. Из динамиков полился «Рожденный на болотах[18]».

— Хорошо, — произнесла я и откинулась на спинку сиденья. — Извинения приняты.

И мы поехали дальше в духоте под палящим солнцем и музыкой.

Городской парк был огромным, более четырех сотен гектаров лугов, деревьев, троп и прудов. В нем когда-то размещались Ботанический сад Нового Орлеана, Музей искусств Нового Орлеана, парк аттракционов и лесистая местность, известная как лес Кутюри, но это было до войны.

Лиам проехался по парку, чтобы осмотреться. За несколько месяцев с тех пор, как я была здесь в последний раз, ничего не изменилось, за исключением того, что все выглядело немного более изношенным. Белые брезентовые палатки — семь лет с тех пор, как они были выставлены ФАЧС[19], военными, Красным Крестом — все еще стояли аккуратными рядами, но были залатанными и грязными. Земля между палатками превратилась в грязь, а электрические провода скользили из палатки в палатку. Кто-то догадался, как связать палатки с сетью, всем на радость.

В отличие от неподвижных рядов, природа расползалась по краям парка, смягчая линии того, что раньше было длинным прямоугольником прудов и лугов.

Мы проехали дальше, Лиам выключил музыку, и мир вокруг нас погрузился в тишину.

— В лагере есть мэр, — сказала я, указывая на маленький каменный домик, где он жил. — Встретила его в мой последний визит, не думаю, что он связан с Ревейоном. Он хохотун.

Лиам усмехнулся.

— Кто?

— Хохотун. — Я положила руку на живот и изобразила искренний смех. — У него пивной живот и очень громкий смех.

— Значит, лагерем Кутюри управляет Санта-Клаус, — произнес Лиам. — Подходит, мы как раз все надеялись на Рождество.

Он отогнал грузовик к краю газона возле круглого фонтана Попп, который стал официальным входом в лагерь. Он больше не работал, и кто-то забил знак с надписью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЛАГЕРЬ КУТЮРИ» в трубу посередине.

Мы вышли из грузовика и подошли к задней двери. Я подождала, пока Лиам развяжет веревку, чтобы опустить ее. Вытащила карандаш из коробки для сигар, которую прихватила с собой для сдачи, и воткнула в волосы.

— Жарко, — сказала я, когда взгляд Лиама переместился с моих волос обратно на грузовик.

— Очень. — Он подтащил коробки к нам. — Ты знаешь, куда нам идти?

— Да. И еще, это мой магазин, поэтому я главная.

— Да, мэм, — проговорил он, кривляясь.

На что я закатила глаза.

— Здесь работают другие взаимоотношения. Следуй моему примеру.

— Не рискуй понапрасну.

— Живя в военной зоне по своему выбору, — заметила я, подняв коробку. — мы каждый день рискуем.

Торговля проходила у фонтана, между колоннами, которые его окружали. Столы заполняли проемы, где когда-то стояли некоторые из колонн, делая его немного похожим на Стоунхендж[20]. Мы прошлись по периметру в поисках пустого стола, проходя мимо завалов старой одежды, электроники, листьев и корней ветивера[21], пластикового мусора и многого другого.

С другой стороны фонтана, где начинались линии палаток, любопытные и подозрительные люди наблюдали за нами из дверных проемов и из-за пластиковой мебели внутреннего дворика. Но не так, как это было на Острове Дьявола, но я сомневалась, что они оценят сравнение.

Кивала тем, кого мы проходили, но не улыбалась. Я не бывала здесь достаточно часто, чтобы они узнавали меня, да и улыбающиеся незнакомые люди, прохаживающиеся по периметру, выглядели бы подозрительно. Я попыталась выглядеть так, будто палатки меня не интересуют, и сосредоточиться на поиске места.

Мы нашли стол с несколькими сантиметрами тени, по крайней мере, на некоторое время. Я положила свою коробку на стол, жестом предложив Лиаму сделать то же самое.

— Вторая половина дня, — сказала женщина за соседним столом, подозрительно погладывая на нас. Она сидела на складном табурете, держа на коленях фиолетовый клубок шерсти, а в ее бледных руках были две вязальные спицы. На ней были джинсы и выцветшая футболка с символикой Луизианского университета — определенно не туники, которые носил Ревейон.

Я почти не обратила внимание на вязание, если бы яркий блеск металла не заставил меня присмотреться вновь. Это были не спицы — это были стрелы, длинные и золотые. Она превратила оружие Пара в орудия ремесла. Я читала Диккенса в старшей школе до войны, и в этом было что-то очень от мадам Дефарж[22].

Я достала из коробки два фартука из «Королевских Рядов», один передала Лиаму. Накинула фартук на шею и затянула длинный ремень вокруг талии.

— Добрый день, — произнесла я, а затем огляделась. — Раньше действовало правило «кто первый пришел, того и стол», но прошло уже несколько месяцев с тех пор, как я была здесь. Нужно ли мне у кого-то зарегистрироваться?

— Находишь пустой стол — он твой.

— Хорошо, — сказала я и начала доставать из коробки свеклу и пучки зелени, стебли которой были перевязаны шпагатом, и раскладывать их на столе.

Она взглянула на логотип «Королевских Рядов» и отложила вязание.

— Я Лонни. Лонни Диар.

— Клэр и Лиам, — представилась я. — Мы из Квартала. — Положив руки на бедра, я посмотрела на разложенные овощи. — Не смогла убедить Сдерживающих, что листовая капуста полезна.

— Листовая капуста хорошая пища, — сказала она, одобрительно кивнув, будто бы я пыталась распространить среди них «Евангелие».

Я взглянула на ее стол, на нем были выставлены ряды аудио и видеокассет.

— Эй, Лиам, — позвала я, махнув рукой. — Можешь поискать что-нибудь другое для поездки домой.

— Ты критикуешь мой музыкальный вкус? — спросил он, улыбаясь Лонни и подходя к ее столу, чтобы посмотреть на товар.

Лонни наблюдала за ним, на ее лице отразилось легкое благоговение, словно она впервые увидела прекрасную скульптуру.

Как я тебя понимаю, — подумала я.

Лиам взял кассету.

— Что за «Эйс Оф Бейс»[23]?

— Тебе лучше продолжить слушать ККР[24], — ответила я и улыбнулась, а в это время из палаток вышла девушка, пересекая двадцать метров между нами, чтобы осмотреть овощи. Она была худой, но хорошо сложенной, с телом уже не девочки, но еще не девушки, а волосы были заплетены в две косички, лежащие на ее темных плечах. На ней не было туники. На ней были обрезанные джинсы и изношенная майка.

— Сколько за свеклу?

— Две за доллар, — ответила я с улыбкой.

Она утвердительно кивнула, вытащила доллар из переднего кармана и передала мне.

— Тебе нужен пакет? — спросила я.

Она покачала головой, взяла две свеклы и поскакала обратно к палаткам.

Первая успешная продажа. Теперь нам просто нужна была хоть какая-нибудь информация.

— Иглз[25], — гордо произнес Лиам, осторожно положив свою покупку в коробку.

Я не могла не рассмеяться.

— Если она пережила войну, думаю, она сможет пережить и поездку с рынка домой.

— Осторожность еще никому не помешала, — сказал он, снова вставая за моей спиной. — Я готов к розничной войне.

— Приятно знать, — сказала я с улыбкой.

— Вы слышали о вчерашнем случае в Квартале?

Я взглянул на Лонни, пропустив удар сердца. Это был вопрос, который позволит нам начать сбор информации.

— Мы были там, — ответила я и позволила ей увидеть всю правду об этом кошмаре в моих глазах.

— Люди судачат об этом, — сказала она. — У всех есть мнение.

Наводящий вопрос, но ничего неожиданного.

— Это Новый Орлеан, — уклончиво проговорил Лиам.

— Какие мнения могут быть у людей? — спросила я. — Мне кажется, то, что произошло, было довольно однозначно. Погибло много людей.

Она опустила свои спицы-стрелы.

— Что ж, но никто не погиб бы, если бы не Паранормальные.

— Вы имеете в виду, если бы они не напали на нас? Согласна. Это было катализатором.

Мой ответ ее удовлетворил.

— Удивлена, что вести добрались сюда так быстро.

Я не была удивлена, в конце концов, Гэвин узнал об этом во внутренних районах. Мне хотела понять, как узнала она. Сюда дошли новости, или люди из лагеря Кутюри знали, что что-то должно произойти?

— Сарафанное радио, — ответила Лонни, и на этот раз в ее глазах появился намек на подозрительность. — Я имею в виду, конечно, хорошо иметь надежные средства связи. Но при этом даже в Квартале нужно некоторое время, чтобы новости распространились.

— За исключением Сдерживающих, — добавил Лиам, в его голосе ясно слышались нотки отвращения. — Вместе с Кабильдо, казармами, Островом Дьявола, мы всегда знаем, что у них на уме.

— Мы многое слышим, — произнесла Лонни. — Новости добираются в конце концов и сюда. Что касается Квартала, я однозначно не смогла бы там жить.

— Почему это? — спросил Лиам.

— Постоянный контроль. Практически военное положение и близость к тюрьме. К Сдерживающим.

В Лагере Кутюри были мониторы магии? Я огляделась и не заметила знакомых черных ящиков. Но Сдерживающие устанавливали их даже загородом, возможно, жители лагеря их демонтировали. Или, может быть, про лагерь просто забыли.

Женщина исполнила какую-то очень сложную петлю с набрасыванием пряжи, а затем снова отложила вязание.

— Я добрая христианка и я не принимаю магию. Но люди не виноваты в том, что произошло, в войне, да мы и не дети. Нам не нужны камеры, следящие за нами двадцать четыре часа в сутки. Это фашизм.

Она говорила о тех вещах, о которых мог бы говорить тот, кто хотел поднять оружие против Сдерживающих. Но это не то, что говорил Иезекииль или декларировалось в Манифесте. Ревейон не заботился о конфиденциальности. Для них не имела значения Конституция. Они заботились об аннигиляции.

— Не могу с этим спорить, — сказал Лиам, подошел ко мне и посмотрел на лагерь. — Трудно жить под пристальным вниманием и быть самим собой. Наверное, у вас больше возможностей жить так, как вы хотите.

— На первый взгляд это не так уж и много, — согласилась она. — Но у нас есть свобода и у нас есть наша община. И не нужно ничего другого.

Вот почему Лонни была довольна своей судьбой. Все ли в лагере Кутюри чувствовали себя также?

Люди прогуливались мимо нашего стола, скорее всего, чтобы поглядеть на нас, а может и посмотреть на то, что мы продавали. Я продала еще несколько свёкл и пучков листовой капусты, и кое-что обменяла на две банки сиропа из тростника марки «Мейсон», катушку шпагата из конопли ручной работы и небольшой бумажный пакет с вяленой олениной. Никогда не знаешь, что найдешь загородом.

Пока они осматривали меня, я разглядывала их. Никто не носил туник, но, возможно, для Ревейона это просто была униформа «на особый случай». Эти люди выглядели так, будто жили на земле, и это было нелегко. Худые тела и лица, они трудились, чтобы сохранить то, что у них было, чтобы улучшить условия в том месте, которое предназначалось только для временного проживания.

Они делились слухами о взрывах, переходя от стола к столу, но никто не признавался, что знал об этом заранее, или знал, что кто-то вовлечен. С другой стороны, никто их и не обвинял.

Но все же… У меня было ощущение, что здесь что-то скрывают, что-то под поверхностью, что мы не могли видеть. Что-то делало жителей лагеря напряженными. Возможно, атака заставила людей нервничать и бояться, что война наступит снова. Не думаю, что это единственная причина — у меня было чувство, что есть что-то еще — но мы здесь уже три часа и не нашли этому никаких убедительных доказательств.

Мне пришла мысль в тот момент, когда мои пальцы коснулись сердцевины свеклы, которую я разрезала в качестве образца, покрывшуюся грязью и соком. Я напоказ вытерла руки о перед фартука, а после стала разглядывать пятнистые пальцы и грязные ногти.

— Черт возьми, — пробормотала я, нахмурившись, глядя на них. — Надо было взять с собой перчатки — я снова опустила руки и извиняющимся взглядом посмотрела на Лонни. — Здесь есть место, где я могла бы вымыться? Может быть, кран, где я могла бы промыть руки, прежде чем мы вернемся?

Она с минуту смотрела на меня, затем указала на переулок между палатками, который вел вглубь.

— Мойка по этой дороге. Пройди четыре дорожки прямо и поверни направо.

— Спасибо, — ответила я, изображая облегчения. Я посмотрела на свои руки. — Выглядит как в первый раз, когда я красила полотенца. Это был большой, кровавый, свекольный беспорядок.

Лонни слегка засмеялась, а я повернулась к Лиаму так, чтобы только он мог видеть мое лицо.

— Со мной все будет хорошо, — сказала я. Выражение его лица давало ясно понять, что ему не нравится идея нашего разделения. Я понимала это чувство, но у меня была цель, и я была уверена, что он это тоже понимает. Поход на мойку, по крайней мере, давал нам шанс заглянуть внутрь лагеря — возможно единственный наш шанс сегодня. Мы и так потратили слишком много времени, чтобы уйти без информации.

— Тогда я пока начну упаковывать то, что осталось, — сказал Лиам.

— Буду тебе благодарна, — весело произнесла я и направилась к палаточному лабиринту.

«Дорога» была около пяти метров в ширину с выстроенными по краям тесно стоящими палатками. Это были однотипные брезентовые палатки с двухскатным верхом и сворачивающейся дверью по центру. Но большинство из них было переоборудовано или достроено. Многие были покрыты кусками фанеры наподобие черепицы, у некоторых были флюгеры. Той же фанерой некоторые палатки были отделены друг от друга, наверное, чтобы добавить хоть немного приватности. На несколько палаток был накинут тент, они были соединены между собой — боковые панели были прорезаны и сшиты в коридоры, чтобы добавить пространства. Из нескольких палаток проглядывались ряды кирпичей, которые были уложены на земляные полы в качестве настила.

Я старалась замечать все необычное, быть настороже к любым подозрительным звукам — анти-пара-песнопениям, разговорам о поставках взрывчатки, общим планам беспорядков и хаоса. Вместо этого услышала звуки нормальной жизни, плачущих детей, смеющихся и спорящих людей, музыки, храпа. Люди, в основном, заимствовали сахар или яйца, боролись с шумом, запахами и пространством, беспокоились о жаре, еде и ураганах.

Казалось, невозможно остаться в одиночестве в Лагере Кутюри, в то время как у большей части Зоны была противоположная проблема. Но никто не обращал на меня внимания.

Я отсчитала четыре дорожки и повернула. На палатках должны были быть номера, но они давно исчезли.

Несколькими метрами ниже пространство между палатками было расчищено в форме квадрата. По центру находилось хитрое приспособление из стальных труб с втулками различной высоты. Дощатый настил позволял не превращаться земле вокруг в болото.

Ступив на настил, я окунула руки в воду, которая оказалась ледяной, несмотря на жару. И стала медленно их отмывать, вычищая грязь под каждым ноготком, а в это время, оглядываясь по сторонам, искала любые признаки Ревейона среди палаток. Снова ничего не попадалось на глаза. Я выключила воду и вытерла руки о фартук.

Мимо прокатился большой резиновый мяч, а следом за ним бежал мальчик шести или семи лет, с улыбкой на милом, веснушчатом лице. У него были каштановые волосы и бледная кожа, а между его передними зубами была щель. На нем были грязные джинсы и футболка с какой-то надписью с короткими рукавами. Он поднял мяч, инстинктивно улыбнулся, поворачиваясь ко мне… и застыл.

Мимика его лица говорила «опасный незнакомец».

— Привет, — сказала я и махнула рукой.

Мальчик уставился на меня, словно я была заморским чудовищем. Хотя, если его мир был ограничен Лагерем Кутюри и знакомыми лицами близкого окружения, я таковым и являлась.

Он повернулся, схватил мяч и побежал назад в том направлении, откуда появился.

Я была здесь с разрешения, но, если он поднимет тревогу, у меня оставалось не так много времени. Продолжая невинно улыбаться, я повернулась и пошла в обратном направлении и «пропустила» поворот, который привел меня к фонтану.

Прошла одну дорожку, затем две, затем три. Если Ревейон основался в Лагере Кутюри, они не афишировали этого. Возможно, мы ошибались с выводами о татуировке, или Иезекииль был достаточно умен, чтобы рекрутировать и распространять свое учение без лишней шумихи. Достаточно громко, чтобы набрать участников, но не так громко, чтобы Сдерживающим было легко его найти.

А затем я остановилась, заглянув в открытый проем палатки, которую только что прошла. Прямоугольник пространства с деревянным дощатым полом, на который был брошен большой ковер. Стул со спинкой в одном углу, простая кровать в другом. Никаких одеял на кровати, никаких личных вещей в палатке. Не похоже, чтобы кто-то здесь жил, но если это так, почему бы соседям не унести половицы? Ковер? Стул?

Убедившись, что все чисто, я подошла ближе, всматриваясь в темноту… и увидела пятна крови на половицах. Большие капли и длинные полосы, словно кого-то тянули по полу. А на противоположной стене, на измазанных кровью или грязью обоях, было слово: «ЭДЕМ». Иезекииль сказал, что Ревейон принесет новый Эдем. Было ли это связано?

— Тебя не должно быть здесь.

Я отдернулась и повернулась, увидев женщину позади себя. Она была бледной и худой, с нежными чертами лица и каштановыми волосами, собранными в пучок, а длинная челка почти прикрывала синяк вокруг левого глаза.

На ней была та же одежда из домотканой ткани, что и у членов Ревейона.

Я изобразила неуклюжую улыбку.

— Прошу прощения, дама на рынке показала мне, где можно умыться, а я совсем заблудилась. Как мне вернуться к фонтану?

Какое-то мгновение она смотрела на меня, в ее глазах отражались страх и настороженность. Я не думала, что была той, кого она боялась, и могла поспорить, что это был Иезекииль или такие, как он. Но потом она кивнула.

— Я провожу тебя.

— Была бы признательна, — ответила я и встала рядом с ней. Ее движения были быстрыми, но каждый шаг — легким, как будто она привыкла двигаться тихо, стараясь не издавать ни звука. Пытаясь быть незаметной.

Дорога, которую она выбрала, вероятно, специально, уводила нас в сторону от двух рядов палаток так, чтобы я не могла их видеть.

— Есть дороги и дорожки, — сказала она. — Дороги проходят с севера на юг. Дорожки идут с востока на запад.

Это была, несомненно, «федеральная» система, созданная кем-то, кто был не из Нового Орлеана. В противном случае они находились бы на берегу озера или реки, или в центре города.

— Поняла, — произнесла я. — Кажется, я прошла по дороге, а затем повернула направо на переулке? Но, видимо, повернула неправильно.

— Да, ты прошла свой поворот.

— Как ты помнишь, куда идти? — спросила я. — Все палатки выглядят одинаково.

— Если ты живешь здесь достаточно долго, то они становятся не такими уж и одинаковыми.

Я догадалась, что фанера и брезенты стали некими ориентирами, помогающими определить местоположение.

— Почему бы не переехать в пустующие по всему городу дома? — поинтересовалась я, думая о том, как мало у них было уединения, как незащищены они были от плохой погоды или чего-либо еще.

— Дома принадлежат другим людям, — просто ответила она, снова поворачивая уже на более широкую дорогу, на этот раз проходя рядом с несколькими палатками. — Лагерь К принадлежит нам.

Из палатки выглянул худой человек с темной, обветренной кожей и глубокими морщинами на лице, и кивнул нам, когда мы проходили мимо. Женщина кивнула в ответ.

Я не могла с этим поспорить. Разве не были «Королевские Ряды» для меня чем-то большим, чем просто магазин, принадлежащий мне?

— Понимаю. Ты давно здесь живешь?

— С тех пор, как он образовался. Я из Первой Волны.

Они были первой группой эвакуированных в Новом Орлеане. Они потеряли свои дома в Аптауне в одной из первых военных атак, когда налеты Валькирий сожгли целый район. Нападение во время войны шло всего лишь пару дней, а это означало, что она была здесь с самого начала. Я определила, что ей примерно двадцать четыре года, как и мне. И поняла, что последние семь лет для всех были очень и очень разными. Таджи была права.

Я моргнула, когда мы вышли на место возле фонтана. Было радостно снова оказаться на открытом пространстве. Община или нет, но в этом лабиринте было что-то устрашающее. Я была не единственной, кто почувствовал облегчение — это было ясно и по выражению лица Лиама.

— Мы сделали это! — весело сказала я и повернулась к девушке. — Спасибо за помощь. А то у меня там даже немного началась клаустрофобия.

Она легко улыбнулась. Если она и беспокоилась, что я слишком много видела, вида не показывала.

— Поначалу чувствуешь дезориентацию. Со временем становится легче.

Я была рада поверить ей на слово.

— Знаешь, у меня осталась зелень, которую мы не продали.

Я прошла к столу, слегка подмигнув Лиаму, и взяла последний пучок. Повернулась и протянула ей, умоляюще посмотрев на нее.

— Я думаю, ты не будешь против взять ее у меня? В Квартале на зелень не очень много покупателей.

Она не была против и выглядела так, будто очень хотела ее взять, но у нее не хватало денег или уверенности, чтобы принять ее.

— Хорошо, — сказала она увереннее. — Если вы точно не будете использовать ее.

— Не будем, — заверила я, когда она взяла пучок. — Ты делаешь мне одолжение.

— Зелень — противная гадость, — проговорил Лиам, подойдя и улыбнувшись ей. — Вот почему никто ее не покупает.

— Нет, — произнесла она с улыбкой. — Кусок ветчины и, может быть, еще немного перечного уксуса. Это просто наслаждение, а сок, оставшийся после варки листовой капусты может вылечить все, что угодно.

— Поверю на слово, — усмехнулся Лиам.

— Эй!

Выражение лица девушки стало пустым, прижав зелень к груди, она оглянулась на женщину из палатки, окликнувшую ее, это была одна из женщин, сопровождавших Иезекииля на шествии.

Спрятав пальцы под стол, я коснулась ноги Лиама. Он кивнул.

Девушка оглянулась на нас, затем опустила взгляд, направившись обратно к палаткам, и исчезла внутри них.

— Для нас это сигнал к отступлению, — прошептал он. — Если она узнала нас, то сообщит другим, и мы потеряем возможность выбраться отсюда.

Поняв намек, я вытянула руки над головой и зевнула.

— Что ж, — произнесла я, взглянув на Лиама. — Думаю, я готова вернуться в Квартал. Ты готов идти или хочешь осмотреться? Поискать музыку пораритетнее?

— Боюсь, я неплатежеспособен, — ответил он с улыбкой и убрал оставшиеся овощи в коробку.

Хотелось оставить их на столе для людей, которым они были нужны, но у которых не было ничего, чтобы приобрести их. Но даже если предположить, что гордость позволила бы им взять то, что осталось, я занималась розничной торговлей. Оставь я товар, это выглядело бы подозрительным.

Мы развязали наши фартуки и положили их в коробку. Я обернулась к женщине рядом с нами.

— Спасибо за вашу помощь. Надеюсь, у вас был продуктивный рыночный день.

— Они всегда такие, — ответила она, пристально глядя на спицы, и добавила в вязание пряжу цвета крови.