ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Этой ночью никто из них не спал. Они сидели в окопах, тесно прижавшись друг к другу, смотрели на звезды и слушали тишину. Они могли бы раствориться в темноте, потому что их форма была черной, их выдавали бледные спокойные лица да еще фосфоресцирующие нашивки на левых предплечьях: череп, а под ним две перекрещенные берцовые кости. Немцы прозвали их «Черной смертью» не только за экипировку. Они всегда наступали молча, не подбадривая себя криками. Они даже не стреляли, когда волна за волной их черные силуэты перекатывались с холма на холм, приближаясь к немцам. Только смерть сияла алым на кончиках штыков, которые они сжимали в руках. Они шли медленно, размеренно, не сбиваясь на бег, словно никуда не спешили, зажимая между зубами ленточки бескозырок, чтобы ветер не унес их. Стоило заработать пулемету противника, как его тут же обкладывали взрывы, как волка ленточки с красными флажками. Единственное, что он успевал сделать, это раскрыть свое убежище. Пальцы пулеметчиков в эти секунды должны были дрожать точно так же, как у боцмана, который теребит свою дудку, застывшую на полпути к губам, и ждет, когда командир отдаст приказ идти в атаку. Там, за спинами наступающих русских, стояло несколько орудий. Канониры учились стрелять при штормовой качке, когда волны играют кораблем, как щепкой, поэтому, когда под их ногами была твердая поверхность, покачнуть которую может разве что мощное землетрясение, они считали позором для себя, если на поражение цели уходило больше двух снарядов. Один пристрелочный, второй – на поражение. Тот, кто тратил на это больше боеприпасов, должен был угощать остальных шампанским. У немцев было только одно средство пережить их атаку – воткнуть штык в землю и поднять руки вверх, в этом случае смерть могла обойти их стороной.

Они ждали, когда тишина расколется. Тогда они начнут действовать. Возможно, придется атаковать. Они находились здесь уже несколько часов, проводили закат и теперь дожидались рассвета. Он мог наступить чуть раньше, чем приходит утро. Ведь все во власти людей. А вспышки далеких разрывов так похожи на восход солнца.

В эти минуты их чувства так обострялись, что они могли услышать любой шорох.

Метрах в пятидесяти от окопов можно было разглядеть обгоревшие останки грузового автомобиля, который накрыло прямым попаданием. Дальше мир тонул в темноте.

Им сказали, что на этом участке фронта ночью должен прорваться отряд разведчиков. Но он мог и не дойти.

Бруствер в окопах сделали из небольших камней. Как оказалось, такого добра здесь было не меньше, чем картофелин на картофельном поле, так что моряки затупили не одну лопату, когда ковырялись в этой земле. На камнях остались зарубки. Переднюю стенку окопов, чтобы земля не осыпалась, укрепили бревнами.

Лейтенант покусывал курительную трубку, успокаивая нервы. В ней был табак, но он ее не зажигал, чтобы не вводить в искушение немецких снайперов. На дереве остались глубокие вмятины – следы от зубов. Лейтенант любил курить трубку, когда вел в атаку своих подчиненных. Сделав небольшую затяжку, он вынимал трубку изо рта, выпускал дым, махал рукой, подбадривая моряков. При этом он шагал небрежно, словно гулял по проспекту и размышлял, идти ли дальше пешком или все-таки стоит поймать пролетку.

Он принадлежал к определенной касте и, даже оказавшись на суше, старался выполнять все правила, поэтому перед каждым боем его мундир был безупречно чист и отглажен, словно накануне побывал в прачечной, а лицо выбрито. Не было даже порезов, которые свидетельствовали бы о том, что лейтенант нервничает или спешит. На щеки он брызнул немного одеколона. Он предпочитал носить белые перчатки, но сегодня был вынужден сменить их на черные. Лейтенант мечтал, что когда-нибудь вновь сумеет попасть на море. Это мертвому все безразлично. Но пока в теле еще теплится жизнь, все же лучше знать, что ты не будешь гнить в земле, а в худшем случае пойдешь на корм рыбам. Соленая вода над головой – могила более привычная для моряка, чем земля.

Его крейсер вот уже три месяца лежал на дне неподалеку от Гельголанда, куда его отправила торпеда немецкой субмарины вместе с третью экипажа. Еще одна треть лежала теперь под могильными крестами. Остальные пока оставались с ним.

В руке лейтенант держал бинокль, который выиграл на спор у англичан два года назад в Капе. Они выли от зависти, когда видели, как он причаливает. С тех пор он таскал бинокль постоянно с собой, держа его на груди. Сегодня от него не было никакого проку, поскольку никакая оптика не смогла бы справиться с окружившей его темнотой. Лейтенант не делал даже попыток что-либо рассмотреть.

Вдруг он насторожился. Его по-прежнему окружала звенящая тишина, которая давила на барабанные перепонки не хуже, чем сотни тонн воды, но лейтенанту показалось, что помимо собственного дыхания он услышал шаги.

Оставляя змеистый зеленоватый след, в небо взвилась осветительная ракета. Она шипела, как гадюка. Звезды потускнели. Добравшись до небес, ракета зависла на миг, а потом ринулась вниз, прямо к силуэтам четырех всадников, которых она отыскала в темноте. Они походили на караван, добравшийся только до середины пустыни. Но запасы воды подошли к концу, а силы уже иссякли, так что другую половину пути никак не осилить. Всадники это понимали, но смерть еще не пришла за ними, где-то задержавшись. Наверное, у нее нашлись какие-то более неотложные дела. Всадники двигались друг за другом, держа небольшую дистанцию. Окажись они на минном поле, погиб бы только первый.

Ракета показала им цель в темноте. Они бросились вперед, пока она не исчезла. Ракета погасла, когда до всадников ей было еще очень-очень далеко. Их вновь поглотила ночь.

Немцы очнулись от спячки. Заработал пулемет. Он стрелял длинными очередями. Очевидно, стрелок нисколько не экономил патроны. В темноте он был беспомощно слеп, а поэтому водил стволом пулемета из стороны в сторону, пытаясь расстрелять как можно больший сектор. Судьба отпустила пулеметчику еще несколько секунд. Он невольно догадывался об этом и хотел успеть как можно больше.

Лейтенант высунулся из окопа, когда ракета еще не погасла – опрометчивый поступок, но этой ночью немецкие снайперы охотились не за ним. Он толкнул в плечо матроса, который сидел в окопе рядом с ним, процедив сквозь зубы: «Быстро!»

Матрос уперся локтем в бруствер, вскинул ружье, приладил приклад к плечу, заглянул в оптический прицел, поймал в перекрестье темноту и стал ждать.

Немцы совсем не берегли своих стрелков и обычно не ставили на пулеметы стальные щитки, как это делали русские. Зря. Матросу показалось, что он видит отблески на лицах немецких солдат, но, скорее всего, это ему просто показалось. Он затаил дыхание, а потом нажал на курок. Он сделал это дважды, сдвинув во второй раз прицел немного вправо, чтобы достать и помощника пулеметчика.

– Отлично, – сказал лейтенант, когда пулемет замолчал, – пожалуй, сегодня мы обойдемся только этим.

В небо поднялись еще три ракеты. Они не превратили ночь в день, но почти сумели вернуть вечерние сумерки.

– Сюда! – закричал лейтенант всадникам.

Их отделяло от моряков всего метров тридцать. Ракеты погасли. Если бы не они, всадники, наверное, налетели бы на бруствер, покалечили лошадей и свалились в окоп. Поди вытащи их тогда. Обидно расшибиться в самом конце, когда все напасти уже позади. Немцев, которые выпустили эти ракеты, нужно было расцеловать. Впрочем, не возвращаться же для этого назад, а то немцы окажутся такими радушными хозяевами, что на этот раз гостей не отпустят.

Когда всадники перемахнули через окопы, матросы невольно присели, втянув головы в плечи. Казалось, что копыта коней рассекли воздух рядом с бескозырками, но на самом деле, даже вытянув руки, моряки не смогли бы дотянуться до коней. Только осыпалась земля с задней стенки окопа. Вот и все.

Моряки обступили всадников, как призраки. Одна из лошадей испугалась, захрапела, попыталась встать на дыбы и сбросить своего хозяина, но он быстро успокоил ее. Остальные кони вели себя смирно. Всадники быстро спешились.

– Доброй ночи, – сказал лейтенант, – признаться, я думал, что вас будет больше.

– Я тоже так думал, – отозвался старший из кавалеристов.

– С возвращением. – Трубку изо рта лейтенант так и не вынул.

Он знал, что вскоре сможет ее закурить, а потом, наверное, даже успеет выспаться.

– Спасибо.

Если их ждали, это означало, что аэроплан с разведчиками долетел. Приятная новость. Она перевешивала несколько плохих, и можно было констатировать, что в целом рейд закончился успешно.

– Чем я могу вам помочь?

– Покажите, где можно отдохнуть, – попросил Селиванов.

– С удовольствием.


У поручика осунулось лицо. Он чувствовал, что за эти дни потерял несколько килограммов веса. Он не был толстым, не был тучным. Тем, кто считал вес признаком здоровья, он казался больным человеком, которому надо лечиться в Крыму, а еще лучше в грязевых ваннах Баден-Бадена. Что бы они сказали, увидев его теперь? Хотя грязевые ванны Селиванов исправно принимал все эти дни. Вот только грязь в них оказалась не целебной. Рейд – хороший способ избавиться от лишнего веса, причем совершенно бесплатно. Не надо насиловать себя хитроумными диетами, можно есть все, что угодно, но вряд ли кто-нибудь из толстяков решится на такой способ похудения.

Поручик закрыл глаза. Лейтенанту показалось, что сейчас драгун упадет. Он даже потянулся к нему, чтобы поддержать, но вовремя остановился, потому что драгун лишь глубоко втянул ноздрями воздух и задержал дыхание, будто наслаждался его вкусом, оттягивая тот момент, когда воздух придется выдохнуть. Потом он открыл глаза. Взор Селиванова был немного затуманен, словно в этом воздухе оказалась примесь благовоний.

– Как же здесь хорошо, – наконец тихо прошептал он.

Лейтенант смотрел на драгуна, добродушно улыбаясь. Он понимал поручика.

Селиванов пошатнулся. Его глаза закатились, он стал заваливаться назад. Лейтенант упустил это мгновение. Он понял, что не успеет, что поручик упадет на землю, но тот упал на руки своих товарищей. Они опустили его на дно окопа, прислонив спиной к стенке. Лицо драгуна стало еще бледнее, словно под кожей не осталось ни капли крови. Это все легенда, что вестник с Марафона, добежав до Афин, умер от усталости. Разве от счастья умирают?

Лейтенант присел рядом с поручиком.

– Что с ним?

– Крови потерял много. Но это не страшно. Раны неглубокие, – пояснял драгун, расстегивая ворот гимнастерки поручика.

К ним уже пробирался корабельный лекарь. Он нес с собой чемоданчик с лекарствами и инструментами – там хранились даже маленькая пила и молоток, потому что в морском бою редко кто отделывался легкими ранениями – зазубренные осколки превращали человека в кусок кровоточащего мяса. Лекарь чувствовал себя мясником, разделывающим человеческие туши. Ему редко удавалось спасать им жизнь. Когда он оказывался в одиночестве, то плакал от сознания собственного бессилия, потому что все его обширные знания и сноровка оказывались почти бесполезными. Пожалуй, он был единственным членом экипажа крейсера, кто радовался тому, что оказался на суше. Здесь все было иначе.

«Скоро оклемается», – с удовлетворением подумал он, осмотрев раны поручика.

Они не замечали прекрасной безоблачной ночи и звезд, видимых отчетливо, как в гимназическом учебнике. Они не знали, что этой ночью в тыл к немцам ушло еще пять конных разъездов, но они станут головной болью моряков только через несколько дней, когда начнут возвращаться…

А пока лейтенант мог отправить своих людей на отдых, оставив в окопах только часовых…

Наступал рассвет. Затишье вскоре закончится. В оставшиеся несколько часов надо немного отдохнуть… Отдохнуть… Сон сковывал мысли не хуже, чем мороз воду…

Загрузка...