17. Мираж открытия
— Что делать, Джантар… Все в сборе, ждут только нас — но не хочется тебя будить…
— Как… уже? — Джантар открыл глаза и вскочил на кровати, едва слова Лартаяу дошли до сознания. Комната была залита ярким светом Эяна, падавшим через окно на изголовье кровати. — И сколько времени? То есть… сколько я проспал?
— Почти 5 часов, — ответил Лартаяу. — А заснул ты где-то 2. 20. Но, знаешь — я почти не спал. Всё лежал и думал, что будет в записи… И остальные, говорят, тоже. Все почти не спали — кроме тебя…
— Так… уже готово к просмотру? — переспросил Джантар. — Ждут только нас?
— Говорю же, ты один спал крепко, — повторил Лартаяу. — А мы все только урывками. Не могли дождаться, когда начнём смотреть. Хотелось бы поскорее…
— А… как остальное? — спросил Джантар, вставая. — То, что должны были вернуть на место?
— С этим всё в порядке. Успели вернуть, как было, никто и не заметил. Кроме, конечно, терминала — его оставили здесь, в доме…
— Я готов, — ответил Джантар. — Пойдём…
Он даже удивился странной пустоте в сознании, с которой сказал это. Казалось, должна быть целая буря эмоций: жгучее любопытство, напряжённость ожидания, беспокойство, удалась ли запись (и так ли гладко вообще всё прошло)… Но нет: сознание было странно спокойно, будто он не верил в успех их дела, или просто не совсем проснулся. И лишь само по себе это странное состояние вызывало своей непонятностью лёгкое беспокойство…
…Они спустились по лестнице, вышли из дома, Лартаяу запер дверь — и так же молча протиснувшись через проход в кустарнике, пошли дальше переулками. Но и тут Джантар спрашивал себя: не странно ли, что в такой момент будто приглушены все эмоции? Хотя с чем сравнить: подобных моментов в его жизни, кажется, не было…
Так он не заметил, как они дошли до общего тупика смыкавшихся здесь переулков, где находился дом Герма — но свернули вправо, к дому Фиар, где Джантар ещё не был. И тут сознание Джантара лишь едва откликнулось на интерьер комнат, которыми Лартаяу, бывавший здесь не раз, уверенно вёл его — сам он был охвачен ясной и светлой пустотой ожидания (в которой, однако, стала ощущаться уже и смутная, трудноопределимая в словах напряжённость…
Наконец они как-то вдруг, неожиданно оказались в самой дальней комнате, где их и ждали остальные, рассевшиеся полукругом на стульях перед экраном телевизора, к которому сбоку тянулся провод от видеомагнитофона (установленного поблизости в нише стенного шкафа). Фиар молча указала рукой на диван (должно быть, стульев у неё больше не было) и встала со своего стула, чтобы закрыть за ними дверь. Джантар обратил внимание, как плотно были зашторены окна, создавая полумрак, хотя для просмотра записи на экране телевизора этого как будто не требовалось — и лишь эта деталь обстановки как-то сразу вернула его к реальности, пробудив эмоциональное ощущение происходящего…
…Фиар включила видеомагнитофон без предупреждения. В тишине и сумраке комнаты раздался мелодичный полусвист-полузвон входящего в рабочий режим телевизора — а затем, когда Фиар уже садилась, Джантар увидел её руку, мелькнувшую на фоне разгорающегося экрана. Но на самом экране — пока лишь застыл тёмно-зелёный фон, без слов, цифровых кодов или каких-то иных знаков. Зато здесь, в комнате, Джантар ощутил волнующуюся дрожь мыслей и аур… Но время шло — a экран продолжал всё так же ровно и пусть мерцать зелёным фоном…
«Где же то, что мы записали? — с внезапным приступом странного чувства подумал Джантар. — И записали ли хоть что-то? Неужели всё зря?»
Но тут — за трудноуловимую долю мгновения на экране промелькнула сложная эмблема, которую, конечно, нельзя было рассмотреть подробно за такой промежуток времени; спустя мгновение — другая; следом почти так же быстро замелькали какие-то цифровые коды — и здесь, в комнате, все ещё больше напряглись в ожидании. В глухой тишине Джантар услышал участившиеся удары своего сердца…
А на экране — как-то особенно медленно и даже торжественно стала выплывать из темноты надпись особым, стилизованным под древние начертания букв, лоруанским шрифтом; но лишь это Джантар и сумел определить по виду надписи, прочесть же её было нельзя. Белые буквы почему-то были перекрыты другими, жёлтыми, более тонких и современных начертаний, как если бы кто-то намеренно сделал одну надпись поверх другой… А спустя ещё мгновение — обе надписи (так же вместе, и так же медленно и торжественно, как появились) стали исчезать, будто растворяясь в зелёной тьме фона, и снова осталась лишь эта зелёная тьма, от которой комната ещё более наполнилась сумраком…
«Да что это? — уже хотел было воскликнуть Джантар. — Где же сама запись?»
И вдруг почти во весь экран — уже сразу, резко вспыхнула надпись уже обычным, знакомым по современным газетным заголовком, шрифтом: «Рабочие материалы к фильму». А за ней последовала ещё трёхстрочная (должно быть, название фильма), но снова перекрытая жёлтой вязью других букв, так что прочесть было нельзя, и вовсе излишни казались единственно разборчивые два слова внизу: «название условное»…
— И как поисковая система нашла нам эту запись… — удивлённо вырвалось у Итагаро.
— Но где-то же название значится, — взволнованно ответил Минакри. — Это только в самой записи его нет…
А на экране мелькнул за долю мгновения какой-то, уже короткий, цифровой код — и наконец… Появилась залитая ярким светом Эяна бескрайняя равнина — казалось, почти да горизонта выложенная большими серыми бетонными квадратами. И лишь там, у линии горизонта — серую поверхность бетона и глубокую синеву неба разделяла ярко-жёлтая неровная полоска холмов или барханов… И вся эта панорама медленно поворачивалась, бyдтo обращаясь вокруг какой-то точки — но в кадре не появлялось ничего, с чем можно было соотнести масштаб, чтобы представить размеры этих барханов и расстояние от них до камеры, которой велась съёмка — пока вдалеке не показался явно очень высокий ангар с широко распахнутой огромной дверью…
— Должно быть, аэродром в Кутанхаре. — прошептал Минакри. — Дирижабль отправился оттуда…
— А… барханы? — Джантар едва узнал свой искажённый волнением голос. — Кутанхар на 10-м градусе южной широты, и там не пустыня — джунгли…
— А река? — напомнила Фиар. — Речные песчаные наносы?
— Да, верно, — согласился Джантар. — Может быть…
…Снова мелькнул белый цифровой код на зелёном фоне — и картина резко изменилась. Впрочем, вид на заднем плане был вроде бы тот же — но поле зрения камеры двигалось вдоль шеренги людей в военной форме. Джантар лишь сейчас обратил внимание, что эти кадры не сопровождались дикторским текстом. Внешность же людей на экране ни о чём ему не говорила — он ни в какой хронике или на фотографиях не видел их прежде. Оставалось предположить: это либо сами участники экспедиции, либо те, кто косвенно участвовали в её подготовке и проведении…
— Узнаёте кого-нибудь? — шёпотом спросила Фиар.
— Как будто никого, — спустя ещё несколько мгновений ответил за всех Минакри. — Но почему идёт без звука?
— Это же не готовый фильм… Рабочие материалы к нему: отдельные фрагменты, варианты эпизодов. И наверно, вообще не были озвучены. А с самим звуком всё в порядке, если ты об этом, — добавил Итагаро, уже когда на экране снова мелькнул какой-то код. — Я заранее всё проверил…
— …В состав посадочного отряда экспедиции, — вдруг раздался из динамика чёткий дикторский голос (прозвучав в этом общем напряжении так неожиданно, что Джантар вздрогнул), — вошли: командир посадочного отряда, он же командир вертолёта — гражданин Лоруаны, офицер военно-воздушных сил Лимавиреу Феринкоатле…
А на экране, должно быть, появился и он сам: в жёлто-оранжевом лётном комбинезоне, с лоруанским гербом на груди и шлеме — но изображение двигалось даже не то, что быстро, а как-то смазанно, не дав рассмотреть и запомнить его лицо…
— …второй пилот вертолёта — гражданин Аухары, офицер военно-воздушных сил Зералиту Дейрени…
И снова Джантар успел рассмотреть лишь: тот был в комбинезоне сине-белой расцветки, с аухарским гербом…
— …штурман вертолёта — гражданин Гимрунта, офицер военно-воздушных сил Сириола Уатафа…
Этот оказался заметно ниже ростом, чем первые двое, в комбинезоне сине-белых тонов несколько иного оттенка (и не очень заметно выделялся таких же цветов герб Гимрунта)…
— …бортовой техник вертолёта — гражданин Лоруаны, офицер военно-воздушных сил Туанга Раманау…
Его одежда была такой же, как у Феринкоатле (наверно, этим отличались участники экспедиции от разных стран), лица же Джантар вновь не сумел разглядеть…
— …второй врач экспедиции — гражданин Лоруаны, офицер военно-медицинской службы Сафареме Лурима…
И тут Джантар увидел лишь те же цвета в одежде: с каждым новым лицом в кадре изображение почему-то больше смазывалось…
— …биолог — гражданка Чхаино-Тмефанхии Инал Юкар…
Тут диктор не назвал никакого военного или иного особого звания. Но Джантар обратил внимание: как резко пришлось оператору при съёмке поднять камеру, чтобы лицо Инал Юкар при её высоком росте всё же попало в кадр (при этом ещё больше смазав изображение, и её оказалось совсем трудно рассмотреть)…
— …и оператор связи — гражданин Чхаино-Тмефанхии Мхейн Фатл, — закончил наконец диктор эту длинную фразу.
Сам же Мхейн Фатл был одного роста с Инал Юкар, рывка камеры не последовало, и Джантар успел увидеть если не его лицо, то, по крайней мере, золотисто-зелёный комбинезон с ярко-синим гербом Чхаино-Тмефанхии — а то, когда в кадре была Инал Юкар, странным образом смазался даже цвет её одежды…
— … Но этими основными специальностями в составе экспедиции, — продолжал диктор (уже на фоне вновь появившегося в поле зрения камеры далёкого ангара), — круг обязанностей членов её посадочного отряда не ограничивается, так как все они будут заниматься и непосредственно научными исследованиями. К примеру, Зералиту Дейрени является также геологом, Мхейн Фатл будет заниматься исследованиями физических процессов в атмосфере над внутренним плато Западного континента, а Сириола Уатафа как второй биолог отряда — в отличие от Инал Юкар, микробиолога — займётся изучением многоклеточных форм местной жизни…
«Да, звучит… для неспециалиста, — подумал Джантар. — Хотя на самом деле задача для целых институтов, а не одного человека. Тем более, не могли заранее знать, что встретят такую пустыню… И послали самый минимум учёных, у которых к тому же в экспедиции были иные обязанности? Но — второй пилот, штурман, да ещё техник… Не многовато для вертолёта? Да ещё — лёгкого, вес которого выдерживал дирижабль…»
— В общем, пока то, что мы знаем, — сказал Итагаро, когда на экране вновь пошли беззвучные кадры: с внешним, а затем внутренним видом ангара с дирижаблем в нём. Причём изображение и тут было нечётким…
— Но почему так смазано? — спросил Минакри. — Что за качество записи?
— Наверно, тут собран съёмочный брак, который в готовый фильм не вошёл бы, — предположил Итагаро. — Но хорошо хоть, у нас есть это…
А на экране, сменяя друг друга, шли по-прежнему беззвучные кадры: eщё люди в военной форме разных стран и родов войск в каком-то помещении; кадры явно семейной хроники, похоже, вовсе не предназначавшиеся для широкой аудитории; другая, в других интерьерах, с участием других людей, но тоже семейная хроника… Должно быть — да, их, участников экспедиции. И вообще всё наверняка было задумано как масштабная (возможно, даже многосерийная) документальная героическая эпопея, где они предстали бы и как обычные люди, члены своих семей — и как подвижники, совершившие в истории Фархелема нечто весьма значительное. Так вдруг понял Джантар…
— А вот это: «офицер таких-то войск»… — обратила внимание Фиар. — И как-то сразу отделило чхаинцев от остальных. И вообще: мирная экспедиция объединяющегося человечества — и сплошная военная форма, офицерские звания?
— Даже точно не указанные, — добавил Итагаро. — Просто «офицер», и всё…
А на экране продолжали сменяться по-прежнему беззвучные кадры: какое-то помещение (возможно, на борту дирижабля); снова группа людей в военной форме; зал с длинными рядами экранов, за которыми сидели люди по большей части опять же в самой разной военной форме (должно быть, одно из помещений главного штаба экспедиции); ещё зал, полный людей, над головами которых возвышались плакаты и чьи-то портреты (хотя подробности рассмотреть не удалось: изображение тут было особенно нечётким, к тому же то и дело перебиваясь помехами); вновь снятые явно любительской камерой кадры — где на фоне сельских пейзажей присутствовали люди и в простой крестьянской одежде, и опять же в военной форме (причём ощущался уже лёгкий, труднообъяснимый налёт неестественности, что-то было не так, как в обычной семейной хронике); почему-то мелькнул эпизод, где кордон полиции в малознакомой (похоже, иностранной) форме сдерживал натиск толпы, а потом полицейские тащили кого-то сквозь клубы дымовой завесы к фургону с решётками на окнах (и это было так непонятно и неуместно здесь, что оставалось лишь гадать: как вообще попало сюда, какое отношение могло иметь к основной теме этого, так и не состоявшегося в готовом виде, фильма? Тем более, напомнив то, что Джантару сейчас вовсе не хотел вспоминать: тогда, в школьном дворе, выглядело почти так же!)…
— Нет, но… это? — вырвалось у Фиар. — Что это? Откуда… тут?
— Протест «простых людей», — Джантару показалось: это почти одновременно сказали в ответ Герм и Минакри.
— Тогда ещё не могло быть, — возразил Итагаро. — Это что-то другое. Но правда: выглядит, как бунт, восстание…
— Наверно, что-то постороннее. Сюда попало по ошибке. Как и это, — добавила Фиар, когда на экране замелькали, сменяя друг друга, явно старые фотографии.
— А мне кажется: эту экспедицию сначала хотели представить как великое событие в плане всей мировой истории, — решился высказать своё предположение Джантар. — Как легенду, где имеет значение всё: и большое, и малое. Вот, наверно, и реакция на неё в какой-то другой стране… Но когда будет хоть что-то по делу? — не выдержав, добавил он.
— Не знаю… — Итагаро был растерян не меньше. — Неужели мы записали просто биографическую хронику отдельных участников экспедиции? И то — неозвученные, бракованные фрагменты?
— Обидно будет, если всё зря… — упавшим голосом откликнулся Лартаяу.
— А по времени уже половина первой дорожки, — Герм взглянул на свои наручные часы. — Ещё столько, и надо будет переворачивать кассету…
А на экране всё сменялись старые фотографии, документы, газетные вырезки, чередуясь с лицами каких-то людей, что-то беззвучно говорящих в объектив камеры — и казалось, догадка Итагаро получала подтверждение. Фильм обретал чисто биографический характер — и большего ждать не приходилось…
— Значит, провал… — с мрачной уверенностью констатировал Лартаяу. — Вот вам предчувствия, видения… Ладно, досмотрим до конца — хотя уже видим, что это…
— Подожди, Лартаяу, — ответила Фиар. — Не надо поспешных выводов. Мы же не знаем, что там дальше.
— А что там может быть… — с горечью ответил Лартаяу. — Хотя… что это?..
На экране появилась трибуна с людьми опять же в военной форме разных стран (среди которых особенно выделялись двое чхаинцев в обычной гражданской одежде), а в следующем кадре — снова появились участники экспедиции в лётных комбинезонах, теперь уже, судя по всему, как по-военному рапортующие тем, на трибуне… Впрочем, большинство просто неподвижно стояли, рапортовали же, беззвучно произнося какие-то слова, лишь двое. Одним был, кажется, Феринкоатле, другим… видимо, командир всей экспедиции (Джантар вдруг спохватился, что не помнит его имени. Да, странно — но у всех на слуху были лишь имена членов посадочного отряда; тех же, кто летал над Западным континентом, но не сошёл на его поверхность, будто не помнили — точнее, помнили всех вместе, скопом, как одно целое!)… Но не только об этом подумал сейчас Джантар…
«Вот и рапорт, как по уставу… Будто не научная экспедиция на неисследованный континент, а — рядовые военные учения. И опять они „главные“, а учёный — инструмент, орудие, чья роль — добыть информацию и бросить к их ногам, как вражеское знамя…»
«Я понимаю, но думай не так громко», — услышал он мысленный ответ Талира. (На экране — участники экспедиции уже ехали к висящему в отдалении дирижаблю: на открытой, многоместной, тоже «армейского» вида машине.)
«Да, конечно, — Джантар лишь тут понял, с каким напряжением смотрел запись. Обычно же его с Талиром диапазоны практически не перекрывались. — Надо быть спокойнее…»
Но тут же, увидев на экране взлетающий с аэродрома, набирающий высоту, а затем летящий над морем дирижабль — он едва сдержал вздох удивления. Точно так и выглядело — в его, как оказалось, вещем сне!..
А в следующих кадрах (по-прежнему беззвучных) стали появляться уже интерьеры каких-то помещений на борту дирижабля; потом — вид из иллюминатора на морскую поверхность, исчерченную рядами волн… (Хотя возможно, волн и не было: само изображение имело грубо исчерченную структуру, будто переснятое прямо с телеэкрана, тем более, что и тут перебивалось помехами.) Затем вновь появилось помещение, которое Джантар определил как главный штаб экспедиции: но теперь уже в нём на большом, сравнимом по размерам с целой стеной, экране был виден, кажется, Уатафа (или Лурима? По тем смазанным кадрам Джантар не смог уверенно запомнить их внешность…), ведущий разговор с человеком в военной форме (тот что-то говорил в микрофон, спиной к камере, глядя на тот большой экран; причём изображение, кроме самого экрана на стене, было довольно чётким, подтверждая догадку Джантара)… Но следом пошли нечёткие кадры с видом, скорее всего, лабораторий на борту дирижабля: там были столы и шкафы с лабораторной посудой; специальный компьютер, подключенный ещё к какой-то аппаратуре; ленты самописцев с кривыми (едва различимыми на экране при таком качестве изображения); a затем — и каких-то других помещений (но тут изображение было столь нечётким, что Джантар вовсе не смог хоть как-то истолковать эти кадры)…
«И это всё ещё в полёте над океаном? — подумал он, от волнения затаив дыхание. — Самого Западного континента мы пока не видели…»
Но как раз в этот момент — на экране появился медленно проплывающий далеко внизу горный хребет. То ли он действительно был невысоким, то ли такое впечатление создавала оптика телекамеры — но, вопреки всем известным фактам казалось: дирижабль летел над этими горами на огромной высоте. Освещённая сторона склонов выглядела равномерно-коричневой, без малейшей примеси других оттенков; особенно же резкие в предзакатном свете тёмно-синие провалы теней — создавали непривычное, даже будто «инопланетное» впечатление. Странно было представить таким ландшафт родной планеты. (А качество изображения было уже заметно выше — хотя и тут из-за пересъёмки с телеэкрана оно казалось довольно грубо исчерченным поперечными полосами…) Затем вид горного хребта снова сменился видом какого-то из помещений дирижабля — где двое участников экспедиции за столом у иллюминатора (через который ничего видно не было, он казался сплошным белым кругом), рассматривали то ли карту, то ли кадры аэрофотосъёмки: изображение всё же было нечётким, чтобы различить такие подробности… В следующем кадре вновь появились горы, но теперь уже не сверху — вершины проплывали в иллюминаторе как-то вровень с дирижаблем. В кадре же, последовавшем за этим — уже возвышались над ним, камера была направлена из иллюминатора к вершинам заметно вверх. И тут (у Джантара вновь едва не вырвался вздох удивления) …были ледники, белыми полосами стекающие вниз по склонам!..
— Так и есть, — прошептал Донот. — Горы постепенно повышаются…
— И ледники! Тот самый кадр! Но неужели так и будет идти без звука… — начал Итагаро.
— … Третьи сутки дирижабль продолжал полёт на малой скорости в межгорной долине, продвигаясь вглубь Западного континента… — снова неожиданно заговорил дикторский голос.
— Вовремя я спросил… — удивлённо прошептал Итагаро.
Но следующий кадр вновь оказался беззвучным. В иллюминаторе внизу проплывала жёлто-оранжевая поверхность пустыни. Джантар вдруг подумал, что цвет её совсем не был искажён атмосферной дымкой — которая на большом расстоянии от поверхности неминуемо должна была внести избыток сине-зелёных тонов. Впрочем, могли быть разные объяснения: то ли воздух над пустыней Западного континента был столь прозрачен, то ли наоборот — содержал взвесь мелкой жёлто-оранжевой пыли, то ли дирижабль в момент этой съёмки летел совсем невысоко…
— … В пробах воздуха, которые исследовала Инал Юкар, — заговорил дикторский голос в следующем кадре, где было показано, как она это делает, — были обнаружены безъядерные организмы, встречающиеся на этих высотах в атмосфере по всей планете. Однако по данным дистанционных наблюдений поверхности грунта по-прежнему нельзя было сделать вывод о наличии в пустыне Западного континента какой-либо органической жизни, — пока диктор произносил эти слова, кадр сменился другим: на экране компьютера сдвигались, сливаясь воедино, какие-то квадратные изображения (должно быть, снимки одного и того же участка пустыни в разных спектральных диапазонах, или как-то по-разному обработанные на компьютере), и затем на получившемся суммарном изображении ещё что-то выделялось белыми и жёлтыми линиями; а потом, уже в следующем кадре, по другому экрану бежали какие-то кривые, и на координатных сетках выстраивались столбики диаграмм…
И вдруг…
Единый вздох вырвался у всех…
Такого, кажется, никто не мог ожидать — столь укоренилось в умах представление об абсолютном безводье внутреннего плато Западного континента, о самой сухой пустыне на планете, где миллионы лет не шёл дождь! И тут вдруг — экране, видимая через тот же иллюминатор дирижабля… по дну широкого ущелья, с ярусами террас прежних русел — змеилась чёрная лента реки! И этот кадр снова оказался беззвучным, не сопровождаясь дикторскими комментариями…
И здесь, в комнате, стояла тишина — никто не мог произнести ни слова. А река всё плыла и плыла внизу, под иллюминатором — в этом, ещё и так неожиданно долгом, кадре…
— … По итогам заседания Международной комиссии по изучению Западного континента, — вдруг снова особенно резко ударил по нервам и аурам дикторский голос, когда изображение вновь сменилось (и это был огромный эллиптической формы стол, со множеством разложенных на нём карт и ещё каких-то бумаг, за которым сидели как крупные военные чины разных стран, так и гражданские — должно быть, тоже весьма высоких рангов, но уж очень похожие в своих одинаковых убого-стандартных костюмах на загнанных рутинной работой мелких служащих, да и сами по себе какие-то одинаковые на вид — среди которых выделился спокойной сосредоточенностью один-единственный чхаинец, чья яркая зеленовато-жёлтая одежда, чем-то похожая и на лётные комбинезоны его соотечественников, ещё более подчеркивала контраст с общей однообразно-мрачной измотанной озабоченностью), — рассмотревшего чрезвычайное сообщение командира дирижабля, было принято решение совершить посадку вертолёта для взятия проб грунта и речной воды в местности, находящейся в среднем течении реки, и затем продолжить полёт в сторону её истока, а в дальнейшем — и в обратном направлении, к устью…
Джантар не понял: имелся в виду рейс лишь вертолёта, или всего дирижабля — да и не это привлекло его внимание. Ведь на экране, появились два человека, входящих в реку с какими-то приспособлениями (очевидно, для взятия проб воды), и уже не в лётных комбинезонах, скорее — для подводного плавания! А ведь, если такое снаряжение у них было — экспедиция с самого начала планировалась не в безводную пустыню! Или… попросту спасательное снаряжение, взятое на случай посадки в океан — пригодилось таким образом?
— Смотрите, в чём они… — донёсся удивлённый шёпот Фиар. — То есть они знали…
— Что знали? — не понял Итагаро.
— Что там будет вода… — ответила Фиар. — Ты же видел, в чём они были… (На экране в этот момент — видимо, уже в лаборатории чьи-то руки набирали пробу воды пипетками, распределяя по пробиркам и стаканам.)
— Это у них было просто на случай посадки на воду, — предположил Итагаро. — Летели-то над океаном…
— … Анализ проб воды и донного грунта, — снова зазвучал дикторский голос, — выявил наличие микроорганизмов, не все виды которых удалось идентифицировать как известные фархелемской науке, а также примитивных многоклеточных и растительных организмов, которые также но во всех случаях удалось достаточно убедительно классифицировать. (Сами организмы показаны почти не были: на экране продолжался процесс лабораторного анализа проб, чьи-то руки ставили стаканы и штативы с пробирками в шкафчики — возможно, термостаты; затем на каком-то экране мелькали пересекающиеся кривые разных цветов; и лишь на мгновение мелькнул ещё другой экран с изображением прозрачного, похоже, всё-таки живого объекта.) На основании полученных результатов было высказано предположение, что во внутренних районах Западного континента за долгие миллионы лет практически полной естественной изоляции от остальной биосферы планеты эволюция живой материи шла своим, особым путём — и вместо того, чтобы привести к возникновению и развитию высших форм органической жизни, избрала путь дальнейшей узкой специализации примитивных организмов, их приспособления к конкретным, мало меняющимся на протяжении миллионов лет, условиям существования, что привело к значительному упрощению их строения — и это обстоятельство весьма осложнило для исследователей задачу определения возможных филогенетических связей с известными науке видами живых организмов других континентов, — неуверенность в голосе диктора, с которой он произносил эту длинную фразу, выдала: сам он вряд ли толком понял, о чём в ней шла речь. («Наверно, тут и текстовый брак, — даже подумал Джантар. — Озвучено кое-как, наскоро составленными фразами…») — И поначалу дальнейшие исследования, казалось, лишь подтверждали это предположение…
И вновь Джантар не сдержал вздох удивления. На экране появились уже целые заросли непривычного сине-зелёного цвета со спирально закрученными у вершин стеблями — так похожими и на те реликтовые деревья Вокзального проспекта, и на родственные им, известные лишь по отпечаткам в слоях древних пород, вымершие формы, но при этом — с какими-то красными гроздьями на нижних сторонах отдельных, листообразно расширяющихся ветвей!.. Затем изображение сдвинулось в сторону, появилась картина речного мелководья: под заметно струящейся водой колыхались желтовато-зелёные венчики не то листьев растений, не то щупалец актиний. (Причём в том и в другом кадре масштаб было не с чем соотнести: никаких привычных глазу ориентиров не было; лишь по труднообъяснимому интуитивному ощущению — и эти сухопутные растения таких «древних» форм, и водные не то растения, не то актинии показались Джантару непомерно огромными.) …А затем на экране снова поплыли заросли уже других, более привычных на вид растений, о размерах которых трудно было сделать даже такое интуитивное предположение: могли быть и деревья, снятые с большой высоты, и кустарники или даже травы — с малой…
«И природа в итоге отобрала те же формы как наиболее совершенные, — подумал Джантар. — Хотя и эти, древние, сохранились… В самом деле — сколько миллионов лет длилась изоляция?»
— … Однако вот этот ландшафт, который участники экспедиции увидели утром 22 радана, — продолжал тем временем диктор, — заставил их серьёзно усомниться в первоначальных выводах. Ведь теперь это были уже явно высокоорганизованные формы жизни, близкие к тем, которые мы привыкли считать современными…
«И сколько продержались первоначальные выводы? — удивился Джантар. — Всего один день? Если первые рейсы вертолёта были 21-го… И… зачем вообще скрывали? Эту реку, заросли? Что тут такого?..»
На экране ещё сменилось несколько кадров с разными ландшафтами и растительностью (снова без дикторского текста); затем — кадр с видом лаборатории, где на столе лежали образцы растений, и кто-то (нисколько не похожий на Инал Юкар) рассматривал что-то в микроскоп; в следующем кадре — вновь появились заросли, уже определённо с полёта на небольшой высоте…
И вдруг — заросли резко оборвались. Только что вертолёт (или весь дирижабль: откуда велась съёмка, понятно не было) летел над сплошной густой зеленью — и вдруг между ветками на заднем плане стало открываться что-то очень похожее на правильные квадраты вспаханных полей или огородов; а затем, спустя мгновение, когда последние деревья скрылись за обрезом кадра — посреди огородов стали видны грубо сложенные… серые кубические постройки! Отдельные камни, не отёсанные снаружи, торчали из стен неровными гранями и рёбрами… И снова по комнате пронёсся вздох удивления — и всё затихло и замерло, будто все затаили дыхание. И было от чего! Ведь уже… и не просто река — там, где полагалось быть самой сухой на планете пустыне; и не просто — жизнь в этой реке и по берегам; а… хоть примитивные на вид — искусственные сооружения!..
…И тут же посреди экрана будто вспыхнуло выведенное всё той же ярко-жёлтой вязью слово «вырезать» — и так и осталось в кадре, будто плывя вместе с камерой над огородами и постройками. Должно быть, указание для монтажа того несостоявшегося фильма — и нужное, видимо, затем, что здесь, с этого кадра, и начиналось особо таинственное, засекреченное, запретное, из-за чего и не состоялся весь фильм. То, для сокрытия чего всем полагалось верить в расхожую официальную версию о самой сухой на планете в течение многих миллионов лет пустыне; то, что заставило власти многих государств Фархелема пойти на преступную, чудовищную ложь — и с чем, естественно, не могла смириться Чхаино-Тмефанхия… Но что это могло быть? Неужели всё дело — в грубых, примитивных на вид постройках? Почему? Что особенного… Хотя… вот именно: кто, когда, зачем мог возвести их там?..
Но пока что — съёмка с полёта на малой высоте продолжалась. Вспаханные квадраты стали чередоваться с покрытыми серо-голубоватой, очевидно, специально выращиваемой растительностью (хотя сами растения из-за нечёткости и смазанности рассмотреть не удавалось, они скорее угадывались в сплошном серо-голубоватом фоне, чем были различимы глазом). И лишь резко контрастирующее своей чёткостью с общим смазанным фоном слово «вырезать» так и плыло в центре кадра — и эти кадры снова были беззвучны…
В следующем кадре съёмка велась с большой высоты: внизу экрана всё так же тянулись, понемногу уходя за обрез, квадраты полей и кубы построек, но тут — гораздо меньших видимых размеров. Верх же поля зрения — занимала протянувшаяся к горизонту огромная пустынная равнина, вдали за которой ещё виднелись подёрнутые голубоватой дымкой зубцы гор; а справа у самого края — бежала узкая зубчатая полоска зарослей светло-зелёных деревьев другого вида, которых не было в предыдущих кадрах. Причём уже, судя по наличию атмосферной дымки, воздух был не так прозрачен, как в прежних, действительно пустынных районах… Но слово «вырезать» по-прежнему оставалось на своём месте в центре экрана — и похоже, приходилось смириться: оно останется там до конца записи…
— Но что за постройки… — услышал Джантар сведённый напряжением голос Итагаро. — И смотрите: там же, на полях, нигде никого нет…
И, как бы в ответ на слова Итагаро, картина вновь изменилась. Вертолёт (на что указывало ритмичное мелькание тени лопастей в углу кадpa) снова летел ниже: можно было различить и тропинки, разделяющие квадраты полей; и крохотные ограждённые дворики у самых стен построек; а главное — бегущие должно быть, прочь от вертолёта… человеческие фигуры! Что-то в их движениях показалось Джантару странным — но он даже не успел понять, что: они тут же переместились в центр кадра, и оказались перекрыты словом «вырезать», как если бы сами буквы, летя по воздуху, преследовали их… (Хотя Мхейн Фатл, снимая, старался держать фигуры бегущих в центре кадра, и это ему удалось — но откуда мог знать, что некие блюстители тайн додумаются посадить на то же место кадра свою пометку для монтажа фильма, который потом их же стараниями вовсе не состоится?..)
— Но кто это… — срывающимся шёпотом вырвалось уже у Лартаяу. — И откуда могут там быть…
А на экране был уже другой участок местности — покрытый, однако, всё теми же полями и постройками, но теперь видимыми так, будто вертолёт шёл на снижение, готовясь к посадке. Горизонт в кадре постепенно понижался. На заднем плане вновь появились заросли светло-зелёных деревьев, за которыми вдалеке вставали светло-коричневые зубцы гор в зелёной дымке…
И в этот момент уже ставшее привычным беззвучие записи вновь прервалось — и в замершую, оцепенелую тишину комнаты ворвался рокот и свист рассекаемого винтами воздуха. (И снова так неожиданно, что Джантар — и не он один — невольно вздрогнул.) А ещё мгновение спустя горы так же резко заметались по всему экрану, от верхнего до нижнего края — и всё скрыла туча поднятой при посадке вертолёта пыли и вырванных с корнями растений… Затем камера, должно быть, отключалась на какое-то время: в следующем кадре, снова беззвучном, не было и следов этой тучи — лишь (снятый уже с высоты человеческого роста) всё тот же ландшафт с полями и постройками, безлюдный и будто замерший в ожидании. Камера медленно поворачивалась, давая целую панораму местности. Джантар лишь тут обратил внимание: ни в одной из кубических построек не было окон. Возможно, они освещались через отверстия в потолке? Но и таких отверстий ни в одном из прежних кадров (снятых ещё сверху, в полёте), как будто не было. Теперь же, в этом кадре, снятом уже прямо на местности — в стенах некоторых построек явно виднелись дверные проёмы, но не окна…
Внезапно камера рванулась в сторону. На миг всё словно размазалось вокруг оставшегося резким и отчётливым слова «вырезать» — а затем, когда камера остановилась, вновь появилось поле с серо-голубоватыми (длинными и тонкими, будто заостренными), всходами каких-то травянистых растений — и снова бегущими вдалеке, но уже по направление к камере, человеческими фигурами… И Джантар успел заметить: фигуры были сплошь того же необычно ярко-коричневого цвета, что и горы в самом первом кадре Западного континента — как всё исчезло, будто вмиг отключившись. Остались яркие белые буквы «конец первой дорожки» на тёмной зелени экрана…
— Сейчас переверну… — Итагаро, вскочив со стула (так что тот едва не опрокинулся), бросился к видеомагнитофону.
— Теперь уже не спешно, — сказал Герм с интонациями, выдавшими волнение и потрясение увиденным. — Быстро переворачивать надо было при записи. А сейчас — что записалось, то записалось…
— И я, конечно, что-то пропустил из-за этого, — так же взволнованно ответил Итагаро, переворачивая кассету. — Но не мог же сделать это за долю мгновения. Наверно, в архиве запись хранится на кассете другого размера, или вовсе на бобине… Несколько раз не мог попасть кассетой в гнездо — а на экране всё горело это самое «идёт перезапись»…
— В такой момент кончилась дорожка… — с досадой откликнулась Фиар. — Не когда шёл брак обыкновенных съёмок — а сейчас…
— И сейчас, наверно, шёл уже не брак, — добавил Лартаяу. — Просто секретные эпизоды в единственных вариантах: так, как пересняты с того большого экрана. Их же не могли снять заново, как те интервью вначале…
— Всё, я поставил вторую дорожку, — Итагаро, снова запустив воспроизведение, быстро вернулся на место. — Можно смотреть дальше…
Но, когда запись пошла снова, Джантару показалось: перерыва в ней не было. Она продолжилась как будто с того же кадра, которым закончилась первая дорожка. А бегущие к камере всё приближались — и всё больше странных и неожиданных подробностей замечал он в их облике…
И туловища, и руки, и ноги этих людей казались одетыми в какой-то единый кольчатый панцирь. Затем, когда они приблизились ещё больше, стало видно: составлявшие этот панцирь кольца при наклонах туловища, немного надвигались одно на другое, с противоположной стороны соответственно раздвигались, будто были как-то гибко и подвижно сочленены. Головы же, казалось, скрывали полусферические шлемы с двумя большими чёрными смотровыми окошками круглой формы — но расстояние между ними было значительно больше, чем между глазами человека… «Фархелемского человека…», — тут же мысленно уточнил Джантар, и внезапный озноб пробежал по всему его телу от этой мысли. Вернее — от того, что из неё естественным и неизбежным образом следовало…
— Но… кто это? — вырвалось у Фиар.
У Джантара перехватило дыхание… Неужели… «люди дальних миров»? Это их так встретили на Западном континенте участники той экспедиции? И эта тайна показалась столь страшной правительствам трёх из четырёх стран, принимавших участие в проекте? С их позицией не согласилась лишь Чхаино-Тмефанхия… А они предпочли отгородиться от вновь открывшейся реальности, замкнувшись в скорлупу привычных представлений и проблем — и даже придумать новые проблемы, трудности, лишь бы скрыть от человечества Фархелема целый новый мир?..
А бегущие всё приближались — и новые вопросы, налетая на не успевшие оформиться прежние, возникали в сознании Джантара… Если это посланцы дальних миров, eщё в древности превосходивших знаниями и мощью даже нынешнее человечество Фархелема (не говоря о тогдашнем) — как понять примитивные на вид постройки? И зачем те возвели их на таком огромном протяжении? А распаханные поля? Опять же, зачем они им?..
— … Да, так случилось то, что могло бы показаться невероятным всем предыдущим поколениям фархелемского человечества, — вновь заговорил диктор на фоне почему-то остановленного кадра, где и без того нечёткие в переснятом с телеэкрана изображении фигуры бегущих оказались ещё смазаны из-за большой скорости их движения. (И даже более того — как нарочно (а может быть, и нарочно?) остановлен оказался именно кадр с помехой, которая застыла на уровне их голов поверх слова «вырезать», не давая хотя бы теперь подробно рассмотреть их.) — Внутренние районы Западного континента, до тех пор предположительно считавшиеся едва ли не самой сухой пустыней на планете, оказалась не просто обитаемыми — участникам экспедиции здесь встретились человекоподобные существа, создавшие свои искусственные сооружения и даже некое, пусть и весьма примитивное, подобие материальной культуры. Но, увы, именно человекоподобные существа, а не люди — и каково же было потрясение участников экспедиции, когда они, присмотревшись к облику встретивших их местных жителей, поняли, что имеют дело лишь с внешне человекоподобной формой жизни, относящейся в действительности к биологическому типу членистых… А ведь в какой-то момент у них даже вспыхнула было надежда на встречу с какой-то инопланетной цивилизацией, о чём веками мечтало человечество Фархелема. Однако реальность оказалась и в чём-то куда более простой и разочаровывающей — и в чём-то куда более неожиданной. Перед участниками экспедиции предстала не высшая космическая цивилизация — а примитивная земледельческая культура, созданная развившимися в процессе независимой эволюции жизни на Западном континенте лишь относительно разумными и относительно человекоподобными существами…
«Но… как же так…», — только и пронеслось в полуоглушённом сознании Джантара. Он мог предположить что угодно — но не это…
И остальные — будто оцепенели в глухой, потрясённой тишине, не в силах сразу поверить тому, о чём услышали… Теплокровные членистые, чья энергетика организма оказалась достаточно совершенна, чтобы породить пусть примитивный, но разум… А размеры тела… у членистых, существ с наружным скелетом, потому, как правило, мелких на суше, да и в водной среде — никогда в древней планетарной истории не достигавших размеров человека? А тут речь и шла о сухопутных формах! Но все известные до сих пор сухопутные виды раков, панцирников, многоножек — не бывали по размерам и массе тела больше крыс…
А на экране — и пока диктор произносил эти слова, и некоторое время спустя — всё стоял в неподвижности тот же кадр остановленного бега. Должно быть, эта пауза предназначалась для озвучивания более длительным текстом… И лишь когда Джантар за потрясением всем увиденным стал ощущать уже удивление и беспокойство по поводу столь долгой паузы — этот застывший кадр наконец сменился видом грубо сложенной из камня серой стены, у которой прямо на грунтовом полу сидели шестеро из семи членов посадочного отряда экспедиции. Седьмого — Мхейн Фатла, который вёл съёмку — разумеется, не могло быть в кадре… Так что собственно первой встречи человечества Фархелема с иным разумом своей же планеты — они в этой записи, получается, не увидели, и даже не услышали, какие слова были сказаны первыми при этой встрече… Но что значил этот, следующий кадр?..
— … Так участники экспедиции неожиданно для себя оказались пленниками, — снова зазвучал как бы в ответ на мысли Джантара голос диктора. — Ведь всё их личное оружие в момент захвата оставалось на борту вертолёта. И неудивительно — кто бы не утратил на какое-то время чувство реальности, столкнувшись с подобным, да и кто вообще мог ожидать такого развития событий?..
«Да, вот так первая встреча двух разумов… Хотя конечно: встреча не с высшей, не с более развитой цивилизацией…»
— … И хорошо ещё, — продолжал диктор на фоне того же кадра, — что эти существа не догадались отобрать у них телекамеру, скорее всего, просто не поняв её назначения — и таким образом оказалось возможным передать на борт дирижабля этот репортаж о случившемся… (Наверно, в готовом фильме — как вдруг понял Джантар — перед этим эпизодом должны были идти кадры, изображающие сам момент захвата.) …И только на следующий день, — продолжал диктор уже на фоне кадра, снятого там же, и в общем похожего, с той разницей, что участники экспедиции специально не позировали перед камерой, — обитатели Западного континента предприняли попытку объясниться со взятыми в плен людьми. И в последующие дни участники экспедиции, поневоле знакомясь с системой их голосовой коммуникации и наблюдая явную сложность и осмысленность их жестов, всё более приходили к выводу, что мышление и речь этих существ вовсе не так примитивны, как им показалось вначале…
Но вместо кадров, которые иллюстрировали бы это — появился уже знакомый эллиптический стол с военными и гражданскими чинами за ним (теперь будто перечёркнутый словом «вырезать», пришедшимся как раз на фигуры сидящих за столом — так что Джантару не удалось разобрать, был ли и здесь тот единственный чхаинец, которого он видел в предыдущем кадре подобного заседания)…
— … После того, как со стороны Международной комиссии по изучению Западного континента, рассмотревшей доклад командира экспедиции на своём чрезвычайном заседаний 24 радана, было получено разрешение начать взаимное изучение языков с целью установления двустороннего контакта — руководство штаба экспедиции стало разрабатывать программу первоначального ознакомления людей Западного континента с нашим человечеством… («Значит, уже „людей“, — подумал Джантар.) …С помощью жестов участникам экспедиции… (на экране появились почему-то лишь они сами, делающие как бы в никуда непонятно к кому обращённые жесты) …удалось дать понять людям Западного континента, что для дальнейшего взаимного объяснения им необходим свободный доступ на борт дирижабля, вокруг которого сразу же после установления его на якорь поблизости от места их содержания была выставлена охрана из числа местных жителей… (На экране появился заглублённый в грунт массивный якорь, от которого вертикально вверх тянулся толстый трос, а вокруг не то стояли, не то медленно двигались ярко-коричневые фигуры, перекрытые всё тем же словом „вырезать“.) …После того, как запас листов бумаги и письменных принадлежностей был перенесён с борта дирижабля в дом, где содержались участники экспедиции — было начато взаимное ознакомление с системами письменной передачи информации, развившимися независимо одна от другой у двух разных человечеств одной планеты. И тут обеим сторонам сразу пришлось столкнуться с серьёзными трудностями. Ведь такой системы письменности, какая сформировалась у людей Западного континента, никогда не существовало ни у одного из народов нашего человечества…
На экране появился большой диск из какого-то жёлто-оранжевого материала, удерживаемый за края коричневыми членистыми руками жителя Западного континента. С каждого края диска были видны лишь по два трёхсуставчатых пальца, и, как показалось Джантару, ещё по два были скрыты за диском. По всей поверхности диска, от самого края к круглому отверстию в центре (или наоборот), спиралью тянулся сплошной ряд сложных петельчатых знаков, непохожих ни на все известные Джантару древнефархелемские иероглифические системы письменности (состоявшие в основном из штрихов и дуг); ни на возникшие позже округлые, составляемые из отдельных букв, слоговые знаки его родной чхаино-каймирской письменности; ни на современные лоруанские и шемрунтско-северные системы буквенного письма с простыми чёткими, в основном угловато-линейными формами; и разве что, возможно — просматривалось некоторое сходство со слитно-буквенной письменностью народов экваториальной расы (где буквы одного слова как бы составляли целый знак или рисунок, „нанизанный“ на одну линию, из-за чего и само начертание одной и той же буквы не было чётко определённым, а в немалой степени зависело от окружения)… Здесь же такую целостную связку представляло не слово, а весь текст: насколько можно было различить при таком качестве изображения, отдельные знаки-слова (возможно, сами состоящие из отдельных знаков-букв, но скорее всё же иероглифические, для передачи смысла слов, а не составляющих их звуков) плавно перетекали один в другой, и казались нанесёнными одной непрерывной линией, проходящей спиралью по всей поверхности диска. Впрочем, когда диск немного сместился в кадре (при этом витки спирали как бы прерывались слабо контрастирующими с фоном диска жёлтыми буквами слова „вырезать“), Джантар увидел в некоторых местах соединительные линии, что, протянувшись через несколько витков текста, связывали сравнительно далеко расположенные знаки и группы знаков (некоторые знаки были разделены более широкими пробелами, получались ясно различимые отдельные группы). И ещё по крайней мере одна из линий — через несколько десятков знаков возвращалась к тому же витку спирали, делая петлю на фоне этого текста…
Затем на экране появился житель Западного континента (возможно, тот же, чьи руки держали диск в предыдущем кадре — голову мешало рассмотреть слово „вырезать“), который нанизывал один за другим такие диски разного размера на деревянный (или из какого-то минерала с прожилками, имитирующими трещины старой древесины) довольно толстый круглый серый стержень, причём последовательность явно не зависела от их размера: маленький диск оказался вставлен между двумя большими, а самый большой (кажется, именно тот, что в предыдущем кадре) — на самом верху, после чего всё сооружение было заключено в такого же серого цвета цилиндрический футляр с двумя витками текста по периметру верхнего обода, обрывавшегося вертикально вниз прямым отрезком длиной в два знака; и этот цилиндр — завинчен крышкой из того же серого материала, похожего на древесину. Джантару показалось: какие-то знаки были и на крышке — но слово „вырезать“ скрыло их. Правда, теперь оно не скрывало огромную круглую голову жителя Западного континента, которую действительно сразу можно было принять за шлем скафандра; и тут уже по туманному блику света (который, всё же падая в комнату, где велась съёмка, через отверстие в потолке или стене под самым потолком, отразился от его глаза прямо в камеру) Джантар понял: глаз его состоял из множества ячеек-фасеток — как, впрочем, у абсолютного большинства членистых…
— … Вот такими оказались книги жителей Западного континента, — продолжал тем временем диктор. — Как они объяснили участникам экспедиции, каждый диск от центра к краю на одной стороне и от края к центру на противоположной — представляет собой как бы одну главу такой книги, а каждый блок дисков, от верхнего до нижнего — один её том. Что же касается общего веса такой книги, этот вопрос им выяснить не удалось — в руки им самим этих книг не давали. Да их как будто и вовсе не принято носить на большие расстояния — в этих случаях жители Западного континента полагаются больше на свою память. А вот каким образом первоначально происходило обучение языкам…
На экране один из участников экспедиции, почему-то в шлеме от водолазного костюма (уже было чётко видно, что это водолазный шлем, а не что-то другое), держал в руке большой лист бумаги, на котором, как показалось Джантару, множество мелких и трудноразличимых в переснятом с телеэкрана изображении рисунков чередовались с подписями под ними — а житель Западного континента (теперь Джантар видел не только его большие фасеточные глаза, но и маленькое отверстие: нос или рот, а возможно, то и другое сразу — на месте, примерно соответствующем лобному энергоцентру у… Вот именно: Джантар понял, что теперь и не знает, как мысленно назвать то человечество, к которому принадлежал сам! Ведь и те, другие, были людьми Фархелема…), чуть склонившись над листом, повторял написанное (если только резкий скрипучий звук, к тому же искажённый помехами при передаче, которой раздавался при этом, был его голосом), внимательно следя при этом своими фасеточными глазами за рукой участника экспедиции, указывавшей то или иное слово… Затем роли переменились: житель Западного континента (уже как будто другой), сидя на столь узком выступе стены, что трудно было понять, как он там умещался, быстро чертил свои знаки на том же листе с рисунками, а тот же участник экспедиции (причём он не сидел, a стоял, но из-за разницы в росте его шлем приходился почти вровень с головой партнёра по контакту) пытался повторять написанное на языке Западного континента, должно быть, через прибор внешней голосовой связи шлема скафандра. На этот раз слышимость была (или, по крайней мере, казалась) лучшей — но то ли из-за искажения голоса, прошедшего через этот прибор, то ли из-за самого характера фонетики изучаемого языка создавались впечатление: в нём начисто отсутствуют гласные звуки… В следующем кадре — трое участников экспедиции, опять-таки в водолазных шлемах, и четверо местных жителей (на вид внешне почти не различимых между собой) о чём-то переговаривались уже на обоих языках: лоруанском (бывшем, как вдруг вспомнил Джантар, официальным языком всей экспедиции) и местном — держа в руках кто диски, кто листы бумаги, причём и те, и другие энергично водили руками по текстам — как своим, так и другой стороны — должно быть, ища соответствия, но похоже, не всегда находя. Наверно, тут речь шла уже об истолковании сложных абстрактных понятий…
— … Вначале жители Западного континента соглашались говорить и даже просто иметь дело с участниками экспедиции почему-то только тогда, когда они были в шлемах, и их голос мог быть слышен только через прибор голосовой связи, — объяснил диктор (не уточнив, однако, что за шлемы и почему входили в состав снаряжения экспедиции). — Причина этого долго не была понятна — однако почти в течение полугода участникам экспедиции пришлось изучать язык жителей Западного континента таким образом. Особенно же трудно им приходилось при долгих взаимных поисках словесных эквивалентов сложных и отвлечённых понятий, не поддающихся выражению посредством простого рисунка…
„Но… как — почти полгода? — едва не вырвалось у Джантара, когда до него дошёл смысл этих слов. — Столько времени после взрыва дирижабля? Или… просто ошибка?“
— … Наконец Международная комиссия на своём очередном заседании 17 шасвара, — продолжал диктор, тем самым подтвердив, что ошибки не было (первый месяц года, радан, и отделяли от седьмого, шасвара, ровно полгода), — пришла к выводу, что такой путь изучений языков на данном этапе исчерпал себя, и приняла решение об использовании готовых текстов, имеющихся у обеих сторон, для их взаимного перевода. Это решение Международной комиссии, — продолжал диктор уже на фоне кадра, где, стоя у грубого каменного подобия стола, вели разговор о чём-то, кажется, Феринкоатле (хотя как Джантар узнал его в шлеме?) и один из жителей Западного континента, — было передано командиром посадочного отряда экспедиции Лимавиреу Феринкоатле уполномоченному на то представителю какого-то органа местной власти, чьё имя приблизительно передаётся звуками нашего языка как Витуриван Рар Манди — а ещё через день западная сторона, рассмотрев это предложение, приняла его. Однако, поскольку участники экспедиции не получили разрешения на ознакомление западной стороны на данном этапе переговоров с общественным устройством нашего человечества — для перевода на язык Западного континента было первоначально решено отобрать нейтральные в идеологическом и политическом отношении тексты из учебных и научно-популярных изданий, которые позволили бы ознакомить людей Западного континента с нашими представлениями об устройстве Мироздания, не раскрывая перед ними подробностей нашего общественного устройства. Западая же сторона предложила для перевода свои религиозные тексты, в которых излагались традиционные мифологические представления людей Западного континента о сотворении Вселенной, и древней истории их собственного человечества. Этот шаг западной стороны показал, насколько осмотрительно поступила Международная комиссия в отборе текстов для перевода на данной стадии взаимного ознакомления…
„И говорится откровенно… — подумал Джантар. — Будто действительно высшая политическая мудрость — а не обман, неискренность! В чём едва и не признались через этот фильм своему человечеству… И какая „нейтральность текстов“? Вдруг данные нашей науки явно не сошлись бы с их религией — что тогда? Но… полгода… Как возможно? Они, что, после взрыва дирижабля остались там?..“
— … Однако и тут не всё оказалось так просто, — продолжал диктор. — Например, люди Западного континента, до тех пор не имевшие понятия об истинных масштабах Вселенной, с трудом постигали смысл наших текстов по астрономии… (На экране участник экспедиции, по-прежнему в водолазном шлеме, листал страницы какой-то книги с неразличимыми иллюстрациями, а рядом коричневая членистая рука в напряжении застыла над диском, на котором, насколько позволяло увидеть слово „вырезать“, витки текста заканчивались где-то посередине, далеко не доходя до центрального отверстия.) …Так в беседах с ними вскоре пришлось углубляться в вопросы строения звёзд и планет, а в дальнейшем — молекул и атомов… (На экране стали появляться другие, в общем подобные же моменты переговоров.) …А вот в религиозных вопросах, как ни удивительно, ни разу не возникло серьёзных расхождений — и хотя, казалось бы, следовало ожидать, что в той картине мира, которая была канонизирована религией Западного континента, даже самому нашему человечеству могло не найтись места, но этого не случилось. Впрочем, причина этого выяснилась позже. Пока же и самим участникам экспедиции не всё и не всегда удавалось понять в мифологии, культуре и быте человечества Западного континента…
— … Вот например, возьмём иероглиф, как будто обозначающий понятие „одежда“, — раздался в следующем кадре голос Феринкоатле. Здесь он был без шлема (что и позволило Джантару как будто с уверенностью узнать его) и держал большой лист бумаги, указывая на нём, должно быть, тот самый иероглиф. Следом он сразу произнёс местный, западный эквивалент этого слова (но Джантар не смог разобрать ни единого звука, да и сам иероглиф за словом „вырезать“ не увидел). — Однако какие с ним получаются фразы… Например: „Верховное божество… (прозвучало ещё неразборчивое слово — наверно, имя божества на местном языке)… повелело, чтобы тело человека, как и тело всех животных, покрылось одеждой, и только растущие дети сбрасывали её семь раз через каждые два года, становясь на это время „рьрьвър“… (именно так, со странно „укороченными“ гласными, услышал Джантар это слово в произношении Феринкоатле)… то есть: как бы запретными, постыдными, нечистыми, грешными — таковы четыре возможных перевода этого слова… Или вот ещё: одежду первого в истории людоеда это же верховое божество повелело разбить молотком, чтобы из неё выпал тот же „рьрьв“ — не то позор, не то грех… И уж совсем странным представляется употребление в религиозных текстах словосочетания „искусственная одежда“. Тут мы поняли только, что её будто бы носили при каком-то особо греховном царе так называемые „дети седьмого запрета“, но её с них опять-таки сбивали молотками, и они „бежали в великом позоре“. Вот и попробуй пойми такую мифологию — хотя тут нам, казалось бы, известны значения всех слов… И так же обстоит дело, например, с иероглифом „еда“: как понять хотя бы, что преступников в древности здесь будто бы казнили голодной смертью, оставляя перед ними еду в присутствии охраны?.. Но все наши попытки подробных расспросов на эти темы, как нам кажется, приводят местных жителей в замешательство. Причём мы вообще долго не могли понять, в чём тут дело, пока один из участников переговоров с нами, по имени Ириоран… (хотя скорее прозвучало как „Ьрьърън“) …не спросил нас однажды: „разве вы не иные люди Иорары?“… (Джантар понял, что уже сам невольно перевёл звучание в привычную фонетику, на самом же деле Феринкоатле произнёс: „Ьъръръ“.) …Но пока мы по-прежнему не рискуем даже переспрашивать, что бы это могло означать, продолжая добросовестно играть роль этих самых „иных людей“ — а местные жители продолжают восхищаться нашими знаниями…
„А многие ли их там видели? — вдруг подумал Джантар. — Многие ли вообще о них знали? Или их всё время держали взаперти? Хотя само их прибытие, как я понял, видели многие. А тут об этом ни слова…“
— … Иорара, — продолжал Феринкоатле уже в следующем кадре (где он просто смотрел в объектив камеры, ничего не держа в руках), — это, скорее всего, местное название то ли самого Западного континента, то ли вообще Вселенной — а возможно, в местной культуре вовсе отсутствует чёткое разграничение этих понятий… Например, здесь помнят, что когда-то в древности в этих местах бывали „иные люди“; причём иногда уточняется, что это были „люди другой реки“ или „люди с дальнего предела Иорары, отделённого многими днями пути через мёртвые места“ — хотя теперь как будто никто толком не знает, как эти „иные люди“ должны выглядеть. И вообще, как бы ни было, многие вопросы нам явно избегают разъяснять… А ещё местные жители очень удивляются, что наши шлемы снимаются целиком — по их представлениям, они должны бы сползать клочьями, неминуемо разрушаясь при этом. Нам даже пришлось специально объяснять им, что это не та мифическая „искусственная одежда“ — чтобы их у нас не отобрали, и не стали ждать, пока сами собой каким-то образом появятся новые. И нам, кажется, поверили лишь потому, что размер шлема заметно превышает размер головы, и в нём нельзя принимать пищу; но каким образом „естественная одежда“ может долго сохраняться, да ещё быть заметно больше самого тела — здесь никак не могут понять. Возможно даже, они согласились считать наши шлемы „естественной одеждой“ лишь потому, что сочли нас полномочными дипломатическими представителями какого-то другого мира, который они с наших слов знают как Върйъръм — лишь так можно произнести на их языке слово „Фархелем“. Однако не исключено, что и при этом нас считают чем-то вроде уже упомянутых „детей седьмого запрета“ — однажды нас даже спросили, почему наш царь не мог прислать старших… В общем, до выяснения подробностей здешнего общественного устройства, идеологии, и установления прямых и открытых двусторонних отношений, пока ещё далеко, — закончил Феринкоатле.
„Но почему "одежда"? Просто покровы тела, спадающие при линьке, как у всех членистых! — сообразил Джантар. — И… этого они не поняли за полгода?"
"А людоед, из одежды которого при попытке её снять выпал какой-то грех? — услышал он мысль Талира. — Не всё так просто…"
— … Нам приходится скрывать даже то, что мы получаем указания от Международной Комиссии через штаб экспедиции, — заговорил, появляясь в кадре, уже кто-то другой (кажется, Раманау, хотя в этом Джантар не был уверен). — Один раз нам уже едва удалось обойти вопрос: каким образом нам стали известны новые указания нашего руководства, о которых мы раньше никогда не упоминали — если всё это время находимся здесь? Так что мы опасаемся, как бы нас не заподозрили во лжи и нечестности… Может быть, Международной комиссии всё же следует разрешить нам открыть западной стороне основные принципы радио- и телесвязи — конечно, насколько они сами окажутся в состоянии их понять?..
— … Международная комиссия, — продолжал диктор (почему-то на фоне уже знакомой панорамы полей и кубических построек), — дала такое разрешение, так как иначе не только становилось невозможно выяснить подробности общественного устройства жителей Западного континента, до тех пор тщательно скрывавшиеся от участников экспедиции, но и могла возникнуть прямая угроза для них самих в связи с их мнимой неоткровенностью. Также им были даны инструкции о том, в каких пределах им разрешено знакомить западную сторону с общественным устройством нашего человечества, учитывая общий примитивный уровень развития местной цивилизации. И вот что узнали участники экспедиции…
"Примитивный уровень? — эти слова почему-то возмутили Джантара. — Но так ли давно вы сами не знали радиосвязи?"
— … Местные жители, как оказалось, действительно считают нас "детьми седьмого запрета", но при этом, как мы поняли — из особо знатных семей, и именно потому с нами всё же считаются и принимают нас всерьёз, — заговорил с экрана (судя по отчётливому аухарскому акценту) Дейрени. — А вот принципы радиосвязи они, как нам кажется, так и не поняли — но решили, что это мы, так как мы ещё дети, оказались не в состоянии это им объяснить. И вообще, нам часто кажется, что нас понимают очень приблизительно, и соглашаются с нами скорее просто из вежливости. Что же касается самой их цивилизации, то она представляется нам крайне примитивной. Отвлечённые, абстрактные области знания не развиты или развиты слабо, религиозные представления элементарны: есть верховное божество, создавшее мир, сами люди Иорары, "иные люди" — и всё. Все дисковые книги, которые нам до сих пор пришлось видеть, содержат описания каких-либо чисто практических действий. Общественное устройство, насколько мы его узнали, также характерно для примитивных обществ: наследный вождь или монарх, родовая аристократия, жрецы, совет при монархе из пяти министров, функции которых даже чётко не разграничены между собой. Таково устройство общества того племени или государства, на территории которого мы сейчас находимся, однако приблизительно таково же оно и на других населённых территориях, расположенных здесь вдоль реки. Данное же племя, государство или территория, как мы поняли, называется Нимбара, названий других мы не знаем… — продолжал Дейрени (при этом вдруг резко сдвинувшись на экране, что выдало видеотехнический стык). — …Уровень техники здесь соответствует нашей глубокой древности, примерно эпохе рабовладения… (Джантар вспомнил: ни одного профессионального историка в посадочном отряде экспедиции не было, Даже как вторая специальность кого-то из них — история нигде не упоминалась.) …Но самого рабства здесь не знают, есть только система сбора дани с низшего сословия, занятого земледельческим трудом. Нам даже показалось, что их шокирует сама постановка вопроса о рабовладении, сама такая идея. И военнопленных, и тех из своих, кто неудачно вёл хозяйство и обеднел, просто убивают, так что не существует ни рабства, ни нищеты. А ещё здесь есть сословие или учебное заведение — вот это мы не вполне поняли — называемое "анина", в которое можно уйти, отказавшись от земледельческого труда, но отвергнутых претендентов на вступление туда тоже ждёт смерть. Вообще войны здесь — не редкость, все мужчины-земледельцы — также и солдаты, данники своих офицеров. Причём надо ещё сказать, что само понятие "населённый пункт" здесь незнакомо, так как заселена сплошь вся территория вдоль реки почти на всём её протяжении: от истоков где-то в предгорьях до внутренней дельты, теряющейся в пустыне… (Джантар обратил внимание: и эти фразы перемежались стыками, о чём свидетельствовала и не вполне удачная последовательность изложения — будто в оригинале между этими словами были ещё другие, которым не пришлось дойти до зрителя) …Влажный воздух просто необходим им для дыхания… (новая особенно неудачная стыковка фраз подтвердила это) …а даже сухие горные местности, не говоря о самой пустыне, для них — "мёртвые места". Нам же — по их понятиям, "иным людям Иорары" — влажный воздух для дыхания не так уж и обязателен. И вот этот вопрос вплотную подводит нас к вопросам анатомии и физиологии их организма, а их, соответственно, нашего… — судя по интонации, Дейрени не собирался так заканчивать, но в записи его рассказ вдруг оборвался, завершившись так же странно, как странно и был смонтирован. А следом вновь появился кадр с заседанием Международной комиссии (Джантар вдруг понял: тот же, что вначале — но здесь и он был с пометкой "вырезать". Наверно, на особо секретном заседании даже не велась съёмка — и оно было представлено кадром предыдущего)…
— … На заседании Международной комиссии, состоявшемся 25 сахвея, — продолжал на фоне этого кадра уже диктор, — было принято решение о взаимном ознакомлении с анатомическим строением организма представителей обоих человечеств, для чего участникам экспедиции было разрешено вступить в прямой контакт с организацией "анина", владеющей фактически всеми, в том числе и медицинскими, знаниями человечества Западного Континента…
— … И мы сразу едва не попали в очень глупое положение, — стал рассказывать уже тот, кого Джантар определил как Раманау. (Рядом стоял другой участник экспедиции — судя, по росту, Уатафа.) — Дело в том, что "анина" — это, по сути, закрытое учебное заведение, своего рода монастырь-университет, представляющий собой к тому же для представителей здешнего низшего сословия единственную возможность войти в высшее. Однако снова становишься студентами мы, естественно, не собирались — тем более, что даются там в основном чисто практические знания, накопленные методом проб и ошибок. Но и вообще вести разговор на сколько-нибудь серьёзные темы с посвящёнными высших степеней разрешается только тем, кто сам прошёл там довольно строгий отбор и был посвящён в ученики…
— … "Анина" — это корпорация жрецов, но "безродных", простого происхождения, в отличие от жрецов наследственных, — продолжил в том же эпизоде, но опять-таки после видеотехнического стыка, Уатафа (шемрунтский акцент свидетельствовал: это действительно он). — Нас же как "детей седьмого запрета" не допустили бы и к низшим тайнам, на уровне младших возрастных групп наших школ — а уж анатомирование трупов и вовсе разрешено здесь лишь высоким посвящённым. Но этим занимаются и не наивысшие — те, как и наследственные жрецы, считают это занятие ниже своего достоинства. Ну, а нам не разрешили даже присутствовать при анатомировании трупа — так что нам приходится ещё только уточнять некоторые понятия анатомии и физиологии исключительно по рисункам и схемам…
Джантар вдруг ощутил: там, на экране, будто стало сгущаться напряжение. И пусть голоса диктора и участников экспедиции звучали ровно и спокойно — от кадра к кадру, от эпизода к эпизоду что-то неуловимо менялось, накапливалось тревожное, грозящее трагической развязкой.
— … И как нам наконец удалось выяснить после долгих уточнений, — продолжал уже Лурима (Джантар был уверен, что это он), — то, что мы раньше принимали за одежду местных жителей — вовсе не одежда в нашем понимании, а твёрдый наружный скелет, свойственный всем представителям биологического типа членистых. Однако у местных жителей — людей Иорары, как они сами себя называют — в отличие от других известных нам организмов этого типа, имеется также и внутренний скелет, что до сих пор сбивало нас с толку при попытках понять, какое слово в их языке cooтветствует нашему понятию "скелет", а какое — нашему понятию "одежда"…
"Но на тех ни в одном кадре не было никакой одежды… — вновь услышал Джантар мысль Талира. — Лишь сами покровы тела… И с этим разбирались семь месяцев?"
— … Так нас подвели стереотипы, связанные со строением организма всех прежде известных нам видов членистых, — признался Лурима с экрана. — Мы просто не могли себе представить, что люди Иорары составляют настолько особую их эволюционную ветвь с такими отличиями в строении… (Изображение Луримы на экране сместилось, выдав очередной стык, и он как бы начал снова.) …Семь "запретов" — семь линек. Тело, сбросившее тесные для него старые покровы и быстро растущее, пока не окрепли новые, считается как бы "запретным" потому, — Лурима на миг запнулся, будто собираясь сказать неприятное, — что у людей Иорары, как и у нас, тоже есть определённые части тела, которые можно видеть не всем и не всегда, однако обычно они скрыты под покровами тела. И вот теперь, когда мы это знаем, нам стало понятно и многое другое из того, что мы не могли понять раньше… Итак, "искусственная одежда" — на самом деле искусственный панцирь, мода на ношение которого когда-то существовала среди подростков, желавших поскорее включиться во взрослую жизнь, и не сидеть весь седьмой, особенно долгий и тягостный, период линьки целых три месяца взаперти, пока не сформируются новые покровы тела, и их верхний сегмент не скроет, — Лурима снова запнулся, — те самые органы, которые по моральным соображениям должны быть скрыты от посторонних взглядов. И хотя, конечно же, кольца старых покровов трескаются и отпадают не все сразу, не одновременно — иначе тело при всё-таки слабом внутреннем скелете не выдержало бы собственного веса, и это автоматически привело бы к смерти — а конкретно это, особо значимое в моральном отношении, самое верхнее кольцо восстанавливается уже за неделю — весь период "запрета" с полным затворничеством неизменно длится от двух до трёх месяцев, и так — семь раз в жизни. Нам, наверно, даже трудно представить себе, насколько обременительно для них такое затворничество… (Изображение Луримы "прыгнуло" на экране в результате очередного стыка.) …Но теперь, — как бы продолжил он начатою фразу, хотя что-то наверняка было сказано и в не вошедшем сюда промежутке, — когда мы поняли, что означает насильственное вскрытие уже не искусственных, а естественных покровов тела у взрослых людей Иорары, нас не может не поражать жестокость такой казни. Ведь мало того, что тот, кто подвергается такой процедуре, лишается части наружного скелета и оказывается обречён на смерть от сдавления кровеносных сосудов и нервов весом ничем не поддерживаемой головы — так eщё и "постыдные" органы тела выпадают при этом наружу, делая такую смерть позорной, не говоря о том, насколько она мучительна… (Последовал ещё стык.) …Потому-то нас здесь и избегали видеть без шлемов, полагая, что мы сочетаем высокие знания своей страны или мира, Върйъръма — с детством, которому ещё недоступны моральные нормы; и потому же держали взаперти, никуда не выпуская наружу, и лишь однажды, в самом начале, допустив на борт дирижабля за бумагой и письменными принадлежностями…
С этими словами Луримы — для Джантара вмиг, сразу разрешилась многие загадки. Он понял, почему не было сказано ни слова о какой-то реакции широких масс человечества Иорары на появление там, среди них, экспедиции… Их …вовсе не считали чьими-то посланцами с особой миссией, партнёрами на серьёзных переговорах! Для местных жителей они были… детьми неких "иных людей", непонятно как попавшими к ним — и хотя, возможно, принадлежащими где-то там, у себя, к высшим слоям общества (о чём свидетельствовали их непостижимые для людей Иорары техника и научные знания), но при этом не знакомыми с элементарной (в местном понимании) нравственностью!.. И сами они мало кого там видели: к ним постоянно приходили одни и те же, очень немногие местные жители, которых они по недоразумению принимали за членов официальной делегации на каких-то переговорах — будучи для них самих не более чем живым курьёзом, дикарями, которых следовало обучить элементарному! Хотя могли сказаться и местные религиозные представления, не нашедшие отражения в фильме — а то отсутствие особой реакции местных жителей даже на сам дирижабль всё-таки было странно… Но факт оставался фактом: статус участников экспедиции в глазах местных жителей был далеко не столь официален, как казалось им самим! И Джантара бросило в озноб от мысли: чем оборачивалось и какой смысл обретало — то, что начиналось как легенда, эпопея о контакте двух разумных сообществ одной планеты…
— … Теперь же, когда нас как будто не считают детьми, — продолжал Лурима, — нам стали больше доверять, и мы смогли продолжить знакомство как с мифологией, так и с анатомией людей Иорары. Правда, с анатомией — по-прежнему чисто теоретически…
— … И вскоре, — продолжил уже диктор (почему-то снова за кадром с панорамой местного ландшафта, на фоне которого медленно перемещался от края к краю кадра натянутый якорный трос… и внутреннее содрогание встряхнуло Джантара даже прежде, чем он вспомнил: дирижабля к тому времени давно не было!), — действительно не считая более участников экспедиции "детьми седьмого запрета", люди Иорары сочли возможным объяснить им те места своей мифологии, в которых преступников казнили голодной смертью, оставляя перед ними еду в пределах их досягаемости, но при этом — на виду у охраны, и те умирали от голода, даже не сделав попытки её взять…
"Но какие органы у них так постыдны? — Джантару показалось: он начал о чём-то смутно догадываться, но и на эту мысль будто налетела другая — И как всё же… трос?"
— … Вернее, это выяснилось само собой, при весьма неожиданных обстоятельствах, — продолжал диктор. — И вот как это произошло…
Весь экран занял лист бумаги с рисунком, выполненным в довольно странной манере (что Джантар смог различить лишь благодаря крупному плану кадра). Мелкими косыми штрихами, всюду совершенно одинакового наклона — был изображён интерьер какого-то помещения со стенами, сложенными уже не из грубо подогнанных один к другому неровных камней, а из аккуратных одинаковых блоков правильной шестиугольной формы. Джантар удивился, как вовсе оказалось возможно передать это такой штриховкой. К тому же в полу этого помещения располагались двумя рядами несколько круглых отверстий, оправленных по периметру невысокими валиками — и той же штриховкой была удивительным образом передана исчерченность этих валиков орнаментом в виде двух перекрещивающихся зигзагообразных полос.
— … Вот в это помещение, — Джантар не сразу узнал голос Феринкоатле, — один из министров царя Нимбары по имени Витуриван неожиданно решил пригласить нас затем, чтобы, насколько мы поняли, разделить с нами некое торжество. Причём он, видимо, полагал, что его назначение в любом случае должно быть нам известно. Когда же мы дали ему понять, что это не так, нас попросили представить изображения интерьеров наших зданий самого разного назначения: как жилых, так и административных, предназначенных для проведения всевозможных собраний, официальных и неофициальных торжеств. Странно, однако, что интерес к этому проявился у иорарианской стороны только сейчас. И вот мы сделали несколько рисунков, изображающих такие помещения — но первый же из них, вот этот… (на экране появилось выполненное уже привычными контурами изображение почему-то древнего, даже с факелами открытого огня на стенах, пиршественного зала) …как только мы объяснили, что это такое, сразу вызвал у всех присутствовавших при этом иорариан настоящий шок, и только один из них, жрец по имени Улигаран — единственный, кто не потерял самообладания — сразу спросил нас о том, где же тогда в нашем организме располагаются органы воспроизведения себе подобных… Ну, а о дальнейшем пусть расскажет Сафареме Лурима — он всё-таки врач нашей экспедиции… — с явным оттенком неловкости закончил Феринкоатле.
— … Да, вот то помещение с отверстием в полу, — начал объяснять голос Луримы вновь на фоне кадра с первым рисунком (чья-то рука убрала второй), — действительно предназначено для проведения неофициальных торжеств или, лучше сказать, коллективного отдыха — однако у иорариан это связано с совершенно иной физиологической функцией организма, для нас в подобном контексте совершенно неприемлемой, — слышно было, как Лурима тяжело вздохнул. — Хотя, так как теперь уже эту запись вряд ли будут смотреть дети, давайте говорить прямо… Дело не только в том, что в этом помещении искусственно поддерживается повышенная температура, как у нас в бане. У людей Иорары это — не только баня, здесь одновременно происходит освобождение организма от отходов жизнедеятельности, и соответственно, отверстия в полу, которые вы сейчас видите, ведут в расположенную под полом выгребную яму. Так что фактически это еще и туалет… — Лурима запнулся от неловкости (а Джантара бросило в совсем уж дурнотный озноб — хотя тут же он понял, что подсознательно ожидал подобного). — Что же касается органов размножения, то они у иорариан действительно расположены в области первого туловищного сегмента, совсем рядом с ротовым отверстием, причём при откидывании головы назад для приёма пищи они становятся видимыми — и этим определяется то, какая физиологическая функция организма считается у иорариан постыдной, и соответственно, требует уединения, а какая может отправляться открыто. А нам остаётся только удивляться, как они до сих пор не обратили внимания, что у нас с этим дело обстоит совсем не так. Впрочем, мы же всё это время находились под наружной охраной с предоставлением нам относительной свободы внутренней жизни — так что иорариане наверняка просто ни разу не видели, как мы едим те продукты, которыми они нас снабжают, и у нас даже не было случая узнать, что нам, по их понятиям, следует скрывать это и от них самих, и друг от друга… А это их отверстие между глазами, — продолжал Лурима на фоне всё того же кадра с застывшим на нём рисунком (но по трудноуловимым признакам Джантар понял: и здесь был стык), — имеет чисто дыхательное и речевое назначение, однако лёгкие всё же соединяются с ротоглоточной полостью каким-то рудиментарным каналом, что до сих пор и сбивало нас с толку при знакомстве с анатомией их организма по рисункам и схемам…
"Но как они столько времени могли думать, что их принимают за официальную делегацию? — мелькнуло у Джантара новое сомнение. — И те, кто приходили к ним — действительно министр, действительно жрец? Или те так и называли себя? Держа их взаперти, как какой-то курьёз природы? Хотя верно: примитивное oбщeство, с царями отдельных деревень. А они сами не историки, где им разобраться…"
— … На этом всякие переговоры с обеих сторон были немедленно прерваны, — заговорил диктор на фоне всё того же кадра. — Царь и министры Нимбары собрались на свой чрезвычайный совет. Международная комиссия по изучению Западного континента… (вновь появился тот же кадр одного из прежних заседаний) …рассмотрев на своём, заседании 33 сахвея ситуацию, создавшуюся в связи с тем, что стало известно о коренных различиях в анатомии и физиологии организма и проистекающих отсюда моральных нормах у представителей обоих человечеств планеты Фархелем, приняла решение о невозможности дальнейшего продолжения каких бы то ни было отношении с человечеством Иорары…
— Да они, что, раньше не знали, как устроены членистые вообще? — хлестнул по напряжённой ауре Джантара раздавшийся уже здесь, в комнате, голос Ратоны.
— … О таком же решении царя Нимбары на следующий день сообщил участникам экспедиции министр Витуриван, — бесстрастно продолжал диктор уже на фоне кадра, изображающего очередную (видимо, последнюю) встречу Витуривана с Феринкоатле. — При этом он также сообщил, что все несогласные с таким решением из числа местной аристократии и жречества, принимавших участие в переговорах, были сняты со своих постов и отправлены в монастырь "анина"…
"Так… правда? — подумал потрясённый уже этим Джантар. — Действительно: царь, министр, переговоры?"
После этого вдруг появился кадр… одного из уже знакомых помещений дирижабля — и Джантар даже не сразу обратил внимание, что наконец исчезло так долго остававшееся в центре экрана слово "вырезать"… Ведь это был уже второй намёк: дирижабль… не взорван в конце радана?!
— … В ночь с 34 сахвея на 1 хулумбара, — заговорил диктор уже с иным оттенком в голосе (будто этот фрагмент озвучивали в другое время, отдельно от остальных), — экспедиция должна была отправиться в обратный путь. Однако мы не знаем — и уже, вероятно, никогда не узнаем — что на самом деле произошло в ту ночь. В главном штабе экспедиции неожиданно, вне установленного времени сеансов связи, был принят перебиваемый помехами фрагмент какой-то передачи, в которой биолог Инал Юкар и оператор связи Мхейн Фатл… (на экране появились и их лица, но как бы в полумраке и действительно сквозь сильные помехи) …по-видимому, зачем-то пытались обратиться к руководству штаба экспедиции, однако цель и смысл их обращения по тому фрагменту, который удалось принять, остались непонятными. И это, как оказалось, была вообще последняя связь с экспедицией, которая с тех пор больше не дала о себе знать… (На фоне остановленного кадра последней передачи, судя по малозаметному звуковому перепаду, последовал ещё стык.) …Так нашла своё очередное — и теперь уже, видимо, безоговорочное — подтверждение полная бесперспективность каких-либо практических шагов по освоению человечеством Фархелема внутреннего плато Западного континента — однако это подтверждение оказалось оплачено человеческими жизнями, вся вина за напрасные жертвы которых ложится прежде всего на тех государственных деятелей, которые пошли на поводу у отдельных учёных, одержимых нездоровым любопытством вместо того, чтобы заняться решением действительно важных и насущных для человечества Фархелема вопросов…
"Как? — пронеслось в ошеломлённом этим, новым поворотом сознании Джантара. — Уже "человечества Фapxeлeмa" в единственном числе?"
А на экране снова беззвучно пошли кадры явно траурной церемонии (Джантар узнал виденный им однажды в давней телепередаче момент закладки символической могилы всей экспедиции)… И вдруг всё оборвалось — и после того, как на экране за доли мгновения промелькнули подряд несколько неразборчивых эмблем или символов, он озарился ровной серой пустотой.
— Мальчики, подождите, — неожиданно глухо прозвучал в наступившей тишине голос Фиар. — Не выключайте. Мы же не знаем, вдруг это не всё…
— Нет, но… как… — срывающимся шёпотом произнёс Ратона. — Отказаться от попыток открыть для себя целую новую культуру, пусть и примитивную… Культуру разумных существ иного биологического типа… И из-за чего? Что, по местным обычаям — баня оказалась совмещена с туалетом? И только-то?
— Да, неужели это она и есть… — с невыразимой горечью откликнулась Фиар. — Великая тайна Фархелема… Из-за чего даже не пытались спасти тех, кто, возможно, выжил после взрыва…
— Но тут ни из чего и не следует, что был взрыв… — Итагаро, отведя взгляд от равномерно сереющего экрана, повернулся к остальным. — Видели: дирижабль потом был на якоре, они собирались на нём обратно… Значит, не взорвался ещё тогда, 29-го радана? И вообще всё было не так, как мы до сих пор знали? Но главное — их просто забыли там: и мёртвых, и, возможно, живых. Всех… Чтобы никто не узнал, что на планете есть второе человечество из типа членистых…
— И как, думаешь, было на самом деле? — голос Фиар задрожал от волнения.
— Не знаю… Пока не могу представить. И только понял: власти нашего человечества бросили своих посланцев на произвол тех, местных властей… Правда, не знаю, насколько те могли опасаться за свою мораль от знакомства с нашей анатомией и физиологией… И не хотел бы думать — что из-за этого могли убить их всех, или взорвать сам дирижабль…
— Но что могло помешать сохранить чисто деловые отношения? — переспросил Ратона таким же дрожащим голосом. — Разве людей Иорары перестали интересовать наши знания? И они из-за… такого — могли отказаться от этого?
— Да, что получается… — всё так же ошеломлённо согласился Итагаро. — Сначала фантастика о контактах с мыслящими червями, амебами, даже плесенью, а дошло до дела — и вот как… И будто с самого начала не могли понять: если человек Иорары происходит из типа членистых и— то и будет устроен таким образом? И… при всех разговорах о братьях по разуму, которых столько было ещё недавно — кого-то устраивают лишь физиологические двойники?
— И из чего хоть проистекают эти моральные нормы… — Ратона запнулся, будто не знал, что сказать дальше.
— Действительно… — как-то отрешённо согласилась Фиар. — С одной стороны, известно, что организм позвоночных и членистых устроен совсем по-разному. А с другой — если приложить это к области человеческой морали, обычаев…
— …идеологии, законов… — невольно продолжил Джантар. — Всё это, как разобраться, основано именно на физиологии разумных, их биологической природе. То есть — тех самых инстинктивных корнях психики, о которых говорили по дороге оттуда… А я ещё думал: к чему это стало приходить на ум…
— А я вовсе думал, что главная проблема будет в другом, — ответил Талир. — Что и как будут воспринимать и представлять существа, чьи органы чувств устроены иначе… Помнишь, ещё в Кильтуме, при первой встрече, мы говорили: что они видели бы в инфракрасном свете; или — в дальнем ультрафиолетовом; или если бы видели поляризацию света так же непосредственно, как мы — цвет и яркость… Или вовсе в ультразвуке, если звуковая локация заменяет им зрение… Я как раз тогда особенно увлёкся всем этим…
— И как нам казалось: с такими существами мы всё равно дошли бы до взаимопонимания… — Джантар тоже вспомнил тот разговор.
— Но такого и представить не могли, — продолжал Талир. — Давно известный фархелемской науке тип членистых… Но всё же — за полгода не разобраться, где одежда, а где скелет… При том, что там были двое биологов… Как же это?
— Просто не знали, как адаптировать этот факт к нашей культуре, — предположила Фиар. — То есть: сперва — как смириться с этим самим, а потом — рассказать остальному человечеству. Имею в виду — нашему… Запись же и предназначалась как рассказ нашему человечеству о том, другом! И для себя вряд ли могли не понимать — но попробуй найти слова, чтобы сказать такое всем… Хотя, как подумать — что такого…
— А сами — более полугода взаперти, — добавил Талир. — И ещё эта путаница слов "скелет — одежда". Конечно, пока не познакомились с анатомическими схемами — не могли понять, о чём речь…
— А начинали — как героическую эпопею о великом открытии, контакте с иной цивилизацией, — ответил Джантар. — И во что её, эпопею, пришлось превращать по ходу дела…
— Нет, подождите… — Итагаро что-то сообразил. — Этот кадр с якорным тросом — уже потом, в конце сахвея… Получается, дирижабль и висел там более полугода? Под открытым небом, без технического обслуживания — и всё равно готов к полёту, несмотря даже на просачивание газа сквозь оболочку? Да — а вертолёт где оставался всё это время?
И снова настала тишина — все сразу замерли, лишь искоса, растерянно переглядываясь…
— Но откуда им было это знать, если их уже не выпускали? — Хотя… — спохватилась и Фиар. — Им и надо было подняться к дирижаблю на вертолёте, ведь сам дирижабль к поверхности не опускался! И что: вертолёт стоял там семь месяцев в исправном, работоспособном состоянии — и иорариане не пытались его разобрать? И… как получена оттуда сама эта запись? Нет, я понимаю: вообще над океаном курсировала цепь высотных аэростатoв-ретрансляторов, запускаемых с кораблей — но неужели передача шла на них прямо с ручной телекамеры? Или всё-таки сперва — через пост связи на дирижабле? Но тогда его кто-то должен обслуживать: это не автоматический аэростат-ретранслятор, он не рассчитан на работу в таком режиме! И значит… всё время кто-то был там — обеспечивая связь?
— Вот именно: а где были остальные? — поддержал сомнения Талир. — Так и висели там на привязи? Или полетели дальше обследовать внутреннее плато — а их оставили в плену, лишь держа связь через телекамеру? Изучать иорариан фактически на подневольном положении… И даже потом не попытались их освободить?
— Не хотели начинать контакт с насилия, применения оружия… — предположил Итагаро. — И тут их вполне можно понять. Хотя действительно: где были семь с лишним месяцев? Об этом почему-то ни слова…
— Допустим, всё же полетели изучать Западный континент дальше, — предположила и Фиар. — Уже зная: там не сплошная пустыня, можно продержаться на местных ресурсах…
— Но как сойти за ними на поверхность без вертолёта? — не согласился Лартаяу. — Хотя… они как-то однажды поднимались за бумагой и письменными принадлежностями… Прямо по тросу, что ли? Или в любом случае был какой-то посадочный трап? Но всё равно непонятно, где оставался вертолёт…
— И это ещё не всё, — продолжил Итагаро. — Запас газа для наддува дирижабля пополнить было негде. Но и в Кутанхар, или куда-то ещё — они за этим не возвращались. Странно… И совмещение профессий всё не идёт из головы. Военные, для которых научная специальность — вторая, дополнительная… Что же там искали, с какой целью отправили их?
— Будто военное мероприятие замаскировали под научное, или наоборот… Чтобы… не очень к чему-то обязывало, что ли? И можно было сказать: экспедиция больше военно-разведывательная, не ждите серьёзных научных результатов? Но — чтобы в случае чего было кому разобраться и в научных проблемах? Не хотели рисковать "настоящими" офицерами, "настоящими" учёными — послали "не очень по-военному" мыслящих офицеров, и при этом любителей в науке! — вдруг поняла Фиар. — И даже Инал Юкар для них — "не совсем настоящий" специалист в свои 19! Кажется, вот и принцип отбора в экспедицию — по крайней мере, в посадочный отряд! Тех, кем не жаль рискнуть…
— Но почему? — переспросил Лартаяу. — С какой стати уже заранее могли так отбирать? Пусть кто-то видел и сфотографировал со стратосферного самолёта леса, реки, оазисы в пустыне — из чего сразу следует страшная тайна? Зачем дискредитировать уже начавшую расходиться информацию о реках, лесах и оазисах, утверждая: там самая сухая на планете пустыня, и ничего больше? Что такого могли заподозрить по стратосферным съёмкам — чтобы сразу начать обманывать всё человечество?
— А что-то заподозрили уже тогда, — согласился Итагаро. — Поля вдоль реки заставили их задуматься. И наверно, решено было: сразу не оповещать всё наше человечество, пока не выяснится, что это. Но слухи уже пошли — и их надо было приглушить до выяснения. Вот и выяснили…
— Но что на самом деле случилось в ту ночь? — задумался Талир. — О чём хотели сказать в последней передаче Инал Юкар и Мхейн Фатл?
— Тут уже, зная этих военных, можно предположить всякое, — ответил Итагаро. — Кто-то мог отдать приказ унести тайну в общую могилу экспедиции…
— И что мы сейчас обсуждаем из того, что узнали, — вдруг сказала Фиар. — Не сам факт, что на нашей планете оказалась ещё одна цивилизация — а подлость отдельных представителей нашего человечества в связи с этим фактом…
— Трудно разобраться в своих чувствах, — признался Итагаро. — Ощущение, будто нас обманули, предали. Вот вам и встреча братьев по разуму… Контакт миров, цивилизаций… Так ли мы его представляли?
— Трудно и поверить, что всё это наяву… — как-то отсутствующе согласился Ратона. — Не бред, не кошмарный сон…
— А казалось, должна быть радость, подъём: всё же мы не одни… — продолжал Итагаро. — И сами разумные членистые — какое событие в науке!.. И вот — готовность нашего человечества идти на контакт. Правда — как и у тех. Из-за диких, тупых моральных понятий — полная взаимная изоляция. Нет, не укладывается…
Итагаро умолк, будто задумавшись о чём-то… И снова, как тогда, в подземелье, Джантар почувствовал: мгновения падают каплями времени из будущего в прошлое. Но уже не в напряжённую, как тогда — в глухую, почти могильную тишину… Тогда ещё была надежда, ожидание, воодушевление — теперь же всё было ясно. И пусть оказалось так дико и нелепо, что разум отказывался верить — чего ещё было ждать, что искать? Тайна, которую так стремились узнать, не надеясь на успех с первой же попытки — открылась вся как есть. И пусть оставались ещё сомнения, неясности — они не могли изменить сути происшедшего…
— В чём дело, Итагаро? — вдруг спросила Фиар. — О чём ты думаешь?
— Да опять кое-что не сходится, — совсем упавшим голосом стал объяснять Итагаро. — По официальной версии дирижабль всё равно взорвался 29 радана… Я даже вспоминаю, как это сообщали тогда, сразу. Правда — вскользь, мимоходом, как о малозначительной трагедии. Но 29-е число ни с каким другим не спутаю: и родился же 29-го, только рунтала, а не радана…
— Точно! — воскликнул Лартаяу. — А так… я должен бы помнить сообщение о взрыве — назавтра после моего девятого дня рождения! Он же у меня — как раз 34-го сахвея! А я ничего подобного не помню!
— Вот именно… А на чём-то же собирались лететь обратно! И мы видели в кадрах, относящихся уже к сахвею — и якорный трос, и сам дирижабль! Но как, ведь официально дирижабля тогда уже не было? Или, если был — где провёл семь месяцев, за которые даже не было сделано даже попытки освободить захваченных в плен? Будто и остались там в отрыве от всего нашего человечества, в глубокой древности или на другой планете?
— И что взорвалось 29 радана? — добавил Лартаяу. — О взрыве чего сообщали, если дирижабль был в целости и сохранности? И где заправлялся газом для обратного полёта?
И снова настала тишина — буквально зловещая. Уже всё оказывалось не так очевидно…
— Правда, мальчики… — начала наконец Фиар. — Как же так… Но тут и получается: дирижабль провёл где-то семь месяцев. Хотя мы знаем, что он взорвался раньше…
— А вертолёт? — напомнил Лартаяу. — Где он был в момент взрыва дирижабля? При том, что, по существующей версии — как раз попытка посадить на борт дирижабля перегруженный вертолёт привела к аварии! И кстати: кто его вёл, если все семеро были в плену? А если даже, допустим, кто-то спускался с дирижабля по трапу, или прямо по тросу — чтобы забрать вертолёт на его борт… Подождите — так могло быть! Кто-то спустился, освободил пленных — и на вертолёте было восемь или девять человек вместо семи!
— Но тянуть с этим так долго… И вообще: что должны были думать иорариане? — добавил Джантар, будто бросаясь в омут внезапной, даже не до конца оформившейся догадки. — К ним является по воздуху что-то совершенно непонятное, летает над их страной, висит на якоре, потом взрываемся — но где их реакция на всё это? Видно только, что они содержат наших людей, прибывших к ним с такой техникой, взаперти, как каких-то дикарей — а те уверены, что их считают официальной делегацией, и ведут там серьёзные переговоры! А тут никто нигде — ни в штабе, ни в правительстве — будто не замечает явной нелепости ситуации! И когда всё же был взрыв? И на чём они собирались лететь обратно?
— Да, мальчики… — вдруг начала Фиар, даже встав со стула, лицом к ним всем и спиной к экрану. — Знаете, что мы записали? Никакая это не документальная хроника экспедиции…
— А что же? — вырвалось у Джантара в новом приступе дурноты и озноба. Он, кажется, понял, что имела в виду Фиар. Но столько и таких потрясений подряд — уже слишком…
— Хотя всё выглядит очень правдоподобно, — торжественно и скорбно продолжала Фиар. — Настоящие архивные кадры, интервью с реальными людьми… Но дальше — нелепость на нелепости! Дирижабль улетает куда-то, оставляя часть экипажа на произвол довольно примитивной местной цивилизации, неизвестно где проводит семь месяцев без дозаправки, а потом, как ни в чём не бывало, возвращается за ними — или так и висит эти семь месяцев над поселением, где содержатся пленники, всё это время пoддepживaя связь со штабом экспедиции, но их никто не думает освобождать…А сами они, в плену, за семь месяцев не могут разобраться в давно известных подробностях анатомии членистых… А ещё — баня-туалет. Не знаю, как должно восприниматься, будь оно правдой, но как выдумка — отвратительно. Подумать только: а я сперва тоже увлеклась, поверила… А это — просто недобросовестная фантастическая постановка. Вернее, материалы к ней, так и не состоявшейся в готовом виде… Но главное: ничего подобного тому, что мы увидели, на самом деле не было… Не представляю только, зачем кто-то взялся так "домысливать" судьбы реальных людей, да ещё монтировать сюда интервью с их родными и близкими, которые давали их не для такого придуманного сюжета…Но видите же: всего этого так, как показано, быть не могло. И членистые такого размера с точки зрения биологии сомнительны…
— Значит, все кадры экспедиции здесь — только… игра, постановка? — совсем уже глухо переспросил Лартаяу. — И те, кого мы видели — лишь двойники, актёры? И кто-то просто перестарался с эффектом "пересъёмки с экрана", вот и вышел такой брак? Но кому и зачем это было нужно?
— Это плод чьего-то больного воображения, — горестно констатировала Фиар. — А сам архив и есть не более, чем свалка таких плодов. Собрание патологические видеоматериалов, отходов деятельности сумасшедших режиссёров… Теперь понимаете — что привлекло там таких, как Саратилу Гилима? Да, вот вам и предчувствие, что всё пройдёт удачно, и бессонная ночь в надежде прикоснуться к великой тайне… А это просто специальный архив, предназначенный в основном для психиатров — я только сейчас поняла. Вот на что мы попались…
И — уже будто покатилась обратной волной долгая, тягучая, давящая тишина, в которой лишь по-прежнему светился пустой экран. Говорить ни о чём не хотелось: ведь так же пусто и глухо было на душе, во всяком случае, у Джантара. Чудовищная бредовость происшедшего не давалась осознанию, невозможно было поверить, что они могли так глупо и жестоко обмануться… И лишь спустя ещё какое-то время, когда экран вдруг померк, стал из светло-серого тёмно-зелёным, давая знать, что кассета закончилась — и Фиар, словно очнувшись, какими-то механическими движениями повернулась к видеомагнитофону и выключила его — это сразу вернуло Джантара к реальности…
— А я еще вторую кассету на перезапись поставил… — совсем-тихо признался Итагаро. — Прямо сейчас, перед самым просмотром. Имеем второй экземпляр этого бреда…
— И я тоже, — ответила Фиар. — У меня видеомагнитофон со специальным гнездом для второй кассеты. А ты, значит, подключил ещё свой…
— А я сказал Джантару, что свой ты отвёз обратно… — отрешённо напомнил Лартаяу. — А он, оказывается, ещё здесь…
— И надо мне было наряжаться взрослым, — с нескрываемой горечью добавил Донот. — Нести туда ящик, лестницу, рисковать уронить на спуске видеомагнитофон и терминал… Чтобы в итоге записать просто чушь. Баня-туалет — надо же додуматься… И зачем можно придумать такое — да ещё реальных, известных в истории людей вставить в эту выдумку? Да, вот они, взрослые… Чуть что: лезут со своей моралью, давят чувством вины, вгоняют в стыд — а сами… И мы поверили…
— И как интересно, убедительно сразу казалось… Спиральная письменность, членистые с внутренним скелетом… И к чему пришло в итоге: к скудоумной морали ничтожеств… Хотя, — неожиданно для себя признался Джантар, — кое во что из этой записи ещё хочется верить. Если бы только было правдой… Но от другого — лишь противно, да и что уже говорить…
— Теперь ещё сами кассеты надо куда-то спрятать, — Фиар извлекла из-за боковой панели видеомагнитофона кассету. — Которых у нас, оказывается, уже три…
— Думаю, у меня никто искать не будет, — предложил Лартаяу. — На крайний случай, не сам же и отвечаю за себя — а мой "усыновитель". Правда, не хочу подводить и его, какой ни есть — да и нельзя из соображений собстввенной безопасности. Но спрятать где-то надо… А мы и так пойдём мимо моего дома, я пролезу через кусты, спрячу кассеты в доме — и сразу обратно…
— Надо ещё ничем не выдать себя, — напомнила Фиар. — Пойдём на море, как обычно. После этого же — всё равно собирались…
— О чём и говорю, — ответил Лартаяу. — Но думал: пойдём, уже действительно что-то зная. А так… Узнали тайну чьего-то больного воображения…
— Давайте все в одном месте не оставлять, — предложил Герм, взяв кассету. — Одну я спрячу у себя. У меня тоже искать не будут. Да кто вообще будет их искать…
— Наверно, ты прав, — согласилась Фиар. — Но как я сразу не подумала: откуда взяться у членистых внутреннему скелету, из каких клеточных структур? Хотя остальное — как будто соответствует анатомии реальных членистых…
— Так я пока иду к себе, — Герм направился к выходу из комнаты. — Спрячу, вернусь — и пойдём…
— Пойдём, — повторила Фиар. — Да, мальчики, теперь нам надо ещё отойти от шока…
— Сразу два таких потрясения подряд, — согласился Лартаяу. — Как будто уже узнали тайну — и вдруг поняли, что это на самом деле…
— И никакой настоящей тайны не узнали, — печально констатировал Итагаро. — А это… Не представляю: кто и зачем мог сделать, где и как думал использовать…
— Да, вот вам и видения, — вырвалось у Джантара. — Хотя собственно видение было о том, что благополучно вернёмся — а не о содержании записи…
— А вообще странно, — добавил Лартаяу. — Разговор о природных корнях человеческой психики — как нарочно к такому случаю. И сама проблема реальна: взаимопонимания двух разумов, чья биологическая основа столь различается. Разное чувство собственного тела, подсознательные инстинктивные программы, мироощущение…
И тут Джантара встревожила новая мысль — такая, что он не решился сказать вслух. Ведь на обратной дороге речь шла и о другом: несовершенстве и несправедливости законов, и судебной системы, ничем не оправданной тяжести расплаты… И если та, другая тема оказалась как бы предчувствием содержания записи — что могло означать это, предчувствием чего могло быть? И были же смутные сомнения, неосознанно тревожившее его все эти дни — как ни старался убедить себя, что они правы, решаясь на это дело, что всё предусмотрели — и даже чисто технически идут путём, которым до них без особых последствий прошли другие…
Однако — и вообще думать сейчас было трудно. Не улеглись в сознании все мысли, переживания этой ночи и, главное, утра — и трудно было что-то решать, размышлять, без риска допустить, возможно, в самом деле фатальный просчёт. И Джантар так и не решился сказать остальным об этой внезапной мысли…
— Но всё же какие-то документальные кадры мы видели, — сказал он вместо этого. — И мне уже есть на что пробовать настроиться. В общем, снова начнём с того же, с чего пытались начинать…
— А пока надо просто успокоиться, — ответила Фиар. — И не подать вида, будто ничего и не было. Хотя трудно держать в себе такое… Но что делать — бывает в таких поисках. В общем, Герм вернётся, и мы пойдём на море…
— Я уже здесь, — донёсся из соседней комнаты голос Герма. — Можем идти. Только не забудьте две других кассеты, которые Лартаяу должен спрятать у себя — и пойдём…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ