Я превратился в автомат, и сны и смутные воспоминания перестали донимать меня. Впечатление было такое, что они своим отсутствием вознаграждали меня за превращение, которое произошло со мной. А останься я человеком, подверженным угрызениям совести, они попросту доконали бы меня.
Так я думал. Кто знает, насколько соответствовали мои домыслы истине? И потом, где подтверждение тому, что катарсис, которого я ждал и к которому стремился, принесет мне успокоение?
В месяц, занятый подготовкой к великой войне с элдренами, я редко виделся с Иолиндой, а под конец совсем забыл про нее и полностью сосредоточился на разработке планов предстоящей кампании.
Мне удалось дисциплинировать мозг. Я не позволял эмоциям, будь то любовь или ненависть, отвлекать меня от дела.
Я обрел силу, а обретя ее, потерял человечность. Люди много судачили об этом. Однако, избегая моей компании, они почитали меня как воина и потому рады были, что Эрекозе — с ними.
Арджевх с сестрой давно уже вернулись к себе в Мернадин. Теперь они наверняка поджидали нас и готовились к битве.
Мы решили не отказываться от давешней задумки и совершить набег на Внешние острова — ворота в Призрачные Миры на Краю Света. Мы намерены были закрыть их раз и навсегда.
Плавание было долгим и многотрудным, но наконец впереди показались лишенные растительности холмы Внешних островов. Мы настороженно приглядывались к ним.
Со мной был Ролдеро, угрюмый и молчаливый, вовсе не похожий на прежнего графа. Подобно мне, он заставил себя забыть обо всем, кроме ратных дел.
С опаской мы вошли в гавань. Однако элдрены, должно быть, загодя прознали о наших планах. Их города оказались брошенными. В них не было ни женщин, ни детей — никого, если не считать горсточки воинов, которых мы убили на месте. И ни следа половинников. Видно, Арджевх не солгал, говоря о том, что ворота в Призрачные Миры скоро закроются.
Не испытывая особого воодушевления, мы разграбили города, разобрали их по камешку И спалили дотла. Стремясь доискаться причин, по которым элдрены покинули свои дома, мы, прежде чем убить захваченных в плен солдат, подвергли их допросу с пристрастием. Они ничего нам не сказали, но я в глубине души и так знал, в чем тут дело.
Наши воины, давая волю чувствам, не оставили от зданий камня на камне. Однако люди не могли избавиться от ощущения, что их одурачили. Так мнит себя одураченным пылкий любовник, получив по рукам от своей излишне скромной подружки.
И оттого, что элдрены не пожелали принять бой, наши ратники возненавидели их сильнее прежнего.
Разрушив колдовские крепости Внешних островов, мы снова вышли в море и взяли курс на Мернадин. В Пафанаале нас встретили Каторн и король Ригенос, который оказался там раньше нашего.
Из Пафанааля начался наш победный сухопутный марш.
Я мало что помню в подробностях. Каждый последующий день неотличим был от предыдущего. Мы чинили расправу над элдренами, не щадя никого. Одно за другим переходили в наши руки вражеские укрепления.
Будучи не в силах утолить жажду крови, я не знал усталости. Я превратился в волка, одержимого стремлением убивать. Люди получили от меня то, чего давно добивались. Они остерегались меня, но шли за мной в огонь и в воду.
Полыхали пожары, стелился над землей черный дым. Временами Мернадин буквально захлебывался в крови. Боевой дух придавал нашим утомленным воинам сил и вел их к победам.
Год страданий, год смерти. Всюду, где рати человечества сходились в битве с войсками элдренов, штандарты с изображением василиска клонились к земле и втаптывались в грязь.
Мы все предавали огню и мечу. Безжалостно карая дезертиров, мы добились беспрекословного повиновения от остальных.
Мы четверо — король Ригенос, сенешаль Каторн, граф Ролдеро и я сам — были всадниками смерти. Голодными собаками набрасывались мы на элдренов, разрывая их на куски и жадно лакая кровь. Нас снедала неистощимая злоба. Свирепые псы с острыми клыками, мы безумными глазами высматривали себе новых жертв.
Пылали города, рушились крепости, оставались за спиной горы трупов, кружились в воздухе стервятники. Нас неотступно сопровождали шакалы, шкуры которых лоснились от избытка пропитания.
Год кровавых сражений. Год беспредела. У меня не получилось принудить себя к любви, но зато к ненависти я себя вынудил. Меня боялись и элдрены, и люди. Смятенный и исполненный скорби, я превратил прекрасный Мернадин в погребальный костер, на котором сжег остатки своей человечности.
В долине Калакита, где стоял город-сад Лах, смерть настигла короля Ригеноса.
Город выглядел покинутым, и потому мы не приняли обычных мер предосторожности. По правде сказать, с дисциплиной у наших с головы до ног покрытых пылью и кровью воинов было слабовато. Испустив громкий крик, мы послали коней в галоп и, размахивая клинками, устремились к городу-саду Лах.
Нас заманили в ловушку.
Элдрены использовали свой прекрасный город как приманку. Громыхнули пушки, выплевывая заряды картечи. На нас обрушился град стрел.
Элдренские лучники, равно как и артиллерия, прятались в окружавших город холмах.
Нападение ошеломило нас своей внезапностью. Но мы быстро опомнились. И вот уже наши лучники вступили в дело. Подстрелив добрый десяток канониров, они заставили замолчать вражеские орудия.
Элдрены отступили. Им было еще куда отступать. Я повернулся к королю Ригеносу. Он сидел на коне, как-то неестественно запрокинув голову. И тут я увидел стрелу; она пронзила бедро Ригеноса и пригвоздила его к седлу.
— Ролдеро! — крикнул я. — Королю нужен лекарь!
Граф занимался тем, что подсчитывал наши потери. Услышав мой оклик, он подскакал к нам, поднял забрало королевского шлема — и пожал плечами. Потом многозначительно поглядел на меня.
— Судя по его виду, он мертв.
— Ерунда. Рана в бедро не бывает смертельной. По крайней мере, она не убивает так скоро. Найди лекаря.
Мрачное лицо Ролдеро осветилось хитроватой улыбкой.
— Я думаю, он умер от испуга. Грубо расхохотавшись, граф толкнул облаченный в доспехи труп. Тот рухнул в грязь. Стрела выпала из раны.
— Твоя нареченная стала королевой, Эрекозе, — проговорил Ролдеро, продолжая улыбаться. — Поздравляю.
Я взглянул на труп Ригеноса, передернул плечами и поворотил коня.
У нас в обычае было оставлять мертвецов, кем бы они ни были при жизни, на месте гибели.
Лошадь Ригеноса мы забрали с собой, поскольку таким добром не бросаются.
Смерть короля никто не оплакивал, разве что Каторн казался слегка обеспокоенным — быть может, потому, что с гибелью Ригеноса, на которого он имел громадное влияние, его собственное положение становилось довольно непрочным. Однако, откровенно говоря, королем Ригенос был кукольным, и особенно отчетливо это проявилось за последний год. У людей был иной кумир, перед которым они преклонялись.
Они называли меня Мертвецом Эрекозе, Разящим Клинком Человечества.
Мне наплевать было на то, какими меня награждают прозвищами, будь то Душегуб, Кровопийца и Берсерк, ибо сны мои перестали донимать меня, а конечная цель неотвратимо приближалась.
;, Под нашим натиском пала последняя крепость элдренов, после чего мне пришлось тащить за собой воинов чуть ли не на веревке. Я потащил их к главному городу Мернадина, расположенному неподалеку от Равнин тающего льда, — к столице Арджевха Лус-Птокай.
Мы подошли к нему на закате. Его могучие башни и стены из мрамора и черного гранита выглядели неприступными. Но я знал, что мы возьмем Лус-Птокай.
Я помнил слова Арджевха, который утверждал, что победа будет за нами.
В ту ночь, когда мы стали лагерем под стенами Лус-Птокая, я никак не мог заснуть. Лежа в темноте, я предавался раздумьям. Это не входило в мои привычки: обычно я плюхался на постель и, утомленный дневными схватками, тут же крепко засыпал.
А в ту ночь размышления отогнали сон.
На рассвете же я в сопровождении герольда, развернув свое знамя, поскакал к городу.
Достигнув главных ворот Лус-Птокая, мы остановились. Со стены на нас уставились элдрены.
Герольд поднес к губам золотую трубу и протрубил вызов, который эхом пошел гулять меж черно-белых городских башен.
— Принц элдренов! — позвал я. — Арджевх Йернадинский! Я пришел, чтобы убить тебя.
У парапета над воротами показался Арджевх. В его обращенном на меня взгляде читалась печаль.
— Приветствую тебя, старый недруг, — сказал он. — Вам не взять город без долгой осады.
— Осада так осада, — ответил я, — но рано или поздно мы его возьмем.
Помолчав, Арджевх проговорил:
— Однажды мы согласились сражаться по кодексу Эрекозе. Ты снова хочешь предложить это? Я покачал головой.
— Мы будем биться до тех пор, пока не погибнет последний элдрен. Я поклялся избавить Землю от тебя и твоих сородичей.
— Тогда, — сказал Арджевх, — я приглашаю тебя в Лус-Птокай. Будь моим гостем и отдохни перед битвой. Отдых тебе не помешает.
Я фыркнул. Герольд не сдержал усмешки.
— За кого они тебя принимают, повелитель? Должно быть, они спятили, раз думают, что тебя так легко провести!
Мысли мои вдруг перепутались. Я глубоко вдохнул.
— Молчи! — бросил я герольду.
— Ну? — спросил Арджевх.
— Согласен, — отозвался я. Потом прибавил:
— Принцесса Эрмижад с тобой?
— Да, и очень хочет вновь увидеть тебя, — ответил он. Что-то в его голосе заставило меня насторожиться и заколебаться. А вдруг герольд прав?
Скорее всего, Арджевх догадался о моей привязанности к его сестре, привязанности, в которой я не признавался даже самому себе, но которая вынудила меня в конечном счете принять приглашение принца элдренов.
— Господин мой, неужели ты не шутишь? — изумился герольд. — Да ведь тебя убьют, едва ты окажешься за воротами! Если верить молве, вы с принцем Арджевхом были когда-то чуть ли не друзьями, однако после разорения, которое ты учинил в Мернадине, элдрен не задумается убить тебя. И кто бы поступил иначе?
Я покачал головой. Вся моя свирепость куда-то пропала.
— Он и пальцем ко мне не притронется, — сказал я. — А побывав в городе, я разузнаю, каковы силы элдренов.
— Но если ты погибнешь, нам грозит страшная беда.
— Я не погибну, — ответил я. Злоба, ненависть, безумный запал битвы — все эти чувства внезапно оставили меня. Я отвернулся, чтобы герольд не увидел слезы в моих глазах.
— Открывай ворота, принц Арджевх! — крикнул я слабым голосом. — Твоим гостем вступаю я в Лус-Птокай.