Со смущением и досадой позволил я рабам вымыть меня и побрить. Потом встал и облачился в простую тунику. Пройдя в оружейную палату, я снял со стены ножны, в которые был запрятан мой меч.
Я обнажил клинок, и прежний восторг пронизал мое тело. Я начисто забыл про недавние страхи и громко рассмеялся, размахивая мечом над головой и ощущая, как наливаются силой мышцы.
Я сделал выпад, и мне почудилось, будто меч превратился в часть моего тела, будто он стал еще одним членом, о существовании которого я до сих пор не догадывался. Я воздел клинок над собой, затем с силой опустил вниз, закрутил им в воздухе… Мне радостно было держать его в руках.
Он сотворил из меня того, кем я никогда раньше не был. Он сотворил из меня мужчину. Воина. Победителя.
В бытность мою Джоном Дейкером мне лишь пару раз случалось сжимать в ладони меч. Если верить тем моим друзьям, которые считали, что они на этом деле собаку съели, то вид у меня тогда был не ахти.
Увидев боязливо жмущегося к стене раба, я с неохотой убрал клинок обратно в ножны. Я вспомнил, что только Эрекозе может не опасаться меча.
— Что там? — спросил я.
— Пришел сенешаль Каторн, господин. Он хочет говорить с тобой.
Я повесил ножны на стену.
— Зови, — приказал я рабу.
В палату быстрым шагом вошел Каторн. Как видно, ему пришлось некоторое время дожидаться у двери, и потому настроение у него было ничуть не лучше, чем в нашу первую встречу. Его сапоги с металлическими набойками звонко процокали по каменному полу оружейной палаты.
— Доброго утра, господин мой Эрекозе, — сказал он.
Я поклонился.
— Приветствую тебя, сенешаль Каторн. Извини, если заставил тебя ждать. Я пробовал меч.
— По имени Канайана, — проговорил Каторн, задумчиво глядя на оружие.
— Он самый, — сказал я. — Не хочешь ли подкрепиться, сенешаль Каторн?
Я изо всех сил старался быть с ним любезным, и не только потому, что глупо в канун грандиозной битвы заводить себе врага в лице столь опытного воина, но из-за того еще, что, как я уже говорил, я ему сочувствовал.
Однако Каторн, очевидно, не собирался идти на мировую.
— Я позавтракал на рассвете, — бросил он. — У нас есть более срочные дела, господин Эрекозе.
— Какие же? — я решил не замечать его дерзости.
— Дела войны, господин мой. Других нет.
— Разумеется, разумеется. И о чем же ты хочешь говорить со мной, сенешаль Каторн?
— Мне кажется, нам нужно упредить элдренов и напасть первыми.
— Нападение — лучшая форма защиты, так, что ли?
Он как будто удивился. По всей видимости, ему не доводилось слышать этой фразы.
— Хорошо сказано. Красиво ты говоришь, не хуже элдренов.
Он явно пытался вывести меня из равновесия. Но я проглотил намек, не моргнув глазом.
— Значит, — сказал я, — мы нападаем на них. Где?
— Вот это нам как раз надо обсудить, да и кое-какие другие вопросы тоже. Вообще-то я уже выбрал место.
— Какое?
Все тем же быстрым шагом он сходил в соседнюю комнату, принес карту и расстелил ее на скамье. На карте изображен был третий континент, которым безраздельно владели элдрены, — Мернадин. Острием кинжала Каторн ткнул в точку, на которую мне показывали прошлым вечером.
— Пафанааль, — проговорил я.
— Самая подходящая цель для первого удара, тем более что элдрены, как мне кажется, не ждут от нас активных действий, зная, как нас мало и как мы устали.
— Но если так, — сказал я, — не лучше ли захватить сперва городок поменьше?
— Ты забываешь, князь, что наших воинов вдохновила весть о твоем появлении, — сухо ответил Каторн.
Я усмехнулся. Каторн, увидев с моей стороны такую реакцию, нахмурился.
Я сказал спокойно:
— Нам придется научиться сотрудничать, Каторн. Я высоко ценю твой опыт военачальника. Я признаю, что ты куда лучше моего знаком с элдренами. Мне нужна твоя помощь не меньше, чем королю Ригеносу, как он полагает, — моя.
Каторн вроде бы слегка смягчился. Откашлявшись, он продолжил:
— Захватив Пафанааль и его окрестности, мы получим плацдарм, с которого можем организовывать рейды в глубь материка. Овладев Пафанаалем, мы окажемся в чрезвычайно выгодном положении. Мы сможем действовать по собственному усмотрению, а не плестись в хвосте у элдренов. Нам надо загнать их обратно в горы — вот что самое главное. На выкуривание их оттуда могут уйти годы, но по сравнению с нашей задачей это — сущие пустяки.
— Пафанааль сильно укреплен? — поинтересовался я. Каторн улыбнулся.
— Элдрены полагаются в основном на свои корабли. Если мы одолеем их флот, можно считать, что Пафанааль в наших руках.
Он обнажил зубы — как я понял, в усмешке. Внезапно во взгляде его мелькнуло подозрение; он словно сожалел, что столько мне наговорил.
Молчать было нельзя.
— Что у тебя на уме, Каторн? — спросил я. — Или ты не доверяешь мне? Он уже овладел собой.
— Я вынужден доверять тебе, — произнес он ровным голосом. — Мы все вынуждены доверять тебе, Эрекозе. Разве ты вернулся не за тем, чтобы сдержать давнишнюю клятву?
Я настороженно поглядел на него.
— Ты в это веришь?
— Я вынужден в это верить.
— Веришь ли ты, что я — на самом деле Эрекозе-Воитель?
— Опять-таки я вынужден верить.
— Ты веришь в это, ибо считаешь, что если я не Эрекозе — не тот Эрекозе, о котором говорится в легендах, то человечество обречено?
Он наклонил голову, соглашаясь.
— А что, если я не Эрекозе? Каторн посмотрел на меня.
— Ты должен быть им… господин мой. Если бы не одна вещь, я сказал бы…
— Что бы ты сказал?
— Ничего.
— Что я — переодетый элдрен? Правильно, Каторн? Хитрый нелюдь, принявший человеческий облик? Верна ли моя догадка?
— Да, — подтвердил Каторн, сдвинув мохнатые брови и облизывая побелевшие губы. — Ходят слухи, что элдрены могут читать мысли, а вот за людьми такого не водится.
— Уж не боишься ли ты, сенешаль Каторн?
— Кого, элдренов? Клянусь Всеблагим, сейчас я тебе…
Массивная ладонь Каторна легла на рукоять его меча. Я поднял руку, и указал на висевший на стене клинок.
— Вот деталь, которая опрокидывает все твои построения, не правда ли? Если я не Эрекозе, то как мне удается совладать с его оружием?
Он не вытащил меч, однако ладонь с рукояти не убрал.
— Ведь правда, что ни одно живое существо, будь оно человеком или элдреном, не смогло бы коснуться клинка и остаться в живых? — спросил я тихо.
— Так гласит легенда, — согласился он.
— Легенда?
— Я никогда не видел, чтобы элдрен пытался взять в руки Канайану.
— Тем не менее ты должен признать, что это так. Иначе…
— Иначе человечеству не на что больше надеяться, — сами собой сорвались с его губ страшные слова.
— Верно, Каторн. Значит, ты признаешь, что я — Эрекозе, призванный королем Ригеносом для того, чтобы вести человечество к победе?
— Мне не остается ничего другого.
— Вот и ладно. А теперь моя очередь.
— Твоя?
— Я признаю, что ты будешь сотрудничать со мной, что не станешь плести за моей спиной заговоров, не утаишь от меня никаких мало-мальски важных сведений, не попытаешься объединиться с теми, кто окажется обиженным или недовольным мной. Сам видишь, Каторн, твоя недоверчивость может привести к крушению наших планов. Воин, который завидует своему командиру и держит на него зло, способен причинить больше вреда, чем самый страшный враг.
Каторн кивнул и расправил плечи, убрав руку с меча.
— Я уже думал над этим, мой господин. Не стоит считать меня глупцом.
— Я знаю, что ты не глупец, сенешаль Каторн. Будь ты глупцом, я не заводил бы с тобой такого разговора.
Он поиграл желваками, переваривая мой ответ, потом сказал:
— И ты тоже не глупец, Эрекозе.
— Благодарю за лестное мнение.
Хмыкнув, он снял шлем и провел пятерней по густым волосам, как видно, все еще пребывая в сомнениях.
Я ждал, когда он заговорит. Однако Каторн решительным движением нахлобучил на голову шлем, сунул в рот палец и поскреб ногтем зуб. Вынув палец, он внимательно его оглядел, бросил взгляд на карту и пробормотал:
— Что ж, по крайней мере мы друг друга поняли. Пожалуй, так нам будет легче в этой поганой войне.
Я кивнул:
— Думаю, что гораздо легче. Он фыркнул.
— А в каком состоянии наш флот? — спросил я.
— В довольно приличном. Он, правда, не столь велик, как раньше, но, я думаю, это поправимо. Верфи работают день и ночь; число кораблей растет, и новые крупнее старых. А в литейных мастерских льют для них могучие пушки.
— Людей хватает?
— Мы набираем в экипажи кого только можем, даже подростков и женщин. Тебе не солгали, Эрекозе: воистину все человечество поднялось на войну против элдренов.
Я промолчал, начиная втайне восхищаться величием духа моих соплеменников. Меня уже меньше тревожили заботы насчет того, что я делаю так, а что — не так. Я очутился непонятно в каком месте и непонятно в каком времени; но здешний народ сражался не за что-нибудь, а за собственное выживание.
Тут мне в голову пришла другая мысль. А вдруг то же самое можно сказать про элдренов?
Я подавил сомнение.
Хоть в этом мы с Каторном сходились. Мы отказывались брать в расчет мораль и прочие сантименты. Перед нами стояла задача, которую мы должны были выполнить. Нас облекли ответственностью, и мы обязаны были приложить все силы, чтобы не подвести человечество.