Великий фетиш

ШАМАН ПОНЕВОЛЕ

В один погожий июньский день турист привел маленького мальчика в магазинчик в городке Гахато, штат Нью-Йорк. Вывеска над лавкой гласила:

Внутри, среди груд подушек из тисненой кожи, одеял индейцев навахо, сделанных в штате Коннектикут, и прочей ерунды стоял коренастый мужчина с лицом цвета меди.

— У вас есть детский лук со стрелами? — спросил турист.

— У, — ответил индеец и, покопавшись, достал маленький лук и шесть стрел с резиновыми набалдашниками вместо наконечников.

— Ты настоящий индеец? — спросил мальчик.

— У. Конечно. Настоящий большой вождь.

— А где твои перья?

— Убрал. Надеваю только на пляски воинов.

Турист расплатился и направился к выходу, в этот момент из задней двери магазина появился мальчик лет пятнадцати с кожей такого же цвета, что и у хозяина.

— Эй, папа, один щенок норки только что съел другого.

Варварскую флегматичность индейца словно ветром сдуло:

— Что? Черт побери, и ты считаешь себя звероводом? Еще вчера я приказал тебе рассадить их по разным клеткам, прежде чем они начнут драться!

— Мне очень жаль, папочка. Наверное, я забыл.

— Конечно, жаль. Столько денег пропало.

Хлопнула дверь автомашины туриста, завелся двигатель, но до тех, кто находился в лавке, донесся тоненький голосок:

— Папа, он говорит, как все, а не как настоящий индеец.

Но Верджил Хэтэвей, он же вождь Парящая Черепаха, был настоящим индейцем — пенобскотом из штата Мэн, сорока шести лет от роду. В свое время он даже окончил среднюю школу и мог бы считаться примерным гражданином, если бы чаще принимал ванну.

Чуть позже в лавку зашел еще один человек. У него была кожа такого же цвета, как и у Хэтэвея, монголоидные черты лица, но он был значительно толще, ниже ростом и старше.

— Доброе утро, — сказал он. — Вы Верджил Хэтэвей, верно?

— А кто же еще, мистер.

Посетитель улыбнулся, и глаза его исчезли в складках жира:

— Рад с вами познакомиться, мистер Хэтэвей. Я — Чарли Кэтфиш из племени сенека.

— Правда? Рад познакомиться с вами, мистер Кэтфиш. Не хотите перекусить?

— Спасибо, но мои спутники хотят добраться к озеру Голубой горы до обеда. Впрочем, вы можете мне помочь. У меня с собой восемь камнеметателей. Взял их с собой при условии, что будут себя хорошо вести, а сейчас возникла масса других дел, и я с удовольствием оставил бы их вам.

— Камнеметатели? — тупо переспросил Хэтэвей.

— Ну да, Гахунга. Хотя вы и алгонкин, но в то же время потомок Деканавиды, так что справитесь.

— Потомок кого?

— Потомок соратника Хиаваты. Мы все о вас… — Его прервал сигнал автомобиля. — Извините, мистер Хэтэвей, мне пора. Все будет в порядке.

И толстый индеец ушел.

Хэтэвей был слегка смущен и встревожен. Конечно, приятно было узнать, что являешься прямым потомком Деканавиды, великого вождя племени гуронов и одного из основателей Лиги ирокезов. Но кто такие Гахунга? Хэтэвей весьма поверхностно знал ирокезский язык и не мог ответить на этот вопрос.

Потом пришла очередная покупательница, а после нее в магазин ввалился Харви Прингл в спортивной рубашке, подчеркивающей его красоту и силу.

— Привет, Верджил. Как делишки?

— В общем, не так уж плохо. — Хэтэвею сразу же захотелось проверить бухгалтерские счета. В умении бить баклуши молодой Прингл не имел себе равных.

— А я уже выполнил сегодняшнюю норму прополки амброзии.

— Что? — не понял Хэтэвей.

— Старик снова разозлился на меня за то, что я бездельничаю. Ну, зачем я буду отнимать работу у какого-нибудь бедняка, которому она позарез нужна? И я назначил себя председателем комитета округа по прополке амброзии. Занимаюсь этим час в день. Да, Бэбс заходила?

— Нет.

— Впрочем, она знает, где меня искать. — Харви Прингл зевнул и вразвалку вышел из лавки, а Хэтэвей в который раз с недоумением подумал, что могла найти Барбара Скотт в этом увальне.

От этих мыслей его отвлек странный шум, похожий на быструю барабанную дробь, но очень глухую, как будто барабан был наполовину наполнен водой. Хэтэвей выглянул на улицу — никакого парада. Плавно покачивалась на ветру трава, от Лосиной реки едва доносился шум лесопилки старого Прингла.

Он вдруг понял, что шум слышится из-за спины, из помещения магазина, как будто в подвале заработал маленький заводик. Потом шум усилился, и на ковре появились восемь фигурок. Они выглядели, как воины племени ирокезов, правда, ростом всего два фута — в мокасинах, кожаных штанах, с выбритыми головами и с жесткими гребнями на макушках. Один сидел на корточках и лупил в барабан, остальные семеро ходили по кругу, иногда издавая воинственные крики и улюлюкая.

— Эй! — рявкнул Хэтэвей. Дробь прекратилась. — Вы кто такие?

— Аденлозлакстенген агойио…

— Черт! А по-английски нельзя?

— Конечно, мистер. Но я подумал, что как шаман вы должны говорить по-ирокезски.

— Как кто?!

— Шаман. Чарли сказал, что оставит нас у шамана, пока ездит в Канаду.

— Вы камнеметатели?

— Да. Я — вождь, зовут меня Гага, из округа Каттараугус. Что нужно сделать?

— Исчезнуть на время.

Гахунга испарились, а Хэтэвей подумал, что Чарли Кэтфиш сыграл с ним злую шутку, оставив ему эту компанию и ничего не объяснив.

Настроение ему подняла вошедшая в лавку темноволосая, стройная и энергичная Барбара Скотт. Хэтэвею нравилась энергичность других людей.

— Ты видел Харви, Верджил? Я обещала с ним пообедать.

— Угу. Он сейчас, наверно, дрыхнет на чьей-нибудь лужайке.

— Ты ничуть не лучше других, Верджил, — возмутилась мисс Скотт. — Только бы придраться к бедному Харви.

— Перестань. — Хэтэвей мог только развести руками. Если девушка, к которой питаешь отцовские чувства, стремится выйти замуж за никчемного, по твоему мнению, парня, но сына богатейшего бизнесмена города, к тому же владельца земли, на которой стоит твоя лавка, что еще остается делать. — Ты проводишь сеанс завтра вечером?

— Да. Дэн Прингл обещал прийти.

— Что? Он же считает тебя обманщицей.

— Знаю, но может, мне удастся его переубедить.

— Послушай, Бэбс, объясни, почему такая красивая девушка, как ты, занимается подобной ерундой?

— Из-за денег, конечно. Зарплаты секретарши у нотариуса не хватит, чтобы заплатить за учебу в колледже. А если уж говорить о ерунде, то почему ты разговариваешь с туристами на каком-то немыслимом жаргоне?

— Это совсем другое дело.

— Неужели? А вот и Харви. Пока.

Вновь появились Гахунга.

— Мистер, что нам нужно сделать? — спросил Гага. — Чарли просил помогать вам, и, клянусь Иускехой, мы вам поможем.

— Я точно не знаю, — осторожно заметил Хэтэвей.

— Вам вообще ничего не нужно?

— Ну, у меня есть хорошая самка норки, и я с удовольствием продал бы ее за пятьсот долларов.

Гахунга посовещались.

— Боюсь, здесь мы бессильны, — сказал, наконец, Гага. — Что-нибудь еще?

— Ну, мне хотелось бы, чтобы в лавку заходило больше покупателей.

— Вупи! У-у-у! — завопил Гага и забил в барабан. — Вперед!

Несколько секунд индейцы плясали и кричали, потом исчезли. Хэтэвей остался в магазине ждать покупателей, раздумывая с некоторой тревогой, что именно сделают Гахунга.

По противоположной стороне улицы неторопливо шел владелец чайной «Сосны» Эрл Делакруа. Он вдруг закричал и подпрыгнул, потом принялся с обиженным видом потирать плечо и озираться. Сделав всего один шаг вперед, он снова подпрыгнул, одновременно со звуком удара маленького камушка о ткань пиджака. Шлеп! Шлеп! Бомбардировка продолжалась, пока он не юркнул в лавку Хэтэвея.

— Кто-то стреляет по мне из пневматической винтовки! — задыхаясь, произнес он.

— Плохо дело, — высказал свое мнение Хэтэвей.

С улицы донесся еще чей-то вопль. Теперь в лавку загоняли Леона Буттолфа, потом под обстрел попала миссис Камара — жена рабочего лесопилки Прингла.

Когда она влетела в лавку, улица опустела.

— По кому-то явно плачет тюрьма, — завопил Буттолф.

— Верно, — согласился Делакруа и подозрительно уставился на Хэтэвея. — Интересно, почему всех загнали сюда?

— Если это твои штучки, Верджил, — бросилась в атаку миссис Камара, — я все расскажу своему Жану, и он душу из тебя вытрясет!

— Черт побери! — принялся яростно защищаться Хэтэвей. — Я же не могу заставить пулю лететь по дуге, подумайте сами. А мой сын во дворе, занимается норками. Можете проверить.

— Да мы тебя не подозреваем, — поспешил отступить Буттолф.

— Готов пойти со всеми вами куда угодно, — предложил Хэтэвей. — Пусть в меня тоже выстрелят.

— Годится, — сказал Делакруа, и все четверо вышли на улицу. Потом Эрл повернул к своей чайной, другие тоже направились по своим делам. Хэтэвей уже почти вернулся к лавке, когда камешек попал Уоллесу Доуни чуть пониже спины.

— Гага! — отчаянно завопил Хэтэвей. — Прекрати немедленно, черт тебя подери!

Обстрел прекратился. Доуни зашагал дальше, подозрительно оглядываясь. Когда Хэтэвэй вошел в лавку, Гахунга сидели на прилавке.

Гага гнусно ухмылялся:

— Мистер, мы вам помогли? Нужны еще покупатели?

— Нет! — завопил Хэтэвей. — Мне не нужна ваша помощь. Глаза б мои вас не видели!

Индейцы удивленно переглянулись. Гага поднялся на ноги:

— Значит, вы не хотите больше быть нашим боссом?

— Нет, хочу, чтобы вы оставили меня в покое!

Гага выпрямился во весь свой двадцатипятидюймовый рост и сложил руки на груди.

— Отлично, окажем помощь тому, кто действительно в ней нуждается. Мне никогда не нравились алгонкины. — Он забил в барабан, и Гахунга, танцуя, скрылись в куче миниатюрных каноэ из бересты.

Через несколько минут вместо ожидаемого облегчения Хэтэвей почувствовал легкую тревогу. Возможно, он поторопился распрощаться с этими существами, обладающими такими потенциально опасными возможностями.

— Гага!

Ничего не произошло, только Кэлвин Хэтэвей появился в дверях:

— Ты звал меня, папа?

— Нет. Впрочем, спроси у мамы, когда будет готов обед.

Он явно совершил ошибку. Что он скажет Кэтфишу?

После обеда, оставив лавку на жену, Хэтэвей отправился погулять и подумать. Рядом со скобяной лавкой Тейта он увидел группу отчаянно жестикулирующих и кричащих людей, состоявшую из самого Тейта, Уоллеса Доуни и полицейского. Витрина магазина была разбита, и Тейт обвинял Доуни в этом, а также в краже удилища. Доуни обвинял Тейта в том, что он бросил в него удилище сквозь стекло. Оба предоставили свидетелей.

— Я покупал в лавке пленку для фотоаппарата, и вдруг… бах! — стекло разлетелось. Мы с мистером Тейтом оглянулись и увидели, как мистер Доуни убегает с удилищем в руке, — говорил один из них.

— Вы видели, как Доуни залез в витрину? — спросил полицейский.

— Нет, но и так ясно, что…

— А вы что скажете? — полицейский не дослушал первого свидетеля и повернулся к свидетелю со стороны Доуни.

— Я сидел на ступеньках банка и перекусывал, когда мимо прошел Уолли со спиннинговой катушкой. Вдруг раздался звон стекла, и из лавки вылетело удилище. Если его бросил не старик Тейт, значит, кто-то другой.

Полицейский задумчиво почесал затылок. Через некоторое время ему удалось убедить обе стороны снять обвинения, учитывая тот факт, что удилище было возвращено на витрину, а стекло — застраховано.

— Послушай, Верджил, — обратился Доуни к вождю. — Может, объяснишь, что творится в этом городе. Например, эти выстрелы из пневматической винтовки? Ты что-то прокричал, и они прекратились.

— Я ничего не знаю, — поспешил откреститься от происшедшего Хэтэвей. — Какой-нибудь мальчишка баловался винтовкой. А ты из-за чего так сцепился с Тейтом?

— Я решил половить рыбу, — начал объяснения Доуни. — Снасть была новой, но как только я ее забросил, почувствовал рывок, и удилище сломалось, словно тростинка. Наверное, клюнул самый крупный окунь во всей реке. Катушка осталась у меня, делать на реке было нечего, и я пошел домой, а старик Тейт швырнул мне новое удилище прямо сквозь стекло.

Хэтэвей понял, что во всем виноваты Гахунга. Видимо, они начали помогать людям, нуждавшимся с их точки зрения в помощи. Он попрощался с Доуни и пошел дальше по главной улице. Из окна конторы Адирондакской ассоциации Барбара Скотт показала ему язык, и он подумал, что неплохо было бы ее отшлепать, либо за эти глупые сеансы, либо за безрассудную влюбленность в Харви Прингла, либо за то и за другое.

Вернувшись в лавку, вождь вдруг заметил, что у гаража Гахато небывало успешно идет бизнес по ремонту колес. Даже у «форда» полицейского были спущены все четыре колеса. Билл Багби и его механики ремонтировали шины как одержимые.

Полицейский, занимавшийся конфликтом Доуни и Тейта, прошелся по улице, поднял что-то с проезжей части и вернулся назад.

— Эй, Билл! — подозвал он к себе владельца мастерской. Они о чем-то поговорили шепотом, но, видимо, тема была не из приятных, так как Багби вдруг закричал:

— Ты с ума сошел, Марк! Мне такое даже в голову не могло прийти!

— Возможно, — возразил полицейский, — но не станешь же ты отрицать, что кто-то разбросал абсолютно новые гвозди по всей улице. Если не ты, то кто же?

Хэтэвей поспешил удалиться. Он-то знал, кто разбросал гвозди.

В лавку зашел егерь Ньюкомб, облокотился на прилавок и тяжело вздохнул. На вопрос Хэтэвея, чем вызвана его печаль, егерь ответил:

— Проходил сейчас мимо банка, а к нему подъехал молодой человек на шикарной машине. В кузове лежал брезентовый сверток. Я бы не обратил на него никакого внимания, но вдруг обертка сама собой начала расползаться, и я увидел только что убитого молодого оленя.

— Что ты говоришь.

— До начала сезона еще три месяца. У него рога, как у котенка. Ты знаешь и я знаю, что такое иногда случается. Я гоняю браконьеров, когда могу, и мне наплевать, если это делает меня непопулярным — у меня работа такая. Я подождал, пока молодой человек выйдет из банка, спросил, откуда олень. Он во всем признался, а потом оказалось, что он сын судьи Дазенберри. Вокруг столпилась уже половина поселка, и я вынужден был арестовать молодого Дазенберри.

— У тебя будут неприятности?

— Не знаю. Все зависит от того, кто победит на выборах осенью. Послушай, Верджил, я не суеверен, но некоторые люди, особенно канадцы, говорят, что ты навел порчу на город. Кого-то забрасывали камнями, а ты, как утверждает Уоллес Доуни, это прекратил. Если ты можешь останавливать, значит, мог и не начинать?

— Я ничего не знаю, — только и мог ответить Хэтэвей.

— Конечно, не знаешь, просто люди болтают разное. — Ньюкомб ушел, а индеец встревожился уже не на шутку.

На следующий день Хэтэвей поехал в Ютику. На выезде на автостраду штата с ним поздоровалась Барбара Скотт.

— Эй, Барбара! — закричал он, высунувшись из машины. — Не отказалась еще от мысли поохотиться на призраков?

— И не подумала, вождь Прыщ-на-носу.

— Что собираешься делать, если старый Прингл объявит тебя обманщицей?

— А я не говорю своим клиентам, что не обманываю их. Предлагаю посмотреть и убедиться самим. А сам ты в духов не веришь, да?

— До недавнего времени — не верил.

— Что ты имеешь в виду?

— Да так, чепуха.

Барбара тактично не стала выяснять детали:

— Я тоже не верила, но последнее время у меня вдруг появилось ощущение, что за мной следят. А сегодня нашла это на комоде. — Он протянула Хэтэвею клочок бумаги, на котором было написано:

«Не бойтесь старого идиота Дэниела Прингла. Мы вам поможем. Г.»

— Догадываюсь, кто именно мог это написать, но не могу объяснить прямо сейчас, — пробормотал Хэтэвей. — Надо бы потолковать с тобой перед сеансом. Счастливо.

Через три часа Хэтэвей просмотрел все книги по антропологии, фольклору и смежным дисциплинам в публичной библиотеке Ютики. Он выяснил, что камнеметатели принадлежат к роду духов, называемых ирокезами Дзжунгеун. Духи живут на юго-востоке штата, и кроме Гахунга существуют другие разновидности, как то: духи плодородия Гендайа, и живущие в норах духи охоты Охдова. В некоторых книгах было указано, что ирокезские шаманы умеют контролировать этих духов, но нигде не было написано, как именно.

Хэтэвей задумался, затем вышел из библиотеки и перешел Джиниси-стрит к платному телефону. Застонал, узнав, сколько будет стоить звонок в район Буффало, но делать было нечего. Он решил, что при следующей встрече с Чарли Кэтфишем, если она состоится, выбьет деньги либо из кармана сенеки, либо из его шкуры.

— Соедините меня с резервацией Тонаванда.

Услышав ответ, Хэтэвей попросил к телефону Чарли Кэтфиша. После долгого ожидания, в процессе которого ему пришлось кормить аппарат монетами, он услышал, что Чарли будет отсутствовать еще несколько недель.

— Тогда соедините меня с Сеятелем Кукурузы.

Еще одна пауза и ответ:

— Он уехал в Буффало на весь день.

— Послушайте, — сказал Хэтэвей, — среди вас есть колдуны, ведьмы, медиумы или еще кто-нибудь в этом же роде?

— А кого это интересует?

— Верджила Хэтэвея, пенобскота, члена клана Черепахи и потомка Деканавиды.

Он объяснил возникшие проблемы. Голос попросил подождать, потом в трубке появился другой — старческий, говоривший на ломаном английском.

— Погодите, — взмолился Хэтэвей, — я совсем забыл язык предков, мне нужно все записать.

На обратном пути в Гахато, Хэтэвей попытался обогнать грузовик на одном из узких мостов через Лосиную реку недалеко от Макклинтока. Водитель грузовика неверно оценил дистанцию, и машина нашего вождя с леденящим душу скрежетом оказалось зажатой между грузовиком и перилами моста. Люди из мастерской с трудом расцепили машины, а потом, отбуксировав машину Хэтэвея в гараж, сообщили ему, что ремонт займет четыре часа без рихтовки крыльев, и будет стоить пятьдесят долларов. Что касается дневного поезда, он только что ушел из Макклинтока.

В тот вечер Барбара Скотт собрала на свой сеанс элиту Гахато: доктора Ленуара с женой, Леви Макдональда, кассира банка со своей половиной, отца и сына Принглов и еще пару интересных людей. Старый Дэн Прингл поздоровался с Барбарой с вежливой, но слегка циничной улыбкой на губах. Он тяжело дышал от избытка веса, но знал, что обвести его вокруг пальца мало кому удавалось.

Барбара рассадила гостей по кругу в полутьме и попросила подождать, пока на нее снизойдет «воздействие» духов. Когда Харви Прингл заснул, она приступила к действиям — села на стул в своем кабинете — некоем подобии зашторенной телефонной будки — попросила мужчин крепко привязать ее, затем задернуть шторы и выключить свет. Потом предупредила, что они могут нанести ее здоровью непоправимый вред, если включат свет, не получив ее разрешения. Необходимости в таком предупреждении не было, так как только она сама могла включать и выключать свет прямо из кабинета.

На столе, стоявшем между кабинетом и гостями, находились колокольчик, труба и грифельная доска. Стул, на котором сидела Барбара, легко разбирался. В кабинете было спрятано достаточно много ваты в качестве абсорбента эктоплазмы. Здесь же был захват на длинной ручке, выкрашенный в черный цвет. Личным вкладом Барбары Скотт в столь древний способ надувательства можно было считать систему крохотных лампочек, сигнализирующих о том, что кто-то из гостей поднялся со стула.

Скоро Барбара изогнулась надлежащим образом, стул послушно развалился, и путы можно было снять. Барбара застонала, чтобы заглушить звук падающих деревяшек, потом прочла нараспев несколько строк из «Илиады» по-гречески. Она намеревалась вызвать дух Сократа.

Срывая с себя веревки, она вдруг услышала звон колокольчика. Причем это был не легкий звук, как если б кто-нибудь задел его случайно. Это был воинственный набат, похожий на тот, которым повар сзывает на обед работников с обширного поля. Лампочки указывали на то, что гости со стульев не вставали. Колокольчик продолжал звонить, и тут затрубила труба.

Барбара Скотт проводила сеансы уже несколько лет и всегда считала темноту своей союзницей, но тут ее охватил детский страх. Кабинет начал раскачиваться. Она закричала. Кабинет стал раскачиваться еще сильнее, потом раскрылась потайная дверь, и кто-то утащил вату и захват. Задрожал стол. Из темноты раздался жуткий вопль. Это кто-то защемил захватом нос дока Ленуара.

Раздалась приглушенная барабанная дробь, сопровождаемая криками и улюлюканьем.

Кабинет упал. Барбара пыталась выбраться из-под его обломков. Она вспомнила, что ее потайной выключатель был соединен последовательно с обычным на стене, таким образом, свет невозможно было зажечь, не включив потайной выключатель. Она нащупала его, нажала, продолжая сбрасывать с себя обломки и веревки.

Перед изумленными зрителями, немного ослепленными вспыхнувшим светом, предстала ужасающая картина: опутанная веревками, в порванном платье и с синяком под глазом Барбара, летающие по комнате колокольчик, труба, грифельная доска и другие предметы.

Когда зажегся свет, раздались крик и команда на неизвестном языке. Грифельная доска с грохотом обрушилась на голову Дэна Прингла. Очки повисли на одном ухе, рама от развалившейся доски — на шее, а он, ничего не понимая, часто моргал, пока к нему не подлетели остальные предметы. Споткнувшись об упавший стул, он побежал к двери, предметы полетели следом.

Когда Прингл выбежал на улицу, камушки с мостовой сами поднялись в воздух и полетели к владельцу лесопилки. Для пристрелки потребовалось всего три выстрела. Потом камешек размером не больше фаланги большого пальца с сочным шлепком ударил его в бедро. Прингл взвыл, споткнулся, но побежал дальше. Еще один камень ударил в его в голову, брызнула кровь, перед глазами поплыли звезды.

Жители Гахато могли в тот день насладиться зрелищем: багровый от натуги первый богач города бежал, как сумасшедший, по главной улице. Как только раздавался шлепок попавшего в него камня, Прингл подпрыгивал, вскрикивал и увеличивал скорость.

Краем глаза он заметил входившего в свою лавку Верджила Хэтэвея, и мозг услужливо вспомнил разговоры о сверхъестественных способностях индейца. Прингл галопом взлетел по ступеням крыльца заведения Парящей Черепахи и ворвался в сетчатую дверь, не открывая ее.

— Черт возьми, Дэн! Что случилось?

— П-п-послушай, Верджил. Ты — колдун?

— Неужели и ты поверил в эти никчемные сплетни…

— Ты должен мне помочь! Меня преследуют! — И он рассказал индейцу все.

— Попробую, — с сомнением в голосе произнес Хэтэвей. — Это ирокезские духи, которым не нравятся алгонкины. У тебя есть табак? Отлично, задерни шторы.

Хэтэвей взял кисет Прингла и открыл разорванную сетчатую дверь. Бросив на ветер щепоть табаку, он произнес на плохом языке племени сенека:

Все восемь Гахунга материализовались на лужайке. Хэтэвей строго приказал им войти в дом, а потом спросил не менее строго:

— Чем занимались, прощелыги?

Гага поежился:

— Просто хотели оказать услугу мисс Скотт. Она собиралась устроить настоящее шоу с духами, а мы помогли. Ей не нравился этот старый арбуз Прингл, и мы немного попугали его.

— Вы знали, что вам разрешили приехать сюда на отдых только с условием, что вы не будете бросать камни. Вы знаете, как Эйтсиноха поступает с непослушными духами?

— Эйтсиноха? — закричал Гага. — Но ты же ей не скажешь?

— Еще не знаю. Вы это заслужили.

— Прошу вас, мистер, ничего не говорите. Мы не бросим даже песчинку! Клянусь Иускехой! Отпусти нас, и мы вернемся обратно в Каттараугус!

Хэтэвей повернулся к дрожащему Принглу:

— Что теперь скажешь о повышении арендной платы, Дэн?

— Я понижу ее. На пять долларов!

— На десять.

— На семь с половиной.

— Окей. Гага, исчезни со своими ребятами, но не уходи пока и ничего не делай. Понятно? Ничего, пока я не скажу.

Гахунга исчезли.

Прингл вновь обрел часть своей самоуверенности и сказал:

— Спасибо, Верджил. Что бы я делал без тебя!

— Не стоит благодарности, Дэн. И не стоит никому говорить об этом. Для индейца звание колдуна так же нелепо, как и «Его Величество Хозяин Вигвама».

— Понятно. Значит, они оказывали ей услугу, да? Сын, который женится на липовой колдунье, это еще куда ни шло. Но на настоящей… Не бывать этому, можешь так и передать ей. А Харви не осмелится мне перечить, иначе останется без гроша.

— Знаешь… — начал было возражать Хэтэвей, но остановился. Он хотел защитить Барбару Скотт, сказать, что хоть она и нечестный медиум, но, как человек, все же лучше, чем никчемный сынок Прингла.

— Что? — спросил Прингл.

— Ничего. — Хэтэвей передумал. Все получалось не так уж плохо. У Барбары пройдет увлечение этих олухом, она закончит колледж и не станет заниматься спиритизмом. Зачем создавать проблему там, где не нужно. — Спокойной ночи, Дэн.

— А у меня действительно не так уж плохо получилось, — подумал Хэтэвей, запирая дверь. — Особенно учитывая тот факт, что колдуном я был всего пару дней. Осенью нужно будет съездить в Тонаванду и поискать Чарли Кэтфиша. Кажется, на этом можно подзаработать.

ДРЕВЕСИНА ПЕРВОЙ КАТЕГОРИИ

В этом мире добродетель нечасто вознаграждается. Если бы Р. Б. Уилкокс не был таким порядочным человеком, он бы мог заполучить правдивую историю о населенном призраками штабеле дров для своей книги о поверьях и легендах северной части Нью-Йорка. Но не только нравственные принципы мистера Уилкокса помешали ему раздобыть неофициальную информацию. Дело в том, что его не привлекали ярко-рыжие волосы.

Волосы принадлежали мисс Асерии Джонс, хостессе из ресторана «Сосны». Это было так называемое кафе-кондитерская в селении Гэхато округа Херкимер штата Нью-Йорк. В «Соснах», несмотря на вводящее в заблуждение название «кафе-кондитерская», подавали спиртное разной степени крепости и, кроме того, там имелся сносный танцевальный оркестр. Не последней приманкой «Сосен» стала мисс Асерия Джонс. Это была необычайно привлекательная девушка, больше похожая на стюардессу.

Р. Б. Уилкокс оказался в «Соснах» во время своего путешествия по стране в поисках поверий и легенд. После обеда он пытался собирать материал. Владельца ресторана, мистера Эрла Делакруа, не было, поэтому писатель обратился к мисс Джонс. Она немного рассказала ему о теории и практике управления гостиницей в Адирондаке, лесопильном городке, но не сообщила ничего такого, что посетитель мог бы назвать легендой. На его вопросы о населённом призраками штабеле досок она отвечала, что не обращает внимания на подобные глупые выдумки.

Надеясь всё же раздобыть какие-то полезные сведения у своей обворожительной собеседницы, Уилкокс попытался сделать ей комплимент:

— Я удивлен, что вы живете здесь, в горах, в захолустье. Думаю, с вашей внешностью вы могли бы получить работу в городе.

— Вы имеете в виду Атику?

— Нью-Йорк.

— Нет, он мне не нравится. Там нет деревьев.

— Вы помешаны на деревьях?

— Что ж, на некоторых. Если бы была такая работа, рядом с которой растут норвежские клёны, я бы сразу согласилась на неё.

— Растёт что?

— Норвежский клён — acer platanoides. Вы знаете место, где они есть?

— …эээ… нет. Но я мало знаю о деревьях. Это местная порода?

— Нет, европейская.

— А другие виды не подойдут?

— Нет; должен быть именно такой клён. Сложно объяснить. Но, мистер Уилкокс, это много для меня значит.

Она нежно посмотрела на него.

Тут пробудились нравственные принципы Уилкокса. Он холодно сказал:

— Боюсь, не знаю, чем могу вам помочь.

— Вы можете найти приятное, чистое место, где требуются работники и где растут норвежские клёны. Если вы сделаете это, я буду вам очень, очень благодарна.

Ещё один взгляд.

После второго «очень» Уилкокс явно почувствовал, что нравственные принципы подталкивают его к двери. Он, или скорее его нравственное чувство, мог оказаться несправедливым к мисс Джонс. Но он не задержался, чтобы разузнать о странном интересе рыжеволосой девушки к норвежскому клёну или об её истолковании слова «очень». Уилкокс только заверил мисс Джонс, что даст ей знать, если услышит о чем-то подобном. Затем он покинул ресторан и исчез со страниц нашей истории.

Чтобы продолжить рассказ, нам сначала придётся вернуться в 1824 год. Тогда в Нью-Йорк прибыл тёмноволосый, полный, величавый мужчина, который сказал, что он — Август Радли из Цюриха, Швейцария. Радли был, по его словам, представителем старинной швейцарской семьи банкиров, а также состоял в родстве с Уиттелсбахами, поэтому он был примерно сорок третьим в очереди на баварский престол. Он служил полковником при Наполеоне — в доказательство у него имелась медаль — и, сочтя банковское дело слишком скучным, забрал свою часть семейного состояния и приехал в Америку.

Но, следует заметить, в истории господина Радли содержалось несколько мелких неточностей. Он не состоял в родстве ни с Уиттелсбахами, ни с какой бы то ни было семьей банкиров. Он никогда не служил; медаль была фальшивой. Он имел отношение к банковскому делу, но не совсем так, как рассказывал. Он дослужился до кассира. И однажды тёмной бурной ночью исчез со всеми деньгами.

Так как в те дни людей из-за Атлантического океана редко выдавали (если такое вообще случалось — по крайней мере, за хищение), то господин Радли мог годами наслаждаться результатами своего успеха, если бы не столкнулся с ещё более оборотистым дельцом. Тот джентльмен, Джон А. Спунер, лишил Радли большей части его денег, продав «усадьбу» в Адирондаке, включавшую несколько тысяч акров гранитных пород, болот и чёрных мух. Радли потратил большую часть оставшихся денег на прокладку дороги, строительство большого дома и безделушки, доставленные из Европы для украшения дома. Самыми странными из привезённых предметов были два молодых норвежских клёна, которые посадили около дома. Земли Радли уже покрылись смешанным лесом, частично состоявшим из сахарного, красного и серебристого клёна; деревья первой из названных пород росли так же быстро и достигали таких же размеров, как и европейскиё клёны. Но у Радли были свои представления о жизни сельского джентльмена, и, очевидно, посадка импортированных деревьев входила в эти представления.

Он умер от пневмонии в разгар первой зимы, которую намеревался провести в своём новом доме.

После смерти Радли земли переходили в разные руки. Некоторые из них стали собственностью Международной Бумажной корпорации; другие получил штат Нью-Йорк; та часть, на которой стоял дом Радли, перешла в собственность мужчины по имени Делаэнти. После того, как дом простоял заброшенным около века, осталась видна лишь широкая низкая насыпь, покрытая плесневелой листвой; сверху торчала каменная труба. Участок, на котором стоял дом, и большая часть дороги, которая к нему вела, полностью заросли. Один из двух норвежских кленов погиб очень рано. Второй стал красивым большим деревом.

Старший Делаэнтли продал мягкие породы деревьев в 1903 году. Тридцать пять лет спустя младший Делаэнтли продал твёрдые породы. Пробравшись сквозь снег, пришли лесорубы и повалили буки, березы и клёны. Также срубили и уцелевшее дерево Радли, которое по ошибке приняли за сахарный клён, — именно его лесорубы считали «твёрдым».

Потом два бревна, полученные из этого дерева, отправили на лесопилку Дэна Прингла в Гэхато. Кстати, название деревни Мохавк означает «бревно в воде»; такое название очень подходит городу, где работают лесопилки. Весной брёвна подняли цепью и распилили примерно на девятьсот футов однодюймовых досок. Их сложили в штабель № 1027, который состоял из ПИВ твёрдого клёна. ПИВ — это значит «первый и второй сорт», высочайшая классификация твёрдой древесины.

Тем летом Прингл получил заказ на твёрдую древесину от Хойта, своего оптовика; ему требовалось двадцать тысяч футов однодюймовой ПИВ древесины. Бригада рабочих погрузила верхние части штабелей № 1027 и № 1040 в товарный вагон. Мастер, Джо Ларошель, приказал перенести оставшуюся половину штабеля № 1027 в штабель № 1040. И поэтому Генри Мишо спустился с железнодорожной насыпи к штабелю № 1027. Он поднял доску и передал её Олафу Бергену, который повернулся и бросил дерево в вагонетку, которая стояла на железнодорожных путях с подпорками под колесами. Берген достаточно далеко высунул трубку из мшистой завесы жёлтых волос, которая свисала с его верхней губы, и мог прицельно плевать на дорогу между железнодорожными путями и штабелем; он схватил вторую доску — и работа пошла. Когда Мишо разобрал верхний ряд досок, он сорвал наклейки, которые разделяли ряды досок, сбросил их на пути, и занялся следующим уровнем штабеля.

Всё шло очень хорошо. Но когда Мишо занялся четвёртым рядом досок, штабель начал раскачиваться. Сначала он качался на запад и восток, затем на север и юг, потом вертелся по кругу. Вдобавок дерево жалобно стонало и скрипело, так как доски и наклейки тёрлись друг о друга.

Олаф Берген с детским изумлением смотрел на это явление.

— Эй, Генри, что, во имя Святого Скачущего Иисуса, ты делаешь с этим штабелем?

— Я? — закричал обеспокоенный Мишо. — Я ничего не делаю. Он сам. Может, землетрясение. Думаю, мне надо убираться отсюда.

Он с грохотом спрыгнул с этого штабеля на соседний, более низкий.

— Это не может быть землетрясением, — прокричал ему Берген. — Видишь, другие штабели так не трясутся, верно?

— Нет.

— Что ж, если бы это было землетрясение, другие штабели тоже тряслись бы, да? Поэтому нет никакого землетрясения. А больше причин нет.

— Да? Тогда что его трясет?

— Ничего. Только землетрясение могло такое сделать, но его нет. Поэтому штабель не качается. А теперь забирайся обратно и дай мне ещё досок.

— Так штабель не трясется, да? Ты спятил, мистер Берген. Я знаю лучше. И, будь я проклят, я не поднимусь обратно.

— О, прекрати, Генри. Это всего лишь игра твоего воображения.

— Хорошо, тогда ты вставай на штабель. А я пойду к путям.

Мишо вскарабкался на подмостки. Берген, самоуверенно оглядевшись по сторонам, спрыгнул на штабель № 1027.

Но у № 1027 были свои предположения, если у штабеля дров вообще могут быть какие-то предположения. Гора досок снова принялась раскачиваться. Берген, шатаясь, чтобы обрести равновесие, тоже был вынужден качаться. И с каждым толчком его фарфорово-голубые глаза становились всё больше и больше.

Движение не было неприятным или опасным; примерно так же раскачивалась бы корабельная палуба при сильном ветре. Обычно доски себя так не вели. Штабель, который так качается, противоестественен, возможно, даже нечестив. Олаф Берген не хотел ни единой доски из этого штабеля, даже щепки из него.

Поэтому он пронзительно закричал:

— Что за чертовщина тут происходит! — и спрыгнул вниз даже быстрее Мишо. Подошвы его рабочих ботинок быстро застучали по насыпи — и на древесном складе Олафа больше не видели, по крайней мере, в тот день.

Генри Мишо сел на железнодорожные пути и вытащил пачку сигарет. Ему придется доложить об этом странном происшествии Джо Ларошелю. Но почему бы сначала немного не отдохнуть?

Затем он услышал звук приближающихся быстрых шагов Ларошеля и выбросил сигарету. Никто не ходил так быстро, как Ларошель. Он всегда прибывал на место, почти задыхаясь, и когда он говорил, предложения наскакивали одно на другое. Так он создавал представление об очень занятом человеке, страстно преданном интересам работодателя. Среднего роста, лысеющий, с гнилыми зубами — Ларошель подбежал и выдохнул:

— Г-г-где — где Оле?

— Оле? — переспросил Мишо. — Он ушёл домой.

— Ты хочешь сказать, этот паршивец ушёл домой, ничего мне не сказав, а здесь у меня три вагона свежих досок, которые надо загрузить вовремя для полуденного фрахта?

— Да, Джо.

— Он заболел?

— Может быть. Он расстроился, когда штабель под ним начал качаться.

— Это всё паршивые фокусы! Жди здесь; я пошлю сюда Джина Камаре. Чёрт знает что творится в этом месте! — И Ларошель снова убежал.

Вскоре появился Джин Камаре. Он был старше и даже крепче Генри Мишо, который сам отличался мускулистым телосложением. Между собой они говорили на канадском французском, который мало похож на французский французский. Французы с возмущением заявили бы, что это вообще не французский.

Камаре взобрался на штабель № 1027. Прежде чем он успел предпринять что-то ещё, штабель вновь начал качаться. Камаре посмотрел вверх:

— Что, у меня кружится голова или этот чёртов штабель трясется?

— Штабель трясётся, полагаю. Необычайно! Это не ветер и не землетрясение. И никаких причин нет. Дай мне доску.

Камаре, сам того не желая, первоклассно изображал тростник в бурю, но никто не заметил, что душа у него ушла в пятки. Его это не устраивало. В нём не было ничего от тростника. Он раздвинул ноги, чтобы удержать равновесие, неуклюже попытался поднять доску, а затем повернул большое, красное, унылое лицо к Мишо.

— Не могу двигаться, — сказал он. — От этого несчастного штабеля у меня разыгралась морская болезнь. Подвинь мне вагонетку, старина.

«Старина» помог ему перебраться на железнодорожные пути. Камаре сел, опустил голову на руки и тяжело вздохнул, словно душа, осуждённая на чистилище.

Мишо неприятно оскалился. При таком раскладе он получит дневную зарплату, совсем ничего не делая. Он снова принялся доставать сигарету, но Джо Ларошель уже бежал по железнодорожным путям.

— Ч-ч-что… что случилось с Джином? Он заболел, или что?

Камаре снова вздохнул, ещё ужаснее.

— Меня тошнит. Штабель стал сотте сi — сотте ça.

— Что за дьявол, значит, штабель качается туда-сюда? Чёрт возьми, что с тобой такое? Испугался, что штабель немного пошатнулся?

— Со штабелем что-то не так. Заберись на него и увидишь.

— Ха! Никогда не думал, что увижу, как взрослый человек боится штабеля досок.

— Что за чёрт, я не боюсь…

Но Ларошель спрыгнул с насыпи. Штабель начал изображать кресло-качалку. Ларошель завизжал и начал карабкаться обратно на мостки.

— Всякий поймёт, что здесь опасно! — закричал он. — Должно быть, все балки основания пошли к чёрту. Какого дьявола ты мне раньше не сказал, Генри? Хочешь, чтобы мы переломали себе шеи?

Генри Мишо предпочёл промолчать. Он цинично усмехнулся и пожал плечами.

Ларошель закончил:

— Что ж, в любом случае, вы, ребята, переходите помогать на вагонетку. Возвращайтесь сюда в час.

Когда Камаре и Мишо вернулись к штабелю № 1027 после обеда, они увидели, что Ларошель привязывает его полудюймовой веревкой к соседнему штабелю. Он пояснил:

— Балки основания в порядке; я не понимаю что, чёрт возьми, с ним не так, если только опорные стойки не приподнялись в середине, поэтому он, так сказать, нестабилен. Но я его удержу на месте с помощью этого троса.

Тем не менее рабочие не выказывали ни малейшего энтузиазма при мысли о возвращении к погрузке штабеля. В конце концов Ларошель закричал:

— Чёрт возьми, Генри, или ты заберёшься на штабель, или я поставлю тебя на бак с содовым раствором!

Поэтому Мишо полез наверх, хоть и был мрачен. Ларошель говорил о баке с раствором, в который обмакивали свежеспиленные сосновые доски. Вытаскивая доски из этого бака, надо было быстро двигаться, чтобы следующая доска не врезалась в предыдущую, а на следующий день из-за раствора трескались руки. Любимым методом Ларошеля в решении споров стало запугивание, что он поставит человека на неприятную работу на баке вне очереди.

Они загрузили вагонетку, подтащили её к штабелю № 1040 и разгрузили. Когда процедуру повторили дважды, Ларошель поставил ещё одного человека на эту работу; ему следовало стоять на краю штабеля и передавать доски. № 1027 сильно стонал и скрипел, но трос не давал ему танцевать хулу.

Новый работник, Эдвард Гэлливан, взял доску и передал её Мишо, который отдал доску Камаре. Гэлливан поднимал вторую доску, когда первая выскочила из рук Камаре. Она полетела обратно и приземлилась на доску Гэлливана. Таким образом, Камаре оказался без досок, в то время как у Гэлливана их стало две.

Эдварду Гэлливану нравилась эта работа, но собирание досок из твердой древесины его не слишком привлекало. Он закричал:

— Эй, француз, смотри, что делаешь! Чёрт, ты едва не снёс мне голову этой штукой!

Камаре пробормотал что-то, извиняясь; он выглядел озадаченно. Мишо снова передал заблудшую доску. Она вновь вырвалась из рук Камаре и с грохотом вернулась в штабель.

Камаре посмотрел вниз с выражением недоумения, подозрения, упрёка и возрастающей тревоги. Он выглядел бы именно так, если б человеческое лицо могло выражать столько эмоций в один миг.

— Генри, — сказал он. — Это ты выхватил у меня доску?

— Зачем мне забирать у тебя доски? Мне своих хватает.

— Я не это спрашивал. Ты взял её?

— Чёрт, нет, я не делал этого. Я не ворую доски.

— Эй, парни, — сказал Гэлливан. — Так мы далеко не уедем. Вы продолжайте, а я буду наблюдать.

Мишо передал доску наверх в третий раз. Когда Камаре взял её, доска дико скрутилась и начала извиваться как живая. Камаре отпустил её, чтобы не свалиться с вагонетки, и доска мягко приземлилась обратно на то место, откуда её поднял Гэлливан.

— Мне это не нравится.

Мишо победоносно взмахнул руками.

— Теперь ты доволен, Джин? Я не знаю, что с этим делать.

Камаре ответил с наигранной весёлостью:

— Я? Я доволен. Я очень доволен. Меня тошнит, когда я об этом думаю. Скажи Джо, что я ухожу. Пойду домой, напьюсь, поколочу жену и забуду об этих проклятых досках.

Джо Ларошель вышел из себя, когда ему объяснили суть дела. Нэд Гэлливан улыбнулся по-отечески, а Генри Мишо пожал плечами. Ларошель недавно совершил ошибку, получив восемьсот футов берёзы обыкновенной первой категории; местный покупатель отдал ему якобы ненужные пиломатериалы. Может быть, это была преднамеренная ошибка; может быть, Ларошель просто не сошелся в цене с клиентом. Но Гэлливан и Мишо знали о случившемся и поэтому были уверены, что им ничего не угрожает.

Наконец, Ларошель завопил:

— Хорошо, хорошо! Я покажу вам, как надо обращаться с прыгающими досками. Ждите здесь…

Он вернулся, держа в руках топор.

— Теперь, — сказал он, — Генри, передавай доску Нэду.

Когда Гэлливан взял доску, она, очевидно, попыталась сбросить его с подмосток. Ларошель, стоявший рядом, треснул по доске плоской частью топора. Та немного подёргалась и затихла.

— Ой! — выдохнул Гэлливан. — Отдаёт в руки.

— Не обращай внимания, это единственный способ справиться с ними. Я тот парень, который всё знает.

Казалось, уловка Ларошеля усмирила доски хотя бы на время. Они отправились наверх, больше не сопротивляясь.

Мишо думал, что это всё глупости; он только притворялся, что всё в порядке. Всякому было ясно, что здесь замешано что-то сверхъестественное. Таков уж этот мир. У глупцов вроде Ларошеля есть власть, в то время как умники вроде него…

Эти размышления прервало другое необычное происшествие. Мишо неосторожно бросил доску вверх Гэл-ливану, когда тот был занят — он выуживал жевательный табак из карманов брюк. Гэлливан попытался ухватить доску одной рукой, но промахнулся. Но это не имело значения, так как доска продолжала двигаться. Она описала изящную дугу и удобно легла на назначенное ей место в штабеле.

— Эй! — крикнул Ларошель. — Хватит бросать доски; ты можешь попасть в кого-нибудь.

Мишо промолчал, не желая разочаровывать других относительно своей силы и находчивости. Гэлливан поймал следующую доску; она поднялась в воздух на фунт, прежде чем он остановил её.

— Какого чёрта ты делаешь, Генри? — закричал удивлённый Гэлливан.

Когда тебе доверяют бросать доски — это хорошо, но если тебя обвинят в их проделках — это совсем другое дело. Поэтому Мишо сказал:

— Я ничего не делаю, будь я проклят. Я…

Он прервался, обнаружив в руках доску. Но она там не осталась. Доска разорвала ему рукавицы, так она хотела оказаться в руках Гэлливана, а потом на платформе.

Ларошель закричал:

— Остановите это! Остановите их!

Всё равно, что попытаться остановить разбушевавшихся шершней, читая им Жан-Жака Руссо. Все доски из штабеля бросались в вялые объятья Мишо, затем кидались вверх к Гэлливану и на платформу. Когда они остановились, платформа была опасно перегружена. Последняя доска мимоходом ударила Джо Ларошеля. Мастер свалился с рельс. Падая, он ухватился за Гэлливана, пытаясь на него опереться. С громким стуком они свалились на несчастного Мишо.

Все поднялись и увидели, как вагонетка сама катится по железнодорожной линии. Ларошель, который в своём самом скромном списке достоинств непременно указывал энергичность, взобрался обратно на насыпь, чтобы догнать сбежавшую платформу. Та остановилась напротив № 1040, и её груз с грохотом посыпался в штабель.

— Эй, посмотрите вниз! — сказал Мишо.

Трое мужчин опустились на колени и посмотрели вниз через край эстакады. С платформы во время движения свалилась доска, которая лежала внизу, между железнодорожными путями и штабелями. Сейчас она ползла за платформой, словно червяк сквозь сорняки. Добравшись до № 1040, она начала прыжками взбираться на штабель. Снова и снова она подпрыгивала вверх без всяких видимых усилий. Её движения напоминали поведение тупого щенка, которого хозяин пытается научить каким-то трюкам и применяет силу, когда щенок не понимает команды. Наконец, она взобралась на вершину и рухнула в беспорядочную кучу вместе с другими досками на штабеле № 1040.

Джо Ларошель не мог так легко сдаться. Когда его поймали с поличным на взятке, он был спокоен как христианский мученик и честен как схема дорожного движения. Но сейчас он сказал:

— Для меня это слишком. Вы, парни, можете идти домой; мне надо повидать хозяина.

Джо Ларошель направился в офис Прингла, который располагался на первом этаже его дома. Он рассказал о случившемся.

Дэн Прингл был человеком невысокого роста; он носил толстую цепочку для часов, украшенную передним зубом Cervus Canadensis — оленя вапити. Дэн спросил:

— Ты что, пил, Джо?

— Нет, мистер Прингл. Даже не прикасался.

Прингл встал и фыркнул:

— Что ж, может, и нет. Полагаешь, за этим стоял организатор профсоюза?

— Нет, рядом никого не было. Я следил.

— Ты смотрел между штабелями и под железнодорожными путями?

— Конечно, я везде смотрел.

— Что ж, может быть. Они способны действовать украдкой, и не важно, насколько ты аккуратен, ты знаешь. Приходи после ужина, и мы взглянем на эти фантастические доски. И принеси фонарик. Мы поищем организаторов профсоюза, на всякий случай.

Прингл и Ларошель пришли на лесной склад, когда солнце опускалось за горами Гэхато. Прингл настоял на том, чтобы они обследовали штабеля, освещая их фонариками, как будто играя в гангстеров и федералов. Он сказал, что надеется удивить прячущегося в засаде профсоюзного деятеля. У штабеля № 1040 Ларошель сказал:

— Это он. Видите, доски наверху лежат кучей?

Прингл видел доски. А ещё он видел молодую женщину, сидевшую на краю штабеля и болтавшую ногами в сандалиях. Её зелёное платье, очевидно, знавало лучшие дни. Лучшее, что можно было сказать о её волосах: они выглядели «небрежно» или «свободно». По-видимому, они были рыжими, но обгорели. Они снова отрасли, но остались чёрными на кончиках и приобрели удручающий вид.

— Добрый вечер, — сказала девушка. — Вы мистер Прингл, владелец лесопилки, не так ли?

— Что… ох… может быть, — подозрительно сказал Прингл. — Кто… я имею в виду, что я могу сделать для вас?

— Ха! — послышался недоумённый возглас. — Что вы имеете в виду, мистер Прингл?

Джо Ларошель смотрел на него, не обращая внимания на девушку, ноги которой болтались в нескольких футах от его лица.

— Что… я говорил…

— Вы владелец, мистер Прингл? Я слышала, как рабочие о вас говорят, — сказала девушка.

— Просто думаете вслух? — спросил Ларошель.

— Да… я имею в виду, может быть, — произнёс смущённый Прингл. — Она просто спросила меня…

— Кто «она»? — спросил Ларошель.

— Эта молодая леди.

— Какая молодая леди?

Прингл решил, что его мастер просто смущается, и поинтересовался у девушки:

— Вы не профсоюзный организатор, правда?

Девушка и Ларошель ответили одновременно:

— Я не знаю, кто это. Не думаю.

— Кто, я? О, перестаньте, мистер Прингл, вы же знаете, я ненавижу их так же, как и вы…

— Не ты, Джо! — закричал Прингл. — Не ты! Я спрашивал её…

Терпение Ларошеля исссякало:

— А я спрашивал вас, кто это — «она»?

— Откуда я знаю? Я и сам пытаюсь выяснить.

— Думаю, мы запутались. Вы говорите о какой-то девушке, я спрашиваю, о какой, и вы говорите, что не знаете. Это бессмыслица, верно?

Прингл вытер пот со лба.

Девушка сказала:

— Я бы хотела с вами встретиться, мистер Прингл, только без этого господина Ларошеля.

— Мы увидимся, мисс, — ответил Прингл.

Ларошель сказал:

— Скажите, мистер Прингл, вы хорошо себя чувствуете? Чёрт возьми, было похоже, что вы разговариваете с кем-то, кого здесь нет.

Прингл начинал чувствовать себя крысой в руках психолога-экспериментатора, который из лучших побуждений, пытается свести его с ума.

— Не глупи, Джо. Было похоже, что я говорю с кем-то, кто находится здесь.

— Знаю, в этом и проблема.

— Какая проблема?

— Здесь никого нет!

Это утверждение, несмотря на его тревожный смысл, успокоило Прингла. В общем-то этот безумный спор напоминал поединок людей с завязанными глазами, которые бьются на палашах с шестидесяти шагов. Теперь у него были убедительные аргументы. Прингл резко сказал:

— Ты уверен, что ты чувствуешь себя хорошо, Джо?

— Конечно, без сомнений.

— Ты видишь или не видишь девушку в зелёном платье, сидящую на краю штабеля?

— Не вижу. Я сказал, здесь никого нет.

— Я не спрашивал тебя, был ли кто-нибудь здесь, я спросил, видел ли ты кого-нибудь здесь.

— Что ж, если бы тут кто-то был, я бы видел его, не так ли? Разумно, не правда ли?

— Откажись от этого.

— Отказаться от чего? Мне надо увидеть зелёное платье, которого здесь нет?

Прингл, обезумев, пританцовывал на коротеньких ножках:

— Не бери в голову, не бери в голову! Ты слышал женский голос, доносящийся с того штабеля?

— Нет, конечно, нет. Почему вы думаете…

— Хорошо, хорошо, это всё, что я хотел знать. Ты можешь идти домой. Остальное расследование я проведу сам. Нет, — заявил он, когда Ларошель начал протестовать, — я всё сказал.

— Ну хорошо. Но смотрите, чтобы профсоюзные организаторы не схватили вас, — Ларошель злобно оскалился и убежал. Прингл содрогнулся от последних слов, но отважно повернулся к штабелю.

— Так, молодая леди, — мрачно сказал он. — Вы уверены, что вы не профсоюзный организатор?

— Я бы знала, если бы это было так, мистер Прингл?

— Конечно, вы бы знали. Думаю, вы не организатор, похоже. А ещё больше похоже на галлюцинацию.

— Мистер Прингл! Я не искала встречи с вами, поэтому вы можете называть меня плохими именами.

— Без обид. Но здесь происходит что-то странное. Или Джо, или я видим вещи.

— У вас здоровые глаза, вы всегда видите вещи. Что не так?

— Ничего, когда вещи существуют. Я просто пытаюсь выяснить, вы настоящая, или я воображаю вас?

— Вы видите меня, не так ли?

— Определённо. Но это не доказывает, что вы настоящая.

— Что мне сделать, чтобы доказать, что я существую?

— Я и сам не уверен. Вы можете вытянуть руку, — с сомнением сказал он.

Девушка спустилась, и Прингл коснулся её руки.

— На ощупь настоящая. Но, может быть, я выдумал это ощущение. Почему Джо не видел вас?

— Я этого не хотела.

— О, так просто, да? Вы не хотели, чтобы он вас увидел, поэтому он смотрел прямо сквозь вас.

— Естественно.

— Это может быть естественно для вас. Но когда я смотрю на кого-то, то обычно вижу его. Давайте забудем об этом ненадолго. Давайте даже не думать об этом. Если я ещё не спятил, то скоро спячу наверняка. Что за чудные вещи здесь творятся?

— Не думаю, что это забавно, когда мой дом разрушают.

— Что?

— Вы сломали мой дом.

— Я сломал ваш дом. Я сломал ваш дом. Юная леди… Как вас зовут, кстати?

— Асерия.

— Мисс Асерия или Асерия кто-то?

— Просто Асерия.

— О, что ж, хорошо. Я считал себя довольно умным человеком. Не каким-то кабинетным интеллектуалом, вы понимаете, а хорошим, знающим американским бизнесменом. Но больше я в этом не уверен. Кажется, всё не имеет смысла. Что, во имя Господа, вы имеете в виду, когда заявляете, что я разрушил ваш дом? Может быть, я сбил с пути вашего мужа?

— О, не так. Вот как! — она указала на кучу досок за спиной. — Это был мой дом.

— Эти доски? Прекратите, не хотите ли вы сказать, что кто-то из моих людей снёс ваш дом и стащил доски в штабель?

— И да, и нет. Эти доски сделаны из моего дерева.

— Вашего чего?

— Моего дерева. Я жила в нём.

— Полагаю, далее вы скажете, что вы ответственны за сегодняшнюю суматоху?

— Боюсь, что да.

— Что ж…

Другие тоже рассказывали о беспорядке. Или Прингл вообразил, что Джо Ларошель поведал ему эту историю… Нет, нет, нет! Он больше не мог даже думать о подобных вещах.

— Так, о чем мы говорили?

— Я хотела собрать дом. Сначала я пыталась помешать рабочим двигать доски. Когда это не получилось, я снова быстро собрала все доски вместе.

— Что вы такое? Какое-то привидение?

— Я сфендамниада. Это вид лесных нимф. Кто-то скажет «дриада», но это не совсем верно. Они дубовые духи. А я дух клёна. Мужчина привез моё дерево из Австрии более сотни лет назад. Прошлой зимой ваши люди срубили моё дерево. Я не могла их остановить, потому что находилась в спячке, кажется, так вы это зовёте, и когда проснулась, было слишком поздно. Вот так сгорели мои волосы, когда мужчины сожгли ветви и побеги. Они отрасли, но я знаю, они выглядят ужасно. Я не могу покинуть дом в будние дни, чтобы сходить в парикмахерскую, потому что боюсь, что рабочие будут двигать доски.

— Вы имеете в виду, что это не настоящий твёрдый клен? — резко спросил Прингл, внезапно забеспокоившись. Он забрался на штабель с проворством, удивительным для мужчины его возраста и габаритов. Он посмотрел на доски, осветив их фонариком. — Да, зернистость не совсем такая. Посмотрим, вдруг они одурачили сортировщика… Думаю, они могут отправиться вместе с остальными во вторник.

— Вы собираетесь продать эти доски?

— Конечно. Только что получили большой заказ из Хойта.

— Что с ними будет?

— Не знаю. Может быть, из них сделают парты, или чертёжные бюро, или другие вещи. Зависит от того, кто в Хойте их купил.

— Вы не должны этого делать, мистер Прингл! Мой дом будет разбросан. Мне негде будет жить!

— Вы не можете завести домашнее хозяйство в другом дереве?

— Я могу жить только в норвежском клёне, а здесь таких нет.

— Что ж, не хотите ли вы купить их? Я отдам их вам по восемьдесят долларов за тысячу, это меньше, чем я могу получить на рынке.

— У меня нет денег.

— Что ж, тогда они отправятся с остальными. Извините, если это причиняет вам неудобства, но одна лесопилка тратит больше семи долларов за тысячу, включая страховку и износ.

— Я ничего не знаю об этих вещах, мистер Прингл. Я только знаю, что вы разделите мой дом так, что я могу его никогда не собрать. Вы же не сделаете этого, не правда ли? Я буду вам так благодарна.

Она трогательно посмотрела на него, слеза потекла по её щеке. Если бы она поступила так раньше, пока было светло, это могло бы сработать. Но всё, что сейчас видел Прингл — это неясный, бледный овал её лица в темноте. Поэтому он отрезал:

— Конечно, я сделаю это! Таков бизнес, юная леди. Если бы я позволял чувствам вмешиваться в дела, я бы давно потерпел крах. Кроме того, я не уверен, что вы существуете. Так почему я должен отдать древесину, за которую я хорошо заплатил, кому-то, кто, может быть, просто галлюцинация?

— Вы плохой, злой человек. Я никогда не позволю вам вывезти доски.

— О, — ухмыльнулся он в темноте. — Это война, да? Никто никогда не обвинял Дэна Прингла в том, что он избегает хорошей, честной деловой битвы. Увидимся. Спокойной ночи, мисс Асерия.

Прингл был верен слову. Утром в понедельник он позвал к себе Ларошеля и приказал ему грузить древесину из штабеля № 1040 в понедельник, а не во вторник, как планировалось.

Мишо, Камаре, Гэлливан и Берген огорчились, когда узнали, что им придется работать на № 1040. Но Ларошель пресек возражения, упомянув про бак с содовым раствором.

Они установили роллеры. Эти штуки выглядели как железные лестницы, но вместо ступенек на них были установлены стальные втулки, вращающиеся на шариковых подшипниках. Роллеры состыковали концами друг к другу на козлах для колки дров, таким образом, чтобы можно было катить доски через железнодорожные пути — от двух низких штабелей между вагонетками и железной дорогой.

Фасслер, контролер, перевернул первую доску с помощью заострённого Т-образного конца своей линейки для древесины и сделал пометку на листе учета. Гэлливан, удивляясь, какую же глупость он свалял, взявшись за работу на штабеле № 1040, поднял доску и отдал её Мишо. Мишо положил её на ближайший роллер и толкнул. Звяк! — роллеры покатились и увезли доску.

При нормальном развитии событий доска должна была продолжить путь до товарного вагона, где её ждали Камаре и Берген. Их рукавицы были вытянуты, чтобы схватить её, когда она замедлилась, остановилась и устремилась в обратную сторону. Звяк! — вновь покатились роллеры, но на этот раз в обратном направлении. Мишо тупо уставился на доску, когда она проехала прямо у него под носом, скатилась с края роллеров и шлепнулась на вершину штабеля.

Асерию не удалось застигнуть врасплох.

Но Фасслер ничего не знал об Асерии, кроме каких-то неясных разговоров о прыгающих досках, которых он в расчёт не принимал. Когда между ним и товарным вагоном оказалась вагонетка, он не мог разглядеть, что происходило, и просто предположил, что кто-то толкнул доску обратно по роллерам. Так он сказал, добавив несколько звучных выражений. Он был не слишком благочестивым человеком, несмотря на внешнюю хрупкость, сутулость и безобидность. Люди любили подшучивать над ним, но иной раз они собирались вокруг него и восторгались богатством его словарного запаса.

Гэлливан оскалился на него:

— Эй, Арчи, скажешь что-нибудь ещё? Уверен, слушать тебя — это как получать образование.

Но остальным было не до смеха. Камаре и Берген подошли со стороны товарного вагона. Камаре сказал:

— Меня снова начинает тошнить.

Берген продолжил:

— Будь я проклят, если буду работать в парке, полном привидений.

Мишо скептически приподнял бровь:

— Ты же не веришь в такие вещи, Оле?

— Что ж, не совсем. Но есть множество могущественных вещей, о которых ты не знаешь.

— Хорошо. Спорьте. А я отдохну.

И Мишо присел покурить.

Остальные всё объяснили недоверчивому Фасслеру. Наконец, не зная, что ещё поделать, они вернулись к работе. Мишо взялся лично сопровождать следующую доску к товарному вагону. Она неохотно двигалась; как раз перед тем, как они достигли дели, доска бросилась вперёд, в одну из дверей вагона, и вылетела в другую раньше, чем Камаре и Берген смогли остановить её.

Джо Ларошель увидел, что его рабочие сидят на трамвайных путях и размышляют о делах Вселенной. Он закричал:

— Возвращайтесь обратно и выгрузите доски, или, к чертям, вы будете искать другую работу!

Гэлливан усмехнулся.

— Конечно, сейчас ничего ужасного не случится? — он понизил голос. — И не будет ничего ужасного, Джо, если босс узнает о том приходном ордере, который ты вернул Джеку Смиду?

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сказал Ларошель. — Но тем не менее я думаю, что есть и другие вещи, которые вы можете складывать.

В тот день так больше ничего и не удалось сделать со штабелем № 1040. Ларошель, если у него была душа, вёл тяжёлую душевную борьбу. У него был четкий приказ от Прингла, но он не мог применить обычный метод принуждения из-за щекотливой ситуации с приходным ордером. К ночи вторника он набрался храбрости, чтобы доложить Принглу.

Прингл резко произнёс:

— Звучит так, как будто они получили изрядно чёртовой независимости. Может быть, профсоюзный организатор добрался до них, в конце концов. Посмотрим. Я придумаю что-нибудь до завтра, может быть.

Они не были друг с другом откровенны. Ларошель, очевидно, не мог объяснить, почему он не обошёлся сурово с бригадой, и Прингл не мог рассказать об Асерии из страха, что люди начнут стучать пальцами по голове. Он сам не был уверен в своей вменяемости. Он думал о том, чтобы поехать в Атику для обследования, но боялся сделать это: доктор мог найти неполадки в его часовом механизме.

Утром в среду Прингл направился к лесопилке. Там он увидел что-то, что наполнило его страхами и мрачными предчувствиями. Пожилой, истощённый мужчина разглядывал товарный вагон, который стоял на тупиковой рельсовой ветке. На первый взгляд безобидное сочетание. Но пожилой мужчина был главным нью-йоркским товарным агентом, а вагон был тем самым, который прибыл с грузом извести несколько месяцев назад. У Прингла не нашлось места для хранения извести, и он не хотел строить ангар и не хотел платить за простой вагона. Поэтому он поставил вагон на край путей и укрыл кустарником. Там он и стоял, служа свободным складом, пока Прингл не разгрузил его на досуге, а Центр не стал вяло интересоваться, что сталось с вагоном. Сейчас маскировка была снята.

— Мы интересовались, где находился этот вагон, — обвинительно произнёс Адамс, агент.

— Полагаю, это просто вылетело у меня из головы, — неубедительно ответил Прингл.

— Может быть. Похоже, вы задолжали нам за три месяца простоя. Завтра первым делом я вышлю счёт, — и Адамс сурово удалился.

Позже Прингл разозлился на Ларошеля:

— Если я найду того, кто убрал кусты, я убью его…

Когда Ларошель ушёл, женский голос произнёс:

— Я убрала ветки от вагона, мистер Прингл.

Между двумя штабелями стояла Асерия.

— Вы… — брызнул слюной Прингл. Потом он взял себя в руки. — Полагаю, вы думаете, что очень умны, юная леди?

— О, я знаю, что умна, — невинно ответила она. — Я подумала, что вы спрятали вагон от всех — кроме меня.

— Что ж, если вы думаете, что ваша выходка изменит судьбу тех досок, то вы ошибаетесь. Они будут отгружены — даже если земля разверзнется и небо обрушится.

— Да? Посмотрим, как вы сказали вчера ночью, — и она исчезла.

Позже Прингл кричал Ларошелю:

— Эй, Джо! Срочно найди вагон для штабеля № 1040. Если бригада твердой древесины не хочет там работать, возьми людей из бригады, которая работает с сосновым материалом.

Он пробормотал себе под нос:

— Я покажу этому древесному привидению! Думает, что сможет меня напугать…

Но мужчины из «сосновой» бригады боялись не меньше, чем их коллеги, работавшие с твердой древесиной. По правде сказать, они боялись ещё больше. Доски вращались крест-накрест на роллерах, прыгали со штабеля, шлёпали рабочих, и, наконец, ударили одного мужчину, Дэнниса Ахерна, по голове. Ему наложили два шва, и в тот день больше не предпринималось попыток загрузить вагон.

Вот что говорил сам Ахерн:

— Это могли быть привидения, или, может быть, дерево, или сок растений, но сам дьявол не позволил мне коснуться тех проклятых живых досок. Мистер Прингл, вам нужна команда укротителей тигров.

Прингл разозлился из-за того, что у него не получилось отгрузить доски. Но он был умным человеком; он бы не продержался так долго, если бы рисковал. Дела с пиломатериалами Адирондака не в счет. Он ожидал, что Асерия применит чёрную магию или что-то подобное в отместку за его последнюю попытку загрузить вагон. Может быть, на лесопилке случится несчастье — поэтому он распорядился установить дополнительную охрану у пилорам. Или, думал он, однажды утром он может обнаружить все платформы для пиломатериалов на дне реки Мус. Конечно, они весили более трехсот футов каждая, но он не сомневался в сверхъестественных способностях Асерии, какими бы они ни были. Поэтому Прингл оставил некоторых рабочих сверхурочно в качестве ночных сторожей.

Но Асерии также не была глупа. Возможно, она многое не знала после многих столетий жизни в лесах — но она быстро училась. Поэтому её следующий удар оказался неожиданным.

Миссис Прингл, язвительная женщина, должна была вернуться домой после визита к родственникам. Ни одна из сторон не надеялась на приятное воссоединение. Разрушительный эффект характера Хэлен Прингл, проявлявшийся уже тридцать лет, способствовал этому. Но чего бы ни ожидала Хэлен Прингл — она не предполагала обнаружить хорошенькую молодую девушку, сидящую за её туалетным столиком, в её спальне, спокойно досушивающую только что помытые морковно-рыжие волосы.

Асерия, быстро улыбнувшись, взглянула на задыхающуюся миссис Прингл.

— Да? — сказала она вежливо.

Губы миссис Прингл беззвучно шевелились. Потом она произнесла:

— Гаг.

— Простите?

— Ты… ты… что… что ты делаешь в моей комнате?

В первый раз с тех пор, как ей, миссис Прингл, исполнилось пять лет, она не могла подобрать слов — или почти не могла. Но ей помогло то, что на Асерии не было её зеленого платья.

Асерия, по-прежнему вежливо, заметила:

— Ваша комната? О, понятно, вы миссис Прингл! Как неловко. Было глупо со стороны Дэнни не попросить меня уйти, прежде чем вы вернётесь, не правда ли? Но если вы оставите меня на минутку, я исчезну со скоростью молнии.

Таким образом, воссоединение стало более захватывающим, если не более приятным, чем ожидал Прингл. Хэлен обрушилась на него и требовала сообщить, что это за создание (голос её звучал, словно ленточная пила, проходящая сквозь двадцатичетырехдюймовое узловатое бревно). Она вопила: неужели у него нет ума понять, что никому не нужен такой старый дурак, разве что ради денег, и, если он желает делать глупости, то пусть соблюдает приличия и занимается этим вне поля зрения жены; хорошо, что она не распаковала вещи, потому что она немедленно уезжает. Что миссис Прингл и сделала.

Во время всей этой тирады Прингл был просто сбит с толку. Когда Хэлен захлопнула за собой дверь, он увидел свет и ринулся наверх. Конечно, там никого не оказалось.

Дэн Прингл пошёл на лесопилку, намереваясь обвинить Асерию во всех смертных грехах. Но по дороге он успокоился. Он начал ухмыляться и добрался до цели, чувствуя себя так, словно участвовал в триумфальной процессии.

Он огляделся, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь, и ласково позвал:

— Асерия!

Она появилась между двумя штабелями. Прингл предъявил обвинение:

— Полагаю, это вы только что показались моей жене?

— Боюсь, что да. Я не люблю вмешиваться в дела нравственности. Но я хотела заставить вас отказаться от попыток двигать мои доски.

Прингл ухмыльнулся:

— Всё хорошо, маленькая леди. Вы не навредили мне. Даже оказали услугу. Если я могу рассчитывать, что моя жена ненадолго уедет, может быть, я смогу насладиться жизнью. Поэтому больше не выкидывайте фокусов, или они вызовут обратный огонь.

— Вы всё ещё хотите разрушить мой дом?

— Да. Я бы мог смягчиться, если бы вы не выкидывали фокусы. Но теперь эта древесина будет отгружена, даже если это последнее, что я сделаю.

— Предупреждаю вас, мистер Прингл. У меня есть ещё парочка, как вы их зовёте, фокусов.

— Например?

— Увидите.

Гордость Прингла — или по крайней мере, то качество, которое его конкуренты называли злобностью — не позволяла ему уступить. Он не мог позволить событиям так развиваться; суматоха на лесопилке каждый день стоила ему денег, кроме того, и общая прибыль снижалась. Поэтому на следующий день он собрал всех рабочих лесопилки. Они стояли в молчании, становившимся невыносимым из-за того, что не слышалось шума работающих пил. Прингл вызывал добровольцев для рискованной работы.

Те, кто не сталкивался с летающими досками, слышали о них, поэтому не сильно жаждали испытать их воздействие на себе. Но Прингл обещал заплатить за работу в полуторном размере, а рабочим нужно было есть. Двадцать один человек согласился. Прингл отказался от использования роллеров. Большая часть бригады должна была просто сидеть на штабеле № 1040, чтобы прижимать доски, а четыре человека — носить доски через другие штабели к товарному вагону.

Сначала доски немного дёргались и извивались, но Ларошель ударял по ним топором, и они успокаивались. Всё шло хорошо, пока вагон частично не нагрузили. Затем из него донеслись крики. Через несколько мгновений Мишо и мужчина по фамилии Чисхольм бросились от вагона, перебрались по ближайшему штабелю на рельсы и бросились вдоль подмостков. За ними вылетело несколько досок. Они качались туда-сюда, как будто преследовали мужчин и пытались ударить их.

Прингл очень хорошо знал, кто стоит за этими досками, но не мог ничего придумать. Пока он наблюдал, доски безжизненно упали на трамвайные пути. Затем из вагона послышался мощный грохот, и большая часть загруженного ПИВ клёна вылетела из открытой двери вагона с другой стороны от штабелей. Доски, вместо того, чтобы вести себя как подобает почтенным кленовым доскам, вертелись и корчились, как отвратительные личинки. Шлепаясь на землю, они изгибались полукругом, как будто кланялись, а затем с треском вытягивались и мчались к пиломатериалам.

— За ними! — кричал Прингл. — Ты, Джо! Два десятицентовика за каждую возвращённую доску!

Он спустился вниз и бросился за своими пиломатериалами настолько быстро, насколько позволяли его короткие ноги. Ларошель следовал за ним. Нервы бригады рабочих, уже расшатанные зрелищем противоестественной погони за Мишо и Чисхольмом, теперь полностью пришли в негодность. Но несколько человек последовали за Принглом и Ларошелем.

Они бежали и бежали, спотыкаясь о бревна, и падая в ручьи. В конце концов Асерия истощила свой запас эктоплазмы или чего-то подобного, и доски прекратили скачущий полёт. Они собрались в охапки и вернулись обратно. И снова собрались в штабель № 1040. Мужчины наотрез отказались входить в товарный вагон — туда, где не будет места для маневров. Прингл истратил всю свою власть и способности руководителя, чтобы заставить их вернуться к работе; визг пилы не доносился с холма над прудом до послеполуденного часа.

После обеда Прингл нервно ходил по лесопилке, ожидая контратаки, которая, он был уверен, должна последовать. И довольно скоро она началась. Такие лесопилки, как у Прингла, не оборудованные для производства мелких вещиц, как, например, шахматные фигурки, накапливают огромное количество отходов. Некоторые куски и обрезки можно использовать как топливо для котлов; что-то можно продать на дрова. Но есть излишки и множество бесполезных опилок. На краю лесопилки лежала куча опилок высотой в двадцать футов — её собирались загрузить в огромную топку железной мусоросжигательной печи.

Сейчас эта куча опилок совершала удивительные вещи. Она кружилась в водовороте в форме облака, словно ураган обрушился на её вершину. Облако росло, и когда на земле не осталось опилок, а облако достигло размеров дома, оно заметалось туда-сюда. Облако скрывало рабочих друг от друга и впивалось им в лица. Они не стали смелее, когда один из них заметил, что, пока облако перерождается в миниатюрное торнадо, деревья рядом стоят, не сгибаясь, совершенно неподвижно. Рабочие в панике бросились на лесопилку. Механик, услышав шум и крики, предусмотрительно выключил двигатель, и снова бригада осознала, что обрезные, торцовочные и тангенциальные пилы замолчали. Все остальные молчать не собирались. Прингл, вытаскивая опилки из своих налитых кровью глаз, вообще не мог заставить рабочих прислушаться к его словам.

Облако совершило несколько пробных атак на лесопилку. Но сил Асерии было, очевидно, недостаточно, чтобы загнать облако во множество дверей и окон сразу. Облако парило, качалось и угрожающе свистело во дворе.

Многие не любили Дэна Прингла, но все признавали — он добивается того, чего хочет. Он отвёл чихающих и чертыхающихся Ларошеля и Фасслера в сторону и дал им поручение. Они побежали к машине Фасслера. Облако устремилось за ними, но они запрыгнули в машину и подняли стёкла. Они спаслись.

Вернувшись, они принесли две коробки, наполненные цветными солнечными очками с маленькими металлическими заслонками, из них получились недурные защитные очки. Фасслер сказал:

— Это всё, что было поблизости. Мы доехали до Олд Форджа и вычистили магазины. Моя машина встала как раз перед нашим возвращением. Опилки в карбюраторе.

Прингл закричал, чтобы привлечь внимание. Он надел защитные очки, повязал носовой платок вокруг нижней части лица, поднял воротник рубашки, нахлобучил шляпу на уши и сказал:

— Теперь, ребята, если у вас достаточно мужества, вы сделаете как я: пойдёте туда и вернётесь к работе. Опилки вам не навредят. Я ухожу, даже если мне придётся одному грузить чёртовы вагоны. Кто со мной? Плата в полуторном размере, пока это облако здесь.

Все помолчали минуту. Затем Эдвард Гэлливан пробормотал что-то и надел защитные очки. Большая часть последовала его примеру. В конце концов, они были сильными и очень выносливыми, а вид их толстого и старого босса, готовящегося в одиночку встретиться лицом к лицу с облаком, мог устыдить любого.

Так, в масках и очках, они спустились обратно на пути, хватаясь за штабели, так как вихрь наносил по ним удары, а опилки жалили каждый дюйм открытой кожи. Прингл улыбался, прикрываясь платком; он видел, как они медленно приступают к работе, в то время как облако Асерии воет им в уши. Так древесное привидение всё ещё думает, что сможет превзойти его? Если это был её последний фокус — он победил, чёрт возьми. Или, по крайней мере, это ничья.

Но он видел не последний фокус Асерии. Облако взлетало выше и выше, пока не стало похоже на шар. Все думали, что оно улетает навсегда, хотя и продолжали нервно поглядывать в небо.

Затем облако начало возвращаться. Когда оно подлетело ближе, люди увидели, что оно стало намного меньше и темнее, чем перед взлётом. Когда облако приблизилось, оно обернулось чем-то, что могло оказаться фантазией палеонтолога, страдающего белой горячкой. Оно немного напоминало птеродактиля, немного — осьминога и немного дракона Фафнира из «Зигфрида».

У него были огромные крылья, как у летучей мыши, и шесть длинных конечностей, похожих на щупальца, с руками на концах.

Крики, которые раздавались во дворе в предыдущих случаях, казались просто чириканьем канарейки по сравнению с криками, которые раздались сейчас. Когда штуковина скользнула над двором, рабочие, мастер, контролёры — все бросились бежать. Они бежали во все стороны — как растекаются шарики ртути, когда капля падает на поверхность стола, только гораздо быстрее. Они перепрыгивали через заборы и переходили вброд реку Мус по шею в воде. Оставшиеся внутри фабрики, выглядывали наружу, чтобы посмотреть, что случилось. Они всё видели — и тоже бежали.

Прингл приплясывал на рельсах:

— Вернитесь! — кричал он. — Он не навредит вам. Это просто опилки! Посмотрите!

Чудовище подскакивало перед ним вверх и вниз, двигая своими ужасными жёлтыми челюстями. Он шагнул к нему и ударил кулаком. Он прошел сквозь опилки, которые маленькими струйками обвились вокруг его запястья. Дыра, проделанная его кулаком, сомкнулась, как только он вытащил руку. Это было, по его предположению, то же самое облако оживших опилок, но каким-то образом сжатое и сформированное в эту пугающую форму.

— Посмотрите! Оно ведь не настоящее! Вернитесь! — он просунул руку прямо сквозь одну из извивающихся конечностей, но тварь немедленно обрела прежнюю форму.

Но не осталось никого, кто мог бы оценить такое проявление мужества. На другом берегу реки Прингл разглядел спины маленьких фигурок в тускло-коричневой рабочей одежде, которые становились всё меньше и меньше с каждой минутой. Он заметил, как люди скрывались в лесу. Огромный силуэт низко опустился над тем местом, где раньше лежала куча опилок, и рассыпался. Опилки лежали на прежнем месте, а Прингл остался один.

Возможно, сильнее всего Прингла раздражало то, что на сей раз механик убежал, не выключив двигатели, и поэтому все пилы работали на пустом заводе. Принглу пришлось идти вниз и самому поворачивать рычаг.

Почти стемнело, когда Прингл и Ларошель появились на лесопилке. Они выглядели странно. Прингл, кроме остальных вещей, надел маску и защитный нагрудник. Ларошель натянул старую футбольную каску, несколько свитеров и тяжёлый кожаный фартук работника лесопилки. Прингл нес фонарь; Ларошель — пятигалоннуто канистру с керосином и бензиновую паяльную лампу.

— Что вы собираетесь сделать, мистер Прингл? — спросила Асерия. Она сидела на № 1040.

Ларошель отбежал, чтобы запустить водный насос и размотать пожарный шланг.

— Собираюсь развести огонь.

— Вы хотите сжечь мой дом?

— Может быть…

— Почему бы вам не спалить всю лесопилку?

— Мы не допустим этого. Сначала мы собираемся намочить соседние штабели. Это рискованно, но какого чёрта!?

— Почему вы так хотите уничтожить мой дом?

— Потому что, чёрт побери, — Прингл повысил голос, — я возьму из этого бизнеса всё, что могу получить! Пусть это обойдётся мне в сотни раз дороже стоимости этих досок, но я не уступлю их тебе, поняла? Ты не даёшь мне загрузить доски. И это вредит мне. Тогда я могу поджечь их и покончить с этой ерундой. И ты меня не остановишь. Твои доски привязаны, поэтому ты не можешь забраться в них и оживить. Мы с Джо защищены, поэтому ты не сможешь нам навредить. А у твоих опилочных чудовищ нет шансов против паяльной лампы.

Асерия молчала. Единственными звуками были жужжание насекомых, звуки ударов по щекам, когда Прингл убивал назойливых москитов, шум автомобилей на шоссе и далёкие шаги Джо Ларошеля.

Затем Асерия сказала:

— Не думаю, что вы сожжете мой дом, мистер Прингл.

— А кто меня остановит?

— Я. Вы очень умно и храбро справились с моей магией, не так ли? И теперь вы говорите: «Хо-хо-хо, я теперь знаю все трюки Асерии».

— Да, — Прингл складывал обрезки и кору в кучу в стороне от штабеля. Из темноты послышался громкий свист — это означало, что Джо начал поливать водой соседние дрова. — Ну, Джо! — крикнул Прингл. — Лови конец этой веревки. Мы накинем веревку на штабель, как только вытянем пару досок, чтобы остальные не освободились.

— Хорошо, мистер Прингл. Идите сюда, — в полутьме раздались шаги, когда двое мужчин ходили вокруг штабеля, чтобы убедиться, что их смелое предприятие не пострадает ни от распространения огня, ни от неожиданной активности части досок.

— Очень умно, — продолжила Асерия. — Но я ещё раньше должна была вспомнить, что самая сложная магия не всегда самая эффективная.

— Ух… — сказал Прингл. Он плеснул керосина на штабель и поджёг его. Почти сразу же разгорелся большой яркий костер. — Нет ветра, — заметил Прингл. — Поэтому всё безопасно. Ну, Джо, давай вытащим первую доску.

Асерия, казалось, не обращала внимания на показное равнодушие. Когда Прингл и Ларошель опустили руки на доску, она сказала:

— Вы были так испуганы, когда я вселялась в них и оживляла, не так ли? И вы выстояли перед моим чудовищем. Но есть кое-что, чего вы боитесь больше досок или монстров.

Прингл только ухмыльнулся:

— И что это? Хорошо, Джо, поднимай! Не обращай внимания, если покажется, что я разговариваю сам с собой.

— Да. Профсоюзные организаторы, — сказала Асерия.

— Что? — Прингл ослабил хватку.

— Да. Вам понравится, если я организую ваших людей?

Рот Прингла открылся.

— Я могу сделать это. Я слышала, что они говорили, и я кое-что знаю о профсоюзах. А вы знаете меня. Я появляюсь, я исчезаю. Вы не сможете держать меня подальше, как мужчин из Американской Федерации Труда и Конгресса промышленных организаций. О, это была бы отличная месть за сожжение моего дома.

На протяжении тридцати секунд стояла тишина, нарушаемая дыханием мужчин и треском огня. Когда Прингл издал звук — это был звук задыхающегося, смертельный хрип человека, умирающего от жажды в пустыне.

— Ты… — прошептал он. И снова: — Ты…

— Вы в порядке, мистер Прингл? — спросил Ларошель.

— Нет, — ответил Прингл. — Я умираю.

— Итак? — спросила Асерия.

Прингл тяжело опустился в грязь, снял свою проволочную маску и закрыл лицо руками.

— Уходи, Джо, — сказал он, не слушая протестов встревоженного Ларошеля.

Прингл сказал:

— Ты выиграла. Что ты хочешь, чтобы я сделал с этими проклятыми досками? Мы не можем просто оставить их здесь, пока они не сгниют.

— Положите их в приятное сухое место. Я не против, чтобы их продали, но только все вместе, пока я не найду другое дерево того же вида.

— Посмотрим, — сказал Прингл. — Эрлу Делакруа нужен новый танцпол в его притон. Но Эрл такой скупой, что будет ждать, пока кто-нибудь не провалится сквозь старый. Может быть, если я предложу ему доски за полцены, или даже за четверть…

Так случилось, что три недели спустя Эрл Делакруа удивил тех, кто знал его скупость, тем, что установил новый танцпол в «Соснах». Он удивил всех ещё сильнее, наняв милую рыжеволосую девушку в качестве хостессы. Ему самому не нравились эти новшества. Но Прингл лично привёл девушку и дал ей лучшие рекомендации. Мысленно Делакруа поднял брови. Если Прингл, который владел большей частью города, хотел устроить… кого-то… это была очень хорошая мысль — взять «кого-то» на работу, не задавая вопросов.

Делакруа был чрезвычайно заинтригован, когда девушка назвалась Асерией; затем, когда он спросил полное имя, девушка шёпотом посовещалась с Принглом и назвала фамилию «Джонс». Джонс, да? Ха, ха.

С тех пор Асерия работает в «Соснах». Для вида она снимает комнату в пансионе по соседству. Но она там не ночует. Хозяйка пансиона не знает, что каждую ночь Асерия возвращается в ресторан. Там темно, и никто не видит, что она делает, чтобы слиться с досками. Возможно, она просто исчезает. Во время этих ночных походов она всегда надевает зелёное платье. Или, скорее, оно было зеленым, но с приходом осени оно постепенно становится ярко-жёлтым.

Она божественно танцует и нравится местным парням, но они считают её немного странной. Например, рано или поздно она спрашивает у каждого знакомого, не знает ли тот места, где растут норвежские клёны. Она по-прежнему задаёт этот вопрос, и если вы знаете, уверен, она будет очень, очень вам признательна, если вы сообщите ей…

ПРИЗРАКИ МЕЛВИНА ПАЯ

Он снова был здесь.

Бернард Ригуло поднялся на локте, всматриваясь в темноту.

Он сказал себе: не будь дураком, Барни. Это твоё воображение. Не существует таких вещей — всё это твоё воображение. Ты стареешь — надо сходить к врачу. Если ты не можешь позволить себе частного доктора, ложись в клинику!

А спор между двумя людьми продолжался — шёпоты метались по полу и стенам.

Ригуло подумал: если уж они захотели разбудить меня, тогда пускай разговаривают так, чтобы я мог их слышать.

Внезапно диалог стал более внятным, как будто прибавили звук.

— Эй ты, негодяй — он проснулся, — сказал один голос.

— Я знаю, дружище, — ответил другой.

— Ты его напугаешь!

— Это я и хочу сделать.

— Это против правил, — послышался неприятный звук, будто кто-то выдул воздух изо рта. Затем появился призрак.

Это был крепкий, чёрноволосый мужчина лет сорока, с маленькими усиками, одетый в аккуратно отглаженный, двубортный тёмный костюм. Он остановился у изножья кровати, наклонился, вытянул пухлый указательный палец и сказал:

— Бу!

Ригуло пихнул жену.

— Эй, дорогая! Проснись!

Берта открыла глаза.

— Что случилось?

— Посмотри туда! Ты видишь то же, что и я?

— Похоже на призрака, — сказала она.

— Я и есть призрак! — заявил дух. — Хе-хе-хе!

— Ииих! — откликнулась миссис Ригуло; потом она натянула покрывало на голову.

— Хе-хе, — продолжил призрак. — Покажем им, жулик, дружище?

— Ты прекратишь? — спросил второй голос, то ли тот же самый, то ли просто похожий на первый. В этот момент Ригуло тоже накрьглся покрывалом с головой.

«Риэлтерская компания Конроя» — а в частной жизни просто Джордж Конрой — сидя за столом, смотрел на посетителей с натянутой улыбкой, зная, что арендаторы заходят только пожаловаться.

— Здравствуйте, мистер Конрой, — сказал Бернард Ригуло.

— Здравствуйте, мистер… эээ… Ригуло, — ответил Конрой. — Я пришлю человека починить горелку через пару дней.

Ригуло не обратил внимания на это замечание:

— Я намерен разорвать арендный договор, — сказал он.

— Вы не можете сделать этого! Договор — это соглашение. Масляная горелка будет починена через несколько дней!

— Дело не в этом. Дело в привидениях.

— Видениях? Я вызову доктора.

— В привидениях, а не видениях. Призраки, штуки, которые делают «Бууу».

— Вы сошли с ума.

Ригуло потряс головой.

— Я видел то, что видел, как и моя жена, — сказал он. — Вчера у меня тряслись руки, поэтому я не мог рисовать. Я выезжаю из дома, пока вы не избавитесь от приведений.

— В чём дело, мистер Ригуло, почему на самом деле вы хотите уехать?

— Я сказал вам. Привидения.

Конрой вздохнул:

— Слушайте. Вы останетесь, если я проведу ночь в вашем доме и увижу призрака?

— Может быть. Если вы сможете избавиться от него, я подумаю.

Когда Ригуло ушёл, Конрой сказал своей секретарше.

— Миссис Смолл, принесите дело по кварталу № 175.

Затем он ответил на телефонный звонок.

— Да, миссис Барт, я пошлю человека. Через пару дней. Что ж, крайний срок — пятница.

— Лучше сделайте что-нибудь с этой плитой, мистер Конрой, — сказала секретарша. — Барты два месяца не платят за аренду и говорят, что не заплатят, пока её не починят.

— Вы послали им обычное уведомление?

— Да, но они не сдаются.

Конрой вздохнул.

— Кажется, нам придётся починить их проклятую плиту. Узнай, сколько это будет стоить.

Миссис Смолл принесла дело по дому Ригуло, и Конрой начал изучать его.

— Ух, — сказал он. — Там же был убит этот парень, Пай. Всё случилось до того, как мы занялись кварталом. Гжмм.

— Страшно? — спросила миссис Смолл.

Прежде чем Конрой подыскал язвительный ответ, телефон снова зазвонил.

— Это мисс Уинстон, — сказала миссис Смолл.

Риэлтерская компания Конроя испарилась, и Джордж Конрой, Человек, занял её место. Он говорил односложно, и половину этих слов составляли «ух».

— Хорошо, Бэбс, в шесть, — закончил он. — Пока-пока.

— Почему вы не женитесь на ней, босс? — спросила миссис Смол. — Вы обязаны сделать это после десяти лет такой монополизации. Или вы не хотите делить свой доход?

Конрой свирепо на неё взглянул.

— Я не сую нос в ваши дела, миссис Смолл! — рыкнул он, и погрузился в дело по дому Ригуло.

Конрой приехал в дом Ригуло в 9 вечера и выпил бокал пива, который ему поднёс Ригуло. Миссис Ригуло извинилась и ушла спать. Конрой не заметил её отсутствия, так как говорила она в основном банальнейшие вещи.

— Вы знаете, какой вы ценный арендатор, — сказал он Ригуло. — Всегда вовремя платите. Мне бы не хотелось потерять вас.

— Просто я так воспитан, — сказал Ригуло. — Я не принимаю одолжений. Но послушайте: я не могу жить в доме с привидениями. Если я буду дрожать так, что не смогу рисовать, то у вас не будет ни арендной платы, ни арендатора, ничего, — Он посмотрел на часы. — Одиннадцать тридцать. Кажется, пора выключить свет.

Казалось, то время, которое они просидели в темноте, тянулось дольше, чем на самом деле. Затем вдоль деревянных стенных панелей понеслось тихое бормотание. Источник звука, казалось, перемещался туда-сюда; звук становился всё громче. Конрой почувствовал, что кровь у него приливает к голове, а руки и ноги холодеют.

— Давай, бледнолицый, убирайся!

— Как ты смеешь!

— К чёрту правила. Я чувствую себя хорошо. Вууп!

Видение внезапно появилось.

Конрой был так же храбр, как и большинство людей, и не было ничего страшного в полном, среднего возраста призраке в двубортном костюме. Но у Конроя были свои первобытные страхи. Он встал, напрягая мускулы, чтобы не стучали колени.

— Кто вы? — спросил Конрой.

— Хех-хех, — сказал призрак. — Вы и есть тот бесчестный владелец дома? Ещё один маменькин сынок, как и Жулик. Поберегись! Я тебя схвачу!

Призрак загримасничал и вытянул руки.

Конрой терпел это так долго, как мог. Затем что-то щёлкнуло, и он осознал, что уже выбежал из комнаты. Хохот привидения позади заставлял его бежать быстрее.

Но Конрой сбежал недостаточно быстро, чтобы не понять: этот призрак определённо будет стоить ему денег..

На следующее утро, после некоторых сомнений, Конрой набрался смелости и сходил в детективное агентство. Он бы никогда не позволил себе такие расходы, если бы не сарказм миссис Смолл.

— Что ж, мне сделать это вместо вас? — спросила она.

Детективом оказался дородный мужчина по имени Эдвард Калески, который, похоже, нисколько не изменился со времен палеолита.

— Привидения? — сказал он. — Вы смеетесь надо мной, мистер Конрой?

— Я никогда не шучу, — ответил Конрой.

— Я имею в виду, они настоящие или поддельные?

— Это вы и должны выяснить. Может быть, это совпадение, но человек по имени Мелвин Пай был убит грабителем в том доме десять лет назад. Всё, что я о нём знаю — его имя, потому что мы не владели этим кварталом десять лет назад.

Калески прибыл к дому Ригуло, не сомневаясь в своей правоте. Он был хорошим детективом, с воображением, позволяющим догадаться, что могут сделать другие люди, но не слишком развитым — поэтому необычайные события не вызывали у него нервной дрожи. Он немного страдал от того, что работал «в захолустье» — так детектив называл район, где перед домами были разбиты лужайки.

Дом № 10915 был маленьким, кирпичным георгианским особняком, в точности напоминавшим все прочие дома в квартале, за исключением деталей окраски. Предупредительный Ригуло впустил Калески и устроил его со всеми удобствами.

Привидение, однако же, в положенный час не появилось. Вместо этого, когда наступила полночь, у Калески дыбом поднялись волосы — такие крики доносились из-за соседней двери. Он вскочил и столкнулся со входящим призраком.

— Уии! — воскликнул призрак. — Заблудился. Все эти проклятые дома похожи. Понимаешь, Жулик?

Дух икнул.

Калески осторожно вытащил дубинку и размахнулся. Он не был готов к тому, что оружие пройдет сквозь призрака без сопротивления. В результате он сам пролетел вперед, ударился коленкой о лестницу и тяжело упал.

Он сел, морщась от боли, и застонал. Ригуло внезапно появился у двери.

— Дубинки не могут навредить призракам, — сказал он.

— Убирайся, ты, дешевый арендатор! — проворчал призрак, кидаясь на Ригуло, который исчез на лестнице. Призрак посмотрел на Калески.

— Сыщик, да? Пронырливый полицейский пришёл испортить мое веселье! Я расправлюсь с тобой! Я приду к тебе домой, крича «бууу!» Я заползу к тебе в постель и буду случать зубами. Моя голова появится у тебя на каминной полке и расскажет твоим родственникам, что я о них думаю. Я… я отпущу тебя! Убирайся! Мне плевать!

Казалось, призрак борется с чем-то; вскоре он исчез из вида.

Калески поднялся и похромал к себе в номер, чертыхаясь вполголоса.

На следующее утро Калески позвонил Конрою и рассказал ему о случившемся. Конрой посочувствовал ему, но у него были свои проблемы. Арендатор № 10917, к которому по ошибке вторгся призрак, тоже угрожал съехать.

Следующие два дня Калески провёл, проверяя дом и сад Ригуло. Однажды он уже разоблачил медиумов, поэтому знал, что искать. Но он не нашёл признаков спрятанного громкоговорителя или прожектора. Также он навёл справки о Ригуло. У арендатора было весьма прозаичное прошлое. Родился в Южной Каролине, двадцать лет работал художником в городе.

Но теперь Калески без предубеждения относился к делу призрака покойного Мелвина Пая. Он узнал дату его убийства у миссис Смолл. Газеты того времени, хранившиеся в библиотеке, сообщили немало деталей о Пае, да и полицейское управление поделилось информацией. Убийство не было раскрыто, но его явно совершил грабитель, которого застали врасплох. В то время Пай был казначеем маленькой сети кафе.

Калески заглянул в эти заведения. Большая часть персонала сменилась со времен Пая, но теперешний глава сети был вице-президентом, когда Пай ещё работал, и помнил его.

— Да, он был семи пядей во лбу, — объяснил президент. — Но не думаю, что он далеко бы пошёл; у него в характере было кое-что странное — нечто вроде раболепия. И ещё он был очень вежлив. Он не курил, не пил, не ругался, ничего подобного. Он был хорошим казначеем, внимательным и добросовестным.

Эта характеристика Пая не подходила к призраку, если только характер казначея не ухудшился после смерти. Калески доложил Конрою о результатах работы.

— Всё это очень хорошо, — вспылил Конрой. — Но это не избавляет нас от призрака. Номер десять-девять-пятнадцать сейчас свободен.

— Тот парень с юга уехал?

— Да. Он потерял работу, сказал, из-за того, что был на нервах и не мог рисовать. Винит меня в этом. Сказал, что переедет к каким-то родственникам.

— Что вы собираетесь делать с домом?

— Я переду в него сам. Я живу в одной из квартир в своём многоквартирном доме, но я бы лучше арендовал квартиру, чем дом с привидениями.

— Вы нервничаете.

— Дело в деньгах, Калески. Что вы собираетесь делать?

Калески, задумавшись, потирал челюсть.

— Ещё не знаю. Может быть, я перееду с вами? Это сократит расходы.

В первый вечер привлекательная женщина, ещё достаточно молодая, чтобы называть её девушкой, позвонила в дверь. Когда Калески открыл, она с криком отпрыгнула назад.

— Что такое? — спросил Калески.

— О, я подумала, вы призрак.

Она представилась как мисс Уинстон; женщина пришла, чтобы приготовить им обед.

Калески вернулся к своей сигаре и спортивной газете. В кухне слышался голос мисс Уинстон.

— Но, Джордж, — говорила она, — что я должна была подумать, когда дверь открылась, и передо мной появилась волосатая горилла.

Калески, который, к счастью, не был тщеславен, ухмыльнулся.

Мисс Уинстон осталась, чтобы посмотреть охоту на призрака. Только смотреть оказалось не на что. Когда настала полночь, Калески достал камеру со вспышкой и выключил свет.

Как всегда, начался спор. Когда появилось привидение, слабо светясь, Калески щелкнул камерой.

— Ох-ох! — сказал призрак. — Делаешь мои фото. Настоящий, подлинный, истинный призрак Мелвина Пая. Опасайтесь подделок. Надеюсь, тебе весело, сыщик.

К тому времени, как зрение наблюдателей восстановилось после вспышки, привидение исчезло, и спор с невидимым собеседником перешёл в невнятный шёпот.

Калески сам проявил и напечатал снимок. На нем была гостиная, а в гостиной находился дух, сквозь которого ясно виднелся книжный шкаф.

— Хорошо, — сказал Конрой, — вы доказали, что в доме обитает призрак Мелвина Пая. Я это уже знал. Я хочу избавиться от этой чёртовой штуковины.

— Я всего лишь детектив, а не экз… как называются те парни, которые изгоняют бесов? — спросил Калески.

— Экзорцисты?

— Да, я не экзорцист. Что вы хотите, чтобы я сделал, сказал «буу!»

Когда призрак показался следующей ночью, дверца шкафа открылась, и оттуда вышла фигура в простыне. Она протянула неприкрытую руку к призраку.

— Ууууух! — вздохнула она.

— Буу! — закричал призрак. — Попался!

И он испарился.

Но почти тотчас же появился в другой части комнаты; или, по крайней мере, вновь прибывший выглядел в точности как его предшественник.

— Должен извиниться, уважаемые господа, за отвратительное поведение моего двойника, — сказало второе приведение. — На следующем собрании гильдии я потребую, чтобы его сослали за неприличное поведение.

— Что? — воскликнули Калески и Конрой в унисон.

— Вижу, вы не понимаете. Я настоящий призрак Мелвина Пая. Другое создание — это подделка. Вы так внезапно его спугнули, что его эктоплазма переместилась в меня. Ох, дорогие мои, я очень надеюсь, что он снова не отправится на винокуренный завод!

С этими словами призрак скрылся из вида.

— Эй, вернись! — позвал Калески. Но бесполезно.

— Что теперь? — спросил детектив Конроя.

Конрой вздохнул.

— Кажется, у нас два призрака. Но всё равно мы должны избавиться от них. Мы могли бы нанять экзорциста, не так ли?

— Полагаю, можем. Но это будет стоить вам денег.

— Думаю, я смогу это пережить.

Калески отыскал Учителя Махананду, которого он знал как практикующего медиума. Свами был худощавым, смуглым мужчиной, одетым во всё чёрное, за исключением белой рубашки. Он был одним из нескольких практикующих специалистов в этой отрасли, против которых Калески ничего не имел. Вот почему детектив обратился к нему сейчас.

— Говорите, — сказал Учитель Махананда высоким голосом с акцентом, — у вас здесь два призрака, каждый из которых утверждает, что он призрак покойного Мелвина Пая?

— Ага.

— Это очень необычный случай. Я слышал об одном похожем — двирупа упоминается в сорок второй тантре Камакришны. Я возьмусь за ваш случай, не столько ради платы, которая, как вы понимаете, всего лишь покрывает необходимые расходы, необходимые на этом материальном уровне, сколько ради интеллектуального интереса.

Учитель Махананда прибыл в дом с привидениями с большим потрепанным чемоданом. Первой вещью, которую он из него вынул, оказалась широкая оранжевая мантия, которую Свами надел вместо потертого чёрного пиджака. Он сразу же стал выглядеть более эффектно. Потом Свами установил маленький треножник и зажёг кусочек ладана, уложенный на вершину подставки.

— Я решил использовать древнее вавилонское табалум татбал, — сказал он. — Если оно не сработает, то уже ничего не поможет, так как не существует заклинания мощнее.

Учитель установил на каминную полку ряд свечей в форме демонов. Он откупорил маленькую бутылочку и брызнул водой из неё на ветвь тамарискового дерева.

— Теперь, — воскликнул он, — мы готовы!

В полночь с криком появился призрак.

— Уиии! Я бенгальский тигр, страдающий от зубной боли! Я в отчаянии! Слышите мой стон? Осторожно, на мне нет цепей. Смотрите, как я изведу этих гадких арендаторов!

Учитель невозмутимо зажёг спичку, а потом все семь свечей-демонов. Затем он повернулся лицом к призраку и закричал, проделывая ветвью замысловатые пассы:

— Я поднимаю факел, я сжигаю их образы.

Ютакку, шеду, рабису, экиму,

Лилу и лилитуи ардат лили,

И всё зло, что владеет людьми!

— Что? — сказал призрак. — О, привет, Джузеппе.

— Мое имя до посвящения не имеет значения, — сказал учитель.

— Дрожи, растай и исчезни!

Пусть твой дым поднимется к небесам,

Пусть Шамаш уничтожит твои члены, пусть сын Иа,

Великий волшебник, обуздает твою силу!

— Ой! — сказал призрак, слегка пошатнувшись. — Ты играешь слишком грубо.

С этими словами он исчез.

Но тотчас же он, или его двойник, появился вновь.

— Извините! — пробормотал вновь прибывший. — Если вы на минутку остановите экзорцизм, я всё объясню.

— Итак? — спросил учитель.

— Он снова был на винокуренном заводе и опьянел от запаха. Извините меня, сколько у вас здесь вещей. Плохо, но они не сработают с Богусом.

— О, они сработают, — ответил учитель.

— Хех-хех, — сказал Boiyc, вновь появившись. — Ты так думаешь. Убирайся, Жулик.

Теперь он обращался к другому призраку.

— Мне не нужна твоя помощь, чтобы разделаться с этим никчёмным матом.

Учитель Махананда начал следующее заклинание. Второй призрак, Жулик, испарился. Затем первый, Богуc, исчез из вида, и второй призрак появился вновь.

— Остановись, Богуc! — кричал он. — Ты уже достаточно опозорил нас для одного вечера.

С этими словами он исчез, а Богус появился. Они сменяли друг друга четверть часа — исчезал то один призрак, то второй.

Наконец, Учитель Махананда рухнул в кресло, прикрыв голову руками. Богуc, появившись в свой черёд, усмехнулся:

— Что я вам говорил? — злорадствовал он. — Вы не сможете изгнать призрака Мелвина Пая. Просто подождите до следующей ночи; я наберусь достаточно сил, чтобы покончить с этим проклятым владельцем дома!

— Не слушайте его! — закричал, появляясь, Жулик. — Я настоящий призрак Мелвина Пая!

— Не ты! Я!

Спор снова разразился, и два призрака, всё ещё пререкаясь, исчезли.

— Это бесполезно, господа, — вздохнул учитель. — Я могу изгнать любого духа, но двирупу слишком трудно… как сказать?… схватить. Когда ты отодвигаешь одну половину, вторая приближается. Я ухожу.

Учитель снял оранжевую мантию, засунул её в чемодан, убрал всё прочее имущество, нахлобучил на голову старую чёрную шляпу и ушёл.

— Что ж, — сказал Конрой, — куда теперь он исчез?

— Откуда я знаю! — ответил Калески. — Не думаю, что вы хотите, чтобы я дальше выполнял свою работу.

— Не уходи от меня, старина! — закричал Конрой. — Ты не слышал его угрозы? Он распутает всех моих арендаторов и разорит меня! Пожалуйста, останься ещё на пару дней! Просмотри ещё раз историю Пая. Где-то там должен быть ключ к разгадке.

Калески пожал плечами.

— Хорошо, если ты хочешь. Но я ничего не обещаю.

Ранним утром Калески начал охоту. Он нашёл сестру Пая в другом пригороде и от неё получил новые сведения.

Пая воспитывали в строгости, и он был не очень счастлив. Дважды в течение взрослой жизни у него случались провалы в памяти. В первый раз он пришёл в себя и обнаружил, что поступил в морскую пехоту.

Он отслужил свой срок и вернулся к прежней работе. Во второй раз он очнулся в тюрьме. Как он понял, предыдущий год он провёл, путешествуя, как странствующий чёрнорабочий. Он оказался в тюрьме из-за слабости к портовым кабакам и драк с матросами.

Сестра Пая направила Калески к психиатру, который лечил Пая после второго провала в памяти — доктору Экстрому. Калески нашёл номер Экстрома в телефонной книге и отправился в его офис.

Доктор Уильям Экстром оказался высоким, стройным мужчиной с серебристыми волосами, который походил на актера, играющего роль выдающегося психиатра.

— У Пая было раздвоение личности, — сказал он. — Гедонистические, предприимчивые стороны его души, так сурово подавляемые в ранней жизни, скопились в его подсознании в форме второй личности. Дважды его вторая идея-комплекс брала вверх. Как будто две личности, Л-Один и Л-Два, переменно управляли телом.

— Вы случайно не разыгрываете меня, доктор? — спросил Калески. — У некоторых людей может быть два разума в одном теле?

— Да, дорогой друг, такое возможно. Я мог бы вылечить Пая, если бы он не умер.

— Как вы собирались лечить их?

— Под гипнозом надо соединить две личности. Но, слушайте, к чему эти вопросы? Он же мёртв, и вы это знаете.

— Что ж, док, — неуверенно сказал Калески. — Он мёртв и не мертв. Я имею в виду…

— Да?

Наконец Калески рассказал всю историю. Когда он закончил, Экстром кивнул.

— Очаровательно, мой дорогой друг, — сказал он. — Вы не положите ногу на ногу на секунду?

Когда Калески сделал это, Экстром ударил его маленьким резиновым молоточком пониже коленной чашечки. Нога Калески взлетела вверх.

— Не думайте, что я псих, — сказал Калески. — Это напыщенное ничтожество Конрой расскажет вам то же самое. Вы заняты сегодня вечером?

— Нет… Послушайте, что вы задумали? — с подозрением спросил Экстром.

Калески раскрыл бумажник и отсчитал пять десяток.

— Если вы могли соединить его, пока он был жив, значит, вы сможете сделать это, когда он мёртв.

— Не говорите глупостей, старина. Я не медиум. Но… — тон изменился, когда Калески начал вынимать деньги, — …можно попробовать. Вы же понимаете, если там не будет призрака, у меня останется первоначальный гонорар.

— Что ж, нам следует тщательно подготовиться, — сказал Экстром. — Как я понимаю, гедонистическая личность, или Л-Два — известный как Богуc — обожает спиртное. У кого есть бутылка алкоголя?

Нашлась бутылка виски. Экстром вылил её содержимое в ванну и пропитал банное полотенце жидкостью; Конрой и Калески перестали возмущаться. Затем он повесил полотенце в гостиной. Вскоре от запаха стало трудно дышать.

— Ах-хах! — закричал Богус, просачиваясь из камина. — Теперь я по-настоящему начну кутить в твоих домах, ты, глупый маленький риэлтор! Когда я проверну это, у тебя не останется арендаторов. Привет, это ты, тупой мелкий психиатр, который всегда пытался соединить меня с Жуликом?

— Да, — ответил Экстром.

— Хорошо, можешь провалиться сквозь землю. Мне не нужна эта вшивая подделка под призрака.

— Всё в порядке, старина, — искренне сказал Экстром. — Не хочешь выпить?

Богус фыркнул:

— Вот это неплохое обращение. Ты устроил это для меня? Может быть, я недооценил тебя, док. Но никаких слияний с этим чудаком, понял? — Он отклонился назад, как будто облокотился на невидимый диван. — Эй, Жулик, только посмотри на это!

— Ты можешь сказать мне, почему вы, призраки, носите костюмы вместо простыней? — спросил Калески.

— Потому что нас похоронили в костюмах, а не в простынях. Это кое-что мне напомнило — не вы ли, ребята, вышли из шкафа с простыней, напугали меня, и я вылетел из своей эктоплазмы? Я ещё разберусь с вами. Хотя сейчас мне так хорошо… — призрак зевнул.

Экстром вытащил карманный фонарик.

— Мистер Пай, — сказал он, — есть один маленький эксперимент, который, возможно, вас заинтересует, — он сфокусировал луч фонарика на потолке и медленно начал двигать им из стороны в сторону. — Следите за лучом. Здесь тепло. Приятно вздремнуть… Ваши веки тяжелеют. Вы хотите спать… спать… спать.

Пять минут гипноза превратили Богуса в неподвижного призрака с остекленевшим взглядом. Затем появился второй призрак.

— О господи! — закричал Жулик. — Что вы сделали с ним, доктор Экстром? Я никогда не думал, что кто-то сможет его контролировать, он такой бешеный. Он не обращает внимания на правила и выходит сухим из воды. Политика, знаете ли.

— Какие правила? — спросил Калески.

— Профсоюзные правила, о тихом и незримом существовании. Мы приняли их после того, как множество домов с приведениями снесли. Ужасно быть призраком, дом которого уничтожен.

— Вы должны обитать здесь?

— Да, сэр. Меня здесь убили, поэтому мне придётся обитать в этом доме, пока за моё убийство не отомстят. Но преступник, который убил меня, в тюрьме до конца жизни, поэтому мне придется ждать его естественной смерти.

— Разве пожизненное заключение не считается расплатой за убийство? — спросил Калески.

— Считалось бы, но этот грабитель был приговорён не за моё убийство. Он убил одного из своих приятелей-преступников.

— Я бы мог снести этот дом, — задумчиво сказал Конрой.

— Дорогой мой, — произнес Жулик, — вы же не сделаете этого, сэр?

— Если другим способом я не смогу остановить призраков…

— Но это не принесёт вам добра. Все остальные дома в квартале построены по такому же плану, как и этот. Проще говоря, они и есть этот дом. Поэтому мы можем вселиться в один из тех домов.

— Ты можешь разрушить все дома в квартале, — сказал Калески.

— Ох! Ты знаешь, сколько стоило их построить, с нечестными подрядчиками и ленивыми рабочими? — застонал Конрой. — Это разорит меня! Кроме того, они практически новые, им только двадцать лет.

— Понимаю вашу озабоченность, сэр, — сказал призрак. — Надеюсь, я могу помочь….

— Вы можете, — вмешался Экстром. — Всё, что нам надо сделать, это соединить вас с Богусом. Объединённый призрак будет обладать спокойным, уравновешенным характером, и он не будет доставлять нам хлопот.

— Что, соединить меня с этим неотёсанным шутом? — закричал Жулик, размахивая своими призрачными руками. — Нелепость! Тысячу раз нет!

— О, прекрати! — начал обхаживать его Калески. — Всё не так плохо.

— Вы же хотите поступить правильно, не так ли? — сказал Конрой.

— Доверьтесь мне, я знаю лучше, старина, — сказал Экстром.

После затянувшейся дискуссии призрак сдался:

— Поторопитесь и побыстрее покончите с этим проклятым делом! — причитал он. — Подумать только, меня засунут в этого грубого невежду, которого я презираю!

Экстром начал махать фонариком, и вскоре Жулик застыл, как и его двойник. Затем психиатр сказал:

— Вы и Богус действительно части одного человека. Вы должны соединиться с ним. У каждого из вас есть свойства, которых нет у другого. Сейчас вы только половина призрака. Жулик, соединитесь с Богусом, чтобы составить цельного Мелвина Пая.

Жулик, словно во сне, подлетел к тому месту, где развалился его двойник. Он принял ту же позу в том же месте, и стал виден только один призрак.

— Проснитесь, Мелвин Пай! — закричал Экстром.

Призрак Мелвина Пая проснулся.

— Слушайте, это ловкий трюк, доктор Экстром, — сказал он, ухмыльнувшись. — Я помню всё, что делали мои прежние я.

Призрак встал. Он казался немного больше и намного внушительнее, чем оба прежних.

— Ха! — воскликнул он. — Хотел бы я быть таким раньше. Не говорите о том, что я натворил.

Это был ни Мелвин Пай, маменькин сынок, ни Мелвин Пай, безответственный хулиган. Это был Мелвин Пай, Избранник Судьбы.

— Но я всё ещё могу закончить пару дел. Ты! Ведь ты тот скупой владелец дома, так?

— Я… — начал Конрой.

— Заткнись! Ты знаешь, я могу опустошить твои дома, как и тот, да?

— Я…

— Заткнись! С этого момента будешь делать так, как скажу я.

— Я приведу учителя…

Призрак нахмурился:

— Заткнись! Я достаточно знаю о Джузеппе. Он не посмеет беспокоить меня. Во-первых, ты сдавал эти дома в позорном состоянии. Ты починишь три масляных горелки, две плиты, шесть холодильников и четыре водопроводных системы в этом квартале, и никакой небрежной работы!

— Но…

— Ты сделаешь, как я сказал, или мне начать хулиганить? — заворчал призрак.

— Хорошо. Но я…

— Заткнись! Дальше — тот арендатор, который жил здесь раньше, Ригуло. Он потерял работу. Ты дашь ему новую.

— Но мне не нужен чертёжник на полный рабочий день!

— Заткнись! Потом, Мисс Уинстон, которая приходит, чтобы готовить тебе обед. Она любит тебя, один Бог знает, почему. Женись на ней.

— Что?

— Ты слышал меня! Никаких отговорок, если не хочешь, чтобы все твои дома снесли. Я вернусь завтра, чтобы проверить, что ты делаешь. К тому времени я придумаю ещё задания. Спокойной ночи, джентльмены, — призрак быстро поклонился Калески и Экстром, и испарился.

После нескольких минут молчания Экстром сказал:

— Очень интересный эксперимент, джентльмены. Конечный результат оказался не таким, какого я ожидал. Я думал, в едином Пае останутся застенчивость Жулика и глупость Богуса, и с ним будет проще договориться. Вместо этого он сочетал ум и нравственный пыл Жулика с агрессивной воинственностью Богуса. Поэтому тебе придется сотрудничать с ним, старина… ха-ха… если не хочешь потерять свои дома.

Конрой закашлялся. Экстром поднялся и посмотрел на часы.

— Ох-хо-хо! Я могу успеть на поезд в город. Очень интересный вечер, господа. Надеюсь, я смогу описать этот случай в журнале. Конрой, старина, куда мне прислать счёт? В твой офис… что, почему ты так на меня смотришь? Ты не можешь мне угрожать! Ты не посмеешь тронуть меня, Конрой! Калески, останови его! Помогите! Ай!

Мгновение спустя высокий, седой мужчина бежал по тёмным улицам, его преследовал Джордж Конрой — он размахивал руками, глаза налились кровью. Экстром бежал быстрее Конроя — чтобы в пригороде не появился ещё один призрак, обречённый обитать на месте убийства, пока не свершится месть.

ВОСТОЧНАЯ МУДРОСТЬ

Алан Беннет быстро осмотрел Пятьдесят девятую улицу, дабы убедиться, что поблизости нет никого из его знакомых, и нырнул в старое здание.

За дверью был вестибюль, который вёл к скрипучим ступеням. По всему вестибюлю висели стеклянные рамки. В одной из них обнаружились образцы работ какого-то фотографа. В другой — окрашенный в коричневый цвет портрет тёмнокожего мужчины с выступающим носом и большими, водянистыми чёрными глазами. Под фотографией стояла подпись — «Шри Мотилал Булоджна. Третий этаж».

В тот момент, когда Беннет стоял спиной к большой стеклянной двери, усваивая эту информацию, у его локтя раздался голос:

— Вы мистер Беннет, не так ли?

Беннет повернулся и увидел самого Шри Мотилала Булоджну в белом костюме.

— Что… эм… да, — ответил Беннет.

— Коммерческий художник?

— Да, — Беннет удивился, как парень это узнал. Конечно, не сложно понять, чем занимается человек, если не хочешь попасть в неловкое положение.

Йог не был так высок и худощав, как Беннет. Он оказался примерно ровесником Беннета, которому было тридцать пять, хотя Беннет выглядел старше йога — его волосы уже начали седеть.

— Я выходил на минутку, — продолжил Шри Мотилал. — Вы подниметесь? Я собирался начать вступительную речь, — он быстро зашагал по скрипучей лестнице, Беннет двинулся следом, недоуменно хмурясь.

На полпути вверх Алан Беннет понял, что обстояло не так. Большая стеклянная дверь открывалась внутрь. Он стоял к ней спиной. Чтобы войти в ту дверь, надо было отодвинуть его, Беннета, с дороги. На первом этаже вестибюля больше не было дверей, ведущих на улицу.

Беннет, будучи художником, не умел мыслить логически. Но даже он не мог не заметить, что либо (а) всё не таково, каким кажется, либо (б) Шри Мотилал Булоджна спустился с потолка, или выскочил из люка как Дьявол в «Фаусте», или проник сквозь стены вестибюля.

Беннет ускорил шаг. До этого он склонялся к тому, чтобы отменить визит к йогу. Теперь никакая сверхъестественная сила не заставила бы его уйти.

Когда они достигли третьего этажа, Шри Мотилал церемонно открыл дверь и пропустил Беннета. Он сказал:

— Не присядете ли здесь?

Беннет увидел некоторое количество стульев вдоль одной из стен комнаты. Четыре из них были заняты, один — маленьким измождённым стариком, а три — женщинами: матроной размером с линкор; иссохшей старой девой средних лет; и блондинкой, девушкой с квадратным подбородком, хорошенькой, но, возможно, тоже будущей старой девой.

Вновь появился Шри Булождна. На нем по-прежнему был белый костюм, но он сменил туфли на тапки и прикрыл иссиня-чёрные волосы тюрбаном.

Он без колебаний начал лекцию, говоря с британским акцентом, но слегка гнусавя; вдобавок он постоянно ошибался в ударениях:

— Друзья мои, прежде чем вы начнете курс обучения по дисциплине «йога», было бы желательно прояснить кое-какие неправильные представления, которые могут возникнуть в ваших западных умах.

Во-первых, величайшая ошибка — предполагать, что один лишь факт восточного происхождения — гарантия наличия таинственных или оккультных сил. Индия разработала свою школу материалистической философии.

Например, школа вайсешика предвосхитила многие ваши западные доктрины атомной физики. Но всем известен тот печальный факт, что Индия производит свою долю шарлатанов и жуликов.

Я не стану преувеличивать выгоды, которые вы получите от изучения дисциплины, именуемой «йога». Как заметил один из ваших пророков, много званых, но мало избранных. Не все из вас смогут в этом воплощении достичь состояния сверхсознания, известного как са-мадхи, которое является целью нашей философии. Но если вы проявите упорство, то этого добьетесь, и будете вознаграждены.

Первая ветвь йоги, которую мы должны обсудить, это хатха, или физическая йога, так как вы очевидно должны научиться контролировать свои тела, прежде чем сможете освободиться от них. Позже мы рассмотрим Джнару, или умственную йогу…

Алан Беннет понял, что монотонный голос усыпляет его. Он проснулся, вздрогнув. Шри Мотилал Булоджна заметил это и строго на него посмотрел. Беннет собрался с силами, чтобы усвоить инструкции по первым двум этапам.

Первым шагом стало воздержание. Беннет не думал, что будет скучать по спиртному, так как отличался умеренностью в выпивке. Диета без мяса ему не нравилась, но он полагал, что на какое-то время сможет с ней смириться. Запрет на курение, видимо, должен был стать по-настоящему тяжёлым испытанием.

Второй шаг — подготовка к дхаране, или сосредоточению внимания. Пять претендентов должны были совершенно неподвижно сидеть в течение часа. Дав эти указания, Шри Мотилал скинул тапки, подтянул свои белые брюки, сел на пол в позу лотоса, уложив ноги на бедра. С виду он теперь напоминал статую, покрашенную в коричневый цвет.

Через десять минут у Алана Беннета зачесался нос, затем левая нога, потом правое плечо. Зуд распространялся; наконец зудел весь Алан Беннет.

Через двадцать пять минут маленький старик громко закашлялся, встал и вышел, бормоча:

— Чёртова глупость!

Беннет был с ним солидарен, но не собирался уходить, пока не решит вопрос, как человек может пройти через стеклянную дверь, не открыв её. Происшествие на некоторое время отвлекло Беннета от зуда, но вскоре ощущение вернулось.

Когда они поняли, что больше не могут это выносить, Шри Мотилал расправил ноги, поднялся и сказал:

— На этом всё, друзья. Полагаю, что увижу вас завтра вечером в это же время. Спокойной ночи.

Беннет приоткрыл рот, чтобы спросить о двери, но не решился задать вопрос йогу в лицо.

На следующий день у Беннета возникли проблемы с картинами. В этом он винил шумливую хозяйку квартиры, влажность, недостаточность света, проникавшего через застеклённую крышу студии (был летний день с дождём и грозой) — и, наконец, отыскал настоящую причину: своё любопытство, связанное с происшествием со стеклянной дверью.

Он пришёл к Булоджне на полчаса раньше, что звучало бы фантастически для тех, кто знал привычки Алана Беннета. Он появился первым. Булоджна предложил гостю чувствовать себя как дома и исчез в каком-то внутреннем помещении.

Затем прибыла блондинка. Она сказала:

— Здравствуйте. Я Паулин Эдж. Вас зовут Беннет, правильно?

Беннет неохотно подтвердил это.

Девушка продолжила:

— Мама сегодня пошла в какой-то там клуб, но велела мне прийти сюда и запомнить всё, что скажет Булоджна.

Они поговорили о погоде, выяснили, что у них есть парочка общих знакомых, и через несколько минут болтали словно старые друзья.

Беннет спросил:

— Чем ты занимаешься, Паулин?

— Я? Я просто вожусь с собакой.

— Ты так развлекаешься?

— Господи, нет. Но я не могу заниматься ничем другим. Понимаете, мы Новые Бедняки. Вот уже десять лет. Я недостаточно красива, чтобы стать моделью. На худой конец, я бы научилась печатать на пишущей машинке, но мама не купит её, а поскольку у неё всё-таки есть немного денег… И я сижу здесь. Вот что получается, если тебя воспитывают дебютанткой, чёрт возьми!

— А как вы сюда попали?

— Ещё одна мамина идея. Она заплатила за курс, поэтому по крайней мере одна из нас прослушает его. А вы?

— Я? — переспросил Беннет. — О, не знаю. Мне стало скучно с друзьями, и я подумал, что мне нужны какие-то ещё интересы, кроме картин. Поэтому я подумал — взгляну-ка, что представляет собой восточная мудрость.

— Вот идёт учитель, — сказала Паулин.

Шри Мотилал Булоджна подошёл к ним:

— Добрый вечер, друзья, — сказал он, из вежливости сделав вид, что не обращает внимания, как уменьшилась его аудитория. — Сегодня я расскажу вам кое-что ещё об идеологической подоплеке йоги, чтобы вы поняли: это не фокус-покус. Сейчас мы можем вести себя менее формально, поскольку материалисты отсеялись; так всегда и происходит.

Позы хатха-йоги, известные как асаны, помогают возвысить трансцендентальные элементы вашего характера и обрести контроль над материальными элементами. Поднявшись над дхараной, дхайаной и самадхи, вы научитесь владеть не только своими телами, включая так называемые «непроизвольные» функции, но и силами природы, и, в конечном счете, достигнете единства с духом Вселенной…

К этому времени Беннет начал терять нить разговора. Он не мог решить: то ли он настолько глуп, что не понимает всей этой метафизики, то ли Булоджна просто обманывает его.

Беннет страстно жадно хотел курить. Он прервал поток метафизики, чтобы поинтересоваться:

— Извините, но как долго мне ещё нельзя курить, пить и тому подобное?

Шри Мотилал с жалостью взглянул на него:

— Эти привычки — всего лишь первые пункты в списке вещей, от которых вы откажетесь.

— Что? Вы имеете в виду, будет ещё что-то?

— Именно так. Конечно, поскольку ни один из вас не состоит в браке, мне даже не придется упоминать об одном из этих пунктов.

Тут в горле у Паулин Эдж что-то булькнуло; она старалась подавить смех. Йог очень строго на неё посмотрел:

— Не вижу здесь ничего смешного, мисс Эдж. Не похоже, что вы понимаете жертву, на которую я иду, предлагая вам себя в качестве гуру. Я живу в логове материализма; унижаюсь, принимая деньги, — но откуда вам знать? Вы не можете знать, что ставите меня в невыгодное положение в овладении высшей степенью йоги — йогой патанджали, йогой бездействия. Вы просто никогда не испытывали этого. Это моя ошибка. Я должен был вам сказать, что, чем дальше вы продвигаетесь в наших занятиях, тем меньше у вас будет материальных удовольствий. Если вы достигните самадхи, ваше отношение к материальным вещам станет совершенно безразличным; может, они даже станут для вас отвратительны.

Беннет сказал:

— Зачем всё это?

— В этом вся суть. Сложно объяснить необъяснимое, но я попытаюсь. Буддизм, который в некотором смысле является еретическим ответвлением йоги, объясняет всё так: все пять состояний восприятия — это боль. Причина боли — страстное желание, которое ведет к перерождению. Прекращение боли зависит от прекращения страстного желания, которое достигается разделением пяти состояний, составляющих личность. Наша доктрина немного отличается от этой, но подобное изложение может вам дать представление… — Шри Мотилал снова был где-то далеко, его пальцы рисовали изысканные узоры в воздухе, а глаза его сфокусировались на чём-то нездешнем.

— А теперь, — сказал он, — давайте попробуем принять позу лотоса. Вам было бы неразумно находиться в ней более пятнадцати минут материального времени при первой попытке. Снимите обувь.

Паулин не составило труда принять позу. Беннет сделал это только после болезненного ворчания и треска суставов. Булоджна сказал:

— Нет, не кладите правую руку на колено. Это еретический буддийский вариант, — и он умчался.

После нескольких минут тишины Алан Беннет застонал. Неописуемый звук, который он издал бы, если бы не пытался сохранить медитативную тишину, мог означать только одно: «Ради Бога, выпустите меня!»

Он сделал несколько движений, попытавшись выбраться из позы лотоса, но безуспешно. Он застрял. Беннет почувствовал себя крысой в ловушке, и от того, что ловушку поставил он сам, возникшее ощущение становилось ещё более отвратительным. Беннет тянул и толкал ноги, но это только обостряло боль.

Паулин взглянула на него, а затем тревожно закричала:

— Помогите! Мистер Булоджна!

Йог просочился сквозь сплошную стену комнаты. Беннет позабыл о своем мучении, а Паулин таращилась на индуса, а Шри Мотилал дотронулся до некоторых мышц Беннета. Ноги Беннета вновь выпрямились.

Он спросил:

— Как… как вы это сделали?

— Как я… а, вы имеете в виду моё перемещение. Я же говорил вам, что мы достигаем контроля над силами природы.

— Так же вы вчера прошли сквозь дверь?

— Да. Боюсь, я слишком неосторожен. Вы сильно задержали мое продвижение, так как сущность этих сил состоит в том, что человек должен сохранять предельное равнодушие к материальному миру, чтобы использовать их. Вы можете встать?

Беннет попытался. После двух следующих попыток он наконец-то сумел встать на ноги, но мог стоять только прямо.

Паулин поддерживала Алана Беннета на лестнице и на улице. Она с волнением спросила:

— Как ты себя чувствуешь, Алан?

— Думаю, я повредил спину, — ответил Беннет.

— Ох, бедный мальчик! Тебе нужен кто-то, кто позаботится о тебе!

— Спасибо, — сказал Беннет. — Но прямо сейчас мне нужно выпить.

— Замечательная идея. Но… как же правила мистера Булонджны о воздержании?

— К чёрту их, вместе с мистером Булоджной.

— Тем не менее, Алан, думаю, в нём что-то есть, с этим его умением просачиваться сквозь стены.

— Может быть. Но, что касается меня, я не стану в этом разбираться. Я художник, а не комитет по психическим исследованиям. Так как насчет выпивки?

На следующий вечер Беннет понял, что может ходить почти нормально. Паулин позвонила ему:

— Алан, тебя всё ещё интересует восточная мудрость?

— Нет! Ну, может быть, немного, но не до такой степени, чтобы завязывать себя в узлы. А что, Полли?

— Думаю, я нашла того, кто не будет завязывать тебя в узел.

— Нашла кого? Ещё одного йога?

— Не совсем. Этот называет себя философом-ведантистом. Его зовут Шри Рамануджа Бамх. Он заверяет, что даст тебе всю восточную мудрость, какую ты пожелаешь, без сложных поз и дыхательных упражнений. Хочешь сходить к нему?

Беннет захотел.

Шри Рамануджа Бамх жил на востоке Пятьдесят девятой улице всего в нескольких кварталах от Шри Мотилала Булоджны. Сам Шри Рамануджа Бамх оказался персонажем более ярким, чем йог — высокий, могучего телосложения, с длинной, серой бородой и густыми бровями. Его аудитория была того же сорта, какую Беннет увидел у Булоджны в первый раз, только обширнее.

Беннет опоздал, как обычно. Он пришёл, когда Бамх говорил:

— …поэтому личность — это не общность неуклонно растущего и меняющегося психического опыта. Личность во сне без сновидений не может удовлетворить наши нужды, так как она пуста и является простой абстракцией. Истинная личность — это всеобщее сознание, существующее внутри и для себя. Три состояния души — бодрствование, мечтание и сон — входят в четвёртое — турию — интуитивное сознание, где нет знаний об объектах внутренних или внешних. Оно неизменяемо и подлинно и находится в середине всех изменений…

Беннет не понял этого, но его художественному чувству была близка прекрасная картина, которую представлял Шри Рамануджа со своим тюрбаном, бородой и движущимися руками.

— … что приводит нас к доктрине Майа о мировой иллюзии. Каждый объект стремится перейти от себя к чему-то другому. Категории времени, пространства и разума, которые ограничивают опыт, сами себе противоречат. Наше знание мира несовместимо….

— Надо поинтересоваться, может ли он мне позировать, — думал Беннет. — Как раз нужен раджа для рекламы новой хлебной водки…

После того, как занятие закончилось, Беннет сказал своей подруге:

— Боюсь, я не всё понял.

— Как и я, — ответила Паулин. — Но какой он колоритный! Думаю, я буду ходить на все оставшиеся в курсе лекции; они не так уж дороги.

Она ходила, и Беннет, чьи подружки вышли замуж или разъехались пару лет назад, тоже ходил. К третьей лекции он начал беспокоиться.

Когда аудитория начала расходиться после лекции и обычная группа стала забрасывать Шри Рамануджа вопросами о нравственных загадках или ложной учености, Беннет громко сказал Паулин:

— Полли, всё, что я слышу, это слова, слова, и ничего больше. Не думаешь ли ты, что мы могли бы получить больше восточной мудрости за эти же деньги от кого-то другого?

Паулин стало неловко. Прежде чем она ответила, Шри Рамануджа Бамх уже стоял рядом с ними:

— Друзья мои! — искренне сказал он. — Мой духовный взор был обращён на вас какое-то время, — затем, более громким голосом. — Не хотите ли вы присоединиться к нашему Внутреннему Кругу?

— Такой есть? — спросил Беннет.

— Да, несомненно. Нельзя раскрыть древнюю мудрость таким незрелым детским умам, как эти, без подготовки.

Беннет поинтересовался:

— Означает ли это, что необходимо отказаться от материальных удовольствий?

— Нет, нет, никакого глупого аскетизма. Мы просто проникаем в реальность, которая лежит в основе мировой иллюзии. Пойдёмте, я попрошу за вас.

Они пошли.

Во Внутреннем Круге состояло ещё трое. Все, к удивлению Беннета, оказались хорошенькими девушками.

Комната была тёмной, с высоким потолком. В дальнем конце комнаты стояла маленькая статуя со множеством рук, подсвеченная красным.

Шри Рамануджа переоделся в длинную мантию. Он торжественно изрёк:

— Сегодня, в пять тысяч сорок третий год Кали-юги, мы собрались во имя Ардха-нарисса, чтобы изобразить единство Майа, или космической иллюзии, с Пракрити, или пластичным веществом, и таким образом проникнуть к начальному источнику земных вещей.

Далее последовали несколько метафизических изречений, которых Беннет совсем не понял. Он почувствовал какое-то смутное беспокойство.

Бамх продолжал:

— Первая мантра, или слово силы, которое мы сегодня должны выучить, это…

В конце этого предложения Бамх округлил губы, так же, как мы, когда говорим «о», но не раздалось ни звука.

— Прошу прощения? — сказал Беннет.

Бамх улыбнулся:

— Я забыл, что вы немного отстаёте от остальных. Знайте, что мантры, которые глупые йоги неправильно употребляют в качестве гипнотического средства, в реальности являются идеальными неслышными звуками, составляющими один из аспектов Вселенной. Если их записать, то они образуют вселенскую терминологию. Вы говорите по-французски?

— Ээээ… немного, — взволнованно ответил Беннет.

— Тогда вы поймёте, что эта мантра, если бы она звучала, произносилась бы как звук «о» во французском слове «бон». Это одна из самых мощных мантр, представляющая тройное устройство космоса. Составные части «а, «оо» и «мм» представляют, соответственно, Абсолют, Относительное и отношения между ними. Теперь скажем…

— … — промычал Беннет.

Шри Рамануджа улыбнулся:

— Немного тренировки, и получится отлично. Это защитные мантры; только продвинутым ученикам я открываю наступательные мантры. Следующее слово силы — это…

— Что? — сказал Беннет.

— … — вежливо не произнёс Бамх. — По буквам произносится А-в-е-л-о-к-и-т-е-ш-в-а-р-а, а если произнести, получится Авелокитешвара. Скажите…

— … — повторили ученики.

Бамх пояснил:

— Мантра… удостоверяет, что если вы встретитесь с роковой случайностью во время практики, то вы переродитесь в одной из десяти точек космоса.

Он продолжил обучать учеников идеальным, неслышимым звукам. Беннет понимал, что ему всё сложнее и сложнее оставаться в сознании. Он не совсем спал, но его разум, казалось, погружался в неясное, похожее на транс, состояние.

Беннет старался сконцентрироваться на указаниях Бамха, но вышло только хуже. Он попытался вспомнить таблицу умножения, но безуспешно. Он не волновался: ему было просто любопытно, и он немного раздражался, как в тот раз, когда обнаружил, что напился сверх своей скромной меры, и его мозг действовал не так, как хотелось бы.

У него в голове снова промелькнула мысль: какую шикарную картину можно нарисовать с этого парня! В тот же миг туман немного рассеялся. В разумной части мозга возникло ощущение облегчения. Если избавиться от этого так легко, то волноваться не о чем. Он позволил себе ещё ненадолго впасть в транс. Он заметил, без особого интереса, что все четыре девушки наклонились вперед, глаза у них остекленели.

Шри Рамануджа Бамх выпрямился:

— Довольно наставлений, — сказал он. — Теперь мы готовы к кульминации нашего собрания; завершению нашего контакта с реальностью, для которого мировая иллюзия всего лишь тень; культу женского созидательного источника!

Это заставило крошечный, всё ещё функционирующий кусочек разума Беннета насторожиться. Что бы ни значил «женский созидательный источник», Алану Беннету не нравилось, как это звучало.

Но думать было так трудно, и его тело полностью отказывалось подчиняться простейшим командам тех двух процентов мозга…

Бамх осмотрел аудиторию, остановившись на Паулин Эдж.

— Ты, — выдохнул он. — Как новая участница нашего круга, должна совершить богослужение в этот раз!

Беннет изо всех сил пытался сосредоточиться на своих художественных познаниях. Освещение и композиция — и получилась бы шикарная обложка для журнала…

Его разум медленно пробуждался, словно к онемевшей руке приливала кровь.

Беннет вытолкнул себя из кресла — медленно, дюйм за дюймом. Он прохрипел:

— М-м-минуточку…

Шри Рамануджа обернулся:

— Что такое? Ты прерываешь Учителя? — Он сделал два шага вперёд и не произнёс мантру: —…

Беннет отшатнулся назад, словно от порыва ветра. Бамх наступал на него:

— … …!

Беннет почувствовал, что пол уходит у него из-под ног.

— … … … …!

Сильный порыв ветра сдувал Беннета. Он скользил к двери, быстрее и быстрее, вниз по лестнице, сквозь стеклянную дверь у выхода из здания. Он прошёл сквозь стекло не с помощью какого-то мистического озарения, а с громким шумом и звоном.

Он поднялся. На запястье остался маленький порез. Несколько прохожих смотрели на него. Беннет ринулся обратно к двери. Как только он ступил внутрь, ветер, который, казалось, дул только на него, подхватил Алана, и пол ушёл у него из-под ног.

Он проиграл этот бой. Нужен огонь, чтобы сразиться с Дьяволом. А лучший торговец огнём жил всего лишь в нескольких кварталах.

Шри Мотилал Булоджна размотался и посмотрел на задыхающегося Беннета, когда последний ворвался в комнату без стука. Йог сказал с легким оттенком раздражения:

— Вы прервали мою концентрацию. Зачем?

Беннет всё рассказал.

— Ну что ж, — сказал Булоджна. — Могу сообщить вам, что Бамх тайный тантрист, и притом тантрист самого сомнительного толка. Если бы вы продолжили изучение йоги и приобрели бы хоть частицу моих сил, то могли бы совладать с ним.

— А вы можете? — спросил Беннет.

— Да. Точнее, я мог до прошлой недели.

— Вы имеете в виду, что забыли, как? — закричал Беннет.

— Конечно, нет. Всё дело в том, что я овладел йогой Патанджали, великой йогой бездействия. Я должен вернуться в Индию и посвятить себя высочайшей форме моей философии, то есть ничегонеделанию.

— Но… но вы же не хотите, чтобы этот парень Бамх… эээ… сделал, что он там собирается сделать?

— Я не хочу ничего. Мир, и всё, что в нём есть, глубоко мне безразличны.

Беннет пританцовывал от неистовой тревоги:

— Но… но…

Булоджна задумчиво сказал:

— Я могу сделать одну вещь. Я лично не могу помешать этому тантристу, так как это подразумевает действие. Но я призову знатока, который, может быть, сможет помочь тебе, хоть он и еретический махайанец.

Булоджна прикрыл глаза. Он застыл на минуту и даже не дышал; наконец Беннет начал беспокоиться.

С одной стороны комнату озарил свет. Сквозь стену прошёл маленький жёлтый мужчина в очень грязном жёлтом одеянии. Он сидел в воздухе в позе лотоса.

Булоджна сказал скучным, равнодушным голосом:

— Алан Беннет, это Пан-чен-рин-по-чо, иногда его называют Таши Лама. Он уже знает вашу историю. Он может помочь вам.

— О, я? — пропищал маленький жёлтый мужчина. — Я преодолел путь от Ташилхунпо, чтобы спасти ничтожную жертву мелкого тантриста? Обычно вы мыслите здраво, Шри Мотилал. Кроме того, не уверен, что мои принципы позволят мне сделать это.

— Почему?! — завопил Беннет.

— Может случиться так, что тантрист лишится жизни. А мне не дозволено отнимать жизнь ни при каких обстоятельствах. Например… — он протянул вперед руку. Беннет внимательно посмотрел, что лежит у йога в горсти, а потом чуть не свалился на спину. Он застыл с открытым ртом.

— Видите? — сказал Лама. — Мне нельзя убивать моих маленьких шестиногих друзей или даже лишать их теплого и уютного дома. Поэтому убийство тантриста не обсуждается.

Беннет спросил:

— Вы не могли бы научить меня, что сделать? Тогда вина будет на мне.

— Нет. Она по-прежнему будет моей, хотя и менее значительной.

У Беннета появилась ужасная идея. Он вытянул руку; его пальцы ухватились за кожу Ламы там, где теснились членистоногие.

— Сейчас, — прохрипел он, — у меня между большим и указательным пальцем четверо или пятеро твоих маленьких шестиногих друзей…

— Убийца! — закричал Лама. — Сейчас же верни моих друзей!

— Если только ты расскажешь мне, как справиться с Бамхом. Но если ты этого не сделаешь, я сожму и раздавлю…

— Хорошо, хорошо! — задыхался Таши Лама. — Я сделаю это! Пожертвовать одной жизнью, чтобы спасти пять — надеюсь, это не помешает мне войти в ряды Бодхисаттв.

Булоджна сказал:

— Ты можешь вернуть паразитов Пан-чен-рин-почо, Алан Беннет. Если он сказал, что сделает — значит, он всё сделает.

Это казалось правдоподобным, с учетом фантастической щепетильности Ламы на предмет убийства. И у Беннета не было коробки, чтобы держать там друзей Ламы. Он подчинился.

Когда операция была выполнена, Таши Лама научил нетерпеливого Беннета нескольким мантрам. Беннет беспрепятственно покинул здание.

Он запрыгнул через разбитую дверь в особняк, где обитал Шри Рамануджа Бамх. Ветер накинулся на него и задержал.

— … …! — не сказал Беннет. Ветер стих так внезапно, что Алан чуть не свалился вперёд.

Он вбежал по лестнице. Когда лестница стала скользкой, Беннет не сказал «……!» Когда его тело утратило вес, другая мантра помогла вернуть утраченное обратно.

Почти сразу же новый звук достиг слуха Беннета. Очевидно, в студии Бамха, что-то делало «твидл-твидл-твии» в воздухе. Бамх, казалось, исчерпал свои запасы или отказался от мантр дальнего действия; вход во Внутренний Круг не искривлялся, не сопротивлялся и не вытворял ничего оригинального. Вход был открыт.

Шри Рамануджа делал «твидл-твинг». Он оделся как Кришна и тяжело дышал; ноги его подкашивались, когда тантрист выделывал особо замысловатые танцевальные па. Казалось, у него появилось большое количество лишних рук, одна из которых и вытворяла «твинг-твинг». На полу перед тантристом сидела Паулин Эдж со скрещёнными ногами и поднятыми вверх руками. Позади неё сидели три девушки в таких же позах. Все они распевали гимн, который был поистине прекрасен, несмотря на тот, что не раздавалось ни звука.

Беннет бросился через всю комнату и указал на Шри Рамануджа:

— ……!

Тантрист отшатнулся от такой атаки, но нанёс ответный удар;

— … … …!

— … … …! — ответил Беннет.

— …!

— … … …!

— …!

Шри Рамануджа отказался от дуэли мантр и испробовал другую форму военных действий. На глазах у Беннета он вырос и превратился в высокую чёрную фигуру с десятью руками. Каждая рука сжимала смертоносное оружие. Он наступал на Беннета.

Но когда тантрист изменил форму, четыре девушки сразу же вышли из транса. Они посмотрели друг на друга, а потом на то, чем стал Шри Рамануджа. Одна из них вскочила на ноги и кинулась к двери; другая сидела на том же месте и кричала; третья пыталась спрятать лицо, прижавшись к полу.

Паулин Эдж лучше всех поняла ситуацию. Она взяла один из стульев, забралась на другой, и первым стулом ударила десятирукое кошмарное создание по клыкастой, пучеглазой голове.

Стул сломался, и чудовище пошатнулось. Беннет, находившийся, как он полагал, на последнем издыхании, проклял Таши Ламу за то, что тот не предвидел ничего подобного, прыгнул вперёд и выхватил копьё из одной из десяти чёрных рук. Он вонзил копьё в страшную фигуру и почувствовал, как острие пронзает врага.

Затем он погнал существо вниз по лестнице на Пятьдесят девятую улицу. Было очень поздно, поэтому там оказалось мало людей. Ближе всех находился горожанин по фамилии Паскарелла, который занимался вооружёнными ограблениями финансовых учреждений. Мистер Паскарелла, увидев десятифутового и десятирукого индусского демона, несущегося на него, вытащил пистолет, выстрелил один раз и упал замертво от остановки сердца.

Существо тоже упало, забилось в конвульсиях и превратилось обратно в Шри Рамануджу Бамха. Пока толпа, напутанная выстрелом, собиралась вокруг тел банковского грабителя и мужчины с бородой и в тюрбане, Беннет и Паулин Эдж ускользнули. Они нашли уютную нишу, в которой спрятались и несколько минут просто стояли и дрожали.

Потом, когда они смогли говорить, Беннет произнёс:

— Полагаю, мы должны вернуться к Булоджне и рассказать ему, что случилось.

Паулин кивнула.

Они обнаружили йога в позе ещё более сложной, чем они могли себе представить. Булоджна заметил их, частично распутался и грубо сказал:

— А, это снова вы. Что такое?

Беннет рассказал ему, что случилось.

Шри Мотилал задумался:

— Ошибкой Бамха было то, что он прибегнул к материальной форме, а если бы принял трансцендентальную, то мог бы, на худой конец, исчезнуть, сохранив жизнь. Он забыл, что причудливая форма, которую он принял, не обладала ни большим умом, ни отвагой, ни силой духа, на которые способен обычный человек. Он заплатит за свою ошибку, перевоплотившись в червя, без сомнений.

Беннет спросил:

— Парень из Тибета исчез? Я хотел поблагодарить его.

— Это неважно. Такие вещи ему глубоко безразличны, как и мне. Я немедленно отправляюсь в Индию.

— О, так скоро? Мы с Полли подумали… ээ… что мы немного опрометчиво сбежали от вас. Может быть, вы подумаете, и дадите нам ещё несколько уроков?

— Нет. Я достиг уровня, на котором моя польза как гуру закончилась, что доказывает моя неудача с вами двумя. Кроме того, я вижу, что у вас имеется немало материалистических интересов, несовместимых с развитием в йоге. Ты собираешься просить эту женщину выйти за тебя замуж, не так ли, когда наберешься смелости?

Беннет покраснел, затем ответил:

— Да, собираюсь.

— Отвратительно. Я ухожу, — не прощаясь, Шри Мотилал Булоджна, по-прежнему сохраняя сложную позу, поднялся со своего места и пронёсся сквозь стену. Он удалился.

МИСТЕР ПЛАМЕН

Когда Клем Бакминстер, продавец из И.Д.О.М. в Бронксе, положил слегка нагревшуюся телефонную трубку, начальник взглянул на него и спросил:

— Это Опасный Датчанин?

Бакминстер хихикнул:

— Да, это был Гринниг. Он чем-то взволнован. Хочет, чтобы я приехал…

— Он снова хочет изменить курс? — поинтересовался менеджер по продажам округа Нью-Йорк.

— Нет; по крайней мере, он этого не сказал. Он бы не сказал…

— Я говорил тебе раньше, Клем, — продолжил Эндрюс, — что надо прекращать записывать Гриннига каждый месяц на новый курс. Дай ему закончить один из старых. Он начинал курсы по… дай посмотреть… кондиционированию воздуха, дорожной технике, строительному черчению, садоводству, сварке и нефтяному бизнесу и никогда не продвигался дальше первого урока.

— Но, — ответил Бакминстер, — каждый раз, когда он заканчивает первый урок, он звонит мне и говорит: «К чёрту этот, дай мне другой». Извините, мисс Коуп, — последнее относилось к секретарше Эндрюса. — И что мне делать?

— Позволь ему уйти. Он не из того типа людей, кто может извлечь пользу из заочных курсов.

— Но мне надо зарабатывать на жизнь. Привет, Гарри! — это относилось к Гаррисону Гэлту, продавцу из И.Д.О.М. в Бруклине, который только что зашел, чтобы забрать ежедневный список запросов от будущих студентов своего округа, присланный из головного офиса в Патерсоне.

Эндрюс неумолимо продолжал:

— Знаю, ты хочешь свою половину от десятидолларового задатка. Но я получил специальные указания из головного офиса прекратить записывать тех легковесов, которые просто не умеют сопротивляться продажам. Они подсчитали, что ведение их курсов стоит больше, чем их плата. Кроме того, это плохо отражается на Институте Домашнего Обучения Меркьюри.

— Во всяком случае, — надулся Бакминстер, — я никогда не записывал Эрла Броуда, как сделал один из наших конкурентов.

Эндрюс, как педантичный человек, проигнорировал это замечание. Он спросил:

— Что на счет Гриннига? Он хочет перейти с нефти на пчеловодство?

— Он не на нефти, — ответил Бакминстер. — Он на новом курсе, некромантии.

— Что?

— Да, ты не помнишь? Новая задумка Школы Профессиональной Практики. У нас даже нет книг по курсу, но когда Гринниг увидел его в нашей рекламной листовке, он просто захотел на него попасть. Поэтому я написал в Петерсон и попросил: не могли бы они послать Гринншу первую учебную брошюру, как только она выйдет из печати.

Гэлт вставил слово:

— Кстати о Школе Профессиональной Практики; один из моих клиентов сказал мне, что думал — придётся иметь дело с юридическими махинациями, например, с подделкой чеков. Поняли? Он думал, что я имею в виду недобросовестную практику!

— Ха-ха, — развеселился Бакминстер. — Некоторые парни говорят на таком диалекте, что удивляешься, как они сами себя понимают. Что ж, пока, мистер Эндрюс, мне надо…

— Запомни, Клем, больше никакой замены курсов! — перебил его Эндрюс. — Что это за некромантия, кстати? Что-то, связанное с расовыми отношениями?

Бакминстер пожал плечами:

— Понятия не имею. Как и Гринниг. Поэтому он и хотел туда.

— Он сумасшедший, — сказал Эндрюс. — Как и начальство в Петерсоне, полагаю. Некромантия! С тех пор, как Старик заболел, головным офисом фактически руководит Сертл.

Джулиан Сертл был главой Школы Профессиональной Практики.

— Пока, Клем, — сказал Гэлт. — Когда-нибудь Опасный Датчанин вспомнит обо всех задатках, на которые ты его раскрутил, и пырнёт тебя.

— С Гриннигом всё нормально, — ухмыльнулся Бакминстер. — Он ввязывается в драки, потому что он всего лишь ребёнок, который не смог вырасти. Да, так и есть, взрослый ребёнок. Но мы с ним хорошо ладим. Пока.

И Клем Бакминстер, непримечательный субъект лет сорока с густыми, но седеющими волосами, вышел, тихо напевая:

— Мы с Гарвардом и Йелем покончим,

Обучение по почте получим…

Сначала Бакминстер искал Карла Гриннига на обычном рабочем месте, поняв из его дикой речи, что Карл звонил оттуда. Но директор магазина компании «Союз Нефтяных Горелок» сообщил Бакминстеру, что компания работает, но странного механика нет на месте по причине болезни.

Поэтому продавец из И.Д.О.М. двинулся к Ист Тре-монт Авеню, а потом повернул на север, к пансиону, где жил Гринниг. Это было большое деревянное, каркасное здание с подъездом и деревянным орнаментом в виде завитков.

На первом перёкрестке полицейский остановил машину Бакминстера решительным знаком: «Другой дорогой, приятель!» Бакминстер и сам видел позади копа спины небольшой группы людей, а над их головами верхнюю часть пожарной машины, стоявшей напротив дома Гриннига. Он повернул машину к обочине, припарковался и направился к месту действия, заметив, что несколько окон в доме разбиты, и тёмные полосы дыма поднимаются вдоль деревянных стен.

— Мистер Бакминстер! — послышался голос. Это был Карл Гринниг, здоровенный, сильный, белокурый молодой человек с чёрными глазами и парой багровых пятен около челюсти. Он ухватил Бакминстера за предплечье огромной рукой.

— Да? — сказал Бакминстер, подавив желание поморщиться от боли. — Был пожар?

— Пожар? Подождите, я расскажу вам…

Объяснение Гриннига потонуло в череде звуков: выкрики из толпы, сдавленные проклятия пары пожарных, которые побежали от дома к пожарной машине, откуда они извлекли несколько химических огнетушителей, а потом бросились обратно. Люди показывали на вихрь дыма, который внезапно вырвался из одного из разбитых окон. Бакминстер слышал, как люди бегают по дому; вскоре дым прекратился.

Крепкий, встревоженный штатский вышел из дома, и протиснулся сквозь толпу. Бакминстер узнал мужчину, это был владелец дома Гриннига. Гринниг выкрикнул:

— Эй, мистер Фелдмэн! Что там на сей раз?

Фелдмэн сделал движение, как будто вырывал несуществующие волосы:

— Книга! Книга упала со стола, я поднял, обычная книга; а когда я открыл её, из неё вырвалось пламя! Прямо рядом с джентльменом из страховой компании. Он не поверил собственным глазам! Я… я схожу с ума! — Владелец дома удалился, совершенно сбитый с толку.

— Видите, мистер Бакминстер? — прогромыхал Гринниг. — И так всё утро. Сначала календарь на стене подлетел, ууух. Потом матрас загорелся. Эта книга — двадцатый чёртов пожар. После того, как пожарная служба приехала в пятый или шестой раз, они просто оставили здесь пожарную машину и посадили парней с химическими огнетушителями в каждую комнату.

— Ты не пострадал во время пожаров? — спросил Бакминстер, осмотрев лицо механика.

— Не, это после драки с парочкой матросов. Пустяки, их было всего трое. Но мне надо было увидеть тебя как можно скорее.

— Что я могу сделать с… — начал продавец курсов по почте, но Гринниг предупреждающе шикнул на него.

— Поговорим в другом месте. Пошли, может быть, никого нет в гараже старика Фелдмэна, — и Гринниг почти насильно потащил Бакминстера к дороге, рыча: — Прочь! Вы, детишки, — на пару маленьких мальчиков, которые наблюдали за этими событиями с крыши двухместного гаража. Он втолкнул продавца внутрь.

— Понимаете, мистер Бакминстер, — сказал механик, — это всё тот курс некромантии, который вы мне продали.

— Что? — спросил Бакминстер.

— Из-за него все пожары. Но вы об этом ничего не сказали, — угрожающе добавил он.

— Я не знал, — поспешно заявил Бакминстер. — В конечном счете, нам тоже надо защищать репутацию. Но как курс мог вызвать пожары? Не неси чушь. Если он тебе не нравится, почему бы не сменить его?

— Я хочу не сменить курс, а остановить пожары! — настаивал Гринниг.

— У нас есть шикарный новый курс по авиационной механике, — сказал Бакминстер. — Хочешь стать авиамехаником? Большое будущее; не то что возиться с этими вонючими нефтяными горелками. Ты мог бы делать реальные деньги на…

— Послушайте, — проговорил Гринниг с неестественным спокойствием. — Каждый раз, продавая мне новый курс, вы говорите, что он обогатит меня. И что же? Я не богат. Если они так хороши, почему вы не возьмете один? Почему вы всё ещё продаете их за комиссию и питаетесь кофе и пончиками?

Бакминстер печально потряс головой:

— Для меня слишком поздно. Надо было начинать, когда я был молодым парнем, как ты, вместо того, чтобы играться и тратить деньги. Мое будущее в прошлом (всё это было близко к правде). Теперь, поговорим о том ави…

— Заткнись! — заорал Гринниг. — Не хочу ничего слышать о новых курсах.

Крупный механик выудил из кармана брошюру формата шесть на девять с толстой обложкой из зеленой бумаги.

— Посмотри на это!

Бакминстер прочитал:

Институт Домашнего Обучения Меркъюри

Некромантия

Джулиан А. Сертл

(Гпава Школы Профессиональной Практики)

Книга 1. Заклинание Сагане

Он перевернул страницу и посмотрел на начало текста, в котором говорилось:

«1. Что такое некромантия. Наука некромантия была определена много лет назад Парацельсом (П.А.Т.Б. фон Гугенгейм) как вызов, контроль и экзорцизм (изгнание) основных духов земли, воздуха, огня и воды, в целом называемых Сагане. Со времен Парацельса знания об этой науке были утеряны, поэтому сегодня многие считают её простым суеверием. Это неверно. Если использовать должные знания и осторожность, то эта наука может быть так же полезна для современных специалистов, как и любые другие. Таким образом, данный курс был составлен на основе недавних исследований некоторых малоизвестных рукописей Парацельса и его современников.

2. План курса. Первые три книги рассказывают, соответственно, о вызове, контроле и изгнании основных духов. Мы предупреждаем студентов не пытаться использовать какие-либо экспериментальные заклинания, пока они не овладеют, по крайней мере, тремя частями, и не сдадут экзамен в конце каждой книги. Последующие книги посвящены более продвинутым сторонам некромантии и смежным предметам: гидромантии, волшебству и чародейству…»

Бакминстер заметил:

— Теперь я знаю, что в головном офисе все спятили. Что случилось?

— Что ж, — сказал Гринниг, — я чувствовал себя не очень хорошо, когда закончил с теми матросами, понимаете? Должно быть, съел что-то не то. Поэтому я позвонил в магазин, и они сказали: конечно, я могу взять выходной. И я подумал, не проверить ли, действительно ли этот курс может делать те вещи, о которых говорится в книге. Поэтому я полистал книжку и нашёл ритуал по вызову саламандры. Ты знаешь, кто такая саламандра? Маленькая, красная и похожа на ящерицу.

Бакминстер прервал его:

— Здесь же сказано: не использовать заклинания, пока не закончишь первые три урока.

— Да, знаю, но неужели ты думаешь, я собираюсь заплатить за весь курс, не зная, сработает ли это? Кроме того, я считал, что те ящероподобные существа не опасны.

— И она вызвала пожар? Да ладно!

— Не саламандра; я имею в виду, я вызвал не саламандру, а что-то типа огненного шара. Он быстро нырнул в мои рабочие штаны, которые висели на двери, и поджёг их. Я сдернул штаны с крючка, чтобы сбить огонь, и огненный шар выскочил сквозь щель в двери так быстро, что я едва разглядел его. И он летал по дому всё утро, поджигая вещи.

— Да ладно! — повторил Бакминстер. — Ты уверен, что один из тех матросов не ударил тебя куском трубы, или вроде того?

— Нет, — ухмыльнувшись, ответил Гринниг. — Я видел то, что видел. Я понял, что мне нужна третья книга курса, в которой рассказывается, как избавиться от всего этого.

— Откуда? — ответил продавец. — Должно быть, второй том только вышел, а третий даже не напечатан. В любом случае, думаю, ты всё это выдумал. Пойдем на угол улицы, я куплю тебе пива и расскажу, каково это — быть авиационным механиком.

— Я не выдумывал, — настаивал Гринниг.

— Хорошо, тогда покажи, как ты это сделал.

— Ладно, умник, я тебе покажу. Дай книгу, — Гринниг выудил огрызок карандаша, посмотрел на диаграммы и медленно нарисовал несколько сложных линий на бетонном полу гаража. Он вытащил свечу, не длиннее большого пальца руки, зажёг её и поставил на пол. Затем он пробормотал длинный ряд звуков, которые напомнили Бакминстеру журчание ручья; монолог прерывался время от времени, когда Гринниг рисовал в воздухе карандашом невидимые фигуры.

Гринниг закончил разглагольствовать и захлопнул книгу:

— Хорошо, мистер Бакминстер, теперь смотрите сюда, Фома неверующий!

Над одной из диаграмм, примерно в десяти футах от мужчин, что-то быстро материализовывалось. Сначала появился дым и запах двуокиси серы, затем тускло-красный свет, потом превратившийся в оранжевый. Потом они оказались лицом к лицу с чем-то, напоминавшим нагую, железную, раскалённую добела статую прекрасно сложенного мужчины. Жар, исходивший от видения, ударил по ним, словно жар из открытой печи, и они начали потеть.

Огненный мужчина осмотрел Бакминстера и Гриннига. Когда он заговорил, у него оказался глубокий, грубый голос с сильным акцентом:

— Где… моё… второе… существо?

— Я не понимаю, о чём вы говорите, — сказал Гринниг, его бледная кожа стала ещё белее.

— Пожалуйста, мистер, уходите, — добавил Бакминстер. — Всё это ошибка!

— Ха! — заскрежетал незнакомец. — Ошибка. Ошибка. Но в вашем деле ошибок быть не должно. Где моя саламандра?

Гринниг сглотнул и прохрипел:

— Вы имеете в виду ту огненную штуку? Она в большом доме позади вас.

Гость повернул свою массивную голову и пронзительно свистнул. Почти мгновенно появился шар из дрожащего оранжевого пламени, размером с бейсбольный мяч; шар заплясал вверх-вниз перед своим хозяином и, наконец, уютно устроился у него подмышкой.

Пылающая голова немного поднялась, и мужчины скорее почувствовали по увеличению температуры, чем увидели устремлённый на них взгляд:

— А теперь, — сказал огненный мужчина, — говорите, почему вы нарушили Договор?

— Какой договор? — спросил Гринниг.

— Ты не знаешь? Ха! — видение вытянул руку, чтобы коснуться ей деревянной стены гаража. В тот же миг от места, которого коснулась рука, повалил дым.

— Эй! — завизжал Бакминстер.

Огненный мужчина убрал руку с легкой, зловещей улыбкой, оставив на дереве обугленный след в форме пятерни.

— Что, теперь знаете? — спросил он.

— Н-не много, — задрожал огромный Гринниг. — Я просто получил эту маленькую книжицу из Института Домашнего Обучения Меркьюри и захотел испытать её. Поэтому немного поколдовал. Пожалуйста, дружище, скажи, кто ты, и когда ты нас отпустишь отсюда? Здесь чертовски жарко!

Существо улыбнулось ещё шире:

— Ты даже не знаешь моего настоящего имени? Ты не можешь меня контролировать?

— Я не дошел до той части курса…

— Ха! Редкая удача, в самом деле, что Договор нарушила парочка таких безмозглых растяп, как вы! Вот что я вам скажу: я из расы салдинов, которых надоедливый Парацельс по невежеству называл Роламандрами; одно маленькое существо из огненного мира, даже такое маленькое, как саламандра — самый опасный зверь в мире. Когда мой питомец исчез, я ожидал каких-нибудь глупых действий в вашем мире и ждал следующего открытия двери — вот и дождался. Ха! Теперь огонь вступит в свои права!

— Что это значит? — пискнул Бакминстер.

— Я вам покажу, что это значит! Дайте мне книгу!

Гринниг протянул обучающий буклет и отдёрнул руку назад, когда раскалённая рука потянулась за томом, тотчас сгоревшим в огне.

— Потушите его! — закричал огненный мужчина. — Я должен был вспомнить о непрочности вашей бумаги. Где мне достать такую же книгу?

— Не знаю, — лепетал Бакминстер. — Если только не поехать прямо в Петерсон.

— Куда?

— Петерсон, Нью-Джерси, там находится головной офис. У них есть полный курс.

— Тогда вперёд. Погодите! Я не могу выйти наружу без одежды, не привлекая всеобщего внимания.

— И в одежде не получится, — пробормотал Бакминстер. — Вы привлечёте внимание всего мира.

— Тогда, дай мне свою одежду.

— Эй! — пронзительно закричал продавец. — Она будет тебе мала, и всё равно сгорит, если ты её наденешь!

— Действительно, — проворчал салдин. — Придумал! В вашем мире существует материя, известная до Договора как кожа саламандры, которая, по правде сказать, всего лишь ткань, сотканная из нитей некого волокнистого камня. Немедленно принесите мне костюм из неё!

— Он имеет в виду асбест, — пояснил Гринниг.

— Да, но как…

— Достаньте! — прогремел Салдин. — Или я нашлю на вас моего питомца!

Он выдернул саламандру из подмышки и шепнул ей что-то. Она промелькнула рядом с мужчинами и угрожающе зависла над ними. Они ощущали её жар даже в такой накалённой атмосфере.

Создание добавило:

— Но только один из вас; тот, что поменьше. Второй останется как заложник, и в случае тревоги или опасности, я сделаю вот что! — Он дьявольски ухмыльнулся, и выкрутил воображаемое полотенце своими огромными огненными руками.

— Хорошо, — сдался Бакминстер. — Есть деньги, Карл?

Гринниг молча протянул свой бумажник. Огненный мужчина стоял в стороне, пока Бакминстер, вздрагивая от палящего излучения, выбегал из гаража. Салдин позвал саламандру к себе и встал в дверном проёме в позе статуи, скрестив руки на могучей груди и расставив ноги.

Карл Гринниг, увидев, что единственный выход заблокирован, тяжело опустился на бетонный пол. За время ожидания он снова обрёл некоторую уверенность в себе. Хоть он и не ощущал себя прежним Опасным Датчанином, но был слишком большим и крепким, чтобы долго бояться.

Он заметил:

— Ты не говорил, кто ты на самом деле и чего хочешь.

— Ха! — рявкнул салдин и снова замолчал.

— Хорошо, тогда я буду звать тебя Пламен.

— Пламен? — ухмыльнулось создание. — Хорошее имя, несомненно. Ты ещё даже не знаешь, насколько хорошее.

— Почему ты так смешно говоришь?

— Смешно говорю? — нахмурился Пламен. — Что ты имеешь в виду? Поистине, я говорю на самом лучшем английском, который был во время Договора, в год 1623. Я понимаю, что язык мог ухудшиться с того времени.

Гринниг снял промокшую рубашку. Пачка сигарет выпала из нагрудного кармана; он вынул одну и прикурил, задув спичку.

— Ты! — внезапно закричало существо, и угрожающе шагнуло вперед. — Что ты хотел показать, уничтожив Огонь в моем присутствии?

— Н-но… я просто задул спичку. Ты же не хочешь, чтобы я обжёг пальцы? Или хочешь? — Гринниг прижался к задней стене гаража, когда жар стал невыносим.

— За это, — прогремел Пламен, — я должен… но не сейчас, ты нужен мне в качестве заложника. Такое подлое поведение отличает тебя и весь твой вид! Кроме того, я знаю, что вы создаёте целые общества мужчин, которых обучают тушить огонь!

— Ты имеешь в виду пожарные части? — тяжело вздохнул Гринниг. — Да, когда горит дом, они пытаются потушить его, естественно.

— Бесчеловечное, безответственное варварство! — закричал Салдин. — Когда придут мои собратья… — он с треском захлопнул рот и удалился, оставив раскрасневшегося Гриннига в полуобморочном состоянии от полученных ожогов.

— Эй, мистер Гринниг! — кричал Клем Бакминстер снаружи. — Скажите ему, что я достал эту штуку!

Пламен отошёл в сторону, чтобы впустить продавца с охапкой материала, похожего на брезент.

Бакминстер пояснил:

— Я достал это в компании, занимающейся пожарным оборудованием, здесь тот самый асбестовый костюм. Нашёл обувь и перчатки. Я позаимствовал ножницы по металлу, немного проволоки и подправил шлем так, что он почти похож на шляпу. Посмотрите. Потратил все наши деньги, хоть он и подержанный.

Пока Бакминстер хихикал, с наивным удовольствием потешаясь над своей изобретательностью, создание надевало костюм. Когда Пламен закончил с этим и натянул переделанный шлем, он выглядел почти как человек, за исключением оранжевого румянца на лице, который поблёскивал из-под края шляпы. С другой стороны, он мог быть сборщиком золы или выполнять другую тяжёлую работу в таком костюме. Двое мужчин с облегчением вздохнули, когда опаляющие жаркие лучи временно угасли.

— Пойдёмте! — приказал Пламен. — В Петерсон, о-о, Джерси! — он грубо вытолкал их из гаража, потом по дороге остановился, чтобы бросить взгляд на пансион Фелдмэна.

Пожарная машина уехала с тротуара, хотя пара пожарных ещё осталась. Несколько человек складывали мебель на заднем дворе. Никто не обращал внимания на троицу, так как в ярком солнечном свете даже румянец на лице Пламена был незаметен, если не смотреть в упор.

Салдин пробормотал:

— Как хорошо всё устроил мой маленький питомец! И у него ещё будет возможность закончить начатое. Если бы я мог сам сделать это! Идите вперёд, вы, двое!

— Эй! — заныл Бакминстер. — Мы будем идти всю дорогу?

— Наверняка, если вы не сможете обеспечить средство передвижения.

Продавец посмотрел на то место, где была припаркована его машина, она едва виднелась за углом.

— У меня есть машина, но…

— Но что?

— Там не будет места для нас троих, коме того, вы её сожжёте!

— Ха! — решительно воскликнул Пламен.

Он огляделся. В противоположной стороне, в квартале от них, на тротуаре стоял грузовик с углем. Пламен указал на него:

— Это одно из ваших транспортных средств?

— Да, он ездит, если это что-то значит.

— Тогда возьмём его. Кажется, он сделан из жаропрочного материала.

— Но он не наш! Ты не можешь просто так украсть грузовик!

— Да что ты говоришь? — рыкнул огненный человек.

Он взмахнул руками, и появилась саламандра, подпрыгивая вверх-вниз на ладони его вытянутой руки.

— Мне наслать своего питомца…

— Нет, нет, — быстро сказал Бакминстер.

Когда они подошли к грузовику, сердца мужчин упали — они заметили, что в грузовике никого нет.

— Большой, — произнес Пламен, — полезет со мной в задний отсек транспортного средства. Второй поведёт.

Гринниг достаточно долго не мог решиться, поэтому существо сделало вид, что хочет схватить его и бросить в грузовик; тогда механик сам быстро забрался наверх. Пламен не спеша следовал за ним. Рессоры грузовика заскрипели, как будто на них давил огромный вес.

Когда Бакминстер, нервно дрожа, уселся на водительское сиденье, салдин постучал по задней стенке кабины:

— Ты меня слышишь? — прогремел он.

— Да, конечно.

— Хорошо. В Петерсон, Джерси, и быстро!

Чтобы привыкнуть к тяжёлой машине, Клему Бакминстеру потребовалось несколько миль, а затем он приблизился к одному из подступов к мосту Джорджа Вашингтона. Как раз перед этим ему пришло на ум, что, возможно, грузовикам нельзя въезжать на мост. Пока он тормозил грузовик, разрываясь между страхом перед Пламеном и страхом перед законом, его посетила вторая мысль: быть схваченным — как раз то, что ему нужно. Во время всей поездки от Восточной Тремонт-авеню он не видел ни одного полицейского, которые относились к той породе, которая исчезает как снег весной, если она кому-то действительно нужна.

Иногда в кабину проникал запах — несомненно, думал Бакминстер, выжженной краски. В конце концов, асбестовый костюм должен нагреться до такой же степени, как и обнажённый Пламен. Клем вдавил педаль газа в пол, когда грузовик пересёк середину моста, и бросился вниз по длинному спуску к пунктам оплаты, установленным со стороны Джерси.

Он начал медленно тормозить, когда в поле зрения появилась фигура сборщика платы в синем плаще. Затем раздался стук по кабине, который означал, что Пламен хочет поговорить с ним.

— Скорее! Не тормози!

Бакминстер продолжал жать на тормоз, когда услышал крик Гриннига. Пламен сорвал перчатку и поднёс огненную руку совсем близко к лицу несчастного механика.

Клем Бакминстер снова нажал на газ, отыскивая кабинки, перед которыми не было машин. Потом, к своему разочарованию, он заметил одну. Что ж, может быть, грузовик слишком велик, чтобы протиснуться в узкий проезд; тогда он застрянет между бетонными столбами. Если бы у него была склонность к суициду, он мог бы рискнуть нарочно протаранить препятствие, но Клем был не таким человеком. Он, как мог, нацелился в середину проезда и проскочил ровно по центру, даже не поцарапав краску.

Он находился посреди запутанной эстакады к западу от моста, когда вдалеке услышал приветственное «у-и-и-и-у» сирен. Теперь ему придется остановиться. Когда он затормозил, вдоль грузовика проехал мотоциклист. Коп показал:

— Туда!

Бакминстер направился к более свободному участку, на который ему указали; он свернул на обычную улицу, где и остановился. Коп припарковал мотоцикл перед грузовиком и вернулся назад. Вытащив свой блокнот, он посмотрел в кабину с выражением, больше похожим на жалость, чем на гнев. Он спросил:

— Скажи, дружище, ты что-нибудь знаешь о правилах дорожного движения?

Когда ответа не последовало, полицейский добавил:

— Такой взрослый человек, как вы, должен бы знать, что нельзя водить грузовик по мосту со скоростью пятьдесят..

— Это не мой грузовик, — прохрипел Бакминстер.

— Послушай, дружище, не важно, кто нанял тебя водить..

— Я украл его, ясно? — сказал продавец.

После этого у полицейского просто пропал дар речи, и он стоял с открытым ртом, пока движение в задней части грузовика не привлекло его внимание. Это Пламен спустился с грузовика и направился прямо к мотоциклу. Создание с интересом склонилось над транспортным средством:

— Эй, не трогай его! — закричал коп, когда Пламен в порядке эксперимента покрутил ручки.

Салдин проигнорировал приказ и снял перчатки для более тесного контакта. Когда полицейский направился к нему, Пламен опустил свои раскалённые руки на раму, поднял мотоцикл и, со скрипом сминая металл, спокойно скрутил его.

Бакминстер видел, как краска начинает скручиваться и дымиться. Покрышка загорелась. Затем с громким «бах» взорвался бензобак, и Пламен полностью скрылся в огромном облаке огня и дыма. Коп отпрыгнул назад и ударился локтем о решётку грузовика.

Когда дым рассеялся, а огонь поутих, Пламен стоял в маленьком море горящего бензина и всё ещё держал полыхающий остов мотоцикла. Он не изменился, только его асбестовый костюм стал ещё более грязно-серым, чем прежде.

— Этого не… не может быть, — сказал коп самому себе, потирая локоть.

Теперь существо посмотрело на полицейского со зловещей улыбкой на лице. Когда тот сделал первый шаг, салдин повыше приподнял мотоцикл над головой. Коп прокричал что-то (Бакминстер ничего не расслышал), а затем вытащил пистолет. Он сделал три выстрела с расстояния, с которого невозможно промахнуться. Каждый выстрел сопровождался металлическим звоном, как после попадания в цель в тире. Пламен ухмыльнулся ещё шире и швырнул мотоцикл. Коп увернулся, но ручка стукнула его по голове, и он упал на бетон, когда мотоцикл просвистел мимо окна кабины.

Пламен неторопливо вернулся обратно и забрался в грузовик. В конце улицы несколько человек стояли и смотрели, но никто не выказывал желания что-то разузнать.

— Трогай! — заревел салдин позади кабины.

Заводя грузовик, Клем Бакминстер в первый раз за несколько лет молился.

Прежде чем грузовик въехал на мост через реку Пассаик, жар и зловоние, которые Бакминстер теперь автоматически связывал с присутствием Пламена, стали слишком сильны даже внутри кабины. Взгляд в зеркало показал, что облака дыма приличных размеров вырываются из кузова грузовика. Когда продавец снова начал тормозить, раздался глухой взрыв, потом вспышка пламени. Температура стремительно поднялась.

Бакминстер потянул ручной тормоз и свернул с дороги в траву. Он выскочил до того, как двигатель заглох, и обнаружил, что задняя часть грузовика объята огнем, а Гринниг и существо уже спустились на землю. На механика было жалко смотреть, руки у него покрылись волдырями, брови обгорели, а сам он почернел от угольной пыли.

— Далеко ещё? — проворчал салдин.

— Несколько миль, — покорно ответил Бакминстер.

— Хорошо. Дальше мы пойдём пешком! — и Пламен, подгоняя людей впереди себя, двинулся скорым шагом.

Когда они отошли на несколько сот ярдов от пожарища, остановилась машина, чтобы осмотреть горящий грузовик, потом вторая, и вскоре на том участке дороги образовалась пробка. Завыла полицейская сирена.

— Продолжайте идти, — отрезал Пламен. — Назад не смотреть!

Они прошли участок дороги, который как раз расширяли — в тот момент поблизости не было рабочих. Кое-какая рабочая техника стояла на новой полосе, прикрытая брезентом.

— Транспортные средства! — пробормотал Пламен. — Давайте прихватим одно для личного использования, путешествие становится утомительным.

— Эй! — заныл Бакминстер. — Бензобаки взорвутся, если ты залезешь в кузов, как и у того грузовика!

— Это, — гадко ухмыльнулось существо, — уже ваши проблемы! — Он внимательно осмотрел бульдозер. — На водительское сиденье, мелкий!

— Ничего не получится, мистер Пламен, — заявил Бакминстер. — Топливный бак пуст. Видите эту шкалу?

— Тогда в другой, — фыркнул Пламен.

Но во всех остальных машинах баки тоже были пусты, подрядчик из экономии опорожнил их, прежде чем оставить машины на время.

Двумя последними машинами оказались дорожные катки; один — современный бензиновый, второй — старомодный паровой каток с вертикальным котлом.

Пламен сказал:

— Я начинаю понимать принцип действия этих приборов. Этот, кажется, отличается своей природой от остальных. Какова основа его действующего устройства?

Гринниг хриплым голосом рассказал о составляющих системы парового двигателя.

— Ха! — ухмыльнулся Поджог. — Ему надо немного тепла для работы системы, и я, несомненно, это тепло обеспечу!

Он открыл дверцу топки, поднялся повыше, снял ботинки и сунул раскалённую ногу в отверстие. После нескольких минут ожидания существо воскликнуло:

— Почему это средство передвижения не заводится? Я теряю терпение! Глупцы, задумали обмануть меня?

— Нет, нет! — пролепетал Бакминстер. — Посмотрите на шкалу: давление пара в любой момент может подняться!

Они замолчали, ожидая развития событий. Бакминстер надеялся, что каким-то чудом Армия Соединённых Штатов придёт на выручку ему и его ученику и утихомирит мистера Пламена, если понадобиться, с помощью тяжёлой артиллерии. Но ничего подобного не случилось; автомобили равнодушно катились мимо. Бакминстер был достаточно умен, чтобы догадаться, что крик «На помощь!», обращённый к одному или двум непонятливым и неловким прохожим, просто сделает плохую ситуацию ещё хуже.

Наконец давление возросло. Бакминстер потянул дроссель, и покрутил рулевое колесо, соединённое с ведущим механизмом с помощью червячной передачи и цепи. С быстрым «поп-поп-поп» машина, сотрясая землю на незаконченном участке дороги, покатилась вперёд, по направлению к Петерсону.

Бакминстер остановил каток и указал на группу слегка обветшавших зданий, которые образовывали один из дальних кварталов Петерсона.

— Это он, — пояснил Бакминстер, — Институт Домашнего Обучения Меркьюри.

Когда компания приблизилась к ближайшему зданию, Бакминстер погрузился в размышления. Неясные угрозы Пламена определённо означали, что огненный человек задумал недоброе. Продавец предположил, что салдин хочет захватить весь набор буклетов по этому курсу, чтобы вызвать побольше своих друзей. Но если он, Клем, сможет достать один из этих буклетов первым, особенно тот, который рассказывает о контроле и изгнании духов, возможно, удастся опередить Пламена.

Поэтому Бакминстер в состоянии крайнего беспокойства подошел к зданию типографии Меркьюри. Он повернулся к Пламену и сказал:

— Все книги здесь. Подождите здесь, и я…

— Ха, думаешь, я такой болван? Иди вперёд, а я следом.

— Но вы подожжёте это старое здание…

Мощный толчок направил шатающегося Бакминстера к ближайшей двери. Он толкнул её и вошёл, Гринниг и Пламен шагнули за ним. Дух оставлял чёрные угольные следы на старом деревянном полу.

Вдоль одной из стен типографии стоял ряд планшетных прессов, примерно половина из которых работала; их основания раскачивались взад-вперёд под цилиндрами, непрерывно грохоча. На другой стороне прохода, вдоль прессов, находились низкие ручные тележки, в каждой из которых лежала кипа больших белых листов, от фута до четырех в высоту. Некоторые кипы были новыми, предназначенными для печати, другие отпечатали только с одной стороны, третьи — с обеих сторон, и они ожидали загрузки в фальцовочные машины в переплётной мастерской, которая занимала вторую часть здания. В дальнем конце переплётной мастерской имелось множество других ручных тележек, на которых лежали сотни готовых зеленых обучающих буклетов «Меркьюри» и горы рекламной литературы. Первый выпуск первого тома по некромантии, скорее всего, был здесь, если только его не унесли в здание школы, откуда буклеты отправляли по почте студентам, и где происходила проверка экзаменационных работ.

Бакминстер медленно зашагал вдоль ряда тележек, на которых лежали большие квадраты бумаги. Он подавил крик, когда нашёл то, что искал: кипу напечатанных листов, на каждом листе помещалось сорок восемь страниц текста, а на первой странице виднелся заголовок:

«Некромантия Том 2.

Контроль над Сагане»

Бакминстер пробежал глазами этот лист, но столкнулся с трудностью. Страницы размещались на листе не в том порядке, в котором их можно было бы читать, а так, чтобы страницы расположились в нужной последовательности после того, как лист положат в фальцевальную машину, сложат, обрежут, сошьют и снова подрежут.

Тем не менее Бакминстер быстро прочитал страницы, не обращая внимания на тот факт, то половина из них оказалась на верхней стороне листа, а другая половина на нижней. Конечно, ему на глаза попался подзаголовок:

«12. Контроль над Трифертами (Огненными Духами). Саламандра, будучи трифертом относительно низкого интеллекта, достаточно легко управляема…»

— Извините, — прозвучал голос позади него. — Но получили ли вы, джентльмены, разрешение из офиса на осмотр типографии?

Бакминстер почувствовал себя виноватым, а потом узнал мастера из типографии. Он сказал:

— Здравствуй, Джим; помнишь меня? Клем Бакминстер из Нью-Йоркского офиса.

— П-привет, — сказал мастер растерянно. — Время идёт к закрытию, понимаешь, и вам придётся…

— Можешь дать мне карандаш, Джим? — быстро спросил Бакминстер.

Мастер протянул ему карандаш, и Бакминстер, вернувшись к напечатанному листу, начал рисовать фигуры на полу.

— Хо! — внезапно пробормотал Пламен. — Что ты делаешь, негодяй?

Мастер в первый раз повнимательнее взглянул на духа и отшатнулся в тревоге, когда заметил оранжевый свет лица Салдина, сильно бросавшийся в глаза в помещении.

— Эй! — сказал он. — Кто это?

— Мистер Пламен, познакомьтесь с мистером Слезаком, — пробормотал Бакминстер.

— Но… что с ним такое?

— Он загорел на солнце, на пляже Джонса, — пояснил продавец, хмурясь, так как понял, что ему придётся вернуться к листу, чтобы получить информацию для завершения ритуала.

— Я бы сказал, сгорел, — заметил Слезак. — Вам надо быть осторожнее. У меня есть хорошее масло от загара, которое…

— Понял! — взревел Пламен. — Ты готовишь заклинание для меня, да? Ба! — Дух стащил перчатки, зажал их в зубах и начал хватать стопки бумаги пылающими руками. Верхние листы тотчас же загорелись. Пламен сбрасывал их огромными горстями, мял и бросал горящие листы направо и налево.

Крики тревоги разнеслись по типографии, когда повалил дым и куски горящей бумаги начали разлетаться во все стороны. В этот момент прозвенел пятичасовой звонок. Типографы выключили прессы и бросились к дверям. Бакминстер и Гринниг были среди них. Всю середину типографии теперь занимала масса пылающей бумаги, в центре которой демонически хохотал невидимый Пламен.

Бакминстер ухватился сзади за ремень Гриннига, чтобы не потеряться в толпе. Когда они оказались на достаточном расстоянии от дымящегося здания, то оглянулись. Рабочие рассеялись по прилегающей территории; служащие и преподаватели высыпали из здания школы. Среди них Бакминстер рассмотрел маленькую группу мужчин в галстуках; это была администрация института.

— Пойдём, — сказал он Гриннигу. — Если я смогу найти Сертла, может быть, мы сумеем уничтожить Пламена.

Полицейский расчищал путь для пожарных машин. Бакминстер и Гринниг проложили дорогу в обход очищенной территории — туда, где стояли администраторы. Продавец сказал:

— О, мистер Сертл!

Джулиан Сертл, декан Школы Профессиональной Практики Института домашнего обучения Меркьюри, выглядел в точности как шимпанзе с белыми усами, если вообще человек может быть похож на шимпанзе с усами. Но это был мудрый старый преподаватель технических наук, чьи курсы (тексты ко многим из них он написал сам) поднимались выше уровня стандартов колледжа и действительно помогли многим амбициозным молодым людям на пути к успеху. По крайней мере, так гласили объявления.

Он разговаривал с вице-президентом по продажам, который замечал:

— … конечно, всё застраховано, но это отразится на нашем расписании выпуска продукции, не говоря уже о перерыве во множестве курсов. В Институте Повсеместного Образования обрадуются, когда услышат о случившемся.

Сертл вздохнул:

— Да, да. Боже мой! Может быть, нам удастся убедить Международную торговую палату помочь нам; они довольно порядочные ребята… — Он увидел Бакминстера и сказал: — Да? Да? Вы… постойте… Бакмастер из офиса в Филадельфии, не так ли?

Продавец поправил его и сказал:

— Могу я отнять у вас минуту времени…

— Не сейчас, не сейчас, мой дорогой друг. Это очень важно. Продолжайте, тяните шланги в здание, вы… лентяи! — Последняя фраза, произнесённая тихим голосом, относилось к работавшим вдалеке пожарным.

Появился полицейский с блокнотом в руке. Он сказал:

— О, мистер Сертл…

— Да? Да? О, здравствуй, Билл. Что…

— Был послан сигнал тревоги о группе пироманов, которые терроризируют северную часть Нью-Джерси, — сказал коп. — Они сожгли грузовик и пару домов и ударили копа так, что он потерял сознание на мосту Джорджа Вашингтона. Я хочу выяснить, не могли ли они сделать что-то здесь…

— Да. Нет. Господи, я не знаю! Я слишком расстроен, офицер.

— Хорошо, мистер Сертл, — сказал коп и отошел.

Затем из толпы внезапно послышались крики. Пожарный расчёт продвигался ко входу со шлангом; наконец они просунули шланг в дверной проём. И тут огромная фигура в бесформенных серых одеждах вышла из горящего здания. Струя воды из шланга ударила прямо в фигуру, но вместо того, чтобы отлететь назад в здание, существо, издав пронзительное шипение, превратилось в обильное облако пара. Некоторые свидетели этого, включая Клема Бакминстера, увидели, как серая фигура вылетает из клубов пара, и исчезает за углом здания.

— О Боже! — воскликнул Сертл. — Что…

Бакминстер закричал:

— По этому поводу я и хотел с вами поговорить, мистер Сертл! Это Карл Гринниг, который получил первый урок вашего нового курса!

— О, — понимание блеснуло в глазах Сертла, и он без колебаний последовал за продавцом.

Когда они отошли на достаточное расстояние от толпы, Бакминстер быстро рассказал о случившемся.

— Это ужасно! — произнёс Сертл. — Вы не должны были использовать заклинание, прежде чем…

— Откуда я мог знать, — возразил Гринниг.

— Вы не могли; это и моя вина тоже. Я не должен был выпускать этот курс. Единственная причина, почему я это сделал: я не мог видеть, как великие научные знания пропадают зря; а я действительно хотел выпустить курс раньше конкурентов. Я достал копию «Ех Libris de Nymphis, Sylvanis etc.» Парацельса, не в сокращённом варианте, опубликованном в 1566 году Ниссенсом из Данцига, в котором пропущены все подлинные заклинания, а оригинал… Что ж, это всё дело прошлое; вопрос в том, что нам делать?

— Я об этом и хотел вас спросить, — заявил Бакминстер.

— Да, да, полагаю, так… Это сложная задача. Из того, что вы мне рассказали, я понял, что Роламандера нельзя уничтожить физическими средствами; вода и пули совсем не причинят ему вреда.

— Может быть, заморозить его? — спросил Гринниг.

— Не знаю; думаю, вам придётся полностью превратить его в айсберг. Он получает энергию из огненного мира.

Здесь Бакминстер предположил:

— Может быть, мы сможем заманить его в большой холодильник и закрыть дверь!

— Невозможно, он слишком хитёр.

— Мы можем вызвать армию, — с надеждой сказал Гринниг. — Они сбросят на него бомбу.

— Возможно; но пока мы их убеждаем, он найдёт способ привести в этот мир своих собратьев-шалунов.

Бакминстер спросил:

— Зачем ему это?

— Чтобы сжечь всё горючее, полагаю. И не спрашивайте меня, почему они хотят всё сжечь. Они просто хотят…

— Безрассудные ребята, — сказал продавец.

— Не обязательно; их шкала моральных ценностей полностью отличается от нашей. Мы не можем их понять. Огонь — хороший слуга, но плохой господин, знаете ли. Давайте подумаем; печатного курса некромантии больше нет; все экземпляры первых двух томов были в типографии, кроме копии Гриннига, и те, которые не сгорели в огне, будут повреждены водой. Думаю, рукопись, которая была в машинном бюро, тоже пропала. Остается только моя копия. Ни мы, ни мистер Пламен не желаем её уничтожения; она нужна нам, чтобы изгнать его, а ему — чтобы призвать своих братьев Роламандеров. Но если он отыщет у нас эту рукопись, то заставит нас произнести заклинание под угрозой ужасной смерти, так как сам не может держать бумаги, не спалив их.

Бакминстер сказал:

— А мы не можем притвориться, что совершаем призывающее заклинание, а на самом деле произнести изгоняющее?

— В этом и проблема; он сразу же узнает, если мы попытаемся обмануть его, и представьте, что случится — учитывая его жёсткий нрав. Эти заклинания — не просто слова. «Фокус-покус» — и дух испарится; так не бывает, знаете ли. Поскольку он вырвался из-под контроля Гриннига, сначала нам нужно вернуть Пламена в порабощённое состояние, хотя признаюсь, не уверен, как это следует сделать. Господи, господи! О, что на нём надето?

— Асбестовый костюм пожарного, — ответил Бакминстер.

— Ага, теперь, возможно… — Сертл оборвал речь и посмотрел куда-то в сторону; на его лице отразился ужас.

— Ха! — резкий возглас и повышение температуры подсказали Бакминстеру и Гриннигу, что враг стоял позади них. — Глупые людишки, я устаю от этих игр. Сейчас же отдайте мне оставшиеся книги!

Сертл заговорил:

— Я… Мне жаль, мистер Пламен, но все они уничтожены. Нет, нет, не вините нас, старина; вы сами всё спалили!

— Да, я это сделал, — ухмыльнулся Поджог. — Но я кое-что знаю о ваших привычках времён «холодной войны». Не пытайтесь убедить меня, что все копии работы сгорели; где-то спрятана запасная. Отведите меня к ней и не пытайтесь схитрить — например, поджечь её, — если не хотите умереть быстрой, но мучительной смертью.

— Клянусь, больше копий нет! — закричал Сертл, но Пламен просто ухмыльнулся ещё шире, и начал многозначительно перебрасывать свою саламандру из руки в руку.

— Последний раз спрашиваю, вы отведёте меня к ней? — рыкнул дух.

— Я говорю вам, её не сущ… — всё, что успел сказать Джулиан Сертл, так как саламандра накинулась на него и подожгла один конец потрясающих усов. Сертл, издав короткий крик, хлопнул рукой, чтобы потушить огонь. Когда он убрал руку, правая сторона усов осталась нетронутой, но от левой половины сохранилась только короткая чёрная щетина над верхней губой. Саламандра вилась маленькими кругами вокруг головы декана.

— Хорошо, — вздохнул Сертл. — Следуйте за мной.

Он вёл их несколько кварталов по грязному району, в домах которого в основном продавали сырьё, химикаты, сельскохозяйственную и промышленную технику. На унылой улице на глаза попалось лишь несколько человек, большинство работали по соседству и сейчас возвращались по домам на обед.

— Быстрее! — рыкнул Пламен. — Начинает темнеть, а я не могу шататься по этой деревне ночью, когда у меня лицо светится как маяк.

Действительно, его лицо становилось всё заметнее, хотя солнце ещё не село.

Сертл становился перед старым деревянным зданием с табличкой:

Бакминстер едва не спросил, какого чёрта Сертл хранит запасную копию рукописи в таком месте, но передумал. Сертл сказал:

— Подождите здесь, мистер Пламен, я принесу бумаги.

— Ха, что придумали. Я пойду с вами…

— О, нет, не пойдёте, если не хотите сжечь и этот дом! Тогда действительно не останется ни одной копии.

— Хорошо! — заворчал огненный дух. — Я возьму этих двоих в заложники. Если ты попытаешься колдовать за моей спиной, я узнаю, и они умрут самой страшной смертью!

Сертл помчался к зданию; он закричал: «Том!» — и взбежал по лестнице.

Бакминстер и Гринниг неохотно остались с Пламеном, который неподвижно застыл у входа. Бакминстер был сильно напуган; он был уверен, что Сертл придумал какую-то уловку, которая может не сработать, и Пламен отыграется на нём и Гринниге. Может быть, старик уничтожит рукопись, что предотвратит появление духов в будущем, но оставит неуязвимого и мстительного Пламена в нашем мире. Бакминстер сжал зубы, чтобы они не стучали.

Наверху заскрипели ставни. Гринниг просто изнывал от нетерпения, стараясь рассмотреть, что там творится. Клем Бакминстер поступил бы так же, но в кризисные мгновения его средние в общем-то умственные способности просыпались, и появлялась сверхъестественная смекалка. Он пытался контролировать глаза и лицо, чтобы не выдать своего знания — он догадался, что происходит на втором этаже.

Появилась сверкающая белизной вспышка света.

Позже несколько человек утверждали, что видели всё слупившееся, но они находились на расстоянии квартала или даже больше, и ничего не замечали, пока процесс не зашёл слишком далеко. Они рассказывали истории, которые сильно отличались друг от друга и от версии Джулиана Сертла, выдающегося и уважаемого гражданина — посему этим рассказам не очень-то доверяли.

Источником пламени стала зажжённая магниевая лента, подведённая к ведру серого пороха, которое Сертл и его приятель, Том Гиббон, опускали на проволоке из окна, пока оно не оказалось в футе, или около того, от головы ничего не подозревающего Пламена. Сразу после вспышки дно ведра отвалилось, и водопад слепящего раскалённого вещества обрушился на Пламена, когда он только взглянул вверх, чтобы выяснить, что происходит.

Бакминстер и Гринниг отшатнулись назад, закрывая лица от опаляющего жара и слепящего света. Бакминстер несколько секунд щурился, прежде чем смог что-то разглядеть.

Там, где стоял Пламен, теперь находилась бесформенная штуковина, примерно напоминавшая половину статуи мужчины. Статуя оседала, падала и растекалась по тротуару и водосточному желобу, распространяя сверкающую белизну на расстояние двадцати футов. Ослепительный блеск поблек, сменившись простым желтоватым светом, на который можно было смотреть без всякого вреда для глаз, и Джулиан Сертл крикнул из окна:

— Пожар! Ты, Бакмастер, бей тревогу!

На самом деле, фасад здания «Уильямса и Гиббона» начал гореть; маленькие языки пламени деловито бежали по двери.

Тревогу уже подняли. Через несколько минут пожарная машина подтягивала лестницу к окну. Сертл и Гиббон спустились вниз, перепачканные сажей, но невредимые.

— Нет, нет, нет, спасибо, — сказал Сертл тем, кто помогал ему слезть с лестницы, и спрашивал, не нужна ли госпитализация. — Я не ранен, правда. Возможно, тот, который пытался поднять нам лестницу… — Он указал на Гриннига, у которого осталось несколько ожогов с прошлого раза.

— Так, — сказал Гринниг. Он ухмыльнулся и оттащил Сертла и Бакминстера в сторону. — Эй, док, — сказал он первому. — Что вы сделали с парнем?

— Я расплавил его, — сказал Сертл.

— Как?

— Термит! Пламен думал, что он горячий, но он не так горяч, как термит! Я знал, что у Уильямса и Гиббона есть термит, и я попросил Тома Гиббона помочь мне с ведром и фитилем.

Вот и всё, если вы, ребята, примете мой совет — не говорите никому о Пламене или курсе некромантии — который всё равно пропал — и о ваших сегодняшних приключениях. Я собираюсь забыть про этот курс и выбросить рукопись. Закину её в сейф на бессрочное хранение.

— Понял, босс, — сказал Бакминстер. — Слушай, Карл, может, нам надо остановиться у аптеки, и смазать дубильной кислотой твои ожоги?

Гринниг посмотрел на свои чёрные руки:

— Первое, что мне нужно — это помыться.

— Хорошо, где-то здесь должна быть уборная. И пока мы приводим тебя в порядок, я расскажу о нашем новом потрясающем курсе авиамеханики. Нам надо перевести тебя на новый курс, а ты же хочешь делать настоящие деньги, не так ли? Хорошо. Эй, что такое, Карл? Что я такого сказал?! ПОМОГИТЕ!

Хрясь!

КА УЖАСНЫЙ[1]

Пробегая по улицам Тифона, Гезун из Гэдеры вспоминал слова авзонийского адепта, которого повстречал в Максии:

«Тифон возносился во мраке и пурпуре над потаёнными границами Моря Теш, среди огромных гробниц королей, которые правили Сетешем, когда великий Торрусеш был всего лишь глухой деревенькой, а золотой Керне — пустынным берегом. Ни один человек не ведает всей истории Тифона, не знает лабиринтов его улиц и секретных проходов, не сочтёт сокровищ его правителей и тайных сил его магов…»

Сейчас Гезун с удовольствием отдал бы все сокровища, собранные правителями Сетешана, лишь бы убраться подальше от этого проклятого места. Для девятнадцатилетнего юноши он немало повидал с тех пор, как работорговцы похитили его из дома в продуваемом всеми ветрами Аорске в Пусадиане, или Посейдонисе, как называют тот край люди запада. Но он никогда не видел города, где люди пытались разорвать человека в клочья только за то, что он убил кошку.

Он свернул за угол, когда за спиной засвистели брошенные камни. Если бы там было лишь несколько тифониан, то он не стал бы бегать. По правде сказать, он уложил двоих своим посохом прежде, чем толпа стала слишком многочисленной; теперь, даже несмотря на то, что Гезун ростом почти вдвое превосходил местных жителей, ему пришлось спасаться.

Да, сетешане были людьми маленькими, тёмными, стройными, с вытянутыми лицами, почти безбородыми, а Гезун — типичным уроженцем Лорска: выше шести футов, широкоплечий, грузный, с большим острым носом, тяжёлыми бровями, и квадратными, выступающими челюстями, как почти все мужчины у него на родине. Кожа у Гезуна была почти такой же тёмной, как кожа сетешан. Густые тёмные волосы слегка курчавились; несмотря на молодость, Гезун отрастил уже весьма внушительную бороду. Девочка в Яване сказала ему, что он похож на бога — не того мрачного бога, который размышляет о грехах людей и вершит суд ударами молнии, а того, который бродит по земле, обучая людей делать вино и отыскивая подходящих смертных девиц для сотворения полубогов.

На открытой местности он оставил бы позади почти всех сетешан. Но на этих кривых улочках он постоянно путался, останавливался на поворотах — и преследователи наверстывали то, что проигрывали на прямых отрезках пути. Кроме того, в такой многочисленной толпе нашлись и хорошие бегуны. Они приближались. Их зубы сверкали, глаза ярко светились, и пена капала с их подбородков. Они держали ножи, камни, кирпичи — всё, что успели подхватить. Их прерывистое дыхание звучало как шипение тысячи змей.

Гезун мчался мимо таверны, у дверей которой бездельничали лучники короля Зеремаба. Он притормозил и указал назад, на толпу.

— Они…. Вот… помогите мне, — задыхаясь, пробормотал он.

Солдаты переглянулись. В толпе завопили: «Убейте убийцу кошки! Сожгите богохульника! Снимите кожу с мерзкого чужака!»

Солдаты снова посмотрели друг на друга. Один закричал: «Убейте дьявола!» и потянулся к кинжалу.

Гезун ударил его в ухо своим посохом и свалил на землю. Другой лучник рванулся вперед, но споткнулся о своего компаньона и упал. Гезун помчался дальше, полы плаща развевались позади него как флаг.

Минуя лавку гончара, он обрушил гору готовых горшков так, чтобы она рухнула поперек улицы; весь проход заняли подпрыгивающие, вертящиеся и бьющиеся горшки. Препятствие не остановило толпу. Самые первые перепрыгнули через горшки. Остальные просто прокатились по ним. Некоторые упали, но остальные топтали упавших и перелезали через них, не задумываясь о том, сколько костей соплеменников они переломают — для них важнее всего была поимка ненавистного чужака.

Ещё один поворот. Рот Гезуна приоткрылся; беглец тоже начал задыхаться. Его посох, казалось, становился всё тяжелее с каждым шагом. Может, стоило выбросить или сохранить для последнего боя? Под плащом у него висел короткий бронзовый тартесский меч, но с посохом он мог удержать толпу на расстоянии вытянутой руки. Меч, хотя и более опасный, позволил бы им повиснуть на нём, подобно гигантским пиявкам моря Тритонов, и повалить на землю.

Рванув побыстрее, Гезун сумел оторваться от погони — он отыскал следующий поворот прежде, чем толпа вылетела из-за угла. Выбравшись на улицу и не увидев Гезуна, преследователи заколебались, а потом разделились на две группы — словно отряды муравьев поползли в разные стороны.

Гезун сделал ещё один поворот и оказался в глухом переулке, в котором вряд ли бы смогли разойтись двое мужчин, если бы они не посторонились, уступая друг другу дорогу. Переулок был таким извилистым, что Гезун мог видеть лишь на несколько шагов вперёд. С обеих сторон возвышались массивные стены из камня или кирпича, без окон; время от времени попадалась крепкая деревянная дверь. Гезун уже достаточно хорошо изучил нравы сетешан и потому не ожидал никакой помощи.

Переулок закончился. Гезун натолкнулся на другую стену. Он оказался в тупике. Стены окружали его со всех сторон, лишь в одном месте между зданиями обнаружилась щель — может, в один шаг шириной. До высоты человеческого роста проход был завален кучей щебёнки, оставшейся от какого-то более старого сооружения; мусор просто свалили между зданиями, когда строительство закончилось. Человек мог взобраться по осыпавшейся каменной кладке, но за ней возвышалась стена ещё одного дома. Так что, между зданиями просто появился ещё один маленький тупик, отклонявшийся от основного.

Шум толпы, на время затихший, теперь снова усиливался. Люди, очевидно, направлялись в переулок, чтобы проверить, не укрылся ли он там. Толпа снова протягивала щупальца во все стороны, отыскивая добычу в разных укромных уголках. В таком узком месте они могли нападать на него лишь по одному или по двое. Если это бы были простые воины, то он смог бы сдерживать их, по крайней мере, пока не свалится от усталости или пока кто-нибудь не притащит лук, чтобы его пристрелить.

Но он имел дело с толпой фанатиков; те, которые окажутся позади, будут подталкивать передних гораздо быстрее, чем Гезун сможет с ними расправляться. В общем, конец всё равно один — они всей толпой навалятся на него, орудуя зубами и пальцами; здесь негде было размахнуться оружием. Зубами и пальцами тоже можно убивать — не хуже, чем мечами и копьями и вдобавок куда мучительнее.

Гезун постучал в ближайшую дверь. Медная заслонка, которая прикрывала глазок изнутри, слегка отодвинулась. В отверстии показался чёрный глаз сетешанца.

— Впустите меня! — воскликнул Гезун. — Меня преследуют!

Заслонка вернулась на место. Гезун яростно стукнул по ней посохом, но металл выдержал. Гезун нисколько не удивился. Шум толпы становился всё слышнее.

Груда щебня могла бы стать более подходящим местом для последней битвы, чем сам переулок. Промежуток между зданиями был гораздо уже, вдобавок, если он заберется повыше, преследователям придётся карабкаться наверх; тогда с ними будет легче справиться.

Гезун прыгнул в узкий проход и начал подниматься на кучу щебня, когда услышал голос: «Сюда, чужеземный дьявол!»

Между грудой щебня и стеной стоявшего справа дома появилось отверстие. Оттуда выглянуло лицо, остававшееся в густой тени.

— Поторопись! — сказал неизвестный.

Голоса толпы звучали так громко, как будто преследователи находились прямо за поворотом.

Гезун опустил длинные ноги в отверстие и протиснулся внутрь. Его ступни коснулись земляного пола.

— С дороги, дурак! — воскликнул его спаситель. Незнакомец оттолкнул Гезуна и прикрыл отверстие старой прогнившей доской. Стало гораздо темнее, но, поскольку дерево неплотно прилегало к стене, немного света в туннель всё же проникало. Да и в самом туннеле не было совсем уж темно. Отблески света виднелись где-то за поворотом.

— Идём! — произнес человек. Это был невысокий смуглый сетешанец в длинной, грязной одежде. Гезун разглядел заострённые, неправильные черты лица и кривые зубы. Его спаситель был лысым, за исключением пучков седых волос, торчавших над ушами.

Старик пошёл по туннелю, бормоча: «Скорее, варвар! Они могут обыскать всё вокруг и найти мой туннель. И береги голову».

Последний совет несколько запоздал; Гезун только что врезался лбом в поперечную балку. Туннель был построен для сеташан, а не для высокого пусадианца. Крышу укрепили кривыми досками; чтобы пройти по туннелю, следовало наклоняться и изгибаться на каждом шагу.

Гезун шёл, согнувшись едва ли не вдвое; голова у него звенела. Он всё ещё задыхался после долгой пробежки; его туника пропиталась потом.

За углом стояла девушка-сетешанка, державшая слабый фонарик. Она шла впереди мужчин, прикрывая свет рукой. Туннель сворачивал то в одну, то в другую сторону; казалось, он уходил куда-то в глубину. Земля, которая у поверхности была сухой, как порошок, стала влажной, когда они спустились. Пылающий жар сете-шанского лета сменился восхитительной прохладой.

Туннель постоянно разветвлялся. Гезун попытался запомнить дорогу, но вскоре сдался.

Туннель превратился в основательный каменный коридор, как будто они достигли склепа под каким-то большим зданием. Они остановились там, где туннель переходил в ряд комнат. Девушка зажгла ещё два небольших светильника. Гезун увидел, что она красива — тонкие, птичьи черты лица, в которых тем не менее было некое сходство с мужчиной. У неё были иссиня — чёрные волосы и оливковая коричневая кожа.

— Садись, — сказал мужчина.

Гезун опустился на скамью и сбросил плащ. Он сидел, запрокинув голову и вдыхая прохладный воздух. Потом он чихнул, вытер пот с лица краем плаща и спросил:

— Почему ты спас меня?

— Я видел начало погони, — сказал человек. — Я ушёл в свои туннели и позже услышал звуки толпы у другого входа. Вы, должно быть, мчались по кругу и вернулись почти на прежнее место.

— Я не очень хорошо знаю Тифон.

— Вижу. Кто ты?

— Гезун из Гедэры.

— Где это?

— Далеко на западе. Я родился в Посейдонисе.

— Об этом я слышал; земля, скрывающаяся в море.

— Кто вы, сир?

— Угаф, сын Шепсаа. Это — моя дочь Ро. Что ты делаешь так далеко от дома?

— Мне нравится странствовать. Я зарабатываю на жизнь волшебством.

— Ты — волшебник? Ха!

— Я был учеником великого Санчета Сара.

— Я никогда о нём не слышал, и если он не был сете-шанцем, то вряд ли мог добиться чего-то особенного.

Гезун пожал плечами.

— Мои клиенты довольны.

— Когда ты сюда приехал?

— Вчера. Я прогуливался, обдумывая свои дела…

— Помедленнее, а то я не понимаю. Ты варварски коверкаешь наш язык.

— Я думал о своих делах и наслаждался городскими достопримечательностями, когда эти люди попытались меня убить.

— Что заставило тебя сотворить такое безумство — убить кошку?

— Я купил на обед хлеб и рыбу в агоре. Потом я пошёл в таверну возле агоры. Я купил ячменного пива, и трактирщик приготовил мою рыбу. Я обедал за столом возле таверны и только повернул голову, чтобы взглянуть на симпатичную девушку, как эта несчастная кошка прыгнула на стол и умчалась с моей рыбой. Я стукнул её посохом и убил; я как раз счищал грязь со своей рыбы, когда толпа начала вопить и бросать камни. Ради коней Аира, почему?

— Кошки священны для Шехемет. Им никто не препятствует, и они берут всё, что пожелают.

— Почему же вы меня не убиваете?

Угаф захихикал.

— Я не испытываю любви к официальным культам. Жрецы преувеличивают силы своих богов, чтобы внушить страх глупым верующим. Я зачастую сомневаюсь, существуют ли боги.

— В самом деле? В Гадэре я знавал философа, который говорил, что не существовало ни богов, ни духов, но я видел слишком много сверхъестественных существ, чтобы согласиться с подобными крайними утверждениями.

Угаф взмахнул рукой.

— О, духи существуют. Даже у меня, поскольку я балуюсь колдовством, есть свой собственный дух-помощник. Но что касается богов — ну, есть разные теории. Некоторые говорят, что они созданы верой людей.

— Так давайте перестанем верить в них, чтобы они не взяли над нами власть. Но что же насчет меня?

— Я могу использовать тебя, молодой человек.

— Для чего?

— Ты когда-нибудь охотился на летучих мышей?

— Нет. А зачем надо охотиться на летучих мышей?

— Мне они нужны. Моя дочь добывала их для меня, пока я занимался своим делом.

— И каким же делом?

— Я — коллекционер. Как я говорил, Ро добывала для меня летучих мышей, но мне нужна её помощь в делах. Кроме того, ей лучше бы искать себе богатого мужа в городе, чем шататься по пыльным коридорам.

— Понимаю.

— Вдобавок некоторые конкуренты иногда пытаются отобрать у меня часть этих туннелей, которые я использую в собственных целях. Поэтому мне нужны сильные руки и острый меч, чтобы отгонять врагов. Так что если ты станешь моим учеником, я тебя спрячу, укрою и обеспечу защиту от суеверной толпы.

— А вы накормите меня и выдадите мне новую одежду, когда эта износится?

— Конечно, конечно.

— Тогда давайте начнем. Я был голоден, когда толпа лишила меня обеда; сейчас я по-прежнему голоден.

Угаф наморщил нос.

— Ты не робкого десятка. Ро, раздобудь Гезуну чего-нибудь поесть.

Девушка вышла в смежное помещение. Гезун сказал:

— Я не знаю, как вы можете называть своё занятие деловым. Я слышал о людях, которые потратили так немало металла, но никогда слышал о людях, которые на этом заработали.

— Всё просто. Я — благодетель народа Тифона.

— Вот как?

— Видишь ли, эти храмы полны награбленного добра, которое жрецы забрали у народа, играя на его страхах. Я возвращаю это украденное богатство и ввожу его в обращение. Вот так. — Угаф показал на кучку золота, серебра и драгоценных камней. Куски металла, казалось, были выломаны или срезаны с каких-то больших сооружений.

Гезун посмотрел на мужчину с большим уважением. Самой трудной была работа тех воров, которые имели дело с храмами; если такого грабителя поймают жрецы — они могут сделать с ним всё что угодно. А жрецы Тифона особенно прославились изобретательностью в принесении человеческих жертв. Ро принесла тарелку еды.

— Спасибо, красавица, — сказал Гезун.

Угаф заметил:

— Даже не смотри в эту сторону, мастер Гезун. Дочь Сетеша не для чужих дьяволов. Это и безнравственно, и незаконно. Даже не думай устраивать шашни у меня за спиной — у меня есть волшебные силы. Я буду издалека следить за каждым твоим движением.

— Итак? — проговорил Гезун с набитым ртом.

На следующее утро Гезун отправился в общественные конюшни, где он оставил осла — следовало забрать имущество. Угаф придал ему сходство с сетешанами. Как и все простые обитатели Тифона, он носил только сандалии и льняную клетчатую юбку. Вся его голова и лицо были выбриты, за исключением короткой, плетеной косички сзади и узкой небольшой козлиной бородки на подбородке. Он оставил меч и посох в туннелях, прежде всего потому, что простому человеку не разрешали носить оружие; а вдобавок из-за них какие-нибудь участники вчерашней погони могли опознать Гезуна.

Забрав свои вещи и заплатив за корм для осла, Гезун вернулся к Угафу и его дочери. Угаф сказал:

— Я отнесу твои сумки в наше жилище, пока Ро показывает тебе, как ловить летучих мышей.

Гезун заколебался — расставаться с сумками не хотелось, но Ро могла стать кем-то вроде заложницы. Сама Ро несла две сумки, одну пустую и другую — с едой и светильниками.

— Позвольте мне помочь вам, — сказал Гезун.

— Вижу, что в твоем племени варвары балуют женщин, — сказал Угаф. — Прощайте.

Ро повела Гезуна на запад, прочь от берега, отыскивая дорогу в лабиринте изогнутых улиц. Тифон, подумал Гезун, вонял ещё хуже, чем Торрутсеш. После часовой прогулки они добрались до городских ворот. За стеной город превращался в нагромождение хижин. За этими пригородами находились поля, пересечённые ирригационными канавами. За полями, на горизонте, массивные, огромные силуэты возносились над песками пустыни. Гезун видел их на пути к Тифону.

— Что это такое? — спросил он.

— Могилы наших королей, — ответила Ро.

Некоторые из сооружений казались настоящими пирамидами, другие — усечёнными, третьи — ступенчатыми. Самая высокая из полных пирамид возносилась на сотни футов. Некоторые строения казались новыми, их окружали стены, дворы и храмы; другие были древними; прилегающие к ним сооружения разобрали, да и сами пирамиды по краям уже осыпались.

Когда они приблизились к гробницам, Гезун заметил, что самые новые сооружения обитаемы. Солдаты охраняли внешние стены, а во внутренних дворах он заметил жрецов.

— Кто эти люди? — спросил он.

— Стражи королей этой династии, предков короля Зеремаба, с которым да пребудет жизнь, здравие и сила.

— А что насчет более древних могил — тех, которые, кажется, разваливаются?

— Короля Зеремаба не интересуют призраки королей прежних династий. Поэтому все их могилы разграблены и открыты для нас.

— И мы туда идём?

— Да. Полагаю, нам надо испробовать гробницу короля Хефру. В ней очень много проходов, где летучие мыши прячутся днём.

— И для чего же, во имя семи врат ада, вашему отцу нужны летучие мыши?

Ро улыбнулась.

— Его двойник очень любит вкус крови летучих мышей.

— Вы имеете в виду двойника-демона?

— Да, Тети. Вот и гробница Хефру.

Она привела его в разрушенный внутренний двор, где песок покрыл большую часть мостовой и наполовину засыпал уцелевшие статуи. Изначальный вход в пирамиду был завален гранитными блоками, но воры давно проделали дыру совсем рядом, в мягком известняке.

— Иди осторожно, — сказала Ро, перескакивая через первые ряды камней. — А ты, и правда, умеешь управляться с огнём?

— Лучше не бывает. — Гезун вытащил коробку с трутом и кресалом и через четверть часа разжёг огонь. Ро привела его в коридор, который вёл вниз и разветвлялся. При свете свечи Гезун увидел следующие развилки.

— Клянусь бородой Короля! Это место похоже на кроличий садок, — сказал он.

— Не так громко; ты напугаешь летучих мышей.

Они ползли вперед, говоря шёпотом. Потом Ро указала на маленькое чёрное пятно на потолке прохода. Она подкралась и схватила существо. Летучая мышь рванулась и запищала, но Ро засунула её в сумку.

— Теперь твоя очередь, — сказала она.

В первый раз Гезун не добился успеха; проснувшаяся летучая мышь, треща крыльями, умчалась в темноту. Послышался писк и шелест.

— Неуклюжий чурбан! — прошептала Ро. — Теперь нам придется ждать, когда они снова успокоятся.

— Жуткое место! Можно подумать, здесь обитают призраки.

— Кое-какие водятся. В гробнице короля Аментика обитает смертоносный демон с крыльями, клювом и когтями. Трое мужчин, которые вторглись туда, были разорваны в клочья.

Гезун потянулся за другой летучей мышью и поймал её. Летучая мышь укусила его за палец, но её крошечные зубы не смогли проткнуть кожу.

Свернув в один из боковых проходов, они достигли места, где с потолка обрушился большой блок. Гезун наступил на что-то твёрдое и посмотрел вниз. На полу лежали человеческие кости, некоторые были придавлены рухнувшим камнем.

— Короли устраивают подобные вещи в гробницах, чтобы помешать грабителям, — сказала Ро. — Ты наступаешь на какой-нибудь камень и — бум! — тебе на голову обрушивается потолок или ты падаешь в люк. Я знаю много таких ловушек, некоторые ещё не сработали.

— Гммм… Вижу, ваш отец не слишком тревожится о том, что со мной случиться, если я пойду охотиться на летучих мышей в одиночестве.

— О нет! Мы не хотим, чтобы ты погиб — ведь ты всё ещё нужен нам!

— Как любезно с вашей стороны!

— Не бойся; я буду говорить тебе, где охотиться.

После нескольких часов охоты сумка для летучих мышей была плотно забита добычей — мыши пищали и трепыхались, мешок извивался как живой.

— На сегодня достаточно, — сказала Ро. — Давай вернемся к выходу и поедим.

— Надеюсь, что вы знаете дорогу через этот лабиринт. Зачем короли прорыли все эти туннели в своих гробницах? Чтобы запутать воров?

— Отчасти да; но ещё для того, чтобы здесь собирались верующие и чтобы было где хранить сокровища, архивы и мумии членов семей. Впрочем, теперь тут вряд ли можно найти сокровища.

У выхода они открыли сумку с едой. Когда Гезун поел и попил, он внимательнее рассмотрел Ро. Она была невысокого роста. Как и большинство женщин Тифона, она носила обтягивающее, короткое платье, которое прикрывало её тело от колен до живота. Узкая лента тянулась впереди, между обнажёнными грудями, и обвивала шею.

Гезун провёл рукой по телу девушки. Та стукнула его по пальцам:

— Отец тебя предупреждал! Тети может увидеть.

Гезун не стал настаивать. В конце концов, возможности у него ещё будут.

Вернувшись в обиталище Угафа, Ро перерезала горла летучих мышей и собрала кровь в чашу, в то время как Угаф жёг ладан и пел заклинания. Когда Ро закончила, в чаше оказалось немногим больше столовой ложки крови. Что-то появилось в волшебном круге, который нарисовал Угаф.

Поначалу Гезун думал, что это была кошка, но на самом деле появилась какая-то маленькая лиса со вздёрнутым носом и огромными ушами. Она пробежала по внутренней стороне круга и заскулила. Угаф приподнял чашу, спросив:

— Что нового, Тети?

Дух заговорил — как будто залаял:

— Рубин в левом глазу статуи Ипа, в храме Ипа, держится неплотно.

— Не очень полезно, поскольку статуя выше человека и находится за ограждением. Что ещё?

— Передняя перекладина кресла верховного жреца в храме Неба тоже еле держится. Я не думаю, что ты сможешь её выломать без инструментов, но позолота треснула, и её легко оторвать…

После нескольких подобных ответов Тети произнёс:

— Я тебе всё сказал. Где моя кровь?

Угаф поставил чашу в круг. Зверь выпил кровь и исчез.

— Что это? — спросил Гезун.

— Фенек, — ответил Угаф. — Теперь, когда ты стал опытным охотником на летучих мышей, я могу взять Ро с собой. Я попробую заняться этим рубином в храме Ипа. Если она сможет отвлечь внимание — к примеру, упадёт в обморок — я вышибу камень твоим посохом и затолкну его в щель у основания статуи. Там изысканная отделка и очень много укромных мест. А потом, через несколько дней, я вернусь и возьму рубин.

— Хо! — воскликнул Гезун. — Вы ещё не можете послать меня охотиться на летучих мышей в одиночку. Думаете, я хочу, чтобы меня сожрал какой-нибудь демон? Или желаю провалиться в ловушку?

— Ро может объяснить тебе, что делать.

— Я не стану делать это один.

— Ты должен!

— Не буду!

— Я натравлю на тебя толпу.

— Попробуйте. Их заинтересует ваша небольшая коллекция украденных святынь.

— Ну что ж… И когда ты сможешь охотиться?

— Потребуется много дней заниматься под руководством Ро.

— Он прав, отец, — сказала Ро. — Если мы потребуем от него слишком опасных вещей, то он сбежит.

— Ну хорошо, хорошо. Хотя до сих пор ты был совершенно бесполезен, а ешь ты за троих.

На следующий день Угаф, всё ещё ворча, отправился по своим делам, а Гезун и Ро вернулись к гробницам. Гезун снова попытался подступиться к девушке — и снова потерпел неудачу. Когда он обнял Ро, она разрыдалась, бормоча что-то об отце и его демонах. Гезун отпустил её, не потому что он боялся Угафа и Тети, но потому, что он был слишком добр и не хотел, чтобы девушка страдала.

Так продолжалось до тех пор, пока луна не вошла в первую четверть. Гезун переходил в наступление и получал отпор, пока однажды Ро не начала плакать раньше, чем он к ней подступился.

— Что такое? — спросил он.

— Ох, Гезун, разве ты не видишь? Я и вправду люблю тебя; всё, что я могу — это удерживать тебя. Когда ты смотришь на меня этими огромными карими глазами, все силы покидают меня. И всё же, если ты сделаешь мне ребёнка, то отец меня убьёт.

— Я позабочусь о нём.

— Ты говоришь ерунду. Он может перерезать нам шеи в любую ночь, пока ты храпишь как медведь.

— Тогда давай не будем возвращаться в ваши катакомбы. Давай сбежим в Хам.

— Отец подаст на тебя в суд и обвинит в похищении, и колесницы короля Зеремаба настигнут нас на дороге.

— Так что, мне перерезать горло твоему отцу?

— Нет, только не это! Я буду навеки проклята.

— Ну брось, ты же во всё это не веришь. Твой отец скептик.

— Я не знаю, во что верить. Он не заботится обо мне. Всё, чего он хочет — сохранить мою девственность, пока он не продаст меня богатому мужу. Как будто один из лордов Тифона пожелает жениться на дочери храмового вора! Но я не хочу его смерти; тем более, что Тети может предупредить его и даст ему возможность ударить первым.

Вернувшись в убежище, они увидели бледного и дрожащего Угафа.

— Сегодня я был на грани, — сказал он. — Совсем рядом. Я занялся тем рубином в глазу Ипа и оказался на волосок от гибели. Меня едва не схватили.

— Что случилось? — спросил Гезун.

— Я начал тыкать посохом в глаз, и вдруг откуда-то появился жрец. Он назвал меня грабителем и богохульником. Он выдал бы меня солдатом, если б я не ублаготворил его большим пожертвованием и рассказом о том, что я хотел получить магическую силу от статуи. Теперь мне придётся скрыться на какое-то время. Этот жрец предложит своим собратьям следить за мной.

— Давай я приготовлю тебе ужин, — сказала Ро. — Тогда тебе станет получше.

— Это всё твоя вина; всё из-за того, что ты не пошла со мной. Я — бедный старый благотворитель человечества, но никто не дает мне шанса. Если бы боги существовали, они не позволили бы творить такие несправедливости во Вселенной.

На протяжении всего ужина Угаф хныкал, рассуждая о том, как к нему несправедлив весь мир. После ужина, сыграв в шашки с Гезуном, он сказал:

— Пожалуй, вы, чужаки, правы насчёт сетешан.

— Почему так?

— Они — злые, неблагодарные существа, слепо унижающиеся перед самыми жестокими и мрачными богами, которых могут представить их жрецы, и отвергая просветителей, подобных мне.

— Весёлые ребята!

Угаф, который редко смеялся и никогда не замечал шуток, продолжал:

— Клянусь зелёным гиппопотамом, мои добродетели не вознаграждены! И какая это жизнь для моей дочери! Как она сможет отыскать богатого мужа, скрываясь в этих склепах?

— Почему бы вам не изменить образ жизни?

— Что я могу сделать? Не существует наград за разоблачение суеверий. Кто бы ни придумал какое-то новое кровожадное божество — он тут же наживает состояние. А я голодаю в нищете…

— Почему бы не заработать состояние тем же способом?

Угаф умолк на полуслове, словно ухватившись за идею:

— Мой мальчик, прости мне случайные резкие слова. Это было предложение, достойное гения.

— Мы сделаем нашего бога самым ужасным. Он должен ненавидеть всех и преследовать жертв до третьего и четвертого колена, если его не успокоить огромными приношениями.

— Именно так! Он должен требовать человеческих жертв, которые следует приносить, сопровождая это отвратительными пытками.

— А зачем нужны человеческие жертвоприношения?

— На Тифоне любят зрелища.

— Ну… — с сомнением произнёс Гезун. — Я не возражаю против того, чтобы обчищать тифониан, но это заходит уже слишком далеко.

— Таков местный обычай.

— Вот как? и как же этим делом заняться?

— Нужно получить лицензию.

— Но кого приносить в жертву?

— Можно покупать рабов или похищать чужаков на улицах. Никто не станет возражать, если похищенные не из тех стран, с которыми король заключил соглашения.

— Хотите сказать, что меня здесь могла схватить какая-то банда? И меня могли затащить в храм, чтобы там зарезать?

— Разумеется. Кого заботит жизнь чужаков-демонов?

— Ну, меня данный конкретный демон очень заботит; и я не стану поощрять обычаи, которые могут привести к моей собственной гибели. Кроме того, это не в обычае пусадианцев. Если вам нужна моя помощь, то давайте оставим эту тему.

Угаф поспорил, надулся и наконец сдался. И когда луна вошла в следующую четверть, крестьянин в предместьях Тифона, мотыжа свой участок, обнаружил бронзовую табличку.

— Хвала Неб! — закричал он, выкопав находку и стряхнув с неё грязь. Табличка была покрыта буквами, хотя крестьянин не мог их читать. Она весила около фунта.

Приблизились двое мужчин, которые как раз проходили мимо по дороге: сетешанец средних лет с кривыми зубами и огромный молодой чужестранец.

— Что такое? — спросил старший из мужчин.

— Я не совершил ничего дурного, мои господа, — сказал крестьянин. — Я нашёл это только сейчас. Оно лежало на моем участке, которым я владею по праву собственника, и потому принадлежит мне.

— Что ты сделаешь с этой вещью?

— Продам её скупщику металлов, мой господин.

— Гммм… Давай-ка посмотрим…

Крестьянин спрятал табличку за спину. Он не сунул находку под одежду, потому что никакой одежды не носил.

— Нет, нельзя, сир. Вы схватите её и убежите, и что тогда мне делать.

— Хорошо, ты будешь держать свою драгоценность и позволишь мне взглянуть на неё.

Некоторые крестьяне с соседних полей подошли посмотреть, что происходит. Некоторые путешественники, шедшие по дороге, тоже остановились — теперь вокруг Угафа, Гезуна и фермера собралась целая толпа. Угаф наклонился над дощечкой и громко прочёл:

Угаф сказал:

— Это, конечно, интересное дело. Приятель, я дам тебе половину веса этой таблички серебром — столько металла ты не видел за всю жизнь. Потом я отвезу её в город и узнаю, что скажут мудрые жрецы Тифона.

— Да, возьми её! — воскликнул крестьянин.

Несколько дней спустя, когда разнёсся слух о находке таблички, Угаф появился на агоре. Он был раздет, лицо его покрывали красные полосы, а тело было вымазано пеплом. У него шла пена изо рта (Угаф жевал кусок мыла). И вообще он с виду был самым святым из всех подвижников, которых тифониане видели за долгое время. Он размахивал табличкой, громко повторяя написанные на ней слова, и требовал, чтобы люди покаялись. Гезун шёл позади, держа в руках корзину, чтобы собирать кольца и слитки металлов, которые бросали собравшиеся.

— Храм для Ка Ужасного! — вопил Угаф. — Что он подумает, когда прибудет в Тифон и не отыщет дома бога? Что он сделает? Что он сотворит с нами? Это — наш последний шанс…

Гезун сдерживал улыбку. Это он сочинил речи Угафа — талантов самого Угафа на это дело не хватило. С другой стороны, отыскав человека, который вложил ему в рот подходящие слова, храмовый вор превратился в замечательного пророка; особое впечатление производило мрачное и напыщенное выражение лица.

Прошло ещё несколько дней. Они сидели в укрытии и пересчитывали свои богатства. Ро сортировала металлы, а Угаф и Гезун взвешивали их. Угаф, получивший кое-какое образование, производил подсчёты, выводя цифры на каменной стене обожжённой палкой. Он сообщил:

— Мы получили гораздо больше, чем я заработал за всё то время, когда занимался коллекционированием. Почему я не додумался до этого раньше?

— Потому что раньше я этого не предлагал, — усмехнулся Гезун. — А знаешь, каким будет моё следующее предложение?

— Каким?

— Мы сложим эти вещи в крепкие сумки и уйдём из Тифона. Мы можем отправиться в Хам. Тебе хватит твоей доли на весь остаток жизни, а я потрачу свою часть, чтобы побывать в тех местах, которых я ещё не видел.

— Ты с ума сошёл, парень?

— О чём ты?

— Это мелочь по сравнению с тем, что мы соберём, когда построим наш храм.

— Ты хочешь сказать, что доведёшь дело до конца? Ты не ограничишься одними словами?

— Разумеется! Я уже встречался со строительным подрядчиком Сентиу и посетил художника Екатари. Он спроектирует наш храм и статую бога.

— Тогда отдай мне мою половину и оставайся здесь со своей.

— Нет! Нам понадобятся все деньги. И даже не думай втихомолку стащить свою долю. Помни, это не я убил священную кошку.

Гезун вспыхнул, но сдержался. Может статься, Угаф и прав: у него побольше опыта в таких вещах.

Вскоре на территории храма начались строительные работы. Люди возводили стены, настилали полы, а посреди всего этого великий Екатари трудился над статуей вместе со своими учениками. Он собирался создать внушительную скульптуру из позолоченной бронзы, изобразив Ка с головой стервятника и со множеством крыльев и рук; бог разбрасывал молнии и размахивал оружием.

Когда рабочие собрались пообедать, Гезун направился в тень, к основанию стены храма, где Екатари и его ученики поглощали скудную пишу в тени.

— Приветствую, великий художник, — сказал Гезун. — Можете ли вы объяснить мне одну вещь?

— Какую именно?

— Что это такое — огороженная секция в задней части храма? Её не было на плане, — показал Гезун.

— Ты, должно быть, говоришь о стойле.

— Стойло?

— Ага. Угаф купил колесницу и пару лошадей и хочет, чтобы для них оборудовали помещение в основании храма.

— Да какой же идиот… — начало Гезун, когда топот копыт заставил его обернуться. Появился Угаф, он стоял в отделанной золотом колеснице, запряжённой парой белоснежных лошадей. Он держал поводья, ругаясь, потому что лошади то и дело взбрыкивали, а рабочие потешались над его неопытностью. Гезун шагнул вперёд и заговорил:

— Что это за глупость? И чего ты хотел добиться, решив расширить храм и не сказав мне об этом?

Угаф помрачнел.

— Потише, парень, а то я заговорю очень громко. Я мог бы даже поговорить о кошках.

Гезун едва не прыгнул на Угафа, но справился со своим гневом и произнёс:

— Мы ещё к этому вернёмся. — Затем он удалился.

В ту ночь в подземных покоях произошла серьёзная ссора. Гезун стучал по столу и кричал:

— Ты — транжира, старый дурак! Мы уже по уши в долгах, этого хватит, чтобы мы до конца дней остались в долговом рабстве.

— А кто тебе объяснил, как вести религиозные дела? Ты думаешь, что парень вроде тебя, втрое моложе меня и вдобавок варвар, может обучить меня этому искусству?

— Я могу понять, когда дела идут плохо! Вместо того чтобы бегать, вымазавшись краской и пеплом и выманивать побольше золота у тифониан, ты здесь красуешься в расшитых золотом одеждах и катаешься на своей безвкусной игрушке.

— Это доказывает твоё невежество. Толпа увидит, какого успеха мы добились — и так мы докажем людям, что наш бог по-настоящему велик.

— Ты словно пьяный мужлан, который, упав в колодец, сказал: как я умен, я больше никогда не захочу пить! Я хочу свою долю наших доходов — и немедленно!

— Ты не можешь забрать деньги. Они вложены в храм.

— Продай мою долю или возьми в долг. Но я хочу получить деньги.

— Это невозможно, грязный варвар! Когда мы заработаем состояние, ты можешь попросить свою долю.

— Я пойду в суд и потребую раздела.

— Посмотрим, как далеко зайдёт дело, когда судья слышит, что ты — убийца кошек!

Гезун начал привставать, и в глазах его пылала жажда убийства. Но тут Ро схватила его за руку, вскрикнув:

— Гезун! Успокойся! У него есть сила!

В углу послышался писк, и все обернулись. Там сидел Тети — демон, похожий на лисёнка.

— О хозяин! — заскулил лис. — Вы уже давно не кормили меня. Что я могу для вас сделать?

— Ничего, — сказал Угаф. — Убирайся прочь и не тревожь меня больше.

— Умоляю, хозяин! Мне нужна кровь летучих мышей! Я погибаю, мне не хватает тайного состава.

— Прочь! — завопил Угаф и произнёс заклинание, изгоняющее нечистую силу. Демон исчез.

Гезун немного успокоился, и драки удалось избежать. В течение нескольких дней Угаф провозглашал мрачные пророчества на агоре, в то время как Гезун собирал дань. Гезун заметил, что доходов становится всё меньше.

— Клянусь ногтями на ноге Неб, скоро всё это будет бессмысленно, — ворчал Угаф однажды вечером. — Все тифониане уже слышали нашу весть, и теперь они ждут чего-то нового. Нам нужно поскорее закончить храм.

— Сколько времени это займёт? — сказал Гезун. — Судя по словам Сентиу, всё уже должно быть готово, но крыши до сих пор нет.

— Так ведут дела строители. Я вижу, где мы совершили ошибки, но когда мы построим наш великий храм, их можно будет исправить.

— Что за великий храм?

— О, это ведь только начало. Наша паства увеличивается, и вскоре в этом здании наши верующие уже не поместятся. Мы построим великолепный храм, ничуть не меньше храма Шехемет.

— Угу. То есть уже после того, как ты выплатишь мою долю.

— Почему тебе так не терпится уйти?

— Я устал от Тифона. Здесь ненавидят иностранцев; такого можно ожидать в зачуханной деревне у атлантов, а не в большом городе. Кроме того, здесь слишком жарко, а блохи и мухи мешают жить.

Угаф пожал плечами.

— Каждому своё. Завтра я прослежу, как установят крышу.

На следующее утро, после того как Угаф ушёл, Гезун бездельничал и смотрел, как Ро моет посуду. Тут появился Тети и начал скулить:

— Добрый чужеземный дьявол, мой хозяин гонит меня и не заботится обо мне. Я жажду крови летучих мышей.

— Это грустно, малыш, — сказал Гезун.

— Ты ничего не сможешь сделать для меня?

Гезун хотел было ответить «нет», а потом усмехнулся и обратился к Ро:

— Красавица, те охоты на летучих мышей были забавными. Давай устроим ещё одну.

— Но придётся так далеко идти! И по такой жаре!

— Мы возьмём колесницу. Она наполовину моя. А в гробницах прохладно.

— О, благодарю тебя, великодушный смертный! — воскликнул Тети.

Несколько часов спустя они оказались глубоко в недрах пирамиды короля Хефру. Когда сумка наполнилась добычей, они направились к выходу и поели. Потом Гезун притянул Ро к себе и поцеловал. Она сопротивлялась, но не слишком сильно, так что начавшаяся игра превратилась в настоящий любовный поединок.

Немного спустя, Гезун спал у входа в туннель, оглушительно храпя, а Ро оплакивала свою утраченную невинность и покрывала его лицо нежными поцелуями.

Угаф бродил вокруг храма, пока у Екатари не началась истерика. Он проклинал Угафа и всех его предков, потому что, по его словам, Угаф вечно стоял на дороге и отвлекал художника своими идиотскими предложениями, не понимая, что душа художника чище и прекраснее, чем души обыкновенных людей.

Рассерженный Угаф направился в конюшню, в которой держал свою колесницу. Он рассердился ещё больше, узнав, что напарник забрал роскошную повозку. Хмурясь, Угаф зашагал во дворец и, в конце концов, проник в приёмную Регистратора Лицензий. Он попросил лицензию на человеческую жертву.

— Вам известны правила? — спросил Регистратор.

— Конечно, конечно, милорд. Пусадианцев нет среди защищённых законом чужаков, не так ли?

— Каких пусадианцев?

— Варваров с дальнего Запада. Так всё в порядке?

— Жрецы Неб, Шехемет и других богов возмущены вашими действиями, но мы не можем оскорблять ни одного бога. Поэтому вот ваша лицензия.

— Я нижайше благодарю вас, мой господин. Приходите на одно из наших богослужений.

Угаф отступил, кланяясь. Затем он пошёл в квартал воров — в полуразрушенную часть города, где люди были или слишком бедны, чтобы сбежать, или наоборот, бежали туда, скрываясь от солдат короля Зеремаба и от чиновников. Угаф отыскал мускулистого головореза по имени Эха, которого неплохо знал в свои воровские деньки. Угаф спросил:

— Не хочешь поработать, старый приятель?

Эха усмехнулся и напряг мускулы.

— Могу и поработать, если бы это означает достаточно металла и не слишком много труда.

— Мне нужно несколько крепких ребят, чтобы помочь в делах храма: подметать пол, ловить грабителей и всё прочее. Есть ли у тебя друг, которому я мог бы доверять?

— А что насчёт того чужеземного дьявола, твоего напарника?

— Думаю, он недолго будет путаться у нас под ногами. Ты готов к серьёзному делу?

— Ты меня знаешь, Угаф.

Эха привёл своего друга, молчаливого здоровяка по имени Маатаб. Угаф отвёл их в храм и поручил им кое-какую мелкую работу — например, перенос вещей из убежища в храм, когда были достроены жилые комнаты. Гезун почти не возражал против найма этой парочки, потому что Угаф объяснил — троим не справиться со всеми делами культа. Гезун погрузился в мечты — ему казалось, что он снова влюблён. Угаф, который, как можно было предположить, заметил знаки, которые подавали друг другу Гезун и Ро, казалось, не обратил на них внимания.

Настал день, когда высох последний кусок штукатурки, была нарисована последняя фреска и прибит последний лист золота. Угаф созвал Гезуна, Ро, Маатаба и Эху на совет. Он сидел во главе стола в расшитой золотом одежде из какого-то яркого восточного материала и высокой остроконечной шляпе. Угаф сообщил:

— Завтра ночью состоится освящение. Храм будет заполнен. Я для начала купил жертвенного вола. Но наше будущее зависит от того, насколько гладко пройдёт эта церемония — ведь нужно добиться от наших набожных дураков самых больших пожертвований. Давайте убедимся, что все мы выучили свои роли…

Когда они всё отрепетировали, Угаф сказал:

— Гезун, мы с Маатабом и Эхой заберём нашего вола. Я оставляю тебя здесь, чтобы охранять храм. Мы вернёмся через час.

Он увёл обоих воров. Гезун посмотрел на Ро. Он не оставался с ней наедине ни разу с того дня в гробнице Хефру. И всё-таки теперь он колебался — прощальные слова Угафа походили почти что на приглашение. Но такой юный и энергичный человек, как Гезун, вряд ли мог долго колебаться, что ему следует делать — удовлетворить вожделение или проверить подозрения. Выбор был известен с самого начала — и сделан очень быстро.

Угаф отвёл Маатаба и Эху в главный зал храма. Стоя перед статуей Ка, Угаф спросил:

— И как ваша храбрость?

Маатаб рассмеялся, а Эха продемонстрировал свои мускулы.

— Хорошо, — пробормотал Угаф. — Я изложил вам план. Тот молодой пёс думает, что всё пойдёт по этому плану. Но на самом деле мы сделаем вот что: Он будет прихорашиваться в начале обряда у себя в комнате. Он выйдет, думая, что должен пойти в главный зал и убить вола освящённым топором. Но вы двое…

Эха прервал Угафа:

— А мудро ли так прямо говорить об этом, стоя возле него? — он жестом указал на огромного идола.

— Ха! Это всего лишь статуя из бронзы и древесины. Я придумал её, и Екатари её сделал; ведь это я выдумал Ка и весь его культ. Если мы не верим в бога, то он не может существовать. — Угаф плюнул на статую. — Если вы боитесь…

— Мы? Боимся? — в один голос воскликнули воры.

— Что ж, тогда слушайте. Когда Гезун выйдет из своей комнаты, вы двое должны схватить его. Не убивайте его и постарайтесь оглушить его не слишком сильно. Я не хочу, чтобы он оставался без сознания во время жертвоприношения; толпе нравится, когда жертвы кричат. Свяжите его запястья и лодыжки покрепче и отнесите его в главный зал. Положите его на алтарь, а я сделаю остальное…

Сидя в своих покоях, Гезун мог слышать хор голосов верующих — они повторяли за Угафом слова гимна, а Ро играла на лире. Гезун вносил последние штрихи в свой костюм: клетчатая юбка до колен, обшитая золотой нитью, позолоченные сандалия, и роскошная коническая шапка — почти как у Угафа, но не такая высокая. Гезун прислушивался — он ждал, когда настанет его очередь. Выбрав подходящий момент, он ступил в дверной проём. Гезун уже протянул руку, чтобы отодвинуть занавес — и тут услышал писк. Появился Тети.

— Гезун! — сказал дух.

— Что такое?

— Есть одна вещь, которую тебе надо знать…

— Нет времени! Расскажешь после богослужения, — Гезун снова шагнул к занавесу.

— Это дело жизни и смерти.

— Клянусь святым крокодилом Гайдеса! Эха и Маатаб сейчас поведут вола. Отложим дело на потом.

— Но это твоя смерть! Они убьют тебя вместо вола.

Гезун замер:

— Как это?

Тети сообщил о приказах Угафа.

— Я невидимым проник в храм и теперь явился предупредить тебя — из-за этой крови летучих мышей.

— Но зачем Угафу убивать меня?

— Чтобы стать единственным господином, устроить для жителей Тифона кровавое представление, и убедиться, что ты не станешь возражать против таких жертв в будущем.

Гезун понял, какого дурака он свалял. С приглушённым проклятием он прыгнул к куче своих пожитков и вытащил кривой тартесский меч.

— Мы ещё посмотрим, кто кого принесёт в жертву!

— Не ходи в большой зал!

— Почему нет?

— Я не знаю, но в мире духов начинается великая буря. Произойдёт что-то ужасное.

— Гм! В любом случае спасибо тебе, маленький дьявол.

Гезун подобрался к двери на цыпочках. Он встал немного в стороне и отдёрнул занавес. Заметив движение в тёмном коридоре, он ухватил чью-то мускулистую руку и сжал её. Одним резким движением он втащил в комнату Эху. Тот набросился на Гезуна с маленькой дубинкой.

Эха потерял равновесие, и поэтому не смог нанести точный и прямой удар. Он сбил с Гезуна ритуальную шапку и задел его бритый скальп; в глазах у варвара засверкали звёзды. И Гезун вонзил меч в шею Эхи.

Тот упал на четвереньки, захрипев и выронив дубинку. В комнату вломился Маатаб. Гезун попытался забрать меч, но не успел, Маатаб обрушился на него.

Они откатились в середину комнаты, пихая друг друга ногами, колотя кулаками, пытаясь выдавить противнику глаза или оторвать уши. Маатаб засунул большой палец в нос Гезуну, но Гезун пнул Маатаба в промежность, и сетешанец со стоном отлетел назад. Они вновь сцепились, упали и покатились по полу. Гезун почувствовал, что рука его коснулась дубинки. Он поднял её и набросился на Маатаба. Удар попал вору в плечо. Маатаб отскочил и вырвал меч из тела Эхи.

Они снова сошлись — оба делали обманные маневры, уворачивались и наносили удары. Оба прыгнули одновременно, чтобы ударить наверняка; Маатаб вцепился в запястье Гезуна, а Гезун — в запястье Маатаба. Они пошатывались, пытаясь вырвать руки из мертвой хватки противника. Гезун почувствовал, как кто-то вцепился ему в лодыжку. Это был Эха, который ещё не умер. Гезун пошатнулся и упал. Маатаб прыгнул на него, но Гезун выставил обе ноги и ударил пятками Маатаба в живот. Сетешанец отлетел назад, к стене. Он выронил меч и опустился на пол, кашляя и задыхаясь.

Гезун поднялся и рванулся к мечу. На мгновение оба запутались — они пытались поднять оружие и в то же самое время оттолкнуть в сторону или придавить руку противника. Наконец Гезун вытолкнул меч на середину комнаты. Он взялся за рукоятку и направил оружие на Маатаба, который развернулся и не то упал, не то уполз за дверь.

Чтобы убить время, Угаф тянул свою проповедь, вновь и вновь напоминая о злобности, свирепости и мстительности Ка Ужасного. И вдруг, вместо связанного Гезуна, которого должны были внести Эха и Маатаб, появился бегущий Маатаб, которого преследовал Гезун. Маатаб подбежал к статуе, пытаясь выкрикнуть предупреждение, но он слишком запыхался и не мог вымолвить не слова. И Гезун, и Маатаб были взъерошены, их клетчатые юбки разорвались, их лица и тела покрывали ушибы и царапины. Пот и кровь, смешиваясь, текли по их телам. Ро опустила лиру, резко ударив по струнам.

— Он… он… — задыхался Маатаб, прячась за Уга-фом.

— Я… — выдохнул Гезун.

Угаф отступил к толпе, вопя:

— Хватайте убийцу кошек! Этот чужеземный дьявол убил кошку в месяц Верблюда! Разорвите его на части!

Ропот верующих звучал всё громче. Гезун хотел увидеть, как прольётся кровь Угафа и Маатаба — но он не хотел, чтобы его самого разорвали в клочья. Люди немного притихли. Гезун отступил к статуе и поглядел на Ро.

Ро смотрела на то, что происходило у него за спиной, в нескольких футах от головы. Гезун обернулся. На него опускалась рука из позолоченной бронзы, которая заканчивалась когтистым пальцами, как у хищной птицы.

Гезун совершил огромный прыжок. Огромные пальцы сомкнулись совсем рядом с ним.

С громким скрипом статуя шагнула на ступени, покинув свой постамент. Угаф и Маатаб смотрели на происходящее с недоверием и ужасом, а верующие, стоявшие позади них, начали вопить и разбегаться. Угаф и Маатаб тоже хотели бежать, но к ним протянулись две длинных руки. Когтистые пальцы вцепились в людей, острые когти вонзились в их тела. Ка поднёс двух вырывающихся и кричащих мужчин к своему огромному клюву.

Гезун вцепился в запястье Ро и потащил девушку к другой двери. Оказавшись в коридоре, он рванулся к двери в конюшню. Но потом сказал:

— Жди! Держи это!

— Но, Гезун…

Он сунул ей в руки свой меч и вбежал в комнату Угафа. На полу лежал сундук, в котором хранились их доходы. Сундук был заперт и прикован цепью к кольцу в стене. Гезун приподнял его и изо всех сил дёрнул, как будто собирался бросить. С первой попытки цепь не поддалась, но со второй кольцо вылетело из стены. Гезун выскочил, обхватив сундук одной рукой.

Крики в главном зале звучали всё громче. Они начали затихать, когда Гезун втащил Ро в конюшню, подтянул упряжь, развернул колесницу и пустил коней галопом к северным воротам. На поворотах колесницу заносило.

— Что… что произошло? — спросила Ро.

— Твой отец не верил в Ка, но он убедил в его существовании столь многих, что их вера пробудила бога к жизни.

— Но почему Ка оживил статую и напал на отца?

— Ну, его описывали как жестокого и мстительного, поэтому он рассердился, когда меня не принесли в жертву как обещали. А может, он негодовал на атеизм Угафа. — Он замедлил шаг. — Давай остановимся у фонтана и приведём себя в порядок, а то охранники не выпустят нас за ворота.

Несколько минут спустя Гезун, нахлёстывая белых коней, скакал по длинной пустынной дороге в Хам, в землю Кхеру. У него за спиной над Тифоном, казалось, сгущалась мрачная тень.

— Во всяком случае, — сказал он, — я покончил с опытами, которые связаны с богами. С людьми слишком трудно иметь дело.