Ветер истории

С этой мыслью я и направился на выход, где меня перехватил местный активист товарищ Иванов. Сам он был эсером, но с заметным левым уклоном и отношения с большевиками у него были хорошие. Да и вообще, он как многие рядовые партийцы не сильно забивал себе голову межпартийными отличиями, а считал всех революционеров братьями по борьбе.

— Доброго здоровьечка Вам, товарищ Волков! Слышал, вы хотите сюда Шефилдов притащить? На кой черт Вам эти развалюхи нужны?

— Здравствуй, Олег. — в отличии от Иванова, я трудовым энтузиазмом не горел и энергией не брызгал во все стороны, так что и говорил заметно тише — Сюда они временно приедут. Потом определимся, кому в работу их отдать. Они хоть и развалюхи, но все же бронеавтомобили. Смотреть надо. Может, на что и сгодятся. Если агрегаты в хлам разбиты, то хоть бронекорпуса в дело пустим.

— А, ну, это другое дело! Так-то польза может выйти. Только, стоит ли возню затевать? Бронеавтомобилей у нас итак много запланировано сделать.

— Стоит. Хочется иметь хоть сколько-нибудь полностью забронированных машин, а там башни есть пулеметные. Я так думаю, если не подберем подходящую машину, чтобы корпус целиком оделся, то хоть заднюю коробку с башнями куда-нибудь да пристроим. Будут полноценные бронеавтомобили пулеметные для прикрытия пушечных от пехоты.

— Ну, ты — человек военный, тебе видней. Надо, значит надо. Значит сделаем.

— А я и не сомневаюсь. Народ у нас серьезный собрался, не балоболки думские. Ладно, Олег, поеду я. Бывай!

— В добрый путь, Сергей!

Иванов с костодробящим энтузиазмом пожал мне руку, и я полез в пролетку.

— Клим, поехали в Школу. Поспать мне надо. Если что серьезное случится, то заедешь за мной, но если нет, то нет. Лучше, вообще, никому кроме Елены Владимировны не говори где я, а то задергают по мелочам.

В том, что Лену он обязательно увидит, я был уверен. Подруга Клима обитала где-то рядом с ней, а человек он ответственный и исчезать не станет в любом случаи. Так что первым делом найдет кого-то из актива и доложится о своем местонахождении на "случай чего". Кем-то их актива каждый раз оказывалась именно Лена.

— Приехали, Сергей Алексеич! — потряс меня за плечо Клим.

Тьфу черт, уснул и не заметил. Не, точно надо отоспаться. Итак, целыми сутками мотаюсь туда-сюда, так еще и вождь целую ночь отжал на нужды революции.

Первым делом я отнес сумку Иволгину. Он хоть скромняга и не претендует ни на что, но слово надо держать. Репутация требует постоянной поддержки. Один раз наплевал на обязательства и веры тебе больше нет.

— Толя, приветствую тебя! — изобразил я бодрость, постучав в его комнату — Извини, друг, заказанного тобой достать не смог, но что добыл, принес. Надеюсь, количество компенсирует замену марки и опоздание!

С этими словами я брякнул на стол сумку. На характерный звон тут же заглянул еще один выпускник, удачно проходивший по коридору. Иволгин обрадовался как мне, так и сумке. Было заметно, что ребята тут уже порядком извелись от скуки и неопределенности и были рады любому событию. Под нетерпеливые подначивания случайного гостя Толя нарочито неспешно открыл сумку и пораженно уставился на меня.

— Сергей, откуда?! Это же на целое состояние тянет!

— Из дворца Ксешинской. Видимо, или она или великий князь не привыкли экономить на винах.

— Но как тебе удалось пробраться в ее погребок? Уж не… — Иволгин глянул на меня с ожиданием самых удивительных откровений.

— Нет, Толя, этим подвигом я честь Школы не поднял до высот заоблачных. Там нынче штаб революционных сил Петроградской стороны обосновался. Я туда по должности доступ имею.

— А что, народные массы не нашли эти запасы? — удивился заглянувший сосед.

— Почему не нашли? Нашли. — я глянул на него ехидно — а ты думал, они как вино увидят, так сразу набросятся и будут пьянствовать обо всем забыв?

— Хм, ну если, откровенно говорить, то чего-то подобного я и ожидал от них.

— Ошибся ты. Это не просто взбесившееся быдло, как многие думают, это народ. Люди идейные, с целями, дисциплинированные. Как видишь, и не напились сами и порядок в городе успешно наводят. По крайней мере, в рабочих районах уже навели.

— А в остальных районах, когда наводить собираются, не знаешь? А то ведь приличному человеку на улицу не выйти стало.

— Наведут. Насколько я знаю, этот вопрос уже поднят и решением занимаются.

— Господа, хватит о политике! — вмешался Иволгин — у нас есть задачи более срочные и важные!

Толя демонстративно покосился на стол. Сосед сразу оживился и, уточнив технические детали, умчался собирать "своих" и закуску.

Собрались "свои" мгновенно и в большом количестве. Я, подняв первый бокал, поблагодарил Толю за предоставленную шашку и провозгласил тост за вечное стояние и укрепление России "какая бы власть в ней ни была". Тост прошел "на ура". После чего я, сославшись на трудную ночь и загадочно улыбаясь вопросам, точно ли Ксешинской не было дома, ушел к себе.

Уже забравшись в кровать, я стал вертеть в голове планы на ближайшие дни. Организация штаба, гранатометы, Шефилды, штаб… нет, штаб уже был. Что там еще? Так и провалился в сон, озабоченный множеством предстоящих дел.

Удивительно, но меня никто не будил. Сокурсников вполне удовлетворило мое формальное участие в мероприятии, а товарищи по революционной борьбе, видимо, не смогли пробиться через молчание Клима. Так что проснулся я сам через три часа бодрый и полный сил.

Тихонько заглянул к Иволгину. Господа офицеры чинно смаковали дорогие вина и рассуждали о высоком. Не стал им мешать. Вместо этого я пошел готовиться к собранию. Вроде и держал все вопросы в голове, но попытка их записать на бумаге выявила обширные лакуны в моих мыслях и планах, а вопросы принялись активно размножаться. Так что два часа пролетели незаметно, чему я сильно удивился, глянув на часы. Блин, а ведь надо было еще и с однокурсниками потолковать.

Я убрал свои бумажки в планшетку и пошел опять к Иволгину. Ребята продолжали меня удивлять. Вино давно кончилось, но ни расходиться, ни искать добавки они не стали. Видимо, элитные вина самим фактом свое появления на столе подвигли их на эстетизм и возвышенные темы. Так что опошлять прекрасное событие банальной водкой они не стали. Вместо этого говорили о поэзии.

Если уж совсем точно, то перемывали кости Маяковскому. Он пристроился в Школу чертежником, но лично я его ни разу не видел, так как к моменту моего появления он занимался совсем другими вопросами. Ни то в квартирмейстеры перевелся, ни то на какую-то другую тыловую должность, но в расположении он не появлялся вплоть до февральских событий. Появился только после отречения Николая и устроил стихийный митинг, совмещенный с поэтическим вечером, где воспевал борьбу и свободу. Потом это мероприятие собравшее толпу восторженных участников из различных служб обеспечения переросло в пьянку, а утром певец советского паспорта исчез уже окончательно.

Кстати исчез из Школы не только он. Про себя упоминать не буду, а вот те самые службы обеспечения были просто переполнены интеллигенцией, ищущей в тыловых службах спасения от фронта. Теперь многие из них почуяли слабину и решили, что почетную обязанность просто игнорировать. Армия по их убеждению, не место для культурного и образованного человека с тонкой душевной организацией. Впрочем, большинство военных были с ними в этом вопросе согласны и даже прямо указывали, где такой публики место в самых емких и непечатных выражениях. Хотя порой и вполне пристойные слова порой попадались, вроде "стенка" или "петля", но это уже у кадровых офицеров.

Я непринужденно влился в компанию размягших от культурного отдыха выпускников.

— Привет будущим броневикам!

Если кто не в курсе, то броневики здесь относятся к бронеавтомобилям так же как у нас танкисты к танкам. То есть это люди, а не машины. Правда, в данном конкретном случаи все было сложно и неоднозначно.

— Твои бы слова, Сережа, да начальству в уши, а то, боюсь, мы так в ожидании своих бронеавтомобилей досидимся до того, что плюнув на все с таким трудом осиленные науки, уйдем на фронт простыми пехотными офицерами.

— Да уж, господа, — поддержали пессимиста остальные — ожидание затянулось до неприличного. Так и недолго забыть все чему нас тут учили! О чем только командование думает?!

— Ну, с закреплением науки я, пожалуй, могу помочь — вкрадчиво закинул я удочку.

— Тихо, господа! — Иволгин резко поднял руку, пресекая разговоры — Что ты имеешь в виду, Сергей?

На меня с надеждой и подозрением уставились одиннадцать пар глаз фанатиков бронеавтомобильного дела.

— Как вы уже знаете, я занимаюсь организацией рабочего ополчения. Так вот, принято решение создать в его рамках бронеотряд. Довольно крупный, благо технически грамотный персонал для рабочего ополчения не проблема. Однако, нужны инструктора по тактике боевого применения машин.

Один из слушавших меня однокурсников, Переных, чуть покривился на выражение "в его рамках". Он был эстетом, любителем изящной словесности и даже писал стихи. Иволгин же нашел более серьезный недостаток в моем предложении.

— Сергей, но ведь это, во-первых, очень долго, раз уж даже для нас машин найти не могут, а во-вторых рабочие, это не солдаты, из них ничего все равно ничего толкового не выйдет. Так что если, действительно, есть в запасе бронеавтомобили, то их необходимо немедленно передать армии!

Общественность заволновалась, поддерживая Толю. Досталось и армейскому командованию и Петросовету и Временному правительству и всем известным персоналиям из этих учреждений. Я спокойно выждал, пока накал возмущения спадет.

— Ты, Анатолий, безусловно, прав, но есть парочка нюансов — акцентировав важность нюансов поднятым пальцем, я продолжил — Во-первых, машин свободных нет, а если и есть, то ополчению их никто не даст. Во-вторых, ополчение то, что достанет никому без боя не отдаст.

— Но откуда же тогда…

— Сейчас объясню. — я пресек начавшиеся вопросы выставленной вперед ладонью — Дело в том, что ополченцы, как вы помните, еще и рабочие всех питерских заводов и фабрик. Так что, бронируют и вооружают грузовики они сами, работая сверхурочно и бесплатно. Теперь вы понимает, что отнять их не удастся?

— Такое рвение, безусловно, весьма похвально — кивнул Толя — Но зачем городскому ополчению бронеавтомобили? Они собираются отправиться воевать на фронт?

— Это вопрос непростой. Власть в стране пока неустойчивая и доверия между сторонами нет. Рабочие не доверяют думским говорунам из Временного правительства, временные не доверяют армейскому командованию, а армейское командование не доверяет никому из этих, внезапно для них появившихся властей. Так что ВАШИ бронеавтомобили, на самом деле, зажало именно Временное правительство из опасения военного переворота. Ну а рабочие, естественно, помнят, как их расстреливали безоружных в январе пятого года, да и совсем недавно и повторения не хотят. Так что естественным образом стремятся иметь силы для отстаивания своих законных интересов. Вот когда ситуация более-менее устоится, все успокоятся и смогут хоть чуть-чуть доверять друг другу, то можно будет и поднять вопрос об отправке добровольческого бронеотряда на фронт. Лично я на это согласие в обществе очень надеюсь, ибо альтернатива ему — страшная и кровавая гражданская война.

— Сергей, ты думаешь, гражданская война будет? — Иволгин смотрел на меня напряженно. Да и не только он, все были взволнованны такой перспективой.

— Я думаю, что Временное правительство в своем нынешнем виде Россией управлять не сможет. Более того, состав этого правительства исключает реальное решение накопившихся проблем в пользу большинства. Добавьте к этому показушный либерализм. Думаю ситуация пойдет в разнос, а министры и приближенные к ним торгаши, банкиры и промышленники будут активно набивать карманы. Им в этом плане проще, чем великим князьям, вполне могут сбежать с наворованным за границу.

Народ пока согласно кивал моим рассуждениям, разговоры о коррупции были общим местом в империи уже лет двести, а с началом войны, нажившиеся на войне нувориши стали резать глаз всем, особенно здесь, в столице.

— Я полагаю, что кто-то из генералов попытается навести в стране порядок в меру своего понимания, но потерпит крах. И хорошо, если в самом начале своей попытке переворота.

— Почему ты так уверен, что армия провалится? — возмутился один из слушавших.

— Потому что офицерам запрещено интересоваться политикой, потому что они и без всяких запретов воротят от нее нос. В итоге армейское командование понятия не имеет, о чем народ думает, чего от него ожидать и как им управлять. Наивные представления, что страной можно командовать как полком, просто смешны. Да что там говорить, командование, сейчас даже собственными солдатами управлять не вполне может! Напомнить вам кто устроил недавнюю революцию? Солдаты гарнизона! Причем, лучшие солдаты, те кого офицеры отправили на курсы как наиболее надежных и достойных. Вспомните провал экспедиции генерала Иванова. Он тоже думал, что достаточно отдать приказ, но реальность оказалось иной. Наши высшие руководители во всех правительственных институтах слишком долго пренебрегали настроениями низов, а теперь просто не понимают, что происходит и почему. Они похожи на шофера, который понятия не имеет к чему присоединены все эти педали и рычаги которыми он управляет и при первой же поломке, может только дергать за мертвые механизмы управления и возмущаться, что авто не едет.

Офицеры задумались.

— В любом случаи, господа, какие пертурбации нам не предстояли, в конечно итоге спасть страну, как и триста лет назад, придется той силе, которую поддержит простой народ. Я очень, ОЧЕНЬ надеюсь, что армейское командование к тому времени поймет это и будет выполнять свою присягу сражаясь за Россию вместе с русским народом, а не против него.

Так, похоже, перегнул я палку. Не надо было их так вот сразу политическим выбором загружать. Занесло меня с этими разговорами. Расслабился среди революционеров. Черт, вот, что значит, нет опыта агитации. Надо как-то исправлять ситуацию.

— Впрочем, я уверен, что та же политическая невинность офицерства приведет к тому, что армия поддержит любую силу, способную навести порядок. Так что армия никуда от народа не денется. Тем более, что у нас всех есть вполне реальный и опасный общий враг — германцы.

Народ как-то сразу успокоился после упоминания германцев. Ну, не помещалось у офицеров-фронтовиков в головах мысль, что кто-то может устроить гражданскую войну, когда страна воюет с врагом внешним. Вроде пронесло, ну и слава богу.

Разговор пошел более конструктивно. Увлеченность бронеавтомобилями сделала свое дело, перспектива получить под свое командование долгожданную машину, а то и целый дивизион манила и будоражила воображение. Все-таки, у каждого из этих фанатиков были свои гениальные идеи по тактике применения бронеавтомобилей, особенно если речь шла о крупном соединении. Работа инструктора открывала потрясающие возможности для экспериментов и исследований.

В итоге я ушел, оставив офицеров раздумывать. Определенного ответа мне никто не дал, но отношение в целом было благоприятное, а ведь чуть не завалили все дело. Учится мне еще и учиться. Агитация тут, пожалуй, оружие посерьезней пушек и пулеметов.

До Нарвской стороны я добрался на извозчике. Пошел сразу на Путиловский. Посмотрел на первые два бронеавтомобиля. Вопрос о форме кормы решили творчески: трехтонник получил прямую корму, а двухтонник круглую. Объяснялось это просто. Дело в том, что машина шла в бой задом, и круглая корма под прямым углом встречал пули только в самом центре, а чем ближе к бортам, тем круче становился угол наклона брони и соответственно пулестойкость. Это позволяло сделать толщину брони на миллиметр меньше без потери защищенности, а, следовательно, и вес. Впрочем, разницу сочли непринципиальной и не оправдывающей усложнение работ, так что впредь решили делать прямую корму всем машинам.

С завода я позвонил на Арсенал, где меня сильно удивил Олег Иванов, сообщив, что Шеффилдов к себе уже уволокли выборжцы. У них оказывается под бронирование среди прочих стоял и некий грузовик Джеффри-Квад и, услышав о появлении на Арсенале потенциально свободных бронекорпусов, они сразу запросили размеры. Размеры оказались близкими к искомым, и, буквально, только что примчавшийся на Арсенал Иван Чугурин попытался увести один из Шеффилдов. Однако, Олег не дремал и заставил его забрать оба, чему теперь радовался как ребенок, причем сразу по двум поводам. Во-первых, он избавился от уродцев, которых полагал бесполезными и безнадежными, а во-вторых, установку бронекорпуса на Джеффри Иванов расписывал, как великое достижение. Противоречие этих двух причин для радости его не смущало ничуть.

— Олег, не дай помереть дураком, чем этот Джеффри так хорош для корпуса Шеффилда?

— Так у него же все колеса крутятся!

— В смысле? — удивился я — а у других на мертво прибиты, что ли?

— Так они не просто крутятся, их мотор крутит!

— Полноприводной что ли?!

— Чего? А ну да, на все колеса привод сделан.

Я охренел. Этак скоро и коробка автомат изобретенной окажется. Придется, как только появится время, ехать на Выборгскую сторону и смотреть на этот протоджип. Сегодня уже поздно.

Неожиданности, между тем, не кончились. Уже под вечер меня нашла Лена и сообщила, что я зачем-то срочно понадобился Елину. Она в последнее время стала отдаляться от Кромкова и мехрайонцев вообще и сближаться с большевиками. Вряд ли тут было дело в политике, скорее ей просто не понравилась откровенная ревность Кромкова к моим успехам, а может просто стремление к активной работе сказалось. Пришлось мне опять возвращаться на завод, где был ближайший доступный телефон. Благо Лена примчалась не сама, а на пролетке Клима. Собственно именно он меня и нашел, но скромно остался на улице.

Елин удивил меня еще больше, сообщив, что нужен я вовсе не ему, а Временному правительству, представитель которого не придумал ничего лучше, чем требовать "начальника ополчения" у коменданта крепости. Знают ли во Временном о наших с Елиным связях или просто с отчаяния ему позвонили неизвестно, но это сработало.

Поначалу я засомневался, стоит ли связываться с Временным правительством без предварительного согласования с партъячейкой, но потом плюнул на опасения. В конце концов, даже партячейке надо сообщать что-то внятное, а для этого сперва надо узнать, зачем я понадобился буржуям. В общем, я позвонил в приемную правительства, представился и меня соединили ни много ни мало с председателем правительства князем Львовым. Хотя, если быть точным, то соединили меня с его горничной, а уж она отнесла трубку самому князю. Львов долго и витиевато восхвалял меня как героя революции и когда я уже начал терять терпение и хотел его оборвать, сообщил, что Временное правительство желает завтра обсудить со мной некоторые моменты организации милиции, а кроме того, со мной жаждет общения начальник генерального штаба генерал Алексеев.

Новость эта меня сперва ввергла в ступор, а затем в легкую панику. Что им могло от меня понадобиться? Мыслей, как назло, не было, а Львов уже умолкнул и ждал моей реакции. Мда, застал меня князь врасплох. Однако, его показное дружелюбие что-то должно значить. Что? Ладно, надо что-нибудь ответить и подумать спокойно, а волнение мое по большей части из-за цейтнота. А ведь цейтнота-то как раз и нет, мне пока ничего не сказали и ответов не требуют, так что время не подживает. От этой мысли я успокоился. Ну не люблю я так с наскока решения принимать, мне необходимо все обдумать спокойно. Усмирив нервы, я тут же решил прокачать самого Львова.

— У меня завтра свободное время есть только до двух часов. Вас это устроит? — нагло заявил я.

Львов опешил и выдал несколько нечленораздельных звуков, прежде чем смог выдавить из себя согласие. Ага, похоже, он меня сам побаивается или ему что-то от меня очень нужно. Значит, сходу прессовать не будут, ну а что ему и генштабу надо мы еще подумаем и посмотрим.

Повесив трубку, я сел и старательно задумался. Что мы имеем? Львов, сказал, что обсудить хочет милицию. Надо полагать, что он нацелился ополчение либо как-то подчинить ей, либо вовсе распустить. Ну а Алексееву, что могло понадобиться? Понятно, что армия всегда хочет захапать все годные для нее ресурсы, но от ополчения-то брать? Само ополчение как боевая единица мало на что годно, а в глазах кадрового военного и вовсе лишние рты. Разве что раскидать по ротам в качестве пополнения. Другое дело — гарнизон. Алексеев может знать о связях между ополчением и солдатами. Может он считает, что у меня есть влияние на солдат, и я могу их убедить отправиться на фронт? Возможно. Что еще? О создании бронеотряда узнал и хочет себе отжать? Ну, так в городе у армии своей техники хватает. Те же Остины, которых Елин на улицы вывел в феврале.

Лена все это время молча сидела возле дверей и внимательно за мной следила. Удивительная женщина! Все дамы, которых я знал до сих пор, уже засыпали бы меня вопросами, а это спокойно ждет, введут ее в курс дела или нет. Я успокаивающе ей пошевелил ладошкой.

Ладно, не буду гадать на кофейной гуще. Надо своим сообщить, может они что подскажут. Я созвонился с особняком Ксешинской и попросил Сталина. Он в отличие от Львова работал допоздна. Коба спокойно выслушал новость и мои рассуждения и согласился с тем, что надо идти, выслушать, но ничего не обещать. Заодно, он пообещал сообщить новость партийному активу, а мне осталось обзвонить командиров ополчения. В таком деле нужна максимальная гласность.

На обзвон я потратил весь остаток вечера, большинство нужных людей у телефона не сидели, и их пришлось разыскивать. Наконец, это муторное дело завершилось и я, устало выпустив воздух, уселся на стул. До сих пор мне приходилось стоять, поскольку какой-то умник догадался прикрутить аппарат на стене на уровне груди.

— Устал? — спросила Лена сочувственно.

— Не столько устал, сколько задергался. Уж больно много новостей сегодня.

Хлопнув по коленям, я решительно встал.

— Все на сегодня. Пора к себе ехать. Завтра день будет насыщенный и чем кончится неизвестно. Надо выспаться, пока есть возможность.

— Куда ты уже поедешь на ночь глядя. Пошли, у меня заночуешь.

Я радостно согласился, но по прибытию был жестоко обломан. Спать меня Лена отправила на кушетку, а сама улеглась на кровать за ширмой. Кушетка выглядела обжитой. Как я узнал намного позже, у Лены часто ночевали товарищи, а то и прятались неделями, но все, как и я оставались лишь товарищами. Репутацию она имела монахини революции.

В приемной Львова я появился без четырех минут одиннадцать, то есть на четыре минуты раньше времени. Фрейдовщина здесь мировосприятие людям еще не исказила, так что можно надеяться, что никаких выводов из этого князь делать не будет. На входе меня спросили, кто я такой и с какой целью явился и, получив ответ, подробно объяснили, как пройти к князю. Уже когда я направился по указанному маршруту дежурный на входе взял трубку и сообщил кому-то о моем прибытии. Меня такая простота организации, мягко говоря, удивила. Ведь, целую эпоху политического террора пережили, только что революции произошла, а они даже документы не проверили. Про маузер, открыто висящий на боку, даже говорить не буду, итак понятно — бардак.

— Господин Волков? — утвердительным тоном спросил секретарь, увидев меня.

— Да.

— Проходите, министр Вас ждет.

Ого, даже ждет! Интересно, однако. Я зашел в кабинет и увидел за столом пожилого человека с уставшим лицом. По всей видимости, это и был князь Львов. Интересно, лицо у него усталое всегда или ночь была напряженная? Справа от стола располагался благообразного вида военный с седыми усами лихо загнутыми к ушам и в очках с тонкой оправой. Точно установить его звание я не смог. В армии я провел не так много времени и в погонах высшего командного состава не разбирался. Собственно, до сих пор, я из генералов видел только начальника своей дивизии, начальника Школы и Федорова. Причем во всех случаях меня заранее предупреждали, как к ним положено обращаться. Таких погон как у присутствующего генерала ни у кого из них не было. Ну, был еще набег царя со свитой в госпиталь, но это не в счет. Методом исключения, я пришел к выводу, что это генерал Алексеев. Поскольку фуражку я по гражданской привычке снял, зайдя в помещение еще внизу, то сидящих приветствовал решительным кивком, который при должной четкости исполнения и прямоте спины считается поклоном. Алексеев на это едва заметно поморщился, видимо решил, что я специально снял головной убор, чтобы честь им не отдавать. Ну и ладно. Князь отреагировал на мое появление совершенно иначе.

Он бодро выкатился из-за стола и радушно улыбаясь, шагнул мне на встречу.

— Здравствуйте, гражданин Волков! Или может Вам больше нравится обращение "товарищ"?

— Нет, спасибо. Мне как человеку военному это будет не совсем комфортно. — отмазался я от такого панибратства, тем более, что в тоне князя явно чувствовалось старательно скрываемая снисходительность. У генерала взгляд немного оттаял. Похоже, он недолюбливал Львова и его манеру общения с нижестоящими.

— Ну, чтож, как Вам будет угодно — хохотнул князь — в любом случаи я рад приветствовать у себя человека внесшего свой вклад в дело обретения Россией гражданских свобод!

Князь, одобрительно похлопав меня по плечу, уселся обратно. Спохватился, предложил сесть мне и, раскрыв, лежащую на столе папку, перешел на более деловой тон.

— Вы гражданин Волков, наверное, уже слышали, что я недавно принял пост министра внутренних дел? — начал князь и удивился моему отрицательному покачиванию головой. Нелегко ему поверить, что кто-то не следит напряженно за перестановками в правительстве.

— Ну что же, в таком случаи, Вы, очевидно, не слышали о моем указе, о привлечении к службе в милиции лучших из чинов прежней полиции. Однако, как человек некоторым образом причастный к поддержанию порядка в Петрограде, должны понимать причины этого, скажу откровенно, неоднозначного решения. — Львов дождался моего кивка и продолжил — Мы, господин Волков, весьма высоко оцениваем ваш вклад в дело установления порядка и спокойствия на улицах города. Насколько мне известно, возглавляемая Вами рабочая милиция добилась неплохих результатов на патрулируемой ей территории. Между тем, мне докладывают, что криминальный элемент наводящий ужас на городскую общественность, совершенно не скрываясь, обитает в рабочих районах. Милиция же не видит в них никакой угрозы лишь от того, что совершают они свои злодейства вдали от их дома.

— Да, господин министр, такая проблема существует, и я как раз планировал ее поднять в числе прочих на сегодняшнем совещании. Стихийный порыв масс пора вводить в созидательное русло.

Министр мельком переглянулся с генералом и заглотил наживку целиком, аж лицом просветлел.

— Прекрасно! Вот видите, мы с Вами мыслим в одном ключе! — торжествующе сообщил он мне — Вы как военный человек не можете не понимать, сколь важны порядок и дисциплина во всяком деле, а порядок и дисциплина не возможны без единоначалия.

Ага, все-таки хотят ополчение под себя подмять. Ну-ну. Министр, между тем, продолжал разглагольствовать.

— Совершенно необходимое дело наведения в городе порядка, требует от нас объединения усилий всех ответственных граждан! Если общество выступит против преступников единым фронтом — на слове "фронт" князь глянул на Алексеева, видимо проверяя, как тот отреагирует на использование военного термина — то не только в Петрограде, но и во всей России в скором времени установится прочный порядок и благоденствие. Но для этого, как вы, конечно, понимаете, необходимо, чтобы все эти усилия направлялись и регулировались одной волей.

Я считаю и думаю, вы сударь, со мной согласитесь, что рабочая милиция должна официально придти в подчинение министерству внутренних дел. Я прав, гражданин Волков?

Князь уставился на меня взглядом, исполненным торжественного осознания историчности момента.

— В целом, господин министр, я разделяю Ваш взгляд на проблему — осторожно начал я отвечать — Однако, есть ряд проблем, которые не позволяют решить их столь прямо и решительно.

— Что же это за проблемы?

— Во-первых, в недавних событиях полиция и рабочие пролили немало крови друг друга. Участники рабочих патрулей просто откажутся нести службу вместе с недавними врагами. Тем более, что счеты их не ограничиваются лишь февральскими столкновениями. Рабочие прекрасно помнят и девятьсот пятый год и более ранние обиды.

Во-вторых, рабочие патрули действуют на голом энтузиазме и свою службу в патруле рассматривают как разновидность домашних дел. Так что попытка министерства руководить поддержанием порядка в их доме, будет воспринята как вторжение в их частную жизнь.

В-третьих, рабочие просто не вполне доверяют правительству и будут держаться за свою самостоятельность до конца и если понадобиться, отстаивать ее силой оружия. Благо такой опыт у них уже есть.

— Вы хотите сказать, что если вы отдадите им такой приказ, то они откажутся его выполнять?

Львов смотрел на меня растеряно и пытался осмыслить новые факторы.

— Боюсь, вы не вполне понимаете мою роль в ополчении. Я для них не командир, а лишь авторитетный лидер. Приказ перейти в подчинение бывшим полицейским чинам, да и просто правительству будет понят ими как возврат к прежним порядкам под новой вывеской. Как вы понимаете, подобный приказ будет воспринят, точно так же, как приказ о капитуляции победившей армии. Человек, отдавший такой приказ, сразу перестанет быть авторитетом и лидером, да и просто перестанет быть. Ну да это мелочи, а вот сам слух о попытки возврата к старым порядкам может вызвать повторенное восстание.

На этот раз князь задумался всерьез. Минуты через три напряженных размышлений он снова обратился ко мне. Говорил он медленно, будто размышляя вслух.

— Первая причина мне понятна, однако Вы должны понимать, что без старых специалистов бороться с преступниками решительно не возможно. Думаю, вы своим авторитетом все-таки сможете хоть как-то повлиять на рабочих и убедить их прислушаться к голосу разума. Вторая причина, на мой взгляд, вполне устраняема при должной деликатности подхода посредством выплаты жалования. Но почему рабочие не доверяют новому революционному правительству? Ведь мы уже дали народу столько свобод и прав! Это решительно непонятно! Что Вы думаете об это, гражданин Волков?

— Давайте по порядку. Думаю, что вопрос взаимоотношений рабочих и полиции гораздо сложнее, чем вам кажется, но решаем. Хотя это потребует длительного времени.

— В чем же Вы видите решение? — спросил Львов как-то рассеяно. Неужто факт народного недоверия его так сильно поразил?

— В обучении ополченцев сейчас активно задействованы инструктора из учебных рот. Они не входят в штат ополчения, а являются привлеченными специалистами. В качестве командиров рабочие бы никогда не приняли армейских унтеров, а унтеров было бы невозможно удержать от привычных для них методов обучения подчиненных затрещинами и зуботычинами. В качестве же инструкторов они вполне приняты рабочими, которые привычны, уважать мастеров своего дела в любой профессии. Да и инструктора, понимая, что рабочие не их подчиненные, относятся к ним уважительно. Так что учебный процесс обходится без конфликтов и озлобления. Думаю, что профессиональные полицейские в таком же качестве инструкторов будут пусть и без удовольствия и приветливости, но приняты милицией как неприятная необходимость, после соответствующей разъяснительной работы. В данном вопросе необходимо не пытаться поставить народные патрули под контроль, а вести осторожное, но непрерывное движение навстречу друг другу со обоих сторон. Когда милиционеры в ходе практической работы осознают глубину своей неготовности к борьбе с преступностью, то отношение к старым кадрам улучшится.

Львов слушая меня, менялся в лице несколько раз, выражая то удивление, то досаду, то облегчение от того, что проблема все же решаема. Алексеев же, до сих пор наблюдавший за нашим диалогом с едва заметной улыбкой, после упоминания инструкторов из учебных рот, резко собрался и стал внимательно за мной наблюдать весьма задумчивым взглядом.

— Не дурно, гражданин Волков. Вы, очевидно, умеете находить выход из непростых ситуаций. Эту вашу идею еще предстоит обдумать, а что Вы думаете о прочих препятствиях на пути установления порядка?

— Ну, вторую проблему вы уже сами успешно решили. Только проводить решение о жаловании, все же лучше через Петросовет. Да и называть его лучше компенсацией за рабочее время, потраченное добровольцами на общественные нужды. Тогда это не будет воспринято, как попытка купить и подчинить.

— Это совершенно понятно, гражданин Волков, тем более, что милиция как раз и находится в ведении местных властей.

Князь еще чуть слышно повторил полное название выплат, предложенное мной, пробуя формулировку "на вкус" и кивнув своим мыслям, предложил мне продолжать.

— Третья проблема самая сложная и самая очевидная. Это недоверие к правительству.

— Для меня она не столь очевидна, как для Вас. — сразу же заволновался князь — Вас не затруднит разъяснить причины этого недоверия?

— Ну, это как раз просто. Все свободы и права, рабочие считают своими завоеваниями, которые они добыли своей кровью.

— В этом они, безусловно, правы, но разве не очевидно, то мы с ними в этих вопросах единомышленники?!

— Для рабочих нет. Для них Временное правительство лишь группа богатых людей, мало чем отличающихся от тех же заводовладельцев, с которыми они вели борьбу за свои права. С какой стати им доверять тем, кто вызывал войска для расстрела бастующих рабочих? Так что с оружием они не расстанутся и относиться к вам будут подозрительно еще долго. Решение у этой проблемы только одно — время. Рабочие долго будут следить за каждым вашим указом и только длительное ежедневное подтверждение вашей приверженности идеям равноправия и защиты прав трудящихся их сомнения сперва ослабнут, а потом и вовсе развеются.

Закончить я решил на оптимистичной ноте, уж больно жалко было смотреть на лицо князя-революционера. Ну не объяснять же ему, что свобода собраний и голоса рабочим в их районах ни к чему. Эти свободы им винтовки дают. Ну а про требование мира и справедливого распределения доходов и говорить нет смысла. Не поймет. Так что пусть лучше думает, что нас можно задобрить, глядишь, что полезного урвать получится.

Князь повелся, хотя какой у него был выбор? На обострение он пойти не мог при всем желании, просто нечем ему было обострять. Впрочем, не уверен, что он это понимал, скорее ему уж очень хотелось стяжать лавры всенародного лидера. Заигрывания "чистой публики" с простонародьем после революции вообще стали крайне популярны, хотя первые голоса о "обнаглевших хамах" уже звучали.

В дальнейшем мы обсуждали уже чисто техническую сторону предложенных мной решений. На мою долю ответственности выпало убедить милицию рабочих районов привлечь инструкторами бывших полицейских чинов и потребовать от Петросовета компенсаций для патрульных. По замыслу, в виде инициативы снизу, это будет выглядеть привлекательнее для масс. Кроме того, нам передавалось все ресурсы полиции на местах. При этом никаких внятных обязательств мы на себя не брали и контроля над нами не осуществлялось. Сказка! Одно не понятно, как это правительство продержалось почти год. Видимо, все это время решался вопрос, кто именно их скинет.

— Ну что же, гражданин Волков, теперь я вижу, что правопорядок Петрограда в надежных руках разумного человека и могу быть покоен. Однако с вами хочет обсудить какие-то свои военные вопросы и гражданин генерал-адъютант. — Львов повернулся к генералу — Прошу Вас, Михаил Алексеевич.

Алексеев сел прямо и официальным тоном не столько представился, сколько довел до сведения.

— Я начальник генерального штаба генерал-адъютант Алексеев. Я навел о Вас справки, так что прошу уточнить, как к Вам обращаться, прапорщик Волков или прапорщик Пациент?

Львов ошарашено переводил взгляд с Алексеева на меня и обратно. Да уж, о доверительных отношениях между гражданскими и армейскими властями говорить не приходится. Если Алексеев хотел выбить меня из колеи внезапным разоблачением, то просчитался. Я уже давно не скрывал кто я такой. В Петросовете изначально знали, что я учился в Школе, а в Школе я сам недавно прямо назвал свою нынешнюю должность. Так что для установления моей личности достаточно было ей поинтересоваться. Вот оно и случилось, наконец.

— Фамилию Пациент мне приписали по ошибке, настоящая моя фамилия Волков.

— Как же могла произойти подобная ошибка, да еще оставаться неисправленной столь долгий срок? Насколько я понимаю, вся ваша служба в армии прошла под чужой фамилией, да и сейчас Вы по всем документам проходите именно как Пациент и ни разу не поднимали вопрос об исправлении этой ошибки.

Я рассказал историю своей амнезии. Львов веселился от души, а вот Алексеев лишь сдержано улыбнулся и кивнул, принимая мое объяснение. Похоже, не вполне он мне поверил.

— Стало быть, амнезия ваша излечена?

— Нет, проявились лишь отрывочные воспоминания.

— Ну что же, раз уж до сих пор этот недуг вашей службе не препятствовал, то, полагаю, что и в дальнейшем не помешает. Так как Вас теперь называть?

— Зовите Волковым.

— Хорошо, прапорщик. Давайте перейдем к более насущным вопросам. Генерал Секретов рекомендовал мне Вас, как офицера грамотного, инициативного и ответственного. Особо он отметил вашу деятельность в спасение жизни офицерам во время недавних беспорядков. Пользуясь случаем, выражаю Вам свое удовольствие.

— Благодарю, я просто выполнял свой долг — я намеренно отошел от уставного порядка общения. Алексеев, обратившись по званию, попытался установить иерархию отношений, а я в свою очередь дал понять, что отношения придется выстраивать не в рамках армейской дисциплины, а по-новому.

Генерал недовольно поджал губы и перешел, наконец, к делу.

— Насколько я понимаю, вы на данный момент являетесь командиром рабочего ополчения. Или там вы тоже лишь "авторитетный лидер"?

— Петросовет поручил мне лишь организацию ополчения из разрозненных отрядов и просто толпы активных граждан. Командиры у ополчения на данный момент есть только на уровне рот. Если, конечно их можно назвать ротами. Вы позволите спросить, чем военное командование заинтересовало ополчение? Как военная сила она для армии ни ценности, ни угрозы не представляет.

— Как вы сами понимаете, мне как начальнику генштаба необходимо понимать, что за силы находятся у нас в тылу — усмехнулся Алексеев — кроме того, не стоит прибеднятся, прапорщик. Сейчас ополчение, действительно, не является серьезной силой по сравнению с армией, но вы сами сообщили, что ведется активное его обучение специально подготовленными к такой работе офицерами из учебных рот. Кроме того, мне стало известно о работах по строительству бронеавтомобилей для ополчения и фактах перехода в ополчение солдат из полков гарнизона.

Львов уже совсем потерялся и выглядел откровенно испуганным. В его воображении, похоже, под окнами дворца уже маршировала регулярная повстанческая армия. Надо бы как-то успокоить этих господ.

— Вы правы, но упускаете из виду некоторые факторы. Во-первых, ополчение состоит из рабочих проходящих обучение без отрыва от основной работы. Фактически как постоянной структуры его не существует. Дружины собираются к назначенному времени или по сигналу тревоги. Да и обучение идет на сугубо добровольной основе и, как вы понимаете, ожидать высоких результатов от войска, готовящегося сугубо по настроению, не приходится.

Собственно, вся эта возня нужна не для создания серьезной военной силы, а скорее чтобы сделать эту силу более предсказуемой.

— Что вы имеете в виду под предсказуемостью?

— До создания ополчения, вооруженные массы представляли собой, множество отрядов объединенных по интересам и политическим воззрениям. Это если, не считать просто массу вооруженных людей, не примыкавших ни к одной из групп. Как вы понимаете, в подобном положении отделить восставших от простых бандитов, маскирующихся под них невозможно. Преступники этим пользовались и даже пытались использовать неорганизованные массы в собственных целях. Кроме того, невозможно было предсказать, что взбредет в голову лидеру какой-нибудь анархической или эсеровской группы.

По сути, любой активный человек с харизмой мог начать новое кровопролитное восстание по любому поводу и даже просто от скуки. Сейчас такой опасности нет. Дружины структурированы, состав в них по большей части многопартийный и любая активность требует согласования. Что до солдат гарнизона, то я бы их с удовольствием отправил обратно в казармы. Они переходят в ополчение не из идейных соображений, а просто убегают от тяжелых условий пребывания в переполненных помещениях и армейской дисциплины. Кроме того, большинство из них просто надеется таким образом избежать отправки на фронт. По сути это дезертиры, пытающиеся с помощью ополчения как-то легализоваться и уйти от ответственности.

— Ну а бронеавтомобили? — спросил до сих пор степенно кивавший генерал.

— Честно говоря, это кустарщина на уровне первых изделий начала войны. Конечно, опыт учитывается, но что-то сложное с вращающимися башнями или серьезным вооружением ополчение себе позволить не может. Тем более делается это все самими рабочими, в свободное от работы время за свой счет.

— Я бы не называл морские пушки несерьезным вооружением.

— Раз уж вы так хорошо осведомлены о вооружении машин, то должны знать и калибры этих пушек. Согласитесь, что пара пулеметов была эффективнее этих пукалок.

— Для борьбы с пулеметами эти пукалки вполне эффективны.

— Вот мы и пришли к выводу, что это техника годится только для прикрытия демонстраций и шествий от разгона войсками. Вполне оправданная осторожность, учитывая опыт отношений народа и власти.

— Я понимаю опасения рабочих, но сейчас ситуация другая. Новая власть революционная и не подавляет свободы простого народа. Так что эти опасения совершенно беспочвенны. — Влез Львов.

— Рабочим нужно время, чтобы в этом убедиться.

Повисла пауза. Наконец, Алексеев задал новый вопрос.

— Скажите, а каков патриотический настрой в рабочих дружинах?

— Если вы имеете в виду их отношение к войне, то оно крайне негативное. Народ устал от войны, не понимает ее целей. На фоне непрерывно гуляющих в ресторанах богачей наживающихся на поставках, убедить народ терпеть тяготы войны невозможно.

— Да, это действительно, серьезная проблема. — Алексеев как-то раздраженно глянул на князя. Наверное, у них уже был разговор на эту тему. — Но сейчас враг топчет русскую землю и кратчайшая дорога к миру — победа. Установление справедливости не моя прерогатива, но я уверен эта задача будет решена учредительным собранием. Создадут какую-нибудь комиссию…

Генерал неопределенно поводил рукой в воздухе, показывая, насколько он далек от подобных вопросов. По легкому соскочить с вопроса решил, не выйдет.

— И какая-нибудь комиссия через год-два напишет пространный отчет о каких-нибудь результатах. Увы, ваше высокопревосходительство, народ уже не верит в комиссии и справедливость от властей, а уж в восстановление оной когда-нибудь в будущем тем более.

— Ну, так пусть соберут свою комиссию! — раздраженно бросил Алексеев — Армия будет благодарна любому, кто наведет порядок в тылу и прижмет обнаглевших воров. Скажите, князь, это возможно?

— Э-э-э… вопрос надо ставить на заседании правительства — замямлил князь — Боюсь, что простые рабочие не разберутся в махинациях прожженных воров и могут парализовать всю систему снабжения.

— Ладно, это вопрос не моей компетенции. — отмахнулся генерал — Скажите прапорщик, таковы настроения всех рабочих или есть и патриотически настроенные ополченцы?

— Настроения есть разные и мнения о том, как правильно закончить войну тоже. Скажите прямо, чего вы хотите и я отвечу, возможно это или нет.

— Хм, решительно вы решаете вопросы. Впрочем, это к лучшему. Дело в том, что боевой дух в армии сильно упал. Откровенно говоря, я за всю свою службу не помню такого сильного падения морали в войсках. Я полагаю, что отряды революционеров смогут показать солдатам, что они сражаются уже не царя или генералов, а свою свободу и Отечество. Возможно ли создание подобных отрядов из петроградского ополчения?

— В данный момент нет и причин тому множество. Не только политических.

— Что же мешает кроме настроения рабочих?

— Во-первых, как я уже говорил, большинство ополченцев служат в свободное время. Им семьи кормить надо. Во-вторых, ополчение в принципе не имеет возможностей и ресурсов для отправки отрядов дальше соседней улицы. У нас нет ни снаряжения походного, ни системы снабжения и вообще службы тыла, ни руководства уровня выше роты. В-третьих, большинство рабочих работают на военном производстве. Если их отправить на фронт, то производство встанет.

Ну, допустим, наберется пара-тройка батальонов низкоквалифицированных рабочих не представляющих критической ценности для заводов и готовых воевать. Но такое решение может заблокировать совет командиров ополчения, обученость их будет недостаточной, а снабжение отсутствовать как явление.

— Сложности я вижу только в желании ополченцев направиться в ополчение. Все остальное легко решается силами армии. Уж несколько батальонов обеспечить всем необходимым сможет любая дивизия.

— Это не решение. Без службы тыла нормальное обеспечение, подготовку и организацию невозможно. Ополченцы не имеют походного опыта, и все выделенные ресурсы будут бездарно разбазарены. Для них все на фронте будет одной неразрешимой проблемой. Где и как встать, к кому с насущными проблемами обращаться, как взаимодействовать с соседями. Боюсь, что такая толпа энтузиастов создаст проблем на фронте больше, чем решит. Тем более, такое бестолковое подразделение не сможет завоевать авторитет среди солдат, а значит, не выполнит своей основной пропагандисткой задачи.

— Предлагаете, опять направить в ополчение инструкторов из офицеров званием повыше?

— Как минимум — кивнул я — но этот вопрос с наскока не решить надо работать и людьми. Надо чтобы они сами захотели становиться настоящим войском, а не дворовой самообороной. Надо чтобы захотели отправиться на фронт. Это все требует усилий и времени.

— Ну а сами вы, готовы приложить эти усилия? Вы сами готовы сослужить Отечеству эту службу или считаете это для себя неприемлемым по каким-либо причинам?

— Ваше высокопревосходительство, я считаю, что без решения проблем в тылу государство просто не доживет до конца войны. Поэтому, не отказываясь от работы с ополчением, определяющей я считаю, работу по борьбе с социальной несправедливостью и воровством.

— Пожалуй, мне нужно время, чтобы обдумать эти сведения и обсудить их с министром. Думаю, мы еще встретимся с Вами, чтобы обсудить эти вопросы более предметно.

На этом мы и расстались. Похоже, мне тоже стоит серьезно подумать, не сказал ли я чего лишнего и стоит ли связываться с властями.

Время до собрания еще было, но паузы на обдумывание у меня не оказалось. Стоило мне выйти из дворца, как сразу же подбежал Фридман.

— Добрый день, товарищ Волков. Мне велено привести Вас в штаб, как только Вы освободитесь. Представители всех партий уже там, ждут Вас.

— Ждут, значит, поторопимся — обречено вздохнул я — Садитесь в пролетку, Клим нас быстро домчит.

В пролетке Яша поначалу ерзал в нетерпении, но все же не выдержал.

— Ну как там прошло? О чем говорили?

— Алексеев хочет ополчение на фронт отправить.

— Нельзя этого делать! Временные хотят избавиться от контроля народа.

— Они много чего хотят, но решать не им.

— Да, пожалуй, ничего у них не выйдет из этой затеи.

Яша немного успокоился и задумался. Судя по постоянно меняющемуся выражению лица, он вел внутренний диспут, взвешивая различные аргументы разных сторон. Занятия этого ему надолго не хватило. Вскоре он удовлетворенно улыбнулся, видимо разгромив все аргументы внутримозговой оппозиции, откинулся на спинку сиденья и успокоился. Так мы и подъехали к особняку Ксешинской.

Нас, действительно, ждали. Партийные лидеры хотели узнать новости первыми, чтобы выработать свою позицию до собрания. Я спокойно, в сокращенном варианте рассказал о предложениях Львова и Алексеева и своих ответах. В целом мои действия все одобрили. Были, правда, реплики о недопустимости общения с глазу на глаз и вообще общения с правительством, но большинство эти возражения отмело. Я же просто сослался на отсутствие какой-либо внятной структуры ополчения, вынуждающее меня все вопросы решать лично. Заодно сообщил, что именно по этому вопросу и объявлял собрание. В принципе, присутствующие итак это знали, но теперь этот вопрос из технического перешел в политические.

Началось обсуждение. Снабжение от армии для большинства выглядело соблазнительно, но привязка его к отправке отрядов на фронт вызвала спор. Одни твердо стояли на недопустимости такой сделки, другие просто предлагали снабжение принять, пусть и под обещание предоставления отрядов, а потом элементарно кинуть армию. Неожиданной для меня оказалась позиция Сталина в этом вопросе. Он жестко отвергал идею обмана армии.

— Под воздействием массовой и грамотной агитации большинство солдат откажутся стрелять в народ. В людей же обманом получивших имущество, предназначенное для армии и трусливо отсидевшихся в тылу, солдаты стрелять будут. Если мы дадим обещание послать отряды и не выполним его, то в глазах солдат ополчение предстанет шайкой жуликов и дезертиров. Такая попытка увеличить нашу силу, приведет лишь к потере нами доверия широких масс.

Большинство с ним согласилось, зато эсеры разругались между собой в хлам. За кидок выступали в основном ветераны движения с опытом террора. Видимо, просто привыкли уже решать все вопросы волевым решением небольшой кучки людей, не интересуясь мнением остального общества. Кроме того, было немало людей считающий, что массы, хотя и устали от войны, но настроены в значительной мере патриотично, а, следовательно, участие ополчения в боях имеет важное политическое значение, равно как и отказ от него. Неожиданно для всех, решение проблемы нашли анархисты. Они спокойно указали на то, что я в беседе с Алексеевым оговорил только об отряде добровольцев и ехать или нет, каждый может решить лично для себя сам, а вот снабжение можно получить на все ополчение. Это успокоило почти всех, даже принципиальных противников сотрудничества с властями. Они просто решили не принимать никаких подачек от властей.

Вторым сложным вопросом оказалось приглашение специалистов из полиции. Тут спор был чисто идеологическим. Усугубляло положение то, что связи между революционным и криминальным подпольем были столь многочисленны и глубоки, что проложить четкую границу между ними было просто невозможно. В итоге, сошлись на том, что именно взятие полицейских функций на себя и позволит революционерам отделить своих от простых уголовников.

Остальное обсудить уже не успели — начали собираться командиры дружин, а многие партлидеры просто не захотели обсуждать серьезные вопросы в присутствии "профанов". Да и вопросы оставшиеся большинство считало не политическими. Я же, воспользовавшись тем, что собрания оставалось еще двадцать минут, сбежал на кухню. Хоть чаю хлебну, а опять говорить придется и на много больше.

Я оказался прав, говорить пришлось на много больше. Командиры интересовались не только политикой, но и практическими вопросами. Особенно пайками. В городе был острый дефицит продовольствия. Нормы хлеба были ниже блокадных. Массового голода, правда, не было. Владельцы заводов и фабрик завозили продукты своими силами и продавали рабочим в лавках на территории предприятий по сравнительно низким ценам. Военные тоже имели свое отдельное снабжение, а кроме того были еще и коммерческие поставки. Так что пока одни сутками простаивали в очередях за куском хлеба, в ресторанах ушлая публика гуляла как в последний раз.

Зато, вопрос о поездке на фронт командиры рассматривали в совершенно другом ключе. Собственно от командировок никто не отказывался, тем более на добровольной основе. Уперлись командиры в вопрос подчиненности армейскому командованию. Доверия к нему не было никакого. Что неудивительно после всех историй услышанных от фронтовиков — инструкторов. Кстати, часть из этих инструкторов была здесь в качестве командиров и особо против подчинения не выступали. Ну не понимали опытные бойцы, как можно воевать без общего руководства. К тому же они обратили общее внимание на то, что Алексеев пока ничего точно и не обещал.

Споры затянулись до вечера. В зал несколько раз заносили чай, а часть участников совещания убегали на кухню поесть, когда обсуждали вопросы за пределами их интересов. Я охрип, повторяя одно и то же по много раз. Больше всего пришлось повторять, что предложения поступили не от меня, а от властей, а их только передаю для общего обсуждения.

И вот все вопросы обсуждены, народ тяжело дышащий, красный и потный от ругани несколько подуспокоился, а ведь по-первости чуть не подрались. Уже знакомый мне по работе с гарнизоном Максим, хриплым, как и у меня, голосом зачитывал выработанные решения и просил голосовать по каждому пункту. В итоге собрание постановило:

1. Положенный милиции паек затребовать у Петросовета на все ополчение.

2. Инструкторов по полицейской работе пригласить, но все кандидатуры проверять на причастность к антинародной деятельности.

3. Для борьбы с преступностью выделить часть ополчения со своим руководством. Руководство назначить отдельным совещанием.

4. Потребовать выдачу агентов полиции и охранки.

5. Создать штаб боевой части ополчения со службой снабжения фронтовой добровольческой дружины.

6. Разработать программу боевой учебы ополчения.

7. Получить снаряжение, боеприпасы и довольствие от армии.

8. По окончанию программы обучения отправить на фронт добровольцев численностью не более десятой части всего ополчения на условии независимости его от командования армии. Взаимодействие осуществлять путем согласования действий с армейским командованием.

9. Ответственным по всем военным вопросам утвердить товарища Волкова.

10. Создать штаб производства для координации усилий по изготовлению бронеавтомобилей и прочих вооружений.

11. Назначить ответственных на всех задействованных заводах и фабриках.

Ну, вот и все. Собравшиеся облегченно выдохнули и жизнерадостно зашумели, обсуждая прошедшее собрание. Мне лично не нравилось лишь то, что меня опять назначили ответственным, а не командиром. Как-то напрягал этот неопределенный статус. Ну да ладно, зато теперь не одному воз тащить. Нет, мне, конечно, помогали и весьма активно, но эта помощь порой усложняла работу еще больше. Вот взять, к примеру, недавнюю инициативу выборжцев с перестановкой корпусов бронекалек на Квад. Идея отличная, но мне сообщить никто не удосужился. И как в таких условиях что-то организовывать? Вот то-то и оно.

Легче всего решился вопрос с довольствием. Петросовет сам стремился закрепить ополчение за собой, и содержание бойцов рассматривал как один из способов приручения и контроля. Правда, возникла одна небольшая заминка. Один из незаметных помощников членов исполкома, я так и не понял кого из них, вдруг начал занудно доказывать, что довольствие положено только тем милиционерам, кто служит на постоянной основе, а не только по вечерам. От такого заявления вполне правильного по сути, даже сами члены исполкома растерялись. К счастью пришедшие требовать своего представители ополчения оказались матерыми волками различных диспутов и проблему даже не решили, а просто смели с барственной непринужденностью.

— Благодаря введению Петросоветом восьмичасового рабочего дня, рабочие теперь имеют возможность при желании полноценно трудиться и на заводах и вести патрулирование полную смену. Желание же у рабочих есть. Многие же участвуют в этой работе и воскресенье, тем самым посвящая милицейской службе времени больше, чем прежней своей работе. Так что оснований для ущемления их в довольствии нет совершенно никаких.

Исполком молча оценил признание его заслуг в улучшении условий труда рабочих и довольствие было выписано на всех. Так же милиции передавалось все имущество распущенной полиции.

Работа по привлечению и проверке бывших полицейских чинов пошла уже без меня, равно как и вся работа над созданием правоохранительных органов. Меня это направление работы ополчения уже не касалось, чему я искренне порадовался. У меня своих дел хватало. Назвать штабом то, что у нас организовалось, можно было даже не с натяжкой, а разве что с сарказмом. Ну а чему удивляться, если среди организаторов не было никого имеющего хоть какое-то представление о работе этого органа. Даже писаря штабного у нас не было для консультаций. Так что я просто разделил свои заботы на несколько направлений и назначил ответственных.

Штаба производства и вовсе не случилось. Вместо него создали отдел технического обеспечения во главе с Максимом. Человек он был проверенный в деле, технически грамотный и имел немалый авторитет среди мастеровых. Как выяснилось, старики уважали не только его самого как крепкого профессионала, но и все его семейство. Максим был слесарем потомственным на столько, что даже фамилию имел Слесарев. Ну а уж обаяния и энергичности ему на десятерых хватило бы. Уже в первые три дня на новой должности он успел побывать на всех заводах и фабриках, провести собрания в ячейках и утвердить на них ответственных по районам, чем крайне меня удивил. Дело в том, что планировалось назначать ответственных по предприятиям, а не по районам. Максим свое самоуправство обосновал существованием множества мелких предприятий, вплоть до отдельных частников-надомников и бродячих точильщиков. Довод был разумный, тем более, что ответственные были представителями крупных предприятий и по новой схеме, просто курировали еще и окрестную мелкоту.

После этого было проведено первое совещание теходела ополчения. Первым вопросом, о котором я предупреждал загодя, было перераспределение машин для бронирования. Ответственные, теперь гордо именуемые техкомиссарами, представили списки имеющихся у них в наличии грузовиков. Первая же сверка списков повергла меня в шок. Почти половины нахватанных в первые дни машин исчезла.

По большому счету, этого можно было ожидать, ведь их забирали вместе с шоферами. Проверять их на лояльность советам никто не додумался и многие, побыв некоторое время в новом ведомстве, быстро убедились, что никто за ними не следит и эксплуатации большой части машин в ближайшее время не предвидится. Да и довольствием водил не везде озаботились своевременно. Так что многие просто разъехались по старым местам, где хозяева их от греха старательно припрятали и без охраны не оставляли.

Традиционные в такой ситуации матюги были неприемлемы, учитывая добровольность и революционность структуры, поэтому я долго язвил и стыдил техкомиссаров. Они, вообще-то, были не причем, но краснели как виновные. Застыдив мужиков окончательно, я перешел к конструктиву. В итоге у нас имелось в наличии сорок два грузовика различных модификаций, три из которых были бронированы, еще восемь находились на разных стадиях готовности и в довесок по всему городу были найдены и доставлены на заводы тридцать один Шеффилд. Точнее бронеуродцы были двух моделей, но поскольку происхождение у них было родственное и состояние одинаково ущербное, то никто их не разделял. Так же мне сообщили, что еще двадцать три их собрата были отправлены куда-то на переделку.

За час споров и звонков разным полезным знакомым мы распределили машины. Если изначально их просто стаскивали на ближайшую площадку, то теперь объединили в группы по моделям и распределяли уже группы. Это должно было существенно сэкономить время и силы. Странно, что сразу никто не додумался до такой очевидной меры. Дальше распределяли приговоренные к разделке Шеффилды и составляли списки нужных материалов и вооружений. Хорошо еще, что народ был грамотный и знал, что требуется и что есть на местах, а то ведь специально к этой задаче не готовились. Кроме собственно бронеавтомобилей озадачил их изготовлений передвижных мастерских для ремонта машин в полевых условиях. Так же я на них повесил контроль работы народных изобретателей над гранатометами. Главное в этом направлении было пресекать дублирование конструкций, а то потом выбирать из сотен вариантов одного и того же замучаемся.

Дела мои сдвинулись с мертвой точки. До конца марта я еще дважды встречался сперва с самим Алексеевым, а потом с его представителем. На этот раз я брал на встречи представителей от ополчения. Так всем будет спокойней.

Военные поначалу затеяли тянуть резину с выдачей снаряжения, настаивая на подчинении добровольцев армейскому командованию. Их можно было понять, создавать своими руками альтернативную армию, вместо задуманных пропагандистских батальонов, им было совершенно не с руки. С другой стороны, после революции они никак не могли получить новых бронеавтомобилей. Я-то по наивности думал, что мои однокурсники сидят без дела из-за отсутствия машин. Оказалось машины есть, но правительство их зажало для "защиты революции" и армии не отдает. Не доверяют временные генералам, переворота опасаются. Ну а тут мы с планами массового производства бронеавтомобилей. Как устоять генералам перед соблазном? Никак! Так что и хочется и колется и служебная привычка не велит.

Мне эти сомнения развеивать было просто лень, тем более что времени такая работа займет много, а результат будет не надежен. Поэтому, я сразу поставил вопрос ребром.

— Автономность добровольцев итак неизбежна уже потому, что там, как и в других подразделениях, будет совет без одобрения которого ни один приказ не выполниться. С чего бы ополченцам быть более подконтрольным командованию, чем собственно армейские части? Если вы нам доверяете, то доверяйте полностью. Если не доверяете, то давайте не будем морочить друг другу голову. Скажите прямо, мы будем сотрудничать или нет?

Алексеев тогда долго молчал, хмуро меня разглядывая, а потом, наконец, решился и работа пошла. Нам выделялось пять тысяч комплектов снаряжения пехотинца под обещание выставить не меньше пятисот бойцов, выписали мандат позволяющий набирать инструкторов и какую-то странную бумагу для предъявления кандидатам, в которой сообщалось, что дело мы делаем нужное и сотрудничество с нами одобряется. Так же мне удалось выклянчить пять трехдюймовок для установки на бронеавтомобили под гарантии, что эти машины на фронт попадут обязательно, а всего мы выставим не меньше двадцати бронеавтомобилей. Так же выделялись комплекты снаряжения для самих броневиков. Я в первый момент не понял о чем речь, все не могу привыкнуть, что здесь так называют членов экипажа бронемашин. С этого момента меня тревожил только один вопрос, наберется ли пять сотен добровольцев. Ну да до этого еще дожить надо.

Окрыленный я рванул с новыми бумагами в Школу, где принялся расписывать перспективы работы инструктора. Особенно я напирал на нежелание правительства отдавать на фронт имеющиеся машины. После прочтения мандата и письма-одобрялки на меня посыпались уточняющие вопросы. Проговорили мы тогда до ночи. Ребят я оставил в совершеннейшем смятении чувств. Их картина мира просто рухнула. Не умещалось в их офицерских мозгах, как это правительство воюющей страны может отказывать в отправке оружия на фронт из-за недоверия армии. На этом фоне даже появление в столице самодеятельной армии с бронетехникой осталось как-то незамеченным.

Гораздо труднее пришлось с набором инструкторов для штаба. Штабные офицеры просто считали невместным для себя, возиться с какими-то непонятными не то ополченцами, не то мятежниками. Однако упорство, бумаги Алексеева и закон больших чисел сделали свое дело. Инструкторов и довольно толковых я набрал. Армия даже самая большая все равно остается одной гигантской коммуналкой, где каждый на виду и сведения распространяются мгновенно. Так что изначально я пытался договариваться, только с теми офицерами у кого была репутация профессионалов и патриотов. Практически все согласившиеся сотрудничать были из раненных и сразу предупредили, что как только восстановятся после лечения, сразу вернуться в действующую армию. Я каждый раз соглашался, беря обещание, что они помогут подобрать себе замену. Текучка кадров, особенно руководящих и преподавательских крайне вредна для дела, но люди, не стремящиеся на фронт во время войны, просто не годились для обучения бойцов военному делу. Ну, по крайней мере, я считаю так.

Правда, несколько тыловиков я все же завербовал. Службу снабжения я планировал создать свою, достаточно крепкую, чтобы не зависеть от милости армейцев и в будущем способную вырасти в единую службу тыла всей красной армии. Местная система снабжения с выделением денег полкам для закупки продовольствия на месте и прочими удивительными традициями и порядками, меня категорически не устраивала. Удивительно, но даже в таком неромантичном и не особо уважаемом деле, как интендантская служба встречаются фанатики и романтики своего дела. Именно таких я и нашел. Перетащить их к себе было невероятно трудно! Они же не скучающие без дела раненные фронтовики, люди занятые и осознающие важность своей работы. Выход мне подсказал один из фронтовиков. Я просто пошел к их начальству и договорился. Ну не любят нигде излишне старательных, тем более, если они при этом еще и излишне честные. Так что за небольшое, практически символическое вознаграждение важный тыловой чин пошел на встречу народным нуждам и временно отстранил зануд-правдоборцев от службы. Соблазнить оглушенных внезапным начальственным гневом служак было уже делом техники. Тем более, что в наших прошлых беседах, я много рассуждал о своем проекте единой службы тыла. Идея их завораживала своей глобальностью и потенциалом, но тогда верность служебному долгу пересилила личные желания, а теперь я их взял тепленькими, а одного так и вовсе просто вынесли из кабака в бессознательном состоянии. Проспавшись, он сильно удивился, узнав, что дал согласие на работу инструктором.

Работа закипела. Штаб ополчения инструктора, язвя и глумясь над нашими потугами, начали создавать с нуля, включая и службу тыла при нем. Были организованы классы обучения командиров всех уровней. Понятно, что это будут эрзац-командиры, но других у нас не было. Для меня же было важным закрепить в мозгах саму необходимость обучения.

Пришедшие ко мне однокурсники вели занятия по тактике в ящике с песком. Я внес ажиотаж, предложив концепцию мобильных групп из бронетехники и мотопехоты или кавалерии. Ребята сидели ночами напролет, придумывая для них тактические схемы и прорабатывая боевое расписание. Даже штабисты увлеклись новой идеей и подключились к работе. Практические же занятия проводили на трех разных полигонах как на имеющихся уже готовых бронеавтомобилях, так и на загруженных до расчетного веса грузовиках. Ополченцы, конечно, по-первости чувствовали себя глупо стоя возле простеньких макетов орудий и стеснялись изображать положенные действия. Даже мне приходили жаловаться, что их к детским играм принуждают, но потом втянулись. Тем более, что тренировались на макетах и реальном оружии поочередно. Ребята прочувствовали со временем полезность упражнений у макета, особенно на ходу и уже бодро кричали "выстрел!" и поднимали красный флажок.

— Временные провокаторов выдали!

Яша был так возбужден небывалым событием, что даже поздороваться забыл, что для него было нехарактерно.

— И что, много неожиданностей открылось? — спокойно спросил я.

Лично у меня деятели Временного Правительства больше всего ассоциировались с либеральной тусовкой моего времени. Об их поведении во власти, я много слышал от отца, когда случались разговоры о политике, да и читать доводилось немало и всяких видео по сети гуляло достаточно. Так что не знаю, насколько достоверный образ у меня сложился, но вполне определенный. Историю про сдачу Козыревым нашей системы прослушки американцам я знал и не сильно удивился этой выходке нынешних демократов.

— Пока еще не известно. Бумаги только привезли, сейчас разбираются.

— Но господа… простите, товарищи, это же невозможно! — Полковник Соловьев оторопело переводил взгляд с Яши на меня. Соловьев был нашим инструктором по штабной работе и сейчас зашел ко мне разбираться с порядками внутри ополчения. — Я к жандармам никакой симпатии на испытываю, но ведь эти люди служили государству с риском для жизни, доверились ему… Это же предательство!

— Это завоевание революции! Свободному обществу провокаторы не нужны. И вообще, мы победили и имеем полное право судить и карать шпионов.

— Да нет, Яша, тут товарищ полковник полностью прав. Ты смотришь на это с точки зрения противостояния революционеров и охранки. Но раз уж, как ты заметил, мы победили, то надо смотреть с точки зрения государственных интересов. Потому что теперь государственная власть это именно те, кто раньше был революционерами. Хотя на счет победы, я думаю, ты поторопился.

— Что ты имеешь в виду?

— Во-первых, сядь, наконец. Чаю хочешь?

Яша плюхнулся на стул и, на секунду задумавшись, резко кивнул.

— Буду.

Я подвинул ему чайник с чашкой и вопросительно посмотрел на полковника. Тот кивнул и сам взял чашку. Засиживались мы тут часто допоздна, поэтому чайный набор уже прочно прописался на общем столе.

— Итак, рассказывай по порядку. Во-первых, это не первоапрельская шутка?

— Нет, конечно. — Ответил Яша, наливая себе чай — Помнишь, мы выдвигали требование выдать провокаторов, действующих в наших рядах? Так вот, правительство вначале отказалось, а тут вдруг внезапно сами прислали посыльного и с письмом. Мол, так и так, просили — забирайте. Ну наши сразу же и рванули туда толпой. Сейчас все собираются для зачитывания списков и личных дел. Так почему ты считаешь, что это не победа?

— Для нас, конечно, это успех — мы свои ряды отчистим. Но успех это именно потому, что мы еще не победили. Сейчас к власти пришла странная компания, руководящаяся своими личными интересами и странными фантазиями. Вот, к примеру, они искренне полагают, что если дать народу права и свободы, то больше ему ничего и не надо. О том, что для реализации прав еще надо иметь и возможность, они не думают. А может, и думают и специально не дают. Так что право есть икру ложками есть у каждого, а возможность, сам понимаешь.

Теперь, что до предательства. Тут товарищ полковник уже все сказал. Люди служили России. Из патриотизма или из корысти, другой вопрос. Государство их на службу призвало и должно защищать так же, как и они его. Да, того государства больше нет, но Россия-то осталась! Если бы временные думали о стране, то агентуру эту берегли бы из принципа. Вот если бы я получил власть и вскрыв архивы узнал, что мой самый доверенный помощник — провокатор, то я бы не карал его, а пожал руку и сказа: "Молодец! Отлично справился со своей работой. Не твоя вина, что победил все-таки я. А теперь давай-ка послужи Отечеству на новом месте".

Ты пойми, Яша, тот, кто берет власть, принимает и все наследие и ответственность. Ответственность же требует это наследие использовать рачительно и вдумчиво на благо народа и страны. В данном случаи, речь идет о наследии кадровом. Нет, есть, конечно, конченные враги, губившие людей ради личных целей. Тот же Гапон или Азеф. Но есть и честные служаки. Таких, победив, надо перетаскивать на свою сторону. Народ-то у нас один. Согласятся они служить народу, пусть служат. Не согласны, сами свой путь выбрали. Стало быть, врагами и остались. Тут и говорить уже не о чем.

Да я, собственно, не об этом, а о том, что временные не просто несколько провокаторов сдали. Они показали, что дел с ними иметь нельзя. Жандармы им уже никогда точной информации не дадут. И, вот увидишь, они так со всеми слоями и группами общества рассорятся и уйдут в небытие. Главное, чтобы страна к тому времени не рухнула.

Я отхлебнул чаю. Яша и полковник, для которого я это говорил в большей степени, чем для Фридмана, молчали, переваривая новые мысли.

— Да уж… а что они с армией сделали и говорить не хочется. — задумчиво протянул Соловьев.

— Интересно ты рассуждаешь. — Яша решительным глотком допил чай — Многие с тобой не согласятся, даже в предательстве обвинят… Побегу я, а то пропущу все. Уже начать скоро должны. Ты идешь?

— Нет, у меня работы полно. Думаю, там и без меня энтузиастов найдется достаточно.

Яша удивленно поднял брови, потом пожал плечами и выбежал из кабинета, схватит напоследок сушку с подноса. Соловьев некоторое время молча потягивал чай, а потом покачал головой.

— Не понимаю, Сергей Алексеевич, как вы, такой убежденный защитник государства оказались среди мятежников и, даже страшно сказать, противников государства как такового. Решительно не понимаю.

— А что, по-вашему, представляет из себя государство?

— С удовольствием выслушаю вашу точку зрения.

— Государство это всего лишь система взаимодействия больших масс народа для достижения общих целей. Ну, как-то так примерно. Из чего следует, что носителем государственности является именно народ, а не цари или элита. Так что, тот, кто стоит за интересы народа, тот стоит за государство, даже если сам считает иначе. Вот так и получается, что нынче мятежники в большей степени государственники, чем правительство. В конце концов, кто как не правители несут ответственность за результаты своего правления? Так что в свержении царизма наибольшая заслуга именно царей. Ну а как совместить защиту государства с защитой нынешнего правительства я после сегодняшней новости даже представить не могу.

— Хм, ловко! В оценке нынешнего правительства я с вами, пожалуй, даже соглашусь. — Полковник поставил чашку и, уставившись куда-то в стену, проговорил — Знаете, Сергей Алексеевич, я, чем больше смотрю на происходящее, тем больше рад, что офицерам Русской Императорской Армии запрещено интересоваться политикой.

Я не стал напоминать ему, что армия уже не императорская и запрет этот отменен.

— Так вы, собственно, с чем ко мне пришли?

— Ах, да… Видите ли, Сергей Алексеевич, мы прекрасно понимаем, что у вас тут свои порядки, отличные от армии. Впрочем, нынче и в армии порядки отличные от армии, ну да сейчас не о ней. Так вот, мы вовсе не хотим лезть в чужой монастырь со своим уставом, но отсутствие уставных обращений, да и вообще уставных отношений, серьезно мешает дисциплине. Да и самим сол… бойцам будет проще, если они будут точно знать, как надлежит действовать в каждой ситуации.

— Ну, в качестве уставного у нас принято обращение "товарищ" с добавлением должности. Например "товарищ боец" или "товарищ командир". Если командиров больше одного, то можно уточнить — "товарищ комроты".

— Понятно. И где же можно увидеть этот устав?

— Э-э-э… пока нигде.

— Хм… Сергей Алексеевич, кстати, а как называется ваша должность?

— Пока никак. Формального названия для нее не придумали, просто назначили ответственным за организацию дружин.

— Как же к вам обращаться тогда?

— Да запросто, "товарищ Волков".

— Хорошо. Так вот, товарищ Волков, я Вам настоятельно рекомендую озаботиться скорейшим созданием устава. Иначе я опасаюсь появления конфликтов от непонимания. Я даже могу Вам порекомендовать весьма сведущего в этом деле специалиста. Это генерал Павел Оттович Крауз — большой знаток различных уставов самых разных стран и служб. Его нетрудно найти. Павел Оттович уже давно в отставке и его практически всегда можно застать дома.

Соловьев написал на бумажке адрес и протянул мне.

— Прошу Вас, не затягивайте этот вопрос.

— Обещаю, товарищ инструктор!

— Благодарю Вас. На этом у меня все, разрешите откланяться.

Полковник, коротко кивнув, вышел из кабинета. Дверь он закрыл не до конца и я слышал, как одевая шинель он бормотал: "Хм, "товарищ инструктор"… Куда катится мир…"

Хороший он все-таки офицер и человек. Не возмущается, не скандалит, а честно старается упорядочить местную жизнь. Если учесть, что сам он человек временный и действует тут добровольно, то и вовсе подвижником можно считать.

Уже вечером я сидел за столом в уютном кабинете на набережной Фонтанки и объяснял генералу Краузу особенности взаимоотношений добровольцев в ополчении.

— Но как же вы обходитесь одними должностями, без званий? Это же неудобно!

— Зато логично. Воинское звание, если смотреть с практической точки зрения, просто указатель уровня квалификации военнослужащего. У ополченцев военной квалификации нет как явления. Командиры выборные, и после боев, наверное, будут перестановки. По сути, они равны между собой не по идейным соображениям, а по факту. Кто в итоге станет командовать, а кто подчиняться зависит не от прежних заслуг или знаний, которые не связаны с военным делом, а от личных качеств. Так что, давать им звания будет и бессмысленно и бесчестно. Ничто не должно препятствовать выдвижению лучших на новые должности. Вот когда жизнь расставит всех по своим местам и наладиться система подготовки кадров, тогда и будет иметь смысл вводить звания.

— Чтож, звучит разумно, хотя и непривычно, знаете ли.

Мы проговорили допоздна, старик был радостно возбужден принципиально новым типом устава, который мне предстояло создать. Без него я бы не справился. Ведь устав, это не набор параграфов, это цельная система. Крауз брался такую систему создать. Большую часть мы решили просто перенять у армейского устава. Если говорить точно, то у армии мы позаимствовали все, касающееся практической деятельности: устав караульной службы, боевой устав и пр. Настоящая работа шла над уставом внутренней службы.

— Ну что же, теперь более-менее понятно, что у нас должно получиться. Весьма занятная вещь, однако, обещает получиться. Есть некоторое сходство с французской армией времен первой республики, но все же совершенно новый устав! Так чем Вы думаете его начать?

— Как чем? Первым пунктом! — я поднял глаза к потолку и процитировал навечно врезавшееся в память — Боец Красной Гвардии должен стойко переносить все тяготы и лишения военной службы.

— Прекрасное начало! — Похвалил Павел Оттович и потер ладошки.

Я еще много раз заходил к нему и один и с инструкторами и с ребятами из партячейки, утрясая детали, а через три недели Устав Красной Гвардии был отпечатан тиражом в сто экземпляров и роздан в роты. Результат не замедлил проявиться — примерно десятая часть ополченцев тихо или со скандалом покинули наши ряды. Ну да это никого не удивило, текучка и так была страшной.

Многим надоедала однообразная отработка стандартных приемов. Ротные занятия по тактике несколько улучшили ситуацию, особенно появление первых бронеавтомобилей. Тогда довольно много ранее ушедших вернулись в строй. Хорошо еще, что и инструкторы-фронтовики и имеющиеся среди рабочих ветераны японской войны единодушно утверждали необходимость занятий и смеялись над заявлениями молодежи, о том, что они уже всему научились. Ну а окончательно закрепило личный состав только довольствие. Правда, действенным рычагом это было только на молодежь и чернорабочих. Квалифицированные мастера зарабатывали неплохо и в пайке не нуждались.

Но это все было позже, а утром второго апреля меня разбудил Фридман и с потерянным видом сообщил: "Представляешь, Шурканов провокатором оказался".

Я с удовольствием рассматривал результаты работы техштаба. Вроде и недолго служба работала, а результаты были значительными. Собственно почти все представленные достижения были и раньше, но пока не навели порядок, их было не видно. Народ у нас, как известно, изобретательный и стоит только проявить к его творчеству интерес, начинает просто фонтанировать идеями. Одним из важнейших достижений штаба было внесение ясности, куда с этими идеями обращаться. В частности завершился первый этап гранатометной эпопеи. Было отобрано два варианта оружия.

Один вполне себе классический — все тот же гранатомет Дьяконова, только снабженный своей затворной частью и крепящийся к цевью снизу. Собственно, абсолютное большинство предложенных конструкций и были вариациями этой, разве что делались они в основном на базе охотничьего ружья. Ну а мы, посовещавшись, решили, что унификация боеприпасов важнее экономии винтовочных патронов за счет охотничьих.

Наиболее профессиональная разработка вышла у Сыпченко. Он свой гранатомет сделал под оригинальный боеприпас, на базе 37-мм снаряда от пятистволки Гочкиса. Переделка была минимальной, укорачивали гильзу, уменьшали заряд пороха, а у снаряда меняли взрыватель. Взрыватель был просто образцом гениальной простоты! Собственно это была деревянная пробка с большим гвоздем. При ударе торчащий спереди гвоздь ударялся острым концом в капсюль и происходил взрыв. Правда, он не срабатывал при попадании в воду или если снаряд попадал по касательной, но это уже мелочи. Часть снарядов удалось переснарядисть тротилом из четырех двенадцатидюймовых снарядов, презентованных нам морячками. Можно было и больше, но были опасения, что слишком мощный заряд достанет и самого гранатометчика.

Сам гранатомет был похож на ГП из будущего. Ну а как ему не быть похожим, если способ заряжания Сыпченко подсказал я. Отличался он от оружия будущего он только размерами и весом. Весил он, по словам изобретателя, почти два фунта, что мне ни о чем не говорило. Взвесил руками, получалось меньше килограмма, семьсот-восемьсот грамм примерно.

Так же оба варианта существовали в отдельном состоянии. Тут уже царило разнообразие. Особенно меня удивил револьверный пятизарядный гранатомет, сварганенный одним из товарищей Сыпченко! Монстр был жуткий, но, увы, с ручной перезарядкой. Провернуть тяжеленный барабан обычным для револьверов способом, то есть выборкой хода спускового крючка, было просто не по силам нормальному человеку. Поэтому поворот осуществлялся специальным рычагом сбоку, заодно взводя курок. Самое забавное, что изначально, это чудовище пытались подвесить к карабину, но подержав изделие в руках, передумали.

Разнообразным был и боеприпас. Поскольку самих гранат Дьяконова у нас практически не было, то народ развернулся во всю мощь своей фантазии. Где-то наладили, а точнее нарастили выпуск гранат, откладывая неучтенную продукцию в запасы, где-то пытались изобрести свои варианты. Был даже вариант снаряда из папье-маше начиненного металлическими обрезками. Сперва, думали эту идею прикрыть, но потом задумались. В городе ведь вполне можно обеспечить подходящие условия хранения, а наделать таких можно где угодно и сколько угодно. В итоге решили оставить как мобилизационный вариант, даже товарищам в других городах разослали описание.

Занятно, что об этих экспериментах не знал только ленивый, но реакции властей не было никакой. Как я узнал позднее, успокоили правительство военные. Собственно от них эта информация к властям и попала в виде анекдота. Не восприняли армейцы эти работы всерьез, а остальные доверились их мнению.

Возбудились представители армии по совершенно другому поводу. Когда выборжцы успешно установили бронекорпус Шеффилда на Квад, я примчался на испытания. Уж больно интересно было посмотреть на полноприводную машину начала автомобильной эры. Зрелище оказалось не просто интересным, а шокирующим. Подвеска Квада, представляла из себя, отзеркаленный передний привод. Так что у него все колеса были не только ведущими, но и поворотными. Это было настолько неожиданно для меня, что при первом повороте машины, я чуть не закричал, что задние колеса сломались, но к счастью, не успел. Броневичок успешно крутился, выписывая зигзаги по полигону, преодолевал неровности, а я все продолжал изумленно смотреть на поворачивающиеся все разом колеса. Водитель, между тем, так уверовал во всепроходимость своей машины, что решительно влетел в грязь, где и застрял.

Убедившись, что сам он выбраться не может, наблюдавший за испытаниями народ навалился толпой и вытолкал застрявшего, на твердую землю. Я ходил вокруг, разглядывая колеса и слушая вполуха обсуждение результатов испытания.

— Сергей Алексеевич, а ты, что думаешь? — спросил меня Чугурин.

— А? — не сразу понял я, о чем речь — Ты о непролазности грязи? Ну, так с такими колесами, любая грязь непролазна. Надо колеса пошире и протектор повыше, тогда проходимость существенно выше получится.

— Новые колеса обдумать надо как следует, обсчитать… Кому поручим? — сразу перешел на деловой тон Чугурин.

— Ну, на счет разработки не волнуйся. Знаю я одно место, Иван, где этим с удовольствием займутся. — Я поискал глазами своего однокурстника Иволгина и закономерно обнаружил его наполовину торчащим из внутренностей бронеавтомобиля. — Анатолий! Вылезай оттуда, вопрос к тебе есть.

— Замечательная машина получилась! — радостно заявил Толик, подбежав к нам — Я заметил, вы и каркас деревянный заменили на железный?

— Заменили — кивнул Чугурин — повозиться пришлось немало, но так оно спокойней будет. Вы лучше про колеса скажите.

— А что колеса? — Иволгин удивленно оглянулся на бронеавтомобиль.

Я пересказал ему наш разговор.

— Как думаешь, Толя, в школьной мастерской смогут сделать образцы новых колес?

— Конечно, смогут! — Толя был заметно возбужден. — Я сам расчетами займусь.

— Лучше пусть расчетами займутся профессионалы, а ты нам тут нужнее. Хотя пинать в зад этих теоретиков для ускорения надо, конечно. О! Надо еще резину проволокой армировать.

Вопреки моим ожиданиям работы много времени не заняли. Уже через две недели мы провели повторные испытания, и результаты вызвали бурный восторг всех собравшихся. Собравшихся было довольно много. Кроме выборжцев и представителей ополчения, прибыло множество причастных и не очень причастных к работе над колесами сотрудников и выпускников Школы. Тогда я не придал этой делегации значения, о секретности все равно можно было не вспоминать, а последствия были значительными. Кто доложил о результатах испытаний, ставшему недавно главнокомандующим Алексееву, я так и не выяснил. Сам же Алексеев почему-то решил, что колеса мы разрабатывали не для себя, а для всей армии. Видимо, его к этому выводу подтолкнуло количество образцов. Ну, а как их могло быть меньше, если автопарк наш был собран по всему городу и в нем были представлены почти все имеющиеся в стране модели грузовиков. Так что мы просто грубо поделили все разнообразие колес на три типоразмера, а узлы крепления шли отдельной строкой.

В итоге меня опять вызвал Львов, и, представив военному и морскому министру Гучкову, долго хвалил за патриотический порыв. Я только к середине разговора понял, что речь идет о колесах, а до того тупо хлопал глазами и недоумевал.

Мне и еще нескольким сотрудникам Школы выписали премии, кому-то вроде, даже очередное звание дали. На заводы поступил армейский заказ на новые колеса. Мы этим, конечно, нагло воспользовались. К лету все наши машины были переобуты.

Впрочем, не все проекты заканчивались удачно. Моя мечта о бронепоезде была безжалостно убита железнодорожниками. Они вообще держались наособицу. Такая же кастовость, как и у флотских, только флотские жили в своем отдельном мире, а от железных дорого в стране зависели все. В девятьсот пятом, говорят, когда они к всероссийской стачке присоединились, страна встала намертво. Так что, чувством своей значимости паравозники просто переполнены. В общем, не дали они мне платформ и даже говорить об этом отказались. Так что затаил я на них обиду почти детскую. Ведь так все хорошо складывалось. Моряки рассказали мне об устаревших и снятых с кораблей при модернизации пушках. Инженер рассчитал нагрузки и гарантировал возможность круговой стрельбы с платформы как минимум шестидуймовок, под ограниченными углами и восьмидюймовок. Все радужные перспективы разбились о жлобство железнодорожников. Главное, что даже причин не приводили. Просто заявляли, что нету, и ухмылялись. Можно было, конечно, взять силой, но тогда мы бы не смогли никуда этот бронепоезд вывести. Нас бы просто не пропустили. Без постоянной на каждой станции водой, загрузки углем и прочих неведомых мне нюансов, ездить по железке было невозможно. Да и власть такой наглости не поймет. В феврале, пока пыль не улеглась, еще куда ни шло, а сейчас уже наглеть чревато. В общем, отдал свои наброски армейцам, у них возможностей больше. Думаю, ухватятся. Бронепоезда еще с англо-бурской применяют, тут ничего нового нет, а вот о том, что есть приличное количество практически бесхозных пушек довольно приличного для суши калибра, в генштабе не знали. Да и не полноценный бронепоезд предлагал я, а просто поезд артподдержки. С установкой тяжелых орудий возни много, а тут кинул рельсы по облегченному варианту, то есть без насыпи, вдоль лини фронта на угрожаемых участках и можно оперативно концентрировать огневую мощь. Алексеев не дурак, должен ухватиться.

Впрочем, вся эта суета, хоть и была важной, но, по сравнению с политическими событиями, казалось пустяками.

Третьего апреля меня дернули к Финляндскому вокзалу. Причем, дернули не только меня, но Елина с его Остинами и солдат из гарнизона города. Солдат туда отправлял Петросовет, а вот Елина и меня партячейка. Я, как обычно, был по уши в делах, так что даже не успел узнать, зачем мы туда едем. Понятно, что не воевать, а на мероприятие, раз остальное ополчение не тронули и патронами не загрузили. Да и вообще настроение у окружающих не то было, чтобы про бои думать. В общем, ехал я, сам точно не зная зачем, а причина оказалась весомой. В Петроград прибыл Ленин.

Петросовет организовал торжественную встречу, и все подходы к вокзалу оказались заняты. С трудом мы пробрались на площадь, и, припарковав елинские Остины как попало, пошли к перрону. Там мы столкнулись с представителями Петросовета. Одного из них, Скобелева, я уже знал, а второго опознал по газетным фотографиям. Это был Чхеидзе, председатель исполкома.

— Откуда бронеавтомобили? Кто приказал? — сходу набросился он на меня.

— Из гаража, тут рядом. Никто не приказывал — с наивным спокойствием ответил я — а что, они могут помешать мероприятию?

Чхеидзе хотел что-то сказать, уже сделал строгое лицо, но ему помешал паровозный свиток. Все разом оглянулись на подъезжающий поезд, и председатель, досадливо махнув на нас рукой, занял свое место.

Поезд медленно подкатил к перрону и остановился, выпустив напоследок облако пара, будто устало вздохнул: "всё-о-о-о-о-о". Оркестр грянул "Интернационал", шеренга солдат подравнялась, все уставились на дверь вагона, перед которой стояли петросоветовцы. Первым вышел проводник, оглянулся удивленно и поняв, что попал в эпицентр встречи, шустро спрятался обратно в вагон. Видно, бедняга не подозревал, что в его вагоне едет столь важная персона. Следом за ним в вагон заскочил, какой шустрый молодой человек, и после некоторой заминки, появился, наконец, Ильич. Он нервно оглянулся и шагнул на перрон. Тут же навстречу ему шагнули представители Петросовета, и Чхеидзе толкнул небольшую приветственную речь, в которой выразил надежду на "сплочение всех сил демократии для защиты революции от угроз изнутри и извне".

Впрочем, особого успеха речь не имела. Ленин ответил как-то невнятно и направился к выходу с вокзала. Стало очевидно, что торжественная встреча ему толи не понравилась, толи старый подпольщик оказался просто не готов морально к подобным мероприятиям. Чхеидзе со Скобелевым растеряно смотрели ему вслед, а товарищи из партячейки уже обступили своего вождя со всех сторон и активно вводили в курс дел прямо на ходу. Дорога от перрона до площади была короткой, только зал перейти, но Ленину хватило, чтобы выработать линию поведения.

— Нужно выступить перед собравшимися — бросил он, выскочив на ступени перед дверьми вокзала.

Все сразу стали оглядываться, и кто-то, невидимый мне из-за чужих спин, ткнул рукой в сторону ближайшего Остина. Кучка большевиков стремительно направилась к нему, и вскоре Ленин уже карабкался на крышу машины. Историчность момента ударила мне по мозгам. Ведь ожидал этого, знал, что так будет, привык уже, что нахожусь в прошлом, а вот теперь стоял и заворожено смотрел, как будущий пока вождь мирового пролетариата, утвердившись на крыше Остина, обводит взглядом толпу. Наверное, вот так образами и откладывается в нас история. По крайней мере, меня только теперь настигло осознание, что все произошедшее со мной по-настоящему. Революция настоящая и Ленин настоящий и все остальные, включая неизвестно где находящихся и неизвестно, чем занятых сейчас моих предков.

Толпа, между тем, заметила Ильича и по ней прокатилась волна легкого возбуждения. Вообще, народ по большей части понятия не имел, кого встречают. Все-таки, революционеры не были до сих пор публичными людьми и широкие массы их не знали. Выход Ленина с вокзала толпа как-то прозевала, уж больно скомканный он получился, а теперь все пытались выяснить друг у друга тот ли это человек или еще нет. То что, что столь пышно встречаемый человек, большой герой революции всем было понятно, оставалось выяснить, кто это чтобы начать восхищаться и уважать.

— Дорогие товарищи, солдаты, матросы и рабочие! — начал Ленин и толпа мгновенно смолкла, приготовившись внимать мудрости нового, пока неизвестного большинству героя и мудрого вождя.

Я же продолжал пребывать в прострации и самым идиотским образом ждал, когда же, наконец, Ильич вытянет одну руку в светлое будущее, а другой ухватится за свое пальто, чтобы стать похожим на памятник, который тут, чуть ближе к Неве будет стоять в будущем. Так я всю речь мимо ушей и пропустил. Спохватился только, когда прозвучало историческое "Да здравствует всемирная социалистическая революция!" Странно, а я помнил, только про социалистическую и совсем ничего про всемирную.

Ленин слез на землю и пошел к поданному автомобилю. Толпа прореагировала как-то непонятно. Одни кричали "ура", другие чему-то возмущались, третьи просто недоуменно оглядывались и спрашивали окружающих: "все что ли? И чего собирались?". Ну а я с Елиным просто уселся в Остины и покатились следом за главным большевиком к дворцу Ксешинской. Там Елин, поговорив с кем-то из товарищей, снова запрыгнул в свой, уже исторический бронеавтомобиль, и укатил в гараж вместе со всеми остальными машинами отряда. Я же зашел во дворец, выбрал кресло поудобней, надвинул фуражку на глаза и погрузился в размышления.

Ленин человек серьезный, иначе не стал бы вождем, а значит, первым делом станет разбираться в текущем положении дел. Тем более, что он только что жестко отмежевался от верхушки Петросовета. В процессе разбирательства желания поговорить со мной, должно возникнуть неизбежно. Так что сейчас я делал вид, что дремлю, а сам прокачивал ситуацию.

Что у нас получается? Ленин встал в оппозицию к Петросовету, и, уж конечно, встанет в еще более жесткую оппозицию к временным. Ополчение внепартийное и зависит от снабжения как Петросовета, так и армии, которая подчиняется Временному правительству. По крайней мере, без их помощи дальнейшее развитие ополчения невозможно. С одной стороны, жесткая позиция Ленина может вызвать желание прикрыть ополчение на всякий случай. С другой стороны, ополчение не личная гвардия Ленина, а многие партии придерживаются если не совсем провластной позиции "война до победного конца", то уж точно далеки от радикальных лозунгов Ильича. Даже среди большевиков многие явно шокированы его напором и радикализмом. К тому же есть договоренность об отправке на фронт отряда. Так что вопрос об ополчении становится спорным, но крайне важным. Пожалуй, последней каплей, которая может утопить ополчение, станет мое кандидатство в партии большевиков. Значит, надо его поставить под вопрос в глазах властей, но не в глазах ополченцев и партячейки. И как это сделать? Вопрос, однако.

— Товарищ Волков! — чья-то рука тряхнула мое плечо, и я, сдвинув фуражку на положенное место, посмотрел на собеседника — Это очень удачно, что вы здесь. Пойдемте, с Вами хочет поговорить товарищ Ленин.

Сопровождающий постучал было в дверь кабинета, но я, рассудив, что времени у вождя мало, а дел много, просто открыл ее и вошел решительным шагом. Сотрудник проводил меня изумленным взглядом и, оглянувшись на Ленина, закрыл дверь снаружи. Сам Ильич, что-то строчивший до того, поднял голову и, прищурившись, посмотрел на меня. Я почему-то сразу подумал, что знаменитый ленинский прищур — обыкновенная близорукость.

— Товарищ Волков? — требовательно спросил вождь.

— Да.

— Прекрасно! — Ленин стремительно вышел из-за стола, пожал мне руку и указав на стул, так же стремительно вернулся на место — Мне о Вас много рассказывали, но я так и не смог до конца понять вашу позицию. Кроме того, я хочу узнать ваше мнение о готовности Красной Гвардии к вооруженной борьбе.

— Начну со второго вопроса, если вы не против. Боеготовность пока низкая с технической точки зрения. С идеологической ситуация с одной стороны лучше, но с другой политическая неоднородность дружин сильно ограничивает их применяемость. Кроме того, надо учесть сильную зависимость боеготовности от армейской помощи. Мы зависим не только от снабжения, но и кадрово. Пока не закончится обучение и срабатывание подразделений, о боеготовности говорить не приходиться. Толпа с оружием еще не войско, армейские части при желании разгромят и разоружат их за сутки, не более. Я лично настаиваю, что до появления ядра с реальным опытом боевых действий, Красная Гвардия реальной силой не является.

— Вы сказали, что армия может разгромить рабочие отряды при желании. Это желание есть?

— В настоящий момент широкие массы несколько ослеплены восторженностью и не видят проблем в неизбежных в будущем разногласиях. Временное правительство и Петросовет получили колоссальный кредит доверия и пока что его не израсходовали. Кроме того, нынешние власти активно пытаются приватизировать революцию, а значит, всех своих противников будут объявлять либо контрреволюционерами, либо, если такой ярлык не удастся навесить, германскими агентами. Пока власти не потеряли доверия масс, это может сработать. Особенно, если поработают грамотные агитаторы, такие среди эсеров и меньшевиков есть. Скажут солдатам, что в тылу окопались предатели, готовящиеся поднять мятеж, ударить России и революции в спину… ну и так далее — я неопределенно поводил рукой в воздухе, показывая, что напридумывать можно много — Солдаты ограничены в доступе к информации и их легко запутать. Другое дело, если Красная Гвардия примет в боях хотя бы символическое участие. Тогда мы не просто получим опыт и обретем боевую устойчивость, но станем для фронтовиков своими. С этих позиций мы сможем критиковать и армейское командование и правительство, и они не смогут заткнуть нам рот фразой "а кто ты такой, чтобы судить нас, сражающихся за Отечество".

Ленин нервно побарабанил пальцами по столу, обдумывая услышанное.

— Вы сказали, что опасные для нас агитаторы есть среди меньшевиков и эсеров. Вы полагаете их нашими противниками?

— Меньшевики однозначно противники, среди эсеров мнения сильно расходятся. В любом случаи их верхушка получившая власть сейчас, видит в нас конкурентов. Когда убедятся, что за нами готовы пойти широкие народные массы, сочтут опасными конкурентами и постараются избавиться. Руководство эсеров, на мой взгляд, делает ставку на врастание в структуры власти с постепенным вытеснением нынешних, откровенно слабых министров. Однако, с силами представляемыми этими министрами, эсеры ссориться не хотят. Я не думаю, что они достигнут лучшей политической конфигурации, чем сейчас. Развитие революции в пользу более широких масс народа просто не оставит им места. Ну, как-то так. Я пока не сильно разбираюсь в политических играх.

— Однако, при этом вы делаете весьма смелое заявление, отказывая руководству эсеров в стремлении работать на благо широких масс?

— Делаю, так как это не политика, а психология. Руководство эсеров выросло из террористов. Они привыкли решать кто нынче враг народа в крайне узком кругу, а то и вовсе личным решением. Точно так же они хотят решать и какое будущее для народа лучше. Ребята просто не привыкли интересоваться мнением кого-либо.

Ленин чуть заметно поморщился при слове "ребята", но кивнул моим рассуждениям. Странно, а вот на вылетевшее у меня "приватизация революции" не прореагировал никак.

— Скажите, товарищ Волков, вы как кандидат в партию большевиков, готовы пойти на обострение политической борьбы?

— Я решил вступить в партию, потому что разделяю ее цели. Разногласия в путях достижения возможны, конечно, но если решение принято, то надо его исполнять. Я лично считаю, что до окончаного превращения Красной Гвардии в реальную военную силу, поддерживающую нашу линию, столкновений надо избегать. Поскольку этот процесс сильно зависит от помощи армии, то стоит избегать и обострений, которые могут вызвать потерю этой помощи.

При этом, Владимир Ильич, я полностью осознаю политическую невозможность двойной игры при работе с массами. Единственный выход из этой ловушки я вижу в многопартийном характере ополчения. Надо не просто завоевывать умы бойцов, но и не дать властям догадаться, что Красная Гвардия превращается в большевистскую или хоть и коалиционную, но леворадикальную армию. Решительно и открыто опереться на нее можно будет только после возвращения с фронта боевого ядра. Тогда мы будем опираться не на аморфную массу идейно наколенных, но слабых в бою рабочих, а на настоящую силу с репутацией.

— Выступать за немедленный мир, и одновременно посылать своих сторонников на войну, недопустимое лицемерие! На это мы согласиться не можем, ни при каких обстоятельствах.

— Пока Красная Гвардия не наша партийная армия, мы ее в принципе не можем куда-то послать. Поедут разнопартийные добровольцы, а вернуться должны большевики. Так что своих сторонников мы пошлем не на войну, а в действующие войска для агитационной работы. В любом случаи, наше влияние в ополчении еще не настолько сильно, чтобы полностью блокировать эти планы. Мы можем лишь использовать их в интересах социалистической революции.

Ленин помолчал, напряженно думая, а потом как-то внезапно успокоился, задал мне еще несколько уточняющих вопросов, но уже без огонька. Похоже, главное он для себя уяснил. В конце этого опроса он попросил меня пока не афишировать ни содержание разговора, ни мое отношения к его тезисам.

— Каким тезисам? — удивился я.

— Скоро узнаете — лукаво улыбнулся вождь.

"Блин, прямо как в кино советском. Весь такой добродушный, умный и задорный дедушка Ленин" подумал я. Ильич смотрел на меня и в глазах его плясали чертики. Вождь явно задумал что-то крайне хитрое и многообещающее.

Анонсированные тезисы я услышал на следующий день. Ленин их зачитал прямо с балкона дворца. Я в прошлой жизни что-то краем уха слышал о речи вождя с балкона, подозреваю, что это была именно она. Особого успеха она не имела. Нет, успех был, собравшиеся внизу люди выкрикивали что-то в поддержку, но после февраля подобная картина для Питера была обыденностью. Видал я и больший успех за эти дни. Тут же явно были и не согласные и не понявшие и просто не расслышавшие. Тем более, что Ленин ни громкостью голоса, ни четкостью дикции не отличался.

Лена, ежедневно забегая ко мне, держала меня в курсе партийный дел, а дела творились невероятные. Актив большевиков вопреки всем моим представлениям о партийной дисциплине и роли вождя в партии, принял ленинские тезисы в штыки. Даже Сталин некоторое время колебался, а ведь до сих пор про Ленина говорил только в превосходной степени. Однако, Ильич ни отказываться от них, ни смягчать формулировки не собирался. Он даже не собирался оставлять тезисы своим личным мнением. На собраниях и личных встречах он с бешеной энергией доказывал их правильность, своевременность и необходимость. Диспуты, пересказанные Леной, оставили у меня впечатления, что Ленин просто раздавил оппонентов мощью напора и интеллекта.

Большинство этих деятелей я уже, более-менее, знал и видел их в диспутах. Спорщиками они все были матерыми. Тем удивительнее было слушать теперь их неуверенные, откровенно слабые аргументы. По большому счету, вся их аргументация свелась к ссылкам на каноническое прочтение марксизма. Мол, условия в России не соответствуют описанным у Маркса предпосылкам социалистической революции, пролетариата мало у нас и интернационализм у малограмотных мужиков не развит. В устах страстных у опытных полемистов это звучало довольно жалко. У меня даже сложилось впечатление, что они просто боятся спорить с Лениным без твердой опоры на авторитет основоположников.

Был и еще один фактор укреплявшим позиции Ленина в партии. После февраля все партии и большевики в том числе, заметно увеличились. Кроме того, полемика теперь шла открыто и рядовые большевики могли слышать не только мнение и интерпретации своих непосредственных руководителей, но и их оппонентов. Весь этот партийный массив не интересовался насколько соответствует канону мнение Ленина, зато обозначенные им цели и задачи им пришлись по душе. Эйфория первых дней уже спала, и соответствие правительства интересам народа вызывало все больше сомнений. Возможно, если бы не эта мощная поддержка снизу, Ленин бы в конец рассорился с остальной партийной верхушкой и ушел, а так вопрос скорее вставал о смене управленческого звена партии. Даже в чистой полемике эта поддержка была серьезным аргументом, ведь она показывала наглядно, что силы для нового витка борьбы есть. В общем, тезисы Ленин продавил. Кого убедил, кого раздавил авторитетом, кого просто ошеломил напором, но продавил. Окончательно оппозиция сдалась, после того, как совет Петроградской стороны принял тезисы, не дожидаясь решения городского совета. Этот сигнал игнорировать было уже нельзя и на следующий день тезисы приняли и опубликовали в "Правде". Вся остальная революционная общественность Питера была в шоке. Эсеры и меньшевики тут же обвинили Ленина в отпадении от марксизма и во впадении в анархизм.

Мы с Леной много обсуждали эти споры. Благодаря ним, я смог подтянуть свое знание марксизма. Лена уличила меня в политической безграмотности в первой же беседе и взялась за мое обучение. Я даже составил себе небольшой цитатник на все случаи жизни. Специально старался подобрать такие цитаты, чтобы можно было подпереть ими противоположные точки зрения. Ну да, вот такой я лицемер. Лично я сразу безоговорочно поддержал Ильича. Лена первое время была в смятении, но тоже в итоге приняла тезисы, хотя далось ей это, похоже, нелегко. Мне было проще, во-первых, я заранее знал, что социалистическая революция победит, а во-вторых, я, в отличие от Лены, не забивал себе голову догматами марксизма. Ну и что, что страна аграрная? Главное, что народ справедливости жаждет, и оружие на руках имеет.

Лену моя логика даже на некоторое время в ступор вогнала. Особенно, когда я заявил, что как раз крестьянское большинство и делает революцию неизбежной.

— Лена, ну ты сама подумай. — рассуждал я — Крестьяне уже в девятьсот пятом землю помещичью делить пытались. И это при наличии твердой устоявшейся за века власти и верной ей армии. Сейчас власть убогая, половина солдат в армии сами готовы сбежать, чтобы в разделе поучаствовать, а полиции просто нет. Кто им помешает взять и поделить всю землю, а заодно и имущество помещиков? Никто! Особенно, если учесть, что множество крестьян прошли войну и оружие у многих есть.

— Откуда у них оружие, если его на фронте не хватает? — удивилась Лена.

— Так с фронта и притащили, когда дезертировали.

— Не преувеличивай, не так уж и много дезертиров, чтобы они влияли на ситуацию в стране.

Тут она была права, я события тороплю, повального дезертирства, о котором я столько слышал в свое время, здесь пока не началось.

— Ну, это пока их мало, хотя и больше, чем когда-либо раньше, но ведь тенденция-то к росту имеется. Порядок в частях разваливается, а потом количество перейдет в качество. В какой-то момент те, кто еще сидит в окопах, скажут себе "а я что рыжий?" и дезертирство станет всеобщим. Но даже без него, передел земли крестьянами неизбежен. Согласна?

— Не буду спорить, я положение на селе плохо знаю, но логика в твоих словах есть. Только ведь, раздел земли, это не революция. Причем он тут?

— А притом! Подавить этот передел силой у власти не получится. Игнорировать эту ситуацию власть тоже не сможет. Ну, допустим, правительство сможет создать какие-то силы для подавления. Офицеров там озлобленных на солдат, казаков, еще кого-нибудь. Ну а дальше-то что? Это уже гражданская война. Ты себе представляешь, чтобы по всей стране шли бои казаков с крестьянами, а в городах тишь, гладь и благолепие стояли?

— В этом ты прав, конечно, но ведь раздачу земли крестьянам уже предлагают эсеры. В Петросовете их позиции весьма сильны. Думаю, в учредилке они тоже много мест взять смогут. Да что тут думать?! Крестьяне почти все за них проголосуют, как узнают, что те землю раздать хотят.

— Хе-хе… Ну, во-первых, учредилку еще когда соберут, а землю мужики начнут делить уже сейчас, а во-вторых, земля-то эта не казенная. Нынешние владельцы ее просто так не отдадут. Можно, конечно, им компенсацию пообещать, но у казны сейчас только долги есть и все это знают. Следовательно, и цены нормальной никто не ждет, и даже обещанное неизвестно, когда отдадут. На это землевладельцы не согласятся никогда. Значит, их по-любому придется ломать, а это люди не бедные и влиятельные. Вот тебе и опять гражданская война. Ну, а поскольку, ни правительство, ни эсеры на войну не решиться, то земельный вопрос они решать не будут. Будет опять много слов и ничего больше. Тут радикальные меры нужны, чтобы весьма влиятельную группу населения этого влияния лишить, надо элиту полностью сменить. Вот тебе и неизбежность революции. А ведь это не единственное неразрешимое противоречие в стране. Время для их решения сверху упущено еще царями. Я лично, не представляю, как избежать гражданской войны.