Видение

Глава 2

Фактически это был закон ИУНЧВВКЗ: Измерение уровня нелегальных чар и волшебства внутри конфликтных зон. По сути он был прав насчет его содержания.

Прищурив глаза, Гуннар на мгновение взглянул на этого человека — будто пытался запомнить его — и перевел взгляд на бумагу в своей руке. Он просмотрел документ и передал его мужчине.

— Благодарю вас, мистер…

— Я Иезекииль[6]. — Он указал на мужчин и женщин позади себя. — Мы глашатаи, и мы несем наше послание через всю Зону.

Гуннар с подозрением посмотрел на плакаты.

— Которое гласит…?

— Внести ясность. Рассказать правду. — Иезекииль посмотрел на лица тех, кто собрался вокруг нас, убеждаясь, что его все слышат. — Паранормальные уничтожили наш мир, наш образ жизни. Теперь они заключены в тюрьму, но есть ли улучшения? Нет. Нам говорят, что Зона не может быть спасена, почву нельзя исцелить, ее можно только заменить, эта магия теперь является частью нашего мира. Но никто не говорит нам правду: мир загрязнен присутствием Паранормальных, запятнан непристойностью их существования.

Взгляд Лиама перешел с протестующих и остановился на лице Иезекииля.

— Рекламный щит возле Ловер Найнс — ваших рук дело?

Иезекииль холодно улыбнулся.

— Это зависит от того, о каком из них вы говорите. У нас много союзников в Зоне.

— И как, — спросил Гуннар, указывая на плакат, — вы и ваши союзники намерены «очистить» Зону?

— Удалив всю магию из мира.

— И разглагольствование с людьми во Французском Квартале — это именно то, что позволит вам это сделать? — спросил Гуннар. — Это кажется не особо продуктивным.

— Говорите, как представитель Сдерживающих. У вас есть финансовый интерес в том, чтобы держать их в нашем мире.

— У меня есть нравственный интерес в надлежащем обращении с военнопленными и содержании их в безопасности и подальше от людей. Чтобы вы предпочти сделать на нашем месте? Выстроить их в линию и уничтожить?

Взгляд Иезекииля стал ледяным. От исходящего от него чувства ненависти у меня по спине пробежался холодок.

— Закон о магии требует искоренения магии.

Кажется, ему было все равно, что не все Паранормальные одинаковы, что не все из них пришли в наш мир добровольно или добровольно сражались на войне.

— Лучше не придумаешь, — пробормотал Лиам и начал отворачиваться.

В глазах Иезекииля вспыхнул гнев.

— Вы предпочли бы ничего не делать? Предпочитаете стоять и наблюдать, как наша культура испаряется?

— Я не вижу ни одной культуры, которая бы испарялась. — Лиам обернулся, жестом показывая на людей, которые собрались за нами: несколько агентов, несколько клиентов. — Эти люди работают, чтобы зарабатывать на жизнь в Зоне и поддерживать Новый Орлеан.

— И это не всегда легко, не так ли? — Иезекииль осуждающе посмотрел на Гуннара. — Сдерживающие говорят нам, что все монстры находятся на Острове Дьявола, но это тоже ложь. Монстры бродят по этой земле. Призраки убивают невинных. — Иезекииль прищурившись посмотрел на Лиама. — Мне знакомо ваше лицо.

Лиам был достаточно близко, чтобы я почувствовала, как его тело внезапно напряглось в приступе гнева.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— Дааааа? А вот я думаю, что знаю, — улыбка Иезекииля была самодовольной. — Я знаю, что вашу сестру убили монстры.

Это было правдой.

То ли по причине высокомерия, то ли по причине глупости, не понимая на какой риск идет, Иезекииль вышел вперед, желая подтолкнуть Лиама к дискуссии. Его взгляд исследовал лицо Лиама, словно пытаясь найти слабое место.

— Я знаю, что ее нашли избитой, в синяках. Я знаю, что ее растерзали, ее разорвали их когти, их отравленные тела. И все же вы живете на Острове Дьявола, среди наших врагов? Это не очень похоже на способ почтить ее память. Похоже, вы с ними спите.

— Тебе бы лучше отойти, — сказал Лиам.

Иезекииль не обратил на него внимания, глаза его сверкали решительностью. Другие протестующие собрались у него за спиной.

— Я здесь не для того, чтобы обеспечивать вам или кому-либо еще комфорт. Я здесь, чтобы свидетельствовать, чтобы защитить то, что осталось.

— Мы не нуждаемся в защите, — выпалил Лиам.

— Готов поспорить, что мнение вашей сестры отличалось бы. Если бы она была еще жива, так бы и было. Жаль, что мы не можем ее спросить.

Прежде чем кто-либо из нас успел пошевелиться, Лиам схватил Иезекииля за рубашку и вздернул над землей. Ярко-голубые глаза Лиама сияли огнем.

— Ну давай, скажи мне еще раз, что, как ты там предполагаешь, сделала бы моя сестра? Моя сестра, которая была невинна, и была убита из-за таких идиотов, как вы, которые отказываются признавать сложности реального мира.

Взгляд Иезекииля метнулся за спину Лиама и вернулся к его лицу.

— Они убили одного из вас, и вы по-прежнему защищаете их. Почему? Разве ваша сестра не была достаточной причиной, чтобы признать правду?

В то время, как в глазах Лиама отражалась ярость, рожденная болью, взгляд Иезекииля выражал удовлетворение. Пытаясь доказать свою точку зрения, он не заботился о том, что, между тем, он еще и причиняет боль. И хотя это означало бы немедленное тюремное заключение, я хотела сцедить магию из воздуха и свернуть ему шею.

— Клэр, — Таджи, должно быть, поняла мои намерения. Ее голос был тихим, пальцы крепко сжали мою руку, вернув меня на улицу, в толпу, к осознанию того, что кругом мониторы магии — готовые сработать в любой момент, даже если я всего лишь взъерошу волосы Иезекииля.

Я заставила себя расслабиться. Это было не время и не место для моего большого магического раскрытия.

Улыбка Иезекииля стала шире и еще довольнее.

— Вы собираетесь ударить меня, мистер Куинн, потому что я говорю правду? Потому что вам неприятно признавать, что вы способствовали смерти вашей сестры?

Иезекииль все еще держался за Лиама, пот бисером выступил у него на лбу, но глаза его были совершенно спокойны. Он сделал именно то, что хотел — привлек внимание толпы присущей ему язвительностью.

— Мою сестру убили, — сказал Лиам, каждая его мышца была напряжена и готова к действию, словно воин, он был готов сражаться с наступающим врагом. — Хочешь испытать хоть каплю ее боли?

— Это угроза? — спросил Иезекииль. — И это перед лицом агента Сдерживающих. Магия сделала вас варваром?

— Идиотизм сделал меня варваром, — ответил Лиам, стиснув зубы.

— Лиам, — спокойно произнесла я, окликнув его, как только что окликнула меня Таджи.

Непонятно, по какой причине, но этого было достаточно.

Лиам разжал руки, и Иезекииль вновь коснулся земли, его зашатало, его последователи протянули руки, чтобы помочь ему восстановить равновесие.

— Вы отрицаете истину! — воскликнул Иезекииль, подняв руки, давая команду участникам демонстрации возобновить пение.

На этот раз я шагнула вперед.

— Ты думаешь, что это тебе помогло хоть что-то доказать? Использовал трагедию семьи, смерть молодой женщины, чтобы привлечь внимание? Возвращайся в ту яму, из которой ты выполз.

Прежде чем Иезекииль смог ответить, Гуннар сделал шаг вперед.

— Если вы хотите протестовать, идите и протестуйте. Больше не беспокойте жителей, или попадете под пристальное наблюдение Кабильдо.

Иезекииль сжал челюсти.

— Еще одно отрицание, — сказал он, затем бросил взгляд на тех, кто собрался посмотреть. — Придет день расплаты. Новый Эдем воцарится в нашем мире, и те, кто стоят на его пути, будут изгнаны. Это будет наше пробуждение. Мы — Ревейоны, и мы будем свидетелями того, как это произойдет.

Глаза Иезекииля стали холодными, его улыбка была такой же ледяной. Если он верил в проклятие — а я бы могла поспорить, что верил — он давно решил, что на правильной стороне.

Он вернулся во главу колонны и возобновил шествие.

Когда расстояние между нами стало в два квартала, я повернулась, чтобы посмотреть на Лиама и спросить, что я могу для него сделать. Но его уже не было.

Гуннар отправился в Кабильдо, чтобы сообщить о рекламном щите и о протестующих. Я вышла на улицу и увидела Лиама, сидящего на кованой скамейке в небольшом кирпичном дворике за «Королевскими Рядами».

Здание было покрыто послевоенными трещинами, а двор был весь в пятнах от голубей, которых мы использовали для отправки сообщений Дельте.

Услышав звук моих шагов, Лиам поднял голову, взгляд его голубых глаз был мрачным. Я протянула ему бутылку воды.

— Ты в порядке?

Он кивнул, взял бутылку и хлопнул по ней ладонью.

— Мне не нравится, что моя семья используется в качестве оружия в чужой войне.

— Отвратительный поступок, — согласилась я и села рядом с Лиамом, он открыл бутылку воды и сделал глоток.

— И называть себя «Ревейоном»? — сказал он с отвращением. — Это как оскорбление всему Новому Орлеану. Всем нашим традициям.

Ревейон был праздничным ужином в Новом Орлеане, традиция с французскими и каджунскими корнями, который продолжался всю ночь и до раннего утра. Слово означало «пробуждение».

Я кивнула.

— Они хотят изменить город. Уничтожить то, что осталось, и воссоздать его в каком-то ином виде. Они опасны.

— Да, — произнес Лиам. — Полагаю, что так.

Он снова хлопнул по бутылке.

— Я принял решение остаться здесь, в Зоне. Чтобы сохранить нашу связь с этим местом. С нашим прошлым. Дом, милый дом, и все такое. Если бы я этого не сделал…

— Вместе с остальными членами твоей семьи ты сделал выбор, чтобы выстоять. Чтобы дать Новому Орлеану еще одну жизнь. Я не знала Грейси. Но на фотографии, которую я видела, она ​​выглядела очень счастливым человеком. Она не выглядела несчастной. Она не выглядела так, словно чувствовала себя чужой или как будто ей тут не место.

— Иногда случаются ужасные вещи, и в этом нет ничьей вины. Иногда это просто лишь ужасные вещи. Мир продолжает вращаться. Мы просто стараемся держаться на ногах.

Я облокотилась о кирпичную стену и посмотрела на голубое небо, на огромные белые облака. Лиам тоже запрокинул голову, и мы молча смотрели на небо.

На мгновение воцарился мир.

А затем мир пошатнулся, земля задрожала от толчков, зазвенели стекла в окнах.

Лиам схватил меня за руку и держал ее, пока мир снова не успокоился. И на мгновение стало абсолютно и ужасающе тихо.

Мы побежали на улицу, увидели, что Таджи наблюдает за дымом, поднимающимся с Острова Дьявола. Заревели сирены воздушной тревоги.

— Черт, — проговорил Лиам, а затем посмотрел на меня. — Мне нужно идти.

Я посмотрела на Таджи.

— Иди, — сказала она. — Я останусь здесь, в магазине, послежу за вещами, пока ты выясняешь, что произошло.

На ее лице появилась мрачная уверенность, она знала и приняла то, что может произойти, если мы побежим на звуки неприятностей.

Она потянулась и сжала мою руку.

— Будь осторожна, Клэр. В отношении магии и всего остального тоже.

Я пообещала, что буду, и ушла.

Мы были не единственными, кто направлялся к Острову Дьявола. В квартале осталось немного мирных жителей, но бывший Марриотт был казармами Сдерживающих, и они тоже бежали.

Остров Дьявола был тюрьмой и выглядел как тюрьма. Высокая бетонная стена с защитными башнями на каждом углу, в передней части которой были установлены массивные кованые ворота со стороны плантаций на Ривер Роуд и контрольно-пропускной пункт. Эти ворота теперь были похожи на скрюченные пальцы обгоревшего металла, чудовищную клешню, появившуюся из-за потрясшего их взрыва.

Я остановилась в толпе пробегающих и толкающих меня людей, и стала осматриваться.

Дым, осколки, обломки — и что еще похуже — были везде. На земле были плакаты протестантов — некоторые все еще горели, а некоторые просто валялись по сторонам. Люди кричали, агенты бежали и выкрикивали приказы, преследуя Паранормальных, которые, увидев в этом свой единственный шанс, бежали к воротам.

— Ревейоны взорвали ворота, — сказал Гуннар, каждое слово было окрашено ужасом, шоком и яростью.

— Их туники, — произнес Лиам. — Они были мешковатыми. Некоторые из них, должно быть, надели взрывчатку под туники — жилеты или что-то в этом роде. Боже.

Он провел рукой по волосам.

— Боже.

Гуннар молча перешел на Остров Дьявола к оставшимся членам караула, и его тело напряглось, когда он присел рядом с агентом, который лежал там, наполовину вывалившись из того, что осталось от гауптвахты, его лицо и волосы были окровавлены. Гуннар проверил пульс и поднял глаза.

— Здесь нужен врач! — крикнул он и жестом подозвал группу агентов с носилками.

Я оторвала от него взгляд и посмотрела на Лиама.

— Твоя… Твоя бабушка, — проговорила я.

Элеонора Арсено жила всего в нескольких кварталах отсюда.

Его глаза вспыхнули от беспокойства, он задумался, оглянулся вокруг и покачал головой.

— Нападение подавили, и нет причин думать, что она была мишенью. Я сделаю все, что смогу, а потом проведаю ее.

Он посмотрел на меня.

— Тебе лучше вернуться в магазин.

Он не приказывал и не спрашивал. Это больше походило на ненастойчивое предложение, которое я оценила. Но я не могла просто уйти, как это ни ужасно. Я огляделась в поисках того, что могу сделать или как-то помочь.

Внутри тюрьмы находилась клиника, где содержались Восприимчивые и Призраки до тех пор, пока Сдерживающие не позволят Восприимчивым учится контролировать свою магию, чтобы те хотя бы не превращались в Призраков.

Лиззи, одна из сестер клиники, стояла на коленях рядом с окровавленной женщиной, чья белая льняная одежда выдавала ее.

Огненные полосы под кожей Лиззи сместились, заставив вспыхнуть ее оранжево-красные глаза. Она была Паранормальной, умеющей управлять пламенем. И несмотря на то, что женщина, которую она лечила, хотела, чтобы Лиззи и такие как она были стерты с лица земли, она по-прежнему помогала. Этого Ревейоны понимали или не признавали.

Пока я наблюдала за ее работой, всплыли воспоминания о войне. Мертвое раздутое тело, которое я увидела плывущим по реке. Солдат, убитый огнем по своим, его товарищи, стоящие на коленях рядом с ним, застывшие в ужасе. Человек, покрытый черной копотью от пламени волшебного зверя, чьи крылья еще темнели над нами. Ее крылья были почти черными и выглядели как кожа, вылепленная вокруг костей, вен и сухожилий. В воздухе пахло дымом и горящим мясом, отчего подкатывала тошнота.

Я с трудом сглотнула.

— Я посмотрю, смогу ли помочь Лиззи, — сказала я. — Я должна чем-то заняться. Если я вернусь в магазин, то просто…

У меня остались бы воспоминания. Я бы думала об этом. А мне этого не хотелось.

Я покачала головой.

— Я должна что-то сделать, — снова сказала я.

Он нахмурил брови и посмотрел на меня, в его взгляде чувствовалось желание защитить, которое теплом отразилось в моей груди.

— Будешь осторожной?

Я кивнула.

Лиам смотрел на меня еще какое-то время, потом положил руку мне на затылок, убедившись, что я встретилась с ним взглядом.

— Если тебе будет нужен перерыв, найди меня. Я провожу тебя обратно.

Я снова кивнула. У меня не было слов ни для чего другого.

Лиззи уже была рядом с другим пациентом — агентом с темной кожей и короткими волосами, когда я подошла к ней. Глаза у него были закрыты, на плече была ужасная рана.

— Я могла бы помочь.

Лиззи посмотрела на меня, и ей потребовалось мгновение, чтобы узнать меня. Когда это прошло, она попыталась оценить мои способности.

— Ты можешь с этим справиться?

— Я была здесь во время войны, во время Второй Битвы. — Каждое слово звучало неловко. — Я помогала некоторым. И могу следовать указаниям.

Она задумалась на мгновение. Кивнула, указала подбородком на руку, которой придавливала бинты, покрывавшие рану на плече мужчины.

— Гражданских медиков еще нет. Надави здесь, — наставляла она, и, когда я подскочила к ней и сменила ее руки, я почувствовал кровь офицера, теплую и пульсирующую — под моими пальцами.

— Я могла бы прижечь ее кончиком пальца, — сказала Лиззи, пламя плясало на ее шее, когда она сняла одну пару перчаток, натянула другую и двинулась к его ноге. — Но они могут расценить это как преступление.

Лиззи вытащила из кармана куртки кусок марли и намотала его на бедро, чуть выше колена, где была еще одна рваная рана.

— Сюда! — закричала она мужчине и женщине, которые вели небольшой служебный автомобиль с носилками, привязанными сзади.

— Отвезите его в клинику, — сказала она, повинуясь ее приказу, они подошли, чтобы поднять его и увезти прочь. Единственная функционирующая гражданская больница в Новом Орлеане была на северной стороне города — слишком далеко, чтобы быть полезной сейчас.

Кожу на моих руках стянуло, и я посмотрел вниз. Кровь — его кровь — высохла на моих ладонях, испачкала мои ногти.

— Я надеялась, что никогда не окажусь в подобном положении, — сказала она, отбрасывая выбившиеся волосы с лица. — Что мне не придется притворяться, чтобы доказать свою лояльность.

— Людям? — спросила я.

— Идиотам, которые отказываются принимать реальность. — Она огляделась. — Что-то начинается.

— Что-то начинается, — согласилась я.

Мы должны надеяться, что все закончится быстро.