Вектор Пути

Глава 1 — Урочище —

Веки поднялись, опустились. Скорпион прислушался к звукам за окном. Ещё не поют и первые птицы, тишина. Уставшие насекомые за полночь погрузились в сон, лишь шорохи деревьев мягко касаются слуха. Прислушался к себе, обращаясь к внутренним часам — до рассвета полчаса. Около тридцати минут пройдёт, и небо начнёт розоветь.

Вновь открыл глаза, мягко пробуждая тело. Лучше минуту потратить на естественное пробуждение, чем бороться с сонливостью всё утро.

Сергей повернул голову набок. Стоит ЕЁ увидеть и губы сами расплываются в мягкой, светящейся улыбке. Носом коснулся её чёрных локонов, полной грудью вдохнул тонкий запах цветов — поласкает голову сушёными травами, чтобы волосы были крепкими и блестели на зависть всем шампуням.

Осторожно коснулся щеки тыльной стороной ладони, подушечками пальцев пощекотал мочку уха. Блаженная улыбка на лице спящей не дрогнула. Лишь губы что-то прошлёпали едва слышно и снова застыли в лёгкой улыбке.

Скорпион сполз под одеяло. Оно большое, одно на двоих. Ощутил её тепло, её жаркую, прогретую долгой ночью без сна, кожу. С величайшей осторожностью и нежностью коснулся губами живота, провёл щекой по коже и коснулся живота ухом. Прислушался к зарождающейся новой жизни. Срок небольшой — второй месяц, живот едва-едва начинает выдаваться, плод ещё не требует больше места. Но зарождающаяся жизнь уже активно берёт своё, требуя двойного аппетита мамы, больше витамин, минералов, меняя вкусы и пристрастия в еде.

Скорпион сделал пометку в голове после тренировки сходить за корнями женьшеня, из братских припасов достать элеутерококка, мяты, рябины. Скоро потянутся из погребов двойные порции закатанных банок с соленьями, вареньем. Бочки с мочёными помидорами и огурцами активно используются Натальей ещё с зимы. Жена Рыси ждёт второго.

А вот они с Владленой первенца…

«Владлена. Я с детства привык сам отвечать за свою судьбу, но как это вышло, что забитое творческое дарование, в отстойнике жизни мечтающее лишь о скорейшем приходе смерти, так изменило мою жизнь? Когда тебе было тринадцать, я забрал тебя с подворотен Москвы в собственную семью, где за четыре года заботы и внутренней работы над собой, ты расцвела, как дивный цветок. И три года из этих четырёх лет отшельничества ты дико тосковала по мне, а на четвёртый не смогла удержать порыва и как безумная ринулась в лес. Одна, в глухую тайгу, по самым отдалённо-примерным ориентирам, не прося ни у кого помощи, советов. Знала, что не одобрят, а, значит, и не отпустят. И два дня скитаясь по холодному, осеннему лесу, искусанная и израненная, продрогшая от холода и страха, она прошла полосу отчуждения и вышла к барьеру. И мне, заглянувшему тебе в глаза, пришлось вспомнить, что такое жизнь. И в тело со спящей душой вернулось тепло. И его стало так много, что стало слишком тесно вдвоём. И зреет в тебе теперь Боремир».

Воспоминания нахлынули, как селевый поток. Такие же сумбурные и смешанные.

Четыре года жизнь-робота. Без мыслей, чувств, стремлений и желаний.

Рысь создал новый барьер над старой вотчиной деда. Брат, ставший новый Нейтралом, получив во владения территории от Камчатки до Урала, приютил.

Первую зиму Сергей жил в их с Натальей доме. По весне вдвоём с Рысем срубили новый, просторный дом. Он казался слишком большим, но Скорпион не спорил. Он рутинно выполнял всю самую тяжёлую работу, чтобы привыкшее к нагрузкам и сверх нагрузкам тело не требовало возврата старых времён. Не думал о дальнейшем развитии, ступенях, сложных взаимоотношениях со старой и новой семьёй.

К чему это, когда внутри зияет дыра?

Просто таскал на плечах брёвна, рубил, тесал, шкурил, смолил, строгал, копал, убивая время. Всё что угодно, лишь бы не думать, не включать мозг, вновь и вновь прокручивая прошлое.

Ощущения заглохли, притупились. Душа томилась, дух иссыхал, а тело, словно в противовес наливалось силой. Плечи раздались вширь, грудные мышцы, мышцы на спине и на руках вздулись. Поднабрал веса до девяноста килограмм. Не использовал скоростные тренировки и поменялся состав мышц. Стал массивным, как Даня в момент последней их встречи.

Так рядом со старым домом деда вырос ещё один дом, потом сарай, подсобка, сменилась баня. Через пару лет по двору забегал голыми пятками маленький Ёруш.

Ещё через год, когда рубил дрова и в очередной раз слушал недовольное Рысино: «Ты же совсем уже ничего не чувствуешь! Стал подобен голему! ЕЁ даже не ощутил?!». Из леса вышло ободранное, исхудавшее чудо, которое посмотрело серо-голубыми глазами на вихрастого, медленно подошло, шатаясь как ковыль на ветру, и обняло так, что на глаза навернулись давно забытые слёзы, а что-то внутри Сергея сказало — довольно!

И пришлось проснуться.

Не в один момент, но Владлена не сдавалась. Раз сестрой когда-то назвал, так и женой назовёт…

А к весне лёд в душе растаял полностью, цепи, не дающие дышать, проржавели и рассыпались. Скорпион принялся за переосмысление жизни и возобновил тренировки.

С тоской и дикой неохотой отдавало тело приобретённые размеренной жизнью килограммы, жёстко приходилось отвоёвывать каждый. Ведь жира не накопил вовсе, а менять новые мышцы на старые связки здоровый организм не желал и не понимал, почему за него так ретиво взялся хозяин. За что терзает?!

События последних лет пролетели перед глазами за секунды. Скорпион улыбнулся и вновь коснулся губами живота, приложил руку к тёплой коже. Прикрыл глаза, концентрируясь на всём хорошем, что в последние месяцы жизни было связано только с Владленой. И мощный, тёплый чистый импульс любви вошёл в живот, обнял плод и… плод впитал его, как впитывает все элементы с кровью матери и как берёт себе необходимый кислород от неё же. Тот необходимый минимум от матери, этот же подарок от отца. Как можно отказаться от любви родителя?

Сергей осторожно выбрался из-под одеяла. Подхватив одежду, вышел в светлицу. Накинув штаны и рубаху, собирался привычно обхватить волосы лентой, да собрать в конский хвост, но руки коснулись причудливо сплетённых прядей. Вспомнил, что вчера весь вечер после бани Владлена ворожила над волосами и теперь у него в локонах обережные ленты разных цветов, да нити, держащие волосы так, чтоб не лезли на лоб, не закрывали обзор.

— Берегиня моя, — снова улыбнулся Скорпион.

Владлена доказала, что пойдёт за ним везде. Сергей и сам осознал, что без неё уже не может. Всё в жизни менялось. Лера уходила из памяти, забывалась. Время брало своё. А новая любовь разгоралась всё ярче и ярче.

Ранней весной Рысь провёл обряд над обоими. Владлена стала Сергею берегиней, он её защитником — витязем. Это связало обоих крепче уз брака. И гораздо надёжнее.

Скорпион не понимал смысл слова «брак». «Бракованный», «отбракованный» — слова, пошедшие корнем от них. А так просто слова в обиход не входят. Народная молва видела эту «червоточину».

Сергей распахнул дверь на крыльцо, и свежий ветер впился в кожу. Тонкий, едва уловимый запах росы, чуткий запах трав, леса. Грудь вздыбилась, расправляя сонные грудные пластины, мышцы на плечах, предплечьях. Потянулся, вытягиваясь в струнку. Глаза налились слезами пробуждения, зевнул, не сдерживая себя. Чуть попрыгал на месте, разогреваясь, мышцы запружинили. Одним махом перемахнул крыльцо, приземляясь на траву босыми пятками.

Первая разминка была голосовая. Вибрация слов, которые на востоке называют мантрами, разогревала связки горла, массажировала лёгкие, давила на диафрагму, продолжая массаж всех внутренних органов.

— О-о-о-о-а-а-а-а-а, — начал Скорпион медленно, басовито, растягивая гласные, заставляя их звучать ниже и дольше. — У-у-у-у-а-а-а-а-а, — ощутил, как открывается верхняя чакра, и по каналу сверху вниз начинает бежать свет и энергия.

Кровь быстрее побежала по телу. Горло, живот и пятки приятно защекотало, в голову прильнуло больше кислорода. Солнечное сплетение потеплело, белым светом заполнило чакру «третьего» глаза. Потеплело в районе пупка, дошло даже до копчика, что подключился к энергии земли и стал собирать бездонной энергии в резерв, прозапас.

— Бо-о-о-о-др-о-о-о, — зазвучал Скорпион, скорее всем телом, чем просто голосовыми связками.

Голос пошёл гулять по лесу гулкий. Не громкий, будящий всех подряд диким ором, а глухой бас на грани слуха. Вибрациями действительно вскоре стало охвачено все тело. Чакры и энергетические каналы тела стали очищаться, быстрее и больше гоняя по телу тепла и энергии.

Пропев по два раза «Бодро», «Добро», «Живо», «Слава», «Любо», «Лада» и «Рада», Скорпион остановился. Тело распирало от энергии и требовало нагрузок. Ни голода, ни остатков сна. Только желание действовать, жить, любить!

ВПЕРЁД!!!

Возобновил нормальное дыхание и поборол желание сорваться в старт куда угодно, лишь бы бежать от прилива эмоций, от переизбытка сил. Пар из ушей это ладно — вторую ступень разминки, а это разминочно-разогревающий комплекс «Здравы» никто не отменял. Эти упражнения растягивали связки, бодрили суставы, перед тем, как давать телу настоящую нагрузку.

Первая и вторая часть тренировки заняли порядка получаса. Небо принялось розоветь и светило робко показало краешек диска, разгоняя последние сумерки и опуская лёгкий туман крупными каплями влаги на травяной настил леса.

На крыльце соседнего дома показался Рысь. Подняв руки к светлеющему востоку, потянулся и… исчез. Скорпион просто потерял его из виду. Разминка серому Отшельнику давно нужна была лишь номинально, раскрытое всем потокам тело привыкло к новому образу жизни. Своя вотчина давала достаточно энергии. А так как Рысь в основном использовал природные потоки, а природа в мае расцветала, переполненная энергией, один из Пятнадцати был силён. Очень силён.

В обычное время Рысь предпочитал разогреваться чем-нибудь из комплекса «Живы», но сегодня решил начать день сразу с рукопашки.

Тычок в нервный узел на локте оповестил о том, что Сергей прозевал момент атаки. По руке прошлись мурашки, на секунды выводя руку из строя.

— Л-ю-ю-ю-ю-т-о-о-о-о! — Взревел Скорпион боевую мантру в сокращённом варианте, спешно превращая тело психофизическим посылом в боевую машину.

Хотелось противостоять брату без ступеней. Развиваться только по ступеням — это тоже развитие, но искал и другие варианты. У жизни тысячи дорог к Творцу. Зачем всем идти одной проторённой?

«Любо» — слово любви и «люто» — слово войны, были схожи по звучанию, особенно в низком диапазоне, и перепутать их было легко, оговорившись или поддавшись настроению. Но последствия могли быть плачевными, непредсказуемыми. В первую очередь для психики. Потому как слова эти (боевые мантры в особенности) ослабляли на время внутренние барьеры, а могли и снести вовсе. И неподготовленному человеку сложно было себя контролировать. Чаще такой вовсе терял над собой контроль, поддавшись эйфории заполонившей тело силы. У слабо подготовленных чаще не выдерживало сердце.

Над головой прошла волна удара. Скорпион за какие-то мгновения пригнулся, группируясь и посылая встречный поток. Поток и не был ударом как таковым, пусть даже бой и не перешёл с физического уровня выше, просто встречное намерение, ответ.

Играя с потоками, оба перенаправляли места выхода силы, преобразовывали в бесконтактные удары, что при касании наносили урон гораздо больший, чем хороший прямой удар кулаком боксёра-профессионала. А ведь прямой удар с права правши-боксёра считался сильнейшим ударом из всего арсенала человеческого боя.

Воевали на сверхскорости. Со стороны бой сливался в непрерывное мелькание. Чаще было запоздало слышно, чем видно, свист рубашек, волос. Они рассекали воздух, совершенно не успевая за хозяевами. Неживое не могло двигаться так быстро, как живое, объятое стремительными потоками энергии.

Самим бойцам казалось, что запоздалые удары руками или ногами слишком долго, словно завязнув в болотной каше, достигают цели. Вот уже и волна отражена или прошла мимо, а рука или нога по инерции всё летит и летит вперёд. Мозг не успевал отдавать сигналы. А те, что спешили по нейронам, были в основном безусловными и исходили от спинного мозга. Он быстрее справлялся с задачами, поддавшись рефлексам.

Самое сложное для Скорпиона было не перепрыгивать выше, не переходить на другие уровни воздействия. Фактически приходилось нарочно затормаживать себя, не используя ни ступеней, ни дополнительных мотиваций: агрессии, жажды убийства, мести, ярости. Слов схожих и почти не различающихся. Чувства должны были оставаться холодными, под жёстким контролем разума.

Но так как мозг за телом не успевал…

Скорпион отпрыгнул, бешено вдыхая, хватая ртом воздух. Поднял руку.

— Как…ты… остав…ляешь… контр…оль…

Рысь глубоко выдохнул, словно разом скинув всю накопившуюся усталость. При ответе голос совсем не сбивался. Брат не хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, что лишний раз подтверждало, что три года из четырёх Сергей занимался чем угодно, но не развитием.

— Ты всё ещё полагаешь, что твой разум находится в головном мозгу, — спокойно ответил молодой Отшельник.

— А…где… в спин…ном что ли? — Вновь попытался восстановить дыхание Скорпион, но сразу ничего не выходило.

— Твой разум — душа твоя, дух твой, твоё Я. Мозг лишь посредник между этими тремя, этакий координатор. Важная составляющая «заземления» между физическим и духовным. Ты можешь заставить его думать быстрее, убрав блоки, в два, три, десять раз, тысячи и миллионы, имплантируя в недалёком будущем какой-нибудь чип. Но даже с теми скоростями ты только разгонишь мозг, модернизируешь. Этого недостаточно, чтобы сделать принципиально качественный переход. Всё-таки это время в тайге отбросило тебя назад, Скорпион. Ох и отбросило. И за пол года ты ещё не вернул свои скорости. И что самое печальное — мышление. — Рысь повернулся и пошёл к крыльцу.

— Мне надо перенести разум «выше»? — Запоздало обронил Скорпион.

— Не надо ничего переносить, просто позволь себе вспомнить, что он давно там. С фениксом ты не особо раздумывал, когда воскресал из небытья. А какие-то, значит, перемычки для тебя вдруг стали проблемой?

Рысь растворился в воздухе…

Скорпион вздохнул. Брат сейчас либо в доме, либо за тысячи километров отсюда. Кто знает? Его разум и здесь и тут. Ощущения, чувства, эмоции умножены на сотни и разделены на десятки «ощущений» пространства. Сила Отшельника позволила стать полубогом. И дрался Скорпион лишь с его частью. Потому и сдерживал себя, всячески стараясь одержать верх на первом, физическом уровне. На нём «тени» брата сильнее. А чем выше уровень боя, тем слабее. И чем грознее противник, тем в большее количество «кусочков» приходится Рыси собираться, чтобы победить.

«Интересно, на это способен каждый из Пятнадцати? Или это просто последнее состояние волхва, усиленное способностями Отшельника? Неужто Рысь стал сильнее деда? А ещё и тридцати нет. Информационный поток всё больше, временные барьеры всё слабее. Верно, что Земля движется к границе, где старые законы перестают действовать».

Скорпион тряхнул головой, отгоняя лишнее и зацепившись за слово «феникс». Даже не слово — состояние. Ведь не сдерживал себя, отпустил абсолютно все рамки в бою с Эмиссаром Золо. Убрал все барьеры и испепелил его существо, а заодно и своё физическое. Не в мозгу же оставался тогда разум, раз сумел заставить себя своё Я собрать себя по частицам снова. Так почему забыл это состояние? Оно отложилось глубоко в самой дальней памяти? Глубже родовых снов? Глубже наведённых временных проекций свершённого?

«Что может быть сакральнее Хроник Акаши? А я ещё думал, что, беря оттуда информацию для снов, более потаённого места в Мироздании нет. Оказывается есть. И ещё какое! Своё собственное Я. Вот уж сундучок с чудесами. Сколько не открываешь замков, чтобы поднять заметную крышку, так снова находишь что-то сдерживающее… И хочу ли я, наконец, полностью открыть этот ящик Пандоры? Может вопрос и заключает в себе ответ? Я сам себя сдерживаю?».

Раздумывая, добрёл до крыльца. Подпрыгнул и зацепился руками, подтянулся, и перемахнул высокую ограду.

«Тренировка не закончена, мыслитель! Утро только начинается!».

В углу крыльца собрал тренировочный инвентарь, покидал на траву с крыльца и снова перемахнул преграду, приземляясь уже с перекатом — разогрелся.

«Беговой инвентарь», как называл его, состоял из разного рода утяжелителей и пары кроссовок. Скорпион в какой-то мере скучал по гравитационной комнате и использовал утяжелители как дань ей и отчасти тренировкам спецназа с полной боевой выкладкой. Заодно уплотнял не в меру раздувшиеся мышцы, отвоёвывая себе место для скоростных жил, сухожилий.

Груза одевались на руки, на ноги, цеплялись поясом и рюкзаком за плечами.

Опоясался. Груза, размешанные вдоль пояса весили пять килограмм. Столько же весили утяжелители для правой и левой рук, обоих ног. Ещё пятнадцать килограмм весил рюкзак, что не только обхватывал плотно плечи, но и обвязывался за пояс. Суммарный комплект весил сорок килограмм. Половина собственного веса на сегодняшний день или стандарт боевой выкладки Антисистемного спецназа на учениях или спецзаданиях.

Солнце стало плутать среди деревьев, золотым лучом, как лазером со снайперской винтовки, попав в лоб. Скорпион последний раз проверил все крепления, попрыгал на месте в надетых кроссовках и закричал солнцу по-простому, от души:

— У-у-у-р-а-а-а-а! — Затем треснул кулаком в солнечное сплетение и рванул с места в лес на максимальной для человека скорости.

Ветер обрадовано подхватил переплетённые волосы, донёс свист первых птиц, радующихся светилу. Они почему-то не разлетались. И зверьё не разбегалось, чувствуя привычный запах младшего хозяина тайги. Внутри купола ощущалось ощущение сохранности и редко когда хищники позволяли себе охотиться в этих местах.

Последним таким был волк деда.

Рысь поставил купол диаметром в сорок километров с центром над домом. Скорпион бежал солнцу вслед по радиусу, силясь обогнать лучи света, что меж деревьев летели огненными стрелами прямо в него. Осветились кроны, светило на смену первой багровости степенно заливало мир чистым янтарным светом.

Двадцать километров от дома до каскада водопадов на востоке. Любимое место Сергея под куполом. Утрешняя пробежка с нагрузкой — двадцать километров туда, небольшой отдых под водопадами и двадцать обратно. Ещё до того момента, как Владлена откроет глаза и начнёт возиться на кухне. Такой распорядок.

Сама собой вспомнилась Элементарная декада ступеней. Тело обрело лёгкость, подчиняя себе все элементали, скорость почти удвоилась. Заставил выжечь все лишние мысли и вспомнить тело декаду Эволюции. Двадцать ступеней остались за плечами. И медленно, тягуче, как засахарившийся мёд на ложке, заставил себя вспоминать давно забытые ступени третьей декады. Декады Человечества: внешность человеческая, материальное человеческое тело, дарованная душа человеческая, таинство перволюдей… Последние «вспоминались» неохотно. Этот неосознанный подарок Аватара Бодро. А с тех пор не постиг ни одной новой. Сначала не хотел, а потом уже не мог.

Стоишь на месте — катишься назад.

Дух пел, ноги скользили над землёй. И хотелось большего. Подступился к двадцать пятой ступени вплотную, стараясь ощутить её, принять, понять. Ступень — «завершённый человек, как микрокосмос». Что, значит, завершённый? Тот, кто собрал себя, нашёл все кусочки собственного Я? И стал подобен отражению Вселенной? С этим пока проблемы…

Деталей не хватает.

Разум за секунду до понимания новой ступени сдался и отступил так поспешно, что контроль над ступенями прервался. Тело сделало огромный прыжок и словно замедлилось. Скорпион ощутил полёт. Долгий, стремительный. Полёт навстречу солнцу. Прыжок с вершины водопада в бурлящий поток.

Семь метров высота.

Прыгал и раньше. Но тогда всегда останавливался перед прыжком и… снимал утяжелители.

Ноги замелькали в воздухе тяжело. Разогретое тело ещё продолжало бег, лишённое контроля. Непроизвольный крик вырвался из груди на зависть всем мантрам.

— А-А-А-А!!!

Спасло то, что разогнался так, что некоторое время падал под углом. Когда же инерция кончилась, под прямым углом стал падать с высоты уже порядка четырёх метров. Но это не та высота, от которой разум привык умирать.

Кроссовки врезались в воду первыми, прорезая гладь. С хлопком вошёл в воду торс, расставленные руки, тяжёлым шлепком плюхнулся рюкзак. Ноги достали глубины почти мгновенно. В ступни и поясницу ударило. Глубина порядка четырёх с половиной метров сгладила отдачу. Это у самого ниспадающего потока глубина больше, а чем дальше от него, тем мельче и ближе камни. Потоки со времён ледникового периода на этих землях грызли землю, долбили камень, расширяя, углубляя владения.

Всё равно оглушило. На миг даже ослепило от перепада давления. Вода надавило на барабанные перепонки, сдавило лёгкие. Болью отозвалось всё тело. Пуская пузыри, чуть оторвался от дна, пробуя, целы ли ноги. Завозился с рюкзаком. Лямки снять оказалось легко, но забыл, что рюкзак подвязан за пояс. В суете многое забывается.

Пузырьки воздуха поднимались к поверхности, сердце принялось гонять по венам адреналин, щедро впрыснутый надпочечниками в преддверии смерти. Перед глазами проплыли собственные волосы. Косичка с обережной лентой коснулась щеки. Это странно успокоило. Придало сил. На смену панике пришёл образ Владлены. Она светло улыбалась и гладила свой живот. Живот с не рождённым дитятком.

«О, Род, да что я делаю? Пытаюсь утонуть в собственном водопаде. Во дожил», — подумал Скорпион, и заставил взять себя в руки.

На дно опустились утяжелители с рук и ног. Они на липучках. Их снять просто и быстро. Ремень пошёл на дно следом. А вот в рюкзак снять не смог, только расстегнул и перевернулся. На дно пошли камни. С ними не всплывёшь. Если только ползая по дну. Но берега слишком пологи. И кислород не будет ждать этого подводного альпинизма. Организм жрёт его после тренировки с такой скоростью, что впору задохнуться.

Подхватив со дна пару камней, стал подниматься. Стремительное всплытие и быстрый перепад давления может лишить мозг последних возможностей для борьбы, и он отключится. А вот с камнями в руках поднимался не так быстро. И давление понижалось постепенно. Никакой сосуд в мозгу не закупорит, ничего фатального не случится.

Сначала оставил в руке один камень, потом избавился и от него. Перед поверхностью выпустил весь воздух. Голова прорвала водную завесу, и буквально заставил себя схватить немного воздуха. Тут же выдохнул, схватил ещё, выбираясь к берегу.

Вода холодная. Бешено колотится сердце. Выполз без сил, оставляя мокрые дорожки и таща за собой пустой рюкзак. Тело обещало ближайшую смерть, яростно терроризировало мозг. Тот в свою очередь слал немедленные пожелания: тепла! Много и сразу!

Вялыми пальцами принялся разматывать лямки рюкзака. Хорошо, что не пытался разорвать их на дне. И кислород бы быстрее сжёг и мокрые ткани порвать в десятки раз сложнее. Об этом вспоминаешь потом, хватая ртом воздух на суше, а не там, на дне, сражаясь в панике за собственную жизнь.

Узлы рюкзака ослабли. Скинул с себя, отмечая, что желание бегать с грузом по утрам пропало. Усмехнулся собственным мыслям. Пощупал руки, ноги. Кости оказались целы, а на ссадины и синяки никогда внимания не обращал. Стянул кроссовки, штаны, рубаху. Тело затрясло. От пережитого и холода.

Синие губы, стук зубов. Истерично засмеялся, катаясь по траве. Смерь часто приходит по глупости. И одна мысль, что Боремир мог расти один, удручала.

Подскочил, прыгая, разогреваясь. Мышцы взвыли, требуя тепла и покоя. Заставил их работать, согреваться. Скрюченное тело ныло, грозя порванными связками. Но за настойчивыми движениями пришло первое тепло.

— Бал-бес! Бал-бес! Бал-бес! — Запрыгал то на одной, то на другой ноге прыгун в бездну. Чуть позже принялся выжимать одежду. Разложил её на свет на камнях. Там быстрее высохнет.

Солнце светило в спину. Скоро начнёт припекать. А пока по лесу гуляет ветер, разнося утрешнюю свежесть.

От досады на себя Скорпион забрался на большой валун у водопада и подставил лицо огнеликому. Пока солнце не набрало силу, пусть закаляет глаза.

За несколько минут созерцания Сергей пришёл в себя, да полностью согрелся. Напоминая телу, на что оно способно, перелез на соседний валун и подставил холодному потоку спину.

Студёная вода, текущая с горных хребтов вгрызлась в плечи, терзая кожу, намочила волосы. Выдохнув, переместился под напор побольше. Подогнув ноги под себя, весь отдался потоку.

Кожа покрылась мурашками, синела, но холод становился терпимым. Странный массаж сначала по обыкновению сковал все связки, но с каждой минутой потихоньку отпускал холод. Зато Сергей чётко ощутил тепло в груди. Этот очаг в районе сердца и желудка гаснет у человека последним.

Резерв. Часто последний резерв.

Расслабляя до максимума тело, Скорпион заставил солнечное сплетение выработать больше тепла. Чтобы не только сердцу, но всему телу хватало. Первая попытка принесла тепло торсу. Сведённые холодом плечи расправились, за ними мышцы спины. Задышал глубже, стараясь, чтобы диафрагма перестала сдавливать лёгкие.

Попытка за попыткой, тепло распространялось от груди выше и ниже.

Когда всё охвачено холодом, поразительно ясно ощущаешь, где бегут согревающие потоки. Это и есть энергетические каналы тела с семью узлами чакр.

Четверти часа хватило, чтобы внутренним теплом согрело всё тело. Холод горных потоков перестал ощущаться вовсе. Контролируемая терморегуляция победила. Человек — существо более настраиваемое, чем предполагает.

Не делая резких движений, Сергей осторожно выбрался из-под потока. Кожа не ощущалась. Стянута сталью. Жги, рви, кромсай — не ощутить ничего. И по ощущениям, так крепче такой кожи нет ничего.

Немного постоял под солнцем, ощущая приятное покалывание по всему телу. Утрешний ветер казался горячим средиземноморским бризом.

Скорпион неторопливо выжал волосы и присмотрелся к одежде — влажная. Вздохнув, связал шнурками кроссовки, забросил шнурки на шею, через плечо перекинул штаны, рубаху повязал на пояс, и побрёл домой, в чём мать родила. Пока дойдёт, высохнет, а перед домом и оденется.

В лесу некого стесняться…

Раздался выстрел.

Сердце, привыкшее к птичьему пению и шороху трав, тревожно кольнуло.

Давно… Давно не слышал этих громовых раскатов. Такие чужие и не привычные для этих мест.

Взгляд похолодел. Беззаботная улыбка последних месяцев разгладилась, скулы заострились. Даже походка стала чуть жёстче, стремительнее, а ступни чуть подогнулись, вывернулись во внутреннюю сторону, скосолапившись.

Привычка детства для малошумного бега.

Скинул рубашку и кроссовки, натянул сырые штаны и прикрыл глаза, прислушиваясь к лесу, расширяя сферу восприятия. Чувства наткнулись на Рысин купол. Как раз невдалеке граница. А пробиваться за него, значит дать ощутить себя многим в этом мире. Дать ощутить себя многим — снова влиять на суету мира.

Не хочется, как же не хочется снова быть ко всему причастным. Покоя! Душе так мало было покоя. Не отбирайте! Нет! Только не сейчас!

Татуировка орла на правом предплечье заворочалась, махая крыльями. Через мгновения Скорпион подставил руку орлу. Острые когти птицы впились в запястье. Сожми тотем лапы покрепче, и потекут багровые капли. Восторженный клёкот пернатого друга пролетел по лесу.

— Лети! Покажи мне, где стреляют, — шепнул Сергей и поднял руку.

Орлан взмыл среди деревьев, быстро набирая высоту. Едва высший тотем воспарил над верхушками сосен, Скорпион увидел его глазами все земли до самого горизонта. Орлиное зрение превосходило человеческое в разы. И крылатый собрат полетел над деревьями, выискивая охотников, позволяя видеть на земле едва ли не каждую травинку.

Второй выстрел раздался чуть сбоку. Сергей, едва не потеряв контроль над новым зрением — ведь одновременно приходилось быть и самим собой, ощущая мир вокруг человеческими чувствами — подправил орла взять вправо. Тотем миновал незримую сферу купола и почти сразу запетлял над вездеходом.

Это гусеничное чудо рвало землю, перемалывая в труху коряги, кустарники, мелкие деревья и муравьиные кучи. Широкие порушенные просеки взвороченной земли тянулись вслед за ним, словно по лесу пробирался танк.

В данный момент чудо проходимости застыло. На броне вездехода сидел мужик с двустволкой, рядом с бронёй вездехода ещё один. И видимо кто-то находился внутри кабины — люк был открыт и шёл дым.

Всё бы ничего, не обратил бы и внимания на случайных гостей. Но…

Во-первых, по весне сезон охоты закрыт. Птицы и зверьё отходят от зимы, нагуливают жирок, заводят, воспитывают пока несамостоятельное потомство. Убивать их по весне, значит прерывать род, уменьшать популяцию, обрекать детёнышей на вымирание.

Во-вторых, охотники двигались в охотничьи угодья тигрицы Марты, которая часто ходит на водопой к водопаду. Уссурийскую полосатую красавицу Скорпион пару месяцев назад вытащил из капкана. Угодила передней правой лапой. Но кость осталась цела, и хватило пары недель, чтобы мясо заросло, и стала охотиться, как прежде. Злило то, что капкан был поставлен случайно. То есть охотник не особо рассчитывал на добычу и за несколько месяцев так и не появился рядом с капканом. Обрёк животное на мучение и медленную смерть.

В-третьих, рядом с вездеходом лежала туша Бурого медведя. А один их охотников большим ножом отрезал ему лапы. Они высоко ценятся за границей в Китае, как редкий, целебный ингредиент для лекарств. Отрезав все четыре лапы, удовлетворённый охотник за трофеями, ушёл к вездеходу. Вновь загудел мотор. И запрыгнув на броню, ценители леса продолжили путь.

Скорпион вернулся в себя. Ярость клокотала в груди.

«Убили животное ради лап. Не взяли ни шкуры, ни мяса. Охота, ради охоты. Убийство ради развлечения. Ведь не нуждаетесь в средствах, судя по вездеходу, новым ружьям и обмундированию. Не голодаете, не нуждаетесь… Зря подошли к куполу».

Отпустил взгляд орла и побежал. Быстро, почти не поднимая шума. Босые пятки мчали по травяному ковру. Миновал купол, побежал по лесу сквозь кустарники, слыша грохот вездехода. Внутри как пружина слетела с взвода. Выскочил из кустов и побежал прямо на броневик. С прыжка заскочил на бронь, схватил за шиворот безрукавки первого охотника, скинул с бронника, выхватывая на лету ружьё. Второй, словно что-то почувствовав, повернулся, запоздало выставил ружьё.

Сергей врезал отобранным прикладом прямо в челюсть. Хруст выбитых зубов на миг заглушил урчание железного монстра. Рывком схватил вредителя леса под воротник и отправил в кусты следом за первым.

Нырнул в люк и попытался схватить водителя за шевелюру. Но рука захватила шляпу, а под ней не было волос. За лыску особо не схватишься. Скользкий череп. Рыкнув, как зверь, Скорпион толкнул голову, впечатывая охотника лицом в приборы, затем ещё раз. Машина остановилась.

Подхватив водителя за шею и руку, подтащил к люку и, поднапрягшись, выбросил на броню. Выскочил следом. Тут же пришлось пригнуться. Раздался выстрел. Возле уха свистнуло — первый слетевший быстро пришёл в себя и успел подхватить своё оружие с бронника.

Соскочив с бронника, Скорпион нырнул вперёд и чуть в сторону. Уклонившись с линии поражения от ружья, подскочив, коленом припечатал в грудь стрелявшему. Зыркнул почерневшими глазами на второго с раздробленной челюстью. Тот, харкая кровью, молча поднял руки, припадая на колени.

— Ты это… не убивай… мы это… — послышалось от него с перерывами. — Денег можем дать… Ты скажи.

Наверное, вихрастый полуголый мужик с глазами зверя, взявшийся из леса как какой-то Маугли, вселял в него страх.

Скорпион пинком отправил его сидеть у бронника, подтащил второго, скинул с брони третьего до кучи. Три ружья и семь пачек патронов, а так же мешок с лапами медведя и другими ценными частями тел разных животных на продажу легли невдалеке от охотников.

Дары окровавленного леса.

Скорпион вывалил мешок с трофеями на траву. Недобрая ухмылка заставила мужика с выбитыми зубами покрыться мурашками. Сосед его со сломанными рёбрами заворочался рядом, скуля, как побитая собака. Схватился за сломанный нос водитель, непонимающе вертя головой.

Непривычные мужики к лесным чудесам.

Сергей на их глазах переломил пополам два ружья. Об колено, как сухую палку. К третьему присмотрелся. Импортное, двуствольное. Вязь английских букв.

«Дорогое, наверное», — подумал Скорпион и зарядил патрон, второй.

— Руку подними, — обронил он охотнику с проломленной челюстью.

— Чего? — слабо проблеял тот.

— РУКУ!!! — Гаркнул Сергей так, что стрелок без вопросов, скуля, поднял руку.

Дуло уткнулось в ладонь. Палец ногтём подцепил один из курков. Скорпион ещё раз оглядел всех троих: разбитый нос, выбитые зубы, сломанные рёбра. Побелели, как лабораторные мыши. Ни капли сопротивления.

«Мягкий я какой-то стал. Ведь вернутся же… Хоть купол ближе и не пустит. Заплутают».

Ружьё опустилось. Вытащив патроны, взял ружьё за дуло и со всей дури треснул о броню вездехода. Двустволка, сухо скрипнув, переломилось.

— Значит так, поднимаемся и шагаем по следам своей консервной банки домой. Сколько там километров до трассы, мне всё равно. Попытаетесь вернуться… — сделал паузу, глаза недобро блеснули, — …закопаю рядом с этими трофеями.

Охотники завозились, больше мешая друг другу, чем помогая. Краем глаза отметил движение в кустах. И, похоже знал, чем прибавить им скорости. Обронил через плечо:

— Марта, выходи. Дяди хотят с тобой поздороваться.

Мужики замерли, глядя, как из кустов появилась рыжая мохнатая голова с чёрными полосками. Тигрица осторожно осмотрела незваных гостей большими карими, с проблеском жёлтого, глазами. Больше времени уделила броневику, зрением дополняя картину обоняния, чутья. Ведь они говорили ей больше, чем глаза. Поглядывая на Скорпиона, тигрица вышла из кустов и встала напротив вездехода.

Чернявый спаситель — единственный человек, кому доверяла тигрица — присел на корточки рядом, обхватив пушистую голову, и склонился к уху. Обронил тихо, но так, чтобы услышали и охотники:

— Марта, ты чуешь тушу медведя? Твой пир, наешься до отвала. Погреби его достойно… А если проголодаешься раньше, чем закончится мясо, то эти трое с радостью поделятся с тобой какой-нибудь частью тела… Как с ними поделился наш Бурый медведь.

Марта, словно понимая каждое слово, с интересом посмотрела в глаза каждому из трёх. В её трехлетнем возрасте ещё присутствовало любопытство к миру, ко всему новому. И витающий в воздухе страх трёх здоровых мужиком был интересен так же, как какие-то слова своего Спасителя. Своего старшего Брата.

— Идите, мужики. Идите. Не быстро, правда. Резкие движения чреваты. Напугаете мне малыша и бед не оберётесь. А потом я бы посоветовал прибавить скорость. У Марты давно не было достойной охоты. Истощала. Понятия не имею, насколько ей хватит мяса медведя. Медведь же тоже молодой был, да и жира ещё не нагулял. А так, идите, мужики. Ступайте.

Скорпион говорил спокойно. Гнев ушёл. Но на белые лица и трясущиеся губы смотрел с удовольствием. Может, отобьёт у мужиков охоту развлечения ради ходить на охоту?

На негнущихся ногах мужики поднялись и лилипутскими шажками, во все глаза глядя на тигрицу, двинулись по проложенной махиной трассе в направлении дома. Марта, словно издеваясь, зевнула, обнажая большие белые клыки. Скорость передвижения охотников увеличилась сама собой.

Скорпион пригладил хохолок Марты, задумчиво глядя вслед улепётывающим во все пятки мужикам. Ноги тигрицы напряглись, сделала попытку к рывку. Бегающие существа вызывают интерес гораздо больший, чем мертвый медведь. Но спаситель сидит рядом спокойный, не бросается за ними. Так зачем и ей бежать?

— Нет, киска, эти люди тебе ни к чему. Ты же не пробовала человеческой крови. Мяса от мишки тебе теперь на две недели. Ступай, пируй. А то мелочь растащит самые лакомые куски. — И Скорпион отдал волевой посыл за людьми не ходить. Жить захотят — сами дорогу найдут.

Тигрица, лизнув тёплым языком руку, скользнула обратно в кусты. Не любила открытых пространств. Скорпион, вскоре потеряв из виду и кончик хвостика, вернулся к трофеям. Те на солнце начинали отдавать душком. Нарвал в мешок травы, переложил вместе с лапами, рогами, копытами и шкурами. Рысь знает, что с ними делать. Тысячи рецептов в голове от деда остались. Куда там китайцам с их многотысячелетней медициной.

Но брат бы никогда не собирал эти трофеи с живых особей.

Взвалив мешок на плечо, Обнажённый защитник леса повернулся к осиротевшему вездеходу.

— Ё-моё, с тобой мне-то что делать? Рысь не одобрит, если вернусь домой на танке. Все огороды же ему перетопчу. — Подошёл, постучал по броне. Крепкий. — Хотя… как ещё успеть к завтраку? Солнце родное уже заждалось.

Запрыгнул на бронник, положил мешок и нырнул в люк. Управление не сложное. В голове ещё остались уроки управления не только автомобилей и мотоциклов, но и БТРов, танков, отчасти самолётов. Но за штурвалы самолётов и в вертолёт не сел бы так сразу. Детали забываются в связи с отсутствием лётной практики, а ошибаться нельзя — гравитация не простит. А на броннике посреди леса ошибайся — не хочу. Кто заметит? Разве что покореженный лес.

«По-крайней мере, на танке будет оправдание за оставленную у водопада рубаху с кроссовками», — ухмыльнулся Сергей, включая мотор. Рвать девственную землю гусеницами у водопада совсем не хотелось. Рубаху заберёт потом.

«И надеюсь ГЛОНАСС нет дела до вездехода в глуши тайги… На крайний случай, под деревьями не заметят. А потом купол не даст заметить. Поехали! Не каждый день лес собирает, а не отдаёт трофеи».

Глава 2 — Дела давно минувших дней —

Гром разрывал небо. Молнии пугали всё живое. Стихия лютовала над городом, заставляя носиться толпы жителей в страхе пред неизведанным. Воспитанные на постоянных примерах ежемесячных Концов Света, люди бросались в панику, насилие и мародерство. Синдром толпы уносил жизней больше, чем разрушения. Разум отступал перед общим мнением. Страхи вырывались наружу и сметали всё подобно торнадо.

Лера упала на колени, хватая Леопарда за штаны. Секира с чмоканьем отвалилась от пронзённой груди и звякнула о мрамор. Просто острый кусок железа, напитый кровью, удовлетворённый боем. Железо, созданное неизвестным кузнецом с одной лишь целью — убивать, забирать жизнь.

Прекрасное лицо словно очнувшейся от долгого сна Валерии с немногочисленными веснушками исказилось непониманием. По губам потекли алые капли. В освобождённых глазах мелькнула человеческая искра. Та самая, которую так тщетно пытался разглядеть Скорпион перед прыжком в окно. Мелькнула и погасла, незамеченная жёлтыми глазами Леопарда. Мелькнула и погасла, утонув во мраке страха и боли. Обоюдном страхе. Сёмы и Леры. Страхе совершённого.

Леопард отступил. Сёма больше не смотрел на ту, которая под ногами. Взгляд шёл над Лерой, в окно. На опаленные небоскрёбы, на чёрные клубни туч и ослепляющие вспышки молний. Стихия разрывала мир, гоняла по небу бесов. Бестии кружили над людьми, играя с их страхами.

По щекам бежали крупные слёзы. Они смешивались с кровоподтёками на скулах, щипали кожу, свисали с подбородка и тяжёлыми каплями падали на застывшее лицо рыжей… уже не бестии, но просто девчушки, которая так не вовремя допустила ошибку… Всего одну ошибку, за которую пришлось платить слишком дорогую цену.

Её лик разгладился, вновь приобретя чуть вздорное, светлое выражение. Спокойное, каким может сделать его только смерть. И если бы не потухшая искра в застывших глазах, можно было подумать, что она просто задумалась, витая в отдалённых мечтах среди далёких, невесомых облаков. Мечтает, забыв о том, что мечты не сбываются. Только намерения. И её намерение так не вовремя совпало с намерением Эмиссара. Зазвучало в унисон.

Тотем леопарда торжествующе забегал по телу, выискивая на предплечье Сёмы новое место для ночлега. Зрачки окровавленного блондина посветлели. Моргнув, на мир вновь смотрели голубые, как светлое небо, глаза.

Глаза без радости и жизни.

Всё светлое из жизни ушло.

Опустив взгляд вниз, Сёма, не чувствуя пальцев, провёл рукой по лицу Леры. Веки освобождённой покорно опустились. С ними опустилась и некая завеса на него самого. Чёрная, злая и холодная, как зимняя ночь в лесу.

— Любовь и красота такие же враги человека, как холод и смерть, — не своим голосом обронил Сёма и, подхватив Леру за плечи, поставил на ноги. Поставил у мраморной вмятины в полу. Той самой, что была последним шагом Скорпиона.

«Брат умер — его нет больше в этом мире. Пропали все известные нити связи», — подумал Сёма, и руки отпустили её тело.

Мгновение постояв, тело Валерии наклонилось назад и, чуть распустив руки, освобождено полетело вниз, в свободный полёт высоты.

Освобождённая птица, ощутившая свободу за миг до смерти.

Молния запечатлела в мозгу Сёмы на всю оставшуюся жизнь белое лицо, чуть вздёрнутый носик и капли крови, падающие медленнее тела. Они были легче тела и не успевали за ним, потому казалось, что падают вверх.

Лера после очередной вспышки молнии растворилась во тьме, и кто-то схватил Сёму за волосы, откидывая от окна, чтобы не шагнул следом.

Рыжая пропала из виду, отделяя от Сёмы и прошлого мира, казалось, навсегда…

Полёт же девы продолжался недолго, как и вездесущая тьма. Толчок, рывок и Лера открыла глаза в царстве тепла и света. И чернявый ангел с пронзительно-тёмными очами молча смотрел на неё.

Вначале он показался ей Скорпионом, но у любимого волосы были длиннее и вьющимися, а глаза зелёными. И лицо запоминалось. Лик же тёмного ангела запомнить не могла, сколько не смотрела. Стоило прикрыть глаза, и на разум находила пелена забвения. Опустишь веки и не можешь запомнить ни одной черты.

И совсем невозможно было определить настроение спасителя. То ли рад, то ли горд, то ли добр, то ли зол. Он был всем и ничем. Существовал и нет. В глазах невозможно было прочесть ничего.

Совсем ничего!

Ничего не выражало и лицо, которое, порой расплываясь в дымке или лёгком тумане, исчезало, появлялось вновь. Что за быстро сменяющий картинки мир? Кто ускорил время?

Боль терзала тело, выворачивая наизнанку. Нестерпимые муки в груди прекращались лишь на тот миг, когда холодная длань ангела касалась лба. Тогда боль в спешке отступала, и разум прояснялся. И краем глаза Валерия отмечала, что этот мир не похож на рай. Что свет вокруг — лишь свет солнца, что разливается по всей белой комнате сквозь большие стёкла-двери и чуть затемнённые стёкла под потолком. А тепло — это тепло окружающего мира и пары белоснежных одеял.

Чернявый ангел ненадолго исчезал. Проходили минуты, возвращался. Но каждая минута казалась её вечностью. Сражение с болью, битва один на один. Горький коктейль ужаса и безнадёжности, печали и ещё раз муки. Вездесущая боль выздоровления.

Её стоны и крики вряд ли кто слышал. Пустая просторная комната, залитая светом, лишь отражала её эхо, возвращала безнадёжный, бессмысленный плач. Но молчаливый ангел возвращался, клал холодную руку на лоб, и мир вновь обретал краски, вновь наполнялся жизнью и смыслом.

Он ничего не говорил. Она ничего не спрашивала. После произошедшего всё казалось бессмыслицей, наполненной пустотой. Лишь долгие дуэли взглядов со спасителем. Сквозь чёрные глаза на неё смотрели тысячи лет истории, тысячи жизней и целый океан боли, в котором её боль растворялась жалкой каплей.

Этот бессловесный диалог продолжался всю жизнь и мгновения, вечность и миг, прерываясь на краткие мгновения тьмы сна без сновидений и бесконечных часов боли, что укладывались в минуты его отсутствия.

И никакого больше мира. Ничего нового долгое время. Только как последнее желание ещё и ещё раз увидеть его глаза.

Час за часом, день за днём.

— Иштар, — обронил он однажды. — Я не согласен с твоей новой смертью. Ты будешь жить. Ты пробудишься вновь.

Его голос был музыкой для сердца, лекарством для души. И когда он чуть двигал губами, она жила. Она обретала вторую жизнь. Но стоило голосу замолчать, как он забывался, стирался из памяти. Ни бас, ни баритон, ни фальцет. Что это был за звук? Какого диапазона? Отдать вновь обретённую жизнь, только чтобы вспомнить. Но что с памятью? Почему не остаётся и образа? Это же невозможно! Так не должно быть!

— С тобой я жива, мой ангел. — Ответила она однажды и не узнала своего голоса. Тонкий писк, за который стало стыдно так, что щёки налились красным. Но что толку? Смущение перед ангелом скрыть невозможно. Он всё видит, он вездесущ!

— Ан-гел, — по слогам обронил он в тот день, впервые отведя от неё взгляд. Спаситель словно задумался, перебирая что-то в неизмеримом океане воспоминаний. Спустя некоторое время ответил. — Это слово ново. И давно потеряло свой истинный смысл.

— Архан-гел? — вновь теряя голос, спросила она, только бы продолжить разговор, только бы он не молчал и говорил. Неважно что. Просто говорил. И смотрел. Не отводил глаз. Этих глубоких чёрных провалов. Будь здесь, не уходи! Молю же тебя!

— Я родился не гелом, я родился легом. И давно стал Арлегом. Это слово тоже забыто, перевёрнуто с ног на голову со времён нового Велеса… Я демон нашей планеты в его изначальном значении.

— Но… ты же ангел! — Неизвестно почему, но по щекам Леры вдруг потекли слёзы. Обидные, горькие слёзы. Не хотелось верить, что спаситель демон, а не ангел. Это не укладывалось в голове, переворачивало всё вверх ногами. Так не должно быть! Не может и всё!

— Демон это значит — защитник. Не путай с бесами и чертями. Скорее демоны и демиурги имеют больше общего, чем гелы с защитниками. Гелы — падшие, низвергающие, тюремщики, смотрители. Контрактники душ. Ангелы смерти, карающие, единоличные хранители, собиратели и мучители душ. В твоём понимании это демоны. Но я помню истинное значение слов, корень… У меня были хорошие учителя. — Он говорил медленно, весомо. Слова свободно витали по комнате и бились обо что-то в голове, в которой упорно не укладывалось, что он демон. Ангел и всё тут! Другого быть не может!

— Тогда… Тогда научи и меня… — Лера забыв про слёзы и боль, рванулась к нему, пытаясь обхватить, обнять. До смерти захотелось ощутить тепло. Хоть чьё-то тепло. Его так не хватает внутри. Что-то должно заткнуть ту холодную дыру в груди, через которую всё это тепло исчезло, вытекло, растаяло, испарилось!

Но стоило сделать рывок и в грудь как будто снова воткнули секиру. Что-то хрустнуло, рот наполнился солоноватым и по щеке, вместе со слезами, потекла кровь. Сердце сжалось в приступе боли. Лера ощутила, как теряет сознание.

— Жизнь и боль — мои учителя. Самые лучшие и настоящие, — договорил Меченый, впервые за тысячу лет нахмурившись.

Глаза закрылись вслед за её глазами и руки нависли над её ранами. Предстояло отказаться от части себя, чтобы вспомнить, что значит лечить, восстанавливать, отдавать, оживлять. На ум пришло одно из древнейших своих имён — «Савитар». Живитель душ.

И за двенадцать тысяч лет с момента воплощения предстояло взять в ученики третьего. Третьего после Иштар и Волха. И по странным условиям Игры, душа одного из своих учеников отчасти вернулась вновь. Чего же хотела добиться в посмертии Иштар? И ей позволили, что самое странное. Значит, не всё в порядке в высших мирах.

Он открыл стеклянную дверь на балкон, и в комнату ворвался свежий бриз. Ласковой рукой прошёлся по щеке, и тело невольно вздрогнуло от ощущения нежности. Такое приятное ощущение после месяцев боли трансформации.

Человек в чёрном подошёл к кровати и рывком отбросил одеяло, оставляя на белоснежной простыне обнажённой. Но стыда не было. Только не перед ним.

— Всё, Иштар, время болезни истекло. Твои локоны черны, как ночь.

Он протянул появившееся в руке зеркало.

— Время набираться сил. Скоро придёт время первых уроков.

Валерия слабыми руками взяла зеркало, и дыхание перехватило. На неё смотрела чернявая темноглазая дева с бледными, шелушащимися губами. Взгляд растерянный, встревоженный и уставший. Полное внутреннее опустошение.

Разве это она?

— Чёрные… как ночь… — повторила она.

— Это последнее, что у тебя останется от боли трансформации, обещаю.

Он легко подхватил с кровати и понёс к балкону. Лера и сама не ощущала своего веса. Лёгкая, как пушинка. Голова немного кружится от слабости и смещения в пространстве.

Солнце слепило. Приятная сухая жара после постоянно вентилируемого, очищенного и насыщенного отрицательными ионами воздуха закрытой комнаты.

Осторожно поддерживая, Меченый опустил ноги Леры и придал ей горизонтальное положение. Кровь отлила от головы и дева едва не упала. Повисла на плече спасителя, как лёгкая шаль. Ноги напротив, покраснели, и вскоре их даже защипало от прилива крови.

Лера стиснула зубы и заставила себя держать равновесие. Стараясь не упасть, облокотилась на поручень. Взгляд перевалил за балконную перегородку.

Впервые за полтора месяца…

Третий этаж. Огромный дом. Внизу целый сад, зелёная терраса, фруктовые деревья, высокие заборы. Но за ними видно море, пляж. Народу немного. То ли океан холодный и не сезон ещё, то ли пляж закрытого типа. Частная территория.

Глаз радуется зелени, в воздухе витает запах цветов, фруктов. Бледную кожу щиплет солнце. Спаситель рядом. Её руки крепко поддерживают, не дают упасть. Ощущение заботы и нежности продолжало разливаться по телу. Пропал даже стыд нагого тела. Для Него он давно пропал. А когда Он рядом, то кого стесняться вокруг? Он господин, он повелитель… Он центр Вселенной.

— Теперь ты будешь учить меня? — Робко спросила она, кляня себя за трусость и моля любого из богов, чтобы ответ Его был лишь тем, о котором трепещет сердце.

— Нет, мне рано учить тебя. Через пару дней в дом приедет Гарда. Она будет твоим первым наставником.

— Гарда? Это имя?

— Имя? Нет. Всех имён этого существа я бы не упомнил. Эта сущность слишком долго бродит по мирам.

Лера ощутила, как от его слов что-то холодное перевернулось в груди. Стиснув зубы, схватила новую эмоцию под контроль.

Спаситель не будет с ней нянчиться всегда. Это верно! Пора брать себя в руки. И никогда, теперь больше никогда не выказывать страха или неуверенности.

В прошлый раз это плохо кончилось.

«Сущность, так сущность. Лишь бы Он был рядом».

Глава 3 — Адекватный ответ -

Ласты ритмично разрезали морские глубины. Пузырьки воздуха поднимались в свете преломленных лучей искажённого солнца и реактивно мчались к поверхности. Шесть метров глубины давили на лёгкие и уши. Сердце работало учащённо, чуть стягивало холодом ноги, пресс. Температура воды плюс двадцать два, но даже сквозь костюм диверсанта-подводника глубина забирала тепло. С каждым километром всё больше и больше.

Утро, солнце только выползает из-за моря. Перед маской мелькают стайки цветастых рыбок. Куча живности ползает по дну, прячется в водорослях, шныряет меж камней. Более крупные рыбы жрут более мелких. Природный баланс. И даже если травоядный, всё равно рано или поздно достанешься хищнику. А тот, тому, что покрупнее.

На периферии зрения мелькнул силуэт акулы. Небольшой такой, не опасный. Любопытная просто без меры. И чёрно-синие костюмы плывущих друг за другом российских морских пехотинцев вполне могут показаться если не косяком рыб, то стайкой дельфинов точно.

«Хотя Даня натаскал своих хлопцев так, что акулам с ними не справиться. Если только касаткам»? — Подумал Сёма и вывернул голову, пытаясь разглядеть группу. Не вышло. Вода после прошедшей намедни бури мутная, с песком. Всю группу не видно. Пришлось бы останавливаться и разворачиваться. А так только поднимающиеся к поверхности пузырьки видно.

Леопард сверился с компасом и дважды стукнул пальцем по подводному наушнику. Под водой особо не поговоришь, но звуки никто не отменял.

«Жаль, что опоздали ударить в шторм в ночи, проще бы было».

Девять двойных щелчков пришли в ответ сразу. Корабль близко, группа получила команду и рассредоточилась. Ничего страшного, если на борту захваченного судна увидят пузыри. Шесть-семь метров после небольшой бури в замутнённом море это не та глубина, с которой что-то видно с поверхности. Но интерес возрастёт, если пузыри будут рядом. Пока песок после волнений погоды полностью не улягся на дно, вновь делая дно прозрачным, работа по перезахвату корабля в самом разгаре.

«Мало ли что у юсы авианосцев на все моря не хватает, а нашим субмаринам не с руки ждать, пока десяток-другой пиратов с автоматами не захватят какой-нибудь проплывающий в их окрестностях торговый кораблик. Это не повод требовать за полусгнившие борта заоблачные суммы и продлять морякам и без того длительные командировки. Вооружать эти шхуны, что ли? Или показательно сжечь пару-тройку пиратов с трансляцией на всемирном канале? Снова правами человека заглумят. Как будто человек и пират это одно и то же».

Белое днище с облупленной краской показалось над головой. Ласты пошли работать охотней. Видеть цель — ещё один пунктик в её достижении. Сёма коснулся дна и стал дожидаться, пока по круговой к кораблю не соберётся вся группа.

«Это европейцам проще откупиться. По сумме ведь собрать группу спецназа, найти подходящие корабли, заправить и доплыть до Африки, чтобы возможно начать штурм, это же то же самое по цене, что выплатить требуемый выкуп. А нас всегда задевает, тянет сдачи дать, оправдаться».

Мысли под водой странные, тягучие. Свернули с логического русла. То ли слишком много кислорода для мозга после подводного марш-броска на тринадцать километров, то ли просто наболело.

«М-да, забрал у Дани резерв и решил резко восстановить справедливость? Обидно? Или с аквалангом давно не плавал? Мелочью последнее время какой-то занимаемся. Пора брата возвращать. Пусть нормальную работу Совету даёт».

Пираты, захватившие торговый корабль, поставляющий заводское оборудование ЮАР, торопили с выкупом. Два десятка российских граждан и пять украинцев, как члены экипажа, так и ремонтные рабочие, направляющиеся в самую южную страну Африки для установки оборудования, были весомым козырем.

Весомей он стал, когда на борт захваченного корабля попросился иностранный репортёр с оператором. Весь мир вдруг на миг забыл про кризисы и суету вокруг доллара. Только измученные лица избиваемых заложников в прямом эфире и вялые обещания правительства уладить конфликт посредством переговоров заняли весь прайм-тайм. Пиратам на руку. Оказалось, что после выкупа есть немало стран, где готовы их принять. И даже гарантировать полную защиту.

Пламя разгорелось, когда этот корреспондент с оператором засняли, и с жаром прокомментировали убийство первого заложника с целью немедленного выкупа. Как считал Леопард, провокации корреспондентов с целью заснять сенсацию удавались на славу. Пиратам невыгодно было убивать своих гарантов, а вот охочим до сенсаций существам, по странной логике названной людьми…

Как поступали в Совет Антисистемы сведения из верхней номенклатуры, правительство склонялось к выплате. Давление народного мнения, громкий шёпот Европейского Союза, частые звонки юсы и прочие обещания в помощи посредничества при переговорах нагнетали над страной орды мух. Жужжанием своим докучали. Но Сёма понимал, что значит сделать первый уступок. За ним обязательно последует второй, третий, а в итоге многое сойдёт пиратам с рук и ещё не один корабль будет захвачен.

Пришлось действовать быстро.

Группу выбросили с двух вертолётов перед самой зарёй. Оборудование класса «дельфин», ускоряющее доставку пловца под водой пришлось не брать — грузоподъёмность взятых в аренду зарубежных вертолётов заставляла желать лучшего. О «Камове» и «Микояне» можно было только мечтать.

Все десять членов группы показались в поле видимости, разгоняя лишние мысли. Блондинистый глава группы каждому жестами обозначил место проникновения. Группа вновь рассредоточилась, осторожно всплывая вдоль бортов. Руки подцепили на поясе небольшие магнитные прорезиненные липучки под руки. Во включённом положении кнопки под большим пальцем, те намертво цеплялись к железу, при выключенном — отцеплялись, давая возможность передвинуть повыше, чтобы снова зацепить и включить.

Сёма первым перепроверил штурмовой пистолет на поясе, свободно стреляющий и под водой, и отцепил акваланг. После ещё будет возможность поднять со дна. Не то, чтобы Антисистема жалела средств на экипировку физической линейки сотрудников, но засорять аквалангами дно морское — последнее дело.

Поправив выползшую из-под маски прядь белых волос, блондин освободил от воды ушко передатчика, отогнул передающий динамик, поплотнее вдел руки в липучки и прислушался…

Плеск воды о борт, отдалённые крики чаек. Ничего постороннего. Не став обувать на ноги простые липучки для подстраховки — никто из группы не стал, натренированные подтягиваться на одной руке, пусть и из резерва — покарабкался вверх.

Перед самым верхом усилил слух. Тишина. Поодаль на борту висят на руках бойцы группы, в тёмных костюмах похожие на пиявок, обсыхают. Вернув слух в привычный человеку диапазон, Сёма выждал десять секунд, взял с пояса в зубы нож и трижды стукнул по динамику. Сам первым подтянулся, перевалился через борт и начал штурм.

Зрачок пожелтел. Тело налилось смертоносной мощью. Тотем, разбуженный адреналином, встрепенулся, заворочался, пытаясь хоть на мгновение взять контроль над разумом. Сёма привычно обхватил его в крепкие узды, используя скорость тотема, но не ярость.

Пистолеты с глухими щелчками сработали только у пятерых из группы. Пятеро пиратов беззастенчиво спали на постах, «калаши» висят на шее, через плечо или валяются рядом. Сонные постовые получили аккуратные дырочки на лбах и висках, и отошли в мир иной, не просыпаясь. Двое бродили вдоль бортов с разных краёв. Первые пули пробили лёгкие, прервав возможные вскрики, тут же ещё три-четыре прошили тело.

Возможный шум так и не поднялся. Убаюканные скорой капитуляцией, террористы тихо умирали. Группа, с момента своего основания не обременённая обязательством брать пленных, без шума зачищала палубу, быстро пробираясь к каютам и рубке. Сонные, как мухи пираты, зевая, выходили навстречу и не понимали, почему в один миг перед ними вырастало нечто в костюме и нажимало на курки.

Крики начались ближе к машинному отделению. Сёма, пока так и не встретив заложников, перехватил обратным хватом нож и, сменив обойму пистолета, ускорился.

От одной из дверей послышалась бурная речь. Без переводчика было понятно, что кто-то ругается. А переводчик в мозгу, этот странный, до конца непонятный подарок Отшельницы, донёс обрывок речи:

— …так что Салем, на палубе снова молчат.

— Спят, дети обезьяны! Иди, проверь!

Воткнув в сердце проверяющего нож, Сёма метнулся к Салему, перехватил АКМ и помог полу со всей гравитационной поспешностью встретить лицо пирата.

— Где они? — Бросил Леопард на английском.

В ответ какие-то слова, ставшие понятными, едва сработал переводчик. Редкое африканское наречие. С непривычки кольнуло в виски.

— Где они? — повторил Сёма на языке аборигена близлежащих земель.

— Откуда ты знаешь…

Сёма поднял его голову и вновь впечатал в пол.

— Дальше по коридору, — послышалось булькающее признание из разбитых губ.

Пуля в висок, снова бег, но что-то заставило резко замедлиться. В голову ударило, резко заломило виски.

Сёма, не понимая, что случилось, остановился. Голова стремительно превращалась в ком боли, заломило шею. Перед глазами поплыли круги. Да такие, что всерьёз испугался потерять сознание.

— Проблема! Продолжать штурм без меня. — Шепнул в микрофон Леопард и сполз по стене, держась за виски. Нож и пистолет упали рядом. Чёрное нахлынуло и поглотило, окончательно отключая от забот внешнего мира…

— Сёма, тебе совсем заняться нечем? — Брат Скорпиона по матери с лицом, забывающимся тот час, едва отведёшь взгляд, смотрел осуждающе, возникнув из тумана надсознания.

Только тёмные глаза не забывались никогда. Но к ним Леопард уже привык, как привык и к тому, что он один из немногих, кто сумел запомнить, как выглядят эти провалы.

— А что случилось? — Сёма попытался повернуться, быстро привыкая к ощущениям вне тела. Вертеться было нечем, и чернявый сын полубога никуда с глаз не делся. Волей-неволей, приходилось смотреть именно на него.

— Ты убил последнего жителя говорящего на Тахепо.

— Чего?!

— Понимаешь, кто-то должен был говорить на Тахепо. — Спокойно добавил Меченный. — Чувствуешь боль в голове?

Сёма кивнул. Сам не понял, чем кивнул, но Меченый сделал вид, что понял его действие.

— Эта боль и есть наследие Тахепо.

— Слушай, если ты про того негра, извини. Я не расист и не мне всё равно, какого цвета кожа террориста или на каком он языке говорит. Так что не выбираю. Ты знаешь принципы Антисистемы. И ещё у меня нет комплекса рабовладельческой вины называть негра негром. Негроидная раса есть, а негров нет? Ты к этому меня Тахепо назвал?

Меч вздохнул, начиная разговор по новой:

— Я не о том вовсе. Слова и обозначения меня не интересуют, они кардинально меняют смысл каждое столетие. И принципы вашей структуры я тоже знаю хорошо — нет диалога с террористами. Вы не первые, кто вырезает всех плохих на корню в попытке сделать мир лучше. Детский период становления, проходил, знаю. Дело не в этом. Понимаешь, многие тысячи лет назад я пообещал, что падёт страшное проклятие на убившего кого-нибудь из племени, говорящего на Тахепо.

— А, ну если так… Это конечно меняет дело… Слушай, а аспирина нет?

— Нет. Ты дослушай. Понимаешь, со временем это племя само всё извелось. Болезни там разные, да и в долгожителях у них никто не числился: гигиена не на уровне, питание скверное, среда окружающая агрессивная. То да сё. И за тысячи лет заклятье порядком ослабело, как слабело с естественной смертью каждого говорившего на этом чёртовом Тохепо. Но ты, Сёма, настырный. Ты докопался до последнего и всё-таки убил его.

— Полный корабль африканцев с автоматами возомнивших себя королями мира, а ты мне говоришь про какого-то почившего Салема. У меня там заложники, в конце концов. Надо выручать. Извини, Меч, но ты порядком отвлекаешь от дел.

— Да брось, каждый день кто-то умирает. Но если вскоре ты хочешь оказаться в их числе, продолжай нести чушь про свой жалкий кораблик.

Сёма немного посуровел, отмечая накатывающую головную боль и за пределами тела. Значит в самом теле уже такая волна боли, что впору вскрывать черепную коробку в бесплодной попытке добраться до её источника.

— И что за проклятие? — Осторожно спросил блондин.

— Думаешь, я помню все, что накладывал? Тысячи лет скитаний. — Меч ненадолго замолчал, погружаясь в мысли, буркнул. — Симптомы появятся, может, и вспомню чего. При вскрытии точно вспомню. Ты это… секиру свою забери — пригодится.

— Секиру Живы?

— Ты ещё какую-то секиру мне давал подержать перед нью-йоркской суетой?

— Куда я её сейчас дену? Потом отдать не мог?

— В Пустоты положи. Вообще это твои проблемы. Я и по части проклятия-то мог не говорить. Мучился бы сам. Но ты близок моему брату. Так что предупредить будет не лишним.

— Ах, спасибо, благородный. Когда я знаю, что проклят, мне гораздо проще жить. Снял бы лучше проклятие. Тебе делов-то, а мне приятно будет.

— Не бубни. Я не помню его свойств. И это… Меч этот тоже возьми. Пригодится. Меч Родослава. Он когда-то тоже мне дал подержать, а чтобы обратно забрать — просить надо. А он просить не любит, а мне напоминать случая не было.

— У тебя попробуй чего попроси. Неделю не отмоешься… Так что у тебя делает меч Родослава? Дал бы он тебе подержать просто так, как же.

— Слушай, Сёма, мы не всегда воевали. Дядя всё-таки. Родню не выбирают. И от неё иногда бывает польза. Были времена, когда дрались плечом к плечу.

— Ага, и он тоже просил тебя подержать свой меч?

— Ты достал меня, блондин! Говорю, бери! Значит, бери!

Образы секиры и меча легли в нематериальные руки. Меченый растаял в воздухе. Сёма, горестно вздохнув, буркнул:

— Где же вы, уважаемый, раньше были, когда я оружие любил? С возрастом от него всё больше воротит. Зачем теперь само в руки идёт?

Приложил странно лёгкую сталь к груди. Туда, где она должна была быть в тонком мире. На фоне пробуждения ощутил обжигающую боль…

Блондин, щурясь, открыл глаза. В них било солнце. Восемь лиц в масках смотрели пристально, обступив полукругом. Разве что у головы не стояли. Вроде как не принято при живом.

— Шеф, что с тобой? — Бросил один.

— Вроде не ранен. — Добавил второй.

— Точно не ранен, — подтвердил третий.

Сёма прислушался к ощущениям в голове. Чёрный туман пропал. Остались лишь неприятные отголоски. А вот грудь жгло. Словно оружие не на полки Пустот сложил, растворив в себе, а облил себя расплавленным, если не железом, то воском точно.

Но боль быстро стихала. Мозг, не найдя на теле ожогов, успокаивался. Вечный рационализатор постепенно приходил в себя.

— Да в порядке я. Что с кораблём? — Спросил Леопард, кряхтя.

— Возвращён владельцам. — Ответил один из группы.

— Пираты?

— Убиты.

— Все?

— Шеф, пятый год пленных не берём… И это… Тут репортёр с оператором. С ними что делать?

Сёма поскрёб подбородок и рывком поднялся. На палубе помимо группы и иностранцев, стояли десятки заложников. Один со злостью пинал тело террориста, ругался. Видимо террорист убил одного из заложников, ему очень близкого.

Леопард, потирая виски сквозь маску, подошёл к очкарику-журналисту. Между желанием выбросить того за борт за корм рыбам или сломать хотя бы руку, бросил на английском:

— Трупы снял?

— Да, сэр. Конечно, сэр. Крови, как можно больше крови. Это самые высокие рейтинги. Вас покажут по всему миру. Кричащий скандал. Непременно в прайм-тайм после мультиков и перед кассовым блокбастером.

«Кто сказал, что человек эволюционирует? Со времён Рима ни шагу», — подумал Сёма, вслух обронив:

— Прямой эфир?

— У нас свой канал, сэр.

— Меня снимай.

Журналист кивнул оператору. Камера выхватила в объектив лицо в маске. Леопард подошёл к одному из убитых пиратов, схватил за длинные волосы, приподнимая так, чтобы мёртвый взгляд незакрытых глаз смотрел прямо в камеру. Оператор услужливо приблизил.

— Так будет с каждым, кто вздумает играть в пиратов, террористов и бандитов с гражданами Российской Федерации, — снова бросил Сёма на английском. — Антисистема заставляет за собой право на устранение таких персон без всяких переговоров. В интересах союзного государства и в интересах здравой логики.

Сёма кивнул оператору, давая понять, что репортаж окончен. Под словом «союзное» понимал намечающееся объединение России, Белоруссии, Южной Осетии, Абхазии, Приднестровья, Украины и Казахстана в одно государство с новой столицей, городом, который только намечен к строительству где-то между Москвой, Минском и Киевом.

Оператор с журналистом отошли. Медийщик что-то горячо забормотал в камеру о терроризме и роли России в мире. Сёма прекрасно понимал, что отсебятины, интерпретаций новостей и вариантов деталей под разными углами точек зрений потом добавит столько, что и Монголия бы с лёгкостью поверила бы в нападение Лихтенштейна на Китай.

Тупая боль в голове снова накатила и помешала думать. В конце концов, всё-таки можно было переиграть ситуацию так, что террористы убили и оператора и журналиста. Или что журналист спровоцировал убийство заложника. Или что их вообще не было, когда освобождали, а снимал один их террористов. Заложники бы потом подтвердили. Первыми заснятые кадры делают чьи-то мнения, свидетели происшествий находятся потом. Всё делается так, как нужно, а не так, как было. Кому какая разница, как было? Вот нужно — это совсем другое дело.

Но эта грязная игра больше по нраву западному стилю мышления. И пусть лучше мозговики Василия думают, в какое русло вывернуть ситуацию. Мини-камера при каждом человеке в отряде морских пехотинцев (подотряда скорпионовцев) давала прекрасный подробный отчёт на стол аналитического отдела тот час же, едва захватили корабль. И вертолёты уже летят забрать десант.

«Гм, засняли и мою потерю сознания. Беда, спишут ещё в комиссионку», — хмыкнул Сёма, приближаясь к заложникам.

— Ну, вы как, мужики? Все целы? Молодцом держитесь.

Заложники одобрительно загудели, благодарные, радостные освобождению, но как-то сразу поникли, вспоминая товарища. Не в нашей крови забывать под лекарствами и беседами у психолога тех, кто был в трудную минуту плечом к плечу.

Ещё немного побеседовав с экипажем, успокоив и пообещав, что вскоре к ним приплывут, Сёма заслышал отдалённые раскаты лопастей. Вертолёты показались на горизонте.

— Пора нам, мужики, бывайте.

— Да погодь, капитан. — Выступил вперёд один. — Треба убежища. Политического.

Сёма повернулся:

— Что, от выборов устал?

— Да какие выборы? Выбора то нет. — Мужик подставил руку к горлу, чисто по народному показывая, где у него все эти выборы, перевыборы и прочие голосования.

Сёма пересилил очередной приступ головной боли, кивнул.

— Будет. Всё будет. И тишина, и покой, и мир во всём мире, но разве что после ядерной войны.

Первый вертолёт навис над кораблём, скинув верёвку. Группа по одному забралась на борт, и второй вертолёт занял место первого. Сёма, подхватив верёвку, неожиданно поймал себя на мысли, что раздумывает, за что бы он сам принял десяток аквалангов, будучи рыбой.

«Так, пора в отпуск».

Глава 4 — Патриархи -

Сцена неспешно заполнялась декорациями. Люди на сцене суетились, занятые перетаскиванием предметов, заучиванием ролей по уголкам. Кричал режиссёр, молодые артисты выстроились вокруг него кучкой, уточняя каждую деталь. Звукорежиссёр кричал своё в разных углах сцены, проверяя аппаратуру.

Зал пустовал. Спектакли будут завтра, послезавтра, как и всю неделю. Сегодня зрителей нет… Не было, пока на третьем ряду не появился широкоплечий богатырь с длинными светлыми локонами и пронзительно синими глазами. Но на сцене его появления то ли не заметили, то ли не ощутили.

Суета продолжалась, как и была и когда рядом с белобрысым появился рыжеволосый богатырь через сиденье. Не поворачиваясь друг к другу, никак не приветствуя друг другу, оба молча смотрели на сцену. Там уже бородатый дядька с кипой листов вышел ближе к залу и, стараясь перекричать всех, прочитал:

От режиссёра неспешно отошёл артист в летах. Осмотревшись в поисках трона, такового не нашёл и прочистив горло, басом загудел, изображая из всех сил Сатану:

— Ты опечален, адский сын?

Запинаясь, из-за кулис выбежал молодой парень. Споткнувшись на втором препятствии, растянулся на сцене. С пола, тем не менее, произнёс без листов.

— Устал от вида крови.

— Ты в ней рождён. Такого быть не может. Дело в другом. Скажи же в чём? — басовито прогудел старый артист.

— Отец, вчера я видел бездну, — подскочил молодой.

— Любая бездна — хаос. Твоя стихия. Так в чем же дело?

— Я видел бездну её глаз, — растягивая слова, вдохновенно, на эмоциях, заговорил молодой.

Бровь «Сатаны» приподнялась.

— Тебя коснулась смерть?

— Не смерть, а жизнь. Но не могу понять, что было бы страшней. Старуха мне подвластна. А это дева…

Сатана отвернулся, громко бормоча.

— Проклятый купидон! Нашёл-таки лазейку. — И повернувшись к сыну, вновь заговорил громок, уверенно. — Это излечимо! Ты должен принести мне её сердце.

Тогда затменье пропадёт. И вновь зальёшь небесной кровью свет.

— Отец, я болен? Я не могу понять, кто враг?

— Врагов здесь нет. Но надо в лазарете отсидеться. Не делать глупостей. Распить кровей младенцев. Потом казнить священника, опять распять Христа, лишить Пророка сердца… И ты здоров.

Сын Сатаны отвернулся от отца и обронил сам себе, понизив голос.

— Как странно. Мне не хочется вредить. Мне хочется л…

Резко закричал Сатана, услышав последнее слово:

— Да как ты смеешь?! Не помнишь дней изгнания Денницы? Я был мудрей их всех. Я был сильней. Я понял суть Творца! А этот Бог седой, что пред Самим лишь пешка в этом мире, одной небрежною рукой меня под землю заточил, призвав отряды подхалимов…

Юноша приблизился на шаг, прерывая:

— Отец! Я знаю времена, когда на свет ещё из темноты не появился Я… Но тут другое… — Растерянно, подбирая слова. — Это… Это…

— Страсть! — Крикнул Сатана. — Конечно страсть! Другого быть не может! Только зачем тебе бессильные тела людей? — Повёл рукой в сторону. — Вон в ряд стоят вампирши, ведьмы, леди смерти… Они всегда готовы за тебя сломать ворота рая.

— Что мне до них? На то они и девы ада… Она же…

Вновь в ярости закричал Сатана:

— Да кто она?!

Спокойно ответил сын:

— Дева весны…

— Весна сожжётся знойным летом, рассыплется потом листвой… Чтоб умереть…

Легко воскликнул сын отца:

— Потом родится снова! Как будто не была мертва! И раз за разом! Снова! Снова!

— Очнись! Она же смертна! Ты знаешь правила Игры. И смертным станешь ты. Всё это ради суеты? Ты поменяешь хаос ада на пару лет… — Брезгливо продолжил. — …твоей любви?

Сын преклонил колено, голову склонил.

— Отец прости. Ошибся я…

— Прощаю… — Поспешил отец с ответом.

— Прости, я… ухожу. Меня не понял ты.

— Тебя, мой сын, тогда простить я не сумею. — И Сатана опустил голову.

Сын поднялся с колен и ушёл за кулисы. Вновь выбежал на край зала артист с кипой листов, заканчивая повесть:

Родослав зааплодировал. Миромир вяло похлопал в ладоши, ехидно подмечая:

— Ну, отличная же тема. Зачем только кровь младенцев приписывать, казни, прочий людской атрибут? Как будто Деннице делать больше нечего. Эта суета — суета бесов и чертей, влекомых людскими помыслами.

— Да, больших выдумщиков, чем людей, нет. Но какой спрос, если никто не объясняет, что душа их…гм… их же мысли воплощает? Если сопоставить по времени, сколько минут в день люди думают о дружбе и войне, то не удивляйся, почему весь мир периодически в огне без всяких Эмиссаров.

— Если бы не подушки безопасности как этот дар Творца — любовь и прочие, то…

— Рыжий недоговорил. Другой актёр подошёл к краю сцены и напыщенно зачитал с бумажки.

Захлопал и Миромир, о чём-то задумавшись. Лишь спустя минуты обронил:

— Всё-таки пелена спадает. Кто ищет, тот находит. На поток бы свои знания ещё не ставили. Я понимаю, что за время, потраченное в поисках золотников океане мусора, хочется большей отдачи, но позже творцы растворяются, переставая различать мусор и явь.

Родослав обозначил улыбку:

— Деньги — зло на день. Не стоит давать голодающим рыбы, дай удочку. Это ты сказал или сын?

— Сын. Он умней меня. Был бы ещё мудрей…

— … Не брал бы третьего ученика?

— И не стыдно тебе мои мысли читать?

— У тебя на лице всё написано. Эх, и открывает тебя творчество.

— Да просто раньше мы за эти знания не то, что войны развязать, и свои жизни ложили…

— Клали…

— Тем более… А сейчас на людей сыплется как из рога изобилия и ничего…

— Да на них много чего сыплется. А ни фильтра, ни другого сравнительного аппарата нет. Растворился в веках. Осталось одно критическое мышление.

— Ну, переборщил, знаю. Как иначе-то было?

— Да никак уже. Что сделано, то и лета с ним.

Диалог прервал женский голос. Молодая девушка под частыми укорами режиссёра тем не менее не сбивалась и говорила, выучив наизусть:

Родослав кивнул и поймал взгляд девчушки. Та смущённо улыбнулась и обречённо повернулась к режиссёру. Тот продолжал пылкий монолог, разъясняя одному ему ведомые ошибки.

Миромир выкрикнул:

— Отлично! Видели бы ещё, что эти «намекающие» на расстоянии вытянутой руки. Ну, вот как мы с тобой. Сколько её от нас отделяет? Метра три? А блоков сколько понаставила, что не докричаться?

— Да брось, уши есть. Подсознание запомнит, потом озарением всплывёт.

На сцену вышли трое парней в костюмах серого, ангела и демона. Все трое с листиками. Встали в ряд. Средний, в сером костюме, начал:

Парень в костюме ангела присел на корточки и изобразил, что пишет. «Демон» же встал за его плечом, внося поправки.

— Любовь спасает мир от разрушений. Запомни это каждый человек… — Начал ангел.

— …Не долог на земле твой скорбный век. Стенания, печали, скверна, подлость. В пыли у ног лежит святая доблесть, — дописал демон.

Ангел отмахнулся и продолжил:

— Любовь идет от глаз твоих, от век. От мыслей, чувств, желаний и творений.

От светлых дум…

— …Которых не хватает вам на век. Ты глупый, человек. Тебе до дум, как птице до дна моря. В своей любви утопишься в момент. Потом ещё хлебнёшь не раз ты горя. Такой ты человек. Безумный человек.

Ангел пихнул локтём демона и продолжил:

— Любовь спасает мир от суеты, великое даруя от Вселенной…

Демон подошёл с другой стороны.

— И ты ползёшь вперёд по жизни бренной, не ведая…

— …великой красоты!!! — Быстро написал ангел.

Демон почесал рога, выдернул перо из крыла ангела и дописал:

— Которой так хватает во Вселенной. Но слеп ты, недоношенный судьбой. Спи в жизни. Твоя жизнь пойдёт со мной.

Ангел сурово посмотрел на демона, тот чуть отошёл. Ангел продолжил:

— Любовь — начало всех начал на свете. Она рождает все, что в мире есть. Лишь человеку выпадает честь…

Быстро подбежал демон, вписывая в манускрипт:

— Подлить, язвить и быть самим собою. Не ведая о том, что пред тобою.

Ангел зачеркнул последнюю строчку, надписал:

— …Хранить живое, быть за все в ответе. Его предназначенье — жизнь беречь…

Демон согласно кивнул и дописал.

— Но он не понимает о чём речь. Пренебрегая Разума советом, он сбрасывает ношу эту с плеч. Так легче жить, духовность презирая. О Высшем не заботясь никогда. У человека есть одна беда. Живет он, о Великом мало зная. И в этом мировая суета.

Ангел кивнул и дописал от себя:

— Горят огнём поступки прошлых лет.

— А человека не было, и нет! — Дописал демон.

Оба вздыхают и ставят… троеточие.

Богатыри рассмеялись. Аплодировали стоя.

— А вот это в яблочко.

— Десять баллов.

Трое не ушли. Серый вновь зачитал начало нового творения:

Демон с ангелом выступили уже в роли «зла» и «добра». С ходу стали репетировать новую сценку:

— А… ты опять…

— Да, я… Привет.

— Ну, как работа?

— Сущее проклятье.

— Ой, кто бы говорил. Ломай себе и рушь. В итоге всё равно срываешь куш.

— А ты, значит, живёшь? Всё строишь и возводишь? И ни о чём другом и думать не моги?

— Ну, каждому своё. Людей вот только жалко. Метаются меж двух дорог.

Но спотыкаются и катятся в канаву…

— … своих страстей канаву! Кто им виноват?

— Пусть даже так. Не нам судить. Мы можем лишь об этом говорить.

— Да ладно, пусть живут. Грызут меня сомненья, что недолго им осталось… Недаром я им повстречалась…

— Да как бы с носом ты подруга не осталась. У них не всё как у… людей.

Серый закончил:

— Давно в театре не был, — вздохнул Родослав.

— Мы так другим театром заняты, что забываем, что есть ещё какие-то… Искусственные.

— Сотворённое не может быть искусственным.

— Но оно же не рождённое!

— А, ну если так…

На сцену снова вышли ещё трое в костюмах волхва и рыцаря. Третий был без костюма, он и начал:

Волхв упал на колени, раненый мечом. Паладин занёс оружие над головой, гордо выкрикнув:

Волхв гулко ответил:

Хрипло кашлянул волхв:

Покачал головой паладин, останавливая меч:

Снова приподнял голову волхв:

Шёпотом ответил волхв сам себе:

Призадумался паладин, чуть позже ответил:

Рассмеялся волхв.

Поправился паладин.

Вновь рассмеялся волхв.

Взбешённо продолжает паладин:

Печально вздохнув, паладин рубит голову волхву, бормоча:

Падает на колени, хватаясь за голову.

— Брат, ты зациклился на смене формаций. — Обронил без улыбки Миромир.

— А ты снова переборщил на новых основах. Дом не стоит без фундамента и техногенный мир долго не проживёт без постоянных вливаний, доработок. А тебе некогда следить за своим детищем, в виртуальной реальности поселился. Либо следи за скоростями, либо я новое что-нибудь построю. Мне надоело, что кто-то постоянно вырывает целые куски себе на потеху. Ни стабильности, ни разумения. Одно развитие. В разные стороны. Чаще к развитию атакующих средств. Ответка не заставит себя долго ждать. Тебе нужны новые странники, вмешивающиеся во все дела? «Наши» дела!

— В наши дела кто только за всё время не вмешивался. Помогло это им?

— Им нет, но у людей каша в голове. Каждый вмешивающийся попытался частичку себя оставить. Чисто в доме, где каждый ходит обутый? А здесь ещё жить…

— Ну, так объясни жильцам!

— А их принципы? Почему-то разный уровень слуха у каждого. Не желают слушать идущего рядом. А вот если на гору за советом взобраться, то да, тамошний житель за всю пройденную, переоценённую дорогу покажется мудрее любого мудреца, живущего рядом, под боком.

— Нет пророка в своём отечестве. Едем за мудростью в Индию, Японию, Китай и прочий Непал, лишь бы подальше. Чем дальше, тем кажется мудрее.

— Дорога, конечно, не мешает. Пока о чём-то долго думаешь, мысли концентрируются, ищешь разные подходы… В итоге за это время сам получаешь озарение. Без посредников. Только оно тебе уже ни к чему. Время упущено.

— И со временем у них проблемы, брат. Потому рождаются мёртвыми. Существовать — существуют, а жить не успевают.

А со сцены уже неслось:

— Вот я начало! — Начала «жизнь».

— Значит я — конец! — продолжила «смерть».

— Даю я первый отблеск предрассветный…

— … который догорит под вечер незаметным.

— Да ты не спорь, ведь ты в конце пути. Какая твоя суть? Ты слёзы и потери!

— А я не спорю. Я седая дань, что заберёт во веки всё живое. Всем быть со мною.

— Лишение и боль! Ты когти ночи, что скребут на сердце.

— Да, я изгой и зло в судьбе, но правда вся во мне, а не в тебе…

— К чему ты клонишь, о, проклятье, всего живого?

— Другому что б живому быть, всё старое должно погибнуть, освободить дорогу.

— Перерождение не твой конёк. Погибнет всё живое. И смысл смерти будет позабыт.

— И смысл жизни тоже. Последний день — для всех последний день.

— Но может им подольше стоит жить? Ты забираешь лучших. Так всегда.

А худшие, как водятся, живут. И здравствуют на белом свете.

— Пусть пострадают больший срок. Я подожду. А лучшие пусть возродятся на нелепом белом свете.

Сценка закончилась и без послесловия артисты ушли. Готовые декорации позволили покинуть сцену декораторам, ушёл в окружении молодых артистов режиссёр, давно проверил звук звукооператор, настроен стал свет, всё готово к завтрашнему выступлению. Только одинокий молодой голос как молитву заучивал последние куплеты. И двое незамеченных зрителей слышали эти слова.

Театр опустел. И словно никогда не было двух странных зрителей в зале. Только воздух застыл в тревожном ожидании завтрашней премьеры.

Завтра будет новый день.

Глава 5 — Прибалтийский синдром -

За окном моросит нудный дождь. Но в номере тепло, комфортно. Подобие уюта. Конечно, гостиница не пяти звёзд и люкс довольно чахленький. Уровня менеджера среднего звена в отпуске. Но Даня за годы командировок и бесконечной череды заданий привык отдыхать в любых условиях и положениях. Несведущему сложно понять, как иногда приятно после марш-броска на тридцать километров спать пусть даже на досках или земле, подложив под голову дёрн или камень. Или как можно отключаться, продолжая идти по ровной поверхности, пока не врежешься во что-нибудь лбом. Про сон, стоя на месте можно было не напоминать.

Даня жутко устал. Тело налилось тяжестью. Организм просто вяло пытался выбросить в кому. Четвёртый день работы на пределе без сна больше пятнадцати минут давил на психику. И желудок протестовал снова принимать транквилизаторы. Конечно, слабость спадёт, тело взбодрится и сон уйдёт. Но мозги после резкого повышения работоспособности после заклинит. И на пару-тройку дней полный выход из строя. Разум всё-таки впадёт в кому. На радость организму.

Даня подвинул со столика полный стакан гранатового сока, осушил на треть, поправляя занавеску. Верхний этаж. Небольшая площадь основного действия ближайших десяти минут как на ладони. Медведь мог и не корректировать действия групп. Да и присутствия как такового не требовалось. Всё можно увидеть на десятках мониторов на ближайшей базе. Но дело было такое, что не мог себе позволить пропустить. Хотел видеть всё воочию.

Харламов, потерев усталые глаза, ещё чуть отодвинул занавеску и встал боком. Стакан опустел ещё на треть. Зрение впилось в площадь и суету вокруг ублюдства.

«Ублюдство» стояло чуть в стороне площади, сверкая стеклом на солнце так, словно сделанное изо льда. Метров на семь возвышался монумент, заканчиваясь навершением из большого креста. Единственный в мире памятник нацизму, возведённый в наше время.

Охраняли непробиваемую тупость политики Эстонии четверо кавалергардов в чёрной форме. Вытянуты по струнке. Лица сияют, как стекло памятника. По сведениям разведки, только один из них не доброволец. Прочие из «самоорганизовывающихся» бригад неонацистов. Любители и последователи Гитлера.

«Сёма ариец, что-то там из смешанной крови сотен народов и тысячелетий, но нацизм ненавидит. И нет более толерантного человека. Никогда не придерживался мысли об истреблении людей по родам, корням. Знает, что все от одного корня. Запрещён, забыт и старательно затирается нацизм и в самой Германии. Атрибуты той эпохи вне закона. Но Эстонии почему-то неймётся. Памятники, медали, звания героев, пенсии бывшим эсесовцам. Уроды».

Даня допил сок и вернул стакан на столик. Мысли под коркой скреблись невесёлые, грустные. Всё контролируется, всё спонсируется и выдаётся за чистую монету определёнными структурами. Финансовые потоки на всякий случай поддерживают всех, вытягивая на арену в нужное время в нужном месте Гринпис, ультраправых, законы шариата, либералов, нудистов, адвентистов последнего дня и прочих ценителей идей. Человек управляем с лёгкостью. Власть, деньги, вера, идеи… Всё на поток.

Всё понятно и логично с точки зрения Клуба. Но оставшийся в Белоруссии прадед Даниила, прошедший всю войну и не переехавший в своё время с семьёй на Дальний Восток, был наглядным примером того, что некоторые вещи допускать нельзя. Можно думать, рассуждать, но допускать — никогда. И эта правда, выкованная в крови и тысячах километров пешего шага простого пехотинца, светилась в глазах прадеда. И Даниил, по случаю приезжавший к прадеду, видел эти глаза. Очи деда вспыхивали как лучины и в них отражались ужасы нелюдей. Карательные отряды, бродящие по деревням Белоруссии в поисках партизан. Отрядов, состоящих из таких же добровольцев, что вытянулись по струнке у памятника…

Сердце старика не выдержало, когда новости показали церемонию открытия монумента нацизму. Прадед беззлобно выругался, прилёг на кровать и больше не встал…

— Фаза один, — спокойно обронил Даниил в тонкую нить рации, вплетённую в русые волосы.

Из-за дома на площадь повалила группа футбольных фанатов, гарланящая полупьяные гимны. Расслабленные, разгорячённые лица, блестящие глаза. Их поток потёк по площади. Охрана монумента чуть напряглась, руки потянулись к рациям. Одно дело разгонять одиночек, мелкие демонстрации протестов, но совсем другое, когда в кольцо берёт толпа. За неделю с момента открытия отряды специального назначения вызывали трижды.

Но фаны, не доходя до памятника, свернули, продолжая путь в другом переулке. Охрана расслабилась. Рации вернулись на место.

— Фаза два, — спокойно добавил Даниил.

Четверо винторезов сработали по камерам наружного наблюдения. Вся площадь вдруг попала в мёртвую зону.

— Фаза три, — скомандовал Медведь.

«Хвост» толпы фанов вдруг изогнулся. На лицах появились шарфики, повязки. Пьяная блажь схлынула с лиц. Весёлые толстячки и молодёжь вдруг подобрались и одним рывком достигли кордона охраны. Здоровяк из их числа лбом разбил нос первому охраннику, швырнул его назад в толпу. Этот был именно тем, кого заставили нести службу. Остальным повезло меньше.

Прочих троих смяли, вминая в мраморное покрытие площади как желе. Десятки ног, рук за какие-то минуты превратили лица в кровавую кашу, а в теле почти не осталось целых костей.

— Фаза четыре.

Длинную связку флагов футбольного клуба трое обнесли вокруг памятника, под верёвки пихая трёх избитых охранников. Гибкая взрывчатка прилипла с четырёх сторон. Пальцы прошлись по электронному счётчику детонаторов. Флакончики с красками над взрывчаткой с чётырёх сторон нарисовали четыре знака: шестиконечная синяя звезда, пятиконечная красная, белый значок пацифиста и чёрного скорпиона с трафарета. Четыре любительские камеры с четырёх сторон заснявшие каждый из знаков, потом выдадут записи каждого значка, и правоохранительным структурам и правительству придётся несладко разгребать ворох идей.

— Фаза пять.

«Фаны» отпрянули от памятника, на ходу цепляя за шиворот встречных прохожих и оттесняя к переулкам. Лишние жертвы ни к чему. Вдоволь тех, кто любую шумиху принимает за шоу. Наследие телевизоров.

Минуту спустя площадь опустела. Только трое добровольцев, привязанные к памятнику в полуобморочном состоянии, слышали противный писк детонаторов. Секунды отсчитывали приход смерти. И вопрос «почему?» стоял перед глазами рядом с ответом.

Мало огня, нет дыма, треск стекла памятника. Четыре направленных взрыва смяли стеклянный Колосс как пластилин, не забывая про пленников. Навершение в виде нацистского креста подбросило в воздух и словно разгневанное небо не приняло его, с силой швырнуло о настил площади. Воздушная волна разнесла осколки по всей площади, ударила в стёкла. Разбились слабые витрины, несколько стёкол в близлежащих зданиях. Но большинство — давно толстые стеклопакеты. Стойко приняли гулы взрывов и устояли.

Ещё четыре взрыва прогремели в разных концах города: два в клубах неонацистов, один в квартире политика, наиболее активно их поддерживающих, и последний в старой церкви, в которой происходила церемония награждения доблестных солдат дивизии СС.

Даня хмуро улыбнулся и прикрыл занавеску. Сладко зевнув, один из глав Совета Антисистемы отправился спать.

Сон будет, как у мёртвого.

«Покойся с миром, прадед».

Глава 6 — Семь я -

Тёплый чай не горячил кружку, она не жгла рук. Приятный аромат свежих запаренных трав мяты и лимонника щекотал нос. Вторая кружка чая после женьшеня. Тело постепенно наполнялось новой силой. Она приходила на смену послеобеденной дремоте. Наталья с Владленой столько наготовили, что пришлось развязывать пояс, чтобы лица хозяюшек не спускали довольных улыбок.

Весна — время набора первых витаминов, восстановления сил. На веранде на свежем воздухе уплетали супы, каши и печёное за обе щёки. Особо старался малолетний Ёруш. У подрастающего, крепнущего организма аппетит был как ни у кого другого за столом. И на десерт вместо чая пил янтарный цветочный мёд, немного разбавленный водой, чтобы не было проблем с пищеварением.

Наталья исчезла в доме, завозившись с посудой. Рысь перехватил взгляд Сергея, допивая чай, обронил:

— Мы с Натальей и Ёрушом в город собираемся. Хочу сына на катере покатать по речке. С нами не хотите?

Скорпион посмотрел на берегиню. Владлена медленно покачала головой.

— Пока нет, — ответил Сергей, краем глаза отмечая, как Ёруш принялся со всем усердием неполных четырёх лет карабкаться на вездеход. Но утром без отца сиё занятие не удавалось. Видимо послушал маму, что вырастет, если хорошо будет есть, и тут же решил испробовать.

Рысь поднялся и исчез в доме вслед за Натальей.

Сергей допил чай, поставил кружку. Остались за столом одни. Ему солнце светило в щёку, а у неё путалось в волосах. Но глаза светились большим солнцем. В них, как в зеркале души отражалось тепло любви. Но на самом глубоком дне ощущалась тень печали.

— Лапа, почему не хочешь в город? — Скорпион придвинулся и сел рядом, заключая в объятья и нежно целуя в плечо, шею. Она подняла глаза, и её улыбка заставила забыть обо всём мире. Весна подарила её бледной коже россыпь веснушек, что на фоне чёрных локонов и голубых глаз влюбили бы в себя не одного мужчину. Но она всю жизнь любила одного.

— Что я там буду делать без тебя?

— Ты не была там больше восьми месяцев. Ни по кому не скучаешь? — Он медленно поймал её губы, накрыл лёгким поцелуем. Они ответили, наливаясь кровью. Стали томными, податливыми.

— Если ты рядом, по кому мне скучать? И… — Владлена помедлила, — я знаю, что тебе совсем не хочется выходить за пределы купола.

— Ну…

Владлена чуть отвернулась, взглядом пошарила в поисках Ёруша. Малец ловко взобрался по гусеницам, но от переизбытка эмоций принялся прыгать на самом краю. И нога оказалась в опасной близости от края.

Мальчик запнулся…

«Он же упадёт!» — Ещё не закричала она. Скорпион просто прочитал это в её расширившихся зрачках и, не поворачивая головы, понял, что не успеет спуститься с крыльца и добежать до стоящего в отдалении бронника леса.

Это была как вспышка. Ещё адреналин не плеснулся в кровь, а Скорпион ощутил ПЕРЕМЕЩЕНИЕ. Это не было сверхскоростью, просто пространство вдруг перестало существовать и руки на лету у самой земли подхватили мальца.

— Испугался?

Ёруш непонимающе повертел головой, натянул улыбку до ушей.

— Нет.

Скорпион поставил ребёнка на траву. Ёруш побежал на крыльцо, где застыли трое: Бледная Владлена, растерявшаяся Наталья и ухмыляющийся Рысь. Брат кончиком пальца щупал провал в крыльце. Срез был гладким. Его не пилили, не жгли, просто снесли молекулярную решётку, словно и не было.

— Так, сначала танк, теперь крыльцо? Не с той ноги, что ли встал? Брат! ЧЕРЕЗ пространство, а не сквозь него! Понял? — Хихикнул Андрей и оказался рядом, положив руку на плечо. — Но ничего, на первый раз сойдёт. Поздравляю с первой ступенью Легкоступа.

— Легкоступа… — повторил Скорпион.

— Но это не значит, что я буду чинить крыльцо, — хихикнул Рысь и добавил. — Ладно, мы в город. Ты пока в себя приди.

И брат исчез. Как исчез не добежавший до крыльца Ёруш, и подхватывающая его на бегу Наталья.

Берегиня медленно спустилась по ступенькам. Взгляд растерянный, немного удручённый. Сергей подошёл и крепко обнял.

— Почему расстроилась? Все же живы.

— Живы, — обронила Владлена и разревелась, уткнувшись в плечо.

— Ну, солнце моё, ну ты чего?

— Ты… ты… пообещай, что…что никогда не уйдёшь… от меня… как сейчас… резко… неожиданно… так холодно и пусто, когда… ты раз…и нету…

«Ага, Боремир уже даёт о себе знать».

— Радость моя, никуда я от тебя не уйду. Некуда и незачем. Откуда такие мысли? — пригладил растрёпанные локоны, пощекотал за мочку уха.

Берегиня чуть отстранилась. Заплаканные глаза, две дорожки слёз. Маленькая и беззащитная. Обнять и согревать от всех холодов, защищать от всех мировых напастей, любить, ценить, дорожить. Сколько богов помогали Творцу оттачивать все эти инстинкты сохранения рода, обвернутые в мягкую вуаль любви к родительнице детей своих?

«Какие уж тут дороги, когда таешь от одного этого взгляда?»

— Ты ведь…ты… такой… а я…я совсем человек.

— Владлена, меня, конечно, угораздило родиться не в совсем обычной семье. Но… ты даже не представляешь, сколько действительно может человек.

Разомкнул объятья.

— Подожди секунду.

Исчез.

Владлена застыла, посреди опустевшей полянки. Слёзы продолжали течь сами. Ветер подхватил волосы, что-то старательно шепча. Почему не понимает в этом шёпоте ничего? Что слышит в этом голосе ветра Рысь, Скорпион, прочие им подобным?

Не прошло и десяти секунд, как Сергей появился вновь. Через плечо перекинуты кроссовки, в руках старая рубашка. Рот до ушей, глаза сияют. Довольный как кот, вдоволь налакавшийся сливок из разлитого хозяйкой бидона. Подошёл и взял за руку, кроссовки полетели на крыльцо. Вернул утрешние потери.

— Ты мне веришь?

— Верю, — ответила раньше, чем поняла вопрос.

— Отлично. Не бойся, — он обнял, снова крепко прижав к себе.

И мир вдруг изменился.

Голые скалы, подпирающие чистое, ясное небо. Рёв холодного, бодрящего ветра. Они вдвоём на вершине какой-то крутой скалы, а рядом с рёвом разбивается о камни бескрайнее море. Пена и брызги взлетают с каждой новой волной высоко в небо.

— Где мы? — Потрясённо обронила Владлена.

— Охотское море. Шантарские острова.

Сергей накинул ей на плечи рубашку, обнял сзади, согревая могучими руками от холодных порывов.

Она смотрела на бесконечные просторы во все глаза. До самого горизонта море, одно большое, кажущееся бескрайним. Холодное и синее, как лёд. А водную гладь прерывают каменные россыпи. На них и средь них живут и кормятся ластоногие. Суровые заповедные места. Изобилие рыбы и первозданная природа. Почти полное отсутствие человека.

— Красиво. Какая всё-таки красота…

— Ладно, хорошего понемножку. Летом побудем здесь подольше. Простудишься ещё… Тебе нельзя болеть. Куда хочешь ещё? Только не очень далеко. Я пока не знаю своего предела. Давай что-нибудь вблизи. Может Шаман-гора или Ведьмина гора? Хотя нет, гор с тебя на сегодня хватит.

Прижал к себе, вспышка, и оказались на берегу речки среди лесов.

Здесь было гораздо теплее. Скорпион взял за руку и повёл среди деревьев. Среди них петляли ручьи. И бежали они от небольших озёр. Озерца наполнялись подводными, горячими источниками.

Скорпион, не раздеваясь, подхватил на руки и зашагал в воду прямо в штанах.

— А-а, что ты делаешь?!

— Тут тепло, отогреешься.

— Мокро же!

— Не растаешь.

Погрузились в воду. Кожа после холодного ветра с радостью приняла тепло. Тела расслабились. Сергей не отпуская берегиню с рук, зашёл в воду по шею. Владлену положил на воду, придерживая за плечи и ноги.

— У-у-у, хорошо-то как, — улыбнулась девушка.

Гнев сменился на милость. Лисья улыбка завладела Владленой. Довольно хихикнув, разнежилась в воде на руках как младенец при первом купании.

— Расслабляйся. Я рад, что могу тебе это всё показать.

— Ты… ты не устал?

Скорпион прислушался к организму. Сил на переносы ушло немало, но природа быстро восстанавливала. Её потоки питали и придавали сил от четырёх стихий: лёгкого, тёплого ветра, касающегося головы, земли, обхватившей ступни илом и песком, воды, согревающей и расслабляющей мышцы и кости горячей ванной и огня, что исходил от любви самого драгоценного сокровища, что держал на руках.

Последняя стихиаль посильнее огня будет.

— Ладно, много греться тоже не стоит. Баланс. Назови ещё одно место. Только чур камни Сихотэ-Алиня и северные пещеры потом исследуем. Холодно там будет.

Владлена, закусив губу, задумалась. Ответ пришёл сразу.

— Если тебе не сложно, давай посетим маму. Если папа снова на работе, Лада учится, а Сёма снова в командировке, то ей одиноко… Пожалуйста, давай навестим её. Ты можешь?

Елена, мать не по роду, но по духу. Женщина, ставшая матерью не только ему и родной дочери, но и приютившая ту, что привёл… Давно одна фамилия на всех. На всех странных отпрысков необычной семьи.

— Конечно… Я скучаю по ней. Как и ты.

Вспышка.

Родное крыльцо с единственной бетонной ступенькой. Коттеджный двор, где почти за пять лет, словно ничего и не изменилось. Разве что лужа прибавилась от странных гостей, что купались в одеждах секунды назад за сотни километров отсюда.

Продолжая держать Владлену на руках, Скорпион подошёл к крыльцу.

— Стучи. Звонок за пределами территории.

— А ключик над дверью… Ты видимо давно забыл, что в нашем посёлке Эдеме двери не закрывают. Поставь меня на землю. Дай хоть волосы выжать и разуться. Ты-то босиком. Натопчешь сейчас илом. Жди тут!

Сергей поставил её на крыльцо и со двора послышался одинокий лай. Оба повернулись на звук. Звук не повторился. Исходил он от большой, старой собаки, смотрящей так в глаза то одному, то другой так вопросительно, что вопросы типа «есть ли у животных душа?» отметались начисто. В паре шагов застыл в ожидании Живец, хвост вяло крутился из стороны в сторону. Ощутил Хозяина по запаху, но словно не мог поверить и медлил. Поседевшие волосы пробивались вокруг глаз. Глаз мудрых и всепрощающих.

«О, Род, ему же уже одиннадцать лет. Семьдесят семь по человеческим меркам».

— Живец! Родной ты мой. — Скорпион припал на колено, протягивая руки.

Собака словно кивнула. В этот день мир для неё снова стал существовать. Подошла ближе. Хвост завилял активней. Вновь он стал вилять собакой, а не наоборот. Живец лизнула в лицо, и укоряющий взгляд сменился милостью. Закрутившись, подставил ухо, шею, мурлыча, как кот. В конце представления завалился на спину, подставив пузо.

— Эх ты, шалопай, — хихикнула Владлена.

Дверь отворилась. На пороге застыла, прикрывая лицо руками, Елена. Глаза предательски наливались слезами. Плотина немилосердно прорвалась, солнце заиграло перламутром покатившихся слёз.

Скорпион привстал. В груди кольнуло. Кольнула та боль, что причинил матери долгой разлукой. Этой разлуке не было оправданий, как бы ни было ему плохо.

И теперь все чувства оттаяли, тепло покатилось по телу подобно катарсису.

— Мама, — обронили одновременно Скорпион и Владлена.

Она бросилась обнимать обоих, по очереди целуя, обнимая, прижимая. Не верила, что вернулись.

Всё без слов. Только ощущения. Накал эмоций. Ток по телу.

И Скорпион ощутил, как глубоко забралась в душу дикая тоска, что по щекам потекли слёзы. Слёзы, которых не было более десяти лет.

— Чего ж…чего ж вы мокрые-то такие… — Елена смахнула слёзы ладонью. Не себе — сыну, затем дочери.

— Купались, мама. — Улыбнулся Сергей. — Как думаешь, в доме найдётся сухая одежда по размеру?

Мать улыбнулась.

— Конечно, найдётся.

Опомнилась, что держит всех на крыльце, и запричитала, словно старушка. Хотя возрасту ей было чуть больше сорока.

Тоска выпивала соки?

И мать потащила всех в дом.

«Да уж, с такой семьёй год за три», — невесело подумал Сергей и пообещал себе, что скорее отрежет себе палец, чем вновь заставит мать страдать.

На грязные следы от ног Скорпиона внимание никто не обратил.

Дети дома. Что ещё нужно?

Глава 7 — Право вмешательства -

Марьяша нависала над Сёмой, дразня гроздью винограда, зажатой в зубах. Ягодки касались губ любимого и одна за одной исчезали во рту грустного блондина.

Леопард был без эмоций. Ни тени улыбки. Игривое настроение спутницы жизни никак не могло побороть его печаль. Грустно, когда приходит человек в чёрном и обещает скорейшую смерть.

Но Мария была не из тех, кто легко отступает при первом отпоре. Сложно было вернуть его из пустыни, а выбить улыбку с утра в мягкой кровати — дело пары минут.

Виноград полетел в тарелку на прикроватной тумбочке. Маша пригнулась, вихрастыми кудрями щекоча щёки. Они нависли над его лицом, скрывая от взгляда манящую грудь с напрягшимися сосками.

Глаза блондина предательски постарались проникнуть сквозь волосы, чтобы рассмотреть хоть что-то. Попытался убрать взор, отстраниться, тут грусть о смерти, о близкой неминуемой кончине, не до веселья, но…внутренний зверь неумолим. Куда там до него тотему леопарда.

Сиё действие не осталось незамеченной для Марии. Завладеть вниманием — уже половина дела сделано. Наклонилась ещё ближе, медленно лизнув в губы. Язык прошёлся по верхней и нижней, стал спускаться до подбородка. Как назло начинающаяся щетина остановила натиск.

— Бр-р, побрейся.

— А, извини.

Сёма высвободил руку из-под покрывала и провёл по подбородку. Мелкие волоски остались в руке, словно на ладони были десятки лезвий. Кожа заблестела, чистая и освобождённая.

— Так-то лучше, — кивнула Марьяша и прикусила за ухо. Горячий поток воздуха проник в перепонку, приятно щекоча. Приятная волна отдалась во всём теле.

«М-да, некоторые поражения достойнее победы… и приятнее», — подумал Сёма, не в силах больше сдерживать улыбку. Подхватив Машу её за поясницу и чуть ниже, перевернул на бок.

Машка не сдалась и продолжила катиться, переворачивая и его. Кровать была огромная, но и её ресурс оказался бессильным под натиском двух влюблённых…

Рухнули на пол, запутавшись в одеялах и покрывалах. Высота небольшая, пол мягкий, стеленный ковром с длинным ворсом. К тому же одеяло сползло чуть раньше. Не ушиблись.

Мария всё равно оказалась сверху, показывая язык. Сёма прижал к себе и поймал язык губами, затем, приблизив её к себе, утонул среди грудей, отдавая предпочтение то одной то другой.

Ласки продолжались треть часа.

Так и не поднялись с пола. Разве что стянули с кровати все подушки.

В молчании застыли в объятиях друг друга, приходя в себя. Слова не нужны там, где просто хочется быть друг с другом рядом, ощущать родное тепло, дарить и получать любовь. Любить и быть любимым, утопая в обоюдных чувствах единения.

Мария приложила щеку к широкой груди, изредка по инерции целую горячую кожу, Сёма теребил кончики её волос, наматывал на палец. И каждый ощущал беззаветную преданность второй половины. Любовь, в которую люди верят всё меньше и меньше, но которая есть и будет всегда.

— Когда ты уже согласишься выйти за меня замуж? — Глядя в плиточный потолок, обронил блондинчик.

— Ты после каждой командировки спрашиваешь. Каждый раз отвечаю: через два месяца, после защиты диплома…

— Прости, память короткая.

— Это коротковременная то? А такое событие в долговременную не можешь отложить?

Сёма попытался улыбнуться, но вновь ощутил, как голову берёт в тиски. Чёрное облако постепенно стало захватывать сознание, отодвигая всё приятное на второй план. Слабость полилась по телу. Но не та, приятная, после любовных ласк, а другая, холодная и чужая.

Стиснув зубы, попытался заставить её уйти.

«Только не сейчас. Только не при ней. НЕТ!»

Открыл глаза. Маша вновь нависла над ним. Лицо тревожное, что-то почувствовала, прочла в глазах. Всё видит, всё ощущает.

Это лицо можно сделать безучастным, запретить мускулам выдавать те эмоции, которые ощущаешь на самом деле. Это месяцы тренировок мимикрии, оточенные до блеска. Это не сложно. Но глаза так быстро менять настрой не в состоянии.

— Сёма, тебя точно отправили в отпуск? — Осторожно начала Мария.

— Да, — честно признался Сёма.

— Тогда скажи мне, что он не медицинский, — потребовала любимая.

Блондин ненароком отвёл взгляд, буркнул:

— Все отпуска в какой-то степени медицинские…

— В глаза смотреть!

Прикусив губу, Сёма вернул взор во власть её очей.

— Ну… мне что-то нездоровится с последнего задания. На солнце вроде как на море перегрелся. Ох уж мне эти тёплые моря…

— Тебе нездоровится только в том случае, если прошит пулемётной очередью крест на крест.

— У-у, садистка. Любимая девушка не должна так говорить.

— Сёма, — она взяла прядь рукой, перебрала меж пальцев. — Расскажи мне. Всё расскажи. От любимой девушки ничего не скроешь. Всё равно же узнаю.

Глаза просящие, требовательные, губы стянуты в строгую линию.

«Переживает… Проклятый Меченый, откуда ты свалился? Я не могу её покинуть! Это сильнее меня!».

— Родная моя, я буду в порядке, если…

Взгляд Марии стал ещё пристальнее. Ловит каждое слово. Только глаза наливаются влагой. Женский козырь.

— …если верну Скорпиона, — продолжил Сёма, взвешивая каждое слово. — Он… должен помочь. Да, он поможет. Брат любит сложные ситуации. Мы же живём в последние годы только в двух режимах. Это «тяжёлый» и «очень тяжёлый». Есть ещё «невозможный», но от него потихоньку отказываемся. Так кому ещё помочь, как не ему? Брат, он…

— Сёма… — Маша прижалась, обхватывая за шею. — Так вытащи его… Это… Это очень важно, понимаешь?

«Важно выжить или заставить вернуться? Что-то в её слезах есть ещё», — подумал Сёма.

— Конечно. Конечно, любимая. Вытащу, верну, вразумлю и даже отшлёпаю, но только ради тебя, — поспешно забормотал Леопард, покрывая взволнованное личико поспешными поцелуями, но сам постепенно сконцентрировался на мысле-сфере, расширил, обхватывая теплом любимую, и… увидел.

Этот крошечный зарод жизни, недоверчиво ответивший на тепло и принявший его, как должное, поселился в ней. Сёма послал ему внутреннюю улыбку и заверил, что мир, в котором ему суждено родиться, ждёт его. Защита и любовь будут ему обеспечены. Без тревог и печалей. Только на глаза навернулись слёзы — у них будет ребёнок. И это в тот момент, когда над головой висит древнее проклятье. Неужели тот самый невозможный режим жизни пришёл?

«Проклятье или не проклятье, я выживу! Кто бы что ни говорил, я буду жить!», — твёрдо решил для себя Леопард.

— Маша…

— Что?

«Хм, а ведь она ещё и сама не знает».

— Я люблю тебя. Я… выживу. Отпусти в тайгу. Пара дней там и я буду сиять здоровьем. Отпустишь?

— Я тебя никогда и не держала, — поспешно отстранилась Маша, делая какие-то одной ей ведомые выводы.

Любимая поднялась и зашлёпала по паркету босыми ногами по коридору, свернула в ванную. Послышался плеск воды из открытых кранов.

Сёма взял с тумбочки ручку, нашарил в выдвигашке листик бумаги и поспешно застрочил:

…Родная моя, у нас будет ребёнок. Он уже в тебе. Третья-четвёртая неделя. Сделай тесты, сходи к гинекологу, если не веришь. Я не мог ошибиться. Только не делай УЗИ, оно портит ребёнку здоровье, влияет на ДНК. Вернусь — купим кольца, и я всё-таки заставлю тебя пройтись по бутикам, подбирая платье. На руках понесу. Целую, скоро вернусь…

Сёма за две минуты оделся и подготовил себя к выходу. Ещё через минуту едва слышно хлопнула входная дверь.

Маша, выйдя из душа, вновь ощутила пустую квартиру. И что толку, что она элитная и в центре города, рядом с институтом? Какой с этого прок, если ей приходится снова находиться в ней одной?

Вся мировая общественность приникла к экранам многочисленных телевизоров, мониторов, проекторов. Трансляция шла по всей планете. Очередной полёт с людьми на борту до Марса, как-никак. Предтеча, первая ласточка к колонизации. Первый шажок с решению вопроса перенаселения.

Научно-конструкторский корпус космодрома Свободный с особым интересом посматривал на огромные кинескопы. На одних в разных ракурсах прямой трансляцией крупнейших телекомпаний из Майами с мыса Канаверал шёл волнующий репортаж о подготовке к запуску первого пилотируемого корабля с тремя астронавтами на борту.

На других экранах передавались шпионские съёмки центра управления полётом, крупные планы самого корабля, схемы, добытые антисистемниками. Разведка структуры работала превосходно.

Дмитрий, как и весь свой подручный состав, смотрел пристально, молча, к комментариям не прислушивался. Зубы на нервной почве грызли губы. Мало того, что шелушатся от нехватки витаминов, которых некогда принимать, а чаще просто забываешь, так ещё и стресс.

Снова этот проклятый стресс!

Годы Перестройки, Смута воинственных девяностых, гламурно-транжирные годы рыночного безумия, периодические кризисы, всё это отбросило освоение космоса родиной. Пока разбирались что к чему, время шло.

А время не прощает ошибок.

Не сразу взялись за восстановление космических программ, а когда взялись вплотную, форсированной бешенной гонки не хватило, чтобы догнать юсу. Скудное финансирование, забытые, стареющие кадры, организация работ — всё летело в трубу десятки лет. И что теперь, за несколько лет нужно было сделать чудо? Но народ-то остался прежним и в чудеса верить разучился, пусть даже из этого народа выжаты все стремящиеся вверх сливки научно-технического гения. Всё равно семи лет существования Антисистемы не хватило, чтобы догнать и перегнать. Корабль, стоящий в ангаре, был готов лишь на пятьдесят девять процентов. Пусть и превосходил по характеристикам тот, который запустили почти в два с половиной раза, а двигатели были построены на иных концепций физико-математических законов. Но кому какое до этого дело, если мир помнит только первых?

Дмитрий ругался про себя и с горя пил коньяк. На сегодня устроил всем выходной день. Но маньяки до космоса домой не спешили. Грустные лица, печальные глаза. Все здесь. Конечно, общечеловеческая победа, но сами-то.

«Могли бы и сами, чёрт бы всех побрал! А эти додумались же лететь на красную планету на жалком подобии жестяной банки, которую во всю восхваляют с десятков экранов. Запчасти отваливаются ещё на старте, никакого запаса прочности. Сколько раз откладывали полёт? Это всё равно, что на запряжённой в плуг лошади путешествовать вокруг Земли. «Клуб» особо не вкладывал ресурсов в освоение космоса и дальнейшие колонизации. Их всё устраивало и на Земле, где под контролем почти девяносто процентов всего происходящего в мире. И пусть НАСА получала десятки, сотни миллиардов, но ведь столько же вкладывали и в разработку нового стирального порошка, духов, автомобилей, сверх вкусных чипсов, сверх удобных сидений для унитазов, во все сферы тотального потребления, бессмысленный профессиональный спорт с бесконечными кубками, турнирами, первенствами, где добывался один лишь престиж и соревновались фармакологические компании и, конечно же, в новые системы вооружения, способные уже не десятки, но сотни раз уничтожить хрупкий, чуткий до агрессии мир. Без бряцанья оружием и замерами, у кого длиннее дуло автомата, и где миру надо воевать, юса давно была бы уничтожена реваншем за спонсирование Первой Мировой, Второй Мировой, развал культур, передел стран, используемых как полигоны для опытов, свержения режимов, смены идеологий, деформации концепций», — вновь и вновь вертелось в голове.

Дмитрий Александрович чуть пригубил коньяка. Поморщился. Пить не любил и не пил никогда. И маленькая бутылочка в кармане халата и рюмка в другом были скорее знаком траура, флагом скорби для сотрудников. Каждый, косо посматривая, отмечал с хмурой улыбкой, что рюмка шефа за несколько часов стояния на столе опустела едва ли на пол пальца…

Сёма ворвался в помещение стремительный, как вихрь. Не особо интересуясь мировыми событиями, вяло мазнул взглядом по телевизорам, собравшемуся люду. Отыскал взглядом Дмитрия и почти подбежал.

— Привет, пап.

Обнялись.

— Здравствуй, сын, — улыбнулся Дмитрий.

Да, Семён стал для него новым сыном. Понял это несколько лет назад, когда перестал ощущать различие в произнесённом слове «папа», когда говорила Лада или Семён.

— Торопишься? Откуда такой запыхавшийся?

— Бегу. С Хабаровска на струннике до Свободного, потом на автомобиле к вам при полном спидометре. Почему ветку от города до космодрома не кинете?

— Сёма, космодром это всё-таки космодром, а не музей или зоопарк. То, что тебя охрана знает, не значит, что кому-то ещё создают такие зелёные коридоры от города.

— Батя, давай без лирики, я спешу. Запиши все претензии на бумажку, перепиши в компьютер и кинь на мэйл, прочту позже.

— Куда спешишь? — Вздохнул Дмитрий, не ввязываясь в дискуссию. Сам семь лет спешил, спешил, рвался к финишу и вот… обогнали. Несмотря на все авралы и порванные жилы…

— Скорпиона пора вернуть. Срок подошёл. А то ещё гнить начнёт, надо проветривать. Мало ли. Я ж заботливый.

Дмитрий ощутил, как кольнуло в сердце. Так остро захотелось к домашнему очагу. Захотелось тепла, уюта. Собраться всей семьёй. Увидеть всех детей, собрать друзей. Какого чёрта поселился жить на космодроме?

«Куда постоянно несусь? Кому это всё нужно»?

Вслух же ответил, натягивая на лицо маску улыбки:

— О, ну это дело нужное. И что тебе, родительского благословения не хватает?

— Я за «тарелкой», — просто ответил Сёма, словно попросил передать сахарницу за столом.

— За тарелкой?!

Сёма имел в виду случайно угнанный пять лет назад со сверхсекретной юсовской базы летательный аппарат, который и доставил его вовремя в Нью-Йорк. А после событий в пентхаусе одного из небоскрёбов, когда все сильные мира сего исчезли вместе с братом, сей же аппарат доставил его обратно в Россию. Перед скитаниями по пустыне Сёма пригнал тарелку Дмитрию для изучения.

На благо прогресса.

Но видимо хозяева тарелки хотели вернуть свой аппарат. Почти год вокруг космодрома происходило столько событий классифицирующихся как «явления НЛО», что Антиситеме пришлось расширять космодром и глубоко под землёй. Там и происходило изучение летательного объекта. И двигатели нового создаваемого корабля были сконструированы с Их технологий. Кого «их», структура так и не разобралась. Только Даниил Харламов на Совете упрямо твердил о трёх расах, но ничего толком объяснить не мог. Конечно, Дмитрий верил о его рассказам о путешествиях по Луне, ведь собственная семья не раз сбивала скептический настрой напрочь, но подтвердить как-то иначе слова одного из Совета не представлялось возможным. Потому эту тему разговора не развивали, постепенно привыкнув к нло над космодромом.

— Да. За тарелкой. В тайге всё пригодится.

— Ты понятия не имеешь, какую ценность для науки она имеет, — начал было Дмитрий.

Сёма сделал просящие глаза, как щенок у стола хозяина за лакомый кусочек.

— Я же верну. Туда и обратно. Честно. Вы же не сильно её порезали? Запчасти на месте?

— На месте. Её невозможно порезать. По-крайней мере нашими методами. Едва внутрь забрались. И то лишь два раза. «Дверь» открывается только под воздействием сильнейших электромагнитных полей. А это весьма энерго-затратно. Даже для Космодрома. Знаешь, какой потом счёт пришёл?

— Я оплачу. Но вы ошибаетесь, она открывается не только под воздействием электромагнитных полей.

— А что ещё? — Приподнял бровь Дмитрий Александрович.

— Простой приказ мозга, — улыбнулся Сёма. — Но каждому своё. Можно и магнитами, наверное. Не пробовал. Я не до конца понял принципы управления. Мне волевой посыл приятней и доступней, это вы все тут извращенцы от науки.

— Как ты можешь её брать, если даже не совсем понял, как ей управлять! А вдруг разобьёшь…ся?

Разволновавшись, Дмитрий уронил рюмку. Коньяк и стекло разлетелись-разлились по белому полу.

— Ты был не в себе! — Не обратил внимания на потерю отец. — На сильном эмоциональном подъёме. Возможно, это разблокировал некие участки в мозгу, что позволило…

«Рассказать ему о пришельце? Нет, и так весь на нервах», — быстро прикинул Сёма.

— Ты сейчас тоже не в себе немного, но это пройдёт, папа. Хомо обыкновенный ещё долго не сможет управлять чем-то подобным. У человека слишком много блоков в голове, что на эмоциях, что в состоянии аффекта. А я часть снял. Ну, меня ещё в детстве уронили, потом ещё попинали для порядку, но я вспомню, как управлять, не переживай.

— Да зачем она тебе?! Ты прекрасно знаешь, где купол… брата.

— Дело в том, что тарелка генерирует поле, опрокидывающее физические законы. Я думаю, это поле поможет мне пробить купол. Я же пытался сам, не получилось. А сейчас надо, отец, надо. Время такое, что всё нужно и сразу.

Дмитрий прищурился, не столько вслушиваясь в болтовню блондина, сколько в общий смысл.

— То есть ты знал о поле и нам ничего… А мы тут года…

«Если вам всё рассказывать — поседеете. Я же берегу тебя, отец. Зачем тебе знать, что находится на другой стороне Луны?».

— Да вы хоть смогли её «завести»? — Обронил вслух Сёма.

Дмитрий опустил голову, словно провинившийся ученик, тихо ответил:

— Нет.

— Вот. Так что учиться вам ещё и учиться… Пап, скоро верну. Где она? В катакомбах?

Блеск в глазах голубоглазого сына так просто не возникал. А когда возникал, Сёма по обыкновению начинал чудить. И эти причуды странным образом открывали перед ним некие новые возможности, разобраться в которых не представлялось возможным всему научному отделу Антисистемы. Чаще просто принимали как есть.

— Я…покажу, — смирился Дмитрий с потерей самого важного экспоната своей научной выставки.

Быстро побрели по помещениям, свернув к лифту. Кабина доставила под землю. Автоматизированная охрана проверила и перепроверила. У последней двери, не до конца доверяя автоматике, дежурили двое охранников.

Дмитрий перекинулся с ними парой слов, и дверь распахнулась, зажёгся свет по всему периметру обширного помещения.

Она стояла посреди просторного зала. Старая Сёмина знакомая, вокруг которой за последние несколько лет только сегодня не суетились люди в халатах, ставя бесконечные опыты, тестируя, измеряя, проверяя и перепроверяя, едва ли ни пробуя гладкую поверхность на вкус.

Серебристый сплав чуть заметно блестел. Он не отражал света ламп, скорее излучал свой, но слишком слабый, чтобы разогнать что-то большее, чем сумерки.

— Ладно, лети, — вздохнул Дмитрий. — Запустишь, и я вскрою потолок.

«Надо будет придумать какую-нибудь альтернативу асфальту над головой, если он будет летать на ней больше чем раз. Не сомневаюсь, что запустит. Сёма полон причуд», — додумал Дмитрий Александрович.

— Я быстро, пап. Туда и обратно. Моргнуть не успеешь. — Кивнул отцу Сёма и подбежал к летающей тарелке.

Секунд десять блондин просто стоял рядом, видимо пытаясь что-то вспомнить. Дмитрий видел только спину и склонённую голову. Потом рука коснулась металла и… дверь открылась.

— М-да, придётся переоборудовать короб под ангар, — хмыкнул отец.

Сёма махнул на прощание и исчез внутри. «Дверь» тут же закрылась. Это словно был живой металл, на какое-то время создавший проход, а затем закрывший, затянувший его. Без зазоров.

Дмитрий пробежался пальцами по клавиатуре, ввёл двадцатизначный пароль из вязи бессмысленных букв и цифр. Четыре массивные плиты над головой, разрывая асфальтовое покрытие, поползли в стороны, обнажая подземное обиталище солнцу.

Глава космодрома не особо удивился, когда тарелка засветилась бледно-голубым и легко оторвалась от земли. Затем, покачавшись из стороны в сторону, словно настраиваясь, резво рванула вверх.

— Ну, дети, — вздохнул Дмитрий.

Глава 8 — Миротворец -

Небольшой водопад урчал, излечивая уставшую душу. Чистый, холодный поток огибал поросшие мхом камни и ниспадал в углубленную столетиями яму. Запах озона носился в воздухе, как во время грозы. Деревья по краям водостока доносили слова ветра и помогали услышать себя. Двое существ возлежали на мягком ковре проросшего, тысячелетнего дуба, который упал так давно, что давно должен был обратиться в пыль леса. Было мягко и спокойно. Хищники леса знали о присутствии двоих чужаков, но не дерзали приблизиться, даже гнус не тревожил покоя посетителей дебрей. От них почти зримо исходило ощущение внутренней силы.

Первое существо — огромный, двух центнеров веса тигр, приподнял голову от поваленного древа. Карие, с проблесками жёлтого глаза заинтересованно посмотрели вдаль леса. Левое ухо подёрнулось, словно поймало сигналы за пределами доступного диапазона. Но прошло несколько секунд, и тигр отвернулся. Вновь рыже-полосатая голова легла на передние лапы, потеряв интерес к окружающему миру. Глаза прикрылись, даже хвост застыл неподвижно. Грудная клетка приподнялась, опустилась, и дыхание Амурского тигра замедлилось.

Второе существо лежало на спине и смотрело голубыми глазами сквозь кроны деревьев в небо, ибо было человеком и могло ценить природу и физически ощущать те потоки чистой энергии, что давала тайга, взамен требуя лишь одного — сильно не вмешиваться, оставляя круговорот энергий, как есть.

— Коготь, я не чувствую его, — обронил светловолосый мужчина, со сплетёнными в пучок волосами за плечами.

Взгляд продолжал пронзать голубизну неба и редкие белые крепости. Мысли о летающей тарелке на полянке в сотнях метров от водопада отступали.

Сёма пытался успокоиться и принять за минуты то, что Скорпион принимал месяцами, годами. Услышать тайгу.

Тигр полностью проигнорировал человека, наслаждаясь природой, забывая все битвы и жизнь на других «этажах» реальности, коих в последние годы ничуть не убавилось.

— Эх ты, полосатый эгоист. — Блондин приподнялся от завалинки и взъерошил тигру шевелюру на голове.

Коготь недовольно оскалился, отмахиваясь от старшего брата хвостом. Второй тотем Сёмы изображал лень и полное игнорирование человека, который являлся фактически не только хозяином тела тигра, но и духа. Хозяином всего, кроме души.

Когда дело касалось сражений, Коготь всегда приходил на зов, но когда Сёма выпускал тотем «погулять», тигр проявлял непокорный нрав.

Семён Корпионов был одет в кожаную куртку поверх серой майки, светлые джинсы и армейские ботинки. Из всех вещей при нём был лишь охотничий нож на поясе. Взял по старой привычке. Припоминались поездки с братом в лес. Вполне может пригодиться, если полоса отчуждения вздумает вновь попробовать на зубок.

— Почему мне надо прибегать к последнему средству, чтобы наш отшельник вышел из заточения? Сколько можно? Пять лет по лесам шарится. В волхвы, что ли подался? Двадцать два года, самый сок жизни, а он берёзки окучивает, — забурчал Сёма. — Меня давно простил. Что было, то было. Так к чему всё это? Того, что случилось, не изменить, да и нельзя было по-другому в той ситуации.

Тигр вновь пропустил слова блондина мимо ушей, безмятежно греясь на солнышке.

— Побрею я тебя когда-нибудь, мой полосатый друг, — усмехнулся блондин и сконцентрировался.

Солнечное сплетение разогрелось, волны тепла пошли по телу, кончики пальцев запульсировали. Минуя астральный диалог и сакральный шёпот, Сёма перешел на диалог души. Если от первого и второго можно отказаться, закрывшись, то от нитей Творца нельзя уйти и после смерти.

— Это что ли твоё последнее средство? — Пришёл смысловой пакет.

— Ты вынудил меня. Подумай о матери, отце, друзьях, и всех тех, кто тебе доверился. Прерви заточение. И дай хоть на сестрёнку поглядеть. Она же у тебя. Я знаю.

— Ты порвал купол.

— Ну, так покажись и дай мне по морде. Хоть какой-то повод показаться мне на глаза.

На другом берегу водопада появился стройный длинноволосый мужчина с чёрными локонами, плотно связанными за плечами в подобие косы, и переплетёнными синими и красными оберегами. Был он в белую рубаху и штаны, подпоясан кожаным ремнём. Ноги были босы. Изумрудные глаза светились бледно-зелёным пламенем, скрыв зрачки. Огни переливалось с внутренним светом, и человек казался неземным гостем из сна. Он сделал шаг в сторону воды и… пошёл по водной глади. Спокойный после падения с небольшого обрыва поток не мочил и ступней, гладь словно была не мягче январского льда.

Скорпион шёл по воде навстречу, отмечая для себя ещё несколько возможностей, открытых Легкоступом.

Сёма привстал. Несколько осторожных шагов к кромке берега заставили напомнить все события почти пятилетней давности. И меч Родослава в Пустотах был готов лечь в руку при первом требовании. Если брат не изгнал из себя жажду мщения, рука не должна дрогнуть. Иначе превратится в существо, с которым восемь лет назад сражались в Японии.

«Как там говорил Меченый, пригодится, и секира, и меч? М-да, Меченый много чего говорил в последнее время», — мелькнуло в голове блондина.

Но огонь в глазах брата не были огнём жажды убийства. Умиротворённый спокойствием, Скорпион стоял напротив и смотрел, словно сквозь Сёму. Или видел насквозь. Сёму не интересовали подобные мелочи, озадаченный больше другим.

«Да сколько ж он ступеней за это время прошёл? Я не смогу и ранить. Но я должен… Должен… Должен вернуть его», — думал блондин, разглядывая человека с пылающим зелёным огнём взором.

Тот, кого при рождении назвали Сергеем Корпионовым, преодолел водную преграду, перешёл берег. Огонь в очах потух, и зрачки вернулись на прежнее место, став по-человечески привычными. Широкая, добродушная улыбка заняла лицо.

— Добро здравствовать, брат, — первым обронил Сёма.

— Здравь будь, кровник.

«Интересно, кровный брат или кровный враг?», — вновь подумал Сёма, готовый выхватить из Пустот и секиру и меч разом.

Но угрозы нет.

Обнялись, пробуя ширину плеч и крепость мышц под одеждой.

Тигр приподнялся с бревна и приблизился к лесному человеку. В жёлтых зрачках блеснула заинтересованность.

Рука Скорпиона прошлась по холке тигра. Сёма хмыкнул, когда Коготь едва не прикрыл глаза от удовольствия. Прикосновение тигру было приятным. В ладони человека чувствовалась мощь. Тигр отдалённо припоминал образ лесного отшельника. И слал ощущения Хозяину, что человек, им повстречавшийся — не враг. Почему же хозяин так настороже?

«Всё-таки брат, не кровник».

— Исцелился, — облегчённо вздохнул Сёма, ощущая мысли тотема. — Скорп, пора за работу. Человек на Марсе — не та высшая планка, которую мы собирались достичь. Ты нам нужен не только как советчик. Люди хотят тебя видеть. В первую очередь потому, что мы и этой планки не достигли…

— Советчик? Что это значит?

— Ну, эти приказы из тайги. Мистерии твои, откровения. Мы всё получали. Совет исполнял в точности.

— Сём…

— Что?

— Я не давал приказов.

— Да с мягким знаком! Кто давал?

«Конечно, ты не давал, но давай сделаем вид, что все мы балбесы, и Меченый чуть успокоится», — подумал Сёма.

Сергей же припомнил слова брата по матери, сказанные в обмен на небольшую услугу. Сказанные почти пять лет назад.

«Так вот что Меч имел в виду. Доносить Антисистеме «мои» мысли, пока я отсутствую. Ловкий ход», — подумал Скорпион.

Набрав в грудь побольше воздуха, вибрирующим гласом Скорпион начал:

— Я говорю тебе, ДОВОЛЬНО!!!

Крик Скорпиона прокатился по лесу. Но не для Семёна, зверья и деревьев был он предназначен. Услышало этот крик за много тысяч километров совсем другое существо, давно переросшее планку человека.

— Вот и славненько. — Послал Сёма смысловой пакет. — Теперь, когда твой братец думает, что мы с точности выполняли его указания, он сделает следующий шаг.

— А вы не выполняли?

— Помнишь, когда-то ты сказал, что ты — не весь Совет. Ты только половина голосов. Ну, даже один из, но мы, всё-таки, считали тебя половиной. Так вот, больше шести маршалов были не согласны по множеству вопросов с «твоими» приказами. К тому же Рысь ненавязчиво после каждого спора подталкивал Совет в ту или иную сторону. Но иногда, надо признаться, Меченый давал вполне сносные решения. Мы даже не сразу видели последствия…

— Много разгребать?

— Хватает.

— Что ты про Марс говорил?

— Юса не долетела.

— Не пустили?

— Ну… не то, чтобы не пустили…

— Не тяни смысловой пакет. Это клинит отстающий мозг.

— В общем, я только что с орбиты. Довольно странный случай произошёл. Лечу я, значит, на тарелочке своей вблизи спутников ГЛОНАСС, никого не трогаю, Дмитрию машу рукой. Они на космодроме всё видят, всё снимают. Довольные, как удавы.

— На тарелке?

— Да, на тарелке. Возле купола валяется, поле, генерируемое ей для преодоления физических законов, прошло сквозь ваш купол, как сквозь воду. Так бы никак не пробрался. Против своих ты защиту поставил первоклассную.

— Сёма…

— Да, ладно. Понимаю. Потом расскажу. Мне тебе много чего надо рассказать. Не перебивай. Значит, забрал я с космодрома у отца тарелку.

— «Свободного»? Как она туда попала?

— Да, со Свободного. Ну, я её ещё раньше её у юсовцев умыкнул, когда с братишкой твоим поспорили, успею или нет.

— Куда?

— Тебя спасти.

— Успел?

— Я не всесильный! И хватит винить меня в её смерти! Я сделал то, что должен был. И больше не ломаю голову, подстава ли это Меченого с молчаливого согласия всей твоей родни и прочих игроков сюжетов истории или что-то другое?.. А может и вовсе мой путь. Не важно уже. Если бы мы могли вернуться к тому моменту, разыскав ещё какой гиперборейский камень, я поступил бы точно так же. Понимаешь, не во мне дело. Это был её выбор. Золо вложил в её руки оружие, но удар она нанесла сама. Сама к этому готовилась, сама призвала Эмиссара. Это правда. И ты с этим ничего не поделаешь.

Сёма вновь приготовился к битве. Ладони разжались. Лишь успеть отскочить от первого удара и заставить информацию меча и секиры воплотиться в физическом мире вновь, достать из себя оружия и контратаковать. Ну а потом бой будет почти на равных, пусть даже брат с голыми руками. Кровь у него в жилах с превосходством, как-никак — родня интересная, но артефакты полубогов тоже чего-то стоят.

Удара не последовало.

Сёма, заставляя себя вновь быть собой, контролируя страх, выдохнул и продолжил слать пакеты.

— Значит, забрал я тарелку, взмыл в небо. Ну, она сама взмыла. Я переборщил с испытаниями, признаю. Надо было всё-таки сначала потренироваться. В общем, на орбиту выкинуло, да дальше к Луне полетел. Не привык я к инопланетному управлению, сам понимаешь. А хорошая мысля — перенастроить восприятие корабля с их вида на наш, человеческий — пришла после. Ко мне хорошие мысли всегда позже приходят, сначала фигня всякая в голову лезет, до идеальных решений всё после обкатывается.

— Ты подчинил себе их управление? Как ты смог, не зная основных принципов работы?

— Эй, у нас мыши тоже могут крутить колёса. Было бы желание.

— Подчинил собственному контролю, значит. Силён, братец. Продолжай.

— Значит, взмыл я в космос. Вижу, летит наш землянский кораблик. Ну, юсовский. Чахленький такой, словно из лего собранный. Сначала вроде ничего, а потом в бок накренился и на детальки распался. Ну, действительно, словно из плохого конструктора китайского. Сейчас, наверное, часть деталек на околоземной орбите летает, часть в космос улетела, а последнюю часть Антисистема с НАСА наперегонки со дна морей собирают.

— Так что же случилось?

— То ли Дмитрий Александрович системе истребителей спутников неправильно команду какую с горя дал и металлические шарики диаметром полтора сантиметра в количестве нескольких тысяч на скорости прошили обшивку корабля, то ли я такой балбес, что забыл, что система управления моей тарелки настроена по большей части на мыслепередачу. Ну и подумал в сердцах такое, от чего у юсовского корабля все движки оплавились. Дмитрий, наверное, тоже подумал и не на ту кнопку там, на Космодроме нажал. Мы же люди — людям свойственны ошибки. Нечего на нас серчать.

— Сёма, люди сами не подчиняют управление инопланетными кораблями.

— Ну, я не совсем всё сделал сам. Нет, я конечно молодец, не отрицаю, но не до такой степени, чтобы от ранга человека отходить.

— Скромный, дальше некуда. Так вот, Сёма, уничтожать корабли, преследующие одну с нами цель — вырваться за пределы родной планеты в физическом плане — не хорошо. Даже корабли конкурентов. Думаю юса тебе понятнее, чем инопланетные формы жизни. Не красиво получилось!

— Не беспокойся. Свои, конечно, понятнее. Мы бы за уничтожение корабля возможно даже поплатились бы, но всех прикрыло следующее событие — приборы тарелки зафиксировали за секунду до моего вмешательства и возможного вмешательства нашего отца яркую вспышку на Луне. По большей части на обратной стороне. Но то, что я успел заметить со стороны на видимой части, хватило, чтобы предположить, что по кораблику кто-то шмальнул. Так что мы только добили. Кто-то успел раньше.

— Надзиратели.

— Ты тоже знаешь про их базу? Тебе в тайге виднее?

— Догадывался. А что с нашей космической программой?

— Нашей? Что-то в этом слове есть. Если всё пойдёт по плану, то наш космолёт летит через два года. Если только тайконавты не наступят на пятки больше, чем обычно.

— Тайконавты?

— Раньше я не понимал, зачем Китаю подарили ядерное оружие, теперь не понимаю, почему выпустили в космос. Короче, Скорп. Дела у нас. Хватит сидеть в своём болоте. Тепло конечно, привычно, но запах… Каждый из генералов стал слишком самостоятельной фигурой. Ты знаешь, чем это грозит, без идеологической поддержки, обработки и чудес, которые должны происходить, и в которые люди должны верить, или вера слабеет. А старый костяк Совета прохудился. Даня переработался, Кот со своим детским садом паранормов отдалился, Василия замкнуло на работе синдромом трудоголика, Дмитрий не вылезает с космодрома. Мне продолжать или ты уже пустишь слезу и сжалишься над своими друзьями?

— Обо всём по порядку и не здесь.

— Ага, совесть замучила!

— Рыси сам о куполе расскажешь.

— Обидится?

— Нет, просто твою энергию заберёт на восстановление.

— Зачем восстанавливать? Нам же ещё обратно лететь, снова порвём.

— Сёма, эта территория — сакральное место. Место выхода силы. Через какое-то время, когда Рысь наберёт столько энергии, что сможет преодолеть свой потолок, ограниченный силами Отшельника и волхва, он сможет стать младшим демиургом. Младшим богом, если так понятнее. А они привязаны к местам своего «кормления». Потерять это место, значит лишиться контроля. Силы без контроля это… Этого лучше не видеть.

— Гм, я снова поторопил какие-то события? Я же не нарочно, ты знаешь.

— Эх, Сёма, Сёма.

— Но здесь раньше жил твой дед. Он не походил на демиурга.

— Дед мог им стать, но не успел. Не сил не хватило, а именно не успел. Энергию надо копить долго, её требуется много. Отшельник Дух знал, когда вмешаться, чтобы не допустить усиления.

— Это та драка, когда я впервые попал в тайгу и тут был убит твой дед?

— Да. И потому источники этих энергий охраняются больше жизни. И купол, ты не видишь, но я чувствую, уже зарастает. Рысь работает. Но на мгновения каждый из прочих Четырнадцати, или сколько там их в живых осталось, после наших похождений, они по идее должны перевыбираться для баланса, заглянул сюда. Не просто заглянул, но и оценил возможности врага. Точнее количество энергии, что тот накопил.

— Они так просто всё и делают, что копят силы со свих территорий и потом используют её против друг друга?

— Атака, защита или в запас. Год от года, столетие за столетием. Но никакого баланса. Когда Сильный захватывает несколько источников сил, он становится сильнее. То есть у него больше энергии для своих «ходов».

— Он может прессануть слабого, пытаясь забрать его источник, атаковать догоняющего и ещё немного отложить дополнительной энергии в каморку? А потом ещё и младшим богом стать?

— Вот поэтому такие как Родослав, Миромир и Меченый следят, чтобы кто-то не уходил далеко вперёд.

— Но за тысячи лет, видимо, это надоедает. Схемы, наверное, повторяются. Каждый видит друг друга насквозь. Так?

— Нам по двадцать два года. И мы понятие не имеем, как и о чём могут мыслить ТАКИЕ опытные существа.

— Так нас тогда всех использовали как пешек.

— Возможно.

— А ещё родня называется.

— Родня по мыслям ближе. Чужих сложнее понять, хоть и не признаём этого.

— Но не всегда родня крепче, ближе, не всегда на неё можно положиться. Иногда даже очень нельзя.

— Но ты же прилетел.

— О, от меня не так-то легко избавиться. Скорп, вопрос можно?

— Только задай так, чтобы сам понял, что спрашиваешь.

— Рысь. Ему чуть больше тридцати только и уже кандидат на демиурга?

— Младшего.

— Большое различие со старшим?

— Как у Старшего с Творцом.

— Мой мозг не способен это сравнить. Ты бы на примере муравьёв и слонов.

— Не упрощай.

— Значит, он стал Отшельником для собирания энергии и теперь копит её тихонько под куполом для рывка?

— Почти так.

— Так дед берёг это место для него?

— Возможно.

— Тем не менее, бонус этого места оказался таким, что на место одного из Пятнадцати не нашлось никого сильнее?

— Именно.

— И сильно я получу за сорванный купол?

— Соразмерно содеянному.

— А ты, значит, за баланс?

— Кто, если не я?

— Да ты раскачивал его, как хотел последнее десятилетие!

— Это он меня качал, я лишь отвечал. Не обольщайся, Сёма, мы только думали, что действуем сами.

Смысловые пакеты закончились. В реальном мире прошло секунд двадцать, две трети из которых заняло ожидание нападения между невербальными диалогами.

— Ладно, давай руку, пойдём, — Обронил Скорпион вполне вербально.

— Зачем руку? Я давно вроде не маленький. Или ты так рад меня видеть, что решил проявить братские чувства в такой крайней форме? Но здесь же нет светофоров! Или я чего-то не замечаю?

Скорпион, смеясь, взял за руку.

По брату соскучился не меньше, чем по матери.

— Не глупи, Сёма. Просто так быстрее. — И положив вторую руку на голову Когтя, все трое исчезли.

Тигрица Марта задумчиво посмотрела из кустов на опустевшее место и тихо вздохнула. Запах другого тигра остался витать в воздухе и манил, как медведя мёд.

Глава 9 — Особый отдел -

— УРА-А-А-А!!! — Кричал Артём Помидоров, не скрывая эмоций. Тело его парило над водной гладью прозрачной речки. Но подросток не касался воды. Лишь с большой скоростью, быстрее самых быстрых рыб, проносился над речкой.

Кот с замиранием сердца наблюдал за его опасными полётами, разучившись реагировать больше, чем положено.

Нет, Артём не умел летать. Более того, он никогда не купался и мысли о том, что можно научиться плавать приводили его в дрожь. Дрожь и ни больше, ни меньше. Артём Помидоров, взятый на воспитание Антисистемой с малых лет, до смерти боялся воды.

И было отчего.

Ведь тело его ещё с младенческого возраста начало самостоятельно вырабатывать электричества в области позвоночника. Сначала это были простые наэлектризованные удары током и им мало придавали значения, считая, что ребёнок зарядился от синтетической одежды, белья, а то и вовсе от волос. Но годы шли, И даже когда Артёма принялись брить «налысо», разряды не прекращались. Более того, они усиливались. И ванну, малые разряды в воде которой родители с трудом, но переносили, со временем стали нестерпимыми. Затем вода стала причинять боль и ему самому. Страх делал его врождённую способность неконтролируемой. С малых лет странному ребёнку приходилось использовать салфетки вместо душа и сбривать всю растительность.

Несколько лет Артём жил в детском доме, когда родители больше не смогли смириться с его существованием. В десять его усыновила структура. Отдел, который волей-неволей возглавил Андрей Ан. И с тех пор Артём, как и прочие его послушники «детского сада», рос на глазах куратора отдела. Почти пять лет день ото дня бесконечных занятий, тренировок, контроля управлением себя. И Кот прекрасно знал, что парень в свои неполные пятнадцать способен генерировать разряд в триста с лишним вольт. И для его тела это не было пределом. Напряжение росло от эмоциональных составляющих. Но учёные отдела не могли понять, почему не сжимаются в спазме мышцы, сердце, лёгкие. Лишь до той поры, пока кожи не касалась водная струя. На металл не реагировал, как и на разряды, направленные на него, вплоть до тысяч вольт, но стакан обычной воды лишал Артёма контроля, и он начинал ощущать боль внутренних разрядов. При всём при этом пил любую жидкость и не реагировал на жидкие, водосодержащие смеси. Но простая вода…

И для Кота это была как сложная, интересная головоломка, пазл из тысяч и тысяч деталей, на которую можно тратить месяца, искать, собирать, гадать. А в итоге получится одно большое красивое целое. Единая картина.

И Андрей постепенно подбирался к разгадке. Ведь на капли воды, случайно пролитые на тело подопечного, которые тот не заметил, Артём не реагировал. Словно секрет крылся больше под коробочкой, в психологической травме. И Андрею казалось, что Артём сам своим страхом заставляет тело болезненно реагировать на воду. А если убрать этот барьер, каких успехов мог парень достичь?

— Лада, ну прекращай уже. Ты контролируешь себя только в четырёх случаев из пяти. Поставь Артёма на землю.

Девчушка с длинными серебряными, как вечерний снег, локонами, не поворачиваясь, обронила:

— Он просто трусит. И поэтому вода может делать ему больно. Если он переборет свой страх, сможет купаться, как все мы.

Рука её следовала за Артёмом. На многочисленных тестах подтвердила, что ощущение управления потоками рукой проще. Возможно, это так же был психологический барьер. Но без «управляющей» руки получалось поднимать предметы весом только в два раза меньшего.

«Лада поняла быстрее меня. Пора на пенсию. Это в двадцать четыре года. Долбанный прогресс», — хмыкнул Кот и обронил вслух:

— Наши страхи, самые коварные и подлые враги. Борьба с ними тяжела. Не всё так просто, Лада. Ты показала Тёме его страх, обозначила, так сказать границу. Теперь он должен шаг за шагом постепенно преодолеть его.

— Ты не веришь, во что говоришь. Эта ложь в утешение. Либо он столкнётся со своим страхом лицом к лицу, либо никогда не победит его. Для победы нужно сражение.

— Всё не так просто, — повторил Кот.

— Всё гораздо проще, чем ты думаешь, Андрей, — спокойно обронила Лада и опустила руку…

— НЕТ!!! — Кот с криком подскочил.

Лада с Артёмом исчезли. Андрей бешено завертел головой, стреляя глазами по округе. Та же речка, тот же берег, те же дети. Лада с Артёмом играют в карты под зонтиком, спасаясь от солнца.

Сон! Всего лишь сон.

На песке рядом играют в волейбол Егор Кольцевой с Юлией Приходько. Совершеннолетние пирокинетик и телепатка, влюблённые друг в друга с каждым годом всё больше и больше. Наверное, потому, что Егор не может скрыть от неё ни чувств, ни эмоций, ни мыслей. Она видит всех насквозь, а порой внушает людям свои мысли. Но не каждому. Девяти из десяти. И пирокинетик её внушениям не подвластен. Оказался стойким оловянным солдатиком с иммунитетом к психическим воздействиям. Ни один гипноз не берёт.

«Всё в порядке. Уснул под солнцем».

— Что, Андрюша, голову напекло? — «Заботливо» обронила Лада.

Она, как самый сильный паранорм в отделе из сорока трёх человек, с первых дней была при Коте. И не раз помогала в отборе необычных детей. Её интуиция к способностям поражала. Она не читала информацию, как Юля, не ощущала ауры и силы, как Андрей, развивший в себе эти способности искусственно, в ходе тренировок с такими людьми как Скорпион, постижением ступеней развития и саморазвитию в целом. Она просто словно умела всё с рождения и время от времени приоткрывала коробочку с сюрпризами. И оттуда, как из ящика Пандоры, сыпалось столько, что со временем ребёнок стал зазнаваться. Послушная при родителях, но сама по себе в структуре, одиночка по жизни. В неполные одиннадцать лет со званием «Ветерана». Девятой из четырнадцати ступеней Антисистемы.

«Может, этот груз давит на неё? Не находить себе равных, знать и уметь больше прочих… Эх, Скорп. Только ты на неё можешь повлиять. Когда уже вернёшься?».

— Нет, всё в порядке. Просто кошмар.

Подошли Егор с Юлией. Телепатка тут же подметила:

— Не просто кошмар. Ты на измене. Словно увидел, как убили близкого тебе человека.

Андрей поскрёб заросший щетиной подбородок. Взгляд поднялся до заходящего солнца. Пора было возвращаться на базу. И нельзя было ни о чём мыслить, пока рядом Юлия со своим внутреннем «сканером». Прочитает, как открытую книгу.

«Человечество изменится, Юлька. Очень скоро мы все будем как на ладони. Только связано это не с глобализацией. А потому роду людскому придётся быть чище».

Юлия улыбнулась, выдав себя, что снова прочитала мысли.

— Я за годы командировок видел немало смертей, — обронил вслух Андрей. — Меня смертью не удивишь.

— Но и у тебя есть страхи, которые делают тебя слабыми, — поднялась Лада.

— Есть. Они у всех есть.

— У меня нет, — упрямо ответила Лада.

— И у тебя есть. Страхи у всех есть. Стоит только хорошенько в себе порыться. Это индикатор физического существования. Вопрос в другом. Как ты его принимаешь и что с ним делаешь? Позволяешь ли тебя повергнуть страху или обращаешь его силу в свою победу?

— Нет! Мой брат ничего не боится!

— Ты даже не представляешь, как он боялся, когда в детстве у тебя был бронхит, а он не мог помочь, находясь на соревнованиях, как боялся, когда ты сломала ногу, боялся, когда ты едва не подавилась куском мяса. Я помню, с каким ужасом он рассказывал нам, пацанам, об этом. Он боится за тебя, за родителей, за друзей, даже меня, за всех нас! По-своему, конечно. Нам порой этого не понять, но разве к нему пропало уважение за эти годы? Или кто-то плюнул ему в спину? Его принципы близки многим — отвечать за своих близких.

— Он просто эгоист, — тихо добавила Лада, уходя к машине. — И дурак.

На лице Егора, Юлии и даже Артёма невольно отразилось, кто же реальная эгоистка. Но Кот ощутил себя со способностью Юлии, прочитав то, что реально чувствовала Лада.

— Жизнь покажет, — усмехнулся Кот, поднимаясь. — Итак, ребята, походу выходные подошли к концу. Пора на базу. Собираемся.

Молча, чуть заметно вздыхая, покидали вещи в багажник джипа, и расселись по салону автомобиля. Лада села сзади с краю, чтобы Андрей нарочно не видел её лица, если специально не начнёт двигать зеркальце. А обычно сидела всегда спереди. И мало кто мог этому воспротивиться.

Кот завёл автомобиль, и машина, вминая траву, мягко тронулась.

«М-да, она может убить меня быстрее, чем мухобойка муху. Но никому из своих не приносит вреда. Разве что в целях защиты или на редких заданиях, где без её помощи не обойтись. Внешне кремень, а внутри ранима, как дитя. Она и есть дитя. Дитя с большими возможностями. И ей не хватает чувства плеча. Скорее нам подставит плечо, чем сама попросит помощи… Юля, хватит лыбу давить… Дай спокойно подумать. У меня пока есть на это право. И вообще ты обещала научить меня от тебя защищаться. И не хихикай… Почему с вами так сложно? Одну разозлишь, автомобиль, как в прошлый раз, по небу полетит. Второго — всех в салоне начнёт бить током. Третьего — обязательно что-нибудь загорится. Эх, детки мои, детки».

Вечер неспешно усыплял солнце. Багряница неба медленно серела, тухла, теряя силу. Ночь готовилась к победоносному маршу, спеша зажечь небосвод молочными каплями.

— Научишь так же прыгать скачками по миру — дам погонять на летающей тарелке, — не растерялся Сёма, оказавшись во дворе после Легкоступа.

— Освою Дальноступ, и не нужна мне будет никакая тарелка, — просто ответил Сергей.

Леопард неторопливо осмотрелся, подмечая все детали. Знакомая местность. Гостил пару раз. Всё то же, всё так же. Тот же дом, только рядом вырос второй, побольше. Брёвна светлые — недавно построен. Тот же колодец, только поодаль стоит вездеход. Надоело видать, Скорпиону пешком передвигаться. Та же баня, только по каменной дорожке бродит медведь и на холке у него сидит ребёнок!

— Эээ, — протянул Сёма, разглядывая мальчугана на медведе.

Собаки, волки были. Медведей не помнил.

— А, это? — обернулся на взгляд Сёмёна Скорпион. — Это Ёруш. Сын Рыся.

— Ёруш? Но почему «Ёруш»? — Почему-то спросил Сёма, хотя хотел спросить, почему он на медведе.

Логика после полёта на летающей тарелке и перемещения в пространстве нарушилась, покорёжилась.

— Звук «ё» самый сильный из существующих гласных. Считай, что Рысь наделил сына оберегом при рождении. — Скорпион подмигнул. — Заботливый.

— Сколько ему?

— Четвёртый год.

— И давно он так…эээ… передвигается?

— С начала весны, — засмеялся Скорпион, видя большие, расширившиеся зрачки брата. — Да ты не бойся. Это белогрудый, гималайский медведь. Он как Бурый мяса не ест. Травоядный практически. Ну, разве что гнездо разорить, насекомых пожрать маленько. А так в основном корешки, ягода, травки. А по силе и росту Бурому уступает совсем немного. На людей не нападает. Только если детёнышей защищает.

«Зоолог, блин», — подумал Сёма, а вслух сказал. — Скорп, ты бы своего ребёнка на медведя посадил?

— Сам бы залез. Это же высший тотем Рыси. Первый тотем, рысь, быстро устаёт катать Ёруша, а мишка с утра до вечера готов. Косолапому в радость.

«Ну, хоть что-то прояснилось, а то прямо Эдем какой-то», — вздохнул про себя Сёма.

Рядом возник Рысь. По-хозяйски положил Сёме руку на плечо.

— А, блондинчик. Пойду, что ли чая поставлю, раз гости пришли. Я же тебя целых три дня с момента последнего заседания Совета не видел, страсть как соскучился по твоим вопросам и манере общения.

Сёма даже не успел подумать, готовится ли к бою. Просто Рысь оказался возле ребёнка, пересадил на плечо. И медведь, облегчённо разогнув спину, исчез. Названный брат Скорпиона неспешно пошёл к крыльцу, не проявляя признаков агрессии за порванный купол.

— А наказание за купол? — Брякнул для отчистки совести Сёма, надеясь, что с ребёнком на плече Рысь будет бить не так сильно.

— Тебя уже наказали, — хмыкнул Андрей, не поворачиваясь. Рысь поднялся по крыльцу и исчез на веранде.

— О чём это он? — Повернулся к Сёме Скорпион. — Я снова пропустил чей-то ход?

Сёма ощутил резко накатившую головную боль, из носа пошла кровь, затем блондин вовсе согнулся пополам. Кровь пошла и изо рта. Сплюнув сгустки, приподнялся на локтях, слабо обронив:

— Он прав, извини, брат. Умираю я.

— За что извини? Что с тобой? — В голосе Скорпиона появились нотки тревоги.

— Да вот, пиратов топил. Не того задел, — буркнул Леопард, пытаясь подняться. — Не всех оказывается можно топить, на некоторых у Провидения свои планы.

— Пираты бывают особыми?

— Всякое в жизни бывает. Этот был с проклятьем племени Тахепо.

— Куда ты меня послал?

— Эй, это мои слова!

— И кто же его проклял?

— Братец твой. Один из. У тебя нас много… Погоди, так он и мне брат получается? Как-то я не задумывался — времени не было.

Скорпион посуровел. Глаза потемнели. Голос зазвенел, как металл.

— Дай-ка угадаю. Тот, кого нельзя запомнить?

— Ну, глаза-то снятся. Значит не всё потеряно при составлении фоторобота.

— И надолго?

— Хочешь, спросить, сколько мне осталось? Не знаю. Но тебя к маме отведу. Успею, чего бы то мне ни стоило.

— Мы были с Владленой у матери вчера.

— И ты мне не позвонил?! — Сёма снова попытался подняться, но очередной приступ кашля подкосил. Упал на траву, распластавшись, как медуза.

— Так… Что-то мне это не нравится, — обронил Скорпион, поднимая брата за локоть. — Стой прямо. А лучше закрой глаза. — А про себя подумал: «Какого чёрта Сёму-то, Меченый?»

— А последнее желание? — Буркнул Сёма. — Покурить там или вина. Расстреливаемым положено. Было, по крайней мере. Сейчас войны полный отстой.

— Не боись, пулю тебе ещё рано. Откройся.

— Чернявый, я от тебя никогда и не закрывался.

В словах Сёмы звучал плохо скрываемый укор и обида.

Глаза Скорпиона, как и при встрече, загорелись зелёным. Он выставил вперёд правую руку, согнув пальцы на манер когтей. Левой рукой схватился за запястье. Мышцы напряглись. На лбу вздулись вены, словно ворочал огромные валуны.

Перед рукой вспыхнуло светло-зелёное пламя. И прежде чем Сёма ощутил давление со стороны брата, Сергей прыгнул вперёд и вонзил это пламя в солнечное сплетение блондина.

Сёма ощутил чудовищную боль. Но не на месте поражения зелёным огнём, а в спине. Где-то лопатками стало жечь так, словно кто-то приложил калёный прут. По губам потекла новая кровь. Захотелось снова закашляться и согнуться пополам. Ноги задрожали. Тело словно завибрировало. На плечи кто-то подобно Атланту возложил целый мир.

Но Леопард заставил себя врасти в землю и стоять. Надо держаться, помогая себе и брату. Лишь глаза блеснули жёлтым, и на мир взглянул тотем леопарда. Странно спокойный под взглядом пылающих глаз Скорпиона.

Не в силах больше сдерживать боль, Сёма сначала зарычал, а затем взревел так, что птицы ринулись от кустов и деревьев в темнеющее небо.

Со спины полыхнуло красно-фиолетовым. И испепелив одежду, сверкая в сгущающемся сумерках подобно солнцу, по поляне неспешно полетел большой шар, сродни шаровой молнии. Вынырнув из тела Сёмы, он увеличился в размерах и стал переливаться подобно электрическому разряду, повиснув в воздухе.

Шаровая молния поднялась на уровень второго-третьего этажа и застыла.

— Все в дом!!! — Заорал Скорпион на случай, если на крыльцо вышла Владлена или Наталья поприветствовать Сёму. — Рысь!!! БРАТ!!!!

Рысь возник рядом, подхватил Сёму под мышки и появился уже на крыльце. Уложив тело у ступенек, вновь возник рядом с Сергеем.

Поляна озарилась вторым источником света. Бело-серым. Засветился сам Рысь. Рядом возник светло-зелёный свет Скорпиона. Пламя света, подобно огню, обхватило обоих и стало расти, переплетаясь, сливаясь в одно целое.

Тёмный шар над головой словно налился кровью, став подобен красному вину. И ринулся вниз, в атаку!

— СЛИЯНИЕ!!!

— СЛИЯНИЕ!!!

Голоса Скорпиона и Рыси слились.

Поляна осветилась так, что на источники света невозможно стало смотреть. Названные братья, слив на мгновения души, ударили всеми силами, что имели, не жалея резервов.

Всё до дна.

Силы, исходящие от самой души. Силы ради защиты близких. Ради вторых половин. Семьи. Того немногого, ради чего можно жертвовать жизнью.

Так завещал Род в Поконе.

Свет, сам подобно молнии, пронзил алый шар и тот, потеряв целостность, распался. Без взрыва, дыма, огня.

Просто исчез.

Скорпион и Рысь, тяжело дыша, посмотрели друг на друга. Души вновь разлились. Огни света спали с тел. Лишь в глазах осталась дикая усталость. И тлеет огонёк от ощущения победы. Только он не давал свалиться в траву.

Победители не падают!

— Мне это почти нравится. — Тяжело обронил Рысь. — Если щёлкаешь проклятья брата, как орешки, то у мира есть шанс на спасение.

— А это ничего, что я только сегодня Легкоступ освоил? Я же истощён.

— Сколько раз прыгал?

— Шесть… нет, семь.

— И даже не взбледнул лицом? Просыпаешься. Скоро можно будет тебе спину подставлять. Прикроешь.

— А до этого ты…

— … притворялся, конечно. Думаешь ты самый крутой парень в лесу?

Засмеялись.

— Брат, блондин это заразно. Остерегайся.

— Поставлю прививку.

— И… сколько ты потратил?

— После восстановления купола? Месячный запас.

— Мы откинули тебя от…

— Прекрати. Сёма, не смотря на то, что блондин, и мне брат. Если Эмиссары не двинутся, всё обойдётся.

Скорпион припомнил Мёртво и его помощников; Эмиссара Золо, Нежить с подручными-сотоварищами, Отшельника Духа. Схватки с ними убивали какую-то часть души. Золо вовсе чуть не забрал всё.

«Лучше бы обошлось. И, пусть их места остаются вакантными как можно дольше. Даже с учётом того, что против трёх оставшихся трое Аватар. Добро погиб, Слава ещё спит», — мелькнуло в голове.

— Рысь.

— Что?

— Пора будить Славу.

— Думаешь, пришло время?

— Буду я ждать, пока придёт время? Сейчас самое время, пока трое Аватар на трёх Эмиссаров.

— Четырёх.

— Как четырёх?

— Мёртво и без оторванного уха неплохо живёт.

— Невозможно! Сёма же его в клочья! Я видел то, что осталось от трупа.

— Вы уничтожили его физическое тело, но найти другое ему не составило труда. Впрочем, по-настоящему убивать Эмиссаров ты научился только на Золе.

— А Дух?

— Духа смог деактивировать артефакт. Так бы я не стал вместо него Нейтралом.

— А раньше почему не сказал?

— Раньше ты тему Пятнадцати не поднимал, всё больше под ноги сквозь землю смотрел.

Брови Скорпиона приподнялись:

— Так разбудим Славу? Чего терять-то?

Рысь посмотрел в небо, словно стараясь прочесть ответ в облаках.

— Нужно согласие Аватар.

— А в чём оно заключается?

— Волхвы послушаются только их.

Скорпион хмыкнул:

— Или Родослава. Отец в прошлый раз их неплохо гонял.

— Лучше не тревожь родителя. Давай начнём с Аватар. Чем младше объект, тем доступнее для понимания.

— Хорошо, тогда при случае…

На крыльцо выбежали девушки. Переступая через Сёму, помчались навстречу. Владлена первой, летя через ступеньки. Сергею пришлось мягко поймать почти на лету. Берегиня едва не врезалась в грудь.

Долго без слов обнимались.

— Странно, сражался ты, а почему-то выжатым лимоном ощущаю себя я. — Она отстранилась, смотря сонными глазами. Родная слабая улыбка на бледных губах.

— Лапа, ну ты же моя берегиня. Питаешь меня. Только… не делай этого, пока носишь ребёнка. Отдавай всё ему. Хорошо?

— Угу.

— И не держи пальцы крестиком.

— Угу.

— Всё равно держишь?

— М-м-м, да.

— Ну что мне с тобой делать?

Она подняла грустные глаза, они посветлели и заискрились жизнью.

— Любить… Как сейчас любишь.

Скорпион бережно подхватил на руки и понёс через веранду в светлицу. Снова пришлось переступить через блондина, беззастенчиво сопящего на полу, с тех пор, как положил Рысь.

«Им займусь чуть позже. Сначала успокоить роженицу», — быстро расставил приоритеты Скорпион.

Глава 10 — Внутреннее сопротивление -

Тонкий ручей бежал среди искусственно выложенных камней, похожий на маленькую вену на руке. Разве что блестел, отражая солнце, и был светлее. Мелодичный звук воды успокаивал, остужал разгорячённый разум. Созерцание воды и огня успокаивает многих…

Многих, но не Василия.

— Токаява, ну ты же тренер этих балбесов, знаешь их как облупленных. Всё-таки сенсей. Ты учил их!

— Скорее они меня… — выдохнул сенсей, ощущая, как гармония, в которую погружал «мозга» структуры, утекает вместе с ручьём. — Вася, тебе нужен отдых. Для этого надо отключиться. Ты же вроде сейчас здесь со мной, но ты не здесь. Ты витаешь, по-прежнему погружённый в работу. Пять лет не знаешь отдыха.

— Молодой, выдержу.

— И какого это твоему молодому организму?

— Тяжело в ученье…тьфу, чёрт… не то.

— Вот именно, не то. Чем больше скорости, тем больше ошибок. Остановись. Просто подыши. Без мыслей, без внутреннего диалога. Останови его. Он враг твой. Враг Твоего Я, которое шепчет тебе, но в болтовне своего ума ты не можешь его услышать.

— Я материалист!

— Да матерись, сколько хочешь, — отвык от русского языка Токаява. — Но пока не услышишь пустоты, я тебя с реабилитации не сниму.

— Ладно, — выдохнул Вася. — Что нужно делать?

— Ничего не надо делать. Просто подыши. Без мыслей.

— Как это без мыслей?

— Не думай ни о чём.

Василий попытался перестать мыслить, но мозг как назло выдал порцию интересных схем, требующих по обыкновению незамедлительного воплощения.

— Я так не умею.

Токаява, обречённо помотал головой и коснулся шеи. Василий лишь ощутил, как сильные пальцы впились где-то рядом с позвонками. Тело вдруг ослабло, и картинка перед глазами поплыла. Вечный тотальный контроль над собой воспротивился было, пытаясь вернуть всё в свои руки, но не смог. Набрякшие, потяжелевшие веки опустились. Щека ощутила траву. Не ощутил момента соприкосновения. Не ощутил вообще ничего. Тело вдруг исчезло, а дух полетел с огромной скоростью сквозь плотный туман.

Свободный и неподконтрольный.

Ощущение свободы едва не прервалось страхом. Он обхватил, безоружного, и сжал кольцом, словно питон душит жертву. Василий не успел задуматься, что же в нём можно сжать, если нет ни тела, ну рук, ни ног? Он — дух, чистая, свободная энергия. И змея сползла, исчезла, растворилась. Полёт продолжился, быстрый завораживающий. Смесь ощущений, не ведомых доселе в физическом теле, пришла на смену отступившей «змее», поглотила, растворяя в тёплой неге. Светом наполнилась ликующая душа, и словно рухнул какой-то барьер, перегородка между разумом и чувствами.

Полёт. Стремительный, быстрый. Под ним как на ладони мир, но нет в нём, ни земли, ни рек, ни гор, ни лесов с полями. Только слои то ли разноцветных облаков, то ли полей, а может и вовсе источников света? Пока разумное естество пыталось подобрать подходящую схему для определения, душа принимала всё и сразу, пропуская через себя и отказываясь, либо оставляя себе часть. Этот универсальный «фильтр» не мог соврать. Он шёл откуда-то из глубин собственного Я.

Полёт прекратился. Василий завис в посеревшем пространстве, не в силах ни пошевелиться, ни продолжить путь. Что-то держало на месте тяжёлым якорем. Даже похолодало, словно подул северный ветер. И внутри что-то снова воспротивилось, пытаясь понять, чем ощущается этот ветер? Снова разум убежал вперёд, а душа, сердце остались, горестно смотря бегуну вслед.

Сбоку посветлело. Не понимая как, Василий ощутил, как идёт на свет. Медленно, неторопливо. Словно снова есть ноги, и взбирается по ступенькам. Сотым, тысячным ступенькам. Каждый шаг с трудом. И в то же время под ногами болото, оно засасывает, пытается остановить. Но что-то внутри шепчет, тихонько шепчет, что надо идти. И за шагом следует шаг. Ещё один. И ещё. И «ступеньки» покоряются. Откуда-то приходят силы. И свет всё ближе. На последних шагах, самых трудных, оковы спадают, болото иссыхает, душа рванулась вперёд, возобновляя полёт.

Горячее прикосновение к щеке. Как быстро бьётся сердце. Оно ощущается здесь. Оно здесь живёт. Оно, настоящее. Тот физический мир придуман, он всего лишь мысли кого-то более Великого, а по-настоящему существует что-то только ЗДЕСЬ.

Голубые глаза рядом. Родные и такие близкие. Чёткие очертания, западающие каждой чёрточкой, каждой точкой в душу. Ясные, как отражения в тихой глади небольшого озерца в безветренную погоду. Эти глаза смотрят пристально, выжидающе. И снова прикосновение к щеке. Горячее, обжигающее. И поток тепла и света… любви поток, утопил в себе. Залило все прошедшие ступеньки, скрыло цепи, размыло болото. Слёзы облегчения потекли вслед тем потокам. Их видела только ОНА. Только эти голубые, ясные глаза. На миг ощутил её улыбку. Она не показалась, просто улыбнулись друг другу два сердца. И между ними возникла незримая связь. Нерушимая, и вечная как бесконечность мыслей Творца.

Покой. Великий покой, и умиротворение снизошли на Василия в этот момент. И не сразу ощутил, как светит в глаза солнце, как гуляют соки по вновь обретённому телу. Только глаза, ЕЁ глаза видел он перед собой и мог поспорить на душу, что Та, Которую видел мгновения назад, существует. Существует для него, как и он для неё. Две половинки Единого Целого. Когда-то разделённые, чтобы постичь жизнь на земле.

Вернулся слух. Неторопливый плеск воды под ухом. Ухо щекочет травинка. По щекам бегут две дорожки слёз. Тихие, бесшумные. Слёзы освобождения.

Покой. И тепло. Сердце догнало разум. Застыли посреди дороги, созерцая облака в небе вместе с ним. Вместе с ним же ощущали тепло в груди.

— Ну, наконец-то. — Послышалось от Токаявы.

Василий перевел на него взгляд. Сил шевелиться, пока не было. Тело не торопилось выходить из неги, продлевая удовольствие.

— Она… — услышал свой сиплый, слабый голос. Но повышать его, значило нарушить какую-то гармонию, рушить достигнутое. Договорил одними губами, — … существует.

Сенсей не смог сдержать улыбки.

— Раскрылся.

Он стоял напротив. Странный мужик с огненными волосами. Нет, они не пылали огнём, как у демона какого, просто такой цвет рыжего, словно в волосах запутались лучи самого светила. И взгляд пристальный, пронзающий. Несколько нахальный, словно блондин — девка какая на базаре для продажи. Словно раба опытный хозяин покупал. Опытный, тёртый, заглядывающий далеко вперёд. И сильный, мощный. Не крепостью мышц и статного тела закалкой — Сёма пять лет, как перестал соизмерять силу объёмом мышц — а объёмом энергии. Она оплетала, топила в себе. Ощущал себя горошиной на кровати. То ли для царевны, то ли по приколу. Мозг что-то подлое подкидывал в определениях, скованный страхом. Так тело ощущало странного гостя.

А рыжий смотрел. Смотрел, как на товар. Ну, максимум, как на щенка. И словно гадал, получится ли из собачки боец или пёс на привязи у дома — верхняя планка?

— Ты ещё что за рыжий чёрт? — обронил Сёма, устав от этого взгляда.

— Хм, давно меня так не называли. Гавкать научился. А укусить?

Сёма без сомнений показал средний палец. Влезать в личное пространство уже нарушение, а ещё и вредить, когда вредить не позволяет сам хозяин тела — за это мироздание подразумевало ответный выпад. Ещё с самого посещения гиперборейского форпоста где-то глубоко окопалась мысль, что баланса никто не отменял. Скорп пытался открутить пару винтиков, разбалансировать какие-то механизмы, так винтиком прилетело в самый лоб.

— В другой раз. На кой ляд ко мне в мозг залез? Только я собрался наведённый сон посмотреть, подбирая сюжеты, как на тебе — явился…

— Видишь?

— Я уже достаточно взрослый, чтобы осознавать состояние пространства-времени. Канал между сознанием и подсознанием расширить не сложно. И прекрасно понимаю, что тело моё лежит в лесу на крыльце, а ты создал удобное место в тонком мире и затащил меня сюда, чтобы пообщаться тет-а-тет. Только без спроса. Так что не диктуй условий.

— Смотри-ка, и зубы выросли, — обронил что-то своё, непонятное рыжий. То ли действительно сравнивал со щенком, то ли свои тараканы в голове.

— Назовись или я просыпаюсь, — отрезал Сёма.

— Ты и так просыпаешься… Быстрее, чем я думал. Причём вне созданного эгрегора. Я бы даже сказал, что начинаешь формировать свой.

— Имя!

Рыжий усмехнулся. И без того зыбкий, нечёткий мир, стал растворяться.

— Миромир, — услышал Сёма перед тем, как открыть глаза.

«Брат отца Скорпиона? Сын Меченого? Точно, такую силу можно накопить только за какие-то сорок тысяч лет странствий… Интересно, с кем бы я за это время научился сравнивать людей?»

Блондин приподнялся на локте, аккуратно спуская ноги со стеленной медвежьей шкурой широкой лавки. Ещё не открывая глаз, обронил:

— И давно ты безрукавку на рубахи сменил?

Вопрос предназначался брату, которого ощутил раньше, чем открыл глаза.

— Проснулся? Так быстро? Погоди, не вставай. — Скорпион подошёл, склоняясь над ним с разведёнными руками. Ладони, не касаясь тела, прошлись несколько раз от макушки до пят.

«Помогает себе руками? Не иначе как полный анализ? На глаз что ли не видит?», — подумал Сёма.

Бровь Скорпиона поползла вверх.

— Странно, ты залатал тонкие тела гораздо быстрее, чем я думал.

— Ты не прокачивал меня?

— Нет. Я только обозначил форму тел. Чтобы ты не расклеивался, не растекался по пространству, а быстрее аккумулировал свою энергию в заданных рамках.

— Тогда это он, — Сёма поднялся с лавки и пересел за стол. Тело мучил зверский аппетит и на самовар и горы печёного под марлями смотрел подозрительно. Хотелось мяса. Прямо с костра. Чтобы сок капал, и обжигало пальцы.

— К тебе ещё и гости заходили?

— Один. Рыжий.

— Рыжий, значит.

— Не просто рыжий. Таким рыжим может быть только твой дядя.

— Дядя… — потрясённо протянул Скорпион. — Я его никогда не видел.

— Я видел. Мельком. После той битвы в небоскрёбе в Нью-Йорке, только толком не рассматривал. Не то состояние было, чтобы глядеть по сторонам. Ты только возродился и помчался вниз, а я был слишком подавлен, чтобы смотреть по сторонам.

— Теперь ты понял, почему я поставил барьер от всех и от своих в том числе?

— Это не повод пропускать мои день рождения! — Сёма повертелся вокруг стола, поднимая покрывающие тарелки тряпицы, но мясного ничего не нашёл. — У тебя в холодильнике мяса случаем нет?

— У меня нет холодильника.

— Отшельник! Зверь, дикарь и вообще без Интернета!

— Руснэта?

— Ну, это внутренний ресурс страны. Антисистема не стала выводить его за пределы страны.

— И кто из нас дикарь?! Снова все изобретения в стол? Ждёте, пока перекупит кто-нибудь из западных предпринимателей? А потом вопросы: «Почему это первыми изобретаем мы, а используют они»?

— Ты на кого кричишь? У меня молния понимаешь, внутри сидела с самой командировки. А он… Никакого сочувствия больному. Выходи из леса и кричи на Совете, сколько влезет… — Сёма стянул последнюю тряпку — ух, вареники с картошкой. — Где мясо?!

Рысь появился как из сказки — из ниоткуда. В руке на большой тарелке исходили паром жаренные телячьи отбивные в собственном соку, облитых соусом и приправленных специями.

— На, только не кричи. Гармонию всю распугаешь.

Сёма получил тарелку в руки. Она оказалась горячей, обжигающей. Ойкая, меняя пальцы, поставил на стол, взглядом пошарил в поисках ножа, вилки. Хмыкнув, подхватил обжигающее мясо пальцами и чуть подув, впился зубами в сочную, нежную мякоть.

Скорпион смотрел не то, чтобы как на щенка пару минут назад Миромир, но во взгляде было что-то и от этого. Сёма не обращал внимания, усердно услаждая животные инстинкты.

«Наверное, с таким аппетитом так и завтракали отец с дядей среди лесов, гор, полей. Тысячи лет? Десятки тысяч? Кто из них первым отказался от мяса и отказался ли вообще?», — подумал Скорпион.

Рысь повёл плечами, словно брат задал вопрос вслух. Поглядывая на чавкающего блондина, хмыкнул:

— У каждого своя дорога к Творцу.

— Мне порой кажется, что дойдя, мы снова идём по кругу.

Дверь дома распахнулась. Ёруш важно встал на крыльце, оценивая обстановку и действую по ситуации. Ведь сзади уже нагоняла мать, пытаясь хоть что-нибудь одеть, чтобы бегал под солнцем, не боясь сгореть так, что после облазить.

Сёма о чём-то глубоко задумался, ритмично жуя. Первый голод прошёл, и организм теперь вяло спрашивал, зачем ему эта тяжесть в животе? Строй мыслей пробежался на ускорении, уточняясь, детализируясь. Отрывок времени словно вырезали ножницами. Очнулся, когда пальцы зашарили по пустой тарелке, рот жгло и жутко хотелось пить. За столом завтракали Владлена с Натальей. Скорпион куда-то ушёл, а Ёруш сидел на коленях отца и внимал каждому слову его длинного монолога. Тот был больше похож на сказку на слух непосвящённого человека. Видимо, сын и воспринимал сей рассказ, как сказку. Но не смел перебить, и внимал, внимал, давая возможность Наталье немного отдохнуть и нормально позавтракать.

… Тогда и Сахара цвела плодороднейшими землями, север Африки цвел, как райский сад, о засухе не было и речи, Гренландия и та была покрыта зеленью, оправдывая своё название. Климат был мягче. Гиперборея расположилась от берегов Северно-Ледовитого океана до Чёрного моря. К югу от Гипербореи, цвела малая империя Атлантов. Большая же часть Атлантов жила в другой части света, на большом острове, ныне затопленном. В Африке была империя Лемурии.

Пралюди жили десятками тысяч лет. Три величайших империи пралюдей: лимурийцев, титанов (будущих атлантов) и гиперборейцев жили в мире и согласии, развивая технологии и постигая себя и мироздание, пока не достигли уровня богов. Возможности пралюдей стали почти безграничны.

И низшие боги почуяли угрозу и стали вмешиваться в дела людей. На Землю было послано зло, ложь, коварство, предательство, лицемерие, слабость, трусость и жажда богатства. Пралюди жили правдой и любовью, как и завещал им Творец, и не смогли противостоять новым порокам. Пошла череда великих войн. Человек стал подобен зверю. Старший Демиург, решил уничтожить погрязших в войнах предков людей. И ударил по Земле второй Луной. С небосвода по его наказу скрылась вторая Луна, а затем упала на землю, неся разрушение. Орбита земли изменилась, смешав энергетические потоки, поля. Мир резко изменился. Смерть пошла гулять по земле и в воде. И растаяли льды, и настал Великий Потоп, скрывший многие плодородные земли по всему миру, затем засуха, от которой многие земли иссохли, подобно Сахаре, стала терзать измученных катаклизмами пралюдей. Старый мир завершился оледенением. И забытьем. Потомки, веками борясь с последствиями гнева демиурга, позабыли прошлые достижения, пытаясь просто выжить.

Немногие покинули планету, скрываясь с космосе, и уж совсем жалкие кучки людей выжили в том аду, что называлось новой Землёй. Новые люди стали отрезаны от цивилизации, постепенно забывая свою Силу и прежнюю мощь. Всё ниже опускались они, прячась по пещерам, спасаясь от холодов. Немногие оставшиеся в живых дрейфовали с северной прародины на юг, в Африку. Отсюда же они после двинутся обратно на север, вслед уходящим ледникам.

Шли годы, столетия, тысячелетия. Новый человек с нуля поднимался в ступенях развитии, заново постигая свои возможности. Вместо полёта в космос, орудовал он каменным топором, вместо невербального средства общения, использовал знаки жестов и бессвязных слов нового языка. Санскрит ходил лишь в устах посвященных, помнивших былое и используя, кто для власти над новым, кто во благо, спасая рода человеческие. Нередки были и посещения спасшихся с Земли существ. И тогда среди племён появлялись знания астрологии, инженерии, медицины, религий. Но не все их них помогали людям вспомнить, кто они есть. Многих устраивали люди, как есть, в животном состоянии. Материал для исследований. Они не строили удивительных сооружений, не оставляли дивных артефактов, но поклонялись войне. Богам войны. Те люди в итоге вымрут, сметённые просвещёнными, более развитыми людьми.

Человек рос наравне с природой. Величайшие знания канули в лету, младшие боги, не видя больше угрозы, сменили гнев на милость, некоторые стали даже помогать людям, открывая крупицы людских же знаний. Человек не мог помнить свои возможности и стал поклоняться подобным богам, верить в них. До этого ничего подобного не происходило. Пралюди никогда никому не поклонялись. Творец не требовал почитаний, раболепия.

Некоторые боги, из пришлых, ограничили часть людей в рамках одного континента — Африки. Здесь был создан людской рай, своеобразная золотая клетка, ограничивающая любую деятельность человека, чтобы обеспечить тихую размеренную жизнь богам, бывшим Пралюдям. Подопытные люди тупели, жирели, слабели, а пришельцы вбивали в неразумные умы, что это и есть истинный рай человека. Для него и созданный.

Там людей держали наравне со зверями. Но лишь единицы замечали, что что-то не так, не правильно, ещё меньше осознавали, что человек создан Творцом для других целей. Отдельные изгои-герои, не согласные с такой жизнью искали правду, путешествуя сквозь завесы божьих правил. Они покинули райские резервации, расселяясь по всем континентам. Выжили трое: Лилит, Адам и Ева. Последние двое дали новый род людей сотворённых, первая же смешалась с родами потомков богорождённых, пралюдей.

Под прессом божьих сил, в головы людей резервации вбивалось, что Африка и является прародиной человечества, и человеческой цивилизации не более шести-семи тысяч лет. Но покинувшие «рай», видели всю правду жизни, без розовых очков. На них и ополчились все силы небесные. Инопланетные боги делали всё, чтобы люди не вспомнили свою суть, не узнали правды. Эти личности вместе с людьми вне резерваций боролись с богами, кроили мир по-своему, многие сами становились богами. Срока жизни Первых хватало на это. Адам, покинувший «рай» около шести тысяч лет назад, жил девятьсот с лишним лет. Арий, потомок богорождённых, первый предводитель, уведший свои народы с леденеющего севера от наступающих ледников около сорока тысяч лет назад — около пятисот. А потомки его жили кто больше, кто меньше, но гибли в боях. А так жили бы ещё и жили.

Рода сотворённых и богорождённых перемешались. Позже религии единобожия затёрли воспоминания о последних, урезали сроки существования мира.

С каждым следующим поколением люди становились всё слабее, пока не стали чело-веками, тот самый «век» которых и так немилосердно сокращался. Так, тем, кто стал демиургами, быстрее влиять, отсеивать. Генетики ещё те.

Уже устал слушать и убежал играть Ёруш, уже позавтракали и убрали со стола Наталья с Владленой. А Рысь всё говорил и говорил, пока Сёма и сам не задумался.

«Много частных погрешностей, условностей. Так тебе в мире все и жили. По миру до сих пор сколько древних бункеров осталось, космодромов. Предприимчивые люди на них, как на строительных площадках, пирамиды возводили везде, где можно».

Рысь, странно посмотрев на Сёму, прервал повествование. Сёма в свою очередь посмотрел через плечо, пошарил глазами в поисках Скорпиона, но тот ещё не вернулся. А рысь смотрел строго.

— Чего?

— Да так… Купол снова в клочья, — посуровел Рысь. — Кто к тебе приходил?

— А… это рыжий. Самый рыжий из всех, кого я когда-либо видел. Тот ещё генетик-демируг. Сколько у него детей?

— Один. Как и у Родослава.

— За сорок две тысячи лет по одному сыну? А дочерей?

— Этих без меры. Про матриархат слышал?

— Слышал.

— Если во главе рода, племени или клана вставала женщина, то лет двадцать назад там проходил рыжий или блондинистый демиург. Хватало и ночи.

— Какой интересный мир.

— О, да, — протянул Рысь, расставаясь с надеждами вернуть куполу стабильность, пока внутри его этот блондинистый гость.

Карма.

Перехлёсты жизни.

Ветки хрустели под ногами так сочно, что казалось — слышит весь лес. Группа спецназа особого назначения шла впереди, позади, по бокам, оберегая шефа от всех возможных опасностей кольцом охраны. Четыре человека, взявшие в кольцо. Не плотным, как привык в городах строем, а рассыпавшись метров за двадцать-тридцать. Их и не слышно. Крадутся, как кошки. Без бронников, минимум оружия, налегке. Но в тёмном, странном лесу с этой группой шагается проще, спокойнее.

Слышно только свой хруст под подошвой. И сердце трепещет. То ли от страха, что все покинули и он, учёный, в ночном лесу один — ведь так и кажется! — то ли от предвкушения.

Да, предвкушения. Ради него и сорвался с космодрома ближе к ночи и четыре часа трясся в вертолёте с охранительной командой. Аномалии севернее космодрома манили, как мёд пчёл. Вроде не маленький уже бегать по лесам с приборами, замеряя и обнюхивая каждый куст. Молодёжь бегает, снимает на видео и шлёт в режиме реального времени по ГЛОНАСС на мониторы базы. Но последний отчёт и горящие глаза очевидцев…

Не удержался.

И вот над головой филин, под ногами шныряет что-то мелкое. И есть огромное желание не наступить на ползучего гада. Гадюку ли, щитомордника. Говорят, по весне агрессивны, а ночью ещё и самая охота у ползучих на бегающих. Хомяка ли какого сожрут, мышку… Дмитрий в своё время на уроках зоологии всё чаще спал, чем слушал. Но страх ночного леса, когда луну скрывают верхушки деревьев и не видно дальше вытянутой руки, будил что-то в родовой памяти. Ноги ступали аккуратно, руки вцепились в палку, на которую опирался как на посох, шаря перед собой. Удобно тыкать впереди. И в лужу не улетишь, и канавы прощупываются. Зрение в ночи бесполезно. Только обостряются другие формы восприятия, словно компенсируя потерю.

Фонари, и ручные и на сферах и плечах десанта, тухли, едва люди входили в зону. Докладчиком приходилось выходить на несколько километров, чтобы возобновлялся приём со спутников, и можно было послать очередную порцию собранной информации. Техника в отключке. Любая. Аккумуляторы, полные заряда, в момент попадания в зону аномалий вмиг истощаются, словно их нещадно выпивали досуха. Чувствительные приборы сходили с ума, на разных точках измерения показывая то полное отсутствие радиации, то «Чернобыльский» уровень. Приборы с небольшим разбросом шкал напротив, не сдвигались с показания нуля. Странно начинал вести себя металл. Серебро принималось светиться, меняя оттенки от белого до розового. Чернело золото, словно постепенно покрывающееся копотью. Медь вовсе принималась набирать вес, набирая до двадцати процентов дополнительного веса. Как будто бы на неё начинала действовать другая гравитация. Единственное, что оставалось нормальным, это сама гравитация. По всему периметру зоны аномалий.

Поспешил, перешагивая поваленное дерево, и поскользнулся. Посох не помог, неловко переломившись пополам от сильного упора. Спина ощутила мягкий мох. А сквозь шелестящие кроны выглянули звёзды.

Вставать не спешил. Блуждание по ночному лесу порядком утомило. А тёплая земля словно давал сил. И лёгкий ветерок ласкал лицо, остужая разгорячённое тело. И звезды на небосклоне такие чистые, яркие. Бледно-жёлтый полумесяц.

— Вы в порядке, Дмитрий Александрович? — загородила звёзды фигура охранника.

— Хорошо-то как, — протянул Дмитрий. — Ребят, давайте в следующие выходные на рыбалку с ночёвкой. К озеру. Или речке.

Под руки подхватили, подняли, отряхнули. Кто-то принялся ощупывать голову.

«М-да, я и сам не верю в то, что сказал. За последние четыре года ни одного отпуска. А выходные… что такое выходные?»

— Да нормально всё со мной. Не сотрясение, нет. У речки хочу посидеть или озера. И костёр. Обязательно костёр…

— Хорошо, шеф. Разве мы против? — Ответил командир группы один за всех.

Впереди загорелся свет. Двое отделились от группы и с автоматами наперевес устремились к его источнику. Светлая полоса расширилась, приближаясь. Человек нёс в руках факел. Просто палка, обмотанная тряпкой. Но в лесу стало уютнее. Притихло зверьё, и ноги перестали бояться наступить на клубок змей, а деревья и кусты больше не будут царапать лица.

— А мы заждались вас, шеф. — В свете факела обозначилось очкастое лицо молодого специалиста. — Тут дальше тропка начинается. Протоптали. Легче идти.

— Хорошо, Анатолий. Что с защитными костюмами?

— Насколько мы ознакомились с фактами, в них нет необходимости. Приемлемый радиационный фон, отсутствие вредных газов.

— Но на что реагируют металлы?

— Возможно, какое-то силовое поле. Мы обрабатываем данные. Идёмте, тут неподалёку кое-что интересное.

И парень первым пошёл вперёд, поглядывая на охрану, что пристроилась по бокам.

Дмитрий помчался впереди охраны. Любопытство придало сил, заставляя активнее переставлять ноги. Земля пошла под откос. Посреди густого леса был кратер, словно от попадания метеорита. Резкий провал неестественного происхождения. Только деревья не повалены, не погнуты, без аномалий. Разве что ветки корявые, да листья чахлые.

Дмитрий с охраной спускались в этот земной кратер, цепляясь за ветки, деревья. Трава под ногами чахлая, какие-то коренья постоянно цеплялись за ноги, ловко развязывали шнурки на ботинках. Охранники чертыхались и постоянно задерживались, чтобы не покатиться кубарем вниз, наступив на свои же шнурки. А парень проводник скользил по склону, почти бежал вниз, мало обращая внимания на то, что у него под ногами. И Дмитрий спешил следом. Голова была занята чем угодно, но только не шнурками.

Проводник ускорился и исчез где-то впереди. Охрана приотстала. Только окрики позади, за спиной. Но и те стали какими-то гулкими, отдалёнными. Что-то надавило на голову, и средь деревьев загорелся яркий свет. Он на миг ослепил, Дмитрий даже прикрыл лицо, жмурясь от бликов. А когда свет исчез и учёный проморгался, лес вокруг исчез.

— Э-э-э… — протянул Дмитрий Александрович.

Ступор на миг овладел им. Он стоял посреди серого, чужого мира. Другое солнце, пробиваясь сквозь толстые тучи, обозначало день. И этот резкий переход из ночи в день был лишь первым сюрпризом. Краски. Помимо резкого ощущения не своего мира, в глаза бил странный новый цвет. Мозг клинило, он усиленно искал определение для сравнения новой цветовой гаммы. Но ничего подобного не находил. Этот новый оттенок цвета не был знаком земному разуму. И мир… Тяжёлый, спёртый воздух, которым можно дышать, но дышать не хочется. Серая, безрадостная земля, чёрный камень, клочок растительности дальше на горизонте. И пустота. Ни звуков, ни жизни. Даже ветра нет. Заизолированная камера. Душная и неприятная. Чужой мир.

— Дмитрий Александрович, зачем вы здесь? — Окликнул кто-то за спиной и учёный с вскриком повернулся. Сердце затрепетало. Мышцы свело приступом страха.

Синеглазый блондин с длинными волосами. Настоящий былинный богатырь с широкими, как ворота плечами. Странный гость, однажды явившийся в беседку у дома и забравший тигра Когтя. Отец Скорпиона.

«Биологический во всяком случае», — некстати подумал Дмитрий, пролепетав:

— Родослав?

Синеглазый вздохнул. Ощущение, что выпустили воздух массивные кузнечные меха. Тяжёлая длань легла на плечо учёного. Сильный, уверенный голос с ноткой грусти донёс:

— Эх, и не сидится же вам дома, Дмитрий Александрович. Беседка надоела?

— Нет, я… случайно… Не стоит делать поспешных выводов, я просто…

— Ничего не говорите. Теперь это не имеет значения. Санитарный кордон порван, теперь пузырь работает в обоих направлениях. Так что ни мне, ни им ваши доводы, ни к чему.

Богатырь замолчал, всматриваясь в серое небо. Дмитрий проследил за его взглядом. И прежде чем глаза увидели что-то в облаках, гул то ли двигателей, то ли лопастей уловил слух. Что-то надвигалось из-за туч. И оттого как суровело лицо синеглазого богатыря, Дмитрий сделал для себя вывод, что это далеко не союзники.

— Ну что же вы, Дмитрий, — протянул богатырь.

— Моя смерть что-то изменит?

— С жизнью расстаться успеете. Идём, раз уж вы здесь. Мир покажу.

Глава 11 — Полезный опыт -

Небольшая картонная коробка, то неловко вздрагивая, то вибрируя, словно трясся сам стол, на котором она стояла, приподняла крышку. Крышка зависла в воздухе, презирая гравитацию и естественные физические законы. Управляемая одной лишь волей паранорма, она никак не желала опускаться обратно под собственным весом. Так и повисла. Из коробки показался край синей кружки. Только показался. И снова исчез. В коробке бухнуло. Кружка принялась биться о стенки.

— Лада, сконцентрируйся.

Крышка коробки затряслась. Завибрировал деревянный столик под коробкой.

— Я и так собрана дальше некуда, — сквозь зубы прошипела Ветеран отдела паранормов.

— Тогда расслабься. Просто подыши, — сменил тактику Кот, положив руки на плечи ребёнка. — Ты можешь себя контролировать. Ты всё можешь. Просто…

— Просто… просто… НЕТ ТУТ НИЧЕГО ПРОСТОГО! — В Сердцах бросила Лада.

Кружка вылетела из коробки и как брошенная сильной рукой врезалась в потолок, осыпавшись на пол крупными осколками. Коробку словно смяло прессом с четырёх сторон. На пол свалился жалкий комок.

— Не лги себе! — Андрей надавил четырьмя пальцами на ключицы. Не больно, но неприятно, отвлекает от лишних мыслей. — Не злость и не ярость дают тебе силы. Это показали все тесты. Тебе просто удобно считать, что когда ты злишься, ты становишься сильнее.

— Достал!

Осколки кружки взмыли в воздух и как пули пролетели над головой Лады. Андрей отскочил, попадая в поле зрение паранорма. Указательный палец закачался перед носом шаловливого ребёнка.

— Ну-ну, потише.

Драку с друзьями Лада позволяла только с ним, давно для себя уяснив, что от кирпича Андрей увернётся и в сонном состоянии.

Ветеран подскочила со стула и выбросила руки перед собой. Андрей кувыркнулся вперёд, оказавшись сзади. Импульсом задело лишь майку, вырвав клочок материи. А попасть под пресс Лады всем телом — врезаться спиной в стену или улететь под потолок.

Подхватил разгорячённую девчонку под мышки и закружил по комнате, сбивая её боевой настрой. Чем быстрее развивались способности, тем дальше отодвигалось чувство меры. В последнее время Лада теряла контроль и над обычными действиями, ранее простыми для неё: открыть коробку, вытащить кружку, поставить на стол, закрыть коробку. Зато большие, тяжёлые предметы, требующие одного — двух действий, слушаться стали превосходно. И камни в пять раз большего веса, чем весит паранорм, летали по комнатам, сносили мишени, перегородки, корёжили стены. Сотрудники отдела, технический персонал и прочие паранормы логично принялись держаться от серебрянновласой фурии подальше. Инстинкт самосохранения. Лада же думала, что с ней никто не хочет дружить.

И между её обидой и страхом окружающих часто стоял только Андрей Ан по кличке Кот.

— Ага, поиграться она вздумала!

Лада залилась смехом.

— Пусти, пусти!

Ей голос перестал быть требовательным. В смехе, он обычный, детский. Какой и положен одиннадцатилетней девчушке.

«Вместо кукол — непонимание в глазах взрослых, вместо подружек — дяди в камуфляжах в подчинении. Что же мне делать с тобой, Лада? Скоро половое созревание. Выживет ли база?».

Мягко вернул на ноги, смотря прямо в ясные, голубые глаза:

— Лада, Пётр Семёнович ясно констатировал, что дело не в твоём гневе. Это больше психологическое.

Она, восстанавливая дыхание, выдержала взгляд, глаз не отвела:

— Я знаю. Я просто… сложно всё это объяснить. Я просто ощущаю. И… не контролирую… Ну так, немного… Скорее оно меня.

— Это «оно» — это ты и никто другой.

— Знаю, — вздохнула Лада.

— Нам надо разбить твои блоки. — Обронил Андрей осторожно, хотя под корочку забралось и продолжение: «До того, как они уничтожат нас».

Вслух естественно не сказал.

Восемь осколков, наиболее крупных, зависли сбоку, собравшись в кружку, как если бы она была целой. Собрались ненадолго. Несколько секунд. После чего снова рухнули на пол.

— Видишь? Я не могу дольше.

— Всё нормально, Лада. Ты вернёшь своё самообладание и найдёшь источник своих сил.

Динамик под потолком железным голосом сообщил:

— Андрей Сергеевич, Ника готова к тренировке. Начинать?

— Идём, идём. Подготовьте камеры. — Продолжая смотреть на Ладу, обронил. — Сегодня без страховки?

— Она справится, — четко, без эмоций ответила Лада, вновь превращаясь в ветерана отдела.

Подхватил нахмурившуюся девчушку и посадил на шею.

— Зачем? Я сама! — Вяло протестовала Лада. — В зале же полно народу.

— Ну и что?

Так и вышли в коридор, минуя несколько дверей и коридор. Перед очередной дверью Андрей снял с шеи Ладу, чтобы не теряла авторитета в глазах подчинённых, и набрал несколько цифр на щитке. Дверь отворилась. Вошли.

Зал с тремя большими экранами был полон сотрудников и прочих паранормов. Молодая Ника, найденная Антисистемой несколько месяцев назад в глухой сибирской деревушке, поражала скоростью развития сил. Ей подчинялась природа. Её настроение непредсказуемо меняло погоду, воздействуя бессознательно на окружающую среду. Лада называла Нику стихийницей и говорила, что та превосходно работает с природными потоками.

За несколько месяцев тяжёлых тренировок, Ника научилась волевыми усилиями командовать ветром, затем огнём, водой, землей. Весь коллектив базы перестал обращать внимания на прогнозы погоды. Стоило посмотреть на настроение Ники, и каждый ясно мог сказать, дождь сегодня будет или солнце.

Андрей взял наушники, проверил ушко.

— Ника, слышишь меня?

Камеры, выделяя происходящее на поляне, возле базы, приблизили одинокую девчонку.

Вероника кивнула, прикрыв глаза.

— Ника, на небе ни облачка. Солнце иссушает землю. Как насчёт хорошего дождя?

— Хорошо. — Ника долго выдохнула и сменила ритм дыхания. Он стал глубоким, редким.

Лада нахмурилась, дёрнув Андрея за руку.

— По прогнозам этот месяц должен быть сухим. Вызвать обильные осадки, значит — сильно повлиять на естественные процессы.

— И что может произойти?

— Да всё, что угодно.

Андрей подумал, перевёл взгляд на собравшихся.

— Народ, кто хочет дождя?

Одобрительный гул прошёлся по залу.

— Видишь, Лада? Все хотят дождя.

— Мало ли, чего все хотят! Обычный синдром толпы. — Вспыхнула ветеран. — Пусть работает с ветром, землей. Никаких дождей.

— То есть ты готова взять на себя всю немилость окружающих? — Андрей кивнул в сторону ребят-паранормов.

«Уроки жизни, Лада. Либо берёшь ответственность и за непопулярные решения, либо ты всегда управляема. Жаль, не могу послать тебе эти мысли, как твои братья. Просто скажи «да» и твой авторитет упадёт в ближайшие дни, но потом каждый, поразмыслив по отдельности, поймёт, что ты была права. Скажи «нет» и засухе в Индии или наводнению в ЮАР никто не придаст значения, но ближайшие несколько дней ты будешь на пике популярности для базы».

Лада, хмыкнув, вышла из зала.

«Уйти от ответа тоже вариант», — прикинул Кот.

— Дождь, Ника. Дождь. — Сказал в микрофон Андрей.

А на поляне ветер уже колыхал траву и распущенные, длинные русые волосы Ники, яростно срывал ветки с верхушек деревьев. Небо потемнело, солнце скрылось.

Андрей отвернулся от экранов, нашёл в зале телепатку.

— Юлька, о чём думала Лада, когда уходила?

— О том, как кого-то остановить.

«Конечно, Нику».

— Сможешь её придержать?

— Ты запретил мне влиять на людей на базе.

— Запрет снимается ровно на один день.

— Хорошо.

Подскочил Егор.

— Я с ней.

— Иди.

Следом потянулась прочие паранормы. Вскоре в зале остались только сотрудники отдела.

«М-да, молодёжь хочет посмотреть на противостояние не с экранов, а старички благоразумно с отдаления».

— Продолжай, Ника.

Чёрное небо сверкнуло отдалённой молнией. Вскоре гром прокатился над базой. Небесный краник со скрипом отворился, и первые капли упали на лицо Нике. Девушка улыбнулась, вдыхая полной грудью, и подняла руки, озаряясь улыбкой.

Водный напор усилился. Ливень встал стеной. Ветер, напротив, спал. Над землей повисла стена дождя. Это высоко в небе ярятся воздушные потоки, с бешенной скоростью нося кипы туч. И тёмная вата сталкивалась, высекая искры-молнии.

— Ника, молнии, — донеслось в наушник. Сконцентрируйся на них. Попробуй направить в мишени на самом краю поляны. Там нет ничего металлического и это довольно далеко от базы.

Ника кивнула и собрала всё внимание на рваных клоках туч. Но едва тучи стали сгущаться, на плечи надавило. Потом потянуло к земле, как если бы гравитация вдруг удвоилась, или утроилась.

Камера зафиксировала новое лицо на поляне. Лада шла сквозь пелену дождя, выставив вперёд руки. Губы двигались. Что-то говорила, кричала. Звук заглушил яростный дождь.

Юля выбежала в дождь следом за Ладой, остановилась. Ей достаточно видеть объект, чтобы взять его под контроль. Камеры приблизили её фигуру. Привычные пальцы на висках, прикрытые глаза.

Лада ощутила щекотание в мозгу. Холодное покалывание чужой воли. Выставила, как умела, блок. Побежала от телепатки как можно дальше, чтобы ослабить связь.

Дополнительная камера выловила в небе три вертолёта.

— Третий отдел на связь! — Позвал Кот.

— Третий отдел на связи.

— Наши с задания?

— Все вертолёты на базе. Группы на заданиях на машинах.

«К тому же сразу три вертолёта. Это редкость».

— Максимальное приближение, — нахмурился Андрей.

Камера обозначила контуры. Винтокрылые по форме напоминали вертолёты, но особое, обтекающее строение не позволяло припомнить подобных аналогов в России или во всём мире.

— Пульт, вы что, спите?! Данные радаров!

— На радарах ничего, — непонимающе ответили с пульта управления базой.

— Все камеры в небо! Запрос на спутники.

— Помехи, шеф. Сигнал со спутников не проходит.

Одна из камер, направленная в небо, выловила в просвете меж тучами самолёт.

— Дальние наземные датчики зафиксировали вторжение неопознанной техники, — донеслось с пульта.

Вдруг все камеры потухли. Андрей ощутил, как в панике заметалось сердце, рявкнул в наушник:

— База, тревога класса «А»!

И первым выскочил в коридор.

Пагоду разукрасил янтарный закат. Лучи, прощаясь, засверкали по черепичной крыше. Василий приоткрыл глаза, с улыбкой посылая заходящему солнцу порцию любви. Это не сложно, когда распахнута душа, когда сам светишься изнутри. И отдав светилу малую часть, получишь во много раз больше.

Привык сидеть, сложив ноги под себя. Если это делать после хорошей разминки, ноги не затекают. По-крайней мере первые полчаса…

Сенсей, однако, понимал релаксацию по-своему. И больше получаса засиживаться после того странного, чудного сна, не разрешал. Васе приходилось постоянно что-нибудь делать. То разминка, растяжка суставов, то дыхательные техники, бег по кругу, махание деревянной палкой, по форме напоминающей меч. Всё, что угодно, лишь бы под коробочку не лезло много мыслей. Токаява словно выставил им блок из физических манипуляций, требующих присутствия здесь и сейчас. И самым любимым действием подобного рода для гения были долгие, пешие прогулки в горы. С сенсеем ли, в одиночестве ли.

Долгий, трудный путь выматывал. Требовал преодоления себя, вскрытия каких-то небывалых внутренних резервов, о которых Василий и не подозревал. Фактически одна железная воля у вершин гор заставляла передвигать непослушные, налитые свинцом ноги. Но как пела душа, когда смотрел сверху вниз на долины, на пройденный путь. И при возвращении домой к сенсею, ощущал новый прилив сил. Словно тот резерв, который выпил до дна, снова был полон силы до краёв.

Вернулся сон. Долгий, крепкий, безмятежный. На зависть всему сущему был аппетит. И пусть ревели на утро перетружденные, непривыкшие к таким прогулкам мышцы, себя ощущал на вершине гор, на самом пике.

Токаява вышел из храма, отыскал глазами вверенного послушника и одобрительно кивнул. Мол, расслабляться надо везде. И белый человек в позе лотоса на каменных плитах среди суетящихся туристов, выглядит достойно. Нечета суетливым аборигенам.

Вася поймал себя на мысли, что перестал беспокоиться. Все тревоги прошли, перестал обращать внимание и на людей. На их мнение о себе. Те, кто видят, ощущают его внутреннюю гармонию, на то они и монахи и что-то ищущие люди. Те, кто пришёл фотографировать всё, что видят, тыкать пальцем и открывать рот в восхищении — какая разница, что они подумают? Наверное, по возвращению в родную страну, вряд ли станет садиться в лотос посреди города, но на Совете это не примут, как причуду. Им важно не то, как он выглядит, а то, что мыслит. Ведь именно его мысли обрастают плотью, спускаясь ниже по инстанциям. И ничего, что их станет меньше. Просто они станут медленнее, весомее, достойнее и тщательнее продуманны. А, значит, принесут плодов больше, чем сиюминутные решения.

Токаява подошёл, медленно выдохнул, искоса поглядывая на туриста, что стоял к закату спиной и возился с сотовым.

— Пора домой, Вася.

— Как духи предков?

— Предостерегают.

Василий распутал ноги, немного размялся. К обратному путешествию готов. Из дома вышли на рассвете налегке, и петляли среди предгорий, холмов и лесов, пока сенсей не вздумал навестить старенькую пагоду. Погружённая в зелень, она стояла безмятежной и спокойной, как след на воде. И Вася, погружаясь в эту тишину и благодать, простил ей сотни маленький ступенек. Только несколько автобусов с туристами смазали впечатление. Словно дно спокойной души кто-то всколыхнул и поднялся ил.

Возвращались напрямую, через лес. Шли спокойно, не сбивая дыхание, но быстро. В темноте бродить среди деревьев удовольствие не из приятных. Даже по протоптанным дорожкам. Спешили попасть домой раньше, чем взойдёт луна.

Земля затряслась. Василий не смог устоять на ногах. Упал, подполз на четвереньках к дереву, прижался. Стало страшно. Земля ходуном, какой-то странный гул. В сгущающихся сумерках всё выглядело ещё ужаснее, словно грани реальности стёрлись и сон, странный сон терзал, не давал проснуться.

Гул стих. Земля прекратила дрожь. Перед Васей вырос встревоженный сенсей.

— Сейчас вторая волна пойдёт. Держись.

— Волна?

Землю затрясло ещё яростнее. В мозгу всплыло из школьных знаний, что земная твердь, та самая неприступная, привычная земля под ногами — это всего лишь «плёнка» Земли, двадцати-тридцати километровый слой, плавающий в бульоне тысячекилометровой мантии. И эта жалкая плёнка при всплесках варева сотрясалась, рвалась. Неустойчивые тектонические плиты, плавающие «на воде».

— И часто у вас так? — закричал Вася.

— Бывает. — Откликнулся сенсей.

И Вася отчётливо увидел, как в десятке метров земля разошлась швом. Страхом парализовало. Шов пополз в стороны, разросся. Края одной стороны «шва» неровно выступили, наползли на другую, с другой стороны разлома провал расширился. Чёрная яма, зев подземелья поглотила несколько деревьев, зачавкала дёрном земли, вырывая большие куски.

И вдруг всё прекратилось. Гул стих, земля замерла. Ландшафт словно всегда был таким. Токаява положил руку на плечо.

— Пойдём, надо отойти подальше от разлома.

— Почему? Всё кончилось?

— Не знаю. По-разному случается. Но здесь плохая энергетика, — неопределённо ответил сенсей. — Надо дальше, дальше уйти.

Но едва отошли от дерева, как Вася ощутил дикий холод. Но не было ветра. И погода за плюс двадцать по Цельсию.

«Откуда?»

Повернулся, скидывая руку сенсея с плеча, пытаясь понять, от чего по коже побежали мурашки, и перехватывает дыхание.

— Уходить! Уходить! — затараторил Токаява, безотрывно смотря на трещину в земле. Его безмятежность этим же самым холодным несуществующим ветром сдуло. На лбу выступил пот.

Над разломом словно появился туман. Вася проморгался, всматриваясь в неясное белое облачко. И облачко это сгустилось и поплыло над поверхностью. И волосы встали дыбом от этого зрелища. Ужас завладел телом раньше, чем разум смог что-то для себя определить. Облако сформировало человеческую фигуру и вытянуло перед собой «руку».

Что-то по-японски запричитал Токаява, кивая головой и сложив руки лодочкой. Бормотание его слилось в одно-два слова. Он говорил их так быстро, словно от скорости этой зависело, исчезнет или не исчезнет белое марево в образе человека над разломом.

И полтергейст или дух, действительно развеялся. Просто очередной раз моргнув, Вася больше не видел перед собой ни его руки, ни его самого. Только зловеще-тёмный лес и изуродованная земля, выкорчеванные, поваленные деревья. В темноте они похожи на тысячи рук демонов, которых так упорно отгонял от себя Токаява.

Сколько это продолжалось, не помнил. Сенсей, не переставая бормотать, взял за рукав кимоно и осторожно повёл прочь от разлома. И Вася нисколько не сожалел о крюке, что дали, обходя шов земли.

В дом Токаявы вернулись в полночь, в смешанных чувствах предавшись странным, зыбким снам. Снилась всякая бессвязная, тягучая чушь, к утру подняв обоих разбитыми и уставшими.

Сенсей отстранился от разговора о произошедшем, полностью погрузившись в себя. И Василий, не в силах больше «придаваться гармонии», переоделся в повседневную одежду, собрал сумку с документами и личными вещами и вывал такси в аэропорт, предварительно забронировав билеты на ближайший рейс до России.

«Пора и за дела браться, раз духи принялись тыкать пальцем», — невесело подумал Вася, покидая страну восходящего солнца.

Тосика, взглядом провожая самолёт, тихо прошептала Ино:

— Как думаешь, он что-нибудь понял?

— Он пока только в начале пути.

Удар пришёлся по щеке. Самый обидный для воина. Доминирующий, указывающий кто есть во много превосходящий учитель, а кто плохой ученик.

Леопард застыл напротив Скорпиона, глаза налились жаждой мести. Запылала щека, лицо налилось дурной кровью. Зрачок показал желтизну, чуть сузился. Тотем воспылал жаждой убийства ничуть не меньше хозяина.

— Ты… — с усилием проговорил оскорблённый.

— Я, — легко согласился Скорпион. — Ты другого и не заслужил. Нападай! Можешь зверем, если забыл, что значит быть человеком.

Леопард рванул вперёд. Атака из серии ударов оказалась слишком быстрой, мощной, смертельной, но в гневе он потерял контроль над телом и сильно подался вперёд. Подсечка от оппонента долго не заставила себя ждать. Пришлось лететь лицом в траву. Ощущать поцелуй земли.

— Расслабься! Ты не кусок железа. Ты текущая вода. Без застоев и плотин. Река, не болото. Понял, киборг? Или ты зверь? Но тот бы не напрягался без необходимости. Киборг ты бесчувственный. Нападай!

— Ага.

Сёма убрал тотем, подавив его гнев, снова устремился вперёд, завертелся, меняя углы атаки. Но гнев до конца не утих. Много ударов прошло мимо, и тело наделало слишком много лишних движений для бойца.

Вторая пощёчина отпечаталась на другой щеке. Тотем в человеке взвыл, зрачок в глазах пожелтел, пальцы затвердели, удары стали подобно маханию лапами зверя.

Скорпион с каменным лицом ушёл от выпада, поднырнул под оппонента и поймал за локоть. Провернул, выворачивая сустав одной рукой, второй безнаказанно нанёс три удара пальцами вдоль позвоночника. Сёма от одного из них услышал хруст.

Скорпион отпустил локоть, отбросил брата:

— Блоки, Сёма. Много блоков в теле.

Блондин ощутил, как на месте ударов тепло, собирается кровь. Эти тычки были скорее профилактическими. Брат снял напряжения в теле. Движения стали более плавными.

— Ты унизил меня. Дважды! — Всё же не смог не обвинить Сёма.

— Воду нельзя унизить. В тебе говорит голем. Закостенелый и дурно пахнущий тиной.

Сёма прыгнул, изгибаясь змеёй. Один из трёх ударов руками порвал рукав рубашки оппонента.

Скорпион осуждающе покачал головой.

— Что ж, уже не киборг, почти зверь, но ещё не человек. Теперь в твоём теле больше психологических блоков. Отпусти себя и сможешь меня коснуться.

Новый выпад блондина пропал зря. Показал обманный удар ногой и почти достиг локтём живота Скорпиона, но тот снова ушёл с линии атаки, ускользнул. Без всяких сверхскоростей и ступеней. Простой разминочный рукопашный бой на рефлексах.

Раскрытая ладонь Сергея обжигающе припечатала по почкам. Если бы бил костяшками, отбитый орган припоминал бы ошибку долго. Если бы шлепок был с выбросом, почка отказала бы функционировать не неопределённое время.

Сёма остановился, потирая ушибленное место. Не показывая намерения к новой атаке, выбросил руки вперёд, качая воздух. Волновой удар разросся от рук и накрыл брата… Полностью.

Скорпион стоял, как стоял. Только чуть колыхнулась одежда — штаны и рубаха. Губы выдали безжалостную, осуждающую усмешку.

— Слишком слабо. Простого человека ты бы даже не уронил. Разве что ребёнка. Но с каких пор ты дерёшься с детьми? От большой усталости?

— Ты достал своей умностью. Сдаюсь. — Сёма махнул рукой и сел на траву, успокаивая разгорячившееся сердце и дыхание.

Скорпион подошёл, схватил за плечо, дёрнул на себя и Сёма ощутил себя безвольной куклой…

Хруст в шее, позвоночнике, плече, колене… Брат завертел его, продавливая, прогибая, вминая тело по областям разных частей, по органам. Кости, связки, боль в мышцах. Казалось, хрустела и кожа…

— Сдаюсь? И это говорит мне блондин? Впервые слышу, что ты кому-то сдался. Разве что Машке. Ты же в принципе только женщинам сдаваться можешь… Конечно, если она не суккуб…

Скорпион, закончив пытку тела, вернул Сёму в вертикальное положение. Блондин весь как растаял. Тело жило. По венам носился расплавленный металл. Мышцы требовали новой порции нагрузки, теплом охвачено всё тело.

— Да устал я что-то, Меченый этот ещё со своими приколами. Не часто меня проклинают. Впрочем, с твоей роднёй всегда замочек хватало.

Скорпион походил вокруг Сёмы, присматриваясь то к телу, то к биополю. Глаза то стекленели, в задумчивости, то прошивал взглядом насквозь. Наконец без замаха отвесил брату простой подзатыльник:

— В каждом из нас есть свой антипод. Сдаваться ему — значит поощрять свой же плен.

— Прекращай уже! — Взревел Сёма. — Ведёшь себя как Токаява!

— Токаява? — Скорпион погрыз губу. — Да, что-то во мне осталось и от этого мудрого старичка. Знаешь, некоторые его слова я понимал не сразу. Это деда всегда объяснял, что сразу в душу. По восточному же мировоззрению понимание приходило позже. Наше ускоренное развитие заключалось в том, что всегда сначала на опыте все шишки обретали, только потом в теорию смотрели.

— Ага, как инструкция к бытовой технике и электронике. На потом, когда уже ничего не получается… И что ты бродишь вокруг меня? Что видишь?

— Да я точно не знаю. Ты вроде как восстановился. Тело, поле, тонкие слои, душа вон над головой висит, жизни радуется. Рана от молнии затянулась, нет больше рваных дыр, фактически всё зашито, сглажено, регенерировалось…

— Так в чём дело?

— Да чувство какое-то странное осталось. Словно ты ещё не ты.

— А кто? Другой что ли?

— Может и другой… Выдохни, расслабься полностью. Каждую мышцу. Не по отдельности, а все сразу. Волей.

Сёма выдохнул, приказывая мышцам обрести покой. Колени немного подкосились, руки повисли вдоль тела, как плети, плечи опустились. Закрыл глаза. Тело рефлекторно качнулось вперёд. Напряглись ступни, удерживая равновесие. Мышцы ног снова напряглись, мешая расслаблению.

— Позвоночник! Начни расслабление с позвоночника!

— Скорп, чего мы время теряем? В мире столько проблем…

— Сёма, ты вчера чуть не умер. Какие тебе сейчас проблемы? Успокойся. Отпусти разум. Мне сложно понять как ты, так запустив себя, внутренний диалог контролируешь.

— Приобретённый рефлекс. Раз выучив, забыть сложно. Да и что я, вот в мире…

Два пальца стремительно разрезали воздух. Три тычка по позвоночнику, в область поясницы, груди и шеи прошли молниеносно. Разве что рукав на рубахе Скорпиона чуть качнулся, не успевая за хозяином. Одежда не успевала за телом. Глаз по обыкновению не успевал разглядеть движение.

Сёма стёк на траву. Не рухнул кулём, а сполз, словно тело потеряло все кости и связки. Сергей развернул его головой на север, сложил руки вдоль тела, ноги на ширине плеч и навис перед остановившемся взором. Три тычка отключили все органы, полностью обездвижили конечности. Диафрагма расслабилась, остановилось дыхание, замерло сердце, замерла кровь в жилах. Три блока в позвоночнике полностью перекрыли поток жизни в теле. Только в панике метался умирающий мозг, не в силах понять, почему потерял контроль.

Скорпион смотрел в застывающие зрачки с полминуты. Секунды двигались вяло. Вяло для наблюдавшего за ними, но там за остывающим взором Сёма выворачивался наизнанку, силясь вернуть себе контроль над телом. И как обречённый на смерть понимал, что сил нет. Истратил себя, как привык тратить часто. Слишком часто. И одной ночи не хватило, чтобы организм восстановил резервы. Та плёнка маны[1], что скопилась на дне резервов, растаяла. А собственной праны[2] не хватало, чтобы нейтрализовать воздействие.

— Что, Сёмка? Слаб?

Тело лежало без движения, продолжая естественный процесс смерти.

— У тебя есть ещё минута-две, чтобы прекратить панику мозга и взять себя в руки. Ты стал слишком надеяться на дополнительные силы. А про свои забываешь. Оставляешь без внимания. Более того, ты запустил тело. Как итог — ты слаб. Разум умчался вперёд, потеряв поводья, тело истощено, душа пылает и стоит на месте. Разбалансирован.

Лицо Сёмы побледнело. Губы темнели, приобретая синеватый оттенок.

— Брат, не надо постоянно мчаться вперёд. Нас этим стремлением и использовали. Причём все, кому не лень. Успокойся. До отмирания клеток осталось ещё с полминуты. Позже ты не сможешь завести себе сердце. Ты не завершённый человек, как микрокосмос, если потерял узды над разумом. Двадцать пятая ступень в таком случае убьёт тебя, если используешь её в таком состоянии… Ищи, ищи себя. Каждую запчасть. Ни на кого не надейся. Нет никого. Только ты сам. Потому что ты и есть всё. Как всё — твоя часть. Понял? Если нет, получишь не только подзатыльника. Буду бить, пока не поймёшь. Лучше я, чем жизнь.