Ветры Дарковера

7

Проехав от Зоны Земли до Армиды, Баррон думал, что узнал горы. Правда, сопровождавшие его дарковерцы постоянно называли их предгорьями, но он отнес это на счет преувеличения их желания удивить пришельца. Теперь же, в полудне от Армиды, он начал понимать, что они ничего не преувеличивали. Когда они покинули длинную, медлено вздымавшуюся вверх по лесистому холму дорогу, он увидел перед собой настоящие хребты. Холодный пурпур, глубокий фиолет, бледно-серая голубизна — они лежали цепь за цепью, пик за пиком, и каждая следующая цепь поднималась выше и выше, пока все они не сливались в клубящиеся дали, которые могли быть грозовыми облаками или еще более далекими горами.

— Великий Боже! — выпалил он. — Мы что, собираемся поднять вверх?!

— Не совсем, — успокоил его Кольвин, ехавший рядом с ним, только на вершину во второй цепи, вон там, — он указал, где именно. — Пожарная вышка стоит на пересечении хребтов. — Он сказал Баррону их дарковерские названия. — Но если вы посмотрите достаточно далеко, то сможете увидеть, что горы вплоть до самого конца, до той цепи, что зовут Стеной, Окружающий мир. Там никто не живет, кроме хвоcтатых людей.

Баррон припомнил смутные рассказы о разных группах негуманоидов Дарковера. В следующий раз, когда они остановились, чтобы перекусить и дать отдых лошадям, он нашел Ларриса, который был самым дружелюбным из всех, и спросил: — Они водятся только в дальних хребтах? Или в этих горах тоже есть негуманоиды?

— Да. Ты столько лет был на Дарковере — пять — и до сих пор не видел ни одного негуманоида?

— Одного-двух кирри в Земной Торговой Зоне, да и то издалека, — сказал Баррон. — И маленький мохнатый народец в Армиде — не знаю, как вы их называете. А что, есть и другие? И все они — ну, если они негуманоиды, нельзя спрашивать «люди ли они», — но подходят ли они под стандарты Империи для так называемых «разумных существ» — древняя культура, сложный язык, доступный для перевода на другие языки?

— О, они все разумны по стандартам Земной Империи, — заверил его Леррис, — а причина, по которой Империя не имеет с ними дела, довольно проста. Здешним людям не так интересна Империя сама по себе, и люди ее как личности. Негуманоидные расы — я не эксперт, но подозреваю, никто из них никогда не пытался вступить в контакт с Империей по той же причине, по которой они не слишком контактируют с гуманоидами Дарковера, Их цели, желания и так далее, столь не похожи на наши, что просто нет точек соприкосновения, да они не хотят этого.

— Ты хочешь сказать, что даже дарковерцы не имеют никаких контактов с негуманоидами?!

— Я не сказал НИКАКИХ. Существует небольшая торговля с хвостатыми, вы их называете полулюдьми, или сублюдьми, и живут они в лесу на деревьях. Они покупают у горян лекарства, маленькие орудия, металл и тому подобное. Они не опасны, если не пугать их. Кошколюди — эта раса чем-то похожа на кралмаков, мохнатых слуг Армиды. Кралмаки не очень разумны, скорее смышленые, чем умные, но и у них есть какая-то разновидность культуры, некоторые из них телепаты. Их уровень чуть выше шимпанзе или дебила, которому случайно удалось перейти к первобытной общине. Гения среди кралмаков можно научить десятку человеческий слов, но я никогда не слышал, чтобы кто-то из них умел читать. Я думаю, что люди Империи дали им весьма сомнительный кредит, классифицировав их как PC.

— Мы вынуждены были сделать это. Вы не хотели, чтобы кто-нибудь после кричал, что мы относимся к потенциально разумной расе, как к высшим животным.

— Я знаю. Кралмаки отмечены как действительно или потенциально разумные существа и оставлены в покое. Кошколюди, я подозреваю, куда более разумны, я знаю, что они используют металлические орудия. К счастью, мне доводилось видеть их вблизи, они ненавидят людей и нападают при каждом удобном случае. Я слышал, что у них очень развитая феодальная культура со сложным сплетением кодексов, управляющих степенью открытости лица. Жители Сухих Городов верят, что некоторые элементы их собственной культуры сплетались с кошколюдьми тысячелетия назад, но об этом лучше бы рассказал тебе ксеноантрополог.

— А сколько всего разумных рас на Дарковере? — спросил Баррон.

— Одному Богу известно, и я не шучу. И уж, конечно, никому из землян. Может быть, кто-нибудь из Коминов и знает, но они не скажут. Или чири — это еще одаи почти гуманоидная раса, но, по мнению большинства, они настолько выше людей, насколько те выше кралмаков. Наверняка никому из землян это неизвестно. Даже мне, у меня было больше возможностей, чем у всех остальных.

Прошла почти минута, прежде чем Баррон осознал последнее предложение, и затем внезапно до него дошло: — Ты ЗЕМЛЯНИН?!

— К вашим услугам. Ларри Монтре, меня называют здесь Леррисом, потому что так легче для дарковерцев, вот и все.

Баррон ощутил внезапное раздражение и гнев.

— И ты делал из меня идиота, заставляя говорить с тобой по-дарковерски!

— Я же предлагал переводить, — сказал Ларри, — но я был под обетом Вальдиру никогда и никому не упоминать, что я — землянин.

— И он твой опекун? Ты его приемный сын? Как это случилось?

— Долгая история, — сказал Ларри. — Лучше когда-нибудь в другой раз. Если вкратце: его сын, Кеннард, воспитывается на Земле в моей семье, а я здесь, с его народом. — Он поднялся на ноги. — Смотри, Гвин ищет нас. Мы хотели достичь пожарной вышки завтра до вечера, если удастся пограничников следует сменить, а впереди еще долгий путь в этих предгорьях.

Баррону было о чем подумать на пути в предгорья, но мысли его постоянно возвращались к этому разговору с настойчивостью, которую он не мог понять — будто тайный страж в дальнем уголке его сознания крутится вокруг этого с упорством безумца.

Землянин может сойти за дарковерца. Землянин может представиться дарковерцем. В этих горах, где никогда не видели землян, землянин, желающий казаться дарковерцем, будет в безопасности от любого гуманоида и не привлечет к себе внимания негуманоидов…

Баррон покачал головой. Хватит об этом. Ему неинтересны эти горы, если это не поможет ему сделать свою работу настолько хорошо, что он снова сможет воссоединиться с Империей и заняться своим делом, или чем-то другим, на другой планете, в другом космопорту.

Если Лерри, Леррис, или как он там себя называет, хочет позабавиться жизнью в семье таинственных дарковерских телепатов и узнать больше чем кто-нибудь о негуманоидах и всем этом, — его дело, каждый сходит с ума по-своему, а я видал и худшее. Но он тоже не был нормальным.

Он возвращался к этим мыслям с непонятной настойчивостью в течение всего дня, упорно игнорируя красоту цветов, обрамлявших горную дорогу, обрывая все дружеские попытки Ларри завязать беседу. Под вечер, когда дорога стала покруче, Кольрин запел глубоким красивым? басом дарковерские баллады, но Баррон не услышал, закрыл глаза, позволив лошади выбирать дорогу вдоль горной тропы, лошадь понимала в этом больше него.

Стук копыт, медленное покачивание в седле, мрак за опущенными веками сначала действовали гипнотически, а затем странно знакомо — казалось нормальным сидеть в седле, не видя ничего вокруг, вверившись лошади и держа в напряжении остальные чувства — аромат цветов или хвойных деревьев; дорожной пыли, резкий запах цибета от какого-то животного в кустарнике. Когда Ларри подъезжал к нему, Баррон не открывал глаз; спустя некоторое время Ларри пришпоривал коня и догонял Кольрнна. Тот продолжал петь в пол голоса. Непонятно почему Баррон понял, что певец выводит первые ноты «Баллады о Кассильде».

Как странно она звучит без аккомпанемента арфы. Аллира прекрасно играла и пела ее, хотя это была песня для мужского голоса:

Он перестал следить за песней, услышав отдаленный крик орла и короткий крик какого-то зверька в зарослях. Он здесь, он вне опаености, а позади развалины и смерть….. вцепившись в каждого рукой Он брел подземным залом, где Аллар поддерживал огонь, Что гас и вспыхивал во мгле.

Мысли его крутились, словно в странном сне, когда он слушал песню Кассильды, печаль Камиллы, любви Хастура и сокровища Алара. Странно, наверное, быть Хастуром или Комином и считать себя равным Богу.

Но мне сейчас и Бог родня!

Да и чем они были на самом деле, эти древние Боги?

Племя кузнецов говорило, что Шарра приходит в их очаги — и они имели в виду не дух огня! Старые телепаты могли пробуждать силы превосходящие мою форму птицы, или огненный щит, насколько это выше ножа хвостатого!

— Баррон, смотри не усни здесь, тропа становится опасной! — голос Гвина ворвался в его сны, и он встряхнулся.

Очередная галлюцинация? — Нет, только сон.

— Похоже, я заснул, — произнес он, потирая глаза. — Гвин хохотнул: Подумать только, пять дней назад этот человек впервые увидел седло! Ты быстро учишься, чужеземец. Поздравляю! Но отныне тебе лучше держать глаза открытыми, тропа становится узкой и плохой, а ты, возможно, сумеешь рассудить лучше лошади, даже хотя старая поговорка гласит: «на горной тропе отпусти поводья», но если ты свалишься туда… — он показал на полукилометровый провал по обеим сторонам дороги, — нужно спуститься в долину до прихода ночи. На этих высотах повсюду люди, а может быть, и птицы-духи, и хотя сейчас не Призрачный Ветер, я не слишком стремлюсь к подобным встречам.

Баррон хотел спросить, что это такое, но остановился.

Черт побери, мне все равно, я и так уже достаточно запутался, а Гвин и остальные здесь как раз для того, чтобы охранять меня. Не имело смысла думать об этих предполагаемых опасностях или даже интересоваться, что они из себя представляют.

Тем не менее, общая настороженность передалась ему, и он заметил, что старается держаться поближе к ним на узкой горловине прохода. Он основательно вымотался, пока они достигли перевала и без всяких происшествий начали спуск.

Этой ночью они разбили лагерь в долине под защитой серо-голубых сучьев, пахнущих пряностями и дождем.

Меньше обычного было песен и разговоров. Баррон, лежа в полусне в своих одеяниях и, слушая, как ночной дождь скользит по толстым веткам, чувствовал необъяснимую тревогу. Что за чертов мир, и нужно мне было вляпаться в это дело!

Он уже почти забыл восторг и очарование, которое он ощущал в первом путешествии сквозь предгорья. Это было частью той странности в нем, которую он хотел забыть.

Они прибыли на пожарную станцию вечером следующего дня. Баррон, распаковывая при свете лампы свой багаж в отведенной ему большой светлой комнате, признал с неохотой, что Вальдир не пожалел ничего, чтобы гостю было удобно. Здесь были широкие полки и шкафы для инструментов, верстаки и стулья с хорошим освещением, вакуумные лампы, производившие необычайное количество света из относительно голубого топлива, получаемого из смол масел местных деревьев. Широкое окно с прозрачным стеклом — не часто встречающееся на Дарковере, хотя и очень ценное и, очевидно, вставленное для удобства гостя с Земли — давало широкий панорамный вид на горы и ряд за рядом заросших каменистых склонов и высот. Стоя у окна и глядя, как красное солнце Дарковера садится за пикой — горы здесь были столь высоки, что солнце скрывалось раньше чем собирался ночной туман — Баррон снова ощутил это странное неестественное чувство, от которого сильно стучало его сердце, только усилием воли он не поддался ему и пошел смотреть станцию.

С места, где она стояла на вершине одного из высочайших пиков, открывался превосходный вид — не требовалось даже взбираться на башню позади — на сотни квадратных километров леса. Баррон насчитал пятнадцать маленьких деревень, каждая под защитой складки холма, видимая только как скопище тусклых крыш. С этой высоты он мог понять, что взгляд терялся в дымке, непроницаемой для невооруженного взгляда, которая легко могла скрыть тонкую струйку дыма. Он мог даже различить далекие крыши Армиды и высоко в горах смешной бледный шпиль, похожий на замок.

— С твоей оптикой, — сказал ему Лерри, присоединившийся к нему у двери станции, — мы увидим лесные пожары еще тогда, когда они будут еще крохотными огоньками, и спасем древесину. — Он указал на дальний пик, где зеленое прорезал широкий черный шрам. — Здесь горело пять лет назад, оно вышло из-под контроля на день-другой и, хотя поднялись люди семи деревень, мы потеряли (я забыл сколько) квадратных километров отличного леса и смолистых деревьев. Отсюда также мы сможем заметить и давать предупреждение в случае нападения бандитов или что-то в этом роде.

— А как вы даете предупреждение? Похоже, что здесь нет ни сирен ни чего-то другого.

— Колокола, дымовые сигналы… — он указал на высокую груду сухих дров, тщательно защищенную канавой, наполненной водой. — И также сигнальные устройства — не думаю, что кто-то знал их земное название, — он показал Баррону сияющие металлические блюда. — Конечно, только в солнечные дни.

— Гелиограф, — сказал Баррон.

— Точно.

Баррон думал, что будет чувствовать себя как рыба, вытащенная на сушу, но первые несколько дней прошли достаточно гладко. На пожарной станции жили шесть человек, несших пятнадцатидневные вахты, после чего их сменяли другие по смещенной круговой системе, требовавшей трех человек каждые семь дней. Сейчас командовал станцией Гвин. Ларри, похоже, являлся лишним, и Баррон задумался, не находится ли он здесь только для того, чтобы переводить или присматривать за ним. Но из некоторых замечаний Гвина он сделал вывод, что Ларри обучается управлению станцией, чтобы иметь возможность занять его место в серии обязательного дежурства, которое несли все юноши дарковерских семей. Кольрин являлся ассистентом Баррона специально, чтобы научиться шлифовке линз, а также обучить производству и использованию телескопов и оптики каждого желающего пограничника.

Баррон знал из обзорных лекций многолетней давности, что Дарковер является миром без всеобщей технологии и индустрии, и ожидал, что дарковерцы будут не слишком способными к восприятию того, чему он должен был их обучить. Его удивила легкость, с которой Кольрин и остальные подхватывали начала оптики, его замечания о свойствах отраженного и преломленного света, а позже — и технику шлифовки.

Кольрин особенно легко адаптировался в техническом языке, тончайших научных терминах. Ларри тоже, но Баррон ожидал этого, Ларри был землянином и, похоже, получил зачатки земного образования. Но Кольрин был сюрпризом. Он высказал это однажды, когда они работали в мастерской и он показывал молодому человеку, как устанавливать и настраивать одно из сложных шлифующих устройств, и как проверять точность установки специальными измерительными приборами.

— Ты знаешь, — сказал он, — я тебе, в общем-то, ни к чему. Ты мог бы все это понять из справочников. Едва ли Вальдиру стоило трудиться привозить меня сюда, он мог просто взять из зоны Земли оборудование, руководство и передать их тебе.

Кольрин пожал плечами.

— Прежде ему пришлось бы научить меня читать их.

— Ты немного говоришь на Стандартном Земном, научиться не составило бы труда. Насколько я могу судить, дарковерский шрифт не так сложен, чтобы у тебя были трудности с шрифтом Империи.

Кольрин рассмеялся: — Не могу сказать, может быть, если бы я вообще умел читать, я бы сумел одолеть и Стандартный Земной. Но я как-то никогда об этом не задумывался.

Баррон замер в искреннем изумлении, Кольрин казался достаточно образованным. Он посмотрел на Ларри, ожидая осуждения по поводу этой варварской планеты, но Ларри нахмурился и произнес почти с укором: — Здесь, на Дарковере, мы не делаем фетиша из грамотности, Баррон.

Он почувствовал внезапную обиду и вновь ощутил себя чужим. Он прорычал: — Как, черт побери, кто-то может здесь чему-то научиться?

Он мог видеть, как Кольрин на глазах теряет терпение и вежливость к невоспитанному чужестранцу, и ему стало стыдно. Кольрин проговорил: — Ну, я учусь, не так ли? Пусть я даже и не ношу сандалии, чтобы портить глаза над напечатанными страницами!

— Конечно. Но ты хочешь сказать, что у вас нет системы образования?

— Возможно и нет, в том смысле, в котором вы это понимаете, — сказал Кольрин, — мы не увлекаемся чтением, если не принадлежим к касте, в обязанность которой входит проводить время за чтением и письмом, мы считаем, что излишнее чтение вредно для глаз — разве ты не говорил мне, что почти у всех землян плохое зрение, которое приходится исправлять фальшивыми линзами на глазах? Казалось-бы куда разумнее дать всем этим людям работу, на которой им не приходилось бы столько читать и, в любом случае, писанина ослабляет память, и ты не в состоянии правильно запомнить ничего, если можешь в любой момент пойти и посмотреть. А когда я хочу что-то узнать, почему бы мне не узнать это разумным способом у того, кто может подсказать мне, правильно ли я делаю, без посредства напечатанных символов. Используя только книгу я могу ошибиться, не понять, неправильно сделать, когда же сейчас я делаю ошибку, ты сразу можешь исправить это, и умение входит мне прямо в руки, так, чтобы они помнили, как делается эта работа.

Не убежденный до конца, Баррон оставил эту тему. Он должен был признать, что аргументация была слишком строгой и связной для человека, которого он готов был классифицировать как неграмотного. Его образ мыслей был поколеблен. Устройства связи были всегда его полем деятельности. Кольрин произнес, заметно пытаясь сгладить эффект и принять его точку зрения:

— О, я не сказал, что умение читать плохо само по себе. Если бы я был глухим и увечным, конечно, я нашел бы его полезным… — Но, понятно, это не успокоило чувство Баррона.

Ни за что на свете он не признался бы в том, что тревожило его сейчас. Руки его двигались практически автоматически, проводя тонкую микрометрическую оценку шлифовального станка, и подсоединяя его к маленькому ветровому электрогенератору. Когда Кольрин говорил, аргументы казались странно знакомыми. Словно он уже слышал их раньше в какой-то другой жизни! Он думал, с мрачным юмором, если так будет продолжаться, я поверю в переселений душ!

Взгляд его расплылся, цвета набегали один на другой, сливались в незнакомые пятна, формы, группы. Он смотрел на оборудование в своих руках, словно впервые видел его. Он с любопытством повертел в руках нарезной болт. Что он собирался сделать с этой штукой? Когда все прояснилось и пришло в норму, он понял, что дико таращится на Кольрина, а тот странно смотрит на него.

Но все эти непонятные видения нахлынули вновь, все исчезло, он оказался на огромной высоте и смотрел вниз на, сцены развалин и резни, слышал крики людей и лязг оружия. Когда же все это уплыло с поля зрения, он вновь увидел стремительные языки пламени и в сердце огня — улыбающуюся женщину с горящими волосами, купающуюся в огне как в водопаде. Затем женщина исчезла и остался только один женский силуэт в короне пламени и золотых цепях…

— Баррон! — крик вырвал его из бессознательного состояния, и он тут же опомнился, потер глаза и увидел, что Ларри и Кольрин смотрят на него в оцепенении. Ларри перехватил шлифовальную машину, когда он, покачнувшись, рухнул на пол.

Когда он пришел в себя, в глотке булькала вода, и оба смотрели на него с выражением озабоченности. Кольрин сказал, извиняясь:

— Я думаю, ты переутомился. Мне не стоило затевать этот спор с тобой. Вам свое, а нам — свое. У тебя часто бывают такие припадки?

Баррон просто покачал головой. Спор не настолько утомил его, но если Кольрин хочет объяснить это как эпилепсию, или что-то в этом роде, то, пожалуй, это будет более разумным объяснением, чем то, что в действительности произошло. Может быть у него просто не все в порядке с мозгами! Ладно, во всяком случае, если это произойдет здесь, в этих горах, мне не придется отвечать за крушение парочки кораблей!

Кольрин мог удовлетвориться этим объяснением, но очень скоро стало очевидным, что для Ларри этого недостаточно. Он отослал Кольрина, сказав, что Баррон наверняка не сумеет сегодня продолжить занятия, а затем начал неспешно убирать приспособления для шлифовки. Баррон хотел встать и помочь ему, но Ларри жестом приказал ему не вмешиваться.

— Я справлюсь, я знаю где что лежит. Баррон, что ты знаешь о Шарре?

— Ничего. Меньше чем ничего. — Чертовски неудобно иметь поблизости телепата. — Расскажи.

— Я сам не много знаю. Она была древней богиней племени кузнецов. Но Боги и Богини здесь, на Дарковере, более чем что-то чему молятся или приносят жертвы, или просят о благе, похоже, они реальны — материальны, я имею в виду.

— По-моему это вздор.

— Я хочу сказать, что то, что они называют богами, мы бы назвали силами — настоящими, осязаемыми силами, которые можно измерить. Например, я немного знаю о Шарре. Дарковерцы, особенно в Комине, не любят говорить о культе Шарры. Он был запрещен много лет назад. Думали, что он слишком опасен. Так же и тут, по-моему, примешивались человеческие жертвоприношения или нечто подобное. Что я хочу сказать, это что племя кузнецов вызывало Шарру, используя соответствующий талисман или что-то вроде — эти штуки концентрировали силу, не знаю, каким образом — и Шарра вытягивала для них из гор металлическую руду.

— И это говорит землянин? Ты веришь в этот вздор? Ларри, подобные легенды существуют на каждой планете Империи!

— К черту легенды! — произнес Ларри. — Я же сказал тебе, что не думаю, что это боги в нашем понимании этого термина. Возможно, что они некая форма — скажем, процесса или существа — из какого-то другого измерения. Насколько мне известно, они могут быть невидимой расой негуманоидов. Вальдир рассказывал мне немного о запрещении культа Шарры тут, в горах. Его людям, Альтонам и Хастурам, пришлось много над этим потрудиться. Они вынуждены были подняться в предгорья и конфисковать все талисманы Шарры так, чтобы племя кузнецов больше не могло вызывать эти силы. Среди прочего, как я понял, огонь иногда выходил из-под контроля и вызывал лесные пожары.

— Талисманы?

— Камни — их называют метричными камнями — голубые кристаллы. Я сам научился. немного использовать их. И поверь мне, это невероятно. Если у тебя есть рудиментарные телепатические способности, ты сосредотачиваешь их на камнях, ну, они что-то делают. Они могут поднимать объекты — психокинез, создавать магнитные поля, которые нельзя открыть ничем, кроме как такой же матрицей, и тому подобное. Моя приемная сестра могла бы рассказать тебе о них больше, — Ларри казался подавленным. — Если образ Шарры может попасть даже к тебе, землянину, Вальдир должен знать об этом. Я пошлю за ним, Баррон.

Баррон упрямо покачал головой: — Нет! Не тревожь Вальдира! Это мои проблемы.

— Это не тревога. Вальдир из Коминов, Вальдир хочет узнать. Он ДОЛЖЕН знать, если это вновь пришло в горы. Это может быть опасным для всех нас, а особенно для тебя. — Он озабоченно улыбнулся. — Я поделился с тобой ножом, а это обет, — произнес он. — Я должен быть твоим другом, хочешь ты этого или нет. Я пошлю за Вальдиром сегодня вечером. — Он собрал ящик, закрыл коробку с заготовками и повернулся: — Тебе лучше отдохнуть, спешить некуда, а мне все равно пора на патруль, — сказал он. — И не бойся, возможно это вовсе не имеет к тебе никакого отношения. Наверное, ты подхватил что-то, болтающееся по этим горам, а Вальдир должен знать, что с этим делать. — Он остановился у двери и произнёс настойчиво, — верь мне, пожалуйста, Баррон, мы твои друзья, — и ушел.

Оставшись один, Баррон лег на матрац, пахнувший наполнявшими его смолистыми иглами. Интересно, почему он не хотел, чтобы посылали за Вальдиром. Он слышал, как внизу отъехал с патрулем Ларри, как поет Кольрин, а с вершин поднимается и начинает дуть ветер. Он встал и подошел к открытому окну. Внизу в долинах и предгорьях лежали деревни ничего не подозревающих людей, маленькие гамаки и гнезда негуманоидов в самых густых и непроходимых лесах, птицы и дикие звери, они будут лучше защищены от лесных пожаров и шатающихся банд — кошколюдей, негуманоидов и людей-йа. Он поможет им в этом; у него хорошая работа, почему же тогда гнетет его это чувство пугающей спешности и отчаяния, словно он беспечно тратит время, когда рушится мир? Не разобравшись в этом, он закрыл глаза.

На станции было тихо. Он знал, что в башне пограничник в обычной черно-зеленой форме осматривает окружующую местность в поисках любых признаков дыма.

Смолистые деревья, несмотря на ночной дождь, были столь летучи, что могли вспыхнуть от удара молнии. Единственным звуком был неизменный и беспрестанный шум ветра.

Баррон едва слышал его сейчас. И все же, было что-то — что-то в этом ветре…

Он напрягся, настежь распахнул окно и высунулся наружу, чтобы лучше сосредоточиться.

Это было почти неуловимо для чувств, не столь обострённых как у него почти забито всепоглощающим ароматом смолы — легкий, сладковатый, пыльно-желтый, почти неощутимый запах струился по ветру…

Призрачный Ветер! Пыльца растений, цветущих непредсказуемо один раз в несколько лет высвобождающаяся в огромных количествах источала запах и странные галлюциногены от равнин до вершин, благословенно редкие, они вызывали эйфорию, странное опьянение и иногда, если долго дышать ими, повреждение психики у людей. Они высвобождали животные инстинкты страха, ненависти и ярости, заставляя людей прятаться по углам или носиться по холмам. Но в негуманоидов они проникали глубже, просачивались в их странный мозг и освобождали нечто старое, очень ужасное…

Кошколюди воют, дерутся и убивают без причины, а люди-йа… когда они достигают этих людей…

Он двигался быстро. Он не был сейчас Барроном, он не осознавал, кем или чем он был, он знал только, что должен предупредить всех на станции, людей в долинах, что нужно укрыться. Обычный нос не почувствует его еще два — три часа, а к этому времени пограничники будут уже слишком далеко от станции, чтобы найти укрытие, негуманоиды уже выйдут и станут неистовствовать. К тому моменту, когда Призрачный Ветер станет явным, может быть уже поздно даже искать убежище.

Все поплыло у него перед глазами. Он закрыл их, позволил ногам самим выбирать дорогу и побежал вниз по лестнице. Он слышал, как кто-то окликнул его на незнакомом языке, но пронесся мимо.

Костер. Он должен зажечь сигнальный костер. Он не знал здешней системы оповещения, но костер наверняка насторожит всех. Огонь горел в нижнем зале, он чувствовал лицом его жар. Наклонившись, он осторожно дотянулся и выбрал длинную палку, горящую с одного конца и холодную, обугленную с другого. Выбежав с нею в руках через дверь, он пересек покрытую гравием лошадиную тропу и побежал во двор. Чуть не свалился в канаву, окружавшую костер, сунул пылающий факел в сухое, как порох, дерево и отпрянул назад, когда оно вспыхнуло, выбросив в него огромную колонну огня. Затем кто-то закричал на него, его схватили чьи-то руки, и Кольрин воскликнул, сжимая его в железных объятиях: — Баррон, черт побери, ты что, рехнулся?! Это же поднимет все окрестности! Будь ты дарковерцем, тебя бы вздернули на месте за ложную тревогу!

— Ложную тревогу!.. — Он грубо выругался. — Призрачный Ветер. Я чувствую его! К ночи он будет здесь!

Кольрин, побледнев, смотрел на него.

— Призрачный Ветер? С чего ты взял?

— Говорю тебе, я чувствую! Что вы здесь делаете, чтобы поднять окрестности и заставить искать укрытие?

Кольрин смотрел на него не веря, но захваченный его очевидной искренностью.

— Костер насторожит их, — сказал он. — И я могу просигналить зеркалами, после чего зазвонят колокола в деревнях. У нас здесь хорошая система оповещения. Я все же думаю, что ты рехнулся. Я его не чувстую, но, насколько мне известно, твой нос может быть лучше моего. И я не дам и шанса Призрачному Ветру или людям-йа забрать хотя бы одного человека!

— Он отстранил Баррона с дороги. — И смотри, куда идешь! Черт побери, в чем дело, ты что, ОСЛЕП?! Еще шаг и ты свалился бы в канаву! — Он снова забыл о Барроне и побежал к станции за сигнальными устройствами. Закрыв глаза, Баррон прислушивался к потрескиваниям ветра и костра. Он ощущал едкость дыма и сквозь него усиливающийся тошнотворный запах пыльцы, наполнявший дующий с гор Призрачный Ветер.

Спустя некоторое время, все еще не придя в себя, он повернулся и на подгибающихся ногах двинулся на станцию.

Кольрин на башне подавал сигналы. Парадоксально, но больше всего удивило Баррона то, что его не удивляет собственное поведение, он смутно ощущал свою раздвоенность, то же двойное неясное существование, которое он испытывал прежде.

Следующий час был безумием: крики и голоса, звон колоколов из деревень внизу, пограничники, бегущие по делам, которые они не собирались объяснять. Он не открывал глаз, чтобы не запутаться, и держался в стороне. Казалось естественным сидеть, пока действуют другие, он сделал свое дело. Наконец люди проскакали вверх по склону с сумасшедшей скоростью, и он понял, что Ларри вошел с Кольрином и встал перед ним.

— Что произошло?

— Он почувствовал Призрачный Ветер, — сказал Кольрин выразительно.

— Очень вовремя! — откликнулся Ларри. — Благодарение Богу, мы получили предупреждение. Только я начал сомневаться, не почувствовал ли я его сам, как раздались колокола, и я приказал всем возвращаться, но он до сих пор столь неуловим, что я едва ощущаю его! Откуда ты знаешь?! — воскликнул он. Баррон, не отвечая, покачал головой.

Спустя некоторое время Ларри ушел.

Он думал, что сделал глупость, потому что раньше он только подозревал что-то странное, а теперь будет знать наверняка, и если не он, то Вальдир. Вальдир из Коминов, и он сразу поймет, что произошло. Мне плевать, что они сделают с землянином, но я должен уходить. Мне следовало затаиться и ускользнуть в хаосе Призрачного Ветра. Но я не мог подвергнуть их такой опасности, а Лерриса перехватили бы в предгорьях. У меня долг перед ним. Меж нами нож.

Ни один гуманоид не решится в эту ночь выйти в горы.

Мне нужно затаиться и не привлекать внимания. А потом — а потом я должен уйти, задолго до того как приедет Вальдир!