Ветер истории

— Сергей, ты страшные вещи говоришь.

Лена смотрела на меня пристально. Лицо ее было бледным, а зрачки расширены. Ей, действительно, было страшно. Мне тоже стало не по себе. Больше мы эту тему не обсуждали.

Нам и других тем хватало. В Петрограде собиралась всероссийская партийная конференция. Ленину предстояла новая битва за тезисы. Для меня же эта конференция обернулась провалом ленинского поручения избегать контактов с партийным активом. Хотя, тут как посмотреть. Контакты мне предписывались только служебные, а как раз по службе мне делегатами конференции контактировать и пришлось. Заодно и с Дзержинским познакомился. Точнее это он познакомился со мной.

Произошло это историческое событие вполне буднично. Он просто дозвонился до меня и настоял на встрече для передачи опыта подготовки Красной Гвардии. Меня многие делегаты пытались поймать, чтобы этот вопрос обсудить и Феликс потребовал назначить время собрания. Обосновать отказ было нечем, и собрание состоялось, а что однопартийное, так это уже обстоятельства. Прошло собрание спокойно. Скорее это даже была лекция. Я рассказал, как идет организация в Петрограде. Особенно напирал на необходимость профессиональных командиров и инструкторов. Для этого пропагандировал схему двойного руководства командир-комиссар. Вопросы задавали в основном о самодельном вооружении и переманивании солдат гарнизона. Мне это не понравилось. Пришлось разъяснять, чем плохи для войска дезертиры и важность тактической подготовки бойцов. Вроде прониклись, хотя кто их знает.

По счастью, собрание это общественность восприняла правильно. Мое желание отвертеться от общения с делегатами, заинтересованные люди тоже заметили. По крайней мере, я заметил, что со мной стали чаще затевать беседы о политики представители других партий. Особенно активно прощупывали мое отношение к ленинским тезисам. Я от ответов старался уходить, ссылаясь на политическую безграмотность. Напрягали меня эти заходы сильно. Опыта интриг у меня не было и страх вляпаться во что-то нехорошее постоянно давил на нервы. Я из всех сил старался закопаться в работу, чтобы не оставлять времени на такие беседы. Когда же работа заканчивалась, спешил на свою съемную квартиру. Хорошо еще, что с Леной можно было говорить откровенно, а то бы совсем параноиком стал.

Наверное, Ленину пришлось бы изрядно попотеть, проталкивая тезисы на конференции, если бы не помогло само Временное правительство. Дело в том, что в начале апреля Петросовет принял обращение к народам мира, в котором выражал свою позицию по вопросу войны и мира. Резолюция была так себе, расплывчатая до невозможности. Текст долго утрясали, чтобы он не противоречил позиции ни одной из партий, входящих в Петросовет. В итоге трактовать его можно было практически как угодно. Однако Милюков умудрился разослать союзным правительствам ноту, которая противоречила даже этому обращению. В своей ноте Милюков просто подтвердил все обязательства царского правительства.

Народ возмутился и высыпал на улицы. По всему городу прошли демонстрации и если бы представители Петросовета не носились повсюду как угорелые и не уговаривали солдат и рабочих успокоиться и не предпринимать ничего до решения Совета, то могло дойти и до свержения временных. По крайней мере, Калинин раздухарился не на шутку и настаивал даже на вооруженном восстании. Помешала активности товарищей в районах все еще относительная, но все же дисциплина ополчения и ее многопартийное руководство. Рядовые бойцы, хотя, в большинстве своем, поддерживали большевиков, но командованию подчинились и до стрельбы дело не дошло.

Если бы делегаты конференции собрались к середине апреля, то тезисы прошли на ура, да еще и усугубления потребовали бы. Увы, собрались они позже, когда острая фаза кризиса прошла, и вовсю шли переговоры о коалиционном правительстве. Так что, народ уже надеялся на более адекватную чаяниям народа политику.

Завершилась эта эпопея только пятого мая. Гучков и Милюков ушли в отставку. В состав правительства вошло несколько представителей эсеров, меньшевиков и партии народных социалистов, о которой я в прошлой жизни даже не слышал ни разу. Для меня в этих перестановках важным было лишь то, что военным министром стал бывший министр юстиции Керенский.

Занятный тип был этот Керенский. Чем он выделялся среди прочих, так это чувством стиля. Он первым из революционных лидеров додумался одеть френч. Вообще, над своим имиджем он работал много и плодотворно. В марте публика с ума по нему сходила, особенно интеллигентная. Не знаю, каковы были его реальные достижения в правительственной работе, но пока его популярность была высока.

Большевики, хотя в правительство и не попали, но в накладе тоже не остались. Они добились досрочных перевыборов в Петросовет и заметно укрепили там свои позиции. Укрепление это прошло исключительно в рабочей секции. Солдаты гарнизона, будучи практически поголовно крестьянами, пока поддерживали эсеров, чем крайне расстраивали и Ленина и других товарищей. Возможно, именно это и не дало большевикам решиться на более агрессивные действия во время правительственного кризиса. Мне же пока предстояло и дальше затенять свою принадлежность к большевикам и налаживать работу с Керенским, что было непросто.

Если уж совсем откровенно, то работа с Керенским была серьезным испытанием для нервов. От него постоянно приходилось ждать каких-нибудь сюрпризов. Уж больно он любил эффектные жесты и в жертву красоте с легкостью приносил практические задачи. Меня он первым делом обвинил в мошенничестве, уличив в том, что ополчение состоит на довольствии, как по военному ведомству, так и по линии МВД. Причем, сделал это публично, вызвав на совещание в своем министерстве. Пришлось подчеркнуто нудным тоном разъяснять, что часть ополчения несет службу в милиции, а часть в добровольческих подразделениях Красной Гвардии, которая по договоренности с армейским командованием готовится к отправке на фронт. Керенский сразу перестал изображать Наполеона, вынул руку из-за отворота френча, уселся за стол и сменил тему, как ни в чем не бывало.

В целом для ополчения все оставалось по-прежнему, хотя и приходилось постоянно отбиваться от внезапных "гениальных" идей министра. Алексеев поначалу воспринял назначение с воодушевлением. Оно и понятно, если учесть, что успел наворотить в армии Гучков. Мало того, что "приказ номер один" практически лишил армию управляемости, так министр еще и затеял большую чистку генералитета. Из армии изгонялись "заведомо неспособные" генералы. По каким критериям определялась "неспособность", никто объяснить не мог, но то, что в первую очередь увольняли всех сопротивлявшихся разложению армии, было очевидно. Гучков в таких генералах видел исключительно контрреволюционный элемент. Так что, как только Керенский занял пост министра, Алексеев бросился к нему с планом восстановления порядка в армии.

Зря он это сделал. Керенский все его идеи отверг, и сворачивать демократизацию армии отказался. Более того, запланированное еще при царе наступление, которое генералитет, осознавая состояние армии, всячески оттягивал, было твердо назначено на июнь. Алексеев, видимо уже впав в отчаянье, уперся и в конце мая был снят с должности. Вместо него главнокомандующим назначили популярного после прошлогоднего наступления Брусилова.

Новый главнокомандующий никакого интереса к ополчению вообще и ко мне в частности не проявил. Зато затеянное Алексеевым с моей подачи строительство бронепоездов резко форсировал, для чего конструкцию их упростили.

Откровенно говоря, если бы армейцы приняли мой проект без изменений, то к началу наступления могли бы получить десяток, а то и не один артиллерийский поездов. Однако те не искали легких путей и к каждому поезду, кроме пары двухорудийных платфор, решили добавить по два штурмовых вагона. Вагон это выглядел устрашающе. Во внешнем конце его располагалась низкая башня с трехдюймовкой. Низкой ее сделали, чтобы прямо за ней вторым этажом воткнуть в торцевую стенку вагона два спонсона с пулеметами. Борта тоже были истыканы пулеметами, ну, а ближе к другому краю вагона конструктора нарисовали еще одну полноценную орудийную башню. Эту башню еще Алексеев потребовал заменить на пулеметную. Брусилов, приказал убрать спонсоны и сократить количество бортовых пулеметов, после чего вагон перестал выглядеть как ужас из стимпанковской фантастики и стал походить на нормальный бронепоезд. К началу наступления их успели направить на фронт семь штук.

Отправку на фронт ополчения задержали, что меня напрягло. Стало ясно, что нас хотят бросить в бой при большом наступлении. Как выглядит наступление местного значения, я видел своими глазами и бросать необстрелянных бойцов в мясорубку не хотел совершенно. Мне этот отряд обкатать в деле было надо, а не положить во славу Временного правительства. Так что я потребовал встречи с Брусиловым.

Брусилов демонстрировать свою важность не стал и принял меня в тот же день. Разговор получился несколько сумбурным.

— Вы правы, поручик, ваш отряд, действительно планируется использовать в наступлении. Но я решительно не понимаю, почему Вы подозреваете командование в желании нерационально использовать его в боях.

Ну да, вот так обтекаемо я и высказал свои подозрения. Не мог же я прямо в лоб главнокомандующему заявить, что подозреваю его в предательстве.

— Потому что отряд состоит из необстрелянных новобранцев. Разве не логичнее отправить его на фронт заранее, чтобы люди обвыклись и к началу наступления были уже полноценным подразделением?

— И в этом Вы правы, но решение задержать отправку принял министр.

— Он как-то обосновал это решение?

— Да, он планирует отправить ваш отряд вместе с еще одним добровольческим батальоном, который еще не сформирован. Я не узнавал подробностей.

В этом я Брусилову поверил. Какой-то батальон, да еще из новонабранных штафирок, явно был за пределами его интересов. Я поднял вопрос о тактике применения отряда и был заверен, что никто не собирается использовать его для прорыва обороны противника. Всем, мол, очевидно, что бронеавтомобили просто не проедут по перепаханной снарядами земле.

— Кстати, Сергей Алексеевич — перешел генерал на неформальный тон — насколько я понимаю, сведения о морских пушках стоящих без дела, в Генштаб принесли именно Вы? И вроде даже уже в виде проекта бронепоездов?

Брусилов откровенно пытался сменить тему. Собственно ничего нового я к уже сказанному от него узнать было нельзя, поэтому я с легкостью принял эту уловку.

— Да, только я предлагал делать не бронепоезда, а просто мобильные батареи и проложив пути вдоль линии фронта, оперативно концентрировать огонь в нужных местах.

— Ну, с прокладкой рокады Вы явно излишне замахнулись. В обороне это было бы полезно, раз уж место боя выбирает противник, а в наступлении этот труд, не малый, должен заметить, потеряет свое значение уже в первый день.

— Вы так уверены в успехе операции?

— Запланированное соотношение сил дает мне для этого основания — улыбнулся Брусилов — а у Вас есть причины сомневаться?

— Есть.

— И какие же?

— Например, то, что до начала наступления еще два месяца, а о нем не знают только олени в тундре. Так что на той стороне к нему тоже активно готовятся. Думаю, что без сюрпризов не обойдется — я немного помолчал, думая стоит ли продолжать и решив, что стоит, сказал — …а если учесть моральное состояние солдат на фронте… Я там, конечно, давно не был, но с прибывающими в тыл общаюсь регулярно. У меня порой складывается впечатление, что Временное правительство специально разваливает армию. Впрочем, нет, реальная агентура врага не решилась бы действовать так откровенно.

Генерал смотрел на меня подчеркнуто бесстрастно, пока предательски не дернулась щека. Поняв, что выдал свои чувства, он скривился.

— Не стоит так говорить. Я понимаю, ваши чувства, но это единственное законное правительство России и, раз уж мы выбрали пусть служения Отчизне, то придется смириться и его…ошибками.

Кривиться было от чего. Мало того, что первым же приказом революционные власти в лице Петросовета практически отменили воинскую дисциплину, мало того, что недавно ушедший Гучков своими чистками совершенно деморализовал командование армии, так еще и новый министр Керенский успел отличиться. Едва приняв дела, он принялся метаться по фронтам и тыловым частям, толкая пламенные речи о свободе, гражданских правах и революции, которую все военнослужащие должны защищать не щадя себя.

И вот недавно после одного из таких выступлений, какой-то солдат вылез из строя и прямо спросил, какой ему толк от всех этих свобод, если его самого германец завтра убьет. Министр армии и флота не придумал ничего лучше, чем заявить: "Можешь отправляться домой. Русской армии не нужны трусы!". По слухам полк за сутки ополовинился, а полковник не то напился до полусмерти, не то вовсе застрелился. История эта армию просто оглушила. Офицеры совершенно перестали понимать, как теперь поступать с дезертирами, когда сам министр разрешил уходить тем, кто не хочет умирать.

— Я-то помолчу, но что с армией будет? Вот не пойдут солдаты в наступление и, что Вы будете делать?

— За это не переживайте. Штурмовать вражеские позиции пойдут надежные части.

— Ага, ударники, а за остальные? Не получится так, что они пойдут в атаку, прорвут оборону противника и останутся там один на один со всей вражеской армией? Да даже согласятся солдаты занять уже разгромленные и захваченные позиции. Ударники понесут потери в наступлении, выдохнуться, и немцы нанесут контрудар. Кто его отражать будет? Разбегутся солдатики. Сидеть в окопах, еще куда ни шло, а вот расплачиваться жизнями за министерские амбиции они точно не захотят.

— Вы преувеличиваете. За годы службы я повидал немало примеров стойкости и героизма наших солдат и не верю, что они могут отдать врагу русскую землю без боя. Хоть малодушие и распространилось в войсках в последнее время невероятно, но в армии все еще достаточно честных сынов Отечества! Я верю в русского солдата и ничто не заставит меня от этой веры отречься.

— Дай-то бог, но подстраховаться все же стоит. Глядишь, хороший артналет по врагу и малодушных укрепит. Опять же, не стоит забывать о возможных заготовках противника. Так что рокаду лучше проложить. Если что-то пойдет не так, то никто не сможет Вас упрекнуть в том, что подготовка была недостаточной. А вероятность того, что что-то пойдет не так велика, и искать виноватых правительство будет не у себя, а в Генштабе.

Брусилов посмотрел на меня уже откровенно раздраженно и зло.

— Я обещаю обдумать ваше предложение. У Вас все на этом?

— Так точно. Разрешите идти?

— Идите, поручик.

Из Генштаба я вышел в скверном настроении. Надежды, что Брусилов действительно обдумает идею рокады, не было совершенно.

Остыв и подумав, я решил сходить в министерство, узнать, что за добровольческий батальон они там придумали. Там меня тоже постигла неудача. На выходе я столкнулся с Керенским и попытался выяснить вопрос у него, но тот лишь загадочно улыбнулся и, сказав "Скоро сами все увидите", убежал. Я мысленно плюнул с досады. Ну и хрен с ними со всеми, своих дел хватает. Я все же зашел в министерство и решил вопрос с полигоном для тренировок отряда. Выбил и помещения рядом с ним, а то эти деятели предложили людей в палатках разместить.

Переселение на полигон прошло спокойно. О нем уже давно говорили, так что вопросов с самим переездом не возникло. Зато были вопросы с составом отряда. Обещанные армейцам пятьсот человек набрались без особого труда и даже с запасом уже давно, но когда вопрос встал ребром, несколько человек отсеялись. К этому мы были готовы. В ополчении вообще текучка только недавно прекратилась, так что опыт регулярной правки списков личного состава был большой. Мы старались отбирать молодежь. Они и учиться быстрей, да и квалифицированных рабочих я от войны старался отгородить, а то нам еще индустриализацию проводить.

Политический состав отряда был своеобразным. Большинство было эсерами, что понятно, они стояли на позициях революционного оборонничества. Большевиков было мало, и они заметно выделялись возрастом. Это были уже зрелые состоявшиеся мужики. Ну, а если говорить совсем точно, то это были зрелые состоявшиеся агитаторы, а многие еще и с опытом подпольной работы. В отличие от прочих они в отряд пришли не сами по себе, а по заданию партии. Я по-первости опасался скандала, что мол, большевики пытаются отряд под себя подмять. Однако агенты большевиков оказались умными и агитацией не занимались. Вместо этого они усердно тренировались, вели задушевные беседы с товарищами по службе, порой рассказывали байки о своей подпольной работе, неспешно, но постоянно зарабатывая авторитет.

Были в отряде и анархисты. Костяк их составили моряки. Флотские не обманули и, действительно, прислали канониров. Утрясти вопрос с их включением в отряд между ведомствами оказалось хоть и хлопотно, но вполне решаемо. Благо министр у армии и флота был один, да и экипажи бронепоездов формировались именно из них, как знакомых с имеющимися пушками. Флотское командование тоже не возражало. Они были даже рады избавиться на время от бесящихся от безделья людей, тем более что повоевать на земле просились самые беспокойные.

Интенсивная учеба началась как-то рутинно, без предисловий и вступлений. Просто построили людей в полной амуниции в колону и погнали по окрестным дорогам, полям и буеракам в хорошем темпе. Уже через час из строя начали выпадать раздолбаи плохо намотавшие портянки, к обеду поредевшая колона, хрипя, гремя снаряжением, стеная и вымученно пытаясь материться между вздохами, вползла в лагерь. Инструктора с довольным видом ходили вдоль строя и разъясняли бойцам, что на фронте их ждут многодневные марши, копание окопов и много другого тяжкого, грязного труда, но все это мелочи по сравнению с планом учебы на ближайший месяц. Те бойцы, что еще способны были воспринимать информацию, смотрели на инструкторов со страхом и ненавистью. Зря они так. Как выяснилось пеший переход это не просто долгое переставление ног, а целая наука. Каждый день, после обеда бойцы постигали множество больших и маленьких хитростей, призванных уменьшить нагрузку или сохранить в целости ноги и оружие. На вторую половину дня маршброски сдвинули из-за того, что после них бойцы могли только лежать и стонать. Впрочем, даже стонать могли не все. Нам же кроме походной подготовки было нужно освоить еще множество дисциплин воинской науки. Наконец-то началась полноценная стрелковая подготовка. Раньше из-за нехватки патронов, она была больше теоретической. Стрельбу рабочие освоили на удивление неплохо. Руки у них были твердыми, глазомер развит, да и в бильярд ребята любили в чайных и кабаках поиграть. С окапыванием, к примеру, дела обстояли намного хуже. Самое же главное для меня было то, что сломался и ушел только один человек. Остальные продолжали упорно осваивать военное дело. Немалая заслуга тут была и большевиков-агитаторов. Эти железные люди еще находили в себе силы, чтобы ободрять народ шутками, прибаутками и фантазиями как они утрут еще носы инструкторам, когда все эти адские муки кончатся.

Механоиды занимались по своей отдельной программе. К ним я особо не лез, там и без меня хватало выпускников Школы. Главное, что походные мастерские для обслуживания машин у нас были полностью укомплектованы. Надо было еще организовать подготовку снайперов, но тут я не спешил. К людям еще присмотреться надо, подобрать подходящих, а моих трофеев, премий и довольствия хватило только на шесть прицелов. Да и саму программу подготовки лучше создавать в команде с опытными бойцами и офицерами. Моих знаний, полученных из фильмов и интернета, для этого явно не хватало. Тем не менее, я был полон энтузиазма, поскольку снайперское дело здесь толком не оформилось, а значит и мер противодействия не выработано.

Я уже было начал верить, что жизнь потихоньку налаживается и вскоре можно будет расслабиться и работать спокойно, но подлое руководство нанесло удар в спину. К нам на полигон направили тот самый добровольческий батальон. По замыслу высокого начальства, мы должны были в совместной учебе и соседстве наладить взаимодействие, а впоследствии и вовсе стать одним подразделением. Возможно, так бы оно и вышло, если бы не один нюанс. В принципе я мог бы и сам догадаться, о каком батальоне идет речь, и предотвратить все возникшие с его прибытием проблемы, ведь я о нем неоднократно слышал в будущем. Это был женский батальон смерти.

— Прекратить!!! — я сходу вломился в толпу галдящих болельщиков — Вы что тут устроили, мать вашу так?!

Противники не заметили командирского окрика и продолжали кружить по стихийно образованному толпой рингу. С одной стороны набычился боец Степан Саватеев — известный на весь свой район ухарь, заводила и драчун. С другой переминался инструктор штабс-капитан Зверев с совершенно прямой спиной и кулаками на уровни груди, так здесь боксерская стойка выглядит. Пришлось вклиниваться между ними и расталкивать в стороны. Только тогда они опустили руки и, тяжело дыша, принялись играть в гляделки, им явно хотелось продолжить. Драка началось только что, но у офицера уже была ссадина на скуле, а боец сплевывал кровь через вспухшие разбитые губы.

— Что здесь произошло? Ну?

— Он мне по морде дал ни с того, ни с чего. — буркнул Саватеев.

— За что? — повернулся я к штабс-капитану.

— Этот хам публично оскорбил женщин.

— Ничего я не оскорблял, пошутил только. Чего в морду-то сразу?!

Вопрос был резонный. Бойцы, как только обвыклись с видом стриженых наголо доброволец из соседского батальона, начали к ним подкатывать с романтическими намеками, но были жестко отшиты и самими дамами и еще более жестко их командиром — Бочкаревой. С тех пор бойцы постоянно подкалывали соседок издевательскими шутками. Большинство сходилось во мнении, что бабы просто хотят в армию из-за обилия голодных мужиков. Офицеры, работавшие у нас инструкторами, этому не препятствовали, поскольку и сами относились к женскому батальону крайне скептически. И вот теперь вдруг драка.

— Что он такого сказал, чего раньше не говорил? — опять повернулся я к Звереву.

Тот мрачно процитировал. Я озадачено кашлянул. Вот ведь фантазия у человека, за такое и правда морду бить надо.

— Мда, Саватеев, тут ты, явно, границы допустимого перешел. Вот твою сестру так назвали бы, что бы делать стал?

— А что такого-то? Моя сестра такой ерундой не занималася бы, а ежели бы занялась, то я ей быстро ум бы поправил. Баба дома должна сидеть, мужа ждать и щи варить.

Народ негромко, но отчетливо поддержал оратора.

— Дурак ты, Саватеев. Половина из них уже свое выждали, вдовы они и на фронт хотят, чтобы за мужей отомстить.

Это была почти правда, солдаток и казачек в батальоне хватало, хотя до половины все же не дотягивали. Шутник несколько смутился, у него на фронте погиб брат, и это было одной из причин, по которым он вызвался в добровольцы.

— Так чего столпились все? Заняться нечем? Инструктора, быстро найдите людям занятие, чтобы не скучали.

Тут же раздались команды и толпа рассосалась.

— А вы двое еще раз что-то подобное устроите, выгоню на хрен! Все, идите делом займитесь.

Вот не было печали, так соседей подсунули. Одно радует, драка всеми была воспринята не как классовый, а как исключительно частный конфликт двух мужиков с соответствующим способом его разрешения. Даже толпившиеся вокруг бойцы болели за обе стороны.

Это было особенностью нашего отряда. Бойцы не привычные к военной субординации не воспринимали офицеров, как тиранов, а те в свою очередь, относились к бойцам довольно демократично. Не знаю, что способствовала такому отношению. Факторов тут работало много. Начать с того, что во внутренностях бронеавтомобилей бойцы и офицеры копались вместе и часто спорили. В такие моменты иерархию отношений определял профессиональный уровень. Для инструкторов по тактике бойцы были скорее ученики, чем подчиненные. Все же осознаваемая всеми временность их пребывания на этом посту, сильно упрощала отношения. Да и устав требовал взаимного уважения. Отдавать честь рядовым, офицеры хоть и с удивлением научились довольно быстро. В общем, если не равенство, то тяготение к нему в отряде были явно выражено.

Теперь из-за идиотской ситуации с женским батальоном появился риск все это благолепие порушить. И ладно бы это была единственная проблема созданная "бочкаревскими дурами", так ведь их дурной пример, повлиял на наших женщин.

Первой, уже через три дня после прибытия женского батальона, появилась Саша. Она пришла с тремя подружками в форме сестер милосердия и, устроившись на краю полигона, долго наблюдала за учебой доброволиц. Это было мудрым решением с их стороны, которое избавило от многих разочарований и обид. Текучка у женщин была страшная и связана она была почти исключительно с нравом командира. Та, не задумываясь, раздавала зуботычины и оплеухи подчиненным. С ужасом поглядев на методы обучения и воспитания Бочкаревой, девушки посовещались и направились к нам.

— Здравствуйте, Сергей Алексеевич — невинным голоском начала Саша — а мы к Вам.

— Здравствуйте, Александра Александровна. Вы по частному вопросу или по служебному?

— М-м-м… по служебному — ответила Саша чуть помедлив.

— Тогда не "здравствуйте", а "здравия желаю". Уж Вы-то это должны знать. — не удержался я от подначки.

— Ой, извините, то есть виновата, Ваше благородие! — Саша издевательски-старательно выпучила глаза, встав во фрунт. То, что ее грудь при этом соблазнительно подпрыгнула, она, похоже, не осознавала.

— У нас благородий нет, у нас товарищи командиры, комиссары, бойцы и инструктора.

— Правда? Как интересно! — тут же влезла в разговор одна из подружек — а Вы нас к себе возьмете? Мы уже обучение полностью закончили и даже практику в госпитале получили. Мы все-все умеем!

— Клава, не лезь! — тут же шыкнули на нее остальные энтузиастки.

— Товарищ командир, — Саша опять взяла разговор в свои руки — Вам же в отряде нужно грамотное медицинское обслуживание, а армия вряд ли выделит толковых санитаров. Вы же знаете, как это важно. Обещаю, что мы не будем создавать Вам беспокойств.

— Саша, вы одним своим присутствием беспокойство создаете. Тут же полтысячи молодых мужиков. Мне от этих амазонок стриженых проблем хватает, а ведь, они отдельно обитают.

— Товарищ командир, что вы меня пугаете солдатами. Я среди них почти всю войну прожила и ничего, как видите, со мной не случилось.

— Нет, и не упрашивайте. В состав отряда я женщин не включу. Тем более, он набран на основе революционного ополчения, а вы к нему никакого отношения не имеете. Или, может, Вы левых взглядов придерживаетесь? В какой партии вы состоите?

Саша, наконец, смутилась, а то уж было испугался, что у нее на все возражения ответы имеются. Однако, она была права. Медобеспечения у нас до сих пор не было и это было неприемлемо. Понятно, что в госпиталь наших бойцов будут принимать на общих основаниях и лечение, какое смогут, обеспечат, но ведь их еще до госпиталя надо донести живыми. Не помню, на сколько процентов точно грамотная первая помощь снижает смертность среди раненых, но помню, что на много. Блин, сколько же еще всего у меня нерешенных вопросов упущено из виду. Хреновый я, видимо, командир.

— Но ведь, офицеры тоже не относятся, ни к каким партиям! Они же у вас служат!

— Не служат. Они у нас инструкторами работают, пока отпуск по ранению не кончится. На фронт они с нами не едут.

— А мы можем инструкторами поработать? — опять влезла неугомонная Клава.

— Вы можете обучить бойцов оказывать первую помощь раненым?

— Конечно, можем!

— Отлично! Пойдемте, надо для вас найти место в расписании занятий.

Вопрос решился быстро. Девушки приходили к одиннадцати и в пять вечера отправлялись по домам. Бойцы к фельдшерицам отнеслись хорошо. Во-первых, те выглядели и вели себя вполне в рамках стереотипов, а во-вторых, Клим Епифанов как-то ненавязчиво распространил информацию, что Саша выходила после ранения и меня и множество солдат. Да и вообще, свой человек и даже на передовой при необходимости появлялась. Я о ее появлениях на передовой не слышал до этого и не знаю, правда ли это или Клим приукрасил, чтобы не обижали девчонок. С них обоих станется.

Ну а на следующий день, ко мне решительно ворвалась Лена и заявила, что раз фельдшериц приняли, то и она имеет полное право вступить в отряд. Но не тут-то было! Я с довольным видом сообщил, что фельдшерицы в отряд не входят, и у нее, соответственно, шансов нет.

— Так что, Лена, если ты не можешь научить бойцов чему-то нужному на войне лучше имеющихся инструкторов, то здесь тебе делать нечего. Попробуй в женский батальон записаться.

Лена возмущенно фыркнула и ушла жаловаться в партячейку, но там ей тоже помогать отказались. То, что на этом она не успокоится, я знал, но уже не беспокоился.

История с выходкой Саватеева дракой не закончилась. То ли, действительно устыдившись, то ли просто от беспокойности характера, но он решил пойти к женщинам с извинениями. Добыв вина и купив конфет, он в компании с другими наиболее активными шутниками пошел в расположение доброволиц. Однако, дамы мириться не захотели. Стоявшая в карауле девушка наставила на них винтовку и подняла тревогу. Сбежавшаяся толпа стриженых женщин, облаяла явившихся бойцов. На этом бы все и закончилось, если бы не явилась сама Бочкарева. Эта суровая дама долго ругаться не стала, а выдав матерную тираду, выхватила у Саватеева бутылку и со всей силы ударила его по голове. Поскольку бутылка была полной, она, как и положено полной бутылке, разбилась. Бочкарева же на этом не угомонилась и, махнув оставшейся в руке розочкой, рассекла ему бровь.

Совершенно простонародного происхождения боец не знал, что поднимать руку на женщин нельзя, но зато точно знал, что "бей бабу молотом, будет баба золотом". Поэтому, без всяких интеллигентских рефлексий снес ее ударом в челюсть. Доброволицы тут же наставили на мужиков штыки и начали их решительно теснить. Бочкарева в это время выхватила из кобуры наган и выстрелила в Саватеева. Если бы тот не успел пнуть ее по руке, то получил бы пулю прямо в пах. По крайней мере, сам он утверждал именно так. На выстрел прибежали бойцы из нашего лагеря. Дело чуть не дошло до перестрелки.

Наутро я рванул в министерство к Керенскому и устроил шумный скандал. История попала в газеты. Через три дня доброволиц убрали с нашего полигона. Я облегченно вздохнул, теперь можно было работать нормально.

Учеба и слаживание после решения наиболее острых проблем пошли довольно успешно. Отобранные в снайпера бойцы, после согласования курса с опытными фронтовиками, проходили учебу хоть и отдельно, но участвовали в общих занятиях по тактике. Окончательно утрясли и состав отряда. Кроме бронеавтомобилей и реммашины, в состав колоны вошли пять грузовиков разной грузоподъемности и две санитарные машины.

Санитарные машины это заслуга Лены. Как я и предполагал, она, получив отказ, не успокоилась, но вопреки моим ожиданиям не стала донимать меня, командование и партячейки однообразными просьбами и требованиями, а подошла к вопросу творчески. Расспросив всех, попавшихся под руку фронтовиков, она нашла неохваченную нашим вниманием проблему — вшей. Хотя вши окопников действительно донимали, я этой проблемой голову себе не забивал. Дело в том, что конкретно нашему отряду она всерьез не угрожала. В окопах нам сидеть не предстояло, так что и условия для распространения были не те и возможности борьбы больше.

Однако, вспомнив, что отряд задуман как личинка будущей армии, я инициативу Лены поддержал. И тут же пожалел об этом. Развернулась девушка не на шутку. Первым делом все расположение отряда было обвешано самодельными плакатами пропагандирующими гигиену. После чего, Лена в союзе с Сашей и ее командой взялись за штаб отряда и меня лично. Ворвавшись в кабинет во время очередной летучки, они выстроились стеной, перекрыв находившимся пути отступления. После чего, достали список выявленных недостатков и предложений и принялись бомбардировать нас пунктами и комментариями к ним. Комментарии, в основном, сводились к мрачным пророчествам неизбежных эпидемий и вымирания отряда еще по дороге на фронт.

Через полчаса командование отряда капитулировало. Один грузовик было решено переоборудовать для перевозки тяжелых раненых, а еще один был зарезервирован под оборудование банно-прачечной службы. Да, мы были вынуждены согласиться на создание такой службы. Необходимую матчасть и состав службы согласовывали долго. Запланировали печи для походной бани, шайки и ведра, мыло, керосин и какие-то неизвестные мне, но знакомы всем остальным, средства санобработки и множество других важных мелочей. Затребовали барышни и походную кухню, заявив, что в ней будет удобно греть воду для бани и кипятить завшивленную одежду, но такое кощунство было с негодованием отвергнуто фронтовиками. Предложенные вояками котлы, забраковал уже я. Вместо этого анахронизма я набросал на листочке, знакомее мне еще по срочной службе в российской армии, бучило. Ну и раз уж взялся рисовать, то набросал и варианты компактных банных печей с баками и каменкой. Печи тоже рисовал по памяти, благо напридумывал их народ для собственных бань за годы советской власти и демократии много. Поскольку опытная в госпитальных делах Саша сразу заявила, что воды совершенно недостаточно, я непринужденно пририсовал вложенные в основной бак его уменьшенные копии, для разогрева воды на кострах.

Лена уже было собралась уходить, но Саша решила, что данного недостаточно. Видимо, свалившееся на "банщиц" техническое изобилие, разожгло в ней не то ревность, не то алчность. На нас как из рога изобилия посыпались разнообразные идеи по оборудованию походного госпиталя. Идеи, конечно, были сплошь нелепые, в силу того, что выдвигались второпях. Так что, эту атаку я легко отбил, предложив фельдшерицам сперва подумать, а уж потом приходить с конкретными предложениями.

В конечном итоге, их фантазии хватило только на двухъярусные нары в машине и расширенный комплект первой помощи для бойцов. Я безжалостно вычеркнул из него спирт и жгуты. Дело в том, что я еще по срочке, помню матюги, которыми командование полка поливало вернувшихся из Цхинвала солдат, за привычку накладывать жгуты по любому поводу. Ну а со спиртом и так все понятно. Так что спирт был полностью отдан на ответственное хранение начальнику санитарной службы, а жгуты раздали только прошедшим дополнительную подготовку санинструкторам. Этих подготовили по одному на отделение. Надо бы было еще подготовить для запаса, но времени не хватало. Зато зеленку раздали всем. Я был немало удивлен не столько тем, что она уже существует, сколько тем, что это оказался не медицинский препарат, а самая настоящая краска.

Что совсем удивительно, изобрел ее какой-то англичанин при попытки создать лекарство от малерии. С лекарством не сложилось, а вот завод текстильный он открыл. Ну а уж потом кто-то неведомый установил, что она хорошо действует в качестве антисептика. Век живи, век учись. И все это на меня и остальных удивленных слушателей вывалила говорунья Клава, вспомнившая прочитанную в медицинском журнале статью. Если бы не она со своей памятью, то так и остались бы с корболкой или еще какой-нибудь гадостью. Дело в том, что хотя антисептические свойства зеленки уже установлены, но дальше статьи дело не пошло и на практике она не применялась. Зато фельдшерицы остались в твердом убеждении, что буквально ночей не сплю, за новинками медицины слежу и вообще весь из себя продвинутый, современный и прогрессивный.

Вот за чем пришлось побегать, так это за стерильными бинтами. В принципе они были, но только в принципе, в виду ничтожного количества выпуска и колоссальных потребностей фронта в этих изделиях. В итоге, изучив нехитрую технологию производства, оказалось проще организовать изготовление силами добровольных помощниц.

Появились у нас и новые средства усиления в виде четырех 37-мм пушечек на треногах. Изначально, неизвестно где умыкнувшие их, мореманы предлагали поставить их на колесные станки, как делали до сих пор, но я воспротивился. Возить их есть на чем, а треногом варианте их можно легко и, главное, быстро таскать на руках где угодно. С их прибытием количество "братишек" в отряде перевалило критическую отметку и они стали обособляться и создавать проблемы. Отреагировал я мгновенно, поскольку по все той же срочке, прекрасно помню, к чему приводит появление диаспоры в части. Жестко поставив их перед выбором уходить или подчиняться, я заставил их переодеться в общую форму и жить по общему распорядку. Правда, пообещал, что если покажут себя в бою, разрешить бескозырки.

За всеми этими заботами отпущенное на учебу время пролетело незаметно. Пришло время нам грузиться в вагоны и отправляться на фронт. Ах да, чуть не забыл. Я же за этот последний месяц подготовки успел познакомиться еще с двумя историческими личностями.

Первой из них был Борис Савинков. Я его и раньше видел у Керенского в министерстве армии и флота, но не знал кто это. Просто один из помощников министра с неясными задачами и полномочиями. Одно время он исчез, потом опять появился. Обратил на него внимание я только во время истории с женским батальоном — он поддержал мое требование убрать дамочек подальше от моего отряда. Поэтому когда при следующем посещении министерства он перехватил меня в коридоре и затеял беседу на отвлеченные темы, я общался с ним вполне дружелюбно, хотя было понятно, что он меня прощупывает. Впрочем, к этому я уже привык, меня все встречные пытались прощупать, видимо я плохо вписывался в привычные окружающим шаблоны. Тогда он представился просто Борисом Викторовичем, а не стал уточнять ни фамилию, ни должность. Уже уходя, я спросил дежурного офицера, кто такой этот Борис Викторович.

— Ну как же, это Савинков.

— Савинков, Савинков… что-то знакомое, где-то я уже эту фамилию слышал.

— Это известный террорист. В прошлом разумеется, а нынче уважаемый помощник министра.

Каким-то образом у него это звучало как "до чего мы докатились". Офицер был безукоризненно вежлив и бесстрастен, но умудрился вложить в эту фразу массу презренья и скорби по порушенной чести армии.

— Так это этот Савинков… — сделал я умное лицо и, обменявшись с офицером понимающими взглядами, удалился.

Ну а уже вечером, предварительно расспросив Лену, я старательно морщил лоб, вспоминая этого "известного террориста". В итоге вспомнил только сериалы "Гибель империи" и "Государственная граница". В первом я его не помнил совершенно, но там точно был Азеф, с которым Савинков активно работал. Ну а во второй серии "Государственной границы" были какие-то непонятные "савинковцы" — не то просто банда, не то состоявшая на службе у поляков диверсионная группа, ходившая в рейды-налеты на советскую территорию. Если имелся в виду именно этот Савинков, то выходит, что в будущем он станет врагом большевиков и, стало быть, моим врагом. Что с этим делать сейчас, было совершенно не понятно.

Со второй знаменитостью я встретился уже во время церемонии проводов отряда на фронт. Да, провожали нас торжественно. Специально сколотили трибуну, привезли оркестр и натыкали повсюду триколоров. Мы в свою очередь натыкали красных флагов и даже на штыки маленькие флажки нацепили. Выступали представители Петросовета, Временного правительства и какой-то непонятный общественник. От правительства, предварительно пропустив вперед всех прочих ораторов, выступил сам Керенский.

Я много слышал о его великолепном ораторском искусстве, но своими глазами выступление видел впервые. Так что слушал и смотрел с интересом. Толи мои представления об ораторском искусстве не соответствовали современным, толи слухи о мастерстве Керенского были сильно преувеличены, но меня он на подвиги не вдохновил. Хотя, возможно, я просто слушал с предубеждением. Лично мне он показался излишне пафосным и театральным. Все эти картинные позы и вычурные эпитеты, наверное, производили впечатление на просвещенную публику, но рабочих, определенно, не цепляли. Как я тут же убедился, военных они не цепляли тоже.

— Господи, как же надоели эти говоруны… — Тихо вздохнул, стоявший рядом со мной полковник Соловьев. С нами он не ехал, а только провожал "своих учеников".

— Ничего, сейчас станет гораздо интереснее — кивнул я в сторону въезда в расположение.

К нам ехал кабриолет и на пассажирском месте стоял в полный рост человек с буйной шевелюрой и воинственно торчащей вперед бородкой. Его я узнал сразу, это был Троцкий. Не знаю, как он подгадал время прибытия, может, стоял в отдалении и следил, но приехал как раз к концу речи министра. Троцкий мгновенно приковал к себе взгляды всех присутствующих. Вся его поза была наполнена решительностью и энергией. Из-за этого концовка речи Керенского была смята и пропущена мимо ушей не только бойцами, но и, как я понял, читая о церемонии в газетах, репортерами.

Троцкий, между тем, стремительно взошел на трибуну и негромко извинился перед замолкнувшим, наконец, Керенским за опоздание. Тот что-то пробормотал в ответ, злобно буравя взглядом соперника. Впрочем, предъявить ему было нечего, так что оставалось только уступить место на трибуне.

Вот тут я и увидел настоящее ораторское искусство. Картинных поз и пафоса у Троцкого было ничуть не меньше, но бьющая из него энергия делала их естественными и напрочь сносила критическое восприятие. Троцкий сокрушал сознание слушающих, захватывал умы и управлял эмоциями. Даже Соловьев в конце орал "ура" с таким вдохновением, будто только что взял Берлин.

По окончанию официальной части, высокие гости общались с бойцами и командирами. Керенский, поняв, что рядом с Троцким смотрится бледно и неубедительно быстро отбыл. Троцкий же еще походил среди бойцов, отвечая на вопросы и толкая короткие речи, даже подарил одному из инструкторов-унтеров, вступившему в отряд, свой браунинг. Потом было знакомство с командованием отряда и уже привычное прощупывание моей персоны. Мне подарка не досталось, только рукопожатие.

Ну а потом была долгая, сложная погрузка, занявшая весь день. Если бы не опытные офицеры-инструкторы, решившие задержаться и помочь, то до ночи мы бы не управились. Правда, как оказалось, это не было бы проблемой. Утром я с удивлением обнаружил, что мы все еще стоим на то запасных путях все того же Николаевского вокзала. Все те толчки и движения, что я ночью принял за отправление, оказались просто перестановками наших эшелонов с места на место. Пришлось идти в правление вокзала ругаться. Отправились мы только к вечеру, когда для нас, наконец, после целого дня ругани и беготни нашлись паровозы. Зато смогли почитать в свежих газетах заметки о нашей отправке. Для женского батальона, который провожали в тот же день, что и нас, только вечером, локомотив нашли еще в полдень, так что мы их теперь еще больше нелюбим.

Велика Россия, а бардак на ее железных дорогах еще больше. Это я в полной мере прочувствовал на своей шкуре, а ведь наши эшелоны военные. Как пробивались через этот бардак гражданские поезда, оставалось только гадать. Впрочем, долго гадать не пришлось. За время двухдневного простоя в Витебске, я завязал знакомство с местными железнодорожниками. Они меня и просветили.

Оказалось, что нам еще крупно повезло. От самого Питера мы ехали по зоне контроля Военно-Полевого Управления, и тот бардак, что творился на наших глазах, был "еще порядком". Вот если бы мы ехали из Москвы, то пробирались бы через территорию гражданского управления, где бардак был настоящим. Этот "настоящий" бардак нам описали в красках.

Никакого единого управления не было в принципе. Более того, половина всех дорог вообще были частными и подвижной состав был на них тоже частный, и выпускать его со своих дорог владельцы не хотели. В результате грузы приходилось все переоформлять, а порой перегружать. По крайней мере, так было совсем недавно. Сейчас, вроде, перегрузка уже не требовалась за редким исключением. Однако, порядка больше не стало. Во многих районах пассажирское движение шло по расписанию мирного времени. Коммерческие перевозки порой даже имели приоритет над военными. Достаточно было заплатить местным управленцам, и состав получал литеру. Кому пришло в голову отдать право распределять приоритеты на места, осталось загадкой. Почему нельзя было просто составить список грузов и распределить его по категориям важности, тоже никто объяснить не мог.

Впрочем, были проблемы и не вызванные бардаком. Главная из них это убыль подвижного состава. С начала войны количество паровозов и вагонов сократилось примерно в два раза. По всей стране на запасных путях появились паровозные кладбища невиданных размеров. Все склады были забиты грузами, ожидающими своей очереди на отправку, а то и вовсе забытым и брошенным потерявшим надежду на доставку хозяевами хламом. Как решать эти проблемы никто понятия не имел. Даже те простые как лом работяги, которые брались решить любую проблему, если бы "была их воля".

В результате всех этих накладывающихся друг на друга трудностей, целые районы империи были отрезаны от страны. За Уралом движения практически не было. Вывоз продовольствия из Сибири был просто невозможен. С юга и запада страны, по деликатному выражению комиссии МПС "затруднен". Министерство старалось изо всех сил. Еще в пятнадцатом году была значительно увеличена пропускная способность дорог с Донбасса и Сибири, а особенно Архангельского направления, но из-за убыли паровозов, эти усилия оказались напрасными. Множество специальных комиссий по каждой возникающей проблеме собирали кучу сведений и ничего не решали. Их полномочий хватало только на описание того, как все плохо. Что-то с этим делать никто даже не пытался.

Я задумался. Надо бы донести эту картину до общественности. Конечно, о том, что на дорогах бардак все и так знали, но цельной картины не было. Подробное описание проблем и конкретные предложения по их решению, могли бы заставить общество смириться со снижением коммерческих перевозок, а власти, наконец, прикрыть коррупционные схемы и ввести единоначалие.

Вот и еще один упущенный вопрос выявился. Надо было создавать информационно-пропагандисткую службу при отряде. Тем более, что главной его задачей была именно пропаганда. Вот, что мешало захватить с собой молодого шустрого журналиста, чтобы описывал наши подвиги? Ведь знал же, насколько важен пиар на войне! Теперь придется как-то выпутываться. Пока будем писать письма.

Первое письмо я написал Сталину. Он, кроме прочего, был еще и редактором "Правды". Ну, или кем-то вроде редактора, я не разбирался. В письме я подробно описал состояния с перевозками, свои мысли о решении проблем и попросил как-нибудь подкинуть идею установления постоянной связи с нашим отрядом других газет. В этой идее главным было охватить весь политический спектр прессы. Создав авторитет отряда среди не только левых, но правых и центристских патриотических сил, можно было влиять потом на настроения этих групп населения, а значит, и перетягивать их на свою сторону. В конце концов, если планируешь хоть что-то решать в судьбе страны, то так или иначе, придется работать не только со своими сторонниками. Надеюсь, Сталин со мной согласится. Зря, что ли столько агитаторов внедряли в отряд?

Вот какие умные мысли приходят в голову, когда несколько дней скучаешь в вагоне. Утешив себя этой мыслью, я пошел в вагон-ресторан, служивший нам штабом. Вагон этот мои орлы украли на Николаевском вокзале, пока ждали паровозы. Как оказалось, у одного из бойцов нашелся родственник среди работников вокзала. Он-то и подсказал, где добыть такую полезную вещь и как ее воткнуть в центр головного состава нашего каравана. Вокзальные власти, вроде бы еще не заметили хищения, но по возвращению меня явно ждал скандал. Ну и ладно, оно того стоило, полезная штука.

В вагоне было пусто и я, встав перед зеркалом, резко выхватил маузер из кобуры. Вроде нормально стало получаться. До голливудских ковбоев далеко еще, но хоть пистолет не уронил, как вышло в первый раз. Ну да, я сделал кое-какие выводы из встречи с шайкой грабителей в Петрограде. Времена предстояли тревожные, даже Ленину, как я слышал, предстояло пережить ограбление. Мне повезло, что прохожий предупредил, и оружие было уже в руке. В следующий раз надо быть готовым самому. Так что я по утрам и вечерам немного тренировался. Ну и кое-какие технические меры принял. В частности, кобуру я приспособился крепить обычной булавкой к шинели, а потом к штанинине, чтобы не болталась. Потом догадался поработать над замком крышки, чтобы открывать ее хлопком, благо крышка была подпружинена. Впрочем, браунинг в левом кармане вселял больше надежд. Порой у меня появлялось подозрение, что все это просто непрошедшее до конца детство играет, но какая разница. Проблем это не создавало, а со временем надоест и сам брошу дурью маяться. Ну а если, вдруг пригодиться, то и славно.

Ответ Сталина на письмо меня догнал уже в Ровно. Идею он поддержал и даже получил добро от Ленина. Правда, назначил куратора проекта из внедренных агитаторов. Мне эту важную работу полностью не доверили. Ну и ладно, у меня своих забот хватало.

До пункта разгрузки мы добирались больше недели. Ага, это так и называлось. Не станция, а именно пункт разгрузки. На станции инфраструктура должна быть для заправки паровозов, а здесь только площадка и несколько наскоро сколоченных пандусов прямо в поле. Зато довезли нас практически к месту дислокации, чем крайне удивили. Как оказалось, мои рассуждения о полезности рокады вдоль линии фронта не прошли мимо ушей Брусилова. Вначале он ее отверг, но потом, узнав дальнобойность морских пушек, сменил мнение. Как выяснилось, с этой дороги артплатформы могли поддерживать наступление два дня, но в отличие от обычной тяжелой артиллерии их можно было быстро концентрировать в любом нужном месте. Сразу по окончанию разгрузки меня вызвали в штаб корпуса.

Несмотря на позднее время, продержали меня в штабе долго. Ну, или я их продержал, это как посмотреть. Сперва меня подробно расспросили о подготовке личного состава, укомплектованности и вооружении полка. Потом высокое начальство совершило ошибку, вслух посетовав на то, что в прорыве фронта бронеавтомобили совершенно бесполезны. Тут-то я вывалил на них наработки нашего "НИИ тактики", как я про себя называл кучку энтузиастов и просто заинтересовавшихся офицеров из инструкторов, ведших постоянные споры о том, как максимально эффективно применять отряд.

Поскольку я заранее предупредил, что разработке принципов принимали участие опытные офицеры чином до полковника, то выслушали внимательно. Главной идеей было введение отряда в уже осуществленный пехотой прорыв для погрома тылов противника, уничтожения тяжелой артиллерии и, если очень надо, ударов с тыла по обороняющимся. Как не трудно заметить, основу я нагло позаимствовал из опыта Второй Мировой, только масштаб охвата сделал поскромнее. Точнее поскромнее его сделали специалисты, доказав, что уходить далеко в отрыв нельзя, технический уровень машин и подготовки бойцов пока не допускали сколь-нибудь заметной автономности, да и отряд для дальнего охвата нужен побольше.

Новая идея вызвала небольшой ажиотаж у штабных. Рейды по тылам практиковались и раньше, но до сих пор этим занималась кавалерия, и существенной помощи наступающим эти действия не оказывали. Разве что отвлекало небольшие силы противника из резерва. Да и сама идея подобных рейдов после Русско-Японской Войны энтузиазма не вызывала. Тут же огневая мощь отряда давала надежду на более заметные результаты. Место, где мы были бы наиболее полезны, нашли быстро. Линия фронта там пересекала железную дорогу на Поморжаны. Соответственно, там была станция, на которой грузы из вагонов перегружались в телеги и грузовики, а еще именно туда могли быстро перебросить подкрепления. Был у этого направления и недостаток. Оборона там была весьма основательная.

Штабные толпились над картой и чинно спорили о том, как и где лучше вводить отряд. Я скромно молчал, поскольку не знал обстановки на фронте и разглядывал карту. Как оказалось не зря.

— Господа, а что у них здесь? — я ткнул пальцем в нужное место.

— Здесь? Ничего серьезного, как видите, пехотный батальон, судя по отметкам на карте. — Офицер безразлично пожал плечами — Только, какой от этого прок? Там в тылу нет ничего интересного, только лес и немного болот.

— Как это ничего интересного?! А это дорога?

— Чтобы на нее попасть, надо форсировать ручей. Как Вы это сделаете на своих бронеавтомобилях?

— Я никак. Это обеспечат саперы, а мы по дороге махнем прямо к станции. Нас тут даже тормознуть некому будет.

Так, надо успокоиться, а то господа офицеры уже откровенно морщатся на мою лексику.

— Почему Вы полагаете, что пока саперы будут строить переправу, австрияки не заметят прорыва и не пришлют войска?

— Не пришлют, если прорваться до конца артподготовки. Смотрите. Вместо традиционного долгого обстрела мы устраиваем мощный, но короткий налет. Пехота под его прикрытием скрытно подбирается к позициям противника и как только упадет последний снаряд, бросается в атаку. Они вражеских солдат в блиндажах застанут и закидают их гранатами, если те не сдадутся сразу. Австрийское командование просто не придаст большого значения прорыву на второстепенном участке. Ведь на более важных еще будет идти артподготовка, и они будут ждать более значимых событий, чтобы правильно распорядиться резервами.

— Хм, звучит заманчиво. Однако, атакующие рискуют попасть под огонь своей артиллерии. — вступил, наконец, в обсуждение командир корпуса. — Если же они выждут время, чтобы убедиться, что обстрел, действительно, окончен, то вся затея бесполезна.

— Если не обеспечить прямой связи пехоты с батареей, то так и получится.

— Пожалуй, протянуть телефон будет нетрудно. Чтож, вижу, Вы подготовились к наступлению. — Генерал улыбнулся. — Может, у Вас есть и другие интересные задумки?

— Есть. В ходе наступления, наверняка, будут взяты трофеями пулеметы и пушки. Куда их обычно девают?

— Обычно, их по возможности сразу используют в полках. Вы хотите предложить, что-то лучше?

— Возможно. Я бы их не распылял по частям, а концентрировал в специальных мобильных группах. Тогда их силами можно будет оперативно обеспечивать подавляющую огневую мощь в нужном месте до того, как противник закрепиться или разовьет успех контратаки.

— Интересная мысль. Мы обдумаем это позже, а сейчас надо решить более насущные проблемы.

Обсуждения и правки планов продлились еще три дня. Отряду выделили подводы для перевозки солдат и снаряжения. Такая вот у нас нынче мотопехота будет. Вспомнив свою первую битву, я попытался выбить себе в помощь драгун. Командование обещало рассмотреть вопрос. Потом отрабатывали взаимодействие с пехотой, которая должна была прорывать оборону и саперами. Кучей навалились мелкие бытовые проблемы с обустройством отряда. В общем, завертело меня так, что начало наступления я воспринял с облегчением.

С первым залпом артиллерии мы начали выдвижение на исходные. Раньше было нельзя, чтобы шум двигателей не привлекал внимание противника. В народе немного избыточное оживление. Оно и понятно, большинство еще не обстрелянные, для фронтовиков тоже нового хватает. Мандража пока нет, настроения приподнятые, уж больно всех утомила подготовка. Толпящиеся рядом саперы гораздо спокойнее, почти равнодушные, разве что на нашу технику с интересом поглядывают. Выход у нас с ними совместный.

Я пошел на КП, по крайней мере, я так это про себя называл. Командир ударников уже был здесь и занимался важным делом, ругал артиллеристов. Не гаубичников, а местных, которые из трехдюймовок выбивали столбы проволочного заграждения. Успехи пока как-то не впечатляли.

— Мазилы, только снаряды зря жгут! А моим мужикам потом под огнем эту проволоку резаками, что ли, рвать прикажете? Весь план насмарку! Какой дурак только придумал, вместо нормальной артподготовки, легким обстрелом отделаться…

— Я этот дурак. Правда, я предлагал сделать налет не просто коротким, а концентрированным, чтобы близкое количество снарядов вывалить за меньшее время. Увы, дополнительных стволов на наш участок не выделили.

— Странно, что это-то выделили на такое захолустье. — Капитан окинул меня критичным взглядом. — Как через колючку продираться будем? Разведка образцы проволоки приносила на днях. Сталистая зараза, резаком не возьмешь. Ваши каракатицы прорвать ограждение смогут?

— Рвать нет. Можем огнем поддержать, мостки заготовленные одолжить… а что за резаки такие?

— Обычные, наствольные — пехотинец посмотрел на меня как на идиота — Вы, что первый раз на фронте?

— Второй, просто с проблемой прохождения заграждений я на своих бронеавтомобилях пока не сталкивался.

— Понятно, потом посмотрите, на досуге. Что там у Вас за мостки? Показывайте.

Мы сходили к саперам. Капитан поглядел на мостки, попробовал их на вес, посоветовался с невзрачным на вид унтером и кивнул.

— Пойдет. Карпышев, пришли людей из второй и третей роты, пусть мостки возьмут, а Пушкарям нашим я скажу, чтобы огонь на левом фланге сосредоточили. Раз уж попасть не могут, так может хоть числом возьмут.

Командир саперов тоже озаботился подготовкой к работе. Глянув на часы, он убежал к присмотренному заранее дереву. С него он собирался, по окончанию обстрела, высмотреть наиболее удобный маршрут протаскивания моей колоны через вражеские позиции.

Ну вот, все при деле, один я, как дурак, не знаю, чем заняться. Опыта мне не хватает, чтобы предвидеть все мелкие проблемы, которые придется срочно решать с началом прорыва.

Ладно, опыт он с опытом и появляется, как не смешно это звучит. Вот и буду набираться. Иволгин, вон, куда как больше моего повоевать успел, а тоже только приплясывает от нетерпения и вокруг своего Квада круги нарезает. То внутрь залезет, башню покрутить, то колеса попинает. Хотя чего там уже проверять, все по сто раз уже проверенно.

— Вроде, пора уже к швабам в гости собираться, Сергей Алексеевич.

Швабами здесь называют австрийцев. Не знаю почему. Я-то думал, что Швабия, это какая-то область в Германии. Надо будет при случаи выяснить.

— Ну, пора, так пора. Выдвигаемся потихоньку. С Богом!

Иволгин радостно убежал к машине. Как мало человеку для счастья надо, только с любимой игрушкой поиграться. Раздались команды, народ зашевелился, раздалось тарахтение моторов, и вскоре колона неспешно двинулась к позициям. Пехотное сопровождение и саперы пока сидят, их выход чуть позже, когда ударники возьмут траншеи австрийцев.

Беглый огонь гаубиц на мгновение ослаб, а потом грохнул завершающим залпом. Тут же замолкли и незаметные до сих пор в общем грохоте трехдюймовки. Ударники, за время обстрела подползшие на установленные приказом триста шагов, молча вскочили и бросились вперед. Вдогонку за ними, рванули бронеавтомобили и, встав перед первыми воронками, заводили стволами пушек и пулеметов. Стрелять пока было некуда, вражеские окопы молчали.

Солдаты активно лезли через остатки заграждений. Иногда, они цепляли ее какими-то невидимыми мне издали зацепами на стволах винтовок и рвали резкими рывками. Впрочем, не особо успешно. Видимо, это и были те наствольные резаки, о которых говорил капитан. Там где нашлись проходы, образовались ручейки бегущих вперед пехотинцев. Вот подтянули и бросили на проволоку мостки и ручейки превратились в мощные потоки. Надо все-таки будет внедрить штык-нож от калаша, чтобы каждый мог проволоку резать лежа, а не как сейчас, в полный рост под огнем.

Внезапно раздался неразборчивый из-за расстояния крик на немецком, и поле боя взорвалось ревом голосов. Наши заорали "ура" и ускорились, над австрийскими окопами тоже заголосили. Бронеавтомобили, наконец, нашли себе цели и открыли огонь.

Поздно швабы спохватились, первые ударники уже влетали в транши, а бегущие следом перепрыгивали через первый ряд и бежали вглубь позиций. Там они как овец сгоняли не успевших занять позиции австрияков. Ходы сообщений тут глубокие и стрелять по наступающим из них невозможно. На этом враг и попался. Ударники просто подбегали к краю этой канавы и доставали гранаты. Азартные порой стреляли вниз из винтовок. А что, целиться не надо, сунул ствол и пальнул не глядя. Деваться в траншее некуда, а промахнуться по столпившимся внизу солдатам невозможно. Бойни, впрочем, не вышло. После первой же гранаты рванувшей внизу, противник сдался. Они бы и раньше сдались, но события развивались слишком стремительно.

Стрельба прекратилась, а наша работа только началась. Под руководством саперов мои бойцы принялись таскать мостки и заготовленные саперами фашины. Сами саперы активно махали лопатами, материли неумех-добровольцев и руководили работами. Машины, вытянувшись в цепочку, ползли через перерытые снарядами и людьми позиции по мере прокладки дороги. Судя по яростному и единодушному мату пару раз излитому прокладчиками на головную машину, водила пытался их подгонять. Повезло дураку, что за броней, а то за такое и лопатой по каске получить можно.

Наконец, проход пробили. Я вместе с главным сапером поехал к ручью искать место для переправы. Как-то буднично все прошло, бой закончился, толком не начавшись, проход пробили без особых проблем. Саперы копали, мои ехали и таскали, ударники разослали разведку во все стороны, гнали в тыл пленных и бегали по занятым позициям, осваиваясь и собирая трофеи. Всегда бы так скучно.

Так же спокойно и деловито саперы наладили сперва легкую переправу, а потом и грубый, но крепкий мостик через ручей. Я приказал еще раз проверить машины и пересчитать своих по головам. Вроде, все на месте, все машины на ходу и готовы к походу. Ну что, больше поводов тянуть нет, надо выдвигаться. Я мысленно перекрестился и дал команду.

В последний момент начальство таки нашло способ испортить настроение. Когда мы уже переправились на тот берег и вышли к нужной нам дороге, с тыла примчалась колона кавалеристов. Я уже было обрадовался, что командование все же надумало дать нам подкрепление, но всадники, выскочив следом за нами на дорогу, развернулась в противоположную сторону и ушли на рысях. Даже не поздоровались, козлы. И командование — козлы. Что эти скакуны без средств усиления сделать смогут серьезного? А вместе мы бы таких дел наворотили, что австрияки до Вены драпали бы. Бойцы и командиры отряда матерно разделили мое мнение, хотя вслух я ничего не сказал. Так, ругая командование, мы и поехали выполнять свою задачу.

Первый пункт, уничтожить вражескую батарею, выполнили быстро и почти играючи. Батарея для удобства снабжения стояла у самой дороги. Мы просто въехали прямо в расположение и открыли огонь. Иволгин на Кваде рванул куда-то дальше, отсекая бегущих. Подоспевшие на подводах бойцы рассыпались по всей батареи и окрестностям, вылавливая артиллеристов. Те не сопротивлялись, сразу по обнаружению, дисциплинировано поднимали руки и шли к месту сбора.

Вот и что мне теперь с пленными делать? Выделять людей в конвой не из кого. И так каждый человек на счету. С собой тащить тоже глупо. Потеряем темп, нарвемся на подготовленную оборону. Тяжела ты, фуражка командира.

— Товарищ командир! — пара бойцов подтащила австрийского офицера — Вот, по телефону что-то кричал, когда нашли.

Что он там кричал, я спрашивать не стал, и так понятно, сообщал о нашем нападении. Все, халява кончилась, дальше придется воевать по-настоящему. Вопрос с пленными решили быстро и гуманно. Оружие и замки с орудий покидали в грузовики. Самих пленных построили в колону и показали пальцем куда идти. Дойдут хорошо, разбегутся и черт с ними, проблем безоружные нам не доставят. Да они и вооруженные нам их не доставят, по этой дороге движения больше не планируется. Так что, пусть топают. А нам надо теперь спешить, что я и довел до командиров. Иволгина услал вперед на разведку. Машина у него шустрая, энтузиазма через край, пусть полетает себе на радость, Отечеству на пользу.

Не успели мы дойти до станции всего ничего, километров пять, наверное. Квад примчался в облаке пыли и резко затормозил возле моей машины. Непонятно чему радующийся Иволгин, вылез по-пояс наружу и выпалил рапорт.

— Впереди заслон. Человек триста с пушкой и парой пулеметов. Только прибыли, еще не окапались. Правда, расположились грамотно, напротив выезда из леса. Бронеавтомобилям прямо в прицел пушечный выезжать придется. Объехать, никакой возможности нет. Разве что, пехоту в обход направить.

— Это долго. Потеряем темп, на станции кровью умоемся. Ладно, давай посмотрим, что там. Показывай дорогу.

Вскоре, ведущий за собой колону Квад сбавил скорость и, неспешно проехав еще метров триста, остановился. Иволгин спокойно вылез из машины и пошел дальше пешком. Пришлось и мне пройтись. Догнал я его, возле большого тополя, из-за которого Толя принялся глазеть в бинокль.

— Ну что там?

— Позицию готовят. Артиллеристы наготове. Видимо, услышали, как мы подъехали.

Я тоже посмотрел на австрийцев. Похоже, сборная солянка из всего, что под рукой оказалось. Про обустройство позиции Толя немного не точно выразился. Они ее обустраивали пока мы не подъехали. Сейчас солдаты мялись, не зная что хватать, винтовки или лопаты. Враг вроде прибыл, но не появляется. Пусть и дальше размышляют. Пехота меня не беспокоила. Вот пушка, действительно стояла в полной готовности, хоть и не окопанная. Просто выезжать в надежде, что успеем ее подбить раньше, чем она нас, глупо. Надо что-то придумывать.

— Что там? — блеснули оригинальностью вопроса командиры рот, подкравшись со спины.

— Австрийцы там, нас ждут — ответил за меня Иволгин.

Командиры тут же достали бинокли, у кого они были, и, рассредоточившись по кустам, принялись рассматривать врага. Я, наконец, принял решение.

— Так, давайте сюда снайперов наших и пушечки тоже.

Отдав приказ, я и продолжил наблюдение за австрийцами. Те, все же определились в планах и, бросив лопаты, залегли в ожидании неминуемой атаки. От наблюдения меня отвлек тяжелый топот солдатских сапог. Я подождал, пока все соберутся и начал излагать свой план.

— Значит так, товарищи. Ситуация следующая. Противник не очень серьезный, но позиция у него удачная. Реальную опасность для нас представляет в первую очередь пушка. Поэтому, артиллеристы сейчас скрытно выдвигаются на край леса и занимают позиции. Снайпера заходят вправо так, чтобы могли достать наводчика. Как только пушки отроют огонь, вы должны под шумок выбить орудийную прислугу. Потом все, как учили: офицеры, пулеметчики и прочие. С началом стрельбы, бронеавтомобили выезжают на поле и через одного расходятся в стороны. Пехота выдвигается вместе с ними, прикрываясь корпусами. Далее, Машины разворачиваются в боевое положение и идут вперед, подавляя врага огнем. Из пушек стрелять с коротких остановок. Пехота движется за ними до рубежа атаки. Потом по сигналу бросаются вперед. Вопросы, предложения?

— А нам тогда куда стрелять, если снайперы и пушку и пулемет заткнут? — спросил один из пушкарей с обиженным видом.

— Ваша задача — посеять панику в рядах противника, чтобы они не заметили, что их снайпера отстреливают. Главное, в нас не стрельните сгоряча, когда мимо проезжать будем. — заметив, что артиллеристы чувствуют себя обойденными, добавил — Мы эти пулеметы с пушкой трофеем взять можем, но только, если вы их не разнесете в дребезги. Так что сейчас ваша роль вспомогательная — дать остальным возможность действовать. Это важно. Это сбереженные жизни. Броневики, тоже самое делать будут — мешать австриякам по пехоте стрелять. Понятно?

— Понятно, товарищ командир.

— Ну, раз всем все понятно, то приступаем. Все, мужики, работаем.

Народ разбежался, я тоже пошел на свое место. Уже сидя на пассажирском сиденье своего бронеавтомобиля, подумал, что надо было снайперам и артиллеристам назначить время выдвижения. Если пушки начнут до того, как снайпера будут готовы, то дуэль с трехдюймовкой им не выиграть. Вынесут ребят и их смерти будут на моей совести. Поздно спохватился, уже не исправить ничего, осталось только надеяться на лучшее.

В лесу негромко тявкнула наша 37-миллимитровка и тут же затарахтела стрелковка, взревели моторы броневиков, закричали командиры. Началось. Вот и наша машина двинулась, а я тревожно прислушивался к стрельбе. Пушечки продолжали часто хлопать, но австрийская трехдюймовка так и не выстрелила. Ну вроде, пронесло на этот раз, снайпера успели и сработали четко.

Бронеавтомобиль, выбравшись из леса на простор, повернул вправо и поехал по полю, величественно переваливаясь на неровностях и поливая врага свинцом из пулеметов. Блин, тупая ситуация. Я сижу справа, а враг остался слева. Со своего места я могу только лес рассмотреть и прячущуюся за нами пехоту. Надо было в пулеметной башне расположиться.

— Что там с пушкой? — крикнул я пулеметчику.

Тот на мгновение прекратил огонь, всматриваясь в амбразуру.

— Стоит, а австрияки вокруг лежат. Нету рядом с ней живых.

Машина остановилась и начала сдавать назад, разворачиваясь кормой к врагу. Теперь я вообще ничего не увижу. Плохо. Под непрерывный грохот пулеметов и периодическое бумканье пушек мы проехали вперед и, выйдя на рубеж атаки, остановились. Пушки и пулеметы продолжали стрелять. Больше ничего не происходило. Я глянул в смотровую щель и увидел наших пехотинцев толпящихся перед капотом. В боковую щель было видно, что аналогичная ситуация сложилась у всех. Необстрелянные бойцы, прятались за машинами, а те, кто все же вышел из-за них, тут же залег. Матерящиеся фронтовики безуспешно пока что пытались организовать атаку. Блин, так мы весь боекомплект изведем без толку. Самое обидное, что австрийцы практически не стреляли по нам и пехота, по сути дела, была напугана грохотом огня, который поддерживал ее атаку. Надо что-то делать и срочно.

Собрав в кулак всю злость на себя за наделанные ошибки, я рывком выскочил наружу.

— Какого, мать вашу, хрена, вы тут разлеглись? Для кого пулеметы стараются?! А ну, поднимайтесь в атаку, мужики!

Мужики вяло зашевелись. Те, к кому я обращался, вроде начинали бежать вперед, но тут же опять падали. Блин, что же делать-то? В голове внезапно возникла классическая фраза из советской истории.

— КОММУНИСТЫ-Ы-Ы!!! Вперед! — заорал я во всю глотку и, вытащив маузер, решительно пошел на врага.

Над ухом свистнуло и колени предательски дрогнули. Австрийцы хоть и жиденько, но постреливали. Толи разозлившись из-за секундной слабости, толи, пытаясь заглушить страх, я неожиданно для самого себя вдруг запел "Интернационал". Специально я его не учил, но с февраля слышал столько раз, что как-то само в памяти отложилось.

— Встава-а-ай, проклятьем заклеймё-о-о-онный. Весь ми-и-ир голодных и рабо-о-ов… — орал я, шагая.

Почему-то мне было страшно оглянуться. Вдруг все лежат, и я штурмую позиции врага в одиночку. Где-то слева начал подпевать одинокий голос. Потом еще и еще. Некоторые голоса я узнавал, это были большевики-агитаторы. Сзади раздались приближающиеся топот и лязг железа.

— Это есть…аш…ий…ы. ельный…ой!

Наконец, бегущий поравнялся со мной и, перейдя на шаг, запел нормально.

— С интернационало-о-ом воспря-а-анет род людской!

Это был Толя. Не Иволгин, а анархист из матросов прибывших к нам с пушками. Не стерпела полосатая душа, что сухопутные впереди него в бой идут. Весь обвешанный по флотской моде громыхающими гранатами, подсумками и прочим железом, Толя пристроился рядом и подмигнул мне с ухарской улыбкой. Поющих голосов уже звучало много. Страх отпустил, и теперь меня переполнял кураж. Я мигнул Толику в ответ и тоже ухмыльнулся.

Огонь внезапно прекратился — мы перекрыли пулеметчикам линию огня. Австрийцы, до сих пор почти все вжимавшиеся в землю, подняли головы и неуверенно начали наводить винтовки. Поздно, ребятки! Мы уже рядом.

— Ураа-а-а!!! — я рванул бегом.

Песня мгновенно прервалась слитным ревом пятисот возбужденных первым настоящим боем мужиков. Австрияки побросали оружие и начали вставать с поднятыми руками. Они что-то кричали, но их никто не слышал. Неожиданно я осознал, что уже стою на взятых позициях, и ни одного живого врага рядом нет. Оглянулся. Точно, живых не осталось. Бойцы на адреналине просто не заметили, что враг сдается, а может просто мстили за недавний страх. Однако результат был налицо, всех австрийцев просто перебили штыками сходу. Их и оставалось-то после обстрела всего ничего. Окопаться-то они не успели толком, а огонь велся шквальный и под конец практически в упор. Мда, дела… надо будет воспитательную беседу провести с личным составом. Это не дело, так воевать нельзя.

Все же парочку живых нашли. Видимо, это были самые умные. Они не поднимали руки как все, а уткнулись в землю и не шевелились, пока все не кончилось, и пришедшие в себя бойцы не приступили к сбору трофеев. Ну вот, хоть будет, кого расспросить о системе обороны станции. Впрочем, нагоняй за бессмысленное уничтожение сдавшихся врагов это не отменяет.

— Едет кто-то! — крикнул кто-то из солдат.

Все тут же бросили свои дела и уставились на дорогу. Там, действительно отчаянно пылил грузовик. Грузовик я вскоре узнал. Это была наша санитарная машина.

— Так, я не понял, а чего все замерли? Заняться нечем? — вспомнил я о своих командирских обязанностях — Где командиры рот? Какие у нас потери?

— В первой роте трое раненных, убитых нет, товарищ командир. — тут же ответил один из командиров.

Остальные тоже доложились по очереди. Не все, правда. Командир третей автобронероты смутился и убежал выяснять состояние дел в своем хозяйстве. Он, в отличие от большинства командиров, был из неслуживших рабочих и всех нужных рефлексов еще не выработал. Впрочем, его доклад значения не имел. Машины все были целыми, а значит и люди в них, скорее всего, тоже. Если, конечно не вылезали, как я, наружу. Ну да это маловероятно, им было чем заняться. Пока же, у нас был один убитый боец и два десятка раненных. Большинство раненных после перевязки вернется в строй. Легко отделались, я ожидал больших потерь. Все же сильно австрияков огнем прижали, не дали по пехоте пострелять толком. Надо будет броневикам благодарность объявить. Или удовольствие выразить по местной традиции? Нет, все же благодарность, мы тут не для удовольствия начальства воюем, а за Отечество. Будем копить мелкие отличия от имперской армии.

Грузовик тем временем подкатил прямо к взятой позиции, и из него решительно вылетела Лена с санитарной сумкой наперевес. Водила спокойно вылез и пошел к задней двери.

— Где раненные? — торопливо спросила меня Лена.

— Раненные там, где им и положено быть, на перевязке, а вот Вы тут что делаете? А? Вам кто разрешил мотаться по вражескому тылу? Да еще и без прикрытия! — я распаляясь уже кричал.

Керосина в огонь плеснул водила, открыв кузов машины и выпустив от туда двух Сашиных подруг-фельдшериц. Сама Саша, сразу по прибытию, сдав дела, отбыла в госпиталь, где лежал ее жених. Он умудрился подхватить какую-то инфекцию и был чрезвычайно расстроен мирным характером своей госпитализации.

— Ты еще и девчонок с собой потащила? Ты чем, вообще думала?! — я в сердцах чуть не обложил Лену матом, представив, что могли с ними всеми сотворить австрийцы, попадись они им руки.

Подкосил мое вдохновение один из инструкторов-офицеров, с легкой улыбкой попросив не ругать девушек уж очень сильно. Они, мол, о нас беспокоились и вообще слишком красивые, чтобы быть в чем-либо виноватыми. Зря он влез. На него я и вывалил все, что думаю о нарушениях дисциплины, возможных последствиях, равенстве полов перед уставом и благодушных дураках, не осознающих цены своего благодушия. Инструктор насупился, осознав опасность которой подвергались девушки, Лена устыдилась своего легкомыслия, а дефочки-фельдшерицы покраснели просто от мощи и величия русского командного. Столпившиеся вокруг бойцы, активно перешептывались, обсуждая случившиеся. Большинство явно было со мной согласно.

Выдохся я довольно быстро, все же опыт командования у меня пока небольшой, и устраивать длительную словесную порку я пока не умею. Да и не до порки сейчас было.

— Что молчите? Сказать нечего? Исчезни с моих глаз немедленно! Бегом к раненным!

Барышни, мгновенно приободрившись, упорхнули. Вроде даже довольные чем-то убежали. Вот и чего ради я тут разорялся? Все равно мимо ушей все пролетело, а единственный сделанный ими вывод, наверняка, заключается в том, что я жуткий грубиян. Женщины, что с них возьмешь. Надеюсь, хоть Лена прониклась, она-то человек серьезный.

— Товарищ командир, пленных допрашивать будете? — отвлек меня от философских размышлений командир первой роты.

— Ну, если только Вы переводить возьметесь.

— Слушаюсь. Прошу Вас, тут недалеко.

Офицер посторонился, указывая путь к пленным. Собственно допрос уже вовсю шел и без нас. Пленных развели в стороны и сейчас уже уточняли подробности. Главное мне сразу же доложил Иволгин.

Разгромленный нами заслон, действительно был сборной командой из имевшихся на станции солдат. Вперед их услали из опасений случайных попаданий в находившиеся на станции склады. Поскольку на ней заканчивалось железнодорожное движение из тыла к фронту, а все привезенное развозилось по местам уже гужевым транспортом, то склады там были немаленькие. В том числе и просто временные навесы, под которыми стояли штабели с боеприпасами. Страх тылового начальства перед боем рядом со станцией был понятен. Главным же было то, что подкрепления на станции еще только ждут, и прямо сейчас она практически беззащитна. Анатоль аж приплясывал от нетерпения, как ему хотелось рвануть вперед к сказочным трофеям и славе.

В этом желании я был с ним абсолютно солидарен. Пришлось, однако, наступить своей песне на горло и сделать все правильно. Командиры поторапливали бойцов со сбором оружия, раненых перевязали, полученная информация и предварительный план были доведены до командного состава, вперед была выслана разведка. Все же отсутствие опыта у бойцов не позволяло действовать сходу, все нужно было тщательно планировать и старательно разъяснять личному составу, что и когда каждый должен делать.

К станции мы подъехали через полчаса. В кустах недалеко от нее нас поджидали разведчики, подтвердившие отсутствие на объекте сколь-нибудь значимых сил противника. Коротким мозговым штурмом, собрание командиров подкорректировало план атаки, после чего все разбежались по местам.

Сам штурм прошел лихо, с молодецким посвистом и пальбой в воздух. Да, именно в воздух. Не везде, конечно, но в некоторых выявленных разведкой по наводке пленных местах, стрелять куда-либо еще, бойцам было строжайше запрещено. Уж больно много там было взрывоопасных предметов соскладированно, а в меткости большинства бойцов у меня уверенности не было. К счастью, оборонявшиеся и сами в таких местах предпочитали не задерживаться.

Колонна из десятка бронемашин на бешеной скорости аж тридцать километром час влетела на территорию станции, паля в безопасных направлениях. В паре специально разгруженных по такому случаю грузовиков, вместе с ними примчался небольшой отряд пехоты. В этот раз бойцы действовали быстро и четко по плану. Высыпавшись из кузовов, они под прикрытием огня броневиков рванули внутрь главного здания, где находился узел связи.

Остальные силы отряда врывались на станцию с трех направлений, сгоняя охрану к центру. На начальном этапе сопротивления почти не было. Австрийцы предпочли не связываться с идиотами устроившими пальбу среди штабелей крупнокалиберных снарядов. Многие сразу же сдались. Человек двадцать успело засесть в солдатской столовой, к которой из-за узости проходов не могли подъехать бронеавтомобили. К счастью, командир роты не стал устраивать лобовых атак, а выявив непрострелевыемые зоны, лично провел группу бойцов с гранатометами практически под окна здания. Первое боевое применение гранатометов прошло успешно. Трех залпов из пяти разномастных порождений народного оружейного творчества хватило, чтобы выжившие солдаты противника капитулировали.

Еще несколько сопротивленцев было обнаружено в жилой застройке. Там я уже дал проявить себя микроартиллеристам с их 37-ми миллимитровками, чтобы не чувствовали себя ненужными.

Настоящим сюрпризом для нас оказалось освобождение почти сотни пленных русских солдат. Впрочем, в бой они не рвались. Поменявшись местами с охраной, вели себя с ней довольно дружелюбно. Разве что, словесно подкалывали, ни слова не понимающих немцев. Да и немцы на поверку оказались словаками. Командиры, пообщавшись с освобожденными, единодушно заявили, что рассчитывать на них в обороне станции не стоит. Половина точно разбежится при первой же возможности. Ну и ладно, без дела все равно не останутся. Нам тут копать и таскать предстоит столько, что я бы еще от пары сотен пацифистов не отказался.

Тем более, что время поджимало. Это выяснилось из допроса начальника станции. Он в плен попал сразу, при захвате узла связи. На допросе пытался выразить презрение к "русским варварам" закинув ногу на ногу и демонстративно глядя в окно. На вопросы отвечать отказался, сообщив только имя и звание. Офицер-инструктор, приглашенный в качестве переводчика, уже собрался было уходить, но меня такой ответ не устроил. Я пригрозил немцу пистолетом, но тот лишь фыркнул, явно не поверив угрозе. Правильно не поверил, вообще-то, от трупа точно ничего узнать не получится. Впрочем, я его убивать и не собирался. Изначально я планировал прострелить ему ногу. Остановил меня явственно возмущенный взгляд переводчика, которым он отреагировал на мои угрозы пленному.

А ведь и, правда, чего это я? Что мне это немец сделал? Может в будущем он и станет нацистом, но пока-то он просто честный вояка. Даже не вояка, тыловик. Наши пленные на обращение не жаловались. Нет, не по совести это будет и мое знание будущего тут не оправдание. Особенно, когда речь идет о конкретном человека, о будущем которого я не знаю ничего.

Выход мне подсказала его поза. Уж больно живо она мне напомнила прием невролога на медосмотре. С хулиганской ухмылкой я перехватил маузер за ствол и не очень сильно тюкнул напыщенной вражине под коленную чашечку, куда обычно бьют врачи своим резиновым молоточком, проверяя рефлексы. За что тут же и расплатился. Рефлексы у немца отменные, да и маузер с его колечком для шнурка на конце рукоятке не докторский молоточек. В итоге немец взвыв, резко дернул ногой, пребольно пнув меня по голени. Немец шипя, бросал мне в лицо что-то злобное, а мне и ругаться было не на кого, сам виноват. Так что я просто шипел, растирая пострадавший голень.

— Сергей Алексеевич, в этом совершенно нет нужды. — откровенно веселясь, к нам подошел командир пехотинцев подполковник Воронов с какой-то здоровенной тетрадью типа "книга амбарная". — К счастью австрийские немцы ничуть не уступают своим германским сородичам в страсти к порядку и бюрократии. Вот, извольте полюбоваться. Все переговоры по телеграфу и телефону занесены в соответствующий журнал. Даже копии телеграмм имеются.

— Замечательно, что там пишут интересного?

— Самое интересное на данный момент, это отправка сюда одного батальона с севера и сводного полка пехоты из Поморжан. Оттуда же обещано прибытие бронепоезда, если я правильно понял эти сокращения. И совсем уж скоро, буквально с минуты на минуту должен подойти состав с различными военными грузами. Приказано обеспечить его скорейшую разгрузку и возвращение.

— Ну что же, надеюсь, груз будет полезным. Организуйте встречу состава и подходите в штаб. Надо подготовить теплый прием всем гостям. Кстати, а где у нас нынче штаб?

— Я полагаю наиболее подходящим соседнее помещение. Там достаточно просторная комната, великолепный дубовый стол и связь рядом. — Подполковник элегантным жестом указал на дверь смежной комнаты, но вспомнив, где мы находимся, чуть смутился. — Впрочем, связь для нас сейчас не имеет значения.

Заседание штаба отряда прошло плодотворно, несмотря на то, что было дважды прервано. Первым нас оторвал от споров ожидаемый поезд с имуществом. Свисток, пара выстрелов и громкий мат прямо под окнами, заставили прервать работу и полюбопытствовать. Впрочем, смотреть было уже не на что. Бойцы подгоняли паровозную бригаду, а заметивший наш интерес Воронов с радушной улыбкой отдал честь и царственным жестом показал на эшелон. Прошу, мол, получите. Штабные улыбнувшись в ответ, вернулись к карте.

Вчерне план был готов. Поскольку мы знали, какими силами и откуда противник движется к нам, а сам противник пребывал в неведении о сложившемся положении и спешил на помощь к обороняющимся товарищам, то было решено разгромить его силы из засад. Для этого по обеим дорогам уже отправили по разведгруппе. В каждую из них входил опытный офицер, который должен был выбрать место для засады и пара наблюдателей с телефоном. Эти ребята после выбора места должны были, двигаясь параллельно дороге, продвинуться, насколько хватит провода, замаскироваться и следить за дорогой. Прибытие вражеского бронепоезда нас не пугало. На четырех бронеавтомобилях сделанных по первому проекту, стояли морские 47мм пушки. Бронебойные снаряды к ним тоже были. Захватили мы их для борьбы с врагом, засевшим в зданиях, но теперь придется применять по прямому назначению. Канониры из флотских утверждали, что пробьют броню легко, тем более что дистанция предполагалась небольшая, а сама броня на такое воздействие рассчитана не была.

Гораздо более сложным для нас решением было помочь основным силам в прорыве австрийской обороны ударом с тыла. Судя по канонаде, ударники продвигались значительно медленнее, чем предполагалось. Отправлять им помощь половину бронегруппы было рискованно, но опасность остаться одним в окружении врагов на неопределенный срок перевешивала. Так что посомневавшись и поспорив, все же решили помочь армейцам.

Вот тут-то нас и прервали второй раз, да так, что я чуть не сгорел от стыда. Сотня венгерских кавалеристов спокойно въехала на станцию, прошла мимо трудившихся под руководством наших младших командиров бывших пленных и, не заметив ничего подозрительного, заявилась прямо на площадь перед штабом. Здесь-то их командир и заподозрил неладное, узрев сразу пять бронеавтомобилей с красным флагом и русскими надписями на бортах. К счастью, наши заметили непорядок чуть раньше и дружно развернули на гостей все имеющиеся стволы. Венгерский командир было дернулся, но еще одна машина заблокировавшая обратный путь, заставила его смириться.

Уже через минуту он, чопорно исполнив положенный ритуал, вручил мне свою саблю в полной уверенности, что попал в тщательно спланированную ловушку. Его препроводили к остальным пленным офицерам, а солдат заперли на угольном складе. Происшествие позабавило всех кроме меня. Нам просто повезло, что венгры слишком поздно поняли под чьим контролем находиться станция. Отсутствие караула на одном из направлений было моей ошибкой. Я просто указал ротным, какие участки им брать под свой контроль, а часовых они выставляли сами. Охраной всего периметра в итоге не озаботился никто. Правильно мне говорили все встречные и поперечные, учиться мне еще и учиться. Пока что я не командир, а сплошное позорище. Это же надо умудриться наделать столько ошибок меньше чем за полдня.

После этой нечаянной победы совещание прошло в приподнятом настроении. Вскоре свежесформированные группы выдвинулись занимать свои позиции. Засадников перевооружили трофейными манлихерами. Причин для этого было две. Во-первых, манлихер был заметно скорострельней и трехлинейки и маузера. Дело было в устройстве затвора. Его не надо было поворачивать, как у других винтовок. Рукоятка просто тянулась на себя, а поворот осуществлялся за счет спиральных пазов. Винтовка эта очень ценилась нашими войсками в качестве трофея. Еще при подготовке наступления местные нам жаловались, что австрияки стали переходить на германские маузеры и скоро добыть манлихер станет трудно. Наслушавшись этих причитаний, мы радостно хватали винтовки, жертвуя драгоценным временем. Так что теперь эта хозяйственность должна принести нам пользу. Благо дистанция стрельбы предполагалась небольшая и скорострельность должна многократно перекрыть проблемы использования малознакомого и непроверенного оружия. Второй причиной стала банальная нехватка патронов. Уж больно много их сожгли пулеметы в бою с заслоном, пока пехота собиралась духом. Так что было решено сэкономить на личном оружии.

На помощь основным силам решили выслать половину всей бронетехники. Их задачей было заткнуть артиллерию противника и по возможности посеять панику в рядах обороняющейся пехоты ударом с тыла. Впрочем, командира группы я просил помнить о неопытности личного состава и на рожон не лезть.

Мне, по уму, следовало оставаться в штабе и отслеживать ситуацию по телефону. Однако, специфика отряда требовала нарабатывать авторитет личным участием в боях. Так что я поехал на север, где предстояло устроить первую засаду.

Место для засады инструктор выбрал неожиданное. Местность была открытая и для укрытия использовались низкие кусты на небольшой возвышенности. Спрятаться там было невозможно, так что пришлось закапываться крайне аккуратно и натаскать кучу веток со всей округи для дополнительной маскировки. Бронемашины, разделившись на две группы, ушли в сторону от дороги и укрылись. Начинать бой нам предстояло без них. Поскольку спрятать технику поблизости не удалось, то броневики прятались в некотором удалении и по плану должны были примчаться с первым выстрелом и запереть дорогу с двух сторон. Эта часть плана вызывала у меня сомнения. Кажется, кадровое офицерство, заполучив столько техники сразу, начало злоупотреблять ее мобильностью. Спорить, впрочем, я не стал, поскольку внятных аргументов предоставить не мог, а брюзжание на тему "как бы чего не вышло" на войне неуместно, риск на ней неизбежен. Посмотрим, что получится.

Пока же я, утерев трудовой пот, восстанавливал силы после усердной работы лопатой. А вы думали! Без личного примера добровольцам никуда. В преддверии гражданской войны необходимо быть не просто уважаемым командиром, а плоть от плоти своим. Так что делить с бойцами приходиться все риски, тяготы и труд службы, а точнее служения делу революции.

О! Вот и противник показался. Точнее облако пыли, которое он поднял. Народ зашевелился, проверяя оружие и в который раз притираясь к брустверу. Из пыли показались мерно шагающие солдаты. Я оглядел своих орлов. Орлы нервничали и теребили винтовки. Не все, конечно, но для срыва операции и одного невыдержанного бойца достаточно.

— Внимание! Передать по цепочке! — громким шепотом скомандовал я — Руки засунуть за ремень на спине и без команды к оружию не прикасаться!

Команда покатилась по линии окопов, обрастая цветастыми оборотами и пояснениями. Народ хихикал, показывая, что они-то совсем не волнуются и, давая советы более нервным соседям.

Австрийцы продолжали топать, не замечая опасности. Шагали они, видимо, уже давно и порядком устали. По крайней мере, сил на осматривание окрестностей предпочитали не тратить и просто переставляли ноги, тупо глядя в спину впереди идущего.

Надо заметить, глядеть на идущих мимо тебя на расстоянии меньше ста метров врагов было, действительно, не просто. Я прекрасно понимал своих бойцов, поскольку и самому жутко хотелось начать стрелять немедленно. Вот первый ряд колонны подошел к первому ориентиру.

— Приготовиться!

Команда прозвучала прямо-таки с облегчением. Бойцы выдохнули и схватились за винтовки, каждую секунду оглядываясь на меня в ожидании сигнала к открытию огня. Я, вцепившись взглядом в австрийцев, уже набрал в легкие воздуха, и тут кто не выдержал и выстрелил. Я аж подпрыгнул от неожиданности, а вокруг уже грохотал шквальный огонь.

На такой дистанции винтовочные пули пробивали строй пехоты практически насквозь. Пулеметы просто сметали солдат. Я впервые своими глазами увидел, что "выкашивать толпу пулеметным огнём" не красивое выражение, а точное описание процесса. Попавшие под очередь даже упасть персонально не могли. Валились рядами друг на друга. Уцелевшие метались, спотыкаясь о трупы, и тут же падали мертвыми. Вроде и минуты не прошло, а половина батальона уже была убита. Уцелевшие залегли среди тел мертвых и раненных товарищей и пытались отстреливаться. Те, кто оказался ближе к концам колонны пытались вырваться из ловушки, отступая по дороге.

Последней надежды на спасение их лишили бронеавтомобили. На предельной скорости они мчались к месту боя. Вот самый быстрый подлетел и резко затормозив, открыл огонь из обоих пулеметов. Бежавшие первыми австрийцы, на встречу которым вылетела бронемашина, успели упасть в дорожную пыль и накрыть голову руками. Тем, кто бежал следом, повезло меньше. Из-за поднятой ими самими чуть раньше пыли и спин товарищей опасность они увидели слишком поздно и падали уже изрешеченными.

Я поводил стволом винтовки, вглядываясь в кучу тел передо мной и не увидел никакой активности. Огляделся. Сопротивления уже не было нигде. Даже бежать никто не пытался. Какое шевеление на дороге явно было, но стрельбы по нам не велось. Похоже, воевать больше не с кем. Как-то сам по себе огонь стих. Пулеметы совсем замолчали. Лишь несколько неугомонных бойцов продолжали палить в какие-то только им видимые цели.

— Прекратить огонь!

Стало тихо, только писк в ушах стоял. Вдруг слева бахнул выстрел. Я резко повернулся и успел увидеть, как улетела от богатырского подзатыльника фуражка провинившегося бойца. Одобрительно кивнув пресекшему бардак ветерану, я высунулся из окопа и осмотрел дорогу. Среди груды трупов и шевелящихся раненных было видно замерших живых солдат. Сейчас они осторожно выглядывали и ждали развития событий. Я дал отмашку офицеру-инструктору и тот прокричал что-то по-немецки. Уцелевшие солдаты стали вставать и поднимать руки.

Посмотрел на правый фланг, команд не понадобилось, командир первого взвода уже согласно плану вывел своих бойцов на зачистку. Быстро согнали в кучки пленных и, чуть подумав, погнали их оттаскивать в сторону раненых. Вот и все, можно вылезать. Народ толпой повалил на дорогу. Кто-то принялся собирать трофеи, кто-то перевязывал раненных, кто-то оторопело бродил среди мертвых тел. Я глянул на часы, до встречи идущего к нам полка по расчету оставалось три-четыре часа. Надо поторапливаться, нам еще выдвигаться на помощь второй группе. Бронепоезд приедет раньше, но он идет без пехоты и с ним справятся без нас. Там все решат пушки, а наши винтовки и пулеметы без надобности.

Вскоре подтянулись двуколки. Я оставил один взвод собирать трофеи, а с остальными отправился обратно. Только боеприпасов добрали и станковые пулеметы закинули внутрь бронемашины.

На подходе к станции мы услышали частую пушечную стрельбу. Отряд остановился и вперед умчался один бронеавтомобиль. Я прислушивался к стрельбе, пытаясь понять, что происходит на станции. Пушечная стрельба уже прекратилась, и сейчас были слышны только короткие пулеметные очереди и редкие винтовочные выстрелы. Понятно, что это, скорее всего, заявился бронепоезд и судя по молчанию пушек, он для станции уже не опасен. Видимо, отъехал подальше, а перестрелку сейчас ведет высланный вперед десант. Ну да, логично. Станция захвачена оказалась, что там и как не известно. Следовательно, для командира БеПо самое правильное решение — провести разведку боем. Ну а для нас самое логичное — тихонько зайти с тыла и застать врага врасплох. Вряд ли они сидят запершись, а даже если и так, то в мертвую зону бойцы проскочат, а там гранат накидают в амбразуры или еще что-нибудь придумаем. Хотя чего мозг зря кипятить, разведка вернется, тогда и планы строить будем. Я перестал вышагивать туда-сюда и уставился на дорогу.

— Товарищ командир, разрешите пару слов. — негромко обратился Воронов.

Интересный тип этот Воронов. К нам он пришел сам, услышав про создание отряда от кого-то из знакомых офицеров, хотя революционные идеалы свободы, равенства и братства ему совершенно безразличны. Дело в том, что после ранения врачи ему запретили возвращаться на фронт, поскольку подполковника часто мучили жуткие головные боли. Ему предлагали место в штабе дивизии, но он отказался. Вместо этого он вломился ко мне в кабинет и предложил свои услуги с условием службы в строю, непременно на передовой. В этом его стремлении воевать не было не фанатичного патриотизма, ни ненависти к немцам, подполковник Воронов просто считал, что его место во время войны только в бою, а зачем и почему неважно. Для нас он был ценным приобретением именно своей аполитичностью. Я надеялся привязать его к Красной Гвардии навсегда, уж больно толковый командир был. Так что отношения с ним я старался поддерживать хорошие и с готовностью отозвался.

Мы отошли чуть в сторону, и Воронов с легкой улыбкой, полушутя и как бы между делом, прочел мне лекцию о месте командира в бою и его роли и задачах в подразделении. Прямо как Чапаев, только спокойно и без картошки, а главное мне было объяснено, что моя главная ошибка не в том, что караулами на станции не обзавелся или время начала стрельбы снайперам не уточнил, а в том, что я вообще этими вопросами занимаюсь. Не командирское это дело о всякой текучке думать. Тут я подполковника и подловил, предложив должность начальника штаба. Он, конечно, отперся, сославшись на договоренность о непременно строевой службе, но наладить работу служб должным образом и подобрать людей обещал. Хороший я ученик, оказывается. Только получил урок полезности перекладывания забот на подчиненных и тут же применил на учителе. Молодец, я, может быть даже гениальным полководцем стану с такой обучаемостью.

Долго гордиться собой мне не дали. Вернувшаяся из разведке бронемашина привезла сообщение, что все уже кончилось и можно следовать на станцию. Ну вот, без меня обошлись, как и обещали.

Австрийский бронепоезд я увидел издалека. Он стоял недалеко от станции и из паровоза еще тянулись остатки пара. Таки разбили злодеи, а я так надеялся взять его целым. Было видно, как наши механики и офицеры из броневиков снуют по поезду, изучая его состояние, а рядом освобожденные солдаты, строят в куцый строй пленных. Тел вокруг было мало, похоже, десант если и был, то небольшой. Мысль о бегстве основных сил десанта я отмел, поскольку все трупы лежали рядом с бронепоездом. Если бы убегали, то даже скрытые клубами пара, все пулеметного огня не избежали бы, и тела валялись бы повсюду.

— Ну что там, к себе утащить можно? — полюбопытствовал я у командовавшего на станции штабс-капитана.

— Так точно, Сергей Алексеевич. Броневагоны практически целые. Пару дырок ваши орлы из флотских в переднем сделали, но внутри все уцелело, к счастью. Кроме экипажа, разумеется. Вот паровоз искалечили серьезно. Ремонт возможен, но, увы, только на заводе или хотя бы мастерских крупного депо. Ну да это мелочи. Сейчас подгоним паровоз со станции и все сделаем в лучшем виде. Главное что теперь он у нас, а ремонтом пусть занимаются те, кому положено. — Штабс-капитан оглянулся на трофей и широко улыбнулся — а что, Сергей Алексеевич, за взятие такого трофея Георгиевский Крест положен. Может, даже в следующий чин произведут. Как думаете?

Да уж, не проникся офицер духом свободы и независимости добровольческого отряда. О присвоении бронепоезда не подумал, чинов и наград от армейского командования ждет. Впрочем, он прав по-своему. Сам-то он здесь человек временный, подлинное свое место видит исключительно на армейской службе. Тут многие офицеры не осознают до сих пор, что мы действительно самостоятельная сила, практически союзники. Представляют нас неким вспомогательным отрядом, как ополчение времен войны с Наполеоном, а свою работу инструктора, как вариант армейской службы, вроде командировки к подшефным. Ну и ладно, пусть, что хотят думают, лишь бы людей сберегли и обучили. Так что успокоим служивого.

— Конечно, товарищ инструктор, я обязательно подам рапорт командованию. Как у нас с потерями?

— Потерь нет совершенно. Броневики австрийцев подпустили и расстреляли из своих морских пушек практически в упор. Швабы, начали было отстреливаться, но как только подбили паровоз, сразу же стрельбу прекратили и пытались бежать. Наверное, думали, что за паром их бегства не заметят. Ну да нам и видеть не надо, услышали и всыпали им перцу из пулеметов. А паровоз, право, жалко. Если бы не он, то прямо садись и пользуйся.

— Не расстраивайтесь Вы так. Попользуемся еще. Мы же и попользуемся при обороне станции. Главное на открытое место не вылезать, тогда и простым паровозом можно пользоваться. Только поставим его сзади, чтобы прикрыть вагонами.

— Действительно, я о таком варианте использования не подумал. Вы полагаете, нам придется обороняться здесь? По плану наши войска должны подойти не позже, чем через час.

— Должны, но где Вы видели план переживший начало боя?

— Ха-ха-ха, ваша правда, Сергей Алексеевич. Чтож, в таком случаи, пойду готовить станцию к длительной осаде. Разрешите выполнять?

— Идите, товарищ инструктор.

— Честь имею, товарищ командир! — лихо козырнув, штабс-капитан ушел. Он, как и многие другие офицеры, обращение "товарищ" произносил со скрытой иронией. Впрочем, ирония эта относилась не к нам, а к самой ситуации. Наверное, с такой же иронией наши инструктора назывались туземными именами и званиями, выполняя интернациональный долг где-нибудь в джунглях или пустынях.

Мне тоже надо было продолжать марш. Впереди еще битва с целым полком австрийцев. Наш первый бой с крупными силами противника. Скоро мы узнаем чего стоит наш отряд на самом деле.

В этот раз план боя был другим. Главную роль в уничтожении врага отводилась броневикам. Опыт расстрела целого полка всего тремя машинами у русских броневиков уже был. Нам про это в Школе рассказывали, и бой разбирали подробно. Правда тогда наши и сами понесли серьезные потери от ответного огня, у моих агрегатов броня потолще и поддержка пехоты будет.

Пехоту, учитывая значительное превосходство противника, решили спрятать за ручьем, который протекал почти параллельно дороге на довольно продолжительном расстоянии. Сам ручей был мелким и узким, но с илистым дном и заболоченными берегами. Так что преодолеть его было не трудно, но медленно, что под огнем превращалось в невозможно. Главной задачей для бойцов было не дать противнику развернуть артиллерию, если таковая имеется, и фланговым огнем пресекать любые попытки организации сопротивления. Бронеавтомобилям предстояло плотной шеренгой выкатиться навстречу вражеской колоне и уничтожать ее продольным огнем. По плану это должно было привести к полному уничтожению вражеского полка.

Что-то мне подсказывало, что план составлен под сильным влиянием выпускников Школы, служивших у нас инструкторами. Ребята явно хотели войти в историю бронеавтомобильных войск. А мне и не жалко, пусть входят, особенно если бой выиграют всухую. Сам во все газеты подробное описание разошлю!

Успел я со своими как раз вовремя, чтобы поучаствовать в бою. Вдали уже виднелось облако пыли поднятой солдатскими сапогами, когда мы цепочкой бежали вдоль позиций чтобы занять свои места. Пришлось только немного рыкнуть, пресекая рассказы о победе над бронепоездом и первой засаде. Прибывшие со мной архаровцы успели-таки похвастать, чем вызвали кучу вопросов у заскучавших в ожидании бойцов.

Удивительно, но и этот отряд австрийцев шел без передового дозора. Похоже, они еще не знают о захвате станции и нашей активной обороне. Все же в недоразвитости радиодела здесь есть определенные плюсы. Вот и сейчас, например, мимо нас устало маршировали австрийские солдаты, даже не глядя по сторонам. Командир отряда, вопросительно глянул на меня и, убедившись, что по-прежнему не собираюсь отнимать у него руководство засадой, поднял трубку полевого телефона.

— Бронеотряд? Приступайте согласно плану.

Несколько секунд ничего не происходило, а потом из-за поворота показался строй из трех машин едущих колесо к колесу и задом наперед. Австрийцы еще некоторое время продолжали идти, пока не осознали происходящее. Видимо, совсем отупели от усталости и жары. Ну а потом началась бойня.

Машины ехали неторопливо и молчали, пока не раздались крики вражеских офицеров. Вот тут наши и врезали по колоне из всех шести пулеметов. Тут же открыли огонь засевшие на фланге бойцы. На дороге началась сумятица и бессмысленные метания солдат. Офицеры пытались навести хоть какой-то порядок, но стремительно гибли. Согласно инструкциям данным стрелкам, они были в числе приоритетных целей. Попытки австрийцев залечь и оборонятся, были пресечены взрывами гранат. Наконец, суета на дороге начала обретать целенаправленность. Впрочем, отступление мгновенно превратилось в паническое бегство.

Вот тут-то план и напоролся на пресловутые "овраги". Устремившиеся в преследование машины не смогли преодолеть завал образованный телами первых жертв засады. Броневики матерились так, что слышно было даже на позициях пехоты, но сделать ничего не могли. Если голову колоны выкошенную мгновенно и, соответственно, лежавшую на дороге ровными рядами, еще удалось объехать по обочине, то дальше все пригодное для проезда пространство было закидано убитыми и раненными австрийцами. Это были те, кто пытался рассредоточиться или просто убежать в куда глаза глядят. Себя они этим спасти не смогли, зато теперь спасали остатки полка от полного уничтожения. Все же пехота была растянута не на всю длину колоны, и арьергард остался практически нетронутым. Мы еще активно, стреляли вдогонку врагу, но было понятно, что разгромить полк не удалось. Обидно. Победа вышла какая-то неполноценная, с привкусом досады.

— Простите, товарищ командир, это моя вина. Не догадался оборудовать отсечную позицию, чтобы никто не вырвался.

Командир отряда досадливо хмурился и краснел от стыда. Можно было, конечно, его совсем застыдить, но смысла в этом никакого. Командир не верящий в себя гораздо хуже ошибающегося. Ведь ошибаются периодически все, а неуверенность командира остро чувствуется подчиненными и разъедает боевой дух подразделения. Помнится старина Хайлайн в своем "звездном десанте" об этом много рассуждал.

— Не забивайте себе голову. Наша задача не геноцид австрийцев, а победа. Враг разгромлен, половина выживших бежала, бросив оружие, весь обоз достался нам, а самое главное, наши потери минимальны, если вообще есть. Кстати, что у нас с потерями?

— Скоро узнаем, доклады еще не поступили — кивнул тот на телефон.

— Вы их поторопите, а то не все командиры у нас кадровые, могут и забыть. И дайте приказ начать сбор трофеев.

— Слушаюсь! — ответил офицер и схватил трубку.

Я же встал и пошел вдоль позиций, поздравляя бойцов с победой. Народ был бодр и весел, хотя и досадовал по поводу сбежавших австрияков. Некоторые, правда, бодрились весьма натужно и победные улыбки на бледных от обилия трупов лицах выглядели натянуто, ну да ничего, привыкнут еще.

Пух… бум! Еще одна граната полетела в ряды залегших австрийцев. Эти разномастные самоделки своей массовостью и остановили вражескую атаку, когда замолчал пулемет. Хотя пулеметов у нас было много, но на этом участке мог работать только один. Вот только как раз сейчас не мог. В самом начале боя его кожух пробили пуля, и сухой ствол мгновенно перегрелся. Мимо нас, гремя ведрами и обильно расплескивая воду на всех встречных, промчался второй номер расчета.

— Будьте покойны, товарищ командир! — радостно крикнул на бегу — дырки мы чопиками забили, ща воды нальем и дадим гадам табачку!

— Угу, если только вода в ведрах останется. — буркнул глядя на оставленные бойцом лужицы.

Австрийцы таки добрались до станции. Шли долго, осторожно, но дошли. Несколько новых засад серьезного успеха нам не принесли, враг был готов к сюрпризам. Наши тоже задерживались, что странно, если вспомнить мощь артподготовки. Так что пришлось нам все же садиться в глухую оборону. Хорошо еще, что за отвоеванное время освобожденные пленные успели нарыть здесь неплохие укрепления, благо стройматериалов на станции было вдоволь. Еще больше радовало, что австрийцы до сих пор не применяли тяжелой артиллерии, а ведь ее даже тащить не надо сюда. Она со своих позиций вполне может нас накрыть. Видимо, жалко немчуре свое добро снарядами перепахивать, а может более важными целями заняты.

С пулеметной позиции раздался громкий мат.

— Что там? — спросил меня Воронов.

— Рабочие моменты, этот обормот первого номера водой всего забрызгал. — Ответил я оглянувшись на крики. — Мда, надо бы на кожухе заливное отверстие побольше сделать, а то это возня с воронкой много времени отнимает. И чего эти конструктора-изобретатели сразу не догадались его во всю толщину кожуха нарисовать? Да и кожух надо было ребристым сделать как радиатор.

— Хорошая идея, Сергей Алексеевич. Тем более, зимой через расширенное отверстие можно кожух снегом набивать. Намного удобнее, чем к проруби бегать с ведром, да и не всегда такая возможность есть. Что до кожуха, то очевидно не предполагал мистер Максим, что его детище так активно трудиться будет. Что и говорить, никто в четырнадцатом такой бойни даже вообразить себе не мог.

Воронов вздохнул, видимо, что-то вспомнив. В это время австрийцы не выдержали непрерывных взрывов и начали отступать. Наконец и пулемет заработал, когда уже можно было и не стрелять. Только патроны зря жгут, как будто у нас главная цель австрийцев под корень извести. Хотя, пулеметчиков понять можно. Считай, весь бой пропустили, теперь наверстывают.

— Ну здесь, вроде бы, все наладилось, можно возвращаться. — заявил Воронов.

— Да, пойдемте посмотрим, как на других участках дела идут.

Собственно мы сюда примчались, когда услышали, что пулемет разбит, и австрийцы почти прорвались. Как оказалось, посыльных сильно преувеличил серьезность проблем. До прорыва австриякам было, как до луны пешком. Мужики стояли крепко и уступать не собирались, тем более, что скорострельность манлихеров обеспечивала неплохую плотность огня даже без пулемета. Ну а уж когда все обладатели гранатометов начали засыпать атакующих своими бомбочками, то те и вовсе залегли. Взрывы хоть и слабенькие у гранат, но зато много их получилось.