Ветер надежды

Наконец, на экране замелькали кадры двадцатых и тридцатых годов. Вот начались работы с пороховыми ускорителями для взлета самолетов. Диктор рассказывает о работах инженеров Дудакова и Константинова из ГДЛ. Огненные струи срываются с крыльев У-1, И-4 и ТБ-1. Запуск ракеты Тихонравова. Затем наступает очередь ракет ГИРД. И наконец, на экране появляются ракеты и ракетные моторы РНИИ. Диктор поясняет.

— Полученное семейство твердотопливных двигателей конструкции инженеров Клейменова и Лангемака позволило уже в 1932 году создать первые советские боевые ракеты, получившие сейчас индекс РС-82. Вес ракеты 6,5 кг вес боевой осколочной части 2 кг максимальная скорость 500 м/с. С 1937 года и по середину 1939 года эти ракеты активно испытывались в специальных частях.

На экране небольшие ракеты взлетают с одиночных станков, промахиваются мимо цели и иногда взрываются прямо на старте, но с каждым кадром летают они все уверенней. Вот в кадре появляется поставленная на жесткой раме прямо на землю залповая установка. Диктор продолжает рассказывать. Затем перед зрителями появляется сплошная линия задымления в районе мишеней. Далее идет показ авиационного варианта реактивных снарядов.

— Помимо московских инженеров, работы в инициативном порядке шли еще в нескольких институтах. Так в мае 1939 после ряда предварительных опытов ракетный отдел Харьковского института создал принципиально новую систему запуска ракетных снарядов. Опытные ракеты ХАИ получили хорошо отработанные пороховые двигатели РНИИ, но полностью уникальную стартовую установку. Так называемый 'барабан'. Инженеры Баткин, Пиротти и Лозино-Лозинский, сумели обеспечить раскрытие в полете складного оперения снарядов при старте из стальной трубы. В качестве боевой части этих ракет использованы шрапнели от устаревших пушек Барановского. Скорость ракетных снарядов достигала 380 м/с.

— Оба варианта реактивных снарядов успешно прошли фронтовые испытания во время Японо-Монгольского конфликта, показав особую эффективность при стрельбе по автоколоннам, плотным порядкам кавалерии, железнодорожным составам и строю бомбардировщиков. Несмотря на отдельные сбои в работе, новое оружие, оказалось чрезвычайно эффективным. И боевое и психологическое действие этих ракет оказалось для врага полной неожиданностью. Таким образом, на вооружение авиации Советского Союза оказались удачные по своим свойствам ракеты малой мощности.

— Семейство жидкостных двигателей ОРМ конструкции инженера Глушко были многократно отработанны на испытательных стендах. В конце июля 1939 два доработанных мотора ОРМ-65 тягой по 150–170 кгс были опробованы сначала на летающей лаборатории 'Горын', а затем установлены под крылья истребителя ИП-1. Сами двигатели отработали вполне надежно, но синхронизация тяги пары ЖРД все же, вызвала некоторые проблемы. Тем не менее, в настоящее время двигатели этого семейства являются наиболее мощными реактивными моторами Советского Союза, выпускаемыми малой серией.

— А сейчас мы видим буксировочный старт первой советской крылатой ракеты 'Объект 212'. Как вы видите, время работы ее двигателя невелико. Несмотря на это до выключения мотора ОРМ-52 тягой 290 кгс, ракету успела разогнаться со 180-ти километров до 405 километров в час. И была принципиально доказана сама возможность создания такого оружия.

Опыты ГИРД и ГДЛ. Просмотр медленно приближался к новейшим достижениям современности. Далее идут кадры первых испытаний 'Тюльпана' смонтированного под брюхом И-Z. За ними пошли испытания 'Тюльпанов' на боевых истребителях. На экране промелькнул пожар во время испытаний Р-10 в 'Подлипках'. Вот пошли кадры полетов ИП-1 с прямоточниками Меркулова. Снова испытания ракет НИИ-3. В короткий полет уходит крылатое изделие 212. Следом показан залп пороховых РС-82 с шестнадцати двутавровых направляющих. И наконец, перед инженерами развернулся показ испытаний 'Ракетного звена'. На экране к взлету готовится мощный ДБ-2А с парой учебно-тренировочных 'Зябликов' под крыльями. Могучий разбег, воздушный корабль выходит в точку сброса. Вот под крылом отстегиваются замки, и два учебных мото-реактивных самолета, включив ускорители, уходят со снижением. В последних кадрах от брюха ДБ-2А точно также отцеплялась крылатая ракета '212' с уже включенным ЖРД. Фильм завершился и в зале зажегся свет. На сцену поднялся старший майор госбезопасности Давыдов, и слегка улыбнувшись, обратился к молодежи.

— Как видите, товарищи, наша советская ракетная наука уже достигла серьезных успехов. Но впереди у нас еще много напряженной работы. Мы обязаны закрепить отрыв нашей страны от дышащих нам в затылок капиталистических стран. Именно для этого вас со старших курсов ваших училищ командировали сюда на Волгу. А сейчас я попрошу рассказать о новейших советских ракетах их создателей. Товарищей Королева, Дрязгова, Костикова и Глушко.

Сергей первым вышел на сцену, и встретился взглядом с будущими ракетчиками. Глаза курсантов светились интересом. Новой формы им еще не выдали, и часть зрителей носила авиационно-технические эмблемы, другая часть артиллерийские 'кресты'. Но Сергею сейчас очень захотелось, чтобы когда-нибудь они все носили единую командирскую форму. Форму ракетных войск.

— Ну, как, товарищи будущие ракетчики? Какие есть мысли по увиденному? Задавайте ваши вопросы.

— Курсант Метлицкий. А расскажите нам, пожалуйста, о той ракете, которую с самолета бросали.

— Крылатая ракета '212', конечно всего лишь опытный образец. Но это не главное. Главное в том, что сейчас уже принципиально доказана возможность полета этого нового оружия. За эти полтора года работа шла слишком медленно. Но даже имеющийся результат позволяет рассчитывать на получение боевых образцов таких ракет уже в следующем году. Ракета предназначена для атаки военных кораблей и крупных наземных целей… Слушаю вас товарищ курсант.

— Курсант Степанов. А как она будет управляться?

— Вариантов управления предусмотрено несколько. Автопилот на основе гироскопа может выдерживать направление полета непосредственно после сброса таких ракет с бомбардировщиков. Но наведение на цель в таком случае осуществляется грубо самим носителем, и поражение малоразмерных целей будет невозможно. Однако даже в таком виде ракеты могут применяться против крупных целей находящихся на среднем удалении. В частности атаки забитых самолетами аэродромов и удары по большим заводам могут быть эффективными. Кроме того несколько лет назад проводились опыты с управлением по радио бомбардировщика ТБ-1. Подобная этой система управления также может улучшить точность попадания таких ракет… Ваш вопрос курсант.

— Курсант Войтенко. А какими двигателями оснащаются все эти ракеты? И как ту тяжелую ракету, которую показывали на схеме запускать?

— Что касается нашего нового проекта крылатой ракеты, то в нем уже использован опыт проектирования и постройки мото-реактивных самолетов. В частности в качестве основного двигателя планируется применение компрессорного мотора или пульсирующего двигателя. Ну, а стартовый поддон, отрывающий ракету от земли или разгоняющий в полете должен использовать связку пороховых ракетных ускорителей тягой по 500 кг. Таким образом, ракета будет разгоняться до выработки пороховых зарядов, затем сбрасывать ускорители и облегченная разгоняться дальше основным двигателем. Предполагаемая максимальная скорость полета 700–800 километров в час. Масса взрывчатки до полу тонны, а вес всей ракеты около двух тонн. Смонтированная в кузове четырехосного грузовика пусковая установка сможет выпустить ракету с любой поляны на дальность порядка ста — ста пятидесяти километров. В авиационном же варианте две такие ракеты носитель ДБ-А-2 сможет доставить, например, на удаление сотни или полутора сотен километров от любого из балтийских портов наших соседей… Говорите курсант.

— Курсант Мартынюк. А почему всего одна тонна боевой нагрузки? Этого ведь мало. ДБ-А-2 без ваших ракет поднял бы, наверное, все четыре тонны бомб.

— Хороший вопрос, товарищ курсант. Четыре тонны ДБ-А-2 поднял бы, но войдя в зону мощной ПВО противника из-за своей невысокой скорости, он, скорее всего, был бы уничтожен. А вот при варианте боевой нагрузки, который вы видели на экране, он поразит цели издалека и гарантированно вернется на базу. Стоимость же самих ракет при массовом производстве будет многократно меньше стоимости носителя… Ваш вопрос.

— Курсант Алханов. Если я правильно понял, то ваши снаряды летают пока не очень. К примеру, ваши залповые снаряды М-13 пока не слишком устойчиво бьют всего на четыре километра. И точности у них никакой. А когда кучность и дальность этих снарядов приблизится хотя бы к возможностям полковой артиллерии?

— Хороший вопрос. Все это вами перечисленное, товарищ курсант, касается только установки МУ-1. Создаваемая нами сейчас установка МУ-2 уже обеспечит в полтора раза большую дальность и в несколько раз более высокую точность стрельбы шестнадцатью РС-132…

'Спрашивайте, ребятки, спрашивайте. Потому что через год уже мы с Валентином, Мишей, Андреем и остальными нашими соратниками спросим уже с вас, и с пристрастием. И вот тогда уже вы будете нам объяснять, что и как надо сделать, чтобы стало хорошо. Чтобы точность, дальность и высота были такие как надо. Чтобы о наших ракетах шептались на всех континентах. И чтобы за толстым слоем земной атмосферы… Впрочем, вот это пока еще не скоро… Но я верю, что и это у нас когда-нибудь получится. Главное, старт этому делу уже дан. Теперь бы только не буксовать…'.

Павла промокнула губы салфеткой, и пригубила вино. За ее спиной чинно отдыхали за столиками две большие группы военных. И хотя в местных знаках различия Павла разбиралась не лучше чем белка в помидорах, но было ясно, что представленное за одним из столов начальство ходило в генеральских чинах. В разговоре за ее столиком повисла пауза и две пары глаз смотрели на нее с надеждой и тревогой. Первой не выдержала Соня.

— Ну, так как, Адам, вы готовы принять участие в нашем прожекте?

— Милые дамы. Помочь вашему капитану я уже согласился. А что касается вашего бала… То у меня к вам несколько иное предложение. У нас есть самолет, на котором можно катать пассажиров…

— Это же совсем не то!

— Я прошу вас не перебивать меня, мадам Соня! Так вот… Для детей в возрасте от семи лет моя фирма может предложить такую акцию. Если вы через ваших друзей оплатите бензин, то за неделю мы сможем прокатить по небу три тысячи детей. А для тех, кто готов заплатить за благотворительный полет, предложим фото-сессию в воздухе сразу с двух фотоаппаратов. Половина выручки ваша, но с вас реклама нашей фирмы в Париже и окрестностях.

'Мы с Терновским на этом выиграем массовость клиентуры, известность во Франции, и какие-никакие гроши. А вы к вашей примитивной в своей банальности инсталляции добавите новую 'воздушную изюминку'. И когда Запад, в моем лице вам поможет. То дети вас точно не забудут'.

Девушки задумались, Павла потягивала вино. Судя по форме военных соседей, рядом 'ломало хлеб' какое-то штабное начальство и их зарубежные гости. Из тихого комментария Веры Аполлоновны, Павла уже узнала, что за большим столом встретились штабисты Франции и Британии. С французской стороны там царили Начальник штаба ВВС Келлер, командующий 1-й воздушной армией Мушар, и главный по иностранным закупкам генерал Шамисо. Про британцев Оболенская ничего не знала. А за малым столом сошлись в беседе штабисты в чине полковников. За этой 'адъютантской поляной' шла бурная дискуссия. Павла не особо прислушивалась, но разговор шел по-английски и невольно привлек ее внимание.

— Но мсье полковник! У русских довольно сильная авиация. Разве вы забыли Минские маневры? После этого они набрались опыта за Пиренеями, подтянули свои навыки в Поднебесной, да и в этом году их аппараты не простаивают. Микадо они прижгли хвост вполне профессионально. Русские умеют, и летать, и строить самолеты, и даже двигатели.

— Чушь, сэр. У русских никогда не будет мощных моторов. На собственные разработки их мозгов не хватит. Что у них есть? Германские БМВ конца 20-х, ваши старые 'Сюзы' и 'Гномы', к ним вдобавок старые американские 'Райты', и лишь недавно они довели до ума свои М-34, созданные в начале 30-х. Хлам. И сплошное дилетантство. Эти крестьяне и люмпены, дорвавшиеся до власти, до сих пор так и не смогли понять, что все их жалкие потуги стать Великой Державой не стоят и выеденного яйца. Вместо признания необходимости следования руководящим советам по-настоящему Великих Наций, они разорили свой народ, и без штанов пытаются строить сильное государство. Мерзость и бред.

— Мсье вы правы, но не совсем. Второе бюро Генштаба в этом месяце докладывает, что новые реплики наших 'Испано', форсированные большевиками, выдают уже под тысячу стандартных сил. Это уже серьезно. Мы тут клянчим у 'Скряги Ги', хотя бы новые девятисот сильные моторы для 'Моранов', а некие, как вы там сказали, 'полуодетые дилетанты' готовятся выпускать машины со скоростями практически как у 'бошевских ножей'. Так что не все так просто. Я слышал, что правительство планирует сделать заказ Советам на большую партию таких моторов. А пока мы вынуждены летать на том, что есть, и еще за золото… Да-да, за золото покупать у 'янки' их 'Кертиссовское полено'. Каково?!

— Вряд ли ваша разведка права. Всякий может ошибиться в деталях или просто поверить рекламным слоганам. Русские часто бахвалятся, держа фигу в кармане. У них практически не осталось конструкторских и руководящих кадров, без которых их отставание от наших держав останется вечным.

— Гарсон! Еще одно 'Бордо'. Гм… Но как же, тогда быть с их Поликарповым, Туполевым? Да, и по моторам они сумели вырастить неплохих специалистов. Еще год-два…

— Бросьте. Для того, чтобы утопить любые их современные начинания не нужно много денег. Вполне достаточно воспользоваться лозунгами их вождей.

— Простите, полковник, не понимаю…

— Вспомните хотя бы позапрошлый год. Сколько красной элиты кончило свои дни на плахе. Причем, заметьте не из-за реальных интриг против Сталина, а лишь в силу подозрений об этом… Именно подозрений, и никак иначе. Вы могли бы такое представить во Франции? О бывшем министре Пьере Коте мы тут сейчас не говорим, он ведь сам всех настроил против себя, за что и поплатился. Но чтобы вашего министра Авиации Ла Шамбре вот так вот сняли с поста из-за пары доносов? Не можете представить, а там все это в порядке вещей.

— У нас в случае разглашения какого-нибудь скандала, это могло бы привести к отставке правительства, но не на гильотину…

— Все верно, но для московских вампиров, это слишком мягкий вариант. Харьковский академик Кравчук был теоретиком новейшего научного направления, но его очень вовремя сковырнули и распяли. Для НАС очень вовремя… Ну, а сброшенный с 'красного Олимпа' Тухачевский? Сколько покровительствуемых им инженеров и даже целых научных лабораторий было утянуто за ним в могилу? Сразу же вспоминается 'Хронос, пожирающий своих детей'. Если бы не вся эта 'черная месса' Сталинской челяди, то большевики МОГЛИ БЫ получить к этому году очень многое…

— Это всего лишь наши догадки. Возможно, избавившись от главных смутьянов, Сталин, наоборот, ускорил развитие, иначе, откуда взяться прогрессу в том же моторостроении?

— К счастью, это не догадки, мой друг. До 36-го наши аналитики из МИ-6 действительно отмечали наличие множества передовых разработок, и сильный рывок их военно-технической науки. Но уже с 36-го и по настоящее время красные лишились очень многого. Сейчас они могли бы иметь, и мореходный москитный флот, которого у них практически нет. И радиосистемы оповещения, и просто надежную связную технику. Кстати, наш сэр Райт решил все эти проблемы для береговой обороны 'Канала' еще в прошлом году. А, вот у красных этого нет, и не будет никогда… Если, конечно, они не купят систему у нас. А мы еще подумаем, стоит ли им ее продавать…

— Но это же, все о флоте. А Россия уже давно перестала быть морской державой. Мы ведь начали наш с вами разговор об авиации. Можно вспомнить их недавние перелеты бомбардировщиков ТБ-3, да и достигнутые ими рекорды дальности и высоты…

— Ерунда. Рекламный трюк. Они делают разовые рекордные машины, но не способны наладить массовое производство, обладающее высокой технической культурой. Тех же скоростных самолетов у Сталина единицы, и рекордов они отнюдь не ставят. А конструкторы? Дошло до того, что часть инженерной элиты, чтобы выжить в этой 'стране свободы' интригует против своих коллег. Вторая часть ушла из науки и производства в преподавательство, подальше от интриг. Третья часть всеми силами стремится покинуть их 'счастливую утопию', а те, кто остался работать, половину своих сил тратят на борьбу с собственной бюрократической системой. Идиотизм!

— Мне кажется, вы снова сгущаете краски, мон шер. Я уверен, в опалу брошены не так уж много гениев…

— Не верите? Что ж… Вот вам имена тех, кого стоило бы опасаться нашим странам, будь большевики поумнее. Профессор Стечкин — звезда теории двигателестроения, и где он?

— Неужели казнен?

— Не имею точных данных, но вряд ли он сейчас свободен и занят своей работой. Вы что-нибудь слышали о боевых ракетах?

— В основном о сигнальных и флотских буксирных ракетах мсье Дамблана.

— А вот у русских, представьте себе, был создан специальный институт именно по этой тематике. И, что же, у них там сейчас? Специалист по ракетным моторам Глушко, и двое главных красных ракетчиков Лангемак и Клейменов арестованы и уже, возможно, мертвы.

— Но ракеты, это все-таки дело далекого будущего. Пока все это фантастика. Что там сейчас происходит в их авиации?

— В авиации? Вот вам новости. Основатель их авиационной научной школы, друг и ученик их главного русского теоретика Жуковского, Туполев вместе со своими учениками, и своим красным итальянским коллегой Бартини, сидят за решеткой. Там же, по всей видимости, находятся и авиаконструкторы Неман и Калинин. Впрочем, последний из них вроде бы уже умер. Это только та информация, что лежит на поверхности, а сколько талантов остается безвестными. До нас доходят лишь отголоски. Вот поэтому красную авиацию практически уже можно списать со счетов. И если бы только это!

— Что же может быть ужаснее рассказанного вами?!!

— Что еще? Сталин ведь последовательно уничтожает всю серьезную науку. К примеру, вот такие люди могли бы успешно конкурировать и с нашей научной элитой. Физики Ландау и Йоффе вместе с учениками. Специалисты по радиометрии Берг и Ощепков. Специалист по системам удаленного наведения Беккаури, руководитель кафедры радиотехники в МАИ Баженов. И, как вы уже догадываетесь, все они в опале… Вам мало?

— Но мсье! Как можно спрогнозировать пользу или вред науке от ареста этих людей, если невозможно сравнить результаты…

— Сэр. Результаты уже видны. В 36-м году для нашей делегации проводил экскурсию бригадный генерал Сакриер, руководящий научной службой красных ВВС. Который, кстати, сейчас, уже давно не у дел, если вообще жив. Так вот, представьте. Видимо, в целях устрашения Флота Её Величества Королевы, он нам рассказывал тогда о тяжелых управляемых авиабомбах, способных одним ударом уничтожить линкор. Я уверен, что подобные разработки в 36-м у красных еще были, а вот сейчас эта их тема закрыта. Мониторинг их достижений дает вполне ожидаемую картину развала.

— Гм. Да-а, мон шер. Если все перечисленное вами не выдумка, то, пожалуй, вы правы, для наших стран это счастье, что Сталин столь недальновидно относится к своей научной элите. Хотя союз с Советами против Германии все еще кажется нам полезным…

— Иллюзии. С Советами нельзя заключать никаких союзов. Любую слабость Запада они используют для своей перманентной революции. И именно поэтому я считаю, что те, кто помог Сталину 'съесть свой хвост', достойны серьезной награды.

— Несомненно. Хотя и жаль что нашим странам придется нести серьезные потери в войне, вместо того чтобы воспользоваться русской техникой и пушечным мясом…

Павла не сразу отреагировала на обращение своих спутниц. От услышанного со стороны соседей, в голове сейчас шумели сильные чувства. И еще ей нестерпимо захотелось дать прослушать запись вот этой беседы всесильному наркому и его Хозяину…

Профессор поправил затянутое на больном горле кашне, осторожно отхлебнул напиток, и продолжил свою работу. Сейчас Проскура дописывал комментарии к 'Наставлению производства испытательных полетов реактивной техники'. В стоящей тут же на столе эмалированной кружке плавали крупно порубленные листы брусники. А вокруг банки с малиновым вареньем летала невесть как попавшая в кабинет полосатая оса великанских размеров. После второго звонка рука ректора недовольно сняла трубку телефона. Нервно поправив усы, хозяин кабинета спросил сердитым простуженным голосом.

— Гхм…В чем дело?

— Георгий Федорович, беда!

— Анатолий! Прекратите…Ахху-гкху…прекратите истерику, что у вас случилось?

— Долго объяснять, вам лучше лично все это увидеть. Я убедительно прошу вас срочно подойти в аэродинамический корпус.

— К вашей монстре?

— Да-да, к трубе. У нас с конструкторами и испытателями уже волосы дыбом! Там прямо какая-то мистика творится.

— Даже если и возникли проблемы, вам, батенька, как заместителю ректора, паника все равно не к лицу.

— Это не паника, Георгий Федорович. Но если все наши первоначальные выводы подтвердятся, то это может оказаться приговором всему направлению работ.

— Кто там у вас сейчас из испытателей?

— Громов, Шиянов и Стефановский здесь.

— Вот и оставьте там только конструкторский и летный состав, а всех лишних прочь гоните. Мистика там у них… Неужели все это до вечера подождать не может?

— Нет, товарищ профессор. Действовать тут нужно быстро, иначе по институту могут поползти нежелательные слухи, мол, саботаж со стороны учены и все такое. Если мы быстро не разберемся с этими проблемами, и не наметим пути их решения, то… То какой-нибудь активист может кинуться в органы с истерическим заявлением о вредительстве. Вы ведь и сами все понимаете. Вот поэтому очень прошу вас подойти к нам!

— Доделаю раздел, и буду у вас минут через двадцать. Ждите!

— Хорошо, мы подождем.

В аэродинамическом корпусе у главной трубы столпились люди. Сквозь толстый плексиглас смотрового окна характер негативного процесса был виден как на ладони. Проскура щурил глаза за стеклами очков, и напряженно всматривался в нюансы движения закрепленной на отвесах самолетной модели. Рядом жужжали самописцы. А за спиной 'главного моржа' встревожено переговаривались конструкторы. Испытатели стояли чуть поодаль и пока помалкивали.

— А в малых трубах такая же картина?

— С незначительными отличиями. Прямо мистика…

— Хватит уже о мистике! Что же это вы уважаемые коллеги сразу в уныние впадаете?! Стыдно!

— Но, вы же, сами видели, что управление на высоких скоростях превращается…

— Ни во что оно, батенька, там еще не превращается! Бросьте вы свой антинаучный мистицизм! Мы с вами, товарищи, вообще-то, к чему-то такому уже были готовы… Ведь как явствует из предыдущих опытов, с увеличением углов атаки из-за более сильного снижения эффективности вертикального оперения путевая устойчивость также снижается. Так или нет?

— Все это так профессор, но вот о таком неочевидном взаимодействии продольного и бокового движений мы, все же, тогда даже не догадывались.

— Вы имеете в виду появление у макета в трубе перекрестных связей между продольными и боковыми моментами?

— Да, Георгий Федорович. Самопроизвольное изменение момента крена и рыскания. И еще неясное развитие продольного движения в процессе бокового, вообще ставит под большой вопрос нормальную управляемость скоростных машин на высоких скоростях. Возможно, придется работать с центровкой…

— Хм. На мой взгляд, делать столь категоричный вывод пока преждевременно. Да центровка, довольно, задняя, но для данных схем это неизбежно. Другие версии есть? Что еще, по-вашему, может являться причиной всех этих бед?

— Пока у нас имеются лишь некоторые предположения. Вероятно, тут еще взаимодействуют аэродинамические и инерционные моменты. Ведь сама конструкция сильно отличается от традиционных схем не только центровкой, но и своей аэродинамикой.

— Ммм. Предположение очень похожее на правду, товарищ Грушин. Угум. Вы ведь у себя в МАИ, исследовали скоростное пикирование. Знаете, о чем говорите. Ну, а насчет участия в этом 'аэродинамическом шабаше' гироскопического момента системы какие-нибудь мысли уже были?

— Гм. А вот такая версия нами пока не отрабатывалась. И, возможно, именно с такой поправкой причины нашего 'хаоса' получат даже лучшее объяснение. Не правда ли, товарищ Еременко?

— Действительно, товарищи! Такое воздействие с участием аэродинамических, инерционных и гироскопических моментов, получается, еще сильнее меняет картину управляемости. Ведь дестабилизирующие моменты тангажа и рыскания стремятся увеличить исходные углы атаки и скольжения.

В этот момент после негромкого скупого обмена мнениями с Шияновым и Стефановским, в высоконаучный 'мозговой штурм' спокойно и уверенно вступил негромкий баритон Громова. Испытателя явно волновали наиболее критические режимы пилотирования.

— Товарищ профессор, а что можно сказать по хаотическому вращению самолета?

— Тут, товарищ Громов, нам еще придется разбираться. Но если, взаимодействие моментов оказывает предполагаемое нами влияние, то вскоре, станет понятной и эта 'иноходь'.

— Поясните, пожалуйста, подробнее.

— Видите ли, коллега… Гм… По всей вероятности, при сверхскоростном вращении такого тела относительно продольной оси, не совпадающей с направлением полета, происходит взаимосвязанное регулярное изменение углов скольжения и атаки. Причем, заметьте, батенька, в прямо противоположных направлениях.

— Но тогда получается… Что когда один угол возрастает, то второй уменьшается и наоборот. И от этого аэродинамические моменты тангажа, крена и рысканья меняются циклически! Это возможно?

— Именно так, коллеги! Это не только возможно, но и очень даже вероятно. Благодарю вас. Товарищ Громов, за точную формулировку. Думаю, за несколько недель наши аэродинамики доведут до ума эту концепцию, и она с полным правом ляжет в теоретические основы проектирования сверхскоростных аппаратов. И никакой вам тут мистики!

— Георгий Федорович! Спасибо вам! А то мы все тут уже…

— Не за что коллеги. Но нам с вами материалистам-естественникам в мистику впадать стыдно! Где это видано, всего-то пару дней помучались, и сразу лапки кверху?! Все, я ушел. Возвращайтесь к работе.

Однако, не смотря, на свое пламенное антимистическое заявление, тяжело поднимавшийся по лестнице апологет скоростной аэродинамики, мысленно восславил небеса за то, что очередная научная проблема не стала серьезным тормозом для работ. Времена все еще оставались неспокойными, и чем быстрее шло новое дело, тем увереннее чувствовал себя, и он сам, и его ученики и соратники…

В первом полете Павла слегка нервничала. Вдруг что из оборудования откажет, а под крыльями незнакомая французская земля. Куда там садиться? То ли на поле, то ли на шоссе. А ну как на том поле пикник каких-нибудь школьников окажется, или крестьянская телега на шоссе попадется. Но прислушавшись к ровно тянущему 'Райт-Циклону', лишь слегка отличающемуся звуком своей работы от М-62, Павла успокоилась. Под веселую перебранку на французском, несущуюся из динамиков шлемофона получасовой перелет быстро закончился. Аппараты встали в круг и по радиокомандам аэродрома зашли на посадку. Павла специально попросила перед вылетом Кринье, чтобы ее поставили последней на посадку, чтобы не создавать никому помех. Капитан согласился.

В небольшом кафе, прямо рядом с полосой, пилотов-перегонщиков тут же угостили мороженным и соками. А еще через четверть часа их забрал в сторону Гавра трехмоторный пассажирский гигант Девуатин Д-333. Во втором вылете новизна ощущений уже притупилась, и Павла уже просто наслаждалась полетом. Идущий впереди и слева 'Хок' лейтенанта Мариньяка чуть покачивался с крыла на крыло под заунывную мелодию, напомнившую Павле Плач Татьяны Булановой в исполнении Милен Фармер. Чтобы не заснуть под эту колыбельную, она не спеша, выполнила размазанную бочку, потеряв метров сто высоты. И тут же услышала голос своего ведущего.

— Эй, 'янки'! Что, заболела спина? Ну как вам панорама под крыльями?

— Спина не болит, уснуть боюсь. А панорама… В целом, довольно красиво. Много шоссе и железных дорог, и удобно ориентироваться и бомбить.

— И это все что вы можете сказать о Франции мсье Адам?!

— Вы же не о Франции спросили, Арман, а о лежащей под крыльями провинции. А Францию я еще толком и не видел. Едва прибыл к вам, как первый же день провел за решеткой.

— О ля-ля! А за что вас так?!

— Да вот, за то, что не дал двум громилам ограбить девушку в порту. Ваша жандармерия не очень-то любит разбираться на месте…

— Мсье Адам, я от имени Франции приношу вам извинения за этих болванов.

— Не стоит извиняться, Арман. У вас с ними разные ведомства.

— Ну, а как вам наша Армия?

— Французские пилоты носят красивую форму и летают на вполне современных самолетах. В бою я их пока не видел.

— Гм. Ну, а наши песни вам нравятся?

— Песни красивые, но я люблю что-нибудь по… поэнергичней.

— Может, споете нам что-нибудь американское? Думаю, капитан не будет против.

'Что ли рок-н-ролл тебе забацать? Или 'хеви-метал'. Да и что б я такого знала американского, чтоб тебе выдать. Но компанию надо бы все-таки как-то поддержать. Угу. А может, на польском ему? Мне же тут как-никак нужно свою легенду поддерживать. Гм. Сейчас я выдам ему из моего любимого кино 'Огнем и мечом'. Сейчас вы товарищи 'франк-пилоты' узнаете, какие песни нужно за штурвалом петь…'.

— Для вас Арман я лучше исполню военную польскую песню. Надеюсь, вы сможете оценить если не текст, то хотя бы ритм…

— О, прошу, прошу вас! Мне будет очень приятно.

— Ну, слушайте. Эгхм!

— С высоты полутора тысяч метров уплывающие под хвост пейзажи казались ассиметричной вышивкой на зеленом исламском ковре. А перед задумчивым взором разведчицы вставали тенями очень реалистичные киношные битвы. Корчащиеся на кольях казаки. Летящая на пешие казацкие полки расправившая свои белые крылья польская гусарская конница. И под залихватское 'Хей, Хей, Хей! Соколы!' снова шли на польские пушки, терпеливо нагнетающие в себе ярость, казацкие рати…

Внезапно тени разбежались, и кабина снова проявилась сквозь растворившиеся кинокадры. Рука снова лежала на штурвале, все было привычно, но… Но Павла почувствовала какую-то неправильность. Что-то было не так. Ведущего и других самолетов сквозь переплет кабины было не видно. Небо было пустым! Рука сама положила самолет на крыло, и Павла, выполняя крутой вираж, вгляделась в окружающее пространство. Через несколько секунд панического наблюдения, она поняла, что не хватает не только перегоночной группы 'Хоков', но и еще много чего. Под крыльями был другой пейзаж. Зелень была, а вот дорог было очень мало, как и населенных пунктов. И еще где-то впереди мелькнуло близкое море. Рука положила в обратный вираж. Глаза вглядывались вдаль, что-то мешало глазам, да и рука как будто выполняла манипуляции не очень уверенно. Павла окинула кабину и в животе похолодело. Кокпит с приборами, штурвал, фонарь и прицел, все было другим.

Паника метнулась по жилам алой парализующей волной. В этот момент по бронеспинке сиденья истребителя заколотили пули. А вот этот звук был хорошо знаком по Монголии. И враз отключившиеся чувства, тут же перестали мешать телу пилота, совершать привычную ему работу. Размазанная бочка, похожая на ту, что она недавно крутила во французском небе. Левый вираж, горка, иммельман… Набрав высоту, она осмотрелась. Вражеский истребитель не ожидал от добычи такой прыти, и болтался теперь километром ниже. Что это за аппарат, пока было не ясно. Единственное что она успела заметить, это острый нос и странные опознавательные знаки на консолях. Красные с белым круги на песчаном камуфляже раскраски крыльев.

'Кого там опять по мою душу прислали? Что же за жизнь у меня такая! Даже самолет спокойно перегнать не дают. Кто же это. Не помню таких опознавательных. А самолет вроде знакомый. О! Ко мне решил повыше забраться. Ну-ну. А мы еще километра полтора "боевым" наберем. А здорово идет моя птичка. Что же это такое? Фонарь! Да-а, фонарь знакомый. Матушки в детсадики… Я ж на 'мессере' лечу! Умереть не встать. Уписаться от смеха. Как же меня так угораздило-то? А внизу тогда кто? Странные круги у этого 'НЛО' на крыльях и какой-то красный квадратик на хвосте. Но еще далеко, и пока не разглядеть. И что же мне делать? Как это что делать! Радиатор гаду пробить слегонца, чтобы отстал от меня, а уж потом разбираться будем. Не советский истребитель, значит, и хрен с ним. Как тут пулеметы стреляют? Ага, поняла…'.

Приняв это бодрое решение, Павла перевернула 'мессера' через крыло. Затем она бросила машину в пикирование, прямо на набирающий спиралью высоту вражеский истребитель. Пилот 'НЛО', заметил ее атаку, и попытался выскочить из-под удара. Пользуясь лучшей горизонтальной маневренностью, он быстро закрутил левый вираж. Но Павла не стала открывать огонь, а тут же, ушла на горку и, увидев окончание виража, снова свалила 109-го в пикирование. Во второй атаке она дала длинную очередь метров с семисот и вроде бы даже попала. От крыла неизвестного истребителя отвалились какие-то ошметки, и агрессор тут же попытался выйти из боя пологим пикированием. Павла решила разобраться с принадлежностью визави, и стремительно проскочив ему под хвост, "всплыла" метрах в двадцати слева. На киле истребителя явно французской конструкции алел небольшой прямоугольный флажок. Почти такой же, как на самолетах Аэрофлота, в покинутом ею будущем. Вот только вместо серпа и молота, на нем приткнулся одинокий серп.

'Турки мать их в детсад! Куда же это я попала?! Немцы ведь с турками и не воевали никогда! Елки моталки! Что за херня тут блин?! И когда этот дурдом закончится?!'.

Быстро брошенный взгляд на 'соседа'. Из кабины 'Морана-Сольнье' (Павла даже вспомнила модель этой машины — наверняка это был 406-й), на нее напряженно смотрело немного восточное и очень серьезное лицо…

От мощного удара кулаком по столу, зазвенел кофейный прибор. Обличаемый начальственным рыком сотрудник полиции даже вздрогнул поникшими плечами.

— Вилье вы болван! Болван и бездельник! Где один из главных фигурантов Моровски?! И где тот мошенник Суво. Где они я вас спрашиваю?!

— Но мсье старший инспектор! Нас на весь Арфлер всего трое, а их тут уже целая банда. Нам же не разорваться. Я звонил в порт, и просил их отделение приглядеть за Суво. Но нам так и не перезвонили.

— А что в это время делали вы и Ламанье с Маришаром?!

— Ламанье я оставил около их мастерской. Он еще должен был приглядеть, за той еврейской конторой, которую мы курируем еще с прошлого месяца. Макс прямо в здании стерег того мсье Терновски, который пошел в магистрат, а я ждал его в кафе на бульваре, и следил за вторым — мсье Моровски, который сидел в машине.

— То есть вместо работы вы набивали свой живот?!

— Это не так, мсье старший инспектор! В смысле… Нас же всего трое, месье Риньон. И потом, я даже не мог предположить, что он увезет этих монашек с такой безумной скоростью. Они ведь явно не были знакомы, и даже поругались вначале…

— То есть вы даже видели сам момент побега. Почему вы сразу не отправились в погоню? Почему не послали за ним жандармов?! Не могли оторваться от еды?!

— Да нет же, мсье Риньон! Все произошло слишком быстро. Как я потом узнал, на соседней улице он развернулся, и поехал на запад. Дальше его уже было не догнать. Я даже послал двоих жандармах на мотоциклах, но его уже и след простыл. Может быть дорожная полиция…

— Я передал вашу ориентировку, но прошло уже четыре часа и никаких известий! Сейчас я буду звонить в Руан, Гавр Париж и прочие места. Имейте в виду, если за это время случится хоть что-нибудь серьезное с вашими подопечными, то вас уволят!

— Но мсье! Это несправедливо! Если бы нас было, хотя бы четверо! Мы же должны иногда есть и спать! Как это возможно всего втроем следить за целой толпой преступников?! И потом, если уж что-то случится не на нашей территории, то это ведь уже не наш вопрос.

— Роже, повторяю вам, вы болван! Только из уважения к вашей достойной матери я не отправлю этот рапорт сегодня. Но если вы не найдете мне их до завтрашнего обеда, то никакие ваши мольбы меня не разжалобят.

— Спасибо, мсье Риньон.

— Езжайте в порт и найдите хотя бы Суво. Он ведь уехал на такси, заказанное до Гаврского порта. И чтобы через пять минут я уже не видел здесь вашу противную тупую физиономию!

— Да, старший инспектор. Я сделаю звонок в Гавр, и сразу поеду.

— Надеюсь на успех хотя бы этой вашей поездки. Я буду у себя. И немедленно мне звоните, если будут какие-нибудь новости.

— Да, мсье Риньон. Я найду его, будьте уверены.

'Чтоб тебе от поноса сдохнуть, толстомордый мерзавец! Только сидишь тут в своем кабинете. А мы с Максом и Пьером носимся по улицам, как сумасшедшие, ловим этих мошенников и 'кассеров'. Втроем за все отделение! И ни слова похвалы! Сделаешь все хорошо, о тебе и не вспомнят. Случится малейшая неувязка и эта красная усатая рожа тут как тут. Проклятье!'.

Пока Павла играла в гляделки со своим воздушным противником, по ушам неожиданно ударил чей-то долгий окрик на французском. Павла помотала головой, и открыла глаза. Перед очами снова была кабина Н-75, а прямо перед носом ее 'Хока' был виден хвост заходящего на второй круг истребителя Мариньяка. И видимо для пущей полноты ощущений, в шлемофоне кроме французской, зазвучала еще и польская речь.

— Это кто там поет мою любимую песню с жутким и непонятным акцентом.

— А кто это слушает мою любимую песню, и, не представившись, требует ответа?

— Вообще-то я уже представился по-французски. Варшавянин в прошлом, капитан Розанов к вашим услугам.

— Адам Моровски второй лейтенант резерва Авиакорпуса Соединенных Штатов, из Чикаго, рад знакомству. В прошлом из Вроцлава. К сожалению, я почти не владею французским. Мой ведущий общается со мной на английском.

— Это печально, что вы не владеете языком, но не смертельно. Так и быть, повторю для вас информацию на языке Коперника.

— Лучше на языке Шекспира, а то я давненько не был на Родине, могу не так понять.

— Так и быть, вот вам новости. Мелун-Вилларош не примет сейчас ваши борта. У них авария. Садитесь к нам на Велизи-Виллакубле. Здесь одна полоса свободна и я договорюсь с местным начальством.

— Благодарю пан капитан.

— Не за что земляк. Но от своих самолетов никуда не уходите, у нас тут режимный объект.

— Так ест!

После беседы на земле, машина с Розановым уехала в сторону вышки. Лицо этого капитана Павле понравилось. Хорошее такое круглое украинское лицо. Улыбка от уха до уха. Было видно, что дядька добрый. А по тому, как он крикнул своему водителю по-русски — 'Не глуши пока! Я скоро!', ей стало ясно, что этот 'поляк' ее земляк в квадрате. Крепко пожав ей руку, эмигрант тогда с улыбкой поинтересовался.

— Хорошо поете, лейтенант! Снова ковбоем поработали, и новый 'табун' до Парижа пригнали?

— Спел как смог, пою редко. И раз у вас тут с 'конями' нехватка, приходится нам 'янки' гнать их издалека. Может, на языке Пушкина поболтаем, а то мои мать с отцом редко по-польски общались?

— В другой раз лейтенант. Рад вас видеть у нас в Центре, но, к сожалению, еще много дел. Нам пока нужно решить, что с вами делать. То ли вы оставите машины здесь, и за ними приедут из Мелун-Вилларош, то ли придется вам ждать, когда откроется их полоса. Надолго вас здесь точно не оставят.

— Ну что ж, не буду вам мешать. Честь имею, господин капитан.

— Честь имею, лейтенант.

В этот момент к ней подошел Мариньяк с Кринье с другими пилотами.

— Адам, нам очень понравился ваш вокал. Мы даже пытались вам подпевать, но мсье капитан Кринье шикнул на нас, чтобы мы заткнулись. И до самого Мелун-Вилларош мы с большим удовольствием слушали вашу замечательную песню.

— Это правда, лейтенант. Песня всем понравилась. Раз уж нас тут решили выдержать, словно коньяк в бочке, может, исполните нам еще что-нибудь на родном языке?

— Я право не знаю. Вашу похвалу слушать приятно, но я далеко не считаю себя хорошим вокалистом. Не хотелось бы опозориться.

— Глупости, лейтенант. Мариньяк поет куда хуже вас, но его мы терпим в каждом полете. Не ломайтесь словно примадонна, мы все вас просим.

— Ну, если все просят… Тогда ладно, чего-нибудь спою. Только не слишком много…

Наморщив ум, Павла вспомнила еще пару военных песен. Песен слышанных ей когда-то еще в столице Варшавского договора. И мысленно махнув рукой на свое смущение, она завела внутренний патефон. Под минорные звуки шлягера 'Та остатняя недзеля' (из которой в Союзе уже сделали 'Утомленное солнце'), две пары французских пилотов с большим юмором исполнили зажигательное танго.

Анджей сидел на их съемной квартире. Терпение и силы разведчика бесповоротно истощились. Узнав от Понци, что Моровский по какому-то важному делу уехал в Париж, Терновский заперся в квартире и, приняв душ, улегся в кровать. За окном еще был день, но Анджею было уже все равно. Он не побежал в этот раз к связнику. Было ясно, что начальство играет в какую-то странную игру с его напарником. За ним приставили наблюдать его Терновского, и при этом доверие к этому анархисту Моровскому по факту больше чем к самому Терновскому. Понять всю эту околесицу Анджей не мог. А желания, читать очередные нотации из шифровки, у него не было. Сейчас наступило странное расслабление, когда человек понимает, что все вокруг уже катится в пропасть, но почему-то не торопится бороться с этим бедствием. Анджей задумался, что же его всегда настораживало в Моровском?

'Странный парень этот Адам. Вроде бы много хорошего уже сделал. Но большую часть не по делу. Смотришь на него со стороны и не понятно. То ли это скрытый враг замаскировался под простодушного и слишком доброго человека, то ли… хрен знает, кто это еще может быть. То он транжирит деньги на угощение демонстранту. А то устраивает незапланированный бизнес с рекламными прыжками. В другой раз он вместо формального участия, из кожи вон лезет на гонках ради приза. И тут же отдает этот приз в пользу местной молодежи. Бред какой-то. Да, вот этими его дурацкими поступками мы многого добились. О нас узнали, мы получили неплохое прикрытие, и упрочили нашу легенду. Но ведь и этого ему мало. Вместо того чтобы скорее двигаться к цели он с нахальным видом мне заявляет — 'скоро только кошки родятся'. Будто бы я не читал Ильфа и Петрова! И я никак не могу понять, когда он серьезен, а когда шутит. Оттого и живем мы с ним как кошка с собакой. Один раз он мне сказал фразу вроде бы искренне, когда я стал просить его рассказать мне о новых оперативных комбинациях. Как он мне тогда ответил — 'Я знаю, дружище, что ты мне не веришь, и, наверное, ты имеешь на это право. Многое из того что я делаю и предлагаю, тебе кажется странным. Тебя гнетет ответственность за наше дело, я тоже не забываю об этом. Просто не чувствую я пока необходимости торопиться. Не верю я пока нашей с тобой нынешней легенде, и всеми силами стараюсь ее укрепить. Получится это или нет, не знаю. Для меня самого странно, что наши с тобой начальники в меня верят. Сам в себя я не настолько верю, насколько они, и потому мечусь беспокойно. Что-то мне удается сделать, что-то получается само собой. Как это получается, я не знаю, но иногда выходит. Ты ведь и сам уже заметил. И раз уж в меня верят там, то верь и ты. Сейчас мне тут кроме тебя доверять больше некому…'. И в глаза мне тогда поглядел, так что мороз по коже. Словно глазами старика на меня взглянул. И вот как мне ему верить, раз он вот так по-своему все время поступает?!'

В этот момент дверь квартиры тихонько щелкнула. Кроме Адама ключи были только у консьержа, но это был не Адам, а консьерж никогда не входил без стука. Анджей быстро соскочил с кровати и неслышно замер в углу у двери, зажав в руке отточенную мотоциклетную спицу. Пистолеты они с Адамом договорились не держать под рукой, и такое оружие хоть немного добавляло уверенности. Незнакомец подошел к двери в комнату, но открывать, почему-то не стал.

— Мсье, Август, уберите, пожалуйста, оружие…

От этих слов Анджей почувствовал, как целая гора свалилась с его плеч. В мрачном тупике его переживаний вдруг замаячил выход наружу…

За спиной вдруг послышались сдержанные аплодисменты и смешки. Летчики обернулись, и кто-то несдержанно свистнул. Павла удивленно взирала на трех женщин в разномастных летных комбинезонах, оживленно беседующих между собой по-немецки. Павла успела расслышать фразу 'Во Франции это сплошь и рядом, Сабиха. Сейчас они будут нагло пялиться на вас, не обращайте внимания'. Дальнейший флирт и обмен репликами, Павла благополучно пропустила, пока одна из дам, с откинутым на спину шлемофоном, не задала ей вопрос на французском. Не зная, что на это отвечать, Павла пожала плечами. Женщина нахмурилась. Кляня себя за недогадливость, Павла уже начала строить фразу по-немецки, как тут же получила отлуп на хохдойч.

— А что это вы на нас так уставились, мсье?

— Простите мадам. Я как-то еще не привык видеть женщин в летных шлемах.

— Это где же в Старом Свете найдется такое захолустье, где бы женщины ни летали за штурвалом?

— Если только в какой-нибудь Албании, да и то навряд ли. Вон, даже в Красной России и то уже ставят женские авиационные рекорды.

— Эй, мсье! Представьтесь нам.

— Адам Моровски к вашим услугам.

— Он что поляк?

— А что разве в Польше дамы больше не летают?

— Черта-с два! Марвель Кроссон родилась в Варшаве, и билась за кубок Мишлена. Она многое успела до своей смерти в 29-м.

— Может с тех пор там уже перестали пускать в небо нашу сестру.

— Вряд ли. Откуда вы, мсье? Из Германии? Уж больно шустро шпарите и почти без акцента.

'После Матери Марии, я стараюсь не судить по первому впечатлению, но эти француженки слишком бесцеремонны. Кроме вот той с восточным лицом… Где-то я ее уже… Стоять! Мдя-я, тесен мир. Или мне во сне очередное предупреждение было. Ну, привет тебе звезда турецкого телевидения. Вот значит, с кем я в том сне-мороке крутилась'.

— Что вы так онемели мсье? Неожиданно влюбились в нашу гостью?

— Просто задумался. Нет, я не из Германии, а из Соединенных Штатов.

— Угу. Польско-американский ковбой. Видимо, у себя в Штатах вы ходите с завязанными глазами и заткнутыми ушами. И, судя по всему, не только там…

— Простите, мадам. Я не понял о чем это вы сейчас…

— Оно и видно. Такие имена как, Бланше Нойес, Эдна Гарднер Уайт, Руфь Николс, Эдит Фольц Стирнс по прозвищу 'Эдии', или Флоренс Леонтин Ла по прозвищу 'Панчо', вам знакомы? Или вообще вашего слуха не касались?

— Раньше не слышал.

— Провинциал. Между прочим, ваша Хэрри Куимби летала еще с Братьями Райт. А тех, кого я вам перечислила уже много лет на слуху в авиации. Сколько лет вы сами уже летаете?

— Диплом я получил только в этом году, а летаю уже три года в основном в Канаде и Латинской Америке.

— Видали 'гвардейца'?! Только оторвался от материнской груди и туда же, критиковать женщин за якобы мужское занятие. И где же он посмел об этом заикаться?! В Европе, где 'Баронесса' Де ла Рош летала с первых лет XX века. А Тереза Пельтье еще в восьмом году летала с Де Лагранжем в Турине, и ставила там рекорд дальности и высоты.

— Не надо передергивать мадам! Я не критиковал, а наоборот выразил удивление и восхищение. А то, что раньше не был знаком с летающими женщинами это совсем не криминал. Или, может, вы знаете каждого пилота, побывавшего на Северном Полюсе? Ну, или хотя бы можете перечислить всех асов мужчин Великой Войны?

— Обратите внимание, мои милые. У этого мальчика, оказывается, есть кураж, гордость и логика.

'Вот тебе бабушка и французская галантность. Видимо надев на себя пацанские шмотки, эти дамы решили, что вместо вежливости можно обходиться одной боцманской лексикой. Не, ну я сама-то тоже иногда выдавала, но, то ведь на заводе, в пролетарской, так сказать, среде. А тут… Мдя-я. Но помыкать мной я им не позволю. Хоть эти француженки и старше Павла примерно вдвое, а турчанка лет на пять. Но все равно гнуться не стану…'.

— Мадам. Подобные таланты найдутся у многих американских мальчишек. И хотя я, действительно, раньше не слышал названных вами имен, но это совсем не повод считать меня тряпкой и неучем. И с каких это пор женщины стали сомневаться в наличии отмеченных вами способностей у мужчин?

— Браво! Достойный ответ. Чувствуется суровое мужское воспитание. Ваш отец мог бы гордиться своим сыном. Но ваш кругозор, мой юный друг, пока слегка не дотягивает до вашего же, риторического таланта. Вам бы следовало знать, что в XX веке женщины уже давно отвоевали у мужчин право не спрашивать разрешения при выборе своего жизненного кредо.

— Что ж, возможно мой кругозор слегка узковат. Однако вам бы тоже следовало знать, что смена ролей отнюдь не ваше изобретение, и даже не изобретение XX века. Жанна Д' Арк, и Надежда Дурова уже давно застолбили лавры первооткрывательниц. Хотя и не особо блистали иными талантами.

— Немного знаете историю. Правда, про ту русскую Надежду я что-то ничего не слышала.

— И напрасно. Она сражалась в русской кавалерии против вашего Бонапарта и нашего Понятовского. И, возможно, даже путешествовала по Польше, Германии и Франции вместе со своим эскадроном. Так что эмансипация довольно древняя идея.

— И как вы относитесь к этой древней идее?

— Как и к другим идеям. Без гнева и фанатизма. Моя мать была суфражисткой. София Моровски, если вы слышали. Еще у нее была подруга Анна Клемм. Они уже умерли, а других маминых знакомых из движения я не помню.

— Точно, Мариза! Я где-то уже слышала эти имена. Возможно даже на конгрессе в Лондоне.

— А вот я что-то таких не припомню.

— В Лондоне и Стокгольме я часто гостил. Так что, скорее всего, вы говорите именно о моей матери и ее подруге Анне.

— Что ж, значит, вы не относите себя к шовинистам? Если так, то это хорошо.

'Знали бы вы, девчонки, с кем сейчас языками зацепились, у вас бы мозги потекли. И хотя ничего сверхъестественного я сама в этом теле еще не сделала, но само мое вселение в Пашку это же, сбывшаяся мечта сумасшедших феминисток. Вот только не всякая феминистка согласилась бы на такое. А жить мне в этом 'скафандре' еще хрен знает, сколько лет… Впрочем, есть один вариант закончить этот квест, да я вот пока решила не спешить…'.

Начальник детского дома поочередно выкрикивал фамилии воспитанников своим от природы хриплым голосом. Со стороны неровного строя сыпались в разнобой выкрики. Кто-то кричал 'Ё' вместо 'Я', кто-то 'Тут', другие орали 'Здеся!'. Развеселое детдомовское воинство еще явно не понимало, как круто может вскоре измениться их скучное житье.

Мещеряков стоял в форме с чужими для него черными техническими петлицами и смотрел на своих будущих курсантов. Было ясно, что из этой неуправляемой оравы, часть просто не пройдет отбор. Другие вылетят из-за неуспеваемости или нарушения режима. Но кто-то из них через пару лет будет летать, и драться на новейших реактивных машинах. Сейчас Иван пытался увидеть этих ребят. Почему-то перед его глазами упрямо вставала та сцена из Харьковского училища погранвойск, когда Павел Колун отбирал свою банду стажеров. Как из примерно одинаковых пилотов он тогда сумел отобрать лучших, Ивану очень хотелось понять. А может, не в отборе было дело? Может тогда Павел просто смог настроиться на этих людей и сумел передать им максимум из своего боевого опыта? Сейчас все эти рассуждения о тонких материях только отвлекали Мещерякова от задания. Для себя он решил, что на первом этапе самое главное увлечь ребят. Поставить перед ними цель, ради которой можно пожертвовать очень многим.

— Товарищи, воспитанники. Наша с вами сегодняшняя встреча нужна для отбора наиболее способных из вас в другую школу.

— А кормежка, там у вас, какая?

— Гандыба, тихо! Вот я тебе!

— Подождите товарищ директор. Вопрос задан по существу, и я на него отвечу. Кормить будут не хуже чем здесь. Вот только бездельников там у нас кормить никто не станет.

— Это что же двойку получил и без ужина остался?!

— Все наши к… воспитанники будут питаться одинаково. Вот только злостные нарушители дисциплины и неуспевающие будут вскоре отправляться в другие школы-интернаты, как не справившиеся с нагрузкой.

— А шо там у вас за нагрузка? Вагоны разгружать, або шо?

— Нагрузка в основном учебная и еще физическая. Поэтому тех, кто не знает за собой достаточного терпения и старательности, я прошу не предлагать себя.

— Товарищ командир, а из винтовки пострелять нам дадут?

— Те, кто будет у нас учиться, стрелять будут не только из винтовок. Но и это не главное.

— А шо же главное, товарыщ командир?

— Главным станет ваша вера в самих себя. Те, кто до конца пройдет через все трудности и не сдастся на полпути, через два года освоят специальность, которой сегодня еще не владеет ни один человек на планете.

— Тю-ю. Ни. Нам этого ФЗУ не надь. Вот выпустят нас из детдома, тады сами себе специальность выберем…

— А нам и не нужны те, кто учиться не торопится. Нам такие ребята нужны, которые свои неумение и лень зубами рвать готовы. Вот таких, мы и станем учить. И когда-нибудь уже они будут учить таких же, как вы сейчас желторотиков.

— Ну а название специальности скажете? Интересно же все-таки?

— Название узнают те, кто пройдет два отбора. А то, будете потом переживать и расстраиваться…

— Ни, товарыщ командир. Ну, зовсим не будим расстраиваться. Вы тильки скажите, а?!

— Не имею права.

— Братцы, это что же делается?! Ведь кота в мешке нам предлагают!

— Дурило ты Пахом! Нас же на стройку вербуют. Ты на петлицы его глянь!

— Ну что, товарищ командир угадали мы?!

— Здесь гаданий не будет. Предупреждаю сразу! Самые хитрые, которые думают, что пройдут все отборы и потом сбегут, второй отбор точно не пройдут! И после второго отбора все отчисленные по неуспеваемости будут направлены в Сибирские трудовые интернаты, а после них сразу призваны в армию. Так что халявы я никому не обещаю.

— Вы бы товарищ Мещеряков с ними как-нибудь полегче… Ребята все ж таки…

— Куда уж легче? Я и так, рассказал ребятам всю правду, которую должен был рассказать. Не захотят, насильно их никто на это важное дело не потащит. Их решение должно быть осознанным и серьезным. Сколько им уже лет? Пятнадцать?

— Ваське Семейкину уже шестнадцать стукнуло!

— А Фимке Розману пока еще четырнадцать!

— Даже в четырнадцать лет парень уже почти готовый мужчина. Он уже может не только учиться, но и ходить в технические секции, заниматься спортом и военным делом. Нам нужны именно такие люди. Которые не ищут, куда бы это подальше спрятаться, чтобы не учиться и не работать. А наоборот, сами пытаются везде найти себе новое интересное дело или предмет для изучения. Вот поэтому возраст не так уж важен. Некоторые и в восемнадцать лет еще не готовы к серьезному делу. Так вот 'таких', я не приглашаю.

Собрание гудело добрых два часа. По результатам прошедших после него собеседований с капитаном уехали двадцать восемь человек. Сомнения Мещерякова одолевали только в отношении троих. И лидером той тройки был тот самый первый из ораторов по фамилии Гандыба. Присмиревшие мальчишки дорогой даже загрустили в кузове машины. Однако Иван решил их не баловать. В Минске он сдал весь этот 'этап' четырем сотрудникам НКВД, а сам отправился в следующий детдом. Глядя в потерянные глаза остающихся под охраной ребят, ему даже стало не по себе. Но Мещеряков сразу же, отбросил эти мысли. Рефлексировать тут было некогда. Впереди его ждала большая недоделанная работа….

Павла ловила на себе изумленные и слегка ревнивые взгляды французских пилотов. По всей видимости, их зацепило, что пришелец столь надолго приковал к себе внимание редкой дичи "авиатрис". В процессе беседы Павлы, Кринье с пилотами умудрялись задавать вопросы и получать ответы на французском, но в центре внимания дам пока оставался 'американец'.

— Мне кажется, нам имеет смысл представиться заново.

— Мари-Луиза Бастье. Можно Мариза.

— Ивон Журжон. Вашего капитана Кринье я обучала еще в Лионе.

— А нашу юную гостью зовут Сабиха Гёкчен она из Турции.

— Адам Йоганн Моровски, по отцу моя фамилия Пешке.

'Бастье я вспомнила. Она ведь какие-то рекорды дальности в 31-м била. А вот про этих Ивон и Сабиху я в первый раз слышу. И вообще удивительно, что в Турции, оказывается, были летающие девчонки. И это в мусульманской-то стране! Да-а… Век живи век учись — дурой и останешься'.

— Так вы, получается, по отцу немец?

— Я настолько же немец, насколько и поляк.

'Вот уж это точно не соврала. С такой легендой как у меня, можно по прибытии в любую европейскую страну, сразу же сдаваться в контрразведку. Типа — 'сами мы не местные, язык пьохо знаема'. Эхе-хе. И зачем я вообще в разведку полезла? Сидела бы себе реактивные самолеты испытывала. Мдя-я. Но поработать нелегалом мне, все же, придется…'.

— Если честно, культуру этих двух народов я знаю довольно поверхностно. Поэтому я все-таки больше американец. Впрочем, к Польше моя душа лежит сильнее. Все-таки там я провел часть своего детства, а вот по Германии ничего не запомнил. Мне бы не хотелось, чтобы вы считали нас поляков и американцев грубиянами, поэтому разрешите угостить вас аперитивом.

— В другой раз молодой человек. А что вы делаете здесь в испытательном центре СЕМА?

— Вообще-то я здесь не по доброй воле. Мы перегоняли вот этих красавцев в Мелун-Вилларош, но там говорят какая-то авария на полосе и нас посадили сюда. Теперь вот ждем команды. То ли ловить машину, чтобы уехать до Гавра, то ли перегонять аппараты по назначению.

— Понятно. Вас, Адам, кажется, чем-то заинтересовала мадмуазель Сабиха? Не стесняйтесь, спросите ее.

'Гм. Кроме капитана Огиты и его банды, я пока с воздушными противниками и не общалась еще. Что бы такого спросить у нее? Мдя-я. Надо бы чтоб не блеять, мысленно представить себе, что она откуда-нибудь из Баку. Гм… А что? Внешне похожа….'.

— Простите, уважаемая Сабиха-ханум. Да ниспошлет Аллах здоровья вам и вашим близким. Если это не секрет, то для чего вы оказались здесь, так далеко от дома?

— Для американца вы неплохо разбираетесь в восточных традициях, мистер Моровски.

— Ну что вы, я лишь пытаюсь учиться этикету…

— И довольно успешно… Что же до вашего вопроса, то это уже давно не секрет. Наше правительство хочет купить французские самолеты, поэтому я здесь. Мы уже много раз закупали французскую авиатехнику, но я в этой роли впервые.

— А вы уже летали на них?

— Да, в Монпелье мне показали МС-406. Машина интересная. Здесь мне обещали полеты.

— Не хотите ли, провести со мной один учебный бой на таком же?

— Вряд ли это возможно. И что нового вы хотите мне показать?

— Не знаю, будет ли это новым для вас. Но я вам предлагаю честный бой, и обещаю не поддаваться. И гонять вас по пилотажной зоне я собираюсь в полную силу. Мне кажется, что здешние чрезмерно галантные мужчины не предложат вам такого состязания.

— Вы оригинальны. Такого мне тут еще, действительно, не предлагали.

— Сабиха, неужели ты ответишь на этот нахальный вызов американца?

— Видите ли, Мариза. В вызове мистера Моровски есть один очень важный момент. Он не шутит. Он действительно хочет меня сбить в этой схватке. Причем, прочие взаимоотношения со мной его явно не интересуют. Такой подход мне импонирует… Вот только разрешит ли нам эту схватку администрация вашего Центра?

— Сабиха-ханум. Я был бы рад скрестить с вами крылья над этим аэродромом. И поскольку наши страны вряд ли когда-нибудь станут противниками в войне, мы с вами можем не опасаться за престиж народов, и фехтовать по вдохновению.

— Я принимаю ваш вызов, Адам-бий. Мадам вы ведь поможете мне договориться с администрацией?

— Мы попробуем помочь, но это глупость Сабиха.

'Глупость или нет, но 'пофехтовать' с этой 'шахидкой' мне будет полезно. Что-то мне подсказывает, что эта наша встреча с ней не будет последней'.

Секретно.

Парижскому руководителю ФДА.

Приказываю ускорить установление контакта с кандидатом в агенты 'Люфткоммет' (прибывшим в Гавр из Бостона).

По сведениям Гаврской резидентуры, данным кандидатом установлены чрезвычайно интересные для нас связи с офицерами французской военной и военно-морской авиации. Организованное им предприятие 'Ailes blanches' (пер. 'Белые крылья') очевидно, ориентировано на тесное сотрудничество с французскими военными. Судя по всему, 'Люфткоммет' рассчитывает получить с их помощью технологии для форсирования авиационных моторов. Эти его действия, по всей видимости, нацелены на достижение автомобильных и возможно авиационных рекордов скорости, о которых была получена информация из Баффало.

Сейчас 'Люфткоммет' несмотря на существенные автогоночные успехи в Чикаго, временно отказался от участия в состязаниях, и занят исключительно техническими вопросами, а также получением летного опыта. Однако его последний случайный контакт с руководством резервной авиагруппы ВВС и парижским испытательным центром, вызывает к себе наш чрезвычайный интерес в качестве перспективного альтернативного источника информации о французских авиационных программах.

Ваша задача, в ближайшие дни, не компрометируя кандидата 'Люфткоммет' перед французскими секретными службами, установить с ним оперативный контакт с целью зондирования его отношения к Рейху, НСДАП, и международным германским институтам. Необходимо установить, как ближайшие планы 'Люфткоммет', так и пределы его информированности и связей. В случае готовности кандидата к сотрудничеству, незамедлительно приступить к его вербовке.

О ходе знакомства с кандидатом и его вербовки, докладывать мне незамедлительно.

ХГ.

Зибель.

' Опять эта упрямая 'птица' сорвалась! Улан дурр салак! Куш бейинли инек! Ах, как обидно, что снова этот молодой демон выскользнул! Все время сбегает от меня, не хочет в прицел. У-у, иблис! Но я. все-таки хотя бы раз собью тебя сегодня. Ах, ты уже сзади?! Хаддини бильмез хериф!'.

Все это время из динамиков ее шлемофона раздавался задумчиво напевающий голос со слегка удивленными нотками. Он негромко напевал на польском языке какой-то белый стих на мотив совсем неизвестной Сабихе Гёкчен украинской песни 'Пидманула, пидвела'.

С земли за 'дуэлью' американца и турецкой амазонки наблюдали несколько десятков пар глаз. Звучащий из динамиков мотив был зрителям в основном неизвестен. Впрочем, наблюдающему с крыши диспетчерской этот бой капитану Розанову этот мотив был неплохо знаком, но не вызвал особого удивления. Дома в Варшаве Константин и сам много говорил и даже пел на польском и на украинском. Правда, несшийся из динамиков диспетчерской авиационно-песенный каламбур вызывал у него больше веселья, чем ностальгии о былом.

А Сабиха все еще надеялась поймать противника на вираже, но противник словно чувствовал все ее уловки. Плавно меняя высоту и скорость 'ножниц', он несколько раз сам ловил ее в прицел, а затем, разогнавшись в пологом снижении, тут же, отрывался на вертикалях. Следующий трюк американца Сабиха вообще не успела разглядеть. Вот хвост врага был почти в прицеле метрах в пятистах впереди. Но затем американец сделал резкий переворот, и вроде бы пошел вниз. И вдруг, через несколько томительных секунд, вновь оказался близко сзади, и в зеркале заднего обзора замигали веселыми огоньками холостые всполохи его пулеметов МАС. Сабиха с досады стукнула перчаткой по закрытому фонарю, и попыталась уйти на вираж. А противник, словно бы приглашая к танцу, снова вышел пикированием вперед, и сам влез в ее прицел на дальности километр. Такие вот обманчивые его обещания она уже видела. Сабиха чувствовала, что когда она попытается приблизиться к нему, то снова поймает воздух. Этот славянский мальчишка, которого полчаса назад снисходительно обсуждали ее старшие французские подруги, не просто умел летать. Он жил в небе. И жил очень ярко и красиво.

На некоторое время умолкшее пение, вдруг снова задумчиво зазвучало в шлемофоне и наземных динамиках, но уже на какой-то другой мотив. И в этом мотиве наблюдающие за боем с земли знатоки славянской культуры могли узнать украинский гимн 'Розпрягайте, хлопцi, коней'. И узнавание было бы полным, если бы не лишние слова, про пытающуюся поймать американского хлопака восточную красавицу, и поспешные действия последнего, 'чтобы пули не стучали по французскому крылу'. Причем тот 'хлопак' на смеси польского и международного авиационного сленга продолжал безмятежно рассказывать белым стихом почти обо всех выполняемых им в этот момент фигурах пилотажа…

Очевидно, это-то стало последней каплей переполнившей терпение зрителей, потому что из динамиков вскоре зазвучал едва сдерживающийся от смеха голос капитана Розанова.

— Мистер Моровски! Адам! Очень прошу вас, прекращайте вы уже этот цирк. Хватит вам петь эту околесицу. Тут в диспетчерской итак люди уже от смеха по полу катаются. Летаете вы, конечно, хорошо, но это не повод вот так шутить над противником. Тем более над девушкой. Как поняли меня?

— Так, ест. Пан капитан. Это у меня нервное. Над противником я совсем не шутил. Работаю в полную силу со всем моим уважением. Ни разу не поддался. Но чтобы никого не подвергать опасности умереть от смеха, теперь я буду молчать як рыба об лед.

— Вам совсем даже не обязательно молчать, спойте нам лучше нашу с вами любимую песню. Ну, а все знающие польский, вам тут подпоют. И не забудьте, у вас осталось времени минут на десять на эту вашу дуэль.

— Вас понял, господин капитан, приступаю к последнему эпизоду тренировки.

— Кстати, Адам, тут французские пилоты дружно вызывают вас на учебный бой, чтобы поквитаться с вами за 'обиды' турецкой девушки. Здешняя администрация не против.

— Очень по рыцарски. Передайте, что до темноты осталось чуть больше часа, поэтому пусть сами посчитаются и определят очередность. С четырьмя-пятью из них я еще, наверное, успею покрутиться.

— Хорошо, лейтенант. Будьте поосторожнее на посадке.

— Буду.

И снова боевым казачьим маршем во французском небе, словно пенный штормовой вал навстречу берегу, понеслись звуки 'Хей, Хей, Хей! Соко'лы!'.

Сабиха успела понять только сказанные по-английски слова диспетчера. Ей было ясно, что играя с нею, мальчишка пел свою песню о воздушном бое. Но она уже не сердилась на него. Теперь у нее осталась только одна последняя попытка. Правда, веры в победу над этим юношей уже не было. А в шлемофоне усиливался чеканный ритм боевой славянской песни… Пару лет назад она проезжала через поселение русских казаков под Стамбулом и слышала их песни. Те протяжные песни показались ей очень грустными, а вот эта была наполнена сознанием силы и уверенности в себе. Наверное, сотни лет назад, под такую же боевую песню вражеские орды шли под осененным крестом и ликом их пророка Иссы знаменем в бой на ряды защитников Османской Империи. И очень часто те битвы заканчивались для турецких воинов трагически. Что-то древнее и очень грозное слышалось в этом пении… Сабиха сделала над собой последнее усилие. Но снова враг не лез в прицел. И снова напряженные пальцы давили на гашетки заряженных холостыми пулеметов, а кинопулемет неслышно снимал пустое небо. 'Кысмет'. Американец сдержал свое слово. Поддавков в вечереющем небе над испытательным центром СЕМА не было…

Когда Сабиха притерла истребитель к полосе, и на пробеге выключила мотор, она, наконец, почувствовала смертельную усталость. В этот момент она отметила про себя, что за прошедшие пятьдесят минут была безжалостно сбита раз десять, если не больше. И будь это настоящий бой, ей бы хватило и одного раза. Вспыхнувшая на секунду злость, моментально испарилась. Да она летает не первый год, а этот парень только недавно получил диплом, но это не повод обижаться за преподанный урок. Сегодня она по-настоящему училась. Несколько раз она слышала его советы по-немецки. Сначала это ее раздражало, потом она пробовала им следовать, но понимала, что успех в бою будет достигнут еще не скоро. И все-таки многих своих хитростей парень ей так и не раскрыл. Но все равно она была рада, что согласилась на этот бой. Теперь она знала чему и как учиться.

У небольшого коттеджа выстроена группа военных в германских мундирах. С крыльца коттеджа за этой сценой наблюдает полковник с, похожим на короткую плетку, стеком в затянутой в кожаную перчатку руке. Его орлиный профиль обращен в сторону замерших в шеренге офицеров. Перед строем стоят майор и несколько гауптманов. Подполковник подзывает к себе майора.

— Я рассчитываю на вас Вальтер. И постарайтесь сделать так, чтобы не допустить нового конфуза. В Берлине от нас здесь ждут побед, а не скандалов и пустой похвальбы. Не забывайте вы сейчас не в Рейхе.

— Герр полковник! Я лично за всем прослежу.

— Хорошо. Командуйте майор. И поставьте Лаунбергу отдельную задачу. Передайте ему пакет.

— Слушаюсь герр полковник.

— Гауптман Лаунберг!

Вышедший из строя офицер вытянулся, явно бравируя перед начальством. Вот он высокомерно выпячивает челюсть. Но его резко одергивают.

— Барон не паясничайте! Шэф ставит вам на сегодня отдельную задачу. И мне не нужны от вас пустые отговорки. Сегодня от вас нужен результат! Вскроете пакет после развода.

— Ну что вы, герр майор! Сегодня мы не разочаруем командование и легко сумеем справиться с этими русскими!

— Не забывайтесь фон Лаунберг! Одной вашей уверенности в успехе мало.

— Мои люди и я не подведут, герр майор. Мы выполним приказ!

— Я очень на это рассчитываю. И прошу вас быть поаккуратнее с нашими местными 'друзьями'…

— От них мало толка. Они пока нам больше мешают, герр майор. Моя бы воля…

— Хватит барон!

В этот момент в происходящее вмешался громкий взволнованный голо

— Стоп! Остановить съемку!

— Товарищ Калинин! Ваше лицо должно быть более рассерженным. Вы ведь сейчас отчитываете этого выскочку 'барона', и ставите перед ним боевые задачи.

— А вы, товарищ Массальский! Да, поймите же, вы! Сейчас нужно играть совсем другого барона. Это вам не 'Горе от ума', не сбивайтесь вы, пожалуйста, на старые роли. Ваш герой тут не может улыбаться, он лишь снисходительно кривит губы в усмешке. И шевелит бровью. Вот так. Вам понятно?!

— Понятно, товарищ Гольдштейн. Только мне трудно настроиться на эту роль.

— Ничего. Посидите еще перед зеркалом, и погримасничайте.

— Уже пробовал, но вас все равно не устраивает результат.

— Хорошо, вот вам мизансцена. Вы аристократ, к которому подходит комсомолка, и просит его вытолкнуть машину из грязи. Есть трудности в восприятии такого образа?

— Пожалуй, нет.

— Савельев несите зеркало и встаньте вот тут. Ирочка идите сюда. Та-ак… Гм. Ладно, сойдет. Сейчас просите Павла Владимировича вытолкнуть вашу машину. А вы Масальский, попытайтесь прочувствовать свое брезгливое удивление, и по моей команде 'Зеркало!', замрите, вглядитесь в свое отражение.

— Израэль Цалеевич. Что прямо вот так, без грима?

— Да, прямо вот так. Не забывайте — вы комсомолка, а он иностранный аристократ. Сценарий лучше отдайте мне, он вам мешает.

— Э-э… Господин барон. Вытолкните, пожалуйста, мою машину…

— Нет и нет! Все не так! Что это за растерянно-нежное придыхание 'господин барон'?! Какая комсомолка так будет разговаривать с врагом?! Надо вот так — 'Гражданин! ну ка, помогите нам вытолкнуть машину!'. Массальский вы готовы?

— Готов.

— Ирина твердым голосом. Итак! Внимание, начали!

— Гражданин! Ну ка, быстро помогите нам вытолкать машину из грязи!

— Хм.

— Зеркало! Ага! Увидели?! Вот-вот Павел Владимирович. Еще чуть-чуть посильнее попытайтесь выразить это неуловимое ощущение. Ирина, вы пока свободны. Савельев, поставьте зеркало туда. А вы Массальский пока потренируйтесь. Товарищи ждите команды.

Гольдштейн промокнул лоб платком, и поспешил возвратиться к другим делам.

— Товарищ Файт! Командира легиона вы играете почти безупречно. Выражение лица у вас замечательно суровое. Только немного сильнее разверните плечи и, еще более строгим взглядом всматривайтесь в лица пилотов 'Кондор'.

— Хорошо, товарищ режиссер. Сейчас у меня есть время отлучиться?

— У актеров двадцать минут до следующего дубля!

— Товарищи Новосельцев, Бабочкин и Макаренко! Задержитесь на минутку!

Группа актеров в республиканской летной форме приблизилась к молодому начальству.

— Товарищи! Сразу после эпизода с немецкими летчиками из 'Кондора', мы будем снимать ваш эпизод с испанскими детьми.

— Это ту сцену перед вылетом?

— Именно ее, Иван Христофорович. Вот вы там едете на машине. И вдруг видите, что у дороги лежит перевернутая повозка с убитыми лошадями и погибшей женщиной. Вспоминаете эпизод? Где Коля Сморчков и испанские ребята? Ирочка найдите их нам!

— Так вот. Вам, товарищи, нужно будет изобразить не просто ярость. А ЯРОСТЬ. Стиснутые губы и кулаки. Гуляющие желваки на скулах. Кипящее в глазах желание своими руками порвать франкистов на тряпки. Вам понятно? Николай Константинович, с вашим театральным опытом, помогите ребятам в этой сцене с режиссурой.

— А ярость вам надо бессильную или закипающую?

— Ярость должна быть жгучей. Гм… Товарищ Попов! К нам сюда подойдите! Грим вам нужно заменить, это ведь вам не 'Гаврош'. У испанского капитана должно быть усталое обветренное лицо с аккуратными черными усами.

— Товарищ режиссер! Там по сценарию фразы по-испански…

— Успеется, Василий Константинович. Итак, товарищи… Ваша сцена одна из центровых. Расстрелянная с воздуха колонна беженцев и ваша сцена будет как раз перед началом главных воздушных сцен. Так вот, передавая детей в руки испанского капитана, которого сыграет товарищ Попов, вы должны максимально ярко выразить те чувства, с которыми вы полетите в бой. Не забывайте, что именно в этой битве вам удастся отомстить за гибель в первых воздушных боях ваших боевых товарищей. Сейчас идите на перерыв, но до второго эпизода я убедительно прошу вас все это несколько раз между собой тщательно прорепетировать.

— Ясно, товарищ режиссер.

— Пошли репетировать, русо камарадос.

— Жарко тут, спасу нет, хефе комэск.

— Точно Николай. Прямо как в Испании. Может, пойдем, сначала воды хлебнем.

— Пошли.

— А по сценарию можно вопрос, товарищ Гольдштейн?

— Что там у вас, Василий Константинович?

— Ну, эта сцена с детьми. Вот в этой реплике глядите…

— Угу. Ну и что? Чем вас эта фраза не устраивает?! Здесь все правильно написано, идите и учите, товарищ Новиков. Ирочка! Где у нас Коля Сморчков?!

— Сейчас-сейчас! Коля! Коленька веди своих юных амиго к товарищу режиссеру…

Процесс работы киностудии, несмотря на внешнюю прерывистость, не прекращался. В монтажной уже отснятые в Азии и на Украине километры пленки, склеивали 'на живую нитку' со свежепроявленными новыми эпизодами. А на площадке изображающей аэродром еще продолжался съемочный день. Часть актеров, уже отработавших сегодня свои эпизоды, уехала в город. Некоторые из них возвращались к спектаклям и репетициям в московских театрах. Приезжие из других городов отрабатывали свои роли, и возвращались домой на выходные. Остальные продолжали жить в рваном ритме своей нервной работы. Работы, которая лишь из удобных кресел кинозала кажется легкой и необременительной…

По слабо освещенной лучами фонарей дорожке шли две затянутые в комбинезон фигуры. По левую сторону от них зловещими бликами полуразбитых стекол кабины отсвечивали скелеты 'постояльцев' авиационного кладбища. Лежащий отдельно от крыльев фюзеляж напоминал серебристое акулье тело, выброшенное на берег прибоем.

— Сабиха-ханум вы извините меня за то, что я там, в воздухе, пел. Это все эмоции…

— Вам не за что извиняться Адам-бий. Капитан Розанов сказал, что там не было ничего оскорбительного. И я действительно узнала сегодня много важного и нового. Если бы не ваш вызов, то я, пожалуй, не оценила бы и всех достоинств этого истребителя.

— Одно из его достоинств вам наверняка вскоре покажут на полигоне. Мотор-пушка того стоит. Жаль я сам не смогу ее попробовать.

— Если хотите я попрошу за вас…

— Благодарю вас. Я и так уже бесцеремонно потратил ваше время и терпение.

— Ваша бесцеремонность мне только помогла. И вы, Адам-бий, сегодня все-таки стали чемпионом…

— На самом деле, Сабиха-ханум, мне просто хотелось обсудить с вами авиационные перспективы турецких ВВС. Но пришлось держать слово о состязании в полную силу…

— Не скромничайте. Я убедилась, что вы действительно мастер пилотажа. Глядя снизу на ваши учебные бои против трех пилотов вашей группы и двух испытателей, я, кажется, начала понимать, почему вы побеждаете.

— И почему же?

— Вы все время готовы уйти в маневр. Мне даже показалось, что на каждое действие противника у вас есть несколько вариантов, и чаще всего вы выбираете самый трудный…

— Со стороны виднее. Сабиха-ханум, а вы после Франции сразу вернетесь на родину?

— Нет, нашу делегацию ждут в Берлине. Обещали показать истребитель 'Хейнкель'.

'Это значит, что поглядев на французские 'Мораны', турки через пару недель будут изучать 'Хейнкили-112'. Угу. 'Мессеры' им 'фрицы' точно не продадут, бо самим не хватает. Кстати на 112-х вроде бы летали венгры и румыны, а вот про турков я что-то не помню. Наверное, не стали они их брать из-за дороговизны. И что из этого следует? А следует, то, что в Германии они вряд ли что-то купят. Но с местной воздушной элитой она может и пообщаться. А, значит, имеет смысл отправить с ней 'живой привет' Герману и его партайгеноссе…'.

— А что вы думаете о Польше?

— Гм. Я была у вас в Варшаве в начале лета. Наша делегация тогда вела переговоры о покупке пятнадцати бомбардировщиков конструктора Иржи Добровски ПЗЛ П-37 'Лощь'. Увы. В тот раз полетать на нем мне не дали. Но внешне и по устройству кабины машина понравилась. Вы об этом?

— Нет. Меня интересует вероятность войны.

— Наши страны слишком далеко друг от друга. Вы ведь сами сказали перед нашей схваткой.

— Перед вылетом я говорил об Америке, а сейчас спрашиваю о Польше. Если мою родную Польшу втянут в войну, то я бы очень не хотел, чтобы против нас и за агрессора летали еще и турецкие пилоты.

— Ах, вот вы о чем. Это вряд ли. Вы зря беспокоитесь. Между Турцией и Польшей много других границ. Да и наши торговые связи достаточно сильны.

— Однако эти границы существуют лишь до тех пор, пока обе страны не примкнули к враждебным друг другу военным союзам.

— Давайте на чистоту. Что вы от меня хотите?!

— На чистоту? Если будете в Германии, прошу переговорить с офицерами Люфтваффе, и постараться убедить их не бомбить жилые кварталы и колонны беженцев. Знаю, что это не ваш уровень обсуждения, но вдруг вам удастся стать соломинкой сломавшей спину 'верблюду войны'…

— Какое вам самому до этого дело?

— Видите ли, Сабиха-ханум. Я поляк, и случись война на родине моей матери, в стороне от этой войны я точно не останусь. И если я достоверно узнаю, что вражеские самолеты нарочно убивали мирное население, то с этого момента в каждом вылете я начну охотиться не только за вражескими моторами и бензобаками, но и за экипажами. Даже если они будут спускаться с парашютом.

— Гм. Вы очень странный. Сначала вы показались мне обычным воинственным мальчишкой, а сейчас в вас мелькнуло что-то женское и совсем не военное.

— Я воспитан матерью, и не люблю насилия. И еще я очень бы хотел, чтобы ваше командование знало, что для Турции нейтралитет гораздо выгоднее.

— Вы хотите как-то помешать началу большой войны? Мгм. Вот уж не подумала бы, что в вас живет пацифист. И чем же вы тогда предлагаете заняться нам военным пилотам?

— Есть множество способов поддержать престиж вашей авиации, не нажимая на гашетки. Кстати, вы ведь намного моложе Маризы, и могли бы принять из ее рук знамя борьбы за авиационные спортивные рекорды. Я вспомнил, что это именно она побила в 31-м мировой рекорд дальности. Ведь для вашей родины, это не менее значимое дело.

— Рекорды стоят очень дорого, Адам-бий. Это все мечты…

— Уверен, что есть рекорды, которые можно побить без чрезмерно большого бюджета. Как насчет сверхлегкого класса гидросамолетов? В 37-м русские поставили рекорд 1297 километров на поплавковом самолете Яковлева со стосильным мотором, почему бы вам не потягаться с ними? Было бы очень обидно, если вместо мирных соревнований свободные женщины Востока стали гибнуть под разрывными крупнокалиберными пулями.

— Но ведь если война начнется, вы сами тоже станете убивать других пилотов?

'Есть одна сволочь, которую, я бы с радостью прибила. Жаль, что все его таланты раскроются не в Польше, а уже много позже. И мне его там не поймать. Но вот этого гада, боготворившего фюрера до самой своей смерти в 82-м, я бы не просто уделала… Я бы сначала заставила его сесть на вынужденную. А потом штурмовала бы его, как он штурмовал наши колонны. Надо бы передать ему привет с этой красавицей. Эх! Жаль, я не могу его вообще отчислить из Люфтваффе, куда-нибудь в пехоту…'.

— Обязательно стану. Одного человека я бы точно с большим удовольствием сбил.

— Кого, если не секрет?

— Если в Германии вы встретите господ офицеров Люфтваффе Адольфа Галанда, или Эрнста Удета… То убедите их, пожалуйста, перевести в истребительную авиацию моего почти ровесника Ханса-Ульриха Рюделя. По преданию моей семьи наши предки в прошлом сильно враждовали между собой, и я был бы очень рад скрестить с ним оружие в воздушном бою. Но убивать летящего на каком-нибудь разведчике Рюделя мне неинтересно…

— Хм. Забавное рыцарство. Я подумаю над вашими словами. Благодарю вас за чудесно проведенное время, а сейчас, мне пора. Ийи геджелер, Адам-бий.

— Рад знакомству с вами и доброй ночи. Ийи геджелер, Сабиха-ханум.

И Павла, не оглядываясь, пошла в сторону диспетчерской. Впереди еще предстояла беседа с Розановым. Предложение поработать в СЕМА испытателем было, конечно, интересным. Но ей было нужно другое. А прошедшая беседа с Сабихой остро напомнила ей, что до начала мировой бойни осталось уже очень мало времени. И шансов на смягчение грядущей воздушной войны было мало. Вряд ли эта недавняя 'условная противница' сможет донести до геринговских птенцов мысль о преступности их воздушных развлечений. А если и сможет, вряд ли ее там послушают. Но предостережение Павла должна была с ней отправить, как и хотя бы попытаться убрать из пикирующих гешвадеров того юного идейного фашиста…

Свалка была расположена уже за территорией Испытательного центра, и гулять по ней не возбранялось. Поход по этому 'кладбищу' оказался полезен не только в плане 'душеспасительной' беседы. На самом краю Павла заметила несколько полу разобранных, но зачем-то накрытых чехлами конструкций. И если большие явно бомбардировочного назначения и монструозного вида аппараты ее не заинтересовали, то сиротливо приткнувшийся с краю небольшой гадкий утенок вызвал удивление.

'Мдя-я. Мы там, понимаете ли, высунув язык, двухбалочные конструкции ищем, а тут они на свалках валяются! Ау-у! Никому не надо почти реактивный самолет на переплавку?! А-то, пожалуйста, местным не жалко. Хм. Правда, зачем-то они его все-таки чехлами укрыли. У кого бы спросить про него?'

Следующие полчаса Павла провела в будке складского сторожа за чашкой ароматного кофе. Сторож с бельгийскими корнями Габриель Вутерс был щедр, и рад нежданному развлечению. Несмотря на языковой барьер, к концу беседы удалось на смеси ломанного французского и немецкого, аккуратно выспросить у него о судьбе брошенных у выхода со свалки машин.

— О, мсье. Эти аппараты лежат тут уже лет пять, если не больше. Их отправили сюда после испытаний, но летать они уже не могут.

— Даже тот 'малыш' с двумя хвостами?

— Про него я мало что знаю. Давайте ка заглянем в бумаги. Ага. Это Анрио-115, он без мотора, винта и с поломанным шасси. Шасси у него втяжное, сломалось на посадке. Этого 'заморыша' испытывали здесь в 35-м и 36-м, одновременно с Девуатином-510. Фирма собиралась его забрать, да после слияния компаний в 1936 в Societe Nationale de Constructions Aeronautiques de l'Ouest (SNCAO), об этом видать забыли.

— Понятно. А можно ли ее выкупить и сколько это будет стоить?

— Не знаю, мсье. Это вам придется, сначала ехать к нашему префекту, свалка ведь подчиняется ему. Потом он должен будет написать запрос в SNCAO. А уж там как решат. Пока машина числится на хранении, просто так ее не купить.

— Гм. Жаль. Это слишком долго, и мне не выгодно тратить столько времени на призрачные надежды. А… а скажите Габриэль, что было бы, если бы этот аппарат загорелся, и был поврежден.

— Мсье! Что это вы такое говорите?!

— Мсье Габриэль, меня просто интересует, что будет с машиной находящейся на хранении в случае повреждения. Застрахована ли она? И легко ли ее списать с хранения на свалку

'Ах, как глазки-то забегали у вахтера. Хоцца тебе, товарищ 'вохряк', ой как хоцца, на мне навариться. Мдя-я…'.

— А-а, вот вы о чем? Ну да, год назад после пожара списали… некоторые запчасти, хранящиеся на складе…

— Это очень сложно сделать?

— Мсье, давайте на чистоту! За сколько вы хотите купить этого 'заморыша'.

— Пять тысяч франков, ведь мне еще придется искать к нему запчасти.

— Десять тысяч, или можем забыть об этой беседе!

— Семь или, действительно, можем забыть.

— Хорошо. Но если вы доплатите еще тысячу, то я вам позволю поискать недостающие запчасти у нас на складе. Ну и решать вам с этим нужно побыстрее, потому что через три дня у нас тут будет очередное списание.

'Как сказал Боярский в фильме 'Человек с бульвара Капуцинов' — Эту страну погубит коррупция. И я бы добавила, что это зло, по всему видать неискоренимо повсеместно…'.

Но в Польшу этот аппарат Павла тащить не хотела. Теперь перед ней в полный рост стояла проблема переправки почти, что выкупленного аппарата в Союз. И еще неизвестно что по этому поводу скажет Центр. Ну, а по поводу очередных протестов Терновского она даже и не сомневалась…

Секретарь оставил на столе тонкую картонную папку и вышел из кабинета. Но через несколько секунд раздался телефонный звонок.

— Здесь все последние сведения по зарубежным ракетным программам?

— Да, товарищ Сталин. Материалы собраны и сортированы в единой подборке. Здесь данные, и доклада разведуправления Генштаба, и доклада управления Госбезопасности. Большая часть этих сведений доставлена в секретариат на прошлой неделе.

— Хорошо. Я посмотрю.

Время просмотра той картонной папки настало уже после обеда. Наиболее интересные места Вождь помечал красным карандашом, продолжая с собой внутренний диалог.

— Значит, все окончательно подтвердилось. И получается, что мы все же немного отстаем.

— Вон как немцы разогнались — '…после испытаний ракетный самолет ведущего конструктора Ганса Регнера 'Хейнкель-176' 3-го июля показан Гитлеру и Герингу…'. Получается, что все-таки не зря мы начали эту гонку.

— А этот Хейнкель, молодец! Первым унюхал перспективы, первым начал строить ракетную технику, и поскорее показал ее 'верхушке'. Судя по лицу на фотографии, настоящий хитрый еврей этот фашист-промышленник. Вон, в докладе берлинского агента, они уже там гоняют по земле, и второй самолет Хейнкель-178 усиленно готовят к летным испытаниям. И новая машина у них уже с турбинным мотором. А это совсем не шутки.

— Ничего. Мы все равно их, и догоним, и обгоним. Главное, что мы вовремя все это заметили.

— Жаль что по Франции, кроме подтверждения начала работ Ледюка так ничего и нет. А то можно было бы сейчас дать 'Кантонцу' интересное задание, пока он еще там. И заодно проверить, все ли там смогли узнать наши разведчики.

— Итальянцы снова ничего нового пока не добились. Ладно, за этими мы приглядим…

— Хм. А вот наши агенты в Америке не зря свой хлеб едят — '…фирмой 'Нортроп' предложено Авиакорпусу в лице генерала Арнольда заказать разработку мощного турбинного двигателя 'Турбодайн' с примерными сроками поставки в 41-м году…'.

— И не только 'Нортроп' у них зашевелилась. Вон уже и 'Прат-Уитни' и 'Дженерал Электрик' слюну пустили. Все хотят озолотиться на военных заказах. Правда, про действительное начало работ там пока ничего не слышно. Может быть, они просто хотят застолбить за собой 'золотоносный участок'?

— Та-ак. Было бы странно, если бы британцы тоже не отличились в этом деле. Значит, и у них уже 'рыльце в пуху', даже немного обогнали немцев — '…построенный в 1937-м фирмой 'Бритиш-Томсон-Хоустон' центробежный мотор Уиттла первой модели 'U', после двухлетних испытаний, поломок и переделок был в начале этого года заменен новой моделью (код пока неизвестен) которая по слухам уже летала этой весной на самолете той же фирмы…'.

— И судя по всему, там, также как и в Штатах, имеется конкуренция разработчиков. 'Метрополитен-Виккерс' у англичан тоже строит какие-то осевые турбокомпрессорные ускорители. Резво зашевелились эти сиг'арибе маймуни. Боятся отстать в этом забеге. И значит, нам тут нужно все делать еще быстрее. Пусть лучше чекисты покупают недешевые самолетные планеры за границей, но зато чуть живее работают…

Вождь достал из другой папки чистый лист бумаги и неторопливо вывел на нем.

Берия Л.П.

Первый советский реактивный самолет должен взлететь не позднее конца ноября начала декабря 1939 года. Для ускорения этой работы ЦК разрешает организовать закупку подходящих по конструкции самолетных планеров и запасных частей в Голландии и других странах. С этим затягивать нельзя!

К марту-апрелю 1940 года уже необходимо выпустить на испытания опытные партии по три реактивных самолета, каждой из отобранных опытных моделей.

К 5-му ноября с соблюдением секретности должны быть проведены перед Политбюро ЦК показательные выступления пилотов имеющих опыт полетов на реактивной технике.

Сталин

Беседа с Розановым состоялась уже под утро. Павла, ежась в своей кожаной куртке, сидела на ступенях диспетчерской, и задумчиво глядела, как техники у ангаров расчехляют аппараты. Она легко узнала элегантного законодателя бомбардировочной моды этих лет ЛеО-451. Павла уже успела немного заскучать, как вдруг ее взгляд упал на один развернутый к ней носом самолет, и глаза удивленно раскрылись. Вид его был ей очень знаком.

— Не спится мсье чемпион. Все же надумали к нам?

— И вам доброй ночи, господин капитан. Я ценю ваше приглашение, но пока не готов. Я смотрю, вы тут и иностранцев испытываете.

— О чем это вы?

— Ну, я в том смысле, что здесь делают немцы? Или в Рёхлине уже не осталось испытателей?

— Где вы увидели немцев, мой друг?!

— А разве эта двухмоторная машина не Мессершмитт-110?

— Хм. Бывали на Миланском авиасалоне? Что ж, лейтенант, вы ошиблись, но это простительно. Эти аппараты действительно довольно похожи друг на друга. Поте-671 неплохая машина, и может разгоняться быстрее 500 километров в час. А у 110-го скорость всего 430. Кстати, двухмоторных машин с двухкилевым оперением во Франции строят в разы больше чем в Германии. Но здесь в Виллакубле сейчас могут испытываться только наши и закупаемые импортные аппараты. Закупать самолеты у Германии в ближайшие годы Франция не планирует.

— Даже вот этого Юнкерса-87.

— Ха-ха! Вы снова ошиблись мой друг. Многие вот так путаются. Да, это действительно пикирующий бомбардировщик, но он целиком французской разработки. Ньюпор Ni-140 прошлогодней модификации. Вообще-то его разработали еще в 34-м, но пару лет на испытаниях эту машину преследовали неудачи. За то сейчас она уже умеет, и пикировать, и бомбить. Кстати, ВВС от нее отказался…

— Но почему?! Это же необходимое средство для поддержки наземных войск.

— Представьте себе, это было сделано из-за забавного рыцарского соображения о негуманности пикирующих бомбардировщиков вообще. Так что, перед вами флотская машина. Сейчас она проходит у нас испытания после модернизации моторной группы. И хотя скоростным этот самолет не назовешь, но четверть тонны бомб и мотор-пушка делают его серьезной угрозой для кораблей.

'Мдя, каких только глупостей не выдумают толстопузые штабисты, чтобы затем уже на поле боя их философские косяки мирного времени исправлялись потом и кровью ни в чем не повинных солдат'

— Хм. А вот этот ваш аппарат, видимо, предназначен для высотных полетов?

— Вы правы. Это Фарман NC-130. Довольно интересная машина. Военного назначения, как и вооружения, она не имеет, зато позволяет пролететь 3000 км на высоте 10 км со скоростью пассажирского 'Дугласа'.

— Константин Владимирович, военным ведь можно сделать любой аппарат. Вам ли не знать? На месте вашего начальства я срочно заложил бы войсковую серию таких. Эту машину нужно как можно скорее ставить на боевое дежурство.

— Почему вы так думаете?

— Посудите сами. В нашей с вами родной Польше сейчас усиливаются беспорядки. Германское подполье готовится к боям и накапливает оружие и взрывчатку. И это только по газетным сообщениям. А газеты всегда опаздывают, показывая читателям лишь вершину айсберга…

— Предполагаете скорое начало войны?

— Пусть с моей стороны это не слишком патриотично по отношению к родине моего покойного отца… Но в Чикаго я слышал, как он беседовал с каким-то господином из германской общины. Они обсуждали отправку в Польшу американских немцев со знанием польского. Думаю, нам с вами не так уж трудно догадаться, зачем нужны все эти хлопоты. Меня он тоже просил съездить на родину мамы и передать кое-кому привет. Я не успел отказать ему до его гибели. Но поеду туда я совсем с другими намерениями. Я собираюсь защищать Польшу от таких, как мой отец.

— Гм. Похвально. И для чего, по-вашему, могла бы пригодиться вот эта машина?

— Хотя бы для высотной разведки германской территории. На удалении около четырехсот километров от бельгийской и голландской границ…

— Да-а, Адам, ох уж эти ваши фантазии…

— Немцы ни за что не ударят по Линии Мажино, до тех пор, пока большая часть занимающих ее войск не будут отвлечены на другие направления. А пяток вот таких машин могли бы, сменяя друг друга, постоянно висеть над северо-западными германскими территориями. В этом случае, удар по нейтралам можно было бы упредить развертыванием сильной группировки прикрытия оборонительных рубежей ваших соседей. Ведь четыреста километров это целый день для развертывания войск.

— Да почему вы так уверены, что немцы вообще совершат такую глупость?!

— Потому, что когда Гитлер вступит в Польшу, ваши правительства для сохранения лица будут вынуждены объявить ему войну. Не забывайте о данных Гарантиях безопасности.

— Если это случится, то месяца через три французские дивизии будут уже в Берлине.

'Ну до чего ж вы тут в этом времени "мобилизационно легкомысленные"! Аж зубы сводит! Ведь почти на самом пороге уже раскочегаренной "кровавой бани" стоите, а все туда же! В Берлине они! Угу. В 45-м, и только из-за спины союзников Де Голевской кепкой помашете…'.

— Не будут.

— Дорогой Адам, откуда у вас такой апломб?!

— Не знаю даже, как вам сказать, что бы ни показаться хвастуном… Господин капитан. Дело в том, что я, сам того не желая, владею некой способностью к прогнозированию событий. И очень часто мои прогнозы сбываются.

— Мечтаете о лаврах Кассандры?

— Можете шутить, Константин Владимирович. Но когда события покатятся по этой колее, вспомните мои слова. Может, тогда Франция хоть что-то успеет сделать до начала вторжения.

— То есть вы решили стать тайным хранителем Польши?

— Дело даже не в Польше. Я просто не хочу спокойно смотреть на то, как в Европе границы государств спешно перекрашиваются в коричневый цвет. И хотя я сам наполовину немец, но мне стыдно видеть, как другие европейские страны вальяжно рассуждают о мире, даже палец о палец не ударив, для отпора агрессору. Они надеются остаться в стороне, но у них ничего не выйдет. Попомните мои слова.

— Ладно, Адам. Давайте, пока больше не будем об этом. К вашему совету я обещаю прислушаться. Ну, а чем я могу вам помочь сейчас?

— Видите ли, Константин Владимирович. Нападение Германии на Польшу дело уже ближайших недель. Я должен успеть туда раньше с оружием, которое мне даст шанс гораздо дольше, чем другие сдерживать люфтваффе на каком-нибудь участке польского неба.

— Изобрели 'лучи смерти'?

— Все намного проще. Вы слышали про реактивную лодку Кампини в Венеции в 1932-м?

— Да, что-то слышал.

— Этот же принцип я взял для ускорения боевого самолета. И сейчас мне нужно где-то испытать мое изобретение. Желательно в присутствии специалистов способных дать мне советы по улучшению. Ну, и еще кое-что…

— Хм. Вы редкостный фантазер, Адам. Допустим, насчет места под испытания я попробую вам помочь. Но что дальше? На чем вы собрались воевать в Польше?

— Это и есть 'еще кое-что'… Мне требуются два боеспособных истребителя.

— И вы готовы заплатить такие деньги?! Видимо, вы очень богатый человек.

'Да я тут по проторенному Кобой Джугашвилли пути, грабить банки бы пошла! Если бы точно знала, что эти деньги помогут Великую Отечественную оттормозить. 'Богатый человек'. Издевается этот капитан… Впрочем, не все можно измерить деньгами. Но зато кое-что эксклюзивное сейчас стоит любых денег. Как насчет технологий? Тот же компрессорник им продать, и пусть возмещают мне непосильным трудом нажитые расходы на постройку 'вундервавли'. Угу…'.

— По ценам, назначенным вашим правительством за новые аппараты, я не смог бы купить даже один фюзеляж. Но неужели где-нибудь на складах не лежат ограниченно пригодные к боевой работе аппараты. Можно даже частично разукомплектованные, но еще 'живые'. Запчасти я и мой партнер найдем на самолетных свалках или выкупим у ВВС. И, разумеется, речь не идет о суперсовременных машинах.

— Пару лет назад я видел похожих на вас добровольцев, отбывающих за Пиренеи. Я вам даже немного завидую. Сам-то ведь из Франции я никуда уже не поеду. Здесь я вырос…

— А когда вы уехали 'оттуда'?

— В 20-м. Мне тогда было всего пятнадцать. Жалею, что тогда в своей юнкерской шинельке я не успел повоевать за Россию… Но вот за Францию, если потребуется, я еще повоюю… В общем, так мой друг. Пока я ничего вам не обещаю. А какие аппараты вас интересуют?

— Идеальным, было бы получить пару боеспособных 'Девуатинов' с неубирающимися шасси. Еще нужны 13,2 мм 'Гочкисы' или какие-нибудь старые авиапушки 'Испано'. Пусть они даже окажутся с кривыми стволами.

— Мда-а… Мне будет, очень жаль, Адам, если вы всего лишь, глупо погибнете.

— Не погибну. Вы уже видели, как я летаю? Кроме того, с моим сюрпризом шансы остаться в живых в боях с 'бошами' повышаются еще сильнее.

— Расскажете о ваших ускорителях?

— Лучше я их покажу на каком-нибудь полигоне. Я даже готов, передать один опытный образец вашему испытательному центру, если вы поможете мне получить истребители.

— Вы словно змей-искуситель. Ладно, Адам, я подумаю, что можно сделать…

Мелунн-Вилларош так и не открылся, и Павла, получив от капитана Кринье чек за выполненную работу, забралась в вызванную для гаврских пилотов машину.

К двенадцати часам разведчик добрался до их с Анджеем Арфлерской квартиры. Войдя внутрь, Павла почувствовала, что здесь еще кто-то есть. Она попыталась обернуться, но в этот момент сильный удар погасил ее сознание…

В какой-то момент беседы, капитану даже показалось, что перед ним сидит хитрый шпион. Но его ненависть к фашизму и беспокойство за судьбы Польши и Франции показались вполне искренними. И потом, этот Адам не просил у него доступа к французским авиационным секретам, а наоборот сам предлагал совершенно новую технологию. Да и не так уж часто Испытательному центру поступали предложения от частных лиц по испытанию новейшей техники. Тут требовалось очень аккуратное и мудрое решение. После этой беседы с американским земляком, Розанов около часа раздумывал о полученном предложении, и наконец, решился.

Чтобы не наделать глупостей, капитану было необходимо посоветоваться с умными и в то же время не болтливыми людьми. И у него на примете такие люди были…

— Мадмуазель, могу я поговорить с господином Эдуардом Корнильон-Молинье?

— Кто спрашивает? Это его старый знакомый из СЕМА. Он знает.

— Да, благодарю вас.

— Господин майор! Как ваши дела? Как идут съемки?

— Ну что вы! Боевой летчик это навсегда, даже если он променял штурвал на кинокамеру.

— Прекрасно! У меня тоже все, слава Деве Марии, складывается неплохо.

— Почему я о вас вспомнил? Видите ли. Тут появился один фантастический сценарий.

— Гм. Не совсем для фильма… И еще мне необходим ваш совет. И не только ваш.

— Вы угадали. Господин Мальро тоже нужен. Ха-ха! Да-да, именно как писатель!

— Давайте встретимся в Париже, где обычно вы собираетесь в своем кругу.

— Через два часа примерно. И я буду не один.

— Отлично, до встречи.

Следующий звонок Розанов сделал в один малоизвестный в Париже клуб. Это заведение уже почти год как было оккупировано потерявшими недавно свою родину офицерами некогда дружественной Франции страны. И Розанов был уверен, что найдет здесь понимание.

— Это капитан Розанов. Мне нужен майор Людвик Будин.

— Прошу вас, найдите его. Это срочно. Да-да, прямо сейчас.

Через пять минут из трубки зазвучал голос его чешского приятеля.

— Костя! Как дела, дружище?

— В целом нормально. Вот хочу с тобой посоветоваться по одному делу, Людвик.

— Что-то случилось?

— Не особо случилось, но ожидается в ближайшем будущем. Вот я и решил убить пару зайцев одним патроном. И тебя развлечь и решить, что мне дальше делать.

— Так приезжай к нам. Тут и развлечемся и поговорим.

— У меня другое предложение. Давай встретимся через два часа в ресторане 'Мео'?

— Где это?

— На улице Валуа, недалеко от Пале-Рояль.

— Хм. Умеешь ты заинтриговать. Кого можно с собой взять?

— Пару очень надежных друзей. Ты сам выбери потолковее. И еще мы там встретимся с нашими коллегами. Ну, ты понимаешь…

— Я тебя понял. До встречи, дружище!

— До встречи, Людвик.

Впереди был серьезный разговор. После него оставалась самая трудная для Розанова беседа. Беседа с начальством. Но к этой беседе нужно было хорошенько подготовиться. Спешка тут была не нужна, поэтому капитан решил выждать до вечера. Он снял летный комбинезон и переоделся в парадный мундир…

Затылок неприятно холодил ствол пистолета. Перед глазами был морской простор с беспокойными чайками. Что было внизу, Павла не видела, но догадывалась, что сидит на краю пропасти. Она попыталась пошевелить руками и ногами, и поняла, что они крепко привязаны к стулу, на котором она сидела. Над головой шелестели кронами деревья. Это явно был какой-то обрыв на морском побережье. И, по всей видимости, похитители выбрали для этого 'представления' место подальше от чужих глаз. Там, где не нужно тратить времени на погребение…

'Вот так-то, подружка. Кончилось наше турне, даже толком не начавшись. Сколько раз я успела проколоться можно даже и не пересчитывать. На третьем десятке собьюсь. Даже пытаться прикинуть, кто меня расколол, бессмысленно. Кто-то из окружения Розанова? Или белогвардейские друзья Матери Марии и Оболенской? Теперь это уже не важно. Партия проиграна. Хотя нет. Наш 'Гроссмейстер' потерял только пешку по фамилии Пешке и все. Впрочем, этот 'размен' все же дал ему что-то ценное. Может быть, время на раздумья, может быть, инициативу. Я желаю удачи моей Родине. И пусть я действительно никудышная разведчица. Но не все, что я сделала здесь, канет в лету. Что-то да останется…'.

Павла спокойно и даже расслабленно ждала выстрела, но его все не было. Сзади наметилось какое-то движение, и глухой мужской голос неожиданно заговорил на каком-то странном языке напоминавшем немецкий. То ли голландский, то ли датский, а может шведский. Все эти языки Павла почти совсем не знала, поэтому даже не пыталась вслушиваться. В ответ на прозвучавшие слова, другой голос что-то тихо переспросил на том же языке, и затем чисто и внятно перевел вопрос на английский. Павлу немного удивило то, что этот вопрос был задан женским голосом.

— Вы готовы рассказать все о своей миссии?

— Я не собираюсь разговаривать с похитителями людей.

'Ни разу даже по лицу не ударили. Это не полиция, те не стали бы миндальничать. И не контрразведка. Да еще и женщина допрашивает. Что может быть абсурднее. Гм. Хотя…'.

— То есть вы отказываетесь сотрудничать и отвечать на вопросы?

— Прежде чем задавать вопросы, потрудитесь представиться, и объяснить свое поведение.

— Вы немного ошиблись с тоном ваших ответов. Вопросы здесь задаем мы.

— Тогда и отвечать на них придется тоже вам.

— Вы не боитесь смерти?

— А смысл? Бессмертия этим все равно не добиться.

— Но смерть бывает разной. И она может стать очень… неприятной.

— Смерть она и есть смерть, остальное не важно. А вы, зная, что вот прямо сейчас отправитесь в небытие, еще стали бы торговаться?

'А эти 'хэдхантеры' явно торопятся допрашивать, но не торопятся убивать или калечить. И явно что-то не так у них. По тону и оговоркам этой дамы ясно, что ей не нравится эта работа. Будь ее воля, и она меня бы в светской беседе раскрутила, как гимнастка холохуп. Видать, приказ им пришел работать иначе, не так как привыкли. Ну-ну…'.

— Напрасно вы мыслите столь фатально. У вас еще есть шансы…

— Да, неужели?! Нет уж, благодарю покорно. Оставьте ваши шансы другому бедолаге.

— Кому вы собираетесь хранить верность?

— Да самому себе. У вас есть 'такие' варианты?

— Гм. Для этого нужны более длительные беседы. Думаю, что я смогла бы вас убедить.

'Глупость какая-то. Вместо нормальных обвинений, и методов 'Матери Моржихи', душеспасительный треп. Хотя может и не глупость… Может, они так пытаются понять по моим оговоркам, на кого же я работаю, и в зависимости от этого будут строить вербовку. А значит… Значит, отвечать я стану так, что ничего это им не даст. Пусть пыхтят'.

— Не сомневаюсь, что у вас и вашего… гм… коллеги большой опыт по 'убеждению'. Вот только с объектом приложения ваших усилий в этот раз вышла промашка. В общем, удачи вам обоим…

— Ну, тогда просто ответьте мне на ряд вопросов, и может быть тогда…

— В задницу засуньте себе свои 'тогда' вместе с вопросами! Пока я привязан к стулу, никаких бесед больше не будет. И как говорили когда-то американские индейцы. Хау! Я все сказал, и к сказанному мне больше добавить нечего.

За этим безбашенным демаршем 'жертвы похищения' между похитителями последовал бурный обмен репликами на том же загадочном языке. И через некоторое время с легким акцентом заговорил глухой мужской голос.

— Вас развяжут, но вы останетесь сидеть на том же месте. При попытке встать я прострелю вам ноги.

— Испугали ежа…

Почти сразу после этих слов раздался щелчок пружины раскрываемого лезвия и через несколько секунд стянутые конечности почувствовали свободу. Павла потрясла затекшими руками, и поерзала на стуле, готовясь к продолжению.

'Мда-а. Хрень какая-то получается. Вместо 'допроса с пристрастием', просто пытаются меня разговорить. Кто же это может быть? Немцы? На кой хрен так обострять отношения с человеком, который еще ничего им плохого не сделал? Французы? Вот уж эти сыграли бы не так топорно. Если только не собираются оставить меня с дыркой в башке тут под обрывом. Британцы? Этих я вообще не касаюсь. Пока… Остаются наши… Идиоты!'.