Вендийская демоница

Глава шестая Зелье трех кузин

Кое-кто из путешественников остановился в Аграпуре, но большинство направлялось в Вендию. Великолепный, блистательный Аграпур! Мэн-Ся горел желанием познакомиться с этим городом, о котором рассказывают легенды.

— Даже в Кхитае мы слышали о богатствах и роскоши Аграпура, — признавался маленький кхитаец Конану.

Госпожа Масардери также выразила желание погулять по городу, где караван задержался более, чем на два дня. Нужно было разгрузить товары, взять новые, а заодно и договориться об условиях, на которых новые путешественники и новые грузы присоединятся к прежним.

Все эти важные переговоры велись в большом караван-сарае на окраине Аграпура. Большая часть путников разместилась на отдых там же. Самые состоятельные решили нанять на пару суток комнаты в хороших гостиницах. Их примеру последовала и госпожа Масардери со своими спутниками — тремя кузинами, одним племянником и слугами. Конан, Арвистли и Мэн-Ся также составили свиту богатой вдовы, так что она сняла целый этаж в небольшой гостинице в самом центре Аграпура.

Мэн-Ся не мог прийти в себя от восторга. В первый день он не спал и почти не ел — жалел времени на эти «бесполезные занятия», а только ходил по городу и смотрел по сторонам. Масардери почти не выходила из своей комнаты. У нее постоянно болела голова. Обычно жизнерадостная сильная женщина, она растерялась и поддалась печали. Болезнь совершенно расстроила ее.

Чернокожие слуги, которых осталось трое, постоянно находились при ней — не в самой комнaтe госпожи, а у входа. Они сидели на полу, подтянув колени к груди, и неподвижно смотрели в одну точку. Никому не дозволялось входить к Масардери и тревожить ее уединение. Разве что какая-нибудь из кузин появлялась с прохладительным питьем или лекарством.

Эти кузины постоянно кружили возле Масардери. Конан поначалу пристально приглядывался к ним, пытаясь угадать: не таит ли одна из болтливых и смешливых дамочек какое-нибудь злое намерение относительно его нанимательницы. Но кузины были глупы — и только.

Конан занял небольшую комнату рядом с покоями Масардери. Дверь он постоянно держал открытой, так что все происходящее было ему хорошо видно. Для удобства Конан разместился поближе к выходу, куда перетащил кровать и столик, на котором стоял здоровенный кувшин с вином и закуски — холодная телятина, соус из рыбных внутренностей, и прочие блюда, которые позволяли ему не испытывать голода.

С этого наблюдательного пункта киммериец видел, как одна из кузин, закутанная до самых глаз в ослепительно-желтые шелка, извивающейся походкой прошла по коридору. В руках она держала пузатый флакончик.

Остановившись перед дверью, девушка жеманно проговорила:

— Любезные… э… любезные негры, не пропустите ли вы меня к госпоже? Я принесла ей отличное притирание для висков.

Негры не пошевелились, только один из троих приподнял голову и устремил на пришедшую долгий взгляд. Кузина хлопнула ресницами. Глаза у чернокожего были огромные, с синеватыми белками, и их зрачок странно подрагивал, то сужаясь, то расширяясь.

Затем женщина присела перед ним на корточки, и ее лицо оказалось вровень с лицом чернокожего. Конан, забавляясь происходящим, подвинулся ближе. Девушка сунула пальчик в пузатый сосудик и извлекла небольшое количество мази.

— Смотри, — она поднесла палец к носу чернокожего слуги, — видишь? Это целебная мазь. Если намазать ею виски, то головная боль пройдет. Давай я покажу тебе.

С этим она осторожно провела пальчиком по виску чернокожего. Он зажмурился, как большой пес, которого ласкает господский ребенок. На крупных мягких губах негра появилась улыбка.

— Кром! Она заигрывает с ним! — пробормотал Конан, потрясенный.

— Ну как, тебе понравилось? — спросила кузина.

Чернокожий кивнул и отодвинулся, позволяя молодой женщине войти. Та провела рукой по его волосам и проскользнула мимо, в комнату Масардери.

Как только она скрылась из виду, Конан тихо свистнул. Все трое братьев повернулись на этот свист и увидели, что киммериец выглядывает наружу.

— Эй, зайди-ка ко мне сюда, — позвал Конан того из них, с кем только что разговаривала кузину в желтом. — Есть одно дельце…

Негр поднялся и быстрым гибким движением скользнул в комнату к Конану. Он остановился в дверях. Киммериец протянул ему кувшин с вином.

— Глотни, освежись.

Негр осторожно отхлебнул вина и вдруг широко улыбнулся, сверкнув зубами.

— Нравится? — Конан ухмыльнулся ему в ответ. — Мне тоже.

Он отобрал кувшин и в свою очередь приложился. Затем обтер губы и продолжил:

— Эти три женщины, кузины госпожи, — они часто к ней заглядывают, не так ли?

— Они хотят ее развлечь, — объяснил негр, кося глазами в ту сторону, где находилась спальня госпожи.

— А что это за средство от головной боли?

— Не яд, — ответил негр кратко.

— Я тоже полагаю, что это не яд, — согласился Конан. — Ведь она намазала тебя на глазах у троих свидетелей. Если ты умрешь, все сразу поймут причину. Нет, это вовсе не яд… Но что это?

— Она проделывает это уже не в первый раз, — сообщил негр. — Это любовное зелье. Оно пробуждает в мужчинах и женщинах желание любви.

— Откуда ты знаешь?

— По его действию, — просто ответил чернокожий. — Эти три дамы не слишком привлекательны, не так ли? Ни для белого мужчины, ни для черного. Но когда она приходит со своим пузырьком, желание пробуждается во мне. И я ложусь с ней, как она того хочет.

— Иными словами, эта девица в желтых покрывалах пользуется своим снадобьем, чтобы разбудить в тебе плотскую страсть?

— Во мне и в моих братьях, — сказал негр.

Судя по тому, как спокойно он держался, он не находил в действиях женщины ничего предосудительного. Конан знал, что для многих чернокожих соединение мужчины и женщины не заключает в себе ничего священного или таинственного; это просто обычная часть жизни, такая же, как еда или сон. И если какая-то женщина не пробуждает в мужчинах естественного желания, она должна воспользоваться снадобьями и заклинаниями, иначе ее жизнь будет неполна.

Сам Конан не терпел насилия в подобных делах, ни грубого физического, ни тонкого, связанного с магией. Он всегда считал, что любовь — это дело добровольного согласия между мужчиной и женщиной.

Но чернокожий, похоже, держался совершенно иного мнения. По-своему он жалел некрасивых кузин прекрасной госпожи Масардери и готов был им помочь по мере своих сил. А то обстоятельство, что они с помощью приворотного зелья облегчали задачу, вызывало у него только одобрение.

— С тобой и твоими братьями все понятно, — кивнул Конан.

Чернокожий опять улыбнулся,

— В этом есть тайна, — сказал он. — Они священные сестры, а мы — священные братья.

— Но они вовсе не родились в один день, — возразил Конан. — У них разница в возрасте несколько зим.

Негр торжественно покачал головой.

— Мы решили считать их священными сестрами. Это оправдывает наш выбор. Обычно люди нашего племени женятся только на тех, кто способен, как и мы, производить на свет более троих детей одновременно. Но у нас нет выбора. В земле белых людей нет таких, кто был бы похож на нас в этом.

— А я еще считал, будто лишь кхитайская философия в состоянии оправдывать любое человеческое действие! — вздохнул Конан. — Но вот о чем я хотел тебя спросить: для чего твоя дама потащила свое приворотное зелье госпоже Масардери?

— Для того, чтобы госпожа Масардери также испытала любовный голод и утолила его с тем мужчиной, который этого жаждет.

Ну да, разумеется!

Чернокожий не видел в подобном поступке ничего предосудительного. И кузины с легкостью воспользовались его доверчивостью, чтобы заставить Масардери сделать то, о чем она впоследствии пожалеет.

— И кто же тот мужчина, который жаждет госпожу? — продолжал спрашивать Конан.

— Их несколько, и ты в том числе, — с детской искренностью и простотой ответил чернокожий. — Но сейчас, я полагаю, речь идет о Кэрхуне. Он давно смотрит на госпожу, облизываясь. Он места себе не находит. Бегает по комнатам взад-вперед, вздыхает, грызет себе руки.

— Ты уверен, что он вожделеет именно госпожу Масардери?

— А как же иначе? — Теперь чернокожий выглядел совершенно сбитым с толку. Чего же еще можно вожделеть, как не ее прекрасное тело? У нее доброе сердце, и это видно по ее лицу, а что до ее тела, то оно как сладкий лед в жаркий день…

— Так и хочется облизать, — заключил Конан, мрачнея. — Стало быть, эти девицы уже приступили к своему колдовству, а вы, глупые негры, этому не помешали… Ладно, не помешали вы, так вмешаюсь я.

— Что ты хочешь делать? — Негр вдруг испугался, видя, каким мрачным сделалось лицо Конана.

— Пожертвую собой, — ответил киммериец.

Он поднялся и вышел из своей комнаты. Озадаченный негр последовал за ним.

В покоях госпожи Масардери было прохладно, там царила мягкая полутень. Сама госпожа лежала на постели и рассеянно передвигала фигурки той самой игры, в которую она играла, когда гигантский леопард напал на нее в ее собственном доме в Акифе. Кое-каких фигурок не хватало, но Масардери этого, казалось, даже не замечала.

В комнате слегка пахло ванилью и еще какой-то приятной травяной смесью. Чуткие ноздри варвара дрогнули: он сразу ощутил присутствие слабой магии. Молодая женщина этого, впрочем, не замечала.

Заслышав шаги, она подняла голову и приветливо улыбнулась:

— Это вы! Я рада вас видеть. Садитесь на мою постель, поболтаем.

Конан сделал несколько шагов вперед и закрыл за собой дверь.

— Кажется, здесь побывала ваша кузина?

— Да, очаровательная женщина. Не слишком красивая, если судить по обычным меркам, и не слишком умная, но добросердечная… и в общем и целом настоящая женщина. В последнее время она просто расцвела — равно как и ее сестры. Удивительно, как благотворно сказывается на них путешествие!

— Это точно, — согласился Конан. — А вы не обращали внимания также на то, как расцвели и похорошели ваши чернокожие рабы?

— Что? — изумилась Масардери. — При чем тут мои чернокожие рабы?

— Да так, ни при чем… — Конан многозначительно вздохнул и отвел глаза.

Ай да девицы-кузины! Быстро же они нашли себе развлечение!

— Конан, — прошептала Масардери, смахивая игральную доску на пол, — подойдите ко мне ближе. Умоляю вас, сядьте рядом! Только снимите эту вашу ужасную потную одежду. Я хочу прикасаться к вашему телу… У вас такое прекрасное, такое сильное тело…

Конан улыбнулся, стаскивая с себя куртку и снимая пояс. Что бы сейчас ни произошло между ним и Масардери, у дамы никогда не будет причины жалеть об этом.

Кэрхун осторожно подкрался к двери, за которой находилась госпожа. Чернокожие продолжали сидеть на полу неподвижно. При появлении господина Кэрхуна они даже не пошевелились. Мгновение он рассматривал их. Они напоминали изваяния, высеченные из черного камня.

Даже глаза их оставались застывшими. Синеватые белки поблескивали в полумраке коридора.

— Эй, рабы, пропустите-ка меня! — приказал Кэрхун.

Они никак не показали, что слышат.

— Я говорю, дайте мне войти! — повторил он. — Госпожа будет рада меня видеть.

— Госпожа не будет рада видеть господина, — подал голос один из братьев, но какой — понять было трудно. Казалось, он говорил не разжимая губ, как могла бы разговаривать статуя.

— Не тебе судить, черномазая собака! — разъярился Кэрхун и ударил ногой одного из рабов.

Ему показалось, что он пнул камень, такой твердой была голень чернокожего. Раб медленно поднялся и уставился на Кэрхуна, который был его на полголовы.

— Госпожа не будет рада видеть господина, — еще раз сказал он, на сей раз двигая губами. — Господину лучше уйти.

— Это решаю я! — сказал Кэрхун. — Прочь с дороги.

— Господин может пожалеть.

— Заткнись! — рявкнул Кэрхун и ворвался в комнату.

И остановился, как будто налетел на невидимую преграду.

Госпожа Масардери лежала на постели, а рядом с ней развалился огромный киммериец-варвар. Черные волосы Конана разметались по шелковым подушкам, синие глаза светились в полумраке, как у дикого зверя. Конан безмятежно улыбался. Масардери играла его волосами и пробегала пальчиками то по его вискам, то по его широченной груди.

Завидев Кэрхуна, Конан засмеялся и сгреб Масардери в охапку.

— Посмотри, любовь моя, кто к нам пожаловал! Сам Кэрхун! А ведь твои негры предупреждали его, чтобы он не входил. Ах, какая неловкость!

Масардери тихонько рассмеялась, пряча лицо на груди Конана.

— В самом деле, неловко вышло, племянник, — проговорила она.

Кэрхун, тяжело дыша, смотрел на нее и Конана во все глаза. Казалось, он до сих пор не может поверить увиденному. Случайность? Глупая случайность! Вот что разрушило его замысел!

— Ты сам не понимаешь, киммериец, что ты наделал! — прошипел Кэрхун. — Ты совершил самую большую ошибку в своей жизни!

— Не думаю, — спокойно отозвался Конан и поцеловал Масардери в макушку. — Она прекрасная женщина и великолепна в постели. Кроме того, смею надеяться, она довольна тем, что произошло.

— Племянник, ты ведешь себя грубо, — сказала Масардери, высвобождаясь из объятий Конана. — Ты врываешься в спальню к женщине. Я не твоя жена и не состою под твоей опекой. Я вдова, и к тому же богатая вдова, которая имеет полное право распоряжаться своим телом и своим состоянием. Уйди!

— Вы оба сильно пожалеете о том, что натворили, — обещал Кэрхун, хлопнув дверью.

В ярости он пробежал мимо негров, стараясь не думать о том, какими насмешливыми взглядами они его провожают. Но то, что он увидел в спальне, жгло его душу.

Масардери! Глупая бабенка! Разумеется, Кэрхун вожделел ее, но еще больше он вожделел ее богатств, И если ему не удалось заставить ее полюбить себя и добровольно отдать ему свое состояние — в качестве приданого, то она умрет. Он ближайший ее родственник и унаследует все.

Глупая, глупая Масардери!..

Когда Масардери, утомленная любовью, заснула, Конан оделся и тихо выскользнул из комнаты. Он подмигнул своим сообщникам-неграм, и те ответили ему полными понимания ухмылками.

— Где остановился этот маг, Арвистли? — спросил Конан.

Ему показали, и киммериец направился прямо в комнату к шарлатану.

Арвистли поднялся, когда гость без стука вломился к нему.

— Это ты, киммериец? — удивленно произнес Арвистли. — Что тебе угодно?

— Ответь на несколько вопросов, и я уйду, оставив тебя непокалеченным, — обещал Конан, бесцеремонно вытряхивая Арвистли из удобного кресла и усаживаясь туда сам. — Кто попросил тебя изготовить любовные снадобья?

— Кэрхун, естественно, — ответил Арвистли. Он сразу успокоился и отвечал так, словно речь шла о вещах само собой разумеющихся. — А что? Это очень простая штука. Пара несложных заклинаний и мазь с приятным запахом.

— Ради этого он и пригласил тебя принять участие в нашей увеселительной поездке? — продолжал Конан.

— В общем и целом да. Видишь ли, Конан, я кое-чем обязан Кэрхуну. Я бездельничал и путешествовал, переходя от одного богатого покровителя к другому. Такой образ жизни помогал мне изучать человеческую природу, а заодно и перехватывать крупицы магического знания. Как-то раз я попал в неприятность. Женщина. Богатая наследница. Я влюбился, и она, кажется, отвечала мне взаимностью… Клянусь, мы только разговаривали! Она интересовалась магией, я рассказывал ей разные вещи… Ну, положим, не все они были правдой. Но она решила попробовать. Она все принимала на веру, маленькая доверчивая птичка! — На глазах Арвистли выступили слезы. — Я сообщил ей рецепт одного магического зелья, которое — как утверждалось в той книге, где я это вычитал, — способствует росту волос и прибавлению ума. Я никогда не говорил, будто сам пользовался им! Клянусь, клянусь! А она решила попробовать. Естественно, на себе. Настоящий маг все пробует только на себе… Она умерла… Тогда стали известны подробности наших ночных разговоров, наших тайных свиданий. Стали допытываться: почему мы встречались тайно? Почему? Да потому, что ей нравились секреты! Она вообще считала, что магия должна свершаться под покровом ночи, в темноте… Но как это объяснить уничтоженному горем отцу, куче родственников и охотников за приданым? Меня схватили и обвинили в убийстве…

Арвистли содрогнулся всем телом при этом воспоминании.

— Меня поместили в тюрьму в Иранистане. С ворами и убийцами, в темном сыром подвале. Вся эта слизь на стенах, крики истязуемых, голод, отвратительная еда — которую у меня сразу же отбирали более крепкие заключенные… Я молил о смерти. Вот до чего дошло. Да, я хотел умереть! А потом пришло избавление. Кэрхун. Он сошел в это подземелье вместе с тремя стражниками, двое из которых охраняли его, а третий светил ему факелом. Как я смотрел на него из моего грязного угла, куда забивался в попытках держаться подальше от моих товарищей! Ты даже представить себе не можешь, что такое — быть в тюрьме, в оковах, среди толпы грубых, жестоких людей!

— Ну почему же не могу? — возразил Конан. — Напротив, Арвистли, это-то я как раз очень хорошо себе представляю. — Он подался вперед и устремил на мага пронзительный взгляд. — Я и сам бывал таким грубым и жестоким. Попробуй припомнить самого отвратительного из своих сокамерников и запомни: я умею быть вдвое хуже. Но продолжай. Меня увлекает твоя повесть.

Арвистли жалобно заморгал, углы его рта задергались.

— В любом случае, я прошу о снисхождении, Конан. Я только пытался объяснить тебе, что был очень благодарен Кэрхуну. Я смотрел на него из моего жалкого угла так, словно он был божеством. Свободный, богатый человек. От его воли зависело в тот миг все… И вдруг он называет мое имя. Оказывается, он прознал о том, что некий маг был посажен в тюрьму по обвинению в убийстве. Навел обо мне справки и внес большую сумму денег. Попросту говоря, он выкупил меня. Смотри.

Арвистли протянул к Конану руки, и киммериец увидел на запястьях мага следы от кандалов.

— Я очень страдал! — добавил шарлатан просто. — Моему благодетелю нужен был человек, владеющий основами магического искусства. Он привел меня в свой дом, вылечил, окружил заботами, оградил от моих врагов, а затем перевез в свое имение на острове. Он рассказал мне о страсти, что сжигала его, и попросил составить для него приворотное зелье.

— Впервые слышу о том, чтобы можно было добиться взаимности от денег, — сказал Конан.

Арвистли глупо уставился на него.

— О чем ты говоришь, киммериец?

— Я говорю о той подлинной страсти, которая не дает Кэрхуну покоя ни днем, ни ночью. О его неразделенной любви к большим деньгам.

— Господин Кэрхун достаточно богат, чтобы… — начало было Арвистли, но Конан бесцеремонно прервал его.

— Как бы ни был он богат, ему нужно больше. Вот что я хотел тебе сказать. По-твоему, все обстоит так романтично? Господин Кэрхун влюблен в супругу своего дядюшки, поэтому он жаждет взаимности — а теперь, когда она овдовела, появилась возможность заполучить ее в жены… Так?

Арвистли кивнул, однако выглядел он при этом немного растерянным.

— В общем и целом, да, так.

— Кэрхун вполне довольствовался бы деньгами своего покойного дядюшки, без необходимости брать в жены его супругу.

— Ты дурно судишь о нем! — вспыхнул вдруг Арвистли. — Не смей при мне говорить о Кэрхуне такие отвратительные вещи!

Конан с любопытством смотрел на это неожиданное проявление силы духа. Киммерийца как будто забавляла горячность мага. Даже взгляд холодных синих глаз варвара немного смягчился.

— Ты думаешь о нем гораздо лучше, чем он заслуживает, — сказал Конан примирительным тоном. — Дай срок, и ты убедишься в том, что я не ошибаюсь. У меня было время убедиться в том, что в большинстве случаев люди охотно оправдывают худшие наши ожидания. Впрочем, ты мне начинаешь нравиться. Твоя глупая преданность этому негодяю выглядит трогательно.

Конан встал с кресла и навис над съежившимся магом настоящей горой.

— В любом случае я запрещаю тебе давать какие-либо действенные зелья Кэрхуну или кузинам.

— Но они просят, — пролепетал Арвистли. — Как я могу отказать им?

— Я ведь тоже прошу, — с угрозой проговорил варвар.

— Я не сумею сказать «нет»…

— Ты ведь говоришь «нет» мне, — сказал Конан.

Арвистли моргнул и жалобно вздохнул.

— Похоже, я попал в переделку, — сказал он. — Посоветуй, что мне делать?

— Дай какую-нибудь безопасную мазь, без наговоров и заклинаний. Обмани их. Только не рассказывай мне, что тебе не доводилось этим заниматься, — все маги жулики и обманщики, кроме наиболее злостных негодяев.

И произнеся эту заключительную фразу, киммериец вышел из комнаты, оставив Арвистли в полном смятении.