Вендетта. Том 2

Глава 19

Софья Мордвинова с тревогой всматривалась в море, пытаясь с берега хоть что-то разглядеть. Неподалёку в бухте покачивались на якорях целых три линейных корабля, которые были приготовлены для того, чтобы в разгар обречённой битвы вывезти женщин, детей и добытые сокровища, которые тщательно хранились на складах Алмазного. Свою роль они сыграли – определили место будущего сражения. Теперь англичане будут лететь сюда на всех парусах, нигде не задерживаясь по пути.

Сокровища же тайно перевезли по ночам на корабли, чтобы, как только мужчины вступят в бой, эти корабли ушли с самым ценным, что у них здесь было. А уж мужчины постараются задержать англичан как можно дольше, прекрасно понимая, что с каждой минутой корабли с их семьями будут всё дальше и дальше уходить от этого места, которое скоро превратится в ад.

– Что же нам делать, Софья Петровна? – к ней подошла молоденькая Анна Ермолова. Они недавно поженились с молодым капитаном и вот теперь молодая женщина вынуждена уезжать от него, да ещё и не одна, а нося под сердцем его ребёнка.

– Я не знаю, Анюта, не знаю, – Софья покачала головой.

И тут с одного из кораблей отделилась шлюпка и быстро поплыла к берегу.

– Господи, – Анна без слов поняла, что это значит.

– Иди, оповести всех, чтобы собирались, – убитым голосом проговорила Софья Петровна.

Сама же она не отрываясь смотрела на море. Их корабли были очень хорошо спрятаны в бухте. Из открытого океана их было не видно. Зато с того места, где стояла Мордвинова, был виден океан. Она подняла руку и в который раз посмотрела в трубу на то, что там творится. Из-за мыса показался корабль, затем ещё один и ещё, и ещё. Софья сначала считала, но потом бросила, и опустилась на песок, закрыв рукой рот.

– Они все погибнут. Им никогда не справиться с такой армадой. Никогда. И Саймонов на пару с Кодратьевым никак не смогут помочь, только сами полягут. – Прошептала она, глядя остановившимся взглядом на океан.

В это время к берегу причалила первая шлюпка и из неё выскочил Елисеев, назначенный Мордвиновым командующим этого крошечного флота. Подбежав к упавшей на песок женщине, он проговорил.

– Пора, Софья Петровна. Нельзя терять не минуты. – При этом он постоянно поворачивался к выходу из бухты мимо которой в этот момент нёсся флот англичан. Всем сердцем он хотел был быть там со своими товарищами, которые скоро начнут умирать, не имея ни малейшего шанса победить такого грозного врага. Но он прекрасно осознавал важность возложенной на него миссии.

– Да, ты прав, Саша. Нельзя терять ни минуты. – Она поднялась с земли и повернулась к собравшимся вокруг неё женщинам. – Там сейчас будут умирать наши мужья, отцы и братья. У них каждый корабль на счету. Вы все видели, какие против нас это Ганноверское чудовище Георг собрал силы. Здесь в бухте стоят три прекрасных линейных корабля. Их пушки вполне могут стать той самой соломинкой, которая сломает хребет верблюду. К тому же у нас есть преимущество – мы можем напасть на них с тыла. И под «мы» я подразумеваю себя и всех тех дам, кто умеет держать в руках ружья, чтобы бить врага. Одного корабля, чтобы увезти самое ценное – золото, алмазы и детей с беременными женщинами будет вполне достаточно. К тому же, наши три корабля могут и не успеть уйти от жаждущих крови и добычи дьяволов. И все мы прекрасно знаем, что с нами сделают англичане, если захватят в плен. Лично я предпочту погибнуть.

– Вы правы, Софья Петровна, – Анна сжала руки в кулачки. Срок её беременности был ещё слишком мал, чтобы это было заметно, и она не собиралась признаваться, чтобы её не отправили на корабль спасения, как назвали их корабли. – Я с вами.

Раздался шум. Все собравшиеся женщины, когда сюда ехали, прекрасно знали, что легко не будет. Это не были обморочные барышни Петербургских салонов и запугать их чем-то было сложно. И все они умели обращаться с оружием. По распоряжению императора Петра Фёдоровича ни одну не выпускали из Российской империи, пока они не сдавали нечто вроде небольшого экзамена на преодоление трудностей и лишений.

– Саша, разгружай два корабля. – Непререкаемым тоном сообщила Мордвинова.

– Нет, Софья Петровна, не могу. У меня приказ. – Бледный Елисеев покачал головой.

– У тебя приказ отвезти прежде всего всех нас. А мы не позволим тебе этого сделать. Будешь силой нас на борт затаскивать?

– Софья Петровна, меня повесят…

– Не повесят, Саша. Мы или все там погибнем, или сумеем вырвать победу из лап этой кошки помойной. Тогда мы грудью встанем, но не дадим тебя тронуть. Я лично у государя в ногах буду валяться и умолять. К тому же, у тебя нет выбора, Саша. Считай, что это бунт, и мы захватили корабли.

– Софья Петровна…

– Сашенька, – дородная графиня Островская подошла к затравленно озирающемуся Елисееву. – Не сопротивляйся, душа моя. Подумай, возможно, мы действительно сумеем помочь.

Вдалеке раздался страшный грохот, и Елисеев решился.

– Хорошо, но я не пойду сразу в бой. Подам сигнал адмиралу Саймонову. Если он подтвердит наше участие, значит будет слушать его команды. Ну, а ежели нет…Тогда я быстро разворачиваю корабли, и мы на всех парусах уходим в сторону Петербурга.

– Это справедливо, – кивнули женщины, и началась суматошная и быстрая подготовка к предстоящей авантюре.

Елисеев сумел подойти к огромному скопищу кораблей незаметно, и спрятать оба корабля за риф. Он очень хорошо знал эти воды, и мог ходить в них без кормчего. Именно поэтому именно ему доверили отвезти в столицу такой ценный груз.

Никто из них ни разу не упомянул слово «родина» относительно Петербурга. Потому что отдельным указом Петра Фёдоровича шло очень строгое правило: все новоприобретённые земли – часть Российской империи. Никакие ни колонии, а равноправные губернии, со всем вытекающим. И для многих из них эти жаркие земли уже стали этой самой родиной без каких-либо ограничений.

Флагман Саймонова стоял довольно далеко от начавшегося сражения. Он не принимал в нём участия, и, Елисеев вообще не мог понять, что происходит. Кондратьева с его «Стремительным» вообще нигде не было видно. С кем тогда воюют англичане?

Сигнальщик на «Императрице Елизавете» подбежал к Саймонову.

– Господин адмирал. Получен сигнал с «Владычицы океана». «Женщины сошли с ума, требуют два линкора присоединить к вашей эскадре».

– Что? – Саймонов, полностью сосредоточившийся на бое, моргнул, пытаясь понять смысл сообщения. В кармане у него лежало зачитанное до дыр всеми ими собственноручно написанное письмо императора, и он протянул руку, чтобы коснуться его, как своеобразного талисмана. – Вот ведьмино племя! – Рявкнул он. – Командуй Елисееву, чтобы не дурил и развора… стоп. – Он снова коснулся письма. – Командуй, чтобы спрятался как следует. Он это умеет. Тщательно следил за сигналами. Вступит в бой только по сигналам. Высунется раньше, я его лично на рее вздёрну. – Со стороны форта дали залп. Ядра не долетели до вражеских кораблей, но заставили их напрячься. – Господи, помоги нам грешным. – прошептал Саймонов и поцеловал крест. После чего приник к трубе, снова погружаясь в круговорот уже начавшегося боя.

– Крымчаки, крымчаки скачут! – в ставку взятого в который уже раз Перекопа влетел один из дозорных.

– Далеко? – Румянцев, который был сейчас дежурным адъютантом фельдмаршала, вскочил с походного стула, на котором задремал в этот самый волчий час.

– В четырех часах. Идут ходко о двуконь, похоже, сразу хотят на нас полезть.

– Жди, сейчас доложу фельдмаршалу. – Петька вошёл в коридор и потянулся, разгоняя сонную одурь.

Они уже столько времени сидели в Перекопе, что хоть волком вой. Но государь строго настрого приказал не соваться пока в Крым. До особого распоряжения. Вот и ждали они распоряжения, но, казалось, Пётр Фёдорович уже просто забыл про них. Петька уже и в отпуск успел съездить, и с дочкой, которая у него родилась понянькаться да второго ребенка Софье заделать. А они всё дальше Перекопа не ушли. Зато здесь лекари полковые настоящие лаборатории развернули, всё новые и новые правила вводя. Но, потерь от болезней практически не было, так что это была вынужденная мера и даже самые тупые солдаты начали это понимать.

Он зашёл в комнату, выполняющую роль кабинета, из которой сразу же можно было попасть в спальню. Перед дверью в спальню дежурил Александр Суворов. Услышав, как скрипнула дверь, он встрепенулся и протёр лицо.

– Что случилось? – спросил он, пытаясь проснуться.

– Крымчаки жаждут реванша, – ответил Румянцев. – Буди Петра Петровича.

Суворов скрылся в спальне и, буквально через полминуты выскочил с выпученными глазами.

– Пётр Александрович, там… – он указал рукой в сторону спальни и упал на стул, закрыв руками лицо. – Господи, что нам сейчас делать?

Румянцев его уже не слышал, вбегая в спальню. Ласси лежал в своей кровати. Его тело уже успело остыть. На лице блуждала улыбка, оставшаяся там навек. Он умер во сне, не мучась, и в тот момент ему явно снилось что-то приятное. Сначала Румянцев оторопел, затем прислонился затылком к стене и несильно стукнулся о неё. Захотелось, как Саше Суворову упасть на стул и причитать, но в приемной штаба ждал гонец, и нужно было что-то решать. Хотя бы офицеров собрать.

Он выскочил из спальни и побежал в приемную.

– Петр Петрович преставился, – выпалил он с порога.

– Прими Господь душу его грешную, – тут же выпалил казак, бывший гонцом и перекрестился. А потом осторожно спросил. – А нам-то что делать, ваше благородие?

Петька смотрел на него как баран на новые ворота. Что им делать? А он откуда знает? Он же всего лишь… Полковник, мать твою, Петька. Полковник ты, и один из старших офицеров. Генералов мало. Они сейчас в Пруссии оборону держат, да возле границы Речи Посполитой стоят, чтобы эта зараза через границу Российской империи не хлынула. И так получилось, что армия-то у них есть, и даже фельдмаршал был. А вот генералов – нет. И что сейчас делать? Что-что, к бою готовиться.

– Готовиться к обороне. – Тихо проговорил он. – Звать как?

– Архип Терентьев, подъесаул.

– Вот что, подъесаул Терентьев. Пока в моё распоряжение поступаешь. Приказ в полки передать – готовиться к обороне, а затем всех офицеров здесь собрать. Если всё понятно, выполнять.

Тереньев выскочил из приемной, разминувшись в дверях с Суворовым.

– Что с телом Петра Петровича делать, Пётр Александрович? – тихо спросил он.

Румянцев потёр лоб. Свалившиеся на него проблемы начинали множиться, словно грибы расти после теплого дождя.

– Саша, полкового священника кликни, пускай всё положенное сделает. Да и пускай побудет пока с ним. А нам пока оборону нужно держать. – Суворов кивнул и выскочил следом за Терентьевым.

Тут начали подтягиваться взволнованные офицеры. Когда собрались все, то сгрудились вокруг стола с расстеленной на нём картой. Все взгляды обратились на Румянцева. Петька в этот момент захотел забиться под стол и начать оттуда поскуливать. Он не был готов к тому, чтобы взять на себя командование. А с другой стороны, государь был готов принять на себя империю? А ведь принял, и волочёт этот груз, который раздавить его может, ежели вы верные соратники вовремя плечи не подставите. Так что не ной, Петька, подбери сопли и вспоминай, чему ты так долго учился, в том числе и у Ласси.

– Саша, – обратился Румянцев к вернувшемуся Суворову. – Подготовь гонца к государю. Нужно сообщить ему о смерти Петра Петровича. Да просить, чтобы командующего к нам направил. – Суворов кивнул и в который уже раз выскочил из комнаты. – А мы с вами, господа, давайте подумаем, что будем делать с крымчаками, которые здесь с минуты на минуту будут.

Воронцов Роман Илларионович соскочил с причала на берег и обнял ожидающего его Миниха.

– Вот, привёз подарки, Христофор Антонович. Государь велел ещё три завода в Туле заложить, чтобы то количество оружия делали, кое потребно на благо государства. Так что и нам здесь хватит, да и бедолагам, кои стонут под пятой, вышибая слезу у нашего жалостливого государя, есть, что продать. – Сразу же заговорил Воронцов, осматривая как обустраивается берег. – А ты, я погляжу, прежде всего порт решил выстроить. Как положено, на сваях и со складами?

– Об этом в первую очередь думать надо. Да ещё и укреплять их как следует. Здесь, говорят, редко, но случаются жуткие бури, ураганы. Вот сейчас с Петром Силычем думаем, как всё укрепить, чтобы труды наши в океан не унесло. – Миних тяжело вздохнул. – А жалобщики совсем замучили. И не только франки повадились шастать, а ещё и из английских колоний. Те под покровами ночи больше. Как тати какие. А намедни испанцы заявились. Тьфу на них на всех.

– Со мной Ломовские волкодавы прибыли. Сказано было государем, чтобы сперва они всё разнюхали и только потом, когда вердикт свой вынесут, можно будет действовать. Они с собой ещё и печатный станок притащили. Что-то печатать будут. Опять какие-то срамные картинки, не иначе. – Воронцов покачал головой. – Кто бы мог подумать, что Андрюшка Ломов, вечно скромно возле порога государева сидящий, аки пёс верный, такой гнидой вырастет. Уж этот на голову учителя своего превзошёл Ушакова Андрея Ивановича, упокой Господь душу его грешную, – он автоматически перекрестился.

– Вот так оно и бывает, да. – Миних посмотрел, как молодые совсем люди, одетые в штатское, не в мундиры, начинают разгружать свои секретные пожитки, упакованные так, что даже по форме не было понятно, что это такое. Затем он перевёл взгляд на океан. – Гляжу кораблей охранения совсем почти нет. – Он вопросительно посмотрел на Воронцова, а тот лишь горестно покачал головой.

– Все к Алмазному ушли. Там светопреставление готовится. Англичане флот из пяти десятков вымпелов послали, чтобы Кондартьева и Саймонова раздавить как блох. Слишком уж они крови Георгу попортили. Ну, отсюда и разбойников на морях-океанах резко меньше стало, мы вообще ни одного паруса на горизонте не увидели, когда сюда шли. А ведь когда мы вышли, только слухи блуждали, что англичане флот такой собирают. Потеряем мы Африканскую губернию, вот как пить дать, потеряем. Ежели только Пётр Фёдорович хитрость какую не придумает.

– М-да, дела. А ведь, сдается мне, Роман Илларионович, что на Алмазном эти стервятники не остановятся. Передохн у т немного и сюда рванут. Надо бы нам к встрече горячей приготовиться. Может, на нас лев английский клыки-то пообломает. Ну не верю я, что Мордвинов боя не даст. Даже, если проиграют они, то потреплют флот английский так, что тот враз непобедимым перестанет считаться.

– Так-то оно так, вот только Российская империя вовсе флот потеряет, который государь с таким трудом собирал. – Они посмотрели на океан и вздрогнули. – Нельзя нам оставаться без флота, Христофор Антонович, никак нельзя. Нельзя губернии новые бросать без поддержки.

– Да знаю я, – отмахнулся Миних, и пошёл знакомиться с Ломовскими людьми.

Почему-то ему казалось, что доблесть русского оружия на этой войне, когда государь вертится как уж один чуть ли не против всех, не является главным. Настоящие сражения вовсе не на поле брани происходят. И на этих сражениях-то основные бойцы – вот эти неприметные парни, во главе которых стоит уже всеми недолюбливаемый Андрей Ломов. А значит, ему как генерал-губернатору этой новой губернии шибко нужно с ними считаться.

– Государь, Чарторыйский, Радзвилл и Бжотовский нижайше просят принять их, – я посмотрел на Бехтеева затуманенным взглядом и перевёл его на Турка.

– Радзвилл – это тот самый молокосос, который кричал на пиру у Бжотовского пьяный в дым, что, скорее сдохнет, чем под ваше величество ляжет, – тут же отозвался Ломов.

– Он меня за кого принимает? За мужеложца? Можешь передать этому Радзвиллу, что я изящные женские ножки люблю, меня его волосатые ляжки не интересуют, – и я снова уткнулся в бумаги.

Всё было уже сделано. Но я пересматривал их снова и снова, стараясь найти хоть малейший подвох, который заставит вой на болотах подняться. А в том, что он поднимется, я нисколько не сомневаюсь. Ну да и черт с ними, пусть воют, как хотят. Главное, чтобы всё у моих ребят получилось, иначе на мне и на Российской империи можно поставить крест. Я ведь ва-банк пошел. Как узнал, что Мордвинов с Вихревым решили стянуть в Алмазный весь золотой и не только золотой запас, чтобы у англичан крышу сорвало, и они рванули туда к мысу Доброй Надежды. Всё решится именно там, в одной единственной битве. Всё остальное будет просто добиванием выживших. Кажется, я учёл всё. Но вот теперь, когда по моим расчётам вот-вот должна начаться мясорубка, нервно перебирал бумаги и не давал спать ни себе, ни Ломову, ни Бехтееву. Ещё поляков на ночь глядя принесло. Что, совсем панам невмоготу что ли стало? И вот ведь знаменитый польский гонор: припёрлись уже под вечер и сразу с дороги к императору, прими, мол, а то мы же ехали к тебе, старались. Тьфу, на них.

– Так что с магнатами польскими делать? – снова встрял Бехтеев. Ну что тебе, окаянному надо от меня? Ты не видишь, что я как на иголках в последнее время сижу?

– Грамоты забрать и на хер, – коротко ответил я, не отрывая взгляда от подписанного с Францией договора. Грабительского, как считает тот же Ломов. Я же считаю его самым лучшим, что получилось в итоге почти года различных тайных переписок, встреч и обещаний, которые никто из нас не собирался выполнять.

У меня от постоянных улыбок и заигрываний уже лицо перекосило. Я даже на балы разорился. На целых три. И один маскарад. Весь свет, уже привыкший к некоторому аскетизму и начавший получать от него удовольствие, был в шоке.

– В каком смысле «на хер»? – что-то Бехтеев сегодня тупит. Понимаю, мы все устали. Ничего, в гробу отоспимся. В такое время живём, во время перемен и глобального распила мировой карты. Вот победим, тогда и отдохнём как следует. Я даже бал закачу, да такой, что французскую шлюшку, которая явно себя переоценивает, перекосит. С обязательным освещением каждого действия в журналах и газетах. Ну, а если мы проиграем… Вот про это думать не хотелось.

– В прямом! – рявкнул я. – Они зачем притащились? Чтобы под руку мою проситься? Так вот им мой ответ, – и я показал Бехтееву дулю. – Пора от мамкиной сиськи панам отрываться. Чай, не маленькие. У меня своих проблем хватает, чтобы ещё их болото на себя взваливать. Мне эта Речь Посполитая на хрен не упала. От неё всё одно никакой прибыли, одни убытки. Да ещё Ломову распыляться придётся, постоянно заговоры отслеживая на этом блядском пятачке. Напомни мне просто, в каком веку шляхта не предавала, не продавала, а то и вовсе не хотела на костях поплясать у постоянно кормившей и жалеющей её Руси? Что-то я такого не припомню. Вот пускай в собственном говне и варятся, пока демиглас не получится. Всё, убирайся, и панов не забудь с собой прихватить.

– Но, ваше величество…

– Бехтеев, напоминаю тебе, чтобы ты передал потом панам: я – русский немец. И почти до четырнадцати лет был лютеранином, что почти равно протестантом. Поэтому чисто православное милосердие, если оно в итоге прибыли или какой-то отдачи не принесёт – это не ко мне. Так что пускай идут туда, куда я их только что послал, и постараются получить удовольствие. Всё, вопрос закрыт!

– Эм, блядский пятачок? – Ломов закрыл маленькую книжицу, куда периодически самые мои изощренные выражения записывал.

– Не спрашивай, – я покачал головой.

– Хорошо, не буду, – Турок убрал книжицу. – Это было правильно отдавать Людовику почти всю Европу? Кроме Саксонии и Пруссии, которую мы и так захватили.

– И Мекленбурга на условиях, если они сами согласятся стать независимым герцогством под патронажем Российской империи. А они согласятся, когда с севера попрут шведы, с запада французы, а с юго-востока Австриячка из сна выйдет, – я протёр лицо. – В договоре ясно же сказано, я хочу спрямить границы, мне многого не надо. У меня Гольштейн-Готторпское герцогство слишком отделено от всех остальных земель. А за Священную Римскую империю пускай Луи с Австриячкой сцепятся. Я даже помогу кому-нибудь почти из самого настоящего милосердия. Некоторым герцогствам, к примеру. В память о том, каких прелестных роз они когда-то на смотрины присылали, и которые в больше половины случаев наших графов с князьями расхватали. Бесстыдницы.

Ломов протёр глаза.

– Что-то устал я, государь, – признался он. Впервые признался. А я посмотрел на его почерневшее лицо, впалые глаза и покачал головой. Сдаётся мне, что я сам выгляжу не лучше.

– Иди, Андрей. Тебе действительно надо отдохнуть. На три дня тебя отпускаю. Порадуй жену. А то она на меня и так волчицей поглядывает. А тут, поди, подобреет, – он слабо улыбнулся, поклонился и вышел из кабинета. Я же тупо смотрел на бумаги, потом сгреб их все в одну стопку и сунул в папку под названием «Алмазный». Среди них затерялась справка Ломова о том, что на самом деле задумали провернуть эти твари-лягушатники возле мыса Доброй Надежды. Похоже, новость о несметных богатствах Алмазного всех акул в одно место собрала. Своим «гениальным» решением Мордвинов такую погань со всех глубин поднял, что, поди, сам теперь капли пьёт. Ничего, в эти игры, господа, можно играть и вдвоём. А историю потом напишут победители. – Надеюсь, мои послания дошли до Саймонова и Мордвинова, иначе всё пойдет почти туда, куда я шляхту недавно послал.

Подхватив со стола свечу, я вышел из кабинета, но пошёл не в свои комнаты, а в часовню, в которую, положа руку на сердце, практически никогда не входил. Там, поставил свечу на столик перед входом и под грозными взглядами православных святых подошел к иконостасу. Медленно опустился на колени и перекрестился.

– Господи, услышь раба своего грешного. Не за себя прошу. За сынов твоих, кои лучше меня во сто крат…

В этот самый момент флагман отдал сигнал и линкор Елисеева содрогнулся, когда все его пушки разом ударили по врагу. А, когда выпрямился, рванул на всех парусах прямо на рифы. Елисеев отлично знал эти воды, в отличие от капитанов тех трех судов, что бросились за ним в погоню, даже не подозревая, что, казалось бы, огромный линкор просто в силу своих размеров не сможет завести их в смертельную рифовую ловушку. Но он смог, и молодой капитан, который всё это время сам стоял за штурвалом, вырвался из этой ловушки, оставив за собой три поверженных корабля.

– Защити их, покрой покровами Богородицы, как это всегда делал, чтобы не отдать эту землю на поругание…

Форт Алмазного в который раз рявкнул пушками, а затем оттуда вырвались защитники, чтобы встретить первую волну десанта, высадившегося с английских кораблей.

– В окопы! Под пули не лезть зря! – кричал уже раненный в плечо Вихров, который командовал обороной Алмазного на суше. Потому что опытнейшего адмирала Мордвинова забрал Саймонов, но не на флагман, а на линкор «Витязь», который ещё не вступил в бой. У этого линкора и пяти кораблей, что стояли с ним, не вступая пока в бой, была совершенно другая миссия.

– Впервые молю тебя, Господи, спаси и сохрани, как на всех православных крестах начертано…

Крымчаки откатились от укреплений Перекопа и теперь кружили невдалеке.

– Выйти бы, ваше благородие, да вдарить по ним, – Румянцев покосился на Терентьева.

– Нет, рано ещё. Ждём, – ответил Петька, вытирая лоб и размазывая по нему сажу. – Ждём, Тереньев. Столько времени ждали, чтобы в один миг всё испохабить?

Словно услышав его слова, крымчаки развернули коней и снова поскакали прямо на них.

– Пушки, заряжай! – заорал Румянцев. А его приказ передавался по цепочке. – Стрелять по команде! Залп!

Он закрыл руки ушами, чтобы не оглохнуть от грохота, а когда на него перестала сверху сыпаться земля, выглянул из окопа. Залп был страшен, но он ждал не его. Раздался свист, и с флангов на крымчаков начали накатывать конные отряды калмыков. Петька получил депешу, что ждут как раз их, и что государю удалось раз и навсегда договориться с этим непростым народом.

– А вот теперь в атаку, – прошептал Петька, закрывая глаза от облегчения. Дождались. Осталось лишь дождаться командующего и можно будет брать Крым.

– Аминь, – прошептал я, вставая с колен.

Когда выходил из часовни, задул свечку. Теперь мне оставалось только ждать.