Глава 12

9 августа, дню извержения Лонг-Вэлли, не было присвоено никакого официального статуса вроде «траурного дня». На него не было назначено никаких официальных мероприятий – лишь дикторы с экранов телевизора и радио скупо упомянули о том, что «три года назад в США произошло гигантское извержение, ставшее причиной начала Долгой зимы»… Да, это название уже успело стать официальным. Однако все равно люди помнили о том, что случилось тогда, знали, к чему это привело… И оттого в этот день по всей стране царило какое-то мрачное настроение…

- А помнишь тот день? – пока утром они собирались на работу, «шестидневку»-то никто не отменял, да и второй выходной пока не восстанавливали, спросила Вика.

- Угу, - только и кивнул в ответ Михаил.

Как же тут забудешь! Начиналось-то все тихо и спокойно, как всегда. Ранним утром все просыпались, завтракали, собирались на работу… Михаил с Викой тогда договорился встретиться на ее трамвайной остановке чтобы вместе ехать на экзамен в университет. На предпоследний экзамен… Потом сам вступительный экзамен – хотя на фоне последующих событий он с трудом вспомнил, что же они сдавали. Обратная дорога на трамвае, когда их настигла сейсмическая волна от далекого взрыва… Вой сирен гражданской обороны, отключение электроэнергии по всему городу, оползни по берегам рек и склонам холмов, повреждения и разрушения повсюду…

На работе, в транспорте, просто на улице люди то и дело вспоминали события того «черного дня»… Дня, который фактически уничтожил старый мир и создал на месте его новый. Мир более мрачный, жесткий, а нередко и жестокий… Где практически все было подчинено одному – обеспечению выживания советской страны и советского народа. И все остальное просто не имело особого значения. Остались в прошлом какие-то беспечность и самоуверенность прошлых лет, остались в прошлом отдаленные мечтания о полетах в космос, яблонях на Марсе или встречах с инопланетянами… Все это теперь даже казалось чем-то таким наивным, даже смешным. Ушла в прошлое и зарождавшаяся было советская фантастика, которую теперь с некоторой ехидцей называли глупыми бреднями. Многое стало иначе… Люди не просто резко повзрослели, а в чем-то даже словно постарели – особенно душой… Стали более мрачными, неразговорчивыми, тщательно продумывали и просчитывали каждое свое действие и каждый свой шаг.

И все же жизнь продолжалась… Умирать всей страной советские люди не собирались. А жизнь уже хорошо показала, что выжить можно лишь общими усилиями. Иного варианта просто нет. Не хочешь же ты как… да много где… выживать в примитивных условиях, без всех достижений современной цивилизации? Уж лучше сейчас постараться, поработать – ради того, чтобы потом и тебе самому, и твоим детям жить в нормальной стране, а не на руинах!

- Знаешь… Порой мне кажется, что наша прежняя жизнь – это какая-то смысл, вымысел, - задумчиво произнесла Вика. – А реальность… Она вот! И нет и не может быть никакой иной…

- «Как молоды мы были»… - тихо произнес Михаил слова из песни, но осекся, вспомнив, что ее еще не написали.

- Угу, - тихо произнесла девушка. – Как ты так метко поймал это… ощущение?

- Не знаю, - только пожал плечами парень.

Ну не скажешь же, что это – песня середины 70-х другого мира… Никто, кроме отца Михаила, так и не узнал про то, что он из «будущего» - пусть и параллельного. И, хотелось верить, никто никогда и не узнает.

Но вот и остановка – и их пути, как обычно, расходятся. Вике ехать на «Комбайн», а парню – в «Сарсельмаш». Интересно все же порой складываются исторические названия районов! Завода комбайнов давно нет – сначала там был авиационный, а теперь моторостроительный. А название осталось. Хотя оно нынче вполне подошло бы району Сарсельмаша… Комбайны ведь там как раз тоже выпускаются.

Но вот и выворачивает из-за депо трамвай-восьмерка, и Михаил сразу лезет в него. Хоть и от конечной не далеко, но народу уж достаточно много – кто-то так и вовсе пересел с «единицы» или «пятнашки». Так что сидячих мест уже нет – это не «девятка», где при езде в университет ездишь из конца в конец… Но к этому все привычные. И вот уже они катят по Огородной – мимо двух-трехэтажек «сталинок» с оштукатуренными и покрашенными фасадами, мимо белокирпичных с орнаментами из красного кирпича пятиэтажных ранних «пономареновок», мимо недавно построенных «эвакуационок» - мрачного вида панельных пятиэтажек с двухскатной крышей и крохотными окошками… В одном месте трамвай выезжал на набросанную прямо поверх дороги «времянку» - основную линию вовсю ремонтировали военные железнодорожники. А затем возвращались на уже уложенный новый путь – возвышающийся над дорожным полотном, тщательно выровненный и отсыпанный щебенкой. После чего скорость движения сразу прибавилась, а грохот – уменьшился.

И везде разговоры о событиях трехгодовой давности… Люди-то в вагоне практически постоянные, изо дня в день в одно время едут, многие так и вовсе в одном месте работают. Так что знают друг друга хорошо. Везде воспоминания, от которых Михаил лишь грустно усмехался. Прошлое СССР в этих разговорах казалось всем чем-то таким далеким и прекрасным, лучше чего просто не может быть на свете… Все словно и забыли про те проблемы, которые в свое время вызывали возмущения. Про то, в отношении чего нередко бухтели на кухне… Все прошло, выгорело – осталась лишь ностальгия по тому, что потеряли. Хотя… Один из разговоров вдруг заинтересовал Михаила.

- Чушь говоришь! – на слова своего собеседника вдруг отрезал какой-то мужик. – Вспомни, урок сколько было? И где они теперь?

- Да что те урки? – только отмахнулся от него собеседник. – Много ты на них внимания обращал? Ты лучше вспомни про то, что было тогда…

- Что было… - усмехнулся первый. – Много чего было. Но и уродов хватало… А они – та же контра, ничуть не лучше всех этих «диссидентов», кого из страны высылали! Помнишь, недавно на партсобрании говорили, что бандит – злостный враг советской власти?

- Правильно! – внезапно поддержала его какая-то женщина средних лет. – Слыхала, что про это сам товарищ Пономаренко говорил! Что, воруя у государства, вор ворует у нас!

- Да как будто государство сильно обеднеет… - усмехнулся второй.

- Государство? – решил вступить в разговор Михаил. – От одного вора, жулика, спекулянта, может, и не сильно обеднеет. А если таких будут десятки, сотни тысяч? Так по винтику, по кирпичику растащат и всю нашу страну! И будет у кого-то всего дофига, а у вас – нифига!

Не найдя, что сказать, второй умолк, а вот первый и женщина лишь поддержали слова Михаила. Причем, даже приплели к сказанному слова кого-то из классиков – хотя вспомнить их источник Михаил и не смог. А вскоре и их конечная, и толпа народа повалила из вагона к проходной. Новый рабочий день начинался как обычно… Хотя и на работе в разговорах то и дело всплывала тема того, что было и что стало. А в девять утра по радио прозвучала и речь товарища Пономаренко…

Генеральный секретарь ЦК КПСС и Председатель Совета Министров в одном лице, вполне ожидаемо, вспомнил про события трехлетней давности. Не забыв сказать про «безумные выходки американской военщины", приведшие к извержению Лонг-Вэлли, началу Долгой зимы и краху фактически всего прежнего мира, он упомянул и про последствия извержения для СССР. На данный момент в результате прямых и «поддающихся учету косвенных» последствий извержения погибло больше четырех миллионов советских людей. Это если говорить о землетрясениях, наводнении на Курилах и Камчатке, о замерзших в зимние морозы, погибших при проведении спасательных и восстановительных работ, избыточную, по отношению к обычным показателям, смертность от острых респираторных, легочных и связанных с последствиями недоедания и неправильного питания заболеваний, погибших в боях с внешними врагами и бандами басмачей и националистов. И в дальнейшем эта цифра будет лишь расти… Упомянул про вызванное Долгой зимой падение рождаемости и том, как это повлияет на демографию страны в ближайшие десятилетия.

Затем последовала информация об экономическом ущербе стране, который товарищ Пономаренко сравнил с последствиями Великой Отечественной войны. Отселены и заброшены десятки городов, тысячи поселки и десятки тысяч сел. Миллионы людей пришлось эвакуировать в другие части страны. Прекращена работа на сотнях месторождений ценных ресурсов, некоторые из которых до сих пор нечем заменить. Законсервированы целые отрасли промышленности. Тысячи предприятий вынужденно перепрофилированы под необходимые в новых условиях производства. Кратно уменьшился объем производства целого ряда важной промышленной продукции. Заброшены миллионы гектаров посевных площадей… Прекращено выращивание ряда пищевых и технических культур. В несколько раз сократилось поголовье скота. Страна оказалась на грани голодной смерти – и лишь героическими усилиями советского народа этой участи удалось избежать.

И, в то же время, Долгая зима показала дружность и сплоченность советского народа… Когда перед лицом смертельной опасности люди не поднимали руки, сдаваясь на милость судьбы, не пытались выжить за счет своего соседа, а все как один поднялись на борьбу за выживание. И доказали и себе, и всему миру, что для советского человека нет непреодолимых преград! Что он готов вырвать право на свою жизнь из зубов хоть врага, хоть самой стихии. Были, правда, и некоторые «несознательные элементы», однако совместными усилиями народа и органов советской власти их удалось уничтожить или загнать в тараканью щель, откуда они не смогут вредить советским людям… Упомянул, разумеется, про «трудовой подвиг советского народа», отметив тут и достижения ученых, и рабочих предприятий, и колхозников, и даже железнодорожных рабочих и сотрудников коммунального хозяйства. «Всех тех, чей доблестный труд дал нам перестроиться на новый лад работы, приготовиться к жизни в новых условиях».

Упомянул товарищ Пономаренко и про «помощь союзных стран». Особенно товарищ Пономаренко отметил в этом плане Южноамериканскую республику товарищей Че Гевары и Фиделя Кастро, куда эвакуировались кубинцы, помогающую с поставками рыбы и морепродуктов Албанию и «единую Германию». Упомянул и про присоединение Ирана – разумеется, по просьбе иранского народа и иранского правительства. Не упомянув, разумеется, того, что у них попросту и не было иного выхода. Ведь Советская армия уже стояла на границе в полной боеготовности, готовая в любой момент эту самую границу перейти.

Закончил товарищ Пономаренко свое выступление на оптимистичной ноте – упомянув, про достигнутые успехи народного хозяйства, про то, что с каждым годом, каждым месяцем ситуация будет все больше меняться в лучшую сторону. А, значит, советский народ вновь одержит победу – на этот раз над силами природы.

А потом по радио пошли выступления чиновников, ученых… Говорили, опять же, о последствиях извержения Лонг-Вэлли, о том, как оно повлияло на климат. О том, как, в свою очередь, оно все повлияло на мировую политическую ситуацию. Давали кое-какие прогнозы на ближайшие годы. И слушать это оказалось на удивление интересно… По словам ученых, пик похолодания пройден. И хотя думать о восстановлении прежнего климата пока рано, но ситуация начала стабилизироваться. И, как ни странно, но еще неизвестно, кому повезло больше. СССР, где в Средней Азии или Иране снижение средней температуры на планете привело к увеличению увлажнения. Или, например, Восточной Африке, где уже третий год стоит лютая засуха.

В среднем же влажность на планете несколько снизилась, понизился уровень мирового океана, увеличилась толщина полярных ледников, ослабело течение Гольфстрима, который теперь доходит до Мурманска уже в качестве холодного, из-за чего прежде незамерзающий порт покрыт толстой коркой льда. В Скандинавии и Сибири образовался «многолетний снежный покров с локальными ледниковыми полями». Это еще не настоящее оледенение, но короткого и холодного лета в тех местах попросту не хватает на то, чтобы все оно растаяло. И вообще таянье это может растянуться на десятилетия, если не столетия. Например, за Уралом даже сейчас снег не сошел – и вряд ли сойдет до конца этим летом.

- Ребята, - внезапно заглянула к ним в КБ табельщица, молоденькая девчонка лет двадцати, кого после школы сразу отправили работать. – Сегодня вечером комсомольское собрание! А для коммунистов – партсобрание.

- Понял, - кивнул в ответ Михаил. – о чем говорить хоть будут?

- Да все о том же… - грустно усмехнулась девушка.

«Странная вещь», - вдруг подумал он. Вспоминая свою прошлую реальность, Михаил даже мысленно усмехнулся. Почему в какой-то момент слово «коммунист» словно ушло куда-то в тень, заменившись абстрактным «член партии»? Ведь даже те, кто сам состоял в КПСС, зачастую себя называли не коммунистами, а теми самыми «членами». Уж не потому ли, что вступившим в партию ради карьерных перспектив или «по настоятельной просьбе начальства» где-то на подсознательном уровне было стыдно называть себя коммунистами? Ведь коммунист – этот тот, кто собрался бороться за лучший мир, за победу коммунистической идеи. Коммунист – человек, убежденный в правоте своего дела. И, в принципе, вовсе даже не обязательно состоять в партии для того, чтобы быть коммунистом. А они сами – никакие не коммунисты, а обычные карьеристы и приспособленцы. Всего лишь те самые «члены» партии?

Как нельзя кстати вспомнился и старый анекдот…

«- Рабинович, а вы член партии?

- Нет! Я не член партии. Я ее мозг!»

Не просто так ведь и пошло такое отношение… Ведь, увы, к позднесоветскому времени «членов» стало куда больше, чем коммунистов.

День пролетел как-то незаметно… Где-то к обеду передачи про последствия извержения и Долгую зиму закончились, и на радио вернулись к обычному распорядку. Говорили об успехах народного хозяйства СССР, в новостях мельком упоминали что-то по внешней политике… В общем, шла обычная размеренная жизнь.

В обед Михаил сходил в столовую, где кормили куриным супчиком с салатом из свежих овощей – и тоже вдруг вспомнил и тот день, когда все начиналось, и последующие дни и годы… Как работали в комсомольской бригаде, как строили все эти теплицы зимой первого года, как полуголодными шли с утра на работу, а вечером – в университет. И далеко не все выдержали такой ритм жизни – плюнули на все и побросали учебу. Как чистили крыши после зимних буранов, прочищали траншеи в снежных заносах… Вспомнил серое, вечно хмурое небо первого года Долгой зимы, ливни и слякоть первой осени. И прежнюю жизнь… Солнечный город, парки с аллеями, праздно гуляющих студентов и ребятню… Все такое светлое, веселое, беззаботное. И уже и впрямь казалось, что такого не было никогда. Что это какая-то сказка, вымысел, сон… Что и не было вовсе таких времен, когда не было Долгой зимы. А уж прежняя жизнь так и вовсе казалась глупой фантазией… Генсеки Хрущев и Брежнев, Горбачев, Ельцин, развал СССР и Российская федерация. Неужели все это и впрямь могло быть на самом деле?

После столовой же – малость прогуляться по территории завода… Впрочем, смотреть тут особо не на что. Никакой тебе эстетики! Только мрачные, серые бетонные коробки цехов, только отсыпанные щебенкой проезды между зданиями. Разве что размечены места, где в будущем посадят клумбы да деревья, но сейчас там растет картошка, которая по осени пойдет в заводскую столовую. Можно, конечно, зайти в какой-нибудь цех, но зачем? С мужиками поболтать? Но сейчас как-то не было настроения на разговоры. Утренние выступления по радио как-то потянули на воспоминания о том, что было уже практически забытым…

Вот еще его первое детство, он поступает в университет. И кажется, что жизнь прекрасна, что все трудности – побоку! Ведь он живет в самой лучшей на свете стране, что с ней не может ничего случиться! Ведь у него – самая лучшая на свете девушка, с кем он проживет всю жизнь! И еще нет и в мыслях, что его будущая жена – стерва редкостная, которая будет бегать от него налево, а последующий развод окажет настолько сильное впечатление, что несколько лет он не сможет даже смотреть на других женщин. Что страну, которой он так гордился, которую считал самой лучшей на свете, разворуют и растащат на кусочки те, кто до того бил себя кулаком в грудь и клялся в верности делу Ленина.

А вот уже 90-е… Разбегающиеся с заводов, где перестали выплачивать зарплаты, работники. Оставшиеся без денег и влачащие жалкое существование люди. Разваливающаяся, умирающая промышленность. Наплодившиеся повсюду новые буржуи-бизнесменчики и бандиты, становиться которыми стало чуть ли не модно. Рожи чиновников на экранах, заявляющие, что никакой промышленности нам и не надо, мы все купим за нефть. Куча пустых обещаний, которые никто даже и не собирался исполнять… И вечное чувство безысходности, безнадежности, бессмысленности своего существования. Когда нет никакой надежды на то, что «завтра будет лучше чем вчера».

И странное такое чувство… Сейчас на дворе Долгая зима, время, когда рушится весь старый мир, обращаются в прах целые страны. Когда у тебя в стране действует «особый период», когда приходится работать как лошади, а питаться впроголодь… Но даже сейчас нет той атмосферы уныния и безнадежности! Ведь люди верят, что они смогут, выстоят, победят! Верят в то, что завтра будет лучшем чем вчера и сегодня.

Так, в раздумьях, Михаил и вернулся в КБ… И вновь чертежи, чертежи, чертежи, спецификации… Вновь давно привычная и достаточно любимая работа. И пусть с электроникой Михаилу и было поинтереснее, но сейчас для страны важнее не СВЧ-приборы, а та самая сельхозтехника. А надо – значит, надо! Впрочем, спутники ведь тоже скоро понадобятся? Хотя бы даже просто для наблюдения за тем, что происходит в мире… Кстати, можно ведь тоже кое-какие идеи по этой теме подкинуть! Надо будет подробнее подумать по этому поводу! Уж раз к его советам прислушиваются в самом руководстве страны. Так незаметно пролетело и время до конца работы – и вот уж пора топать на комсомольское собрание…

Административный корпус, как и полгода назад, выглядел мрачновато… Об отделке помещений так никто и не позаботился – то ли чтобы не отвлекать от более важных работ строителей, то ли из-за дефицита стройматериалов. Впрочем, всем было наплевать… Собравшись вместе и рассевшись, комсомольцы Сарсельмаша принялись ждать начала собрания. И вскоре оно и впрямь началось… И главной повесткой собрания стала, разумеется Долгая зима.

- Сегодня, в третью годовщину извержения вулкана Лонг-Вэлли, советское правительство и руководство Коммунистической партии и комсомольской организации хотят, в первую очередь, отметить заслуги советского народа в преодолении его последствий, в подготовке страны к жизни в новых условиях, - в качестве вступления произнес комсорг завода. – И советские коммунисты и комсомольцы, как и в годы Гражданской войны, социалистической индустриализации и Великой отечественной войны, внесли особый вклад в это общее дело. Именно советские коммунисты и комсомольцы одними из первых вызывались добровольцами на самую трудную работу, не боясь никаких трудностей и опасностей Долгой зимы. Именно советские коммунисты и комсомольцы приняли особое участие в обеспечении социалистического порядка в стране…

«Это они про выдачу оружия что ли?» – мысленно усмехнулся Михаил. Ну да, бывало всякое… Немало бандитов обезвредили или уничтожили и в самом деле комсомольцы с коммунистами. Что, в свою очередь, вызвало и особое озлобление урок в их адрес. Так что, как и когда-то на заре советской власти, людям пришлось «отвечать за базар». Назвался комсомольцем – будь добр соответствовать, бороться за победу советской власти и все такое!

- В связи с этим, за выдающиеся заслуги перед Родиной в годы Долгой зимы, советским правительством принято решение о награждении Всесоюзной ленинской комсомольской организации пятой наградой – орденом Трудового Красного знамени!

Что тут началось! Все чуть ли не повскакивали с мест, восторженно крича, а Михаилу вдруг стало грустно… да, каким-то уж слишком черствым, слишком циничным даже он стал для этих времен. Отвык вот так вот радоваться таким вещам… А ведь Вика, наверное, тоже сейчас бы восторженно кричала и хлопала!

***

«Дорога железная как ниточка тянется. А все, что построено, - все людям достанется», - звучала песня из репродуктора, и Николай мысленно усмехнулся. А ведь про них эта песня! Именно что про них… Сколько километров таких дорог они уложили на просторах Средней Азии и в северном Иране? Сколько еще в первую зиму поработали, спешно латая, ремонтируя пути? Сколько пришлось предпринять усилий для того, чтобы железная дорога стала той самой «магистралью жизни», как теперь ее называли многие люди?

А ведь и в самом деле было все это… Да, непосредственно он тогда и был всего лишь военным водителем… Но и так поработать пришлось немало! «Мы в землю промерзлую вгрызались лопатами и грелись от холода кострами лохматыми»… Даже странно, как поэт так точно все это подметил! Как будто сам работал там, вместе с ними или какой другой такой бригадой… Хотя, может быть, и не как будто, а на самом деле?

Оторвавшись от прослушивания радио, Николай встал с кровати, открыл дверь вагончика и вышел на улицу… Рука машинально потянулась в карман за сигаретами, но он вновь одернул ее. Проклятая привычка никак не хотела проходить, хотя курить было нечего уже второй год. Все же Николай не настолько одичал, чтобы, как некоторые, курить чуть ли не любую подвернувшуюся под руку траву вроде полыни или, тем более, конопли…

Прямо за стенами вагончика открывался горный пейзаж северного Ирана… Края здесь достаточно неспокойные, потому их охрану обеспечивают силами Советской армии… А вон, совсем рядом, и то, ради чего они сюда прибыли. Железная дорога… И если перешивку имевшейся колеи закончили еще в прошлом году, то строительство второго пути начато сравнительно недавно. И это уже не «времянка», а нормальная магистральная дорога, уложенная в соответствии со всеми требованиями ГОСТов…

В том, что Иран навсегда стал частью Советского Союза, никто уже и не сомневался. И хоть Николай прекрасно помнил и понимал, что присоединилась новая республика не по такой уж и доброй воле, а из страха перед Советской армией, но какое нынче это имело значение? Ни перед кем кланяться и каяться Николай не собирался. Так было надо… Сколько, в конце концов, жизней советских людей спасли зерно и овощи Иранской ССР? А персидская нефть?

Три года со дня извержения… Дожили бы они до этого дня без Ирана? А без тех героических усилий всего советского народа, что были предприняты для обеспечения более-менее сносной жизнедеятельности страны в условиях Долгой зимы? А дожил ли бы до этого дня его брат, сестра, родители? Этого не знал никто – и никогда, наверное, и не узнает.

- Проклятые американцы! – сплюнув на высушенную солнцем землю, сплюнул Николай.

Сколько бед пришлось пережить советскому народу из-за этих заокеанских ублюдков! Какой ущерб получила их страна! Сколько всего придется потом отстраивать заново, восстанавливать! Но ничего уж не поделаешь! Оставалось только жить дальше…

Откровенно говоря, до всех этих событий Николай и не подумал бы связать свою жизнь с армией… Тогда у него все было распланировано иначе. Вернуться из армии, пойти работать на завод каким-нибудь станочником, жениться, вырастить детишек. Сейчас же… Он откровенно не знал, что будет дальше. Оттого-то и согласился пойти на сверхсрочную, которую нынче очень навязчиво предлагали всем дембелям. Да и что он был делал дома? Снег греб в коммунальном хозяйстве? Ловил бандитов в рядах милиции?

По всей логике, предложенное в армии ему нравилось куда больше… Да и, как считал Николай, здесь от него больше будет пользы для страны. Больше перспектив на будущее… И потому-то он и решил остаться здесь. Ну а дальше… Что будет дальше – видно будет тогда, когда растает снег!

Загрузка...