Вендетта

Глава 11

— В Миделбурге и Гусе городские восстания, — Олсуфьев поднял голову от доклада, который составлял для его величества и пристально посмотрел на Ван Виста, преданного поклонника Петра Федоровича, буквально боготворившего русского императора, почти так же, как сам Петр по младости лет боготворил короля Фридриха. Адаму Васильевичу стоило некоторых трудов, чтобы отыскать этого восторженного юношу, который, как оказалось являлся одним из директоров бывшей Голландской Ост-Индийской компании. Они присутствовал при том феерическом знакомстве совета директоров с новым фактическим владельцем компании, и ему необычайно понравились методы Петра. Он использовал его в качестве источника информации, но в последнее время начал замечать, что Ван Вист его утомляет.

— Вы уверены? — Олсуфьев как обычно был безупречен. Аккуратно отложив перо в сторону, Адам Васильевич задумался. Провинцию Зеландия словно пожар охватывали восстания и бунты. А в Велюве население отказывается платить налоги. Приходили не слишком хорошие новости из Гааги и Амстердама. Но в Амстердаме сейчас находился Криббе, который был занят тщательной прополкой в рядах Ост-Индийской компании, но такие вещи, как бунты черни не должны были пройти мимо его внимания.

— Конечно, трудно не стать уверенным, когда едва ноги унес от обезумевшей толпы, и то, если бы не был верхом... — Ван Вист поджал губы, глядя на Олсуфьева, который по какой-то причине усомнился в его правоте.

— Что случилось поводом? Вы же понимаете, что подобные волнения не происходят сами собой, что-то их спровоцировало, — спокойно ответил Адам, лихорадочно прикидывая, как этой информацией можно распорядиться.

— Кажется какой-то инцидент то ли на верфях, то ли на ткацкой мануфактуре, — Ван Вист пожал плечами. Ему было не особо интересно, что там не понравилось черни. Его интересовал один вопрос, когда эти бунты подавят и все вернется на круги своя. — Кажется, какой-то отрок умер, — добавил он равнодушно. А Олсуфьев взял со стола колокольчик и несколько раз звякнул. Заглянувший в комнату лакей наткнулся на задумчивый взгляд этого русского, который все его представления о русских перечеркивал напрочь. Откуда ему было знать, что и в России Адама Васильевича считают немного не от мира сего.

— Принеси мне свежие газеты, — отдал приказ Олсуфьев, нахмурившись глядя на свое донесение. Когда он начинал писать, таких подробностей известно не было. Лакей вернулся быстро. Он уже уяснил, что, лучше не задерживаясь принести то, что Олсуфьев просит, иначе могут возникнуть проблемы.

Адам Васильевич взял газеты и журнал, принявшись их пролистывать. Но в газетах еще пока о бунтах написано не было, а в журнале промелькнула крошечная заметка о полыхающих в стране беспорядках в целом.

«Простой рабочий люд, гибнет от нужды и горя. Работные дома набиты битком. Упадок производства вынуждает владельцев выгонять работников на улицу»

Прочитав заметку, Олсуфьев прищурился. Получается, что эти люди бунтуют вовсе не потому, что с ними плохо обращаются владельцы производств, а потому что для них вовсе нет никакой работы. Это меняло дело. Он поднял перо и принялся описывать ситуацию, которая разворачивалась в Голландии.

— И что, вы не отдадите приказ, чтобы солдаты или те, которые прибыли с вами, или же те, которые заключили с компанией договор, подавили бунт? — его прервал возмущенный голос Ван Виста.

— Нет, я не уполномочен это делать, — ответил Адам, не отрываясь от своего донесения. — Я могу приказать солдатам действовать, если самой компании будет угрожать опасность от опьяненной кровью и жаждой насилия толпы.

— А вот его величество сумел бы справиться с ситуацией, — запальчиво произнес Ван Вист.

— Сомневаюсь, — покачал головой Олсуфьев. — Точнее, Петр Федорович, разумеется, сумел бы справиться, но не стал бы этого делать, все-таки Голландия не является ни частью Российской империи, ни принадлежит Гольштинскому герцогству, чтобы он мог вот так запросто распоряжаться на ее территории своими солдатами.

— Но немцы и австрийцы могут, — запальчиво воскликнул Ван Вист и тут же прикусил язык. Он не хотел говорить так много, просто так вот вышло.

— Как интересно получается, — Олсуфьев откинулся на спинку высокого кресла, в котором сидел. — Значит, вы не распоряжаетесь своими судьбами? Хочу вас огорчить. Вот прямо сейчас между немцами и австрийцами идет война. Так что, это очень большой вопрос, смогут ли они прислать сюда солдат для подавления мятежей. Разрешите задать вам вопрос, а где ваша армия?

— Эм, — Ван Вист закатил глаза к потолку, размышляя над этим вроде бы простым вопросом. — Во Фландрии. Под командованием Людвига Эрнста Брауншвейгского, пытается совладать с французами и выдавить отсюда этого выскочку Морица Саксонского. Но, даже, если бы она была здесь... Мятежи начались во всех провинциях, понимаете? Во всех! — Ван Вист заломил руки, а затем вытер лоб кружевным платком, внезапно успокоившись. — Такими делами занимается милиция, — осторожно начал он. — Из нее же формируются добровольческие отряды... Проблема в том, что они встали на стороны черни. Эти скоты недовольны, видите ли, высокими налогами и общим обнищанием страны. Как будто в том есть наша вина, что производство находится в упадке.

— Простите, а чья вина в том, что производство переживает спад? — Олсуфьев помотал головой. — Я не пойму вашу логику, господин Ван Вист. И кстати, его величество не любит, когда происходят подобные потрясения. Боюсь, что он прикажет закрыть здесь представительство компании и всех сотрудников пригласит в Петербург. Или в страны Ост-Индии, как вариант.

— То, что вы сейчас говорите, противоречит здравому смыслу, господин Олсуфьев, — насупился Ван Вист.

— Нет, здравому смыслу противоречит само устройство ваших Объединенных провинций, которые не понятно с кем объединены, и кто в итоге всеми этими провинциями управляет. Лично у меня голова идет кругом, когда я пытаюсь разобраться. — И Олсуфьев снова устремил взгляд в доклад, пытаясь вспомнить, что же хотел написать, потому что потерял нить своих рассуждений. Швырнув перо на стол, чего с ним никогда раньше не случалось, Адам Васильевич порвал так и недописанный доклад, и сунул обрывки в печь. — Мне нужно в Амстердам. Я должен с кем-то посоветоваться, потому что просто ума не дам, что нам со всем этим делать. — Он схватил колокольчик, а когда лакей заглянул, рявкнул. — Заложить карету, немедля. И вещи мои собрать. Я в Амстердам отправляюсь!

Ван Вист смотрел на него с задумчивым видом, что-то мучительно обдумывая, а затем осторожно спросил.

— Вы же не будете возражать, если я составлю вам компанию? — он чувствовал, что скоро здесь будет небезопасно, и семьи олигархов, которые и входили большей частью в совет директоров, могут подвергнуться нешуточной опасности, поэтому страстно хотел оказаться как можно дальше от провинции Зеландия.

— Господи, что же это творится? — Хельга с ужасом смотрела, как разгорается пламя, поглощающее ее дом. К счастью для соседей, он был каменный, и стоял особняком, поэтому практически не угрожал городу, так что мог спокойно себе выгорать внутри, бегущей по улицам Амстердама не было до него никакого дела.

— Что ты здесь делаешь? — услышав знакомый голос, Хельга едва не разрыдалась от облегчения. — Я же сказал, чтобы никто сегодня не смел выходить из здания компании! — Криббе выскочил сбоку из переулка, а с его любимой рапиры на землю упало несколько капель крови. Он где-то потерял плащ, а его камзол был разрезан в нескольких местах. Ленточка, обычно стягивающая его длинные темные волосы, пропала где-то на улицах Амстердама, и теперь темные пряди беспорядочно лежали на плечах, а при порывах ветра падали на лицо. Сейчас Гюнтер как никогда прежде был похож на удалого пирата. Хельга на мгновение залюбовалась им, но Криббе схватил ее за руку и слегка встряхнул. — Хельга! Пошли отсюда, быстро!

— Мой дом, Гюнтер, мой дом, — на нее нашло понимание того, что ей внезапно стало негде жить.

— Он тебе все равно не понадобится. Как только придут указания от его величества, я отправлю тебя в Петербург, — и Криббе потащил ее по проулку из которого выскочил, в направлении хорошо укрепленного здания компании.

Им навстречу выскочил какой-то тип с ножом в руке. Увидев Хельгу, он ощерился и рванул к ней, совершенно игнорируя при этом Криббе. То ли в запале не увидел его темную фигуру, то ли не обратил внимания. Но самому Гюнтеру тип был прекрасно виден. Он даже не останавливался, когда на ходу насадил типа на рапиру. Тип упал, тоненько завыв, а Криббе просто отпихнул его ногой с дороги и продолжил бежать к надежному укрытию. Когда они заскочили в приоткрытую дверь черного хода, которую открыл русский гвардеец, когда в окно увидел бегущего командира, дверь тут же захлопнулась и на нее лег тяжелый засов.

Как только они оказались в относительной безопасности, Криббе повернулся к Хельге.

— Ради всего святого, что тебя понесло домой? — набросился он на любовницу.

— Мне нужно было забрать кое-какие вещи, — она, всхлипнув, показала небольшой сундучок, который, оказывается не выпустила из рук, когда они бежали, а он даже не заметил, что у нее что-то находится в другой руке. — Я как знала, что так получится, — Хельга вздрогнула, вспомнив, как в дом ввалились какие-то мужчины, как они схватили ее приходящую служанку и потащили в гостиную, а она сама сумела выбраться через окно, привязав к подоконнику простынь в то время, как они с гоготом пытались взломать дверь в ее спальню.

— Запомни, ни одна побрякушка не стоит твоей жизни. Боже мой, женщина, я думал, что поседею, когда вернулся, а тебя здесь нет, — Криббе на секунду прижал ее к себе и оттолкнул. — Петров, Головкин Александр Гаврилович прибыл? — спросил он у гвардейца.

— Никак нет, ваша милость, мы вот здесь с Шишкиным стоим, а Березин с Овчаровым у главного входа, значит, караулят. Токмо не приехал еще никто, — отчитался гвардеец.

Хельга с любопытством прислушалась к русской речи. Сразу после встречи с Петром, она старательно изучала этот, оказавшийся таким сложным, язык, но особыми успехами похвастаться не могла. Все-таки для полноценного понимания ей необходим был учитель, желательно русский. Но кое в каких нюансах она разбиралась. Например, с каким-то веселым изумлением Хельга поняла, что Криббе говорит по-русски практически без акцента, тогда как у Петра легкий, едва заметный акцент все-таки иной раз проскальзывал.

Криббе выругался и повернулся к Хельге.

— Мне нужно снова выйти, я должен доставить сюда русского посла и... — тут в тесный коридор, в который вел черный ход, вбежал еще один гвардеец.

— Приехали, ваша милость. На трех каретах. С Александром Гаврилычем еще кто-то присоседился. У них своя рота была, охрана посольства, значит, мы помогли, толпу оттеснили и во внутренний двор кареты загнали. Ворота наглухо закрыты, и дозоры возле каждого входа изнутри выставлены. — Отчитался гвардеец. — Ничо, пересидим. Они там тоже не совсем дураки, которые по городу шастают. Супротив пушек точно не попрут. Ну а попрут уж парой холостых завсегда сумеем чистоту их штанов проверить.

— Благодарю за службу, — кивнул Криббе. — Ступай на пост. — Тут одна из темных прядей снова упала ему на лицо. Он раздраженно отбросил ее рукой. — У кого-нибудь есть лента? Да хоть тряпица какая?

— Зачем вам лента, да еще и тряпица, друг мой? — к Криббе быстрым шагом приближался Головкин. — Господи, оставьте. С растрепанной шевелюрой, да окровавленной шпагой, вы всем своим видом напоминаете разбойника.

— О, да, к тому же именно так меня видят при его величестве, — Криббе усмехнулся, а в его словах прозвучала горечь. — Разбойник, нашедший путь к его сердцу, и теперь фактически управляющий молодым императором.

— А и пускай считают, — махнул рукой Головкин. — Чем дольше наши недруги будут так считать, тем дольше государь будет в безопасности находится, да больше сделать успеет. А потом пускай хоть локти себе кусают, хоть пятки, никто не сможет Петра Федоровича сковырнуть. Что касается вашего вида — не приводите себя в порядок до самого позднего вечера, пока спать не пойдете. Поверьте, сегодня все женщины, засыпая, будут видеть вас в своих сокровенных снах, — он хохотнул, но тут же принял серьезный вид. — Нам нужно поговорить, желательно наедине.

— Как скажите, Александр Гаврилович, — Криббе кивнул Хельге и повел посла в кабинет, который стал уже считать своим. Вообще-то, это был кабинет Ван Вена, но Кристиан находился до сих пор в Испании, поэтому его вотчину нагло оккупировал Гюнтер.

— А вы я вижу успели тут все организовать, — пока они шли, Головкин успел заглянуть в несколько комнат наскоро переделанных под спальни.

— Как только начались волнения, я распорядился укрепить здание, Усилить охрану и насколько можно устроить здесь все. Одному Богу известно, сколько мы здесь можем просидеть, — Гюнтер покачал головой. — Самое главное, я никак не пойму, отчего все так полыхнуло? И чем дальше, тем хуже. Народ-то явно во вкус вошел.

— Вот об этом я и хотел поговорить с вами, — Головкин выглядел на редкость серьезным. — Когда его величество, будучи еще Великим князем, навестил меня здесь в Амстердаме. Он как раз в то время, компанию Ост-Индийскую себе забирал, буквально вырвав ее в последний момент из рук Вильгельма Оранского. Так вот, именно тогда состоялся у нас с ним разговор. Серьезный разговор, но, буду совершенно откровенен, я не поверил в то, о чем он тогда мне говорил. А сейчас вот вспомнил, и спешу с ближайшим соратником государя поделиться. — Головкин на мгновение замолчал, а потом в который раз махнул рукой и заговорил. — Петр Федорович тога очень четко сказал, что мятеж случится. И случится он в то время, когда австрийская армия с помощью армии независимых Нидерландов, Зеландии и Утрехта начнут Морица Саксонского из Фландрии выдавливать. Как в воду глядел, — Головкин покачал головой. — Только вот дальше он строго настрого наказал не вмешиваться в подавление мятежа. Запереться где-нибудь и пересидеть бурю. А вам велел письмо передать, ежели вы в это время здесь окажетесь, — он протянул нахмурившемуся Криббе запечатанный конверт. — Мне же еще поручено ни в коем случае не спасать штатгельтера намеренно, но, ежели так все-таки получится, то сопроводить его в Петербург, как в безопасное место.

— Я так понимаю, Вильгельм Оранский приехал с вами, — медленно проговорил Криббе.

— Да, так уж получилось, что он как лис, почуяв опасность, рванул ко мне в посольство, которое пока чернь обходило стороной. С женой и детьми. — Головкин не отрываясь смотрел на письмо, которое передал Криббе. Он бы очень многое отдал за то, чтобы узнать, что же в нем написано. — Моя Екатерина сейчас Анну успокаивает, которая льет слезы и не понимает, что происходит.

— Если память мне не изменяет, женой Вильгельма Оранского является Анна Ганноверская, дочь Георга Второго, — Криббе сжал кулаки. Снова Ганновер. Почти в каждой стране старушки Европы так или иначе присутствует Ганновер. А так как Криббе никогда не верил в подобные совпадения, то одно упоминание Ганновера начало вызывать у него отторжение.

— Нет, память вас не подводит, вот только все эти беспорядки никак не связаны с Англией. Ну, право слово, вряд ли Георг решился таким образом убить свою дочь и внуков и потерять те крохи влияния, которые имеет в Нидерландах благодаря зятю. — Сказал Головкин, и мужчины задумались. Это действительно никак не сходилось. Сходилось лишь желание Петра не спасать Вильгельма с семьей. Но, высказавшись вслух сгоряча, он все же велел их спасти, если так распорядится судьба. Ведь понятно же даже дитю малому, что русские не побежали бы спасать штатгельтера, забросив все свои дела.

— Нет, не сходится, — наконец, после продолжительного молчания повторил за Головкиным Криббе и решительно принялся взламывать печать на письме. Скорее всего там содержатся инструкции к его дальнейшим действиям, которые помогли бы разобраться в самом главном вопросе, зачем Петру Федоровичу в частности и Российской империи в целом нужно, чтобы огонь мятежа и повальных бунтов продолжал полыхать.

Бах! Грохот, раздавшийся с улицы, заставил меня подскочить на месте. Надо же читал длинный и довольно нудный отчет Ушакова по первичным дознаниям замешанных в заговоре Бестужева и задремал. А заговорщики хороши, решили пойти проверенным путем: поставить во главе государства Пашку, который еще даже собственное имя выговорить не в состоянии, регентом при нем Машку, которую всегда можно дожать, все-таки, как бы я не любил жену, она у меня далеко не кремень. Маша нежная, теплая и мягкая. Очень уютная и желанная. А с железными леди пускай другие мучатся. Вот уж где квест — проснешься ты утром в своей постели, или уже на небесах. Я двоих таких знаю: Софию Августу и Луизу Ульрику. Мне же адреналина по жизни хватает, и работа не дай Бог никому, и вон, заговоры постоянные, да еще и война у меня все еще идет и просто громадная куча проблем, нуждающихся в решении. Так что в спальне и в детской пусть меня ждет моя Маша, и я буду уверен, что она меня ждет.

Так что ее бы дожали. Может даже жизнью Пашкиной припугнули и организовали какой-нибудь очередной Верховный Тайный совет при ее персоне. Вот ничего нового. Ничего своего придумать не могут, даже обидно за наших заговорщиков становится, честное слово.

Сейчас меня волновала больше всего рабоче-крестьянская реформа, полицейская реформа и что там творится в Москве. Как бы ехать не пришлось в первопрестольную. Война пока замерла. Все чего-то ждали, но мне это ожидание, во время которого мои войска обживаются в Дрездене и Берлине, только на руку. Да и время есть внутренними делами заняться более плотно. А заговорщики, да пошли они, пускай Ушаков ими занимается.

Приняв решение, я отодвинул в сторону бумаги и встал из-за стола, потягиваясь. Все-таки хорошо задремал, вон, уже и затечь успел.

Ба-Бах! Да что там происходит? На нас напали, и я не в курсе? Все сбежали, бросив своего императора на произвол судьбы?

— А я говорю, что это совершенно неприемлемо! — из коридора раздался возмущенный не слишком знакомый голос, быстро тараторящий по-французски. — Это, в конце концов, все же не Венеция. И я не вижу надобности делать из этого города Венецию!

— Но император Петр Великий, закладывая Петербург... — так, а это говорит Брюс, занятый на разработке проекта канализации на примере Петербурга. Я выбрал столицу не случайно — она еще строилась и вполне подходила под хозяйственные эксперименты.

Пример Ораниенбаума показал, что люди к хорошему быстро привыкают. А унитаз, который смывает воду мне на прошлой неделе доработали, честно сперев изначальную модель у англичан. Доработали и притащили, суки, прямо сюда, водрузив позолоченного друга прямо мне на стол. Ох, как же я этих подмастерьев Эйлера благословлял, и по матушке, и по батюшке. Потом, правда, немного остыл, выдал им премию в размере ста рублей, и выгнал вон. А потом пригласил своего управляющего стекольным заводом и спросил, смогут ли они пристроить еще пару цехов — керамических. И показал на чудо, стоящее у меня на столе, с наказом заняться производством вот такого. Про механизм узнать у козлов, которые сейчас, скорее всего, первую премию в первом же кабаке обмывают. Так что, первый шаг к устройству канализаций в городах был сделан. Про села пока даже не заикаюсь, но, хотя, если дворяне привыкнут к нормальному сортиру, живя в городе, то уже вряд ли смогут в родном гнезде снова вазу ночную использовать. Так что, посмотрим, может и за свой счет кое-где облагородят.

Разговоры в коридоре перешли в бубнеж, затем стихли. Я даже поближе подошел, прислушиваясь. За что едва не поплатился, потому что в дверь приоткрылась, едва не заехав мне в лоб, и в кабинет заглянул Бехтеев.

— Что там у тебя происходит, Федор Дмитриевич? — спросил я, отходя от злополучной двери. Бехтеев же, едва не столкнувшись со мной нос в нос, слегка опешил и растерялся, но быстро собрался и отчеканил.

— Д’Аламбер, Брюс и Перроне о чем-то спорят и никак не могут прийти к единому решению. А вы говорили, ваше величество, что они могут прийти к вам с проблемой, ежели в том слишком большая потребность возникнет.

— И что же такого срочного им потребовалось от меня? — я посмотрел на дверь, затем на стол, где, как ни странно закончились все насущные бумаги, а доклад Ушакова я и сам отказался читать. — Ну что же, зови. Приму, коль обещал.

Перечисленные господа долго мялись у порога под моим пристальным взглядом, затем Перроне, а это был его голос в самом начале, заявил.

— Ваше величество, я пришел сообщить, что кое-что в расположении улиц города придется менять. Почва плохая, болотистая. Если мы начнем копать подземную клоаку, то можем получить конфуз. Это очень-очень плохая идея.

— Я не совсем согласен, ваше величество, но кое в чем мы пришли к единому мнению. — Вперед вышел Брюс. — Если сразу все как следует укрепить, а подземные воды отвести в сторону Невы, то может и получится. Вот только острова... Какая необходимость застраивать все эти острова, если мы действительно не Венеция и землицей, слава Богу не обделены. Прочную единую сеть построить не получится. К тому же многочисленные мосты сожрут все деньги, которые можно использовать для чего-то более полезного.

Я задумался. С одной стороны, я привык видеть Питер именно таким — на многочисленных островах с мостами разных форм, размеров и с разными львами в качестве охранников. А с другой стороны, Брюс в какой-то мере прав. На хрена я буду вкладывать деньги непонятно во что, когда их всегда не хватает на более насущные нужды. Потомки захотят выеб... впечатление произвести, флаг им в руки.

— Ну, хорошо, — наконец, протянул я. — Сейчас строительство практически не ведется, зима чтоб ее. Бахтеев, пиши указ о заморозке всех будущих проектов. Отзови разрешения на строительства у всех, даже у тех, кто уже приступил. А у вас есть два месяца, чтобы предоставить мне реальный план нормального города. Да, чтобы он все же оставался красивым, привлеките Растрелли. У него красота даже на конюшнях получается.