Вендетта

Глава 2

Великая княгиня Мария Алексеевна с остервенением вырвала сорняк и бросила его в стоящую рядом корзину. В последнее время она много времени проводила в оранжерее, ухаживая за растениями, замечая, что ей становится лучше, когда она не сидит в душной комнате, а гуляет на улице или приводит в порядок оранжерею, которую в ее отсутствие слегка запустили.

— Это просто невыносимо! Вокруг что-то происходит, но мне ничего никто не говорит! Теперь и вовсе заперли в Ораниенбауме, по приказу Петра, но, Аня, я не видела даже огрызка бумаги, на котором было бы написано повеление, — очередной сорняк полетел в корзину. — Ломов сбежал, как только мы его немного приперли к стенке, да так быстро, будто я воплощение самого дьявола, а ты его ближайший слуга. Это заговор? Но почему мне не известны подробности? Я не могу помочь Петру, сидя здесь! — Мария резко поднялась, и у нее на мгновение закружилась голова. Проклятая болезнь все еще давала о себе знать. Анна Татищева бросилась было, чтобы поддержать ее, но Мария самостоятельно справилась с головокружением и встала прямо, глядя на своего секретаря. — Нам нужно выяснить, что происходит. Я вовсе не бесполезное создание, предназначение которого рожать детей и сидеть улыбаясь, как кукла. Во мне течет кровь германских воинов, и я совсем не хуже этой банной мочалки Луизы Ульрики! — Анна молчала, про себя лишь отмечая, что между Луизой Шведской и практически императрицей Российской империи никогда не будет мирных и дружеских отношений. Но так оно всегда бывает, когда две женщины неравнодушны к одному мужчине. А Мария тем временем продолжала выговариваться, чтобы хоть маленько сбросить всю ту меланхолию, которая напала на нее после долгой и тяжелой болезни. — Ладно, вы хотите, чтобы я рожала детей. Но вот вопрос, от кого я должна рожать детей, если моего законного супруга где-то черти вот уже какой месяц носят? Почему-то женщины еще не научились в отсутствии мужчины беременеть. Аня, я знаю, что у тебя нежные чувства к Ломову. Может быть, он тебе что-то говорил?

— Нет, ваше величество, Андрей ничего мне не говорил, — покачала головой Анна. — Он только сказал, чтобы мы все время находились здесь, потому что это безопасно.

— У меня голова скоро лопнет, — пожаловалась Мария. — Ушаков, да тот же Ломов постоянно говорят про какую-то опасность, но никто не объясняет, что именно они имеют в виду. Как я могу чего-то опасаться, если не знаю, чего именно мне опасаться?

— Думаю, что дело в лорде Кармайкле, — задумчиво произнесла Анна.

— А мне кажется, что не только в нем. — Мария задумчиво осмотрела оранжерею. — Вот что. Я так давно не получала писем от своих дорогих сестер, наверное, пора бы мне уже им написать.

— И кому же именно вы хотите написать, ваше величество? — Анна сняла перчатки, в которых она помогала Марии в её непростой борьбе с сорняками.

— Марии Амалии, королеве Неаполя и Сицилии. А также Марии Жозефине. В последнем письме от моей матери проскользнули интересные намеки на то, что Марию Жозефину хотят выдать замуж за дофина, якобы в этом случае Франция станет претендовать на Саксонию. Но ведь это невозможно! Потому что Российская империя претендует на Саксонию. В конце концов, я старше Марии Жозефины. С другой стороны, зная своего отца, я могу предположить все, что угодно, — добавила Мария мрачно. — Он вполне мог обещать уже проигранные земли хоть двум претендентам, хоть трем.

— Простите, ваше величество, но во сколько лет ваша сестра вышла замуж? — Анна недоверчиво покачала головой. Она знала, что разница между сестрами не слишком большая. Слышала она и о том, что в Европе девушек могут выдавать замуж очень рано, вот только насколько рано, она пока не представляла.

— Марии Амалии исполнилось четырнадцать, когда ее выдали за Карла. Марии Жозефине столько же. Я была практически перестарком, когда Петр, наконец, решил связать наши судьбы браком. Мама уже плакала, и говорила, что меня ждет монастырь, потому что синие чулки никому не нужны, — Мария усмехнулась, и ее усмешка в этот момент стала просто чудовищно похожей на усмешку Петра.

— Насколько мне известно, Петр Федорович наоборот ждал, когда вы войдете в разрешенный церковью для венчания возраст, и то, для вас сделали исключение, — Анна забрала грязные перчатки у Марии и бросила их в корзину с сорняками.

— Я знаю об этом, — Мария вздохнула.

— Я вам понадоблюсь в ближайшее время, ваше величество?

— Пока нет, — Мария покачала головой, направляясь к выходу из оранжереи, уже обдумывая в голове, что напишет сестрам.

Анна Татищева же поспешила к галерее, где её ждал Турок. Они очень сблизились в то время, когда практически выкрали из Петербургского дворца Великого князя Павла Петровича, а затем и Марию Алексеевну. Бестужев категорически не хотел отпускать пока еще Великую княгиню, а сама Мария была в тот момент слишком слаба, чтобы сопротивляться.

— Андрей, — Анна подошла к нему, стараясь заглянуть в глаза. — Надо что-то делать. Мария Алексеевна окончательно поправилась, но, её деятельная натура не позволяет ей оставаться долго на одном месте. Она уже придумывает себе различные заговоры и пытается найти какое-то разрешение оных.

— Ничего, не волнуйся, скоро Андрей Иванович приедет и поговорит с ней. Думаю, что он сумеет образумить её величество. Если уж с Елизаветой Петровной получалось, то и здесь получится. — Он улыбнулся. — Аня, я уезжаю. Его величество поручил мне чрезвычайно важное задание, так что... — он развел руками. — Когда я приеду, то планирую поговорить с твоим отцом. Надеюсь, что его величество окажет мне в этом поддержку. — Он поднял ее руки и поцеловал пальцы.

— Ты только вернись, а папеньку я сама уговорю, — Анна теперь очень хорошо понимала Марию, которая места себе не находил в отсутствие мужа. — Это самое ужасное, ждать.

— Ничего, прорвемся, я тебе еще успею надоесть, — и Турок отпустил девушку, направляясь к выходу, где уже стоял оседланный конь. В последнее время Турку начало казаться, что он сросся с седлом, так часто приходилось ездить по делам.

Андрей Иванович Ушаков приехал в Ораниенбаум как раз в то время, когда Мария закончила писать второе письмо, и запечатала его печатью. Он прошел прямиком к кабинету Великой княгини, возле которого на страже стояли два гвардейца.

— Извините, Андрей Иванович, но без доклада никак нельзя вас впустить, — один из них перегородил путь Ушакову, а второй тем временем исчез в кабинете. Охрану в поместье несли те, кто в свое время начинал охранять Великого князя вместе с Назаровым. Точнее, Назаров тогда постигал эту нелегкую науку набивая шишки и вразумляя своих подчиненных. Но в тот раз что-то получилось, и теперь остатки того полка составляли дворцовую гвардию, как назвал их Петр Федорович, вот только дворцовой эта гвардия оставалась лишь на территории бывшего Молодого двора. Зато здесь охрана была поставлена на приличном уровне. По приказу Петра многие моменты помогал решать Турок, который указывал уязвимые места, требующие особого контроля.

Все это Ушаков отметил, когда шел к Марии. Его несколько раз останавливали, да и на всем протяжении своего движения Андрей Иванович ощущал, словно чье-то незримое присутствие сопровождает его, отслеживая каждый шаг. Ощущение было неприятное, но, в то же время Ушаков испытывал удовлетворение. Здесь действительно лихим людям было бы сложно прорваться к августейшей семье.

— Можете пройти, Андрей Иванович, только трость придется здесь оставить, — заявил второй гвардеец, вернувшись из кабинета.

— Вот даже как, — Ушаков протянул ему трость и нарочито хромая пошел к открывшейся двери.

— Времена нынче такие, Андрей Иванович, уж не обессудьте, — попытался сгладить впечатление гвардеец.

— Да я не в претензии. И это хорошо, что государь дворцовую гвардию велел вывести из-под надзора Тайной канцелярии, а то как бы вы у своего начальника сейчас трость забирали? — и Ушаков зашел в кабинет. Дверь за ним закрылась, но не плотно, что тоже не ускользнуло от его взгляда. — Доброго здоровьишка, ваше величество, Мария Алексеевна.

— И вам не хворать, Андрей Иванович, — Мария пристально смотрела на Ушакова и сейчас перед ней стоял только один вопрос, стоит ли доверять начальнику Тайной канцелярии, или он каким-то образом причастен к заговору, который она ощущала всеми внутренностями. — С чем вы пожаловали ко мне?

— Позволите ли сесть старику, ваше величество? Тем более, что мордовороты у ваших дверей трость у меня отобрали. — Ушаков готовился к этому разговору, но сейчас не знал с чего начать.

— Я немедленно прикажу вам ее вернуть, — Мария встала и уже сделала шаг к двери, как Ушаков ее остановил.

— Не стоит, ваше величество. Так вы обесцените все то, чего добивался Петр Федорович. Он вам точно не скажет за это спасибо, когда вернется.

— Тогда садитесь, Андрей Иванович. Насколько мне известно, вы имели полное право сидеть в присутствии Елизаветы Петровны. Не будем нарушать традиции, — и Мария указала на кресло, сама же села в то, с которого недавно вскочила. — Вы ведь не просто так проделали этот путь, чтобы проверить как обстоит дело с охраной?

— Вы удивительно проницательны, ваше величество, — Ушаков сел, остро сожалея, что у него нет трости, которой он привык манипулировать, как дамы веером. — Скажите, ваше величество, вас не посещал Алексей Петрович Бестужев? Может быть, хотел выразить свои соболезнования в связи с утратой Елизаветы Петровны? Или же еще какие пожелания высказывал?

— Почему у меня появилось ощущение, что вы меня допрашиваете, Андрей Иванович? — Мария обхватила себя за плечи, словно на мгновение ощутив холод Петропавловских казематов. — Нет, вице-канцлер не почтил меня своим визитом. Ни сейчас, ни в то время, когда я болела, и думала, что пришел мой последний час. Меня, кстати, никто тогда не навещал. И вы в том числе, — в её голосе прозвучали явные упрек и обида.

— На то были весомые причины, ваше величество. Вы должно быть не в курсе, потому что лежали в полузабытье, но Давид Флемм, царствие ему небесное, сумел убедит Елизавету Петровну подписать ее последний указ, в котором четко было сказано, что никто не может покинуть дворец, и никто не может в него войти, пока признаки болезни не пойдут на спад. Ломову с Анной Татищевой с трудом удалось вынести наследника до того момента, как Павел Петрович мог захворать.

— Нужно их наградить, — Мария приложила руку к животу, ощутив внезапную изжогу. Как бы она жила сейчас, если бы с ее сыном что-то случилось?

— О, нет. Пускай радуются, что их не наказали, — Ушаков покачал головой. — Как бы то ни было, они нарушили приказ императрицы, пускай даже действовали из лучших побуждений. Так значит, Бестужев вас не посещал, и никто из преданных ему людей не сделал этого?

— И у меня снова появилось ощущение, что вы меня допрашиваете, — Мария слабо улыбнулась.

— Я предан всей душой Петру Федоровичу, а его жизнь и будущее правление сейчас находятся под угрозой, — Ушаков продолжал пристально смотреть на Марию. — Я нисколько не сомневаюсь в вашей верности, ваше величество, но моя служба обязывает меня видеть везде ростки сомнений.

— Вы зря пытаетесь разглядеть эти ростки во мне, Андрей Иванович, — Мария покачала головой, словно открещиваясь от подозрений Ушакова. — Хотя, я вас понимаю, правда, понимаю. Учитывая, чьей дочерью я являюсь, трудно заставить себя верить мне безоговорочно. Сейчас наступили сложные времена, как нам не допустить, чтобы снова наступила смута?

— Если я скажу вам, что вице-канцлер пытался распустить Тайную канцелярию, а меня самого выгнать на улицу, и, скорее всего, попытается убить, вы мне станете больше доверять? — Ушаков откинулся в кресле, сложив сцепленные руки на животе.

— Ваш человек не дал погибнуть моему сыну, и меня саму вывез ночью из Петербурга, — Мария приложила ладонь к пылающему лбу. — Мне и этого хватит, чтобы не заподозрить вас в измене. — Она решительно протянула ему письма. — Вот, у вас лучше получится отослать эти письма, чтобы они попали адресатам, и привезти ответы. Я по мере своих сил пытаюсь помочь найти корни заговора не в России. Я только одного не понимаю, почему вы не арестуете вице-канцлера и не бросите его в казематы, чтобы он там дожидался возвращения Петра?

— Потому что я не знаю всех, кто в этом замешан, — Ушаков провел рукой по лицу. — Боюсь, эта зараза далеко проникла, и у нас нет Флемма, который бы сумел ее изолировать. Скоро к вам придут, ваше величество. Не отказывайтесь сразу от их предложений, возьмите паузу, скажите, что вам надо все тщательно обдумать. Нам нужно постараться выявить всех заговорщиков до того момента, как вернется государь.

— Почему так, Андрей Иванович? Почему на него кто-то так обозлился? Ведь Петр ничего плохого никому не делал, — Мария заломила руки. Впервые с того момента, как она оказалась в России, ей было настолько страшно. Еще совсем недавно она сетовала на то, что её держат в неведение. Сейчас бы она многое отдала за возможность в этом неведение оставаться.

— Один его проект манифеста о службе Отечеству может многим показаться несправедливым, — Ушаков поднялся из кресла. Ему предстояло очень много работы. Да еще и работать нужно было почти вслепую. Он не был даже уверен в том, что и в Тайной канцелярии нет никого из заговорщиков.

— Какой манифест? — Мария непонимающе посмотрела на него.

— О, вы не видели его? Я пришлю вам, почитаете. Но, если вкратце, в этом манифесте, Петр Федорович упраздняет любую причину, по которой дворянин может не служить своей стране. Даже увечье или болезнь не принимаются в расчет. Не можешь проходить службу на поле брани — подерем то, что по силам. И если дед его Петр Алексеевич оставлял некоторые исключения, то Петр Федорович убрал последние. Служба солдат до пятнадцати обязательных лет сокращается, и, угадайте, ваше величество, сколько лет должен посвятить Отечеству человек, чтобы иметь право и дальше называть себя дворянином?

— Пятнадцать? — Мария сильно захотела увидеть эту бумагу. Действительно, за такое вполне могли убить. — А он женщинам не придумал службу организовать?

— Хм, — Ушаков только многозначительно хмыкнул. — Проблема в том, что он думал, будто у него есть время, чтобы все подготовить для принятия этого манифеста, который Петр Федорович готовил к своей коронации. Что лет пятнадцать, а может быть и все двадцать у него есть в запасе. Этого времени хватило бы, чтобы плавно подвести дворян к подобной мысли. Вот только это время у него отняли. А проект манифеста остался. Как и другие наработки, которые тоже ничуть не понравятся нашим помещикам, коим в последнее время постепенно ослабляли удила.

— Но откуда те, кто пошел за Бестужевым вообще о них узнали? Если это только проекты, то, есть большая вероятность, что они никогда не станут указами.

— А вот это-то нам и предстоит выяснить, — Ушаков пошел к двери, чувствуя, что у него от переживаний разболелась давно не беспокоящая его нога. — Старайтесь не покидать поместье. Здесь у вас очень хорошая охрана. Боюсь, она может вам пригодиться. За письма не беспокойтесь, они попадут к адресатам. — Ушаков вышел за дверь, а Мария достала скверно нарисованную миниатюру, на которой был изображен портрет Петра. Обращаться к изображению было проще, так она сама себя не воспринимала, как сумасшедшую.

— Где же ты? Тут такое начинает затеваться, а тебя все нет и нет.

— Господин граф, почему вы не танцуете? — я обернулся к подошедшей ко мне маркизе де Помпадур.

— Потому что, мадам, я так скверно танцую, что все присутствующие здесь дамы будут желать мне смерти, за свои истоптанные ножки. А я еще слишком молод, чтобы оставлять этот мир, — я старательно улыбнулся и прикоснулся губами к пальцам маркизы, едва сдержавшись, чтобы не сплюнуть на пол, настолько руки у нее были надушены. Похоже, что таким образом мадам метит свою территорию.

— А вы шутник, дорогой мой граф, — она рассмеялась.

— Да вот такой я веселый человек, — я развел руками.

— Но, что же нам делать? Я не могу допустить, чтобы кто-то на моем вечере скучал. Это, мой милый граф, может нанести удар по моей репутации. — Похоже, маркиза забыла мое имя. Хорошо еще, что титул легко запоминался, и знание его, было выходом почти из всех ситуаций.

— Я ничуть не скучаю, — запротестовал я вполне искренне. Мне некогда было скучать, я переваривал то, что мне удалось узнать у Монтескьё.

А узнать мне удалось следующее: несмотря на определенный рост недовольства правительством, больше в кругах буржуазии, что интересно, ничего никто пока поднимать не стал бы. Нет, при определенном подогреве и вливании определенного количества средств, можно было бы что-то замутить, например, все-таки заставать Генеральные штаты собрать, а там бы слово за слово, и покатилось бы. Но пока это было не ко времени. И если в той же Америке бунт уже в принципе созрел, и его можно было всего лишь чуть-чуть подтолкнуть, то во Франции еще лет двадцать будут одной болтологией заниматься. Я так понимаю, до революции дойдет лишь следующее поколение. Те же сыновья маркиза Мирабо, с которым мы к моему удивлению вполне сумели найти общий язык.

Что касается Америки, то там знаменитая война за независимость вспыхнула бы гораздо раньше, если бы не одно обстоятельство, а именно, война с Францией из-за колоний. Эта война должна оттянуть много сил на американский континент. И вот этот конфликт вполне можно будет подпалить чуть раньше, чем он возник в моей истории. И, разумеется, помочь в нем Франции. Америка способна поглотить много солдат с любой стороны. Эх, договориться бы еще с индейцами. Прививки им от оспы поставить, да огнестрелом снабдить. Хорошо снабдить, чтобы всем хватило. Но для этого их нужно как-то примерить друг с другом, а это, вроде бы невозможно просто априори.

— После Фонтенака никто не может приручить этих дикарей, — раздавшийся рядом голос словно отвечал на мои вопросы. — Боюсь, если так пойдет, то мы лишимся поддержки последнего лояльного к нам племени. И тогда мы проиграем англичанам.

— Тогда, может быть, нам хватит уже непонятно чем заниматься на континенте, и пора пересекать океан, чтобы усилить гарнизон Квебека?

— Не нам с тобой принимать такие решения, мой друг, нам остается лишь ждать, что, возможно, его величество и отдаст этот приказ. — Голоса удалились. Что же. Начало этой войны просто витает в воздухе. Военные не могут о ней не думать. Я же, только представил, что нужно пересекать океан, как мне сразу же стало дурно. К горлу подступила тошнота, а голова закружилась.

— Ваше величество, вам дурно? — рядом тут же очутился Криббе.

— Слишком душно, и слишком много духов, надо бы выйти, свежего воздуха глотнуть.

Такая функция радушной хозяйкой была предусмотрена. Видимо, надоело от блевотины ковры вычищать. Мы с Гюнтером вышли в сад через дверь, которая спряталась тут же в углу большой залы, и я сплюнул тягучую слюну, вдыхая морозный воздух полной грудью.

— Король здесь? — спросил я через пару минут, когда окончательно пришел в себя.

— Здесь, и вовсю идет обсуждение новой жены для дофина, — Криббе облокотился на какой-то забор, глядя вдаль. — В том числе в качестве кандидаток рассматривается Мария Жозефина Саксонская.

— Значит, Людовик хочет заполучить Саксонию, как интересно, — я огляделся по сторонам. — Почему здесь нет снега? Уже середина зимы, а все еще нет снега? — я зло пнул пожухлую траву. — Все хотят Саксонию. Дрезден на сегодняшний день является этаким призом.

— Я скажу больше, Брауншвейг-Люнебург захочет присоединить к себе земли южной Саксонии. После того, как в его состав вошли Бремен и Верден, осталось совсем немного, чтобы претендовать на звание королевства, — добавил Криббе.

— Они как пауки в банке, так и норовят сожрать друг друга, — я поморщился. — И снова Ганновер. Без него, похоже, эта война все-таки не освятится. Самое главное и Август не был виноват. Захват Саксонии и ее раздел был всего лишь вопросом времени. Вот только из-за его многочисленных отпрысков сейчас начнутся проблемы. Ладно, я понял, что нужно будет в данный момент предложить Людовику, чтобы он ввязался по полной. А там, глядишь, и с индейцами придумаем, что сделать.

Не успели мы зайти обратно в комнату, как ко мне прихрамывая подошел молодой офицер.

— Господин граф, разрешите представиться, виконт де Крюшо, — он пристально смотрел на меня. — Скажите, мы не могли встречаться в Берлине, после его взятия войсками Великого князя?

— Эм-м-м, — вот черт возьми, и принесло же этого офицера сюда прямо из Пруссии. — Вряд ли, виконт. Я никогда не был в Берлине.

— Но я готов поклясться, — и он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, кого же я ему напоминаю.

— Каждому может что-то привидеться, — я похлопал виконта по плечу, и быстро отошел в сторону. — Черт подери. Я планировал немного задержаться в Париже, но, похоже, придется уезжать.

— И что мы узнали, пока находились здесь меньше недели? — пробурчал Криббе.

— На самом деле очень многое. Но самое главное, Людовик и его правительство очень сильно не любит англичан. Гораздо сильнее, чем хочет заполучить Саксонию. И это для нас в настоящий момент самое главное. А теперь пойдем отсюда, пока это слишком наблюдательный виконт не сложил все как надо и не раскрыл мое инкогнито.