Ветряные мельницы

Глава 15

У стены административного корпуса лагеря "Ромашка" на коленях стояли ребята в лампасах. Здесь их было около шести десятков, остальных держали под контролем в других местах – возле спальных корпусов и столовой. Их вид вызывал жалость: кровоподтеки, синяки, у кого-то выбитые зубы и вывихнутые конечности…

Костя плюнул на землю и вытер испарину с лба. Самым тяжелым во всей этой акции на его взгляд была вещь совершенно неожиданная, которую даже марыгинский угрюмый пессимизм как-то выпустил из виду.

Долгая подготовка, нервное напряжение накануне, яростный ритм штурма лагеря – все это, конечно, тяжко. Но вот оттаскивать своих озверевших, разгоряченных дракой соратников, когда они вчетвером лупят тяжелыми ботинками полусонного пацана, взывающего во всю глотку о пощаде – вот такого рода деятельности Костя не ожидал.

После того, как чаша весов явно склонилась в сторону активистов, и приезжих любителей заработать на политике уже выбрасывали из окон первых этажей и волокли по лестницам – после этого Марек носился по всему театру боевых действий как припадочный, орал в громкоговоритель, оттаскивал наиболее рьяных, встречал кареты скорой помощи на проходной…

Особой непримиримостью к противнику отличились некоторые "попутчики" и табориты Трофима. Люди Виктора Корнеевича старались поддерживать дисциплину, но защищать никого не лезли.

Ник ходил по лагерю и снимал всё на цифровую камеру, пока Марыгин не подозвал его к себе:

– Ник! Кам хиа! Лук эт зис энд шутинг.

– Окей, сейчас… – блогер почесал бороду на бегу, подготовил камеру и показал большой палец.

Марек пнул ногой сумку, которая стояла тут же, на бордюре, у стеночки:

– В этой сумке – документы трехсот семидесяти двух иностранных граждан, гражданский арест которых провели активисты Комитета Активных Действий. Здесь паспорта не только Хоморы, но и Самогитии, и Гжегожии, даже Урсы! Можете сами убедиться.

Марек раскрыл сумку, достал на выбор несколько разноцветных книжечек, полистал странички…

Он смотрел на фото, потом искал похожее лицо в толпе задержанных, выкрикивал фамилию и, услышав отзыв, подходил и сравнивал – фотографию с лицом.

– Вот, например, вы, Войцех Непшиемны, с какой целью приехали в Альбу?

– Nie rozume… – косил под дурочка носатый белобрысый гжегож.

– Не розумеешь? Ладно, ду ю спик инглиш?

– Nie rozume…

– Фиг с тобой. Остап Скоробогатый! Ты парень хоморский, не розуметь у тебя не получится. Какого черта ты и все эти люди приперлись сюда, и чего вы делаете в детском лагере?

У Остапа на пальцах были характерные наколки, во рту- золотые зубы и вообще было видно, что мужик он тертый.

– Мне сказали, что везут на стройку работать. Мол, заработок, поденная оплата. Вот я и согласился. В Хоморе вообще мрак сейчас… Работы нет, люди с голоду пухнут…

– И какая у тебя специальность, Остап?

– Разнорабочий! – ухмыляется Остап.

– И что, пролетарий, тебя не смутило что никакой работы тут нет? Что сидите вы в лагере в лесу и ждете второго тура президентских выборов?

– Не-е-е, не смутило. Кормят, платят, одевают. Остальное мне пофиг.

Проходивший мимо таборит услышал брехню господина Скоробогатого и вознамерился было вмазать ему подошвой ботинка по лицу, но вовремя остановился, заметив камеру. Остап съежился в ожидании удара…

Марек злобно шикнул на таборита и тот понятливо отпрыгнул в сторону. Вот же черт! Кадры решают все, как говорил один великий диктатор. А один великий писатель говорил, что восемьдесят процентов людей – идиоты. И где же взять эти кадры? Людей, которые не засрут отличную идею паскудной реализацией, как это было при коммунистах… Уже тысячу раз об этом было сказано: "если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу – дерьмо". Неужели и КАД превратиться в такое дерьмо, ради которого избивают толпой поверженного противника и издеваются над захваченными в плен (давайте называть вещи своими именами)?

А с другой стороны- на что рассчитывал весь этот интернационал, когда садился в автобусы до Велирада? Что его встретят с распростертыми объятьями как отцов демократии и посланцев цивилизованного мира? Это самогиты – цивилизаторы? Или хоморцы? Да и его, Костю Марыгина, точно такие же ребята в штанах с лампасами лупили целой толпой и ничего – считали, что это в порядке вещей.

– Грузите этих в машины и вперед – до границы! Документики тоже возьмите, пускай погранцы с ними разбираются. Виктор Корнеевич, можно вас на секундочку?

– Да-да… – ЧОПовец, как всегда собранный и аккуратный, подошел и сказал: – Я думаю мы с ребятами сопроводим их до границы с Хоморой. Во избежание, так сказать…

– Об этом я и хотел поговорить, так что отлично! Золотой вы человек, Виктор Корнеевич!

– Хе-хе, – сказал золотой человек, и, развернувшись на каблуках, удалился.

Только Марек выдохнул и прислонился спиной к стене, как тут же примчался взмыленный Трофим:

– Тут дедушка Шпак на связи! Что-то про митинг либералов и какого-то Цитрусова говорит!

– Да-да, митинг на площади Иоганна Гуттенберга, но он санкционированный… А причем тут припадочный Цитрусов? Он же к либералам никаким боком, он же этот, как его… национал-коммунист!

Трофим пожал плечами и сказал:

– Все они уроды! Вот, возьми телефончик, поговори с Егором Геннадьевичем…

Нестерович, Говорун, Бечирай, а теперь еще и Цитрусов – все эти люди, от которых Костя был безмерно далек всю свою жизнь, и видел их только по телевизору в редкие минуты сидения перед зомбоящиком, все они вдруг стремительным домкратом ворвались в жизнь Марыгина, и теперь ему приходилось постоянно о них думать и иметь их в виду!

Вот теперь Цитрусов этот вылез на свет Божий. Бывший университетский преподаватель, писатель-политолог, общественный деятель и бессменный лидер партии, которая никогда не была в парламенте.

Вместе с Цитрусовым на свет Божий вылезли бабульки с портретами бессмертного усатого вождя народов, дедульки со странными лозунгами на плакатах, дядечки с рожами спившихся интеллигентов и дико злобные ребята от четырнадцати и старше, с Че Геварами на майках и стриженными "под бобрик" волосами. Вот этих стриженных "под бобрик" в Альбе, вообще-то, почти что не было. По всей видимости, приехала солидная группа поддержки из Урсы и из Самогитии – там был крупный урсоязычный анклав.

Что характерно, вся эта интербригада выступала в поддержку Бечирая, против "компрадорской прозападной буржуазии" и "глобалистско-империалистической политики Говоруна".

– Убереги нас, Боже, от таких друзей, – сказал Ивар, когда Костя позвонил ему, чтобы выяснить позицию предвыборного штаба Бечирая по этому поводу. – Они митингуют в четырех кварталах от либералов, их там от восьми сотен до полутора тысяч, не больше. Цитрусов – он же на всю голову идейный. Он их на площадь Гуттенберга повести может, чтобы провести разъяснительную работу среди несознательных граждан. Представь, чем это все закончится?

– А доблестные стражи порядка что?

– А ты новости смотрел?.. Хотя что ж это я… Ты ж их сегодня сам делал, эти новости. Найди телик, включи, глянь…

Заинтригованный Марек отправился искать телик. Зомбоящик нашелся в штаб-квартире Комитета Активных Действий. И почти полный состав этого самого Комитета пялился в голубой экран.

Дедушка Шпак, Трофим (он клевал носом после бессонной ночи и пил энергетик из банки), Цирюльник, Рэд… Виктора Корнеевича не было, он сопровождал до границы колонну с автобусами.

Диктор вещал о том, что на севере Центральной области, в поселке Тишковец взбунтовались сразу два пенитенциарных заведения: попросту говоря, колония строгого режима и лечебно-трудовой профилакторий. Всё это вызывало оторопь: дескать, причиной послужили черви в рисовой каше. Ага, как с тем восстанием сипаев – мол, смазка для пуль была из жира коровы и свиньи. Типа, червей никто не видел раньше. И, тем не менее, все силы специального назначения МВД были брошены в Тишковецкий район. В Велираде остались патрульные, участковые и прочие штатные сотрудники.

– Если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят, – сказал Костя, когда сюжет закончился.

– Кажется, мы накануне грандиозного шухера! – ухмыльнувшись, Цирюльник процитировал старый фильм. – Что-то готовится, а если ты не можешь этому помешать…

– То нужно это возглавить! – закончил байкер Рэд. – Пойду обзванивать хлопцев чтобы седлали лошадей.

И тут все сорвались с мест и развили бурную деятельность – приводили в движение шестеренки механизма под названием "КАД". Снаряжение, атрибутика, организационные моменты, сверка планов, обзвон людей…

– Пункт сбора – сквер Энтузиастов. Я позвоню патрульным, предупрежу что мы выдвигаемся, – Егор Геннадьевич был собран и сосредоточен. – Щиты подвезут?

– Подвезут, – сказал Костя. – Мы еще грузовики с утра не отпустили, шофера нам не откажут.

– Ну, тогда погнали? – вопросительно огляделся Цирюльник, дождался одобрительных кивков и пулей вылетел за дверь.

Следом за ним рванули все остальные. Черт его знает, сколько времени осталось до того самого грандиозного шухера?

Как было заранее обговорено, в случае массовых беспорядков руководство на себя брали Цирюльник и дедушка Шпак. Или Виктор Корнеевич – но он был дико занят.

Косте предстояло или превратиться в рядового активиста КАДа и под командованием матерых ребят из клуба «Золинген» маршировать стройными рядами, или найти себе занятие поинтереснее – благо, выбор у него имелся, как-никак координатор Комитета!

Среди ураганной суеты у штаб-квартиры КАДа, Марек выцепил Ника, который залипал в планшет, прислонившись к стенке.

– Хочешь роскошные кадры, которые потом на скриншоты разорвут и весь интернет будет ими недели две болеть?

– Оу, есс! – оживился Ник, и уже совсем скоро они бежали по улице в сторону площади Иоганна Гутенберга.

Мимо с ревом пронеслась колонна мотоциклистов с белыми повязками на рукавах, послышался визг тормозов, и парни разглядели Рэда, возглавляющего «Стальных всадников».

– Подвезти?

– Давай, давай!

На огромных чопперах хватало места, и под дикий рев моторов байкеры промчались по городу, затормозив в одном квартале от площади.

– Вам куда?

– Здесь нормально будет… – Костя слез с мотоцикла. – А ваши дальнейшие планы какие?

– Покатаемся, посмотрим, чтобы ни к Говоруну, ни к Цитрусову не прискакала на помощь кавалерия… Ну а после того, как Цирюльник все сделает как надо, мы будем наводить ужас на бегущих! – и Рэд зловеще расхохотался, отсалютовал кулаком и рыкнув мотором байка, скрылся в бензиновом дыму.

– Здесь есть обзорная площадка, на ратуше. Дадим вахтеру денюжку – мигом пропустит, – заявил Костя. – Площадь будет как на ладони!

– Мы – пресса, – Ник продемонстрировал специальный бэйдж.

Волшебный бэйдж и волшебная бумажка, сунутая в сморщенную старушечью лапку вахтерши сделали свое дело. Стуча подошвами по гулким ступеням металлической винтовой лестницы, Марек и Ник поднялись на балкон, который опоясывал башню ратуши на высоте примерно пятнадцати-восемнадцати метров.

Если бы все было как раньше, и Нестерович держал страну за узду, а узду держал бы в ежовых рукавицах – тогда у Кости и мысли не возникло бы лезть сюда. Пару раз, во время мероприятий республиканского масштаба он видел снизу, как на балконе ратуши располагались операторы государственных телеканалов, и еще пару раза – снайперы госбезопасности. Но теперь, при царящей неразберихе в верхах и недоумении в низах – рискнуть стоило.

И, судя по тому, что никто не встречал их мощными пинками армейских ботинок, на башне было свободно.

Изящная постройка эпохи позднего Ренессанса позволила разместиться с комфортом, Ник даже поставил штатив для камеры. Костя не терял времени – он рассылал сообщения КАДовцам, поскольку картина перед ним предстала впечатляющая.

На площади Иоганна Гуттенберга колыхалось целое море людей – флаги, транспаранты с лозунгами… Уже была собрана импровизированная сцена из металлических конструкций, в каком-то закутке из полевых кухонь раздавали горячий чай и кашу (холодало, и политический энтузиазм требовал подпитки).

С трибуны, конечно, вещал кто-то в пиджаке.

Разумное, доброе, вечное. Свобода, равенство, братство. Занимайтесь любовью, а не войной. И прочее, и прочее.

На первый взгляд, их тут и вправду было несколько тысяч. Пугал Костю процент «лампасников». Спортивные штаны торчали чуть ли не из-под каждого качественно напечатанного транспаранта, у полевых кухонь и у сцены. Примерно одна пятая всех митингующих!

Костя злорадно ухмыльнулся: по крайне мере их на три сотни меньше, чем могло бы быть!

Тем временем оратор на сцене призывал распрощаться с пережитками коммунистического прошлого, и вместе со всем «цивилизованным миром» бороться «за нашу и вашу свободу».

«Зубрята», державшиеся особняком, начали аплодировать, очень им про «свободу» понравилось. Овацию подхватила вся площадь, кто-то начал скандировать топовое «Волю Альбе!».

И вдруг, откуда-то из-за черепичных крыш старинных домов послышалась старая, злая и мощная песня, которую выводили сотни глоток, и явно фальшивые ноты в мелодии с лихвой перекрывались энтузиазмом:

– Твою-то ма-ать! – только и смог проговорить Костя, наблюдая, как колонны под красными знаменами маршировали в сторону площади Иоганна Гуттенберга по двум параллельным улочкам.

Либералы на площади тоже услышали зловещие слова песни, и зашевелились. «Лампасники», «зубрята» и просто мужчины поактивнее и помоложе выдвигались к металлическому ограждению, уплотняли ряды.

Цитрусов шагал в первых рядах красных. О, этого типа нельзя было обвинить в трусости! Стекла его очков решительно поблескивали, бородка топорщилась, над головой развевались десятки флагов.

Стриженные «под бобрик» ребята, сжимающие в руках древки красных знамен были настроены не менее решительно, чем их лидер. Их было явно меньше, всего около трех-четырех сотен в обеих колоннах, за их спинами – пенсионеры, интеллигенция и совсем уж подростки. Однако, отступать они не собирались.

Костя нашел в списке контактов номер Цирюльника и тот через секунду ответил:

– Слушаю!

– Пятиминутная готовность, тут сейчас красные с либералами устроят локальный военный конфликт, мать его!

– Ща-а-ас! – проговорил Цирюльник. – Будем принуждать к миру, короче.

Вообще-то это должен был делать спецназ внутренних войск. У них был большой опыт общения с оппозицией, потому как Нестерович с либералами не церемонился.

Нынче цепные псы режима были заняты отловом разбежавшихся из мест лишения свободы преступников. Да и вообще, большие вопросы вызывала готовность руководства ВВ как-то радикально воздействовать на ситуацию в стране. Ребята в черных беретах помнили печальный опыт хоморских «Ястребов», которых подвергли всенародному порицанию и вынуждали на коленях просить прощения – т. е. сделали козлами отпущения за ошибки бюрократов и политиканов. Тем более предлог для бездействия был более чем благовидный – уголовники и рецидивисты и есть основная целевая аудитория внутренних войск, а никак не полная политического энтузиазма толпа.

Так что теперь Цирюльнику предстояло взять на себя роль вышибалы в баре и выкинуть распоясавшихся посетителей из центра города.

Первый акт грандиозного спектакля на площади КАД пропустил: Цитрусов и его команда, подойдя на расстояние вытянутой руки, громогласно материли либералов, клеймя их предателями и лизоблюдами. «Зубрята» и лампасники, стоящие в первых рядах, отвечали той же монетой, не скупясь на эпитеты. Какая-то заполошная мамзель с волосами катастрофического зеленого цвета выбралась из рядов либералов, ловко выхватила у одной из коммунистически настроенных бабушек плакат с портретом покойного усатого вождя народов, кинула его на землю и принялась топтать. Бабуля треснула ее по голове тросточкой, завязалась потасовка, с обеих сторон кинулись мужчины – разнимать… Кто-то кого-то задел, кому-то прилетело в ухо, кому-то – под дых и вскоре линия соприкосновения напоминала морской прибой с перекошенными рожами и мелькающими тут и там кулаками вместо пены…

Организованная группа с красными знаменами во главе с Цитрусовым пошла в атаку. Парни орудовали древками флагов весьма уверенно, и смогли потеснить «зубрят», но тут из задних рядов либералов полетели камни, и ситуация снова переменилась…

На площади царил хаос. Чтобы восстановить порядок и поднять боевой дух своих сторонников, Цитрусов выхватил у кого-то мегафон и принялся раздавать команды. Пенсионеры и самые юные участники шествия коммунистов покидали площадь, остальные уплотняли ряды. «Зубрята» и лампасники взяли группу под красными флагами в полукольцо, пользуясь значительным численным превосходством. Сверху, с ратуши, было видно, что вот-вот свалка начнется снова.

– Э-э-это е-эсть наш после-эдний и решительный бой!!! – заорал Цитрусов и «красные» ринулись вперед…

Ник вдруг схватил Костю за плечо и махнул рукой в сторону памятника Иоганну Гуттенбергу. Там, в глубине проулков и двориков, выходящих на площадь, назревало нечто. Нечто выплеснулось наружу стройными рядами прямоугольных щитов, мерным топотом ног, вколачивающих в брусчатку подошвы ботинок…

– Р-раз! Р-раз! Р-раз – два – три! – нехитрый школьно-физкультурный счет помогал держать строй и не сбивать шаг.

– Граждане демонстранты! С вами говорит Комитет Активных Действий! Мы официально заявляем, что своими действиями вы мутите воду, раскачиваете лодку и рубите сук! Из мирной демонстрации ваше мероприятие превратилось в массовые беспорядки и какую-то хрень! Поэтому, руководствуясь целями и задачами, для решения которых и был создан наш Комитет, мы убедительно просим вас покинуть площадь Иоганна Гуттенберга и вообще – центр города! Расходитесь по домам или вам кабздец! – судя по всему, эту проникновенную речь произнес Цирюльник.

Его лысый череп сверкал перед линией щитов, в руках у него был громкоговоритель. КАДовцев было не так и много – сотен пять, может быть, шесть, но их слаженность и продуманная экипировка явно произвели нужное впечатление.

Толпа у сцены качнулась в разные стороны, все-таки на площади находились не только повернутые на политике индивидуумы, были просто любопытствующие и пришедшие «за компанию». И уж точно полно было людей, не желающих получить по зубам. Даже более того – таких тут было большинство!

Они-то группами и поодиночке и стали покидать площадь. К чести коммунистов, нужно сказать, что «красные» остались почти в полном составе. Еще бы! Они знали, зачем Цитрусов ведет их к памятнику Иоганну Гуттенбергу. И, заметив замешательство в рядах либералов, красные знамена качнулись вперед:

– Даёшь!!! – заорали ребята, стриженные «под бобрик».

Толпа колыхнулась, кто-то истошно заорал, снова замелькали кулаки… Шум и гам, звуки набирающей обороты бойни – все это вдруг оказалось перекрыто командирским ревом Цирюльника:

– Противогазы! И-и-и р-р-раз!

Строй активистов КАДа двинулся вперед. Теперь они были похожи на монстров – с ребристыми хоботами и стеклянными глазами, поблескивавшими поверх щитов.

Из задних рядов вдруг прорисовалось несколько дымных шлейфов, обозначающих путь гранат со слезоточивым газом, площадь наполнилась кашлем и матерщиной попавших в зону поражения красных и либералов.

А передние ряды уже орудовали мощными электрошокерами, действуя в духе римских легионеров: короткий тычковый удар, прикрываясь щитом. Такая тактика позволяла оставлять большую часть тела под защитой, уязвимой оказывалась только правая рука с шокером.

КАДовцы прошли через площадь как нож сквозь масло, а потом все повторилось: приглушенный противогазом голос Цирюльника, газовые гранаты, разворот и разряды шокеров.

Люди валились на брусчатку как скошенные колосья под серпом жнеца, корчась от кашля и слез.

Группа из пары дюжин крепких парней с красными флагами прикрывая лица платками и одеждой пыталась организованно отступать, защищая Цитрусова. Вдруг строй КАДовцев нарушился и с полсотни бойцов рванули к ним, догнали, и начали избиение, воспользовавшись численным преимуществом и превосходством в экипировке.

Цирюльник надрывался:

– Держать строй! Держать строй, вашу мать!

А Марыгин на балконе сжал кулаки и треснул ими по металлическому ограждению, со злостью прошипев:

– Трофим, елка-палка! Ну что за…

Загудели сирены карет скорой помощи, замелькали огни мигалок. Костя увидел, как Цитрусова с ркровавленным лицом грузят в одну из бело-красных машин, и Цирюльник, блестя лысой башкой, благим матом орет на кого-то из КАДовцев, слишком ретиво крутивших руки поверженным демонстрантам.

Марыгин давно подозревал нечто подобное, а теперь глядя на сноровистые движения этих "попутчиков", уверился в своих догадках. Среди добровольных помощников КАДа львиную долю явно составляли бывшие или действующие силовики. Наверное, где-то в глубинах Министерства внутренних дел и Министерства обороны кто-то решил держать руку на пульсе и не выпускать ситуацию из-под контроля. Ну-ну…

Так или иначе – площадь была очищена.

Апатия и пассивность госструктур поражали. По всей видимости для местных органов власти решение Нестеровича не баллотироваться было подобно удару пыльным мешком по голове. Они просто сидели все это время в своих муниципалитетах и ничего не делали. То есть делали – то же что и обычно. Руководили.

Оно и понятно – слишком сильно вертикаль была завязана на Нестеровича. Когда Нестерович самоустранился от политической жизни – чиновники сунули в голову в песок и предпочли делать вид что ничего не происходит. Но после побоища, устроенного на центральной площади Велирада, кое-кто встрепенулся. Нужно ведь было как-то жить дальше, желательно – занимая при этом свою должность и сохраняя в тепле все части тела.

Михаил Жаворонок, губернатор Восточной области выступил с заявлением, которое при всей своей кажущейся незначительности произвело эффект разорвавшейся бомбы.

– Мы выделим средства для закупки оборудования для видеофиксации подсчета результатов выборов. Из областного бюджета. Наше избирательное законодательство не запрещает демонстрировать бюллетень на камеру! Мы заинтересованы в том, чтобы второй тур прошел спокойно, и их результаты впоследствии не вызывали сомнений. Областная администрация приложит все усилия для обеспечения честных выборов и окажет помощь районным и участковым избирательным комиссиям, если у них возникнут проблемы при наладке видеоаппаратуры… – сказал он.

Дальше – больше. Подобные заявления стали делать чиновники самого разного уровня – дяди в пиджаках спешили продемонстрировать свою верность идеям демократии. Это было действительно очень продуманно – с одной стороны, рефрен о том, что нужно просто проголосовать – это основной посыл Бечирая. С другой стороны – коллективный Запад довольно жмурился, выслушивая подобные речи от недавних столпов авторитаризма. Да и команда Говоруна вынуждена была с кислыми лицами одобрять такую инициативу своих вчерашних заклятых врагов.

У Кости в ответ на эти замечательные предложения на зубах появлялась оскомина: где ж вы были во время первого тура, дяди и тёти? Те результаты что, не могли вызвать сомнений? Но прикрыл себя Жаворонок знатно – всем понравилось. А то ведь новая метла по новому метет, и если при Говоруне в принципе, всё очевидно – скорее всего обмажут зеленкой и зашвырнут в мусорный бак, то от Бечирая чего угодно можно ждать – глядишь, и вправду работать заставит, тьфу-тьфу…

До выборов оставалось четыре дня.