Вибротрон 10.33

История 6

Сомнения терзали до вечера. Клава не могла решить, как поступить с находкой. Когда стемнело, совсем приключилась беда. Мозг раздвоился, одна половина требовала быть разумной и не разбрасываться добром, коль дали – бери; другая – тоже мудрая, осуждала легкомыслие и велела: спрятать и забыть! Храбрый женский дух предпочел позицию – всё в дом!

Пригнав стадо на ферму, она поспешила к себе, выкатила за ворота тачку, кинула топор – и к дубу. На пути словила вопросы, типа, куда по темну-тёмному почесала? Подобное Клава ожидала и запасла ответ:

– Дрова закончились, баню нечем топить. Спешу устранить высокопоставленное замечание Кузьмича. Он сетует, что Муж не ухоженный. Заодно сама помоюсь после духов под названием «Сто одна корова».

Тот, кто нарвался на сарказм, покрутил у виска пальцем, проводив односельчанку сочувствующим взглядом.

Странностей у Клавы хватало, например, после того как пригрела козла, прекратила есть мясо, раздарила дворовую живность и перестала гнать самогон. При встрече с соседями ограничивалась сухими – здравствуете и до свидания.

Жила она одиноко в небольшой избе на окраине, когда-то государственной вотчины. В начале двухтысячных годов земля разошлась по разным предпринимателям. И ей пришлось приватизировать участок под хатой: оформить в личное владение, будто до этого – был чужой. Про Ленинский декрет – «Земля принадлежит народу» никто и не вспоминал. Тётка Капа, воспитавшая её, в конце девяностых умерла. Муж Капы пожелал уехать в город, к своей сестре. Родителей Клава не знала, как и то, кто она и откуда.

* * *

Погрузив чемодан в тачку, закидала находку хворостом и поспешно вернулась. Упаковкой богатства истопила баньку. Золото и статуэтки завернула в тряпицу, уложила в ржавый короб и замаскировала в хламе, на чердаке. Деньги… тут возникла сложность, хотя к обороту и непригодны, уничтожить – рука не поднялась. Закопала в целлофановом мешке за баней, в кустах крапивы. «Надёжней место не сыскать», – порадовалась она смекалке.

И зажила Клавдия особым терзанием страстотерпицы: это когда побрякушек дорогих завались, а похвастаться нельзя!

Разговоры о сгоревшей машине незаметно улеглись: никто толком ничего и не понял, больно здорово разметало взрывом останки по лесам и полям.

* * *

Ранняя осень, позолотила листву и стремительно обглодала остатки зелени, намереваясь полностью уничтожить разгул лета. Клава всё чаще рассуждала, не пора ли покончить с пыткой и примерить то, чего ни разу в жизни не надевала.

И как-то вечером посмотрела на свои алюминиевые серёжки и пожалела уши. «Если их в бриллианты нарядить… красота неимоверная будет», – вздохнула она, не сомневаясь, что на чердаке хранится то, о чём думает.

«А пальчики, пальчики… прямо созданы для колец с изумрудами. Ну и пусть, что ногти некрашеные. Куплю поутру алого лаку, намулюю, и нет проблем!» Решилась она на долгожданное удовольствие.

Вскоре двери закрылись на крючок, окна плотно зашторились. Мужу было велено блюсти в оба глаза. Тот послушно улёгся на крыльце. И драгоценности засверкали на столе.

Время перевалило за полночь и впервые его не хватало. Клава понимала, пора спать, но подворачивалось красивая вещица, сон отступал. Обернув себя простынёй в стиле греческой туники, женщина вертелась у зеркала. Обвешанная ожерельями, цепями и брошками, сокрушалась, что в ушах по одной дырке, зато в волосах поместилось три диадемы.

Радость прервалась шорохом за окном. Клава на автомате раздвинула шторки и тут же задёрнула.

«Вот я дура… выперлась, – обжог сознание промах, – а, может так чего», – прогнала она волнение. Всё же спешно сняла украшения и сунула короб под кровать, щёлкнула выключателем и прислушалась: «Вроде тишина. Потом, козёл не закрыт, что паниковать, впрочем и бай-бай надо!»