Вендетта. Том 2

Глава 13

– Я не хочу уезжать, слышишь, не хочу, – горячо шептала Мария, вцепившись в мою шубу.

– Маш, не устраивай сцен, люди смотрят, – ответил я очень тихо ей на ушко. – Ты же прекрасно всё понимаешь: в Ораниенбауме вы с детьми будете в безопасности. Драгунский корпус, который там расположен, уже поднят в ружье и охрана усилена просто до неприличия. Я не собираюсь рисковать ни тобой, ни детьми.

– Я всё это понимаю, Петенька, – продолжала шептать жена. – Я понимаю, и сейчас сяду в эти проклятые сани. Но я не хочу этого делать, и, Петя, понимать и хотеть – это совершенно разные вещи.

– Папа, зачем мы уезжаем? – из саней выбрался Пашка, которого туда уже усадили. – Я же не испугался, правда?

– Нет, ты был очень храбрым, как медведь – хозяин тайги, – я подхватил его на руки и чуть не упал. Благо рядом стояли наготове Федотов и Румянцев, которые поддержали своего императора с двух сторон.

Проклятая нога в лубках болела, но воспаления Кондоиди не отмечал. Но передвигался я все-ещё плохо, только с помощью костылей, которые мне сделали по собственноручно начертанному чертежу. Это было первым нововведением, в создание которого я влез самостоятельно, а не мелкими подсказками. Вот только деваться особо было некуда, не оставаться же недвижимым, в конце концов. Был, конечно, ещё один вариант – использовать живые костыли, и мои приближенные отнеслись бы к подобному с пониманием. Вот только мне самому этого не хотелось. А трость пока помогала мало. Нога, чтобы срасталась хорошо, должна была оставаться неподвижной, значит, надо было прыгать на одной. Проклятый Фредерик!

– Павел, ты был очень храбр. И кто, кроме тебя защитит Елизавету? – Мария со вздохом отошла от меня, а я передал Пашку Румянцеву. Петька подхватил его и снова усадил в сани. После чего подал руку Марии, которая на этот раз заняла свое место. Их тут же почти по брови завалили мехами, а на место кучера вскочил граф Румянцев, славящийся своими умениями править лошадьми.

Сани я выбрал из-за того, что они по зимней дороге понесутся намного быстрее кареты. Вокруг саней тут же заняли свои места драгуны сопровождения. Сзади должен был растянуться приличный поезд, почти весь двор перебирался пока в Ораниенбаум, тем более, что я собирался начать большой ремонт Зимнего. Точнее, дворец будут строить заново, с нуля. И я присоединюсь к семье, как только разберусь с гостями.

– А ну, пошли, родимые, – Петька свистнул и приподнялся на козлах. Лошади двинулись и полозьями заскользили по утоптанному снегу. Я постоял ещё немного, затем подал знак, и мне принесли мои костыли, на которых я поковырял во дворец.

– Её величество, королева Луиза Ульрика хочет поговорить с вашим величеством в выделенных ей апартаментах, – ко мне подошёл Бехтеев. – Сегодня вечером. Она сказала, что хочет обсудить ввод войск на территорию Дании.

– Что, прямо так и сказала? – я остановился, глядя на Бехтеева в упор. К счастью, он был не слишком высоким, и мне удалось это сделать, не задирая голову, как с тем же Федотовым, или с Чернышевым. Сам же секретарь поддержал меня за руку, и мы медленно двинулись по коридору в сторону кабинета, негромко переговариваясь на ходу.

– Да, слово в слово. И выглядела при этом очень решительно. Я даже грешным делом хотел от вашего имени приказать не пускать её в комнаты, выделенные королю Дании. Ходят слухи, что накануне отъезда, её величество хотели отравить, и после произошедшего, она, кажется, нашла для себя виновного.

– А её величество не объяснила, почему она хочет встретиться именно в своих покоях, а не, например, в моём кабинете? – спросил я, отводя взгляд от секретаря и разглядывая стену. Мало мне сплетен про наши возможные отношения, конечно же Луиза не придумала ничего лучшего, чем подлить масла в огонь.

– Объяснила. И сделал это весьма громко и эмоционально. – Бехтеев распахнул передо мной дверь. Я проковылял в кабинете к дивану и со стоном опустился на него. Мой помощник тут же притащил мягкий табурет и помог мне водрузить на него больную ногу.

– Так что же орала Луиза Ульрика, полагаю, на весь коридор? – поинтересовался я, растирая бедро, которое затекло и начало болеть, хотя, вроде бы и не было сломано.

– Она говорила, что ей страшно, и что только на условно своей территории может чувствовать себя в относительной безопасности, и что ваше величество прежде всего мужчина и обязан принимать страхи беззащитной женщины к сведению. В конце этой пламенной речи её свидетели уже смотрели на меня так, словно это я прилагаю все усилия к тому, чтобы отговорить ваше величество от встречи с её величеством так, где она не будет бояться и чувствовать себя наиболее защищенной. – Бехтеев закончил говорить и отошел от меня, убедившись, что я не собираюсь свалиться с дивана, сломав при этом вторую ногу.

– Это Луиза Ульрика-то беззащитная и запуганная женщина? – Я даже боль в ноге перестал ощущать. А ведь она была порой настолько сильной, что я еле сдерживался, чтобы не попросить того же Кондоиди дать мне немного опия. Но, нет, нельзя. Именно сейчас мой разум не должен быть затуманен.

– Она так говорит, и многие в это верят, – пожал плечами Бехтеев.

– Ломов прибыл? – прошло уже четыре дня после этого гнусного нападения на меня в моём же собственном доме. Изначально я хотел отправить Машку с детьми сразу же из дворца, но и она сама и окружающие убедили меня, чтобы я подождал хотя бы до похорон Ушакова и Юсупова. Им нужно было отдать дань уважения, и я быстро понял, что это важно даже не для них, а для меня.

Прощание с Ушаковым прошло тяжело. Юсупова я почти не знал, но всё равно заставил себя сказать несколько хороших слов. А вот Андрей Иванович… Я буквально заставил себя прийти на похороны. Долго стоял перед открытым гробом, а потом прошептал:

– Что же ты, старый пень, не поберегся? Как же я теперь без тебя? – помимо воли слова прозвучали горько. После этого я отошёл от гроба, и больше не проронил ни слова.

Меня поняли, как поняли, что горе моё совершенно искреннее. Об этом писали газеты и даже Румянцев посвятил целую статью в своём журнале. Во время моей пасквильной войны с Фридрихом я, благодаря гению Груздева, уловившего саму суть этой новинки, выиграл с разгромным счетом. И мои люди, имеющие хоть какое-то отношение к печатному слову, быстро поняли, что надо делать, чтобы преподносить информацию в нужном для меня и всей империи свете. Они все молодцы, а многое было придумано задолго до моего появления здесь. Нужно всего лишь не бить изобретателей по рукам, а всячески их поощрять. Так и получилось, что из всех изобретений, ведущих к прогрессу, конкретно мне принадлежали ручка, потому что я так и не смог научиться как следует писать перьями, и костыли, без которых я не мог ходить.

– Так где Ломов? – повторил я вопрос, потому что Бехтеев не спешил мне отвечать.

– Я не знаю, ваше величество. Гонец был послан сразу же, как только вы приказали его вернуть сюда. Но, пока что ни гонца, ни Андрея Ивановича я не видел.

– Дьявол, – ругнулся я, стукнув кулаком по бедру и чуть не взвыв от пронзившей ногу боли. Вот же кретин! – Почему так долго? – процедил я сквозь зубы.

– Ваше величество, прошло всего четыре дня. Разве ж это долго? – Бехтеев удивился, а мне захотелось побиться головой обо что-то твёрдое. Если целый университет ученых разной степени учености не придумает мне быстрый способ связи, я скоро начну буйствовать и всем демонстрировать, какой я самодур.

– Заткнись, – я поднял палец вверх. – Вот лучше о том, что долго, а что нет, мне не напоминай.

– От того, что я не буду об этом говорить, ничего на самом деле не изменится. И Ломов не получит сообщение быстрее, чем сможет доставить гонец, и приехать он быстрее, чем его несёт верный конь, тоже не сможет. – Ответил Бехтеев.

– Вот об этом мне и не нужно напоминать, – произнёс я с нажимом. Бехтеев склонил голову, показывая, что понял моё требование, каким бы нелепым оно ни было.

Дверь распахнулась и в кабинет вошёл тот самый Ломов, о котором мы только что говорили. Он был одним из немногих, у кого было право входить ко мне без доклада. Его плащ был запорошен снегом, ресницы покрыты инеем, а с полей шляпы свисала сосулька.

– Ваше величество, я спешил, как только мог, когда узнал про то, что случилось. Так уж получилось, что я уже направлялся домой. Мне сказали, что за мной направили гонца, но, похоже, мы с ним разминулись. – Его голос звучал глухо от усталости и холода.

– Слава богу, – я закрыл глаза и перекрестился. Никогда не был набожным человеком, но сейчас Турка явно вело ко мне провидение. – А теперь иди и отдыхай. В бане обязательно попарься. Не хватало ещё, чтобы заболел.

– Я так рад, что с вами и его высочеством всё обошлось, – выпалил Турок, поклонился и вышел из кабинета, а на его лице застыло чувство облегчения. Словно он бежал сюда и сам не верил, что найдёт в кабинете живого и относительно здорового императора. И теперь, когда убедился, то можно со спокойной душой и в баньку пойти.

– Фёдор Дмитриевич, будь другом, придвинь ко мне стол и подай чистые листы. Письмо мне надобно написать. Как подашь всё, можешь пока быть свободным, понадобишься, позову.

Бехтеев понимающе хмыкнул. Он догадывался, кому именно я буду писать письмо, и что в этом письме будет написано. Я прекрасно мог бы и ему поручить это дело, вот только такие письма нужно было писать всё-таки собственноручно. Чтобы показать личное отношение. И хотя моё истинное личное отношение можно было охарактеризовать пятью словами, из которых приличными и не матерными были только предлоги, писать придётся совершенно обратное. Увы, но таковы были правила игры, и не мне эти правила менять.

Учитывая ганноверские корни Георга, письмо я писал на немецком языке.

«Мой дорогой царственный брат, я пишу тебе, чтобы сообщить страшные и печальные новости. Наверняка до тебя уж дошли слухи о ужасном покушении на меня, на королеву Швеции Лузу Ульрику и, самое главное, на моего сына и наследника Павла. К счастью для всех нас это покушение закончилось почти неудачно. Но я всё же потерял несколько очень близких мне людей, и с прискорбием хочу сообщить тебе о гибели твоего верного подданного маркиза Дернского, который проявил истинно английскую мужественность, пытаясь спасти этого гнусного предателя Фредерика Датского из-под завалов. Я не знаю его мотивов, но могу предположить, что сделал он это исключительно потому, что не разобрался в ситуации…»

Я отложил ручку и задумался. Этот козёл Дерн так привык к обожанию, или в крайнем случае настороженному опасению, что не внял моим вполне определенным угрозам и попытался быковать. В итоге он я взбесился, а завести меня и сейчас пока можно с полтолчка, и приказал провести допрос с пристрастием, используя все доступные следователю методы. При этом я лично присутствовал на допросе.

Это был первый и, я надеюсь, последний раз, когда при мне пытают человека. Не могу не признавать ценность этих методов, по-другому иной раз невозможно получить нужную информацию, хотя я сам считаю пытки малоэффективным методом. Но, положа руку на сердце – в случае с Дерном в них особой нужды не было. Я и так знал всю подноготную, Фредерик играть в героя наотрез отказался и очень быстро сдал всю контору, схватив ходящими ходуном руками бокал с вином.

Маркиз Дернский опроверг мифы о невероятной стойкости англичан. Если сначала он крепился, но, когда ему начали спицы по ногти загонять, сдулся, как воздушный шарик и начал говорить. Правда, всю дорогу он не переставал кричать, что я отвечу, и за него жутко отомстят. Я открыл рот во время допроса всего один раз, когда мне надоело слушать эти ничем не подкреплённые угрозы, и заявил ему, что на самом деле, такого товарища, как маркиз Дернский уже давно списали, никто за него мстить не будут и прекрасно переварят моё письмо о героической гибели маркиза, п родственники уже делят наследство, растаскивая исподтишка пододеяльники и простыни из Лондонского особняка. После моих слов он ненадолго задумался, насколько ему позволяла думать боль, но потом гонор возобладал над разумом, и он снова начал нести ахинею про собственную исключительность.

Умер он, к слову, не под пытками. На нём даже особо следов применяемого воздействия не было. Хороших мастеров воспитал Ушаков. Как же мне его не хватает. Погиб он так, чтобы всё было достоверно: на маркиза сбросили прилично так бревен и камней и дали под завалом полежать, если вдруг его не убила какая-нибудь каменюка. Я даже надеялся на то, что эта мразь будет умирать долго, чтобы он хотя в конце сумел прочувствовать всё то, что чувствовал я: беспомощность, страх, обреченность, правда, в моём случае, в большей степени всё это я ощущал из-за невозможности хоть как-то помочь своему ребёнку. Так что ему в любом случае будет легче. Хотя, тут как посмотреть, возможно, его собственная жизнь для него гораздо дороже, чем для меня жизнь моих детей.

Тряхнув головой, я снова взял в руку ручку, так, на чём я остановился?

«К моему величайшему сожалению Дерн погиб. Сейчас зима, и я с превеликой скорбью могу доставить тело героического маркиза, дабы его родственники смогли похоронить его достойно, с полным соответствием его веры и титулам…»

Сейчас-то это тело валялось в каком-то сарае. Правда, я всё же не изверг какой, и приказал засунуть его в гроб, да веревки снять с рук и ног, которыми его связали во время казни. Чтобы крысы не обглодали, а то, перед Георгом неудобно получится.

«Надеюсь, мой царственный брат, ты понимаешь всю глубину моей ярости, а также всю глубину ярости моих подданных. Если я сейчас спущу такое, то что дальше? Меня в моей же собственной спальне шелковым шарфиком задушат? Да и Швеция никогда не простит покушения сошедшего с ума Фредерика, который, тем не менее, всё ещё остаётся королём Дании, на свою королеву.

Более того, я думаю, что и мои соседи и даже ты, мой царственный собрат, не простят мне, если я промолчу и никак не отвечу на это покушение.

Я не прошу твоей помощи, я всего лишь выражаю скорбь и уверяю, что с Данией мы справимся сами.

С величайшим уважением, Пётр»

Так, теперь надо побольше таких писем написать. Всем правителям, кого я только смогу вспомнить, включая турецкого султана. Пусть думают, что Петруха ноет и плачется в жилетку, надеясь получить порцию любви и ласки. Мне плевать, что они обо мне подумали. Пусть только не лезут. Ведь в этих письмах я не собираюсь выставлять Дерна героем. Отнюдь. Я всячески буду намекать на то, что именно он подбил Фредерика на такой самоубийственный поступок. И что это может ждать каждого, потому что всегда Георга любил и уважал, почти как Фридриха, а в итоге получил только черную неблагодарность.

Закончил я писать, когда на улице уже совсем стемнело. Ну что же, пора выдвигаться к Луизе. И почему я уверен, что эта стерва будет пытаться меня соблазнить? Что она вообще во мне нашла? Красотой я, мягко говоря, не блещу. Вокруг неё такие мужики, как Чернышев вьются постоянно. Нет же, она вбила в свою хорошенькую голову, что ей обязательно нужно меня попробовать и со временем эта блажь, похоже, никуда не делась. Вообще, если хорошо разобраться, в этом мире меня по-настоящему хотели всего две женщины, несмотря на моё императорское величество: моя жена и Луиза Ульрика. Мои весьма немногочисленные связи не в счёт, там клиника в основном была, да служанки, которых обычно не спрашивают, чего они хотят. Вот такой я неправильный попаданец.

Пока в башку лезли странные мысли, я даже не заметил, как допрыгал до выделенных комнат королевы Швеции, а моё сопровождение осталось где-то за углом. Вход в апартаменты никем не охранялся, и это заставило меня нахмуриться.

Стучать в двери было не с руки, и я просто толкнул створку костылём.

– Ваше величество, вы всё-таки пришли, я так рада, – Луиза сложила руки на практически обнаженной груди.

– Где охрана? – спросил я, не спеша заходить в комнату.

– Я попросила её убрать на сегодня от дверей. Если вы заметили, ваше величество, гвардейцы перекрыли вход в крыло, и мимо них даже мышка не проскочит, – ответила Луиза довольно спокойно. – Я и прислугу отослала. Наши дискуссии порой бывают настолько… хм… жаркими, что не стоит посторонним их выслушивать, тем более, что при вашем дворе слишком много людей знают немецкий язык.

– А вам не кажется, Луиза, что это всё было лишним? – я всё ещё стоял в дверях. У меня было ощущение, что, войдя в эту комнату, я войду в логово ведьмы.

– Мы снова на «вы»? – она приподняла бровь и улыбнулась.

– Полагаю, нам необходима дистанция, о нас с вами и так ходит просто неприличное количество слухов, – ответил я на её вопрос.

– Слухи всегда будут ходить, – Луиза пожала обнажёнными плечами. – Я вам больше скажу, многие утверждают, что мы на протяжении всех этих лет были любовниками.

– Каким образом нам это удавалось, интересно мне знать? – я позволил себе усмехнуться.

– Волшебная сила любви, не иначе, – фыркнула Луиза, напомнив мне породистую кошечку. – Вы так и будете там стоять? Ваше величество, вы что меня боитесь?

– Да, Луиза, я вас боюсь до колик. – Не стал скрывать очевидного.

– Бросьте, больше чем сейчас о нас всё равно говорить уже не будут. Больше просто некуда. Давайте, я помогу вам справиться с этими подпорками.

Она буквально затащила меня в комнату, усадила в кресло, забрав костыли. Но поставила так, что я в любой момент мог до них дотянуться. И на том, спасибо, как говорится. А потом она присела, чтобы помочь устроить ногу на табурете. При этом ракурсе её грудь обнажилась так, что я мог видеть возбужденные соски. Подняв взгляд к потолку, я попросил Господа дать мне силы, чтобы справиться с искушением. К счастью, у меня была сломана нога, и на активные действия я был в этот момент не способен.

– Я не собираюсь оставлять это происшествие просто так. – Луиза встала, и напряжение немного меня отпустило. – Но, я уверенна в том, что Швеция не справится с Данией. Мало захватить, нужно ещё и удержать. Ты же на примере Голландии и парочки колоний уже показал, что вполне можешь справляться с местными, не прибегая к массовым казням. Люди это ценят. Слухи ходят не только о нашей мнимой интрижке, но и о вполне реальных действиях с твоей стороны.

– Мы снова на «ты»? – спросил я, не отводя взгляда от её женственного тела.

– В данном случае формальности не нужны. Я хочу предложить сделку. Мне нужна абсолютная власть на Швецией. И ты можешь мне помочь её заполучить. В этом случае я отдаю тебе Данию, всю без остатка, и помогаю войсками, чтобы её захватить. Повод я надеюсь, у тебя будет достойный, так что соседи Дании на помощь не придут. Я так понимаю, что это мерзкое ничтожество ты убивать не собираешься? – то, что она имела в виду Фредерика даже можно было не уточнять.

– Нет, конечно, – я фыркнул. – Мне нужен будет король на троне. А войска необходимы, чтобы убрать из-под ног Парламент. Они нам будут не нужны, будут мешать ассимилировать Данию с последующим вхождением в состав Российской империи.

– Какое благородство. Пощадить врага, который пытался тебя убить. – Луиза повернулась ко мне спиной и принялась разливать вино по бокалам. – И даже вернуть ему трон. Вся Европа будет тебе аплодировать, как дурачку.

– Да пускай, – я махнул рукой. – Когда придет время, они начнут шевелиться, но будет поздно. Мне не нужна полноценная война. Я её сейчас не потяну. А насчёт войск… Мне они будут нужны не только против Дании, но и в Европе. У меня предстоит война с Портой, и часть войск из Европы я уберу, сама понимаешь.

– Идёт, как только результат будет достигнут, я отдам тебе свою армию. Не всю разумеется, но ты останешься доволен. – Она протянула мне бокал с рубиновой жидкостью. Я его взял, но в глубине души снова начал шевелиться червячок сомнений. – Ах, твоя боязнь меня просто смешна, – Луиза запрокинула голову и рассмеялась. – Если я отдам тебе свой бокал, ты успокоишься? Смотри, я даже немного отопью из него.

Она сделала небольшой глоток и поменяла наши бокалы. Я поднёс его к губам. Эта была очень странная пародия на поцелуй, потому что мои губы точно легли на то место, где стекла касались её губы, там был виден след от помады, которой Луиза активно пользовалась.

Мне хватило сделать два глотка, чтобы понять – она всё-таки что-то подлила в вино.

– Что ты сделала? – сумел прошептать я, выронив из руки бокал с недопитым вином. Она что-то отвечала, но я не слышал, потому что глаза закрылись, и комната погрузилась во мрак.