Черные стрелы

20 июля.

Полтавская земля.

Павел.


Какая красивая мысль: «Люди живут среди мифов и мифами. Мифы — своеобразная реальность. Постмодерн раздробил жизнь людей на самостоятельные виртуальные миры — каждый со своими мифами. Но кто-то должен увязывать эти вселенные между собой, переводя мифы на язык друг друга, связывая их между собой жесткими нитями реальности. Если такого позитивиста нет рядом с тобой, вторжение реальности может разрушить твой автономный мир».


— Ира, не отвлекайся, пожалуйста.

У костра на опушке леса, где раскинулся лагерь пацифистов, сидело несколько бывалых молодых людей. То, что они бывалые, можно было понять по неторопливому раскованному говорку, по привычному подбрасыванию сучьев в огонь и по непринужденным позам тел, облаченных в удобные куртки а-ля коммандос.

На коленях одного из «туристов», могучего и солидного, лежала топографическая карта — непривычный архаизм в век визуальных голографических стендов, которые компьютер может генерировать в любой точке пространства. Но Павел любил повторять неизвестно откуда взятую им фразу: «В бою сапог надежней». Тем более что сейчас он не хотел бы демонстрировать маршрут колонны всему лесу и окрестным полям.

— Это — хороший шанс. Сейчас стемнеет, оторвемся и от ментов, и от смишников. Смишники во тьме снимать не могут, до утра залягут спать или будут квасить. Ментам тоже интереса нет нас в ночи пасти — мы обычно передвигаемся днем.

Самое время сейчас собраться — и в лес. К утру будем на той стороне радиоактивных полей. Еще день нас могут не найти. А дальше — выныриваем на оперативный простор степи — попробуй нас останови. До Крыма дочешем, а там можно и проход через Сиваш сообразить, местные мне обещали воду на час отогнать. Перейдем, как Моисей, под носом у фараонов.

— Каких фараонов?

— Да так в старину ментов называли.

Некоторое время компания беспорядочно обсуждала тему Моисея и фараонов. Народ был образованный, каждый норовил вставить свои пять копеек по поводу Пашиного каламбура. Наконец треп затих, и вожди колонны вернулись к теме.

— Не годится, — мрачно буркнула Челка. Она была человеком уважаемым, ветераном неформального движения, чуть ли не с младенчества тусовавшимся с полубритыми. Челка привела в колонну человек сорок суровых юношей и девушек с челками. В меру накачанных, одетых в одинаковые черные куртки. Говорили они мало, но смачно. Каким-то своим хитрым путем челки пришли к выводу, что идеи полубритых, замешанные на Ницше, Лимонове, Мао и Че Геваре, нуждаются в пацифизме. Пацифизм челок был воинствующий, они всегда были готовы пободаться с ментами. Но школа полубритых тусовок научила их дисциплине, и за весь путь челки не позволили себе ни одного эксцесса, четко выполняли команды самой Челки и Павла. После отбоя их вообще не было видно, они уединялись попарно в палатках и занимались там семейной жизнью, замешанной на чтении классиков, к которым теперь относились Ганди, Лютер Кинг и Букчин. В их «квартале» лагеря звуки любви экзотично перемешивались с негромкой «бубнежкой» политических текстов, напоминавшей молитву.

Челке идея скрытного ночного марша категорически не нравилась. Она была настроена на драку. Для нее пацифизм без драки не был настоящим, революционным пацифизмом. Челка и ее начштаба точно рассчитали, что рано или поздно путь колонне перекроют, и пацифисты, выдвинув вперед группу в защитных колпаках, начнут прорывать цепь стражей порядка своей массой. Челки пойдут в авангарде и, возможно, даже проложат путь. А если их и повинтят, то не беда. Все равно смишники снимут событие и привлекут внимание нонконформистов к челкам, сайт которых пока посещается слабо.

Уход под покровом ночи с этим планом совсем не вязался — ни нормального экшн, ни долгожданного выхода в авангард. Опять растворяться в общей пацифистской массе.

— Нет, мы не крысы, чтобы скрываться. Надо идти дальше по договоренному маршруту, — продолжила Челка, холодно глядя на Павла из-под челки.

— Не дойдем ведь.

— Ну и что. Все равно привлечем внимание к теме. А так, перебежками, это не для нас.

Павел и его друзья давно ждали раскола. Они понимали, что почти треть колонны состоит из людей, которым, по большому счету, наплевать на гражданское противостояние в Крыму и прочие «скучные» проблемы Павла сотоварищи. Но его движение — это марка, знамя, посещаемые сайты. Момент для развода был самый удачный:

— Ладно, решаем так. Мы пойдем через проход в полях, а вы — по маршруту. Сейчас спокойно досыпаете ночь, изображаете весь лагерь, даете нам оторваться. А поутру идете по дороге. И там как знаете.

Челке этот вариант не очень годился — терялось две трети массовки. Но ответить было нечего. И так революционному авангарду доставалось внимание смишников, привлеченных походом. Грех жаловаться.

На том и порешили. Неторопливо поднялись. Челка отправилась в палатку «личного товарища», лидеры групп — к кострам. Постепенно звуки гитар, синтезаторов и флейт стихали, лагерь наполнился негромким шумом сборов.

Из черной тьмы к опустевшему костру беззвучно вышел давешний абориген-велосипедист, посмотрел в оставленную на бревнышке карту, хлебнул чайку из кружки, ухмыльнулся в ус и растворился во мраке.

Ближе к полуночи колонна двинулась сквозь лес. Их вела довольно широкая тропа, позволявшая идти попарно. Ирочка привычно висела на руке Павла, что не мешало ей время от времени поддерживать гиганта, если он поскальзывался в темноте. «Соратница», — довольно бурчал он и продолжал слушать милый поток сознания о соотношении экзистенциальной и позитивистской философий:

— Понимаешь, они же все тесно увязаны между собой. Хайдеггер брошен в мир без целей и смысла. Один на один с враждебным, пустым пространством. Сартр выстраивает из себя цели в этом пространстве, а Камю уже конфронтирует с ним, проламываясь сквозь враждебную среду. Но куда?

— Извини, не понял.

— Что не понял? Смотри. — Она включила маленькое светящееся панно, которое поплыло перед ними. Перелистав несколько страниц с портретами философов, выписанными ею цитатами, показала схемку: «Вот мы с тобой — субъекты. Вот среда. Она враждебна».

— Почему?

— Неважно. Бессмысленна, хаотична. Это — «Дано».

— Кем дано?

— Философами этими. Прекрати издеваться, слушай. Или тебе неинтересно?

Павел знал, что лучше, если ему будет интересно. Хотя все эти экзистенциалистские размышления его не очень волновали. Он любил мир, считал его дружественной средой, из которой можно шаг за шагом вытеснять зло, которое для него отождествлялось с насилием. Он знал, что Ирочка думает так же. Но она «заводилась» каждой философской системой, которую в данный момент постигала. И уже через неделю будет разъяснять ему обратное.

— Конечно, мне интересно. Но не надо сейчас светить тетрадкой. Демаскирует. Мы будем светить, ребята что-нибудь включат. Еще музыку заведут. Давай потом. Посмотри, как красиво — луна какая-то рыжая. Между деревьев полосы светятся.

Действительно, тропинка была на редкость эстетична, и Ирочка выключила свой конспект. Некоторое время они шли молча, прислушиваясь к приятному лесному шуму, шушуканьям колонны, дыханию друг друга.

— Если мир — враждебный, то и я, как часть мира, враждебный? — с чего-то спросил Павел, хотя и не желал провоцировать продолжение философского урока.

— Ты — не мир. Ты — это я. Да прилепится жена к мужу своему. Кстати, когда ты наконец сделаешь мне предложение?

— Прямо сейчас и делаю.

— Так прозаично. Я смертельно разочарована. Где цветы, кольцо, поцелуи.

Павел спокойно поднял Ирочку на руках и погрузился в затяжной поцелуй, который прервала коряга, очень некстати отдыхавшая на тропе. Павел шумно рухнул с Ирочкой в кусты. Сзади раздалось добродушное хихиканье: «Вы остаетесь? Тогда хоть карту оставь — куда идти, не знаем».

— Поцелуй я получила, а как же остальное?

— Дойдем до Крыма, будет тебе и кольцо, и цветы.

— А если не дойдем?

— Типун тебе на язык.

— Только типун?

— Типун, кольцо и цветы. Все будет. В любом случае.

Рассвело. Они продолжали идти. Спереди и сзади подходили люди. Советовались по поводу привала. Сверяли маршрут на карте с показаниями счетчика Гейгера. Все-таки никому не хотелось влететь в зону. На всякий случай подняли воздушный перископ до верхушек деревьев, осмотрелись. Признаков смишников не наблюдалось. С одной стороны был лес, с другой — свежие лесопосадки и небольшая группа коттеджей. За лесопосадками — речушка и заброшенная асфальтовая дорога. Кому сейчас нужны дороги, когда все летают. А туристам — как раз. По карте получалось, что проход они миновали. Можно выходить на оперативный простор. Скоро степь.

Павел объявил привал. Перед сном в палатке включил видение. События развивались даже быстрее, чем он ожидал. Рано утром Челка повела оставшихся бойцов на прорыв милицейских кордонов. Челки применили какую-то новую разработку, которая отключила защитные средства противника. «Пацифисты» бросились демонстрировать боевые искусства. Большая часть последовавших за Челкой участников похода стояла в стороне, с недоумением наблюдая происходящее. Но разошедшиеся менты обрушились и на них со всей силой современной полицейской техники. Крупным планом посреди Пашиной палатки довольно симпатичная виртуальная девушка корчилась от электрошока. Челок почти не показывали. Смишников интересовала смачная расправа, душещипательные подробности: разбитые в кровь лица, круто заломленные руки, перевернутый генератор, бутылка с зажигательной смесью, разбивающаяся в замедленной съемке и заливающая огнем ноги милиционера. А вот и Челка. Кричит в камеру: «Сейчас мы их загандячим!» «Последовательница Ганди» разошлась не на шутку.

Вынырнувший из видеоплощадки диктор произнес несколько «объективных» фраз, и кадр сменился: на объемной карте Южной Африки зеленые стрелы уперлись в несколько кружочков, вспыхнули обозначения боев, и кружочки были залиты зеленым цветом. Павел не стал дожидаться новых натуралистических кадров и выключил видение. Сидевший в палатке Лешик что-то недовольно пробубнил то ли по поводу недосмотренного сюжета, то ли — увиденного столкновения.

— Вовремя мы с ними развелись, — констатировала Ирочка.

— Бог его знает. Не разошлись бы, может, они и не полезли бы. — Павел жевал ус, что свидетельствовало о каких-то ему самому неясных размышлениях.

— Полезли бы. И в самый неподходящий момент, — озвучил Лешик общее мнение, в том числе и невысказанное мнение самого Павла. — Теперь еще не отмоешься.

— Ладно, давайте спать. Завтра смишники налетят, будем отмежевываться и крыть ментов.

Павел засыпал так, будто накурился какой-то дряни. В голове роились образы, не имевшие никакого отношения к произошедшим политическим событиям. Столкновение почему-то не тронуло его. Завтра все будет как надо, он «врубится в тему», но сегодня все попытки сосредоточиться не удавались. То давила мрачная (почему-то она казалась ему мрачной) тьма леса вокруг костра, то крутились лица давно не виденных знакомых, мишура текстов на панно. Даже зеленые стрелочки, мелькнувшие в видении. И вдруг душа понеслась куда-то вверх. Он вспомнил главное на сегодня — ведь он сделал предложение. Вот оно что! У него лежит невеста под боком. Надо же. Попался. Это было так здорово, он наконец-то попался!

Вдруг дрему как рукой сняло. Но не от радостного ощущения, а от резкой боли в предплечье. Сначала он решил, что его укусило какое-то насекомое, и попробовал стряхнуть его, от чего боль стала еще пронзительнее. Это было что-то черное, но не насекомое. И вообще не живое. Тут взгляд упал на Ирочку. Павел ужаснулся выражению ее полуоткрытых глаз. Они смотрели в никуда. И из его любимой ложбинки около шеи торчало черное оперение стрелы.

Загрузка...