Погода испортилась внезапно. Где-то в семь я уже была дома после занятий – и бабушка, у которой с утра было плохое самочувствие, попросила меня сходить в магазин. Дедушка «остался её разговаривать». Бабушка разговаривалась неохотно и страдать собралась долго и всерьёз, так как в одной из её любимых газет как назло на этот день обещали магнитные бури и возможное ухудшение здоровья у метеозависимых людей. Ладно бы новости – там тоже предупреждали, и их ещё можно было прослушать. Но газету она требовала покупать ей еженедельно, все даты грядущих магнитных бурь запоминала и готовилась к ухудшению самочувствия. Что там больше было виновато – магнитные бури или мощное самовнушение – не знаю. Да и моё мнение в этом вопросе не учитывалось.
В общем, доверив страдающую и готовящуюся страдать ещё больше бабушку дедушке, я выкинула из сумки учебники и тетради, вооружилась тысячной деньгой из боезапасов дедушки и отправилась в магазин.
Выходила – светло ещё было, светило солнце. Светлые дни начала осени.
Но радость мою омрачил резкий порыв ветра, от которого едва не сдуло мою юбку – и спешно уцепилась за неё, придерживая. К счастью, не успела обнажить невольным зрителям всё самое сокровенное. Но страх нарваться на очередной коварный порыв ветра остался. Здорово, что в кармашке сумки завалялись две заколки-крабика: радостно защемила ими свободную часть юбки в большую складку. Всё, теперь не сдует.
Ветрюга быстро надул серые облака. Эх, как бы успеть до дождя. Зонтик как назло захватить не додумалась – с утра ничто не обещало дождя. Даже новости. А то бы меня бабушка ещё с утра предупредила и сейчас перед выходом очередным повторила. Как будто я не запомню. Хотя…
Ценимых бабушкой молока и масла в одном магазине не оказалось. Так что я решила сходить в следующий. Бодро вышла на улицу – и попала под дождь. Уныло сунулась внутрь. Но там и так народ активно скапливался, без зонтиков.
– Может, пройдёт? – сказала усталая, полная женщина в ядовито-красном пальто.
– Синоптики не обещали, – проворчала худосочная пенсионерка в тусклом платье и ещё более тусклой шерстяной кофте поверх него.
Ох, сейчас начнётся! Как всегда начнут с ближайшего повода, а закончат политикой. Слушать это неохота. Да и я и так уже мокрая, если так подумать. Чего уж бояться?
И быстро выскочила на улицу. Вода хлюпала в босоножках, поскольку стелька была скользкая. И быстро идти не удавалось. Вздохнула и пошла медленно. Когда перестала злиться, то дождь оказался не таким уж и плохим. Приятным даже метами оказался. Как прохладный душ. Ещё не ледяной. И чудно.
Людей на улицах почти не осталось – дождь разогнал почти всех по домам, остановкам, магазинам и козырькам домов. Обычный осенний день с дождём. Не слишком холодный, чтобы озябнуть и замёрзнуть. И как-то не думается особо, что от прогулки под дождём можно легко заболеть. Так, мелькнула мысль случайно и утекла со струями воды, омывать грязь с асфальта и уносить её в прорези решёток люков в глубину земли.
День был обычным. И даже моё отношение к дождю не нарушало этой обычности. А мне вдруг захотелось чуда.
– Чуда бы хоть какого-нибудь, – невольно высказала вслух.
Сильный порыв ветра подтолкнул меня в спину. И, не удержав равновесие, упала на асфальт тротуара. Часть продуктов высыпалась – за выпавший батон из мешка было особенно обидно, так как тот целлофановый пакет не был завязан – и тесто замочилось грязной водой. Да ещё и руки об асфальт разодрала. Эх, ну, хотя бы основная часть продуктов в упаковках. Вот, горошку зелёному в жестяной банке ничего не сделается.
Уныло промыла ободранные руки под новыми потоками воды с неба. И потянулась за банкой томатной пасты. К счастью, сегодня не оказалось стеклянных в магазине. А то стекло бы вдребезги и, может даже, я бы на него напоролась, вымазавшись в пасте и собственной крови. Но приметила какое-то яркое пятно перед собой, в том направлении, куда меня толкнул было ветер.
Девушка в промокшей шали из разноцветных лоскутов, в светлом платье, с лёгкой сумкой белой и с зонтиком, разрисованным под кусочки разноцветного материала, брела по тротуару передо мной, почти уже у небольшого перекрёстка. Девушка была необычайно яркая, разноцветным пятном выделялась на фоне тусклых стен и грязного, тёмного, старого асфальта на тротуаре, чуть более тёмного – на проезжей части. Она выглядела необычайно красивой. И забыв о боли в ободранных ладонях и коленях, я на какой-то миг залюбовалась ею, подрагивающим в её руке разноцветным зонтом и концами тонкой шали, которую пытался трепать ветер.
Есть что-то завораживающее в людях в яркой одежде, особенно, в те дни, когда природа лишена тусклых красок, а люди упорно прячутся в тёмное и блёклое. Да и в яркий день всё равно от стильно и ярко одетых людей вокруг становится настроение более ярким. Хотя я редко решалась одевать яркое. А эта женщина, кажется, молодая, не боялась превратиться в пятно света. Нет, даже огня – красные кусочки были и в лоскутах шали, и на зонте, будто разрисованном. А может, и вправду разрисованном? Да, пожалуй. И у шали, и у зонта была какая-то гармония цветов и их оттенков между собою.
Помню, Лера иногда вслух даже восхищалась красиво одетыми женщинами. Я так не решалась. Я просто смотрела, как лица незнакомых растерянно вытягивались или как радостно загорались их глаза от похвалы и чьего-то восхищения. Помнится, Лера похвалила цвет футболки одной девушки, бирюзовый, очень идущий к её глазам, кажется, серым, но на фоне ткани такого цвета приобретающим оттенок синеватой зелени. И девушка расцвела от нескольких слов. И упорхнула со светящимися уже глазами.
«И не боишься ты обращаться к незнакомым людям?» – спросила я у подруги.
«Ещё боюсь, – девушка хулигански улыбнулась, – местами. Я просто подумала, что люди бывают так красиво одеты, что глаз радуется на них смотреть. И я решила попробовать говорить им это»
И она пробовала, училась открываться людям и заговаривать с ними хотя бы иногда. Странная практика. Хотя, нет, пожалуй, я ей в чём-то даже завидовала. Я боялась, что люди не поймут, если незнакомая я вдруг заговорю с ними. Да и зачем мне лезть в их жизнь со своим мнением? Да и Лера сказала, что её не все понимали.
На ту женщину налетел особенно сильный порыв ветра, когда она достигла перекрёстка. Шаль она подхватила рукой, удерживая. А зонтик, пользуясь тем, что она не смотрит туда, ветер вырвал и понёс через пустую дорогу, к другой стороне.
Взметнулись концы мокрых волос. Рыжих. Девушка растерянно замерла. Ох, это же Лера! Какая она сегодня красивая!
Зонт, вырвавшись, перелетел над перекрёстком, над красной иномаркой, дальше полетел на следующую улицу.
Два парня, идущие по той стороне, по тротуарам с разных сторон перекрёстка, замерли, заметив яркое пятно, прокатившееся по воздуху мимо них. Растерянно проследили взглядами за улетающим зонтом. Потом оба рванули за ним вдогонку, по разным сторонам дороге.
Они добежали почти одновременно, скользнули на дорогу. Парень в толстовке со стразами, прячущий лицо под капюшоном, быстро огляделся, нет ли машин – я успела заметить глаза с однослойным веком и концы чёрных волос – и только тогда побежал на дорогу. А тот, второй, кинулся, не оглядываясь даже, будто ничего не боялся. Или позабыл обо всём.
У зонта они оказались вместе, оба протянули к ручке руки. Оба, заметив чью-то чужую руку, растерянно подняли взгляд на её обладателя. Увидели лица друг друга. И застыли. Пальцы у русского дёрнулись. Он убрал руку и отступил на шаг. И, пользуясь его замешательством, азиат поднял зонт и, крепко сжимая ручку, выпрямился. И обернулся посмотреть туда, откуда он мог прилететь. А русский проследил за ним взволнованно, обернулся.
И я запоздало узнала в нём нашего Виталия. Только не поняла, что это у него вид такой. Вот, он отступил. На тротуар. К столбу. И в фонарный столб вцепился, нашарив его, не глядя, словно ослепнув вдруг. Словно призрака вдруг увидел.
А второй парень подошёл к Лере, зонт ей протянул. Я сейчас не видела его лица. Только чёрную толстовку, на которой стразами была выложена фигура в балахоне с мечом и хищная оскалившаяся морда чудовища за нею – то ли приятель стрёмный, то чудище сожрать балахонистого хотело. Джинсы узкие на худой фигуре, чёрные, да белые кроссовки.
А ещё я видела растерянное лицо Леры. Она как-то очень пристально в того всматривалась.
Парень молча зонт ей протянул. Она что-то сказала, тихое, смущённо. Он вверх руку поднял, левую, взмахнув ею. И ушёл уже по этой стороне, удаляясь от подруги и от меня. А тот, заробевший, вздрогнув, вгляделся в лицо рыжеволосой девушки. И, задрожав, ещё на шаг отступил, от столба. И, прежде чем она голову повернула, сжимая едва не потерянный, но вернувшийся зонт, повернулся к ней спиной и сбежал.
Или то не наш Лий был? Наш-то общий друг от Леры ни разу так не шарахался. А этот какой-то странный парень. Да не, с чего я вообще решила, будто там был наш Виталий? Я же далеко от них была, да и он сдрапал быстро. Могла перепутать лицо. Тем более, Лий – его так наша любительница дорам с чего-то прозвала, а он и не воспротивился – лицом самый обычный. Таких парней во всей России пруд пруди. Могла и спутать. Точно, спутала.
Но вот Лера… она стоит, судорожно сжимая зонт, да так долго смотрит вслед уходящему азиату. Вот, тот уже смазался в одно тёмное пятно на горизонте, на фоне серого неба и дождя, а девушка всё стоит и смотрит на его спину.
А потом вдруг и вовсе сложила зонт, мрачно защёлкнув, надавливая руками, торопливо ремешком на липучке обернула, скрепив. И вслед тому азиату кинулась. Он уже далеко ушёл. Мне уже и не видно его. А она видела. Или же сама не видела, но просто догнать хотела.
Тьфу, странные они все какие-то сегодня, что Лера, что Лий. Если это наш друг. Хотя я уже сомневаюсь.
Со вздохом сгребла продукты в мешок. К счастью, целый, а то запасного у меня не было. И батон сгребла. Подсушу – и птицам отдадим.
И грустно вслед посмотрела яркому пятну, растворяющемуся на горизонте. Обрывок чьей-то истории. Возможно, она станет красивой. Хотя, может, Лерка достанет того несчастного. Если вообще добежит до него. Но сцена яркая, как в дораме. Впрочем, не в моей. Тоскливо.
Поднялась, потёрла спину рукой свободной. А ничего. У меня своя дорама, книжная. И я там с моими героями могу сделать всё, что хочу.
Задумчиво домой побрела.
Хотя… не всегда. Не со всеми историями. В некоторых я могу верховодить как демиург, вертеть сюжетом, куда хочу и как хочу. Но… есть у меня одна история, странная. Я её просто вижу. Просто приходят картины, рождаются где-то внутри меня, проходят перед внутренним взором. Я просто их записываю. Я в той истории никогда не задумываюсь, что, может, взять и повернуть героев по жизни в другую сторону? Они просто приходят. А я записываю их историю. Она приходит отрывками. Яркими картинами, единичными. Я не вижу её целиком и сразу. Просто её записываю.